Величайший Диктатор - АИ-рассказ

84 сообщения в этой теме

Опубликовано:

- "Коллега"? - спросил я, - Вы тоже журналист, месье Бланк?

- Был когда-то. Теперь у меня более широкая область деятельности. Нет, "коллега" - это просто принятое у нас обращение. Слово "месье" признано неактуальным, "товарищами" пусть называются коммунисты, "гражданин" - неплохо, но попахивает якобинством и гильотиной... А "коллега" точно выражает суть. Все мы, работники в поле и на заводе, инженеры и ученые, журналисты и чиновники, солдаты и полицейские, все мы, от уборщицы до Президента, делаем одно дело - строим новое общество. Поэтому все мы - коллеги. И вы теперь работаете с нами, поэтому вам следует называть меня "коллега Бланк", жандарма на входе - "коллега сержант", а Президента, если вас когда-нибудь сведет судьба, - "коллега Жаннере".

- Но я слышал, как жандарм говорил про вас "месье Бланк".

- На то он и жандарм. Подобные ребята готовы лоб расшибить перед человеком с бабочкой... Мы стараемся отучить их от солдафонских привычек, но дело это нелегкое. Впрочем, я хотел поговорить с вами на другую тему. В последний раз, если вы помните, наш разговор не состоялся - у нас обоих не было времени. Его и сейчас немного, мне даже пришлось пожертвовать обедом ради приятной беседы. Ладно. В прошлый раз речь зашла об измене. Мне бы не хотелось, чтобы вас тяготили подобные мысли - они будут мешать хорошей работе. К сожалению, правила таковы, что если вы будете плохо работать, то вернетесь в белую комнату. А этого уже не хотелось бы нам обоим, правда?

- Да, действительно.

- Поэтому лучше сейчас потратить лишнее время, но избавить вас от заблуждений. Вы, вероятно, заметили, что война пошла немного не так, как планировалось?

- Гм-м... Смотря кем планировалось. Ваши-то планы, надо думать, исполняются в точности.

- Справедливое замечание, хотя даже мы не ожидали, что все пройдет так гладко. Иногда я думаю - не завербованы ли Байерлейн и Блюментрит Объединенным Комитетом? В нашем безумном мире все возможно. Но представим на минуту, что война идет так, как это себе представляло российское правительство. Париж пал, наша армия разбежалась, британцы сидят на своем острове и не высовываются, Франция капитулировала. Немцы берут огромную контрибуцию, получают контроль над нашей промышленностью, аннексируют ещё несколько департаментов и окончательно становятся уже не европейским, а всемирным гегемоном. А Россия? Россия за пролитую кровь и понесенные расходы получает устную благодарность и агрессивного соседа, которого уже ничто не будет сдерживать. Ваши наивные руководители пребывают в странном заблуждении, будто Германия за хорошее поведение разрешит вам реванш против японцев. Чушь! Япония для немцев - естественный союзник против Британии и Америки. А Россия - естественный источник сырья для обеих держав и неуязвимый для атак с моря транспортный коридор между ними. Право, в случае немецкой победы вас ждала бы блестящая будущность - стать вторым Китаем. И даже теперь, когда все уже решено, российское правительство готово биться до последнего ради такого вот результата. Объяви мы сейчас, что цель войны достигнута, оставь немцев в покое - что произойдет? Во Франции они получили хороший урок и в ближайшем будущем на запад идти не решатся. Куда же направит свою неуемную энергию этот народ?

- У немцев нет никаких причин нападать на Россию.

- Конечно, вы правы. Надо быть идиотами, чтобы нападать на собственную колонию. Они и не будут этого делать. Ваши правители сами радостно дадут им все, что нужно - сырье для их промышленности, рынок сбыта для их дорогих товаров, пушечное мясо для их реванша.

- В этом есть доля истины, но через несколько месяцев Германия, так сказать выпадет из уравнения. Останутся только Франция и Россия. И речь уже будет идти о независимой России, избавившейся, пусть волей случая, от германского угнетения, и Франции, которая хочет занять место немцев.

- Независимой? Вы, гляжу, плохо знаете собственное государство. Думаете, стоит Германии исчезнуть, и Россия заживет свободно и счастливо? Какая наивность! Вам что-нибудь известно о мировой экономике? Почитайте на досуге, только не фундаментальные труды, содержания которых даже сами авторы не понимают, а просто хороший статистический справочник с цифрами за последние лет двадцать. В России их, кстати, не печатают, чтобы зря не расстраивать население. Российский национальный продукт растет медленнее, чем у любой развитой страны. Такими темпами через несколько десятилетий для Европы или США не будет разницы между вашей страной и Африкой. Ваша промышленность, мало того что слаба и плохо развивается, так ещё почти полностью принадлежит иностранцам и не может работать без их участия. Прикладная наука, не находя применения, умирает. У вас провалы в самых современных областях индустрии. Вы импортируете сложные изделия, а экспортируете только еду, сырье и безделушки. Без импорта, без иностранного участия вы провалитесь назад в девятнадцатый век, а многие регионы из него и не выбирались. Любая война станет для вас катастрофой, потому что в наше время воюют моторы, а вы не умеете их производить. Приемники Розинга вы даже и не пытались делать, только постоянно хвастаетесь, что их придумали в России. Вы до сих пор пашете на лошадях, и правильно делаете, потому что нормальное горючее в России тоже не производят. Вы, лично вы, живете в относительно богатом и развитом Петербурге, поэтому вам кажется, что и в остальной России все в порядке. На самом деле она катится в пропасть. Такая страна не может быть независимой. Она может иметь свой флаг, герб и опереточную армию, но только не самостоятельную политику. Вы говорите, что Франция хочет занять место Германии после её разгрома, и ради этого будет продолжать войну? Да если бы это было нашей целью, мы достигли бы её теперь без единого выстрела. А не мы, так это сделала бы Британия, и уж она-то бы выжимала вас досуха. Теперешней России просто не обойтись без хозяина. Ей нужен сбыт для сырья и продовольствия и ей нужны промышленные товары, но она слишком слаба и пассивна, чтобы торговать на своих условиях. А ваше правительство таково, что распоряжающийся деньгами неизбежно будет распоряжаться и петербургской шайкой.

...Надо сказать, я немного заскучал, внимая монологу коллеги Бланка. Все это мне не раз доводилось слышать от самых разных людей ещё в Петербурге, разве что не в контексте войны. Конечно, положение России и до всяких военных авантюр было довольно безрадостным, но такой свинцовый пессемизм мне претил. Апокалептическая картина не укладывалась в голове, она просто не сочеталась с каждодневным опытом обычной жизни. Да, было нелегко, но в рамках терпимого: не случалось ведь, в конце концов, голода с массовыми смертями и людоедством или эпидемий, электричество и водопровод худо-бедно функционировали, деньги имели хождение, газеты выходили, законы иногда соблюдались, вражеские армии не стояли под стенами столицы, провинции не бунтовали... Все это позволяло жить и надеяться на лучшее будущее, которое, впрочем, пока не спешило наступать.

- Ваша страна находится в болоте, из которого почти невозможно выбраться. Нужны реформы насколько радикальные, настолько же и продуманные, нужна огромная работа в течение многих лет, нужны, самое главное, тысячи честных и компетентных руководителей, а у вас и одного трудно найти. И даже это не сработает само по себе. Нужно доброжелательное отношение и помощь развитых стран, нужны честные и выгодные условия торговли, нужна, в конце концов, безопасность, чтобы завистливый и жадный сосед не разрушил все плоды ваших усилий. Нужна воля, нужна идея, ради которой народ сможет вытерпеть трудности на пути к цели. Ни на что из этого ваше правительство не способно. Оно способно лишь на разложение, грабеж, вранье и измену. А так называемая оппозиция справа и слева лишь на самую малость лучше и тоже совершенно не годится для осуществления такой задачи. Предоставленная сама себе, Россия погибнет. Есть лишь одна сила, которая может вас спасти, и эта сила - мы. Социал-авангардизм, научный подход - вот универсальное лекарство для больных государств. Мы - величайшая удача и последний шанс для России. Другие бы, действительно, заняли место германцев или вовсе махнули на вас рукой. Но нас ведет не тупая жажда власти и наживы, мы - вестники великого будущего человечества. То, что коллега Жаннере сделал для Франции, Франция сделает для Европы, новой Европы, в которую будет полноправно и без оговорок входить Россия. Соединив усилия, страны и народы континента избавятся от векового проклятия раздоров, вместе шагнут в новую эпоху справедливости и прогресса. Разве эта цель не стоит того, чтобы за неё сражаться?

- Не знаю. Честно. Я в первый раз об этом слышу. Раньше Франция ничего подобного не обещала.

- Бессмысленно было говорить об этом, пока Европа принадлежала кайзеровским бандитам. Теперь вопрос её будущего устройства встал ребром, и у нас, разумеется, есть решение.

- Простите, вы так долго рассказывали про цинизм и жестокость мировой политики, что мне теперь сложно поверить в ваш собственный альтруизм. Вам ведь что-то надо взамен?

- Вы рассуждаете в духе проклятого прошлого. Мы не стремимся вырвать последний кусок хлеба из рук умирающего соседа. Так поступали немцы. Эта устаревшая эгоистическая политика дает лишь грошовую выгоду и ненависть ограбленных. Между тем, вместе помогая друг другу, мы усилимся невероятно.

...Я вежливо кивнул, но, конечно, совершенно не поверил в благотворительность жаннеристов. Вопрос лишь в том, насколько коллега Бланк меня обманывает. По крайней мере, французы, кажется, не собираются поголовно уничтожать русских или делать их прямыми рабами. Возможно, они будут даже лучше немцев, но сколько нашей крови прольется ради этой перемены...

- Таким образом, ваша работа будет служить самому благородному делу - спасению России. А попутно вы спасете миллионы жизней - не только русских солдат, которых убережете от бессмысленной гибели, но и тех людей, которые в будущем избежат смерти от голода, болезней и преступности. Во всем мире нет сейчас другого места, где один человек мог бы принести столько пользы России! Вы говорили про измену? Что ж, решайте сами, что вы считаете изменой: бороться за интересы своего народа, за будущее своей страны или прислуживать гнилой и предательской верхушке, которая ведет Россию к гибели... Гмм, уже три часа?... Мне надо быть в главном корпусе, извините. Вас проводят к коллеге Бланшару, он введет в курс дела. Приятно было пообщаться.

- до свидания... коллега.

Здесь только текст. Обсуждение рассказа и мира по адресу

http://fai.org.ru/forum/index.php?showtopic=2080

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Мы вышли вместе. Оказалось, жандармы все ещё ждали нас за дверью - может, их приставили ко мне навечно?

- Отведите коллегу в 801-й кабинет и проследите, чтобы его приняли. Вас должен ждать вице-директор Русского отдела, фамилия - Бланшар. Он подпишет вам бумаги, потом можете быть свободны.

- Хорошо, коллега Бланк.

На этот раз нужно было подняться всего на два этажа, поэтому мы воспользовались лестницей. Два этажа до Русского отдела, два этажа до предательства, чтобы там ни говорил коллега Бланк. В последнюю секунду мне захотелось забыть про все угрозы и броситься вниз по ступеням, бежать, обгоняя пули... Конечно, я этого не сделал. Жандармы не стали бы стрелять, они просто догнали бы и скрутили меня - два здоровых молодых парня - а потом отвезли бы назад, в белую комнату. Человек слаб - наверное, на этом и основано жаннеристское государство, да и любое другое тоже. Вот мы и пришли - 801-й кабинет.

У коллеги Бланшара (странное, кстати, совпадение фамилий начальника и подчиненного) бабочки не было, да и вообще облик его был зауряден. Интересно, - подумал я, - как котируется Руский отдел среди прочих иностранных? Вряд ли наша страна заслужила особо пристальное к себе внимание. Впрочем, судя по тому, что на столе вице-директора лежал ворох довольно свежих российских газет, французы все же старались держать руку на пульсе. Бланшар отпустил жандармов и с любопытством уставился на меня.

- Коллега .....? Очень рад, не каждый день приходится лично встречаться с героем.

- Послушайте, - угрюмо ответил я, - В моем положении такие шутки вовсе не кажутся смешными. Думаете, вы бы на моем месте проявили себя лучше?

- И мыслей не держу. Я даже из пулемета стрелять не умею.

- Какой ещё пулемет? При чем он тут? Если это какая-то проверка на сообразительность...

- Да нет, что вы! Хотя... Один из ваших меня удивил, сразу догадался, о чем идет речь. Но не буду томить, читайте на второй полосе обведенное карандашом.

Он протянул мне газету - мою газету. Я начал читать... и понял, что врачи ошиблись, и белая комната все-таки довела меня до безумия. Строчки поплыли перед глазами.

"...оказавшись на пути французских полчищ, предпочли смерть в бою... потребовали раздать оружие... героически сражались... яростный натиск галлов разбился о непреклонное мужество... вызвав танки и аэропланы... наш корреспондент .... стрелял, пока не расплавился ствол пулемета... задержали на два часа... зверски добили раненых..."

Выражение моего лица откровенно забавляло Бланшара.

- Надеюсь, теперь вам все понятно? Вы у нас не просто герой, что само по себе редкость, вы у нас мертвый герой, но при этом ходите и разговариваете, а это уже случай уникальный. Увы, социал-авангардизм не признает черную магию, равно как и белую. Но в вашей-то стране мистика в почете, так что, наверное, и оживление покойников - дело обычное?

- Я читал... читал в книгах про такие случаи, когда человек сдавался в плен, а объявляли, что он геройски пал... Но чтобы это делали сразу с целой толпой, да ещё штатских? Кому понадобилось сочинять такой бред?

- Российскому пропагандистскому ведомству, разумеется. Все газеты получили указание его опубликовать. Но, можно сказать, это лишь частичная ложь. В вашей смерти они были уверены вполне искренне. Вы ведь отправились в штаб своей дивизии, а от штаба осталось мокрое место. Ни свидетелей, ни даже тел - можно выдумать про вашу гибель любую историю.

- Но это же полный бред! Кто поверит, что кучку репортеров объял фанатизм и они на два часа задержали ударный корпус?! Такая нелепая выдумка только навредит им!

- Разумеется, бред. Ну так ваши службы умом и не блещут. Впрочем, мы ещё до войны просили Объединенный Комитет внедриться в российское пропагандистское ведомство. Обычно эти надменные ребята игнорируют наши пожелания, но иногда кое-что делают. Так или иначе, для своих соотечественников вы мертвы. А уж оживете ли - зависит от вас.

- Постойте... Так эта массовая отправка журналистов на фронт - дело рук вашей разведки?

- Мы выступали и с такой просьбой. Увы, Комитет перед нами не отчитывается. Старорежимная контора, что поделать... Так что, возможно, вы правы, а возможно, это целиком заслуга покойного генерала Пушкарева. Он в любом случае был нашим невольным союзником в этом деле.

- Значит, если я формально мертв, вы в любой момент вольны убить меня по-настоящему?

- Что за дикие идеи? Разумеется, это невозможно. Вы формально мертвы только в России, а для нас вы очень даже формально живы. Бумаги, коллега, бумаги! Приговор о пожизненном заключении, тюремные документы, документы ЦПП, документы спецжандармерии, документы КМР... Мы не нарушаем собственных законов, а казнить вас не за что. Зато в возвращение в белую комнату можно устроить в любой момент - стоит мне подать заявление коллеге Бланку. И, поверьте, это обязательно произойдет, если вы будете плохо работать. Я очень хорошо вижу, когда кто-то не старается. Вы ведь будете стараться?

- Насколько умею.

- Ну, ваш уровень в целом признан приемлемым. Конечно, в нашей деятельности много специфики, которую сторонний человек знать не может, так что придется кое-чему научиться. После зайдете в библиотеку и возьмете там книги по списку. Объясню вам пока вкратце условия работы. Русский отдел занимается моральным развитием России?

- И давно? - я не смог сдержать иронию, хотя это было рискованно. Бланшар, впрочем, не обиделся.

- С момента основания, то есть, достаточно давно. До сих пор, правда, мы больше занимались теорией и подготовкой, лишь с началом войны появилось поле для практической деятельности, да и средств стали выделять куда больше. Вы, как и большинство новичков, путаете моральное развитие с обычной тупой пропагандой. Между тем разница огромна. У меня сейчас нет времени её объяснять своими словами, в книгах об этом все равно сказано лучше. Итак, мы занимаемся моральным развитием России, точно так же, как Внутреннее Управление делает это с самой Францией. Наша задача - влиять на ваше население. На солдат в окопах и офицеров в штабах, на мирных жителей занятых нами территорий и на тех, что в вашем тылу, на богатых и бедных, образованных и неграмотных, селян и горожан - на всех. И всеми средствами - листовками, плакатами, газетами, книгами, уроками в школах и университетах, радиопередачами, приемником Розинга, музыкой, стихами и песнями, фильмами, детскими играми, слухами и анекдотами, научными теориями, изображениями на деньгах, надписями на заборе - чем угодно. Все, что окружает человека, вплоть до мельчайших деталей, о которых он никогда не задумывается - все должно быть частью единой системы, системы морального развития. А военная агитация - лишь временное и побочное направление нашей работы, хотя в данные момент и немаловажное. Народ, любой народ - несовершенен. Наша цель - улучшить его. Комитет Физического Развития занят всего лишь мускулатурой, мы же развиваем умы и души. Нам несравнимо сложней, но результат стоит усилий.

Но чтобы влиять на человека, нужно знать его теперешнее состояние, знать особенности его мышления. Нельзя решить задачу без условия. Французов мы изучили хорошо, но русские отличаются от них, все народы в той или иной мере отличны друг от друга. Поэтому нам и нужны вы - те, кто по роду своей деятельности знакомы изнутри с разными слоями русского общества, изучили людей, их мысли и чувства.

Так что работы будет много, советую включаться в неё поскорее. Главное, постарайтесь осилить поскорее книги, там все полезные указания для начинающих сотрудников. Так... Нагружать вас писаниной пока не буду, все равно толку ещё нет... В шесть часов общее собрание отдела в зале 8b, группа коллег презентует новую "мину прошлого".

- Что, простите?

- А, наша профессиональная лексика. Неважно, сами увидите. Будьте обязательно. А пока можете занять свою комнату в общежитии. Выход за пределы комплекса для вас пока закрыт, но у тут есть все, что нужно для нормальной жизни. Кстати, не советую бегать, результат будет - сами понимаете... Так, сейчас выдам вам бумаги. Это - удостоверение сотрудника. Это - внутренний пропуск, без него - никуда. Это отдадите администратору общежития, он вам выделит комнату. А по этой будете получать жалование в кассовом пункте. Кстати, прямо сейчас возьмите аванс и купите себе что нужно. Сильно, правда, не роскошествуйте, из-за войны выплаты урезали. Это - для столовой. Это - самое главное, список книг, возьмете в библиотеке и читайте каждую свободную минуту. Это - карта, чтобы вы не запутались, где что. Ладно, с медицинской службой и прочими потом разберемся, ступайте пока. И к шести часам возвращайтесь сюда. До вечера, коллега!

- До вечера!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Я раскланялся с коллегой Бланшаром (конечно, это лишь образное выражение — республиканский этикет не предусматривал поклонов) и вышел. Настроение, и до того мерзкое, после известия о моей вымышленной героической смерти испортилось ещё больше. Самое противное во всем этом было осознание простого факта: безымянный писака из моей бывшей газеты просто делал свою — нет, нашу общую — работу. Сложись судьба немного по-другому, и я бы писал лживую статью о его последнем бое, а он бродил бы по коридорам французского пропагандистского ведомства. Так стоит ли разыгрывать оскорбленную невинность? Такова наша работа, старый наниматель скоро отдаст концы, новый — на подъеме, и все это не имеет никакого отношения к чести, совести, долгу, патриотизму, морали и прочим благородным вещам.

Рассуждая подобным образом, я между делом успел получить аванс в кассовом пункте. Без малейших проволочек мне выдали пятьдесят франков новенькими голубыми банкнотами. Обстоятельства моего пребывания во Франции все время были таковы, что до товарно-денежных отношений, как говорят марксисты, дело ещё ни разу не доходило, так что я не мог судить о величине этой суммы. Впрочем, пока у меня не было потребностей, требующих больших расходов.

Получив деньги, я отправился за книгами. Библиотека поражала воображение: в этом огромном здании, оборудованном по последнему слову тогдашней техники, хранились, наверное, все книги, когда-либо издававшиеся на Земле. Впрочем, не только книги, но и газеты, журналы, киноленты и звуковые пластинки. Тут же имелись и комнаты с оборудованием для фотокопирования, и диктографы, и много разной другой техники, мне тогда неизвестной. Без карты я бы, наверное, заблудился в этом многоэтажном лабиринте, хоть он и был выстроен самым оптимальным, научно расчитаным образом. Следует сказать, что на тот момент громадное здание было заполнено все же не полностью — много свободного места специально оставили на будущее. Нужные мне книги хранились в отделе изданий внутреннего пользования, но я дал волю любопытству и сперва заглянул в восточноазиатский отдел. Зрелище того стоило: улыбчивые желтокожие библиотекари брали у посетителей карточки с иероглифами и приносили китайские или японские книги и газеты. Некоторые из читателей тоже относились к желтой расе, другие имели вполне европейский вид. Был даже настоящий негр, бойко объяснявшийся с библиотекарем на мандаринском наречии. Воистину, интересы Комитета простирались на весь мир — по крайней мере, на ту его часть, где умели читать и писать.

Мои книги, видимо, входили в стандартный набор для новичков, поэтому библиотекарь сразу же нашел их, не прибегая к карточному бюро. Четыре средней толщины тома в темно-синих переплетах имели следующие названия: «Моральное развитие: задачи и методы», «Теория обшественного эфира и её практическое значение», «Научный подход в деле морального развития: основы планирования и осуществления исследовательской и коррекционной деятельности», «Групповая психология на примерах». Честно говоря, все это не вызвало у меня энтузиазма: мне всегда казалось, что врать нужно по наитию и вдохновению, а не обложившись учебниками. Но у французов было другое мнение, и оставалось лишь принять их правила игры, тем более, что они, видимо, были в ней мастерами.

