Возрожденная Византия - таймлайн

[Georg]

 

События прошлого года радикально изменили характер Василия III. Нервное потрясение, перенесенное в следствии гибели брата и последовавшей по ее причине смерти отца, произвело в Василии "нравственный перелом", благодаря которому император, подобно своему великому тезке Василию II "на всех парусах пустился прочь от изнеженной жизни и отдался серьезному делу".

 

 

Предшественники оставили ему богатую страну с процветающим сбалансированным хозяйством, отлаженной администрацией и юстицией, консолидированным обществом; все это не нуждалось в каких-либо реформаторских улучшениях. Военная организация и тактические схемы к моменту воцарения Василия так же были оптимизированы, чем и объяснялась блестящая победа над лучшими воинами Западной Европы, одержанная Василием в первый же год его правления. Но тем не менее по результатам последних кампаний на востоке и на западе император провел преобразования, призванные увеличить военную мощь империи. Их суть состояла в увеличении численности гвардейских  регулярных тагм, "столичного войска",  его превращении в полноценный армейский корпус "быстрого реагирования", способный действовать, не дожидаясь сбора стратиотских контингентов фем. С 1324 года наряду с "латиниконом" учреждается вторая рыцарская тагма - "алеманикон", костяком которой послужили немецкие рыцари, прибывшие в Византию с невестой императора, Адельгейдой Брауншвейгской; кроме того появляются (наряду с уже существующей Этерией) две новые ромейские конные тагмы, получившие древние славные имена схолариев и экскувиторов. И наконец в лагере на окраине Константинополя было дислоцировано 8 000 регулярной пехоты, получивших не менее славное древнее имя таксиархий. Уровень доходов императорской казны позволял без проблем содержать эти силы на постоянной основе.

 

Значительные новации появляются так же и в области вооружений - с правления Василия III в Византии начинается "эпоха пороха".  Мак-Нил в своей знаменитой книге "В погоне за мощью" отмечал:

 

"С самого начала громоподобность, сопровождавшая выстрел орудия, очаровала европейских правителей и мастеровых. Вложенные в разработку и изготовление первых пушек средства и усилия однозначно не окупались. Для наглядности упомянем, что более ста лет после первого применения  при осаде пушек в 1326 г. они по всем показателям уступали катапультам. Единственным, чего стенобитные орудия античности делать не могли — издавать грохот. Однако экспериментаторов это не останавливало. С самого начала пушки стали "носителями сексуального символа", что в немалой степени может объяснить иррациональные затраты европейских правителей на изготовление ранних образцов огнестрельного оружия."

 

Амбиции правителей в этом плане в средневековье упирались в дороговизну изготовления качественного огнестрела. Но Василий III, страстно увлекшийся артиллерией, был самым богатым монархом Европы, и мог позволить себе это удовольствие "за свои деньги". В его правление в Византии начинаются эксперименты с отливкой цельнолитных пушечных стволов из бронзы и латуни. Для покрытия недостатка в металлах саксонцы и фламандцы, получившие концессии благодаря императрице Ирине-Адельгейде Брауншвейгской, начинают разработку горных богатств Фракии, особенно в бассейне реки Арды. Там кроме добычи железа, свинца и цинка вскоре возобновляют разработку заброшенных золотых рудников, ставшую возможной благодаря новой саксонской шахтной технологии.

 

Пожалуй большую эффективность на полях сражений чем крупные осадные бомбарды (которые при осадах еще не имели преимуществ над сложными ромейскими гравитационными "фрондиболами") имела другая вариация огнестрельного оружия, принятого на  вооружение в правление Василия III. Это был недавно изобретенный во Фландрии "рибодекэн", который константинопольские остряки во время испытаний окрестили органом - из за сходства его устройства с известным музыкальным инструментом.

 

"Может оказаться, что многоствольное оружие является одним из самых ранних изобретений, опережающим даже пушки. В самом деле, древность «огненных горшков» или ваз, выполненных целиком из металла, не требует подтверждений, в то время как пушки, изготовленные из длинных металлических полос и колец, появились немного позднее. Логично предположить, что первые орудия были небольшими. Держать в руках при стрельбе эти бронзовые литые стволы было небезопасно. Простейшим способом их использования было крепление к прочному основанию, а малые размеры наводят на мысль о возможности крепления их на большой деревянной платформе в количестве нескольких штук. Нам известно о существовании такого способа вооружения. Это рибодекэн, предок современного пулемета.... Наполеон III в своем исследовании по истории артиллерии пишет, что рибодекэны были первой пороховой артиллерией, принявшей участие в сражении, и что их стволы стреляли маленькими свинцовыми ядрами или кворрелами. Так как вес ядра маленькой пушечки был весьма невелик, то результатов от применения этого изобретения надеялись достичь за счет многочисленности стволов. В одном итальянском документе говорится о 144 маленьких бомбардах, установленных на одном основании и устроенных таким образом, что они могли стрелять за один раз из 36 стволов, расположенных в три ряда. Для обслуживания каждого ряда требовался отдельный канонир, а для перевозки всей телеги была нужна четверка сильных лошадей."

 

Рибодекэны доказали свою эффективность уже на раннем этапе Столетней войны. В Византии начиная с правления Василия III "орган смерти" стал стандартным оружием "карагона" (вагенбурга), устанавливаемым на боевых повозках.

 

Осенью 1323 года в Константинополь, как упоминалось выше, прибыла в качестве невесты императора Адельгейда Брауншвейгская, племянница Людовика Баварского, который недавно, одолев своего соперника Фридриха Австрийского, стал общепризнанным (но отлученным папой) королем Германии. Казалось возобновляется союз Византии и Германии времен Комнинов против норманнских правителей южной Италии. Перейдя в православие под именем Ирины, Альдегейда сочеталась браком с императором. Возобновлен был так же старый оборонительный союз с королем Сицилии Федериго Арагонским, которого (примирившегося с Римской Церковью согласно Кальтабеллотскому договору) папа Иоанн XXII снова отлучил за поддержку итальянских гибеллинов. Летом следующего, 1324 года на Кипре скончался больной король Генрих II, и муж Симониды Гуго Тирский был без каких-либо проблем коронован короной Кипра и Иерусалима под именем Гуго IV (в РИ Гуго IV стал его двоюродный брат Гуго Триполийский, сын коннетабля Ги). Изабелла Хетумян отправилась к сыну на Кипр, что несколько разрядило обстановку в Киликии, где противостояние Изабеллы с регентом Ошином Корикосским едва не привело к вооруженному конфликту.

 

Война между Золотой Ордой и ильханатом продолжалась. Крах Рума и выход из войны Египта казалось оставили Узбека в изоляции. Но в начале 1322 года он обрел нового союзника - хан Чагатайской орды Кебек, который ранее помог Чобану подавить мятеж Ясавура (видя в этом вступившем в ильханскую службу царевиче-чагатаиде соперника за трон), теперь, укрепив свою власть в улусе, склонился на призывы Узбека начать войну с ильханатом. В 1322 году последовало чагатайское вторжение в Хорасан. Узбек, во время падения Рума понявший, какой ошибкой было пренебрежение западными рубежами Орды, теперь сумел направить на запад значительные силы для восстановления там ханской власти. В 1320-21 годах наместник Крыма Толук-Тимур завершил подчинение мятежных "ногайских" беков, кочевавших между Днепром и Днестром. Летом 1322 года Узбек направил 30-тысячную армию за Днестр. В короткий срок ему удалось восстановить гегемонию Орды в "Днестровско-Карпатском регионе". К концу 1322 года государи Галицко-Волынской Руси - Андрей и Лев Юрьевичи - были мертвы, и судя по контексту письма польского короля Владислава Локетка папе Иоанну XXII, скорее всего пали в войне с татарами. "Понизье", регион между Днестром и Карпатами, и "Прославия" (западная Подольщина) возвращаются под ордынское правление, и в следующие годы по воле Узбека в Бесарабии, на реке Орхей, возводится великолепный город Шехр-аль-Джедид - новая столица Западного улуса Золотой орды. Это был "классический" восточный город - с правильной планировкой, водопроводом, канализацией, мечетями, кирпичными и каменными домами, долженствующий служить образцом цивилизации ислама на западе.

 

Болгария так же не в силах была противостоять вторжению. Царь Феодор Святослав в последние годы правления вел войну с королем Венгрии Карлом Робертом, поддерживая в Трансильвании сыновей воеводы Ласло Кана. Война закончилась неудачно. Союзник Болгарии, сербский король Милутин был разбит в 1319 году (когда Карл Роберт вернул Мачву с Белградом), а в 1321 году Карл Роберт одержал решительную победу при Деве, окончательно подавив сепаратистов в Трансильвании и посадив там наместником палатина Фому Сечени. В начале следующего, 1322 года, умер царь Феодор Святослав, и на трон Тырнова сел его сын Георгий II.

Басараб, воевода Валашский, от проигрыша войны в Трансильвании потерял более всех - не только Фэгераш в Трансильвании, на который он претендовал, ему не достался, но по результатам мира, который Болгарии пришлось подписать с Карлом Робертом, к Венгрии вернулся банат Северин и "угры" снова утвердились в большей части Олтении. Поэтому когда после захвата татарами Понизья Басараб получил предложение присягнуть хану Узбеку (с подчинением не правителю Западного улуса, а прямо хану) - он не колебался. Пред лицом нависшей над новорожденной румынской государственностью венгерской угрозы Золотая Орда выглядела куда более эффективным сюзереном чем Тырновское царство. Ставка оправдалась - опираясь на поддержку Орды, Басараб во второй половине 1320ых годов снова отобъет у Венгрии банат Северин.

 

Переход на сторону Орды Басараба не оставлял Георгию II шансов на эффективное сопротивление. Болгария вернула хану не только Белгород-Днестровский, но и Добруджу севернее Чернаводских болот. Арабы, служившие Узбеку, отмечают в 1330ых годах в городах Исакча и Бабадаг золотоордынскую администрацию, мечети и мусульманское духовенство.

 

Осенью 1323 года, когда Василий III праздновал в Константинополе триумф над латинянами, в Тырново умер царь Георгий II. В браке с дочерью короля Сербии Милутина Зорицей детей у него не было; род Тертеров пресекся. Претендентом на трон выступил деспот Видина Михаил Шишман, в жилах которого по женской линии (его мать была дочерью севастократора Петра) текла кровь Асеней. Но на юге у него объявился соперник - деспот Войсил, брат покойного царя Смильца, который после казни его брата Радослава Феодором Святославом служил в Византии. Воспользовавшись междуцарствием, Войсил появился в южной Болгарии с набранным на негласно полученную от василевса субсидию войском. Его родовое княжество - Крынское деспотство, горная крепость в долине верхней Тунжи, с трех сторон защищенная горами, признала власть своего вотчича первой, а за ним - все прочие города юга; к зиме Войсил контролировал всю болгарскую территорию южнее Балкан кроме области Сердики. Однако вторжение в северную Болгарию провалилось - Тырновское болярство предпочло Михаила Шишмана, подержку которому оказали господарь Валахии Басараб и новый золотородынский правитель Западного улуса Кутлук-Тимур.

 

Зимой 1323-1324 годов хан Узбек по просьбе Михаила Шишмана приказал улусбекам Дунайского и Днепровского улусов оказать помощь своему болгарскому вассалу. Два татарских тумена во главе которых стояли темники Тайтак и Тоглу-Торган, перешли Дунай и соединились с войском Михаила Шишмана. Войсил был наголову разбит и бежал в Византию. Преследуя его, орда пересекла византийскую границу и ворвалась во Фракию; василевс спешно выступил из Константинополя с столичными тагмами и успевшими отмобилизоваться аллагиями ближайших фем. Татары были встречены под Адрианополем и отброшены.

 (В РИ Андроник Младший нанес несколько поражений их отрядам, но располагал слишком ничтожными силами чтобы остановить нашествие.)

Узбек, увязший в войне с Ильханатом, не пошел на обострение - конфликт был улажен на условиях признания Византией Михаила Шишмана царем Болгарии и отказа от поддержки претензий Войсила.

 

Весной 1325 года, уладив проблемы на севере, император отправился в Азию, где ситуация приняла угрожающий характер. Юго-запад Малой Азии - земли Писидии, Ликии и восточной Карии - был еще с XIII века регионом чрезвычайно высокой концентрации туркменских кочевников, укрывавшихся в этих землях от монголов, и источником перманентной угрозы для ромейских фем Меандр и Миласа, которые неоднократно подвергались нашествиям. С 1320ых к этому прибавилась еще и проблема защиты новой имперской фемы Атталия. Регион Атталии был изолированным от империи анклавом, окруженным с запада туркменами Ментеше, а с севера - туркменами Хамидогуллары. К востоку от памфилийского города Сиды (совр. турецкий Сиде) и до самой Селевкии побережье до хребта Тавра принадлежало империи, но реально ромеи удерживали на нем лишь приморские крепости, а турки племен Эшреф и Караманлу неоднократно спускались зимовать на побережье, с чем ромеи вынуждены были мириться. В силу высокой концентрации кочевого населения и нехватки пастбищ туркмены не могли выжить без набегов. Поскольку ромейская граница была очень хорошо защищена, а с другой стороны располагалось Средиземное море с рядом удобных бухт - турки Ментеше с конца XIII века освоили мореплавание и занялись пиратскими рейдами. Они нападали на венецианские и генуэзские морские караваны, а так же на побережья Киликии, Кипра и греческих островов. Безусловным требованием при вассальном подчинении бейлика было прекращение пиратства, которое Мурад-бей обязался пресекать. Кроме того переход к ромеям Атталии и превращение ее в базу византийского флота позволял теперь ромеям патрулировать значительными силами побережье бейлика и пускать ко дну застигнутых турецких пиратов. Что касается турмен бейлика Хамидидов в Писидии - у них не было и этой отдушины; они бунтовали и совершали набеги на ромейские территории, преимущественно на регион Атталии, который не был так хорошо защищен как регион Меандра.

 

Недовольство новым положением в юго-западных бейликах было массовым; искрой, зажегшей пламя бунта, стало известие о нападении "франков" на Византию и визит в Ментеше неаполитанского эмиссара с предложением союза. Когда Василий III, собирая армию для похода в Албанию против Анжуйцев, потребовал из Ментеше вспомогательное войско, в Мугла вспыхнул бунт, бей Мурад и византийский посол были убиты, и провозглашенный беем брат покойного Орхан. В бейлике Хамидидов молодой бей Исхак, только что пришедший к власти после смерти Дундара, под влиянием племенной верхушки поддержал восстание. Туркмены напали на Атталию, разорили регион и ожесточенно штурмовали город, благодаря обладанию которым империя держала их в клещах. Сиргиан возглавлял оборону города и без особого труда отбил штурмы, получая снабжение и подкрепление по морю.

 

Возмездие последовало весной 1325 года, когда победивший "франков" император лично прибыл в Лаодикею с армией. Туркмены, понимая что василевс на этот раз не помилует их и не сохранит бейлики, дрались с отчаянием обреченных. Военная кампания по возвращению юго-западного региона Малой Азии в состав империи осуществлялась почти всеми военными силами империи и длилась 4 года, в течении которых штаб-квартирой василевса была сперва Лаодикея, а затем Атталия. В ожесточенных боях ромейские войска беспощадно истребляли туркмен; еще больше умерло от голода - непрерывные рейды ромейских войск не давали вести кочевое хозяйство, а скот ромеи отбирали. Именно за эту войну Василий III получил одно из своих прозвищ  - Туркоктон (Туркобойца).

 

К концу 1328 года бейлики Ментеше и Хамидогуллары были ликвидированы - уцелевшие туркмены после сдачи и принятия крещения были частично выселены в фему Анатолик, под контроль ее "служилых" турок, частично - оказались под этим контролем прямо на нагорье Ликии, куда были введены отряды анатоликцев. Значительная часть сдавшихся туркменских семейств было мелкими группами переселена в европейские фемы и расселена там в качестве стратиотов. Для освоения земель Писидии и Памфилии Василий III переселил несколько горных кланов из перенаселенных Албании и Мегавлахии; Писидия была так колонизирована албанцами, что ее стали иногда называть Азиатской Албанией. В 1328-1329 годах Сиргиан предпринимал рейды в предгорья Тавра, пытаясь укрепить ромейское владение приморской территорией между Сидами и Селевкией, но несмотря на постройку кастелл в предгорьях надежно закрыть караманским туркам доступ на побережье не удалось, и путешествие по приморской дороге, ведущей в Киликию, возможно было лишь в составе военных конвоев.

 

Меж тем война между Золотой Ордой и Ильханатом продолжалась. В 1325 году Узбек потерпел очередное поражение, причем Чобан вторгся на территорию Золотой Орды через Дагестан и разорил города в низовьях Терека. В том же 1325 году король Венгрии Карл Роберт, обеспокоенный успехами татар и поддержкой ими бунта саксонских поселенцев в Трансильвании, двинул через Карпаты войско, возглавляемое воеводой Финта де Меде, которое сумело нанести поражение правителю Западного улуса Кутлук-Тимуру. Эту битву сопоставляют с сообщением "Хроники земли Прусской" о разгроме и массовом избиении татар венгерским королем, помещенным под 1326 годом. В булле от 1 октября 1325 г. папа Иоанн XXII благодарит Карла Роберта за присылку в Авиньон татарских пленников.

 

На союзников надежды не было - войско Чагатаидов было разбито под Газной, а султан Египта Малик-Насир категорически отказался нарушить Алеппский мир. На призывы Узбека к войне султан ответил: "Я заключил мир с царём Абу Саидом только ради мусульманства его и вступления его с находящимися при нём лицами в правоверие; нельзя запретить ему паломничество [в Мекку]; это один из столпов ислама, и он будет пособником в победе веры и мира". В итоге в начале 1326 года Узбеку пришлось подписать мир с ильханатом без изменения границ, и отказаться от претензий на Арран и Азербайджан.

 

К этому времени отношения между Константинополем и Сараем относительно стабилизировались, благодаря чему Византия осуществила выгодную Узбеку церковную акцию - восстановление единой Русской митрополии. Уже с начала XIV века греческие церковные источники фиксируют на Руси новую реальность - распад общерусского единства. Греческие перечни XIV века всегда тщательно выделяют епархии, расположенные на территориях, подвластных великому князю Владимирскому. Эти области северо-восточной Руси в византийских источниках стали называть «Великой Русью», а «Малой Русью» - земли Галицко-Волынского княжества. «Малороссийскую группу» составляли постоянно шесть епархий, территориально совпадавших с границами власти и влияния Галицко-Волынских королей — Галич, Владимир-Волынский, Перемышль, Луцк, Туров и Холм. Черниговская (кафедра которой на тот момент была перенесена из разоренного татарами Чернигова в Брянск), Полоцкая и Смоленская епархии в греческих источниках начала XIV века относятся к Великой Руси (лишь позднее, по мере экспансии литовских князей, они перешли из северо-восточной в юго-западную группу).

 

Уже в самом начале XIV века, когда после полного разорения Киева татарами в процессе войны Тохты с Ногаем митрополит Максим с клиром перебрался во Владимир-на-Клязьме, в Галич по просьбе короля Юрия Львовича был посвящен отдельный митрополит - Нифонт, получивший под свой омофор все "малороссийские" епархии. После смерти Максима и Нифонта, последовавшей в один год, ставленник Юрия Львовича Петр объединил под своим омофором всю Русь, и на протяжении большей части своего правления переезжал из Владимира (где конфликтные отношения с Михаилом Тверским не давали ему прочно обосноваться) в Галич и обратно. Но в этот же период на Руси появляется третий политический центр - в 1310ых годах происходит окончательное присоединение Полоцкой и Турово-Пинской Руси к Великому княжеству Литовскому. Витень и его преемник Гедимин вступают в переписку с Константинополем, прося о создании отдельной митрополии, и подавая явные намеки на возможность крещения Литвы в православие. В 1317 году в Литву был прислан из Константинополя митрополит Феофил. Его кафедра была расположена в тогдашней столице ВКЛ Новогрудке; под его омофор отошли епархии Полоцкая и Туровская.

 

С того времени Гедимин успел явно разочаровать Византию - ни малейшей поддержки православной миссии в аукшайтских землях со стороны великого князя не последовало, и, мало того, Гедимин вступил в активные переговоры с Авиньоном, а в Вильно появилась францисканская миссия. Поэтому после смерти Феофила патриарх Исайя отказал Гедимину в назначении ему преемника. О причинах говорилось открытым текстом - "в Литве православных очень мало", так что нет смысла держать ради них отдельную митрополию; Полоцкая же и Туровская епархии могут окормляться как и раньше митрополитом Киевским и всея Руси. Учрежденная в Новогрудке кафедра была низведена на статус простого епископства, находящегося под юрисдикцией "митрополита Киевского и всея Руси".   

 

На Русь был теперь направлен единым митрополитом Феогност, один из наиболее способных клириков патриарха Исайи (на Руси он через полгода заговорил на русском и стал свободно писать на славянском). Ему предстояло объединить митрополию и обеспечить сотрудничество между "Великой Русью", "Малой Русью" и Ордой в защите западных рубежей православной ойкумены, где после пресечения династии Романовичей польские и венгерские претензии на Галич оставались перманентной угрозой, могущей быть отраженной лишь с помощью Орды.

Изменено 13 Jan 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

 

В Неаполе битва при Неокастроне, в которой были разгромлены лучшие воины Европы - французские рыцари и арагонские альмогавары, произвела шоковое впечатление. Король Роберт с тревогой наблюдал как вокруг Неаполя затягивается дипломатическая петля - союз "греческого императора" с Людовиком Баварским и Федериго Сицилийским вскоре стал известен. Роберт пережил очень неприятные месяцы в момент когда Генрих Люксембург с германским воинством стоял в Риме, а с юга нападал флот арагонца, и прекрасно понимал что благодаря греческим деньгам новая армия "германских варваров" вскоре может спуститься с Альп и получить поддержку с Сицилии. И главное - Роберт теперь осознавал, что если Византия открыто поддержит войсками и флотом этих союзников - ничто не спасет Анжуйский Неаполь от разгрома, а его благородному семейству придется паковать вещи и возвращаться в Прованс.

 

 

Осознав это, мудрый король Роберт начал действовать. Посольства одно за другим отправлялись в Константинополь, к "возлюбленному брату и дражайшему племяннику" (Василий III действительно приходился Роберту Анжуйскому двоюродным племянником) с подарками и предложениями "вечного мира". К процессу дипломатического воздействия на Константинополь Роберт подключил Геную, а так же маркграфа Василия Монферратского, которому в случае успеха были обещаны преференции в Пьемонте и полная союзническая поддержка. Даже Симонида и ее муж, король Гуго, хлопотали за мир с Неаполем, убежденные не только подарками Роберта, но и его доводами о том, сколь выгоден будет Кипру союз между Византией и Капетингами. Большим успехом для анжуйской дипломатии стала смерть в конце 1325 года Ирины-Адельгейды Брауншвейгской, которая так и не успела подарить императору ребенка. Хотя большое количество немцев, прибывших с Адельгейдой и призванных позднее, осталось на византийской службе (в их числе был даже один из братьев Адельгейды Оттон Брауншвейгский, которому наследства в Германии не светило и который в Византии  командовал алеманиконом), но Баварец лишился главного лоббиста своих интересов в Константинополе. Василий III явно склонялся на убеждения, шедшие из Италии, в которых Роберт призывал подумать - что выиграет Византия, если Анжуйский дом будет разгромлен, и Неаполь и Сицилия снова объединятся, но уже под властью арагонской династии, ничуть не менее честолюбивой и агрессивной? В 1326 году, когда Людовик Баварский приступил к подготовке похода в Италию, он обнаружил, что у него уже нет византийской поддержки. В Неаполе был пописан "вечный мир" между королевством и империей, согласно которому император Василий III и его наследники признавались единственно законными императорами Романии и государями всех греческих земель. Брат Роберта Филипп Тарентский отрекся за себя и потомков от прав на "империю Романии" и сложил принятый было титул короля Албании; другой брат Роберта, Жан, сложил принятый после гибели Людовика Бургундского при Неокастроне титул князя Ахайи; что касается титулярного герцога Афинского, графа Готье де Бриенна - он уже отказался от своих притязаний лично перед василевсом, попав в плен при Неокастроне. Так была похоронена память о "Латинской империи" и притязания на ее реставрацию.

 

 

Новый брак Василия III был заключен осенью 1326 года. Счастливой избранницей стала сосватанная Василием Монферратским сестра его соседа и союзника, Эдуарда Савойского, Анна Савойская. Состоя в близком родстве с Капетингами и доброй половиной французской знати, Эдуард был верным союзником Франции и в 1328 году отличился в битве при Касселе во Фландрии, сражаясь под знаменами Филиппа VI Валуа; брат и преемник Эдуарда, граф Аймон, вскоре женился на дочери Василия Монферратского Виоланте Ласкарис. Благодаря савойскому браку василевса в ближайшие годы началось сближение с Францией - Филипп Валуа мечтал о крестовом походе в Утремер, в котором Византия была бесценным союзником. Прибывшая в Константинополь красавица-итальянка с каштановыми волосами и превосходной фигурой, при первой встрече понравилась василевсу и брак был решен. Неизвестно, заставила ли Анна Василия пожалеть об этом решении. Новая императрица была типичной "блондинкой" - девушкой недалекого ума, "неспособной на серьезное размышление", но эмоциональной и порывистой. Страстно влюбленная в мужа - красавца и героя - она нередко изводила его дикими сценами ревности; но, в отличии от покойной Виоланты Монферратской, политическими интригами совершенно не занималась.

 

 

На востоке крупные перемены принес 1328 год, когда Чобан и его клан утратили власть в Ильханате. Чобан, будучи талантливым полководцем и харизматичным вождем, правил опираясь на силу и славу. Насколько мало Чобан проявлял политического такта и чутья, видно по событиям "мятежа Курумиши и Иричина" - когда беглербег приказал выпороть одного из знатных эмиров, что привело к мятежу в обстановке тяжелой внешней войны. Подавив мятеж и победив золотоордынцев, Чобан сосредоточил всю власть в руках своего клана, передав все ключевые наместничества своим сыновьям. Тимурташ правил в наместничестве Рума; Хасан в Хорасане; Махмуд - в  Кермане и Фарсе, наконец Димишк-ходжа правил в Азербайджане и обоих Ираках, а также осуществлял функции визиря.

 

Разумеется знать ильханата, оттесненная от доходных постов семьей всесильного беглербега и низведенная на роль простых исполнителей, ненавидела Чобана и Чобанидов. Ему многое прощали, пока шла война - ибо Чобан умел побеждать. С заключением мира недовольные немедленно начали плести нити заговора с целью низвергнуть семейство Чобана и передать власть молодому ильхану. Абу-Саид достиг совершеннолетия, но не был допущен к правлению, и жил, находясь в полной власти Чобанидов. Димишк-ходжа бесчинствовал в Тебризе, творя насилие над жителями, а над ильханом открыто смеялся. Когда ему сообщали: «Абу-Саид ничего не имеет на своем обеденном столе», Димишк-ходжа отвечал, что тому достаточно ежедневно двух куриц. Последней каплей, переполнившей терпение юного ильхана, стало известие, что Димишк-ходжа посетил царский гарем.

 

27 августа 1327 года в Султании заговорщики, возглавляемые молодым ильханом, выступили. Димишк-ходжа был убит во дворце вместе со своими назначенцами; Абу-Саид подписал указ об уничтожении Чобана и  всей его семьи.

 

Чобан находившийся в Хорасане, двинулся на запад. Он остановился со своей армией к юго-востоку от Рея, в дне пути от лагеря ильхана, выступившего ему навстречу. Ночью, пока великий беглербег спал, эмиры и темники со своими отрядами снимались с лагеря и уходили к законному ильхану. Проснувшись, Чобан обнаружил пустой лагерь и себя "в мале дружине"; ему оставалось только бежать. Чобан нашёл убежище у своего друга Гийас ад-Дина Курта, правителя Герата; но тот, получив приказ Абу-Саида, вынужден был казнить Чобана и отправить палец его руки в качестве доказательства смерти. Тимурташ, узнав о смерти отца, бежал из Сиваса в Египет. Беглец был сначала с большой честью принят в Каире, но затем заключён под стражу и по требованию Абу-Саида казнён 22 августа 1328 года. Ильхан направил в Рум новым наместником Хасана Бузурга Джелаирида; при этом новый наместник без малейших проблем вступил в управление Анатолией. Не только лояльные ильханам Джандариды в Пафлагонии, но и вечные мятежники Караманлу на сей раз без эксцессов признали смену власти, считая восстание бесперспективным в ситуации византийско-хулагуидского союза.

 

Падение Чобанидов имело последствия и в Киликии. Регент Ошин Корикосский был "человеком" Чобана, располагая полной поддержкой беглербега. И по примеру своего покровителя не допускал к власти достигшего совершеннолетия царя Левона V. К 1328 году 17-летний Левон V, обладавший сильным и честолюбивым характером, люто ненавидел засидевшегося у власти регента и его дочь, навязанную ему в жены. Изабелла Хетумян начала с Кипра новую интригу, подогревая недовольство юного царя, и вскоре нашла сторонников среди паронов. Гибель Чобана развязала руки заговорщикам - регент лишился покровителя, а на "понимание" со стороны ильхана явно можно было рассчитывать. Летом 1328 года в Сисе свершился кровавый переворот, во время которого были убиты Ошин Корикосский, его брат  - спарапет царства, и даже его дочь, царица Алиса. Изабелла вернулась в Киликию, а Левон V получил всю полноту власти. Молодой царь вскоре женился на Констанции Арагонской, дочери короля Сицилии Федериго Арагонского, и в ближайшие годы возобновил политику сближения с западом и папским престолом.

 

Более актуальная для Византии конфликтная ситуация назревала на Балканах. Последний раз мы упоминали о Сербии в 1319 году, когда Карл Роберт отвоевал у Милутина Мачву, вернув ее Стефану Владиславу Сирмийскому. Милутин умер в 1322 году, почти одновременно со своим союзником Феодором Святославом Болгарским. В силу иных браков Милутина (Елена Ласкарис вместо РИ трех жен) в этом мире отсутствует как факт королевич Стефан Константин;  корона Сербии без проблем перешла к Стефану Дечанскому. Стефан Владислав при поддержке венгров и Стефана Котроманича Боснийского вступил в Сербию, но был разгромлен и вскоре умер, не оставив потомства; его владения, входившие в состав Венгерского королевства, были присоединены Карлом Робертом к королевскому домену. В 1324 году овдовевший Стефан Дечанский обратился в Константинополь, прося руки старшей сестры василевса, порфирородной Феодоры, вдовы болгарского царя Феодора Святослава. Брак был заключен в этом же году. Феодора не принесла детей Дечанскому, как не принесла их и Феодору Святославу; но у короля Сербии уже был наследник от первого брака, и звали его Стефан Душан.

 

В Болгарии же укреплял свою власть царь Михаил Шишман. Будучи первым за три четверти века царем, в жилах которого текла, пусть и по женской линии, кровь Асеней, крайне честолюбивый и властолюбивый, Михаил III мечтал о восстановлении державы Асеней в границах времен Ивана Асеня Великого. Но на севере была Орда, а на юге - Византия. Единственным соседом, удерживающим захваченные в период "былых смут" исконно болгарские земли, который был "по зубам", была Сербия, владеющая северной Македонией со Скопье и Вельбуждом, а так же Овчеполем (область верхней Моравы). Михаил Шишман, ранее союзник Сербии, женатый на сестре Стефана Дечанского Анне Неде, теперь развернул подготовку к войне с Сербией, и запросил помощи у татар.

 

Изменено 1 Feb 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Следует отметить что не смотря на более обширную территорию Болгарии соотношение средств обоих государств было не в пользу Михаила Шишмана. Болгария во второй половине XIII века прошла через эпоху опустошительных войн и татарских вторжений; торговля и ремесла пришли в упадок, города были в значительной степени аграрными. Усилиями покойного Феодора Святослава страна оправлялась - шла распашка пустошей, снова расцветало сельское хозяйство, через черноморские порты шел масштабный вывоз зерна и вина на итальянских кораблях - но параллельно с этим усиливались феодализация и аграризация страны.

 

 

Сербия выглядела по сравнению с Болгарией более архаичной, но парадоксальным образом ее экономический потенциал оказался в начале XIV века более высоким - ее приморские города на Адриатике был центрами ремесла и торговли, а горные разработки драгметаллов, начатые еще при Милутине приглашенными им саксонцами, давали королевской казне высочайшие доходы. Доминиканский монах Буркард, посетивший Сербию в правление Стефана Дечанского, описывал эту страну следующим образом:

 

"В Сербии нет укрепленных городов, окруженных рвами и стенами; дома и дворцы как короля, так и бояр выстроены из дерева. Это государство изобилует хлебом, вином и скотом, богато потоками, ключами и реками; в нем есть и леса, и горы, и равнины, и долины; вообще, все, что там есть, все прекрасно, особенно в стране, прилегающей к морю. В Сербии пять золотых рудников и столько же серебряных, и в них непрестанно работают рудокопы; кроме того, есть смешанные золото-серебряные рудники в различных местах. Леса также превосходны. Кто овладеет этой землей, тот приобретет драгоценнейшее сокровище."

 

К этому доминиканец не удержался прибавить следующее:

 

"В стране живут латиняне (в Приморье) и албанцы, которые находятся под невыносимо тяжелым ярмом гнусного и отвратительного славянского владычества. Все они и каждый из них готовы пожертвовать своей силой и кровью против упомянутых славян; все они желают, чтобы пришел к ним кто-либо из французских принцев и принял над ними предводительство против упомянутых проклятых славян, врагов правды и нашей веры. Воистину, тысяча французских всадников, да пять-шесть тысяч пехоты, при помощи албанцев и латинян, овладели бы этой державой, как она ни велика."

 

 

Но после битвы при Неокастроне французских принцев, желающих направиться на Балканы, более не наблюдалось, Византия явным образом поддерживала Сербию, и у Сербии были деньги, позволявшие резко увеличить военные силы за счет наемников. Готовясь к отражению нападения, Стефан Дечанский посредством Дубровника нанял в Италии несколько отрядов немецких рыцарей, возвращавшихся из Римского похода императора Людовика Баварского; в то же время на Сицилии было навербовано несколько тысяч арагонских альмогаваров. Сил Болгарии и ее старого союзника Басараба Валашского явно не хватало для победы, и Михаил Шишман приложил все усилия чтобы обеспечить себе поддержку Орды. Правитель Западного улуса Кутлук-Тимур присоединился к походу на Сербию, что тут же отдало превосходство сил Михаилу Шишману.

 

 

Поскольку 6 лет назад Византия отказалась поддержать претензии на Тырновский трон Войсила, не желая ссориться с Ордой, Михаил III и на этот раз рассчитывал на нейтралитет ромеев. Но в Константинополе не могли допустить разгрома Сербии, который невероятно усилил бы как Болгарию, так и влияние Орды в Балканском регионе, оставив империю один на один с этим тандемом.  Узнав о выступлении Шишмана в поход, император Василий направил в Македонию корпус из регулярных тагм, возглавляемый великим коноставлом Андроником Палеологом. Палеолог двинулся на соединение с сербами долиной Струмицы; Шишман, получив известие о выступлении ромеев, попытался отрезать их от сербов, но не успел - союзники соединились под Вельбуждом.

 

 

25 июня 1330 года к Вельбужду подошла и болгарско-валашско-татарская рать Михаила Шишмана. Стефан Дечанский еще рассчитывал покончить дело миром, ограничившись "военной демонстрацией", и направил в болгарский лагерь для переговоров сербского митрополита Даниила; но Шишман выдвинул уступку северной Македонии и Овчеполя как непременное условие соглашения.

 

 

Почти две недели армии стояли друг против друга - сербы и греки отсиживались в укрепленном лагере, не принимая боя. Имея за спиной хорошо укрепленный Вельбужд, где заранее были сосредоточены большие запасы провианта, Душан (которому больной король Стефан поручил верховное командование) выжидал. У войск Михаила Шишмана закончилось продовольствие уже на третий день, и чтобы добыть его, Шишману и Кутлук-Тимуру (воины которого требовали добычи) пришлось распустить большую часть татарской рати "загонами" по краю с целью фуражировки. Поучив разведданные о том, что большая часть татар разошлась, Душан внезапно на рассвете всеми силами атаковал болгарский лагерь, где уверенные в превосходстве своих сил воины Шишмана за время пассивного стояния стали злоупотреблять спиртными напитками.

 

 

Разгром армии Шишмана был полным. Больших потерь не понесли лишь валахи Басараба и дружина младшего брата царя Михаила, Видинского деспота Белаура, стоявшие отдельно и вовремя бежавшие. Царь Болгарии Михаил Шишман был убит, даже не успев облачиться в полный доспех. Уничтожив лагерь Шишмана (где большая часть болгар после гибели царя просто сдалась в плен), Душан приступил к отлову разошедшихся по краю "татарских хищников", которых настигали и уничтожали отдельными отрядами, сажая пленных на кол; уцелевшие без оглядки уносили ноги к Дунаю.

 

 

 Болгария стояла теперь беззащитная перед сербскими войсками, и краль Стефан Дечанский торжественно объявил поход «в державу царства земли болгарской». Этот поход был триумфальным шествием по завоеванному краю; сопровождавшие сербские войска пленные болгарские боляре передавали кралю города, которыми они раньше управляли,  и сербская рать неуклонно продвигалась к Тырнову. Деспот Войсил, приходившийся шурином Дечанскому и дядей по матери Душану; прибыл в сербский лагерь под Вельбужд с войском Палеолога; теперь он устремился в родной Крын и без труда изгнал оттуда наместника Шишмана, вернув себе княжество.

 

 

Василевсу в этой ситуации не оставалось ничего иного, как принять участие в "распродаже". После известия об исходе битвы при Вельбужде великий доместик Иоанн Кантакузин (получивший этот пост после смерти Алексея Филантропина), собравший фемную армию в Адрианополе, вторгся в Болгарию и оккупировал все земли к югу от Балканского хребта кроме Сердики и Крына. Византийские гарнизоны вошли в  Созополь, Скафиду, Анхиал, Месембрию, Росокастро, Айтос, Лардею, Дебельт, Ямбол и Боруй, восстановив во Фракии границу, существовавшую до катастрофы 1204 года.

 

 

Стефан Душан и сербские властели предлагали Дечанскому завоевать Болгарию и самому сесть на ее трон. Но Стефан Дечанский, просидевший в молодости несколько лет заложником у Ногая, хорошо понимал что такое Орда, и над какой небольшой долей ее сил одержана победа. Вызывая возмущение своего сына и своих вельмож, король, оказавшись у стен Тырнова, выдвинул весьма умеренные условия. К Сербии отошли пограничные области на западе Болгарии, лежавшие вдоль Моравы - Браничево и Нишава. Царем был провозглашен сын покойного царя Михаила Шишмана Иван Стефан. Поскольку, судя по его РИ правлению, Иван Стефан был недееспособным, "правительницей царства" была объявлена его мать, сестра краля Стефана Дечанского Анна Неда. Как боляре, так и оба удельных деспота - брат покойного Михаила Шишмана Белаур в Видине и Войсил в Крыне - должны были присягнуть на верность царице. Передавая власть в Болгарии сестре, Стефан Дечанский рассчитывал править Болгарией "опосредованно", сохраняя видимость ее самостоятельности и не ссорясь с Ордой. Как вскоре выяснилось - рассчитывал напрасно.

 

 

 Меж тем в Валахии Басараб, прибежавший восвояси, подвергся мощной атаке - король Венгрии Карл Роберт, прослышав про исход Вельбуждской битвы, и рассчитывая что силы Басараба и Западного улуса сокрушены в ней, предпринял попытку "решить валашский вопрос". Поход в сентябре – ноябре 1330 г., начатый с наспех сколоченной армией, бесспорно, был попыткой короля воспользоваться хаосом, в котором оказалась созданная Михаилом Шишманом политическая система. После довольно легкого завоевания Северина уверенный в своем военном превосходстве Карл Роберт отверг мирные предложения Басараба и, несмотря на неблагоприятное время года, продолжил наступление на Куртя-де-Арджеш – столицу Валахии. Басараб, собрав свои силы и остатки татарского войска, сопровождал венгров, непрерывно тревожа их нападениями, но не ввязываясь в битву; валашское население укрылось в лесах в предгорьях Карпат. Вступив на покинутую жителями территорию, голодная  и оставшаяся без снабжения королевская армия была изнурена, еще не добравшись до намеченной цели. В этих условиях штурм замка – резиденции воеводы – оказался неудачным, хотя качество укреплений в Арджеше было намного ниже, чем в Северине. Чтобы спасти свою репутацию, король заключил с Басарабом перемирие, снял осаду и начал отступление к Трансильвании, с трудом прокладывая себе путь через ущелья Южных Карпат. Румыны сразу же поняли, что им представился уникальный шанс разгромить королевское войско. Оказавшись зажатыми в одной из узких горных долин и атакованные горцами со всех сторон, войска Карла Роберта были почти полностью истреблены воинами воеводы в жестокой "битве при Посаде", длившейся с пятницы 9 ноября до понедельника 12 ноября 1330 г. Королю с трудом удалось спастись, переодевшись простым воином.

 

 

 

В Сарае Узбек получил вести о разгроме при Вельбудже и о победе Басараба под Посадом одну за другой. На фоне провала Кутлуг-Тимура валашский воевода вызывал восхищение и доверие, и хан решил поручить именно ему восстановление порядка на юго-западе державы. Правитель западного улуса получил приказ предоставлять Басарабу любую помощь, и в итоге именно Басараб от имени хана выдвинул нового кандидата Орды на болгарский трон. Таковым стал зять Басараба, молодой деспот Ловеча Иван Александр. Его матерью была родная сестра Михаила Шишмана и Белаура - таким образом в его жилах так же текла кровь Асеней. Но в отличии от своего двоюродного брата, ныне царствующего Ивана Стефана, Иван Александр не был связан с Сербией, и.... был зятем Басараба, что в основном и обеспечило ему поддержку Орды. Взявшись за дело, господарь действовал зело искусно; пользуясь недовольством тырновского болярства сербским правлением, осуществлявшимся через марионеточного царя и его мать-сербиянку, он подбил боляр на заговор. В феврале 1331 года, когда валашско-татарское войско Басараба перешло замерзший Дунай, соединилось в Ловече с Иваном Александром и двинулось на Тырново - в столице протовестиарий Расцин и логофет Филипп подняли мятеж, и Анне Неде с сыном оставалось лишь бежать. Меж тем как в Тырново патриарх помазывал и короновал Ивана Александра, Иван Стефан с матерью нашел убежище в Видине, у своего дяди Белаура, и обратился за помощью в Сербию.

 

 

 

В Сербии на тот момент политическая ситуация значительно отличалась от РИ - в следствии того что второй женой Стефана Дечанского стала не дочь Иоанна Палеолога, а бесплодная Феодора, отсутствует королевич Синиша, которому в РИ старик Дечанский вздумал - под влиянием молодой жены и провизантийской придворной партии - передать трон мимо Душана. Соответственно Душан не стал лидером мятежных властелей, и на начало 1331 года отец и сын (правящий Приморьем, то есть Зетой и Требиньем) вели согласованную политику. При известии о перевороте в Тырново краль и наследник съехались в Призрене, и довольно быстро пришли к согласованному решению. Выступить в поддержку Ивана Стефана против Ивана Александра означало войну с Ордой, в которой шансы удержать Болгарию были минимальными. В то же время катастрофический разгром венгров при Посаде давал возможность взять реванш на севере, где в 1319 Карл Роберт отнял у покойного Милутина Мачву с Белградом, а во время войны за престол между Стефаном Дечанским и Стефаном Владиславом католическое Захлумье (Герцеговина) отпало от Сербии, перейдя под власть вассала Венгрии - Боснийского бана Стефана Котроманича. Ослабление военных сил Венгрии давало хороший шанс вернуть эти земли, опираясь на союз с Басарабом, а через него - с Ордой.

 

 

Сербы предложили Ивану Александру и Басарабу условия - в обмен на признание за Сербией Браничева и Нишавы и союз против Венгрии  Сербия откажется от всякой поддержки Шишманов и признает Ивана Александра царем Болгарии. Договор был быстро достигнут, и через год сближение двух стран было закреплено браком Душана с сестрой Ивана Александра.

 

 

Меж тем как летом 1331 Душан атаковал Боснию с целью возвращения Захлумья, Иван Александр приступил к восстановлению Болгарского царства, с момента битвы при Вельбужде лишившегося едва ли не половины территории. Белаур, потерпевший поражение от войск нового царя, был осажден Басарабом в Видине, а царь Иван Александр осенью с татарской ратью двинулся на юг - отвоевывать захваченное ромеями Загорье.

