Возрожденная Византия - таймлайн

[Georg]

Возрождение моей любимой АИ-развилки - Византия династии Ласкарисов.

 

Здесь только текст таймлайна. Обсуждение здесь:

Изменено 12 May 2015 пользователем Georg

[Georg]

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА

 

ИМПЕРИЯ ПОГИБЛА – ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРИЯ.

 

Едва крестоносное войско овладело Константинополем, как Византийская империя развалилась на куски. «Когда Константинополь был взят латинянами, — говорит Никифор Григора, — случилось так, что держава ромеев, как грузовое судно, подхваченное злыми ветрами и волнами, раскололось на множество мелких частей, и каждый, разделив ее, как кому удалось, унаследовал один — одну, другой — другую часть». Такой оборот событий был закономерным итогом предшествующего развития страны. Симптомы феодального раздробления отчетливо проявились еще до Четвертого крестового похода, в царствование Исаака II и Алексея III Ангелов. Не только окраинные провинции Византии, населенные иноплеменниками, тяготели к выходу из состава империи. Даже области, в которых греки составляли подавляющее большинство, превращались в почти независимые, слабо связанные с центром княжества крупнейших феодальных фамилий. В Южной Македонии и Эпире безраздельно властвовали Комнины, Дуки и Ангелы, в Фессалии — Малиасины и Петралифы, в Лаконике — Лев Хамарет. Навплийский архонт Лев Сгур перед самой осадой Константинополя крестоносцами пошел войной против центрального правительства, силой овладел Коринфом, вторгся в Аттику, осадил Афины, взял Фивы и начал продвижение на север, к Фессалии.

Сходной была обстановка и в Малой Азии. Сразу же после падения столицы малоазийские земли империи оказались под властью нескольких независимых друг от друга правителей. Атталия находилась в руках представителей грецизированной итальянской семьи Альдебрандино, на Меандре укрепился Мануил Маврозом, Филадельфией единовластно правил Феодор Манкафа, Сампсоном у Милета владел Савва Асиден. Пиги и Лампсак были фактически независимыми венецианскими колониями. Родос находился под господством Льва Гавалы.

Темным и безнадежным казалось будущее дезорганизованной и лишенной единого управления страны. В первые месяцы после падения столицы никто не мог предвидеть, где начнется возрождение разрушенного Византийского государства и начнется ли оно вообще. Однако вскоре это возрождение началось почти одновременно в разных концах бывших земель империи.

После бегства из Константинополя Алексея Мурчуфла, в ночь на 13 апреля, столичная знать провозгласила императором в св. Софии видного константинопольского аристократа Константина Ласкариса, который предпринял последние попытки организовать оборону города. Однако, убедившись в их полной бессмысленности, он, так же как и другие представители столичной знати, бежал через несколько часов после своего провозглашения в Малую Азию. О дальнейшей судьбе Константина Ласкариса почти ничего неизвестно. По-видимому, он не был коронован, не принял титула императора и выступал лишь как помощник своего брата, Феодора Ласкариса, а через год, в 1205 г., погиб или был смертельно ранен в одном из сражений и исчез со страниц истории.

Феодор Ласкарис, еще молодой (ему было около 30 лет), невысокого роста, смуглый, немного разноглазый, с острой небольшой бородкой, обладал всепобеждающей настойчивостью и неиссякаемой энергией. Он был одним из видных вельмож при дворе Алексея III Ангела, отличился как военачальник в войнах с болгарами и стал зятем императора: он был женат на второй дочери Алексея III Ангела Анне и, вероятно, в связи с этим браком получил титул деспота. Бежав со своей семьей и другими знатными константинопольцами в Малую Азию, в район города Никеи, Феодор стал восстанавливать парализованный государственный аппарат и налаживать оборону прилежащих византийских областей от иноземных врагов и соседних независимых архонтов.

Ко времени возникновения Никейской империи в северо-западном углу Малоазийского полуострова было немало государственных и императорских поместий. Кроме того, много владений в результате латинского завоевания и эмиграции их собственников в западные области империи осталось без законных наследников на месте. Немало земель было конфисковано Феодором I Ласкарисом у своих политических противников и у местных правителей, противившихся упрочению и расширению его власти. В распоряжении правителя Никейской империи оказались и владения константинопольских монастырей и церквей, в частности владения св. Софии.

Все эти земли составили фонд казны, который и был использован Феодором Ласкарисом для укрепления своей власти. Практически земля была тем единственным достоянием, которым император располагал для удовлетворения разнообразных нужд государства в первое десятилетие после его основания.

При Феодоре I произошло значительное перераспределение земельной собственности между разными социальными группами. Уже на время правления этого императора приходится быстрый рост до того мало заметных прониарских владений, легших в основу формирования военных сил империи. Пронин выдавались лишь на срок жизни с обязательным условием несения службы. Прониары не имели права покупать землю своих париков. Верховное право собственности на нее принадлежало государству. Прониар обладал судебно-административными правами в отношении населения своей иронии, но он не был собственником ни земли, ни париков пронии. Система проний была для никейских императоров могущественным средством сплочения феодалов вокруг императорского престола.

В правление Феодора Ласкариса в Никейской империи, очевидно, еще ощущался недостаток в ремесленных изделиях, так как император продолжал политику благоприятствования иностранным (прежде всего — итальянским) торговцам, проводившуюся Комнинами. Договором 1219 г. он предоставил венецианцам право беспошлинной торговля на всей территории Никейской империи.

 

 

Политика Феодора I Ласкариса получила свое продолжение и дальнейшее развитие в царствование его зятя (мужа его дочери Ирины) Иоанна III Дуки Ватаца (1222—1254), наиболее выдающегося из императоров Никейской империи. Впоследствии православная церковь причислила его к лику святых. Иоанн Ватац еще более широко, чем его предшественник, раздавал иронии. Однако размеры раздававшихся Ватацем проний были, по всей вероятности, невелики, так как в дальнейшем увеличение проний было одним из требований знати. Иоанн Ватац провел ряд мероприятий, которые способствовали укреплению его единодержавной власти и ослабили зависимость императорского двора от крупных феодалов, с оппозицией которых ему пришлось столкнуться уже в начале своего правления.

Феодор Ласкарис лишил наследства своего малолетнего сына от второй жены в результате разрыва с нею; обошел он и своих родных братьев, Алексея и Исаака Ласкарисов, передав престол зятю. Братья не признали законной волю умершего. Они бежали к латинянам в Константинополь и пытались с их помощью оспаривать трон у Ватаца. В 1225 г. император встретил войска крестоносцев у Пиманинона, разбил их, взял Ласкарисов в плен и ослепил. Однако разгром Ласкарисов не заставил феодальную оппозицию отказаться от борьбы. Вскоре возник еще более опасный заговор во главе с Андроником Нестонгом, метившим на императорский престол. К заговору примкнули представители знатнейших фамилий империи: Синадины, Тарханиоты, Макрины, Стасины. Наказав заговорщиков ссылкой, членовредительством и заключением, Ватац не решился прибегнуть к казням. Считая, что опасность отнюдь не миновала, он окружил себя неусыпной стражей из преданных людей. Вероятно, с борьбой Ватаца против оппозиции связано и перенесение им своей резиденции из Никеи — гнезда феодальной аристократии — в Нимфей (близ Смирны).

Победа при Пиманиноне, говорит Акрополит, «послужила к великому возвышению державы ромеев и к умалению и упадку италов». Греческое население захваченных латинянами областей оказывало поддержку Ватацу. С турками Ватац, чтобы развязать себе руки, заключил новый мирный договор. Родос признал его власть. По миру 1225 г. латиняне отдавали Пиги, сохранив в Малой Азии лишь лежащий против Константинополя берег Босфора и Никомидию с округой.

В 1334 успешно завершились переговоры с царем Болгарии Иваном Асением Великим, который, разгромив при Клокотнице Федора Ангела Эпирского, завоевал Фракию. Ватац предложил скрепить договор заключением брака между своим сыном Феодором и дочерью Асеня Еленой. Предложение было принято, и союз заключен. Весной 1235 г. Ватац переправился через Геллеспонт, захватил после краткой осады Галлиполи, отобрав его у венецианцев, а также окружающую область, которая частью подчинилась добровольно. В течение лета 1235 г. Ватац и Асень захватили у латинян большую часть Фракии. Границей между Болгарией и западными владениями Никейской империи стала река Марица в ее нижнем течении от устья почти до Дидимотики.

В 1241 г. умер Асень. Его сын Коломан I Асень (1241—1246) утвердил мир с Ватацем. Положение в Болгарии к этому времени ухудшитесь. Вокруг малолетнего царя кипели смуты. С севера Болгарии постоянно угрожали монголы, данником которых она скоро стала. Болгария сошла со сцены как великая держава. В 1246 г. Ватац переправился через Марицу, собираясь идти на Фессалонику, но в это время пришла весть о смерти Коломана, оставившего трон своему несовершеннолетнему брату Михаилу Асеню (1246—1256). Ватац незамедлительно воспользовался этим для расширения своих владений. Он захватил огромные территории в Северной Фракии, в Южной и Средней Македонии. Под его властью оказались Адрианополь, Просек, Цепена, Штип, Стенимах, Вельбужд, Скопле, Велес, Пелагония, Серры. Мельник сдала добровольно болгарская знать в обмен на хрисовул Ватаца, утвердившего права и привилегии города.

Поздней осенью 1246 г. Ватац подошел к Фессалонике. В городе уже созрел заговор против деспота Димитрия Ангела. Фессалоникская знать держала связь с Ватацем, обещая сдать город, если Ватац утвердит ее привилегии. Ворота города оказались внезапно открытыми, и Ватац без боя занял Фессалонику. Второй крупнейший город Византийской империи оказался в руках никейского императора.

На следующий год Ватац обратил свое оружие против латинян. Он снова взял Цурул — ключ к господству над Фракией. Была захвачена и Виза. Попытка генуэзцев отобрать у Ватаца остров Родос окончилась неудачей и не могла остановить успехов Ватаца на Балканах. Вернувшись к войнам с латинянами, Ватац заключил в 1249 г. мир с эпирским правителем Михаилом II. Внучка Ватаца (дочь Феодора Ласкариса) была помолвлена с сыном Михаила II Никифором. Но мирные отношения сохранялись всего около двух лет. По совету Феодора Ангела Михаил II нарушил мир и начал военные действия. Ватац выступил на запад и напал прежде всего на владения Феодора Ангела. Тот бежал к Михаилу II. Столица Феодора II Воден пала. Ватац разорял владения Михаила II. Находившиеся в Кастории знатные эпироты, среди которых были и родственники Михаила II, решили перейти на сторону Ватаца. Город был сдан. Сдался и Девол. Перешел к Ватацу и албанский князь Гулам. Михаил II был вынужден выпрашивать мира, соглашаясь уступить Прилеп, Белее и Крою в Албании. Договор был подписан в Лариссе, откуда послы Ватаца привезли Никифора в качестве заложника.

Это был последний поход Ватаца на Балканы. При этом императоре были фактически подготовлены все предпосылки для возвращения Константинополя. Консолидация внутренних сил империи и искусная политика внешнеполитических союзов на востоке и на западе позволяли избегать одну опасность за другой, неуклонно расширяя пределы империи. Исключая небольшой район против Константинополя, латиняне навсегда утратили все остальные свои владения в Азии. На Балканах у них остался также небольшой район Фракии, прилегающей к Константинополю.

Болгары сокрушили мощь латинских рыцарей и Западного греческого государства. Эпирское государство ликвидировало Фессалоникское королевство латинян. Но плоды их побед пожала Никейская империя. К 1254 г. ее границы на Балканах простирались от Черного до Адриатического морей. На севере в ее пределы входили Адрианополь, Филиппополь, Скопле и Кроя.

С крайним неудовольствием Георгий Акрополит говорит, что Иоанн Ватац не нуждался ни в чьем совете, что высшие сановники, окружавшие императора, даже при решении важнейших государственных дел «ничем не отличались от столбов», не решаясь противоречить государю. Но оппозиция не сложила оружия. Она все более явно возлагала свои надежды на молодого и талантливого представителя высшей аристократии — Михаила Палеолога.

 

Ватац умер 3 ноября 1254 г. в Нимфее, и императором был провозглашен Феодор II Ласкарис (1254—1258), которому было в это время 33 года. Более трехсот лет, считая от Константина VII Багрянородного, византийский престол не занимал столь высоко по своему времени образованный человек, как Феодор II. Философ и писатель, Феодор Ласкарис написал несколько трактатов и речей. Известны его многочисленные письма. Он развивал идею об идеальном государе и о прочном и едином греческом государстве. Нервный, подозрительный, фанатично преданный своей идее и крайне самолюбивый и честолюбивый, Феодор II Ласкарис не терпел неповиновения и жестоко карал своих политических противников, порой по ничтожному подозрению. Многие знатные лица были смещены с их должностей. Феодор окружил себя людьми незнатного происхождения, беззаветно преданными возвысившему их государю. Феодальную аристократию постигло жестокое разочарование. Все, говорит Акрополит, «кто был в опале при его отце или был лишен денег либо владений, лелеяли надежду обрести избавление от бед», но ошиблись в своих расчетах.

Феодор II Ласкарис продолжал внутреннюю политику своего отца. Источники не позволяют сделать вывода о резкой перемене внутреннего курса при этом императоре. Что касается его репрессий против крупнейших представителей феодальной аристократии, то борьбу с феодальной реакцией пришлось вести уже его отцу. При Феодоре II эта борьба обострилась, и репрессии приняли большие масштабы и более жесткий характер. Ближайшими советниками молодого императора стали незнатные лица — протовестиарий (впоследствии великий стратопедарх) Георгий Музалон и два его брата. Георгия император обычно оставлял своим наместником в столице во время военных походов.

Царствование Феодора II Ласкариса было коротким. Он страдал тяжелой болезнью, сопровождавшейся мучительными эпилептическими припадками. В августе 1258 г. император умер, оставив трон восьмилетнему сыну Иоанну (1258—1261). Опекунами юного императора Феодор Ласкарис назначил Георгия Музалона и патриарха Арсения. Незадолго перед смертью Феодора опекуны и представители высшей знати (в том числе Михаил Палеолог) принесли присягу на верность Иоанну.

 

 

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА НИКЕЙСКОЙ ИМПЕРИИ

 

 

В течение всего периода существования Никейской империи в Малой Азии имел место заметный рост военно-феодального землевладения. Земля по началу была единственным ресурсом, которым располагали Ласкарисы для обеспечения войска, и деревни раздавались в пронии воинам.

 

Однако пронии не наследовались, выдавались лишь на срок жизни с обязательным условием несения военной службы. Прониары не имели права приобретать землю у крестьян на территории своих проний. Верховное право собственности на пронию принадлежало государству. Строго фиксированная рента, взымаемая прониаром, являлась переданным ему в порядке пожалования государственным налогом, который после пожалования, становясь в социально-экономическом отношении феодальной рентой, продолжал оставаться в сфере публичного права. Размеры и формы взимания этого сбора определялись в соответствии с требованиями финансового публичного права. Государственные чиновники входили на территорию владений земельных собственников и составляли описи владений и доходов, называемые практиками.

Наличие в Византии ренты публично-правового характера резко отличало ее от феодального Запада, где доминировала частноправовая рента, и сближало со странами средневекового Востока. Распространение в Никейской империи этого типа ренты объяснялось существованием сильной государственной власти и развитой налоговой системы. Наличие строгих, государством установленных норм обложения крестьян, обладавших значительными земельными участками, составляло необходимое условие удержания пожалованного земельному собственнику налога с этой категории париков в сфере регламентации публичного права, хотя налог в данном случае превратился в феодальную ренту. Крестьяне в прониях были обязаны прониару рентой, но являлись владельцами своих наделов и могли вчинять владельческие иски, в том числе и самому прониару.

 

Во время правления Иоанна III Ватаца постепенно происходит некоторая реформа социальной структуры Никейской империи, что выразилось, например, в реорганизации служилой собственности, о чем позволяет говорить материал актов. Налицо разукрупнение огромных служилых владений эпохи Комнинов, прониары которых выводили в бой собственные дружины. Для периода правления Иоанна Ватаца характерно появление поместий «средней» величины. Видимо, эти мероприятия позволяют говорить о том, что Иоанн III в своей политике начинает ориентироваться на служилых «среднего звена». Дополнительным аргументом могут служить показания Георгия Акрополита, который говорит, что Иоанн III начинает выдвигать на придворные и государственные должности людей незнатных и не обладающих большим богатством.

Опорой аристократии были крупные землевладения. В отношении византийской служилой вотчины не признавалось, в отличие от Запада, верховное право собственности государя.

Ондако в период правления Ласкарисов пожалование земель в полную собственность практически прекратилось. Если же земли официально жаловались знати в вотчину, то при наследовании пожалованного, так же как при смене царствования, необходимо было получить от императора подтвердительную грамоту. Таким образом, дальнейший рост владений феодала при укреплении прав императора на государственные земли в значительной мере зависел от степени усердия крупного собственника в выполнении своих обязанностей, от благоволения главы государства и от внешнеполитических успехов, связанных с захватом новых территорий.

Слой высшей знати в Никейской империи именовался мегистанами и происходил от представителей аристократии, бежавших в Азию из Константинополя с Федором I, а так же от местной малоазийской знати. Это была группа семейств: Ласкарисы, Палеологи, Петралифы, Стратигопулы, Торники, Фили, Загороматиссы, Аллиаты, Ангелы, Раули, Тарханиоты, Синадины, Контостефаны, Карианиты, Цаматуры, Нестонги, Камицы, Филантропины, Кантакузины, Враны. Все они были связаны между собой брачными союзами и породнены с царствующей фамилией. Мегистаны всегда сопровождали императоров в важных встречах, возглавляли посольства к иностранным государям, поскольку «на них лежала, — по выражению Акрополита, — забота об общественных делах».

По своим общественным функциям никейскую правящую элиту Георгий Акрополит разделял на две большие группы. Первой и главной по своему весу была военная знать, включавшая все 20 семей элиты, а также полководцев, командиров и военачальников отдельных отрядов. Во главе военной знати на протяжении длительного времени (до 1247 г.) стоял великий доместик Андроник Палеолог (отец Михаила Палеолога).

Вторую группу составляла государственная администрация, от великого логофета, дуки фемы и эпарха до прокафимена и судьи. Во главе ее стоял на протяжении более 30 лет вплоть до своей смерти в 1247 г. месадзон Димитрий Торник. Месадзон - это, прежде всего, министр-канцлер империи и часто, но не всегда, первый министр. Под руководством Торника были писцы императорской канцелярии. Месадзон выполнял функции координатора в никейском правительстве.

Представители знати, занимающие высшие должности, составляли, как неоднократно указывает Акрополит, императорский совет, или синклит (сенат). Согласно Феодору Скутариоту, синклит существовал уже в первые годы правления династии Ласкарей, т.к. именно члены синклита после победы Феодора I над своим тестем Алексеем III Ангелом захватили последнего, обвинили его в предательстве и после суда лишили зрения. Термины для обозначения этого института могли быть самыми разными; синклит, синедрион, герусия. П.И.Жаворонков полагает, что постоянный совет, который находился при императоре для решения важных вопросов, состоял из членов императорской семьи, представителей высшей администрации, армии, духовенства и особо доверенных лиц государства.

В спорадических упоминаниях о синклите очень сложно отделить постоянный институт от временных советов. Так, Иоанн III Дука Ватац во время очередного своего европейского похода устроил совет со своими «избранными»". Мнения на совете разделились, и император выбрал то из них, которое счел наилучшим, а именно: точку зрения Андроника Палеолога. О способах принятия решения этим василевсом и роли совета при нем красноречиво свидетельствует один эпизод в «Истории» Акрополита. Он сообщает, что однажды, когда император спрашивал мнение о каком-то конкретном общественном деле, митрополит Филадельфийский Фока дерзко сказал: «Василевс, ради чего ты теперь вопрошаешь, ведь ты всегда делаешь так, как задумал?»

В течение своего правления Феодор II Ласкарь несколько раз собирал синклит по поводу военных действий с болгарами, причем всегда следуя собственному решению, даже если оно расходилось с мнением большинства.

