Теория написания АИ-произведений

[Vasilisk]

Мне бы девушек прыщавых

Именно прыщавых? Впрочем, о вкусах не спорят... B)

[Digi]

Процитирую-ка я себя, великого.

Наше знамя – жёлтое золото

С черной птицей о трёх головах.

Верю, будут враги перемолоты

В исторических альт-жерновах.

Мы по самые дальние персики

В глубь земель предзакатных войдём,

От Варшавы до Кубы и Мексики

Всё затопим кровавым дождём.

Будет плавиться в пламени Токио

И истлеет до тла Вашингтон -

Мы свои теоремы жестокие

Превратим во всемирный закон.

Выше знамя жёлтого золота!

Не догматы, не детерминизьм –

Путь продолбит, как дерево долото,

Галактический Имперьялизьм!

[Bastion]

И вот возникает вопрос: а надо ли? Кто вас мог и захотел бы проверить? Ну нет такой гостиницы, и что? Не понимаю [пожимаю плечами]. B)

Всегда найдется такой человек

p/s/ кстати пришлось заменить "Столичную" на "Московскую особую" ибо разница в два года! :rolleyes:

[Digi]

Кто вас мог и захотел бы проверить?

Я - не Pasha, но тем не менее, замечу, что сам доставал Глеба тем фактом, что во время русско-японской войны в кальсонах не было резинок. Пуговицы тогда были. (Глеб сказал - пусть останется, как есть, и был, наверняка, прав).

Так что, дураков всегда хватит - проверить.

[Pasha]

Тут ведь ещё вопрос в том, что автор описывает. Если период до, во время и сразу после развилки -- без ляпов лучше обойтись. Но если развилка произошла давным-давно, то о точности можно и вовсе не заботиться. Это ж альтернативный мир! :rolleyes:

[Bastion]

Пуговицы тогда были. (Глеб сказал - пусть останется, как есть, и был, наверняка, прав).

Не уверен

Если это заметили на стадии написания - по мне - лучше сразу исправить (хотя бы в благодарность к читателю), да и совет если ты его понимаешь - полезен (если не понимаешь о чем речь, то на мой взгляд вопрос вообще лучше обойти ) и не указывать конкретную гостиницу в Вашингтоне где жил Линкольн, а просто указать что остановился "в отеле" - если, опять же на стадии написания вам подскажут - "жил у друзей" - почему не исправить? (ежели конечно это не является сюжетообразующим фактом, тут уже нужно смотреть стоит ли овчинка...), ИМХО B)

[Digi]

Bastion, а как же свобода творчества? Помните это знаменитое у Достоевского "круглый стол овальной формы"? Или у Лермонтова, где в начале "Героя нашего времени" Максим Максимыч не пьёт вообще, а в конце - очень даже приемлет вино? Видимо, писателю такие огрехи тоже могут быть дороги. Небрежная проза - это мало кто может себе позволить. Потому и равняемся по гениям

Другое дело, что в АИ, специфическом жанре, быть максимально точным в деталях - значит создавать максимально достоверную атмосферу. Мы же пишем о том, чего не было! Я тут Пашу очень понимаю. Надо - переверни список гостиниц, но чтоб комар носа не подточил. Другое дело, что рядовому (массовому) читателю - все эти изыски до фени. Он за сюжетом следит.

Я помню, как выдрючивался при написании "Бронепоезда "Государь" - чтобы стиль повествования на савинковский походил, чтобы карты совпадали по километражу, чтобы характеристики арторудий никто не опроверг... Однако ж, Паша прав - развилка у меня лежала за много лет до описываемых событий. Мог бы и не напрягаться. Но тогда - и атмосферы бы не было.

Вот золотую середину бы во всём этом отыскать.

[Fenix]

"Бронепоезда "Государь"

Где-то можно почитать? :rolleyes:

[Digi]

"Бронепоезд" тут где-то в архивах. Но, поскольку в них сам чёрт ногу сломит, давайте адрес электронной почты, скину в ворде.

[префект]

На моей памяти это 121 тема что важнее увлекательность или правильное название этого кольца куда ремень оружия крепится

Это ложное протиповоставление. И тема, кстати, не про это.

Точные данные осинового кола (длина, острота и вес молотка которым забит в грудь) автор применял на собственном опыте.

Спасибо за аргумент в поддержку моей позиции

P.S. Повторю ещё раз. Мне не жалко. 1) Хорошее знание реалий эпохи полезно при написании АИ-книги. Хотя бы для того чтобы потом не было очень стыдно за стрелочные домкраты и стремительные осциллографы; 2) Тем не менее всё знать невозможно, а если и возможно, то требует много времени; 3) Значит надо прибегнуть к посторонней помощи; 4) Бетатестеров достаточной квалификации найти затруднительно; 5) Выход - обсуждение на приличном форуме. Коллективный разум поможет; 5.1.) Форум должен быть приличным, а автор не должен давать себя затянуть в ненужные дискуссии.

[Pasha]

5) Выход - обсуждение на приличном форуме. Коллективный разум поможет; 5.1.) Форум должен быть приличным, а автор не должен давать себя затянуть в ненужные дискуссии.

<{POST_SNAPBACK}>

Я, кстати, никогда не выкладываю незаконченные произведения. Именно для того, чтобы дописать до конца ещё до того, как на сюжет начнут влиять читатели. Ошибки-то можно поправить и тогда, когда текст уже написан.

[Digi]

Я, кстати, никогда не выкладываю незаконченные произведения. Именно для того, чтобы дописать до конца ещё до того, как на сюжет начнут влиять читатели. Ошибки-то можно поправить и тогда, когда текст уже написан.

Н-да. А я - грешен. Тщеславен. Кстати, Паша, я вам кусочек романа через личку послал - жду отзывов.

[Pasha]

Кстати, Паша, я вам кусочек романа через личку послал - жду отзывов.

<{POST_SNAPBACK}>

Вижу. Сейчас уже спать пора, а завтра на работе почитаю. :blink:

[Bastion]

Bastion, а как же свобода творчества? Помните это знаменитое у Достоевского "круглый стол овальной формы"? Или у Лермонтова, где в начале "Героя нашего времени" Максим Максимыч не пьёт вообще, а в конце - очень даже приемлет вино? Видимо, писателю такие огрехи тоже могут быть дороги. Небрежная проза - это мало кто может себе позволить. Потому и равняемся по гениям :blink:

Ничего не дОроги! полагаю даже стыдно за это было. Вот говорят: "Лев Толстой переписывал "Анну Каренину" семь раз", - ну такая - расхожая фраза, - понятно что не "переписывал он ее" в смысле сюжета и т.п, а редактировал и переписывал в буквальном смысле - "на бело", по листочку. Теперь представьте: гусиное перо, перочинный ножичек, чернила, кляксы, песочек для просушивания и... мля!... я бы сразу забыл что писать умею!

Будем равняться на гениев? Да, - именно на их упорство, скрупулезность в работе, а тут ... мля... орфографию в ворде лень проверить...

[Digi]

Bastion, собственно, я и говорил об упорстве, скрупулёзности, да ещё и вере в свои силы. ...Ну, как бы, поскольку ты сам талант - остальные могут идти лесом. Типа, всё равно, читатель оценит. Но опять же, нельзя выпускать из вида специфику жанра. АИ - произведение (правильное) нервных затрат вызывает больше, чем реалистическое. ИМХО, конечно.

[kinhito]

автор не должен давать себя затянуть в ненужные дискуссии.

Этт точно. :unsure:

[Белаш]

Знаете почему читатели не обсуждали есть у Печорина в дуэльном пистолете предохранитель или нет? Они и так все прекрасно знали.

<{POST_SNAPBACK}>

Потому что авторы знали, о чем пишут.

А тут надо показать какой ты умный. Количество джоулей, растояние до потивника. Очень важно калибр упомянуть.

Угу.

Примчались. Он слуге велит

Лепажа стволы роковые

Нести за ним, а лошадям

Отъехать в поле к двум дубкам.

Вот пистолеты уж блеснули,

Гремит о шомпол молоток.

В граненый ствол уходят пули,

И щелкнул в первый раз курок.

Вот порох струйкой сероватой

На полку сыплется. Зубчатый,

Надежно ввинченный кремень

Взведен еще.

Классик АИ:

"I'll see what I can spare you out of my own battery," said he.

One by one he took out a succession of beautiful rifles, opening and shutting them with a snap and a clang, and then patting them as he put them back into the rack as tenderly as a mother would fondle her children.

"This is a Bland's .577 axite express," said he. "I got that big fellow with it." He glanced up at the white rhinoceros. "Ten more yards, and he'd would have added me to HIS collection.

'On that conical bullet his one chance hangs, 'Tis the weak one's advantage fair.'

Now, here's a useful tool—.470, telescopic sight, double ejector, point-blank up to three-fifty.

Странные люди...

Как-то Вайнеры сказали Стругацким, что, мол, Люгера с оптическим прицелом быть не может. Аркадий Натанович, якобы, ответил, что надо оставить, как есть в тексте, "потому что я писатель-фантаст или нет?"

<{POST_SNAPBACK}>

Угу.

http://kris-reid.livejournal.com/32608.html

[HEKTO]

Вообще, самая странная АИ, которую когда-либо читал - это творения Джека Финнея

<{POST_SNAPBACK}>

Коллега, а в чём именно АИ у Финнея?

[Digi]

Ну, имею ввиду то, что переводилось у нас под названием "Меж трёх времён". Всякие "Титаники" выжившие и прочее.

[Max_Max]

Собственно, а что такое АИ литература? Это историческая литература с добавлением А. Т.е., историческая авантюра (не то, что имеют в виду сейчас, а рассказ об авантюристе, делающем карьеру в каком-то историческом времени), детектив, любовный роман, эпопея, биография. Добавьте сюда А, и вот оно искомое.

Самое трудное и, вероятно, не нужное - это попытка превратить в худ. произведение таймлайн. Т.е. шел по Парижу шарманщик, а на плече обезъяна ела банан. Корка. Наполеон. Подскользнулся, упал, закрытый перелом. Не поехал в Италию, не оказался на аркольском мосту... и так всю книгу, не Х, а У, не так, а эдак. Художественности никакой, вместо нее справочники юного артиллериста, обозника, лекаря и может быть, спровочник Розенталя :)

[Digi]

Вспомнил, как оно на английском - From Time to Time. блин, не берусь перевести.

[Digi]

Собственно, а что такое АИ литература? Это историческая литература с добавлением А. Т.е., историческая авантюра (не то, что имеют в виду сейчас, а рассказ об авантюристе, делающем карьеру в каком-то историческом времени), детектив, любовный роман, эпопея, биография. Добавьте сюда А, и вот оно искомое.

