Пес и волчица. Часть 2

[Telserg]

Так вроде только прутья использовали:

По наборе римских легионов и раздаче вооружения, каждый римский воин в строю был отмечаем своим именем, начертанным на его щите, вместе с нумером его центурии и позже когорты; сверх того, щиты каждой когорты были выкрашены одним цветом. Ни один воин не мог быть употребляем на частную службу и был обязан исполнять только обязанности и работы полевой и лагерной военной службы. На расстоянии 1000 римских шагов от Рима, предводитель римской армии имел уже полное право жизни и смерти над чинами армии в мог сам судить и осуждать их безапелляционно, по большею частью производил военный суд чрез военный совет, под своим председательством. Под властью его, военные трибуны назначали денежные пени, принимали залоги (иногда гасты, что называлось censio hastaria) и как они, так и центурионы, назначали телесные наказания прутьями (римским воинам), либо палками (союзным или неримским). Ликторы же приводили в исполнение смертные приговоры предводителей армий – прутьями или отсечением головы. Если военный совет приговаривал воина к наказанию прутьями или палками (fustuarium), то председательствовавший трибун прикасался к нему палкой, и по этому знаку все прочие воины бросались на осужденного с палками и каменьями, и если он успевал спастись от смерти, то уже никто, даже родственники, не могли принять его к себе.

http://simposium.ru/ru/book/export/html/320

[Tim]

Плетью/бичом (flagellatio) пороли рабов, это ну очень позорное наказание (вообще телесные наказания позорные и поэтому тяжкие). То есть легат сходу всех "смутьянов" не глядя разжаловал в рабы, походу, у него это запросто. Экие у Суллы в армии восточные порядки, прямо как у Ксеркса.

Римских граждан пороли розгами (которые в фасциях, ага) или били палками (это уже контейнерная перевозка "фустуарий" называется, самое строгое из наказаний в армии, фактически изгнание/смертная казнь).

Вот ссылка на какую-то мурзилку по теме:

http://www.bibliotekar.ru/rimskoe-pravo-1/43.htm

вот на Полибия:

http://www.perseus.tufts.edu/hopper/text;jsessionid=735DCEA61EA60314F2D0986633E4E405?doc=Perseus%3Atext%3A1999.01.0234%3Abook%3D6%3Achapter%3D37

[Инженер]

Исправимся

[Инженер]

На следующий день, вскоре после начала марша, Квинт увидел, что из головы колонны приближается несколько всадников. Скордиски, во главе с Осторием.

Поравнявшись с Севером, префект остановил коня. Квинт не замедлил шага, не обращая внимания на непрошеных гостей, и вся центурия протопала мимо скордисков.

– Эй, марианец! – крикнул префект, поигрывая плетью, – мы с тобой не закончили.

– Чего ты хочешь? – Север отошел в сторону от продолжающих движение солдат.

Префект пустил коня шагом, неторопливо приблизившись к центуриону.

– Восстановить справедливость.

Свистнула плеть, рассекшая пустоту: центурион умудрился увернуться, словно был налегке, не обремененный тяжестью поклажи. Квинт скинул фурку[5] с мешками и щит на землю и, когда префект размахнулся снова, подставил под удар руку. Плеть намоталась на голое предплечье, нарисовав на нем красный браслет. Север рванулся и Осторий, не ожидавший от центуриона такой прыти, слетел с коня лицом в грязь. Самовольно остановившиеся легионеры захохотали. Осторий вскочил, выхватил меч и сразу же сделал выпад. Квинт отпрыгнул и тоже обнажил клинок.

– Командир! – с акцентом, похожим на галльский, пролаял один из скордисков, – не надо. Видоков много. Донесут легату.

– Да плевать! – рявкнул префект.

Несколько легионеров во главе с Барбатом бросились к Северу, выхватывая мечи.

– Стойте! – поднял руку центурион, – я сам разберусь.

– Это Гней Осторий, – мрачно сказал один из солдат, – он был первым мечом в легионе Гая Коскония.

– Хочешь сказать, он столь же вероломен[6]?

– Он один из лучших бойцов в Риме, – сказал другой легионер, – я бы не стал с ним связываться, командир.

– Что ты предлагаешь, Авл? – спросил Север, разминая кисть, – позволить выпороть себя? Может, сразу раком стать? Плетью порют лишь рабов!

– Мы не допустим.

– И розгами уже не отделаетесь.

– Он тебя убьет, – обеспокоился Барбат.

– Значит, судьба.

– Попрощался со своими козлами, скотоложец? – оскалился Осторий.

Север не ответил.

Префект атаковал с показной небрежностью. Квинт с первых секунд понял, что громкая слава Остория – не пустые разговоры. С трудом отразив пару ударов, Север купился на обозначенный укол в бедро и, реагируя на него, подставился. Кончик клинка префекта, разрывая звенья кольчуги, впился под левую ключицу. Центуриона выручило лишь то, что спасаясь, он отшатнулся, и Осторию не хватило длины руки для того, чтобы пронзить Квинта насквозь.

Рана была незначительна и центурион немедленно контратаковал. Ему удалось заставить префекта пару раз шагнуть назад, вот и весь успех, а потом роли опять поменялись. Снова финты, глубокий выпад, центурион смог уклониться, но потерял равновесие и едва не упал, коснувшись земли рукой. Однако развить преимущество префект не смог и Север, уйдя из-под удара, вновь занял удобную позицию.

"Вставай. За ногами следи".

"Разве другие следят? Ты вообще не смотришь!"

"Ты, молодой господин, не знаешь, куда я смотрю и о чем думаю"…

Осторий увертку оценил. Он опустил меч и пошел кругом, огибая Севера. Тот поворачивался вслед.

– Кто тебя учил?

– Раб.

– Оно и видно.

Губы Остория искривила злорадная усмешка, однако в его последующих действиях пренебрежительного превосходства больше не прослеживалось. Меч префекта замелькал с быстротой молнии и не успел Север вздохнуть трижды, как уже был ранен в правую руку чуть выше локтя. Стиснув зубы, Квинт попытался отдарить гостинец выпадом в лицо. Клинки столкнулись, а спустя мгновение префект сбил центуриона с ног подсечкой. Падая, Квинт взмахнул мечом, в попытке дотянуться… Префект еще раз ударил Севера ногой, заставив распластаться на спине, и наступил ему на правую руку.

– Осторий!

Полдюжины легионеров во главе с Барбатом дружно шагнули вперед, еще с десяток схватились за мечи. Префект бросил быстрый взгляд на них, посмотрел на поверженного центуриона и, плюнув ему в лицо, шагнул к своему коню. Под копытами лошадей зачавкала жижа.

Север поднялся на ноги, утираясь. Префект и варвары стремительно удалялись прочь.

– Командир… – Барбат смотрел на опущенный меч центуриона.

Квинт поднял клинок и успел увидеть, как с его кончика сорвалась рубиновая капля.

– Первый меч Гая Коскония… – потрясенно проговорил легионер Авл.

– Кому-нибудь удавалось раньше достать Остория? – спросил другой солдат.

– Я не слышал, – покачал головой Авл.

Поморщившись, Север осмотрел руку, провел пальцами по разорванным кольцам под ключицей.

– Интересно, командир, – спросил Барбат, – кто из богов так ловко играет за тебя?

– Не знаю, – ответил Квинт.

Лицо его было бледным, как у покойника. В тот день у него не осталось сил анализировать происшедшее. Вечером шестая центурия строительством лагеря не занималась – согласно очереди стояла в охранении. После смены, измученный Север, спихнув оставшуюся рутину на опциона, завалился спать. А на утро, по глазам солдат Квинт понял, что от оппозиции не осталось и следа.

---------------

5 Фурка – палка с поперечиной, к которой подвешивались вещи легионера.

6 В Союзническую войну легат Гай Косконий дал слово италику Требацию, что поступит благородно и не станет нападать на того во время переправы через реку. Слово он нарушил.

[Инженер]

Глава 3

Гераклея-в-Линкестиде

Последний переход был самым длинным. Север не знал местность и без описания примет не мог определить, сколько еще осталось до цели. Между тем, солнце клонилось к закату, и в голове каждого легионера доминировала единственная мысль: "Скорей бы уже остановиться". Однако приказ о строительстве лагеря все не поступал.

Вдоль колонны мчался верховой, задерживаясь на пару мгновений в голове каждой центурии и что-то крича. Вскоре дошла очередь и до Севера.

– Ускорить движение!

– Что случилось? – крикнул центурион, но вестовой не ответил, ускакав прочь.

Впереди идущие начали отрываться, и Квинт поспешил подтвердить солдатам команду, продублированную вслед за ним декурионами:

– Шире шаг!

Легионеры недовольно заворчали, но с исполнением приказа не задержались.

– Бой будет, – предположил Авл, идущий в первой шеренге, – чего иначе гнать на ночь глядя.

– Сходу, что ли? Целый день топаем, – его товарищ поудобнее перехватил фурку, – они там все с ума посходили?

– Не служил ты, братец, в Африке, – буркнул седой ветеран, – мы за Югуртой по пустыне только так и гонялись. Переход – бой. А иначе его было не поймать. Скользкий, как угорь.

– Это вас Цецилий Метелл так воспитывал? – злорадно оскалился Авл, – я слышал, вы там совсем в студень превратились, не воины, а бабы на сносях: "Всего боюсь, мозгов не имею".

– Язык откуси, сопля! – возмутился ветеран.

Зубоскала толкнули в спину, и кто-то из задних добавил:

– Беготня была с Марием, а Метелл все больше ползал.

– Мы так Капсу взяли, – обиделся ветеран, – по пустыне целый день, под солнцем, и сходу в бой.

– Ты что же, Кезон, с Марием служил? – поинтересовался сосед ветерана.

– Служил, – буркнул седой.

– А никогда не рассказывал...

– Давно это было. Тогда еще в легионы всякую шелупонь, вроде тебя, не принимали. А Сулла у Мария в трибунах ходил.

– Ну и как оно, с Марием-то? – спросил Авл.

– Вон его спроси, – кивнул Кезон в сторону Севера, – он большим начальником был, лучше расскажет.

– А и верно! Слышь, командир? Где лучше, с Марием или у нас?

– Так он тебе и скажет, – раздался голос сзади.

– Я Мария ни разу в глаза не видел, – спокойно ответил центурион, – служил в Испании.

– Ну и как?

– Как везде. Легаты меняются, а служба одна.

Квинт уже сбился со счету, в который раз затевался подобный разговор. Сравнение полководцев было для солдат одним из любимых развлечений в походе. Необременительно, чеши себе языком. Центурион от беседы не уклонялся, под нее неплохо мерялись мили, особенно, когда легионы ступили на Эгнатиеву дорогу и ноги уже не вязли по колено в грязи. Приняв, наконец, Квинта, как своего, солдаты, тем не менее, никак не могли осмыслить тот факт, что Север не с луны свалился, а служил прежде так же, как они. В таких же легионах.

"Хорошо Сулла поработал. Эти за ним на край света пойдут. Брат против брата встанет не задумываясь. Марианец для них – существо чужой крови".

– Я слышал, – сказал Авл, – у марианцев похоронных коллегий нет, и легаты на погребение покойников из своих средств деньги выделяют.

– Вранье, – опроверг слух Север, – солдаты скидываются, как везде.

– А донативу[7] всю выдают?

– Половину. Остальное только после службы. Иначе на что ты жить-то будешь, если покалечат?

– Да платили бы всё! Я бы ни за что не истратил!

– Ври больше! Кто в Беотии общественный котел в кости проиграл? Мало мы тебе ребер пересчитали? – возмутились в задних рядах.

Разговор сам собой скатился в сторону от обсуждения возможного сражения, но вскоре предчувствие недоброго вернулось: небо на севере затягивало дымом.

– Это что еще такое?

– Гераклея горит!

– Точно, мне вчера знакомец из первой когорты сказал, недалеко уже до Гераклеи. Подходим.

– А кто поджег-то?

– Варвары, кто же еще.

– А может наши ворвались? Зря, что ли, командовали топать быстрее?

– Надо бы, братья, поспешать! Этак нам никакой добычи не достанется!

Солдаты приободрились, откуда только силы взялись. Передние шагали в ногу с командиром, а задние начали спешить и толкаться.

