Победоносная Казанская война 1530

13 Jan 2010

По сути эта тема является переработкой моей Победоносной Ливонской войны.

Предисловие

В 1530 году русская рать под началом князей Ивана Бельского и Михаила Глинского, после успешных боев с противником подошли к Казани. Городские ворота были открыты, и казанские воины разбежались. Но, вместо того, чтобы занять столицу ханства, Бельский и Глинский проспорили три часа, кому из них первому войти в город, и потеряли удобный случай взять Казань, тем самым успешно завершить очередную Казанскую войну и навсегда покончить с этой занозой на восточных границах Русского государства.

Мало того, увлеченные своим спором, князья даже не озаботились об охране своих тылов: "обозу города гуляя не сомкнуша". Воспользовавшись этим, казанцы захватили гуляй-город и 70 пищалей (по Казанской истории – 7 пушек). При этом погибли видные воеводы: князь Фёдор Лопата Васильевич Оболенский (возглавлял передовой полк судовой рати), князь Иван Осипович Дорогобужский и ещё несколько военачальников. Только после этого русские воеводы приступили к интенсивному обстрелу Казани. Но было уже поздно – взять Казань не удалось.

А ведь не возникни сей злополучный спор между военачальниками, то Казань гарантировано была бы захвачена и история государства Российского могла коренным образом измениться. Например, в случае занятия русскими Казани в 1530 году Россия почти на четверть раньше, чем в реальной истории, обезопасила свои восточные границы, как лишив казанских татар возможности совершать регулярные набеги на русские земли, так и поставив дополнительный заслон на пути Ногайской орды. Кроме того, более ранний захват Казани приведёт к тому, что Русское государство гораздо раньше двинется на юг и займёт Поволжье и Астрахань. Что, в свою очередь, толкнёт Россию на более раннюю попытку атаковать Крым, и более ранняя неудача на этом поприще остудит некоторые горячие головы, благодаря чему Иван IV после начала войны с Ливонией сможет сконцентрировать свои силы на северо-западном направлении (не отвлекая их, в отличие от реальной истории, на юг), что позволит завершить разгром Ливонии до того, как соседние государства "раскачаются" для вмешательства, дав России возможность избежать долгой Ливонской войны, имевшей для страны столь катастрофические последствия. Что, само собой, кардинально меняет дальнейший ход русской истории. Ведь это не только даёт России порты на Балтике на полтора столетия раньше, чем в реальной истории, но и отсутствие тяжёлой и затяжной Ливонской войны приведёт к тому, что не будет таких её отрицательных явлений, как голод, повальное разорение крестьянского и дворянского сословий, массовое бегство "тяглого" населения на окраины, что в последствии привело к административному закреплению крестьян к земле и появлению т. н. крепостного права.

Более того, в сложившейся ситуации совершенно иную судьбу может иметь сватовство Ивана IV к сестре польского короля. В реальной истории, после кончины летом 1560 года своей жены Анастасии, царь просил руки Екатерины Ягеллон. Сам Сигизмунд II Август был не против этого брака, но, к сожалению, стороны не сошлись в цене (в основном из-за Ливонии) и планируемый брачный союз не состоялся. Но тут, скорее всего, будет иначе и Екатерина станет женой Ивана IV. Соответственно, это сильно повышает шансы русского царя на выборах короля Польско-Литовского государства после смерти Сигизмунда II в 1572 году, что делает вполне реальной популярную в те времена идею объединения России, Польши и Литвы в единое славянское государство. Что окончательно изменит расклад сил в Восточной Европе и мировая история пойдет совершенно иным путём.

Итак, как это могло бы быть:

13 Jan 2010

Часть I

Заря на Востоке

Весной 1530 года начавшиеся успешно для Русского государства переговоры с Казанью неожиданно оборвались. Как сообщают русские летописцы, казанский хан Сафа-Гирей не выполнил условий присяги (шерсти) и "срамоту учинил велику" русскому послу Андрею Пильемову. Поэтому отправленный с новой дипломатической миссией в Казань князь Иван Фёдорович Палецкий был задержан в Нижнем Новгороде. На повестку дня вновь стал вопрос об окончательном присоединении к России Казанского ханства. В конце апреля-начале мая 1530 года начался третий (за время правления Василия III) большой поход русских войск на Казань. Как и во время прежних походов посланы были две рати. Судовую рать возглавили князья Иван Фёдорович Бельский и Михаил Васильевич Горбатый-Шуйский (последний с войсками из Новгорода), конную – князь Михаил Львович Глинский.

Момент для начала похода был выбран удачно. Ни Турция, занятая своими европейскими делами, ни Крым, раздираемый междоусобиями, не могли прийти на помощь казанскому хану. На западе, в начале 1530 года молдавский господарь Пётр Рареш начал войну с Польшей за обладание Покутьем, которое было уступлено Польше в 1505 году Богданом III. Зимой 1530 года Покутье было занято с помощью местных жителей молдавскими войсками, в результате чего польскому королю и литовскому великому князю Сигизмунду I было не до конфликта со своим восточным соседом. Однако некоторые меры казанцы все же приняли. Они добились помощи части ногайцев (отряд мурзы Ших-Мамая) и астраханцев (отряд мурзы Алыша). Около реки Булака, под Казанью, сооружён был деревянный острог, окружённый рвами. Он должен был прикрывать Казань от русских войск. 10 июля (по разрядам – 12 июля) рати Бельского и Глинского соединились близ Казани.

Основные силы татар и черемисы находились внутри острога. Однако войскам князя Ивана Фёдоровича Овчины Телепнёва-Оболенского (сначала командовал полком правой руки, затем передовым полком конной рати) в ночь на 14 июля удалось овладеть острогом. При этом погибло, по преувеличенным данным Казанского летописца, до 60 тыс. казанцев и ногаев. С русской стороны потери были минимальны (по крайней мере русские летописцы не удостоили их внимания), но был тяжело ранен князь Иван Бельский (в реальной истории не пострадал), из-за чего командование русской армией временно сконцентрировалось в руках одного князя Михаила Глинского, который не будучи занят спором о первенстве с Бельским воспользовался тем, что "город стоял часы три без людей, люди все из города выбежали, а ворота городные все отворены стояли" вошёл в Казань.

Сразу же после взятия Казани перед русскими правительством встал вопрос о том, что делать с захваченным краем. Ранее великие князья Московские и всея Руси ограничивались посажением там вассальных ханов, но предыдущая практика показала, что этот метод удержания контроля над Средним Поволжьем крайне неэффективен. Посаженные в Казани русскими ханы либо свергались противной стороной (ориентированной на Крым или Ногайскую орду), либо сами переходили в стан врагов Москвы (как, например, это было с ханом Мухаммед-Эмином). Таким образом единственным выходом из сложившейся ситуации для русского правительства оставалось заменить хана русским наместником и произвести присоединение к Русскому государству Казанского хана.

По первоначальному плану, выработанному в Москве совместно с казанскими послами, принесшими от имени казанцев Василию III присягу на верность, будущее устройство Казанского ханства под властью русского государя мыслилось вполне автономным и предполагалось сохранение в Казани прежней администрации, причём назначенному русским наместником князю Михаилу Глинскому предоставлялось право назначений и увольнений – он определял, кто из казанцев должен находиться на службе в Казани, кто на службе по деревням, и кто удалялся в отставку в свои поместья. За Казанью сохранялась некоторая самостоятельность в финансовом отношении – казной распоряжался наместник, а не центральное русское правительство Русского государства. Единственный пунктом договора между русскими и казанской знатью, в лице князей Булата Ширина и Кичи-Али, ограничивавшим автономию местной администрации было предоставление прерогативы наделения землями не наместнику, а самому великому князю, который в своём титуловании именовался отныне и царём Казанским.

В общем, присоединение ханства к России, на первых порах, сводилось к установлению личной унии между обоими государствами, с сохранением в неприкосновенности внутренней организации Казанского ханства; всё сводилось к замене хана русским наместником, назначавшимся великим князем из числа русских людей, и к осуществлению основных пожеланий русского правительства – вечного мира между обоими государствами и уничтожению христианского рабства.

Важнейшие сторонники низвергнутого хана – сибирский князь Раст, аталык Али-Шахкул и другие, были казнены. Сам Сафа-Гирей был объявлен лишённым престола и вместе с женой бежал к её отцу мурзе Ших-Мамаю.

Взятие Казани вызвало в Москве всеобщее ликование, усиленное ещё и тем, что, вскоре, 25 августа 1530 года, супруга великого князя Василия III родила долгожданного наследника престола, наречённого Иваном.

Однако не все радовались появлению у Василия III сына. Рождение наследника престола было сильным ударом по честолюбивым замыслам следующего по старшинству брата великого князя Юрия Ивановича Дмитровского. Отношения между братьями обострились. В отличие от младшего брата, князя Андрея Ивановича Старицкого, Юрий даже не был на крещении своего племянника. Поэтому Василий III счёл необходимым нанести удар по тем силам, которые поддерживали князя Юрия. Особую опасность представляли потенциальные союзники дмитровского князя на восточных и южных рубежах России. Тем более, что с падением столицы борьба в бывшем Казанском ханстве не закончилась.

В сентябре, после того как большая часть русского войска покинула этот край, чуваши и черемисы на дороге из Казани в Васильсурск убили много русских гонцов, купцов и людей, сопровождающих обозы с казёнными грузами. Русское правительство получив донесение о неприязненных действиях отвечало террором: приказано было сыскать участников нападения и всех повесить. Розыск быстро дал результаты. В Васильсурск было приведено 74 схваченных чувашских разбойников; все они были повешены, а имущество их передано пострадавшим. Неспокойно было и около Казани, в окрестностях которой развелось несколько разбойничих шаек. Но Глинский послал против них служилых татар; они взяли в плен 38 человек, которые были казнены русским наместником.

Первоначально русское правительство недооценивало сложившееся положение. Оно считало край окончательно присоединенным к России и приступило к выполнению своих административных обязанностей, которые сводились, прежде всего к собиранию податей. И вот тут-то проявилась разница между прежними ханскими властями и новыми русскими. Хотя сам размер налагаемых податей остался прежний, но подход к их сбору оказался отличным. Если в прошлые годы население привыкло недоплачивать налоги, а сидящие в Казани ханы, сильно зависимые от благорасположения местной земельной аристократии, предпочитали закрывать на это глаза, то с приходом новых властей, мытари стали взыскивать подати по полной, решительно пресекая попытки уйти от положенных платежей. Что, понятное дело, не могло понравиться местному населению. И если сначала в окрестностях Казани "ясаки собрали сполна", то в феврале 1531 года обнаружилось, что "казанские люди луговые ясаков не дали" и сборщиков убили. Вслед за убийством сборщиков ясака луговые черемисы собрали значительный воинский отряд, привлекли на свою сторону также приказанских черемис и впоследствии вторглись на Арскую сторону. Луговые и арские люди "соединачилися вси с одного и стали на Высокой Горе у засеки", в 15 верстах от Казани. Михаил Глинский отправил из Казани к Высокой Горе отряд казаков и отряд пищальников, общей численностью около 1000 чел. Однако "порознилися розными дорогами стрелцы и казакы, и пришли на них арьскые и луговые люди да их побили на голову пол-400 стрельцов да пол-500 казаков". После чего повстанцы покинули находившееся в опасной близости от Казани укрепление, и обосновались в большой крепости в верховьях реки Меши в 70 верстах от Казани, "хотяше тут отсидетися". Здесь к луговым и арским людям присоединились повстанцы из Побережной стороны и Мешинская крепость стала играть роль временной столицы возрождаемого Казанского ханства. Повстанцы вскоре стали контролировать все Левобережье, за исключением Казани, где все еще находился сильный русский гарнизон, продолжавший, несмотря на осаду, поддерживать связь с метрополией.

13 Jan 2010

Воспользовавшись возникшим в бывшем ханстве недовольством вернулся во главе отряда и двух сотен ногайских всадников Сафа-Гирей, вокруг которого стали собираться шайки мятежников. Но попытка Сафа-Гирея захватить Казань провалилась. Часть казанской знати вступила в переговоры с бывшим ханом, готовясь сдать ему город. Но заговор был раскрыт. Наместник пригласил заговорщиков на пир во дворец и сохранившие верность русским татары произвели во время пира резню; успевшие выскочить во двор были убиты русскими бойцами, окружившими дворец наместника. Убийства были произведены также и в частных домах. Всего в течение двух дней было убито 70 человек. Многие успели бежать к Сафа-Гирею.

Не останавливаясь на достигнутом, повстанцы предприняли попытку завлечь на свою сторону горных людей. В феврале 1531 года "приходили на Горнюю сторону арьские люди и луговые". Против них был послан воевода Фёдор Лопата Васильевич Оболенский с детьми боярскими и отрядом горных людей. Казанцы одержали победу; стремительно маневрируя на лыжах ("на ртах") на сильно заснеженной местности, они неожиданно напали с разных сторон на войско князя Фёдора Оболенского и в итоге "самого Фёдора жива взяли, да 36 сынов боярьскых убили да боярьскых 50 человек да 170 человек горных людей убили, а живых взяли 200 человек". Дальнейшая судьба князя Оболенского была трагической. Отказавшись вернуть его даже за выкуп, спустя два года повстанцы убъют его.

Сам Сефи-Гирей собрав отряд в несколько тысяч, хозяйничал на Волге выше Казани и прервал сообщение между ней и Васильсурском. Поскольку столицу края твёрдо удерживал Глинский, то Сафа-Гирей избрал центральным местом своего пребывания Чалымскую крепость, построенную на правом берегу р. Волги, на высокой Сундыринской горе (близ с. Малого Сундыря, в 15 верстах ниже г. Козьмодемьянска), расположенной в 160 верстах от Казани вверх по течению Волги, которая и стала его временной столицей.

Пользуясь тем, что Москва еще не успела направить в Казанский край дополнительные силы, продолжали развивать свой успех и не только взяли в осаду Казань и Васильсурск, но также стали делать вторжения за пределы бывшего ханства. Как писал современник, казанцы "не токмо на град Казанъский приходяще с великих лесов, но и на землю Муромскую и Новагорода Нижнего наезжают и пленят", что "в оной земле грады новопоставленные, некоторые же и Руской земле, в осаде были от них".

Но на этом успехи мятежников и закончились. Надежды Сафа-Гирея на помощь своих родственников не оправдались. Хотя в феврале 1531 года крымские татары совершили набег "на тульские и одоевские места", но никаких серьезных акций против России крымский хан Сеадат-Гирей, несмотря на нажим турецкого султана, предпринять не мог. У него снова произошёл разрыв со своим мятежным родичем Исламом-Гиреем, которого летом 1531 года взяли себе на царство астраханцы.

Ногайский мурза Ших-Мамай тоже не смог поддержать своего зятя. К 1530 году правитель Ногайской орды бий Саид-Ахмед утратил какое либо влияние и между сильнейшими мурзами (Ших-Мамай, Юсуф, Урак, Кул-Мухаммед и пр.) началась борьба за власть. Постарались и русские дипломаты заключившие союз с пользовавшимся большим влиянием среди ногайцев мурзой Юсуфом.

Благодаря этому русское правительство смогло сконцентрировать на востоке крупные силы. К выполнению военной программы русское правительство приступило ранней весной 1531 года, когда после ледоходного сезона, вниз по Вятке двинулась флотилия Ивана Телепнёва-Оболенского, а вниз по Волге были отправлены войска во главе с Иваном Воротынским. Вскоре обе группировки соединились и взяли под свой контроль речные переправы на Волге, Каме и Вятке. Таким способом они отсекли повстанцев от своих сторонников из Горной стороны и Ногайской орды. Иван Телепнёв-Оболенский также принял ряд карательных мер: "... побивал на перевозех во многих местах казаньскых и ногайских людей, а живых в Казань к воеводам прислал в все лето 240 человек".

Одновременно с этим было решено усилить волжский путь рядом новых крепостей, которые должны были обезопасить сообщение между Москвой и Казанью. Внутри России была произведена заготовка строительных материалов для постройки крепости при устьи Свияги, и весной лес был сплавлен по Волге. Кроме того, был двинут отряд касимовских татар "полем" на Волгу ниже Казани, чтобы они, сделав на Волге суда, пошли вверх по Волге "воевати казанских мест" и соединились бы с русским войском в Свияжске.

Район военных действий охватил почти всю территорию, населённую казанскими татарами – на 250 верст вверх по Каме. Русские отряды беспощадно опустошали мятежный край. Они шли от селения к селению, уничтожая всё на своём пути, сжигая деревни, отбирая скот, уводя жителей в плен, лишая восставших материальной базы. Положение повстанцев осложнялось ещё и тем, что не все жители бывшего ханства примкнули к мятежу. Многие татары сохраняли верность новым властям, а жители Горной стороны и вовсе часто принимали активное участие в карательных акциях направленных против восставших. Во многом это объяснялось тем, что местное население получило трехгодичное освобождение от ясака и надежду на политическую стабильность, защиту и законность, поэтому жизнь под властью русского царя показалась им более привлекательной, чем в составе Казанского ханства. Но также, главным аргументом, заставлявшим основную часть горных людей сохранять лояльность, была реальная угроза новых опустошительных вторжений русской армии. По замечанию историка Василия Дмитриевича Димитриева, горные люди выдержали свое обязательство быть верным России "и тем самым избавили себя от массового уничтожения". Тем не менее, среди горных людей были активные участники сопротивления; правда, их было немного, и они старались действовать скрытно. Обычно, как сообщает летописец, повстанцы из Горной стороны вливались в отряды арских и луговых людей и участвовали в блокировании стратегически важных коммуникаций: "А ис Казани проезда было мало, полны многими людьми и зиме, и лете, а немногих людеи, и оне часто побивали их, луговая черемиса да горняя с ними украдом".

