Ходзіў Літвін

[Штангенциркуль]

1430. Троки. Александр

Он был стар. Он был очень стар. Как-никак - уже 80 лет смерть пугал. Но сейчас, стоя перед зеркалом - огромным и безумно дорогим полированным стеклом фряжской работы, обрамлённым в раму из чистого золота - он видел там, в волнистой голубоватой глади, не себя нынешнего. Не старика в роскошном одеянии, в горностаевых мехах, с вытянутым морщинистым лицом, обрамлённым длинными и всё ещё густыми седыми как снег волосами. Не эти усталые, выцветшие, холодные серые глаза, повидавшие всё и уставшие от всего - видел он. С той стороны Зазеркалья - такой близкой и такой недоступной - смотрел на него тощий взволнованный подросток, выезжающий на первую свою охоту в таинственную, полную неведомой жизни пущу. Смотрел молодой, полный сил, задора и веселья князь в белой, перепачканной глиной льняной рубахе - кидающий первый - тяжеленный! - камень в фундамент будущего могучего замка в маленьком, но таком любимом до сих пор городе на крутом холме над быстрым Нёманом. Смотрел могучий бородатый рыцарь в блестящих латах - вглядывался так же зорко и оценивающе, как когда-то рассматривал белокаменную стену московского Кремля, пытаясь понять, как можно проломить эту стену, как дорваться до спрятавшегося за ней врага. 

Всё это был он - тот, который был когда-то. Все эти бесконечные 80 лет он шёл - шаг за шагом - к этому сегодняшнему дню. И тот, кто сейчас смотрел в зеркало - тоже был он. Сегодня он достиг вершины своего жизненного пути. Ради сегодняшнего дня он воевал и терпел лишения, ради сегодняшнего дня он проливал кровь других людей - знакомых и незнакомых, друзей и врагов. Сколько же людей умерло, чтобы проложить ему дорогу к этому дню! Вспомнилось вдруг давнее - как бежал он когда-то в женском платье от заклятого своего друга - брата Ягайлы. Как же звали ту служаночку его давно почившей супруги – Анна? Бируте? Рамуне? Сейчас про неё и не вспомнит никто. А вот он помнил. Помнил испуганные глаза совсем молоденькой девчушки - когда стояла она в одной исподнице, переминаясь с ноги на ногу на холодном каменном полу Кревского замка и глядя как господин её торопливо, неуклюже топчась и путаясь в непривычных лямках и застёжках, напяливает на себя груботканное женское платье. Понимала ли она, что жизнь её - такая короткая, только - только начавшаяся жизнь - уже закончена? Понимала ли, что она идёт на смерть ради человека, которого видела в первый, максимум во второй раз в жизни? В любом случае её никто не спрашивал. Рабы должны отдавать свои никчёмные жизни ради спасения господ своих - так всегда было и так всегда будет. И чего вдруг вспомнилась ему эта рабыня, чьи косточки давным - давно сгнили в безымянной могиле под стенами Крева? Бог весть - память стариковская бывает иногда весьма причудлива. 

За спиной раздались лёгкие шаги и осторожное покашливание. Эти шаги он давно уже научился узнавать даже с закрытыми глазами. "Что хотел, Румбольд?" - спросил он не оборачиваясь, всё так же глядя в зеркало - вглядываясь в длинную вереницу самих себя. - "Пора, великий князь" - тихо промолвил великий маршалок литовский. Двадцать уж лет шёл он поручь с ним - первый его помощник, правая рука и один из немногих друзей - ох как их мало всегда было и как ещё меньше осталось сейчас! И сейчас, в этот день - самый важный день его жизни - Румбольд сын Волимонтов тоже был одесную его. 

"Ну что ж, пошли, коль пора" - то ли сказал вслух, то ли только подумал он. И развернувшись, он быстрым шагом пошёл - почти побежал, невзирая на возраст - к выходу. Сразу же за дверью покоев вынырнул как-будто из стены, пристроился неслышной тенью за спиной личный телохранитель Витень - огромный как медведь и такой же быстрый в случае необходимости. Так они и шли втроём - по коридорам замковым да проулкам междустенным, мимо застывших навытяжку гвардейцев с алебардами. Через маленькую потайную дверь вышли за стену. Там, сразу за воротами, загодя был воздвигнут помост - огромный, обтянутый по сторонам тяжёлыми шёлковыми портьерами, да под шёлковым же балдахином. Прижимистый братец Ягайло поди удавился бы, каб узнал, в какую сумму обошёлся литовской казне этот помост. Ну да не его это дело - пусть в Польше своей у панов грошики клянчит. 

А вот по помосту он уже шёл медленно и величественно - как подобает государю. При виде его битком забитая привратная площадь буквально взорвалась восторженными воплями. "Слава! Слава!" - ревела огромная толпа, приветствуя его. Ревела голосами мужскими, женскими и детскими. Вопила по-руски и по-литовски, по-немецки и по-польски, на божественной латыни и на грубой деревенской говорке диких латгалов и эстов. Он же, воздев к небу обе руки, приветствовал их всех и пытался обрать взглядом их всех, увидеть и запомнить навсегда увиденное. 

Вот в первых рядах прямо перед ним стоят послы императора Сигизмунда - те, что на днях привезли и сегодня вручат ему королевскую корону. Преданными глазами пялятся на него - того гляди дыру протрут. Поручь с ними стоит дщерь его единственная Софья с любимым внуком - великим князем Московским Василием Васильевичем. Софья ликом строга, морщиниста, из-под чёрного вдовьего плата выбиваются седые пряди. Давно ли, кажется, он качал её, крошечную, в розовом платьице с кружевами, на ноге своей - а она заливисто смеялась и кричала "Батя, ещё, ещё!" А вот поди ж ты - старуха совсем. Великая княгиня Московская. Как же быстро жизнь прошла! Внучок Вася вьюнош уже - на подбородке и под крупным, бульбастым носом пробивается на свет курчавая мягкая поросль неопределённого рыжевато - каштанового цвета. Большие, карие, слегка раскосые глаза восторженно смотрят на него. "Этот из-под моей руки рваться не будет" - подумалось с облегчением. 

По другую сторону имперских послов разместилась толпа тверичей. Лично сам великий князь Борис Александрович со бояры свои прибыл на коронацию. Подчёркнуто держатся в стороне подальше от вековечного врага, от ненавистных московитов. Не осознал ты ещё, Борисе, что все вы - и тверские, и московские - всего лишь вассалы нового великого царя. Что ты, что внучок Вася - все вы равны передо мной. Буду вас карать и миловать по полной воле своей. На Руси теперь только один есть царь - и царь этот не в Сарае сидит, не в ставшей уже лишь тенью былого величия Орде. Царь всея Руси теперь из рода Гедиминова. Литовского рода.

Не только московиты и тверичи - вся Русь стояла сейчас перед ним на этой площади! Вон Иван Рязанский... вон Иван Пронский... а вон пучит глаза, пуская солнечные зайчики своим расшитым золотом кафтаном, гордый и пузатый Господин Великий Новгород - в лице посадника Михайлы Ивановича. И рядом с ним брат молодший - псковский посадник Юрий Тимофеевич. Все они били челом ему, все признали его власть! От батюшки - Волхова до засечной черты рязанской, от быстроструйного Нёмана до Оки и Волги - всё под его рукой ныне. Понимают, что только совокупно, только вместе единой силой Литвы и Руси можно освободиться и оборониться от обрыдлого ига ордынского, прикрыть могучим щитом города и веси от хищного степного набега, от смерти и разора, от участи рабской. Потому и добили ему челом, потому и признали его - инородца, иноверца - царём своим. Ну а если вдруг кто забудется, захочет отступить от присяги своей - напомним... напомним так, что потомки аж до седьмого колена даже думать забудут об измене.

И особняком от всех горделиво стоит стайка панов польских. Жупаны бархатные, воротники собольи, физиономии надменные... а в глазах такая злоба! Была бы их воля - зубами бы его загрызли, на куски порвали бы, как волки голодные. "Что, ясновельможно панство" - злорадно подумал он - "не вышло у вас Литву сожрать? А как старались... как домогались... уже и маёнтки поделили все между собой, и рабов литвинских пересчитали, и приходы ксёндзам своим назначили... а вот оно как вышло-то! Уши вам от селёдки, а не землю предков моих! Пусть братец Ягайло в своём Кракове желчью заглонется от злобы вместе с вами. Не бывать Литве да Руси под поляком!" - просверлил он панство холодно - насмешливым взглядом, да так, что они аж поперхнулась, задвигались, запереминались с ноги на ногу.

[Штангенциркуль]

В этот момент запели с разных сторон трубы, загремели медными голосами. Послы императора, переглянувшись, медленно и торжественно двинулись к помосту, выстраиваясь на ходу в живую цепь. Первым, прихрамывая, шёл старый граф Герман Целльский - один из знатнейших князей Империи. Именно ему доверил император Сигизмунд передать новому королю королевскую корону. За ним чинно, с достоинством, следовали остальные послы - вельможи, имперские рыцари, прелаты. Шёлк и бархат, перья и позолота ножен мечей, разноцветные рясы духовенства... Европа, признания которой так жаждал всю жизнь братец Ягайло, сейчас несла это признание ему - тому, кто никогда этого признания не домогался. И он принимал это признание как должное - как свидетельство силы и мощи его державы, которую он строил всю свою жизнь не щадя себя и других.

Взойдя на помост, послы выстроились перед ним и одномоментно склонили головы. А он неподвижно стоял, выпрямившись, вздёрнув подбородок и глядя поверх голов - на небо, на молочно - белые облака, изредка прорезаемые золотистыми солнечными лучами. Тишина воцарилась на площади - как-будто вдруг вся эта огромная масса людей разом перестала дышать. Мгновение помедлив, граф Герман обернулся к своим, протянул руки. Откуда-то как по волшебству возникла и будто сама собой прыгнула в руки графа - худые, покрытые шершавой старческой кожей с пигментными пятнами, но ещё сильные уверенные руки рыцаря - корона. Она была великолепна. Она как-будто светилась изнутри, и притягивала взгляды, и слепила сиянием своим всех присутствующих - и его в том числе.

Граф Герман сделал шаг. Легко, невзирая на возраст, опустился перед ним на одно колено. И, склонив голову, протянул корону ему на вытянутых руках, застыл недвижно. Всю жизнь ждал он этого момента - а сейчас какое-то оцепенение охватило его. Он стоял и как-будто ждал чего-то. И все собравшиеся здесь тоже ждали. Ждали князья и графы, рыцари и священники, купцы и смерды. Так продолжалось несколько секунд - но ему (а может быть, и всем остальным) эти секунды показались вечностью. Он бросил взгляд на дочь и внука. Софья, прикусив губу, неотрывно смотрела на него, и в глазах её плавала тревога - будто боялась она, что может он сейчас вдруг развернуться да убежать, убежать и от короны королевской, и вообще от всего, чем жил долгие 80 лет. Внучок же Вася выглядел дитя дитём - пялился на него восторженными глазами, аж рот раскрыл от любопытства и предвкушения.

