Коммод - хороший император

[Крысолов]

всеми старинными собеседниками перессорился и они больше со мной не разговаривают

Ну до этого я полагаю не дойдет, но я за вас беспокоюсь

которые воспитывались именно как наследники престола, как будущие повелители Империи

Видите ли, коллега, мы не знаем КАК именно их воспитывали. Рассказывать про то что они суперюниты - это конечно хорошо, но сам процесс нам неизвестен.

Тиберий, Калигула, Нерон, (Тит?), Домициан, Коммод. Ничего так ряд, а? Как бы есть у них что-то общее, ага?

Угу. В России это Александр II и Николай II. Как кончили - известно. Вывод - чтобы быть успешным монархом надо воспитыватся не как наследник престола :scare2:

[Tim]

Довольно слабые результаты по итогам правления? (ну может за исключением Тиберия)

---

Это спорно и сложно сравнивать (а Домициан чем плох?). Я немного о другом, более очевидном: практически ни один из них не стал "божественным" (Тит, да, успел, но он, мне кажется, просто успел умереть вовремя, или его успели). Потому что через несколько лет правления каждому из них вдруг приходила в голову светлая идея насчёт порепрессировать сенаторов и поувеличивать и повозвышать свою власть.

(Логика утверждения династии этого требовала. В итоге же за два века динамического равновесия единственную Династию сенаторы таки завалили, но и сами, как элита, сгинули в попытках не дать утвердиться новой. В итоге не победила ни монархия, ни аристократия, обе элитные традиции взаимоистребились.)

[Georg]

(Логика утверждения династии этого требовала. В итоге же за два века динамического равновесия единственную Династию сенаторы таки завалили, но и сами, как элита, сгинули в попытках не дать утвердиться новой. В итоге не победила ни монархия, ни аристократия, обе элитные традиции взаимоистребились.)

Не в этом было коренное противоречие, "истребившее традицию". Оно лежало гораздо глубже, в самой природе насаждаемой в завоеванных провинциях муниципальной цивилизации. Пока муниципии богатели и процветали, и давали достаточно воспитанных в римской традиции воинов - Римская империя оставалась римской. Как только после Чумы Италия и муниципии обессилели, армия из армии римских граждан (пусть набираемой уже в основном не в Италии, а в колониях), разбавляемой нероманизированными провинциалами лишь в пропорции, позволяющей их напрочь романизировать за время службы, превратилась в воинство чуждых римской традиции провинциалов - старая традиция неизбежно должна была погибнуть. Ибо за старой элитой теперь остались одно притязания без реальной силы.

Запощу-ка я все же Ростовцева для ясности. Подобрал те отрывки, где он описывает ту самую "смену элиты". Матчасть позволит сделать разговор предметным.

Как мы уже заметили, просвещенна монархия Антонинов опиралась на образованный верхний слой населения империи, и она стремилась обеспечить всестороннее распространение этого принципа государственности с помощью различных средств: поддерживая высшие слои общества, увеличивая уровень жизни бедноты, а также распространяя городскую культуру во всех провинциях. Результаты этой политики имели огромное значение для всей империи. Римский сенат, состоявший из сливок образованного общества, сильно расширил сферы своего влияния, И не только на область политики: административные и законодательные функции сосредоточились в руках императора, а он никогда не допускал вмешательства сената в подобные вопросы. Тем не менее моральный авторитет сената, своеобразный ореол доверия к нему всех просвещенных людей империи, беспрестанно повышался. Причиной этому послужило то, что сенат бьл непосредственным представителем их устремлений и действовал в соответствии с ними. Стоит лишь прочитать письма Плиния, чтобы представить себе, насколько высоки бьли требования к моральному облику сенатора, достойного участия в тогдашнем сенате; кроме того, не следует забывать, что большая часть сенаторов отвечала этим требованиям и что сенат ценил свою незапятнанную честь и осознавал свои обязанности перед империей.

Вря ли стоит рассматривать отельные события, произошедшие во время правления Коммода. Заметим лишь, что он не обнаруживал ни малейшего желания найти modus vivendi с сенатом, и к тому же играл роль самодержца и установил фаворитизм, господство временщиков. Сенат ответил на это заговором. Заговор не удался и положил начало периоду террора, который отмечает все последующие годы правления Коммода. С не меньшим рвением, чем когда-то Домициан, Коммод вел решительную войну со знатью. В этом начинании ему постоянно требовалась поддержка, и он всегда обращался за ней к преторианской гвардии и войскам провинций. Естественным следствием террора был целый ряд заговоров, только усугублявших положение. Бьла ли политика императора причиной серьезных беспорядков в Испании, Галлии и Африке? На этот вопрос трудно ответить, но с большой вероятностью можно предположить, что они были вызваны общей истощенностью провинций после Чумы, непомерным налоговым бременем, частыми широкомасштабными мобилизациями, а кроме того, ослаблением дисциплины войск. С известной долей уверенности можно также предположить, что волнения в Африке бьли вызваны небывалой засухой в Египте, из-за чего произошел сбой в регулярном снабжении Рима зерном, и вследствие возникшего дефицита усили¬ось давление метрополии на остальные африканские провинции, производящие зерно; истории Клеандра и praefecti аnnоnае Папирия Дионисия также подтверждают нестабильность поставок зерна. Надо заметить, что в конце своего правления Коммод организовал африканский зерновой флот по образцу александрийского. И это, конечно же, не могло произойти без усиления государственного регулирования торговли.

В своей борьбе с оппозицией Коммод, как уже отмечалось, опирался на солдат, в первую очередь - на преторианцев. С другой стороны, особое значение он придавал святости своей чести. Его любимым божеством был Геркулес, замечательный пример мытарств во имя человечества, великий борец и образец терпения у стоиков и киников. Соединение культа Геркулеса с просвещенной монархией не было чем-то новым: у всех Антонинов этот бог удостаивался особого почитания. Нет сомнения в том, что Коммод избрал Геркулеса своим защитником не из-за пристрастия к гадиаторскому искусству, а из-за того, что это божество было связано с его предшественниками, и основные идеи просвещенной монархии находили в Геркулесе свое божественное воплощение. До тех пор пока ожесточенная борьба с врагами не помутила разум императора, он отдавал предпочтение этому богу; постепенно, чтя Геркулеса как своего защитника, спутника и наставника, он сделал его главным объектом своего почитания. Далее следует отметить, что культ Геркулеса занимал важное место в религии римского войска и что он сливался там с культом местных богов, - уступка, которая, пожалуй, впервые была сделана войскам провинций. Не надо забывать, что солдаты в провинциальные войска набирались теперь почти исключительно в той самой местности, где это войско стояло, и что почти все они были из крестьянского сословия, представители которого всегда держались местной веры.

Помимо сведений о борьбе Коммода с сенатом и его отчетливой тенденции опираться в этой борьбе на солдат нам почти ничего не известно о политике этого императора. Мир, нарушаемый лишь локальными беспорядками, был для провинций, разумеется, истинным благом, но много ли император заботился о провинциях, мы сказать не можем. В своем отношении к низшим классам он следовал политике Адриана, и эти классы видели в нем своего защитника и благодетеля. Те же чувства испытывали крестьяне императорских владений в Африке, когда обращались со своими жалобами прямо к императору, устав от долгих и ожесточенных тяжб с крупными арендаторами из-за непомерного груза трудовой повинности. Тон прошения характерен д настроения низших классов. Они исполнены доверия к императору, зато полны ненависти к своим угнетателям - крупным арендаторам и прокураторам. Эти люди ищу защиты, ссылаясь на lex Hadriana, и настаивают на своем праве. Интересна позиция Коммода. На послание он отвечает сам. Он не требует предоставления дополнительных материалов и не передает рассмотрение дела местным распорядительным органам. Он принимает решение по поводу этой мелкой неурядицы сам, а именно - в пользу просителей. Откровенно боевым духом проникнуто содержание вышеупомянутого фрагмента, доносящего до нас следы подобных же документальных выводов.

Падение Коммода не бьmо случайным. Многочисленные заговоры показывают, что правящие классы окончательно решили от него избавиться.