Посланных в мае войск было вполне достаточно, чтобы удержать Казань и закрепится на р. Свияге, и недостаточно, чтобы вести широкомасштабные карательные операции. В течение всей второй половины 1531 года наблюдалось относительное затишье. А к сентябрю 1531 года завершилась подготовка крупной карательной экспедиции. Три полка вышли из Нижнего Новгорода в конце ноября. В Свияжске и Казани к ним присоединились местные воеводы; в состав русских войск также вошли касимовские и мещерские татары и мордва, а также служилые татары. Всего русская рать насчитывала в своих рядах более 30 тысяч воинов. Арские, луговые и побережные люди смогли выставить против нее 15-тысячное ополчение, предпочитавшее действовать полупартизанскими методами. Русские воеводы, зная тактику повстанцев, разделили свое войско на три войсковые группы. Основная, наиболее многочисленная группировка, продвигалась по Арской дороге "на Арской и к Нурме и на Уржум". Вторая группировка была отправлена на Луговую сторону за Ашит и Илеть. Третья группировка действовала на Побережной стороне. Состоялось около двадцати сражений, и "головы з детми боярскими их побивали везде". Русским удалось захватить Высокую Гору, Арск и город на Меше. Сравнительно сильное сопротивление оказали лишь защитники Мешинского городка, но в конце концов "город на Меше сожгли и людей в них, немногих застав, побили, а иные из него выбежали, и окрестные тут села все повыжгли и людей повыбили и город до основания разорили". В это же время пал городок Малмыж на реке Вятке, являвшийся резиденцией местного марийского князя. Карательная операция русских войск длилась четыре недели, "а война их была от Казани и по Каму, а от Волги за Ошит и за Оржум и на Илит и под Вятьские волости, от Казани вверх по Каме пол-300 верст, а от Волги к Вятке поперег 200 верст". Погибло более 10 тысяч повстанцев и русские "взяли языков счетных людей шесть тысеч, а всякого полону взяли пятнадцать тысечь". Один из современников так сообщает о результатах операции: "... мало что их осталось... И что их было осталося, те покоряшеся нам".

13 Jan 2010

Однако Луговая сторона не стала изъявлять своей покорности – к воеводам с повинной прибыли представители только Арской и Побережной сторон "...и за всю Арьскую сторону и Побережную добили челом, что им государю дань давать и от Казани неотступным быти и до своего живота; и на том въеводам правду дали. И многые люди у въевод были и правду давали, арские и побережные, все без выбора".

К концу марта – началу апреля 1532 года русские полки вернулись "во отечество со преславною победою и со многими корыстьми". В Москве Василий III наградил участников похода медалями из золота и различными ценными подарками.

Результаты зимней кампании 1531-1532 гг., в целом устраивали русские правительственные круги. Значительная часть арских и побережных людей отошла от участия в повстанческом движении, присягнула русскому государю и заплатило подати, многие даже стали сотрудничать с новой властью. Но, с другой стороны, не была решена проблема подчинения Луговой стороны, являвшейся главным очагом сопротивления. По существу русские войска погасили только очередную, правда, наиболее мощную волну повстанческого движения. Сам мятеж не погас и будет бушевать в Среднем Поволжье ещё два года.

Одновременно с подавлением казанского мятежа Василий III старался "укрепить вертикаль власти" собственно на Руси. После рождения наследника престола активизировались силы, недовольные ростом великокняжеской власти. С ними, а также с теми, кто так или иначе содействовал упрочению позиции врагов русского государя, решено было покончить.

11 мая 1531 года началось заседание церковного собора по делу видного идеолога "бояр м княжат" Вассиана Патрикеева (в миру, до пострижения, князь Василий Иванович Патрикеев). В 1525 году он вместе с Максимом Греком выступил против развода Василия III с Соломонией Сабуровой и последующего брака великого князя с Еленой Глинской. Но несмотря на это, он ещё некоторое время пользовался расположением Василия III. Однако после рождения наследника престола всякие разговоры о каноничности второго брака великого князя приобретали особую опасность – они по существу означали отрицание законности и наследника престола. В таких условиях от неугомонного Вассиана "возбранявшего" Василию III женитьбу на Елене Глинской лучше было отделаться. Князю-иноку было предьявлено несколько обвинений, в том числе и ереси. После чего он был признан виновным и сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь.

Расправившись с Вассианом, Василий III решил ещё более укрепить положение сына-наследника. 5 февраля 1531 года с князя Фёдора Михайловича Мстиславского взята была вторая крестоцеловальная запись. Князь Фёдор, которого до рождения сына Василий III, возможно, прочил в наследники престола, предпринял неудачную попытку бежать в Литву, добрался до Можайска, но был схвачен. Трудно сказать, чем вызвался этот побег: то ли князь Фёдор потерял надежду на наследование русского престола и решил отъехать, то ли боялся возможного преследования со стороны Василия III, ставшего недавно счастливым отцом. Во всяком случае отделался князь Фёдор Мстиславский сравнительно легко. Он принёс присягу верности Василию III, в которую был внесён пункт о службе и сыну великого князя Ивану.

15 августа 1531 года (на Успеньев день) присягу русскому государю, Елене Глинской и наследнику Ивану принесли также новгородцы.

Торжественное принесение присяги наследнику связывало княжение Василия III с правлением его отца. Ведь и сам Василий при Иване III получил титул новгородского князя. Тот же смысл, что и присяга новгородцев, имело составление новой докончательной грамоты Василия III и его брата Юрия, весь пафос которой состоял в том, что князь Дмитровский отказывался от претензий на великокняжеский престол и приносил присягу на верность не только Василию III, но и его сыну. Аналогичное докончание составлено было и с князем Андреем Старицким (вторым братом великого князя).

Одновременно с этим предпринимались усилия по укреплению западных рубежей. 1 октября 1531 года великокняжеские наместники в Новгороде и Пскове заключили новое двадцатилетнее перемирие с Ливонией. А 17 марта 1532 года Василий III принимал в Кремле литовское посольство Ивана Богуславича Сапеги, которое прибыло для обсуждения русско-литовских отношений в связи с тем, что в конце года истекал срок шестилетнего перемирия между Литвой и Россией.

После того как из-за "спорных речей" стороны не смогли договориться о заключении вечного мира, встал вопрос о перемирии. И здесь стороны выступили с разными предложениями. Литовская сторона, втянутая в войну с Молдавией, хотела заключить с Россией длительное перемирие (на пять лет) и настаивала на уступке ей Чернигова и Гомеля с волостями или во всяком случае одного Гомеля. Русские представители отвергали всякие территориальные претензии литовцев и соглашались продлить перемирие только на основе уже существовавшего соглашения. Но в отличие от реальной истории, русское правительство из-за казанского мятежа само, не меньше чем литовцы, нуждалось в мире на своих западных границах и потому согласилось продлить перемирие с 25 декабря 1532 года ещё на просимые пять лет (в реальной истории всего на один год).

Укрепив таким образом своё положение и имея спокойный тыл на Западе, Василий III мог заняться делами бывшего Казанского ханства, где летом 1532 года возобновилось восстание. В августе 1532 года в Москву от казанского наместника князя Михаила Глинского поступило сообщение, "что посылали ис Казани на луговых изменников князей казанскых... и всех арских и побережных людей с нагорною, смотрити их службы". Так, наместник, следуя имперскому принципу "разделяй и властвуй", пытался привести в повиновение луговых черемисов руками только что присягнувших татар, южных удмуртов, приказанских "чувашей", а также горных людей. Русская администрация рассчитывала тем самым, во-первых, нанести поражение луговым людям, но при этом сберечь собственные силы, во-вторых, испытать на верность новых подданных, в-третьих (в идеальной перспективе), деидеологизировать, деморализовать лугомарийских повстанцев, показать им всю бесперспективность и губительность дальнейшего сопротивления, вынудить их к подчинению. Однако русская администрация просчиталась. "Казанцы солгали, великому князю государю изменили, на изменников не пошли, сложася с ними, да тех арьскых людей черных, которые государю прямы, побили многых, и на Каме рыболовей побили, и к городу х Казани приходить почали на сенокосов".

Однако восставшей луговой черемисе и примкнувшим к ним "изменникам" не удалось привлечь на свою сторону все население Арской и Побережной сторон. Значительная часть арских и побережных людей пошла на сотрудничество с русской администрацией, причем не только из-за опасения навлечь на себя новые карательные походы. Определенную роль тут сыграло введение прямого ясака непосредственно в государственную казну в ущерб суюргальному праву казанской аристократии и в пользу ясачного населения. Жестокое обращение участников движения сопротивления со сторонниками Москвы из числа "арьских людей черных" лишь усиливало противоречия и способствовало дальнейшему развитию элементов социального конфликта.

В октябре 1532 года в Москву поступило сообщение, что казанские воеводы посылали "на изменников" крупные силы "жильцов казанских с новокрещёнными". Повстанцы потерпели очередное поражение, многие их руководители были взяты в плен и казнены. Карателям помогали верные правительству арские и побережные люди. Они вылавливали "многых татар, которые не прямили государю, да иных сами побивали, а иных к воеводам приводили да сами резали их и побивали перед воеводами; и побили их того осению тысящу пятьсот щездесят именных людей, князя да мырзу да сотного князя да лутчего казак". Повстанческие силы Арской и Побережной сторон были практически обезглавлены. Вскоре "арские и побережные люди все укрепилися у государя и ясакы все сполна поплатили".

Но Луговая сторона не покорилась и на этот раз. Как утверждает один из современников тех событий, в рядах повстанцев Луговой стороны насчитывалось около 20 тысяч воинов, отличавшихся крайней жестокостью. Мятежники предпочитали действовать небольшими мобильными группами и избегали вступать в крупные открытые сражения, ибо им противостояли более многочисленные, лучше вооруженные и организованные русские войска, которым нередко помогала мощная татарская конница.

13 Jan 2010

И татарский попаданец, искусно сеющий вражду меж бояр...

13 Jan 2010

Продолжение:

Осенью 1532 года, когда завершилась операция против восставших на Арской и Побережной сторонах, Сафа-Гирей продолжал нападать на коммуникации русских. Казанские воеводы доносили: "... а царь Сафа-Гирей с товарыщи в город не пошли и воруют по-старому на Волге, приходя на суды".

В течение всей осени 1532 года готовился крупномасштабный поход русских войск "на кокьшашскую черемису". Полки набирались в различных областях Руси и концентрировались во Владимире, Галиче, Устюге Великом, Перми и на Вятке. К русским войскам присоединялись касимовские и служилые татары, темниковская мордва. Поход возглавили князь Фёдор Мстиславский и дворецкий Казанского дворца Михаил Юрьевич Захарьин.

Операция на Луговой стороне развернулась зимой 1532-1533 гг. Основные силы русских войск спустились вниз по Волге, а затем продвинулись вглубь марийских улусов, к верховью Малой Кокшаги и расположились становищем в волости Ошле. Здесь к ним присоединились полки из Галича. Галичский воевода доложил Мстиславскому и Захарьину, что он "ходил по многим волостем и воевал", опустошая селения по Ветлуге и Рутке, что "приходила пешая черемиса на лесу на сторожевой полк на князя Ивана Токмакова, и князь Иван, дал бог, их побил на голову". Разделившись на несколько групп, русские войска разбрелись по всей Луговой стороне, и "была война в волостях в Шумурше да в Хозякове да в Ошли да в Мазарех в обоих да в дву волостех во Оршах, в Малой да в Болшой, да в Биште да в Кукшули, в Сороке, Куншах да Василукове Белаке да Сафа-Гиреевы волости да Килееву волость да Кикину волость да Кухтуял Кокшах, в Болшой да в Малой, и волость Сызаль да Дмаши да Монам да Кимерчи да Улыязы; и в тех волостях от воевод война была и многих людей поимали и побили, и были на Луговой стороне в войне две недели да вышли на Волгу, да х Казани ходили и назад шли Волгою же".

Но несмотря на громадные жертвы и разрушения, луговые и северо-западные повстанцы не прекратили борьбу. В первую очередь, мятежники предприняли попытку привлечь на свою сторону арских людей. В феврале 1533 года, сразу же после ухода русских войск, они "приходили на Арскую сторону войною". Однако прежние союзники оказали им мощное сопротивление: "... арьские люди, остроги поделав, от них отбилися, а с ними в острозех были стрельцы великого князя, ис пищалей побивали многих луговых; а луговые воевали села татарские и пошли на Луговую". А пока повстанцы действовали на Арской стороне, вглубь Луговой стороны неожиданно вторглись горные люди. Это был лыжный военный отряд в 700 человек, которые "людей побили и в полон поимали и животину побили и пришли, дал бог, здорово".

В общем, начало 1533 года для России было вполне удачным. Население Среднего Повожья было подавлено обрушившимися на него репрессиями и, как казалось, утихомирилось. В Крыму продолжалась усобица между Ислам-Гиреем и его родственниками, благодаря чему можно было не опасаться набегов крымцев на южные рубежи Русского государства. С Литвой сохранялся мир и польский король и литовский великий князь Сигизмунд I более боялся нарушения перемирия со стороны русских, чем мечтал разорвать его сам. Правда в пограничных районах русские и литвины регулярно ходили в набеги на сопредельные территории, ведя войну на местном, так сказать, уровне. Но это давно воспринималось как обыденность и мало кто обращал на неё внимание. Разве что каждая из сторон тщательно фиксировала все эти стычки дабы при случае упрекнуть противника в "кривде" и нарушении перемирия.

В этих условиях 2 февраля 1533 года в Москве в хоромах великого князя состоялась праздничная церемония. Великий князь женил своего младшего брата Андрея на Ефросинии, дочери князя Андрея Хованского. Событие было знаменательное. Будучи долгое время сам бездетным, Василий III, очевидно, запрещал своим братьям вступать в брак, боясь перехода династических прав к боковым ветвям князей московского дома. Только после того как у него самого родилось уже два сына (30 октября 1532 года Елена Глинская родила второго сына, названного Юрием), то есть когда судьба династии была обеспечена, он дозволил вступить в брак князю Андрею Старицкому.

Казалось ничего не предвещало скорого несчастья. Разве что в августе крымцы по приказу турецкого султана пошли в набег на Рязань, но узнав о приближении русской армии повернули назад. Чтобы еще более обезопасить дороги между Казанью и Москвой и усилить контроль над Горной стороной и примыкающей частью Луговой, русские в июне 1533 года начали возведение крепости Чебоксары "на Волге на устье Чебоксарки речки для чебоксарския черемисы". На годование были оставлены четыре воеводы.

Весной-летом 1533 года не было крупных сражений между войсками Василия III и участниками сопротивления. Но уже 8 сентября был составлен разряд очередного зимнего похода, имевшего целью “воевать луговой черемисы”. Возглавили операцию князья Михаил Михайлович Курбский и Иван Михайлович Троекуров. К полкам, прибывшим из центральных районов Русского государства, присоединились войска из Казани во главе с Иваном Никитичем Бутурлиным и из Свияжска под руководством князя Ивана Михайловича Гагарина. В течении короткого времени они опустошили громадную территорию – 22 волости и уничтожили несколько десятков селений. Взятые в плен, в количестве нескольких тысяч, были все казнены.

В сентябре же месяце в Москве состоялась казнь многих москвичей, смолян, костромичей, вологжан, ярославцев и жителей других городов за подделку монеты. Назревала необходимость в денежной реформе, которая и была проведена через несколько лет (в 1535-1538 гг.). Но в конце сентября 1533 года произошло несчастье. Во время поездки на Волок великий князь Василий III заболел (предположительно периоститом). Лекари оказались бессильными и с каждым днём Василию III становилось всё хуже и хуже. Почувствовав приближение смерти великий князь приступил к формированию опекунского совета, в который включил своего младшего брата удельного князя Андрея Ивановича Старицкого и шестеро бояр: кн. Василия Васильевича Шуйского, кн. Ивана Васильевича Шуйского, кн. Михаила Львовича Глинского, Михаила Юрьевича Захарьина, Михаила Васильевича Тучкова и Михаила Семёновича Воронцова. Введя этих лиц в круг своих душеприказчиков Василий III, по всей видимости, надеялся с их помощью оградить трон от покушений со стороны могущественной аристократии. Разделение Думы на части и противопоставление "семибоярщины" прочей Думе должно было ограничить её влияние на дела управления. Со временем, в реальной истории, "семибоярщина" выродилась в орган магнатской олигархии. Но в момент своего учреждения она была сконструирована как правительственная комиссия, призванная предотвратить ослабление центральной власти. Избранные советники должны были управлять страной и опекать великокняжескую семью в течении двенадцати лет, пока наследник не достигнет совершеннолетия.