– Ну-ка, ровнее строй! – рассердился Север, – куда ломанулись, как стадо баранов?

– Какая вам добыча? – осадил торопыг Барбат, – кто даст римский город грабить? Базилл точно не даст.

– К тому же варвары все давно растащили, – добавил Авл.

– Вот мы у них назад и отнимем!

---------------

7 Донатива – выплаты легионерам сверх жалования, денежные подарки.

[Magnum]

Хорошая глава, колоритная.

[Инженер]

Отнять не получилось. Дромихет покинул город. Убираясь восвояси, фракийцы в бессильной злобе поджигали дома – не досталось им, пусть никто не получит. Авангард Базилла, достигнув Гераклеи, застал отход последнего отряда фракийцев. Римляне немедленно вступили в бой и перебили варваров, но пожар успел разгореться. В застройке старого македонского города дерево уступало камню, однако его было достаточно, чтобы Гераклея стремительно превратилась в гигантский костер.

Марк Лукулл, командовавший авангардом, послав гонца к Базиллу, немедленно приступил к тушению пожаров, но людей у него было немного. Командующий отправил на помощь Марку всю кавалерию, пехота тоже поспешала, как могла. Достигнув города, первая когорта заняла оборону, остальные, по мере подхода, включались в борьбу с огнем.

Легат оценил обстановку. Проходя через Гераклею, Эгнатиева дорога продолжалась на северо-запад, и варвары могли отступить по ней, но это был не единственный вариант: дорог, обычных грунтовых, ответвлявшихся от основного тракта и ведущих во Фракию, было несколько. Варвары могли уйти в Лихнид, стоящий у Орхидского озера, в Дамастион, в Скопы... Куда угодно. Куда?

– Осторий, Венулей, послать две турмы[8] по каждой дороге. Если найдут варваров – в бой не вступать. Возьмите людей Реметалка, как проводников.

– Они одрисы, мой легат, – возразил младший Лукулл, – им здешние тропы могут быть незнакомы.

– Клавдий, немедленно найди кого-нибудь из местных, кто в состоянии связно рассказать, что тут творилось. И еще добровольцев в помощь Реметалку.

Глабр бросился исполнять и довольно быстро приволок двух человек: пленного фракийца, уцелевшего в схватке с конниками Лукулла и горожанина, оборванного и перемазанного сажей.

Первым делом Базилл обратился к местному жителю:

– Как тебя зовут?

– Мел… Меланфий Фуллон, господин, – чуть заикаясь, пролепетал горожанин. Вид у него был чрезвычайно испуганный.

– Ты римлянин?

– Н-нет.

– Он сукновал, – вставил Глабр.

– Это я вижу[9], – резко ответил Базилл, – ты кого-нибудь позначительнее найти не мог? Где городской префект? Старший "бодрствующих"[10] или другие магистраты?

Глабр лишь покачал головой. Командующий обратился к сукновалу.

– Меланфий, ты знаешь, где городской префект?

– Т-там… – Фуллон указал рукой в сторону городских ворот, – висит…

Базилл помрачнел.

– Понятно. Сколько всего здесь было варваров? Какие? Кто ими командовал? Куда ушли?

– Н-не знаю... Много… Фра… фракийцы…

– Из какого племени? – спросил легат Гортензий, присутствовавший при допросе.

– Н-не знаю... Волки... Вырезали… Аминту убили, соседа... Семью его... Все амбары выгребли... Волки...

– Какие еще волки?

– Н-не знаю… Волки... С хвостами...

– Тьфу-ты! Кого ты притащил, Клавдий?! Найди другого, вменяемого. И побыстрее, у нас мало времени! – Базилл посмотрел на пленного, – теперь с тобой, варвар. Куда ушел Дромихет?

Фракиец оскалился и сплюнул:

– Чалас.

Легат сжал зубы.

– Без перевода понятно. Клавдий, займись им, он должен заговорить.

– А он по-нашему то, понимает? – спросил Лукулл.

Базилл посмотрел на Марка.

– Где Реметалк?

– Ускакал с Осторием.

– Самого-то куда понесло?! Кого-нибудь из его людей сюда, живо!

– Луций, я отправил все фракийские когорты прочесывать окрестности, – объявил Гортензий.

Базилл глухо зарычал.

– Мне нужен фракиец! Любой. Гарса здесь?

– Еще не вступил в город, мой легат. Его когорта в самом хвосте.

– Марк, дуй к Гарсе, у него там наш марианец. Вроде, среди его людей фракиец был. Тащи его сюда.

– Слушаюсь!

---------------

8 Турма – подразделение римской кавалерии, 30 человек.

9 Фуллон – "сукновал" (лат).

10 "Бодрствующие" – пожарная охрана в Древнем Риме. Регулярная служба была организована во времена Августа, а до тех пор пожарные команды создавались горожанами по собственной инициативе, без участия властей.

[Инженер]

Шестая центурия подошла к городу уже в темноте. Хотя, это с какой стороны посмотреть – Гераклея пылала, и мятущееся пламя пожара ярко-рыжими ножами кроило ночь на лоскутки света и тьмы. Зарево разливалось по небу, видимое за много миль. Ворота города распахнуты настежь, сотни, тысячи людей суетились в кольце городских стен и снаружи, растаскивали баграми горящую кровлю домов, сараи, загоны скота, заваливали огонь песком. Легионеры и горожане топорами, лопатами, что в руки попалось, создавали вокруг каждого горящего дома пустое пространство. Если в городе и были ручные помпы, с таким большим огнем им не справится, а из реки, текущей совсем рядом с городом, ведрами воды не наносишься.

Городские ворота, обращенные на юг, были образованы двумя рядом стоящими каменными башнями, соединенными деревянной галереей, охваченной пламенем и грозившей обвалиться в любой момент. Над одной из башен с громким треском обрушился дощатый шатер, взметнув в ночное небо целый фейерверк искр.

Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг...

– Отняли награбленное... – процедил Авл.

Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.

– Мешки и щиты на землю! – скомандовал Север, – кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!

Легионеры спешно разоблачались.

– А это что такое? – спросил один из солдат, указывая пальцем.

– Где?

– Да вон, у самых ворот.

Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело... Раньше это было живыми людьми...

– Сбереги, Юпитер… – прошептал Авл, – как же это...

– Варвары, – процедил Кезон, – заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер – тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает...

– Избавь меня от этих подробностей, – поморщился Авл.

– А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, – поделился знанием другой солдат, очевидно, не столь впечатлительный.

– Заткнитесь все, – отрезал центурион.

Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, очевидно, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.

– Они казнили местных магистратов, – высказал догадку Квинт, – наверняка, префекта города и других начальных лиц.

К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.

– Ты второй гастат десятой когорты[11]?

– Так точно.

– В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.

– Бурос! – позвал Север.

Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.

– Садись ко мне, – скомандовал трибун, – а ты, гастат, приступай к тушению пожара.

Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.

Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:

– За мной бегом, марш!

---------------

11 Второй гастат – центурион шестой центурии (hastatus posterior). Название должности восходит к временам, когда римская армия делилась на категории "велитов", "гастатов", "принципов" и "триариев". В результате военных реформ Мария эти категории были упразднены, но звания центурионов остались прежними.

[Крысолов]

Очень маленькие порции :resent:

Изменено 22 Dec 2011 пользователем Крысолов

[Инженер]

Ну, вообще-то, если в стандартных книжных страницах (как настроено у меня в ворде), то я выложил по 31-ю, а написал 56.

Так что могу и побольше выкладывать и почаще. Просто пишу быстро, делаю ошибки и подолгу вычитываю, чтобы не позориться. Кроме того есть вероятность зависнуть, как было летом, когда я три месяца вообще ничего не писал, мысль не шла. Я тут закончил сюжетоповоротную четвертую главу и приступаю к очень сложной, конспирологической (если получится) пятой, так что может быть ступор.

Ладно, с завтрашнего дня буду выкладывать почаще и побольше, тем более, что там начинается драйв (как видится с моей скромной колокольни) и резать мелкими порциями будут совсем нелогично.

[Инженер]

За все время Балканской компании Клавдий Глабр приобрел весьма богатый опыт развязывания языков. До прибытия переводчика пленного предварительно "обработали", не задавая ему вопросов. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то треща на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали "суку" и "чалас". Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал "подготовку" пленного к допросу.

В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь, между двумя солдатами, вывернувшими ему руки. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.

– Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? – поинтересовался Лукулл, – он говорить-то вообще сможет?

– Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.

Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва "плывет", а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.

– Ну ладно, времени мало, приступим к делу, – Лукулл повернулся к Буросу, – спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?

Бурос спросил. Пленный обнажил остатки передних зубов и прохрипел:

– Чалас.

– Дерьмо, – перевел Бурос.

– Это я уже и сам догадался, – невозмутимо бросил Глабр и дал знак одному из солдат, – сломай-ка ему палец.

Фракиец попытался сжать кулаки, но это ему не помогло. Хрустнули кости, выворачиваемые из сустава. Варвар взвыл.

– Говори!

– Чалас! Суку пор! О, дисе, Кандаоне, да ме дарсас!

– Скажи ему, что если он не будет отвечать, его ждет очень мучительная смерть, – обратился к переводчику Лукулл.

– Осмелюсь возразить, командир, это бесполезно, – сказал Бурос.

– Почему?

– Он не боится смерти.

– Чушь. Я встречал людей, бравировавших тем, что не боятся смерти, – не поверил Глабр, – некоторые действительно умирали отважно. Даже с улыбкой на лице. Таких людей единицы. Этот не похож. Уж я разбираюсь.

– Фракийцам умирать проще, чем вам, римлянам или эллинам, – объяснил Бурос, – вас в посмертии ждет серое беспамятство. Ваши души все забывают. Это небытие навсегда. Мы, фракийцы, знаем, что после смерти наши бессмертные души попадут в чертог Залмоксиса и по его воле, когда-нибудь, вновь возродятся. Ты не запугаешь его угрозами мучительной смерти, трибун.

– Чем же его сломить?

Бурос помедлил с ответом, было видно, что ему не хочется говорить.

– Если пообещаешь ему, что отрубишь руки и ноги, но не дашь истечь кровью, оставишь жизнь, это может напугать его.

– Хорошая мысль. Скажи ему это.

Бурос поджал губы, но приказ исполнил. Пленный побледнел, но что-то быстро проговорил и, запрокинув голову, завыл по-волчьи. Один из державших фракийца легионеров ударил его кулаком в живот и варвар заткнулся.

– Что он сказал?

– Он сказал, что Кандаон, бог волков-воинов, не допустит, чтобы его сын жил беспомощным обрубком. Он подарит ему быструю смерть от боли.

– Боли, значит, тоже не боится, – процедил Глабр, – а вот в это я уж точно никогда не поверю. Боль можно терпеть, когда она быстра и преходяща, но если ее сделать непрерывной...

Трибун собрался отдать легионерам, выполнявшим функции заплечных дел мастеров, приказ возобновить пытку, но Лукулл остановил его.

– Подожди, Клавдий, тот сукновал тоже что-то лепетал про волков, – Марк повернулся к Буросу, – кто такие эти "волки-воины"?

– У тех гетов, что живут на левом берегу Данубия, есть один обычай, появившийся не так давно, около ста лет назад. Их юноши, достигая совершеннолетия, становятся волками...

– Как это?

– Об этом знают лишь капнобаты, "блуждающие в дыму" – жрецы, одурманивающие себя дымом конопли. После таинства, уже не юноши, но мужи, молодые воины становятся братьями, отмечая себя волчьими шкурами.

– Воинское братство? – спросил Лукулл.

– Да. "Волки". На вашем языке звучит – "даки".

– Он носил вот это, – Глабр протянул Марку войлочную шапку, на которой сзади был укреплен волчий хвост.

– Значит, их называют даками? Спроси его, – Лукулл обратился к бывшему разведчику, – войско Дромихета все состоит из даков?

– Нет, погоди, – перебил Глабр, – спроси его, если даки такие смелые воины, то почему они трусливо бежали, едва завидев римлян?

Бурос спросил. Пленный разразился гневной тирадой.

– Он говорит, даки никого не боятся, волк не сравнится с лисой, но волков мало, а трусливые лисы предали храбрых даков.

