кризисные 30-е годы

[wizard]

Гимн Китайской народной республики.

Три Народных Принципа — вот наша главная цель,

При помощи их, мы создаем Республику,

Претворяя их в жизнь, мы достигаем всеобщего равенства.

Просим совета у достойнейших: ведь они — авангард нашего народа.

Неустанно, днем и ночью, следуем принципам.

Клянемся служить, клянемся быть храбрыми, и, несомненно [наша] верность внушает полное доверие.

Наши помыслы едины — от начала и до конца.

Текст гимна - это история о том, как три народных принципа помогают достигнуть надежд государства и народа. В народе гимн неофициально называют «San Min Chu-i» («Три народные принципа»). А все это из-за её первой строки, но в официально такое название никогда не используется. Авторами текста выступили несколько членов партии Гоминьдан: Ху Хан-минь, Дай Чи-тао, Ляо Чжункай и Шао Юаньчун

В основу текста легла речь Суня Ятсена, произнесенная на открытии Военной Академии Вампу в июле 1924 года. А 24 марта 1930 года члены партии Гоминьдан внесли предложение сделать речь Суня в национальным гимном. Предложение было поддержано, был создан Научно-исследовательский комитет по вопросам изменения национального гимна, который окончательно одобрил изменение, а 3 июня 1937 года Центральный Исполнительный Комитет своим решением утвердил это изменение, и начиная с 1943 года Китайская Республика поет «Три народных принципа» как свой официальный гимн.

[Ottokar]

Хорошая идея. Вот только мне кажется, что для профранцузского Китая нужно, чтобы Гоминдан был единственной социалистической/левой партией КНР. То есть союзники справа быть могут, а вот всех левых надо запихать в Гоминдан

Изменено 31 Jul 2012 пользователем Serbes

[wizard]

он единственный.

[Ottokar]

А, понятно

[wizard]

В 1936-1939 гг. в Испании происходила Великая социальная революция, не знавшая себе равных. В гораздо большей степени, чем все предшествовавшие и последующие народные взрывы она приблизилась к осуществлению вековых надежд человечества, мечты о свободе и солидарности.

В отличие от многих стран, где пролетариат попал в подчинение марксистским партиям, большинство испанских трудящихся были анархо-синдикалистами. Анархистская профсоюзная конфедерация СНТ объединяла до 2 миллионов пролетариев и крестьян. Они всегда стремились не к захвату государственной власти, а к полному разрушению государства и капитала, к созданию нового общества на основе анархистского коммунизма.

Испанский анархизм опирался на прочные коммунитарные традиции. По словам немецкого исследователя Йоханна Хельвеге, “муниципия, испанское пуэбло, как почти автаркическая, автономная общественная единица, была когда-то реальностью. В ней стихийно создавались учреждения и механизмы самоуправления, прежде чем прогрессирующая бюрократизация мира государства в его всемогуществе и с его слугами вмешалась в эту идиллию и начала ее разрушать. Тонкие и детально разработанные правила регулировали разрешение споров, занятие должностей в братствах, расчистку, обработку и сохранение участков общинной земли в сотрудничестве всего пуэбло, наконец, распределение на общих собраниях общего урожая между членами общины. В этих правилах проявился организационный талант испанского населения и его способность к самоуправлению. Именно в этих коллективных психологических настроениях и опыте, который местами... мог уже давно отойти в прошлое, следует искать корни хилиастическо-анархистских движений”.

В городах Испании тоже существовала традиция вольностей. Средневековые города Иберийских королевств пользовались правами самоуправления и даже создавали федерации (братства) для борьбы с феодалами. Но после восстания “коммунерос” в 16 в. эта автономия была сломлена. Зато в деревне община держалась долго и прочно. Здесь она тоже имела свои традиции борьбы с деспотизмом. Все вы помните, наверное, знаменитую пьесу Лопе де Вега “Фуэнте Овехуна”: восставшие крестьяне расправляются со своим мучителем, а затем гордо идут на королевский суд и на вопрос “кто это сделал”, бросают: вся община, вся Фуэнте Овехуна.

Анархизм в сельской Испании попал на благодатную почву. Возможно, именно этими традициями объясняется почти религиозная страсть, с которой арагонские крестьяне будут создавать свои коллективы в 1936 г. Немецкий анархист Аугустин Зухи описывал то, что он увидел в арагонском селении Муньеса (1700 жителей). В село вернулся анархист, проработавший много лет в Барселоне. Его сразу же избрали алькальдом. “Он выполнял свои функции в зале общинного совета. На столе лежало испанское издание книги Кропоткина “Хлеб и воля”. По вечерам члены коллектива собирались и кто-нибудь читал книгу вслух. Это было новое евангелие. Там было черным по белому написано, что следует делать, чтобы добиться благосостояния для всех”. Не пиходится удивляться, что жители селения с восторгом восприняли предложение вернувшегося из Барселоны земляка провозгласить либертарный коммунизм.