Здесь не место описывать подробности борьбы за императорскую власть, начавшуюся с убийства Пертинакса и восшествия на трон Дидия Юлиана. Следует, однако, подчеркнуть, что эта борьба была более упорной и ожесточенной, чем битва за трон после смерти Нерона. Природа борьбы была политической, и в ходе ее каждая армия пыталась посадить на трон своего предводителя. Сепаратистских устремлений не отмечалось. На деле же каждая из трех армий, набиравших солдат в трех основных частях империи, - кельтская армия Альбина, иллиро-фракийская армия Севера и малоазиатско-сирийско-египетская армия Нигера, - имела свой особый характер и питала свои особые надежды. Ожесточенность, отмечавшаяся в ходе этой борьбы, обнаруживала противоречия межу армиями и позволяла предвидеть их естественное следствие -разделение империи на кельтско-германскую, балканскую и восточную части. Другим важным сопутствующим явлением войн претендентов оказалась ставшая очевидной безнадежная слабость Италии. Преторианцы, некогда столь храбро сражавшиеся за Отона, теперь были не в состоянии, да и не хотели отдавать жизнь за своего кандидата, кем бы он ни был. Они покорились войскам провинций, прося у них пощады. Далее важно отметить, что после смерти Коммода в войны была втянута не только Италия. Войны распространились по всей империи и полностью разорили самые цветущие ее области - Галлию и Малую Азию, экономически наиболее высокоразвитые, самые доходные провинции. Но в конце концов, не было ничего случайного в том, что именно свободные крестьяне Германии, Фракии и Иллирии, населявшие самые молодые римские провинции, одержали окончательную победу. Они оказались более сильной и надежной опорой своим военачальникам, нежели галльские арендаторы или крепостные и свободные крестьяне Азии и Египта.

Септимий Север ка узурпатор был обязан своим успехом армии. Он получил власть из рук солдат и смог победить, поскольку солдаты захотели его поддержать. Он сам был инициатором собственного утверждения в сенате, а признание и легализация его власти осуществились под военным давлением. С этой точки зрения его позиции были еще гораздо менее прочными, чем позиции Коммода, являвшегося сыном и законным наследником М. Аврелия. Этим объясняются как его старания добиться благоволения сената, так и (после того как ему стало ясно, что он пользуется у сената гораздо меньшей любовью, чем его соперники Нигер и Альбин, а также после того как он успешно убрал с дороги как первого, так и второго) тот жестокий террор, который последовал за его победами и завершился уничтожением самых выдающихся сенаторов. С самого начала ему было совершенно ясно, что его династическая политика, его твердая решимость передать власть собственным детям неизбежно натолкнутся на сопротивление в сенате; это был открытый вызов традициям Антонинов, подобный тому, что позволил себе сенат, борясь с Коммодом, последним из Антонинов, всеми находящимися в его распоряжении средствами. Пока Септимий Север делал вид, что намерен оставить незыблемой систему усыновления, т. е. пока он признава Альбина как соправителя, сенат сохранял спокойствие. Но как только после поражения Песценния Нигра император разорвал отношения с Альбином и провозгласил соправителем своего сына Каракалу, началась его открытая борьба с сенатом, завершившаяся лишь тогда, когда сенатская оппозиция была окончательно сломлена. Тот известный факт, что победитель установил террор не только в Риме и Италии, но особенно лютовал именно в провинциях, где муниципальная аристократия осмелилась поддерживать его соперников, объясняется не только финансовыми затруднениями императора. Север знал, что провинциальные аристократы, проживающие в крупнейших и богатейших городах, принадлежали к самым преданным сторонникам династии Антонинов и что без сопротивления они не признают форму правления, основанную на отрицании тех принципов, которыми руководствовалась политика просвещенной монархии, поэтому он и старался заставить эту оппозицию замолчать точно так же, как он поступил с оппозицией в Риме и Италии.

Учитывая враждебную позицию сената и большей части знати в провинциях, Север вынужден был делать армии одну уступку за другой. Важнейшие уступки, которые Север сделал армии, относились к наиболее продолжительным военным реформам из всех тех изменений, которые он ввел. Считать, что он полностью варваризировал офицерский состав, было бы преувеличением: офицеры по-прежнему, как правило, происходили из среды сенаторов и муниципальной аристократии империи. Однако совершенно ясно, что в ряды аристократии все больше и больше проникала солдатская элита, центурионы, которые теперь поголовно, включая их отпрысков, были возведены в сословие всадников. Наделяя простых солдат привилегией ношения золотого кольца, Север подчеркивал свой основной принцип: всякий солдат, если он храбр и верен императору, путем продвижения в центурионы может войти в привилегированные сословия. Но милитаризация высших слоев не означала их непременной варваризации. Центурионы благодаря своей службе в армии были более или менее романизированы; правда, если рассматривать тот состав армии в конце II в., о котором речь шла в главе IV, то можно с определенностью сказать, что у большинства эта романизация была лишь очень поверхностной. Другой мерой, направленной на те же цели, была милитаризация управления, осуществлявшаяся вследствие расширения круга управленческих департаментов, открытых для всадников, а также круга компетенции чиновников из числа всадников. Назначение одного из всадников наместником Месопотамии, включение всадников в число командиров парфянских легионов в Альбане и Месопотамии, повышение роли преторианской префектуры, частая замена проконсулов сенаторских провинций прокураторами, наконец, та роль, которую играли теперь всадники среди comites Augusti, — все перечисленное свидетельствует о том, что Север намеревался открыть простому солдату путь к высшим должностям в имперском управлении.

Законодательство империи, как известно, никогда не было столь гуманным, как во времена Севера. Великие юристы того времени - Папиниан, Ульпиан и Павел - имели возможность беспрепятственно развивать свои излюбленные гуманистические рассуждения о равном праве для всех и о долге защищать жизнь человека как таковую, жизнь слабых и бедняков в особенности. На пороге великого социального переворота, который расчищал путь милитаризации империи, римское право еще раз выказывало себя в своем невиданном блеске и благородной силе. Подробно останавливаться на этих слишком известных фактах нет необходимости. Между тем либеральная социальная политика Севера в первую очередь была, несомненно, направлена на укрепление его собственной власти, а также власти его династии. Как и Коммод, он решил опираться на те классы, которые поставляли ему солдат при рекрутском наборе; отсюда - либеральное законодательство и меры по защите крестьян и городского пролетариата от господствующих классов и имперских властей. Септимий Север играл для простого народа роль доброго покровителя. Иным было его отношение к муниципальной элите. Север, очевидно, был первым императором, кто ввел регулярную личную ответственность муниципальных чиновников. Он был также первым. кто с помощью своих юристов сделал угнетающую систему литургий постоянным мероприятием, которое государство признало законным и которое проводило регулярно и принудительно. Причиной этих радикальных, немилосердных мер Септимия Севера было плохое состояние имперских финансов вследствии общего экономического спада после чумы.

Симпатия, которую Север проявлял по отношению к солдатам и низшим классам, обеспечили ему и его сыновьям популярность в массах, истощенных тяготами многолетних внутренних и внешних войн. Но правящие классы, городская аристократия Италии и провинций, не могли смириться с новым военно-аристократическим режимом, и в те недолгие годы мира, которые пришлись на их долю, оппозиция набирала силу. Все чувствовали, что борьба между формами правления военной монархии и просвещенной монархии Антонинов еще не завершена. Городская аристократия была еще слишком могущественной, чтобы уступить свои позиции и свое влияние без дальнейшего сопротивления. Каракалла - старший сын Севера, год от года все больше входивший в роль отцовского помощника и сорегента, которого родители воспитывали как преемника их взглядов и чаяний и который с самого раннего детства вращался в кругах высшей римской аристократии, - прекрасно осознавал, сколь мало отклика находили идеи и паны его отца в образованных кругах империи. Как правитель, он с самого начала дал понять, что полон решимости продолжать политику своего отца и не намерен идти ни на какие уступки высшим классам. Ссора межу ним и его братом, а также сорегентом Гетой, наполнившая собой первые месяцы после смерти Севера, была удобным поводом для проверки лояльности сената и его сторонников. Хотя в сенате прекрасно понимали, что Гета ничем не лучше своего брата, все же большинство руководящих мужей встали на его сторону и выказали Каракале свою неприкрытую враждебность. Следствием этого были зверское убийство Геты и политика террора в Риме и в провинциях, которая заставила вспомнить о худших временах правления Севера.