Если при жизни императоров роль синклита сводилась, прежде всего, к подаче советов, из которых уже сами василевсы выбирали более для них предпочтительный, то после смерти самодержцев его значение резко возрастало. Именно члены синклита определили судьбу Никейского государства после кончины Феодора II Ласкаря и убийства оставленного им регента при своём малолетнем сыне Георгия Музалона. Остается добавить, что, по мнению ряда исследователей, роль и значение синклита во время правления династии Ласкарисов существенным образом умалились, но были восстановлены Палеологами уже на «новом» месте, в Константинополе.

Таким образом, крупная аристократия, вошедшая в состав Никейского государства, играла в нем довольно значительные и разнообразные роли. В качестве носителей высших титулов мегистаны не имели какой-либо определенной государственной службы. Их функции в основном сводились к руководству никейскими войсками во время многочисленных войн империи. Важно также отмстить возможность назначения мегистанов на должность претора (правителя) провинций, которая сосредотачивала в их руках значительный объем власти на местах, но не лишала их контроля со стороны императора.

Очень важно то обстоятельство, что к концу периода изгнания мегистаны составили непроницаемую, плотно скрепленную семейными связями группу примерно в 12 семей. Это говорит о консолидации высшей знати при Михаиле Палеологе вокруг источника государственной власти.

На чем же базировалась сила высшей никейской знати, дававшая ей возможность влиять на политическую жизнь империи? Целый ряд авторов связывает эту силу со значительной земельной собственностью, находящейся в руках аристократии. Определенную роль играла здесь и традиция почитания знати и знатности, создавая ей авторитет и заставляя прибегать к ее помощи в управлении государством.

Если говорить о сфере государственной службы, то здесь мегистаны, безусловно, находились в абсолютной зависимости от василевсов. Даже возможность командовать никейскими войсками или быть претором в провинциях, как у великого доместика Андроника Палеолога или фактически следить за всеми государственными делами, как у месадзона Димитрия Торника, не освобождала их из-под контроля императоров. При упрощенном, «домашнем», но достаточно централизованном управлении государством, характерном для Никейской империи, просто не могло быть иначе.

Однако только государственной службой политическая жизнь для высшей знати в Никейской империи не ограничивалась. Обладая развитым чувством достоинства и сознанием своих традиционных прав, мегистаны в условиях неустойчивости, царившей на территории бывшей Византии в XIII веке, имели широкие возможности для достижения своих целей. Они могли переметнуться к соперникам Никеи в борьбе за возвращение Константинополя; они также могли весьма существенно повлиять на политическую ситуацию в империи, устроив заговор или оказав давление на правящую верхушку. Императоры все же нуждались в их поддержке, хотя и стремились бороться с аристократическим сепаратизмом. В этом смысле приход к власти Михаила Палеолога, опиравшегося на мегистанов, далеко не случаен.

Думается, что высшая знать Никеи, играла в политической жизни империи двоякую роль: с одной стороны, она была опорой правящей династии Ласкарисов и следовала в русле их политики, а с другой - она постепенно превращалась в закрытую группу, отстаивавшую собственные интересы и ведшую в итоге на престол своего ставленника. Приход к власти этого ставленника в лице Михаила Палеолога привел к «аристократической революции» и слому социальной структуры империи Ласкарисов, определившему последующий упадок и крах империи.

 

 

 

ХОЗЯЙСТВО

 

В борьбе с феодальной оппозицией Иоанн Ватац настойчиво проводил курс на укрепление центральной власти как непременного условия успешной внешней политики, направленной на восстановление Византийской империи. Для этого необходимо было значительно повысить доходы казны. Ватац пошел по пути организации императорских поместий на государственной земле.

Сведения нарративных источников об этих мероприятиях Ватаца, к сожалению, неполны и к тому же, по-видимому, страдают некоторыми преувеличениями. Ничего не пишет об этом современник Ватаца Георгий Акрополит, принадлежавший, правда, к оппозиционно настроенному крылу знати. Георгий Пахимер, Феодор Скутариот и Никифор Григора говорят о необыкновенной доходности созданных Ватацем императорских поместий: амбары ломились от зерна и других плодов труда земледельцев, загоны не вмещали стада крупного рогатого скота, свиней, овец, верблюдов. Императору принадлежали огромные табуны коней и бесчисленные стада домашней птицы. Продажа лишь одних куриных яиц из императорских поместий дала императору такие средства, что он смог изготовить для императрицы золотой венец, усыпанный драгоценными камнями. Ватац назвал этот венец «яичной короной».

Император побуждал и других представителей знати уделять больше внимания ведению домениального хозяйства.

В результате этих мероприятий страна в короткое время достигла небывалого изобилия. Процветанию Никейской империи в правление Иоанна Ватаца способствовало то, что в соседних турецких землях царил голод, вызванный неурожаями и опустошительными нашествиями монголов. Множество разоренных жителей турецких областей хлынуло на земли Никейской империи для поселения и закупки продовольствия. Они приносили с собой деньги, изделия из драгоценных металлов, ткани, отдавая все это в обмен на продукты. От торговли с турками в это время особенно «обогатилась казна».

Доходы от императорских поместий полностью удовлетворяли потребности двора и позволили Ватацу вести значительное церковное строительство, осыпать богатыми дарами духовенство, создавать приюты, богадельни, больницы, снискивая этим популярность у простого народа. Ватац наделял духовенство богатыми владениями, строил новые монастыри и храмы, восстанавливал и украшал старые. Он оказывал материальную помощь православному духовенству Александрии, Иерусалима, Антиохии, Синая, Сиона и, что особенно важно, Константинополя, Фессалоники, Афона, Аттики.

Но прежде всего увеличение доходов казны дало Ватацу возможность укрепить военные силы страны, находившиеся в непосредственном его распоряжении. У множились отряды наемников — профессиональных воинов. К пограничным крепостям были приписаны соседние или специально для этого организованные поселения крестьян, которые снабжали гарнизоны всем необходимым. В крепостях были созданы обильные запасы продовольствия и оружия на случай вражеской осады. Ватац привлек на свою сторону вторгшихся в 30-х годах на Балканы половцев и, отведя им земли, поселил до 10 тыс. семейств во Фракии, Македонии, Фригии и на Меандре. Эти половцы стали акритами и, по-видимому, в значительной части превратились в полуоседлых поселенцев.

Резко отличалась политика Иоанна Ватаца от политики тестя по отношению к иноземным торговцам. Известия об этом затемнены некоторыми анекдотическими подробностями. Наблюдая, как разбогатевшие жители империи разоделись в иноземные «ассирийские», «вавилонские» и итальянские ткани, Ватац был обеспокоен тем, что богатства ромеев утекают за границу в обмен на иноземные товары. Он выразил неудовольствие даже своему сыну, увидев его в шелковом платье на охоте.

В Смирне и других приморских городах частыми гостями были венецианские купцы, получившие при Феодоре I право беспошлинной торговли на всей территории империи, в то время как грече¬ские купцы должны были уплачивать коммерции в венецианских владениях. Эти привилегии сильно ударили по неокрепшему текстильному производству Никеи, ибо среди итальянского экспорта ткани, в том числе восточного происхождения, составляли одну из главных статей. Именно поэтому Иоанн Ватац был вынужден ввести протекционистские меры, ограничивающие торговые сделки с Венецией. Ватац порвал с традицией Комнинов и ввел торговые пошлины на иностранные товары, и в первую очередь — на итальянские. Этот акт императора чрезвычайно благоприятствовал развитию городов.

 

ГОРОДА

 

В течение короткого существования Никейской империи именно район северо-западной Малой Азии с древнейшими городами, имевшими богатую и славную историю,— Никеей, Эфесом, Милетом, Нимфеем, Смирной, Пергамом, Сардами,— был центром ее политической, экономической и культурной жизни. Упадок городов Малой Азии, начавшийся в XI—XII вв., в период существования Никейской империи прекратился. Угасание экономической жизни провинциальных городов продолжилось лишь с 1261 г. В первой же половине XIII в. малоазийские города благодаря вниманию со стороны центральной власти являются крупными центрами ремесла и торговли. В них идет широкое строительство и обновление, развивается производство ремесленных изделий. Даже небольшие города давали казне высокие доходы. Известно, что Иоанн Ватац, женившись на Анне, дочери Фридриха II Гогенштауфена, подарил ей три города в Малой Азии, ежегодный доход с которых составил 30 тыс. иперперов (для сравнение - 24 иперпера составляли годовое жалование и содержание кавалериста-наемника).

В крупных городах империи (Никее, Сардах, Филадельфии, Смирне) работали государственные ремесленные мастерские, и прежде всего оружейные. В них наемные рабочие — мистии - за плату круглогодично изготовляли копья, стрелы, щиты и другое оружие, что позволяло никейским императорам всегда иметь хорошо вооруженную армию. В Никее находились и государственные шелкоткацкие мастерские. Шелковые ткани шли в основном на нужды двора, лишь некоторая их часть предназначалась для экспорта.

Но подавляющее большинство ремесленных мастерских в городах находилось в частном владении, в том числе архонтов, которые предпочитали, как и ранее, жить в городе и вкладывать деньги в городскую собственность, ремесленное производство и торговые операции. Так архонту Тиранну Гуделю, владевшему имением около Нимфея, в самом городе принадлежали четыре сукноделательных мастерских, которые в год давали ренту в 200 номисм, а также пекарня и часть парфюмерной мастерской. Согласно актовому материалу ремесленные мастерские и другая городская собственность принадлежали многим феодалам, проживающим в городах Смирна, Магнезия, Мантайя и Петра. Филадельфия помимо производства оружия была центром кожевенного производства.

 

Типичным заштатным провинциальным городком Никейской империи был Лампсак с населением около 1 тыс. жителей. Сохранившаяся налоговая опись города, тщательно проанализированная Г. Г. Литавриным, показывает: в 1218 г. в нем находились кожевенная мастерская, 7 мельниц, текстильное и гончарное производство. Часть жителей этого приморского городка была связана со строительством судов и лодок, изготовлением орудий рыбной ловли, что было возможно только при наличии деревообрабатывающего, кузнецкого и прядильного ремесел.

Малоазийский город этого периода являлся не только центром ремесла определенной земледельческой округи, но и постоянным рынком. В нем продавались как продукты близлежащей сельской местности, так и товары, привезенные ,из других областей империи. Один раз в год в определенное время в больших и малых городах проходили ярмарки; в остальное время постоянно действовал рынок. Часть товаров продавалась в торговых лавках, располагавшихся, как и прежде, на центральных улицах города.

Города между собой были связаны довольно густой сетью благоустроенных дорог, являвшихся оживленными торговыми путями. Наиболее развит был в этом отношении малоазийский юг империи. Дороги соединяли Нимфей — неофициальную столицу империи — с Сардами, Филадельфией, Триполи, Эфесом и Смирной. Северный путь из Нимфея связывал города фемы Опсикий и Неокастры, проходя через Калам, Пергам и Адрамитий.

Среди приморских городов западного побережья Малой Азии выделялась Смирна, располагавшая торговым флотом, который совершал плавания по всей Эгеиде. Крупнейшим смирнским судовладельцем был Константин Игнатиос. В Смирне и других приморских городах частыми гостями были венецианские купцы. Бросали здесь якоря и купеческие корабли из Сирии и Египта, привозившие знаменитые сирийские ткани и восточные пряности. Ремесленно-торговая и вообще городская жизнь городов-портов была более разнообразной, богатой и оживленной, а этнический состав населения — более пестрым.

Помимо основного греческого населения в городах жили армяне, латиняне, евреи, славяне (в большинстве сербы, переселенные в Малую Азию еще Иоанном II Комнином), половцы, турки. Негреческое городское население было уже в основном эллинизировано. Жители одной этнической группы старались селиться в отдельном квартале. В источниках зафиксированы еврейские кварталы.

С конца царствования Феодора I и особенно при Ватаце все Более существенную роль в политической и культурной жизни государства начинают играть южные малоазийские города. Центром становится Нимфей — постоянная резиденция Иоанна III. Именно здесь принимались посольства и заключались договоры. Близость к сельджукской границе и постоянная опасность вторжения с юга туркменских кочевых племен заставляли никейских императоров заботиться о безопасности городов. Ни один район страны не представлен таким количеством остатков памятников военной архитектуры эпохи Ласкарисов. Не только в пограничных и соседних с ними городах, таких как Триполи, Меония, Сарды, Филадельфия, но и в прибрежных началось быстрое возведение и обновление уже имеющихся крепостных укреплений. В первую очередь отстраивались крепости на вершине господствующего над городом холма. Так, в Эфесе Ватац в начале своего правления заново перестроил старые юстиниановские стены, а на вершине холма возвел сильную крепость с цистернами и маленькой церковью. В это же время шло строительство крепостей в Смирне и Милете. В последнем оборонительные сооружения находились на холме рядом с руинами крупнейшего в Малой Азии античного театра.

 

Нимфей, переживавший свой (наивысший расцвет как новая «столица» империи, и близлежащая Магнезия были также в первое десятилетие царствования Иоанна III Ватаца обнесены крепостями, частично дошедшими до нашего времени. Крепости состояли из нижнего и верхнего поясов укреплений. Построенные крепости делили город либо на две части: нижний город и цитадель с мощными стенами и башнями, либо на три: нижний и верхний город и акрополь. Малоазийские города приобретали классический средневековый вид.

 

Крепостные сооружения Никейской империи не были выдающимися памятниками архитектуры. Стены, как правило, были сложены из необработанных камней, ряды которых чередовались с рядами целых или битых кирпичей. Более тщательно отделывались и даже украшались декоративным кирпичом, мраморной плиткой и тесаным камнем лишь башни и ворота. И то главным образом в «императорских» городах: Нимфее, Магнезии, Триполи. Ворота не выступали вперед, стены не поддерживались внутренними арками, как в лучших памятниках архитектуры. Ограниченность времени и ресурсов у империи при постоянной угрозе искусных в технике осадной войны туркменских племен вынуждали создавать не шедевры, а утилитарные оборонительные сооружения, способные служить надежной защитой города.

Укрепляя малоазийские города, никейские императоры не жалели средств и на строительство в них церквей, больниц, бань. К началу XIII в. в самой Никее имелось множество церквей и монастырей, разбросанных по всему городу. Гордостью был храм св. Софии, в котором заседали 1- и 7-й вселенские соборы. Строились церкви и монастыри и в других городах: в Пруссе (храм Иоанна Крестителя), Сардах, Магнезии (Сосандрский и Кузинский монастыри). Так города приобретали средневековый вид. Исчезла античная планировка города. За исключением Никеи, сохранившей широкие и прямые улицы, в большинстве других городов внутри крепостных стен вдоль узких и кривых улиц теснились друг к другу разноэтажные каменные дома, многочисленные бани, больницы и богадельни, многие из которых были построены никейскими императорами. Знатные горожане и феодалы жили, как правило, в 2- или 3-этажных домах с внутренним открытым двориком. Нижний этаж использовался чаще всего для хозяйственных нужд (кухня, склад и т.д.). Одноэтажные дома простых горожан имели пристройки, которые портили внешний вид. Раскопанная в последние годы часть городской застройки Пергама (к северу от древнего храма Деметры) открыла поселение первой половины XIII в. с тремя типами домов: большие; с комнатами, расположенными вокруг почти квадратного дворика; с линейным расположением комнат. Внешний вид Пергама, его планировка резко отличались от античного города и его построек. Это четко отразил в известном письме Акрополиту император Федор II после посещения города, выразив глубокое сожаление по поводу утраты современным ему поселением красоты и величия древнего полиса.

 

 

 

Крупнейшие малоазийские города в период Никейской империи являлись также центрами культуры и образованности. Никея современникам представлялась по обилию ученых, как известно, древними Афинами. Несмотря на бесконечные войны, которые вело государство, никейские императоры смогли высоко поднять уровень образования и просвещения. Уже при Феодоре I в Никее, Прусе, Смирне и других городах создаются школы, преподаются грамматика и риторика. Ватац не только увеличил количество элементарных школ и школ грамматики, но и основал в Никее философскую школу. В Магнезии были созданы настоящие культурные центры со множеством библиотек. Кроме того, во всех крупных городах имелись публичные библиотеки, книги из которых разрешалось брать на дом, что представляло большое удобство для всех желающих заниматься. По-видимому, в крупных городах существовали небольшие скриптории, в которых создавались новые рукописи, так как о писцах проявлялась особая забота. Для диспутов ученых и научных занятий были отведены специальные дома — «театры муз», по выражению Скутариота. По императорскому постановлению правители городов обязаны были платить жалование учителям медицины, арифметики, геометрии и риторики из городского бюджета.

Таким образом, письменные и археологические данные убедительно свидетельствуют о том, что малоазийский город периода Никейской империи переживал определенный подъем, вызванный общим экономическим благосостоянием государства и политикой поощрения никейскими императорами развития ремесел и культуры в городах. Города были довольно тесно связаны торговыми отношениями как между собой, так и с окружающей сельской округой. К концу существования Никейской империи они приобрели законченный внешний облик феодального города. На этот период приходится и последний их взлет как центров культуры и образованности. Возвращение в 1261 г. Константинополя и изменение политики византийского правительства в отношении городов Малой Азии означали начало постепенного и теперь окончательного угасания их экономической и культурной жизни.

 

 

ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ

 

Никейская армия за период своего недолгого существования прошла путь от небольших отрядов греческих патриотов (численностью 100-300 человек) до многотысячного (6-7 тыс.), разноноплеменного, хорошо вооруженного оружием собственного изготовления войска. Оно сумело осуществить стратегические планы никейских императоров: восстановить Византийскую империю. Военная стратегия, неразрывно связанная с государственной политикой, не претерпела значительных изменений за весь период существования Никейской империи.

В отношении азиатской части государства стратегия заключалась в обеспечении и сохранении существующей границы с Иконийским султанатом. Ради этого создавалась крепкая линия обороны в виде системы акритских поселений, постов наблюдения, проводилось расселение «неизвестных казне лиц» в пограничных городах и крепостях для усиления их обороны, строительство новых укрепленных пунктов с постоянными гарнизонами из фемного войска, подчинявшимися при Феодоре II Ласкаре командующему войсками в Малой Азии протовестиариту Карианиту. Главное место в охране восточных границ принадлежало акритам — пограничным военным поселенцам, обладавшим большим опытом партизанской борьбы. Они располагали значительными земельными наделами и пастбищами, не платили государственных налогов и получали жалованье. Акриты несли военную службу по месту расположения своих владений. Оборона границ означала для них одновременно охрану собственного достояния. Акриты нередко по своей инициативе предпринимали грабительские набеги на территории соседей. Сравнительная обеспеченность и слабый государственный контроль при постоянной военной опасности способствовали развитию сознания сословного и социального единства и укреплению чувства взаимовыручки и солидарности. Как пишет Пахимер:

 

«Впрочем, эти горные жители, как могшие затеять возмущение, если бы каким-нибудь образом напали на них неприятели, и ничем не обеспеченные для сохранения верности, когда бы борьба, при случае, оказалась выше их сил, не оставались без всякого о них попечения: все они избавлены были от податей, знатнейшие из них получали пенсионы, а тем, которые могли питать дерзкие замыслы, даваемы были царские грамоты. С течением времени они разжились, и богатство текло к ним рекою. Но чем обильнее были средства их жизни, тем смелее выступали они против неприятелей и чрез то собирали огромную добычу. Занятие их было — делать засады по ночам и каждый день убивать и грабить турок. А отсюда происходило то, что следуя за убегающими противниками, они вторгались внутрь их страны, отнимали у них все, что составляло их надежду, и насильно перевозя это домой, пользовались добычею по своему произволу. Между тем военачальники спокойно оставаясь, сколько возможно, назади, давали войскам другое направление и, насилиями возбуждая войну там, где она не возникла бы, заставляли других людей, по одним подозрениям, терпеть бедствия прежде, чем они ожидали их, и с такой стороны, откуда не могли ожидать. Все это было следствием благоденствия горных укреплений, поселенцы которых, хотя бы и не представлялось никакой надобности, или хотя бы со стороны противников и задумывалось что-нибудь враждебное, во всяком случае обеспечивались находившимся вблизи правительством, которое готово было противостать враждебной силе. И вот первые результаты тогдашнего состояния дел: крепостные жители не только упомянутою выше свободою от податей и доходами, но и ежедневными выражениями царской дружбы до крайности возгордились и обращали внимание только на то, что носило на себе признак богатства; поэтому с одной стороны тем ревностнее охраняли его, с другой тем смелее врывались в неприятельскую землю и противостояли врагам, когда они имели возможность сделать зло нашему отечеству.»