Позаботившись таким образом о судьбе своего старшего сына в ночь с 3 по 4 декабря 1533 года великий князь всея Руси Василий III Иванович скончался, передав бразды правления в руки назначенных им опекунов, стараниями которых трёхлетний Иван был коронован без всякого промедления, несколько дней спустя после кончины отца, дабы упредить возможный мятеж удельного князя Юрия Дмитровского. В течении двадцати пяти лет Юрий примерялся к роли наследника бездетного Василия III. После рождения наследника в великокняжеской семье удельный князь, видимо, не отказался от своих честолюбивых планов. Опекуны опасались, что Юрий попытается согнать с престола малолетнего племянника. Чтобы предотвратить смуту, уже 11 декабря 1533 года, то есть через неделю после смерти Василия III, согласно решению, принятому Думой, "поимали" князя Юрия Ивановича. Брошенный в темницу, он прожил в заключении три года и умер "страдальческой смертью, гладою нужею". Иначе говоря, его уморили голодом.

Предлогом для ареста Юрия и ликвидации Дмитровского удела явилось его предложение князю Андрею Шуйскому "отьехать" в Дмитров, то есть перейти к князю Юрию на службу. Однако даже ближайшие родичи Шуйского – князья Горбатые-Шуйские отказались его поддержать. Дмитровский князь не имел хоть сколько-нибудь серьезной опоры в среде русской знати. Даже его брат Андрей на данном этапе поддержал Елену Глинскую и малолетнего Ивана IV боясь усиления дмитровского князя.

Но правление "семибоярщины" оказалось недолгим. Передача власти в руки опекунов вызвала недовольство остальных членов Думы, которых назначенные покойным великим князем душеприказчики фактически отстранили от власти. Из-за чего между ними и руководителями Думы сложились напряженные отношения. Польские агенты живо изобразили положение дел в Москве после кончины Василия III: "Бояре там едва не режут друг друга ножами; источник распрей – то обстоятельство, что всеми делами заправляют лица, назначенные великим князем; главные бояре – князья Бельские и Овчина – старше опекунов по положению, но ничего не решают".

Положение осложнялось ещё и отсутствием единства среди душеприказчиков. Первоначально в опекунском совете главенствовал Михаил Глинский. Но очень скоро, опираясь на большинство в Думе (из двенадцати человек входящих в Думу накануне кончины Василия III семеро, так или иначе, были связаны с семейством Шуйских) князья Василий и Иван Шуйские оттеснили Глинского на задний план. Польский жолнёр Войцех, покинувший Москву 3 июля 1534 года, сообщал, что "всею землею справуют" князь Василий Васильевич Шуйский, Михаил Васильевич Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин, Иван Юрьевич Шигона Поджогин и Михаил Львович Глинский, но последний не имеет никакого влияния.

А вскоре Шуйские нашли и благовидную причину вообще убрать Глинского из Москвы. В феврале 1534 года Сафа-Гирей сумел привлечь на свою сторону все Левобережье. В летописях указано: "Арские люди и побережные государю изменили и стрелцов побили, которые у них были на береженье в посылке с Сафа-Гиреем". Главной причиной повторного присоединения арских и побережных людей к повстанческому движению стал рост произвола и злоупотреблений чиновных и служилых людей. Тем более, что сменивший Глинского на посту казанского наместника князь Борис Иванович Горбатый-Шуйский отбросил в сторону политику "кнута и пряника" своего предшественника и пытался замирить край "железом и кровью". Но добился лишь обратного результата. Даже казалось бы замиренные жители Среднего Поволжья вновь начали браться за оружие. В результате чего весной 1534 года мятеж в Казанской земле разгорелся с новой силой. И князя Михаила, как "специалиста по проблеме" вновь назначили главным воеводой и наместником казанским. В апреле месяце русские под начальством Глинского открыли военные действия против Чалымского городка. Мощная крепость была взята, после чего перевес окончательно перешёл на сторону русских, и борьба казанцев за независимость становилась уже безнадёжной. В мае русские разбили повстанцев в Арской земле – Михаил Глинский снова "опустошил все Арские места, побил многих людей, пленных вывел безчисленное множество". В одной из стычек погиб хан Сафа-Гирей, из-за чего мятежники лишились своего предводителя и окончательно распались на отдельные мелкие шайки. После разгрома Сафа-Гирея русские войска перехватили инициативу. В первую очередь, они стали действовать на Арской и Побережной сторонах, поскольку только таким образом можно было разблокировать и обезопасить Казань. В отличие от предыдущих военных кампаний, против повстанцев были брошены не крупные соединения, сформированные в центральных районах Русского государства, а мобильные группы составленные из местных русских гарнизонов и верных русскому великому князю представителей поволжских народов ("новокрещенов" и татар).

В июне было предпринято общее наступление казанского гарнизона во главе с Михаилом Глинским и свияжского во главе с Иваном Салтыковым в северном направлении, "за Арьское, за Ошит и за Уржум и к Вятке. И не доходили до Вяткы за пядесят верст и воевали безчислено много и полон имали, женъкы да робята, а мужиков всех побивали". Силы казанцев были окончательно истощены и сломлены. Только на Луговой стороне местные жители ещё продолжали оказывать сопротивление. Но его размах был уже не тот, что прежде и успешно подавлялось местными силами.

13 Jan 2010

А в Москве, тем временем, продолжали бушевать нешуточные страсти. Несмотря на то, что Шуйским удалось спровадить из столицы Глинского, их главенство в опекунском совете оставалось неустойчивым. По прежнему опасным был для них князь Михаил, чьи позиции после отбытия в Казанскую землю скорее даже укрепились, чем ослабли. Если в Москве в глазах природной русской знати Глинский по прежнему был чужеземцем, к тому же из двадцати лет, прожитых в России, тринадцать проведший в тюрме как государственный преступник, то в Среднем Поволжье его окружала верная ему армия, для которой он был победителем Казани и её предводителем. А сам князь Михаил был не из тех людей, которые сдаются без боя. Оттеснённый от власти он начал сближение как с такими членами опекунского совета, как Михаил Воронцов и Михаил Захарьин, недовольными доминированием Шуйских, так и с рядом представителей знатных русских родов, главным образом вёдших своё происхождение от выходцев из Великого княжества Литовского, в лице кн. Семёна Фёдоровича Бельского, кн. Ивана Фёдоровича Бельского, кн. Ивана Михайловича Воротынского, кн. Богдана Александровича Трубецкого и Ивана Васильевича Захарьина-Ляцкого, которые и составили группу "агентов влияния" князя Глинского в Москве.

Помимо этого противостояния между душеприказчиками, угроза правлению опекунов исходила и от великой княгини Елены, которую не устраивала роль фактически бесправной вдовы покойного государя. Молодая (на момент кончины мужа её было около 25 лет) племянница князя Михаила Глинского была не только красивой, но волевой и умной женщиной, которая в сложившихся обстоятельствах повела свою игру. Вступив в союз с конюшим боярином (первый боярский чин, по сути глава Думы) и видным военачальником князем Иваном Фёдоровичем Овчиной Телепнёвым-Оболенским (считается, что они даже были любовниками) она стала усиленно и небезуспешно формировать при Дворе партию своих сторонников и проталкивать их на видные роли в государственном аппарате. Уже к июлю 1534 года энергичная великая княгиня добилась звания боярина для мужа своей сестры князя Ивана Даниловича Пенкова, а к исходу того же года боярином стал князь Никита Васильевич Оболенский. На стороне Елены выступал и митрополит Даниил.

Рано или поздно противостояние этих трёх сил на властном олимпе должно было завершиться победой одной из них. Развязка наступила в конце лета. Ранним утром 4 августа 1534 года в Москву ворвались три сотни вооруженной дворянской и служилой татарской конницы возглавляемой князем Глинским и сходу атаковали дворы князей Василия и Ивана Шуйских. Захваченные врасплох, те не смогли оказать серьезное сопротивление и были убиты по приказу князя Михаила, предпочитающего не оставлять своих врагов в живых у себя за спиной. Расправившись таким образом с лидерами противной ему партии он устремился к своей племяннице, дабы поставив её перед фактом свершающегося государственного переворота убедить поддержать его на заседании Думы, которая, по мнению Глинского, должна была узаконить предпринятые им действия. Но он недооценил свою племянницу. Заверив на словах дядю в своём полном содействии, Елена немедленно мобилизовала своих сторонников и начала контрпереворот. На открывшемся в тот же день заседании Думы князь Иван Фёдорович Телепнёв-Оболенский, в качестве старшего по чину боярина, бросил дерзкий вызов душеприказчикам великого князя и добился от Думы решения об уничтожении системы опеки над великой княгиней. Вместо того, чтобы передать власть в руки Глинского бояре яростно атаковали его. К полудню эмоции зашкалили настолько, что многие бояре (особенно члены клана Шуйских) буквально с ножами набросились на "виновника торжества". Видя что проигрывает и пытаясь спасти свою жизнь князь Михаил бросился в покои великой княгини, рассчитывая на защиту своей племянницы. Елена только этого и ждала. По её приказу дворцовая стража схватила и отвела князя в тюрьму. Одновременно с этим были посажены под арест Михаил Воронцов и Михаил Захарьин. Впрочем, ненадолго. Уже через два дня их освободили. Захарьину вернули его место в Думе, а Воронцова послали главным воеводой и наместником в Новгород. Часть сторонников Глинского, вроде кн. Семёна Бельского, кн. Богдана Трубецкого и Ивана Захарьина-Ляцкого со "многие дети боярские, великого князя дворяне" решили бежать. Часть из них (князь Трубецкой) власти успели перехватить, но Иван Захарьин-Ляцкий и князь Семён Бельский сумели добраться до Великого княжества Литовского, где и нашли убежище.

Таким образом в начале августа 1534 года две крупнейшие политические группировки, стоявшие на пути Елены Глинской, были разгромлены и в государстве, по сути, установилось единовластие великой княгини, ставшей в качестве регентши на своим сыном, во главе Русского государства.

Однако, ставшей "самовластицей" великой княгине Елене было не до почивания на лаврах. Кончина её супруга и вспыхнувшая сразу после этого яростная внутриполитическая борьба в Москве резко ухудшило и международное положение Русского государства. Прежде всего на западной границе. По действующим тогда понятиям, всякая перемена главы государства влекла за собой естественную смерть дотоле существовавших договоров. В первую очередь это касалось отношений с Великим княжеством Литовским с которым ещё совсем недавно было продлено соглашение о перемирии.

27 декабря 1533 года из Москвы выехал посланник великого князя Тимофей Васильевич Бражников-Заболоцкий: от имени Ивана IV он должен был сообщить королю Сигизмунду I о смерти Василия III и занятии престола его сыном, а также сказать "от своего государя королю, чтобы король с государем нашим был в дружбе и в братстве". То есть на князя Заболоцкого возлагалась обязанность добиться подтверждения сохранения мирных отношений между двумя странами. Однако расчёты русских политиков не оправдались. Полученные Вильной (столицей Великого княжества Литовского) и Краковом (столицей Польши) известия о борьбе за власть при московском дворе пробудили в Литве надежду на возвращение утраченных при Василии III земель. Канцлер Великого княжества Альбрехт (Олбрахт) Гаштольд писал 13 января 1534 года прусскому герцогу, что Василий "многие крепости господаря нашего захватил обманом", теперь же, после его смерти, эти "крепости и владения, им захваченные, с Божьей ласки, могут быть возвращены, к чему сейчас самое подходящее время". Другой виленский корреспондент прусского герцога, Николай Нипшиц, сообщал ему в письме от 14 января, что в случае, если в Москве вспыхнет междоусобная война, литовцы попытаются вновь овладеть Смоленском.

Таким образом, под влиянием слухов о начавшихся в Москве междоусобицах литвины начали лелеять надежду на реванш. На 15 февраля король созвал в Вильно сейм, на котором было принято решение о войне с Москвой. Комментируя это решение Нипшиц писал в Кенигсберг герцогу 2 марта, что "к этому побудило литовцев ничто иное, как великие раздоры... в Москве между братьями прежнего (великого князя – авт.) и юным великим князем...". Князю Тимофею Заболоцкому были вручены ответные грамоты ультимативного содержания о том, что дальнейшие переговоры "о братстве и приязни" станут возможными лишь при условии возвращения к статьям и духу мирных докончаний Казимира IV с Василием II и молодым Иваном III (то есть уступки Великому княжеству Литовскому Смоленска и Северщины). Реакция в Москве на полученный от Сигизмунда I ответ была резко отрицательной: присланные литовской стороной грамоты остались без ответа. Фактически в отношениях между двумя государствами с конца февраля произошёл разрыв.

В период заседания в Вильно вального сейма (15 февраля – середина марта 1534 года) туда продолжали поступать известия о распрях при дворе малолетнего Ивана IV: эти слухи, действительно отражавшие некоторые события при московском дворе в конце 1533 – начале 1534 года, но в сильно преувеличенном виде, подогревали воинственный пыл литовских панов. Об обстановке, в которой проходил виленский сейм, можно судить со слов коронного подканцлера Петра Томицкого, регулярно получавшего информацию из Вильно. 8 марта, ссылаясь на только что полученные сведения из Литвы, он сообщал одному из своих корреспондентов, что паны-рада (сенаторы – авт.) Великого княжества "единодушно советуют королю, чтобы он старался вернуть захваченные... покойным князем Московским города и земли литовские", тем более, что как полагают паны, "сейчас самый подходящий момент для ведения войны, ибо между юным государем и его двумя дядьями нет согласия, и всё в Москве пришло в смятение от раздора и междоусобных распрей".

Для ведения войны требовались деньги и войско. Для чего виленский сейм установил налог (серебщину) на три года. Кроме того, 12-14 марта по всему Великому княжеству Литовскому были разосланы господарские "листы", извещавшие о созыве ополчения на войну: оно должно было собраться к 23 мая в Минске. Но затем срок был перенесён на 29 июня по совету некоторых панов, считавших, что мобилизацию нельзя проводить без призыва наёмников; поэтому были наняты 2 тыс. всадников и тысяча пехотинцев, которых отправили на охрану границы. Однако и к этому сроку посполитое рушение не собралось. Шляхта открыто игнорировала получаемые предписания и сбор войска безнадёжно затягивался. Дурной пример подавали сами паны-рада, не спешившие прибыть в военный лагерь под Минском.

Впрочем, и русские войска не спешили выдвигаться за западные рубежи. Во-многом это объяснялось имевшейся у русских информацией о сроках литовской мобилизации, а до этого времени не спешили с ответными мерами военного характера. Лишь 25 мая в Боровск пришёл с 8-тысячным отрядом князь Андрей Старицкий и стоял там летом "против короля". 29 мая был сбор войска "от северской украины". В июне на границе произошло даже несколько стычек, не имевших, впрочем, серьезного значения. Но всё же главной причиной, задержавшей сосредоточение крупных русских сил на западной границе, была татарская угроза: весной, как уже говорилось, снова заполыхало восстание в Казанской земле; а в начале мая крымские татары совершили набег на Рязанскую землю, на Проню. И хотя были успешно отбиты, но вынудили русское командование прикрыть лучшей частью русской армии южное направление.

13 Jan 2010

Войне предшествовала и серьезная дипломатическая подготовка. Главной задачей обеих сторон было обеспечение дружественной для себя позиции Крыма, где в это время за обладанием ханским престолом боролись два соперника: Сахиб-Гирей и Ислам-Гирей. Сначала успех сопутствовал литовской дипломатии: хан Сахиб-Гирей заявил о своём союзе с королём. В противовес этому союзу русское правительство поддерживало летом 1534 года сношения с соперником Сахиба, Ислам-Гиреем.

Однако, несмотря на благоприятную международную обстановку, Литва и в июле не начала военную кампанию. А между тем ситуация в Восточной Европе начала меняться не в её пользу. Прежде всего "великий замяток в Орде Перекопской" между Исламом и Сахибом лишил Сигизмунда I помощи со стороны последнего. Зато Москва обрела союзника в лице Ислам-Гирея. Кроме того, в конце июля – начале августа 1534 года в Москве велись переговоры с молдавским послом Бустереем, а затем к молдавскому господарю Петру Рарешу был отправлен русский посланец: был восстановлен существовавший при Василии III русско-молдавский союз. Дело шло к созданию антилитовской коалиции. К началу военных действий с Россией международная обстановка уже не благоприятствовала Великому княжеству Литовскому.

Не смогла Литва в должной мере воспользоваться и своим перевесом в военной силе, которым она обладала в течении всего лета на границе с Россией, поскольку основные русские силы по июль 1534 года находились на берегу Оки – против крымцев. Причины подобного промедления литовской армии крылись в слабости военной организации Великого княжества и крайне низкой дисциплине в войсках. Как и в России, в Литве главной военной силой было шляхетское ополчение. Существовали государственные акты, подобные соответствующим русским законам, которые устанавливали, сколько воинов следует выставит с определенного количества хозяйств ("дымов") и какие наказания ожидают тех, кто не явится на службу. Однако с расширением прав и привилегий знати, изменением его образа жизни все эти установления перестали строго соблюдаться. Превратившись в сельских хозяев, которым вывоз хлеба в страны Западной Европы обеспечивал сравнительно высокий уровень жизни, литовские шляхтичи вовсю старались уклониться от тяжелой и опасной военной службы, а выборные представители дворянства, в руки которых постепенно переходила власть на местах, не желали налагать наказания на своих собратьев и старались скрывать их провинности перед государством. Ещё 20 июня 1534 года король издал универсал с призывом на военную службу, но не смотря на это в лагере под Минском царила неразбериха: командующий литовскими войсками гетман Юрий Радзивилл не мог добиться повиновения от своих подчиненных. В августе он жаловался королю, что после смотра "множа люди з войска нашого... прочь отъехали, а который ест(ь), тыи сильное непослушенство (к гетману – авт) мают(ь)", жемайтов гетман вообще потерял из виду и т.п.

