1911...война началась в 1911...(второй прыжок"Пантеры").

330 сообщений в этой теме

Опубликовано:

И англичане о чем-то смутно догадывались и подозревали.

Передача Германии любой части Марокко противоречила бы всем планам Франции, начиная с 1905 года и нарушила бы соглашение с Англией...( справедливости ради камбон в Берлине был уверен, что немцы не потребуют ни Агадир, ни Магадор, ни какой-либо другой пункт в Марокко)...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Кстати. К концу августа военная неподготовленность Англии перестала быть секретом.

 

На заседании комиссии комитета имперской обороны, 23 августа речь шла не о возможности посылки экспед.корпуса во Францию, а о защите Британских островов.

Выяснилось, что:

-четверть личного состава, в том числе и офицеры, в 1911 году не сделала ни одного боевого выстрела;

-1805 офицеров и 53360 солдат прошли только начальный, а не боевой курс обучения;

-в составе англ.территориальной армии насчитывалось 120454 чел., не умеющих стрелять и 2479 офицеров, не способных их этому научить;

-вооружить представлялось возможным( и отправить во Францию) только 60-80 тыс.чел. Адмиралтейство не могло перевести и их, из-за неподготовленности достаточного тоннажа.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Уточненный и несколько дополненный таймлайн...

Итак…

После Алхесирасского соглашения 1906 г. борьба за Марокко не завершилась. Считая, что Франция чрезмерно укрепляет свои позиции в этой стране, германские политические лидеры попытались ей помешать.

Марокко давно привлекло Германии богатством своих ресурсов и выгодным военно-стратегическим положением. Потерпев неудачу в своих притязаниях на Марокко в 1905-1906 гг., Германия попыталась вновь получить контроль над этим формально независимым государством.

2-3 марта 1911 года в Рейхстаге проходило обсуждение бюджета германского внешнеполитического ведомства. Обсуждению предшествовало выступление статс-секретаря фон Шена на бюджетной комиссии парламента, где он от имени канцлера давал объяснения «по делу» братьев Маннессман в Марокко.

Один из братьев Маннессман, Рейнгольд, уже после подписания Альхесирасского соглашения с помощью германского посланника в Марокко добился от султана Мулай Хафида признания его приоритета на обнаруженные там рудные залежи. Констатируя те преимущества, которые имела Германия в Марокко в то время, и благоприятные результаты, достигнутые Германией по улаживанию недоразумений и трудностей с Францией, статс-секретарь фон Шен заявил, что германское правительство не считает возможным и логичным поддержать требования Маннессмана, основанные на сомнительных правовых началах и идущих в разрез со статьей 112 Альхесирасского договора. Со своей стороны канцлер заявил, что «…поддержка требований в желаемом Маннессманом размере привела бы к конфликту с остальными державами...».

Бетман-Гольвег подчеркнул сложность торгово-политических задач Германии, необходимость поощрения частной предприимчивости, энергию и выносливость немецкого купца, прокладывающего новые мировые пути для дальнейшего развития страны. Канцлер также заявил, что франко-германское соглашение, подписанное в феврале 1909 г. об экономическом сотрудничестве в Марокко, прежде всего в колониальной области, не осуществлялось.

Между тем, возраставшее  недовольство ущемленностью немецких экономических интересов в Марокко постановлениями Альхессирасской конференции проявилось в дебатах при обсуждении бюджета внешнеполитического ведомства Германии. Часть депутатов  высказалась за укрепление позиций Германии в Марокко, поскольку было очевидным(после выступлений статс-секретаря фон Шена и  канцлера Бетман-Гольвега), что Франция стремится обосноваться у Атласских гор. За спиной этой части депутатов рейхстага стояли  силы, требовавшие контроля над Марокко, поддерживаемые пангерманским союзом, промышленниками и влиятельной группой чиновников германского внешнеполитического ведомства во главе с помощником статс-секретаря по иностранным делам А. Циммерманом.

Извещенный о дебатах в рейхстаге, глава МИД Германии Кидерлен-Вехтер решил предпринять внешнеполитическую акцию с целью давления на Францию в получении компенсации за ее односторонние действия. Как это бывало и в 90-е годы XIX в. для германской дипломатии внешнеполитический успех был важен для утверждения мирового значения Германии. В ситуации 1911 г. немецкие лидеры опасались сильного роста социал-демократии на предстоящих выборах в рейхстаг, и внешнеполитический успех был особенно желателен. 7 марта 1911 года Кидерлен встретился с лидерами парламентских фракций, затем, 11 марта, за несколько дней до заседания правления Пангерманского союза Кидерлен встретился с председателем правления союза Г. Класом, который еще в 1904 г. требовал создания в Марокко немецкой колонии. Кидерлен считал полезным давление Пангерманского союза на правительство в этой ситуации и одновременно высказывался за усиление агитации прессы влиятельными промышленниками. 23 апреля Кидерлен решил добиваться отправления в марокканский порт военного корабля с целью давления на Францию.

Между тем, французское правительство, готовясь к оккупации Феса и Рабата, и предвидя неизбежные осложнения, обратилось к России с просьбой о поддержке и просило Петербург признать возможные действия Франции в Марокко «корректными и естественными». Кроме того, во Франции уже на ранней стадии Марокканской акции высказывалось мнение, что за Фес потребуется компенсация. Решение о военной экспедиции принималось в правительстве не единодушно. Раздавались предостерегающие голоса. Безответственно вела себя и пресса Франции, утверждая, будто не следует принимать во внимание ответные действия немецкой стороны. Возможно, французский министр иностранных дел Круппи поддался этим утверждениям, во всяком случае, он не думал, что Берлин приготовит ему большие затруднения.

28 апреля 1911 года французский посол в Берлине Ж. Камбон объявил германской стороне о том, что занятие Феса французскими войсками ген.Муанье. является «естественным и необходимым» актом. Кидерлен не протестовал; он только ядовито заметил, что не сомневается в лояльности Франции, но что «события часто бывают сильнее, чем это представляется». Они иногда приводят к последствиям, которых люди не предвидят. Кидерлен добавил, что если французские войска останутся в столице, о независимости марокканского султана, конечно, говорить уже не придётся. Следовательно, и Альхесирасский трактат фактически утратит силу. Тогда и Германия не будет считать себя больше связанной трактатом и возвратит себе свободу действий.

Свои соображения о дальнейших действиях Кидерлен изложил в подробном меморандуме канцлеру и кайзеру, который составил к 3 мая. Франция, по мнению Кидерлена, рано или поздно поглотит Марокко. Этому трудно будет помешать. Но можно воспользоваться обстоятельствами, которые возникнут в результате оккупации Францией Феса, и направить германские корабли в Агадир и в Могадор. После этого Германия могла бы спокойно взирать на дальнейшее развитие событий в Марокко в ожидании подходящих компенсаций, какие предложит Франция в своих колониальных владениях за уход немцев из Агадира и Могадора. «Оккупация Феса, - писал Кидерлен, - подготовила бы поглощение Марокко Францией. Мы ничего не достигли бы протестами и потерпели бы благодаря этому тяжкое моральное поражение. Поэтому нам следовало бы обеспечить себе для предстоящих переговоров такой объект, который склонил бы французов к компенсациям. Если французы водворятся в Фесе из „опасения“ за своих соотечественников, то и мы вправе охранять наших соотечественников, которым угрожает опасность. У нас имеются крупные немецкие фирмы в Могадоре и Агадире. Немецкие корабли могли бы направиться в эти гавани для охраны этих фирм. Они могли бы совершенно спокойно оставаться там лишь для предотвращения предварительного проникновения других держав в эти важнейшие гавани южного Марокко».

8 мая германская пресса запустила «пробный шар», опубликовав сообщения о том, что Германия готовится послать в Марокко три крейсера, которые бросят якоря под Касабланкой, Рабатом и Могадором.

15 мая кайзер одобрил предложения Кидерлена и поручил германскому ведомству иностранных дел разработать детальный план всей «агадирской авантюры». Кидерлен в тот же день уехал в месячный отпуск на курорт.

17 мая французы начали свое продвижение на Фес, и главный вопрос, который на следующий день задал германский посол в Лондоне граф Меттерних английскому министру иностранных дел Грею, был вопрос о Марокко. Грей не стал отрицать, что Англия склоняется к поддержке Франции. Но как это может проявиться, министр послу не сказал.

Первые дни после захвата Феса германское правительство хранило загадочное молчание. Берлин выбрал весьма искусную и выгодную позицию: не возражая против образа действий Франции, он оставлял за собой свободу в каждую данную минуту заявить о нарушении Альхесирасского акта и необходимости его пересмотра(а Германия при этом должна получить компенсацию на Атлантическом побережье или в Средиземном море). Зато немецкая пресса бесновалась: она требовала то самых широких компенсаций в других колониях, то прямого раздела Марокко.

