Страсти по Матвееву.

[master1976]

   

Пролог.

 

 

          В морозном январском окне пригородного поезда проплывал бледный купол Звенигородской обсерватории, похожей на вкопанное в землю до половины огромное серо - стальное яйцо. Зима  припоздала, но зато теперь, во второй месяц, разом брала свое. Канун Рождества пришел с морозной синью, с кристаллическим холодом и упругой прозрачностью. Было холодно, бело, матово.

         Женщина отвела взгляд от окна и осмотрела вагон. Пассажиров в этот ранний час было не очень много. Напротив нее сидела бледная, с грустным лицом девушка, в хороших итальянских сапожках, вокруг которой плыл еле уловимо уловимый аромат дешевого цветочного парфюма. Духи должны быть французскими, костюм - английским, обувь - итальянской. Это правило пришло еще из тьмутараканьских  времен.

         Скамейку через проход занимали священник  и  Лейб - Гвардии драгун из Гундертмаркова полка* в новой «серорячей», то есть «серы горячей», бледно - желтой шинели с меховым воротником. Чуть дальше сидели старикан с реденькой бородкой клинушком, с ядовитой, ехидной улыбкой - складочкой, с узенькими глазами, подслеповатыми, с хитрецой, пожилой, упитанный мужчина, по виду бывший чиновник,  жизнелюбивый толстяк, боящийся скучной старости (небось и мемуары пробовал писать, хотя на наверняка службе зарекался и без конца повторял, что мол, не сумасшедший, чтобы писать), а теперь вынужденный заполнять пенсионные годы перечитыванием литературных классиков, лечением затемнения в легких и бриджем по вечерам,  и с ним дама неопределенного возраста, с красивым острым носиком. За ними - толстая, невысокого роста, широколицая брюнетка. В молодости красива или не красива, - нельзя было сказать. На ее лице застыло навеки выражение важности и надменности.

         Позади широколицой брюнетки устроился молодой улыбчивый парень, одетый под рассеянного сибирского художника: в старомодном, но теплом тулупе, в черной папахе, в валенках, с промерзшим этюдником подмышкой. Руки его наверняка пахли краской, тулуп - дымом, папаха - табаком и дешевыми папиросами, и ещё какими - нибудь  забытыми бесполезными вещами. На кистях рук были видны следы плохо отмытой масляной краски. Но улыбка евонная была не приветливая, скованная. Настороженная улыбка. И оглядывался он по сторонам несколько медленнее, чем полагается в таких случаях - голову вертел равномерно, так обычно не делают. Филер*? Похоже на то. Но видать молодой, малоопытный. Боится сорваться. Боится перестать контролировать каждый свой шаг и каждое слово. Оттого он напрочь забывает девиз филерский: не привлекать к себе внимание, уметь растворяться  в массе похожих на тебя, уметь потеряться.

         Женщина выделила бы, пожалуй, еще сухощавого мужичка, по виду мастерового,  без особых примет (она усмехнулась про себя: даже анекдот такой есть - «особые приметы - без усов и бороды»), но с бегающими глазками - мужичок стоял в тамбуре, и кажется, буравил взглядом: она ощущала это животом, неприятно нывшим. Мастеровой, а одет с иголочки, во все новехонькое. Человек, одетый с головы до ног в совершенно новую одежду, всегда вызывает подозрения. Да  вот еще буравящий взгляд…Филеров учили особо: не устанавливать визуальный контакт с наблюдаемым лицом, попросту не пялиться на него, не выдавать интерес к человеку…Хотя, как знать…Она машинально поправила платок и улыбнулась про себя. Где - то она читала, что заинтересованная особа, испытывая приязнь или симпатию к мужчине, машинально прикасается к своим волосам, прихорашивается, играет локонами. Этим женщина обращает на себя внимание. Аналогичное значение имеют касания своего лица, игра с украшениями, шляпками и «прихорашивания». Ерунда, наверное…На всякий случай женщина изобразила на лице приветливость. Впрочем, никогда не угадать, что может показаться привлекательным для мужчин. Говорят, что все пессимисты уверены в порочности женщин, а все оптимисты на это надеются…

         В углу, у выхода в тамбур, сгорбилась худая, нарумяненная сверх всякой меры, старушка с блестящими глазами в глубоких провалах глазниц.       

         В присутствии филера или филеров, ничего удивительного не было - наружное наблюдение в целях охраны высочайших особ всегда должно осуществляться парами филёров, патрулирующих вверенную им местность в различных направлениях - ведь поезд медленно приближался к железнодорожному вокзалу, в полутора верстах от которого находилась царская резиденция. Поэтому окрест действовал жесткий контроль над всеми приезжавшими. Дворцовой городовой страже было поручено вести неослабное наблюдение за всеми отправляющимися в Царское Село по железной дороге. В Царском Селе было создано Регистрационное бюро, в котором работали лучшие агенты из отряда наружного наблюдения. Работа Регистрационного бюро была поставлена таким образом, что любой человек, приезжавший в царскую резиденцию или окружавшие ее населенные пункты, был обязан в течение двадцати четырех часов встретиться с одним из сотрудников бюро, чтобы подтвердить свою личность. Тех, кто этого не делал, брали под жесткое наблюдение для полной проверки личности. В ведение Регистрационного бюро также входила фиксация имени каждого, кто обращался к царю или только подходил к нему. Если это был человек неизвестный, отмечались его характерные черты, чтобы можно было установить личность. Агенты Регистрационного бюро даже имели право на самостоятельный политический сыск.  Исключительно «в видах обеспечения безопасности высочайших их царских величеств и наследника»…При этом действовали агенты неназойливо. Но российский обыватель все же недолюбливал их. Так уж повелось в России, что общество недолюбливает тех, кто призван охранять его покой. Больше, пожалуй, всех доставалось как раз тем, кого обыватели меньше всего видели, о ком практически ничего не знали.

        Девушка напротив немного нервничала, в задумчивости кривила лицо, будто что - то мешало сосредоточиться на какой - то важной мысли. Дважды прислонялась лбом к вагонному стеклу. Это, по всей видимости, помогало ей отслеживать всех в вагоне и охлаждало голову. Может, она уже догадалась, что ей не выпутаться? Может быть, она хотела что - то сделать, позвать на помощь? Сердчишко - то бьется...Она что - то шептала. Что? «Мама, помоги!»? «Не надо!»? Какая чепуха, ей никто не поможет. Зачем суетиться зря? Все равно все будет так, как в одной старой русской присказке говорится: «Всю ночь кормить, а к утру зарезать»…М - да, а ведь девица почти была уверена, что все идет хорошо, ничего не вызывало подозрений. Женщина бросила на девицу участливо – скорбный, сочувствующий взгляд, и та ответила кроткой, подростковой, вымученной полуулыбкой. Что она все - таки там бормочет себе под нос? «Хочу жить!»? О какой жизни она говорит или думает? Вся наша жизнь как на ладони. И огромных усилий стоит сохранить ее, не пустить по ветру. Девушке не повезло - ее жизнь будет пущена по ветру на бестолковое растерзание слухам. Она войдет в положение миража. Морока, которому и померещиться будет некому…Так и случится. Городок вот - вот придет во всеобщее движение. Только и разговоров будет про труп, да про девицу…А мир? Мир проползет еще немного и погаснет. Сгинет как ненужное наваждение.

        …Ту девушку пришлось ждать в Голицыно, в дамской парикмахерской. А до этого она помоталась по поселку, проверяясь от «проследки», довольно грамотно, убедительно. Судя по всему, знала девица про «цепочку», когда наблюдаемое лицо ведут, передавая от филера к филеру, или меняются местами, периодически отставая, сворачивая в сторону; знала про «вилку», когда наблюдение велось с разных сторон; знала и про «лидирование»: все привыкли, что филеры топают сзади, а высший класс, когда они спереди и ведут наблюдение. И девушка успокоилась, кажется.

      ...Цирюльня в Голицыно, напротив которой возвышался величественный амбар «Комедийной хоромины», учрежденной лет двести тому назад на деньги князя Голицына (местный народ в театр сей валом валил, хотя места были не дешевы; приезжали и из Москвы), удобно располагалась около вокзала и работать начинала с самого утра. В парикмахерской рябило глаза от лиц, нарисованных голов с завитками, аппаратов для сушки волос, зеркал под разными углами, флаконов и ножниц. Наигрывал легкий венский  вальсок, заведенный кем - то из дамских мастеров граммофон. Пришлось даже вымыть голову и уложиться, вместе с девушкой. Жужжание аппарата для сушки волос обвивало голову горячей усталостью. Мысли копошились словно воробьи - разбегались, вспархивали внезапно. Голова болела, и нельзя было даже понять, что больше мучило - боль или усталость. Наконец, когда волосы были высушены, парикмахер освободил голову от колпака, расчесал, свил локоны на пальцах, уложил, с прической больше делать было решительно нечего, женщина поднялась к широко распахнутой двери салона, к улице, к воздуху. Расплачиваясь с мастером, она с купюрами вместе вытащила несколько тонких листиков словно папиросной бумаги, с четвертушку, не более, незаметно переложила их в другую руку и, на мгновение задержавшись около клиентской вешалки с шубками и пальто, отвечая благосклонным кивком на низкий поклон швейцара, изящным молниеносным движением положила листки в карман пальто девицы. И вышла на улицу, переводя дух…         

        …Поезд резко сбавил ход, дернулся раз, другой, взад - вперед, лязгнул буферами. Женщину сильно вжало в скамейку - она ехала спиной к движению, затем ее опрокинуло на сидевшую напротив грустную девушку. Женщина инстинктивно вытянула вперед левую руку. Сидевшая напротив грустная девушка вдруг еле слышно всхлипнула, закинула на лицо рукав серого пальто, медленно согнула ноги в коленях и мягко, боком, повалилась на скамейку, головой к окну. Лейб - драгун громко, на весь вагон выругался интеллигентского сорта матом.

       Широколицая брюнетка что - то возмущенно ответила лейб - драгуну и тот воскликнул с вызовом в голосе:

-Мадам, вы про сезон на Ривьере слыхивали когда - нибудь?! А про пляжи в Биаррице, автомобили марки «ройлльс  - ройс», манто из чернобурки, белые яхты у причалов Монако? Так поезжайте туда и там делайте себе возмущенный тон! Это Россия, и тут крепкое словцо отнюдь не в диковинку!

       Остальные пассажиры застенчиво промолчали. Старикан с бородкой клинушком, глазами - щелками, за которыми спрятались мыши, пялился на женщину.

       Поезд снова лязгнул всеми своими сцепами, стал. Приехал, кажется.  Третий перрон, дальний. Синее морозное утро глядело в окна, а в вышине горело заиндевелое солнце. Народ из вагонов повалил на платформу, фигурки людей возникали и тут же пропадали.

       Старуха, сидевшая в углу, проворно вскочила первой, поджав тонкие губы, глянула  на всех черными как уголь, антрацитовыми, блестящими глазами, и зашаркала подошвами по полу вагона. Мастеровой в тамбуре пропустил ее вперед, к выходу, пристроился сзади…Следом за другими пассажирами женщина вышла из вагона на перрон. Он был сплошь уклеен крикливой рекламой, бившей в глаза, и в то же время несущей бездну топонимической информации:

…«Астма? Вы задыхаетесь? Мы рекомендуем «Таумаген», капли и таблетки для лечения. Спросите Вашего врача по поводу этих зарекомендовавших себя средств. Представители «Кунст и Альберс», угол Почтовой и Красной ул. Телефоны: конторы 22 - 88, дирекции 40 - 91».

…«Дамы! Зачем пробовать то, что уже давно оказалось негодным? Продолжайте умываться всегда Вашим излюбленным марсельским мылом марки «Свеча»,  приготовленным на чистом оливковом масле, и Вы не испортите кожу Вашего лица! ” Косметический кабинет доктора Чунихина, Игнатьевская улица 33, телефон 48 - 47».

…«Салон художественной фотографии «Лифшиц Я.М.», дом № 72 по Почтовой улице».

…«Искусственные зубы всех систем! Зуботехническая лаборатория Зубного техника М.З.Озерова. Ежедневный прием. Угол Школьной и Депутатской, 15, кв. 4».

…«Меблированные комнаты «Ренессанс». Европейский стиль, американский уют, русское гостеприимство! Пристань. Дом 2».

…«Мебельный салон ««Модерн», Московская улица, дом 4».

…«Виноделие «Татос»! Ресторан русской и армянской кухни! У нас наилучшие по качеству и вкусу вина из красного и белого винограда! Пекарная 10, Шашлычная «Татос», телефон 36 - 73».

…«Салон - парикмахерская и парфюмерный магазин «Руссиаль». Красная улица, дом 2. Вход со двора».

…«Прокат автомобилей днем и ночью! Нахабинское шоссе 16, телефон 30 - 04, гараж «Эссекс».

        Она услышала тонкий паровозный гудок. Мимо перрона прочавкал, пропыхтел маленький, - всего три вагончика, словно игрушечных, - царский поезд. Он двигался по специальной узкоколейке, проложенной из Больших Вязем в Царское Село. Первоначально главный путь царской узкоколейной ветки хотели проложить дальше, в сам Звенигород, но для этого пришлось бы построить мост через реку Москву и в итоге от этого отказались.

       Дворники работали, неторопливо поскрипывали лопатами. Вправо - влево, шарк - шарк. Люди на вокзальной платформе с баульчиками, сумками, саквояжами, спешили мимо, задевали женщину локтями, тянули ее вдоль вагона к выходу, к лестнице, к широким деревянным дверям, за которыми открывался широкий проспект. Женщина шла к лестнице, спокойно и несуетливо, не глядя по сторонам, сосредоточив все внимание на клочке пространства прямо перед собой.

        На площади у вокзала, который звенигородцы промеж себя называли «Беговым», потому что он находился на некотором удалении от самого города, все бежали с пригородного поезда занять места в автобусе до Звенигорода, а автобусы английской марки «Лейланд», деревянные, но изящные, бывали набиты битком, женщину ждала машина - взятый напрокат «аксай» с  заиндевевшими окнами, с водителем - щуплым пареньком, почти мальчишкой, в шоферской кожаной куртке и в шапке. Если бы кто - то поинтересовался владельцем автомобиля, то следы привели бы его к одной из московских фирм по прокату легковых машин. И автомобиль был сдан в аренду торговцу зеленью Сурику Васканяну, проживающему в Москве, в Армянском переулке, самому обычному клиенту фирмы.

========================

Лейб - Гвардии драгун из Гундертмаркова полка* - В 1650 - м  году датчанин Иоганн Гундертмарк, представитель незнатного дворянского рода из Дании, прибыл в Москву вместе с четырьмя другими офицерами и рекомендациями от датского короля, с прошением принять их на русскую службу. Они были приняты, получили денежное и земельное жалование. В августе 1652 - го года Иоганн Гундертмарк, принявший православие, сформировал драгунский полк. После 1660 - го года полком этим командовал его сын - стрелецкий полковник Тихон Гундертмарк.  С 1672 - го года полк неофициально именовался  Драгунским Гундертмарка полком. Традиционно в его рядах служат потомки Иоганна Гундертмарка. Позднее этот полк стал Лейб - Гвардии Драгунским Его Величества полком.

Филер - или филёр (фр. fileur, от filer - выслеживать) - сыщик, в обязанности которого входили проведение наружного наблюдения и негласный сбор информации о лицах, представляющих интерес.

 

 

                                                                  Глава первая.

                                                               Женские штучки.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

         …На асфальтовом перроне изогнутого в терракотовом модерне, укрытого стеклянным чахоточным дебаркадером железнодорожного вокзала Звенигорода, с фонарем в руках, стоял пожилой железнодорожник, в длинной теплой накидке, и усиленно зевал. Дебаркадер вокзала был почти пуст. Полицейские железнодорожной полиции очистили вокзальную платформу от посторонних. Помощник местного участкового пристава, надзиратель железнодорожной сыскной полиции, вокзальный полицейский надзиратель, агент секретной части Дворцовой полицейской команды, фотограф и полицейский врач сгрудились возле трупа, уложенного на суконное одеяло.

        Мороз жег ноздри. Морозное утро сверкало сухой холодной пылью. Солнце глядело ярко, белело сквозь морозную синь. Паровозные дымы, дыхание, вырывавшееся с напряжением изо ртов людей маленькими облачками, густели и висли в январской синеве. Звуки, свистки, паровозное пыхтение, лязг вагонных буферов, голоса людей были особенно громки и отчетливы.

        Коротая время, начали пересуды на политическую тему. Как водится, сначала речь зашла о Земском Соборе. Быстро пришли к выводу, что Земский Собор - это балаган, кость, брошенная скопищу политиканов и провинциальных крикунов, а политикой занимаются неуверенные в себе люди, плохо разбирающиеся в том, что для них главное. Агент секретной части Дворцовой полицейской команды осторожно поведал, что в Европе ожидают скорой кончины государя и, похоже, готовы сделать ставку на ныне опального наследника престола, поддержать его всеми силами и средствами, - политическими, а ежели надо будет, и военными. Агенту, однако, особо не поверили, а помощник участкового пристава прокомментировал его слова просто:

-Трах, трах, тарарах, едет баба на волах!

       Фотограф взялся рассказывать длинный - предлинный анекдот про сватовство английского лорда. Концовка у анекдота была более чем пикантийная, «соленая». Смеялись долго. Сыщик вытирал слезы, помощник участкового пристава мелко хихикал. От смеха тряслись даже городовые. Один только врач глядел в сторону и на анекдот не откликнулся. Он был суров, будто невыспавшийся навек.

        За анекдотом никто не обратил внимания на невесть откуда взявшуюся на перроне старуху. Она приблизилась почти вплотную и осторожно пристроилась за фотографом. Глаза старухи лихорадочно косили во все стороны.

-Что, бабушка, интересно? - отсмеявшись, задушевно спросил фотограф.

-Да вот, гляжу, собаку в вокзал привели, украли что ли чего или так?  - охотно отозвалась старуха и, не в силах сдержать горевшее в ней пламя любопытства, подошла еще ближе. Она сияла большими выпуклыми глазами.

-А ну, гоните старую к черту! - рассердился сыщик. - Черт знает, откуда взялась? Теперь пойдет слухи по всему городу распускать. Гоните ее в шею!

      Городовые погнали старуху к вокзалу…

-Эй, вы там не шибко гоните старую! – прикрикнул на ретивых городовых вокзальный полицейский надзиратель. - Поинтеллигентнее надо!

-Как в том анекдоте! - откликнулся тотчас фотограф. - Помните, про старушку в трамвае? Висит старушка, за кольцо, бедная держится…Глядит на молодца, такого, знаете, симпатичного, очкастого, который и не думает ей место уступить. И говорит она так тихо: «Эх, перевелись нонче интеллигенты!». А молодец на нее смотрит, очки снимает и говорит тоже так, тихонько: «Ну, что вы, бабушка, интеллигентов до х…Местов не хватает!».

-Ха, ха, ха… - грохнул перрон дружным смехом.

-Ну, что скажете? - спросил, отсмеявшись и обводя взглядом присутствующих, помощник участкового пристава - крупный, с брюшком, мужчина лет пятидесяти, с грубо слепленным, простоватым лицом крестьянина, но с хитрым прищуром, как у старого лиса, мутных серо - голубых глаз. В полицию он пришел молодым неотесанным парнем, начинал с низов, с квартальных надзирателей. Он по мере сил и возможностей (коими, откровенно говоря, не блистал) карабкался вверх по служебной лестнице, пока, наконец, не получил должность помощника участкового пристава в достаточно престижном, хотя и хлопотном участке, в пределах которого находилась государева резиденция. Годы службы принесли ему некоторые хлопоты и угрызения совести, но на хлеб и масло хватало, иногда перепадало на икорку, и относительное благополучие семейства пересиливало моральные неудобства и угрызения совести. Он надеялся спокойно досидеть до пенсиона - дослуживал последние месяцы и готовился к заслуженной отставке по выслуге лет. Сейчас он чувствовал себя довольно уверенно, предполагая, что с трупом станут теперь разбираться в железнодорожной полиции и его это дело почти не коснется.

-То и скажу. Ошалеешь теперь с этим делом. - убежденно произнес сыщик. - Тухлее не придумаешь. Особливо, ежели криминал какой. Уж мне поверьте. Это не в синематографе, где заморские пинкертоны вмиг криминал наизнанку выворачивают.

-Какого черта это случается с утра? - недовольно пробурчал помощник участкового пристава, мусоля в руках еще не зажженную папиросу. - Хлебнем теперь с этой девицей, будь она неладна.

-Какого черта это случается под самое Рождество, в канун сочельника? - сыщик поцокал языком. - Священника бы разыскать, опрашиваемых к присяге следует привести.

       Труп - это всегда неприятно, а труп на вокзале, в Звенигороде,  близ царевой резиденции - неприятно вдвойне. По сложившейся следственной практике факт обнаружения трупа человека рассматривается как происшествие. Место обнаружения трупа всегда считается местом происшествия. Труп на вокзале в Звенигороде - чрезвычайное происшествие.

       Понятые - кассирша  вокзала и дворник, приблизившись, ахнули при виде трупа, но больше из приличия. У кассирши, худенькой, пышноволосой, с уставшими глазами, на виске под тонкой кожей билась голубая жилка. Вокзальный полицейский надзиратель с сомнением посмотрел на дворника и тихо сказал полицейскому врачу:

-Этого в понятые брать нельзя. Убогий. - он покрутил пальцем у виска и вздохнул.

-Пускай уж он остается. - махнул рукой врач.

       Дворник удивленно посмотрел на собравшихся:

-Чего делать - то?

-Что скажут. - агент секретной части Дворцовой полицейской команды кивнул на сыщика.

-Вижу, вы человек очень умственный. Так? - вкрадчиво спросил дворник.

-Чего хотел?

        Дворник смигнул дважды перепончатым веком, высморкался и спросил:

-Ну, дык объясните мне, что за порядок такой - девицам мертвым на перроне лежать?

        Труп лежал на спине, слегка повернув на бок голову. Это была невысокая, хорошо одетая, довольно худая на вид девушка, совсем молодая, лет двадцати, со слегка вздернутым носиком, с пухлыми губками, с открытым, серым лицом, которое выражало не то ужас, не то физическое мучение. Глаза у нее были странно большие, выпученные.

-М - да…Довольно странное у нее выражение лица… - пробормотал врач.

-А что лицо?  - ответил помощник участкового пристава. - Лицо к делу не пришьешь, в суде не предъявишь.

-Ну, отчего же? А фотографические карточки?

-Карточки что? Доказательства нужны. Железные. Факты. Все должно быть логично и доказуемо подтвержденными фактами.

        Ждали участкового судебного следователя. Он имел право возбуждать уголовное преследование, поручать полиции производство дознания, требовать и получать помощь от гражданских и военных властей, и полиции, производить допросы свидетелей и подозреваемых, обыски и выемки, избирать меры пресечения в отношении обвиняемых. Полиция, известив немедля и не позднее суток судебного следователя и прокурора о происшествиях, могла производить предварительное дознание, ограничиваясь розысками, словесными расспросами и негласным наблюдением.

       Полицейский врач, приехавший вместе с сыщиком, был удивлен и раздосадован, несколько раз он повторил, что только тщательный анализ покажет, в чем причина смерти.

-День только начался, а мы уже имеем труп. И зависнем мы тут, господа, кажется, надолго. - сказал, обращаясь ни к кому и ко всем сразу, вокзальный полицейский надзиратель и мечтательно добавил. - Эх, сейчас бы выпили по рюмке водки и, как водится в приличном порядочном обществе, завели бы речи о высоких предметах…

-Да уж, да уж. - подтвердил предположение вокзального полицейского надзирателя помощник участкового пристава. - Это вы сейчас заметили верно.

-Фото уже сделали? - спросил агент секретной части Дворцовой полицейской команды.

-Больше, чем потребуется. - мрачно ответил сыщик и кивнул на фотографа.

         Тот  сделал еще несколько снимков трупа. Работал он умело, быстро. Лицо его было бесстрастным.

-С погодой повезло. - сказал врач.

-Снежок вроде бы начинает подсыпать… - пробормотал сыщик, глянув на небо.  - А у меня ревматизм…Как бы пошло дело к буторе*…

-«Будь готов к непогоде», - учил японец Рикю, выросший в эпоху «брани княжеств». - ответил полицейский врач. - Жизнь течет своим чередом, но ничто не должно поколебать внутреннего равновесия истинного мастера. У нас в Туркестане такое бывало, знаете ли…Однажды в Кулябе в такую дыру пришлось добираться - пять суток на лошадях. Верхом, по горным тропам, да по висячим мостам, да в снегопад страшнейший. Вспомнить сейчас,  и то страшно.

-Черт же понес вас в Туркестан?

-Встал однажды перед трюмо. Взглянул на себя, полюбовался, каков я есть и решился. Романтики захотелось, работы, чтобы непочатый край, трудностей…Да и оклад от бухарского эмира посулили приличный. А ехать пришлось на выбор, в Гарм или в Куляб, а в Душанбе, на десять тысяч жителей семнадцать врачей без меня, восемнадцатый, стало быть, не нужен был. Я выбрал Куляб.

-Жалеете? - спросил сыщик.

-Не очень. Практика приличная, с окладом не обманули.

-То есть, определенный куртаж все - таки был? - уточнил сыщик и одарил врача властно - рассеянным взглядом.

-Разумеется. - уклончиво ответил врач.

-Эге.

-Но условия спартанские, мягко говоря: здание амбулатории глинобитное, в сезон дождей крыша, крытая камышом, течет. И пол раскисает.

-Да уж…

-Однако, скажу вам, господа, это все ерунда. Просто не хотелось потерять ориентацию в нашем меняющемся мире. Человек, потерявший ориентацию, только очень редко хватается за то, что само по себе вечно. Чаще он привязывается к церкви, или к чему - нибудь еще. А чаще, добрая половина общества нашего готова ухватиться за все, что угодно - хоть за купчиху семипудовую, за животных, за ужин в семь часов.

-Между нами, по поводу купчих, - сыщик понизил голос до доверительного шепота, - у тамошних мужиков, у них, что же, у всех гаремы, или по несколько жен?

-Нет, что вы, не у всех, конечно же. Но тяжелое положение женщин там в глаза бросается, господа, да -с…Она по сути, бесправная и терпеливая, носит тройной гнет - муллы, мужа, его родни. Женщина там настолько изолирована от внешнего мира и лишена самостоятельности, что даже не имеет права сама обратиться к врачу. Поначалу больных было не более семи - восьми человек в день - сказывалось недоверие местного населения к приезжим. Надо было завоевать авторитет у жителей. И стал я, господа, ежедневные обходы практиковать. С санитарной сумкой и необходимым набором лекарств, попутно осваивая разговорный таджикский язык. Так удалось сломать лед недоверия - на прием приходило по семьдесят человек в день. Приезжали отовсюду. Со всей округи, из отдаленных кишлаков. У меня, господа, там случай был презанятный. В моей врачебной практике…Пришла женщина - маленькая такая, худенькая, беременная. Страдала комбинированным пороком сердца. Предыдущие роды были очень тяжелы. Я ее уговаривал не тревожиться, прислать за мною в любое время суток. Однако позвали меня спустя сутки после родов…это, господа, что - то с чем - то…Бедная хатенка, маленькая кибитка, родильница лежит на полу, на старых одеялах, рядом с ней новорожденный…около больной сидит бабка. Запах - ужасный. Все смердит. Родовая рана присыпана золой. Оказалось, не отошел послед. Состояние больной угрожающее. Выдавить послед не удалось. Решиться на ручное отделение в такой обстановке? Везти больную в амбулаторию? Нетранспортабельна, господа. Да и положеньице, скажу я вам: в случае гибели женщины тотчас бы сказали: «позвали русского врача, а больная умерла». И я решился, господа! С соблюдением доступной антисептики сделал ручное отделение последа, оставил больную под наблюдением акушерки, периодически вводил сердечные препараты. А утром следующего дня - бац, у кибитки толпа народа. Женщина выздоровела. И буран такой начался, что три дня на улицу носа не показывал.

-М - да, это вам не Канарские острова… - вздохнул помощник участкового пристава.

-А что такое?

-На Канарах перепад зимних и летних температур всего четыре градуса, а с океана дуют ровные и теплые ветры… - мечтательно ответил помощник пристава.

-Бывали на Канарских островах? - со странным металлом в голосе, деланно поинтересовался агент, стараясь незаметно вытереть на лбу пот.

-Да нет, что вы, бог с вами! Рассказывали…

-Побывавшие там? Но, простите великодушно, в таком случае непонятно, зачем же люди уезжают оттуда? - конфузливо пряча глаза, спросил сыщик. - Неужели же ностальгия?

-Хочу обратить внимание на одну деталь. - сказал полицейский врач. - Может быть, деталь эта окажется ни к селу ни к городу, а может, эта деталь станет весьма важной в расследовании.

-Что за деталь? - быстро спросил агент.

-Девицу, кажется, связывали, не так давно. У нее на руках слабые потёртости.

-Любительница  поиграть во всякие развратные штучки? - спросил помощник участкового пристава. - На вид и не скажешь.

-И на лице нет ни пудры, ни очищенного мела, ни вазелина, ни кармина, ни сажи. - добавил сыщик задумчивым тоном.

-А это еще зачем? - поинтересовался помощник участкового пристава.

-Проститутки, знаете ли, в домах терпимости, перед «сеансом» наводят сажей брови и ресницы, после чего смазывают их немного керосином, затем намазывают лицо салом, на сало кармин не сплошь, а известные места, как - то щеки, подбородок, между бровей и потом уже начинают пудриться И так поступает каждая и ежедневно. - пояснил надзиратель железнодорожной сыскной полиции.

-Вид у нее не слишком развратный, а, господа? Вы как считаете?  - сказал помощник участкового пристава. - Впрочем, бывают такие типы, что ой - ой. Как некоторые мужчины, так и женщины - бывают страшно развращены, их развратная болезнь не знает пределов: женщина имеет совокупление в разных позициях, не пренебрегая ничем, даже «задним проходом», устраивают так называемый «миньет»...

-Мы знаем. - сказал сыщик. Ему стало немного неловко, но он только прищурился.

-А то вот бывает даже так: устраивают «миньет», плоть мужчины сходит в рот, откуда ее перемещают в стакан, наполняют последний шампанским и заставляют женщину пить, за известное вознаграждение, что пьяная и бессознательная женщина и делает; или просто после того, как плоть мужчины сойдет в рот, то ей сейчас же, не давая сплюнуть, дают шампанского, с которым плоть и проглатывается! - с каким - то удовольствием продолжал разглагольствовать помощник участкового пристава. - А вот еще есть такие мужчины - хлыстуны и лизуны. Хлыстуны - это те, которые не могут иметь совокупление с женщиной, они раздеваются донага, ложатся на кровать вниз лицом и заставляют женщину - проститутку за известное вознаграждение хлестать их по обнаженной спине ремнем или прутом, находя в этом бичевании половое удовольствие...

-Довольно уж этих пошлостей. - сердито сказал агент. Он слушал с видимым раздражением, глядел гневно, как положено в таких случаях, и не сдержался, зло заметил:

-Шутник вы…

-Лизуны же уподобляются собаке...Даже делают во время месячных очищений, бывающих у женщин!

-Довольно. Здесь посторонние уши. - сыщик кивнул на понятых.

-Что ж довольно? Это невероятно, а все же голый правдивый факт! - попытался оправдаться помощник участкового пристава. - Вот ведь какое варварское надругание бывает над женщиной - проституткой! Конечно, над бессознательно пьяной все можно сделать, но хорошо ли это? Вот до чего иногда доходит человечество. господа! Или еще хуже, заставляют пьяную проститутку с кем - либо из прислуги на глазах, в том кабинете, где пьянствуют гуляки, производить совокупление. А ведь многие думают, что проститутке живется хорошо, рассуждая так: квартира и содержание им готовы, следовательно, самая главная необходимость для каждого человека для обеспечена; одеваются они по картинке, работа сравнительно нетрудная, не требующая предварительной долгой подготовки, ни заботы, ни труда»!

-Может быть, она «арфистка»? - предположил агент.

-Что еще за «арфистка»?

-«Арфистка» это то же самое, что и проститутка, только при разных терминах и разница есть еще в том, что проститутка занимается пагубным промыслом под непосредственным наблюдением врача, который их осматривает и делает отметки о состоянии здоровья в медицинском билете, арфистка же занимается торговлей своим телом бесконтрольно  и более чем распространяет разные венерические болезни.  - сказал агент. - Такая «арфистка» обитает не в домах терпимости, а в частных, так называемых «секретных», квартирах, там женщины живут по одной и более. Гостей они себе находят на гуляньях, в театрах и прочих увеселительных местах: это по - ихнему значит «рыбачить». Они платят известную сумму за хлеба хозяйке и полностью пользуются вырученными ими от продажи себя деньгами; хозяйка же, кроме получаемых ею от «секретных» проституток за хлеба денег, пользуется вырученными от продажи спиртных напитков и пива деньгами. Сплошь там производится беспатентная торговля всевозможными спиртными напитками и пивом, цены на которые установлены самими же предпринимателями произвольные. Бутылка шампанского, вместо которого частенько подают «шипучее» или кларет пятнадцать и даже двадцать пять рублей, смотря по гостю.

-Что вы говорите? Дерут, ей - богу дерут!

-Дерут. Бутылка  нежинской рябиновой - четыре рублика. Бутылка коньяку «Ласточка» стоит червонец. Бекмана или какого - нибудь Арсланова три рубля, бутылка удельного красного и белого тоже три рубля. Пиво же продают по двадцать копеек  за бутылку, самое меньшее - пятиалтынный*. Вина подаются, конечно, самые дешевые, но цену берут в пять и шесть раз превышающую стоимость их покупки в ренсковом погребе.

-Вот уж, судьба... - сказал фотограф.  - Злодейка. Живем, как в берлоге и света белого не видим...

==========

самое меньшее - пятиалтынный* - Алтын - счетно - денежная единица, монета, равная трем копейкам. Пятиалтынный - пятнадцать копеек.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

-Не забудьте произвести, кроме фотосъемки, зарисовку схемы. - сказал агент. - И надо бы глянуть одежду. Метки на белье, бирки, что - то в этом роде. Понимаете?

       Сыщик неопределенно хмыкнул:

-Это уж пускай следователь старается. Ему за это жалование капает.

-А мне вот выездные часы не оплачиваются. - сказал с вызовом полицейский врач.  - Когда же начинаешь задавать вопросы - начальство делает круглые глаза или пожимает плечами.

-Вскрывать тело вы будете? - спросил агент.

-Я? Нет! - воскликнул врач. - Не буду. Я всю ночь прокатался по городам и весям. Вы мне предлагаете с красными глазами и квадратной головой встать к секционному столу? И вообще, за последние десять дней, помимо работы, мне дважды приходилось в свои выходные, один раз - ночью, съездить и «посмотреть» труп. Я уж теперь всех известил: смотреть буду только убийства или совершенно неясные трупы с большой вероятностью криминала. Для меня редкий выезд обходится без бесполезной тягомотины. Несколько минут на осмотр трупа - и часами ждешь, пока все остальные действующие лица выполнят свои функциональные обязанности.

-Да, это да. - закивал головой помощник участкового пристава, а про себя подумал: «Врач слишком молод, чтобы притерпеться к виду смерти. Вот и хорохорится понапрасну, как опереточный Арлекин».

-А вот, взять хотя бы последний случай, - ночью в деревню мотался, в Уборы. Три часа на дорогу, пятнадцатиминутное участие в осмотре трупа. Потом - еще три часа на дорогу обратно. А у меня, между прочим, в отделении ждали разъяренные родственники одного невскрытого покойного, и еще два жмурика по лавкам невскрытые. В том числе и полукриминал, которых полиция жаждала вскрыть и заключение на руки получить.

-Это точно. - подтвердил помощник участкового пристава.

-Вы сообщили по телефону? - поинтересовался врач.

-Так точно, и следователю, и товарищу прокурора, и в сыскное.

-Опять же ждать их?  - врач состроил недовольную мину.

-Кажется, следователя видели на вокзале, в буфете второго зала, и он совсем не торопился на дебаркадер. – брякнул, с плохо скрываемой усмешкой, один из полицейских, стоявший поблизости.

-Что? Ах, не торопится? - возмущенно сказал полицейский врач. - А кто следователь? Дежурный?

-Геттель, кажется. - сказал агент.

-Ну, Михал Францыч…Это Михал Францыч…

-Этот следователь, как его? Геттель...Сидит в кабинете, бумажки пишет, протоколы заполняет, но считает, что главнее его никого нет на свете. Он, похоже, жеребец дурковатый. - добавил помощник участкового пристава. - Но опасный. Хотя…времена нынче такие, что базар цену диктует. На что спрос, на то и цена. Но бьюсь об заклад, господа, - дело это не поручат участковому следователю. Думаю, что такое дело достанется кому другому. Повыше. Тут пахнет следователем по особо важным делам. Помяните мое слово. А чай в буфете того…Просто удивительно, как они умудряются из вполне доброкачественного продукта заваривать эдакое…

-Вот и разберитесь, вы полиция. - ответил полицейский врач. - Вам за это жалование платят.

-Да какое там жалованье? - фыркнул помощник участкового пристава.

-Деньги не рожь: и зимой родятся. И не прибедняйтесь, знаем, как вы деньги делаете. - полицейский врач, по всей видимости, решился возобновить какой - то давний спор.

-На что вы опять намекаете, доктор?

-На то и намекаю...

-Я же не из казны государственной тяну, я с вора шкуру снимаю. - запальчиво возразил помощник пристава. - А взятки на Руси тыщу лет брали, берут и будут брать. Это уж в крови у нас!

-А за песиком послали? - полюбопытствовал вокзальный полицейский надзиратель, усиленно делая вид, что нисколько не прислушивается к возникшему спору. - Я, знаете, собачек очень люблю. В особенности ищеек. Очень работой их интересуюсь.

-За песиком? Да вон, у вокзала крутится… - врач кивнул головой на крутившегося за полицейским оцеплением сутулого проводника служебной собаки, невысокого роста, непримечательной наружности, в длинном, сером, тяжелом драповом пальто. Рядом с ним крутился длинномордый пес с волчьим взглядом и с рыжими подпалинами на боках, похожий на своего хозяина.

-Проку от пса? - сыщик пожал плечами. - Только старух любопытных приваживать. Вдобавок, тут уже полк солдат протащили по перрону. К тому же, использование служебной собаки - это слишком простой, механический, и потому неинтересный способ розыска.

-Вам просто обидно, что собаки делают вашу работу. - заметил помощник участкового пристава.

-Вы ерунду говорите. - обиделся надзиратель железнодорожной сыскной полиции.

-Болтаете всякий вздор, а  тело так и будет на платформе лежать? - воскликнул врач.

-По обстоятельствам этого допустить нельзя. - проговорил сыщик. - Мы же занимаемся дознанием, и основная работа лежит именно на нас. Обыск можем произвести и сами. Обыщите ее, голубчик. А я буду писать протокол.

-Дождемся все - таки следователя. - угрюмо отозвался полицейский врач.

        Он вздохнул и посмотрел на надзирателя железнодорожной сыскной полиции. Тот подошел к трупу и долго при помощи лупы рассматривал губы, руки, ногти. Собственно, он ничего не искал, но сейчас чувствовал себя Пинкертоном и немного щеголял перед публикой. Он кивнул головой врачу, предлагая ему заняться трупом. Привычный врач опустился на колени перед умершей и стал ее осматривать.

-Ну, что? Как скажете: медико - полицейское или судебно - медицинское? - спросил помощник участкового пристава. Ему было все равно - дело так или иначе поступит в железнодорожную полицию, можно было и порисоваться.

        Само по себе мертвое тело вовсе не означало преступления. Все подозрительные случаи смерти полиция расследовала в официальном порядке, и зачастую оказывалось, что она имела естественный характер или речь шла о несчастном случае или самоубийстве.

-Вы сейчас в состоянии определить хотя бы примерную причину смерти? - спросил сыщик.

-Нужно вскрыть тело, - с некоторым раздражением ответил врач. -  До вскрытия и исследования тела ничего нельзя сказать. Медицина пока ничего точно без вскрытия установить не может.

-После вскрытия обычно тоже толку мало. - съязвил сыщик.

-Следов борьбы на теле не видно, но до вскрытия ничего точно сказать нельзя. Определенно могу сказать, что она мертва около часа.

-А может быть, самоубийство, или просто разрыв сердца? - с плохо скрытой надеждой спросил надзиратель железнодорожной сыскной полиции и принялся за осмотр содержимого карманов.

        В карманах мертвой девушки нашлись носовой платок без метки, брелок с ключом, несколько сильно измятых листков бумаги, железнодорожный билет, немного мелочи, забавного вида серебряный портсигар, набитый  папиросами, две смятые трехрублевки и половинка картонного вкладыша от папиросной коробки, из серии «Оружие Британской империи». Больше ничего найдено не было. Листки бумаги сыщик небрежным жестом сунул в карман своего пальто.

-Документов при девушке нет. Вот так задача, - хмуро сказал он. - Ищи теперь, кто такая. Самое главное - личность установить. Кто такая?

-Найдут! - уверенно ответил местный участковый пристав. - У нас, чтобы не нашли? Ни в жизнь! Резиденция царева все - таки…

         Остальные согласно закивали головами - да, здешний статус просто обязывал найти, из - под земли отыскать…

         …Со времен царя Бориса окрестности Звенигорода приобрели статус царской резиденции. Царь Борис избрал звенигородский  Саввино - Сторожевский  монастырь местом своего загородного пребывания, сам монастырь занял особое место в церковной жизни, позднее превратившись в один из самых почитаемых и богатых в России, в комнатный государев монастырь и излюбленное место царского богомолья. Он придал Саввино - Сторожевскому монастырю статус первой в России лавры (по значимости и по счёту), и лишь только затем такой же статус получили Киево - Печерская и Троице - Сергиева обители. «Собственное государево богомолье» в Звенигороде глубоко почиталось всеми Годуновыми.

         При сыне Бориса, царе Федоре Борисовиче, положение Звенигорода значительно укрепилось - после ряда побед над Польшей отпало  значение города как форпоста Москвы. Большое строительство в Саввино - Сторожевском монастыре - крепости для отражения возможной угрозы со стороны Польского королевства, тем не менее не было прервано. При Федоре Борисовиче была достроена крепость Саввина монастыря, возведены стены и башни, а за монастырской оградой были сооружены храмы: надвратный во имя преподобного Сергия Радонежского, позже переосвященный в честь Живоначальной Троицы, а также Звонница и Трапезная палата, башенка для часов, вывезенных Государем из Смоленска, Царицыны палаты -  палаты царицы Елены (дочери карталинского царя Георгия X), Братский и Келейный корпуса и другие сооружения, путевой дворец царя, трапезная, звонница, башенка для часов, вывезенных Государем из Смоленска. А царь Алексей Федорович добавил в ансамбль монастыря Царский Дворец и Преображенскую церковь. Одним из важнейших событий царствования  Алексея  Федоровича было обретение честных мощей преподобного Саввы Сторожевского, которое произошло 19 - го января  1642 - го года. В память этого события, свидетелями которого были сотни первых людей государства, а также многочисленная братия обители, по царскому указу на московском Пушечном дворе отлит был Благовестный колокол, который впоследствии разместили на  вновь отстроенной Благовестной башне Саввино - Сторожевского монастыря.

         К монастырю из Москвы был проложен Звенигородский тракт, который также был известен как Царский путь или Дорога царей богоизбранных; по нему не раз совершали обязательные паломничества в монастырь к мощам Саввы Сторожевского все русские правители: начиная с царя Бориса Федоровича и заканчивая ныне здравствующим императором, Федором Алексеевичем.

         В 1703 - м году при Алексее I близ сельца Введенского, на берегах речки Нахавня, основано было Царское Село. Первый дворец, «каменные палаты о шестнадцати светлицах» был построен в 1714 - м году архитектором Браунштейном по повелению Алексея I на месте разоренной усадьбы первого хозяина Введенского поместья, князя Дмитрия Михайловича Пожарского.

         Расширение Царского Села повлекло за собой увеличение количества дворцовых служащих. Рядом с резиденцией начала создаваться слобода. Постройки, располагавшиеся в непосредственной близости к Царскому дворцу, образовали сначала Садовую, а впоследствии Служительскую и Малую улицы. В 1722 - м году имение перешло к цесаревичу Алексею. До его восшествия на престол в 1727 - м году единственными значительными постройками в Царском Селе, кроме, разумеется, царского дворца, были деревянная Введенская церковь и Знаменская церковь, созданная в 1724 - м году архитекторами Земцовым и Бланком.

         С 1729 - го года Царское Село стало официальной резиденцией русских монархов. Этому обстоятельству способствовало удачное местоположение, богатство природного края, близость к столице, живописная местность, благоприятная роза ветров, свежий воздух, сухое место, чистые водные источники и  здоровый климат. Тут никогда не случалось эпидемий чумы, холеры или иных опасных массовых заболеваний, часто поражавших другие местности.

         С этого времени и началось строительство дворцовой царской усадьбы, гидросооружений и обычных городских жилых домов. Множество выдающихся архитекторов и художников, знаменитых резчиков по камню и дереву, самых лучших кузнецов и камнетесов готовы были потрудиться над созданием дворцового ансамбля и парка, и даже брались за дело, но выходило все не то,  что требовалось Годуновым - предлагалось наперебой то итальянское барокко, то античные и готические, египетские, китайские и древнерусские мотивы, - и все вдобавок  причудливо переплеталось, блестело и поражало нелепой, вычурной пышностью.

        Выбор Годуновых в конце концов пал на Николая Александровича Львова, человека разносторонне одаренного: художника, баснописца, автора многочисленных поэм и стихотворений, переводчика и либреттиста, архитектора и археолога, основоположника пейзажного стиля в русском садово - парковом искусстве. В архитектурном творчестве Львов был приверженцем античной классики и итальянского архитектора Палладио.

       Усадьба царей задумывалась, конечно же, с дворцовым размахом. С высоты холма, природой сотворенной смотровой площадки, открывались  упоительные  дальние виды на Москва - реку, заречье, Саввино - Сторожевский монастырь…Усадебный комплекс в Царском Селе, возведенный по проекту Львова, современники назвали «Зеркалом души века, быта русского».

        Получилось у Львова на диво - деревянный оштукатуренный усадебный дом с колоннами, отличающийся благородной простотой, флигеля, оранжереи, конюшни, пейзажный липовый парк, подъездная березовая аллея - все было мастерски вписано в окружающую природу, образовав удивительный по гармоничности ансамбль. На склоне холма, спускающегося к Москве - реке, перед парковым фасадом главного дома, была прорублена широкая «першпектива», открывающаяся на белеющий вдали древний Успенский собор на Городке и широкую речную пойму…Большой знаток в садоводстве, Львов обогатил природу Царского Села рукотворными водными сооружениями.  На месте разросшегося леса насадил парк и рощу, устроил фонтаны и цветники. Искусно организованный водный ландшафт, продуманно спланированные регулярные и пейзажные парки дополнили и обогатили общую картину Царской резиденции. По крутому откосу, обрамлённому деревьями, вниз, к запруженной речке устремил Львов затенённую просеку. Такой же спуск был предусмотрен и по широкому зеленому партеру.  В естественном, без затей, природном окружении «гений вкуса» Николай Александрович Львов воздвиг элегантный усадебный дом, еще доампирный, с круглящимися углами, полукругом колонн, одноэтажными крыльями павильонов. Это, как и остальные постройки русского палладианца, отличалось благородством простых форм и мягкостью безупречных пропорций. В довершении, в Царском Селе, по проекту Львова был поставлен белокаменный храм с тосканской  колоннадой,  увенчанный высокой колокольней.

        Сам город Звенигород продолжал исторически развиваться вдоль Москвы - реки. В XVII веке он делился на три части: кремль на Городке, Нижний посад на левом берегу реки и Верхний посад на правом. Сложившуюся планировку и свой внешний облик Звенигород сохранял до конца XVIII веке. В 1754 - м году  для него был утвержден новый регулярный план с прямоугольной сеткой улиц, который упорядочивал застройку левобережья. В XIX веке Звенигород, оставшийся в стороне от торговых путей и новых промышленных центров, начал приобретать черты тихого дачного городка. В 1837 - м году от станции Гарь - Покровское Московско - Смоленской железной дороги была проложена до Звенигорода железнодорожная ветка, соединившая Царское Село с Москвой регулярным железнодорожным сообщением. Линия была построена как узкоколейка (хотя и сразу была переложена стандартной колеёй), за счёт чего поезд (паровоз с тремя - четырьмя пригородными вагонами) от Гарь - Покровского до Звенигорода шёл около часа. Прямых поездов до Москвы не было…

        Прекрасное местоположение, богатство природного края, чистый воздух способствовали превращению Звенигорода в курортную зону. Не случайно его называли «Русской Швейцарией». Пейзажи в окрестностях Звенигорода привлекали многих известных художников. Здесь работали Щукин, Левитан и Саврасов,  Архипов и братья  Коровины, Илья Репин, Якунчикова. В Звенигороде и его окрестностях жили Голицын, Нащокин, Одоевский, Герцен, Танеев…В 1883 - м году в Звенигороде побывал Чехов, а год спустя стал работать в местной больнице.

         В то время как многие города окрест столицы превращались в промышленные центры, в Звенигороде и его окрестностях по - прежнему не строились  крупные предприятия. Причина была та же - расположение поблизости царской резиденции, но к ней прибавилась и еще одна: Звенигородский уезд вошел в водоохранную зону Рублевского водопровода, где было запрещено развитие и даже ограничена жилая застройка. Звенигород стал курортом*. Умеренный подмосковный климат являлся наиболее благоприятным для лечения и отдыха, особенно для тех, кому были противопоказаны южные курорты. К климату добавилось наличие железисто - минеральных источников, открытых в 1885 - м году в селе Дарьино и превосходивших не только заграничные швейцарские и бельгийские, но также лучшие российские слабощелочные источники - Липецкие, Курьинские, Железноводские, Березовские, Полюстровские и другие. Очень быстро было налажено «производство» минеральной воды. Ею заполняли стеклянную тару, и закупоренные емкости везли на телегах в «первопрестольную» столицу. В любое время в московских аптеках продавались  бутылки с Дарьинской водой. Постепенно окрестности Звенигорода превратились в элитное подмосковное дачное место, где селились в основном столичная знать и сливки московского общества...

===============

Звенигород стал курортом* - в зимний период местность близ Звенигорода, Дарьина, Николиной Горы превращалась в  популярный курорт. Особенно «востребованной» местностью среди почитателей «Русской Швейцарии» и зимнего катания на горных лыжах пользовалась местность возле Николиной Горы, где в 20 - е годы были устроены несколько горнолыжных трасс, каждая из которых оснащена своими подъемниками и имела ощутимые перепады высот. Помимо Николиной горы, вблизи Убор имелись и другие холмы, или полухолмы.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

          Михаил Францевич Геттель с самого утра пребывал не в духе. Проснулся он с похмелья очень рано, пробовал поднять тяжелую голову, но обессиленный, то и дело ронял ее на подушку. Кое - как, с трудом разлепив веки, преодолевая волну боли в голове от движения зрачков, выпил рассолу и вмиг протрезвел от прохладной пряной остроты. Потом подумал, хотел выпить  рюмку водки, удержался, закусил дымящимися суточными жирными щами. Накатила тоска от мысли, что когда - нибудь действительно наступит самый - самый последний час, не похмельный. Стало ужасно жалко самого себя.

-Эх! - в сердцах сказал самому себе Геттель и ушел в ванную плескаться под жиденькой струей. Потом вытерся неторопливо, оделся, собрался и поехал на вызов, на вокзал в Звенигороде.

        Похмелье медленно проходило, но головная боль, правда, никуда не исчезла. Стеклянное состояние, когда кажется, что от малейшего шевеления все со звоном посыплется, постепенно отходило куда - то на задний план. На вокзале Геттель сразу ринулся в буфет, надеясь окончательно поправиться чаем и только после этого приступать к служебным обязанностям.

         К давившемуся в вокзальном буфете скверным чаем Михаилу Францевичу, бормоча извинения, подсел незнакомый степенный господин, выше среднего роста, холеный, в ладно сидящем цивильном костюме, с аккуратным пробором, расчесанным волосок к волоску. Он смотрел в глаза следователю и как - то странно улыбался. Не то продолжал таким образом извиняться, не то выказывал иронию. Степенный господин заказал селедочки с отварным картофелем, малосольных огурцов, хлеба, потом долго думал, брать ли рыбу, но так и не вдохновился буфетной треской и заказал гуляш. Графинчик с водкой появился на столе раньше всего.

       Михаил Францевич хотел сказать, чтобы его оставили в покое, но что - то заставило его промолчать. Он с любопытством стал ожидать объяснения. По телу все же пробежал неприятный холодок: верный признак скорых  неприятностей, томление неизвестно откуда взявшегося предчувствия, беспокойство. Как собака, нюхом он ощутил, что неспроста возникла тревога. Что - то должно произойти, что - то должно было случиться. Или уже случилось.

-Вы разрешите, я вам кампанию составлю? - тихо спросил степенный господин. - Ненадолго.

       Геттель посмотрел на собеседника: светло-серые глаза, бородка лопаточкой…Где - то он мог пересекаться с ним…  

-Михаил Францевич... - сказал степенный господин, прежде выпив  и деликатно положив в рот кусочек ржаного хлеба. - Всего парочку минут, не уделите ли?

-Мы знакомы? Что - то не припоминаю.

-Вот и ладно - складно, что не припоминаете. - сказал степенный господин и непринужденно улыбнулся, но вышла у него, однако, кислая гримаса. - А вот  я вас узнал сразу.

-С кем имею честь? - сухо спросил Геттель.

-Сергей Сергеевич…Вспомнили? Господи, и лет немного всего прошло... Как же - с? Рига, кино, балет, с балеринами гулеванили ночь  - напролет?  - степенный господин выдал эти слова с улыбочкой и тоном, по которому нельзя было сразу понять, шутит он или всерьез говорит.

-Простите, не припоминаю. - Геттель сделал глоток чая.

-Бог с вами, Михаил Францевич! Рига, канцелярия губернского правителя…

       Геттель его категорически не помнил, но он этого не сказал.

-Неужто не вспомните? Ну, как же - с? - степенный господин даже руками всплеснул и посмотрел на следователя с такой естественной простотой, что Геттель решил согласиться, что да, действительно, где - то там, в канцелярии, он мог его видеть…

       Официант принес гуляш, от одного вида которого Михаила Францевича замутило.

-Что вам надо? - яростным шепотом спросил Геттель.

       Собеседник сделал вид, что не расслышал и принялся рассматривать гуляш.

-Чем могу быть полезен? - небрежно спросил Геттель.

-Не психуйте, успокойтесь. - таким же шепотом ответил степенный господин, озираясь по сторонам и одновременно подцепляя на вилку селедочку.

-Извольте объясниться.

-Да что вы, Михаил Францевич? - радушествовал степенный господин, наливая себе еще водки. - Не пугайтесь вы так. Я совсем не хочу вас стеснять или от служебных дел отвлекать. Делайте свое дело, Бог вам навстречу. Мне просто захотелось с вами потолковать.

       Геттель оглянулся по сторонам, рассеянно оглядел степенного господина с ног до головы.

-Да. - сказал он неопределенно. - Да, поговорить…

-Эх, Михаил Францевич, - сказал степенный господин, опрокинул вторую рюмку водки и посмотрел на следователя, будто одарил золотым рублем, но вслед за тем такую скорчил гримасу, словно приготовился объявить, что нет в том рубле счастья,  - не ваше это дело. Не ваше.

-Какое дело? - не очень решительно спросил Геттель.

-Да то, что на перроне вас дожидается. Вы и сами, наверняка понимаете, что не ваше дело. Но все равно, стряпать его вы начнете. Посему, работайте и ничего не бойтесь.

-С чего ж мне бояться? - искренне удивился Михаил Францевич, с трудом подавляя желание подняться и уйти. - Спасибо, конечно, за совет, однако, думается мне, что вы торопитесь с советами.

-Нисколько не тороплюсь. Да и вам помочь хочу. Трудно сейчас жить, ой трудно. Не люди кругом, а куклы. Настоящих людей осталось мало. Вы из настоящих.

-Это все слова. Говорить можно много, но словам верить особо нельзя. Нынче у каждого вечно свое слово, свое особое мнение.

-Михаил Францевич, вы не замечали, что мы живем почти так, как живут мухи или воробьи? Нельзя не удивляться этой поразительной беспечности человеческой! Не зря знаменитый оптинский старец Амвросий когда - то так сказал: «Если на одном конце деревни вешать начнут, то на другом будут еще плясать, - говоря: до нас не скоро дойдет».

-Говорите, говорите. Каждый считает своим долгом повыпендриваться.

-Мы не выпендриваемся. Мы заинтересованы в том, чтобы вы вели дело надлежащим образом и не опасались нажима. Станут нажимать сильные мира сего - смело посылайте к…, да хоть к министру юстиции.

-О, да, я верю в миф о безграничной власти министра юстиции, способного по своему усмотрению приостановить следствие или повлиять на решение суда. - усмехнулся Геттель. - Но мне - то с того  какой прок? Кто я, и кто министр? Схарчат меня мигом. Тот же министр и схарчит.

-Не схарчит. - возразил степенный господин. - Вы лицо процессуально самостоятельное. Министр юстиции может много, даже очень много, но действия следователя, по крайней мере, некоторые из них  - непредсказуемы. Примеров тому множество. Подумайте только, какой бы поднялся шум, если бы министр юстиции попытался оказать давление на следствие или нажим на судью. Впрочем, трудно представить, как ему удалось бы это сделать. И потом, вам ведь довелось в Риге служить в канцелярии у князя Ромодановского, верно?

-Верно. Так что с того?

-Как что с того?  - степенный господин хрустнул малосольным огурчиком. - Служили не абы у кого, а у нынешнего министра внутренних дел под началом. Чин у князя немал, хотя, согласен, чин к пупку не привяжешь. И тем не менее, за таким как вы, кому надо, силу всегда почувствуют. И самостоятельность. Понимаете? Не бойтесь. Ваша неприкосновенность будет дополнительно гарантирована.

-Кем гарантирована? Чем?

-Моим словом.

-Вы кто? И чего стоит ваше слово?

-Мое слово - это слово моего патрона. Мой патрон - ваш бывший патрон в Риге.

-В самом деле? - Геттель только рукой махнул. - Ну, ясно, я такое и видывал, и слыхивал: кто - то в самом верху игры играет, да в той игре ни черта не разберешь. Правая рука не знает, что творит левая. Так что же вы от меня хотите?

-Хочу, чтобы в деле, которое вам предстоит принять к производству, вы вели себя совершенно самостоятельно.

-Ишь ты…Деньги заплатите что ли?

-Михаил Францевич, деньги платят за то, что заказано и сделано. А вам ведь никакого заказа не делается. Какие ж деньги? А? У вас совсем другая роль.

-Даже так? Роль?

-Вы же один из наших.

-Из ваших? Что ж вы раньше - то не сказали? Строите мне тут куры - ответил Геттель и не смог удержаться, залился долгим противным смехом. - Ох!

-Вы давно наш.

-Слушаю вас, как дурак. - Геттель хотел с достоинством подняться и брезгливо поглядеть на степенного господина.

-Ну - ка, сядьте - ка. Разве можно так? Конечно, дело у вас другое, не чета моему. Но все же некоторое единство действий предполагает.

-Уморили. Вот уморили! - завсхлипывал Геттель, вытирая выступившую слезу.

-Да вы что, Михаил Францевич, обиделись?

       Михаил Францевич смех свой неожиданно оборвал.

-Поверьте, все устроим. - заверил его степенный господин. - Бояться не надо. Все будет хорошо. Все под Богом ходим.

-Ходим, ходим…

-Так не лучше ли ходить потише? Сами знаете, как нынче присматривают…

-Знаю. В том учреждении, откуда вы приехали, все делают четко и быстро. - сказал Геттель. - Громада…Настороженно и чутко следите вы за всеми днем и в ночной тиши. И все никак у вас ваша настороженная чуткость не проходит. Гигантский прирученный зверь, готовый в любой момент рвануть и каменной лапой смахнуть любого….

        Степенный господин выразил на эти слова Геттеля полнейший восторг и вопросительно взглянул на следователя. Тот шевельнул толстыми пальцами. Степенный господин расценил этот жест по своему и плеснул в рюмку водки.

-Ну, будем?

       Геттель поцокал языком опрокинул рюмку сразу, выдохнул одним глотком, совершенно по - русски. Степенный господин отпил половину, сразу стал закусывать.

-Нет сил уже пить. - сказал он, прожевывая. - Знаете, некоторые женщины говорят, что раз мужчина пьет, значит ему нравится. Да кому ж водка нравится? Разве ее с удовольствием пьют? Только давятся. Водка - вещь горькая.

-Смотря сколько пить. - Геттель зевнул.

-Это точно. - подтвердил степенный господин и продолжил закусывать.

-И все - таки, откуда вы взялись?

-Рюмашенцию еще дернете? - вместо ответа на вопрос предложил вдруг степенный господин и облизнул сухие губы.

-Нет. - твердо ответил Михаил Францевич. - Мне еще работать.

-И то верно.  - сказал степенный господин, потирая руки. - Эх, грехи наши… Остренького, горячего чего и рюмочку водочки бы. День в грехе, ночь во сне.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

         Помощник участкового пристава, сыщик, вокзальный полицейский надзиратель, агент, врач и даже городовые наблюдали за действиями судебного следователя, Михаила Францевича  Геттеля с ироническим недоброжелательством. Следователь, простоватый, обыкновенный, выглядел как человек, недавно удачно вышедший из запоя. Он почти не прилагал усилий для того, чтобы держаться в рамках приличий.

        Сам Геттель как бы ничего не замечал вовсе. Он с досадой пожал плечами и внимательно все осмотрел, ничего не трогая. Надзиратель железнодорожной сыскной полиции давал ему пояснения, частил бодрым голосом.

-Первичный опрос очевидцев или свидетелей провели?

-Собственно…

-Что дал опрос на станции?

-Ничего нового. Установить людей, которые приехали этой же электричкой, пока не удалось. Я бы хотел доложить еще по вчерашней краже в Голицыно. Есть кое - что новое…Преступников взяли.

-Попозже с этим. - следователь нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

-У меня дел висит, как репьев на деревенской собаке…Да там горы бумаг надо исписать, допросов провести с десяток, опознания, очная ставка. Невозможно громоздкое дело.

-Попозже.

-Хорошо. Я к обеду закончу оформление. У меня там не простая, а квалифицированная кража. С применением технических средств.

        Следователь удивленно вскинул глаза на надзирателя железнодорожной сыскной полиции, но потом, молниеносно оценив сыщицкий ход, заявил:

-Стало быть, раз кража квалифицированная, вы ее мне хотите спихнуть?

        В следственный участок Михаила Францевича Геттеля входила вся железнодорожная линия от Голицына включительно, до Звенигорода, с прилегающей территорией. Район считался одним из проблемных в том смысле, что он давал разнообразные по своему характеру дела.