Помимо слабой дисциплины задержка объяснялась также крайней нерешительностью и осторожностью литовского командования. Ещё в начале августа, вскоре после смотря, гетман послал к Быхову и далее к русской границе авангард во главе с Андреем Немировичем, но, получив известие (впоследствии не подтвердившееся) о появлении будто бы у Смоленска большого русского войска, вернул передовой отряд к Могилёву и сам двинулся туда же. Из состояния нерешительности Юрия Радзивилла вывело лишь прибытие в его лагерь (находившийся тогда в селе Дулебы Любошанской волости) знатных русских перебежчиков – князя Семёна Бельского и окольничего Ивана Захарьина-Ляцкого, от которых "о людех и о справе земли Московского доведал".

Но не смотря на то, что после августовских событий 1534 года положение при московском дворе стабилизировалось, Елена Глинская закрепила за собой статус регентши, виленские политики не сразу смогли их правильно оценить. Поначалу из рассказов знатных беглецов вырисовывалась благоприятная для литовских панов перспектива новой затяжной смуты в России. Бельский и Захарьин-Ляцкий ещё находясь в лагере Радзивилла, заявили королевскому посланцу, что помогут возвратить "не только Смоленск, но также все земли и крепости, потерянные за (последние) 50 лет". Покончив с колебаниями гетман вновь послал на Северщину отряд под командованием Андрея Немировича и Василия Чижа. Началась война.

Начав войну литвины расчитывали, во-первых, на длительные распри в Москве, а во-вторых, на содействие своего союзника - хана Сахиб-Гирея. Эти расчёты, однако, оказались напрасными. Единственным реальным преимуществом, которым обладала Литва в начале военной кампании, был численный перевес войска, сосредоточенного у русских рубежей и насчитывавшего около 25 тыс. ратников, из них 19800 конных. Гетман после военного совета разделил войско на три корпуса; первый из них (числ. 5 тыс. чел.), под командой киевского воеводы Андрея Немировича и Василия Чижа, был послан 19 августа на Северщину, второй (числ. 10 тыс. чел.), под началом князей Ивана Вишневецкого и Андрея Сангушковича-Коширского, - на Смоленск, а третий (числ. 10 тыс. чел.), во главе с самим гетманом, остался в Могилёве.

Первый стычки на границе произошли в августе. Большого значения они не имели и носили характер, скорее "разведки боем". Что, впрочем, не помешало литовским панам гордо доносить своему господарю, что они истребили в одном месте более 1000 "московитов", в ещё одном – 400, в плен попало много "московитов", в том числе двое воевод. Однако эти сообщения не подтверждаются ни в польских хрониках, ни в русских летописях, изложение событий в которых начинается с прихода в начале сентября литвинов под Стародуб, где они были отбиты русскими воеводами.

Отступив от Стародуба, литовское войско подошло к Радогощу, который был взят штурмом и полностью сожжён. После чего литвины побывали под Почепом, но не взяв крепость, отступили к Кричеву, где разделились на две части: одна под командой Андрея Немировича пошла к Чернигову, а другая к Смоленску. Но успеха ни та, ни другая литовские группировки не достигли. 11-12 сентября Немирович пытался безуспешно взять Чернигов, но после удачной ночной вылазки русских, на утро следующего дня отступил от города.

Последний эпизод осенней кампании 1534 года был связан со Смоленском, где действовало литовское войско под командованием кн. Ивана Вишневецкого. Опустошив окрестности города и подступив было к городскому посаду, они столкнулись в посланным против них наместником кн. Никитой Васильевичем Оболенским русскими частями, которые "посаду им жечь не дали и отбили их от города".

В целом итоги сентябрьской кампании для Литвы были неутешительными, хотя епископ Пётр Томицкий даже распорядился исполнить в краковских костёлах "Тебя, бога, хвалим" по случаю этой победы. Литвины опустошили обширную территорию, увели немало пленных. Однако они не закрепились на занятых землях, не взяли ни одной сильной крепости (не считая небольшого Радогоща). Впрочем, сами литвины считали для себя боевые действия удачными, так как опирались на совершенно неверную информацию о внутренней ситуации в Русском государстве. В октябре-ноябре 1534 года Сигизмунд I и его советники не раз высказывали мысль о том, что после понесенных поражений (многие из которых существовали лишь в докладах литовских военачальников) "московиты" быстро пойдут на заключение мира на выгодных для Великого княжества Литовского условиях. За этими планами стояла уверенность, что Москва, раздираемая распрями, слаба, - в чём особенно старались уверить короля беглецы кн. Семён Бельский и Иван Захарьин-Ляцкий, побуждая его к энергичному ведению войны и гарантируя победу. Очень скоро литовскому правительству пришлось убедиться в иллюзорности подобных расчётов. Между тем 19 сентября 1534 года король, после совещания с панами-радой, послал гетману Радзивиллу приказ распустить на Покров день (1 октября) войско, оставив только 3 тыс. человек для охраны пограничных крепостей, что и было выполнено.

В то время, как в Вильно считали уже кампанию 1534 года законченной, неожиданно состоялся ответный поход русских войск в Великое княжество Литовское. Около тысячи человек русской конницы из Пскова, Новгорода и Луцка прошли вверх по Двине, сожгли посады Полоцка и Витебска с окрестными сёлами и вернулись обратно. Кроме того, осенью 1534 – весной 1535 года произошли важные изменения в международной обстановке Восточной Европы, что не могло не повлиять и на русско-литовские отношения. Как уже отмечено выше, к осени 1534 года наметились позитивные сдвиги во внешнеполитическом положении Русского государства (союз с Ислам-Гиреем, с молдавским воеводой Петром Рарешом). Союзник Москвы Ислам-Гирей оказал ей военную поддержку: в середине октября 10-тысячное крымское войско опустошило Подолию и Волынь, уведя с собой 15 тыс. пленных. Попытки литвинов договориться о помощи против России с Ливонией и Швецией не увенчались успехом – правители этих стран предпочли не конфликтовать, а продлить перемирие с русскими.

В целом, если не считать отдельных рецидивов казанского мятежа на востоке, положение Русского государства в начале 1535 года было благоприятным. В этой обстановке состоялся большой поход русских войск в пределы Великого княжества Литовского.

В походе участвовали три отдельных корпуса: 1) "московские воеводы" во главе с кн. Михаилом Васильевичем Горбатым-Шуйским пошли из Можайска (5 тыс. чел.); 2) новгородские воеводы" во главе с кн. Борисом Ивановичем Горбатым-Шуйским – из Новгорода и Пскова (5 тыс. чел.); 3) из Стародуба – рать во главе со стародубским наместником кн. Фёдором Овчиной Телепнёвым-Оболенским (2 тыс. чел.). Выход войск сопровождался колоссальной и успешной кампанией по дезинформации противника, которая всячески преувеличивала численность выступившей против Литвы русской рати. Благодаря чему литвины были уверены в том, что на них только из Новгорода идет от 40 до 50 тыс. человек русского войска.

Новгородская и московская рати вступили в Литву соответственно от Опочки и от смоленского рубежа 3 февраля. Псковские и новгородские воеводы опустошили окрестности Полоцка, Витебска, Браславля, немного не доходя до самого Вильно. Затем они пошли на соединение с "московской" ратью, которая тем временем воевала Дубровну, Оршу, Друцк, Борисов и другие места. Воеводы северной и центральной ратей сошлись 14 февраля у Молодечно, после чего двинулись в совместный поход против Вильно, стоя в 40 верстах от неё, а "легкие воеводы" действовали подходя к литовской столице на 15-20 верст.

Поскольку посполитое рушение было осенью распущено, Литва оказалась беззащитной перед этим вторжением. Получив от пограничных наместников известия о приближении русских войск, Сигизмунд первого февраля 1535 года разослал по поветам листы, "абы на службу земскую ехали против Москвы"; король велел своим подданным "жадного року не ожидаючи", сразу по получении этого королевского листа ехать к месту сбора – Молодечно, под начало гетмана Юрия Радзивилла. Но напрасно гетман с панами-радой ожидали ополчение в Молодечно – шляхта на службу не ехала, не помогали и угрозы короля, а тем временем литовские владения терпели всё больший урон от русских, которые вышли из литовских владений в последних числах февраля.

Третья рать, во главе с кн. Фёдором Овчиной Телепнёвым-Оболенским вступив 5 февраля в литовские пределы, "повоевала" города от Речицы, Свислочи, Чернобыля почти до самого Новогрудка. Речицкий державец кн. Александр Михайлович Вишневецкий жаловался позднее королю, что русские "многие шкоды там поделали: люди побрали и в полон повели и вси статки и маетности их розобрали и к великому впаду привели... за которою ж сказою и въпадом тот замок (Речица – авт.) и волость наша на долгий час поправитися не можеть". 23 февраля стародубская рать вернулась к Чернигову.

Зимний поход русских войск произвел сильнейшее впечатление в Литве и Польше. Польские государственные деятели спешили выразить соболезнование литовским вельможам. Следы февральского опустошения давали себя знать ещё много месяцев спустя. В апреле-мае 1535 года король выдал несколько подтвердительных грамот полоцким землевладельцам, пострадавшим во время русского вторжения. 9 мая по просьбе речицкого державца, жаловавшегося на недавнее разорение его волости неприятелем, король освободил Речицкую волость от дани сроком на три года. Нападение черкасского старости Евстафия Дашкевича в марте 1535 года на русские "украины" выглядело булавочным уколом по сравнению с зимним походом русских войск.

Февральские события побудили литовское правительство ускорить подготовку к новой кампании против России, начатую ещё в конце 1534 года. Для изыскания необходимых средств король 20 ноября 1534 года разослал во Великому княжеству распоряжения о повышении размера серебщины. Но главный расчёт делался на военную помощь союзного государства – Польши. 10 ноября 1534 года открылся коронный сейм в Петркове; на него прибыли литовские послы с просьбой о помощи в кампании будущего года. Поляки решили послать на подмогу Литве 1000 конных и 500 пехотинцев (во главе с Андреем Гуркой); кроме того, на литовские средства вербовали наёмников в Польше – эти войска должен был возглавить коронный гетман Ян Тарновский. Общее количество польских войск, отправленных в Литву, составило 7 тыс. человек.

Направление будущего похода было определено заранее – на Гомель. Кроме того, литовской дипломатии удалось достичь серьезного успеха оторвав Крымское ханство от союза с Россией, что вынудило русское правительство усилить гарнизоны южных крепостей за счёт войск переброшенных с западного направления.

Между тем военные приготовления Литвы не остались незамеченными: в Москве была получена информация о том, тчо король собирает большое войско для похода "на великого князя украины, на Смоленские места", и русское правительство решило нанести упреждающий удар. 20 июня 1535 года начался новый поход на Литву русских войск, которые выдвинулись двумя корпусами: один пошёл в Литву от Смоленского рубежа, а второй от Опочки. Смоленский корпус направился к Мстиславлю и осадил его. Но после семидневного безрезультативного стояния под этим городом, русские отошли от его стен, но ещё несколько недель оставались в пределах Литвы, разоряя окрестности Кричева, Радомля, Могилева, Шклова, Орши, Дубровны и других литвинских городов. И только в конце августа отступили назад. Но не смотря на фактически беспрепятственное опустошение неприятельской территории (стоявший в Полоцке литовский отряд не решился выступить против вторгнувшегося русского войска, а попытка Сигизмунда I собрать в Минске шляхетское ополчение провалилась, несмотря на то, что оно было даже меньшим по численности, чем в феврале), в целом этот поход оказался неудачен. Прежде всего русские воеводы ошиблись с определением направления главного удара противника: литвинов ожидали на западном рубеже под Смоленском, из-за чего сконцентрировали войска на этом направлении. Безуспешным оказалась и осада Мстиславля.

Менее продолжительным, но более результативным оказался поход новгородской рати. Новгородские наместники кн. Борис Иванович Горбатый-Шуйский и Михаил Семёнович Воронцов, с дворецким Иваном Никитичем Бутурлиным вместе с псковскими воеводами кн. Михаилом Ивановичем Кубенским и Дмитрием Семёновичем Воронцовым заняли оборону по реке Чернице (в 15 верстах от Опочки), а в Литовскую землю послали Ивана Бутурлина с ратью и "нарядом" (артиллерией) ставить на озере Себеж "город".Со своей задачей Бутурлин справился. За три недели на территории Великого княжества Литовского была построена крепость, названная в честь юного великого князя Ивангородом (впоследствии переименована в Себеж). После чего русское войско ушло к р. Чернице на соединение с основными силами. Попытки литвинов выбить русских или, хотя бы, построить против Себежа литовскую крепость не увенчались успехов вследствии раздрая внутри литовских вельмож. Но, не имея возможности противодействовать строительству Себежа или осаде Мстиславля, литовское командование сумело, однако, нанести чувствительный удар в другом месте – на Северщене.

Как уже говорилось, в Москве готовились к отражению литовского нападения на смоленском направлении, северский же рубеж был защищён недостаточно. Именно сюда, выйдя из Речицы, направилась в начале июля 20-тысячная литовско-польская армия под общим командованием Юрия Радзивилла.

Первым подвергся нападению Гомель, который пал на третий день осады 16 июля 1535 года. Город подвеося сокрушительному орудийному обстрелу, не выдержав которого местные жители потребовали от гомельского наместника князя Дмитрия Дмитриевича Щепина-Оболенского сдать крепость противнику.

Получив известие о падении Гомеля, русское правительство в конце июля отдало приказ о сосредоточении полков на Северщене в Брянске. Тем временем, воодушевленная первым успехом, литовско-польское войско от завоеванного Гомеля направилось к Стародубу, к которому подошла 30 июля. Но гарнизон города под командованием кн. Фёдора Васильевича Овчины Оболенского упорно сопротивлялся, отбивая атаки противника. Осада Стародуба ливтинами и поляками затянулась почти на месяц. В Москве было принято решение помочь осажденному городу. На помощь ему двинуты были войска с южной "украины", но 18 августа 1535 года начался большой набег на Рязанскую землю крымского войска под началом Чамаш-мурзы, разорившего русские селения "на Смедве и на Безпуте". Русскому командованию пришлось срочно возвращать назад полки, которых перед этим сняли с "берега" и направили против литвинов и поляков.

Сразу же за Оку были высланы "легкие воеводы", чьи полки вынудили татар отойти в степь. Однако крымцы не ушли в свои улусы, а стали "на Поле", вынудив русские войска "стояти у Оки-реки на берегу". Присутствие у русской границы большого крымского войска не только помешало оказать действенную помощь осажденному Стародубу, но и сорвало готовившийся поход к Вильно. Все свободные русские полки вынуждены были беречь южные рубежи страны, что негативно сказалось на судьбе Стародуба. И хотя в том же августе 1535 года молдавский господарь Пётр Рареш во исполнение русско-молдавского союза совершил опустошительный набег на Покутье, однако эффект этой акции не шёл ни в какое сравнение с последствиями, которые имело нападение крымцев для хода русско-литовской войны.

Тем временем осада литовско-польским войском Стародуба, гарнизон которого мог рассчитывать только на свои силы, продолжалась. Чтобы разрушить городские укрепления, противник они начали подкоп под стену, в который, по завершении работ заложили бочки с порохом. Произведеный 29 августа взрыв разрушил часть стены, что послужило сигналом для штурма. К пролому устремились поляки с осадными машинами ("воронами", которые нужны были для преодоления крепостного рва и вала), завязался ожесточенный бой. Защитники крепости упорно сопротивлялись, наместник кн. Фёдор Овчина-Оболенский дважды выбивал литвинов и поляков из города, затем попытался прорваться через через вражеский лагерь, но у литовского обоза противник окружил и уничтожил его отряд. Сам князь Оболенский был взят в плен. Подожженный литвинами Стародуб горел; кое-где защитники ещё продолжали сопротивляться, но город был обречён. Стародуб был уничтожен до основания, а значительную часть пленных защитников и горожан литвины и поляки просто убили.

От разорённого Стародуба литовско-польская армия двинулась к Печепу, но жители не дожидаясь её приближения, сожгли свой город и ушли к Брянску, где разворачивалась армия, срочно направленная сюда "по стародубским вестям" из Москвы; так же поступили белевские князья со своим городом. Литвины заняли пепелища Почепа и Радогоща, но удержать их они не смогли. Тщетно требовал король от панов-рады позаботиться о восстановлении укреплений Стародуба, Почепа и Радогоща, пока армия находилась в Северской земле. Тае ничего и не было сделано, а потом поляки, заявив об окончании срока найма (для его продления денег у литвинов не было), отправились домой. Вслед за ними отступило и литовское войско, которое вскоре было распущено; лишь в пограничных крепостях Великого княжества (Полоцке, Орше, Рогачёве и др.) были оставлены на зиму гарнизоны – всего около 3 тыс. человек. Единственным приобретением Литвы в этой кампании, которое она сумела сохранить, был Гомель.

