Польский вопрос

11 сообщений в этой теме

Опубликовано: (изменено)

Российско-польские отношения в XIX – первой половине XX века

 

Н.И. Бухарин

 

Российско-польские отношения – сложная, драматическая и трагическая часть европейской истории. В этих взаимоотношениях решающую роль играли такие факторы, как географическое соседство, порождавшее войны и конфликты, разная конфессиональная ориентированность (русские – православные, поляки – католики), различия в государственном устройстве (в Польше в XVI-XVIII вв. – слабо управляемая шляхетская демократия, в России в XVI-XX вв. – монархическая, самодержавная власть), разная ментальность («византийцы» и «западники», православная соборность и католический персонализм).

 

В основе сложности и драматизма российско-польских отношений лежало объективное несовпадение геополитических интересов. В XVI-XVII вв. Польша превратилась в одно из ведущих государство Европы. На ее долю выпала задача объединения славянского мира и создания противовеса Османской империи. По мере укрепления централизованного Московского княжества между ним и Польшей возникло региональное соперничество и на протяжении нескольких веков шла борьба за главенство в Восточной Европе – на Украине, в Белоруссии, а также в Прибалтике.

 

На протяжении двух веков Польша воспринималась в Российском государстве как реальная угроза. В 1569 г., с подписанием Люблинской унии между Польшей и Великим княжеством Литовским, вместе с принадлежавшими ему западными и южными русскими землями образовалась Речь Посполитая, которая стала третьей по размеру и четвертой по населению державой, одним из богатейших государств Европы. Мощное военно-политическое образование – Речь Посполитая вела активную борьбу за преобладание на востоке и юге. Московия все больше противостояла Речи Посполитой и боролась за спорные западные территории.

 

В XVIII в., по мере укрепления Российского государства и ослабления Речи Посполитой, Россия стала выигрывать конкуренцию с Польшей. С 20-х годов XVIII в. эта страна превращается в протекторат России и Пруссии. Речь Посполитая еще сохраняет внутреннюю автономию, но в европейской расстановке сил перестает играть прежнюю роль. В этот период ведущими европейскими державами являлись Великобритания, Франция, Пруссия, Габсбургская монархия и Россия.

 

Начиная с XVIII в., на протяжении трех веков Россия являлась ключевым фактором европейской и мировой политики как военно-стратегическая и геополитическая сила. Со временем она стала оплотом самодержавия, абсолютной власти, в то время как Польское государство внутренне ослабевало. Разделы Польши в конце XVIII в. стали следствием сочетания внутреннего и внешнего факторов – внутреннего упадка Первой Речи Посполитой, а также агрессивной политики соседних держав, в том числе и Российской Империи.

 

Историческую ответственность за разделы Польши в 1772, 1793 и 1795 годы и ликвидацию Первой Речи Посполитой как независимого государства, за то, что Польша 123 года являлась лишь географическим и историческим понятием, несут Россия, Пруссия и Австрия. В ходе трех разделов Первой Речи Посполитой к России перешло 62% территории бывшего польского государства и более 45% его населения. Она вернула себе отторгнутые ранее Польшей земли, принадлежавшие Руси со времен Владимира Святого и Ярослава Мудрого – правобережную Украину, за исключением Галиции и Карпатской Руси, Волынь, Белоруссию, Литву и часть Латвии – со значительной частью польского населения и преобладавшей на многих территориях польской земельной собственностью. В 1794 г. поляки подняли национально-освободительное восстание под руководством Т. Костюшко, которое было жестоко подавлено Россией. При взятии российскими войсками под командованием А.В. Суворова варшавского предместья Праги погибли более 13 тыс. поляков, 14 тыс. были взяты в плен. Около 2 тыс. поляков, в том числе немало мирных жителей, погибли при попытке пересечь Вислу. Русские потеряли 1580 убитыми, 960 были ранены. Расправа с поляками рассматривалась в России как месть за 1610–1612 годы. Даже А.С. Пушкин в известном стихотворении «Клеветникам России» посчитал эту расправу оправданной местью за сожженную Москву [1].

 

Призрак возрождения Польши возник в начале XIX в., после победы Наполеона над Пруссией и Россией. На основе мирного договора, подписанного в Тильзите в июле 1807 г., было создано полусуверенное Герцогство (Княжество) Варшавское, объединявшее основные польские земли, вошедшие в результате разделов в состав Пруссии и Австрии. Это обеспечило поддержку поляками похода наполеоновской армии на Россию, в котором приняли/участие около 100 тыс. кавалеристов корпуса князя Ю. Понятовского (вернулись из похода около 30% состава польской армии).

 

После поражения Наполеона судьба Польши решалась на Венском конгрессе 1814 – 1815 гг., когда вместе с территориями, вошедшими в состав России в результате трех разделов Польши, к России перешел 81% территории Первой Речи Посполитой, в том числе большая часть Герцогства Варшавского под названием Царства Польского (Королевства Польского) – на основе династической унии (император всероссийский стал конституционным королем польским).

 

Польша с тех пор стала восприниматься не как внешняя угроза для России, но как угроза внутренняя, являясь источником смут в империи – интриг и заговоров против России, восстаний и революций. В российской политике и в сознании российского общества появился польский вопрос. По мнению Л.Е. Горизонтова, в течение длительного времени польский вопрос являлся тяжелейшим бременем российской государственности, быть может, главной из имперских забот России [2]. В свою очередь, польское национальное самосознание формировалось в духе противостояния России. В итоге польский фактор способствовал усилению центробежных тенденций в царской империи и, в определенной мере, ее крушению.

 

XIX – начало XX в. – время включения Царства Польского в состав Российской Империи и его интеграции, борьбы поляков за восстановление независимого государства, попыток последовательной русификации поляков, возникновения таких устойчивых явлений, как польская русофобия и русская полонофобия. Вначале Царство Польское было своеобразным государством в государстве. Александр I наделил поляков большими свободами, чем те, что существовали в самой империи. Им была дарована либеральная (с двухпалатным парламентом) конституция, более либеральная, чем наполеоновская конституция Герцогства Варшавского. Царство Польское имело собственную армию в 30 тыс. солдат. Русский трон заигрывал с польским обществом, подчеркивая особое положение русской Польши в империи. Ее наместник великий князь Константин Павлович изображал из себя поклонника великого прошлого Речи Посполитой, а Николай I заявлял, что чувствует себя «истинным польским королем».

 

Однако несмотря на это, поляки упорно и отчаянно продолжали борьбу за восстановление польской государственности. Польские национальные восстания 1830–1831 и 1863–1864 гг. были подавлены российскими войсками. Первое восстание длилось 325 дней, в ходе его погибли в Царстве Польском, в Литве и на Украине около 40 тыс. человек. Потери российской армии, которой противостояла вымуштрованная великим князем Константином польская армия, составили более 10 тыс. военнослужащих. Восстание 1863–1864 гг. было самым продолжительным: оно началось в январе 1863 г., а завершилось к зиме 1864 года. По официальным данным, в 1863 г. было 547 боевых столкновений, в 1864 г. – 84. Численность русских воинов, участвовавших в боевых операциях, к июню 1863 г. составило 164 тыс. человек. Во время восстания погибли десятки тысяч участников восстания, 1 тыс. человек были казнены по приговорам военных судов, 12 721 человек отправлены на каторгу и ссылку, включены в состав российской армии [3]. Престижу России как «цивилизованной страны» польские восстания нанесли серьезный урон.

 

Польские национально-освободительные восстания 1830–1831 и 1863–1864 гг. в контексте дарованной в 1815 г. Царству Польскому автономии породили в российском обществе негативный стереотип «неблагодарных поляков». Эти восстания сформировали в России явление полонофобии как реакции на польскую «измену» интересам империи. После восстания 1863–1864 гг. полонофобия достигла размеров массовой истерии.

 

Всплеск освободительной борьбы поляков вызвал внутри России особенно болезненную реакцию, был расценен российской общественностью как предательство и вызвал бурный рост национальных настроений снизу и сверху. Против поляков объединилась практически вся правившая, чиновничья и образованная Россия. Многие авторитетные, в том числе и либеральные, издания требовали «навести в Польше порядок твердой рукой». Базовым интегрирующим фактором для русской общественности выступала прежде всего конфессиональная компонента – противостояние по линии православие-католичество. М.Н. Катков на страницах своей газеты «Московские ведомости» называл происходящее в Царстве Польском «ксендзо-шляхетским мятежом». После восстания 1863–1864 гг. поляки изображались как враги России и православия [4].

 

В свою очередь поляки, понесшие тяжелый урон в военном и политическом отношении, самоутверждались при помощи подчеркивания своего цивилизационного и культурного превосходства. «Прочь в Азию, потомки Чингизхана» – эти слова из песни времен национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. передают устойчивый стереотип польского массового сознания о более низком цивилизационном уровне московской «Варварии» [5].

 

Русская полонофобия наложила отпечаток на «инородческую» политику самодержавия. Польская русофобия существенно повлияла на образ России в глазах Запада и оказала воздействие на национальную украинскую и белорусскую идеологию.

 

Хотя подавляющее большинство элиты и населения Российской Империи одобряло официальную политику царизма по польскому вопросу, постепенно расширялся слой демократически настроенных россиян, росли политические силы, которые поддерживали национально-освободительную борьбу польского народа, выступали за независимость Польши. В защиту поляков выступали А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин и многие другие. В борьбе против российского самодержавия возникли и крепли российско-польские революционные связи – вначале между революционными демократами, а затем и социал-демократами. Появился и стал приобретать все большую популярность лозунг «За вашу и нашу свободу».

 

После восстания 1830–1831 гг. автономия Царства Польского была существенно урезана, а после восстания 1863–1864 гг. полностью ликвидирована. Для предотвращения восстаний в будущем в 1864–1867 гг. в Царстве Польском были проведены реформы – аграрная, сословная, системы образования и административно-территориальная. Реформа системы образования преследовала цель ослабить влияние шляхты и католического духовенства на подрастающие поколения, воспитать молодежь Царства Польского «в духе единения с Россией и служения общим пользам края неразрывно с пользами Империи» [6]. Образование приобретало исключительно светский характер. Вскоре был осуществлен перевод образования на русский язык.

 

В 1866 г. для унификации административного деления Российской Империи Царство Польское было разделено на 10 губерний, составивших Варшавское генерал-губернаторство. С 1874 г. Царство Польское стало именоваться Привислинским краем (царская администрация избегала любого напоминания о польской государственной традиции). В 1876 г. было введено российское судопроизводство.

 

Во второй половине 1860-х годов усилился процесс русификации Царства Польского, хотя он не носил такого насильственного характера, как это было в Германии, онемечивавшей свою часть Польши. Были закрыты польские школы, в государственных учреждениях запрещалось употребление польского языка. Велась борьба против католичества, так как образ поляка неразрывно связывался именно с ним [7].

 

До середины 1860-х годов Царство Польское обладало финансовой самостоятельностью, имело собственные бюджет, бюджетное и налоговое законодательство, денежную систему, что соответствовало его особому административно-политическому статусу в составе империи. Поражение восстаний привело к преодолению ассиметрии экономического развития Царства Польского и России в целом, вписало его налоговую, денежную и бюджетную систему в единую имперскую экономику.

 

После 1863–1864 гг. в условиях быстрого экономического развития России ускорилось «врастание» польских земель и польского населения в империю. Подавляющее большинство поляков превратились в лояльных граждан Российской Империи. Русские стали относиться к полякам более доброжелательно. Все большее число образованных поляков покидали Царство Польское и переезжали на местожительство во внутренние российские губернии, где они работали чиновниками, профессорами, учителями, инженерами, железнодорожниками. Обрусевшие поляки стали достаточно распространенным явлением. В 1914 г. Санкт-Петербург стал четвертым – после Варшавы, Лодзи и Вильно – городом в империи по сосредоточению польского населения (65 тыс. человек).

 

Несмотря на противодействие царской власти, большинство чиновников в Царстве Польском были поляки, а не приехавшие из Москвы или Петербурга русские. Поляки охотно шли на государственную службу. В некоторых губерниях и уездах до 78–80% чиновников составляли местные уроженцы (лишь верхушка губернского чиновничества была представлена прибалтийскими немцами) [8]. Поляки были необходимы из-за знания языка и страны, они являлись посредниками между населением, в большинстве своем не понимавшем по-русски, и чиновниками, прибывшими из внутренних губерний, и как правило, не знавшими польского языка. Число русских служащих в Царстве Польском возрастало, хотя и не превышало вместе с военными нескольких процентов населения. В целом, процент поляков на русской службе был значительно выше, чем процент польского населения в государстве [9]. В царской армии 15% офицеров были поляки.

 

Непосредственная угроза отделения польских земель миновала, и польский вопрос во внутренней политике отошел на второй план. Царство Польское рассматривалось как неотъемлемая часть Российской Империи. Большинство российской политической элиты в конце XIX в. продолжало руководствоваться словами императора Николая I, обращенными к полякам: «Верьте мне, что настоящее счастье – принадлежать России и пользоваться благодеяниями ее покровительства. Я буду делать вам добро помимо вашей воли» [10]. В 1880–1890 годах дискуссия шла лишь о том, насколько необходимо для блага российского государства политическое и культурное равенство поляков в пределах империи, насколько достижимо в перспективе восстановление автономного устройства русской Польши. Последние годы XIX в. – первые годы XX в. ознаменовались отказом правящих кругов России от какой-либо программы в польском вопросе и их маневрированием между примирительными тенденциями и попытками обрусения поляков [11].

 

Освободительная борьба принимала новые формы. Поляки (особенно студенты) активно включились в российское революционное движение. Они принимали активное участие в террористических актах. Это была «бунтарская» нация. Летом 1881 г., после убийства Александра II, на окраинах империи начались погромы поляков, наравне с евреями, как виновников этого убийства. В армии Шамиля на Кавказе служили беглые поляки из русской армии.