Самое трудное и, вероятно, не нужное - это попытка превратить в худ. произведение таймлайн. Т.е. шел по Парижу шарманщик, а на плече обезъяна ела банан. Корка. Наполеон. Подскользнулся, упал, закрытый перелом. Не поехал в Италию, не оказался на аркольском мосту... и так всю книгу, не Х, а У, не так, а эдак. Художественности никакой, вместо нее справочники юного артиллериста, обозника, лекаря и может быть, спровочник Розенталя

Да я практически во всём с вами согласен.

А Бастиону я уже говорил, что таймлан трудно превращается в худ. произведение.

Для меня вообще странно, что Магнум ещё по этому поводу не высказался.

Для него - больная тема.

[Digi]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОНКА НА ВЫЖИВАНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. МЕЖДУ ТВЕРЬЮ И НОВГОРОДОМ. ПЕРЕНОС С ПЕРЕСТРЕЛКОЙ

1. Георгий гордился своим происхождением. С детства, лет с двенадцати, с того самого момента, когда узнал, чей он сын и какое наследство ему положено по извечному праву.

Осознание божественного предназначения помогало терпеливо переносить лишения, которые сопровождали его всю жизнь, - голод, холод, безвестность и нищету.

К своему гонителю Георгий относился со снисходительным презрением. Он признавал за Иваном талант военного вождя. После Казани, Астрахани и Полоцка сложно было отрицать очевидное. Но, с точки зрения Георгия, плебейское происхождение узурпатора перечёркивало все таланты, выпирало наружу в каждом шаге и поступке, проявлялось в мелочной подозрительности, гневливости, мнительности и трусости.

Настоящий же пастырь человеческий должен быть величав, трезв, великодушен, щедр. И не должен бояться смерти. Ибо цезарь – посредник между Вседержителем Небесным и народом. А посреднику стыдно испытывать страх сторон, перед коими он обязан предстать по первому зову. Так учили святые отцы, и Георгий был с ними полностью согласен.

Потому даже сейчас, когда шансов уйти из осаждённого дома не было, изгнанник оставался спокоен.

Он догадывался, что опричная полурота, плотно обложившая улицу, получила приказ по возможности захватить его живым. Для тайного допроса и тайной же мучительной казни. Впрочем, догадка его основывалась на косвенных признаках. Фактов было мало.

Около часа назад вооружённые люди, числом до двадцати, окружили квартал. Потом стали деловито шарить по дворам, выволакивая хозяев на улицу.

На незванных пришельцах были надеты кафтаны московских стрельцов{1}. И, следовательно, всё происходящее не стоило расценивать, как случайную акцию устрашения. Не будет никто гнать в Тверь из Москвы привелигированную военную часть, чтобы просто напугать местных обывателей.

Вот Гастон Лебри так и рассудил. Высунулся в дверь с мушкетом, потребовал объяснений. Тут же получил в грудь пищальную пулю и умер на руках у Георгия, захлебнувшись кровью.

Георгий осторожно приоткрыл ставень и выглянул во двор. Там, в непроглядных сумерках, озаряемых розовым отблеском большого далёкого пожара, суетились тёмные фигуры. Вооружённые люди двигались перебежками по подворью, выискивали укрытия, изготавливали пищали. Искорки их фитилей мелькали за бревенчатым тыном и ближе – у приземистого силуэта конюшни.

Георгий отошёл вглубь комнаты, потряс кистями рук и, подняв глаза к потолку, прошептал молитву. Потом оттащил в сторону от прохода труп капитана Лебри, снял с убитого широкий кожаный пояс и нацепил на себя. Затем аккуратно разложил на столе пистолеты и тщательно проверил, заряжены ли они.

Пистолетов было четыре. Новомодные двуствольные баварские игрушки с колесцовыми замками{2} составляли всё имущество покойного капитана, сохранённое в русском плену. Георгий мысленно извинился перед Лебри за то, что собирался бросить пистолеты, как только использует. Иного пути он не видел: надо стрелять сразу с двух рук, едва выйдя на лестницу. Пустую пару отбрасывать и быстро выхватывать следующую. Если повезёт, если не будет осечек, восемью пулями можно проделать хорошую просеку в рядах осаждавших. Дальше дело дойдёт до шпаги, но на клинок мало надежды. Георгий знал, что фехтует плохо. Пожалуй, шпагу следует оставить в доме. Помешает двигаться.

Он ничуть не обольщался насчёт приказа о сохранении ему жизни. Даже если такое распоряжение есть, в пылу схватки опричники, конечно, о нем забудут.

Но что-то медлят они, сдаться не предлагают?..

Со двора доносился лязг железа и негромкие хриплые вскрики. Похоже, дворня ещё сопротивлялась. А нападавшие словно ждали чего-то, не убыстряли темп событий.

Неужели ожидают самого? Было бы славно – прикончить братца тут же, перед тем, как погибнуть на пиках вонючего сброда. Но нет, осторожен, подлец, наверняка ведь даже в город не вошёл, командует из-за стены. Операцией в городе руководит кто-то из его подручных. Возможно, Басманов или Бельский. А стрельцы московские, всего скорее, просто пьяны – дорвались уже где-то до дармовщинки.

Георгий вздохнул, тщательно взвёл замки пистолетов, положил ключик на стол. Перекрестился.

Два пистолета сунул в специальные поясные петли. Рукояти двух других сжал в ладонях.

Подошёл к ставню и гаркнул в звенящую сталью тьму:

- Уберите оружие! Я выхожу!

И ещё раз, для верности:

- Сдаюсь!

За окном грянул пищальный залп, заверещали высоким голосом. Потом утихло. Только выматерился кто-то невидимый – коротко и хрипло.

Чем хорош колесцовый замок – нет в нём тлеющего фитиля. В сумерках они сразу и не поймут, что я в руках-то держу, подумал Георгий.

Он ногой распахнул дверь и вышел на лестницу, ведущую во двор прямо со второго этажа, из горницы.

Два биения сердца ему хватило, чтобы понять – замысел небезнадежен. Дюжина опричников в московской стрелецкой форме беспорядочно сгрудилась у последних, самых близких к земле, ступеней лестницы. Ворота двора были распахнуты настежь, одна створка их жалко висела на верхней скобе. Под створкой, скрючившись, валялось человеческое тело – кто-то из слуг хозяина дома.

За воротами ржали лошади.

Где-то вне поля зрения прятались ещё люди. Но зачем принимать их в расчёт? Если их не видно, значит, добежать до места свалки они не успеют – Георгий либо прорвётся, либо будет убит без их участия.

- Что, басурмане, не стыдно христианскую кровь проливать?! – крикнул Георгий. Его голос сейчас походил на воронье карканье. – Православные вы или нет?!

Внизу заворчали.

- Спускайся к нам, болезный! – пьяноватенько откликнулся один из стрельцов. – Пособим, не выдадим! – и захохотал.

Георгий вскинул обе руки и нажал на спусковые крючки. Адский грохот полыхнувшего пороха перешёл в человеческий вопль.

Стрелок увидел, как две тёмные фигуры кулём повалились на землю, чёрными цветками разлетелись в стороны брызги крови.

Георгий разжал ладони, освободив потеплевшую сталь, и бросился вниз, отсчитывая шаги. Не добежав до земли шесть ступеней, он перепрыгнул через перила направо.

После мгновенного замешательства ошеломлённые опричники рванули вверх.

Но Георгий, удачно приземлившийся на мыски пяток, уже вытащил два снаряжённых пистолета. Он вновь разрядил четыре ствола в толпу.

Длинный сноп пламени ослепил и его, и противника. Отчаянный вопль раненых сопровождался не менее отчаянным матом уцелевших.

Было безветренно.

Едкий дым, выплеснувшийся из пистолетов, повис в воздухе маленьким облаком. Георгий поднырнул под эту чёрную тучку и, пригибаясь, устремился к воротам.

Из-за ворот на него кинулся какой-то человек.

Георгий сильно ткнул нападавшего кулаком в грудь. Человек отпрянул в сторону, но выбросил вперёд руку. Нож!

Георгий не успел увернуться – почувствовал, как сталь ударила в правый бок. Острая боль пронзила его.

Георгий ухватил противника за руку. Потянул на себя, резко выставил вперёд колено. Удар удался – противник согнулся пополам и захрипел.

Вот и ворота, улица…

А на улице - конный пост.

Два опричника, державшие лошадей в поводу, оторопело уставились на закопчёного мужичка, бросившегося на них из полутьмы. Что-то они распихивали в седельные сумки, да не успели – так и упали, зажав в руках заскорузлого вида тряпьё. Георгий сшиб их кулаком в два удара, вложив в эти удары последнюю силу.

Конь, теперь конь!

Ухватив повод, Георгий вскочил в седло.

Боль пронзила раненый бок. Пола рубахи справа намокла и потяжелела.

Нет, вдоль по улице скакать – бесполезно. Оба конца, небось, закупорены, как бочонок с селёдкой.

Попробуем поперёк, рассудил Георгий. В отличие от преследователей, он этот город знает!

И, ударив коня каблуком, он рванул в переулок, выводивший в монастырский сад.

2. У богатых – свои причуды. Одни скупают оптом яйца Фаберже, другие – шотландские замки. Кто-то ходит на собственной яхте вокруг света, а кто-то – бесплатно поит журналистов.

Иван Саввич Топорков относился к последнему типу скоробогачей. Журналистов он собрал под предлогом презентации детской туристической базы, которую выстроил на собственные деньги и подарил городу. На самом деле – и так считал не один Паша Ниткин – буржую просто приспичило вновь покрасоваться на «голубом экране» и первых полосах местных газет.

Но ежели тебя на коллективную пьянку отправил главный редактор, то лучше оставить свои мысли при себе, а написать что-нибудь дежурное – о меценатах, традициях русской социальной справедливости и прочую галиматью.

Ниткин пересчитал коллег. Журналистов было здесь человек двенадцать. Если, конечно, к журналисту применим термин «человек».

Самым пьяным был Лева Догин из «Утреннего курьера». Его гигантская фигура – метр девяносто в высоту и почти столько же в ширину - раскачивалась из стороны в сторону. При этом из полного стакана, который в кулаке Догина казался наперстком, ничего не выплескивалось. Вопреки законам физики.

Людка Тарханова тоже была здесь. Достаточно тепленькая. Прима областного телевидения могла позволить себе напиваться публично и скандалить в кабаках. По слухам, в любовниках она имела начальников горотдела милиции и областного управления ФСБ одновременно.