 

 

 

В Константинополе возможность такового развития событий предугадывали уже с момента переворота в Тырново - было очевидно, что ни один болгарский царь не смирится с утратой Загорья. Армия летом 1331 года была собрана в Адрианополе. Болгарско-татарская армия перешла Балканский хребет наиболее удобным путем - долиной Камчии. Продвигаясь на юг, татарские разъезды вскоре обнаружили противника - ромеи стояли лагерем под Росокастро, где могли контролировать большую часть маршрутов на юг, вглубь Фракии.

 

 

 

Иван Александр начал переговоры с василевсом, требуя возвращения "беззаконно" захваченных болгарских городов. Напоминая императору о былой дружбе двух стран и призывая его не допустить "разлития братской крови", царь предлагал даже выкупить города Загорья (в рассрочку). Но василевс оставался непреклонным и напомнил царю, что эти города до 1204 года принадлежали империи ромеев. Когда все шансы на мирное решение конфликта были исчерпаны, Иван Александр, используя поддержку татар, решил сокрушить армию ромеев в генеральном сражении.

 

 

 

Численно болгарско-татарское войско превосходило армию Василия III. Как напишет позднее со слов очевидцев в своем историческом труде Никифор Григора, в центре двигалась тяжеловооруженная болярская конная рать; на левом фланге болгар сосредоточилась легкая половецкая конница из "Карвунской хоры" (южной Добруджи, населенной половцами), возглавляемая дядей царя, князем Карвуны Самуилом; правый фланг занимали татары, чей боевой порядок далеко охватывал левый фланг ромеев. Позади болгарско-татарского боевого порядка двигался мощный резерв, представлявший, по словам Григоры, "как бы хвост скорпиона".

 

 

 

Стремясь избежать окружения, василевс стянул армию в единую массу, "придав боевому порядку форму полумесяца". В первую линию как обычно встали пехота и лучники, во вторую - конница, легкоконные полки гиперекрастов и апсовитов сосредоточились на флангах. Тыл армии прикрывал вагенбург - разомкнутый спереди, он был сомкнут сзади, и именно там на боевых повозках была установлена большая часть "органов смерти", которым в этой битве предстоял дебют. Южнее боевого порядка ромейской армии располагалась крепость Росокастро, которая, выстроенная на крутом холме, была с трех сторон окружена рекой. В Росокастро василевс оставил свой резерв - рыцарские тагмы латиникона и алеманикона, которые утром еще оставались в городе. Меж тем как на равнине армия ромеев развертывала боевые порядки, рыцари, выйдя из города и перейдя реку по понтонным мостам. расположились в поросшей лесом речной низине, отлично замаскированные.

 

 

 

Сражение завязали татары и болгарские половцы. Меж тем как часть из них завязала, крутя "хоровод", перестрелку с ромейскими лучниками (которая не принесла особого вреда ромеям, укрытым за ростовыми щитами и вооруженным более мощными луками), основная масса татар двинулась в обход левого фланга ромеев с целью выхода в тыл. Апсовиты, завязав бой, обратились в бегство - и успешно подвели татар под ураганный залп рибодэкенов вагенбурга. Эффект был поразительным - потери, нанесенные татарам огнем, были не велики, но грохот и пламя буквально взбесили татарских лошадей, от чего татарская лава на какое-то время потеряла управляемость. И - не успела уйти из под удара нарисовавшихся из речной долины баталий латиникона и алеманикона. Рыцарский бронированный каток от души проехался по сынам степей, уцелевшие по обычаю кочевников рассеялись в разные стороны - и на исход боя уже не влияли. Меж тем царь Иван Александр, увидев что татары вышли в тыл ромеям, бросил в атаку всю первую линию своей армии, на которую обрушился ливень стрел. Царь слишком поздно понял что в тылу ромеев "что-то пошло не так" - когда левый фланг ромеев, который только что охватили татары, внезапно перешел в наступление. Меж тем великий коноставл Андроник Палеолог перестроил свои баталии, неспешно - шагом, чтобы дать дестрие отдохнуть - обогнул левый фланг ромейской армии, и врубился во фланг болгарскому резерву, который царь только что двинул в бой.

 

 

 

Василевс бросил в атаку конницу  второй линии из глубины "полумесяца"- и болгарский боевой порядок распался окончательно. Император, памятуя о "разлитии христианской крови" запретил преследование, дав разбитым болгарам отступить.

 

 

 

Через два дня в Скафиде были возобновлены мирные переговоры. В безвыходной ситуации Иван Александр подписал договор, согласно которому города Загорья "на веки" оставались за империей ромеев. Василевс постарался смягчить пилюлю, оставив (из земель, лежащих к югу от Балканского хребта) за Болгарией Крын - но там правил Войсил, который, принеся вассальную присягу Ивану Александру, продолжал целиком распоряжаться в своем княжестве под защитой империи.

 

 

Разгромом Ивана Александра при Росокастро воспользовался Белаур, вступивший меж тем в союз с Венгрией. Перейдя в контрнаступление, Белаур завладел от имени "законного царя Ивана Стефана" всем западом Болгарии до реки Вит, включая Сердику (Софию). В Болгарии было теперь два царя; в дальнейшем Ивану Александру пришлось воевать с Белауром аж до 1335 года, когда Белаур, наголову разбитый Иваном Александром на реке Вит, умер, Видин был взят, а Иван Стефан с матерью бежал в Дубровник. Увезенных с собой сокровищ ему хватило на безбедную жизнь в Дубровнике, а затем и в Неаполе до конца его дней, но как о царе Болгарии об Иване Стефане никто уже не вспоминал. Анна Неда не поехала с сыном в Италию и приняла постриг в одном из монастырей родной Сербии.

 

Изменено 7 Aug 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Пока в Болгарии шла междуусобная война, Сербия вела активную военную кампанию на западе. Поход Душана в Захлумье в 1332 году закончился полным разгромом Боснийского бана Степана Котроманича, который не попал в плен к Душану лишь благодаря тому что один из бояр отдал ему своего коня. В следующем году Душан додавил сопротивление в Захлумье, отправив Бранивоевичей в Шкодер в цепях, а затем дважды вторгался в Боснию. Первая половина 1330ых годов была периодом, тяжелым для Венгрии - меж тем как татары, направляемые Басарабом, трижды набегали на Трансильванию, сербы так грабили Славонию, Сирмию и Темешвар, что они "совсем запустели". Папа призывал верных к борьбе со схизматическим королем Сербии, отпускал им грехи в случае согласия воевать и т. п. - положения Венгрии это нисколько не облегчало. Осенью 1332 года папа Иоанн XXII благословил Карла Роберта на крестовый поход "на схизматиков, еретиков и неверные народы, жившие по соседству с его государством". Но подготовка к походу продвигалась туго, и вторжение король сумел начать лишь в 1334 году. В Сербии как раз скончался король Стефан Дечанский; новый король Стефан Душан отправился в Фессалонику на встречу с императором Византии. Когда известие достигло Фессалоники, василевс предоставил в помощь Душану сопровождавшие его тагмы; на севере меж тем быстро собиралось сербское войско. Когда Душан дошел до монастыря Жичи, известие о его неожиданном появлении в Сербии и о том что с ним идут "греки", вызвало такую панику в рядах крестоносцев, что они быстро бросились назад к Саве. Паника была обоснованной - ветераны Неокастрона хорошо понимали что сделают сербы и греческие лучники с рыцарской конницей в этом сплошь покрытом поросшими лесом холмами краю. В панике Карл-Роберт потерял при переправе через Саву часть своих войск - арьергард был настигнут Душаном и беспощадно вырублен. С помощью присланных василевсом инженеров Душан немедленно начал осаду Белграда - и взял город в сентябре 1334 года, вернув Мачву в состав Сербии. 

 

Эффект, произведенный взятием Белграда, был велик, и вскоре Душану удалось привлечь на свою сторону бана Боснии Стефана Котроманича, которого новый папа Бенедикт XII вздумал отлучить от Церкви за отказ допустить в Боснию доминиканскую инквизицию для борьбы с манихеями, а так же сильнейших магнатов Хорватии Шубичей,  "униженных в Блиске" :-) (битва при Блиске 1322 года, где Младен II Шубич был разгромлен коалицией баронов во главе с баном Славонии Иваном Бабоничем). Младен II,  в то время плененный Карлом Робертом, до сих пор сидел в заточении у короля; его преемник Юрай II вступил теперь в союз с Сербией и Боснией, скрепленный браком его дочери Елены с братом Стефана Котроманича Владиславом. Карлу Роберту однако удалось расстроить интригу - он привлек на свою сторону Котроманича, оказав ему помощь в борьбе с его злейшим врагом - хорватским магнатом Иваном Нелипичем, получившим от папы благословение на искоренение боснийских богумилов. В то же время в Авиньоне Роберт Неаполитанский по просьбе племянника сумел надавить на папу, "разъяснив ситуацию" - и в 1337 папский легат признал бана Боснии правоверным католиком, а об инквизиции больше не напоминали. В итоге Котроманич твердо встал на сторону Карла Роберта, а Юрай Шубич, ранее потерпевший к тому же поражение от Ивана Нелипича, не решился выступать в одиночку. В этой ситуации Стефан Душан согласился на мирный договор, предложенный при посредничестве Василия III и закреплявший текущие границы между королевствами Сербии и Венгрии.

 

Неаполь, имея на севере Людовика Баварского, все эти годы со времен Неокастрона вел себя по отношению к Византии крайне предупредительно. Узы родства, ранее связывавшие Ласкарисов с Анжуйцами через "кровь Арпадов", были подкреплены еще одним браком - племянница короля Роберта, дочь Филиппа Тарентского и Екатерины де Валуа-Куртенэ, 14-летняя Маргарита Анжуйская вышла замуж за Джованни Ласкариса де Монферрато, 16-летнего единственного сына и наследника Василия Ласкариса Монферратского. Весной 1338 года император получил известие о смерти "маркграфа Базилио". Император очень сожалел о дяде - его присутствие в Италии как "агента влияния" империи было неоценимо, и его наследник не мог заменить его - тем паче что юный маркграф Джованни, рожденный и воспитанный в Италии и католичестве, стал определенным образом "вливаться" в семью жены.

 

 

В Трапезунде в 1330 году скончался император Алексей II, и сдерживаемый им конфликт "греческой" и "грузинской" партий вспыхнул полномасштабно. Воцарившийся старший сын Алексея, Андроник III, всецело опиравшийся на "туземцев", приказал убить своих братьев, Георгия и Михаила; третий брат, Василий, остался в живых лишь потому что находился в Константинополе. Наследником трона Андроник провозгласил своего бастарда Мануила. Действия Андроника на престоле вызвали возмущения в обществе и довели страну до грани гражданской войны. В результате этого, спустя двадцать месяцев с начала своего правления 8 января 1332 года Андроник III был убит. "Грузинская партия" удержала власть при поддержке из Самцхе; императором был провозглашен малолетний Мануил, а правление захватил глава "грузинской партии" мегадука Леки. Греческие архонты Трапезунда обратились за помощью в Константинополь, и летом 1332 года Василий Мегакомнин вернулся в сопровождении византийской эскадры. Мануил был низложен и пострижен в монахи, мегадука Леки и его сын Цамба бежали в Грузию. Вскоре однако вспыхнул полноценный мятеж "лазов" в защиту свергнутого ребенка Мануила; подавив мятеж с помощью приведенных из Византии наемных отрядов, Василий приказал убить Мануила. В 1334 году император Трапезунда Василий I женился на внебрачной дочери императора Византии Василия III Ирине.

 

В Киликии молодой царь Левон V, избавившись от опеки Ошина Корикосского, женился на дочери короля Сицилии Федериго II, Констанции Арагонской, окружил себя французами и итальянцами и возобновил курс на латинизацию страны. Новый король Франции Филипп VI Валуа официально объявил от подготовке крестового похода на Египет, и "латинофилы" в Киликии ждали скорого прибытия французских войск. Царь настаивал на реализации постановлений Сисского собора, духовенство, народ и добрая половина знати сопротивлялись, и царь пускал в ход репрессии; к 1335 году внутренняя ситуация в Киликии накалилась до предела.

 

 

 

Наконец на у Византии имелся еще один партнер, официально числящийся главным бастионом католического Запада на востоке, но фактически втягивающийся в "византийское содружество" -  королевство Кипр. С момента вступления на трон Кипра короля Гуго IV, женатого на дочери Иоанна IV Симониде, "интеграционные процессы" неуклонно нарастали. В рамках соглашения о военном и политическом союзе, подписанном Феодором III и Гуго IV, Кипр получил уникальную привилегию - все подданные Кипрского короля, принадлежавшие к греческой православной Церкви, получали в  Византии все экономические права (относительно торговли, пошлин, предпринимательства) как граждане Ромейской империи. Это дало определенные выгоды королевской казне (тем более что прибыли доставались не оборзевшим венецианцам и генуэзцам, а коренным "киприотам", подданным короля), но в первую очередь привело к появлению на острове богатой и влиятельной греческой буржуазии, основой доходов которой была "интеграция в экономику империи". Греческие "бюргеры" острова активно вкладывают деньги в строительство новых православных храмов (наиболее ярким примером служит храм св. Георгия в Фамагусте, явно противопоставленный самому крупному латинскому собору св. Николая своим богатством и размерами) создание школ и развитие искусства. Под влиянием могущества соседней империи и присутствия королевы-гречанки шло быстрое возрождение и укрепление греко-православной церкви Кипра, возрастание ее влияния на население королевства.

 

 

Но не только в "буржуазной среде" греки на Кипре подняли голову - процесс эллинизации начинал проникать в ряды самой "франкской" элиты. Он конечно еще не достиг того уровня как в РИ XV веке, когда оставившая о себе письменные свидетельства принцесса Кипра Шарлотта Лузиньян говорила, писала и мыслила по гречески, превосходно знала греческую классику, французский же язык почитала иностранным; а короли Кипра, оставаясь официально католиками, выступали ктиторами православных монастырей. Но "процесс пошел", и пошел активно именно при императоре Василии III и короле Гуго IV. На Кипре количество баронов и рыцарей после эвакуации Утремера "превышало норму", земель и доходов явно не хватало, и в ситуации сложившейся тесной взаимосвязи двух государств многие бароны и рыцари Кипра, уже адаптированные к "греческой языковой среде", нашли себе применение на доходной и перспективной службе в Византии. Карьера Константина Лузиньяна, брата Кипрского короля, ставшего мегистаном империи а затем получившего корону Киликии, была самым ярким примером, но у него было большое количество более скромных коллег, обретших свою судьбу в империи или вернувшихся в родовые замки на Кипре с заработанным богатством. При  этом та или иная степень "эллинизации" становилась для благородных франков неизбежной. Греко-франкские браки, бывшие в XIII веке немыслимыми, все больше распространяются (причем в перспективе "франкские" рыцари перестанут брезговать и богатыми наследницами из греческих горожан).

 

 

Кипр так же пострадал от краха торговых трасс через ильханат; но его торговлю спасло торговое соглашение Василия III c Египтом, в обмен на допущение египтян на Черное море дававшее грекам торговые привилегии в Египте. Греки-киприоты согласно прежним соглашениям должны были получить те же права, но - при условии подписания мира с Египтом и отказа Кипра от официальной, провозглашенной папой политики торговой блокады Египта. Гуго IV без колебаний сделал это - Венеция уже полвека бесцеремонно нарушала это папское постановление и зарабатывала на этом огромные доходы, а теперь, с началом Столетней войны, надежды на новый крестовый поход "таяли в туманной дымке".

 

 

Остров находился при Гуго IV  в "стадии неслыханного процветания". В 1335 пост канцлера на Кипре занимает православный грек Георгий Лапиф,  известный философ, друг и коллега Никифора Григоры (поддерживавший оживленную научную корреспонденцию не только с Константинополем, но и с арабскими учеными в Каире). Сам "властитель дум" интеллектуальной элиты Византии, посетив по приглашению Лапифа Кипр, объявил королевство "образцом общественного устройства, не уступающего ромейскому". При Гуго IV на Кипре были проведены административная и судебная реформы, сущность которых была раскрыта Никифором Григорой во второй главе его энкомия в честь кипрского короля. Реформы отвечали замыслам Лапифа, который пытался упорядочить практически все сферы общественного бытия, включая правовую. Рассматривая Кипр как твердыню правового устройства, Лапиф писал о нем: "это королевство отличается добродетелями и предстает как источник единодушия,  единство гражданских прав, родина благоденствия, устранение ненависти, войны и жестокого раздора". Был выработан единый правовой кодекс для греков и франков. По словам Лапифа о результатах собственной деятельности "равенство и справедливость оказываются средствами спасения государства, государственного устройства, гражданских прав, они оберегают общество от катаклизмов и порождают устойчивые общественные отношения, спаянные дружескими привязанностями; закон устанавливает наказание лишь бесчеловечным и жестоким; суд доступен всем гражданам, и обиженные тотчас же требуют удовлетворения по суду".

 

 

Гуго IV удалось реально водворить "закон и порядок", и совершенно прекратить распри баронов; бунтовать никто не смел, зная что в крайнем случае может вмешаться "император греков". Особенно неуютно стал чувствовать себя на Кипре орден Госпитальеров Святого Иоанна, чьи права и привилегии не слишком вписывались в создаваемую королем государственную модель, и это неизбежно порождало конфликты ордена с королевской властью. В РИ орден решил похожую проблему переселением на Родос, какового шанса здесь нет - в восточном Средиземноморье госпитальерам негде обрести суверенную территорию. Поэтому в данной АИ госпитальеры с 1330ых начали сокращать свое присутствие на Кипре и искать "запасные аэродромы". Давние связи с королевским домом Арагона, в котором у ордена были крупные владения и конвенты, помогли госпитальерам "бросить якорь" в западном Средиземноморье. Король Сицилии Федериго Арагонский передал ордену остров Джербу у ливийского побережья, который ранее было отвоеван у Тунисского эмирата Хафсидов знаменитым адмиралом Руджиеро де Лориа, но теперь подвергался все более настойчивым атакам Хафсидов и нуждался в защите. В перспективе, активно вмешавшись в междуусобицы, воцарившиеся на Сицилии в правление наследников Федериго, госпитальеры сумели получить у Сицилийских королей в ленное владение так же и остров Мальту и основать свое государство в горловине Средиземноморья; со временем туда будет перенесена с Кипра резиденция великого магистра.

 

Изменено 7 Aug 2017 пользователем Georg

[Georg]

Нельзя сказать что и на Западе, и на самом Кипре все "латиняне" приветствовали сближение с Византией. Непримиримую позицию в отношении "схизматиков" занимали доминиканцы. Выше уже приводились составляемые братьями сего инквизиторского ордена памфлеты о Сербии с описанием страданий католиков Приморья под "гнусным и отвратительным славянским владычеством". В 1330 году, когда король Франции Филипп IV Валуа приступил к подготовке крестового похода на Египет и всемерно искал союза с Византией, некий "брат доминиканец, ныне епископ в Романии" подал аналогичный памфлет королю Филиппу и папе Иоанну XXII на предмет "стоит ли заключать союз с греками".  

 

Принципиальную проблему возможности привлечения византийцев к военному сотрудничеству монах разбивает на три главных вопроса: «Во-первых, следует ли заключить с императором греков или же с королем сербов какой-то союз? Во-вторых, можно ли им в какой-нибудь мере доверять? В-третьих, может ли обнаружиться справедливая, дозволенная, благородная причина, чтобы напасть на их державу?».

 

 

Дальнейшие рассуждения автора трактата показывают, что вопросы поставлены им исключительно как риторические тезисы, которые следует доказать конкретными примерами по пунктам, что он и делает: «Что касается первого вопроса, а именно о том, что не следует заключать с ними никакого договора, привожу четыре причины. Первая вытекает из католической веры, которой они со своей церковью не соблюдают и не верят, но отвергают с такой силой и борются и ненавидят ее с таким упорством, что даже слышать о ней избегают, как извращенные и злостные еретики».

 

 

Приводятся примеры оскорбления монахов-проповедников: «Ибо, когда братья орденов Доминиканцев и Францисканцев, назначенные апостольским престолом ради их возвращения к вере, некогда желали объяснить им католическую веру, то они были отвергнуты и подвергнуты оскорблениям. Я, пожалуй, скажу только то, что они отказываются и пренебрегают слышать о вере то, что истинно» .

 

 

По мнению доминиканца, греки ведут агрессивную пропаганду своей веры среди латинян, и больше всего его возмущают многочисленные прецеденты натурализации католиков в Византии, сопровождающиеся их конверсией в православие: «Но они даже любых из наших просьбами, обещаниями, покровительствами, почестями, а также угрозами к своему нечестию, насколько могут, привлекают и склоняют».

 

 

Автор трактата предвидит трудность в том, что некоторые католические государи уже породнились с византийским императорским домом и фактически окажутся в затруднительном положении при объявлении крестового похода в Византию. В этой связи он особенно сокрушается об участи женщин, вышедших замуж за схизматиков: «Это очевидно в отношении их жен, которых наши бедные латиняне им выдают, на брак с которыми они не соглашаются, пока те не откажутся от католической веры и не обратятся к греческому нечестию».

 

 

Это положение дел особенно возмутительно, так как касается императрицы: «В качестве примера расскажу о сестре герцога Савойи, супруге нынешнего императора греков. Ибо, как только она была приведена в Константинополь, отобрали у нее исповедников, братьев францисканцев, которых она привела с собой, советников, добрых мужей, и католических кормилиц и служанок из своего дворца изгнали, таким образом, что вообще никого из тех, кого она с собой привела, с ней не отпустили, если они не захотели публично отказаться от католической веры и признать письменно их неверие. Что и совершила выше упомянутая госпожа к вящему посрамлению Римской церкви и поношению христианской веры».

 

 

(Упреки автора трактата полностью лишены оснований, так как дело обстояло как раз наоборот, и Анна Савойская, хотя и перешла в православие, сохранила свою свиту, «стремилась во всем сохранять традиции итальянского двора», а в окружении императора находилось значительное количество савойцев.)

 

 

Три другие причины, которые автор излагает многословно, также религиозные и тесно связаны с первой. Греки прародители всех ересей и схизм: «Греки и их приверженцы с самого зарождения церкви приобрели и упорно питали заблуждения и схизмы. Ведь именно из их дурного источника в самые первые, апостольские, времена возникла первая причина разделения и схизмы. Ибо «возник», говорит Лука, «ропот греков против евреев». Павла из Самосат, Ария, Савеллия, Македония, Нестория, Диоскора, и почти всех изобретателей ересей из наихудшего сокровища своего сердца они распространили в качестве греческих отрав, в любом случае смертоносных».

 

 

«Третья причина приводится со стороны Римской церкви, нашей матери, которую они презирают и которой пренебрегают». Приводятся упреки греков против римской церкви: «Даже саму Римскую Церковь они называют и публично объявляют прелюбодейкой, блудницей, распутницей, злотворной церковью. Они отвергают и осуждают все ее таинства как ничтожные. Они публично заявляют и утверждают, что в ней нет никакого главы, никакой превосходной милости, никакого законного порядка».

 

 

Далее следует истинный перл: «Наконец, хотя все племена севера и востока весьма почитают и уважают франков, называя франками всех подчиняющихся Римской Церкви, от какого бы народа или племени они ни были, а из-за этой оценки, которую они о нас имеют, все ставят нас выше любого племени, которое под небом есть. Одни только греки нас отбрасывают, отвергают, оскорбляют и поносят». Здесь можно наблюдать доктрину национальной исключительности французов, которую греки не желают признавать - показатель уровня ЧСВ этой наиболее мощной и процветающей страны Западной Европы, который скоро будет "сбит" англичанами при Креси и Пуатье.

 

 

Следует обоснование утверждения, что не надо иметь доверие к православным, опять четырьмя причинами. «Первая причина выводится из общего свойства всех восточных племен, которые имеют свойственный им обычай изменять различно веру и извращать вместе с судьбой». Приведенное место интересно свидетельством о формирующемся национальном сознании, важное свойство которого есть оппозиция «мы - они». Они - это восточные народы, к коим относятся и греки. Говоря сегодняшним языком, доминиканец мыслит категориями «войны цивилизаций».

 

 

Вторая причина состоит в обвинениях правящей династии, "наиболее предательской на востоке и на севере". "Предателем" именуется Иоанн IV, который "Филиппа, сына Балдуина II, отца госпожи Катерины, супруги счастливой памяти господина отца вашего, выгнал из империи". Заклеймен "подлый и предательский" захват латинского Константинополя, куда греки вошли "подобно шайке ночных воров"; многолетняя поддержка и поощрение всех "врагов Церкви" в Италии (гибеллинов); коварная организация Сицилийской Вечери. "Обратился к хитростям и козням и подговорил господина Петра, короля тогда Арагонии, посредством большого количества денег и посредством обещаний к тому, чтобы захватил восставшую против выше упомянутого Карла Сицилию, чтобы так самого Карла отвратить от нападения на империю".

 

 

Наконец доминиканец переходит к поношению правящего василевса. "Третья причина - поскольку тот, который ныне в Греции занимает несправедливый принципат, родившийся в доме таком грабительском и воспитанный уклонениями своих предков от истины и справедливости..... И, чтобы о многом сказать немногое - брата своего единственного единоутробного убил."

 

 

Представив Византию как "образ врага", государство, поправшее все божеские и человеческие законы, автор призывает короля Франции не только не вступать в союз с греками, но и сделать целью похода не Египет, а Византию, и, объединившись со своими родичами, королями Неаполя и Венгрии сокрушить нечестивую империю и ее не менее нечестивых союзников - сербов.

 

 

В РИ похожий памфлет был отвергнут королем Филиппом VI и папой Иоанном XXII, которые таки заключили "союз с греками"; в АИ король и папа, прочитав подобное, могли лишь покрутить пальцем у виска (хотя можно не сомневаться что братья-инквизиторы и в этом мире выдали бы нечто подобное, не взирая на нереальность своих проектов). Среди западных светских элит было слишком много людей, восхищавшихся Василием III - именно благодаря целенаправленной политике "пиара", которую василевс вел в отношении европейского рыцарства, сознательно подражая Мануилу I Комнину. При Константинопольском дворе и в армии служило большое количество французов, итальянцев и немцев, причем зачастую знатных; и они были щедро вознаграждаемы за службу. Сам император, могучий воин и удачливый предводитель; щедрый, доблестный и мудрый (во всяком случае по западным рыцарским меркам) правитель - соответствовал (сознательно играя эту роль в общении с людьми Запада) европейскому идеалу монарха; его обаяние простиралось настолько, что ряд рыцарей, попавших в плен при Неокастроне, за время пребывания в плену изъявил желание служить победителю. Развитие горнорудной промышленности привлекало в империю значительное количество горожан из Фландрии и Германии, участие в трансконтинентальной торговле  - из Италии, связанной с Византией множеством партнерских связей. В итоге слава и популярность императора широко растекались по Европе. Истерики крайних слоев католического духовенства ничего не могли с этим поделать.

 

 

При все более нарастающем уровне "интеграции" само собой вставал вопрос о примирении греческой и римской церквей. Францисканцы, занимавшие куда более конструктивную позицию чем доминиканцы, сумели прочно обосноваться на Босфоре, где за Золотым Рогом у них было несколько монастырей; бедные братья-минориты, соответствовавшие византийскому идеалу монаха, пользовались определенным уважением на востоке. Они подавали папе Иоанну XXII надежду на реалистичность Унии, и папа неоднократно предлагал императору начать переговоры по данному вопросу. В конечном итоге император, демонстрируя добрую волю, согласился провести "предварительное совещание" с папскими легатами на предмет соединения Церквей.

 

 

Положение в Византийской Церкви в общем описано в соответствующей главе "Энциклопедии". Конкретно же к моменту поступления папских предложений основным трендом политики Василия III было усиление контроля государства над Церковью. Заняться этим императора побудили две причины. Первой было возрастание богатства монастырей как хозяйственных комплексов. Имперская казна несла большие расходы, а стремительно богатеющие монастыри пользовались непропорциональными налоговыми льготами. Императору и его "министру финансов", великому логариасту Алексею Апокавку, были чужды идеи крайних исихастов об изъятии монастырских земель; они желали чтобы монастыри и дальше действовали как "эффективные хозяйства", платя при этом налоги. Вторым моментом было завещанная Василию отцом и дедом достройка "храма ромейских законов" - накопление прецедентов постановлений Вселенского суда давало возможность наконец ввести в действие единый свод законов, обязательный для церковных судов так же как и для светских. С 1330 года великий номофилак Константин Арменопул разрабатывал свод законов, ставший в итоге знаменитым "Шестикнижием"; необходимо было чтобы Церковь приняла его. Патриарх Исайя, не возражая открыто императору, тихо саботировал его инициативы, и когда в январские календы 1334 года святейший скончался, император решил поставить на столичную кафедру "своего человека". Выбор императора пал на придворного священника и дидаскала Иоанна Апрена, вошедшего в историю как патриарх Иоанн XIV Калека.

 

 

 

Иоанн Апрен родился в 1283 году в городе Апрос во Фракии в семье простолюдинов - ремесленников или торговцев - которые сумели дать сыну образование. Иоанн стал экдиком - церковным юристом; на начало правления Василия он уже заседал в патриаршей коллегии экдиков, состоя  в сане дьякона и являясь известным и выдающимся юристом. Кроме того Иоанн исполнял обязанности дидаскала и выступал с проповедями в храмах столицы. Не получив ни глубокого богословского образования, ни систематического философского (по словам Григоры "лишь пальцем коснулся эллинской мудрости"), Иоанн был блестящим ритором. Обладая ораторским и литературным талантом и феноменальной памятью, Иоанн сочинял и эффектно произносил популярные проповеди, прославившие его на весь Константинополь. Великий доместик Иоанн Кантакузин рекомендовал Апрена императору; возведенный в сан пресвитера и включенный в штат придворных священников, Апрен вскоре превратился в доверенного советника императора; его дочь вышла замуж за родственника василевса, великого стратопедарха Иоанна Ватаца.

 

 

Теперь именно его Василий III предложил в патриархи. Будучи "белым попом", 50-летний Иоанн Апрен развелся с женой (постригшейся в одном из столичных монастырей), принял монашество и за несколько дней прошел недостающие степени посвящения. "Монашеская партия" яростно возражала против интронизации недавнего "бельца", но император оказал давление и сломил оппозицию. В дальнейшем монахи оставались в оппозиции Иоанну XIV, тем более что он вскоре одобрил меры императора по отмене монастырских иммунитетов (свободу от налогов сохраняли бедные монастыри и содержащиеся монастырями объекты социально-благотворительной инфраструктуры). Враги называли патриарха-юриста человеком "до мозга костей мирским, у которого святительского только и есть что митра да посох".

 

 

На патриаршем престоле Иоанн XIV показал себя квалифицированным администратором и оправдал все ожидания василевса. Вскоре после его интронизации, в марте 1334 года, компетенция Вселенского суда была значительно расширена; в связи с этими событиями в течение более 3 лет судебная канцелярия патриаршего ведомства Великой Церкви не издала ни одного документа, дабы не «создавать конкуренцию» деятельности «вселенских судей ромеев». Патриарх лично принял участие в работе комитета Константина Арменопула по подготовке единого свода законов.

 

Именно Иоанну XIV уже через год после интронизации предстояло вести богословские переговоры с католиками - прибытие в Константинополь папских легатов Рикардо Англико и Франческо ди Камерино было назначено на весну 1335 года. Патриарх прекрасно осознавал недостаточный уровень своей компетенции как богослова, и постарался привлечь к делу "лучшие силы" - ученого монаха Григория Акиндина, схоларха патриаршей Академии Никифора Григору, и наконец профессора философии императорской Академии Варлаама Калабрийского.

 

Изменено 7 Aug 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Никифор Григора, являвшийся на тот момент самым авторитетным философом в Византии, в ответ на запрос патриарха подал "аналитическую записку", в которой выражал абсолютный скепсис по поводу возможности унии - "ни они с нашими, ни мы с их предложениями никогда не решили бы согласиться, даже если бы все камни и растения заговорили". Григора полагал что в настоящее время вообще невозможна адекватная дискуссия, способная преодолеть богословские различия между востоком и западом - по следующим причинам:

 

 

 1) В вопросе филиокве невозможна дискуссия методом аподиктических доказательств согласно логике Аристотеля, ибо вопрос касается отношений внутри Святой Троицы, в рамках интеллектуального познания совершенно непостижимых, для спора о которых невозможно установить общепринятые логические посылки - из-за низкого уровня человеческого познания, близкого к материальному миру. Если же использовать в качестве таковых мнения Святых Отцов и их авторитет - Священное предание обоих церквей c XI века уже успело разойтись, и обе стороны будут ссылаться на святых, противной стороне не известных. При диалоге между конфессиями на православных догматах невозможно основывать никаких общезначимых суждений, подобных научным.

 

 

2) Отсутствует единый для греков и латинян понятийно-терминологический аппарат и методики научно-теоретического мышления, которые позволяли бы вести дискуссию в едином "пространстве дискурса", отталкиваясь от общепринятых посылок. Для появления такого аппарата требуется кропотливая работа филологов на многие десятилетия.

 

 

 3) В ситуации полной уверенности обоих сторон в своей правоте спор, в которым отсутствует арбитр, ни к чему не приведет; арбитраж же здесь невозможен.

 

 

Но мало того - Григора, приводя  на память какой шум вызвала в византийской Церкви публикация Григорием Кипрским работ Никифора Влеммида о "вечном воссиянии" Святого Духа через Сына, считал дискуссию с латинянами, вооруженными теперь "Суммой теологии" Фомы Аквината, не только бесполезной, но и прямо опасной. Превосходно зная текущее состояние и проблематику византийской богословской мысли, Григора указывал, что в ней имеется ряд сокрытых проблем, которые в процессе дискуссии с латинянами неизбежно всплывут - и спровоцируют внутренний конфликт, ибо "горячих голов", не умеющих "сперва думать, а потом говорить", у нас достаточно, и "честолюбие, питомец неопытности, найдя себе полностью неподходящее время, восторжествует над определениями благоустройства".  Религиозные же распри до сих пор не приносили Ромейской империи ничего хорошего.

 

 

 Философ "как в воду глядел" - "собеседование о вере" 1335 года действительно спровоцировало "исихастские споры", раздиравшие византийскую Церковь следующие полвека. Но он не был услышан, так как император в своей дипломатической игре уже не мог уклониться от обещанного "собеседования". Благодаря сдержанной позиции Григоры главным протагонистом православия на "собеседовании" выступил  его давний оппонент Варлаам Калабриец, сам выходец с Запада (итальянский грек из Калабрии, получивший латинское образование и эмигрировавший в Византию). Применяемая Варлаамом концепция в сочетании с его "неистовым" темпераментом и полемическим задором, спровоцировала полноценный богословский конфликт в Византии.

 

 

Основополагающим тезисом для византийских богословов было утверждение о наличии в Божьей сущности «энергий». Эти «энергии» часто уподоблялись лучам, а сама сущность - солнцу. Бог сам по себе является причиной всего. Все созданное является следствием деятельности Бога. «Энергии» - это "деятельность", опосредованное звено между собственно Причиной и ее следствием. Такая логика выделения как надлежащего Причине особого "процесса причинения" исторически возникла в стоицизме, оттуда была заимствована средними платониками, и развита в неоплатонизме в теорию эманации.

 

На западе же еще Блаженный Августин заложил иную концепцию, отрицающую наличие у Бога "энергий" или эманаций. Бог как Причина порождает последствия непосредственно, желанием собственной воли и решением разума. Процесс возникновения последствий является чудом "творения из ничего" и не требует влияния никакой особенной "деятельности".

 

 Резкое противоречила теологии Августина доктрина Ареопагитик о Божьей деятельности, существующей как посредническое звено между Богом "самим по себе" и всем созданным. Первое вторжение Ареопагитик на Запад в эпоху поздних Каролингов (когда Ареопагитики были впервые переведены на латынь) породило столь оригинального мыслителя как Иоанн Скотт Эриугена, осужденного Римской Церковью как еретик. Но стройная космическая иерархия Ареопагита была столь завораживающей, что отвергнуть ее Запад тоже не мог; в итоге были предприняты усилия согласовать "ареопагитизм" с "августинизмом". Согласование онтологии Ареопагитик с августиновской в западной схоластике происходило через отрицание Божественного статуса «энергий», описанных Ареопагитом. Альберт Великий и Фома Аквинат описывали эти «энергии» как «первое созданное», "тварную благодать". Такое толкование Ареопагитик, сформировавшееся на Западе, и было представлено в философском курсе Варлаама.

 

Таким образом Варлаам начал полемику с легатами до определенной степени "в едином пространстве дискурса". Опираясь на Ареопагитики, Варлаам выдвинул тезис непознаваемости Бога, интерпретируя "апофатическое богословие" Арепагита. Вопрос о способе исхождения Святого Духа предлагалось оставить за рамками догматики как абсолютно непостижимый.

 

В итоге миссия Варлаама оказалась провальной по всем фронтам. Для папства и его легатов богословский релятивизм был неприемлем, ибо папство претендовало на "непогрешимость в вопросах веры"; "собеседование" окончилось ничем. И в то же время позиция Варлаама, будучи в процессе "собеседований" опубликованной, оказалась неприемлемой для целого ряда богословов Византии. Варлааму ставили на вид что сам Ареопагит указывал на тесную переплетенность познаваемого и доказуемого и непознаваемого в отношении Бога, т.е. на взаимную связь апофатической и катафатической теологии: "Кроме того, необходимо и о том получить понятие, что двойным является предание теологов: с одной стороны, тайным и мистическим, с другой - ясным и более известным; с одной стороны, символическим и жреческим, с другой - философским и доказательным; и невыразимое переплетено с выразимым". Это суждение как бы предупреждает об опасности богословского мышления исключительно в рамках апофатической традиции, которая в конечном счете может вести к полному атеизму.  Среди оппонентов Варлаама оказался и афонский монах из знатного никейского рода Григорий Палама, выпустивший в свет свои "Аподиктические трактаты против латинян". 

 

 

Варлаам точно не был из людей, способных молчать - на выходящие в свет произведения своих оппонентов он отвечал, и очень активно; через свою метафору о "знании слепого о цветах" он атакует и катафатическое богословие вообще и его интерпретацию Паламой. Император удалился на восток в "четырехлетний поход"; патриарх не обладал богословским авторитетом, а попытки его консультанта по богословию Григория Акиндина примирить оппонентов завершились провалом; оппоненты строчили полемические трактаты с невероятной скоростью.

 

 

Вскоре дискуссия приобрела новый, еще более острый аспект. В начале 1337 г. Варлаам, познакомившись в Фессалониках с монахами–исихастами и ознакомившись с исихастскими сочинениями о молитве, составил несколько трактатов, в которых обвинял исихастов в мессалианстве. Варлаам изложил свои впечатления о психофизических методах афонских монахов, приведших его в ужас:

 

"Они посвятили меня в свои чудовищные и абсурдные верования, описывать которые унизительно для человека, обладающего хоть каким-то интеллектом или хоть малой каплей здравого смысла, – верования, являющиеся следствием ошибочных убеждений и пылкого воображения. Они сообщили мне об удивительном разлучении и воссоединении разума и души, о связи души с демоном, о различии между красным и белым светом, о разумных входах и выходах, производимых ноздрями при дыхании, о заслонах вокруг пупа и, наконец, о видении душой нашего Господа, каковое видение осязаемым образом и во полной сердечной уверенности происходит внутри пупа."

 

 

В этом искаженном и нарочито гротескном описании явственно видны дыхательные упражнения, выполняемые для достижения контроля над психическими процессами, сосредоточение на психических центрах тела ("киноварные поля" даосизма, "чакры" индийских традиций), созерцание световых феноменов и теория символики цвета, и в целом - подход, предполагавший использование соматических процессов и структур для овладения сознанием. Для философа, полагавшего Бога непостижимым, а его "энергии" тварными, все это действительно было полным абсурдом. Возмущение Варлаама вызвало описываемое монахами созерцание в молитвенном экстазе световых феноменов. Для исихастов это был «Свет Присносущный» — визуальное выражение Божественной энергии, Его действия в тварном мире. Именно этот нетварный свет видели апостолы на Фаворе в момент Преображения Иисуса Христа, когда проявилась Его Божественная слава. Варлаам начал критиковать исихастов, постулируя западную концепцию энергий как "первого созданного".

 

Калабриец, сам того не ведая, атаковал и объявил "мессалианской ересью" всю аскетическую традицию Византии, постулировавшую возможность - через молитвенные практики - трансцендирования всех познавательных ограничений и реальной интуиции Бога, ведущих в итоге к "обожению человека". 

 

 

В 1338 г. Варлаам, уверенный в своей правоте, подал обвинение на афонских монахов в Синод. Патриарх отверг жалобу Варлаама, однако тот продолжал нападать на исихастов. Палама встал на защиту исихастов и сначала, вместе с Акиндином, пытался примирить Варлаама с монахами, а затем написал первый, а после ответа Варлаама — второй трактат из трех в составе "Триад в защиту священнобезмолвствующих". После того как Варлаам издал новую редакцию антиисихастских трактатов «Против мессалиан», Палама собрал совещание представителей монастырей Афона и  добился одобрения и подписания авторитетнейшими афонскими монахами т. н. «Святогорского томоса», в котором были осуждены идеи Варлаама, хотя его имя в томосе не упоминалось. Конфликт стремительно набирал обороты - Варлаам официально обвинил Паламу в ереси перед патриархом и Синодом, что вынудило Паламу лично обратиться к своему "студенту-однокашнику", с которым он некогда вместе учился у Феодора Метохита - императору, проводившему зиму 1340 года в Фессалонике.

 

 

Только теперь победоносный василевс понял, что своими заигрываниями с папским Римом открыл "ящик Пандорры" - и поняв, принял меры незамедлительно. Назревавшую "религиозную распрю" следовало погасить, и сделать это келейно было уже невозможно. Поэтому вернувшись в Константинополь, император созвал 10 июня 1341 года церковный собор под собственным председательством.

 

 

Первым слово было предоставлено обвинителю, но Варлаам вскоре коснулся самого уязвимого места в своей позиции - спора об энергиях. Тогда патриарх велел прочесть постановления древних соборов, предоставляющие благодатный дар вероучительства одним епископам. После чтения постановлений приступили к рассмотрению официальной жалобы, поданной Варлаамом, и Палама получил разрешение защищаться. Затем был рассмотрен трактат Kata Messalianon Варлаама — и обвинитель превратился в обвиняемого по следующим пунктам:

 

1) учение о фаворском свете, который он считал тварным;

 

2) критика Иисусовой молитвы, о которой он утверждал, что она вводит в Церковь обычаи богомилов.

 

Для рассмотрения этих двух вопросов использовали одну и ту же процедуру: сначала читали несколько отрывков из произведения Варлаама, затем монахи приводили опровергающие их утверждения Святых Отцов, после чего император подводил итог дискуссии. Результат был "немного предсказуем" - в рамках восточного богословского предания западная концепция божественных энергий как "первого созданного" была вопиюще нетрадиционной; отсылки к Августину, не шибко авторитетному на востоке, впечатления не производили; попытки Варлаама толковать в духе собственной философии Ареопагитики не выдержали критики. Почувствовав свое поражение, Варлаам обратился к своему другу и покровителю Иоанну Кантакузину, и тот посоветовал Варлааму признать себя неправым. Варлаам признал перед собором свою неправоту; оппоненты с радостью примирились с ним. Источники описывают закрытие собора как радостное торжество вновь обретенного мира и согласия. Никифор Григора упоминает преисполненную мудрости речь, произнесенную императором в знак всеобщего примирения. Подписанный соборный томос, сформулированный "консультантом" патриарха Иоанна Григорием Акиндином (превратившимся в тот момент в наиболее авторитетного богослова Византии) в своих финальных положениях  объявлял дискуссию о "божественных энергиях" закрытой и под страхом отлучения запрещал возобновлять ее в каком-либо виде.

 

 

Василий III полагал что погасил опасную церковную смуту, и не мог знать что это была лишь прелюдия к "исихастским спорам"; что самые опасные вопросы этих споров, уже озвученные в полемических трактатах Паламы, еще не привлекли внимания. Но бомба, заложенная в процессе полемики с Варлаамом, сдетонировала уже после смерти Василия III.