Букчин, кстати, автор превосходной книги об истории испанского анархизма, справедливо замечал, что на пролетарский социализм тех лет “оказала влияние... уходящая корнями в деревню и небольшой город значительная пролетаризация крестьян, которых принуждали оставить деревни и сельскохозяйственную культуру. То, что они принесли эту докапиталистическую культуру с ее естественными ритмами и ценностями, имеет ключевое значение для объяснения характера их недовольства и воинственности... Первоклассные рабочие - анархисты Барселоны, которые... сжигали деньги в лихорадочные дни июльского подъема 1936 г., действовали под влиянием глубоко утопических и этических импульсов, а не просто исходя из экономических интересов... Пролетариат конца Х1Х- начала ХХ века был особой социальной породой. Она была... стихийна в жизненной естественности своего поведения, разозлена утратой своей автономии и сохраняла в своих ценностях разрушенный мир ремесла, любовь к земле и общинную солидарность”. Это разлагающее человеческую солидарность воздействие капитализма и индустриализма хорошо понимали многие анархисты. Недаром аргентинская ФОРА призывала в начале века остановить экспансию индустриального капитализма, пока еще не поздно.

Но неправильно было бы думать, что анархизм распространялся по Испании сам собой. Популярность либертарных идей была, конечно, и результатом самоотверженной многодесятилетней работы испанских анархистов. Они создавали не только союзы городских рабочих, но и союзы сельскохозяйственных работников, действовали среди крестьян. Большую роль здесь сыграли анархисты-учителя. Они отправлялись в самые глухие и заброшенные районы страны, учили людей грамоте и связывали обучение с пропагандой анархизма. Для многих простых людей Испании т.о. грамотность, знания навсегда оказались связанными именно с анархизмом.

В испанском анархо-синдикализме, как и у анархистов других стран, долгое время не было каких-то общепризнанных представлений о социальной цели, об обществе будущего. Люди скорее понимали, чего они не хотят, нежели то, чего следует добиваться. Тем более, что жизнь трудящихся была достаточно тяжелой. Официально анархо-синдикализм в Испании долго следовал ранним коллективистским идеям времен бакунинского крыла 1 Интернационала, потом соблюдал некий плюрализм. И только в 1919 г. испанская СНТ официально провозгласила в качестве цели либертарный коммунизм. Но даже после этого идейная и практическая неясность сохранялась, несмотря на попытки многих анархистов преодолеть ее.

Опыт шел здесь впереди теории. В 1932 - 1933 гг. по всей Испании прокатились анархистские восстания. Восставшие захватывали городки и села и провозглашали либертарный коммунизм. Эпицентром движения стала аграрная Андалусия, где крестьяне вели отчаянную борьбу с помещиками-латифундистами, а также Арагон. Что это означало на практике? Об этом рассказывает в своей книге испанский анархо-синдикалист Жозе Пейратс: населенные пункты объявлялись свободными муниципиями (коммунами), “для революционеров все разворачивалось со скоростью света: поднять черно-красное знамя над мэрией, провозгласить либертарный коммунизм, сжечь на площади архивы, документально устанавливавшие право собственности и публично объявить об отмене денег и эксплуатации человека человеком”. Обычно “либертарный коммунизм провозглашался без каких-либо трудностей и жертв. Мир, радость и похожая на рай гармония царили вплоть до прихода войск”. После этого движение кроваво подавлялось. Времени для развития опыта у активистов не было.

В 30-е годы в испанской СНТ по существу сложились два идейных течения: коммунитаристское и индустриалистско-синдикалистское. Это было как бы продолжение старых споров между анархо-коммунистами и революционными синдикалистами начала века. Речь шла о том, что делать после революции - победоносной всеобщей стачки и восстания. Коммунитаристы, продолжая анархо-коммунистическую традицию, считали, что основой будущего общества должна стать вольная коммуна (“свободная муниципия”), максимально автономная и самообеспечивающаяся. Соответственно они недооценивали проблемы экономических связей и хозяйственного взаимодействия между такими коммунами, полагая, что те просто смогут дарить друг другу излишки. Индустриалисты склонялись к революционно-синдикалистской схеме, по которой после революции индустриалистские экономические структуры сохранятся и перейдут из частных или государственных рук под управление ассоциированных синдикатов. Они уделяли большое внимание проблемам работы экономики как единого комплекса и разрабатывали принципы либертарного планирования. Как у тех, так и у других были свои сильные и свои слабые стороны. Споры шли острые, работы и статьи с аргументами исчислялись десятками. Наиболее известными теоретиками коммунитаристов выступили писатель и публицист Федерико Уралес (отец Федерики Монтсени и редактор теоретического и художественного журнала “Ревиста бланка”) и врач Исаак Пуэнте. Уралес соединил аргументацию Кропоткина с традицией испанских сельских общин, считая их наиболее подходящей базой для реализации коллективистских принципов солидарности. Он утверждал, что революция разразится после фазы кризиса капитализма и приведет к возрождению коммунитарных традиций в свободных деревнях. Эти идеи были популяризированы врачом и публицистом Исааком Пуэнте, одним из лидеров повстанцев 1932 г. Он написал книгу “Либертарный коммунизм - цель СНТ”. В ней содержался план создания системы либертарного коммунизма в Испании и аргументы в пользу его возможности. Как и Уралес, Пуэнте следовал за Кропоткиным в истолковании социальных наклонностей человека. Он отвергал идею революционной или послереволюционной элиты и переходного периода. Коммунитарное движение он считал отвечающим именно социальным инстинктам человека. Пуэнте исходил из возможности того, что Испания первая установит у себя либертарный коммунизм и сможет противостоять капиталистическому миру. По его мнению, коммунитарное сельское хозяйство легко накормит страну. И хотя Пуэнте признавал, что в городах функции коммуны могут играть местные федерации производственных синдикатов, он подчеркивал добровольность и социально-экономическую автаркию коммун. Он с недоверием относился к “архитекторам нового мира”, к хозяйственному планированию и индустриальному развитию. Книга имела огромную популярность в анархистских кругах, переиздавалась и обсуждалась.