Поведение Германии не могло не волновать Парижа. Французская дипломатия, как и в 1905 г., стала осторожно сама заговаривать с Германией о компенсациях, например о постройке железной дороги из Германского Камеруна к реке Конго. Особенно добивался франко-германского соглашения министр финансов Кайо, Еще 7 мая, через своего неофициального агента, директора пароходной компании в Конго Фондере, заинтересованного в сотрудничестве с немецким капиталом, Кайо предлагал немцам часть территории Французского Конго.

На основе меморандума Кидерлена к 12 июня 1911 года в германском ведомстве иностранных дел был разработан детальный план комбинации. Автор плана, Циммерман, считал необходимым направить в Агадир и в Могадор по два крейсера. Предполагалось также, что германская пресса настроит общественное мнение в благоприятном духе.

Между тем, Ж.Камбон, 11-12 июня, предпринял зондаж германского правительства относительно возможных компенсаций: какой ценой немцы согласились бы считать похороненными Альхесирасский акт и франко-германское соглашение 1909 года. Сначала Камбон разговаривал с Бетман-Гольвегом и кронпринцем и поставил вопрос весьма ясно: что следовало бы сделать для удовлетворения германского общественного мнения, чтобы оно могло «спокойно наблюдать за развитием политического влияния Франции в Марокко». На следующий день Камбон провел встречу с Кидерленом. По ее итогам Камбон направил в Париж депешу, в которой указывал на вероятность того, что Германия не будет требовать ни Агадир, ни Магадор, ни какой-либо иной пункт Марокко.

13 июня последовал удар Кидерлена- на состоявшейся встрече с Камбоном он заявил о необходимости рассмотрения вопроса о разделе Марокко для удовлетворения «справедливых требований Германии». Это было то, чего так боялся Камбон и на что он должен был ответить отказом, ибо этого стремилась избежать французская дипломатия-ибо весь хитроумный план использования союзников мог рухнуть, а вслед за этим можно было ожидать «непредвиденных последствий».

19 июня германский посол в Англии Меттерних встретился с Греем и заявил, что поскольку Лондон больше не настаивает на ограничении темпов судостроения, (ибо согласно германской флотской новелле 1908 г., после 1911 г. должно было произойти его законное снижение с 4-х до 2-х кораблей в год), германское правительство при известных оговорках, готово вести разговор с английской стороной о неиспользовании этой ситуации для инициирования нового морского документа.

Германия, по мнению целого ряда военно-морских экспертов, не выдерживала темпов гонки морских вооружений, и, таким образом, утрачивала перспективы обеспечить себе средство давления на Великобританию в двустороннем конфликте. Поэтому германская сторона пыталась достичь соглашения «сохранив лицо».

Это заявление было новостью для английского правительства и серьезным ударом по позиции самого Грея, который не верил в возможность снижения немцами темпов флотского строительства и интересовался только вопросом обмена информацией о строящихся судах.

20 июня Грей встретился с французским послом Полем Камбоном и сообщил тому о германских инициативах…Грей заявил Полю Камбону: «Мы ни о чем не договорились с германской стороной, но предположили, что консультации между экспертами могут иметь место, но при этом они не должны рассматриваться как обязательство, связывающее каждое из правительств и понуждающее его к какому-либо действию». Это была традиционная британская оговорка, дающая возможность Лондону юридически не связывать себя с конкретными обстоятельствами, при которых он был бы обязан принять какие-либо серьезные меры.

Тем временем, франко-германские  переговоры были перенесены в Киссинген, где Кидерлен «работал с бумагами». Жюль Камбон желал выяснить позицию Германии. Беседа с министром состоялась 21 июня. Камбон искал соглашения, говорил о компенсациях, но не скрыл от Кидерлена, что о прочном утверждении немцев в Марокко не может быть и речи. Кидерлен отмалчивался, давая понять, что ждёт конкретных предложений. 22 июня Камбон заявил об отъезде в Париж, так как у французского посла накопилось много пожеланий, высказанных за эти дни Кидерленом

«Привезите нам что-нибудь из Парижа», — сказал Кидерлен, расставаясь с Камбоном, на что французский посол ответил: «Можно поискать где-нибудь в другом месте». Кидерлен тотчас парировал: «Нет, ищите только в известном месте. В Марокко». 23 июня Камбон уехал. В тот же вечер он прибыл в Париж и пообещал министру иностр.дел Круппи представить доклад о переговорах с Кидерленом следующим утром. Однако утром, 24 июня, когда Камбон прибыл в МИД, Круппи уже не был министром-накануне кабинет премьер-министра Мониса ушел в отставку. Формировать новый кабинет было поручено бывш.министру финансов Кайо.

25 июня на Орсейской набережной были получены известия от Поля Камбона. Французский посол в Лондоне извещал правительство о складывающейся в британском кабинете ситуации, но тем не менее сообщал, что сэр Эдуард Грей заверил его в «неуклонном намерении своего правительства строго соблюдать обязательства, принятые Англией по отношению к Франции». Франция не на шутку встревожилась.

Еще 24 июня Кидерлен уехал в Киль, для доклада кайзеру. С Бетман-Гольвегом он обсудил создавшееся положение. Результатом обсуждения была телеграмма, отправленная в МИД-«Корабли одобрены». В тот же день командиру канонерской лодки «Пантера» было приказано следовать в Агадир.

28 июня Кайо сформировал наконец новый  кабинет. 29 июня Камбон представил свой доклад о беседах с Кидерленом новоиспеченному министру иностранных дел де Сельву. Решения о возможных компенсациях немцам принято не было, рассмотрение вопроса де Сельв отложил до разъяснения позиции, занимаемой Англией. В начавшемся германо-французском противостоянии Лондон ,казалось, занял позицию Парижа. Но предпринятый германским правительством 19 июня «ход морским конем» серьезным образом поколебал уверенность французской стороны в английской поддержке Парижа. Да и английская печать в первые дни разразившегося кризиса проявляла некоторую растерянность. 27-28 июня в Лондоне шли правительственные консультации. В Англии некоторые представители правящих кругов полагали, что понимают всю опасность создавшегося положения. У них имелись основания думать, что марокканский вопрос мог быть решен за спиной Англии между Францией и Германией, на чем последняя, заинтересованная в развале Антанты, особенно настаивала. Действительно, Франция попыталась, не обращаясь за помощью к Англии, договориться с Германией о компенсации .

В такой ситуации у английского руководства возникли опасения, что Франция в стремлении обеспечить германское признание французского протектората над Марокко пойдет на уступки, затрагивающие британские интересы в этом регионе. Кабинет вырабатывал политическое решение по поводу германских инициатив и готовил заявление, которое бы могло устроить и проправительственный блок и оппозицию. Утверждение Германии в непосредственной близости к Гибралтару и возможное создание здесь германской военной базы не устраивало английские правящие круги. Вечером 28 июня британский кабинет взял вынужденную паузу, рассчитывая посмотреть за дальнейшим развитием событий во франко-германских переговорах.

1 июля 1911 г. германская канонерская лодка «Пантера» вошла на рейд марокканского порта Агадир. Тотчас германский посол в Париже фон Шен заявил де-Сельву о решении его правительства «для защиты жизни и имущества германских подданных» в Агадире направить туда канонерскую лодку. В Париже известие о «прыжке «Пантеры» произвело «тяжелое впечатление». Кайо вызвал для консультаций министра иностр.дел де Сельва и морского министра Делькассе. Де Сельв предложил немедленно отправить в Агадир французский военный корабль, Делькассе посоветовал этого не делать, ибо такой шаг мог быть расценен во-первых, как признак слабости, во-вторых, как начало войны между Францией и Германией...

Поль Камбон получил указание от де Сельва запросить английскую сторону. Но до 3 июля Грея не было в Лондоне. А вернувшись, он заявил, что не может дать ответа до заседания правительства.

Впрочем, в тот же день, 3 июля, Грей заявил германскому послу в Англии Меттерниху, что германское правительство должно знать, Англия не останется пассивным наблюдателем нового решения по Марокко, принятого Германией, Францией и Испанией, и должна принять участие в этом обсуждении. Грей подчеркнул, что в данный момент он больше озабочен чисто британскими интересами, чем обязательствами перед Францией. Одновременно Грей сделал предупреждение Франции, заявив ее послу в Лондоне П. Камбону, что французское правительство в своих действиях должно консультироваться с английским, поскольку Великобритания заинтересована в решении марокканского вопроса.

Особо "горячие" головы в английских правящих кругах, сторонники более решительных действий, настаивали на незамедлительных антигерманских шагах. Так, Никольсон настаивал на посылке английского военного корабля в Агадир.

Между тем…

В британском обществе накануне второго марокканского кризиса имели место быть значительные разногласия как внутриполитического, так и внешнеполитического характера. Преобладали три позиции :

-«крестоносная», согласно которой война была оправдана в случае угрозы основным ценностям британского общества,

-«дефенсистская», где война допустима в оборонительных целях,

-«пацифицистская», где войну желательно, но не всегда возможно избегать.

В начале Агадирского кризиса британское общество в целом было скорее ближе к «дефенсистским» позициям, в то время как правительство представляло весь спектр от абсолютных пацифистов до «крестоносцев». При этом спецификой британского общества являлось то, что британское правительство было, вероятно, наименее свободно в осуществлении своей внешней политики без оглядки на общественность.