 

В целом стратегию Никейской империи на востоке можно охарактеризовать как оборонительную.

 

Напротив, военная стратегия в отношении Латинской империи и государств Балканского государства была наступательной, цель которой - возвращение всех византийских земель и восстановление империи. Данная задача, хотя при ее решении в отношении некоторых государств в какой-то период акценты смещались (прежде всего в дипломатическом плане), могла быть решена только при наличии регулярного и хорошо обученного войска, командный состав которого (от императора, чаще всего выступающего в роли полководца, и до друнгария и таксиарха) знает тактическое искусство проведения военных кампаний.

На структуру и состав никейского войска, безусловно, влияли особенности организации армий ее противников. Поэтому, если для борьбы с рыцарскими формированиями Латинской империи требовались тяжеловооруженная конница и пехота, то для отпора куманской коннице Болгарии следовало создавать легкую стрелковую конницу.

И основу такого войска уже через несколько лет после образований империи составляли регулярные наемные части. Именно они, как известно, решили исход сражения на Меандре в 1211 г. между никейскими войсками Феодора I Ласкаря и сельджукской армией. Армия Никеи в то время состояла из западных наемников и прониарных ополчений малоазийских фем – Вифинии и Фракиссии. Состав:

«Латинская аллагия» (западные наемники) - 100 рыцарей, 200 сержантов, 500 приданных конных лучников типа «туркопулы»;

2. «Вифинская аллагия» - 150 конных латников-прониаров, 450 конных лучников типа «туркопулы»;

3. «Фракисийская аллагия» - 150 конных латников-прониаров, 450 конных лучников типа «туркопулы».

Итого 400 тяжелых и 1600 легких всадников, которые отстояли рубежи Никейской империи в ее "нежном возрасте". Никита Хониат таким образом восхвалял Феодора I Ласкариса: «Воинов из наших отрядов, которые, когда наступала пора сражения, не смели даже смотреть на вражеский шлем и не более муравьев годных в военных делах или жаждущих надеть шлем Аида, привел в сознание, или, как говорится, сделал другими: из бегущих от сражения - воинов, из невооруженных - гоплитов, из домоседов - желающих жить в палатках, из живущих дома - предпочитающих находиться под открытым небом, из непривычных к верховой езде - годных управлять арабскими и нисейскими конями, взнузданными ремнями и одетыми в защитные попоны, закрывающие все тело коня».

Латинская аллагия при Феодоре I стала, как стародавнее войско тагм, кузницей командных кадров, туда посылали молодых ромеев обучаться латинскому способу боя. Ромейские прониары и стратиоты уступали в вооружении и выучке, но потихоньку подтягивались к идеалу.

К середине 30-х гг. XIII в. была полностью воссоздана старая комниновская система комплектования войска, с упором на наемные регулярные силы, так называемый «латиникон», или, по терминологии Георгия Пахимера, «италикон», состоящий из тяжеловооруженной кавалерии. Наемники приходили, в основном, из Латинской империи, из венецианских территорий на Леванте и других крестоносных государств и, а также Франции, Испании и Англии; греческая часть ударной кавалерии состояла из прониаров фемных аллагий. Рядовые наемники получали воинское жалование, а их командиры, именовавшиеся «императорскими верными рыцарями» (kavallarioi), получали, как и греческие катафракты, землю в пронию. Командовал латинскими наемниками великий коноставл; эту должность император Иоанн III Ватац создал специально для Михаила Палеолога.

Вооружение тяжелого всадника состояло из меча, боевого топора и тяжелого копья, применявшегося для таранного удара. Защитное вооружение включало в себя продолговатый щит, шлем с забралом, панцирь или кольчугу, металлические перчатки и чулки, наплечники и наколенники. Конь также был защищен металлическими пластинами.

В 40-е годы образовался «скификон» - части легковооруженной половецкой конницы которая успешно сражалась с подобной конницей у болгар и турок. Основное оружие - лук со стрелами в колчане, легкое копье с ременной петлей посередине, сабля и аркан. Защитное вооружение состояло из брони с плечевыми ремнями и шлема. В «скификон» в качестве отдельных отрядов входили кроме половцев турки, появившиеся в никейской армии в 50-е годы и проявившие себя в битве при Пелагонии в 1259 году.

Третья составная часть никейского войска, обозначенная в источниках как «эллиникон», состояла из фемных отрядов, которые частично включались в регулярную армию, а также из набираемых каждую весну ранее обученных пехотинцев. По своему оснащению «эллиникон» был разнороден. Там были как отряды конницы, так и легко- и тяжеловооруженная пехота. Конница, состоявшая из прониаров, вооружалась аналогично латиникону и входила в контингент тяжелой кавалерии.

Пехота делилась на стрелков и гоплитов. На вооружении стрелков были лук и колчан со стрелами, пращи и секиры. Из защитного вооружения - небольшой щит. Формировались они из пергамских, филадельфийских, пафлагонийских, антиохийских и никейских лучников, которых современники называют лучшими в Средиземноморье. Немногочисленная тяжеловооруженная пехота гоплитов в основном выполняла задачу прикрытия лучников, остававшихся главной силой греческой пехоты. Гоплит имел меч, копье, боевой топор и пращу. В качестве защиты - шлем, чешуйчатый панцирь и щит (Акрополит).

В состав войска входила также императорская гвардия - варанга, состоявшая из англичан и шотландцев (Пахимер). Они составляли личную охрану императора, а так же гарнизон крепости в Магнесии, где хранилась государственная казна. Возросла роль ее командира — великого этериарха, особенно после неудавшегося заговора против Ватаца в 1224 г. Ведь ему император доверял свою жизнь и поручал деликатные миссии.

Никейская армия была в основном конной, а пехота – ездящей. В 1255 г. император Феодор II включал в войско, идущее на болгар, всех «кто имел оружие и коня», а через несколько дней, узнав о местонахождении лагеря болгарского царя, «ускорил движение конницы». Доказательством кавалерийского состава войска служит и скорость передвижения армии. Так, весной 1256 г., находясь в Адрианополе, Феодор II, узнав, что Мельник вновь осажден болгарами, двинулся со всем войском «в полном вооружении, на лошадях, с грузом и с другими военными принадлежностями» и прибыл к Серрам, проделав путь около 350 км, делая дневной переход более чем в 400 стадий (60 км).

К особенностям походов никейских войск следует отнести то, что они совершались не только весной и летом, но нередко осенью и зимой. Несмотря на то, что в конце царствования Феодора I появляется вновь должность великого доместика (до 1247 г. им был Андроник Палеолог), во главе всех более или менее важных походов стоял сам император. Это неоднократно подчеркивалось авторами исторических сочинений, в глазах которых никейский император - это прежде всего полководец и воин. Ватац и Михаил Палеолог характеризуются как «знатоки военного дела... и воинского искусства». Лишь в немногих случаях войско вел великий доместик или его заместитель — протостратор.

Чтобы четче представить знание тактики никейскими полководцами, проанализируем один из болгарских походов Феодора II Ласкаря, привлекая для уточнения и дополнения примеры и факты из других военных кампаний Никеи. Весной 1255 г. войско, как обычно, переправилось на Балканы через Геллеспонт. Вместе с войском шел и обоз, в котором находились провиант, оружие и запасные лошади. На телегах везли стенобитные орудия и катапульты. В авангарде шел отряд, разведывающий более удобную дорогу и защищающий от неожиданного нападения передовых отрядов противника (Акроп. Р. 11. 26-28). Была выслана и дальняя разведка с целью узнать местонахождение лагеря болгарского царя Михаила (Акроп. Р. 111. 21-23). Если впереди все было спокойно и обстановка не требовала ускоренного движения, то войско шло обычным маршем, останавливаясь на ночь временным лагерем (Акроп. Р. 121. 7-8; 128. 1-6), а если ситуация была тревожной, то темп марша ускорялся и лагерь уже не разбивался. Лагерь строился и при осаде крепости (Акроп. Р. 45-23; 66. 6; 74. 15-16 и др.). Величина лагеря, его устройство зависели от многих обстоятельств: количества войск, военной ситуации, временный или постоянный лагерь и т. д.. Многие принципы устройства лагеря сохранились в Никее еще со времен «Тактики Льва».

Сохранилось лишь одно свидетельство о размерах лагеря никейского войска во время второго похода Феодора II на Болгарию в 1256 г. В длину он был около 40 стадий (Акроп. Р. 128. 9-10). В центре стоял императорский шатер, охраняемый варангой. Армия располагалась по родам войск, образуя из подразделений квадрат со сторожевыми постами. Караульную службу осуществляли половцы, которыми командовал примикирий (Акроп. Р. 131. 26-30).

Во время похода при императоре существовал военный совет, куда входили, помимо военачальников отдельных подразделений (великого коноставла, командира половецкой конницы, стратига фемных отрядов), великий доместик, стратопедарх, великий приммикирий, а также некоторые другие военачальники и приближенные из знати. На нем решались вопросы тактико-стратегического характера, которые возникали во время военной кампании (Акроп. Р. 121. 8-9). Так, в 1246 г., после получения известия о смерти болгарского царя Калояна, на совете решался вопрос: идти или нет на болгар (Акроп. Р. 79. 9). В бой с противником войско вступало либо после некоторой стоянки лагерями друг перед другом, либо, что случалось чаще, сразу же после перестроения в боевые порядки, т. е. с марша. С тех пор, как в никейских войсках появилась половецкая конница, она чаще всего начинала боевые действия, завязывая стрелковый бой с фронта, в то время как фланги и тыл подвергались атаке на завершающем этапе боя тяжелой конницей (Акроп. Р. 116. 5-117. 3).

Успех похода и сражения зависел, помимо других факторов, от знания командующим и командирами отдельных отрядов военного искусства и наличия боевого опыта. Как свидетельствуют источники, никейские военачальники обладали такими знаниями и умело их применяли. Часто устраивались засады, ложные отступления, использование резерва в решающие моменты боя, внезапность нападения, а также другие хитрости. Так, весной 1259 г. Иоанн Палеолог, посланный во главе никейского войска в Эпир, столкнулся с мощной военной коалицией Эпира, Ахайи и Сицилии, войско которых значительно превосходило ромейское. В этих условиях он тяжеловооруженных воинов («одетых в латы и панцирь») поместил в места укрепленные, а легковооруженной коннице, состоящей из половцев и турок, приказал сражаться в открытом поле, где конные стрелки поражали неприятеля издали. Ни днем, ни ночью, как сообщает Акрополит, они не давали покоя латинским союзникам Михаила II, нападая на дорогах

подкрадываясь к телегам, то есть ведя по существу полупартизанскую войну, и уже через несколько дней войско противника значительно уменьшилось (Акроп. Р. 168. 20-169. 19).

 

Осада и взятие крепостей были одним из важнейших элементов большей части, походов, особенно в последние десятилетия существования империи. Пожалуй, это можно считать отличительной особенностью военных кампаний никейских войск, так как крупных открытых сражений было не так много. Поэтому в каждом походе везли с собой камнеметные орудия, катапульты для метания зажигательных снарядов, стенобитные машины. Источники четко разделяют осадные орудия на стенобитные и метательные (Акроп. Р. 66. 8-9; 13. 14-15; 117. 28; 120.. При взятии Девола (1259 г.) никейская армия располагала всеми видами осадных машин. Осада городов, как правило, длилась недолго. И в случае неудачи использовались другие методы: подкуп (так были взяты Серра и Меленик), переговоры и дипломатия. Последняя играла существенную роль в решении военных задач. Одним из блестящих примеров этого может служить завоевание Иоанном Ватацем в 1246 г. обширных территорий в Македонии и Эпире, по поводу чего Акрополит восклицает, «что иной полководец все тщательно и умно рассчитает, но ничего или мало приобретет, а другой без кровопролития, без войны, без людских потерь тихо и мирно овладеет многим» (Акроп. Р. 78. 2-6).

Дальние и продолжительные походы никейской армии, которая все время увеличивалась численно, требовали хорошей организации снабжения войска. Поэтому в 1255 г. Феодором II Ласкарем была создана новая военная должность - великий стратопедарх, отвечающий перед императором за снабжение армии. Им был назначен Георгий Музалон (Акроп. Р. 124. 4-7).

 

К сожалению, мы не можем ничего точно сказать о численности никейского регулярного войска. Косвенные подсчеты показывают, что к концу рассматриваемого периода оно насчитывало около 6-7 тыс. человек. Так, например, в 1257 г. Феодор II, уходя с Балкан в Малую Азию, оставил в Фессалонике, Прилепе и других македонских городах гарнизоны общей численностью не менее 1,5-2 тыс. человек, взяв с собой основную часть войска (Акроп. Р. 139. 1-14).

 

 

 

КУЛЬТУРА

 

Благодатной почвой, на которой смогли взойти ростки нового, было бурное возрождение эллинизма и греческого патриотизма в Никейской империи. В условиях господства латинян обращение к эллинистическим традициям, противопоставление их латинской культуре было не только естественным, но и неизбежным в. Ожесточенная борьба против завоевателей вызвала подъем эллинского самосознания и одновременно привела к мысли, что мечта о всемирной империи, наследнице Древнего Рима, должна быть оставлена. Собственно, политические условия для пересмотра идеи о Византийской империи как imperium universale начали складываться с момента образования самостоятельных Болгарского и Сербского государств. Политическая ситуация, сложившаяся после 1204 г., придала лишь новый импульс для отказа от универсализма и замены imperium universale на imperium unicum, которую еще предстояло создать. Именно к осуществлению этой цели и были направлены социально-политические и дипломатические усилия династии Ласкарисов, стремившейся восстановить бывшую Византийскую империю в территориальных рамках, существовавших до 1204 г., как независимое и единое греческое государство с одним императором и патриархом.

После 1204 г. византийцы все чаще называют себя не «ромеями», а «эллинами», словом, которое раньше было синонимом язычника. Новое употребление слова «эллины» означало не только растущее осознание никейскими учеными их прошлого, но и реакцию на увеличивающуюся культурную (помимо политической и церковной) угрозу со стороны латинян. Никея «по обилию ученых людей представляется современникам древними Афинами», а сама империя идентифицируется с Элладой. «Ромейская храбрость» и «ромейские воины» уступают место «эллинской храбрости» и «эллинским воинам».

Никейские ученые и писатели, обратившиеся к прошлому греков, увидели в подернутой дымкой далекой исторической действительности свой идеал. Это глубокое внимание к эллинскому прошлому проявилось в целенаправленных поисках и собирании старых рукописей с текстами древнегреческих ученых и мыслителей (вспомним, например, поездку Никифора Влеммида на Балканы за рукописями), широком комментировании и переписывании древних авторов. Интерес к античности, который никогда не исчезал в Византии, в первой половине XIII в. становится необычайно широким в среде интеллектуалов. Никейские писатели и ученые уже не мыслят своего творчества без активного использования античного наследия: цитирования древних авторов, пересказывания мифов, обращения к образам и примерам из истории, поэзии и прозы античной Эллады. Этим же интересом и реставраторскими тенденциями следует объяснить и стремление облекать свои произведения в те античные формы и жанры, которые ранее крайне редко использовались в византийской литературе. Так, два стихотворения Никифора Влеммида, воспевающие Сосандрийский монастырь, написаны одно гекзаметром (даже выдержана «гомеровская» дикция), а другое — ямбическим триметром; прозаическая же «Царская статуя» написана в жанре политической дидактической речи, напоминающей по форме речи Диона Хрисостома и Синезия. Необходимо отметить, что и начало элегии Акрополита на смерть императрицы Ирины очень похоже на античный жанр надгробной эпитафии.

Но гуманизм (тем более для Византии) — это не только обращение к античности и возрождение эллинского духа, но и энциклопедизм его носителей. Универсализм (жажда широких и всесторонних, в чем-то, может быть даже поверхностных, знаний), как известно, был присущ многим умам эпохи Возрождения. Отчасти эти черты были свойственны и никейским ученым. Никифора Влеммида и императора Феодора II Ласкариса при всей разнохарактерности их творческой деятельности объединяет одна черта: широкий круг интересов. Из-под их пера вышли труды по философии, физике, географии, астрономии, медицине, политические и богословские трактаты, автобиографии, поэтические к риторические произведения, богатая эпистолография и т. д.

Как известно, философской основой византийского гуманизма XIV— XV вв. был неоплатонизм. Влеммид и Феодор II в своих философских концепциях придерживались в целом еще аристотелизма. Но вместе с тем мы найдем у них немало примеров критики Стагирита и признание правильности выводов неоплатоников и даже дальнейшее развитие их теорий.

В качестве примера приведем расхождение Влеммида с Аристотелем в определении причины естественного движения тела. Древнегреческий философ связывал его с природными свойствами элементов: земля, вода, воздух — тяжелы, а потому их естественное движение — прямолинейное направление к центру мира. Четвертый элемент — огонь — абсолютно легкий, и поэтому его движение — от центра мира. Никифор Влеммид, опираясь на заново «открытые» им труды Иоанна Филопона и Симплиция, утверждал, что причиной естественного движения является не тяжесть или легкость элемента, а его родство с определенным состоянием и стремление каждого элемента к своей целостности. Поэтому все четыре элемента не имеют никакого другого естественного движения, кроме тенденции к объединению в свое единое целое. Их естественное состояние — покой. Эта теория оказала значительное влияние на взгляды западноевропейских ученых: Николая Кузанского и Кеплера.

После смерти Никифора Влеммида его философские труды «Физика» и «Логика» стали учебными пособиями и книгами по философии как в Византийской империи, так и (в перевода на латынь) в Западной Европе: их отличительной чертой являлось сочетание четкого и ясного изложения аристоте¬левской философии с комментариями и переосмыслением многих ее положений в духе хри¬стианского учения о мире. О популярности философских произведений Влеммида говорит и тот факт, что в настоящее время его «Физика» и «Логика» известны соответственно в 56 и 96 полных рукописях, датированных XIII—XIX вв..

 

Ученик Влеммида, император Феодор II, хотя и соглашается со взглядом античной натурфилософии, что четыре элемен¬та (земля, вода, воздух и огонь) следует рассматривать как строительный камень космоса, однако ясно подчеркивает в первой части своего философского трактата «Мировое обозрение» зависимое положение материи от Бога как ее творца. Элементы не могут возникнуть сами из себя, так как их соединение может привести к самоуничтожению. Круговое движение небесных светил как элементов материального космоса сравнивается с таким же движением элементов нематериального порядка — духом и мыслями. У них, как и у материальных тел, должны быть начало, толчок. Круговое движение характерно также для жизни и смерти, которые есть не что иное, как взаимообусловленное биологическое круговое движение, в ходе которого от божественного дуновения образуется бессмертная душа.

 

 

Общепризнанным является в литературе тезис о том, что философское мышление в Византии вращалось вокруг двух крупнейших идеалистов древности — Аристотеля и Платона. Материалистические идеи отсутствовали.

Но в одном из писем Феодора II Ласкаря мы встречаем упоминание (к сожалению, только глухое, без пояснений и имен) о существовании при никейском дворе материалистического направления в философии - "атомистов", придерживающихся идей Гераклита и Демокрита. Об этом мы узнаем из письма Феодора II Никифору Влеммиду (Lasc. Ep. Р. 9). По словам императора «люди, считающие себя сторонниками атомистической теории, не тверды в своих убеждениях, плохо разбираются в ней и смешивают разные понятия». Было ли случайным, что именно в Никее мы встречаемся с материалистическим направлением в философии? Хотя сам император относился к нему отрицательно, но, может быть, именно оно оказало на него влияние в формулировании значения опыта? Значительным вкладом, который внес Феодор II Ласкарис в развитие философской мысли Византии, было совершенно отличное от античной и средневековой философии понимание опыта, который «многое разъясняет и дает право поставить вопрос о наличии или отсутствии чего-либо» (Ibid. Т. 12, pt 3. Р. 22.29—31). Как известно, Аристотель не считал опыт последней инстанцией в проверке «мнения». Признание превосходства опыта над умозрительными построениями было шагом вперед в познании категорий истинного и ложного.