И тогда он сделал то, что должен был сделать. Принял из рук графа Германа корону. "Тяжёлая! Не уронить бы" - мелькнула тревожная мысль. Медленно поднял её над головой. И, примерившись, аккуратно опустил её на чело. И вот чудо - корона, хоть и не примерял он её ни разу, легла как влитая. Как-будто носил он её много-много лет.

Не успел он удивиться этому факту, как по мановению руки Румбольда вновь проснулись трубы герольдов. Трижды пропели они - и в продолжение их песни граф Герман сиплым могучим голосом, привыкшим командовать на поле битвы, зычно прокричал: "Ave Alexandrus Rex Lithuae et Russiae!" "Ave!" - подхватили за ним послы. "Славься, Александр, круль Литовски и Русски!" - рявкнули, разом стукнув о землю древками пик, стоявшие вкруг помоста дружинники. Князья и прелаты склонили головы пред ним. Простолюдины пали на колени. А он – с этой минуты король Литовский и Русский Александр I - вслушивался в душу свою, и с грустью осознавал, что нет там радости, нет ликования - а лишь одна пустота...

Изменено 17 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

2022. Масква. Алёна.

 

... таким образом, внутренние противоречия и центробежные тенденции, ярко проявившие себя в середине XVI века, неуклонно создавали предпосылки для преобразования единого унитарного государства в двуединую монархию...

И не сказать каб Алёне было скучно слушать лекцию профессора Шафаревича, прозванного ехидными студиозусами Шнобелевичем (и было за что - сия часть профессорского тела была выдающейся не меньше чем его научные заслуги) Историю Алёна любила ещё с гимназии, а профессор умел подать свой предмет увлекательно, уж чего умел так умел! Но когда за огромным сводчатым окном университетской аудитории бушует всей своей ярой, древней, языческой мощью юный месяц май... а тебе всего лишь 20 лет, и твоё такое спортивное,  такое сильное, такое упругое тело залито гормонами аж по самы розовые ушки... а вечером в "Гаудеамусе" будут танцы, на которые по пригласительным билетам должны прийти красавцы - юнкера Гвардейской школы... а... а вообще через три недели каникулы - последние студенческие каникулы в твоей жизни, и уже сейчас надо решать, как эти каникулы провести так, чтобы запомнились они на всю жизнь, аж до самой старости. В общем, у Алёны было огромное количество уважительных причин, чтобы забивать свою кудрявую головку чем угодно кроме мудрых пассажей профессора Шнобелевича.

 

Эх, рано, рано расслабилась она! Профессор Шафаревич был преподавателем весьма либеральным. Многое прощал он своим студиозусам. По факультетской легенде - как-то завалился к нему на январский экзамен в дупель пьяный студент. Хорошо отметили видать Рождество и Новый год. Вот значит заваливается в аудиторию этот пьяный студент - и прямиком к Шафаревичу. И спрашивает, икая перегаром - "Профессор, вы у пьяных студентов экзамен принимаете?" "Принимаю" - не моргнув глазом отвечает Шафаревич. Студиозус, оборачиваясь к двери, машет рукой и кричит: "Василь, заноси!" Распахиваются двери - и два студента вносят на шинели недвижное тело. А что Шафаревич? А профессор совершенно спокойно указывает рукой на кафедру - кладите сюда! Слегка растерявшиеся шутники кое-как укладывают своего мычащего и ничего не соображающего собрата на профессорскую кафедру... а Шафаревич и говорит, обращаясь к телу - берите билет, пане студент! Было ли такое или это просто студенческая байка - никому не ведомо. Но дело-то в том, что при всём своём либерализме профессор Шафаревич никогда не прощал студентам только одного - пренебрежения к своему предмету. Ибо История, как он искренне был уверен сам и как неустанно повторял легкомысленной молодёжи - есть наипервейшая из всех наук, поскольку только знание истории может дать роду человеческому понимание происходящих событий в настоящем и умение для построения планов на будущее. Те же, кто в изучении истории проявляет нерадивость - есть враги рода человеческого, поелику предают предков своих и лишают шансов на жизнь потомков своих.

Видать лик её девичий стал таким отрешённым, таким мечтательным, что отрешённость и мечтательность сия стала заметна даже на профессорской кафедре. И тихий голос профессора стал для неё внезапным громом небесным: "Шановна панянка Ліневіч, ці не ускладніть вас павтарыць опошні славы вашаго пакарлівага слугі?" Именно такой вопрос задавал всегда коварный Шнобелевич -и всегда на родном литвинском - замечтавшимся на его лекции студентам. И не гай Буг было растерявшемуся студиозусу промедлить с ответом! Засим следовало неминуемое изгнание нерадивого из аудитории под аккомпанемент ехидных комментариев профессора и смех товарищей по грызению гранита науки.

Алёна вскочила со скамейки, растерянно заозиралась вокруг. Казалось, вся аудитория - больше сотни глаз - насмешливо пялится на неё, предвкушая позорное изгнание из цитадели наук.

 

 

 

Изменено 17 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

И быть бы тому... но спасла, как и много раз до этого, лепшая сяброўка Иринка Майер. Безразлично глядя куда-то в место слияния стены с потолком и обмахиваясь цветистым хинским веером (ну очень жаркий май в этом году в Маскве выдался!) - Иринка тихо, так чтобы было слышно одной лишь Алёне, зашептала: "В 1556 году Избранная Рада приняла решение преобразовать Королевство Литовское и Русское в двуединую монархию..." Алёна, прокашлявшись и проглотив невесть откуда взявшийся в горле комок, тропическим попугайчиком ара покорно пропищала: "В 1556 году... Избранная Рада... решение... двуединая..." - "Хммм..." - удивлённо хмыкнул Шнобелевич, холера ему ясна - "Не то чтоб дословно - но вполне близко к тексту. А вы, однако, не совсем безнадёжны, панянка Ліневіч! Сядайте калі ласка... но умоляю! умоляю и заклинаю вас - не отвлекайтесь! Нет в этом мире ничего такого, что стоило бы отвлечения от Истории, уверяю вас!'

С этими словами профессор развернулся и начал величественное снисхождение по аудиторским ступеням обратно на своё рабочее место. Алёна рухнула на скамью и только в этот момент осознала, что всё это время она не дышала подобно ныряльщику за жемчугом с далёких тропических островов. Организм, отпущенный стрессом, резко запросил кислорода - и она задышала, засипела  как мехи в железнодорожных мастерских, в которые когда-то в детстве водил её на экскурсию родный дядька Кондрат. Отдышавшись же, подняла вверх растопыренную ладонь: дай пять, сяброўка! Иринка тихонечко - чтобы не уловило чуткое профессорское ухо - шлёпнула по ладони такой же растопыренной пятернёй: будем жить, сяброўка! 

После чего, наклонившись к Алёне, стала её пытать: "А ну колись - о ком думала? Небось об этом юнкерчике... как там его... высокий такой брюнетик. О нём ведь думала?" - "Да ни о ком я не думала!" - огрызнулась Алёна и склонилась над тетрадкой, делая вид что конспектирует пассажи Шафаревича. - "Засиделась ты в деўках, маці" - критично оглядев её с головы до пят, авторитетно заявила Иринка. - "Пора, пора тебе со своим патриархальным сокровищем расставаться. А то ты скоро на людей начнёшь бросаться и кусаться. Жанчына от отсутствия кохання стервенеет и звереет! По себе знаю. Так что давай... дай уже кому-нибудь. Да хоть этому брюнетику. А что? Не худший вариант на самом деле. Я бы и сама им занялась - да женская солидарность не позволяет. Так что сегодня вечером... всё понятно тебе?" - "Да или ты к дзядьку!" - взвилась от такой наглости Алёна - "Дай лекцию послушать!" "Ну иди так иди" - послушно согласилась Иринка и, повернувшись в другую сторону, начала строить глазки одному из своих многочисленных (и безнадёжных) поклонников Витьку Лукашевичу. 

Алёна честно пыталась законспектировать в тетрадку хоть что-то. Но увы - мысли её витали далеко, далеко от этой аудитории, и ничего с этим не могла она поделать! "А может Иринка-то и права" - проносились в её голове мысли как молнии первой весенней грозы. - "Мне вот третий десяток лет катит уже. Скоро стареть начну. И в таком-то возрасте - даже ни разу мужика голого не видела! Ну если не считать Яфрэмку в первом классе гимназии... когда мы с ним на чердак залезли и друг другу показывали... но это не в счёт - мы ж тогда дети были! А сейчас-то я взрослая..."

Как бы в доказательство того, что она уже взрослая - некий горячий и мягкий комок прокатился из горла между ставшими вдруг тяжёлыми и упругими грудей... провалился в живот, прямиком за пупок - и запорхал, защекотал там крыльями десятков бабочек... а уж оттуда упал в укромное местечко, которое ещё не видел ни один мужчина (если не считать давно растворившегося в круговороте лет малолетку Яфрэмку) - и распустился там горячим, влажным, пульсирующим цветком... 

"Тьфу, холера... нашла время для купидоновых фантазий!" - разозлилась на саму себя, заёрзала по скамейке, сжав бёдра, Алёна. И тут звонким голоском разлился по аудитории звонок. Занятия на сегодня были закончены. Шумная весёлая толпа студиозусов с топотом ног и гомоном голосов полилась со всех сторон к выходу из аудитории, обтекая кафедру с неспешно собирающим в стопку бумаги Шафаревичем. 

"Сяброўка, ты чего к лаўке прилипла? Айда, пожерим чего-нито! Я голодная як ваўкалак Усеслаў!" - хлопнула её по плечу неугомонная Иринка. - "Ну айда" - заставила себя наконец встать Алёна и слегка скособочившись поплелась за устремившейся вниз Иринкой. А сама думала: "Господи, как хорошо, что я не мужчина! А то поди полчаса ходить не смогла бы. Бедные хлопцы, как они всё это переносят только?"

[Штангенциркуль]

2022. Москва. Алексей.

 

"Ну что, старлей, считай повезло тебе" - моложавый хирург (молодой, а виски седые совсем) вертел туда - сюда чёрную глянцевую пластинку, рассматривая на просвет бренные Алексеевы косточки. - "Пошёл бы осколок чуть выше и правее - без ноги остался бы. А так ты у нас ещё побегаешь. Поработать, конечно, придётся... с палочкой походить, порасхаживаться. Так что назначим-ка мы тебе реабилитационный отпуск на срок... скажем, на 3 месяца" Хирург  бросил снимок на стол, пододвинул к себе медкарту, начал быстро-быстро что-то в ней писать фирменным врачебным почерком, разобрать который в состоянии был лишь он сам да такие же жрецы Эскулапа. 

Алексей сидел молча, сложив руки на коленях, смотрел на летающую по бумаге гелевую ручку - и ни о чём не думал. В последние недели частенько накатывало на него такое состояние ничегонедуманья. Видимо, организму, взглянувшему так близко, так пристально в лицо смерти, нужна была именно такая разрядка - просто дышать, просто смотреть, просто чувствовать себя живым. На мгновение раскалённым шурупом ввинтилась в затылок давненько уже не посещавшая, а в своё время ставшая было привычной острая боль - и так же быстро ушла, он даже поморщиться не успел. 