Забрав книги, я отправился в магазин, где приобрел постельное белье и кое-какие принадлежности. Вопреки опасениям, сумма аванса оказалась вполне солидной по тогдашним ценам. Правда, у меня не было товарных франков, поэтому я не мог купить какую-нибудь капитальную вещь вроде радиоприемника, но в этом пока и не виделось нужды. Заселение в общежитие тоже обошлось без сложностей. Не считая низкого потолка, моя комната была вполне приличной. Пришлось, правда, поломать голову над включением электричества — чтобы замкнуть цепь, требовалось вставить в специальный механизм ключ от входной двери. Соответственно, нельзя было уйти из комнаты, оставив горящий свет или, например, включенный утюг. Эта дурацкая система, имеющая целью грошовую экономию энергии, была затем внедрена повсеместно.

Обустройство на новом месте не заняло много времени, и вскоре я уже лежал на диване с книгой «Моральное развитие: задачи и методы». Ничего подобного, надо сказать, я в России не видел.

«Моральная природа человека является продуктом его многотысячелетнего развития от обезьяноподобного далекого предка до современного горожанина. На каждом этапе этого развития она отягощалась новыми отрицательными чертами. В каждом из ныне живущих людей есть тупая первобытная агрессия кроманьонского дикаря, эгоизм и развращенность римлянина, рабский и тупой фатализм средневекового крепостного, ханжество и мещанская ограниченность лавочника времен Второй Империи. Задача Комитета Морального Развития — очистить человеческую натуру от этой тысячелетней накипи, создать нового, морально совершенного человека, достойного жить в обществе будущего...»

Я перелистнул несколько страниц.

«...четко понимать, что все, противоречащее целям морального развития, не имеет ни малейшей ценности. К тому времени, когда школьника начинают учить физике, у него могут уже существовать свои собственные взгляды на природу явлений. Так, например, многие дети думают, что пуля, выпущенная из винтовки, летит ровно по прямой, не останавливаясь, пока во что-нибудь не попадет. Пусть это мнение возникло у ребенка в результате усиленных размышлений, пусть оно существует в течение долгого времени, пусть оно разделяется многими другими детьми — так как само оно является заблуждением, то все эти факторы не имеют значения. А заблуждение, ошибочное мнение - не имеет ни малейшей ценности. И учитель на уроке физики безжалостно уничтожает это заблуждение своих учеников, карая упорствующих плохими оценками. Таким учителем в вопросах морали для нации является Комитет...»

Я закрыл книгу. Все это отдавало религиозным фанатизмом. Возможно, я поторопился, поставив на одну доску петербургских газетчиков и сотрудников Комитета. Для нас это действительно было просто работой, но они — вдруг они действительно верят в свою великую миссию? По-другому, конечно, чем простые рабочие или солдаты, на ином уровне, но верят во все эти жаннеристские фантазии о новом обществе будущего? Нет, это было бы уж слишком...

Пока я мучался догадками, часовая стрелка приблизилась к шести — пора было выдвигаться.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

В зале 8b было уже порядком народу, но собрание пока не начиналось. Многие из присутствовавших переговаривались между собой по-русски, среди них я узнал и товарищей по несчастью из нашего репортерского отряда. Многие, впрочем были мне незнакомы. Общаться с соотечественниками не хотелось, и я устроился рядом с группой французов, о чем-то оживленнно беседовавших.

- ...в своей речи на юбилее Гаврского отделения Партии: "Мне неважно, какого цвета у человека зубная щетка". Из этого мы и должны исходить. Существуют сферы, в которых мы должны жестко требовать абсолютного соблюдения наших установок, но также существуют сферы, которые нет смысла регулировать. Мы просто наживем лишних врагов и покажем себя докучливыми идиотами без малейшей пользы для дела.

- А семья?

- А что семья?

- Пустив дело на самотек и даже поощряя распущеность, мы разрушим семью в самых её основах.

- О, перестаньте. Семья разрушается в своих основах уже не первое тысячелетие. Да и такую ли ценность она собой являет? В обществе будущего вся Республика будет нашей семьей.

- Вы что, сторонник фаланстеров?

- Коллега, вы словно живете в прошлом веке. Что за лексика? Фаланстеры, распущеность... В коротких перерывах между трудами нашей великой эпохи честный гражданин может себе позволить и маленькие радости. В этой войне, например, погибли тысячи молодых людей, и тысячи ещё погибнут. Эти юные граждане отдали Республике свои жизни, и этого нам должно быть достаточно - нельзя требовать, чтобы они не просто умирали, а обязательно умирали девственниками. Мы же, в конце концов, не англичане...

- Не пытайтесь изобразить меня ханжой. Я вовсе не против старого доброго acte charnel, но нельзя же переводить его из тайной области в явную!

- Да почему же? Напротив, подумайте - есть нечто, официально считающееся постыдным или даже вовсе не существующим, и между тем каждый предается этому с величайшим усердием и удовольствием. Такое положение не только делает самого человека лицимером, но и наталкивает его на мысль, что лицимерно все общество, и даже Партия. Подобных мыслей допускать нельзя. Мы, наоборот, должны смело поднимать вопросы половой жизни...

- В "Эспри Нуво"?

- Нет, не в "Эспри Нуво", конечно. Но не потому, что эта тема якобы постыдна и способна замарать наши знамена, а потому, что "Эспри Нуво" попросту посвещен другим вопросам. Есть множество изданий, которые подойдут для такой цели гораздо лучше.

- Особенно хорошо, наверное, подойдут иллюстрированные издания?

- Почему бы и нет? Вы все ещё мыслите старыми категориями и, говоря об иллюстрированных изданиях, подразумеваете дешевую порнографию. Нет, мы оформим все это в духе истинного социал-авангардизма...

Тут, не в силах больше слушать, я в ужасе бежал в другой конец зала, где, по счастью, велись разговоры более пристойные и прозаические.

... - Лабрюйер накатал "Методику исследований молодежного жаргона" на четыреста страниц. Ему говорят: "выдайте тогда сами исследования, хоть страниц на двадцать". А он: "нет, не могу. Я только методику разрабатываю".

- Ничего, скоро Комиссия разберется с Лабрюйером и его методиками. Война - это ещё не повод... О, кажется, начинается!

Действительно, к нам вышел сперва коллега Бланшар, а следом ещё несколько человек. Среди них я увидел и моих старых знакомых, вполне уже, как видно, втянувшихся в работу Комитета.

- Коллеги! - оказалось, Бланшар говорил на весьма неплохом русском, - Прошу тишины! Сегодня нам предстоит ознакомиться со спорной, но весьма любопытной концепцией. Даже если она не будет принята в работу, мы все равно должны рассматривать её как пример оригинального и смелого подхода к решению наших непростых задач. Так что слушаем внимательно, а потом активно принимаем участие в обсуждении. Коллега Карпов, прошу!

Репортер "Стрелы", некогда с таким лиризмом описывавший солдатский быт и запахи полевой кухни, теперь выступал оратором.

- Здравствуйте, коллеги! Благодарю вас за внимание к нашему проекту, думаю, пора представить его, так сказать, по имени. Мы называем его - МЦН. Как легко догадаться, это сокращение. Что оно значит? "Миф Царя Николая". Как вы вскоре поймете, название вполне соответствует сути. Итак...

Прогнившее правительство в Петербурге старательно использует для поддержания своей власти остатки монархических и религиозных чувств российского народа. Наша цель - разбить их любыми средствами. Так же как на поле боя бывает полезно разом ударить по врагу и с фронта, и с флангов, и с воздуха, так и мы должны атаковать эти моральные пережитки с разных направлений. Продолжая военные аналогии, наш МЦН - это нападение с тыла, и это удар по врагу его же оружием. Мы не собираемся бороться с монархическо-религиозными чувствами, это будут делать коллеги, наступающие с других направлений. Мы обратим эти чувства против петербургской шайки!

Православная вера и личность монарха - вот почти все, что осталось у противника в активе. Но это все ещё мощные козыри. Первым делом мы побъем пикового короля, царя Михаила. И побъем мы его червонным королем... царем Николаем! Да, покойным императором Николаем II. Это будет удар из прошлого, откуда они не ждут беды. Но с нашими средствами прошлое так же изменчиво, как и настоящее, даже ещё больше. Они закрылись от нас монархическим мифом о добром царе Михаиле - мы ударим по ним мифом ещё более сильным. Мифом о великом царе Николае!

Да, я знаю, покойный государь, увы, не был гением. Но для наших целей это не имеет значения. Личность Николая так или иначе пришлось бы создавать заново, зато на выходе мы получим ровно то, что нам нужно. Не бездарного слабовольного человека, бросившего Империю в войну и доведшего её до катастрофы, а мудрого правителя, твердо ведшего нацию к великой победе. И, соответственно, Михаил предстанет не спасителем страны от неминуемого разгрома, а грязным предателем, нанесшим удар в спину накануне триумфа. Я говорю про Михаила, а не про истинных руководителей переворота, потому что в пространстве мифа главная роль принадлежит ему. Таким образом, мы создадим следующие цепочки - "союз с Францией - великий Николай - победа, бывшая почти в руках" и "союз с Германией - злодей Михаил - предательство и позорная капитуляция". Петербургская шайка выставила против нас дряхлого, но живого старика в короне - мы выставим против него мертвого, но вечно юного Николая в двойном ореоле воителя и мученика.

В пропагандистском плане Николай неуязвим именно потому, что мертв. Кто помнит все его ошибки и неудачи? Не просто знает, что они были, а именно помнит в ярких подробностях? Таких людей немного. Между тем Михаил на виду у всех, и действия последних трех правительств запятнали его неимоверно. Сравнением с Николаем его фигура окажется разрушена полностью, и те, кто мог бы защищать живого царя, будут лишь бесплодно мечтать о царе мертвом. Да, бесплодные мечты - одно из самых сильных наших средств. Мы подарим людям самые красивые: о несбывшемся счастье. Это будет вершина нашего мифа - история о том, что было бы, останься Николай править, о разгроме Германии и казаках в Берлине, о кресте над Царьградом и русском Иерусалиме, об экономическом и научном расцвете и о многом другом. Кто поддержит нынешнюю жалкого вида Россию, зная, что из-за неё не смогла воплотиться в реальность другая, в тысячу раз лучшая страна?

Возможно даже, хотя, конечно, и не всерьез, мы бросим в общество идею о необходимости причисления Николая к лику святых...

Тут я не сдержался и фыркнул. Эта мысль показалась мне слишком уж нелепой. Другие слушатели реагировали схожим образом: кто-то смеялся, кто-то возмущенно советовал докладчику не говорить глупостей. Оратор обиженно отвечал, что если ему предоставят время и средствав нужных объемах, то он убедит в этом достаточно народу, чтобы канонизировать не только Николая, но и его супругу Александру. Коллеге Бланшару пришлось успокаивать собравшихся. Наконец, порядок восстановился, и докладчик перешел от введения к практической части. Я устроился поудобнее и достал блокнот.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Таким был мой первый день в Комитете Морального Развития. За ним последовал второй, третий, четвертый - вскоре я потерял им счет, с головой уйдя в работу. Моральные терзания уступили место беспокойствам совсем иного плана: вовремя успеть закончить проект, грамотно выступить на собрании, найти качественное решение задачи, поставленной коллегой Бланшаром... Нам предстоял титанический труд - подготовить детальный и всеохватный план по внедрению в России идей социал-авангардизма. На этом фоне создание листовок для русских солдат и прочую военную пропаганду и впрямь можно было рассматривать как незначительный эпизод, хотя эта работа тоже отнимала изрядное время.

Следует, наверное, немного отвлечься от моей скромной персоны и подробнее описать наш Комитет - эта уникальная организация вполне того заслуживает. Могу смело сказать, что нигде и никогда ранее не существовало чего-либо сравнимого по масштабам. Да и все последующие подражания, насколько мне известно, сильно недотягивали до оригинала. Комитет являлся творением истинно жаннеристским по своему духу - тем забавнее, что его создателем и первым руководителем был не француз, а иностранец. Об этом гении пропаганды, увы, до сих пор мало что известно - англичанин по происхождению, родился оклоло 1900 года в одной из дальних колоний, после Великой войны по неясным причинам покинул Британию и перебрался на континент, вел полунищенское существование в разных странах, в один прекрасный момент, не будучи ни членом Партии, ни даже французским гражданином, обратился к Жаннере с идеей создания Комитета. Будущий диктатор, а тогда ещё просто оппозиционный политик внимательно выслушал незнакомца, несмотря на его возраст, социальное положение и иностранное гражданство. Так было положено основание крупнейшему пропагандистскому ведомству в истории человечества. К началу войны англичанин безраздельно властвовал в своем Комитете, носил бабочку, входил в четверку влиятельнейших людей Республики, среди которых, несомненно, был самым загадочным. Говорили, что отдает приказы пневмопочтой из маленького, скромно обставленного кабинета на последнем подземном этаже. Живьем его мало кто видел - коллега Бланк, например, имел на это право как бабочник и важный руководитель, а коллега Бланшар уже нет. Про таинственного иностранца в Комитете ходили легенды - будто бы он смеха ради подбирает начальников отделов таким образом, чтобы их фамилии начинались на "Бл...", как у него самого, будто он пишет ядовитейшие памфлеты против жаннеризма и публикует их заграницей под чужим именем, будто он лично придумал Белые Комнаты, и так далее...

Я упомянул, что руководитель комитета занимал очень высокое положение в республиканской иерархии. Это не должно удивлять, ведь и сам Комитет являлся одним из краеугольных камней, на которых покоилось здание жаннеристского государства. Мы не просто поддерживали лояльность граждан, мы занимались переделкой их сознания под требования нового общества. Это важнейшая задача определяла широту наших полномочий. Комитету подчинялись не только министерства печати и культуры, но и министерство просвещения (во всем, что касалось воспитания молодежи и так называемых гуманнитарных дисциплин), военное министерство (в вопросах пропаганды, направленной как на свои, так и на вражеские войска), министерство науки (КМР принадлежали исследовательские центры, занимающиеся усовершенствованием радиовещания, приемников Розинга, полиграфии) и даже зловещая Спецжандармерия. Да, мы могли влиять и на неё. Когда вскоре после окончательного установления власти Жаннере спецжандармы арестовали более двухсот самых видных и влиятельных деятелей оппозиции, Комитет представил список на двадцать три фамилии - заключенных, попавших в этот список, следовало немедленно отпустить заграницу. Ошеломленный командующий Спецжандармерией обратился к президенту за подтвержением приказа, каковое в тот же день и получил. Это была одна из самых удачных операций Комитета: тщательно отобранные политические проходимцы, оказавшись заграницей, быстро дискредитировали антижаннеристскую оппозицию не только там, но и, благодаря периодически доходящим речам и публикациям, в самой Франции. Тем временем серьезные противники социал-авангардизма бесследно сгинули в белых комнатах.

Надо сказать, я перечислил лишь малую часть организаций, с которыми соприкасался Комитет. Сфера наших интересов была поистине всеобъемлющей - в неё, например, входил выпуск детских игрушек. Дело в том, что в своей деятельности мы руководствовались теорией общественного эфира. Подобно эфиру физическому, заполняющему, окружающему и пронизывающему все материальные тела, существовал общественный эфир, в котором пребывал и из которого не мог выбраться человеческий разум. Все, что окружает человека, все природные или рукотворные объекты, равно как и поступающая извне информация любых видов - все несет в себе некий смысл и оказывает определенное воздействие на человеческое сознание. Иногда огромное, иногда ничтожное, но это воздействие постоянно и исходит отовсюду. В обычном состоянии общественный эфир разнороден: разные объекты несут разную информацию, разные идеи - в том числе прямо противоположные. Но если полностью переделать его под свои нужды, то каждый кубический сантиметр пространства начнет, говоря языком физики, испускать волны одинаковой частоты. Возникнет своего рода ловушка для человеческого разума: неоткуда будет возникнуть неправильным мыслям, неоткуда взяться неправильным идеям. Общественный эфир, конечно, не тождественен обычному пространству. Он состоит не из вещества и материи, а из смысловых объектов... Впрочем, этому вопросу посвещены отдельные книги. Могу лишь сказать, что к сожалению или к счастью, но по ряду причин мы лишь отдаленно приблизились к заветной цели. Полное изменение эфира и постоянный контроль над ним, скорее всего, невозможны.

Однако и тот частичный успех, что сопутствовал Комитету, очень многое дал жаннеристскому государству. В этом плане задачу можно считать выполненной. Связь между повседневной работой самого низкопоставленного сотрудника КМР, проверяющего рисунок каждой новой марки обоев на наличие мещанства, и грозной сияющей громадой нового общества, сокрушившего Германскую Империю, сложно уловить поверхностным взглядом. И все же одно неразрывно связано с другим. Не оценив огромную роль Комитета, нельзя понять причины успехов социал-авангардистского движения. Внести свой вклад в это дело судьба уготовила и мне.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Итак, мы планировали свою войну идей на незримом поле пропаганды, а война настоящая меж тем продолжалась. Как я уже говорил, обе стороны, до предела истощенные предыдущими боями, взяли паузу, чтобы восстановить силы. Каждый старался использовать это время выгоднейшим для себя образом. Немцы, конечно, находились в худшем положении. Их кадровая армия была разбита, большая часть техники потеряна, а важнейшие промышленные районы были либо вовсе оставлены, либо стали фронтовой зоной. Это последнее обстоятельство представляло для германской армии наибольшую проблему. Пытаясь хоть как-то восполнить потери, немцы прибегли к закупкам иностранного оружия, разместив крупные заказы в Швеции, Швейцарии и США, однако такая мера не принесла желаемого результата - работавшая по нормам мирного времени промышленность этих стран не могла быстро нарастить производство, и первые серьезные поставки поспели лишь к разгрому Германии. В то же время французы увеличили выпуск различной военной техники и снаряжения до небывалых объемов. У Франции, собственно говоря, не было военной промышленности как некоей отдельной отрасли - любое предприятие изначально было приспособлено к работе на армейские нужды. Да и само оружие было предельно простым и унифицированным, пусть даже ради этого приходилось жертвовать боевыми качествами и долговечностью. Тут французы опирались на свой положительный опыт Великой войны, когда дрянные, но дешевые пулеметы Шоша-Сюттера в огромных количествах выпускались на велосипедной фабрике. Теперь такой велосипедной фабрикой стала вся страна, и результаты не замедлили сказаться: в то время как немцы не могли в достаточном количестве изыскать для армии даже винтовок, жаннеристы всерьез задумывались о превращении всех своих дивизий в бронепехотные. Для этого в пехотную дивизию вводилось два танковых батальона, два эскадрона пушечных броневиков, полк бронепехоты на блиндированных рузовиках и четыре батареи самодвижущихся орудий. Прочая пехота и артиллерия дивизии оставалась с обычными автомобилями, хотя некоторые особо разошедшиеся генералы требовали, чтобы весь армейский транспорт был блиндированным. В этом, однако, им было отказано, да и число бронепехотных дивизий пришлось урезать - сказалась нехватка подгототовленных танкистов и дефицит горючего, которое в огромных количествах требовалось воздушным силам.

Приведя свои силы в порядок, союзники выставили перед спешно сооружаемой немцами оборонительной линией армию в сто четыре дивизии. Вновь, как и во времена Великой войны, на европейскую сцену вышли огромные массы отмобилизованных войск. В остальном, правда, положение дел разительно отличалось от ситуации тридцатилетней давности: насколько современные войска превосходили тогдашние в мобильности и вооружении, настолько же уступали им в качестве людского состава. Кадровая французская армия, созданная путем невероятных усилий и ухищрений, понесла тяжелые потери во время освобождения страны, а новые дивизии зачастую комплектовались солдатами из вчерашних школьников и офицерами из вчерашних сержантов. Что же до англичан, то они по своей традиции вовсе не имели сильной сухопутной армии и столкнулись теперь с ещё большими проблемами, чем французы. У немцев ситуация была обратная: имевшихся в достатке резервистов оказалось нечем вооружить. Большое количество оружия времен Великой войны было за несколько лет до того продано с армейских хранилищ в Южную Америку и Китай, и теперь кайзеровские генералы как величайшую драгоценность распределяли орудия и пулеметы между своими дивизиями. В противоборстве с танками германские войска были вовсе беспомощны: полевая артиллерия не пробивала броню французских CU.25, а специальных 55-миллиметровых пушек на всю армию нашлось едва двести штук. Свои уцелевшие танки вместе с первыми тремя десятками шведских машин немцы свели в две новые бронедивизии, бережно хранимые в резерве для ликвидации прорывов фронта. Этого, однако, было совершенно недостаточно: союзники собирались пробивать германскую оборону сразу пятью французскими и одним британским ударными корпусами.

Здраво оценив соотношение сил и шансы на успех, кайзеровское правительство решило кончить дело миром, пусть сколь угодно позорным и невыгодным. Немецкие дипломаты, выйдя на союзников через Швейцарию, вступили с ними в тайные переговоры. Германия была готова признать свою необоснованную агрессию в обеих войнах, согласиться с полной отменой всех военных ограничений для англичан и французов, наложенных по Страсбургскому договору, отказаться от Эльзаса и Лотарингии и выплатить любую посильную контрибуцию. Однако союзники, сжигаемые дьявольской жаждой мести за свое давнее унижение, в ответ озвучили совершенно невероятные и доселе неслыханные условия: Германия должна признать свое поражение, немедля распустить армию и сдаться на милость победителей безо всяких заранее оговоренных условий и ограничений. Союзники требовали право вводить войска на любые немецкие земли и оставлять их там на любой срок, отделять от Германии любые территории, смещать и назначать германское правительство по своему произволу, судить германских военных и политиков за преступления против мира, отбирать у государства или частных лиц любые имеющиеся или вновь произведенные ценности и так далее. Перед немцами вдруг открылась бездна: речь шла о полном уничтожении их государства. Переговоры были свернуты, и Германии оставалось лишь сражаться до конца за свое существование.

С этого началась новая страница французской истории, страшная, отвратительная и позорная. Прими тогда Жаннере немецкие предложение, он остался бы в памяти человечества светлой фигурой, благодетелем народа, защитником свободы и справедливости. Франции достаточно было остановиться на своих законных границах, принять почетные и выгодные условия мира и вернуться к честному созидательному труду, в котором она столь преуспела. Но, снедаемый ненавистью и подгоняемый амбициями, диктатор сделал следующий шаг - шаг к кровавой бойне и чудовищным преступлениям, к трагедии государств, народов и самой европейской цивилизации. Роковой приказ был отдан, и союзные войска начали общее наступление.