Каракалла всей своей политикой открыто - даже более, чем его отец, - показывал, что он полон решимости строить свою власть не на удовлетворении интересов высших слоев общества, городской буржуазии и италийской аристократии, а опираясь на низшие слои и их представителей - солдат. Общеизвестно, что он благоволил солдатам и старался выглядеть как человек из их среды, не говоря уже о повышении солдатского жалованья и увеличении средств на содержание воинов, а также о щедрых дарах, которыми он их внезапно осыпал. Все это можно объяснить также и тем, что после убийства Геты он хотел с помощью таких средств купить их верность и поддержку. С другой стороны, он открыто выказывал презрение имущим слоям и образованным людям, а также враждебный настрой по отношению к ним. Дион говорит об этом совершенно недвусмысленно, и эти данные безупречно согласуются со знаменитой склонностью Каракаллы приравнивать себя к простому солдату. У нас нет оснований сомневаться в подлинности его любимого высказывания, которое сообщает нам все тот же Дион: «Никому, кроме меня, деньги не нужны, а мне они нужны для того, чтобы дарить их солдатам». И его поведение, и его политика полностью совпадают с той точкой зрения, которая выражена в этих словах.

Чтобы иметь возможность покупать расположение солдат, Каракалле требовались невообразимые суммы. Денежный запас, созданный Септимием Севером, скоро был исчерпан. Поэтому для наполнения казны Каракалла прибегал к чрезвычайным мерам. Источники его доходов известны нам исключительно из описаний Диона. Во-первых, он ловко и систематически прибирал к рукам богатство состоятельных слоев общества. Поземельный и поголовный налог, т. е. основной налог трудящихся классов, не повышался; зато коронный налог (аuruт coronariuт), особый, дополнительный подоходный налог, взимавшийся преимущественно с состоятельных граждан, вновь увеличился. Тяжелым гнетом были поставки продовольствия. Хотя эта повинность, служившая обеспечению солдат, распространялась в равной мере на всех, основные тяготы несли все же крупные землевладельцы, у которых всегда скапливались значительные запасы, в то время как у крестьян ничего не оставалось. Дион особо подчеркивает, что эти поставки не оплачивались и что богатым гражданам часто приходилось закупать продовольствие, поставку которого они обязаны были обеспечить. Наконец, существенный источник доходов составляли принудительные дары, взимаемые как с отдельных граждан, так и с городов; это вымогание денег было произволом, который немногим отличался от обычного грабежа. Единственными регулярными налогами, которые были увеличены, т. е. удвоены, были налог с наследства и налог на освобождение, всегда тесно друг с другом связанные. Очевидно, что эти налоги преимущественно приходились на долю состоятельных граждан.

Я убежден, что речь идет о той же самой враждебности по отношению к высшим классам, которая послужила причиной создания в 212 г. по Р. Х. знаменитой constitutio Antoniniana; согласно ей всем peregrini бьmо даровано право гражданства. Распоряжение Каракалы остается загадкой, и ее не в состоянии разрешить даже египетский папирус, донесший до нас несколько фрагментов этого документа, и очень трудно сказать, какую, собственно, цель преследовал император. Оригинал текста эдикта, найденный в Египте, со всей определенностью исключает dediticii из числа тех, кому даруются права гражданства. Такая однобокость неизбежно понижала значимость этой меры. Все это дает нам некоторое право предполагать, что действия Каракалы - помимо того значения их для налогов, на которое указывает Дион, - преследовали две определенные цели. Предоставляя право римского гражданства лицам из верхних слоев сельского населения (введя таким образом 'auvoixtafioc;' сельского и городского населения), а также предоставив это преимущество некоторым людям из низших классов, Каракала увеличил число тех, кто был связан обязательством городских литургий. Приобретя новый политический правовой статус, римские граждане были лишены повода уклоняться от этого тяжкого бремени. Каракалла думал, что предоставлением римского гражданства он польстит этим прежним пасынкам Рима и тем самым завоюет их преданность. Однако суть его намерений состояла не столько в том, чтобы возвысить низшие кассы, сколько прежде всего в том, чтобы принизить высшие, и не только в Риме и Италии, но и в провинциях; таким образом он рассчитывал ущемить гордость и самонадеянность правящих городских классов, имперской знати и муниципальной аристократии.

Мы не будем здесь останавливаться на политической стороне правления Александра. Дион, и до некоторой степени также Геродиан превозносят его как человека, почти полностью восстановившего принципы просвещенной монархии. Если иметь в виду намерения императора, то их утверждения недалеки от истины. Но император не бы волен в своих действиях. За его спиной сомкнутыми рядами стояли провинциальные армии. Солдаты не желали вновь допускать к реальной власти сенаторов и всадников, так же как не хотели терпеть энергичного, решительного человека в качестве советника при юном императоре. Об уменьшении солдатского жалованья и восстановлении дисциплины они ничего не хотели и слышать. В таких условиях старания возродить методы правления Антонинов были напрасны. Император был послушным инструментом в руках солдат и ему пришлось покориться жестокой необходимости. Серьезные беспорядки на границе с Германией побудили императора предпринять попытку предложить выкуп за мир, это и принесло ему смерть; он бьш зверски убит собственными солдатами.

Принципы, лежащие теперь в основе государственного организма, созданные Септимием Севером и укрепленные его сыном, оказались долговечными. Внешне никаких изменений не ощущалось. Как и прежде, в качестве верховного магистрата римского народа царил император; как и прежде, верховная власть в государстве находилась в руках сената, который передал ее императору; как и прежде, сословия сенаторов и всадников поставляли офицеров для армии и чиновников для имперского управления; как и прежде, городами управляла городская аристократия, а армия формально оставалась войском римских граждан. Но в действительности от прежнего государства остались лишь одни названия, и любая попытка изменить положение была обречена на провал. Солдатня былаа полна решимости воцариться в империи в качестве полновластных правителей и не желала терпеть возвращения к власти высших классов, по-прежнему еще очень сильных. Это был один из величайших кризисов, которые когда-либо переживала Римская империя за всю историю своего существования.

Римская армия после Аврелиевой Чумы уже не была больше войском римских граждан, которое набиралось в Италии и романизированных провинциях. Она складывалась на базе особых элементов: это были почти или совсем не романизированные жители провинций и представители воинственных племен, набранные по ту сторону границы. Как только это войско (по окончании периода правления Антонинов) испытало свою силу и начало привыкать к лести и подкупам, оно разумеется, почувствовало себя хозяином положения и стало диктовать императорам свои условия. Эти условия носили отчасти чисто материальный характер, а отчасти были политического свойства; так, речь шла, к примеру, о том, чтобы привилегии, которыми пользовались господствующие классы, были распространены и на простых солдат. Так как императорам не удавалось подвести под свою власть ту законодательную или религиозную основу, которая воспринималась бы массами или армией как естественная и очевидная, то стало складываться явное впечатление, что они правят милостью армии; каждое войсковое подразделение выбирало своего императора и рассматривало его как орудие для исполнения своих желаний..

Такие властители, как Веспасиан и в первую очередь Домициан, со всей ясностью осознавали, что принцип династического наследования, в основе которого лежит восточная идея о божественности императорской власти и, как следствие этого, апофеоз живого императора, был для народа гораздо понятнее, чем утонченная, сложная теория принципата, первоначально сформулированная Августом, а затем подержанная большинством его преемников, в особенности Антонинами. Межу тем упрощение, которое Домициан сделал своей целью, было неприемлемо для правящих классов Римской империи, ведь оно означало полное отрицание любовно взлелеянной и заботливо поддерживаемой идеи свободы. Вот почему эти классы вели столь упорную борьбу против преобразования принципата в неприкрытую наследственную монархию, и в этой борьбе войско римских граждан, которое в основном еще разделяло их интересы и идеалы, если и не было их союзником, то по крайней мере не было и противником. В результате межу императорской властью, с одной стороны, и образованными слоями населения империи и их представителем сенатом - с другой, был достигнут компромисс, нашедший свое воплощение в правлении Антонинов.

Когда в конце II в. по Р. х. началась варваризация армии, то эта последняя лишилась способности воспринимать утонченную теорию принципата. Армия готова была смириться с учрежденной Септимием Севером наследственной монархией, и оппозиция, которую образованные круги общества пытались противопоставить этому нововведению, без труда была подавлена императором с помощью все той же армии.

