Правый поворот

[de_Trachant]

Пролог (флешбек №0)

Велик был год и страшен от Рождества Христова 1927-й. Десять лет правления пролетарской диктатуры в отдельно взятой стране не принесли долгожданного мира и покоя угнетённым прежде классам. В городе и деревне росло имущественное расслоение между нэпманами и пролетариями. В самом советском правительстве возникали и развивались различные политические группировки, центром которых были теряющие влияние Троцкий, Каменев и Зиновьев. Даже в ближнем окружении Сталина не всё было спокойно: правое крыло его сторонников (Бухарин, Рыков) активно отстаивало свою позицию по крестьянству, требуя уничтожения не богатейшей его прослойки, а беднейшей. Им противостояли сталинцы-леваки – Микоян и Енукидзе. Куйбышев в своём ВСНХ тянул бюджетное одеяло на себя, создавая закрытую полунезависимую структуру – ту, что позже станет наркоматом тяжёлой промышленности, личным «государством в государстве» Орджоникидзе. Передирались между собой и военные – прогермански настроенные Якир и Эйдеман бились со сторонником всеобщей механизации Тухачевским, тот был на ножах с Будённым и Ворошиловым, которые в свою очередь терпеть не могли «золотопогонников» Шапошникова и Егорова. Нейтральную позицию занимал лишь Фрунзе – но наркомвоенмору это было положено по должности.

Михаила Васильевича сейчас куда больше занимала совершенно другая борьба, нежели грызня подчинённых. Наркомвоенмор только недавно полностью оправился от тяжелейшей операции, перенесённой два года назад, и теперь жадно вникал в последние известия из Китая, где разрозненные силы Гоминьдана продолжали свой Северный поход против фэньтянских, аньхойских и чжилийских милитаристов.

Ещё недавно так хорошо идущие вперёд части НРА забуксовали и, в конце концов, остановились. Последним крупным успехом стало взятие Пукоу и Пучжоу, после чего Чан Кайши затеял донельзя странную перетасовку войск по всему фронту. Из Нанкина и других крупных городов повсюду выводились дивизии с преобладающим в них влиянием КПК. Эти части перебрасывались на фронт, подальше от столицы, а на их место заступали верные главкому НРА войска. Всё это выглядело тем подозрительнее, что совсем недавно по приказу Чана Кайши было разогнано Главное политуправление НРА.

Нет, с этим надо было что-то делать! Прежде всего – дать указания Блюхеру и Благодатову – первому усилить бдительность, ведь он находится при самом Чан Кайши, второму – начать зондирование ситуации со штабом НРА и войсками на фронте – поддержат ли они китайского Бонапарта, если тот всё-таки решится на переворот. И не мешало бы переговорить по этому поводу с ИНО ГПУ, проконсультироваться с Трилиссером, а лучше с самим Менжинским.

Наркомвоенмор снял телефонную трубку…

Глава 1

Берлин, 16 августа 1936 года

Закрытие Лос-Анжелесской олимпиады 1932 года было поистине роскошным, но берлинская церемония закрытия переплюнула даже его. Парады участников (некоторые только что вернулись с последних соревнований), шествия факелоносцев, торжественный вынос знамён… Сто огромных прожекторов, направляющих столбы света прямо в вечернее берлинское небо. И он – фюрер германского народа Адольф Гитлер, выступающий перед заполненным до отказа Олимпиаштадионом с проникновенной речью. Да, он вынужден в угоду имиджу Германии на международной арене не говорить ни про евреев, ни про мировой антигерманский заговор, но вот про величие германского духа – отчего бы и не поговорить? И он говорил, восхваляя лучших спортсменов белой расы (в пику американцу Оуэнсу, чернокожему, завоевавшему больше всех медалей в личном зачёте) и превосходство духа над плотью.

Затем слово взял престарелый Пьер де Кубертен. Барон, которому очень импонировала поддержка массового спорта со стороны нацистов, соловьём изливался в адрес Германии и Гитлера лично, искренне надеясь на всестороннее развитие новых идей, зародившихся в Берлине.

- …Воспомним о храбрости, так как храбрость была необходима для преодоления трудностей, с которыми фюрер встретился с момента, когда выставил требование: «Хотим строить», чтобы противостоять нелояльным и подлым нападениям тех, кто пытается остановить прогрессивное созидательное дело…

Чтобы ещё больше подчеркнуть величие германского гения, Олимпиада от начала и до конца должна была быть заснята на плёнку. Операторы киностудии Рифеншталь были буквально вездесущи, запечатлевая любые важные моменты. Даже и сейчас, на церемонии закрытия несколько человек с кинокамерами стояли вплотную к государственной трибуне. Один из них, вращая ручку камеры, приблизился почти на недозволенное расстояние, стремясь поймать каждое слово говорящего на трибуне.

Под аплодисменты стадиона, Кубертен уступил место на трибуне Гитлеру. Фюрер, одетый в безупречный чёрный костюм с нацистской повязкой, благодарно кивнул, и поднял руку. Стадион замер.

- Сограждане! В этот знаменательный день я хочу вам сказать…

Его слова были заглушены выстрелами. Оператор, который приблизился на максимальное расстояние, внезапно выхватил пистолет, и поспешно стал палить по трибуне. И, хотя стрелял он крайне неумело, несколько пуль нашли свою цель – ей оказался старик Кубертен, растерянно взирающий на ситуацию. Булькая кровью, барон повалился на пол трибуны вместе с Гитлером, которого успел сбить с ног кто-то из свиты порасторопнее. Незадачливого стрелка уже вязали, тот сопротивлялся изо всех сил – успел вытащить из кармана бочкообразную немецкую гранату, и зубами рвануть запал, но на бросок сил уже не хватило – кто-то из офицеров ударил его по руке, и граната отлетела прямо в самый низ человеческой кучи. Прогремевший взрыв разметал по всей трибуне останки террориста и разной степени искалеченности тела тех, кто его пытался задержать.

Церемония закрытия была сорвана. Полуоглушённого Гитлера охранники увели в подтрибунные помещения, где его уже ждал персональный «Хорьх». Перед взором изумлённых зрителей остался щедро политый кровью помост и посечённая осколками трибуна. Охранники окружили место теракта плотным кольцом, всех операторов в срочном порядке уложили лицом в поверхность. Высшие чины нацистской Германии как будто в недоумении тихо переговаривались между собой, словно делясь впечатлениями. Один лишь Геринг сохранял невозмутимость, словно его нисколько не заботило то, что могло в перспективе случиться с миром, поверни террорист свой пистолет чуточку левее…

***

В пивной «Три поросёнка» простые берлинцы сидели с отвисшими челюстями, пожирая взглядом радиоприёмник.

- Вот так чудеса! – первым нарушил молчание рыжий крепыш Ганс Ойер. – Покушение в прямом эфире, и на кого! На фюрера, чёрт возьми! Ну эти коммунисты совсем оборзели!

- Да какие коммунисты, Ганс? – перебил его пожилой телеграфист Нойман. – Ежу понятно, что это всё устроили чехи, за то, что мы попытались у них отнять Судеты. Чехи и стоящие за ними французы. Уж лягушатники-то найдут повод вставить нам палки в колёса…

- Чепуха! – решительно заявил Конрад Польстер, рабочий из Австрии. Он прибыл в Берлин совсем недавно, во время подготовки к Олимпиаде, и успел неплохо заработать на украшении города и строительстве полосы препятствий для скачек – как он сам объяснял товарищам в пивной. – Никаких чехов и никаких коммунистов. То есть коммунисты, конечно, есть, но не наши. Не немецкие, я имею в виду. Всё это устроило советское гэпэу, как пить дать. Наш фюрер им как кость в горле!

Тут, как по команде, заголосили остальные посетители пивной. Один кричал «коммунисты», другой – «советы», третий вообще подозревал евреев. Лишь Польстер не принимал участия в споре – он спокойно допил своё пиво, и встал из-за стола, намереваясь уйти.

- Куда собрался, Конрад? – окликнули его.

- Домой, разумеется, куда же ещё! Что я, не знаю, что в таких случаях бывает? Вон у нас, когда шлёпнули Дольфуса, ещё два дня полиция по улицам шастала, искала скрытых штурмовиков. Нет уж, я лучше дома это дело пересижу, братишки, чего и вам советую.

Польстер подхватил свою сумку со столярными инструментами – во время Олимпиады он подрабатывал плотником – и вышел из пивной. Оседлав велосипед он, тем не менее, повернул отнюдь не в сторону снимаемой им комнаты. Промчавшись бесшумной тенью через несколько кварталов, австрияк, не снижая скорости, вытащил из сумки и швырнул на мостовую небольшой завёрнутый в газету пакет, от которого вверх тянулась тонкая проволочка. Сам же Конрад, ловко свернув в подворотню и бросив там свой транспорт, взобрался по пожарной лестнице на крышу, с которой отлично просматривалась вся улица. Из непонятных деталей, находившихся в сумке, плотник быстро собрал маленький пистолет-пулемёт, по форме похожий на шприц или маслёнку, и металлическую, без деревянного ложа, винтовку. Разложив всё это богатство перед собой, австрияк стал ждать.

***

Фюрер германского народа Адольф Гитлер сидел в автомобиле и грязно ругался по-немецки.

- Проклятые террористы! Из-за них теперь все будут думать, что у нас тут разгул преступности и взрывы каждый день! Да и барон погиб по глупости. Кто теперь нам доверит проведение Олимпиады. Хотя Кубертен всё равно был не жилец… - Гитлер поморщился, и приложил платок ко лбу – его оцарапало при взрыве щепкой от помоста. – Как, как Рифеншталь могла допустить такой провал в своей кинобригаде? Немедленно прикажу Гейдриху прошерстить всю эту шарашкину контору – наверняка там свила тёплое гнёздышко целая еврейская организация!

- Мой фюрер, наверняка это был одиночка-сумасшедший. – успокаивал Гитлера Рудольф Гесс, сидящий на сиденье слева от вождя. – Если это была бы организация, то она давно уже вскрылась. А тут наверняка какой-нибудь псих вроде того плотника, Луттера.

- Может быть вы и правы, Гесс. Но я всё равно прикажу… Что за чёрт???

Машина охраны, ехавшая впереди автомобиля фюрера, вдруг исчезла в пламени взрыва. Водитель резко нажал на тормоза, уходя в сторону, но «Хорьх», въехавший в облако густого дыма, всё равно налетел на что-то твёрдое. Гитлера и Гесса хорошенько приложило о передние сиденья. Послышались частые выстрелы: кто-то садил из пистолета-пулемёта, гулко грохнул взрыв гранаты. Затем всё стихло.

- Дитрих! – обратился Гитлер к водителю. – Дитрих, посмотри, что там?... А, черт! – фюрер понял, что водитель сломал себе шею или валяется в отключке. – Гесс, давайте выбираться отсюда, мне кажется что машина уже начинает дымиться!

Фюрер пинком вышиб дверь со своей стороны, и проворно выбрался наружу. Машина охраны дымила, вся развороченная выстрелами и взрывом. В ней, кажется, не осталось ни одной живой души. «Хорьх» парил пробитым радиатором – его пары Гитлер и принял за дым пожара.

- Гесс, тут никого, кажется, нет – давайте руку, чёрт побери! – пытаясь помочь своему помощнику выбраться, фюрер германского народа, сам того не зная, идеальным образом повернулся в прицеле винтовки австрийского слесаря.

- Vot tak, vot tak, postoi-ka rovnee… - прошептал слесарь совсем не по-немецки, плавно потянув за спусковой крючок. А затем ещё и ещё. С пробитой пулями спиной, Гитлер завалился внутрь своего «Хорьха», прямиком на застывшего от ужаса Гесса. Истекая кровью, фюрер пытался что-то сказать, но его глаза стекленели всё быстрее и быстрее. Совершенно обезумевший от ужаса Гесс вытолкнул труп Гитлера из машины, и, цепляясь трясущимися руками за проём двери, вылез сам. Прямо на пистолетное дуло.

- Это ты правильно, дружок! – подмигнул Польстер завалившемуся обратно в машину трупу с дыркой в голове. Австрияк проверил пульс у своего земляка, и, не найдя такового, аккуратно привалил труп поближе к машине. Щёлкнув зажигалкой, плотник подпалил шнур у ещё одного взрывного устройства, забросил его внутрь автомобиля, и бросился в ближайшую подворотню.

Вослед спешащему от места преступления велосипедисту через минуту прогремел взрыв.

***

В дверь постучали.

- Кто там? – настороженно отозвалась темноволосая женщина средних лет, кутаясь в меховую шаль, и поглядывая в дверной глазок. За дверью было темно, и был виден лишь человеческий силуэт перед входом.

- Фрау Гутшнекер? Это у вас сломалась дверца от шкафчика?

Сухо щёлкнул дверной замок.

- Поздновато же вы работаете сегодня! – укоризненно произнесла хозяйка квартиры.

- Ну а что делать, фрау? Кушать же каждому хочется. Вот и пришлось взять подработку – подновляли крест на кирхе св.Петра. – радостно ответил вошедший Конрад Польстер, передавая фрау Гутшнекер сумку с «инструментами».

- Ну, ну. Вижу по радостному лицу, что подработка прошла успешно.

- Отнюдь, фрау. Крест не удержали – грохнулся оземь наш крест. Во всю улицу грохнулся.

- Отсюда не было слышно. – Покачала головой хозяйка.

- Грохнулся, это факт. Насмерть.

- Что ж… отлично. Чаю?

- Не отказался бы, - шумно выдохнул Польстер, проходя в узенькую кухоньку. Стол уже был сервирован – прямо посредине восседал большой чайник (Конрад усмехнулся) вокруг которого сгрудились тарелочки с печеньем – но, видимо, уже давно, потому что чай в маленьких чашечках остыл. – Заодно не отказался бы от чего-нибудь погорячее, потому как лезть на такую верхотуру – никаких нервов не хватит, знаете ли…

- Шутник! – укоризненно и как бы сердито произнесла Анна Гутшнекер, доставая из серванта тёмную пыльную бутыль. – Как всё прошло?

- Более чем… - уверил её плотник, уплетая домашний бисквит. – Даже проще, чем планировалось – второй машины не было. С маршрутом крот не подвёл, всё так и было.

- Проще, чем планировалось? Конрад, душенька, а не вызывает ли у тебя это вопросов?

Конрад, который, доедая бисквит, пытался одновременно выковырять кухонным ножом пробку из бутылки, почесал рукояткой ножа в затылке.

- Ещё как вызывает, фрау Анна, ещё как. Если честно, то у меня возникло очень большое и очень нехорошее подозрение…

- Какое же?

Австрияк наконец справился с тарой, и, наполнив стакан янтарной жидкостью, кивнул хозяйке дома.

- Что кое-кто слил нам «объект» специально… Прозит!

Фрау Анна Гутшнекер задумчиво упёрла руки в бока.

- Оч-чень интересно, дорогуша. Мысли свои изложишь туда письменно и устно, лично куратору, а лучше самому, отделенному.

- То есть как это – самому? – поперхнулся Польстер коньяком. – Меня что, отзывают?

- Именно так. Срочно подготовлен резервный путь, с олимпийской группой. Так что собирайся – через три дня будешь уже на родине.

Услышанное, похоже, поставило «плотника» в тупик.

-Это как же, Liza Yuljevna? Три года в Германии – и всё впустую, что ли? За что? И куда меня там?

- Говори по-немецки, идиот! – прошипела хозяйка. – на нашей работе с приказами не спорят. Куда и за что – неизвестно. Официально. Неофициально же… Ходят слухи, что тобой заинтересовался Восток.

- Восток? Какого чёрта? Моё направление – Германия, tovarisch starshiy kapitan… - Конрад, похоже, был совершенно ошеломлён.

- Во дура-ак… - покачала головой Анна. – А по поводу «какого чёрта» - так говорят, что твоими успехами заинтересован лично Яков.

- Но почему я?

- Всё дело в методах работы Якова. Он любит таких, как ты – бесшабашных и эксцентричных. Я его хорошо знаю – одно время мы были с ним близки… во время работы в Турции… и я точно могу сказать – с ним будет трудно, но интересно. Так что мысленно прощайся с этими замечательными пивными, где ты пропивал казённые марки, и готовь побольше вазелину. Иначе можешь не выскочить из тех задниц, куда загонит тебя комиссар 2 ранга Блюмкин…

Глава 2

Москва, 20 августа 1936 года

Человек в пенсне неторопливо просматривал немецкие газеты. Первая полоса «Фёлькишер беобахтер» светилась огромным заголовком «Покушение на Фюрера». «Подлый и коварный террористический акт провели агенты мирового сионизма против нашего любимого вождя» - читал народный комиссар госбезопасности – «злобным врагам германского народа удалось подобраться вплотную к самому дорогому, что есть у каждого немца – Фюреру. Наш любимый вождь был ранен, и сейчас находится под неусыпным оком охраны батальонов СС. Ни один гад не проберётся между ними! К сожалению, Фюрер стал не единственной жертвой покушения в этот вечер. Агентам мирового сионизма удалось добраться до верных соратников Фюрера по партии. Пали смертью храбрых Старые бойцы – рейхсляйтеры Рудольф Гесс и Альфред Розенберг и рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс. Сплотимся же в этот трудный час перед лицом Великой Германии и рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера…»

Человек в пенсне усмехнулся. Его германский визави – тоже в пенсне – очень хорошо смог воспользоваться ситуацией. Что не могло не наводить на мысли, особенно в свете последних докладов от непосредственных исполнителей. «Что ж – Гиммлер есть Гиммлер, не лучше и не хуже Адольфа. А в случае чего операцию можно будет и повторить – наверняка в рейхе найдётся кто-нибудь ещё, кто с радостью сдаст нам очередного фюрера» - подумал генеральный комиссар ГБ.

Он отложил «Беобахтер» в сторону, и взялся за доклады от подчинённых. Центральное место – не по объёму, но по значению – безусловно занимала короткая записка Блюмкина. Руководитель «Востока» писал, что операция «Монах» стартовала успешно.

Человек в пенсне допил свой утренний чай, и поднялся со стула. Через полчаса его ждал доклад у Верховного.

***

- Здравствуй, Иосиф.

- Добрый день.

Старые соратники обменялись рукопожатиями.

- Чем порадуешь меня? – Верховный, как всегда, курил трубку. К трубке он пристрастился во время последней войны, когда надо было чем-то успокаивать нервы, а пить врачи строго-настрого запретили. Нет, иногда маршал баловал себя бокалом «Хванчкары», но это случалось по очень большим праздникам.

- Хороших новостей немного, но они есть, - когда человек в пенсне начинал волноваться, в его голосе прорезался неистребимый акцент. – Читал последний «Беобахтер»?

- А как же. Ты присаживайся, в ногах правды нет.

- А её нигде нет. Кроме как у нас в Союзе. Да и та – всего лишь «центральный печатный орган ВКП(б)».

Мягкие сапожки Верховного тихонько скрипели по ковру. Вождь улыбался в усы.

- По докладу непосредственного исполнителя, убиты были только Гитлер и Гесс. Остальные – это уже не наша работа. Похоже, Гиммлер этого ждал. Долго ждал, тщательно готовясь. И вот дождался.

- Мы предвидели это… - неопределенно заметил вождь. – Свято место пусто не бывает, тем более когда оно настолько свято.

- Вторая хорошая новость, и последняя. Блюмкин докладывает, что операция «Монах» началась успешно.

- Это очень хорошо, - сказал Верховный, выпуская клубы дыма. – Я надеюсь, что так же успешно она и завершится. На кон поставлено многое, очень многое…

- Это всё. Разрешите идти?

- Идите, товарищ нарком. Идите…

***

Руководитель ИНО ОГПУ неспешно прохаживался по своему кабинету. Сердито скрипели яловые сапоги по персидскому ковру. Четыре рубиновых ромба отбрасывали солнечных зайчиков на стену кабинета – прямо на шкаф, заполненный многочисленными делами. Перед комиссаром госбезопасности 2-го ранга навытяжку стояли двое подчинённых – тот, что постарше, имел откровенно еврейские черты лица и два ромба в петлице, тот, что помладше, носил в петлицах три «кубика».