– Какие еще лисы? – удивился Глабр.

– Я думаю, это намек на лисьи шапки, какие носят все фракийцы.

– Мы топчемся на месте, – заявил Глабр, – легат ждет сведений о том, куда убрался Дромихет, а мы тут выясняем, кто круче, лиса или волк.

– Подожди, Клавдий, не торопись. Мы знаем из письма наместника, что на Гераклею напали дарданы. А этот варвар твердит про каких-то даков. Которых предали трусливые лисы. Что это значит?

– Что?

– Мне кажется, дарданы сходили в набег и вернулись, а даки, их союзники, остались в Гераклее. Сейчас дарданы не пришли им на помощь – предали. Клавдий, ты хотел бы отомстить предавшему тебя?

– Разумеется.

– Вот, я думаю, и даки хотят.

– Они пошли в земли дарданов, зная, что мы будем их преследовать?

– Именно! Они не собираются отвлекать наши силы на себя, выгораживая дарданов, ибо сами хотят наказать предателей!

– Звучит логично, – хмыкнул Глабр, – но все же это лишь домыслы. Ублюдок ничего не сказал. Я бы продолжил с ним.

– Попробуй, но я поспешу к легату и выскажу свою версию.

– Если это даки, далековато они забрались от своих земель, – негромко проговорил Бурос, но на эти слова никто не обратил внимания.

Борьба с огнем продолжалась всю ночь, а на рассвете римлянам открылась удручающая картина: несмотря на все их усилия, город выгорел дотла. Дома превратились в закопченные коробки без крыш и перекрытий. Повсюду во внутренних двориках, на узких улочках, лежали обугленные трупы. Попадались и нетронутые огнем: многие люди задохнулись в дыму. Были и такие, что несли на себе рубленные и колотые раны – результат спешного отступления фракийцев, которые убивали людей походя, вытаскивая из их домов все, что не успели отобрать еще летом, при взятии Гераклеи, когда Дромихет, собиравшийся оставить город себе, удерживал воинов от необузданного грабежа.

Повсюду стоял вой и плач. Целый город – огромный погребальный костер.

Север потерял ночью двух человек, погибших под завалами, и сейчас, вместе с солдатами, черными от сажи и похожими на эфиопов, как и он сам, бродил по дымящимся руинам, выискивая третьего, не отозвавшегося на перекличке. Еще не зажившие раны на груди и руке, отчаянно ныли, потревоженные тяжелой ночной работой.

Легионы приводили себя в порядок, возводили лагерь на некотором отдалении от города. Базилл решил не рвать жилы, гоняясь за фракийцами и задержался, чтобы оказать посильную помощь Гераклее. Необходимо было восстановить порядок, назначить временных магистратов. Дромихет никуда не денется. Глабр, замучив пленника до смерти, в одиночку не смог добиться больше того, что узнал, ведя допрос совместно с Лукуллом, однако слова варвары, хоть и не вырванные у него явно, подтвердились разведкой Остория: на дороге в Скопы обнаружились свежие следы тысяч ног и копыт. Варвары ушли в земли дарданов. Что же, тем лучше, не придется гоняться за двумя зайцами.

Местные подсказали легату, что примерно в одном переходе на север дорога раздваивается. Одна из веток идет западнее, выходя на дорогу из Лихнида в Скопы. До главного города дарданов можно добраться любым из этих путей, пройдя на границе через крепости варваров – Керсадаву и Браддаву.

Гортензий предложил разделить легионы и занять обе дороги. Базилл не согласился.

– Ничего не зная о численности варваров ополовинить армию? Вспомни, как Архелай подловил тебя в Фессалии.

– Я смог выйти.

– Да, козьими тропами. Точно так сможет улизнуть от нас и Дромихет. Беготне по незнакомым горам, я предпочитаю захват и удержание крепостей. Легионы пойдут вместе. По восточной дороге, ибо она скорее приведет к Скопам.

– Однако следует проверить и западную.

– Следует, но только силами конной разведки.

– Хорошо. Командуй, Луций, но я остаюсь при своем мнении.

– Твое право. Нам следует принести жертвы и провести гадание. Когда мы выступим, в авангарде пойдут десятая и девятая когорты Второго Победоносного. Они вечно ползут в хвосте, пусть для разнообразия возглавят марш. Как сказал Сулла, следует упражнять солдат.

Изменено 24 Dec 2011 пользователем Инженер

[Tim]

Глава 2

Македония

Гигантская красная змея ползла на северо-запад, огибая закатные отроги горного хребта, тянущегося из самого сердца Фракии до Истмийского перешейка. Со стороны могло показаться, что змея движется неспешно, но те, кто в прошлом пытался бросить ей вызов, думая так, совершали большую ошибку. Змея покрывала в день двадцать пять римских миль.

Многовато.

Rice Holmes, Caesar’s Conquest of Gaul, ² 63. Вегеций, Epit. Rei Mil. I, 9, пишет, что каждый месяц римского солдата заставляли совершать марш в 20 миль (римских). Это, как отмечает Райс Холмс, был форсированный, а не нормальный марш. Он считает, что средний дневной переход составлял гораздо меньше 18 миль (30 км), приблизительно 12 миль (20 км), хотя в течение недели возможно было выдерживать скорость в 16? миль в день. В сноске он ссылается на лорда Волсли (Soldiers’ Pocket Book, ⁵ 322) как на источник утверждения, что скорость перехода маленького подразделения при нормальном марше по ровной дороге составляет «от двенадцати до шестнадцати миль в день в течение пяти дней из шести или, максимум, в течение шести дней из семи». Это подтверждает квалифицированный военный критик лондонского Times, который пишет: «С большим войском небезопасно проходить более десяти миль в день, но с легионом или современной дивизией можно пройти от пятнадцати до двадцати».

Ссылка: http://ancientrome.ru/publik/lord/lord01.htm#n067

[Инженер]

Википедия говорит, что римская миля 1598 метров, в моя "История Древнего Рима" под редакцией Паневина - 1481,5 метров, о чем я давал сноску в первой части. Ни одна из этих цифр не дает 18 миль = 30 км. Не стану упираться, пусть будут 20 миль в день, они идут мочить варваров, зима на носу, а в горах не субтропики.

Кстати, я тут дал Осторию второй меч, который обозвал: "галльский длинный", поскольку слово "спата" для I века до н.э. не катит. Ввиду невозможности "приторочить его к седлу", решил "пристегнуть к нижней попоне", как пристегивается верхняя. Есть еще какие-нибудь варианты античному всаднику подвешивать всякое барахло? Есть знатоки-лошадники? У меня знания ограничиваются "Историей конницы" Денисона. Обычно описывают кавалериста в бою, и нигде не нашел описания его в походе.

Изменено 25 Dec 2011 пользователем Инженер

[Инженер]

Глава 4

Северо-западная граница Македонии

Она узнала бы его из тысяч других, безошибочно, даже издали, будь он одет знакомо или чуждо. Узнала бы и со спины, да что со спины – по одной лишь ладони. Берза никогда не видела его лица, сон не показывал.

Он всегда уходил. По горной тропе, по мощеной дороге, всегда прочь, к заходящему солнцу, а Берза бежала вслед. Она звала его. Там, во сне, она могла говорить. Звала, кричала, срывая голос, но он не оборачивался.

Иногда он шел один, но чаще вел за собой людей. Берза слышала их голоса, они говорили о нем, называли имя, звучавшее привычно, знакомо, но чуждо. Он сам дал себе это имя и под ним его знали все. Было и другое, даже не одно, Берза не верила всем этим именам – они лишь набор звуков, бессмысленный, не значащий ничего, но есть среди них истинное, известное только ей. Больше никому, во всем мире. Стоит лишь назвать его, крикнуть, и он, идущий за солнцем, услышит, обернется...

Язык не слушается. Только что слова легко слетали с него, яркие, мелодичные, звенящие струнами лиры, это такое счастье – говорить. Но он не слышал их. Берза кричала в отчаянии: "Остановись! Там смерть! Этот багровый закат – дверь в пустоту, в забвение…"

Люди смеялись.

"Ты не права. Это бессмертие".

Берза знала – он услышит лишь свое имя, то, которое она подарила ему, но произнести его не было сил. И он уходил. Всегда.

Но однажды все изменилось.

Шел снег. Хлопья, крупные, как тополиный пух, неспешно паря в белом сумраке, толстой шубой укрывали землю, еловые лапы, голые ветки кустарника. Мокрые, липкие сугробы изо всех сил цеплялись за плетеные из лозы снегоступы. С каждым шагом ноги вытягивали все больший вес, вязли в снегу. По дну оврага весело журчал ручеек. Он и в стужу-то совсем не замерзнет, а сейчас и вовсе весело пел, радуясь теплой погоде. Что ему снег, хоть мокрый, хоть рассыпчато-колкий? Он лишь придаст ручью сил по весне, напоит собой.

Берза услышала всплеск, громкий, словно в воду упало что-то большое. Может гнилушка, лежавшая поперек оврага, переломившись надвое, рухнула вниз? Или олень, перебираясь через ручей, неловко поскользнулся? Необъяснимое беспокойство заставило сердце забиться чаще. Берза пошла на звук, продираясь по глубоким сугробам через плотные заросли. На дне лежал человек. Он пытался подняться, но выходило плохо. Ноги не слушались, правая рука слепо, неловко искала, за что ухватиться, левая висела неподвижной плетью. Наконец, поймав ветки куста, издавая глухое рычание, человек попытался подтянуться, отталкиваясь ногами, мокрыми, облепленными снегом. Было видно, что силы оставили его, их хватило лишь на то, чтобы перевернуться с живота на бок и продвинуться вперед на полшага.

Берза рванулась на помощь, треща кустами, забыв всякую осторожность. Она выкрикнула его имя. Зная, что он не услышит, она звала его снова и снова. Ни звука, как и всегда, когда он уходил в закат...

"Повернись!"

Человек с трудом поднял голову, но Берза так и не увидела его лица: глаза заполнили едкие слезы, словно в них брызнули луковым соком. Берза нещадно терла их. Наконец, открыла…

Горящая лучина сухо потрескивала, отгоняя тьму. Мата присела на край постели, положила теплую, мягкую ладонь на лоб девушки. В ногах сидел Весулк и смотрел умными глазами, чуть склонив голову набок.

– Опять видела его?

Берза медленно кивнула.

– Тот же сон?

Девушка покачала головой.

– Мучает твою душу Залмоксис. Я бессильна помочь, ты сама должна разгадать эти сны. Верно, в том воля бога.

Тармисара поцеловала девушку в лоб, встала.

– Рассветет скоро. Со вчерашнего дня душа не на месте, сердце давит. Что-то плохое творится в нашей земле. Что-то страшное.

* * *

Село было большим, с десяток дворов, и род здесь жил зажиточный, богатый людьми, коих от стариков до младенцев насчитывалась почти сотня. Дома стояли на возвышенности, огороженные обычным плетнем, человеку по грудь. Так, в неукрепленных поселениях, живут не только дарданы, но и вообще все окрестные племена и даже на севере, у кельтов, схожий уклад. Общинники-коматы, что сеют хлеб, селятся родами, по несколько семей. В случае опасности уходят в "гнездо" – крепость. Гнезда служат защитой сразу для нескольких родов, начальствует над которыми тарабост. В седые времена тарабостами звали уважаемых всеми старейшин, что ставились над людьми за мудрость. Сейчас все не так. Иные тарабосты кичатся родовитостью и славностью предков, сами являясь ничтожеством. Их власть и богатство зиждется на плечах пилеатов – воинов, что оставив родной очаг, присягают на верную службу тарабосту, который кормит их, одевает, дает оружие. Коматы платят тарабосту дань. Есть ли угроза, нет ли – платят все равно. Некоторые гнезда слабые, плохо укрепленные и правитель там из захудалых. Другие сильнее. Несколько гнезд образуют кольцо вокруг еще более мощного укрепления – города, где сидит князь, вождь всех дарданов.