За оказание немедленной поддержки Франции в случае осложнения франко-германских отношений, могущих перерасти в открытое военное противостояние в правительстве были только Грей и министр внутренних дел Черчилль. Джон Морли (покинувший к тому времени пост секретаря по делам Индии и ставший лордом-председателем Совета), Джон Саймон (заместитель министра юстиции, защищающий интересы государства в судебных процессах),министр торговли Бакстон и ряд других министров были за отказ от поддержки Франции в случае войны и за официальное провозглашение нейтралитета Великобритании в этом случае. Большая часть министров – в том числе Асквит, Ллойд Джордж и Герберт Сэмюель – пребывали в разной степени нерешительности.

В английском парламенте противостояние развертывалось в плоскости «либерал-пацифисты»-консерваторы. Сильные позиции имела группа т.н. «нейтралистов». И не безосновательно-в Англии разгорался конфликт парламентских группировок по вопросу о гомруле и о парламентском билле, который оказался в центре политической борьбы. В этом билле не было речи о ликвидации верхней палаты английского парламента, но права ее существенно ограничивались. Из компетенции палаты лордов изымались бюджетные вопросы. Иными словами то, что издавна стало традицией, теперь закреплялось законом. Прочие законопроекты палата лордов могла отвергать дважды, но окончательное решение все-таки принимала палата общин, таким образом, палата лордов лишалась права абсолютного вето, хотя и сохраняла вето суспенсивное. Она по-прежнему могла тормозить принятие прогрессивного законодательства, но полностью заблокировать его уже была не в силах. Вопрос о парламентском билле в английском обществе встал весьма остро.

Бальфур, выступая во время первого чтения парламентского билля, прозрачно намекал на взрывоопасную ситуацию в стране весной 1911г.(«как бы я ни стремился к миру, как бы я не старался действовать методом компромисса, бывают столь значительные проблемы, что никакой компромисс невозможен»-говорил он).

Разумно ли со стороны правящих кругов доводить до крайности свои внутренние распри, если при нарастании массовых стачек любая искра может привести к взрыву? И уж тем более разумно ли, на фоне острого внутриполитического кризиса, грозившего по сути перейти в стадию гражданской войны, всерьез и вплотную заниматься вопросами внешнеполитического характера, урегулирование которых может быть возложено на непосредственных «заводил дипломатического противостояния по марокканскому вопросу»-Францию и Германию?

Но если Бальфур только лишь намекал на возможность сопротивления правительству иными, неконституционными средствами, то один из лидеров оппозиции, Остин Чемберлен говорил прямо: исправить положение и обеспечить порядок, нарушаемый биллем, можно только ценой гражданской войны. Фактически ответственный государственный деятель грозил бунтом, насилием и гражданской войной!

В это время уже наметилась тенденция крайне правых элементов консервативной партии вести дело к антиконституционным методам борьбы против либерального кабинета и его политики. В связи с подготовкой гомруля в Северной Ирландии создавались вооруженные отряды англичан-протестантов, выступавших против автономии Ирландии. Здесь формировались реальные предпосылки мятежа.

О возможности гражданской войны уже говорили многие-и в прессе, и в парламенте. Ольстерский юнионист Лонсдейл с трибуны палаты общин заявлял, что его друзья и единомышленники в Ирландии желают только поддержать закон и порядок, но в вопросе о гомруле они считают безусловным долгом оказать твердое и упорное сопротивление. И если это означает гражданскую войну-ответственность безусловно, должна пасть на правительство. Лорд Хью Сесиль, ссылаясь на ситуацию в Ирландии утверждал, что билль о гомруле и парламентский билль ведут к революции и беспорядку.

По мере того, как приближалось третье чтение парламентского билля и время его передачи в палату лордов противостояние парламентских группировок усиливалось.

4 июля состоялось заседание британского кабинета министров, который отклонил предложение направить английский корабль в Агадир, найдя эту меру слишком рискованной, и рекомендовал Грею добиться привлечения Англии к любым переговорам по определению будущего Марокко.

Правительство вновь собралось 5 июля и германского посланника известили, что Британия не останется в стороне от марокканских событий, но повременит с оглаской, пока не убедится в серьезности намерений Берлина(относительно военно-морского соглашения).

6 июля Асквит выступил с заявлением по поводу агадирского инцидента в английской палате общин. «Я надеюсь, — заявил он, — что дипломатические переговоры увенчаются успехом, и в той мере, в какой мы будем в них участвовать, мы должным образом примем во внимание необходимость защиты договорных обязательств по отношению к Франции, которые хорошо известны Палате». Асквит заявил, что Великобритания должна принять участие в решении марокканского вопроса, поскольку такое участие определяется как ее собственными интересами, так и ее договорными обязательствами перед Францией. Англия, по словам Асквита, не может более оставаться безучастной зрительницей упрочения Германии на Африканском побережье Атлантического океана, где ее появление могло бы угрожать морским сообщениям Британской Империи, с Южной Африкой. Асквит предложил отложить запрос по марокканскому вопросу. Тем не менее, хотя реакция официального Лондона на отправление немецкой канонерки в Агадир свидетельствовала о поддержке Франции, она уже не была безоговорочной…

8 июля Грей в беседе с Меттернихом поинтересовался планами Германии относительно Агадира. По мнению Грея, некоторые британские политические и военно-морские руководители считали, что действия немецкой стороны продиктованы не столько желанием получить от французов колониальные компенсации, сколько закрепиться в Агадире и превратить этот морской порт на Атлантике во «второй Гельголанд».

В ответ, Меттерних заявил от имени германского правительства, Германия на переговорах с французами может вести речь о готовности «отказаться от своих политических интересов в Марокко в обмен на компенсацию в другом месте». То же самое было заявлено и на следующий день-в ходе начавшихся 9 июля франко-германских переговоров. Грей подчеркнул, что в данный момент он больше озабочен чисто британскими интересами, чем обязательствами перед Францией. Тем не менее, английское правительство, подчеркнул Грей, будет придерживаться своих договорных обязательств перед Францией. Грей заявил Меттерниху, что Англия, верная своим обязательствам перед Францией, не признает нового решения марокканского вопроса, выработанного без ее участия .

Грэй так же заявил Меттерниху-британское правительство готово идти навстречу германским предложениям и готово взять курс на смягчение напряженности в отношениях с Германией. Меттерних подтвердил сказанное ранее-Германия признает складывающееся положение дел, касающееся британского превосходства на море и обязуется не наращивать германскую кораблестроительную программу, а возможно и сократить эту программу насколько возможно. Но и Великобритания должна проявить готовность подтвердить взятый курс на смягчение англо-германской напряженности в отношениях. Со стороны Англии не должно быть препятствий германской экспансии. Германия начинает переговоры с Францией и настаивает в качестве компенсации за уступку в Марокко передачу ей всего Французского Конго .

10 июля Грей сделал предупреждение Франции, заявив ее послу в Лондоне Полю Камбону, что французское правительство в своих действиях должно консультироваться с английским, поскольку Великобритания заинтересована в решении марокканского вопроса.

12 июля в ряде австрийских газет появилось несколько материалов, так или иначе затрагивающих Агадирский кризис и ссылающиеся при этом на неназванные источники, близкие к внешнеполитическому ведомству Британской Империи(утечка информации была инспирирована немцами).

Прежде всего речь шла о том, что в Агадирском кризисе британское правительство больше озабочено чисто британскими интересами, чем обязательствами перед Францией, что британские политические и военно-морские руководители считают, что действия немецкой стороны продиктованы не столько желанием получить от французов колониальные компенсации, сколько закрепиться в Агадире и превратить этот морской порт на Атлантике «во второй Гельголанд», а подобное обстоятельство никоим образом не может отвечать интересам Лондона.

В одном венском официозе появилась статья, в которой автор упоминал о «германских предложениях британскому кабинету в вопросе о военно-морском соглашении» и отмечал в этой связи возможность «мирной эволюции» Германии. В статье говорилось, что внешнюю политику Германии в настоящее время скорее стоит назвать «шатанием» из стороны в сторону. Играя то вместе, то против Британии, проводя такую же неосторожную политику в отношении России и откровенно враждебную в отношении Франции, пытаясь стать лидером в Европе и одновременно колониальной империей, Германия приняла решение о создании флота в противовес британскому, а между тем, Германии, находящейся на пике своего возвышения, следовало парадоксальным образом отказаться от наращивания вооружённых сил и создания флота, отдав тем самым предпочтение «мирному возвышению», развитию науки и экономики, захвату мира не вооружённым путём, но методом культурной притягательности . Сократив армию до размеров, достаточных для обороны территории страны, Германия бы лишила страны Антанты формального повода для начала войны.

Хотя редакция газеты заявляла свое несогласие с автором статьи, но практически вся европейская печать оценила факт опубликования этой статьи крупнейшей австрийской газетой, как желание Германии искать пути для мирного урегулирования политического кризиса.