 

Ученые Никейской империи проявляли значительный интерес к естественным наукам и медицине, прежде всего в плане применения их достижений на практике либо ради обучения и сохранения накопленных знаний. Поэтому труды, созданные никейскими учеными, были в основе своей компилятивными, базирующимися на знаниях античности. Свою задачу при их написании ученые видели в систематизации достижений античной науки и ее комментировании. Таковы географические труды Никифора Влеммида «История Земли» и «Всеобщая география». Они написаны на основе стихотворного сочинения античного географа Дионисия Периегета и предназначались для учеников в качестве учебников. «Исто¬рия Земли», составленная в 1241 г., кратко сообщала о положении Земли относительно других планет, ее величине и способах измерения, шарообразности и т. д. Задачей «Всеобщей географии», предназначенной для учеников старшего возраста, было «описать всю землю и показать, на какие части она делится и какие на ней находятся племена, города и реки» (Ibid. Р. 458). В учебнике довольно подробно описывались Европа и Малая Азия, населявшие их в древности народы, давались сведения о племенах, живших на территории Древней Руси, о болгарах, половцах и т. д. Несмотря на компилятивный характер, сочинения Влеммида являются важными для суждения об уровне географических знаний в империи.

Об интересе к астрономии и тесно с ней связанной астрологии свидетельствует сочинение Никифора Влеммида «Физика краткая», в которой 5 глав (24—28) посвящено Солнцу, Луне, звездам, эфиру и положению Земли на небесном своде (PG. Т. 142. Col. 1213—1280). К астрономии во второй книге «Мирового обозрения», озаглавленной «О небесах», обращается и император Феодор II. Речь идет там о круговом пути небесных светил, шарообразной форме солнца, луны и звезд. Феодор пишет о скорости их движения, гармонии сфер.

Математические труды также базировались на достижениях античности. Шестая книга «Всеобщей физики» императора Феодора II снабжена таким количеством чертежей математических фигур, что скорее была похожа на учебник геометрии. Но в этой главе, как и в ряде мест «Мирового обозрения», впервые император исследует связь между кругом, квадратом и треугольником и их «переход» друг в друга (квадрат в окружность и треугольник, а треугольник — в окружность). В этой геометрической символике «перехода» от одной фигуры к другой очень много сходства с последующей символикой Николая Кузанского, который путем таких «переходов» получил понятие бесконечности. О любви и интересе Ласкариса к математике говорит и его письма к Акрополиту с разъяснениями что такое среднее арифметическое, геометрическое и гармоническое. Хотя он и не был естествоиспытателем, но его познания в астрономии и математике ставят его в один ряд с такими высокообразованными современниками, как Фридрих II Гогенштауфен и Альфонс X Кастильский — знатоками астрономии, математики и других естественных наук. Необходимо отметить, что в 1252 г. появился на греческом языке учебник арифметики с арабскими числами, которые до этого были мало известны .

Большое значение придавалось и развитию медицинских знаний. До нас дошли небольшие сочинения Влеммида, занимавшегося лечением больных. Они были написаны для учеников его школы. Некоторые из них изложены в форме церковного песнопения с целью лучшего запоминания. В этих учебных пособиях, основывавшихся частично на трудах Галена, содержатся перечень лечебных средств, правила кровопускания, излагаются методы анализа мочи и общие принципы обучения врачебному искусству. Влеммиду принадлежит и один алхимический труд.

Таким образом, Никейской империи был присущ высокий уровень образованности и знания при компилятивном характере естественнонаучных трудов, вышедших из-под пера ее ученых и философов.

 

 

 

В большей степени гуманистические тенденции или мотивы проявились в литературе Никейской империи. Наряду с обостренным вниманием к событиям общественной жизни в ней шел параллельный процесс развития индивидуалистических тенденций. Потребность человека разобраться в собственном мире чувств, раскрыть свою душу, выразить свой духовный мир в слове и письме становится одной из характерных особенностей многих сочинений писателей XIII в., и в первую очередь автобиографий. От этого века, как ни от какого другого, сохранилось пять автобиографий: Никифора Влеммида, Георгия Акрополита, Михаила Палеолога, Георгия Кипрского и Георгия Пахимера, — из которых только первая хронологически относится к эпохе Никейской империи и тем самым знаменует начало в развитии индивидуалистических и гуманистических тенденций, столь характерных для последующего развития в палеологовскую эпоху.

Главная цель автобиографии Влеммида — оставить о себе воспоминание и «воздвигнуть — по его словам — столп исповедания». Поэтому общественные события освещаются лишь настолько, насколько необходимо для понимания читателей происходящего с автором. Обостренный интерес к собственной личности, ярко выраженный в автобиографии, — явление довольно редкое в византийской литературе предыдущих веков: оно может быть соотнесено с преувеличенным значением каждого момента жизни у Ливания в его сочинении «О моей судьбе». Как и Ливаний, Влеммид в первой части автобиографии занят исключительно своей личностью. Он подробно рассказывает о своем детстве, друзьях юности, первом любовном увлечении и горьком разочаровании в предмете своей страсти, постоянном интересе к наукам и о годах обучения в Скамандре, Нимфее и Никее, обращает внимание читателя на те эпизоды из своей жизни, которые могли окопчиться трагически: плавание в шторм, нападение пиратов, спасение от рухнувшей на него в доме колонны.

Среди поэтического творчества нпкейских писателей своей свежестью, искренностью чувств, человечностью, чисто мирским идеалом взаимной любви выделяется известная элегия Георгия Акрополита на смерть жены императора Иоанна III Ватаца. Вот несколько строф из нее:

 

«Во цвете лет девических судьба дала

Мне разделить и ложе, и владычество

С таким супругом!. .

И с ним я сочеталась, с юным юная,

И по любви взаимной с ним в одно слилась.

Связало нас законное супружество,

Но крепче страсть связала обоюдная:

Супружество смесило нас в едину плоть,

Любовь же душу нам дала единую.

Да, я любила крепко, он — еще сильней,

Да, я дарила радость и брала ее!

Он был мне дорог, как очей сиянье,

Но я ему дороже, чем сиянье глаз. . .»

 

Действительно, трудно не согласится со словами С. С. Аверинцева, что в элегии «открывается такая прочувственность и человечность, какую нелегко отыскать в светской византийской поэзии».

Возникновению гуманистических элементов в культуре Никейской империи способствовала и та духовная атмосфера, которая окружала греческих интеллектуалов. При никейском дворе уже в царствование Иоанна III имелся кружок истинных любителей науки и литературы, группировавшийся вокруг императора и пользующийся его вниманием и поддержкой. Сам Ватац любил присутствовать на диспутах, поговорить о литературе. Среди членов кружка выделялся месадзон Димитрий Торник, «глава» никейского правительства, получивший хорошее образование.

Переписка Феодора II позволяет нам представить тот интеллектуальный кружок, который образовался вокруг его личности. В него входили, помимо Влеммида и Акрополита, Месопотамит, Михаил Сенахерим, Андроник Франкопул, Агиофеодорит и другие ученые. Духовные интересы этого кружка лежали в области науки и литературы, подтверждением чего служит их обширная переписка между собой. Письма тогда имели большое значение и их содержание оглашалось среди друзей. Каждое письмо являлось почти законченным литературным произведением, в котором смысл затемнен риторикой, а действительный случай завуалирован. Широко применяется прием сравнения и противопоставления, тезиса и антитезы, сознательного отказа от изображения реального и конкретного, что было характерно и для эпистолографии итальянского гуманизма.

Замечательным литературным сокровищем эпохи являются письма самого Феодора II, большая часть которых адресована членам кружка. Император, воспитанный в эллинистических традициях, увлеченный античными поэтами, ораторами и музыкой, с волнующей искренностью и тонкостью передает в письмах случаи из своей жизни, моменты своего душевного настроения. В них то сквозит легкая ирония, переходящая в сатиру, то вплетается философское размышление о сущности бытия, оканчивающееся

сожалением по поводу бренности мира, то все пронизывается сочувствием и расположением к адресату. Письма передают новое эстетическое восприятие жизни, интерес к прошлому, красоте памятников и ландшафтов.

В качестве примера можно привести одно из писем императора, которое по глубине содержания и настроения, по выражению русской исследовательницы М. А. Андреевой, «могло бы принадлежать перу итальянского гуманиста». Речь идет о небольшом письме, адресованном Акрополиту, в котором император описывает свое посещение Пергама. Заброшенность города являет печальное зрелище. Впечатляет лишь сохранившийся античный театр, который олицетворяет собой величие эллинского мира, несмотря на всеразрушающее влияние времени. Это же величие древних Феодор видит и в полуразрушенных стенах пергамских зданий, и в полностью сохранившихся водопроводе и акведуке, арки которого производили впечатление монолита и в то же время отличались такой легкостью и естественностью изгиба, что «сам бы Фидий поразился, увидев их». В конце письма император проводит аналогию между состоянием города, по которому везде валялись куски мраморных колонн, навевающие на зрителя печаль о прошлом, и жизнью теперешних его обитателей.

В придворном кругу ученых высоко ценились знания. Они гордились ими, при каждом удобном случае стремились устраивать диспуты как между собой, так и с приезжающими представителями Запада. Споры сопровождались чаще желанием блеснуть своими знаниями перед папскими легатами, чем стремлением найти примиряющую формулу. Интересно описание Феодором II диспута с главой посольства Фридриха II маркизом Бертольдом фон Гогенбургом. Среди свиты маркиза были ученые и врачи, которые уверяли, что изучили, кроме тривиума, и квадривиум и имели некоторое знакомство с Аристотелем, а именно с его этикой и политикой. Но в ходе спора император пришел к выводу, что из геометрии они знали только немного планиметрию, из астрономии — астрологию, которая в Византии не занимала такого места, как на Западе. Они совершенно не знали политику и физику, а в этике и логике делали много ошибок. Единственно, в чем западные ученые, по мнению Феодора, были сильны, кроме астрологии, так это в риторике.

На примере жизни и деятельности Никифора Влеммида можно увидеть еще один гуманистический признак, который в XIV в. станет идеалом ученого, — это стремление выделить занятия наукой и творчеством в особую сферу деятельности, целенаправленно заниматься которой можно, лишь отказавшись от мирских забот и семейной жизни. Действительно, почти все творческое наследие Влеммида создано им в течение последних 23 лет, когда он поселился в собственном монастыре и полностью отдался научной и педагогической работе, никуда не уезжая и ведя обширную переписку. Барьер, который разделял светскую и церковную культуру до 1204 г., пал. Эллинизм больше не считался несовместимым с монашеской жизнью. По примеру Влеммида Плануд, игумен монастыря в Вифинии, преподавал светские науки мирянам.

 

Проявляется совершенно новый для Византии тип видения мира, распространившийся в среде высшей военной аристократии. Старый аскетический идеал целомудрия пошатнулся. Плотское влечение, долгие столетия считавшееся зазорным, получает литературную санкцию: появляются любовные романы, стихотворные и прозаические, подражавшие античным авторам с одной стороны, а с другой, воспринявшие средневековые эстетические принципы. Автором одного из византийских любовных романов «Каллимах и Хрисорроя» являлся Андроник Палеолог, сын севастократора Константина, брата Михаила Палеолога ставший одним из крупнейших военачальников империи.

Внешность воина-аристократа вырисовывается на основе ряда памятников византийского светского искусства, в частности – серебряных чаш, на которых изображен главный герой византийского героического эпоса Дигенис Акрит. Юноша облачен в короткую подпоясанную тунику с рукавами, закатанными до локтей и каймой по подолу. Налокотники украшены растительным орнаментом в виде вьющегося стебля. Поверх туники наброшен короткий военный плащ-сагион, обшитый по краю каймой и застегнутый на правом плече круглой фибулой. На ноги надеты кожаные кампагии – походные гетры. Облегающая тело туника до колен с длинными рукавами, разрезом сзади и вырезом у ворота (скарамангий) – униформа византийской кавалерии. На голове у юноши венец-камилавкион. Венчают камилавкион три жемчужины, а основанием служит массивный витой обруч. Подобный венец становится отличительной чертой византийской знати. Внешний облик византийского аристократа тесно связан с тем пониманием красоты, который был распространен в Византии.

Аскетический идеал, заключавшийся в постах, молитвах, обращении к Богу, удаление от мира, перестает удовлетворять образованные слои. Идеалом становится потребность активно творить добро, то что Евстафий Солунский называет «деятельной любовью». Обрядность отступает перед нравственностью: «Лучше рот набить мясом – это называется мясоедством, - чем преисполниться зла, ибо это уже людоедство».

И светское, и церковное искусство Византии отображало и возвеличивало образ воина – защитника империи. Единая традиция изображения дает нам понимание того, каким видели византийцы образ идеального воина, в образе святого, эпического героя или же в образе реальной исторической личности. К началу исследуемого периода этот образ завершил эволюцию от святого к реальному человеку.

 

«Новые веяния» появляются и изобразительном искусстве. Никейские художники брали в качестве образца книжное искусство Х в. с его антикизирующим стилем, экспрессивностью фигур, рельефностью складок, смелыми и широкими мазками. Радикально перерабатывая старые образцы для решения новых художественных задач, они порвали с комниновскими традициями и заложили основы зрелого "палеологовского стиля". В качестве примера таких произведений книжного искусства можно привести Евангелие из Карахиссара и Евангелие с Деяниями и Посланиями апостолов, а также Новый завет в Чикаго, ряд миниатюр евангелистов Матфея и Луки в Четвероевангелиях, где они изображены экспрессивно, в состоянии вдохновения. Однако даже в лучших кодексах, выполненных квалифицированными рисовальщиками, чувствуется, что они создавались в ускоренном темпе, чтобы в короткие сроки выполнить «политический заказ» молодого государства, оказавшегося перед лицом военной и духовной латинской экспансии.

Можно с определенной уверенностью констатировать, что в изобразительном искусстве Никейской империи существовали три стиля: местный, или консервативный, базирующийся на малоазийской живописи XII в. (фресковые росписи св. Софии в Никее); традиционный, исповедующий комниновский стиль; передовой, предпалеологовский. Последние два стиля прослеживаются в памятниках книжной миниатюры. При этом необходимо сказать следующее. Даже в консервативном стиле фресковых росписей св. Софии мы уже видим применение антикизирующих элементов — зеленый цвет, апостол, напоминающий античного оратора. Едва ли это было случайным. В значительной степени антикизирующие элементы проявились в передовом стиле книжного искусства, которое сознательно опиралось на эллинистическое наследие.

Главный вывод, который можно сделать, состоит в том, что уже в Никейской империи начался отход от законченной стилизации, схематической линейности и плоскостной трактовки пространства и наметился процесс объединения новых стилистических элементов (целостное пространственное построение, неразрывность фигуры с архитектурой, которая становится объемной, усложнение пейзажа, применение кривых и изогнутых линий, экспрессивность и эмоциональность фигур) в единое и органическое целое.

 

Подводя итог, можно констатировать: просвещение, которое традиционно поддерживалось в Византии и являлось в глазах ромеев той ценностью, которой не обладали другие народы, приобрело особое значение в Никейской империи. Несмотря на бесконечные войны, отнимавшие лучшие силы страны, никейские императоры смогли высоко поднять уровень образования и просвещения. Уже при Феодоре I в Никее, Пруссе, Смирне и других городах создаются школы грамматиков и риторов (Nic. Blem. Р. 2. 9—10; 3.3; 55. 7—9, 15). Ватац не только увеличил численность элементарных школ и школ граматиков, но и основал в Никее философскую школу, поручив преподавание в ней Эксаптеригу, а после его смерти в 1238 г.— Никифору Влеммиду. В Магнезии были созданы настоящие культурные центры со множеством библиотек. Кроме того, во всех крупных городах имелись публичные библиотеки, и тем самым была спасена большая часть литературных богатств Византии. По императорскому постановлению архонты и правители городов обязаны были платить жалованье учителям медицины, арифметики, геометрии и риторики из городского бюджета.

Особый подъем образования отмечается при Феодоре II Ласкарисе (Scut. Р. 277—302). В самой Никее он увеличил число элементарных школ, основав в церкви св. Трифона школы грамматиков и риторов, поставив во главе их Сенахерима и Франкопула (Ibid. Р. 291. 6—11). По всей империи и даже в Эпире никейские ученые собирали старые кодексы, которыми пополняли библиотеки. В крупных городах существовали небольшие скриптории, в которых создавались новые рукописи. О переписчиках проявлялась особая забота. Книги из библиотек разрешалось брать на дом, что представляло большое удобство для всех желающих заниматься. Для диспутов ученых и научных занятий были отведены специальные дома, «театры муз», по выражению Скутариота (Ibid. Р. 297. 26—298. 1). О том, какое значение Феодор II придавал образованию и воспитанию, показывает его письмо к Сенахериму и Франкопулу, в котором учитель молодежи сравнивается с садовником. «Нет ничего приятнее,— пишет император,— для сердца садовника, как увидеть свой луг полным цветов.» И он может надеяться, что в определенное время он воспользуется плодами этой красоты... «Хотя я очень занят военными делами, хотя мой дух отвлечен восстаниями, сражениями, сопротивлением, коварством, переменами, угрозами... однако мы никогда не отступим от сути нашей идеи красоты духовного луга».

Изменено 25 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

 

 

«АРИСТОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» И ГИБЕЛЬ ДЕЛА ЛАСКАРИСОВ

 

Смерть Феодора II Ласкариса послужила сигналом к наступлению феодальной аристократии. Георгий Музалон прекрасно понимал это. Он тотчас созвал синклит, на котором изъявил готовность уйти со своего поста и передать дела новому эпитропу, которого изберет синклит. Однако заговорщики предпочли действовать из-за угла. Палеолог выступил с речью, восхваляющей мудрость Музалона, и задал тон собранию. Посыпались льстивые заявления. Снова была принесена присяга на верность Иоанну и Георгию Музалону. События развивались очень быстро. На девятый день после смерти императора Музалоны и другие представители высшей знати отправились в Сосандрский монастырь на панихиду в память умершего. Во время богослужения храм был окружен воинами, во главе которых были подчиненные Михаилу Палеологу западные наемники. Георгий, Андроник и Феодор Музалоны пытались найти убежище у алтаря, но были настигнуты и зверски зарублены.

Опекуном малолетнего императора стал Михаил Палеолог, получивший титул мегадуки. Щедро раздавая обещания и привилегии, Палеолог заручился поддержкой синклита. Патриарх имел регентские полномочия и мог бы взять власть, но патриарх Арсений, возведенный на престол из монахов-отшельников, совершенно не разбирался в государственных делах и поддался на лесть и заверения Палеолога. Арсений признал его регентом и отдал ему ключи от казнохранилища. Новый распорядитель империи воспользовался этим, чтобы подготовить себе путь к трону. Он щедро раздавал деньги сановникам, военным, духовенству, всюду вербуя сторонников. Пытался он завоевать симпатии и простых горожан, освободив должников фиска из тюрем.

Все аристократы, попавшие в опалу при Ватаце и его сыне, были возвращены ко двору и осыпаны милостями. Сторонники Музалонов подверглись репрессиям. Палеолог торжественно обещал, что на наиболее важные должности будут назначаться лишь представители высшей знати. В юридический статус проний были внесены важные изменения, приведшие к постепенному слиянию условной собственности с родовой феодальной собственностью: Палеолог обязался увеличить пронии и превратить их в наследственные, независимо от того, пали ли их держатели на поле боя или умерли своей смертью, независимо от того, есть ли у них наследники или они еще находятся во чреве матери. Заискивая перед Церковью, Палеолог клялся патриарху и иерархам, что не предпримет ничего без благословения высшего клира.

Через два-три месяца волею придворных и духовных сановников юный император пожаловал Палеологу титул деспота, а в конце 1258 г. нарек его своим соправителем. В начале 1259 г. должна была состояться коронация обоих императоров. Однако короновав, был лишь Михаил Палеолог (1259—1282). Коронация Иоанна была отложена на неопределенный срок.

Возвышение Палеолога не обошлось все-таки без борьбы. Пока он выступал против Музалонов и их сторонников, высшая феодальная аристократия оказывала ему единодушную поддержку. Но когда зашла речь об отстранении от престола законного наследника, положение осложнилось. Патриарх Арсений, коронуя Михаила, добился от него клятвы, что по достижении Иоанном совершеннолетия он станет единовластным государем. Дорожа своим авторитетом и авторитетом церкви, патриарх не мог пренебречь присягой Феодору II и его сыну. Арсения поддержали некоторые епископы. Были, по-видимому, колебания и среди придворных.