Вновь была использована незамысловатая тактика, жертвой которой в свое время стала наша 2-я кавалерийская дивизия. Узкий участок, занимаемый германской дивизией, бомбардировался тысячной армадой аэропланов, после чего, не давая уцелевшим оправиться, в атаку шли танки и бронепехота. Теперь, правда, им приходилось иметь дело с минами и укреплениями, но наступающие были готовы и к этому. Двигавшиеся в первой волне танки имели навешенные спереди приспособления, которыми они вырывали из земли мины, засыпали траншеи и сносили заграждения. Следом ползли огромные бронированные бульдозеры, окончательно превращавшие непроходимую местность в ровное поле, по которому уже беспрепятственно проходили остальные войска, расползающиеся по вражескому тылу и громящие штабы и артиллерия соседних немецких дивизий. Накопленные силы позволяли союзникам проделать это сразу в нескольких местах. За один день немецкий фронт рухнул, и уцелевшие части отступили к второй линии обороны, опиравшейся на города и села. Англичане и французы заняли очищеную врагом территорию и принялись стягивать силы на новом рубеже.

До нашего Русского отдела от грома великих сражений доносилось лишь слабое эхо. О начале большого наступления сообщили по радио, и в тот момент описание успеха союзников показалось мне сильно преувеличенным. Впрочем, общий исход войны уже ни у кого не вызывал сомнений - в своей работе мы вовсе не принимали Германию в расчет. Моя деятельность, ставшая уже к тому времени своего рода рутиной, совершенно не зависела от происходящего на фронте, и, конечно, объявлять выходной по случаю победы никто не собирался. В третий день наступления, когда масштаб немецкой катастрофы сделался уже очевиден, коллега Бланшар вызвал меня в свой кабинет. На столе, как и при первой нашей встрече, лежали петербургские газеты, но в этот раз совсем уже старые, десятилетней давности. В то время я среди прочего занимался театральной критикой, и именно эти статьи заинтересовали Бланшара.

- Неплохо написано, коллега. Но скажите честно: вы хоть немного разбираетесь во всех этих вещах - мастерстве постановки, актерской игре и прочем?

- Ну... В последние годы мне стало, скажем так, не до театра. Да и тогда я был скорее любителем. Так, подработка...

- Жаль. Впрочем, выбирать мне все равно не из кого. Вы и коллега Мышеедов - единственные, кто в этом деле хоть на любителей тянут. Придется использовать вас обоих, количество взамен качества.

- Использовать для чего? Нужны театральные критики?

- Почти. Только вместо театра будет кино. И не критика, а немного наоборот. Зато работа на свежем воздухе, сможете выбраться из нашей крепости. Значит, доставайте блокнот, записывайте...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

- К моменту, когда на территории России начнется установление социал-авангардизма, - произнес Бланшар, - все пропагандистские материалы у нас уже должны быть заранее готовы и в достатке иметься для любого случая. Пока мы делали основной упор на печатную продукцию, но нельзя забывать и о таком важнейшем способе воздействия на умы как кинематограф. Мы подготовили для начала четыреста двенадцать сценариев...

- Что, четыре сотни?!

- Да, и ещё двенадцать. Вам кажется, что это много?

- Кажется, что "много" - это не то слово.

- Понимаю. Но вы не правы. Помните, как оказалась разбита русская дивизия под Тавиньи? Несколько сотен аэропланов атаковали её одновременно, и через полчаса все было кончено. Сейчас, вероятно, это же происходит с немцами - после такого удара невозможно устоять. Средства войны нужно заранее подготовить и разом задействовать в самых больших количествах - вот простой рецепт победы. Точно такое же правило действует и в пропаганде. Так что четыре сотни - это ещё совсем не так много, как нам хотелось бы. Увы, возможнсти всегда ограничены. К тому же, по большей части это не длинные фильмы, а короткие кинозарисовки. Проблема в том, что приступать к съемкам нужно сейчас: когда начнется освобождение России от петербургской шайки, все материалы уже должны быть готовы к использованию. А нам не удалось добыть ни одного русского режиссера, да и актеров почти нет. Придется выкручиваться имеющимися силами.

- И какова моя роль в этом паллиативе?

- О, вы будете консультантом. Кинематографический отдел выделил нам съемочную группу... не самую лучшую, к сожалению, они ведь тоже завалены работой... Так вот, члены этой самой группы понятия не имеют, что за народ русские, что им нравится и как для них нужно снимать. Вы с коллегой Мышеедовым будете по мере сил помогать им, направлять, давать рекомендации. Я не жду, что вы сильно повысите качество исходного продукта в художественном плане, но отсутствие фактологических ошибок извольте обеспечить. Если я увижу русских крестьян, играющих в петанк, или ещё что-то подобное - последствия будут печальны. Заметите такое - пресекайте немедленно. И вообще, контролируйте процесс, вносите свои поправки, если возникнут конфликты - стойте твердо на своем, в конце концов, это проект нашего отдела, и конечное решение в любом случае за нами. Все ясно? Очень хорошо. Теперь перейдем к конкретике. Перестаньте мять блокнот, коллега, сейчас он вам понадобится. Итак, наш первый фильм - "Солдаты свободы"...

На следующий день, сдав дела коллегам и оформив командировку, я уже мчался в автомобиле к местечку Вальторен, навстречу "солдатам свободы". Такое задание было в том числе и знаком доверия со стороны жаннеристов - впервые за время новой работы мне предоставили возможность покинуть стены перревильского комплекса КМР. Лишь одно обстоятельство портило наслаждение от поездки: водителем оказалась женщина, так что все время пути я провел в постоянном напряжении - не врежется ли она в столб или встречную машину. К счастью, все обошлось и мы доехали благополучно. Я хотел узнать, всегда ли она управляла комитетским автомобилем, или была нанята когда прежнего шофера мобилизовали, но постеснялся завести разговор с незнакомой дамой. Выше уже упоминалось, что жаннеристы охотно использовали женщин на мужских работах, и хотя я был и остаюсь противником такого подхода, нельзя не признать: во время войны он сильно выручил французов.

Доехали мы быстро - французские расстояния по российским меркам и так невелики, а отличные дороги сокращают их до такой степени, что все жители страны становятся едва ли не соседями. Вальторен миновали не останавливаясь, и затормозили лишь у ворот небольшого военного городка, над которым гордо развевался... российский флаг. Хоть я и был готов к этому заранее, зрелище все равно поражало. В сердце страны, ведущей жестокую войну с Российской Империей, реяло на ветру бело-сине-красное знамя. Не было на нем лишь желтого углового квадрата с двуглавым орлом. Знак новой эпохи: единения царя с народом закончилось, теперь каждый сам за себя. Часовой на въезде, увидев мои документы, без лишних вопросов пропустил важного гостя из КМР внутрь, а водительница развернула машину и унеслась назад в Перревилль. За все время мы с ней так и не обмолвились словом.

Шагнув за ворота, я сразу увидел знакомое лицо, и в ту же секунду оказался во власти внезапно нахлынувших дурных воспоминаний. Меня поджидал тот самый офицер 2-й кавалерийской дивизии, что опекал репортеров и пытался возглавить наше неудавшееся бегство во время французской атаки. Конечно, его же захватили вместе с нами... Но неужели жаннеристы нарушили законы войны и отправили в Белую Комнату пленного офицера? Или этого не понадобилось? Так или иначе, теперь он носил французскую форму.

- Здравствуйте, коллега! А мы вас ждем!

Я пожал протянутую руку, мысленно поздравив французскую армию с ценным приобретением, и мы пошли. Впереди было много работы.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Офицер проводил меня к гаражам. Там, среди пятнистых армейских грузовиков, примостился синий автобус с эмблемой КМР на борту. Рядом с ним суетились кинематографисты, бережно выгружавшие из багажного отсека ящики с оборудованием. Они напоминали маленькую армию, разворачивающуюся на только что занятом плацдарме.

- На десять минут вас опередили. Вот коллега Карне, режиссер...

Я, руководствуясь своими представлениями об этой профессии, ожидал увидеть нервного эксцентричного господина в огромном берете, с бородкой и безумным огнем в глазах. Но коллега Карне оказался человеком совершенно обыденного вида, этаким мелким буржуа из провинции. Лысина, полнота, хитроватый взгляд - скорее похож на бакалейщика, чем на служителя муз. Это меня вполне устраивало: было бы гораздо хуже, окажись он фанатиком от искусства. Мы поздоровались.

- Вы читали сценарий? - сразу спросил Карне.

- Ну, разумеется.

- И как вам?

- Гмм... В золотую дюжину мирового кино этот фильм вряд ли войдет, но для наших целей он вполне хорош.

- Это пессимизм. Неправильный подход. Я не штампую агитки. Мы сделаем шедевр! Люди будут плакать, плакать и сжимать кулаки... Да! Я так и вижу эту картину: простые русские крестьяне приходят в кинотеатр... нет, даже не кинотеатр, а простой амбар или коровник, где натянули экран и поставили проектор. И вот они садятся на лавки, начинают смотреть - и плачут! Слезы катятся по их бородатым лицам. Ничего подобного они в жизни не видели!

"Нет, все-таки фанатик, - огорченно подумал я, - Внешность оказалась обманчивой. Хорошую же работу подкинул мне коллега Бланшар!"

- Жаль, времени мало, - продолжал Карне, - но ничего, мы будем работать по-жаннеристски, в неделю уложим год! Главное, отснять побольше, а уж монтажеры сделают остальное, я лично организовал их труд на основе научного подхода. Вообще, коллега, требования времени должны родить принципиально новое кино. Фильмы будут сниматься за день! Это как производство танков...

Тут, на счастье, излияния режиссера прервал мой старый знакомец, офицер:

- Генерал говорит, что все готово и можно начинать.

- Отлично, не будем терять времени! Все за коллегой офицером!

Миновав ряды казарм, мы оказались на плацу, где уже собрались все обитатели военного городка. Я смотрел на них со странным чувством. Солдаты, перешедшие на службу чужой стране, редко вызывают симпатию. Испытали ли они то же, что и я, или выбор был добровольным? Я набрался смелости и заговорил с офицером.

- Не ожидал увидеть здесь столько народа. Видимо, для них нашлись действенные способы убеждения?

Он, кажется, понял, о чем я веду речь, и с усмешкой ответил:

Разумеется. Ваш отдел получил возможность испыть на живых русских эффективность своих методов. Никакого насилия и угроз, все в рамках конвенций. У нас был самый комфортный в мире лагерь для военнопленных - с радио, кинотеатром, вечерними лекциями и даже собственной газетой. Постепенно люди стали понимать, что их настоящие враги это тевтоны со своими петербургскими лакеями, а французы - друзья, которые принесут в Россию процветание и прогресс. Самые передовые солдаты и офицеры изъявили желание сражаться за дело социал-авангардизма с оружием в руках, и французское командование не смогло противиться нашим настойчивым просьбам...

Я вежливо кивнул. История "солдат свободы" окончательно прояснилось. Увы, такова была михаиловская империя - даже самые отборные войска недолго хранили ей верность. Мой собеседник повернулся к идущим следом французам, и, указав рукой в сторону выстроившихся на плацу солдат, торжественно произнес:

- Дорогие коллеги, перед вами первый полк армии новой России!

Кинематографисты, однако, не выказали особого восторга: полк по численности тянул разве что на усиленный батальон, да и бойцы армии новой России точь-в-точь походили на своих недавних противников. Вместо сапог они теперь носили высокие жесткие ботинки, вместо гимнастерок - горчичного цвета куртки с огромными карманами, вместо приплюснутых германских касок - круглые французские. Мосинские трехлинейки сменились на скорострельные карабины, трехгранные штыки - на короткие приставные ножи. У офицеров были теперь цилиндрические кепи и колокольные погоны с плашками, и лишь нашивки на рукавах отличали это все это воинство от любого из тысячи французских пехотных полков.

Навстречу нам вдоль солдатских рядов двигались три человека: двое в военной форме и один в штатском. Когда они приблизились, наш сопровождающий, придав своему голосу ещё большую торжественность и даже некоторое подобострастие, сказал:

- Командующий Российской Армией генерал Краснов!

Краснов оказался крепким стариком лет семидесяти с неприятным, как будто каменным лицом. У него действительно были погоны корпусного генерала, что забавно контрастировало с численностью подчиненных войск. Спутников его нам не представили, и я лишь много позже узнал их имена: военным был генерал де Голль, а штатским - комиссар Объединенного Комитета Эрран. Жаннере приставил их опекать "командующего Российской Армией". И если первый - личность ничем не примечательная, просто честный служака без особых талантов, то Эрран спустя несколько лет весьма прославился, пусть и среди узкого круга посвещенных. Достигнув большого поста в Объединенном Комитете Разведки и Контрразведки, он стал действовать внутри страны теми методами, которые обычно используются за её пределами: вербовать высокопоставленных граждан в министерствах, комитетах, армии и Сенате. Кончилась его странная деятельность на попытке подмять под себя Спецжандармерию - жандармы не владели высоким искусством тонких интриг и шпионских игр и не считали Париж подходящим для этих занятий местом, так что беднягу попросту обвинили в государственной измене и гильотинировали. К сожалению, тогда я не обратил на этого замечательного авантюриста внимание - все оно оказалось приковано к генералу Краснову. Непонятно было, откуда он взялся: во 2-й кавалерийской этого офицера точно не было, да с таким возрастом и быть не могло. Выяснилось потом, что Краснова направили российским представителем в германскую Северную армию, где его и захватили в плен. Французы держали старика отдельно от прочих русских, от пропаганды (не говоря уже про более жесткие методы) полностью избавили, так что причина, заставившая его пойти на сотрудничество с жаннеристами, неясна до сих пор и вряд ли уже когда-нибудь откроется. Было ли это честолюбие, жажда власти, странная месть каким-то оставшимся в России врагам - можно лишь догадываться...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

- Здравствуйте, коллеги! - приветствовал нас генерал. Мне показалось, будто на слове "коллеги" голос его слегка дрогнул. Возможно, для нас была заготовлена какая-нибудь приличествующая случаю речь, но режиссер решил не тратить время на пустые церемонии. Коротко поздоровавшись, он немедленно приступил к делу. В первую очередь понадобилось, чтобы полк прошел парадным строем. Это было тотчас исполнено. Маршировали солдаты также на французский манер, высоко поднимая руки - мне такой способ показался довольно нелепым, хотя с точки зрения стороннего наблюдателя принятый тогда в России прусский шаг тоже был далек от естественности. Вообще, критически настроенный русский человек находил во французской армии много забавного - огромные дамские береты и белые чулки альпийских стрелков, штатские сорочки и галстуки при парадной форме, изобилие карманов на куртках и кителях, погоны с планками вместо звездочек, помпоны на матросских шапочках, отдатие чести без головного убора и так далее. В то время все это казалось смешным и, конечно, неправильным, как будто игрушечным и ненастоящим по сравнению с серьезной российской армией. Потом, конечно, взгляды изменились: чьи танки господствуют на полях сражений, у того, соответственно, самые верные и лучшие военные традиции. Если бы каким-нибудь чудом армия, например, Эфиопии разбила войска европейских держав, то сейчас считалось бы самым естественным для солдата любой страны ходить босиком и носить на голове подобие мехового шара.

Несчастные солдаты, надо сказать, порядком натерпелись от коллеги Карне. Он заставил их промаршировать раз десять или двенадцать, постоянно меняя позицию оператора. Под конец тот буквально извивался между ногами идущих. В определенный момент, естественно, солдаты утратили всякий энтузиазм и шли словно живые автоматы. Это не устраивало режиссера. Он обратился к генералу Краснову:

- Пусть у них будет воодушевление на лицах!

- Конечно! - откликнулся тот и, окинув подчиненных тяжелым взглядом, скомандовал: Всем сделать воодушевленные лица!

Приказ чудесным образом подействовал: в короткий миг не осталось ни единой безрадостной физиономии, а некоторые приобрели оттенок настолько восторженно-идиотический, что я не мог сдержать смех. Коллега Карне погрозил пальцем, повернулся к солдатам и лично продемонстрировал образец для подражания: лицом он при этом напоминал бравого добровольца с военного плаката. Его кое-как сымитировали, и, пройдя строем ещё раза три, покончили с этой сценой.

- Медленно работаем! - мрачно произнес Карне.

Не теряя времени мы перешли к следующей стадии: подбору актеров. С собой кинематографисты привезли лишь пять или шесть каких-то потрепанных личностей, вид имевших совершенно не военный. Русские актеры, в отличие от журналистов, у Комитета были в дефиците, поэтому пришлось воспользоваться услугами непрофессионалов. Режиссера это даже радовало, так как, по его словам, "искусство должно быть естественным". Он ходил вдоль шеренги, вглядываясь в лица солдат и сверяясь со списком ролей. До сих пор моя помощь не требовалась, но теперь настало время выступить консультантом. Происходило это примерно так: Карне останавливался напротив какого-нибудь юноши, указывал на него и говорил:

- Иван, единственный сын бедной вдовы, трагически гибнет от пули немецкого офицера, заставляющего беднягу идти в штыковую против пулемета на двадцать седьмой минуте. Должен вызывать у зрителя родительскую жалость.

- Не подходит, - отвечал я, - этот персонаж должен быть тощим, нескладным и лопоухим. Тогда родительскую жалость можно будет ведрами черпать. А это какой-то мальчик-красавчик с рекламы шоколада. Для русской публики не подойдет.

- Хорошо, - соглашался Карне и тотчас находил парня настолько лопоухого, что ему, наверное, требовались специальные прорези в каске.

- Тоже не годится.

- Но почему?! Вы же сами хотели лопоухого, а этого малого можно принять за слоненка!

- Он же, изволите видеть, еврей. Не будут к нему в России испытывать родительскую жалость.

Солдат то ли понимал по-французски, то ли просто догадался о сути нашего разговора. Он одарил меня взглядом, полным ненависти.

- Социал-авангардизм даст вам равенство... после победы. Пока рано, увы! - объяснил я уже по-русски.

- А как насчет этого? По-моему, вполне лопоух.

- Да, этого возьмем на заметку...

Таким образом мы отобрали достаточное количество кандидатов, после чего провели с ними некое подобие кинопроб, очень урезанное по времени. Нельзя сказать, чтобы ребята блистали талантами, но это отчасти компенсировалось энтузиазмом. Людям и сейчас свойственно тщеславное желание попасть в кино хоть на минутную роль третьего плана, а в те времена, да ещё для простых солдат, это было сказочным чудом. Окончательно утвердив актерский состав, если это можно так назвать, коллега Карне слегка расслабился, уселся в свое раскладное креслице и сказал:

- Они новички, так что для лучшего понимания роли и сюжета придется снимать эпизоды в том порядке, в каком они будут идти на экране, а не так, как было бы удобнее. Ладно, пусть переодеваются в свою старую форму, а мы пока перекусим.

Но открыть коробку с бутербродами нам так и не пришлось. Только стало известно, что в сьемках случился перерыв, как к нам подошел все тот же бойкий офицер и произнес:

- Генерал Краснов с офицерами приглашают вас отобедать с ними.

Карне с сомнением посмотрел на часы. Как всякий истинный француз, он трепетно относился к приему пищи, а обед в офицерской столовой выглядел явно заманчивее, чем поглощение сандвичей на плацу. Да и отказывать генералу, даже двум, было бы нарушением приличий. Поэтому коллега, недолго думая, согласился. Мы направились вслед за офицером.

Не знаю, для каких целей делали это помещение строители французского военного городка, но теперь оно напоминало небольшой ресторан, пусть и в жаннеристском стиле. За столом, накрытом белоснежной скатертью, сидели старшие офицеры полка во главе с Красновым и двумя приставленными к нему французами. По французскому обычаю, сперва подали сыры. Надо сказать, когда Жаннере только ещё пришел к власти, некоторые опасались, что он со своей страстью к унификации и массовому производству уничтожит разнообразие французских сыров и вин. Этого, к счастью не произошло - возможно, диктатор понимал, что подобная попытка раз и навсегда подорвет его популярность в народе. Кроме сыров был прованский суп с гренками и нежнейший fl?tan под сливочным соусом. В разгар опустошительной войны все это казалось немыслимой роскошью. Французский генерал смотрел на наше пиршество с очень угрюмым выражением лица: в его тарелке темнела какая-то неаппетитного вида масса, явно приготовленная из консервов. Дело в том, что Жаннере, переняв в данном случае немецкий обычай, под страхом позорного увольнения запретил французским офицером всех рангов принимать какую-либо пищу, отличную от рациона их подчиненных.

Солдат в белом фартуке проворно наполнил наши рюмки прекрасным клеретом. Французский генерал налил себе дрянного столового вина из маленькой бутылочки с эмблемой военного ведомства на этикетке. Мне почти стало его жалко. Краснов поднял первый тост:

- За великого предводителя французского народа, отца победы, Президента Республики коллегу Жаннере!

Мы выпили. Следующий тост был за победу над Германией, причем Краснов непринужденно назвал вчерашних союзников "бошами", потом - за освобождение России от власти продажной клики. Пошли разговоры.

- И как вам наша армия? - поинтересовался Карне. Русские офицеры, конечно, отзывались очень комплиментарно. Один из них в том числе похвалил прекрасное вооружение.

- Рядом с французским танком русский - просто сарай на гусеницах. Ваши инженеры намного обогнали наших, настоящие мастера своего дела...

Услышав эти слова, французский генерал оживился.

- От этих мастеров не добиться толка без хорошего пинка! Вы бы видели, какие проекты они представили на конкурс! Ни один не подумал о том, что нужно армии, делали то, что им самим удобнее производить. И самое плохое, что из жадности и тщеславия эти господа сговорились и стали требовать, чтобы на вооружение приняли всех шестерых сделанных ими уродов сразу. Пришлось нам, военным, объяснять им суть научного подхода. Собрались все вместе - инженеры, офицеры, простые танкисты - и стали с нуля рисовать на доске. Спорили, конечно, много. Когда я сказал, что башня...

- Генерал, нашим, гостям, наверное, неинтересны такие технические подробности, - предостерегающе сказал коллега из Объединенного Комитета. Генерал осекся. Карне, посмотрев на часы, извинился и стал собираться из-за стола. Поблагодарив любезных хозяев, мы вышли. Солдаты уже ждали нас на плацу, одетые в свою старую форму царской армии. Отдельно стояли подобранные нами актеры. Карне злился на себя из-за задержки и не собирался больше терять ни секунды. Мы всей толпой вышли из городка и расположились на ближайшем поле.

- Сцена прощания с вдовой! - скомандовал он.