- Да уж, занятные вы мне новости принесли, орлы! – с чувством произнёс, наконец, руководитель внешней разведки СССР. – То, что Гитлер не нравится… не нравился многим из германской верхушки, было понятно давно. Но вот то, что его так откровенно подставили под удар… Почему не изложили свои мысли раньше, старший лейтенант?

- Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, вплоть до финала акции не было до конца понятно, что это именно то, о чём мы думаем. Поэтому я не счёл возможным докладывать свои соображения даже непосредственному куратору.

- Это вас Горская так витиевато разговаривать научила, старший лейтенант? – ядовито осведомился командарм от разведки. – Отвыкайте от своих гештальтов, вы уже не в Германии. А вы куда смотрели, Борис Давидович? Неужели нельзя было проконсультироваться с начальством по этому поводу? Хоть у вас-то свои мозги должны быть, вы ж не лейтенант сопливый какой-нибудь!

- Нельзя было тормозить операцию, Артур Христофорович, - тихо, но твёрдо ответил комиссар ГБ Берман, - вы прекрасно понимаете, что в таком случае ход операции был бы приторможен, и объект мог уцелеть. А это означало провал всех усилий за последние три года.

- Прекрасно понимаю… Я-то прекрасно понимаю, комиссар, а вот вы, похоже, не понимаете! Операция прошла успешно, объект ликвидирован, поздравляю! Вот вам очередное звание, вот вам БКЗ, вот вам благодарность в приказе. А в итоге что? А в итоге то, что к власти в Германии рвётся кто-то более умный и непредсказуемый, чем Гитлер, а это значит, что придётся начинать ещё одну, а то и две, три, десять таких операций! Вот что я прекрасно понимаю, комиссар, а вы должны бы понимать, ибо это вам по должности положено!

Обычно спокойный и подчёркнуто вежливый Артузов, легендарный Артур Христианович Артузов-Фраучи, один из создателей советской контрразведки, автор и исполнитель гениальной операции «Трест» был очень зол. Даже не так: он был в ярости. В любой организации не очень-то любят самоуправство подчинённых, а уж тем более в такой, какой является ОГПУ. И даже успешное и чистое – комар носа не подточит - завершение опасного дела с трудом могло охладить его гнев. А ведь впереди был доклад у Генерального, и, в перспективе, у Самого…

- Так. – Сказал он наконец. – Задача выполнена – хорошо, молодцы. Провинились – плохо. Очень плохо! Поэтому швыряния наград горстями не будет. Идите, Берман. А вас, старший лейтенант, я попрошу задержаться.

Артузов прошагал к своему столу, отодвинул кресло, и погрузился в него. Начальник ИНО испытующе смотрел на молодого офицера, сцепив руки на колене. Потом фыркнул, и, подавшись вперёд, произнёс.

- Вам, молодой человек, я дам шанс реабилитироваться. Ершистость, инициатива, доходящая до самоуправства и неподчинение инструкциям у нас не в почёте, как вы знаете – кроме одного отдела. Туда-то я вас и передам. Поедете на восток, товарищ Шмелёв. Точнее – на «Восток». Думаю, Яков Григорьевич найдёт вам работу по применению. И не спорьте! – повысил он голос, заметив, что лейтенант намеревается возразить. – Будете и дальше неповиноваться приказам – отправитесь в УЛАГ. Начальником пересылочного конвоя. Будете там с товарищем Коганом спорить. Всё, идите. Завтра представитесь товарищу Блюмкину по форме. Свободны.

- Есть! – ответил старший лейтенант Шмелёв. Развернулся, и вышел строевым шагом из кабинета. А что ему ещё оставалось делать?

- Далеко пойдёт… - пробормотал в усы Артузов вслед лейтенанту. – Если не нарвётся на какую-нибудь китайскую пулю раньше времени. Впрочем, раз он в таких отношениях с Фортуной…

Богиня Фортуна издавна в почёте у сотрудников органов.

ГА ОГПУ СССР, Ф.38052, д. 35, л. 12.

Выписка из личного дела ст.л-та Шмелёва, 1936 г.

Шмелёв Сергей Александрович. 1909 г.р., русский, член ВКП(б) с 1927 года.

Родился в 1909 году в дер.Золотое АССР немцев Поволжья. Мать - урожд. Иванова Елена Борисовна, русская, крестьянка. Отец - Шмелёв Александр Петрович, русский, фельдшер. В 1918 г. родители убиты белогвардейцами Дутова. С 1919 по 1925 гг. обучается в школе-интернате г.Энгельс Саратовской обл. В 1926 г. вступает в ряды РККА, направляется в 34 Средневолжскую СД 22 СК СибВО. С 1926 г. кандидат в члены партии, в 1927 г. член партии ВКП(б). В 1928 г. переходит на службу в ОГПУ, направляется в погранотряды ОКДВА. В 1928-1929 участвует в боях против японо-китайских интервентов. В 1930-1933 гг. обучается на курсах усовершенствования комсостава ОГПУ. В 1933 г. присвоено воинское звание лейтенант ОГПУ. В 1933 г. переведён в Инотдел ОГПУ. С 1934 г. на нелегальной работе в Германии. Дважды отмечен в докладе куратора германского направления. В 1935 г. присвоено воинское звание старший лейтенант ОГПУ.

Холост, рост выше среднего, телосложение атлетическое. Волосы светлые, глаза голубые. В совершенстве владеет немецким языком, плохо - китайским, английским, французским, японским. По службе характеризуется хорошо, но имеет склонность к самостоятельности и неподчинению приказам. Верен делу Ленина-Фрунзе, в контактах с зиновьевцами не замечен.

На деле рукой комиссара ГБ 2 ранга Блюмкина написано:

Этот подойдёт. Послать запрос Христофорычу о переводе сорванца ко мне. Блюмкин.

***

Рано утром 21 августа новопроизведённый капитан (сразу после выхода от Артузова его поймал Берман, и, пожав одну руку, сунул в другую петлицы капитана и ящичек с Боевым Красным Знаменем – несмотря на недовольство, начальник внешней разведки всё-таки раздал «слонов»), сияя новым орденом на всю улицу, вышел из подъезда многоквартирного дома, где жил по приезду в Москву. Казённую, естественно, от конторы – но всё же квартиру, не комнату. Насвистывая модную мелодию, Шмелёв двинулся по направлению к станции метро «Сокольники». Несмотря на предстоящий разговор с новым начальством и полную неопределённость с будущим, капитан был весел – как-никак он был дома, впервые за последние четыре года. Шмелёв наслаждался утренней Москвой, ему доставляло невыразимое удовольствие вновь, после берлинской серости и напряжённости видеть радостные и открытые лица. Вот студентки в коротких платьицах бегут на дополнительные занятия, там – молодые инженеры спорят о чём-то своём за кружкой пива перед столовой, а тут – молодая пара гуляет в тенёчке парка – воскресенье же!

Всего семь лет – а такие перемены! Шмелёв невольно вспомнил своё первое посещение столицы – весной 1929 года ему дали отпуск по ранению, и он решил побывать в Москве. Он знал, что в городе шли довольно жестокие бои – верные делу Ленина воинские части выбивали предателей-зиновьевцев из Кремля и органов управления страной, но не предполагал, насколько городские стычки скажутся на облике Москвы. Через целых четыре месяца после подавления мятежа многие улицы были по-прежнему полны воронок от снарядов, а патрули дружинников настойчиво рекомендовали редким прохожим проследовать в нужное им место другими путями. Он, наивный, думал, что настоящие сражения были у них, на востоке, с японцами и их марионетками-пекинцами, на Западном фронте и на юге, с поляками, румынами и персо-англичанами, а внутри страны контру давили так, походя. Уже позже, во время учёбы на курсах комсостава он узнал – чтобы выбить троцкистов и зиновьевцев из города, потребовалось две недели боёв, потому что предателей поддержали бонапартисты-военные и (шёпотом) гниды, затесавшиеся в ряды самого ОГПУ! Разумеется, их потом расстреляли, но чёрное дело они сделать успели. И даже у них, в погранотряде, кое-кто сначала поверил воззваниям иудушки Троцкого и гада Зиновьева.

Да, Шмелёв очень хорошо помнил те дни…

Флэшбек №1. Советско-китайская граница, район Замын-Оод , осень 1928 года

- Вон они, голубчики. От чёрных скал заходят опять.

На горизонте отчётливо вырисовывалась недлинная колонна китайских солдат. Грязно-жёлтые мундиры их выделялись на фоне как яркого утреннего неба, так и невысоких, но обрывистых скал. Около сотни китайцев пересекли границу, и двигались в сторону заставы, намереваясь занять передовой рубеж обороны советских войск.

- Который день всё с той же стороны ползут, будто заведённые. Неужели на всю пекинскую армию нет ни одного грамотного начальника? – пограничник Серёжа Шмелёв перевернулся на спину, прижимая к себе винтовку с оптическим прицелом. – И который день мы их отгоняем назад. Втроём!

- Мы же меняем лёжки, Сергунь! – возразил ему пулемётчик Белаш, аккуратно выцеливая голову колонны из своего «Дегтярёва». – Каждый день. Вот они и попадаются раз за разом.

- Не совсем. Скорее, грамотный начальник у них как раз есть. – отделенный Коля Аничкин, командир дозора, исполнявший в данный момент роль второго номера при пулемёте, прищурился, и посмотрел на китайцев в бинокль. – Он настолько грамотен, что методично выполняет приказы своего японского хозяина, изображая атаку на заставу, но, потеряв десяток солдат, отступает, таким образом сохраняя жизнь и себе, и нам.

Действительно, если бы полк пекинских милитаристов атаковал советских пограничников в полном составе, да ещё при поддержке артиллерии, то бойцам заставы пришлось бы несладко. Впрочем, по некоторым данным, к той самой артиллерии у китайцев банально не хватало снарядов.

- Лево два, офицер. – скомандовал Аничкин.

- Вижу! – перекатившийся на живот Шмелёв пристроил дуло винтовки между камнями, и приник к окуляру прицела. Офицер выделялся среди прочих пекинцев помимо петлиц и шитья ещё и тем, что был вооружён не обычным «маузером-98 китайским», а японским карабином «Арисака». Несомненно, надменный и гордый в тылу, сейчас офицер представлял собой достаточно жалкое зрелище – он прятался за своих солдат, опасаясь повторить судьбу своих сослуживцев, что вели колонны вчера, позавчера и так далее: первым делом советские пограничники снимали офицеров.

- Серый, снимаешь офицера по команде. Женя, ты жаришь по колонне сразу после. Ясно? Цельсь!

Шмелёв, который и без того уже выцелил офицера, попутно заметив ещё и музыканта со знаменосцем, положил палец на спусковой крючок. Белаш поправил прицельную планку, и поймал в прицел выбившихся вперёд китайцев.

- Тихо, тихо… - отделенный, не отрывая бинокля от глаз, поднял руку. - Огонь!

Сразу же по взмаху руки Шмелёв выстрелил. На груди китайского офицера, так некстати высунувшегося из-за солдат, расцвело кровавое пятно. Не переставая выцеливать пекинца, Шмелёв передёрнул затвор, и всадил в падающего врага ещё одну пулю, которая попала в шею. По наступающим хлестнула пулемётная очередь, разом уложив несколько китайцев навечно в пограничную землю. Остальные солдаты китайской армии подняли переполох – кто-то бухнулся на землю, ища укрытие за чахлыми кустиками и редкими камнями, кто-то побежал в страхе прочь, обратно, к спасительным скалам. И опять ни один из китайских солдат не стал отстреливаться или окапываться, что в который раз поразило юного пограничника.

- Подождём, пока убегут подальше, и соберём трофеи. – скомандовал отделенный.

Китайских маузеров на заставе уже скопилось около сотни. Впервые увидев это изделие пекинских мастерских, Шмелёв был донельзя удивлён – как можно было испортить до такой степени отличную, в общем-то, винтовку? Всё, что могло быть как-то ухудшено, было крайне плохим, прицельная планка отсутствовала, а мушки стояли криво. Кроме того, вчерашние крестьяне, призванные в армию пекинских милитаристов, не умели или не хотели смазывать и чистить своё оружие, в результате чего винтовку заедало на пятом-шестом выстреле. По меткому выражению исполняющего обязанности оружейного мастера Белецкого, в затворной раме лягушку можно было поселить – настолько ржавой и грязной она была.

Аничкин, когда Шмелёв поделился с ним своими мыслями, только хмыкнул.

- Ты думаешь, наши китайцы лучше относятся к своему оружию? Был я в частях Народной армии, так там наши мосинки точно так же ухайдакивают. Заставляешь их раз в день чистить и разбирать, так находят тысячу способов, чтобы увильнуть от лишней, как им кажется, работы.

- А как же пролетарская сознательность? – спросил тогда Шмелёв.

- Чтобы научиться пролетарской сознательности, им надо для начала научиться жопу не рукой вытирать. – едко заметил отделенный. – Цэриков сколько, помню, учили обычным правилам гигиены – так все эти Монгольской советской социалистической юные сыны после того, как командир отвернётся, продолжали молоко с кровью пить. Нет, Сергуня, мировая революция – она мировой революцией, а дикие люди как были дикими, так и будут.

- Кажется, с заставы кто-то скачет… - задумчиво сказал Аничкин, глядя вдаль.

И верно, со стороны советской погранзаставы двигалось маленькое облако пыли. Через некоторое время стало ясно, что это всадник, а когда тот подъехал ближе, в нём можно было опознать запылённого и усталого ординарца командира пограничников.

- Приказано… явиться на заставу, срочно! – сообщил он не слезая с коня, отдышавшись и напившись тёплой воды из фляги.

- Что такое? Отчего такая спешка?

- Там… в общем, увидите! – ординарец рванул на восток, в сторону других секретов и мобильных групп пограничников, которые были разбросаны по всему участку советско-китайской границы.

Немало удивлённые, Аничкин, Шмелёв и Белаш вывели из близлежащей расселины коней, и двинулись в сторону заставы.

***

Лицо командира цветом походило на серый монгольский снег.

«Зачитать во всех ротах, батареях, эскадронах и авиаэскадрильях» - громко вещал он, встав на импровизированный помост. Личный состав погранзаставы был выстроен на плацу, весь, включая дальние секреты, поваров, врачей и механиков. «Видимо, очень важная штука произошла, раз командир оголил весь участок» - подумал Шмелёв. – «Долгое время страна Советов была одурманена кровавой кликой праваков-двурушников, антипартийной группой Сталина, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Ворошилова! Их прямым вредительством Советский Союз был втянут в ненужную и бессмысленную войну против трудящихся Польши, Румынии и Персии. Они отстраняли от власти старых большевиков-ленинцев, всячески преследовали их, лишали почестей и заслуг. К счастью, справедливость восторжествовала, и верные делу Маркса-Ленина товарищи смогли отстранить зарвавшуюся клику от власти. Слава Трудовому Народу! Москва, Лев Троцкий»

Услышав подпись под телеграммой, пограничники недоуменно загалдели.

- Что это? – спросил ошеломлённый Шмелёв.

- Переворот, Серёжа. – угрюмо ответил ему Аничкин. – Как есть переворот. Когда был такой же, как ты – точно так же, помню, зачитывали в марте семнадцатого. И погодка похожая была.

Отделенный сплюнул, и принялся сворачивать самокрутку, нисколько не смущаясь присутствия начальства. Растерянные бойцы и командиры в большинстве своём смотрели по сторонам как-то жалобно, словно не они только что с холодной головой уничтожали китайских интервентов.

- Так это что же получается, - послышались выкрики из строя, - товарищ Сталин теперь отстранён? А кто у власти? Троцкий?

- Получается, так… - ещё более растерянно ответил своим бойцам командир заставы.

- Так, да не так. – негромко, но чтобы стоящие рядом Белаш и Шмелёв услышали, произнёс Аничкин. Как прибывшие одними из последних, они не успели сдать оружие, и теперь стояли в стою с пулемётом и винтовкой за плечами. – Женя, ты затвор тихонечно передёрни, а когда я дам знак – дай-ка очередь поверх голов.

Как бы невзначай, аничкинская рука легла на крышку кобуры-приклада наградного маузера.

- Товарищи бойцы и командиры! – это начал вещать вышедший к помосту комиссар заставы. – Все вы слышали, что творится в столице нашей Родины. Предатели, попытавшиеся захватить власть в стране, арестованы и отстранены от должности. Мы должны, тем более в условиях военного времени, сплотиться под знаменем борьбы за дело мировой революции!.. Ура, товарищи!

- Ура-а-а… - несмело подхватили несколько человек. Недовольных, сердито молчащих, однако было гораздо больше.

- Гражданин комиссар! – вдруг сказал Аничкин, выходя вперёд, и выпуская клуб махорочного дыма. Шмелёв и Белаш, не сговариваясь, шагнули за ним – А как вы объясните тот факт, что всего несколько часов назад, на вечернем построении, кричали «ура» товарищу Сталину?

- Аничкин, ты что?! Под арест пойдёшь! – испуганно замахал руками командир заставы.

- Задержать! – крикнул, почти взвизгнул комиссар. Но попытавшихся двинуться к отделенному пограничников не пустили сами же бойцы. Тогда новоявленный троцкист в ярости хватанул дрожащими руками кобуру, пытаясь откинуть крышку.

Бах! Бах! – выпущенные почти в упор пули калибра 7,63 прошили комиссара насквозь, отбросив его к ногам командира заставы. Тот, уже вытащив браунинг, попытался наставить его на Аничкина, но тут Шмелёв, почти не раздумывая, от бедра выпалил из винтовки. Командир повалился на землю. Несколько пограничников бросились было к ним, но их отрезвил пулемётной очередью поверх голов Белаш.

Отделенный повернулся к строю бойцов заставы, швырнул окурок на землю, раздавил его носком ботинка, и громко спросил, сложив руки с маузером на груди, и оценивающе оглядывая пограничников:

- Ну, кто тут ещё рвётся в троцкисты?

***

Конечно же, справедливость восторжествовала по-настоящему, а не только в мечтах зиновьевцев. Был бой, данный настоящими патриотами этим английским наймитам. Был честный суд, честное расследование всех злодеяний банды Троцкого-Зиновьева. Был зачитан приговор – за предательство дела Ленина, попытку вооружённого переворота, шпионаж в пользу Англии, Польши, Японии и Румынии, а также за убийство верных ленинцев были расстреляны почти все члены преступной банды (Троцкий, Каменев, Радек, Смилга эт сетера). Смогли сбежать лишь Зиновьев, да Антонов-Овсеенко, которые теперь где-то на западе строят свои преступные планы относительно СССР…

***

От мрачных воспоминаний капитан Шмелёв очнулся только перед кабинетом Блюмкина. Разведчик подивился своему автоматизму, одёрнул китель, провел рукой по малиновым клапанам, проверяя, не расстегнулись ли, и уверенно, но негромко постучал в дверь.

- Войдите. – Голос из-за двери не был властным или громовым, но чувствовалось, что его обладателю нужно подчиняться. Шмелёв вошёл, скрипнув дверью, и прошагал в центр кабинета, одновременно поднимая руку к козырьку.

- Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, капитан Шмелёв по вашему приказанию…

- Вольно, вольно… - нетерпеливо махнул рукой начальник «Востока».

Якову Блюмкину было ровно тридцать шесть лет. Невысокий и тощий, руководитель восточного направления внешней разведки СССР стригся «под себя» (в армии сказали бы «под Котовского», но у ОГПУ был свой образец), но носил усы «под Фрунзе». Шмелёв много слышал об этом человеке, как лестного, так и не очень. Неуловимый разведчик, близкий друг и протеже Дзержинского, большой специалист по нелегальной работе в странах Востока, покровитель и ценитель Есенина. Ходили слухи, что он принимал участие в экспедиции Рериха под видом буддистского монаха, причём так искусно, что ни Рерих, ни сам Далай-лама не смогли опознать в нём русского. Блюмкин был авантюристом высочайшего пошиба – и всегда приветствовал авантюристичность в своих подчинённых. Комиссар ГБ 2 ранга носил тропический китель - чтобы подчеркнуть свою эксцентричность – и табачного цвета бриджи с ботинками и обмотками.