        Сыщик недоуменно развел руками, как бы давая понять, что замечание следователя никоим образом не соотносится с реальной действительностью, и стал клясться и божиться, что в жизни не встречал кражи более квалифицированной, и значит дело не должны заканчивать органы сыска, а передавать его надобно следователю, но тот досадливо отмахнулся и сыскарь умолк.

-Сколько раз мы говорили вам, господа полиция, - сказал с гримасой следователь, - нельзя ни к чему прикасаться на месте криминала. Это при царе Горохе можно было так вести дознание. Ну, какое же теперь может быть дактилоскопическое исследование? Вечно одна и та же история! Нонсенс!

-Да мы что же? Мы только из карманов все вынули, - сказал сухо вокзальный полицейский надзиратель.

-Кому - нибудь надо было это сделать. - добавил агент.

       Геттель саркастически рассмеялся.

-«Только из карманов все вынули!» Прелестно! - произнес он. - По крайней мере тело оставлено в том же положении, как найдено? И то слава Богу.

-Тело было первоначально обнаружено в вагоне. Оттуда вынесено на перрон.

-Господи! - простонал следователь.

-Ей - богу, Михал Францыч, вы как - то без уважения…

-Право на уважение имеет лишь тот, кто уважает других людей. - ответил следователь. - Кто сказал?

-Кто?

-Сухомлинский сказал. - следователь попытался придать лицу безучастное выражение. Но это у него плохо получилось.

         Надзиратель, агент, вокзальный полицейский надзиратель, врач и помощник участкового пристава почти одновременно покосились на Михаила Францевича Геттеля.

         Карьера Геттеля была не вполне ординарна для следователя. Уроженец Инфлянт*, Михаил Францевич окончил в 1921 - м году юридический факультет Юрьевско - Дерптского университета (русские называли город Юрьевом, немцы - Дерптом) и, подобно большинству выпускников - балтийцев, поначалу избрал службу в родных местах, устроившись в канцелярию губернского правления в Инфлянтах. В 1924 - м  году, по не вполне ясным причинам (поговаривали, что то ли по причине  неумеренных  любовных похождений, то ли из - за зашедшего слишком далеко флирта с дочерью одного чиновника), Геттель сменил Ригу на Звенигород, получив должность временного судебного следователя. Вскоре Михаилу Францевичу  довелось получить постоянное назначение, и теперь он трудился следователем второго участка Звенигородского уезда Московского окружного суда…

       К нему подошел один из полицейских и с видом, одновременно смущенным и озлобленным, подал визитную карточку.

-Чего это? Черт его принес! - сердито сказал следователь. - Уже пронюхал, собака. Когда успел - то? Скажи, братец, не до прессы сейчас! Потом уж как - нибудь к нему выйду.

-Кто там такой? - спросил надзиратель.

-Евлашев, чертов репортер из «Вечернего курьера», вечно в Звенигороде болтается, сенсаций ищет, - ответил участковый следователь и покосился на надзирателя, подозревая, что тот еще из участка телефонировал о происшествии журналисту. Сыщик мгновенно почувствовал подозрение и, чтобы рассеять его, сказал с горячностью:

-И зачем только таких держат? Давно бы выслали по этапу из города.

-Легче выслать по этапу градоначальника, - ответил следователь.

-Новые времена - новые люди. - добавил помощник участкового пристава многозначительно. - На Москве, сказывают, этого журналиста в чести держат. Большая величина…С европейскими журналистами якшается. Переговоры ведет, чтобы в Европу улепетнуть…

-Что плохого, ежели журналист по честности подскажет как и что?  - возразил на это полицейский врач. - Все поярче станет жизнь.

-Плохого, конечно, ничего нет.  - согласился помощник участкового пристава. - Только где в наше время взять честного журналиста?

-Идите уж сами к нему, разъясните малость.  - сказал следователь. - И давайте начнем. А попозже обменяемся новой информацией. Только коротко. И есть ли у кого какие - нибудь соображения? Что делала совсем молоденькая девушка в пригородном поезде, утром, далеко за городом? Надо будет окрест все перепахать. Железнодорожный билетик - то! И давайте поищем свидетелей, очевидцев…Может кто - то  что - то видел, слышал, обратил на что - нибудь внимание…Вот еще что: немедля надо дать ориентировку по городу и окрест, прошерстить местные гостиницы, частный сектор. Может она к кому - то приехала…Сделаем запросы по губернии, по Москве, по прилегающим к столице губерниям, не поступало ли заявлений об исчезновении молодой женщины. Приметы сообщить. Вдруг да откуда - нибудь поступит все же заявление об исчезновении человека. Кто - то  же должен ее хватиться!

-Ежели приезжая, то родственники хватятся не скоро. Когда писем долго не будет. - сказал сыщик. - Вот когда. А мы с ног собьемся.

-Это ж не шутка - человек пропал. Кого - то это встревожит, кто - то должен тревогу поднять.

-Запросы, запросы… - проворчал сыщик.

-Ну, а что еще, по – вашему, следует сделать, чтобы установить личность девицы? - Геттель развел руками. -Больше ничего. Остается только ждать.

-Я бы пальчики ей откатал. И пустил в поиск через центральные картотеки. - посоветовал сыщик.

-Вот и займитесь. Дактилоскопируйте. Э, а где вокзальный надзиратель? Здесь? Вы? Ну - с, докладывайте теперь вы.

-Я?

-Вы. Вы же присутствовали при прибытии поезда. Вас, вокзальных полицейских надзирателей, ведь учили замечать малейшие признаки окружающей обстановки, вас учили быть внимательными, учили запоминать десятки, а то и сотни, всякого рода мелочей. Вот и поведайте об этих мелочах, замеченных вами.

         Вокзальный полицейский надзиратель, человек далеко за средний возраст, с сосредоточенно - хмурым, как у язвенника выражением лица, глубоко посаженными мутно - серыми глазами, вопросительно глянул на следователя и виновато потупил взор - он не горел желанием признаваться, что в момент прибытия пригородного поезда, вопреки инструкциям, сидел в вокзальном буфете и преспокойно тянул рождественский сбитень. Сбитень всем нравился своим ярким вкусом и согревающим эффектом.

-Ну?

-Я на вокзале в это время находился…

-Понятно… - процедил следователь. - Сбитень дегустировали? Что ж, он тут хорош.

          …Вокзальный полицейский надзиратель густо покраснел. Но, в самом деле, здешний, звенигородский сбитень, среди напитков доступных и популярных считался высшей марки, его делали как алкогольным, так и безалкогольным для детей…

-Удивляюсь, что вас, любезный, вместо исполнения прямых служебных обязанностей увлек только лишь сбитень. - ядовитым тоном сказал Геттель. - Могли бы и на базар прошвырнуться. Перед Рождеством во многих городах проводят благотворительные базары. Звенигород ведь не исключение?

         Звенигород, конечно, был исключением. Невозможно было представить близ государевой резиденции, где около двухсот «местных» и «постовых» агентов, первые из которых занимались «наблюдением за домами в местностях высочайших проездов», собирая сведения «о движении населения в охраняемых районах», а вторые - несением постовой службы по маршрутам «высочайшего» движения, где мышь не проскочит, хоть бы и привокзальный базар, который начинал свой торговый галдеж с раннего утра, когда за прилавок взгромождались торговцы со своими товарами: молодцы с севрюжьими и обветренными селедочными лицами, постукивавшие рыбами по прилавку; ноздреватые пышные бабы с ослепительными караваями, из домашней печи, хлеба, желтолицые продавцы топленого молока; румяные «предлагатели» сахара и воблы; тонкоусые, с длинными изящными пальцами, восточные люди, обложенные мешками с миндалем и арахисом; пироженщики  с пахитосами, серые бабульки - хламидии с пирожками, полуподдатые продавцы квашеной капусты и огурцов, здоровые, пышущие жаром и силой мясники в окровавленных (уже!) фартуках, в окружении свиных и говяжьих голов…

-Нет, в Звенигороде такое невозможно - с…

-Без вас знаю. - огрызнулся Геттель.

-Главное место все же принадлежит филерам. - на выручку коллеге пришел агент секретной части Дворцовой полицейской команды.

-Так они присутствовали или нет? Ежели были, то давайте их сюда.

-Эк, у вас все просто как, господин участковый следователь. - сказал агент секретной части Дворцовой полицейской команды. - Наружное наблюдение осуществляется на вокзале и в поездах филерами, которые подчинены нам, секретной части. А мы, в свою очередь, подчиняемся Дворцовому Коменданту.

        Это было именно так, и участковый следователь Геттель с досады закусил губу. Дворцовому коменданту были также подведомственны низшие чины местной полиции: участковые полицейские надзиратели, вокзальные полицейские надзиратели. Те и другие олицетворяли как бы внешнюю полицейскую власть, наводили справки о лицах, интересующих полицию, присутствовали при отправлении и прибытии поездов, в случае необходимости могли задержать лицо, их интересовавшее. Ничего не попишешь.

-Что ж, при надобности поговорим и с Дворцовым комендантом. - ответил следователь после небольшого, секундного замешательства. - Запросим, как положено, в установленном порядке. Хоть  это и долго будет.

-Зато спокойнее. - заметил агент.

-Кому спокойнее?

-Вам, Михаил Францевич, вам в первую очередь, кому ж еще?

-Ладно, составим пока протокол осмотра трупа.

-Давайте. - буднично ответил сыщик, потом добавил тихо, торжественно:

-Михал Францыч, постановление о назначении судебно - медицинской экспертизы…

-Да, да…

        Геттель писал постановление, и в морозной тишине слышно было, как скрипит «вечное перо» по бумаге.

-Зовите мортусов. - распорядился следователь.

        Полицейский врач махнул рукой санитарам, стоявшим у здания вокзала, но те даже не шелохнулись. Городовой  побежал к вокзалу, за санитарами, на ходу негромко матерясь.

        Подошли санитары с носилками. Геттель покосился на них, потом глянул на врача. Тот находился в самом благодушном настроении, глаза его блестели.

       Взяв постановление из рук участкового следователя, сыщик сказал санитарам:

-Теперь давайте грузить…

       Труп перевалили на носилки и понесли в карету скорой помощи.

=========

Уроженец Инфлянт - Инфлянты (польск. Inflanty) - польский историографический термин, примерно отождествляемый с искаженным немецким названием Ливонии - Livland (Лифлянт). Также - «историческая область по Двине и Рижскому заливу, перешедшая в средние века под власть Ливонского ордена, и населённая балтийскими и финно - угорскими племенами, с давних времён находившихся под влиянием немецкой и скандинавской культуры. Также - губерния в составе России, образованная из исторических областей: Инфлянты польские и Инфлянты шведские. Административный центр губернии - город Рига. Включает двенадцать уездов.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

        У вокзального здания, в отдалении, прижавшись к перилам и друг к другу, толпились люди. Зеваки, без которых не обходится ни одно происшествие. Среди них стоял и курил папиросу высокий человек, лет сорока. Это был журналист Евлашев.

      Сыщик приветливо протянул ему обе руки.

-Мое почтение, - сказал он. - Очень рад вас видеть. По делу?

-Да. По делу. - репортер театрально раздул ноздри и окинул сыщика презрительным взглядом.

-К вашим услугам… - надзиратель осторожно моргнул.

-Если позволите…

-Уже узнали?

-Узнал - кратко ответил репортер, выражая скептицизм. - Так, крохи…Я, впрочем, зашел сюда случайно. Репортажем, как вы знаете, я давно не занимаюсь. - Ну, говорите, кого убили?

-Да вроде бы и не убили. Несчастный случай.

-Несчастный случай? От инфаркта во время пробежки по перрону, что ли?

-Быть может. Вот пока не можем установить.

-Не можете установить, - укоризненно сказал Евлашев. - А ну, покажите.

-Уж вы, пожалуйста, извините, дорогой вы мой человек, - сказал надзиратель виновато и необычайно мягко. -

Следственные власти еще не окончили осмотр, я пока не могу, не имею права вас допустить на перрон.  

-Ну, хоть что - то вы уже выяснили?

-Нет. Да я бы и не сказал вам ничего. Не имею права вводить вас в подробности следствия. После следователя милости прошу, первым пройдете. Да он уж и сам сказал, что потом, позже, сам к вам подойдет, прокомментирует. А теперь уж, пожалуйста, извините.

-Тут есть буфет, я туда пойду чай пить.

-А в чай коньячку? - сыщик подмигнул заговорщицки.

-В буфете буду. Там подожду. А вы уж, будьте добры, дайте мне туда знать.

-Это непременно. Это с удовольствием. Чай там отменный.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

       По вокзальному перрону, в сопровождении  каких - то людей подозрительного вида, быстро шел высокий, седоватый, чуть сгорбленный человек, в шубе с большим бобровым воротником, в меховой шапке. Это был Дмитрий Васильевич Матвеев, Дворцовый комендант, Свиты Его Величества генерал - майор, известный всей России.

        Матвеев шел легким и широким шагом сильного, уверенного в себе человека, не оглядываясь по сторонам. Он был седовлас, респектабелен, этакий барин с рубиновым перстнем на безымянном пальце. Распускаться себе он не давал, не мог позволить, это слишком дорого бы обошлось ему. Уже несколько лет распорядок дня генерала был прост и строг. Почти монашеский: ранний подъем, гимнастика, ледяной душ, овощной салат и овсянка на завтрак, легкий супец на обед, немного мяса на ужин.

       Свита его, напротив, выглядела так, словно явилась от обильного утреннего стола, некоторые еле скрывали зевоту. Изо ртов свиты вылетали морозные пары.

-Сам Дворцовый комендант изволил пожаловать? - негромко сказал сыщик, глядя на приближающегося генерала.

-Что ж, ничего удивительного - информации, многочисленные, поступают к нему отовсюду, из разных ведомств, даже из секретариата премьер - министра. - недовольно буркнул следователь.

-Много ли вы видывали несчастных случаев, пусть даже и на вокзале в Звенигороде, на которые бы приезжал Дворцовый комендант собственной персоной? - пробормотал, ни к кому не обращаясь, помощник участкового пристава. - И я нисколько не удивлюсь, ежели это дело возьмет в производство дворцовая полиция. Я же сразу так сказал - помяните мое слово.

-Что тут у вас? - спросил подошедший Матвеев, ни с кем не здороваясь.

-У нас тут покойница.

        Матвеев бросил взгляд на мертвое тело и заметно вздрогнул, затем, переведя дух, вынул белоснежный батистовый платок и промокнул им вспотевший лоб.  Следователь исподлобья наблюдал за генералом.

-Криминал?

-Трудно сказать что - то определенное.

-Но хоть что - то у вас уже есть?

-Практически ничего, кроме самых общих соображений. - сказал следователь.

-Какие меры предприняты?

-Мы пока не смогли установить личность девушки: при ней не оказалось никаких документов.

-Понятно. Женские штучки. - нетерпеливо перебил Дворцовый комендант, грубовато откусил кончик, закуривая «бриннеровскую сигару»*.  

-Нам неизвестно имя девушки. - повторил следователь. - Нужно его установить. Нужно установить образ жизни ее, привычки, пристрастия. Выявить родственников, друзей, близких людей.

-Это понятно.

-Непочатый край работы.

-Что - то еще? Вы учтите, сей инцидент произошел не абы где. Вокзал. Звенигород. Рядом резиденция государя. Понимаете всю важность момента? С меня, да и со всех вас обязательно потребуют результат. Понимаете, да?

        Следователь молча вручил Матвееву тощую папочку в обложке из оберточной бумаги - «дело об обнаружении трупа». Генерал бегло пролистал папку. В ней среди бумаг - обычный протокол места происшествия. В протоколе методично было описано положение рук, ног, туловища и прочая неизбежная формалистика. С такой же педантичностью перечислены немногие вещи, оказавшиеся в карманах мертвой девушки.

       Матвеев вернул папку следователю, глубоко затянулся и пустил к небу густой клуб ароматного дыма.

-Пробовали ли вы в здешнем буфете чай? - неожиданно спросил Дворцовый комендант, ни к кому не обращаясь, а адресуя вопрос всем присутствующим на перроне. - Я, знаете ли, только что попробовал. Дрянь. Я люблю черный, крепкий чай, иногда - жулан, настоящий жулан*, вывезенный из Кяхты. Настаивается он до багряного цвета, а ароматом, не сильным, не пряным, как пахнут садовые цветы, но благоухающим, тонким, лесного цветка, не пьянящим, не дурманящим, бодрящим, освежающим и запоминающимся, попросту сражает наповал. Рекомендую, господа. Чай следует пить не спеша, как принято пить по - сибирски. Чай -  напиток, за которым думается лучше.

       Участковый следователь посмотрел на генерала.

-А вы как полагаете? - теперь Матвеев обращался именно к следователю. - Я решился прибыть сюда лично и побеспокоить вас в связи с этим делом, которое находится в вашем производстве.

       Генерал аккуратно взял следователя под локоток и отошел с ним на несколько шагов в сторону.

-Узнав о происшествии, я позвонил по телефону в министерство юстиции, и мне оттуда сообщили, что дело поступило к вам, Михаил, э, Францевич, так? Разумеется, я был искренне этому рад: ваш опыт и энергия мне, как всем, хорошо известны. И я подумал, чем писать всякие бумаги, гораздо проще непосредственно обратиться к вам, для выяснения некоторых обстоятельств этого дела.

-Ваше превосходительство, вы предполагаете, что это дело может оказаться в компетенции дворцовой полиции? - спросил Геттель.

-О, нет, я ничего не предполагаю, Михаил Францевич, - сказал Дворцовый комендант. - Хотя, вы знаете это без меня, и хорошо знаете: ведению моему подлежат городские полиции в  Царском Селе и в Больших Вяземах, охранные дворцовые команды и те команды служительские, в круг обязанностей которых входят и обязанности полицейские, считая в том числе разного рода сторожей, в районе дворцовых управлений, а также при царских дворцах, и в Кремле, полицмейстера Государевых Московских театров. По необходимости, кроме военных и полицейских сил, которые в нужном количестве, по моему требованию, временно командируются подлежащими властями, под мое начальство, в постоянном распоряжении могут состоять нижеследующие части: дворцовая полиция, собственный Его Величества конвой, гвардия и железнодорожный батальон. И кроме того…В видах облегчения исполнения возложенных на меня обязанностей, все правительственные учреждения должны немедленно сообщать мне собранные их агентами сведения, имеющие отношение до возложенных на меня обязанностей. Я мог бы просто приказать…

-Напомню вам, господин генерал, что производство следствия обо всех преступлениях и проступках, подлежащих юрисдикции судебных мест, отдано в ведение чиновников Министерства юстиции, каковыми являются судебные следователи. - сказал Геттель. - Прежде всего, я имею в виду собственную независимость при осуществлении процессуальных полномочий. Я могу показаться нравоучительным, но постараюсь избежать педантизма.  Обязанность судебного следователя: допросить, выяснить ход событий, прилагая к этому все усилия. Если окажется, что поступки определяются государством как преступление, дальнейшая задача - возбудить дело в суде. Как того требует закон.

-И верно. - покладисто кивнул генерал Матвеев. - Деятельность всякого человека имеет смысл, если он ставит перед собой какие - то цели и преследует их. И деятельность сообществ людей приобретает смысл и вообще становится деятельностью, если она определяется некой общей целью. Вы человек способный, хотя и увлекающийся. Посему, прошу не увлекаться игрой в самостоятельность. Живем - то в России. Прошу, не забывайте об этом. Постановление для прокуратуры о начале следствия составили? Прокурора уже вызвали? В порядке надзора, так сказать...

        Прокурорский надзор обеспечивался правом присутствия прокурора при всех следственных действиях, осуществляемых судебным следователем, и достаточно широким кругом полномочий по проверке законности и обоснованности действий и решений судебного следователя.

-Указания, кому и что делать, дали?

-Э… - Геттель  слегка растерялся от бесцеремонного напора Дворцового коменданта, лихорадочно взглянул на часы и невольно стал перебирать в уме все неотложные дела.

-Дело вы будете вести?

-Не знаю. - Геттель и в самом деле не знал пока, кому поручат дело об обнаружении трупа неизвестной девицы. Как судебный следователь,  состоявший при окружном суде, он производил предварительное следствие в пределах своего участка. А вот судебные следователи по особо важным делам, приступавшие к должности лишь по предложению прокурора или распоряжению министра юстиции, получали право производства следствия на всей территории России, следователи же по важнейшим делам - по предложению министра юстиции имели право действий в пределах всего судебного округа.

-Не знаете?

-Зависит не от меня.

-Но план расследования уже наметили? И, наверное, самое главное, предварительно оценили собранные улики?

-Да улик  - то покамест нет…Есть что - то…Хотя информация неточная, но все же лучше, чем ничего. Есть над чем работать.

-И слава Богу. От вас ожидают фактов. Точных выводов, однозначных утверждений, не догадок. - заметил Матвеев.

-Это звучит, как обычное бюрократическое клише и не больше. Я никогда не свожу дело к догадкам, основанным на воображении. У меня жестокая профессия. - сказал Геттель. - Никаких эмоций, только логика и факты.

-Но всегда в логике должна быть поправка. - ответил Матвеев медленно, будто подыскивая слова.

-Поправка? Какая?

-Поправка на время в котором мы живем. Вы со мной не согласны? Так, о деле…Михаил Францевич, мне бы не хотелось…

-Ваше превосходительство, вы желаете получить сведения, так сказать, в частном порядке? - следователь Геттель схватывал на лету.

        Генерал Матвеев внимательно взглянул на следователя. В голосе его Дворцовом коменданту послышались заискивающие, нечистые нотки. Было в них что - то подобострастное.

-О да, в частном порядке, только в частном порядке, - с некоторым нетерпением сказал он. - Если б я хотел идти путем официальным, я сказал бы министру юстиции, министр юстиции -  прокурору палаты, а прокурор палаты истребовал бы справку у товарища прокурора, который станет наблюдать за вашим следствием. Согласитесь, что не стоит беспокоить столько занятых людей.

       Геттель машинально кивнул.

-Я поэтому в частном порядке прошу вас информировать о деле, и о ваших предположениях о деле, - сказал генерал Матвеев, подчеркивая слово «прошу». Будьте добры сообщать мне данные, добытые первыми шагами дознания, а также те предположения, которые у вас могут быть.

-Вы желаете получать информации?

-Да. Договорились?

       И Геттель снова машинально кивнул.

-Посудите сами, Михаил Францевич, в самих информациях нет ничего плохого. - вкрадчиво, ласково  произнес генерал Матвеев. - Но когда неизвестно, как ее станут использовать, - против кого или ради чего, - то вольно или невольно не только превращаешься в слепого щенка, но и барахтаешься в густом тумане, ибо не на кого положиться и неоткуда ждать помощи. Вы со мною согласны?

-Собственно, да…

-Любая информация сама по себе ничего не стоит. Информации становятся ценными только тогда, когда они систематизированы и классифицированы. Именно они дают возможность прогноза событий, и чем больше анализа, тем больше шансов попадания в «десятку». Согласны?

-Да.

-И вот что еще: никакой прессы. Не хватало, чтобы в вечерних газетах появились жирные заголовки про убийство чуть ли не в Царском Селе. Пресса слишком часто допускает ошибки. Ей надобно намекнуть, что ни в коем случае нельзя вмешиваться в расследование, проводимое сейчас и оспаривать точку зрения следствия. Вы понимаете последствия, если эти щелкоперы тиснут свои статейки про сегодняшнее происшествие? Переворот в общественном мнении. Телефоны будут раскалены, министры станут браниться в трубки, требовать немедля сыскать виновных. Уж лучше ведите розыск и не торопите события…

-Угу.

       Матвеев, кажется, смотрел на следователя неотрывно.

-Мне кажется, что вы, господин генерал, вдобавок ко всему, еще и меня сосредоточенно изучаете. - сказал Геттель, слегка поежившись.

-Вы, кажется, тоже изучаете меня. Я, однако, замечаний вам не делаю. - сказал Дворцовый комендант.

-Вы, господин генерал, говорите так, словно консервы открываете. - холодно ответил участковый следователь и Матвеев посмотрел на Михаила Францевича с неподдельным интересом и удивлением. - А я не очень люблю консервы.

         Матвееву не понравилась уверенность участкового следователя. Он не привык, чтобы с ним разговаривали таким тоном, тем более низшие по чину и должности, или подчиненные. Со своими подчиненными Дворцовый комендант был доверительно - покровительственно на «ты». В отличие от своих предшественников, он далеко не все свои указания подчиненным фиксировал формальным приказом; окружив себя единомышленниками, он использовал в отношениях с ними не только слово, но даже взгляд:  хочешь служить, хочешь расти - изволь понимать дуновения, нюансы, как мать дитя понимает, с полуслова, с полувзгляда. Идея - то проста: охранение самодержавия, его духа, его высокого национального смысла подданичества, подчинения всех воле одного помазанного Божьей милостью на властвование. Дворцовый комендант был из тех, убежденных, кто верил в идею охранения самодержавной власти путем обретения реальной силы государевыми слугами, которые откровенно могли сказать себе самим и всем прочим: в борьбе со злом победа будет за теми лишь, кто бесстрашно станет на путь, ежели нужно для дела, вседозволенности в борьбе с любой крамолой.

        И все же генерал Матвеев решил снисходительно отнестись к поведению Геттеля.

-Вот как? А я предпочитаю стандартный вкус. Например, на мой вкус, вы возомнили себе, что вправе играть хоть какую - то самостоятельную роль? Уверяю вас, это не так. А разговариваю я с вами столь любезно, потому как считаю, что мы с вами поладим, к вящему обоюдному согласию. И ко взаимной пользе. 

-Вот, кстати, о взаимной пользе…Распорядитесь, чтобы мне для обстоятельной беседы представили бы тех филеров наружного наблюдения.

-Каких филеров?

         Холеное лицо генерала горестно обтянулось и закачалось из стороны в сторону. Губы скорбно и дрябло повисли, словно приспущенный в знак государственного траура флаг. Что за чертовщина? Что позволяет себе этот следователь? У Матвеева нехорошо, предостерегающе заныло в груди: такое уже было с ним, в декабре. Тогда царь, не баловавший в последнее время своего Дворцового коменданта личными аудиенциями, вызвал генерала. Удивленный и польщенный, Матвеев явился на аудиенцию, полагая, что вновь попал в милость. Вместо этого государь молча выложил на письменный стол пухлое досье, собранное на генерала.

-Мой ближний человек не может тащить за собой такой хвост. - сказал государь.

        Досье внезапно, как ад, разверзлось под ногами генерала. Матвеев все же сумел изобразить усердное удивление. И сдерживая себя, уговаривая, смиряя, постарался затихнуть. Понял, почувствовал - закачалось. Человек русский, он хорошо знал отечественную пословицу: «Знай край, не падай!»…

-Тех, что осуществляли проследку в поезде, в котором была обнаружена девица мертвая. Наружное наблюдение, осуществляемое здесь, подчиняется вам, как Дворцовому коменданту, не так ли?

-Ах, вот вы о чем? Извольте. Представят, коль есть к тому надобность.

        Матвеев как мог изобразил на лице располагающую улыбку, но у него плохо получилось, он это понял, досадливо поморщился и отвернулся, потеряв к Геттелю всякий интерес.

======================

закуривая «бриннеровскую сигару»* - «бриннеровская сигара» - это сигара из второсортного табака островов Ява и Борнео, изготовлявшиеся табачными предприятиями владивостокского купца Бриннера. Имели чрезвычайно широкое распространение среди населения Дальнего Востока.

настоящий жулан* - Жулан - это калмыцкое название (перешедшее в русский язык), зелёного чая высшего сорта с крупными чаинками. Относится к байховым, т. е рассыпным. Сегодня можно назвать жуланами все высшие сорта зелёного чая. Выбор последних огромен.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

        Первого свидетеля отыскали, по правде говоря, «не отходя от кассы», легче легкого - в буфете второго зала вокзала, за столом, уставленном пивными бутылками, в знатной компании солиста звенигородской Вознесенской церкви, бас - профундо*, и канцеляриста городской управы.

        Драгун Лейб - гвардии Драгунского, Его Величества полка…Лиловатый нос, подбородок и щеки с краснинкой выдавали в нем не дурака выпить. Поэтому неудивительно, что не дождавшись «адмиральского часа»*, он уже был «под мухой», и смотрел на участкового судебного следователя исподлобья, не скрывая раздражения. Военные недолюбливали полицию, считали для себя низостью каким - либо образом сотрудничать с полицейскими чинами. Следователю, впрочем, было на это наплевать.

-Порядок таков: без старшего офицера полка разговаривать с вами не стану.

-Почему? - искренне удивился следователь.

-Лейб - Гвардия.

-И что?

-Драгунский полк Лейб - Гвардии. Он на особом положении, общаться с представителями полиции не рекомендуется по Уложению о сохранности тайн государственных и иных. - словоохотливо пояснил драгун.

-Я опрашиваю вас в связи с обнаружением…

        На драгуна в бледно - желтой шинели это не произвело никакого впечатления. Он даже позволил себе ухмыльнуться и грубо перебил следователя:

-Вызовите старшего офицера полка. Он будет присутствовать при допросе.

-При беседе. - уточнил участковый следователь.

-Ах, все ж таки при беседе? - Лейб - драгун выразительно хмыкнул. - Ну, да ладно, один черт.

        Следователь с трудом сдерживал раздражение, но понимал, что спорить бессмысленно. Лейб - Гвардия, личное войско государево…Он шумно вздохнул и выразительно посмотрел на станционные часы.

         Классический стереотип московского гвардейца знаком был любому и сразу же вызывал в памяти плечистого бородатого детину в остроконечной шапке, кафтане с обязательными рядами нашивок - застежек на груди, с непонятной перевязью, с бердышом, в забавных сапогах с загнутыми носами. Стереотип распадался на две противоположности. Первый и наиболее часто встречающийся - бунтарь, страшный чернобородый громила, с серьгой в ухе, пьяница, жадный до денег и благ жизни, консервативный и враждебно настроенный ко всему новому, особенно европейскому, будь то мундир или военный опыт. Второй, крайне редкий тип - жизнерадостный, молодой, с бородкой или вовсе без нее, верный друг, отличный воин, храбрец, удалец, гвардеец - молодец, вне политики и горячий сторонник государя. Этот драгун в желтой шинели, кажется, хоть и не во всем, относился ко второму стереотипу.

        Драгун излучал торжественное величие и всем своим видом являл бодрость лейб - гвардейского духа. И еще он был опасен. Опасен не меньше волка. Тридцать лет отроду, унтер - офицер, справлял службу в гвардии второй год - это только то, что он сам про себя поведал, с наглой ухмылочкой, а до гвардейской жизни лямку тянул в армейской кавалерии, где - нибудь на Кавказе или в Туркестане, где нередко вспыхивали мятежи и кровавые бекские усобицы…

-Вижу, не робкого вы десятка…

-А чего робеть? Служба есть, служба идет, харчи продаются, радио работает. Живи себе, пока рак на горе не свистнул. Я вообще предпочитаю следовать заветам старины, - и лейб - драгун запросто процитировал «заветы»,  - «Держись лучше во всем среднего состояния, которое от многих за наипокойнейшее почитается».

-Признаться, я удивлен…

-Не ожидали? Вот тебе раз… - усмехнулся лейб - драгун. - Я прошу обратить внимание, что интеллектуалов в варварской России больше, чем во всей Европе, вкупе с Англией.

-Вы вот изображаете из себя нового человека…

-Новый, нового новей.  - улыбчиво подтвердил лейб - драгун. - Кровь другая. Череп новый. Гвардеец Его Величества! Ух ты. А то, что выпиваю, так что? Кто нынче не пьет...Одна сова не пьет, потому что днем спит.

      И засмеялся довольный.

-Помилуйте! - воскликнул Геттель. - Необходимо лишь соблюсти предписанные формальности. Необходимо ответить на пару - тройку дежурных вопросов. А подробный разговор под протокол оставим на потом. Это от нас никуда не уйдет. Просто сейчас я предлагаю избежать казенных речей.

-Я к казенным речам привыкший. - спокойно ответил лейб - драгун.

-Ну, хорошо, хорошо, но давайте все же побеседуем…

-Да что вы мне тут ватрушку жуете? Я уже сказал вам, что…

-Милейший государев воин, в вагоне пригородного поезда час тому назад обнаружен труп неизвестной девушки. Мы опрашиваем всех, кто хоть что - то может нам рассказать и пролить свет на происшедшее. Нам надобно знать - видели ли вы ее, ехали ли вы с ней, видели ли вы кого - нибудь?

-Мы, русские, ленивы и нелюбопытны, еще Пушкин по этому поводу жаловался. - беззаботно, запьянцовски ответил лейб - драгун. - Потому что по инерции живем. В России вообще одна из бед - это инерция. Велика она. Ее побороть почти невозможно. Она как кадушка с квашней: сунь руку хоть по локоть, после вынь - останется едва заметная ямка, да и та на глазах затянется.

-Ваш долг…

-Долг…Мой долг, его долг. И что? Попытаетесь сформировать мою правильную гражданскую позицию?

-Не исключено.

-Хм - м. Ладно, спрашивайте…

================

Бас - профундо (итал. basso profondo - глубокий бас) - очень низкий мужской голос. Бас - профундо - итальянский термин. В России глубокие басы часто используются в церковно - хоровой музыке.

не дождавшись «адмиральского часа»* - «Адмиральский час» - устаревшее русское шуточное выражение (фразеологизм), означающее «полдень как время для завтрака или раннего обеда», в том числе с выпивкой. Фразой «адмиральский час наступил» или «…прошёл» могут сообщать о своём желании выпить рюмку водки.

Выражение употребляется с начала XVIII века.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

-…Я ее месяц назад встретил. В поезде, в этом же...Кругом скука смертная, тоска. Господи, как скучно жить на этом свете! Вот, знаете, задумаешься в какой - то миг, после того, как вдохнешь глоток чистого света. А потом вдруг отчетливо разглядишь себя, да других вокруг, и такая тоска сожмет сердце, что хоть волком вой! Да разве ж это жизнь? И вдруг, представьте себе, она. Тот самый глоток сияющего света. Вся в белом, будто невеста. Песня, а не девушка. Сидела, голуба, через две скамейки от меня, смотрела на меня ягненком и глаз не опускала. Так мы друг другу и смотрели в глаза, пока до вокзала не доехали. Очень жалел потом, что не познакомился. И ведь не спешил никуда. Хотя сомнения были, да, были…Да как же без сомнений? Никак. Глядишь - богиня, снова глянул - и вот уже богиня кажется ветреной кокоткой, не вылезающей их чужих постелей. Сомнения и слабости творят изнанку, скажу я вам. Из шлюхи творят богиню и наоборот…Уж мне поверьте…Да…А давеча смотрю, опять она. В поезде. А глаза пуще прежнего невинные. И расстроена была чем - то. Ну что, казалось бы, в ней неясного? Проще пареной репы - вынимай из мешочка фанерки и складывай фигуру мещаночки с какой - нибудь московской окраины. Ан - не выходит почему - то...С нею рядом женщина сидела. Не женщина - баба. Не баба - трактор. Высокая, плотная. В коротковатом пальтишке и в грубом сером платке. Ей бы виолончель таскать под мышкой и стаканами водку пить, вот какая баба…А эта…Ох, какие у нее глаза! И фигура…Шарман…Ну, тут поезд дернулся и стал, я чуть не свалился на пол, а шинель - то новая, и двух дней не проносил. Пока чертыхался, да по матери, - глядь, а девушки той в вагоне уж и нет. Миг, - и исчезла, растворилась. Бывает же такое! И баба - трактор исчезла. Мелькнула на перроне один разок и пропала…

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Железнодорожный вокзал.

 

 

-Тэк - с… - промолвил устало следователь, отпустив лейб - драгуна. - В деле всплывает еще одна женщина…Баба. Да еще и трактор.

-У французской полиции, говорят, выработалось правило во всяком преступлении «Cherchez la femme!*», ибо женщина в значительном большинстве случаев является той исходной точкой, откуда исходят нити зла. - сказал надзиратель железнодорожной сыскной полиции и украдкой бросил взгляд на следователя, мол оцените фразу…

-Установить эту женщину? Это не такая уж простая задача.  - сказал следователь. - Где нам таперича эту пресловутую бабу - трактор искать?

-Да уж… - сыщик покачал головой.

        Геттель наморщил лоб и фальшиво продекламировал - пропел:

А наутро резвые олени

Увезут в неведомую даль,

Уезжала ты одна по Лене,

Увозила радость и печаль.

-А фотоэлементы на что? - вскинулся тотчас надзиратель железнодорожной полиции. - Точно! И как я сразу - то не догадался?!

-Какие фотоэлементы?

-Здесь, на вокзале, установлена новейшая система.  - сказал агент. - Совсем недавно. В порядке испытаний. Северо - американский патент. Завод Смитли из Милуоки делает, кажется... У американцев на конвейерах производят шасси для автомобилей, при почти полном отсутствии рабочих, между прочим. Да - с…

-Что вы говорите? Интересно...

-Фотоэлементы, я читал, в Европе и в Америке уже повсеместно устанавливают для всяких нужд, например, для автоматического подсчета автомобилей, проходящих через улицу, мост, туннель. - сказал надзиратель железнодорожной сыскной полиции. - Они охраняют вход в туннель, дирижируют движением, обнаруживают в туннелях присутствие излишнего газа и дыма и, когда нужно, включают вентиляторы. В Париже фотоэлементы открывают двери, пускают в ход движущиеся лестницы метро. Мы пока отстаем от Европы. Но тут, на вокзале, все же установили. Как - никак  царева резиденция неподалеку, особый контроль и все такое прочее…Здешние фотоэлементы автоматически фотографируют пассажиров на выходе с перрона и на входе в вокзал.

-Эвона как!  - следователь покачал головой. - Не знал. Это идея. Отличная идея! Надо немедля послать и пленки изъять для проявки. А после - предъявить для опознания. Ну - ка, верните гусара!

-Не гусара, драгуна…

-Хрен с ним, пускай драгуна! Верните!

-Я еще читал, что фотоэлементы могут сортировать фрукты, различать цвета, управлять сложными машинами, в частности, автоматически производить машинный набор текста с листа, отпечатанного на простой пишущей машинке. - словоохотливо пояснял сыщик. - Техники говорят, что фотоэлементы заменяют глаза, а их релэ - рабочие руки.

-Сколько времени понадобится для проявки пленок?

-Сколько бумаги уйдет на проявку? - с сомнением покачал головой сыщик.

-Ладно уж вам блажить. Давайте лучше порассуждаем. - сказал Геттель задумчиво.

==============================

«Cherchez la femme!»* (франц.) - французское выражение, которое буквально означает «ищите женщину».

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Городская больница.

 

 

         …От тела на прозекторском столе пахло дешевой галантереей и, неожиданно, чистыми волосами. На лице трупа - девушки лет девятнадцати, застыло сосредоточенное выражение.

        В анатомической, насыщенной ароматом карболки и формалина,  было светло и просторно. Судебный следователь невольно сощурился - в глаза ударил резко свет дневных ламп, ослепительно - яркий и холодный…Возле оконца, за приставным столиком, хорошенькая молодая женщина с безучастным видом печатала на «ремингтоне».

-Вы, Михаил Францевич, сегодня выглядите на сто рублей. - пошутил прозектор*, обращаясь к наодеколоненному участковому судебному следователю, застывшему в двух шагах от прозекторского стола, и безучастно втянул носом воздух. От следователя приятно пахло одеколоном марки «Соваж».

       Карие, с приметной горячинкой, глаза следователя на мгновение метнулись в сторону легкого женского платья с глубоким вырезом, отороченным каймой дорогих брюссельских кружев. Печатавшая на машинке женщина подняла глаза. В ее взгляде была только легкая задумчивость, от которой над правой бровью, у самой переносицы, появилась нежная ямочка. Следователь потер выбритый подбородок, и женщина улыбнулась, обнажив на мгновение зубы, слишком крупные, поднялась с места, представив на обозрение хрупкую фигурку и тонкие ноги, привычным движением одернула платье.

 -В чем причина такой веселости?

        Наодеколоненный следователь неопределенно хмыкнул, равнодушно глянул на паталогоанатома: он уже давно знал его и научился безошибочно определять состояние: всегда глаза выдавали. Известно было, что для прозектора в жизни не было большей радости, чем видеть свою жену, смотреть, как она управляется с домашними делами, а когда, вернувшись  домой позже обычного, заставал ее в постели - румяную, разогретую, с рыжими распущенными на белоснежной подушке волосами, он просто возносился на небеса. Кобелиный восторг читался на его лице даже сейчас, в прозекторской.

-Ошибаетесь вы про веселость. Веселого мало. - следователь кивнул на мертвое тело девушки, лежавшее на прозекторском столе, в чулках и в коротенькой грязноватой ночной рубашке, из - под которой проглядывали соски крохотных девичьих грудей.

-Вот, еще одна жертва будущей революции. - сказал прозектор равнодушно. - Все захотели поиграть в революцию, не так ли? Кажется, это сейчас модно у просвещенных особ и даже дамам либеральные слова головы нынче кружат. А иным - до смерти. Вы знаете, что в конце прошлого века к экстремистам все более охотно стали примыкать женщины? Вера Витальевна, запишите в акте судмедэкспертизы - «грудные железы развиты недостаточно хорошо»…

-Почему вы решили, что женщина, лежащая на столе, непременно экстремистка?  - спросил следователь, продолжая разглядывать маленькие, скромные груди мертвой девушки.

        Прозектор осторожно кашлянул и, вздрогнув, следователь переключил свое внимание на одежду и вещи, найденные у мертвой.  

-А что, с половинкой вкладыша от папиросной коробки она по - вашему сильно смахивает на примерную домохозяйку? - усмехнулся прозектор.

-Бывает и конь о четырех ногах спотыкается. - возразил судебный следователь.

-Намекаете, что и я ошибаюсь? Что ж, давайте будем исходить из этой народной мудрости. - покладисто ответил прозектор. - Но не думаю, что сможете мне сейчас доказать, будто человеческой природе свойственны минутные заблуждения. Тут впору утверждать обратное, не будем с вами кривить душой и полагать случившееся с этой девушкой совершенно случайным фактом. Оно далеко не случайно, да - с…Надеюсь мы с вами поймем друг друга. Культурные и образованные люди всегда говорят на одном языке. Так вот, об экстремистках…В основном это были представительницы высшего и среднего класса. Не только в России, такова была общая тенденция, в Европе тоже…

-Отчего? - безо всякого интереса в голосе отозвался следователь.

-Стремление к самоутверждению. Эмансипе, как говорят французы. Женщинам все труднее было оставаться дома, доступ к высшему образованию был не то, чтобы доступен, но несколько ограничен. Да и в политической жизни мест для них было мало, не у всех имелись возможности реализовать свой интеллектуальный потенциал. Все это приводило женщин в ряды радикалов, где среди соратников - мужчин они встречали большее уважение, чем в любых традиционных и законопослушных слоях общества. Таким образом, женщинам предоставлялись широкие возможности самоутверждения путем участия в подпольных организациях и сопряженных с опасностью действиях. К тому же, не забудьте также и о русском парадоксе. -  глуховатый, хорошо отрепетированный баритон патологоанатома невольно успокаивал.

-Что за парадокс? - следователь вскинул голову, и глаза его ожидающе застыли на лице прозектора, явно поощряя к откровенности.

-Женщины были готовы жертвовать собой ради своих убеждений, как бы проецируя православный идеал женщины - мученицы. На более чем светскую область - в сферу политического радикализма. - пояснил прозектор.

-А как быть в таком случае с еврейками? - спросил следователь и хорошо выбритые щеки его взялись неровными пятнами. - Чуть не половина революционерок -  еврейки.

-Их готовность к терроризму можно частично объяснить тем, что приходя к радикалам, они порывают со своими семьями и культурными традициями на более глубоком уровне, чем мужчины. - ответил прозектор, мягко и вкрадчиво улыбаясь: вкрадчивая улыбка не шла к породистому, исполненному достоинства лицу, и это противоречие отчего - то отчетливо заметил судебный  следователь. - Вступая в революционно - радикалистские движения, еврейская девушка не только отрекалась от политических взглядов своих родителей, но и отвергала одну из фундаментальных основ еврейского общества - предписываемую ей традицией роль матери семейства.

-Разодета, но не шибко. С достатком барышня. - задумчиво произнес следователь, ощупывая одежду девицы.

-Отчего так думаете?

-Сапоги…

-Сапоги?

-Растоптанные сапоги заграничного, итальянского кроя, с ремешками и вырезами на голенищах. - пояснил участковый следователь. - Общеизвестно, что итальянцы шьют разную обувь и у тамошних мануфактур, где тачают малыми партиями, вручную, есть свои секреты и свои патенты на пошив. В одном месте, к примеру, никогда не склеивают подошву - только сшивают каждый ее слой вручную, в пятьсот стежков. В другом месте используют кожу экзотических животных, древесину, солому. На изготовление одной пары может уйти до полутора месяцев, но в результате - красота, удобство, качество.

-А копеечное нижнее белье на убитой вы как объясните? - спросил прозектор. - А впрочем, когда узнаем об обстоятельствах ее смерти, все станет понятно.

-Запишем в загадки пока. - сказал следователь.

-Кстати, вы позволите высказать свое наблюдение? - спросила вдруг хорошенькая женщина, Вера Витальевна, оторвавшись от «ремингтона».

-Кстати и монах пляшет. - поощрительно улыбнулся следователь. - Прошу покорнейше...

-У нее прекрасные руки.

-Что?

-Руки искусно обработаны маникюром из недешевых. - добавила тоном восхищения Вера Витальевна.

-Эге, а вот есть кое - что… - прозектор запустил руки под ночную рубашку и деловито ощупывал - осматривал девичьи груди.

-Что?

-Под левым соском имеется прокол. Очень тонкий. По - видимому, сделан медицинской иглой. Смерть по всей видимости могла наступить в результате этого прокола. На месте проникающего ранения - узкое отверстие, на палец ниже соска левой груди, - незначительное кровоизлияние. Думаю, что налицо отравление.

-Какой яд? - быстро спросил следователь.

-Вероятно не мышьяк, Михаил Францевич. Может быть атропин, зрачки как будто расширены…Или сантонин. Это выяснит исследование желудка. Очень важен химический анализ.

-Антропин? - переспросил следователь. - Какова смертельная доза для человека?

-Летальная доза для человека составляет примерно полграмма. На языке юристов, вероятно, это можно было бы выразить так: улики дают основания для серьезного подозрения.

-Дайте скальпель. - попросил вдруг следователь, держа в руках юбку убитой.

       Он сноровисто взрезал нижний шов на юбке и аккуратно, едва касаясь указательным и большим пальцами правой руки, вытянул на свет божий кусочек, размером не больше почтовой марки, плотноватой бумаги.

-Шелковка*. - пробормотал он, ни к кому не обращаясь, полуприкрыл глаза, скрывая замешательство, и убрал листик бумаги в карман.

-Что и требовалось доказать. - прозектор развел руками и торжествующе улыбнулся.

-Обстановка такова: имеется серьезное подозрение, что совершено обстоятельно подготовленное убийство - одним или несколькими лицами. - сказал Геттель.

-Дело за малым - найти преступника или преступников. Я правильно понимаю?      

        Следователь взял в руки портсигар.

-Настоящий Артикль де Пари*. - ввернул прозектор.

-Ни одной папироски не скурила. - удивился следователь, разглядывая так и эдак портсигар. - Странно…Берегла, выходит, папиросочки. А почему берегла? Есть вопрос. Может некурящая?

-Некурящий человек папиросы таскать не станет. А она курящая. Пальцы на руках зажелтевшие. Курила много и часто. - сказал прозектор.

 -Кстати, к вам зайдет один молодой человек. - сказал, словно спохватившись, следователь. - Очень вам его рекомендую. Он студент. Медик, кончает последний курс. Много выше среднего уровня, но главное -  жаждет реальной работы. Я ему дам записочку к вам, он меня об этом просил.

        Прозектор равнодушно пожал плечами. Он тоже прекрасно знал Михаила Францевича Геттеля - и как человека, немного упрямого, и как следователя, однажды умудрившегося протокол осмотра места происшествия составить феноменально, сформулировав бесподобно: «Обнаружен был труп мужчины средних лет со множественными поражениями. Одна рана величиной с гривенник, другая с пятиалтынный, а всего ран на рубль двадцать» - протокол рвали с руками, все желали сделать копии, но начальство, отсмеявшись, хохму развивать не пожелало.

-Что - то у меня жуткие предчувствия. - пожаловался следователь. - Я не спал этой ночью, будто чувствовал.

-Неприятности?

-Да нет, - ответил Геттель разочарованно. - У меня хандра.

-У вас всегда хандра, - язвительно заметил прозектор. - Я вас другим и не видел.

-Вы правы. - признал Михаил Францевич. - И ей есть откуда взяться.

-Пусть вас не волнует этих глупостей. - проворчал, совершенно по - южнорусски, прозектор. - Обратитесь к врачу. В наши дни врачи умеют лечить депрессию. Используйте модитен.

-Что это?

-Очень эффективный медикамент, действующий на центры высшей нервной деятельности. В Москве есть.

-За подсказку благодарю.  - вздохнул следователь. - В Москву придется ехать. Надо покопаться, сделать запросы в центральный архив и в центральную картотеку. Возможно, были похожие случаи убийства. А так пока нет никаких зацепок.

-Будете в Москве, пойдите в аптеку Ферейна, на Никольской. Там модитен есть.

-Удивительно, как вы спокойны. Перед вами лежит тело мертвой девушки, а вы так спокойны и даже. Я бы сказал…несколько развязны.

-Я на это вот что скажу: всякая деятельность мало - помалу вырабатывает в человеке привычку к таким явлениям, которые в обыкновенной жизни вызывают волнения и даже отвращение. - ответил прозектор с усмешечкой. - С товарищами прокурора и судебными следователями, со студентами первых курсов медицинского факультета случаются чуть не обмороки, когда они присутствуют впервые на вскрытиях. Для судебного врача такие вскрытия настолько обыкновенны, что не производят никакого впечатления.

-Ладно, доктор, приступайте. - сказал следователь и глянул на изящные колени убитой, обтянутые недешевыми, сильно испачканными и местами порванными, шелковыми чулками. - Сколько времени понадобится для полного патологоанатомического исследования?

-Вы будете присутствовать? - ровно и теперь уже совершенно бесстрастно, поинтересовался патологоанатом, под мерный стук пишущей машинки деловито раскладывая инструменты: дуговую ножовку, металлический молоток с загнутой на конце ручкой, малые ампутационные ножи и прочее…

-Что там у вас по плану? - спросил следователь.

        Стук пишущей «ремингтона» обвивал голову горячей усталостью. Мысли следователя копошились, словно воробьи - разбегались, вспархивали внезапно, торопились. Голова болела и нельзя было понять сразу, что больше мучило, - боль или усталость.

-Хм - м, по плану…Сначала окончательно разоблачить тело, в смысле, избавить от одежды…Далее…Судебно - медицинское исследование в полном формате предполагает снятие с трупа одежды, наружный осмотр и вскрытие трех полостей: черепно - мозговой, грудной и брюшной. Помимо этого неизменно проводится исследование полости рта, области шеи, мышц и костей. При наружном осмотре тело умершей переворачивают на спину и живот, определяют степень окоченения и объем движений верхних и нижних конечностей в плечевых, локтевых, тазобедренных и коленных суставах…

-Увольте от подробностей. - следователь дернул бровью, поморщился и посмотрел в окно. Рассвет уже опалял окна, ночные тени отступали в углы, тишина таилась за дверью. - Пожалуй, подожду снаружи…Когда будет готов протокол патологоанатомического вскрытия?

-Чуть позже.

-Сообщите, как будет готово.

-Вера Витальевна, добавьте в акте: «Трупные пятна фиолетового цвета, окоченение сохранено во всех группах мышц…»,  - сказал прозектор и добавил задумчиво. - Странно, отчего у нее такие чистые волосы?  

=======================

Прозектор (в буквальном смысле производящий вскрытие или  упражняющий учащихся в производстве их) - prosector (лат. - рассекатель) - так называлось еще в средние века лицо, производящее вскрытие или расчленение тел умерших. В более позднее время под прозектором стали подразумевать специалистов, главным образом врачей, непосредственно руководящих вскрытием тел животных или человека независимо от цели, при этом преследуемой; ученая должность,  соответствующая ассистентству, при кафедрах, связанных с изучением  анатомии, хирургии, гистологии, зоологии и др., При больших больницах  полагаются по штату прозекторы для вскрытия трупов с целью проверки  прижизненного диагноза и для производства гистологических исследований.

Шелковка* -  весьма тонкая крепкая бумага, которую можно свернуть, и вложить в чрезвычайно маленькое отверстие. Используется для передачи письменного, или так называемого физического секретного сообщения.

Настоящий Артикль де Пари* - составляющие славу французской, по преимуществу, кустарной промышленности предметы потребления,  для производства которых требуется особый художественный вкус и изобретательность: тончайшие ювелирные изделия, игрушки, безделушки, кружева, вышивки, зонтики, поделки из металла, дерева, кожи и т.д.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Изменено 1 Jun 2022 пользователем master1976

[Омич]

Отличная история. В этот раз вариант с большим детективным уклоном. Хотя что-то местная полиция чересчур не компетентна. Всё же странно...

[Владимирович]

инфодампы стоило бы урезать, а так душевно и жизненно, достойно похвалы

[master1976]

Кое -какие изменения вношу в текст.

[master1976]

 

   Глава вторая.

                                                              Сюртуки и мундиры.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Улица Московская. Ресторан «Купчий двор».

 

 

         Александр Петрович Воробьев обедал с приятелями и с любовницей своей, Марией Гордеевной Белыницкой, в «Купчем дворе», на Московской улице.

         Обедали на втором этаже, где стояли для карточной игры зеленые столы, брызгала музыка волнующе, как запах духов, где проходили, благодаря зеркалам, в два раза чаще и картиннее, будоражащие женщины…Бархат, шорох, лоск…Цыгане, под жалобы гитары, твердили неуклонно свое - «любовь прошла», «буран будет», и кое - где за соседними столиками восторженно им подпевали.

         Обед, начавшись вполне благопристойно, тянулся бесконечно, он грозил затянуться до сумерек. Яйца в винном желе, устрицы, телячье жаркое, рис  с томатным соусом, сыр, вино, взбитые сливки с шоколадом и кофе с бенедиктином. Вполне по - французски.

          Александр Петрович Воробьев, сын московского профессора и общественного деятеля, бывший военный юрист, несколько лет прослуживший в канцелярии, после в пятом отделении Военного - Судебного ведомства*, а ныне исполнявший должность прокурора, плотный коренастый крепыш пятидесяти двух лет, с обезображенным открытым лицом честного человека, с беспокойным умным глазом (давным - давно, во время пустяшных студенческих беспорядков в Дерпте, серной кислотой Воробьеву, молодому «малиновому»*, выжгло левый глаз и всю половину лица; опасались и за второй глаз, по симпатической симметрии, но ему сделали пластическую операцию, извлекли сваренный серой глаз, подогнали голландский протез), после тяжелой жратвы (moules*, мясо) с несколькими литрами красного ординера, много и шумно шутил. Дошло до того, что он извлек свой искусственный глаз и, показав приятелям, зачем - то захотел опустить его в вино, но остановился. Мужчины, устав солидно, торжественно, игриво, лукаво, влюбленно, благодарно следить за каждым выкрутасом Воробьева, предупреждая его желания, - ухаживая, наливая, угощая, расстегнув жилеты, разомлевшие, преданно хлопали палача - комиссионера по плечу, сдували крошки и пылинки, обнимали потными руками. Собравшиеся в «Купчем дворе» приятели веселились одинаково превосходно.

          Воробьев, лукаво поглядывая на Марию Гордеевну (дама была ничего, вполне в его вкусе, с прямыми точеными плечиками, тонкая, с трогательно торчавшей маленькой грудью, и несколько портившей ее жестковатой складочкой у губ, - «такие бабы вкуснее всякого шоколада!»), сообщил о своем родственнике, умершем недавно: его наследники поссорились из - за альбома порнографических карточек, который  он сам и подарил старику. Подстрекаемый восхищенными взглядами, улыбками, возгласами, Воробьев все больше втягиваясь и уступая, пошел красно расписывать, темы становились все более игривыми. Мария Гордеевна, знавшая наизусть целые главы из «Любовника леди Чаттерлей», запунцовевшая, вся подалась вперед, настороженно - предостерегающе. Но Воробьев - красный, потный, успокоительно кивал ей головой, укоризненно пожимал плечами, давая понять, что где полагается, - смолкнет: не такой он человек. И действительно, Александр Петрович умело, круто, над самой «клубничкой», с края, как говорится, на самом карнизе, останавливаться, поворачивал, обходил: этой ловкостью вызывая общее одобрение, ликование приятелей и благодарность в потупленном взоре любовницы…

         Гости солидно, торжественно, игриво, лукаво, влюбленно, благодарно следя за каждым  поползновением Марии Гордеевны, предупреждали ее желания, - ухаживая, наливая, угощая.

         Приятели визгливо хохотали, разгоряченные выпитым вином дурашливо, по - мальчишески, норовили ткнуть пальцами в искусственный глаз. Воробьев тотчас рассказал анекдот: к богатому жестокосердому еврею приходить бедняк за пятью рублями - крайняя нужда. Богатый решил: «если ты отгадаешь, какой у меня глаз искусственный, я дам три рубля». Бедняк не задумываясь показал: «вот этот, левый». Богатый поразился. А тот объяснил: «Когда я говорил о своем, то в правом глазе - ничего; а в левом я заметил какой - то огонек милосердия и сочувствия».

        Воробьев был человек неглупый, но имел недостаток: любил похвастать и рассказать какую-нибудь ерунду или небылицу.

-Один еврей, в Дерпте еще, рассказывал презабавный случай…Идет он по улице. Безлюдье. Пять утра. А принял изрядно. Дошел он до скверика. Сел он на скамеечку. Ну, на воздухе, как водится, развезло. Слышит, на соседней скамейке разговор троих, по виду из мастеровых: «Пьяный. Еврей. Вот и евреи пьют». Он встает, решительно так к ним подходит и говорит: «Нет, евреи не пьют. Но у меня мама русская, она все дело испортила». Один из мастеровых натурально ему в морду сунул и говорит: «Мерзавец», говорит… Смешно, правда? А вот еще…Про «Полярный дом» слышали? - Александр Петрович взялся за очередную байку. - Один московский полусумасшедший миллионщик, из этих, из новых, заказал себе проэкт дома. Этот дом был запроектирован так, что по фасаду у него были расположены во множестве эдакие фрески моржей, белых медведей и аэропланов. И, говорят, все это было сделано на фоне северного сияния, причем моржи и медведи в особых позах смотрели на летящие на них аэропланы. Каково?

-Это позор! - приятели изнемогали от хохота…

        Александр Петрович, сыто оглядывая хохочущих приятелей, закурил сигару. Обед был почти кончен, но в ресторации, на первом этаже, начались танцы (новомодная штучка, американская, дансинг) и Мария Гордеевна  предложила потанцевать. Допив кофе и докурив сигару, Александр Петрович тяжело поднялся и прошел с дамой на первый этаж.

        Танцевали недолго. Воробьев морщился, всем своим видом демонстрируя нелюбовь к американским новшествам. Мария Гордеевна также не проявляла особой прыти, танцевала вяло, что - то лениво нашептывала грузному кавалеру. Минут через пять вернулись к столу и компания стала сворачиваться - обед был наконец закончен. Тут Воробьева позвали к телефонному аппарату. Он прошел к телефону. Красный ковер лестницы мягко проваливался под его ногами, швейцар, открывая дверь, поклонился и раскололся надвое.

        Звонил участковый следователь Михаил Францевич Геттель, хотел посоветоваться. Воробьев был громогласен:

-И что вы от меня хотите в данный момент, Михаил Францевич? Не пойму я вас что - то. Ах, так вот? Да уж…

        Выслушав, что ему сказали в трубку, он бросил в зал ресторации ленивый взгляд и громко, вызывающе, произнес:

-Коль так, как вы говорите, извольте, пошепчемся. И сразу уж решим тогда, что да как. Соблаговолите записать адрес. А впрочем, зачем адрес? Возьмите таксомотор, ресторан «Купчий двор». Приезжайте прямо сейчас.

         Марии Гордеевне Воробьев вызвал таксомотор и галантно проводил до автомобиля, старенького «фиата», водитель которого был не прочь пофилософствовать о пользе «фиатов» для Звенигорода, - мол, сразу понимаешь, что живешь в маленьком городе…Воробьев хмуро глянул на водителя одним своим глазом. Было начало шестого. Сумерки быстро сгустились, кругом была непроглядная темень. Длинные тени от здания ресторации ложились на покатую, покрытую снегом лужайку.

        Воробьев на глазах друзей исцеломкал ручку прекрасной дамы. Сам он вернулся в «Купчий дом», хрястнул рюмку водки и не торопясь, принялся за десерт.

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Улица Московская. Ресторан «Купчий двор».

 

 

         Когда в ресторацию вошел Геттель, приятели Воробьева уже разошлись. С напряженным интересом смотрел он на следователя Геттеля, когда тот, еле волоча ноги, с незатянутым узлом галстука, вошел в ресторацию и плюхнулся в кресло напротив Александра Петровича.

-Добро пожаловать в логово. - сказал Воробьев. - Коньяку желаете?

-Благодарю, но от коньяку откажусь.

-И я принял в обед уже достаточно. А водки? Анисовой?

        Он налил, один стаканчик передал Геттелю и, подняв второй, произнес:

-За нас всех.

        Воробьев придирчиво проследил за тем, как Геттель высосал анисовую.

-Решили нарушить мой покой?

-Покой - это смерть. - грустно возразил Геттель.

-Не всегда. Покой - это источник творчества. Разве на улице смерть?

-Кажущийся покой.

-Относительный. Вы живете созерцательной жизнью. Созерцаете прошлое. Его ошибки и радости.

-Не знал, что вы поэт, Александр Петрович. Или увлекающаяся натура. Ну, хорошо. Александр Петрович, поговорим о деле.

-Давайте рассуждать. - произнес Воробьев, отставляя от себя десерт.

        Он достал коробку папирос, поделился с Геттелем, и закурил.

-Давайте.  - покладисто сказал Геттель.

-Итак, две женщины едут в поезде. В одном вагоне. Едут рядом. Так? Так. Допустим, они были знакомы. Допустим, во время пути они даже могли о чем - то разговаривать. И вот конец пути, вокзал...Вдруг…Сильный, хладнокровный удар медицинским шприцом, заполненным атропином. Точно в сердце. Так?

-Так.

-Умысел, стало быть, налицо?

-Полагаю, что да.

-Между прочим, дело это, как я понимаю, должен взять сыск, подлинные профессионалы, мастера сыска, и работу они должны вести энергично, ибо преступление получается из разряда серьезных.

-Исключительно серьезное.

-Я тоже так думаю.