 

В Сибирь, на Кавказ, в сегодняшний Казахстан ссылались десятки тысяч поляков: бывшие барские конфедераты, участники польских национальных восстаний, члены тайных организаций, социалисты. В 20-е годы XX в. в Сибири жили более 300 тыс. польских переселенцев и ссыльных, люди всех сословий – от крестьян до аристократов, однако преобладали интеллигенция, учащаяся молодежь. Часть из них сыграла важную роль в освоении и развитии Сибири. Польский исследователь В. Серашевский первым подробно описал быт, традиции, духовную культуру якутского народа. Его фундаментальный труд «Якуты» стал открытием для всего научного мира. Географ И. Черский составил первую геологическую карту побережья Байкала, его именем назван гигантский горный хребет в Восточной Сибири [12]. Десятки тысяч поляков внесли свой вклад в развитие российской науки, техники, культуры. Польские корни имели известный путешественник Н. Пржевальский, выдающийся ученый К. Циолковский, первый русский полярный летчик Я. Нагурский, композитор Д. Шостакович и многие другие.

 

Поляки, со своей стороны, до сих пор с симпатией вспоминают некоторых российских администраторов. Например, царского генерал-майора С. Старынкевича, президента Варшавы (1875–1892 гг.), который превратил запущенный провинциальный город в европейскую, цивилизованную метрополию. В своих дневниках он писал: «Нельзя изменить национальности насилием, переделать поляков в русских», так поступающие «не верят в возможность сближения с нами поляков» [13].

 

В начале XX в. в российском обществе меняется отношение к Польше. Появились политические партии, программы которых предлагали решить польский вопрос – вплоть до предоставления ей независимости. Оформился российско-польский революционный союз левых сил, ставший впоследствии важным фактором, определившим пути сотрудничества в борьбе с царизмом, за установление строя социальной справедливости и принципы российско-польских отношений на основе общности идейных целей. Российские социал-демократы считали разделы Польши преступлением.

 

В революции 1905–1907 гг. польский пролетариат играл активную роль. Волнения в России незамедлительно вызвали реакцию в Царстве Польском. В русской Польше проживало лишь 13,5% всех заводских и фабричных рабочих империи, а в забастоваках участвовало 29% стачечников Российской Империи. В Царстве Польском социальные требования сочетались с национальными. Во время революции русская либеральная интеллигенция выступала с требованием автономии Польши и призывала к русско-польскому сближению. Напор революционного движения в Царстве Польском вынудил царское правительство смягчить свою политику в отношении поляков. Разрешили открывать частные школы с польским языком обучения, польский язык был включен в программы государственных начальных школ, полякам было разрешено покупать землю на территориях, вошедших в состав империи в результате трех разделов Польши, переходить из православия в католичество и т.д.

 

Многие годы пребывания в составе Российской Империи давали о себе знать. В первую мировую войну почти не было дезертирства поляков из русской армии. Более того, в 1915 г., когда казаки покидали Варшаву, польские женщины плакали, потому что уходили «свои». А когда вместо российских войск вместе с немецкими войсками вошли легионы Ю. Пилсудского, никто не встречал их цветами. Большинство варшавян ожидали возвращения «наших», то есть русских [14].

 

Вместе с тем Российская Империя так и не смогла ассимилировать Польшу в культурном отношении, которая в определенной степени оставалась инородной частью империи. Можно было победить поляков на поле боя, но невозможно было покорить их, поскольку за ними стояло историческое наследие великодержавного европейского государства. Польская знать сосредоточилась в основном на культурно-образовательной сфере. Это был один из путей сохранения польского этноса. Аристократы активно участвовали в создании на территории империи польских учебных заведений, научных и культурно-просветительских институтов. Важнейшую роль в сохранении польского духа играла католическая церковь.

 

Русский рынок, обеспечивая широкий сбыт польских товаров, являлся важнейшим фактором развития польской экономики, прежде всего промышленности. В 1820 г. только 17,2% польского товарооборота приходилось на Россию. Таможенный тариф 1822 г. установил незначительные пошлины между Царством Польским и империей. В 1830 г. на долю России приходилось уже 36,7% товарооборота. После восстания 1830 – 1831 гг. был повышен таможенный тариф на вывоз товаров из Царства Польского в Россию, что нанесло тяжелый удар, особенно по основной отрасли промышленного производства – суконной промышленности. Стоимость вывоза шерстяных товаров и сукон в империю сократилась с 2135 тыс. руб. в 1829 г. до 300 – 366 тыс. руб. в 1838 – 1840 годах.

 

Во второй половине XIX в. доля России в польском товарообороте резко возросла. В 1850–1880 гг. треть оборота приходилась на Россию, в 1890 г. – уже почти 70%, в 1900 г. – 87%, в 1910 г. – 83%. В империю вывозили исключительно промышленные, прежде всего текстильные товары (70–80% всего производства), а также разного рода металлоизделия и металл в полуфабрикатах. В Царство Польское из России ввозили в основном сельскохозяйственные продукты и сырье для переработки (хлопок, шерсть, руду, чугун).

 

Первая мировая война ввиду военных действий между государствами, разделившими Польшу в конце XVIII в., поставила польский вопрос в международную повестку дня. Сразу же после начала войны 1(14) августа 1914 г. с ведома Николая II было опубликовано воззвание верховного главнокомандующего русскими армиями великого князя Николая Николаевича, в котором говорилось об объединении всех трех частей Польши. «Под скипетром (русского царя. – Н. Б.) возродится Польша, свободная в своей вере, языке и самоуправлении» [15].

 

В связи с войной возникла перспектива воссоздания независимого государства. Среди польской политической элиты произошло размежевание. Ю. Пилсудский и его сторонники в борьбе за восстановление независимости Польши делали ставку на Австрийско-Венгерскую империю. Лидер национал-демократов Р. Дмовский увязывал решение польского вопроса с Антантой, в первую очередь с Россией. Благодаря его действиям державы, воевавшие с Германией и Австро-Венгрией, согласились с необходимостью возрождения независимости Польши.

 

После оккупации в 1915 г. Царства Польского немецкими и австро-венгерскими войсками оно было разделено между Германией и Австро-Венгрией. 1,5 млн. поляков были эвакуированы во внутреннюю Россию, где по разным подсчетам их оказалось от 2,5 до 4 млн., около 500 тыс. были мобилизованы в русскую армию.

 

[…]

 

Неоднократные русско-польские войны, поддержка Польшей русских самозванцев в XVII в., участие России в разделах Польши, включение Царства Польского (Королевства Польского) в состав Российской Империи обостряли взаимные отношения. Религиозные и мировоззренческие различия, столкновения и конфликты также порождали у русского и польского народов устойчивые комплексы по отношению друг к другу.

 

В XIX – начале XX в. основная часть польских территорий зависела от России. Исторические судьбы российского и польского народов тесно переплетались. В совместной российско-польской истории сложились разнонаправленные традиции, которые как разделяют, так и объединяют народы. В истории их взаимоотношений можно найти и светлые, и горькие страницы.

 

Примечания

1. См. Носов Б. Россия и восстание Тадеуша Костюшко. Представления о Польше в правящих кругах Российской Империи в XVIII в. – Polacy a Rosjanie. Поляки и русские. Warszawa. 2000.

2. Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше. М. 1999, с. 215.

3. Kronika powstaii polskich 1794 – 1944. Warszawa. 1994; СТШИЖЕВСКАЯ С. Ссыльные участники январского восстания – Сибирь в истории и культуре польского народа. М. 2002, с. 134.

4. Гатагова Л. Крисстализация этнической идентичности в процессе массовых этнофобий в Российской Империи (2-ая половина XIX в.) – www.dartmouth.edu

5. Хорев В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. М. 2005, с. 185.

6. Цит по: Корнаухова М. Е. Реформа системы образования в Царстве Польском в 1864- 1867 гг. – Вопросы истории, 2006, N 7, с. 107.

7. Фалькович С. Роль восстания 1863 г, в процессе складывания национального стереотипа поляка в сознании русских. – Polacy a Rosjanie.

8. «Чиновники были как конфеты в разноцветных обертках». – Время новостей. 10.VIII.2005.

9. Chwalba A. Polacy na shizie Moskali. Warszawa-Krakow. 1999, s. 221 – 245.

10. Цит по: Голубев С. Польский вопрос в России на рубеже XIX-XX вв. – Polacy a Rosjanie, s. 204.

11. Там же, s. 209.

12. Подробнее см.: Сибирь в истории и культуре польского народа.

13. Starynkiewicz S. Dziennik 1887 – 1897. Warszawa. 2005.

14. Borkowicz J. Ambiwalencja sa^iedztwa. Rosjanie w polskich oczach – perspektywa historyczna – Polacy i Rosjanie. 100 kluczowych poje.c. Warszawa. 2002, s. 64.

15. Цит по: Яжборовская И.С., Парсаданова В.С. Россия и Польша. Синдром войны 1920 г. М. 2005, с. 13.

[…]

Источник:

https://library.by/portalus/modules/poland/readme.php?subaction=showfull&id=1607101303&archive=&start_from=&ucat 

Изменено пользователем Гвардии-полковник

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано: (изменено)

«Польский вопрос» в русской националистической мысли XIX – начале XX века: попытки «позитивного» решения

 

Сергей Сергеев

 

 

В ряду острейших национальных проблем, стоявших перед Российской империей, польский вопрос занимал особое место. Из всех ее «окраин» Польша была единственной, имевшей многовековые традиции самостоятельной государственности и культуры. Долгое время самодержавие (при Александре I) ставило Царство Польское в совершенно особое, привилегированное положение как самую «европейскую» часть империи. Кроме того, польская шляхта был второй по численности группой «благородного сословия» империи после русского дворянства и активно использовалась на государственной службе. В середине XIX в. дворян-поляков насчитывалось почти столько же сколько и дворян-русских: 39 и 40 % соответственно. По переписи 1897 г. русский язык назвали родным около 53 % потомственных дворян, польский – 28, 6%. В Западном крае поляки явно доминировали, и бывали случаи, когда начальники-поляки делали своим русским подчиненным выговоры за незнание польского языка. Даже после мятежа 1863 г. численность поляков в имперском аппарате оставалась весьма значительной (6% высшего чиновничества), а на территории Царства Польского (Привислинского края) они продолжали быть влиятельным большинством: в конце 60-х – 80%, в конце 90-х – 50% местной администрации.

 

«Русификаторский» правительственный проект, по сути, находился в состоянии обороны по отношению к польскому ассимиляторскому национальному проекту на территории самой же империи – полонизации литовцев и восточных славян через местную польскую систему начального образования. Польская позиция выглядела весьма весомой из-за гораздо более высокого уровня грамотности. Даже к концу XIX в. русских, умеющих читать, было 29,3%, а поляков – 41,8%. Для русских националистов, стремившихся «национализировать» империю, Польша являлась настоящим камнем преткновения, цивилизационным вызовом, опасным конкурентом в деле ассимиляции славян Западного края, которых предполагалось включить в состав Большой русской нации, вообще опасным примером альтернативного русскому националистического проекта внутри империи, подрывавшего его гегемонию.

 

Только самые отчаянные оптимисты могли надеяться на возможность полной «русификации» поляков. У русских националистов возникали вполне оправданные сомнения в социокультурном превосходстве своего проекта по сравнению с польским, которых они не испытывали, скажем, в отношении народов Сибири, Кавказа или Средней Азии. В последнем случае русские выступали как европейцы-цивилизаторы (в Европе мы были слугами, в Азию мы явимся как господа – говорил Достоевский), в первом же сталкивались также с европейцами, причем такими, каких Европа в гораздо большей степени считает своими, чем русских, со своей национальной культурой, которой русским еще трудно противопоставить что-то безусловно бесспорное, ибо их национальная культура находится еще на стадии формировании. Кроме того, проблема русификации Западных губерний наталкивалась на социальный аспект преобладания там польской шляхты: деполонизация автоматически означала демократизацию, что вызывало стойкое сопротивление значительной части высшей петербургской бюрократии, для которой общесословные интересы превалировали над общерусскими (Петр Валуев, скажем, указывал на опасность «оплебеивания» империи), продолжавшемся даже в начале XX в. в отношении инициатив Петра Столыпина. Русские националисты говорили даже о «польской партии» при дворе.

 

Сомнения насчет слабости русского проекта в сравнении с польским неоднократно высказывались русскими националистами даже печатно. Скажем, декабрист Дмитрий Завалишин в своих «Записках» активно возражал тем, кто «хотел сделать поляков русскими посредством насилия или каких-нибудь уловок»: «…внутренняя сила русского народа так еще слаба, так мало еще развита, что не может даже заставить собственное правительство действовать в национальном духе…Сделаемся сами тем, чем хотим сделать других, и только тогда, когда в состоянии будем предлагать большее и лучшее, можем надеяться на успех, всегда несомненный там только, где действует нравственная сила, а не внешнее насилие… Россия…усвоила себе племена финские и татарские, единственно влиянием превосходства над ними своей внутренней силы… Но относительно европейцев, что могли бы мы предложить им? Одно только подражание их же внешности, но без сущности, составляющей главное, без которых все внешнее бывает смешно или бессильно. Поэтому-то поляку, который будет прикидываться русским, я никогда не поверю, пока Россия не представит сама такого устройства и обеспечения, которые могут для всякого сделать желательным быть русским». Показателем этой неуверенности стал скандал из-за статьи Николая Страхова «Роковой вопрос», в результате которого в 1863 г. был закрыт вполне националистический журнал братьев Достоевских «Время».