 

Изменено 1 Feb 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Эпоха Василия III стала периодом "больших дел" не только в войнах и построении державы, но и во многих других областях. В частности он стал первым василевсом из дома Ласкарисов, оставившим крупные памятники монументального строительства. Именно в эпоху Василия III в полной мере возрождается античный тип архитектора - не ремесленника, каковыми была к тому времени большая часть византийских зодчих, а ученого, "утвердившего в памяти труды Архимеда, Евклида и Герона" и способного просчитывать и реализовывать нестандартные проекты. Созданная Феодором Метохитом архитектурная школа при Феодоре III занималась делом первостепенной важности - реставрацией акведуков, цистерн и канализаций Города, пришедших в упадок и разрушение за время владычества латинян. Этот проект, завершенный в начале правления Василия III, имел колоссальный эффект - за 20 лет правления "победоносного василевса" население Города, в изобилии снабженного водой, удвоилось, достигнув 300 000; Константинополь снова стал крупнейшим городом Европы, обогнав Париж, Милан и Венецию. В стремительно растущем многонациональном мегаполисе шел строительный бум; подрядчики не успевали хватать заказы, архитекторы становились богачами, а высокородные мегистаны и игумены столичных монастырей благословляли мудрость своих предков и предшественников, которые после освобождения Города оформили в собственность обширные пустые  площади внутри городских стен, и благодаря которым на их наследников теперь валилось нежданное богатство в виде арендных рент.

 

 

Наиболее запоминающимся архитектурным памятником  эпохи Василия III стал храм Михаила Архангела в Псамафии. Построенный у Золотых Ворот, он стал первым храмом, расположенном на пути вступающих в Город с военным триумфом императоров и в нем стали совершаться "триумфальные" молебны в честь побед. Собор официально посвящался освобождению Города от латинян протостратором Михаилом Тарханиотом; он служил главным приходским храмом для азиатских акритов, которых еще Иоанн IV расселил вдоль Стены Феодосия после освобождения Города, и из которых набиралась столичная пехотная "нумера". Храм был воздвигнут в традиционной крестово-купольной схеме, но не один храм Константинополя мог бы поместиться целиком в периметре барабана его центрального купола - второго по масштабу после древней Святой Софии. Барабан покоился на четырех массивных пилонах и рядах двойных колонн, очерчивающих периметр центрального наоса; по бокам располагались два боковых придела на севере и юге, натрекс на западе и алтарь с апсидой на востоке. Барабан венчался "двойным куполом" - более крутым верхним и встроенным в него "тыквообразным". Скелетом обоих куполов были сходящиеся к верху грандиозные искривленные ребра, целиком вытесанные из мрамора и опоясанные рядом горизонтальных стяжек; верхний купол, обшитый золотым листом, не только защищал нижний от непогоды, но и сдавливал его с боков, создавая дополнительную стяжку конструкции. Искусство "кирпичного узорочья" развивавшееся еще с никейских времен, теперь было использовано при кладке купола - применявшаяся для декоров кладка с чередованием горизонтальных и вертикальных кирпичей превосходно перераспределяла нагрузку в стенках купола. В нартексе и приделах был введен парусный свод вместо более традиционного крестового; дополнительные арки, выпущенные из боковых опор, поддерживали с боков барабан центрального купола. В самом барабане были прорезаны огромные окна, заливавшие светом подкупольное пространство и разделенные массивными тягами, масса которых внизу распределялась на пилоны; так же были устроены окна в боковых стенах, наполнявшие светом приделы.

 

 

Но наиболее поражала в этом храме удивительная гармония архитектуры и живописи; архитектор явно был так же незаурядным художником и составлял так же и проект композиций росписи храма, проектируя их заранее непосредственно в составе архитектурного проекта. "Интеллектуальная наполненность стиля и иконографии здания" - так выразится один из последующих историков искусства. Храм был расписан в том "маньеристическом" объемном стиле, который был ранее использован Метохитом в монастыре Хора и вошел в историю западного искусства как "стиль Джотто". Типы сводов были тщательно подобраны к программе декорации: дополнительные арки давали место для изображений в орнаментальном обрамлении, в то время как парусные своды предоставляли поверхность для размещения в нартексе и боковых кораблях обширной повествовательной программы, хотя изгиб поверхности заставлял иногда художника растягивать и вообще искажать сцены. Впрочем художник не воспринимал архитектуру как систему ограничений, но был способен вести динамичный и весьма удачный диалог с "искривленной поверхностью", максимально используя угол падения света; "гармония была проверена алгеброй" до того, что учтено было даже изменение степени и направления освещения в разное время дня. Бесчисленные изгибы поверхностей куполов улавливали и отражали свет, который проникал в купол под всевозможными углами; он отражался от поверхностей мозаик, наполняя весь интерьер золотым сиянием в течении всего светового дня.

 

 

И наполнение этого интерьера было "воинским". Суровый лик Пантократрора с благословляющей дланью на мозаике купола - такой, каким изображали его на боевых знаменах; "сходящие" с купола архангелы и херувимы - полководцы "невидимой брани", и наконец наполняющие интерьер ряды святых воинов - с изображением целых "конных отрядов" в сиянии пластинчатых лат, щитов, золотых нимбов и алых плащей - разворачивали панораму Небесного светлого воинства, в чарующей мощи сходящего к земле, на помощь призывающим его молящимся. Храм Михаила Архангела стал основным местом молебнов перед воинскими походами, откуда конные тагмы в пластинчатых панцирях выступали через Золотые Ворота в полной уверенности что "с нами Бог"; он надолго стал зримым символом эпохи Василия III, когда ромеи после позора латинского завоевания снова ощутили державное величие. Автором проекта, как утверждают, был лично Феодор Метохит, который однако не дожил до его реализации, скончавшись вскоре после начала строительства в 1332 году; строительством руководил комитет его учеников во главе с Феодором Команиотом, уроженцем "акритской столицы" Филадельфии.

 

 

Влахерский дворец уже не являлся при Василии основной резиденцией. Были "введены в эксплуатацию" два дворца из старого дворцового комплекса - Магнавра с ее тронными залами и куриями для заседаний сената, выходящая фасадом на Августеон,  снова стала местом всех государственных церемоний и постоянных заседаний сената. Дворец Буколеон на берегу Босфора был целиком восстановлен и значительную часть времени был резиденцией Василия III - отсюда, в отличии от расположенного на другом конце города Влахернского дворца, было удобно направляться на церемонии в Магнавру, в Святую Софию и на Ипподром, и здесь же имелась дворцовая гавань, откуда василевс отплывал в свои загородные резиденции за Босфором. Реставрационные работы в Дафне и прочих зданиях Большого Дворца так же велись, но до конца правления Василия так и не были завершены, ибо император финансировал эти работы без энтузиазма. Василий III вообще не очень любил жить в Константинополе - городе, в котором прошла его бурная молодость и трагедия гибели брата. Большую часть времени василевс проводил в "никейской Азии", по ту сторону Босфора, где к югу от Халкидона, в императорских проастиях Иерон и Руфианы были воздвигнуты загородные резиденции. Дворцовый комплекс в Руфианах был построен в "классическом" стиле, копирующим стиль зданий Большого дворца, и окружен обширным садово-парковым ансамблем с прудами и фонтанами. В Иероне, где некогда располагался воздвигнутый Иоанном Грамматиком "арабский" дворец императора Феофила, Василий III так же воздвиг резиденцию в восточном стиле с участием арабских архитекторов из Каира, имеющую немало параллелей с испанской Альгамброй. Из этих резиденций было удобно добираться как в лагерь Великой Аллагии в Никомидии, так и в расположенные на лесистых склонах Вифинского Олимпа охотничьи виллы императора, а так же переправляться через Босфор в Буколеон для участия в церемониях в Магнавре, Святой Софии и на Ипподроме.

 

 

Полная реставрация водоснабжения позволила приступить к реставрации старых банных комплексов - терм Константинополя, которые уже много лет не использовались. Их заменило множество мелких бань, которые, в отличии от многофункциональных "терм" предназначались исключительно для мытья. При Василии были запущены в эксплуатацию древние термы Ахилла, Аркадия, Тавра и Евдокии, не говоря уже о Влахернских термах, введенных в эксплуатацию еще при Феодоре III. За реставрацию грандиозных терм Константина пока даже не решались браться. Что касается древнейших терм Зевскиппа, включенных еще в VI веке в состав дворцового комплекса и превращенных частично в казармы, а частично в дворцовую тюрьму - их здание, выходящее фасадом на Августеон, было при Василии полностью перестроено и превратилось в "Дворец Правосудия", где заседал Вселенский Суд со своими "секретами" и службами. По другую сторону Ипподрома, на южной стороне Месы напротив банковских контор аргиропратов было возведено другое грандиозное здание, строительство которого финансировали столичные корпорации. Это был грандиозный четырехэтажный крытый оптовый рынок, который константинопольцы называли просто "Энталлагий" - главная товарная биржа Константинополя как узла мировой торговли, где располагались конторы компаний, выставлялись образцы товаров, заключались сделки, составлялись контракты. Лишь узкий переулок отделял Энталлагий от Терм Евдокии с их горячими и холодными бассейнами, кафе, гимнастическими залами, парикмахерскими и массажными салонами - где можно было отдохнуть от трудов праведных.

 

 

Водоснабжение Константинополя

 

 

Еще одной крупной реставрацией правления Василия III был Акрополь Константинополя, где снова обосновался императорский университет - Академия Феодосиана со своими лекционными залами, учебными комнатами с астрономическими и физическими приборами, библиотекой и обсерваторией. К северо-востоку от "храма науки" располагалась иная реставрация, сильно отвлекавшая учащихся от учебного процесса - вновь введенный в эксплуатацию древний овальный Амфитеатр Севера. На Ипподроме снова проводились гонки колесниц, и толпы болельщиков приветствовали синих и зеленых; но при Василии III в Константинополе снова, как во времена Мануила Комнина, начинают проводиться рыцарские турниры. И если для одиночных поединков Ипподром еще подходил, проводить на нем групповые бои было крайне неудобно из-за разделяющей арену Спины, что и побудило василевса к реставрации амфитеатра. Поскольку использовали его не только для турниров, но и для очень популярной у византийской знати игры в циканий (конное поло) - амфитеатр в народе прозвали просто "Циканистрий". В 1332 году каталонцы, служившие императору, провели в Циканистрии испанскую корриду, каковая за два года до того была дана в Риме в Колизее в честь коронации императора СРИ Людовика Баварского; это развлечение, привнесенное с другого конца Средиземноморья, так же прижилось в византийской столице.

 

 

Расцвет зодчества при Василии сопровождался возрождением "круглой скульптуры". Главным побудительным мотивом к этому опять-таки была реставрация былого великолепия - встала задача воспроизвести древние статуи, погибшие во время захвата Города "латинскими варварами". Первым же "человеком современности", которому начнут воздвигать статуи в Византии XIV века, станет сам Василий III, чьи конные монументы встанут на площадях вскоре после его смерти.

 

________________________________________________

 

 

Научные штудии в двух Академиях, императорской на Акрополе и патриаршей в монастыре Хора развивались в тренде, заданном Феодором Метохитом, а крупнейшим мыслителем периода был схоларх академии Хора Никифор Григора. Григора выстраивал "научную картину мира" на Платоновском "Тимее", развивая платоновское учение об "эйдосах родов и видов сущего" и разделяя герметическую доктрину "всемирной симпатии". Органы чувств, по Григоре, не дают уму представления о вещи во всей ее целостности, а только осколками; "частая и сплошная текучесть вещей в корне мешает отличать одну вещь от другой и даже в пределах одной вещи мешает называть ее в целом"; и наконец, подобное постигается только подобным, а ум и материя не могут быть тождественными друг другу. Отсюда следует, что и в космическом уме, и в вещах мира должно быть нечто сходное и неподвижное, позволяющее уму строить гипотезы и постигать мир. Эта общая часть - "эйдос", "вечная и порождающая модель вещи".

 

 

Для постижения "эйдосов родов и видов сущего" в унаследованной Григорой концепции Феодора Метохита использовалась астрономия с ее количественной моделью неба и законами движения; речь фактически шла о построении "математической модели мира", постижении его законов, основанных на математике (задача, которую в РИ европейская наука релизует во времена Галилея и Кеплера). Из трудов Григоры по математике и астрономии под его именем до нас дошло крайне немного; однако в эпоху Ренессанса Джорджо Валла, изучавший работы Григоры до нас не дошедшие,  включил Никифора Григору в каталог величайших астрономов наряду с такими античными авторитетами как Птолемей, Теон и Апполоний.

 

 

Для характеристики тогдашней византийской "методики научного мышления" очень примечательная дискуссия Никифора Григоры с Варлаамом (выросшим в парадигме западной латинской схоластики), описанная в диалоге "Флорентий". Варлаам Калабрийский, изображенный в качестве приверженца западного аристотелизма, заявляет устами Ксенофана: «Ибо Аристотель решил, что не нужно вовсе касаться ни грамматики, ни риторики, но только обратил внимание на созерцание природы и только ему отдал весь досуг, как имеющему предмет истинный и прочный». В ответ Никагор (Никифор Григора) убеждает своего оппонента в важности грамматических, риторических и поэтических сочинений, подчеркивая необходимость связи логики с языком. Ибо "как смог бы неопытный в таковом (риторике, поэтике и грамматике) разделить слово и имя, обозначаемое, и далее предметы, о которых утверждается обозначаемое"?"

 

Приведенный отрывок очень четко характеризует различие между греческой и латинской мыслью того периода. Парадигма византийского мышления осуществляется в пространстве языка, где фило-софия идет рука об руку с фило-логией; парадигма латинской схоластики - в пространстве чистой логики, оперирующей с "реально существующим", как полагает Варлаам, с «истинными и прочными предметами». В XV веке в Ренессансной Италии эта латинская схоластическая парадигма будет отброшена и принята греческая. По словам Грасси «так как гуманизм более не исходит из рациональной дефиниции существующего, он совершает переворот философствования, который намного более радикален, чем так называемая «копернианская революция» картезианского или идеалистического мышления в Новое Время». Этот тезис Грасси иллюстрирует мнением Лоренцо Валла, писавшего: «Фактически философия стоит, как солдат или трибун, под командой красноречия, которое господствует, и, как сказал некий великий трагик) является королевой». Грасси замечает, что «именно осознание преимущества проблемы слова перед проблемой существующего есть то, что ведет Валла к отождествлению философии с риторикой».

 

 

 

Примечательная иллюстрация того, к чему поводила работа "в парадигме языка" имеется у Никифора Григоры в его комментировании Аристотеля на предмет "эмпирического познания": "когда через некие индуктивные фрагменты чувственное восприятие предоставляет уму единичные вещи по отдельности, то возникают умение и опыт и общий ансамбль неких мысленных и сверхчувственных образов (эйдосов), и это (эйдосы) есть начало силлогизмов аподиктических и науки".

 

Абсолютным терминологическим нововведением Григоры является здесь ранее отсутствовавшее разделение понятия "опыт" на два термина. Григора совершенно четко различает используемый Аристотелем термин "????????" (опыт) в аристотелевском смысле, как итог "эмпирического" воздействия внешних вещей на органы чувств; и заимствованный у Синезия Киренского термин "????? " (от которого произошло современное греческое "??????? " - "эксперимент"), которым он обозначает "опыт как результат практической дея­тельности познающего субъекта".

 

 

Конечно возможно что здесь "еще рано говорить о возникновении представления об эксперименте в ренессансном смысле этого слова".... Равно как остается открытым вопрос, занимался ли "допросом природы под пыткой" сам Никифор Григора (во всяком случае точно известно что он конструировал физические и астрономические приборы, н.п. новую модель астролябии, а Николай Кавасила в написанном в защиту Паламы псогосе ("поношении") на Григору обвиняет философа главным образом в материалистическом способе мышления, в том, что тот, "стараясь познавать вещи телесно, изгоняет душу из тел".... Но как бы то ни было, именно у Никифора Григоры появляется идея об "активности познающего субъекта" в отношении вещей материального мира.

 

 __________________________________________________

 

 

В 1340 году великий номофилак Константин Арменопул закончил работу над своим "Шестикнижием", которое торжественно было представлено императором в отреставрированной Магнавре на заседании Сената, Синода и Вселенского суда. Панегиристы восславили императора и его номофилака, собравших пошедшую в разнос "рассыпанную храмину" ромейской юриспруденции как новых Юстиниана и Трибониана; и пожалуй это было вполне заслужено.

 

В первой книге Шестикнижия (18 титулов) рассматриваются общие принципы имущественного права, вопросы гражданского состояния, судопроизводства, реституции и т. д.; вторая книга (11 титулов) говорит о владении, собственности, морском и домостроительном праве; третья (11 титулов) — об отчуждении, договорном и залоговом праве, найме, товариществе и т. д.; четвертая книга (15 титулов) трактует вопросы брачного и семейного права; пятая (13 титулов) — темы наследственного права (наследование по завещанию, обязательные наследники, фальцидий, законная доля, не завещанное наследование, отказ от наследования и др.). а также опеки; шестая (15 титулов) содержит положения уголовного права.

 

Собственно в Шестикнижии "нет ничего нового" - это компиляция, составленная из уже существующих сводов византийского права и призванная служить пособием для судей. Но материал былых кодексов подается в сильно сокращенном и упрощенном, освобожденном от всякой риторики виде. Эта лаконичность и точность выражения, абстрактность мысли, заключенной в расположении, его повелительный тон сближают, по мнению некоторых ученых, Шестикнижие с юридическими гражданскими кодексами Новейшего времени, делают его их предшественником. Сказанное еще в большей мере относится к отмеченной выше системе расположения материала, которая не похожа ни на один прежний законодательный сборник. «Освободившись здесь от всякой зависимости от его источников, и в частности от основы своего труда — от Прохирона, Арменопул становится предшественником системы, которую предстояло выработать юридической науке Запада спустя пять веков, — системы пятичастной классификации гражданского права (общие принципы, имущественное право, обязательственное право, семейное право и право наследственное)».

 

Очевидно, именно в этом прежде всего ключ необычайной популярности Шестикнижия на протяжении веков у разных народов, хотя несомненно были и другие причины: компактность, удобство, ясность, доступность в сочетании с достаточной полнотой юридического материала обусловили жизнеспособность арменопуловского труда, отвечая новым явлениям и веяниям реальной жизни. На протяжении 500 лет Шестикнижие сохраняло значение правового источника и судебного руководства во всей Восточной Европе.

 

_____________________________________

 

Эпоха Василия III стала в Византии периодом расцвета литературного творчества. Панегирическая поэзия, обращенная на "победоносного василевса", возросла - в силу стихийно сложившегося "культа личности" императора - до масштабов эпических. Василий III стал новым воплощением "Дигениса Акрита" как собирательного образа, легендарным персонажем, запечатленным не только в литературе, но и в фольклоре. Другим "новым веянием" его эпохи был расцвет византийского рыцарского любовного романа. Этому роману была посвящена отдельная глава энциклопедии, так что отсылаю туда :

 

Быстрыми темпами развивалось так же и музыкальное искусство - особенно с тех пор как патриарх Иоанн XIII Глика, сам являвшийся выдающимся мелургом (композитором) создал высшее музыкальное училище, в которым изучались античные (Аристоксена Тарентского и Клеонида) и современные (Георгия Пахимера, Иоанна Педиасма, Никифора Григоры и самого патриарха Иоанна Глики) труды по гармонике и нотации, а так же практические приемы "калофонической музыки". На эпоху Василия III пришлась первая половина деятельности крупнейшего мелурга XIV века, "ангелогласного магистра" Иоанна Кукузела.

 

Для представления о тогдашней византийской музыке - сюда:

https://music.yandex.ru/artist/2796989/albums

 

Впрочем мелурги втихаря обвиняли императора Василия III в "деградации вкусов" - он обожал французские сирвенты, завезенные служащими ему потомками крестоносцев с Кипра, и заказывал произведения на греческом в их стиле, который "калофоническими" мелургами воспринимался не иначе как варварский:

 

 

Эпоха Василия III характеризовалась, как уже отмечалось выше, определенным "западничеством". При императорском дворе стремительно распространяются франко-итальянские обычаи, главным "лоббистом" которых была красивая и легкомысленная императрица Анна Савойская со своей свитой. Пиры и охоты с участием знатных дам (выезжающих "сидя в седле по мужски") становятся нормой жизни двора. В повседневную практику входят рыцарские турниры, в которые с охотой втянулась ромейская знать, и для которых, как отмечалось выше, в Городе была отведена особая грандиозная арена. Современник описал турнир в Адрианополе в честь бракосочетания дочери императора Ирины с венгерским принцем Лайошем. Прибыли король Кипра Гуго IV и его братья Константин, царь Киликии и Жан, граф Селевкии, император Трапезунда Василий Мегакомнин, грузинский царевич Давид Багратиони, маркграф Монферрата Джованни Ласкарис, брат императрицы - герцог Савойи Аймон Миролюбивый, двое анжуйских принцев из Неаполя и несколько знатнейших французских баронов. На равнине у реки Тунжи возник "лагерь золотой парчи". По описанию Никифора Григоры первая часть боев - конные поединки на копьях - носила название "джостра"; собственно же "турниром" назывался следующий под конец групповой бой двух "команд". Эта "турнирная терминология" очевидно была заимствована греками у итальянцев.

 

В плане "мод и вкусов" Константинополь при Василии III демонстрировал "невероятную открытость". По словам Никифора Григоры на улицах было трудно по платью определить "кто ромей, кто перс, а кто латинянин". Пышная борода совершенно исчезла из обихода, заменившись обрамляющей лицо коротко постриженной бородкой. Впрочем и таковая не у всех уцелела - обилие при дворе латинян, брившихся начисто, и тюрков, сбривающих бороду и оставляющих вислые усы, вело к появлению соответствующих мод и среди ромеев. В популярнейшем романе эпохи "Велтандр и Хрисанца" главный герой предстает перед читателем как натуральный "латинянин": "прекрасный юноша, безусый и безбородый, коротко остриженный в скобку, на коне и с соколом на перчатке". Возникает мода на пестрые восточные тюрбаны. На голову Феодора Метохита в мозаичном изображении монастыря Хоры надет огромный полосатый тюрбан-факеолида. Появились и «крылатые» шляпы, напоминающие итальянские головные уборы.

 

Господствующий в мужском придворном костюме кавадий - однобортный кафтан, застегнутый под горло - постепенно уступает место более открытым и разнообразным нарядам. Широкие ниспадающие женские платья былой эпохи так же отошли в прошлое, и византийские послы, попавшие в Лондон эпохи Чосера, будут потешаться над широкими тяжелыми платьями английских дам. Молодой племянник Иоанна Кантакузина севастократор Мануил Тарханиот на портрете изображен в легком приталенном кафтане по середину бедра, с глубоким вырезом на груди и короткими широкими рукавами по локоть, открывающем на груди и предплечьях расшитую шелковую тунику с манжетами; на ногах - кавалерийские сафьяновые сапоги до колен; между сапогами и кафтаном видны узорчатые гетры. Молодая севастократорисса облачена в прилегающее шелковое платье с узкими длинными рука­вами и стоячим воротничком; оно плотно облекает фигуру, стройность которой подчеркнута расклешенной юбкой, ниспадающей широкими складками к крохотным ступням в туфельках; волосы убраны в сетку, на голове дамы элегантная шапочка, украшенная золотыми перьями. Французский рыцарь Бертран де ла Брокьер в своих впечатлениях о Константинополе будет восхищаться греческими дамами в подобных нарядах, которым на выходе из храма Святой Софии слуги подавали "богато украшенного скакуна с дорогим седлом", накидку для верховой езды и скамеечку для посадки  в седло.

 

Что касается жизни горожан столицы - города, располагающего термами, театрами, Ипподромом и Циканистрием, празднующего военные триумфы императора, Брумалии и Календы с их карнавалами  и церковные праздники с пышными и "драматургически эффектными" богослужениями; но в то же время города с очень напряженным "деловым ритмом" - о ней повествуют росписи произведений греческой керамики эпохи. Сопоставление сюжетных мотивов на керамике и пиршественных сосудах из серебра приводит к наблюдению о несовпадении смысловых доминант. Сцены в изделиях, предназначенных для обихода динатов, в значительной степени определяются сословной этикетностью и рыцарской этикой, в работах же гончаров, рассчитанных на горожан, сюжеты трактуются практически в раблезианском духе, свободно, без тени ханжества, с заметной гротескной интонацией. Подобное умонастроение очевидно и вызвало возрождение греческой "бытовой" комедии в подражание Менандру, в которую эволюционировали мимические спектакли. Среди комедиографов засветились даже представители белого духовенства, оправдывавшие свое авторство тем, что что Климент Александрийский и сам апостол Павел находили возможным хвалить Менандра и заимствовать из него мудрые изречения — например, апостол Павел цитирует Менандра в Первом Послании к Коринфянам (15:33) «Худые сообщества развращают добрые нравы».

 

 

Изменено 20 Nov 2020 пользователем Georg

[Georg]

 

Ибн Батута, увидевший юного ильхана Абу-Саида, в своих записях назвал его "прекраснейшим из творений Аллаха". Превосходный всадник и лучник и безоглядно храбрый боец (заслуживший прозвище Бахадур за отвагу в битве с мятежниками); интеллектуал,  говоривший и писавший на нескольких языках и постигавший мудрость цивилизаций, смешавшихся в Pax Mongolika от арабской до китайской; поэт, писавший стихи на фарси и полагавший их на музыку; обворожительный красавец, "блестящий, великодушный и остроумный", обожаемый женщинами (и сам очень неравнодушный к ним) - ильхан вызывал восторг и преклонение. Придя к власти, Абу-Саид немедленно возвел в достоинство великого визиря Гияс-эд-дина Мухаммада, сына знаменитого историка и философа Рашид-ад-дина, бывшего великим визирем при его отце и дяде. Назначение "первым министром" Гияс-эд-дина означало полномасштабный возврат к политике ильханов Газана и Олджайту, прерванной за время регентства Чобана - суровое пресечение произвола кочевой аристократии и ограничение передвижений кочевников, всемерное поощрение земледелия и ремесел, забота о крестьянине, строительство ирригационной инфраструктуры и обводнение засушливых земель, гибкая налоговая и кредитная политика. Как отмечает в своем исследовании Петрушевский, правление Абу-Саида персы вспоминали практически как некий "потерянный рай" на протяжении столетия после него. Во внешней политике Абу-Саид заключил прочный мир с цивилизованными оседлыми соседями - Египетским и Делийским султанатами, прекратив грабительские походы. Монгольский ильханат в заданном Абу-Саидом тренде неуклонно эволюционировал в персидский Эраншахр, и понятно что старая кочевая знать не могла приветствовать это. Но ильхан и его визирь твердо держали власть в государстве - мятежи нойонов (как например выступление наместника Хорасана Нарин-Тагая) были беспощадно подавлены.

 

 

 

Поэтому смерть Абу-Саида от чумы весной 1335 года в Карабахе (куда он прибыл с армией из-за угрозы нового вторжения из Золотой орды) стала для Ирана катастрофой. Молодой ильхан умирал не оставив наследника, и с его смертью пресекалась династия Хулагуидов (принцев династии, происходивших от "законных" браков с женами более не осталось). Это означало что "друзья кровавой старины" -  подавленная кочевая аристократия - неизбежно попытается взять реванш за свое былое ущемление, и смута неизбежна. Орудием мятежных эмиров должны были послужить чингизиды "второй очереди" - потомки сыновей ханов от наложниц, ранее не бравшиеся в расчет при престолонаследии, и теперь оптимальные для того чтобы послужить марионетками могущественных полководцев.

 

 

Великий визирь Гияс-эд-дин, хорошо понимая опасность, поспешил предложить трон стопроцентно легитимному претенденту - Арпа-хану, законному потомку по прямой линии брата Хулагу Арик-буги (того самого который безуспешно боролся за великоханский престол с Хубилаем). Арпа-хан ("очень сведущий и умный монгол" по выражению Хондемира) готов был продолжить политику Абу-Саида, и блокировался с великим визирем. Им удалось привлечь на свою сторону войско, раздав воинам большую часть казны. Вторжение золотоордынского хана Узбека было снова остановлено и отражено на рубеже Куры. Но внутренний враг был гораздо страшнее - как только золотоордынская угроза исчезла, монгольская аристократия немедленно выступила против Гияс-эд-дина и "его ильхана". Дядя Абу-Саида по матери, вождь ойратов Али Падишах поднял мятеж в Диярбекре, провозгласил ильханом заштатного чингизида Мусу (потомка ильхана Байду от наложницы)  и двинулся на Тебриз. В битве при Буке монгольские нойоны изменили Арпа-хану, его армия была разгромлена, ильхан был убит, великий визирь Гияс-эд-дин взят в плен и казнен.

 

 

Победа Али Падишаха и воцарение его марионеточного ильхана Мусы означало торжество кочевой знати и возобновление произвола кочевников в отношении крестьянства и городов. Но против Али Падишаха тут же выступил наместник Рума Хасан Бузург, лидер племени джелаиров, так же отыскавший своего чингизида - Мухаммеда, потомка от связи сына Хулагу Менгу-Тимура с наложницей. Заручившись поддержкой царя Грузии Георгия Блистательного, Хасан Бузург выступил на восток, разгромил и убил Али Падишаха в битве у Алтага под Тебризом и посадил Мухаммеда на трон ильханов. Хасан Бузург поддержал "персидскую партию", обласкал сыновей визиря Гияс-эд-дина и женился на вдове Абу-Саида Дильшад-хатун (дочери Димишк-Ходжи и внучке Чобана) - но в Хорасане против него тут же выступил полководец Шейх-Али, провозгласивший ильханом Тука-Тимура, потомка брата Чингизхана Тодоен-Отчигина. В июне 1337 года Хасан Бузург в битве при Мераге разгромил и их, но Тука-Тимур удержался в Хорасане с титулом ильхана (в последствии он будет прикончен там сербедарами). Гражданская война в Ильханате становилась перманентной, "монгольские хищники", вырвавшиеся из под контроля персидской бюрократии, рвали страну на части.

 

 

 

Смута, начавшаяся в Иране, развязывала руки мамлюкам. Уже два года султан Египта Малик-Насир вынужден был наблюдать как в Киликии откровенно готовятся к прибытию армии крестоносцев короля Франции Филиппа VI Валуа (который уже строил флот в Эгморте для этой экспедиции). Султан сделал естественный вывод что никакой прочный договор с армянами невозможен, и Киликия всегда останется готовым плацдармом для крестоносцев. Естественным решением было нанести "упреждающий удар", пока ильханы не могут помочь своему вассалу.

 

 

Осенью 1335 года армия мамлюков, возглавляемая лучшим полководцем Египта, алеппским эмиром Алтун-Бугой, ворвалась в Киликию и разгромила войска царя Левона V и "франкскую" помощь, присланную ему с Кипра. Мамлюки вошли в Равнинную Киликию, грабя и выжигая все на своем пути; крупнейшие города края, древние Мамистра и Адана, были взяты, разграблены и вырезаны, и лишь Тарс выдержал осаду. Алтун-Буга покинул страну, угоняя в рабство толпы пленников.

 

 

Беды, обрушившиеся на Киликию, воочию показали полное банкротство политики "униторов" - одновременно с нашествием мамлюков пришла весть что между Францией и Англией начинается полномасштабная война (которой было суждено продлиться с перерывами сто лет) и прибытие крестоносцев откладывается на неопределенный срок. В то же время было очевидно что мамлюки в ближайшее время повторят свой "визит" в Киликию. Латинофилы поставили страну на край гибели, и это стало очевидно каждому. Поэтому прибытие осенью этого же года в Сис папских легатов спровоцировало бунт, во время которого от невестимо кем выпущенной стрелы погиб царь-латинофил Левон V. Реально имел место быть заговор армянских паронов против обанкротившегося царя и его убийство в суматохе народного бунта.

 

 

Когда на другой день во дворце Сиса собрался совет паронов, споров о престолонаследии не было. Со смертью бездетного Левона V пресекся род Хетумянов по мужской линии; по женской же корона должна была перейти к сыновьям тети убитого царя, Изабеллы Хетумян - братьям Лузиньянам. Старший из них, Гуго, уже являлся королем Кипра и его воцарение лишь усугубило бы бедственное положение Киликии. Поэтому выбор паронов и епископов остановился на его младшем брате Константине Лузиньяне, графе Селевкийском (Селевкия Исаврийская, отнятая у турок ромеями и переданная Киликии, реально по настоянию тех же ромеев  превратилась в составе Киликии в ленное графство Константина Лузиньяна). В его воцарении видели спасение, так как он мог принести то, на что теперь возлагалась последняя надежда - помощь Византии.

 

 

Гвидо Лузиньян, второй сын Амори Тирского и Изабеллы Хетумян, с юности воспитывался у своей тети Риты в Константинополе, где был товарищем юношеских похождений будущего василевса Василия III, и при конфирмации сменил имя на Константин. Являясь ныне фаворитом и видным соратником победоносного василевса, нося звание стратега, титул севастократора и владея в качестве пронии македонскими Серрами, Константин Лузиньян был прочно интегрирован в ряды ромейской аристократии. Он женился на единственной дочери одного из богатейших вельмож Византии - великого стратопедарха Сиргиана; дочь Константина от этого брака была помолвлена с младшим сыном великого доместика Иоанна Кантакузина Мануилом. Армянский хронист отметил что Константин Лузиньян, приняв депутацию паронов с приглашением на трон Киликии, даже колебался на предмет принимать ли оное приглашение, "так как достиг блестящего вельможного положения в Константинополе". Император Василий III разрешил сомнения своего фаворита, обещав ему всемерную поддержку. В январе 1336 года Константин Лузиньян прибыл в Сис с сильным отрядом ромейских войск и был коронован как царь Киликии.

 

 

Ранней осенью 1336 года армия султана Малик-Насира снова вошла в Киликию, на этот раз нацелившись на ее крупнейший торговый порт - Айяс. За прошедшие с предыдущей осады 15 лет армяне дополнительно укрепили город, соединив верхний и нижний замки сплошной линией укреплений. В городе был сосредоточен сильный гарнизон, во главе которого стоял младший брат царя Константина Жан Лузиньян, гунстабль (коннетабль) Киликии и новый граф Селевкии. Старший брат Константина и Жана, король Кипра Гуго, так же прислал подкрепления для защиты этого порта, важнейшего для торговли Кипра. Наконец в гавань Айаса прибыл ромейский флот, обеспечивавший свободу снабжения города и доставку подкреплений. Царь Константин с киликийским войском стоял за рекой Джейхан, не давая мамлюкам продвинуться вглубь страны и нанося удары по тылам осаждающих; все знали что "император идет". Айяс уже отбил два массированных мамлюкских штурма с применением осадных башен, когда Жану Лузиньяну доложили о приближении ромейской армии.

 

 

 

"Вторая битва при Айясе" в октябре 1336 года долго была предметом споров историков - шла ли битва по "хитрому плану" василевса, или же ромеи реально едва не потерпели поражение. Во всяком случае мамлюки проявили чрезвычайно высокие боевые качества, а Алтун-Буга - высокий уровень военного искусства. Сражение длилось около четырех часов. Мамлюки "не поддались на провокации" и не атаковали позиции византийской пехоты, заставив императора самого атаковать своей конницей. В начале битвы передовые линии кавалерии сталкивались, "прощупывая" друг друга,  постепенно втягивая в бой новые отряды. Наконец Алтун-буга, улучив момент, бросил в бой тяжеловооруженную ударную кавалерию - элиту армии мамлюков. Армянская кавалерия была наголову разбита, командующий ей брат царя Боэмунд Лузиньян, граф Корикосский, погиб. Не лучше обстояли дела и у ромеев - великий коноставл Андроник Палеолог был сбит с коня и оказался в плену, великий доместик Иоанн Кантакузин, сформировав клин из тяжеловооруженных  тагм клибанофоров и прорубившись через фланг мамлюков, оказался отрезанным от ромейских позиций и отошел к стенам Айяса. Ромейская пехота замкнула карагон (вагенбург), в котором укрылась конница во главе с императором Византии и царем Киликии.

 

 

Стремясь пленить христианских государей, мамлюки обрушились всей массой на карагон, что стало их фатальной ошибкой. Огонь артиллерии и массированные залпы лучников быстро навалили горы трупов штурмующих по периметру боевых повозок. Меж тем Кантакузин "дав лошадям перевести дух", перегруппировал свои тагмы у стен Айяса. Соединившись с армянскими и кипрскими всадниками Жана Лузиньяна, вышедшими ему на помощь из Айяса, доместик обрушился на тыл мамлюкской армии, посеяв в ней панику; император, разомкнув карагон, лично возглавил атаку ранее укрывшейся в нем конницы. Взятые в клещи мамлюки были разгромлены и обратились в бегство; преследование продолжалось на значительном расстоянии.

 

 

Через несколько дней в нижнем замке Айяса в присутсвии ромейских мегистанов, баронов Кипра, паронов и епископов Киликии, царь Константин Лузиньян преклонил колено перед сидящим на троне василевсом, вложил руки в руки императора и принес ему "тесный оммаж" по западному ритуалу. Киликийская Армения становилась вассалом империи ромеев и принималась под ее покровительство.

 

 

Для Египта, бросившего в этот поход все наличные силы, битва при Айясе стала катастрофой - до десяти тысяч трупов "воинов ислама" осталось на поле Айяса, военная мощь султаната была радикально подорвана без возможности ее быстрого восстановления - так как традиционные каналы поставки рабов из Причерноморья и Кавказа были перерезаны ромеями.

 

 

Меж тем на севере, в Румском наместничестве ильханата, разворачивались не менее интересные события. Хасан Бузург, уходя в поход на Тебриз, оставил наместником в Сивасе уйгура Эретну. Пограничные с Трапезундом области городов Никсар (Неокесария) и Карахиссар (Колония) с 1330 года были предоставлены в икта сыновьям Тимурташа Хасану Кучуку и Эшрефу, для которых чобанидские жены Абу-Саида - Багдад-хатун и Дильшад-хатун - выхлопотали прощение. Чобаниды пользовались в Руме популярностью благодаря своему отцу Тимурташу, который за время своего правления в Анатолии успел оставить благодарную память. Весной 1337 года Хасан Кучук развернул в Карахиссаре знамя восстания против беглербега Хасана Бузурга и его марионеточного ильхана Мухаммеда. Кочевники Рума - как монгольские, так и туркменские - встали на сторону Хасана; особенно мощную поддержку оказала ему кочевавшая в понтийских землях племенная федерация Ак-Коюнлу. По описанию турецкого хрониста "сатанинские нравом туркмены вырвались, словно джин, из бутыли повиновения". В этой ситуации весной 1337 года Ибрагим-бей Караманлу вновь подошел к Конье - и на этот раз оказался для местной элиты наилучшей из возможных альтернатив. Конья и вся Ликаония признали власть Караманского бея.

 

 

Овладев Коньей, Ибрагим-бей по совету местной знати тут же попытался урегулировать отношения с императором ромеев. Зимой 1337-1338 годов эмир предстал перед императором Василием III в благословенной Памфилии, в бывшем дворце султанов в Аланье, ныне принадлежавшем императору, и, будучи подведенным к трону, бросился в ноги василевсу со словами "будь мне отцом, а я буду тебе сыном". Караманский бей предлагал принять свое расширенное государство под сюзеренитет Ромейской империи. Император принял подчинение бея, заверил его в своей поддержке, и в том что Конья останется за ним. На самом деле Василий III еще рассчитывал что его союзник Хасан Бузург удержит власть в Ильханате, наведет в Иране порядок и торговля по иранской ветви ВШП (ставшая для греков после предоставленных Чобаном привилегий даже более выгодной чем торговля по золотоордынской ветви) возобновится. Император был намерен поддерживать Хасана Бузурга и не нарушать прав Ильханата в Анатолии. Этой же зимой Василий провел с беглербегом ильханата переговоры. Хасан Бузург согласился предоставить Конью и всю Ликаонию Караманскому бею. Вассальная присяга Ибрагима (так же как и ранее Константина Лузиньяна) василевсу не мешала сохранению его подданства Ильханату - модель двойного византийско-ильханского вассалитета была "рабочей" в Малой Азии (так Коробейников пишет о "феномене двойного византийско-монгольского контроля над Кастамону" во второй половине XIII века), и именно такой статус теперь получал бейлик Караман.

 

 

Весной 1337 года василевс развернул наступление на мамлюкские владения в Сирии. Захватив несколько городов, в которые были введены армянские гарнизоны, император подошел к Алеппо. Но осада этой главной мамлюкской цитадели в Сирии так и не началась – страшные известия о татарском нашествии заставили императора ринуться ускоренными маршами на север, к берегам Босфора.

Изменено 16 Aug 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

 

 

 

Хан Узбек уже неоднократно строил планы нападения на Византию – повод для ханского гнева давал и тесный союз Ласкарисов с Ильханами, и захват ими южноболгарских земель, в процессе которого был разгромлен при Росокастро посланный на помощь царю Ивану Александру золотоордынский тумен. Но в Сарае было достаточно много людей, заинтересованных в мире с Византией – одним из главных торговых партнеров Золотой орды; доходы от торговли с империей шли в карманы ряда эмиров. Сведущим в военном деле ордынским вельможам было очевидно, что взять Константинополь штурмом не удастся, и нападение лишь приведет к торговой блокаде, которая ударит по их карманам. Это в сочетании с усилиями византийской дипломатии и присылкой из Константинополя «обычных даров» уже не раз предотвращало войну. Тем не менее отношения между Ромейской империей и Золотой Ордой оставались при Узбеке и Василии III «на низшей точке». Кризис Ильханата после смерти Абу-Саида давал Узбеку возможность реализовать свою давнюю мечту об «Арране и Азербайджане». Вторжение золотоордынских войск в Закавказье зимой 1335-1336 было отбито Арпа-ханом, но Узбек готовил новое, и нарастающий развал Ильханата позволял рассчитывать на успех. Узбек вел активные переговоры о союзе с Египтом и разделе ильханских владений.

 

 

 

Понятно какие чувства вызвало у хана известие о сокрушительном разгроме мамлюков при Айясе и вторжении ромеев в Сирию. Секретная миссия, прибывшая из Каира, просила хана о помощи, указывая что одного набега на Фракию достаточно будет для ухода ромеев из Сирии; взамен султан Малик-Насир обещал Узбеку всемерную поддержку в его планах относительно Ильханата.

 

 

Узбек решился. Войска западного «крыла» золотой орды в феврале 1337 года вернулись из неудачного набега на Польшу (татары 12 дней безуспешно осаждали Люблин и отступили после гибели своего полководца от польского арбалетного болта). В этом походе ордынцы не стяжали ни славы ни добычи. После того как миновал весенний период перекочевки и отёла скота, кочевники были готовы к новому рейду. Узбек шел на определенный риск, посылая орду на Балканы летом, когда заразные болезни могли собрать жатву среди ордынцев. Но рейд не должен был затянуться, а эффект неожиданности (никто в Византии не ждал татарского вторжения летом) окупал этот риск.

 

 

В июне 1337 года орда перешла Дунай, и, стремительно пройдя через степи Добруджи и Карвунской хоры, долиной Камчи ворвалась на территорию Византии. Предавая грабежу, резне и пожарам все на своем пути и не тратя время на осаду городов, татары продвинулись к Адрианополю, оттуда по течению Марицы дошли до берегов Эгейского моря у Эноса, а от Эноса развернулись на восток к Константинополю и дошли до его стен. Таким образом разорению были подвергнуты самые цветущие сельскохозяйственные области. Не смотря на то что татары не осаждали города и не тратили время на преследование тех, кто укрывался в горах и лесах, орда захватила в густонаселенной Фракии множество пленных, а так же обильную добычу в цветущих селах и богатых поместьях края. Угнаны были и огромные стада скота - Иоанн Кантакузин, перечисляя  убытки от разграбления своих фракийских поместий, называл 2500 племенных кобылиц, 1000 пар рабочих волов,  5000 голов крупного рогатого скота, 70 000 овец, 50 000 свиней, сотни верблюдов, мулов и ослов. Вести об этом нашествии разнеслись далеко по Европе, и флорентийский хронист Джованни Виллани, не любивший «схизматиков», записал:

 

 

«Татары Хазарии с войском в триста тысяч всадников вторглись в Грецию и дошли до Константинополя, а потом на несколько дней пути дальше, разоряя и опустошая все, что попадалось им навстречу. Они нанесли грекам огромный урон, перебив и уведя в рабство больше ста пятидесяти тысяч человек. Эти события лишний раз подтверждают, что на тех, кто недружен с Богом, он ниспосылает наказание в лице того, кто еще хуже.»