Французский премьер-министр Кайо, недовольный произошедшими утечками и публикациями венской прессы, на следующий день в сердцах заявил, что считает слабостью британской дипломатической службы и британского министерства иностранных дел скопление на высших постах людей, которые хотя и «не делали серьезных ошибок и отличались правильными суждениями и энергией, но не подходят для ответственных постов».

Сам по себе порт Агадир не представлял серьезного стратегического интереса (по расчетам Вильгельмштрассе, выбиравшего порт для демарша, он находился достаточно далеко от тщательно оберегаемого англичанами ключа от западного Средиземноморья – Гибралтара и таким образом их возражения (что в Берлине постарались учесть) по поводу занятия этого порта были бы необоснованны), акция Берлина должна была продемонстрировать Парижу (а заодно и Лондону), что в марокканском вопросе, превратившемся из франко-испанского в общеевропейский, еще не все предрешено, а вполне возможно, и оказать давление на Францию в случае вероятных двусторонних переговоров.

Немцы по-видимому, постарались учесть и те разногласия, что царили в высших кругах парижской правящей элиты в период Агадирского кризиса и смены кабинета в июне 1911г.

Немцы отмечали наличие двух тенденций, преобладающих на тот момент во французской внешней политике: пробританской и прогерманской (ее олицетворяли Ж. Кайо и его сподвижники). Кстати, переговоры, продолжавшиеся четыре месяца, велись сразу по нескольким каналам. Кроме официальных дипломатических, у премьера Кайо был и свой канал переговоров с деловыми кругами Германии: Артуром Гвиннером – директором Дейче банка, видными банкирами Паулем Швабахом и Гинзбургом. Председатель французского Совета министров выходил на прямой контакт с Кидерлен-Вехтером.

Англичане не без оснований опасались франко-германского сговора по марокканскому вопросу-подобное дублирование со стороны Кайо обычных дипломатических каналов было не лишено оснований: центральному руководству МИД, главе МИДа, Кайо определенно не доверял.

Относительно позиции Великобритании. Кайо был не склонен полностью рассчитывать на Великобританию. С одной стороны, французскому послу в Лондоне Полю Камбону, высказавшемуся в пользу совместной франко-британской военно-морской демонстрации, Грэй ответил отказом .

В «Таймс», занимавшей устойчивую антигерманскую позицию еще 6 июля было напечатано недвусмысленное предупреждение сторонникам возможного франко-германского компромисса: «Мы не привыкли отступать от данного нами обязательства или позволять другим державам вести за нашей спиной переговоры, затрагивающие наши важные интересы…Ничьи «права» не должны быть признаны, никаких «компенсаций» международного характера не должно быть дано, если они непосредственно и глубоко нас затрагивают, без нашего участия и нашего согласия»(намек на некоторое улучшение отношений Парижа и Берлина к весне 1911г. в целом? Ж. Кайо, будучи в тот момент министром финансов согласился вести франко-германские переговоры, в частности, по железнодорожным проблемам, по другим областям –по финансам, по рудникам и пр., но лишь при условии французского преобладания. Несомненно, это делало бы германское участие в возможном предприятии весьма проблематичным).

С другой стороны Великобритания дала понять Парижу, что она должна принять участие в решении марокканского вопроса, поскольку такое участие определяется как ее собственными интересами, так и ее договорными обязательствами перед Францией. Англия не останется пассивным наблюдателем нового решения по Марокко, принятого Германией, Францией и Испанией, и должна принять участие в этом обсуждении.

12 июля британский посол в Берлине вручил Кидерлену протест против устранения Англии от переговоров по Марокко. Английское правительство опасалось раздела Марокко между Германией, Испанией и Францией без участия Англии.

13 июля 1911 года Грей заявил о необходимости созыва новой международной конференции по марокканской проблеме и настаивал даже на компенсации Германии в Марокко, но не на Атлантическом побережье. Об этом в Париже не хотели и слышать.

14 июля Асквит заявил на возможность компенсации Германии вне Марокко, в другой части Западной Африки.

15 июля Кидерлен назвал цену за признание французских прав в Марокко:все Французское Конго. В Париже это германское требование произвело впечатление нового удара, последовавшего за «прыжком «Пантеры»…

16 июля Россия выступила с заявлением, что «военное столкновение из-за колониального вопроса не может вызвать симпатичного Франции подъема настроения в русском обществе» и высказалась за созыв новой международной конференции по марокканскому вопросу…

17 июля Кидерлен в беседе с русским послом Остен-Сакеном заявил, что возвращение к статус-кво более невозможно, а французы, которым «альхесирасская куртка стала слишком узка», к этому всерьез и не стремятся.

18 июля Кидерлен заявил французскому послу Камбону, что если вопрос о компенсациях так и остается нерешенным, его стоит передать на рассмотрение международной конференции. Камбон ответил, что Франция никогда не согласится на утверждение Германии в какой-либо части Марокко.

 

И тут неожиданно в разрешение Агадирского кризиса (или, скорее в момент эскалации кризиса) вмешался т.н. «русский фактор». К началу второго марокканского кризиса российская дипломатия стремилась принимать как можно меньше участия в нарождающемся франко-германском конфликте. Волновали русское правительство в первую очередь совершенно другие внешнеполитические проблемы: на Ближнем Востоке(укрепление Германии в Турции угрожало не только русским планам в Константинополе и проливах, но и господству России на Черном море), на Дальнем Востоке и на Балканах.

Еще в мае 1911 г. русский посол в Константинополе Чарыков сообщил министерству иностранных дел в Петербурге, что экономическое и политическое влияние Германии как в Турции, так и на всем Ближнем Востоке за последнее время особенно возросло. Германия оказывала энергичное давление на рост 

турецких вооружений и в первую очередь — турецкого флота. Для России остро встал вопрос об открытии проливов и об укреплении своего господства на Черном море.

В середине мая 1911 г., с одобрения Николая II, началось обсуждение этого вопроса министерством иностранных дел с военным и морским министерствами.

В то время как Англия в первый же месяц кризиса в ряде заявлений подчеркнула, что она не допустит решения марокканского вопроса без ее ближайшего участия, российская дипломатия стремилась всячески избежать втягивания в политическое противостояние. В отличие от Англии, интересы которой германское выступление ,возможно,затрагивало даже больше, чем интересы Франции, Россия не имела никаких собственных интересов – ни в Марокко, ни вообще в Африке. Она выступала только как «союзница Франции и как держава, подписавшая Алжесирасский акт». Французский министр иностр.дел Де-Сельв в первые июльские дни приложил все усилия к тому, чтобы Россия выразила в Берлине свое удивление и осведомилась о действительных причинах тех мер, которые были приняты германским правительством.Соответствующая нота российского внешнеполитического ведомства была доведена до сведения германского правительства 4 июля (телеграмма в Берлин была послана по настоятельной просьбе французского посла и облечена в возможно мягкую форму)…

Российское правительство поставило Германии следующие вопросы:

1. Какую цель имеет посылка судна в Агадир, где нет «никакой иностранной торговли, где нет ни одного германского подданного и где не возникло никаких беспорядков?

2. Имеет ли намерение Германия высадить войска?

3. Что означает исключительная часть немецкой ноты, касающейся срока пребывания военного судна в Агадире, что судно будет отозвано, как только мир и порядок восстановятся в Марокко?

5 июля, после очередной просьбы французского посла оказать давление на Германию по настоянию Столыпина, МИДом России была послана еще одна телеграмма в Берлин ,составленная в чрезвычайно туманных выражениях .Она так и не прояснила истинного отношения Петербурга к разворачивающемуся франко-германскому спору относительно марокканского вопроса. По сути дела в ходе этого кризиса Петербург занял позицию, в которой проявлялось желание избежать войны и не нарушить союзнические обязательства. С подачи Столыпина,Нератов заявил германскому послу: «Германское правительство хорошо знает о наших исключительно дружеских отношениях к нему, и оно, мы надеемся, не усмотрит в нашей инициативе по настоящему поводу шага, не отвечающего этим отношениям, а лишь диктуемого озабоченностью за спокойное течение переговоров. Наша инициатива подсказывается собственными словами Кидерлена, изъявившего готовность делиться с нами сведениями о ходе переговоров». По сути дела в ходе этого кризиса Петербург занял позицию, в которой проявлялось желание избежать войны и не нарушить союзнические обязательства.

5 июля на Орсейской набережной были получены известия от Поля Камбона. Французский посол в Лондоне сообщал, что сэр Эдуард Грей в очередной раз заверил его в «неуклонном намерении своего правительства строго соблюдать обязательства, принятые Англией по отношению к Франции».

Однако, английское заявление не оказало какое-либо дополнительное влияние на характер русского выступления в Берлине и на русскую печать. В беседе 10 июля Нератов дежурно заверил Жоржа Луи, что Франция может рассчитывать на услуги России в марокканских переговорах.