 

Страхов, в частности, написал: «Очевидно, наше дело было бы вполне оправдано, если бы мы могли отвечать полякам так: “Вы ошибаетесь в своем высоком значении; вы ослеплены своею польскою цивилизациею, и в этом ослеплении не хотите или не умеете видеть, что с вами борется и соперничает не азиатское варварство, а другая цивилизация, более крепкая и твердая, наша русская цивилизация”. Сказать эта легко; но спрашивается, чем мы можем доказать это? Кроме нас, русских, никто не поверит нашим притязаниям, потому что мы не можем их ясно оправдать, не можем выставить никаких очевидных и для всех убедительных признаков, проявлений, результатов, которые заставили бы признать действительность нашей русской цивилизации. Все у нас только в зародыше, в зачатке; все в первичных, неясных формах; все чревато будущим, но неопределенно и хаотично в настоящем. Вместо фактов мы должны оправдываться предположениями, вместо результатов надеждами, вместо того, что есть, тем? что будет или может быть». Эти слова были встречены бурей возмущения, восприняты как пощечина русскому общественному мнению, несмотря на то, что исходили из уст правоверного националиста, очевидно, Страхов задел больное место.

 

Характерно, что многие русские националисты, даже такие как Иван Аксаков, Михаил Катков и Михаил Меньшиков, задумывались об отделении Польши от России или хотя бы о ее автономии. Но, с другой стороны, просто, без всяких условий, «отпустить» бывшую Речь Посполитую представлялось политически опасным. Более-менее продуманные и обоснованные проекты решения «польского вопроса» можно разделить на две категории: узко-националистическую и панславистскуюОбе тенденции выразились еще у декабристов.

 

Павел Пестель в «Русской Правде» определял границы России, исходя из двух принципов: 1) «права народности» (т.е. права того или иного народа на самостоятельное политическое бытие) и 2) «права благоугодства» (т.е. права больших государств подчинять себе малые народы, неспособные к государственной самостоятельности). Из всех народов империи, только польский наделялся «правом народности»: «Что же до Польши касается, то пользовалась она в течении многих Веков совершенною Политическою Независимостью и составляла большое Самостоятельное Государство. Она могла бы и ныне сильное получить существование естьли бы соединила опять в общий Государственный Состав все свои части разобранные могущественными соседями. Из сего явствует что в отношении к Польше право Народности должно по чистой справедливости брать верьх над правом Благоудобства. Да и подлинно Великодушию славнаго Российскаго Народа прилично и свойственно даровать самостоятельность Низверженному Народу в то самое время когда Россия и для себя стяжает новую жизнь. И такъ: по правилу Народности должна Россия даровать Польше независимое существование».

 

Однако независимость Польша получала при неукоснительном соблюдении «правила благоудобства» для России: «1) Чтобы Границы между Россиею и Польшею определены были Российским Правительством по правилу Благоудобства для России и Польша бы сему определению Границ ни в каком отношении не прекословила и приняла бы оное за неизменный Закон коренной. 2) Чтобы восстановление Польскаго Государства последовало не чрез собственное отторжение Польши от России, но чрез Правильную сдачу Российским Временным Верьховным Правлением губерний предназначенных к отделению в состав Польскаго Государства, новому Польскому Правительству… 3) Чтобы между Россиею и Польшею заключен был Тесный Союз на мирное и Военное Время; в следствие коего бы Польша обязалась все Войско свое присоединять на случай войны к Российской Армии… Зато берет Россия Польшу под свое покровительство и служить будет ей Ручательством в неприкосновенности ея пределов, а тем паче ея существования.

 

4) Так как сношения между Государствами производятся чрез посредство их правительств и потому твердость и Дух сих Сношений преимущественно зависит от образования Правительств, то чтобы в следствие сего само Устройство польского Государства служило России залогом и обеспечением; а потому и постановляются главными условиями сего Устройства без коих не должна Россия даровать Польше независимости следующие три: А) Верьховная Власть должна быть устроена в Польше одинаковым образом как и в России … Б) Назначение и выбор всех лиц и чиновников во все правительственные и присутственные места должны происходить по тем же точно правилам в Польше как и в России … В) Всякая Аристократия, хоть на Бога и Имуществах, хоть на привилегиях и правах родовых основана должна совершенно навсегда быть отвергнута и весь народ Польской одно только Сословие составлять на основании ...».

 

Сегодня пестелевский проект видится почти до деталей реализовавшимся пророчеством в практике взаимоотношений ПНР и СССР. Пестель предполагал уступку полякам части земель, считавшимися в России «возвращенными от Польши» – Гроднеской губернии, Белостокской области, части Виленской, Минской и Волынской губернии. В предварительных условиях русско-польского союза между Южным обществом и Польским патриотическим обществом совершенно явно звучали националистические аргументы проведения новых границ: «…области недовольно обрусевшие, чтобы душевно быть привязанными к пользе России, возвратить Польше».

 

Для своего времени это был очень радикальный проект, вызвавший не только тяжкое обвинение в приговоре Пестелю Верховного уголовного суда («участвовал в умысле отторжения областей от империи»), но и недовольство многих его соратников, не только из Северного общества, но из Южного, лидером которого был автор «Русской Правды». Они считали, что Польша не только должна остаться в составе России, но нужно присоединить к империи и те ее части, которые находились под властью Австрии и Пруссии. Возмущение вызвал сам факт переговоров Пестеля и его ближайшего помощника Михаила Бестужева-Рюмина с Польским патриотическим обществом (Михаил Орлов разорвал отношения с Бестужевым, сказав ему: «Вы не русский, прощайте»; Матвей Муравьев-Апостол писал брату Сергею: «Я первый буду противиться тому, чтобы разыграли в кости судьбу моей родины»). Но нет ничего более нелепого, чем видеть в Пестеля некоего полонофила, в нем говорил националист-прагматик. Характерно, что переговоры с Польским патриотическим обществом зашли в тупик именно по его вине, поляков оскорбил тон лидера Южного общества, о котором он так говорил на следствии: «…было за правило принято поставить себя к ним в таковое отношение, что мы в них ни малейшее не нуждаемся, но что они в нас нужду имеют, что мы без них обойтиться можем, но они без нас успеть не могут…». Другой декабрист, вдумчиво размышлявший о польском вопросе – Михаил Лунин. Также далеко не полонофил (он вынужден был выйти в отставку из гвардии из-за дуэли с поляком, отозвавшемся оскорбительно о России), Лунин, тем не менее, будучи католиком и долгое время проживший в Варшаве, относился к полякам с пониманием и даже сочувствием.

 

Свидетельством этого является его сочинение 1840 г., написанное уже в Сибири «Взгляд на польские дела г-на Иванова, члена Тайного общества Соединенных славян». Лунин одинаково не одобряет и польских повстанцев, и правительственные репрессии: «Подобно тому, как конституционное Царство, построенное на песке, должно было привести к восстанию, так и восстание, изолированное, несвоевременное, вспыхнувшее по сомнительным поводам, лишенное необходимых для своего развития средств и поставившее себе химерические цели, должно было окончиться полным подчинением страны. Непосредственными результатами восстания были: потеря всех прав, разорение городов, опустошение селений, смерть многих тысяч людей, слезы вдов и сирот... Оно причинило еще большее зло, скомпрометировав принцип справедливого и законного сопротивления произволу власти. Именно с такой точки зрения на него будут указывать будущим поколениям как на соблазн, которого следует избегать, и как на печальное свидетельство духа нашего времени…Все несомненно согласятся, что хотя русское правительство и несет долю ответственности за беспорядки, оно не могло поступить иначе, как покарать виновников восстания и восстановить свой поколебленный авторитет…Ему дали на это право, взявшись за оружие. Однако позже оно встало на ложный путь гонений, облеченных в форму законности. Вместо того чтобы укрепить свой авторитет широкими милостями, правительство скомпрометировано, окружив себя жандармами, шпионами и палачами».

 

Будущее Польши видится Лунину в тесном взаимовыгодном союзе с Россией, на правах широкой автономии. Особенно активно он использует геополитические аргументы: «Может ли Польша пользоваться благами политического существования, сообразными ее нуждам вне зависимости от России? – Не более, чем Шотландия или Ирландия вне зависимости от Англии. Слияние этих государств произошло путем ужасающих потрясений и бесчисленных бедствий, следы которых еще не вполне изгладились. Но без этого слияния на месте трех соединенных королевств, составляющих ныне первую империю мира, находились бы лишь три враждующих между собой, слабых провинции, без торговли, без промышленности, без влияния на другие народы и доступных первому же завоевателю; такими же их показывает нам история в пору разделения… Если бы удался химерический проект присоединения русских губерний к Царству Польскому, дела Польши не продвинулись бы вперед. Ее мнимые друзья, как видно, не оценивают таящихся в ней задатков, могущества и действия, стремясь запереть ее на суше. Ее подлинный упадок начался с тех пор, как она лишилась устья своей реки и побережья своего моря.

 

Этой великой нации столь же необходимы влажные туманы Балтики, как ее старшей сестре – благоуханные бризы Средиземного моря. Только дружески подав друг другу руки, смогут они овладеть этими средствами взаимного влияния, которое народы оказывают друг на друга для прогресса человечества…У поляков есть теперь гражданские законы, содержащие, несмотря на их несовершенство, почти все те элементы демократии, которые Франция завоевала ценой кровавой революции, и свободные от помех и традиционных предрассудков, загромождающих законодательство Англии. У них есть положительная гарантия целостности их территории и уверенность в постепенном ее расширении, благодаря основному принципу русских – сохранять и объединять – и всем средствам, имеющимся у них для проведения этого принципа в жизнь. Они участвуют в тех выгодах, какие предоставляют развитию торговли и промышленности устья Днепра, Буга и Днестра, выходы к Балтийскому и Черному морям, а также азиатский материк. Они ограждены от иностранного вмешательства в их внутренние дела, которое во все времена было для них столь гибельно, но которое впредь не выйдет за пределы пустых речей против растущей мощи двух объединенных народов. Наконец, они в состоянии взять в свои руки инициативу общественного движения, которое должно связать воедино славянские племена, рассеянные по Европе, и содействовать духовной революции, той, что должна предшествовать всякому изменению в политическом строе, чтобы сделать его выгодным».

 

В конце, как видим, отчетливо звучит панславистский мотив, которого лишена «Русская Правда». Панславистские идеи были популярны среди декабристов, достаточно вспомнить идеологию Общества соединенных славян и поэзию Александра Одоевского. Менее известны высказывания Александра Поджио, который мыслил в этом духе и на склоне лет, учитывая новейшие политические реалии. В письме М.С. Волконскому (сыну декабриста С.Г. Волконского) от 4 марта 1868 г. он писал, что европейцы больше всего боятся «осуществления…проэкта Велепольского о признании Польши и даровании ей, по примеру Венгрии, полной автономии (конечно, разумно без собственной армии). Тогда только запад вздрогнет и почувствует свое бессилие, свою ничтожность! Не усмиренная, а примеренная Польша грозит тем окончательным великим шагом, который должен поставить Россию во главу славянского, теперь рассеянного мира. Сплотить их на автономическом современном новом праве – вот наша единственная политика, цель великая, святая! Вот где наша сила и горе германцам и латинцам всем вкупе, если бы они восстали против такого рода обрусения!».

 

Панславистская тенденция в решении польского вопроса параллельно развивалась и в консервативном направлении русского национализма. Интересным примером здесь является историк и публицист Михаил Погодин. Во второй половине 1850-х гг. в ряде сочинений («Записка о Польше», «Польша и Россия») он выдвинул достаточно смелый проект польской автономии. В этом ему видится средство выхода России из положения «второклассных» и «третьеклассных» государств, в какое она попала после Крымской войны: «Польша была для России самою уязвимою, опасною пяткою: Польша должна сделаться крепкою ее рукою. Польша отдалила от нас весь Славянский мир: Польша должна привлечь его к нам. Польшею мы поссорились с лучшею Европейскою публикою: Польшею мы должны и примириться с нею». Польше необходимо дать особое, собственное управление: «Оставаясь в нераздельном владении с империей Российской, под скипетром одного с нею Государя, с его наместником, пусть управляется Польша сама собой, как ей угодно, соответственно с ее историей, религией, народным характером, настоящими обстоятельствами». Погодин предлагает восстановление «несчастной Польши в пределах ее родного языка» («язык – вот естественная граница народов»), то есть без Белоруссии, Волыни, Подолии, которые есть «часть России с Русскими жителями, с Русским языком, с Русскою верою», но с Познанью, западной частью Галиции и частями Силезии в которых осталось «польское начало».

 

Взамен отчуждения Польши Погодин предполагал присоединение к Российской империи восточной Галиции. Погодин видит в этом проекте очевидные внешнеполитические выгоды: «…Россия, огражденная дружественной, одну судьбу с ней разделяющей, Польшей, становится уже безопасною от всяких западных нападений, и вспомоществуемая усердно пятью миллионами преданного, восторженного племени, с собственными бесконечными силами, коими получит возможность располагать без всякого опасения и развлечения, сделается опять страшною западу, вместо того, что теперь страшен ей Запад». Кроме того, пример Польши привлечет к России и другие славянские народы. Единственная, сколько ни будь возможная форма будущего бытия Польши, как и других славянских государств, считает Погодин, – в Славянском союзе, «при покровительстве России, с взаимной помощию всех Славянских племен». Как видим, логика та же, что и у Поджио. Погодин предлагает и совершенно конкретные меры для привлечения симпатий поляков к России: приглашение всех польских эмигрантов в отечество без всяких ограничений; возвращение всех поляков, сосланных за политические преступления; подготовка учреждения университета в Варшаве или пяти факультетов разных польских городах; устройство железных дорог; установление свободы книгопечатания и т.д. Русские чиновники должны будут постепенно покинуть Польшу, а польские Россию, «чтобы впредь все места, как там, так и здесь, замещались туземными чиновниками». Впрочем, после восстания 1863 г. Погодин резко пересмотрел свои взгляды и стал отстаивать идею перерождения Польши путем ее «дешляхетизации»: «Шляхта нынешняя, как древние Евреи, изведенные из Египта, должна погибнуть в сорокалетнем странствии по пустыне Европейской, а новая Польша с освобожденными крестьянами и городами должна начать новую жизнь, новую историю, в соединении с Россиею».