Работники из съемочной группы мгновенно собрали каркас из тонких реек, натянули на него раскрашенное полотно и получилось некое подобие русского деревенского дома.

- Вроде все правильно, - сказал я, - но видно же, что он тряпичный.

- Это нам сейчас видно. А снимем его на заднем плане, да заслоним крупными фигурами Ивана и вдовы - и не будет видно.

Вокруг "дома" навтыкали кривых тонких жердочек, изображавших ограду. На них насадили очень похожие чугунки из папье-маше.

- Вы уж совсем нас за дикарей держите! - обиделся я, - Такие ограды только у горьких пьяниц бывают, а вдова женщина приличная, сын у неё взрослый, как-нибудь сделали бы нормальный забор.

Работники спешно бросились сооружать забор из подручных средств. Чугунки тоже вызывали сомнение, но потом я решил, что стальные кастрюли в деревнях все же ещё редкость.

Вдову играла француженка, так как ни одной русской актрисы в нашем распоряжении не было. Языка нашего она не знала, поэтому всю сцену только изображала рыдания, а "сын Ваня" её утешал и обещал скоро вернуться. Все это, конечно, не имело ничего общего с реальностью: 2-я кавалерийская была полностью укомплектована ещё в мирное время и отправилась во Францию сразу, без всяких мобилизаций, пополнений деревенскими юношами Иванами и слезных проводов. Но историческая истина и не являлась целью нашего фильма, скорее наоборот.

В таком же духе были выдержаны все остальные сцены. Снять фильм за день, как хотел Карне, у нас все же не вышло, пришлось потратить целых три. Русские солдаты печально брели по Франции (вместо того, чтобы ехать на штатном транспорте), благородно отказывались грабить и насиловать местное население, защищали его от озверевших тевтонов (их играли настоящие немцы), страдали от нехватки припасов, разворованных тыловыми крысами в высоких чинах и так далее. Иногда действие переносилось в Петербург, где совещалась в своем дворце продажная клика. Клику играли те самые потертые личности, которых привез с собой Карне, а дворец оборудовали в резервном складе. Стоит упомянуть, что при съемках этого эпизода случилась досадная накладка: по сюжету негодяев было шестеро, актеров же оказалось всего пять. Так что если вам когда-нибудь случится вдруг увидеть старый фильм "Солдаты свободы", обратите внимание на сцену заседания чрезвычайного военного совета в Петербурге: министр иностранных дел, говорящий про русских солдат "чем больше их сдохнет, тем большим кайзер будет нам обязан" - ваш покорный слуга.

Трагическая гибель 2-й кавалерийской тоже была показана весьма интересно. Сперва в бункере германского штаба (все тот же резервный склад) кайзеровские генералы кровожадно обсуждали, какую бы дыру фронта заткнуть русскими смертниками.

- Поставьте их под Тавиньи, там будет самое пекло. И отберите у них бронебойные пушки, их не хватает нашим солдатам!

- Но чем они будут отбиваться от танков?

- Какая разница? От них не требуется победить, мы просто выигрываем время - размениваем русское мясо на французские снаряды.

- А если они не отдадут пушки?

- Отдадут, не волнуйтесь. Их начальство выполнит любой приказ. Кстати, поставьте у них в тылу наших пулеметчиков - если эти свиньи побегут, пусть стреляют!

Русский генерал, правда, не захотел отдавать немцам пушки, и ответственный министр по телефону из Петербурга грозил ему расстрелом, так что пришлось подчиниться. Потом очень неразборчивая сцена боя, состоящего из грохота и дрожания камеры, отступающие русские солдаты попадают под огонь немецких пулеметов, Иван падает с пробитой грудью... Интересно, что во всем фильме ни разу не было прямо показано, как француз убивает русского, зато это охотно делали немцы, так что становилось не вполне понятно, кто же с кем воевал. Получив известие о гибели 2-й кавалерийской, немецкий генерал удовлетворенно кивает и зачеркивает отметку на карте, а русский министр пожимает плечами и приказывает послать кайзеру новые войска. Выжившие русские солдаты прозревают, клянутся отомстить истинным врагам России и, переодевшись в горчичную форму, героически берут в густом дыму какую-то высоту, на которой убивают толстомордого пулеметчика, стрелявшего по ним у Тавиньи...

Собственно, этому фильму можно получить общее представление об уровне всей нашей тогдашней кинопропаганды, делавшейся в условиях нехватки времени с ограниченных возможностей. Осознавая всю её ущербность, я тот момент никак не думал, что она окажется хоть сколько-либо действенной.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

После завершения сьемок генерал Краснов вновь пригласил нас отобедать. Трапеза оказалась ещё более обильной и изысканной, чем в прошлый раз, и коллега Карне, которого больше не подгоняло время, решил насладиться ей сполна - никогда не видел, чтобы пищу поглощали со столь серьезным и даже вдохновенным выражением лица. Я же никак не мог отделаться от мысли о миллионах людей от Сервиьона до Владивостока, которых война лишила возможности есть досыта. Впрочем, было бы лукавством сказать, что подобные раздумья вовсе отбили мне аппетит. Французского генерала в этот раз с нами не было - сославшись на дела, он обедал в солдатской столовой. Общество несильно потеряло от его отсутствия, разговоры про танки мало кого интересовали, а честный служака едва ли разбирался в чем-то ещё. Сами мы завели беседу про искусство, раз уж обстоятельства нашей встречи располагали к подобной теме. Между делом я поинтересовался у генерала, не родственник ли он тому Краснову, который написал "Поход на Запад" и "Флаг четырех океанов". Старик разом поскучнел и хмуро ответил, что является не родственником, а самим автором. Коллега из Объединенного Комитета при этом иронически посмотрел на своего подопечного. Я решил не развивать дальше эту скользкую тему, но запомнить открывшийся факт генеральской биографии на будущее.

Сердечно распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы отправились назад в Перревилль. Карне нужно было приступать к монтажу, а мне - отчитаться перед Бланшаром и получить новые указания. Оба мы остались вполне довольны друг другом и в пути обсуждали будущее сотрудничество, причем планы коллеги выходили далеко за рамки потокового выпуска киноагиток - он прочил мне блестящую карьеру в послевоенном российском кинематографе.

- Я видел, как вы играли министра, это было прекрасно! У вас несомненный талант изображать мерзавцев, вы далеко пойдете...

Я вежливо кивал в ответ, хотя подобный комплимент казался весьма сомнительным. Доехали мы быстро и без проишествий, разве что обгоняли пару раз колонны уныло бредущих пленных немцев. Прибыв в Комитет, мы разошлись по своим отделам, так что через десять минут я уже рассказывал отчитывался о проделанной работе перед Бланшаром, упомянув в том числе о неожиданно открывшихся литературных талантах генерала Краснова. Эта новость сильно заинтересовала коллегу.

- Удачно, очень удачно! Вы, при глубочайшем уважении, все же не настоящие писатели, а для МЦН нам как раз требуется хорошая книга. Сегодня же посмотрю это сочинение, если качество устроит, надо будет связаться с генералом насчет сотрудничества. Едва ли он сильно загружен делами у себя в полку, пусть поработает на Комитет.

Бланшар вызвал курьера и велел принести из библиотеки двухтомник Петра Краснова, а меня пока отправил на встречу по обмену опытом с коллегой Мышеедовым. Тому, как выяснилось, повезло гораздо меньше - режиссер, с которым он работал, до прихода Жаннере ставил пышные костюмные драмы из римской истории, потом оказался не удел, а с началом войны был мобилизован и направлен снимать фильм, доказывающий неграмотным российским крестьянам преимущества социал-авангардистской аграрной системы. Увы, что российские крестьяне, что будущие аграрные рабочие выходили у старого мастера одинаковыми патрициями.

В конце дня Бланшар опять вызвал меня к себе. На столе у него лежали красновские книги, лицо светилось довольством.

- Это находка, коллега, находка! Вам следует объявить благодарность отдела! Я, конечно, только просмотрел по диагонали, но уже ясно: именно то, что надо. Какой полет фантазии: если бы Михаил сменил Николая на троне не в конце Великой войны, а в начале Японской, самураи были бы позорно биты, потом совместный с немцами поход на Париж, строительство огромных броненосцев, высадка казаков в Англии и русские танки у стен Нью-Йорка. А описание битвы за Австралию!... Нет, это истинный шедевр! Там даже картинки в приложениях... Завтра же свяжусь с генералом, нам нужна такая же книга, только чтобы в ней, наоборот, удержавшийся на троне Николай вместе с союзниками триумфально громил немцев. И пусть попробует отказаться - германофильские грехи прошлого надо искупать, иначе я поставлю вопрос перед... неважно. Короче говоря, назначаю вас ответственным за работу с Красновым, коль скоро вы уже знакомы.

- Но у меня план по фильмам...

- Да, план по фильмам никто не отменял. А как вы думали, во время мировой войны приходится трудиться не щадя себя. Все мы солдаты морального фронта, и должны не жаловаться, но исполнять приказы! Коллега, я отношусь к вам как к честному и ответственному сотруднику, дополните эти качества ещё и работоспособностью, и Комитет откроет перед вами большие перспективы...

Мне оставалось лишь согласиться. Таким образом, я стал делить свое время между киносьемками и оживленной перепиской с генералом Красновым, которая, честно признаться, доставляла мало удовольствия нам обоим. Старик, мысленно приемрявший уже наполеоновскую треуголку, не горел желанием возвращаться к литературной деятельности, да и талант его с возрастом поугас. Видимо, как и обещал коллега Бланшар, Комитет надавил на него по своим каналам, так что генеральское творчество было скорее вымученным, чем вдохновенным. Кино радовало меня больше - его, по крайней мере, снимали истинные энтузиасты своего дела.

А на востоке бушевала война, становившаяся с каждым днем все ужаснее. Немцы, повергнутые союзниками на открытых пространствах, теперь пытались строить оборону опираясь на города. Этим они действительно смогли задержать французское наступление, но цена выигранного времени оказалась слишком высока для Германии. Французские бомбардировщики методично разрушали город за городом, непрерывно заливая руины газом, так что уцелевшие защитники вынуждены были покидать пропитавшиеся ядом пепелища. Другие аэропланы несли вместо бомб емкости с особым веществом, выжигавшим леса и деревни вместе с людьми. Бомбардировщик из военной машины для рискованных операций, открыто идущей навстречу врагу через разрывы снарядов и пулеметные очереди, превратился в простой воздушный транспорт для будничной доставки взрывчатого или ядовитого груза на пару десятков километров. Эта варварская методика представлялась французами как высшее достижение современной стратегии. Её творец, командующий Воздушной Армией генерал Сеплинье, в те дни часто появлялся на экранах приемников Розинга, красочно описывая успехи своих армад. Когда он говорил о массовом уничтожении людей, гибели целых городов, разрушении экономики, затоплении долин, новых сверхмощных бомбах, сверхядовитых газах, чумных бактериях, огромных шести- или восьмимоторных аэропланах, ракето-снарядах, летающих кораблях, искуственных смерчах, смертоносных радиолучах и прочих плодах военной науки, его глаза загорались как у влюбленного юноши. В такие моменты мне становилось страшно за Россию, которая рисковала стать следующей целью этого маниака. Бланшар, конечно, твердо заверил нас, что разрушительная активность Сеплинье не выйдет за пределы Германии.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Дальнейшее подробное описание моей перревильской жизни и работы в Комитете едва ли представляет интерес - боюсь, оно вышло бы очень скучным и однообразным. Конечно, рассказ о всех фильмах, к которым мне довелось, так сказать, приложить руку, заслуживает отдельной книги, но вряд ли она когда-нибудь будет написана. Здесь же столь объемное отступление неуместно. Тем более излишне было бы утомлять читателя бытовыми подробностями - могу лишь сказать, что жил я тогда лучше и комфортнее, чем большинство людей по обе стороны фронта. Однажды мне довелось побывать в разрушенном Париже, и, не буду скрывать, зрелище этого погибшего города произвело тогда неизгладимое впечатление. Увы, Жаннере и Сеплинье ответили на вспышку тевтонского варварства с планомерной жестокостью, так что судьбу французской столицы разделили немецкие города, стертые с лица земли бомбардировщиками Воздушной Армии. Иногда я жалею, что нельзя отправить нынешних любителей войны прогуляться среди тех руин - это, возможно, оказало бы отрезвляющий эффект. Но вместо развалин теперь стоят цветущие города, и люди вновь разучились ценить мир - факт тем более печальный, что разрушительная мощь оружия за прошедшие годы возрасла тысячекратно.

В тот момент, конечно, подобные рассуждения мало кого бы тронули: французы жаждали отомстить своему старинному врагу за разрушенную столицу (и наш Комитет, разумеется, всячески подогревал в них эту мстительность), а немцы сражались за существование своего государства. К несчастью для них, железная решимость слишком поздно сменила довоенное благодушие и расслабленность, и самые отчаянные усилия уже ничего не могли изменить. Линия фронта сдвигалась все дальше на восток, легко перешагивая через выжженные поля и руины городов. Я понял, что для немцев наступают последние дни, когда в войну вступила Италия. Разумеется, это было признаком, а не причиной - шакал европейской политики выжидал до последнего, и дальнейшее промедление уже грозило оставить его вовсе без добычи. Теперь потомки римлян решили действовать. Их армия, как и французская, была ограничена по Страсбургскому договору, но после известных событий Муссолини торжественно объявил о возрождении итальянской военной мощи. Произошло это, впрочем, более на словах, нежели в действительности - после проведения мобилизации посредственное войско превратилось в неуправляемую толпу. Оружия остро нехватало, хотя французы и англичане передали незадачливому союзнику часть немецких трофеев и собственного старья, офицеры не обладали иными достоинствами кроме представительного внешнего вида, система снабжения обрушилась под тяжестью чрезмерных нагрузок. Через несколько недель, вероятно, бравая итальянская армия стала бы голодать и разбегаться по домам, но Дуче упредил эту катастрофу, приказав наступать на Австрию.

То, что было когда-то могучей Австрийской Империей, теперь находилось в последней стадии распада. Венгры давно уже пребывали в практически независимом состоянии, заведя даже собственную дипломатию. Чехи, а за ними и прочие народы, двигались в ту же сторону. Вена лишь пыталась спрятать развал государства от сторонних наблюдателей под ветхим имперским покрывалом, но разгоревшаяся война окончательно поставила крест на древней монархии. Как и Россия, Австрия вынуждена была объявить войну Франции, чтобы продемонстрировать лояльность Берлину - впрочем, следует признать, она сделала это с гораздо меньшей охотой. Однако венгерские и чешские депутаты отказались посылать за границу свои ополчения и заблокировали использование общеимперской армии, так как речь не шла об обороне государства. В результате австрийцам пришлось расчитывать только на собственные силы, так что они смогли отправить во Францию всего одну бригаду, бесславно сгинувшую вместе с нашей 2-й кавалерийской. Первые поражения немцев сделали центробежные процессы в Империи необратимыми. Парламенты в Праге и Будапеште начали обсуждать прекращение налоговых выплат в имперскую казну, возвращение своих солдат и фоицеров из общей армии и, как следующий логичный шаг - объявление независимости. Венгры, чье адриатическое побережье было отрезано от прямого выхода к морю цепью принадлежащих австрийцам островов, тем не менее потребовали передачи под прямое управление своей доли имперского флота. Следом то же самое сделали чехи, морских границ вовсе не имеющие. Конец был близок.

Итальянцы не ожидали серьезного сопротивления от разваливающейся вражеской армии. Их захватнические планы простирались на Тироль, Триест и далее - к югу по адриатическому побережью вплоть до Албании, к северу до чешской границы. Это была своего рода месть за вековую тиранию Габсбургов на апеннинских землях. Для воссоздания Римской Империи оставалось сделать лишь небольшое усилие - и по приказу Муссолини 34 дивизии перешли в наступление на австрийской границе. В первый день все расчеты итальянцев полностью оправдались: чешский и венгерский парламенты запретили своим гражданам вступать в бой с войсками союзников, призвали их покинуть имперскую армию и заявили о своей готовности к сепаратному миру. Все поставки в Австрию из Венгрии и Чехии были окончательно блокированы, ополчения двинулись к границам, представления о которых, как оказалось, у разных народов сильно отличались. В различных провинциях стихийно вспыхнули погромы инородцев. Тысячелетняя держава распалась за одни сутки.

Австрийцы теперь могли расчитывать только на себя. Против 34 итальянских дивизий они могли выставить лишь шесть дивизий и две бригады своего ландвера и восемь дивизий бывшей имперской армии, в которых разбежавшиеся чешские и венгерские бойцы были заменены австрийскими новобранцами. Остальные имперские дивизии потеряли боеспособность совершенно.

Через девять дней боев австрийцы заняли Венецию и стояли под Миланом, а их флот терроризировал все восточное побережье Италии. Французам пришлось спешно перебросить на помощь союзнику три альпийские и четыре бронепехотные дивизии, две полевые бригады Спецжандармерии и 7-й воздушный корпус из своего стратегического резерва. Только тогда удалось стабилизировать фронт, а потом и оттеснить австрийцев за довоенную границу. Планы возрождения Римской Империи рухнули в одночасье. Впрочем, Муссолини, выяснивший на встрече с английским и французским эмиссарами, что союзники не собираются от него избавляться, быстро воспрял духом и объявил изгнание австрийцев великой победой итальянского оружия, после чего вылетел в Перревиль, где затребовал у Жаннере дополнительно два армейских корпуса для похода на Вену.

Следует сказать, что хотя в других отделах нашего Комитета все эти события и вызвали достаточно бурную реакцию, мимо нас они прошли стороной. Разве что освобождение чехов и прочих славянских братьев из-под австрийского гнета благодаря победам французского оружия можно было теперь использовать в пропаганде. Это, конечно, предусматривалось заранее, задолго до выступления Италии. Наши же взгляды были обращены не на юг, а на восток - только через Берлин открывался путь на Петербург, и Берлин теперь оказался как никогда близок.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Надо сказать, что мы (я имею в виду русских сотрудников Комитета) наблюдали за избиением немецких войск с изрядным злорадством. В конце концов, именно из-за германской агрессии мы претерпели все страдания, прошли через Белые Комнаты и оказались на службе у французского диктатора. И хотя лично у меня больная и развращенная личность Сеплинье вызывала неприязнь, многие мстительно радовались действиям его армад. Такова уж есть война, что она поднимает из глубин души и выставляет напоказ все худшее в человеке, войны же длительные и масштабные портят целые народы. Когда каждодневной целью всего государства становится уничтожение людей в промышленных масштабах, это не может не сказаться на сознании его граждан. Впрочем, я уверен, что в те дни во Франции был по крайней мере один человек, не поддавшийся всеобщей военной истерии и сохранивший трезвость суждений и холодность рассудка. Это, несомненно, был сам Жаннере. До конца жизни он так и остался швейцарцем, отстраненно наблюдающим яростную борьбу европейских народов. Германия мешала его великому эксперименту, а её падение позволяло расширить поле деятельности до размеров всей Европы, поэтому, конечно, Германию следовало уничтожить. Но это был подход чисто утилитарный, а если немцы и вызывали у диктатора некую личную, эмоциональную неприязнь, то не как "проклятые боши", а как носители носители и хранители всего старомодного и мещанского, вставшие на пути у бескомпромиссного авангардиста. Выше я приписал печальную судьбу Германии мстительности Жаннере - это не совсем точно. Архитектор мстил, если можно так выразиться, не конкретному народу, а ненавистному и слишком задержавшемуся девятнадцатому веку, воплощенному в кайзеровском государстве. Мне довелось ознакомиться с довоенной ещё антигерманской пропагандой Комитета. Немцы там представлялись не только и даже не столько кровожадными варварами, но ещё и существами крайне ограниченными, погрязшими в пошлости и мещанстве. В чужих странах тевтон вспарывает животы маленьким детишкам, дома же он пожирает в огромных количествах булочки с жирным клубничным кремом и слушает "Милого Августина". У него часы с кукушкой, портрет кайзера в безвкусной золоченой раме и глупая толстая жена. Такими вот людьми-амебами была, в представлении французов, населена вся Германия - стоит ли удивляться, что газовые бомбардировки немецких городов рассматривались как санитарная процедура. Когда враг кажется не только жестоким и опасным, но и внутренне пустым, ничтожным, его убийство не составляет моральной проблемы.

К счастью, создаваемый для французов Комитетом образ нашего народа не подразумевал хотя бы необходимости его "устранения из истории". Скорее мы представлялись этакими диковатыми в массе своей туземцами, не вполне отвечающими за собственные поступки. Порабощенные и развращенные некогда внутренними и внешними немцами, русские нуждались в освобождении от германского ига и возвращении, пусть и с помощью легких тычков, на путь прогресса. Такая картина не давала нам повода для гордости, но в те дни приходилось довольствоваться малым. К тому же, в душе надеялся, что с избавлением от немцев и собственной продажной клики огромные творческие силы русского народа найдут себе выход и явят миру картину невиданного расцвета. Разум же подсказывал, что смена германских хозяев на французских выльется разве лишь в легкое послабление режима, при этом нацеленная на неограниченное промышленное производство жаннеристская экономика будет выкачивать наши ресурсы ещё быстрее. Но что в моем положении было толку от размышлений о будущем государства, когда я не мог предсказать даже собственной судьбы.