Как случилось, что династия Северов не удержалась, даже несмотря на то, что после своего основания она была столь охотно признана армией, и не очень охотно - образованными кругами? Как можно объяснить то, что солдаты убили Александра Севера, что затем они продолжили убивать и предавать тех императоров, которых сами выбирали, и породили таким образом политический хаос, подвергнув империю серьезным опасностям? Непрекращающиеся беспорядки должны были иметь более глубокие причины, нежели борьба за наследственную монархию божественного императора. Ведь эта цель была достигнута еще в самом начале, так почему же борьба длилась еще пять десятилетий?

По моему мнению, борьба за и против династической монархии, которая велась между императорами при поддержке армии и просвещенными кругами, в конце концов направилась по другому руслу. Теперь речь шла не только о чисто политических целях. Это была борьба межу армией и просвещенными кругами за ведущее положение в государстве. Императоры не всегда вставали на сторону армии. Многие из них пытались спасти систему управления, которую создала просвещенная монархия, и опирались при этом на образованные классы; но эти попытки ни к чему не моги привести, потому что каждая уступка со стороны императоров, кажый шаг в сторону возврата к условиям эпохи Антонинов наталкивался на неосознанное сопротивление армии, а также потому, что буржуазия былаа не в состоянии оказать императорам какую бы то ни было серьезную поддержку.

В этом и заключалось подлинное значение гражданских войн III в. Армия сражалась с привилегированными сословиями и не успокоилась, пока эти сословия полностью не утратили свой социальный престиж и пока жертвы полудикой солдатни бессильно не были повержены окончательно.

Движущими силами были зависть и ненависть, и люди, пытавшиеся уничтожить господство буржуазии, не имели никакой позитивной программы. Положение армии, в том числе и социальное, было вполне приличным, ведь она была естественным питомником, поставлявшим кадры для муниципальной буржуазии. И если она действовала как мощный деструктивный и нивелирующий фактор, то только потому, что в конце II в. и на протяжении всего III в. она представляла те народные массы, которые играли в культурных достижениях империи лишь весьма незначительную роль. Мы показали, что армия со времен М. Аврелия и Коммода стала почти поголовно армией крестьянской, т. е. она состояла из представителей того слоя населения, который почти полностью был отграничен от достижений городской культуры, и что жители полей составляли большинство населения империи. Часть их была мелкими землевладельцами, друге были арендаторами или «колонами» у земельных магнатов или у государства, но в целом все они были поданными городов, в то врем как граждане городов были господами; в противоположность honestiores, проживавшим в городах, они образовывали класс huтiliores. Короче говоря, они представляли собой особый класс, который был отелен от привилегированных кругов бездонной пропастью и предназначение которого состояло в том, чтобы поддерживать высокую культуру городов своим нелегким трудом, налогами и арендной платой. Старания просвещенной монархии и Северов возвысить этот класс, сделать из него деревенскую буржуазию, уравнять большую часть представителей этого класса с привилегированными классами, а с остальной частью обращаться как можно более мягко возбудили в humiliores осознание своего низкого положения и укрепили их преданность императорам, но главной своей цели императоры так и не достигли. Ведь на самом деле власть просвещенной монархии опиралась на городскую буржуазию, представителям которой вовсе не нравилась перспектива беспредельного расширения своих рядов, и они отнюдь не собирались делить свои привилегии с толпой деревенщин.

В результате тупая покорность, на протяжении веков свойственная humiliores, постепенно превратилась в чувство ненависти и зависти по отношению к привилегированным слоям общества. Это чувство проникло также и в армию, состоявшую тогда почти исключительно из крестьян. Когда после узурпации трона Септимием Севером армия постепенно осознала свою власть и свое влияние на императора и когда затем императоры династии Северов один за другим стали подчеркивать свою приверженность армии и симпатию по отношению к крестьянству, а к городской буржуазии начали относиться весьма сдержанно, тога армия постепенно стала давать волю своим чувствам и начала оказывать полуосознанное давление на императоров, резко выступая против тех уступок, которые некоторые из императоров допускали по отношению к ненавистной им буржуазии. Бужуазия же попыталась защитить свое влияние и отстоять свои привилегии, что привело к длительной открытой войне и беспощадной борьбе с привилегированным классом.

Метод укрепления власти правителя путем терроризирования поданных был не нов, это бы все тот же метод, который применяли некоторые императоры 1 в. по Р. х., переняв его от предводителей противоборствующих лагерей во времена гражданских войн 1 в. до Р. х. Затем этим же методом пользовался Домициан, а также Септимий Север и его последователи. Новшеством явилась лишь беспримерная жестокость полуварварских солдат и та настойчивость, с которой систему мер, однажды пущенную в ход, неуклонно применяли преемники Максимина на протяжении более пятидесяти лет. Новым в этом механизме устрашения было и то, что его жертвой пали не только представители высших кругов имперской знати и часть муниципальной аристократии, как при Септимии Севере, а также многие представители образованных слоев и незнатные граждане. Логическим следствием этого массового избиения явилось то, что жертвы, как и при Септимии Севере, были заменены людьми, которые, как и сам император, происходили из низших слоев; в большинстве своем это были простые солдаты, новоиспеченные всадники, лишь недавно удостоенные этого звания. И по этому поводу наши источники высказываются вполне недвусмысленно.

Основной причиной того, что при диктатуре Максимина поиск жертв велся не только среди имперской знати, было вопиющее безденежье, побудившее императора взять под прицел имперскую буржуазию в целом, и городскую в особенности, и ограбить ее до последней нитки, словно это были поданные порабощенной страны, а не римские граждане. Мы можем привести здесь горестное, но вполне оправданное высказывание Геродиана, который сам принадлежал к преследуемому слою населения: «Каждый день можно было видеть, как люди, еще вчера считавшиеся богатейшими, сегодня вынуждены были взять в руки посох нищего; столь велика была алчность тиранов, избравшая в качестве повода необходимость постоянного сбора денег на содержание солдат».

«Однако, - продолжает Геродиан, - пока этот метод применялся только по отношению к отдельным гражданам, а бесчинства ограничивались ближайшим окружением императора, население городов и провинций не очень от этого страдало, ибо несчастье богатых или же тех, о которых ходит молва, что они-де живут в благополучии, не только никак не трогает души масс, но даже вызывает у некоторых ничтожных людей с дурными наклонностями радость, потому что они завидуют лучшим и счастливым. Но когда Максимин, разорив большую часть состоятельных домов, пришел к мысли, что добыча слишком мала и незначительна, чтобы удовлетворить его желания, тога он принялся за общественную собственность, и все деньги, собран¬ные городами на благотворительные цели и для распределения межу гражданами или предназначенные для театров и религиозных празднеств, он забрал себе; и жертвенные дары в храмах, и изображения богов, и почетные награды героям, и все убранство общественных зданий, и все, что служило для украшения городов, и весь металл, предназначенный для чеканки монет, - все отправилось в переплавку.».

Насколько был прав Геродиан, обобщая действия Максимина и говоря о беспощадном ограблении городов по всей империи, нам неизвестно. Однако если из времен после смерти Максимина до нас дошло крайне мало надписей, в которых речь идет о крупных дарах богатых граждан городам и об их пожертвованиях на различные цели, упоминаемых Геродианом, то отсюда следует, что конфискации Максимина испугали состоятельных граждан и что его методы, вероятно, были взяты на вооружение его преемниками. Трудно поверить, что богатство, накопленное в городах целыми поколениями, могло исчезнуть в одночасье, но бесцеремонность Максимина и тех, кто последовал его примеру, нанесла смертельный удар общинному духу состоятельных слоев муниципий и побудило их скрывать свое благосостояние и делать вид, что беднее их никого нет. Система литургий привела также к тому, что все средства, ранее использовавшиеся городами и богатыми гражданами на нужды самих городов, теперь попадали в государственную казну или в карманы финансовых чиновников империи.