Ваня Собинцев тоже пришел. Старый изверг, редактор «Города», сплавил сюда непьющего юношу, видимо, в целях воспитания характера у подчиненного. Ваня болезненно морщился, пытаясь в сумерках разглядеть, как меценат Топорков запихивает очередной бутерброд в распахнутый рот мэра. Кадр, конечно, был хороший. Если снимать с долгой выдержкой.

Только ни одна местная газета его ни за что не опубликовала бы. В деле насаждения «управляемой демократии» область бежала впереди всей страны.

Ниткин вздохнул, поставил недопитый бокал шампанского на ближайший столик и пошел, расталкивая локтями толпу, скучковавшуюся на небольшом пятачке на берегу озера.

Место здесь было живописное. Озеро Лель, окруженное березовым лесом, матово отражало уже взошедшую луну. Свежий кусок асфальта («Здесь, товарищи журналисты, будет танцплощадка для детишек!») казался черным инородным куском, вставленным в пейзаж по прихоти художника. Также инородно выглядели и модерновые коттеджи, разбросанные в березняке на небольшом удалении от берега.

Ниткин не любил пить на людях. Компания, превышавшая десять человек, неизменно загоняла его в депрессию. Удивительно, как при такой душевной организации он сподобился стать журналистом? Отработать тринадцать лет в самой тиражной газете города, чуть ли не каждый день присутствовать на конгрессах, тусовках и сейшенах?

Я – ходячий парадокс, с гордостью подумал Паша. А пьянка – дело интимное. Вот сейчас я усядусь в машину, скажу Сергеичу, чтоб ехал медленно, достану из-под сиденья заначку… Пить надо в одно лицо. Максимум – в три. Не зря же раньше… «На троих сообразим?» – это же предложение сообща обдумать вселенские вопросы…

- Сбежать собрался? – голос, внезапно раздавшийся за спиной, заставил Пашу вздрогнуть. Приятный ход мыслей нарушился.

- Я, понимаешь тоже, - Догин раскачивался так сильно, будто попал в бортовую качку на «Титанике», но говорил связно. Профессиональное качество – он начинал обозревателем на радио. – Только ГАИ боюсь. У тебя место в машине есть?

- Законопослушный ты, Лева, до неприличия. Кто тебя остановит? Ты же всех в ментовке давно за горло взял. Скажи лучше, руля не видишь… А как свою «тойоту» здесь бросишь?

- А… а, ни фига! Сторож тутошний присмотрит. А завтра вернусь на редакционной и домой перегоню.

Ниткин пожал плечами.

- Места – валом. «Уазик-таблетка» – не твоя «японка». А продолжать будешь?

- Я – буддист! – захохотал Догин. Юморок его всегда отдавал вторичностью. Паша помнил, как Догин своровал его, ниткинскую, шутку про маньяка и изнасилованный милицейский патруль, вставив ту в репортаж о работе горотдела.

Они забрались в обширное чрево нового «уазика». Сергеич посмотрел на них неодобрительно. Во-первых, его разбудили. Во-вторых, он ненавидел журналистов в принципе. Даром, что десять лет сидел за баранкой машины с наклейкой «Пресса» на ветровом стекле.

- Секунду, Сергеич! – сказал Ниткин. – Включи свет в салоне. Сейчас, нальем с коллегой по одной, и медленно поедем до дому…

Он нашарил под сиденьем начатую бутылку коньяка.

Поднёс бутылку к глазам, посмотрел на уровень жидкости.

В выпуклом стекле на миг увидел своё отражение: растрёпанный брюнет с азиатским разрезом глаз и узким вытянутым подбородком, немолодой, невесёлый, уставший.

В этот миг по дверце машины забарабанили.

- Тяжёлая рука, - с уважением сказал Догин. – Людка, не иначе!

Через тонированное стекло ничего не было видно. Какие-то смутные очертания.

Догин распахнул дверцу, и очертания стали яснее. Людка Тарханова волокла на себе оператора. Парень висел на ее правой руке, а в левой хрупкая шатенка сжимала кофр с камерой, огромную дорожную сумку и дамскую сумочку, которая по размерам немного уступала дорожной.

- Что за мужики пошли? – этот вопрос прима ТВ задала, глядя Ниткину в переносицу. Серые глаза примы не придерживались параллельных осей.

- А что за женщины пошли! – воскликнул Догин. – Люсиль, сколько в тебе веса? Килограммов пятьдесят? А в этом хлопце – в два раза больше.

- Не считай дерьмо в голове, выйдет меньше, - отрезала Людка. – Блин, навязали какого-то сопляка. Ни снять, ни выпить…

- Грузи его вон туда, - сказал Ниткин, показывая на свободное сиденье. – У вас что, и водила напился?

- В хлам, - подтвердила Тарханова. – Детский сад на прогулке.

Как-то очень ловко Людмила запихала в салон сразу весь груз, что тащила на руках. Стало тесно.

Ниткин с кряхтением пошарил рукой в кармане, извлёк дежурный раскладной стаканчик.

- Коньяк не пью, - заявила Тарханова. – Коньяк пьют де-ге-не-ративные эст-теты. – У нее, как и у Догина, была профессионально поставленная дикция, сохранявшаяся даже в моменты глубокой алкогольной интоксикации.

- Нам больше достанется!- огрызнулся Ниткин. – А насчет эстетства ты права. Я, между прочим, истфак эм-гэ-у окончил, в отличие от вас, из цэ-пэ-ша…

- Митрич гимназий не заканчивал, - сказал Догин. – Митрич заканчивал Пажеский корпус.

- Это мы посмотрим, кому больше достанется! – ухмыльнулась Людмила и вынула из объемистой сумки, которую она так браво таскала в левой руке, литровую бутыль «Столичной».

- Подарок от хозяина дорогим гостям.

- Ага, - засмеялся Догин. – Втихаря со стола заныкала! Вполне татарский ход – ведь когда татарин родился, еврей заплакал…

- Это ты о себе? – удивилась Люда. – Догин, когда заплачешь, позови. Я с камерой приду.

Сергеич, скривившись от ненависти к происходящему, завёл двигатель. Машина тронулась по темной лесной дороге.

Догин и Ниткин пили коньяк из стаканчика попеременке. Тарханова пила «Столичную» прямо из горла. Оператор храпел и пукал. В общем, обстановка была самая благоприятная для отдыха после трудов праведных.

- Про сегодняшнюю херню у вас большой материал будет? – спросил Догин.

- Главный половину полосы{3} зарезервировал, - пожал плечами Паша. – Но ты ж знаешь, большая часть площади уйдет под снимки. С мурлом Топоркова.

- Кстати, Пан, а почему ты без фотокора везде ездишь? – спросила Людмила. – У вас их в штате трое, четверо?

- Рассказываю! – Ниткин влил в себя очередную порцию коньяка и поморщился. – Слушай, Люд, у тебя ничего съестного там не заныкано?

- Тьфу! Забыла. Привыкла в цэ-пэ-ша без закуски, - язвительно ответила Тарханова.

Насколько Ниткин помнил, она, на самом деле, едва не защитила кандидатскую по криминалистике. Не зря же в своей ТВ-компании специализировалась на маньяках, насильниках и убийцах. И предпочитала серийных. А то, что ему не дали закуски сразу, было мелкой местью за выпендреж с МГУ.

Из сумки были извлечены аппетитные бутерброды с ветчиной, какая-то вяленая ерунда вроде кальмара и яблоки. Догин сразу оживился. Всем знакомым было известно, что при одном взгляде на еду он имеет свойство катастрофически трезветь.

- Про фотографа! – потребовала Людмила.

- Лет десять назад, когда я начинал, работал у нас фотокор Юрьев. Лехой звали. У нас с ним с первого знакомства образовался контакт. По энтому делу, - Ниткин показал на бутылку. – И, значит, ходим мы с ним, как сиамские близнецы. Я пишу, он – снимает. Я пишу – он снимает. И вдруг я начинаю замечать, что все, кого Леха щелкнул для очередного номера, по прошествии двух-трех недель оказываются на странице некрологов. В качестве главных фигурантов. Пошел я к нему, говорю, так и так, мистика. Он говорит – угу, я давно крестики на аппарате рисую. Уже девять нарисовал.

- А что с этим Лехой стало? – поинтересовался Догин. – Я вот не помню такого.

- А он однажды снимал кого-то, да не заметил зеркала на стене, - объяснил Ниткин. – Ну, некролог я ему хороший состряпал.

- Ты некрологи когда-то писал? – удивилась Людмила.

- А то. Я какой ерундой только не занимался. И в спортивном отделе работал, и в социальном – про бомжей материалы строгал…

В этот миг «уазик» сильно качнуло.

- блин, - сказал Сергеич сквозь зубы. – Мэр, сука, совсем страх потерял. Обогнал нас на «волжане» своей, чуть в зад не въехал!

Чиновников Сергеич ненавидел даже больше, чем журналистов.

«Уазик» тряхнуло еще раз.

- М-мать!- с чувством сказал Сергеич, ударяя по тормозам.

- Ну что там? – недовольно проворчал Догин. Была его очередь прикладываться к стаканчику и он едва не пролил содержимое.

- На дороге кто-то стоит!

- Попутчик? В лесу? Ночью? – Ниткин распахнул дверцу и высунул голову наружу.

На дороге стоял Ваня Собинцев. Он тихо матерился.

- Пан! Место есть? Представляешь, эта сволочь меня из машины выкинула!

- Какая сволочь?

- Главная! Мэр!

Ниткин захохотал.

- Иди сюда, страдалец! Анекдот дня! Ты хоть цел?

- Цел, только морду поцарапал. И в грязи вывалялся.

- Валяться в грязи, юноша, состояние для журналиста естественное, - прокомментировала Людка, выглядывая из противоположной двери. – Чем же вы допекли уважаемого голову? Вы же работаете в газете мэрии?

- Да не допекал я его, - расстроено сказал Ваня. – Попросил не гнать так быстро по леснухе. Не видно же ни черта! А он говорит – пешком иди. Тормознул и меня из машины выпихнул!

- Да залезай ты, вон сиденье рядом с водителем, не стой, как бедный родственник! – поторопил Ниткин. – Коньяк за компенсацию полета прокатит?

- Я не пью…

- Ну и дурак.

- Но сейчас, думаю, можно…

- Умница!

Дорога от озера Лель до города занимала часа полтора. Из них час – по проселку. Но это днем. В кромешной тьме, которая становилась все гуще, Сергеич был вынужден ехать медленно. Тем более, его просили об этом уже весьма нетрезвые пассажиры.

Оператор продолжал храпеть и пукать. Людка рассказывала историю про очередного кандидата в депутаты областной Думы Жору Ш.