Шедшая уже второй год война тяжело сказалась на состоянии многих земель Великого княжества Литовского. Ещё в декабре 1434 года по челобитью полоцких мещан, жаловавшихся на оскудение, вызванное войной, в частности, на вынужденное свёртывание торговли, - король освободил их на год от уплаты 200 коп грошей (ежегодного взноса за магдебурское право), а в мае 1536 года эта льгота была продлена ещё на два года. В мае 1535 года была освобождена от уплаты дани сроком на три года Речицкая волость, разорённая во время зимнего похода русских войск. В феврале 1536 года на тот же срок получили освобождение от всех податей мстиславские мещане. К этому добавлялось крайнее истощение государтсвенной казны.

С другой стороны, от войны сильно пострадали западные окраины Русского государства, особенно Северщина. Жители Радогоща были освобождены от податей на 20 лет, а стародубцы – на 15 лет. К этому добавлалась постоянная крымская угроза. И хотя нападения крымцев на белевские и рязанские места в 1536 году, тульские и одоевские места в 1537 году закончились нудачей, но они вынудили русское правительство постоянно держать на юге крупный контингент войск для отражения татарских атак, а также начать восстановление на опасном месте старинного рязанского города Пронска, решение о строительстве новой крепости которого было принято 10 сентября 1535 года.

В этих условиях враждующие стороны начали осторожно искать пути к примирению. В сентябре 1535 года литвины попытались возобновить дипломатические сношения с Москвой, рассчитывая на ослабление Русского государства после падения Стародуба и набега крымцев и надеясь на скорое заключение мира. Однако это были явно преждевременные надежды: в Москве не чувствовали себя проигравшими и активно готовили новый поход в Литву. На середину февраля 1536 года был назначен сбор войска под Серпуховым (в реальной истории он был отменён из-за возникшей в это время военной угрозы со стороны Казанского ханства, из-за чего армию перебросили под Нижний Новгород), которые в конце февраля - начале марта вторглись на территорию Литвы. Вопреки ожиданиям литвинов русские не стали отбивать Гомель, а устроили крупномасштабный рейд вглубь литовской территории, подобный зимнему походу 1535 года. 15-тысячная русская армия под командованием самого кн. Ивана Фёдоровича Овчины Телепнёва-Оболенского внезапным ударом, "изгоном", захватила и спалила Лоев, разорила окрестности Брагина, Мозыря, после чего направилась вверх по течения р. Птичь в сторону Минска, не доходя до которого верст десять повернула на восток, вернувшись в Россию пройдя мимо Могилева и Мстиславля. Ответный удар литвинов, отряд которых численностью примерно в 1200 человек, во главе с Андреем Немировичем и Яном Глебовичем 27 февраля 1536 года попытаться отбить у русских Себеж, закончился неудачей. Обстрел города литовской артиллерией не дал результатов, а затем русские сделали вылазку и погнали литвинов на лёд озера, где те стали тонуть, а русские ратники "начаша их топтати и сещи". После чего Немирович и Глебович поспешили отойти.

Одновременно с этим, зима-весна 1536 года была потрачена русскими для укрепления западной границы. В январе 1536 года был построен город Заволочье в Ржевском уезде на литовском рубеже. 10 апреля началось восстановление Стародуба. 19 апреля было велено поставить город в Торопецком уезде на Велижском городище; Велиж был "докончен" в июле.

Столь активная деятельность на восточных рубежах Великого княжества требовала от литовского правительства принятия ответных мер. Эти меры стали предметом обсуждения на заседавшем в апреле в Вильно вальном сейме. Официальных результатом заседаний сейма по вопросам обороны стали "военные листы" подписанные Сигизмундом 24 апреля 1536 года: все подданные призывались на службу и должны были собраться на Друцких полях к 29 июня; за промедление король грозил лишением жизни и имения. Однако наблюдатели в Вильно, зная о господствующих на сейме настроениях, отмечали в апреле-мае, что литовские сословия склоняются к миру с Россией. Между тем обстановка на границе вскоре заставило литовское правительство вновь вернуться к обсуждению неотложных оборонительных мер.

23 мая состоялось заседание короля с панами-радой "о обороне земъской". Ввиду того, что русские продолжали набеги на литовские территории и "замки по границам в панстве его милости будують" (строят – авт.), было решено немедленно послать к границе половину панских "почтов" (с тем, чтобы другая половина была отправлена к 29 июня к месту сбора), а также всех господарских державцев и урядников. Однако этот авангард, отправляемый под началом дворного гетмана Андрея Немировича для "скорой обороны" границ, насчитывал всего чуть более полутора тысяч человек.

Тем временем новопостроенные русские крепости стали плацдармами для новых походов в Литву. Так, в июле 1536 года состоялся поход кн. Ивана Васильевича Горенского из Стародуба под Любеч, где, согласно хронистам, "острог взяли и посад пожгли", спалили села и захватили "полон" – настолько большой, что из-за него "под иные городы не пошли" и вернулись "все целы и здравы". Анналогичные походы предприняли: из Велижа кн. Иван Иванович Барбашин, чьи войска сожгли посад Витебска, повоевали села и с великим "пленом" "вышли... из Литовской земли все здравы"; из Рославля кн. Михаил Юрьевич Оболенский, разбивший под Кричевом литовский отряд; из Великих Лук кн. Дмитрий Фёдорович Палецкий, чьи силы в начале июня овладели полоцким острогом, но затем отступивший, так как Ян Глебович с оставшимися у него "немногими" людьми смог удержаться во внутреннем замке.

Между тем мобилизация сил в Великом княжестве Литовском срывалась. Поветы собрались, но в разное время; дисциплина в войске, по обыкновению, была крайне низкой, гетман был бессилен против дезертирства, неповиновения и т. п. Ещё 3 июля в письме боярину кн. Ивану Фёдоровичу Овчине Телепнёву-Оболенскому Юрий Радзивилл от имени панов-рады предложил прекратить военные действия, на что а вгусте русское правительство ответило согласием. Фактически, упомянутые выше набеги на Любечь, Кричев, Витебск и Полоцк были последними аккордами этой войны. К осени боевые действия окончательно прекратились. В начале сентября гетман испросил согласие короля на роспуск войска, и хотя получил отказ, но своей волей все же отпустил домой вверенные ему силы. Оставалось урегулировать конфликт дипломатическим путём.

С весны до осени 1536 года между Москвой и Вильно курсировали гонцы; велась оживленная переписка между Юрием Радзивиллом и Иваном Телепнёвым-Оболенским; в августе в Москве побывал королевский посланник Никодим Янович Техоновский, а 3 сентября великий князь Иван IV Васильевич послал к королю Тимофея Константиновича Хлуденева. А 12 января 1537 года в Москву прибыли "великие послы" от Сигизмунда I (полоцкий и витебский воеводы Ян Глебович и Матвей Янович, а такжн писарь Венцеслав). По традиции стороны начали их с "высоких речей", взаимонеприемлимых требований: послы требовали уступки Новгорода и Пскова и предлагали заключить мир на условиях докончания Василия II с Казимиром (1449 г.), а русские "припоминали" Киев, Полоцк, Витебск, называя их вотчиной великого князя; за основу они предлагали принять перемирную грамоту Василия III с Сигизмундом, о чём литовская сторона и слышать не хотела и т. п. Когда после многих "спорных речей" выяснилось окончательно, что без отдачи Смоленска мира послы заключить не могут, встал вопрос о перемирии. Тем более, что южные границы регулярно тревожили татарские набеги и в прекращении войны в Москве были заинтересованы не меньше, чем в Вильно. Но и условия последнего также вызвали долгие споры: послы требовали уступки северских городов (Стародуба, Почепа, Радогоща и др.) и новопостроенных русских крепостей – Заволочья, Себежа и Велижа, а русские, не соглашаясь на это, настаивали в свою очередь на возвращении Гомеля и размене пленными. Наконеу, 30 января стороны договорились о компромиссе: Гомель отходил к Литве, а Себеж и Заволочье – к Русскому государству (о Велиже речи не было, поскольку он был построен на русской территории). После этого ещё две недели длился "торг" о волостях к Себежу и Заволочью, который завершился заключением пятилетнего перемирия 25 марта 1537 года на условиях, по словам послов, "которой сто взял, тот то и держи": к России отошли города Себеж и Заволочье с волостями, а также Долысская волость; к литве Гомель с волостями и ряд сел, за исключением Залесской волости (территория Гомельского уезда, оставшаяся в составе Русского государства).

15 Jan 2010

Тут, кстати, возможно несколько иное развитие событий. В мае 1531 г. в Астрахани воцарился союзный России хан Ислам-Гирей (РИ). Ненадолго (для Астрахани это было свойственно). Предположительно в январе 1532 г. был свергнут Касимом. Тот, впрочем, также не засиделся. В июле-августе того же года был свергнут и убит Ак-Кубеком, который захватил Астрахань при помощи черкесов (РИ).

Ислам-Гирей же первоначально бежал в Москву, где Василий III приютил беглеца. Но поскольку в реальной истории помочь ему вернуть астраханский юрт русские не могли, то Ислам вернулся в Крым, где затеял войну с ханом Сеадет-Гиреем, вынудив последнего в 1532 г. отречся от престола и уехать в Турцию (а Ислам-Гирей правил Крымом в течении нескольких месяцев, пока Порта не присла в качестве нового хана Сахиб-Гирея).

Теперь АИ. Василий III оказал Ислам-Гирею вооруженную поддержку, благодаря которой он смог восставновиться весной-летом 1532 г. на Астраханском престоле (признав Василия III своим сюзереном на условиях реала с Дербыш-Али). Правда тут неясна реакция ногайцев (хотя в их орде, ЕМНИП, в это время очередная замятня, так что протолкнуть в ханы Ислам-Гирея Василий теоретически может). Благодаря русскому гарнизону благополучно отбивает нападение Ак-Кубека и упрочивает свое положение. В свою очередт это приводит к тому, что крымский хан Сеадет-Гирей не отрекается от трона и правит до своей естественной кончины в 1538 г.

Правда есть ещё момент связанный с Сафа-Гиреем. Решится ли Василий III сажать в Астрахани кого-то из Гиреев, в то время как другой Гирей стоит во главе антирусского мятежа в Казанской земле?

15 Jan 2010

Ну Гиреи не слишком дружная семья, на касимовское царство их ставили. Но вот насколько Ислам-Гирей прорусский и насколько он именно астраханский хан - вопрос. ИМХО, если посадить его в Астрахани, все равно полезет в родной Крым, опираясь еще и на Астрахань (и не очень беспокоясь за нее, раз там русский гарнизон) и все равно свергнет не шибко популярного гражданина Саадета. А вот подчинится ли он турецкому приказу на передачу власти Сахибу имея за собой еще и астраханские силы? Но при любом исходе на его верность Москве расчитывать сильно не стоит. Но в теории есть некие шансы вызвать замятню в Крыму.

15 Jan 2010

Но вот насколько Ислам-Гирей прорусский

<{POST_SNAPBACK}>

Ну разумеется, "прорусскость" Ислам-Гирея переоценивать не стоит. Просто сей чел был зело честолюбив и рвался к власти не смотря ни на что. И так получилось, что опираться в своих амбициях он предпочел на Русское государство.

15 Jan 2010

Раз честолюбив - отложится от благодетелей при малейшей возможности, чтобы самому править. Как инструмент для расшатывания разных ханств подходит, как верный вассал не очень. Татарские ханы вообще, за исключением прямо контролировавшихся касимовских которым некуда было дергаться, верными вассалами долго не оставались, чем честолюбивее, тем меньше.

Кстати, в сибирские разборки Москва не попытется встрять? Строгановы (или еще кто, их род в это время еще победнее) пермской волости не захотят?

15 Jan 2010

Раз честолюбив - отложится от благодетелей при малейшей возможности, чтобы самому править. Как инструмент для расшатывания разных ханств подходит, как верный вассал не очень.

<{POST_SNAPBACK}>

В данном случае у него просто нет выбора. Астраханский престол еще тот гимор. Собственных сил у ханства кот наплакал (максимум способно было выставить 3 тыс. бойцов) и её правители могли усидеть лишь опираясь на какую либо внешнюю силу. Таковых в реале (до взятия русскими Казани) было три: Ногайская орда, Крымское ханство и черкесы. В этой АИ с 1530 г. добавится еще и Русское государство. Из этих сил Крымское ханство однозначно настроено против Исмаил-Гирея. Среди черкесов он поддержки также не имеет. По ногайцам сложнее. Какие у Ислам-Гирея были с ними отношения точной информации нет. Да и среди ногайцев единства нет. Остается Россия.

15 Jan 2010

Так он все таки не захочет использовать Астрахань как трамплин чтобы стать Крымским царем? В реале вроде бы очень хотел им стать. Да и в Астрахани, несмотря на слабость ханства ставленники Москвы все время что-то мутили в реале.

15 Jan 2010

Так он все таки не захочет использовать Астрахань чтобы стать Крымским царем?

<{POST_SNAPBACK}>

Может и захочет. Еще не решил. Пока рассматриваю как один из вариантов развития событий.

23 Apr 2010

Продолжение:

Помимо войны с Литвой все эти годы русское правительство было занято реформой государственного устройства, которая по своей сути являлась продолжением преобразований начатых ещё при Иване III. Прежде всего это касалось земельного вопроса. Ещё в январе-марте 1534 года правительство осуществило пересмотр жалованных грамот, выданных духовным и светским землевладельцам. И хотя в ходе этого пересмотра их владельцам удалось добиться подтверждения своих основных иммунитетных прав и привилегий, но в большинстве жалованных грамот правительству удалось принудить население владений иммунистов к уплате внутренних таможенных пошлин (тамги, мыта и др.).

Главный натиск правительства Елены Глинской приходился на борьбу с монастырским землевладением и привилегиями духовных владык. Лишая духовных лиц ряда крупных иммунитетных льгот, русское правительство возлагало на них новые повинности. Так, осенью 1534 года с церковно-монастырских вотчин Новгорода было собрано 700 рублей для выкупа полоняников. В жалованных грамотах на городские дворы Дмитрова, выдававшихся духовным владыкам, отсутствовало освобождение беломестцев от уплаты прямых податей (яма, посошной службы и городового дела). Не были подтверждены таможенные привилегии Симонова и Кириллова монастырей. В 1535/36 г. в Коломне две епископские слободки были приписаны к посаду. А весной 1536 года в Новгороде у тамошних монастырей были отписаны "пожни" (луга), которые они могли получить назад только приняв на себя дополнительные обязательства по отношению к казне.

Продолжало правительство Глинской и ограничение власти наместников и волостелей путём выдачи уставных грамот, содержащих регламентацию податей и судебных штрафов, которые взимались наместниками, а также ограничение объема их судебной юрисдикции.

Большое значение в урегулировании денежного обращения в стране имела монетная реформа 1534-1538 гг., в результате которой была установлена единая монетная система, построенная на основе предшествовавшего слияния двух наиболее мощных монетных систем периода раздробленности – московской и новгородской. Реформу задумали ещё при Василии III и помимо создания единой денежной системы она должна была стабилизировать денежное обращение в котором было много обрезанных денег, а в старых деньгах "подмесу", а так же предоставить казне новые денежные средства, поскольку реформа сопровождалась обычным а таких случаях уменьшением веса новых монет. Если раньше из гривенки серебра (204 грамма) чеканили денег на 2,6 рубля (по 78 грамм в каждом), то по новой сниженной стопе из гривенки серебра теперь чеканили 3 счётных рубля (по 68 грамм в каждом). Таким образом эта реформа ввела стандарт на чеканку "московки" (московской деньги) и "новгородки" (новгородской деньги), причём одна "новгородка" (средний вес 0,68 грамма) равнялась двум "московкам" (средний вес 0,34 грамма), а 100 "новгородок" составляли счётный рубль (в те времена рубль как реальная монета не существовал). На аверсе "московки" изображался всадник с саблей, а на аверсе "новгородки" – всадник с копьём, из-за чего "новгородку" вскоре начали звать копейкой, а термином "деньга" стали обозначать только "московку". Кроме этого чеканились монеты достоинством в полденьги или ј копейки, получившие прозвище полушка.

Одновременно с этим Елена Глинская развернула обширную градостроительную деятельность. Наиболее крупным мероприятием было строительство Китай-города в Москве. Ещё в мае-июне 1534 года построили земляной "город", а в мае 1535 года на его месте воздвигли каменные стены Китай-города. В 1534 году "срублен бысть град древян в Великом Новегороде на Софейской стороне", а в 1537 году и на Торговой стороне. Летом-осенью 1536 года построена Балахна. Были отстроены в апреле-июле 1536 года Стародуб, городские укрепления в Пустой Ржеве ("Заволочье"), Холме и городе Велиже. В то же самое время производилось строительство укреплений в устье реки Наровы. В октябре 1535 года возведены земляные укрепления в Почапе, а в декабре – Мокшанск. Весной 1536 года построен деревянный город Темников на реке Мокше. В январе 1536 года – Буйгород в Костромском уезде. И т. д. и т. п.

Особое внимание уделялось Казанскому краю, где для усиления русского влияния были построены города Козмодемьянск, Уржум, Мамлых, заложена крепость в Чебоксарах.