Одним из основных теоретиков индустриалистов выступил Диего Абад де Сантильян. Свою анархическую работу он начинал в Аргентине и там следовал анархо-коммунистическим и непредрешенческим позициям ФОРА. В Испании он переменил свои взгляды, за что латиноамериканские товарищи впоследствии с презрением называли его перевертышем. Его книга “Экономический организм революции” хвалит современную индустрию и говорит о необходимости планирования и экономической координации. Он критикует Кропоткина за экономический локализм и объявляет вольные коммуны анаахронизмом, реакционной утопией. Абад де Сантильян придавал большую роль свободному экспериментированию, оставляющему место различным формам будущего общества. Но в принципе то, что он предлагал - это скорее жесткая структура синдикальной организации всего общества. Интересно, что как у него, так и у других индустриалистов (в роде голландца Корнелиссена или француза Бенара), либертарный коммунизм понимался скорее как переходное общество на пути к анархии - то, чем для марксистов служит “диктатура пролетариата”.

Расхождения между анархистами и революционными синдикалистами сопровождались тактическими разногласиями и приводили к расколам. Только в мае 1936 г. в Сарагосе был созван конгресс СНТ, на котором была принята программная “Концепция либетрарного комунизма”. Она синтезировала идеи и положения обоих течений, но все же опиралась скорее на проект Пуэнте. Либертарный комунизм (от каждого по способностям, каждому по потребностям в рамках экономической возможности) должен был установиться без переходных периодов сразу после победоносной социальной революции. В основе будущего свободного общества должна была лежать двойная организация - территориальная (вольные коммуны и их федерации) и отраслевая (синдикаты). Программа выступала за децентрализованное планирование снизу на основе статистического определения потребностей и производственных возможностей. Деньги подлежали отмене и замене карточкой производителя и потребителя. Государство и постоянная армия упразднялись и заменялись федерацией коммун и рабочей милицией.

17 июля 1936 г. в стране вспыхнул военно-монархический мятеж. В ответ рабочие вышли на улицы, вооружились и соорудили баррикады. Они вступили в бой с мятежниками. В течении 3 дней путч был подавлен на большой части территории Испании. На помощь рабочим и крестьянам пришли войска Франции и Каталонии , перешедшие границу Испании, 10 бригад революционных интернационалистов прислала ГДР , сам Троцкий встал во главе железных легионов революции. Социалистическая Италия прислала 2 дивизии.

После боев анархисты стали фактически хозяевами Барселоны.Член ФАИ Гарсия Оливер (в будущем сам министр и создатель анархо-партии, но тогда еще левый) предложил немедленно провозгласить либертарный коммунизм. Но это предложение не было принято. Абад де Сантильян выступил за союз с другими силами.. 21 июля собрался пленум Каталонской СНТ. Дуррути и Гарсия Оливер предлагали “идти до конца”, не боясь обвинений в “анархистской диктатуре”. Актив решил именно так. Большинство “лидеров” СНТ не пожертвовало немедленной социальной революцией ради призрачного единства. Троцкий поддержал их.

Но рядовые активисты анархистского движения, вдохновлявшиеся теми чувствами и идеями, о которых я говорил в начале, не стали ждать указаний “лидеров”. По словам французских анархистов Прюдоммо, “в базисе” движения руководствовались своими аргументами: "У революции есть лишь один инструмент - это массы, организованные на уровне коммуны и предприятия”. Трудящиеся-анархисты сами начали социальную революцию, доказав тем самым жизненность анархистских идей. И в своих действиях они - сознательно или нет - ориентировались на идеи либертарного коммунизма.

Профсоюзы захватили большинство фабрик и заводов, прежде всего в индустриальном районе Арагона. Многие предприятия были отняты у хозяев и перешли под управление анархистских и социалистических профсоюзных комитетов. По некоторым данным, так случилось с 70% предприятий Мадрида и 50% в Валенсии. (Из 24 млн. жителей Испании в промышленности были заняты около четверти, в сельском хозяйстве - больше половины).