- … он же крутой, и баков у него – миллионы. Но у нашего главного есть строгий приказ от губера – про Жору никаких сюжетов не делать. А главный ни с кем ссориться не хочет. Ни с миллионером, ни с губером. Ну, приводит он к кандидату домой съемочную группу, усаживает того на диван и говорит: «Жора, давай на диван российский флаг расстелим. Прикольно будет!» Жора, лопух, соглашается. Сюжет снимают, кандидат бормочет какие-то глупости и с замиранием сердца ждет себя в эфире. Сюжета нет. Жора звонит разбираться. А наш главный ему заявляет: «блин, юристы говорят, на крутое судебное разбирательство нарвёмся – ты ж на российском флаге жопой сидел, а это – оскорбление государственного символа!»

…В очередной раз Сергеич затормозил так резко, что Догин с Ниткиным вывалились из кресел.

- Не дрова же везешь! – возмутился Догин. Хотя он как раз по состоянию и напоминал дрова.

- Что опять там? – проворчал Ниткин.

- Заблудились, - ответил водитель.

3. – Мы его упустили, - сказал Малюта{4} и низко-низко склонил голову.

Иван крякнул.

- Что, думаешь, повинную голову меч не сечёт? Ошибаешься!.. Расскажи, как было. И - в подробностях.

Малюта взгляд поднять не осмелился. Зыркнул исподлобья маленькими бесцветными глазками. Убедился, что раздражение копится в Иване медленно, не вырвется сей же час фонтаном.

- Как ты и велел, государь, в город я ввёл три роты{5} тихо. Оцепили дома епископа, монахов и прочих духовных. Кабы я точно знал, в котором дворе искать вора, не упустил бы! – Малюта скрежетнул зубом. Картинный жест, показывал досаду. – Да сам ведаешь, не знали мы двора точно. По отметинам на воротах действовали, которые твой человек оставил{6}…

Иван кивнул.

Пётр-юродивый не обманул, значит. Верный человек. И наградить бы надо, да не примет тот денег. Одно слово – юродивый.

- Продолжай, - велел Иван Малюте.

Опричник помедлил, взвешивая слова.

- Я-то, государь, предполагал, что главный изменник скрывается в хоромах епископа. Сам пойми – вроде, по чину ему! Поэтому с лучшими людьми у епископа был, всю усадьбу вверх дном перевернул. А злодей, веришь-нет, на окраине прятался, в доме настоятеля церкви Белой Троицы. Вместе с ним в горнице капитан один квартировал, из пленных немцев. Наёмник Лебри.

- У епископа был? – Иван изогнул широкую чёрную бровь. – Да ты, друг, просто пограбить решил? Так и скажи – выбирал дом побогаче!

- Извини, государь! Не без этого, - голос Бельского выражал притворное раскаяние.

- Ты, холоп, когда выполняешь мои приказы, лучше не отвлекайся на свои пустяковые желания! – Иван говорил медленно и раздельно, чтобы не сорваться на крик. До полного выяснения ситуации орать на безмозглого подручного было непродуктивно. - Объясни, какого дьявола вы что-то там подожгли? Я даже отсюда сполохи видел!

- Случайный пожар вышел. Сеновал сгорел, из монастырского хозяйства. Кто-то из слуг факел обронил.

Иван вздохнул. Врёт, сволочь, и не краснеет. Наверняка, дом чей-то запалил, для пущей острастки.

Похоже, своими неуклюжими поступками Малюта здорово разозлил тверичей. Теперь, если братец ушёл, это обстоятельство становилось важным.

- Продолжай!

- К дому настоятеля Троицы я всего пятнадцать человек послал. Ну, обложили они дом, ворота вышибли, стали смотреть, как да что. Попа самого побили, да его дворовые за дубьё схватились. Шум поднялся, немец из окна стрелять стал. Прибрали его из пищали…Да, веришь-нет, не ожидали от главного злодея такой прыти – тот в окно крикнул, что сдаётся, мол, а сам обманом во дворе вырвался. Троих наших убил, троих ранил. Его тоже ранили – насколько серьёзно, не знаю…

Схватил коня – переулком, через монастырский сад – к реке. От погони оторвался…

Малюта осёкся, заметив, что глаза Ивана наливаются кровью.

Царь сдерживал бешенство, клокотавшее у него в груди.

Какой план провалили, бездари! Замысел хорош был, но доверить его исполнение Малюте…

Самому дружину надо было вести, а не отсиживаться тут, в Отрочем монастыре! Впрочем, не время причитать, надо действовать. И действовать быстро.

- Так, - Иван резко поднялся из кресла, отпихнул от себя Малюту небрежным движением руки. – Слушай меня внимательно. Ничего ещё не потеряно. Три роты оставь внутри города. На время затаись, зубов не показывай, веди себя мирно – пусть обыватели успокоятся. Да и братец мой хитёр – вдруг в другом дворе укрылся?

Да, пленных немцев, литвинов и татар заранее сгони в какую-нито загородку. Их же здесь с полтысячи собрано, если вдруг взбунтуются, тебя и твоих гвардейцев на лоскуты порвут.

Два дня, пожалуй, выжди, обещай награду всем, кто про вора что знает. Потом начинай казни по списку. Измену надо здесь выжечь.

Остальных людей я заберу под своё начало. Если братец собрался бежать – он двинется в сторону Новгорода, больше некуда. Там у него поддержка и деньги. А дорога на северо-запад здесь одна, её легко перекрыть. Через лес он пробраться не сумеет – снега уже порядком нападало. Поэтому немедленно шли гонцов тем отрядам, которые охраняют ямы на пути в Новгород – пусть смотрят внимательнее, чтобы мышь не проскочила! Легенда старая – движение перекрыто из-за чумного мора{7}. Я двинусь за негодяем вслед. Если он ранен – остановится, время потеряет, я нагоню. Так и схватим!..

- Мудро, государь! – Малюта сверкнул глазами. – Только зачем же ты сам в погоню отправишься? Пошли хоть Таубе{8}!

- Помолчи, пёс! Пока я сам за дело не возьмусь, толку, гляжу, не будет! Таубе твоему колченогих только ловить! – Иван устало потёр висок. Голова наливалась свинцовой тяжестью, внутри черепа пульсировала какая-то злая жилка. – И вот ещё что… Насчёт отца Филиппа…

Иван замолчал, задумавшись. Потом принял решение и перекрестился. Прости, Господи, прегрешения мои прошлые и будущие, не ради себя, но ради спокойствия в государстве!..

- Малюта, с отцом Филиппом сам закончишь, понял? Я мыслю, старик всё сказал, и пользы от него более никакой. Может спокойно отправляться на встречу с начальством.

Шуточка вышла так себе. Малюта усмехнулся из вежливости.

- Только без крови! – Иван погрозил другу пальцем. – Негоже в монастырских покоях кровь проливать. Придумай что-нибудь почище, да чтоб старик не мучался. Хоть изменник – а лицо духовное!..

Иван снял с подлокотника кресла пояс с ножнами, застегнул его вокруг талии. Вынул из ножен меч, легко повертел в тренированных пальцах.

Размяться невредно будет. Засиделся на одном месте.

- Разреши вопрос, государь?

- Спрашивай.

- А если не поймаешь ты негодяя? План наш в силе остаётся?

- «Если, если»! – передразнил собеседника Иван. – Для нас с тобой никакого «если» уже не будет, господин Скуратов-Бельский! Только и останется, что в Англию бежать. Знаешь ведь, как братья с Эриком Шведским{9} поступили?..

Малюта знал.

В тёплые месяцы царь встречал в Вологде послов, которых раньше отправлял в Швецию. Новости из соседнего государства его не порадовали. Король Эрик, дружелюбный к Московии, оказался заточён в замке соперниками – братьями Карлом и Юханом.

Прежде Эрик не раз просил убежища на Московских землях, но Иван ему постоянно отказывал. Как он признался однажды Малюте - испытывал судьбу правителя-соседа, столь похожего на него самого. И вот – судьба отвернулась от короля Шведского. Значит ли, что отвернулась она и от государя Московского?

Малюта вздрогнул, вспомнив, как повёл себя суверен после шведских известий - затворился один в палате и пять дней на люди не показывался. Пять дней пил хлебное вино и молился. Вышел из палаты опухший, грязный, совсем похожий на зверя.

А потом – затеял интригу против Старицкого.

Упаси Господи от повторения той адской бани!

4. – Самое странное, что куда-то исчезла Луна, - сказал Паша. – Она должна быть во-он с той стороны. А ее нет.

- Допился, - сказала Люда. – Самое странное другое. Как можно заблудиться в лесу, сквозь который ведёт всего одна дорога? Я хорошо этот лес знаю. Дважды сюда на расчленёнку выезжала.

- Не мог я в сторону свернуть! – оправдывался Сергеич. –Никак не мог! Как затмение: была дорога и вдруг нет!

- Сюжет, - сказал Догин, дрожа, - то ли от свежего ночного воздуха, то ли от преждевременного похмелья.

- Заголовок : «Водителя на колбасу!» – согласился Ниткин.

- Да не мог я… - снова завёлся Сергеич. Паша махнул рукой.

- Будем ночевать, пока не рассветёт. Куда ты привёз нас, не видно ни зги…

Сергеич сплюнул и полез в кабину.

- Идите за мной, не ебите мозги! – радостно закончил Догин. – И не слышно ни хера. Тишина. И мёртвые с косами стоять… Выпить осталось?

- У Тархановой спросить надо. У неё сумка так и не похудела.

Втроём они топтались по полянке. Со всех сторон стеной росли кусты неприятного вида – колючие и жёсткие.

- Кому, кстати, куда утром бежать надо?

- У меня отсыпной, - сказала Людмила.

- Везёт вам. Мне материал отписывать{10}…

Пашина реплика была прервана непонятным резким звуком, который возник где-то в глубине темного леса. Это было хриплое, с металлическим оттенком завывание. Секунда, другая – звук прекратился, и вновь уши заложила ватная тишина.

Догин встал в стойку.

- Трубы какие-то гудят… Пионерский горн, что ли?

- Не, пионеров сюда еще не завезли, - тряхнула головой Людмила. – И вообще, странное место Топорков для детской турбазы выбрал. На моей памяти в этом лесу двух секс-маньяков отловили. Восемь трупов. Плюс несколько загадочных исчезновений грибников, не помню, пять или шесть.

- Чего загадочного? – удивился Ниткин. – Маньяки обычно всех жертв на себя не берут. И эти без вести пропавшие сейчас лежат где-нибудь под кустом на глубине метра…

- Не… Почти все бэвэпэ были бабками и дедами трухлявого возраста. Говорю же, грибники из окрестных деревень. У какого насильника поднимется на девяностолетнего старика?