Закончив писать, хирург, разминая пальцы ("мы писали, мы писали - наши пальчики устали"), удовлетворённо посмотрел на дело рук своих, подтолкнул карту по столу в сторону Алексея. - "Ну вот и славно. А теперь бери карту и дуй в 127-ю, к невропатологу. Пусть осмотрит на предмет твоей контузии". "Да нету у меня ничего!" - тягомотина бесконечных медицинских процедур и осмотров уже осточертела Алексею, ему хотелось "на волю, в пампасы" - "Всё давно уже прошло!" "Прошло или не прошло - не тебе и не мне решать" - построжел хирург - "Это специалисту решать. Так что, товарищ старший лейтенант, берите медкарту и шагом марш в кабинет 127!" "Слушаюсь!" - вскочил Алексей, вытянув руки по швам больничной пижамы - "Разрешите идти, товарищ майор?" "Да иди уже, бог войны!" - махнул рукой хирург. 

Алексей, подхватив со стола медкарту и стараясь не хромать, отправился к двери. "Старлей, ты вот что..." - сказал ему вдогонку хирург - "Ты первое время ногу побереги. Не нагружай сильно. Не прыгай особо. Всё нормально будет. Только потерпи" "Спасибо, товарищ майор" - обернувшись, сказал Алексей - "поберегу". И направился в кабинет 127. 

Там он застрял ещё на полчаса. Невропатолог - миловидная и очень строгая дама лет 40 - неторопливо и вдумчиво обстукивала его сверху донизу молоточком, заставляла вертеть глазами в разные стороны, долго расспрашивала - нет ли головных болей, не мучают ли кошмары, не дёргаются ли руки, не дрожат ли ноги... Алексей мужественно выдержал все испытания, отвечая каждый раз - нет, не мучают, не дёргаются, не дрожат. В конце концов невропатолог, полистав медкарту, вынесла свой вердикт: "Ну что же, вроде бы всё более-менее в норме. Сколько вам там Сергей Андреевич реабилитационного отпуска назначил – три месяца? Вот и восстанавливайтесь. Но если будут какие-либо рецидивы, боли или ещё что-то - сразу же обращайтесь к специалисту! Слышите - сразу же!" Алексей заверил, что будет неукоснительно соблюдать все рекомендации и в случае чего не замедлит - и был наконец отпущен на свободу. Спустившись на первый этаж по широченной мраморной лестнице, он вышел во двор и направился в сторону курилки хирургического отделения, превратившейся давно уже в неформальный офицерский клуб для курящих и некурящих.

Вся компания была в сборе. С краю, засунув пустой рукав халата за пояс, молча покуривал дядя Вася - самый старший из них по возрасту и по званию, Алексеев коллега - артиллерист. Посвистывая простреленными лёгкими, отрешённо тыкал длинным аристократическим пальцем в экран планшета связист Костя по прозвищу Процессор. Азартно резались в шэш-бэш два "сирийца", два вертолетчика Андрюша и Ванюша - экипаж машины боевой. Госпитальный остряк и балагур Мишаня в своё время дал им прозвище, приклеившееся к ним сразу и намертво - "зеркальные близнецы". По той причине, что левый пилот Андрюша таскал на перевязи загипсованную правую руку, а правый пилот Ванюша - соответственно руку левую. Сам Мишаня тоже был здесь - зажав между ног костыль и щуря наглые казачьи глаза, гэкающей ленивой кубанской говоркой травил очередной жутко неприличный и жутко смешной анекдот, которых он знал больше чем было слов в Уставе внутренней службы. Представляющий отделение челюстно - лицевой хирургии десантник Витёк - рослый, здоровенный как медведь - махал на Мишаню растатуированной парашютами и самолётами ручищей, тряс обмотанной в несколько слоёв бинтами головой, сипел, хрустя собранной по кусочкам челюстью: "Мишка, чёрт, не смеши меня! Мне же нельзя смеяться - у меня морда отвалиться может!"

Завидев приближающегося Алексея, товарищи офицеры оторвались от своих занятий (за исключением Кости - Процессора, которого из мира радиоволн и математических формул не смог бы вышибить даже пушечный выстрел над ухом). "Лёха, ну шо там у тебя?" - накинулся с расспросами Мишаня. - "Шо врачи говорят - жить будешь?" "Буду" - махнул рукой Алексей. "Регулярно?" - "А то! Каждый день по три раза!" - "Ото ж наш человек, ото ж казак! А шо за отпуск? Дали?" - "Дали, догнали и добавили. Три месяца отпуска". "Тю!" - присвистнул Мишаня - "От это я понимаю, отпуск так отпуск! Ну, Лёха, погуляешь по-полной! Такому-то орлу, герою - орденоносцу, любая девка даст!"

Мишаня с Витьком пустились в воспоминания - кто когда куда в отпуск ездил и как они там в отпуске отрывались. Зеркальные близнецы вернулись к игре, с грохотом швыряя кубики и перемежая азартные вопли арабскими ругательствами. Костя - Процессор всё так же пребывал в своём горнем мире, не обращая внимания на окружающую действительность. Алексей присел на скамейку рядом с дядей Васей. Сидели, молчали, смотрели на ровную линейку зелёных кустов, окружающих со всех сторон асфальтовую площадку курилки.

 

Изменено 17 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

"Чем в отпуске заниматься планируешь? - нарушил молчание дядя Вася. "Да не знаю я, дядь Вась" - покачал головой Алексей. - "Сперва конечно к матушке в Читу слетаю. А потом... дед вот давно зовёт пожить у него. В деревню. Приезжай, говорит, на рыбалку сходим, на охоту, в баньке попаримся... у него там места красивые! В Беларуси живёт. Под Гродно. Может к нему съезжу погостить" "Съезди, Лёша, обязательно съезди!" - оживился дядя Вася. - "На природе, знаешь, человек душой отходит. Мягчеет душой. И боль отпускает. Так что съезди!" "А ты, дядь Вась, чем займёшься теперь?" - поинтересовался Алексей. "А ничем" - спокойно ответил дядя Вася. - "Я же, Лёша, всю свою сознательную жизнь только одним делом и занимался - 'трубка 20, прицел 18'. Больше ничего и не умею. Да и кому я нужен теперь такой-то?" - кивнул он головой в сторону пустого правого рукава - "С таким недокомплектом и в сторожа не возьмут. Ладно, поди не даст пропасть родная страна. Подкинет на кусок хлебушка"

"Брат у меня есть" - помолчав, продолжил дядя Вася. - "В Тульской области живёт. В деревне. Я ведь, Лёша, деревенский. Вот брат зовёт к себе жить. Он бобыль и я бобыль - так и будем вдвоём век коротать. Буду брату по хозяйству помогать - хоть какая польза с меня будет. А ты, Лёша, долго ещё холостяком оставаться собираешься? По годам уже и жениться пора. Девушка-то есть у тебя?"

"Была" - ответил Алексей и замолчал. Резануло по душе болью - хотя вроде бы и отболело всё, и отпустил, и простил. А вот поди ж ты - не всё, оказывается, отболело ещё! На миг всплыло перед глазами лицо Марины - такое красивое и такое чужое в тот момент, когда она говорила ему: "Лёшик, пойми, мы разные с тобой, разные! Как те самые дельфин и русалка!" - "А как же любовь?" - растерянно и как-то пришибленно спросил тогда Алексей. - "Мы же любим друг друга!" "Любовь?" - выпятила нижнюю губку Марина. - "Какая любовь, Лёшик? Ну накатила страсть... накатила и схлынула. Давай не будем устраивать сцен и останемся друзьями" Алексей молча развернулся и ушёл. Ушёл, хоть душа рвалась на части и кричала - вернись, проси, умоляй, она передумает, обязательно передумает! Он пересилил себя, не звонил, не писал. И она тоже молчала. А потом началась война... и вот теперь он здесь - израненный телом и душой, но живой. Пока живой...

Дядя Вася деликатно молчал, ни о чём не спрашивал, сидел и попыхивал сигареткой. Потом, докурив, встал, затушил окурок о край чугунной урны. Сказал: "Не грусти, Лёша. У тебя ещё вся жизнь впереди. Встретишь ещё свою женщину, вот увидишь. Главное - не потеряй её, удержи. Бывай, артиллерист" И медленно побрёл в сторону корпуса. Алексей смотрел ему вслед, смотрел на пустой рукав, раскачивающийся из стороны в сторону - и было ему горько на душе. Но жизнь продолжалась - и Алексей, пожав руки друзьям - товарищам, отправился в канцелярию оформлять документы на выписку.

[Штангенциркуль]

2022. Масква. Алёна

 

Следующие три недели пролетели в бесконечных экзаменационных хлопотах. Ибо пришла к студиозусам она - Пани Сессия. В общем-то особых проблем с учёбой у Алёны никогда не было - выручали хорошая память и усидчивость. Но к экзаменам-то хоть как надо готовиться - и потому почти всё своё время с утра до вечера Алёна проводила в полутёмных мрачноватых залах университетской библиотеки за книгами и конспектами. Не до веселья тут! Зато все экзамены сдала легко и с хорошими результатами. Даже скупой на похвалу Шафаревич - Шнобелевич, чей экзамен был в эту сессию последним, сказал ей: "Ну вот видите, шановна панянка Лiневiч - всё у вас прекрасно получается, когда в облаках не витаете! Надеюсь осенью вновь увидеть вас на своих лекциях" "Обязательно! Велiкi дзякуй, пан профэссор!" - ответила Алёна и выпорхнула из аудитории, радуясь окончанию сессии и предстоящим месяцам полной свободы и лета.

Окончание курса праздновали в семейном кругу - только она и родители. На пару часов заскочила Иринка - проездом на вокзал, к рижскому поезду. Поболтали, посплетничали, обнялись, расцеловались - и расстались до осени, клятвенно пообещав писать друг другу письма. Каждый год они обещали писать друг другу письма - и ни разу ещё не написали ни одного письма. Зато сколько будет рассказов осенью, когда они снова встретятся!

После этого на кухне пили чай. Отец, как всегда, шумно тянул вытянутыми губами чай из блюдца, причмокивал, кряхтел и отдувался. Сколько не пыталась мать его отучить от такой плебейской манеры чаепития - он всегда отвечал только одно: "Я хлопец с вёсцы, мне можна". Напившись вдоволь, отец посмотрел на Алёну поверх "домашних" очков в старенькой роговой оправе и спросил: "Дочь, а ты что насчёт каникул решила? Поедешь куда?" "А ничего не решила" - беззаботно ответила Алёна. Она и вправду за всеми этими экзаменационными хлопотами забыла и думать про планы на лето. "Это не дело - в городе летом сидеть! Ты и так бледная вся, солнца не видишь!" - всполошилась мать. Любой сторонний человек, только глянув на покрытые здоровым юным румянцем Алёнины щёчки, конечно вряд ли бы с этим утверждением согласился. Но мать есть мать - любая мать готова подобно наседке встревоженно хлопотать над своим птенчиком, даже если птенчик тот уже стар, сед и обременён чинами и наградами. Посему Алёна благоразумно промолчала и не стала устраивать дискуссию по поводу своей внешности.