Хозяин кабинета был не один. На кожаном диване, под картой Дальнего Востока, восседал человек с высоким лбом и тонкими чертами лица. По двум ромбам в петлице и настороженному выражению Шмелёв безошибочно угадал в нём Глеба Бокия, руководителя Востспецотдела. Этот отдел занимался тем же, что и засекреченная по самое не могу немецкая Аненербе – сиречь, изучением паранаучных явлений, таких, как летающие тарелки, чукотские шаманы и тамбовские оборотни (к сожалению, не в погонах). Про отдел, как и про его руководителя, ходили самые странные слухи, и обычные чекисты предпочитали с востспецами не связываться. Четвёртым присутствующим в кабинете был немолодой мужчина в пиджачной паре и очках, самого рассеянного вида. Его внешность говорила сразу: «Я – профессор».

- Вольно, капитан… - повторил Блюмкин. И, не давая Шмелёву передохнуть, тут же спросил:

- Ты знаешь, зачем ты здесь?

- Чтобы получить новое назначение, товарищ комиссар второго ранга! – капитан вытянулся ещё больше.

- Верно, - усмехнулся Блюмкин, - молодец. Даже не спрашиваешь, почему именно ты. Ведь хочется узнать, зачем ты понадобился вдруг моему отделу?

- Так точно, хочется!

- Это похвально. Всему своё время. Знаешь ли ты, что такое Шамбала, капитан?

- Никак нет! – Шмелёв отвечал чётко и однообразно, что никак не соответствовало его мыслям. Что, Блюмкин его сюда вызвал Бокию показать, да загадки позагадывать? Навряд ли.

- И это вполне понятно. Далеко не каждый может похвастаться таким знанием. Что бы ты сказал, узнав, что мы на Земле не первая разумная цивилизация? Можешь не отвечать, это вопрос риторический. Некоторые учёные с середины прошлого века занимаются проблемой поиска древних цивилизаций. Большинство из них, как Елена Блаватская, например, или как вот наш уважаемый профессор, склонны видеть в пропавших народах некие мистические свойства, ныне утраченные людьми. Одни называют их арийцами – эту демагогию очень любит использовать руководитель соседнего государства, щедро сдобряя её антисемитизмом. Другие – древними индийцами, лемурийцами, или ещё как-нибудь. Уловил суть? – Блюмкин покрутил в воздухе пальцами. – Ну, неважно. Важно лишь то, что об островке этой древней культуры говорят очень многие. И наш долг, как органов госбезопасности, эту штуку проверить.

- Возможно, мы найдём там древние знания, ныне скрытые от простых людей! – воскликнул воодушевлённый профессор.

Блюмкин слегка поморщился от такого заявления учёного.

- Скорее, мы можем обнаружить образцы древних технологий. Что бы там ни писали разные священные книги, а разрушившая Содом и Гоморру вещь очень бы пригодилась Советской власти. – добавил Бокий.

- Но даже если мы там ничего не найдём, твоя задача этим не ограничится. – Продолжал Блюмкин. - Тибет – это не только тайные знания, древние народы и монахи-буддисты. Тибет – это местность, имеющая вполне определённое стратегическое значение. И пусть сейчас Советский Союз выступает за мир во всём мире, и ни за что не вмешается во внутренние дела другого государства, возможно, когда-то ситуация изменится. И нам понадобятся конкретные связи, люди, места, организации. Понял, капитан?

Капитан понял. Капитану это было понятнее и ближе, чем всякие Шамбалы с Буддами. Оставалась только одна невыясненная ситуация.

- Почему я, товарищ комиссар второго ранга? Я же, строго говоря, только на Германии специализируюсь?

- Почему ты? Отвечаю. Потому, что через месяц в Калькутту прибывает биологически-этнографическая экспедиция доктора Шафера. Немецкая экспедиция. В их планах – посещение Лхасы и исследования различных характеров по всему доступному Тибету. Тебе, капитан, предстоит внедриться в эту группу, используя свой немецкий опыт. Доктор, наверное, будет рад ещё одному соотечественнику. К тому же, после недавних событий… - Блюмкин сделал паузу, намекая, что он в курсе последнего задания Шмелёва, - тебе лучше быть подальше от Рейха. Твоим непосредственным начальником будет комиссар госбезопасности Бокий, консультантами – профессор Барченко и академик Рерих. Твоим, э… напарником в этой экспедиции будет сын академика – Юрий. Вопросы?

- Кто будет начальником операции – я или сын академика?

- Ты. Лейтенант Юрий Николаевич Рерих ещё слишком неопытен в секретных делах. Впрочем, по всему, что касается Тибета, он является большим специалистом, и должен тебя консультировать. Задача ясна?

- Так точно! Разрешите исполнять?

Блюмкин усмехнулся.

- Исполняйте. Глеб Иванович, введи капитана полностью в курс дела. Времени осталось не так уж и много. Свободны.

Глава 3

Шанхай-Калькутта, середина сентября 1936 года

Заброс на иностранную территорию прошёл как нельзя лучше. В первых числах сентября в советском консульстве Шанхая происходила «смена караула» - старого консула Богомолова менял новый, Иван Трофимович Бовкун-Луганец. Заброске именно через Шанхай поспособствовала как легенда, сочинённая Шмелёву, так и тот факт, что Бовкун-Луганец носил звание полковника ОГПУ.

А иначе никак – Свободный город Шанхай под управлением Лиги Наций всегда был осиным гнездом иностранных разведок – пожалуй, ещё со времён Опиумных войн.

Итак, рано утром шестого сентября сквозь чугунную кованую решётку ворот консульства проехал на дипавтобусе один человек – Сергей Александрович Петров, младший переводчик при соответствующей службе консульства. А через два дня в обратном направлении проследовал человек, очень на него похожий. Заметая следы и привлекая внимание иностранных коллег, человек, похожий на переводчика разгулялся не на шутку – он прошёлся по всем базарам Шанхая, порядочно укушался рисовой водки в ресторане для европейцев, и, как результат, намертво засел в борделе.

В этот же самый день, чуть погодя, в консульство заявился бывший белогвардеец, поручик Трубицын, который вот уже два месяца безрезультатно пытался привлечь внимание консула к проблеме русской эмиграции в Шанхае – ну или хотя бы свалить на родину. Неизвестно, привлёк ли он внимание консула в этот раз, но через два часа из дверей главного здания консульства вышел человек, очень похожий на поручика Трубицына. Видимо, с горя, он поехал на рикше в порт, где купил билет до Кантона. Но в Кантоне с борта парохода сошёл – вот беда – совсем другой человек: оберлейтенант Дитрих Кляйн, бывший сотрудник миссии Фалькенхаузена и бывший инструктор армии кантонской клики, ездивший по делам в Шанхай.

В Кантоне Кляйн, он же Трубицын, он же Петров, он же капитан ОГПУ Шмелёв быстро сошёлся с такими же, как он, бывшими инструкторами кантонской клики – оберлейтенантами цур зее, кавалеристами и пехотными офицерами, которых осталось действительно много после отзыва миссии домой, в Германию. Фюрер и партия не хотели, чтобы германские офицеры воевали против японских союзников. То, что при этом тысячи человек остаются без работы, их не волновало.

От своих новых друзей Кляйн узнал (за кружкой пива, естественно), что единственная возможность как-то заработать, не устраиваясь полицейским или таксистом – это наниматься советником уже к прояпонским китайцам, сиречь к пекинской клике. Кляйн весьма воодушевился этим известием, и сразу же пошёл за очередным билетом на корабль. Видимо, офицер был очень рассеян, пока покупал билет, потому что корабль плыл очень быстро – но совсем в другую сторону. Так рассеянный оберлейтенант, а ныне путешественник без определённого заработка, оказался в Калькутте.

Калькутта встретила нашего героя тем же, чем обычно встречают всех путешественников порты индийских городов: сизой угольной пылью, разноязыким гомоном и самой невероятной суетой. Английские сахибы кричали на индусов-докеров, богатые пассажиры из всех уголков Азии важно шествовали с кораблей на берег, чайки дурными голосами пытались переорать крепкие загибы моряков, отправляющихся в увольнительную. Над всем этим великолепием витала чудная смесь запахов – навоза, джута, угольной пыли, машинного масла и человеческого пота.

Воодушевлённый Кляйн уверенно ступил на индийскую землю немецким армейским ботинком с обмотками. Он был одет в китайский офицерский китель песочного цвета без знаков различия, немецкие пехотные бриджи и английский пробковый шлем, и представлял собой, таким образом, воплощение Бремени Белого Человека. Киплинг посвятил бы ему стихи, особенно углядев в поясной кобуре родной «Веблей-Скотт Марк-6». Всю ношу бывшего советника китайской армии составлял небольшой ранец, набитый всевозможными полезными штуками. Среди них не было стреляющих ручек, или, скажем, ботинок с встроенной рацией, зато было полно дорогих китайских безделушек из серебра и золота, учебников по тактике пехотных подразделений, тетрадей с путевыми заметками – словом, того, что должно было быть в рюкзаке человека, если он последние три года был советником в китайской армии.

Отмахнувшись от назойливо предлагавших свои услуги «знатоков города» и «экскурсоводов», которые специализировались на облапошивании богатых чудиков из Европы и Америки, бывший оберлейтенант свистнул рикшу (коих было предостаточно, ввиду близости Китая), и велел ехать в гостиницу поприличнее. Китаец, оценив внешнее благосостояние своего клиента, привёз его к одной из гостиниц средней руки, где обычно останавливались путешественники и авантюристы. Ехать в отель для британских офицеров он не стал, потому что иной британский энсин был в несколько раз побогаче, чем среднестатистический авантюрист.

Кляйн снял номер в гостинице, уплатив за неделю фунт стерлингов, и отправился посмотреть город на том же рикше. Он посетил парк Майдан (ему не были известны факты хоть какого-то влияния украинцев на историю Бенгалии, поэтому Кляйн предпочёл ничему не удивляться), оценил высоту стен старого форта Уильям, полюбовался на дворец раджи, и как бы случайно оказался в тихом европейском квартале посреди города. С небольшим оружейным магазинчиком посреди жилых домов. Движимый любопытством, оберлейтенант в отставке вылез из коляски (рикша покорно остался ждать на улице) и вошёл внутрь.

- Рады приветствовать вас, добрый господин! – на английском приветствовал его владелец заведения – пожилой китаец. – Позвольте предложить вам лимонаду, пока вы будете знакомиться с моей коллекцией!

Кляйн благодарно кивнул, и занялся осмотром витрин. А посмотреть было на что! Одну витрину целиком занимали пистолеты и револьверы. Здесь были и уже знакомые нам «Веблей-Скотты», и большая коллекция старых «велодогов», и американские «Кольты» - армейский, флотский, короткий «Детектив Спешиал» и длинноствольный «Кэмп Перри», и английские «Энфильды», и даже не слишком популярные револьверы Маузера. Разумеется, изделие братьев Наган тоже имелось в продаже, в том числе «русская» модификация, прекрасно Шмелёву известная по войне 1928 года. Но были и совсем раритеты - Кляйн очень удивился, опознав в одном чудовище американский «Ле Мат» времён тамошней гражданской войны. Другая витрина была отведена под пистолеты: бельгийские «Баярды» и «Браунинги», британские «Веблей-Скотты», «Бергманы» и «Борхард-Люгеры» из «родной» Германии (как и «Зауэры», «Вальтеры», и конечно же «Маузеры»), «Беретты» из Италии, «Бернардот-Мартены» и «Байонны» из Франции, «Больты»… тьфу, «Кольты» из США, и в качестве большой экзотики – японский «Намбу» и советский ТТ.

- У меня большая коллекция! – заметив удивлённый взгляд Кляйна, подтвердил китаец.

Это было понятно и без слов. На дальней стене были развешаны десятки винтовок: австрийская «Штейр-Манлихер», бельгийские «Маузеры», в большом количестве – английские «Ли-Энфильды» и «Ли-Метфорды», 98-й и 906-й «Маузеры» из Германии, мосинка 91/30 и новейшая АВС-36, «Спрингфилд» и большое количество «Винчестеров». Почётное место занимала японская «Арисака». Ну а на витрине прямо напротив входа находились пистолеты-пулемёты: от немецких МП-34 до американских «Томмиганов». И, безусловно, жемчужиной всей коллекции был итальянский «Виллар-Пероза» 1915 года, с двумя стволами.

Нет, Кляйн-Шмелёв вовсе не был энциклопедическим знатоком стрелкового оружия. Просто он хорошо умел читать ценники.

- Что желает уважаемый сахиб? – кланяясь, спросил китаец.

- Уважаемый сахиб желает ознакомиться с ассортиментом. У вас ведь очень широкий выбор, не правда ли?

- Чистая правда, сахиб, старый Лю собирал эту коллекцию долгие годы…

- Скажите, - вдруг спросил посетитель хозяина, - у вас ведь наверняка и мебель найдётся?

- Если сахиб желает, можно всё что угодно найти в Калькутте, - кланяясь, подтвердил китаец.

- Что, и славянский шкаф тоже есть?

- Сахиб повредился головой? – участливо поинтересовался старый Лю. – Это Калькутта, а не королевская деревообрабатывающая фабрика.

Это был пароль. Точнее, отзыв: паролем был любой неуместный или идиотский вопрос, который задавал бы посетитель, как бы случайно теребя вторую снизу пуговицу на кителе. Чем разведчик последние пять минут и усиленно занимался. Чуть пуговицу не оторвал.

- Что вам угодно? – ещё раз спросил старый Лю, на этот раз без акцента и угодливых ужимок, и даже почти не кланяясь.

- Мой старый знакомый сказал мне, что у вас можно найти коллекционную «Арисаку» с прикладом из резного дерева и перламутровыми насечками. – невозмутимо отвечал Кляйн.

- Вы знаете, с перламутровыми, к сожалению, закончились. Но может быть вас заинтересует штучный экземпляр «Элефант гана», с ложем из эбенового африканского дерева? – продолжал китаец. – Я как раз держу пару экземпляров для лучших клиентов. Пройдёмте!

Услужливый Лю отпер дверь в подсобное помещение. Пока китаец закрывал лавку, оберлейтенант успел осмотреться. Прохладная комната, без окон и с единственной дверью. Тусклая лампочка под потолком. На стеллажах – коробки с патронами, ружья, пистолеты – даже один пулемёт. «С таким количеством подручных средств тут можно осаду пересидеть, - подумал Кляйн. – Лишь бы еду вовремя подвозили, да увозили это самое…».

- Ну, и с чем же ко мне пожаловал представитель органов? – обратился к нему плотно закрывший дверь в комнатушку китаец. По-русски обратился. – Девять лет ни ответа, ни привета, как вдруг алтын. Что, неужели услуги скромного китайца снова востребованы органами?

Шмелёв знал, что «старый Лю» преуменьшает свои возможности. «Скромный китаец» был заброшен на территорию Британской Индии девять лет назад, в аккурат после войны 1928 года, когда новое руководство органов тщательно исправляло вредительство Ягоды и ягодиц и недосмотр павшего смертью храбрых товарища Менжинского. Новый нарком госбезопасности, по традиции, тоже был поляк, но о предшественнике кроме как «пся крев» не отзывался.

- Умел Рудольфу пся крев Гершель Иегуда гусара в нос запускать! Телодвижений много, а толку – чуть. – Говорил товарищ Генеральный комиссар госбезопасности товарищу Верховному главнокомандующему.

- Не удивлён, кстати. Думаю, у него не только на работе такая видимость была, а и в личной жизни тоже. Иначе зачем ему предмет, числящийся в описи изъятого под номером 105*? – отвечал прославленный полководец прославленному чекисту.

И оба ухмылялись в усы.

----------

*под номером 105 в описи вещей, изъятых у Генриха Ягоды, значится резиновый искусственный половой член

Капитан Бадмаев был заброшен в Индию через русский Харбин. Бурят, бивший ещё Унгерна в составе пограничников Народной армии ДВР, выдавал себя за монгола-перекупщика, вынужденного бежать от репрессий Чойбалсана. Монгольский маршал жестоко расправлялся с политическими противниками, не жалея при этом сторонних людей, поэтому из Халхи народ валил валом, и на историю Цэдэмбала Тумэндэлгэра никто не обратил внимания. Скопив первоначальный капитал на перепродаже вещей таких же беженцев, ушлый торговец переехал в Индию, где обосновался уже под именем Лю Пэна, бывшего арендатора из Ляояна. За годы своей деятельности разведчик установил множество контактов с полезными людьми во всех сферах калькуттской жизни – от британской администрации до городского «дна». Продавцу оружия Лю был должен едва ли не каждый британский лейтенант, любивший азартные игры и девочек. Также Лю содержал собственную опиокурильню в китайском квартале Калькутты, совмещавшую в себе функции казино и борделя для белых сахибов. Про обширную сеть осведомителей по всей Бенгалии скромно умолчим.

Ещё Бадмаев был страстным коллекционером оружия. Не колюще-режущего, а стреляюще-пуляющего. За некоторыми экземплярами его коллекции охотились многие богатые любители ружей и пистолетов, но с тем же энтузиазмом они могли охотиться за волосами с мошонки бенгальского тигра. Лю был беспощаден во всём, что касалось его собрания.

Как-то в Шанхае он поссорился с японцем. Тот был отставным армейским офицером из древнего самурайского рода, и горьким пьяницей. Японец сидел в кабаке, и методично пропивал все свои иены. Нетрезвое чувство прекрасного было вдруг оскорблено появлением просто одетого китайца средних лет, который встречался в этом кабаке с осведомителем.

- Эй ты, обезьяна! – высокомерно бросил сын Аматерасу-Оми ками в сторону жителя континента. По-английски. – Мой самурайский взор не желает тебя видеть!

- Не желает видеть – пусть смотрит в другую сторону, - очень вежливо заметил Лю.

Японец рассвирепел, и вскочил из-за стола, сметая рукавом всё, что на нём стояло.

- Кто ты такой, чтобы таким тоном разговаривать с японцем? – заорал он. – Готовься умереть, как и подобает китайской обезьяне!!!

- Вы меня вызываете, или это пустая угроза? – очень вежливо и по-японски осведомился китаец. – Если же это вызов, то оружие должен выбрать я?

- Дерись чем хочешь, скотина! – заревел японец на родном языке. – Мне будет достаточно самурайского меча!

С этими словами подданный Тенно выхватил упомянутый меч. Меч был красив красотой, присущей самурайским мечам, автомобилям марки «Хорьх» и спортивным самолётам. Калёный метал тускло отсвечивал в свете потолочных ламп. Острейшие грани отбрасывали блики на стены и толпу, заставляя всех невольно восхититься произведением искусства японских оружейников…

Лю неторопливо вытащил револьвер, и в две секунды отправил противника на встречу к основателю древнего самурайского рода.

С тех пор он не любил две вещи: холодное оружие (за бесполезность) и японцев (за жуткое грубиянство).

- Что, неужели услуги скромного китайца снова востребованы органами? – поинтересовался «китаец».

- Мне нужна помощь, Цедембал Тургэнович. – тоже по-русски ответил Кляйн-Шмелёв

- Ах, по-омощь? Ну что же, располагайте мной, молодой человек. Всё, что могу… - развёл руками Бадмаев.

- Не переигрывайте, товарищ майор, – поморщился «немец».

- Не переигрывать, вы говорите? А как же мне не переигрывать, если вы первый увиденный мной за последние восемь лет коллега? Я уж подумал, грешным делом, что про меня забыли совсем. Рации-то у меня нет, а и была бы – не воспользуешься. Тут Калькутта, тут каждый километр напичкан шпионами со всех концов Азии. Китайцы, американцы, тайцы, японцы… - тут поморщился уже «китаец»

- Вы прекрасно знаете специфику нашей профессии, товарищ майор. И потом… я всё равно не имею никакого отношения к решениям начальства. Меня самого только месяц назад перевели на это направление.

Бадмаев хмыкнул. Что он думал по поводу профессиональной привычки разведчиков, которая состояла в том, что правду нужно говорить не всю и не до конца, оставалось неясным – по той самой причине, что заложена в саму эту привычку.

- Тогда господин, э-э… - он снова перешёл на английский

- Кляйн.

- Господин Кляйн, что вам требуется?