 

 

 

К моменту когда император Василий высадился на европейском берегу Босфора, ополонившаяся орда уже уходила за Балканский хребет, и преследовать ее было уже поздно. На совещании, созванном в Буколеоне, дипломаты старой школы советовали василевсу искать мира с Ордой, указывая на то, что татары, располагая вассальной Болгарией, могут повторить нападение в любой удобный для них момент. Император согласился с тем что татарское владычество в Болгарии создает перманентную угрозу наиболее цветущим областям империи. Но это – заявил император – повод не идти на поклон к хану, а решить «болгарскую проблему» раз и навсегда. Выслушав речи напуганных советников о том что война с Ордой – безумие, что даже сумев захватить Болгарию, империя ее не удержит, что хан никогда не смирится с этой потерей - василевс мрачно повторил свое решение и тут же роздал указания о подготовке похода в Болгарию.

 

 

 

Император, бросая вызов степной державе Узбека, действительно по всем параметрам шел на авантюру; но во всяком случае подготовка этой авантюры была очень тщательной. Посольство немедленно направилось в Буду, ко двору кузена василевса, короля Карла Роберта, с целью заключения тесного союза против Орды. Король Венгрии, над которым еще тяготел позор разгрома и бегства в битве при Посаде и чьи восточные рубежи терзали татарские набеги, отозвался с энтузиазмом, тут же начав военные приготовления и обязавшись выступить по призыву «возлюбленного брата». Император выжидал, зная что Узбек намерен возобновить войну за Азербайджан; сеть византийских шпионов в Золотой орде работала исправно, и весной 1339 года момент настал.

 

 

Казалось сам Бог содействует планам василевса. Летом 1338 года на западную степь обрушилась страшная засуха и падеж скота. К зиме кочевники Северного Причерноморья умирали от голода и продавали детей генуэзским купцам (Хафиз Абру Заил, с. 142–144), но Узбек все равно собрал армию и двинул ее на Кавказ. Хасан Кучук отбил попытку ордынцев прорваться за Дербент, но Узбек не оставлял попыток; весной 1339 года его ставка пребывала на Кавказе. Болгарский поход Василия III начался «как только просохли пути».

 

 

 

Болгарский царь Иван Александр воспользовался татарским нападением на Византию 1337 года для того чтобы завоевать Крын; Крынский деспот Войсил был взят в плен и увезен в Тырново. Благодаря этому все проходы Балканского хребта с обеих сторон оказались под контролем болгар, были традиционно укреплены многочисленными засеками и острогами и хорошо охранялись постоянными гарнизонами. Поэтому император нанес первый удар с черноморского побережья. Позднее оказалось что Карвунский деспот Балик, через владения которого татары каждый раз проходили в своих вторжениях на юг, не церемонясь с местным населением, тайно перешел на сторону василевса и не препятствовал высадке.

 

 

 

Первым пунктом, который назван Никифором Григорой в "Истории ромеев" в связи с болгарским походом Василия III, является Галат, прибрежное местечко близ Варны, где армия василевса высадилась с кораблей. После взятия укрепленного Галата войска императора заняли Петрион, Проват (близ современного Провадиа) и Вицу у устья Большой Камчии. После этого пала крепость Козяк и Василий III вывел свои отряды в Карийскую равнину. У Козяка произошло первое столкновение с войском противника, и василевс, по словам Григоры, «оросил меч болгарской кровью».

 

 

Закрепившись в итоге этих операций на морском берегу и в нижнем течении р. Камчии, император двинулся в глубь страны. Пройдя через отроги Балканского хребта, ромеи столкнулись с более сильным сопротивлением болгарских войск. Все эти, по определению Григоры, «драконы, вышедшие из глубин земли», были оттеснены Василием. Василевс вышел к Пиргициону, где пересекались важные пути от Сливена к Карнобату и от Ямбола к Преславе. Разбив здесь в сражении старшего сына царя Ивана Александра, юного деспота Преславы Михаила Асеня (который был смертельно ранен в этом сражении), ромейская армия заняла оставленный без защиты Преслав, древнюю столицу Болгарии, а затем заняла крепости в Мокренском проходе. Двигаясь на запад, император вышел на северные подступы к  Тревненскому проходу, который с юга был атакован второй ромейской армией, возглавляемой Иоанном Кантакузином. Проход перешел под контроль ромеев, обе армии соединились.

 

 

Иван Александр, осознав масштабы вторжения, слал за помощью во все стороны - в Орду, в Валахию, в Сербию. Но войска западного крыла Орды, и без того ослабленного недавними стихийными бедствиями, были уведены Узбеком на Кавказ и еще не вернулись. Из Западного улуса пришли всего 5 000 татар - но и те примкнули к сыну царя Михаилу, который в нарушение отцовского приказа атаковал ромеев при Пиргиционе и был разгромлен. Тесть и вернейший союзник Ивана Александра, собственно и усадивший его на Тырновский трон - Басараб Валашский - сообщал о вторжении в Валахию огромной венгерской армии во главе с королем  Карлом Робертом, явившимся брать реванш за Посад. Нападение венгров было прекрасно подготовлено, многочисленная трансильванская пехота успешно брала укрепления в предгорьях. Стефан Душан, застигнутый врасплох одновременной атакой ромеев и венгров на Болгарию и Валахию, не трогался с места. Краль собирал войска, но уже не имел время для сбора мощной армии с участием западных наемников - такой, с которой он разгромил Михаила Шишмана при Вельбужде. Выдвигая наличные силы к болгарской границе, Душан ждал прихода татар - и без их поддержки точно не собирался связываться с императором Романии и королем Венгрии одновременно.

 

 

В конце мая 1339 года объединенная ромейская армия вышла к стенам Тырново. Оставив в городе сильный гарнизон, царь Иван Александр отступил в свою родовую крепость Ловеч, и умолял о помощи мужа своей сестры – Стефана Душана. Меж тем император окружил Тырново, установил бомбарды и фрондиболы, и после эффективного обстрела, пробившего бреши в укреплениях, бросил войска на штурм. Стены города пали в течении часа, гарнизон отступил в верхний и нижий замки Тырново. Эти мощные цитадели, выстроенные на крутых холмах в излучинах сильно петляющей здесь реки Янтры, потребовали бы чрезмерных жертв при штурме. Василевс повелел осадить их, а сам повел армию на северо-запад, к Ловечу.

 

 

 

На самом деле его послы уже месяц как вели переговоры с Душаном. Император де-факто предложил сербскому кралю раздел Болгарии. Краль должен был получить болгарские земли к западу от реки Вит, включая Видин и Сердику. Душан получал весьма значительное территориальное расширение своего королевства; в обмен он должен был вступить в союз с Византией и Венгрией против Золотой Орды, чтобы защищать свои приобретения. Душан колебался не долго, и без зазрения совести пожертвовал своим шурином Иваном Александром, верность союзу с которым заставило бы его воевать с Византией и Венгрией. Болгарские боляре сдавали города сербам, полагая что те идут спасать Болгарию; Видин и Сердика (София) без боя перешли в руки Душана. Иван Александр при подходе ромейской армии к Ловечу отступил в Никополь на Дунае, и здесь наконец получил известия, неопровержимо доказывающие что сербы ему уже не друзья.

 

 

В июле 1339 года флотилия судов отошла от пристаней Никополя и отплыла вниз по Дунаю к Черному морю. Царь Иван Александр с семьей, приближенными и казной покидал родную страну. Доплыв до Малого Галича (Галац) царь направился вверх по Пруту к столице Западного улуса – Шехр-аль-Джедиду. Он направлялся за помощью к татарам, и не ведал, что ему уже не суждено увидеть родную землю, и он никогда не встретит прекрасную еврейку Сару-Феодору.

 

 

Меж тем император, захватив Никополь, двинулся вдоль Дуная. С севера приходили вести что Кымпулунг и Куртя-де-Арджеш захвачены венграми, а Басараб бежал в Орду. По расчетам василевса скоро могла подойти татарская армия, которую следовало встретить соединенными силами ромеев, венгров и сербов – но она не подходила. А василевс не собирался останавливаться. Червен и Доростол после бегства царя сдались без боя, деспот Карвуны Балик открыто присягнул василевсу. В Доростоле император получил весть о капитуляции цитаделей Тырново – патриарх и «отцы города», потеряв надежду на помощь, вручили ключи от столицы Асеней Иоанну Кантакузину.

 

 

 

За Чернаводскими болотами кончалась Болгария и начиналась территория собственно Золотой Орды; но василевс словно не заметил этого рубежа. Ромейский флот вошел в Дунай, осенью 1339 года пали золотоордынские города Бабадаг и Исакча в северной Добрудже, и кампания 1339 года завершилась взятием крепости Килия на северном берегу Дуная. В этих крепостях расположились ромейские гарнизоны; прочая территория северной Добруджи, включая город Вичину, была передана во владение деспоту Карвуны Балику, предводителю болгарских половцев. Император расположился на зимовку в Болгарии, избрав своей ставкой Доростол.

 

 

 

Узбек был в ярости, но не мог отреагировать незамедлительно. Провал очередного кавказского похода совпал со смертью беглербега Тимур-Кутлуга – вернейшего соратника, который был главным советником и вдохновителем хана в исламизации Золотой Орды. Много лет Тимур-Кутлуг правил Хорезмом; его смерть вызвала мятеж против золотоордынского правления.  Хорезм был крупнейшей финансовой базой Золотой Орды, и на угрозу его потери приходилось реагировать незамедлительно – в конце 1339 года хан снаряжал для похода на восток армию во главе со своим старшим сыном Тинибеком. Пока что хан не мог обрушить на дерзкого грека всю мощь Золотой Орды, а войск западного крыла могло оказаться недостаточно для победы над объединенными силами ромеев и венгров. Узбек направил к императору посольство с требованием немедленно очистить Болгарию; в противном случае хан обещал навестить василевса в Константинополе. Император принял ханских послов в Доростоле; выслушав их, василевс ответил что хану незачем так далеко ходить. Он со своим кузеном, королем Венгрии, может навестить хана и в его собственных землях.

 

Изменено 21 Dec 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

Многие из тех, кто поначалу считал болгарскую кампанию Василия III рискованной авантюрой, до конца 1339 года изменили свое мнение. Рубеж Дуная, который василевс, пользуясь голодом в Причерноморье и отвлечением ордынских сил на Кавказ, сумел захватить в ходе блестящей летней кампании 1339, оказался чрезвычайно удобным. Если во второй половине XIII – первых десятилетиях XIV веков нижний Дунай на значительном протяжении покрывался зимой прочным льдом, позволявшим татарским конным армиям форсировать реку словно по мосту – то к середине XIV столетия начался период резкого потепления, продлившийся до начала XV века (когда Малый Ледниковый Период окончательно вступил в свои права); на пике этого потепления в 1360ых годах по свидетельству хронистов невооруженным глазом наблюдали пятна на Солнце. Дунай перестал прочно замерзать; льдом покрывалась лишь часть реки у берегов и прочность этого льда убывала ближе к середине, где Дунай катил свои свободные от ледяного панциря волны. Какая-либо переправа была в такой ситуации невозможна. Летом же оборону рубежа должна была облегчить введенная в Дунай военная флотилия, корабли которой были оснащены бомбардами, огнеметными сифонами и станковыми аркбаллистами.

 

 

Впрочем Узбек и сам получал адекватную информацию о состоянии Дуная и не собирался атаковать Болгарию зимой. Прекратив военные действия на Кавказе, но ведя их в Хорезме и Синей Орде, хан (в ситуации ослабления западного крыла Орды стихийными бедствиями) располагал для оперирования на «западном фронте» лишь 60 000 воинов (эту цифру называет Григорий Акиндин, рассказывая о приготовлениях Узбека к походу на Балканы в РИ в 1340 году). Зимой 1339-1340 татары предприняли попытку рейда в Венгрию, но венгры были готовы. Марамурешский князь Драгош, владения которого подверглись первому удару, задержал орду на перевалах до подхода Трансильванского воеводы Андрея Лакцфи с секейским войском, и орда отступила. Вторжение предпринималось ограниченными силами, так как пару туменов пришлось послать к Смоленску, князь которого перестал платить дань – владычество Орды над Русью должно было оставаться непререкаемым.

 

 

Василий III зимовал в Тырново, где был собран сейм болгарской знати. Император заявил, что как потомок старшей из дочерей Ивана Асеня Великого Елены (жены Феодора II и матери Иоанна IV) он является наиболее законным наследником Асеней, и, поскольку трон Асеней уже не первое поколение передается по женским линиям, император «возвращает» себе свой законный Тырновский трон. Все законы и установления Болгарского царства, права бояр и Церкви - остаются неприкосновенными, налоги – прежними. Татарщина, прежде предназначенная для уплаты дани в Орду, теперь должна собираться в пользу василевса и идти на содержание ромейского войска, которое должно постоянно дислоцироваться в Болгарии для защиты дунайской границы от набегов. Продовольствие для этого войска должно закупаться на эти деньги здесь же, в Болгарии (и дань, ранее уходившая в Орду, теперь будет возвращаться в карманы местных землевладельцев). Кроме того, император пожаловал важнейшим боярам пронии на процветающем юге. В итоге  «второе завоевание Болгарии», не смотря на то что его осуществил василевс того же имени что и Болгаробойца, осуществилось малой кровью и приняло форму династической унии.

 

 

Меж тем Узбек имел повод поразмыслить над правильностью своего трехлетней давности решения о нападении на Византию. В марте 1340 в Сарай пришла еще одна тревожная весть с запада – в Львове скончался, не оставив наследника, великий князь Галицко-Волынской Руси Юрий Болеслав Трайденович. Его кузен, король Польши Казимир III, с небольшим наспех собранным войском внезапно явился под Львов, захватил (очевидно с помощью польских приближенных покойного князя) верхний Львовский замок и казну покойного Юрия, и заявил свои притязания на престол Галицко-Волынской Руси. Король предъявил грамоту, подписанную Юрием два года назад на съезде в венгерском Вышеграде, в которой он на случай своей бездетной смерти признавал Казимира своим преемником. Большинство галицких бояр выступило против него, и когда к Львову стали подходить боярские дружины, а с Волыни пришла весть о воскняжении Любарта Гедиминовича, Казимир покинул Львов и вернулся в Польшу, прихватив с собой галицкую казну. В Кракове он немедленно приступил к сбору большого войска для завоевания Галичины; таким образом Польша наряду с Византией и Венгрией так же вступала в войну против Орды.

 

 

Весной не было возможности собрать тумены, ибо каждый мужчина был необходим в кочевом хозяйстве. К моменту когда беглербег Западного крыла Алтамыш начал собирать войска, в Малом Галиче (Галаце) на Дунае уже стояло объединенная ромейско-венгерская армия. Венгров возглавлял Андрей Лакцфи, которого король Карл Роберт всецело подчинил командованию императора, возглавившего силы коалиции. В войске императора присутствовали так же болгарские боляре, деспот Карвуны Балик и сербский отряд воеводы Деяна, присланный Душаном согласно договору.

 

 

Замысел императора был гениален и прост – он намеревался атаковать Шехр-аль-Джедид. Узбек не мог оставить без боя эту «жемчужину ислама в землях Запада», известную в мусульманском мире; необходимость защищать город лишала ордынцев возможности стратегического маневра. В то же время чрезвычайно неровный рельеф Бессарабии с ее множеством холмов, балок, речных долин, и отсутствие широких степных равнин сковывал ордынцев и в тактическом плане, отдавая преимущество ромеям и венграм. Атакуя Шехр-аль-Джедид, император вынуждал ордынцев сразиться с ним на его условиях, что было залогом победы.

 

 

К моменту когда Алтамыш с собранным войском форсировал Днестр, союзники уже стояли у Шехр-аль-Джедида, на выручку которому и устремился беглербег. Битва, развернувшаяся здесь в мае 1340 года вошла в историю как битва на Орхее.

 

 

Император выстроил разделенную на 6 конных корпусов армию «подковой», как когда-то при Росокастро; пехота и вагенбург прикрывали тыл. Ромейские конные лучники, завязав бой, вскоре под натиском татар ретировались в интервалы между отрядами тяжеловооруженных. Вслед за тем татары, попытавшиеся окружить союзников с флангов, были атакованы по всему периметру. Условия местности не давали татарам возможности широких маневров; «смешав хороводы» татарских конных лучников, ромейские клибанофоры и венгерские рыцари навязали ордынцам клинковый бой, в котором тяжеловооруженные всадники быстро стали одолевать. Алтамыш, видя поражение неизбежным, отдал приказ отступать, и татары бежали, рассеявшись во все стороны. Брошенный Шехр аль-Джедид был захвачен союзниками и дочиста разграблен.

 

 

Весть об этой победе пронеслась по всей Европе. Император, победивший двух наиболее грозных врагов христианского мира – мамлюков и татар – был прославлен во всех западных хрониках, и сам Франческо Петрарка написал торжественную оду в его честь. В Тырново василевс принимал посольства с поздравлениями, явившиеся даже из Франции и Арагона. А в августе 1340 года в Адрианополе император встретил наследника своего союзника Карла Роберта – принца Лайоша – который прибыл (проехав через завоеванные венграми валашские земли) для бракосочетания со старшей дочерью василевса, деспиной-порфирогенитой Ириной Ласкариной. На свадьбу съехались король Сербии, цари Трапезунда и Киликии, грузинский наследник, неаполитанские кузены Лайоша, герцог Савойский и ряд знатных французов; пиры и турниры продолжались несколько недель. В сентябре молодые супруги отправились в Буду.

 

 

Отнюдь не так весело было в Сарае – разорение Шехр-аль-Джедида и  поражение Алтамыша (которого Узбек не наказал, понимая что беглербег благодаря своевременному отступлению сумел избежать больших потерь) было не так страшно по сравнению с образовавшимся на Западе сплошным антиордынским фронтом Византии, Венгрии и Польши. В то время как ромеи и венгры громили татар в Бессарабии, Казимир Великий завоевал Надсанье, взяв Перемышль, Ярослав, Санок и Любачев, а к осени 1340 года вторично вошел во Львов, который пал благодаря переходу на сторону короля немцев, поляков и евреев, составлявших значительную часть населения города.

 

 

Узбек теперь действительно жалел о своем нападении на Византию. Через генуэзцев он прозондировал почву в Константинополе на предмет мира. Император потребовал безусловной уступки Болгарии по Дунай, и переговоры затянулись. В то же время Узбек направил в Авиньон францисканца Элиаша, приближенного своего старшего сына Тинибека, с письмом, в котором призывал понтифика оказать давление на католических правителей для стабилизации их отношений с Улусом Джучи. В ответном послании от 17 августа 1340 года Бенедикт XII уверял хана, что приложит все усилия для удовлетворения его просьбы. Этот ответ, однако, не отличался чистосердечием, поскольку уже за полмесяца до того Святейший провозгласил проповедование антитатарского крестового похода в Польше, Венгрии и Богемии. Папская булла отдавала в распоряжение Казимира III и Карла Роберта всю церковную десятину в Польше и Венгрии для финансирования войны с Ордой.

 

 

Ситуацию несколько облегчал достигнутый к началу 1341 союз с Литвой – Узбек передал ярлык на Галицко-Волынскую Русь Любарту Гедиминовичу и привлек литовскую помощь для войны с Польшей. Зимой 1340-1341 годов Узбек направил армию на запад. С Алтамышем шли галицкий староста Дмитрий Дедько (лидер галицкого боярства) и князь Данило Острожский. Соединившись с литовской ратью Любарта, союзники обрушились на Польшу. Поляки бежали из Львова, который покинули и все западные колонисты. Но вслед за тем наступление захлебнулось – Казимир с польским войском стоял на Висле, штурм Люблина был отбит, в татарском войске открылся мор, и Алтамыш отступил. Итогом похода было закрепление власти Любарта на Волыни и Дмитрия Дедько в Галицкой земле (включая Львов) под сюзеренитетом Орды, но Казимир удержал Надсанье. А вскоре последовавшая смерть Гедимина лишила хана надежд на активную помощь Литвы.

 

 

Летом 1341 года новое посольство Узбека прибыло в Константинополь с поручением заключить мир ценой уступки Болгарии. Но послы уже не застали «победоносного василевса» в живых, а пришедшая вскоре из Кафы весть о смерти хана Узбека лишила полномочий и само посольство.

 

Изменено 20 Aug 2017 пользователем Georg

[Georg]

Карта от коллеги Loka Loki:

 

[Georg]

 

Император Василий III справедливо считался современниками «любимцем Фортуны» (языческие предки сказали бы «любимец богов»). Отважный до удали в бою и на охоте, щедрый и хлебосольный на пирах и празднествах (впервые со времен Комнинов принявших в его правление характер древних «императорских игр» на Ипподроме), открытый и доброжелательный по характеру, простой и дружелюбный в отношениях с нижестоящими. Обворожительно красивый, статный и широкоплечий, с улыбкой, полной такого «солнечного» добродушия и веселости, что никто не мог не улыбнуться в ответ (а женщины надолго теряли сон и сердечный покой) – василевс вызывал восторг, преклонение и преданность.

 

Василий отнюдь не был гением,хотя и обладал ясным умом, широким кругозором и значительными военными дарованиями. Но вокруг него всегда стояла «эффективная команда» ярких деятелей, подобранных как из «сливок аристократии» ( великий доместик Иоанн Кантакузин, протостратор Андроник Палеолог, великий стратопедарх Иоанн Ватац), так и из «низкорожденных плебеев» (великий логариаст а затем мегадука Алексей Апокавк, патриарх Иоанн Калека), на «преданность и совет» которых император всегда мог рассчитывать. Эффективность, сплоченность и «преданность делу» этой команды были в основном заслугой василевса и его личных качеств (и не сохранились надолго после его смерти).

 

 

 

События его правления демонстрировали не меньшую «любовь фортуны», чем его личность. Он пожал плоды трудов пяти поколений упорно трудившихся предков, и получил в наследство богатую страну с процветающим сбалансированным хозяйством, отлаженной администрацией и юстицией, консолидированным обществом, сильной и тренированной армией. Но в начале его правления Византия была зажата со всех сторон могущественными соседями. На востоке и севере простирались две монгольские державы, Ильханат и Золотая Орда, на лавирование между которыми приходилось тратить немало дипломатических и финансовых усилий. На западе же Капетинги в Париже, Неаполе и Буде все еще грезили о крестовом походе и восстановлении Латинской империи.

 

 

К концу правления Василия Ильханат исчез, а его западные вассалы – Киликийская Армения, Караман (включивший теперь Фригию и Ликаонию с Коньей, бывшей столицей Сельджукидов) и эмират Джандаров в Пафлагонии (находившийся под двойным византийско-ильханским сюзеренитетом еще с прошлого века) стали вассалами Ромейской империи. Остатки тюркских бейликов в Западной Анатолии (Ментеше) были зачищены, на отбитые у туркмен земли переселен ряд мятежных албанских кланов (что сбросило демографическое давление в балканской Албании и укрепило восточные рубежи путем образования «Азиатской Албании» в Писидии). Трапезундская империя и латинское королевство на Кипре путем эффективного «вмешательства во внутренние дела» де-факто стали протекторатами империи; египетским мамлюкам, посягнувшим на сферу влияния империи, был преподан суровый урок. Золотая Орда была целиком вытеснена из Балканского региона, Болгария завоевана и присоединена к империи, причем присоединена относительно малой кровью – модель вхождения в империю, предложенная Василием, была для болгар как минимум не хуже владычества Орды. Что касается Запада – там после Неокастрона забыли и думать о призраке «Латинской империи»,  и теперь итальянские и венгерские кузены заискивали перед императором и искали союза с ним. 

 

В общем и целом – из региональной державы, лавирующей между более сильными соседями, Ромейская империя при Василии прекратилась в «ключевого игрока» в Восточном Средиземноморье и окрестностях.

 

 

Этот «взлет державного величия», при котором Византия почти вернула себе могущество времен Комнинов, пришелся на «деяния» Василия III, который и стал для ромеев «культовой фигурой». Встреча, организованная ему народом в Константинополе по возвращении из болгарского похода, когда он провел по Месе пленных золотоордынцев, была восторженной до экстаза, а ромейская литература изрядно пополнилась благодаря панегирической поэзии в честь Василия.

 

 

Никифор Григора, в своей «Римской истории» посвятивший не мало строк своему императору (уже покойному на момент, когда писалась история) отмечал что Василий «родился под счастливой звездой», а значит родился вовремя. Время требовало для державы ромеев именно такого василевса. Разбирая историю его правления и войн, Григора отмечает, что Василий «шел напролом», атаковал первым, захватывал инициативу; «время же и обстоятельства благоприятствовали такому образу действий», и потому он каждый раз добивался успеха. Но, добавляет Григора, наступи такие времена, когда требуется осторожность, его победам возможно пришел бы конец, ибо «он никогда не уклонился бы с того пути, на который его увлекала его природа».

 

И все же – отмечает философ - я полагаю, что в делах державных натиск лучше, чем осторожность. Ибо как сказал однажды сам император Василий, «Тихе – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен брать ее». К тому же – добавляет Григора - она, как женщина, подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.

 

В контексте исторического труда Григоры эти слова были сказаны в связи со смертью Василия III, который не дожил и до полных 44 лет.

 

 

 

 

 

 

Летом 1341 года, вскоре после собора, осудившего учение Варлаама, император Василий III опасно заболел. Василевсу было всего 43 года, но болезнь стремительно прогрессировала, и к середине июля врачи "опустили руки". 13 июля 1341 года члены сената, высшего патриаршего клира и вселенского суда прибыли в императорскую резиденцию Иерон к югу от Халкидона, где угасал "победоносный василевс". Документы, содержавшие распоряжения императора о преемстве трона и регентстве, были тут же оглашены в присутствии больного.

 

В браке с Анной Савойской у Василия III родилось четверо детей. Старшая дочь, 14-летняя Ирина, была уже год замужем за Людовиком (Лайошем) Анжуйским, наследником короны Венгрии. Затем следовали сыновья - девятилетний Иоанн и семилетний Феодор, и младшая дочь, Мария, которой недавно исполнился год. Согласно распоряжению императора, его старший сын Иоанн был провозглашен василевсом и единственным преемником трона Ромейской империи.

 

Это было ожидаемо; главной интригой дня было объявление регентства. Но и в этом отношении сбылись предположения большинства. Естественным было бы оставить правительницей императрицу-мать, но Василий, уже испытав жену в таковом качестве во время своих былых походов, превосходно понимал ее неспособность править самостоятельно. Императрице необходим был со-регент, и таковым, в свете былого регентства Никифора Влеммида при малолетнем Иоанне IV большинство видело патриарха Константинопольского. Поскольку Иоанн Калека пользовался полным доверием василевса и уже успел проявить себя как администратор, император решил так же. Опека над юным Иоанном V была поручена императрице-матери и патриарху, которым сановники империи тут же принесли присягу; при этом патриарху было велено переселиться в императорский дворец и принять большую государственную печать.

  

Василевс позаботился о том, чтобы власть регента никто не мог оспорить. Регулярные тагмы были стянуты в стационарные лагеря в окрестностях столицы, и переданы под командование великого стратопедарха - а этот пост занимал зять патриарха, севастократор Иоанн Дука Ватац. Кроме того, не задолго до болезни василевс связал узами брака сына патриарха Иоанна с дочерью человека, возглавлявшего правительство империи - месадзона Алексея Апокавка, который призван был стать первым помощником патриарха-регента.

  

Как и Иоанн Калека, Алексей Апокавк происходил из "низкорожденных плебеев", и начинал свою карьеру простым писцом у налогового чиновника в своей родной Вифинии. Постепенно поднимаясь с самых низов по служебной лестнице, Апокавк в начале правления Феодора III стал помощником "архонта соли" Николая Стратига, заведовавшего государственными соледобывающими предприятиями; подставив проворовавшегося начальника, Апокавк сумел сам занять его место. С этих пор он оказался на виду у императора, вскоре был принят в императорский секретариат, а в 1321 году занял пост протовестиария - главы личных финансов и имуществ императора.

 

Апокавк представлял собой яркий тип "эффективного менеджера", который брался за самые разнообразные проекты, поручаемые ему императорами, и успешно доводил их до конца, попутно еще и наводя порядок в соответствующей отрасли. Феодор III назначил своего протовестиария епархом Константинополя - и Апокавк успешно организовал и довел до конца грандиозные работы по восстановлению систем водоснабжения и канализации Города  При Василии III почти 10 лет он провел на должности великого логариаста - министра финансов - и построил систему, позволившую в дальнейшем без особых усилий, "в рабочем порядке" финансировать дальние походы Василия III. Во время киликийского похода император поручил Апокавку реорганизацию флота, пребывавшего к этому времени в определенном забросе, так как империя давно не вела морских войн. Апокавк в кратчайшие сроки справился с задачей, снарядив боеспособные эскадры, обеспечив Василию поддержку с моря, снабжая припасами и подкреплениями осажденный Айяс, загнав египетский флот в гавани и захватив господство на море. В болгарской кампании флот, возглавляемый Апокавком, сыграл едва ли не решающую роль, обеспечив как высадку ромейской армии в тылу у болгарской оборонительной линии, так и захват рубежа Дуная. В 1340 году Апокавк, сохраняя пост мегадуки, был назначен месадзоном - "министром-координатором", главой правительства империи. К этому времени он являлся обладателем одного из крупнейших состояний в империи, доходных предприятий в столице и богатых поместий во Фракии с роскошным замком Эпиваты близ Селимврии. Но это не вызывало нареканий государя - если Апокавк и умел обделывать выгодные сделки "с использованием служебного положения", то он же и умел делать это не наглея и "не в ущерб делу"; и был способен ради дела тратить свое богатство на государственные нужды (так будучи мегадукой, он за свой счет улучшил довольствие флотских экипажей). Василий III доверял ему безгранично. Будучи низкого происхождения, и не занимая, в отличии от Иоанна Калеки, патриарший престол, сам Апокавк не мог стать регентом, не вызвав сплоченную оппозицию знати; но и оставаясь месадзоном, он неизбежно становился третьим в автоматически сложившемся правящем триумвирате императрица-патриарх-месадзон.

 

 

Смерть императора, последовавшая в Иероне через два дня, 15 июля 1341 года, стала потрясением для ромеев, и даже вызвала изыскания на предмет "за какие грехи Господь отнял у нас такого государя во цвете лет". Страна погрузилась в глубокий траур. Иоанн Кантакузин описал в своих мемуарах похоронные богослужения, продолжавшиеся 9 дней. Печальное событие собрало в столицу множество людей; число иереев было столь велико, что даже св. София не вмещала их всех. Пышность и роскошь обстановки, обилие света, множество собравшегося народа, торжественность скорбных мелодий позволили свидетелю похорон не смотря на всеобщее горе назвать их прекрасным, изумительным зрелищем. После речи Никифора Григоры у гроба василевса «поднялся величайший вопль...». Но "император умер - да здравствует император"; через 40 дней после похорон на Ипподроме была проведена "инаугурация" Иоанна V "сенатом, народом и войском". Войско представляли гвардейские тагмы под командованием патриаршего зятя Иоанна Ватаца и "морпехи" столичного флота под командованием мегадуки Алексея Апокавка. Девятилетний василевс в детских доспехах был поднят севастократорами на щите, а после коронован патриархом в Святой Софии. Мальчик в воинском облачении, "прекрасный как ангел небесный" и в полной мере унаследовавший отцовское обаяние, вызвал умиление и неистовый восторг народа. 

 

Апокавк к моменту смерти императора сосредоточивший в своих руках все рычаги и нити административного аппарата империи и завоевавший безграничное доверие императрицы Анны, имел решающее влияние на всем протяжении регентства. Патриарх Иоанн Калека вскоре ощутил это во время первого же конфликта с Апокавком - Апокавк просто уехал к себе в Эпиваты и перестал являться на заседания, и всего за пару дней патриарх, осознав какую огромную работу тащил на себе месадзон и сколь многое "завязано" лично на него, а так же то, что человека сколь-либо сопоставимых способностей и опыта у него попросту нет, сам отправился в Эпиваты просить своего свата вернуться. С этого момента Иоанн Калека практически не вмешивался во внутреннее управление, которое Апокавк вел твердо и рачительно. Аристократия возмущалась, особенно после того как несколько провинциальных дуксов, не выполнивших распоряжения месадзона, были немедленно смещены; но в "единый фронт оппозиции" так и не сплотилась - месадзон мастерски использовал в отношении знати всевозможные пряники наряду с кнутом. Лояльность стратиотского сословия и знати месадзон поддерживал банальным подкупом - раздачей воинам солидных донативов во время фемных сборов, пожалованиями и пенсиями "нужным людям" среди аристократии; превосходное состояние казны до времени благоприятствовало подобной политике.

 

К тому же возможная аристократическая оппозиция была лишена вождей. Из трех крупнейших военных авторитетов правления Василия, принадлежавших к высшей знати, двое – Андроник Палеолог и Иоанн Ватац – входили в партию регентов, будучи породнены с ними (Палеолог был зятем Апокавка, а Ватац патриарха) и обладали немалой долей власти в рамках существующего правительства, де-факто войдя в регентский совет. Наиболее же авторитетный из вельмож, великий доместик Иоанн Кантакузин, был оставлен покойным императором в Тырново в качестве наместника и командующего сосредоточенной в Болгарии «Великой Аллагией». По завещанию василевса Кантакузин был оставлен регентом Болгарского царства с властью практически царской, и целиком погрузился в дела управления и защиты порученной ему страны. 

 

В церковных делах патриарху пришлось занять «оборонительную позицию». Собор 1341 года, осудивший Варлаама, не разбирал глубоко учения Паламы, и патриарх не случайно настоял тогда на том, чтобы продолжение полемики было запрещено соборным постановлением – их обсуждение грозило полномасштабной церковной смутой. Но соборное постановление не могло остановить «настоящих буйных», и по рукам заходили анонимные полемические памфлеты. Главным камнем преткновения пока служил вопрос о «фаворском свете». Мнения Варлаама, представлявшие собой одну крайность, были осуждены, но взгляды Паламы с точки зрения его оппонентов явно ушли в другую крайность – объявление фаворского света, созерцаемого афонскими старцами, «нетварным». Возможность лицезрения «нетварного» света «тварными» очами была с точки зрения тогдашней византийской «научной картины мира» антинаучным утверждением, да и просто банальным логическим абсурдом; философски образованные клирики и городские элиты не могли принять это. Григорий Акиндин, тщательно проанализировав святоотческое предание, доказал что термин «нетварный» в применении к фаворскому свету не использовался ранее ни у одного из Святых Отцов (в РИ исихасты позднее на соборе 1341 года «решили» эту проблему банальным логическим передергиванием – де поскольку отцы называют фаворский свет «нематериальным», «благодатным», «вечным» и пр. – значит он и «нетварный»). При этом постепенно затрагивался (но еще лишь отчасти) и более серьезный богословский вопрос о статусе «божественных энергий» и их отношении к «божественной сущности». "Нетварным" мог быть только Бог; возможность видения Бога тварными очами была уже осуждена как "ересь мессалианства", и Палама стал утверждать что в "фаворский свет" - это не Сущность, а "Энергия" Бога, которая в отличии от Сущности "познаваема", и может быть видима.

 

Стало очевидно, что Палама, пусть и негласно, нарушил соборное постановление и продолжил полемику. Но применение репрессалий к авторитетному «духовному лидеру» вызвало бы негативную реакцию в обществе. К тому же в самом регентском совете Апокавк высказался против подобного (он защищал Паламу и в РИ), а императрица-мать вообще запретила трогать Паламу – на том основании что он друг ее покойного мужа и прочее ее не волнует. Патриарху, чтобы оказать противодействие наступлению паламитов, оставалось лишь одно – отвечать. И он, скрепя сердце, разрешил Григорию Акиндину отвечать – тоже в форме анонимных памфлетов. Полемика вскоре вышла за пределы церковных кафедр и философских салонов, выплеснувшись «на пути и торжища». Никифор Григора иронизировал что вернулись времена Григория Богослова, когда нельзя было ни хлеба купить, ни в баню сходить, не услышав от булочника или банщика богословской сентенции.

 

Активизация «монашеской партии» оказала определенное влияние и на внешнюю политику империи. Концепция Никифора Влеммида предусматривала единство и взаимопомощь всей православной ойкумены, духовно окормляемой патриархом Константинопольским. Много лет империя следовала этой концепции «византийского содружества», поддерживая в частности ту же Сербию против Венгрии. При Василии III католический фронт против Византии  распался, империя вступила в оживленные двухсторонние отношения с католическими державами, кульминацией которых явился союз с Венгрией против Орды.

 

Временная оккупация поляками Галичины при венгерской поддержке (об участии венгерских войск в Галицком походе Казимира быстро стало известно) внесла свои коррективы в настрой значительной части ромеев. Афон к этому времени превратился в «монашеский интернационал», на Святой Горе существовали, входя в единую ассоциацию под руководством выборного «протата», монастыри болгарские, сербские, русские, грузинские и пр.. И хотя Афонская ассоциация и не имела жесткой «орденской» структуры, но тесные связи с Афоном поддерживал ряд монастырей в других православных странах. Католики иногда прямо называли их «Базилианским орденом» (все монастыри, входящие в ассоциацию, придерживались общежительного устава святого Василия Великого, хотя «скитских» отшельников это не касалось – они пребывали в уединении, собираясь на общую литургию и общение с братьями в субботу и воскресенье). «Афонский орден» разумеется придерживался идей «византийского содружества», и теперь начал агитацию за разрыв союза с католиками и мир с Ордой, которая поддерживает князя Любарта и защищает православный край от порабощения латинянами.

 

Призывы монахов пали на благодатную почву, найдя горячую поддержку горожан. К 1341 году персидская ветвь пути окончательно рухнула из-за дикого бардака в Иране – в Азербайджане и Ираке Персидском господствовал Чобанид Хасан Кучук, в Ираке Арабском, Джазире и Хузистане – Джелаирид Хасан Бузург; эт двое непрерывно воевали друг с другом. В Хорасане ильханом был провозглашен Тука-Тимур, потомок брата Чингиз-хана Тодоен-Отчигина, но в крае началось восстание сербедаров. Караванная торговля оказалась парализованной. Единственная рабочая ветвь ВШП шла теперь через Золотую Орду, и от этой ветви Византия оказалась «отключенной» благодаря войне, а дивиденды уплывали в карманы итальянцев.

 

Апокавк с готовностью пошел навстречу «общественному мнению». Посольство Узбека, хотя и лишившееся полномочий после смерти хана, было обласкано и отпущено восвояси с проектом договора. Новому хану Джанибеку в первые годы правления было не до большой войны на западных рубежах; Орда отныне ставила там целью лишь удержание существующих позиций. Хан отказывался от претензий на Болгарию и признавал Дунай границей между Ордой и Ромейской империей. Согласно условиям этого же договора беглый болгарский царь Иван Александр с семьей был «интернирован» в Крыму, где хан дал ему поместье, но фактически держал там под домашним арестом. Взамен империя обязалась не вступать в союз с врагами Орды и не оказывать им поддержки. Под этими «врагами» разумелась в первую очередь Венгрия.

 

Договор с ханом был подписан летом 1343 года; спустя месяц в Тане произошел инцидент, в РИ приведший к полномасштабной войне в Причерноморье. В отличии от Кафы - полноценного итальянского города в Крыму, Тана, служившая главной перевалочной базой на пути с Черного моря к Сараю и далее, представляла из себя не более чем несколько "сеттельментов", входивших в состав золотоордынского города Азак (Азов). В этой ситуации имели место частые конфликты, выражавшиеся в ссорах с ордынским населением, уклонением от уплаты налогов (порой, впрочем, произвольно повышавшимся местной ордынской администрацией) и т.д. Напряженность в отношениях между местным ордынским и итальянским населением усиливалась еще и в связи с тем, что ханские подданные не делали различия между венецианцами, генуэзцами, пизанцами, флорентийцами... поэтому их столкновения между собой (довольно частые) представители ордынских властей рассматривали не как вражду представителей разных государств, а всего лишь как нарушение иностранцами общественного порядка. В Тану постоянно приезжали венецианские и генуэзские торговцы (нередко – представители влиятельных аристократических семейств) из Италии, которые, в отличие от постоянно проживавших в факториях соотечественников, не намеревались уважительно относиться к «тартарам», да еще и исповедовавшим «сарацинское заблуждение». Не доставало последней капли для вспыхивания очередного серьезного конфликта между золотоордынскими властями и представителями   итальянских торговых республик.

 

 

Такой каплей стало незначительное, бытовое, на первый взгляд, событие: в сентябре 1343 г. в порту (или на портовом базаре) Таны член знатного венецианского рода Андреоло Чиврано оскорбил ордынского подданного Ходжу Омара, который в ответ влепил ему пощечину, после чего итальянец выхватил меч и убил противника. В результате гнев ордынцев обратился против всех «латинян», проживавших в Тане: они устроили избиение итальянских торговцев и разграбили лавки и склады венецианцев, генуэзцев и флорентийцев, причем причиненный ущерб, по оценкам венецианцев, составил не менее 300 000 флоринов, а генуэзцев – 350 000 флоринов.

 

 

Когда сведения о событиях в Азаке дошли до хана Джанибека, он приказал бросить в тюрьму всех итальянских купцов, находящихся в ордынских городах, в т.ч. в Сарае и запретил торговать в Азаке всем итальянцам. В РИ конфликт разросся в полную торговую блокаду золотоордынских портов на Черном море. Венеция и Генуя совместными силами перекрыли доступ в Азовское море и кораблям тех стран, которые не участвовали в конфликте; в ответ хан Джанибек дважды (в 1345 и 1346) осаждал Кафу, но так и не взял ее.

 

В АИ ромеи возможно тоже попали бы под раздачу – но их там попросту не было, так как договор был только что подписан, и греки не успели вернуться в свой квартал в Тане. Почвы для конфликта с Ордой у Византии, не было, а торговля только что возобновилась. Было ясно, что Византия не присоединится к блокаде, и захватит всю торговлю, если «морские республики» пойдут на нее. Венеция и Генуя в конечном итоге пошли на попятный и примирились с ханом в конце 1345, когда ханские войска осаждали Кафу. Двухлетний перерыв в торговле итальянцев с Ордой позволил ромеям наверстать былые потери.

 

 

 

 

Апокавк так же сумел блестяще завершить конфликт с Египтом. После ухода Василия  III из Сирии мамлюки довольно быстро восстановили армию, и в 1339-1340 годах отбили все сирийские города, завоеванные императором и переданные армянским и кипрским гарнизонам. В год смерти Василия мамлюки снова предприняли набег на Киликию. В ответ на это византийский флот, возглавляемый сыном месадзона, адмиралом Иоанном Апокавком, прибыл в Фамагусту, и, соединившись с силами Кипрского королевства, атаковал Бейрут. Город был предан разграблению. Вслед за тем султану было сделано предложение о мире, с намеком что в противном случае любой другой город побережья султаната может стать новым объектом интереса ромеев. Малик-Насир намек понял – противопоставить на море флоту, созданному Апокавком, ему было нечего. Мир был подписан в конце этого же 1342 года, Египет признавал Киликию частью ромейской империи, граница прошла по хребту Аман.

 

В этом же 1342 Хасан Кучук, пользуясь исчезновением со смертью Узбека угрозы с севера, собрал армию в Тебризе и выступил на запад с целью "вернуть" Анатолию под власть своего марионеточного ильхана. Правивший из Сиваса Восточной Анатолией Ала-эд-дин Эретна (бывший ильханский наместник Анатолии, а ныне независимый эмир)  в сражении у местечка Каранбюк между Сивасом и Эрзинджаном сумел разгромить армию Хасана Кучука. После этой победы Эретна отнял у Чобанидов не только Никсар и Карахисар, но и Эрзинджан и Байбурт, продвинув границы своего эмирата на Армянское нагорье. Исходя из достигнутых успехов, Эретна принял титул султана.

 

Киликия, избавленная и от вражеских вторжений, и от внутренних раздоров по поводу церковной унии, наслаждалась миром под управлением царя Константина II Лузиньяна. Крах южной ветви ВШП, наступивший вследствии развала Ильханата, нанес Киликии значительный ущерб, но, благодаря миру, и наступившему в его результате процветанию сельского хозяйства и горнодобычи - не критический. К тому же соседство могущественной державы мамлюков еще слишком пугало армянскую знать для того, чтобы она решилась на раздоры.

 

 

Не так просто перенес крах ВШП Трапезунд, где львиная доля доходов местной элиты ранее поступала от торговых оборотов по персидской ветви ВШП. Крупные компании с долевым участием знати разорились; решающее значение в торговых оборотах Трапезунда переходило от трансконтинентальной "дефицитной торговли" к местной черноморской торговле "товарами широкого потребления", в первую очередь зерном. Но такая торговля находилась в руках рядового купечества, и к тому же не давала сверхдоходов. Конфликт аристократии с императорской властью, не только отказывающейся "войти в положение", но и (поскольку казна василевса так же понесла ущерб от краха ВШП) начавшей наступление на налоговые иммунитеты землевладений знати, становился неизбежным. И он стал тем более острым потому, что на троне Трапезунда сидел в этом время молодой, но крутой и решительный Василий I Мегакомнин.