Окончание войны с Великим княжеством Литовским позволило русскому правительству ещё более энергично заняться внутренними делами страны. Тем более, что стала обостряться ситуация вокруг дяди малолетнего Ивана IV, князя Андрея Ивановича Старицкого, который был потенциальным противником правительства Елены Глинской. Ещё в январе 1534 года князь Андрей "припрашивал к своей вотчине городов чрез (т. е. сверх – авт.) отца своего благословение и чрез духовную грамоту". Однако запрашиваемый им Волоцкий уезд не был передан старицкому князю, ибо это не соответствовало всей политической линии центрального правительства, направленной на ограничение удельно-княжеского сепаратизма. Тогда же, т. е. С 1534 года, отправившись в Старицу, князь Андрей Иванович стал "на великую княгиню гнев держати". Особенно это проявилось во время конфликта с Литвой, когда Андрей Старицкий только один раз (в самом начале войны) принял участие в боевых действиях. Подобное поведение не могло остаться безнаказанным и в конце апреля 1537 года русское правительство решило вызвать князя Андрея в Москву. Не ожидая от этого для себя ничего хорошего старицкий князь отклонил приглашение, сказавшись больным. Тогда к Старице скрытно двинулись правительственные войска. Предупрежденный об их подходе Андрей бросился из Старицы в Торжок, откуда двинулся к Новгороду, "со многой силой".

Пытаясь сделать Новгород центром сопротивления великокняжеской власти, князь Андрей надеялся привлечь на свою сторону новгородских служилых людей, с помощью которых рассчитывал одолеть Елену Глинскую и сам воссесть на престол в Москве. Но хотя на его сторону перешёл ряд представителей знати, в том числе князь Иван Семёнович Ярославский "и иные многие", энергичными мерами центральное правительство предотвратило серьёзную угрозу гражданской войны, нависшую над страной. Князю Никите Васильевичу Оболенскому было послано предписание поспешить к Новгороду и отрезать тем самым путь князю Андрею. Не поддержала старицкого князя и основная масса новгородского населения: "владыко новгороцкий Мокарей и намесники и вси новгородци его в Новгород не пустили", отправив в Бронницы большой отряд, оснащенный артиллерией. Спешно (в течение пяти дней) был укреплён город, готовившийся выдержать даже самую сильную осаду.

Всё это привело к быстрому распаду лагеря князя Андрея Ивановича. Мятежного князя стали покидать даже старицкие дети боярские, составлявшие основной контингент его войска. Никаких надежд на успех авантюры у князя Андрея уже не было. Он попытался бежать "за рубеж", повернул к Старой Руссе, но был настигнут войском князя Ивана Овчины Телепнёва-Оболенского в трёх верстах от Заецкого яма, под Лютовой горой, в 60 верстах от Новгорода. Андрею Старицкому не оставалось ничего иного, как начать переговоры с князем Оболенским, который от имени правительства (которое позднее дезавуировало его решение) дал гарантию полной неприкосновенности князю Андрею и даже обещал "вотчины ему придати". После этого старицкий князь вынужден был согласиться на приезд в Москву. Здесь Андрей Иванович (в начале июня 1537 года) был брошен в заточение. Бояр князя Андрея подвергли торговой казни и заключению. Часть его детей боярских разослали по городам, а 30 новгородских дворян за участие в мятеже были повешены.

Дальнейший ход истории зависит от судьбы Елены Глинской. В реальной истории в ночь на 3 апреля 1538 года она внезапно скончалась. В её естественную смерть мало кто поверил, а некоторые современники открыто говорили, что она была отравлена (что подтверждается данными исследования останков княгини, в волосах которой была обнаружена концентрация солей ртути, в тысячу раз превышающие норму). В качестве отравителей, как правило, называют семейство князей Шуйских (которые более остальных выиграли от кончины великой княгини). Но в данном случае род Шуйских сильно ослаблен гибелью двух своих наиболее сильных представителей (князей Василия Васильевича и Ивана Васильевича), что делает для него невыгодным смерть Елены Глинской, поскольку в последующей борьбе за власть их соперники (например, князья Бельские) становятся гораздо более опасной силой, чем в текущей реальности. И это приводит к тому, что Елена Глинская, скорее всего, переживёт весну 1538 года и продолжит править страной в качестве опекунши над своим сыном. Что, в свою очередь, позволяет избежать имевшего место быть в реальной истории пятилетнего боярского правления (1538-1543 гг.), благодаря чему Россия избежит многих его негативных последствий.

Одним из важнейших деяний правительства Глинской стала губная реформа (от слова "губа" – область). С сентября 1538 года от имени Ивана IV "нача жаловати, грамоты давати по всем градом большим и по пригородам и по волостем, лихих людей обыскивати самим крестьяном межь себя по крестному целованию, и их казнити их смертною казнию, а не водя к наместникам и их тивуном многих людей разбойников и татей".

Сущность реформы сводилась к тому, что важнейшие уголовные дела о "ведомых лихих людях" отныне изымались из компетенции наместников и передавались в ведение или выбранных из крестьян десяцким, пятидесяцким и соцким, или выборных губных старост из числа детей боярских. Контроль над деятельностью губных органов в центре осуществляла специальная комиссия Думы ("бояре, которым разбойные дела приказаны") во главе с Иваном Даниловичем Пенковым, которая постепенно из временного учреждения трансформировалась в приказ Разбойных дел.

Другим не менее важным делом правительства Елены Глинской стала военная реформа. Предыдущие войны выявили как сильные, так и слабые стороны русской армии. И одной из страшных язв в организации русских вооруженных сил было местничество. Местнические споры воевод не раз губили даже хорошо организованные военные экспедиции. Поэтому правительство решило начать военную реформу с ограничения местничества. В 1539 году был издан приговор "о местех в воеводах и в всяких посылках в всяком разряде не местничамися, кого с кем куды ни пошлют, чтобы воиньскому делу в том порухи не было". Впрочем, местничество этот приговор не искоренил. Максимум чего удалось добиться правительству, так это согласие знати служить в наиболее важных походах "без мест", но с условием, чтобы эти случаи не становились прецедентом. Поэтому, в соответствии с правительственными планами реорганизации армии в июле 1540 года был издан новый приговор о местничестве, подтвердивший и конкретизировавший постановление 1539 года о местнических делах. Но в отличие от предыдущего, новый приговор стремился не отменить, а лишь урегулировать местнические счёты. В нём прежде всего устанавливалось старшинство первого (большого) воеводы большого полка по отношению к воеводам всех других полков. Таким образом укреплялось единоначалие в армии.

Приговором были упорядочены местнические взаимоотношения между воеводами. Второй воевода большого полка должен быть "без мест" с большим воеводой полка правой руки (т. е. Оба они приравнивались в служебном и местническом отношениях). Остальные воеводы – правой руки, передового и сторожевого полков – должны быть "не менее" большого воеводы правой руки; а воеводы левой руки – не меньше воевод передового и сторожевого полков. Следовательно, первые воеводы передового и сторожевого полков приравнивались к первому воеводе правой руки, который был "без мест" со вторым воеводой большого полка. Воеводы левой руки соответствовали воеводам передового и сторожевого полков, но признавались "меньшими" воеводами по сравнению с воеводами правой руки. Приговор повышал роль и самостоятельное значение воевод отдельных полков на время военных операций. Вместе с тем принятое решение было явной уступкой высшей знати, которая по преимуществу и назначалась на командные должности. Приговор в этой части был сформулирован так, что устанавливалось соподчинение воевод, но не устранялись возможности для местнических счетов. Приговор говорил, что воеводы должны быть "без мест", "не меньши" других и т. д., не предрешая вопроса об их местнических счетах. Это давало правительству при назначении на высшие командные должности лавировать, избегать наиболее вопиющих несуразностей порождаемых местничеством, не отменяя его окончательно.

Заключительная часть приговора запрещала местничество на "службе" с воеводами. Эта часть приговора безусловно содействовала укреплению дисциплины в армии, повышая роль воевод на время военных действий.

В целом июльский приговор 1540 года, ограничивавший местнические счёты на основе сложившейся практики взаимоотношений воевод в полках, имел большое значение для поднятия боеспособности армии. Однако его значение уменьшалось тем, что высшая знать не желала считаться с принятыми решениями и зачастую нарушала запреты, принятые в 1540 году. К тому же никаких санкций за нарушение постановления приговор 1540 года не вводил. Полная отмена местничества станет возможной лишь в следующих поколениях.

Наряду с попытками укрепления дисциплины поместной конницы начинает формироваться постоянное (стрелецкое) войско. Уже с начала XVI века в связи со значительными сдвигами, произошедшими в вооружении (распространение огнестрельного оружия), в составе русских вооруженных сил появляются отряды пищальников, которые и составили то основное ядро, из которого выросло стрелецкое войско (собственно сам термин стрельцы был взят у тех же пищальников – так их часто называли среди населения).

Предположительно, до военной реформы, пищальники состояли из так называемых "казенных людей" и пищальников "з городов". Казенные пищальники нанимались правительством на собранные им пищальные деньги, а городовые – были ополченцами, как и другие посошные люди, временно набиравшиеся для участия в том или ином походе. Таким образом, по мнению историка Николая Евгеньевича Носова, стрелецкая реформа сводилась к ликвидации практики набора пищальников-ополченцев и полной замены её "пищальными деньгами". Сами стрельцы, по его мнению, первоначально были выбором из "казенных пищальников".

Летом 1540 года от имени великого князя Ивана IV Васильевича было учреждено "выборных стрельцов ис пищалей 3000 человек, а велел им жити в Воробьевой слободе, а головы у них учинил детей боярских". Было создано 6 "статей" (или "приказов") по 500 человек стрельцов с "головами" во главе. Стрелецкие "статьи" делились на сотни, имевшие своих сотников, пятидесятников и десятских. Жалование стрельцам определили по 4 руб. в год, стрелецкие головы и сотники получили большие поместные оклады. Кроме этого стрельцы получали от государства усадебное (дворовое) место, где каждый стрелец обязан был построить дом, дворовые и хозяйственные постройки, разбить на приусадебном участке огород, сад, на что получал вспомоществование от казны в размере одного рубля. Стрелец владел своим двором до тех пор, пока нёс службу. После его кончины двор сохранялся за семьей, если кто-либо из взрослых сыновей или племянников был "прибран" на стрелецкую службу. Продать свой двор приборным людям разрешалось лишь в случае перевода на новое место, при этом вырученные от продажи недвижимого имущества деньги входили в сумму, выдаваемую стрельцу на переселение.

Вскоре после учреждения шести московских стрелецких "статей" был осуществления "прибор" стрельцов и в других городах, как правило переводя на постоянную службу "старых", "гораздых" стрелять из ружей, пищальников.

Для комплектования, снабжения, вооружения, обучения стрельцов была создана Стрелецкая изба (позднее приказ), в чьё ведение перешли также административно-военные и судебные функции в отношении стрельцов.

Однако военная реформа, и прежде всего попытки усилить главную ударную силу русского войска – поместной конницы выявили проблему нехватки находящихся под контролем правительства земельных фондов для испомещения (наделения землей) всех служилых людей. Что заставило правительство искать новых средств для обеспечения землёю численно возросшего поместного войска. Было ещё два источника, к которым можно было обратиться: земли крупных вотчинников и владения церкви. И когда в феврале 1546 года открылся освященный собор, который должен был произвести отбор «святых» для общерусского церковного почитания (в реальной истории это было сделано на освященных соборах 1547 и 1549 гг.), правительство созвало расширенное совещание (фактически ставшее первым земским собором), на котором присутствовали Дума, освященный собор, воеводы, а также дети боярские и дворяне «большие» (московские).

28 февраля великий князь вместе с митрополитом Даниилом и боярами «уложил, что во всех городех Московские земли наместником детей боярских не судити ни в чём, опричь душегубства и татьбы и розбоя с поличным, да грамоты свои жалованые о том во все городы детем боярским послал».

Это решение собора показывало, что правительство собиралось в дальнейшем использовать поддержку не только высшей знати, но и дворян. Оно недвусмысленно намекало, что крупная земельная аристократия должна поступиться рядом своих привилегий в пользу основной массы служилого люда.

Ещё более решительно эта правительственная политика проявилась в следующем году, когда было принято решение о принятии Иваном IV царского титула. Уже дед Ивана IV именовал себя «царем всея Руси». Правда, он воздержался от официального принятия этого титула, не рассчитывая на то, что соседние государства признают его за ним (Иван III употреблял его только в сношениях с Ливонским орденом и некоторыми немецкими князьями).

Подготовка к коронации началась ещё в конце 1546 года, а 16 января 1547 года, после торжественного богослужения в Успенском соборе в Кремле митрополит Даниил возложил на голову Ивана IV шапку Мономаха – символ царской власти. Таким образом, Москва приравнивала своего государя к императору Священной Римской империи, который в тогдашней «иерархии титулов» считался главнейшим в Европе.

Одновременно с этим был поднят вопрос о женитьбе 16-летнего монарха. Как когда-то Иван III пытался найти своему сыну Василию невесту среди дочерей иноземных государей, так и сейчас в качестве возможной супруги юного царя в первую очередь искали иностранную принцессу (как и в реальной истории, в которой Иван IV первоначально «помышлял есми женитись в ыных царствах у короля у которого или у царя которого»). Самой подходящей кандидатурой сочли одну из дочерей польского короля Сигизмунда I, брак с которой мог бы, наконец, покончить с длящимся ещё с конца XV столетия конфликтом с Великим княжеством Литовским. А поскольку в 40-е годы XVI века Русь входила не как ослабленное вспыхнувшей после кончины Василия III внутренней смутой и установившимся боярским правлением страной, которой со всех сторон угрожали враги (особенно совершенно опустошившие в реальной истории восточные районы казанцы), а сильным и спаянным государством, то в Кракове к этой идее отнеслись с интересом. Тем более, что идею этого брака горячо поддержали в Литве, где в нём также увидели возможность наконец-то прекратить постоянные войны с Москвой. Впрочем, нельзя сказать, чтобы переговоры шли легко. У Сигизмунда I было несколько дочерей, после просмотра которых русские остановили свой выбор на самой младшей – Екатерине (род. в 1526 году). В принципе сам Сигизмунд I был не против, но на пути к возможному браку стала препятствие в виде принадлежности невесты к римской католической церкви. Русские твёрдо стояли на том, что в случае замужества Екатерина должна перейти в православие. В то время как Сигизмунд I, демонстрировавший в политике свою верность католицизму, настаивал на сохранении за невестой права исповедовать римский католический обряд. Переговоры велись больше года и сдвинулись с мертвой точки только после кончины Сигизмунда I в начале апреля 1548 года, когда к власти пришёл его сын Сигизмунд II Август, находящийся под сильным влиянием распространившихся в то время по Европе реформационных идей. Тем более что по совету «доброхотов» русского царя в Литве к этому делу было решено подключить римскую курию. Ещё в 1547 г. в Риме появилась небольшая делегация немцев состоящих на русской службе, которая от имени Ивана IV вступила в переговоры с тогдашним папой Павлом III, с целью добиться от него разрешения на переход дочери польского короля в православие, а также заручиться возможной поддержкой в случае войны с Турцией. Павел III, сам пытавшийся организовать «союз христианских государей» для борьбы против Османской империи, тепло встретил русских представителей, тем более, что в Риме всерьез надеялись в результате переговоров склонить Ивана IV к переходу в католицизм и тем самым пополнить паству викария св. Петра. Таким образом, разрешение на переход Екатерины Ягеллон в православие было получено и в феврале 1549 года в Москве состоялось её бракосочетание с царём.

Во внутренней политике в эти годы правительство продолжало наступление на собственность и привилегии церкви. Для чего царь пошёл на соглашение с нестяжателями, бывшие во времена регентства его матери в оппозиции правящему режиму. Правда политика сближения с нестяжателями требовала от власти уступок, в качестве которых, было освобождение из-под стражи и возвращения ему вотчины молодого князя Владимира Андреевича Старицкого, а также перевод из «тесного затвора» в Троице-Сергиев монастырь Максима Грека. После чего в конце мая 1547 года, после кончины митрополита Даниила, Иван IV выдвинул на первосвятительскую кафедру связанного с нестяжателями настоятеля Троице-Сергиева монастыря Иоасафа Скрипицына. В том же 1547 году на рязанскую и казанскую епископальные кафедры были поставлены нестяжатели Кассиан (а реальной истории иосифлянин Михаил) и Филипп (из рода Колычевых).

В июне 1547 года на созванном Земском соборе был составлен новый законодательный кодекс (в общий чертах повторяющий Стоглав 1550 года реальной истории), который заменил устаревший Судебник 1497 года.

Почти одновременно с разработкой нового законодательного кодекса правительство принимало меры к подготовке секуляризации церковно-монастырского землевладения. Уже давно нестяжатели, например такие как Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, идеологически обосновывали необходимость ликвидации земельных богатств церкви. Представитель крайнего течения нестяжателей – старец Артемий сначала говорил Ивану IV, а затем и писал в послании к церковному собору, что следует «села отнимати у монастырей».