- Связи. – Вздохнул немец. – Мне необходимо попасть в состав немецкой научной экспедиции. Залегендировали меня хорошо, под фалькенхаузенского наёмника, но втираться в небольшую группу, к тому же очень узконаправленную…

- На самом деле нет ничего невозможного, герр Кляйн, - подумав, ответил китаец. – Куда направляется ваша экспедиция?

- В Тибет.

- В Тибет? Значит, им придётся идти либо через Бенгалию и Юннань, либо через Сикким. Оба пути достаточно опасны, и прямо-таки кишат разного рода бандитами, особенно в Юннани, где местный дуцзюнь Лонь Юнь совершенно не следит за порядком. Это означает, что им необходима будет хорошая охрана.

- Само собой у них будет собственная, но им понадобятся люди со знанием местной специфики. Это было учтено при легендировании. Проблема состоит в том, как заинтересовать внимание руководителя экспедиции…

- Думаю, с этим проблем не будет. Это же Калькутта!

Глава 4

Калькутта, сентябрь 1936 года

Доктор биологии Эрнст Шафер был одновременно и доволен, и зол.

Доволен – потому, что наконец-то, после годов мытарств по инстанциям и конторам, он получил высоконачальственное добро на экспедицию. Да ещё не от кого-то, а от самого рейхсфюрера СС, а ныне и вовсе врио Фюрера на время болезни того, Генриха Гиммлера. Целых пять лет он пытался добиться разрешения провести экспедицию, но вечно ему мешали то новая китайская война, то какие-то проблемы с англичанами, а то вот проведение олимпиады. Каково же было его облегчение, когда его наконец-то вызвал к себе рейхсфюрер, и предложил провести долгожданную экспедицию!

Да, тогда Шафер и Гиммлер долго проговорили о Тибете. Вспомнили множество мифов и легенд, о Шамбале, и о снежном человеке, например. Глава «Чёрного ордена» оказался на удивление сведущим человеком, пусть и морщился, когда доктор говорил о чисто научном аспекте экспедиции. Шаферу была обещана полная поддержка, а по возвращении – место в новом сверхсекретном институте, подчинённом непосредственно СС.

«Полная поддержка» оказалась действительно полной! Почти всё, о чём он мог только мечтать. Полная команда специалистов – и геофизик Винерт, молодой ученик профессора Фильхнера, который ожидает экспедицию в Калькутте вместе с профессионалами-альпинистами, и тибетолог доктор Шмаймюллер, образцовая немецкая фройляйн с плакатов «БДМ», и антрополог Бергер, выдающийся расовый теоретик, и рифеншталевский оператор Краузе, и целое отделение горных стрелков во главе с оберлейтенантом Остом, на кителе которого висят награды за Альпийский фронт мировой войны. Особую гордость Шафера составляло оборудование экспедиции, которым заведовал техник Эдмунд Геер – казалось, что над ним трудились все сверхсекретные лаборатории Рейха. И, конечно же, обещанная группа поддержки непосредственно в Калькутте – уже упоминавшийся профессор Фильхнер должен был найти и нанять достаточное количество нужных людей, знакомых с языком и обычаями тех мест, которые экспедиция должна была посетить. Шафер уже был в Тибете однажды – в 1931 году, а Фильхнер и того больше, но полагаться только на собственные знания, не привлекая специалистов – значило проиграть, а проигрывать доктор Фильхнер не любил.

Свою докторскую он защищал на основе тоже горного похода – не пуская в Тибет, судьба занесла его на Кавказ, где он в сотрудничестве с учёными из Москвы составил замечательные описания фауны и флоры. Особую гордость составлял открытый им новый вид бабочек с ярко-красными крыльями, которых в честь предстоящей Берлинской олимпиады Шафер назвал «Olympius Inferno». Правда, кавказская экспедиция была омрачена нападением бандитов с диких гор, но оперативные действия местной полиции и gepeou быстро поставили аборигенов на место.

Теперь, от Тибета его отделяло лишь несколько сот километров, и полчаса опоздания профессора Фильхнера, который должен был встретить основной состав экспедиции на пристани Калькутты. Однако профессор задерживался, и это злило Шафера, усиливая усталость и напряжённость из-за постоянных расспросов пассажиров лайнера о здоровье фюрера.

Вместе с Шафером злились и остальные участники экспедиции – впрочем, явно не так сильно, как начальник, а многие – особенно те, кто был помоложе, как горные стрелки, или никуда в жизни дальше Байройта не выбирался, как Эрнст Краузе или Ева Шмаймюллер (по иронии судьбы, одна из крупнейших в Германии специалистов по Тибету была типичным «кабинетным учёным», превосходно читала лекции, но ни в какой экспедиции, включая археологическую практику в университете – а какая практика в двадцатые-то годы? – не была).

О сопровождающих экспедицию солдатах надо рассказать отдельно. Все они были горными стрелками, все они принадлежали к элите – Первой горнострелковой дивизии. Несмотря на возраст и отсутствие боевого опыта, это была элита – лучшие солдаты лучшей (и единственной) горной дивизии Вермахта. Но они не были притёрты друг к другу часами восхождений и спусков, собственно они и познакомились друг с другом всего месяц назад, когда решением врио Фюрера отличников боевой подготовки выдернули из своих батальонов, наскоро оснастили для дальнего похода и запихнули в каюту третьего класса.

Среди них не было ни одного рядового – даже самые молодые носили шевроны обер-егерей, трое могли похвастаться званиями гефрайтеров и обер-гефрайтеров, а самый опытный из них был унтерфельдфебелем. Младший, гамбуржец Георг Амайзен, родился уже в Веймарской республике, в то время как гефрайтер Берт Суттер сбежал в семнадцатом году на фронт, где ему, 16-летнему, чудом удалось выжить в «Битве за мир». Повоевав с поляками в Силезии и с коммунистами в Баварии, юноша оказался после смутных послереволюционных времён никому не нужен, и чтобы не умереть от голода, вступил в ряды СА. После участия в Штейнессовском бунте, чтобы не загреметь за решётку, Суттер решает пойти в армию, где ему в конце 1935 года предлагают перейти во вновь формируемые горные батальоны.

Он был не единственным, кто повоевал на фронтах Мировой войны. Оберлейтенант Дитрих фон Ост происходил из старой прусской военной семьи, и его будущая профессия была предопределена. Сараевские выстрелы застали юного Дитриха в военном училище, где он постигал прелести прусской военной науки штудируя военные труды господ Шарнхорста и Гнейзенау с Клаузевицами заодно. Естественно, он тут же написал рапорт о досрочном выпуске и переводе на фронт. Естественно, ему отказали, мотивируя тем, что семнадцатилетнему Осту надо будет доучиться хотя бы до половины училища. Так его продержали в душных стенах ещё два года, после чего забросавший начальство рапортами настырный фанрих был послан куда подальше – в формирующиеся горные стрелки.

Командир батальона Роммель быстро отметил смышлёного и шустрого фанриха, который старался почерпнуть все тонкости горной войны. Ост получил лейтенанта всего через год, а к моменту заключения позорного Версальского соглашения был уже оберлейтенантом-«второклассником», гордо нося ленточку в петлице. Но революция и капитуляция выбросила храброго юношу на мороз, оставив в наследство только Железный крест и злость с обидой.

В 1935 году, прослышав про формирующиеся горнострелковые дивизии, оберлейтенант запаса надел свой мундир, нацепил все регалии и явился в городской сборный пункт. Настырному отставнику не посмели отказать, и почти год командир роты Дитрих фон Ост надоедал своему начальству, большому и непосредственному, постоянными жалобами на плохое качество призывного материала и недостаток времени на обучение. Впрочем, командиром он был замечательным – но вот только очень ершистым, поэтому когда у комбата возникла возможность отправить оберлейтенанта далеко в Тибет, он не преминул ей воспользоваться. И Дитрих, оставив в родном Мюнхене супругу Хелен, принял командование над сборной солянкой выдающихся стрелков своей дивизии.

***

Ну а пока немецкие учёные и приравненные к ним солдаты ожидали своих коллег в Калькуттском порту, далеко в Москве, в одном из кабинетов Кремля, оборудованном зелёной лампой, собирались различные, но объединённые одним делом, люди. Где-то в параллельной вселенной (которых, как известно, не бывает) точно так же в том же кабинете собирались почти такие же люди. Они были даже чем-то похожи – Верховный с усами и трубкой, нарком госбезопасности в пенсне и с акцентом одной из окраин старой Империи, московский градоначальник с холёными усами, аристократичный наркоминдел, «железный» предсовнарком. Даже имена были похожи – Иосиф, Михаил… Но всё же это было совсем другое Политбюро. Оно не так преданно слушало главу государства, как то, параллельномирское, не всегда соглашалось с ним. Вместе с тем, это были действительно лучшие умы государства.

Первыми из лучших умов – не считая хозяина кабинета, естественно – прибыли старые друзья. Один совсем старый, с Туркестана ещё, с которым переживали и схватку насмерть с белогвардейцами и англичанами, а потом – временное отстранение от дел. Исидор, хитрый лис, был самым близким другом Фрунзе, и мог позволить себе некие вольности – например, заявиться на полчаса раньше собрания. Вместе с другим старым другом, который совершенно внезапно и образовался – в самую тяжёлую минуту, как полагается. Иосиф и его верные ребята тогда спасли Верховного, спасли в буквальном смысле от гибели – потому что подосланные ягодицами убийцы уже вытаскивали из карманов револьверы. С тех пор два из трёх обладателей маршальских звёзд всегда шли рядом – и во время войны, и после неё, когда требовалось сначала чистить органы от ягодиц, а потом практически заново воссоздавать их.

За десять минут до начала, как и полагается воспитанному человеку, пришёл наркоминдел. Руководитель внешнеполитического ведомства, историк и публицист, он всю Гражданскую провёл по ту сторону фронта – работая министром труда сначала у Комуча, а затем у Колчака. Литератор, друг Есенина, и в прошлом англоман, наркоминдел занял свой нынешний пост за успехи дипломатических миссий послевоенного времени, которые позволили Советскому Союзу снова вступить на международную арену в качестве силы, с которой стоило считаться.

Ровно в назначенное время явился предсовнарком, второй человек в Союзе – вместе с ним пришли по-немецки точный начальник Рабкрина и ЦКК, и как всегда задумчивый наркомтяжпром.

«Железный Мироныч» о чём-то негромко беседовал с последним, и нарком в согласии кивал вихрастой головой. Ян Эрнестович, как всегда, тактично молчал, следуя слегка позади.

Ну и, наконец, слегка опоздав, как и полагается людям гениально-рассеянным, вошли руководители двух мощнейших организаций – лобастый, улыбающийся председатель ВЦИК, и как всегда всклокоченный, чем-то похожий на Ленина и Калинина одновременно, председатель ВСНХ. За своим патроном семенил «московский голова», бывший ярославский крестьянин, профсоюзный работник и секретарь ЦК, бывший наркомтруд.

«Все в сборе – как всегда, кучкуются» - отметил про себя Верховный, ухмыльнувшись в усы.

- Товарищи члены! - присутствующие, действительно члены, Политбюро, естественно, ухмыльнулось в усы (у кого были), за эти годы так и не привыкнув к армейской манере Верховного шутить. - Предлагаю в ознаменование нашей встречи прослушать Государственный гимн Союза ССР!

Присутствующие не встали по той самой причине, что ещё не садились. Десять человек, исподлобья рассматривающие друг друга, являлись почти равносильными игроками на политической арене Союза. Более того, девять из десяти кучковались в группы по простой причине - чтобы не проворонить свой кусок власти. Неогруппованным оказался лишь наркоминдел Майский, поэтому перетягивание его персоны на свою сторону часто становилось любимой игрой товарищей членов. Впрочем, часто кланы соглашались друг с другом, так как принципы партийной критики были ещё сильны - в отличие от известного нам мира.

Из патефона, собственноручно включённого Верховным, полилась музыка. Старая песня, правда, изначально не нёсшая никакого смысла их делу, после перевода товарища главы Генплана стала действительно берущей за душу. Так, то все товарищи члены непроизвольно подхватили:

- Вихри враждебные веют над нами...

Долго петь не стали, всего первый и последний куплет. После таинства, смешливый третий человек в государстве произнёс традиционную шутку.

- Знаете, товарищи, что мне всё это напоминает? Известную историю. Лежат, значит, на сеновале Владимир Ильич и Надежда Константиновна. И просит Владимир Ильич: "Ну Наденька, ну пожалуйста, ещё разочек!" А та ему отвечает: "Володенька, не могу больше, рот устал!". А тот: "Ну ещё разочек!" Она ему: "Ну ладно...". Хором: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

Товарищи члены посмеялись. Всё-таки юмор присущ и первым лицам государства. Что с того, что центральный огран власти разъедаем изнутри? Верховный и его друзья составляют группировку силовиков. Действительно, армия и ОГПУ за ними. Финансовую поддержку производит глава всех кооперативов страны, по утверждённому между прочим, Бухариным плану, работающим! Сам Николай Иванович возглавляет вторую группу, идеологов и теоретиков. Рыков с ним; благо похожи они друг на друга, да и теорией занимаются хорошо, не мешая ни тем, ни другим. Левое крыло Политбюро, технократы во главе с Миронычем, не упускают случая пнуть за отход от дела Маркса-Энгельса. Да пока справляются идеологи, в "Правде" и "Большевике" не языками чешут, навешивая ярлыки (на Зиновьева и его прихвостней и так вешать некуда уже), а делом занимаются - развивают марксизм-ленинизм. Вот и ИКП, детище Бухарина, занято тем же, и выходцы его, тот же Угланов с Рютиным, делом заняты - занимают ответственные посты руководителей горкомов и крайкомов, впрочем, подчиняясь Рабкрину Рудзутака. Методичный и педантичный Ян Эрнстович ничего не упустит из работы.

Впрочем... недочёты есть. Грех их замаличвать, и их много. НЭП и кооперативы ("коперация", по-простонародному) приносят вместе с золотом червонцев государству и излишки, в виде нэпманов и копов ("коператоров" же). Расплодились копы по Союзу, питаются только кофиём и пончиками, да ворон считают, пока тилихенция да булгахтера на них трудятся.

Собственно, нынешнее заседание Политбюро было вызвано не только этой, но во многой именно такой, ситуацией.

- Итак, друзья, - почти торжественно произнёс Верховный, - сегодня у нас квартальное отчётное заседание. Чем мы друг друга порадуем?

Друзья смущённо заулыбались. Традиция собирать Политбюро в его полном составе была негласной, но свято блюлась каждый месяц. И каждый квартал. И заодно каждые полгода. Зато и обсуждались тут реальные проблемы.

- Иван Михайлович, давай-ка ты сообщи нам, что новенького в мире, – предложил Бухарин.

Майский поднялся, слегка смущённо. Его молниеносная карьера, из полпреда в Финляндии и Великобритании сразу в наркомы после заключения ряда нужных и важных договоров, действовала на него слегка угнетающе. Не оставляла мысль, что все эти блага были выданы авансом, чтобы накрепко привязать 52-летнего дипломата к правящей верхушке, и не оставить ему никаких шансов на гедонизм и лень – чему всячески предавался его предшественник. Прокашлявшись негромко в кулак, наркоминдел начал доклад.

- Товарищи члены Политбюро! На сегодняшний момент Советское государство по-прежнему находится в кольце. Я бы даже сказал, в кольцах. Во множестве враждебных колец. И если ближайшее из них является по-настоящему братским кольцом, его размеры и влияние на мировую политику всерьёз заставляют задуматься. Всё-таки Китайская народная республика – далеко не крупнейший игрок даже на азиатском ринге…

Присутствующие усмехнулись кто во что. Действительно, полуфеодальную красную часть Китая было сложно заподозрить в принадлежности к важным игрокам политической арены.

- Следующее кольцо враждебности, хоть и сохраняет дружеское к нам отношение, ненадёжно и может в любой момент потерять своих участников. В Испании очередной политический кризис, причём традиционно непонятный: то ли опять троцкисты барселонские мутят воду, то ли Долорес действительно решила разобраться с ними окончательно. Но коалиционному правительству, похоже, конец, и скоро посыплются аресты среди министров. Да и заговорщики после высылки не прекращают подрывной деятельности: все они, и Франко, и Мола, и Санхурхо всё чаще засылают адъютантов в гарнизон, с тухлыми разговорчивами. К счастью, командир гарнизона Мелильи полковник Кампесино наш человек, и каждый раз отсылает генеральских тененте обратно.

Майский перевёл дух, отпил из стакана, и продолжил.

- Во Франции Блюма откровенно подсиживает его заместитель Даладье. Он был уже два раза премьер-министром, и надеется стать им в третий раз. Да и здешние генералы-заговорщики, в отличие от испанских, пользуются полной свободой.

Ну и, наконец, кольцо враждебное сохраняет, простите за каламбур, враждебность. Панская Польша и боярская Румыния активно зазывают в свою «маленькую антанту» ещё и белофиннов с турками, и есть нехорошие подозрения, что последние это предложение примут.

- А что у нас с крупными игроками? – спросил явно недовольный последней новостью Рыков.

- Германия пока никаких шагов не предпринимает: выжидает. Английские, итальянские и японские фашисты уже отправили свои соболезнования по поводу последних событий. Официальный Лондон пока молчит. Но вот некоторая часть британского флота срочно покинула свои порты и ушла в неизвестном направлении.

- Страхуются. – предположил Бухарин.

- Возможно. Но точно в том же неизвестном направлении на днях выдвинулись из казарм несколько итальянских армейских частей, что уже наводит на мысли. – закончил своё выступление Майский, усаживаясь обратно в кресло.

- Что ж, любопытно. – резюмировал Фрунзе, оглядывая окружающих. – Предлагаю прерваться на несколько минут, а затем продолжить с доклада Николая Ивановича…

***

Испания, Мелилья, осень 1936 года

После провала мятежа 1933 года, руководители восстания были арестованы, и водворены в заштатный гарнизон за пределами Испании. Мелилья, бывшая когда-то центром испанского Марокко, а после рифской войны ставшая одним из множества африканских анклавов Испании, стала для трёх мятежных генералов постоянным прибежищем. Несмотря на то, что президент Асанья предлагал ограничиться назначением мятежников на должности комендантов соответственно Балеар и Канар (с выходом самого старшего, Санхурхо, на пенсию), парламент, внезапно сплотившийся вокруг левого фланга – ПОУМ и коммунистов, дружно проголосовал за отстранение от должности и ссылку в Мелилью. Против были, разумеется, монархисты, и не входящие в парламент фалангисты, но их оказалось слишком мало, чтобы хоть как-то воздействовать на решение большинства.

Генералы собирались у Санхурхо, так как последний был слишком стар, чтобы ездить каждый вечер в особняки к своим коллегам. Вместе с главами мятежников ссылку отбывали их ординарцы, адъютанты и некоторые верные офицеры – Фанхуль, Годед, Варела и другие. Конечно же, основной целью их разговоров являлась подготовка нового выступления, которое приведёт к падению власти социалистов, и к возвращению в несчастную Испанию доброго католицизма и короля. И возвращение это предполагалось очень и очень скоро…

Первым, естественно, прибывал педантичный Мола: Санхурхо выходил встречать его лично. Престарелый предводитель заговорщиков очень ценил Директора как военного теоретика и как организатора. Действительно, невзрачный сухой и невысокий очкарик с зачёсанными назад седоватыми волосами и мрачным лицом являлся мозговым центром всей организации националистов. По сравнению с ним щёголь и властолюбец Франко (который обычно опаздывал на полчаса) был всего лишь типичным испанским генералом – надменным и властным, не ценящим жизнь солдата. К счастью, молодые участники заговора, полковники и подполковники, были больше похожи на Молу, чем на него.

- Итак, друзья! – произнёс скрипучим голосом Санхурхо, когда дверь за Фанхулем закрылась, - я рад вам рассказать, что всё готово к выступлению! Большинство офицеров и генералов на нашей стороне, и уже утром они захватят казармы во всех стратегических точках страны. Через час сюда прибудут верные нам солдаты, которые захватят полевой аэродром, где нас уже дожидается «Тётушка Ю». Утром мы будем в Севилье, где поднимет Гражданскую Гвардию Кейпо де Льяно, а оттуда мы все отправимся по разным местам – Эмилио на северо-восток, в Наварру, а Франсиско – на север, в Ла-Корунью. И тогда Республика падёт. Вива Эспанья!