 

 

При жизни всемогущего тестя Василия, императора Византии Василия III Ласкариса, оппозиция не решалась выступать. Во внешней политике Василий добился по сравнению со своими предшественниками блестящих успехов – воспользовавшись уходом туркмен Ак-Коюнлу с Хасаном Кучуком на восток, Василий, разгромив оставшиеся на месте мелкие племенные группы, вернул Трапезунду Халивию. Впервые за 100 лет все побережье между Керасунтом и Лимнией стало снова принадлежать Трапезундской империи. Василий очень эффективно воспользовался "мобресурсом" из принявших трапезундское подданство туркмен Халивии, лояльных ему лично. В Трапезунде появилось туркменское гвардейское формирование, получившее название "амирджандарии".

 

 

Воспользовавшись смертью тестя, Василий решил развестись с Ириной Ласкариной, чье бесплодие стало очевидным, и женится на своей фаворитке, тоже Ирине, которая уже родила ему нескольких детей. Трапезундский мирополит Григорий осуществил развод и обвенчал василевса с фавориткой. Жалоба в Константинополь не возымела действия - в поддержку Василия выступила императрица Анна Савойская, не любившая незаконнорожденную падчерицу. Апокавк поддержал императрицу, и в итоге Иоанн Калека не только санкционировал развод и новый брак Василия с фавориткой, но и узаконил их рожденных вне брака детей. Но еще до получения этих известий в Трапезунде Ирина Ласкарина начала действовать; не признав законность развода и отказавшись покинуть Трапезунд, Ирина стала знаменем оппозиции.

 

 

Знать предъявила Василию свои требования, и когда василевс отверг их - начала вооруженный мятеж. У укрепленного монастыря святого Евгения на окраине Трапезунда собрались дружины мятежных мегистанов, причем греки и "лазы" выступили против царя единым фронтом - в мятеже приняли участие Чанихиты, Схоларии, Мицоматы, Каваситы, Камахины и Дораниты;  к ним примкнула и часть горожан Трапезунда. Но со своими "амирджандариями", Василий наголову разгромил мятежников. Разбитые мегистаны укрылись в монастыре Святого Евгения, но император начал штурм с применением метательных машин, в ходе которого монастырь сгорел. Уцелевшие знатные мятежники были взяты в плен, и в июне 1342 года обезглавлены на главной площади Трапезунда. Ирина Ласкарина, так же плененная, была отослана в Константинополь, где Анна Савойская постригла "приблудную" падчерицу в монахини. За победой царя последовала конфискация ряда имений мегистанов, присоединяемых к царскому домену. С этого момента власть Василия I стала непререкаемой, и хотя в местную историографию он вошел как "тиран", но длительная смута, в РИ терзавшая Трапезунд в 1340ых-50ых, была предотвращена.

 

 

 Угрозы с Запада, где во Франции полыхала Столетняя война, а в Неаполе умер Роберт Мудрый и началось безалаберное правление Джованны I, не существовало.  Летом 1342 года скончался король Венгрии Карл Роберт, и на трон вступил его 16-летний сын Лайош (Людовик) I, женатый на Ирине Ласкарине. Лайошу досталось в общем-то крепкое королевство, объединенное долгими трудами отца; единственным исключением оставалась Хорватия, фактически разделенная на магнатские домены. Хорватские "князья" вели де-факто самостоятельную внешнюю политику по отношению к соседям - Венеции, владевшей далматинскими городами, и Сербии. Южная половина приморской Хорватии составляла Брбирское княжество Шубичей, включавшее в себя такие города как Скрадин, Клисс и Омиш; его правитель Младен III Шубич был женат на сестре Стефана Душана Елене Неманьич и тесно сблизился с Сербией. Севернее располагалось Книнское княжество Ивана Нелипича, который к началу 1340ых успел поссориться и с баном Боснии Степаном Котроманичем, и с венецианцами; в этой ситуации Нелипич так же искал контактов с Душаном. Оба магната претендовали на часть боснийских земель (так например Младен Шубич стремился вернуть отторгнутые Котроманичами (после "унижения в Блиске") жупании Гламоч, Ливно и Дувно). Таким образом в начале 1340ых годов Босния была окружена Сербией и ее союзниками с востока, юга и запада.

 

 

Гонцу, доставившему в Призрен весть о заключении мира между Византией и Золотой Ордой, Душан сказал «я рад тебе как архангелу Гавриилу». Получив гарантии нейтралитета Византии, краль немедленно вступил в сношения с Ордой. Зимой 1343-1344 татары поздравили нового венгерского короля набегом на Трансильванию; в то же время изгнанник Басараб вернулся в Мунтению с татарским отрядом. Валахи немедленно поднялись за любимого «господара», и венгерские гарнизоны были «с легкостью необыкновенной» изгнаны из Кымпулунга и Куртя-де-Арджеш. Кантакузин спокойно взирал на все это с противоположного берега Дуная.

 

Вернув власть в Мунтении,  Басараб немедленно вступил в тесный союз с Душаном. Душан начал вербовать наемников, готовя нападение на Венгрию в союзе с валахами и татарами, но события весны 1344 года заставили его поторопиться. В Книне скончался Иван Нелипич, оставив вдову, графиню Владиславу, с малолетним сыном Иваном, и король Лайош направил бану Славонии Николе приказ захватить Книн и передать его под управление королевской администрации, а Стефану Котроманичу - помочь Николе. Душан, имевший под рукой уже навербованное наемное войско, отреагировал незамедлительно. Осенью 1344 года Никола и Стефан Котроманич, подойдя к Книну, обнаружили там сербскую армию и примкнувшее к ней войско Младена Шубича. Никола и Котроманич были наголову разбиты; союзники атаковали Боснию, и вскоре в руках Младена Шубича были Дувно и Ливно, а Душан овладел Сребреницей. Суровая зима остановила наступление союзников.

 

 

Стефан Котроманич запросил помощи короля, но Лайош еше с прошлого года готовил большой поход против татар, призванный покончить с набегами на Трансильванию. Король посылал на восток крупную армию во главе с ишпаном Андреем Лакцфи,  воеводой Трансильвании, ранее командовавшим венгерским контингентом в битве на Орхее. Босния пока что была предоставлена самой себе. 

 

Весной 1345 года Войска Душана снова атаковали Боснию, на этот раз со стороны Мачвы. Один за другим пали Сребреник, Соли, Усора; весь Усорский банат, некогда принадлежавший Драгутину и его сыну Стефану Владиславу, был захвачен Душаном, в то время как Младен Шубич взял Гламоч. Но триумфальное наступление начало захлебываться, когда Душан повернул к югу, в лесистые и гористые земли внутренней Боснии. Краль столкнулся с неожиданно массовым сопротивлением; засеками, засадами, партизанскими действиями. "Как бешенные" дрались с сербской армией богумилы, которых в Сербии Душан жестоко преследовал. Сербская армия увязла в осадах и мелких стычках - а меж тем с востока пришли роковые вести.

 

 

Как скажет об этом венгерский хронист:

"В 1345 году от Рождества Господа, спустя три года после коронации короля Людовика, в праздник Очищения Пресвятой Девы Марии король послал против татар усердного и воинственного мужа Андрея, сына Лацка (Andream filium Lachk), трансильванского воеводу, вместе с народом секеев, венгерской знатью и сильными воинами, чье большое войско вторглось в землю, где татары обитали, и, сойдясь с ними на поле битвы, победило их вместе с их князем по имени Атламош. Атламош, женатый на сестре самого Хана, был взят живым, а после обезглавлен; за его выкуп были обещаны огромные деньги, но венгры отказались, заботясь о будущем. Они также принесли домой их (татар) знамена, множество пленных, и очень большую добычу, прежде всего, золото и серебро, ценные вещи, а также драгоценные камни и дорогие одежды; сражение между ними продолжалось три дня беспрерывно."

 

Падение столицы улуса, Шехр-альДжедида, который венгры на этот раз взяли своими силами, ярко свидетельствовало о масштабах поражения Орды. Забегая вперед скажем что весной 1346 года трансильванский воевода снова атаковал татар: секеи вновь одержали победу, нанеся татарам большие потери, и "возвратились с немалой добычей"; в результате татары отошли на восток, к побережью Черного моря, где на них обрушилась Черная Смерть, уже гуляющая по Орде. Земли до реки Прут в ближайшие годы были присоединены к королевству Венгрии: вскоре по приказу короля Лайоша Марамурешский князь Драгош обосновался на этих землях, основав Молдавское воеводство (первоначально игравшее роль пограничной марки Венгерского королевства).

 

 

Этой победой молодой король Венгрии одним ударом лишил Душана союзников на востоке. Басараб Валашский получил от короля «предложение от которого нельзя отказаться» - присягнуть Венгрии, сохранив Мунтению как вассал венгерской короны, и в качестве гарантии вассальной верности – принять участие в войне с татарами. Басараб, после столь явной демонстрации «чья теперь сила» в восточном Прикарпатье, принял все условия короля. Преданные Басарабу валахи сражались теперь на стороне Венгрии.

 

Меж тем как трансильванцы (секеи) оставались на востоке закреплять успех, главные силы венгерского войска возвращались на запад. В июле 1345 года король Лайош соединился с армией Лакцфи в Пече, приведя с собой подкрепления, включающие крупный контингент немецких наемников. По возможно преувеличенным данным хрониста, армия Лайоша насчитывала до  80 000 воинов. Вся мощь Венгрии была теперь сосредоточена против Душана.

 

 Армия короля вступила в Хорватию и осадила Книн; Душан, имея в тылу держащегося в горах Котроманича, отступил к Усоре. В течении недели созданная им в Хорватии коалиция развалилась как карточный домик - Младен Шубич, которому Стефан Котроманич при королевском поручительстве уступил спорные жупании Ливно, Дувно и Гламоч, разорвал союз с Душаном и присягнул королю Венгрии. Владислава Нелипич, напуганная мощью королевского войска, сдала Книн королю; Книнское княжество было включено в королевский домен, а малолетний Иван Нелипич получил компенсацию в виде нескольких разбросанных владений в Славонии и Трансданубии. Через владения Шубича Лайош двинулся в Захлумье, вынудив Душана отступить из Усоры.

 

 

Но кровавой генеральной битвы не последовало - в сентябре 1345 года, когда обе армии сошлись на берегах Неретвы, Лайош уже получил известие о трагедии в Неаполе, где его брат Андрей, консорт юной Неаполитанской королевы Джованны I, был убит заговорщиками - вскоре после того как Лайош и его мать добились от папы санкции на его коронацию как короля Неаполя. Идея мести за брата целиком захватила Лайоша, и он желал теперь поскорее покончить с войной на юге. С другой стороны Душан, лишившись всех союзников, понимал что его затея с захватом Боснии провалилась.... пока. Стороны сели за стол переговоров, и в начале октября 1345 года был подписан Неретвинский мир, согласно которому граница между королевствами оставалась прежней.

 

Мир между Венгрией и Сербией продержался однако не больше года. Лайош на волне успехов после присоединения Книнского княжества Нелипичей и подчинения Шубичей решил довершить закрепление своей власти в Далмации возвращением под венгерское правление тех далматинских городов, которые за время смуты начала XIV века были захвачены венецианцами – Задара, Трогира, Шибеника, Сплита и Нина. Сами далматинские города, недовольные властью Венеции обратились к королю с просьбой о принятии «под высокую руку». Король решился. Венгерское войско после заключения Неретвинского пакта двинулось к далматинским городам, которые все до единого восстали против Венеции и открыли ворота королевским ишпанам.

 

Реакция Республики не заставила себя ждать. Уже в сентябре венецианский корпус высадился у стен Задара и взял город с применением осадных машин. Местный патрициат подвергся репрессиям, в Задаре был размещен постоянный венецианский гарнизон. В то же время Республика, понимая неизбежность решающей схватки с Венгрией, формировала многотысячную сухопутную армию из итальянских, каталонских и немецких наемников. И наконец – Светлейшая сделала Душану предложение о тесном союзе, подкрепляемом солидной денежной субсидией.

 

Весной 1346 года король Лайош снова собрал армию, доходившую (по возможно преувеличенным сведениям) до 80 000, и двинулся в Далмацию. У стен Задара король обнаружил как венецианскую наемную армию, так и короля Сербии со всем его войском, а так же примкнувшего к ним «князя Брбирского» Младена III Шубича. Республика доверила командование объединенными силами Стефану Душану, и не раскаялась в своем доверии. Ожесточенное сражение, развернувшееся 1 июля 1346 года, завершилось полной победой союзников и отступлением венгерских ратей с поля боя.

 

В этой ситуации Лайошу требовалось либо отказаться от своего неаполитанского проекта и продолжать борьбу за Далмацию, либо искать мира с победителями. Король выбрал второе, и осенью 1346 был подписан мир, согласно которому Венеция вернула власть над всеми принадлежавшими ей далматинскими городами. Согласно этому же пакту Брбирская Хорватия, оставаясь формально под венгерским сюзеренитетом, получила полунезависимый статус, а Душан был признан гарантом этого соглашения (что де-факто ставило Брбир под «двойной сюзеренитет» Венгрии и Сербии). В обмен Венеция обязалась «не чинить препятствий» походу Лайоша на Неаполь. Каковой и состоялся в следующем, 1347 году, увенчавшись блестящим завоеванием Неаполитанского королевства и бегством королевы Джованны в Прованс.

 

 

В конце 1341 года, как упоминалось выше, скончался великий князь Литовский Гедимин, и на княжение в Вильно сел его младший сын Явнут. Явнут вскоре "проявил склонность к православию и блокировался с Наримантом-Глебом, уже принявшим (как и Любарт) православную веру". Вдохновленные этим фактом галицко-волынские епископы при поддержке своего князя Любарта обратились в Константинополь, освещая возобновившуюся перспективу православного крещения Литвы. Некогда патриарх Иоанн Глика уже создавал под проект "крещения Литвы" литовскую православную митрополию в Новогрудке с юрисдикцией над Полоцкой и Туровской епархиями; после смерти литовского митрополита Филофея Константинополь отказался назначать ему преемника по причине того что Гедимин не только нисколько не содействовал распространению в Литве православия, но и вел в это время активные переговоры с Авиньоном о католическом крещении. Теперь Гедимин был в могиле, при его молодом и расположенном к православию преемнике открывались новые перспективы, и патриарх Иоанн Калека отнесся к проектам галицко-волынского духовенства благосклонно. Летом 1342 года епископ Феодор Галицкий прибыл в Константинополь и был посвящен в "митрополита Галицкого и Литовского". Его кафедральными городами стали Галич и Новогрудок, в под его юрисдикцию перешли епископства Перемышльское, Холмское, Владимирско-Волынское, Луцкое, Туровское и Полоцкое - вся территория, на которую распространялась политическая власть Гедиминовичей. Митрополит Киевский и Владимирский Феогност напрасно слал из далекой Москвы протестующие грамоты.

 

 

Изменено 16 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Эпидемия чумы, известная как "Черная Смерть", охватила всю известную ромеям ойкумену. Ее очаг вспыхнул в 1320 г. в пустыне Гоби в Монголии, откуда и началось ее победоносное шествие через всю Азию в Европу. Золотую Орду заболевание захлестнуло уже с 1342 г., став причиной небывалого раньше сокращения населения и полного паралича власти. От татар чума была занесена в Египет и Северное Причерноморье, поразив в том числе генуэзские колонии в Крыму.

 

О дальнейшем маршруте движения морового поветрия, совпадавшем с традиционными торговыми путями, сообщает Никифор Григора: "В это время обрушилась на людей тяжкая и чумная болезнь, начиная со скифов и Меотиды и бухты Танаиса, обосновалась тогда весной и продержалась весь тот год, переходя и опустошая одинаково жилища в приморских землях, города вместе с деревнями, и нашу страну и прилегающие, распространившись до Гадира и Геркулесовых столпов. В следующем году она перешла и на острова Эгеиды, затем достигла и родосцев, и киприотов, и всех других населенных островов". На тот факт, что чума пришла в империю с Северного Причерноморья, указывал также Иоанн Кантакузин, заметивший, что чума "началась от скифов Гипербореи". Кантакузин, описывая путь ее продвижения, отмечал, что "она не только прошла по Понту, Фракии и Македонии, но и по Элладе, Италии, всем островам, Египту, Ливии, Иудее, Сирии и почти по всему кругу ойкумены".

 

Из Византии генуэзские галеры разнесли эпидемию в 1348 г. по прибрежным городам Италии. Джованни Боккаччо, который оставил одно из самых знаменитых описаний "Черной Смерти", указывал на восточное происхождение чумы: "Только за несколько лет до этого она появилась на Востоке и унесла бессчетное число жизней, а затем, беспрестанно двигаясь с места на место и разросшись до размеров умопомрачительных, добралась наконец и до Запада". Из Италии вслед за торговыми караванами чума "перетекла" во Францию, Испанию, Германию, Англию и дальше во все остальные части Европы. Из Германии по Балтийскому морю эпидемия перекинулась на Скандинавию, Ливонию и Русь, замкнув тем самым свое кругосветное "путешествие". Странствие чумы по Европе очень четко демонстрирует географию и направления средневековой торговли, которая концентрировалась вокруг Ближнего Востока и Средиземноморья.

 

 

Первая вспышка чумы в Византии приходится на осень 1347 г. В Константинополь чума была занесена из Кафы, колонии генуэзцев в Крыму. Кафа, осажденная татарами, уже была охвачена эпидемией и именно оттуда началось ее странствие на зачумленных торговых галерах по византийским землям. В течение 1347-1348 гг. чума свирепствовала по сути во всех греческих землях. Хронисты, следуя законам жанра летописного повествования, только констатировали факт распространения крупной эпидемии, воздерживаясь от эмоциональных замечаний. Но за скупыми строками поздневизантийских хроник стояли события, полные драматизма и человеческих страданий. Весь ужас, который охватил жителей империи, нашел свое отражение в исторических и риторических сочинениях современников (Иоанна Кантакузина, Никифора Григоры и Димитрия Кидониса), оставивших описания той эпидемии.

 

Чума не раз посещала Константинополь за тысячелетнюю историю Города, но давно бедствие не было таким масштабным. Эпидемию 1347-1348 гг. по размаху можно сравнить разве что с "Юстиниановой чумой" 542 г., занесенной в Византию из Египта, в пик которой в столице умирало до 5-10 тыс. человек в день. Димитрий Кидонис, находившийся в Константинополе в данный период и оказавшийся свидетелем трагедии, оставил эмоциональное описание тех событий: "Но я, который пребывает посреди ужаса и должен видеть, как город находится в опасности утратить это имя, ощущаю глубокий душевный страх". Кидонис наблюдал, как "ежедневно пустеет великий город и множество могил доказывает, что величайший умаляется". С помощью риторически приправленных восклицаний автор строк передал картину гигантского мора, захлестнувшего столицу, который был чреват, по мнению очевидца, вымиранием великого города. По разноречивым данным анонимных итальянских хронистов от чумы умерло 8/9 или 2/3 жителей Константинополя. Хотя эти сведения кажутся несколько преувеличенными, они иллюстрируют небывалый размах бедствия, по крайней мере в восприятии современников.

 

 

Сам вид пораженного болезнью человека внушал ужас очевидцам этой трагедии. Поэтому авторы уделили значительное внимание описанию признаков чумы. Григора указывает симптомы этого смертельного недуга: "Следами той болезни было высыпание на коже и общим предвестником той смерти были какой-то крупный нарост вокруг основания бедер и предплечья и одновременно кровяная чахотка". В своем описании автор, вероятно, смешивает две формы чумы (легочную и бубонную). Более подробное описание симптомов болезни приводит Кантакузин: "Одни были одержимы сильнейшим жаром и поражены болью в голове, были одержимы безмолвием и безразличием ко всему происходящему и вследствие чего были погружены в глубокий сон. И если каким-то образом приходящему в себя хотелось издать звук, язык двигался с трудом, и нечленораздельно звучали многие слова. Других болезнь поражала не в голову, а в легкие, воспаление возникало мгновенно внутри в легких, и, рассказывают, наступала острая боль в легких. Человек выпускал налитую кровью слюну и необычное и зловонное дыхание изнутри: горло и язык, пересохшие из-за жара, были черные и кроваво-красные; и питье было назначено большинству, бессонница угрожала все время и затруднение было повсюду в верхней и нижней части рук, и около щек, и у некоторых в других местах тела возникали большие или мелкие черные волдыри, как у других появлялись по всему телу черные язвы, тонкие и прозрачнейшие. И все из-за всего этого также умирали". Перечисленные признаки заболевания были характерны для легочной формы чумы, которая сопровождалась появлением на теле больного язв, приобретавших черный цвет, что и дало основание назвать эту эпидемию "черной смертью".

 

 

Кантакузин отмечал, что болезнь длилась всего 1-3 дня. О быстротечности заболевания писал и Григора: "Многолюдные дома всех жителей опустели полностью за один или же иногда за два дня". Заражение происходило даже от мимолетного контакта с больным, что определило размах распространения инфекции. Перед такой разрушительной силой, которая в кратчайшие сроки поражала жителей столицы, никто не мог устоять. Авторы в один голос указывают на полное бессилие людей перед лицом смертельного недуга. Григора писал: "Болезнь одинаково затронула мужчин и женщин, богатых и бедных, старых и молодых, и, одним словом, никого не пощадила ни по возрасту, ни по доле". Действительно, заболевание, не разбирая, поражало людей разного происхождения, возраста, социального положения, уравнивая всех перед опасностью заражения и смерти. Неизбежность летального исхода пораженного болезнью человека авторы подчеркивают констатацией того, что здоровым и ослабленным людям в случае их заражения одинаково была уготована смерть, невзирая на то, оказывалась или нет медицинская помощь: "бедствие было неотвратимым, поскольку никакой образ жизни, ни мощь тела не могли защитить. В равной степени все были истощены, и сильные и слабые тела, и вполне окруженные уходом умирали подобно беспомощным". Обреченность людей перед смертоносным недугом была очевидна для современников: "Ибо когда кто-то чувствовал себя заболевшим, то никакой надежды не оставалось на спасение".

Более того, эпидемия, разрастаясь, распространилась и на домашних животных, которые жили бок о бок с людьми: "Болезнь, таким образом, продолжала хлестать не одних только людей: но если в строении, где жило много людей, обитали другие животные: собаки, лошади и разные виды птиц, то и они... оказались поражены". "Многие дома жителей опустели, и животные умирали вместе с хозяевами".

 

 

Врачи были бессильны оказать какую-либо помощь сраженным тяжелым недугом. "И не было никакой помощи ниоткуда", - обреченно констатировал Кантакузин. "Никто, - вторил ему Григора, - ничем не был в состоянии помочь никому, ни живущим по соседству, ни родственникам по рождению и крови".

 

Город превратился в кладбище, где ежедневно погребали тысячи людей, умерших такой страшной смертью. Кидонис передал ощущение постоянного траура, который охватил жителей столицы: "Каждый день наша работа уносить друзей (на кладбище), и нас мучает больше всего, что люди избегают друг друга, опасаясь контакта с болезнью. Ни отец не хоронит своего ребенка, ни ребенок не доставляет родителю. последние почести. А оставшиеся в живых не верят в болтовню врачей, но, закутываясь, пишут собственный некролог". Страх вкрадывался в сознание людей, ежедневно сталкивающихся со смертью. Димитрий Кидонис, как и большинство его современников, имел все основания опасаться за собственную жизнь, ожидая той же участи, которая постигла многих его сограждан: "Мое тело не отличается больше от тени, и я думаю уже переносить до смерти жребий умерших".

 

 

Болезнь воспринималась как наказание свыше. Многие свидетели этих печальных событий подозревали, что Богородица, защитница города, покинула жителей столицы. В восприятии византийцев насылаемые бедствия есть кара за людские прегрешения. Кантакузин же связывал распространение эпидемии с христианской идеей, согласно которой Бог насылает подобное испытание, чтобы образумить людей. Умирающие и оставшиеся в живых в равной степени, стремясь оправдаться перед Богом, воздерживались от позорных поступков и заботились о благородстве, поэтому "могущественные раздавали необходимое бедным, пока болезнь не поразила их самих". Испытание, по мнению автора, есть возможность раскаяться и попытаться благородными поступками заслужить спасение души уже после смерти. Средством облегчения участи людей виделась лишь молитва, обращенная к Богу в надежде на его заступничество: "В этом положении мы нуждаемся в наставлении и молитвах тех, которые приближены к Богу и позаботятся о том, чтобы это нам перенести".

 

 

События 1347-1348 гг. оставили глубокий след в памяти современников. Обострив у очевидцев драмы чувства незащищенности перед лицом эпидемии и страха за собственную жизнь, чума повергла людей в состояние шока, напомнив об эсхатологических предсказаниях. В дальнейшем любое появление признаков этой болезни вызывало печальные воспоминания о трагедии середины XIV в.

 

 

___________________________________________________________________________________________________________

 

 

Бедствие, которое представляла для Византии чума, глубоко осложнило положение империи, определив в значительной мере вектор дальнейшего развития. Чума поразила и ранее процветавшую сельскую экономику, и промышленные структуры.

 

Первым рухнул рынок рабочей силы. Выжившие мастера, от ткача до каменщика, остались без подмастерьев, без слуг, без учеников. А ведь Черная Смерть лишь очень немного сократила в Европе спрос на элитные товары - роскошные шелка, стеклянную посуду, доспехи. Прелаты умирали, но в сан посвящали других, которым были нужны посох и перстень. Компании распадались, но капитаны вербовали новых солдат. Элита, лучше питавшаяся и жившая в более комфортных и чистых условиях (и в большинстве своем пересидевшая мор в сельских поместьях, как герои Декамерона), пострадала от Чумы мало, и денег у нее на первых порах меньше не стало. С подъемом новых слоев появлялись как новые потребители готовой продукции, так и новые производители.

 

Быстрое восстановление городского рынка рабочей силы стало результатом согласованной политики: повышение заработной платы было импульсивной реакцией хозяев на угрозу недопроизводства. Этот золотой век для выживших наемных работников дополнительно золотила конкуренция мастеров. Хозяин, не желавший закрывать мастерскую, не имел выбора. Впервые работник выдвигал требования и мог диктовать условия. Тщетно правительство, вспомнив об аналогичных указах Юстиниана Великого после "Юстиниановой Чумы", пыталось, вводя императорскими хрисовулами общую регламентацию труда, сдержать этот резкий подъем зарплат, который толкал в город последних работников, чьи руки еще можно было использовать на селе. Хаос, который порождали массовые миграции, и угроза политических беспорядков, которую создавало в городах большинство пришельцев, так же побуждали правительство действовать, как и его желание контролировать рынок и спасти курс монеты.

"Пусть ни один мастер-ремесленник, кем бы он ни был, не платит мистиям больше другого мастера, под страхом произвольного штрафа."

 

Ничто не выполнялось. Разрываясь между желанием сохранить себестоимость изделий и нежеланием закрывать дело, хозяин в конце концов уступал требованиям работников. Указы о замораживании зарплат оставались мертвой буквой при корыстном попустительстве обеих сторон. Тем более что единственным властным аппаратом в городах были городские же выборные власти, которые не имели возможности сломить саботаж влиятельных хозяев эргастириев. Зарплата мистиев за три года утроилась. Едва возведенное заграждение сразу же рухнуло. На зарплату устанавливали новые тарифы, но ее быстрый рост прекратится только сам, когда установится новое равновесие спроса и предложения.

 

Подъем зарплаты, естественно, отражался и на ценах на готовую продукцию. Покупателей вполне хватало, чтобы производство имело смысл, — отчасти к ним принадлежали и те, кто сам выигрывал от роста зарплат. Хорошо известный феномен инфляции: каждый торопился покупать. Но рост цен быстро делал иллюзорным подъем зарплат. Квалифицированные работники прибыль в любом случае получали. У других рост очень быстро вызывал разочарование, тем более что бурный приток приезжих из сельской местности, привлеченных блеском монеты, был опасен для тех, кто нашел себе место. Но в общем положение горожан было относительно прочным, и города постепенно восстанавливали свои позиции - за счет трудовых мигрантов и за счет низких цен на зерно. То есть - за счет деревни.

 

 

Положение сельской местности стало незавидным - византийскую товарную сельскую экономику, ориентированную на снабжение городов и на экспорт, постигла подлинная катастрофа. Кроме отдельных крупных собственников, которым смерть братьев и кузенов дала возможность выгодного и долгосрочного укрупнения земель, землевладельцы страдали от все большего дисбаланса между своими расходами и доходами. Парикия уже в основном сменилась системой эксплуатации наемного труда батраков, а заработные платы вдруг стали расти. Меж тем крах внешнего зернового рынка (Италия после Чумы уже не нуждалась в привозных продуктах из-за сокращения населения) и резкое сокращение внутреннего рынка - вызвали (в разительном контрасте с бумом цен на ремесленные товары) застой цен на зерно. Каковой лишал землевладельцев возможности конкурировать с городскими предпринимателями в отношении зарплаты, которую они могли предложить, приводил к оттоку рабочих рук в города и еще большему упадку товарных хозяйств.

 

Тогда в большинстве случаев лучше было оставлять землю под залежью, чем платить поденщикам слишком дорого по сравнению с тем, что получишь от продажи урожая на рынке. Впрочем, в 1348 г. во время пахоты работать нередко не позволяла чума. Так что возделывать поля надо было заново, а для этой задачи оставшихся сил иногда не хватало. Всего-навсего недопроизводство, здесь непреднамеренное, там сознательное, на время притормозило падение цен на сельскохозяйственную продукцию. Но поддерживать цены на среднем уровне за счет сокращения производства не значит восстанавливать экономику.

 

Таким образом, в то время как город манил к себе бурным ростом зарплат, сельский мир пребывал в длительной депрессии. Помещики и крупные арендаторы были разочарованы, у крестьян опустились руки. Что касается рабочей силы, то самые способные ушли. Что касается капиталовложений — рентабельность с/х теперь была такой, что отпугивала и самых смелых. Многие ранее возделанные земли пустели и зарастали лесом, мелиорированные земли в дельтах рек забрасывались и заболачивались

 

Больше всех пострадали "фермеры" - владельцы хуторских хозяйств, мелкие стратиоты-монокаваллы и зажиточные крестьяне-икодеспоты, ранее хорошо жившие за счет реализации продукции своих хозяйств на рынке. Те, кто мог себе позволить иметь "продвинутый" сельскохозяйственный инвентарь. Те, кто нанимал батраков. Те, кто применял севооборот. Самый высокооплачиваемый батрак, дорогие подковы и лемех — теперь все теряло смысл. "Икодеспот" испытывал те же невзгоды, что и держатели мелких клочков земли; мелкий стратиот терял возможность экипироваться на службу и "деклассировался", опускаясь в ряды крестьян.

 

Хлебные кризисы, монетные кризисы, демографические кризисы — все это должно было сделать вторую половину XIV в. сплошной чередой конфликтов.

 

Недовольна была аристократия, которая потеряла как «сверх-доходы» от товарного сельского хозяйства, так и всевозможные пенсии и пожалования, которыми ранее покупал их лояльность Апокавк, и которые казна больше не могла себе позволить. Быстро сплотившись в "этерии", аристократические партии готовы были начать кровавую борьбу за "перераспределение оставшихся активов".

 

Еще более недовольна была главная военная опора страны - "стратиотское сословие", которое, жившее ранее доходом "от земли", оказалось теперь на грани разорения, а правительство уже не имело средств раздавать им подъемные и донативы. Низший слой, владевший не мелкими поместьями, а хуторами - стоял уже по большей части и за гранью разорения, представляя собой массу деклассированных, но вооруженных и хорошо обученных людей. Кто-то подавался наемниками в итальянские кондотьерские бригады, кто-то разбойничал на дорогах, кто-то просто опустился в крестьянское состояние. Значительное количество разорившихся стратиотов искало поддержки в резиденциях магнатов, пополняя их вооруженные этерии, и магнаты, еще имевшие средства на содержание этих этерий, готовы были бросить их в междуусобную войну – а пока использовали их для того чтобы «творить свою волю» в провинции. Вертикаль власти в провинциях, ранее поддерживаемая службой стратиотов, зашаталась, уровень безопасности на путях резко упал, города создавали вооруженные отряды ополчений для борьбы с участившимися разбоями на торговых путях, крупные монастыри обзаводились своими охранными отрядами из прикормленных стратиотов, магнаты в своих латифундиях все больше выходили из-под контроля провинциальных властей.

 

А меж тем в крупных городах и особенно в Константинополе накапливалась масса «охлоса» - низкоквалифицированной рабочей силы, состоявшей в основном из мигрантов из сельских местностей. Эта масса, приведенная в города "завышенными ожиданиями", и потому априори разочарованная, то и дело взрывалась кровавыми "массовыми беспорядками", чреватыми вылиться в полномасштабные аналоги итальянских "восстаний чомпи".

 

Правительство отчаянно пыталось удержать контроль, но былые "властные рычаги" попросту переставали работать, а некоторые из них просто исчезли. Исчезли в никуда поступления казны от вывозных пошлин на сельхоз-импорт, раннее составлявшие немалую часть бюджета. Рухнули доходы от босфорской пошлины - как из-за сокращения вывоза продовольствия из черноморского региона, так и благодаря наступившему из-за антимонгольского восстания в Китае краху торговли по Великому Шелковому Пути. Резко сократились поступления от поземельного налога. Состояние имперской казны было катастрофическим. Бюджетные концы не сходились с концами, а нараставшая в связи с ростом зарплат инфляция съедала и то, что умудрялись сэкономить.

 

Страна все больше походила на "пороховую бочку"

Изменено 11 May 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

Летом 1348 года, в момент когда Чума, опустошив империю, отступила и народ потянулся в полувымершие города – в империи официально закончилось регентство. Василевсу Иоанну V исполнилось 16 лет.

 

Внешне красивый и элегантный, унаследовавший изрядную долю отцовского обаяния (которое он увеличивал своими «актерскими дарованиями» и остроумием), василевс, оставшийся с 9 лет на попечении матери, вырос во дворце, среди роскошных средиземноморских садов, «калофонической» музыки, шедевров архитектуры и пышного церемониала. Физически развитый и тренированный, юный император не прошел нормальной военной стажировки в войсках и не вращался в военной среде – отдав его на попечение кому-либо из военных, императрица опасалась утратить влияние на сына. Жизнь во дворце среди женщин и льстецов, сделала юношу нерешительным, капризным и мечтательным. Не вникая серьезно в государственные дела, василевс «пользовался всеми преимуществами своего юного возраста и царственного положения». Как выразит современник свои впечатления о юном Иоанне V, «он был весьма легкомысленным человеком и не глубоко интересовался иными делами, кроме хорошеньких и красивых женщин и вопроса – которую из них и как поймать в свою сеть».

 

Вопрос о браке императора имел весьма острый характер, тем более что во время Чумы умер младший брат василевса, деспот Феодор, и Иоанн V оставался теперь единственным мужчиной династии Ласкарисов, но тем не менее вопрос «подвис». Еще до Чумы было достигнуто соглашение о браке василевса с королевной Ириной Неманьич, дочерью Стефана Душана. Душан очень увлекся этой идеей, но его дочь была на 6 лет моложе василевса. На 1348 год предполагаемая невеста еще не была готова к брачному сожительству и рождению. Женить василевса на девочке, не достигшей половой зрелости, патриарх Иоанн Калика отказался – официально по каноническим соображениям, реально – чтобы «на всякий случай» сохранить свободу рук. Пока что брак василевса был отложен до 1352 года, когда сербская королевна достигла бы 14 лет.

 

Поскольку государственными делами император не занимался, месадзон Алексей Апокавк по прежнему оставался реальным правителем страны. Именно старый министр распоряжался в столице в страшный чумной год, пока императорская семья отсиживалась в Иероне. Все силы правительства были направлены на тщетные попытки остановить мор; когда же он схлынул – пришлось разбираться с последствиями.

 

Правительство стало бедным, и – слабым. Выше была описана ситуация в провинциях, водворившаяся в ближайшие годы. Ситуация эта была весьма опасной – решения правительства и «вселенского суда» могли теперь не выполняться на местах, сталкиваясь как с саботажем, так и прямым игнорированием со стороны «почуявших силу» крупных землевладельцев, сколачивающих свиты из разорившихся стратиотов. Строптивость проявляли и некоторые города, на которые теперь естественно должна была пасть основная тяжесть налогообложения.

 

Месадзон чувствовал эту опасность – и старался в первую очередь сосредоточить ресурсы и вооруженную силу в руках правительства. Прежде всего требовалось восстановить военные силы центра. Во время мора великий стратопедарх Иоанн Ватац приложил максимум усилий для того чтобы сохранить регулярные части, разводя их небольшими отрядами по провинциям, но только после того когда мор открылся в традиционных стационарных лагерях  в окрестностях столицы. «Разведение» спасло значительную часть тагм, но все же пришлось «списать на небоевые потери» около половины личного состава.

 

По окончании мора месадзон немедленно принял меры к восстановлению тагм. В ряды тагм были призваны прониары и стратиоты провинциальных аллагий, которые во время мора отсиделись в своих икономиях, но теперь, благодаря краху экспорта и депрессии сельского хозяйства, обеднели. Желающих поступить на службу в тагмы нашлось более чем достаточно, и кавалерийские тагмы были быстро восстановлены до списочного состава.  Куда более грустной была ситуация с тяжеловооруженной пехотой – таксиархиями гоплитов. Единственным обученным резервом тяжелой пехоты с квалифицированным офицерским составом оставались таксиархии, рассредоточенные по крепостным гарнизонам – расположенные на окраинах, они мало пострадали от чумы. Теперь их стянули к столице, чтобы на их базе восстановить пехоту тагм. Гарнизоны восточных крепостей при этом пришлось пополнить акритами, что впоследствии преподнесло правительству неприятный сюрприз.

 

Хуже всего была ситуация во флоте. На него обрушился практически первый удар чумы – военные моряки в портовых кабаках и борделях первыми соприкоснулись с моряками «зачумленных» кораблей, идущих из Крыма. Хотя мегадука Апокавк приложил все силы для спасения своего любимого детища – флота, постаравшись развести его по островам и глухим гаваням – смерть преследовала боевые «триеры» по пятам. На момент окончания мора остатки флота ромейской империи были однозначно небоеспособны. Апокавк восстанавливал его по мере возможности, но вербовка квалифицированных моряков продвигалась крайне медленно.

 

И наконец – появилась проблема лояльного правительству командного состава. Чума унесла обоих героев предыдущего царствования, которые помогали правительству патриарха Иоанна и Апокавка контролировать армию – протостратора Андроника Палеолога и великого стратопедарха Иоанна Ватаца. Иоанн Кантакузин правил Болгарией и не стремился покинуть Тырново (где он правил с властью почти царской), а Апокавк в свою очередь не желал отзывать его, справедливо видя в Кантакузине опасного конкурента. Из видных генералов Василия III, имевших опыт самостоятельного командования и побед, оставался только кесарь Василий Синнадин, но он еще до Чумы был одним из лидеров аристократической фронды, составлявшей оппозицию Апокавку. В результате во главе тагм оказались молодые офицеры, не имевшие реального опыта боевого командования. Зато Апокавк сумел сохранить все ключевые командные посты «столичных войск» в руках кровных родственников. Тагмы возглавили родные внуки Апокавка – Андроник и Фома Палеологи (сыновья покойного протостратора, женатого на дочери Апокавка) и младший зять Апокавка пьемонтец Арто де Чампи, сын любимой придворной дамы Анны Савойской Изабеллы де Чампи, принявший командование латиноконом. Командование флотом находилось в руках сыновей Апокавка, адмиралов Иоанна и Мануила Апокавков, с юности делавших флотскую карьеру; Иоанн Апокавк успел покомандовать флотом в боевых операциях (именно он взял Бейрут). Пост великого стратопедарха получил другой зять Апокавка - Иоанн Асень, чей отец, севастократор Андроник Асень, тесть Иоанна Кантакузина, занимал пост протовестиария и являлся наиболее доверенным советником Анны Савойской.

 

 

Для восстановления сил нужны были средства. До Чумы основные доходы казна получала от поземельного налога и от торговых пошлин. Доходы от пошлин катастрофически рухнули в связи как с Чумой и обрушением хлебной торговли, так и с крахом Великого Шелкового Пути; поступления от поземельного налога резко снизились. Уже через год Апокавку стало ясно, что основным «генератором денежного потока» в новых условиях становятся города. Здесь главной проблемой оказалось «ослабление вертикали власти» - заставить города платить больше чем «обычно», было непросто, особенно учитывая то, что львиная доля этих доходов собиралась муниципальным же аппаратом под контролем городского совета. Апокавк пустил в ход все все свое политическое искусство «кнута и пряника». С одной стороны – в столицу призывались депутации от городских советов, с которыми шли переговоры, предлагались компенсации за счет различных прав и привилегий и пр.. С другой – если компромисса достигнуть не удавалось, в ход пускались "силовые ресурсы" дуки провинции, в городской совет назначались императорские уполномоченные – «эпискептиты», имевшие полномочия провести нужные меры. Схема сразу же стала давать сбои – уже в 1350 восстала Монемвасия, и Апокавку пришлось договариваться с этим городом купцов и пиратов, совершенно неприступным и с суши и с моря. В Фессалонике Апокавку пришлось сместить дуку фемы Иоанна Палеолога Ласкариса (внука прославленного полководца Иоанна Палеолога и сестры Иоанна IV Евдокии Ласкарис), чрезвычайно популярного в городе, и направить на его место своего сына Иоанна с отрядом боевых галер; адмиралу удалось довольно крутыми мерами удержать город под контролем и настоять на неуклонном проведении финансовой политики месадзона.

 

Но в империи имелись и иные потенциальные источники доходов, ранее не подвергавшиеся полноценному налогообложению – внутренние фемы Малой Азии.

 

На 1348 пограничную зону представляли собой 4 фемы – Пафлагония (запад этой исторической области со столицей в Геркалее Понтийской), Фригия (бассейн Сангария), Анатолик (верхний бассейн Меандра и Писидия) и Атталия (Ликия и Памфилия). Западная часть региона состояла из зоны горных хребтов и долин, служивших военной границей до побед Иоанна IV и контролируемый греческими военнопоселенцами - акритами. Восточнее располагались степной регион верхнего Сангария, где гоняли свои стада крещеные туркмены, бассейн Верхнего Меандра, где тем же самым занимались куманы (половцы), живущие в империи со времен Иоанна Ватаца, Писидия, колонизированная депортированными туда при Василии III мятежными албанскими кланами, Ликия, полученная для поселения «ногайскими» аланами и Памфилия, огражденная переселенными туда из Лидии (оставшейся в глубоком тылу) греческими акритами. Край таким образом был по большей части «инородческим», хотя его смешанное население все больше и больше забывало родные языки, общаясь на греческом как на общем лингва-франка. Что касается местной элиты – архонтов, занимавших в этом тотально военизированном краю «офицерские» должности – их не было нужды особо «скрести», чтобы обнаружить эллинизированного тюрка. Ураны, Калампаки, Цамасы, Амирасаны, Амиралисы, Атугидисы, Апелмелисы, Атзимы, Атуманы – потомки крещеных куманских и туркменских предводителей – подвизались в азиатских фемах империи в качестве «знати второго ранга», вершиной карьеры которых был пост дуки пограничной фемы, но начинать приходилось с кастрофилакса пограничной крепости, а то и с сотника. Среди них пребывали и младшие ветви виднейших тюркских родов – Меликов, происходивших от султана Коньи Изеддина, и Сиргианов, происходивших от хана Котяна – хотя их старшие кузены подвизались в Константинополе в рядах высшей знати империи.

 

 

По социальному статусу значительную часть населения региона можно было бы определить по русски как «казачество». Они имели привилегированный статус, не платили регулярных налогов – большая часть земель этих фем имела статус «неизвестных казне», то есть не обмеренных и не обремененных налогами по кадастровой шкале; платились (и то только теми, кто не был включен в акритские реестры) только некие фиксированные сборы «за пользование угодьями», наложенные на глаз и необременительные, да и те собирались на местном уровне и оставались в регионе, идя на донативы «реестровым» акритам. Военнообязанное население края платило «налог кровью», как защищая азиатскую границу от туркменских набегов, так и выставляя во все походы империи многочисленные контингенты конных и пеших лучников, чей «обстрел, подобный снегопаду» неизменно решал сражения в пользу ромеев.