15 сентября 1547 г. правительство обсуждало с митрополитом Иоасафом вопрос о церковно-монастырских слободах, стремясь конкретизировать общие положения нового Судебника, касавшиеся запрета ухода в заклад к монастырям торговых людей и ремесленников, выходящих таким образом из-под «тягла». Не смотря на яростное сопротивление духовных лиц, им запрещалось основывать новые слободы, хотя старые за ними сохранялись. Из «белых» (освобожденных от государственных податей) слобод на посад выводились бежавшие туда посадских люди закладчики. Запрещалось впредь приём в эти слободы городских людей новоприходцев (кроме казаков). В запустевшие слободы разрешалось сзывать людей, но из сельских местностей (за неделю до и после Юрьева дня), а не с посада. В те же сроки разрешался выход слободским людям на посад или в деревню. Кроме того, в церковно-монастырских слободах запрещалось ставить новые дворы (за исключением случаев семейного раздела), а также предусматривалось решением суда включение существующих слобод в государево «тягло» путём изъятия из юрисдикции беломестца.

С таким настроем правительство начало подготовку к новому церковно-земскому собору, созванному в январе 1548 года. На нём были приняты специальные постановления, касающиеся укрепления церковного благочиния, в том числе о церковных службах, обрядах и внутреннем распорядке в церквах, о порядке церковного пения и колокольного звона. Введено было беспрекословное подчинение священников и дьяконов протопопам, которые вместе с «поповскими старостами» обязаны были следить за исправным отправлением церковных служб и поведением церковного клира. Непослушание протопопам, пьянство, небрежность в церковном богослужении наказывалась отлучением от церкви. Подтверждено было запрещение служить в церкви «вдовым» попам, а также строгое наказание за симонию, т. е. поставление на церковные должности «по мзде».

С целью подготовки грамотных кадров священников и дьяконов постановлено создать специальное училище в Москве и других городах. Было отдано распоряжение священникам поддерживать в сохранности иконы и проверять «исправность» церковных книг путём сравнения их с «добрыми переводами».

Строго установлены были Собором некоторые пошлины, взимавшиеся священниками, например «венечная» за совершение обряда бракосочетания, за освящение церкви.

Ликвидировался институт владычных десятников, которые собирали пошлины с церквей. Отныне «святительскую дань» должны были собирать и отдавать епископам и другим владыкам в церковных десятинах земские старосты и «десятские» священники. Старосты поповские и «десятские» собирают теперь «венечную» пошлину.

Собор провозгласил, что преступления против нравственности (в том числе «содомский грех», непослушание родителям и др.) будут караться суровым наказанием, ибо от них происходит «укоризна нашей православной христианской вере». Тяжёлым преступлением признавалась и дача ложной присяги (крестоцелование). Запрещено было носить магометанские «тафьи», т. е. тюбетейки, приглашать на свадьбу скоморохов и «глумов». А вот запрет на бритье бород, в отличие о реальной истории, в соборное постановление внесено не было. Воспитанный своей матерью Иван IV более терпимо относился к подобному нарушению «древнего благочестия». Церковное проклятие грозило всем «волхвам» и «чародеям», гадающим по звёздам или астрологическим книгам. Запрещено было под страхом церковных наказаний чтение всяких еретических и отречённых книг.

Бездомные старики и прокаженные должны были помещаться в специальных богадельнях и над ними устраивался специальный надзор.

Большое внимание на Соборе было уделено распорядку монастырской жизни. «Духовные пастыри», т. е. игумены и архимандриты должны были заботиться о «монастырском строении» по уставам «святых отец», а монахи должны были во всём повиноваться своим настоятелям. В монастырях пьянство считалось недопустимым. Запрещалось взимание «посулов» игуменами и прочие злоупотребления властью. Вводился строгий контроль над монастырскою казною. Архимандриты и игумены должны были избираться самою «братьею», а их избрание утверждалось царём и епископом «ни по мзде», но по церковным правилам.

Однако, охотно идя на встречу светской власти в вопросах наведения порядка в их собственных рядах, церковные иерархи, там где речь заходила об основах могущества церкви и своеволия «князей церкви» оказали царю упорное сопротивление. Иосифляне, составлявшие большинство освященного собора, твёрдо отстаивали незыблемость церковно-монастырского землевладения, а те, кто покушается на богатства церкви, объявлялись ими «хищниками» и «разбойниками». Столкнувшись с противодействием, власти были вынуждены пойти на уступки. Так, соборный приговор категорически объявлял, что церковные законы «не повелевают мирским судиям судити» священников, дьяконов, игуменов и других церковных людей. Только дела о душегубстве и разбое передавались в руки «градских» (т. е. царских) судей. Тем не менее, ослабление иосифлян в руководстве церковью позволило правительству добиться ряда успехов в борьбе за сокращение земельных привилегий церковных корпораций.

Приговором 11 мая 1548 г. покупка духовными землевладельцами вотчинных земель без «доклада» царю запрещалась под угрозой конфискации объекта продажи.

На царя отписывались поместные и «черные» земли, которые были захвачены монастырями у детей боярских и крестьян «насильством» за долги, а также все вотчинные владения знати, переданные монастырям за последние пятнадцать лет. Подтверждалось провозглашенное ещё уложениями Ивана III и Василия III запрещение «без докладу» давать в монастыри земли в Твери, Микулине, Торжке, Оболенске, на Белоозере и Рязани, а также продавать вотчины кому-либо «мимо тех городов» людей. Суздальские, ярославские и стародубские княжата не могли также «без государева докладу» давать земли в монастыри, а переданные ими земельные вклады были выкуплены казною и розданы в поместья.

Наряду с этим духовенству удалось сохранить за собой свои основные владения и добиться даже отмены родового выкупа для земель, полученных по вкладам от светских землевладельцев; выкуп мог состояться только в том случае, если вкладчик оговаривал это в своём завещании или данной грамоте.

В том же месяце, когда был издан приговор о запрете покупки земель духовными лицами, правительство осуществило не менее важное мероприятие, направленное против податных привилегий церкви. Соборное постановление утвердило новый Судебник. Но этот законодательный кодекс в одной из своих статей провозгласил ликвидацию тарханов. Пересмотр жалованных грамот, происходивший 17-18 мая 1548 г. и должен был реализовать решение Судебника. Существо пересмотра сводилось к повсеместному уничтожению основных податных привилегий духовных землевладельцев.

Без всяких оговорок обычно подтверждались жалованные грамоты, не содержащие освобождения от уплаты ямских денег, тамги, несения посошной службы. Остальные грамоты подписывались с формулой «опричь ямских денег, посошной службы, мыта и тамги». В грамотах на городские владения монастырей, кроме того, оговаривалось, что в дворах все люди, кроме дворника, судом и данью были «равны» с «чёрными людьми» (т. е. несущими государево тягло). Грамоты не подписанные в мае 1548 года, теряли свою юридическую силу.

На церковь накладывался особый постоянный налог – «полонячьи деньги», которые должны были браться из «владычной казны» и монастырей для выкупа пленных, попавших в руки «поганых» (в реальной истории иосифлянскому большинству собора удалось добиться раскладки этого налога на «всю землю», а не только, как первоначально планировалось, на церковно-монастырское землевладение). Запрещалось давать «в рост» деньги и хлеб из епископской или монастырской казны и отнималась «руга» (денежное пожалование) у тех священнослужителей, которые жили в монастырях, имевших значительные земельные и прочие владения.

Сокращение земельных и торговых привилегий монастырей-вотчинников происходило в обстановке реформы таможенной политики. Таможенное ведомство освобождалось из-под контроля наместников и сбор косвенных налогов передавался на откуп отдельным должностным лицам из центрального аппарата и предприимчивым деятелям из местного населения «на веру». Откупщики собирают тамгу, пуд и померное под контролем создающихся органов земского самоуправления. Ликвидированы таможенные привилегии монастырей. Были предприняты попытки реформировать и саму систему таможенных пошлин в сторону их унификации. Уже тогда был разработан проект «рублёвой пошлины», сводивший все многочисленные внутренние таможенные сборы к выплате купцами определенного процента со своих доходов. Но реализован он тогда не был. Другим немаловажным шагом правительства стала унификация мер и весов, благодаря которой, по словам одного иностранца в 70-х гг. XVI века, «по всей Русской земле, по всей его державе одна вера, один все, одна мера».

Последняя из реформ, к которой приступили в конце 40-х годов XVI века и которой суждено было позднее приобрести особенно важное значение, - это окончательное введение земских учреждений и переход к отмене кормлений. Вначале в ходе губной реформы были изъяты из ведения наместников дела о «ведомых лихих людях», затем из компетенции наместничего суда исключены были дворяне, по новому Судебнику суд наместников вообще ограничен участием на нём выборных представителей местного населения (десятских и пятидесятских) и, наконец, земская реформа должна была привести к окончательной ликвидации власти наместников путём замены её местными органами управления, выбранными из кругов черносошного крестьянства и посадских людей.

Необходимо также отметить, что именно в этот период в стране окончательно складывается «приказная система» - создание постоянных централизованных ведомств, «приказов», в ведение которых переходят функции прежних временных «боярских комиссий» и наместников.

23 Apr 2010

А что, только одни ворота были? Если хотя бы двое, так и спорить нечего - входите одновременно но в разные ворота

Признать кого-то равным, когда он по твоему мнению ниже? На это упертые военачальники могут не пойти...

24 Apr 2010

А как же такие идиоты империю создали? Вокруг наверное еще хлеще были

Для них (и для окружающих) это вовсе не было идиотизмом. Вспомните местничество, как там все родовитостью считались. Впрочем в Западной Европе все еще хлеще было. Здесь хот военачальники, а там каждый рыцарь был сам по себе.

24 Apr 2010

Для них (и для окружающих) это вовсе не было идиотизмом. Вспомните местничество, как там все родовитостью считались. Впрочем в Западной Европе все еще хлеще было. Здесь хот военачальники, а там каждый рыцарь был сам по себе.

Дело не местничестве, дело в тогдашнем сознании.

Местничество можно отменить, но кадры все равно будут набираться из аристократических семейств.

Даже опричники из них набирались.

24 Apr 2010

Дело не местничестве, дело в тогдашнем сознании.

О том и речь. Хоть им кол на голове теши, они все равно будут думать кого вперед можно пропускать, а кого нет :grin:

25 Apr 2010

Если по чесному говорить то Победоносная Казанская война 1530 скорее превратится в Проигранная Стародубская война. \

В предверии войны с Литвой такая головная боль как вечно восстающие Поволжье, сильно поменяет баланс сил.

25 Apr 2010

Вы не против, если я буду дублировать эти записи на http://www.snowball.ru/forums/?board=ai ?

25 Apr 2010

Вы не против, если я буду дублировать эти записи на http://www.snowball.ru/forums/?board=ai ?

<{POST_SNAPBACK}>

Да в общем-то нет. Только таймлайн еще не закончен и возможна корректирвока.

1 May 2010

Немного проды:

Кроме того, прекращение русско-литовской войны, позволили русскому правительству сконцентрироваться на южных границах, где продолжалась война с Крымским ханством. Войдя в начале 1538 г. в союз с одним из ногайских мурз Хаджи-Мухаммедом, возглавлявшим западное («правое») крыло Ногайской орды, русские натравили ногайцев на крымцев. В результате, когда Сахиб-Гирей направился в Молдавию, ногайская конница двинулась на Крым. Мурза Аксак-Али внезапно напал на хана во время переправы того через Днепр. Однако крымцы сумели быстро развернуться и отразить атаку. Не добившись мгновенного успеха и не рискнув вторгаться за Перекоп, ногайцы столь же стремительно отошли к Волге, а хан продолжил поход. И хотя этот ногайский поход закончился неудачей, встревоженный за безопасность своего тыла, в то время как он воюет в Молдавии, Сахиб-Гирея начал переговоры с Москвой. Они завершились в сентябре 1539 года подписанием мира между двумя государствами. И хотя крымские "царевичи" и мурзы не считались с принятыми ханом обязательствами и продолжали совершать набеги на Русь (так, уже в октябре 1539 года отряды сына Сахиб-Гирея "царевича" Эмин-Гирея прорвались в окрестности Каширы), тем не менее, ситуация на южной границе стабилизировалась, дав русским необходимую передышку.

Впрочем, само русское правительство рассматривало её лишь как временную, в качестве подготовительного этапа с целью закрепить достигнутые успехи и довести борьбу с татарскими ханствами до конца. Уже в 1532 г., практически сразу после захвата Казани, было принято решение об организации похода на Астрахань, который должен был завершиться восстановлением на ханском престоле Ислам-Гирея, незадолго до этого свергнутого Ак-Кобеком, с последующим установлением русского протектората над Астраханским юртом. Но кончина Василия III и последовавшая за этим война с Литвой вынудили русское правительство временно отложить планы экспансии в южном направлении. Прекращение конфликта на западе вновь воскресило их к жизни. Но на пути к их осуществлению лежало несколько препятствий. Если сама Астрахань, главный предмет русских устремлений на тот момент, было довольно слабым государством (население ханства, сосредоточенное в основном в дельте Волги, составляло примерно 15-20 тыс. человек, а вооруженные силы 1500-3000 человек), то его соседи, наоборот, представляли из себя серьезную силу.

Прежде всего, это касалось Ногайской орды, имевшей своей западной границей левый берег Волги от устья р. Самары до р. Бузан в районе Астрахани, а восточной границей – правобережье р. Сырдарья и р. Сарысу.

В территорию Ногайской орды входили бассейны рек Урала, Белой и Уфы, т.е. Оренбургский край и Башкирия. В случае войны ногайцы могли выставить войско в 120-140 тыс. чел. Что делало Орду одной из доминирующих сил региона, пытавшейся подчинить своему влиянию окружающие народы. В том числе и Астрахань, где ногайцы регулярно сажали «своих» ханов, и с которой, время от времени, взимали дань.

Вместе с тем структура Ногайской орды и организация её жизни имела несколько слабых мест, используя которые можно было вывести ногайцев из игры (что и произошло в реальной истории).

Прежде всего, это касалось отсутствия политического единства внутри самой Орды. Формально стоявший во главе её бий имел власти ровно столько, сколько было желания у ногайских мурз подчиняться ему. Что иногда приводило чуть ли не к самому настоящему спектаклю. Желая укрепить свой авторитет очередной бий, время от времени, находил какого нибудь Чигисита, провозглашал его ногайским ханом (но не предоставляя никакой реальной власти), за что тот, в свою очередь, даровал бию титул беклербека («князя князей»), тем самым как бы «освящая» его власть над Ногайской ордой. А во второй половине 1530-х годов бий Саид-Ахмед, после вспыхнувшей в Ногайской орде смуты, для сохранения своей власти был вынужден взять в соправители своих братьев, что привело к разделу Орды на три части: восточное («левое») крыло, занимавшее территорию к востоку от р. Яик (совр. р. Урал), во главе которого был поставлен Шейх-Мамай, получивший титул кековата; центральную часть, расположенную по правому берегу р. Яик, находившуюся в прямом подчинении бия; и западное («правое») крыло, под руководством нураддина Ходжи-Мухаммеда, во владение которого отошло левобережье Волги. В особую часть была выделена Башкирия, находящаяся в совместном управлении триумвирата.

Но в 1540 г. Шейх-Мамай, по всей видимости, недовольный тем, что ему приходится признавать за старшего сына своего отца от второй жены (сам Шейх-Мамай был сыном бия Мусы от первой супруги), поднял восстание против Саид-Ахмед-бия. Среди Мусаевичей произошёл раскол по материнской линии. Сыновья Мусы от первой жены (Ходжа-Мухаммед, Юсуф и Исмаил) поддержали Шейх-Мамая. На стороне Саид-Ахмеда выступил его родной брат Мамай-мурза. В результате короткой междоусобицы Мамай погиб, а бий Саид-Ахмед с сыновьями и племянниками (детьми Мамая) был вынужден бежать в Хорезм. Во главе Ногайской орды стал Шейх-Мамай, совместивший бийство с должностью кековата (благодаря чему центр и левое крыло объединились в одну провинцию). Но его положение не отличалось прочностью. Хотя большинство ногайцев подчинилось его власти, но отказывалось признать за ним титул бия (в реальной истории Шейх-Мамаю удалось добиться от большинства мурз титула бия только в 1548 году). Не успокоился и Саид-Ахмед, чьи осевшие в Хорезме сыновья и племянники стали устраивать регулярные набеги на ногайские кочевья. Кроме того, на Шейх-Мамая, скорее всего, обиделся его брат Ходжа-Мухаммед. Когда вводили титулы нураддина и кековата, то предусматривалось как старшинство первого, так и то, что именно нураддин является наследником бия. И тот факт, что кековат Шейх-Мамай обошёл своего старшего по положению брата, вполне мог вызвать негативную реакцию последнего.

Другой слабостью ногайцев было то, что единственным средством к их существованию было кочевое скотоводство. В Ногайской орде отсутствовало земледелие и не было никаких городов, если не считать небольшой Сарайчук в низовьях р. Урал, доставшийся ногайцам от Золотой орды и постепенно превратившийся из заметного торгового центра в захудалый, небольшой и не отказывавший заметного влияния на экономическую жизнь Орды пункт. Всё необходимое для жизни, от хлеба, тканей и ремесленных изделий, ногайцы были должны получать от соседних народов в обмен на скот, прежде всего лошадей. И если восточная и во многом центральная части Орды торговали в основном с Хорезмом и Бухарой, то для западного крыла ногайцев, по сути, единственным торговым партнёром выступало Русское государство. Именно в Россию «заволжские» ногайцы ежегодно отправляли на продажу табуны лошадей и торговые караваны, и оттуда получали всё необходимое. Чем охотно пользовалась Москва, покупая ногайских мурз дорогими подарками, а то и вовсе беря «на жалование».