- Вива Эспанья! – хором прокричали офицеры.

***

Начальник полевого аэродрома Мелильи дремал в своей палатке, слушая радио, по которому передавали какой-то американский концерт. Он уже был готов захрапеть окончательно, как внезапно музыка прервалась, и радио заговорило чьим-то грубым голосом.

- Раз, раз… Как слышно? Итак, граждане, прослушайте сводку погоды на завтра. Над всей Испанией безоблачное небо, повторяю, над всей Испанией безоблачное небо! Благодарю за внимание и удачи!

«При чём тут Испания?» - подумал начальник аэродрома – «тут же Африка?»

Он ждал, что концерт продолжится, но музыка так и не полилась из динамиков. Раздосадованный майор вылез из кресла-качалки, потянулся, и вышел на улицу.

- Эт-то ещё что такое? – возмутился он, увидев, как часовых валят на землю солдаты, выпрыгивающие из тентованного грузовика. Второй грузовик на полной скорости проломил ворота ограды, и понёсся по направлению к палаткам охраны.

Майор бросился в свою палатку, в надежде найти в ворохе вещей табельный пистолет, но как только он схватил свой «Эйбар», его шеи коснулось холодное дуло ствола.

- Майор Мартинес? Я полковник Годед. С нами генерал Санхурхо, и мы летим освобождать Испанию от социалистов. Вы готовы выступить на защиту родной страны?

- Но, полковник, я давал присягу Республике! – взмолился начальник аэродрома.

- Республика нелегитимна, она узурпировала власть в Испании. Пойдёмте с нами, и вы станете генералом от авиации!

Майор, которого прельщала вовсе не перспектива нацепить погоны генерала, а сама мысль остаться в живых, мелко-мелко закивал головой. Годед убрал от его затылка свой пистолет, и Мартинес медленно стал поворачиваться.

Бах! Пуля вошла майору прямо в сердце. Разъярённый Годед обернулся ко входу, где стоял Фанхуль с дымящимся револьвером.

- Ты чего? Зачем?

- У него пистолет в руке.

- Но он уже сдался! И кто теперь нам заведёт этот дурацкий самолёт?

- Не знаю. – пожал плечами Фанхуль. – Найди какого-нибудь лейтенантика, пообещай ему полковничью должность на континенте, так он этот самолёт тебе руками в небо запустит.

Всё ещё злившийся Годед выдернул из строя задержанных аэродромных работников первого попавшегося тененте с нашивками техника.

- Хочешь стать полковником, лейтенант?

- Конечно хочу, господин полковник! – закивал тот.

- Тогда запусти движки у этой дуры! - приказал Годед, показывая на сиротливо стоящий грузопассажирский «Юнкерс» возле которого генералы принимали доклад Фанхуля. – Возле самолёта стоит пилот, найди его и заведи двигатели.

- Слушаюсь, господин полковник! – лейтенант козырнул и побежал в сторону «Тётушки Ю». Пилот-немец из частной авиакомпании (правда, Годед подозревал, что его настоящее место службы – немецкая разведка) обрадовано закивал и полез в кабину. Тененте покопался в каждом движке, и, видимо удостоверившись, что всё в порядке, начал проворачивать винт левого двигателя. Чихнув и стрельнув дымом, двигатель завёлся, и стал медленно раскручивать винт. Через пять минут транспортник уже был готов к отлёту.

- Отлично, сынок! – Годед, стоя в дверях фюзеляжа, похлопал лейтенанта по плечу. – Испания тебя не забудет! Как твоё имя?

- Меркадер, господин полковник! Рамон Меркадер!

- Молодец, капитан Меркадер! После победы над социалистами я сделаю тебя генералом!

Годед захлопнул дверь, и самолёт начал разгоняться по полю, набирая необходимую скорость. Вскоре, «Юнкерс» тяжело оторвался от земли, описал полупетлю, и взял курс на север.

***

Фанхуль проснулся оттого, что шум двигателей внезапно сделался тише.

Полковник приоткрыл глаза, скинул с головы одеяло, и огляделся, выпрямившись в кресле. Большинство из пассажиров самолёта спали, накрывшись армейскими шерстяными одеялами и шинелями, лишь впереди, перед пилотской кабиной о чём-то негромко разговаривали молодые офицеры.

Фанхуль встал, машинально одёрнул китель, и двинулся по коридору вперёд. По пути полковник быстро глянул в иллюминаторы по обеим бортам. Так и есть – левый двигатель не работает, лопасти медленно вращающегося винта гнутся под напором воздуха.

- Вы ничего не слышали? – обратился он к беседующим офицерам.

- Нет, господин полковник, ничего! – заверил его средних лет капитан.

Полковник вошёл в пилотскую кабину, где сидел за штурвалом пилот-немец. Компанию ему составлял радист, второе пилотское кресло было сводобным.

- Почему не работает левый двигатель? – сердито спросил Фанхуль.

- Выключен. – ответил со своего места немец, не поворачиваясь к полковнику. – Десять минут назад обнаружилось резкое падение давления масла, и движок пришлось от греха вырубить, иначе мог загореться.

- Ясно. А с остальными всё в порядке?

- Хотелось бы надеяться… Вот шайссе! – выругался пилот, когда внезапно заморгала одна из многочисленных лампочек на приборной панели. – В правом движке та же ерунда. Выключаю!

- Диверсия? – вскинулся Фанхуль. – Этот лейтенант-техник, как там его… Hijo de puta! Мы дотянем на одном двигателе до суши?

- Не знаю! – нервно ответил пилот. – До испанского берега осталось ещё около сотни километров, и я боюсь, что и третий движок так же закончится.

- Вызывайте «Балеарес»! – обратился полковник к радисту. – Они должны дежурить где-то неподалёку.

Радист кивнул, и повернулся к своему аппарату, а Фанхуль вышел в салон, чтобы сообщить неприятную новость своим старшим начальникам.

Генералы восприняли известие о диверсии несколько озабоченно. И в самом деле, сложно сохранить лицо, зная, что в любой момент можешь рухнуть в воду с километровой высоты.

- Что мы можем предпринять? – высказал побледневший Франко возникший одновременно у всех вопрос.

- Неподалёку находится верный нам крейсер «Балеарес». – ответил Фанхуль. - В любой момент мы можем вызвать его на помощь.

- Держитесь крепче! – проорал из кабины пилот-немец. – Третий двигатель накрывается, сейчас я его вырублю и будем садиться на воду!!!

***

«Тётушка Ю», булькая и пуская пузыри, погружалась в пучину Средиземного моря, а на большом спасательном плоту мрачными взглядами её провожали десяток испанских офицеров разных рангов и один немецкий пилот.

- Это всё из-за того, что кто-то умеет замечательно выбирать людей! – злобно шипел вымокший до нитки Фанхуль, который выбирался из самолёта последним.

- Отнюдь, Хоакин. – ехидно отвечал Годед. – Это оттого, что кто-то имеет отвратительную привычку сначала стрелять, а потом спрашивать.

- Прекратите вы оба! – раздражённо прервал ссорящихся полковников Мола. – Лучше ответьте мне, как далеко находится ваш крейсер.

- Двадцать пять миль, господин генерал! – ответил радист. – Капитан докладывал, что они идут на всех парах.

- Да вот они! – радостно закричал кто-то. Все повернулись в указанную сторону. Действительно: на горизонте был виден корабль, что двигался к плоту. Разглядеть что-либо с такой дальности было невозможно, но все заговорщики надеялись, что это именно крейсер «Балеарес». Однако, когда корабль приблизился к ним на достаточное расстояние, стало понятно, что для крейсера он явно маловат. Низкий силуэт, торпедные аппараты и одноорудийные установки со щитами выдавали в нём эсминец. На обеих его скулах были выведены огромные буквы AF

- «Альмиранте Феррандис» - опознал корабль кто-то из офицеров.

Снизив скорость, эсминец «Феррандис» медленно подошёл к плоту, развернувшись бортом. Однако, моряки не спешили ни спускать трап, ни разворачивать тали.

- Скажите, Мануэль, - обратился Санхурхо к Годеду, - разве орудия не должны быть развёрнуты в диаметральную плоскость корабля? Что-то не верится мне во всеобщую расхлябанность на республиканском флоте.

Но Годед не успел ответить генералу – с мостика корабля раздался усиленный мегафоном голос:

- Есть ли среди вас генералы Санхурхо, Франко и Мола?

Не заметив предостерегающий жест Франко, капитан, тот самый, что шушукался с сослуживцами в салоне самолёта, замахал руками.

- Да, их превосходительства здесь! Вытаскивайте нас скорее!

- Отлично… - услышал Фанхуль с эсминца, и это было последнее, что он слышал в жизни. Четыре зенитных пулемёта с мачт и надстроек дружно ударили по спасательному плоту, кроша и разрывая на части всех, кто в нём находился. В минуту всё было кончено, вдобавок эсминец всадил в медленно погружающиеся останки плота пятидюймовый снаряд. И совсем уж для верности, корабль сделал круг, и прошёл точно над клочками тел, рубя их винтами.

- Хорошо… - проговорил себе под нос капитан Антекьера, получивший несколько часов назад секретное приказание из штаба флота. – Но пасаран, теперь уже окончательно.

***

Из докладной записки генерал-майора Уэйвелла премьер-министру Великобритании Эттли от 03.07.1936

О вооружённых силах Советского Союза.

…после реорганизации 1935 года вооружённые силы СССР распределены по десяти военным округам. Военные округа различаются как по численности подчинённых войск, так и по задаче. Например, Северо-Кавказский и Ленинградский военный округа имеют ярко выраженный оборонительный характер, в то время как Дальневосточный, Одесский и в особенности Белорусский – агрессивно-наступательный…

…Во главе Народного комиссариата обороны стоит командарм I ранга Белов. Выходец из «туркестанского клана» Фрунзе. Во время первой гражданской войны командовал полком, дивизией, армией. Во время второй гражданской – заместитель командующего Московским ВО Ворошилова. Не поддержал Троцкого, был арестован, с трудом избежал расстрела. С 1929 года последовательно командующий Московским и Ленинградским военными округами. В 1936 году, после смерти Каменева назначен наркомом обороны. Из личной встречи оставил очень определенное и приятное впечатление как искренний, энергичный и способный руководитель обороны страны. Он выглядит всегда бодрым, хорошо говорит и, несомненно, популярен в армии; его лицо создает впечатление неподдельной искренности, но не большой силы. В ходе отдельной встречи с нами он продолжительное время и с большой серьезностью говорил о мирных намерениях Советов и о желании сотрудничества с Великобританией перед лицом германской опасности, которую он считает весьма реальной и близкой. Во всех своих публичных выступлениях он подчеркивал, что Красная Армия не имеет каких-либо агрессивных намерений. Это, вероятно, совершенно верно; внутренние проблемы России для своего разрешения нуждаются в мире; и Красная Армия, будучи внушительной на своей собственной территории, определенно не готова к войне за ее пределами...

…Заместителями наркома обороны являются командармы I ранга Шапошников (штаб) и Якир (политуправление), командармы II ранга Халепский (техническое управление) Берзин (разведка), Триандафиллов (тактика), Седякин (инспектор пехоты), Будённый (инспектор кавалерии) и Кулик (артиллерийское управление)….

…Командарм Шапошников произвёл при личной встрече глубокое впечатление своими теоретическими познаниями. Это, несомненно, выдающийся стратег и штабист современности. Шапошников был штаб-офицером старой армии….

…Командарм Якир — человек умный, со способностями, но без настоящей военной школы, без настоящего военного образования, человек, не лишенный блеска, но не обладающий сколько-нибудь основательным военным опытом для руководства операциями крупного масштаба. Однако для политического руководства армией весьма подходит. В старой армии не служил. Во время переворота Троцкого командующий Украинским ВО…

…Командарм Халепский… произвёл очень благоприятное впечатление своими техническими познаниями…

…Командарм Буденный является оживленным, привлекательным старым воякой типа “бригадира Жерара”. Он был унтер-офицером кавалерии старой царской армии, и его идеалом военных действий остается, вероятно, кавалерийская атака. Он очень популярен и живописен и был прекрасно встречен, когда на параде после маневров вел казаков…

…Западный военный округ, наиболее многочисленный изо всех советских военных округов. Здесь сосредоточено основное количество советских танков. Возглавляет его командарм I ранга Уборевич. Командующий округом произвел на нас сильное впечатление как человек, превосходящий своим дарованием средний уровень. Он обладает очень приятными манерами, полон энергии и, несомненно, популярен в своих войсках. Он был младшим офицером старой армии. В своих войсках Уборевич собрал молодых агрессивных командиров, таких как комкоры Штерн, Конев, Тюленев…

…Дальневосточным военным округом руководит командарм Егоров. Он достаточно приятен, но не производит впечатления сильной или талантливой личности. Вполне удовлетворительный в качестве номинального руководителя, если за ним стоит действительно хороший штаб, но не человек, могущий ввести и осуществить что-либо значительное, исходящее от него самого, — по крайней мере, таково впечатление, которое он на нас произвел. Он был офицером Генерального штаба старой армии…

…Одесским военным округом руководит командарм Котовский. Безусловно, харизматичный и любознательный лидер, в прошлом партизан и гангстер…

…Начальник Киевского военного округа командарм Корк является человеком средних способностей, образованный, знающий, выдержанный, но не блистающий сколько-нибудь заметными военными дарованиями. Большинством из военных страны считается фактически хозяином Украины. Вокруг себя собрал по преимуществу украинских командиров, таких как Апанасенко, Штеменко, или командующий Корпуса Красного казачества (украинское название «Czerwony», т.е. красный, означает, что корпус имеет национальную украинскую окраску – прим.корректора MI6) Примаков…

…Командующий пограничными войсками ОГПУ командарм (комиссар госбезопасности II ранга – прим.корректора МI6) Блюхер является человеком с прошлым, но без будущего, человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от первой гражданской войны. Кроме того, последнее время он вообще был в тяжелом моральном состоянии, сильно пил…

…Командующий флотом СССР флагман флота Щастный без сомнения энергичный, болеющий за своё дело человек. Посредственный организатор, в этом деле полагается на своих заместителей Муклевича и Орлова…

***

От размышлений на отвлечённые темы Шафера оторвал яростно бибикающий пыльный «Форд Уай», прорывающийся к причалу сквозь толпу. Когда-то ярко-красная, а теперь просто очень пыльная машина направлялась прямо к группе немецких учёных. Издалека можно было увидеть седую голову доктора Фильхнера, который высунулся по плечи из окна и кричал на какого-то кули, бестолково мечущегося перед автомобилем. Вслед за пыльным «фордом» медленно ехал грузовик той же фирмы с на редкость помятой кабиной.

Через несколько минут кули, рикши и прочие наконец-таки убрались с пути автомобилей, и седой загорелый Фильхнер, резво выскочивший из салона, энергично затряс обеими руками кисть Шафера.

- Эрнст, друг мой, как я рад вас видеть! Вы не представляете себе, чего стоит найти свободный грузовик в этом проклятом городе! Всюду чиновники, мздоимцы всех мастей - Gott strafe England, воистину, но Боже мой, до чего я рад встретить вас спустя годы разлуки!

Шафер усмехнулся. Доктор был в своём стиле – постоянно опаздывает и многословит без конца. Да, воистину, если учёный гениален, то организатор из него никакой…

- Взаимно, Вилли. Вы путаете, прошло всего девять месяцев с нашей последней встречи в Берлине.

Шафер и Фильхнер, несмотря на разницу в возрасте, были давними друзьями. Студентом юный Эрнст участвовал в первой (и пока единственной) своей экспедиции в Тибет под руководством 54-летнего доктора наук Вильгельма Фильхнера. И, хотя экспедиция была недолгой, студент и учёный успели крепко подружиться на основе обоюдной тибетомании. Или тибетофилии. Позже Фильхнер не раз звал Шафера в очередные свои походы по горам Азии, но мешали различные обстоятельства. В том числе и вступление Эрнста в СС – события 1934 года осложнили членам этой организации выезд за границу. Теперь Шафер вёл людей в долгожданную экспедицию в ранге её главы – хоть профессор был и заслуженнее, и старше, высшее руководство возложили именно на молодого доктора, хотя неформально походом руководил более опытный Фильхнер.

- Ах, Эрнст, у нас столько проблем организовалось в последние дни… Было всё так замечательно, нашлись и проводники, и переводчики, и даже пилот – но всё перечёркивает бездушность английских чиновников. Мне даже предложили отправиться в Лондон, чтобы подписать бумаги у самого Эттли – или хотя бы короля!

- Вилли, я с радостью выслушаю все мысли и пожелания, но давайте сначала хотя бы поедем на базу! Пристань в центре города у меня не очень ассоциируется с местом для принятия решений.

- Так в чём дело? Поехали скорее. Это всё наши люди? – профессор критически осмотрел группу горнострелков, кучкующихся вокруг ящика с пулемётом, и сидящих на ящиках учёных. Все сосредоточенно молчали, лишь обер-гефрайтер Лёве безуспешно пытался флиртовать с Евой Шмаймюллер. – Какой тихий ужас. Выглядят так, будто им пальца в рот не клади. А это, видимо, обещанное умниками из Берлина оборудование?

- Верно. Боюсь, что одно только укладывание его в грузовик затянется часа на два.

- Отнюдь. Тут с этим просто. Учитесь, пригодится!

Профессор засунул в рот два мизинца и залихватски свистнул. Через полминуты у грузовика во множестве толпились китайские носильщики, которые после небольшого инструктажа начали забивать кузов грузовика ящиками. Спустя полчаса кортеж двинулся из порта. Шафер, Фильхнер и доктор Шмаймюллер устроились в легковом автомобиле, остальные расположились на ящиках в грузовике.

***

«База» экспедиции оказалась небольшим коттеджем на окраине Калькутты. Оставив солдат присовокуплять ящики с грузовика к уже имеющимся на складе, командный состав экспедиции собрался в обеденном зале.

- Итак, господа, позвольте вам представить наших помощников в нелёгком деле освоения неизведанных мест! – взял речь профессор на правах хозяина, когда гости расселись по диванам. – Большая удача, что мы смогли найти и убедить нам помогать пожалуй что самых опытных альпинистов всей Индии и окрестностей…

- Ну, ну, ну, профессор, не перехвалите!.. – насмешливо ответил молодой человек с внешностью «истинного арийца», поднимаясь с дивана. – Просто альпинист. Меня зовут Генрих.

- Постойте, - сказал Бергер. – Ваша фамилия Харе, верно? «Белый паук Австрии», так вас, кажется, называют?

- Может быть и называют, во всяком случае, не имею ничего против, – ответил альпинист. – Да, верно, я Генрих Харе. А этой мой товарищ Петер Ауфшнайтер, - кивнул он на темноволосого мужчину средних лет. – Тоже австрияк, и тоже альпинист.

- Доктор Ауфшнайтер? Я слышал о вас, – произнёс задумчиво Шафер. – Вы ведь работали под руководством Бауэра в Сиккиме?..

- Да, верно, – отозвался Ауфшнайтер, - и я бы не хотел…

- …где бросили умирать девятерых человек при спуске с Нангапрабат. Отличного человека вы завербовали, профессор.

- Не говорите ерунды! – довольно резко возразил Харе. Я изучал отчёты Гималайского общества, и мой опыт говорит о том, что Петер поступил единственно правильно, иначе бы трупов было десять.

- Мы в мировую войну своих в горах не бросали… - еле слышно проворчал Ост.

- Здесь не Альпы, и моя фамилия не Крафт фон Дельмензинген! – громко ответил услышавший реплику оберлейтенанта профессор. – Довольно пререканий! Доктор Ауфшнайтер знаток Тибета и тибетской культуры, и будет полезен экспедиции. Точка.