"А пусть к Кондрату в Манькевичи едет!" - предложил вдруг отец. - "Уж там-то и воздух свежий, и солнце! Кондрат вон в каждом письме пишет - мол, когда же любимая племянница приедет? А то так и помрём, не повидав" "Кто помрёт - дядька Кондрат помрёт?" - фыркнула Алёна. - "Да он же железный как те его паровозы!" А сама призадумалась над предложением.

Младший отцов брат, отработав больше 10 лет в железнодорожных мастерских Гродна и скопив некоторое количество грошей, изрядно удивил родственников и знакомых, когда вдруг уволился и со всем своим многочисленным семейством (а было у них с тёткой Вольгой аж пятеро детей) перебрался из города на отцовский хутор близ села Манькевичи, где коротала свой вдовий век его мать - Алёнина бабушка. Бывший механик обернулся вдруг умелым селянином - видать, наследственность полезла наружу, наследственность многих поколений крепких и зажиточных сельских хозяев. Загрукал, затарахтел в поле старенький трактор, поднятый из руин собственными руками. Замычали в коровнике коровы, захрюкали свиньи, заквохтали куры, загоготали гуси. Большой старый, обветшавший уже дом, построенный ещё прадедом Кондрата, засверкал новыми окнами и наличниками, новым крыльцом и железной крышей - и, казалось, помолодел, обрёл вторую жизнь. И сам Кондрат тоже как-будто помолодел, окреп, прокалился на солнце и ветрах. В общем, нашёл человек на макушке жизни своё призвание.

Алёна в детстве и юности - до поступления в университет - почитай каждое лето ездила к дядьке Кондрату и тётке Вольге погостить. Там было много молодёжи разного возраста - и двоюродные её братья - сёстры, и дети с соседних вёсок и хуторов, и старший Алёнин брат Казимир приезжал - пока не поступил в Морской корпус. С утра до ночи вся эта шебутная компания носилась на велосипедах по окрестностям, купалась в лесных озерках, собирала дикую малину и землянику в лесных чащобах, жгла костры и распевала песни под гитару. А вечерние посиделки при свечах, игры в лото и "дурня"? А тайные ночные гадания "на жениха"? А первый робкий детский поцелуй с соседским мальчишкой Яськой? Да что говорить - много, много чего было Алёне вспомнить!

"А что, вот действительно возьму, да и поеду!" - решительно подумала Алёна. - "Сто лет ведь не была уже. И дядьку с тёткой повидаю, да и в Маскве киснуть неохота" Но тут мать вдруг как-то неуверенно сказала: "Отец, а не опасно туда ехать-то сейчас? Как-никак граница рядом..." "И что граница?" - непонимающе воззрился на неё отец. - "Там ещё с Витовтовых времён граница рядом. И что?" "Ну так... война говорят скоро..." - замялась мать. "Да кто говорит, кто говорит-то?" - завозмущался отец. - "Каб было чего - нам Казимир сообщил бы! А то на флоте у них ничего не знают - а кума Марья да кума Дарья всё знают! Да разве ж крыжаки полезет на нас, разве решатся? Помнишь сто лет назад полезли - так как мы им тогда вмазали?!" "Ну конечно помню - как вчера всё было!" - фыркнула мать. - "Пришла я это гетмана Радзивила в поход провожать, а он мне и говорит - ну дзякуй, Ульяна, что пришла, а то  без твоего напутствия и поход бы не задался! И ручку мне поцеловал. Вот с тех пор сто лет уже руку и не мою в том месте!" "Ладно, мать, не выдумывай!" - замахал руками отец. - "Нет, ну ты подумай, что ни домохозяйка - то стратег! Вас бы в правительство или в депутаты Рады!" "А хоть бы и в депутаты!" - не сдавалась мать. - "А то вы, мужики, часами горазды речи ни о чём с трибун чесать - а сами курицу на базаре выбрать неспраможны чтоб свежая была. Опять же, вот княгиня Барбара Острогожская..." "Всё, сдаюсь!" - поднял руки в гору отец. - "Пошли спать, Жанна д'Арк моя. Там домитингуешь. А ты, Алёнка, подумай - может и вправду в Манькевичи на лето съездишь пожить. Кондрат с Вольгой рады будут. Да и ты воздухом свежим подышишь на воле"

 

 

 

Изменено 18 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

2022. Чита. Алексей

 

Когда-то в детстве Алексей прочитал в Интернете, что собаки любят хозяина и семью, а кошки любят дом. Вот так же и люди. Есть люди - "кошки", накрепко прикипающие душой к месту жительства - даже если и довелось им там жить совсем недолго. Для таких людей свойственна ностальгия и стремление вернуться туда, где были они когда-то счастливы. Несмотря на вековечную мудрость, запрещающую именно туда и возвращаться. Вернувшись же хоть на день, хоть на час - погружаются такие люди в эйфорию от возможности бродить по знакомым местам, вспоминая счастливые - и давно безвозвратно пролетевшие - моменты той жизни. Даже если и места уже изменились неузнаваемо - но перед глазами людей - "кошек" они всё те же, что и много лет назад. И ходит лунатиком такой возвращенец, озираясь по сторонам, с глупой бессмысленной улыбкой на устах, привлекая мимолётное внимание спешащих по своим делам прохожих.

Алексей же был видимо из породы людей - "собак". Уже несколько дней он с утра до ночи без какой-либо цели шлялся по родному городу, городу своего детства и юности - и не испытывал при этом ничего из тех возвышенных ностальгических чувств, описываемых на страницах романов. Когда герой, прошедший через жизненные невзгоды, постаревший и закалившийся, возвращается наконец домой - и рыдает сладкими слезами над старой кривобокой скамейкой, на которой когда-то первый раз в жизни поцеловался с одноклассницей Людкой.

Не так уж много и времени прошло с того момента, когда он стриженным под ноль, полухмельным после проводов 18-летним пацаном уезжал от городского военкомата на службу, пряча под напускной весёлостью и бравадой страх перед будущим, перед той новой, суровой, взрослой мужской жизнью, что предстояла ему. Сколько же... да, всего лишь 8 лет прошло. И город почти не изменился за это время, и всё было на своих местах. А вот людей - тех людей, которые были рядом с ним во времена его детства и юности - уже и не найти было.

С одноклассниками он потерял связь практически сразу после окончания школы. Их класс был каким-то не шибко дружным, каждый был сам по себе - и после выпускного все они пошли своим путём, и пути эти не пересекались. Из дворовой же его компании наличествовал только Ромка Просвирнин по кличке Батон. Алексей не сразу и признал в этом потрёпанном жизнью мужичке, выглядевшим лет на 10 старше своего возраста, того белобрысого лопоухого мечтателя и фантазёра, с которым они когда-то рассказывали друг другу страшные истории про призраков мёртвых японцев, что по ночам выходят из своих могил на старом кладбище и бродят, завывая и ругаясь на японском языке, по Петровско-Заводской.

Ромка сидел, сгорбившись, на скамейке у подъезда и смолил сигарету без фильтра. И тоже не сразу признал друга детства. Обнялись, похлопали друг друга по спине, сгоняли в круглосуточный магазин за пивасиком. Сидели, пили, разговаривали обо всём - и о прожитых годах, и о былых друзьях. Тот подсел на иглу, сторчался и умер в подъезде от передозняка... этого пырнули ножом в пьяной драке... кто-то сидит, кто-то уехал и ни слуху ни духу о нём... а кто-то, как Ромка, стал обычным работягой, замордованным тяжёлой выматывающей работой за копейки и семейными проблемами. Алексей про себя почти не рассказывал - всё больше молчал и слушал быстро пьянеющего Ромку, окосевшего от дешёвого дрянного пива. А когда под конец отошли они в кусты отлить выпитое - Ромка вдруг в каком-то мгновенном просветлении сказал: "Какой же ты молодец, Лёха, что свалил отсюда! Нет здесь жизни и не будет. А я вот не смог. Так и буду гондурасить пока не сдохну" "Не дай Бог тебе такие радости" - подумал Алексей, и в затылке опять завозился, заелозил горячий червячок боли от так и не отпускавшей до конца контузии. Вслух же ничего не сказал - зачем? Они живут в разных, непересекающихся мирах - пусть так и остаётся. Разбежались, пообещав созвониться в ближайшее время - оба в душе понимая и принимая, что никто никому звонить не будет, и два их мира, на мгновение встретившись, опять разойдутся - уже навсегда.

В родительском доме Алексею тоже было не особо радостно. Матушка его - женщина властная и строгая, как-никак проректор университета - никогда не имела склонности к проявлению эмоций и чувств. Конечно, рада она была увидеть сына, рада что он с войны живой пришёл - но... но всё-таки слишком давно был он, что называется, отрезанный ломоть. Поэтому, когда первые эмоции от встречи схлынули, Алексей оказался предоставленным сам себе, и с матерью встречался только вечером за ужином. Ограничивались дежурными разговорами о том, как прошёл день - и Алексей шёл в свою комнату. Смотрел фильмы и сериалы, шарился по интернету, полночи до одури резался в компьютерные игры - исключительно "ходилки" или стратегии, никаких "стрелялок", настрелялся досыти. Первую пару недель такое времяпрепровождение ему даже нравилось - впервые за много лет у него появилась возможность просто побездельничать. Но постепенно всё стало надоедать, и всё чаще и чаще в душу его проникала унылая скука.

В то утро Алексей проснулся, что называется, не в духе. Болела голова - тот самый проклятый червяк копошился в затылке, лениво рассуждая, поспать ли ему ещё или достать свою дрель и начать высверливать раскалённым сверлом туннель в голове Алексея. Болела нога - не просто тупо ныла в том месте, где когда-то засел осколок, а дёргала болью сверху донизу, от бедра до пятки. За окном тёмно-серая хмарь сеяла сверху вниз мелкий противный дождик, монотонно барабанящий по оконным стёклам. В общем - не утро, а тоска зелёная. Алексей тупо пялился в потолок и лениво думал о том, чем ему сегодня заняться и надо ли заниматься вообще чем-нибудь - или весь день до самого вечера так и провалиться, разглядывая трещины на потолке и барахтаясь во вселенской тоске. И в этот момент затрезвонил, завибрировал валяющийся на прикроватной полке мобильник. "Кого там ещё чёрт несёт?" - со смешанным чувством любопытства и раздражения подумал Алексей и взял смартфон в руки. 