-Женщина была одна. - сказал Геттель. - Я имею в виду ту, которая подозревается в совершении преступления. Приметы ее есть. Завтра, вероятно, будет и фотографическая карточка, правда плохого качества: лица почти не видно будет.

-Теперь нужны версии. По которым можно работать. Вот одна - железная дорога. Откуда ехала убитая, где села. Но этого мало. Надо искать глубже, нужны какие - то ниточки для поиска.

-Свидетели есть. Фото есть.

-Нужны версии. - покачал головой Александр Петрович. - Нужны линии поиска.

-Есть кое - какие наметки.

-Ну, поделитесь…

-Я вот о чем думаю. Примерно точно известно время, когда подозреваемая в убийстве женщина вышла из вагона. Через пять - семь минут она вышла на привокзальную площадь и села в машину…

-В машину? Ее ожидала машина?

-Да.

-Машина - это хорошо. Это просто замечательно. Автомобиль ждал ее у вокзала. И все дела. И подали машину, стало быть, к определенному часу. За рулем сидел шоффер. Его могли видеть, могли заметить, могли подходить и просить прикурить. Или он сам мог выходить. И у машины или в машине они встретились: убийца и шоффер.

       Следователь Геттель с интересом слушал Александра Петровича.

-Улавливаете, к чему веду?

-Шоффера могли видеть, машину рассмотреть или запомнить. - уверенно сказал Геттель.

-Именно. - энергично кивнул головой Воробьев.

-Надо этот путь тоже проехать. - задумчиво сказал Геттель. - Угадать путь и посмотреть вокруг.

-Вы, Михаил Францевич, радуете меня. На лету ловите.

-Хочу психологических этюдов для полноты картины совершенного.

-Браво!

-Вдруг, да действительно, она где - то наследила?  - спросил, размышляя вслух, Геттель. - Не с прогулки же ехала. Сначала человека убила. Должна бояться, нервничать, и черт ее знает, что могла в таком нервном состоянии сделать. Ведь аховое состояние было, не всякая психика выдержит.

-Психологические этюды, дело, конечно, хорошее. Однако, скажу вам, что убийца ваша - крайне хладнокровная и уверенная в себе особа. На это указывает способ убийства и то, как был нанесен удар. Вы сказали, в сердце удар?

-Да.

-Вот. Удар точный, сильный, уверенный, молниеносный. Никто, по всей видимости, и не заметил ничего.  Дальше: вряд ли она наследила на пути отхода. Но улов возможен. Возможен улов. Вполне. Следует искать автомобиль, на котором подозреваемая уехала.

-Эх, знать бы мотив… - вздохнул Геттель.

-Мотив - политический. - убежденно сказал Воробьев.

-Ага, и дело, стало быть, теперь кажется вам насквозь политическим?

-Абсолютно так. - кивнул Воробьев. - Что это за листки такие при девице были найдены?

-Листок из тоненького блокнота, на котором можно писать заостренными палочками. - сказал Геттель.

-Секретный блокнот? Слышал.

-К верхнему краю гладкой деревянной дощечки прикреплена прозрачная пленка и на ней четко проступали оттиснутые черные буквы. Стоит приподнять такой прозрачный листок, как все написанное исчезает. В данном случае на листке писали обычной ручкой, потому записи остались. Но читаются плохо.

-Блокнот с «секретом». Это уже теплее. - констатировал Воробьев. - Люблю конкретность. Так, еще вы говорите, что  шелковка изъята?

-Да. Была зашита в юбке убитой.

-Любопытно. Крайне любопытно. Сведения верные?

-Абсолютно.

-Значит, что - то политическое было, к бабке не ходи. И шелковка, и блокнотик секретный. Ежели копнуть, далеко запахнет, и в столице, и в Кремле. И у нас под носом. Московских сыщиков привлекут, те за дело возьмутся рьяно. В Москве не пожелают терпеть.

-Да, все на это указывает…

-Лучше скажите прямо: никаких нитей у следствия пока нет, одни потемки. - сказал Александр Петрович. - Кто убил - не знаете, за что убили - не знаете, когда убили - и этого не знаете. Примерно только сие известно. Не выходит это дело пока, Михаил Францевич. И все тут.

-Будем работать.

-Утром вы получите медицинское заключение по результатам вскрытия и обследования трупа, так?

-Так.

-Ну, и получайте. От вас потребуется представить план мероприятий по делу. Сделаете это завтра. На данный момент, особенно после медицинского заключения о причинах смерти, главной и единственной пока задачей остается установление личности убитой. Девицу дактилоскопировали?

-Да.

-Сведения отправьте в центральную картотеку. Пошлите запрос в центральный архив сыскной полиции и в Департамент Государственной Охраны. Надеюсь, там люди добросовестные, ответят без промедления и проволочек. Не проявят небрежности, излишней самоуверенности и ненужной торопливости. Если при этом рассчитывать, что расследование в ближайшие дни даст хотя бы минимальный результат, то можно надеяться, что следственные мероприятия явно приведут к реальным доказательствам. И для вас, Михаил Францевич, и для меня самым главным должно быть то, чтобы все шло по плану. Я тогда чувствую себя в своей тарелке.

       Геттель, слушая Александра Петровича, задумчиво барабанил пальцами по столу.

-М - да, ну и девка… - покачал головой Воробьев, не то осуждающе, не то восхищенно.

-Вы про кого?

-Про убийцу вашу. Любовь с такой крутить, конечно, одно удовольствие. Аж до дрожи проберет. Но жениться ни в коем случае нельзя, даже под дулом револьвера… Ладно, Михаил Францевич, есть предложение…

-Какое? - встрепенулся Геттель.

-Налить еще по маленькой на «посошок». И по домам.

==============================

прослуживший в канцелярии, а после в пятом отделении Военного - Судебного ведомства* - В Главном Военно - Судебном управлении  были сосредоточены распорядительная часть всего Военно - судебного ведомства и все производство по делам, подведомственным Главному военному суду. Оно состояло из пяти отделений, которые ведали: 1 - е отделение – военно - судебным законодательством; 2 - е отделение - судоустройством и военно - судным делопроизводством; 3 - е отделение - пересмотром приговоров военных судов; 4 - е отделение - рассмотрением жалоб и ходатайств частных лиц, военной и гражданской администрации; 5 - е отделение - политическими и крупными уголовными делами. Важным подразделением центрального аппарата Военно - Судебного ведомства также являлась канцелярия.

 

 

молодому «малиновому»* - Военно - судебное ведомство в армейских кругах называли «малиновым» по цвету кантов и лампасов на погонах, фуражках, мундирах, брюках и других предметах военной формы одежды.

 

 

moules (фр.) - моллюски.

 

 

 

Изменено 12 Jun 2022 пользователем master1976

[Омич]

Интрига закручивается...

[master1976]

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Ближнее Подмосковье. Царское Село.

 

  

…Особняк министра Государева Двора затаился в небольшом тупичке. С одной стороны его полностью скрывал красавец - дом в три этажа, с другой - радиобашня Царскосельской радиостанции, стройная, хотя и немного тяжеловатая. Старые голые деревья прижимались стволами и ветками друг к другу и к небольшому строению, скрывая его окончательно от любопытствующих взоров. Чугунная ограда вокруг завершала дело.

 

        Небольшой домик, построенный в самом конце сада. Все окна были закрыты ставнями. Прямо за калиткой начиналась узенькая аллея, тянувшаяся до террасы. Сама терраса была застекленной. Когда генерал Матвеев, в дорогой шубе с бобровым воротником и пышной меховой шапке, три раза постучал в неказистую дверь, она отворилась, и он вошел на террасу. Открывшая дверь полная низкорослая женщина отступила в тень.

 

        На террасе было тепло. В плетеном кресле сидел министр Государева двора, Виктор Алексеевич Игнатьев, второе кресло пустовало. Министр, старик в великолепной твидовой паре с первоклассными брюками из «Мюр и Мерилиза», обрюзгший, с мешками под глазами, усталый в движениях, смотрел в окно, курил папиросу, теребя мундштук, рассеянно стряхивая пепел прямо на пол. Рядом с плетеными креслами стоял низкий, круглый столик. На нем лежали несколько свежих газет, русских и английских, стояли пепельница и мраморное пресс - папье, а в карандашной подставке из хризолита торчали несколько простеньких, ученических, перьевых ручек и разноцветных карандашей. За окнами хмуро раскачивались под ветром громадные сосны и ели. Небольшая терраса была окутана плотным табачным дымом.

 

        Игнатьев, не отрывая взгляда от окна, щелкнул крышкой портсигара и молча предложил Матвееву, одновременно пододвигая к себе низкий круглый столик и сбрасывая газеты прямо на пол. По тому простому подчеркнутому равнодушию приема, Дворцовый комендант понял, что разговор предстоит серьезный и возможно, долгий. Матвеев молча опустился в кресло и закурил.

 

        Министр позвонил в колокольчик. Молчаливая низкорослая женщина, ни дать ни взять,  мадемуазель Агнис*, внесла на террасу поднос с маленьким кофейничком, уршельскими зелеными стаканчиками*, бутербродами с сыром и колбасой, икрой, осетриной, тонкими ломтиками лимона, маслинами, нежинскими маринованными огурчиками. Кинула скатертку на столик. Мигом поставила стаканчики, бутылку французского коньяка.

 

-Недурно. - сказал Матвеев, проводив женщину плотоядным хищническим взглядом (наверняка, годы отняли всю ее молодость, красоту и энергию, которые некогда поражали людей).

 

-Подкрепимся слегка? - скрипуче спросил министр.

 

-Ваше здоровье.

 

       Они отхлебнули по глотку и одновременно поставили стаканчики.

 

-Я два часа назад был у государя. - скрипуче сказал Игнатьев.      

 

        У Матвеева нехорошо, предостерегающе заныло в груди: такое уже было с ним, в декабре, в Кремле. Тогда был день рождения Дворцового коменданта, и генерал, естественно, рассчитывал на другой прием и в тайне души надеялся получить очередной орден.  Но в Кремле его никто не поздравил с днем рождения, государь даже словом не обмолвился об этом, нем и глух был «Верх».

 

        В «Верху» всегда очень ревностно следили за такими событиями, как дни рождения приближенных к государю. Подобные даты отмечались пышно и очень серьезно. Но тогда, в декабре, не было ни торжественной церемонии, не было ни наград, ни речей, не было ничего. Генерал, конечно, отдавал себе отчет в том, что государь в силу своего возраста и здоровья превращался иногда в капризного и вздорного ребенка. Но все, что произошло в день рождения, не было похожим ни на вздорность, ни на капризность, а представляло скорее всего новый и, вероятно, «холодный» этап в его личных отношениях с государем...

 

-Я разговаривал с государем. - сказал министр. - Разговор, прямо скажу, был нелицеприятный. Государь в выражениях не стеснялся. А я…Я давно уже не чувствовал себя таким оскорбленным.

 

-Разговор был обо мне? - спросил упавшим голосом Матвеев.

 

        Министр кивнул…Царь в последние недели не баловал личными аудиенциями и министра Государева двора, впавшего в опалу, но сегодня, именно сегодня, вызвал его во дворец. Удивленный и польщенный, Игнатьев явился на аудиенцию, полагая, что вновь попал в милость. Род Игнатьевых, ведший свое родословие от Федора Бяконта, «выехавшего в Москву» из Черниговщины в стародавние времена, при Данииле Александровиче, близ трона закрепиться прочно долгое время не мог, все время был на вторых ролях. Наконец, несколько лет назад счастье улыбнулось и Игнатьевым - сделал Виктор Алексеевич отличную для служилого человека карьеру, обеспечил хорошие стартовые позиции для себя и своих сыновей, свояченицу выдал замуж за дворцового коменданта генерала Матвеева (хоть и ветреного малого, да к царю вхожего), и стал министром Государева двора, приблизился к государю. Да как приблизился! Мало кто удостаивался высокой и великой чести жить « у государя с бояры», то есть вблизи царских резиденций. Прежний министр, Шереметев, такой чести не имел, а Шереметевы - дальние потомки боярина великого князя Симеона Гордого Андрея Кобылы, всю жизнь на московском военно - политическом олимпе умели удерживаться…

 

      Однако, вместо милости, государь открыл верхний ящик своего письменного стола и молча выложил на письменный стол пухлое досье, собранное на генерала Матвеева.

 

-Мой ближний человек не может тащить за собой такой хвост. - сказал царь.

 

       Министру показалось, что его взгляд оживился, на какое - то мгновение появилось нечто похожее на улыбку, но это была лишь судорога.

 

-Матвеев - сукин сын! - процедил царь. - Орден ему, видите ли, на день рождения не дали, никто его не поздравил. В обиды ударился родственничек ваш, Виктор Алексеевич!. Он и так получает под моим и под вашим носом огромные деньги. Ему мало? На что он тратит? На кокоток, на баб?! Дать ему еще денег? К чертовой матери! Вот досье!

 

       Долго еще государь бушевал, и  министр Игнатьев, государев ближний человек, прикусил губу: стало вдруг ясно и понятно, что  генерал Матвеев, Дворцовый комендант, ныне является политическим трупом.  Игнатьеву не хотелось в это верить, но было очевидно, что родственничек потерял остатки благоразумия, погрузился с головой и неизбежно пришел к утрате сознания, что есть ценности, более высокие, чем сиюминутная выгода. Матвеев забыл обо всякой предосторожности, он ушел с пути, проложенного его предками, чтобы пуститься очертя голову по проселочным дорогам, которые тем более опасны, что конец их скрывается во тьме. Матвеев, по разумению министерскому, стал опасен. Он - большая заноза и большая опасность, опасен для государя и для государства. Однако ж, и времена нынче наступают…Эх…

 

=========================

 

мадемуазель Агнис* - целомудренная, святая.

 

уршельскими зелеными стаканчиками* - гранёные стаканы Уршельского стекольного завода, емкостью в «кабацкую чарку» (1/10 штофа = 130 мл).

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Ближнее Подмосковье. Царское Село.

 

 

 

 

-…Нерасторопность твоя стала притчей во языцех. - улучив момент, сказал Игнатьев и мягко улыбнулся Матвееву.  - Государь всерьез стал подумывать о замене.

 

        Досье внезапно, как ад, разверзлось под ногами генерала. Матвеев все же сумел изобразить усердное удивление. Понял, почувствовал - закачалось. Человек русский, он хорошо знал отечественную пословицу: «Знай край, не падай!»…

 

        Генерал вспомнил, как на перроне вокзала, сегодня утром с ним разговаривал этот следователь, Геттель. И как он разговаривал. Всего - то участковый следователь, а гонору как у министра юстиции. Неужто и он что - то знал, неужто слухи столь сильно  поползли из государевой резиденции?

 

-И как государь это выразил? - уныло спросил Матвеев.

 

-Сказал буквально так: Дворцовый комендант генерал Матвеев некомпетентен. И еще сказал мне: «С такой формулировкой вы могли бы согласиться».

 

-И ты согласился с такой формулировкой? - генерал Матвеев насупился, словно обиженный гимназист.

 

-Что мне оставалось делать? - Игнатьев налил себе коньяку и широким глотком опорожнил стаканчик: словно в огромный, с далеким дном сосуд влилась янтарная жидкость. - Признаться, у меня в тот момент еще никогда не было таких тяжелых минут в жизни. Честно тебе скажу, не было.

 

-Вот и дожил. - тяжело вздохнул Матвеев. - Сколько ж было пережито интриг и заговоров?! Все время я как - то умудрялся лавировать, избегать острые углы, и никто не позволял себе столь грубо и публично шельмовать меня. Что теперь мне делать? Виктор, скажи честно, по - родственному, ведь не чужие люди все - таки, что делать?

 

-Скажись покудова больным, все дела поручи помощнику, сиди у себя на даче и читай.

 

-Что читать?

 

-Что угодно читай. - поморщился Игнатьев. - Надо точно знать, кто под тебя так усиленно копает, кому ты и твои делишки поперек горла встали. Да, да, не удивляйся, генерал. Все об твоих делишках, и бабских утешительных забегах в «Верху» известно. И вот еще что…Давеча на вокзале, что за кви - про - кво* у тебя вышло?

 

       …Выслушав долгий, немного сбивчивый, местами полный недомолвок и ускользаний, рассказ Матвеева, министр Государева двора долго молчал, потом сказал тихим голосом, но с видимым раздражением:

 

-Не можешь ты без приключений…Да каких приключений! И приключения твои боком выходят не только тебе самому, но и мне…Пойми, подо мною тоже качается. Ходуном  все ходит. У трона кипит все, того и гляди живьем варить начнут в котлах. Как при Иоанне Грозном. Каша заваривается нешуточная. Ты и сам, впрочем, прекрасно это знаешь. Что же мы имеем? Все возможно и ничто не поддается логике. Все туманно, зыбко и нелогично. А вот эта девица твоя мертвая, тебя  в конце концов утащит и похоронит.

 

      У Матвеева от волнения запершило в горле.

 

-Накатило.  - попытался оправдаться генерал.

 

-Это как во время запоя. Сладостная немочь, как у бездны на краю. Когда все вокруг куда-то отодвигается, отступает за пределы физической осязаемости. А тело и дух становятся гигантскими, и голова вспухает, и кажется, что вот - вот лопнет. Накатило…Человек в такие минуты пробует укротить себя любыми средствами. В России для этого других средств, кроме баб и водочного забытья нет. Вошел в забытье, с бабой теплой в постели, или с водкой в обнимку и…И все…Ничегошеньки нет. Только колыбель, молочные титьки и кисельные берега…

 

-Эк, ты заговорил…Скажу, что не самое удобное время ты выбрал шашни крутить.

 

 

-Ну, что тут будешь делать? Чистокровная евреечка, семнадцать лет на вид. Сложена как статуэтка, все умеет, где и когда только успела выучиться? Такое показывала, с ума сойти. - Матвеев даже зажмурился от одолевавших его воспоминаний. - Сирота, с пятнадцати лет по рукам пошла. Но разденется, есть на что посмотреть…

 

-Уволь от подробностей.

 

-Ну, это как болезнь: сначала в тело входит горячее одиночество, мышцы звенят - тогда и чувствуешь, что себя самого теряешь!

 

-Не надо мне расписывать про то, что у тебя без женщины  длительность жизни остывает. Слыхивал я это не раз и не два. - процедил министр Государева двора.

 

-Ну, случилось, так случилось…

 

-А после все и закачалось.  - сказал Игнатьев. - Интрига проста, но беспощадна. Это тебе не простое правило арифметики. Ты стал, по всей видимости, жертвой тщательно спланированной комбинации. Интрига в том, чтобы убрать тебя, генерала Матвеева, самого ближнего к царю, ослабить окружение вокруг государя, сломленного болезнью. Интрига в том, чтобы провести к власти «свой» кабинет, расставить на ключевых позициях «своих» людей. Допустим теперь уже более, чем вероятное: полетит Матвеев ко всем чертям собачьим. А что дальше? Кто на его место встанет? Кто подле царя будет? Не тот, кого мы выучим, вышколим и выпестуем, далеко не тот…Но сам ты, кажется, не понимаешь этого. Сам ты в тумане бродишь и перед тобой блуждают женские огни, и по сию пору ищешь ты последнюю нужную свою правоту - и она для тебя в женском теле!

 

-Да, сколько принял я  из - за этого горя! - притворно, как показалось Игнатьеву, вздохнул генерал. - Сколько времени прошло, пока супружница Вера Андреевна не согласилась, что мне надо иметь горячее сочувствие вне дома.

 

-Слишком много у тебя горячего сочувствия на стороне. Приятельница - актриса на Остоженке, хорошая знакомая на Таганке. И женщины каждого дня... И женщина - на завтра, на послезавтра. Это только то, что знаю я. А между тем…Ставки, между тем, сделаны. Баловням судьбы, вроде нас с тобою, взлетевшим по ее смертельным лабиринтам к точке всех пересечений и соприкоснувшимся с нею, пути назад нет. С одной стороны открывается высота головокружительная, а с другой - бездна под нею скрывается. Постоянно нужно быть начеку, существовать как бы в двух ипостасях. Прислушиваться надо, к настроениям, к веяниям. Ты же все делаешь, словно нарочно: пренебрегаешь предупреждениями, бросаешь вызов. Не умеешь остановиться вовремя, поправить самого себя

 

-Твоя правда, твоя. - сокрушенно ответил Матвеев.

 

-Сам знаешь, как оно нынче у нас: лишний звук, избыточная нота, неосторожно составленное выражение, скривившееся лицо влекут за собой опалу и забвение. А то и смерть.

 

-И того пуще. - закивал согласно Матвеев.

 

-Жизнь не обучала тебя потихоньку, а? Какое нынче настроение господствует в столице? Слово какое воспринимается нынче как пароль, символ, опознавательный знак? Слово, которое все время всплывает в разговорах с людьми, посвященными в тайны московской жизни? «Боюсь». Его произносят нынче все:  политические деятели, министры, чиновники департаментов и ведомств, редакторы газет. А ты говоришь, что следователь, так непочтительно с тобой разговаривавший, ничего не боится? Ни тебя, со всеми твоими регалиями, ни черта?

 

      Матвеев кивнул.

 

-В таком случае, я начинаю задаваться вопросом о подозрительном упорстве министра юстиции. Поговаривают о том, что он метит в кресло премьер - министра.

 

-Эх, ты…

 

-Я знаю прекрасно, что за ним стоят влиятельные люди, деньги немалые, но я также знаю, что никто в здравом уме не станет рисковать всерьез и играть с Кремлем в опасные игры. Не надо искать какой - то свой путь, который ведет к истине. Есть пути, которые проходят близко от истины. Но чтобы войти в истину, надо свернуть с дороги, самому продолжить след. А следы чаще всего ведут в тупик. Кроме того, министр юстиции  не ахти какой политик, не очень публичная персона и вообще - фигура в министерском кресле случайная. У него мало политического опыта.

 

-Это поправимо. - сказал Матвеев. - Бывало, Макар гряды копал, а ныне в воеводы попал.

 

-Еще поговаривают, что крупные перемены намечаются. - тон Игнатьева стал доверительный. - Кое - кому в Кремле, что подле государя, политический хмель в голову ударил, боярский древний гонор покоя не дает, забываться стали. А иные и вовсе, юлиями цезарями себя возомнили.

 

-Славны бубны за горами… - не совсем к месту добавил Матвеев.

 

============

 

кви - про - кво* - Quiproquo, квипрокво, кипроко (от лат. qui pro quo - «кто вместо кого») - фразеологизм латинского происхождения, обычно используемый в испанском, итальянском, польском, португальском, французском и русском языках, обозначающий путаницу, связанную с тем, что кто - то или что - то принимается за кого - то или что - то другое. Иначе - недоразумение, неразбериха, путаница, неуправка, шероховатость.

 

 

 

Изменено 14 Jun 2022 пользователем master1976

[master1976]

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Ближнее Подмосковье. Царское Село.

 

 

 

 

        С вечера выпал легкий снег и тут же стаял почти весь, если не считать слабых улик по краям тротуаров и крыш.

 

        Дворцовый комендант Свиты Его Величества генерал - майор Матвеев вышел на крыльцо, шагнул во двор, к машине, и тотчас откуда - то вынырнул личный шофер, Филипп Медведь, преданный, неизменный, служивший при Дворцовом ведомстве уже лет пять. Шофер устремился вперед, открыл дверцу перед генералом, потом закрыл ее за Матвеевым и на немецкий манер щелкнул каблуками.

 

        Матвеев недовольно поморщился:

 

-Филипп, что ты все время каблуками норовишь щелкнуть? Оригинальничаешь?

 

-Не могу знать, ваше высокопревосходитство. - дурашливо ответил Медведь, заводя машину. На правах «своего» человека в ближайшем окружении Дворцового коменданта, он иногда позволял себе фамильярничать с начальством. Впрочем, меру знал, лишнего не позволял...

 

        В машину генерал Матвеев сел нахмуренный, застегнутый на все пуговицы.

 

-Теперь домой, Дмитрий Васильевич? - спросил Медведь, усаживаясь за руль.

 

       Матвеев глубоко вздохнул.

 

-Устал, страсть как. Кофе хочется, - сказал Дворцовый комендант, - и побольше. Поедем - ка, Филя…В…

 

-Не домой? - шофер повернулся и вопросительно взглянул на генерала.

 

-В Звенигород гони. Пока правь в центр…Позже скажу, куда…

 

           …Генерал  Матвеев сидел в «паккарде» и противоречивые мысли роились в его голове. Одну - неприятную, почти болезненную - сменяла другая - еще более тревожная, мучительная. Дмитрий Васильевич отгонял их, но невеселые мысли возвращались с раздражающей настойчивостью. Разговор с родственником, с министром Государева двора отчего - то не склеился в нужную сторону. Тучи над Матвеевым сгущаются, верные люди шепнули - недоволен царь, сердит...Ничто так не сердило государя, как раскрытие чиновничьего самовольства. Царь уже многое и сам знает про Матвеева, про его дела, но, видимо, делать пока ничего не хочет. Генерал Матвеев долгие годы был ближайшим к государю лицом, до тех самых пор, пока его не стали бесцеремонно отодвигать в сторону. Но он отнюдь не собирался уступать без боя. Он был преисполнен решимости драться за место подле трона. А копать - то продолжают, копают, вовсю копают. И больше всех старается премьер - министр Измайлов. Матвеев узнал об этом с большим запозданием и притом не от Игнатьева, а из совершенно неожиданного источника. В одном из столичных юмористических журналов появилась карикатура, изображавшая - трудно поверить! - генерала, близкую к государю особу, в очень интимной обстановке. Сходство не оставляло места никаким сомнениям. К тому же в тексте, очень разнузданном по стилю, Матвеев назван был инициалами НН. Не верилось глазам. Понятно, Измайлов дает последнее предупреждение Матвееву. Но по какому поводу? В кулуарах шептали: «должно быть, генерал Матвеев в чем - то упирается». И еще шептали, передавали друг другу слова Измайлова, сказанные про Дворцового коменданта: «Этот конь завезет когда - нибудь нашу монархическую телегу в канаву»...

 

         Председатель совета министров на протяжении доброго десятка лет, умнейший человек, от которого государь рассчитывал услышать нечто обнадеживающее, говорил о том, что ситуация нынче такова - разные группы элит, так называемые контрэлиты, в лице лидеров либерально - радикальной общественности, желали бы сами руководить политическими процессами и на волне скандалов подле царского трона отнять власть у старых элит. Конфликт интересов…

 

         Конфликт интересов…Он возникает тогда, когда под влиянием внешней среды изменяются предпочтения одной из сторон. В этом случае правящая элита может начать субсидировать новую группу. Но только при том условии, что она в состоянии игнорировать интересы старой. Если же зависимость настолько велика, что ее преодоление грозит слишком высокими рисками, а стороны несут обязательства не только друг перед другом, но и перед третьей стороной, власть вынуждена будет поддерживать сложившуюся систему, даже когда та перестанет быть выгодной.

 

         С каждым днем убеждался Матвеев, как ширится и отодвигается вокруг него зловещая пустота. Матвеев угадывал, что где - то близко, совсем близко, неустанно, немолчно совершается что - то решающее, чего ни задержать, ни остановить нельзя - неужели весь, казалось, - такой налаженный и безупречный механизм вдруг испортился? Неужели? Ничтожный, закапризничавший винтик, и получается то, что получилось? Рассудку и логике наперекор хотелось верить в лучшее во что бы то ни стало. Обласканному царем, Матвееву нравилось жить сразу несколькими жизнями, и в их переплетениях мог разобраться только он сам…

 

         Давеча еще  болтали, что министр внутренних дел Ромодановский лично отправился в Кремль, чтобы доложить государю об опрометчивом поведении Дворцового коменданта. В Кремль он поехал, по меткому выражению одного болтавшего, «схватившись за трость и шапку». Да, не посмотрел генерал в спешке куда ногу ставит. А попал на сей раз на настоящее минное поле. В высшие сферы со всех сторон начали поступать тревожные сигналы. Вот - вот общественное мнение будет взбудоражено и заинтриговано, и задастся вопросом о роли, деятельности, частной жизни и деловых связях Дворцового коменданта. Чем черт не шутит, в конечном итоге все может вылиться в политический скандал, который поставит под сомнение его репутацию, репутацию одного из наиболее близких к государю и преданных ему людей…

 

          «Паккард» бойко бежал по шоссе в сторону Звенигорода. Покачиваясь на мягком сиденье, генерал Матвеев погрузился в полусон. Шум мотора иногда казался ему оглушительным вечерней тишине, фары выхватывали провалы сводчатых подворотен, литые решетки особняков, глухо запертые ворота и двери подъездов…

 

         …Девица, девица…Неужто и прав в самом деле родственничек, министр, когда говорил, что в конце концов, девица эта мертвая Матвеева за собой утащит и похоронит? Неужто?

 

        Ирина…Ирина…Он впервые осмелился назвать имя девушки, да и то сделал это про себя. Матвеев вдруг вспомнил сегодняшнюю ночь. В эту ночь он как бы впервые разглядел Ирину, Ирину Исааковну: в ней удивительно сочеталась ранняя зрелость женщины с доверчивой наивностью подростка, что подчеркивалось мелким, почти детским овалом лица. Забываясь нынешней ночью в его тисках - объятиях, она закрывала глаза, отчего выражение мольбы и признательности на этом ее лице становилось еще более нестерпимо обезоруживающим.

 

        Ох, Ирина, Иринушка, бритвой по сердцу резанула…Вспомнил, как сказала она ему нынешней ночью, после горячей и пылкой близости: «Я ведь еврейка. А еврейки у вас не в чести теперь»…И как ответил он ей, привлекая к себе, вжимая в свою грудь: «Ерунда, выброси из головы, какое это имеет значение, я у тебя паспорт с метрикой не спрашиваю, да и откуда тебе знать, может быть, я - татарин? А что, Матвеевы татарскую кровь в себе преизрядно имеют»…Тогда она спросила Матвеева: «Помнишь, как ты меня нашел? И подобрал? Помнишь?»

 

          Матвеев помнил. Конечно, помнил. Он в самом деле подобрал ее - озябшую, в куцем пальтишке, на бульваре у «Европейского центра» - самого высокого здания Москвы, где помещался «Русский Телеграф». Бульвар горел огнями, отсвечивающимися в окнах магазинов, в лужах у бортов тротуара. Все эти огни - красные желтые, синие, золотые, зеленые, постоянные горизонтальные мигающие, косые, размещенные всюду, где только можно было их устроить, говорили только одно: купи и возьми. Он высунулся из автомобиля и скользнул по ней равнодушным взглядом. Тогда Ирина распахнула пальтишко: чулки кончались атласными подвязками, потом шли батистовые, в смятых воланах, панталоны на тесемках, а больше на теле ее ничего не было...И глаза остались подтянутыми к вискам, а скулы обрисовались отчетливее, она сделалась похожей на японку.  Матвеев, ошеломленный, вышел из машины, грубовато взял ее за руки, на мгновение ужаснувшись своей грубости. Потом, в его машине, в криках и судорогах, она выказала ему такую страсть, что он едва не сошел с ума. Было все: оглушительное сердцебиение, полуобморок, долгий озноб блаженства…Разве такое забудешь?

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Ближнее Подмосковье. Звенигород. Московская улица. Гостиница «Велич».

 

 

 

 

          …Матвеев входил в номер гостиницы, словно бывал здесь раньше - уверенно, спокойно, нисколько не рассматривая обстановку пытливым взглядом.

 

-Заварить вам кофе? Я быстро… - девушка, казалось, была немного смущена.

 

-А коньяк есть?

 

-Есть.

 

        Несколько минут Матвеев и девушка молча пили кофе.

 

-Не шокирует беспорядок в моем номере? - спросила она, допив кофе.

 

         Номер был завален чемоданами; в нем стояли две железные кровати, на одной из которых груда белья была накрыта газетой. На круглом столе стояли пустые бутылки из - под шампанского.

 

-Наоборот, мне здесь очень нравится. - Матвеев поставил на поднос свою недопитую чашку. - И ты мне нравишься.

 

         Он взял ее пальчики в свои и почти отечески поцеловал в губы. Он не собирался этого делать, но вышло само собой. В этот момент с ее плеча напрочь соскочила бретелька на платье, бесстыдно обнажив кусочек плеча и открыв перспективы ниже, около груди, выступавшей во всем своем естестве. Ее тонкая свежая кожа была подвергнута румянцу. Аппетитная ямочка на подбородке, губки бантиком, зубки чистый рафинад, короткий прямой нос, высокие скулы, длинная рыжая челка до зеленых глаз. Он схватил женщину, ощутил ее бедро, ляжку, мягкие до чрезвычайности, необыкновенно женственные. Бедро само очутилось между его ног, ему даже почудилось, что девушка сама его подставила, приподняла ногу, приготовясь отдаться на нечестивое растерзание. Мужская плоть остервенело взметнулась, расцвела, запульсировала, забилась. Губы его впились в шею девушки. Словно обезумевший упырь взалкал девичьей крови. Сердцу стало горячо, волны накатывали одна за одной…

 

          Девушка толкнула его, рассмеявшись. Падая, Матвеев схватился за нее, и она упала вместе с ним, на него. Он ее обнял, прижался, отдавшись лавине. Она дрожала, целовала его в рот и шею и двигала спиной и задом под его ладонями, требуя ласки. Мешала одежда...

 

-У меня красивые глаза. - сказала она.

 

          Ему и в голову не пришло усомниться в сказанном ею. Таких женских глаз он еще в жизни своей не видывал.

 

          …Она явилась ему, почти нагая, в американских телесных трусиках - панталончиках, чулках и туфельках, искушенная в любви, и рьяная в озорстве. Разинув рот, он созерцал ее, голую. В его желании дотронуться было больше детского порыва убедиться, что это не сон, не призрак. Он захотел облизать пересохшие губы, но во рту было сухо. Он ощутил всю прелесть этой женщины. Шея, лицо…Память оголяла познанное тело: позы одна, другая…Бесовски хороша…

 

          …Девушка вползала на него в нелепом балетном арабеске с поднятой ногой, с руками вокруг его шеи и шептала ему на ухо слова о том, как она ждала встречи с ним. Матвеев инстинктивно отпрянул. Но девушка была настроена решительно. Она стремительно обняла его и стала неистово целовать. Потом так сильно рванула рубашку от воротника вниз, что верхние пуговицы отлетели. Казалось, она обезумела. Матвеев пытался оторвать ее от себя, но девушка сцепила руки у него на шее, обхватила его своими ногами и буквально висела на нем. Он потерял равновесие. Они оба снова упали.

 

-Тебе нравится, как я тебя целую? Тебе ведь нравится…

 

        Она подвела губы к его левому соску. Несколько секунд губы находились в полной неподвижности, затем слегка, словно нехотя, приоткрылись. Он ощутил прикосновение языка и издал тихий стон, почувствовав, что рот ее начал делать полноценные ритмичные всасывающие движения.

 

        Внезапно он почувствовал, как его член напрягся и уперся в брюки. Она сразу заметила это, быстрым движением  расстегнула его брюки. Его красное естество выскочило наружу, девушка мгновенно соскочила вниз, поймала член губами, и он тут же наполовину исчез у нее во рту. Одновременно она пыталась расстегнуть ремень на брюках.

 

-Подожди, - тяжело дыша сказал Матвеев, - я сам это сделаю.

 

         Лежа на спине, он начал стаскивать брюки. Но девушка все еще не выпускала изо рта драгоценный трофей, словно боялась его навсегда потерять. Он освободился от брюк и трусов. Раздевшись, он повлек с нее американские телесные трусики. Она снова натянула их, улеглась на кровать, стала болтать ногами в воздухе. Стоя на коленях, он потянул американское бесстыдное исподнее, она со смехом оказалась в них опять. Наконец, стянула их сама, припала влажным полураскрытым ртом к его паху…

 

-Я хочу тебя. - заплакала она, вскинула голову, потом опустила ее вниз и осторожно дотронулась мокрыми губами до члена, лизнула его, как какой - нибудь леденец.

 

        Она взяла его руку и засунула его пальцы себе между ногами:

 

-Посмотри, я вся мокрая. Милый! Лижи меня, милый! Вылижи меня всю!

 

         Она беспорядочно, нервно касалась своими руками его тела, гладила, сжимала плоть, проскальзывала, она искала и требовала, пока на него, наконец, не накатило. Она приподнялась, схватила член руками и ловко ввела туда, где ему следовало быть. Ее лицо стало пунцовым, глаза заволокло пеленой.

 

         Начались лихорадочные ритмичные движения тел вверх - вниз, вверх - вниз...Движения ее были резки, судорожны; ему сразу же передалась ее струнная напряженность. Вдруг ритм движений начал быстро нарастать. Он застонал, зарычал, задержал дыхание, потом раздался его тяжелый выдох и все смолкло. Девушка безжизненно распласталась на Матвееве. Еще несколько долгих минут ни он, ни она не делали никаких попыток изменить свои позы…

 

-Извини…- он всячески старался ей помочь, но она так и не пришла к ускользающему финалу.

 

-Ты извини, я тебя, наверное, разочаровала. - девушка закурила. - У меня три года не было мужчин, только женщины. Я опять шокирую тебя?

 

         Он аккуратно приподнял ее голову и поцеловал в пульсирующую жилку на тонкой смуглой шее. Девушка сидела перед ним в одних чулках и курила, плакала, сбивчиво шептала свою исповедь…

 

-Я кончила гимназию. Отец погиб в какой - то очередной туркестанской пограничной стычке, когда мне было двенадцать лет. У моей матери не было средств дать мне высшее образование. Кормить себя я была вынуждена сама, а потому начала искать службу секретаря - стенографистки. Я была маленькая, не очень крепкая  здоровьем секретарша в каком - то русско - чешском ссудно - сберегательном банке. Писала стихи, много и целеустремленно читала, восполняя пробелы своего образования. Хотелось узнать по возможности больше из того, что мог дать университет.

 

-И узнала?

 

-С лихвой…Только это были отнюдь не университетские знания. Это была жизнь. И в ней было много чего, грязного, неприятного, унизительного. Нашлось место и тюремной камере, и ночевкам в  подвалах  и на чердаках. Я дошла до самого дна, в самом худшем смысле - я торговала собой за кусок хлеба и стакан водки. Я жила инстинктом…Разум оказался очень слабым по сравнению с инстинктом, да…Инстинкт был ближе к первозданному хаосу, из которого вышли мы все. И разум умер. А впрочем, не заморачивайся. Это был мой выбор. Мой свободный выбор, хотя возможен ли он вообще? Ведь мы ведем себя так, как будто он существует. Одним словом…Мне одной надлежало решать, что я приемлю и что себе разрешаю. В конце - то концов, к черту условности, которые даже не я  устанавливала! После своего внезапного отъезда я через некоторое время вынужденно устроилась экономкой. По протекции, разумеется. В семью одного коммерсанта, нашего соотечественника, между прочим...В Лондоне, как ты сам понимаешь. Знаешь, такая типичная супружеская чета без детей. Муж сразу же стал ко мне приставать, склонил меня к сожительству. Потом я стала спать с обоими. Но хозяйка была мне приятнее. Сексуальные отношения у меня с тех пор только с женщинами. Ты - первый за эти три года.

 

         Генерал слушал вполуха, вполглаза: она эмигрантка, вернувшаяся в Россию, да еще и занималась проституцией. Вот как?! Полу - любительски, полу - легально. Из тех, короче, русских девочек, полулегальных эмигранток: жилье стоит фортуны, денег взять неоткуда, вида на жительство тоже. Судьба толкает их на панель. Им бы вернуться в Москву или «в глушь, в Саратов», но гордость не позволяет…Ему представилось, как он спасает ее из рук всех этих монструозных барышников - сутенеров.      

 

         Матвеев время от времени осторожно укладывал ее, входил так, что она издавала протяжный ликующий вопль, потом пил коньяк. Через некоторое время все повторялось: чулки, сигарета, разведенные крепкие шелковистые ноги, проникновение, слезы, прерывистое дыхание, коньяк…Он чуть было уснул под ее бормотание.

 

-А вернулась зачем?

 

-Ну…Соскучилась…Знаешь, в лондонских водевильчиках до сих пор принимает участие «Русски». Непременно с окладистой черной бородой а - ля рюс.

 

-Ясно. На родные березки аппетит промеж ног поднялся. «Расея, дожди косые», да щи пустые, мне не забыть вас никогда…Знаем. Видали.

 

          …Девушка сидела на краю постели, отклонившись назад, опираясь руками. Потом раскинула руки и упала спиной на постель. Глаза поблескивали, рот улыбался, губы притягивали мужчину, словно магнит железную крошку. Он припал к ним в поцелуе, и она охватила его голову руками, намереваясь теперь уже не отпускать, пока не выпьет его до дна. В безумном порыве он нащупал ладонями грудь девушки и сжал, ошеломленный ее упругостью, горячим уколом сосков.

 

          Он лежал между ее ног и бедер, и она сдавила его конвульсивно, то ли желая освободить, то ли зовя проникнуть в нее. В кулаке она зажала уголок простыни, словно ей нужно было держаться за что - то.

 

         Потом девушка поднялась и нетвердой походкой направилась к умывальнику.

 

-Помоги. - хрипло сказала она.

 

         Матвеев брезгливо стал поливать воду из кувшина, и она бесстыже, безо всякого стеснения, прямо у него на глазах, подмылась.

 

        Через полчаса она покинула номер гостиницы.

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Москва. Старое Ваганьково.

 

 

 

 

         Кабинет Директора Департамента Государственной Охраны* в здании в Староваганьковском переулке, был меблирован совсем не в строгом соответствии с протоколом и положением в иерархии занимавшего его чиновника. В кабинете на первом плане располагались старомодный письменный стол, сделанный, по всей видимости, еще при царе - Горохе, и шкаф - сервант. Возле одной стены стояли два деревянных стула с высокими прямыми спинками, обтянутыми кожей, у другой стояли кожаный диванчик и стул. В правом углу расположился пузатый сейф.

 

        Фон Эккервальде, несомненно, вызывал у окружающих страх. Он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Наоборот, Георгий Васильевич был человек светский, вежливый, обходительный. Люди боялись не Директора Департамента Государственной Охраны, а системы, которую он представлял, люди ощущали безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной. Директор сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела.

 

        Фон Эккервальде был причастен к власти. Власть приносила огромное, не только материальное, но и моральное удовлетворение. Она возвышала человека над всеми остальными. Это своего рода морфий, наркотик, без которого морфинист не может жить. Власть нередко мифологизировали, придавали ей какие - то сверхъестественные черты. И сам носитель власти порой не чурался приписать себе божественное происхождение. Властью злоупотребляют, и тогда трудно приходится тем, кто находится под такой властью. Но ее можно использовать на благо всех чинов общества. Такую власть люди готовы уважать. Директор, похоже, верил, что его уважают, не только боятся.

 

       Уважению связи не мешали, способствовали. Связи - ключевой источник новых возможностей. Чем выше поднимаешься, тем дороже становятся связи. Умение их выстраивать позволяет несколько снизить цену. Известно было, что фон Эккервальде не столько руководил одним из ведомств большого государственного аппарата, сколько поставлял логические решения проблем для аргументированного ответа на любой поставленный вопрос.

 

        В Старом Ваганькове располагался исторический комплекс зданий бывшего Аптекарского приказа. Раньше Аптекарский приказ находился в Потешных палатах Московского Кремля, поскольку связь его с царской фамилией была достаточно тесной и именно при нем находились царские врачи. Важными составляющими частями приказа были государева аптека, так называемый Аптекарский огород (то есть место, на котором выращивались лекарственные растения), кабинет редкостей, где собраны были в первую очередь гербарии, и…царская библиотека.

 

       Из книжного собрания Аптекарского приказа появилась царская библиотека, старейшую часть которой составили книги, находившиеся у основателя династии, царя Бориса Федоровича Годунова, его сына, Федора Борисовича, ближнего боярина Семена Никитича Годунова, умершего в 1612 году и западноевропейские издания, привезенные в Москву английскими купцами Флэтчером и Голсуортом в начале 1609 года.

 

       Аптекарский приказ изначально был призван стать чисто дворцовым ведомством, занимавшимся всем, что относилось к здоровью самого Ивана Грозного и царицы. Но очень скоро Аптекарский приказ расширил свою компетенцию и включил в сферу своей деятельности, помимо забот о здоровье царского семейства, еще и заботу о придворных царя, ближних боярах, военачальниках, а затем и о царском войске. Именно на этот приказ была возложена борьба с терзавшими русскую землю «моровыми поветриями» -  эпидемиями опасных инфекционных болезней. С годами назначение Аптекарского приказа, а точнее, одной из важнейших его частей, государевой аптеки, - обслуживание, главным образом, царя и членов его семьи, существенно изменилось. Приказ стал основой для личной секретной службы царя.

 

        В середине семнадцатого столетия Аптекарский приказ перевели из Кремля в Старое Ваганьково. Когда - то местом у Ваганьковского холма заинтересовался Иван Грозный, построивший неподалеку Опричный дворец. Когда - то, рядом с двором, на холме, находилась старинная московская усадьба Лопухиных…Теперь же в обширном Аптекарском дворе, обустроенном в Староваганьковском переулке, в каменных палатах, подвергшихся значительным переделкам и перестройкам, разместилось ведомство Государственной Охраны, впоследствии названное на европейский лад Департаментом Государственной Охраны.

 

        Он был немал и объемлющ. Его основными задачами являлись защита интересов обороноспособности и экономического развития России, политическая и экономическая разведка и контрразведка и промышленная безопасность, наружное наблюдение и охрана иностранного дипломатического корпуса, охрана членов правительства, государственных объектов и специальных грузов, для чего Директору Департамента подчинен был Корпус Городовой стражи.

 

        Департамент Государственной Охраны состоял из нескольких делопроизводств - оперативных отделений, имел в своем распоряжении один из лучших филерских летучих отрядов, обширную сеть осведомителей, собственные информационный и технический отделы, первоклассную фотолабораторию, картотеку, архив, экспертов - лингвистов, искусных парикмахеров и гримеров...

 

        …Со своей обычной пунктуальностью фон Эккервальде принялся за синие министерские пакеты, которых прислали ему в изрядном количестве, время от времени поглядывая на часы. Георгий Васильевич дожидался в своем тесном кабинетике свежих вечерних газет, которые приносил ему пожилой помощник Игумнов, инвалид, потерявший лет семь назад руку в одном серьезном деле. Фон Эккервальде должность ему «пробил» - кабинет - секретарь…Игумнов сегодня задерживался.

 

       …Открыв тяжелую дверь, Игумнов, на стене напротив, увидел песьи головы - символ опричников царя Ивана Грозного. И хоть видел их уж не в первый раз, однако холодок страха вновь обдул сердце и он слегка поежился.

 

-Задерживаешься, друг ситный… - неодобрительно покачивая головой, сказал фон Эккервальде.  - По глазам, отсутствию газет  и папке в твоей руке вижу, есть кое - что серьезное?

 

       Игумнов кивнул. Очки в серебряной оправе блеснули у него на носу.

 

-Я тебя много лет уж знаю. - досадливо сказал фон Эккервальде. - Докладывай. Или сомнения имеешь?

 

-Имею.

 

-У тебя, Игумнов, такой вид, словно председательствуешь на генеральной ассамблее лиги в защиту девичьей чистоты. Тогда, пожалуй, начни с чего - нибудь развеселого, из сводки происшествий, случившихся в стольном граде.

 

-Днем на Самотеке шведского купца обокрали. - начал докладывать кабинет - секретарь, знавший прекрасно о «слабости» Директора смаковать подробно анекдотические служебные ситуации.

 

-Шведского? Надо же…Интерес для нас какой - нибудь представляет?

 

        …Как правило, промышленной разведкой занимались специализированные фирмы, бюро, агентства экономического анализа, функции их обычно маскировались под вывеской «экономических консультаций» и патентных бюро. В России сделали ставку на особую службу промышленного и технического шпионажа. В зависимости от источников и методов получения информаций, русские подразделяли их на три категории: «белую», «серую» и «черную». «Белая» представляла собой сведения, собранные из различных открытых источников; «серая» - добывалась легальным путем, но уже с использованием некоторых специальных методов, например, путем проведения бесед с иностранными служащими; наконец, «черная» информация, для получения которой использовались методы классического шпионажа, такие как вербовка агентуры, похищение документов и прочее, считалась наиболее ценной.   

 

-Ничего стоящего. - покачал головой Игумнов. - Купец из Стокгольма. Собственно, и не купец он, больше коммивояжер…Фамилия его - Суменсон. В Стокгольме имеет торгово - посредническую фирму, занимающуюся лесом и пиломатериалами.

 

-На всякий случай, неплохо бы и на него справочку заготовить.

 

-Слушаюсь.

 

-Излагай далее…

 

-Сняли с него плащ, он крикнул «караул!», полицейские же, заместо помощи, сняли с него же портки, пиджак и лаковые штиблеты. По розыску установлено, что дежурили городовые Слякоть и Умнов…

 

-Чудеса. - сказал фон Эккервальде улыбаясь. - Как таких орлов виноватить, а? Слякоть, Умнов - портки и штиблеты с купца сняли…Боже ж мой…Просвещенная Европа про такие кунштюки слыхом не слыхивала, а, Игумнов? Украденное вернули?

 

-Точно так. - почтительно склонив голову, скрывая улыбку, ответил Игумнов.

 

-Расписать сию бумагу по Корпусу Городовой Стражи, там пусть разберутся. Надо будет - разжалуют и уволят к чертовой матери. Но ты присовокупи, посоветуй ненавязчиво, мол, так и так, есть мнение, чтобы делу дальше хода не давать.

 

-Слушаюсь.

 

-Теперь давай, излагай срочные. Потом текущие и рутину…

 

-Срочного ничего. - чуть замявшись, доложил Игумнов, передавая Директору тоненькую коричневую папку для важных депеш. - Сообщение из Риги. Накрыли еще один транспорт с фальшивыми банкнотами. Усиленно распространяются слухи…

 

      Фон Эккервальде взял папку, внимательно прочитал сообщение из Риги и взял приложенную к нему мягкую, побывавшую во многих руках «банкноту»

 

-Думаю, ровная спекуляция. Обман доверчивых простаков.

 

-Георгий Васильевич, а провокационную вылазку исключаете?

 

-Не исключаю. Но, полагаю, следует расписать в делопроизводство и разбираться с этим силами полиции.

 

-В экономических диверсиях все более отчетливо начинает вырисовываться система. - сказал Игумнов. - Впечатление такое, будто работает хорошо законспирированная организация. Прямых доказательств нет, но такой вывод напрашивается.

 

-Пусть с выводами разберется полиция. - подытожил фон Эккервальде. - Что еще?

 

-Получены первые информации об утреннем происшествии в Звенигороде, на вокзале…

 

===================

Кабинет Директора Департамента Государственной Охраны* - Департамент Государственной Охраны Министерства Внутренних Дел, сокр. ДЕПО, разг. Гохран.

 

 

 

 

 

Изменено 14 Jun 2022 пользователем master1976

[master1976]

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Москва. Старое Ваганьково.

 

 

 

 

        

    Когда Игумнов закончил излагать суть звенигородского инцидента, он взглянул на Директора Департамента. Фон Эккервальде обладал непередаваемым личным обаянием. Уже один легкий взгляд прозрачно - светлых глаз на удлиненном несколько лице порождал в любом собеседнике чувство доверия. Но он умел быть и деловым, в высшей степени организованным человеком.

-Сомнения имеешь, Игумнов? Излагай сомнения свои…

-У нас пустяков, к сожалению, не бывает. Рядовой налет шпаны на квартиру или убийство с целью ограбления подчас могут оказаться нитью к противоправительственному заговору.

-И наоборот. - кивнул фон Эккервальде. - Первоначальные материалы заставляют насторожиться, заподозрить хорошо организованную группу, а на поверку оказывается - элементарная уголовщина.

-Знаете, Георгий Васильевич, политики и государственные мужи, подобно другим людям, живут сексуальной жизнью и даже «это» может иметь политические и интеллектуальные последствия. Многие политики сохраняют верность женам, нередко с примесью горечи, а другие непрерывно ищут приключений. Третьи и вовсе оказываются тайными содомитами, часто крайне озабоченными опасностью разоблачения в лице добропорядочных людей. Я не считаю, что это имеет особое значение, но полагаю, даже эта далекая от политики сексуальная сторона жизни соприкасается с миром деятельности политика и связана с ним.

-Дело сие вести надобно тихо.  - сказал фон Эккервальде. - Без скандала и без огласки. В делах политических, а тут может статься, есть политическое,  необходимо, чтобы все тихо было, гладко, без сучка – задоринки.

-Полагаю, что вы обеспокоены этим происшествием?  - спросил Игумнов.

-Обеспокоен, как же без этого?

-Однако, вы и сами не очень верите в вариант с готовящимся цареубийством, не так ли?

-Отчего же?

-Я постараюсь рассуждать с точки зрения здравого смысла. Я думаю, что подобные акции, я говорю о цареубийстве, подготавливаются месяцами. Но пока, смею вас заверить, ведомством нашим какой - либо активности в данном направлении отмечено не было. Были, не скрою, кое - какие противоречивые сведения. Они требовали тщательной проверки: якобы один беглый финансовый туз за полмиллиона нанял трех боевиков, грузинских офицеров, для подготовки цареубийства. Сведения не подтвердились. Теперь дальше…На первый взгляд, убийство государя - типичный случай политического террора, а именно акт насилия, в лучшем случае не лишенный какой - либо внятной политической цели или мотива, в худшем же - вызывающий куда более кровавые ответные репрессалии. Террористический акт такого масштаба обычно приобретает форму картинного подвига, способного поднять волну общественного возмущения, брожения масс. Так?

-Так.

-Что же можем увидеть мы в данном случае? Бессмысленность преступления налицо. Никакой не политический гамбит, кем - то спланированный, никаких потуг с подготовкой к принятию уязвленной властью мер возмездия в виде чрезвычайных актов, никаких фанатиков, готовых отправиться на эшафот. Нет ни «пешек», ни «козлов отпущения», ни «полезных идиотов»…А перспективы от убийства каковы? Государь, и вы прекрасно о том знаете, смертельно болен. Успешное устранение царя со сцены? Помилуйте…

-Между прочим, вы упомянули о том, что при мертвой девице найдена шелковка. - недовольно заметил фон Эккервальде. - При мертвой девице найдены половинка картонного вкладыша от папиросной коробки, из серии «Оружие Британской империи», и листки от секретного блокнота. Что может означать эта половинка картонки?

-Одна половинка картонного вкладыша у агента, другая - у курьера или второго агента. При встрече они предъявляют их друг другу. - сказал, пожимая плечами, Игумнов. - Если половинки сошлись, агенту или курьеру можно доверять полностью.

-Значит, нет ни «пешек», ни «козлов отпущения», ни «полезных идиотов», говоришь, нет фанатиков… - задумчиво повторил фон Эккервальде и закурил. - А что же есть?

     Фон Эккервальде взглянул на Игумнова.

-«И все ж, дефекта не тая, замечу я в итоге: намордника не вижу я на бешеном бульдоге»… - неожиданно продекламировал Игумнов и добавил, поясняя, -  Я тут давеча карикатуры в «Коммерческом вестнике» просматривал…Там на пьедестале изображен такой типичный британский Питбуль в котелке и с сигарой в зубах. А на поводке у Питбуля маленькая лошадка…Смешно, ей - богу…

-Это ты к чему?

-Мы получили фотографии убитой девицы.  - сказал Игумнов. - Мы также получили фотографические карточки женщины, предполагаемой убийцы.

-Быстро сработал. Молодец. И что?

-Помните дело экономического советника Бориса Стомонякова? Прошлого года?

-Ну, припоминается…Болгарин он, кажется?

-Болгарин. - подтвердил Игумнов. - Экономический советник государя. Горячо убеждал в свое время принять британские концессионные предложения, утверждал о благоприятном прецеденте, о том, что обратное решение отбросит Россию на несколько лет назад. Впал в опалу. Выяснилось, что британцы ловко всучили ему взятку, достаточно крупную. Стомонякова отлучили от всего. Заперли под домашний арест, чтобы он ненароком не полез в политические амбиции. Нынче живет один, замкнуто. Обозлен. Пьет. Не думаю, что имеет сейчас прямые выходы на заграницу. Несомненно, за ним могут стоять опытные и хитрые, остается много загадок, но трогать его пока не стоит. Нужно продолжать выяснять. С кем он связан.

-К чему клонишь?

-В материалах дела советника Стомонякова был один невыявленный эпизод. В Эрмитаже он имел встречу с неизвестной женщиной. Упорное молчание Стомонякова по этому вопросу невольно привлекало внимание к незначительному, казалось бы, эпизоду.

       Фон Эккервальде шумно вздохнул и выразительно посмотрел на часы, а потом на кабинет - секретаря.

-По внешнему портрету и описанию, убитая девица могла быть той самой неизвестной женщиной из Эрмитажа, встречавшейся со Стомоняковым.

-Не исключено. - помолчав, сказал фон Эккервальде и внимательно посмотрел, сначала на картонку, потом на Игумнова. - Не исключено…

        Несколько часов назад на рабочий стол Директора Департамента Государственной Охраны легла совершенно секретная шифровка. В ней, по данным надежного источника, утверждалось, что у представителей английской секретной службы в Москве есть информатор и Лондон придает ему исключительное значение. В шифровке было всего несколько строк. Ни имен, ни подробностей. Только бесценная информация - в Москве у англичан есть высокопоставленный источник. Теперь предстояло его сыскать. И обезвредить мерзавца. Или мерзавку? Вот только где искать? Впрочем, с того момента, как Директор наложил на шифровке короткую и решительную резолюцию, махина государева сыска завертела свои жернова - в работу включились десятки людей...

-Необычно это, странно как - то…Дело повели местные?

-Да.

-Необычно. Странно…- Директор неожиданно резко выпрямился в кресле. - И что? Впрочем, - фон Эккервальде скрылся за густым синим клубом табачного дыма. - Ненавязчиво, издалека. Последите. Но! Ненавязчиво…

         Зазвонил телефон. Фон Эккервальде ответил коротким хрюканьем - всхлипом, потом сказал «слушаюсь» и положил трубку на аппарат.

-Это министр. Хочет видеть меня. Он будет работать у себя всю ночь.

 

 

 

 

Изменено 13 Jun 2022 пользователем master1976

[master1976]

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Москва. Смоленская - Сенная площадь.

 

               

 

         …Новое здание на Смоленской - Сенной площади, где теперь размещался аппарат председателя правительства, считалось одним из лучших произведений русского конструктивизма в Москве и самым значимым творением Пантелеймона Голосова, сумевшего скомпоновать объемы так, что наибольший эффект пространственного решения получался со стороны подхода к дому от Смоленской улицы. Охватывая сразу здание в целом, зритель получал полное представление о его композиции и величии.

 

         Министру внутренних дел князю Борису Викторовичу Ромодановскому, вызванному «на ковер» к председателю правительства, здание Пантелеймона Голосова, впрочем, не нравилось - оно не напоминало ему, как прежде, шумный, растревоженный улей, где день и ночь кипела работа. Впрочем, в старом здании, в Успенском переулке, места сотрудникам аппарата правительственной канцелярии едва хватало, отопление в холод не спасало, а в летнюю жару нечем было дышать.

 

         Хотя автомобиль министра подрулил прямо к парадному подъезду, выбравшегося из салона чиновника ударил в лицо холодный ветер. Погода была прескверная - с неба сыпалась мелкая противная снежная крупа. Мартовский московский промозглый день наполнял вязкой темнотой пространство от земли до невидимых туч. Министр зябко поежился, глядя на фонари, источавшие желтовато - болезненный свет и торопливо вошел в здание…

 

          …В просторном кабинете председателя совета министров Российского государства Александра  Александровича Измайлова негромко переговаривались два человека, разделенные широким письменным столом: сам премьер - министр и заведующий правительственной канцелярией  Неклюдов, выглядевший веселым простаком, с которым занятно было поболтать о пустяках, выслушать от него какую - нибудь забавную историю, неизменно сопровождаемую располагающей улыбкой. Перед ними, на столе, высилась гора папок, бумаги еле вмещались в них.

        Государственный канцлер, хранитель большой государевой печати, а по – новомодному глава правительства, премьер - министр, был сед, бороду расчесывал на две стороны. Лицо строгое, с резкими чертами. Из - под мохнатых бровей глядели серые, навыкате глаза. Одной рукой он придерживал большую государеву печать, символ должности, свисавшую с пояса мундира на золотой цепочке.

          Когда министр внутренних дел, сжимая в руках папку с документами и справками в виде «соображений» по всем текущим вопросам, вошел в кабинет, оба одновременно подняли головы.

-Садись, Борис Викторович. - премьер - министр взглянул на вошедшего, жестом указал на второй стул около стола, снял очки, положил их перед собой, и глаза его сразу же стали беспомощными. - А вечер - то какой! Через несколько дней Рождество. А в предрождественские дни даже охота на шпионов замирает, не правда ли?    

         Это был грубоватый упрек, адресованный министру внутренних дел, но он и бровью не повел, лишь сдержанно кивнул, подчеркнуто спокойно скупо улыбнулся. Встреченный на «ты», он понял, что его пригласили не столько по служебному поводу , сколько по личному вопросу.

-Вы правы, Александр Александрович, пока тишь да гладь. - сказал министр.

         Измайлов кивнул заведующему правительственной канцелярией и Неклюдов протянул министру внутренних дел коричневую папку, взяв ее со стола.

-Разберись ты, Борис Викторович с этой чертовой публикацией, с письмом злополучным. - сказал премьер – министр, раскрывая папку. -  Мне надо знать все, что привело к публикации в английской прессе, кто это сделал, кто предоставил сведения, где этот кто - то живет, чем дышит и чего хочет. Вся Москва уже в курсе.

         …Премьер - министр ткнул золотым карандашом в лежавший в раскрытой папке английский журнал «Weekly political review», выходящий в Лондоне, внимательно посмотрел на Ромодановского:

-Читал, поди?

-Читал,  еще с вечера.

         Князь Ромодановский знал премьер - министра Измайлова много лет. Знал как не дилетанта, лишь выдающего себя за профессионала. Знал как высококлассного и ответственного профессионала, никогда  не служившего «по шаблону» и исполнявшего свою работу прилежно и хорошо. По мнению Ромодановского пост председателя совета министров достался заслуженному человеку, достался по праву. Но, странное дело, едва во главе правительства оказывался профессионал высочайшего уровня, полный уникальных идей, он как будто забывал обо всем и начинал больше тратить времени и сил для создания видимости своей работы и игр в кабинетные интриги, которые зачастую приводили к принятию неверных решений. Когда - то знавший, что такое работать своими собственными руками, премьер - министр  теперь все больше протирал штаны и разыгрывал комбинации, в собственных интересах. Ромодановский понимал, что Измайлов, беря на себя общие вопросы общения со «сферами», помимо демонстрации «флага», еще и произносит множество слов в оправдание по наиболее щекотливым вопросам правительства. Но премьер - министр вставал также на путь предвзятости и угодливости взглядов. Как же так? Получается, что в державе российской сложилась качественно новая сила, стоящая выше даже монаршей воли?! Эту новую силу можно определить вполне конкретным и емким словом - «сферы»! Это практически незримая, нацеленная сила, которая совершенно лишена дара видеть исторические перспективы. «Сферы» служат лишь своим интересам? «Сферы» не думают, к чему может привести их безответственное следование в русле собственных интересов? А кто в конце концов будет расплачиваться по счетам?