С севера и запада к селу примыкали поля, лежащие под черным паром, дальше выпасы скота, все на вершинах и склонах бугров – как лоскутки одеяла небрежно брошенного на постель. Река, бегущая с востока на запад, отделяла от леса обширное пространство, расчищенное пятью поколениями здешних поселенцев. Возле села она делала крутой поворот к югу, пересекая дорогу на Скопы, пролегавшую по ее левому берегу в узкой полосе, огороженной с одной стороны частоколом вековых елей, а с другой – стремительным горным потоком, что примерно в трех римских милях ниже по течению сливался с полноводным Эригоном. Моста не было и любому путешественнику приходилось перебираться вброд. Дело это непростое, несмотря на то, что человеку здесь по колено почти в любом месте – речка быстрая, порожистая, дно каменистое, скользкое.

Собаки, как всегда, забеспокоились первыми, своим брехливым многоголосьем взбудоражив все село. Почувствовав неладное, люди высыпали из своих дворов, кто с рогатиной, кто с топором. Женщины подхватывали на руки малолетних детей.

На левом берегу появились всадники, около десятка. Они были одеты в шерстяные штаны и пестрые рубахи. На ногах сапоги, поршни, сандалии, на головах войлочные шапки. За спины, поверх плащей, украшенных вышитыми меандрами, треугольными волнами и крепостными зубцами, закинуты небольшие щиты в форме полумесяца, плетеные из лозы и обтянутые кожей.

Всадники остановились возле переправы, осматриваясь. Потом один спешился и, ведя коня в поводу, осторожно начал переходить через реку. Остальные последовали за ним.

За поворотом все явственнее ощущалось движение большой массы людей. Не только людей – отчетливо слышалось конское ржание, низкий рев быков, звон бубенцов и окрики всадников. Передовые еще не успели перебраться на правый берег, как из-за поворота появился пеший человек. Потом еще один. И еще. Всадники подгоняли стадо быков, голов в сорок, сбившихся в кучу. Несколько упряжек волов тащили скрипучие телеги, подрагивавших на неровностях усеянной щебнем дороги. За ними опять двигались люди. Сотни людей. Некоторые были одеты в безрукавки из волчьих шкур. У многих на шапках висели серые хвосты.

Даки шли, не скрываясь, толпой, без всякого строя, небрежно закинув на плечи копья, связки дротиков и длинные ромфайи – односторонне-заточенные прямые и слабо искривленные клинки, длиной в два локтя с соразмерной рукоятью. Щиты в руках или за спинами соседствовали с пузатыми мешками и корзинами. У одного из передних в такой корзине, перевязанной веревкой, чтобы не удрал, сидел гусь – только длинная шея торчит. Такой способ перемещения ему не нравился и он, периодически, громким голосом высказывал недовольство.

Дорога на правом берегу огибала селение, к которому ответвлялась узкая тропка, карабкавшаяся вверх по склону. Даки мимо проходить, похоже, не собирались – всадники поднялись наверх к воротам в плетне. Встречать их вышли чуть ли не жители села. Вышли с оружием.

– Ну что, селяне! – крикнул один из всадников, с золотой гривной на шее, – вот и снова свиделись!

За спиной всадника поперек конского крупа перекинута пара мешков, стянутых горловинами. Мешки подвязаны к нижней попоне, чтобы не слетели. К ним пристегнут кожаный панцирь, усеянный стальными пластинками. Висевший рядом бронзовый шлем с высокой загнутой вперед тульей и маской, искусно воспроизводившей человеческое лицо с усами и бородой, выдавал знатного. Вождь.

Коматы не отвечали, исподлобья взирая на даков, запрудивших реку.

– Чего молчите? – насмешливо спросил другой всадник, – не рады, что ли?

– Не рады, – вождь сам ответил товарищу, – смотри, как глядят. Не иначе, в гостеприимстве откажут.

– Чего вам надо? – спросил седой комат, вышедший вперед.

Вождь спрыгнул на землю и подошел к старейшине, заложив большие пальцы за дорогой пояс.

– Отблагодарить вас хотим, союзнички, за помощь. Поспели вы вовремя. Нечего сказать.

– О чем ты?

– Тедженел, он и в правду не понимает, – сказал дак, оставшийся сидеть верхом.

– Не понимаешь? Или гонца нашего к Кетрипору не видал?

– Был гонец, в Браддаву ускакал, а с какой вестью, тарабост мне в том ответа не держит. Чего назад ползете? Пинка вам дали? Вижу, не пустые идете, – старейшина покосился на стадо, которое в этот момент с громким мычанием переправлялось через реку.

Вождь дернул щекой.

– Спешим мы. Была бы хоть щепотка времени, я бы вас, тварей… – он замолчал, измышляя страшную кару. Не придумал, повернулся, вскочил на коня, и вместе со своими людьми двинулся вниз, присоединяясь к колонне, которая, не задерживаясь, проползла мимо села и вскоре исчезла из виду.

Коматы недоуменно переглянулись.

– Чего это они, дядька Сар? – спросила одна из женщин, державшая на руках ребенка полутора лет. Еще один парнишка, постарше, цеплялся за подол.

– Видать, Гераклею не удержали, – ответил старик, – похватали, что смогли и драпают.

– От кого?

– От римлян, вестимо, – старейшина повернулся к мужикам, сжимавшим медвежьи рогатины, – Бебрус, надо бы засеку восстановить.

– Думаешь, отец, римляне следом пойдут?

– Пойдут. Наших толстозадых за набег наказывать. Вот только в первую руку нас спалят.

– Чего-то мало гетов, сотен пять не наберется – сказал один из коматов, – и Дромихета не видать.

– Стало быть, остальные другой дорогой драпают, на Керсадаву. Надо бы малого послать верхом. Предупредить.

– А может, римляне за ними пойдут, нас минуют? – спросила еще одна женщина.

– Может, минуют, – сказал Бебрус, – но засеку восстановить следует, а всем в Браддаву уходить.

– Эх, знать бы, докуда время есть, – протянул голос в толпе.

– Поспешать надо, – ответил Сар.

[Инженер]

Времени не было. Осторий почти настиг даков, отступавших по западной дороге. Он и его люди видели совсем свежие следы большого отряда. Даки гнали стадо, тащили награбленное и потому шли не быстро. Скордиски обнаружили на дороге почти готовую засеку и возле нее шестерых молодых дарданов. Те, работу бросив, ударились было в бега, но один из них, совсем еще сопляк, с дуру пустил в сторону кельтов охотничью стрелу. Никакого вреда скордискам она не причинила, но разозлила их. Ауксилларии догнали дарданов и всех убили.

У пограничного села Осторий остановился и отправил одного из своих воинов назад, навстречу отставшим легионерам. Последнее время префект был раздражителен и зол. Легкая рана в правом боку, возле подмышки, которой его наградил проклятый марианец, уже затягивалась, но сам факт ранения не в сече, а в поединке, Остория доводил до белого каления. Префект жаждал крови, однако дураком не был. С собой у него было всего три турмы из десяти. Легат посчитал, что этого числа для разведки достаточно, большая часть его скордисков была отправлена по восточной дороге со вспомогательной когортой фракийцев под командованием римлянина, префекта Венулея, и собственного вождя одрисов – Реметалка. Осторий пребывал в уверенности, что даки там точно не пойдут. Префект жаждал драки, поэтому, вызвался с малым отрядом идти в авангарде по западной дороге. В помощь Венулею он отдал своего опциона, единственного римлянина, не считая самого префекта, служившего в кельтском "диком крыле", и способного обуздать варваров, если возникнет такая нужда. Сейчас, наблюдая из укрытия за селянами, Осторий видел, что даже девяти десятков всадников вполне достаточно, чтобы вырезать дарданов, но без ведома начальства в драку не сунулся.

Согласно распоряжению Базилла, девятая и десятая когорты шли впереди основных сил на расстоянии, приблизительно, полутора или двух миль. Не слишком рассчитывая на то, что старший центурион девятой когорты поведет себя при встрече с дарданами правильно, то есть так, как поступил бы в такой ситуации сам легат, Базилл отправил командовать авангардом Глабра. Трибун не был штабной крысой, ему уже не раз доверяли руководство отдельными отрядами и командующий в нем не сомневался. Глабр имел репутацию человека с холодной головой, он никогда не кричал на подчиненных и даже допросы с пристрастием проводил, не повышая голоса. Впрочем, жертве от этого легче не становилось.

Догнав Остория, Глабр первым делом осадил порыв префекта, рвавшегося жечь и убивать. Он отдал приказ десятой когорте изготовиться к бою. Девятой когорте предстояло промаршировать мимо села обычным походным порядком. Глабр хотел посмотреть на реакцию варваров. Он прекрасно понимал, что эти коматы-пахари вряд ли были в числе тех, кто разграбил Гераклею и не видел никакой нужды истреблять их. Если они поведут себя, как покорные овцы.

Дарданы понятия не имели, как быстро могут передвигаться римляне. Асдула никуда не торопился, он собирался заехать в свое гнездо на восточной дороге, и Веслеву достало большого труда убедить его поспешать. В результате тарабост взял с собой десяток своих воинов, которые сопровождали его в Скопы и всю дорогу сокрушался, что едет послом с такой ничтожной свитой. Дескать – и опасно и несолидно. Когда костоправ поинтересовался, учитывает ли тарабост семерых тавлантиев, его, Веслева, товарищей, Асдула лишь презрительно фыркнул. По мнению дардана, для посольства пятьдесят человек было бы в самый раз.

Общение послов не складывалось. Оба были погружены в свои мысли и, хотя Веслев, в силу характера, иногда предпринимал попытки завести разговор, тарабост отмалчивался, а если неохотно отвечал, делал это чрезвычайно важно, поглаживая бороду и всем своим видом показывая, что главный здесь он, а костоправ вообще не понятно за каким лешим привязался.

Поскольку они собирались ехать через Браддаву, с ними засобирался Девнет, но и он не спешил. Веслев схватился за голову, теряясь в догадках, что же это – типичное свойство всех дарданов или же нежелание тарабостов излишней, по их мнению, торопливостью дать повод злопыхателям бросить тень на свою важность и солидность. Костоправ пригрозил, что уедет один и Асдула, которому такая перспектива вовсе не нравилась, был вынужден поторопиться. Уехали без Девнета.

До Браддавы добрались без приключений. Хотя хозяина не было дома, челядь встретила Асдулу, как дорогого гостя. Веслев подумал, что тарабост примет предложение разместиться на ночлег, хотя до вечера еще далеко, и опять придется припугнуть его тем, что он, костоправ, ждать не станет, но к его удивлению, Асдула ответил отказом. Хотя, удивляться не стоило. Размыслив, костоправ понял причину: "Не хочет плодить обязательств перед равным".

Поехали дальше. До границы девнетова гнезда и вообще всех земель дарданов было рукой подать. Тут-то и начались события, о которых говорят: "Человек предполагает, а боги делают по-своему".

Добрались до развилки. К большаку здесь примыкали тропы, ведущие в села по обеим сторонам дороги.

– Прямо ведь? – спросил Веслев.

– Тут всё девнетовы коматы, – сказал Асдула, – в этой стороне и в той есть сёла. Нам прямо.

Прямо, так прямо, однако внимание костоправа и его товарищей привлекли следы. Совсем недавно здесь прошло стадо, довольно крупное. Были и человеческие следы. Пастухи? Сколько всего тут протопало народу, счесть затруднительно, может десять, а может и сто. Следы вели с юга и поворачивали на западную тропу. Асдулу они не заинтересовали.

– Селяне стада перегоняют с горных пастбищ. Зима на носу.

Веслев посмотрел на Остемира. Тот был задумчив, внимательно изучая разбитую копытами развилку.

– Может и так, – сказал тавлантий. Указал рукой, – а вот телега проехала. И тоже туда, куда все.

– Ну, телега, – встрял один из людей Асдулы, – и чего тут странного-то?

– А людских-то следов многовато, – протянул Мукала.

– Вот и я о том, – согласился Остемир.

– Да селяне это, – раздраженно бросил тарабост, – чего напряглись-то? Поехали.

Дарданы двинулись дальше, Веслев и тавлантии направились следом, но беспокойство костоправа никуда не делось. Напротив, оно нарастало с каждым шагом к границе. Вскоре его пришлось разделить и тарабосту: впереди явственно различались крики. И не один человек кричал – много.

– Что это там? – озадаченно спросил Асдула.

– Да уж не праздник сбора урожая, – процедил Веслев.