- Топорков – сам маньяк, - резюмировал Ниткин. – И презентация турбазы – приманка для будущих жертв-журналистов…

И вновь металлический хрип раздался за деревьями.

- Дачники придуриваются, - уверенно сказал Догин. – Помню, бухали мы как-то компанией, и магнитофон сломался. Ну, вытащили мы пустые ведра из-под картошки и такую ипмровизацию устроили!..

- Слушайте, а где молодой? – перебила Людмила.

Ответ был получен почти сразу. Во тьме возник круг жёлтого света, из которого выступил Ваня Собинцев. С фонариком.

- Взял фонарик у вашего водителя, Пан, и облазил все вокруг, - доложил Ваня. – Никаких следов дороги! Одни кусты и лягушки.

- Надо ночевать до рассвета, - повторил свое предложение Паша. – Иван – бывший пограничник, в темноте ориентироваться умеет, так?..

Ваня кивнул головой.

- Если он дорогу не нашёл, мы подавно не найдем. Еще заблудимся, - продолжил Ниткин. - Может, лучше выпьем?

Все дружно выразили одобрение этому предложению.

- А ты в погранцах кем служил? – заинтересовался Догин. – С собакой ходил?

- Нет, я не кинолог, я – снайпер. Спецучебку заканчивал в Мурманске, - улыбнулся Собинцев.

- А чего тебя в журналистику понесло? Пошёл бы куда-нить в киллеры. Смысл тот же, а платят больше…

Обмениваясь ничего не значащими репликами, четвёрка вернулась к замершему «уазу».

У левого заднего колеса что-то копошилось. Это блевал проснувшийся оператор.

- Как хоть зовут это чудо? – вздохнул Ниткин. – «Гринписа» на него нет – природу, понимаешь, загрязняет.

- Миша, кажется, - ответила Тарханова. – Понабирали, блин, народ с улицы. Я, между прочим, шефа предупреждала, что с такими операторами когда-нибудь кто-нибудь съемку завалит. Их же предварительно тренировать надо. И пока свой литраж не выпьют, пусть в монтажной сидят…

- Когда, кстати, рассвет наступает? – спросил Догин.

- Около шести, - Паша посмотрел на свой швейцарский хронометр. – Ещё час загорать.

Через час, однако, не рассвело.

Зато пошёл снег.

5. Рану Георгий перевязал плохо. Торопился, да и нечем – ни шёлковая рубаха, ни стёганый тягиляй{11} на бинты не годились.

Крови из него вытекло порядочно, хотя рана была неглубокой. Он чувствовал, что слабеет, и держался, единственно, на силе воли.

По-хорошему, полежать один день, рана бы сама собой затянулась. Так ведь не полежишь.

С детства, сколько себя помнил, раны заживали на нём быстро. «Как на собаке!» - говорила матушка.

Мама… Всегда она была его заступницей на земле. Может быть, защитит и теперь, с небес.

…Матушка родила его в Покровском монастыре, в Суздале, 22 апреля 7034 {1526} года, в канун памяти Георгия-великомученника. И нельзя было бы выдумать символа лучше – какая ещё судьба ждала сына опальной, постриженной в монахини царицы Соломонии?

Но матушка приняла на себя большинство ударов судьбы, уготованных на долю сына.

Из рассказов Филиппа Колычева Георгий знал, что мама проявила нечеловеческую смелость, когда прямо заявила дьякам Ракову и Путятину-Меньшому, что сына у неё они отнять не смогут, потому как не по чину грязным рукам холопов касаться плоти от корня Рюрика. И ведь настояла на своём, заставила отца – великого князя Василия – пусть тайно, но приехать в монастырь и признать сына законным. Батюшка, стервец, монастырю даже целое село подарил, а потом в честь наследника каменную церковь выстроил, в Москве у Фроловских ворот.

И не вина матушки в том, что ведьма-Глинская обвела князя Василия вокруг пальца, родив выблядка Ивана. Всем известно, что литвинка была колдуньей, от неё даже образа святых не спасали.

Когда потребовалось, мать сумела разыграть его, Георгия, смерть так хладнокровно и ловко, что все в тот казус поверили. В том числе и те люди, коих прислала Глинская убить маленького мальчика.

Мама отводила удары и после, до самой своей смерти оберегая, спасая, любя. Защитит она его и сейчас – не мог характер Соломонии измениться после вступления в царствие небесное. Она ведь и на земле была ангелом…

Георгий успокоился, когда через лес выехал на дорогу, ведущую в нужном направлении. Вроде, уже можно не особо торопиться.

Но вот рану надо чем-то залепить. Если бы не снег, не составило бы труда отыскать клочок мха.

Беглец остановил коня. Осторожно, стараясь не делать резких движений, перебросил ноги на одну сторону, опустился из седла на землю.

Узкое полотно дороги было присыпано тонким слоем снега.

Георгий набрал снег в пригоршню, приложил его к правому боку.

Обожгло, как огнём.

Георгий потерял сознание и ничком повалился под конские копыта.

6. – Сыграем в «Что? Где? Когда?» - предложил Ниткин. – Что, блин, происходит, где мы находимся, и когда это кончится? – Он немного подумал и добавил:

- блин.

Военный совет заседал в остывающем чреве «уазика». Сергеич категорически отказался прогревать машину, ссылаясь на то, что не знает, сколько бензина понадобится, если придётся выезжать. Обстоятельство, на которое ему указали пальцем, и которое стало очевидно с рассветом, – непонятно, куда было ехать, из-за густейших зарослей одеревеневшего колючего кустарника – он проигнорировал. Сергеич не сомневался, что русский военный автомобиль легко преодолеет преграду, и готов был двигаться рандомно.

Махнув на старого ворчуна руками, журналисты принялись переговариваться, сомкнув головы тесным кругом.

Интересно, что никто из них не испытывал растерянности. Их рефлексы этого просто не предусматривали.

Со стороны мы сейчас выглядим странно, подумал Ниткин. Гладиаторы перед боем. Группа террористов на брифинге. Стадо баранов перед воротами… Сколько раз уж приходилось наблюдать, как мы – отвратительные эгоисты, каждый в душе считающий себя звездой, вот так же смыкались перед внезапно возникшей проблемой. Корпоративная солидарность? Скорее, стайный инстинкт…

- Глобальное потепление – первое, что приходит на ум, - сказал Догин.

- Нифига потепление – снег в августе пошел, - возмутилась Тарханова.

- Ты меня поняла, - Догин дернул щекой. – Ну, глобальное похолодание! Короче, что-то с погодой…

- Не прокатывает, - усомнился Ниткин. – Не объясняет исчезновения дороги.

- А меня сильно смущают звуки, - сказал Собинцев. – Эта металлическая срань похожа на хрип боевого рога. Я такой помню - в фильме «Викинги»{12}…

- Землетрясение, - продолжал настаивать Догин. – Сдвинулись пласты, дорога в сторону ушла. И звуки эти – стон раненой земли!

- В башке у тебя пласты сдвинулись! – рассердилась Тарханова. – Стон агонизирующих мозгов! Ты землетрясение когда-нибудь видел?

- Я на Сахалине родился! Не Камчатка, конечно, но тоже трясло иногда!

- С бодуна тебя трясло! Ты нормальные идеи предлагай!

- Пожалуйста! Мы находимся в зоне испытания климатического оружия! Кровавая гэбня…

Догин получил короткий прямой удар в лоб и замолчал. Людка, потирая отбитый кулак, зашипела от ярости. Беседа естественным образом прервалась.

- Меня вот Луна смущает, - сказал Ниткин через паузу. – Она должна быть на небе. А её – нет…

Помолчали.

- Получается, что-то случилось и с пространством, и с временем, - ухмыльнулся Лёва.

- Перескок в параллельный мир, - сказал оператор Миша. Проблевавшись, он приобрел человеческий вид, а также нормальный голос – приятный баритон «а-ля Высоцкий».

- Подходит, - согласился Паша. – Не противоречит наблюдаемым фактам. Опять же, Сергеич точно не мог заблудиться. Я его, конечно, подкалываю, но знаю – водитель он классный…

- Для таких масштабных выводов мы слишком мало видели, - возразила Людмила. – Ну, снег пошел. Ну, Луна исчезла. Ну, пёрнул кто-то хрипло вдали. Это может что-то означать, а может не означать ничего. Место странное, я уже говорила. Так мало ли странных мест бывает?

- Разведка необходима, - признал Ниткин. – Двоим-троим надо одеться потеплее и пошарить по окрестностям. Может, мы сейчас стоим в сотне метров от какой-нибудь фермы. Людка из разведки исключается – она в мини и колготках. Отморозит всё, что ниже пояса.

- Спасибо за заботу, - фыркнула Тарханова. – Только ферм здесь никаких. Я этот лес хорошо знаю, а вы – нет…

- Мать, перестань, здесь не Чечня, - покривился Догин. – Я в курсе, что там ты привыкла всех немощных на плечах таскать{13}. Но если ты тут всё так уверенно знаешь – выведи нас сразу на дорогу! Что молчишь? Не можешь – сиди! Пусть Ванька с Пашкой сходят. Я, блин, большой сильно и медленный, в разведку не гожусь. Но куртку Пану пожертвую. Он нестроевой, мёрзнет больше. Вот, смотри, ветровка штатовская, с капюшоном. А Иван – Рэмбо, он и голый по снегу может…

- Я свою жилетку Ивану дам, - предложил оператор Миша.

- Спасибо! – фыркнул Собинцев. – Она ж без рукавов!

- Я с вами пойду, мужики, - неожиданно вмешался Сергеич. – И одет я подходяще – куртка кожаная… Я вас сюда завёз, значит, виноват…

Журналисты переглянулись. Каждый из них уже был уверен, что водитель не виноват ни в чём.

Произошло нечто действительно из ряда вон выходящее, подумал Ниткин. Сенсация. А сенсацию мы все умеем чувствовать кожей.

- Одеваемся и пошли, - скомандовал он.

Три человека вылезли из замершей машины и осторожно пошли по полянке, которую начало заметать снегом.

- Пан, погоди! – окликнула сзади Людмила. Ниткин оглянулся. Теледива поманила его пальцем:

- Отойдем в сторонку. На два слова.

И призывно взмахнула своей дамской сумочкой.

Ниткин, вздохнув, повиновался.

Вдвоем они обогнули машину и встали так, что их не видели остальные.

- Держи, - Люда запустила руку в недра сумки и протянула Паше ладонь, с зажатым в ней серо-стального цвета предметом.