Под гнетом террора, который никогда еще не косил людей так методично и так беспощадно, как при Максимине, напряженность все увеличивалась, и ожесточение, особенно в городах, стало уже так велико, что, несмотря на террор, одно за другим вспыхивали восстания, - сначала в Африке, а затем в Италии. Гордиан был признан в Риме, а римляне и после его смерти не прекратили свои выступления против Максимина. Волна восстаний быстро прокатилась по всей Итаили, обретя те же формы, что и в Африке: это была отчаянная борьба городской буржуазии против солдат и их предводителей, солдатских императоров. Задача сената заключалась в том, чтобы организовать и возглавить эту буржуазию. Пупиен создал армию, для которой Рим и Италия поставляли ему рекрутов и которая дополнялась и подерживаась городским населением всего полуострова. То, что избранные сенатом императоры могли рассчитывать на безусловную поддержку городов, показывает поведение жителей Эмоны - они сами полностью опустошили собственную территорию, чтобы Максимин не смог запастись у них провиантом, - а также героическое сопротивление Аквилеи, которое решило судьбу Максимина. Таким образом, победа Пупиена и Баьбина оказывалась победой муниципальной аристократии, но победа эта была недолгой.

Борьба с Максимином означала для городов борьбу с новой системой управления, которую ввел Септимий Север. Их врагом была военная монархия, а идеалом - просвещенная монархия Антонинов, искавшая опору в городской буржуазии. Избрав Пупиена и Бальбина, сенат тем самым высказа свою точку зрения, что императором должен становиться лучший среди сенаторов, а не солдатский кандидат. Тем же убеждением, что сан императора должен принадлежать достойнейшему, проникнута уже многократно упоминавшаяся речь о Филиппе.

Реакция против военной монархии дилась недолго, и усилия городской буржуазии вновь возродить просвещенную монархию Антонинов бьmи безуспешны. О правлении Гордиана III мы знаем очень мало, но, по-видимому, методы его тестя Тимесифея ничем не отличались от методов военной монархии. Филипп, а следом за ним и Деций, готовы былии встать на путь Марка. Например, Филипп предпринимал попытки восстановить порядок и закон, реорганизовать армию, до некоторой степени облегчить бремя, возлагавшееся на города, и восстановить авторитет сената. Эти слабые усилия были, вероятно, причиной его непопулярности у солдат, что и привело к его падению. Горькая правда все же закючалась в том, что ситуацией управляла армия и что мечта о возрождении формы правления, которая опиралась бы на мирное население, т. е. на городскую буржуазию, осуществиться не могла. Преемники Филиппа, а до некоторой степени и сам Филипп осознавали положение и в своих действиях учитывали его.

Итак, политика военной монархии одержала победу на последней попыткой городской буржуазии восстановить перевес в сторону образованных и состоятельных кругов в Римском государстве. Но победа армии оплачивалась безопасностью и благополучием империи. Праздник победителей превратился в настоящую оргию и привел империю в такое состояние, что на некоторое время нормальное существование в ней стало невозможно. Мы уже говорили об ужасных набегах варваров и о постепенном распаде империи, который начался под их натиском. Основной причиной этих непрекращающихся набегов были, конечно, постоянные внутренние распри. Победа армии означала триумф милитаристско-автократической формы правления. Те императоры, которые теперь в сложнейших условиях предпринимали попытки спасти государство и любой ценой восстановить его единство, хорошо осознавали сложившуюся ситуацию. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они окончательно отказались от мечты о восстановлении системы правления Антонинов и приступили к организации и систематизации механизмов милитаристского государства, которое опиралось на единственную реальную силу в империи - армию. После опыта, полученного в годы правления Максимина и его преемников, уже нельзя было не признать, что муниципальная элита в условиях экономического кризиса стала слишком слаба и плохо организована, чтобы на нее могла надежно опираться центральная власть.

Первым, кто со всей отчетливостью осознал эту горькую реальность, был император Галлиен, сам являвшийся представителем сенатской аристократии, человек с широкими духовными интересами и хорошо образованный. Именно он и начал выстраивать здание милитаристского государства, фундаментом которому служила армия. Было ясно, что сразу это не получится, - Галлиену и его преемникам приходилось идти на маленькие уступки лагерю противника; новую систему удавалось вводить лишь медленно, шаг за шагом. Но время компромиссов, когда можно было попытаться сохранить наиболее важные учреждения времен Антонинов, как это было при Северах, окончательно ушло. Отныне эти институты все больше и больше обретали характер пережитков прошлого, а ведущую роль теперь играли милитаристские методы, которые ввел Север. Как бы скуден ни был наш материал, все-таки из него можно заключить, что именно Галлиен бьm первым, кто сделал выводы из политики постепенной милитаризации римской бюрократии. Именно он на деле, а не юридически, отстранил сословие сенаторов от командных постов в армии, именно он сделал решительный шаг, введя постоянную практику назначения представителей всаднического сословия, т. е. бывших солдат, как наместниками имперских провинций, так и военными комендантами сенатских провинций. Сам принадлежа к сословию сенаторов, Галлиен тем не менее был вынужден окончательно презреть интересы высших слоев и способствовать возникновению в империи новой военной аристократии.

Со времен Галлиена ни один сенатор не имел возможности командовать легионом или подразделением, предназначенным для особых военных целей (vexillatio). Правда, Галлиену удавалось избегать открытого притеснений сословия сенаторов. Наместниками некоторых имперских провинций по-прежнему оставались сенаторы, однако очень сомнительно, что их должностная власть распространялась на командующих легионами всаднического сословия. В любом случае, не подлежит сомнению, что в целом именно военные играли главную роль как в провинциях, так и при имперском дворе, где офицеры и гражданские чиновники все в большей мере рассматривались в качестве личной свиты императора. Карьера всадников была теперь в действительности сугубо военной, гражданские же посты играли в милитаризованном имперском управлении лишь подчиненную роль. Не следует забывать и о том, насколько тесными были отношения императора с простыми солдатами.

Наследником Аврелиана, единолично правящим императором, сенат избрал Тацита, который был princeps senatus. Очевидно, что предпосылкой для возможности такого хода событий было исчезновение непримиримого противоречия, существовавшего в годы правления Максимина межу сенатом, как представителем городской буржуазии, и армией. Я вижу только одно объяснение случившемуся, а именно то, что сенат не представлял больше интересы городской буржуазии империи и что относительно вопросов государственной жизни межу сенатом и императором, верховным главнокомандующим армии, существовало теперь полное согласие. Изменение позиции сената объясняется тем, что после чудовищных лет правления Максимина, и в особенности после реформ Галиена, он уже не представлял элиту муниципий. Члены сената были теперь по большей части бывшими военачальниками, которые начали свою карьеру с низших чинов, а также бывшими высшими и низшими военными чиновниками имперского управления. На обломках прежней сельской, имперской и муниципальной знати расцвело новое аграрное сословие, состоявшее по большей части из бывших солдат и офицеров. Наряду с ними существовали крупные землевладельцы старой элиты, которым не только удалось без потерь выстоять в бурях революционного времени, но даже и увеличить свои владения, превратившись в магнатов. Интересы именно этих людей и представлял теперь сенат, а вовсе не интересы порабощенной и полуразорившейся городской бужуазии. Такая аристократия была, разумеется, живо заинтересована в укреплении порядка. Она была равнодушна к идее восстановления утраченного великолепия городов и изъявляла готовность поддерживать императора и армию в деле укрепления империи. Она была обеими руками за то, чтобы новый социальный порядок, зародившийся в кипящих недрах революционного вре¬мени, упрочился и надолго сохранился.

Городской элите никогда больше не довелось достигнуть ведущего положения среди слоев населения Римской империи. Силы ее были сломлены зверскими казнями и конфискациями времен Максимина и еще больше - системой литургий, которая довершила разорение буржуазии, начавшееся актами террора. Общее экономическое положение империи, упадок торговли и промышленности, ужасные набеги варваров, от которых в особенности страдали Галлия, придунайские провинции, Греция и Малая Азия, до определенной степени - Африка, а также Египет (Блеммия) и которые стерли с лица земли некоторые процветающие центры буржуазии, постоянное обнищание этого класса из-за различных принудительных поборов со стороны властей и из-за литургий - все эти факторы в достаточной мере объясняют упадок городов и старой муниципальной элиты.