Асдула поманил одного из своих воинов:

– Ну-ка, скачи туда, глянь, что там происходит.

– Я хочу посмотреть, – сказал Веслев.

– Ну, давай ты, – согласился тарабост.

– Мы с тобой, Веслев – вызвался Остемир.

Веслев кивнул и повернулся к Асдуле.

– Жди здесь, почтенный, мы скоро.

Тавлантии с костоправом ускоряющейся рысью помчались вперед. Асдула посмотрел на старшего из своих дружинников.

– Что думаешь?

Тот, не говоря ни слова, покачал головой.

– Вот и я о том. "Жди здесь". Ага. Поворотим-ка мы в сторонку. Что-то мне подсказывает – этот худородный сейчас огребет там по полной.

Глабр еще издали видел, как селяне, большой толпой собравшиеся у ворот, о чем-то жарко спорят, размахивают руками и тычут в его, трибуна сторону.

– Они с оружием, – предостерег Осторий.

– Вижу, – спокойно ответил Глабр, – не делай резких движений, Гней.

– Мне что, опасаться их?! – вспыхнул префект, – да я их плевком размажу!

– Не сомневаюсь, но резать овец неразумно. Их полезно стричь. Думаю, легат расправу без причины не одобрил бы.

– Как это, без причины?! – возмутился префект.

– Давай-ка лучше подъедем, поговорим, – предложил трибун и повернулся к командирам когорт, – Попедий, начинай переправу, иди спокойно. Гарса, будь начеку.

Трибун в сопровождении Остория, его варваров и Буроса направили коней к воротам. Дарданы вышли встречать. Их лица были напряжены и бледны, в руках топоры, серпы. Клавдий с удовлетворением отметил, что оружие варвары держат опущенным. Разумные люди. Это обнадеживает. Трибун любил повторять, что насилие не по его природе. Сам в это искренне верил.

– Кто-нибудь говорит по-гречески?

Варвары не ответили.

– Понятно, про латынь можно и не спрашивать, – Клавдий повернулся к Буросу, – ну тогда ты будешь говорить. Скажи им, что мы их не тронем, если они не поднимут на нас оружие.

Бурос перевел. Дарданы молчали. Не верят. Дикари. Откуда им знать, что он Клавдий Пульхр, патриций древнего и славного рода, не осквернит свои уста ложью, даже обращаясь к этим, немытым. Глабр скривив губы, прошелся взглядом по лицам варваров, пытаясь предугадать, что они могут выкинуть. Еще в Греции он не раз слышал поговорку: "Немыт, как дардан". Других фракийцев чистоплотные греки подобными эпитетами не награждали, поэтому трибун ожидал увидеть нечто невообразимо чумазое. Клавдий вел дневник, который собирался когда-нибудь опубликовать. Описание встречи с самым грязным из народов на свете, определенно должно было стать украшением путевых записок, зачитыванием которых он, когда-нибудь, станет развлекать своих гостей. Однако пришлось испытать легкое разочарование. Варвары, как варвары. Не грязнее и не чище других. Воистину, греки склонны к преувеличениям.

– Переведи: мы направляемся на север, дабы наказать разбойников, напавших на Македонию. Если здесь нет злодеев, им нечего опасаться.

Один из дарданов в толпе что-то резко сказал, обращаясь к старшему. Старик, не поворачивая головы ответил. Спокойно и уверенно.

– Что он сказал?

– Тот говорит: "Не верь им". А старик велел заткнуться.

– Мудрый старик. Так что там насчет злодеев?

– Старик говорит, что они мирные землепашцы и не нападали на Македонию. Он может поручиться за любого из своих людей, все они тут одного рода.

– Скажи: я верю им. Однако, разбойников следует наказать. Знает ли он, кто напал на Гераклею?

Лицо старика не дрогнуло.

– Он говорит, ему это не известно.

– Ложь! – рявкнул Осторий, схватившись за рукоять гладия, висевшего на правом бедре, – даки прошли здесь совсем недавно, больше им деться некуда!

– Подожди, Гней, – Глабр успокаивающе протянул руку перед префектом. Вновь обратился к Буросу, – мы преследуем разбойников и знаем, что они бежали по этой дороге. Верно ли то, что эти честные люди не видели большой отряд, прошедший мимо их села среди бела дня?

Варвары загалдели.

– Что они говорят?

– Одни кричат, что нужно рассказать про гетов, иначе село сожгут. Другие против.

– Каких больше?

– Они расскажут.

– Очень хорошо.

Старик утихомирил соплеменников и обратился к переводчику:

– Действительно, здесь прошли воины из племени гетов, но куда они двинулись, мы не знаем. С ними не было дарданов.

– Мы знаем, что на Гераклею напали дарданы и некоторые другие фракийцы. Римляне и македоняне, живущие на границе, опознали дарданов среди нападавших. Мы должны считать твои слова ложью?

– Мы не лжем и не нападали на Македонию. Мы не враги вам, а мирные землепашцы.

– Клавдий, дай, я заткну эту лживую пасть! – процедил Осторий.

– Не лезь, – резко ответил трибун, – командую я! Сорвешь переговоры, тебя будут судить по всей строгости! Бурос, спроси, где живут вожди дарданов. Где их войско?

– Наши вожди живут в многочисленных крепостях, – ответил старейшина, – мы платим им дань и ничего не знаем о том, нападали они на римлян или нет.

– Хорошо, я верю. Но мне нужны помощники, проводники, чтобы выследить злодеев и покарать. Скажи, что их долг – помочь своему господину.

Бурос перевел. Старик ответил.

– Он говорит, что их господин и защитник – тарабост Девнет, а еще князь Кетрипор, вождь всех дарданов.

– Отныне их господин – Рим. А прежние вожди – преступники и Рим жестоко их накажет. Скажи ему, пусть даст нам проводников, и мы никого здесь не тронем.

Варвары переглянулись. Какая-то женщина испуганно прикрыла рот рукой. Старик некоторое время молчал, пристально глядя в глаза трибуну, а потом медленно что-то сказал.

– Он говорит, что сам будет проводником.

– Отлично! Пусть собирается немедленно, – Глабр расслабился и посмотрел направо: девятая когорта уже миновала село.

Трибун оглянулся назад и махнул рукой, подавая сигнал Гарсе переходить через реку.

– Вот видишь, Гней, как все просто. Если бы ты тут всех перерезал, какая нам с того польза? А я приобрел проводника. Теперь, если даки свернут с дороги куда-нибудь в горы, мы их и там разыщем. А легат тем временем разберется с вождями этих варваров. Забери этого старика и всех проводников, кого он с собой возьмет. Я к Попедию.

Глабр начал спускаться на дорогу. Варвары за спиной шумели, а старик их осаживал, повышая голос. Несколько коматов исподлобья косились на скордисков. Тем взгляды дарданов не понравилось и один из кельтов, не слезая с лошади, ногой толкнул в плечо косматого селянина, особенно яростно жгущего пришельцев молниями из глаз. Тот рванулся вперед, но соплеменники повисли на нем, удержали.

– Сенакул! – резко сказал Осторий по-гречески, – приказ трибуна. Не трогай их.

Несколько кельтов вопросительно повернулись к одному из своих товарищей, тот что-то сказал им на своем языке. Латынь скордиски не знали, человека три-четыре говорили по-гречески, что изрядно затрудняло Осторию процесс управления этими головорезами.

[Инженер]

Большая часть солдат Гарсы, подхватив фурки, перешла на правый берег. В боевой готовности оставались всего две центурии. Когорта Попедия почти достигла опушки леса, узким клином врезающегося в ближние поля дарданов.

Напряжение спало. Солдаты маршировали спокойно. Штандарты манипул, шесты, увенчанные позолоченным изображением раскрытой ладони, украшенные серебряными фалерами, мерно покачивались в руках знаменосцев-сигниферов. Неожиданно, один из них, шагавший в промежутке между первой и второй центуриями, споткнулся и упал.

– Ты чего? Ноги не держат? – хохотнул солдат, шедший в первой шеренге, сразу за сигнифером, и осекся.

В горле знаменосца торчала толстая стрела.

– Варвары!

Попедий резко обернулся, сбрасывая фурку на землю и выхватывая меч.

– К бою!

Больше он ничего скомандовать не успел, сразу две стрелы вонзились ему в спину. Еще несколько солдат упали. Легионеры спешно бросали мешки и прикрывались щитами, даже не расчехляя их.

Гудели тетивы, свистели стрелы. Варвары били из ближних кустов, почти не скрываясь. С устрашающими кличами они бросились в атаку, заваливая римлян дротиками. Земля быстро укрывалась темно-красными легионерскими плащами. Пилумами, связанными в походное положение, римляне воспользоваться не смогли, некоторые не успели даже выхватить мечи. Толпа варваров с волчьими хвостами на шапках, налетела, как саранча. Отдельные участки колонны пытались оказать организованное сопротивление, но варвары были неудержимы.

Глабр поднял коня на дыбы и, развернув его, поскакал прочь, крича, что есть мочи:

– Гарса, оружие к бою!

Осторий выхватил свой длинный галльский меч, и с одного удара снес голову старейшине дарданов.

– Режь, убивай!

Скордиски врубились в толпу селян. Со всех сторон крики, женский визг. Дарданы ожесточенно сопротивлялись, несколько кельтов уже покатилось по земле, пронзенные рогатинами, посеченные топорами.

Десятая когорта спешно строила на правом берегу стену щитов. Гарса быстро взглянул на скордисков, пытаясь оценить, нужна ли помощь. Те, судя по всему, справлялись.

– Щиты сомкнуть! – прокричал старший центурион, – Вперед!

Север продублировал команду и легионеры, напоминавшие сейчас спартанский монолит, разве что без ежа копий, двинулись, не быстро, не допуская разрывов строя.

Глабр спешился, предпочитая надежную опору под ногами тряской спине жеребца, и укрылся за щитами солдат.

Даки, с остервенением добивающие остатки девятой когорты, казалось, только сейчас заметили нового противника и, извергнув из своих глоток новый мощный боевой клич, без всякого порядка бросились на легионеров Гарсы.

Римляне, слитным движением, словно были одним существом, метнули пилумы, выкосившие особо ретивых варваров. Наконечники из мягкого железа на раз пронзали плетеные из лозы пельты[12], поражая руки варваров. Щиты многим дакам пришлось бросить: застрявшие в них двухлоктевые наконечники отчаянно мешали. К первой волне метательных копий, легионеры добавили вторую, состоявшую из пилумов меньшей длины и веса. Варвары замешкались. Солдаты обнажили мечи. Даки, понесшие тяжелые потери, медлили. Несколько самых отчаянных без оглядки бросились в бой, вращая над головой длинные ромфайи. Северу уже приходилось видеть это оружие у союзных одрисов, римляне называли его румпией, а теперь вот он стоит в бою против него, зная, что ударом этого меча фракиец может разрубить бездоспешного пополам. Ногу уж точно, не напрягаясь, отсечет. Да и в доспехах не поздоровится.

Даки налетели на стену римлян, но те устояли. Заученными движениями легионеры кололи поверх щитов, в ноги, работая, как точный механизм. Варвары схлынули и обратились в бегство. Предположив, что оно притворное, Гарса не кинулся сломя голову вслед. Римляне все так же неспешно шли вперед, переступая через убитых варваров и методично приканчивая еще живых.

Осторию, совершенно неожиданно для него, приходилось туго. Селяне, которых он полагал легкой добычей, дрались за свои дома со звериным остервенением. Скордисков было вдвое больше, чем мужчин-дарданов, считая мальчишек и стариков, но противника они явно недооценили. В первую очередь кельты бросились хватать женщин и теперь отчаянно мешали друг другу, с дуру неся страшные потери, совершенно не соответствовавшие их боевым качествам. Коматы стаскивали ауксиллариев с лошадей и насмерть забивали дрекольем, подхватывая их длинные мечи и ростовые овальные щиты. Коню Остория подсекли ноги ромфайей и префект полетел на землю, выронив свой длинный меч. Немедленно вскочил и выхватил из ножен гладий. Сбивший его варвар, вращая над головой двуручник, что-то истошно орал. Грозный соперник. Для кого-нибудь другого. Префект шагнул вперед и, легко уклонившись от страшного удара, который мог бы развалить надвое быка, вогнал меч между ребер варвара, прямо в печень.