-Сыровата сплетня, а? Или не сплетня это вовсе, а вполне конкретный материал, составленный на основе сведений, предоставляемых весьма информированным источником?

        Ромодановский вздохнул…

-И что скажешь? - спросил премьер - министр. - Вот еще какую - то гнусность начинают возводить на детей. Кто за этим стоит?

        Статья Тома Парфитта и в самом деле была из числа тех, что заслуживали внимания. Самого пристального внимания. Поскольку содержало публикацию письма, адресованного русскому военному министру: «Я знаю, что под руководством моего отца вооруженные силы нашей державы будут реконструированы и усилены. Мы в Акционерном обществе Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга «Мотор», хотели бы участвовать в этом процессе. Мы надеемся, что станем вашими поставщиками запасных частей и небольших сборочных линий». Подпись под этим кратким, но исчерпывающим призывом гласила: «Дмитрий Измайлов, товарищ председателя правления по сбыту».

       Компания Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга «Мотор», находившаяся в городе Рига, была известна, как производитель авиационных двигателей и запасных частей для самолетов. Дмитрий Измайлов являлся одним из самых молодых русских предпринимателей и заодно, так уж вышло, - старшим сыном председателя правительства России Александра  Александровича Измайлова.     

         Вступление старшего сына премьер - министра - ему было тридцать пять лет - в должность фактического вице - президента компании «Мотор» состоялось за полгода до публикации занимательного письма в британской прессе. Обосновывая это назначение, глава компании Федор Георгиевич Калеп с обезоруживающей искренностью заявил: «Все мы пытаемся заработать на жизнь».

        Тогда - то, после опубликования письма в британской газете в Москве начал завихряться очередной политический скандал. Разумеется, не потому, что кто - то пожелал погреть руки на предстоящей «реконструкции и усилении»  авиации. И даже не потому, что имело место явное злоупотребление семейным положением со стороны автора письма.

        Общественность, сначала британская, а после и российская, была шокирована циничной формой этого уникального образчика эпистолярного жанра. Кроме того, в памяти еще свежи были воспоминания об аналогичных эскападах прошлого премьер - министра, обогатившего себя приличной суммой в рублях за содействие отечественным лесопромышленникам.

        Реакция Кремля на разоблачение «Таймс» была в основном предупредительно - защитительной: поскольку, мол, Дмитрий Измайлов - «частное лицо», он имеет право заниматься «свободным предпринимательством», невзирая на свои родственные связи. Однако несколько позже представители аппарата председателя правительства заявили, что впредь юридический советник премьера «будет давать время от времени неофициальные консультации Дмитрию Измайлову, чтобы он мог полностью пользоваться своими правами как частное лицо, не нарушая при этом своей особой ответственности как член семейства главы кабинета, близко стоящего к особе Государя»…

-В подобных делах лучше держаться как можно ближе к правде, это известно любому лжецу. - сказал Неклюдов, усмехаясь чему - то своему, потаенному. - У вас есть какая - нибудь версия?

-Я понимаю, что дело трудное. Мое ведомство будет распутывать обстоятельства, а на меня будут давить со всех сторон, вмешиваться, торопить, ставить палки в колеса, подсказывать, ругать, прятать и без того перепутанные концы… - сказал министр.

-Дело политическое.  – жестко сказал Измайлов. - Под рукой у тебя целый департамент имеется. Государственной Охраны. Кому, как не вам заниматься политическими расследованиями. И хватит. Довольно пикировок.

       Премьер - министр выразительно глянул на Неклюдова, тот приметно кивнул и выразительно посмотрел на часы, давая понять, что есть более важные дела, чем разговор о вещах, уже известных.

-Сейчас не до дрязг.

-Александр Александрович, мы говорим об очевидных вещах. - возразил Неклюдов. - Вы же понимаете, что это политическая акция. Такого в Москве давненько не бывало.

-Действуй осторожно, Борис Викторович. - сказал премьер - министр, обращаясь к Ромодановскому. - Основательно, но с оглядкой. Прежде чем что - либо предпринимаешь - хорошенько все взвесь. Дело вести совершенно секретно, никого особо в детали не посвящая.

-Вы постарайтесь использовать в работе все ваши лучшие стороны. - примирительно сказал Неклюдов. - Таково наше с Александром Александровичем видение.

-Борис Викторович, речь идет о выживании. - сказал Измайлов. - Я тебя давно знаю, оттого и столь доверителен…Это не какие - нибудь шуры - муры. Под плахой ходим, под топором…

-Даже так?

-А ты как думал, Борис Викторович? - усмехнулся премьер - министр. - На кон поставлено много. Не только денег, но и власти. Знаешь ведь, мои позиции нынче зыбкие. Не сегодня - завтра государь скончается, слаб здоровьем. А за кончиной последуют лихие времена…У нас тут не Эллада, лавровых рощ, где резвятся розовопятые богини, нет. Все больше волки да медведи, так и норовят слопать. Да и наследник меня не особо жалует,  в отставку  выпрет запросто.

      Премьер - министр помолчал, добавил негромко:

-Слава Богу, у нас есть люди, которые не обращают внимания на политические игры, а продолжают делать свое дело. Думаю, что делать какие - либо выводы преждевременно. Расследование, полагаю,  будет вестись в нескольких направлениях одновременно?

-Именно так. - кивнул министр.

-Разве у вас нет прямых путей расследовать происшедшее? - спросил Неклюдов.

-Дайте след, и мы пойдем по нему, - спокойно ответил министр. Он явно давал понять, что не выражает желания продолжать разговор с Неклюдовым.

      В кабинете премьер - министра стало очень тихо.

-Прежде всего, надобно начать с того, как письмо попало в руки британского щелкопера. - сказал Ромодановский. - Я бы рекомендовал начать с цепи. Установить наблюдение за Парфиттом и дать указание нашей резидентуре в Лондоне проследить все его контакты. И попробовал бы обратить этого самого  Парфитта в нашего… ну, если не приятеля, то хотя бы в… невольный источник информаций.

-Есть сведения, что сие письмо кто - то подбросил журналисту. - сказал Неклюдов. - Подбросили в Литве, где он собирал материальчик о русском экономическом проникновении. А уж оттуда оно вместе с ним перекочевало в Лондон и было опубликовано. Вкупе со статьей.

-Следовательно…

-Следовательно, речь может идти о существовании утечки совершенно секретных информаций, что может нанести непоправимый ущерб интересам державы.

-Вы правы. Кое - какие данные позволяют мне прямо сказать вам: есть наличие утечки совершенно секретной информации. - сказал Ромодановский - За англичан пора браться всерьез.

-Начните раскопки. - сказал Неклюдов, покосившись на молчавшего премьер - министра. - Последний штрих, завершающий печальную картину, - информация агентуры. Подключайте ее. Комбинируйте.

-Реализация информации займет еще какое - то время, видимо, немалое. Пока мы не в состоянии не то что ликвидировать, но даже локализовать источник или источники. Не знаем, где предатель. Или предатели, если их несколько.

-Даже так? - удивился Измайлов и покачал головой.

-Я полностью исключаю возможность того, что этот самый Том Парфитт столь талантлив, что обладает даром предвидения. - ответил князь Ромодановский. - К большому сожалению, пока не удается определить, где «течет»: боюсь представить, ежели  с самого верха…

        При этих словах министр внутренне напрягся: самым верхом в службе принято было считать статс - секретаря при Председателе правительства, Ивана Андреевича Новосильцова…

       Фамилия Новосильцовых не сходила со страниц русской истории с XIV века. Принадлежавшие к узкому кругу потомков бояр первых московских князей и записанные в первую официальную родословную книгу - Государев Родословец середины XVI века, - Новосильцовы знали времена взлетов и падений, но в каждом поколении выдвигали личностей, славных своей государственной службой, дипломатической и военной деятельностью, общественных деятелей и известных литераторов. Согласно официально утвержденной родословной легенде, окончательно сложившейся только в конце XVII века, родоначальником Новосильцовых являлся некий Шель, приехавший в 1375 году из «Свейского королевства», то бишь из Швеции, в Польшу, а оттуда в Москву к великому князю Дмитрию Донскому и крестившийся под именем Юрия. Впрочем, в Государевом родословце легенды не было, а прозвище родоначальника - Шалай, имело явно русское происхождение. Первые русские Новосильцовы упоминались в летописях как окольничие князя Владимира Андреевича Храброго, наместники ими же отстроенного Серпухова. В дальнейшем Новосильцовы думных чинов не получали, хотя продолжали служить на почетных должностях, да при особах государевых, да возле Двадцати родовитейших*…

       Нынешним статс - секретарем являлся Иван Андреевич Новосильцов, пользовавшийся при Государевом дворе абсолютным доверием. Он был в числе «ближних» друзей государя и как царский фаворит, но преклонных лет, возглавил «аппарат».

       Что представлял собой в действительности «разведывательный аппарат» России - политический, военный, экономический и дипломатический?

       Это была странная, громоздкая мешанина. В России этот «аппарат» находился под контролем статс - секретаря Председателя Правительства, который координировал деятельность секретных и специальных служб, оценивал и проверял информацию, готовил продуманные резюме для кабинета министров при принятии решений. Контроль за соблюдением специальными службами законов был не более чем декорум, реверанс в сторону норм, законов и прав, пропагандистское прикрытие для некоего поддержания спокойствия общественного мнения. Зачастую «координация» носила случайный характер; часто в это дело вмешивались непрофессионалы, а статс - секретарь принимал скороспелые решения, основываясь на неподтвердившихся слухах. Временами регулируемо выпускался пар, давалась санкционированная утечка нарушений в деятельности специальных служб, следовало парламентское или журналистское расследование, шум, скандал, поиск виновных, публичная порка «стрелочников», а тем временем работа разведывательных и контрразведывательных служб шла своим чередом. Истинное же предназначение статс - секретаря заключалось в надзоре за лояльностью специальных служб к правящим кругам, высшему государственному руководству, поддержание требуемого внутриполитического баланса.

       Согласно принятой в России системе осуществления разведывательной, специальной и контрразведывательной деятельности,  практически каждый министр или глава ведомства являлся главой соответствующей  службы.

       Министр внутренних дел отвечал за разведывательную и контрразведывательную работу Департамента Государственной Охраны. Круг вопросов, находящихся в ведении Департамента Государственной Охраны предопределил его специальный статус. В нем были сосредоточены все дела, связанные с разведывательной и контрразведывательной работой, революционным, противоправительственным и оппозиционным движением, и борьбой с ними. Огромная важность для правительства этой сферы деятельности Департамента, обусловила предоставление Госохране более широких прав. В то же время, большой объем выполняемых им работ, делал его учреждением в учреждении. Он имел довольно большой штат и совершенно особую структуру. Департамент делился на отделения, каждое из которых по своим функциям, численному составу и организацию работ мало чем отличалось от любого из делопроизводств министерства. Военный министр отвечал за работу особого делопроизводства отдела генерал - квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба; политическая разведка действовала под руководством министра иностранных дел. При министре имелся секретный Цифирный комитет, о существовании которого было известно всего нескольким людям. Все члены Цифирного комитета числились по штатам других подразделений МИДа. Цифирный комитет состоял из политической канцелярии, в сферу деятельности которой входили дела, относящиеся к международной полиции, шпионажу и контршпионажу, и двух Экспедиций. Первая (Цифирная) Экспедиция занималась разработкой и изготовлением новых шифров, ключей и кодов для Министерства, шифрованием и дешифрованием всех текущих бумаг ведомства, Вторая (Дешифровальная) - ведала дешифровкой перехваченных иностранных депеш, дипломатических кодов, ключей и шифров. Дешифровальной части также подчинялся «черный  кабинет» - служба перлюстрации иностранной дипломатической почты. Экспедиции возглавлялись управляющими, при которых были помощники. Свои отделы разведки и контрразведки имели морской министр и начальник Главного Штаба ВВС, министру связи, почт и телеграфов подчинялся Департамент правительственной связи, у министра финансов была собственная Информационная часть, занимавшаяся сбором сведений о валютном и финансовом положении иностранных государств ( ее курировал товарищ министра по внешнеэкономическим вопросам). Министру финансов также подчинялись Отдельный Корпус Пограничной Стражи, имевший собственные разведывательное и контрразведывательное отделения и Департамент таможенных сборов, располагавший небольшим контрразведывательным аппаратом. У министра юстиции был небольшой секретный аппарат - Политический отдел, у министра печати имелся цензурный комитет, а на министра промышленности и торговли работало Центральное Бюро Технической Информации, попросту говоря - экономическая и научно - техническая разведка. И даже у Дворцового Коменданта, подчинявшегося министру Государева двора и уделов, была своя секретная служба - Особый Отдел Осведомительной Агентуры. Это разделение носило в основном номинальный характер, поскольку царь и премьер - министр, как правило, являясь постоянными получателями препарированных для руководства страны материалов, проявляли большой интерес к разведывательным делам и могли по своему усмотрению назначить лицо для непосредственного контроля за работой разведывательного сообщества.

       Предоставляемые министрам разведывательные сводки поступали, как правило, непосредственно от аппарата, добывающего информацию. Министры исправно направляли отчеты и сводки статс - секретарю, у которого в подчинении имелось небольшое информационное отделение, отвечавшее за подготовку текущих разведывательных оценок. Статс - секретарю вменялось в непосредственную обязанность рассматривать окончательные варианты выходных документов. Но он не руководил работой разведывательных и специальных служб, хотя фактически для контроля их деятельности располагал собственным, небольшим аппаратом, в который входили отделение юрисконсульта, отделение генерального инспектора, проводившее проверки и расследования работы специальных служб, и отделение финансового ревизора. Да и министры норовили докладывать все самое «вкусное» в обход статс - секретаря, напрямую. В итоге, должность Координатора секретных служб представляла собой почетную синекуру для человека, пользующегося высоким уровнем доверия со стороны государя, лично преданного ему, но отошедшего, в силу преклонного уже возраста, от важных государственных дел и не игравшего практической роли в деле осуществления непосредственного функционирования «аппарата». Его компетентность, профессионализм, опыт играли роль не более чем вторичных факторов. Тем не менее, в статс - секретариате оседали кое - какие важные информации.

-В - общем, ищи, князь. - подытожил премьер - министр. - Копайте. Вычисляйте.

-Вы в курсе парадокса, так сказать, больших чисел. - усмехаясь, добавил Неклюдов. - Одного предателя вычислить легче, чем группу. Да, вот еще что…У государственных чиновников довольно своеобразные представления о том, что важно для высших сановников. Сферы часто находят, что доклады подчиненных содержат лакуны, особенно в тех случаях, когда речь идет о плохих новостях, разногласиях, склоках, неприятных сплетнях. Сферы узнают об этом от других людей, через какое - то время, через несколько дней или даже недель. Их начинают посещать тревожные мысли, что они просто не будут должным образом извещены о разразившемся серьезном кризисе, о котором их не посчитали нужным поставить в известность...

-Посему, все свои действия постарайтесь засекретить как следует, а докладывать следует только мне. - рявкнул Измайлов. - Мне лично!

        Ромодановский кивнул.

-Но это только первая часть нашего разговора, Борис Викторович. - продолжил премьер - министр. - Та часть, ради которой вы все по земле ходите и ее роете носом. А теперь вторая часть, из - за которой я в высоких сферах витаю. На предполагаемой в ближайшее время встрече глав четырех великих держав в Лиссабоне англичане намерены поставить «русский вопрос». Каково? Русский вопрос! И это, заметь, вкупе с письмом, которое получено нами по линии дипломатического ведомства в декабре месяце из Лондона, дает весьма любопытную картинку. - Измайлов извлек из папки листок бумаги. - Вот, что пишут негодяи - «Россия есть «пораженный проказой» вековечный соперник британской короны»! Каково?!

-С подобным приходится мириться, тут уж ничего не поделаешь…

-Мириться?! К черту!

-Англичанам вообще свойственно считать свой образ жизни неким эталоном, любое отклонение от которого означает сдвиг от цивилизации к варварству. - ответил Ромодановский. - Представление о том, что «туземцы начинаются с Кале» отражает склонность подходить ко всему лишь со своей меркой, игнорируя даже возможность существования каких - то других стандартов.

-На полном серьезе предлагается нас, «прокаженных», антагонизировать, выйдя за пределы определенного уровня! Нас потом ведь будут принуждать, чтобы мы выполнили, все, что они там еще назапланируют в Лиссабоне, на конференции, а нас заставят пойти еще на новые уступки. Не скрою, дорогой Георгий Васильевич, я в тревоге. Я встревожен. Причины моей тревоги в настроениях англичан. Их пресса в последнее время, словно по команде, с цепи сорвалась: идут откровенные нападки на Россию. Печатаются материалы о росте оппозиционных настроений в России, при этом ссылаются на наших отечественных, доморощенных либералов и возмутителей государственного спокойствия…

         «Откуда он все это берет?» - подумал про себя министр внутренних дел. Ромодановскому стало вдруг скучно…Раз в неделю он приходил на доклад к премьер - министру с синей картонной папкой, в которой содержались доклады о «настроениях». Составленные сухим, лаконичным, канцелярским языком, доклады не всегда были интересны, но министр знал, что собиратели «настроений» никогда не ошибались в своих прогнозах и не допускали промахов. Измайлов знакомился с докладом, потом какое - то время «витал в сферах» и спускался с «небес» совершенно иным человеком - будто бы не было вовсе докладов Ромодановского, и начинал очередные игры втемную.

-Я элементарно представляю, как устроена английская пресса. - продолжал разглагольствовать премьер - министр. -  Нам твердят, что британские газеты ведут независимую редакционную политику, но признаться, немногие в это верят. При всей их демократии и при всем их парламентаризме, эти антирусские нападки не могли быть напечатаны без того, чтобы не было команды с самого верха. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что это делается с ведома, а может быть, и с разрешения британских верхов. Вопрос: зачем это делается? Борис Викторович, твое ведомство и подчиненный тебе Департамент Госохраны всегда верно улавливали настроения простого народа, высших сфер и загодя информировало. Никогда не бывало так, что из - за нехватки информаций, или по каким - то иным причинам, «собиратели настроений» вы не могли сделать выводов. Никогда вы не просили дополнительного времени, никогда не ссылались на нехватку материалов для беспристрастного анализа.

-Александр Александрович приучен полагаться на ваши доклады и в благодарность позволяет себе не выказывать излишней щепетильности в отношении методов работы МВД и Госохраны, закрывает глаза на грехи департаментских, и не жалеет средств из «рептильных фондов» для финансовой поддержки. - добавил Неклюдов.

-Нельзя сказать, что меня это не устраивает. - усмехнулся Ромодановский. - Наоборот, устраивает. Но почему-то я ловлю себя на мысли, что вся работа по «собиранию настроений» делается зазря…

-Вся ваша работа я имею в виду службу вашу, снизу доверху строится на доверии. - сказал Неклюдов, глядя на Ромодановского. - Если нет доверия, информациям и работе грош цена, а вся многосторонняя деятельность попросту теряет смысл.

-Если я не пользуюсь вашим доверием, мне не место в этой службе.

-Я доверяю тебе, Борис Викторович. - сказал премьер - министр.

-И я. - улыбнулся Неклюдов. - Вы можете быть в этом абсолютно уверены. Цените это доверие и не злоупотребляйте им. Ваши доклады о настроениях, к счастью, не носят печать очковтирательства. Иначе они уже давно бы потеряли свою значимость. А вы бы потеряли всякий авторитет.

-Благодарю.

-Не стоит благодарности. От вас ждут действий.

-Каких именно?

-Борис Викторович, вы даже примерно не представляете, какая наверху идет свара. - сказал Неклюдов.

-Представляю.

-Сейчас наверху идет борьба. Есть серьезная группа влиятельных лиц, которые желают как можно сильнее грохнуть кулаком по столу. Им нужна соответствующая информация. Для оправдания производимого грохота в посудной лавке. И есть те, кто хотел бы договариваться с Западом, причем любой ценой, естественно за счет покрытия издержек Россией, не Европой. И им нужны информации, но совершенно иного характера - о покладистости Запада. А золотую середину, умеренно - хватких, готовых на разумный компромисс, на умелое маневрирование, чтобы не допустить ухудшения отношений с Америкой и Англией, а, быть может, и поладить с ними, но с соблюдением государственных интересов, представляют немногие.

-Государь в их числе?

-Да.

-Это весомая фигура.

-Весомая, да… - помедлив, ответил Измайлов. - Но, представь себе, как его рвут на части, желая переманить в тот или иной лагерь. Государь наш нынче плох. А наследник престола достаточно молод, ему еще нет и тридцати лет. Он не имеет большого опыта в делах государственных и политических. Каждый норовит вставить свое лыко в строку. Всяк ныне норовит выйти и очаровать царевича прожектами мирового масштаба. Но беда в том, что по большей части проекты составлены людьми посредственными. И получается хаос и неразбериха. Много ошибок, за которые расплачиваться придется державе нашей.

-Александр Александрович, ответьте мне откровенно: вы, лично вы, ищете повод избежать конфронтации с Западом?

-Допустим, ищу. И не я один. А что в этом плохого? Или надо заварить очередную кашу, а потом всем дружно ее расхлебывать?

-И от нас ждут действий?

-Да. Действий. И информаций. Всякий предпочитает именно сейчас иметь конфиденциальную информацию. В любом важном деле иногда достаточно своевременной информации, чтобы придумать более конкурентоспособную комбинацию и раздавить всех других конкурентов. Нас ставят перед фактом: мы должны подобрать побольше сведений для сооружения фигового листка всеобщего одобрения на тот случай, если потребуется не останавливаться перед решительным ударом. И в то же самое время от нас требуют информаций о покладистости Запада.

-Вас самого не воротит от всего этого?

-От чего этого? Договаривай. - премьер - министр сделал непроницаемое лицо.

-От лжи и от беспрестанных игр.

-Не воротит. Как и тебя.

-Скажу откровенно. Сегодня нет почетнее службы, чем сыск. – твердо ответил Ромодановский. - Разве не ведомо вам, как скверна разъедает наше государство? Скверне не мстят, ее вычищают. Работа такая у нас. Грязная. По этой грязи мы и идем. А игры…Что ж, игры…

-Игры продолжаются, поскольку все понимают, что эскалации войны или крупного политического кризиса не избежать. Требуется масса усилий и времени, чтобы остановить нежелательное развитие событий.

-Значит, нужны правильно поданные информации? - спросил Ромодановский.

-А - а, улавливаете? - откровенно ухмыльнулся Неклюдов. - Верно, правильно поданные…За политикой, как и положено, следят только те, кому это положено, простите за каламбур! Во всем мире - и это хорошо известно -  политические комбинации разыгрывают первые лица, а министры подбрасывают варианты и делают ходы по заранее подготовленным планам… Так, что…«Верхи» поддержат. Они будут кушать любые блюда с вашей кухни, если вы станемте подавать их именно под нужным соусом: «англичане бяки» и «англичане душки». От иных блюд станут воротить нос и сменят трактир и трактирщика. Так что будете готовить блюда и поливать их привычным соусом. Но не забудьте и о десерте.

-О десерте?

-Да. Пикантности и подробные мелочи. «Верхи» неглупы, но и они время от времени любят посмаковать нюансы. Все будет  по - настоящему. Взаправду. Блюдо должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах. Так - то. Есть по этому поводу мыслишки? Планы?

-Планы есть, да в коробочку надо влезть.

-Вот и влезь. - премьер - министр выглядел уставшим. На его плечах лежал груз всех тайн, с которыми ему приходилось сталкиваться в силу занимаемой должности. - Иди, Борис Викторович, я более тебя не задерживаю…

-И вот еще…У нас к вам, Борис Викторович, будет просьба. - сказал заведующий правительственной канцелярией, и в голосе его, однако, никакой просьбы не прозвучало. Министр сразу это почувствовал. -  Об этом деле, о публикации…Вы его ведите, как положено, но…В общих чертах мы представляем, как построена работа в вашем ведомстве. Но думаю, вы с нами согласитесь, если дело по публикации злосчастного письмеца поведет одна ваша команда. Такая команда, в которой бок о бок будут работать ваши опытные специалисты по контршпионажу, сыщики из сыскной департамента полиции и кто - то из разведки. Эдакий карманный Змей Горыныч. Министерский. Насколько мы можем судить, ваши специалисты по контршпионажу - мастера по сбору информаций, работают долго, кропотливо, тщательно. Ваша политическая разведка - прекрасно может сопоставлять факты, черпая сведения и из открытых источников. Ну, а сыскные умеют реализовывать добытые материалы. Так вот, пусть эта команда, преданных вам лично людей, надежных, проверенных, работает в тесном контакте с вами, а за дело берется немедленно. Как вы понимаете, времени особо на притирку и подготовку не будет, присматривать им будет некогда, к сожалению, а сведения не должны лежать мертвым грузом, нужно суметь их использовать, нужно ими как следует распорядиться, вы меня понимаете?

-Разумеется.

-Мы, простите, в ваших делах не доки, решайте сами. - Неклюдов вяло кивнул, прощаясь. - Задача - то со многими неизвестными…

 

=================================

 

возле Двадцати родовитейших* -  Двадцать родовитейших старобоярских фамилий России имели почти безусловное право и особые привилегии при дворе, в знак традиции соблюдения знатности происхождения и влиятельности. Это Долгоруковы, Лопухины, Хитрово, Ромодановские, Куракины, Воротынские, Голицыны, Морозовы, Одоевские, Пронские, Романовы, Темкины - Ростовские, Буйносовы - Ростовские, Репнины, Трубецкие, Урусовы, Хованские, Черкасские, Шеины и Шереметевы.

 

Изменено 13 Jun 2022 пользователем master1976

[master1976]

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца января в 3 - й день (3 - е  января 1928 - го года). Седмица 32 - я по Пятидесятнице, Глас шестый.

 

Москва. Смоленская - Сенная площадь.

 

 

 

 

         Разговор в кабинете у Измайлова Ромодановскому не понравился, он не мог избавиться от тревожных раздумий, что его, министра, используют втемную, плетут за спиной замысловатую интригу. И премьер хорош - ничего толком не сказал, не намекнул как следует…А ведь в дружбе…

 

         Дружба с Измайловым была давняя, отмеченная неизбежными в русской политической жизни болезненными шрамами, не дававшими этой дружбе прерваться. А вот, поди ж ты, дружба - дружбой, а все равно предпочел Александр Александрович отмалчиваться и говорить экивоками…Оно и понятно, всякий выгадывает и тянет свое, всякий занят собственным делом…У всякого потаенного на душе и в мыслях хватает…«С ношей тащится букашка, за медком летит пчела»…

 

        У него в сейфе давно уж лежали информации о генезисе Измайлова: стал премьер - министром, имея множество планов по реконструкции системы, повороту к обществу, связям с творческой интеллигенцией, но постепенно его окружение начало создавать вокруг ореол выдающегося государева сановника, начались подношения, на первых порах безобидные, ко дням тезоименинств, а там уж больше, богаче, дороже - персидскими коврами, бриллиантами, сапфирами, акциями и долями в коммерческом деле…Ромодановский трудно скрывал свое отношение к премьер - министру; был обязан дружбой многолетней, да и таковы правила игры в «верхах». Держался как мог, но именно потому, что внешне держался вполне спокойно, не имел права выплескивать наружу…Ромодановский держал в своем огромном сейфе сведения на всех в «верхах». Этими информациями он не мог делиться ни с кем, кроме государя, они рвали сердце и жгли руки, но царь был плох, и теперь его мало интересовали факты «воровства ближних» - смирился, у него уже не осталось сил постоянно вариться в адском котле тщетных политических комбинаций, уступок, перспективных и бесперспективных компромиссов…

        Спервоначалу министр хотел прямиком отправиться в министерство, благо, недалеко и ехать было - через Арбат минуты две на автомобиле, но подумав, решил прогуляться по набережной, а надышавшись воздухом - хорошенько поужинать.     

        С Москвы - реки, словно из открытого погреба, тянуло холодом. Набережная была пустынна, если не считать приткнувшегося у колоннады Брянского моста таксомотора - черного, потрепанного, просевшего «рошэ» В таксомоторе было двое: шофер и седок.

 

Ромодановский неторопливо полез внутрь автомобиля. Машина рванула с места и поплыла плавно и величаво по набережной...

 

-Боярин поехал, - кивнул в сторону пронесшейся машины таксист и чуть подмигнул седоку. - Большой туз, - констатировал он дополнительно, рассудив это по важности и грузности фигуры Ромодановского. - Боярин! - насмешка и уважительность одновременно присутствовали в речи шофера.

 

-Ну, так уж и боярин? - недоверчиво хмыкнул седок, московский конторский служащий, решавший, куда ему все - таки ехать: в Спасо - Наливковский, к проституткам, или в кабак, ужинать.

 

-А что, - продолжил шофер словоохотливо, - у них все расписано по минутам. К примеру, ждет его царь - тут опоздать нельзя, минута в минуту надо приехать. Скандал выйдет. Или опала…

 

-Ну, пущай спешит, его заботы. - рассмеялся конторский. - А мы за него гульнем лишний разок. У нас к власти почтение полное воспитывают. Боярин...

 

 

 

Изменено 13 Jun 2022 пользователем master1976

[master1976]

                                                    

                                                      =Дети железного века=.

 

                                                             Книга Первая.

 

                                                    = «Страсти по Матвееву» =

 

                                                                                                                                                          

 

                                                                                 Как вам живется, дети железного века, века,

 

                                                                                 когда исчезли, позабылись такие слова,

 

                                                                                 как «сострадание», «милосердие»,  «жалость»?…

 

                                                                             

 

                                                                        Пролог.

 

 

 

 

         …Стройная, гибкая, с огромными синими глазами, официантка ресторации приблизилась  к столику. Она посмотрела на посетителя, первого посетителя заведения в это раннее сентябрьское утро 192…*. Губы официантки вздрогнули:

 

-Что желаете?  

 

        На официантке  была строгая синяя юбка, белоснежный передник и кокетливая наколка. На вид ей можно было дать не больше двадцати. В ее красоте, в наигранной наивности синих глаз пряталось что - то настораживающее. Посетитель улыбнулся:

 

- Хочу для начала выпить кофе, со сливками, и сделать заказ.

 

        Смерив посетителя взглядом, официантка ответила нейтрально:

 

-Пожалуйста, я слушаю.

 

-Гренки с сыром и с солью есть?

 

-Да, есть.

 

        Посетитель смотрел, как официантка быстро записывает в блокнот заказ; красивые руки, длинные пальцы, ухоженные ногти…

 

-Все?

 

-Да.

 

-Может быть, хотите шампанского? От него прибудет счастья…

 

-Шампанского? Не хочу. Пузырьки газа щекочут горло…Как вы забавно морщите носик…

 

-Хорошо, сейчас я все принесу.

 

        Да, в этой официантке  было все, чтобы нравиться мужчинам. Стройность, легкость, уверенность в себе. Это чувствуется во всем: в глазах, в манере говорить, в каждом движении.

 

       Подойдя, официантка осторожно поставила на стол кофейник, кувшинчик со сливками, накрытую салфеткой тарелку с гренками и ушла. Сделав вид, что занят кофе, посетитель заметил уголком глаза: остановившись в проходе, официантка что - то коротко сказала метрдотелю, тот невозмутимо кивнул, тут же исчез.

 

       Примерно минут через пять, выскользнув из - за портьеры и сделав дружелюбное лицо, официантка подошла к столику:

 

-Что - нибудь еще?

 

-Спасибо, ничего. Посчитаете?

 

-Конечно. - девушка смотрела на посетителя, как полагается хорошо подготовленной официантке. - Рубль двадцать четыре.

 

      Посетитель закурил, обдал официантку электрической улыбкой, положил на скатерть два рубля.

 

-Большое спасибо. Кофе был замечательным. Сдачи не надо…

 

      Взяв деньги, официантка улыбнулась, но на этот раз улыбка оказалась нарочито деревянной.

 

-Простите, что - то не так?

 

-Нет, все так.

 

-Всего вам доброго.

 

       Из кафе посетитель вышел, свесивши голову, сосредоточенно о чем - то думая, сосредоточенно посасывая дым из папиросы, и не заметил встречную  прохожую - молодую девушку. Столкнулись нос к носу,  улыбнулись друг другу. Девушка держала портфель, прижимая его сбоку к длинному, тяжелому пальто, ноги были в грубых чулках и башмаках, и вся она была  какая - то легкая и  озабоченная,  и  как - то наивно и строго  тоже о чем - то задумавшаяся. Разошлись...

 

=================

 

раннее сентябрьское утро 192…* - некоторые иностранные критики заметили в свое время, что хотя многие романы, например, все немецкие, начинаются с даты, только русские авторы, в силу оригинальной честности отечественной литературы - время от времени не договаривают единиц.

 

 

 

 

                                                                    Глава первая.

 

                                                         Первый акт многоактной пьесы.

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года*, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

 

 

 

 

        Ночь с четверга на пятницу Виктор Николаевич Татищев, исполнявший должность заведующего «английским столом» Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны*, секретного, осуществлявшего контршпионаж против разведок и спецслужб иностранных государств, а также наблюдение за иностранными представительствами и надзор за иностранными подданными на всей территории Российского государства, вынужденно провел на службе. Дежурил по отделению. Новшество сие завел вице - директор Департамента Лопухин, поскольку считал, что время ныне было непростое. Беспокойное и тревожное время.

 

        Над Москвой висели тучи. Холодный туман, гонимый на Европу и Россию от ирландских и британских берегов сменялся дыханием жаркого североафриканского ветра. Эти резкие смены погоды раздражали нервы людей, и без того взвинченные политической обстановкой. Непрекращающиеся политические кризисы во Франции и Германии, грандиозные маневры итальянского флота в Восточном Средиземноморье, привлекали к себе не меньшее внимание мировой общественности, чем вскрывшиеся финансовые махинации цюрихских банков и ситуация в Рейнской области.

 

       Третьего дня злоумышленники проникли в квартиру оппозиционно настроенного депутата Земского Собора Лымарева, с парадного входа, ночью, когда хозяева съехали на выходные за город. В трех комнатах все перерыли, замки были взломаны, однако почти ничего не исчезло, если не считать кое - каких документов, мелких предметов и американского купального халата. Это и удивляло, потому, что воры имели возможность выкрасть вещи более ценные, находившиеся в этих же комнатах. Полицейские чины были догадливы и сокрушили депутата своими упрямыми догадками:

 

-У ваших воров видать очень хорошие резоны были. Очень! Чай, вы в оппозиции, как выражаются, режиму? Личность известная? В Земском Соборе речи всякие говорите? И все с документами, все с изобличениями! А документы - разные. Не то интересно, откель вы их достали, а кто взял. И что взяли. Ну, понятно? Бумажки искали и нашли - вот потому и замки во всех ящиках и шкафах взломаны. Денег не взяли, да на что им деньги?! Мелочишку и халатик прихватили нарочно - замести следы, симуляция одна, да и только!

 

        Депутат, понятное дело, пробовал возражать, мол, воры испугались популярного политика от оппозиции, но полицейские чины были непреклонны в своих суждениях, добродушной и мягкой иронии Лымарева не принимали. И стало быть, следовало теперь же выяснить, что за документы. Но депутат отмалчивался, ссылаясь на  свою депутатскую неприкосновенность и пустяшность похищенных бумаг - так мол, партийная переписка и внутрифракционное обсуждение повестки дня…

 

       Нравы? Нравы. Ну и нравы! Ну и система! Что позволяют себе делать с ним - народным представителем, известным общественным деятелем. Боже мой, что делается в России?! Больно за Россию! Стыдно за условия русской жизни!

 

        А накануне, в четверг вечером, в Москве, как стало модно говорить, Четвертое отделение «литернуло»* очередного иностранного шпиона. Третий секретарь посольства Венгрии в России Ференц Пете часов около семи вечера накинул на летнюю рубашку пиджачок попроще, натянул штаны с матросским клапаном и голубоватые парусиновые туфли, и отправился в Кунцево, на встречу, которая должна была стать крупным успехом в его карьере кадрового сотрудника венгерской политической полиции. Ведь в ходе этой встречи с информатором, он должен был получить переснятые криптографические материалы из чешской дипломатической миссии,  окончательно закрепить вербовку «помощника», передать ему крупную сумму денег и инструкции по связи.

 

        Венгров Татищеву было жалко. Это был уже второй их серьезный прокол. Зимой произошел курьезный инцидент с ранее «подаренной» немцам руководителем криптографической службы венгерского генерального штаба копией турецкого дипломатического кода, который германские ловкачи, через клуб эсперантистов, тотчас продали венграм в Москве как собственное достижение. Когда в Будапеште венгерские разведчики решили похвастаться своими успехами перед военными криптографами, неприглядная история вскрылась и стала причиной немалого скандала. Венгерский резидент публично отхлестал своего немецкого коллегу по лицу в московском ресторане и позднее по - тихому был выдворен за пределы державы.

 

        На «расчехленного» шпиона в Кунцево никто из Департамента не приехал посмотреть. Событие подобного рода уже стало обыденностью. Экая невидаль, шпиона поймали…А ведь шпион Пете придавал грядущей встрече большое значение и экипировался соответствующе: пара париков, чтобы, изменив внешность, оторваться от возможного наружного наблюдения, очки. Хозяйственный венгр даже компас прихватил с собой. И каково же было его разочарование, когда выяснилось, что все эти детективные ухищрения оказались совершенно напрасными. Горе - дипломата схватили на месте встречи поздним вечером, причем задержание прошло жестко, шпиона приземлили мордой в булыжную мостовую и заломили руки. Светлый косматый паричок напрочь слетел с лысеющей головы венгра.

 

       Татищев был единственным относительно высоким чином Департамента, который выехал в полицейский участок в Кунцеве и присутствовал при исполнении процедуры официального разбирательства: после задержания Пете, обыска и краткой беседы с ним, совместно с представителями внешнеполитического ведомства известил венгерское посольство, проследил за оформлением соответствующего протокола и прочих положенных в подобном случае бумаг, дождался приезда венгерского консула и передал ему Пете, хлюпающего расквашенным носом. Венгру Татищев искренне посочувствовал, передал в качестве утешительного подарка бутылку выдержанного армянского коньяка и выкурил с консулом по сигаре, после чего, уже посередь ночи, вернулся к себе в Малый Гнездниковский, где располагался «английский стол», призванный осуществлять постоянное наблюдение за британской дипломатической миссией и проводить контрразведывательные мероприятия против резидентуры «Интеллидженс Сервис» в Москве..

 

        По странной иронии судьбы «английский стол» Четвертого отделения Департамента, «курирующий» практически непрерывно дипломатов английского Питбуля, одного из главных недоброжелателей России, обходился невеликим числом сотрудников. А работы было немало. На каждого англичанина было открыто дело, куда заносился его возраст, род занятий, должностные обязанности, виды деятельности и возможная роль в секретной службе. Дело пополнялось сведениями от агентуры и наружного наблюдения, фиксировалось все: так, например, вызывали интерес недавно прибывшие в посольство сотрудники среднего звена, которых регулярно видели за обедом со старшими дипломатами, что могло быть признаком принадлежности к разведке. Отмечались места, где совершали покупки жены дипломатов, места, которые они посещают. В дело вносились сведения о служебных и личных поездках на спортивные и светские мероприятия, об осмотре достопримечательностей, о занятиях вне службы.  Что ел, что пил, где и с кем спал, чем болел, какие сигары курил, какое имел пристрастие, тайное или явное, с кем и когда беседовал и даже - о чем думал…Попытки отдельных англичан уйти от слежки также фиксировались - любые действия по отрыву от наблюдения филеров вызывали вполне обоснованные подозрения.

 

       Лишь в последние месяцы высшие сферы нахмурили брови и в «полку» Татищева прибыло: появился синклит больших и малых чинов, - помощник, референт, пара даровитых сотрудников, собственный аналитик и «технари», и даже особо выделенная бригада филеров из летучего отряда. «Английский стол» стал напоминать настоящий маленький департамент.

 

       Татищев предполагал усиленно поработать с бумагами, доделать все, что накопилось за неделю. Дел в «столе» всегда было порядочно. Из вороха разрозненных информаций, отчетов филеров, докладов необходимо было умело выстроить логические цепочки, соединяя в уме и на бумаге самые несовместимые фигуры, сверяя догадки с аналитическими выкладками и донесениями сменных нарядов филерской службы. Татищев сутки просидел над аналитическими справками, отчетами филеров, работал с дополнительными материалами, заказанными в картотеке Департамента - документы легли на стол к ночи, и с утра подполковник был намерен ознакомиться с ними самым пристальным образом.

 

     Татищев почти каждый день долгими часами рылся в громадном, во всю стену, шкафу, установленному в смежной с его кабинетом комнате. В шкафу помещалось тайное тайных всего подполковничьего «стола». Кроме него, еще один или два человека, из особо доверенных и проверенных многократно сотрудников, и никто более, по обязанности своей службы, не имел права обозревать содержащееся в шкафу. Это была собственная разработка Татищева - «горыныч», «лист сведений об объекте и лицах наблюдаемых».   «Горыныч» был, как и положено, о трех головах. Первая «голова» - в нее  заносились все сведения о британском посольстве по агентуре и оперативным делам. Вторая «голова» служила для сводок всего наружного наблюдения, причем были в ней  конфиденциальные рапорта филеров, которые в общие отчеты не попадали. Третья «голова» «горыныча» - список всех сотрудников британской дипломатической миссии в Москве. Все три «головы» Татищев накладывал по порядку. Один на другой. Ловчий занимался этим «горынычем» как настройщик клавиатурой рояля, по нескольку раз в день проверял «чистоту» «правильность» звука, неустанно следил за любым чихом «трехголового». Бумаги «горыныча» были трех цветов. Стоя у шкафа, Татищев, всякий раз, с любовью, просматривал каждый цветной листочек. «Тэк - с. Про этого хлопчика подзабыли. Нехорошо. - неслышно говорил он сам с собой, - Надо бы вспомнить, пощупать, проверить…» И потом Татищев, чуть брезгливым тоном говорил подъячему* Бегунову, отвечавшему в «английском столе» за филерскую работу: «Позволю заметить, Петр Петрович, давно что - то о господине Уолтоне ничего не слышно, ничего не известно…Не освещается должным образом. Будто покойник. Вы этого «покойника» пощекочите, да посмотрите». Бегунов неизменно отвечал «Слушаюсь», с интонацией человека, будто бы ото сна, а Татищев обязательно говорил: «Умозаключаю, что в нашей службе непрозрачность человека есть достижение сомнительное. Вы извольте подать его готового, сквозь хребет его просмотрите, каждый нерв его прощупайте. За крылья его, орла, подержите. И сведения мне на стол, на цветном листочке».  

 

         В «столе», в Малом Гнездниковском, Татищева уже ждали…Помощник, с осоловелыми от недосыпа глазами, молчаливо кивнул в сторону кабинета ловчего.

 

-Что?

 

-Ждут - с…

 

-Что - нибудь еще случилось? - поинтересовался Татищев у помощника.  

 

-Переполох случился. Форменный. Ночью наружное наблюдение сообщило  о проявлении  одновременной активности наблюдаемых лиц из британской дипломатической миссии.

 

-Как так одновременной? - поначалу не понял Татищев.

 

-Все наблюдаемые нами персоны с утра уже были чрезвычайно активны. Все находились вне стен посольства.

 

-Что это может означать? - скорее по привычке, чем в надежде получить точный ответ, спросил Татищев.

 

-Не могу знать. По всей видимости, англичане проводят какую - нибудь  операцию.

 

-Какого рода активность?

 

        Помощник молча протянул ловчему рапорт старшего смены филеров, осуществлявшей «негласный надзор» за британским дипломатическим представительством. Татищев просмотрел рапорт -  три с лишком страницы, исписанные крупным.

 

-Тэк - с, половина третьего ночи, три машины, в разных направлениях, крутили по городу как хотели…, тэк - с, отменное знание города, тэк - с, что тут еще?...А - а, одна из машин, «ройльс - ройс»,  оторвалась от наблюдения в районе Останкино, недалеко от  Фондовой оранжереи, контакт был утерян, тэк - с…Черт, а это что такое?!  «Пришел на вокзал…, с вокзала поехал на таксомоторе в магазин,…был сверточек в руках. В виде пачечки бумаги»…Что за служба?!

 

-В каком смысле, Виктор Николаевич?

 

-Это все из рапортных  книжек наружного наблюдения! Сверточек, пачечка…Зря жалованье платим!

 

        Помощник - высокий, холеный, туго затянутый в мундир, с аккуратным пробором возле уха, расчесанным волосок к волоску, пахнущий духами, участливо вздохнул:

 

-Работаем с теми, кто есть, Виктор Николаевич…

 

-Плохо работаем.

 

-Ставлю в известность, что обеспечить полноценное наблюдение за передвижениями всех наблюдаемых нами лиц не представляется возможным. У нас нет в наличии такого количества филеров наружного наблюдения. Недостаточно информаций, что осуществляется сбор и анализ данных наружного наблюдения, что и так съедается колоссальный ресурс его службы, давит на нас центральным аппаратом…

 

-Понял. - вздохнул Татищев. - Что ж, пусть ведут кого смогут, наличными силами. Потом - доклады и отчеты подробнейшие.

 

       Татищев снова вздохнул. Иногда он считал сотрудников «английского стола» приспособившимися к делу служаками, без инициативы и без внутренней преданности идее своей службы, и к тому же людьми, ограниченными.  В его представлении это были ремесленники, умевшие исполнять работу,  но большей частью не умеющие. Сыскная служба по контршпионажу представлялась подполковнику наиболее острой и интересной из всех иных. Она, во - первых, требовала изощренности и ловкости. Во - вторых - хитрости и ловкости, и в - третьих, полного проникновения в настороженную психику врага. А враг казался притаившимся, расползающимся по всей державе, и находить его, угадывать и обезвреживать - для этого требовалось своего рода искусство. Большая часть сотрудников Четвертого отделения и его «английского стола» не владела этим искусством, они даже не старались постичь его, и Татищев презирал в душе своих бесталанных подчиненных и ленивых начальников.

 

       Татищев глянул на помощника, махнул рукой, вздохнул, и молчаливо прошествовал в свой служебный кабинет.

 

==============================================

 

В лето 7436 - го года* - то есть «по старому счету» -  счет годов по новому европейскому стилю («От Рождества Христова») был полуофициально введен в России с 1680 - го года. Старый счет времени велся от мифического «сотворения мира», которое якобы произошло в 5508 - м году до н.э.

 

 

 

 

Департамента Государственной Охраны* - Департамент Государственной Охраны Министерства Внутренних Дел, сокр. ДЕПО, разг. Гохран.

 

 

 

 

«литернуло»* - то есть провели «литерную операцию», «литерное мероприятие» - задержание преступника.

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

 

 

 

 

        Кабинет заведующего «английским столом» был невелик. Тяжелая старомодная мебель красного дерева делала его несколько мрачным. Книжные шкафы мутно поблескивали зеленоватыми стеклами. Почти посредине кабинета помещался массивный письменный стол с целым «поставцом», приделанном к одному продольному краю, для картонных папок, бумажных ящиков, с карнизами, со скобами, с замками, ключами, выкованными и вырезанными «для нарочности»  московскими ключных дел мастерами из Измайловской слободы. Стол  выглядел чуть ли не иконостасом, он был уставлен бронзой, кожаными папками, мраморным пресс - папье, карандашницами. Фотографические портреты (несколько), настольный календарь в английской стальной «оправе», сигарочница, бювар, парочка японских миниатюрных нэцкэ ручной работы, некоторые канцелярские принадлежности были размещены по столу в известном художественном порядке. Два резных шкафа с книгами в кожаных позолоченных переплетах сдавливали кабинет к концу, противоположному окнам, выходившим во внутренний двор. В одном из шкафов Татищев хранил свою «гордость» - дорогую коллекцию книг по истории архитектуры Восточной Азии, переплеты к которым Виктор Николаевич заказывал и выписывал лично, и лично же за ними ездивший в Дрезден. Несколько изданий коллекции были уникальны - их не было ни у кого, даже и в Публичной библиотеке, в которой, по слухам, хранилось все когда-либо напечатанное на Земле. Две жанровые, «ландшафтные» картины русских «традиционных» художников в черных матовых рамах и несколько небольших японских подлинных, семнадцатого века, акварелей на «журавлиную тему», уходя в полусвет стен, довершали общее убранство и обстановку кабинета.

 

-Неплохо вы устроились, Виктор Николаевич. - одобрительно пророкотал сходный генерал* Брюханов, начальник Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны, по - хозяйски сидевший за столом Татищева. - С комфортом.

 

       Во всем облике и в манере поведения генерала Брюханова проглядывала крестьянская основательность. Высокого роста, плотный, немножко, может быть, тяжеловесный; лицо не отличалось особой красотой, но приятное, потому что в нем виделась доброта, особенно когда он смеялся. Брюханов был медлителен. Ходили слухи, что ему почти шестьдесят, но выглядел он гораздо моложе. За свою долгую департаментскую карьеру он уже успел познать благорасположение и немилость тех, кто занимал высокое положение, побывал в опале, но смог удержаться на плаву, поскольку считался незаменимым в делах, грозивших неприятностями. Лучший специалист по щекотливым вопросам, Брюханов руководил службой нескольких «столов», державших «под колпаком» иностранный дипкорпус, имел в своем распоряжении один из лучших филерских летучих отрядов, обширную сеть осведомителей, собственные информационно - аналитический и технический отделы, первоклассную фотолабораторию, картотеку, архив, экспертов - лингвистов, искусных парикмахеров и гримеров...

 

-Утро доброе, ваше превосходительство. - сказал Татищев, мысленно позволив себе рассмеяться, услыхав из уст генерала так не шедшее к его крестьянскому облику модное словечко «комфорт» - вспомнилось вдруг, кто - то из департаментских рассказывал, как однажды был приглашен к Брюханову на семейный обед и уловил, что тот, оторвавшись от застольной беседы, негромко напомнил своей жене: « - Оленька, скажи, чтобы горошку не забыли в суп положить»…

 

-Ночь - заполночь. - хмыкнул генерал Брюханов, поднимаясь из - за стола навстречу ловчему и здороваясь крепким рукопожатием. - Голодны?

 

-Давеча перекусил бутербродами и кофе, Лаврентий Ксенофонтович. Шофер расстарался.

 

-Когда успели?

 

-Выезжал в Кунцево, там и поснедал.

 

-Знаю, мне доложили. Хотел было и сам подъехать, да подумалось, что больно много чести будет мадьярам.

 

        Генерал долго извлекал из кармана портсигар с папиросами, медленно закурил, держа папиросу толстыми пальцами, предложил закурить Татищеву. Портсигар был с монограммой. Вынимая ароматную абхазскую папиросу, предложенную Брюхановым, Татищев мысленно прикинул, что за портсигар отвалено было не меньше тысячи рублей. Ловчий слыхивал, что некоторые государственные чиновники отказывались брать «барашка в бумажке», но снисходительно принимали в благодарность всякие памятные «пустячки»: булавки с бриллиантом для галстука, кольцо с изумрудом для «дражайшей половины», золотой портсигар с крупным рубином…

 

-Значит не голодны? - переспросил Брюханов. Говорил он тоже неспешно, очень обдуманно и подробно. Если ему задавали вопрос, отвечал не сразу, не смущаясь паузой, не торопясь обдумывал ответ. - Ехать все же придется. Машину не берите, на моей поедем. Потом я вас завезу обратно…

 

        …Они спустились во двор. Брюханов подождал, когда Татищев устроится на заднем сиденье, сам сел за руль тяжелого «тэлбота» и погнал машину по тихим, пустынным ночным московским улицам.

 

-Хороша машина, Виктор Николаевич? - поинтересовался Брюханов, выруливая  на Рождественский бульвар.

 

-Автомобили франко - британской компании «Talbot» всегда отличались безупречными техническими характеристиками. - скучным голосом ответил Татищев. - Впрочем, я предпочитаю «Делоне - бельвилль»…

 

-А «ройльс - ройс»? - голос генерала был бесцветен и сух.

 

-Совсем не нравится… - осторожно ответил Татищев, взвешивая сейчас каждое свое слово.

 

       Брюханов хмыкнул:

 

-Мне тоже.

 

      Татищев бросил на генерала короткий выразительный взгляд, оставшийся для Брюханова почти что незаметным.

 

      Рассветная Москва жила словно в лихорадке - мчались машины, в кабаках - разливанное море, всюду - реклама, кричащая, местами талантливая, безумно смелая, облепившая Москву плакатами, полотнищами, флагами…

 

-Вот никак я в толк не возьму, - сказал генерал таким тоном, будто решал главный, вековечный вопрос своей жизни, - за что Россия любит Москву?

 

-За то, что узнает в ней саму себя. - ответил Татищев. - Москва и со столичным лоском сохраняет провинциальный уклад, совмещая его с роскошью и культурными благами административного центра державы Российской. Москва и в благодушном покое не отвыкла от ответственности дела государева - и такую любит ее народ: властную, вольную, широкую, строгую, святую, благочестивую.

 

-Благочестивую, да… - генерал мотнул головой. - Пойдите в Спасо - Наливковский, где борделей больше, чем в домах окошек.

 

-Такие разговоры меня будируют…Как в анекдоте: я спектаклей Мейерхольда не видал, но вот тот мужик, пятый слева в третьем ряду, явно жене изменяет. В Москве каждый найдет свое, для себя, и если он в ней проезжий гость, то не может не почувствовать себя здесь совсем счастливым.

 

-Ха - ха, смешно…Уж вам – то не знать, что этот Мейерхольд шесть лет тому назад оказывал «услуги» германским секретным службам? Попросту говоря, шпионил. Его свезли на «Шпалерку», а после вся соль русского театрального мира, вся эта культурная накипь, весь столичный бомонд кинулись за Всеволодушку хлопотать и выхлопотали в конце концов. Освободили Мейерхольда. Прежней Москвы почти и не осталось. В пригородах ежели где. А так…Сплошной бардак и балаган. Приезжему мещанину из Чухломы приличного трактира и торговых бань в Москве не сыскать.

 

-Ну, как же, Лаврентий Ксенофонтович? - не согласился Татищев, разыгрывая искреннюю горячность. - Едва стоит ступить шаг с Тверской, с Никитской - и вокруг тихие, мирные переулочки, где редко встретишь прохожего. А Замоскворечье? Это ведь и сейчас огромный провинциальный город, во всей его нетронутости, с лаптями и онучами на асфальте. А чудесные дворянские усадьбы с колоннами и без колонн, с мезонинами и без оных? Глянешь на них и обомлеешь - да их только что перенесли по воздуху из пензенской и тамбовской глуши! Я уж не говорю про Арбат - пойдите в дом Хомяковых, на Собачьей площадке, где ни один стул не тронут с места с начала прошлого века! Какой тесный уют, какая очаровательная мелочность! Низкие потолки, чубуки, диванчики, бисерное бабушкино рукоделие, полка с книгами…

 

-Да, книги…Все больше немецкие, романтики и любомудры… - снисходительно рассмеялся Брюханов. - А только сунешься за Дорогомиловскую заставу и сразу Запад бьет наотмашь ослепляющей витриной, бесчисленными доходными кубами, навороченными бездарными архитекторами. Всюду деловые люди, деловой стиль, всюду дым и беличий бег.

 

-Лаврентий Ксенофонтович, Россия есть нечто совсем самостоятельное и особенное, на Европу совсем не похожее и само по себе серьезное. - сказал Татищев, прикидывая, что разговор этот затеян генералом неспроста. - Ее одними доходными кубами не проймешь.

 

-Если бы... - хмыкнул генерал Брюханов, прибавляя скорость. - Впрочем, есть в ваших словах и правота…Россия - это серьезно. Наш гений - чрезмерность. Это европейцы могут и умеют останавливаться вовремя, до стены доходят, обходят ее или останавливаются. А мы - нет, нам надобно голову об стену разбить и дальше идти. Нас трудно сдвинуть, но, раз мы сдвинулись, нам нет удержу - мы не идем, мы бежим. Не бежим - летим!

 

-Куда едем - то, Лаврентий Ксенофонтович?

 

-Вам разве помощник не доложил, не сказал? Тут, в ваше отсутствие…Один из ваших подопечных, некто Малькольм Каррингтон, похоже нацелился на выход на связь с агентом. Кто из британских дипломатов в «ройльс - ройсе» был ночью, выяснить пока удалось?

 

-Предположительно. - ответ Татищева был неопределенным.

 

-Именно. Предположительно. Вам. А мне известно доподлинно. Второй секретарь посольства Кларк. А с утра Каррингтон, экономический советник британской торгово-дипломатической миссии решил выйти на связь с агентом. С агентом, это уж как пить дать. Соображения какие - нибудь имеете по этому случаю?

 

-Полагаю, что будет происходить заранее обусловленная конспиративная встреча.

 

-Резонно.

 

        Татищев задумался. Посольская резидентура «Интеллидженс Сервис» в Москве отличалась малочисленностью и высокой конспирацией сотрудников. В этом проявлялась разумная экономия средств, требования конспирации, английская целесообразность, основанная на рациональности и существовавший контрразведывательный режим - Четвертое отделение Департамента Государственной Охраны старалось оказывать акциям британской разведки активное противодействие. Было известно, что уже установленная посольская резидентура англичан насчитывала не более шести - семи человек и выполняла большой объем работы. Несколько человек занимались агентурной работой под крылом паспортного бюро британского консульства, еще несколько сидело в торгово - дипломатической миссии. И вот, в самом центре российской столицы, чуть ли не у стен Кремля, британские секретные службы проводят серьезную операцию, задействовав практически все свои наличные силы.

 

-Лаврентий Ксенофонтович, вы решили лично поучаствовать?

 

-Я хочу докопаться до правды, - высокопарно заявил Брюханов, - Законное желание, верно?

 

-Разумеется. - ответил Татищев. - Но вы не хуже моего знаете, что факты  не всегда совпадают с логикой и хронологией.

 

=================================

 

сходный генерал* - звание и должность «сходный генерал» или «сходный воевода» было вполне привычным и обозначало помощника, заместителя «главного воеводы», соответствовало воинскому чину генерал - майора.

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Остоженка.

 

 

 

 

       Одна из конспиративных квартир Департамента Государственной Охраны* помещалась на углу двух московских улиц, у Пречистенки и Остоженки, возле бывшей усадьбы боярина Бориса Юшкова. Купцы Обуховы в свое время выкупили усадьбу и отстроили трехэтажный конторский дом. Это был неплохой пример новой городской застройки. Поставленное на горке трехэтажное здание аккуратно выходило торцом на Остоженку. Центр здания выделялся пилястровым портиком с арками на втором этаже и высоким фронтоном.  

 

      Старинные каменные «красные палаты» остались позади конторского дома, в глубине двора - владельцы крупнейшей в России сталелитейной компании, Обуховы, приспособили их под второстепенные конторские помещения и архив. Летом главный дом усадьбы был почти не виден в зелени, зато зимой открывалась красивейшая панорама, в которой все выглядело взаимосвязано.

 

        …Явочная квартира находилась в доме под нумером два и была замаскирована под видом кабинета  частного практикующего  ветеринарного врача…В одном из конторских помещений, переоборудованном в конспиративную квартиру, Лаврентий  Ксенофонтович Брюханов и Татищев, сидя за неказистым столом, возле камина, пили чай с ореховым печеньем и принимал с докладом старшего летучей филерской бригады…

 

        Брюханов ощущал небольшой озноб и то одним боком, то другим, то спиной прижимался к изразцам камина, источавшим ласковое тепло. В руках он держал листочки с донесениями филеров. Не читая, он думал и досадовал на озноб, на уличное сентябрьское ненастье, на себя вообще.   

 

        Генерал Брюханов был стар и опытен. Его пронырливость превосходила все возможное, его служба в слежке удовлетворяла. Однако сейчас он не мог поручиться, что интуиция, которой обычно привык верить, на сей раз не подводит его. Предстояло действовать осмотрительно, без дурацкой спешки; тут, ежели взглянуть на дело с другой стороны, есть еще случай и отличиться, да…

 

        Генерал полагал, что может появиться возможность - поскольку интересующие его субъекты ни в одном из списков по розыску не значатся, - самому довести дело до конца и только после дотошного установления всех явок и связей выложить перед Директором Департамента Государственной Охраны Георгием Васильевичем фон Эккервальде готовенькое: мы тоже не лыком шиты. Тут вопрос не только самолюбия и престижа - есть шанс быть замеченным.

 

       Все бы хорошо, да князь Лопухин, вновь назначенный товарищ министра внутренних дел, взявшийся «курировать» Гохран, может поломать весь план. Сам Лопухин хорошо говорил про «не наломать бы дров» и тотчас настаивал на том, чтобы эти самые  «дрова» ломать. Брюханов представил себе, как Лопухин, в ответ на его соображения, высказался бы в том духе, что мол, «меня удивляет нерешительность», и тоном выговора бы заметил, что следует «преступников изобличить и обезвредить, тогда хоть на какое - то время избавимся мы от пагубы». И чего бы было в этих рассуждениях Лопухина больше - наивности или прямолинейности?

 

      …Пораздумав хорошенько, Лазарь Ксенофонтович  Брюханов решил пока никому ничего не сообщать. И тут - афронт.

 

-…Итак, вы его потеряли? - тон генерала был миролюбивым.

 

-Как сквозь землю провалился, словно аспид, - старший летучей филерской бригады смотрел на генерала исподлобья. - Вышел из кафе «Буфф», что в Успенском переулке, купил «Коммерческий вестник» и просматривал номер, особенно раздел газетных объявлений.

 

-Ну - с, далее…- тихо, и даже вкрадчиво, чего филеры боялись больше крика, сказал Брюханов.

 

-В контакт ни с кем не вступал. - старший филер слегка замялся и это не ускользнуло от генерала.

 

-Точно?

 

-На выходе из ресторации столкнулся с какой - то девицей. Дошел до Страстного бульвара. Сел в метро, на станции «Страстной бульвар», поехал…

 

-Что за девица?

 

-Встречная - поперечная. Случайно столкнулись…«Синий чулок», курсистка…

 

-Проверили?

 

-Само собой. - старший филер обиженно пожал плечами. - Довели до самой «Ямы».

 

-До куда? - несколько удивленно спросил Татищев.

 

-Она отправилась прямиком в «Яму», в Пименовском переулке.

 

-В «Яму»? - удивился и Брюханов.

 

        «Яма» - своеобразный московский аналог парижского Монпарнаса, куда также приезжали писатели, скульпторы, художники, поэты и музыканты, чтобы найти себе дешёвую квартиру или комнату, в доходном доме купчихи Авдотьи Ямовой, в «Яме», превратившемся в общежитие с весьма демократическим укладом, по меркам патриархальной Москвы, жизни.