Номер был не просто незнакомым - он был даже не российским. "Это кто ж такой?" - заинтересовался Алексей, нажал на кнопку ответа и сказал в микрофон: "Слушаю!" В трубке была тишина, перемежаемая эфирными скрипами и шорохами. "Говорите, я слушаю!" - начиная уже раздражаться, повысил голос Алексей. И тут совершенно отчётливо - как-будто собеседник находился прямо здесь, возле кровати - в ухо ему прозвучал чуть хрипловатый голос: "Алекса? Гэта ты, уночок?" "Дед!" - аж подскочил Алексей - "Дед, это ты чтоль? Ты откуда?" "Я, я. Вот в Гродна выбрался по делам тут. Тут связь-то добра. Вот и рашыл табе позвонить" Алексей радостно заулыбался, услышав дедов деревенский говорок - трасцянку, как дед сам её называл. Ассоциировался для него это говор с детством - с рыбалкой на зорьке, с душистым сеном на сеновале, с запахом и вкусом парного молока, с... с беззаботностью и светом детства он ассоциировался. Когда мир прекрасен и добр, и деревья такие большие, и папа с мамой такие молодые и весёлые, и впереди целая вечность такой счастливой жизни. На мгновение он - израненный душой и телом, видевший смерть в лицо и сам убивавший других людей - вновь стал тем самым хлопчиком Алексой, смотревшим на окружающий его мир чудес такими широкими и такими доверчивыми глазами. Алексей молча стоял и улыбался, прижав телефон к уху. Тем временем дед, прокашлявшись, сказал: "Алекса, ты гэта... прыязжай давай. Тябе нада зараз. Отдохнёшь, в сябе придзёшь. А я хоть на тебя посмотрю напоследки. А то может и не свидемся уже"

"Да ладно, дед, ты чего это удумал?" - укорил деда Алексей. - "Ты чего это, помирать чтоль собрался? Да ты нас всех переживёшь ещё!" "Нет, Алекса" - заупрямился дед. - "Недолга мне уже засталася. Чую. Потому и прошу - прыязжай. Хочу поглядеть на тябе. Один ты у мяне унук. Последний в нашем роду" "Дед, ты упаднических настроений не разводи тут!" - бодро пристыдил его Алексей. А сам подумал - "А ведь и вправду - деду-то под 80 уже. Глядишь и на самом деле того... надо ехать! Потом такой возможности может уже и не быть" "Ну хорошо, дед, уговорил! Сегодня же билеты куплю" - "Ото ж и добра, ото ж и добра!" - обрадовался дед. - "У нас от Гродна  до Манькевичей тяперь маршрутка ходит. На автовокзале сядешь - и прям до нас доедешь! А тут уж найдёшь хату" - "Обязательно, дед! Жди, приеду скоро!" - заверил его Алексей. На том и распрощались. Алексей врубил старенький, со школьных ещё времён оставшийся компьютер и полез в интернет покупать билеты - на самолёт до Москвы и дальше на поезд до Гродно.

 

Изменено 18 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

2022. Масква. Алёна

Утренняя почта принесла сразу две хорошие новости. Во-первых, письмо на официальном бланке Масковского Королевского Университета извещало, что студентка Линевич Алёна благодаря похвальным успехам, проявленным на только что прошедших экзаменах, со следующего семестра будет получать повышенную государственную стипендию размером аж в 30 талеров. А во-вторых - и в главных - в почте была телеграмма от Казимира. "ЕДУ ОТПУСК ТЧК ЖДИТЕ ВСКЛ" Прочитав эти лаконичные буквы, Алёна аж запрыгала от радости, закричала: "Мама, мама, Казик в отпуск едет!" Мать схватила телеграмму, пробежала глазами, взволнованно зашептала: "Сынок... ну наконец-то... ну наконец-то" И убежала в свою комнату - поплакать.

Казимира они не видели уже больше четырёх лет - с момента окончания им Морского корпуса. Казимиру выпало служить на другом конце земного шара - на Тихом океане. И не просто на Тихом океане - крейсер первого ранга "Кейстут", на котором ходил он артиллерийским офицером, базировался на Гавайских островах, всего лишь с пяток лет назад перешедших под протекторат Триединой Монархии. Не успели ещё проложить туда телеграфный кабель, и только редкие, истрёпанные на дальних морских и сухопутных дорогах открытки с видами райских бухт и грозных дымящихся вулканов доносили до родных вести о житье - бытье моряка Линевича. А о приезде в отпуск и думать было нечего. Слишком далеко от Гонолулу до Масквы, и нет у королевской казны столько денег, чтобы каждый год катать мичманов и лейтенантов через половину земного шарика. Четыре года не брал Казимир отпуска - копил дни и талеры. И вот наконец её любимый брат едет к ним! Наконец они увидятся и наобщаются вдоволь за все эти годы, расскажут друг другу обо всём - всём!

Отец, придя вечером с работы и узнав о скором приезде сына, конечно тоже обрадовался, хотя и старался эмоции сдерживать. За вечерним чаем сидели и прикидывали - когда можно ждать приезда Казимира. На телеграмме стояла пометка почтамта Трёхсвятска - а это значит, что Казимир сейчас ещё очень далеко, на другом конце страны, и раньше чем через пару недель его точно можно не ждать. Но мать всё равно на следующее утро принялась готовить Казимирову комнату. Вытирала пыль, бестолково переставляла с места на место книги на полках, взбивала зачем-то подушки на кровати... "Ма, ты чего ерундой занимаешься, до приезда Казика ещё вагон времени!" - упрекнула её Алёна. Мать, посмотрев на неё каким-то затуманенным взглядом, ответила: "Вот будет у тебя свой сын - тогда поймёшь" "Какой ещё сын!" - фыркнула Алёна. - "Я вообще замуж не собираюсь. До 30 лет как минимум. Это в ваше время девчонка как гимназию закончит - так сразу замуж выскакивала и детей рожать. А мы работать будем. Карьеру делать, деньги зарабатывать" "Ну-ну" - только и сказала мать, но бессмысленную свою деятельность всё-таки прекратила и ушла к себе.

Алёна тоже отправилась в свою комнату, завалилась на кровать и раскрыла томик Надальины "Так говорил Гаутама". Любая современная независимая женщина просто-таки обязана была читать Надальину, дабы соответствовать требованиям к интеллектуальному уровню современной независимой женщины. К стыду своему, Алёна за год едва - едва одолела всего лишь треть книги. Ну не получалось у неё пробиваться через хитросплетения сумрачного испанского гения! Вот и сейчас, буквально через пару страниц, Алёне вдруг подумалось - а что если у меня и вправду когда-нибудь будет сын, то какой он будет? Воображение подсовывало Алёне некоего абстрактного розового пупсика с рождественской открытки, и на этом останавливалось. Потом Алёна попыталась представить, каким будет её будущий муж (ну не сейчас конечно - но когда-нибудь придётся ведь замуж-то выходить?) Увы - образ будущего мужа был таким же абстрактным. Высокий, сильный - и всё... остальное как в тумане - не разобрать ни черты лица, ни цвет волос и глаз. Вот он подходит к ней, крепко обнимает, прижимает к себе... она чувствует жар его тела, упругость сильных мышц, ощущает запах - крепкий, пьянящий запах молодого мужчины... вот он целует её в губы - сперва нежно и осторожно, потом всё сильнее и сильнее... его жадные губы наливаются страстью, горячие поцелуи опускаются от губ на шею, потом на грудь... потом всё ниже и ниже...

Алёна прижала ладони к пылающим щекам, сглотнула горячий комок в горле. Стыд-то какой! Современная независимая женщина - а размечталась о мужике как какая-нибудь клуша с вёски! Подняла упавшую книгу, попыталась читать дальше. Но буквы упорно не хотели складываться в слова, а слова - в фразы. "К чёрту" - раздражённо швырнула томик на тумбочку и залезла под одеяло, свернувшись клубочком. Пригревшись, незаметно сама для себя уснула. Снилась ей какая-то чушь - толпа оживших кукол водила вокруг неё хороводы и хором кричала: "Мама, мама, мы кушать хотим!" "Я вам не мама!" - отнекивалась она, безуспешно пытаясь вырваться из этого безумного круга. "От детей отрекаться?" - прозвучал с неба громовой голос. - "Ты не мать, а ехидна! Ехидна... ехидна... ехидна" Тут Алёна и проснулась. Ошалело подскочила на кровати, пялясь в темноту. "Приснится же такое!" - подумала с облегчением, перевернулась на другой бок и вскоре снова спала - на этот раз глубоким сном без сновидений.

[Штангенциркуль]

2022. Трёхсвятск. Казимир.

 

От Гонолулу до Трёхсвятска Казимир добрался на пакетботе "Новогрудок". Батюшка - океан смилостивился хорошей погодой, без штормов и прочих капризов, и потому добежали шустро - всего за 9 дней. А дальше пришлось бы лейтенанту Линевичу две недели трястись в почтово - пассажирском вагоне через всё Королевство Сыбирское и половину Королевства Руского - но и здесь судьба улыбнулась ему. Выходя из военной комендатуры Трёхсвятска, куда зашёл он дабы поставить отметку в отпускном билете, Казимир нос к носу столкнулся со старинным своим приятелем по Морскому корпусу Мишкой Белевичем. Четыре года на соседних койках в казарме гардемаринской дрыхли, четыре года вместе в самоволки бегали и за ревельскими барышнями на балах ухлёстывали - и вот поди ж ты, опять довелось встретиться на другом конце страны, на берегу Тихого океана. Тесен мир!

После выпуска из корпуса Мишка, как и Казимир, попал на Тихий океан - но не в плавсостав, а в бригаду морской пехоты. Казимир даже сразу и не узнал старинного дружка - приятеля - до того здоровый стал, медведь сыбирский! Мишка же Казимира опознал сходу. И с воплем "Казя, братка!" облапил своими ручищами, хлопал по спине так, что чуть лёгкие не отбил. Узнав же, что направляется Казимир в отпуск в Маскву - сразу же предложил: "А поехали с нами!" Выяснилось, что 2-я Тихоокеанская бригада морской пехоты уже послезавтра с утра в полном составе передислоцируется на противоположенный конец страны - на Балтику, в Усть-Невск. "Литерным эшелоном пойдём, без остановок почти. Без особых удобств, да зато быстро. Через неделю уже в Маскве будем, там тебя и высадим. У меня с начштаба бригады хорошие отношения. Он тоже из наших, из мареманов - из выпуска 2009 года. Своему корпусному не откажет!" Конечно же Казимир согласился - шутка ли, считай плюс неделя к отпуску! Можно будет не только родительский дом навестить, но и в Манькевичи сгонять, дядьку с тёткой повидать. И когда на рассвете два турбовоза, пыхтя и отдуваясь белым паром, потянули длиннющий состав со станции Трёхсвятск - Сортировочная на запад - в одном из офицерских кубриков вместе с морпехами дремал и отпускник Линевич.