Но через несколько дней, после очередной просьбы французского посла оказать давление на Германию, кстати, отклоненной Петербургом, Нератов 14 июля написал Остен-Сакену, русскому послу в Берлине: «Германское правительство хорошо знает о наших исключительно дружеских отношениях к нему, и оно, мы надеемся, не усмотрит в нашей инициативе по настоящему поводу шага, не отвечающего этим отношениям, а лишь диктуемого озабоченностью за спокойное течение переговоров. Наша инициатива подсказывается собственными словами Кидерлена, изъявившего готовность делиться с нами сведениями о ходе переговоров». Через несколько дней после отправки этой инструкции Остен-Сакену Кидерлен-Вехтер просил его передать в Петербург, что Германия ценит корректную позицию России в мароккском вопросе и сожалеет, что Англия не следует ее примеру.

Сам Остен-Сакен считал, что дальнейшее обострение отношений Германии с Францией и Англией полезно для успеха русских дипломатических планов,о чем не преминул изложить в письме Нератову. Он писал: «Призрак англо-германского сближения все больше и больше отдаляется, а счеты Франции с Германией на колониальной почве ставят известную преграду дальнейшему развитию зачатков франко-германской интимности. Все это нельзя не приветствовать с точки зрения наших интересов, а было бы желательно, не сходя с почвы союзных обязательств по отношению к Франции, не жертвовать нашими настоящими отношениями к Германии в угоду Франции и дать, по возможности, спокойно совершиться событиям, которые могут вовлечь Германию в новые колониальные заботы в связи с неминуемыми крупными материальными затратами. Подобной осмотрительной политикой мы приобрели бы известное нравственное право на взаимность поддержки Германии в интересующих нас лично вопросах.А кроме прочего,мы могли бы дать понять- в благодарность за нашу дипломатическую поддержку в переговорах с Германией, вправе рассчитывать на понимание того,что Франция должна счесть своей нравственной обязанностью, при случае заплатить нам тою же монетой и отказаться заранее от оппозиции или вмешательства в такие вопросы, где Франция менее заинтересована, а мы имеем существенные интересы. Подобным пониманием неплохо было бы заручиться и от британской стороны(окончательно урегулировать персидские дела.решить вопрос о требовании Россией права расширить влияние своей морской юрисдикции с трех до двенадцати миль и пр.».

Нератов поспешил снестись с Лондоном. Посол России Бенкендорф 17 июля встретился с Греем. На вопрос Грея, что будет делать Россия в случае войны, Бенкендорф прямо ответил: «Лично я не сомневаюсь в том, что при определенных условиях пункты договора будут точно соблюдены». На вопрос Грея о каких определенных условиях может вестись речь, Бенкендорф заявил, что Россия вправе рассчитывать на определенные политические гарантии в решении ряда важных дипломатических вопросов, в первую очередь, со стороны Франции.

18 июля 1911 года Извольскому была отправлена инструкция, в которой выражалась надежда, что Франция в обмен на благожелательную позицию России в марокканском деле проявит такую же незаинтересованность в вопросе о проливах. Нератов предлагал Извольскому донести до французской стороны идею о соглашении в форме обмена писем между министрами иностранных дел.за благосклонное отношение Франции к русским интересам в проливах Россия обязывалась безоговорочно отстаивать интересы Франции в Марокко дипломатическим путем, выступая совместным дипломатическим фронтом. Французская дипломатия оказалась встревожена русскими инициативами. Правительству Франции нельзя было уйти от формулирования своего отношения по столь важному для России вопросу в связи с общим международным положением. Переговоры с Германией о Марокко шли довольно остро, остаться без русской поддержки в таких условиях означало поставить вообще под угрозу существование русско-французского союза.

В Париже решено было не связывать себя никакими обязательствами кроме устных заверений до разрешения агадирского кризиса. Де Сельв дал указание послу в Лондоне выяснить отношение Англии к русским инициативам в отношении проливов(так некстати проявленным).

20 июля был получен ответ-взгляд английского правительства не изменился со времени меморандума 1908 года. У Франции, таким образом, не было сомнений в том. что Англия не одобрит какие-либо русские проекты относительно вопроса о проливах. но и не собирается препятствовать каким-либо переговорам заинтересованных сторон.

В тот же день Извольский решил использовать "психологический момент" в связи с непростыми франко-германскими переговорами по марокканскому вопросу и обратился к Де сельву с письмом, в котором напоминал французскому министру о благожелательной позиции России в марокканском предприятии Франции и фактически предлагал взамен признать за Россией "свободу действий в вопросе проливов " и формальную поддержку Франции в этом вопросе.

Де Сельв растерялся. Под всякими предлогами он решил затягивать ответ. Он даже запросил французского посла-исходит ли инициатива Извольского из Петербурга или это самодеятельность русского посла? Днем 21 июля он получил подтверждение-инициатива исходит от Петербурга...

Днем 21 июля германский посол вновь встретился с Греем. Речь как и ранее, зашла о возможности достижения англо-германского соглашения компромиссного характера.

На сей раз Меттерних присовокупил еще один вариант, при помощи которого могла быть достигнута договоренность между Великобританией и Германией. Речь шла о достижении соглашения по вопросу Багдадской железной дороги.

На протяжении длительного периода времени англо-германские переговоры о строительстве багдадской дороги касались тех аспектов этого вопроса. где непосредственно сталкивались британские и германские интересы(продолжение дороги по направлению к Персидскому заливу, речное судоходство в Месопотамии и пр.).Германия. как известно, путем ряда конвенций(1903.1908.1911 г.г.)выговорила себе у турецкого правительства концессии на постройку основной магистрали Багдадской дороги, а также ответвлений как в сторону Средиземного моря, так и в районе Месопотамии. Но ввиду того, что строительство дороги задевало британские интересы, Германия ,по словам Меттерниха готова была отказаться от права постройки линии от Багдада к Персидскому заливу, а также от концессии на постройку порта в Басре и в Персидском заливе.

При этом Германия была бы согласна на:

-признание Басры конечным пунктом

-отказ от дальнейшего проведения дороги к заливу

-введение в состав правления дороги английских представителей

-участие английской финансовой группы в капитале Общества багдадской дороги

-передачу постройки порта в Басре турецкому обществу с равным участием английского и германского капитала в нем;

Фактически германское предложение имело конечной целью раздел сфер влияния на Ближнем Востоке…

В тогдашних условиях(1911г.) консолидации Антанты не было еще и германская ставка на ее ослабление или разрыв, отнюдь не являлась бы абсурдной. Англия, промежду прочим, прочно бы закреплялась в районах, прилегающих к ее колониям, и имеющих к тому же большое стратегическое значение, а кроме того, практически решала вопрос о Месопотамии...

Днем 21-го июля, как раз тогда, когда германский посол вновь встретился с Греем, германское министерство иностранных дел направило в государственный департамент САСШ меморандум с описанием проблемы Марокко "немецкими глазами". Упор делался на то, что Франция ни в коей мере не желает по-видимому, следовать в марокканском вопросе по пути "открытых дверей и равных возможностей"...В равной степени подобное ни в коей мере не устраивало Германию, но и не устраивало САСШ(их еще и возможность создания германской военной базы в Северо-Западной Африке не устраивало, но это уж к слову)...

Германия конкретно предлагала следующее: если французское правительство не пойдет на соглашение с Берлином, было бы желательно, при посредничестве и арбитраже САСШ(на словах подчеркивавших свою непричастность к событиям в Агадире, вызвавшим "затруднения в европейской дипломатии") предложить державам обсудить проблему на международной конференции, вызвав тем самым вероятность совместного выступления держав в защиту принципа "открытых дверей" и равных возможностей"...

Вечером того же дня, 21-го июля, руководитель финансового ведомства Д. Ллойд Джордж, с одобрения премьер-министра Г. Асквита и министра иностранных дел Э. Грэя, выступил с речью в Мэншн-хаузе. В ней недвусмысленно было сказано, что Великобритания не позволит изменить существующее положения по колониям без ее участия .

Это заявление, с одной стороны, охладило желание французских политиков идти на уступки немцам, а с другой стороны, дало однозначно понять Берлину, что часть достаточно серьезных британских политических деятелей настроена весьма решительно, вплоть до военных действий, к отстаиванию status quo на африканском и европейском континентах. Выступление Ллойд Джорджа, который всегда слыл пацифистом и сторонником англо-германской флотской договоренности, Вильгельм II и его окружение восприняли не только как официальную позицию британского кабинета министров, но и как неприкрытую угрозу стране и немецкому народу. Таким образом, вопреки ожиданиям высших берлинских гражданских чинов марокканский конфликт выходил за рамки германо-французских отношений.

Германский посол в Лондоне П. Меттерних 22 июля выразил Грею резкое недовольство своего правительства содержанием речи Ллойд Джорджа, что было расценено главой британского министерства иностранных дел как угроза военного нападения. Меттерних потребовал дезавуирования и отставки Ллойд-Джорджа. Немедленно после ухода Меттерниха Грей вызвал Ллойд-Джорджа и Черчилля и, едва они вошли к нему в кабинет, сказал им: « Я только что получил столь резкое заявление от германского посла, что флот в любую минуту может подвергнуться нападению». В прессе «туманного Альбиона»  в тот же день началась мощная антинемецкая кампания, зазвучали призывы к началу боевых действий против Германии.