Оппозиция, однако, оказалась, бессильной. Несчастный ребенок был удален от двора под надзор преданных Палеологу людей. Событием, чрезвычайно благоприятствовавшим планам Палеолога и случившимся как нельзя более кстати, было отвоевание Константинополя. Оно было истолковано самим Палеологом и придворными льстецами как знак божьего расположения к Михаилу и дало ему в глазах большинства санкцию на захват единоличной власти. Высшая чиновная знать во главе с Георгием Акрополитом подготовила узурпатору приятный сюрприз к его вступлению в древнюю столицу — восторженный панегирик, в котором Палеолога призывали ознаменовать счастливое событие коронацией его сына Андроника. Весной 1261 г. Арсений в знак протеста оставил патриарший трон и удалился в монастырь. Палеолог быстро организовал выборы нового патриарха. Непокорные епископы были смещены со своих кафедр. Судьба Иоанна IV была окончательно решена. Утверждение у власти Михаила VIII Палеолога — ставленника крупной феодальной аристократии — означало крутой поворот от политики никейских императоров. Михаил Палеолог вступил в тесный союз с землевладельческой знатью, сделав его основой своей внутренней политики.

Император спешил удовлетворить требования феодалов. Положение узурпатора, отстранившего от власти, а затем ослепившего малолетнего Иоанна IV Ласкариса, заставляло его щедрыми подачками непрестанно добиваться расположения знати. Высшим сановникам были предоставлены субсидии для строительства новых и восстановления старых дворцов в отвоеванном Константинополе. Своим приверженцам Михаил VIII, не скупясь, жаловал поместья и чины, раздавал богатые подарки. Широкие привилегии получили родственники императора и его ближайшие друзья, пролагавшие ему путь к трону. Брат Михаила Иоанн, видный военачальник, был возведен в достоинство деспота, второму брату Константину было присвоено звание кесаря. Титулом севастократора был отмечен родственник Михаила Константин Торник. Высокие звания получили другие приближенные императора. Было роздано большое количество земель в виде прений. Пронин получили члены синклита и многочисленная феодальная знать. Большинство высших сановников государства стали обладателями крупных поместий. Так, брату императора деспоту Иоанну Палеологу принадлежали огромные территории, в том числе острова Митилена и Родос. Обширные владения, составившие прению Николая Малиасина, были получены Николаем от императора в 1272 г. Они были переданы ему с жившими там крестьянами, всем движимым и недвижимым имуществом в наследственное владение. Обширные территории в завоеванных Ватацем и Феодором Фракии и Македонии, предназначенные для раздачи в пронии, раздавались теперь в наследное владение аристократам.

Государственные деньги тратились без счета. Как утверждает Пахимер, «Палеолог черпал из казны обеими руками и мотовски расточал то, что собиралось скряжнически». Финансовые потребности государства были велики. Помимо восстановления Константинополя, регулярных затрат на содержание многочисленного чиновничества и крупных сумм, уходивших на удовлетворение все возраставших аппетитов знати, большие средства поглощали армия и флот. Армия теперь в большей мере комплектовалась за счет наемников, главным образом турок и франков. Ее численность была поднята Михаилом до 15—20 тыс. человек. Годичное содержание одного воина-наемника обходилось государству примерно в 24 иперпира (минимальный годовой доход с проний, предоставлявшихся командной прослойке войска, составлял не менее 36 иперпиров). Снаряжавшийся с помощью Генуи флот насчитывал от 50 до 75 кораблей и стоил государству примерно четвертой части сумм, тратившихся на сухопутную армию. Большие средства уходили на нужды дипломатии, богатые дары папскому престолу и иностранным правителям, на отправление и прием посольств. Соображения престижа заставляли византийское правительство возрождать традиции мировой державы, диктовали необходимость восстановления в прежнем блеске придворной жизни и пышного дворцового церемониала.

Огромные траты быстро истощили казну, доставшуюся Палеологу от его предшественников. Между тем налоговые поступления, основной источник пополнения государственных финансов, имели тенденцию к сокращению. Контроль государства над увеличением численности освобожденных от налогов париков на частновладельческих землях практически совсем перестал осуществляться. Много сельских жителей, плативших налоги государству, в поисках выхода из тяжелого положения бежало в поместья феодалов, превратившись в зависимых париков, плательщиков феодальной ренты. Сокращение числа налогоплательщиков шло особенно быстро с ростом феодальных привилегий земельных магнатов и особенно с расширением их иммунитетных прав. Податная экскуссия, даруемая феодалам, как правило, распространялась на их париков, которые впредь уплачивали бывшие государственные налоги своим господам. Предоставление феодалам полной и неограниченной податной экскуссии, широко жаловавшейся Михаилом VIII, не только сокращало доходы фиска, но постепенно все более высвобождало поместья феодалов из-под контроля государства, ослабляя тем самым позиции центральной власти.

Другой важный финансовый источник — таможенные пошлины, приносившие Византии при Комнинах несколько тысяч золотых иперперов ежеДневного дохода, теперь, с переходом международной торговли в руки генуэзцев и венецианцев и отмены для них торговых пошлин, почти полностью иссяк. Нимфейский договор, ратифицированный 10 июля 1261 г. в Генуе, является своеобразной параллелью знаменитому хрисовулу 1081 г. в пользу венецианцев. Он давал последней больше привилегий, чем их имела Венеция в Латинской империи. Представлял ли себе узурпатор, что, избавившись от одного врага, он сам открывал двери перед другим? Думается, что роковые последствия этого договора, которые могли возникнуть (и которые возникли), не были учтены, и Михаил VIII руководствовался в первую очередь необходимостью решения насущных проблем – помощи генуэзского флота (завоевание Константинополя дало бы ему ореол богоизбранности и оправдало бы узурпацию трона в глазах общества). Договор гарантировал Генуе полную свободу торговли на всей Византийской территории и в Черном море. Никея тем самым подрывала свою

собственную торговлю, так как византийские купцы могли не выдержать конкуренции с Генуей. Предоставляя Лигурийской республике право организовать свои фактории в Смирне, Алеа, Адрамитии, на Хиосе, Лесбосе, в Фессалонике, Сосандрах, а также на Эвбее и Крите, которые еще предстояло завоевать , Михаил Палеолог тем самым как бы вводил в здоровое тело ромейского государства болезнетворные бактерии, которые и стали одной из причин его гибели. А передача прав на венецианское наследство как в Константинополе, так и в других районах империи и изгнание из всех портов венецианских кораблей имели временный

характер, ибо вскоре Палеологу пришлось предоставить Венеции те же привилегии, что и Генуе.

Чтобы справиться с постоянным финансовым дефицитом, правительство Михаила Палеолога прибегало к крайним мерам — к порче монеты, конфискациям имущества лиц, впавших в немилость, к штрафам, взимавшимся по разным поводам с населения.

Как пишет Успенский:

 

«Реставрация греческого Константинополя была необходима Палеологу, чтобы укре¬пить свой трон. Этим самым он был втянут в вопросы мировой политики, в борьбу с Западом на иных условиях, чем Ласкари, имевшие неуязвимую базу у себя в Малой Азии. Перед ними заискивали, на Палеолога будут нападать. Фео¬дор II не считался с папой, а Палеолог будет искать у него спасения. Армия и флот потребуют усиленных расходов, а казна Ласкарей была на исходе. Занятие Константинополя вызовет новые тяготы: нужно возобновлять столицу, дворцы, храмы, укрепления, дома. Иные будут расходы на пышность двора. Ватаци имел все у себя, жил помещиком, умер в палатке в своем саду; а в Константинополе все будет привозное, покупное, роскошное по прежнему уставу и укладу. В Нимфее сановниками были местные богатые магнаты либо царские слуги-домочадцы, а в Константинополе при¬дется оплачивать старые громадные штаты хищного чиновничества, которому нужно восстанавливать дома, жить дорогой столичной жизнью. Никея и Нимфей, цветущие рынки и гавани по побережью, заглохнут, а сам Константинополь что давал населению, провинциям? Что связано с ним, кроме недоброй памяти? Не он ли высасывал, особенно при Комнинах и Ангелах, все соки из провинции? Не праведный суд, но хищных чиновников и самоуправных властелей обещает он провинциалу. Уйдет власть, падет торговля, и вновь нахлынут турки. Все это неизбежно и не¬поправимо. Греческая жизнь заглохнет в Малой Азии. ФеодорII мог взять Константинополь, но не спешил. Вероятно, он понимал последствия.»

 

Даже весьма скудные сведения, которые дошли до нас о положении дел в провинциях во время Михаила VIII, позволяют судить о катастрофическом обнищании восточных областей империи. Грабительская налоговая политика, частые кадастровые переписи и внеочередные сборы налогов приводили к полному разорению сельского населения. По словам Пахимера, «отсутствие денег у крестьян вынуждало их отдавать в счет налогов золотые и серебряные монеты, служившие им головным украшением, и оттого становиться еще беднее». С завоеванием Константинополя и возвращением императорского двора в столицу постепенно захирели и такие богатые области, как Вифиния, бывшая в свое время источником благосостояния Никейской империи. Безудержный грабеж государства привел к взрыву недовольства обездоленного крестьянства Вифинии: в 1262 г. вспыхнуло восстание вифинских акритов. В Никейской империи они были свободны от уплаты налогов и несения других повинностей. С приходом к власти Михаила VIII была проведена реформа, приведшая фактически к ликвидации пограничной службы акритов. Их земли были обложены податями, а воинам в виде компенсации назначили жалование, которое выдавалось нерегулярно и систематически уменьшалось. Акриты при поддержке вифинского крестьянства, настроенного в пользу старой династии, подняли восстание. В среде восставших появился слепой юноша, выдававшийся ими за Иоанна IV Ласкариса. Посланное против восставших войско оказалось бессильным против засевших в горах акритов, которые хорошо знали местность и с успехом отражали атаки. Восстание удалось подавить путем обмана и подкупа отдельных его вожаков и участников. В результате карательных экспедиций Вифиния была разорена, а оборона восточной границы рухнула. И турки хлынули в империю

Грабительская политика правительства в отношении восточных областей дорого обошлась Византийскому государству. Местное население все чаще предпочитало входить в контакты с турками и переселяться в их области. Оборона восточных границ империи была полностью дезорганизована — акриты, охваченные ненавистью к Палеологам, уклонялись от несения пограничной службы, перебегали к туркам. Турки по большей части безнаказанно переходили границу империи и захватывали византийские области. Им удалось овладеть важным опорным пунктом византийцев — городом и крепостью Траллы, который был разрушен до основания, а его жители перебиты. Процесс проникновения турок облегчался и тем, что все помыслы Михаила Палеолога были устремлены на запад, где его вожделенной целью было окончательное изгнание латинян из Греции. Военные экспедиции на восток посылались лишь эпизодически, и вся восточная граница империи в годы пребывания Михаила VIII у власти по сути дела была открыта для турок.

Итоги «блестящего» царствования Михаила Палеолога сказались при его преемнике Андронике II. Разорение страны, полный подрыв ее экономики вынудили Андроника распустить флот и резко сократить армию. Почти все завоевания Михаила в Греции и Архипелаге были после этого потеряны, но гораздо страшнее было то, что потеряны были провинции Азии, еще недавно бывшие оплотом империи. Население азиатских провинции ненавидело новую династию и ее режим, и в условиях масштабных турецких вторжений, от которых Константинополь не давал защиты, предпочитало договорится с завоевателями. Имена главных сподвижников Османа I, основателя Османского бейлика – Михал-оглу и Маркос-оглу – достаточно четко говорят об их происхождении. Прошло два поколения – и потомки акритов и прониаров Никеи, принявшие ислам, обрушились на Византию под знаменами династии Османа.

На другом берегу проливов лежала обкорнанная империя Палеологов – с разоренным крестьянством, задавленной иностранной конкуренцией промышленностью, торговой гегемонией итальянцев и огромными апанажами знати, которой Михаил Палеолог роздал в вотчины завоеванные Ласкарисами земли Фракии и Македонии. Знати, которая скоро повергнет империю в цепь гражданских войн и приведет ее к окончательной гибели.

 

 

 

 

РАЗВИЛКА АЛЬТЕРНАТИВНОГО МИРА

 

Период Никейской империи был последним, когда на византийской земле существова¬ло единое централизованное государство. Но попытки подорвать это единство, возобновить борьбу между группировками господствующего класса, воспрепятствовать социальным ре¬формам правительства никогда не исчезали. В РИ крах произошел в момент «нарушенного равновесия». Оппозиционная знать сумел сплотится и взять власть, направив империю к гибели. Меж тем если бы политика Ласкарисов продолжалась еще лет 20 – тенденция стала бы необратимой. Внутренняя политика никейского правительства отражала прежде всего интересы военно-служилого слоя — прониаров. Они вместе с зажиточным свободным крестьянством, а также с военными поселенцами — стратиотами и акритами — и составляли социальную базу и опору никейских императоров в борьбе с крупной феодальной знатью. Как было показано выше при описании социальных процессов в царствование Ватаца, позиции этих слоев в социальной структуре Никейской империи медленно, но неуклонно укреплялись. Знать же пожалованием проний и «служилых вотчин» постепенно перевоспитывали в плане ее превращения в служилую аристократию (типа московского боярства, получавшего за службу в зависимости от должности высшие поместные оклады).

С целью удержания знати от выступления и ослабления оппозиции Ватац использовал ряд мер. Во-первых, участники заговоров не подвергались строгим наказаниям; во-вторых, в дальнейшей внутренней и внешней политике Ватац опирался на несколько наиболее родови¬тых и знатных греческих фамилий (Кондостефанов, Торников, Раулей, Палеологов), предоста¬вив членам этих родов высокие военные и гражданские должности (таким образом Ватац смог расколоть знать); в-третьих, заключал брач¬ные союзы между своими родственниками и представителями высшей аристократии и, в-четвертых, широко практиковал награждение их прониями. Кроме того, в качестве противовеса личной власти крупной феодальной знати император назначал на высшие провинциальные посты своих родственников, привлекал к командованию флотом и военными отрядами негреческую знать. Эти меры способствовали ослаблению центробежных сил в царствование Ватаца, что позволило империи успешно выступить в военном споре с Болгарией, Фессалоникой и Эпиром, где сепаратизм знати был развит сильнее.

 

Философ и ученый Феодор II, вступив на престол, повел вовсе не философскую политику. Он отменил многие фискальные привилегии, увеличил налоги, провел в широких масштабах конфискации имущества аристократии, привлек к руководству незнатных лиц. Это заставило оппозицию сплотиться вокруг Михаила Палеолога, как наиболее возможного кандидата на императорский престол. Михаил VIII, придя к власти, вернул всех репрессированных Феодором II из ссылки, возвратил им конфискованное имущество и земельные владения, сделал пронию наследственной. Это была полная победа старой родовитой военно-землевладельческой феодальной знати, стремившейся реставрировать те соци ально-экономические отношения, которые существовали при Ангелах. И это ей удалось.

 

Мотивы Феодора в общем понятны. Конечно оптимальнее было бы и далее проводить политику Ватаца. Но у Феодора не было времени и он это знал. Жестокий недуг терзал императора, сознающего неизбежность смерти. Учитывая градус недовольства знати политикой династии, Феодор явно опасался за будущее своего малолетнего сына и всего дела династии. Император попытался устранить оппозицию радикально – путем репрессий, что к моменту смерти Феодора привело лишь к сплочению аристократии против императора.

Выискивая развилку для «Мира Возрожденной Византии», первоначально хотел оставить в живых Феодора II, но такая развилка выглядит большой натяжкой. Учитывая что у Иоанна Ватаца тоже случались эпилептические припадки, болезнь Феодора была наследственной. С чем связано обострение эпилепсии? Основываясь на том, что по свидетельству Акрополита Феодор перед смертью превратился в совершенный скелет, на старом форуме предположили, что у него развился рак.

Так или иначе выживание этого перспективного императора выглядит малореально.

В этом случае необходим регент, обладающий достаточными способностями, волей, энергией и опытом, достаточно авторитетный, чтобы расколоть оппозицию знати и удержать власть до совершеннолетия нового императора. А заодно – и дать этому новому императору достойное воспитание и подготовить его к правлению.

Таким правителем не мог быть Георгий Музалон, пользовавшийся на момент смерти Феодора тотальной ненавистью всей знати – ненавистью, которая цементировала оппозицию. Среди ближайших сподвижников Феодора были и преданные ему представители высшей знати – Иоанн Ангел и Иоанн Карианит; но ни один из них не пользовался достаточным авторитетом. Протовестиарит Карианит командовал войсками восточной границы, был обожаем акритами, по словам Акрополита Палеолог, идя к захвату власти, опасался единственно Карианита, как «имевшего великую силу в войске». Но Карианит оказался никаким политиком, вынужден был покинуть двор и отправившись на границу поднимать акритов, был «убит в случайной стычке с турками».

Как бы то ни было, Феодор не счел никого из них пригодными для регентства.

Остается патриарх, который получал полномочия со-регента. Занимавший в РИ патриарший престол Арсений Авториан по выражению Григоры «в государственных делах понимал не больше чем те, кто трудится в поле», и закономерно был обманут Палеологом, которому сдал всю полноту власти.

Возникла мысль – а если бы на патриаршем престоле оказался другой патриарх, «в государственных делах» разбирающийся и способный взять власть? Такой патриарх в Византии в подобной ситуации мог очень много, что показывает РИ деятельность патриарха Иоанна XIV, по смерти Андроника III сумевшего явочным порядком отобрать регентские полномочия у Кантакузина.

А меж тем как выяснилось, первоначальной кандидатурой на выборах патриарха в 1254 году был отнюдь не Арсений. Патриархом должен был стать неоднократно упоминавшийся выше Никифор Влеммид. Как пишет Соколов в своей статье «Избрание патриархов в Византии»:

 

« По этому предмету любопытные сведения содержатся прежде всего в автобиографии самого Влеммида. Прошло немного времени, рассказывает здесь Влеммид, как царь (Иоанн Ватац) и патриарх (Мануил И) как бы по соглашению переселяются в надземный мир. Первому тотчас же наследует преемник, а относительно преемства второму царь (Феодор) дает распоряжение архиереям произвести избрание. И вот архиереи, собравшись свыше 40 (по смерти царя они раньше были созваны в Никею по случаю обновления царства), все без всякого разделения и колебания, как бы единой мыслью и устами, избрали для пастыроначальства прежде всего только Влеммида. Спрошенные, по обычаю избрания, о втором и третьем кандидате, они назвали одного и того же и первым, и вторым, и третьим, именно Влеммида, и никого другого. Царь Феодор настаивал на скорейшей хиротонии избранного, имея в виду, с одной стороны, совершение своего помазания на царство, а с другой - предстоявший ему отъезд из Никеи. Никифор же сдерживал горячность царя, опасаясь неблагоприятных последствий от его юношеской неопытности и быстрого, непреклонного образа действий. Царь «обещал ему и почести, и славу, и все, что имеет значение для человека, о почтении же и славе Бога речи никакой не было». Для Никифора, всю жизнь свою посвятившего Богу и ревновавшего о славе Божественной, легкомысленное к этому отношение царя было явлением крайне безотрадным. И он решил предоставить дело на суд знамения Божественного: если царь, в своих убеждениях Влеммиду принять патриаршество, будет мотивировать это необходимостью высшего порядка и скажет, что Влеммиду «должно принять на себя бремя иерархии ради Божественной славы», то он согласится на избрание, покорится Богу и примет на себя все опасности патриаршего служения, в противном же случае откажется от хиротонии. Об этом Влеммид горячо молился целую ночь, а на следующий день отправился во дворец. Вместе с царем и двумя его приближенными он вошел во внутренние покои, а сонм архиереев (? ??? ????????? ????????) в ожидании хиротонии Влеммида расположился в соседнем здании. Царь сказал Влеммиду следующее: «Ты знаешь, что весь собор архиереев только тебя одного избрал патриархом (?? ????? ????????? ?????????? ???? ??? ????????? ? ???????); это избрание с радостью приняли клир, монахи, народ и войско, которые предпочитают тебя всякому другому (кандидату). А насколько я желаю, чтобы ты был патриархом, об этом и говорить не нужно. Ты сам это знаешь, об этом свидетельствуют и дела мои. И вот я опять обещаю оказывать тебе столь великую и разнообразную честь, какую никто из царей никогда не воздавал ни одному патриарху. Какая же причина твоего несогласия и что оно значит?» Сказав это, царь поклонился до земли (??????????? ??? ?????) и опять просил его не откладывать хиротонии, дабы и самому без промедления принять помазание на царство. В ответе на речь царя Влеммид сказал: «Если бы я услышал о чести Божией, то дал бы благоприятный ответ; а теперь что я могу сказать и как ответить, коль скоро не ищу своей чести, так как честь человеческая и преходяща, и бесполезна». Царь на это сказал: «Теперь ты не ищи почтения Богу». Такими словами царя Влеммид был поражен в самое сердце и, взволнованный, резко сказал царю: «Мне не искать чести Божественной? Да какой же чести и искать мне, самому негодному из всех? Какое слово осужден я услышать за множество моих беззаконий! Гром и молния, почему вы медлите? Почему не подниметесь и не разрушите все как можно скорее? Испепелите, если возможно, того, кто осужден слышать такую речь! Пусть рассядется земля и скроет в своих недрах того, кто не разгневается на такую речь! Господи, если я от всей своей силы не ищу Твоей чести, то немедленно уничтожь меня с земли. Изгладь меня из книги живых и вместе спасаемых, если я не стану заботиться о чести Твоей. О несчастье, очевидцем которого я сделался. Услышь, небо, и внемли, земля, - я отказываюсь от предстоятельства и отклоняю от себя вину в таком богохульстве. И если бы мне даже грозили изгнание, голод, истязания, отсечение членов и насильственная смерть, я не приму пастыреначальства». Услышав возбужденную речь Влеммида, царь пришел в оцепенение и остался безгласен. Влеммид же оставил его и удалился в свой монастырь, лишив царя всякой надежды на вручение ему кормила церковной власти. Тем не менее царь не отказался от своего намерения, сделал и еще попытку привлечь Влеммида, но был опять отвергнут. После этого он обратил внимание на Арсения. «Не испросив ни у кого согласия, без голосования, без избрания, по одному только своему приказанию, он в три дня производит Арсения, совершенно непосвященного, в патриарха: царское повеление оказалось выше законов, канонов, церковных обычаев».