- Это что? – прищурился Ниткин.

- «Чешска зброевка». Пистолет. Девять миллиметров, восемь патронов. Хороший.

- Хм… На вид он штуки четыре зеленых стоит.

- Не знаю, сколько. Мне Ермаков подарил. Уже три месяца в сумочке таскаю.

Ниткин уважительно посмотрел на девушку.

- И ты чокнутая, и твой Ермаков тоже. Полегче он тебе ничего не мог преподнести? И что только не вместится в дамскую сумочку… Спасибо, конечно, - он распахнул догинскую куртку, которая болталась на его худощавой фигуре словно ряса, и засунул пистолет за ремень брюк. Потом обогнул машину и присоединился к ожидавшим его с нетерпением Ванечке и Сергеичу. И они пошли по свежему снегу – направление выбрали наугад.

- Знаете ли вы, что какие-то вандалы надругались над памятником Сусанина в Костроме? – крикнул им вслед весёлый баритон. – На левую руку памятника надели компас, а в правую – сунули карту!

7. Иоганн Таубе, опричник, за свои способности прозванный Нюхачом, ехал впереди государя, комментируя происходящее на двух языках сразу. Иван с трудом разбирал длинные немецкие фразы.

В голове стучали противные молоточки.

Как с похмелья, право слово.

- Преступник ранен серьёзнее, чем сам думает, - сказал Таубе.

Иван с ненавистью уставился на немца. Умом своим щеголяет, сволочь. Тля.

- Капли крови, государь, падают на дорогу слишком часто. И падают с такой высоты, что понятно – рана расположена примерно в том месте, где у человека печень.

- Мне это известно, - сказал Иван. – Я успел поговорить с бойцом, который её нанёс. Это Ромка Олфёров{14}.

- А! Да. Хороший воин. Настоящий рыцарь! – Таубе пощёлкал языком.

Вот закончится дело, я тебе этот язык вырву, подумал Иван.

- Рана серьёзная, - продолжал Таубе. – Поэтому я не удивлюсь, если преступник скоро обнаружится за каким-нибудь поворотом. Совсем мёртвый.

Это будет неплохо, подумал Иван. Если братец умрёт сам, избавит от лишнего греха. И без того их накопилось – не отмолишь. А ведь убийство старшего брата – каиново прегрешение, за которое прощения от Господа ждать не приходится.

Иван перекрестился, отгоняя чёрные мысли.

Он знал, что злейшим его врагом было его собственное воображение. За богатую фантазию – качество врожденное, между прочим, - приходится расплачиваться. Он вот платил болезненной подозрительностью… ко всем и ко всему. Воображение – оно больше для поэтов, для самодержцев же – лишнее. Но раз таким уродился, приходится терпеть, и вздрагивать лишь тогда, когда поблизости нет никого.

Оглянулся назад.

За его спиной ехали двое верховых рынд. Опричный полк топал пешим порядком, а потому заметно отстал от царя и его небольшой свиты.

Если, вопреки предсказаниям Таубе, Георгий не свалится замертво под какой-нибудь ближайший куст, а, наоборот, благополучно добежит до Новгорода, чудом разминувшись со всеми постами и заставами, то полк пригодится в качестве аргумента для разговора со строптивыми гущеедами {15}. Не исключено, что придётся поступить с этим городом также, как поступил его предшественник на Московском престоле, великий князь Иван Васильевич Грозный.

Пока не было ясно, какую сеть успел сплести Георгий. По обрывкам информации Иван лишь догадывался, что заговор против его власти, в пользу братца, вполне созрел.

Юродивый Пётр доносил из Твери, что всё духовенство города поддерживает сына Соломонии против сына Глинской{16}. Филипп Колычев{17} на допросе это подтвердил, хотя и вертелся, как змей под вилами. По словам попа, заговор поддерживают и Сабуровы, родственники Георгия по матери.

Вероятно, на стороне Георгия были готовы выступить пленные немцы, содержавшиеся в Твери. Не зря же квартировал он в одной горнице с наёмником-капитаном.

Колычев, прежде чем онемел после строгого дознания, признался также, что Георгий год назад побывал в Новгороде. И, де, был хорошо встречен тамошними купцами.

А Новгород – это сила. Несмотря на то, что язык у вечевого колокола вырван, мошна новгородская по-прежнему полна – как сто и двести лет назад. И лучшие его люди не к Москве прислушиваются, а Европе в рот заглядывают.

Отчасти ради того, чтобы поставить новгородское купечество на место, чтобы перенаправить потоки важнейших товаров, двенадцать лет назад Иван затеял войну с Ливонией{18}. И ведь почти получилось у него задуманное. Рыцарям не удалось отсидеться в своих толстостенных замках. Орден был повержен, а московские войска вышли к Риге и к Колываню, богатейшим портам, будущим алмазам в царском венце. Если бы в этих портах утвердилась московская власть, строгая и беспрекословная - по праву завоевания, то Новгород можно было бы просто срыть, распахать место, где он стоял, да посыпать это поле солью.

Но царские воеводы не смогли взять ни Ригу, ни Колывань.

Вмешались литовцы, вмешались поляки. И война, казавшаяся маленькой и победоносной, превратилась в больной зуб.

Сейчас, впрочем, перемирие.

Не в характере Ивана отступать после временных неудач. Война, он уверен, сладится, как нужно. Но для победоносного её завершения требуется напрячь все силы. А значит – крайне необходимо обеспечить единство в стране.

И препятствие тут – один человечишка, в котором примечательного только – родители.

Хотя сам Иван любил в беседах с иноземцами подчеркнуть своё происхождение не от Палеологов даже, но от римского Августа-кесаря, он знал, что право на престол определяется не происхождением, не кровью, а легитимностью наследования и церковным обрядом. А всем этим он обладал в полной мере. Великий князь Василий благословил его на Московский престол священной реликвией — чудотворным крестом Петра{19}.

Иван, а не Георгий, был призван соборно на царство, а затем и миропомазан митрополитом с соблюдением полагающихся таинств.

Иван, а не Георгий, уничтожил остатки Орды, захватил старый Сарай и переял наследство Чингисхана. {20}.

И братец сколь угодно может отстаивать своё старшинство и родословную. По большому счёту, это ничего не меняет – Иван законный царь, и другому в Москве не бывать, пока он жив.

Но это мнение, конечно же, небесспорно для бояр и духовенства. Уставшие от железной руки Ивана, попы и бояре давно тщаться заменить сюзерена на более покладистого и мягкого. Сначала обхаживали Старицкого{21}. Пришлось прервать эти заигрывания самым решительным способом.

Теперь на щит поднимают Георгия. Он, в монастыре родившийся, отшельником живший, подходит как нельзя лучше для целей бояр и духовных.

В этом-то вся загвоздка, а не в том, чьё происхождение правильнее…

- Государь! – окрик Таубе прервал мерные мысли. – Государь! Очень странные следы! Кто-то недавно выходил здесь из леса! Приготовьте оружие!

8. Они выбрели на дорогу, когда у Ниткина кончился весь запас юмора.

- … так эта дура совершила ограбление, а назавтра по телеку посмотрела инсценировку события. Решила, что её снимали на скрытую камеру, пошла – и сдалась!..

- Пан, тормозни! Кажется, вышли!

Собинцев выбежал вперед и встал на узкую колею, едва раздвигавшую стволы вековых деревьев.

- Это не наша дорога, - сказал Ниткин. – Наша пошире была.

- Да я понимаю! – ответил Иван. – По нашей дороге больше на авто ездят, а по этой – на лошадях!

Брезгливым жестом, как антифашист на свастику, он показал на комья, лежавшие посредине покрытой снегом дороги. Конское дерьмо было свежим – от него шел пар.

- Надеюсь, ты не будешь пробовать катышки на вкус? – спросил Ниткин.

- Зачем? – смешался Ваня.

- Как зачем? Чтобы сказать, когда здесь прогарцевал табун!

Ниткин вышел на дорогу и с хрустом потянулся. От непрерывного поднимания ног к подбородку – а иначе нельзя было передвигаться по сугробам – у него защемило копчик.

- Ох и старый я стал!

- Пан, а сколько тебе лет? – живо заинтересовался Ваня.

Паша знал, что молодые сотрудники городских газет уже года три держат пари – когда родился эта сволочь Ниткин?

- Девяносто семь, - быстро сказал Паша. – Сколько денег в вашем банке?

- Что-то около тысячи баков, - смутился Иван.

- Вот когда меня с работы выгонят, я приду и паспорт покажу. Хоть на старость заработаю, - сказал Ниткин.

Он знал, что всех смущает его седина, хорошая седина – в половину головы. Седина, которую он приобрел в девятнадцать. Достоверные причины появления этого украшения знала только Людка Тарханова. Но тысяча долларов была для нее слишком мелкой суммой.

- Сергеич! – крикнул Ниткин. – Я не думал, что ты заплутаешь!!

Раздался мат и на обочине дороги показался Сергеич.

- Ну, все в сборе, - сказал Ниткин. – Предлагаю немного пройтись по дороге. По крайней мере, дадим ногам отдых. На дороге снега относительно мало, и не надо изображать из себя цаплю.

- Кстати, Пан, - сказал Собинцев. – Ты заметил, что снег в лесу лежит как-то неравномерно? Меньше всего – на той поляне, где мы застряли. Там, на поляне, даже трава есть, пожухшая, но зелёная. А метрах в ста от поляны уже сугробы – мама, не горюй! А на дороге опять снег тонкий…

- Ну, последнее как раз понятно, - ответил Ниткин. – На дороге движение, вот и утаптывают. Ветер сдувает. А может, и чистят специально – какая-никакая магистраль. А вот про поляну я так скажу – если нас перенесло в параллельный мир – где зима, как мы видим, то, наверное, мы прихватили с собой кусок территории с летом. Из нашего мира.

- А ты в этот перенос веришь? – удивился Собинцев. – Я думал, вы просто дурака валяете…

- Эх, Ваня! Не прочёл ты столько фантастики, сколько я! Иначе разбирался бы во всяких переносах и перебросах лучше достославного Черноброва!

- А кто такой Чернобров{22}?

- Да так, чудак один, я про него писал… Так идём мы по дорожке или нет? Давайте, хоть до во-он того поворота дойдём!..

Они медленно двинулись по узкой колее.

- Транспорт здесь ходит исключительно гужевой, - сказал Собинцев. – Колея тележная.

- Точно, - подтвердил Сергеич. – Даже у мотоцикла с коляской пошире будет. И, опять же, рисунка протекторов нигде не заметно. А это, я вам скажу, совсем странно. Сейчас телег с деревянными колёсами даже в глухомани не сыщешь. Проще от «запорожца» приспособить.