Подведем итог сказанному. Мы увиели, что во времена после Александра Севера императоры под непрерывным давлением армии довели тенденции развития, заложенные Севером, до логического конца. Фактически существовавшая диархия эпохи просвещенной монархии - двоевластие центрального правления и самоуправления полисов - закончилась. Сословие сенаторов и прежних всадников - представители муниципальной аристократии - постепенно утратило свои социальные и политические привилегии и исчезло. Новая система власти избрала в качестве своих органов личность императора и новое милитаризованное чиновничество и опиралась на армию. Это была заключительная ступень развития, важнейший результат, который принесли долге годы военной анархии.

Господствующей силой в государстве с упадком городов стала армия, и императорам приходилось приспосабливаться самим и приспосабливать структуру государства к этой горькой истине. Армия показала со всей определенностью, не оставлявшей никаких надежд, что терпеть хоть какой-нибудь перевес сил прежних привилегированных классов она не намерена, и у императоров не оставалось другого выбора, как уступить ее требованиям. Постепенно выполняя эти условия и по возможности избегая при этом перегибов, они обнаружили истинное понимание положения дел и истинный патриотизм. Их целью было не разрушение прежней сословной иерархии и не установление военной диктатуры, а создание такого имперского устройства и управления, которое позволило бы им в тех условиях хаоса, сложившихся благодаря господствующей анархии, сохранить здание римской государственности прочным и нерушимым и уберечь его от раскола и от завоевательских аппетитов его внешних врагов.

Вопрос военной защиты постепенно стал для империи вопросом жизни и смерти. Чтобы его разрешить, все пригодные для дела силы империи сосредоточились на одной задаче -задаче создания сильной, боеспособной армии. Ее выполнение потребовало подчинения интересов народа интересам государства. В бессистемности, с которой это подчинение осуществлялось, была повинна военная анархия, а она, в свою очередь, была результатом судорожных усилий старой муниципальной элиты, пытающейся восстановить свой исчезающий перевес. Как только борьба закончилась и полисная аристократия была окончательно повержена, императоры полностью посвятили себя делу восстановления единства и мощи государства. Главной помехой на этом пути была теперь уже не гражданская война между буржуазией и армией, а сама армия, дееспособность которой была обратно пропорциональна ее распущенности. Начиная с Галлиена все императоры один за другим старались реформировать армию таким образом, чтобы в военном отношении она стала действенной силой, а в политическом - была бы как можно надежнее нейтрализована. Задача была аналогична той, которую пришлось выполнить Августу после гражданских войн.

О военных реформах Галлиена и его преемников мы осведомлены скудно, а материал, которым мы располагаем, особого доверия не вызывает. Во всяком случае, абсолютно ясно, что основным требованием в военной сфере было создание сильной мобильной армии, которая в любой момент должна быть готова к переброске на опасную границу и поэтому должна располагаться в непосредственной близости к императорской резиденции. Это было причиной создания сильной конницы, находившейся под непосредственным командованием императора или одного из его надежнейших военачальников. По этой же причине пришли в упадок армии провинций, которые постепенно опустились до уровня местных милиций. Этим объясняется, далее, и создание особой военной аристократии, protectores, которая присягала на верность лично императору. Но мы затронули только часть проблемы. Разболтанность армии была не только следствием ее провинциального статуса, т. е. ее децентрализованности, но и ее состава, ведь это была армия, состоящая из мобилизованных провинциальных крестьян, которые были насильственно оторваны от земли и являлись по большей части не лучшими представителями населения Римской империи.

Решение пришло не сразу, оно закючалось в замене принудительного набора вербовкой. Воинская обязанность больше не была всеобщей. Служба как исполнение личного долга сменилась слубой за вознаграждение, так называемое aurum tironicum, и эти деньги использовались для найма хороших солдат. У нас нет возможности описать отдельные фазы этого процесса, имевшего принципиальное значение. Мы видели, что новая система начала действовать еще во времена Северов. Ее разработку завершили, по-видимому, Галиен и крупные военачальники второй половины III в. Наемных солдат тщательно отбирали, с одной стороны, из числа народов, известных своим военным искусством, - иллирийцев, фракийцев, арабов, мавров, бриттов, а с другой - из рядов германцев и сарматов. Их привлекали перспективой хорошей оплаты, или же это были военнопленные, которых поодиночке или группами включали в состав римской армии. Принудительная мобилизация ограничивалась преимущественно сыновьями солдат-поселенцев, в прошлом по большей части бывших пленными варварами, а также наиболее воинственными племенами империи; их использовали для обеспечения численности гарнизонов пограничных укреплений и усиления рядов провинциальных армий. Эффект этого мероприятия заключался в том, что императоры могли полагаться на ядро своих войск, которые были теперь почти полностью чужды местному населению, были верны императору и готовы были стоять за него насмерть; в случае необходимости император мог направить их даже против провинциальных армий.

С помощью этого радикального и по сути дела отчаянного средства была достигнута консолидация армии. Новая римская армия уже не была армией римлян. Это была армия римского императора или римского государства, но никак не армия римского народа, даже в самом расширенном толковании этого слова. Это была особая каста, которая содержалась на средства населения, чтобы бороться с внешними врагами. Эта каста поставляла теперь персонал для управления империей, большую часть правящего класса и кандидатов на трон. Невозможно себе представить, чтобы такая армия полностью романизировалась и слилась с населением. Представители ее высшего слоя составил теперь господствующую аристократию Римской империи.

[Tim]

Не в этом было коренное противоречие, "истребившее традицию". Оно лежало гораздо глубже, в самой природе насаждаемой в завоеванных провинциях муниципальной цивилизации. Пока муниципии богатели и процветали, и давали достаточно воспитанных в римской традиции воинов - Римская империя оставалась римской. Как только после Чумы Италия и муниципии обессилели, армия из армии римских граждан (пусть набираемой уже в основном не в Италии, а в колониях), разбавляемой нероманизированными провинциалами лишь в пропорции, позволяющей их напрочь романизировать за время службы, превратилась в воинство чуждых римской традиции провинциалов - старая традиция неизбежно должна была погибнуть. Ибо за старой элитой теперь остались одно притязания без реальной силы.

---

Уважаемый Георг, Чума это, конечно, ФАКТОР, на некоторое время сместивший равновесие в пользу "варварства", "феодального уклада". Но катастрофическим для системы он стал именно в результате пресечения династии (даже в том жалостном виде, в каком она была) и прихода к власти ограниченных вояк - Северов, власть которых не была укоренена, и которые поэтому и опирались на низы, что у них не было общепризнанного "небесного мандата". Это как с нашей Смутой - голод-голодом, но без пресечения династии Рюриковичей, оставившей бояр наедине с самозванцами, едва ли бы оно рвануло так сильно и страшно.

Смотрите, что Вы пишете: старая традиция неизбежно должна была погибнуть. Ибо за старой элитой теперь остались одно притязания без реальной силы.

Правильно. Так. На 192 это уже практически и неизбежно, да. Но это только ПОЛОВИНА старой традиции - сенатско-республиканская. Которая ВТОРУЮ половину, монархическо-цезаревскую (тоже вышедшую из римской аристократической, но подпитывавшейся и от монархических восточных корней - Клеопатра, Береника, итп.), всё время душила на корню и, в лице Коммода, в какой-то момент додушила-таки. Представьте вхождение в кризис, чуму и проч. жесть 160-х при наличии Династии (ну пусть усидевших на троне ценой уступок сенату Флавиев - у Домициана был общепризнанный молодой и популярный наследник а-ля Германик, который после заговора и взял власть а-ля Траян, а после этого династический принцип утвердился бы прочно.), которая свыше 100 лет уже у власти (а то и 200, собственно, пресечение Юлиев-Клавдиев - тоже случай, Нерон мог бы и оставить наследника, вот уж кто был ПОПУЛЯРЕН на Востоке и чьего наследника бы восточная армия, Веспасиан и Александр, если бы он только был, с радостью подняли на щит). Даже если бы провинциальные генералы пытались оспорить власть императоров, они бы всё равно, наверное, прикрывались другими членами династии. А при наличии Небесного Мандата таким императорам совсем не надо было бы юлить, как Северам, укрепляя базу поддержки, то есть надо, но совсем не так отчаянно и не любой ценой. Понятно, что я в итоге уже откатываю мной же обозначенные рамки гибели элиты со 130 на конец 1- начало 2 века, ну да, я сам свой тезис пока вижу смутно, признаю.

[Georg]

То есть по вашему главный герой нашей темы легитимен недостаточно, и республиканские традиции Антонинов нужно было удушить на корню, создав сакральную династию еще в I веке?