 

Членство Польши во Всеславянской федерации предлагал как решение польской проблемы и Николай Данилевский в своей книге «Россия и Европа»: «…счастливая судьба может открыться для Польши и поляков не иначе, как при посредстве Всеславянской федерации. В качестве члена союза, будучи самостоятельна и независима, в форме ли личного соединения с Россией или даже без оного, она была бы свободна только во благо, а не во веред общеславянскому делу. Силы Польши были бы в распоряжении союза; а всякое действие ее против России было бы действием не против нее только, а против всего Славянства (одну из составных частей которого она сама бы составляла), было бы, следовательно, изменою против самой себя».

 

Обе подхода к решению «польского вопроса» – узко-националистический и панславистский – варьировались в русской националистической мысли до самого конца существования Российской империи. Как пример первой тенденции можно привести появившуюся в 1915 г. записку «По поводу “Воззвания” Верховного главнокомандующего к польскому народу», подписанную такими видными националистами как Федор Самарин, Владимир Кожевников, Лев Тихомиров, Дмитрий Хомяков. В «Записке» говорилось, что «мысль об отречении от Польши и создании из Польши самостоятельного государства вовсе не чужда русскому политическому сознанию». Справедливость этой меры обуславливается тем, что «никаким великодушием, мы не можем привлечь к себе сердца народа, который не хочет от нас ни казни, ни милости, ни гнева, ни великодушия, а только независимости и свободы», будучи народом иной культуры, вероисповедания, обладающим самостоятельными государственно-политическими традициями. Для России «представляется нежелательным и опасным включение в состав Русского государства как полноправных и привилегированных граждан многомиллионного польского населения, чуждого нам во всех отношениях». Поэтому авторы «Записки» призывали «образовать из Польши в этнографических ее границах совершенно самостоятельное государство; это решение наименее опасное с русской государственной точки зрения вероятно удовлетворило бы поляков более чем политическая автономия или уния».

 

Что же касается панславистской тенденции, то она не умерла даже после 1917 г. Друг Василия Розанова критик и публицист Петр Перцов писал в 1921 г. (год Рижского мира!) в неопубликованном сочинении «Куда идет Россия?»: «Только объединение Всеславянства возвращает нам наши надежды и смысл русской истории. Это есть прежде всего – соединение православных (византийских) и католических (зап[адно] – европейских) элементов в одно целое… То есть здесь фактическое и невольное объединение Востока и Запада, античности и европеизма, т.е. рождение 3-го типа Арийства – Славянского… В одной России не может быть преодоления Европы: мы слишком византийцы для этого. Но мы + Польша преодолеваем ее. Только Всеславянство …соборно создаст свое исповедание христианства. Софианство есть Восток + Запад. И Царьград будет дан всему Славянству, а не России только». Следует добавить, что Перцов дожил до 1947 г. Так что он мог вполне надеяться, что его мечта о России как объединителе «Славии» начинает сбываться…

 

Источник:

https://www.apn.ru/publications/article22377.htm

Изменено пользователем Гвардии-полковник

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано: (изменено)

Сергей Дмитриевич Сазонов и польский вопрос в Российской Империи в годы Первой мировой войны

 

Крутиков Антон Алексеевич историк, научно-просветительский проект «Западная Русь»

 

Во время Первой мировой войны глава российского МИД С.Д. Сазонов предложил реформы, направленные на восстановление автономии и возрождение конституционного статуса Царства Польского. Однако этим планам не было суждено сбыться. Последовавшая отставка Сазонова и отклонение его проекта означали утрату надежды на примирение двух славянских народов.

 

Сергей Дмитриевич Сазонов относится к числу самых известных российских дипломатов начала двадцатого столетия. Без его участия не обходилось решение ни одного из важнейших вопросов российской внешней политики 19101916 гг. Возглавив Министерство иностранных дел России в ноябре 1910 г., после драматичных событий Боснийского кризиса 19081909 гг. и отставки своего предшественника А.П. Извольского, Сазонов очень быстро стал одной из наиболее ярких фигур в российском Совете министров.

 

У современников и историков С.Д. Сазонов заслужил славу одного из творцов Антанты, а выбранный им курс на сближение с Великобританией и Францией способствовал укреплению и окончательному оформлению «Тройственного согласия». В то же время отказ от «политики балансирования» и твердый курс на поддержку новых союзников не могли не вызвать ухудшения российско-германских отношений. Заметное влияние на императора Николая II и ключевая роль, которую сыграл С.Д. Сазонов в событиях июля 1914 г., заставляли многих связывать с его именем и само вступление России в мировой конфликт.

 

Не удивительно, что отношение современников к личности С.Д. Сазонова и результатам его деятельности было противоречивым. Еще накануне мирового конфликта «либерализм» Сазонова способствовал появлению в Совете министров большого числа его недоброжелателей. после 1914 г., когда в сферу деятельности главы МИД стали попадать вопросы не только внешней, но и внутренней политики, это число значительно увеличилось.

 

Российские правые круги в Государственной Думе и Государственном Совете накануне войны всячески противились ухудшению отношений с Германией, которая представлялась им оплотом стабильности и европейского консерватизма. Российский министр иностранных дел и официальная внешнеполитическая ориентация на Францию и Великобританию часто становились мишенью для критики.

 

Многие считали Сазонова несамостоятельной фигурой. Довольно распространенной была точка зрения, что его карьерный взлет объясняется родственными связями с премьером П.А. Столыпиным, а выбранный им курс «единомыслием в восточной политике с Извольским и великим князем Николаем Николаевичем» [Сухомлинов, с. 301]. Другие, критикуя Сазонова за его увлечение «западной культурой», открыто называли его «англоманом» и едва ли не «британским агентом» в Санкт-Петербурге.

 

Образную характеристику главы МИД оставил помощник управляющего делами Совета министров А. Н. Яхонтов, по долгу службы принимавший участие во всех заседаниях правительства с мая 1914 г. По его словам, «министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов, культурный, широко образованный, элегантный, безукоризненно одетый, заботившийся о своей внешности, изъяснявшийся по-русски с неуловимым налетом привычки предпочтительно пользоваться иностранными языками, мог быть отнесен, по духовному его складу, к тому разряду российских граждан, которых именовали «русскими европейцами» [Яхонтов, Первый год войны... с. 70].

 

В какой мере С.Д. Сазонова можно отнести к либеральному крылу российской правящей бюрократии? насколько значимым был его вклад в реализацию российской внешней и внутренней политики в годы Первой мировой войны? Чтобы разобраться в этом, обратимся к позиции Сергея Дмитриевича по польскому вопросу и тем проектам государственного переустройства Польши, которые он разрабатывал и пытался реализовать в 19141916 гг. Это тем более существенно, что отставка Сазонова в июле 1916 г. с поста главы МИД была вызвана в первую очередь его разногласиями по польской проблеме с другими членами Совета министров.

 

 

 

«Польское дело» накануне войны

 

Факты биографии С.Д. Сазонова позволяют утверждать, что его интерес к польской проблеме возник задолго до начала Первой мировой войны. Этому способствовала его работа в качестве секретаря русской миссии в Ватикане, где Сергей Дмитриевич провел 10 лет, с 1894 по 1904 г. Уже тогда наличие у России многомиллионного католического населения рассматривалось не только с точки зрения духовных вопросов и работы Департамента иностранных исповеданий. Судьба польских подданных империи выступала в роли серьезного фактора, определявшего ее взаимоотношения с западными соседями. Со времен второго польского восстания и знаменитой речи императора Александра II, призвавшего поляков «оставить мечтания» о возрождении собственной независимости, польская тема не переставала интересовать правительства других великих держав.

 

Со своей стороны, поляки, наученные горьким опытом неудачных мятежей, с конца XIX столетия выбрали путь «органической работы» и сотрудничества с российскими властями в надежде на постепенное повышение статуса Царства Польского в составе Российской Империи. Это обстоятельство позволяло многим российским политикам надеяться на возможность нормализовать отношения между русским и польским народами.

 

К началу Первой мировой войны С.Д. Сазонов имел уже сформировавшееся мнение по польскому вопросу. Он был убежденным противником включения земель Царства Польского в состав Российской Империи. В своих воспоминаниях, опубликованных в Берлине в 1927 г., Сазонов дал развернутую оценку всей предыдущей русской политике в Царстве Польском со времен Александра I до Николая II.

 

Присоединение Польши к России, по его словам, было, «по существу, дело несправедливое, а с русской точки зрения, оно было непростительно». «Не трудно было предвидеть, отмечал Сазонов, что польский народ, как бы благожелательно к нему ни относилась русская власть, никогда с ней не примирится. Между Россией и Польшей лежало, как зияющая пропасть, три века почти беспрерывной войны, в которой Польша часто играла роль нападавшей стороны и нередко бывала победительницей. Между русскими и поляками было пролито слишком много братской крови, чтобы их примирение могло состояться иначе, как на началах высшей справедливости и полного признания взаимных исторических прав» [Сазонов, с. 369].

 

Сазонов был убежден, что со времен завоеваний Екатерины II Россия получила прекрасную западную границу, основанную на этнографическом принципе, а необдуманные шаги Александра I нарушили этот баланс. Присоединение территорий с совершенно чуждым по культуре населением и еще не угасшим национальным самосознанием он считал стратегической ошибкой, дорого стоившей России в XIX в.

 

По словам Сазонова, «После Венского конгресса началось для России тревожное столетие, полное не прекращавшихся между ней и поляками недоразумений, споров, взаимных обвинений и острой вражды, принявшей вскоре форму вооруженных восстаний, которая отличалась с обеих сторон одинаковым ожесточением и едва не втянула Россию в международные осложнения. После подавления последнего из этих дорого нам стоивших восстаний наступила пора затишья. Будучи разумно использовано, это время могло бы дать благоприятные результаты для улучшения взаимных отношений русского и польского народов» [Сазонов, с. 372].

 

Отдельно министр останавливался на судьбе пограничных территорий Малой и Белой Руси, которые не раз становились предметом спора между русскими и поляками. Не подвергая никакому сомнению принадлежность России губерний Западного и Юго-западного края, Сазонов выражал сожаление, что на протяжении десятилетий они управлялись на тех же основаниях, что и польские губернии, без всякого уважения к местным особенностям и историческим традициям. Опора русского правительства на «польский консервативный элемент» в крае, вошедшая в привычку на протяжении первой половины XIX в., никак не отвечала задачам по восстановлению здесь Россией своих национальных исторических прав.

 

С точки зрения русских национальных интересов, отмечал дипломат, «было бы безрассудно и преступно подвергать Белоруссию и Украину, более древние русские земли, чем их колония — Восточная Русь или Великороссия, риску ополячения» [Сазонов, с. 375].

 

Особую критику Сазонова вызывала политика «дружественных внушений» со стороны берлинского двора, который, используя родственные связи с петербургской династией, не упускал возможности помешать любым попыткам примирения русских и поляков. Такая политика, проводимая со времен Бисмарка (много сделавшего на этом поприще в роли прусского посланника в Санкт-Петербурге), дожила до начала XX столетия и по-прежнему являлась руководством к действию для значительной части российской бюрократии.

 

«Приходится признать, отмечал министр, что наша польская политика обусловливалась не одними воспоминаниями о былом соперничестве между Россией и Польшей, оставившем глубокий след на их взаимных отношениях, ни даже горьким опытом польских мятежей, а в значительной мере берлинскими влияниями, которые проявлялись под видом бескорыстных родственных советов и предостережений каждый раз, как германское правительство обнаруживало в Петербурге малейший уклон в сторону примирения с Польшей» [Сазонов, с. 374].

 

Позднее, словно в подтверждение этих слов С.Д. Сазонова, Варшавский архиепископ и примас Польши Александр Каковский в беседе с протопресвитером российской армии и флота Георгием Шавельским, перечисляя немецкие фамилии, представленные в администрации края, с горечью констатировал: «Русская власть точно нарочно бьет по самолюбию поляков» [Шавельский, Т.1, с. 216]. кадровый состав администрации Варшавского генерал-губернаторства (составленный сплошь из прибалтийских немцев) никак не отвечал духу «русификации края». на фоне приближающегося конфликта с Германией вывод С.Д. Сазонова выглядел более чем актуально.

 

Признавая невозможность управлять Царством Польским одними лишь административными методами, Сазонов настаивал на важности социально-экономического фактора в развитии этой западной окраины Российской Империи. По его мнению, в будущем российское правительство неминуемо должно было пойти на либерализацию режима в Царстве и провести реформы хотя бы в области местного самоуправления.

 

Накануне Первой мировой войны вокруг С.Д. Сазонова в российском МИД сложился круг единомышленников, которые признавали необходимость проведения в Польше политических реформ и восстановления ее автономного статуса. К их числу следует отнести барона Б.Э. Нольде и князя Г.Н. Трубецкого. к ним примыкал государственный секретарь С.Е. Крыжановский, соратник П.А. Столыпина, принимавший самое деятельное участие в разработке законопроекта о выделении Холмской губернии из состава Царства Польского в 1912 г.

 

Законопроект о Холмщине, имевший широкий общественный резонанс, был, безусловно, важнейшим актом в развитии «польского дела» в предвоенные годы. Он находился целиком в русле политики премьера П.А. Столыпина по национальному размежеванию на западных окраинах Российский империи и восстановлению прежде утраченных русским народом позиций в рамках концепции «Великой России».

 

Закон, рассмотренный обеими российскими законодательными палатами уже после смерти П.А. Столыпина, получил высочайшее утверждение 23 июня 1912 г. Он означал выделение из состава Царства Польского особой Холмской губернии, изъятой из ведения Варшавского генерал-губернатора и напрямую подчиненной российскому министру внутренних дел.

 

Это событие, по словам государственного секретаря, имело очень важный подтекст: «По официально никогда не высказанной мысли, мера эта имела целью установление национально-государственной границы между Россией и Польшей на случай дарования Царству Польскому автономии» [Столыпин, с. 20].