23-го июля Грей был вынужден довести до сведения палаты общин и кабинета последние германские дипломатические инициативы, высказанные германским послом Меттернихом, хотя понимал, что германские предложения внесут раскол и могут вызвать правительственный кризис.

Грей и некоторые другие члены кабинета исходили из угрозы гегемонии Германии в Европе после возможного падения Франции. Однако политика поддержки Франции разрабатывалась за закрытыми дверями, и общественность о ней ничего не знала. Большинство либерального правительства отвергало ее. Ни правительство, ни страна не имели единых взглядов по этой проблеме. Многим англичанам, если не всем, этот кризис представлялся продолжением давней ссоры между Германией и Францией, не имевшей никакого отношения к Англии.

24 июля в палате общин произошло событие, беспрецедентное в истории британского парламента. Когда премьер-министр Асквит начал, или, точнее, пытался начать свою речь. со скамей оппозиции раздались выкрики «предатель», свист, дикие вопли, громкий смех. Почтенные члены парламента стучали по полу тростями, ногами, визжали, пели. Это была обструкция.

И именно в этот день Греем были предприняты превентивные действия- 24  июля 1911 г. глава Форин Оффиса обратился с посланием к морскому министру Р. Маккене, в котором отмечал большую вероятность нападения германских кораблей на британский флот. Поэтому он просил его провести соответствующие подготовительные мероприятия .

Послание вскоре стало известно газетчикам, лондонской общественности и парламентариям. В палате общин разразился очередной скандал. Был сделан запрос относительно инициативы Грея в отношении превентивных мер подготовки флота и задан вопрос, адресованный правительству: в условиях предложенных германской стороной мирных инициатив, не являются ли действия Грея направленными на срыв германо-британских переговоров и "торпедированием" германских предложений? Не усиливают ли они подозрительность и нервозность в германо-британских отношениях?

Тем временем, на фоне разгорающегося парламентского кризиса...

В целях безопасности, 26 июля 1911 г. планируемый «визит вежливости» британских кораблей в Швецию и Норвегию был отменен, а флот приведен в боевую готовность с тем, чтобы при необходимости дать решительное сражение немцам в Северном море. Издание Бергена передало сообщение английского Ллойда о том, что безопасность на море может быть обеспечена только на 15 дней.

Не внесло полного успокоения и заявление английского посла в Берлине Э. Гошена, сделанное им 26 июля 1911 г. В нем говорилось, что «домашнее стояние» британского флота не связано с событиями в Марокко, и что оно вызвано «служебно-техническими причинами» . Хотя кайзер и отправился в свое ежегодное «северное путешествие» , но начальник его военно-морского кабинета адмирал Г. А. Мюллер был срочно вызван из отпуска, чтобы контролировать ситуацию.

Германский посол князь Меттерних явился в большом возбуждении к министру иностранных дел Грею и заявил такой резкий протест, что Грей сейчас же послал за первым лордом адмиралтейства, чтобы предупредить его, что «каждую минуту флот может подвергнуться нападению». Князь Меттерних жаловался на речь Ллойд-Джорджа, но Грей заявил, что «не считает совместимым с достоинством британского правительства» пускаться вообще в объяснения но поводу речи Ллойд-Джорджа после того, как само германское правительство позволило себе разговаривать с ним, Греем, в таком тоне. На этом аудиенция у Грея окончилась.

Германское правительство было вынуждено констатировать тот факт, что теперь Германия была поставлена лицом к лицу с необходимостью ответить на британский вызов, либо уступить. Речь Ллойд-Джорджа была прямой угрозой и вызовом, а свидание Меттерниха с Греем еще усилило оскорбительность и преднамеренность этой угрозы.

 

25 июля в  Германии вызваны из отпусков офицеры, находящиеся за границей; крупные сооружения взяты под охрану.

А накануне французские банки, с разрешения правительства, начали выводить из Германии свои капиталы.

Вечером 26 июля 1911 года посол Германии в Лондоне Меттерних опубликовал в британской оппозиционной прессе коммюнике по вопросу о предложениях германского правительства правительству Его Величества, о тех мирных инициативах Берлина, которые "некоторые члены британского кабинета" решительно отвергают и не желают, в условиях непростой политической ситуации, обсуждать для выработки приемлемой, устраивающей обе заинтересованные стороны, позиции по мирному разрешению возникших дипломатических  споров...

27 июля в палате общин оппозиция обрушилась на кабинет с новой порцией упреков. В условиях продолжающегося острого внутриполитического кризиса, когда вопрос стоит как никогда остро и речь идет уже о вероятности гражданской войны (по вопросу о гомруле и пр.)правительство продолжает "блестящую изоляцию"? По-прежнему политика поддержки Франции разрабатывается за закрытыми дверями, и общественность о ней ничего не знает. Хотя известно о германских мирных инициативах, хотя известно и о том, что большинство либерального правительства отвергало в ряде принципиальных моментов политику поддержки Франции. Ясно,что ни правительство, ни страна не имеют единых взглядов по этой проблеме. И теперь, в свете последних событий, в свете действий, предпринимаемых Францией, в свете предлагаемых инициатив Берлина, многим англичанам, если не всем, весь этот  Агадирский кризис представлялся продолжением давней ссоры между Германией и Францией, не имевшей никакого отношения к Англии, чье правительство, по-видимому предполагает более выгодным по ряду причин, вмешиваться в германо-французский спор, совершенно не озаботясь положением дел в самой империи.

Лидеры оппозиции, после короткого совещания в кулуарах, потребовали"голову Ллойд-Джорджа" и внесли предложение заслушать лорда Грея с обстоятельным докладом по текущей внешнеполитической ситуации в связи с Агадирским кризисом...

До этого дня многим казалось очевидным, что скандальный эпизод 24 июля в парламенте лишь укрепит решимость Асквита и кабинета довести билль о гомруле до окончательного утверждения и будет способствовать решению Бальфура ни в коей мере не изменять своей политики, а действовать последовательно и твердо. Однако последующие события в парламенте, встревоженность оппозиции и общества по поводу дипломатических маневров ,связанных с Агадирским кризисом, заставляли задуматься. Да и в стане правящей партии уже не чувствовалось настроение, направленное на поддержание лояльности по отношению к лидеру. Все громче раздавались голоса о необходимости смены партийного лидера или изменении политики Бальфура. "Застрельщиком" выступал претендент на лидерство-Остин Чемберлен. Вечером 27 июля в парламенте выступил Асквит. Он заявил, что английское правительство выражает согласие на двусторонние переговоры Германии И Франции, однако не в ущерб интересам Англии. Асквит указал также на возможность компенсации Германии вне Марокко, в другой части Западной Африки.

На фоне парламентских баталий, тревоги относительно политической позиции по Агадирскому кризису, занятой Лондоном, в Англии продолжался массовый подъем рабочего движения. Массовая стачка транспортников в Лондоне, Ливерпуле и некоторых портовых городах ширилась.

28 июля Грей выступил в парламенте с коротким докладом. Между делом, глава британского МИДа заявил о том, что германская угроза все-таки существует. В парламенте "заднескамеечники" ехидно спрашивали у Грея: "Коль сами британские власти на данный момент серьезно считаются с угрозой германского нападения,  предприняли ли меры по прекращению забастовки угольщиков и железнодорожников, чтобы усилить обороноспособность страны , провели ли дополнительные мобилизационные мероприятия?"

Настроения в обществе были весьма подавленные и тревожные, полные озлобления и растерянности. Стране грозил, в случае перерыва в подвозе угля, провизии и товаров полная приостановка всякой жизни, голод, холод, темнота и разорение...Близкий к Чемберлену публицист Лео Макс, редактор крайне правого журнала "Нейшнл Ревью" немедленно выступил в печати-Готова ли Англия в такой ситуации воевать за интересы Франции, которая не может или не хочет договариваться с немцами? И тут же Макс выдвинул лозунг:"Бальфур должен уйти"

Сами британские власти на тот момент серьезно считались с угрозой германского нападения, поэтому они готовы были предпринять меры по прекращению забастовки угольщиков и железнодорожников, чтобы усилить обороноспособность страны, провели мобилизационные мероприятия . Ситуация усугублялась еще и тем, что, по утверждению английского морского атташе в Вене Стюарта(общавшегося в дипломатических кулуарах австрийской столицы), в тот период  британские корабли не могли быть обеспечены достаточным количеством угля, что несомненно, затруднило бы их действия в случае германской атаки на британское побережье...

В тот же день П.Камбон запросил Грея, какова была бы позиция Англии, если бы франко-германские переговоры были прерваны, а конференция отвергнута Германией. Грей ответил весьма уклончиво…

30 июля 1911 года -Меттерних предупредил Бетман-Гольвега, что обстановка будет «тяжелой», если Берлин не договориться с Парижем. Вместе с тем, Меттерних сообщал о крайне непростой политической ситуации, сложившейся в Лондоне, о разногласиях в палате общин и  в самом правительстве.