[Tim]

Я лично бы их (республиканские традиции) не удушил (хотя попробовать, как альтернативный вариант, было бы интересно - скажем, в 69 солдатики Вителлия отчаялись, не удержались и вырезали сенат подчистую, так что его уже толком и воссоздать не вышло как рабочий орган), а "притопил", ослабил и провинциализировал. Принцепсов бы, начиная с Тиберия, оставил на Капри, скажем, а сенат - в Риме. А потом - опа! - создал бы ещё сенаты римских граждан в Массилии, в Гадесе, в Карфагене... Да, это повлечёт децентрализацию, сравнительную слабость армии, усиление варварской опасности по сравнению с реалом, пестроту и неоднородность империума... ну и пускай.

Вообще Рим с играми и раздачами - это финансовая дыра, но что с ней делать - непонятно, она, такая, всё равно центр и залог цивилизации при этом же... разве что тихо провинциализировать вот только.

В общем, республиканский эксперимент Антонинов, как только запахло жареным, моментально ушёл в свисток борьбы республиканцев с династией. Задача, как я её вижу, - соорудить пусть менее монолитную, но более долговечную и прочную на излом конструкцию.

[Tim]

То есть по вашему главный герой нашей темы легитимен недостаточно

Да! Сравните его с Нероном, который в аналогичной ситуации аццки отжыгал, ни за что не опасаясь и не ища судорожно поддержи у низов итп, Если бы только Нерон завёл себе бесспорного кровного наследника, то, мне кажется, верхушечным переворотом или короткой внутридинастической войнушкой всё бы, я думаю, для Ю-К и (благополучно) обошлось.

[Georg]

То есть по вашему главный герой нашей темы легитимен недостаточно

Да! Сравните его с Нероном, который в аналогичной ситуации аццки отжыгал, ни за что не опасаясь и не ища судорожно поддержи у низов итп, Если бы только Нерон завёл себе бесспорного кровного наследника, то, мне кажется, верхушечным переворотом или короткой внутридинастической войнушкой всё бы, я думаю, для Ю-К и (благополучно) обошлось.

Если хотите священную династию божественных августов - то это только Юлии-Клавдии, потомки божественного Августа, возводящие свою родословную к богам. Мелкие италийские всадничишки Флавии банально не успеют набрать такой ореол.

Нерон безнадежен ИМХО. По моему здесь оптимальна некогда предложенная Могултаем развилка "Калигула не заболел пневманией".

Коллега Крысолов, у вас ссылочка на ту тему не сохранилась?

[Tim]

Георг, если уж так далеко отступать, я бы вообще предпочёл старую добрую развилку "Гай Юлий Цезарь Помпеян" - сына Помпея от Юлии, усыновлённого Цезарем. Вот это был бы реально супер-юнит. И на египетской прынцессе (дочери Клеопатры) его женить.

[Han Solo]

И на египетской прынцессе (дочери Клеопатры) его женить.

От такого брака только дегенераты народятся.

[Tim]

Хэн Соло, но почему?? В реале и дети Помпея, и дети Цезаря, и дети Клеопатры были уж как минимум вполне нормальными людьми.

[Han Solo]

У Птолемеев близкородственные браки в энном поколении

[Georg]

У Птолемеев близкородственные браки в энном поколении

Тем не менее РИ дети Антония и Клеопатры абсолютно нормальны.

[Tim]

Почему-то при выведении пород лошадей или собак инбридинг используется именно для закрепления полученных хороших свойств, для чистоты породы, чтобы отсеять плохие гены. А про людей есть иррациональная страшилка, что близкородственные браки ведут к "вырождению" (Тут же вспоминают царевича Алексея. По мне бы дай Бог каждому так "выродиться", мда.). Да, опять же из опыта выведения пород животных следует, что иногда, ведут, конечно, - если не отбраковывать неудачные экземпляры и допускать инбридинг с их участием . Но как бы уж за этим-то как раз СЛЕДИЛИ. Если Вы вспомните хотя бы историю правления Авлета и его детей, то, думаю, согласитесь, что уж что-то, а отбраковка слабых у Птолемеев была на высоте, и что Клеопатра - из всех детей Авлета самый удачный экзмепляр. ;)

Изменено 8 Sep 2010 пользователем Tim

[Гость Hellgmund]

Возможно, её старшая сестра (Береника, кажется), правившая Египтом в первой половине 50-ых могла бы стать лучшей правительницей чем Клеопатра - если бы подольше осталась жива и при власти.

[Звёзды Светят]

Ещё спартанцы знали, что нужно делать, чтобы не вырождаться в близкородственных браках.

Спартанский закон...

[Tim]

Возможно, её старшая сестра (Береника, кажется), правившая Египтом в первой половине 50-ых могла бы стать лучшей правительницей чем Клеопатра - если бы подольше осталась жива и при власти.

---

Не думаю. Клеопатра побыла в позиции Береники и в 48 (свергнута проримским братом), и в 43 (под угрозой свержения Кассием), и оба раза сохранила власть (Береника - оба раза нет). Младшая сестра Клеопатры Арсиноя тоже попыталась играть в те же игры - в 47 устроив гражданскую войну, после как беглянка, и оба раза проиграла Клеопатре. Т.е. Клеопатра выиграла несколько смертельных схваток со своими родственниками и умудрилась проскочить "между струйками" после смерти цезаря. А уж что она сделала потом, с Антонием - такое не удалось вообще почти никому из Птолемеев. Т.е. она уцелела, победила и "сожрала" одного за другим остальных 5-рых сестёр и братьев, не думаю, что даже теоретически из тех начальных условий можно было выступить лучше, её результат - запредельный, 99 из 100, лучше просто некуда уже.

Ещё спартанцы знали, что нужно делать, чтобы не вырождаться в близкородственных браках.

Спартанский закон...

---

Во-первых, не припомню у спартанцев массовой практики близкородственных браков, соответственно, не думаю, что они "знали что делать" в такой ситуации - они в ней не были.

Во-вторых, если Вы про байку об умученных младенцах, современные учёные её относят по разряду сказок и чорного афинского пиара.

В-третьих, как раз у монархов всё очень гуманно, драгоценный генетический материал (если он, материал, сам не козлит и не нарывается на грубость, конечно) не разбрасывают, а находят принцам и принцессам, да и бастардам, какое-нибудь полезное применение, на крайняк ссылают (Тиберий). В конце концов, даже самые неудачные ветки ценны как резервные хранилища драгоценного царского генотипа. Тот же Птолемей Авлет как раз бастард, чья очередь пришла, когда основная линия прервалась. И ничего, справился.

[Han Solo]

. Да, опять же из опыта выведения пород животных следует, что иногда, ведут, конечно, - если не отбраковывать неудачные экземпляры и допускать инбридинг с их участием . Но как бы уж за этим-то как раз СЛЕДИЛИ

Почему же тогда после Эвергета у Египта не было ни одного приличного василевса?

[Tim]

Почему же тогда после Эвергета у Египта не было ни одного приличного василевса?

Почему это не было? А неутомимый боец Фискон (уж как минимум его знаменитый указ 118, положивший конец изнурительной гражданской войне по-моему бесспорно большое достижение) ? А Авлет чем Вам не угодил (умирил страну и в целом нормально правил как вассальный царь, "бегство" было по приказу Помпея, но и после него он более-менее восстановил спокойствие, выгнав Рабирия)? Ну и Клеопатра, наконец?

[Georg]

А неутомимый боец Фискон

Его кстати зело уважаю. Ведь по сути дела он превратил государство греческих окупантов, сидящих на "кипящем котле народной ненависти" аборигенов в нормальное государство с возможностью широкой опоры на местных. Греков правда маленько порезать пришлось. Жаль поздно.

[Han Solo]

Греков правда маленько порезать пришлось

Лучше бы уж наоборот, да и заселить хотя бы дельту греками, малоазиатами и сирийцами. А с египтянами никакой каши не сваришь.

[Georg]

Лучше бы уж наоборот, да и заселить хотя бы дельту греками, малоазиатами и сирийцами. А с египтянами никакой каши не сваришь.