Одна из высоких соломенных крыш вспыхнула, как свечка, очевидно, внутри дома разрушили очаг. Скордиски пришли в себя и начали одолевать. Пошло беспощадное избиение. Огонь моментально перекинулся на соседние дома. Несколько дарданов, через задние калитки, проломы в плетне, выпускали наружу женщин и детей, щитами прикрывая их от огня и мечей.

К Осторию подбежал легионер.

– Префект, ты нужен трибуну! Варвары отступают! Уйдут в горы – не догоним! Трибун приказал преследовать!

– Проклятье! – недовольно рявкнул Осторий, – Сенакул, возьми половину бойцов и скачи к трибуну, мы тут закончим. Ивомаг, куда смотришь?! Вон бабы бегут! Хватай их, чтоб не одна не ушла!

С десяток конников, стоптав мужиков-защитников, помчались вслед за женщинами, бегущими через поле в лес. Скордиски возбужденно улюлюкали в охотничьем азарте, предвкушая развлечение, однако неожиданно наткнулись на препятствие.

На поле, словно из-под земли, возникли восемь всадников. Свистнули стрелы и шестеро кельтов полетели с коней, раскинув руки. Остальные еще не поняли, что произошло, а нежданные защитники уже по новой растягивали тетивы...

Осторий, увлеченный резней, не сразу заметил, что его приказ не выполнен, подарив Веслеву и его товарищам драгоценное время. Около двух десятков женщин и детей успели добежать до леса. С ними отправились Мукала и Дурже, подсадив на коней к себе самых малых.

Село, меж тем, превратилось в плутонову преисподнюю, и префект поспешил выбраться наружу. Каково было его удивление, когда он обнаружил посреди распаханного поля шесть всадников в варварской одежде, похожей на фракийскую.

– Это еще кто такие?! Ну-ка взять их! Живыми!

Скордиски (их оставалось с Осторием человек двадцать) рванули галопом. Неизвестные всадники вскинули луки, и кельтов сразу стало меньше. Фракийцы повернули коней и бросились наутек. Осторий, сумевший на полном скаку увернуться от одной стрелы, заполучил в правое бедро вторую. Красный гребень на его шлеме однозначно указывал, кого здесь следует бить в первую очередь. Префект, рыча от боли и злости, не желая впустую терять людей, скомандовал отставить погоню. Фракийцы достигли леса и скрылись в чаще.

---------------

12 Пельта – легкий щит, сплетенный из лозы и обитый кожей. Традиционно применялся фракийцами, от которых заимствован греками. Дал свое имя легковооруженным воинам – пельтастам.

[Magnum]

Отличное сражение. :victory:

[Инженер]

Отличное сражение.

Спасибо, мне очень приятно, что меня читают.

---------------------

Даки бежали в лес, забираясь вверх по склону горы. Глабр отправил было в погоню скордисков, чтобы те связали врага боем и дали подойти легионерам, но быстро убедился, что затея бредовая: по склону, да по бурелому верхом не поскачешь. Поймав пару варваров, ауксилларии вернулись.

Легионеры, соблюдая меры предосторожности, собирали тела погибших товарищей. Потери были чудовищны. От девятой когорты осталось в строю не больше пятидесяти человек. Около двухсот раненных и более трехсот пятидесяти в покойниках. Убито тридцать семь скордисков, больше трети. Погиб Попедий, ранен Осторий. А результат? Убитых даков меньше полутора сотен. Селян чуть меньше сотни. Победа, хуже пирровой...

Трибун был легко ранен в плечо случайной стрелой еще в самом начале боя. Всю сечу торчала, а он даже не заметил. Пока ее извлекали, пока промывали рану, перевязывали, Клавдий сидел с каменным лицом. Нет, сейчас он вовсе не был спокоен и невозмутим. Осознав масштабы случившегося, трибун потерял дар речи. Сулла охотно возвышал способных командиров, но и головы снимал легко. За меньшее.

Осторий оцепенением не страдал. Префект потребовал, чтобы стрелу извлекли, проткнув ею бедро насквозь, ибо опасался, что наконечник может остаться в ране. Во время экзекуции он сыпал ругательствами без умолку, припомнив столько слов и выражений, что за всю жизнь не выучить, живя в самых захудалых трущобах Субурского ввоза.

Десятая когорта, вступившая в бой в правильном строю, почти не пострадала. В центурии Севера пять человек получили ранения, не тяжелые. При перекличке не отозвался Бурос. Глабр забирал фракийца разговаривать с дарданами. Квинт вспомнил, что Бурос назад не вернулся. Оставив центурию на Барбата, Север направился к догорающему селу. Там бродило несколько скордисков, разыскивавших своих товарищей. Еще два варвара-ауксиллария отрубали головы мертвым дарданам и складывали их в большой мешок. Квинт некоторое время оторопело следил за ними. Из глубин памяти всплыло давно слышанное: галлы отрезают головы поверженных врагов и очень гордятся этими трофеями. На центуриона скордиски даже не взглянули, негромко переговариваясь на своем языке. Север отвернулся. Мертвым уже все равно.

Здесь некуда было ногу поставить, не наступив на чье-нибудь тело. Мужчины, женщины, дети, лежали посреди дымящихся развалин. Воняло гарью, кое-где еще потрескивало пламя. Трех дней еще не прошло, а картина снова повторяется. Только создатели у нее теперь другие... Здесь было трудно дышать, Квинт прикрыл нос и рот краем плаща. Под ногами кто-то скулил. Пес, каким-то чудом уцелевший, взъерошенный и несчастный, облизывал лицо ребенка, в мертвых, остекленевших глазах которого отражалось небо. Пес не понимал, что его друг никогда уже не встанет, как и его мать, братья и сестры, лежащие здесь же. Как и отец, отсеченная правая рука которого мертвой хваткой сжимает топорище. Все, все мертвы...

За черной стеной одного из домов раздавалось мерное возбужденное уханье. Центурион пошел туда и увидел скордиска, повалившего на землю женщину в разорванной рубашке. Штаны варвара были спущены до колен, и задница судорожно дергалась вверх-вниз. Квинт рванулся было оттащить насильника, но тут его взгляд упал на лицо женщины и центурион, споткнувшись, бессильно опустил руки. Ей уже было не больно. Глаза застыли навсегда. Горло перерезано... Варвар продолжал пыхтеть. Квинта передернуло.

Под телом одной из женщин, лежавшей лицом вниз со страшной рубленой раной через всю спину, копошился какой-то сверток. Квинт осторожно достал его. Младенец. Он, почему-то, не плакал, только таращил на центуриона голубые глазенки. Север, стоял, как истукан, не зная, что же ему теперь делать. Один из скордисков что-то сказал на своем языке, обращаясь к центуриону. Его товарищ перевел по-гречески:

– Он говорит, чего возиться. За ногу возьми, да об угол...

Квинт выхватил меч. Скордиски захохотали и пошли прочь.

"Варвары... Это все варвары, не мы... Мы – никогда... Ведь там, в Испании, Италии, такого не было. Никогда не было..."

Не было? Что, деревни кельтиберов не жгли? Не насиловали их жен?

"Жгли. Имущество отнимали, но там не было такого… кровожадного безумия…"

– Командир!

Север оглянулся. К нему спешил Авл, сзади которого виднелось еще несколько легионеров шестой центурии.

– Нашли Буроса? – спросил Квинт.

– Нет пока. Зато тут девчонка отыскалась. Живая!

– Какая девчонка, где? – оторопело проговорил Север.

– Обычная. Лет пятнадцати. В землянке пряталась. Вроде погреба. Только эти, – Авл кивнул головой на скордисков, – уже штаны поснимали и в очередь выстроились. А девку мы нашли! Наша она! Сейчас там драка опять будет.

Центурион, бережно прижимая ребенка к холодной кольчуге, забрызганной кровью варваров, заторопился вслед за Авлом. Клинок все еще был в его руке, и он не замедлил им воспользоваться, ударив одного из варваров, лающихся с легионерами, плашмя по спине. Скордиски окрысились, но Квинт рявкнул так, что его собственные люди испуганно присели:

– А ну пошли вон все! В капусту изрублю!

Один из варваров рыпнулся было вперед, но центурион, не думая ни мгновения, ударил его, не ожидавшего такого поворота, ногой в живот. Варвар согнулся, а Квинт оглушил его мечом по голове. Опять плашмя, крови и так пролилось достаточно. Легионеры дружно встали за спиной командира, обнажив мечи и скордиски попятились, огрызаясь.

Север присел на корточки рядом со сжавшейся в комочек девушкой. Она не была ранена, даже белая домотканая рубашка не запачкана, но в глазах стоял невыразимый ужас. Центурион медленно протянул ей младенца. Девушка судорожно схватила его, прижала к себе, не сводя с Севера безумных глаз.

Квинт поднялся.

– Пошли. Еще Буроса надо отыскать.

– Так как же... – удивленно пролепетал Авл, – ведь мы же девку нашли. Наша она...

"Это не мы…"

Север резко повернул к нему искаженное бешенством лицо.

– Что ты сказал?!

Легионер отшатнулся.

– Н-ничего...

"Юпитер, как он наивен! Прошедший две войны, топчущий дороги третьей... Это не мы... А кто?"

– Пошли.

Бурос отыскался у самых ворот. Он лежал под телом рослого варвара, из-за чего фракийца сразу и не заметили. Его меч был в ножнах. Похоже, Бурос даже не успел понять, что произошло. На лице застыло удивление. Дарданский топор, разрубив правую ключицу, застрял в середине груди одриса.

– Из Македонии мы с тобой шли, – прошептал Квинт, – чтобы здесь же круг и замкнулся...

Центурион закрыл Буросу глаза. Легионеры подняли тело товарища.

Чувство времени изменило Северу и он не смог бы сказать, когда на месте побоища появился Базилл. Да, по правде говоря, это Квинта не очень-то и волновало.

Сожжение деревни варваров легата не тронуло, а вот перечисление потерь заставило нахмуриться. Глабр стоял перед командующим навытяжку, ни жив, ни мертв. Наказания, употребляемые для солдат и младших командиров, ему не грозили, но Базилл, а тем более Сулла, ведь могут измыслить что-то нестандартное, не унижающе достоинство патриция, но при этом такое, что мало не покажется.

– Значит ты, предполагая засаду, половину отряда в боевом построении оставляешь на левом берегу, чтобы в случае вражеской атаки потерять кучу времени на переправу и восстановление строя? А все остальные, тем временем, идут в походном порядке прямо в ловушку? Которую ты ждешь?

– Я не ждал ловушки, мой легат, – негромко проговорил Глабр, – я, всего лишь, хотел посмотреть, как поведут себя эти селяне. Проявят ли агрессивность. Мы должны быть уверены в своих тылах.

– Хотел он посмотреть...

Базилл не принял решения. А может просто не высказал до поры. Однако, командовать авангардом назначил другого трибуна.

Похоронив убитых, легионы двинулись на Браддаву и достигли ее в тот же вечер. Девнетовы люди, застигнутые врасплох, несмотря на предупреждения Веслева, завидев, какая по их души пришла сила, открыли ворота крепости без боя.

Утром следующего дня на один из римских постов вокруг крепости вышел Асдула со своими людьми и попросил, что бы его провели к полководцу.

…Костоправ, семеро тавлантиев и спасенные ими женщины с детьми, звериными тропами уходили на запад, забираясь повыше в горы. Уцелевшие в резне молчали. Все они потеряли отцов, мужей, сыновей и братьев. Потеряли всё. Мир перевернулся. Они еще не отошли от шока и нескоро придут в себя, чтобы задать вопрос:

"Что же делать дальше?"

Не знал ответа и Веслев. Задача, которую он взялся решать, казалась невероятно сложной, но все же выполнимой. Но не теперь, когда волки вкусили крови. Сознание услужливо напомнило о тех, кто спровоцировал бойню.

"Да, волки... С обеих сторон..."

– Как дальше-то, брат? Все равно поедешь к римлянам?

– Нет, Остемир. Теперь нет.

– Побьют они дарданов. Не выстоят тарабосты. Никто не выстоит.