Армии союзников взяли новую паузу перед германской оборонительной линией, проходящей по Эльбе, Заале и Тюрингскому лесу. Чуть ранее французы провели двойное наступление на Австрию: совместно с войсками Муссолини из Италии и между Инном и Дунаем из Германии. Вена, как будто с облегчением и не дожидаясь исхода этой операции, капитулировала. В тот же день сдался гарнизон Мюнхена, составленный в основном из местных жителей, не желавших окончательного уничтожения родного города. Теперь немцы удерживали лишь восточную часть своей страны, оказавшуюся, к тому же, частично блокированной: в польских землях начались брожения, а Чехия перешла во враждебный лагерь и угрожала Дрездену и всему неприкрытому южному направлению. Стало ясно, что ждать уже оставалось недолго и по окончании паузы война должна была завершиться одним ударом. Но никто не мог подумать, что его решат нанести сами немцы...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Внутренняя подоплека действий Берлина (в те дни это можно было понимать почти уже буквально, ведь союзные войска все ближе и ближе подходили к германской столице) была тогда, конечно, скрыта от глаз такого незначительного стороннего наблюдателя как я. Мне оставалось лишь строить догадки - впрочем, как потом выяснилось, они оказались недалеки от истины. Дух сопротивления угасал в сердцах немцев по мере того, как отлаженная военная машина союзников перемалывала их армии и города. Это должно выглядеть странным, даже необъяснимым, однако руководство кайзеровской империи оказалось полностью неготовым к варварской тактике Сеплинье. Можно сказать, немецкие министры и генералы оказались перед лицом надвигающейся на них пропасти. Сами они были достаточно жестоки и беспринципны, и, начиная войну, исходили из тех же принципов, что и французский воздушный разбойник. Разрушение городов и гибель мирных жителей казались им вполне приемлемыми средствами к достижению победы. Но когда, по меткому английскому выражению, "мяч оказался на их стороне поля" (то есть, попросту, противник овладел инициативой), и немцы столкнулись с собственной кровожадной методикой, многократно усугубленной французским промышленным размахом и больной фантазией, берлинские властители испытали shock - они совершенно не были готовы к подобной войне. Планомерное, будничное разрушение и уничтожение всего и вся не укладывалось в сознание, хотя там вполне находилось место для разовых и ограниченных жестокостей. Что ж, посеявший ветер в очередной раз пожал бурю.

Неумолимость врага, с одной стороны, подтачивола волю германского руководства, а с другой - именно она заставляла держаться до последнего. В тот момент, когда после провала тайных переговоров берлинская верхушка и военное командование выстраивали оборону по городам, они ещё думали о защите и сохранении своего государства. Но когда эта оборона была вместе с городами стерта в пыль союзными армадами, стало ясно: Германия обречена. У союзников оказалось достаточно и воли, и сил, чтобы не оставить ей шансов. Дальнейшее сопротивление лишь разрушало страну без всякого толка - словно паровой каток пытались остановить заграждениями из стекла. И все же министры и генералы продолжали борьбу. Теперь ими двигали личные соображения. Некоторые, носители безумных идей, считали, что раз уж великая империя обречена на гибель, нет нужды забатиться о жизнях её граждан или их будущей судьбе, а надо уйти в вечность максимально величественным и героическим образом, остаться в памяти поколений несломленными борцами... Наивные мечты в мире, где история пишется Комитетом. Другие опасались за свои собственные жизни, небезосновательно полагая, что разрушенный Париж будет стоить им свидания с гильотиной. Но были и смирившиеся с поражением, сторонники капитуляции. Две эти группы или партии в германском руководстве, "жуки и скорпионы", имели примерно равную силу, имели примерно равную силу. "Жуков" было больше, но они опасались, что в случае их неудачного выступления "скорпионы" могут жестоко расправиться с предателями. К счастью, жестокость своих противников партия мира компенсировала более развитым умом. Подобно мастерам японской борьбы, не наносящим удары, а лишь использующим силу и ярость врага против него самого, "жуки" сподвигли "скорпионов" на гибельный шаг. Временно сменив личины, сторонники капитуляции вдруг сделались самыми отчаянными бойцами. Теперь они уже не вели речь о мире, а, напротив, встали на сторону наиболее агрессивных и неумных "скорпионов", обвиняя других в трусости и бездействии. Жуков не устраивала глухая оборона, они сами требовали нанести удар по врагу. Надо сказать, что у части "скорпионов" были другие планы: вывести флот, оставшиеся войска, население и промышленность в Россию и оттуда продолжать борьбу, создав Новую Германию на Урале. К счастью для нашей страны, этому замыслу не суждено было осуществиться - руководители "жуков" обвинили его сторонников в предательстве и настояли на решительной атаке.

Для последнего удара были собраны лучшие, самые подвижные и оснащенные из оставшихся германских дивизий. Всего удалось собрать 600 тысяч человек при поддержке трехсот танков и ста сорока аэропланов - больше техники у немцев не было. Наиболее мощные, ещё не потерявшие мобильность дивизии шли в первой волне, второсортные части должны были развивать успех. Это, вероятно, следует считать ошибкой - лучше было бы распределить роли наоборот. Наступать планировалось через Тюрингенский лес, который в те времена был куда гуще и обширнее, чем сейчас, поэтому французы считали его надежной преградой на пути масштабного движения войск. Стремительный удар в случае успеха отсекал всю французскую южную группировку. Одновременно австрийские войска, капитулировавшие, но ещё не полностью разоруженные, должны были по сигналу германских агентов поднять мятеж и атаковать захватчиков. Окруженная и лишенная снабжения, добрая четверть французских сил обречена была на гибель в течении недели. Таков был германский план, и если он кажется авантюрным и непродуманным, то надо помнить - среди разработчиков находились люди, стремившиеся приблизить капитуляцию.

В первый день немцам сопутствовала удача. Передвигаясь по ночам и соблюдая строгую маскировку, они смогли заранее накопить в Тюрингенском лесу достаточно войск для мощного удара, а французы, считавшие этот участок безопасным, пренебрегали тщательной разведкой и слишком поздно заметили вражеские приготовления. Беспечность особенно непростительная для генералов, ранее успешно воспользовавшихся подобной же тактикой внезапного удара. Увы, хлынувший из лесной чаши поток германских войск стал для союзного команодвания полной неожиданностью. Первой под удар попала 12-я автопехотная дивизия, занимавшая весьма растянутые позиции и моментально опрокинутая немцами. На штабный картах зловещие черные стрелы потянулись к западу, грозя отрезать французскую южную группировку от основных сил. Первый за долгое время успех кайзеровской армии наполнил Берлин ликованием и вновь пробудил надежды в Петербурге... надежды, вскоре сменившиеся горьким отчаянием.

Армии нового времени, особенно такие технически оснащенные как французская, отличаются от прежних способностью быстро реагировать на неожиданности и собирать силы для ответного удара. Бронепехотная дивизия может пройти за сутки до двухсот километров, автопехотная - возможно, даже больше. Люди и припасы перевозятся аэропланами со скоростью 300 километров в час, истребители и бомбардировщики летают ещё вдвое быстрее. Это последнее обстоятельство особенно важно - не будь его, немцы, возможно, добились бы значительного успеха. Но авиация поставила стороны в совершенно неравные условия: если французские колонны перемещались совершенно свободно, то немцы двигались под непрерывными бомбежками. Второй удар, если можно так сказать, нанесли австрийцы, хотя в данном случае уместно скорее говорить об отсутствии удара. Мятеж австрийских войск имел совершенно ничтожные масштабы - удалось поднять всего несколько батальонов - и был легко подавлен собственными силами Вены. Такое благоразумие потом весьма хорошо отразилось на судьбе Австрии, но для Германии оно оказалось гибельным. Без поддержки с юга немецкое наступление теряло смысл. Теперь наступающие не рассекали надвое французскую армию, а сами шли в окружение.

Черная стрела сломалась о 2-ю легионерскую дивизию. Эта дивизия состояла не из обычных наемников (хотя её бойцы исправно получаои жалование), а из фанатичных испанских жаннеристов. Попытка опрокинуть испанцев с ходу, как это раньше удалось с 12-й автопехотной, провалилась. Вскоре перед позициями легионеров скопились уже три германские дивизии и все имеющиеся танки. Грандиозный налет французских аэропланов смел с лица земли половину наступающих и четверть обороняющихся, заодно сделав местность непроходимой. Это был конец наступления. На следующее утро наземная разведка немцев обнаружила, что к их растянувшимся, испытывающим большие трудности со снабжением и находящимися под непрерывными бомбежками войскам отовсюду, с севера и юга, движутся массы французской бронепехоты. Последние боеспособные силы кайзеровской армии оказались блокированы. Лишь малая часть их, те дивизии, что не успели далеко отойти от спасительного леса, избежали уничтожения, остальные ввязались в безнадежную битву, последнюю битву Германской Империи. Вся французская авиация на время оставила свою войну против городов и теперь днем и ночью висела над головами окруженных. Потеряв в последнем безнадежном наступлении сто семьдесят тысяч человек убитыми и триста тысяч пленными, немецкая армия прекратила существование.

Сторонники продолжения войны в Берлине получили карт-бланш и потеряли все. Их позиция была безнадежна, сами они опозорены, многие генералы-"скорпионы" погибли или попали в руки врага. "Жуки" теперь могли справедливо утверждать, что все возможности сопротивления исчерпаны, воевать некому и нечем, народ совершенно впал в уныние, а противник доказал свое огромное превосходство. После недолгой борьбы партия мира окончательно взяла верх и в штаб союзников были направлены делегаты для подписания капитуляции. История Германской Империи закончилась.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Я хорошо помню этот день. Мы с коллегами обедали в столовой, - я доедал суп, - когда заработали громкоговорители под потолком. Раньше они всегда молчали, и я вообще не знал об их существовании, так что в первую секунду этот неожиданный "голос с неба" вызвал легкое потрясение. Голос был незакомый, с легким английским акцентом. Впервые директор Комитета решил лично обратиться к своим сотрудникам.

- Коллеги! Германия капитулировала перед союзниками. Акт был подписан час назад. Поздравляю всех сотрудников Комитета с победой!

Трудно описать ликование, охватившее французов при этом известии. Все вскочили со стульев, кричали, обнимались, плакали и смеялись. Из громкоговорителя грянула "Марсельеза", немедленно подхваченная множеством голосов. Я никак не ожидал от представителей нашей циничной профессии столь бурной и непосредственной реакции. Лишь небольшая группа российских сотрудников сохраняла спокойствие.

- Значит, с Германией всё... Остается Россия. Что с ней теперь будет? - задумчиво произнес коллега Мышеедов. Этот вопрос беспокоил каждого из нас.

- Ничего с ней уже не будет! Конец вам, москали! Сеплинье вам сделает Московскую равнину. Да здравствует свободная Польша! - злорадно ответил коллега из Польского отдела, сидящий за соседним столом.

Кто-то из наших вскочил и стал засучивать рукава. Мы с трудом усадили его на место.

- Не делай глупостей! Хочешь отправиться в Белую Комнату за драку в день победы? Потом с этим пшеком разберемся...

Мы быстро закончили обед и вернулись в свой отдел. Там уже ждал коллега Бланшар, прямо-таки сиявший от восторга. Мы обменялись поздравлениями и выслушали его сбивчивую торжественную речь, после чего пожаловались на поляков. Бланшар нахмурился.

- Коллеги! Я знаю, что теперь, после окончательного поражения Германии, всех вас ещё сильнее мучает тревога за судьбу вашей Родины. Это естественное и очень благородное чувство. К счастью, я могу вас твердо заверить - беспокоиться не о чем. Франция ведет войну не ради насилия и грабежа, а ради лучшего будущего народов Европы, ради спаведливости и прогресса для всех. Вы хорошо знаете свою страну. Волей судьбы вам также довелось хорошо узнать и нашу Республику. Сравните два этих государства, и вы увидите, что установление социал-авангардизма есть величайшее благо для России...

- Но если перед этим над нашими городами поработает Сеплинье, до этого величайшего блага мало кто доживет...

- Не беспокойтесь об этом. Ни генерал Сеплинье, ни его методы не пересекут границ России. Мы идем освобождать, а не стирать в порошок. Постыдные мечтания польских коллег не имеют ничего общего с нашими намерениями. Это война будет полностью отличаться от войны с Германией. Коллеги из Объединенного Комитета наконец-то соизволили поделиться своими сведениями и подтвердили то, что и так было очевидно. Россия не хочет и не может воевать. Во всей стране продолжение войны нужно лишь ничтожной кучке людей, лишь продажной и бездарной верхушке, до смерти напуганной нашими успехами.

- Напуганы, но продолжают воевать? Почему они просто не попытаются заключить мир? Думаю, пожертвовать парой губерний этим мерзавцам ничего не стоит...

- Конечно, они бы давно так и сделали... Но что стало бы с этими господами потом? Ваши правительства не очень-то устойчивы. Сколько их сменилось за последние десять лет? Стоит нынешней клике признать свое поражение, и они лишатся власти на следующий день. А ещё через день новое правительство сурово взыщет с них за все убытки и потери. Никому не хочется сменить кресло министра на тюремные нары. Пока идет война и действует военное положение, они сохраняют власть и могут расправляться с недовольными как с предателями. Первый же день мира станет для них роковым. Война для этой клики - как бык для американского коу-боя на родео: держаться верхом на быке тяжело и не очень-то приятно, но стоит с него упасть, и окажешься растоптанным. Пока эти мерзавцы ведут войну, они сохраняют власть и свободу, поэтому в их интересах воевать вечно... Но мы, конечно, этого не дадим. Один решительный удар - и все будет кончено. Долгого кровопролития не понадобиться.

- И когда же будет нанесен этот удар?

- Это дело военных. Наверное, им нужно подготовить запасы топлива и прочих нужных для наступления материалов. В любом случае, они должны торопиться... чтобы их не опередили.

- Британия?

- Возможно, хотя вряд ли своими руками. Нас это не должно беспокоить. Пусть коллега Жаннере думает, как уберечь ваше некстати ввязавшееся в войну государство от алчных соседей. Мы должны выполнять свою работу, и выполнять хорошо. Что до поляков... Я сейчас же отправляюсь к коллеге Бланку, и не выйду от него, пока не добьюсь примерного наказания мерзавца. Вы очень правильно сделали, что не стали разбираться на месте, негодяй отделался бы парой синяков, а так ему не миновать больших неприятностей... Жаль, его не удастся отправить в Белую Комнату, он ведь, в отличие от вас, добровольный работник.

Мы этому не сильно огорчились - испытавшим на себе "пожизненное заключение второго типа" не хотелось обрекать на него других людей, пусть даже и поляков. Все разошлись по своим местам и работа возобновилась.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Следующую неделю вся Франция пребывала в невероятной ажитации. Даже мы, запертые в своей башне, вполне могли это оценить. Семьдесят лет назад Бисмарк утвердил новую Германскую Империю на обломках Французской, и вот теперь настал час отмщения. Жалели только, что Зеркальный зал Версальского дворца не сохранился, и историческую несправедливость уже нельзя исправить на том месте, где она была совершена. Многие даже предлагали восстановить в точности исторические интерьеры специально для этой цели, но Жаннере решительно отвечал: нет таких обстоятельств, которые могли бы оправдать строительство столь старомодного и безвкусного сооружения. Вместо этого Комитет отыскал живого ветерана Франко-Прусской войны. Старику было уже за девяносто, и он давно утратил связь с реальностью. Известие о разгроме немцев окончательно дошло до его сознания уже перед камерами, и бедняга не мог сдержать слез радости. Мы наблюдали это на экране розинговского приемника.

- Как бы он не умер от волнения прямо в эфире! - забеспокоился я.

- Это было бы прекрасно! - отвечал Бланшар.

После подписания капитуляции немецкие войска сложили оружие, и союзники быстро заняли Берлин и всю восточную Германию. Наблюдая за стремительным маршем анго-французов, многие ожидали, что они не теряя темпа с ходу вторгнутся и в нашу страну. Этого, однако, не произошло: ровно на российской границе союзное наступление остановилось. Загадочная пауза вновь вернула надежду петербургской шайке, находившейся после разгрома Германии в состоянии панического ужаса. Этот ложный оптимизм передался и прессе. Через Швецию мы регулярно получали свежие российские газеты. Как обычно, больше всех порадовала "Православная беседа", сообщившая, что французские орды в страхе бежали от границ Святой Руси, увидев в небе пятикилометровый лик Богородицы. Бланшар тактично не комментировал эту новость - мы и так готовы были провалиться сквозь землю от стыда.

Между тем, союзники устроили в поверженном Берлине грандиозный совместный парад в честь своей победы. Неожиданно выяснилось, что в параде примут участие итальянцы. Французов эта весть мало обрадовала.

- Надо было оставить немцам сотню тысяч солдат, и пусть бы Дуче попробовал их победить! - ворчал Бланшар, - Интересное вышло бы дело!

Так или иначе, итальянский корпус вошел в Берлин на правах победителей, а следом прибыл и сам Муссолини. Его уже ждали Мосли и Жаннере. Вся Франция смогла увидеть эту встречу на экранах своих кинотеатров и розинговских приемников. Не стал исключением и наш Русский отдел. Надо сказать, что хотя трое диктаторов были могущественнейшими людьми своего времени и собрались, чтобы решить судьбу послевоенной Европы, все же их встреча являла собой забавное зрелище. Муссолини сперва подтянул ремень к подмышкам, потом с гордым видом огляделся по сторонам, словно проверяя реакцию публики, выпятил огромную нижнюю челюсть и вскинул руку в римском приветствии. Мосли ответил ему тем же театральным жестом. Жаннере вяло изобразил социал-авангардистский салют, подняв руку вертикально вверх. Его облик сильно проигрывал на фоне яркой внешности итальянского и британского предводителей. Мосли был воплощением британского идеала: джентльмен, офицер, спортсмен. Решительное выражение лица, строгая черная форма, фигура атлета - живое олицетворение фашизма. Говорят, именно британские женщины обеспечили Мосли успех на судьбоносных выборах, и не думаю, что их привлекла только лишь партийная программа. Муссолини же одним своим видом компенсировал нехватку тяжелых танков у итальянской армии - пышный мундир едва сходился на массивной фигуре, а такого подбородка я больше нигде и ни у кого не видел. Жаннере со своим невыразительным лицом, астеническим сложением, простым штатским костюмом и неизменной бабочкой блекло смотрелся в компании своих союзников. И все же в этом контрасте чувствовалось какое-то зловещее превосходство швейцарца.

Мосли приветствовал Жаннере на хорошем французском, тот отвечал на английском с жутким акцентом. Муссолини, бывший учитель, засыпал их обоих фразами на всех языках. Тепло поздоровавшись, трое диктаторов сели в автомобиль и вместе уехали на переговоры в бывший кайзеровский дворец. Там, за дележом покоренной Европы, их временному союзу суждено было распасться.

На следующий день состоялся парад. Три диктатора вместе приветствовали свои войска с украшенной огромными флагами трибуны, и внешне ничто не выдавало их размолвку. Мосли и Жаннере стояли рядом, словно лучшие друзья, и едва ли какому-нибудь стороннему наблюдателю пришло бы в голову, что каждый из них строит в своей голове планы против вчерашнего союзника. И между тем британцы уже начали проект "Яркая звезда", французы уже запустили своё "Серебрянное пламя". Через несколько лет проходившим под трибуной танкам и броневикам суждено было превратиться в жалкие игрушки на фоне чудовищного оружия новой эры. Но это будет потом. В тот момент по улицам Берлина двигалась самая совершенная и разрушительня военная сила своего времени, и десятки операторов спешили запечатлеть её победный марш на лучшую цветную пленку.

Шли французские пехотинцы в своей неизменной горчичной форме, синие альпийские стрелки, черные спецжандармы, легионеры в белых кепи, шли зеленые англичане и серые итальянцы. Грохотали гусеницами танки, катились броневики, а завершилось все действо пролетом множества боевых аэропланов, державших в воздухе безукоризненный строй. Все это мы смогли через недолгое время увидеть в нашем кинозале так живо и ярко, словно сами побывали в Берлине. Более того, сотрудникам Комитета показывали полную версию ленты, из которой потом монтажеры вырезали много неудобных моментов перед отправкой в обычные кинотеатры. Так, мы видели, что находившиеся на трибуне французские полководцы сторонились Сеплинье, и генерал-палач мрачно стоял в одиночестве. Заметили мы и ухмылки на лицах союзных офицеров в момент, когда показалась итальянская бронетехника. Насколько я знаю, эта полная версия записи парада сохранилась до наших дней, но все ещё находится в архиве и недоступна публике.

Торжества закончились, а переговоры продолжались. О том, что между союзниками не все гладко, стало ясно довольно скоро: через три дня коллега Бланк объявил, что все отделы должны быть готовы к развертыванию антибританской пропаганды и борьбе с британским влиянием в любой момент. Разумеется, наработки по этой теме у нас были приготовлены заранее, оставалось привести их в порядок и распределить между сотрудниками. Но пока команды не было, и мы занимались прежними делами. Все ждали больших перемен.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Как позже выяснилось, надежды петербургской шайки были не так уж беспочвенны. Французские военачальники слишком боялись повторить трагическую судьбу Наполеона и всячески старались обезопасить свои войска от двух грозных российских генералов, Грязи и Мороза. Все заказанные для похода в Россию военым командованием припасы и снаряжение даже могучая жаннеристская промышленность смогла бы дать не раньше, чем через два года. На каждую машину французские генералы хотели иметь по пять комплектов запаных частей и горючего на двадцать тысяч километров, на каждого солдата - две зимних куртки и три пары меховых ботинок. Что уж говорить про такие мелочи как шестьдесят миллионов литров жидкости от паразитов... Умерить аппетиты военных и поторопить их с наступлением мог бы Жаннере, но он, кажется, и сам испытывал некоторую робость перед нашими ледяными просторами. Наиболее агрессивного и решительного из французских полководцев, генерала Сеплинье, к новой операции, как и обещал нам Бланшар, не допустили. В результате Жаннере стал уже склоняться к мысли, что Россия едва ли стоит подобных затрат и следует ограничиться тем, что можно взять бескровно. Французы вступили с петербургской шайкой в тайные переговоры. Париж обещал мир без формальных аннексий и контрибуций, а взамен требовал заключения кабальных договоров на поставку сырья, полного открытия российских рынков для французских товаров и подчинения в сфере внешней политики. Петербург, разумеется, готов был на это пойти, тем более, что жаннеристы обещали помощь своих "компетентных специалистов" в случае возникновения внутренней нестабильности... Но соглашению не суждено было воплотиться в жизнь - его погубило вмешательство третьей стороны. Не случись этого, я, возможно, так и провел бы остаток своей жизни в Перревилле.

Мы слушали лекцию специалиста из Технического отдела о перспективах использования ординатёров в деле морального развития (к стыду своему должен признать, что не понял из неё ни слова), когда в зал вбежал необычайно возбужденный коллега Бланшар. Можно было догадаться, что он явился не с добрыми вестями.

- Всё усложняется! Только что сообщили: Япония объявила войну России!

Всё действительно усложнялось. Такой союзник нам был вовсе не нужен. Бланшар сообщил известные на тот момент подробности: японцы атаковали через пять минут после вручения ноты. Их армия насчитывала, вероятно, до семисот тысяч человек, а флот полностью господствовал на море. Никаких шансов отбиться у России не было, ведь основная часть её войск находилась на западных границах.