Ехали, что называется, в тесноте, да не в обиде. Морпехи оказались ребята свойские, водоплавающего собрата приняли радушно. В дороге играли в шашки, нарды, перекидывались в картишки (исключительно "без интереса", потому как эшелон считался на походном положении, а любые игры на деньги в служебное время были строжайше запрещены Уставом внутренней службы). На редких коротких остановках выскакивали на деревянные перончики глухих сыбирских городков, покупали у бабулек нехитрую местную снедь - варёную бульбу, солёные огурчики, маринованную черемшу. Иногда втихаря и коньячком баловались - исключительно в гомеопатических дозах, чтобы начальство не учуяло. И конечно разговаривали. На самые разные темы - от женщин до военной истории, от секретов таёжной охоты до новых веяний в тактике военных флотов. И в разговорах этих, к удивлению Казимира, регулярно проскакивало некое ожидание, некое предчувствие войны. Войны с Империей. С Европой. Гавайская база была, прямо скажем, натуральным медвежьим углом - хоть и в тропическом раю. Эскадра была сосредоточена на делах местных, тихоокеанских, на повседневной рутине походов, стрельб, авралов, ремонтов - в общем, на том, что в мирное время составляет жизнь военного флота любой страны. В газетах же, приходящих с большой земли с опозданием на месяц, а то и два - ничего такого не ощущалось. Ни в литвинских, ни в имперских, ни в мешиканских (а других Казимир и не читал, потому как никакими иностранными языками окромя испанского не владел) И сейчас Казимир с удивлением и нарастающей тревогой слушал разговоры своих новых товарищей о том, что Империя месяц за месяцем наращивает военную группировку на границах Литвы. О том, что у них принимаются на вооружение всё новые и новые скорострельные орудия, бронемашины и воздушные корабли. О том, что в имперской пехотной дивизии пулемётов в три раза больше, чем в нашей. О том, что мы сто лет - со времён Великой войны - ни разу не воевали, а Империя воюет постоянно по всему миру. Да, с Мешико не вышло у них, отбились мешиканцы - но какой ценой! Кровью умылись.

Конечно, никаких панических настроений в этих разговорах не было - все они были люди военные, офицеры, и свой долг любой из них исполнил бы до конца. Но ощущение надвигающейся большой беды, большой войны было необычным и тревожным для подданных благополучной страны, жившей в мире уже четыре поколения. Поэтому когда через неделю - точно как и обещал Мишка - он прощался со своими попутчиками на станции Косьминки - нет-нет да и закрадывалась ему в голову мысль: "Кто знает, где доведётся ещё встретиться - может на поле боя, может в госпитале... а может и в братской могиле". Хотя какая ему, моряку, братская могила - для него океан могилой будет если что. С этими не шибко весёлыми мыслями Казимир трясся сперва в пригородном поезде, потом в трамвае, добираясь из Косьминок на Плющиху, домой, к родителям.

Но постепенно, по мере продвижения трамвая к родному дому, мысли Казимира становились всё светлее и светлее, а сердце в груди, под чёрной тканью флотского мундира - билось всё сильнее и сильнее. Вот и родная остановка... Казимир выскочил из трамвая и быстро пошёл, почти побежал по знакомой, в детстве ещё исхоженной вдоль и поперёк масковской улице, где ему был знаком, дорог и любим каждый камень, каждая выбоинка в асфальте... вот родная гимназия, где когда-то десять лет - от звонка до звонка! - прошло его детство, отрочество и юность... каникулы сейчас, зашторены окна - но привратник Елисей, отставной улан лейб-гвардии Аршанского полка, всё также бдительно смотрит в оконце своей сторожки - как и не было всех этих лет... Вот и родной двор - всё такой же зелёный, тихий, с разросшимися кустами сирени... и баба Кристя и баба Ганя всё так же сидят на скамейке у подъезда, пялятся на перешедшего уже практически на бег молодого офицера, никак не могут признать в нём того хлопчика Казю, которого когда-то угощали домашними пирожками и ругали за обрывание по весне дворовой сирени (и где теперь девчонка, которой он эту сирень таскал... как ее звали... Яна? Яся? растворилась там, в прошлом, в безвозвратно ушедшей юности)

Казимир влетел в подъезд и единым махом заскочил на третий этаж - к двери с потёртой кожаной обивкой, с круглой облезлой кнопкой звонка и порыжевшей от времени медной табличкой с надписью "Инженер Линевич Я. Л."  С ходу зазвонил, затрезвонил в звонок - насилу заставив себя оторвать от кнопки задрожавший вдруг палец. В квартире было тихо. "А вдруг никого нет дома?" - со страхом подумал Казимир. - "Я же не предупредил что еду с эшелоном! Они же думают, что я добираюсь обычным почтовым! Чёрт, чёрт, чёрт! Дурень я!" И в этот момент за дверью раздались быстрые лёгкие шаги. После секундного промедления дверь распахнулась. На Казимира удивлённо смотрела незнакомая девушка. Светловолосая, синеглазая, с точёной стройной фигуркой - настоящая красавица. Обалдевший Казимир ничего не успел сказать и ничего не успел спросить - как юное создание с воплем "Казик! Мама, Казик приехал!" вдруг метнулось ему на шею и стало покрывать поцелуями успевшие обрасти щетиной щёки. - "Казик! Ты откуда? Мы же тебя только через неделю ждали!"

Встретил бы на улице - в жизни не признал бы Казимир в этой взрослой прыгажуне ту нескладную голенастую девицу - подростка, когда-то на балу Морского корпуса испуганно шарахавшуюся от пытавшихся пригласить её на танец Казимировых однокурсников. "Ну Алёнка... ну сестрёнка... вот ты какая стала!" - поразился Казимир. И в этот момент в прихожую вышла мать. Прошептала: "Казик... сынок... наконец-то..." И застыла столбом, молитвенно сложив руки на груди и глядя на него остановившимся взглядом. Взглядом, в котором смешалось одновременно множество эмоций - и радость, и гордость, и надежда, и какая-то затаённая боль и грусть. Может, грусть от осознания того, что никогда, никогда уже не будет в её жизни того крохотного сморщенного младенца, которого она когда-то первый раз поднесла к своей груди... того ужасно испуганного, но изо всех сил скрывающего свой страх хлопчика, которого она вела за руку первый раз в первый класс...  никого из них уже не будет - а будет этот взрослый и незнакомый мужчина с загорелым до черноты лицом, продубленным морскими ветрами, с морщинками у глаз, с упрямо и сурово сжатыми узкими губами и тёмной жёсткой щетиной на подбородке и щеках. И сейчас Ульяна молча стояла и смотрела на этого мужчину, пришедшего из чужого, далёкого им мира - пытаясь разглядеть в нём того самого своего первенца, своего Казика.

 

 

 

 

Изменено 18 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Harcer]

Два разных мира, так? Наш и авторский мир Короля Витовта, как я понял.
Тех уровень МКВ ниже нашего на сто лет? Или даже больше.
Расскажите почему, не было войн после ПМВ, да и Европа едина и не воевала сама с собой?
Язык идентичен современному беларусскому?
Вы понимаете, что при наличии в триединой монархии Новгорода, так не получится, если язык условной Москвы или тем  более Рязани легко вольётся в условный протобеларусский не повлияв на него, то новгородский изменит его так же как в реале изменил русский язык.
Масква пишется через А, но в старобеларусском писалось "О" в том числе и там, где читалось "А". Что бы перейти к фонетике нужна либо реформы проведённые  либералами (а общество не выглядит прошедшим либерализации, от него тянет ламповым 19 веком) либо стремление отбросить варварскую архаику в ходе реформ консерватора прогрессивиста, тогда возникает вопрос почему не латинка, точно так же возникает вопрос почему не латинка если рулят католики, а они рулят раз есть имя Казимир. 
 

[de_Trachant]

Написать что ли текст на тему "Гавайи как идефикс второго порядка для имперского альтисторика, и проецирование на Гонолулу проблематики Проливов как идефикса первого порядка"...

[Крысолов]

Ну зачем так строго-то. Хотя тема интересная

[Штангенциркуль]

Два разных мира, так? Наш и авторский мир Короля Витовта, как я понял.

Так точно.

Тех уровень МКВ ниже нашего на сто лет? Или даже больше.

Примерно начало нашего XX века. Со своими местными особенностями конечно.

Расскажите почему, не было войн после ПМВ

А тут и ПМВ не было. Упомянутая в тексте Великая Война - это в некотором смысле аналог Отечественной войны 1812 года. Тет-а-тет Единой Европы и Литво-Руси. 

да и Европа едина и не воевала сама с собой?

Почему не воевала - ещё как воевала! Почище чем в нашей реальности. Так, что на дранг нах остен и сил-то не оставалось толком. В итоге и довоевалась. До своего аналога ЕС. Объединённого под скипетром Габсбургов и папской тиарой фанатичного и жутко агрессивного монстрика. У которого наконец-то руки дошли до курощения гнусных восточных схизматиков.

Язык идентичен современному беларусскому?

В Триединой Монархии два официальных (и литературных) языка - "литвинский" (похож на белорусский нашего мира) и "руский" (сложился на основе диалектов восточно - русских княжеств). В Королевстве Литовском в основном говорят на литвинском, в Королевстве Русском - на руском, в Сыбири - и так, и сяк. Поскольку оба языка в обязательном порядке изучаются во всех школах начиная с первого класса и литература любого жанра издаётся примерно в равных количествах на обоих языках - подавляющее большинство населения (по крайней мере городского) билингвы и легко перескакивают с одного языка на другой. 

Вы понимаете, что при наличии в триединой монархии Новгорода, так не получится, если язык условной Москвы или тем  более Рязани легко вольётся в условный протобеларусский не повлияв на него, то новгородский изменит его так же как в реале изменил русский язык.

Все разговоры персонажей из того мира в переводе даются. Понятно что они не на нашем русском языке говорят, а на своём руском. Вставки из белорусского языка нашего мира - попытка передать тамошние лингвистические приколюшки со смешанием руского и литвинского.

Масква пишется через А, но в старобеларусском писалось "О" в том числе и там, где читалось "А".

Так это не они так пишут - это я так пишу  Чтобы отличить ихнюю Москву от нашей Москвы. Какая в этом мире орфография и какой вообще алфавит - до этой темы я ещё не добрался. 

общество не выглядит прошедшим либерализации, от него тянет ламповым 19 веком

При внешней похожести - это совсем другой мир, переносить на него аналогии из нашей реальности нет смысла. Там свои понятия о либерализме, консерватизме, "что такое хорошо и что такое плохо".

почему не латинка если рулят католики, а они рулят раз есть имя Казимир

Ничем там церковь не рулит - хоть католическая, хоть православная, хоть ещё какая. Зря что ли Александр Основатель один раз крестился и три раза перекрещивался? В религиозном плане он дядя предельно прагматичный был - не то что его папаша Кейстут. Так что любого рода попов Основатель и его наследники к рулю подпускать не будут - хотя бы ради того, чтобы религиозной розни не было среди подданных. Богу молитесь, храмы стройте - а рулит Его Величество Король со боярЫ свои. А то что Казимир - так это просто распространённое в Королевстве Литовском имя, Линевичи по религии кем угодно могут быть - хоть вообще атеистами. Я ж говорю - это не наш XIX и не наш XX, это другой мир со своей историей и своими особенностями. 

Написать что ли текст на тему "Гавайи как идефикс второго порядка для имперского альтисторика, и проецирование на Гонолулу проблематики Проливов как идефикса первого порядка"...