Сопоставляя рассказ Влеммида об отношении к нему императора Феодора Ласкариса и избрании его на престол с соответствующим повествованием Акрополита, можно заметить немало между ними разностей. Так, Влеммид, по его собственному рассказу, пользовался громадным уважением и расположением царя, который искренне желал видеть его на патриаршем престоле и весьма усиленно просил принять на себя предстоятельство в Церкви. О какой-либо хитрости царя по отношению к этому действительно мудрому и святому человеку, о его фальши и дипломатических с ним переговорах по поводу патриаршества и речи быть не может, так как царь имел дело с единогласно избранным на соборе претендентом высшей церковной власти, прекрасно известным и самому василевсу как его ученику своими выдающимися достоинствами, пользовавшимся громадным влиянием почти на все византийское общество. Умоляя Влеммида принять возможно скорее хиротонию в сан патриарха, Феодор Ласкарис меньше всего мог рассчитывать в будущем на уступчивость и снисходительность Влеммида к его желаниям. И не это последнее он и имел в виду накануне своего коронования и предстоящего военного похода, а заботился лишь о возможно быстром замещении вакантного патриаршего престола. В своих беседах и отношениях к Влеммиду он был настолько искренен, что позволил себе, по молодости и неопытности, прямо в лицо сказать ему дерзкую фразу против искания чести Божией. Нельзя думать, что это был верно рассчитанный прием с целью вызвать у Влеммида отказ от патриаршества. Смущение и ужас, вызванные последующей речью Влеммида, показывают, что царь не желал вызвать конфликта. К тому же он и после просил Влеммида взять отказ обратно. Значит, царь, по юношеской неопытности и быстрому, непреклонному образу действий, как говорит Влеммид, позволил себе крайне бестактный по отношению к нему поступок, последствия которого и для него самого оказались неожиданными. Такое объяснение конфликта с Влеммидом более естественно, чем тенденционное его освещение у историка Акрополита.»

 

Для характеристики Влеммида обратимся к его биографии. Никифор Влеммид родился въ 1197 г. в Константинополе в интеллигентной византийской семье (его отец был известным врачом) и переселился с родителями в Прусу, когда Константинополь оказался во власти латинян. Первоначальное образование он получил в элементарной школе города Прусы, под руководством дидаскала Монастерюта, впоследствии эфесского митрополита. Хорошо изучив здесь грамматику, Влеммид, отличавшийся склонностью к наукам, потом отправился въ Никею, где изучал риторику и логику. В 1213 г. Влеммид отправился для занятий Смирну и изучал здесь логику под руководством бежавшего из Константинополя ректора Академии, «ипата философов» Димитрия Карика. Здесь же он пользовался покровительством ученого митрополита Николая. В 1215 г. Влеммид посвятил себя изучению медицины и в течении семи лет знакомился с ней то в Смирне, то в Эфесе, а потом вместе со своим отцом стал заниматься врачебной практикой в столице империи - Никее. В 1222 г. Влеммид после неудачного любовного романа, окончившегося «горьким разочарованием в предмете своей страсти», покидает Никею и уезжает в город Скамандр, где обретает утешение в науке, посещая школу известного дидаскала Птохопродрома. Под руководством этого дидаскала Влеммид изучил математику, физику, оптику, катоптрику и астрономию. Однако, духовная жажда Влеммида не была удовлетворена и этими успехами. Но, не находя среди современных ученых таких дидаскалов, которые могли бы дать ему более широкое образование, Влеммид возвратился в Нимфей и сталь самостоятельно заниматься науками. На первом плане у него были сочинения философов и труды из области медицины. В это же время он изучил и римское право. Познания Влеммида были настолько уже серьезны, что в Смирне он имел ученый диспут с бывшим своим дидаскалом, «ипатом философов» Димитрием Кариком, и победил. Из Смирны Влеммид удалился в один из монастырей в области реки Скамандра и здесь сосредоточился на изучении Священного Писания и святоотеческих творений. Эти занятия доставили ему полнейшее удовлетворение. Влеммид, наконец, нашел то, что он так долго и старательно искал. В монастыре, под впечатлением творений Златоуста, Влеммид подготовился и к общественной жизни и деятельности.

 

 

В конце 1223 г. Влеммид прибыл в Никею и сразу обратил на себя внимание патриapxa Германа, который рукоположил его в сан диакона, затем назначил на должность своего логофета и даже поселил в своем дворце. Как талантливый и весьма образованный человек, превосходивший своими познаниями многих выдающихся современников, как искренно религиозный и высоконравственный клирик, Влеммид пользовался любовью и уважением как патриapxa Германа, так и почти всего населения Никеи. На этот период деятельности Влеммида в видах нашей развилки следует обратить особое внимание. Логофет фактически управлял всеми делами патриархии, в том числе – патриаршими землевладениями и доходами. Влеммид сумел ввести в этой сфере порядок и строгую отчетность, но при этом нажил много врагов среди патриаршего клира. Влеммид, отличавшийся волевым и властным характером, принял довольно жесткие меры для пресечения злоупотреблений. Клирики попытались оклеветать его перед патриархом, но Влеммид блестяще оправдался. После этого во время отъездов из Никеи для борьбы с манихеями патриарх Герман назначает Влеммида управлять вместо себя всеми делами патриархии, а затем ставит его викарным епископом в Нимфей – императорскую резиденцию, в которой деятельность Влеммида «была продолжительна и успешна».

Герман кажется готовил Влеммида в преемники, но у патриаршего архидьякона было слишком много врагов. Император Иоанн Ватац отклонил его кандидатуру, заявив открыто, что Влеммид не будет слушаться царя, у которого могут быть не те виды, что у Церкви.

 

 

Дальнейшая деятельность Влеммида относится более к культурной, чем политической сфере – вместо патриархии он возглавил философскую школу в Никее и стал затем воспитателем наследника трона, будущего императора-ученого Феодора II. Сохранился трактат «Царская статуя», в которой Влеммид не выражает свои воззрения на обязанности правителя. В нем подчеркивается необходимость заботы о благосостоянии подданных, необходимость «постоянно упражнять воинов в военном деле», необходимость усиления флота «в виду приморского и островного положения нашей страны» (при этом вполне в духе характерного для Влеммида классицизма идут исторические отсылки к Афинскому морскому союзу), необходимость «бдительно следить за обстоятельствами и не упускать благоприятного случая». И наконец – необходимость выдвижения на общественные должности «людей добродетельных, благоразумных и образованных» вне зависимости от их происхождения – требование, вполне соответствующее направлению политики Ласкарисов.

Итак по сочетанию личных качеств и взглядов для сохранения империи Ласкарисов кадидатура Влеммида на пост патриарха, а значит и регента, представляется оптимальной. К этому следует прибавить еще огромный авторитет, которым он пользовался в тогдашнем никейском обществе. В народе к Влеммиду относились чуть-ли не как к прижизненному святому, в интеллигенции – как к «властителю дум», среди аристократии многие были его учениками. Исходя из всего этого – позиция Влеммида на посту патриарха и регента, соединяющего светскую и духовную власть, представляется неуязвимой для оппозиции.

В РИ Влеммид не стал патриархом из-за досадной размолвки. Возможность ликвидировать ее несомненно была. Император очевидно пережил колебания и не возобновил уговоров, так как против Влеммида действовала сильная партия среды высшей иерархии, боявшаяся возведения Влеммида на патриарший престол из-за его «крайнего ригоризма», уже проявлявшегося ранее по отношению к обмирщавшейся части духовенства.

Развилка, порождающая «Мир Возрожденной Византии» и состоит собственно в том, что размолвки не состоялось, либо же она была улажена – либо Влеммид «смирил гордыню», либо Феодор. Либо же в конце концов Феодор просто не произнес этой злосчастной фразы – немногого ведь не хватало для того чтобы Влеммид принял свою интронизацию как волю Божью. Почему не произнес? А взял вечером с полки иную книгу, и прочитал там что-то, что настроило его на иной лад в утренней беседе с учителем.

В РИ Влеммид вернулся в свой монастырь и занялся научной деятельностью. До конца жизни императора Феодора (1258) он имел очень большое на него влияние и «своим нравственным авторитетом много содействовал 6лагоприятномy разрешению разного рода конфликтов в жизни придворной и общественной». После смерти императора Феодора, Влеммид всецело затворился в своем монастыре и больше уже не выходил из него до конца своей жизни.

Здесь же в 1254 году в Никее состоялась хиротония патриарха Никифора Влеммида.

 

Изменено 25 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

ТАЙМЛАЙН

 

 

На Рождество 1254 г. состоялась хиротония Никифора Влеммида в качестве Вселенского патриарха. Вслед за тем сразу же патриарх Никифор торжественно венчал Феодора II императором ромеев.

Смерть Ватаца послужила для болгар и Михаила Ангела Эпирского сигналом к началу военных действий против Никейской империи. Пользуясь отсутствием на Балканах крупных сил никейского императора и опираясь на союз с Венгрией, Михаил Болгарский решил вернуть то, что было отнято у Болгарии Ватацем. Он перешел Марицу и без сопротивления занял значительную территорию Северной Фракии, так как славянское население этих мест охотно переходило на сторону соплеменников.

Император Феодор переправился через Геллеспонт зимой 1256 г. Болгары не решились дать сражение и очистили занятые районы. Михаил отступил за Балканский хребет. Феодор взял и разграбил Верою (Боруй). Несмотря на тяготы этой зимней кампании, она завершилась успешно. Отнятое болгарами было возвращено, кроме сильной крепости в Родопах (Цепены). Успешно развивались действия никейского императора и на западе, в Южной Македонии. Отложившийся Мельник был подчинен, Велес взят.

Осенью 1256 г. Феодор еще раз попытался взять Цепену, но не достиг цели. Оставив небольшое войско во Фракии и приказав ему не ввязываться в сражение с болгарами, если они выступят в союзе с половцами, Феодор в конце 1256 г. ушел в Лампсак, а затем в Нимфей. Весной 1257 г. он снова направился на Балканы. Оставленный им отряд во Фракии был между тем разгромлен половцами под Дидимотикой. Феодор снова успешно отразил врагов. Болгарский царь Михаил счел благоразумным просить мира, который и был заключен на условиях уступки болгарами Цепены. Границы Болгарии и Никейской империи, сложившиеся при Ватаце, были восстановлены.

Опасаясь похода Феодора против Эпирского царства, поспешил с мирными предложениями и Михаил Ангел. В сентябре 1256 г. в лагерь Феодора прибыла жена деспота с сыном Никифором для заключения задуманного при Ватаце брака. Феодор воспользовался случаем и задержал жену и сына эпирского деспота в качестве заложников. Он диктовал условия мира, требуя уступить Сервию в Южной Македонии и Диррахий на севере Эпира, две крупнейшие крепости, принадлежащие эпирскому деспоту. Оказавшаяся в положении пленницы жена Михаила Ангела вынуждена была согласиться. Договор был скреплен в Фессалонике заключением брака Никифора с дочерью Феодора. Однако достигнутый таким образом мир не мог быть прочным, что вскоре и обнаружилось.

Феодор был вынужден покинуть свои европейские владения, услышав, что Михаил Палеолог снова бежал к туркам и турки опять разгромлены монголами. Полномочным наместником на западе он оставил Георгия Акрополита.

Вернувшись с болгарской войны, Феодор немедленно стал систематически замещать аристократов людьми незнатными; «знатным, — говорил он, — довольно их славы и знатности. Слуги должны быть послушными и верными; они должны любить лишь своего господина». Высшую придворную должность протовестиария он отнял у знатного Раули и вручил своему незнатному другу детства Георгию Музалону в награду за успешное правление государством в отсутствие царя. Феодор осыпал Музалона почестями и женил его на Кантакузине, племяннице Палеолога. Братьев Георгия Музалона он также выдвинул на первые места.

Отношения с Болгарией в последние годы правления Феодора II оставались мирными. Константин Тих искал дружбы с никейским императором. Он хотел упрочить свои права на трон, прося у Феодора в жены его дочь, внучку Ивана Асеня Великого. Предложение было принято, и с Болгарией установился прочный мир.

Сложной была ситуация на восточном рубеже. Сразу после коронации Феодор отправил из Филадельфии посольство к султану, вероятно, для подтверждения договора, заключенного его отцом. В то же время через несколько месяцев (конец 1254—начало 1255 г.) император вторично отправил посольство в Иконий. Чем это было вызвано? Представляется, что не последнюю роль здесь сыграло внутреннее положение в султанате в конце 1254— начале 1255 г., когда между Кылыч-Арсланом IV и Кей-Кавусом II началась борьба за престол. Первый пытался найти поддержку у татар, второй — у греков. Результатом этого посольства было заключение договора о помощи. Когда весной 1256 г. Феодор II отправлялся в поход на Балканы, он предварительно отправил посольство к султану, чтобы узнать, находятся ли в безопасности сельджуки и не нуждаются ли они в защите.

Однако ни за этот договор, ни за участие в сражении у Аксары против татар осенью 1256 г. отряда греков под командованием Михаила Палеолога, ни за помощь султану Кей-Кавусу, прибывшему к Феодору II в Сарды в начале января 1257 г., монголы не наказали империю. Напротив, уже в конце 1257—начале 1258 г. они присылают посольство к Феодору II. Последний с большим почетом принимает в Магнезии татарских послов и с помощью хитрости демонстрирует мощь своего войска. Переговоры с татаро-монголами окончились благополучно для империи.

Тем не менее ситуация на восточной границе оставалось напряженной (подробности будут приведены ниже), и эта ситуация требовала привлечения значительных сил для охраны восточной границы. Михаил Ангел Эпирский, оскорбленный навязанным ему договором, немедленно воспользовался этим, и атаковал никейские владения в Македонии. Больной Феодор, обеспокоенный в свете похода Хулагу прежде всего восточными делами, не мог уделить положению на Балканах достаточно внимания. Михаил II заключил союз с сербами и начал захватывать город за городом.

Албанское население Северного Эпира приняло его сторону. Враждебность к никейцам проявили и жители Южной и Средней Македонии. Пошли на измену Феодору и многие из стратигов македонских городов. Вернувшийся от турок Михаил Палеолог был послан с небольшими силами на помощь Акрополиту, осажденному в Прилепе, но не смог исправить положения. Прилеп был предательски сдан, претор Македонии Георгий Акрополит оказался в плену. Ко времени смерти Феодора II Ласкариса Михаил Ангел Эпирский отобрал у Никеи всю Македонию до Вардара.

Смертная болезнь приковала императора к постели. Сначала он еще пробовал садиться на коня или на трон, но скоро силы его оставили, и, изнуренный, полумертвый, проводил он дни и бессонные ночи, мучаясь подозрениями. Тяжело было умирать Феодору. Правда, его царство процветало и богатело; на Востоке ему не угрожали ни сельджуки, ни бессильные латиняне Константинополя, и он сумел уберечь страну от татарского нашествия; папы он не боялся; новый болгарский царь стал "другом и союзником ромеев". Но умирающий василевс сознавал что архонты, прорвавшись к власти, погубят и его 8-летнего сына, и державу Ласкаридов.

В РИ в последний год царствования Феодора были проведены репрессии. Ослеплен был Феодор Фили; пострижен в монахи знатный Комнин Торник; брошен в тюрьму полководец Алексей Стратигопул, а его сын, заявивший претензии на трон, был ослеплен; начальнику царской канцелярии Аллиату отрезали язык, пострижен был первый придворный чин паракимомен Загароммати.

Известно что в РИ Влеммид пытался предотвратить казни, и Феодор по его заступничеству отменил некоторые приговоры. То же самое Влеммид предпринял и здесь. До сих пор отношения патриарха Никифора и императора оставались душевными. Патриарх при поддержке императора произвел «чистку» в высшей иерархии – несколько сребролюбивых владык было смещено с епископских кафедр, на их место назначены выученики Влеммида из монахов. Оппозиция новому патриарху в Церкви была подавлена. Патриарх поддерживал императора в укреплении его власти, но отстаивал принципы политики Иоанна Ватаца и выступал против репрессий.

Император, в РИ репрессиями пытавшийся расчистить путь Георгию Музалону для регентства, но осознававший всю сложность ситуации, с которой придется столкнуться заслужившему тотальную ненависть знати Георгию, здесь естественно возложил надежды на патриарха (в отличии от РИ Арсения способного править страной). Феодор взял со своего старого учителя клятву – уберечь его сына и его империю.

В результате репрессии не приняли РИ масштаба – все означенные лица отправились в ссылку, но не потерпели иных наказаний. Феодор, повышая авторитет патриарха, заявлял что членовредительные приговоры отменены по его заступничеству, и осужденные обязаны патриарху сохранением своих глаз и языков. Сидевшему снова в темнице Михаилу Палеологу было объявлено, что от казни он спасен единственно заступничеством патриарха Никифора.

В августе 1258 года император привел все чины к присяге своему сыну Иоанну IV и объявил о вручении регентства патриарху Никифору, которому так же была принесена присяга на верность. После этого император принял схиму и скончался в августе 1258 г., процарствовав менее четырех лет. Похоронили его рядом с отцом в царском монастыре в Сосандрах. С этого момента в Ромейской империи началось правление патриарха-регента Никифора Влеммида.

Прежде чем продолжить, сделаем краткий обзор ситуации у ближайших соседей империи.

 

 

 

Латинская Греция.

К 1258 году властитель Пелопоннеса Гильом Виллардуэн, князь Ахейский, по факту занимал положение короля в Южной и Средней Греции. Еще в 1230ых его отец, князь Жоффруа, спасший латинский Константинополь, осажденный войсками и флотом Никейского императора Иоанна Ватаца и Болгарского царя Ивана Асеня, получил от регента Латинской империи Жана де Бриенна (экс-короля Иерусалимского)  сюзеренитет над всеми южными вассалами Латинской империи - герцогством Афинским, маркизатами Салоны и Бодоницы, терциерами Эвбеи и Кликладскими "герцогами Наксоса". Гильому Виллардуэну пришлось вести войну с этими непокорными вассалами, поддерживаемыми Венецией; ради этого он вступил в союз с Генуей, в это время сцепившейся с Венецией в "войне святого Саввы", и предоставил генуэзцам военно-морскую базу в Монемвасии. Летом 1258 г. Виллардуен выступил из Коринфа через Мегариду и переше­ек, сошелся с противниками при горе Кариди, расположенной при дороге, соединявшей Коринф с Фивами, и разбил их в кровопро­литной битве. Противники его спаслись бегством в Фивы. В то время как пелопоннесцы вторглись в Аттику, чтобы отрезать де ла Рошу отступление к Афинам, пылающий мщением победитель появился у стен Кадмеи. Сеньорам Средней Греции и Архипелага, запертым в древней фиванской цитадели, пришлось капитулировать - франкские сеньоры склонились перед мо­гущественным властителем по ту сторону Истма и принесли ему оммаж. Победа на время сделала князя Ахайского государем над всей материковой  Грецией от Тенара до Фермопил, Эвбеей и Кликладами.