- Господа! Давайте не будем ругаться, и дождёмся, пока профессор представит нам остальных членов экспедиции! – вмешалась в спор Ева Шмаймюллер. Говорила блондинка-блицметалл низким грудным голосом, которому было самое место за кафедрой в гулкой аудитории Геттингена – или, как отчего-то подумалось Шаферу, в постели (в голове доктора на какой-то миг промелькнула идиотская фраза «Да, да! Это фантастично!». «Спать надо больше» - решил он).

- Действительно! Итак, позвольте мне представить двух наших переводчиков, помимо уважаемой фройляйн и доктора Ауфшнайтера, которые кроме того должны разбавить нашу австро-немецкую группу своим иностранным происхождением. Итак… Каронихи! – он указал на кутавшегося в халат тибетца неопределённых лет, который всё это время сидел молча в кресле. – Каронихи погонщик скота, и знает множество дорог сквозь Сикким и Бутан, а кроме того обучался в Китае, так что знает китайский язык и обычаи. И второй наш переводчик – тоже доктор, и тоже альпинист, и к тому же художник – Юрий Николаевич Рёрих!

- О! – оживилась Шмаймюллер. – Это же вы – автор «Современной тибетской фонетики»! Давно хотела с вами познакомиться. Ваше мнение относительно произношения гласных…

- При всём уважении, фройляйн, - поднялся русский с дивана, - давайте всё же проконсультируемся относительно гласных потом, когда уважаемый профессор закончит представление.

- Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык? – удивлённо спросил техник Геер. – Обычно ваши соотечественники ужаснейшим образом коверкают даже простейшие слова!

- Я же филолог, - усмехнулся Рёрих. – К тому же я закончил Гарвард, и работал в Париже и в Берлине. Упомянутая фройляйн книга была переведена на немецкий мной же.

- Кажется вы ещё упоминали о пилоте. Но я больше никого тут не вижу! – огляделся Шафер. – Кто же поведёт самолёт? И вообще – как он будет в горах взлетать и садиться?

- Взлетать и садиться он будет прекрасно, ибо он не самолёт, а автожир, - произнёс насмешливый голос от двери, в которой появилась невысокая рыжеволосая женщина. – А поведу его я. Позвольте представиться: Амелия Эрхарт.

***

После ужина в небольшом зале с камином собралось совещание "главарей" - Фильхнера и Рёриха от учёных, Оста от военных, Харе и Ауфшнайтера от альпинистов и Шафера от всей экспедиции сразу. За бокалом местного вина профессор рассказывал своему старому другу и ученику о проблемах с местными английскими властями. Собственно, проблема была только одна: губернатор Бенгала Майкл Кнэтчбулл, пятый барон Брэйбёрн и слышать не хотел ни о какой масштабной экспедиции немцев вглубь страны, особенно если их путь должен пролегать через вассальные княжества Бутан и Сикким. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Шафер, Харе и Бергер были членами СС, и германофоб Кнэтчбулл с большим трудом вообще терпел их присутствие на своей территории.

Были и другие проблемы, в основном организационного плана. Как нести на себе через все горы автожир, пулемёт и оборудование для будущей Лхасской радиостанции? Где по пути закупаться пищей, и искать проводников? Наконец, подвергался сомнениям и сам предложенный Фильхнером маршрут.

- ...я всё-таки предпочёл бы сплавиться по Гангу и Коше до Биратнагара, а оттуда по тераям дойти до Сиккима. Так мы сэкономим кучу времени на первом этапе пути! - горячился Шафер.

- Да, но переход через сиккимские горы таит в себе определёный риск. Ни одного устоявшегося маршрута, через который ходят караваны, там просто не существует! - возражал Ауфшнайтер. - Мы с вами пройдём, но как протащить оборудование и солдат?

- Вообще-то мои солдаты - первоклассные горнострелки! - справедливо возмущался Ост.

- Тут не тирольские Альпы, оберлейтенант, здесь Гималаи, совершенно другие условия! - поддерживал коллегу Харе.

Альпинисты и исследователи предлагали альтернативу - каждый свою.

- Лично я плыл бы по Брахмапутре до самых до истоков, а потом прошёл торговыми маршрутами через Аруначал-Прадеш. - предлагал Рёрих. - Так мы избегнем незавидной участи первооткрывателя новых маршрутов через непроходимые сиккимские горы.

- Долго. Да и проходить через территории, подконтрольные юннаньским дуцзюням будет стоить больших денег и нервов.

Харе и Ауфшнайтер, посовещавшись, предложили иной маршрут: взять гораздо левее, и пройти через непальские перевалы Пет и Марфа. Но и этот вариант забраковали - в таком случае путешественникам пришлось бы топать по неизведанному плоскогорью до Лхасы в два раза дольше.

- Почему бы нам просто не взять, и не перевезти всех через горы на автожире? - предложила уставшая от перебранки Шмаймюллер.

С натяжкой рассмеявшиеся учёные дружно раскритиковали эту затею: больше двух человек за раз аппарат не подымет, следовательно придётся делать огромное количество рейсов только для того, чтобы перевезти личный состав экспедиции. Не говоря уже о том, что тягловых осликов автожир вообще не сможет взять на борт.

Наконец, уставшие руководители решили отложить окончательное решение вопроса о маршруте до лучших времён, т.е. до получения разрешения на выход из Калькутты. Разрешить эту проблему планировалось в ближайшее воскресенье, во время торжественного вечера по случаю дня рождения губернатора.

Изменено 10 Dec 2010 пользователем de_Trachant

[de_Trachant]

Поднимаю тему, а то в связи с редактированием она куды-то скатилась.

[de_Trachant]

***

Перед самым отъездом Шмелёва вызвал Блюмкин.

Причём вызвал не в свой кабинет, не в даже какой-то официальный орган или конспиративную квартиру, а в знаменитый "Кабинет №6", который использовался сотрудниками ОГПУ, как место для психологической разгрузки.

- Заходите, Сергей Александрович, - услышал Шмелёв, постучав в дверь.

Аккуратно приоткрыв её, капитан увидел следующую картину: посреди обычного, в общем-то, кабинета, на самом столе стояла двухлитровая бутылка водки, уже на треть пустая. За столом сидел комиссар 2 ранга Блюмкин, с расстёгнутым вороником и без фуражки. Судя по его виду, исчезнувшие треть бутылки плескались в желудке генерала.

- А, капитан! Заходи, заходи! - крикнул Блюмкин, уставившись на новоприбывшего. Он был пьян, что уже вызывало определённые вопросы в главном здании ОГПУ.

- Вызывали, товарищ комиссар? - осведомился Шмелёв, снимая фуражку, и закрывая за собой дверь.

- Вызывал, Шмелёв, вызывал... На вот, возьми стакан!- протянул капитану искомое генерал. - Ты в курсе, что я тебя фактически на смерть посылаю? А ведь ты не смотри, что про меня другие говорят, ты не слушай, что тебе Горская сказала - она баба, всего лишь баба, которую прокатили на личном фронте! - Блюмкин пьяно засмесялся. - Лиза - хороший друг, но если что - сдаст вышестоящему командованию с потрохами! Так случилось с тобой, так могло быть и со мной, вовремя я не раскуси её! Теперь хрен она ко мне подступится! - с этими словами Блюмкин опрокинул в себя достаточно увесистую рюмку.

Шмелёв пытался изо всех сил догадаться, зачем комиссар привёл его сюда. Проверка? Но если да, то какая? Некий хитроумный ход? Или... или невозмутимый Яков Блюмкин и правда раскрывал ему свою душу и свои мысли?

- Знаю, знаю, о чём ты думаешь! - прервал его размышления комиссар. - Небось выдумываешь, что за резон мне тебя сюда вести! А нет никакого резона! Просто сказать тебе хочу чего...

Блюмкин резко опрокинул в себя остатки водки, скривился, но, помолчав, вдруг начал читать стихи - стихи, которых Шмелёв не знал ещё, несмотря на своё увлечение прекрасным.

Да! Теперь - решено без возврата

Я покинул родные края,

Уж не будут листвою крылатой

Надо мною звенеть тополя.

Низкий дом мой давно ссутулился,

Старый пёс мой давно издох,

На московских изогнутых улицах

Помереть, знать, судил мне Бог.

А я люблю этот город вязевый,

Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Золотая дремотная Азия опочила на куполах.

А когда ночью светит месяц...

Когда светит чёрт знает как!

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак;

Шум и гам в этом логове жутком,

Но всю ночь напролёт до зари,

Я читаю стихи проституткам

И с бандюгами жарю спирт.

Сердце бьётся всё чаще и чаще,

И уж я говорю невпопад:

"Я такой же, как вы, пропащий,

Мне теперь не уйти назад."

Назкий дом без меня ссутулился,

Старый пёс мой давно издох,

На московских изогнутых улицах,

Умереть, знать, судил мне Бог.

- Слышал ты что-нибудь такое, капитан? - спросил его Ьлюмкин. - Навряд ли. А это написал мой друг, незадолго до смерти. Через несколько часов он повесился в "Англетере". Как я оплакивал его... навряд ли появится кто-нибудь, кто превзойдёт Сергея в стихах! Талантище был - ух!!! Теперь - что? Теперь от него одни воспоминания остались. Иди сюда, капитан! Я не хочу, чтобы от тебя осталось что-то кроме отчётов. Я прошу тебя, Шмелёв - победи! Вернись домой живым!! Или - не возвращайся вообще! И да будут прокляты другие варианты!

Изменено 19 Feb 2011 пользователем de_Trachant

[de_Trachant]

Майкл Герберт Рудольф Кнэтчбулл, пятый барон Брэйбёрн праздновал свой сорок первый день рождения.

По торжественному поводу в бывший дворец раджи, а ныне резиденцию генерал-губернатора съехался весь цвет Калькутты и окрестностей. Знать - английская и индийская, военные, и почётные гости - меценаты, интеллигенция. Пёстрая толпа буквально захлестнула внутренний двор резиденции, посвёркивая бриллиантами и рубинами, ослепляя белизной чалмы и блеском военных наград и дамских украшений. Гости пили, ели, веселились - преимущественно снаружи, поскольку внутренние помещения резиденции были достаточно тесны. Тем не менее, истинные сливки калькуттского общества (и те, кто смог к ним примазаться) вращались там - молодёжь выписывала замысловатые па на паркете, а солидные зрелые люди негромко общались за бокалом "Очентошана". Сам хозяин, высокий статный мужчина с щёточкой тёмных усов под тонким британским носом, возглавлял небольшую группу военных и дворян, как бы отгородившихся от основной массы собравшихся небольшим курительным столиком. Группкой высокосветских дам заведовала леди Дорин Кнэтчбулл, слегка полноватая женщина лет сорока.

Делегация немецкой экспедиции в виде пятерых человек, а именно Фильхнера, Шафера, Оста, Шмаймюллер и Рёриха, неловко кучковалась во внутреннем дворе. Изначально Шафер собирался взять с собой американскую пилотессу и кого-нибудь из знакомых с местными реалиями альпинистов, но у Эрхарт не оказалось с собой платья (идти же в штанах и рыжей кожаной куртке Амелии не позволил уже Фильхнер, верно посчитав, что в этом случае в женском высшем обществе Калькутты возникнет нездоровая ангажированность), а Харе и компания отказались посещать приём наотрез, заявив, что их рабоче-бюргерские рожи среди породистых английских лиц смотреться не будут.

Ост неловко одёрнул непривычный пиджак (немецкий мундир решено было оставить, дабы не вводить германофоба-губернатора во искушение), и в который раз спросил:

- Может мы всё-таки просто пройдём внутрь и найдём этого барона?

- Так просто не получится, мой друг. - проговорил недовольно Фильхнер. - Так просто нас туда никто не пустит. За губернаторский стол садятся избранные, и о приглашении к трапезе и беседе им сообщают официанты. О таких вещах надо договариваться сильно заранее.

- Ну и?

- Ну и терпение, оберлейтенант, терпение. Желающих припасть к штиблетам местного царька так много, что наша маленькая подмазка здешней прислуге находится далеко не вверху списка. Это веками отработанная схема - полувеком раньше таким образом просители и подлизы всех рангов достигали раджи или набоба, теперь - английской высокородной селёдки. Не нам менять этот обычай - хотя, видит бог, хотелось бы вышвырнуть эти обычаи из этой прекрасной земли с англичанами вместе!

- Чувствую, эти господа думают о нас то же самое, заслышав немецкую речь! - заметил Шафер, кивая на субедар-майора индийской армии, который, стоя неподалёку, пытался вычленить знакомые фразы из немецкого разговора. Увидев, что офицер заметил его жест, Шафер поднял в его сторону бокал с шампанским, и улыбнулся. - Прозит! Напыщенные обезьяны... - добавил он уже тише.

- Ostov, choporniy i gordiy, - произнёс русскую фразу Рёрих. - Это из Пушкина. Skeleton, steif und stolz, если на языке Гёте.

- Какое точное определение! - рассмеялась Шмаймюллер. Субедар-майор и в самом деле напоминал скелет - выходная форма цвета английского хаки облегала достаточно тонкую кость, а впалые щёки офицера как нельзя лучше контрастировали с его чёрной бородой и высокой алой чалмой.

[de_Trachant]

Невозмутимые непальские гуркха из состава Четвёртого принца Уэльского собственного гуркхского стрелкового служили первым контуров "фэйс-контроля", отфильтровывая ещё на подходах к саду резиденции многочисленных просителей. Их командир, крикливый субедар с болтающимся на поясе английским пехотным клинком пропускал только тех, кто имел пригласительное удостоверение - или же был достаточно богат, чтобы позволить себе пройти без билета, как это собирался сделать сейчас Кляйн-Шмелёв.

Разумеется, собственных денег у него было не так много, но "старый Лю" взял на себя все непредвиденные (и предвиденные тоже) расходы. К которым относился, например, тот пухленький конвертик, что лежал во внутреннем кармане молодого человека щеголеватой наружности, которого Бадмаев дал разведчику в сопровождение.

Смуглый и весёлый молодой человек отрекомендовался именем Константину - или просто Констаншем. Урожденец португальских колоний, Констанш провёл в Индии всю свою жизнь. Наполовину гуджарати, наполовину португальский дворянин, он был воспитан матерью сторонником независимости индийских земель от угнетателей-сахибов. Прочитав однажды в газете программу Мохандаса Ганди, юный Констанш принял её всем сердцем. Он бежит из Панаджа в британскую Индию, где вступает в ряды сторонников Лиги независимости Индии. С помощью своих новых друзей Констанш поступает в Делийский университет. Юноша жадно глотает книги, в основном неучебной направленности - Бакунина, Маркса, Прудона, Томпсона, рукописные переводы Сунь Ятсена. Одновременно с этим, Констанш проникается идеей вооружённой борьбы - в отличие от методов Ганди.

Вместе со своим другом Сингхом, руководителем Индийского союза молодёжи, он подготавливает и проводит теракт в индийском Законодательном собрании. Однако бомба взрывается раньше, чем запланировано, и не приносит никаких результатов - кроме ареста Сингха. Констаншу удаётся выйти почти сухим из воды - за активное участие в прокоммунистических кружках его выгоняют из университета. Шёл 1929 год, и англичане, выбитые Красной Арией из советской Средней Азии и северной Персии, отыгрываются на собственных социалистах.

Работающий на железной дороге Констанш вскоре принимает участие в работе Индийского национального конгресса, на котором всё более сближается с Джавахарлалом Неру. Молодой способный португало-индиец обращает на себя внимание четы Неру, и Констаншу доверяют более важные дела - юноша занимается партийной работой в рядах молодёжи, принимает участие в подготовке "Соляного похода" в память Амритсарского расстрела. Однако, работа ИНК прекращается с арестом его руководства - в апреле 1930 года все трое Неру - Мотилал, Джавахарлал и Камала - были арестованы англичанами.

Ответом радикального крыла индийских сепаратистов стало восстание в городах Читтагонг и Пешавар. Констанш находится в самой гуще событий - он агитирует части индийской армии, стоящие близ Пешавара, и ему это удаётся - две роты пешаварских стрелков переходят на сторону восставших. Констанш сражается с англичанами на подступах к городу, затем в самом Пешаваре - как один из немногих водителей среди восставших, он управляет захваченной бронемашиной. Одиннадцать дней город был в руках восставших, пока англичанам не удалось с большими потерями взять его обратно. Констанш оказывается среди тех немногих, кто сумел вырваться из города. Остаток лета и всю осень он проводит в рядах пуштунов-ашридиев, которые трижды осаждают Пешавар - и трижды откатываются. В конце концов, пешаварское восстание было подавлено, и Констанш, чтобы не попасть в руки местных английских властей, тайно пробирается на юг - в Бирму.

В Бирме уже понаторевший в агитаторском и террористическом деле Констанш принимает активное участие в восстании Сая Сана. Голодные бирманские крестьяне являются замечательным горючим материалом для разжигания антианглийских мятежей - и вот уже полыхает вся южная Бирма! Идёт партизанская война, как она есть - со всеми прелестями навроде змеиных ям, растяжек и капканов, но без напалма, вертолётов и спрятанных в кустах С-75, которых, понятно, пока ещё не появилось. Однако и английская Индийская армия - далеко не взвод 25-й пехотной во главе со старшим сержантом Бобом Барнсом. Спустя три года все повстанческие армии были разбиты, крестьяне частично разбежались, частично полегли в бирманских болотах, а руководители восстания во главе с самим Саном давно уже болтались на виселице.

Констанш умудряется кое-как выскочить и здесь. С остатками своего отряда он бежит в Сиам, откуда переправляется в Калькутту. Уже там он узнаёт последние новости - Мотилал Неру убит, а Мохандас Ганди прекратил свою акцию неповиновения и распустил ИНК. В отчаяньи Констанш уже хотел было подорвать себя - вместе с генерал-губернатором, естественно - но тут его нашёл старый Лю, разумеется, не случайно - у Бадмаева давно было собрано небольшое досье на активных деятелей индийского сопротивления.

[de_Trachant]

- Кнэтчбулл устраивает торжество по случаю своего дня рождения, - говорил Лю Кляйну. - Согласно информации от моих осведомителей, у экспедиции возникли проблемы с отъездом из города - англичан не устроило, что в глубине их территории будут шастать эсесовцы. Поэтому единственная для немцев возможность получить разрешение на выезд - обратиться к генерал-губернатору напрямую.

- Хорошо, но как мы попадём на приём к губернатору?

- И чему вас только учили в этих ваших командирских курсах? - закатил глаза Бадмаев. - Вспомните, что ворота любой крепости сможет открыть осёл, нагруженный золотом! Древняя, веками проверенная мудрость, которая как нельзя лучше работает в этом городе.

- Но я с трудом говорю по-английски и тем более слабо ориентируюсь в калькуттских реалиях! - воскликнул Кляйн.

- Об этом не беспокойтесь. У меня есть всё необходимое. - улыбнулся Лю.

* * *

"Бьюик-Туринг", пятидверный довоенный раритет, управляемый Констаншем, отчаянно бибикая, припарковался у обочины ведшей к резиденции улицы. Португало-индиец оправил лацканы дорогого пиджака, и вылез из машины. Кляйн последовал его примеру.

- И каким же образом нас пропустят? - поинтересовался он у помощника старого Лю. По-немецки, так как Констанш хоть и не имел никакого образования, кроме домашнего и партийного был самоучкой-полиглотом, и бегло говорил на десятке языков. Немецкий был среди них. - Что, вот так возьмём и пройдём на бал у губернатора?

- А то! - подмигнул парень. - Прикинемся бандюганами среднего звена - кем мы, по сути, и являемся на службе у Лю Пена. Таких сейчас на приёме пруд пруди - как-никак половина всех дельцов Калькутты не чураются противозаконных действий, а англичане вообще бандиты все до одного. Смотри и запоминай!

Констанш обезоруживающе улыбнулся шагнувшему к ним субедару.

- Господин офицер, какое удовольствие встретить вас здесь!

- Что надо? - нахмурился непалец. - Я что-то не вижу у вас пригласительных!

Констанш с готовностью полез в карман.

- К превеликому сожалению, у нас нет этих двух бумажек с подписью губернаторского секретаря. Но может быть вас заинтересуют десяток бумажек за подписью сэра Кэннета Пэппиата, главного кассира Банка Англии?

Пухлый конверт перекочевал из рук молодого человека в лапы индийского субедара.