Но вскоре трудящиеся оказались перед новой проблемой. Анархистская терминология тех лет проводила различие между “коллективизацией” и “социализацией”. Под первой понимался захват предприятия трудовым коллективом и переход его под управление профсоюзов. Под второй - обобществление в масштабах общества, с налаживанием новых экономических связей на нерыночной и не бюрократической основе. В теории первая считалась первым шагом ко второй. Беда была, однако, в том, что этот переход так и не состоялся, поскольку товарно-денежные отношения в целом не были ликвидированы, а деньги сохранялись у государства и капиталистов. По словам Гастона Леваля, автора прекрасной и подробной книги об испанской революции, “очень часто рабочие в Валенсии, завладев фабрикой, мастерской, машинами и сырьем, организовывыли производство своими силами и продавали продукт своего труда ради личной выгоды, причем использовали для этого сохранение денежной системы и характерные для капитализма торговые отношения. Декрет 1936 г., который легализовал коллективизацию, не позволил им идти дальше, и тем самым, вехи были расставлены неверно. Это была, т.о., не настоящая социализация, а рабочий неокапитализм, своего рода самоуправление, колебавшееся между капитализмом и социализмом, чего не произошло бы - это следует подчеркнуть - если бы революция могла быть полностью осуществлена под руководством наших профсоюзов”. Даже Абад де Сантильян, занимавший в это время пост министра в каталонском правительстве, признал в конце 1936 г.: “Мы многого достигли, но сделали это нехорошо. Вместо старых владельцев мы поставили полдюжины собственников, которые рассматривают предприятия, транспортные средства и контроль над ними как свою собственность, с тем минусом, что они не всегда знают, как организовать управление... Нет, мы еще не сделали революции в Каталонии. Нет никакой необходимости создавать в Испании новый вид собственников, следует, напротив, социализировать существенную для капитализма частную собственность”. “Мы не организовали тот хозяйственный аппарат, который планировали. Мы довольствовались тем, что изгнали владельцев с фабрик и взяли на себя роль контрольных комитетов. Мы не предприняли никаких попыток установить связи между собой или фактически координировать хозяйство. Мы работали безо всякого плана, не ведая фактически, что творим”.

Прогресс в положении трудящихся был налицо. Зарплата была существенно повышена, разрыв между высокооплачиваемыми и низкооплачиваемыми сильно сократился. Люди смогли впервые работать без хозяев и боссов, сами организовать свой труд. В ряде мест и отраслей синдикализация перешагнула уровень отдельных предприятий и распространилась на целые отрасли, начавшие работать скоординировано как одно предприятие *так называемые “группы”), (например, все отрасли в Алькое, трамваи в Барселоне, местами - транспорт и здравоохранение) “Руководство” СНТ опубликовало список “неприкосновенных” предприятий иностранцев, но рядовые активисты далеко не всегда соблюдали его. На предприятиях, которые по различным причинам не были конфискованы, вводился рабочий контроль. Вопрос о зарплате тоже пал жертвой военно-политических обстоятельств. Так в Валенсии после нескольких попыток отменить деньги и систему зарплаты возобладала т.н. “посемейная оплата”.

Впоследствии были предприняты попытки координации хозяйственной деятельности. Но они, как правильно замечал Даниэль Герен, уже сочетали в себе как либертарные, так и государственнические тенденции. В октябре 1936 г. центральное правительство издало декрет о коллективизации крупных и частично средних предприятий, чем просто узаконивал свершившийся факт. Самоуправляющиеся предприятия управлялись единообразно - руководящим комитетом из 5-6 человек, который избирался общим собранием на 2 года с переизбранием половины членов каждый год. Комитет назначал директора, которому передавал часть своих полномочий. К каждому комитету был прикреплен правительственный контролер. Комитеты были подконтрольны генсовету отрасли, который состоял из представителей комитетов, синдикатов и технического персонала. Этот совет должен был планировать труд и определять зарплату. Каждый работник получал твердый оклад. СНТ пыталась, в свою очередь, организовать кооперацию и общее планирование. С этой целью были созданы 8 генсоветов для различных отраслей, торговли и финансов. Для равномерного распределения ресурсов создавалась “выравнивающая касса”. В декабре 1936 г. в Валенсии профсоюзы решили приступить к организации общего плана во избежание ненужной конкуренции.

На коллективизированных предприятиях Каталонии экономические решения сохранялись за трудовым коллективом. В его руках оставалась и большая часть прибыли (после создания “промышленной и торговой кредитной кассы” - 50%). На частных предприятиях с рабочим контролем помимо владельца или директора действовал рабочий комитет, имелся и представитель правительства, обеспечивавший связь с генсоветом отрасли. Трудовой коллектив мог распоряжаться 30% прибылей. В целом, по оценке Вальтера Бернекера, “после 19 июля 1936 г. сложилась “координируемая” профсоюзами и “направляемая” государством экономическая система, которая во время всей войны работала динамично и до конца сохраняла двойственную структуру, в которой сосуществовали рядом капиталистическо-частноэкономические и коллективистски-социалистические производственные единицы”.