 

Намерение П.А. Столыпина «отделить» Царство Польское не нашло отражения в официальных документах, но было зафиксировано в воспоминаниях близких к нему людей. По словам сына П.А. Столыпина, согласно замыслу его отца, «к Польше должны были быть прирезаны, взамен отторгнутых от нее частей Холмщины, некоторые части Гродненской губернии, населенные поляками. Речь шла о части Вельского и Белостокского уездов. Таким образом была бы достигнута основная цель размежевания». На 1920 г., свидетельствовал А.П. Столыпин, намечалось даже полное отделение Польши от России [Там же].

 

Учитывая ту роль, которую сыграл премьер в назначении нового главы МИД, можно предполагать значительное сходство их взглядов по польскому вопросу.

 

Таким образом, видные представители царской бюрократии, включая руководителя Министерства иностранных дел, видели в изменении статуса Царства Польского путь к примирению с поляками и готовили для этого почву. Первые пробные шаги были сделаны незадолго до начала мировой войны.

 

В 1913 г. в Берлине начальник Ближневосточного департамента Министерства иностранных дел князь Г.Н. Трубецкой опубликовал памфлет «Russland als Grossmacht». В этой работе автор подвергал критике разделы Речи Посполитой и приходил к революционному (для представителя российской бюрократии) выводу. Полякам, по его мнению, необходимо было предоставить те же права, какими они пользовались в то время в Австро-Венгерской монархии в Галиции, то есть политическую автономию [Вечоркевич, с. 145]. Как отмечает современный исследователь С.В. Позняк, «такая постановка вопроса была возможной если не с благословения, то с молчаливого согласия руководителя Министерства иностранных дел С.Д. Сазонова» [Позняк, с. 159].

 

В начале 1914 г. позиции С.Д. Сазонова значительно укрепились после отставки премьер-министра В.Н. Коковцева, который, по мнению императора Николая II, проявлял слишком большую самостоятельность суждений по вопросам внешней политики.

 

Глава российского МИД обратился к царю со специальным докладом, тема которого формально не относилась к компетенции руководителя внешнеполитического ведомства. Говоря о Царстве Польском, министр призвал Николая II во имя «великодержавных задач» России пойти навстречу «разумным пожеланиям польского общества в области самоуправления, языка, школы и церкви» [История внешней политики... с. 296]. По его убеждению, польский вопрос уже давно требовал разрешения на законодательном уровне и соответствующего оформления в виде императорского манифеста.

 

 

 

МИД и воззвание Великого князя

 

Актуальность подобного подхода обнаружилась в 1914 г., с началом Первой мировой войны, когда польский вопрос вновь превратился в один из важнейших вопросов европейской политики. Воюющие державы, оказавшиеся по разные стороны фронта, не могли не учитывать политические устремления поляков, когда разрабатывали свои планы послевоенного переустройства Европы. Изменения, которые могли произойти на европейской карте, теперь были связаны не столько с политикой аннексий и захватов, сколько с ростом национального самосознания и повышением роли национального фактора в политике великих держав. Новые, небывалые масштабы конфликта, в котором с каждой из сторон теперь действовал «вооруженный народ», заставляли правительства воюющих стран идти на пересмотр позиций по многим национальным проблемам, одной из которых был польский вопрос.

 

Для Центральных держав географическое положение Польши с самого начала войны делало ее территорию главным театром военных действий на востоке. Для России же наличие «Варшавского выступа» выдвигало на первый план необходимость обороны этого наиболее угрожаемого участка фронта, а также обеспечение лояльности польского населения в тылу. Эти обстоятельства повышали заинтересованность воюющих держав в привлечении симпатий поляков на свою сторону. Немаловажное значение имел и тот факт, что значительное число поляков служили как в Российской Армии, так и в армиях Германии и Австро-Венгрии.

 

Именно поэтому С.Д. Сазонову пришлось столкнуться с необходимостью разрешения польской проблемы уже в первые недели войны. Российский МИД становился одним из важных центров разработки решений польского вопроса, который приобретал международное значение, постепенно выходя за рамки российской внутренней политики.

 

Другим центром формирования польской политики империи стала Ставка Верховного главнокомандующего и ее дипломатическая канцелярия. Именно Ставка предприняла первые практические шаги по разрешению польского вопроса. 1 августа 1914 г. Верховный главнокомандующий русской армии Великий князь Николай Николаевич обратился с воззванием «К полякам», фактически пообещав восстановление автономного статуса Царства Польского:

 

«Поляки, пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее. Она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения ее с великой Россией. Русские войска несут вам благую весть этого примирения. Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим воссоединится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от вас Россия: такого же уважения к правам тех национальностей, с которыми связала вас история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет к вам великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде» [Лемке, с. 22].

 

Современники приписывали авторство текста лично С.Д. Сазонову, а также его сотрудникам по Министерству иностранных дел барону Б.Э. Нольде и князю Г.Н. Трубецкому. Впрочем, существовали и другие версии авторства этого документа. Так, Зинаида Гиппиус утверждала, что воззвание Великому князю «писали и редактировали» П.Б. Струве и Г.Е. Львов [Гиппиус, с. 27]. А современный исследователь А.Ю. Бахтурина указывает в числе авторов генерала Н.Н. Янушкевича и военного министра В.А. Сухомлинова [Бахтурина, Воззвание к полякам... с. 134].

 

За этим воззванием последовали ни к чему не обязывающие заявления немецких и австро-венгерских властей о том, что одной из целей войны является освобождение поляков из-под «чуждого господства».

 

Воззвание встретило в основном благожелательные отзывы среди польского населения. Самые разные политические силы, от национальных демократов до консерваторов, были склонны безоговорочно поддержать вооруженную борьбу против «германизма», в которую вступала Россия. Высшие слои польского общества, особенно аристократия, демонстрировали полную лояльность по отношению к русскому правительству. Такие настроения преобладали среди различных социальных групп и стали частью общего патриотического подъема в первые недели войны. Перемены в польском общественном сознании не остались незамеченными как представителями власти, так и в кругах интеллигенции.

 

Под впечатлением от воззвания Великого князя известный историк и филолог-славист А.Н. Погодин в предисловии к своей «Истории польского народа в XIX веке» отмечал: «Эти строки я пишу во время войны, на знамени которой написаны великие слова об объединении и освобождении народов» [Погодин, с. 2].

 

А поэт Валерий Брюсов, прибывший в польскую столицу в августе 1914 г. в качестве военного корреспондента «Русских ведомостей», написал стихотворение «В Варшаве», посвященное известному политику и стороннику русско-польского сближения А.Р. Ледницкому. Казалось, давняя мечта С.Д. Сазонова о «примирении» двух славянских народов была как никогда близка к реализации.

 

Воззвание Великого князя имело настолько значительный международный резонанс, что министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей прочел его на заседании британского парламента. Это обстоятельство было с восторгом встречено польской общественностью. Варшавская «Nowa Gazeta» поспешила уведомить своих читателей, что теперь польский вопрос есть вопрос международный [Война и Польша... с. 25].

 

Российская администрация в Царстве Польском, впрочем, далеко не разделяла подобную точку зрения. В августе-сентябре 1914 г. в Варшавском генерал-губернаторстве произошло несколько эпизодов, которые свидетельствовали о том, что преодолеть негативные стереотипы в восприятии друг друга двум народам до конца все же не удалось.

 

Так, исполняющий обязанности Варшавского генерал-губернатора Антоний фон Эссен в августе 1914 г. отказался принимать депутацию жителей Варшавы, которые хотели поблагодарить его за воззвание Великого князя в обращении на польском языке. А попечитель Варшавского учебного округа Г.В. Левицкий ввел своим циркуляром дополнительные ограничения на преподавание поляками гуманитарных дисциплин в частных учебных заведениях даже и на русском языке. По данному поводу Член Государственного совета по выборам от Царства Польского граф С.И. Велепольский был вынужден обратиться лично к премьеру И.Л. Горемыкину, причем вопрос дважды обсуждался на заседании Совета министров. Только благодаря настойчивости российского премьера циркуляр был отменен [Позняк, с. 159].

 

Когда в Ставку начали поступать проекты формирования в составе русской армии особого «Польского Войска», это тоже поначалу не вызвало у российских военных большого энтузиазма. Со стороны командования высказывались опасения, что организация польского войска может создать у поляков иллюзию, что «при определении будущего устройства Польши уже предрешен вопрос о предоставлении ей права содержать независимую польскую армию».

 

Российский МИД во главе с С.Д. Сазоновым не остался в стороне от проблемы создания польских военных частей. В сентябре 1914 г. представитель МИД при Ставке Н. Кудашев рассматривал совместно с военными вопрос об организации польского ополчения. Кроме того, сам Сазонов обсуждал данный вопрос со старшим секретарем дипломатической канцелярии при Ставке Верховного главнокомандующего Н.А. Базили.

 

В итоге национальные польские формирования в русской армии были созданы лишь в конце 1914 г. Российские власти поддержали инициативу польского дворянина Витольда Остои-Горчиньского по созданию в Люблине и Пулавах (Новой Александрии) двух первых польских легионов [Копылов, с. 5].

 

Очень скоро обнаружились существенные разногласия между Ставкой и Министерством иностранных дел по вопросу о дальнейшей судьбе Польши. Военное командование в своих отношениях с поляками опиралось на воззвание Великого князя, которое предусматривало решение польского вопроса только после войны. МИД же испытывал определенное давление со стороны союзников и, не желая вовлекать в рассмотрение этой проблемы Великобританию и Францию, был вынужден предпринимать превентивные меры для решения «национального вопроса», под которым и в Париже, и в Лондоне понимали одновременно польскую, еврейскую и финляндскую проблемы [Колмагоров, с. 214; Копылов, с. 4].

 

14 сентября 1914 г. глава российского МИД С.Д. Сазонов принял участие в совещании в Петрограде, где присутствовали британский посол Дж. Бьюкенен и французский посол М. Палеолог. помимо выяснения позиций сторон, шло обсуждение плана включения в состав «восстановленной в рамках Российской Империи Польши» территорий Восточной и Западной Галиции, нижнего течения Немана, а также земель Познани и Силезии. Планы России были достаточно умеренными и серьезных возражений союзников не встретили, однако никаких конкретных решений на данном совещании принято не было. Дж. Бьюкенен сослался на то, что он не уполномочен подписывать столь важные документы.

 

В конце сентября 1914 г. британское Министерство иностранных дел в телеграмме, направленной Дж. Бьюкенену, сообщало, что «Лондон надеется на действия России в соответствии с воззванием Николая Николаевича». Тогда же С.Д. Сазонов получил от английского посла наброски плана послевоенного устройства Европы. В отношении польского вопроса было отмечено, что Россия получит обещанные ей польские провинции Австрии и Пруссии, если на эти территории будет распространяться манифест Великого князя.

 

О том же говорилось в сообщении российского посла в Лондоне А.К. Бенкендорфа. Великобритания «безоговорочно уступала» России польские провинции, принадлежавшие Австрии и Пруссии, но при условии, что Россия будет руководствоваться по отношению к ним воззванием Верховного главнокомандующего. Англия, по убеждению посла, была намерена употребить «всю силу своего влияния в пользу широкого исправления европейской карты на этнографической основе», чего можно было достигнуть, по мнению ее руководителей, главным образом за счет Габсбургской монархии [История внешней политики... с. 314].

 

Российские правящие круги до конца 1914 г. предпочитали сохранять осторожность и, учитывая затянувшийся характер войны, не спешили давать новые обещания как союзникам, так и своим польским подданным.

 

 

 

Великое отступление

 

Серьезные перемены произошли весной-летом 1915 г., когда начавшееся австро-германское наступление свело на нет успехи русских войск первых месяцев войны. Отступая, русская армия была вынуждена очистить левый берег Вислы, потеряв здесь важнейшие крепости Новогеоргиевск и Ивангород, оставить Галицию, территорию Царства Польского и часть Литвы. Затем русские войска покинули и Западную Белоруссию. Из Царства и прифронтовых губерний России на восток устремился огромный поток беженцев, что усложнило и без того непростую социальную обстановку в центральных российских губерниях. В этих условиях проблема обеспечения лояльности польской части населения вновь стала очень актуальной.

 

Выступая на заседании Совета министров 16 июля 1915 г., военный министр генерал А.А. Поливанов заявил: «Отечество в опасности». Министры были склонны возложить на Ставку значительную часть ответственности за те хаос и неразбериху, в которые погружалась прифронтовая полоса России. Министр юстиции А.А. Хвостов задавался вопросом: «А что творится с эвакуацией очищаемых нами местностей? Ни плана, ни согласованности действий. Все делается случайно, наспех, бессистемно. Сплошь и рядом учреждения получают приказ об отъезде чуть ли не за несколько часов до очищения города войсками. [...] Архивы, имущество бросаются на произвол судьбы. [...] Губернаторы узнают об избрании их района для данного учреждения лишь в момент прибытия поездов с чиновниками и грузами» [Яхонтов, Тяжелые дни... с. 14].

 

Не понимал министр и того, каким образом к компетенции Ставки стали относиться вопросы национального характера: «А как отнестись к таким, например, действиям, как разрешение формировать различные польские легионы, латышские батальоны, армянские дружины? Подобные формирования выходят за пределы узковоенных интересов, в корне затрагивая вопросы общегосударственной политики. Ведь этот шаг есть в существе ничто иное как установление принципа образования национальных войск. Разве допустимо, чтобы такая мера принималась без согласия Совета Министров» [Там же].

 

Было очевидно, что правительство не желало больше мириться с расширением полномочий Ставки и фактическим двоевластием в западных прифронтовых областях. По словам занимавшего должность министра торговли и промышленности князя В.Н. Шаховского, «обуздание своеволия» военных начальников теперь стало особенно важным.