- Проходите, господа. - буркнул офицер.

Констанш и Кляйн не замедлили претворить указание офицера в жизнь.

- Загнивающий капитализм, что с него взять? - шепнул весело индиец разведчику.

[de_Trachant]

Индиец и псевдо-немец втянулись в многоцветную толпу, оккупировавшую сад резиденции.

- Как же мы их тут найдём? - в растерянности спросил Кляйн.

- М-да, дело хитрое. - согласился Констанш.

Индус ухватил пробегавшего мимо официанта за манишку, и что-то шепнул тому, одновременно опуская в карман ливреи несколько монет. Гарсон часто-часто закивал, и в две секунды исчез - чтобы возвратиться уже через полминуты. На этот раз выслушивал и кивал уже подручный старого Лю.

- Вон они, твои учёные, - кивнул он Кляйну на небольшую группу притулившихся к фонтанчику людей.

Разведчик присмотрелся. Его взгляду предстали пять человек: девушка и четверо мужчин. Одного из них он узнал сразу: щегольски одетый человек лет тридцати с бородкой клинышком был его коллегой и подчинённым Юрием Рерихом. Чуть погодя, Кляйн опознал ещё двоих - бодрый пожилой немец оказался профессором Фильхнером, знаменитым немецким учёным, а фотографию второго ему показывали в "Востоке" - правда, на ней Эрнст Шафер был с густой чёрной бородой. Оставшиеся двое были ему незнакомы - но Кляйн отметил, что блондинка в серо-красном платье и шляпке явно нервничает, а на крепком мужчине сорока лет хороший костюм сидит, как на корове седло. "Военный, наверное" - решил разведчик.

- Ну давай, дерзай, - шлёпнул его по плечу индиец, - а я пока переговорю кое с кем.

***

- Нет, господа, всё же ждать - самое утомительное из занятий, что ни говори! - пожаловалась в пространство Шмаймюллер. - Я уже выпила этого дешёвого шампанского больше, чем на праздновании защиты диссертации, а они там всё не чешутся!

- Это Азия, фройляйн. Тут всё делается через... гхм, весьма и весьма неспешно. - ответил ей Фильхнер, но и он, похоже, терял терпение. - Хотя и верно, они могли бы поторопиться. В конце концов, уже... что, простите?

- Я прошу прощения, - обратился по-немецки к профессору молодой человек. - Я проходил мимо, и внезапно услышал родной язык, уже почти позабытый мной на чужбине. Скажите, господа, вы из Европы?

Фильхнер оглядел незнакомца с ног до головы. На том был неброский серый костюм, шляпа с алой лентой, и щегольские лакированные ботинки с серебряными пряжками. Акцент выдавал в молодом человеке австрияка. Лицо его было загорелым, а едва заметный шрам на скуле и военная выправка сразу выдавали в нём профессиональную принадлежность.

- Да, всё верно, мы из Германии. Моя фамилия Фильхнер, я профессор Берлинского университета. Со мной мои спутники, мы все представляем здесь этнографическую экспедицию Германского научного общества.

- Чудесно, просто чудесно! - заулыбался незнакомец. - Меня зовут Кляйн, лейтенант Дитрих Кляйн. Четыре года меня носило по Китаю, без возможности повидать родную землю, а немцев в этом диком уголке так мало! - он затряс протянутую руку профессора. - Вы не поверите, как я счастлив, встретив земляков!

Фильхнер по очереди представил остальных.

- Тоже Дитрих, и тоже лейтенант, - улыбнулся Ост, пожимая руку Кляйну. - Вы где служили, тёзка?

- В Европе - почти нигде... - смутился тот. - После Терезианской академии я оказался перед выбором - либо послужить родному бундесхееру в заштатном гарнизончике, либо вообще снимать новенькую форму. Я выбрал третье - наняться к Фалькенхаузену. Так я и оказался в Китае. Служил то у одного, то у другого варлорда.

- Воевал?

- Ну как - воевал... Скорее, гонял хунхузов по долинам и по лесам.

- А в Калькутте как оказался?

- Так же, как и остальные - на пароходе! - рассмеялся Кляйн. - Добираюсь домой после отзыва германской миссии. Решил пока подзадержаться тут, так сказать, слегка умножить накопленный капитал.

[de_Trachant]

Члены экспедиции против своей воли улыбнулись. Кляйн словно заражал своим радостным настроением, спасая немцев от мрачных чувств ненужности на торжестве британцев.

- Если не секрет - что вы делаете здесь, на этом празднике победы напыщенности над разумом? - заинтересованно спросила австрийского наёмника Ева Шмаймллер.

- Действительно, я не думаю, что нашего брата так уж часто пускают на огонёк островитяне. - добавил Ост.

Эти вопросы заставили австрияка немного смутиться.

- На самом деле я здесь не как бывший инструктор кантонской армии, - ответил он. - Я представляю интересы... моего нынешнего работодателя, весьма уважаемого в Калькутте человека.

- То есть работаете на одного из местных преступных лордов. - вступил в разговор молчавший до того Рёрих.

- Можно сказать и так, - не стал запираться австриец. - Уверяю вас, я не позабыл об офицерской чести, и не делаю и не поддерживаю ничего, вызывающего ужас. Никакой проституции или работорговли - исключительно легальный бизнес. В конце концов, каждый зарабатывает, как он может!

С лиц тибетолога и горнострелка мигом слетело восторженное выражение. Признавшись в работе на бандитов, Кляйн сразу стал им менее симпатичен. Фильхнер, наоборот, посмотрел на своего нового знакомого более заинтересованно.

- Не подумайте, что мы навязываемся, пользуясь вашим расположением, но... не могли бы вы оказать нам одну услугу?

- Если вы только не попросите у меня застрелить местного генерал-губернатора! - снова заулыбался австрияк.

- Боюсь, в этом случае мы действительно бы чересчур попользовались вашим расположением! - улыбнулся в ответ профессор. - Нет, всё гораздо прозаичнее - нам надо с ним всего лишь поговорить. А для этого придётся пройти вглубь резиденции, куда приглашают лишь избранных.

- Хмм... Кляйн сдвинул шляпу на затылок. - Я ничего не могу гарантировать, конечно... Но посмотрю, что можно сделать. Один момент!

Наёмник юркнул в толпу, и немцы снова остались одни в разноцветном бушующем людском море.

[de_Trachant]

Учёные и их спутники успели выпить ещё по одному бокалу шампанского, прежде чем к ним подошёл официант, и сообщил, что известный им человек ожидает господ иностранцев у входа в резиденцию.

У дверей, ведущих внутрь, немцы встретили Кляйна. Австриец помахал им издалека, как старым друзьям, и, сделав приглашающий жест, вошёл внутрь.

- Вы думаете, ему можно верить? - спросил Ост, ни к кому конкретно не обращаясь.

- Ну, выбора у нас точно нет - разве что продолжать ожидание у фонтана. - заметил Шафер.

Желающих продолжить стояние у аляповатой гипсовой конструкции почему-то не нашлось, и личный состав экспедиции, сделав каменные лица, прошли в дверной проём. Индийские гвардейцы по обоим сторонам арки не двинулись вслед за ними, и не сказали ни слова, видимо, получив указание пропустить немцев внутрь.

Внутри бывшего дворца раджи, а ныне средоточия английской власти на северо-востоке Индии, было теплее и тише, нежели снаружи. Гомон толпы сменился негромкой музыкой, а пестрота и многоцветие одежд смешались и улеглись всего двумя цветами: белым - на платьях дам, и алым - на мундирах офицеров. Встречались, впрочем, и чёрные фраки, и серые пиджаки, и даже табачного цвета френчи американских гостей - но превалировали алый и белый. Одетые преимущественно в серые цвета немцы почуствовали себя как бы группкой германских солдат в фельдграу, заброшенных судьбой и временем на поле боя англичан и французов периода войн за Испанское наследство.

Проведший их внутрь Кляйн исчез, и экспедиция оказалась предоставленной сама себе, впрочем, ненадолго - мир в который раз доказал, что он чрезвычайно тесен и сделан из стекла.

- Шафер? Эрнст Шафер? Кого я вижу! - донеслось до слуха доктора Шафера справа. Обернувшись, учёный увидел джентльмена средних лет, невысокого и усатого. Фрак и жилетка туго обтягивали его необъятное чрево, в глазу сиял монокль, а в уголке рта примостилась дымящаяся сигара. Венчал это удивительное явление небольшой круглый котелок, сидящий на самой макушке.

- Брук Долан? - обрадовался Шафер. - Вот уж не ожидал! Что вы делаете здесь, дружище?

Мужчины обнялись. Толстяк от души хлопнул немца по плечу, похохатывая. Видно было, что эта встреча для него является столь же приятной, сколь и неожиданной.

- То же, что и всегда - бесцельно скитаюсь по свету. Помните, как мы с вами славно прогулялись по здешним местам в прошлый раз? Эх, вот было времечко!

- Правда, я был тогда ещё всего лишь аспирантом, да и ваша стать была куда как менее обильна. - усмехнулся Шафер. - Господа, позвольте вам представить Брука Долана Второго, натуралиста и путешественника, неутомимого исследователя здешних мест!

- Это ведь вы организовали ту экспедицию тридцать первого года? - спросил у Долана профессор. - В ней помимо нашего Эрнста, кажется, участвовали Гнайзер и Вейгольд.

- Да, всё правильно. А вы ведь профессор Фильхнер, верно? Я читал ваши статьи в "Историше Цайтшрифт" и "Нэйшнл Джеографик". Рад познакомиться со столь знаменитым учёным!

После процедуры знакомства и уверений во взаимной приязни, Долан пригласил немцев к своему столику.

- Если вы не торопитесь, то пойдёмте со мной - тут у нас образовалась маленькая иностранная колония - американцы, португальцы, немного французов - эти чёртовы красные мундиры скрытны и напыщенны, к тому же они кучкуются в основном по профессиональному признаку - военные в одной стороне, дельцы - в другой, повесы и шаркуны - в третьей. Наша же группа космополитична. Идёмте!

[de_Trachant]

"Маленькая иностранная колония" оказалась группой из двадцати человек разного возраста и разных национальностей, оккупировавших три стоящих рядом столика в углу большого зала резиденции. Брук Долан уверенным шагом своего человека провёл немцев за самый дальний и в то же время самый маленький столик, возле которого пустовали несколько стульев. За столиком сидели четыре человека, трое мужчин и женщина лет двадцати. Сидящий с левого края американец в клетчатом галстуке приветственно помахал Шаферу рукой: с Гордоном Баулсом руководитель немецкой эспедиции был знаком по своему прошлому путешествию в Тибет. Его сосед оказался тоже американцем, Норманом Тиндейлом, девушку Долан представил как свою невесту Эмили Герхард, а молодой человек в мундире американской армии отрекомендовался Ильёй Толстым.

- Уж не родственник ли вы нашего Льва Николаевича? - спросил его Рёрих.

- "Даже не однофамилец", - мрачно усмехнулся Толстой. Видно было, что на этот вопрос ему приходится отвечать часто. - Я его внук. И, предвидя ваши следующие вопросы, деда я не знал и не виделся с ним.

Подошедшие официанты поспешили принять заказ у новоприбывших гостей.

[de_Trachant]

Разговор определённо не клеился.

Американцы, по-видимому, находились за этим столиком довольно долго, уже успели устать от праздника, и разговаривали неохотно. Обе компании обменялись дежурными комплиментами, высказавшись онаучных достижениях друг друга. Американцы дежурно-вежливо поинтересовались здоровьем тяжело раненого фюрера, равнодушно выслушали немцев, так же равнодушно посочувствовали. Долан начал расспрашивать Шафера и Фильхнера о цели их визита в Индию, но, получив стандартный ответ об этнографических изысканиях, успокоился. Посетовал на английский бюрократизм, пообещал помочь с выездом экспедиции из Калькутты. Вместе с Шафером и Тиндейлом они вспомнили пару эпизодов из предыдущего тибетского вояжа. Но где-то между жарким и десертом возникла неловкая пауза, чтобы разрешить которую Рёрих пригласил Еву Шмаймюллер на весьма кстати начавшийся танец. Идею русского поддержал Тиндейл, который, испросив согласия у Долана, пригласил на тот же танец его невесту.

Но спустя каких-то десять минут обе пары вернулись, причём дамы громко чем-то возмущались.

- Это просто невероятно! - говорила Шмаймюллер. - Варварство! И после этого они называют нас гуннами!

- Безобразие! - вторила ей Эмили. - Возмутительное хамство!

Мужчины проклятьями не сыпали, но мрачные лица говорили сами за себя.

Рассерженные танцоры сели за стол к удивлённым товарищам.

- Что же там такого случилось, что требует столь яростного выражения вслух? - выразил общий вопрос профессор.

Оказалось, случилось вот что. Смешанные американо-германо-советские пары своей яркой импровизацией на танцевальном паркете привлекли внимание окружающих. Заинтересованные гости, что скучали за столиками вокруг места для танцев, даже разразились лёгкими аплодисментами. Но, как оказалось, даже у восхищения есть свои крайности, всегда готовые вылиться в неприятности для людей, это восхищение вызывающее.

Из-за столика в центре поднялся человек. Он был одет в ослепительно белый костюм, белый тюрбан с павлиньим пером, и просто невероятное количество драгоценностей, которые по своей стоимости превышали годовой бюджет Польши или Чехословакии. Слегка нетрезвой походкой он подошёл к танцующим парам, и властно сказал, обращаясь к Эмили Герхард:

- Прелестно. Я хотел бы, чтобы вы потанцевали со мной.

- Боюсь, это невозможно как минимум до начала следующего танца! - смеясь, ответила ему невеста Брука Долана. - Извините, я вынуждена ответить на вашу просьбу отказом!

- Когда я обычно чего-то желаю - я это получаю. - произнёс незнакомец, слегка повысив голос. - Тем более, что это была не просьба, а повеление!

Танец остановился. Замолкли, кашлянув и слегка привизгнув, трубы и скрипки. Дирижёр недоумённо оглянулся через плечо.

- Как вы можете так разговаривать с дамой? - вмешалась Шмаймюллер.

- Тебя не учили молчать в присутствии высокородного, женщина? - надменно осведомился человек в белом.

Ева возмущённо поперхнулась уже рвущимися с языка словами. Рёрих, очнувшийся наконец-то от удивления, шагнул вперёд, но тибетолог опередила его, скакнув в сторону незнакомца и разом выпалив в того потоком непереводимых словосочетаний среднебаварского диалекта.

Вжух! Немка едва успела отскочить назад, еле увернувшись от ладони, богато усыпанной перстнями. Рёрих среагировал мгновенно, закрывая собой девушку и разворачиваясь к противнику корпусом, но американец опередил его, резким ударом свалив господина в белой чалме на паркет.

К удивлению обоих мужчин, незнакомец не стал разворачивать полномасштабных боевых действий. Напротив, он встал, утёр окровавленный рот рукавом, и злобно-невидяще обвёл взглядом всех четверых.

- Я запомнил это, и скоро верну сторицей! - прошипел он.

* * *

- Ну а потом что? - быстро переспросил Долан.

- Развернулся и ушёл из зала, - пожал плечами Тиндейл. - Что, вообще-то, само по себе странно - обычно у этих индусских князьков гонору налито под завязку...

- Прямо тебе поляки, - чуть слышно пробормотал Ост.

- ...а учитывая, что после моего хука на соревнованиях по боксу долго не мог встать ни один студен Корнелля, это странно вдвойне. - закончил фразу американец, хмуро посмотрев на немецкого офицера.

- Да-а, дела! Известно хоть, кто это был?

- Кто угодно, - пожал плечами Толстой. - В это время года и на этом празднике жизни присутствует едва ли не половина вассальных индийских князей.

- И что же теперь делать? - спросил Шафер. - После такого скандала с нашим участием у губернатора точно сложится не самое приятное впечатление об экспедиции.

- Ударил-то его всё равно я! - усмехнулся Тиндейл. - Так что и отвечать тоже мне.

- Бросьте, все мы тут в одной куче, - заметил профессор.

- Брук, это возмутительно! - заявила жениху всхлипывающая Эмили Герхард. - Какой-то напыщенный азиат пытался домогаться на людях твоей невесты! Не хочу больше здесь оставаться ни на секунду! Мы уезжаем домой, в Америку, тотчас же!

Расстроенный Долан качал головой.

- Мы отправимся жаловаться губернатору - хватит уже красномундирникам распускать своих ручных обезьянок! - сказал наконец он. - Довольно! Господа, я рассчитываю на ваше участие. Идёмте же!

- Боюсь, нет нужды никуда идти, - сказал Толстой, глядя Долану куда-то за спину. - Боюсь, что губернатор сам до нас снизошёл.

Все обернулись. В сторону их столика двигалась группа людей - гражданских и военных. И пусть самого Кнэтчбулла среди них не было, но британский генерал-майор в парадной форме и узнаваемый даже отсюда секретарь канцелярии генерал-губернатора и так являлись достаточно весомыми аргументами.

- Господа, ваше поведение возмутительно! - сходу начал генерал.

- Представьтесь, юноша. - медленно и холодно сказал Фильхнер. Хорошо знающий профессора Шафер похолодел: такой тон означал, что учёный находится на грани ярости, и от пересечения этой самой грани его удерживает сила не прочнее волоска. Вот сейчас этот волосок порвётся, профессор наговорит англичанам множество гадостей - и будет прав, чёрт возьми! - и экспедиция с треском вылетит из Калькутты и британской Индии вообще!

- Моё имя Клод Окинлек, эсквайр, и я заместитель начальника штаба Индийской армии.

- Вильгельм Фильхнер, из бюргеров, путешественник, очень приятно. - вопреки словам, тон профессора был очень неприятный. - Вы кажется что-то хотели нам сообщить?

- Ваше поведение недопустимо! - повторил Окинлек. - Вы оскорбили словом и действием его высочество набоба Муршидабадского, друга и верного вассала Британской империи. Генерал-губернатор сэр Кнэтчбулл просит вас покинуть его резиденцию немедля!

- С превеликим удовольствием! - поспешно перебил уже открывшего рот Фильхнера Шафер. - Ещё что-то? Нет? Тогда мы уходим! - в подтверждение своих слов немец встал из-за стола, и принялся застёгивать пиджак.

Видимо удовлетворённая действиями Шафера, английская делегация удалилась.

- Зачем вы не дали мне высказать всё то, чего они заслуживают, Эрнст? - поморщился Фильхнер.

- Затем, что я знаю вас, профессор. - ответил Шафер. - Вы бы задвинули целую речь на тему "боже, покарай Англию", и, безусловно оказались бы правы до последней запятой! Но судьба экспедиции в таком случае была бы предрешена окончательно.

- Возможно вы и правы. Но чтобы я ещё раз имел дело с английскими властями...

Возникла небольшая заминка по поводу оплаты счетов за ужин, и часть смешанной американо-немецкой группы подзадержалась внутри резиденции. Среди них был и Шафер. В пресквернейшем настроении подходил он к дверям, когда услышал выстрелы.

"Это ещё что за третий акт марлезонского балета?" - подумал он, выбегая наружу. Его взору предстала довольно сумбурная картина: разбегающаяся в обе стороны толпа, сквозь которую прорывался белый "Ролс-Ройс", и Толстой, поддерживающий Тиндейла за плечи. На рукаве последнего расплывалось алое пятно.

- Что здесь происходит, доннерветтер? - рявкнул выбегающий следом за Эрнстом Фильхнер.

- Чёртова Индия, профессор, - ответил ему Ост, опуская "Вальтер" с дымящимся дулом вниз. - Восток, мать его, дело тонкое.

- Кажется, - подал голос Толстой, - вашу Еву только что похитили.

[de_Trachant]

флэшбек №13

Об интересе троцкистов начдиву сообщил комбриг Боженко.

- Ты, Николай Саныч, сильно в голову не бери, да только шепнули мне из штарма, что очень уж Аралов тобой интересуется. Имей в виду, слухи есть слухи, но мало ли что...

Начдив насторожился. И верно, как тут не насторожиться, когда последний, кем Аралов очень уж интересовался - комполка Богунский - был расстрелян без суда и следствия. Да и судьба других краскомов, не ладивших с Троцким - в особенности Сорокина - говорила сама за себя.