 

 

Чума затронула их относительно слабо – в регион не было водных путей, торговля (в основном продуктами животноводства – шерстью, кожами и пр.) была вывозной и сама собой остановилась с приходом чумы; беглецы из зачумленных городов укрывались в сельских регионах приморских фем или горах Вифинского Олимпа, не проникая дальше. Сверх того дуки порубежных фем Василий Уран и Григорий Мелик приняли довольно жесткие карантинные меры – и в отличии от дук других фем сумели их реально обеспечить, располагая для патрулирования контингентом тюркских всадников, не гнушавшихся просто застрелить чужака. Так что мор коснулся края относительно слабо.

 

 

В регионе по прежнему оставалась масса «земель, неизвестных казне», но по поступавшей информации – населенных и возделанных. Уже в правление Василия III ряд регионов империи стоял на черте аграрного перенаселения; в то же время победы Василия сделали границу относительно безопасной, и в пограничные регионы переселялось значительное количество крестьян, оседавших на землю. На новом месте переселенцы естественным образом нуждались в поддержке и покровительстве. Они получали подъемные от богатых акритов (преимущественно акритских «архонтов») и становились им «должны»; те, кто с долгом не рассчитался, втягивались в зависимость от патрона наподобие париков. При этом как сами хозяйства, так и эта зависимость на «землях, неизвестных казне» не имели легального статуса и не попадали под действие существующих законов.

 

Василий III благодушно взирал на этот процесс заселения границы, так и не попытавшись взять его под контроль и сделать «земли, неизвестные казне» известными ей. Казна и так была полна, «архонты акритов» были его боевыми соратниками. Периодически поднимался вопрос о проведении земельного кадастра в пограничных фемах, о том чтобы разделить привилегированные военные слои и обосновавшихся в крае крестьян-переселенцев и обложить последних поземельным налогом. Но вопрос этот постоянно откладывался «в долгий ящик». Апокавк еще до эпидемии оценил нарастающий поток переселенцев в восточные фемы (в период регентства только возросший) и уже полностью подготовил проект взятия «земель, неизвестных казне» под финансовый контроль правительства. Уже даже были сформированы кадастровые комиссии чиновников, когда грянула Черная Смерть. Последствия пандемии сделали реализацию этого плана еще более необходимой.

 

Летом 1350 года комиссии «эпоптов» направились в восточные фемы и приступили к переписи. Апокавк постарался обставить этот процесс максимально деликатно – имуществ военнообязанных слоев касаться было строго воспрещено. Но почва для конфликта быстро возникла и без этого – описи и обложению подвергались многочисленные деревни «элевтеров», не имевших официального военного статуса. Эпопты были поражены степенью богатства «земель, неизвестных казне», и слали в столицу восторженные донесения. «Казацкая старшина», архонты акритов, успевшие де-факто превратиться в настоящих помещиков, видели свое благосостояние разрушаемым – села с зависимыми от них крестьянами превращались в официально учтенную государственную землю с государственными арендаторами. Эксцессы не заставили себя ждать.

Изменено 3 Nov 2017 пользователем Georg

[Georg]

Нельзя сказать что Апокавк не предвидел возможность «эксцессов» во время переписи, и, разумеется, принял меры предосторожности. Месадзон решил привлечь на свою сторону представителей высшей восточной знати тюркского происхождения, таких как Мелики и Ураны. Эти архонты сохраняли авторитет среди куманов и туркмен, потомками правителей которых они являлись; таким образом за ними стояла вооруженная сила, способная гарантировать удержание востока под контролем и – при поддержке тагм - подавление возмущений  прочих акритов. В секретных переговорах Апокавк пообещал им передачу в пронии тех «земель, неизвестных казне», на которые они распространили свой патронат, а так же новые доходные должности и титулы.

 

Месадзон однако недостаточно хорошо знал «дух и традиции» восточных фем с их варварским и полуварварским населением, объединенным в «боевые братства». Здесь мало было родиться знатным; в краю свободных потомственных воинов могущество и влияние архонта и его «ойкоса» зависело от уважения и авторитета, который этот архонт сумел заслужить среди акритов, от его доблести, славы и прочих "качеств вождя". Во время войн покойного императора наборы пехоты и легкой конницы в акритских областях проводились регулярно, и Василий III ценил и возвышал кефалов (капитанов) под знамя которых являлось большее количество добровольцев. Именно этим измерялась теперь степень влияния восточного архонта, именно исходя из этого с ним считалось и его ценило правительство.

 

Но то, что теперь предлагал Апокавк, было – в рамках «понятий», сложившихся в порубежье – предательством товарищей. Предательством, которое способно было враз разрушить тот самый «авторитет», без которого любой архонт в приграничье, какие бы чины и титулы он не носил, оставался «голым». Апокавк, судивший о людях исходя из своего многолетнего опыта, ни разу существенно не коснувшегося акритской среды, недооценил этот фактор.

 

В дальнейшем развитии событий одним из важнейших факторов явилась связь некоторых «архонтов востока» с вождями оппозиции в столице. Недовольство знати правлением Апокавка к этому моменту приняло массовый характер, в оппозиции месадзону и его политике находилась большая часть аристократических фамилий. Апокавка обвиняли в своекорыстии, некомпетентности, разорении страны, «угнетении городов непомерными налогами», создании клики…. в общем за полным списком можно обратиться к тому же набору обвинений, который в РИ фрондеры выдвигали против Мазарини (и «низкорожденный плебей» Апокавк вызывал у мегистанов те же чувства что и «итальяшка» у французской знати эпохи Фронды). Единственным стопроцентно оправданным обвинением в этом ряду было «создание клики» - Апокавк заместил все ключевые посты «своими людьми» - креатурами либо родственниками (из аристократических семей, таких как Палеологи и Асени, с которыми он сумел породниться). Большинство аристократических семей считало себя обойденными, лишенными своей доли власти и доходов – что естественно вызывало острое чувство «несправедливости» и стремление эту «несправедливость» исправить.

 

Вождем оппозиции стал севастократор Иоанн Палеолог Ласкарис (внук прославленного Иоанна Палеолога и сестры Иоанна IV Евдокии Ласкарис), популярный и среди знати и в народе, прославленный справедливостью и правосудием, и недавно смещенный Апокавком с поста дуки Фессалоники. Вокруг него группировались «сливки аристократии» - Враны, Раули, Тарханиоты, Сиргианы, Синнадины. Членом этого кружка был и кесарь Константин Мелик, потомок султана Изеддина, и….. кузен дуки Фригии Григория Мелика, представителя оставшейся на востоке младшей ветви рода.

 

Именно Григорий Мелик увлек обескураженных предложениями Апокавка архонтов востока, предложив альтернативу – выступить против правительства в союзе со столичной оппозицией и низвергнуть Апокавка. Разумеется – по крайней мере по словам Мелика – речь не шла о выступлении против императора, а только о низвержении Апокавка  и создании «правительства общественного блага». По инициативе Григория Мелика архонты востока, посвященные Меликом в заговор, съехались на тайное совещание в Котиэе, где был выработан план действий.

 

Меж тем обстановка в восточных фемах продолжала накаляться – в ряде мест акриты оказали открытое сопротивление комиссиям. Мелик и его соратники подогревали недовольство, распуская слухи что вторым этапом будут описаны и земли рядовых акритов. Отряд тагматы, везший в столицу арестованного за неповиновение архонта Николая Атумана, был разгромлен внезапным нападением акритов, арестованный освобожден. Это событие послужило как бы сигналом – осенью-зимой 1350 года комиссии эпоптов были изгнаны с большей части территорий, которые должны были описывать.

 

Апокавк двинул на место действия подразделения тагматы, возглавляемые Андроником Палеологом, и обратился за содействием к своему главному контрагенту по предыдущим переговорам с архонтами  акритов – Григорию Мелику. Мелик, как дука Фригии и предводитель кочевавших там туркмен должен был оказать поддержку тагмам в подавлении бунта – и обещал это. Весной 1351 года Андроник Палеолог с главными силами тагматы прибыл в Филадельфию.

 

Как только тагмы удалились, заговорщики в столице решились выступить. 23 апреля 1351 император согласно обычаю отправился в квартал Манганы, в монастырь святого Георгия, чтобы сделать вклад и провести день в монастыре. Решено было напасть на свиту императора и захватить его, в то же время подняв народное возмущение в Городе и захватив Влахернский замок – правительственную резиденцию (дворцы Палатия снова были покинуты двором за недостатком средств).

 

Мятеж однако пошел вкривь и вкось с самого начала. Захватить императора не удалось – отряд «варанги», сопровождавший императора, «лег костьми», и адмирал Мануил Апокавк, не спускавший глаз с императора, успел вывезти его с берега Босфора на боевой галере, доставив во Влахернский замок. Не лучше удалось и восстание в Городе. Ядром повстанцев, атаковавших Влахернский замок, послужили военные свиты заговорщиков, тайно, небольшими группами, прибывшие из их фракийских поместий. Но в поддержку им на восстание удалось поднять только столичный «охлос» - массу пролетариата, недавних пришельцев из деревни. Апокавк умел ладить со столичными корпорациями, и пропаганда мятежников не была ими услышана – столичные буржуазные «гитонии» с началом беспорядков вооружились и забаррикадировались в своих кварталах, а затем, разобравшись что происходит – выступили в поддержку правительства, атаковав мятежников с тыла. К этому времени адмирал Мануил Апокавк и великий стратопедарх Иоанн Асень стянули к Влахернам «морпехов» столичного флота и пехоту таксиархий, тренируемых в лагере за Влахернскими воротами; адмирал забрал из арсенала легкие бомбарды и рибодекены, чьи залпы собрали в густой толпе обильный урожай и вселили ужас. Залпы нескольких рядов арбалетчиков и удар возглавляемой адмиралом морской пехоты, в уличной тесноте весьма эффективно работавшей кордами и абордажными топорами, окончательно решил исход дела. К полудню все было кончено – остатки бунтовщиков разбегались и прятались, военные свиты знатных заговорщиков, зажатые между правительственными войсками и милицией гитоний, были уничтожены или сдались.  Тюрьмы были переполнены. Раненый вождь мятежа, севастократор Иоанн Палеолог Ласкарис, был пленен, и через несколько дней умер в заточении.

 

Апокавк мог торжествовать – но недолго. Вскоре злые вести начал поступать в Константинополь со всех сторон

 

Первая – и самая страшная весть – пришла из Азии. Войско тагм во главе с Андроником Палеологом в апреле 1351 выступило из Филадельфии на восток чтобы соединиться с силами Григория Мелика, собранными в Тименотиресе, и подавить восстание. Разведку обеспечивал отряд, присланный Меликом, который попросту завел тагмату в ловушку. В горном дефиле мятежники, пропустив авангард, атаковали со склонов войско тагм, шедшее походным порядком. В то же время на авангард, вышедший из ущелья, напали «союзники» - туркмены Григория Мелика, обрушив на тагмату массированный обстрел. Обоз, уже втянувшийся в ущелье, парализовал действия тагм, не давая никакой возможности маневра. В итоге «латиникон», составлявший центр походной колонны, был уничтожен почти поголовно, включая своего командира Арто де Чампи. Авангард во главе с Адроником Палеологом занял позицию на холме и отбивал наскоки туркмен; аръергард, отрезанный от центра обозом и не успевший втянуться в дефиле, вообще практически не принял участие в сражении. Добив латиникон, Василий Уран (командовавший силами нападавших) вступил в переговоры с Андроником Палеологом и позволил тому отступить, выпустив авангард тагматы из окружения.

 

Через три дня Василий Уран и Григорий Мелик во главе ополчения трех «акритских» фем двинулись походом на запад. Остатки потрепанной тагматы откатывались, не будучи в силах ничего противопоставить инсургентам, так как города региона, недовольные налоговой политикой правительства, примыкали к мятежу. Первой открыла ворота перед Ураном Филадельфия, за ней последовал крупнейший ремесленный центр азиатской части империи – Сарды, а в конце мая главные портовые города-эмпории региона – Смирна и Эфес – изгнали назначенных Апокавком эпискептитов и примкнули к мятежу.

 

Не менее печальные вести шли с запада. Еще весной 1349 года албанцы из окрестностей Погонианы и Ливсиды напали на Белиград. Летом выступила большая часть албанских кланов – покинув свои горы, албанцы спускались в долины и на равнины, опустошенные чумой, и расселялись там. Сам процесс расселения власть могла бы только приветствовать, но горцы отказывались признавать права местных землевладельцев, не желали платить ни арендную плату, ни даже обычные налоги, грабили местное население и имения знати. Вскоре примеру албанцев последовали и аромунские горные кланы Мегавлахии, разлившие такой же «поток» по равнинам Фессалии и Этолии. Таким образом миграция «внутренних варваров» грозила повергнуть в хаос целые регионы.

 

Апокавк тогда же направил на запад для борьбы с горцами кесаря Василия Синнадина, видного генерала покойного Василия III, с поручением усмирить горцев. При этом Синнадину не дали ни единого воина из состава тагм – он должен был сколотить войско из местных стратиотов. Прибыв на место, Синнадин обнаружил что «местные стратиоты» уже консолидировались вокруг крупнейших магнатов края, поведших за свой счет войну с горцами. Это были могущественные властели Фессалии Иоанн Ангел и Мануил Петралифа и магнаты славянского происхождения из Македонии – Цамблак, Оливер и Хреля. Но самыми большими средствами располагал Константин Палеолог Ласкарис, сын вышеупомянутого лидера столичной оппозиции Иоанна Палеолога Ласкариса. Правя огромными семейными владениями в Македонии, некогда пожалованными Иоанном IV Иоанну Палеологу, Константин недавно женился на Фомаиде Орсини, сестре правящего маркграфа Ионических островов Никифора Орсини, и получил в приданое обширные имения в плодородной Этолии. Синнадин, пользовавшийся всеобщим уважением, был признан ими командующим, и за лето 1350 года разгромил горцев. Весной 1351 изъявили покорность последние кланы.

 

Победа над горцами совпала с известием о подавлении восстания в Константинополе. Когда пришли вести о разгроме тагм в Азии и восстании азиатских городов, Константин Палеолог Ласкарис, пылающий местью за отца (который, по доходившим слухам, не умер от раны а был отравлен в тюрьме по приказу Апокавка), призвал к мятежу. Синнадин, люто ненавидевший Апокавка, немедленно поддержал его. Армия, усмирявшая горцев, еще не была распущена, и магнаты, сражавшиеся с горцами под командованием Синнадина, поддержали мятеж с условием что каждый получит по провинции «с расширенными полномочиями» (то есть с властью едва ли не царской). Защитив край от «внутренних варваров» своими силами, консолидировав вокруг себя местных стратиотов, властели Македонии, Фессалии и Эпира теперь естественным образом желали закрепить достигнутое положение, получив полную и официально признанную власть в регионе. Из побежденных влахов и албанцев Синнадину так же удалось набрать значительный контингент.

 

Константин Мелик, сумевший бежать из Константинополя в лагерь Синнадина, установил связь с кузеном Григорием в Азии; в результате был объявлен «союз общественного блага», призванный «избавить Ромейскую империю от дурного правления». На самом деле лидеры западного мятежа планировали детронизацию молодого Иоанна V, которого они считали «неспособным к правлению», и желали видеть императором своего лидера Константина Палеолога Ласкариса. Но поскольку такое предложение не нашло бы поддержки в азиатских фемах, преданных династии, приходилось до времени скрывать его.

 

Начало западного мятежа было триумфальным. Фессалоника, возмущенная налоговой политикой Апокавка и преданная памяти покойного Иоанна Палеолога Ласкариса, восстала и открыла ворота его сыну. Второй город империи перешел в руки мятежников, дука Фессалоники адмирал Иоанн Апокавк, старший сын месадзона, пытавшийся помешать сдаче, погиб. Вскоре армия мятежников, возглавляемая Константином Палеологом Ласкарисом и Василием Синнадином, двинулась по Via Egnatia к Константинополю.

 

Третья «злая весть» пришла с севера – весть о мятеже в Болгарии и о нападении сербов.

 

Болгария согласно хрисовулам, дарованным Василием III при его коронации в Тырново, сохранила тот же режим что и при Иване Александре. Болгарские боляре сохранили прежние должности, налоги оставались прежними. Болгария, так же как и Византия, была вовлечена в экспортную торговлю продовольствием (Пеголотти хвалил болгарский хлеб, вывозившийся в Италию).

 

 Черная Смерть поразила Болгарию в несколько меньшей степени чем Византию, но в гораздо большей чем Сербию. По окончании эпидемии Иоанн Кантакузин столкнулся на уровне царства с той же проблемой, что и Апокавк на уровне империи – численность «аппарата принуждения» в его руках сократилась, собираемость налогов уменьшилась, болгарское болярство начало проявлять строптивость. Сверх того – в руках Кантакузина не было такого источника доходов как византийские города – городское хозяйство в Болгарии было не на высоте, а местное ремесло не имело широкого рынка.  К тому же Чума нарушила механизм формирования Великой Аллагии, стоявшей в Болгарии под командованием Кантакузина – раньше при каждой ротации состава фемные стратиоты выступали в Болгарию, экипируясь за свой счет, а содержание из казны Тырново получали на месте. Теперь значительная часть стратиотов не могла выступить без подъемных.

 

 

Мы оставили Сербию в конце 1346 года. Победа при Задаре, одержанная венецианско-сербской коалицией, резко ослабила позиции Лайоша в Хорватии, и Стефан Душан вернулся к своему старому плану – завоеванию Боснии. Чума, нагрянувшая в 1348 году, нанесла существенный ущерб только Приморью, почти не коснувшись внутренних областей Сербии, отделенных от Адриатики горами. Чума заставила Лайоша покинуть Неаполь, истребив при этом добрую половину венгерского войска, и эта же чума унесла князя Брбирского Младена III Шубича. Ему наследовал малолетний Младен IV под регентством матери, Елены Неманьич, родной сестры Стефана Душана. Если покойный Младен III старался лавировать между интересами Сербии, Венгрии и Венеции, то Елена, помня как король Лайош лишил наследства малолетнего сына Ивана Нелипича Книнского, всецело подпала под влияние брата и во всем ему повиновалась. Брбирское княжество – богатый и стратегически важный регион, включавшее в себя три далматинских города-порта – Омиш, Клисс и Скрадин – де-факто оказалось под властью сербского короля. В следующем, 1349 году новая венгерская армия, ведомая трансильванским воеводой Иштваном Лакцфи, двинулась в Италию для повторной попытки завоевания Неаполя. Боевые действия шли неудачно, и весной 1350 года Лайош сам пошел на Неаполь во главе второй армии. В этот момент Душан и нанес удар.

 

Босния была атакована одновременно с трех сторон – из Сербии с востока, из Захлумья с юга и из Брбира с запада. По сведениям хронистов (возможно преувеличенным) Душан задействовал в боснийской операции 50 тысяч конницы и 30 тысяч пехоты. Боснийский бан рассчитывал, как и во время предыдущего сербского вторжения, использовать естественные препятствия и укрепления, но сербский король, так же учитывая былой опыт, на этот раз просто подкупил боснийских бояр, и сербское войско беспрепятственно прошло вглубь Боснии. Шокированный Степан Котроманич, не зная, кому можно доверять, отступил в самые отдалённые боснийские горы, где некоторое время продолжал сопротивление, но летом 1351 года был вытеснен за Саву. В то же время Басараб Валашский, после битвы при Задаре сбросивший венгерский сюзеренитет и вступивший в тесный союз с Душаном, снова завоевал банат Северин, изгнав венгров из Олтении.

 

Таким образом Душан реализовал свои западные планы, и добавил к своему титулу прибавку «государь Босны, Неретвы и Далмации». Король Венгрии, увязший в Неаполе, ничем не мог ему воспрепятствовать. У Стефана Душана оказались развязаны руки для реализации еще более амбициозного проекта на востоке. Речь шла о захвате Тырновской Болгарии и создании юго-славянской державы от Клисса до Варны.

 

По соглашению о разделе Болгарии, заключенному с Василием III, Душан получил западные области страны. Этот раздел уже таил в себе опасность – часть болгарских боляр имела земли в обоих частях страны, у других там оставались родственники и свойственники, так что изрядная часть тырновской знати, оказавшейся под властью Византии, одновременно оказалась так или иначе связанной с сербским двором. Однако пока империя была сильна, всеми этими факторами можно было пренебречь.

 

Душан начал «присматриваться» к Тырновскому трону с 1348 года. Ромейская империя начинала погружаться в кризис. В то же время из Крыма пришла весть о смерти проживавшего там в изгнании бывшего царя Болгарии Ивана Александра и его последнего выжившего сына Ивана Срацимира – ордынские «приставы», по договору Джанибека с Апокавком державшие болгарское царское семейство под фактическим арестом, позволили жене царя Феодоре Басараб с двумя дочерьми укрыться в горном имении, но царь с сыном должны были оставаться в Судаке – и оба стали жертвой Чумы. Теперь у Душана, женатого на сестре покойного царя, не было конкурентов – он мог выступить в качестве законного претендента. Душан начал интриги среди тырновского боярства, подогревая его недовольство правлением Кантакузина. У Кантакузина в сложившейся ситуации не было иного выхода кроме повышения налогов, что вскоре привело к массовому недовольству народа и знати. В 1350 году в горных районах юга началось восстание, во главе которого встал знаменитый Момчил. Этот народный герой с юности вел жизнь гайдука, от смелых набегов и грабежа его дружины (около 2 000) одинаково терпели как его соотечественники, так и подданные империи. С весны 1350 года Момчил явно получил откуда-то серьезную поддержку деньгами и оружием, его силы резко возросли, а район операций расширился. Экспедиция в горы, предпринятая сыном наместника Матфеем Кантакузином, оказалась безуспешной – Момчил неизменно ускользал из под удара и бил ромеев по частям.

 

Весной 1351 года Момчил внезапным ударом захватил ключевую крепость региона Стара-Планины – Крын, столицу бывшего Крынского деспотства, принадлежавшего покойному Войсилу. Как потом выяснилось, вассалы Войсила, которым на голову посадили ромейского кефала, вспомнили что король Стефан Душан – племянник Войсила и внук царя Смильца, и таким образом – законный «дедич» Крынского края. Почти сразу же в руках Момчила оказалось все бывшее деспотство, а вместе с ним – контроль над большей частью горных проходов. Кантакузин во главе «великой аллагии» выступил на Крын и осадил крепость. Когда главные силы наместника прошли перевал – он получил известие что в Тырново бунт, а войска Стефана Душана и Басараба Валашского перешли границу.

 

Повернув на север, Катакузин обнаружил что Тырново в руках мятежников и ромейский гарнизон удерживает лишь Царевец. А с запада подходят Душан и Басараб со своими армиями. Болгарские боляре со своими дружинами массово перешли к Душану, и в распоряжении Кантакузина оставалась только его ромейская «великая аллагия», численность которой к тому же была существенно меньше списочной. Превосходство сил противника было столь подавляющим, что Кантакузин и думать не мог о сражении или попытке удержать Тырново. Выведя гарнизон из Царевца, Кантакузин отступил в Преслав. Стефан Душан, вступил в Тырново под восторженные приветствия населения, был торжественно коронован болгарским патриархом и воссел на престол Асеней. Равзвивая наступление, Душан вскоре захватил Преслав и Доростол, его сюзеренитет признал Карвунский деспот Балик. К июлю Иоанн Кантакузин, стянувший в один кулак разрозненные ромейские гарнизоны (что все равно не дало сил, достаточных для битвы с армией Душана в поле) отступил в Варну, и засел в этой чрезвычайно мощной крепости, в которой можно было получать снабжение по морю.

 

Итак, летом 1351 года Тырновская Болгария, блестящее завоевание покойного Василия III, была потеряна Ромейской империей. Но это для власть имущих было проблемой явно несущественной – две армии мятежников наступали на Константинополь с запада и с юга, и у правительства после разгрома тагматы Василием Ураном не было сил для полевого сражения хотя бы с одной из них. Апокавк судорожно искал выход. Теперь он готов был на все уступки «архонтам востока», но они отказывались вести переговоры «с этой змеей», требуя отставки месадзона как непременного условия для самого начала переговоров. Апокавк в этот момент не остановился бы даже перед тем, чтобы натравить на акритов турок – вассальных империи беев Карамана и Джандара – но Эретниды, пользуясь ослаблением империи, решили восстановить Румский султанат под своей властью, и оба бея в 1351 году вынуждены были сражаться за свое существование.

 

В довершении всех несчастий 1 июня 1351 года скончался давно болевший патриарх Иоанн XIV Калика. Возможность собрать архиерейский собор для избрания преемника отсутствовала благодаря гражданской войне…..

Изменено 2 Dec 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

Положение Апокавка становилось явно безнадежным; но придворная группировка, сложившаяся вокруг Анны Савойской и возглавляемая севастократором Андроником Асенем, не собиралась тонуть вместе с ним. К тому же непривлекательные качества Апокавка, его властолюбие, высокомерие, фальшь и интриги уже давно настроили против него ряд людей его партии, его креатур, всем ему обязанных. Наиболее выдающимся из них был великий логофет Лев Гавала. Гавалы были провинциальными архонтами из Малой Азии, довольно богатыми (они владели поместьями в Лидии и Карии и доходными городскими имуществами в Эфесе), но не вошедшими в ряды высшей титулованной знати империи. Хотя в XIII веке их род возвысился до правителей самостоятельного «Родосского деспотства» в Додеканесе, вскоре Иоанн Ватац покорил Родос и снова вернул Гавалов в состояние провинциальных землевладельцев. Молодой Лев Гавала стал в начале своей карьеры клиентом Апокавка, и с его помощью прошел путь от простого нотария до великого логофета (имперского канцлера). Летом 1351 года Гавале, уже имевшему за плечами огромный опыт, стало очевидно что Алексей Апокавк – политический банкрот. Теплых чувств к покровителю Гавала отнюдь не испытывал, и ему не составило труда обратить на свою сторону севастократора Андроника Асеня и его группировку.

 

 

Со своей стороны 18-летний император так же начал «задавать вопросы» - нападение в Манганах, штурм бунтовщиками Влахерн и улицы, залитые кровью, известия о двух масштабных мятежах заставили «золотого мальчика» выйти из своей золотой скорлупы и попытаться разобраться в происходящем. Не имея никакого опыта, не обладая от природы энергией и трудолюбием для кропотливого труда правителя, Иоанн V обладал ясным умом – Никифор Григора, преподававший василевсу логику и философию, вполне справился со своей задачей «вызвать и эксплуатировать умственные способности ученика» - и в дальнейшем проявил незаурядные способности к дипломатической интриге, нахождению компромиссов и достижению альянсов. Последние события разрушили внушенную с детства уверенность василевса в том, что Апокавк управляет страной разумно и благодетельно; ответ на возникшие вопросы василевс вскоре нашел в кружке Андроника Асеня, близкого к императрице-матери. Юный император без малейшего «внутреннего протеста» пришел к циничной истине – месадзон есть «отыгранная фигура, которую пора убрать с доски».

 

 

Но Иоанн V так же осознавал и свою неготовность к самостоятельному правлению. Для ведения государственных дел требовался человек, обладающий не только выдающимися способностями, но так же славой, популярностью, авторитетом, «общественным доверием», незапятнанной репутацией; человек, обещаниям которого будут верить. Андронику Асеню не составило труда обратить внимание императора на своего зятя Иоанна Кантакузина, который действительно был единственным человеком на политическом горизонте империи, который соответствовал всем этим критериям.

 

 

Гавала и Асени решили действовать пока в столицу не вернулись из Вифинии потрепанные тагмы – Андроник и Фома Палеологи могли оказать решительную поддержку деду. Апокавк был от имени императрицы-матери Анны Савойской призван в Иерон, уже взятый под охрану пехотой столичной «нумеры», подчиненной великому стратопедарху Иоанну Асеню; в то же время сам Иоанн Асень взял под контроль Влахернский замок. В Иероне Апокавк после «профилактической беседы» с василевсом, Андроником Асенем и Львом Гавалой принял отставку со всех своих постов и согласился принять монашество; обряд пострижения был совершен в этот же день в соседнем монастыре. Должность мегадуки, главнокомандующего флотом, была передана его сыну Мануилу Апокавку, сохранившему свои позиции. В то время как Андроник Асень отплыл в Варну с полномочиями на заключение мира с Душаном с уступкой Болгарии и поручением привезти Кантакузина в столицу, Лев Гавала уже начал готовить соглашение с «восточными» - «камень преткновения» в виде Апокавка был убран. Главным проводником этого соглашения «на той стороне» выступал его родной дядя, митрополит Эфесский Матфей Гавала.

 

 

В миру именовавшийся Мануилом Гавалой, будущий Эфесский митрополит когда-то начинал свою карьеру «софийским клириком», занимая в сане диакона, а затем священника различные должности в аппарате патриарха; овдовев, Мануил принял монашеский постриг с именем Матфея. В ранге патриаршего апокрисария Матфей был выдающимся «церковным дипломатом», осуществив ряд миссий в православных странах, в том числе совершив две длительных поездки на Русь (сохранилось его письмо в Константинополь с описанием восстания в Твери против Чолхана в 1327 году). В митрополиты Эфесские Матфей Гавала был рукоположен «по единодушной просьбе клира и народа» Эфеса, города где Гавалы были «своими», местными архонтами; в этом процветающем торгово-ремесленном портовом городе  Матфей Гавала отчасти играл роль муниципального лидера, воплощая античный идеал «епископа-магистрата». В 1351 Матфею Гавале уже перевалило за 70, но старец был «бодр телом и разумом». Его авторитет в Азии был огромен – и не только церковно-административный (митрополит Эфесский являлся верховным иерархом всего диоцеза Азии с правом рукополагать епископов во все азиатские провинции империи  кроме Вифинии и Пафлагонии), но и личный. Ученик святого Феолипта Филадельфийского, Матфей был видным деятелем исихатстского движения; его «Аскетические главы» были выдающимся памятником исихастской духовности (при этом Матфей не являлся паламитом и расходился с Паламой по ряду спорных богословских вопросов). Скиты монахов-исихастов были разбросаны по восточным фемам, именно они в основном занимались «духовным окормлением» акритов – и все они ориентировались на Эфесского митрополита. Понятно какой значимой фигурой оказался митрополит Матфей Гавала в текущий политический момент.

 

 

Меж тем на севере Стефан Душан подошел к Варне, где засел Кантакузин. Требование сдать город и покинуть Болгарию доместик проигнорировал, о возможности взять портовую Варну измором нечего было и думать, нельзя было так же и оставить в руках ромеев этот город, являвшийся – как показала болгарская кампания Василия III – «ключом страны». Душан решился на приступ. Два дня сербы, болгары и влахи бросались на штурм – и атака каждый раз сникала под ливнем стрел, ядер и арбалетных болтов. На второй день при отступлении штурмующих Кантакузин предпринял вылазку, выведя конницу в поле. Удар был так внезапен и хорошо рассчитан, что осаждающие были обращены в бегство до самого своего лагеря; ромеи, уничтожив катапульты и заготовленные сербами осадные башни, вернулись в Варну.

 

 

Буквально через день после этого конфуза Душан получил с запада известие что король Лайош вернулся в Венгрию, что по поводу Неаполя идут переговоры с папой, и по всей видимости венгерский король решил свернуть свою неаполитанскую авантюру. Краль скрепя сердце начал переговоры с Кантакузином. Андроник Асень приплыл в Варну в разгар этих переговоров, вручив Кантакузину полномочия на заключение договора с сербами. Кантакузин однако отказался подписать мир с отказом василевса от прав на трон Болгарии. Было заключено лишь перемирие, согласно которому правление Душана в Болгарии признавалось де-факто, граница между Болгарией Душана и Византией устанавливалась та же, что и до завоевания Болгарии Василием III, но за одним исключением – Варна оставалась под контролем Ромейской империи в виде изолированного приморского анклава, занимаемого ромейским гарнизоном. 

 

 

В конце июля 1351 года Иоанн Кантакузин со своим выведенным из Болгарии войском высадился в Константинополе, встречаемый народом и двором как спаситель. Новый месадзон приступил к действиям немедленно, выехав в Никею на переговоры с «восточными», почву для которых уже подготовил митрополит Матфей Гавала.  «Восточные» встретили Кантакузина восторженно – великий доместик покойного Василия III пользовался любовью и уважением в военной среде.  Соглашение было заключено достаточно быстро, ибо требования «восточных» были достаточно умеренны, а Кантакузин, проанализировав опыт Апокавка, четко понимал чего нужно избегать. Все земли и крестьяне порубежных фем, находящиеся под «патронатом» акритов, были официально переданы в пронию «патронам», причем даны были определенные гарантии наследования этих проний. Взамен новоиспеченные прониары обязались нести военную службу и выступать в походы за свой счет, экипируясь и выставляя людей согласно доходности проний. Казна таким образом не получила почти ничего из предполагаемых Апокавком доходов с «земель, неизвестных казне», но правительство получало мощную и лояльную военную силу, что было сейчас важнее всего. Налоговые нововведения Апокавка были официально отменены, города получили гарантию того что налоги и пошлины будут взыматься по прежним, «обычным» ставкам; если же «у державы ромеев возникнет крайняя нужда в деньгах» - правительство «обратится к городам», собрав их представителей на «синедрион». Завоевывая «общественное доверие» и стремясь сыграть на контрасте с Апокавком, Кантакузин даже объявил что государственный бюджет будет публиковаться – мера не такая уж и беспрецедентная в истории империи, уже применявшаяся в поздне-античный период, после финансовой реформы Анастасия. Когда все спорные вопросы были урегулированы, Иоанн V лично явился в Никею и был встречен неистовым восторгом «лояльных подданных».

 

 

Не столь гладко пошли переговоры на западе – аристократы, возглавлявшие западный мятеж, потребовали ряда ключевых постов в правительстве, чистки синклита от назначенцев Апокавка, предоставления участникам мятежа наместничеств в ряде западных провинций «с расширенными полномочиями». Кантакузин не дал согласия и принялся торговаться по ряду пунктов, затягивая переговоры. После прекращения мятежа на востоке время работало на правительство – города запада, получив известия о выданных в Никее налоговых хрисовулах, изъявляли лояльность, вслед за тем таковую изъявили и родственники Кантакузина – его племянник Иоанн Ангел и его зять Никифор Орсини – ранее участвовавшие в западном мятеже. Ряды мятежников покинул и Константин Мелик, откровенно заявивший, что не видит у мятежа перспектив после того как восток примирился с правительством. Затягивая переговорный процесс, Кантакузин справедливо рассчитывал подавить западный мятеж без крови, когда он «распадется сам собой».

 

 

Действительно, в лагере мятежников шел развал. Вслед за Орсини, Ангелом и Меликом и прочие мегистаны начинали перебегать в правительственнный лагерь и каяться в расчете сохранить хотя бы часть своих земель, подлежащих конфискации. В ситуации когда император и месадзон прочно контролировали Город и азиатсткую часть империи (военные силы которой серьезно превосходили силы еще контролируемых мятежниками западных фем) - было очевидно что шансов на победу нет. Синнадин испытал последнее средство - провел секретные переговоры о союзе со Стефаном Душаном. Душан видел нежелание Кантакузина уступать Болгарию и понимал что новая война с Византией неизбежна. Но и ему крах западного мятежа, участники которого стремительно разбегались, был очевиден.

Кантакузину пришлось отвлечь силы на восток - в начале августа месадзон со всеми наличными войсками (кроме оставленного для защиты Константинополя гарнизона) выступил в поход в Азию, где Караманский бей просил помощи против вторжения войск султана Аладдина Эретны. При таком раскладе Душан мог бы еще рискнуть поддержать мятеж  если бы был шанс на захват Константинополя. Но после подавления мятежа Иоанна Палеолога Ласкариса не приходилось рассчитывать на то что у мятежников остались сторонники в Городе; взять же Константинополь без флота не представлялось возможным. Душан провел секретную консультацию со своими союзниками венецианцами на предмет помощи их флота в атаке на Константинополь, но  Республика Святого Марка не была готова к такому риску - как раз в 1352 году начиналась очередная война с Генуей. Игрок, вмешавшийся за проигравшую сторону, рисковал потерять доступ на Черное море, а опытные венецианские эксперты единодушно отдавали победу Кантакузину.

Поэтому Стефан Душан решил договариваться не с теми, кто все еще необоснованно считал себя "стороной" в переговорах (лидеры мятежа Константин Палеолог Ласкарис и Василий Синнадин), а с теми, кто готов был сразу же перейти под власть сербского краля. А таковые среди членов западного мятежа нашлись - в первую очередь его "этнические" элементы. Оливер и Хреля, славянские магнаты Македонии, потомки перешедших под власть Иоанна Ватаца болгарских боляр края, за время мятежа полностью утвердили свою власть в македонских фемах Пелагония и Моглена. Оливер завладел Пелагонией, Прилепом и Касторией. Восточнее Хреля удерживал  Струмицу, Водену, Берою, Моглену… всю фему Моглена (собственно и обещанную ему в наместничество лидерами западного мятежа) с изрядным куском фемы Фессалоника. Но главной добычей Хрели и столицей его новооснованого княжества стала неприступная крепость Просек, которая с крутой скалы господствовала над долиной Вардара.

Оба этих "дукса" изъявили желание перейти под власть "царя Болгарии и краля Сербии", присягнув ему как вассалы. Душан милостиво принял их, и послал сербское войско воеводы Прелюба им на помощь. Албанские кланы, оказашие содействие мятежу, теперь так же переориентировались на Сербию; осенью 1351 Прелюб ввел сербские гарнизоны в ключевые крепости края, Охрид и Белиград; вскоре сдались так же Кроя и Неокастрон. Приморские города края Диррахий и Авлону захватить не удалось – флот Мануила Апокавка, прибыв из Константинополя, соединился с морскими силами «Ионического маркграфа» Никифора Орсини, и успел взять эти порты под контроль «правительственных сил». Захватывая имперские территории, Душан де-факто начинал войну против Византии. Впрочем война эта в любой момент могла прекратиться, а граница стать прежней - если бы империя отступилась от Тырновской Болгарии. Но предложение отказаться от Тырнова Кантакузин отвергал с порога.

 

Когда осенью 1352 года Иоанн Кантакузин вернулся из Азии (войска Эрентны отступили без боя) - он произвел триумфальный поход от Константинополя до Фессалоники. "Западный мятеж" тихо сошел на нет; Фессалоника, раздираемая борьбой партий, сдалась, когда у ее ворот оказался василевс Иоанн V собственной персоной. Василий Синнадин постригся в монахи на Афоне, и о нем милостиво забыли; Константин Палеолог Ласкарис торжественно сдался Кантаузину в Серрах, и........ был прощен. Ему пришлось отдать императору свои македонские латифундии, но он сохранил поместье во Фракии и все приданое жены в Фессалии и Этолии (Орсини первыми перешли на сторону Кантакузина и он не мог посягать на имущество севастократориссы Фомаиды). Тесть Кантакузина севастократор Андроник Асень отплыл в Пелопоннес; не смотря на свой зело преклонный возраст (далеко за 70), Андроник Асень был в Греции «ценным юнитом», ибо был там личностью полулегендарной. Именно он в далекие годы «войны за свободу Эллады» разгромил Ахейское княжество и долгие годы после этого правил Морейской фемой, заслужив любовь и признательность народа. Асень должен был поддержать перешедших на сторону правительства племянника Кантакузина Иоанна Ангела и зятя Кантакузина Никифора Орсини, маркграфа Кефалонии и Закинфа. Первый был назначен дукой Фессалии, второй – «сдвоенного» дуката Эпира и Этолии; оба были крупнейшими землевладельцами в порученных им регионах.

Таким образом к концу 1352 года Иоанн Кантакузин вернул контроль над всей территорией империи кроме Албании и македонских фем Пелагония и Моглена - земель, перешедших под сюзеренитет Сербии. Победоносное шествие Кантакузина на запад осенью 1351 года остановилось у подножия крутой скалы, на которой стоял Просек, неприступное гнездо Хрели.

 

Стефан Душан провел эту осень в Тырново, являя болгарам присутствие царя, и ведя переговоры с Константинополем. Эти переговоры, бывшие последней надеждой краля предотвратить грозящую войну на два фронта, провалились -  Кантакузин потребовал возврата Тырново как условия для самого начала переговоров. Не уж-то там, на востоке за проливами, за ним такая большая сила? Посмотрим. В любом случае сдать Тырново сербский краль уже не может – потеряет лицо даже перед своими сербскими великашами.  Прелюб (которому только что отданы в держание Белиград и Охрид), Момчил (получивший невиданную для гайдука честь – завоеванный им Крын во владение и титул деспота Крынского) и Хреля (вот приобретение так приобретение) весной останутся на юге, и позаботятся о том, чтобы Кантакузину было чем заняться. Сверх того - сербское посольство морем отправилось из Болгарии в Самсун и далее в Сивас, ко двору Аладдина Эретны; если удастся заключить прочный союз с этим наследником ильханата в Малой Азии – Ромейская империя перестанет быть опасной.

Изменено 15 Feb 2019 пользователем Georg

[Georg]

Рождество 1352 года в Константинополе было ознаменовано рядом "знаковых" мероприятий.

 

1)Обретенный контроль над важнейшими церковными центрами империи дал возможность созвать полноценный архиерейский собор для избрания патриарха Константинопольского. Разумеется митрополит Эфесский Матфей Гавала оказался вне конкуренции и стал новым Вселенским патриархом.

 

2) Собрался Синедрион - съезд депутаций от городов империи. На совместном заседании сената, глав столичных систим и городских депутаций в Золотой палате дворца Магнавра были одобрены новые налоги, практически восстановившие уровень налогообложения, установленный Апокавком. До победы над интервентами.

Предыдущая такая попытка была предпринята Алексеем III Ангелом, когда империя стремительно шла к краху. Хониат:

чтобы все городское население, члены сената, все духовенство, все различные классы ремесленников, художников и ученых составили одну складчину и чтобы каждый отделил для нее известную часть из своего имущества. Но он скоро уверился, что это средство не могло привесть к цели, что он напрасно взялся за него и что его нововведение было крайне неудачно. Собравшиеся начали громко говорить и распространять возмутительную мысль, что подобные налоги и поборы необычайные – решительно невыносимы; некоторые стали даже высчитывать расходы самого царя, утверждая, что он разорил государство своею расточительностью, раздав при том управление областям своим родственникам людям совершенно неспособным и лишенным чувства зрения. Вследствие всего этого царь с такою поспешностью отказался от своего предложения, как будто бы не он даже придумал

- но у Ласкарисов "кредит" доверия не сравним с Ангелами.

 

3) Ромейское посольство прибыло в Буду, где был заключен официальный союзный договор против Сербии. Хотя главный "лоббист" византийских интересов в Венгрии - королева Ирина Ласкарина, старшая сестра Иоанна V, умерла от чумы в 1349 году, когда Черная Смерть навестила Венгрию (Лайош тогда тоже заболел, но выжил) - в данной ситуации "единство интересов" вновь приводило Византию и Венгрию к союзу.

 

 

Весной 1352 года боевые действия против Сербии были открыты на обеих фронтах. Король Венгрии Лайош двинулся походом в Далмацию, целясь на Брбир. Венграм пришлось оставить на востоке значительные силы во главе с трансильванским воеводой Иштваном Лакцфи. Но и Душан на этот раз не имел на своей стороне сильного сухопутного корпуса венецианских наемников, как было в кампании 1346 года – ведя тяжелую войну с Генуей на море и выплачивая субсидии арагонским союзникам, Венеция уже не могла себе позволить выставлять многочисленные сухопутные армии. Душан двинулся в Далмацию чтобы защитить Брбир; после первых стычек сербская армия оказалась втянута в позиционное противостояние с практически равной по силе венгерской.

 

Пока Душан прикрывал Далмацию, Степан Котроманич с венгерскими отрядами вступил в Боснию. Лайош успел перекупить часть боснийской знати; народ же края был предан бану. Стоило Котроманичу перейти Саву – в Боснии началось масштабное восстание против сербского правления. К июлю сербы удерживали в Боснии лишь несколько замков, но их падение было вопросом времени. Осенью 1352 года Стефан Котроманич практически отвоевал Боснию.

 

На юге боевые действия шли на нескольких направлениях.  Болгарское войско было мобилизовано во главе с шурином Душана Иваном Асенем, деспотом Видина, и Момчилом, деспотом Крына. Момчил развернул набеги на византийскую Фракию, в то время как Иван Асень осадил Филиппополь. Этот город, с момента болгарского похода Василия III оказавшийся тыловым, был слабо подготовлен к обороне, и болгарам удалось захватить его штурмом. Развивая успех, Иван Асень осадил Цепену. В то же время Хреля из Просека совершил рейд до стен Фессалоники. И наконец Прелюб развернул наступление на крайнем западе. Сербских войск у него было немного, но за зиму воевода достиг полного взаимопонимания с албанскими кланами, которыми от имени сербского краля были обещаны владения на землях империи. Весной албанцы собрали многочисленное ополчение, во главе которого встал Гин Буа Шпата, вождь крупного албанского клана. Двинувшись в Эпир, Прелюб и Шпата захватили Аргирокастрон, Дельвину и Бутринто.