31 июля 1911 года-расширенное совещание глав военного,морского ведомств и ведомства иностранных дел у кайзера. Кайзер сначала обсудил с Тирпицем и Бетман-Гольвегом перспективы принятия флотской программы, а затем провел обстоятельный разговор с начальником флота Открытого моря гросс-адмиралом Х. Хольтцендорфом, в котором рассматривался вопрос морской войны с британцами. В подготовительных действиях Лондона один из сотрудников министерства иностранных дел Германии В. Штумм увидел больше оборонительную направленность, чем наступательную. Такой же оценки придерживался и глава ведомства А. Кидерлен-Вехтер, пытаясь доказать, что англичане блефуют, пугая Германию войной.

Напротив, донесения германского морского атташе в Лондоне В. Виденмана говорили об обратном. Начальник германского штаба Адмиралтейства вице-адмирал А. Хееринген также считал, что британцы готовятся к нападению…

1 августа в палате общин разразился новый скандал. Во время прений по докладу лорда Грея от 28 июля о вероятных германских угрозах, кто-то из заднескамеечников заявил о просочившихся в прессу сведениях по германо-французским переговорам об урегулировании агадирского кризиса и о якобы имевшихся предложениях сторон. Тотчас последовал запрос в ведомство Грея, а один из лидеров парламентской оппозиции прямо заявил о германских предложениях Франции и о французском ответе. Смысл их сводился к следующему:

Германия требовала уступки ей всего Французского Конго от течения реки Санго до моря, предлагая со своей стороны уступить Франции колонию Того. Франция предлагала исправления границы со стороны северного Конго, отказывалась от Того и была готова приискать добавочные компенсации в пределах своих колониальных владений.

У оппозиции возникал резонный вопрос-Англия готова сражаться, но готова ли Франция? Париж явно на пути сговора с немцами!

Помимо донесений  Меттерниха, в Берлин поступали  сообщения от военного атташе майора Остертага (из Лондона). Они  говорили о серьезных приготовлениях англичан к боевым действиям. Кайзер в ответ на такое развитие событий  был готов прибегнуть к силовому варианту разрешения ситуации. Но пока высокопоставленные военные чины и дипломаты его отговаривали от явной демонстрации "боевого настроя", предлагая дождаться того, как будут развиваться события в Лондоне, какую позицию займет Россия и насколько готова будет Франция к серьезным переговорам и уступкам по агадирскому вопросу.

Очевидно, что позиция России могла оказаться ключевой при решении сторонами вопроса о развязывании войны.

Становилось ясно, что Николай II приложит максимальные усилия для недопущения войны в Европе. Для воссоздания всей картины происходившего этот тезис имеет принципиальное значение, так как в случае войны миротворческое амплуа России таило для союзников серьёзную опасность. В то время, когда кайзеровские солдаты ринулись бы на Париж, Николаю II вместо пушек оставалось бы отправить в бой команду дипломатов, выступая в роли третейского судьи, стараться разрешить конфликт мирными средствами. На этот случай Лондону необходима была страховка.

Мировая истерика по поводу Агадира достигла такого состояния, что война могла начаться в любую минуту. Ключевым для французов и англичан был вопрос о том, как поведёт себя Россия. Однако, несмотря на официальную поддержку Парижа, в Петербурге объявили следующее: «Россия обратилась к Франции с просьбой проявить уступчивость и не доводить дело до войны, которая не найдет в России сочувствия, так как русское общественное мнение относится к настоящему конфликту как к колониальному спору».

Поздним вечером 1 августа Меттерних заявил Грею, что франко-германские переговоры не затрагивают британских интересов. Посол попросил главу Форин оффис сделать заявление в парламенте о заинтересованности Англии в успешном завершении переговоров. Это, подчеркнул он, окажет успокаивающее влияние на французское общественное мнение и будет способствовать мирному решению спорных вопросов.

Однако Грей не стал делать такого заявления. Более того,2 августа 1911 года лорд Грей, вновь выступая в парламенте, словно зондируя настроения Палат, глава Форин оффис обратился к поэтапному изложению истории англо-французских отношений в последние годы. Он подчеркивал, что Англия не связана абсолютно никакими формальными обязательствами и с этой точки зрения может оставаться нейтральной. В то же время Э. Грей старался внушить членам Парламента, что этого делать не стоит, так как речь шла не о судьбе Франции, а о коренных интересах самой Англии, ее безопасности, ее торговли. Только под самый конец своей речи он «вспомнил» о проблеме Бельгии. Именно в вопросе о защите нейтралитета этой страны, по его мнению, крылись моральные обязательства Англии, именно за ним стояла честь и гордость страны. Эта последняя мысль, по мнению министра иностранных дел, должна была обеспечить ему единодушную поддержку обеих Палат. Угроза нейтралитету Бельгии со стороны Германии стала бы настоящим подарком для сторонников вступления в войну в их борьбе за симпатии общественности и парламентариев. В тот же день на Трафальгарской площади в Лондоне собирались многотысячные демонстрации пацифистов и антимилитаристов.

Германский посол Меттерних тотчас сделал заявление для вечерних лондонских газет, в котором изложил суть своей просьбы, адресованной накануне выступления лорда Грея в парламенте главе Форин офиса. Британский кабинет немедленно собрался на экстренное совещание. В британском правительстве понимали всю опасность создавшегося положения. Имелись основания полагать, что марокканский вопрос мог быть решен за спиной Англии между Францией и Германией, на чем последняя, заинтересованная в развале Антанты, особенно настаивала. Действительно, Франция попыталась, не обращаясь за помощью к Англии, договориться с Германией о компенсации .В такой ситуации у английского руководства возникли опасения, что Франция в стремлении обеспечить германское признание французского протектората над Марокко пойдет на уступки, затрагивающие британские интересы в этом регионе. Утверждение Германии в непосредственной близости к Гибралтару и возможное создание здесь германской военной базы не устраивало английские правящие круги.В этих условиях английская дипломатия предприняла определенные шаги.

Утром 3 августа Грей заявил германскому послу в Англии Меттерниху, что германское правительство должно знать, Англия не останется пассивным наблюдателем нового решения по Марокко, принятого Германией. Францией и Испанией, и должна принять участие в этом обсуждении. Грей подчеркнул, что в данный момент он больше озабочен чисто британскими интересами, чем обязательствами перед Францией .

3 августа "заднескамеечники" ехидно вопрошали лорда Асквита, приехавшего в парламент для выступления: "Зачем лорд Грей разжигает?"

Выступая в палате общин 3 августа, Асквит заявил, что решение, к которому придут Франция и Германия, не должно задевать британские интересы, иначе Англия должна будет стать «активным участником обсуждения сложившейся ситуации». Это ее обязанность, подчеркнул он, по условиям соглашения с Францией 1904 г. и долг по защите британских интересов. Асквит заявил, что английское правительство не будет возражать, если Франция и Германия договорятся о компенсации вне Марокко, в «других частях Западной Африки».

Настроение в английском обществе, казалось, начало меняться...Уже 3-го числа, когда в обществе осознали реальность угрозы Бельгии, от антимилитаристских демонстраций на Трафальгарской площади не осталось и следа.  Когда в тот же день министры направлялись в Парламент, чтобы послушать речь лорда Асквита, на улицах их окружали восторженные толпы  - было ясно, что война популярна.

4 августа Кидерлен предъявил германские контрпредложения относительно Фр.Конго. Германия потребовала отрезок морского побережья между Либревилем и Рио-Муни и территорию к северо-западу от рек Угуе и Алима, а кроме того, заключения секретного договора об уступке Францией права преемственности на испанскую Гвинею. Кидерлен дал понять, что в будущем Германия имеет виды на Независимое Государство Конго…

В тот же день началась частичная мобилизация в Бельгии. Французские войска собраны в местах постоянной дислокации.

5 августа- во Франции прекращены отпуска и приняты меры по усилению охраны границы. Парижем получены секретные сведения, что германский штаб обсуждает возможность высадки крупного десанта в Агадире.

Письмо германского посла в Лондоне Меттерниха рейхсканцлеру- угрозы англичан не являются пустыми словами. По имеющимся у него данным, британцы могут в течение 14 дней высадить на французском или бельгийском побережье до 90 000 солдат. По предварительному плану, который был составлен еще в июле 1909 г. подкомитетом Committee of Imperial Defense, англичане готовы были оказать французам военную помощь, в случае неспровоцированного нападения на них немцев, в размере 6 пехотных дивизий и кавалерией общей численностью 160 тыс. чел.

6 августа в Агадир прибыл германский крейсер "Берлин". В тот же день британское правительство официальной нотой уведомило правительства Франции и  Испании ,что оно выступает против переговоров о дальнейшей судьбе Марокко без участия Великобритании. Одновременно, британский посол в Берлине Гошен представил статс-секретарю по иностранным делам Германии Кидерлен-Вехтеру протест против любых переговоров между Германией, Францией и Испанией без участия Англии.

7 августа французы перебросили в Марокко дополнительные силы и одновременно приступили к высадке в Агадире отряда в 1200 чел.