 

С.Д. Сазонов не мог не учитывать эти обстоятельства. Пошатнувшиеся позиции Ставки вновь выводили МИД на первый план в деле разработки польской политики империи.

 

В 1915 г. глава МИД принял твердое решение провести в Польше необходимые преобразования, которые уже не рассматривались бы польским обществом (равно как и противниками России) только как пустые обещания. В своих воспоминаниях Сазонов отмечал: «Разочарование и тревога поляков после очищения нами Царства Польского и занятия немцами Варшавы достигли крайней степени. Многие из них изверились в нашей способности защитить их от натиска германцев и даже в нашем желании сделать что-либо, чтобы вознаградить их за подъем духа, с которым они стали под наши знамена для общей борьбы против немцев и за те тяжелые нравственные и материальные жертвы, которые выпали на долю Польши с первых же дней войны. Я не сомневался, что германское и австро-венгерское правительства используют это положение в ущерб России путем лживых обещаний, на самом же деле для более или менее скрытого присоединения польских земель, лежавших по ту сторону их границ» [Сазонов, с. 381].

 

Воля российского монарха в польском вопросе, по словам министра, теперь должна была стать определяющей. Времени для его разрешения оставалось все меньше: «Надо было во что бы то ни стало, раньше, чем центральные державы успели, под видом призрачного восстановления Польши, приступить к ее окончательному расчленению, чтобы Россия объявила голосом своего Государя, как она понимала национальное возрождение польского народа. Надо было не довольствоваться на этот раз изложением одних общих принципов этого возрождения, вроде объединения раздробленного тела Польши, свободы ее религиозной жизни и развития национальной культуры, но обеспечить ее возврат к политическому существованию, дав ей для начала государственное устройство, основанное на полном внутреннем самоуправлении» [Сазонов, с. 382].

 

С.Д. Сазонов был глубоко убежден в том, что, пытаясь добиться проведения реформ в Польше, он действует и в русских национальных интересах. При этом преобразования должны были осуществиться «на благо русского и польского народа и всего славянства» и только «по почину русского царя».

 

Однако у Сазонова почти не оказалось союзников в Совете министров. По его словам, он мог положиться в решении польского вопроса только на двух-трех человек, оказывавших ему поддержку. Министры внутренних дел, юстиции, да и сам премьер его позицию не разделяли.

 

В июле 1915 г. произошло первое серьезное столкновение С.Д. Сазонова с другими членами правительства. 16 июля Совет министров обсуждал вопрос о будущем заявлении премьера И.Л. Горемыкина в Государственной Думе, которое по времени почти совпадало с оставлением русскими войсками Варшавы. Собираясь как-то обнадежить поляков, премьер Горемыкин все же не был готов давать им обещания, выходящие за рамки воззвания от 1 августа 1914 г.

 

С.Д. Сазонов же выступил с предложением немедленно разрешить вопрос о даровании Польше автономии Высочайшим Манифестом, не дожидаясь созыва Думы, ввиду событий на фронте. Однако никто из коллег Сазонова не поддержал эту инициативу. «Если поляки захотят поверить искренности правительства, – заявил премьер И. Л. Горемыкин, – то для них будет достаточно и моего заявления в Думе от имени Государя Императора» [Яхонтов, Тяжелые дни... с. 18].

 

В итоге заявление премьер-министра И.Л. Горемыкина, сделанное им 19 июля, содержало лишь повторение обещаний, высказанных в воззвании Великого князя. Единственной уступкой полякам было появившееся в тексте слово «автономия»: «Его Величеством повелено Совету Министров разработать законопроекты о предоставлении Польше, по завершении войны, права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах местной автономии, под Державным Скипетром Государей Российских и при сохранении единой государственности» [Там же].

 

 

 

Проекты для императора

 

Позиции Сазонова отнюдь не укрепились после назначения в январе 1916 г. нового председателя Совета министров Б.В. Штюрмера (чей двоюродный дед был в свое время австрийским комиссаром на острове Св. Елены, где присматривал за Наполеоном). Глава МИД возражал против такого назначения, считая его подрывающим авторитет правительства и небезопасным в условиях войны. Популярность нового премьера была действительно крайне низкой. Хотя род Штюрмеров уже давно обосновался в России – предки Б.В. Штюрмера служили российским императорам с начала XIX века, – это обстоятельство тогда мало принималось во внимание русским обществом.

 

По словам члена Государственного совета графа С.И. Велепольского, Штюрмер был «очень мало знаком с польским вопросом. Это было видно из того, что даже исторических фактов последних лет он не знал. По-моему, продолжал Велепольский, он польского вопроса совсем не знал» [Падение царского режима... с. 35].

 

Это не помешало, однако, польским кругам попытаться повлиять на премьера и добиться от него более радикальных заявлений по польскому вопросу, чем сделанные ранее Горемыкиным. Широкую известность получила «Записка» С.И. Велепольского, в которой польский аристократ и землевладелец предлагал свое видение решения польского вопроса. Призывая конкретизировать положения, заложенные в воззвании Великого князя, Велепольский заявлял, что одних только земских и городских реформ в Польше недостаточно. «Никто, конечно, не может сомневаться в полезности введения городового акта или земского положения в Царстве Польском, – утверждал политик, – но ведь эти реформы были спроектированы правительством за семь лет до войны. [...] Исполинская война 1914 года не могла не поставить вопроса о русско-польских отношениях во всем его историческом значении и полноте. Воскресла заветная мечта отцов и дедов и надежда на братское примирение с Великой Россией» [Записка гр. Сигизмунда Велепольского... с. 5051].

 

В ходе нескольких аудиенций у Б.В. Штюрмера в феврале 1916 г. С. И. Велепольский пытался предложить ему свой взгляд на решение польской проблемы, но получил отказ: «Я ничего не переменю» заявил Штюрмер [Падение царского режима... с. 36].

 

Было очевидно, что перспектива получить «единую Польшу и разрозненную Россию» (по словам А. Н. Яхонтова) никого в российских правящих кругах не устраивала [Соколов, с. 78].

 

Свой проект предложил и глава российского МИД, однако он предназначался в первую очередь для рассмотрения государем, а не премьер-министром.

 

С.Д. Сазонов составил памятную записку с приложенным к ней проектом «основных постановлений о политическом устройстве Царства Польского». Этот документ был окончательно подготовлен 17 апреля 1916 г. и направлен для ознакомления императору. По мнению министра, существовало всего три варианта разрешения польского вопроса: «независимость Царства Польского, самобытное существование Царства в единении с Россией и более или менее широкое провинциальное самоуправление края».

 

С.Д. Сазонов выступил против идеи независимости Польши, несмотря на ее популярность в российских либеральных кругах: «При отдельном существовании Царство Польское, предоставленное своим собственным силам (международная гарантия или договорная нейтрализация при изменчивости международной обстановки едва ли много помогут), не в состоянии будет успешно бороться с Германией. Нам придется его защищать от германского натиска, только в условиях, менее отвечающих нашим интересам и выгодам, без возможности соответственным образом подготовить политическую, экономическую и военную оборону в пределах Царства. Затем, несомненно, отказ от Польши будет истолкован как признак нашей слабости, ибо подобное отречение от столетнего прошлого нашей политики иначе массами оценено быть не может. К тому же, при такой оценке, мы уйдем из Польши до нашего окончательного "примирения" с польским народом, который будет помнить последние десятилетия до войны и видеть в России враждебную польской народной стихии силу. А тогда Германия, при содействии австрийцев, может сблизиться с независимой Польшей и сделать Варшаву, как пред вторым разделом, центром политической интриги, направленной против нас» [Памятная записка... с. 88].

 

Неприемлемым казался министру и вариант провинциального самоуправления. В итоге Сазонов приходил к следующему выводу: «Только средний путь ведет к цели. Надо создать в Польше такую политическую организацию, которая сохранила бы за Россией и ее монархом руководство судьбами польского народа и в то же время давала бы его национальному движению широкий выход, притом не на путь продолжения исторической тяжбы с Россией, а на путь правильного устроения внутренней политической жизни края. Это среднее решение было бы восстановлением традиций политики императора Александра I и императора Николая I, который даже после восстания 1830 г. продолжал управлять краем по польским законам при помощи подчиненной князю варшавскому польской бюрократии» [Там же].

 

В заключении глава МИД указывал главный принцип, на котором должна была осуществиться польская автономия: «Царство Польское связано с государством Российским нераздельностью престола и единством дел общегосударственных. В своих внутренних делах оно управляется особыми установлениями и на основании особого законодательства» [Памятная записка, с. 90].

 

Николай II ознакомился с проектом Сазонова, но никакого решения так и не было принято. Острожный подход к польскому вопросу сохранялся в условиях, когда Царство Польское, Галиция, Литва и часть соседних областей Российской Империи оставались под контролем германских и австро-венгерских войск.

 

С другой стороны, на Россию постоянно оказывалось дипломатическое давление. Франция и Великобритания не раз намекали своему союзнику, что «поскольку война ведется ради освобождения народов и решения их судьбы согласно национальным интересам, то в один ряд с такими странами, как Сербия и Бельгия, должна быть поставлена и Польша» [Копылов, с. 4].

 

С.Д. Сазонову стоило большого труда отклонять многочисленные «дружественные внушения» союзной дипломатии, направленные на решение польского вопроса наиболее выгодным для Антанты способом. Для него было очевидно, что любые преобразования в Польше являлись прерогативой русского монарха. Не желая наблюдать, как французское посольство в Петрограде постепенно превращается в польский клуб, Сазонов провел беседу с французским послом М. Палеологом, в ходе которой заявил, что «Польша не была присоединена к России одним постановлением Венского конгресса, но была затем дважды ею завоевана в эпоху восстаний 1830 и 1863 годов, за которые в значительной степени несла нравственную ответственность французская политика» [Сазонов, с. 384].

 

Британский посол Дж. Бьюкенен в марте 1916 г. уже открыто писал Сазонову, что настал момент выработки плана по польскому вопросу на основе принципа национальности. Подобными действиями английский МИД старался привязать вопрос о «польских» приобретениях России к проблеме проведения реформ в Царстве Польском, то есть фактически вынести этот вопрос на международное обсуждение. Союзники также неоднократно намекали России, что у нее могут возникнуть трудности с предоставлением военных кредитов.

 

Не желая упускать инициативу, С.Д. Сазонов летом 1916 г. выступил с предложением провозгласить автономию в Польше, не дожидаясь новых попыток вмешательства со стороны союзников. К этому побуждали и полученные Сазоновым сведения о готовности Центральных держав перейти в польском вопросе от слов к делу [Бахтурина, Государственное управление... с. 66]. Глава МИД напоминал о недавнем выступлении в Рейхстаге германского канцлера Теобальда фон Бетман-Гольвега, который пообещал, что Германия и Австро-Венгрия непременно разрешат польский вопрос, а о возвращении к довоенному status quo не может быть и речи [Памятная записка... с. 85].

 

Императорский манифест о Польше должен был предотвратить такое развитие событий. Как отмечал в своих мемуарах британский дипломат Дж. Бьюкенен, летом 1916 г. российскому министру иностранных дел удалось, несмотря на противодействие главы правительства Штюрмера, добиться поддержки этой идеи со стороны императора [Бьюкенен, 171].

 

Разработка проекта автономного устройства Царства Польского была поручена С.Д. Сазоновым сотруднику внешнеполитического ведомства барону Б.Э. Нольде видному специалисту по вопросам международного права. После завершения работы над документом проект был передан государственному секретарю С.Е. Крыжановскому «для согласования его с имперскими законами» [Сазонов, с. 387].

 

Проект политических преобразований в Царстве Польском, разработанный по поручению Сазонова, предусматривал сохранение связи между Польшей и Российской империей через личность императора (Царя Польского). Польша получала собственное правительство (Совет министров) и собственный двухпалатный парламент. К сфере интересов империи по-прежнему относились вопросы обороны, внешней политики, финансов, таможенного дела и стратегических железных дорог. Польский парламент мог принимать национальные законы, однако, если они затрагивали общеимперские интересы, то законопроекты подлежали обсуждению в Государственной Думе и Государственном Совете. Польша сохраняла также свое представительство в обеих российских законодательных палатах. Учитывая уже имеющийся опыт Финляндии, провозглашалось равноправие русских и поляков на территории Царства Польского. Наконец, явно идя навстречу пожеланиям правых кругов, законопроект полностью гарантировал неприкосновенность русского землевладения в Царстве Польском.

 

В конце июня 1916 г. Сергей Дмитриевич выехал в Ставку, в Могилев, чтобы лично представить проект императору. Накануне доклада Николаю II Сазонов стремился заручиться поддержкой близких к императору людей, осознавая, по-видимому, что одной силы его убеждения может оказаться недостаточно. Так, министр ознакомил со своим проектом генерала М. В. Алексеева начальника штаба Верховного главнокомандующего. По словам Сазонова, Алексеев поддержал проект и вызвался защищать его перед государем.

 

Несмотря на это, исход будущей аудиенции был неясен. Протоиерей Георгий Шавельский, к которому Сазонов также обращался за поддержкой, вспоминал: «Как и раньше, Государь был на стороне дарования льгот Польше; Императрица стояла за сохранение status quo» [Шавельский, Т. 2, с. 47].

 

Доклад императору, на котором присутствовал Алексеев, состоялся 29 июня 1916 г. По словам Сазонова, «Проект был прочитан Государю целиком и каждая его статья подверглась тщательному разбору, причем Его Величество задавал мне вопросы, доказывавшие его интерес к предмету моего доклада. После меня генерал Алексеев разобрал его со специальной точки зрения военной безопасности империи и в заключение выразился, без оговорок, в пользу его принятия» [Сазонов, с. 388].

 

После аудиенции у государя, по воспоминаниям очевидцев, «Сазонов сиял от радости. Оставалось, таким образом, заготовить манифест и объявить народу. Но вместо манифеста получилось нечто иное, для всех неожиданное» [Шавельский, Т. 2, с. 47].