Ниткин хмыкнул.

- Протекторы, Сергеич, изобретение недавнее. Ему лет сто или около того. Считай, что мы попали на сто пятьдесят лет назад. И это превращает тебя в уникальную личность – ты будешь первым шофёром Российской Империи.

- Балобол, - беззлобно огрызнулся Сергеич. – Я, в отличие от вашей братии, руками умею работать. Даже при кровавом царизме не пропаду. А вот вы, журналюги…

- Странные у тебя, Сергеич, с царизмом ассоциации, - сказал Ваня, - но верные. Вот на снегу дорожка кровавая. Смотри, как кучно капельки лежат. И кровь, что интересно, свежая…

- Блин, ну у тебя глаз – алмаз! – восхитился Ниткин. – Я бы ни за что не углядел! А кровь – человеческая?

- А чёрт его знает! Это нам Тарханову надо было взять. Она бы определила.

- Да, Людка – это сила!

- А я вам и без Людки скажу – человеческая! – Сергеич обогнал журналистов и остановился, всматриваясь куда-то вперёд. – За поворотом, сквозь кусты видно, лошадь стоит. А рядом с ней – человек лежит.

- Где?! Языка надо брать! – Ниткин рванулся вперёд.

Он пробежал по хитрому изгибу дороги, споткнулся на скользком комке грязи, упал на четвереньки. Чертыхнулся, поднялся, оттолкнувшись от снега ладонями, и оторопел.

Прямо на него, сверху вниз, грустными большими глазами смотрел конь. Конь тихонько пофыркивал и переступал ногами на месте.

У его передних копыт, уронив голову в снег, лежал человек, одежда которого была перепачкана кровью.

Одного беглого взгляда Ниткину хватило, чтобы понять – раненый – или мёртвый, всё же? - был одет не по современной моде. На нём была какая-то короткая стёганая куртка вроде китайского пуховика, красные кожаные сапоги, и красная же блестящая рубаха, стянутая широким кожаным поясом.

Этот модельный ансамбль вызывал ощущение чего-то древнего… Средневекового!..

9. – Что произошло? – недовольно спросил Иван, останавливая коня. Прерванные мысли ещё бились в голове, не давая сосредоточиться.

Таубе быстро затароторил по-немецки. В минуты волнения он непроизвольно забывал русский язык.

Продравшись через многочисленные Himmelherrgott и warum zum Donnerwetter, Иван сообразил, что немец удивляется странным следам, которые видит на дороге.

Иван вгляделся в смёрзшуюся колею, присыпанную снегом, но ничего достойного внимания не обнаружил. Тогда он рявкнул на Таубе и приказал тому излагать наблюдения более осмысленно.

Таубе остановил поток длинных раскатистых слов, отдышался и начал объяснять по-русски:

- Свежие следы, государь! Из леса вышли три человека. Здесь постояли, потом прошли вперёд по направлению нашего движения. Я вижу, следы уходят за поворот…

- Ну и что? Какие-нибудь смерды. За дровами ходили…

- Государь, у них очень странная обувь! Такой обуви я никогда не видел!

Таубе спрыгнул с коня, опустился на одно колено и ткнул пальцем в какое-то пятно на снегу.

Иван тоже спешился.

- Ну? Вижу, след ноги…

Он всё ещё не понимал возбуждения немца.

- Подошва, ваше величество! – Таубе всплеснул руками, досадуя, что его сюзерен не замечает очевидного. – Это след сапога с подошвой, на которой нарезаны какие-то решётчатые узоры! Кто режет на подошвах узоры? Даже турки и агаряне такого не делают!

Иван вздохнул. Всё это не стоило выеденного яйца. Никто не будет устраивать засаду так нелепо – выбегая на дорогу и топча снег.

Однако, следовало проявить осторожность.

Малюта рассказывал, что братец оказался горазд на хитрые выдумки.

Лучше всего – не двигаться с места, ждать подхода полка. Если допустить, что новгородцы вдруг, внезапно, выступили ратью первыми на соединение с братцем... Они с лёгкостью могли смять все посты и заставы, расставленные московской властью «против чумы».

Подъехали телохранители. Остановили коней, молча уставились на Таубе. Лица рынд были спрятаны под личинами{23}, а потому казались бесстрастно-одинаковыми.

Немец ползал на коленях по снегу, цокал языком и бормотал под нос свои странные ругательства.

- Хорошо, - сказал Иван. – Нюхач, покажи, где следы начинаются?

Таубе встал с колен, прошёл десять шагов в сторону и показал на обочину дороги. Теперь Иван и сам заметил – сугробы вдоль кромки леса были основательно истоптаны.

Иван жестом приказал телохранителям спешиться.

- Сёмка, Никитка, возьмите пищали, пройдите по следу вперёд. Обнаружите засаду – стреляйте. Нюхач, останешься здесь со мной!..

Таубе молча спешился, обнажил саблю и встал впереди Ивана, как бы заслонив его собой от неизвестной опасности.

Два опричника отвязали от сёдел пищали, перехватили их наперевес, запалили фитили и направились к повороту дороги.

Таубе рассеяно озирался по сторонам. Ему, видите ли, не давали покоя странные подошвы сапог тех неизвестных людей, что пересекли дорогу маленькой свите царя.

10. – Ты первую помощь оказывать умеешь? – спросил Ниткин у Собинцева.

- А толку? – тот покачал головой. – У меня с собой ни бинта, ни стрептоцида…

- В машине аптечка есть, - сказал Сергеич. – Надо мужика туда нести. Он, видно, крови много потерял.

- Нести – не донесём, - засомневался Собинцев. – На лошадь бы его как-то взгромоздить. Быстрее будет.

- Так чего встали? Втроём справимся, - сказал Сергеич.

У неизвестного в красной стёганой куртке был изрядно распорот бок. Но кровь на ране запеклась и почти не сочилась. Несчастный дышал, слабо шевелил рукой и вообще – подавал признаки жизни.

Ниткин теперь хорошо его рассмотрел. Среднего роста мужчина с ухоженным полноватым лицом, русоволосый, с короткой квадратной бородой, возраст – около сорока лет. Если бы не одежда, выглядевшая реквизитом к фильму «Андрей Рублёв», его можно было бы принять за городского интеллигента, неудачно решившего заняться конным туризмом.

Осторожно, стараясь не задевать рану, они подняли раненого и посадили в седло. Расположили его в классической позе всадника, но полулёжа, руки закинули коню на шею. Получилось не сразу, с Ниткина сошло семь потов.

Да и славно – а то он уже замерзать начал, одежонка-то была не по сезону. И как Ванька не мерзнёт в этой операторской безрукавке?

- Я коня в повод возьму, - сказал Сергеич. – А вы придерживайте мужика с боков, чтоб не свалился. Ты, Паша, встань справа, что ли, а ты, Иван, - слева. До машины его дотянем, уже проще будет.

- Что проще-то? – пробормотал себе под нос Ниткин. – Чёрт знает где находимся, чёрт знает что творим.

- А чего – умирать его бросить? – удивился Ваня. – Надо сделать человеку перевязку, потом до больницы довезти. Ну, и милицию проинформировать. Тут криминал явный!

- Ваня, дружочек! – Ниткин криво ухмыльнулся. – Не городи ерунды! Посмотри на одежду этого… потерпевшего! Такую перестали шить в восемнадцатом веке! Не удивлюсь, если мы очутились в местности, где слова «скорая помощь» - пустой звук!

- Пан, да не мели чушь! Снова начинаешь этот стёб про перенос в параллельный мир?

- Ваня, ты кретин! – рявкнул Ниткин. – Вытащи голову из задницы и включи логику! Ты же не в детском саду работаешь, а в газете! Так проанализируй факты!

- Да, пошёл ты! – огрызнулся Собинцев. – Тоже мне, газетный волк! Хотел бы этого порезаного на снегу бросить, умирать?

- Да! Хотел бы! Мы не понимаем, где сейчас находимся. Но место это – очень странное. И здесь, может быть, в порядке вещей порезаные мужики, которые умирают на лесной дороге. Нам не об этом думать надо, а как домой выбраться!

- Ниткин, я давно подозревал, что ты – циничная сволочь!

- Хорош собачиться, молодёжь, - сказал Сергеич. – Вон ещё местные появились! Из-за поворота, понимаешь, вышли. Тпру!

Конь замер.

Ниткин выглянул из-за крупа. Во время перебранки с Ванькой он не забывал поддерживать раненого, который опасно раскачивался с каждым шагом коня. Но тут от удивления опустил руки. Раненый сразу запрокинулся налево и тихонько застонал.

Впереди, шагах в тридцати, стояли два человека …в кольчугах! Их лица были скрыты под забралами шлемов, на плечах топорщились короткие, подбитые мехом плащи странного покроя. И – что самое главное – каждый из этой парочки был вооружён ружьём безобразного вида, большим, тяжёлым и толстоствольным. Не считая сабель, рукояти которых виднелись у поясов.

- Скажешь, это – реконструкторы? – зашипел Ниткин. – Похоже, мы вляпались в какое-то дерьмо!

Собинцев промолчал.

- На охотников они не похожи, - рассудительно заметил Сергеич. – В наших краях никто в касках по лесам не шляется. Да и не сезон для охоты-то…

- Остановитесь! – голос, искажённый пластиной забрала, звучал глуховато. – Назовите себя!

Говорили по-русски.

Уже ладно, подумал Ниткин, не в Мордор попали, а то кроме гханья я по-оркски не помню ни черта.

Стволы смотрели прямо в грудь Сергеичу, который, так и не отпустив поводьев, стоял впереди всей группы.

- Ненавижу, когда в меня целятся, - сказал Ниткин.

В прошлом он имел печальный опыт столкновения с вооружённым психом. Один шизофреник, автор сомнительного экономического трактата, не пошедшего в публикацию, как-то вечером взял двустволку и подкараулил Пашу возле редакции. Вечер был зимний, прицелиться в свете фонаря было трудно, поэтому заряд картечи просвистел довольно далеко от головы журналиста. Тогда Паша вдруг выяснил, что неплохо умеет бегать противолодочным зигзагом. Повторять этот опыт он категорически не хотел.

Отодвинув Сергеича плечом, Ниткин шагнул вперёд.

- А кто вы такие? – крикнул он. – По какому праву поднимаете на нас оружие? У нас свои дела, мы никому не мешаем!

Фигуры двинулись с места. Стволы странных ружей переместились. Теперь оба были направлены в грудь Ниткину.

- Здесь не может быть никакого дела, кроме государева! – сказал один из вооружённых людей. – Дорога закрыта для всех!