- Как это невовремя! - сокрушался Бланшар, - Франция не может оказывать давление на японцев, ведь формально они помогают нам против общего врага. Несомненно, их надоумили англичане... Теперь мы должны действовать быстро.

Но английская дипломатия, как оказалось, действовала ещё быстрее. Через три дня японскому примеру последовала Турция, до той поры благоразумно избегавшая участия в Европейской войне. В первый же день российский Черноморский флот потерял несколько кораблей от действий загадочных подводных диверсантов. Никто не ждал от турок столь сложной и рискованной операции. Впрочем, их успехи объяснялись просто: к германским офицерам и специалистам, служившим у султана ещё до войны, добавились беглецы из капитулировавшей австрийской имперской армии и, разумеется, английские советники. А противостояли им лишь малочисленные и второсортные российские части. Дело пахло большой кровью - трудно было представить, что турки окажутся великодушными победителями.

В те черные дни все мы впали в уныние. Страна рушилась на глазах, а два новых врага были такими, что хуже и придумать нельзя. Азиатские варвары без малейших представлений о гуманности, зато с многовековыми традициями резни побежденных. Франция теперь уже без всяких сомнений рассматривалась нами как защитник и спаситель, и оставалось лишь надеяться, что она вовремя вступит в дело. Бланшар где-то пропадал целыми днями, присылая указания через курьеров. Наконец, коллега Бланк собрал всех нас и обратился с короткой речью:

- Настал решающий час, коллеги! Теперь от вас понадобится работать в полную силу в течение неопределенно долгого времени. Завтра вам предстоит покинуть эти уютные стены и переместиться вслед за коллегой Бланшаром ближе к месту событий. Соберите все материалы из красных и желтых папок и передайте Транспортному отделу. С собой возьмете по одному чемодану, только самое необходимое. Завтра в десять утра всем быть с вещами на второй площадке. Теперь вы работаете в условиях повышенной секретности. Запрещается сообщать кому бы то ни было о вашей миссии и вообще общаться с посторонними людьми без разрешения назначенных руководителей. Для обеспечения безопасности к вам будут приставлены спецжандармы и сотрудники Объединенного Комитета. Если эти последние будут действовать за рамками своих полномочий, позволять себе различные выходки и так далее - немедленно сообщайте по линии Комитета. Надеюсь на образцовое выполнение каждым работником отдела своих обязанностей. Желаю удачи!

Обещанные контрразведчики немедленно присоединились к нам после ухода Бланка и умело устранили все возможности поделиться неожиданными известиями с кем-либо посторонним. Даже друг с другом мы не рискнули обсудить толком ситуацию. Впрочем, и так было ясно - французы решили больше не медлить и начать вторжение со дня на день. Нас ждало скорое возвращение в Россию, но следовало ли радоваться этому обстоятельству? Кем мы окажемся на родине - авангардом сил спасения или пособниками захватчиков? Размышляя об этом, я всю ночь не сомкнул глаз и задремал лишь под утро. Ровно в десять нас усадили в автобус и повезли к аэропорту. Надо признаться, несмотря на все обстоятельства, я все же испытал легкую грусть, когда здания Комитета скрылись из виду. Впереди ждала неизвестность.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Главный перревильский аэропорт имени Жоржа Гинемера был в то время совершенно уникальным сооружением. Сейчас он, конечно, вряд ли кого-то удивил бы, но тогда... Представьте, что вы привыкли к виду старого петербургского аэропорта, больше напоминающего автобусный вокзал, и вдруг увидели целый комплекс огромных зданий фантастического даже по жаннеристским меркам облика. Мы словно попали на другую планету, и лишь батареи противоаэропланных орудий и истребители на взлетных дорожках напоминали о суровой реальности. Интересно, что до войны нагрузка едва доходила до десятой части от проектной - строительство велось с расчетом на дальнюю перспективу.

Увы, любоваться этим новым чудом света было некогда. Нас уже ждали три больших пассажирских аэроплана. Хоть я и был (да и сейчас остаюсь) далек от мира авиации, но сразу узнал эти изящные обтекаемые машины - за пару лет до войны они неожиданно оказались в центре внимания российской прессы. Их решило приобрести для работы на дальних линиях "Товарищество Воздушных Перевозчиков", соблазнившись низкой ценой и отменными характеристиками. Однако в последний момент сделка с французами была отменена, точно так же отказались от новейшего американского аэроплана фирмы "Дуглас" и нашей собственной разработки Сикорского. Вместо них купили два десятка подержаных трехмоторных "Блом-Фоссов", причем выяснилось, что немцы распродают эту рухлядь в Азию и Южную Америку по цене металлического лома, и только Россия заплатила как за новые машины современной конструкции. Причины такого решения, думаю, объяснять не надо.

Видно было, что после нападения Германии эти аэропланы сменили владельца - теперь вместо эмблемы "Эр Франс" на их пятнистых боках красовались трехцветные кокарды Воздушной Армии, а пилоты надели военную форму. На мгновение я даже испугался, что лететь придется в бомбовом отсеке, но, к счастью, выделенные нам машины избежали внутренней переделки. Салон оказался вполне комфортным. Стоило мне сесть в уютное кресло, как бессонная ночь дала о себе знать: я немедленно заснул и открыл глаза уже после приземления. Так что о полете над Европой ничего сообщить не могу, хотя бодрствовавшие коллеги потом рассказывали о руинах немецких городов и прочих ужасах. Не знаю, позволяла ли высота все это разглядеть, или же сработало разыгравшееся воображение.

Полевой эродром, на который мы приземлились, был не грунтовым и не бетонным, а выложенным особыми плитами. С помощью этого новшества и огромного количества строительной техники, двигавшейся по пятам ударных корпусов, французы никогда не имели проблем с базированием своей многочисленной авиации. Кроме нашего аэроплана я обнаружил лишь несколько бомбардировщиков. Пропагандистов, подобно тяжелым орудиям, равномерно придавали наступающим армиям, так что две летевшие следом машины доставили моих коллег по отделу на другие участки фронта. Вполне разумное решение.

На выходе нас встретил отряд спецжандармов с пистолет-митральерами. Эти молодчики в черной форме никогда не вызывали у меня теплых чувств, но в тот момент я был рад их присутствию. Ведь мы оказались в Польше, а там русскому, будь он хоть трижды жаннерист, не следовало появляться без надежной охраны. Спецжандармы уже успели внушить полякам известное почтение к своей организации, так что с ними можно было ходить без опаски. Процедура встречи не заняла много времени. Через несколько минут мы сели в автобус и, сопровождаемые жандармскими машинами, поехали, как мне показалось, в восточном направлении. В этой приграничной местности были сконцентрированы французские силы для наступления вглубь России, так что, казалось, она вся буквально забита войсками.

- Сколько их тут... Интересно, во Франции хоть кто-то остался? - пробормотал я.

- Женщины и подростки, вероятно, - вполголоса ответил сосед слева.

Мы миновали несколько городков и деревень, где едва ли не над каждым домом развевались польские красно-белые флаги, и оказались посреди огромного военного лагеря. Насколько хватало взгляда, всюду были бесконечные ряды палаток, танков, пушек и автомобилей.

- Здесь, наверное, целый корпус! Но в таком лагере долго не простоишь. Через несколько дней они должны сняться с места или начать обустраиваться капитально.

- Капитально они обустроятся в Москве...

Автобус подъехал к центру лагеря, где вместо палаток стояли сборные дома, передвижные электрогенераторы, радиостанция и ещё какие-то объекты неясного назначения. Мы остановились у фанерного здания с эмблемой Комитета, и жандармский офицер велел выходить. Мимо прогрохотал штабной броневик с торчащими из огромного стального горба антеннами, обдав нас пылью и вонючим выхлопамным дымом. Армия словно символически поприветствовала на своей земле штатских писак. Из комитетского здания вышло несколько человек во главе с коллегой Бланшаром. Его спутников я раньше не встречал.

- Добро пожаловать в 4-й Ударный Корпус! Рад вас снова видеть, коллеги. Вы приданы армии "Восток-Центр" и будете пропагандистски обеспечивать её наступление. Так как сначала мы будем двигаться по российской части Польши, то на первых порах потребуется лишь работа с обороняющимися войсками и пленными, а населением займутся коллеги из Польского отдела. Но при вступлении в Украину всё ляжет на ваши плечи. Сейчас я зачитаю список на распределение, слушайте внимательно. Симеонов, Покровский, Кучеров, Шапиро - будете со мной в координационной группе. Итальянов, Петренко, Рублев, Веснявский - на усиление радиослужбы. Грач, Круглов, Янин, .........., Григорьев, Ольхин, Шварцхунд, Деминов - следуете за 4-м Корпусом и его фланговыми частями, налаживаете работу по моральному развитию в полосе наступления, привлекаете к делу местные кадры и мощности, достигнув Киева - организуете там опорный центр Комитета. В связи с изменившимися условиями в план "Елена" внесены изменения, уточненные инструкции получите у меня. Мышеедов, Кузнец, Минаев, Девочкин, Евгеньев - то же самое, но вы идете за 7-м Корпусом. Алов, Снегов, Огнев, Солнцев - в Еврейский подотдел...

Огласив список до конца, Бланшар возвысил голос и произнес воодушевляющее напутствие.

- Помните, от ваших усилий зависит теперь не только скорейшее избавление России из под власти продажной клики, но и успех в деле её спасения от японско-турецких хищников! - закончил он свою речь, - Гмм... а теперь - обедать!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Итак, я вновь оказался приписан к войскам - тем самым, чей разгром некогда должен был освещать. Теперь мне предстояло ступить на родную землю в дурном качестве вражеского пособника. Так-то обернулась "непродолжительная и безопасная" военная командировка... Впрочем, французы вряд ли оценили бы мои душевные метания. С их точки зрения мы были не более чем преступниками, искупающими свою вину. К тому же, ставя себя на место русских, они мыслили рационально: если иного выбора нет, покориться цивилизованному противнику лучше, чем стать жертвой азиатских варваров. В этом был резон. Но последовали бы они спокойно этой логике, сами оказавшись в столь отчаянной ситуации? Смирились бы, пожав плечами, с неизбежным или предпочли пожертвовать всем, продолжая безнадежное сопротивление? История не дала возможности это выяснить - военный успех все время сопутствовал французам.

О каких-либо шансах русских войск, о их способности успешно сопротивляться никто и не думал. Наш отдел был вполне осведомлен о катастрофическом положении, в котором пребывала армия михаиловской империи. Собственно, одной из наших обязанностей было регулярно информировать российский народ (через листовки, радиовещание, контрабандные издания и прочие подобные каналы) о "успехах" правительства в деле укрепления национальной обороны. Примерами таких "успехов" в избытке снабжал Объединенный Комитет. Заботливо выстроенная в течении многих лет система, при которой грамотно и эффективно умели только воровать, с началом войны показала себя во всей красе. Отмобилизованной армии требовалось громадное количество оружия, техники, всяких припасов и снаряжения. Для закупок на внутреннем и внешнем рынке было создано особое ведомство... о дальнейшем несложно догадаться. С вполне искренним сочувствием и возмущением мы рассказывали несчастному народу, куда идут и как тратятся чрезвычайные налоги и военные займы. Порой Петербург был вынужден действенно реагировать на нашу пропаганду, но это не давало результата. На смену штатскому или военному чиновнику, уже туго набившему карман и примеривавшемуся теперь сделать что-то и для пользы дела, приходил новый, ещё не удовлетворивший свою алчность. Напрасно правительство, доселе очень терпимо относившееся к грабительской деятельности чиновников, призывало их сделать перерыв на время войны и не похищать средства, нужные для спасения от врагов.

Три дня прошли в напряженной работе, а на четвертый французы перешли в наступление. Это случилось рано утром. Я помню, как стоял и смотрел, задрав голову, на проплывающий в небе громадный флот аэропланов. Казалось, неотвратимая смерть звучала в гуле их моторов. Кому-то подобная фраза покажется слишком патетической... кому-то, кто сам не бывал под ударом воздушной армады. Но я собственными глазами видел её разрушительную мощь в день гибели 2-й кавалерийской. И вот теперь эта мощь готова была обрушиться на головы русских солдат, ещё не знающих о её приближении, но уже обреченных. Смерть летела к ним на пятнистых крыьях с трехцветными кокардами, заботливо упакованная перревильскими рабочими в тысячи стальных корпусов. Смерть заполнила собой небо от края до края. Можно представить мои чувства в тот момент...

Все наземные полчища, ещё ночью занявшие новые позиции, теперь пришли в движение, торопясь воспользоваться результатами воздушного удара. Никогда ещё Россия не подвергалась столь мощному нападению, распологая столь малыми силами. Я уже знал, чем кончится эта битва - французы, конечно, не изменят своей обычной тактике, а русские генералы ничем их не удивят. Все тот же статичный фронт, разбиваемый вдребезги танковой кувалдой, все те же уныло бредущие на запад колонны пленных. Азтеки против Кортеса... Я опустил голову и побрел назад к комитетскому зданию. Предаваться тягостным раздумиям было некогда. Чем стремительнее окажется продвижение французских армий, тем быстрее у нас станет прибавляться работа.

...Тяжело писать о тех роковых днях. Русская армия умылась позором не из-за трусости, и французы взяли верх не потому, что превосходили наш народ в воинских качествах. Их победа была произведена передовым конвейерным способом в цехах Юго-Западного Промышленного Района, армии оставалось лишь доставить её к фронту. Не вина русских солдат, что у них были только старые винтовки против танков и аэропланов. 1812 год вполне показал, что бывает, когда мы сражаемся равным оружием. Увы, сто тридцать лет технического прогресса лишили русскую армию шансов на победу. Фронт рухнул за сутки, к востоку потянулись сперва колонны отступающих, потом просто толпы беглецов. Французы ещё только начинали свой марш, а во всей Польше уже не осталось никаких следов организованной русской обороны - она рассыпалась как карточный домик.

И это стало причиной трагедии более страшной, чем само военное поражение. На короткое время большая часть Польши оказалась предоставлена сама себе: русские войска отступили на Украину или рассеялись, французы ещё не успели подойти. Разом исчезли власть и закон. В эти черные дни не было силы, которая бы защитила бы русских от вековой польской мстительности. Люди наиболее разумные, конечно, загодя покинули Польшу, другие бежали вместе с армией. Но многие не смогли или не захотели этого сделать - их судьба оказалась плачевна. Всюду происходили убийства, мерзостные в своей извращенной жестокости. Не щадили ни женщин, ни детей, терзали уже мертвые тела. Причем делали это не какие-то особые преступники, а простые горожане, зачастую соседи жертв. Своего рода суд Линча, только без американских церемоний. Среди убитых в те дни оказался и варшавский губернатор, имевший полную возможность заранее уехать из города, но по глупости оставшийся. За пять лет он так и не узнал толком народ, которым управлял. Когда французские войска вступили в Варшаву, генерал Отлок облачился в парадный мундир и, сопровождаемый офицерами штаба, поехал на броневике к губернаторскому дворцу, расчитывая на какую-нибудь торжественную церемонию и ключи от города. Вместо этого он увидел возбужденную толпу и болтающиеся на дереве вверх ногами страшно истерзанные трупы самого губернатора, его жены и двух дочерей. Толпа восторженно приветствовала генерала, но он, раздосадованный самоуправством, приказал повернуть броневик и ехать назад.

Уцелевшие русские во множестве стекались под защиту французских войск, которым пришлось организовать специальные лагеря безопасности под охраной Спецжандармерии. Крупнейший из них, под Остроленкой, охраняли двести семьдесят жандармов с тремя броневиками. К чести французов следует сказать, что меры по защите русского населения оказались приняты со всей поспешностью, и спасительная деятельность была прекрасно организована. Благодаря этому удалось спасти множество жизней и не допустить массового избиения. Из высших политических соображений эти события, хоть и не являющиеся тайной, многие годы не обсуждались открыто. Теперь, когда такая возможность появилась, я считаю своим долгом напомнить о забытой трагедии.

Страшные проявления польской мстительности, кроме всего прочего, могут служить примером исторической несправедливости. Поляки видели в нас своих злонамеренных угнетателей, но мы вовсе не желали такой роли. Россия ещё до Великой Войны была готова дать свободу Польше, и лишь наша зависимость от немцев помешала этому. Германия и Австрия опасались, что этот пример окажется заразителен для их подданных-поляков, а само новое государство станет убежищем и базой для заговорщиков. Именно жесткая позиция Берлина заставляла нас удерживать Польшу, выступая душителями свободы против собственной воли.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Дойдя до границы между Польшей и Украиной, французы вновь сделали временную остановку, в последний раз дав петербургской шайке повод для ложных надежд. Истинные этой паузы причины были прозаическими: несмотря на героические усилия целой армии ремонтников, большая часть танков соершенно вышла из строя и двигалась за наступающими войсками на автоплатформах, полевые склады отстали, линии снабжения растянулись, корпуса стали терять цельность. Французская армия всего лишь приостановила движение, чтобы собраться с силами, а русские генералы оказали ей огромную услугу, выстроив все оставшиеся войска непрерывным фронтом вдоль польской границы. Возобновив наступление, французы за два дня разбили обороняющихся, и теперь до самого Урала против них осталось лишь две более-менее боеспособные дивизии в Петербурге и одна в Москве. Массы совершенно беспомощных ополченцев с охотничьими ружьями, саблями и револьверами можно было вовсе не принимать в расчет. Ударные корпуса покатились на восток, сдерживаемые лишь поломками техники и отстающим снабжением.

Для нас настали сумасшедшие дни. Стоило какой-нибудь французской части занять очередной город, как мы уже въезжали следом на своих уродливых вездеходных автомобилях. Через час спецжандармы доставляли в спешно организованное бюро-плас насмерть перепуганных представителей местной прессы, и мы объясняли беднягам новую редакционную политику, а тем временем солдаты разгружали из машин увесистые кипы газет. Нельзя было ожидать, что новые кадры мгновенно включатся в работу, поэтому свежие выпуски местных изданий заранее печатались в передвижной комитетской типографии. Для каждой газеты мы с точностью имитировали не только особенности шрифта и иллюстраций, но даже в какой-то мере и стиль её постоянных авторов. Потом, конечно, местные редакции должны были выпускать газеты сами, следуя нашим указаниям. Кроме того, мы контролировали радиовещание и репертуар кинотеатров. Снятые Комитетом шедевры "нового социал-авангардистского российского кинематографа" были заранее растиражированы, и в каждый город доставлялся целый ящик с катушками. Мы также выделяли автомобиль, проектор и секцию солдат во главе со специально обученным киномехаником, чтобы они устраивали выездные сеансы в окрестных деревнях. Мы проводили ревизию в библиотеках и книжных лавках, изымая "неактуальные" издания и бесплатно выдавая "актуальные". Нас интересовала даже музыка в кабаках и ресторанчиках. Музыкантам выдавался список разрешенных песен, причем особо указывалось, что по жаннеристским законам "воспевание преступного образа жизни" является тяжким преступлением и карается десятью годами Искупительного Труда с последующим запрещением публичного исполнительства. Фактически это означало для музыкантов поиск новой работы. Мы проводили с духовенством беседы об осторожности в проповедях. Наконец, организовав из наиболее толковых представителей местной прессы отделение Комитета, взяв с военных и гражданских властей обязательство строго следить за выполнением наших указаний и направив отчет о проделанной работе Бланшару, мы получали возможность немного отдохнуть перед повторением всей истории в следующем городе.

Так как французская армия наступала с неожиданной даже для собственных генералов быстротой, а перед ней лежала огромная страна, то можно понять, что работы нам хватало с избытком. Тогда-то я и пристрастился вынужденно к печально известному "голубому чаю", от которого потом с трудом отвыкал несколько лет. Надо сказать, в то время это мерзкое зелье принимала половина Франции, и без него, вероятно, ошеломляющие успехи жаннеристов были бы куда скромнее. Чтобы избавить население от нездорового пристрастия, после войны потребовалась масштабная и дорогостоящая программа. Тем, кому не хватало силы воли, предписывалось сперва заменять "голубой чай" на вивацитин, а затем вивацитин - на CVF-7, который считался уже совершенно безвредным. Впрочем, через несколько лет за торговлю CVF-7 стали отправлять в Белую Комнату, так что его безвредность сейчас под вопросом.

К Киеву мы подошли будучи уже совершенно измотанными, а ведь главная работа была ещё впереди. Впрочем, лично мне судьба предоставила передышку, хоть и при несчастных обстоятельствах. Наша группа, задержавшись перед тем больше положенного в одном месте, стремилась скорее попасть в южную столицу. К сожелению, третьего дня к нам присоединился сам Бланшар, тут же решивший показать свою власть и развивший энергическую деятельность. Он приказал водителям влиться прямо в танковую колонну, растянувшуюся по шоссе длинной цепью машин. Никакой надобности в этом не было - наши вездеходные автомобили могли ехать и по полю, вышло бы даже быстрее. Бланшару просто надоела тряска. Танки двигались с довольно большой дистанцией друг между другом, хотя появление в воздухе русских аэропланов было не более вероятно, чем нападение Змея Горыныча. Вскоре, к сожалению, мы поняли причину. Танкисты вовсе не обрадовались нашему маневру. Командиры машин высунулись из люков и в резких выражениях приказали проваливать к дьяволу. Бланшар яростно кричал что-то в ответ - их перебранку едва было слышно за ревом моторов и лязгом гусениц. Наконец, мой автомобиль, ехавший первым, вклинился между двумя танками. Командир оказавшегося сзади железного чудища яростно зарычал и нырнул назад под люк. Через секунду я с ужасом увидел, что танковая башня пришла в движение, и в нашу сторону уставился орудийный ствол. Увы, жандарм-водитель, вымотавшийся за последние дни не меньше моего, допустил промашку - он обернулся и замер, словно не веря глазам. Из-за этого бедняга не заметил опасности прямо по курсу. Двигавшийся перед нами танк вдруг выпустил из двигателя облако черного дыма и стал резко терять ход. Такие внезапные поломки были нередки у тогдашней военной техники. В этих случаях машины в колонне просто огибали внезапно возникшее препятствие, пока специальный тягач не освобождал путь. Опомнившись, мой водитель вдавил тормоз, но было поздно - через мгновение мы въехали прямо в корму неисправного танка. Я ударился головой о противопульное стекло и потерял сознание.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Я очнулся в полевом госпитале. Прошло, вероятно, несколько часов - точнее сказать не могу. Кроме меня в палате (вернее говоря, в палатке) лежал жандарм-водитель, также пострадавший в столкновении, и ещё два солдата, жестоко искусанных взбесившейся полковой собакой. Такого рода потери по большей части и несла французская армия на подступах к Киеву. В отличие от меня, жандарм не терял сознания, поэтому смог рассказать, что случилось после аварии. Командир идущего сзади танка, увидев, как мы тараним заглохшую машину, решил, что колонна подверглась атаке диверсантов. В тот момент Русский отдел рисковал потерять своего начальника и добрую часть сотрудников. Подоспевшая бронепехота раозоружила жандармов, уложила всю нашу группу на землю и подвергла унизительному обыску под прицелом карабинов. Коллега Бланшар, заявивший было протест, получил чувствительный удар прикладом от какого-то капрала. Даже когда все прояснилось, это мало успокоило разьяренного командира танкистов. Он радировал в корпусной штаб, требуя предать "чертовых мерзавцев" полевому суду, ведь из-за выходки Бланшара мы невольно остановили движение целой дивизии, чего не удалось сделать русским войскам за всю кампанию.