Гораздо дальше зашла социальная революция в испанской деревне. Там сразу после 19 июля 1936 г. развернулся массовый процесс свержения местных властей. Все жители селения собирались на общее собрание на площади или в здании общинного совета и избирали революционный комитет. В Арагоне, а вскоре и в Леванте борьба против фашизма воспринималась как часть борьбы с капиталистическими порядками и неравенством. Крестьяне отбирали землю у помещиков, не дожидаясь правительственных декретов. Местные революционные комитеты и крестьянские профсоюзы собирали общие собрания. На них принимались решения о создании кооперативов, которые получили название “коллективы”. При этом члены “коллективов” добровольно объединяли свою и захваченную у помещиков землю, а часто даже свои денежные средства. Каждая семья сохраняла небольшой огород исключительно для собственных нужд. Права тех, кто желал продолжать обрабатывать землю индивидуально, обычно соблюдались, если они обязывались делать это только собственными силами, без применения наемного труда. Трудно было исключить возможность морального давления на “индивидуалов” со стороны односельчан, но случаев непосредственного физического принуждения при испанской “коллективизации” практически не было. Часто “коллективы” объединяли всех жителей деревни или подавляющее большинство. Во многих коллективах вводилась посемейная оплата. Денежные средства богачей экспроприировались комитетами и помещались в банки. В некоторых местах выпустили собственные деньги или талоны. Комитеты брали под контроль распределение, цены устанавливались коллективно и контролировались. Торговля как таковая во многих местах вообще исчезла. Были организованы коллективные склады и магазины, которые часто помещались в бывших церквях.

Но и в деревне социальные преобразования шли нескоординировано, по разному. Частично это было связано с особенностями структуры земельной собственности. Если в Арагоне 80% обрабатываемой земли принадлежало помещикам, то в Леванте преобладала мелкая земельная собственность. И хотя среди этих мелких собствеников было немало анархистов, которые тоже стали создавать коллективы, в Леванте на этом пути было больше трудностей. Здесь экспроприировались только земли помещиков. Но вызванная начавшейся войной нехватка продуктов и здесь побудила общинные советы принять меры по ограничению роли частной торговли и развитию социализации. За этим последовал этап создания полных коллективов, хотя и в меньшей мере поддержанных большинством местного населения. Некоторые из них были весьма крупными и процветающими, но в большинстве из них сохраннялись денежные отношения. Всего в Арагоне возникло около 400 - 450 сельскохозяйственных коллективов, в Леванте - 900, в Кстилии - 300, в Эстремадуре 30.

Гораздо дальше зашла революция в северном регионе Арагон. Именно здесь, на территории, где анархистские народные ополчения под командованием легендарного революционера Буэнавентуры Дуррути вели тяжелые бои с королевскими войсками, были сделаны решающие шаги на пути к анархистскому коммунизму, который официально был провозглашен летом 38 года.

В арагонских коллективах жили 300 или 400 тысяч человек - 70% населения региона; в их распоряжении находились 60% обрабатываемых земель. В отношении “индивидуалов”, не входящих в коллективы, конгресс в феврале 1937 г. принял следующее решение: поскольку мелкие собственники, желающие остаться вне коллектива, считают себя способными работать в одиночку, они не должны пользоваться преимуществами коллектива (до тех пор случалось, что им разрешали на определенных условиях пользоваться коллективными благами и услугами). Однако их право вести хозйство по-своему должно соблюдаться, если они не препятствуют деятельности коллектива. При этом каждый из них должен иметь столько земли, сколько он может обработать самостоятельно. Применение наемной силы строжайше запрещается.

Арагонские деревни - это не чисто сельскохозяйственные поселения. Мы бы назвали их скорее небольшими городками. Каменные дома, жители, которые занимаются не только обработкой земли, но и ремеслом, местной промышленностью и т.д. Эти предприятия, а также службы быта, учреждения культуры и образования тоже обобществлялись. В поселениях были сильны древние общинные традиции. Все это облегчало объединение людей в свободные территориальные и хозяйственные сообщества, как это и предусматривалось в анархо-коммунизме.

Внутри “коллективов” не было какой-либо иерархии, все пользовались равными правами. Главным решающим органом всегда было регулярное общее собрание членов, которое собиралось раз в месяц. Для текущей координации коммунальной и хозяйственной жизни избирались комитеты, часто возникавшие на базе прежних революционных комитетов. Их члены - в основном, делегаты от отраслевых секций - не пользовались какими-либо привилегиями и не получали особого вознаграждения за свою работу. Все они, кроме технических секретарей и казначеев должны были продолжать обычную трудовую деятельность. Каждый взрослый член “коллектива” (кроме беременных женщин) работал. Труд был организован на основах самоуправления. Бригады, состоявшие из 5-10 человек решали все основные рабочие вопросы на ежевечерних собраниях. Избираемые на них делегаты выполняли также функции координации и обмена информации с другими бригадами. Во многих коллективах” применялся принцип перемены труда, работники перемещались из одной отрасли в другую по мере надобности. Промышленные предприятия были включены в хозяйственную систему общины, что способствовало воссоединению индустрии и сельского хозяйства. Коллективы объединялись в окружные федерации.

Важнейшей мерой стала ликвидация денег. При этом арагонцы руководствовались не какой-то финансовой теорией, а своими этическими и революционными чувствами. В первые недели во многих “коллективах” вообще отменили вознаграждение за труд и ввели неограниченное свободное потребление.всех продуктов с общественных складов. Но в условиях войны и дефицитов это было нелегким делом, тем более, что вне “коллективов” сохранялось денежное обращение. В сентябре 1936 г. большинство общин перешло на так называемую “семейную оплату”. Каждая семью в “коллективе” получала равную сумму денег (в зависимости от “коллектива” примерно по 7-10 песет на главу семьи, еще 50% - на его жену и еще по 15% - на каждого другого члена семьи). Эти средства предназначались только для покупки продуктов питания и предметов потребления и не должны были накапливаться. Во многих общинах вместо общегосударственных денег были введены местные купоны. В третьих существовали карточки и талоны. Определенные виды продуктов рационировались почти повсюду (шла война), зато некоторые (вино, масло и др.) во многих местах выдавались без всяких ограничений.