Наоборот - нереально и самоубийственно. Народу слишком много придется вырезать, а хозяйство Египта и так не в лучшем положении. Вы пренебрежительно озываетесь о Птолемеях, а меж тем не знаете условий, в которых им приходилось действовать. Без реформ Фискона Египет Птолемеев накрылся бы медным тазом гораздо раньше.

"В середине III века появились признаки нехватки посевных площадей. Появляются сообщения об очень тяжелых условиях аренды (крестьянину оставалась только треть урожая), о безземелных крестьянах, которые идут в батраки. Правительство предпринимало некоторые меры, чтобы смягчить появившуюся нехватку земли; в Фаюме проводилоь большие ирригационные работы. Эти меры оказались недостаточными, в правление Птолемея III (246-222) разразился голод, который сопровождался восстаниями; правительству пришлось в больших количествах закупать хлеб за границей (это в "житнице Средиземноморья") :o. Однако положение оставалось напряженным; обнищавшие крестьяне не могли платить налоги, и документы сообщают о массовых арестах неплательшиков. По законам тех времен неплательщиков налогов обращали в рабство. К концу III века господство завоевателей над египетским населением держалось только на голой силе, столкновения египтян с греческими клерухами были обычным явлением.

Египет Птолемеев вел постоянные войны с Сирийским царством Селевкидов. Успех в этих войнах зависел от численности военного сословия, клерухов; у Птолемеев не хватало войск, и Птолемей IV (222-205) принял решение пополнить ряды клерухов египтянами (до тех пор египтяне не допускались в армию). Клерухи-египтяне ("махимой") получали наделы в 5-7 арур (в пять раз меньше, чем греки) и обрабатывали их сами, не сдавая в аренду. В 218 году "махимой" одержали победу над сирийцами в битве при Рафии и египтяне поверили в свои силы. "Египтяне возгордились победой при Рафии и вовсе не желали повиноваться властям", - пишет Полибий. Заговор среди "махимой" стал искрой, разжегшей пламя большого восстания.

Восстание началось на севере Египта, затем перебросилось на юг и переросло в долгую гражданскую войну. На юге, в Фивах, вождь восставших Анхмахи объявил себя фараоном и основал независимое царство, которое существовало до 186 года. Розеттская надпись царя Птолемея V (204-180) говорит о большом размахе и ожесточенности военных действий, о разрушении городов и храмов, о массовых казнях.

Кризис продолжался и достиг наивысшей остроты в 170-168 годах, когда сирийская армия Антиоха IV жестоко опустошила Нижний Египет. Не имея средств, правительство чеканило неполноценную медную монету, в результате чего ее курс упал в 10 раз. Смута затронула и греко-македонскию часть общества. Греки не имели устойчивой монархической традиции, поэтому ослабление монархии привело к династическим распрям и анархии. В 164 году вспыхнуло восстание в Александрии, за которым последовала междоусобная война. Войны и усобицы привели к массовой гибели населения и запустению земель. Описывая состояние страны в этот период, дийокет Герод говорит о "произошедшей катастрофе". Пытаясь заставить оставшихся крестьян обрабатывать земли бежавших и погибших, власти ввели принудительную аренду. Это не помогло, документы II века до н.э. полны сообщений о бегстве крестьян, "анахоресисе", о запустении пашен и деревень.

Экосоциальный кризис привел к существенным изменениям в социальной системе Египта. Уже в конце Ш века "Инструкция эконому" предписывает чиновникам "обходить крестьян всех по отдельности, подбадривать и поднимать настроение", "не оставлять без внимания, если кто слишком обременен арендной платой", "особое внимание обратить на то, чтобы не было злоупотреблений". "Каждый, проживающий в стране, должен знать, что подобным явлениям положен предел, что население избавилось от прошлых бедствий", - говорит "Инструкция". Декрет 196 года объявляет об амнистии участникам восстания, об отмене долгов казне, об освобождении храмов от некоторых налогов и об освобождении жрецов от обязанности ежегодно приезжать в Александрию.

Катастрофа привела к гибели значательной части населения, и в середине II века чиновники постоянно говорят о запустении земель, об опустевших деревнях. Гибель значительной части населения привела к падению хлебных цен - они уменьшились в три раза. Период 150-130 годов был временем относительной стабилизации; соотношение цен и заработной платы позволяет характеризовать это время как период восстановления. Власти были вынуждены пойти на значительное (порядка 25-30%) снижение арендной платы; заброшенные земли сдавались в аренду по ставкам, уменьшенным в несколько раз. Несмотря на эти меры, в районе Фаюма около 120 года не обрабатывалось больше половины земель.

Экосоциальный кризис породил новую "греко-египетскую" монархию. Птолемей VIII Эвергет Фискон (170-116) прославился среди греков как жестокий тиран - он безжалостно расправлялся с восстаниями александрийцев и покровительствовал египтянам. Египтяне стали допускаться на высокие должности, царя окружали египетские жрецы. Во II в. до н. э. жречество постепенно усиливается и возвращает былые позиции; цари передают храмам обширные пустующие земли, которые осваиваются с помощью крестьян, получивших в храмах убежище. Жрецы вновь становятся собственниками храмовых должностей; вновь начинается торговля жреческими доходами и наделами. Предпринимались попытки облегчить положение крестьян. Декрет 118 года говорит об амнистии и отмене долгов, но также об отмене права постоя клерухов, о запрете продавать дома крестьян за долги по налогам, о том, что купленные у казны должности остаются за храмами и не возвращаются в казну по смерти владельца. Признается право храмов принимать и укрывать беглых крестьян. Клерухи так же добиваются новых прав на свои наделы, их земли становятся наследственными, а в некоторых случаях и продаются. В целом, кризис монархии приводит к частичному восстановлению частного сектора. Другими следствиями кризиса были исчезновение крупных вельможеских хозяйств и снижение уровня эксплуатации непосредственных производителей. В этнической сфере призошло некоторое сближение греков и египтян. В II веке всех лиц, сопричастных власти, независимо от их национальности называли "эллинами". "

[Тень Дуба]

Во-первых, не припомню у спартанцев массовой практики близкородственных браков

А сколько их все было-то?

То есть за все население государства сказать трудно, но спартиатов, которых обыкновенно имеют в виду в таких обсуждениях, было просто тупо мало. За несколько сот лет они не могли все не стать более-менее родственниками.

К V-IV вв до н. э. сословие стало приходить в упадок. Его численность сильно сократилась из-за множества войн, в которые была вовлечена Спарта, а низкая рождаемость (из-за поздних браков и замкнутости сословия) не могла возместить потери.

©Вики

(Вики, конечно, вторичный источник, а оригинал искать некогда - но это как бы практически общепринятое мнение... Во всяком случае - распространенное. Пусть специалисты поправят. )

[Гость Hellgmund]

Tim, спасибо за пояснение.

Но тут надо заметить, что прямое сопоставление результатов борьбы за власть Клеопатры и Береники, имхо, некорректно. На все дела в Египте, как известно, оказывал влияние Рим. Соответсвенно, Береника, борясь с отцом, имела дело с доживавшей дни, но всё ещё устойчивой Республикой (кажется, там ещё и первый триумвират действовал), а Клеопатра - правила в период римской гражданской войны и разделения римской верхушки.

Насчёт упомянутого вами указа 118 года, описание котрого дал Georg - не нахожу в нём ничего особо хорошего (например, укрепление позиций местных храмов и религии египтян в целом теоретически могло привести к укреплению режима, но, имхо, только в случае конкретной деэллинизации Птолемеевского Египта, что нереал)

Кроме того, Фискон провёл всю жизнь (118 - это незадолго до его смерти) в гражданских войнах, которые вел и он сам со всеми своими родичами последовательно. Его наследники занимались тем же значительную часть времени. Имхо, по сути ничего не изменилось в лучшую сторону. Да и вряд ли могло.

[Georg]

имхо, только в случае конкретной деэллинизации Птолемеевского Египта, что нереал)

Не соглашусь. "Конкретной деэллинизации" не желала уже сама египетская элита. То же жречество в эпоху поздних Птолемеев знало греческий язык и было эллинистически образованным. Думаете как им удалось распространить культ Исиды и Осириса на Грецию и Рим?

Так что Фискон был абсолютно прав в своем курсе. А гражданские войны были вызваны в основном именно оголтелым сопротивлением греков, не желавших делится привиллегиями. Но иных вариантов и не было.