В тот момент я нашел всю эту историю довольно забавной, хоть она и могла разрешиться трагическим образом. Впрочем, на карьере Бланшара испорченные отношения с военными потом ещё сказались. Сам я отделался легко: лишь только подозрения в партизанстве были сняты, раненых спешно доставили в ближайший госпиталь. Через некоторое время после того, как я очнулся, палату навестил доктор в белом халате поверх мундира. Судя по его воинскому званию (лейтенант-полковник), мною заинтересовался сам начальник госпиталя.

- Мы сделали вам планиграфию по Бокажу...

- У вас есть такие приборы? В полевом госпитале? - поразился я.

- Аппарат спешно доставили специально для вас. Хотя в этом не было нужды. При вашей травме делается обычный рентген. Но КМР потребовал задействовать новейшие достижения медицины... - затем доктор произнес какую-то фразу, смысла которой я не понял.

- Скажите, скоро меня выпишут?

- Само по себе ранение не опасно, однако мы обнаружили следы старой, более тяжелой травмы в затылочной части...

- Ах, да. Меня стукнул мотыгой голодный украинский крестьянин. В тридцать третьем или тридцать четвертом году, кажется. Я тогда долго провалялся.

- Вот как? Тем более... Я бы не стал рисковать, учитывая предыдущий случай. Полежите ещё, война никуда не убежит. Я прикажу вас не беспокоить.

Увы, чтобы дать отдых моему мозгу, доктор не только закрыл доступ посетителям (чему я был только рад), но и запретил читать и писать. Это уже напоминало Белую Комнату и причиняло сильное неудобство. Лежавший рядом жандарм (при аварии он неудачно повредил руку) получил целую стопку книг из серии "Мир будущего". Я не большой любитель фантастики, но в той ситуации на любую книгу смотрел как кот на сметану. Увы, жандарм решительно отказался поделиться хотя бы одной. В тот момент он показался мне изощренным мучителем. Я, кажется, был готов задушить его ночью, только бы завладеть вожделенным сокровищем. На самом деле жандарм не был злым парнем (хотя, конечно, и не относился к людям, с которыми хочется подружиться), просто чертов служака и помыслить не мог о том, чтобы ослушаться целого лейтенант-полковника. Покусанные солдаты из страха перед мрачным соседом тоже прятали от меня свои книги. Новости из внешнего мира не доходили до нашей палаты. Можно было лишь догадаться, что Украина взята уже полностью (об этом, кажется, сообщила между делом санитарка), и продвижение к Москве будет таким же лекгим. Больше ничего не было известно. В общем, методика доктора-полковника вместо укрепления мозга грозила в скорости свести меня с ума. Чтобы хоть как-то бороться со скукой, я стал напевать разные веселые песенки - когда-то это у меня неплохо выходило. Пение дало неожиданные плоды: через два дня жандарм, приобретший за это время совершенно больной и измученный вид, отдал мне все свои книги. Теперь я мог не выходить из госпиталя хоть до самого конца войны. Но выйти все же пришлось.

Одним прекрасным утром доктор вновь навестил меня и после недолгого осмотра признал вполне здоровым.

- Я бы, конечно, оставил вас полежать ещё, но ваш Комитет срочно затребовал своего сотрудника... Вы, все же, берегите голову.

- С тех пор как началась война, я только этим и занимаюсь.

Тепло попрощавшись с соседями по палате, я вышел во двор. Там уже ждал автомобиль, но когда я привычно устроился на сидении, водитель-жандарм протянул мне каску.

- Что это ещё?

- Новое требование для всех сотрудников КМР при автомобильных поездках. После того случая...

Я покорно надел каску и, не удержавшись, поглядел в зеркало заднего обзора. Как тогда показалось, вид у меня стал мужественный и воинственный. Мы двинулись в путь, на сей раз не делаю никаких рискованных маневров, и скоро были в Киеве. Водитель неуверенно чувствовал себя на улицах незнакомого города, но обильно развешенные повсюду французские указатели не давали заблудиться. Впрочем, я и сам ориентировался бы не лучше. Несчастная южная столица вся оказалась забита французскими войсками. Кроме машин регулярной армии, покрытых маскировочными пятнами, я увидел множество техники, окрашеной в ровный, очень темный синевато-зеленый цвет. Это были полевые бригады Спецжандармерии, только что получившие танки, броневики и артиллерию. В последствие бригады были слиты в дивизии, а численность этих полицейских войск достигла четверти от всей армии. Местные жители смотрели на все это, так сказать, "со страхом, но без ужаса". Кто-то уже спешил по своим делам, кое-где работали магазины, хотя в целом народу на улицах было немного. Группы спецжандармов с карабинами и пистолет-митральерами наперевес, сопровождаемые понурыми киевскими полицейскими в белой форме, патрулировали город, громили притоны и злачные места, наводя жаннеристский порядок. Всюду висели флаги - французские и новые российские, без орла.

Мы подъехали к большому зданию эмблемой КМР. Секунду я пытался понять, что в этой эмблеме не так, затем увидел: она принадлежала уже не французскому, а российскому Комитету. Внутри здания, в коридорах и кабинетах, суетились какие-то незнакомые мне люди, очевидно, новые сотрудники. Старые мои коллеги, видимо, выступали их руководителями. Стало ясно, что я многое пропустил, лежа в госпитале, но разбираться было некогда - Бланшар велел немедленно явиться к нему сразу по прибытии. Я отыскал его кабинет - на табличке значилось "Временный директор КМР России".

Я зашел и сердечно поздоровался с коллегой. Бланшар довольно хмуро и небрежно ответил на приветствие. Переживал он всё ещё урон, нанесенный его авторитету грубым капралом, или его уже заботили новые проблемы? Случайно уронив взгляд на левую стену кабинета, я сразу перестал об этом думать. Стену занимала огромная карта России. Трехцветными флажками на ней были обозначены позиции французской армии, красная линия на востоке отделяла огромную территорию, захваченную японцами, мешанина непонятных значков и отметок отражала ситуацию на Кавказе, а на севере... В первую секунду я не мог поверить своим глазам. На севере от Балтийского герцогства до Архангельска протянулась, отсекая Петербург от России, цепочка британских флажков.

Бланшар перехватил мой изумленный взгляд.

- Да, коллега, вы многое пропустили. Столицу теперь придется делать в Москве. Чертовы англичане...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Я пришел в дикое возбуждение. Наверное, сам Жаннере воспринял демарш бывшего союзника куда спокойнее.

- Как это могло случиться?! У них что, крылья выросли?!

- Корабли движутся куда быстрее танков. Вы знаете, скольким километрам в час равен один узел?

- Двум, кажется... Черт, при чем тут узлы и километры? Не ездят же их корабли ещё и по суше?

- Морская пехота ездит.

- А русские войска?

- Продажная клика продалась в последний раз. Они решили, что сдаться англичанам будет выгоднее, чем ждать прихода нашей армии. Вполне разумно, стоит признать...

- Но мы теряем Петербург и выход морю! Этого нельзя допускать! Ещё не поздно! Их немного, можно смести одним ударом...

В каком-то безумном припадке я подскочил к карте и сделал жест рукой, рисуя в воздухе линию наступления к Петербургу сквозь британские позиции.

- Хватит десятка бронепехотных дивизий! - выпалил я.

- У вас есть десять бронепехотных дивизий? - изумился Бланшар, - Тогда, конечно, действуйте. А мы не собираемся воевать с Англией... сейчас, во всяком случае.

- Почему нет?! Вы можете десять раз подряд разбить их на суше, Сеплинье уничтожит британские города...

- Вы слишком кровожадны. Повторяю, мы больше не собираемся воевать с кем бы то ни было. Это и так слишком затянулось. Вся наша промышленность перешла на выпуск оружия. Нигде не купить ножей и вилок, вместо них штампуют какие-то детали для карабинов. Вместо одежды шьют военную форму, вместо посуды делают каски. Мы призвали в резервные части шестнадцатилетних подростков, чтобы освободить опытных рабочих. Хотите, чтобы это продолжалось ещё несколько лет? Вместо нового общества будем строить всемирную империю, словно какой-нибудь Чингиз-Хан? И получим в итоге диктатуру генералов? Нет уж, оставим это Муссолини.

Я замолчал. Слова Бланшара меня не убедили, но спорить было бесполезно. Жаннере уже принял решение.

- Успокойтесь, коллега. Фашизм в исторической перспективе обречен. Рано или поздно Петербург и Новгород вернутся к нам. Пока довольно и освобождения остальной России.

- Вы обещали спасти страну от турок и японцев, - мрачно произнес я, - но теперь сложно представить, как вы сможете это сделать не воюя.

- Вы сами сможете от них защититься. Мы предоставим средства для победы. После войны танки и аэропланы будут в большом избытке. Надеюсь, разбить пару второсортных армий - посильная задача для великого народа?

Я угрюмо кивнул. Бланшар, видимо, не был расположен обсуждать международную политику. Он обратился ко мне, несколько смягчив тон:

- Я хотел поговорить о другом. Комитет высоко оценил вашу деятельность на Украине. Именно такие сотрудники понадобятся нам в Москве. Предстоит огромная работа - с нуля создавать российский КМР, отбирать людей, проводить авангардизацию необьятной территории... Тех, кто будет стоять у истоков, ждет большое будущее. Сейчас у вас есть выбор, два пути. Можно остаться в Русском отделе французского КМР и при очень большом везении дорасти к пенсии до моего младшего заместителя. А можно перейти в российский КМР и получить доступ к возможностям поистине безграничным. Третьего варианта, увы, предложить не могу - вы ведь не наемный сотрудник... Хотя, конечно, можете сообщить в Спецжандармерию, что отказываетесь от Искупительного Труда...

- Вы умеете убеждать. Я, пожалуй, предпочту российский Комитет.

- Отлично. В таком случае, готовьтесь, вылет в Москву через два дня.

- В Москву?! Два дня?! Вы забыли передвинуть флажки на карте, или французские танки стали двигаться быстрее английских крейсеров?

- Нет, к сожалению. Танки - тихоходные железки, но иногда они хорошо помогают дипломатии. После унизительной капитуляции петербургской шайки ваши генералы сделали правильные выводы. Быть высокопоставленным офицером в армии новой России гораздо лучше, чем героически погибнуть под бомбами. Так что теперь у нас начался период плодотворного сотрудничества. Французы - не боши, мы умеем быть великодушными победителями. Никто не собирается устраивать победный парад на Красной Площади. Можно сказать, мы всего лишь добивались дружбы. Иногда для этого нужны бронепехотные дивизии, что поделаешь...

- Вы отдадите власть над Россией генералам? Не слишком удачный выбор для строительства нового общества.

- Что вы, генералов нельзя пускать на трон, уж нам-то это хорошо известно. Мы не давали им поводов для иллюзий - гражданская власть будет стоять над военной, как и в самой Франции. Им надо лишь обеспечить успех достойного кандидата. Кстати, если все будет идти по плану, в Москве вы станете свидетелем исторического события...

- А что может помешать плану? Если уж обе армии действуют теперь сообща, кто может выступить против?

- Коммунисты, анархисты и прочие радикалы. С ними ещё придется повозиться... Впрочем, как и фашисты, они не имеют будущего. Нас это не должно беспокоить. Ладно, сейчас отправляйтесь к коллеге Веньяну, получите у него свои вещи и ключи от комнаты. Жандарм проводит вас до общежития... И вот что - я должен извиниться за тот инцидент с танками. Это моя вина, прошу у вас прощения.

- Не беспокойтесь, я отлично провел время в госпитале.

- Вот и хорошо. Что ж, до встречи, коллега!

- До свидания!

Под общежитие для сотрудников КМР французы реквизировали одну из местных гостиниц. Впервые за долгое время я оказался в помещении, отделаном не в жаннеристском стиле. Сперва это удивляло и вызвало даже легкое чувство неудобства. Впрочем, привыкнуть как следует я так и не успел - как и обещал Бланшар, через два дня мы вылетели в Москву. Вместе со мной в путь отправились много сотрудников, и русских, и французов - из тех, кого я (как, видимо, и Блашар) считал лучшими. Самого Бланшара почему-то не было, но вместо него явился коллега Бланк. Полет занял всего два с небольшим часа и запомнился разве лишь тем, что наш аэроплан сопровождала на всякий случай четверка истребителей. Ещё до полудня мы были в Москве.

Сам по себе довольно большой, московский аэропорт после Перревиля не производил впечатления, но выглядел все же необычно благодаря французским транспортам, едва ли не поминутно приземлявшимся или взлетавшим. Из них высаживались на московскую землю солдаты в серой форме и необычных касках без закраин, разгружались минометы и ларсеновские бронебойные пушки. Множество серых солдат уже расположилось концентрическими позициями вокруг аэропорта. На моих глазах из брюха огромного аэроплана неизвестной модели выполз настоящий танк, настолько маленький, что казалось, его экипаж должен состоять из цирковых карликов. Это была воздушная пехота, элита элит французсой армии.

- Коллега Бланшар говорил, что ваши войска не войдут в Москву! К чему эти приготовления? - укоризненно обратился я к Бланку.

- Не войдут, если все будет идти как намечено. Мы тоже должны застраховать себя от случайностей, московский гарнизон - не единственная сила в городе.

Оставалось лишь согласиться с такими предосторожностями. Дорога, ведущая к Москве, прикрывалась тремя маленькими танками и десятком орудий. Под их прицелом нервно прогуливались несколько армейских и полицейских офицеров в русской форме. Они дожидались нашей группы. Коллега Бланк коротко переговорил с ними, и мы двинулись к стоящему невдалеке большому автобусу, чуть подаль от которого я заметил броневик, десяток полицейских машин и грузовик с солдатами.

- В городе ещё неспокойно? - поинтересовался Бланк.

- Несколько дней шли бои, - ответил русский полковник (он говорил на приличном французском, но почему-то с немецким акцентом), - коммунисты и анархисты устроили мятеж, часть местного ополчения примкнула к ним. Английская работа, не иначе. Мы их разбили, но все же лучше зря не рисковать.

Мы сели в автобус и, сопровождаемые солидным эскортом, направились к городу. Командир воздушной пехоты, не вполне доверявший местной охране, дополнительно выделил две секции своих солдат, двигавшихся на очень странных транспортных средствах, которые я даже не берусь описать. Кроме того, с нами по-прежнему были неизменные спецжандармы.

Москва своим видом производила гнетущее впечатление. Город словно вымер. Сейчас в Америке пошла мода снимать фильмы про гибель цивилизации от эпидемий или каких-нибудь неведомых катаклизмов. В тот день режиссеру не пришлось бы тратиться на декорации, окажись он на московских улицах. За всю дорогу нам не встретилось ни одной частной машины, лишь редкие пешеходы отваживались выйти на улицу, но и они старались скрыться, завидев вооруженную процессию. Улицы патрулировались солдатами и лояльными ополченцами, кое-где на перекрестках стояли танки и орудия. Пару раз мы видели следы боев - разрушенные баррикады, выбоины в стенах домов и пятна крови на мостовой. Трупы, видимо, успели убрать. Впрочем, один мертвец все же попался нам на глаза - он наполовину вывалился из люка древнего, оставшегося с прошлой войны броневика, страшно разбитого огнем трехдюймовки. Свесившаяся рука убитого с намертво зажатой в побелевших пальцах шапкой словно все ещё указывала куда-то вдаль...

Когда мы подъехали к зданию московской Думы, обнаружилось, что оно охраняется солдатами в горчичной форме, вооруженными французскими карабинами. Неужели нас все-таки обманули?

- Это не наши войска, - объяснил Бланк, - это солдаты генерала Краснова, новая российская армия. Мы доставили несколько рот аэропланами, ещё до воздушной пехоты.

Над зданием уже реял флаг без орла. Мы вышли из автобуса. Я не мог поверить в реальность происходящего, все было словно в безумном сне.

- Историческое событие начнется через сорок семь минут, - сообщил Бланк, - как раз успеем занять места.

Спецжандармы остались в автобусе, но на входе нас довольно бесцеремонно обыскали их коллеги, неизвестно откуда взявшиеся в центре Москвы. Видимо, обещание Бланшара распространялось только на регулярную армию. Не найдя оружия или других подозрительных предметов, нас проводили внутрь, на места для прессы - они располагались выше трибуны и депутатских рядов, так что все было прекрасно видно.

- Смотрите и запоминайте, - сказал Бланк, - это последнее заседание российской Думы.

Действительно, люди, сидевшие в креслах, не были депутатами московского парламета. Некоторые из них, как я впоследствии узнал, действительно являлись думцами, заблаговременно бежавшими из Петербурга и отловленными генералами для участия в последней церемонии, большая же часть оказалась просто статистами непонятного происхождения. Так или иначе, зал был полон. Я посмотрел на часы - до положенного срока оставалась лишь пара минут. Кинооператоры запустили свои аппараты... Время вышло.

В следующую секунду я не мог придти в себя от изумления. Нет, все же жаннеристы безумны, окончательно безумны... К трибуне вышел совсем ещё молодой, не старше тридцати лет, человек в строгом костюме с бабочкой. Лицо его, обыденное, хотя и не лишенное приятности, казалось отчетливо знакомым - и тут же я вспомнил...

- Дамы и господа! - начал он, хотя никаких дам в зале не было, - Я - Алексей Губарев, руководитель Социал-Авангардистской Партии России. В связи с трагическим положением, в котором оказалась наша страна, я вынужден обратиться к вам ради принятия чрезвычайных мер.

Продажная клика царских министров втянула Россию в преступную и бессмысленную войну, сделала нас соучастниками германской агрессии против мирного государства. В этой войне агрессоры были разбиты. Социал-авангардизм показал свое полное превосходство над разбойничьим кайзеровским режимом. Но даже после разгрома берлинских хозяев петербургская шайка продолжала приносить жизни российских граждан в жертву своей подлости. В итоге эти преступники купили себе спасение от справедливого суда, отдав в руки британцев наши северные земли.

Франция не считает Россию и её народ врагами, не руководствуется мстительными или корыстными соображениями. Однако поощряемые англичанами Турция и Япония преследуют иные цели. Они уже оккупировали обширные территории при полном бездействии продажной клики и угрожают в дальнейшем самому существованию нашего государства. Теперь, когда преступная власть пала, президент Жаннере готов подписать справедливый мир без аннексий и контрибуций с любым адекватным и признанным правительством России. Однако это невозможно, пока наша страна пребывает в хаосе и анархии.

Поэтому, ради спасения Родины я вынужден просить парламент предоставить мне чрезвычайные полномочия и принять подготовленный нашей Партией пакет законов. Прошу голосовать!

При этих словах взметнулся, как говорится, лес рук. С перепугу подняли руки даже некоторые из моих коллег, которым, конечно, голосовать было нельзя.

- Единогласно! Благодарю вас за поддержку, коллеги. Во имя справдливости и прогресса я объявляю о роспуске старой империи и создании первой Российской Республики!

Последние слова он почти что выкрикнул, но все равно их едва можно было слышать сквозь шум овации.

- Вот так рушится тирания, - с восторгом произнес сидевший рядом француз, - под гром аплодисментов!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Не дожидаясь, пока стихнут рукоплескания, Губарев развернулся и вышел из зала. Действительно, никакого смысла разговаривать с проходимцами в депутатских креслах, к тому же только что проголосовавшими за свой роспуск, больше не было. Предшествующую лаконичную речь новый диктатор произносил не для них - через кинокамеры он обращался к миллионам россиян, к современникам и будущим поколениям.

- Что это значит?!! Кто этот мальчишка?! Сколько ему лет - двадцать пять?! - яростно прошипел один из коллег, обращаясь к Бланку.

- Двадцать восемь, - спокойно ответил Бланк, - как Наполеону в Итальянскую кампанию, как Петру I в начале Северной войны. Юный возраст в данном случае является достоинством. Мы бы предпочли пятнадцатилетнего, будь это возможно. К черту реализм и осторожность - сегодня нужен юношеский энтузиазм. Россия - это неподъемная глыба, сто пятьдесят миллионов человек, придавленных тысячей лет истории. Наши танки лишь едва всколыхнули её, а нужно перевернуть вверх ногами. Думаете, на это способен трусливый чинуша с рыбьей кровью, ветеран паркетных маневров? Нет! В старом правительстве было полно умудренных интриганов, и до чего они довели страну? Воры, подлецы и бездельники - не им строить новое общество.

- А опыт? Его не заменишь энтузиазмом. Мальчишку, поди, вчера из университета выпустили...

- Уверяю, у коллеги Жаннере опыта хватит на двоих. Его советами сможете воспользоваться и вы, и чехи, и поляки, и австрийцы... И, кстати, советую в будущем тактичнее высказываться о своем новом президенте.

Собеседник Бланка испуганно замолчал. Оскорблять президента, будь он хоть трижды мальчишкой - не лучший способ обеспечить себе приятную жизнь в жаннеристском государстве.

- Пойдемте, коллеги! - обратился Бланк ко всем нам, - Президент желает с нами переговорить.