 

8 августа 1911г.-на фоне происходивших в Европе дипломатических баталий практически незаметным мог остаться вопрос о требовании Россией права расширить влияние своей морской юрисдикции с трех до двенадцати миль. Петербург объявил о том, что в декабре в Госдуму будут внесены законопроекты, запрещающие ловить рыбу в пределах 12 миль приморской полосы Архангельской губернии  Приамурья, так как это требование, по мнению Англии и некоторых других держав противоречило обычной практике и общепринятым международным законам, Великобритания поспешила заявить протест. В ответ на британский протест русское правительство заявило, что вопрос о протяженности территориальных вод государства определяется или международными договорами или внутренними законами в отношении обычаев рыболовства, уголовного или гражданского права, в соответствии с различными интересами, выступающими в этих областях, а так как Россия не связана никакими договорами, протяжение территориальных вод с точки зрения международных законов определяется единственно дальнобойностью ее береговой артиллерии. Россия также предложила, чтобы вопрос о территориальных водах был представлен на рассмотрение очередной мирной конференции в Гааге, намеченной в 1915 году. Вопрос о территориальных водах и юрисдикции должен принадлежать к числу тех вопросов, которые желательно было бы обсудить с общего согласия всех держав в интересах сохранения добрых международных отношений....

Кроме того, русское правительство направило послу в Париже Извольскому настоятельные рекомендации о необходимости детального обсуждения возможностей французского выступления относительно предложенного Петербургом соглашения по вопросу о Проливах, еще раз подчеркнув, что за более чем благосклонную позицию в поддержке французских интересов в Марокко, Россия вправе рассчитывать на определенные и решительные шаги со стороны Франции в отношении Проливов... В это же время произошла и всеобщая стачка железнодорожников. Тревога в "респектабельных" слоях общества нарастала в связи с тем, что стачки сопровождались многочисленными столкновениями рабочих с полицией, а иногда и с войсками, которые Черчилль направлял в различные "опасные районы" страны.

9 августа- партийные лидеры в Лондоне приступили к очередным "консультациям". Ввиду того, что возникла реальная угроза войны,в которой Англия не намеревалась занимать нейтральную позицию, лидеры партий предполагали обсудить вопрос о том, стоит ли доводить до крайности межпартийную борьбу.

11 августа- столкновения в Ливерпуле привели к жертвам6полиция вынуждена была применить оружие против манифестантов, пытавшихся громить склады и магазины в респектабельной части города, на улицы были выведены пехота и кавалерия...Либеральная "Дейли Ньюс" в вечернем выпуске назвала события в Ливерпуле началом гражданской войны.

11 августа - в Дюссельдорфе начал работу съезд Пангерманского союза. На первом же заседании съезда было принято решение осудить решение правительства в случае того, если Берлин будет принужден пойти на сделку с Францией. Кроме того, было заявлено о недопустимости поддержки намерений канцлера Бетман-Гольвега провести избирательную и парламентскую реформу, которые, по его мнению, никак не могли быть реализованы в условиях войны.

Лидер Пангерманского союза Генрих Класс заявил: «Если Германскую империю заботит ситуация в Марокко, которая порождает беспокойство за будущее нашего народа, то нужно заниматься ею не ради престижа страны, как это делают во Франции, а исходя из необходимости расширения национальных торговых интересов... Призыв к активным действиям в этом направлении мы связываем с решением «сверху», которое лишило немцев, численность которых в Германии продолжает увеличиваться, новой территории для заселения». Критика Класса, звучащая в адрес правительства, имела своей целью создание общественного мнения вокруг Марокканского кризиса: «Наша земля существует для народа, и если наш земельный голод не будет удовлетворен, мы возьмем в руки меч. Тот, кто сегодня поможет нам подготовить и облагородить Марокко для его заселения немцами, обеспечит дальнейшее сохранение мира, предотвратив угрозу войны с Германией».

Кроме того, Класс сделал заявление о том, что "пангерманский Союз" отныне должен перестать быть надпартийной организацией-должно состояться превращение Союза в политическую партию, обладавшую реальными механизмами воздействия на правительство, на чем он неоднократно настаивал в течение последних трех лет.

12 августа 1911 года послу Германии в Париже была передана совместная нота Англии и Франции, в которой германcкое правительство чрезвычайно вежливо извещалось, что «если в течение восьми дней кризис вокруг Агадира не будет разрешен, они пошлют туда свои военные корабли». Поскольку в ноте был оговорен определенный срок, она означала ультиматум.

Вечером того же дня на рейд Агадира пришла германская канонерка "Эбер", которая сменила "Пантеру", ушедшую накануне в Санта-Крус(Канарские острова) для пополнения запасов топлива.

15 августа Грей сказал русскому послу в Лондоне Бенкендорфу, что многое будет зависеть от того, что думают в берлине об «эвентуальной позиции России» и спросил, что Россия будет делать в случае осложнений. Бенкендорф вновь подтвердил ранее сказанное: русско-французский договор о союзе полностью сохраняет свою силу.

16 августа Кидерлен отказал Камбону в свидании. Германский посол в Париже фон Шен в тот же день явился к де Сельву и в угрожающих выражениях потребовал уступок со стороны Франции.

17 августа Кидерлен прервал переговоры, заявив, что Германия не может удовлетвориться «кусочками территории», а должна  получить весь хинтерланд Камеруна. Что касается Марокко, то Германия готова признать там свободу действий Франции и даже согласна на установление там в будущем французского протектората. Кидерлен сказал Камбону, что он отправляется на доклад к кайзеру и что после доклада намерен отдохнуть в течение 10 дней. Камбон ответил, что и он уедет в Париж. «В таком случае-вернитесь в Берлин к 28 августа, и тогда мы решим с вами, война или мир».-сказал Кидерлен.

19 августа французское правительство приступило к осуществлению ряда военных мер:

-франц.генштаб уточнял план войны с Германией;

-во Франции были отменены большие маневры, чтобы не снимать с границы 1-й и 6-й корпуса;

-в печати появились инспирированные правительством слухи о необходимости продления срок службы для военнослужащих, подлежащих увольнению с 1 октября.;

-в Тулоне по приказу морского министра Делькассе сосредоточены три эскадры;

20 августа в Париже принято решение: в случае отказа Германии принять вновь выработанные французские условия-послать в Рабат корабли, при отказе немцев эвакуировать Агадир, высадить в Могадоре десант.

21 августа последовало заявление русского правительства, адресованное Кайо. Петербург напомнил «чисто оборонительный характер русско-французской военной конвенции, в силу которой Россия должна выступить на помощь Франции в случае нападения на нее со стороны Германии, однако к этому надо присовокупить, что русское общественное мнение не может отнестись к настоящему конфликту иначе, как к колониальному спору. По этому поводу следует вспомнить по аналогии обстоятельства 1908 года, когда не только во французской печати, но также и официальными сообщениями высказывалось мнение о том, что во Франции не поймут, что война может вспыхнуть не из-за насущных интересов России, а из-за сербских интересов».

23 августа британское и французское правительства расценили передислокацию некоторых частей русской армии вглубь центральных губерний с западной границы и опубликование 19 августа русско-германского соглашения о персидских делах, как отход России от Антанты и конец союза с Францией. В тот же день, в Лондоне, на заседании комиссии комитета имперской обороны, речь шла не о возможности посылки экспед.корпуса во Францию, а о защите Британских островов.

Выяснилось, что:

-четверть личного состава, в том числе и офицеры, в 1911 году не сделала ни одного боевого выстрела;

-1805 офицеров и 53360 солдат прошли только начальный, а не боевой курс обучения;

-в составе англ.территориальной армии насчитывалось 120454 чел., не умеющих стрелять и 2479 офицеров, не способных их этому научить;

-вооружить представлялось возможным( и отправить во Францию) только 60-80 тыс.чел. Адмиралтейство не могло перевести и их, из-за неподготовленности достаточного тоннажа.

30 августа Камбону даны инструкции сделать серьезные территориальные уступки в переговорах с Кидерленом.

31 августа в Петербурге началось совещание начальников генеральных штабов России и Франции.

1 сентября с германского крейсера «Берлин» в Агадир была высажена десантная партия(40 моряков).

Французы немедленно, в ультимативном порядке, потребовали от германского правительства отозвать десант и вообще очистить Агадир от германского военного присутствия.

3 сентября германский посол в Париже потребовал паспорта для выезда…

4 сентября 1911 года Франция официально уведомила германскую сторону о состоянии войны между Французской республикой и Германской империей…

Мир обещал быть…

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

4 сентября 1911 года Франция официально уведомила германскую сторону о состоянии войны между Французской республикой и Германской империей…

В этом случае Россия станет выполнять условия франко-русского союзного договора?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

французское правительство приступило к осуществлению ряда военных мер:

Жоффр не сомневался в нарушении Германией нейтралитета Бельгии и 24 августа в беседе с англ.военным атташе полковником Ферхольмом настаивал на сокращении сроков высадки во Франции англ.экспед.армии.Кроме того,он сказал, что можно рассчитывать на активное вмешательство русской армии к 30-му дню мобилизации...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учётную запись

Зарегистрируйтесь для создания учётной записи. Это просто!


Зарегистрировать учётную запись

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.


Войти сейчас