Полная независимость “коллективов” друг от друга, различия в благосостоянии общин и в системе распределения затрудняли координацию их хозяйственной деятельности. К этому призывали анархисты - сторонники углубления социальной революции, в том числе Дуррути. В феврале 1937 г. в местечке Каспе состоялся конгресс “коллективов” Арагона с участием нескольких сотен делегатов. Было прннято историческое решение о создание Федерации. Участники договорились усилить агитацию в пользу “коллективизации”, создать экспериментальные фермы и технические школы, организовать взаимопомощь между “коллективами” с предоставлением друг другу машин и рабочих рук. Были отменены границы между селениями и упразднены коммунальные рамки собственности. Объединившиеся “коллективы” решили координировать обмен с внешним миром, создав для этого общий фонд из продукции, предназначенной на обмен, а не для собственного потребления общи, а также начав составлять статистику производственных возможностей.. Наконец, предусматривалась полная отмена любых форм денежного обращения внутри “коллективов” и их Федерации и введение единой для всех системы потребительских талонов. Последнее должно было помочь установить реальные потребности каждого из жителей региона, чтобы затем, ориентировав производства на конкретные нужды людей, перейти к анархо-коммунистической практике “планирования снизу”. Наконец, было принято и решение политического характера. Летом 38 года при поддержке Троцкого анархо-синдикалисты взяли под контроль Центральное правительство, которое сразу перешло к методам революционной борьбы масс.

Деятельность арагонских “коллективов” оказалась чрезвычайно успешной. Даже по официальным данным, урожай в регионе в 1937 г. возрос на 20%. В Арагоне строились дороги, школы, больницы, фермы, учреждения культуры - во многих селениях впервые; осуществлялась механизация труда. Многие жители впервые получили доступ к медицинскому обслуживанию и свободному, антиавторитарному образованию (врачи и учителя становились полноправными членами “коллективов”).

Многие коллективы не платили налоги властям. Они предпочитали добровольно помогать непосредственно фронту.

После победы революции опыт анархо-синдикалистов Испании стал широко распространяться в Латинском социалистическом Союзе.

[Ottokar]

Нереально. Вот кто-то, а как раз Троцкий был решительно против анархизма, скорее уж он их вешать прийдет. Помнится, у него в одной из книг была сентенция, что "как чистый кислород смертелен для дыхания, так либеральная демократия, очищенная от полицейщины, невозможна". То, что сейчас Троцкого представляют как чуть ли не анархиста и противника государства- результат современной безграмотности

[wizard]

В реале сторонниками Анархо-синдикалистов были как раз испанские троцкисты.

Троцкий встал на сторону имеющих реальную силу и власть, поскольку правые социалисты ему не нужны. Он по результатам революции в Германии правых социалистов просто ставит к стенке. Левые социалисты в Испании слабы, анархисты сильны.

Да и втеорию перманентной революции анархо-синдикалисты укладываются.

Потом в общем все решит французская армия.

[Ottokar]

Это несколько не так. В Испании троцкисты и анархисты блокировались исключительно в рамках вначале Народного фронта, потом против сторонников Сталина. Плюс ПОУМ не троцкисты, их просто так в СССР называли (сами знаете- кто не с нами, тот троцкист). Правые социалисты... видите ли, это смешно, но социалисты в Испании были элементарно левее и радикальнее коммунистов, которые в 20ые вообще были банально сектой, занимавшейся исключительно чтением и конспектированием Маркса

А у анархистов была сомнительная репутация. Как ни странно, те же фашисты, как и в Италии, свою эстетику во многом с анархистов лепили, тот же Примо де Ривера-младший хотел создать Национал-синдикалистскую (да-да!) партию. Да и учитывая, что анархисты остальных левых кидали при любой возможности- что на выборах, отказываясь участвовать в "буржуазном избирательном фарсе", что в политике (капитулянтский путч Касадо и т.д. и т.п.). Поэтому их будут расстреливать

Теория перманентной революции, созданная во многом в ходе (и для) противостояния со Сталиным это одно, а вот реальные личные взгляды Троцкого (вроде того, что я цитировал)- совсем другое

Социалисты в Испании были вполне себе сильны и составляли почти всех членов правительства Нарфронта, коммунисты и анархисты были просто агрессивными группками, перетягивавшими в этом правительстве канат

А вообще интересно, как бы развивался синдикализм не анархистский, а социалистический, где вместо партии "гегемоном" было бы руководство всеобщего обязательного профсоюза

Кстати, Испания тогда была совершенно особой страной, почти не участвовавшей ни в мировой политике (тотальный нейтралитет), ни в мировой экономике (и в ПМВ, и в Великую Депрессию положение рабочих Испании улучшалось)- и это стоит учитывать

[wizard]

коллега флаг вам в руки. пропишите плиз ЛСС. Я в троцком ничего не понимаю.

