Весь день шел дождь. Мы с отцом буквально прильнули к радиоприёмнику – телевизор у нас на даче давно сломался – но информации было мало. В промежутках между музыкой Вагнера на государственных радиостанциях энный раз дикторы зачитывали правительственный указ о чрезвычайном положении, вводимом  «в столице и некоторых регионах страны в связи с имевшей место в ночь на девятнадцатое попыткой государственного переворота» и рапортовали о горячей поддержке общественными организациями и трудовыми коллективами принимаемых правительством мер. Оппозиционные станции, те, которые пока еще не отрезали от эфира, так же в энный раз транслировали обращение Соколова, а так же сообщали о перемещениях колонн вводимой в города бронетехники, правда, не совсем понятной чьей – правительственной или соколовской. После полудня промелькнули сообщения об истребителе, сбросившем бомбы на здание Национального Собрания. В общем, ситуация была мутной… Вечером зашел дядя Боря, сосед по даче. Принес две  бутыли «Атановки». Отец неодобрительно покосился на загадочно  подмигивающего с этикетки канцлера и поставил на стол бутылку дорогого марочного  коньяка. Дядя Боря хмыкнул, показывая всем видом «интеллигенция, мля!», но беззлобно, скорее, с покровительственной снисходительностью. Стол накрыли на летней кухне. В холодильнике было негусто. Продмаг в поселке сегодня весь день был закрыт, а ехать в уезд мы опасались. Конечно, в нашем захолустье ничего особого не происходило, танки катались по улицам лишь в крупных городах, но мало ли, вдруг какие-нибудь активисты – «атановцы» или «соколовцы»  –  местного разлива что-то устроят со стрельбой. Все-таки не совсем захолустье – сорок километров до столицы, а оружия на руках у боевиков всех мастей немерено. Я достала из холодильника, что еще оставалось -  остатки вчерашней колбасы, сыр, початую трехлитровую банку соленых огурцов, кильку в томате. Порезала хлеб. Консервная открывалка где-то затерялась, и Дядя Боря вскрыл кильку кухонным ножом. Отец открыл бутылку коньяка. – Выпьешь с нами, доча? Я молча кивнула. Отец прекрасно понимал мое взвинченное состояние. Володя, доделывавший ремонт в нашей столичной квартире сегодня не приехал, как обещал, и даже не позвонил, а дозвониться до него  я не могла – телефон не отвечал. Скорее всего, в связи с происходящими событиями Володю вызвали из отпуска на службу.  Не могла я дозвониться и до его полицейского участка – телефон там тоже почему-то не отвечал. Я всерьез психовала, особенно услышав по радио о случаях нападений на полицейские участки в столице.  Разумеется, и речи не шло о том, что бы штудировать труды знаменитых адвокатов прошлого – Плевако, Ульянова, Кони –  чем я занималась в последний месяц лета, готовясь к третьему курсу. В общем, приличная доза алкоголя мне сейчас не помешала бы. Я выставила коньячные рюмки –  себе и отцу –  и водочную стопку  – дяде Боре, но при виде ее сосед скривился, пришлось достать граненый стакан, в который он под завязку налил  принесенной водки. – Ну что, профессор, за что выпьем? Отец налил коньяк в рюмки, помолчал, словно, раздумывая. Дядя Боря усмехнулся: – Понимаю.  Ладно. Твое здоровье, профессор! Он чокнулся с нами и, в единый миг осушив стакан, довольно крякнул.  – Я весь день радио слушал,  –  сипло сказал сосед, не закусывая водку,  – Ни хрена не понятно, кто там побеждает. Но заваруха, похоже, знатная идет, понимаешь. Похлеще, чем в восемьдесят втором. Отец медленно кивнул и не спеша, смакуя, выпил свой коньяк. Закусил сыром. – Ничего хорошего я не вижу в этом, Борис Николаевич. Сегодня, видимо, пролилось немало крови, и сколько еще прольется.  Страну разрывают на части… Глаза Дядя Боряа сузились. – Крови, говоришь, пролилось, профессор?  Демократию иногда надо купать в крови, что б она продолжала оставаться демократией, так вроде? Не помню, кто это сказал, но умный человек был.                   – Джефферсон это сказал, – уточнил отец. –  Президент САСШ еще в восемнадцатом веке. Дерево свободы нужно поливать время от времени кровью патриотов и тиранов.                 – И кто же у нас  тиран, а кто патриот? – усмехнулся дядя Боря, наливая себе водки. – Ну, между первой и второй… Выпили по второй. – Вот ты говоришь, профессор, страну разрывают на куски. И ясен пень, считаешь, что виноват Атанов, который страну разваливает. Так ведь? А Соколов твой конечно герой, герой! Усмиритель Кавказа, мля! Ну и  много он там наусмерял? Ты не думай, профессор, я газетки почитываю и «Политический прожектор» смотрю завсегда. Соколов, думаешь, почему именно сейчас на путч пошел? Выборы в следующем году  Атанов продует, это как пить дать. Новым канцлером будет Соломин, который повесит на Атанова всех собак. А то и самого Атанова повесит, гы-гы. Дядя Боря рассмеялся коротким лающим смешком над собственным  каламбуром. – И кто тогда такой будет Соколов? Это сейчас он на всеобщей нелюбви к Атанову себе популярность набивает. А  Соломину будет не соперник и супротив Соломина его не поддержат. Вот такая  загогулина, понимаешь. Отец неодобрительно покачал головой. – Борис Николаевич, вы же не будите отрицать, что  политика Атанова в перспективе приведет к отложению национальных окраин? А Соломин демагог и популист, порядок он не наведет, только красиво болтать будет. – А твой Соколов, значит, наведет порядок, понимаешь? Он снова войну на Кавказе начнет. Крови, о которой ты сейчас сокрушается, прольется намного больше. Снова терракты, снова русских будут резать. И зачем это? Вот тебе, профессор, этот Кавказ нужен? Мне, лично, нет. Кого не спроси, никому не нужен, понимаешь. Это только соколовцы орут про «единую и неделимую». А нафига, спрашивается? Через десять лет, черных будет полно, они ж плодятся со страшной силой. И все норовят  в столицу. Криминал, наркотики. А русские – что? Один ребенок в семье, понимаешь. Два – уже редкость. – Вот ты, – повернулся ко мне дядя Боря. – Двадцать лет, девка в самом соку, понимаешь. Два года, как замужем. А детей не завела до сих пор. – Мне двадцать один, – поправила я. – Ну, тем более… – Я хочу сначала выучиться, закончить институт. Потом поработать. – Вот все вы молодые  так сейчас  рассуждаете,  – скорбно вздохнул дядя Боря и снова наполнил стакан. – А Соколов, значит, патриот, понимаешь. Как по мне, так пусть бы катился этот Кавказ. Меньше проблем. Отец хотел было что-то возразить, но тут лившийся из радиоприемника Вагнер был прерван экстренным выпуском новостей. Диктор сообщил, что сейчас будет передаваться обращение  государственного канцлера господина  Атанова к народу. Раздался хорошо знакомый чуть картавый голос.  – Дорогие друзья, сограждане! – проникновенно говорил канцлер. –  Все  последние дни правительство России  пыталось сохранить спокойствие, избежать кровопролития. Даже сегодня, когда стало ясно, что незначительная часть вооруженных сил Республики, которая взяла курс на вооруженную конфронтацию, готова пролить реки крови, чтобы отстранить законную власть ради амбиций одного конкретного человека. Мы надеялись, что удастся избежать вовлечения граждан в это противостояние. Вместе с тем, к сожалению, ситуация продолжает обостряться. В столице идет бой, мятежники применяют танки, вертолеты, авиацию, обстреливают государственные учреждения,  пытаются захватить узлы связи, коммуникации, средства массовой информации, добиться силового установления контроля над городом. Правительство предпринимает все усилия для того, чтобы подтянуть силы, необходимые, чтобы остановить успех мятежников. Но надо сказать честно: сегодня вечером нам нужна поддержка. Сегодня мы не можем переложить ответственность за судьбу демократии, за судьбу Республики, за судьбу нашей свободы на верные армейские части, на полицию, на силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ. Должны сказать свое слово те, кому дороги свобода и демократия. Мы призываем тех, кто готов в эту трудную минуту встать на пути военного мятежа,  защитить российскую демократию, прийти ей на помощь,  собраться у резиденции Правительства с тем, чтобы объединенными усилиями встать на защиту нашего будущего, будущего наших детей. Наше будущее в наших руках. Если мы его проиграем, нам не на кого будет пенять, кроме как на нас самих. Я верю в наше мужество, я верю в здравый смысл нашего общества, верю в то, что мы просто не можем сегодня проиграть.                  –  Вы прослушали обращение к народу государственного канцлера господина Атанова, –  сказал диктор.                 И снова зазвучал Вагнер. Отец покрутил колесико настройки. – …слышна стрельба, над городом барражируют военные самолеты и вертолеты… – донеслось сквозь треск помех…