Мы отправились в помещение для пресс-конференций, где была назначена встреча. Я наблюдал за лицом Бланка, пытаясь понять, какие чувства он испытывает. Верил ли француз сам в то, что говорил нам? Ветеран Партии, один из руководителей Комитета, добившийся своего положения годами тяжелой работы, получивший бабочку из рук самого Жаннере - мог ли он всерьез воспринимать юношу, волей случая вознесенного на вершину власти? Вполне возможно. Все же Бланк был искренним социал-авангардистом, а это учение ставило во главу угла эффективность, выполнение задач и достижение целей. Согласно жаннеристскому идеалу, все честные граждане должны быть коллегами - не братьями, не друзьями, но людьми, делающими одно дело, связанными общим интересом. К коллеге нельзя испытывать ни зависть, ни высокомерие, ни обиду - пока он эффективен на своем месте. Дворник хорошо подметает улицу, офицер хорошо убивает немцев, президент хорошо руководит страной, и все друг другом довольны. Конечно, столь скучный и холодный идеал человеческих отношений мало кому был доступен, но Бланк, видимо, относился к числу таких людей. Губарев, только приступивший к работе, пока что не давал прямых поводов ни для критики, ни для одобрения, так что, с жаннеристской точки зрения, не мог быть объектом каких-либо эмоций, положительных или отрицательных. Одного я не мог понять: как он оказался у французов в таком фаворе? Решение подобной важности могло быть принято лишь по Первой Процедуре - то есть, лично Жаннере после консультаций не менее чем с четырмя комитетами и комиссией Сената. Не могла же столь большая группа французских руководителей поддаться приступу безумия...

Губарев встретил нас в конференц-зале. Кроме него там находилось лишь несколько охранников. Как и во Франции, президентская стража не маскировалась штатской одеждой - это были спецжандармы в форме, и хоть на ней красовались русские нашивки, я мог поспорить, что в карманах лежали удостоверения парижского Первого Батальона. Новый правитель России находился под надежной защитой. По сравнению с президентскими жандармами, стоявшие под Москвой воздушные пехотинцы были инвалидной командой сельского ополчения.

- Здравствуйте, коллеги! - поприветствовал нас Губарев. Мы ответили нестройным хором.

- Я хочу обратиться к вам прямо, не пряча свою мысль за лживыми разглагольствованиями. Мне нужны работники, которые будут эффективно выполнять поставленную задачу. Это огромный труд, почти неподъемный. В России никто и никогда ещё не помышлял о чем-либо подобном. По сравнению с этим поднять экономику, создать индустрию, разбить японцев - всё второстепенно. Перестроить сознание народа - вот наша главная цель. И от вас требуется планомерная и неуклонная деятельность по достижению этой главной цели. Вы должны отбросить любую робость, любые моральные сомнения. Вы не сможете работать, если будете колебаться. Нужно уничтожить все, что мешает новому обществу, без всякой жалости отправить в небытие гниль и труху старого мира. В любой момент будьте готовы переступить, не задерживаясь ни на миг, через отжившую религию, целомудренную мораль, патриархальные устои, исконные обычаи, вековую культуру, славянскую самобытность и прочие химеры. Все это - тысячелетнее проклятие России, ржавые вериги, тормоз прогресса... Тот, кто хочет освободить томящихся узников, не должен испытывать сентиментальную привязанность к их оковам. Застарелая болезнь не перестает быть болезнью и требовать излечения. Вы должны быть готовы пойти со мной до конца!

- Я пойду с вами до конца, коллега Губарев! - выкрикнул Бормотин, бывший репортер "Московского еженедельника". И вслед за ним все мы, словно охваченные каким-то мистическим ужасом, принесли эту клятву верности. Губарев кивнул.

- Очень хорошо. Коллега Бланк организует пока подготовительную работу. Коллега Бланшар присоединится к вам после того, как объяснится в Перревилле по поводу своей выходки. Генералы слишком возмущены неуважением к армии. Мы с вами обсудим конкретные планы несколько позже, сейчас мне нужно вылетать во Францию - пора уже покончить с этой дурацкой войной. Простите, что не могу уделить вам больше времени...

Тут его взгляд упал на меня. У него были странные глаза - иногда они становились ледяными, иногда очень теплыми, вызывая у людей впечатлительных и плохо знающих диктатора то трепет, то обожание. Но я почти всегда мог спокойно смотреть ему в лицо.

- Коллега .............. ? Рад вас снова видеть. Вы продемонстрировали тогда достойные намерения, хоть мне и требовалось обратное. Ваш душевный порыв заслуживает благодарности.

- Меня уж отблагодарили, - ответил я, желая показать, что считаю возможность работать на благо социал-авангардизма достаточной наградой. Губарев, однако, понял это по-своему.

- Да, мне сообщили о ваших злоключениях. Могу только посочувствовать. Мне в то время тоже пришлось посидеть в одиночке, и условия там были менее комфортными.

И, пока я, изумленный, пытался осмыслить эту новость, Губарев распрощался с нами и вышел из зала.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

То были черные дни для России. Японцы стояли на широте Байкала, англичане заняли северные земли, турки бесчинствовали на Кавказе. Новое правительство контролировало только Москву и ближайшие окрестности, страна рухнула в анархию. Местные ополчения в губерниях самовольно захватывали власть, казачьи области отказались признавать московских безбожников, всюду происходили бунты. Прекратилась работа промышленности, транспорта и связи, армия была разбита, деньги потеряли ценность, законы не действовали, возникла угроза голода и эпидемий, казалось, что России осталось существовать от силы пару месяцев. И в такой ситуации мы сидели в Москве, обсуждая фантастические планы на десять, двадцать, тридцать лет вперед... В это было какое-то безумие, словно Валтасаров пир вновь повторялся через два с половиной тысячелетия. Но мы не боялись.

Губарев, как и обещал, тем же днем вылетел на переговоры с Жаннере. В Москве не нашлось подходящего аэроплана для дипломатической миссии, поэтому французам пришлось нанести на одну из своих машин российские эмблемы. Одно это ясно показывает, в каком состоянии мы приняли страну. На какие условия мира можно было расчитывать, какого будущего ждать? Если бы Жаннере захотел, он обратил бы нас в колонию, в новый Алжир - кто мог ему помешать? Одинокий мальчишка, прилетевший на чужом аэроплане под охраной французских жандаромв?

Переговоры были недолгими. Увы, я не могу сказать, о чем беседовали за закрытыми дверями Губарев и Жаннере - эту тайну они унесли в могилу. Можно лишь сделать вывод, что швейцарец остался вполне доволен своим юным последователем. День спустя французское радио сообщило о подписании мира. Французы полностью признали новую Республику и её правительство как единственную законную власть в России, приняли извинения за участие в агрессии, подтвердили наши довоенные границы за исключением, конечно, Польши. От побежденных не потребовали ни денег, ни территорий. Жаннере обещал освободить наших пленных и вывести войска как только Россия "сможет самостоятельно обеспечить свою внутреннюю и внешнюю безопасность". Вопрос о северных землях не поднимался - англичане не признавали Республику и не вели с ней переговоров, французы одобным же образом игнорировали Петербург. Следом был подписан договор о дружбе и о выделении России кредита на три миллиарда промышленных франков, полтора миллиарада товарных и четыреста миллионов обычных с десятилетним погашением.

В последние годы отношение к этому займу изменилось и стало весьма неоднозначным, если не сказать - негативным. Модно говорить, что это была фактически контрибуция, обставленная как благородный жест, что нас ограбили с милой улыбкой, даже что займ задержал на многие годы развитие России и без него мы бы достигли уровня ведущих государств Европы уже к началу пятидесятых годов. Действительно, с учетом процентов и несправедливых цен мы в итоге выплатили французам четырнадцать миллиардов промышленных франков, пять миллиардов товарных и миллиард триста миллионов обычных. Действительно, Россия надолго стала источником бесплатного сырья для французской экономики. Действительно, мы зачастую были вынуждены ограничивать собственное развитие ради удовлетворения чужих потребностей. Всё это так. Но не следует забывать и о другом: без кредита мы просто не пережили бы зиму. Никто другой в тот момент не выделил бы России подобную сумму, разве что на ещё более тяжких условиях. Кроме денег, мы получили технологии и бесценный опыт, без которого подъем промышленности был бы невозможен. Таким образом, Губарев, равно как и любой другой, оказавшийся бы на его месте на его месте, просто не имел выбора - речь шла о существовании России. Кроме того, французы избавили нас от огромного долга перед Германией и вообще от рабской привязанности к этому государству, о чем нынешние критики обычно забывают.

Так или иначе, Губарев возвращался домой явно не в роли триумфатора. Он по-прежнему был всего лишь "президентом Москвы", положение виделось почти безнадежным, и большинство губерний попросту игнорировало столицу. Особенно много проблем доставлял коммунистическо-анархистский блок, чьи главари даже пытались, хоь и без особого успеха, договориться о совместном походе разагитированных ими губернских ополчений на Москву и изгнании "фашистов". "Фашизмом" они почему-то называли социал-авангардизм, к неудовольствию сторонников обоих движений. Нам оставалось лишь позавидовать коллегам, оставшимся в Киеве - на территории, занятой французами, ни о каких брожениях и речи быть не могло, новые республиканские институты устанавливались при поддержке армии и Спецжандармерии с отменной быстротой, и поднимался даже вопрос о переносе столицы на Украину. Последнее, впрочем, так и осталось курьезным прожектом - однажды решившись, не без долгих колебаний, сохранить Россию единым государством, жаннеристы теперь не собирались сворачивать с пути и готовы были приложить для этого любые усилия.

Русские пленные были освобождены из французских лагерей, но распускать их по домам никто не собирался - все, кто не лишился годности к службе, были тут же мобилизованы в новую республиканскую армию. Исключение составили наиболее "морально развитые" солдаты и офицеры, добровольно записавшиеся в только что образованную российскую Спецжандармерию. Французы вернули нам захваченную технику и оружие, но этого было, конечно, недостаточно. У освобожденных бойцов не оказалось даже обуви - отправляя их на фронт, царские воры-снабженцы решили сэкономить на коже для сапог, заменив её искуственным материалом, чем-то вроде пропитанного резиновым клеем прессованного сукна. Естественно, после нескольких дневных переходов такие сапоги начинали разваливаться, и в плен солдаты обычно попадали уже босыми. В счет займа французы продали нам миллион комплектов военной формы, триста тысяч карабинов, шестьсот танков, триста броневиков, семьсот блиндированных транспортов, сорок тысяч автомобилей, восемьсот аэропланов и полторы тысячи гаубиц. Говорят, перед тем как подписать приказ о выделении средств, Губарев полчаса неподвижно сидел, глядя в одну точку, и лишь затем поставил росчерк, произнеся совершенно убитым голосом загадочную фразу: "Это хотя бы не линкоры".

Купленная техника и оружие вместе с тем немногим, что оставалось у правительственных войск к моменту заключения мира, и тем, что нам вернули французы, позволила создать семь бронепехотных и двадцать две пехотные дивизии. Грозная сила на бумаге, но никакого толка против серьезного противника от этих войск не было бы. Французы потратили предыдущее десятилетие, а по большому счету и весь межвоенные период, чтобы всеми правдами и неправдами обойти и нейтрализовать страсбургские ограничения, мы же выполняли их не за страх, а за совесть. К тому же, не было никакого сравнения между французским солдатом, получившим в мирное время как минимум хорошее школьное образование, умеющим водить автомобиль или даже гусеничную технику, привыкшим работать с различными механизмами, и русским малограмотным крестьянином, не продвинувшимся дальше таблицы умножения. Для приведения армии в минимальный порядок нам требовался как минимум год времени, и то при условии дополнительного набора образованных призывников и активной помощи французов. И все же сам факт создания многочисленной оснащенной армии произвел на всевозможных бунтовщиков удивительное по силе отрезвляющее воздействие. Теперь уже никто не мог нас игнорировать, и многие губернии признали новую власть задолго до того, как в их пределы вступило первое подрзделение правительственных войск. Вместе с силой Республика обретала уверенность в будущем.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Вскоре после того, как положение с мятежами в губерниях начало постепенно выправляться, Губарев вновь смог уделить нам немного времени. Встреча состоялась все в том же помещении. Хотя лицо президента хранило бесстрастное выражение, и голос его был спокоен, чувствовалось, что от края пропасти сделан лишь первый небольшой шаг, и ситуация по-прежнему критическая.

- Рад вас видеть, коллеги! - произнес Губарев, - Мне нужна от вас небольшая услуга.

Бланк, по праву носителя бабочки и представителя французского государства, позволил себе ответить вслух:

- Разумеется, колега Губарев. О чем идет речь?

- Прежде чем приступать к коренным социал-авангардистским преобразованиям, было бы крайне желательно достичь тех начальных условий, что были в свое время у коллеги Жаннере. Желательно, но, к сожалению, невозможно. По сравнению с нынешней Россией, тогдашняя Франция - просто идеальное во всех отношениях государство. Коллега Жаннере сразу начал перестраивать здание, нам же придется сперва заняться тушением пожара. Если выражаться менее образно, то сейчас требуется восстановить финансовый механизм и ликвидировать угрозу голода. Эти цели тесно связаны между собой. Чтобы покрыть военные расходы, продажная клика ввела неограниченную эмиссию. Это привело к обесцениванию денег, а когда стало ясно, что режим доживает последние дни, население окончательно утратило доверие к бумажному рублю. Промышленность сперва неудачно пытались перевести на обеспечение военных нужд, что вызвало крах гражданского производства, а потом она окончательно встала - нет обеспеченных денег для закупки сырья и платы работникам. Сейчас товарно-денежные отношения практически мертвы, остался натуральный обмен, а это означает возврат к средневековью.

Мы должны выпустить новую валюту, причем она должна быть чем-то обеспечена. Старые методы непригодны. Золотой запас исчерпан, государственные обязательства ничего не стоят. Есть только франки, щедро предоставленные нашим союзником. На них мы закупаем во Франции товары народного пользования, которые будем продавать за новые рубли. Чтобы получить деньги для покупки товаров, крестьяне начнут торговать с государством, и мы сможем приобрести у них продовольствие. В результате новые банкноты окажутся обеспечены государственными запасами еды и товаров, а горожане избавятся от угрозы голода.

Так это выглядит в теории. На практике есть один фактор, мешающий осуществлению наших планов. Это, собственно, сами крестьяне. Надо сказать, у нашего сельского населения обнаружилась природная склонность к коммерции - оно четко видит свою выгоду и очень боится её упустить. Это само по себе нормально, но сейчас очень не вовремя. Я не преувеличиваю, говоря об угрозе голода. Когда финансовая система стала рушиться, крестьяне решили придержать продовольствие, производя лишь прямой обмен на товары, да и то совершенно грабительским образом. Так что имеющихся сейчас в городах запасов еды не хватит до следующего урожая даже при самой сильной экономии. Крестьяне хорошо чувствуют выгоду своего теперешнего положения и уже приготовились продавать еду на вес золота. Сельский народ озлоблен и намерен разом отыграться за многолетний грабеж перекупщиков. Соответственно, это ставит крест на наших планах - по имеющимся сведениям, крестьяне считают сейчас справедливой закупочной ценой на зерно трехкратный эквивалент западноевропейской, на мясо - пятикратный. Мы же при планировании исходили из закупочных цен в полтора-два раза ниже западноевропейских. Каким образом можно склонить крестьян к принятию нашей точки зрения?

- Отправить по деревням спецжандармов, пусть конфискуют продовольствие... - пробормотал кто-то.

- Это крайний вариант. Не хотелось бы начинать строительство новго общества с грабежа. После такого на популярности нашей власти в народе можно ставить крест. К тому же, боюсь, в некоторых губерниях потребовалась бы полноценная армейская операция с привлечением бронепехоты и аэропланов - наше положение ещё не слишком устойчиво.

- Можно конфисковать земли старой верхушки и распрпродать крестьянам. Получим дополнительный источник средств, и за счет него доберем необходимое продовольствие, - предложил я. Губарев кивнул.

- Вы мыслите в верном направлении, коллега. Но эти земли - разовый ресурс, и мы не можем тратить их расточительно, продавая по заниженным ценам. К тому же, часть из них необходимо сохранить за государством на будущее. Требуется сбить закупочные цены. Почему крестьяне их настолько завысили? Они чувствуют себя хозяевами положения. Мы не можем обойтись без еды, а они без товаров с трудом, но выдержат. Пахали бы они на тракторах, у нас был бы рычаг воздействия, но лошадям запчасти и гроючее не нужны. Выход один - разбить у крестьян уверенность в монопольном положении. Для этого вы мне и нужны.

- Что от нас требуется?

- У Комитета есть отработанная система, позволяющая распускать слухи среди населения. Сейчас её нужно использовать по полной. Слухи должны быть примерно следующими: отчаявшись найти продовольствие по нормальным ценам в самой России, правительство стало закупать зерно и мясо в Европе, а овощи и рис - в Китае. Якобы за границей еда стоит копейки, и только из жалости к сельскому люду мы до сих пор не пользовались этой возможностью. Так что если крестьяне быстро не снизят цены, горожане полностью и навсегда перейдут на иностранные закупки, а в деревнях настанет жизнь как при Иване Грозном.

- Но в Европе продовольствие вздорожало из-за войны, а Китай отрезан от нас японцами...

- Разумеется, вот только в российских деревнях не выписывают "Экономичский ежегодник". И вообще, делать ложь убедительной - ваша профессия.

- Да... Есть идея. Армию наших социал-авангардистских союзников снабжают продовольствием, упакованным в мешки с надписями на французском и с французским же флагом. Можно одолжить некоторое количество таких мешков, и паковать в них грузы, перевозящеся внутри России. Железнодорожные служащие растрезвонят об этом повсюду: иностранная еда уже в пути!

- Да, что-то вроде этого. Только не запугайте их слишком уж сильно, не нужно, чтобы крестьяне устроили пугачевский бунт или ушли в леса. План действий представьте в письменном виде завтра к десяти часам. На этом пока все. До встречи, коллеги!

Я покидал собрание в расстроенных чувствах. Мне не понравилась ни экономическая программа Губарева, ни его идея обманывать бедных поселян. Первое казалось глупым, второе - бесчестным. Я считал, что вместо манипуляций французскими деньгами и лживыми угрозами, было бы лучше честно обратиться к народу, объяснить ему экономическое положение в стране и призвать к ответственности и патриотизму. Увы, ни тогда, ни в течении многих последующих лет от моего мнения и желаний ничего уже не зависело.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Наша деятельность дала большой, даже избыточный результат. Подавляющее большинство крестьян отреагировало как и планировал Губарев, так что правительство смогло, наконец, приступить к закупкам продовольствия. Но были и другие. За месяц произошло сорок семь нападений на железнодорожные станции и склады, сто восемнадцать случаев физической расправы над государственными служащими, девяносто две акции по перекрытию дорог. Бунтовщики разрушили пять мостов и разобрали рельсы во многих местах. Под Царицыном объявилась целая партизанская армия, руководимая бывшим пехотным прапорщиком, взявшим себе кличку "Максим". Эти известия моментально доходили до Комитета, и сотрудники чувствовали свою вину, а кое-кто и страх - не обвинит ли нас президент в произошедших трагических событиях?

Но Губарев был нами вполне доволен. Он немедленно отреагировал на происходящее в своем обычном стиле, издав очередной расстрельный приказ:

ПРИКАЗ №42/478

Министру внутренних дел колл. Костенко

Командующему Республиканской Армией колл. Краснову

Командующему Спецжандармерией колл. Марьину

В связи с многочисленными случаями нападений на сотрудников и объекты железнодорожного ведомства в сельской местности, приказываю:

Обеспечить совместную деятельность по охране железных дорог и ликвидации бандитов, угрожающих транспортному сообщению.

Для координации этой деятельности организовать в каждой губернии временный штаб во главе с представителем от Спецжандармерии и двумя заместителями от армии и полиции.

Организовать главный штаб в Москве по той же схеме.

Выделить в распоряжение губернских штабов необходимое число военнослужащих, спецжандармов и полицейских. Все эти действия выполнить в трехдневный срок с момента получения приказа.

Взять под охрану этими силами станции, мосты и прочие объекты железной дороги.

Обеспечить патрулирование угрожаемых дорожных участков подвижными отрядами на автомобилях.

Любых преступников, застигнутых при нападении на сотрудников и объекты железнодорожного ведомства или порче полотна, ликвидировать на месте.

Установить для всех участников операции личную ответственность в случае превышения власти и незаконной деятельности против мирных селян.

5-й бронепехотной дивизии, 14-й пехотной дивизии и 3-й жандармской полевой бригаде провести совместную операцию по уничтожению банды т.н. Максима. Командующего операцией назначить от армии.

Ликвидировать на месте всех членов банды, кроме самого т.н. Максима и других важнейших главарей (5-10 чел.). Этих последних арестовать и доставить в Москву для суда.

Президент Российской Республики Губарев.

Этот текст я цитирую по вышедшему в прошлом году пятитомнику "Приказы и распоряжения Губарева". Ценнейший сборник документов дает вполне наглядное представление о характере диктатора. Читая эти бесконечные бумаги, начинаешь видеть за ними фигуру трагического героя русской истории, одинокого рыцаря жаннеризма. Губарев всегда видел себя и стремился быть совершенным реалистом, трезвомыслящим и расчетливым человеком. Он составлял свои планы с величайшей, как ему казалась, осторожностью, тщательно учитывая пресловутые российские особенности, предусматривая любые возможные помехи и случайности, даже самые нелепые и маловероятные. Но все же это были лишь планы, и человеческая стихия никогда не укладывалась в их рамки, всякий раз преподнося какой-нибудь сюрприз. Иногда помеха была совершенно незначительной по масштабам, не угрожающей успеху общего замысла, но её запредельная нелогичность, вздорность, глупость вызывали у фанатика научного подхода большую ярость, чем могла бы вызвать масштабная, но имеющая здравое объяснение катастрофа. Тогда в Губареве просыпался пламенный максималист, и вслед за подробнейшими всеохватными планами сыпались короткие приказы - "отдать под спецтрибунал... ликвидировать... Белая Комната... публично, в назидание..." Беда в том, что он, подражая Жаннере, всегда хранил показную бесстрастность, не позволяя себе вспышек гнева, даже не повышая голоса. Но если швейцарец действительно был от природы хладнокровен, и его чувствам не требовалось демонстрации, то Губарев приходилось скрывать свою ярость, для которой постоянно возникали все новые поводы. Как говорят современные психологи, сильные эмоции, не находя внешнего выхода, разрушают психику и сокращают жизнь. Я, конечно, не считаю, что президент стал со временем безумен в прямом смысле, но изменения характера порой вызывали страх - учитывая, что он и с самого начала не производил доброго впечатления.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учётную запись

Зарегистрируйтесь для создания учётной записи. Это просто!


Зарегистрировать учётную запись

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.


Войти сейчас