 

       Домишко был наружности неприглядной и скромной, но жизнь в нем текла шумно. День и ночь распирало его песнями, гамом и хохотом, усердно производимыми сотней другой жизнерадостных ребят мужского и женского пола. Мимо окон проходили с опаской: весной отгула выскакивала яичная скорлупа, осенью арбузные корки, а окурки и чайные отплески летели безотносительно ко временам года. Обитателям дома вечно грозили и полицией, и гневом божьим, грозили и перестали - «богема» явление беспорядочное, и никакой законности неподдающееся.

 

       Здесь были во множестве представлены педерасты, лесбиянки, морфинисты, кокаинисты, просто алкоголики всех сортов, пьяневшие от двух стаканов сомнительного трактирного пойла, именуемого «бормотухой», и все эти люди, задыхающиеся от испорченных легких, неизлечимого чахоточного кашля, с первыми признаками белой горячки, сифилиса, хронических воспалений и тысячи других болезней, вызванных нечистоплотностью, наркотиками, водкой, за немногим исключением, верили, твердо были убеждены, что рано или поздно их оценят. И лишь немногие знали, что не стоило питать несбыточных иллюзий, понимали в глубине души, что ничего никогда не выйдет ни из картин, ни из стихов, ни из романов, потому что нет денег, нет знаний, нет таланта…Тупая неподвижная скука была на лицах практически всех здешних женщин, до которых доходили обрывки споров об искусстве, звучавших как слова на мучительно непонятных языках, все эти упоминания иностранных имен и фамилий, сложных, непонятных, чужих фраз. Многие женщины «Ямы» явились сюда, оставив семью где - нибудь в Литве, в Польше, в Богом забытых городах - Кременчуге, Житомире, Жмеринке…Тут ждали их полуголод, ликер, кофе - крем, сутенеры, неврастеники, непризнанные гении, наркоманы, страдающие манией величия и хронические больные…

 

-Установили, кто такая?

 

-Да, собственно…

 

-Раньше я не обнаруживал у вас отсутствия сообразительности. - вздохнул Брюханов. - Что ж, все случается когда - нибудь в первый раз…Даже неумные действия некоторых сотрудников наружного сыска…Понятно?

 

-Никак нет, вашество… - выжидающе глядя на генерала, пролепетал старший смены филерского наблюдения.

 

-В «Яму» она пошла, потому что там ей легко было затеряться среди обитателей. - сказал Брюханов раздумчиво. - Особенно среди женской части общежития. Вошла в «Яму» курсисткой, а вышла…Кем вышла, один бог знает…Да вы садитесь, любезный, садитесь. Очень хочу поговорить с вами доверительно…Ладно, в метрополитене подопечного вели? Час - то ранний. Метро пустое, «хвост», коли он есть и тянется, «срисовать» легче…

 

-В вагон за ним не садились. Протелефонировали со станции метрополитена и две тройки наблюдения пустили на следующих платформах. Держались на максимальном удалении, и как заведено - костюмы простенькие, парики, грим под рабочих. Благо, с утра их порядочно уж было…

 

-Хитрован какой… - генерал покачал головой. - Станция «Страстной бульвар» с разнесенными по сторонам платформами, и уехать можно только в одном направлении, а для того, чтобы отправиться в другом, нужно перейти по переходу на другой перрон. Улавливаете, друг мой ситный?

 

-Ежели кто - то повторит маневр, когда, допустим, наблюдаемый замешкался, да и остался перед закрытыми дверями вагона, то будет он торчать прямо перед глазами. - ответил Татищев. - И не укроешься. В центре еще туда - сюда, можно в сторонку вильнуть, а тут никуда не денешься.

 

-Сфотографировать хоть успели? - спросил Брюханов.

 

-Успели. - старший филер вытащил из кармана несколько фотографических карточек, протянул генералу, тот лениво начал просматривать снимки.

 

-Ну, дальше…

 

-На метро наблюдаемый объект доехал до Смоленского вокзала. С площади вокзала объект наблюдения сел в трамвай, «семерку», проехал две остановки, сошел на Лесной у торговой лавки «Кавказские фрукты Георгия Каландадзе», пересел в автобус, доехал по Тверскому тракту до Шебашевского проезда, где неожиданно спрыгнул и сиганул, буквально, дворами в сторону Инвалидного рынка. И там пропал. А потом снова появился, и уже спокойно доехал до Колпачного переулка, где и зашел в британское посольство.

 

-То - то. - ироничным тоном сказал Татищев. - Москву наш клиент знает неплохо. И предпочитает, как я понял, в своих целях пользоваться только проверенными старыми, классическими линиями.

 

-Проверялся, поди, аккуратно? - Брюханов отложил фотографические карточки, долил из стоявшего на столе чайника кипятка в стакан, взял со стола ореховое печенье, аккуратно откусил.

 

-Профессионально. - с легкой ноткой уважения в голосе ответил старший филер. - Хотя поначалу и выглядел он довольно скованным. Был в напряжении. Но не оглядывался, шнурки на ботиночках своих, размера детского, иностранного фасона, не завязывал, из - за угла не выглядывал…

 

-Ботиночки у него, полагаю английские, со шнуровкой. Шнурки же у англичан никогда не развязываются - они специально вощеными сделаны. - вздохнул генерал. - Сами - то не наследили? Чисто работали?

 

-Обижаете, Лаврентий Ксенофонтович. Ничем не насторожили. Держали в серединке, работали втроем, менялись по кругу: с задней линии налево, левый - направо, правый - назад, чтобы он одновременно двоих видеть не мог.

 

-Не мог, да смог. Значит так получается: теоретически вы все делали верно. А практически - потеряли…

 

-Обставился он по всем правилам. - сказал старший филер. - Аффектация, вот что получается.

 

-Ишь ты, словечки мудреные… - Брюханов покачал головой, смежил веки. - Контрнаблюдения не было?

 

-Нет. Не думаю.

 

-Не думаю или не было?

 

-Не было.

 

-Прокол? Как в шпионском романчике, Виктор Николаевич?

 

-Простите, не совсем уловил, Лаврентий Ксенофонтович. - Татищев покачал головой.

 

-Классический шпионский роман как правило построен по схеме накопления проколов: сначала все идет как надо, но постепенно, незаметно для героев, происходит все больше и больше ошибок, что в результате приводит к трагической развязке. - терпеливо разъяснил генерал.

 

-Оно так. - кивнул старший филер. - Определенно так.

 

-Отчего же встреча была организована именно так? -  пробормотал Брюханов. - А? Есть соображения?

 

-Нету. - виновато развел руками старший филер.

 

-Газетку мне достаньте, ту самую, «Коммерческий вестник». Есть еще мыслишки какие на сей счет?

 

        Старший филер сначала помотал головой, потом неуверенно высказал соображения:

 

-Машина крутилась. Дважды оказывалась в поле зрения.

 

-Вот, машина… - задумчиво произнес генерал. - Что за машина и где крутилась?

 

-Крутилась в первый раз на площади, перед «Ямой», затем мелькнула на Селезневской, у фруктовой лавки. Черный «опель». Спортивного типа.

 

-И номер?

 

-Естественно.

 

-Хорошо.  - сказал Татищев. - Черных спортивных «опелей» в Москве ведь не так уж и много, полагаю? Дня два уйдет на проверку автопарка города. Все гаражи, все учреждения, все частные транспортные конторы, в которых бы имелись черные спортивные «опели» необходимо будет проверить. Этим я займусь сегодня же.

 

       Генерал молча налил в стакан заварки, кивнул. Филер понимающе кивнул, долил кипятка из чайника, присел за стол и шумно отхлебнул.

 

-Хм - м, ну а шоффера в машине успели срисовать?

 

-Успели. Низкорослый, молодой, жестко очерченный рот, высокий лоб. Лет на вид тридцать пять, не больше. Нос мясистый.

 

-Да…Низкорослых тридцатипятилетних мужчин с мясистыми носами в Москве куда как больше, нежели черных, спортивных «опелей». Еще что - то есть?

 

-Единственная интересная зацепка по шоферу «опеля»,  - это темно - синий, сшитый по последней моде, на заказ, дорожный костюм, явно стесняющий своего владельца.

 

-С чужого плеча?

 

-Именно.

 

-Негусто у вас информаций…У меня же есть смутное предчувствие, пока смутное, но я ему верю, что скоро потребуются результаты наблюдения. - сказал Брюханов. - Потребуются, как это всегда бывает - срочно. Кровь из носу. Немедленно. А результата пока нету…Ладно, хватит чаевничать, Виктор Николаевич, поехали за город. Хочется посидеть в каком - нибудь маленьком кабачке - только там я чувствую себя самим собой. В Химках знаю одно прелестное местечко…

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Ближнее Подмосковье. Окрестности Химок. Барашкинские пруды.

 

    

 

       …В небольшой, по - крестьянски простоватой, но уютной харчевне, возле Химок, недалеко от Барашкинских прудов, образованных запруженной речкой Чернавкой, Брюханов заказал селяночку по - охотничьи, вареную картошку и сало, Татищев, скрепя сердце, попросил принести мясной салат и коробовских щей. Разумеется, под такую закусь, подали и водку - покрытую инеем «сороковку»*.

 

-Я за рулем, посему ею и ограничимся. - сказал генерал, глазами показывая на бутылку.

 

       Татищев развел руками, мол, как скажете. Прозвучавшее из уст генерала слово «ограничимся» так не шло к его крестьянскому облику - вспомнилось  вдруг, кто - то из департаментских рассказывал, как однажды был приглашен к Брюханову на семейный обед и уловил, что тот, оторвавшись от застольной беседы, негромко напомнил своей жене: « - Оленька, скажи, чтобы горошку не забыли в суп положить»…

 

-Бывали здесь? - спросил Брюханов и не дожидаясь ответа, сказал, - Трактир приличный, как принято говорить, «для чистой публики». Кормят здесь в любое время суток, и по - русски, я тут частый гость.

 

       Татищев понимающе кивнул.

 

-Сам прост и пищу люблю простую. - сказал генерал, разливая водку по стопочкам. - И вам, Виктор Николаевич, советую…

 

       Татищев усмехнулся:

 

-Лаврентий  Ксенофонтович, вы уж не смотрите, что я Дерптский университет закончил. Тоже видал - повидал. Знаете ли, например, что селедку хорошо, обернув в газету, коптить в самоварной трубе?

 

-Прямо как в книжке «Робинзон в русском лесу» - автора не помню, но лучшей детской книги не было написано, по - моему.. - одобрительно сказал Брюханов и, не дожидаясь Татищева, опрокинул стопку. 

 

-Я читал, у Осоргина кажется, когда он ссылку отбывал на Пинеге: «Краткие практические советы домашнего обихода, как - то: отдача взаймы кошек, помощь правосудию, разведение бобовых, воспитание мнимого поросенка и многое прочее».

 

-Ловко. - генерал цокнул языком и, словно предупреждая молчаливый вопрос Татищева, отсалютовал ему ложкой, нарочито шумно отхлебнул селяночки, добавил. - Погодите с делом. Давайте - ка откушаем сначала.

 

       Генерал набросился на немудреную снедь. Управившись с селянкой, он разлил по второй стопке, с аппетитом выпил.

 

-Холостяком живете, по - прежнему? - спросил Брюханов.

 

-У меня уже есть идеал и я его придерживаюсь.

 

-Идеал?

 

-Историк Катырев - Ростовский, любивший своего предка, современника царя Бориса, цитировать, описал: «Царевна же Ксения… отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа… Во всех женах благочинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистину во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше». Кроме того, Ксения была известна и как талантливая златошвейка.

 

-Златошвейка - идеал?

 

-Угу. Царской крови.

 

-Именно царской?           

 

-Ну - с…Обменялись любезностями, пора и к делу переходить? - с аккуратно упрятанной усмешкой спросил Татищев.

 

-Пора. - кивнул Брюханов. - Что там у вас за кавардак с англичанами? Мелкие детали опустите, только самую суть.

 

      Татищев изложил самую суть.

 

-Какой из этого можно сделать вывод?

 

-Полагаю, британской резидентурой, действующей под дипломатическим прикрытием, проводилась типичная операция или личная встреча.  - ответил Татищев. - Для операции использован тактический прием веерного выезда из посольства нескольких автомобилей.

 

-Я тоже так думаю. - кивнул Брюханов.   

 

       Он откинулся на спинку стула и, щелкнув зажигалкой, закурил. Сделав глубокую затяжку, продолжил:

 

-Эти…, ладно, мы «Интеллидженс Сервис» бранными словами не обзываем…, эти добропорядочные английские дипломаты ночами не спят, разъезжают по Москве где ни попадя? Да, Виктор Николаевич, я уже в курсе того, как ваши подопечные хозяйничают под самым носом и без вашего короткого доклада! Это не служба, а бардак! До недавнего времени я был уверен, что полиция опаздывает только в анекдотах и дрянных  криминальных фильмах. Ан, нет, бывает, оказывается, и в жизни.

 

       Татищев не слишком взволновался. Такие разговоры были частыми и обычно мало к чему приводили.  Генерал Брюханов зло расплющил в деревянной пепельнице окурок:

 

-Под носом у нас англичане свои дела делают, а мы, выходит, ворон считаем.

 

-Что тут сказать? Активно работают английские дипломаты. - аккуратно начал оправдываться Татищев.

 

-Слишком активно! - резко сказал Брюханов. - Запомните, Виктор Николаевич, оперативная обстановка такова, какой вы ее доложите. У англичан, промежду прочим, в Москве есть крайне хорошо осведомленный источник. Агент. И это агент сведения толкает в Лондон из Москвы!

 

-Это точно? Ошибки быть не может?

 

-Не может. Агент в Москве шурует.

 

-Ваше превосходительство, нам известно следующее: «легальная станция» английской секретной службы располагается под прикрытием посольства, торгово - дипломатического представительства и под традиционной вывеской паспортного бюро консульства. Вероятно, есть сотрудники «Интеллидженс Сервис» в штате Русско - Британской торговой палаты. Работа «легальной станции» построена по линейному и функциональному принципу: политическая разведка, разведка ВВС, военная разведка, работа с паспортами, визами и прочее. Пока неизвестно, сколько главных агентов включает в себя агентурный аппарат «станции». Есть стойкое убеждение, подкрепленное фактами, что руководящий состав консульств и прочих британских дипломатических учреждений подобран исключительно из сотрудников «Интеллидженс сервис», хорошо знающих быт и условия русской жизни. Это, так сказать, первый момент…

 

-А второй момент?          

 

-Помимо «легальных» резидентур англичанами сформирован нелегальный разведывательный аппарат. - сказал Татищев. -  По замыслу создателей, эти разведывательные «станции» не замыкаются в своей работе на дипломатическое представительство Великобритании, а действуют как бы независимо от него, имея собственную агентуру и отдельные линии связи с Лондоном. Но руководить «станцией» может и дипломат, вернее, разведчик под личиной дипломата. Из посольства.

 

-К посольству агентурные подходы у вас имеются? Воспользуйтесь ими.

 

-Сложно. - вздохнул Татищев.

 

-Что так?

 

-Прежний руководитель «московской станции» Ричард Хупер… - Татищев замялся…

 

-Ну?

 

-Он не имел достаточного опыта в руководстве столь сложным хозяйством. Погряз в растрате казенных денег, выделенных на оплату агентуры. Его отозвали. И похоже, перетрясли весь штат. Новый руководитель резидентуры нами пока не выявлен.

 

-М - да, везде воруют… - Брюханов поцокал языком. - Даже бритты. Вот же спортивная нация…На чем хоть погорел этот Хупер? Водка, девочки?

 

-Будто бы проворачивал сомнительные авантюры со счетами в банках.

 

-Деловой… - протянул генерал Брюханов. - Лучше бы на баб тратил, ей - богу. Не так обидно и в отставке будет что вспомнить.

 

-Долгими английскими вечерами… - засмеялся Татищев.

 

-Вот, кстати, об условиях русской жизни. - тотчас вставил Брюханов, несколько оживившись. - Мы полагаем, что одним из руководителей британской резидентуры в Москве может являться коммерческий советник британского посла  Малькольм Каррингтон. Тот самый, что сегодня провел операцию. И ловко провел, ясное дело. Обставил нас. Первый акт многоактной пьесы ему, безусловно, удался. Есть чего - то такое, что вас смущает в этом господине?

 

-В том - то и дело, Лазарь Ксенофонтович, что на первый взгляд нет ничего такого. Ведет себя здесь вполне корректно. Общителен, охотно вступает в контакты, но разговоры обычно ведет самые нейтральные. Имеет тесные связи в купеческих кругах Москвы.

 

-Что ж, общительность легко объяснима. Он ведь почти русский, не так ли? - Брюханов щеголял своей памятливостью к докладным запискам своих подчиненных. - Что настораживает?

 

-Что настораживает? Тут, ваше превосходительство, налицо некоторая… избыточная, я бы сказал, пестрота биографии. Родился и учился в России, затем в Англии. Свободно владеет четырьмя европейскими языками, не считая русского…

 

-А как говорит по - русски?

 

-Как мы с вами. Это, кстати, странная деталь. Чистота речи такая, что невольно наводит на мысль об особой филологической подготовке. Будь он, скажем, филологом, славистом, это было бы объяснимо; но зачем бы торговому атташе, пусть и родившемуся в Москве, прожившему в Москве несколько лет, но все - таки природному англичанину, так шлифовать язык? В этом случае можно объяснить его филологические способности. Общаться  приходится больше вне официоза.

 

-Эдак впору изречь «Язык - это война, но другими средствами». - проговорил Брюханов. - Язык - это тоже орудие, применяемое  в борьбе государств. Ну, давайте, изумляйте меня далее. У вас же есть чем меня изумить?

 

-Пока нечем.

 

-Тогда я вас изумлю. До министра внутренних дел доведено содержание доклада, касающегося расследования случаев утечки сведений из министерства иностранных дел. Подозреваются  два немца и одна русская, таинственная особа, именуемая «графиней», и  может быть, находящаяся в близком окружении неких высокопоставленных лиц. Похвастаться - то пока нечем. Что ж, будем работать. Необходимо разработать что - то совершенно особенное для наших подопечных из английских секретных служб. Вы меня понимаете?

 

-Не совсем.

 

-На перспективу работать надо. Отдельные схватки с «Интеллидженс Сервис» ничего не решат. Нужно думать о крупной операции. Прошу не забывать, Виктор Николаевич, что оперативное обслуживание посольств иностранных государств не нарушает их дипломатического статуса и дипломатических привилегий их персонала. Это лишь защита государственных интересов. Посему перед вами стоит задача: наладить работу против английской резидентуры таким образом, чтобы на основе собственных мероприятий контрразведывательного характера, а также используя промахи и ошибки бриттов, выйти на разоблачение агентуры, с которой «Интеллидженс Сервис» поддерживает шпионские отношения. Будем действовать по нескольким направлениям. Устанавливайте усиленное наблюдение за британским посольством, в первую очередь за выявленными или подозреваемыми сотрудниками английской секретной службы. Выявляйте контакты, все маршруты поездок и любых передвижений по городу. Проанализируйте их.

 

-Хорошо.

 

-Людьми усилим. - пообещал генерал Брюханов. - Пустим в работу человек пятнадцать - двадцать. Сразу. Дадим лучших. С подходящим типажом. Необходимо создать систему очень конспиративного наблюдения. Нужна не примитивная, на уровне двух - трех висящих на хвосте шпиков, слежка. Нужна настоящая облава! Чтобы вокруг бриттов все кишело наблюдателями. Тогда масштабы наблюдения позволят нам оставаться невидимыми. Но всяк знать надо меру. Надо порядок вам навести в наружной наблюдательной службе. Мне вот доносят, что заведующий летучим филерским отрядом экономит в свой карман на суммах «секретного фонда», что взятки берет. На конспиративных квартирах чуть ли не бордели развели, в карты играют, газетки почитывают. Мы тут подумали…Назрела, кажется, необходимость создания новой структуры в Гохране, так сказать, особенного направления деятельности нашей заграничной разведки, заключающегося в обеспечении агентурного проникновения в иностранные секретные службы и борьбе с предателями, в том числе, конечно, и в своих собственных рядах. Задачи внешней разведки накладывают, как вы понимаете, особые требования на квалификацию сотрудников. И вы тоже свои соображения  подготовьте, соответствующие. Вопрос я буду рассматривать через пять дней, значит крайний срок вам - четыре дня.

 

========================

 

Сороковка* - сороковка, она же «косушка». В «косушку» помещалась 1/40 часть «казенного» ведра, или 1/4 штофа. Небольшие размеры посуды стали причиной ее популярности в народе, особенно среди женщин. «Две косушки пропустила, от сердца отлегло» - старинная поговорка.

 

 

 

 

                                                                 Глава вторая.

 

                                                         Разговор для скамейки.

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Кремль.

 

 

 

 

        Старый русский домашний быт русских великих государей со всеми своими уставами, положениями, формами, со всей своей патриархальной традиционностью, чинностью, порядливостью  и чтивостью, наиболее полно выразившийся в веке XVII, конечно же, не мог сохраниться незыблемым в веке XX, ибо давным - давно отжил свое при полном господстве исторического начала, которое было выработано и водворение которого в жизни стоило стольких жертв и такой долгой и упорной борьбы. Все, что необходимо было, случилось, неоспоримо и несомненно, и в умах самого народа, и для всех соседей России, когда - либо протягивавших руки за ее землями: политическое единство Русской земли, недосягаемая высота московского великого государя, самодержца всея Руси, о которой едва ли помышляли далекие предки, величие и мощь державы, необъятные просторы, грандиозные богатства.

 

       Канули в Лету приказные, дьяки, тиуны, ситники, ближние бояре. Упразднили местничество, почти ушли в историю стольники, стряпчие, шатерничие, ловчие, хоромные наряды…Великолепие и азиатский блеск уборки царских палат уступили место обыкновенным украшениям государевых приемных комнат…Но отдельные обычаи старого времени, впрочем, оставались незыблемы и в XX веке, веке моторов, паровозов, телефонии, авиации. Оставались незыблемы и чтились. Например, по обычаям старого времени, нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу, где пребывал государь. Царский указ 1654 - го года, по которому в Кремль въезжать дозволено было только старым, первостатейным подъячим, и то не более трех человек, никто не отменял. И он продолжал действовать.

 

        Всем, кто въезжал в Московский Кремль, назначено было останавливаться у «Царских аргамачьих конюшен», где допрежь  стояли «государева седла»  аргамаки, жеребцы и мерины, давно уж превратившихся в государев гараж, по - прежнему размещавшийся в бывших конюшнях, у Предтеченских (Боровицких) кремлевских ворот, между Боровицкой и Конюшенной башнями. Отсюда следовало идти «пеше».

 

        Все другие люди входили в Кремль пешком. Таким образом, самый подъезд ко двору соразмерялся с честью, или чином, каждого приезжавшего лица. Само собой разумеется, что это был особый этикет, принадлежавший к древним обычаям и сохранявшийся не только во дворце, но и в народе, особенно в высших, старинных его разрядах. Для иностранцев такой обычай воспринимался как гордая недоступность и высокомерие. Для русских людей в этом были почет, особенная почесть, воздаваемая хозяину дома.

 

        Правом свободного входа во дворец пользовались придворные чины, но и для них, смотря по значению каждого, существовали известные границы. Кто - то мог прямо входить в Верх, то есть в непосредственно жилые хоромы государя, в его покои, в царский кабинет, для участия в Выходе Его Величества или для доклада, назначенной аудиенции. Для всех прочих царский Верх оставался совершенно недоступен. Всем прочим служилым людям дозволено было входить в некоторые дворцовые помещения, прилегавшие к Верху, например, в Теремной дворец, вход в который запирался медной золоченой решеткой. Двенадцать кремлевских дворцовых подъездов были расписаны указом, включавшим двенадцать статей, кому именно, на какие подъезды и по каким лестницам и переходам дозволялся вход в разные помещения дворца. Круг лиц, допущенных к государю, также был строго регламентирован: только «ближние» и только «уждав время».

 

        Министр внутренних дел князь Борис Викторович Ромодановский, «уждав время», степенно и важно выбрался из вместительного семиместного «паккарда», аккуратно припарковавшегося у «Царских аргамачьих конюшен», медленно огляделся вокруг и, заметив шагах в десяти Акинфия Ивановича Бутурлина, вхожего в круг «ближних» и «первостатейных», раскланялся. Бутурлин уже распахнул дверцы своего автомобиля (играл под простого, «демократического» чиновника, не терпящего подобострастия и угодничества и самолично открывающего дверцу машины, шестьдесят  с небольшим, но вовсю пользовал балерин и горничных, «шармер» большой, фат и немного щеголь), обернулся и внимательно посмотрев на Ромодановского, потом  молодцевато  выпятил грудь, ответил легким полупоклоном, подошел.

 

       Князь Ромодановский, в дорогом пальто нараспашку, коренастый, с лицом профессионального политика, всегда готового к улыбке, но ничего не упускающего, распахнул руки, обнял Бутурлина, затем, после объятий, они обменялись крепким рукопожатием.

 

-Ну, прямо сердцем почуял, Акинфий Иванович! Это уж само провидение мне встречу с вами ниспослало. - радостно сказал Ромодановский.

 

-Жизнь - это процесс, предполагающий, но не гарантирующий нечаянную встречу, Борис Викторович… - суховато ответил Бутурлин.

 

-Просьбу ведь к вам имею, уж не откажите.

 

-Хм - м…

 

-Да, обстановка не самая подходящая, да и времени у нас  с вами нет для обстоятельного разговора. Где бы мы могли поговорить? На улице холодно, чтобы я сумел удовлетворить ваше любопытство.

 

-Здесь поговорим. - Бутурлин задрал подбородок и напустил на себя скучающий вид.

 

        Принадлежавший к строго православной московской семье, он пользовался благоволением государя. В столице Бутурлин входил в интимный кружок наследника престола, относившегося к нему с большой симпатией. Это был человек тонкого ума, высокой образованности и справедливости, но склонный к компромиссам. Все эти качества делали Акинфия Ивановича фигурой, привлекательной для всех политических группировок в «сферах».

 

-Тут слишком много ушей. А нам необходимо поговорить. - сказал Ромодановский. - Пройдемся до Теремного дворца?

 

-Пойдемте сразу в Тайницкий сад…- ответил Бутурлин, поправляя пенснэ.

 

 

 

 

Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Кремль. Тайницкий сад.

 

 

 

 

        …Место было близкое, а главное, достаточно укромное. В кремлевском Тайницком садике, у церковки Дмитрия Солунского, справа от башни Тимофеевских ворот, у крутого косогора, возле старенькой березки, стояла почернелая скамейка, обструганная будто второпях, неумелой рукой, неизвестно когда и для какой надобности. Поговаривали, что лавочка сия была сработана самолично государем Алексеем Николаевичем, любившим, выкроив немного времени перед обедом, прийти в Тайницкий сад и поразмышлять о приятных пустяках, не о делах: дел - то всегда было много, и все неотложные, и обождать не могли ни час ни два, потому как все непременно жизненно - важные. Государь не хотел праздно разгуливать по Кремлю или по аллейкам Тайницкого сада, считал это неудобным. Зато на почерневшей скамейке, где ни души, вдали от любопытствующих глаз, думалось и говорилось легко…

 

-…Поговорим о делах государских… - отложив «Ведомости» на скамейку подле себя, негромко, вкрадчивым голосом, проговорил  Акинфий  Иванович Бутурлин, состоявший в специально под него учрежденной скромной должности экономического советника государевой «Тайной канцелярии», а по сути являвшийся «царевым дядькой»  - воспитателем и наставником наследника престола, царевича Федора Алексеевича. Витиеватое старорежимное имя получил Бутурлин в честь своего предка, Акинфия Бутурлина, царского воеводы, во время войны с поляками, в 1624 - м году осажденного в Мстиславле - город был взят польским войском и сожжен; воевода заперся в соборной церкви и сгорел вместе с ней, предпочтя смерть пленению…

 

-Вы ведь именно о них желали говорить? Знаете, понятие «дело государское и земское» есть наиболее близкий аналог термину «политика»…

 

-У нас все дела, кажется, государские. - заметил  Борис Викторович Ромодановский, министр внутренних дел. - Других нет.

 

        Акинфий Иванович Бутурлин глянул на Ромодановского быстрым, по - прежнему цепким взглядом: почему - то от разговора с министром, на котором тот самолично настаивал все последние дни, он не ждал ничего хорошего.

 

-Я хотел бы поговорить с вами. Поговорить о генерале Матвееве. Матвеев, как обычно, в спешке не посмотрел, куда он ставит ногу. И попал на настоящее минное поле. Ко мне со всех сторон начали поступать тревожные сигналы. Я скажу вам, что мы подходим к черте, дальше которой идти уже будет невозможно. Имя генерала Матвеева должно быть занесено в списки неблагонадежных, он не может более оставаться в должности дворцового коменданта. Фактически, я говорю сейчас о политической смерти генерала Матвеева.

 

        Старик Бутурлин выждал минуту и, продолжая сидеть, точно всматриваясь сквозь пенснэ в лицо Ромодановского, заговорил тихим и кротким  голосом:

 

-Я вас понимаю, дорогой мой Борис Викторович, но все - таки не оправдываю. Личные симпатии и антипатии должны в такое время, какое мы переживаем, стушеваться, отойти на второй план. Повторяю вам, что там, - старик неопределенно махнул рукой в сторону Теремного дворца и посмотрел вверх, - там этого желают, настойчиво желают.

 

      Старик снова посмотрел вверх, сопровождая взгляд почти благоговейным движением руки.

 

-Я ведь не жаловаться приехал, а просить вашего содействия. Ваше слово, вы сами знаете, имеет вес. К нему прислушиваются, вам верят. То, чего не могу я сказать, вы можете произнести свободно.

 

-Уже не так обстоит дело. - горько улыбнулся Бутурлин.

 

-То есть?

 

-Генерал Матвеев, Дворцовый комендант, делает все и не подпускает меня в последнее время к государю.

 

-Ну вот, а вы говорили: выждать! Я чувствую, что настал исторический момент, и мы обязаны что - то предпринять, чтобы спасти положение, мы обязаны сорвать маску с этого фокусника и ренегата, выкравшего подлыми приемами слепое к себе доверие! Пока не поздно, прошу вас, помогите!

 

-Да что я могу тут поделать, Борис Викторович? - Бутурлин с искренним удивлением уставился на Ромодановского и, как бы силясь лучше уразуметь, что от него требовалось, двумя руками тщательно поправил пенснэ, слегка закинул голову, еще больше выпрямился и застыл в вопросительной позе.

 

-Я знаю, да и все знают, вашу неукоснительную прямоту в поступках. Косые пути и интриги вам чужды. Я это тоже знаю. - зло сказал Ромодановский. - Но во имя спасения монархии, я прошу вас помочь с изобличением этого фигляра Матвеева, жонглирующего всеми нами, как мячиками. Тут вопрос не в личностях. Я чувствую приближение шквала. Он может разметать нас всех, в щепы, всю Россию в щепы, Россию, над вековым строительством которой благоговели наши отцы, деды, прадеды.

 

-Что же вы хотите, чтобы я сделал? - наконец медленно проговорил старик.

 

-Я передам вам кое-какие бумаги, досье, ежели хотите, на генерала Матвеева. Вы передадите их государю для ознакомления.

 

-Вы, Борис Викторович, переоцениваете мои силы. Я всего лишь советник государя. У вас есть факты?

 

-Факты? Я дам вам их сколько угодно, но этого мало в данную минуту: во что бы то ни стало сведения необходимо довести до государя.

 

-Вы в этом убеждены?

 

       Ромодановский вместо ответа тяжко вздохнул, шумно выпуская воздух, словно из мехов, горестно и утвердительно покачал головой.

 

-С вами очень приятно беседовать, Борис Викторович. - Бутурлин сквозь линзы пенснэ добродушно посмотрел на Ромодановского. - Но боюсь, вы, хоть и умный человек, не понимаете саму суть.

-Я действительно не понимаю. Вас не понимаю.

 

-Вы хотите, чтобы я пересказал государю содержание вашей папки? Да ведь это же…Да могу ли я это? Вправе ли? - старый Бутурлин с легкой укоризной покачал головой.

 

      Ромодановский опустил голову и беспомощно развел руками.

 

-У меня ощущение, что мы с вами сейчас воду в ступе толчем. - поднял он вдруг голову. - Так как же быть?

 

-Разрешите мне по дряхлости моих лет, высказать вам, дорогой мой Борис Викторович, один упрек, - не отвечая на вопрос, заговорил Бутурлин, ласковым движением руки дотрагиваясь до обшлага пальто министра. - Был такой человек, который мог бы и правду сказать, и предостеречь, и разоблачить. Ему бы государь поверил, выслушал бы его, послушался бы его совета. Вы, конечно, понимаете, что я говорю о патриархе Московском и Всея Руси. Вот он бы вам пригодился.

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Шаболовка.

 

 

 

 

        …В то раннее сентябрьское утро Москва еще спала, но на Калужской площади уже вовсю чинили мостовую, и от лишних фонарей на месте работ было удивительно светло. Первые трамваи Замоскворецкого трамвайного парка, свежевымытые водою, покачиваясь на ходу, только - только начинали выезжать из вагонного сарая, они шли по одноколейной линии; между рельсами коричневела свежая, развороченная земля; накрапывал теплый, мягкий дождик. И от этого света, от этой влажной рыхлой земли, от этой теплой сырости, от выкриков рабочих веяло бодрой тревогой ночного труда…

 

       Редкие грузовички и пикапы подмосковных крестьянских хозяйств неспешно катили к Даниловскому рынку. Вдоль Шаболовки к Донскому монастырю тащился маленький угловатый буро - желтый трамвайчик с выгоревшей нечитаемой надписью «Конь…Шус..ва» на боку и круглыми фарами - глазами. Дверей у трамвайчика не было, вместо них был просто широкий проем, обрамленный резными деревянными перилами, с потолка вдоль всего салона свисали лианы поручней - они были почти черными и гнутыми, даже извилистыми. По бокам тянулись ряды сидений, точнее сказать, скамей. Салон был довольно чист, лишь на полу кое - где виднелись темные пятна, да по углам блестела паутина. Сквозь мутные стекла пробивались розовые рассветные лучи.

 

       Трамвайчик тихо плелся по путям, слегка громыхая внутренностями на стыках рельс. Машин почти не было видно, прохожие тоже попадались редко. Некоторые из них запрыгивали в трамвайчик, но пока что их было слишком мало. Возле старинного Храма Троицы Живоначальной в салон проворно прыгнули двое, протиснулись внутрь салона. Первый, в неброском костюме служащего, с глинисто - зеленым лицом, скосил большими пустыми, жестокими глазами наркомана влево - вправо, осматриваясь; второй, в потертом пиджаке, одетом поверх темной рубашки, с самшитовой тростью, в кепке, надвинутой по самые глаза, скользнул по салону равнодушным взглядом. Никто за ними торопливо не метнулся в вагон, лишь на соседней площадке неуклюже взгромождалась раскрасневшаяся толстуха в фетровой шляпке «клош», способная своими формами привести в неземное восхищение великого Рубенса. Когда - то, наверняка, была она писаная красавица, но от высоты и от стройности, от глаз темных да томных, теперь ничего не осталось. Остались только волосы галочьи да лоснящиеся, губы сочные да малиновые, и два золотых зуба, да еще и на переднем плане: один золотой зуб в верхнем ряду, а другой золотой зуб в нижнем ряду, и так, что золотой зуб, который в верхнем ряду, как раз лежал  на золотой зубе, который в нижнем ряду, и оба - на переднем плане.

 

        Толстуха таращилась по сторонам с тем  туповато - философским выражением, какое нередко бывает у русских баб из простонародья. Распахнутую по - домашнему кофту «разлетайку», из - под которой торчала ситцевая рубашка, она даже не озаботилась застегнуть…

 

        Второй из заскочивших в трамвай,  двадцать минут назад проделал в туалете неприметной, средней руки, гостиницы «Меркур» - с простенькими меблированными комнатами, у Серпуховской заставы, несколько замысловатых па. Сначала он вставил в рот боксерскую капу, за обе щеки положил ватные тампоны, отчего лицо его приобрело зеленовато - одутловатый цвет, снял рабочую блузу и вывернул ее наизнанку - получился пиджак. На голову он нахлобучил смятую серую кепку  с козырьком, закрывающую лоб и глаза. Затем он вывернул брюки - из светлых они превратились в белые парусиновые. Добавил еще несколько несущественных штрихов, окончательно превратившись из полуночного гуляки в серого московского конторщика - «мышонка» с безобидной внешностью. Вся операция заняла у него меньше пяти минут.    Теперь внешне он выглядел невыразительно - стертым, будто смазанным.

 

       Оба заскочивших в трамвай уселись в заднем левом углу салона, рядышком уселась толстуха, сонно всматриваясь в хмурые, помятые лица ранне - утренних пассажиров и еле слышно забурчала себе под нос что - то про рынок и про какую - то Аглаю «с под Бронниц, будь она неладна со своими огурцами».

 

      Утро поднималось пасмурное, но теплое, парное, с внутренним солнцем, и было совсем приятно трястись в трамвае.

 

-Отчего же наша встреча в трамвае? - спросил мужчина в неброском костюме. - Могли бы и пройтись.

 

-А я не хочу шкандыбать. - неожиданно ответил «кепка», пожимая плечами. - Кстати, шкандыбать - термин специфически южный, заменяющий глагол идти.

 

-Почему же вы не хотите шкандыбать?

 

-А у меня ноги не казенные. Посидим на скамейке, в чудесном трамвайчике.

 

      Откуда - то из - за угла, из чистеньких тупичков нерабочего Замоскворечья, из - за старинных добротных домов, где из окон, завуалированных маркизетовыми занавесями и дорогими гардинами, рвутся по вечерам звуки цыганских романсов и фокстротов, оголтело вылетел автомобиль. Следом за ним другой, третий, четвертый, - целая свора частных такси. Без предупреждающих сигналов, пьяные и вихляющие задами, голосящие «Алеша, ша! Возьми полтоном ниже!», они пронеслись по сонной Шаболовке. В окне одного из такси можно было разглядеть груду хризантем и женскую фигуру в белом облаке шифона и газа.

 

-Свадьба. - проворчал лениво «неброский костюм».

 

-Вижу, что свадьба. - процедил сквозь зубы второй, в кепке и, совершенно неожиданно, рыгнул на весь салон винным перегаром, так, что даже сонная толстуха вздрогнула и, перестав бормотать, опасливо покосилась на него. «Кепка» озорливо ей подмигнул.

 

-Рановато для свадьбы. - заметил «неброский костюм». - Или загулялись с вечера еще…

 

-Эх, Москва, Москва, асфальтовая Россия...Бессонная, «колесная» кавалерия выезжает на рассвете...Шуми, мотор, крути Гаврила... -  с коротким вздохом сказал «кепка». - Здешние приземистые домики, выстроившись неровной линией кривых переулков, все еще крепко хранят в себе традиции прошлого, вы не находите? Нравы «Растеряевской улицы» с бесшабашной удалью пьяных «молодцов» до сих пор не выветрились здесь и подчас находят своих неуклонных последователей.

 

-Сочинять не пробовали?

 

-Пробовал…Плохо получается, одна сплошная беллетристика.

 

-Да и черт с нею, со свадьбой…- слегка поморщился «неброский костюм». - Когда в подобные переулки начинает делать первые вылазки новый культурный быт, он встречает иногда жестокий отпор «растеряевских наследников».

 

-Неплохо вы ввернули…

 

-Лучше - ка ответьте мне на такой вопрос, который мучает меня еще с гимназических времен: почему это утром вкусен кофе со сливками, а после обеда гораздо вкуснее черный кофе?

 

-Вот, всегда такие вопросы ставьте. - поощрительно хмыкнул «кепка». - Вот это правильно направленная любознательность.

 

-Так почему же? - настаивал «неброский костюм».

 

-Вам так и не разъяснили в гимназии? - снова хмыкнул «кепка». - Потому, что утром человек натощак, ему нужно питание, а после обеда он сыт, ему уже питаться не хочется.

 

-Верно.

 

-Вы эдаким макаром решили разговор наш завязать?

 

-Да, нет, просто, к слову…

 

-Помните, у Иоанна? «В начале было Слово…»

 

-Слово…А вот святоотеческие труды ведут взыскующую мысль через творение умной молитвы к священнобезмолвию, - и неброский костюм спокойно процитировал, - «Молчание есть таинство будущего века, к подвижнику уже и теперь доносится его весенняя сила», так, кажется, у преподобного Исаака Сирина?

 

-В Европе в моде другое…По сути дела вся новоевропейская культура в интимнейших основаниях своих антириторична: «В начале было Дело», - так оспаривает евангельский логоцентризм гетевский Фауст.

 

-Слово в истории рассматривается таперича как стратегия обмана.

 

-Знаете, я плохо спал накануне…

 

-Почему? - негромко спросил «неброский костюм».

 

-Ну, потому что вставать утром было непривычно рано, а ночью ни с того ни с сего начало казаться, что был какой - то виденный во сне, странный и неухваченный, вечерний горизонт…

 

-Вот - вот…Понимаю…Чудное дрожащее счастье, чем - то схожее с ощущениями детства, с волнением каким - то…

 

-А кроме того, я подумал еще и о том, что всякая настоящая жизнь должна быть обращением: к чему - то, к кому - то, в кого - то…- подхватил собеседник в кепке.

 

-Слова, опять слова…Когда перейдем к сути?

 

-Знаете, бывают такие эпохи, когда жизнью правят фантасты, а люди реальной жизни, отброшенные и смятые, погружаются в царство призраков.  - сказал «кепка». - Мечтатели и фантасты становятся реальнейшим оружием судьбы, трубою века, молотом истории.

 

-У вас сплошь громкие слова. - «неброский костюм» слегка поморщился.

 

-Обычно такие эпохи потом называются - «великими». - возразил «кепка».

 

-Слова…Пока мы плетем с вами словесные узоры, витийствуем, а о деле между тем ни слова не сказано.

 

-Ну, хорошо, излагайте, что вы там нафантазировали?

 

-Будете слушать? Ведь времени у вас, как я понимаю, теперь предостаточно? Кстати, как вам живется нынче, когда не у дел?

 

-Не у дел? - фыркнул «кепка». - Выперли меня в отставку, ежели говорить откровенно. Да еще попросили по третьему пункту*. Без пенсиона.

 

-Обижены?

 

-Скорее, я огорчен несправедливостью.

 

-Отставка ваша, как вы сами прекрасно понимаете, - камуфляж.

 

-Хорош камуфляж, нечего сказать. - сказал «кепка»  чуть расстроенным тоном.  - Нынче мне никто по телефону не звонит, домой не заходит. Я словно прокаженный стал. Карьеру загубил…

 

-Все еще помышляете о карьере?

 

-А что? Хочется благородных помыслов.

 

-Жизнь так отшлифует, что от всех благородных помыслов не останется и следа.

 

-Да, не в коня овес. - горестно вздохнув, признался «кепка». - Наверное, не из того теста меня слепили, из которого пекут делателей карьеры.

 

-Не те дрожжи положили…Но, скажу вам так: генералов пекут из другого теста, не вашему чета…

 

-Но вас слепили все же из того? То - то, гляжу, присутствие на наших ранних покатушках в трамвае филеров для генеральского камуфляжа? - подмигнул собеседник в кепке и головой повел в сторону толстухи в фетровой шляпке «клош».

 

-Равно как и то, что вы не поленились загримироваться.

 

-Дык, не от хорошей жизни. Мне казалось, что я со своим гримом смогу раствориться в толпе, даже малолюдной. Но филеры же так не считают? Небось посмеиваются, глядя на мои увертки?

 

-Я лишь воспользовался своим служебным положением, подстраховался на всякий случай. - ответил «неброский костюм». - И потом - я же не могу довериться высокооплачиваемому детективному бюро, чьи сотрудники уже потеряли форму и годятся для выяснения амурных шашней и потасовок с квартирными ворами, и то лишь до той минуты, пока им не попортят костюмы.

 

-У вашей дамы с формами, очаровывающими Рубенса, чересчур выдающиеся золотые зубы. - сказал «кепка», усмехаясь. - Приметно.

 

-Это Ляля Черкалина. - тихо, почти шепотом, ответил «неброский костюм». - Наша живая легенда и…мой талисман, ежели хотите. В свое время умела она, как никому не дано, «строить глазки». Знаете, этаким макаром прищурит левый глаз, бровь над правым приподнимет, впустит в зрачки темных да томных глаз своих простецкую доброту и овечью кротость. Эх! Семь лет назад, в 1920 - м году  она была одним из видных заправил подпольной организации. Разумеется, была внедрена. Подпольщики как - то прознали и приговорили ее к смерти. Стреляли. Из револьвера, в затылок. После этого  кому - то из убийц показалось, что она жива. И он решил, что всякое дело нужно доводить до конца. А потому, без долгих размышлений, стукнул по зубам мушкой револьвера и ушел. Пуля задела затылок, мушка выбила два передних зуба, лежащие один на другом - один в верхнем ряду, другой - в нижнем ряду. Она очнулась на третий день. Выжила чудом. Потом арестовали стрелявших  и еще семьдесят шесть человек.

 

-Вот оно что…

 

-Знаете, меня всякий раз оторопь берет, когда она рассказывает, как ее убивали. - продолжил все тем же шепотом «неброский костюм». - Обыденно рассказывает, так, словно бы высморкалась…Убийца приставил дуло револьвера к затылку, нажал пальцем курок; и курок, - как она рассказывала, - курок ударил в капсюль, капсюль вспыхнул и зажег порох, порох превратился в газ  и втолкнул пулю в дуло; дуло было приставлено к затылку; из дула пуля попала в затылок и сделала в затылке дырку... Пустой патрон, автоматически выброшенный, упал неподалеку.

 

-Ну, не сердитесь, бога ради.

 

-Так - то вот…И служит эта Ляля, продолжает служить…А что для вас карьера? Служба также представляется вам наиболее острой и интересной из всех иных? Или не так?

 

-Да, служба наша требует ловкости определенной, изощренности, хитрости и коварства, и -  полного проникновения в настороженную психику врага.  - сказал «кепка», нахмурившись. - А враг только кажется притаившимся, расползается по всей России, и, находить его, угадывать и обезвреживать - для этого требуется своего рода искусство.

 

-Вот видите…

 

-Ну, а вы сами, как?

 

-Нынче веду размеренный образ жизни - спокойная, добропорядочная служба, ежедневные прогулки для моциона, добродетельное поведение…А ежели без шуток, то здоровье мое ни к черту. Собираюсь подать в отставку…Откровенно говоря, вы здесь, потому, что мы весьма озабочены некоторыми аспектами деятельности отдельных высокопоставленных чиновников в настоящий момент. Мы уже получили несколько странных донесений об их поведении. Деятельность некоторых чиновников потенциально ставит под угрозу государственные интересы. В данных обстоятельствах разумно принять превентивные меры.

 

-И, разумеется,  избежать ненужной шумихи?

 

-Отчего же? Может быть, шумиха, правильно организованная и поданная как следует, приправленная политическим соусом, была бы желательна.

 

-Иными словами, требуется убрать двух зайцев? Я имею в виду неугодных чиновников  или одного неугодного чиновника, и разыграть в нужном ключе интригу с далеко идущими последствиями?

 

-Я бы сказал иначе - нужно разыграть политическую комбинацию. Мы переживаем опаснейший момент. Но чувствуя силы свои, мы спасем Россию от захвата власти людьми, которые все равно удержать в своих руках ее не сумеют. До парламента мы не доросли, а говорильни Земского Собора нам с лихвой хватает.

 

-Ну - ну…

 

-Дело государственной важности…

 

-Государственной важности? - усмехнулся «кепка». - Всего и делов - то: копошиться в доносах, сплетнях и перечитывании чужих писем, и при этом считать, что это дело огромной государственной важности. Это же бесполезное занятие. Ссориться со всеми, нос задирать и слишком высоко залезть? Никакой тут нет государственной важности.

 

-Я предпочел беседу с вами, ибо думаю, что вам можно доверять. Вы должны помочь.

 

-Излагайте преамбулу…

 

-Несколько месяцев тому назад мы получили сообщение о том, что некое высокопоставленное лицо использует свое служебное положение и близость к священной особе государя в личных целях. Ради своих интересов это лицо прибегает к разного рода махинациям. Об этих махинациях стало известно. Неприятность заключается в том, что о них известно не только узкому кругу лиц в России, но уже и за рубежом. И это плохо, потому что заграница намерена использовать высокопоставленное лицо в своих интересах. Речь идет о компрометации государя, его семьи. Подробности дела не очень интересны. Интересен путь, на котором некое высокопоставленное лицо поскользнулось и оставило кучу улик, и кучу дерьма, которое еще предстоит разгребать. Непонятно, почему это лицо их не уничтожило.

 

-Кучи дерьма?

 

-Кучи улик.

 

-Почему вы не вмешались раньше?

 

-Дорогой мой, вы знаете, как тщательно нам надо работать! Мы намерены пока как можно меньше беспокоить это высокопоставленное лицо. Трудно истолковать все, что мы знаем о делах и планах этого лица. Сырой материал такого рода, как правило, отрывочен и не точен, полон ссылок и намеков, понятных лишь посвященным. Правильное прочтение добытых сведений - ключ работы.

 

-Вы затеваете сражение…

 

-Да, сражение. Говоря откровенно, сражение против опасности, грозящей обществу.

 

-Попросту борьба с невидимками, не так ли?

 

-Разумеется, мы не бездействуем и собираем информации. - сказал «неброский костюм». - Наше ведомство работает, не покладая рук. Но может быть, мы неправильно ведем бой? Настоящая война ведется не только против привычной угрозы, исходящей с Запада, а против здешних негодяев, которые хотят погубить страну. И вы, как я, хорошо знаете, насколько серьезна угроза именно изнутри. Таков наш вклад в обеспечение охранения порядка. По - моему, он бесспорен.

 

-Мы, бюрократы, бывшие и действующие, все на одно лицо, не правда ли? «Я искренне и от всей души надеюсь, что совместными усилиями мы добьемся»…, «Мне хочется, чтобы вы верили», «Мы поддерживаем ваши устремления», «Можете положиться…». И тому подобная чепуха, которой и вы, и я, сыты по горло.

 

-Но все будет и дальше именно так.

 

-Давайте к делу.

 

-Извольте.

 

       …Со стороны Александровских казарм на Серпуховском шоссе еле слышно доносились сурны, барабаны, медные, старинной работы «воеводские» набаты - их по традиции вывозили на ежеутреннюю побудку на четырехконных упряжках. Раньше ими подавали общие команды: «вперед», «по коням», «спешиться», «на вылазку», а нынче их медные вопли дополняли общую команду на подъем.

 

-К делу, так к делу. - покладисто ответил «неброский костюм». - Речь идет о высокопоставленном лице, о генерале Матвееве...

 

-О Дворцовом коменданте? - уточнил «кепка».

 

-О нем. Генерал, свежий, молодцеватый бодряк, старинного роду - племени, любитель коньяку, который, и это знают все, ему привозят из Армении, целый Дворцовый комендант…Генерал Матвеев встрял в чертовски грязную и большую аферу. В этом я убежден. Человек, близкий к особе государя и вдруг - бац, оказывается скомпрометированным.

 

-Дивлюсь я на державу нашу, священную корову, Третий Рим… - сказал «кепка». - То явит похвальную вездерукость, то под самым носом не видит смрадного копошения.

 

-Матвеев сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он ловок и, как говорят в подобных случаях, «пронырлив», может найти общий язык с разными людьми. Перед ним разворачивается все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела. А ежели генерала за ноздри схватят? Это серьезная угроза, вы согласны? Любая акция, я имею в виду акцию по компрометации столь высокопоставленного лица, играет на руку нашим внутренним и внешним врагам.

 

-Подоплека дела слишком омерзительна?

 

-Не то, чтобы…Начну с частностей…Генерал Матвеев, несмотря на высокую должность и близость к государю, получает всего шестьдесят тысяч жалованья в год, но тратятся им тысячи. Супруга генерала никогда не спрашивала, откуда эти деньги приходят, они для нее текут самотеком. Мужа своего она считает простым и добрым, идеалом денежной корректности, и человеком недюжинных дарований. Судя по тому, как без счета даются ей деньги в руки, она приписывает своему мужу некоторую наивность в денежных вопросах.

 

-Пять тысяч рублей жалованья в месяц не так уж и мало…

 

-Пойдем дальше…Мысль заняться крупными делами пришла к генералу Матвееву вместе с неожиданным наследством. Старая тетушка, одиноко живущая в Твери, сделала Матвеева своим единственным наследником. Этот необыкновенный подарок вместе с тем создал для Дворцового коменданта большие проблемы. Он обратился к весьма странным консультантам по финансовым вопросам и маклерам с темным прошлым и сомнительными методами. Удивительно, но генерала Матвеева привлекают люди с сомнительной репутацией. Ему всегда нравилось якшаться со сбродом. Матвеев вообще отличается склонностью к общению с живописной, но не внушающей доверия публикой. Вся эта история, - продолжал «неброский костюм», - выглядела очень серьезно и могла привести к нежелательным последствиям. Повсюду могли зашептаться, что генерал Матвеев нуждается в деньгах, что он связался с подозрительными дельцами. Ничего конкретного, но…Разве это совместимо со положением «ближнего человека» государя? Следует сохранить хоть сколько - нибудь добропорядочного. Поэтому мой шеф, не имея привычки позволять ходить себе по ногам, негласно обратился к министру финансов графу Воронцову и просил разрешить провести расследование налогового положения генерала Матвеева, чтобы умерить его пыл. Решено было спустить на генерала фискалов, которым поручили проверить бухгалтерию Матвеева, столь же запутанную, как и его взаимоотношения с миром финансов.

 

-Что же дала проверка фискалов? То, что они обнаружили, поразит нас всех?

 

-Кем - то предупрежденный, Матвеев, не моргнув глазом, выплатил дополнительные налоги, и через особый, с согласия государя, погасил задолженность.

 

-И что же? На этом все?

 

-Генерал Матвеев оказался замешан в различных незаконных сделках. В частности, в подделке векселей и торговле лесом, на который по суду наложен арест. - вздохнул «неброский костюм». - Одно потянуло и продолжает тянуть другое. Постепенно убеждаясь, что государь постепенно отворачивается от него, и он не может занимать прежнее, достойное его способностей место, генерал Матвеев обратил свои взоры к бизнесу, как говорят американцы…Это стезя, для которой он попросту не создан, в конце концов когда - нибудь погубит его карьеру и ускорит падение. Преследуемый банками и кредиторами Матвеев возомнил себя «лесным королем» и воспарил в мечтах о гигантских по масштабам сделках в лесном деле. Пребывая постоянно в возбуждении, погруженный в поиски ускользающего богатства, Матвеев увлекся разнообразными проектами. Некоторые из них он обсуждал со своими сомнительными компаньонами, друзьями, даже любовницами. Одной из своих подруг он, по доброте душевной, поведал о крупной операции, имеющей целью установление монополии на дешевый древесный материал по всей Кубани и предгорьям Северного Кавказа. Речь шла об изготовлении досок из камыша - несколько заводиков, производящих «камышит» можно было без труда расставить  в станицах и близ железнодорожных станций.М атвеев должен был получить при этом пятьсот тысяч комиссионных. Дело обещало быть успешным. Матвеев уже начал верить в свое новое призвание, когда все внезапно рухнуло. «Камышит» зачерпнул бортом воду и затонул, оставив на поверхности подозрительные водовороты. Как выяснилось, общество «Камышит» служило прикрытием для крупномасштабных мошеннических операций с экспортными вознаграждениями.

 

 

-Эта любовница…э, она часом не ваша протеже?

 

-Как вам сказать…

 

-Ну, не говорите. После узнаю.

 

-Он присвоил себе часть выручки с продажи леса из государевых лесных дач. Он арендовал ресторан, в котором имел бесплатный стол. Он снимал для любовниц роскошные апартаменты в гостинице «Медведь» на Кузнецком мосту. Он дошел до того, что для украшения стен в своем кабинете, продал самому себе написанные им самим картины, по цене в три тысячи рублей за каждую. Деньги, разумеется, генерал позаимствовал казенные, из особого рептильного фонда. Кое - что достигло ушей государя. Его величество беседовал с Матвеевым. Целый час, конфиденциально. В конце концов, государь предпочел не выносить «сор из избы» и дело замято. В качестве искупительной жертвы Дворцовый комендант возместил компаньонам какие - то финансовые пустяки.

 

-Вы приняли меры, чтобы держать эту историю под контролем?

 

-Дело, хоть и замято, может принять самый неожиданный оборот и у меня нет никакой уверенности в том, что оно будет развиваться в благоприятном направлении. - сказал «неброский костюм». -  Могут возникнуть осложнения и препятствия, и у нас не будет никакой возможности разглядеть все поле, просто ничего не успеем увидеть, чтобы предотвратить.

 

-Могут или возникли?

 

-Могут возникнуть.

 

-Москва слухами не полнится, стало быть, вам удается пока пресекать…

 

-Кое - кто намерен сунуться в это дело, которые ему не подведомственно.

 

-Простите, не улавливаю…

 

-Просто давайте вернемся к тому простому факту, что у некоего лица имеется компрометирующая информация против Матвеева. Какая - пока не ясно. Неизвестно. Но известно, что подкоп ведется под генерала Матвеева. У нас на руках подозрения, неясные намеки. В какой момент компромат выстрелит? Непонятно. Смотреть во все глаза, - вот все, что мы можем предпринять в настоящее время. И надеяться, что рано или поздно вскроется истина. Но одно могу сказать - этот кое - кто слишком зарвался. Как бы шею не сломал…

 

-Знаете, а ведь за все это Матвеева  могли бы убрать. - пробормотал, будто бы про себя, «кепка».

 

-Одним словом…- «неброский костюм»  изо всех сил сделал вид, что пропустил реплику собеседника мимо ушей.

 

-Одним словом, генерал  Матвеев идиот. - сказал «кепка». - Это понятно. Дурак. Не понимает последствий надвигающегося скандала.

 

-Это будет самый большой скандал за последние годы. - кивнул головой «неброский костюм». - Его фотографии попадут во все газеты, его имя будут мусолить везде и всюду, на каждом углу.

 

-Задача минимум, как я понимаю, - скандала не допустить?

 

-Да.

 

-А задача максимум - это развернуть из всего этого порядочную политическую комбинацию? - спросил «кепка». - Итак…Нужна какая - то комбинация. Какая? Нужно мыслить логично. Что такое комбинация вообще? Комбинация сводит к одному знаменателю различные, часто противоположные интересы людей. Надо так их свести, чтобы было для нас приемлемо. Поставить себя на место каждого участника комбинации и заранее все проговорить, продумать, обсудить. Комбинация невозможна, если со всеми говорить вместе и сразу: надо с каждым порознь провернуть, с одним одно. С другим - другое. Когда же соберутся все вместе, воедино, надо говорить еще и третье, новое, совсем не то, что прежде делалось. И каждый участник комбинации будет понимать по - своему, думая, что он только знает настоящую, закулисную сторону дела.

 

-Именно.

 

-Убить, извините, свести счеты, но не посредством апоплексического удара или скоропостижной смерти от ветрянки, от этого только ненужные разговоры пойдут, а устранить одиозную фигуру, совершив громкий террористический акт. В самом деле, очень удобно и правдоподобно. И мотив подходящий…

 

-В каком смысле? - насторожился «неброский костюм».

 

-Мотивом совершения террористических актов, которые свидетельствуют о противоправительственной цели, бывает политическая месть отдельным государственным деятелям, политикам, высокопоставленным чиновникам за их службу. Террористический акт лежит в основе любой культурной традиции. Мифологический пласт идеологии подразумевает создание сакрализованного  пантеона мучеников и героев. Идеология, дорогой мой, одна из возможных точек зрения на мир, которая претендует, чтобы ее воспринимали как единственно верную.

 

      «Неброский костюм» засопел.

 

-Вы готовы зайти достаточно далеко? Учтите, я не собираюсь тут заниматься утешением вдов и тому подобным. - «кепка» нервно кашлянул.

 

-Мне известно, что в делах вы человек осторожный и предусмотрительный. - уклончиво ответил «неброский костюм». - Одно дело страхуете другим: одно провалится, другое выйдет.

 

-Знаете, очень хорошо, что генерал Матвеев решился сделать лесным дельцом.

 

-Почему?

 

-У меня есть заготовка, буквально просящаяся в комбинацию.

 

-Понимаю, что вы зададите мне сейчас резонный вопрос. - сказал «неброский костюм». - Задавайте.

 

-Задам два резонных вопроса.

 

-Задавайте два.

 

-Вы и сами прекрасно знаете, сколько в нашей богом спасаемой державе соответствующих служб? Отчего же сим заниматься приходится вам?

 

-Нам. Заниматься приходится нам. Это во - первых. А во - вторых, совершенно соглашусь с вами, что для этого необходим труд целого коллектива! В наше время подобные деяния ни в коей мере не являются успехом одиночек, а всегда плодом коллективных исследований. Но вы учтите нынешнее положение вещей. Со дня на день пойдет в Кремле такая драчка, ого - го! Кисель получится!

 

-Не уверен, что кисель…

 

-А что же?

 

-Поскольку живем мы с вами в России, получится вернее всего - водка, бабы, патефон…

 

-Опять шутите? Ну - ну.

 

-Нам могут запросто свернуть голову…

 

-Не исключено.

 

-Из - за наших  комбинаций переполох на Москве может учиниться.

 

-Переполоха и так хватает.

 

-Теперь второй резонный вопрос…Кто вас подрядил на это? Ваш патрон? Министр внутренних дел Ромодановский - большая величина. Но он изучен вдоль и поперек. Он на такое не пошел бы.

 

-Этого я сказать не могу. - произнес «неброский костюм» после паузы.

 

-Министр не любит, когда ему говорят о неприятном, и я начинаю его понимать. Глубокая философия. Одна из тайн жизни. Ромодановский не может организовать устранение Матвеева по той простой причине, что нет у него людей, способных осуществить такую акцию. Да, ему подчиняется весь аппарат министерства внутренних дел, но довериться было некому. Не государственные мужи составляют руководящее ядро самого ответственного ведомства, не лично преданные Ромодановскому соратники, умеющие хранить тайну, а - талантливые авантюристы, снисходительно взиравшие на шалости подчиненных. Ядро - то существует, и крепкое, но цементируется оно личными связями, взаимными поблажками и обоюдной зависимостью. И, что немаловажно, каждый из «верхов» имеет своего, преданного только ему человека среди начальников секретных служб. Поэтому министр не желает устранения Дворцового коменданта. Да и мужская дружба связывает их, разве нет?

 

-Матвеев - единственный человек, с которым он общается честно и тепло, не выставляя колючек своего скверного характера. - подтвердил «неброский костюм». - Устранение Матвеева Ромодановскому было бы невыгодно. Оно никак не устраивает Ромодановского - политика. Любой политический эксцесс нависает угрозою над самим Ромодановским, неизвестно ведь, в какую сторону качнется маятник от возможного взрыва страстей в царском дворце.