Веслев задумчиво покачал головой. Дом, возводимый десятилетиями, рассыпался на глазах, превращаясь в труху. Митридат повержен. Фракийцы разобщены. Балканы практически потеряны, Остемир прав. Римляне в силах покорить все племена. Что же остается? Опустить руки?

"Ну нет, я еще не закончил здесь. И здесь, и в Италии".

[Крысолов]

Штаны варвара были спущены до колен, и задница судорожно дергалась вверх-вниз. Квинт рванулся было оттащить насильника, но тут его взгляд упал на лицо женщины и центурион, споткнувшись, бессильно опустил руки. Ей уже было не больно. Глаза застыли навсегда. Горло перерезано...

Отлично! Вспомнился кадр из "Жанны Д'Арк" с Милой Йовович

[Инженер]

Коллеги, мне надоело нагнетать тайну там, где ее нет. Все уже обо всем догадались.

В конце концов, маркетинг никто не отменял. Книгу в серой обложке не понятно о чем, никто и в руки не возьмет.

Я сменил аннотацию на СИ.

"Пса" я начал писать совершенно спонтанно, в середине прошлого января, предвкушая вот этот сериал: http://www.youtube.com/watch?v=8J0FCIhpK90&feature=player_embedded

Вообще, раньше и мыслей не было Спартаком заняться, я все мучал сюжет о диадохах. Я его уже десять лет мучаю. А тут что-то в голове щелкнуло. Ну и понеслась. Фантастическая составляющая сюжета сидит в голове с 94-го года. Я ее и в диадохах хотел применить. Я их нежно люблю. Заметили, наверное, что из "Пса" постоянно туда идут отсылки, даже если они не нужны.

Я сначала вообще не хотел писать АИ, но теперь абсолютно уверен, что именно это мне и нужно. Есть два варианта развилки, пока не буду говорить, какие. Но до них в любом случае далеко. Восстание Спартака должно случиться в то же время, что и в РИ, с тем же (в основном) составом участников, иначе не интересно, но вот сидит в голове мысль, что некоторые предшествующие события могут пойти не совсем, как в РИ.

Сейчас я мучаю 5-ю главу, она мне уже почти вынесла мозг и я решился попросить совета.

Имеем некоего... для простоты назовем его "попаданцем", хотя он никакой не попаданец в классическом понимании, и не вселенец.

Но можно воспринимать его именно так. Повторюсь - для простоты.

Этот псевдопопаданец горит желанием "убрать" Рим. Это из пролога понятно. В прологе я пытался показать, что сознаю - убрать Рим в начале I века до н.э. практически нереально. И "попаданец" понимает. Поэтому задача такая - ослабить его, загнать все армии обратно в Италию, запереть во внутренних проблемах, пусть римлянам станет не до всяких митридатов. "Попаданец" (и я) считает, что прекрасно подойдет: 1) гражданская война, 2) прогрессирование варваров и некоторых царей (последнее в умеренных дозах).

Но с прогрессом варваров облом за обломом, не видят своего счастья, дураки (вот если бы кельтоктон Буребиста не был так молод в это время...). А гражданскую войну Сулла выиграет. "Попаданец" и его агенты прекрасно это видят. Это даже марианцы понимают, только признаваться себе не хотят.

Значит нужно сделать так, чтобы в будущей войне Сулла и марианцы измотали себя по максимуму.

Как? Есть, коллеги, мысли? Пока меня мои собственные идеи не очень впечатляют.

[Magnum]

Значит нужно сделать так, чтобы в будущей войне Сулла и марианцы измотали себя по максимуму. Как? Есть, коллеги, мысли?

Неоднократно про это спорили. Ничего не получается. Самый последний шанс серьезно ослабить Рим - извержение Альбанского вулкана в 114 году до р.х.

Но как тысячу раз было сказано, худлиту такой уровень достоверности не требуется. Главное чтоб интересно было!

[Инженер]

Неоднократно про это спорили.

А где-нибудь в архивах форума этот спор сохранился?

[Крысолов]

худлиту такой уровень достоверности не требуется

Требуется! Нельзя рушить такой высокий уровень изложения произволом.

А это между прочим даже и хорошо что ничего нельзя изменить. История о героях, терпящих поражение даже лучше чем история о победах. Трагичнее.

[Инженер]

Требуется!

Требуется - будет. Авторский произвол - не наш метод. Но мозг сломал об пятую главу нафиг...

-----------

Глава 5

Рим

– Ну-ка, Домиций Регул, мой хозяин неумный, чашу вина мне подай, да спину сильнее согни! Год я учу дурака, да ума тебе вряд ли прибавил. Будешь, как прежде, ошибки в счете своем совершать. Если б не я, ты б давно уж в конец разорился. По миру в рубище шел бы, черствую корку грызя. В дури своей непроглядной, меня ты не ценишь, зараза. Давеча палкой грозил – ныне свой зад подставляй, дабы мог я пинка тебе врезать, коль трапеза будет невкусной, кислым вино, а ты не услужлив и дерзок!

Рабы захохотали и прогнали смущенного хозяина на кухню. Развалившись на обеденных ложах, они угощались дорогим вином и жареной свининой. Иные пустились в пляс, кто-то блевал под столом.

Отовсюду смех, веселье. За воротами суматоха, толчея. По Этрусской улице, пересекающей Велабр, ложбину между Палатином и Капитолием, текла людская река, во главе которой вышагивал козел, обмотанный длинным белым полотенцем. Край полотенца был выпачкан краской так, чтобы оно напоминало сенаторскую тогу. Следом за ним шел пастух в меховой безрукавке, подгонявший "предводителя" длинным ивовым прутом, а далее на вскинутых руках несли человека в пышных одеждах. На голове его громоздилась странная конструкция, отдалено напоминавшая тиару восточных владык, а на груди на витом шнурке висела бронзовая табличка, возвещавшая, что "сей человек, именем Хризогон, принадлежит Титу Капрарию[13] Пизону". Больше ни на ком рабских знаков не было, хотя, несомненно, основную массу шествующих составляли рабы. Временами процессия останавливалась, и человек в тиаре важно указывал пальцем на одного из зевак, жавшихся вдоль стен. Избранного тут же хватали, задирали полы туники на голову, стягивали набедренную повязку-сублигамию, обнажая срам, и голой задницей заставляли трясти перед мордой козла. Иных заставляли кукарекать. Потом кто-то в толпе закричал:

– Ликторов! Ликторов Титу Капрарию!

Отловили шесть человек и заставили на карачках, по-утиному, маршировать перед козлом.

– Дорогу претору Капрарию!

– Славься, Тит Капрарий, триумфатор, гроза огородов, истребитель капусты!

Народ надрывал животы от хохота.

На четвертый день, после декабрьских ид[14] Рим сошел с ума. Еще вчера ничто не предвещало безумия, охватившего Город, но уже вечером, перед закатом, с портика храма Сатурна один из жрецов торжественно провозгласил Сатурналии. С рассветом сенаторы важно прошествовали к древнему храму, построенному у подножия Капитолия царем Туллом Гостилием, и совершили жертвоприношения, после чего отправились по домам и сняли с себя тоги, ибо в дни любимого праздника появляться в них на улицах считалось верхом неприличия. Возле храмов на улицы выставили столы с угощением для "божьей трапезы". На обеденных ложах расставили изваяния богов.

Улицы наполнились веселящимися людьми, выкрикивавшими на все лады:

– Сатурналии! Сатурналии!

К полудню чуть не в каждом доме рабы от обжорства едва могли шевелиться и лениво погоняли прислуживавших им хозяев, отпуская в их адрес ехидные замечания. Те не сопротивлялись, прославляя память легендарных Сатурновых Веков – времени всеобщего равенства и свободы, когда люди не знали рабства.

Рабы изощренно издевались над хозяевами. В некоторых домах они провозглашали собственные государства, избирали магистратов, судей, и устраивали процессы над своими господами.

Сатурналии, растянутые на трое суток[15], до дня Опы, супруги Сатурна, были праздником вседозволенности. Никто не работал, не учился, за исключением пекарей и поваров. Люди вереницей тянулись к храму Сатурна, принося ему в жертву восковые и глиняные человеческие фигурки. Статуя бога, обычно укрытая шерстяным покрывалом, была полностью раскутана и выставлена на всеобщее обозрение.

Нынешний декабрь был не слишком холодным, вот в прошлом году горожанам довелось даже лицезреть снег, но и это не могло остановить повального веселья и хоть сколько-нибудь поубавить народу на улицах. Рабы разносили по домам подарки, их за это непременно поили вином. Подарки самые разные, в зависимости от достатка, щедрот или скупости. Даже беднейшие из клиентов, непременно стремились преподнести патрону хотя бы дешевую восковую свечу.

Повсюду задавали пиры, принимали гостей. Не исключением был и дом старшего консула. Цинна закатил роскошный прием, где гости, отпустив рабов, не гнушались сами ухаживать друг за другом. Здесь собралась верхушка марианской партии: Гай Марий-младший, его двоюродный брат, претор Марк Марий Гратидиан, цензор Марк Перперна, а так же многие другие.

Обширный триклиний[16] Цинны вмещал довольно много народу, но за главным столом по традиции возлежало девять человек – самые важные гости. Они занимали три ложи, окружавшие стол, заставленный серебряными сервизами с дорогими изысканными угощениями. Приглашенные рангом пониже, а так же женщины, довольствовались малыми столами, приставленными к большому со свободной стороны. Лож для них не полагалось, и они вкушали пищу, восседая на табуретах, выполненных из украшенного резьбой красного дерева в едином стиле со всей мебелью.

Гости, сняв тоги и облачившись в просторные праздничные одежды без поясов, ели, пили, играли в кости, разрешенные законом лишь в дни Сатурналий. В зале царил смех и безудержное веселье, однако по мере приближения к главному столу и ложе хозяина атмосфера становилась все более прохладной. Цинна почти не пил, рассеянно приподнимая свою золотую чашу в ответ на тосты гостей. Здравниц произнесли уже изрядное количество, но янтарного цвета благородное фалернское в кубке консула совсем не убывало, что привлекло, наконец, внимание Мария-младшего, молодого человека двадцати трех лет, возлежавшего по правую руку от Цинны на ложе, стоявшем перпендикулярно хозяйскому.

– До дна, Корнелий, до дна! – весело прокричал Марий после очередного тоста, – почему ты не пьешь?

Цинна поморщился.

– Кусок не лезет в горло.

– Что случилось? – поинтересовался Перперна, почтенный седой муж, шестидесяти лет, деливший ложу с хозяином дома.

Консул ответил не сразу.

– Сегодня утром получил письмо, – Цинна пожевал губами, – из Азии.

– Сулла? – насторожился Марий.

Последние новости об успехах Суллы пришли в начале ноября и повергли марианцев в уныние. Старейшие сенаторы от каждой вести с востока непроизвольно втягивали головы в плечи. Молодежь хорохорилась, от недостатка ума...

– Нет. На этот раз новости от нашего друга, Гая Флавия.

– Вот уж о ком я меньше всего желал бы в этот час услышать, – фыркнул Перперна.

– И как поживает наш головорез? – набивая рот жареным дроздом, поинтересовался Марк Марий Гратидиан, племянник семикратного консула.

– Превосходно, – процедил Цинна, – он взял Илион.

– Фимбрия взял Илион?! – восхищенно воскликнул юноша, совсем еще мальчик, четырнадцати лет на вид, деливший ложе с Марием-младшим, – как?

– Примерно так же, как Агамемнон с Одиссеем. Только ему не пришлось ради этого топтаться под стенами десять лет.

– Так он тоже прибег к хитрости? Скажи, Луций Корнелий, в этом письме описаны подробности?

В глубине зала приглашенные актеры начали пантомиму эротического содержания. Цинна поморщился и, скосив глаза на вход в триклиний, обнаружил там девочку, лет девяти-десяти, прижимавшую к груди большую куклу. Девочка во все глаза смотрела на начинающееся действо.

– Молодой Гай, ты задаешь вопросы, которые в твоем положении, будущем положении, лучше не задавать, – ответил консул, – прошу тебя, проводи свою невесту в ее комнату. И будет лучше, если ты постараешься ее чем-нибудь развлечь. Я приятную беседу имею ввиду.

– О чем говорить с малолетней девчонкой… – насупился мальчик.