О военном могуществе Виллардуэна можно судить по событиям крестового похода, когда в мае 1249 г. князь, явившись на Кипр приветствовать Людовика Святого, прибыл туда с флотилией из 24 кораблей и аж с 400 рыцарями, набранными в одном лишь Пелопоннесе (правда князь Ахайский проявил тогда так мало крестоносного пыла, что не принял вовсе участия в борьбе с Егип­том и после кратковременного пребывания в Дамиетте вернулся восвояси). Княжеский двор в Андравиде, при котором после покорения Средней Греции и островов служило 700-800 рыцарей, на Западе слыл за школу самых утонченных нравов, создавая очаровательный синтез греческой образованности и изящества с французской "куртуазной" культурой. Внутреннее правление Виллардуэнов было стабильным и популярным - при завоевании они нерушимо сохранили установленные Комнинами права греческих городов, повинности париков были сохранены на прежнем уровне, греческие архонты сохранили свои владения, и хотя и не имели права на участие в "парламентах", зато владели своими землями как полной аллодиальной собственностью, в то время как французские рыцари были ленниками князя со всеми соответствующими ограничениями в наследовании и браках. В целом греки оставались для Виллардуэнов и их афинских вассалов де ла Рошей вполне лояльными подданными. Аграрная экономика Пелопоннеса, позволявшая в Ахайе, Элиде и Мессении собирать урожаи пшеницы до сам-20, была целиком ориентирована на экспорт зерна, вина и масла в Италию, где спрос на сельскохозяйственную продукцию благодаря нарастающей урбанизации оставался высоким. В то же время в Коринфе, Афинах, Патрах и особенно в Фивах в значительной степени сохранялось процветавшее здесь при Комнинах текстильное производство - особенно славились Фивы, где в масштабных шелкоткацких мастерских станки приводились в движение полноводными ручьями Исменос и Дирке.

Столь выдающиеся успехи неизбежно подстегивали князя Ахейского к дальнейшей экспансии - он возмечтал о восстановлении под своим скипетром Фессалоникийского королевства Бонифация Монферратского. В 1259 году эти планы привели его к союзу с Михаилом Ангелом Эпирским и королем Сицилии Манфредом против Никеи.

 

 

Архипелаг.

Острова Эгейского моря на тот момент не принадлежали ни Венеции, ни Генуе, ни Сицилии. Тасос, Самофракия, Тенедос, Лесбос, Хиос, Родос и архипелаг Додеканеса принадлежали Никейской империи, у побережья которой они располагались. На прочих островах господствовали итальянские феодальные династии, являвшиеся вассалами Латинского императора Константинополя. Кликлады составляли «герцогство Наксос», управляемое венецианской династией Санудо; на Лемносе правила династия Навигойзи, Северные Спорады составляли «синьорию Скирос», управляемое итальянской, но совершенно огречившейся семьей Гизи. Наконец жемчужина Эгеиды, Эвбея, представляла самое странное зрелище франкского феодализма в Греции, так как нигде взаимные отношения не были так перепутаны. При крестоносном завоевании остров был разделен на три части («терции»), владетели которых стали именоваться «терциеры». Эти терциеры, которых в 1270ых годах все еще продолжали по привычке называть ломбардцами благодаря их приходу оттуда, продолжали плодовитый род веронских Карчери во многих ветвях, между тем благодаря бракам их дочерей, которые считались весьма желанной партией, и иноземные владетели с материка и островов наследовали владения в Эвбее, как, например, Паллавичини, Морозини, Санудо, Гизи, Сикон и Нуайе из Бургундии. Таким образом остров был раздроблен на множество ленов, хотя принципиально оставался при старом разделении на три части.

 

Общей столицей терциеров считался город Негропонт, древняя античная Халкида Эвбейская, наиболее населенное место острова, один из самых оживленных торговых городов Востока, населенный торговыми греками, франками и евреями. Могущественный замок господствовал над Эврипским проливом. Непосредственно перед ним деревянный мост соединял его со скалой, которая высилась в узком проливе и на которой возведена была башня. Мост этот тянулся далее в направлении к беотийскому берегу, где он был прикрыт другим бастионом. Уже Прокопий Кесарийский говорит об этом разводном деревянном мосте через Эврип, который делает Эвбею частью материка, когда он наведен через пролив, и островом, когда он поднят.

 

Господствующий на острове род Карчери благодаря семейным договорам держался вместе и защищал себя от всяких приступов и давлений. Властители из Веронского дома Равано и Джиберто вышли счастливо из войны с князем Ахайским. Они сохранили свои владения и феодальные права, хотя должны были признать верховную ленную власть Виллардуэна. Они усеяли Эвбею крепостями, которые они главным образом воздвигали из старых акрополей Эллопера, Абанта и Дриопена или из византийских замков. В крепостях Ореос, Каристос и Лармена, в Ла-Ватии, Василико, Филагра, в Купэ, Клисуре, Мандухо и Варонда ломбардцы распоряжались над своими ленниками и над массой закрепощенных греческих крестьян.

 

Большая часть Эвбеи под «благодетельным» латинским правлением превратилась в необработанные пустыри, заросшие миртовыми, масличными и фисташковыми кустарниками, хотя были и долины и равнины, где достаточно производилось хлеба, вина, меда, масла и шелка. Плодороднейшая из равнин, известные прекрасные Лелантонские поля, служившие в древности предметом ожесточенной борьбы между полисами Эретрии и Халкиды, еще в XIII столетии встречается под мало измененным древним своим именем Лиландо; на ней стояла франкская крепость Филла.

 

Главным источником благосостояния полуодичавших баронов острова было не мирное земледелие, а морской разбой. С 1204 года, когда после краха Ромейской империи в Архипелаге водворился классический феодальный бардак, Эгейское море стало таким же «романтическим» пиратским заповедником, каким в XVII веке нашей РИ было море Карибское. А «Порт-Роялом» пиратской Эгеиды являлся эвбейский Негропонт. Награбленные сокровища торговых морских караванов, прибрежных городов Архипелага Малой Азии и даже Сирии свозились в островные замки, а пленные продавались в рабство на рынках Востока и Запада. Эвбея, Кеос, Самофракия, Самос, Родос и Хиос были сборными пунктами для пиратов всех национальностей - для венецианских мародеров, пизанцев, генуэзцев, провансальцев, каталонцев и морейских славян, которые из своих пристаней и бухт предпринимали разбойничьи набеги. По заявлению Марино Санудо, из Эвбеи ежегодно выходило на промысел не менее ста корсарских кораблей. В этом ужасном морском грабеже принимали участие даже де ла Роши, герцоги Афинские — из Навплии. Не менее страшны были и греческие корсары, которые, базируясь на Родос, Хиос и Самос, под императорским флагом делали моря опасными.

 

В первой половине XIII века морское могущество Венеции еще позволяло сдерживать морской разбой в рамках, но с 1250ых годов, когда началась затяжная война между Венецией и Генуей, в Эгейском море и прилегающем к нему восточном секторе моря Средиземного разразилась настоящая пиратская вакханалия, и торговые корабли венецианцев осмеливались плавать в Константинополь и Утремер только крупными караванами и в сопровождение военного конвоя не менее чем в 20 боевых галер.

 

 

Эпирский деспотат.

После катастрофы при Клокотнице, когда "император" Феодор Ангел угодил в плен к болгарам, его держава, раскинувшаяся было от Адриатики до Черного моря, рассыпалась как карточный домик - владения во Фракии и Македонии были захвачены болгарами, а оставшееся сыновья и племянники Феодора растащили аж на 4 деспотата - Фессалонику, Фессалию, Этолию-Акарнанию и собственно Эпир. К 1244 году Фессалоника была завоевана Иоанном Ватацем, только что отобравшим у разгромленных монголами болгар Фракию и Македонию. Но остальные три деспотата были вновь собраны в единое государство Михаилом Ангелом, племянником Феодора. То признавая практически сюзеренитет Никеи, то возобновляя против нее военные действия, "деспот Михалица" неуклонно стремился вернуть былое величие Ангелов, отвоевать Фессалонику и выйти к Константинополю, но ему явно не хватало собственных сил для сокрушения Никеи. События последней войны его против Никеи описывались выше - к концу 1258 года он стоял на Вардаре, отняв у Никеи западную Македонию, но по большей части был обязан этими успехами напряженности на восточных границах Никеи, вызванной походом на запад монгольской имперской армии Хулагу.

Ситуацией воспользовался король Сицилии Манфред Штауфен, который в 1258 году так же атаковал владения Никейской империи в Албании, завоевав Дураццо (Диррахий), Крою и Арберию. Захват их не стоил Манфреду особых усилий - у никейцев не было средств оборонять свои позиции в Албании; но Манфред последовательно двинулся далее, атаковав уже албанские владения Михаила Ангела, и захватил Берат, Авлону (Влеру) и Спринарицу. Перед лицом войны на два фронта Михаил Ангел предпочёл договориться с Манфредом, сделав его своим союзником. В конце 1258 года за Манфреда была выдана дочь Михаила Елена Ангел, а захваченные Манфредом города Албании стали считаться её приданным. В обмен Михаил получил поддержку Сицилийского королевства в борьбе с Никеей.

Почти одновременно Михаил втянул в нарождающуюся антиникейскую коалицию и Гильома Виллардуэна. Михаил выдал вторую свою дочь Анну Ангел за овдовевшего князя Ахайского, которому она и принесла в виде приданого владения в Фтиотиде и крупные суммы денег. Оба новоиспеченных зятя Михаила Ангела оказались могущественней­шими государями — один в Южной Италии, а другой в Греции. Но коалиция, таким образом сколоченная Михаилом против Никеи, была подобием упряжки лебедя, рака и щуки - в то время как Михаил Ангел рассчитывал использовать зятьев для восстановления империи Феодора Ангела, оба зятя сами претендовали на Фессалонику и Фракию, каждый блюдя свои интересы.

На территории Эпирского царства были намного резче контрасты в уровне социально-экономического развития разных областей, чем в Никейской империи. Здесь местами было более развито феодальное землевладение - та же Фессалия в равнинной ее части была заповедником магнатских вотчин, ориентированных на экспорт сельхозпродукции - и здесь же сохранилось большое количество свободного крестьянства в малодоступных горных районах. Население оных районов было в большей степени инородческим - это были албанцы и влахи-аромуны, еще хранившие архаичные племенные традиции - но эти "дыкые горцы" были прочной опорой дома Ангелов.

 

 Господствующий класс Эпирского деспотата был гораздо менее консолидирован, чем на востоке. Здесь также возникали прониарские владения, но неизвестно, приняла ли раздача проний характер регулируемой государством прониарской системы, как в Никее. Во всяком случае раздача проний не стала основой внутренней политики государей Эпира и Фессалии. Владельцы родовых и пожалованных в собственность поместий были здесь гораздо более независимы от центральной власти, чем в Никейской империи. Центробежные тенденции проявлялись в Эпирском царстве гораздо отчетливей, и центральная власть меньше противодействовала им. Менее зависимы от государя были и прониары, которые, в отличии от Никеи, совершенно бесконтрольно творили суд и расправу над своими крестьянами. О слабости центральной власти говорит тот факт, что в Эпирском царстве крупные светские землевладельцы нередко силой захватывали церковные и монастырские земли.

На территории Эпирского деспотата находился ряд значительных городов (Диррахий, Охрид, Арта, Янина, Навпакт, Ларисса), но об их внутренней жизни в 1204—1261 гг. почти ничего неизвестно. Эпирские Ангелы, в отличии от Ласкарисов, никак не ограждали отечественное ремесло и торговлю от иностранной конкуренции - венецианцы и дубровчане обладали здесь обширнейшими льготами. И это было вполне естественно - как и в Пелопоннесе, в Эпире и особенно в плодороднейшей Фессалии феодальное хозяйство было целиком ориентировано на экспорт в Италию, и местные архонты имели основной доход от продажи сельхозпродуктов итальянским купцам.

В отличие от Никейской империи, образовавшейся главным образом на территории, отвоеванной у латинян, турок и независимых греческих архонтов, и ранее лишенной единого имперского управления, Эпирское царство на своих центральных землях целиком унаследовало комниновскую систему управления. Страна была разделена на множество мелких фем, возглавляемых дуками, обладавшими гражданской и судебной властью. Однако в отличие от восточного греческого государства эти наместничества здесь превратились в почти независимые феодальные княжества. Тенденция к феодальному раздроблению страны нашла официальное признание в политике представителей центральной власти. Глава государства выделял для своих братьев или сыновей настоящие независимые уделы, владельцы которых были совершенно бесконтрольны в своей внутренней деятельности. Их зависимость выражалась лишь в обязательстве следовать своему суверену во внешней политике.

Все эти факторы определяли как относительную слабость государства Эпирских Ангелов (невозможность сконцентрировать ресурсы на внешней экспансии), так и его чрезвычайную живучесть в ситуации "борьбы за выживание", когда против вражеского вторжения объединялись магнаты, защищающие свои привилегии, и воинственные горские общины, отстаивающие свою свободу и свою династию.

 

Сербия.

Сербское королевство для Никейской империи стало соседом лишь в начале 1250ых, когда в результате завоевания Македонии Иоанном Ватацем их границы соприкоснулись. До этого Сербия была для Никеи лишь весьма удобным партнером, с помощью которого можно было ограничивать влияние Эпирских Ангелов - дарование сидящим в Никее "патриархом Константинопольским" автокефалии Сербской церкви с посвящением святого Саввы - королевича из дома Неманьичей - в автокефальные Сербские митрополиты разом уполовинило область церковной юрисдикции Охридского митрополита, главы Церкви в империи Феодора Ангела.

По сравнению со своими соседями - не только поствизантийскими государствами, но и Венгрией, и даже Болгарией - Сербское королевство к середине XIII века являлось довольно архаичным социумом с сильным пережитками родоплеменных отношений, могуществом слоя "властелей" - прямых потомков племенных "жупанов", практически полным отсутствием городской экономики. Исключение составляло адриатическое "Приморье", где располагались полноценные торговые города-эмпории - Бар, Уцлинь, Котор и Шкодер. В церковном отношении Сербия так же оставалась раздробленной - внутренние области входили в православную автокефальную Печскую митрополию, в то время как в городах Приморья сидели католические епископы, признающие юрисдикцию папы. К счастью межконфессиональные отношения в Сербии тоже застыли на "архаичной" стадии - схизма между православием и католичеством чувствовалась весьма слабо, так что православные и католики даже принимали причастие друг у друга.

Все эти факторы обуславливали крайнюю непрочность режима первых обще-сербских королей из династии Неманьичей, и зависимость наследников Немани и Стефана Первовенчанного от внешних сил. Вукан был ставленником Венгрии и опирался на поддержку короля Имре; Стефан Радослав был зятем Феодора Ангела и получал поддержку Эпира; после краха Эпирской державы при Клокотнице победоносный Иван II Асень возобладал и в Сербии - Радослав был свергнут и к власти пришел его брат Стефан Владислав, зять Ивана Асеня. Наконец разгром болгарской державы монголами и смерь Ивана Асеня привели к новому перевороту в Сербии - проболгарский Стефан Владислав был низложен, и на трон в 1243 году сел третий сын Стефана Первовенчанного, Стефан Урош.

Урош был женат на принцессе из боковой ветви Капетингов, Елене де Куртенэ, племяннице императора Латинской империи Балдуина II де Куртенэ. Анализ скудных данных из немногочисленных источников той эпохи позволяет сделать вывод, что Урош I пытался стать единоличным правителем над всей территорией Сербии. Он вел борьбу против своих родственников, удельных князей, все еще пытавшихся проводить самостоятельную политику, заменяя их своими наместниками. Поводом для замены правителя Зеты (Черногории) князя Георгия, сына Вукана, стал для Уроша I застарелый конфликт между Баром и Дубровником, боровшимися за церковную юрисдикцию над южными приморскими городами. Тогдашние католические архиепископы Дубровника претендовали на юрисдикцию и над самим Баром, считая, что в нем не было собственного архиепископства, а только епископство. Перед папой города вели формальную судебную тяжбу, но сами при этом жестоко конфликтовали. У каждого была своя опора. Бар поддерживали сербский король Урош I, а Дубровник нашел союзников среди болгарских правителей и князей Хума. Кроме того, в защиту Дубровника выступала Венецианская республика, под чьей властью город тогда находился. Отношения были настолько враждебными, что Урош I три раза нападал на Дубровник, который, в свою очередь, в 1253 г. заключил союз с болгарским царем Михаилом Асенем с целью свергнуть сербского короля с престола.

 

В этой длительной борьбе родственник короля Уроша Георгий, сын Вукана, занял сторону Дубровника и признал главенство его архиепископа от имени города Улцинь. Скорее всего, Георгий был наказан за это, поскольку ни о нем самом, ни о его потомках в Зете в источниках более не упоминается. Брат Георгия Стефан присутствует в них уже как обычный властель в своей личной задружбине, а третий сын Вукана Димитрий стал монахом.

В Хуме (Герцеговине) во время войны Уроша I с Дубровником в 1254 г. правил Радослав, сын князя Андрея. Радослав выступал в качестве «верного союзника венгерского короля» и принял обязательство не прекращать боевых действий, пока воюет Дубровник. В дальнейшем сведения о том, что Радослав правил Хумом, отсутствуют; власть над Хумом перешла в руки королевского казначея (по-сербски казнац). Потомки князя Радослава потеряли высокий статус и утратили политическое влияние, оказавшись в положении местных властелей в области Попово поле.

Твердая рука короля Уроша ощущалась и в церковных делах. На митрополичий престол в Пече взошел брат Уроша Савва II, четвертый сын Стефана Первовенчанного. Идеал «симофнии» снова казался осуществившимся: один брат был на королевском, а другой на архиепископском престоле.

 

Правление Стефана Уроша стало временем активного экономического развития страны. Король пригласил в Сербию бежавших от монголов из Венгрии саксонских шахтеров и позволил им строить серебряные и свинцовые рудники, а также предоставил самоуправление. Взамен горнодобытчики уплачивали в казну налог в 8-10% от добываемой руды, что позволило наладить чеканку серебряной королевской монеты. Стефан Урош I также способствовал возрождению торговли на сербских землях, привлекая купцов не только из Дубровника и Котора, но и из Италии.

Король способствовал переселению в страну иностранных колонистов, в основном, занятых в торговле. Колонисты были подсудны специальным законам: так, их споры с сербами разрешались смешанными трибуналами, состоящими в равных частях из сербов и колонистов. Переселенцы также имели право исповедовать католическую религию, но не могли ее распространять. Урош практиковал продажу купцам права собирать налоги и пошлины. Это позволяло получать гарантированный объем налогов, однако усиливало напряженность в народе, поскольку купцы-сборщики нередко злоупотребляли своими правами и притесняли население. Тем не менее прибыль, полученная от добычи руды и от торговли серьезно укрепило экономическое положение сербских правителей. Эти деньги дали им средства для привлечения наемных войск.

 

Исходя исключительно из сербских интересов, Урош выступил союзником Феодора II в войне с Болгарией, поддержавшей Дубровник. Однако  в начавшейся войне на западных рубежах Никейской империи Стефан Урош принял участие на стороне Эпира - скорее из желания поживиться, чем из каких-то дальних политических видов. Вторжение Михаила Ангела в Македонию и высадка Манфреда в Албании создавали впечатление что идет "распродажа" западных завоеваний Иоанна Ватаца и грех упустить возможность урвать свой кусок. Как писал Акрополит, "предводитель сербов, человек вероломный и незнакомый с чувством благодарности к людям, сделавшим ему добро, но из малой корысти готовый отвергнуть дружбу и растоптать ногами бокал, узнав о бунте изменника Михаила Ангела, собрал войско и послал его против ромейских областей; миновав Коцавию, его воины начали грабить места в окрестностях Прилепа". Тем не менее Урош не собирался ввязываться в полномасштабное противостояние с Никейской империей и рисковать ради этого своей армией - позднее, когда никейская армия явилась в Македонию, сербы уклонились от участия в битве при Пелагонии и ушли восвояси сразу же после победы никейцев.