 

-Из государевой «Тайной канцелярии»*? Нет? Тогда кто? Лопухин? Знаете, мне не внушают доверия государственные мужи, у которых слишком румяные щеки.

 

-Это вы верно сейчас подметили. Румяные щеки. Слишком румяные щеки. Чересчур деловит. 

 

-Значит, фон Эккервальде занимается делом Матвеева? - кажется, «кепка» был ошарашен своим собственным предположением. - Понятно, что никто не знает про это.

 

-Сейчас нам выгодно, чтобы в этом деле было поменьше официоза. И пафоса, навроде того, что мол «у нас длинные руки». Некоторые тайны не сохраняются. Даже у нас.

 

-Я прошу не забывать, что нынче я всего - навсего маленький человек, а не государственный концерн по извлечению скверны и изводу воровской измены, который имеет возможность ассигновать миллионы на свои нужды.

 

-Коль к делу государеву пристали, да прикипели, почему бы и дальше не послужить? - примирительно - елейным голосом ответил «неброский костюм». - Можно и без мундира быть на службе. А вам и подавно можно. Вы человек тройной цены.

 

-Я такие точно речи слыхивал не раз и был к ним глух. Чего ради я теперь должен свое мнение переменить? Что изменилось?

 

-Только тем и красна жизнь, что стоишь на своем посту.

 

-Ну, пожалуй, что так…

 

-Вам карты в руки, как говорится…Всю будущую комбинацию взять под плотную опеку и вести, вести. Вести, вплоть до… - «неброский костюм» оборвал себя на полуслове.

 

-Вопрос - с кем?

 

-Подбирать людей всегда трудно. Да, и…нельзя предугадать сопротивление, которое могут вызвать эти инициативы.

 

-Много людей, вам, полагаю, не понадобится. Один - два надежных человека, не более. Исключительно для технической работы как там у классика? «Итак, нужен мне работник»…

 

-Повар, конюх, плотник… - насмешливо продолжил «кепка». - Один или два. Не отставники, но, скажем так, не в активной службе, уже или почти отошедшие от дел. Способные. Желательно. Служившие по линии контршпионажа. Желательно, соприкасавшиеся с делами «английского стола», имеющие связи, кое - какие  знакомства в околодипломатическом мире. Словом, такие, за кем не было бы никаких больших грехов, и на первый, да и на второй тоже, взгляд, не имели бы ничего общего с рыцарями плаща и кинжала.

 

-С ответом не тороплю, но было бы желательно, ежели скорее…

 

-Хорошо. - резко оборвал «кепка». - Хотя я считаю, что спешка может только повредить.

 

========================

 

Да еще попросили по третьему пункту*. Без пенсиона. - увольнение по решению вышестоящей инстанции без прошения и без пенсии. На такое распоряжение уволенные не могут жаловаться, и все их жалобы, а также «просьбы о возвращении к прежним должностям не должны быть вовсе принимаемы к рассмотрению, но оставлены без всякого действия и движения». Увольнение по третьему пункту обратилось в выдачу чиновнику «волчьего паспорта». Мера применялась только к чиновникам неспособным или неблагонадежным и не могла быть применяема к чиновникам способным и нравственно безупречным, если они почему - либо неугодны начальству или если именно их нравственная порядочность служит помехою каким - либо неблаговидным расчетам начальства. На деле третий пункт применялся сравнительно редко.

 

 

 

 

Из государевой «Тайной канцелярии»*? - Тайная канцелярия - орган политического сыска в России, в обязанности которого входило разбирать приходящие на имя государя челобитные и осуществлять общий надзор над административным, военным и дипломатическим аппаратом. Помимо этого, канцелярия занималась политическим сыском и контрразведкой - наблюдением за чиновниками, действующими политиками, представителями средств массовой информации, промышленниками, банкирами, с целью выявления измены, а также борьбой с наветами на государственную власть и контролем за целевым расходованием финансов.

 

 

 

 

                                                                      Глава третья.

 

                                                            Предварительные наметки.

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Старое Ваганьково.

 

 

 

 

        Кабинет Директора Департамента Государственной Охраны в здании в Староваганьковском переулке, был меблирован совсем не в строгом соответствии с протоколом и положением в иерархии занимавшего его чиновника. В кабинете на первом плане располагались старомодный письменный стол, сделанный, по всей видимости, еще при царе - Горохе, и шкаф - сервант. Возле одной стены стояли два деревянных стула с высокими прямыми спинками, обтянутыми кожей, у другой стояли кожаный диванчик и стул. В правом углу расположился пузатый сейф.

 

        Фон Эккервальде, несомненно, вызывал у окружающих страх. Он не был ни страшен внешне, ни кровожаден, ни угрюм. Наоборот, Георгий Васильевич был человек светский, вежливый, обходительный. Люди боялись не Директора Департамента Государственной Охраны, а системы, которую он представлял, люди ощущали безжалостную мощь той машины, которая стояла за его спиной. Директор сумел стать человеком незаменимым, неприступным хранителем высших государственных тайн, стоящим как бы над людскими страстями и борьбой партий. Одновременно он был ловок и, как тогда говорили, «пронырлив», мог найти общий язык с разными людьми. Перед ними разворачивалось все «грязное белье» царской династии и все ее грязные закулисные дела.

 

        Фон Эккервальде был причастен к власти. Власть приносила огромное, не только материальное, но и моральное удовлетворение. Она возвышала человека над всеми остальными. Это своего рода морфий, наркотик, без которого морфинист не может жить. Власть нередко мифологизировали, придавали ей какие - то сверхъестественные черты. И сам носитель власти порой не чурался приписать себе божественное происхождение. Властью злоупотребляют, и тогда трудно приходится тем, кто находится под такой властью. Но ее можно использовать на благо всех чинов общества. Такую власть люди готовы уважать. Директор, похоже, верил, что его уважают, не только боятся.

 

       Уважению связи не мешали, способствовали. Связи - ключевой источник новых возможностей. Чем выше поднимаешься, тем дороже становятся связи. Умение их выстраивать позволяет несколько снизить цену. Известно было, что фон Эккервальде не столько руководил одним из ведомств большого государственного аппарата, сколько поставлял логические решения проблем для аргументированного ответа на любой поставленный вопрос.

 

        В Старом Ваганькове располагался исторический комплекс зданий бывшего Аптекарского приказа. Раньше Аптекарский приказ находился в Потешных палатах Московского Кремля, поскольку связь его с царской фамилией была достаточно тесной и именно при нем находились царские врачи. Важными составляющими частями приказа были государева аптека, так называемый Аптекарский огород (то есть место, на котором выращивались лекарственные растения), кабинет редкостей, где собраны были в первую очередь гербарии, и…царская библиотека.

 

       Из книжного собрания Аптекарского приказа появилась царская библиотека, старейшую часть которой составили книги, находившиеся у основателя династии, царя Бориса Федоровича Годунова, его сына, Федора Борисовича, ближнего боярина Семена Никитича Годунова, умершего в 1612 году и западноевропейские издания, привезенные в Москву английскими купцами Флэтчером и Голсуортом в начале 1609 года.

 

       Аптекарский приказ изначально был призван стать чисто дворцовым ведомством, занимавшимся всем, что относилось к здоровью самого Ивана Грозного и царицы. Но очень скоро Аптекарский приказ расширил свою компетенцию и включил в сферу своей деятельности, помимо забот о здоровье царского семейства, еще и заботу о придворных царя, ближних боярах, военачальниках, а затем и о царском войске. Именно на этот приказ была возложена борьба с терзавшими русскую землю «моровыми поветриями» -  эпидемиями опасных инфекционных болезней. С годами назначение Аптекарского приказа, а точнее, одной из важнейших его частей, государевой аптеки, - обслуживание, главным образом, царя и членов его семьи, существенно изменилось. Приказ стал основой для личной секретной службы царя.

 

        В середине семнадцатого столетия Аптекарский приказ перевели из Кремля в Старое Ваганьково. Когда - то местом у Ваганьковского холма заинтересовался Иван Грозный, построивший неподалеку Опричный дворец. Когда - то, рядом с двором, на холме, находилась старинная московская усадьба Лопухиных…Теперь же в обширном Аптекарском дворе, обустроенном в Староваганьковском переулке, в каменных палатах, подвергшихся значительным переделкам и перестройкам, разместилось ведомство Государственной Охраны, впоследствии названное на европейский лад Департаментом Государственной Охраны.

 

        Он был немал и объемлющ. Его основными задачами являлись защита интересов обороноспособности и экономического развития России, политическая и экономическая разведка и контрразведка и промышленная безопасность, наружное наблюдение и охрана иностранного дипломатического корпуса, охрана членов правительства, государственных объектов и специальных грузов, для чего Директору Департамента подчинен был Корпус Городовой стражи.

 

        Департамент Государственной Охраны состоял из нескольких делопроизводств - оперативных отделений, имел в своем распоряжении один из лучших филерских летучих отрядов, обширную сеть осведомителей, собственные информационный и технический отделы, первоклассную фотолабораторию, картотеку, архив, экспертов - лингвистов, искусных парикмахеров и гримеров...

 

        …Со своей обычной пунктуальностью фон Эккервальде принялся за синие министерские пакеты, которых прислали ему в изрядном количестве, время от времени поглядывая на часы. Георгий Васильевич дожидался в своем тесном кабинетике свежих вечерних газет, которые приносил ему пожилой помощник Игумнов, инвалид, потерявший лет семь назад руку в одном серьезном деле. Фон Эккервальде должность ему «пробил» - кабинет - секретарь…Игумнов сегодня задерживался.

 

       …Открыв тяжелую дверь, Игумнов, на стене напротив, увидел песьи головы - символ опричников царя Ивана Грозного. И хоть видел их уж не в первый раз, однако холодок страха вновь обдул сердце и он слегка поежился.

 

-Задерживаешься, друг ситный… - неодобрительно покачивая головой, сказал фон Эккервальде.  - По глазам, отсутствию газет  и папке в твоей руке вижу, есть кое - что серьезное?

 

       Игумнов кивнул. Очки в серебряной оправе блеснули у него на носу.

 

-Я тебя много лет уж знаю. - досадливо сказал фон Эккервальде. - Докладывай. Или сомнения имеешь?

 

-Имею.

 

-У тебя, Игумнов, такой вид, словно председательствуешь на генеральной ассамблее лиги в защиту девичьей чистоты. Тогда, пожалуй, начни с чего - нибудь развеселого, из сводки происшествий, случившихся в стольном граде.

 

-Днем на Самотеке шведского купца обокрали. - начал докладывать кабинет - секретарь, знавший прекрасно о «слабости» Директора смаковать подробно анекдотические служебные ситуации.

 

-Шведского? Надо же…Интерес для нас какой - нибудь представляет?

 

        …Как правило, промышленной разведкой занимались специализированные фирмы, бюро, агентства экономического анализа, функции их обычно маскировались под вывеской «экономических консультаций» и патентных бюро. В России сделали ставку на особую службу промышленного и технического шпионажа. В зависимости от источников и методов получения информаций, русские подразделяли их на три категории: «белую», «серую» и «черную». «Белая» представляла собой сведения, собранные из различных открытых источников; «серая» - добывалась легальным путем, но уже с использованием некоторых специальных методов, например, путем проведения бесед с иностранными служащими; наконец, «черная» информация, для получения которой использовались методы классического шпионажа, такие как вербовка агентуры, похищение документов и прочее, считалась наиболее ценной.   

 

-Ничего стоящего. - покачал головой Игумнов. - Купец из Стокгольма. Собственно, и не купец он, больше коммивояжер…Фамилия его - Суменсон. В Стокгольме имеет торгово - посредническую фирму, занимающуюся лесом и пиломатериалами.

 

-На всякий случай, неплохо бы  и на него справочку заготовить.

 

-Слушаюсь.

 

-Излагай далее…

 

-Сняли с него плащ, он крикнул «караул!», полицейские же, заместо помощи, сняли с него же портки, пиджак и лаковые штиблеты. По розыску установлено, что дежурили городовые Слякоть и Умнов…

 

-Чудеса. - сказал фон Эккервальде улыбаясь. - Как таких орлов виноватить, а? Слякоть, Умнов - портки и штиблеты с купца сняли…Боже ж мой…Просвещенная Европа про такие кунштюки слыхом не слыхивала, а, Игумнов? Украденное вернули?

 

-Точно так. - почтительно склонив голову, скрывая улыбку, ответил Игумнов.

 

-Расписать сию бумагу по Корпусу Городовой Стражи, там пусть разберутся. Надо будет - разжалуют и уволят к чертовой матери. Но ты присовокупи, посоветуй ненавязчиво, мол, так и так, есть мнение, чтобы делу дальше хода не давать.

 

-Слушаюсь.

 

-Теперь давай, излагай срочные. Потом текущие и рутину…

 

-Срочного ничего. - чуть замявшись, доложил Игумнов, передавая Директору тоненькую коричневую папку для важных депеш. - Сообщение из Риги. Накрыли еще один транспорт с фальшивыми банкнотами. Усиленно распространяются слухи…

 

       Фон Эккервальде взял папку, внимательно прочитал сообщение из Риги и взял приложенную к нему мягкую, побывавшую во многих руках «банкноту»

 

-Думаю, ровная спекуляция. Обман доверчивых простаков.

 

-Георгий Васильевич, а провокационную вылазку исключаете?

 

-Не исключаю. Но, полагаю, следует расписать в делопроизводство и разбираться с этим силами полиции.

 

-В экономических диверсиях все более отчетливо начинает вырисовываться система. - сказал Игумнов. - Впечатление такое, будто работает хорошо законспирированная организация. Прямых доказательств нет, но такой вывод напрашивается.

 

-Пусть с выводами разберется полиция. - подытожил фон Эккервальде. - Что еще?

 

-Более ничего.

 

-Дрозд - Бонячевский…Еще не прибыл?

 

-В приемной.

 

-Пригласите.

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Старое Ваганьково.

 

 

 

 

-Давайте - ка еще раз, дорогой мой...- сказал фон Эккервальде, отхлебывая ароматный густой черный чай из массивного стакана с подстаканником, обращаясь к генералу Дмитрию Филипповичу Дрозд - Бонячевскому, сидевшему у директорского письменного стола. Он был в штатском костюме, сидевшем на нем ладно и непринужденно, и все же  был похож на типичного русского помещика, служилого, по взглядам, внешности и манерам.

 

-Слушаюсь, Георгий Васильевич… Историческая практика показывает, что чем проще выглядит политическая интрига, тем с большей вероятностью она сработает.

 

-Так…

 

-По мере усложнения плана политической интриги вероятность сбоя при ее реализации возрастает. Лучшей и, в общем, единственной полноценной завязкой политической интриги является чей - то прокол, срыв какого - то плана по тем или иным причинам. Пока этот прокол не произошел, противодействовать, собственно нечему. Идеальный план на то и идеальный, что о нем знают только исполнители, и проходит он без сучка, без задоринки. Скучно. Интересна только ситуация, когда продуманный план дал сбой.

 

-А мы, стало быть, имеем такую ситуацию? - спросил фон Эккервальде. - Прокол? Как в шпионском романчике?

 

-Простите, не совсем уловил, Георгий Васильевич…

 

-Классический шпионский роман как правило построен по схеме накопления проколов: сначала все идет как надо, но постепенно, незаметно для героев, происходит все больше и больше ошибок, что в результате приводит к трагической развязке. - терпеливо разъяснил фон Эккервальде.

 

-Оно так. - кивнул Дрозд - Бонячевский. - Определенно так. Без чьего - то прокола политической интриги быть не может, Георгий Васильевич…

 

-Есть по этому поводу мыслишки, планы? - поинтересовался фон Эккервальде  и генерал Дрозд - Бонячевский подумал, что наступило время для намеков, может быть и не очень тонких.

 

-Планы есть, да в коробочку надо влезть.               

 

-Вот и влезьте. Времени вам сколько надо? Много дать не могу. Два дня.

 

-Но…

 

-Два, генерал. Два дня.

 

        Зазвонил телефон. Фон Эккервальде ответил коротким хрюканьем - всхлипом, потом сказал «слушаюсь» и положил трубку на аппарат.

 

-Это министр. Хочет видеть меня сегодня к вечеру. Он будет работать у себя всю ночь. А посему, планы меняются, генерал…Предварительные наметки вы должны мне предоставить сегодня же…

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Новоблагословенное кладбище. Владимирский тракт. Окрестности Дангауэровской слободы.

 

 

 

 

        …Двое мужчин прогуливались по аллеям Новоблагословенного кладбища. За кладбищенской стеной, на Владимирском тракте, сновали в Электрогородок и к электрорынку* в окрестностях Дангауэровской слободы, и обратно трамваи, то и дело раздавались трамвайные трели и стук железных колес, хлопали, переключаясь, стрелки рельсов...А на кладбище было относительно тихо…

 

       Один из прогуливающихся, высокого роста, стройный, плотный, с седеющими висками, с аккуратной бородкой, одетый с безукоризненным иностранным шиком, влюбленный в себя, в каждый свой жест,  неторопливо ступал по аллее Новоблагословенного кладбища. Шагал он легко, не сутулился, плечи были развернуты, голова поднята…В его темных, влажных глазах, окаймленных дугой черных бровей, играли искорки веселого сарказма и в то же время взгляд их, по всегдашней привычке, готов был ласкать всякого, на кого бы он ни падал. В манере двигаться чувствовалась привычка ласково доминировать, влюблять в себя, привычка избалованного жизнью и любовью человека.

 

       Рядом с ним шел человек, на вид помоложе лет на десять. Он имел вид заурядного сельского помещика, заглянувшего на денек - другой в столицу, развеяться от скучной и однообразной провинциальной жизни. На самом деле он имел чин генерал - майора - деталь, которая почти никогда и нигде не афишировалась.

 

       Дмитрий Филлипович  Дрозд - Бонячевский, как и многие, делил людей на друзей и на врагов, на сторонников и противников того, что он называл «русской цивилизацией». Большинство союзников и сторонников,  полагал он, обретаются внутри министерства, «угроза» же постоянно росла в самой России, в Великобритании и, безусловно, в Западной Европе. Убеждения генерала, монархиста, были хорошо известны начальству. Он выразил их  как - то во всеуслышание: «Так называемая западная демократия насквозь прогнила, - сказал он, - и исчерпала свои возможности»…

 

       Именно на кладбище Дрозд - Бонячевский встретился с Александром Игнатьевичем Молевым.

 

-Дмитрий Филлипович, почему люди, приближенные к неким таинственным сферам, любят выбирать для встреч такие уединенные места как кладбища? - спросил Молев, глядя на то, как кладбищенские воробьи вовсю веселились вокруг голых веток деревьев.

 

-Мне по сердцу версия с фэншуем, Александр Игнатьевич. - сказал генерал.

 

-Фэншуй - слово не русское, Дмитрий Филлипович. Однако…Любопытно. - хмыкнул Молев и скользнул по лицу генерала цепким профессиональным взглядом.

 

-Фэншуй пространства использовался при строительстве церкви. - сказал Дрозд - Бонячевский. - Церковь строилась на более возвышенном месте, поближе к богу, где сама природа помогала обрести единение с богом. Кладбища располагались недалеко от церкви, среди деревьев, чтобы подарить покой усопшим и душевное успокоение для людей, приходящих почтить память. Впрочем, эти места выбирались, не только следуя названным условиям. Для выбора места постройки дома звали людей, которые обладали даром видеть и определять пригодность таких мест. Они же указывали место для рытья колодца. Назывались они по разному «рудознатцы», «лозоходцы». Определялось три важных места - место для храма, кладбища и для жилых домов.

 

-А мы с вами, стало быть, рудознатцы?

 

-Стало быть. - кивнул Дрозд - Бонячевский.

 

-Занятно.

 

-Во всяком  случае, есть что - то схожее. Может быть, опустим дальнейшие предисловия и поговорим о деле? - в голосе генерала вдруг явственно прозвенела сталь.

 

-Извольте. - кивнул Молев. - Я был бы счастлив, если бы мог заверить, что безопасность России находится в надежных руках.  Давным - давно я не страдал бессонницей. Но последние горькие ночи я провел без сна, спрашивая себя: можем ли мы снова стать сильными? Ибо только в этом наше спасение. Чего бы нам это ни стоило, ценой каких угодно усилий и лишений, но мы должны восстановить свою мощь, чтобы держава могла защищаться.

 

-Совершенно согласен с вами. - сказал Дрозд - Бонячевский.

 

-Мысль, посетившая меня некоторое время тому назад, после нашей с вами встречи, была так проста, что в первый момент она скользнула в сознании, не оставив впечатления. Однако я возвратился к ней позже. Моя шальная мыслишка постепенно обрела очертания идеи. Я начал подкреплять ее штришочками размышлений, нюансиками и доводами.

 

-Мыслишка ваша, как я понимаю, для другого была заготовлена?

 

-Да. - Молев деловито кивнул. - Я задумывал действо супротив нашей политической эмиграции.

 

-Зубок на нее держите? Понимаю…

 

-С эмиграцией надо покончить решительным образом. Ну, или сделать так, чтобы она не представляла более никакой силы и не была бы интересна Западу, который уверен, что Россия умрет не сама собой, а потому, что существуют силы, противостоящие ей. Есть такие силы и в самой России. В этом основа надежд Запада. Нам следует прежде всего определиться, в вопросе, что для государства важнее - побольше уязвить неуступчивый и лицемерный Запад, взять реванш за односторонние уступки последних лет или попытаться укрепить собственную безопасность - при всех субъективных ограничениях, накладываемых текущей политической ситуацией.

 

-Глубоко…

 

-Итак, с полгода тому назад была обнаружена листовка, как водится, противоправительственного содержания. Листовка была исполнена машинописным способом, от имени якобы существующей «Организации социальных экстремистов «Народное Действие».

 

-В толк не могу взять, к чему клоните…

 

-В листовке содержались угрозы террористического характера, призывы к борьбе с существующим государственным строем. Розыск через некоторое время получил определенные результаты, свидетельствующие о причастности к изготовлению и распространению листовки некоего Гриднева, Федора Семеновича, двадцати двух лет, студента, разночинца и прочее…Студентик раньше уже попадал в поле зрения полиции в связи с политически вредными высказываниями. Дальнейшая разработка показала, что Гриднев настроен несколько радикально, болтает всякий вздор, а своим товарищам и знакомым он в доверительной форме сообщал о якобы существующей в Москве организации социальных экстремистов.

 

-И что же? - произнес Дрозд - Бонячевский. - Еще один болтливый дурак, да к тому же студент?

 

-Не совсем так…Организация действительно есть. Происхождение ее таково. В Москве, с сентября 1926 - го года, существовал кружок интеллигентов и студенческой молодежи из восьми человек, к которым иногда присоединялся девятый, Гриднев. Семь из них по своему основному воззрению были либеральными демократами, двое остальных к ним близко примыкают. Первые собрания имели целью поделиться информацией, наблюдениями над тем, что происходит в стране, сообщить свои впечатления. Один из участников кружка назвал организацию «Народное Действие». Другой, в шуточной форме назвал кружок «Лигой наблюдателей», - мол, такое название собраний может при телефонных разговорах или при назначении дня собрания привлечь к себе совсем нежелательное внимание полиции, и его следует отбросить. Его никогда больше не употребляли. Организацию стали называть «Лигой наблюдателей». Возникла идея…

 

-«Подстава»? - разочарованно бросил Дрозд - Бонячевский. - Александр Игнатьевич, сколь  раз уж такое было…

 

-Сколько раз было, но такой не было…Глубина, размах,  охват, время…Спервоначалу комбинация задумывалась мною как очередная провокация, на которую мы горазды. Но внезапно меня озарило, комбинация заиграла новыми красками и обрела очертания, без ложной скромности скажу, стратегической. Да - с.

 

-Даже так?

 

-О братии любовнии! Не дивитесь начинанию, но зрите, каково будет скончание. - с ухмылочкой ответил Молев невесть откуда взявшейся цитатой.

 

-Не мне вам объяснять, дорогой мой, что любая комбинация, а уж стратегическая и подавно, изначально имеет узкие места. - возразил Дрозд - Бонячевский  - И самой узкой частью является конечная цель.

 

-Канал по дезинформации.

 

-Как?

 

-Люди уходят из миpa, начав что - то и часто очень важное и значительное.  - ответил Молев. - Где же они кончают начатое? Если бы историки задавались вопросом - иначе писалась бы история.

 

-Прошу, перестаньте заумничать.

 

-Понимаете, многие люди, а в особенности те, кто носит сюртуки и мундиры, в значительной мере реагируют на обстоятельства. А мы…Мы эти обстоятельства творим…И это будет нечто особенное. Эта комбинация будет очень серьезно задумана, хотя, в порядке личной критики должен сказать, что план в основе своей, не лишен некоторой наивности, и зиждется на определенных нюансах, так свойственных русской интеллигенции. Меня всегда поражала легкость национального обезличения нашей интеллигенции и ее «умение» раствориться без борьбы, без вскрика, молча утонуть, словно с камнем на шее. Этот факт сам по себе обличает и предупреждает грозно о будущем. Знаете, кто первые русские интеллигенты? При царе Борисе отправлены были за границу - в Германию, в Англию, во Францию, - восемнадцать молодых людей. Ни один не вернулся. Кто сбежал неведомо куда, - спился, должно быть, - кто вошел в чужую жизнь. Один даже стал в Англии священником реформированной церкви и даже пострадал от пуритан за стойкость в своей новой вере. Осуждать их? Несомненно, возвращение в Москву означало для них мученичество. Подышав воздухом духовной свободы, трудно добровольно возвращаться в тюрьму, хотя бы родную, теплую, но тюрьму. Эти первые «интеллигенты», первые отщепенцы русской земли, непривлекательны, вы не находите?

 

-Пожалуй. - Дрозд - Бонячевский пожал плечами. - В эмиграции все больше поют про ямщиков, причем непрофессионально, и все больше евреи…

 

-Хе - хе, тонко подметили. В самый корень зрите. Но вы, верно, все же наслышаны, что русская эмиграция в некоторой степени даже  по - своему героична.

 

-Что?

 

-По - своему героична, говорю...У нее есть изгнание с поддержкой и сочувствием, пусть и мнимым, всей Европы. Но нет особливой поддержки и сочувствия здесь, в России.

 

-И, стало быть, эмиграция ищет выходы и контакты здесь? - уточнил генерал.

 

-Разумеется. Отечественным отщепенцам мы дадим организацию. - сказал Молев  и зевнул. - Политическую, разумеется. Ее сильный козырь, помимо связи с русской политической эмиграцией, знание того, что происходит в России. Это для сливок политэмиграции весомо, это может стоить денег и внимания Запада.

 

-Вероятно…

 

-Не секрет, что русская эмиграция, даже наиболее организованная и решительная ее часть, ничего не сможет поделать с кремлевским режимом, не войдя в контакт с кем - либо из заинтересованных лиц в правительственных учреждениях Запада. Русский государь так силен, что повалить его, уповая на силы эмиграции и немногочисленного и распыленного подполья, никак невозможно. Поэтому, в нашем случае речь в первую очередь пойдет все же о политической игре с зарубежными игроками. И, стало быть, понадобятся игрокам новые колоды, которые они будут использовать для продуманных тактических ходов, вариантов игры. Охотники на информации найдутся где угодно. Америка, Франция и Англия - конкуренты, которые бдительно следят друг за другом. Предположим, ну разве нельзя будет сказать французам, под большим секретом, конечно, что организация имеет осведомителей, чьи сведения могут идти без контроля со стороны англичан? Или наоборот? В общем, схема такова: мы должны заставить иностранцев поверить в существование в России новой, дотоле неизвестной мощной и осведомленной организации, а руководителей русской политической эмиграции - поверить, что мощная организация в России, разумеется, революционная и радикалистская, остро нуждается в опытном, авторитетном вожде. В интересах большего правдоподобия мы для верхушки политэмиграции соорудим парочку громких террористических актов, генерал Матвеев для этого более чем подходящ. Все будет  по - настоящему. Взаправду. Будет пахнуть очень натурально. Во всех смыслах. Генерал Матвеев - полено. Обычное  березовое полено. Мы бросим его в огонь, и он должен сгореть. Прогореть без остатка. Но так, чтобы от него шло тепло и к нему тянули руки.

 

-Полено…Именно поэтому вы сказали -  очень хорошо, что генерал Матвеев решился сделать лесным дельцом?

 

-Это обстоятельство может оказаться немаловажным. Эдакий психологический штришок, но об этом потом…

 

-Хм - м, подставная организация… - Дрозд - Бонячевский, кажется, сомневался.

 

-Мы изобразим даже контакт этой организации с ее людьми в Москве. - азартно зашептал Молев. - Их достаточно будет здесь под нашим контролем.

 

-Поверят?

 

-Поверят. А поверят им в это тем легче, что они знают: революционеров у нас хватает. Естественно, что эта организация действовать не будет. Она - миф. Миф для нас, но не для иностранцев и политической эмиграции. И чтобы они этого не разгадали, нам надо работать очень умно и точно, наполняя миф абсолютно реальным, хорошо известным нам опытом деятельности подлинных революционных, радикалистских, подпольных организаций. Нужна правдоподобная метафора. Рассказывают, что в некоторых семьях марокканских евреев хранятся ключи от дверей домов, в которых их предки жили в пятнадцатом веке в Испании и Португалии. Эти реликвии остались, наверное, их единственной ощутимой связью с великим сефарским прошлым. Может быть, этих ключей никогда и не было, на самом деле, но даже в этом случае их можно понимать как интригующую метафору. Что нам нужно? Нам нужно разгадать и парализовать направленные против нас вражеские усилия. А другая конкретная наша цель - выманить сюда политических преступников. И судить их. Это нанесет удар по всей русской революционной эмиграции, внесет разлад в ее ряды, облегчит нам борьбу с нею.

 

-Хорошо, - устало прервал Дрозд - Бонячевский своего собеседника, - пусть будет так, как вы говорите, но какое же резюме всему, что я от вас слышал? В чем же смысл комбинации, Александр Игнатьевич? Вы хотите использовать студента Гриднева в комбинации? Но каким образом?

 

-Прежде всего: собранные сведения о Гридневе дают основание полагать, что при правильно избранной тактике бесед с ним, можно добиться установления психологического контакта и получить дополнительные данные о его деятельности, безусловно преступной, идейно разоружить его, оказать воздействие на подпавших под его влияние лиц.

 

-Не густо. Какие же обстоятельства дают возможность надеяться, что ваш студент воспримет как надо ваше воздействие?

 

-В деле Гриднева их, пожалуй, три. Во - первых, его враждебное отношение к власти сформировалось под влиянием некритического отношения к действительности, а решимость заняться враждебной деятельностью носит неустойчивый и даже противоречивый характер. Во - вторых, Гриднев очень болезненно переживает случаи пренебрежительного отношения к себе со стороны окружающих и, наоборот, старается показать себя с лучшей стороны, когда к нему проявляют внимание и замечают его положительные качества, такие, как хорошая память, эрудиция, чувство юмора. В - третьих, к моменту начала реализации дела он успокоится, полагая, что акция с листовкой прошла успешно и его не разоблачили.

 

-Витийствуете, в эмпиреях парите…Он вам внешнюю лояльность показывает. А внутри, небось, кипит недоверием. Вы все сложности выискиваете, психологические этюды ставите, а он прост, как пятиалтынный. Наверняка болезненный малый, чахоточный или чего еще, и родители излишне опекали. Читает много?

 

-Много.

 

-И что? Уверен, что он помешан на мистике. Одним словом, этот ваш студентик преувеличенного представления о собственной личности. Мусора в голове порядочно. А что же с генералом Матвеевым? Вы хотите впихнуть его в свою, долго вынашиваемую  комбинацию?

 

-А что? Вы же желаете устра…закрыть вопрос по генералу, не так ли? Генерал Матвеев сыграет свою роль в комбинации. Героическую. Мало кто заслужил хотя бы ту эпитафию, которую ваш шеф в свое время составил для левых национал - демократов: «Они предпочли войти в историю жертвами, а не дураками»...Помните?

 

-Во всякой трагедии должен быть дивертисмент: слезы по поводу Дон Кихота должны перемежаться смехом над Санчо Панса.  - пробормотал Дрозд – Бонячевский.

 

-Но пусть все идет естественным образом.

 

-Долго?

 

-Что долго?

 

-Идти естественным образом будет долго?

 

-Черт его знает, прикидок пока не делал.

 

-Наметки предстоящей комбинации у вас, стало быть, уже есть?

 

-Есть, конечно. И я готов их изложить. Я работаю по восемнадцать часов в сутки. - негромко сказал Молев. 

 

-Немало.

 

-При случае оцените мои жертвы.

 

-Непременно. Самые сильные и крепкие люди способны напрягаться только до известного предела, а там - силы их покидают и они изнемогают. - заметил генерал. - Про Сократа рассказывали, что он двадцать четыре  часа стоял неподвижно на одном месте, размышляя о чем - то. И это уже граничит с фактическим, с чудесным. А на сорок восемь часов и Сократа не хватило бы!

 

-Православным все нипочем, был бы ерофеич с калачом! Впрочем, я не Сократ, но  в двадцать четыре часа не верю. Мне за глаза хватало моих восемнадцати часов.

 

-С чего начнете?

 

-Вот, гляньте - ка…. - Молев небрежно вытащил из внутреннего кармана два скомканных листочка, с четвертушку бумаги, и протянул их генералу.

 

      Тот бегло просмотрел листочки. Это были короткие служебные донесения.

 

«Москва, Департамент Государственной Охраны.

 

      Нами разрабатывается житель Москвы Кациус Людвиг Фридрихович, 1892 - го года рождения, уроженец Двинска. Учился в гимназии в Риге, затем в Киевском университете. Эллинист. Интересовался телепатией. В 1913 - м году отчислен из университета и уехал в Витебск. Там познакомился с известным русским художником, Малевичем. Затем, по состоянию здоровья переехал на юг. Год жил в Крыму, служил в акционерном обществе, кем - то вроде юридического консультанта. Поэт, литератор, эсперантист. Состоял в организации «объединенных максималистов», был связан с неким Жук - Жуковским, радикалом, поклонником трудов Лаврова и Михайловского. Подозревался в переправке статей для еженедельника русских политических эмигрантов. Укрывал беглого приятеля. Переехал в Москву. Основал литературный кружок и журнал. Печатал злободневное, в основном пасквили и желчные фельетоны. Был связан с умеренными оппозиционными группами и сам называет себя «умеренным элементом». Имеет широкий круг знакомств в Москве, среди «сливок» здешнего общества, артистических и писательских кругах, балетных трупп»…

 

-Господи, еще и среди балетных трупп?- Дрозд - Бонячевский покачал головой, не то осуждающе, не то восхищенно.

 

-Балерины пользуются успехом у политической элиты, многие министры и чиновники покровительствуют им. К тому же пристальное внимание балету уделяют иностранные, главным образом, немецкие, дипломаты. Ну, читайте далее…

 

-Эге…«В 1925 - м году приговорен к каторжным работам. Каторгу отбывал в Хибинах. Так, а что во второй бумаженции? «Москва, Департамент Государственной Охраны. 18 - го  мая с. г. в Москве зафиксирован контакт Кациуса с английской подданной Кристиной Уинэм - Рич. Кациус планирует осуществить бегство за границу летом или осенью этого года. Установлено, что он поддерживает на конспиративной основе отношения с иностранцами. В целях выявления возможных контактов объекта с работниками посольств иностранных держав и подозрительными связями из российских подданных просим взять его под негласное наблюдение».

 

-Как вам?  - спросил Молев

 

-Служебные бумаги выносите?

 

-Пришлось. Исключительно для дела.

 

-Ну, ежели для дела… - генерал развел руками.

 

-С них я и предлагаю начать комбинацию. Прежде чем потенциальный «утеклец»  Кациус упорхнет из родных пределов за границу, он узнает о существовании нашей мнимой организации. И сообщит о ней заинтересованным сторонам, в данном случае - англичанам, через посольскую резидентуру в Москве, и доморощенной эмиграции.

 

-Этот момент стоит продумать.

 

-Разумеется. - сказал Молев. - Представьте себе, Дмитрий Филиппович, такую картину...В Варшаве обосновалась небольшая русская эмигрантская группа во главе с неким Агаянцем. Кто такой? Армянин, неприятный, мутный тип. Но с хорошо подвешенным языком. Бойкое перо. В своих статейках не щадит ни социалистов, ни монархистов, с едким сарказмом высмеивает и тех, и других. Этим он оттолкнул от себя многих. Агаянца и его группу возненавидели. Создалось положение, когда от группы осталось всего несколько человек, которые и самих себя едва ли могли назвать друзьями. Толчком к выходу группы из изоляции стал, в июне этого года, выстрел бывшего воспитателя Смоленской мужской гимназии Вельмина в русского вице - консула Ливеровского, поляка, между прочим, уроженца Минска. Черт его знает, чего он стрелял, может попросту озверел от отчаяния эмигрантской жизни. Действующий  в Польше закон об ускоренном судопроизводстве предусматривает за политическое покушение только два вида наказания - смертную казнь  или пожизненное тюремное заключение. Русскую политическую эмиграцию, это, конечно, взволновало. Она захотела помочь Вельмину подготовкой его защиты. В Варшаву приехал антверпенский адвокат Вандервельде, из Вильны приехали два юриста - Эттингер и Шульц, в Варшаве защитником вызвался быть еще один адвокат - Мариан Недзельский, член Национально - Демократической партии и шапочный знакомец Агаянца.

 

-Пока не могу уловить, каким образом вы намереваетесь использовать дело Вельмина?

 

-Почин с вызовом адвокатов для защиты Вельмина был сделан из Лондона.  - сказал Молев. - Русским Политическим Комитетом. Это довольно известная эмигрантская организация, желающая стать серьезной. Почин сделан ее лидером, неким Коноваловым. По моим сведениям Коновалов выложил и свои личные средства для найма Вандервельде.

 

-С чего такая щедрость?

 

-Этому предшествовала личная встреча Агаянца с одним из доверенных лиц Коновалова в Варшаве, профессором Радкевичем. Агаянц, уж не знаю из каких побуждений, но, полагаю, исключительно из желания набить себе цену, или, может быть, удачно продаться, наговорил Радкевичу сорок бочек арестантов…

 

-То есть?

 

-Будто бы Вельмин - сочувствующий Агаянцу. Будто бы в России у Агаянца есть законспирированная чрезвычайно, группа боевиков, только и ждущая указаний и денег для исполнения террористического акта. Наплел, конечно, но тут случай…Совпало, как говорится…Вы слышали про «горелое дело»?

 

-Что - то такое было, мелькало… - сказал Дрозд - Бонячевский 

 

-В прошлом году горстка людей, молодежи, пыталась примитивнейшими средствами поджечь сначала несколько почтовых ящиков в Москве, затем справочное бюро, несколько кинотеатров и, наконец, - какое - нибудь присутственное место. Причиненный вред был ничтожен. Сумятицы эти действия не вызвали почти никакой, но во время последней акции случайно вспыхнул заряд в кармане одного из поджигателей. Его схватили, за ним всех остальных - всего было арестовано одиннадцать человек. В ходе следствия двое арестованных покончили с собой. И Агаянц бахнул Радкевичу - мои, мол, орлы… Радкевич и ухватился, телеграфировал в Лондон. Для пущей убедительности Агаянц сослался на своего знакомого, Буланова. Буланов - коренной москвич, человек набожный, из купеческой семьи, умеренный демократ. Четыре года назад приехал в Стокгольм по торговым делам, да так там и остался. Вкусил прелестей свободы.

 

-Ну, ясно. У них там, в Швеции, сплошь сауны и свободная любовь…

 

-Буланов сделался строительным подрядчиком и в Варшаве оказался по своим подрядным делам. Так этот Буланов много и часто переписывается со своей московской родней и со знакомыми, ну а те, по старомосковской привычке, делясь слухами и будоражищими сплетнями, раза в четыре их преувеличивают. Буланов и брякнул про «горелое дело», и довольно удачно вышло.

 

-Стало быть, Русский Политический Комитет сильнейшим образом, через дело Вельмина, сблизившись с Агаянцем и его варшавской группой, желает получить выход на «боевку» в России? Зачем?

 

-Зачем - это понятно.  - сказал Молев. - Серьезной организации нужен громкий политический акт террора.

 

-А - а, хотят заявить о себе?

 

-Похоже, окончательно обанкротившаяся эмиграция решила пойти хоженым путём, сделав ставку на террор. Думаю, это блеф, но возможны варианты.

 

-Главное, что подобное - оправдание теракта в устах претендующего на респектабельность политического оппозиционера и эмигранта - вообще стало возможно. - задумчиво сказал Дрозд - Бонячевский. - Это действительно новая страница. Ну, хорошо, допустим. Однако очень скоро выяснится, что Агаянц эмигрантов из Лондона водит за нос.  И что тогда?

 

-Этого пока не произойдет.

 

-Хм - м, я вас не понимаю…Погодите - ка! Не хотите ли вы сейчас мне сказать, что армянин - это ваш человек? Агент?

 

-Да нет, что вы?!  - Молев заволновался. - Просто господин Агаянц, как бы это сказать?,  - он слишком темпераментный человек, и сам немножко верит в свои фантазии. В темпераменте как свойстве личности отражаются динамические особенности психической деятельности человека, которые проявляются и в его поведении. Например, Агаянц - человек  холерического темперамента. Для него характерны наличие неуравновешенной нервной системы, а глубокие эмоциональные переживания энергичны. Такие люди обычно бурно реагируют на любое событие. Наверное, поэтому, он был столь убедителен в беседе с профессором Радкевичем.

 

-Агаянц верит в подполье, которого нет? - спросил генерал.

 

-Верит. И мы должны укрепить, во - первых, его веру в подполье, и во - вторых, веру в подполье эмигрантов из Лондона.

 

-Каким образом?

 

-Создав для этого «боевку» в России. Знаете, передо мною на столе лежат сейчас груды дел разгромленных и находящихся под департаментским контролем противоправительственных организаций. Из этих папок я по крупицам выбираю типичные примеры революционной деятельности, фамилии, служебные и домашние адреса участников подполья. Я готовлю комбинацию, ее схема обрастает жизненными подробностями деятельности, задуманное наполняется людьми, которые в будущих разговорах и действиях будут как бы оживать, действовать, укрепляя достоверность легенды. Я корплю над схемой без малого месяц, и труд этот еще не окончен. Придет время и он будет придирчиво обсужден, уточнен и дополнен, и, наконец, утвержден вами, полагаю. Скажу как на духу: я хочу встретить ускользающий сдающийся взгляд, чтобы там, за границей, признались вдруг - «мы проиграли, конечно»!

 

-Всякая ложь однажды разоблачается.

 

-Это уже проблема организации. Мы же тонко, ненавязчиво подтолкнем к ней. Для этого нужно время. И терпение…

 

-Мне кажется, вы затеяли что - то сложное…

 

-Я рассчитываю свою игру на много ходов вперед.

 

-Эдак и морду разбить недолго.

 

-Разбить себе морду может любой дурак. Более приятно, мне кажется, разбивать морды другим, - ответил Молев, извиняясь доброй улыбкой за грубость своих слов.

 

===============================================

 

сновали в Электрогородок и  к электрорынку* - В конце 1911 года к северу от Владимирского тракта, на краю Артиллерийской рощи, между Всехсвятским заштатным девичьим монастырем при Новоблагословенном кладбище и артиллерийской лабораторией, возник обширный комплекс сооружений Российского Электротехнического Общества (РЭО), спроектированный молодыми архитекторами братьями Владимиром и Георгием Мовчанами. В 1914 году в Дангауэровской слободе отстроили, для получения дефицитной в ту пору рафинированной меди, электролитический завод «Акционерного общества Московских электролитических заводов И.К. Николаева» и кабельный завод «Товарищества для эксплуатации электричества М. М. Подобедова и Ко». От Рогожской заставы к Дангауэровке, вдоль монастырских стен и Владимирского тракта протянули трамвайную линию с кольцевым разворотом. Тотчас под Горбатым мостом, построенном через железнодорожные пути Московско - Курской и Нижегородской железной дороги, возникла стихийная «толкучка», как грибы после дождя повыскакивали ларьки, в которых продавались радио - и электрические товары, материалы для конструирования электротехнических радиоприборов и всякая прочая сопутствующая дребедень. «Толкучка» превратилась вскоре в известный рынок по продаже электротоваров - в 1924 году правительство ввело новые правила контроля за торговлей в стихийных ларьках и это вынудило продавцов переместиться в магазины, воздвигнутые возле железной дороги. В зданиях электрорынка, под Горбатым мостом, расположились небольшие торговые секции, отдаленно напоминающие о старых ларьках. Вокруг и около конечной трамвайной станции, у разворота, разместились типичные торговые заведения - большие магазины бытовых электроприборов, беспошлинные магазины и прочие секции розничной торговли.

 

        В середине 20 - х, напротив комплекса РЭО выросли две поставленные в виде буквы «Т» призмы здания Московского  военного электротехнического училища. Неподалеку появились Высоковольтная лаборатория Розинга, административные корпуса РЭО и здания учебных электротехнических мастерских. Весь район от Проломной заставы до Дангауэровки, и  к югу от Артиллерийской рощи, с легкой руки кого-то из московских бытописателей, был назван Электрогородком.

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Большой Черкасский переулок. Здание Министерства Внутренних Дел.

 

               

 

      Неслышно прикрыв за собой дверь в кабинет министра внутренних дел князя Бориса Викторовича Ромодановского вошел Георгий Васильевич фон Эккервальде, глава Департамента Государственной Охраны, с тоненькой служебной папкой под мышкой.

 

      Ромодановский машинально взглянул на часы. Шел уже третий час ночи. По всем нормам, служебным и человеческим, полагалось кончить рабочий день. Но у князя Ромодановского, человека, несомненно, высокой культуры, был своеобразный стиль работы. Работал он в основном ночью, а вместе с ним был вынужден работать весь аппарат министерства. Он мог позвонить по прямому проводу в четыре часа утра, чтобы получить какую - нибудь понадобившуюся ему справку, которую вполне можно было получить на несколько часов позже. Многих в министерстве это раздражало.

 

      …Ромодановский работал. Бумаги он прочитывал медленно, вдумчиво, всем своим видом демонстрируя посконно - домотканную неторопливость. Бумаги, с которыми знакомился министр, не имели обычных в полицейско - охранном делопроизводстве входящих - исходящих бумаг по важности их содержания краплений специальными грифами по возрастающей: «Секретно», «Доверительно», «Совершенно секретно», «Совершенно доверительно». Не были они снабжены и крапами самых - самых секретно - доверительных, но являлись исключительно наисекретнейшими. Такие бумаги исполнялись в строго определенном количестве с персональным указанием должностного лица, кому предназначались сведения или сообщения. По ознакомлении и принятии мер, подобные документы возвращались к первоисточнику или уничтожались в установленном порядке. Подобная документация крапилась буквосочетанием «Св.Св.», что в расшифровке означало «святая святых».

 

-Решили - таки помешать самоотверженному труду, Георгий Васильевич? - чуть сварливо спросил князь Ромодановский. - Садитесь пожалуйста.

 

-И в мыслях не имел намерения вам мешать, Борис Викторович. - с улыбкой ответил фон Эккервальде, усаживаясь возле министерского стола.

 

-Просто так заглянули? Не юлите, не юлите, Георгий Васильевич. Я рад, что зашли. Думаю, мне настала пора сделать небольшую паузу в рутинных служебных делах.

 

      Фон Эккервальде снова улыбнулся.

 

-По рюмашенции, руки - ноги погреть, а? - спросил Ромодановский и выразительно изобразил в воздухе, в подтверждение своей мысли, вполне понятный русскому человеку знак.

 

-Как джентльмены. - улыбнулся фон Эккервальде.

 

      Министр медленно встал из - за стола, направился к шкафу, достал «мерзавчик» и две крохотные рюмочки - наперстки.

 

-А что там за папка у вас? - спросил министр, разливая по рюмкам.

 

-Ежели позволите, Борис Викторович, я издалека начну. Зашевелилась наша эмиграция…

 

-В самом деле? - вскинулся министр. - Как ей это удается? Русская эмиграция оторвана от русской земли. Там, за границей, совсем не представляют, что творится в России. Не ощущают. Там, ненавидя, - проклиная, приветствуя - преклоняясь, одинаково идеализируют Россию. Там, в среде русской эмиграции, почти нет детей, а ребенок есть связь с землей; там у каждого затеряна где - то в России - или мать, или жена, или сын, там мужья и жены перепутаны меж своих жен и мужей. В проститутской разновидности, должно быть…

 

        Георгий Васильевич фон Эккервальде смотрел на министра в упор. Он знал его много лет. Знал как не дилетанта, лишь выдающего себя за профессионала. Знал как высококлассного и ответственного профессионала, никогда  не служившего «по шаблону» и исполнявшего свою работу прилежно и хорошо. Министерство внутренних дел всегда славилось профессионализмом сотрудников. По мнению фон Эккервальде министерский пост достался заслуженному человеку, достался по праву. Но, странное дело, едва во главе ведомства оказывался профессионал высочайшего уровня, полный уникальных идей, он как будто забывал обо всем и начинал больше тратить времени и сил для создания видимости своей работы и игр в кабинетные интриги, которые зачастую приводили к принятию неверных решений. Когда - то знавший, что такое работать своими собственными руками, министр  теперь все больше протирал штаны и разыгрывал комбинации, в собственных интересах. Фон Эккервальде понимал, что министр, беря на себя общие вопросы общения со «сферами», помимо демонстрации «флага», еще и произносит множество слов в оправдание по наиболее щекотливым вопросам ведомства. Но министр вставал также на путь предвзятости и угодливости взглядов. Как же так? Получается, что в державе российской сложилась качественно новая сила, стоящая выше даже монаршей воли?! Эту новую силу можно определить вполне конкретным и емким словом - «сферы»! Это практически незримая, нацеленная сила, которая совершенно лишена дара видеть исторические перспективы. «Сферы» служат лишь своим интересам? «Сферы» не думают, к чему может привести их безответственное следование в русле собственных интересов? А кто в конце концов будет расплачиваться по счетам?

 

-Политика вообще окрашивает сейчас жизнь России и русских - сказал негромко фон Эккервальде. - В эмиграции политических верований, течений, а поэтому и драк - очень много.

 

-Георгий Васильевич, простите, я вас прервал, прошу продолжайте…

 

-Скопились у меня кое - какие материалы, Борис Викторович…

 

-Стоящие? Ну - ну…

 

-Не так давно доложили мне об одном перехваченном письме без подписи. - сказал фон Эккервальде, едва приложившись к рюмочке. - Конверт на конспиративный адрес одного из общественных деятелей, пребывающего ныне в эмиграции. Письмо по своему содержанию исключительное. Смысл письма вкратце таков: узкий круг лиц предпринимает определенные шаги в деле установления личных контактов с зарубежными кругами русской политической эмиграции и ищет выходы на иностранные державы.

 

-Да это самый настоящий заговор.

 

-Заговор. - фон Эккервальде согласно покивал головой.

 

-При каких обстоятельствах перехвачено письмецо? Перлюстрация корреспонденции или?

 

-«Или», Борис Викторович. Письмо же сие натолкнуло меня на идейку одну…Лондону известно, что в высших сферах России давно нет единства…А посему, подумалось мне, не устроить ли так, чтобы англичане поверили в существование в России крупной нелегальной организации?

 

-Вы имеете в виду оппозицию? - спросил Ромодановский, и в голосе его скользнуло неверие и удивление. - Она же больше с теоретических позиций выступает.

 

-Логика развития допускает, что оппозиция может докатиться и до прямых враждебных действий. - осторожно возразил Директор Департамента Государственной Охраны.

 

-У русской эмиграции нет ничего впереди. Господа политические эмигранты предпочитают не стрелять, а оплачивать стрельбу. Это и чище и безопаснее.

 

-Не всегда, Борис Викторович, не всегда.

 

-Не всегда?

 

-Вот. Скажем, опасную деятельность пытается развернуть так называемый «Центр действия» - строго конспиративная организация народных социалистов. Согласно своему уставу «Центр действия» формируется на основе сугубо индивидуального отбора, втайне от других эмигрантских организаций.

 

-Народные социалисты, вы сказали? Вы это серьезно? Это же Хлестаковы от революции. Демократию они воспринимают как беспорядок и анархию. Это скверно, конечно. Из предлагаемого социалистами абстрактного добра и компромиссов получается обычная русская «маниловщина». И они на активные действия решились?

 

-Увы.

 

-В целом понятно. И ясно. Видимо, вы желаете завязать новый узел? - уточнил Ромодановский. - Внутри России?

 

-Мы должны знать конкретные замыслы врагов. - сказал фон Эккервальде. - Крохотный факт всегда дороже массы предположений.

 

-Но его еще добыть надо.

 

-Этим мы и должны заняться. Смыкая новый узел с работой эмигрантских организаций и разведок иностранных государств. - сказал фон Эккервальде. -  Факт существования крупной, оппозиционной и нелегальной организации необходимо сделать стержнем оперативного плана проникновения в заграничные эмигрантские группировки и снабжения качественной дезинформацией. Успех сулит нам многое. Он важен не только с политической точки зрения.

 

-Понимаю. - министр внутренних дел стал сумрачно - сосредоточен.

 

-Наша цель - это интересы России. А для того, чтобы иметь возможность надежно их защитить, нам нужно знать, кто нам противостоит. Каковы их возможности, каковы силы, чего они хотят, какими методами действуют? Мы просто должны быть в курсе всех событий, и если будет такая возможность, направлять эту деятельность во благо России. Такова задача.

 

-Об этом надо хорошо подумать. Итак, у вас есть определенные наметки?

 

-Есть.

 

-Прошу вас, подумать хорошенько, посмотреть, что, используя наши возможности, можно было бы сделать, чтобы помочь и ведомству внешнеполитическому. Тут, мне представляется, ежели все грамотно сделать, много чего полезного присовокупить можно. Вы только имейте в виду, что это все отнюдь не отодвигает на второй план всю нашу текущую службу. Действовать будем в обычном режиме. Но данному вопросу с этой минуты повышенное, особое, пристальное внимание.

 

       …Старательно удерживая на подносе кофейник с чашками, гордая собой, как молодая жена в первую неделю после свадьбы, в кабинет вошла секретарша, дородная, средних лет женщина, с проворными пальцами стенографистки. Она была затянута в корсет, одета в строгий темный костюм, а ее доброе лицо напоминало булочку.

 

-Вы как заботливая мамочка, Анна Андреевна. - заявил Ромодановский, глядя как секретарша с удовольствием разлила кофе по чашкам.

 

-Только бутерброды. - с сожалением сказала секретарша.

 

       Ромодановского секретарша раздражала. Однако надо было терпеть - это было новое чиновничьей моды: брать в службу в качестве секретарей и референтов женщин. Моде этой, по слухам, благоволил наследник престола, часто бывавший с неожиданными «заездами» в различных учреждениях и ведомствах, старательно вникая в механизм в работу механизма государственного аппарата. С наследником и его вкусами приходилось считаться.

 

       Министр подождал, когда секретарша покинет кабинет и сказал, обращаясь к сидевшему напротив него фон Эккервальде:

 

-Наметки - то, стало быть, в папочке? Бумаги оставьте, я ознакомлюсь позже. Ну, а так, коротенько, самую суть задуманной вами комбинации можете изложить? - спросил министр, опрокинув еще одну рюмашенцию и потянувшись за кофе.

 

       Он уже успел оценить перспективы - мысль фон Эккервальде была так проста, что в первый момент она скользнула в сознании, не оставив впечатления. Но спустя пару минут Ромодановский возвратился к ней.

 

-Нам необходим орган политэмигрантов, который достаточно основательно выглядел бы за границей, но не в России. - сказал фон Эккервальде. - Желательно связанный с высокими иностранными покровителями, из тех, кто дает деньги и хочет иметь «товар», в виде информаций из России. Ежели найти такой орган политической эмиграции в Европе, да подсунуть им новую, дотоле неизвестную подпольную организацию, способную поставлять нужные сведения, готовить политические выступления, и остро нуждающуюся в опытном авторитетном за границей руководителе, акции такого эмигрантского органа круто пойдут вверх. В интересах большего правдоподобия мы для эмигрантского органа изобразим даже контакт этой организации с его людьми в Москве. Их при необходимости будет достаточно здесь под нашим контролем. Поверить в это  нашим утеклецам, осевшим в Европе тем легче, что они знают: подлинной противогосударственной скверны у нас предостаточно. Естественно, что наша организация действовать не будет. Она - миф. Миф для всех, кроме эмигрантских кругов и их иностранных покровителей. И чтобы они этого не разгадали, нам надо работать очень умно и точно, наполняя миф абсолютно реальным, хорошо известным нам опытом деятельности подлинных организаций. Мы не будем провоцировать наших противников на преступления. Этого нам не нужно. Но нам нужно разгадать и парализовать направленные против нас вражеские усилия.

 

-Для такого рода мифа, хотите вы или не хотите, понадобится практическое дополнение. - покачав головой, сказал Ромодановский, вставая из - за стола и подходя к фон Эккервальде. - Европа не поверит в говорильню, а потребует для подтверждения громких актов. Актов террора, полагаю. И нам придется их дать, ежели мы хотим сработать абсолютно правдоподобно и точно. Миф должен иметь сильную и ясную идею. К примеру, такой идеей может быть свержение в России правящей династии.

 

-Можно подсунуть. Скажем так: «старая власть, она слетит как призрак, как морок, она стала всем ненавистной».

 

-Да, что - то вроде этого.

 

-Хорошо.             

 

-Вообще в русской эмиграции весьма непростая обстановка. - сказал Ромодановский. - Орудуют и отпетые авантюристы, и политические проходимцы. Есть и убежденные противника России и такие, кто толком сообразить не успел, а их уже раскидало по европейским задворкам, и не знают они теперь, как оттуда выбраться. Кого из политэмиграции вы наметили в кандидаты для задействования в комбинации?

 

-Таких группировок, перспективных для участия в игре, на мой взгляд, три - четыре. Справочки я подготовил, они в папке. Ну, во - первых, эмигрантское религиозно - философское общество «Русское Братство» …

 

-Списки членов этого, как там, «Братства», у вас имеются?

 

-Неполные. Некоторые еще не установлены.

 

-Устанавливайте. В этом «Братстве», поди, и русских нет, одна жидовня да латыши?

 

-Примерно так…Некто Филистинский, Ландес, Зырянский - спиритуалист и панпсихист, философ - идеалист, бывший профессор кафедры философии Дерптского университета, а ныне - политический эмигрант, проживающий в Шведской Финляндии с 1924 года, Сергей Алексеевич Алексеев - Аскольдов.

 

-Малоинтересно. Деятельность Алексеева - Аскольдова в Шведской Финляндии не является секретом, в шведских газетах он регулярно печатается. Да и в самих газетах то и дело появляются заметки об эмигрантских сборищах «союзов» и «братств». Шведская цензура не особо следит, чтобы подобные публикации не попадали в печать. А на наши протесты по линии министерства иностранных дел Швеции, скандинавы отвечают вяло, мол, о политической деятельности каких - либо враждебных эмигрантских групп официальным органам ничего не известно. Сборища? Да мало ли сборищ случается в ресторациях? Это дела частного порядка, к государственным интересам отношения не имеют - таков ответ шведской стороны. Нам же нужны более веские и неоспоримые доказательства враждебной деятельности эмигрантов, такие, которые шведское правительство не могло бы опровергнуть. Существенные доказательства. На меня по этому поводу то и дело нажимают из МИДа.

 

-Полагаю, Борис Викторович, у нас теперь есть некоторые материалы, с которыми не стыдно официальное представление шведам заявить. - сказал фон Эккервальде, доставая из папки и протягивая министру несколько листов тонкой папиросной бумаги.

 

-Что сие?

 

-Копия письма, зачитанного Алексеевым - Аскольдовым в ресторане «Оло», в приватном кабинете, перед членами «Русского Братства». - пояснил фон Эккервальде.

 

      Ромодановский бережно принял листки, начал читать:

 

« …Третий способ, вне которого, по моему глубокому убеждению, нет спасения, - это политический террор, -террор, направленный из центра, но осуществляемый маленькими независимыми группами или личностями против отдельных выдающихся представителей власти. Цель террора всегда двоякая: первая, - менее существенная,  - устранение вредной личности. Вторая, - самая важная, - всколыхнуть болото, прекратить спячку, разрушить легенду о неуязвимости власти Годуновых, бросить искру. Нет террора, значит, что  нет пафоса в движении, значит, что жизнь с такой властью еще не сделалась фактически невозможной, значит, что движение преждевременно или мертворожденно…»

 

-Мертворожденно… - повторил Борис Викторович и закурил папиросу.

 

     От табачного дыма сразу запершило в горле. Давно хотел он бросить курить, но добрая затяжка иной раз помогала в минуты трудных размышлений, и благоразумные намерения так и откладывались до лучших времен.

 

     Выкуренная папироса оставила горечь во рту и ломающую боль в висках. Ромодановский взял следующий листок:

 

«…Я уверен, что крупный теракт, несомненно, теракт политический, произвел бы потрясающее впечатление и всколыхнул бы по всему свету надежду на падение Годуновых, а вместе с тем, - деятельный интерес к русским делам. Но такого акта еще нет, а поддержка Европы необходима уже в нынешних стадиях борьбы. Я вижу только один путь приобрести ее…»

 

-Сомнительный гешефт, но попробовать стоит. - сказал Ромодановский, возвращая листки фон Эккервальде. Директор Департамента Государственной Охраны убрал бумаги в папку.

 

-Не возьму в толк, Георгий Васильевич, сдурел этот ваш Алексеев - Аскольдов на старости лет? Ведь ему, дураку, в обед сто лет?

 

-Шестьдесят. - поправил фон Эккервальде. - Аккурат девятого марта исполнилось.

 

-И он голову в петлю просунуть решил? - князь Ромодановский покачал головой, не то осуждая, не то констатируя факт. - Как есть дурак, а еще профессор.

 

-Борис Викторович, он же в Шведской Финляндии орудует неспроста.  - аккуратно возразил фон Эккервальде. -Это же практически идеальное место.

 

-Да? Продолжайте, ну - ка…

 

-Во - первых, там осело некоторое количество русских политических эмигрантов, из коих не все оказались стойкими перед жизненными испытаниями вне пределов России, а нашлись и те, кто жаждет мстить, и ничем другим заниматься не желает. Профессор держит их на своре умеренными подачками и знает, что за хороший кус можно в любой момент спустить борзых. Во - вторых, шведская политическая разведка оказывает «Русскому Братству» негласную помощь. Шведы еще не отказались от мечты взять у России «балтийский реванш». Шведские газеты кричат, что на восток «Великая Швеция» должна простираться до Урала. И в - третьих, тоже существенное: Швеция имеет с нами почти тысячеверстную границу, протянувшуюся от моря Баренца до Выборга. В Карелии граница проходит по дикой тайге, по озерам, мхам и торфяным топям. Там посты и кордоны пограничной стражи везде не расставишь, надежно заградить путь проводникам, знающим тайные тропы, не получится.