 

Кантакузин выступил с армией во Фракию с опозданием – как и рассчитывал Душан, угроза с востока отвлекала внимание ромеев, не давая бросить на запад войска Азии. Но в мае 1352 года пришла весть о том что Аладдин Эретна скончался в Сивасе, и мало того – за наследование трона немедленно вспыхнула распря между его сыновьями (Эретна оставил наследником младшего сына Мухаммеда вместо старшего, Джафара). Всякая опасность на восточной границе исчезла. В конце мая Кантакузин выступил во Фракию, и болгарская атака немедленно рассыпалась. Момчил, застигнутый со своими «юнаками» под Адрианополем конницей Василия Урана, был наголову разгромлен, а его войско почти поголовно истреблено при преследовании; сложил буйну голову и сам Момчил. Весть об этом, а так же о том что «Кантакузин близко» произвели панику в болгарской армии; Иван Асень немедленно снял осаду Цепены, бросив осадные орудия, и отступил за горы; Филиппополь был снова занят и укреплен ромеями. В то же время сын месадзона Матфей Кантакузин отогнал Хрелю от Фессалоники. Кантакузин готовился осадить Крын, когда пришли вести о катастрофе в Эпире.

 

Оборона Эпира была поручена старшему зятю Кантакузина севастократору Никифору Орсини, владыке Кефалонии и Закинфа, назначенному дукой Эпира и Этолии. Никифор не имел достаточных сил для отражения наступления Прелюба и Шпаты, осадивших Янину. Согласно распоряжениям Кантакузина Орсини должен был ждать подхода отрядов дуки Фессалии Иоанна Ангела и направленного в Пелопоннес Андроника Асеня. Но все карты спутало новое восстание в Мегавлахии, возглавленное вождем Петром Лошей. Лоша напал на Неопатрас, грозя завладеть Фермопилами; Иоанн Ангел из Фессалии и Андроник Асень из Фив выступили против влахов, оставив Орсини без поддержки. А меж тем Прелюб и Шпата, сняв осаду Янины, совершили авантюрный бросок на юг, к Арте, бывшей столице Эпирского деспотата.

 

Никифор Орсини, зная слабость укреплений Арты, дал генеральное сражение воинству Прелюба и Шпаты на реке Ахелой, был наголову разгромлен и погиб в битве. Шпата вошел в Арту и провозгласил себя деспотом Эпирским, албанцы рассыпались по равнине Этолии.

 

Кантакузин был вынужден отказаться от наступления на Болгарию, и, оставив для защиты Фракии Василия Урана, выступить в Эпир. От Фессалоники он двинулся к Янине; Прелюб, не имея возможности сразиться со столь превосходящими силами, отошел в Албанию, к Белиграду. Месадзон выступил в южный Эпир и Этолию, где устроил свирепое избиение обосновавшихся там албанцев; раненый Шпата был взят в плен и казнен. К зиме Кантакузин очистил Эпир и Этолию от албанцев и сербов.

 

В общем Стефан Душан мог быть доволен кампанией против Византии – он сумел удержать не только рубежи Болгарии, но и захваченные у империи благодаря поддержке «западного мятежа» земли в Македонии и Албании. Действия на севере были не столь успешны – Босния сбросила сербское владычество, и во главе с пылающим местью Стефаном Котроманичем грозила стать опасной занозой.

 

 

В то же время Стефан Душан нанес Константинополю серьезный удар на поприще церковной политики, вмешавшись в конфликт по вопросу Литовской митрополии. Семена этого конфликта были посеяны на севере, в далекой Литве. Еще в 1345 году великий князь Литовский Явнут, проявлявший явную симпатию к православию, был свергнут своими братьями Ольгердом и Кейстутом. Переворот был осуществлен при поддержке "языческой партии" - группировки байоров, которая резко негативно смотрела как на переговоры Гедимина с Авиньоном, так и на связи Явнута с Константинополем, и отстаивала соблюдение языческой традиции. Ненависть этих "друзей кровавой старины" обрушилась на знатных байоров, принявших православие и демонстративно соблюдавших христианские нормы. Ольгерд в первые годы правления не мог противоречить кругу знати, приведшему его к власти; итогом стала казнь трех знатных литовских православных - Иоанна, Антония и Евстафия.

Понятно какое впечатление произвело в Константинополе появление в Литве христианских мучеников - после тех надежд, которые возлагались на Явнута. Митрополит Киевский и Владимирский Феогност развернул интенсивную пиар-кампанию против литовских князей, добившись в частности ускоренной канонизации "мучеников литовских". В итоге в конце 1347 года патриарх Иоанн Калика объявил упраздненной созданную им же в 1342 году "митрополию Литовскую и Галицкую", всецело подконтрольную Гедиминовичам, и повелел епископам Перемышля, Холма, Владимира-Волынского, Луцка, Турова и Полоцка "пребывать в послушании" у митрополита Киевского и Владимирского Феогноста.

Правящий в ВКЛ триумвират Ольгерда, Кейстута и Любарта блокировал решение патриарха - митрополит Литовский и Галицкий Феодор отказался подчиниться патриарху и продолжал оправлять свои былые полномочия. Ситуацию усугубило грандиозное вторжение польской армии Казимира Великого с союзным венгерским войском, который в 1349 наголову разгромил Любарта и завоевал Галич, Западную половину Волыни с Белзом, Холмом и Владимиром-Волынским, и даже Берестейскую землю по Дрогичин, входившую уже в удел Кейстута. В кампании 1350 Гедиминовичи объединенными силами отбили Берестейщину и Западную Волынь. В 1351 году Лайош послал в Галичину венгерское войско, с помощью которого поляки снова взяли Белз и Кременец; разбитый Кейстут был взят венграми в плен, но сумел бежать.

Весной 1352 неугомонный Кейстут отбил Белз обратно и разместил там литовский гарнизон во главе с байором Дрозге. В то же время Гедиминовичам удалось наконец заручиться поддержкой Орды, и весной 1352 года на Волынь прибыла татарская рать. Армия Казимира Великого, летом текущего 1352 года осадила Белз, но была разбита литовско-татарским войском, ведомым Любартом и Кейстутом; Кременец был отбит. 

 

Таким образом Великое Княжество Литовское объективно оказалось союзником Сербии в этой войне. И Душан с удовольствием оказал помощь союзнику на церковном поприще. В конце 1351 года в Новогрудке скончался Литовский митрополит Феодор, бывший епископ Галицкий. Рассчитывая что в ситуации смуты Византия окажется сговорчивее, Ольгерд и Любарт направили архимандрита Феодорита в Константинополь с просьбой утвердить его митрополитом Литовским и Галицким. Феодорит прибыл в Константинополь весной 1352, когда на столичной кафедре уже сидел Матфей Гавала. Хорошо разбиравшийся в русских делах, новый патриарх был к тому же осведомлен о тех переговорах, которые с 1349 года Ольгерд и Кейстут вели с Лайошем Великим и папой Климентом о католическом крещении Литвы. Натиск католических держав на ВКЛ был в это время действительно устрашающим, перспектива того что Гедиминовичи реально прибегнут к такому "средству спасения" как католическое крещение Литвы, выглядела вполне правдоподобной; давать Гедиминовичам в подобной ситуации свою подконтрольную митрополию было весьма опасным. Феодорит принадлежал к "угодникам" Любарта, поддерживавшим его сопротивление вселенскому патриарху по вопросу закрытия Литовско-Галицкой митрополии, и такому кандидату в митрополиты (равно как и его преданности православию) патриарх не доверял ни на грош. Феодорит получил "от ворот поворот", и патриарх Матфей подтвердил подчинение всех западнорусских епархий митрополиту Киевскому Феогносту, резидировавшему в Москве.

 

Тогда Феодорит направился в Тырново, и здесь летом 1352 года был по велению Стефана Душана рукоположен в митрополиты Тырновским патриархом, причем принял титул не "митрополита Литовского и Галицкого", а "митрополита Киевского и всея Руси".

 

Патриарху Константинопольскому Матфею оставалось только отлучить Феодорита и объявить что отлучен будет и всякий, кто признает его митрополитом (в частности такая грамота ушла архиепископу Моисею в Великий Новгород). Но посвящение Феодорита повлекло за собой так же и разрыв церковного общения между Константинопольским и Тырновским патриаршествами - оба патриарха перестали поминать друг друга при литургии.

Изменено 15 Feb 2019 пользователем Georg

[Georg]

 

Междуусобная война, начавшаяся в Эретнидском султанате, стала для Душана очень неприятным сюрпризом – уже практически подписанный союз с султанатом Сиваса против Византии исчез, восточные рубежи империи оказались в полной безопасности, и все ее силы сосредоточились против Сербской державы. Но краль возлагал теперь надежды на иных союзников. Казимир Великий, лишенный благодаря сербско-венгерской войне серьезной поддержки со стороны Венгрии, и потерпевший летом истекшего 1352 года серьезное поражение под Белзом от литовско-татарской армии, сделал «ход конем» - предложил хану Джанибеку выплату дани с Галичины. Хан отнесся к предложению благосклонно – ибо чрезмерно усиливать Великое княжество Литовское ему тоже не хотелось – и в конце 1352 года был подписан мирный договор, положивший конец второму этапу «войн за Галицко-Волынское наследство». Согласно его условиям вся Волынь оставалась владением Любарта, который платил дань Орде, а Галичина – владением Казимира Великого, который так же уплачивал с нее дань Орде. Заодно король Польши заключил с ханом торговый договор, обеспечивающий для подданных польской короны безопасность торгового пути по Днестру на Черное море и Балканы.

 

Именно такой сценарий Душан теперь рассчитывал «провернуть» и на Балканах, предложив хану восстановление выплаты дани с Болгарии с соответствующим обязательством Орды защищать Болгарское царство как вассальную страну. На 1353 год татары планировали кампанию против венгров с целью ликвидации венгерского плацдарма в восточном Прикарпатье («Молдавской марки»); в союзе с ними выступал Валашский господарь Николае Александру (сын Басараба умершего в прошлом, 1352 году), на дочери которого Душан только что женил своего 15-летнего наследника Стефана Уроша. На будущий 1354 год, Душан рассчитывал в обмен на восстановление болгарской дани привлечь татарскую помощь против Византии. В текущем же году краль планировал в союзе с татарами нанести контрудар по Венгрии и вернуть свои позиции в Боснии, где сербские гарнизоны еще удерживали некоторые замки. Что касается Византии – Душан рассчитывал на тот оборонительный пояс, который ему удалось создать на юге. Болгарская армия, возглавляемая шурином Душана, деспотом Видинским Иваном Асенем, защищала хорошо укрепленные проходы Балканского хребта, а западнее ромеев должны были сдерживать Хреля, Оливер и Прелюб, опираясь на мощные цитадели Просека, Охрида и Белиграда.

 

 

Но Кантакузин, располагая обширной «агентурной сетью» в Болгарии и Золотой Орде, прекрасно понимал всю «остроту ситуации». Ромейская дипломатия работала «не покладая рук», но несмотря на значительные дары хану и подкуп ордынских вельмож никто не давал гарантии что Орда, восстановив позиции в Прикарпатье, не выступит в поддержку Душана - за восстановление сюзеренитета над Болгарией. Тогда империи придется отказаться от притязаний на Тырново, а Фракия снова окажется под угрозой татарских набегов.

 

 

Положение осложнялось внезапным конфликтом с Генуей. До сих пор партии рабов, вывозимых генуэзцами из портов Золотой Орды, составляли не христиане – Русь давно не подвергалась набегам, а рабы из Черкесии вывозились в Египет минуя Византию, как правило через эретнидский порт Самсун и далее сушей. В кампании 1352 года татары захватили большой «ясырь» в Галичине и Люблинской земле и почти в полном составе его пригнали на продажу в генуэзскую колонию Ликостомо (Килия) в дельте Дуная. В Босфоре ромеи остановили генуэзские корабли, везшие эту партию рабов; когда выяснилось что все они христиане, «груз» был изъят в полном составе, причем Мануилу Апокавку пришлось блокировать флотилию работорговцев боевыми галерами. Император поступить иначе не мог – вмешался патриарх и монашество «афонского ордена», что придало событию «широкий общественный резонанс». Но Генуя была страшно разгневана этим событием – после Черной Смерти спрос на рабов резко подскочил во всем Средиземноморье, работорговля на какой-то период стала самым выгодным «бизнесом» в международной торговле. Ведя войну с Венецией, Генуя не могла сейчас идти на конфликт с Византией, но….. Кантакузину доносили из Сарая что генуэзцы интригуют при ханском дворе, агитируя ордынских вельмож к нападению на империю.

 

 

В этой ситуации Иоанн Кантакузин пустил в ход все свои таланты «льва и лисы» для разгрома Сербии в предстоящей кампании 1353 года. Месадзон собирал мощную армию, мобилизуя не только все военные силы империи, но и затребовав помощи у ее турецких вассалов – беев Карамана и Джандара. Одновременно византийская агентура пустила в ход интриги и подкуп в Албании, Болгарии и даже Сербии.

 

За зиму Кантакузин «решил вопрос» с аромунским восстанием – после того как Петр Лоша погиб в Этолии со своим союзником Шпатой, прочие лидеры влахов предпочли покориться и дали рекрутов. Этой же зимой в Фивах скончался 76-летний тесть Кантакузина Андроник Асень. Как один из лидеров былой «войны за свободу Эллады», в качестве дуки Морейской фемы освободивший Пелопоннес от латинян, он был похоронен с большими почестями и воздвижением «классического» монумента – полуболгарин с тюркской фамилией оказался причислен «к сонму великих героев Эллады». Весной армия Кантакузина была сосредоточена в Фессалонике. В то же время с востока, от Константинополя, Василий Уран вел дополнительные войска, собранные в Азии, а так же союзную конницу турецких вассалов империи, которую вел личный друг Иоанна Кантакузина, эмир Карамана Сейфеддин Сулейман-бей.

 

 

Первый удар Кантакузин нанес по Охриду – столице «княжества» Оливера. Душан обратил на этот стратегический город особое внимание – все греки были выселены, в акрополе расположен гарнизон из немецких наемников, велось строительство второго акрополя, над которым работало до 10 000 человек; в самом городе кроме дружины Оливера располагался значительный отряд сербов. Но один из вассалов Оливера, некто Маркелат, сын которого попал в плен к ромеям во время прошлогодних боев в Этолии, за его освобождение согласился помочь ромеям овладеть городом. Посредством лестниц, приготовленных Маркелатом, ромейский отряд ночью проник в город  и открыл ворота подходящим войскам Кантаузина. Через пару дней перекупленные немцы сдали акрополь; им и сербам позволили с оружием и имуществом покинуть город, но Оливер с дружиной остался пленником Кантакузина и вынужден был сдать так же Пелагонию и Прилеп. Кантакузин немедленно атаковал княжество Хрели; в короткий срок города края сдались. Только Воден оказал активное сопротивление и Кантакузин взял его штурмом. Хреля засел в Просеке, который по своему положению на отвесной скале был совершенно неприступен, но Кантакузин не собирался штурмовать это «орлиное гнездо» - оставив достаточный отряд для блокады Просека, месадзон двинулся на север. В тылу у ромейской армии, в Албании, оставался Прелюб, который держался в столь же неприступном Белиграде. Но прошлогодний разгром ополчений Шпаты в Эпире отдал в Албании перевес провизантийской партии. Кантакузин за зиму провел переговоры с лидерами трех крупнейших православных кланов Албании – Арианитами, Музаками и Кастриотами. Хотя заплатить пришлось дорого, предоставив этим трем фамилиям в качестве проний целые области Албании, но с появлением армии Кантакузина у Охрида все они выступили на стороне Византии, и Прелюб оказался блокированным в Белиграде так же как Хреля в Просеке.

 

 

В июле 1353 года две ромейские армии во главе с Иоанном Кантакузином и Василием Ураном вступили с юга и востока в сербскую Македонию, атаковав Скопье и Вельбужд. Вскоре выяснилось что «дипломатия» Кантакузина проникла и сюда –  правящие краем жупаны, наместник Вельбужда Томислав и наместник Скопье Радослав Хлапен изменили Душану и сдали свои крепости Кантакузину в обмен на оставление земель в их владении и избавления от их разорения свирепыми туркменскими «акынджы». Турки, слишком долго сдерживаемые «на коротком поводке», требовали добычи – и вторжение продолжалось. Соединив у Скопье обе ромейские армии в одну, Кантакузин продвинулся на север и вышел на равнину Приштины – знаменитое Косово поле. Турки и ромейские кавалларии были распущены в «зажитье»; пылали села под стенами королевской столицы  Призрена и резиденции сербского митрополита Печа; были разорены серебряные рудники Ново-Брдо.

 

 

Душан при известии об измене Хлапена и падении Скопье немедленно бросил все на севере и выступил на юг, на спасение сердца страны; но известия о численности армии Кантакузина заставили его задержаться на две неделе в Нише чтобы дождаться вызванных из Тырнова болгарских ратей – без них превосходство ромеев было бы слишком уж подавляющим. Сразу же после подхода болгар Душан выступил к Приштине. Здесь к нему примкнул Прелюб, совершивший со своим отрядом лихой прорыв из брошенного им за бесполезностью албанского Белиграда.

 

 

Распущенные по краю турецкие разъезды своевременно обнаружили продвижение сербской армии, и Кантакузин стянул войска в кулак, выбрав подходящую позицию для генерального сражения. Холмистая область под Приштиной, ограниченная реками Лаба и Ситница, не только была тактически удобна для столкновения крупных вооруженных масс. В стратегическом отношении она представляла собой ключ ко всем коммуникациям, ведущим из Подунавья к Адриатике, а также из Повардарья на север и северо-запад.

Изменено 16 Feb 2019 пользователем Georg

[Georg]

 

На военном совете, созванном Душаном в Приштине, мнения сербских вельмож разделились почти поровну – одни стояли за битву, утверждая что армия ромеев «уже не та», что при Василии III; другие предлагали переговоры, и – исходя из всех прежних ответов Кантакузина – уступку Тырново и возвращение к границе 1339 года. Эти высказывания вызвали «нервическую реакцию» прибывших из Тырнова болгарских боляр, которые решительно требовали битвы. На призыв Душана явились далеко не все тырновские боляре; многие из них «идучи не идяху», равно как не явился и крупнейший вассал Душана на востоке, деспот Карвуны Добротица. Пришли со своими дружинами именно те боляре, которые в свое время подняли мятеж против Кантакузина и усадили Душана на Тырновский трон; возвращение Тырново под власть ромеев грозило им конфискацией всей собственности.

 

Сам краль склонялся к миру – у ромеев было значительное численное превосходство, а боевые качества ромейской армии, равно как и качества Кантакузина как полководца, внушали кралю нешуточные опасения. Сверх того с севера вести шли одна другой хуже – Стефан Котроманич брал последние замки, удерживаемые сербами в Боснии, а король Лайош, вступив в Далмацию, взял Брбир – родовое гнездо Шубичей – и осадил Скрадин. Сестра Душана Елена вместе с малолетним сыном Младеном IV укрылась в приморском Шибенике, защищенном сербским гарнизоном воеводы Джураджа Илича. Илич слал королю отчаянные донесения, сообщая что княжество Шубичей неизбежно падет, если сербская армия не вернется в Далмацию. Таким образом, даже если удалось бы нанести ромеям поражение – возможности развить успех все равно не было, а значит – ничто не помешает Кантакузину повторить вторжение через год. Душан явно видел перед собой перспективу «войны на истощение», причем на два фронта против таких противников как Византия и Венгрия – перспективу, для Сербии очевидно печальную.

 

Споры в совете Душана дошли до градуса «хватания за мечи», когда с востока как гром среди ясного неба пришла весть – Тырново в руках ромеев. По иронии судьбы Душан узнал о падении Тырнова раньше самого Кантакузина, ибо к операции по захвату Тырново Кантакузин никакого отношения не имел.

 

Предыстория этого события началась еще истекшей зимой, когда смерть старика Андроника Асеня лишила двор эффективного «посредника» с Кантакузином. Месадзон находился вне Константинополя, командуя армией, и лишь присылал в столицу распоряжения; двор уже с недовольством смотрел на сосредоточение всей власти в руках Кантакузина. Вдовствующая императрица Анна Савойская первой отправилась в соседний монастырь, где подвизался старец Даниил – бывший месадзон Алексей Апокавк. Вскоре благодаря императрице Апокавк, оставаясь в своей келье, стал негласным «консультантом» двора.

 

Апокавк прекрасно осознавал свои ошибки, и прямо указывал на возможность (и необходимость) сделать «восточных» военной опорой трона. Но существовала опасность того Иоанн Кантакаузин - опытный и квалифицированный полководец – одерживая победы во главе армии империи, «заслонит» молодого василевса, и военные силы востока окажутся лояльными в первую очередь Кантакузину как победоносному вождю. Иоанн V являлся «сыном великого отца», и уже в силу этого должен был поддерживать «планку» высоко, чтобы сохранить уважение граждан. Молодому василевсу нужны были военные достижения. Юный император без всякого военного опыта не мог руководить армией в войне со «старым волком» Душаном, и Апокавк указал на иное место, где император мог выступить с военной инициативой от собственного имени, причем беспроигрышно. Осуществить эту инициативу должны были представители задвинутой ныне в тень семьи Апокавка: его сын – мегадука Мануил Апокавк, его внук – великий коноставл Фома Палеолог, и его зять – деспот Карвуны Добротица.

 

Фома Палеолог после той несчастной битвы, в котором тагмы были разгромлены «восточными», попав в засаду в горном дефиле, оказался «задвинут в тень», его должость великого коноставла была де-факто синекурой, ибо «латиникон», уничтоженный в той злополучной битве, не был восстановлен. Начиная кампанию 1353 года, Кантакузин не взял Фому в этот поход, а поручил ему второстепенный участок – командование в Варне. Варна, обнесенная дополнительным внешним периметром укреплений, оставалась ромейским анклавом в Болгарии, постоянно ждущим нападения. Весной 1353 года Кантакузин прислал в Варну значительные подкрепления, так что в городе был сосредоточен целый корпус войск. Его задачей было создание угрозы болгарским тылам, так чтобы болгары не совершали нападений на Фракию (войска которой Кантакузин забрал в свой македонский поход, оставив только гарнизоны крепостей).

 

 

Добротица, будучи вторым сыном Карвунского деспота Самуила, еще юношей поступил на службу к завоевавшему Болгарию Василию III, в дальнейшем служил в ромейской армии, достиг высоких чинов и женился на одной из дочерей Алексея Апокавка. В 1348 году, когда его брат Балик, деспот Карвуны, был погублен чумой, Добротица унаследовал деспотат. При этом имел место конфликт с Кантакузином, который попытался присоединить Добруджу к своему Тырновскому наместничеству; Добротица вышел из этого конфликта победителем благодаря поддержке тестя, и получил отцовское княжество. Отношения с Кантакузином оставались натянутыми, и после отставки Апокавка и вторжения сербов в Болгарию Добротица присягнул Душану как вассал. Но отношения с Душаном и поддерживающей его в Тырново болярской партией у Добротицы так же не сложились, а экономические интересы приморской Добруджи требовали дружбы с империей. Весной 1353 года деспот Карвунский вступил в оживленные контакты с племянником своей жены – Фомой Палеологом, получившим командование в Варне. Добротица не откликнулся на призыв Душана и не повел свое войско в Косово, лишив болгарскую армию Душана всей легкой коннострелковой кавалерии (которая формировалась из половцев Добруджи).

 

 

Мегадука, всегда пользовавшийся любовью и доверием Иоанна V, посвятил василевса в этот план; император «проникся», и, мало того, стал настаивать на своем личном участии. Лично Иоанн V вполне унаследовал отцовскую отвагу и был способен на авантюры, но в его предложении было и рациональное зерно – и в Константинополе, и в Варне находилось достаточное количество доверенных офицеров Кантакузина, которые могли заблокировать любую инициативу, не скрепленную печатью и подписью месадзона; никто из них однако не посмел бы возразить лично императору.

 

Сигналом к выступлению послужило сообщение из Варны о том что сильнейшие дружины тырновских боляр ушли на запад по призыву Душана. Мегадука Мануил Апокавк вывел в поход флот, уже пребывающий в состоянии  полной боевой готовности; по приказу императора и под командованием великого стратопедарха Иоанна Асеня (сына покойного Андроника) на корабли погрузилась большая часть столичного гарнизона. Императрицу-мать вообще не посвятили в то, что ее сын покидает столицу – предвидя возможную истерику. Вскоре ромейский флот вошел в гавань Варны.

 

Здесь, уступая единодушному натиску всех своих офицеров, император вынужден был остаться за стенами неприступной Варны. В поход на столицу Болгарии уходили сосредоточенные в Варне отряды Фомы Палеолога и прибывшие из Константинополя «нумерии» Иоанна Асеня. Но они составляли арьергард – вперед на Тырново устремились половецкие «загоны» Добротицы, совершившие головокружительный конный рейд к стенам столицы. В заговор была вовлечена значительная част знати восточной Болгарии, в былые времена извлекавшей – в силу близости моря – наибольшую выгоду из торговли с Византией; одним из таких был наместник Преслава Григорий Цамблак, глава могущественного болярского клана, который не выступил на призыв Душана и теперь примкнул к Добротице.

 

В Тырново (где у заговорщиков были свои люди) легкая конница Добротицы ворвалась «изгоном», посеяв панику; за пару часов город и нижний замок оказались под контролем деспота Карвунского, а патриарх и наместники Душана заперлись в Царевце. Вскоре в Тырново вошли отряды Фомы Палеолога и Мануила Апокавка; убедившись что территория от Тырнова до моря прочно контролируется, а Преслав и Доростол в руках людей Добротицы и Цамблака, победители вызвали из Варны императора. Известие о том что «василевс здесь» произвела эффект разорвавшейся бомбы; боляре, не откликнувшиеся на призыв Душана, устремились теперь в Тырново испрашивать милости императора и приносить ему присягу. При вступлении Иоанна V в Тырново Царевец капитулировал; сербская дружина была выпущена с оружием и имуществом. Город за городом и замок за замком признавали власть сына Василия III, законного старшего кровного наследника династии Асеней.

 

Душан, получив известие о падении Тырнова (но еще не зная о том, что Иоанн V лично прибыл в Болгарию) немедленно направил в лагерь Кантакузина посольство с предложением мира, отступаясь от Тырнова. Но начавшиеся переговоры «скорректировало» прибытие из Тырнова апокрисариев императора, сообщивших что василевс намерен лично провести переговоры. Известие о том, что Иоанн V находится в Тырново, повергло в шок как Душана, так и Кантакузина.  Как бы то ни было, возможность военного решения конфликта была этим заявлением императора решительно перечеркнута – василевс принял мирные предложения сербского короля, сопроводив это приятие воспоминанием о давности ромейско-сербского союза, былой дружбе Душана с Василием III и пафосным текстом о недопустимости разлития братской крови. В дальнейшем историки подозревали что Иоанн V намеренно не дал своему великому доместику развязать сражение, чтобы не делить с ним славу победителя.

 

Переговоры растянулись на две недели, вошедшие в историю как «стояние на Косовом поле» - две армии располагались против друг друга. Не смотря на определенные возражения Кантакузина, василевс утвердил договор на условиях «status quo ante bellum» - восстанавливалась граница, определенная по договору между Василием III и Душаном о разделе Болгарии. Душану было отказано в возвращении и даже в выкупе сербских крестьян, которых ромеи угоняли с «оккупированной территории» целыми селами, проводя организованную «депортацию населения». Пленники, захваченные турками, были выкуплены у них за царский счет и распределены между стратиотами в качестве дулопариков.

 

Император оставался в Тырново до поздней осени; меж тем Кантакузин возвращался в Константинополь, распуская фемные стратиотские контингенты. В Болгарии василевс Иоанн вполне проявил свои самые сильные стороны правителя – обаяние, дипломатическое чутье, умение договариваться, учитывая мотивацию контрагента. При посредничестве Добротицы (которому за его заслуги был пожалован Доростол, присоединенный к Карвунскому деспотату) император встретился в Никополе с господарем Валахии Николаэ Александру, который в обмен на согласие императора на учреждение в Валахии автокефальной православной митрополии стал «другом и союзником ромеев».

 

Вернувшись в Тырново, император созвал церковный собор, который должен был обсудить канонические правонарушения, допущенные Тырновским патриархом Феодосием. Выходец из крупного болярского рода, Феодосий был одним из лидеров «национальной партии» и едва ли не главой заговора, приведшего Душана на Тырновский трон. Судили его впрочем не за это, а за нарушение канонов. Патриарх, понимая что неизбежно проиграет (канонические правонарушения были на лицо – чего стоило одно посвящение Феодорита в митрополиты Киевские) отрекся от сана и ушел в монастырь. Собор в присутствии василевса избрал Тырновским патриархом Иоанникия, архимандрита Тырновского монастыря 40 мучеников. Избрание совершалось по прямой рекомендации главы болгарских исихастов, игумена Килифаревской обители Феодосия (позднее посмертно канонизированного под именем святого Феодосия Тырновского). Церковная власть в Болгарии была отнята у аристократии и передана монахам «афонского ордена», чья интернациональная установка гарантировала лояльность Болгарской Церкви императору. Новый патриарх Тырновский Иоанникий короновал Иоанна V болгарской короной.

 

Поздней осенью 1353 года Иоанн V вернулся в Константинополь. Перед этим он вызвал в Тырново старшего сына месадзона, опытного в болгарских делах Матфея Кантакузина и назначил его наместником царства Болгарии. Впрочем полномочия Матфея Кантакузина были куда меньше чем у его отца во времена его управления Болгарией – император учредил в Константинополе особый «секрет» по делам Болгарии, через который важнейшие вопросы по управлению страной должны были восходить прямо к императору.

 

В Константинополе Иоанна V ожидал триумф. Месадзон Иоанн Кантакузин ехал позади василевса – и рядом с ним как равный ехал мегадука Мануил Апокавк.

Изменено 16 Feb 2019 пользователем Georg

[Georg]

Король Лайош весьма эффективно воспользовался отвлечением сербских сил на византийский фронт и «стоянием на Косовом поле». Брбирское княжество подверглось полному разгрому, его главные города – Брбир и Скрадин – были взяты венгерскими войсками, а приморский Шибеник осажден. В то же время Стефан Котроманич изгонял последние сербские гарнизоны из Боснии. Сестра Душана Елена с малолетним сыном Младеном IV Шубичем бежала из Брбира в Шибеник, а оттуда морем в Омиш. Осенью 1353 года Лайош контролировал Брбирские земли, а во владении Шубичей оставались,  только Завершье и Пагания с двумя далматинскими городами – Омишом и Клисом, а так же блокированный венграми Шибеник. Но и удержание этих территорий было непрочным, так как Степан Котроманич, завершив изгнание сербов из Боснии, напал бы на Завершье. На севере восстали и передались венгерскому королю Биоград и Нин, и в Далмации  венецианцы теперь удерживали лишь Задар, Трогир и Сплит. Утверждая свое влияние в иллирийских землях, Лаойш осенью 1353 года женился на единственной дочери Стефана Котроманича Боснийского, Елизавете.

 

Стефан Душан, явившийся с армией на «северный фронт», увидел свое положение даже худшим, чем оно было в начале войны. Но фортуна внезапно улыбнулась кралю – осенью 1353 года отдал Богу душу бан Боснии Стефан Котроманич. Брат покойного Владислав Котроманич был тяжело болен и прикован к постели (он умер через несколько месяцев); а сын Владислава Твртко едва достиг 15 лет; единственная дочь покойного, Елизавета, была теперь королевой Венгрии, но мало кто в Боснии желал присоединения к владениям венгерской короны. В Боснии в этот момент не осталось явного лидера, и Душан немедленно ринулся в Боснию, где у него еще оставались и замки, и сторонники; За два месяца большая часть края вновь оказалась под властью сербского краля. Душан не только вернул Боснию, но и обеспечил тыл сестре; вслед за тем сербское войско взяло под защиту новую резиденцию Шубичей, Омиш. Венецианцы готовились вернуть власть над мятежными городами с помощью сербов и прислали к Душану, зазимовавшему в Которе, посольство. В войне, которая разразилась между Генуей и Венецией за передел восточных рынков, но главные действия которой, благодаря вступлению в войну на стороне Венеции короля Арагона, развернулись в западных водах, Венеция в истекшем году добилась грандиозного успеха. Объединенная венецианско-арагонская армада разгромила генуэзский флот в битве при Лоиере у берегов Сардинии. Республика готовилась поддержать Душана наемным войском и флотом.

 

 

Но за зиму генуэзцы успели сделать «ход конем» - республика Святого Георгия признала сюзеренитет могучего Милана, где в это время правил за малолетних племянников архиепископ Джованни Висконти. В результате Венеция, которой на суше грозило нападение устрашающей военной мощи Милана, не смогла прислать Душану ни единого солдата. Мало того - весной 1354 года, пользуясь тем что Педро Арагонский сосредоточил все свои морские силы на осаде Альгеро на Сардинии, генуэзская эскадра внезапно появилась в Адриатике. Генуэзцы разорили Корчулу и Лесину. Венеция бросила против вторгшихся в ее «святая святых» генуэзцев всю свою морскую мощь под командованием Николо Пизано. Генуэзский адмирал Паганино Дориа ретировался из Адриатики, найдя стоянку на союзной Сицилии. Пизано, успокоившись, отошел на базу на острове Брач.

 

 

Меж тем венгерская армия, возглавляемая лично Лайошем, двинулась в южную Далмацию с целью окончательного уничтожения княжества Шубичей. Сербское войско Душана преградило венграм путь на реке Цетине. В ожесточенной «битве королей» в июле 1354 года Стефан Душан одержал решительную победу – венгры отступили с поля боя со значительными потерями. В довершении неудач Лайоша во время этой кампании скончался от дизентерии его брат Иштван, герцог Хорватии. Но сербы заплатили за победу достаточно дорогой ценой –потери были таковы, что Душан не смог немедленно перейти в наступление с целью деблокады Шибеника. А вскоре – пришли роковые вести с побережья. Паганино Дориа подошел ко входу в Адриатическое море и незаметно проскользнул мимо венецианских патрулей. Его разведывательные суда, заглянув в далматинский архипелаг, обнаружили там венецианский флот, стоящий без всякой боевой готовности. Паганино Дориа не колебался. 4 ноября, пользуясь беспечностью венецианцев, он на галерах вошел в пролив у острова Брач. Большая часть состава венецианских экипажей отдыхала на берегу. Те же, кто оказался на борту, серьезного сопротивления оказать не смогли. Венецианский флот насчитывал 56 судов, в том числе 33 галеры. Захвачены были все. Это катастрофическое поражение отдало генуэзцам – союзникам Венгрии – господство в далматинских водах. Генуэзский флот вошел в залив Шибеника, и горожане, увидев что теперь они осаждены еще и с моря, отчаялись. Сильно укрепленный Шибеник, почти год отбивавший все атаки венгров, получая снабжение морем, сдался, когда до подхода Душана оставалось лишь несколько дней.

 

С капитуляцией Шибеника западная половина Брбирского княжества была окончательно потеряна. Ситуация становилась патовой, и обе стороны нуждались в передышке. Весной 1355 годов было подписано перемирие, по которому обе стороны удерживали текущие позиции. Душан удержал Боснию (кроме нескольких труднодоступных горных районов, где оказывали сопротивление богумилы), и часть княжества Шубичей – Завершье, Паганию и город Клис на правом берегу Цетине.

 

 

Летом 1355 года Душан получил благоприятные известия - 1 июня 1355 года Венеция и Генуя подписали мирный договор, согласно которому каждая республика, помимо прочих, менее важных обязательств, обещала не вторгаться в воды другой. Это в частности означало немедленный отзыв генуэзского флота из Адриатики. Венецианцы заплатили за это обязательством 5 лет не посылать кораблей на Черное море (с этого момента Венеция уже никогда не обладала значительной долей черноморского рынка). Сама Генуя желала продолжать в союзе с венграми войну до полного сокрушения Венеции - но сюзерен Генуи Джованни Висконти этого желания не разделял, и буквально заставил Республику Святого Георгия подписать мир. Теперь флот и военные силы Венеции снова были в распоряжении Душана. Краль запланировал новое наступление в Далмации, а пока обрушился всеми силами на боснийских «бабунов», поставив задачу до истечения перемирия с Венгрией окончательно замирить Боснию.

 

 

Поздней осенью 1355 года король Сербии Стефан Душан заболел в боснийских горах, давя сопротивление босняков. Доставленный в Сербию, в город Рудник, краль скончался 20 декабря 1355 года. С его смертью закатилась и короткая великодержавная слава Сербии. Он был последним славянским государем, который – вслед за Симеоном Великим и Иваном Асенем Великим - пытался построить великую южнославянскую державу "от моря до моря". Он проиграл, столкнувшись с превосходящей ресурсной мощью северного и южного соседей. Но эта попытка, овеянная легендами, еще долго будет вдохновлять писателей, художников, композиторов, историков и альтисториков этого мира.

 

 

 

Собственно смерть Душана сама по себе еще не явилась для Сербии катастрофой – новый краль Стефан Урош был юн и неопытен, но его мать, королева Елена Болгарская, выступила фактическим соправителем сына, вместе с ним подписывая все указы и председательствуя на заседаниях совета; Сербия по прежнему располагала закаленной в боях армией, которой руководили прославленные воеводы Григорий Прелюб и Воислав Войнович; Босния была почти замирена и ее объявили частью сербского королевства. Тесть короля, господарь Валахии Николаэ Александру, был верным союзником, и, располагая поддержкой татар, отвлекал на восток изрядную долю венгерских сил.

 

Катастрофа пришла именно оттуда – с востока. Хан Золотой Орды Джанибек развернул подготовку завоевания Азербайджана, собирая огромное войско; в числе прочих в этот поход были призваны и силы западных улусов, а Венгрии хан предложил мир. Впервые за много лет на восточных рубежах Венгрии воцарился мир, а король Лайош мог сосредоточить все силы Венгрии в один кулак, призвав на далматинский фронт прокаленных в постоянных боях с татарами трансильванцев Иштвана Лакцфи. В июне 1356 года Лайош вступил в Далмацию с армией, какой сербы давно не видали. На востоке Николаэ Александру, лишенный татарских союзников, мало что мог сделать, и хотя господарь прорвался в Трансильванию и даже захватил там области Амлаш и Фэгераш, Лайош пренебрег этим. Венгерская армия осадила Омиш, где укрылись Елена Брбирская с сыном под защитой сербского воеводы Джураджа Илича. Княгиня отчаянно взывала о помощи к своему племяннику, королю Сербии.

 

 

В июле 1356 года сербская армия подошла к Омишу с целью его деблокады. У стен этого далматинского города и «закатилась слава сербов» - Лайош, располагая большим численным превосходством, сохранил мощный резерв во главе с Иштваном Лакцфи до кульминации битвы, и его введение в бой привело к полному разгрому сербского войска. Потери сербов были огромны, включая гибель командующего – воеводы Прелюба. Омиш капитулировал через неделю; княгиня Елена и ее сын, последний князь Брбирский Младен IV Шубич, были пленены и увезены в Венгрию. Вслед за Омишем тут же сдались Клис и замки Завершья; последняя самостоятельное хорватское княжение было ликвидировано, а все его земли присоединены к домену короля Венгрии.

 

 

Через Завершье Лайош двинулся в Боснию; там побоище при Омише произвело такое впечатление, что вся боснийская знать тут же покорилась королю Венгрии. На этот раз король ставил все иллирийские земли под свой прочный контроль. От имени своей жены Елизаветы Котроманич король предъявил теперь права на ее наследство. Лайош, наученный опытом 1353 года, когда боснийская знать под угрозой присоединения края к Венгрии вторично переметнулась к Душану, понимал, что вряд ли реально удерживать босняков под прямым венгерским правлением, и назначил новым баном Боснии племянника покойного Стефана, Твртко. Но все равнинные земли были отрезаны – не только Завершье, захваченное ранее у Боснии Шубичами при сербской поддержке , не было возвращено, но и банат Сребреник (северная равнинная область Боснии, прилегающая к Саве) был присоединен к домену короля как приданное Елизаветы. Боснийский банат таким образом съежился до границ XII века, до внутренней нищей гористой «Босны», и Твртко, оказавшийся во главе такого баната, и помыслить не мог о какой-либо самостоятельной политике.

 

 

Заняв Боснию, король Лайош предложил сербам мир. Ему было необходимо закрепить свое владычество над Далмацией, где в тылу у него оставались венецианцы. Венеция со своей стороны убеждала юного Уроша не заключать мира, обещая помощь и субсидии. Но королева и большинство вельмож, повергнутые в ступор разгромом при Омише, предпочитали мир. Сербия растратила в «борьбе за державу» слишком много сил и ресурсов; все смертельно устали от бесконечной войны. Лайош же предлагал весьма сносные условия – границу согласно условиям Неретвинского мира. Сербия не теряла ни клочка собственной территории, а лишь отказывалась от слишком дорого стоивших притязаний Душана на Боснию и Брбирскую Хорватию, признавая их безусловно венгерскими владениями и сдавая еще удерживаемые две-три крепости в Боснии. Мир был подписан в Руднике в октябре 1356 года. К нему примкнул и тесть Уроша, господарь Валашский Николаэ Александру, который вывел свои гарнизоны из захваченных трансильванских замков; взамен Лайош признал независимость Валахии.

 

 

Покончив с войной на юге и лишив Венецию всех союзников, уже летом следующего, 1357 года, Лайош ввел армию через Фриуль в terra firma Венеции, взял Сачиле и Конельяно и осадил Тревизо. Пятимесячное перемирие, утвержденное папой, ничего не дало, и после Пасхи 1358 года, когда война возобновилась, венгры продолжили наступление. Успешно оборонялись два города — Кастельфранко и Одерцо. Тревизо тоже держался, но его падение казалось таким неизбежным, что епископ бросил свою паству и бежал в Венецию. Вскоре венгры уже контролировали берега лагуны и отбирали любое судно, какое попадалось им на глаза, явно готовясь к высадке. Венеция запретила выход судов в лагуну, а в это время шло строительство защитных укреплений. Вокруг города вбивались в грязь деревянные сваи.

 

Успехи в Фриули и Венето позволили венграм развить в Далмации новое наступление. После разной продолжительности сопротивления в руки венгров попали Трогир, Сплит и Задар. Требования короля были просты и исчерпывающи: дож должен навеки отречься от титула повелителя Далмации, а Венеция должна безусловно отказаться от всех далматских владений, от восточного края Истрии на севере до Дубровника на юге. В ответ он позволяет Венеции оставить за собой Истрию и уводит войска из Северной Италии.

 

Тревизо, державшийся из последних сил, и те области Италии, которые оставались верны Венеции, необходимы были еще больше, чем уже по факту потерянная Далмация. Они являлись теперь последним бастионом, от которого зависела безопасность республики. Так что условия Лайоша были приняты, и 18 февраля 1359 стороны подписали мирный договор, по которому Венеция «навеки» уступала королю Венгрии всю Далмацию и сюзеренитет над Дубровником. Многолетняя борьба за Далмацию завершилась полной победой Венгрии.

 

Изменено 14 Nov 2017 пользователем Georg

[Georg]

Выйдя на политическую сцену столь эффектно, василевс Иоанн V закреплял свои позиции. Задача состояла в том, чтобы с одной стороны пользоваться советами и помощью опытного Кантакузина, в то же время не давая ему сосредоточить в своих руках все нити власти. В данной ситуации Иоанн V проявил «чутье» и дипломатические дарования – опираясь на «партию Апокавка», сохранявшую прочные позиции при дворе, он в то же время не оттолкнул и Кантакузина, и наладил контакты с «военными архонтами» востока. В 1353-1355 года его лучшими негласными советниками выступали патриарх Матфей и его племянник, великий логофет Лев Гавала. С их помощью в ближайшие два года была сложилась модель власти Иоанна V.

 

Иоанн Кантакузин, занимая пост месадзона, осуществлял большую часть работы по внутреннему управлению – под его председательством собирались как рабочие совещания глав имперских министерств – «секретов», так и ординарные заседания Синклита. Перед ним же отчитывались о повседневных делах дуки – губернаторы фем. Месадзон в режиме повседневной работы курировал и государственное казначейство – димосий, вместе с аппаратом сбора ординарных налогов в провинциях. Важнейшие вопросы администрации и финансов восходили к императору, которому месадзон подавал доклады для наложения императорской резолюции. В безусловной компетенции императора оставались все назначения на ключевые административные должности в центре и в провинциях. Иными словами месадзон нес на себе всю «чёрную работу» по внутреннему управлению империей; функции месадзона при Кантакузине во многом совпадали с функциями великого визиря в РИ государстве Османов.