 

 

 

Крушение надежды

 

Получив согласие императора и поручение вынести проект на обсуждение Совета министров, С.Д. Сазонов выехал в Петроград, чтобы ознакомить с данным решением Б.В. Штюрмера. Премьер был, несомненно, настроен отрицательно, но, имея на руках ясно выраженную волю монарха, Сазонов мог надеяться на благоприятный исход обсуждения своего проекта в правительстве. Однако после возвращения в Петроград Сазонов, чье здоровье было подорвано, вынужден был уехать на несколько дней на отдых в Финляндию. За это время Б.В. Штюрмер, имевший обширные связи в придворных кругах, приложил максимум усилий, чтобы подготовить смещение главы МИД. Рассмотрев проект С.Д. Сазонова в правительстве, министры вынесли заключение, что «обсуждение польского вопроса при обстоятельствах военного времени невозможно», а сам проект признали «несвоевременным».

 

7 июля 1916 г. С.Д. Сазонов получил рескрипт Николая II о своей отставке и назначении членом Государственного совета. Вместо Сазонова российский МИД возглавил Б.В. Штюрмер.

 

По словам протоиерея Георгия Шавельского, «Изменение принятого Государем и объявленного им решения мало кого удивило. Удивило всех другое это назначение министром иностранных дел Штюрмера, никогда раньше не служившего на дипломатическом поприще и не имевшего никакого отношения к дипломатическому корпусу» [Шавельский, Т. 2, с. 47].

 

Своеобразным утешением для опального министра стала публикация в Петрограде в 1916 г. сборника его выступлений под названием: «Война и С.Д. Сазонов. Последние речи б. Министра иностранных дел во время войны в Государственной Думе». Сам факт появления такого издания означал, что взгляды Сазонова были все еще важны для российской бюрократии и могли быть услышаны в будущем.

 

Впрочем, победа Штюрмера вовсе не свидетельствовала, что российское правительство окончательно отказалось от решения польской проблемы. Сам ход военных и политических событий диктовал такую необходимость.

 

То, о чем давно предупреждал С.Д. Сазонов, произошло. В августе 1916 г. германский канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег провел переговоры в Вене с австрийским министром иностранных дел Иштваном Бурианом, обсудив с ним дальнейшую судьбу оккупированной Польши. Оба политика пришли к принципиальному соглашению о создании на территории Царства Польского формально самостоятельного польского государства, в экономическом, политическом и военном отношении полностью зависимого от Центральных держав. Противников России интересовал экономический потенциал Царства, в первую очередь промышленные районы Радома и Домбровы, а также его мобилизационные возможности. По мнению германских военных специалистов, Польша могла выставить от 900 тыс. до 1 млн новобранцев. Варшавский военный генерал-губернатор Ганс Гартвиг фон Базелер летом 1916 г. утверждал, что только из добровольцев в Польше можно было сформировать не менее трех новых дивизий. Так как международное право запрещало проводить мобилизацию на оккупированных территориях во время войны, единственным выходом оставалось провозглашение «независимого» польского государства.

 

5 ноября 1916 г. в Варшаве и Люблине германский и австро-венгерский генерал-губернаторы Ганс фон Базелер и Карл фон Кук одновременно опубликовали два манифеста. От имени своих монархов они провозглашали создание «Польского королевства» фактически марионеточного государства, находившегося в союзе с Центральными державами, не имевшего ни реального суверенитета, ни даже собственных границ.

 

Отношение польского общества к этим документам было противоречивым. Обнародование германского акта в Варшаве, в Королевском замке, разумеется, выглядело высоко символичным жестом, направленным на то, чтобы пробудить среди поляков национальное самосознание и привлечь их симпатии на сторону Германии. Однако, как заметил один из современников, принимавший участие в этой церемонии, ему было весьма странно услышать Марш Домбровского «в исполнении германского военного оркестра». Ни о каком доверии к оккупационным властям не было и речи [Krzywoszewski, s. 30].

 

В свою очередь, российское правительство 15 ноября 1916 г. выступило с официальным заявлением по поводу действий Центральных держав, в котором подвергло осуждению их шаги, нарушающие международное право.

 

«Императорское правительство, говорилось в заявлении, усматривает в этом акте Германии и Австро-Венгрии новое грубое нарушение нашими врагами основных начал международного права, воспрещающих принуждать население временно занятых военною силою областей к поднятию оружия против собственного отечества. Оно признает сказанный акт недействительным. По существу польского вопроса Россия с начала войны уже дважды сказала свое слово. В ее намерения входит образование целокупной Польши из всех польских земель с предоставлением ей на завершении войны права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах автономии, под державным скипетром государей российских и при сохранении единой государственности» [Матвеев, с. 171].

 

Но дальше этих заявлений правительство Б.В. Штюрмера не пошло, проявив удивительную недальновидность в польском вопросе и, по существу, упустив инициативу. Попытки братьев Велепольских добиться от властей ответа, почему уже «фактически заготовленный манифест» о Польше так и не был объявлен, продолжавшиеся с июля 1916 г., ни к чему не привели.

 

Лишь 12 декабря 1916 г. император Николай II издал приказ по армии и флоту № 870, в котором одной из целей России в войне объявлялось «создание свободной Польши из всех трех ея ныне разрозненных областей» [Бахтурина, Государственное управление... с. 74].

 

После издания этого документа, 23 декабря 1916 г., граф С.И. Велепольский смог добиться аудиенции у императора. Польский политик и член Государственного Совета попросил разъяснить, как следует понимать слова «свобода Польши». Николай II ответил, что Польше будет дарован «собственный государственный строй со своими законодательными палатами и собственная армия» и разрешил опубликовать это заявление в печати [Падение царского режима... с. 44]. Это последнее решение императора и его «всегда благожелательное, благосклонное отношение» к польскому вопросу, по словам Сигизмунда Велепольского, произвело на него глубокое впечатление [Там же].

 

По понятным причинам планы Российской Империи в отношении Польши так и не были реализованы. До Февраля 1917 г. ни один из разработанных российской элитой проектов не получил законодательного оформления, та же судьба постигла и проекты польских политиков. Время деклараций закончилось, и после Февральской революции инициатива в разрешении польской проблемы окончательно перешла к Антанте.

 

Что же касается С.Д. Сазонова, то он искренне сожалел, что так и не смог довести начатое им дело до конца. «Нет сомнения, писал он, что русская революция разрешила польский вопрос быстрее и радикальнее, чем это сделала бы русская государственная власть, находившаяся в руках безвольных и бессильных людей. Но можно ли сказать, что она разрешила его справедливо и прочно? На это можно ответить только отрицательно уже по одному тому, что, будучи разрешен без участия России, он был разрешен против ее национальных интересов» [Сазонов, с. 390].

 

Отсутствие «Акта о Польше», на принятии которого так настаивал министр, привело к весьма болезненным последствиям для дальнейшей судьбы российско-польских отношений. Восстановленное по итогам Первой мировой войны польское государство, не имея четких границ, получило возможности для широкой экспансии на восток. Вместо примирения в жизни двух соседних народов наступило новое тревожное столетие, полное конфликтов, взаимных предубеждений и недопонимания…

 

Литература

1. Бахтурина А.Ю. Воззвание к полякам 1 августа 1914 г. и его авторы // Вопросы истории. 1998. № 8.

2. Бахтурина А.Ю. Государственное управление окраинами Российской Империи в годы первой мировой войны. М. 2004.

3. Бахтурина А.Ю. Статус Царства Польского в политике самодержавия накануне Февральской революции // Первая мировая война, Версальская система и современность: Сборник статей / Отв. ред. И.Н. Новикова, А.Ю. Павлов. СПб. 2012. С.7687.

4. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М. 1991.

5. Вечоркевич П. Законодательные органы (Дума и Государственный совет) как платформа российско-польского политического примирения // Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание. М. 2000.

6. Война и Польша (польский вопрос в русской и польской печати). М. 1914.

7. Война и С.Д. Сазонов. Последние речи б. Министра иностранных дел во время войны в Государственной Думе. Пг. 1916.

8. Гиппиус 3. Петербургские дневники. 19141919. Нью-Йорк; М. 1990.

9. Добронравин Н. А. Россия и непризнанные государства в период Первой мировой войны. 19141916 гг. // Новейшая история России. Выпуск 3 (11). 2014.          

10. Записка гр. Сигизмунда Велепольского 27 апреля 1915 г. // Русско-польские отношения в период мировой войны / Сост. Н. М. Лапинский; предисл. М.Г. Валецкого. М.; Л. 1926. С. 5053.

11. История внешней политики России. Конец XIX начало XX века (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М. 1997.

12. Колмагоров К.Н. Польский вопрос в политике российского МИД (19141916) // Проблемы славяноведения. Сб. научных статей и материалов. Брянск. 2003. Вып. 5.

13. Копылов Н.А. Польские военные формирования в составе русской армии (19141916): военные и политические проблемы формирования и боевого применения // Материалы научной конференции «Великая, священная, отечественная: Россия в Первой мировой». 2627 июня 2014. М. 2014.

14. Лемке М. К. 250 дней в царской ставке: 1914–1915. Мн. 2003.

15. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. М. 1957. T.I, II.

16. Матвеев Г.Ф. Из истории вопроса о праве наций на самоопределение в годы Великой войны // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. Выпуск № 1 (15). 2014. С. 171192.

17. Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 19141920. В двух книгах. Книга 1. М. 1993.

18. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т. VI. М.-Л., 1926.

19. Памятная записка министра иностранных дел Сазонова от 17 апреля 1916 г. с приложением основных постановлений устава о государственном устройстве Царства Польского // Русско-польские отношения в период мировой войны / Сост. Н. М. Лапинский; предисл. М. Г. Валецкого. М.; Л. 1926. С. 8594. URL: http:// escriptorium.univer.kharkov.ua/handLe/1237075002/1746 (дата обращения: 26.09.2018).

20. Погодин А.Л. История польского народа в XIX веке. М. 1915.

21. Позняк С.В. «Польский вопрос» во властных структурах Российской Империи накануне и в годы Первой мировой войны // Российские и славянские исследования: Сб. науч. статей. БГУ. 2004. С. 159173.

22. Сазонов С.Д. Воспоминания. М. 1991.

23. Соколов А.С. С.Е. Крыжановский и польский вопрос // Вестник РГУ им. И. Канта. 2005. Вып. 3. Сер. Гуманитарные науки. С. 7580.

24. Столыпин А. Слово об отце // П.А. Столыпин. Нам нужна великая Россия...: Поли. собр. речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906—1911 гг. М. 1991.

25. Сухомлинов В.А. Воспоминания. Мн. 2005.

26. Уткин А. И. Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне. Смоленск. 2000.

27. Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Нью-Йорк. 1954.

28. Яхонтов А. Н. Тяжелые дни. Секретные заседания Совета Министров 16 июля 2 Сентября 1915 года). // Архив русской революции. Т. XVIII. Берлин. 1926.

29. Яхонтов А. Н. Первый год войны. Париж. 1936.

30. Krzywoszewski S. Długie życie. Wspomnienia. T. I. Warszawa. 1947.

31. Polska w pamiętnikach wielkiej wojny, 1914-1918. Zebrał i objaśnił M. Sokolnicki. Warszawa, 1925.

 

Источник:

https://www.perspektivy.info/book/s_d_sazonov_i_polskij_vopros_v_rossijskoj_imperii_v_gody_pervoj_mirovoj_vojny_2018-10-15.htm

Изменено пользователем Гвардии-полковник

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано: (изменено)

Поляки на службе в царской армии накануне Первой мировой войны (к вопросу о векторе социальной мотивации)

 

Дмитриев Д.Г.

 

В начале ХХ в. Царство Польское в составе Российской Империи было одним из шести наиболее экономически и промышленно развитых районов страны. В социально-политическом и административном отношении оно также представляло обособленный регион [1]. Традиции польского национально-освободительного движения, нерешенность национального вопроса, последствия Январского восстания 1863 г. и революционных событий в Польше 1905−1907 гг. обусловили то, что одной из главных задач польской политики царского правительства было подавление военными силами польского освободительного движения и сохранение страны в составе империи. Особая роль русской армии в Польше заключалась также и в том, что военно-стратегическое положение разделенной между тремя империями страны делало польские земли объектом военно-политического соперничества великих держав, превращая их в один из театров военных действий между Антантой и Тройственным союзом.

...

Неудачное Ноябрьское восстание (1830–1831) стало причиной ликвидации автономии Царства Польского в 1832 г. и формально самостоятельной польской армии, «отделенной» от российского военного ведомства. После подавления восстания, согласно «Органическому статуту» 1832 г., Царство Польское объявлялось частью Российской Империи, упразднялись сейм и польская армия, вводилось административное деление на губернии. Можно сказать, что практически был взят курс на превращение Царства Польского в одну из русских провинций. После изменения статуса Царства Польского поляки в обязательном порядке стали призываться в ряды российской армии.

 

После военной реформы 1870-х гг. и введения всеобщей воинской повинности призыв в российскую армию регулировался на основании «Устава о воинской повинности», утвержденного в 1874 г., впоследствии неоднократно измененного, и дополненного. Последние редакции устава были связаны с поражением в войне с Японией 1904−1905 гг., а также с неудачными для властей призывными кампаниями в годы Первой русской революции [4].

 

Западные территории Российской Империи, на которых проживало большое количество поляков, были поделены между тремя военными округами – Варшавским, Виленским и Киевским. Воинский призыв проводился один раз в году в период с 15 октября по 15 ноября (по старому стилю), с 1913 г. – с 1 октября по 1 ноября. Формально, по закону, воинская повинность была всеобщей, однако от призыва в армию освобождались довольно многочисленные социальные и сословные группы населения, поэтому фактически тяготы солдатчины ложились преимущественно на крестьянство, городские низы и рабочих. Однако даже этот призывной контингент существенно превышал по численности потребности армии. Поэтому призывников выбирали по жребию, что открывало дополнительные возможности для различных злоупотреблений местных властей. После прохождения жеребьевки и оглашения списка новобранцев те приносили присягу на русском языке в присутствии священника своего вероисповедания.