– Прошу тебя, – повторил Цинна.

Мальчик поднялся и, понурив голову, побрел к выходу. В дверях он схватил девочку за руку и довольно бесцеремонно потащил прочь. Цинна и Марий смотрели парочке вслед.

– Жаль парня, – сказал Марий, – мечтает о подвигах. И будет их лишен. Пожизненно. А ведь голова у него соображает, я с ним неоднократно беседовал. Да и, насколько я понимаю, в воинских упражнениях он не последний среди сверстников. Жаль. Я бы не смог отказаться от этого.

– Тебе легко рассуждать, братец, – заявил Гратидиан, – для тебя путь воина предначертан с пеленок. А его и спрашивать никто не станет.

– Ему придется забыть про оружие. Фламин Юпитера не должен касаться оружия, даже хотя бы видеть войско. Не должен покидать Город более чем на две ночи…

– Оставь эти перечисления, Корнелий, – поморщился Марий, – я же не школьник, прогулявший урок.

– Кто-то может и не знать, – усмехнулся Гратидиан.

– На что ты намекаешь?

– Остынь братец. Я в глазах некоторых, такой же деревенщина из Арпина, как и ты, хотя мы, в отличие от нашего с тобой дяди и отца, родились в Городе. Не будь у нас силы и власти в руках, толпа на Форуме показывала бы на нас пальцами: "Смотри, деревня в тоге!"

– Так и было бы, не стань отец военным, – согласно кивнул Марий.

– Военная карьера для юноши закрыта навсегда, – покачал головой консул.

– Так ли необходимо ломать парню жизнь?

– А так ли много кандидатов? – задал встречный вопрос Цинна, – с трудом наскребли троих, чтобы все по закону. Найди-ка сейчас молодого патриция с подходящей родословной, да чтобы еще его родители вступили в брак по обычаю конфорреации[17]. Кто и был, все разбежались. А мальчишка из бедной, но благороднейшей семьи. Род числит от самого Юла, сына Венеры.

– Но есть же еще кандидаты? Ты сам сказал, по закону нужны трое...

– Двое других, чтобы букву соблюсти. Их в числе кандидатов числить – это надо оба глаза крепко зажмурить. Хоть не плебеи и то ладно... Ты думаешь, мне так хочется заточить парня навечно в Городе? Думаешь, я горю желанием выдать мою Циниллу за этого благородного нищего?

– Вот и подумаешь, – встрял Перперна, – а стоило ли убивать Мерулу? Он ведь сохранял нейтралитет и вообще я не представляю себе более безобидного человека. Почти год уже Город без фламина Юпитера, когда такое бывало?

Марий скрипнул зубами. Все присутствующие понимали, что доведение до самоубийства верховного жреца Юпитера целиком и полностью лежит на совести Мария-старшего, который незадолго до своей смерти совершенно спятил и начал истреблять даже ни в чем не провинившихся перед ним людей.

– Болтают про какое-то предсказание, будто мальчишка из рода Юлиев затмит славой старика, – сказал Гратидиан, – вот он, очевидно, и хотел лишить его возможности...

– Да поймите вы! – вспыхнул Цинна, – независимо от желаний Мария, других кандидатов сейчас не найти! Мальчишка будет фламином и хватит об этом! Как будто иных забот нет...

– Действительно, – согласился Гратидиан, – так что там Фимбрия?

---------------

13 Капрарий – козел (лат).

14 17 декабря.

15 Цезарь, во время реформы календаря, добавил к Сатурналиям еще два дня, а Калигула довел их число до семи.

16 Триклиний – столовая.

17 Конфорреация – вид брачного союза, полностью исключающий развод.

[Инженер]

– Фимбрия осадил Илион. Далее следует какая-то муть. Якобы местные уже сдались Сулле. Как они могли это сделать, не понятно, ведь Сулла все еще торчит в Греции.

– Может они сдались Лукуллу? Он ведь раздобыл флот?

– Не знаю. На море давно уже осенние шторма. Не знаю, я не моряк, может и Лукуллу. Не суть важно. Короче, жители Илиона открыли ворота Фимбрии, а тот поприветствовал их и похвалил, за то, что они стали друзьями Рима. Мы мол, римляне, от древних троянцев происходим, привет родственнички, со свиданьицем! После чего с улыбкой предал город огню и мечу. Я так и не понял, зачем. Уже десять раз пожалел, что поддался уговорам этого безумца и отправил его с Флакком.

– С другой стороны, он побеждает, – сказал Марий.

– Он убил консула, – резко вставил Перперна.

– Победителей не судят, – возразил Марий.

– Если только они не ведут двойную игру.

– Какие у тебя основания для таких подозрений, Корнелий?

– Заданием Флакка было отстранение Суллы от командования, а уж потом война с Митридатом. Фимбрия Митридата, конечно, немного побил, но позволил улизнуть. Чем он сейчас занят в Азии, мне совершенно непонятно. А Сулла, у которого не осталось в Греции врагов, спокойно перезимует и во главе своих закаленных легионов переправится в Италию! В то время, как наши легионы совершенно неуправляемы и предаются грабежу там, где не надо! Набирать новые? А Сулла наберет. Я еще месяц назад вам говорил, мои лазутчики сообщают – по всей Фессалии оружейники загружены работой выше головы. Если Сулла разгромил Митридата, против кого он теперь собирается воевать, а?

Нобили некоторое время молчали, потупив взор.

– Всегда подозревал, что Фимбрия сумасшедший. Особенно после того случая, когда он пытался затащить в суд Муция Сцеволу за то, что тот не дал ему, Гаю Флавию, себя убить. "Не принял меч всем телом", – сказал Перперна.

– Фимбрия возомнил себя Александром, – заметил Гратидиан.

– Что-то многие в последнее время мнят себя Александрами, – буркнул Цинна.

– Мы намекаешь на тот случай в суде над молодым Помпеем? – спросил Перперна, – Филипп давно благоволит этому юноше. Я, пожалуй, даже соглашусь, что молодой Гней весьма похож на изображения Александра.

– Больше разговоров, чем сходства, – фыркнул Цинна.

– Но в остроумии Марцию не откажешь, – усмехнулся Гратидиан и, приняв насколько это было возможно на обеденном ложе позу оратора, картинно произнес, словно передразнивая кого-то, – нет ничего удивительного в том, что Филипп любит Александра!

– Кстати, о Марции Филиппе... – раздался голос со стороны входа в триклиний.

Цинна и ближайшие к нему гости обернулись: в дверях стоял человек, одетый в короткий плащ поверх теплой шерстяной туники. Он был среднего роста и весьма крепкого телосложения: окружностью бицепсов вновь прибывший посрамил бы любого из гостей, даже Мария-младшего, который по примеру своего великого отца немало времени проводил в воинских упражнениях и брал уроки владения мечом у известных гладиаторов. Однако, вовсе не мощные мышцы отличали облик пришельца. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него – черная повязка на лице, прикрывающая левый глаз. Из-под повязки виднелся уродливый шрам.

Немногие славные воины имеют возможность всюду носить с собой свои награды, фалеры и венки. В этом смысле Квинту Серторию повезло: знак его воинской доблести, приобретенный во время Союзнической войны, всегда был при нем.

Квинту Серторию было тридцать семь лет. Уроженец города Нурсии, что в землях племени сабинов, он начал карьеру в легионах Сервилия Цепиона. Родовитый, влиятельный Цепион мог существенно продвинуть амбициозного провинциала, став его покровителем, однако надежды Сертория едва не пошли прахом. Во время войны с кимврами Цепион стал причиной сокрушительного поражения римлян в битве при Аравсионе, за что был привлечен к суду, лишен гражданства и едва избежал казни. Молодой Серторий был ранен в этой бойне, унесшей жизни нескольких десятков тысяч римлян, и чудом спасся.

Позже он продолжил службу под началом Мария. Герой Югуртинской войны одержал впечатляющую победу над варварами, разбив их при Аквах Секстиевых. Продвинулся и Квинт, именно тогда он совершил свои наиболее выдающиеся подвиги. Несмотря на всеобщее восхищение "вторым основателем Города", Серторий не попал под обаяние Мария, своей простотой и близостью к низам легко очаровывавшего солдат. Отношения у них не складывались, возможно, из-за того, что Серторий сохранял связи с враждебной Марию семьей Цепионов. Через несколько лет Квинт отправился в Испанию на войну с кельтиберами, которую вел консул Тит Дидий, вскоре ставший патроном нурсийца. Войска Дидия по большей части состояли из преданных Марию солдат, в числе трибунов были провинциалы, естественным образом тяготевшие к популярам, но сам консул, как и Цепион, симпатизировал консервативной партии, связанной с влиятельным родом Метеллов, а через них с Суллой. После кельтиберской войны и триумфа консула, Серторий, благодаря своему патрону избрался в квесторы и зарекомендовал себя на этой должности деятельным чиновником.

Все шло к тому, что нурсиец и дальше пребудет в лагере консерваторов, однако во время Союзнической войны Тит Дидий пал в бою с италиками и Квинт остался без покровителя. Он попытался избраться в плебейские трибуны, однако столкнулся с мощным сопротивлением со стороны Суллы, который продвигал другого, в большей степени "своего" кандидата. Политические взгляды Сертория были Сулле непонятны, а годы службы того под началом Мария казались достаточным основанием для неприязни. К тому же Серторий был популярен в народе и уже этим опасен. Так Сулла толкнул потенциального союзника в объятья своих политических противников, а те приобрели полководца, пожалуй, наиболее опытного среди них.

Именно Серторий избавил марианцев от опасного наследия Старика – четырех тысяч освобожденных рабов Мария, чинивших насилие по воле безумного консула. Серторий заманил их на Марсово поле под видом раздачи наград и всех перебил. За это Цинна, которому головорезы Старика не прибавляли популярности, предложил Серторию должность префекта Города. Должность формальная, реальной власти префект не имел, но все эдилы, одним из которых горел желанием стать Квинт, на текущий год уже были избраны. Цинна гарантировал, что в следующем году Серторий точно станет эдилом, продолжив восхождение по карьерной лестнице. Подумав, нурсиец согласился. Функции охраны правопорядка он у эдилов забрал, да те особенно и не сопротивлялись, уж очень хлопотное это занятие, а Квинта уважали не только голодранцы на Форуме, но и авторитеты преступного мира, с которыми он смог найти общий язык в дни всеобщего хаоса, охватившего Город.

– Приветствую тебя, славный Серторий! – обратился к прибывшему хозяин дома, – присоединяйся к нашему пиру. На ложе найдется место для тебя.

– Мне не до праздников, – мрачно ответил префект.

– А что случилось, почему ты так хмур в первый день Сатурналий?

– Да, и что ты там говорил про Филиппа? – спросил Марий.

– Мне только что стало известно – какие-то ублюдки вырезали охрану Марция Филиппа, а его самого избили до полусмерти.

– Что?! Когда это случилось? Где?

– На Скавровом ввозе, недалеко от улицы Триумфаторов. Очевидно, он направлялся к себе домой. Я был на Палатине, поэтому меня известили достаточно быстро. Первым делом решил заглянуть сюда. Так, на всякий случай... Проверить, не ломится ли толпа в твои ворота, Цинна... Ведь ты, отпустил слуг. Сейчас всего можно ожидать. На улицах полным-полно пьяных рабов. Честное слово, первая мысль была: "это мятеж". Рад, что у вас все в порядке.

– Филипп жив?

– Жив, но помят изрядно. Впрочем, все это с чужих слов, сам я его еще не видел.

– Какой кошмар... – прошептал побледневший Перперна, – поднять руку на консуляра и действующего цензора...

Марций Филипп был его коллегой, и обязанности цензоров им предстояло исполнять еще полгода.

– В наше время, – ответил Серторий, – быть мужем консульского достоинства более опасно, чем, к примеру, башмачником. Мне доложили, что задержан какой-то человек, не побоявшийся прийти на помощь Марцию. Сейчас его допрашивает Тиберий Лидон из коллегии двадцати шести мужей. Случай, по меньшей мере, удивительный. Я должен спешить, уважаемые. Приятно провести остаток вечера.

– Подожди, – остановил префекта Марий, – а те ублюдки?

– Скрылись. Никого поймать не удалось. Пока. Еще раз, всего хорошего.