Беспокойство начдива усилилось, когда из штарма к нему в дивизию прислали с проверкой уполномоченного - Саула Танхилевича, молодого, болезненно худого одесского еврея с пейсами и в кожаной куртке. Наган в деревянной кобуре при уполномоченном тоже имелся.

Первое, что сделал уполномоченный по приезду - это поинтересовался партийным стажем начдива.

- Одиннадцать месяцев, - пожал плечами тот.

Но тут начались тяжёлые изматывающие бои, и начдиву стало не до комиссаров в пыльных ермолках. В следующий раз Танхилевич обратил на себя внимание начдива тем, что достаточно избирательно бывал на передовой. То клещами не вытащишь, то часами сидит среди бомб и снарядов. Разгадку подсказал тот же Боженко.

- Как-то уполномоченный Наумыча нашего не привечает. Только тот за порог - Танхилевич шасть в штаб. Подозрительно это.

Это было тем более подозрительным, что ординарец командира полка им.атамана Богуна Квятыка однажды ночью заметил крадущегося вдоль деревенской улицы уполномоченного. Всё бы ничего, но крался тот именно со стороны дома замначдива, кою должность и занимал Наумыч.

Поделившись неясными мыслями с женой, начдив услышал в ответ взволнованную речь:

- Это всё очень неспроста, Коля. Помнишь, как прошёл нехороший слух, что Иван метит на твоё место? А ты вспомни, кто послал этого поца сюда? Аралов! Тот самый Аралов, с которым ты лаялся в Киеве на чём свет стоит. Я бы на твоём месте очень забеспокоилась!

- Фима, ты думаешь, что...

- Ничего я не думаю. Но свой браунинг лучше держи поближе. Хотя бы ради нашего ребёнка... - и супруга погладила свой выпирающий из-под кожанки живот.

Об этом разговоре начдив внезапно вспомнил через неделю, когда во время боя подобравшиеся достаточно близко петлюровцы стали садить по штабу из пулемёта. И, хотя опулемётчик садил с фронта, начдив внезапно почуствовал угрозу буквально затылком.

- Как точно бьёт-то падаль, - услышал он ворчание замначдива. - В кого не попал бы...

Он резко развернулся. В пяти шагах от него Наумыч вытаскивал из кобуры наган. Рядом с ним стоял уполномоченный с бледной кривой ухмылкой, скрестив руки на груди. В одной из них тот держал маузер.

- Что здесь происходит? - резко спросил начдив.

- Здесь-то? Ничего, - ухмыляясь, оветил Танхилевич. Замначдива наконец справился с наганом, и направил его на своего командира.

- Отвернулся бы ты, Миколай Саныч, - сказал он. - Всё легче будет.

- Иван Наумович, вы что? В своего же начальника стрелять? Это бунт!

- Не бунт, Коля, - ощерился Наумыч. - Не бунт, а устранение неуправляемого вояки, саботирующего все распоряжения штарма. По-хорошему прошу, отвернись!

- Красный командир Дубовой! Я вам приказываю остановиться! - выкрикнул начдив.

- Не выйдет, Коля. Поздно! - замначдива потянул спусковой крючок.

Однако, вопреки ожиданиям всех троих, выстрела не последовало. Дубовой попытался выстрелить ещё и ещё, но кроме щелчков ничего извлечь из своего оружия не смог.

- Криворукий шлимазл! - закричал Танхилевич. поднимая маузер - Смотри, как надо!

Однако, ничего показать тот не успел - потому что прямо между глаз ему прилетели девять граммов свинца, выпущенных из браунинга меткой рукой...

- Фима, что ты здесь делаешь? - вопросил ошеломлённый начдив.

- Тебя защищаю от всяких поцев, - ответила та. - Этого гоя сам добьёшь, или опять мне придётся переживать психическую травму посредством застреливания?

- Э, Миколай Саныч, это не я, меня заставили! - завопил Дубовой. - Я ж тебя сам знаешь как люблю! Да мы ж с тобой...

Получив три пули в грудь, Наумыч повалился без слов в дорожную пыль.

- ...! - грязно выругался начдив.

- Не могу не согласиться. И что теперь? - спросила его жена.

- А теперь - у меня есть должник в штабе армии. - нахмурился Щорс. - И в реввоенсовете, кажется, тоже...

Изменено 8 Apr 2011 пользователем de_Trachant

[de_Trachant]

Глава 8

- Да-а, дела… - резюмировал всё произошедшее Фильхнер.

Вся честная компания, включая и американцев – Долан был явно расстроен, считая себя виновником произошедшего – собралась в особнячке у немецкой экспедиции. Тиндейла перевязали, и теперь бледный американец сидел в одном из плетёных кресел, катая в руках стакан с бренди (для поднятия духа, как выразился профессор). Остальные же нервно ходили по комнате (как Ост), беспрестанно курили (Шафер) или хватались за голову (Эрхард).

Собственно, вопрос стоял один – как выразился Рёрих, он формулировался как «куды бечь».

- Кто это такой? – в который раз спросил в пустоту Фильхнер. И в который раз получил от Долана ответ:

- Саид Вашиф Али Мирза-хан, муршидабадский набоб, или наваб, или наиб, как там его титул звучит... Сорок с лишним лет, женат… многажды, детей куча. Ручной правитель Бенгала. Но ручным в полном смысле не является: занимается разным противоправным бизнесом, как-то контрабандой, опиокурильнями, и…

- Продолжайте, продолжайте, коллега!

- И работорговлей.

- Вот как! Значит, нашу Еву похитил местный преступный бонза?

- Выходит, что так.

- Чудесно. И что нам остаётся – отбивать доктора Шмаймюллер силой, раз английский губернатор высказал нам своё «фи»?

- Нет, мы, конечно же, не против, - вскинулся Ост. – Ребята как раз застоялись, а в том, что отделение горнострелков справится с местными бандитами играючи, я даже не сомневаюсь. Вот только, боюсь, с парой английских дивизий нам будет не справиться, даже пусть они носят чалму вместо касок.

- Проклятье, всё опять упирается в англичан! – злился Фильхнер. – Куда ни кинь – всюду клин. Может быть, удастся договориться с полицейскими и военными, чтобы те временно закрыли на нас глаза?

- Сильно сомневаюсь, что красномундирники нас поддержат, - скептически усмехнулся Шафер. – Один из их главарей, помнится, нам недвусмысленно намекнул, что наше поведение, цитирую, «недопустимо»…

- Но должен же кто-то быть, кому этот царёк давно мозолит глаза? Вы же упоминали, Брук, что он связан с криминалитетом. Есть у него какие-нибудь конкуренты?

- Не знаю точно, но, думаю… можно попробовать разузнать. – почесал в затылке толстяк.

- Сделайте милость. А вы, господа, напрягите мозги, подумайте, кто ещё может нам в этом помочь.

- Боюсь, что напрягать мозги не придётся, - вмешался молчавший до того Рёрих. – Выглядывая только что в окно, я заметил, как какой-то оборванный подросток засунул письмо в наш почтовый ящик. Если, профессор, вы не ждёте корреспонденции… - Фильхнер замотал головой. - …то, как говорят у нас в Союзе, nagrada nashla geroja.

Писем в ящике оказалось два. Оба в конвертах без адресов. Оба – с примерно одинаковым содержанием. И оба, что любопытно, подписано одинаково – «Д.К.»

Одно письмо было написано на плотной слегка сероватой бумаге ровными и чёткими, как на параде, строчками. Письмо приглашало профессора Фильхнера и доктора Шафера на анонимную встречу в одном из сквериков города на рассвете.

- Думаю, с этим адресатом можно определиться достаточно быстро… - заметил Рёрих.

- Дэ Ка, Дэ Ка… - задумчиво попробовал инициалы на вкус Шафер. – Дитрих Кляйн?

- Похоже, что так. А вот второе ставит меня в тупик.

Второе письмо – на дорогой плотной бумаге – было написано летящим артистическим почерком, который обычно характеризуется как «женский». Это письмо приглашало на встречу уже в полдень, но зато в одном из центральных парков.

- Кто есть второй «Д.К.» - мне непонятно. – бросил русский.

- Кто же это может быть?... – задумался профессор.

- Я знаю, кто это, - внезапно произнёс Бруно Бергер.

Все уставились на антрополога, как будто с ними заговорила статуя.

- Не томите нас, юноша, - поторопил его Фильхнер.

- Ставлю дойчмарку против британского пенни, что автор второго письма – миссис Дорин Кнэтчбулл!

Изменено 15 Jul 2011 пользователем de_Trachant

[de_Trachant]

Злой и невыспавшийся Фильхнер сидел на лавочке под раскидистым бамбуком, и нервно вертел в руках трость. Автор первого письма явно запаздывал, раздражая тем самым профессора всё сильнее и сильнее.

Невыспавшийся, но относящийся к этому философски Кляйн сидел в бамбуковых зарослях сотней метров севернее и рассматривал немца в маленькую подзорную трубу.

- Думаешь, он в той ситуации, чтобы ни за что ни про что тебя схватить и потащить на допрос? – лениво зевнул валяющийся под соседним кустом Констанш.

- Нет, полагаю, что за ним могут наблюдать как набобские бандюганы, так и губернаторские шпики.

- Первые – вряд ли, - протянул индус, – они слишком тупы и ленивы для этого. Вторые… вторые могут. Если захотят. А практика показывает, что хотят они обычно после одиннадцати утра.

- Тоже ленивые и тоже тупые? – машинально переспросил советский агент, не отрываясь от окуляра.

- А то. Это тебе не Дели, это глубокий тыл. Коммунистов тут не водится – ну, за нашим исключением, естественно, с преступностью англичане давно и плотно спелись, так что работа у шпиков - сачкуй - не хочу.

- Угу. Тогда я пошёл.

- Иди. Я присмотрю за тылами.

- А, вот вы где! – раздражённо проговорил Фильхнер кляйновскому затылку, когда тот, как бы деля вид, что он тут ни при чём, нарисовался из соседних со скамеечкой кустов. – Надеюсь, что вы меня сюда выдернули за чем-то интересным, потому что в противном случае…

- Что вы, что вы, профессор! То, что я вам предложу, вас чрезвычайно заинтересует. Не изволите ли пройтись во-он до того пирса?

Через пять минут всё ещё злой профессор и австрияк уселись в арендованную плоскодонку, и сидящий на вёслах Кляйн стал увлечённо выгребать на середину Брахмапутры.

- К чему такая конспирация, юноша? Неужели нельзя было обойтись без этих театральных эффектов?

- Был бы рад, но увы – бережёного бог бережёт, знаете ли.

- Так что вы там хотели предложить такого интересного?

Кляйн вдохнул побольше воздуха, и начал проникновенную речь. О чопорных англичанах, о распоясавшихся индийских царьках и князьках, о бремени белых и о ужасах калькуттского дна. О работорговцах, гаремах богатых мусульман и о незавидной участи попавших туда девушек. О…

- Я понял, понял, - прервал Фильхнер его словопоток. – Пока я ничего нового для себя не услышал. Что вы имеете предложить?

Кляйн хитро улыбнулся.

- Видите ли, я представляю, так сказать, конкурирующую с мушридабадским набобом структуру. И мой наниматель будет, скажем так, весьма заинтересован в любом понижении набобовских сил. А уж если речь зайдёт о серьёзном уроне – мой босс не остановится ни перед чем. Кстати говоря, у нас имеются весьма интересные сведения, без сомнения пригодящиеся вам – как-то планы поместья Али-Мирзы-хана, численность его гарнизона, его вооружение, слабые места…

- Но что вы хотите взамен? – нетерпеливо спросил Фильхнер.

- Повод. Всего лишь казус белли. Видите ли, большой пирог калькуттской преступности очень плотно поделен, и любая попытка переделки вызовет ненужные вопросы у серьёзных людей.

- То есть ваш босс хочет прикрыться нашим именем при сведении своих счетов?

- Ну… фактически так и есть, - вынужден был признать австрияк.

- Знаете, юноша, если бы не обстоятельства – то я никогда бы не стал иметь дело с кем-то вроде вас. Но эти самые обстоятельства сейчас сильнее меня и моих принципов. Поэтому мы принимаем ваше предложение.

- Вот и отлично, - улыбнулся Кляйн. – Вот номер телефона – позвоните по нему в ближайшие сутки. Нас свяжут, и мы поговорим конкретнее.

[de_Trachant]

Парк Майдан был тенист и прохладен. Эрнст Шафер не знал украинского языка, а то бы он, как Шмелёв неделей раньше, подивился интересному названию объекта колониальной культуры.

В парке росли раскидистые бамбуки, пальмы, и ещё какие-то местные деревья, в которых специалист по животному миру не очень-то разбирался. Между деревьями вились дорожки белого кирпича, на ветках щебетали птички, вдалеке возвышался мемориал Виктории - благодать, а не утро. И если бы не это дурацкое похищение, доктор Шафер мог бы этим утром сполна насладиться - в отличие от совы-Фильхнера, биолог любил вставать пораньше.

В назначенный час в назначенном месте стоял чёрный "Паккард".

"Нетипично для женщины быть на месте вовремя, - подумал Шафер. - Видимо, в данном случае миссис Кнэтчбулл выступает совсем не в женской роли."

Он подошёл к машине, и наклонился посмотреть в окно.

На заднем сиденье располагалась, как это ни странно, генерал-губернаторская жена, в шляпке а-ля "цветок колокольчика" и пальто синего сукна.

- Садитесь быстрее. - раздражённо проговорила она. - Джеймс, поехали!

Водитель-индус кивнул и повернул ключ зажигания. Немец едва успел устроиться на сиденье, как "Паккард" тронулся. Захлопывать дверь пришлось уже на ходу.

Чёрный автомобиль выруливал на шоссе, а леди Дорин всё молчала. Наконец, она заговорила - раздражённо и быстро, не смотря на собеседника. "Совсем как профессор" - решил Шафер.

- Вы спутали мне все карты, доктор. Кто вас просил вступать в драку с этим боровом? Из-за вас он останется здесь надолго!..

- Но, позвольте...

- Молчите. Если бы не этот инцидент, эта сволочь уехала бы в свой Муршидабад тем же вечером. А теперь он заперся в своём калькуттском особняке с этой вашей Евой. И, как результат, вся моя работа по приведению этого мутного болота в порядок идёт насмарку, поскольку в него влезла крупная и неучтённая ранее жаба. С неизвестной мотивацией. Кто даст гарантию, что он не начнёт подминать местных преступников под себя? А мне этого совсем не надо!

Генерал-губернаторша достала из сумочки длинный мундштук и сигарету. Шафер поспешил поднести ей огонь.

- Но почему он просто не уедет обратно? - спросил он.

- Не знаю. Только вот катер, на котором он сюда прибыл, услан вчера ночью. В Муршидабад. С наказом забрать оттуда ещё десяток вооружённых охранников. И мне это очень не нравится.

- И что же нам делать? - схватился за голову доктор.

- Спасать вашу сотрудницу, - пожала плечами баронесса. - Или пожелать ей долгих лет жизни в гареме одного из князьков.

- Но ваш муж достаточно чётко пояснил, что набоба лучше не трогать...

Леди Дорин впервые посмотрела прямо в глаза Шаферу. Её пальцы, стискивавшие мундштук, побелели, глаза сузились.

- Мой муж, - выделила она слово "мой", - вам ничего сам не говорил. Он всего лишь передал свои слова через Окинлека. А уж что вам наплёл этот боров, я не хочу и знать. Это первое. Второе. Про Вашифа он ничего подобного не мог сказать просто потому, что его отношение к этому уроду совпадает с моим. И, наконец, третье - в вопросах подобного рода моё слово значит гораздо больше слова моего мужа. Надеюсь, вам понятно?

- Да, конечно... - Сказать, что Шафер был удивлён - значило не сказать ничего. Ай да баронесса, ай да генерал-губернаторша! Похоже, что настоящий-то правитель Бенгалии - вот он, в шляпке и с сумочкой, курит папиросу. - Остался только один вопрос. Нам - экспедиции - запрещён выезд из города. Если мы как-то вернём доктора Шмаймюллер - то куда после этого деваться? Обратно в Германию?

- Считайте этот вопрос решённым. - Леди Кнэтчбулл отчуждённо откинулась на спинку сиденья. - Мой муж разрешит вам выезд из Калькутты и беспрепятственный проезд до границ Бенгала. Никакого полицейского преследования тоже не будет. Взамен я потребую только одного.

- Хмм. Я догадываюсь: мы должны попытаться провернуть операцию без пролития крови?

- Нет. Наоборот. Вашиф Али Мирза-хан должен умереть. И это не обсуждается. Что скажете? - она второй раз посмотрела прямо ему в глаза.

- Я согласен...

[de_Trachant]

Планировали операцию быстро и донельзя сумбурно.

Из наличных сил у временных союзников в борьбе с индийской оргпреступностью с помощью индийской оргпреступности была маленькая, но боеготовая группа горнострелков в полном вооружении (исключая разве что миномёты), некоторое количество белых джентльменов с револьверами, и десяток индусских громил, вооружёных вытертыми до белизны браунингами разной степени расхлябанности. Впрочем, пока из Муршидабада не прибыло подкреплений, наличных сил должно было хватить с лихвой.

Операцию назначили на полночь. Доктор Шмаймюллер находилась в похищенном состоянии уже сутки, и, зная традиционную неторопливость местного жизненного уклада, у немецких учёных были все шансы увидеть свою коллегу живой... и относительно здоровой.

Собственно, план был прост - ворваться, пострелять, скрутить, освободить и тикать. Разрабатывали его люди, в военном деле сведующие - Ост, Кляйн, всё ещё бледный Тиндейл (отрекомендовавшийся заядлым охотником, "бывало и на людей") и вошедший в компанию "на правах сочувствующего" американец Толстой.

Ударным звеном должны были стать четверо немцев - автоматчики-егеря Лёве и Боннер, обер-гефрайтер Пип с ручным пулемётом, и эсесовец-разрядник Бергер, выпросивший себе пистолет-пулемёт. Командовал ими непосредственно Ост. Их должна была прикрывать группа поддержки, состоящая из штатного снайпера отделения Суттера, к которому прикреплялись Ауфшнайтер, Рёрих и оператор Краузе. Но главную роль в действии отводили сборному отряду, атаковавшему с тыла, в составе Кляйна, Шафера, Долана, Толстого и Харе, двух егерей Амейзена и Гансманна, и ещё четверых индийских громил, которым предстояла роль "живого щита". Остальных - Фильхнера с ассистентом Винертом, технаря Геера, Эрхарт и Каронихи оставили дома, охранять базу, а фактически - не мешаться под ногами, поскольку их боевая ценность приближалась к нулю.

Очень удачно сработала разведка старого Лю, доложив, что в полуквартале от особняка Мирзы-хана пустуют несколько домов. В одном из них теперь и располагались боевые силы сводного отряда.

***

- Сверим часы.

- Без десяти полночь.

- Столько же.

- Одиннадцать сорок восемь.

- Хорошо. Через две минуты мы выдвигаемся к тыловым воротам особняка. Ещё через десять минут начинаем штурм. Вы должны выждать, пока основная часть охраны не оставит главные ворота, а потом через караулку проникнуть внутрь. Всё понятно? - Облачённый в серо-стальной горный костюм Ост обвёл глазами остальных.

- Понятно. - кивает Шафер.

- Всё понял. - это уже докладывает бывший лейтенант Кляйн.

- Гефрайтер Суттер, вы занимаете заранее оговорённые позиции на холме к востоку. Сигнал к атаке - очередь из пулемёта.

- Так точно, герр обер-лейтенант! - кивает старый солдат.

- Констанш, вы со своими ребятами перебираетесь через стену после первых же выстрелов, зачищая парк.

Индусский щёголь, даже сейчас не расстающийся с белейшим пиджаком, ухмыляется:

- Как договорились, господин офицер.

- И помните: самое главное - вернуться целыми. - заканчивает офицер-ветеран Великой войны. - Вперёд!

Вооружённые люди по одному начали выскальзывать из дверей дома.

Изменено 26 Jul 2011 пользователем de_Trachant