27 Aug 2010

С середины 1530-х годов русское правительство развернуло целую дипломатическую программу, направленную на предотвращение ногайского вмешательства. Во-первых, Москва установила особые отношения с Ходжой-Мухаммедом, выделяя его среди остальных мурз и всячески настраивая против Шейх-Мамая; последнего же пытались прельстить посулами «казанского жалования» его сыновьям и помощи в борьбе против крымцев. Во-вторых, бию и нураддину шли требования Ивана IV, подкрепленные прямыми угрозами, не вмешиваться в астраханские проблемы без его воли. Наконец, были отданы распоряжения военного характера: развернулось строительство крепостей, засек, на границах сосредотачивались войска.

Все эти меры привели к нейтрализации Ногайской орды и довольно жесткой привязке её западной части к Русскому государству. Эта зависимость от русских “заволжских” ногайцев оказалась настолько сильной, что даже когда после кончины в 1544 году Ходжи-Мухаммеда на его место Шейх-Мамай назначил своего брата, кочевавшего до этого в восточной части орды, мурзу Исмаила, тот очень быстро переориентировался на Москву, став новым лидером “русской партии” в Ногайской орде.

Гораздо сложнее оказалось с другим препятствием на пути к “броску на юг” - Крымским ханством, правители которого после разгрома в начале XVI века т. н. “Большой орды” считали себя правопреемниками ханов бывшей Золотой орды и стремились восстановить былое могущество путём объединения вокруг Крыма её осколков, прежде всего Астраханского и Казанского ханств. Находясь под покровительством могущественной Османской империи, крымцы умело пользовались конфликтом между Русским государством и Великим княжеством Литовским, попеременно вступая в союзы то с той, то с другой стороной и совершая регулярные набеги на их территорию с целью грабежа и набора полона с целью его дальнейшей перепродажи в Турцию. Сейчас невозможно установить точное количество пленных, захваченных крымцами в это время, но совершенно бесспорно, что в результате крымских нападений Русское государство теряло большое количество людей и это играло отрицательную роль в развитии хозяйства страны. Кроме того, угроза, постоянно нависавшая над южными границами России, отвлекала её войска с других театров военных действий, где их присутствие было также необходимо. Очень ярко это проявилось в период русско-литовских войн первой трети XVI века, когда эти набеги создали для Русского государства фактически второй фронт, отвлекая его от борьбы на западе. И было совершенно ясно, что без ликвидации “крымской занозы” решить вопрос об освоении плодородных южных земель не получится. Попытка русского правительства решить эту проблему путём раскола крымцев и посажения у них “своего” хана в лице Ислам-Гирея закончилась неудачей. После чего возобладала идея силового решения. Тем более, что после окончания войны с Литвой казалось к этому сложились все предпосылки. Прежде всего возник конфликт между Крымом и Литвой. Во время войны между Сахиб-Гиреем и его соперником Исламом за ханский престол, литовское посольство заключило с первым договор о дружбе, по которому обязывалась посылать ему ежегодно “упоминков”, а хан обязался воздерживаться от нападения на земли Литовского государства. “Упоминки” установились в меньших размерах, чем раньше, при его отце. Но когда в Бахчисарай прибыл литовский посол с целью уплаты дани, то пришло известие об убийстве Ислам-Гирея и объединении всей орды под властью Сахиб-Гирея, который, почувствовав свою силу, отказался принять то, что было для него прислано и изложил новые требования к литовцам. Польский король Сигизмунд I пытался уговорить хана принять те “упоминки”, которые были уже присланы (но предосторожности ради оставлены в Киеве). В то же самое время он обращался к литовской раде панов, излагая всю опасность создавшейся ситуации. Послание хана было оскорбительным, он требовал такой же величины подарков, какие получали его предки и, кроме того, “почал людей своих в земли наши всылати”. По мнению Сигизмунда, уступки требованиям хана не успокоили бы его, так как он стал единовластным в Крымской орде, знал собственную силу и, кроме того, его всячески поддерживал турецкий султан. По приказу султана хан будет нападать на Литву, невзирая на договора и высокие подарки. Султан Сулейман намеревался захватить Валахию и Молдавию. Король не видел другого выхода, кроме как подготовиться к войне, и ставил вопрос перед радой панов: стоит ли вообще посылать упоминки. Для решения этих вопросов 22 марта 1538 г. в Вильно состоялся сейм. На нём была установлена плата “на оборону земскую” в размере 20 грошей с коня, т. е. с восьми крестьянских служб, с которых землевладельцем выставлялся конный ратник. На эти деньги были отправлены 1000 конных ратников на окраинные замки. Но, так как этих людей было мало, рада панов послала к королю просьбу, чтобы он со своей стороны выставил 1000 коней на средства скарба (казны). Король согласился и сделал в этом смысле распоряжение подскарбию земскому. Кроме того, было решено в случае настоятельной необходимости собраться всему земскому ополчению Литвы в назначенном месте для отражения врага общими силами.

Этим просто не могли не воспользоваться русские, приславшие в Вильно своих послов с предложением заключить военный союз против Крымского ханства. Эта идея вызвала интерес у Сигизмунда I, поскольку война Литвы с Крымом в это время казалась вполне реальной и союз с Россией был в этих условиях безусловно необходим.

Вдохновленные первыми благожелательными сообщениями из Великого княжества Литовского русские развернули наступательные операции против крымцев. В начале 1538 г. по согласованию с русскими возглавляющий западное крыло Ногайской орды мурза Хаджи-Мухаммедом, когда Сахиб-Гирей направился в Молдавию, двинул свою конницу на Крым, где внезапно напал на хана во время переправы того через Днепр. Однако крымцы сумели быстро развернуться и отразить атаку. Не добившись мгновенного успеха и не рискнув вторгаться за Перекоп, ногайцы столь же стремительно отошли к Волге, а хан продолжил поход. Но по возвращению крымцев из Молдавии они снова были атакованы ногайцами, которым удалось захватить часть крымского обоза.

Но в конце 1539 г. в Москву пришли гораздо менее приятные известия. Встревоженный русским натиском Сахиб-Гирей согласился заключить договор с Литвой, если ему будут вручены уже собранные упоминки. Сигизмунд I принял это предложение, что привело к окончанию литовско-крымского конфликта и дало возможность Сахиб-Гирею начать войну с Русским государством, против которого в октябре 1539 г. он послал своего сына Эмин-Гирея с войском, которое прорвалось в окрестности Каширы. И хотя этот набег удалось все же отбить, но глубина проникновения татарских “загонов” в русские земли серьезно встревожила Москву. И поскольку в этой альтернативной истории нет имевшего место в реальности после кончины Елены Глинской хаоса боярского правления, то естественно вопрос о создании единой линии обороны по Окскому рубежу решается гораздо раньше и её строительство начинается не в 1550-х годах (как в реальной истории), а уже в 1540 году, а само строительство будет закончено в начале 1550-х годов и получит название Большой засечной черты. Она протягивалась от Переяславля-Рязанского на Тулу, Белев и Жиздру; на важнейших направлениях Засечная черта состояла из двух рядов укреплений (между Тулой и Венёвом), из трёх (между Белёвом и Лихвином) и даже четырёх (между Белёвом и Перемышлем). Юго-восточный фланг черты составляли засеки Шацкая и Ряжская. Засеки делились на мелкие звенья для надзора и охраны, границы звеньев обозначались местными приметами (пнями, натёсами на деревьях и т. д.). В местах пропуска населения через черту, у больших дорог, сооружались опорные пункты с башнями, подъёмными мостами, острогами и частоколами. На путях наиболее частых вторжений татар в Русское государство строились города-крепости. Леса, где проходили засеки, назывались заповедными, и законом было запрещено рубить их или прокладывать самовольно через них дороги.

Решая таким образом задачу защиты внутренних областей государства от набегов татар русское правительство не оставляло планов наступления на Крым. Чему способствовали и события в Астрахани, где в 1539 г. произошла очередная смена власти. Правивший там с 1537 года Дервиш-Али был свергнут вновь вернувшимся к власти ханом Абд ар-Рахманом (до этого он правил Астраханским юртом с 1533 по 1537 год). И его первейшей задачей как астраханского хана стал поиск сильного иноземного покровителя, так как само по себе Астраханское ханство было очень слабо в военном отношении и её правители могли удержаться на престоле только имея поддержку кого-то из четырёх сильных соседей: Русского государства на севере, Ногайской орды на востоке, «черкесов» (княжеств Северного Кавказа) на юге и Крымского ханства на западе. Ногайская орда исключалась сразу, так как изгнанный Дервиш-Али был как раз её ставленником. С Крымским ханством Абд ар-Рахман находился в конфликте. Оставались лишь княжества Северного Кавказа и Россия. И в этих условиях Абд ар-Рахман предпринял попытку создания своего рода содружества из Русского государства, Астраханского ханства и своих союзников из черкесских князей. Переговоры об этом между Астраханью и Москвой шли вполне успешно и 4 октября 1540 года в Москву прибыл от Абд ар-Рахмана “большой посол” Джан-Мухаммед с предложением заключить союз против Крымского ханства. Таким образом перед Бахчисараем замаячила нешуточная угроза совместного наступления со стороны возникающей коалиции Великого княжества Русского государства и Астраханского ханства. А с учётом дружеских отношений Абд ар-Рахмана с черкесами не исключен был удар и с их стороны.

Но и Сахиб-Гирей не сидел сложа руки. Помирившись с Польско-Литовским государством, в начале июля 1541 г. он двинулся на Москву. Узнав в выступлении на Русь крымской армии, усиленной турецкими отрядами, русские сосредоточили главные силы под командованием князя Дмитрия Тимофеевича Бельского у Коломны. Другие рати заняли позиции на правобережье Оки. В Зарайске находились воеводы кн. Семён Иванович Микулинский и кн. Василий Семёнович Серебряный. Под Рязанью – кн. Михаил Андреевич Трубецкой, в Туле – кн. Пётр Андреевич Булгаков и кн. Иван Михайлович Хворостинин, в Калуге – кн. Роман Иванович Одоевский. В резерве, на случай неожиданного прорыва за Оку, на реке Пахре разместилось войско под командованием кн. Юрия Михайловича Булгакова.

28 июля 1541 г. крымское войско вышло к русским границам. Первый удар обрушился на Зарайск. Горожане, под командованием воеводы Назара Глебова, сумели отбиться в посадах “и к граду приступати не дали”. В бою они захватили 9 пленных, которых немедленно переслали в Москву. Первая неудача не обескуражила Сахиб-Гирея, который ограничился уничтожением обезлюдевших окрестных селений. Отступив от Зарайска, он повёл свою армию к Оке, куда с Пахры прибыло и русское резервное войско. На место ушедших к “берегу” полков на Пахру направили новые рати во главе с воеводами Василием Михайловичем Щенятьевым и Иваном Ивановичем Челядниным. Великий князь Иван IV, номинально возглавлявший русскую армию (а по сути , кн. Иван Телепнёв-Оболенский), отпустил с ними “двора своего многих людей”, тогда же было объявлено осадное положение в Москве, которую стали деятельно готовить к обороне.

К Оке “против Ростиславля” крымская армия вышла утром 30 июля. Все “перелазы” на противоположный берег оказались прочно прикрыты русскими полками и заставами. Сахиб-Гирей тем не менее решил прорываться, надеясь на прибывшую с ним турецкую артиллерию. Под прикрытием пушечного огня татары начали переправляться через реку, но прибытие новых русских полков принудило крымского хана прекратить наступление и отойти в “станы своя”.

Русская позиция на Оке более укрепилась после прибытия на “берег” в ночь с 30 на 31 июля большого “наряда” (артиллерии). На следущее утро Сахиб-Гирей, не решаясь начинать чреватое гибелью всей армии сражение, отступил от Оки, решив изменить направление удара. Его войска двинулись на Пронск. 3 августа татары вышли к этому городу и начали штурм, подвергнув его сильному артиллерийскому обстрелу. В это время в Пронске находились воеводы Василий Жулебин и Александр Кобяков “не с многими людьми”. Тем не менее им удалось отстоять город. На следующую ночь, узнав о приближении русского войска, Сахиб-Гирей бросил бесполезный “наряд” и начал отходить в степь. Только его сын Эмин-Гирей попытался нанести отвлекающий удар на одоевские места, но, настигнутый русским войском, был разбит и также бежал “в Поле”.

После неудачи похода 1541 г. Сахиб-Гирей был вынужден отказаться от крупномасштабного наступления и набеги крымских отрядов совершались в основном на менее укрепленные северские и рязанские места. В марте 1542 г. “царевич” Эмин-Гирей воевал на Северщине, “с многими людьми” он приходил к Путивлю, Стародубу и Новгород-Северскому. В августе того же года татары напали на рязанские места (между Переяславлем-Рязанским и Зарайском), но были отбиты и откатились назад.

Таким образом на южных рубежах Русского государства на несколько лет установилось хрупкое равновесие, которое продолжалось до 1545 года, когда в Астрахани скончался хан Абд ар-Рахман. Сначала, с помощью ногайцев, опустевший престол занял Ак-Кобек. Но продержался менее года. Уже в следующем году другой претендент на астраханский трон Ямгурчи, при поддержке черкесов, сверг Ак-Кобека и воцарился сам. Но это не устроило Русское государство, так как Ямгурчи, в отличие от двух своих предшественников не считал нужным придерживаться дружественных отношений с Москвой, где как раз находился на “государевой службе” астраханский “царевич” Ядгар-Мухаммед. В декабре 1546 г. под Казанью начался сбор 13-тысячного русского войска, которое двинулось вниз по Волге. Подойдя к Астрахани 4 февраля 1547 г. на следующий день русские подвергли город краткому артиллерийскому обстрелу, после которого пошли на штурм. Астраханцы сопротивлялись недолго и столица ханства быстро пала. Ямгурчи с часть приближенных сбежал, а жители ханства присягнули на верность Ядгар-Мухаммеду, который, в свою очередь, признал себя “подручником” (вассалом) русского государя и принял обязательство выплачивать ежегодную дань в 3 тыс. осетров и даровать русским купцам право беспошлинной торговли. Ногайцам была обещана выплата положенной ежегодной дани в 40 тыс. алтын, что позволило избежать конфликта с бием Шейх-Мамаем.

Но исполнить свои клятвы и обещания Ядгар-Мухаммед не успел, так как продержался на троне всего несколько месяцев. Узнав о захвате Астрахани русскими крымский хан в этом же году собрал все свои силы и форсировав Дон обрушился на Нижнее Поволжье. Ядгар-Мухаммед бежал, город был сожжен, а значительная часть жителей ханства угнана в Крым. После чего Сахиб-Гирей отступил, а в Астраханском ханстве, воспользовавшись временно установившимся безвластием, вновь захватил власть Ямгурчи, который повёл курс на союз с Крымом. Но разорение крымцами Нижнего Поволжья и угон местного населения вызвал недовольство в Ногайской орде, для которой Астрахань служила одним из основных источников поступления денежных средств. Первоначально ногайские мурзы ограничились упрёками в адрес Сахиб-Гирея и требованиями вернуть захваченный полон. Но когда тот не только отказался это сделать, но и послал военную помощь Ямгурчи, то ногайцы развернули против крымцев военные действия. Зимой 1548-1549 гг. бий Шейх-Мамай послал на Крым своего племянника Али-мурзу с 12-тысячным войском. Но этот поход оказался неудачен. При подходе к Перекопу ногайцы были окружены 40-тысячной крымской армией и в последующем сражении были наголову разгромлены. Одновременно с этим часть ногайцев ходило под Астрахань, но не имея пехоты и артиллерии были вынуждены отойти не добившись своих целей.

Впрочем, эти неудачи не обескуражили Шейх-Мамая. Ещё в октябре 1548 г. в Москву прибыли послы от бия и высших мурз, которые после продолжительных переговоров заключили с царём договор о ненападении и помощи России против её врагов. Кроме того было достигнуто соглашение о совместном выступлении против Астрахани, где ногайцы предлагали посадить на престол находящегося в Москве бывшего астраханского хана Дервиш-Али. 5 февраля 1549 г. послы были отпущены восвояси в сопровождении русского посла к Шейх-Мамаю, Ивана Борисовича Федцова. Но прибывший в орду русский посол не застал Шейх-Мамая в живых. А новый бий Юсуф отказался утвердить привезённый договор. Более того, потребовал от русских, чтобы те воздавали ему такой же почёт и уважение, каким пользовались крымский хан и бывшие золотоордынские государи. Но что Москва, соответственно, ответила отказом. Начавший было складываться направленный против Крыма русско-ногайский союз рухнул так и не образовавшись. Но, несмотря на это, в Москве уже и не думали о сворачивании операции по захвату Астрахани. Тем более, что не все ногайские мурзы были согласны со своим новым бием. Младший брат Юсуфа, руководитель Правого (Западного) крыла Ногайской орды нураддин Исмаил, будучи в экономическом плане сильно зависим от торговли с Русским государством, отказался поддержать политику Юсуфа и продолжал побуждать Ивана IV на войну с Астраханью с целью возвращения престола Дервиш-Али.

Победоносная Казанская война 1530

914 сообщения в этой теме

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Создать учётную запись

Войти