Вот чего-чего, а про Проливы точно даже и близко в голове не было! Спасибо что напомнили, коллега - я как-то совсем упустил вопрос "чей Царьград"

Изменено 18 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

2022. Москва. Алексей

В Домодедово Алексей прилетел ранним утром - так, чтобы хватило времени не торопясь, вразвалочку дойти до первого аэроэкспресса. Москва была всё та же что и всегда. Все так же, злобно рыча моторами и извергая клубы ядовитых выхлопов, давились в пробках бесконечные потоки разномастных автомобилей. Всё так же бежали неведомо куда по тротуарам толпы людей с пустыми, равнодушными глазами, людей, погружённых в свои личные проблемы и не желающих думать ни о чём другом. Всё так же проносились на велосипедах и самокатах бесчисленные бронзоволицые узкоглазые гастарбайтеры, горбатые от огромных разноцветных рюкзаков с логотипами систем доставки - спешили скорей накормить ненасытный мегаполис, сгорающий от жажды всего и сразу. Как-будто и не было в нескольких сотнях километров отсюда никакой войны. Как-будто не умирали там сейчас каждый день в страхе и муках десятки и сотни людей - военных и гражданских, мужчин, женщин и детей... Москве не было до всех них никакого дела. Москву, как и всегда, волновали совсем другие проблемы. Почём купить доллары, куда поехать на шоппинг вместо Милана, где брать запчасти для "Лендровера" - эти насущные и животрепещущие вопросы волновали Москву и москвичей куда больше чем судьбы всяких неудачников. Этот город всегда был чужим для Алексея - и Алексей не желал ни дня, ни лишнего часа находиться здесь.

Первым делом он отправился на Белорусский вокзал и закинул в камеру хранения вещи - старый вытертый рюкзак да безразмерную китайскую сумку, купленную ещё в школьные годы на Ингодинском рынке. До гродненского поезда оставалось целых полдня, и Алексей решил навестить ребят в госпитале. Из всей их весёлой гоп-компании на месте оказался только Витя - десантник, наконец-то избавившийся от бинтов на физиономии. Сидели в курилке, втихаря прихлёбывая коньяк из принесённой Алексеем фляжки. Витёк рассказывал, Алексей слушал, стараясь лишний раз не смотреть на исполосованное чудовищными шрамами лицо приятеля - лицо, ни разу им раньше не виденное за месяц ежедневного общения.

Выяснилось, что дядя Вася, облагодетельствованный неким коммерческим благотворителем шикарным новеньким протезом, отбыл в неизвестном направлении. Зеркальные близнецы синхронно убыли к новому месту службы куда-то на Дальний Восток и сейчас наверно уже рассекали небо над тайгой, в перерывах всё так же азартно шпиля в шэш-бэш. Балагур и охальник Мишаня получил майорские погоны и месячный отпуск для поправки здоровья - и укатил типа в родную станицу, а на самом деле в Анапу. По его словам - решать проблему острой сексуальной недостаточности московских и питерских дамочек. Ну этот-то нигде не пропадёт... Костю-Процессора сразу же после выписки прямо в пижаме под белы ручки повели на выход два каменномордых типуса в штатском - но, говорят, не туда куда все сперва подумали - а в какой-то жутко секретный НИИ, где нашему гению предстояло продолжить свою службу Родине.

"Ну а ты, Вить, как теперь?" - поинтересовался Алексей, разузнав о судьбах друзей - приятелей. - "Куда тебя?" "Меня теперь в Медведево" - прикуривая от окурка новую сигарету, ответил Витёк, уперев взгляд в землю. "Какое ещё Медведево?" - удивился Алексей. "Медведево, Лёха - это малая родина моя. Райцентр в Республике Марий-Эл. Там предстоит мне служить в должности заместителя райвоенкома". Помолчали. Да и что было говорить? Витёк в пяток жадных затяжек вытянул сигарету, метко швырнул окурок в железную бочку, стоящую в центре курилки. Встал, опираясь о плечо Алексея. "Ладно, пора мне на процедуры" - всё так же не глядя на него, сказал Витёк. - "Бывай, артиллерия. Будем жить" "Вот оно как оборачивается" - думал Алексей, глядя на удаляющуюся Витькову фигуру. - "А я бы смог так? Ну вот так... заместителем райвоенкома в какой-нибудь Холбон... не сдох бы там с тоски? Не знаю..." И посидев ещё пару минут, пошёл на выход, на КПП. Чтобы сразу, не задерживаясь, двинуть на вокзал. Заскочив в вагон самым первым после начала посадки, Алексей быстро раскинул матрас на своей верхней полке и почти сразу же после того, как проводник прошёл по вагону, проверяя билеты - отрубился. И спал до самого утра не просыпаясь. Видать слишком тяжело действовала на него аура этого мегаполиса - высасывая силы, отравляя душу и ослабляя тело.

[Штангенциркуль]

2022. Масква. Казимир

 

Множество опасностей подстерегает военного моряка на тернистом пути из гардемаринов в адмиралы. Во время войны он в любой момент может встретить страшную и весьма разнообразную военно-морскую смерть. Его может разорвать на куски осколками меткого вражеского снаряда. Он может сгореть заживо или задохнуться ядовитым дымом на вдруг превратившемся посередь океана в неугасимый костёр от вражьих зажигалок и брандеров корабле. Бывает, что ударит в борт ниже ватерлинии коварная торпеда, и переломившийся пополам крейсер или эсминец мгновенно уходит под воду, утягивая за собой экипаж, даже не успевший понять что происходит. А те, кому удалось спастись в этот страшный миг, кому удалось вынырнуть на поверхность, судорожно цепляясь за спасательный плотик или за болтающуюся на волнах крышку от рояля офицерской кают-компании - зачастую не раз ещё позавидуют мёртвым. Ибо в северных широтах ледяная вода будет корёжить их тела, свивая их прихотливыми изгибами судорог, замораживая дыхание, покрывая инеем лицо, и брови, и ресницы - пока не отлетит из раззявленного в немом крике рта последний вздох, последний комочек умирающего тепла... А в южных тёплых морях придёт к поверившему на мгновение в чудесное спасение иная - не менее страшная - смерть. Будет он долгими часами, облизывая иссушенные чудовищной жаждой губы, обгорать на тропическом солнце, уже не разбирая, где реальность, а где бред. Будет наполненными отчаянием и ужасом глазами смотреть, как кружат вокруг стремительные и безжалостные серые тени акул... и, обезумев, молить равнодушные небеса: "Господи, только не меня, только не меня! Пусть они заберут сейчас его - моего соседа по кубрику! Я хочу жить! Пусть хоть час, хоть минуту - но только не сейчас!"

Жестока война на море! Раненый пехотинец или кавалерист может припасть к земле родной, закопаться в неё и ждать, что придут санитары - свои ли, чужие - заберут его и отнесут в госпиталь. Моряку с тонущего корабля некуда спрятаться, и шансы что кто-то в горячке боя будет заниматься его спасением - близки к нулю. На суше чем выше чин - тем безопаснее участие в войне. Капитан находится в меньшей опасности чем поручик, шансов погибнуть у генерала меньше, чем у полковника. В морском бою все рискуют одинаково - рядовой матрос и командующий эскадрой трёхзвёздный адмирал.

Но и в мирное время жизнь военного моряка куда как опаснее чем жизнь пехотного или артиллерийского офицера. Ну что может грозить корнету какого-нибудь Усть - Пердюйского гусарского полка, кроме перспективы умереть от скуки и дрянной горилки? Разве что возможность быть зарезанным в пьяной драке в местном весёлом заведении мадам Жужу. Да и то навряд - паны офицеры, как известно, в весёлые заведения поодиночке не ходят, а связываться с компанией не очень трезвых панов офицеров не рискнут даже самые отчаянные головорезы.

Морской же офицер каждый обычный мирный выход в море жизнью рискует. С морем не шути! Все наши достижения науки и техники, все наши эти паровые турбины, и беспроводные телеграфы, и воздушные дирижабли - всё это ничто перед мощью морской стихии! Не далее как год назад крейсер "Миндовг", вышедший в рутинный учебный поход из Гонолулу в Трёхсвятск, пропал без вести. От новейшего стального монстра, оснащённого по самому последнему слову техники, от экипажа в 600 матросов и офицеров - не осталось ничего, ни бульбочки на волнах, ни одной бескозырки. Полтора миллиона полновесных литовских талеров исчезли в неведомых глубинах Тихого океана вместе с шестью сотнями крещёных душ - без всякой войны, в самое что ни на есть мирное время.

 

Изменено 18 Sep 2022 пользователем Штангенциркуль

[Штангенциркуль]

Но сегодня артиллерийскому офицеру Гавайской эскадры лейтенанту Линевичу, похоже, представился шанс изобрести новый вариант военно-морской смерти. В виде смерти от переедания. Поскольку рОдная маці и не менее рОдная сястра совершенно очевидно решили таким изощрённым способом уничтожить молодого перспективного офицера. Сперва Казимир отнекивался, уверяя, что плотно поел с утра в эшелоне с морпехами. Потом, осознав бесполезность сопротивления, молча поглощал бесконечно подкладываемые ему с двух сторон домашние лакомства. Потом, окончательно обессилев и тяжело дыша, лениво ковырялся вилкой в горке скопившейся на тарелке еды, время от времени символически проглатывая крохотный кусочек курочки или маринованный огурчик. Мать и Алёна неугомонно хлопотали вокруг него, пытаясь спасти оголодавшего на казённых харчах родственника от дистрофии. И смех, и грех!

От бесславной тыловой смерти Казимира спас, как и положено, родны бацька. Яну Лукичу телефонировали на службу о прибытии сына, и он прибежал домой при первой же возможности. Оценив опытным взглядом состояние стола и раздувшегося как воздушный шарик сына - решительно приказал: "Так, деўки... хлопчика больше не кормить! Казя, иди отдыхай. Вечером поговорим ещё" Казимир с благодарным хрюканьем кое-как выпластался из-за стола и поплёлся в свою комнату. Ничего там не изменилось за все эти годы - как и не было их. Впрочем, не было у Казимира в таком состоянии возможности ностальгировать. Кинув беглый взгляд на фото выпускного гимназического класса ("какие мы всё-таки смешные были с этими патлами!"), он быстренько скинул одежду, нырнул под одеяло и мгновенно отрубился - быстрее чем после "собачьей вахты" в штормовом океане.

Где-то под вечер Казимир на минутку проснулся. Приоткрыв наполовину один глаз, он увидел сидящую на табуретке возле его кровати мать. Мать сидела почти неподвижно, глядя на него и тихо-тихо оглаживая одеяло поверх его ноги. "Это сон" - подумал Казимир и опять заснул.

[Штангенциркуль]

Окончательно Казимир проснулся совсем уже вечером, под ужин. О еде, конечно же, после всего случившегося днём речи быть не могло, и несмотря на все старания матери и Алёны, удалось ограничиться чаем. Рассматривали фото с экзотическими тропическими пейзажами. И конечно же говорили! Рассказывали друг другу обо всём случившемся за эти годы. В основном конечно пришлось ораторствовать Казимиру. Ну о чём могли рассказать родители или Алёна - о размеренной, годами и десятилетиями не меняющейся масковской жизни? Казимир же был пришельцем из далёкого и экзотического мира - мира, о котором подавляющее большинство подданных Триединой Монархии знало только по синематографу и иллюстрированным журналам. Вот об этом мире Казимир и рассказывал своим благодарным слушателям. Рассказывал о великом океане, прозванном когда-то Тихим - а на деле суровом и грозном, несчётно пожирающем в минуту гнева корабли и человеческие жизни. Рассказывал о великолепных тропических островах, наполненных бурлящей жизнью, так непохожей на скромную неброскую природу Радзімы. Рассказывал о дальних походах, о чудовищных бурях и гигантских волнах, о шумных городах Хины, Ниппона и Корё, в которых довелось бросать якорь литвинскому крейсеру. Для Алёны все эти рассказы казались какой-то волшебной сказкой. Как-будто было это всё на какой-то другой планете, а не здесь, где за окном затихал после жаркого летнего дня родной и привычный масковский дворик.