 

-Кто еще там у вас?

 

-Группа «Народоволие». Прочно обосновалась в Лондоне…

 

-В Лондоне? Это, пожалуй, поинтереснее…

 

-У группы есть некоторая поддержка в России в среде так называемых «оппозиционных кругов». - сказал фон Эккервальде. - Платформа содержит требования создания «демократической, федеративной республики», подлинного народоправства, действовать предполагает в рамках «демократического миросозерцания»

 

-Приглядеться к этим «народовольцам» следует, Георгий Васильевич, вы правы.  - сказал Ромодановский. - И самым пристальным взглядом. Оппозиционные круги у нас пассивно созерцают. Впрочем, и состояние некоторых элементов этой середины не вполне «созерцательно»: пассивные в своих собственных действиях, они весьма активны в содействии самым крайним актам. Террористы запросто находят укрытие в весьма фешенебельных квартирах этой самой «оппозиции». Спрятать нелегально прокламации или литературку какую - пожалуйста! Дать квартиру под тайное собрание - сколько угодно. В этом наши доморощенные революционеры не испытывают недостатка. Деньги? Только убивайте людей, надоевших и мешающих «прогрессу» страны и собственным устремлениям оппозиции…Кстати говоря, стоит заметить, что русские грехи и соблазны почти всегда принимались с восторгом Западом, как русская духовность. Отчего так?

 

-Вероятно оттого, что греховное ближе человеческой натуре, нежели простота правды.  - ответил фон Эккервальде. - В нас, в русских, видят националистов, ненавистников реформ, поклонников таинственной русской души, враждебных просвещению. Эти идолы, бесспорно, присутствуют в сознании, но не в народном, а в сознании публицистов, говорящих вроде бы от лица народа и государства.

 

-Точно отметили…Далее, что у вас?

 

-Пражский народно - демократический союз, возглавляемый Крипалем.

 

-Хм - м, Крипаль…Поговаривают, что профессорский радикализм, строившийся на  расчете того, что в России должна произойти революционная перемена, сменило настороженное желание вернуться на Родину. Кстати, отчего настороженное, вы в курсе?

 

-В Россию такие люди, как Крипаль, не возвращаются не оттого, что их не хочет отпускать старое  эмигрантское болото, с которым они демонстративно рвут или готовы порвать, а оттого, что им в России грозит каторга и смерть.

 

-Отчего же вы его в перспективные определили, Георгий Васильевич?

 

-Оттого, что он для Запада по - прежнему перспективен. Союз Крипаля полагает, что в результате революции в России возникнет своего рода политическая tabula rasa*. Там считают, что в этом случае политические вопросы пойдут впереди социальных и экономических. Но в союзе также думают, что как бы ни были заострены и обнажены политические требования, в наше время они бессильны и не имеют веса, если не снабжены некоторым социально - экономическим коэффициентом. Крипаль  и его сторонники полагают, что в России есть те, кто может откликнуться на республиканскую пропаганду. Демократический принцип соответствует современным историческим требованиям России. А все те, стремящиеся окрасить русскую республиканскую претензию в диктатурные цвета, попросту оказывают этим плохую услугу тому делу, которому хотят служить…

 

-Да, это, пожалуй интересно, Георгий Васильевич. - сказал министр. - На Западе любят подобного рода мороки с провозглашением принципа политической свободы, мол, тогда это соответствует пожеланиям населения и прочей дребедени.

 

-Крипаль ведет в Чехии переговоры о создании Республиканско - Демократического объединения, в который вошли бы народные социалисты, представители народно - крестьянского союза, либеральные демократы, федералисты, «Партия Активного Действия». Кстати, среди тех, кого собрал Крипаль, есть и профессор Алексеев - Аскольдов.

 

-Что  у вас там дальше?

 

-«Русское Единство» графа Арендта…

 

-Арендт? - Министр, кажется, был удивлен. - Он старый, если не сказать, - ветхий. -  человек. Его жизнь полна общественно - политических неудач: издаваемый им журнал «Русская мысль» спроса не находит, идейная полемика привела к разрыву с некогда ближайшими учениками, попытки подчинить свой либерализм монархической риторике подвергли серьезному испытанию его репутацию и едва не закончились политическим одиночеством…Я  бы, Георгий Васильевич, трижды подумал по поводу Арендта и его «Русского Единства». Выстрелит ли?

 

-Я не хотел бы отвергать этот вариант, Борис Викторович…Как вы знаете, практически завершен бурный процесс объединения различных либеральных элементов, разочаровавшихся в радикальном либерализме доморощенных конституционалистов и демократов, и отстаивавших консервативную трактовку либеральной идеи, которая предполагает сочетание сильной власти, социальных реформ, законности и активной внешней политики. Граф Петр Арендт стал одним из признанных идейных лидеров консервативных либералов в эмиграции. Его публикации играют значительную роль в формулировке программы нового политического движения и на западе, и здесь, в России.

 

-Арендт, Арендт…Он уже пытался утвердить идею русской нации в России наподобие английской, ведь великобритания - империя. У него ничего не получилось. Когда же и у нас заговорили о русской нации как основе государства, держава наша едва не рухнула. Потому что в Англии нация - это не шотландцы, валлийцы, кельты, а прежде всего государство. Он двадцать лет прожил безвыездно в Англии, думает по - английски и речь свою переводит с английского на русский. На кой черт нам этот граф?

 

-У нас есть удобный подход к графу.

 

-Хорошо, что еще у вас в рукаве имеется? Берлин? Там шесть русских издательств, там выходит с дюжину журналов и политических альманахов. Там можно чуть не каждый день встретить литераторов, художников, общественных деятелей. Все они почему - то всегда шумны, суматошны и бестолковы.

 

-Не Берлин.

 

-Козырь, с которого вы намерены зайти наотмашь, угадал?

 

-Угадали, Борис Викторович. - улыбнулся фон Эккервальде. - Лондонский «Русский Политический Комитет»…

 

-Вот как?! Коновалов?! - Ромодановский бросил на главу Департамента Государственной Охраны выразительный взгляд…

 

       …Туманный Лондон традиционно считался одним из центров антирусской агитации и европейской сети политической деятельности российских эмигрантов. Именно в Лондоне располагалась когда - то Первая Вольная Типография, отцом - основателем которой был Александр Герцен, именно здесь нашли пристанище Петр Лавров, Сергей Кравчинский, Феликс Волховский, Дмитрий Желябов, беглый царедворец и дипломат Иван Трегубов…Присутствие выходцев из России стало одной из отличительных черт жизни Англии, и особенно Лондона. В британской столице насчитывалось пять русских издательств. Большое количество периодических изданий способствовало росту активности русских эмигрантов в Англии. Кроме того, в Англии насчитывалось шестнадцать русских обществ взаимопомощи, они оказывали поддержку беглецам и стремились создать прочную основу для дальнейшей жизни в этой стране (биржа труда, школы, санатории и другое).

 

       К примеру, эмигрантский «Фонд русской вольной прессы», тон в котором задавал князь Петр Долгорукий - политический «тяжеловес» эмиграции, автор довольно сумбурной книги о русской политической полиции (он был автором тезиса о том, что русский политический сыск, на который опиралась царская власть, отстаивал прежде всего свои интересы, а не интересы царя), в Лондоне существовал с 1896 года. «Фонд русской вольной прессы» беспрерывно посещался разнородными приезжими из России. На Аугустас - роад 15 заглядывали вообще все россияне, желавшие узнать, что делается на белом свете и…в России. Они пробирались со страхом и трепетом, «бочком», втянув головы и надвинув шляпы - им всюду мерещились шпионы, производящие фотографические снимки, которые потом, как  corpus delicti*, будут предъявлены пограничной стражей где - нибудь в Березе - Картузской (разумеется, шпионы не мерещились - они и в самом деле были, присутствовали, кропотливо, тщательно, по крупицам, собирали информации обо всех, побывавших на Аугустас - роад 15, фотографируя и снимая на кинопленку одновременно с трех-четырех ракурсов). Заглядывали в фонд и те русские, кто привозил с собой документы для опубликования за границей, кто доставлял последние анекдоты о деятельности цензоров, свидетельствовавшие о самодурстве правительственных цензоров. Приезжали в фонд и странные типы, предлагавшие, размахивая руками и крича на весь дом, осуществить «центральный террористический акт»: таким говорили, что фонд подобными делами не занимается, и что, вообще, про такое не говорят. Приезжали молодые и нервные прожектеры, доказывавшие, что революцию в России можно «сделать хоть завтра», если только иметь рублей пятьсот, не больше. Всех этих безумных, совсем безумных чудаков сотрудники «Фонда русской вольной прессы» принимали обыкновенно с терпением, большим остроумием и огромным запасом невозмутимости…

 

       И вот среди посетителей здания на Аугустас - роад 15 появился он - Николай Ильич Коновалов…По молодости лет он побывал в «царских застенках», чем очень гордился. Отсидка, правда, ограничилась двумя месяцами в Киевской Лукьяновской тюрьме, где порядки были достаточно вольные: двери камер не запирались до полуночи, большую часть времени арестанты проводили на воздухе, благо и погода тогда стояла теплая, совсем летняя…Бывший лесозаводчик, ворочавший сотнями тысяч, отправлявший за границу пароходы отборного пиловочника и мачтовой пинежской сосны, близко знакомый с английским банкиром Тэлботом, он был подобен пробке - много раз падал и взлетал, прошел огонь, воды, закаленный в бурях коммерции, маринованный в бедах, с неизменным удивленным взглядом дитяти, сделавшем пакость. Кто - то из знавших его, утверждал, что если Коновалова раздеть догола и бросить в Москва - реку, в Темзу или в Сену, то через полчаса Николай Ильич позвонит в дверь и будет в цилиндре, во фраке и в белом жилете. Коновалов погорел на сущей ерунде. На жульничестве с экспортом леса и пиломатериалов. С виду ничего особенного - квартира с тремя - четырьмя комнатами, бухгалтерским кабинетом…Юрист, бухгалтер, секретарь, курьер и зиц - председатель. Вот и все «коммерческое общество». Однако деньгами крутило немалыми. Сделки на сотни тысяч рублей. Связи со шведами и англичанами. Шведы поставляли топоры, пилы, запасные части к лесопилкам, но все поставки шли через коммерческое общество Коновалова, авуары немедленно превращались в золото. Сотни тысяч рублей без какой бы то ни было фактической деятельности. Чистые проценты за фантастические поставки. А все средства Коновалов черпал из казны, по фиктивным подрядам на поставку лесоматериалов на экспорт. Все сделки были покрыты туманом. Некто Гельфанд, полушвед, заполучивший как посредник, немалый куртаж, сумму, способную на несколько лет обеспечить безбедное существование, отправился в Париж, и там, на радостях, что ли, стал болтать лишнее. В итоге самоубился - вывалился из окна квартиры на третьем этаже в доме 29 на рю дё Лярбр - сэк, что в переводе на русский значило - «улица засохшего дерева»…Несколько символично получилось…

 

       Почувствовав, что власти могут его «прихватить», Николай Ильич Коновалов спешно эмигрировал в Англию от «ужасов царизма» без особой борьбы с ним, а больше испугавшись привлечения к суду за финансовые махинации. Денег успел он вывезти с собою достаточно. Счет в Лондоне, в банке, и раньше имел он приличный; не голый и не босый, в приличное общество допущен - это к среднему слою эмигрантов в Англии относятся равнодушно - настороженно, а те, кто имеет на Острове деньги, считаются почти что англичанами. В Лондоне Коновалов создал себе ореол крупного деятеля, за которым в России стоит «некая сила». Обиженный на Годуновых, он основал «Комитет коренных политических реформ», призванный осуществить «меры по восстановлению в России цивилизационного, конституционного порядка». Николай Ильич кочевал из салона в салон, из гостиной в гостиную, сдабривал свои походы разговорами, что русские вовсе не дикари, а спят и видят себя приобщенными к лону европейской цивилизации, а он, Коновалов - один из тех, за кем будущее России, здравомыслящий политик, друг Великобритании, противник царской власти. Беглый лесозаводчик стал постоянным и очень интересным гостем в клубе на Гросвенор - сквер, где очень подружился с еще одним русским - Габриэлем Волковым, художником - декоратором в Ковент - Гардене. Брат Волкова мирно содержал чайную в Кенсингтоне, ставшую местом встреч для русских эмигрантов самых разных взглядов и убеждений. Сам Габриэль в политику не лез, но вот жена его, портниха, шившая платья для аристократического лондонского бомонда, Анна Волкова, своими знакомствами и связями привлекала внимание британской секретной службы.

 

        Как следует присмотревшись, в Лондоне решили сделать на Коновалова ставку, тем более, что затевалось объявление очередного «крестового похода» против Кремля, и позволили создать комитет, который очень скоро обзавелся «отделениями» в Стокгольме и в Париже.

 

       Заручившись поддержкой «Фонда вольной русской прессы», которому он всучил ворох пустяшных в - общем - то документов о головотяпстве российского чиновничества, Коновалов принялся раскручивать свой «Русский Политический Комитет». В состав комитета вошли видные политические эмигранты. Коновалов договорился с фондом и взялся издавать еженедельный бюллетень, с целью «снабжать широкую общественность в зарубежных странах, интересующуюся событиями в России, точными сведениями в отношении ее политической, экономической и социальной ситуации», на который были подписаны британские министерства финансов и иностранных дел.

 

       Для бюллетеня Коновалова писали многие эмигранты, в числе которых был, например, Александр Титов, один из виднейших деятелей русской социал - демократии в эмиграции. Его статьи подавались как интересные, в первую очередь для британских лейбористов. Русский Политический Комитет, имевший в числе своих членов беглого дипломата Трегубова и профессора Эдинбургского университета Чарльза Саролеа, проводил по всей Великобритании «русские встречи», на которые в качестве ораторов приглашались русские беглецы и изгнанники или «знатоки» России - помимо коноваловского комитета в Лондоне существовали и другие политически ориентированные эмигрантские организации: праворадикальное «Русское Единство», «Народоволие», лондонские отделения «Русского Национального Центра» социал - демократической рабочей партии и Народно - Трудового Союза; эти организации придерживались разных политических взглядов и ставили перед собой разные политические цели. Для бюллетеня писали британские парламентарии, бизнесмены, представители духовенства, но также публиковались статьи и письма русских эмигрантов. Английская публика довольно хорошо принимала коноваловскую газету, особенно те ее публикации, в которых речь шла о русских, как о ленивых, аполитичных и испорченных людях. С восторгом принимались статьи про царскую семью, взяточничество, мздоимство «верхов», про консервативный поворот в России. Гораздо сдержаннее англичане реагировали на статьи о британском рабочем движении. Но Коновалов и не скрывал, что это были весьма формальные отчеты, основанные исключительно на лейбористском ежегоднике и призванные показать, что у русской политической эмиграции нет шансов на успех в политической деятельности вне пределов России.

 

       У Коновалова были широкие связи в английском правительстве. Многие из русских эмигрантов были лично заинтересованы в том, чтобы сотрудничать с Русским Политическим Комитетом, поскольку это давало статус гарантированного получения единовременного пособия и последующих регулярных выплат, невеликих по сумме, но не лишних при заграничной жизни, особенно в Лондоне, где царили дороговизна и застой: британская столица казалась русским неподвижной, неспособной найти выход из чрезвычайной скуки. Частично на свои, частично на британские деньги, Коновалов организовал в Лондоне «Регистрационное отделение русской эмиграции», сокращенно - Регистрод. В нем желающие из числа русских политических эмигрантов могли пройти регистрацию и получить вспомоществование в виде небольших «подъемных» сумм. Вопросы при регистрации были просты: откуда, где жил до эмиграции, каким преследованиям и репрессалиям подвергся, какой политической партии принадлежит. Вопросы анкеты помогали структурировать рассказ о недавнем прошлом. Свои инициативы в деле упорядочения русской политической эмиграции Коновалов обосновывал «гуманитарными мотивами». Он даже заручился поддержкой в Лондоне некоторых «правительственных организаций», которым и передал составленную на русских эмигрантов картотеку. Позицию свою и свой шаг бывший лесозаводчик объяснил как «акт человеколюбия», который позволил бы объединить усилия и это «единодушие - есть лучшее доказательство того, что деятельность не может скрывать за собой какие - либо политические цели». В действительности же поддержка Лондона простиралась значительно дальше, чем простое отстаивание личных интересов русской политической эмиграции. Слепому было ясно, что создать буквально за несколько недель так профессионально оформленную связку со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. О том, что это непростой кружок случайных людей, сведенных эмигрантским житьем - бытьем, но ядро будущей политической силы, свидетельствовали блестящая информированность входящих в связку о происходящем в России, согласованность и безупречная синхронность политических акций и поддержка британского правительства...

 

-Что ж, Коновалов…Он никогда, как мне помнится, не стремился попасть в тон общему эмигрантскому хору. К тому же он  «середнячок».

 

-Каждый по - своему опасен. - ответил фон Эккервальде. - И все же я бы выделил Коновалова. Он только входит в роль.Сейчас он в Праге…

 

-И он тоже? Там что, целое совещание эмигрантское проходит?

 

-Что - то вроде того. Я считаю, что на него необходимо нацелить лучшие силы.

 

-Я вас так и понимаю. - кивнул Ромодановский.. - Коновалов, несомненно, доставит нам определенные хлопоты. Нам сейчас важно понять и другое: какие причины обусловили появление Коновалова? В чем его сила? Кто его поддерживает?

 

-Англичане, конечно. Они реалисты и прагматики, причем достаточно циничные. Наверняка они подтолкнут Коновалова на какие - то действия, но существенную поддержку ему, в том числе финансовую, окажут лишь в том случае, если тот добьется какого - то видимого успеха. Поэтому на начальной стадии реализм, несомненно, будет иметь ускоряющее развитие. Он постарается «вобрать в себя» все эмигрантские течения, до сих пор выступающие против нас.

 

-Как?

 

-Формы борьбы его окажутся, вероятно, традиционными. Вряд ли он придумает что - то новое.

 

-И все же, с чем мы столкнемся?

 

-Коновалов не начнет свои действия, так сказать, с чистого листа. В первую очередь он обратит внимание на наиболее активные эмигрантские организации, и постарается прибрать их к рукам, заявить о себе громкими диверсиями и террористическими актами. Надо полагать, рано или поздно, авантюризм натуры толкнет его вернуться в Россию.

 

-Да, это решающие моменты. Коновалов с благословения определенных кругов непременно вступит с нами в борьбу.

 

-Постараемся хорошо сыграть против Коновалова. - заверил Ромодановского фон Эккервальде. - А если поможет счастливый случай…

 

       Ромодановский поднял ладонь в знак легкого протеста:

 

-Игру следует строить не на везении и не расчете на счастливый авось, а на основе точно рассчитанного плана, предвидения скрытой опасности. У вас масса дел, и боюсь, вы будете отвлекаться. Вы же все время возвращаетесь мыслями к Коновалову. У вас должно возникнуть жгучее желание победить…

 

-Постараемся.

 

-Надо отдать ему должное - он хитер и умен. - сказал Ромодановский. - И неожиданно конспирирует неплохо. Это даже удивительно.

 

-Ничего удивительного. - сказал фон Эккервальде. - Конспирацию ему наверняка ставят британцы. Серьезную помощь Коновалову оказывает Интеллидженс Сервис. Впрочем, и Коновалов также щедр на ответные услуги англичанам, хотя постоянно жалуется на нехватку денег, и выпрашивает помощь. Нам сие, впрочем, даже на руку. Просьбы о помощи лишний раз привязывают.

 

-Британцам будет тяжелее сохранить невозмутимость, когда начнут всплывать подробности.

 

-У Коновалова нужно вырвать корень.  - проговорил фон Эккервальде чуть глуховатым голосом. - Этот корень - он сам.

 

-В самом деле, Коновалов и его комитет основательно выглядят за границей, но не в России. Его так называемый «комитет» не решает тех задач, которые ставят, а я более чем уверен, что ставят, - его высокие иностранные покровители. Тот, кто дает деньги, тот хочет иметь и «товар», не так ли?

 

-Безусловно.

 

-А «товара», то есть информаций, мало. Господину лесозаводчику цена - копейка без подпольных организаций в России. Его выбросят за борт, как выбрасывают ненужный хлам и не посмотрят на респектабельность и доходец от прежней коммерческой деятельности. Если же внутри России у Коновалова будет подпольная организация, которая начнет поставлять «товар», то вы, Георгий Васильевич, правы - акции его пойдут вверх. Сдается мне, что вы комбинацию давно разрабатываете, только ничего о ней никому не сообщали, верно?

 

-От вас ничего не скрыть, не утаить, Борис Викторович. Наметки появились еще в прошлом году.

 

-Ого. Серьезный подход.

 

-Покуда наша служба заключается в одном - ждать. Умеючи ждать.

 

-Надо уметь надеяться и ждать.  - министр покачал головой. - И делать свою работу, которую умеешь. Без нас ее сделают, может быть, но хуже. Вот все назначение человека, а что будет достигнуто, когда он свое исполнит, ему знать не дано. Главное - делать и верить…

 

================================

 

Tabula rasa* (лат.) - «чистая доска».

 

corpus delicti (юр.лат.) - «тело преступления» - вещественные доказательства, улики или состав преступления.

 

 

 

 

Суббота. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 25 - й день (25 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.

 

Москва. Большой Черкасский переулок. Здание Министерства Внутренних Дел.

 

 

 

 

-Итак, Коновалов… - сказал Ромодановский  и глянул на генерала фон Эккервальде.

 

-Я взял на себя довольно трудную задачу - обрисовать психологическое состояние Коновалова, - начал фон Эккервальде очень серьезно и совсем без волнения, - по его биографии у нас есть особый доклад, но мне неизбежно придется опираться на различные эпизоды его жизни. Коновалов пережил минимум два огромных разочарования. Первое разочарование - лишился практически всех своих капиталов в России. Второе разочарование - во всех своих планах погубить власть у него не срастается и он отчаиваться стал.

 

-А если он еще верит в победу? - раздался высокий голос министра.

 

      Вопрос был неожиданным, и фон Эккервальде немного стушевался, но, помолчав, ответил:

 

-Этого не может быть, Борис Викторович, для этого он иметь сильную и ясную идею.

 

-Сильную и ясную с вашей точки зрения? - перебил Ромодановский, вставая из - за стола и подходя к фон Эккервальде. - А разве с его точки зрения не является такой идеей свержение в России ныне правящей династии Годуновых?

 

-Попытаюсь ответить вам, Борис Викторович.

 

-Ну, ну, давайте, - министр сел рядом с фон Эккервальде и, подперев голову руками, приготовился слушать.

 

-По - моему, он просто из тех, кто всерьез уверовал в осознание своего соучастия в делании истории. -  продолжал Директор Департамента Государственной Охраны свою мысль. - И вот он продолжает деятельность, благодаря которой он так или иначе находится на поверхности и, кроме всего прочего, сохраняет за собой право надеяться на международное покровительство и на международную славу. Но поскольку вся его деятельность направлена против нас, против России, он прекрасно знает, что на западной политической бирже котируются не прошлые его дела, а будущие. Сейчас он теряет опору и очень нервничает…

 

-Последнее верно…Согласен…согласен, - ответил ему Ромодановский.

 

-Мне кажется, - продолжал фон Эккервальде, - что Коновалов сейчас должен находиться перед необходимостью сменить тактику борьбы с нами, и вот это для нас главное. Он может пойти на все, и, поскольку за спиной у него остаются наши заклятые и могущественные враги, мы можем понести новые серьезные потери. Так вот, мне кажется, что сейчас он на перепутье, и психологически этот момент для наших планов весьма благоприятен…

 

-И хочется и колется, так стало быть? Хочется - крови, а колется - за кровь эту отвечать придется?

 

-Именно. Все же он больше коммерсант, нежели радикалист - революционер…

 

-Мы должны ясно представлять себе, чего он добивается.  - сказал Ромодановский. - У него есть ближняя цель, есть люди и есть главное задание тех, кто его кормит. Значит, он может стать слугой самых разномастных, тоже желающих этого, господ в Европе. А это опасно, потому что чревато внезапными изменениями обстоятельств. Про международную обстановку не буду, скажу только одно. Осенью планируется созыв всеевропейской конференции в Лиссабоне.  Будут нас костерить и обсуждать, что с Россией делать. Для борьбы с нами они еще долгие годы будут подбирать по всему миру все темное, продажное, готовое за тридцать сребреников на любое преступление. Заметим себе это…Продолжайте, Дмитрий Филиппович.

 

-Посмотрим теперь, что происходит у него, так сказать, в собственном доме… - улыбнулся фон Эккервальде.  - Жена его осталась в России, с Коноваловым в эмиграцию не поехала. Судя по всему, ведет от своего имени дела мужа.

 

-Как думаете, она сохранила какую - нибудь степень влияния на Коновалова? - спросил министр.

 

-Вероятно только финансовую.

 

-Это объективно? - очень серьезно переспросил Ромодановский.

 

       Фон Эккервальде довольно долго обдумывал ответ.

 

-Сомневаюсь. - наконец сказал он.

 

-Вы этот вариант проработайте. Ну - с, дальше…

 

-В последнее время вокруг Коновалова появилось множество женщин. В связях беспорядочен. В кругах, близких к Коновалову, давно известно, что тот не ладит со своей бывшей любовницей, что расплодил вокруг себя новых, падких на деньги. Так или иначе, это изменение в личной жизни Коновалова для нас крайне важно, ибо вносит существенные поправки в его внутреннее состояние. Его, с позволения сказать, печатные труды - набор клише, громких фраз и стенаний. То и дело, всюду, он рассыпает намеки на то, будто он знает о России что - то такое, чего в Европе, роковым для себя образом, главным не признают. Создается впечатление, что он пугает эти страны с какой - то целью. Западные разведки, которые кормят Коновалова и его политический центр, вероятно, толкают его в спину, требуют оправдания расходов, и в этой ситуации наша легенда о появлении в России новой революционной, радикалистской организации, без какой - либо ясной и четкой программы, явится для него бесценным подарком.

 

-А откуда Коновалов получал и получает деньги?

 

-В списке его благодетелей в основном англичане. Речь идет об очень крупных суммах. Выплаты производились повременно и за выполнение отдельных поручений. Что - то перепадает от деловых операций, что ведет его жена. Небольшие эмигрантские пожертвования…

 

-А сейчас у Коновалова есть деньги? - спросил Ромодановский.

 

-Есть. - сказал фон Эккервальде. - Составлена ориентировочная смета на различные цели.

 

-Пока мы не можем начать, потому что не имеем подходящего человека, без которого немыслима завязка задуманной нами игры. - сказал министр. - Но вы ищете?

 

-Ищем, и я полагаю, скоро получим возможность подобрать такого человека.

 

-Кандидатуры есть?

 

-Есть. Очень они разные, Борис Викторович! И каждый в своем роде - личность. Подбираем. Тогда мы сможем начать операцию. В интересах большего правдоподобия мы для Коновалова изобразим даже контакт нашей организации с его людьми в Москве. Поверив во все это, он должен приехать к нам.

 

 

 

 

                                                              Глава четвертая.

 

                                                              Женские штучки.

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года*, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Малый Толстовский переулок.

 

 

 

 

       …От Малого Гнездниковского до Арбата, до Собачьей площадки, дворами и переулками старой Москвы идти было долго и трудно, Сергей Владимирович  Чечель весь исчертыхался…От Собачьей площадки Чечель неспешным шагом прошел мимо особняка купца Мазурина, построенного с торгашеской пышностью, в псевдоготическом стиле, пересек Спасо - Песковскую площадь - небольшую, уютную, привлекательную,  с таким же небольшим сквериком возле церкви Спаса Преображения, «что на Песках», и свернул в Малый Толстовский переулок. В конце улицы блеснул свет, донесся какой - то шум. Чечель прислушался. Сквозь людские голоса слышалась хриплая музыка: патефон играл «китаяночку». Чечель подошел ближе; над стеклянной дверью висел желтый фонарь, освещая грубо намалеванное блюдо с пирожками, и надписью: «Закуски разныя». Это была суточная пивная «Нырок».  

 

       Чечель весь день просидел в служебном присутствии, до позднего вечера, нумеруя дела, заверяя их, а отработав то, что полагалось по службе, остался еще для того, чтобы писать порученные ему отношения и служебные рапортички, и делая все с удовольствием, забыл пообедать - у  него ни на что больше не оставалось сил, нестерпимо захотел есть. И еще больше он захотел выпить. Чечель повел головой на пивную и шагнул туда.

 

       Пивная была полна простонародья, таксистов, солдат, поденщиков с Арбата и со Смоленской - Сенной. Попадались и ломовики, и палаточники. Женского пола почти не видать, в подобные пивные ходят обычно с приятелем. Только у одного - двух столиков сидели женщины. Больше всего было солдат. По стенам тут и там висели плакаты, рисованные очень аккуратно в две краски, с завитками: «Раки», «Лицам в нетрезвом виде ничего не подается», «Неприличными словами просят не выражаться», «За разбитую посуду плата взимается с посетителей», «Во время исполнения концертных номеров просят не шуметь». «Отлично, значит здесь и эстрада». - подумал про себя Чечель.

 

-Водки. - коротко сказал он, усевшись за длинным столом, за которым уже пили чай два солидных пожилых неразговорчивых таксиста, в дальнем углу задымленной пивной. Сев, пристроил самшитовую трость, перевел дух.

 

      Дверь в пивную поминутно открывалась, и входили все новые люди. От табаку, дыхания, пара, от начищенной медной кипятилки в воздухе стоял жирный туман, напоминавший баню, и, как в бане, было тепло, очень тепло, размаривающее тепло.

 

      За столик подсел третий таксист, помоложе, рябой. Он удивил Сергея Владимировича низким ростом, щуплостью и узкогрудостью. Чрезвычайно изрытая оспой кожа на его лице была какого - то серо - кирпичного оттенка. Низкий, заросший, как бы «надвинутый» на брови лоб и свисающий нос придавали лицу грубое, жестокое выражение. Маленькие, с желтыми белками глаза излучали необыкновенную силу. У Чечеля было неприятное чувство, что кто - то за ним наблюдает. Для него это было совершенно новое ощущение. В голове билась насмешливая мысль, будто кто – то отдает приказ: «Дайте мне его дело…Тэк - с…Женат…плоскостопие…». За годы службы по контрразведывательной части ему бесчисленное количество раз приходилось следить и наблюдать за подозрительными особами. Но только теперь он понял, что это значит, когда за тобой следят, знать, что ты находишься под непрерывным надзором, что кто - то наблюдает за каждым твоим движением, что кто - то постоянно держит тебя в поле зрения и следит за каждым твоим шагом.

 

      Чечель поерзал. И как раз напротив него, у стеночки, скромно устроилась какая - то интересная очкастая барышня, в легком платье и шерстяном жакете. Сквозь маленькие очки смотрели прозрачные глаза. Она сняла головной платок и оказалась рыженькой - рыженькие Чечелю всегда нравились. Потом рыженькая барышня вынула из сумки зеркальце и, посмотрев в него, вытерла лицо. Лицо было чистое, городское, именно такие лица Сергей Владимирович Чечель любил. Вытерев лицо, она подняла глаза от зеркальца, поглядела на Чечеля внимательно, и слегка усмехнулась. И глаза были именно такие, как надо, - спокойные, серые, чуть - чуть с празеленью, как стоячая вода.

 

      Совсем очнувшись, Чечель подозвал полового и спросил, есть ли у них что - нибудь горячее. Горячее было: рубец и яичница из обрезков. Заказав яичницу, Чечель внимательно оглядел женщину, которая теперь показалась ему портретом царицы. Женщина была совсем молода, миловидна, рот у нее был очень красный и слегка припухший.

 

       По неуловимым данным ему показалось, что барышня - нечастый гость в подобных заведениях, что она должна быть избалована и капризна. Возможно, сама  служба  приучила Чечеля ничего не принимать на веру. Ничего катастрофическое уже не могло показаться ему случайным. Чудес не бывает, все происходит умышленно. Однако, бывают и случайности, а когда они происходят, с ними трудно свыкнуться.

 

      Половой принес заказанный барышней чай. Чай отдавал тряпкой, мелко наколотый сахар был серого цвета. Отпив, она снова подняла глаза на Чечеля и усмехнулась снова. Сергей Владимирович тоже усмехнулся, сам не зная чему, и с досадой почувствовал, что, как дурак, краснеет.

 

      Над головами плавал туман. Шум, смех, возгласы, пьяные жалобы, хлопанье пробок. Но вдруг на маленьком помосте, именуемом эстрадой, появился конферансье и возгласил:

 

-Итак, мы начинаем концертное отделение. Сейчас артистка Ушакова исполнит романс «Если розы расцветают...». Прошу соблюдать тишину…Артистка Ушакова.

 

      Конферансье зааплодировал и знаками предложил публике сделать то же. Публика в чайной вяло поддержала. Артистка Ушакова, женщина весьма полная, сильно декольтированная и уже не молодая, тяжело выкатилась на сцену и запела:

 

«Так и вы, медам, спешите,

 

Каждый миг любви ловите.

 

Юность, ведь, пройдет,

 

И красота с ней пропадет»...

 

       Ее проводили довольно молчаливо. Зато разбитной мужчина, выскочивший следом за артисткой Ушаковой, и фамильярно здоровающийся с публикой, весело подмигивающий каждому в зале, сорвал дружные аплодисменты. Его амплуа оказались частушки с чечеткой.

 

       На улице начался дождь. Мелкий как пыль, он оседал на крыши домов, на тротуары и на спины прохожих. Вокруг фонарей поблескивали мокрые камни мостовой.

 

-Парочку позволите? - спросил половой с перекинутой через руку грязной салфеткой.

 

-Что?

 

-Парочку! Пива - с.

 

-Изволь.

 

      Половой неспешно, вразвалочку, отправился исполнять заказ. Чечель не спеша нашарил в кармане портсигар, чиркнул спичкой, закурил и дал спичке догореть. Теперь можно было посмотреть публику. Чечель прислушивался к разговору таксистов за столом. Тот, что с рябым лицом, осушил залпом кружку пива и рассказывал:

 

-В среду мы значит, хоронили Спирина, это тот, что в Жулебинских Выселках перевернулся…Да - а! Купили, значит, пуд черного хлеба, полпуда ситного, да - а...Полпуда колбасы, селедки, конечно, фунтов пятнадцать, да - а...Ну и ведро чистой...

 

     Соседи слушали внимательно, прихлебывая из кружек. Чечель еще раз оглядел зал пивной. Чечеточник - куплетист продолжал радовать публику:

 

«Жена с мужем подралися,

 

Подралися, развелися,

 

Пополам все разделили,

 

Пианино распилили.

 

Тай - та, та - ри, та - там,

 

Тай - та, та - ри, та».

 

      Чечель собрался уходить, но тут на эстраде выстроились человек семь. Впереди уселись на табуретках два гармониста. Все в синих поддевках, а регент в широких шароварах, сапогах гармошкой, был молодцевато подпоясан серебряным кушаком. Он взмахнул камертоном, и крайний справа тенор вывел звонко и высоко, в особенности на последних нотах:

 

«Полюбил всей душой я девицу

 

И готов за нее жисть отдать,

 

Бирюзою украшу светлицу,

 

Золотую поставлю кровать...»

 

      По опыту своему Чечель знал - сейчас кто - нибудь из публики не выдержит и подтянет, и если он еще не сильно под мухой, то ничего, но ежели же выпил изрядно, то проорет на всю чайную, совсем невпопад и долго еще будет тянуть первый куплет, хотя хор уже перешел на второй…

 

-Беда с этими спичками - опять забыла. - вполголоса, ни к кому не обращаясь, сказала барышня, вынимая шикарные, «пажеские» папиросы и надламывая длинный мундштук как раз посередине.

 

      Заметив, что Чечель смотрит на нее, женщина тоже на него поглядела - сперва мельком, потом, скользнув по его костюму и часовой цепочке - пристально и многозначительно. Неожиданно Чечель представил, какое, должно быть у этой женщины твердое тело, и какая белая, горячая кожа. Разумеется, она была проституткой, - подумал Сергей Владимирович, разумеется, не было ничего легче, если бы он захотел, пойти сейчас с ней. Да, это было бы просто и легко. Да, наверное, у нее была белая, горячая кожа, и тело твердое и гладкое. Сам удивляясь своему спокойствию, Чечель слегка улыбнулся женщине и недвусмысленно показал глазами на дверь. Она поняла его взгляд, вспыхнула от негодования, вмиг став пунцовой, резким сердитым движением бросила папиросу и встала. Покачав головой, она положила на стол скомканный рублевик, и пошла к двери.

 

      Чечель расплатился. И задумался. Прежде одна мысль об «этом» заливала ему душу сладким, тягучим непреодолимым ужасом, и вот он расплачивался, и был при этом совершенно спокоен.

 

      Со времени последней близости с женщиной прошло полтора года. Одиночество становилось нестерпимым, к тому же все чаще и чаще шевелилась искусственно подавляемая чувственность, грязнившая богатое воображение. Чечель иногда ловил себя на мысли, что начинает походить на гимназиста, который наливается греховными желаниями и плотоядным взглядом ощупывает каждую женщину. Чтобы отделываться от томительных покушений, Сергей Владимирович был готов уступить им.

 

      Чечель считал себя обойденным судьбой: женщинам  он нравился мало до тех пор, пока, после одного долгого, крайне неудачного увлечения, в которое он вложил всю душу, израненный и оскорбленный, с холодом в сердце, он, наконец, решил навсегда отдалиться от женщин, замкнувшись в себе и посвятив себя исключительно службе и карьере. Прошло немного времени, и остаток холодной сдержанности и отчужденности в отношениях к женщинам сделали Чечеля интересным настолько, что они первые делали к нему шаг.

 

      Однажды вечером, полтора года тому назад, Чечель заговорил с хорошенькой дамочкой, угостил ее мороженым, сводил в синематограф на другой день. А на третий день она уже сама пришла к нему и дала себя уговорить остаться до утра. Это была ошибка. Его ошибка. Девица оказалась не очень привлекательной. Взору Сергея Владимировича предстала худенькая брюнетка монашеского вида, будто стилизованная под нечто среднее между прелестью и целомудрием.  Она вошла в комнатку - спальню, одно короткое мгновение задержавшись в дверях - среднего роста, молодая, с черными нечистыми волосами. В глазах ее не отражалось мысли, но в разрезе их было что - то особенное, пленительное. Нитка жемчуга вокруг морщинистой шеи. Тонкий нос и худые щеки были не напудрены. Рот у женщины был чуть неумело накрашен темной помадой и полуоткрыт. Под грязноватой ночной рубашкой проглядывали соски грудей. Чулок не было. Упавшие белые носки открывали тонкие, коричневатые ноги. Чечель стоял у кровати и не сводил с этих носков взгляда…Ни о какой легкой, уютной, ни к чему не обязывающей связи, смягчающей одиночество и в то же время успокаивающей его мужскую тревогу, что он перестает быть мужчиной, не могло быть и речи. Связь закончилась на упавших белых носках, толком и не начавшись, она прервалась почти безболезненно…Теперь вспоминать об этом не хочется.

 

      …Женщина ждала на улице под дождем. Чечель стоял у входа в пивную и размышлял. Женщина покраснела, одернула платье и жакет, едва уловимым жестом проверила, в порядке ли у нее пояс для чулок. Чечель нерешительно подошел к ней, не зная, с чего начать разговор. Но разговора и не пришлось начинать. Она сама тронула его за рукав и просто сказала:

 

-Для начала: вы хам и дурак.

 

-Ежели человек дурак, ему обязательно надо об этом объявить?

 

-Да.

 

-На дураков не обижаются, если они констатируют очевидное. - машинально ответил Чечель.

 

-Что?

 

-Ничего.

 

-Вы подумали обо мне невесть что! - возмущенно воскликнула женщина. Говорок у нее был детский - или бабий - скорый с захлебыванием, с чуть заметным пришепетыванием, «каша во рту». - А я же лишь чуть пожалела вас - такой вы были замордованный и потерянный.

 

     «Ну, да, не иначе с глазами обоссавшегося пуделя». - подумал про себя Чечель, а вслух сказал:

 

-Нельзя мужчине говорить о его слабостях.

 

-Коль мужчина слаб, его никакими словами не исправишь. - мгновенно парировала женщина.

 

-Эге, да вы  из тех, кто всегда держится как можно ближе к правде? - усмехнулся Чечель.

 

-Разве это плохо - держаться правды?

 

-Когда как. Успех обыкновенно переменный.

 

-Сыро. - сказала женщина вдруг.

 

-Очень сыро. - заметил Чечель, поднимая воротник пальто.

 

-А чувствуете, как пахнет? Я ужасно люблю вот такой мелкий дождь. Как должно быть сейчас хорошо в лесу…

 

-Дитя природы? - усмехнулся Чечель. -  Пушкинская Татьяна с поправкой на современность и с «желтым билетом»*? И как вас угораздило заняться проституцией?

 

       Рыженькая неопределенно повела плечами.

 

-Обиделись за резкость слов, поди? Ну, сами и виноваты, вы ведь продекларировали, что держаться правды надо…

 

-Не обижаюсь.

 

-Но, в общем, вы правы, дорогая. - сказал Чечель, непонятно почему озлобляясь на самого себя и оттого кривя рот в ухмылке. - В жизни всегда должно быть немного дождливой погоды. Пусть за воротник покапает.

 

-Давайте пройдемся, ну хоть немножечко? - неожиданно, умоляюще, сказала она, и в голосе ее определенно почувствовался крик души.

 

-Она ему встретилась, а он ей попался… - пробурчал под нос Чечель.

 

-Что?

 

-Ничего. К слову просто.

 

-Отчего вы пьете? - печально - устало спросила женщина, глядя не на Чечеля, а в сторону. - Вы пьяница?

 

-В данном случае большинством людей эта проблема решается неправильно. - завязавшийся у пивной разговор слегка забавлял Чечеля. - Истина, печальность, которую вы заметили и которой я не собираюсь отрицать, заключается в следующем: я пьяница не потому, что пью, нет, я пью оттого, что я пьяница...

 

-Так, идемте? - спросила женщина, беря Чечеля под руку. - За угол, вот сюда…

 

       Они пошли молча. Молодая женщина, держа под руку прихрамывающего Чечеля, шла, тесно, должно быть, по привычке, прижимаясь к нему, и это Сергею Владимировичу было очень приятно. На ходу она немного переваливалась, и бедром толкала Чечеля - это тоже было приятно. Заметив, что идет не в ногу, он  ногу переменил, слегка подпрыгнув на ходу, и женщина, откинув на бок голову, посмотрела на него и улыбнулась. Как раз они проходили мимо фонаря - свет упал ей прямо в лицо - и лицо ее показалось Чечелю белым, как бумага, печальным и детским. Он подумал, что если, не останавливаясь и не замедляя шага, притянуть к себе это детское печальное лицо, от него непременно будет пахнуть ванилью…

 

-Вам стало грустно? Вам нехорошо со мною? Скажите, что бы вы сейчас хотели?

 

-Прекратить блядство. - сказал Чечель, ввернув сильное слово. И глубоко, тяжело вздохнул. Он еще раз убеждался сейчас  в том, что чудес не бывает, что все происходит умышленно.

 

       Едва они повернули за угол, его окликнул кто - то из стоявшей у тротуара длинной синей машины. Чечель увидел старого знакомого, как всегда нагловато улыбавшегося.

 

======================================

 

В лето 7436 - го года* - то есть «по старому счету» -  счет годов по новому европейскому стилю («От Рождества Христова») был полуофициально введен в России с 1680 - го года. Старый счет времени велся от мифического «сотворения мира», которое якобы произошло в 5508 - м году до н.э.

 

 

 

 

с «желтым билетом»*? - Желтый билет - документ, выдававшийся в России проституткам взамен паспорта. Официальное название - заменительный билет. Желтый билет давал женщине право легально заниматься проституцией, работая в борделе. К заменительному билету прилагался медицинский билет, где ставились отметки о медицинском осмотре и уплате государственной пошлины.

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Малый Толстовский переулок.

 

 

 

 

        Молев был невысок, носил аккуратный серый костюм, и для своих лет он хорошо сохранился. Лицо его, редко выражавшее что - нибудь, и сейчас было полно самообладания. Все в этом человеке казалось законченным, точным и безукоризненным, даже аккуратно подстриженная бородка.

 

-Залезайте ко мне, - весело предложил Молев, широко открывая заднюю дверцу синего автомобиля. - Извините, друг мой, ради бога, что я не обставил нашу встречу иными декорациями.

 

         Совершенно «случайная встреча», встреча, в которой Молев проявляет вдруг несвойственное его суховатой натуре теплое участие…М - да…

 

        «Сходный»* генерал Александр Игнатьевич Молев к моменту своей отставки занимал в министерстве внутренних дел важный, хотя и очень хлопотный пост по линии контршпионажа. Был самостоятелен, постоянно на слуху у начальства. С ним считались, к нему прислушивались…«Погорел» Молев на пустяке, но чувствительном и, вдобавок, ставшем «притчей во языцех» в министерстве. Александр Игнатьевич взялся разрабатывать по линии контршпионажа голландского военного агента, генерала, барона де Риккеля, пользовавшегося особым расположением нидерландского монарха. Александр Игнатьевич организовал барону «романтическую» интрижку с молодой и привлекательной особой, против которой голландский генерал был совсем не против. Де Риккель пустился во все тяжкие. Двуличный и неискренний, он не останавливался перед самыми возмутительными поступками, несовместимыми с офицерскими понятиями. Это насторожило Молева. Как оказалось, этот толстеющий голландский старикан, в погонах генерала, был просто не то суконным фабрикантом, не то купцом и акционером какого - то торгового дома, с военной службой давно разошедшийся, и которой, кстати, мало интересовался.

 

       Скандал с «генералом» замяли по - тихому, Александра Игнатьевича Молева «попросили» в отставку, без пенсиона, но с рекомендациями, не с «волчьим билетом»….

 

-Ничего, вы же прекрасно знаете, что я всегда был сторонником высоких требований в конспирации. - сказал Чечель спокойно.

 

-Помнится еще, что вы были ленивы.

 

-Есть грех. Ленив. - ответил Чечель и не преминул ответить колкостью. - Однако сама по себе лень не может служить причиной отставления от службы, верно?

 

-Залезайте. Вы так промокнете насквозь.

 

-Ну, да…Почему бы вам нас не подвезти? Машина у вас хорошая…

 

-Часто бываю в разъездах.

 

-Надеюсь, вы не в «Кредит - конторе»*?

 

-Как можно? - деланно фыркнул Молев. - Помилуйте.

 

-Так все в порядке, надеюсь?

 

-У нас другого не бывает, пора запомнить. Я ведь, Сергей Владимирович, устроился нейтрально - по архивам. Разыскиваю нынче и привожу в порядок судебно - исторические дела: всякие бунты, неповиновения крестьян, действия скопом и прочее. Мне дали уездную секцию и теперь вот езжу. Побывал в Серпухове, в Коломне, в Клину, в Звенигороде, неделю назад ездил в Сергиев Посад. Красота…

 

         …В узком салоне автомобиля Чечель забился в самый угол. Рядом подсела рыженькая женщина, Молев сел за руль.

 

-Ресторанчик вы выбрали, Сергей Владимирович, довольно паршивый. - заметил Молев, разворачиваясь к Чечелю. - Барышне стало жутко.

 

-Вы, конечно, предпочли бы парижское кафе возле Маллэн - «Роаяль» или что - то подобное, дорогое и редко посещаемое. - мгновенно съязвил Чечель.

 

-Бывали в Париже и вам не понравилось? - тотчас парировала женщина, внимательная, контактная, воспитанная и, кажется, далеко не глупая.

 

-Стало быть, где «Роаяль» знаете?

 

-Я шесть лет прожила во Франции.

 

-И как вам тамошние нравы?

 

-Могу сказать, что французы держат русских за низший класс, вообще не здороваются и смотрят, как на букашку.

 

-Неудачный опыт, понимаю…

 

-Опыт, говорят, лучший учитель. А уж если он горек, цена ему вдвойне выше. Пословица утверждает, что за одного битого двух небитых дают.

 

-А вы веселая женщина…

 

-А что? Квартира есть, харчи продаются, тряпки носим, радио работает. Живи себе…

 

      Чечель состроил задумчивое лицо.

 

-Я задумчивых не люблю. - сказала женщина, улыбнулась  и уставилась в него живыми глазами: поймет ли?

 

      Чечель улыбнулся в ответ и сразу почувствовал тихий прилив злости то ли на себя, то ли на нее. Чечеля могла смутить практически любая женщина. Он это знал и женщин опасался. Сторонился, особенно тех, в чьей надменности, уверенности, было нечто неприятное и царственное.

 

-Красивая женщина, к несчастью, вынуждена знать такие вещи, какие дурнушке и в голову не придут. - сказал он, кривя рот в идиотской ухмылочке.

 

-Дурнушке известны только тупость дураков и жестокость грубиянов, а красавице знакома также глупость умников и подлость людей благородных. - с улыбкой Моны Лизы ответила женщина.

 

-Я поначалу увидел в вас уличную девку, начинающую продавщицу собственного тела. Черт возьми, из вас можно, если постараться, сделать предмет вожделения, восхищения, похоти и зависти. Со всеми вытекающими последствиями, как бы недвусмысленно это звучало.

 

-Ого.

 

-Если начистоту… - продолжил Чечель с интонацией, словно собирался поведать ей тайну. - Мне вы казались более искушенной, что ли…Более…

 

-Развратной?

 

-Нет, скорее, изощренной.

 

-У вас проницательный взгляд…

 

-Сергей Владимирович, надеюсь, вы нисколько не удивлены встрече? - поинтересовался Молев.

 

-Вероятно, такова необходимость, Александр Игнатьевич? - усмехнулся Чечель.

 

-Логика обстоятельств сильнее логики намерений.

 

-Кто это сказал?

 

-Иосиф, католикос Грузии.

 

-Не знал, спасибо за науку.

 

-Сегодня у нас необычная встреча, но надеюсь, по окончании ее мы согласимся, что она оправдана. - сказал Молев. - Итак, начнем? Хочу подчеркнуть, что наша встреча, столь необычная, секретна.

 

       Чечель кивнул.

 

-Хотелось бы сразу приступить к делу, если вы не возражаете. Кстати, как ваша нога? Правая, ежели не ошибаюсь?

 

-Побаливает временами.

 

-Я всегда считал, что обоготворение страдания - тенденция циничная и лицемерная. - сказала барышня. - В лучшем случае - это предлог уклониться от каких - либо решительных шагов и решений по избавлению от страданий. Короче, я - не считаю, что путь к истине лежит через страдание.

 

-Любопытно. Ловко вы это…Но мне, собственно, плевать на то, что и как вы там считаете.  - сказал Чечель. - И у меня есть собственный взгляд.

 

================

 

«Сходный» генерал* - звание и должность «сходный генерал» или «сходный воевода» было вполне привычным и обозначало помощника, заместителя «главного воеводы», соответствовало воинскому чину генерал - майора.

 

 

 

 

-Надеюсь, не в «Кредит - конторе»*? - Крупнейшей универсальной конторой, специализирующейся на информационно - аналитической деятельности, с огромным штатом агентов и осведомителей, была компания Соломона Клячкина «С. Клячкин и сыновья», которая имела правление в Москве, шестнадцать отделений, в том числе четыре заграничных, три агентства, а также соглашения о сотрудничестве с пятью иностранными справочными фирмами. «Кредит - контора» существовала уже более полувека и была почтенным учреждением.  Контора занималась сбором сведений о кредитоспособности фирм и их финансовой состоятельности, подготовкой справок об организациях, готовила отчеты о финансовом балансе фирм,  о случаях непогашения задолженности, о репутации фирм в торговой среде, о биржевой активности, представляла биржевые справки и рекомендации для заказчика - о согласии или отказе от сделки. Кроме того, фирма выискивала мошенников. Аферистов, несостоятельных или несуществующих финансистов, занималась и коллекторской деятельностью - принимала заявки от клиентов на возврат долгов по векселям и распискам или же перекупала долговые бумаги и сама занималась взысканием этих средств. Помимо штатных решершеров, при местных конторах, у Клячкиных имелась целая армия корреспондентов, многие из которых служили в банках, финансовых органах и учреждениях связи. «Кредит - контора», стремясь извлечь доход из своей информационно - аналитической деятельности, использовало почти шестнадцать тысяч штатных и внештатных агентов, добывавших  данные на интересовавшие их персоны или хозяйствующие коммерческие субъекты.

 

 

 

 

Картинка из прошлого - I.

 

 

 

 

        …Поезд был очень хороший, настоящий, санитарный. Княжеский. Оборудованный на средства княгини Веры Игнатьевны Гедройц из древнего и знатного литовского княжеского рода Гедройц. Кригеровские вагоны с ярусными койками во всю длину. Вагоны II - го и III - го класса со станками Коптева на рессорах для легкораненных и больных. Перевязочная, аптека, вагон - кухня, столовая, прачечная, кладовая с ледником, багажная. Служебные вагоны. Свет, чистота. Внимательные врачи, сестры, няни…

 

      …«Ягеллончики» протиснулись в вагон - лазарет для тяжелораненных, оборудованный станками Кригера, с примкнутыми штыками, и увидели деревянные носилки, вставленные в специальные подставки, заполненные раненными.

 

-Пся крев!           

 

-Назад!

 

-Нех их!

 

-Не трогайте раненных!

 

-Нех их вишеци дьябли ведмо!

 

-То нет!

 

-Забичь вшистских!

 

-Прекратите!

 

-Драни! Закончичь!

 

-Гниде безрадне!

 

-Люди вы или нет?!

 

-Выйщце!

 

      …Поляки перебили всех раненых - они разбивали им головы прикладами. Раненые солдаты вопили от ужаса. Затем «ягеллончики» принялись за сестер милосердия - с них срывали одежду, и слышно было на перроне, как женщины визжали…

 

     …Возле пакгауза стоял рев, как на соревнованиях по боксу. Пьяный польский офицер в барашковой шапке стоял посредине пакгаузного двора, у наспех сооруженной виселицы, где уже болталось несколько раздетых до исподнего трупов и безумно хохотал. Сестер милосердия из санитарного поезда гнали через двор раздетыми догола с руками за головой. С их ног стекала кровь. За ними тащили доктора и старуху княгиню в разорванном платье. Всех подогнали к виселице. Когда «ягеллончики» вешали первую из сестер милосердия, пьяный хохочущий офицер сам выбил у нее из - под ног кирпичи, на которых она стояла. Чечель больше не мог на это смотреть...

 

-Почекай, москаль, почекай. - злорадно крикнул «ягеллончик» и вдруг сильно ткнул Чечеля штыком в ногу.

 

      От боли Чечель потерял сознание…Он уже не видел, как польский солдат, прижав шею молоденькой сестры милосердия к кирпичной стене пакгауза, деловито вспорол ее тело от живота до горла...

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Малый Толстовский переулок.

 

 

 

 

-Мне нужна ваша помощь Сергей Владимирович.

 

-Как частному лицу? - уточнил Чечель.

 

-Да. Вы готовы говорить?

 

-Я даже примерно не предполагаю, о чем пойдет речь. - сказал Чечель.

 

-Скажу сразу - не о списке «Бигот»*.

 

-Это хорошо, ведь мне его еще не показывали. - усмехнулся Чечель. - Сразу предупреждаю, Александр Игнатьевич, - я в Пинкертона не играю, шпионской романтикой не интересуюсь ради шпионской романтики. Улавливаете?

 

        И Сергей Владимирович Чечель, сотрудник «английского стола» Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны*, секретного, осуществлявшего контршпионаж против разведок и спецслужб иностранных государств методом наблюдения за иностранными представительствами и надзора за иностранными подданными на всей территории Российской Империи, криво усмехнулся.

 

-Ничего угрожающего. У нас что же? Не суета сует. Не Вавилон. Кругом народ верующий, солидный, положительный. О Боге и об Отечестве только и думает. Итак, Сергей Владимирович, помощь ваша нужна.  Нашептали мне по старой памяти и доброте душевной про ваши успехи.

 

-Про какие успехи?

 

-Про Середца. Он же конспиративно осведомляет своих английских друзей о наших московских реалиях, в том числе и политических, а вы его не спешите прихлопнуть, что довольно дальновидно с вашей стороны? Кстати, как вы ловко его вычислили, аплодирую вам, Сергей Владимирович. Такое впору в брошюрах для служебного пользования размещать, для обучения сотрудников.

 

-Дело не стоило выеденного яйца.

 

-Прибедняетесь, Сергей Владимирович, ой прибедняетесь…

 

       Дело, действительно, было не выдающимся, сколь  хлопотным. По странной иронии судьбы «английский стол» Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны, «курирующий» практически непрерывно дипломатов английского Питбуля, одного из главных недоброжелателей России, и где трудился Чечель, обходился невеликим числом сотрудников. А работы было немало. На каждого англичанина было открыто дело, куда заносился его возраст, род занятий, должностные обязанности, виды деятельности и возможная роль в секретной службе. Дело пополнялось сведениями от агентуры и наружного наблюдения, фиксировалось все: так, например, вызывали интерес недавно прибывшие в посольство сотрудники среднего звена, которых регулярно видели за обедом со старшими дипломатами, что могло быть признаком принадлежности к разведке. Отмечались места, где совершали покупки жены дипломатов, места, которые они посещают. В дело вносились сведения о служебных и личных поездках на спортивные и светские мероприятия, об осмотре достопримечательностей, о занятиях вне службы.  Что ел, что пил, где и с кем спал, чем болел, какие сигары курил, какое имел пристрастие, тайное или явное, с кем и когда беседовал и даже - о чем думал…Попытки отдельных англичан уйти от слежки также фиксировались - любые действия по отрыву от наблюдения филеров вызывали вполне обоснованные подозрения.

 

       Письмо так называемого «инициативника», человека, по собственной инициативе решившего предложить свои конспиративные услуги британской стороне, некоего Середца, на английском языке, без обратного адреса, было перехвачено случайно. После этого для Чечеля и сотрудников «стола» началась служебная рутина…Две разные по рисунку почтовые марки, наклеенные на конверте, одновременно продавались в киоске, находящемся в районе Потылихи…Почерк подвергся детальной разработке, тщательно, скрупулезно отработан почтовый маршрут, в результате чего было выявлено восемнадцать ящиков центрального узла связи, которые могли быть использованы автором письма...По штемпелю на конверте было установлено, что автор письма опустил свое послание в промежутке между двенадцатью и пятнадцатью часами...Это позволило предположить, что автор письма служит в одном из учреждений в центре Москвы, в получасе ходьбы от почтового маршрута. А письмо отправил в перерыв. Эта версия была подтверждена экспериментом. Постепенно мероприятия по поиску автора письма были перенацелены на изучение лиц, служащих в учреждениях в центре Москвы. В конце концов, сличая почерки с регистрационных листков в гостиницах, с карточек паспортных бюро, производя сверку запрошенных из учреждений образцов почерков лиц, служащих в центре города, удалось с достаточной степенью достоверности и надежности идентифицировать разыскиваемого Департаментом Государственной Охраны автора письма.

 

-Сергей Владимирович, у вас ведь есть в британском посольстве или в торгово - дипломатической миссии  свои люди, завербованная агентура? Нужно сделать так, чтобы эта самая агентура задала вашему  Середцу один вопрос. Или парочку вопросов, как уж пойдет. Только необходимо, чтобы инициатива исходила именно от британской стороны, а ваш Середец лишь сведения для английских друзей в клювике принес и кое - какими подробностями бы поделился. И есть еще один нюанс…Ответ на вопрос должен слегка затеряться в ворохе других, он должен выглядеть не слишком заметно…Можно такое устроить?

 

-Что - нибудь в виде милых женских штучек, где самое важное из этих правил - абсолютное табу на вопросы «со значением»?

 

-Именно так, Сергей Владимирович.

 

-Что ж, нужно подумать, прикинуть варианты. Вы меня понимаете?

 

-Понимаю. С ответом не тороплю, но лучше было бы сделать это поскорее. - сказал Молев. - И, разумеется, сделать это надо мимо начальства.

 

-Это мне ясно. - бесцветно ответил Чечель.

 

-Когда наступит некоторая ясность в нашем вопросе, не примените дать знать, Сергей Владимирович. Через Анну Николаевну. - Молев бесцеремонно ткнул указательным пальцем в рыжеволосую барышню.

 

=================

 

Департамента Государственной Охраны* - Департамент Государственной Охраны Министерства Внутренних Дел, сокр. ДЕПО, разг. Гохран.

 

 

 

 

не о списке «Бигот»* - список (очень ограниченный) лиц в английском правительстве, имеющих доступ к донесениям особо важного агента.

 

 

 

 

Картинки из прошлого - II.

 

 

 

 

         …Тесно, по - восточному пестро и шумно в Казанных рядах, что в Кожевниках, недалеко от Саратовского вокзала. И там и тут купчишки в цветастых халатах, стеганых куртках, чалмах, тюбетейках, тростниковых шляпах, войлочных колпаках и фесках, криком заходились, орали, перебивая друг друга, предлагая свой товар. Не накричишься - не расторгуешься. Вокруг народ - Москва город людный. А это и вовсе столичное чудо - Московский восточный базар…Для каждого вида товара здесь существовали отдельные павильоны - лари, лари, лавки, ковровые, ювелирные, мебельные, фруктовые, золотые, с пряностями, с восточными специями, всевозможные ремесленнические мастерские, где обрабатывали медь и делали из нее различные восхитительные работы, чайные со вкусным чаем со специями и сладостями (сахаром, домашним козинаком, халвой, орешками и изюмом). В Казанных рядах найти можно все, что угодно: рисовую и тростниковую бумагу, кожу, благовония, тибетские амулеты, индийскую бронзу, шелк, атлас, ювелирные изделия тончайшей работы, ковры с причудливыми узорами, расписную посуду и резные сундуки. Торгуют здесь товарами со всего Востока, со всей Азии, а покупатели приезжают чуть ли не со всего мира.

 

        Московский восточный базар издревле были не только местом торговли, но и местом встреч деловых людей. Общеизвестно, что одна из первых мусульманских общин в Москве сложилась на месте «посольского квартала», или Ордынской Татарской слободы, и служила интересам международных торговых связей Москвы. Там же, в Замоскворечье, имелись конные рынки, а позже мастерские по выделке и обработке кожи, отчего и весь район получил название Кожевники. Из Ногайской степи татары приводили тысячи голов лошадей, которые использовались как тягловая сила для городского транспорта вплоть до конца XIX - начала XX века. Понятно, что именно в Татарскую слободу прибывали не только крымские и ногайские торговцы, но со временем и казанские, и астраханские, и персидские, и вообще восточные, а позже и азиатские купцы…

 

        …Сергей Владимирович Чечель, тяжело ступая, прихрамывая на правую ногу, прошелся неспешно по центральному, ковровому ряду, что ему надо увидел и шагнул к лавке, в дверях которой стоял невысокий улыбающийся мужчина в пестром теплом халате и линялой турецкой феске. Тот, сложив руки у груди, с почтением низко склонился. Быстрые, острые глаза его без страха глянули в лицо Чечеля и спрятались под опущенными желтыми веками. Отступив назад, он широко распахнул звякнувшую хитрыми колокольцами дверь. Сергей Владимирович шагнул через высокий порог. В лицо пахнуло щекочущими запахами пряностей. Здесь, чувствовалось, не на копейки торговали. В лавке на полках тускло поблескивали длинногорлые медные кувшины, отсвечивали льдистым холодом серебряные пудовые блюда, чеканенные на жарком Востоке, лежали персидские, туркменские, афганские, бухарские, ручной работы, ковры. Далек был путь этих товаров, и цена им в Москве была велика.