 

Призыв поляков в Российскую Императорскую Армию для подавляющего большинства из них был не только жестокой повинностью, связанной с тяготами солдатчины в чуждой национальной и культурной среде, но и суровым нравственным испытанием. Отрицательному отношению поляков к службе способствовали патриотические настроения, а также попытки русификации, предпринимаемые в отношении польских военнослужащих [5]. Большое число мужчин призывного возраста эмигрировало, дабы избежать службы в российской армии. В период непосредственно после подавления восстания 1863−1864 гг. некоторые из призывников даже калечили себя, чтобы оказаться негодными к военной службе [6]. Имперские власти боролись с этим явлением, еще в 1864 г. были изданы распоряжения, согласно которым все уличенные в самовредительстве направлялись на четыре года в арестантские роты, а после этого возвращались для прохождения службы в армию. Родители таких молодых людей ссылались в Сибирь [7].

 

В начале ХХ в. подобные крайние формы сопротивления призыву себя изжили, и соответствующих ответных репрессий практически не применялось. Установить достоверно долю «уклонистов» поляков в этот период достаточно сложно, так как призывная статистика оперировала только количественными данными по прошедшим жеребьевку и прибывшим на службу в войска. А поскольку военные власти после русско-японской войны и Первой русской революции практически не испытывали затруднений с комплектованием частей, к тому же отдавали предпочтение «русскому» призывному контингенту, то и в отчетности военного ведомства данные по уклонистам практически не фигурировали. Иное дело полицейские органы, которые нередко прибегали к тому, чтобы «закатать» в армию «неблагонадежных» лиц, а те со своей стороны старались избежать призыва. Однако подобные случаи носили индивидуальный характер и не могли отражать тенденцию в целом. По общей оценке результатов призывных кампаний российским Военным министерством, доля поляков, уклонившихся от призыва, в целом не превышала общероссийские показатели, поляки не отличались существенно от российских призывников как по мотивам стремления избежать мобилизации, так и по формам уклонения от призыва. По свидетельству мемуаристов, попытки избежать обязательной службы в армии зафиксированы в среде мелких землевладельцев и так называемых «образованных» слоев населения из интеллигенции и буржуазии. Так, наряду с описанными выше, как-то отъезд за границу на учебу, имелись примеры, когда молодые люди из зажиточных семей нередко подкупали врачей, чтобы избежать военной службы в царской армии [8].

 

Следует особо отметить, что выходцы из бедных шляхетских семей не могли себе позволить учиться в гражданских образовательных учреждениях, в то время как в военных школах обучение было бесплатным. Поэтому очень часто материальный фактор брал верх над патриотическими чувствами, карьера офицера была очень популярна среди обедневших дворянских родов. Польское общество с пониманием относилось к обучению в кадетских корпусах как к единственно возможному способу получить образование на благо Польши, но к тем, кто стремился получить офицерское звание, отношение было не таким дружелюбным. Однако если молодые офицеры не скрывали своего польского происхождения, соблюдали польские традиции и обычаи, то общество не осуждало таких молодых людей. Совсем иное отношение было к тем, кто принимал православие, отрекался от своих польских корней из конъюнктурных соображений [9]. В военном образовании работало большое количество польских преподавателей (К. Кетлиньский, В. Панасевич и др.).

 

Большинство польских солдат направлялось на службу вглубь Российской Империи. В Сибири и Туркестане выходцы из Царства Польского составляли около 50% личного состава войск. В отличие от простых солдат, офицеры польского происхождения очень часто проходили военную службу на территории Варшавского военного округа, их продвижение по карьерной лестнице почти ничем не отличалось от прохождения службы у их русских коллег10. Поляки были представлены почти во всех родах войск, очень многие попадали в гвардию, меньше всего – в военно-морской флот. Больше всего выходцев из Царства Польского было в пехоте, так как этот род войск был самым многочисленным, на флоте потребность в людях была намного меньше – именно этим объясняется небольшая доля польских военнослужащих на флоте, а не тем, что оттуда якобы было легче сбежать [11]. На флот в первую очередь призывались жители приморских территорий, поляков в таких регионах проживало немного [12].

 

Важные свидетельства для изучения положения польских военнослужащих в российской армии дают архивные материалы военных судов. Так, польские солдаты иногда отказывались приносить военную присягу на русском языке. В этих случаях командование предписывало: «Ввиду отсутствия уголовных законов за отказ новобранцев-католиков от принесения присяги перед зачислением в войска на русском языке, назначать таких новобранцев в части войск Туркестанского и Сибирских военных округов и, в случае отказа их принести по окончанию срока обучения присягу и под знаменами на русском языке, подвергать их ответственности на общем основании» [13]. Однако иногда нежелание говорить по-русски объяснялось отнюдь не патриотическими чувствами. На одном из заседаний военного суда в 1912 г. рядовой 13-й роты дислоцированного в Царстве Польском 6-го пехотного Либавского полка отказался давать показания на русском языке: «В начале заседания подсудимый Садовский на обращенные к нему господином Председателем Суда обычные вопросы о его личности заявил, что он не понимает по-русски, а может отвечать лишь по-польски. На вопрос, сколько времени он состоит на военной службе, Садовский ответил – 10 месяцев, и затем в продолжение всего судебного следствия Садовский объяснялся с Судом на польском языке через переводчика» [14]. Данный инцидент не мог остаться без внимания, поэтому одному из офицеров было поручено произвести дознание: «На предложенный мною (дознавателем. – Д.Д.) вопрос, говорит ли он по-русски, ответил: «Говорю и понимаю, что мне говорят», что и подтвердил, свободно отвечая по-русски, с заметным польским акцентом, на разного рода предложенные мною вопросы. Свои же ответы по-польски на вопросы Председателя суда и заявление непонимания по-русски рядовой Садовский объясняет следующим: я к Председателю суда обратился с просьбой по-польски, чтобы за меня на суде говорил взятый мною защитник, и на предлагаемые мне вопросы Председателем суда я ответил по-польски в надежде, что за меня будет отвечать нанятый мною защитник» [15].

 

Казус Садовского и проведенное расследование свидетельствуют, что солдаты и офицеры находившегося в польской среде Либавского полка в достаточной степени владели польским языком, чтобы не говоривший по-русски солдат-поляк, в течение 10 месяцев проходивший службу в полку, мог исполнять свои воинские обязанности.

 

Случай этот указывает и на то, что польский язык проникал и распространялся в русской воинской среде, в частях, расквартированных в Царстве Польском. Вместе с тем общепризнанным остается и факт, что за годы службы, а для солдат срочной службы она составляла 6 лет, поляки свободно овладевали русским языком.

 

Приведенный инцидент в Либавском полку и другие архивные свидетельства показывают, что далеко не все польские солдаты направлялись на службу в Сибирь или в Среднюю Азию. Доставлять новобранцев для пополнения частей в отдаленные районы было достаточно трудно и нецелесообразно. Поэтому в начале ХХ в. новобранцы прибывали туда уже в составе русских воинских частей, сформированных в европейской части России и посланных на Дальний Восток или в Туркестан на замену расквартированных там частей и соединений. К тому же в период 1912−1914 гг. доля русского населения в этих отдаленных районах страны была уже весьма значительной, поэтому тамошние воинские части могли в немалой мере комплектоваться и пополняться за счет местного населения.

 

В значительной степени на специфику прохождения поляками службы в русской армии влияла их конфессиональная принадлежность. Формально в российской армии католикам не запрещалось отправление религиозного культа, что для польских солдат было немаловажно [16], однако не во всех городах, где располагались воинские части, имелись католические приходы. А это существенно осложняло жизнь польских военнослужащих. Трудности в религиозной сфере проявлялись и на морально-психологическом и бытовом уровне, когда католикам приходилось жить в казармах в окружении православных сослуживцев. В плане удовлетворения религиозных потребностей положение офицеров-поляков, по понятным причинам, было существенно лучше, чем солдат.

 

В польской историографии объективные и субъективные противоречия и трудности в положении польских военнослужащих в российской армии исследованы достаточно скрупулезно и изображены весьма рельефно, однако практически все исследователи приходят к выводу, что поляки справлялись со своими воинскими обязанностями не хуже представителей других национальностей [17].

 

Таким образом, процесс интеграции поляков в российские военные структуры в начале ХХ в. продвинулся далеко вперед по сравнению с периодом 1860−1890-х гг., когда еще непосредственно сказывались последствия подавления Январского восстания 1863 г. Однако противоречия между польскими военнослужащими, с одной стороны, и российским военным командованием и русской воинской средой – с другой, на почве национального «польского вопроса» продолжали сказываться и играть в рассмотренный период 1912−1914 гг. заметную роль.

 

Примечания

1. См. подробнее: Западные окраины Российской Империи. М., 2007.

2. Caban W. Pobór rekruta z Królestwa Polskiego do armii carskiej po upadku powstania styczniowego // Annales UMCS. Sec. F. Historia. Vol. LIV/LV. 1999–2000; Kulik M. Polacy w jednostkach Rosyjskiej Gwardii w Warszawie na przełomie XIX I XX wieku // Niepodległość i pamięć. R. XIX. Warszawa, 2012. Nr. 1–4; Kulik M. Polacy wśród wyższych oficerów armii rosyjskiej Warszawskiego Okręgu Wojskowego (1865–1914). Warszawa; Radziwonowicz T. Polacy w armii rosyjskiej (1874–1914) // Studia i materiały do historii wojskowości. 1988. T. 30.

3. Из истории революционного движения польского народа. М., 1961; Исследования по истории польского общественного движения XIX – начала XX в. М., 1971; Очерки революционных связей народов России и Польши, 1815–1917. М., 1976;  Смирнов А. Ф. Революционные связи народов России и Польши 30–60-х гг. XIX в. М., 1962.

4. Bazylow L. Dzieje Rosji 1801–1917. Warszawa, 1977. S. 272.

5. Radziwonowicz T. Polacy w armii rosyjskiej… S. 212.

6. Ibid.

7. Caban W. Pobór rekruta z Królestwa Polskiego… S. 71.

8. Radziwonowicz T. Polacy w armii rosyjskiej… S. 212.

9. Kulik M. Polacy w jednostkach Rosyjskiej Gwardii… S. 52.

10. Kulik M. Polacy wśród wyższych oficerów armii rosyjskiej… S. 131.

11. Caban W. Pobór rekruta z Królestwa Polskiego… S. 73.

12. Radziwonowicz T. Polacy w armii rosyjskiej… S. 212.

13. РГВИА. Ф. 1859. Оп. 2. Д. 754. Л. 3.

14. Там же. Л. 1.

15. Там же. Л. 2.

16. Radziwonowicz T. Polacy w armii rosyjskiej… S. 225.

17 Ibid.

Изменено пользователем Гвардии-полковник

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Временные границы варианта альтернативной истории: 1881 год – наше время, предусматривают правление нескольких Императоров, кроме того наиболее значимые события произойдут в середине XX века.

В данном варианте предусматривается рассмотреть последовательный ряд побед Российской Империи над ее главными геополитическими противниками: Османской, Японской, Германской и Британской Империями в ходе Великой Битвы Империй.

 

В темах, коллега, я видел посты 2013 года.  Обсуждалась колонизация окраин России русским крестьянством на рубеже ХХ века.   Хорошо.  Но десять лет прошло и кое какие парадигмы уже сменились.   Продвинется ли Третий Рим к середине этого века и к Великой Битве Империй?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

В темах, коллега, я видел посты 2013 года.  Обсуждалась колонизация окраин России русским крестьянством на рубеже ХХ века.   Хорошо.  Но десять лет прошло и кое какие парадигмы уже сменились.   Продвинется ли Третий Рим к середине этого века и к Великой Битве Империй?

Уважаемый коллега!

1.Данным проектом есть возможность заниматься только эпизодически.

2.Прописывая, к примеру события 1897 года, встречаешь не рассмотренный вопрос, польский к примеру, поэтому приходится возвращаться назад и прорабатывать данный вопрос.

3.В темах, которые не затрагивают общий ход альтернативной истории, о форме к примеру, описание уходит намного дальше.

Когда-нибудь дело дойдет и до 50-х годов XX века...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Когда-нибудь дело дойдет и до 50-х годов XX века...

Все темы, которые не дискуссионные, а претендуют на таймлайны останавливаются где-то на уровне матчасти, которую надо подтянуть.  Вот дискуссионные про Ельцина и Горбачёва - те да!...  А эти...  Закон природы, однако:resent:.

Был один ваятель АИ, великий Артурпретор, который тоже любил реальную матчасть (и чем дальше, тем больше), но таки ваял, не стеснялся!  Но, ввиду известных событий, замолк.  Беда!

Тексты же у вас познавательные, читать хорошо, интересно.  Желаю вам, конечно, продвигаться и далее.  Битвы империй, они, по понятным причинам, надоедают, на реал похоже, но посмотрим.  Царьград вы, похоже, уже заняли для русской короны. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Был один ваятель АИ, великий Артурпретор, который тоже любил реальную матчасть (и чем дальше, тем больше), но таки ваял, не стеснялся! Но, ввиду известных событий, замолк. Беда!

А что с ним, он жив? Он из Украины?

Царьград вы, похоже, уже заняли для русской короны.

Хорошо, если так.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Он из Украины?

Да. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Да.

Надеюсь, с ним всё хорошо.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Опубликовано:

Надеюсь, с ним всё хорошо.

Да.  Остаётся надеяться и уповать.  Он про Перу начал, про Южную Америку, вроде того, что у коллеги Циппелина было, но подробнее и историчнее.  И тут началось.... 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учётную запись

Зарегистрируйтесь для создания учётной записи. Это просто!


Зарегистрировать учётную запись

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.


Войти сейчас