Под конец остались на кухне вдвоём - отец и сын. Сидели, потягивали мешиканский сотоль с апельсиновым соком. Не какой-нибудь "импортадо офисьял" - а настоящий, выдержанный сотоль из деревенской винокурни. С полгода назад заходил в Гонолулу с дружеским визитом мешиканский крейсер "Команданте Че Гевара". Казимира, как в совершенстве владеющего испанским (были у него с детства кое-какие лингвистические способности) приставили к мешиканцам в качестве своего рода гида от эскадры. Хлопцы они оказались общительные, весёлые - так что после официальных мероприятий погуляли тогда неплохо, на всю ширь моряцкой души как говорится. Особенно хорошо сдружился Казимир с лейтенантом Диего Карвахалем. Ровесники - одногодки, как-то сразу сошлись они характерами. На прощание Диего подарил Казимиру здоровенную бутыль выдержанного сотоля из собственной мичоаканской  винокурни Диегова padre. Вот эту бутыль Казимир и сберёг на отпуск, и сейчас вдвоём с бацькой наслаждались они экзотическим напитком за неторопливыми мужскими разговорами.

Под конец посиделок (мать уже несколько раз заглядывала в кухню, выразительно щурясь на бацьку - мол, закругляйтесь уже, тебе завтра на службу, а мне ещё посуду мыть)  - отец, составляя посуду в мойку, вдруг как-то как-будто стесняясь спросил: "Казя... хммм... а что у вас на флоте насчёт войны говорят?" "И этот туда же!" - подумал Казимир. - "Ну ладно мы, воярЫ - нам положено всегда на стрёме быть. А мирные-то что завибрировали?"  Вслух же, напустив на себя максимально уверенный вид, веско сказал: "Бать, ну какая война? Откуда ты это взял вообще? Не рискнут крыжаки к нам лезть. А полезут - вдарим так, что до самого своего Мадрида будут лететь, пердеть и радоваться! Раздолбаем их, как в той старой песне поётся  - малой кровью, могучим ударом!" "Вот и я так же говорю!" - обрадовался отец. - "А мать всё - война, война... наслушается на базаре дур всяких - и тащит в дом нібыта што людскае..." 

"А это ты, бать, к чему вообще вспомнил, про войну-то?" - поинтересовался Казимир. "Да видишь ли... Алёнка собралась на каникулы в Манькевичи ехать. К Кондрату с Вольгой погостить. А там всё-таки граница рядом. Не то что я во всю эту ерунду с войной верю... но мать переживает. Может съездишь с ней? Кондрат с Вольгой рады будут. Уж сколько раз про тебя в письмах спрашивали - как там да что там наш племяш любимый. Съезди, а? И сам отдохнёшь на свежем воздухе, и матери поспокойнее будет"

"Да я собственно с самого начала собирался к дядьке Кондрату съездить. Так что поедем вдвоём с Алёнкой. Пригляжу уж за малой!" - заверил бацьку Казимир. "Вот и хорошо! Вот и отлично! Я вам и билеты куплю. Нам на днях премию за новый мост выдали - целых 300 талеров!" "Бать, ну ты чего" - солидно отверг бацькину щедрость Казимир - "Уж чего-чего, а этого добра у меня навалом!"

[Штангенциркуль]

Тут, конечно, Казимир несколько лукавил. Триединое Королевство панам офицерам платило... не то чтобы жмотничало - но особо и не баловало. Как-то так повелось ўжо с пакон вякоў, что на воинское служение литвины шли прежде всего за славой, а не за грошами. Хочешь длинного талера - иди в коммерсанты. Конечно, жалованье флотского лейтенанта, да ещё служащего в таком медвежьем углу, как Гонолулу, не шло ни в какое сравнение с жалованьем пехотного или артиллерийского поручика даже в Сыбири. Но, с другой стороны - и цены в Гонолулу не гай Буг! Во-первых - квартира. Можно, конечно, совершенно бесплатно жить на корабле, в лейтенантской трёхместной каюте - но от круглогодичного созерцания крашенных в шаровый цвет стальных переборок рано или поздно точно рехнёшься. В туземной части города жить - тоже не выход. Гавайцы литвинов конечно любят всей душой и ублажать их готовы всяко-разно - но образ жизни их... сложно, в общем, уроженцу Масквы или Лиды жить в бамбуковой хижине с удобствами во дворе, капающим тебе на голову через пальмовую крышу горячим ливнем и ползающими по полу симпатичными тропическими удавчиками... Да и случись тревога - как найдёт тебя посыльный в этом беспорядочном лабиринте туземных хижин? Вот и приходится лейтенантам да мичманам снимать вскладчину комнатки в белом квартале. А цены там... за койкоместо в комнате на четверых платить приходится столько же, за сколько можно снять хорошую трёхкомнатную квартиру с прислугой в Маскве или двухкомнатную в Гродна.

Во-вторых - еда. Конечно же, можно было, опять-таки, абсолютно бесплатно питаться на корабле - щей да каш там кипят котлы кипучие, хватит и матросу, и адмиралу. Но хочется же молодому растущему организму разнообразия... а какое разнообразие в тропиках? Ананас да авокадо, авокадо да ананас... глаза б на них не смотрели! А хочется ведь и хлебушка пшеничного, и огурчика солёного, и капусточки квашеной, и бимбирчику заместо рома... а где их взять, ежели до Трёхсвятска 10 дней ходу? Всё оно есть конечно, ушлые коммерсанты привезут - но цены, цены!

И в-третьих - развлечения. Хорошо какому-нибудь каперангу, у которого и законная супруга под боком, и выводок детей, и геморрой с простатитом, и кредит на дачку где-нибудь в Жамойтии. Уж ему-то никакие развлечения не нужны! А как быть молодому, здоровому, холостому парню, несколько недель, а то и месяцев подряд занятому тяжёлой и опасной работой в море, а потом отпущенному на берег в горячем, кипящем жизнью, пахнущем ромом и доступными женщинами тропическом раю? Понятно что паны офицеры пускались, что называется, во все тяжкие... 

Тем не менее Казимиру удалось за эти годы скопить со своего жалованья весьма солидную сумму. Гены, крестьянские гены деда Луки работали и на другом конце света! И сейчас в потёртом, акульей кожи, расшитым туземным бисером кошельке Казимира притаилась толстая пачка новеньких хрустящих десяток с ликом Александра I. Вполне можно себя Крезом чувствовать!

Вот потому Казимир сразу же по приезду в Маскву для себя и решил - ни талера у родителей ни возьмёт ни при каких условиях. Как бы бацька с маці ни хорохорились - а видно было, что дела-то не шибко ладно идут у них. До Казимира и там, на другом конце света, доходили слухи о том, что на Радзiме в последние годы не всё хорошо в экономике (как ни странно, в Морском корпусе гардемаринам помимо всяких прочих ненужных наук в течение целого семестра читали и основы экономической теории) Цены росли год от года, а вот зарплаты почему-то поднимались очень и очень неохотно. И Казимир сейчас своими глазами наблюдал наглядное подтверждение этого печального факта. В квартире ремонта не было явно с момента окончания им гимназии - лет уже 8. Куда-то пропала приходящая служанка Фрося, и мать с Алёной по дому всё делали сами - и посуду мыли, и пыль вытирали, и ходили за покупками. Отец же, некогда моложавый, стройный и щеголеватый - ходил теперь в явно поношенном костюме, и даже как-будто стал меньше ростом. "Неладно что-то в литвинском королевстве" - всё чаще и чаще приходило в голову Казимиру - "А тут ещё и слухи эти дурацкие про войну. Куда-то не туда мы идём! Перестройка нам нужна"

[Harcer]

Так что любого рода попов Основатель и его наследники к рулю подпускать не будут

Жаль, триединая корона стала Московией того мира.

А тут и ПМВ не было. Упомянутая в тексте Великая Война - это в некотором смысле аналог Отечественной войны 1812 года. Тет-а-тет Единой Европы и Литво-Руси.

А что не поделили то?
 

Объединённого под скипетром Габсбургов

Поменяйте династию, у Габсбургов хватит ума на династическое объединение мира.

Так это не они так пишут - это я так пишу  

крейсер

Кружальнік 

 

[Geralt]

Вы понимаете, что при наличии в триединой монархии Новгорода, так не получится, если язык условной Москвы или тем  более Рязани легко вольётся в условный протобеларусский не повлияв на него, то новгородский изменит его так же как в реале изменил русский язык.

Я бы добавил  к этому что сохранение непрерывной традиции литературного языка западнорусского сохранит и непрерывное влияние на него церковнославянского, чем такоже он будет похож на РИ русский, в отличие от реала где литературный складывался заново на основе чисто народных говоров со значительным историческим влиянием польского.
Ну и две литературные традиции в рамках одного государства пусть и двуединого не могут не влиять друг на друга заместо того же польского.

 

Изменено 19 Sep 2022 пользователем Geralt

[Geralt]

В Триединой Монархии два официальных (и литературных) языка - "литвинский" (похож на белорусский нашего мира) и "руский" (сложился на основе диалектов восточно - русских княжеств). В Королевстве Литовском в основном говорят на литвинском,

Честно говоря кажется какими то идеализированными мечтами на фоне фантомных болей реала)
никто этим заморачиваться не будет, как в конфередативной СРИГ разные литературные нормы будут спокойно себе конкурировать и по итогу полусольются и кто то кого ты вытеснит на перефирию, и как в нынешней германии будет в итоге несколько литературных, но один общепринятый стандартный. 

[Владимирович]

душевно, но создать непротиворечивый язык требует уровня Толкиена  профессора языкознания, полагаю

[Magnum]

Это действительно очень душевно и может претендовать на АИ-худлит года по версии ФАИ.  

 

Среди прочего вспоминается Мир королевы Барбары и работы коллеги Заболекаря (атмосферность что ли очень схожая была). 

Команданте Че Гевара

Детерминизм, однако. 

Не далее как год назад крейсер "Миндовг", вышедший в рутинный учебный поход из Гонолулу в Трёхсвятск, пропал без вести.

Неужто крестоносцы его потопили? 

я как-то совсем упустил вопрос "чей Царьград"

Карта определенно не помешает!  

Гонолулу ... Гавайских островах,

После Масквы, Сыбири, Хины, Ниппона и Корё это очень режет глаз. Вот если бы какой-нибудь Порт-Жемчужный и Бутербродные острова, например... 

 

Гавайи как идефикс второго порядка для имперского альтисторика

Еще можно устроить деконструкцию идефикса... впрочем, было уже. 

 

[de_Trachant]

Бутербродные острова

Бургерные. Или нет, острова Крок-Месье. Острова Панини. Острова Канапе или Воловановы острова.

устроить деконструкцию идефикса

Ну вот, пришёл рав-серен Ржевский и всё опошлил