 

       Чечель прошел через всю лавку прямиком в конторскую комнатку. Купец вошел вслед за Чечелем, тщательно притворил дверь и хлопнул в ладоши. Тут же невесть откуда вынырнул юркий, чернявый мальчишка, расстелил перед гостем белый анатолийский ковер, разостлал скатерть, бросил подушки, принес бронзовые тарелки с миндальными пирожными и вяленой дыней. Купец округло, от сердца, показал гостю на подушки. Чечель грузно опустился на ковер. Купец легко присел на пятки, и его бескровные губы зашелестели неразборчивые слова молитвы. Сергей Владимирович поморщился и негромко буркнул:

 

-Асаф, заканчивай ты это представление.

 

         Но тот и бровью не повел. Помолившись, купец из великого уважения к гостю сам наполнил чашки крепким, как вино, чаем. Чечель поднес чашку ко рту, отхлебнул глоток.

 

-Выкладывай, Асаф, что за разговор у тебя ко мне? - сказал Чечель и отщипнул от пирожного, бросил сладкую крошку в рот. Купец по - восточному мягко улыбнулся, отпил чай, едва касаясь губами края чашки.

 

-Не тяни, Асаф. - устало сказал Чечель, прикрыв глаза.

 

-Сергей Владимирович, дорогой, погодите, дайте соблюсти традиции и приличия восточного торгового гостеприимства. - ответил купец, поправляя линялую феску.

 

       Он запустил руку в складки стеганого халата, достал блестящую коробочку и бросил щепотку порошка на угли. Порошок зашипел, и из жаровни поднялись тонкие струйки текучего ароматного дымка.

 

-Считай, что ритуал полностью соблюден. - махнул рукой Чечель. - Хотя от тебя, бухарского еврея, сие и не требуется. Молчать ровно столько, сколько того пожелает гость тоже не нужно. Говори, чего звал? Что за дело? - и упираясь кулаками в ковер, подался вперед.

 

       Асаф Соломонович Ачильдиев, выходец из еврейской общины в Бухаре, один из тех еврейских купцов - «азиатцев», к коим российское законодательство поощрительно относилось, всплеснул руками:

 

-Эх, Сергей Владимирович, сколько ж мы не виделись - то? С полгода наверное?

 

-Восемь месяцев.

 

-Стороной мою лавчонку обходите, будто обидел я вас чем - то. А ведь вы всегда можете рассчитывать на мою откровенность и искренность.

 

-Асаф, кончай мне этих одесских штучек! - рассердился Чечель. - И прекрати строить из себя всю мудрость востока.

 

-Ох, как ни тяни, а разговор надо начинать. - вздохнул купец, гибкими пальцами перебирая четки.

 

-Начинай не издали.

 

        Но Асаф Соломонович не начинал, как будто собирался с мыслями. Он вновь наполнил чашки, откинулся на подушки. Неожиданно он взглянул прямо в зрачки Чечеля и спросил:

 

-Сергей Владимирович, дорогой мой и уважаемый гость, не поможете ли советом добрым?

 

-Излагай.

 

        И Асаф стал излагать суть дела…Одна иностранная девица, по всей видимости англичанка, в достатке, время от времени посещала лавку Асафа, прикупая разную медную утварь. Иностранцы, а тем паче англичане, в Казанных рядах не в диковинку. Но эта кувшинами маскировала свои, отнюдь не благопристойные похождения, афишировать которые было нельзя - девица тайно встречалась в лавке с другой иностранкой, помоложе. Две респектабельные женщины превратили конторское помещение Асафа в щедро оплачиваемое место для экзотических амурных эскапад похотливых любовниц. Предприимчивый Асаф Соломонович Ачильдиев вел своеобразный журнал и дневниковые записи, и даже сделал несколько фотографий, разумеется, тайно от девиц. Записи, со временем превратившиеся в набор компромата, торговец рассчитывал продать за хорошую цену.

 

-Значит, их утехи происходили прямо тут? - поинтересовался Чечель.- Где мы с тобою так чинно распиваем чаи?

 

       Асаф виновато развел руками.

 

-Давно твой тайный бордель функционирует?

 

-Месяца два, Сергей Владимирович.

 

-Показывай «судовой» журнал и пикантные фотографические карточки. - вяло сказал Чечель.

 

       Торговец запустил руку под белый анатолийский ковер, на котором он с гостем восседал, и протянул Чечелю небольшую тетрадку в кожаном коричневом переплете. Сергей Владимирович открыл тетрадь и в сердце его возникла необъяснимая тяжесть: на первой странице лежали плохенького качества черно - белые фотографии, на одной из которых в лесбийском поцелуе сплелись две совершенно нагие женщины, на другой они же, голые же, лежали в умиротворенных, нецеломудренных позах, распластанные на изящном ширазском ковре. Приглядевшись, Чечель, узнал на этой фотографии одну из женщин - это была секретарша британской торговой миссии в Москве, двадцатишестилетняя Кристина Уинем - Рич…

 

       Впервые на Кристину Уинем - Рич, которую подозревали в работе на контору с Чаринг - Кросс*, он обратил внимание  несколько месяцев тому назад, оказавшись на каком - то необязательном и оттого малолюдном дипломатическом приеме. К Кристине подошли тогда две девушки. Рослая брюнетка была в элегантном сером платье, низкая полная шатенка куталась в зеленую шерстяную шаль. Шатенка нежно приобняла англичанку, прижалась щекой к ее груди. Рослая брюнетка небрежно кивнула.

 

-А, что, брюнетка недурна, - негромко, словно бы невзначай, заметил Чечель, глядя, однако не на нее, а на Кристину.

 

-Две московские поэтессы. - небрежно пояснил случившийся поблизости второстепенный европейский дипломат и усмехнулся. - Бездарные, увы…И к тому же они слишком нежны друг к другу…Ну, вы понимаете… -добавил он, слегка презрительно скривив рот.

 

-Хм - м, а может быть в этом что - то есть? - ответил Чечель задумчиво, еще внимательнее разглядывая Кристину Уинем - Рич.

 

-Не предполагал за вами подобной широты взглядов. - второстепенный европейский дипломат неодобрительно покачал головой.

 

-Не надо ограничивать свободу личности ни в каких проявлениях. - сказал Чечель.

 

-Вы - вольнодумец. - второстепенный европейский дипломат подитожил короткую беседу и отступил к барной стойке…

 

       С этого момента Чечель решил взять англичанку в «разработку», на перспективу…И вдруг…Вот так поворот…

 

      На прочих других фотографических карточках девицы вытворяли друг с другом разные непотребства…

 

-Поможете мне с этим? - спросил Асаф, пытливо заглядывая в глаза Чечелю и надеясь увидеть в них потрясение от увиденного. - Узнайте, сколько за это могут заплатить?

 

-Асаф, ты вроде бы неглупый человек, торговлю ведешь не грошовую, и не где - то там, а в Казанных рядах. В Москве. Зачем размениваешься на такое?

 

-Может, не размениваюсь…

 

-Я чай допью и сообщу тебе, сколько это стоит. - сказал Чечель и посмотрел в свою чашку. - Но ты и сам знаешь, сколько.

 

-Помилуйте, Сергей Владимирович, откуда мне знать?

 

-У тебя есть телефон? - со значением спросил Чечель.

 

-Есть. - Асаф удовлетворенно вздохнул, будто свалил с плеч тяжкий груз.

 

-Я сейчас протелефонирую одному своему знакомому раввину и узнаю, во сколько обойдутся похороны одного, будто бы хитрозадого, бухарского ишака. Ты, что, джаляб*, возомнил себя Сеид - ханом?!**Бурдюк с навозом! Кому еще ты показывал эти фотографии и эти записи?! Чертова бухарская собака!

 

-Сергей Владимирович, да я …

 

-Что да я?! Идиот. Это может стоить  совсем не золота, как ты полагаешь, а головы. Твоей головы. Кому ты это показывал?

 

-Аллах свидетель - никому. Вы - первый.

 

       Чечель поставил недопитую чашку и придвинулся к растерянному купцу:

 

-Как думаешь, что с тобой сделают, когда узнают, как и на чем ты решил сделать гешефт в Казанных рядах? А узнают очень скоро, ежели ты все - таки эти фотографии и эти записи кому - нибудь показывал…

 

       Асаф прямо на глазах покрывался липким потом.

 

-Что же делать? - уныло спросил он.

 

-Что за ковер? - спросил Чечель, помахивая фотографической карточкой перед носом Асафа.

 

-Королевский кашан. - ответил купец. - Выткан из высококачественной, мягчайшей шерсти, переливающейся, как шелк…

 

-Прочитай надпись, украшающую кайму ковра. - попросил Сергей Владимирович, отхлебывая чай.

 

-«Мубарак бад»…Благопожелание…

 

-Ты дважды идиот.  - тихо сказал Чечель. - Ты, соблазнившись большими деньгами, положил двух иностранных шлюх на ковер, который представляет собой изображение райского сада с фантастическими растениями и экзотическими птицами. Ты всмотрись в фотографию, всмотрись. Мастер украсил ковер королевскими птицами. Вон там павлины, вон фазаны, вот попугаи с лирохвостами. Это не случайно. Полагаю, ковер был соткан для особого, торжественного случая, возможно для представителя шахской семьи. А может быть и для самого шаха. Ты видишь фигурные клейма? В них размещены каллиграфические надписи на фарси. И без эксперта могу тебе сказать, тебе, торговцу коврами со стажем и опытом - почти все надписи принадлежат придворному персидскому поэту Хафизу Ширази!

 

        Асаф Соломонович поднял руки и закрыл ими свое внезапно потекшее потное лицо.

 

-Тебя удавят персы. - деловито сказал Чечель и откусил миндальное пирожное.

 

-Клянусь богом, я…

 

-Если ты хоть кому - то эти записи показывал и хвалился пикантными карточками, ты труп. И сделать ничего, что могло бы спасти тебя, увы, нельзя.

 

-Я клянусь богом. Аллахом клянусь, я всеми богами мира клянусь, никому и ничего, кроме вас, Сергей Владимирович, не показывал. - всхлипнул купец. - Спасите, я заплачу сколько надо…

 

       Неловко подавшись вперед, он опрокинул чашку. Темно - красная жидкость пролилась на ворсистый белый ковер.

 

-Ты решил действовать вне правил. От жадности или по глупости. Мне собственно, все равно, отчего и почему. Но тебя следовало бы поставить на место, потребовать расплатиться собственной головой.

 

       Асаф весь был в ожидании.

 

-Что еще у тебя есть, Асаф? - спросил Чечель. - Я уверен, что у тебя есть еще кое - что, чем ты хотел меня приятно удивить. Выкладывай, не мешкай.

 

      Торговец коврами снова запустил руку под  ковер и вытащил смятый листок.

 

-Так ты еще и в ее сумочке копался? Воистину, Аллах решил тебя лишить разума. Слышал историю про вора, укравшего два огурца? Вора связали, выстроили вокруг стенку из сырцового кирпича, после чего залили эту форму известью. Шесть часов спустя несчастный был еще жив, и его пришлось пристрелить.

 

       Чечель небрежно взял листок из рук оцепеневшего от страха торговца и бегло просмотрел. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одним движением не выдал он своего состояния. А оно было близко к шоковому. Один листок. Всего один листок с текстом на английском языке. Но какого взрывоопасного содержания!

 

-Записи я заберу.  - сказал Чечель.  - И листок. Вместе с фотографиями и негативами. Иностранку не смей пускать даже на порог своей лавки. Но сделай это деликатно, по - восточному. Рассыпься в рахат - луккум и с улыбкой пошли ее ко всем бухарским чертям. И упаси тебя Господь когда - нибудь вспомнить про этот несостоявшийся гешефт. Я не дам тогда и ломаного гроша за твою жизнь и, вероятно, за жизнь твоих близких.

 

=====================================

 

подозревали в работе на контору с Чаринг - Кросс* - Чаринг - Кросс* - штаб - квартира британской секретной разведывательной службы Интеллидженс Сервис. Расположена на Чаринг Кросс роуд, в Вестминстере, недалеко от знаменитого вокзала Чаринг - Кросс.

 

джаляб* - сука (тюрк.)

 

возомнил себя Сеид - ханом?!** - Бухарский эмир Сеид Абдулахад - хан был известен мастерским политическим лавированием.

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Малый Толстовский переулок.

 

 

 

 

      …Встреча окончилась  и Сергей Владимирович стал  тяжело выбираться из автомобиля.

 

-Я пожалуй, прогуляюсь с вами. - неожиданно сказала рыжеволосая барышня, Анна Николаевна. - Вы же не возражаете?

 

      Чечель глянул на Молева, усмехнувшегося кривой, какой - то ухмылочной улыбкой, и пожал плечами, мол, мне все равно, валяйте.

 

      Бледное продолговатое лицо рыжеволосой барышни оставалось бесстрастным. Она полупрезрительно протянула из автомобиля руку Чечелю. Рука его разочаровала. Плебейская рука, красноватая, с короткими невыразительными пальцами

 

Автомобиль отъехал, Чечель проводил его коротким взглядом.

 

-Хотелось бы знать, сударыня, - я лишь один из мимолетных объектов вашего настроения? - спросил Чечель, поворачиваясь к женщине.

 

-Боже! Нет, конечно! Ничего подобного! Господи, как вы меня мало понимаете! - лицо Анны Николаевны сделалось печальным.

 

-Вы правы: я вас не знаю и совершенно не понимаю. Но мне все же кажется, что я - всего лишь каприз вашей фантазии. - упрямо гнул свое Чечель.

 

-Не повторяйте этого. - она досадливо ударила носком по мостовой.          .

 

-Вы уверяете меня сейчас в обратном?

 

-Да вы, оказывается, зануда…

 

-Может быть, желаете выпить? Пропустить стаканчик - другой коктейля? Знаю одно прелестное местечко - «Караван - холл»…     

 

-Много пьете?

 

-Что значит - много? Служба превыше всего. Я два дня ничего не пил. А мог бы…Алкоголь - это великая вещь. Вот, скажем, некуда человеку себя девать - цели жизни и поступков не находится, а прежние мерки стали вдруг некуда негодны. Что делать? Извечный русский вопрос. Зачем делать? Тоже русский извечный вопрос. Все равно не стоит. Тоска душит, заедает, так заедает, что места себе не находишь. Головой об стену биться хочется или в петлю…И что же тогда?

 

-Что? Водка?

 

-Она родимая. Человек берет бутылку, хотя он точно знает, что алкоголь в больших количествах вреден, - берет и пьет. И с каждым выпитым стаканом становится легче. Все теперь кажется иным. Бутылка кончена, но можно взять другую. Это неважно. Главное - человек все дальше и дальше отгоняет птичку печали. Он все время помнит, что это не нормальное состояние, что это вредное. Но ему хорошо! Стало легче. Светлее стало. У него нет никакого раскаяния в этом безвольном поступке.

 

-С такой философией можно спиться вконец. Или до морфия дойти, до кокаина.

 

-Можно. Но есть разница. Водка - весельчак и добрый малый, друг и мудрец. Кокаин - предатель.

 

 

 

 

Картинка из прошлого - III.

 

 

 

 

      …В коричневом  «руссо - балте» было холодно - шоффер не успел как следует прогреть автомобиль. Кристина Уинем - Рич сидела на заднем сидении автомобиля, зябко куталась в пальто, накинутое на голые худые плечи. Рядом восседал Чечель.

 

-Такие вот дела. - сказал он.

 

-Дела плохи. - голос Кристины прозвучал сдавленно. Она закурила сладкую, на меду, тонкую пахитосу, скрученную на заказ…

 

      …Он подсел к ней в ресторанчике, где она постепенно накачивала себя выпивкой ( расстроена была, сил нет, злилась на  патрона и представляла варианты жуткой мести), не спрашивая разрешения. Закурил и спросил прямо, в лицо:

 

-У вас горе? Может быть, я смогу чем - то помочь?

 

-Откуда вы вообще вдруг взялись?

 

-Откуда я? Я живу на облаке и имя мне - легион.

 

-Помочь хотите? Попробуйте. - ответила Кристина Уинем - Рич заплетающимся языком.

 

-У нас в России очень много доброхотов, следящих за чистотой помыслов человеческих и нравов. - сказал он и полез в карман пиджака за конвертом. - Поглядите, поглядите.

 

      И он вытащил на свет божий чертов конверт с фотографиями, на которых Уинем - Рич мгновенно узнала и лавку Асафа, и ковры, и партнершу, и узнав, протрезвела почти мгновенно. Кровь ударила ей в лицо.

 

       На фотографии обнаженная Кристина Уинем - Рич, секретарь британской торгово - дипломатической миссии в Москве, сжимала в объятиях свою верную подругу. Кристина быстро перетасовала снимки - ни одна пикантная подробность не ускользнула от объектива невидимого фотографа.

 

       В первую минуту Кристина готова была провалиться сквозь землю от стыда. Она была подавлена и унижена, сидела, опустив голову, и чувствовала на себе пристальный взгляд русского. Когда она подняла глаза, к ее немалому удивлению русский вовсе не смотрел в ее сторону, а отвернувшись к окну, уставился на уличный пейзаж. Снимки были убраны в конверт…

 

       …Мужчины не представляли для просвещенной Кристины интереса и не влекли ее. Первым и сильнейшим всплеском еще не разбуженной чувственности стало знакомство с Элизабет Уивер.

 

       Элизабет Уивер жила в угловом одноэтажном домике. На той же улице, куда выходили окна большого, красивого, высокого четырехэтажного дома Кристины Уинэм - Рич. Жила с мамой. Сколько лет было маме Лиззи, Кристина не знала. Она была повыше Элизабет и, пожалуй, стройнее; голова у нее была маленькая, стриженная под «бубекопф», как это тогда называлось - очень короткая мальчишеская стрижка с косой челкой. Карие круглые глаза, высокие скулы, прямой короткий нос, увядшая кожа.

 

-У Лиззи голос, - говорила она. - И у меня был голос. Я его прокурила, прокричала.

 

       Она смеялась. Зубы у нее были не белые, как у Элизабет, а коричневатые, прокуренные. И цвет лица такой же, а кожа пористая...Когда девочки в школе говорили: «У Лиззи мама хорошенькая», Кристина не спорила - удивлялась про себя.

 

        К себе Лиззи не звала подружку долго. Когда же наконец она позвала, то Кристина это восприняла как честь. И ей даже в голову не пришло,  что Элизабет стеснялась своего жилья: три комнаты, уборная и кухня. Все комнаты имели выход в маленькую прихожую. Две боковые комнаты еще имели выход в большую среднюю. Нижний край окон был несколько выше над полом, чем обычно. А с улицы нижний край окна был на уровне тротуара. Под полом квартиры часто стояли грунтовые воды, и владелец дома периодически менял половые доски. Когда их выбрасывали на улицу, прохожие удивлялись грибам, которые росли на их нижней стороне. Ни ванной, ни газа не было - мылись в корыте на кухне. Кристина полюбила эти три низкие комнатки: стены, увешанные старинными гравюрами, старинные книжные шкапы...

 

        Мама Элизабет была в курсе всех школьных дел, советовала, рассказывала сама...Кристине не были интересны ее рассказы, ее советы и разговоры; ей все в ней казалось неуместным, даже внешность. Кристина предпочитала свою собственную мать, высокую и надменную, которая никогда никого участливо не расспрашивала и беспощадно браковала подряд всех подруг дочери. А мама Элизабет... Кристине все казалось, что она притворяется, что не могут ей быть интересны их  дела. И зачем она все время между ними, как какая - то старая девочка, и все время пристально, даже жадно, рассматривает Кристину, и глаза у нее в такие моменты становились мечтательно - маслянистые? Впрочем, девочке это пристальное внимание даже немного льстило - она выглядела старше своих лет, чем, конечно, гордилась, себе казалась совсем взрослой.

 

       Однажды мама Лиззи отправила дочку в лавку к зеленщику, а Кристина, забравшись  с ногами на  топчан Элизабет, замечтавшись о чем - то своем, о каком - то подростковом пустяке, рассматривала стоявшие на подоконнике баночки, скляночки с косметикой, пудреницы…На них, на баночках, бутылочках, розовых, шершавых, глянцевитых, невероятно заграничных,  на коробках с пудрой, которые застегивались на огромную кнопку, застегивались безотказно, с легким победным щелканьем, были выпечатаны, вычеканены по - иностранному, кажется, по - французски, названия и предназначения.

 

       Кристине страстно хотелось коробку пудры - глянцевитую, с кнопкой - застежкой. Пудра была не белая, и не розовая, а какая - то совсем другая, цвета фильдеперсовых чулок маминых; много было этих чулок у мамы, они все лежали в одном узле: она их бросала в этот узел, если спускалась стрелка. Они были такие нежные, кирпичного цвета, посверкивали, как жестяная стружка, и их не страшно было взять в руки, они блестели как шелковые.

 

       Желание владеть пудрой было столь откровенно написано на лице Кристины, что мама Элизабет, сидевшая в кресле напротив топчана, то и дело мотая  ножками, обтянутыми ажурным плетением не то чулок, не то колготок под строгой черной юбкой, подол которой, пока она сидела в кресле, норовил то и дело задраться, обнажая колени, а она поправляла его не сразу, и проглядывавшая какой - то толстый журнал, прочла его мгновенно в глазах девочки - подростка. Прочла, и совершенно спокойно, в максимально популярной и максимально ироничной форме, назвала условия получения коробочки - надо было «поиграть в пальчики». Только после этого коробка перейдет к Кристине - как награда, как премия.

 

        Кристина выслужила пудру исправно. Послушно дала себя раздеть, прямо на топчане, запрокинула голову…Мама Элизабет раздвинула ей ноги и стала медленно погружать в горячую ямку между ног свой палец. Вначале Кристина чуть не завизжала от страха. Но потом прикусила губу, потому что это было больно, но приятно, хотя и щекотно. А после «игры» вдыхала сливочный запах пальцев мамы Элизабет и слушала ее журчащие поучения.

 

- Хмуриться нельзя, - говорила она, улыбаясь, - Лицо всегда должно быть спокойное.

 

        На Кристину, к ее огромному удивлению, «игра в пальчики» произвела впечатление. На нее снизошло непривычное ощущение покоя; подростковая зажатость отпустила, сосуды расширились, ей стало тепло, как озими под снегом.    

 

        Кристина стала ходить к маме Элизабет три раза в неделю. И каждый  раз, когда  мама Лиззи, отослав дочь под благовидным предлогом в лавку или в магазин, усаживала школьную подругу своей дочери на топчан, наклонялась над ней, аккуратно и неторопливо задирала подол коричневой форменной юбки, подспускала  к коленкам панталоны, утыкалась лицом в промежность, напрочь лишенную волос, одуряюще пахнущую чистотой и юной школьницей, целовала низ живота, потом грудь и шею, и при этом пахло от нее кремом, свежим, как сливки,  - покойное тепло обволакивало  Кристину, как одеяло…Ей нравилась «игра в пальчики»…Она хихикала от щекотки и подергивала плечами, когда мама Лиззи целовала  ее шею, она смущалась и пыталась отобрать ручки, когда ей целовали кисть и ладонь, и каждый пальчик в отдельности, она ощущала дразнящий язычок, шаловливые руки, урывающие, пока длилось лобзание, ласки запретных дотоле местечек.

 

        Несколько баночек и коробочек с заграничной косметикой уже перекочевали к Кристине, но она не могла прочесть, что было на них написано. Французский язык Кристина взялась изучать  при помощи  мамы Лиззи. Она обучалась ускоренным методом, дававшим феноменальные результаты. Способ был прост - за каждый успех  в изучении языка  Мольера и Корпеля, мама Элизабет играла с Кристиной «в пальчики», потом позволяла трогать ее, а дальше больше, - «наглядное обучение» зашло столь далеко, что стало сильно напоминать действо, описанное в судебной практике как «растление малолетних». По счастью ли, к сожалению ли, в один прекрасный день мама Элизабет, испугавшись чего - то, вдруг прекратила давать уроки. Кристина перестала бывать в доме подруги…

 

        …Потом была преподавательница в колледже Леди Маргарет в Оксфорде. Однако учеба не оставляла много времени для удовлетворения желаний, дремавших в глубинах подсознания. И только во время семимесячной стажировки в Стокгольме, в университете, а после в Москве, в кругу обеспеченных и «раскрепощенных», у Кристины Уинем - Рич возникла сильная, испепеляющая страсть к дочерям Евы. Банальное любопытство сменилось порочной жаждой к прогулкам по краю пропасти, когда невероятно хотелось попробовать снова и снова то, на что накладывалось табу. Она превратилась в саркастическую богохульницу и блудницу.

 

        В открывшейся новизне ощущений от запретного плода Кристина познала высшее сексуальное наслаждение. В Стокгольме ей посчастливилось войти в отдельный, «продвинутый» круг лиц известных деятелей науки, культуры и бизнеса, для которого существовал закрытый клуб. Туда допускали лишь по рекомендации и строго придерживались конфиденциальности. Впервые очутившись в «клубе», увидев, как участники и участницы оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд, но при этом совокуплялись жадно и непристойно, Кристина едва не потеряла дар речи. А после того, как известная шведская писательница осторожно, словно прикасаясь к драгоценной вазе династии Мин, поглаживала ее бедро, забираясь маленькой, чуть тепловатой ручкой под юбку, все выше, Кристина чуть не испустила дух, но лишь едва слышно простонала. Писательница  на миг даже приостановила свои действия: непререкаемое правило клуба - все должно происходить при обоюдном согласии сторон, неукоснительно соблюдалось.  Только убедившись, что все в порядке, она одарила юную Кристину сладострастной улыбкой и вернулась к прерванному действу…

 

        Кристина вскоре осознала, что ее способности телепатически чувствовать партнершу просто поразительны. Партнерше стоило только подумать, как она оказывалась сверху, сбоку, сзади, снизу между ног…Она схватывала на лету, ее тело было податливым, отзывалось благодарностью в виде многократной дрожи напряженного тела и внезапной секундной расслабленности. Можно было только догадываться о количестве оргазмов, которым казалось, не было конца.

 

       В Москве консервативной, клуба, подобного стокгольмскому, не существовало и в помине, однако «раскрепощенные» были  и тут. Скрывались, таились, но были. И предавались общему блуду, традиционному и нетрадиционному. В лишенной свободного поиска без всяких ограничений Москве, Кристине нравилось чрезвычайно. Острые ощущения от порока, коему она предавалась в строжайшей тайне, не приедались, а вносили пикантное разнообразие в традиционный уклад жизни в рамках торгово - дипломатической миссии.

 

       Даже появление русского с фотографиями ее «игр» в лавке Асафа, Кристину, уже успокоившуюся,  напугали не очень сильно. Ее эта опасность быть разоблаченной и опозоренной даже завела еще больше. С чертовым русским она готова была сойтись, приняв его предложение. Он ее не осуждал, но и не скрывал, что пороку Кристины, к ее влечению к дочерям Евы, относится неодобрительно. Он просто делал свою работу. Угадав, что Кристина сама желает ходить в опасной близости к краю пропасти, он предложил добавить «остроты ощущений». Порок и шпионаж теперь для Кристины были срождни балансированию на тонкой проволоке с завязанными глазами. От подобного захватывало дух, бросало в жар и в холод одновременно, поднимало ввысь…

 

-Где бы мы могли поговорить? На улице слишком холодно, чтобы я сумел удовлетворить ваше любопытство.

 

-Здесь.

 

-Тут слишком много ушей. Нам необходимо поговорить. И потом, я не люблю засиживаться в одном и том же ресторане или кафе. Велика вероятность примелькаться и запомниться официантам и половым. Поэтому я предпочитаю бывать в разных заведениях и заказываю самые разные блюда. Тогда обо мне останутся разные, подчас противоречивые, воспоминания. Давайте перейдем в другое место, где не так накурено, где потише, и где мы сможем обсудить все…

 

        Незнакомец, грузноватый мужчина, средних лет, с неброской внешностью, с легкой неряшливостью в одежде, припадающий на ногу, привел Кристину в ближайший скверик - той уже было безразлично, куда ее ведут. В сквере стояла машина с урчащим двигателем.

 

-Садитесь в машину, на улице прохладно, а нам надо поговорить…

 

-Поговорить? Мы даже не представлены. - с дерзостью в голосе ответила Кристина.

 

-Может, обойдемся без формальностей? Вы Кристина Уинем - Рич, я - Чечель.

 

       Она сделала непонимающее лицо.

 

-Фамилия такая… - пояснил он.

 

       И вот теперь они сидели в машине и вели неспешный разговор…

 

-…Ваша проблема и не проблема вовсе. Может не стоит принимать случившееся так близко к сердцу? 

 

-Вы предлагаете выпить мне чаю с бисквитами и лечь спать? - Кристина стряхнула пепел пахитосы на пол и  рассеянно посмотрела себе под ноги.

 

       Чечель усмехнулся:

 

-И хорошие пловцы тонут…

 

-Это ваш русский юмор?

 

-Японский.

 

-Вы мне сейчас напоминаете Алкивиада*. Такой вы бодрый, любезный, обольстительный даже…

 

-Вы мне льстите, но все равно спасибо.

 

-Не за что.

 

-В жизни все поправимо, дорогая моя. Утрата женщины, как писал один поэт, непременно обещает обретение другой…

 

-Писал это не «один поэт», а Шелли.  - Кристина помахала перед русским дымящейся пахитосой.  - И писал он эти строки совсем по другому поводу. О любящей женщине, жертвующей собой ради счастья любимого с другой, настолько она его любила, обожала и боготворила.

 

-Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску. - установил Чечель.

 

-А вам это слово очень понятно? - спросила Кристина.

 

-Какое? - слегка наигранно изумился он.

 

-Любимая. Любовь.

 

-Думаю, что понятно.

 

-Мне кажется, что вы из породы тех людей, кто не способен испытать чувство любви.

 

-Я полагал, что добровольное подчинение возможно только в женской любви. А это похуже и пострашнее рабства. Еще я полагал, что слабый пол всегда тяготеет к сильному.

 

-Слова…Слова…Вы играете в любовь. -  ответила Кристина Уинем - Рич и вызывающе посмотрела на Чечеля.

 

-Это кажется вам еще более отвратительным? - бесстрастным, ровным голосом спросил Чечель.

 

-Безусловно. Нечестная игра.

 

-Да я и не играю. Со мной играют.

 

        Кристина вгляделась в Чечеля, как бы наново осмысливая его слова. Он подвинулся к ней ближе.

 

-Надеюсь, вы и в мыслях не допускаете ничего такого, что испортило бы нашу с вами беседу? - тихо произнесла Кристина.

 

-Я бы сказал так: я не сделаю ничего такого, что испортило бы наши  с вами нарождающиеся отношения. - Чечель смотрел не на нее, а на шоффера, застывшего на улице в напряженном ожидании.. - Тут можете быть совершенно покойны, я ничем не усугублю вашу неприязнь ко мне. По крайней мере, приложу к этому все усилия.

 

-О, моя неприязнь к вам весьма умеренная. - заверила его девушка.

 

-«Ее ясные жаркие очи до конца рассмотрели врага…» - продекламировал Чечель с легкой, снисходительной улыбкой. - Гневаться изволите? А вы гнев свой смягчите.  Я уже успел заметить, что неприязнь ваша относится не столько ко мне, сколько вообще к нашему полу.

 

-Да. Вы мужчина. Все мужчины мне отвратительны. Вы знаете почему…

 

-Но без них не обойтись, согласитесь…

 

-От этого они делаются еще более отвратительными.

 

-Пожалуйста, поосторожнее. - сказал Чечель. - Сначала вы меня древнегреческим красавцем нарекаете, потом я внезапно отвратительный тип… И потом, не будь на вашем пути мистера Каррингтона, торгового атташе британской торгово - дипломатической миссии, вы бы не оказались в Москве. Это же он вас присмотрел для должности секретаря торгового представительства?

 

-Он. В Стокгольме. Я посмела отвергнуть его, и он удивился. А после предложил поехать в Москву. Знаете, за что меня выделил из толпы соискателей Каррингтон?

 

-Догадываюсь.

 

-Правда? За что же? Ответьте мне. Вдруг вы действительно такой проницательный, каким пытаетесь казаться?

 

-За то, что вы красиво курили и очень быстро печатали на пишущей машинке.

 

-Чувство юмора вам очень к лицу. Я и сейчас красиво курю, верно?

 

-Верно. Будем считать, что вы достаточно ясно обозначили свое отношение ко мне в частности и к мужскому роду вообще. Вы, конечно, возбуждены сейчас той интригой, о которой вам сердце поведало. Давайте перейдем к следующей стадии нашей милой беседы.

 

-Это вы о необходимости теперь дружить с вами?

 

-Почему бы и нет? Но я предпочитаю все же видеть в нашей с вами беседе некую стадию заключения сделки. Сделки между двумя индивидами. Я понятно выражаюсь?

 

-Предельно понятно.

 

-Раз имеет место быть сделка, значит, нет дружбы, сделке претят всякие чувства. А там, где дружба, не обойтись без чувств. Я имею в виду осознанные чувства. Понятно излагаю?

 

-Да. Итак, я должна быть польщена?

 

-Вы несколько вперед забегаете, милая Кристи. Не надо.

 

-Так о какой сделке вы говорите? Вы только что изволили назвать меня по имени, что дает мне ясное указание на то, что между нами все - таки устраиваются дружественные отношения, и дружба эта крепнет с каждой минутой.

 

-Дружба делится на разные виды, Крис. Очень важен также период ее развития…Давайте не будем форсировать события и вернемся к сделке, вернее, к некоторым ее условиям. Когда мы с вами снова увидимся?

 

-Как? - искренне удивилась девушка. - Вы больше не станете трясти пикантными фотографиями у меня перед лицом, вы не станете требовать от меня расписки в том, что я была завербована и теперь являюсь вашим агентом? Не станете пугать разоблачением перед всем британским посольством?

 

-А зачем, Кристина? Что я выигрываю при этом?

 

-Наверное, так поступают всегда. В подобных случаях.

 

-Да. Еще при этом говорят о верности, о предательстве, о подлости и героизме. Много хороших слов.

 

-Которые, кажется, имеют какой - то смысл, или вы считаете иначе? - спросила Уинем - Рич.

 

-Вероятно, хотя я полагаю, что абсолютно никакого. Но, возвращаясь к нашей беседе…Наш с вами случай, верней, ваш случай, скорее исключение. Во всяком случае, мне хотелось бы так считать. Когда у вас найдется для меня немного свободного времени?

 

-Я отвечу вам так: все мое время теперь, вероятно, принадлежит вам. Все внеслужебное время. - сказала Кристина.

 

        Взгляд ее в этот момент был настолько рассеян, что, кажется, она смотрела куда - то в бездну, где не было видно дна.

 

-Прекрасно. - Чечель постарался ответить как можно нежнее.

 

-Но я не уверена, что вы поверите мне.

 

-Поверю. Охотно поверю.

 

-Боюсь, что я сейчас расплачусь от умиления при созерцании вашего скромного участия в моей дальнейшей судьбе. Я имею представление, какого рода выгоды вы можете преследовать или желаете от меня получить. Вслух я этого произносить не стану.

 

-Ваша мнительность в сложившихся обстоятельствах кажется мне вполне естественной. Но совершенно неоправданной. Вы видите уловку в каждом моем слове, не так ли? Чтобы я ни сказал, везде вы видите капкан. - пожав плечами, задумчиво сказал Чечель. -  Шантажировать фотографиями я вас не собираюсь. Как - либо угрожать вашему благополучию - тоже. Найдете время пообщаться со мною, лучше бы вечерком, при условии, что и меры предосторожности будут предприняты, поскольку это, думаю, не повредит, и прекрасно. Даю вам слово.

 

-Слово офицера?

 

-Нет. Свое собственное честное слово.

 

-Сделка замечательная. Для вас. А для меня?

 

-Господи, что я с вас, кожу живьем собираюсь сдирать?

 

-Чувствую подвох. Какой же дьявольский подвох кроется за всеми этими вашими подходами?

 

-Не можете поверить в мою честность и в мои добрые намерения?

 

-Отчего же? Верю. Любая хитрость всегда основана на честности и добрых намерениях.

 

-Нет, Кристина. Нет. - запротестовал Чечель. - Никакой хитрости тут нет. Простое, уважительное предложение. Компромисс.

 

-В сложившихся обстоятельствах я буду вынуждена принять ваше предложение…

 

-Кристина, то предложение, о котором вы сейчас подумали, еще не сделано. Это первое. И я бы не хотел вас к чему - то принуждать, на что - то вас вынуждать, поверьте. Это второе. Я предлагаю пообщаться. Это третье. Надеюсь, вы меня понимаете?

 

-Да. Если, конечно, для вас это имеет какое - то значение…

 

-Естественно имеет. И четвертое. Все останется нашим с вами частным делом и не потребует ни от меня, ни от вас ничего, что уронило бы достоинство.

 

-Чье достоинство?

 

-Ваше. И мое.

 

-Оно у вас есть?

 

-Грубовато. - Чечель поморщился. - Грубовато вы сейчас…

 

-Думали, я буду демонстрировать к вам свое уважение?

 

-Не претендовал. Хотя и мечтал. У меня - то наоборот.

 

-Что наоборот?

 

-Уважение к вам не мешает мне презирать ваши иллюзии.

 

-У вас тоже хватает яда. И скепсиса.

 

-Стараюсь все оценивать скептически. Иногда это помогает в общении с людьми, в том числе и с некоторыми из ваших соотечественников.

 

-Переходите к делу. Где? Когда?

 

-В вас определенно чувствуется настоящая американская, деловая хватка.

 

-Это упрек?

 

-Похвала.

 

-Где и когда?

 

-Часиков в десять вечера. Завтра. Снова здесь. В скверике…

 

-Хорошо. Но почему здесь? Ведь это совсем рядом с моей квартирой.

 

-Для вас это будет выглядеть естественным. Со стороны.

 

-А для вас?

 

-И для меня.

 

-Подитожим.

 

-Вы сегодня же подпишете документ и станете нашим агентом. Документ - это так, пустая формальность. Наши доверительные отношения мы, воленс - ноленс, должны скрепить неким договором. По закону я должен с вас письменное обязательство о сотрудничестве взять. Это мы с вами и сделаем, а касаемо остального - заводить на вас служебный формуляр, дело, а паче того каким - либо образом бросать тень на ваше имя, заставляя писать донесения и расписки - не стану. Канцелярщину разводить не будем. Да, я хочу, чтобы вы спервоначалу поделились кое - какими сокровенными, вам известными, информациями, а после мы вместе эти информации употребим к собственной и взаимной выгоде. Такие особы, как вы, такой штучный товар, требует ювелирного подхода.

 

-Не очень хитры вы с подходами…Наивны...

 

-Чем плохо? Наивность - это свидетельство чистоты души. Тем паче, желаю произвести на вас впечатление простотой и бесхитростностью. Ваша будущая работа - золотое дно. И подход должен быть соответственный. Доверительный.

 

-Ну - ну…

 

-Умерьте вы свою гордыню. Я вам не на дядю предлагаю батрачить. Работать для России. Чем плохо? Россия  имеет то несомненное преимущество, что в силу кротости и долготерпения, столь присущих русскому народному характеру, народ - фаталист ничего не противопоставляет гордыне и не спасает одержимых ею.  Он не дает им ни малейшего шанса одуматься. Только прямиком в ад. И это, честное слово, хорошо - потому что из любой ямы они могут выбраться, а из нашей бездны никогда. Может, в том и есть наше предназначение - быть для всех бездной? Каково жить в бездне? Ничего. Весело. Все время падает сверху что - нибудь интересное. А мы грехи вам вдобавок отпустим, прошлые и будущие.

 

-Вы предлагаете мне измену? - Кристина посмотрела в грустные, спокойные глаза Чечеля и снова закурила свою длинную пахитосу.

 

-Мы с вами топчемся на одном месте. - Чечель мотнул головой. - Это утомительно. Я не располагаю достаточным временем, чтобы ждать, надеяться и верить. Уж лучше сразу расставить все точки…Измена, измена…Согласитесь, удобный тезис для выстраивания общей иллюзии. Но, я вижу, вы как - то слишком чувствительны к теме измены. Я же не прошу вас раскрывать передо мною тайны Букингемского дворца или Уайтхолла. Не надо. И я не стану вас снабжать своими данными. Единственно, на что я рассчитываю, так это на ваше мнение и на ваш совет.

 

-Понимаю, что решение не может откладываться до бесконечности, но…Я ведь могу подумать?

 

-Конечно. И не надо себя сей момент накручивать: вот он кульминационный момент, вот вас толкают к измене! И при этом торжественно заверяют, что никакой измены не требуется, никакого предательства не надобно!

 

-Итак, мы с вами продолжаем наводить отношения?

 

-Это констатация или просто реплика?

 

-Думаю, что констатация…

 

-Ежели я вам нужна, зачем вы так жестоко меня ломаете? - тихо спросила Кристина.

 

-Не ломаю я вас, что вас ломать? Вы свою прежнюю жизнь знаете лучше, она у вас и так сплошь ломаная.

 

-Тогда зачем так?

 

-Я желаю заставить вас выстрадать согласие на сотрудничество.

 

-Но зачем же?

 

-Полнота истощания предваряет полноту совершенства...

 

-Я знаю, что вы, вероятно, правы, а я не прав, я под каждым вашим словом готов подписаться, но мне не нужна ваша правота, я хочу быть самим собой.

 

-Вы одна на всех путях. - вздохнув, кротким голосом сказал Чечель.

 

=========================

 

Вы мне сейчас напоминаете Алкивиада* - Алкивиад, по преданию афинский политический деятель и военачальник ( ок.450 - 404 г. до н.э.) обладал привлекательной внешностью.

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Калошин переулок.

 

 

 

 

      ….«Караван - холл» был одним из крупных в Москве кафе. Крупных по величине, а не в смысле шика или роскоши убранства. Три зала, каждый вмещал не меньше полусотни столиков, американский дансинг, оркестр, набранный в Румынии, нескончаемо длинные стойки бара, площадки для танцев, не позволяли клиентам кафе замыкаться в печальном одиночестве, даже если кто - то и был к этому склонен.

 

      В одном из залов «Караван - холла» изощрялся румынский оркестр, размазывая по кафе надорванную, стонущую, а то вдруг бесшабашно разудалую музыку, возбуждавшую сексуальную тоску, в другом зале по - прежнему надрывался jazz - band, музыканты, закатывая глаза, выдавали «chicago». Сидя на диванчике, Чечель с равнодушно - скучным лицом  рассматривал сидевшую напротив Анну Николаевну и вдыхал ее запах, чуть слышные испарения молодого здорового тела. После трех бокалов коктейля и танца, ей страстно захотелось курить, она достала пачечку и затянулась дешевой папиросой.

 

-А вы молчун? - спросила она, глядя сквозь папиросный дымок в глаза Чечелю. - Немногословны? Стесняетесь? Ну, расскажите о себе. Как вы поживаете?

 

-Не знаю. Наверное, хорошо.

 

-Уверены?

 

-Разве можно теперь быть в чем - нибудь уверенным? - грустно произнес Чечель.

 

-Скажите мне вот что: вы чувствуете, что мне хорошо с вами, что меня тянет к вам?

 

-Да, мне это кажется.

 

-И вы верите мне?

 

-Нет. Я не вполне уверен в вас. - ответил Чечель после минутного раздумья.

 

-Почему?

 

-Потому, что мне кажется, вы созданы из настроений. Нет, это я вам не в виде упрека говорю, нет. Вы натура артистичная, а артистичные натуры сложны и имеют свои особенности.

 

-Вам нравится моя артистичность?

 

-Мне нравится ваша артистичность.

 

-От этих слов у меня поднялась радостная волна. - сказала Анна Николаевна.

 

-Осторожнее, не дай бог волной смоет…

 

-Скажите мне еще одно, - сказала она, помолчав мгновение, - Вы хотели бы остаться со мной?

 

     Несколько секунд  Чечель молчал, глядя ей в глаза.

 

-Ну?

 

-Мне становится по - настоящему страшно от одной мысли об этом. - медленно и веско сказал Чечель. - Вы удивлены таким ответом?

 

-Удивлена, но не напугана. Ваш ответ…Из ваших слов я поняла, что ваше отношение ко мне может оказаться сложнее и глубже мимолетного интереса.

 

-Хм - м…Анна Николаевна, вы пребываете в вихре флирта? - Чечель увидел, что коктейли и дансинг возбудили ее: глаза разгорелись, на бледном лице выступил легкий румянец.  - Что ж, понятно. Вы дама очень интересная, а ваше наружное спокойствие и тихая манера и голос, думаю, обманчивы. Но в вас есть что - то, что выдает настоящий и, наверное, большой темперамент.

 

-Хотите это проверить?

 

-Бога ради, нет. Я совершенно не темпераментный, ленивый, неловкий, склонный к полноте, тяжелый на подъем и до чрезвычайности скучный человек.

 

-Можем мы с вами поговорить откровенно? Бывают в жизни такие положения, что лучше высказаться. Чем молчать.

 

-Не знаю, о чем у нас с вами пойдет речь. - сказал Чечель.

 

-Давайте продолжим наш занимательный во всех смыслах разговор. Только не здесь. - Анна Николаевна произнесла это решительным тоном, но в голосе ее Чечель уловил явную фальшь.

 

-Лучше нам сейчас проститься. - холодно сказал Сергей Владимирович.

 

-Все - таки уходите? - спросила она.

 

     Чечель кивнул:

 

-Я не собираюсь спать с вами, мне есть кого любить.

 

-Откровенно. Зачем же согласились пройтись со мною и вдобавок пригласили в кафе?

 

-Любопытство.

 

-На улице дождь.  - сказала женщина. - Он льет не переставая.

 

-Оставьте мне свой телефонный нумер или адрес.

 

-О, меня легко найти. Остоженка, меблированные комнаты «Париж». Слыхивали?

 

-Разумеется, слыхивал. И даже бывал. В бесконечных извилистых и тусклых коридорах оной гостиницы, как сказал мой знакомый, «один воин может успешно сдерживать сотню янычар». Я с вами свяжусь, когда надобно.

 

-Третий этаж. Девятнадцатый нумер. Я буду ждать. Поверьте, я умею ждать. И я умею любить.

 

      Чечель неожиданно поймал себя на мысли, что эта рыжеволосая барышня уже имеет власть над ним, а ему трудно расстаться с ней сейчас, несмотря на недолгое и странное знакомство.

 

 

 

 

Понедельник. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 27 - й день (27 - е сентября 1927 - го года). Седмица 18 - я по Пятидесятнице, Глас осьмый.

 

Москва. Остоженка.

 

 

 

 

        Унылая полуночная Остоженка была пустынна, когда Молев подъехал к дверям дешевых «меблирашек», где в третьем этаже угол одного окна был слабо освещен зеленым. Брезгливо морща губы, перепрыгивая через кучки нечистот, Молев вошел в гостиницу, поднялся по лестнице, прошагал по длинному коридору, где из-за дверей слышались храп, стоны, скрип пружин и другие неприятные для уха звуки, распахнул без стука дверь девятнадцатого нумера.

 

       Анна Николаевна полулежала на кушетке, курила одну за другой тоненькие длинные папироски. В небрежной позе и вызывающей улыбке было много намеренного и дразнящего кокетства...

 

        …Единственно, что когда - то серьезно омрачало жизнь преждевременно овдовевшего Николая Григорьевича Алферьева, московского присяжного выборного окладчика*, так это непутевая родная младшая доченька, Анна Николаевна. Как и большинство юных девушек, Анна Николаевна стремилась избегать патриархальных московских домашних ограничений и пользовалась любой возможностью, чтобы упорхнуть из - под отцовской опеки.

 

       Счастье как будто улыбнулось ей: в нее влюбился прибалтийский коммерсант, отдаленный потомок курляндского герцога, Федор Кеттлер. Ослепленная его деньгами и персоной, юная семнадцатилетняя Анна не заметила копившуюся жестокость, скрывавшуюся внутри курляндца, которого приятели называли «веселым дьяволом», и она без размышления, без любви, дала ему согласие. Муж ее оказался человеком порочным, развратным и бессердечным. Анна обнаружила, что отдаленный потомок курляндского герцога весел в обществе и на людях, а жить с ним было сущим адом. Кеттлер был на семь лет старше. Он был жестоким, ревнивым алкоголиком с садистскими наклонностями. Молоденькую супругу он привязывал к кровати или запирал в ванной, чтобы она никуда не могла выйти, а сам уезжал на попойки, продолжавшиеся иной раз по несколько суток. Через год он бросил ее, не оставив практически ничего, лишь назначив скромное годовое содержание, которое аккуратно вносил в банк каждые полгода.

 

       Тогда Анна Николаевна наметила цель добиться ступеней повыше на жизненной лестнице. Борьба оказалась тяжелой: чтобы шаг за шагом проникать в известные круги, приходилось не гнушаться сделками с совестью, так как нужны были деньги для туалетов, для маленьких интимных обедов с хорошим вином, для ложи в театре. Росла жажда добиться намеченной цели как можно скорее, росла ловкость, рос опыт в деловых комбинациях, не всегда удобных, но почти всегда выгодных. Волею судеб Анна Николаевна оказалась в Париже и безрассудно влюбилась в очаровательного, интеллигентного дипломата, первого секретаря в греческом посольстве. Их роман продлился больше полугода, а потом он с ней попрощался, предпочтя продолжить строить карьеру успешного дипломата и уехал в Лондон, оставив молоденькую русскую содержанку в слезах, морально опустошенную и раздавленную. Анна Николаевна пустилась во все тяжкие, погружаясь в изучение любопытных сексуальных техник в борделях, заводя мимолетные романы с французскими офицерами, латиноамериканскими дипломатами и испанскими бизнесменами.

 

       Мало - помалу Анна Николаевна оказалась в поле зрения Молева, усмотревшего пользу от того, что она стала вхожа в некоторые парижские салоны, где деловые люди подходили к ней с приветливыми улыбками, беседовали на отвлеченные и не очень темы. Молев подбрасывал ей денег, одевалась Анна Николаевна лучше многих, апломбу имела предостаточно, и не заботилась более о прекратившихся взносах на содержание от мужа. Молев собственноручно приписал к фамилии очаровательной рыжеволосой русской барышни приставку «фон», назвал «герцогиней», и снял для нее роскошный дом, с обеденным столом на двенадцать кувертов, и с прислугой из четырех человек, включая повара. Можно было устраивать приемы. Составился даже собственный «околокурляндский двор» из заезжих в Париж балтийских дворян.

 

        Анна Николаевна быстро стала королевой эксклюзивной группы парижских богатых посредников, авантюристов, аристократов и влиятельных деловых людей, которые были первой линией контактов осторожных политических высших сфер. В газетах стали проскальзывать эдакие пассажи: «теневой салон», «секретный дипломат номер один», «таинственный курьер Кремля»….

 

        Ведьма, вампир, и вдобавок ко всему, высококлассная шантажистка. Язвительная, экстравагантная, резкая, провокационная, настоящая русская красавица, она привносила волнение и дерзость во время вечеринок. Анна Николаевна выводила дипломатов, политиков, банкиров и чиновников на чистую воду, выпытывая у них нескромные подробности жизни. Ее проницательность и живость считались опьяняющими как шампанское, которое всегда лилось рекой. Это держало Анну фон Кеттлер впереди всего социального круга - известные и занимающие высокое положение личности всегда были рады получить приглашение в ее салон, игнорируя даже скандальный шлейф, постоянно тянувшийся за ней. В парижском демимонде*, с плохо скрываемой обидой, досадливо  утверждали, что у «суки курляндской» «в том месте» «медом намазано».

 

       Среди опьяненных ею оказался герцог Вюртембергский, двоюродный брат принца Уэльского, бывший в хороших отношениях с британской королевой, другими членами королевской семьи и важными британскими политиками. Герцог, пожелавший «вкусить азиатской свежатинки», был сражен наповал. Он встречался с Анной фон Кетлер неоднократно и после того, как встречи прекратились, ежедневно присылал на ее парижский адрес букет цветов в семнадцать роз с длинными стеблями. Число это представляло собой все случаи, при которых они спали вместе. Это было тем более удивительно для посвященных  в «нюансы» - герцог слыл импотентом и, по всей видимости, только невероятные навыки веселой курляндской «герцогини» могли удовлетворить его сексуальные желания.

 

        В ноябре 1925 - го года Анна фон Кеттлер приехала в Англию и пробыла три недели в Лондоне, где встречалась с представителями влиятельных британских кругов. Лорд Ротермир, газетный магнат, уделил русской красавице чересчур повышенное внимание и был вознагражден сторицей: слухи о сексуальных оргиях в поместье лорда поражали воображение, лондонские газеты в смущении отказывались сообщать какие - либо подробности происходившего (будто бы участниками «вечеринки» были леди Хьюстон - снобистская, эксцентричная миллионерша с крайне правыми взглядами, королевский конюший Миткалф, леди Синтия Керзон, советник Арнольд Лиз, известный ловелас и серцеед, большой болтун, любивший поразмышлять о том, что внешняя политика Великобритании выглядит парализованной, сэр Роберт Брюс Локхарт, бывший посланник в Стокгольме, один действующий министр и, о Боже!, кто - то из Виндзоров). Лорд Ротермир, любивший красивых женщин (увы, не в силах при этом похвастаться особым успехом), хорошие сигары и политическое вмешательство, после свиданий с Анной Николаевной пребывал несколько времени в благостной прострации и даже забросил дела своей газетной империи…

 

        Совершенно возможным лондонской публике представлялось, что за обеденными разговорами, а еще больше - в постели, во время любовных утех, влиятельные гости лорда Ротермира непреднамеренно делились с русской «герцогиней» информациями, почерпнутыми из конфиденциальных бесед и документов. Об опасности утечки секретных сведений заговорили  даже в Палате общин. Ее внезапный отъезд из Лондона в Париж только подлил масла в огонь. Прямо заговорили, что  она могла получить доступ к курсу секретной британской политики. предпринимать против Анны Николаевны англичане не решились, просто полагая, что существуют большие подозрения насчет русской.

 

       Во Франции «герцогиня» продолжала околдовывать своих многочисленных партнеров, используя необычные методы секса, стабильно «подкармливала» газеты пикантными подробностями своих похождений.

 

Она обычно разговаривала о погоде, о ценах в парижских магазинах, об автомобилях и, иногда, крайне редко и с большой неохотой, о детях. Злые до чрезвычайности европейские языки утверждали, что каждое чаепитие с ней было сущим мучением.

 

      Так уж случилось, что году эдак в 1926 - м, Жан Дельпэ де Бре, французский аристократ из знатного рода Монморанси, давшего Франции двенадцать маршалов и коннентаблей, промотавший состояние своей первой жены, считавшейся когда - то самой богатой невестой в Париже, и перебивавшийся случайными куртажами, банковским посредничеством и элитным сводничеством, неожиданно оказался в ближайшем окружении «герцогини». Она поручила Дельпэ де Бре заняться изъятием через одного французского коммерсанта, живущего в Париже, части средств, помещенных ею в швейцарский банк.   

 

      Частые, хотя и кратковременные визиты Дельпэ де Бре в парижское отделение швейцарского банка каким - то образом заинтересовали французскую политическую контрразведку. Во время очередного визита в банковский офис контрразведчики задержали Дельпэ де Бре. В его увесистом кожаном портфеле нашли медицинские справки, выданные Анне Николаевне хирургом из клиники в Нейи, которые предписывали ей воздерживаться от сексуальных отношений в течение многих недель, а также некоторые другие документы врачебного характера. 

 

       При обыске в маленьком пригородном доме Дельпэ де Бре сыщики из французской контрразведки обнаружили еще сто восемнадцать документов о личных и доверительных отношениях русской барышни с рядом высокопоставленных лиц Франции. Похоже, что только эти документы и интересовали контрразведчиков в момент задержания Дельпэ де Бре и при обыске в его доме.

 

        Сто восемнадцать документов и злополучный увесистый портфель Дельпэ де Бре были доставлены в штаб - квартиру французской политической контрразведки. Предстояло сделать подробную опись изъятого, копирование, после чего можно было приступать к  кропотливому изучению крайне пикантных и весьма любопытных бумаг. Тут на сцене снова появился Молев…

 

       Доподлинно неизвестно, каким макаром Александру Игнатьевичу удалось умыкнуть портфель и сто восемнадцать злополучных документов, изъятых у Дельпэ де Бре. вместе с описью, на которой чернила еще не успели просохнуть, из штаб - квартиры французской политической контрразведки, погрузить их в автомобиль и спокойно уехать. Неизвестно также и то, как он вывозил эти бумаги из Франции.

 

       Факт остался фактом - бумаги исчезли бесследно, Дельпэ де Бре упорно отрицал выдвинутые против него обвинения, официально звучавшие так: «Отношения, поддерживаемые с разведывательными службами одного иностранного государства и осуществление действий, направленных на то, чтобы скомпрометировать французских высокопоставленных деятелей систематической дезинформацией». Отрицал, несмотря на все обещания французской контрразведки, что его отпустят и «мы вместе будем открывать шампанское». Скандал, подхваченный французской, а затем и европейской прессой, вышел грандиозный. Глава французской политической контрразведки Анри Дантенвилль, так и не успевший снять копии с ценных бумаг. и министр внутренних дел Маршан (бывший любовник Анны Николаевны) подали, один за другим, в отставку, официальный Париж со сдержанной яростью пытался смягчить эффект от «дела с портфелем», и через шесть дней машина правосудия Франции окончательно застопорилась. Наследник французского княжеского рода Дельпэ де Бре был освобожден, Анна Николаевна  сделала прощальное «au revoir*» Парижу, и оставив в апартаментах роскошнейшей столичной гостиницы свое любимое летнее зеленое платье, с помпой, с фейерверком и под музыку сверкающего начищенной медью духового оркестра, отбыла в Россию, зафрахтовав для этой германский дирижабль…

 

-…Ну - с, Аннушка, не удалось соблазнить нашего Чечеля с первого раза, эдаким кавалерийским наскоком? - Молев произнес это негромко, прошелся по комнате, сел на кушетку рядом с Анной Николаевной, тут же вскочил. - А я, признаться, ожидал застать вас вместе.

 

-С чего бы это?

 

-Есть в вас особенное, Аннушка.  - не зная, что делать, Молев немного нелепо качнулся на месте, потом также нелепо сделал два - три шага по комнате и снова сел на кушетку. - Вы изящны, умны, оригинальны.

 

-Ну, что еще?

 

-Честное слово даю вам, что я еще не встречал в жизни моей женщины, похожей на вас. В вас есть что - то притягивающее, что - то бьющее по нервам.

 

-Ого! - Анна Николаевна закинула голову и стала кольцами выпускать изо рта дым.

 

-Иной раз так бы и схватил вас, и эдак всю смял и зажал…

 

-У вас уже была один раз такая возможность. Вы ее не упустили. - сказала Анна Николаевна. - Больше я вам не советую этого пробовать. Крепость отказалась выбросить белый флаг.

 

-Я, однако вы не теряю надежды продолжить ускоренную атаку. И…Поражен вашей наблюдательностью, сударыня.

 

-Невелик труд заметить то, как я вбила вас в паркет по пояс одним своим взглядом. Еще тогда, в Париже…

 

-О, Париж…Я, собственно, пока не тороплюсь вступать в поверженный город на белом коне. - ответил Молев, отвесив шутливый поклон.

 

     Она удивилась, или сделала вид, что удивлена, усмехнулась, оглядела его с ног до головы.

 

-Мою крепость вы, пожалуй, теперь бы  уже не взяли ускоренной атакой, - наконец сказала она.

 

-Не торопитесь с выводами, сударыня. Они могут оказаться поспешными и…неверными. - заметил Молев снисходительным тоном. - В Париже - то взял…Вы, Анна, стали слишком избалованы после «дела с портфелем».

 

-Вероятно.

 

-Перестали чувствовать власть…

 

-Вашу? - Анна Николаевна скосила на Молева насмешливые глаза.

 

-Мою. - неожиданно резко бросил Молев. - Не мешало бы испробовать еще раз.

 

-Я не допускаю этого.

 

-Допустить все можно.

 

-Перестаньте корчить из себя властелина.

 

-Раньше я заставил вас жить моей жизнью и мыслить моими мыслями. Почему же не повторить?

 

-И по сорок раз на дню заключать меня в свои объятия?

 

-Ну, уж и сорок раз! - шумно захохотал Молев, срываясь с кушетки. - Нет, вы прелесть, Анна Николаевна, вы определенно  настоящая прелесть!

 

-Пожалуй, соглашусь.

 

-И поэтому предпочитаете оказаться в жирных объятиях Чечеля?

 

-Я прелесть, а вы потрудитесь держаться от меня подальше, а то я рассержусь. - сделав серьезную мину, произнесла Анна Николаевна. - Вам почти удалось отучить меня от курения и от светских привычек.

 

-Маловато, не спорю…

 

-Что же дальше? - без всякого выражения сказала Анна Николаевна. - «Дело с портфелем» осталось в прошлом, мы с вами, Александр Игнатьевич, остались в прошлом, и оба никому не нужны. Неужели я не могу теперь рассчитывать на собственное женское счастье, на крупицу его?

 

-С Чечелем?

 

-С ним. Он мне понравился.

 

-Анна Николаевна, мы с вами снова в деле. Мы снова сможем оказаться на коне. Какие уж тут крупицы, какое уж тут женское счастье?

 

-Возвращения к прежнему уже не будет.

 

-Не будет. Будет просто возвращение. Из протухшего забвения остоженских «меблирашек» к свету возвращение. За «дело с портфелем» фанфар вы не услышали, но теперь есть возможность обеспечить собственную дальнейшую жизнь. И потом делайте, что хотите. Хоть в объятия Чечеля бросайтесь, хоть что…

 

==============================

 

московского присяжного выборного окладчика* - присяжный выборный окладчик - местный уездный или городской начальник, назначавший оклады служилым дворянам при традиционной явке на весенний смотр. Выборная должность.

 

В парижском демимонде* - демимонд (устар.) - среда кокоток, подражающих образу жизни аристократок; полусвет.

 

au revoir* (франц.) - до свидания.

 

 

 

 

Изменено 26 Aug 2022 пользователем master1976

[Омич]

Ого! Какой неожиданный сюрприз! Да ещё и такая огромная глава сразу. Буду читать.