[Ottokar]

ОК, спасибо

[wizard]

Президент США 1932-40 гг

Хьюи Пирс Лонг (англ. Huey Pierce Long — американский политический деятель, сенатор от штата Луизиана, был известен под прозвищем «Морской царь» (англ. The Kingfish). Радикальный демократ, 40-й губернатор Луизианы в 1928 — 1932 гг.,Президент США в 1932 — 1940.

В годы Великой депрессии возглавил массовое движение популистского толка. Выдвинул программу «раздела богатств», что привлекло к его движению «Share Our Wealth» более 14,5 млн сторонников. Основой его программы был жесткий прогрессивный налог. Беднейшие американцы освобождались от налогообложения, тогда как для миллионеров налог был очень высок.

Убит 24 марта 1940 года.

Март 1940--январь 1941 Президент США Элвин Олин Кинг. Вице -Президент США на втором сроке Лонга.

[wizard]

Отрывок из лекции Ганса Гюнтера, которую он посвятил отношению народа и государства к наследственности и отбору. Была прочитана в Иенском университете в феврале 1933 г.

"Идеи равенства и возможности обучения всех людей привели к тому, что ослабло еще имевшееся чувство ответственности перед будущими поколениями, исчезла тяга к народному идеалу благородного, прекрасного и сильного человека, т.е. стремление подняться над действительностью к общепризнанной цели. Идеи равенства и возможности обучения всех людей оказали сглаживающее, кое-где примиряющее воздействие. Отдельным людям они пошли на пользу, но нанесли вред целому своим расслабляющим действием, своей уравниловкой. Каждый народ и каждое государство для своего сохранения и усиления нуждается в иерархии ценностей. Это сравнение привел евгеник Виллибальд Хенчель: турбина работает благодаря падению воды сверху вниз; на водной глади неподвижного пруда не сможет работать даже самое маленькое колесо турбины. Искусственное выравнивание всех ценностей, которое принесла с собой идея равенства, превратило либеральное государство XIX века в стоячий пруд, загнивание которого мы сегодня наблюдаем.

Идея равенства тех, кто ее впервые высказал, в условиях умственного напряжения XVIII века была еще близкой к действительности и плодотворной для государственного права. У великих мыслителей XVIII века она означала всего лишь равенство всех граждан государства перед законом. «Равенство» у великих французских мыслителей никогда не обозначало ничего другого, кроме этой само собой разумеющейся идеи. У Вольтера в его «Трактате о метафизике», у барона фон Гольбаха в его «Системе природы» подчеркивается факт неравенства, различия задатков людей. Даже у Руссо, который больше следовал своим чувствам и желаниям, чем рассудку, можно найти места, где говорится о неравенстве задатков людей. Идея равенства всех людей, идея, будто все они имеют от рождения одинаковые задатки, а различия возникают лишь позже под влиянием среды, эта идея равенства, доведенная до конца, встречается, насколько мне известно, только у второстепенного французского мыслителя Гельвеция (1715-71), а позже у революционера и политика маркиза де Кондорсе (1743-94). У отдельных философов, в том числе и у Джона Локка, наблюдается тенденция видеть вещи в таком свете, будто на человека накладывают отпечаток внешние влияния на протяжении его жизни. Бросается в глаза тот факт, что «Декларация независимости» США 1776 года действительно утверждает в самом начале, что «все люди созданы равными». Но я подозреваю, что люди с прекрасным чувством реальности, составляющие Конституцию США, особенно Джефферсон, отрицали таким образом лишь претензии на «врожденные» сословные различия, а отнюдь не утверждали опровергаемую повседневным опытом идею равенства задатков всех людей.

Во всяком случае, в XIX веке, при всем развитии образования, ослабло напряжение мысли, увеличилось количество лозунгов, а идея равенства стала маниакальной до такой степени, что одно упоминание о наследственном неравенстве людей рассматривалось как отсталость, если не как гнусность, как осквернение идеи гуманизма. Великий Гобино был совершенно одинок, когда он в середине XIX века провозгласил «неравенство человеческих рас». Именно нечеткая формулировка термина «равенство» сделала этот лозунг весьма растяжимым. В нем смешиваются несколько не различаемых понятий: люди равны; люди должны быть равны; люди равны по своим задаткам и становятся неравными лишь под влиянием разной среды: богатства или бедности, образования или неграмотности, принадлежности к более высокой или более низкой общественной прослойке. Остается неясным, должно ли это утверждаемое или требуемое «равенство» распространяться также на духовную и нравственную сферу или оно скорее относится к общественной и государственно-политической сфере.

Но именно эта терминологическая неясность обеспечила действенность лозунга. Его воздействие привело в конечном счете к тому, что не только невежественные народные массы, но и лица, получившие т.н. всеобщее образование, сознательно или бессознательно исходят из предпосылки, будто все люди имеют от природы одинаковые задатки. Многие добавляют к этому «хорошие задатки», лишь влияние разной среды порождает неоспоримые различия. В пролетарском социализме такое понимание стало символом веры, впервые четко выраженным у Прудона. Сегодня есть отдельные марксисты, которые исходят из факта наследственного неравенства людей и требуют от государства проведения политики, стимулирующей здоровую наследственность. Здесь следует назвать таких людей, как недавно умерший Альфред Гротьян и Карл Валентин Мюллер, который недавно снова попытался перекинуть мост от антиаристо-кратических воззрений социал-демократии к аристократической по своей сути евгенике (Мюллер. «Евгеника и социализм», цит. в книге: Юст. «Евгеника и мировоззрение», 1923, стр. 141). Но я боюсь, что по этому мосту никто не пойдет, потому что идейный мир марксистского социализма настолько же закоснел в представлениях XIX века о равенстве, как и демократический либерализм буржуазии. Основатели марксистского социализма задушили в зародыше любую возможность аристократического мышления. Один ведущий социал-демократ опасается, что евгеника проложит путь к возникновению новой родовой знати. Подобное воззрение не оставляет никакой надежды на дальнейшее обучение.