 

Вне прямой компетенции месадзона оставались иностранные дела – великий логофет докладывал о них прямо императору, а вопросы иностранных дел, требующие участия месадзона и прочих ведомств, решались на заседаниях малого совета под личным председательством императора. В прямом подчинении императору оставались его личная казна и комплекс императорских манориальных хозяйств, традиционно развитых у Ласкарисов со времен Иоанна Ватаца, которые возглавлял протовестиарий Иоанн Хумн.

 

Что касается армии – Иоанну Кантакузину как великому доместику подчинялись фемные контингенты, которые однако в период мира были рассредоточены по провинциям, по своим прониям и икономиям, и под руководством фемных дук (подотчетных Кантакузину как месадзону по линии гражданского управления и как великому доместику по военной) использовались для полицейских задач. Искоренение разбоев и укрощение уцелевших после мятежа Палеолога-Ласкариса «буйных» провинциальных землевладельцев стало их первостепенной задачей (которую Кантакузин решил за два года, водворив полный порядок в провинциях).

 

Однако регулярные тагмы подчинялись протостратору, дворцовая гвардия – великому этериарху, флот – мегадуке; и занимавшие эти посты Василий Уран, Фома Палеолог и Мануил Апокавк подчинялись непосредственно императору. Персональная связь императора с армией оставалась традицией Ласкарисов, до сих пор поддерживающей стабильность их власти, и правящий василевс это прекрасно осознавал. Не раз и не два тагмата получала донативы, а ее офицеры – наградные по выслуге, причем из личной казны василевса и от его имени.

 

 

Хозяйство империи успешно восстанавливалось после того шока, в который повергла его «Черная смерть». Земледелие оставалось не слишком выгодным делом из-за низких цен на зерно и низких земельных рент (которые землевладельцы вынуждены были снижать чтобы привлечь на свою землю крестьян или хотя бы удержать старых). Потребность в рабочих руках по прежнему оставалась очень высокой, и обращение к несвободному труду было в подобной ситуации естественным. Под боком находился крупнейший рынок рабов – черноморский – и византийская экономика в данной ситуации не могла не подключиться к нему. Надо сказать что «общественное мнение» Византии не мирилось с порабощением единоверцев; особенно настаивали на этом патриархия и монашество. Все рабы-христиане, вывозимые из черноморского региона через Босфор и обнаруженные ромейской таможенной службой, подлежали безусловному освобождению. В связи с этим маршрут доставки рабов в Египет (где среди рабов, рекрутируемых в мамлюки, доля кавказцев-христиан – черкесов, алан и грузин- неуклонно растет) – сместился за пределы Византии, в Синоп, и далее – сушей.

 

Что же касается рабского трафика, направлявшегося в западное Средиземноморье и не имеющего возможности миновать Босфор – доля христиан в нем и в РИ была невелика. Карпов приводит анализ этнического состава рабов в Генуе в последних десятилетия XIV века. Рабы, вывезенные из черноморского региона, составляют 80,7% всех прошедших через Геную рабов, но внутри этой группы татар – 79,3%, черкесов – 8,9, абхазцев – 1,5%,  аланов – 0,3, мингрелов – 0,2, русичей – 6,7%. Низкая численность вывозимых в Западное Средиземноморье кавказцев объясняется тем что их подавляющее большинство потреблял Египет; низкая численность русичей – тем что при Джанибеке ханская власть не допускала набегов на Русь, а в период «великой замятни» почти не было удачных татарских вторжений – наоборот, Русь переходит в наступление, Ольгерд устраивает Синие Воды, новгородские ушкуйники грабят волжские города, а княжеские дружины с успехом отбивают редкие набеги (как например рейд хана Тагая на Рязань, который, начавшись захватом татарами Рязани «изгоном», завершился тем что дружины Олега Рязанского, Владимира Пронского и Тита Козельского нагнали и наголову разгромили отходящую орду, отбив весь полон).

 

Генуэзцы, наученные горьким опытом, уже не пытались везти рабов-христиан через Босфор. Какую-то их часть выкупали в портах  северного Причерноморья греческие купцы. Такие рабы-христиане при ввозе в империю проходили особую регистрацию, и им устанавливался срок «отработки выкупа» - от двух до трех лет в качестве дулопарика у ромейских землевладельцев, по окончании которых они получали свободу и могли вернуться на родину либо остаться в империи (подавляющее большинство предпочитало второй вариант, становясь париками-эмфитевтами и полноправными ромейскими гражданами). Но, как отмечалось выше, их доля в черноморском рабском трафике была невелика – рабы татарского происхождения составляли 80% (что стимулировалось междуусобными войнами в Орде во время «великой замятни»). И  именно за них разразилась основная конкуренция между генуэзцами и греками (Венеция, согласно очередному мирному договору с Генуей вообще на насколько лет утратившая право посылать торговые флотилии на Черное море, не владела серьезной долей рынка). Для византийских землевладельцев рабы-нехристиане так же были привлекательнее – их писали в дулопарики навечно.

 

В итоге Иоанн V ввел повышенные пошлины на провоз рабов через Босфор, которые «стимулировали» работорговцев сбывать часть своего «товара» в Византии. Ход был беспроигрышным, ибо оба доступных для итальянцев торговых маршрута с Черного моря на запад – и Босфор, и Нижний Дунай – находились под контролем империи. Обратной стороной была враждебность Генуи, которая однако не могла идти на конфликт с империей в одиночку из опасения полного закрытия проливов.

 

Именно появление значительной доли рабского труда «дулопариков» привело к возрождению ориентированных на рынок «интенсивных хозяйств» и задало новый тренд развития сельского хозяйства Византии. В нем произошла структурная перестройка, благодаря которой империя в будущем так уже и не стала значительным экспортером продовольствия. В новых условиях, когда главным локомотивом экономики стало городское ремесло, «интенсивные имения» стали переключаться с производства зерновых на производство сырья для ремесла, то есть – на технические культуры.  Коньюнктура способствовала культивированию хлопка, спрос на который предъявляла как городская промышленность Византии, так и запад, особенно Италия; хлопковые плантации в РИ в XIV веке зафиксированы даже в районе Фессалоники. Хлопок вывозился в виде хлопчатобумажной пряжи (cotone filato), а чаще в виде хлопка-сырца (cotone mapputo). Последний в свою очередь был двух категорий: очищенный хлопок (cotone tractum) и неочищенный (cotone mundatum; cotone granato). Малоазийские плантации не только насыщали внутриимперский спрос, но и выходили на внешний рынок, конкурируя с сирийским и киликийским хлопком. Хлопок доставлялся в Венецию, Анкону, Полу, Геную, Марсель, Барселону, Неаполь; рост спроса на него во второй половине XIV века привел к тому, что городское купечество начинает капиталовложения в хлопковые плантации.

 

На юге Мореи, Крите и южной Азии (Кария, Ликия, Памфилия) расширяются плантации сахарного тростника; современники хвалили белизну, хороший помол и отличное качество ромейского сахара. Производство начиналось с помола сахарного тростника на мельницах, приводимых в движение водой; вода, кстати, была необходима и для выращивания самого сахарного тростника – плантации были орошаемыми. Поэтому производство сахара требовало весьма значительных стартовых капиталовложений -  к плантациям подводили оросительные системы и акведуки, часто представлявшие собой настоящее произведение искусства. Но «сахарный» бизнес был сверхприбыльным и быстро окупал инвестиции. В 1372 г. одна бочка сахарной патоки стоила 250 безантов; 1 кантар кускового сахара - около 300 безантов. В 1358 г. цена 1 кантара сахара, вывозимого в Италию, составляла 400-450 безантов. 

 

В тех же регионах природно-климатические условия позволяли выращивать на поливных землях самые разнообразные, экзотические для европейцев фрукты, которые вывозились в засахаренном виде. К сожалению «плантационный» регион империи был ограничен южными, средиземноморскими фемами, и высокая прибыльность плантаций заставляла ромейских землевладельцев с завистью присматриваться к соседним территориям с более благоприятным климатом, а именно – землям Леванта.

 

Расширялось традиционное прозводство льна и шелка-сырца (посевы льна и выращивание шелкопряда были широко распространены и в рядовых крестьянских хозяйствах балканской Греции); оливковые рощи по прежнему покрывали обширные пространства, ибо спрос на масло отнюдь не упал на международном рынке. В скотоводческих регионах азиатских и балканских фем землевладельцы разводили стада ангорских коз, из шерсти которых производился знаменитый камлот, а так же овец. Скотоводы империи всемерно пытались «улучшить породу», и к концу XIV столетия азийская шерсть не уступала по качеству испанской, хотя и отставала по прежнему (с неизбежностью) от английской, на которой работали боттеги Флоренции.

 

 

Наконец Ромейская империя прочно заняла позицию крупнейшего экспортера вина; современники отмечали повсеместную закладку виноградников на запустевших землях. Греческие сорта пользовались громадной популярностью по всей Европе за свои вкусовые качества; кроме того, сладкие тягучие греческие вина могли без всяких добавок храниться сколь угодно долго и транспортироваться на большие расстояния, не превращаясь в уксус. В их производстве Византия все еще не знала конкурентов, кроме разве что Кипра. Лишь во второй половине XV века греческие технологии производства сладких вин будут освоены в Португалии и Сицилии (породив мадеру и портвейн в первой и марсалу во второй).

 

 

 

Вторая половина XIV века стала эпохой расцвета «византийского православного полиса» - города, добившиеся права вотировать налоги на «Синедрионе», расширяют свое самоуправление за счет уменьшения власти императорских «кефалов». Городские выборные суды получают полную юрисдикцию на территории «полиса и хоры» по всем статьям кроме «особо тяжких»; впрочем сохраняется возможность подачи апелляции на решения городского суда во «Вселенский суд ромеев», сохраняющий безусловное право суппликации всех без исключения ромейских граждан. По факту происходит полное восстановление позднеантичного полиса, во главе с  городским сенатом – «буле» - и выборным архонтом-политархом, управляющими «полисом и хорой» и располагающими местным бюджетом.

 

 

При этом, как и в Поздней Античности, восстанавливается инкорпорация местной Церкви в структуру полиса. Епископ и протопресвитеры еще со времен образования «греческого православного полиса» в XIII веке (как показывает РИ пример той же Янины) оказались, согласно старым принципам позднеримского права, членами городского совета; а пост епископа – важнейшей городской магистратурой, не менее влиятельной чем архонт-политарх. В связи с этим города еще с начала XIV века вели борьбу за избрание епископов на месте, по процедуре, официально прописанной в законах Юстиниана. В средневековье сложилась практика, при которой патриарх Константинополя, имея в столице всегда нескольких епископов для составления собора, этим "собором" избирал новых митрополитов и архиепископов на провинциальные кафедры, избирая их из клира Святой Софии; митрополиты и архиепископы таким же образом избирали в своих диоцезах епископов на вакантные кафедры местным архиерейским собором. Теперь эта процедура категорически не устраивала города, и в связи с тем, что юридической базы под ней не было, города все чаще отвергали навязываемого из столицы архиерея; патриарху раз за разом приходилось уступать, рукополагая местного кандидата. «Революция» 1351 года была триумфом «полисов»; императорская власть сумела быстро вывести страну из смуты и парализовать «западный мятеж» именно благодаря тому, что сразу же удовлетворила требования городов и привлекла их на свою сторону. В числе городских завоеваний 1350ых оказалось и фактическое закрепление выборности епископов в точном соответствии с законом Юстиниана. Городской сенат, в который наряду со светскими архонтами входили протопресвитеры и игумены, чьи благочиния и монастыри находились в пределах «полиса и хоры», выдвигал трех кандидатов из состава местного духовенства; из этих троих «достойнейшего» избирал уже собор епископов данной митрополии под председательством митрополита.

 

При такой степени автономии и «свободы инициативы» горожан полисы империи могли достигать значительного могущества. Монемвасия, располагая крупным торговым и даже собственным военным флотом, ведя на своих кораблях торговлю от Крыма до Арагона, напоминала «итальянскую морскую республику» уровня Пизы. При юридическом сохранении «гражданства полиса» и ограничения экономических и имущественных прав «неграждан» в пределах «полиса и хоры» (например относительно приобретения негражданами недвижимости или торговли иначе чем крупным оптом) города империи заключали между собой полноценные договоры о правах и положении «приезжих» граждан друг друга, поддерживали между собой постоянные связи и в силу этого  - могли проводить на синедрионах согласованную политику.

 

Однако уязвимость позиций Синедриона заключалась в том, что в нем не были представлены иные социальные слои кроме горожан. Эта уязвимость в перспективе, когда сельская экономика восстановится и финансовая зависимость власти от городов ослабеет, даст императорской власти возможность урезать конституционные полномочия полисов, хотя она никогда не будет пытаться покончить с ними совершенно.

Изменено 16 Feb 2019 пользователем Georg

[Georg]

В честь вступления Ромейской империи в новый этап своей истории (а после Черной Смерти он начался практически для всех), этап нового величия, блеска и обаяния  - звучит композиция, ныне вдохновляющая на продолжение. "Миклагардская увертюра" группы Turisas. Всех с Новым Годом!

 

[Georg]

В то время как на западных границах Византии со смертью Душана закатилось краткое державное величие Сербии а Венеция потеряла свои владения в Далмации, на восточных рубежах империи в 1350ых годах так же происходили серьезные изменения.

 

Смерть Эретны привела к развалу его державы-однодневки в восточной Анатолии. Война между великим визирем Алишахом, захватившем власть в Сивасе как регент при малолетнем султане Мухаммеде Гийас ад-дине, и старшим братом Мухаммеда Джафаром, отстраненным от наследования, привела к катастрофическому ослаблению государства Эрентнидов. Хотя в конечном итоге Джафар был побежден и бежал в Египет, где вскоре умер, государство Эретнидов лишилось за время смуты едва ли не половины своей территории. Предприимчивый правитель Карамана Сайф-эд-дин Сулейман-бей завоевал западную половину Каппадокии и завладел цветущей Анкирой; на северо-западе джандаридский эмир Синопа Адиль-бей захватил Гангры Пафлагонские; и наконец на северо-востоке земли Джаныка отделились от государства Эретнидов, образовав самостоятельный бейлик со столицей в Самсуне во главе с местным туркменским племенным лидером, эмиром Тадж-эд-дином. Кроме приморского региона Самсуна Тадж-эд-дин овладел Никсаром, долиной Фаиария, Сонусой, Искефсером. Эмират Джанык был основан при активной поддержке Трапезундского василевса и изначально выступал как «младший партнер» Трапезунда.

 

 

Крах Эретнидского султаната казалось позволял Чобанидским правителям Ирана, все еще выступавшим как официальные правители государства Хулагуидов от имени марионеточных ильханов, восстановить свое владычество в восточной Анатолии, взяв реванш за былое поражение от Эретны при Каранбюке. Но остаток ильханата к этому моменту пребывал в глубоком кризисе. Чобаниды пришли к власти как лидеры «кочевнической реакции», влекущей за собой произвол кочевой знати и хищническую эксплуатацию горожан и крестьянства. Новые правители ильханата перешли к прямому грабежу и вымогательствам. Представители городских элит бежали из ильханата куда глаза глядят. Так, шейх Садр ад-Дин Ардебили бежал в Гилян, кади Тебриза Мухи ад-Дин Бардаи — в Золотую Орду. В 1345 в Тебризе вспыхнуло восстание, которое было жестоко подавлено. В 1347, воспользовавшись недовольством податного населения, эмир Дели-Баязид поднял восстание в Арране. Карательный отряд, посланный для усмирения, был разгромлен мятежниками. Чтобы подавить восстание, Ашраф вызвал из Ирака Персидского своего эмира Алпи. Но Алпи с многочисленным войском перешел на сторону восставших, после чего мятеж охватил еще большую территорию. Однако восстание из-за разногласий, которые возникли между его главарями, было подавлено. В 1348 Ашраф во главе большого войска выступил против своего главного соперника Хасана Бузурга Джелаирида и обложил Багдад, но, потерпев поражение от напавших на него войск Хасана, вынужден был вернуться в Тебриз. В 1351,  Ашраф осадил восставший Исфахан. Несмотря на длительную осаду, город устоял. Ашрафу по его требованию была выплачена дань в размере 2000 золотых динаров, на монетах и в хутбе, которая читалась в Исфахане, вновь стало упоминаться имя марионеточного чобанидского ильхана Ануширвана, но город сохранил автономию.

 

Взоры угнетенных городских элит обращались на север, в сторону Золотой Орды, которая, на фоне творящегося в бывшем Ильханате трэша, выглядела образцом порядка и стабильности. Знатные беглецы, обосновавшиеся в Сарае, уговаривали Джанибека низвергнуть Ашрафа и объединить Ильханат с Золотой Ордой. Предприятие представлялось тем более верным, что Ашраф не мог защищать кавказские проходы. Грузия стала независимой еще при Георгии Блистательном, и попытки Ашрафа снова завоевать ее привели лишь к тому, что царь Давид IX вступил в тесный союз с Золотой Ордой и признал достаточно формальный и необременительный сюзеренитет Джанибека. Предъявляемые Ашрафом требования непомерной дани подтолкнули ширваншаха Кей-Кавуса к аналогичному решению.

 

 

В 1357 году Джанибек под предлогом освобождения Азербайджана от тирана Ашрафа повел свою армию через Кавказ; со своим войском к нему присоединился ширваншах Кей-Кавус. Ашраф, наголову разбитый в сражении у Тебриза, был схвачен в Хое и казнен. В Тебризе Джанибек был торжественно провозглашен ильханом. Все подвластные ранее Ашрафу территории признали его в этом качестве; сын основателя Джелаиридского государства Шейх Хасана Бузурга Шейх Увейс, управлявший Ираком Арабским независимо от Чобанидов, признал сюзеренитет Джанибека. Оставив править Ильханатом своего сына Бердибека, Джанибек вернулся в Золотую Орду. Своим везиром Бердибек сделал Сарай-Тимура. Сторонники Ашрафа во главе с эмиром Ахиджуком подчинились новому падишаху.

 

В конце 1357  Бердибек, получив известие о болезни отца, вместе с Сарай-Тимуром отправился в Золотую Орду. Узнав об его отъезде, Ахиджук, который в это время находился в Маранде, поспешил занять Тебриз и захватил власть в свои руки. Его поддержали все сторонники дома Чобанидов. Везиром был назначен Имад ад-Дин Кирмани. Оседлое население захваченных территорий снова изнывало под деспотической властью Чобанидов.

    Сложившаяся обстановка подтолкнула джелаиридского султана Багдада Увейса к осуществлению планов его отца Хасана Бузурга. В 1358 он начал наступление на Азербайджан. В сентябре того же года в местности Сентай войска Ахиджука были наголову разбиты, а сам он бежал — сначала в Тебриз, а затем в Нахичевань.

 

Вскоре кочевые эмиры — сторонники Ашрафа - организовали против Увейса тайный заговор. Узнав об этом, Увейс казнил 47 человек, остальные бежали и, объединившись вокруг Ахиджука в Нахичевани, направились в Гянджу. Для их усмирения Увейс послал войска под предводительством эмира Али Пильтана. Однако Пильтан оказался предателем, и большая часть войск перешла на сторону заговорщиков. Войска, оставшиеся на стороне султана, были разбиты. Узнав об этом, Увейс покинул Тебриз и укрылся в Багдаде. Вернувшийся в Тебриз Ахиджук вторично оказался у власти.

 

Но в том же году объявился новый претендент на территорию Азербайджана — эмир Фарса Мубариз ад-Дин Мухаммед из дома Музафарридов, успевший завоевать почти все бывшие персидские владения Ашрафа, включая Исфахан и Рей. Встреча его войск с войсками Ахиджука произошла при Гермируде. В ходе кровопролитного сражения войска Ахиджука были разбиты, а сам он укрылся в Нахичевани. Мубариз ад-Дин Мухаммед вступил в Тебриз, где его с большими почестями встретили знатные люди города.

 

Однако когда весной 1359 года Увейс Джелаирид снова вступил с большим войском в Азербайджан, Мубариз ад-Дин Мухаммед, не оказав никакого сопротивления, покинул Тебриз и отошел к Исфахану, где был ослеплен и заточен в крепость Табрак своими сыновьями Шах-Шуджой и Шейх-Махмудом. Обосновавшись в Тебризе, Увейс пригласил сюда помилованного им Ахиджука, который укрывался в Кафане. Однако после раскрытия нового заговора против Увейса его казнили вместе с эмиром Али Пильтаном. 1359 можно считать годом утверждения в Азербайджане власти Джелаиридов.

 

Кроме Азербайджана, власть Увейса распространилась на часть Ирака Персидского  с городами Казвин и Рей. Но прочие персидские владения покойного Ашрафа остались в руках фарсийских Музафарридов. В то же время на западе, на территории бывших армянских и анатолийских владений Ашрафа возник целый ряд независимых мелких эмиратов. В Джазире обрели на краткий период самостоятельность потомки переживших ильханское владычество домонгольских династий – эмират Аюбидов в Хисн Кайфе и эмират Артукидов в Мардине. На Армянском нагорье основали независимые бейлики две кочевых туркменских племенных федерации – Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу. В регионе верхнего Ефрата власть удержали представители мусульманских городских элит – Эрзинджан, Эрзерум, Байбурт и Испир, бывшие станции ВШП, вошли в эмират, правителем которого стал богатый купец из Эрзинджана Ахи Айна-бек, лидер городского цехового братства футтува. И наконец в Шебин-Карахиссаре, бывшей византийской Колонии, основал независимый эмират (вытянувшийся вдоль южной границы Трапезунда) Кылыч-Арслан, потомок одного из Сельджукских принцев Коньи, служившего ильханам.

 

Карта:

 

Изменено 6 Jan 2018 пользователем Georg

[Georg]

Здесь прервемся и дадим краткую характеристику ближайшим восточным мусульманским соседям Византии.

 

1)     Бейлик Джандар (Синопско-Кастамонский эмират).

Во времена Комнинов Пафлагония была одним из оплотов империи в Малой Азии – ромеи прочно удерживали Кастамон и периодически занимали Гангры; в регионе проживало довольно многочисленное греческое население. Но после падения дома Комнинов на греческую Пафлагонию обрушился ряд катастроф. При Ангелах Сельджуки завоевали Кастамон, а в XIII веке пал и Синоп. Во второй половине XIII века происходит де-эллинизация региона. Вал туркменских племен, катившийся с востока спасаясь от монголов, и отбитый от Никейских рубежей, двинулся обратно на восток вдоль побережья Черного моря. В этот период происходит тюркизация Халивии, отнятой туркменами у Трапезунда, и аналогичной участи подвергается и Пафлагония. По данным Ибн Сайда (скорее всего преувеличенным) во второй половине XIII века в окрестностях Кастамона находилось 100 тыс. туркменских шатров, принадлежавших в основном к племенному союзу Чепни. Хотя совместные военные действия ромеев и монголов, имевшие место при подавлении туркменских восстаний против ильханов, уменьшили численность туркмен в регионе, но по сравнению с другими территориями бывшего Румского султаната Пафлагония таки оставалась «дальним углом», куда карательные рейды монголов доходили не часто. Концентрация кочевников в Пафлагонии оставалась довольно высокой, и Адиль-бег Джандар мог выставить 30 000 всадников (правда в подавляющем большинстве – бездоспешных голодранцев с луком).

 

Уцелевшее земледельческое население региона было в основном греческим, и облагалось джизьей и хараджем. Впрочем земледельческое хозяйство в регионе было обречено на застой из-за высокой концентрации кочевников, которые в рамках ежегодного цикла весной выгоняли стада на плато Кастамона и на склоны горных хребтов, а на зиму спускались в речные долины и на морское побережье, в зоны интенсивного земледелия. Урожай к этому времени был снят, и кочевники располагались на полях, свободных от с/х культур. Но подобный «симбиоз» все равно обрекал земледелие на стагнацию. В соседних ромейских областях шло интенсивное освоение культур риса и хлопка, причем пшеница в севообороте переходила на роль озимой культуры. Здесь же в следствии «симбиоза» с кочевниками культивация озимых была невозможна, что создавало непреодолимое препятствие на пути роста производительности сельского хозяйства. В теории кочевники, располагаясь на зиму на сжатых полях со своими стадами, должны были бы "оплачивать" этот "постой" обильным удобрением полей навозом; на практике и этот полезный эффект такого "симбиоза" в значительной степени нивелировался привычкой кочевников использовать "кизяк" в качестве топлива.

 

В городах Пафлагонии в XIV веке мусульмане составляли большинство населения. Гангры Пафлагонские являлись единственным городом региона, в котором православные греки составляли до половины населения и существовала крепкая православная митрополия. Кастамон и Синоп были мусульманскими городами с подавляющим большинством мусульманского населения – следствие значительной миграции арабских и персидских горожан на запад во время монгольских завоеваний и относительной безопасности Пафлагонии в то время. В 1315 году из Синопа был даже изгнан православный митрополит, но под угрозой войны с Византией митрополия Синопа была быстро восстановлена, храмы и имущества возвращены.

 

Главными статьями доходов эмира были не «джизья и харадж» с земледельцев, а налоги с городов, торговые пошлины, а так же доходы от медных рудников Кастамона. Халкокондил оценил эти доходы в 200 тыс. золотых статеров (называя этим античным термином находившиеся в обращении золотые монеты — дукаты или флорины). Видимо, византийский историк не слишком преувеличивал, ибо коммеркий Кастамона на экспорт меди по суше и морю вместе с другими небольшими налогами сдавался на откуп на аукционе за 150 тыс. дукатов. Именно благодаря меди современники считали Пафлагонию богатой областью.

 

Что же касается торговли – теперь, когда трансконтинентальная торговля по ВШП прекратилась, и подавляющая часть товаропотока Черного моря стала состоять из местных товаров, Синоп с его превосходной глубокой гаванью (по сути единственным нормальным защищенным рейдом во всем Южном Причерноморье) стал торговым хабом не меньшего значения, нежели Трапезунд и Кафа. Высокие пошлины, установленные в Византии на провоз рабов через проливы, не говоря уже о запрете провоза рабов-христиан (доля которых в массе вывозимых из Причерноморья рабов росла) сделали Синоп узловым центром черноморской работорговли, через который направлялся весь рабский трафик на Ближний Восток. В связи с этим с середины XIV в. государство Джандаров установило оживленные торговые и политические связи с мамлюкским Египтом. При Адиль-бее эмират обзаводится значительным военным флотом, в составе которого имеются не только боевые галеры, но даже нефы, посылает торговые флотилии в порты Кавказа и Золотой Орды, и в конце концов устраивает полноценную морскую войну с Трапезундской империей с нападением даже на порт Трапезунда. В то же время эмират вступает в тесные союзнические отношения с Генуей, став торговым посредником между Кафой и Египтом.

 

 

 

2)     Караман (Конийский эмират).

 

Ситуация в Караманском бейлике разительно отличалась от того, что мы видели у Джандаров. Эмират не имел ни выхода к морю, ни торговых путей, ни рудников – и вынужден был полагаться исключительно на местные ресурсы. Кроме того, светская элита Коньи хранила дух и традиции Румского султаната. Наконец эмират на раннем этапе своего существования попал под сюзеренитет Византии и в долгом противостоянии с Эретной нуждался в поддержке империи. Поэтому Караманиды стали продолжателями дела Сельджукидов, а их эмират – уменьшенной копией Румского султаната.

 

Территорию эмирата можно было бы разделить на две части примерно по параллели Коньи. Земли к северу от этой линии были территорией тотального господства кочевого хозяйства (за исключением разве что «оазиса» Анкиры). Край был степным, земледельческое население в нем исчезло еще в XII веке, когда во время походов Комнинов на Конью Сельджуки применяли «тактику выжженной земли», византийские города либо исчезли (как например Аморий, некогда один из крупнейших городов империи, с начала XII века так и лежащий в руинах), либо превратились в зимники кочевников, как тот же Филомилий. В крае имелось все для ведения кочевого хозяйства – степное плато для весенних и осенних пастбищ, горные кряжи для летних пастбищ, речные долины и озерные котловины для зимовок; особого демографического давления после монгольских зачисток времен Чобана туркмены Карамана пока не испытывали. На рынок поставлялись хорошие кавалерийские кони, а также мерины и мулы. Лошади, волы, овцы стадами перегонялись отсюда в Сирию, Ирак и Персию для продажи.

 

 

Южнее же параллели Коньи, перед северным склоном Тавра, лежал край земледельцев – Ликаония и западная Каппадокия. Почва края отличалась необыкновенным плодородием, и вся была покрыта пашнями, садами и плантациями. Миграции кочевников в эти земли не допускались, и лишь племя Караманлу сохраняло свой анклав в долинах Исаврии (каковой и отделял земледельческий регион Карамана от территории Византии). В предгорьях стояли города, имена которых напоминали о самом зарождении христианства – Листра, Дервия, Ларанда, Тиана, Назианз…. с преимущественно греческим населением. В крае проживал этнос греков-каппадокийцев, которые аж с XI века жили вне границ империи под мусульманским правлением, и говорили на диалекте, довольно архаичном для ушей ромея. В Конье и Анкире мусульмане составляли большинство горожан, но сохранялись традиции Румского султаната, и мусульмане и христиане входили в одни и те же ремесленные братства. Джизья, собираемая с христиан, являлась главной доходной статьей бюджета эмирата. Православная Церковь сохраняла тот же статус, которым обладала в Румском султанате, и православные митрополиты сидели в Конье, Анкире, Ларанде, Тиане и Назианзе. Церковь сохраняла свои доходные имущества, которые, как и при Румских султанах, имели статус «вакф».

 

Основные общественно-экономические институты Караманского эмирата восходили к сельджукским порядкам. Это была типичная военно-ленная система, основанная на раздаче обрабатываемой земли в тимары, величина которых определялась не количеством земли, а объемом доходов от эксплуатации крестьян, главным образом — через взимание продуктовой, в меньшей степени — денежной ренты. Налоги были умеренными, а управление – рачительным. Ибн Баттуте цены на баранину, хлеб и фрукты в регионе казались непомерно низкими. Аль Умари эту умеренность цен объяснял низкими пошлинами, плодородием земель и обилием хороших пастбищ.

 

 

 

3)     Джанык.

 

Нет смысла много говорить о Джаныкском эмирате Тадж-эд-дина. По сути это была уменьшенная копия соседнего эмирата Джанжаров – с полным преобладанием кочевого населения и существенной внешнеторговой компонентой. Впрочем по доходам от торговли порт Самсун, которым владел Тадж-эд-дин, не шел ни в какое сравнение с Синопом – его рейд был незащищенным, что делало невозможной стоянку большого количества кораблей. Испытывая внешнеполитические угрозы как со стороны Эретнидов (для которых Тадж-эд-дин был мятежником-сепаратистом), так и со стороны Джандаров (которые были не прочь прибрать к рукам и Самсун), эмират Джанык стал верным союзником и фактическим протекторатом Трапезундской империи.

 

 

4)     Эретна (кратко, ибо с Византией не граничит).

 

Султанат Эретнидов являлся по сути осколком ильханата, и его основные структуры были унаследованы от ильханата времен Абу-Саида. Даже кочевническая часть населения султаната, сосредоточенная в понтийских землях, состояла в значительной части не из туркменских, а из тюркизированных монгольских племен, некогда поселенных здесь ильханами в качестве опоры монгольского правления, и обращенных в ислам знаменитым шейхом Хаджи Бекташем. Впрочем основная часть оседлого населения края оставалась христианской – это были греки восточной Каппадокии и армяне Малой Армении. Крестьянство большей части территории султаната испытывало те же прелести "симбиоза с кочевниками", что и Пафлагония, что обрекало сельское хозяйство на стагнацию. В регионе располагались крупные торговые города, но они по большей части утратили свое значение после краха ВШП. Частично эта потеря была компенсирована активизацией торговой трассы из Синопа в мамлюкскую Сирию,  на которой Сивас и Амасия были важными станциями.

 

В отличии от Караманидов, унаследовавших свою «христианскую» политику от Сельджуков Рума, и Джанжаров, которые придерживались аналогичной политики под давлением Византии, Эретниды изначально проводили политику ущемления религиозных меньшинств. Византия была далеко. Кроме того, если в той же Конье среди мусульманских религиозных братств доминировал суфийский орден Каландарийя, который следовал заветам Джелаль-эд-дина Руми, в султанате Эретнидов преобладающее влияние захватили дервиши ордена «Казарунийя» (основанного в Фарсе шейхом Абу Исхаком Казаруни, обратившимся в ислам из зороастрийцев), который изначально был нацелен на миссионерство и обращение неверных в ислам. К данному ордену примыкал и сам Эретна, прозванный в народе за свое религиозное рвение «безбородым пророком».

 

Соответственно в государстве Эретнидов был введен полный комплекс мер по «сегрегации» христиан. Запрещалось строить новые церкви, бить в колокола, христиане должны были носить особые цвета в одежде и пр.. Еще более важным было налоговое давление на христианскую Церковь (как греческую, так и армянскую), которая вела к разорению, а затем и упразднению церковной иерархии. Разорение епархий приводило к краху социальных институтов христианских общин, ранее обеспечивавших помощь бедным, больным, путникам, а так же христианское образование и судебные функции внутри общины. Неимущие священнослужители не могли конкурировать со своими мусульманскими коллегами, строившими мечети, медресе, больницы, караван-сараи и фонтаны, и широко обеспеченными доходами и землями, на которых христианские же крестьяне трудились на мусульманское духовенство. Пятая часть дохода от караван-сараев в той же Амасии была зарезервирована для покрытия ежегодных расходов для новообращенных в ислам (расходы на преподавание Корана, обрезание, предоставление обуви, одежды и продовольствия для христиан, евреев и язычников, переходящих в ислам).    

 

К 1360 году в результате такой политики были упразднены православные митрополии Сиваса, Мокисса и Евхаиты, поредевшие православные общины этих городов и областей поручено окормлять митрополиту Кесарии Каппадокийской, который остался единственным действующим православным иерархом на территории государства Эретнидов. На севере митрополит Амасии был попросту изгнан из города воинствующими мусульманами, и обосновался в Лимнии на территории Трапезундской империи.

Изменено 5 Jan 2018 пользователем Georg

[Georg]

Нам осталось осветить ситуацию в христианских государствах «византийской зоны влияния». Киликия и Трапезунд в общем испытывали те же экономические проблемы, что и Византия – сперва потеря доходов от торговли по ВШП, затем – Черная Смерть и последовавшая за ней демографическая и экономически-структурная перестройка. Оба государства сумели выйти из кризиса, как и Византия – за счет усиления производства «технических культур», а так же металлургии и металлообработки. Оба региона были богаты рудниками весьма качественного железа, цветных металлов и даже серебра, а успехи, одержанные при византийской поддержке в борьбе с тюрками и мамлюками способствовали возобновлению добычи на ранее заброшенных месторождениях. Тем не менее и Трапезунд, и Киликия прошли, так же как и Византия, через серию внутренних конфликтов.

 

 

В Трапезунде, как было описано выше, василевс Василий I в 1342 году разгромил масштабный мятеж знати, в чем решающую роль сыграли лояльные монарху отряды туркмен из возвращенной в состав империи Халивии. Проведя значительные конфискации имений мегистанов, Василий установил режим жесткой автократии, который позволил Трапезунду без потрясений пережить послечумной кризис. Однако попытки Василия увеличить подконтрольную Трапезунду долю черноморской торговли привели к конфликту с Генуей, предпринимавшей в этот период аналогичные попытки. В 1348 году, едва прошла Чума, вспыхнули военные действия, которые сразу же приняли неблагоприятный для Трапезунда оборот. Эмир Эрзинджана Ахи Айн-эд-дин в союзе с туркменами Кара-Коюнлу предпринял вторжение на земли Трапезунда; пока василевс Василий отбивал туркмен, генуэзцы ударом с моря взяли и разграбили Керасунт, второй город страны. Летом 1349 генуэзский флот атаковал гавань Трапезунда. Трапезундцы были разбиты в морском бою, причем командующий флотом мегадука Иоанн Кавасит погиб, а император Василий, лично принимавший участие в сражении, был смертельно ранен арбалетным болтом.

 

 

Юному Алексею III, который летом 1349 унаследовал от отца корону Трапезунда, пришлось признать поражение. Ждать помощи было неоткуда – Византия погружалась в смуту, Синопский эмират стал союзником Генуи, Венеция терпела поражения в начавшейся венецианско-генуэзской войне. Был заключен мир, по которому генуэзцы не только получили обратно свою факторию в Леонтокастроне, но так же получили для нее право экстерриториальности и право построить там крепость. Как только Византия начала выходить из кризиса, Алексей III немедленно постарался заручиться поддержкой Константинополя. Он лично прибыл на берега Босфора и породнился с Иоанном V, вступив в брак с Феодорой Кантакузин. Алексей III сумел удержать полный объем отцовской власти, выступление знати во главе с Доранитами и Схолариями было подавлено, причем с мятежниками обошлись довольно мягко. Но новый мятеж в 1352 году закончился казнью всех Доранитов и изгнанием Схолариев, державшихся в Керасунте до 1354 года; больше мятежей не последовало. Оказав помощь Тадж-эд-дину и получив на западе надежного союзника в лице Джаныкского бейлика, Алексей III вел успешную пограничную войну с эмирами Эрзинджана и Карахиссара, строя крепости и оттесняя туркмен.

 

 

Не обошлось без смуты и в Киликии. У Константина III не было сыновей, и его наследником считался его брат Жан (Дживан) Лузиньян, граф Селевкии Исаврийской и коннетабль королевства. Но в 1345 году Жан Селевкийский умер, оставив вдову, Солдану Багратиони (дочь царя Грузии Георгия Блистательного) с двумя сыновьями – Боэмундом (6 лет) и Левоном (3 года). Мальчики были объявлены графами Селевкии и Корикоса, а Боэмунда (Пемунда в армянском произношении) Константин III признал своим наследником.

 

 

В 1348 году в Сисе скончался король Киликии Константин III Лузиньян. Девятилетний Боэмунд был единогласно признан королем под именем Пемунда I, но за регентство разгорелась борьба – большинство армянской знати отказало Солдане Багратиони в праве на регентство, и провозгласило регентом спарапета Константина Нхеряна, парона Нигирского. Поскольку Византия, в ближайшие годы пережившая смуту, не вмешалась, спор решился оружием – Солдана проиграла, была захвачена в плен и пострижена в монахини, а Константин Нхерян начал править страной, изолировав короля и его брата во дворце.

 

 

Старший брат Константина и Жана Лузиньянов, король  Кипра Гуго IV, муж порфирородной Симониды Ласкарис, скончался от той же Черной Смерти летом 1348 года вместе с женой. Поскольку детей у этой пары не было, наследником они желали видеть одного из киликийских племянников. Но на дворянском парламенте, собравшемся в Никосии, большинство пошло за «латинской партией», которая считала «засилье греков» в королевстве в правление Гуго IV чрезмерным, и опасалась что «если так пойдет дальше», греки окончательно возобладают над «франками». Парламент отказался учитывать права малолетних сыновей Жана Селевкийского, и избрал королем «мужа достойного и умудренного» - двоюродного брата покойного Гуго IV, принца Гуго Лузиньяна, титулярного графа Триполийского и коннетабля королевства, который и взошел на престол под именем Гуго V. И здесь Византия, входившая в послечумной кризис, не смогла вмешаться.

 

 

Ситуация осложнялась возобновлением экспансии мамлюков. Черная смерть сократила примерно на треть общую численность населения Египта и Сирии, но мамлюкской элиты практически не коснулась. Иностранцы и вновь приобретенные рабы-мамлюки почти все вымерли, что только сплотило «старую гвардию» мамлюков. Армия султаната нуждалась в пополнениях, а значит – в обеспеченных каналах поставки рабов из Причерноморья. Конфликт на этой почве с Византией, не пропускающей рабов-христиан и обложившей высокими пошлинами провоз прочих, был неизбежен.

 

 

Уже в 1340ых, пользуясь междуусобной войной в Ильханате, мамлюкский наместник Алеппо эмир Байбуга Арус перешел Ефрат и завоевал вилайеты Эдессы и Ракки, перенеся восточную границу султаната в Джазиру, на реку Хабур. В 1347 году Байбуга покорил бейлик Зулькадар – его основатель Зейн-ад-дин Ахмед Караджа-бей признал себя вассалом мамлюков.

Карьера Байбуги завершилась в 1351 году, когда он выступил против эмира Таза, осуществлявшего в Каире регентство над малолетним султаном Салихом, сыном покойного ан-Насира. Выступив в Сирию, Таз разгромил Байбугу под Дамаском летом 1352 года. Байбуга отступил к Алеппо, и направил просьбы о помощи Зулькадарскому бею и регенту Киликийской Армении, обещая передать им ряд крепостей в северной Сирии.

 

Весной 1353 года у стен Алеппо против армии регента Египта Таза выступили Байбуга со своими мамлюками, Зулькадарский эмир Зейн-ад-дин Ахмед Караджа-бей и регент Киликии Константин Нхерян. В ожесточенной битве союзники были наголову разгромлены, Бабуга погиб, Караджа-бей был взяв плен, доставлен в Каир в цепях и казнен. Таз завоевал бейлик Зулькадар, и  хотя официально власть в Малатье была передана наследнику казненного, Халилу Чарс-эд-дину, мамлюкские гарнизоны оккупировали ключевые крепости бейлика. Развивая успех, Таз вторгся в Киликию, взял Мараш и осадил Айяс. Совет паронов пред лицом катастрофы обратился за помощью в Константинополь, и в начале 1354 года в Киликию двинулась византийская армия во главе с ближайшим родственником царской семьи Киликии, сыном месадзона севастократором Мануилом Кантакузином (женатым на единственной дочери покойного короля Константина III).

 

Мануилу не пришлось сражаться с мамлюками. Весной 1354 году в Каире произошел переворот, султан Салих был низложен, и на трон был посажен другой несовершеннолетний сын ан-Насира, Хасан; власть регента захватил лидер переворота, бахритский эмир Шику. Таз выступил в поход на Каир, выведя гарнизоны из Мараша и прочих захваченных крепостей Киликии. Но, пользуясь тем что византийская армия вошла в столицу королевства, Мануил арестовал утратившего поддержку паронов Константина Нхеряна и отправил его в ссылку в Византию. 15-летний король Пемунд I был провозглашен совершеннолетним и получил власть в стране. Юный король совершил поездку в Константинополь, присягнул Иоанну V и женился на младшей сестре василевса, порфирородной Марии Ласкарине.

 

Таз, не сумев отбить Каир, заключил соглашение, признав Хасана султаном и получив власть над всей Сирией. Будучи лидером бурджитов, Таз был особо заинтересован в пополнении своей армии выходцами с Кавказа, и значит – отладке цепочки поставки рабов. Именно с этой позиции Таз, заключив мирный договор с Киликией, резко активизировал политику Мамлюкского государства на северном направлении. В 1358-1359 годах Таз вмешался в дела государства Эретнидов, где достигший совершеннолетия султан Мухаммед выступил против своего регента, великого визиря Алишаха, не желавшего отдавать власть. Появление мамлюкского войска, направленного Тазом, решило дело – Алишах был разгромлен и убит, Мухаммед получил всю полноту власти в султанате – и вступил в тесный союз с государством мамлюков. Со всех минбаров государства Эретнидов была прочитана хутба за каирского «аббасидского халифа».

 

Как уже отмечалось выше, Синопский эмират в силу занятой на Черном море торговой позиции оказался связанным с государством мамлюков «единством интересов». В 1359 эмир Синопа вступил в тесный союз с Египтом и Мухаммедом Эретнидом.

 

Эмир Таз умер в начале 1360 года, оставив позиции Мамлюкского султаната на севере сильными как никогда. Непосредственно в состав султаната входила значительная часть Джазиры (вилайеты Эдессы и Ракки), эмираты Артукидов в Мардине и Зулькадаров в Малатье вошли в состав султаната как вассалы; государство Эретнидов и Синопский эмират Джандаридов стали союзниками и «младшими партнерами» Египта. Бурджитская группировка Таза без особых проблем подчинилась присланному регентом Ялбугой из Каира новому наместнику Сирии, бахриту Сайф-эд-дину Бейтимуру, сумевшему договориться с бурджитскими офицерами. Как показали дальнейшие события, Бейтимур быстро проникся интересами своих новых подчиненных и всецело продолжил политику Таза.

 

Карта от коллеги Loka Loki:

 

Карта от коллеги Dilong:

Изменено 15 Jan 2018 пользователем Georg