- Какому государю вы служите? – спросил Ниткин, чувствуя, как душа опускается в пятки.

- Ты что, собака, насмехаешься?! – голос из-под забрала зазвучал как-то уж очень недружелюбно. – Мы – слуги государя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича! И если ты не назовёшься, умрёшь тут же, на месте!

- Э-э-э…

А ведь это абзац, товарищи!

Московская Русь… Иван Васильевич… Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…Только Демьяненко-Шурика для полного комплекта не хватает!

Ниткин через плечо покосился на своих спутников. Лицо Собинцева было искажено, рот раскрыт.

Не обкакался бы он от изумления, с неожиданным злорадством подумал Ниткин.

Сергеич держался молодцом. Он стоял в расслабленной позе и совершенно спокойно изучал взглядом приближающихся кольчужников.

Раненый на коне так и сидел, завалившись на левый бок.

Между тем, вооружённые люди подошли к Ниткину уже совсем близко. Он почувствовал запах, который от них исходил. Какая-то адская смесь чеснока, тёплого металла и гари.

- Я и в мыслях не держал – смеяться над вами, уважаемые! – Ниткин выставил перед собой раскрытые ладони. На всякий случай. – Мы – э-э-э… Иностранцы. Чужеземные гости. Купцы. Заблудились по дороге к ближайшему городу.

Вооружённые люди переглянулись.

- Сдаётся мне, лжёшь ты! – сказал один.

- На одном коне, что ли, путешествовали? Без товара? – язвительно заметил другой. – И откуда следуете? Из Новгорода?

Шестым чувством Ниткин понял, что на Новгород соглашаться нельзя. Нехорошая интонация была у спросившего. Да и не бывал Ниткин в Новгороде никогда, соврать складно не получится.

- Мы с востока идём. То есть, едем. Наша машина… Наша повозка сломалась в лесу. Там, - он махнул рукой в неопределённом направлении. – Мы дорогу искали, нашли. Вас встретили. Надеемся, вы нам поможете, проводите в ближайший город.

Вооружённые люди опять переглянулись.

- Может, и не лжёт, - сказал первый. – Говорит по-нашему, вроде, понятно, а ясно – чужеземец.

- Засады тут точно нет, - сказал второй. – Да и голодранцы эти на татей не машут. Оружия у них никакого. Ни дубья, ни палки.

- На купцов они тоже непохожи, - возразил первый. - Проводим к государю, пусть он решает.

Второй повёл стволом ружья.

- Так. Вы все медленно идёте вперёд. И не думайте бежать.

11. – Сёмка с Никитой кого-то поймали, - сказал Таубе.

- Немец, ты когда перестанешь сообщать очевидные вещи? – спросил Иван. – Я и сам вижу, что ведут сюда каких-то троих пеших. Да один на коне, чуть из седла не валится. Или пьяный или…

Сердце Ивана радостно прыгнуло.

…или раненый. Братец!

Все, все, завершился порочный круг, начатый одной неблагословенной ночью в суздальском Покровском монастыре!

Три незнакомых человека, подгоняемые окриками царских телохранителей, приблизились к Ивану на расстояние нескольких шагов.

- На колени перед государем, басурмане! – проворчал Никита. Незнакомцы послушно встали на колени. Но голов не склонили – зыркали любопытно, глаза их блестели как-то нехорошо.

Иван подошёл поближе, встал шагах в пяти и принялся молча разглядывать неожиданных пленников.

Один, самый старший, выглядел как обычный черносошный крестьянин откуда-нибудь из-под Вологды. Кряжистый, русоволосый, с водянистыми синими глазами и мозолистыми руками. Одежда, правда, на нём была не крестьянская – короткая куртка из коричневой кожи, похожая на ту, что надевают под доспехи.

Второй незнакомец, мужчина неопределённого возраста, был вылитый татарин: раскосый, с узким подбородком, кареглазый и темноволосый. В густой шевелюре блестела седина. Одежда на нём была непонятная – серого цвета длинная ряса без пуговиц и крючков.

Третий – самый молодой, по виду – тоже похожий на русака, одет был ещё более нелепо, в обрезанную, без рукавов, холстину, зачем-то выкрашенную в голубой цвет. На этой холстине снаружи были пристрочены многочисленные карманчики, выпуклые, напоминающие поясные калиты.

Иван почувствовал, что в душе шевельнулась неуверенность.

Вид незнакомцев был хоть и жалок, но странен. Пугающе странен.

Если его братец снюхался уж и с такими необыкновенными иноземцами, то каких подарочков надо ждать в будущем?

Но, конечно, не время выяснять, откуда взялись эти басурмане. Главное должно делать в первую очередь. Иноземцами же можно заняться позже. Хоть и на дыбу их, весьма способствует сближению народов. Законные основания найдутся, раз поймали их в комании с государственным изменником.

- Они по-нашему понимают, - сказал телохранитель Никитка. – Да представляются, правда, купцами с востока…

- Погоди!

Проглотив комок, Иван быстро мазнул взглядом по чужакам, не сказав более ни слова, обошел их стороной и взял из рук Сёмки-рынды повод коня, на котором полулежал раненый человек.

- Что, - осклабился Иван. – Добегался, братец?!

Бесцеремонно, одним движением сильной руки, он вытащил Георгия из седла. Тот рухнул наземь, как куль, тонко и жалобно вскрикнул.

Иван пнул беглеца сапогом в правый бок. И вдруг, неожиданно для себя самого, принялся беспорядочно избивать лежащего ногами и руками. Не вытерпел. Долгое, годами копившееся напряжение наконец получило выход.

- Вот ведь мудак, - сказал Сергеич. Они втроем, неловко вывернув шеи, с отвращением смотрели на избиение раненого. – Это не по-советски как-то. Вы, мужики, как хотите, а я этому ряженому сейчас в ухо дам!

Легко, словно было ему не пятьдесят семь лет, а двадцать пять максимум, водитель вскочил на ноги, прыгнул на спину царю, захватил его шею правой рукой, а левой принялся колотить по почкам, одновременно оттаскивая злобного беса от жертвы.

Оторопевшие от такого святотатства телохранители отреагировали не сразу.

Да и журналисты опешили. Не ожидали они от старшего товарища подобной прыти.

Через пол-минуты рынды сообразили, что их пищали бесполезны. Не могли они стрелять в чужеземца, не задев и того, кого призваны были беречь. А потому, откинув пищали в сторону, с голыми руками бросились на двух отчаянно боровшихся мужчин.

А Сергеич задуманное выполнил. Оттащил Ивана в сторону от раненого шагов на десять и опрокинул в снег. Размахнулся, влепил подмятому противнику в ухо. Тут сверху на барахтающуюся парочку упали телохранители.

Совершенно ошеломлённый Таубе, находившийся шагах в пятидесяти от места схватки, на секунду застыл, нелепо задрав саблю остриём вверх. Потом сунул саблю в ножны и зашарил по поясу, что-то нащупывая.

Горн у него на поясе, понял Ниткин. Сигнальный рожок, из тех, что хрипели ночью вдали. Фильм «Викинги», ети его…

Ниткин перекатился с колен на спину так, чтобы видеть клубок шевелящихся, дёргающихся тел.

- Ванечка! – заорал он. – Гаси того типа с дудкой!

Собинцев, хороший спортсмен, стартовал с места, как небольшая ракета. В одно мгновение он сшиб Таубе с ног, выбил из рук горн и придавил к земле.

Ниткин лихорадочно расстёгивал куртку. Замок не поддавался. Эти дурацкие пластмассовые молнии вечно заедают в неподходящий момент. Да и дёргать застёжку из лежачего положения – неудобно.

Между тем, рынды взяли Сергеича в оборот. Всё ещё сжимая предплечьем шею самодержца Всея Руси, пришелец из будущего пытался отмахиваться от наседавших телохранителей свободной левой рукой. Но даже его крепкий мозолистый водительский кулак не мог нанести существенного урона противнику, одетому в железо.

Один телохранитель выхватил из сапога нож и быстро ткнул отбивавшегося Сергеича под ребро. Тот захрипел и разжал хватку. Царь Иван, тоже хрипя, вырвался и стал отползать на четвереньках в сторону.

И в этот миг Ниткин, наконец, справился с зиппером.

Он вытянул из-под ремня пистолет, щёлкнул предохранителем и хотел было выстрелить в воздух. Но вдруг разглядел, что Сергеич лежит на снегу, раскинув руки, а два типа в кольчугах в остервенении тычут в него ножами.

- Ах вы!..

Ниткин трижды неприцельно выстрелил.

И, конечно, промазал.

Ну, бегите же, сволочи! – отчаянно подумал Ниткин.

Телохранители вскочили. Они были воины опытные, звук пистолетных выстрелов пробудил в них правильные инстинкты. Вместо того, чтобы броситься бежать, как на то надеялся Паша, они сделали единственно верную в их положении вещь – попытались сократить дистанцию и приблизиться к стрелявшему.

Но и Ниткин уже овладел собой, подавив приступ внутренней паники. Неимоверным усилием воли он заставил себя не спешить и прицелился.

Следующим выстрелом он попал одному из рынд в незащищённый подбородок. Человека отбросило, как кеглю в боулинге. Второй издал утробное рычание и, размахивая ножом, бросился на Пашу длинными волчьими скачками.

Пистолет громыхнул еще дважды. Одна из пуль угодила нападавшему в глаз. Царского телохранителя словно молотом ударили. Силой удара он был снесён в сторону и повалился на обочину дороги, разбрызгивая на белое красные капли.

Ниткин перевёл ствол в направлении третьего противника.

Полузадушенный царь Иван справился с кашлем, поднялся во весь рост и вытянул из ножен меч. Яростный, он приготовился к прыжку на иноземца со странным маленьким пистолетом.

Ниткин выстрелил. Девятимиллиметровая пуля угодила Ивану в сердце. Обливаясь кровью, Иван запрокинул голову набок и вновь повалился наземь.

Ниткин встал. Ноги его тряслись.

Держа пистолет в вытянутой руке Ниткин приблизился к поверженным противникам.

Тот, кому он попал в челюсть, подавал слабые признаки жизни. Тот, кому пуля влетела в глаз, был, очевидно, мёртв.

Но что самое страшное, – Паша понял это с первого взгляда -безнадёжно, совершенно, окончательно мертвы были также и царь Иоанн Васильевич, которого позднее могли бы прозвать Грозным, и водитель редакционного «уазика» Владимир Сергеевич Самсонов.

[Digi]

Ну, как-то так.

[Digi]

А.Это я обозначился, что умею писать.

Для меня кусок во этот - ничто. Я и по-другому сумею. Да.