Как либерализм, так и марксизм связали себя в XIX веке с биологическими теориями, которые считались тогда научными и прогрессивными. К ним относится, прежде всего, ламаркизм, т.е. учение о решающем значении среды. С некоторым преувеличением можно сказать, что почти все мышление XIX века – это относится и к враждовавшим друг с другом идеологиям прошлого века – сознательно или бессознательно основывалось на ламаркистских воззрениях. Только благодаря господству ламаркизма, благодаря вере в решающее влияние среды и в возможность облагородить все человечество путем улучшения среды – только благодаря этому ламаркизму смогла развиться маниакальная вера XIX века в прогресс. Отсюда и огромное количество предложений по подъему школьного дела и в прошлом веке, и доныне, как будто иными способами можно создать иных людей. На сознательном или бессознательном ламаркизме основана жажда образования немецкого народа, вред которой для нашего народа стал осознаваться лишь в самое последнее время. Сюда же и к либеральной мании «равноправия» отношу я и такие требования, как обязательные академические курсы для учителей народных школ.

Естествознание сначала помогало популярному ламаркизму XIX века. Безграничный ламаркизм был возможен до Дарвина и Гальтона и, прежде всего, до Менделя. Дарвинизм, т.е. учение о решающей роли наследственности и отбора, утверждался очень медленно и получил более глубокое подкрепление только благодаря Менделю. Но результаты, полученные Менделем, оставались неизвестными и неиспользованными на протяжении жизни целого поколения, пока не были заново открыты в 1900 году. Только в этом году были созданы основы для развития евгеники.

Решение, привлекать ли для объяснения родовой истории организмов или для теории происхождения видов также ламаркистские или только дарвинистские представления, еще не принято, хотя никто больше не может серьезно оспаривать, что на судьбу всех живых существ решающее влияние оказывают наследственные задатки, а не среда. Я полагаю, что для объяснения родовой истории организмов можно привлечь и ламаркистские, и дарвинистские представления. Я бы подключил к этому делу и т.н. старых дарвинистов, которых у нас в Иене представляет профессор Плате.

Но если обнаружится, что для объяснения родовой истории организмов можно привлечь и ламаркистские представления, то ламаркизм с его упором на среду непригоден как поле поиска средств для усовершенствования человеческого рода. Если и есть «наследование приобретенных свойств», точнее, наследование свойств, вызванных приспособлением, свойств, которые приобретены отдельной особью на протяжении ее жизни в ответ на внешние воздействия, то занимают такие процессы целые геологические эпохи. Для наших народных и государственных целей, если мы будем оставаться в рамках наших возможностей, ламаркистские представления привлечь нельзя. Мы не можем ничего сделать для того, чтобы превратить в наследственные те или иные физические или духовные качества, приобретенные отдельной личностью путем упражнений. Хотя сотни улучшений среды могут пойти на пользу отдельным людям, значительного подъема народа в целом они не вызовут. Для наших целей остается только дарвинистский путь, т.е. отбор или устранение: пусть будет много детей у наследственно ценных людей из всех сословий и пусть будет мало детей или пусть их совсем не будет у наследственно неполноценных людей из всех сословий.

Пока различные виды социальной помощи не будут связаны со стерилизацией по закону наследственно неполноценных лиц, до тех пор любая социальная помощь будет только множить зло, которое она якобы должна предотвращать. Улучшение среды, как бы много оно ни давало отдельной личности, без одновременной стерилизации по закону наследственно неполноценных лиц будет способствовать размножению родов, которые в конечном счете станут таким грузом для государства, что оно падет под их тяжестью. И право нескольких избирательных голосов для отцов семейств, предложенное недавно одним рейхсминистром, можно будет ввести как рациональную меру лишь в том случае, если предварительно, за несколько лет до этого, принять закон о стерилизации наследственно неполноценных лиц. Сегодня, как показывают соответствующие исследования, ситуация в Германии такова, что школьники, которые учатся в школах для умственно отсталых, имеют в среднем наибольшее число братьев и сестер, из чего явствует, с какими отцами семейств мы сегодня имеем дело и к чему привело бы предоставление им нескольких избирательных голосов."

[wizard]

 

где-то в Испании

[wizard]

Вивьен Ли

[wizard]

[wizard]

[wizard]

ориентировочно в конце 30-х произойдет объединение Эквадора, ПЕру и Боливии в Новую Инкскую империю.

[wizard]

испанский иностранный легион.

[wizard]

 

http://un.oeuf.free.fr/affiches/espagne Take up Arms for Country.jpg

плакаты фаланги