 

Болгария.

 

На первый взгляд стремительный коллапс в 1240ых могущественной Болгарской державы Ивана II Асеня, в 1230ых доминировавшей в Балканском регионе, выглядит неожиданным, но  если вспомнить убийства первых Асеней и лютые усобицы, раздиравшие Болгарию в правление Борила - все в общем встает на свои места. Иван II, будучи чрезвычайно сильной и талантливой личностью, на время консолидировал Болгарию, но ее внутреннее устройство продолжало содержать в себе семена распада. Аграрная экономика страны и могущество магнатов-боляр стимулировали децентрализацию. Первые Асени вели освободительную войну с Византией при активнейшей поддержке половцев; при этом половецкие предводители со своими дружинами получали от Асеней отвоеванные у ромеев земли и превращались в магнатов, которые стали для царей гораздо большей проблемой чем собственно славянские властели. Земли, завоеванные Иваном II на юге, контролировались очень слабо, в Македонии и Албании образовались вассальные княжества, Фракия была в начале 1240ых годов отдана для поселения половецкой орде, бежавшей от монголов и явившейся из Венгрии служить Ивану II после убийства хана Котяна (по описанию Акрополита эти половцы, поселенные Иваном II во Фракии, начисто разорили земли в бассейне Марицы, разграбив имущество населения и обратив крестьян в рабство, уцелели лишь "города, огражденные крепкими стенами").

 

Монгольский погром и смерть Ивана II запустили центробежные процессы, усугубленные вскоре наступившим пресечением династии Асеней. В Тырново образовались две партии, "западная" и "восточная". Во главе первой стоял молодой царь Коломан, сын Ивана II от первой жены - венгерской принцессы; эта партия отстаивала союз с Венгрией и Латинской империей и в перспективе - унию Тырновского патриаршества с Римской Церковью. Восточная партия, возглавляемая вдовой Ивана II Ириной Ангел, дочерью "императора" Феодора Эпирского, потерявшего свою империю при Клокотнице, противостояла западной, отстаивая православие и греческую ориентацию; смута и интриги раздирали Тырновский двор. В этой ситуации Иоанн Ватац довольно быстро забрал все южные завоевания Ивана II, избавив Фракию от половцев (которых покорил и переселил в Азию, на турецкое пограничье), захватив Македонию и Фессалонику. Дискредитированный Коломан был отравлен, Ирина Ангел пришла к власти, усадив на трон своего сына Михаила. Однако Михаил не оправдал надежд - его правление оказалось еще более неудачным чем правление Коломана (его мать Ирина Ангел умерла вскоре после его воцарения), и в 1256 году Михаил Асень был убит заговорщиками на охоте. Царем был провозглашен его дядя, себастократор Калоян, владетель Сердики (Софии) и последний Асень по мужской линии, но мстить за Михаила явился его тесть, Ростислав Михайлович Черниговский.

 

Потерпев поражение от Данила Романовича в Ярославской битве и потеряв надежду завладеть Галичем, Ростислав Михайлович вернулся в Венгрию, и получил в лен от своего тестя, короля Белы IV, банаты Мачву и Сребреник. Утвердив свой княжеский стол в Белграде, Ростислав превратился в главного проводника венгерской политики на Балканах. Главным его противником была Сербия, не смирившаяся с принадлежностью Мачвы Венгрии - исходя из этого Ростислав выдал дочь за Михаила Асеня и принял участие в войне с Сербией на стороне Болгарии. Теперь же Ростислав Михайлович счел что в Болгарии для него открылись более блестящие перспективы. С собственной и с  венгерской ратью он выступил в поход на Болгарию, разгромил и убил Калояна, осадил Тырново и освободил свою дочь, вдову Михаила. Стоя у стен Тырново, Ростислав предложил себя в цари тырновским болярам, так как род Асеней по мужской линии прекратился. Но боляр не устроил венгерский вассал Ростислав. Права на трон за пресечением мужской линии в теории переходили к дочерям Ивана II. Старшая дочь покойного Ивана II Елена была замужем в Никее за Феодором II, и к 1258 уже умерла, ее сын стал бы василевсом ромеев и уже по факту этого не годился в цари болгарам. Посему муж младшей дочери Ивана II болярин Мицо, владетель причерноморской Месембрии (Несебыр), заявил права на трон, но его непопулярность среди знати не позволила ему завладеть Тырново. Мицо был провозглашен царем в древней столице, Преславе.

 

Тырновские же боляре призвали на трон Константина Тиха, который в качестве удельного князя правил в оставшейся у болгар части Македонии - в Скопье, Штипе  и Вельбужде. Константин Тих происходил из одной из боковых ветвей сербского королевского рода Неманьичей, служил Ивану II и получил от него владения в Македонии, но не имел ни капли крови Асеней. Посему для легитимизации он попросил у василевса Феодора II руки его старшей дочери Ирины - старшей внучки Ивана II. Феодор удовлетворил его просьбу, а Константин Тих, став зятем василевса, заключил союз с Никейской империей.

 

На  1258 год смута в Болгарском царстве достигла апогея. В наличии было три царя - в Тырново правил Константин Тих, на востоке, в Преславе держался Мицо, а на западе Ростислав Михайлович при поддержке Венгрии захватил весь северо-запад страны - Видин, Браничево и Ниш - и так же объявил себя Болгарским царем.

 

 

 

Латинская империя.

Латинская империя в 1250ых годах превратилась в город-государство - после того как в конце 1240ых Иоанн Ватац завоевал Цурул и Визу, граница отодвинулась на линию когда-то проходивших здесь "Длинных стен" императора Анастасия, Селимврия и Деркос оставались единственными городами кроме Константинополя, подвластными "императору Романии". Император Балдуин II де Куртенэ отказался нищим. Средств на содержание армии у него не было - земли, которую можно было бы отдать в лен рыцарям, больше не имелось, денег так же не было, ибо вследствии обширных торговых  привилегий сбор пошлин в Константинополе в пользу императора был крайне незначительным, львиная доля доставалась венецианцам, и венецианский баюло пожалуй имел в Городе больше власти чем император. Собственно Константинополь в основном и держался за счет венецианского гарнизона и венецианского флота, но эта поддержка в 1250ых стала крайне непрочной - генуэзцы, сцепившиеся с Венецией в "войне святого Саввы", по приглашению Виллардуэна обосновались в Монемвасии и перерезали венецианские коммуникации в Эгейском море. Балдуин II колесил по Западной Европе, распродавал византийские реликвии и клянчил деньги и солдат - без успеха. Терновый венец Спасителя был заложен в Венеции, не на что было его выкупить, и его приобрел Людовик Святой. В конце концов Балдуин принужден был заложить венецианским купцам собственного сына, чтобы получить денег; лишь в 1259 его выкупил тот же Людовик Святой.

Как раз в 1258 году для Балдуина казалось забрезжила надежда на спасение - образовалась антиникейская коалиция, в которую вошли Гильом Вилладруэн и Манфред. Победа союзников могла предоставить перспективы на восстановление Латинской империи хотя бы в границах Фракии, и грядущая схватка должна была решить всё.

 

 

 

 

Румский султанат и отношения с монголами.

На протяжении всего XII века румские турки были основным противником Византии. Казалось борьба идет на смерть и длительное примирение невозможно. Но в XIII веке ситуация поменялась кардинально  -  на 1258 год Румский султанат для Никейской империи это "старый друг", причем именно такой, который "лучше новых двух".

 

По началу падение Константинополя в 1204 году естественно вызвало в султанате желание поживиться землями распавшейся империи. На севере у Трапезундских Комнинов был отнят Синоп, на юге завоеваны возникшие независимые княжества ромейских архонтов в Атталии (Анталья) и Лаодикее (Денизли). Однако нападение на земли Никейской империи в 1212 году закончилось сокрушительным разгромом турецкой армии при Антиохии на Меандре, причем император Феодор I Ласкарис лично обезглавил своего друга детства, султана Гияс-эд-дина. Вслед за тем Ласкарис, вступив в союз с Киликийской Арменией, перешел в наступление и отвоевал Атталию, и хотя в итоге не смог ее удержать, но заставил турок подписать мир и признать нерушимыми никейские рубежи в Азии. Мир этот так и не был нарушен на протяжении всего дальнейшего правления Ласкарисов. Туркменские племена из пограничных уджей, которых султаны не очень контролировали, и ромейские акриты, которых не очень контролировали никейские василевсы, обменивались локальными набегами (причем перевес в этой пограничной войне в основном оставался за ромеями), но нарушением мира между государствами это не считалось. Василевсы сражались с латинянами за греческие земли, султаны - с армянами и Аюбидами за земли на востоке.

 

А в то же время Румский султанат благодаря реформам султанов первой половины XIII века превращался в благоустроенное государство с развитыми городами, обширной транзитной торговлей и поднимающимся сельским хозяйством. Чем влиятельнее становилась "оседлая" составляющая султаната, тем больше влияния получали в нем христиане. Греки проникали на чиновничьи посты, султанский двор увлекался греческой культурой, которая синтезировалась с арабо-персидскими и собственно тюрскскими традициями. Культурный процесс стимулировался смешанными межконфессиональными браками, которые в XIII веке ни в одной мусульманской стране не получали такого распространения, как в Румском султанате, причем дети как мусульман, так и от смешанных браков могли быть крещены по православному обряду. Исключительная популярность смешанных браков у турок ясно отразилась в сочинении византийского историка Дуки: «Люди этого бесстыдного и дикого народа, если они захватили греческую или итальянскую или другую иноплеменную женщину, как пленницу или перебежавшую, то испытывают к ней любовь как к Афродите или Семеле, при этом к женщинам своего народа и своего собственного языка они относятся будто это медведица или гиена». Султан Аладин Кей-Кубад, при котором Румский султанат достиг апогея своего могущества и процветания, женившись на грузинской принцессе, дочери царицы Русудан (супругом-консортом которой кстати являлся крещеный турецкий принц, сын эмира Эрзурума), пошел на неслыханное попрание норм ислама, отчеканив ее изображение на монетах. Его сын, султан Гияс-эд-дин Кей-Хосров, женатый на гречанке, дочери православного священника, которую Ибн Биби в своей хронике именует почетными титулом "мухаддара Продулия", был обвинен верховным кади Коньи в религиозном вольнодумстве и "приверженности к образу жизни ромеев"; султан убил кади и отказался каяться в этом даже когда страну постигла засуха. Последний турецкий союзник Ласкарисов, султан Изэддин Кей-Кавус, находился в плотном православном окружении - православными были его мать Продулия (вышедшая вторым браком замуж за великого визиря Шамс-ад-дина Исфахани), его любимая жена - ромейская аристократка, его ближайшие советники - братья матери султана Кир Кадид и Кир Хайя, его эмир-хаджиб - Константин Дука Нестонг (сын ромейского мегистана, составившего заговор против Иоанна Ватаца и изгнанного в Конью, где Константин и был рожден). В православии воспитывалась дочь султана, и даже один из его сыновей, принц Сиявуш, принял православие и остался в Византии, превратившись в ромейского мегистана Константина Мелика (основанный им аристократический род в РИ дожил до падения Византии и получил от Мехмеда Завоевателя освобождение от всех налогов в честь происхождения от династии Сельджуков).

 

Румский султанат стал надежным барьером, отделявшим Никейскую империю от орд тюркских кочевников. Кочевые племена, мигрировавшие в Румский султанат после разгрома монголами державы Джелаль-эд-дина, принялись грабить оседлое население, а когда власти попытались призвать их к порядку - подняли "восстание Баба Исхака", потрясшее Румский султанат до основания. Разгром восставших армией султана Гияс-эд-дина увенчался массовой резней непокорных кочевников, и с тех пор султаны Рума прилагали усилия к тому чтобы не пускать новых мигрантов с востока на свои земли. В РИ лишь в 1270ых годах, после развала Румского султаната, происходит новая маштабная миграция кочевников, вынесшая к азиатским рубежам Византии ее могильщиков - Османов, Гермиянов и Джандаров.

 

Союз между Никеей и Коньей прошел испытание под страшной угрозой монгольского нашествия. Как писал Акрполит, когда султан Гияс-эд-дин обратился за помощью к Никее, Иоанн Ватац "этого желал и об этом крепко подумывал по многим причинам: во-первых, ему самому не только не было удобно и легко, но было очень трудно и тяжело в одно и то же время вести битвы в Азии и в Европе; во-вторых, турки, находясь в средине, в случае войны со стороны татар могли служить для ромеев надежнейшим и прочнейшим оплотом и, принимая на свои плечи общую опасность, могли быть тем же, что выдающиеся камни и скалы, которыми иногда природа ограждает взморье от бушующих волн. По этим-то причинам царь со всей готовностью и большим удовольствием заключил дружеские условия с турками, и это принесло много пользы Ромейскому государству в тогдашнем его положении". Ведя на западе борьбу за Фессалонику, Ватац тем не менее направил тысячный конный отряд в помощь султану.

 

26 июня 1243 г. при Кеседаге монгольское войско под командованием Байджу наголову разгромило ар­мию султана Гийас ал-Дина Кей-Хосрова II. Никейский отряд принял участие в этой злополучной битве на стороне сельд­жуков. В конце 1243 г. Кей-Хосров II, бежавший после битвы через Токат и Анкару в Конью, а оттуда в Анталью, посылает посольство к Иоанну III Ватацу в надежде на заключение союза против монголов. Оба государя лично встретились в никейском городе Триполи, на реке Меандр. Однако, как пишет Акрополит, после за­ключения союза "василевс вернулся в Филадельфию, а султан в Иконий, где была его столица. Тогда оба они успокоились в отноше­нии войны, ибо войско татар не двинулось в поход, как у них было в обы­чае".

 

Пока султан, оставшись без армии, метался по городам своей державы в ужасе перед монголами, пытаясь заручиться поддержкой Никейской империи, а возможно, и найти там убежище, его визирь Мухаззаб ал-Дин по собственной инициативе двинулся в монгольский лагерь. Он встретился с Байджу возле Эрзурума, а затем отправился в Муганскую степь, где подписал мирный договор с Чормагуном, начальником Байджу. Султанат стал вассалом Монгольской державы и принял обязательство пла­тить дань.

Следует подчеркнуть, что Байджу, de facto начальник монгольского кор­пуса, дислоцированного в Передней Азии, подчинялся хану Золотой Орды. Именно Бату в 1240-х годах признавался сюзереном государей Рума и Си­рии. Соответственно зависимость Румского султаната от Великого каана была оформлена через посредничество золотоордынского хана: в том же 1243 г. или в начале 1244 г. сельджукское посольство, возглавляемое наибом Шамс ал-Дином Исфахани, отправилось в Золотую Орду и вер­нулось с ярлыком, провозглашавшим Исфахани полномочным предста­вителем Бату в Руме.

 

Условия подчинения монголам в общем были зело сносными - султан платил дань, но в остальном был полностью самостоятелен, земли, захваченные Байджу - Сивас, Эрзинджан, Малатья - были возвращены султанату. Достигнутое соглашение было выгодно и Никейскому василевсу, так как устраняло угрозу его восточным рубежам. В следующие годы Никейская дипломатия постаралась установить дружеские отношения с Бату, действуя в том числе и через русского митрополита Кирилла, посредством которого была создана православная епархия в Сарае.

 

В 1246 г. внезапно скончался султан Гияс-эд-дин Кей-Хосров. Везир Шамс-ад-дин Исфахани призвал к себе высокопоставленных и преданных ему сановников, чтобы решить, кого из детей умершего султана возвести на престол. В итоге новым султаном стал старший сын Иззеддин Кей-Кавус, которому было всего 11 лет. Везиром при султане Иззеддине Кей-Кавусе II остался ставленник Бату, Шамс-ад-дин Мухаммед Исфахани, власть которого в стране вскоре стала неограниченной. Исфахани женился на матери султана Продулии и "устранил всех противников и недоброжелателей".

 

Юный султан столкнулся с враждебностью Киликийской Армении и Трапезундской импе­рии (василевс которой Мануил I вскоре отвоевал у турок Синоп). Бар Эбрей пишет, что после провозглашения 'Из-ад-Дина султаном "в то время прибыли послы монголов, и они потребовали, чтобы султан 'Изз ал-Дин присоединился в прославлении каана (т.е. чтобы отправился в Монголию на коронацию Гуюка). А он извинился и отказался ехать из-за греков (трапезундских) и армян: поскольку они его враги, то они раздерут на части его страну, если он уедет. Вот почему он послал посредником своего брата Рукн ал-Ди-на. И он обещал, что он также поедет, [но] в другое время".

 

 

В октябре 1246 года, несмотря на сопротивление Бату, который сделал все для того, чтобы отложить коронацию Великого каана, на пре­стол взошел Гуюк. Гуюк, ненавидевший Бату, сделал ряд последовательных шагов, чтобы лишить хана Золотой Орды власти в Передней Азии. Во-первых, он назна­чил султаном Рума Рукн ал-Дина Кылыч Арслана IV в противовес ставленнику Бату Изэддину Кей-Кавусу II. Во-вторых, Гуюк сместил Байджу с поста главнокомандующего монгольским корпусом в Передней Азии и назначил на этот пост нойона Илджигидая, причем последний подчи­нялся уже не Бату, а непосредственно Великому каану, и получил приказ Гуюка арестовать наместников Бату в Арране и Азербайджане. При этом Гуюк знал о союзе Никейской империи с Румом и Бату и предполагал возможность ее выступления на стороне Бату в случае конфликта. Монгольское посольство Ай­бега и Саргиса прибывшее к папе Иннокентию IV летом 1248 г., по словам Матвея Парижского просило о военном союзе против никейского императора (movere guerram in proximo contra Batthacium generum Fretherici Graecum, scismaticum et Romanae curiae inobedientem).

 

В 1249 г. Рукнеддин Кылыч Арслан в сопровождении 2 тысяч монгольских всадников прибыл в Сивас. Здесь было объявлено о смене власти в стране. Рукнеддин Кылыч Арслан назначил новым везиром своего наставника Бахаэддина Терджумана.  25 марта 1249 г. по приказу нового султана везир Шамс-ад-дин Исфахани, отчим и опекун Изеддина, был арестован и в тот же день казнен. Эти события вызвали раскол в стране. Власть нового султана признали в Эрзинджане, Сивасе, Кайсери, Малатье, Харпуте и Диярбакыре. Остальная часть страны, включая Конью, по-прежнему, подчинялась Иззеддину Кейкавусу. Более того, Иззедцин Кейкавус, опираясь на поддержку Никеи и Бату, не собирался уступать своему младшему брату трон. 14 июня 1249 г. в районе Акшехира произошло сражение, в котором Рукнеддин Кылыч Арслан потерпел поражение.

 

В разгар событий пришли вести с востока о смерти Гуюка. Голос Бату в Румском султанате снова стал решающим, и на переговорах было принято компромиссное решение о том, что на троне в Конье будут одновременно сидеть все три брата: Иззеддин Кейкавус II, Рукнеддин Кылыч Арслан IV и Алаэддин Кейкубад II. Сановникам удалось уговорить братьев пойти на это и государством одновременно стали править три султана.

 

Нужно отметить, что император Иоанн III Ватац проявил незаурядный дипломатический талант. Ко времени коронации Гую­ка Никейская империя была единственным анатолийским государством, ко­торое не послало посольство в Каракорум. С точки зрения монгольской политической теории, не подчинившееся им государство (а таковым счита­лось не приславшее посольство с изъявлениями покорности) рассматрива­лось как враждебное. Однако Иоанн III Ватац смог нейтрализовать дейст­вия Гуюка (назначение Рукн ал-Дина Кылыч Арслана IV султаном Рума и посылка посольства к папе Иннокентию IV в 1247-1248 гг.) союзом с султа­ном Изеддином Кей-Кавусом II и ханом Бату, поддержав последнего в противостоянии Гуюку. Хотя Илджигидай дал Рукн ал-Дину от­ряд монгольской конницы, тем не менее Кей-Кавус II при поддержке Иоанна III Ватаца смог победить Кылыч Арслана IV в 1249 г..

 

 

После воцарения Менгу в Конью прибыл монгольский посол с требованием к Иззеддину Кейкавусу II немедленно прибыть к Великому хану. Иззеддин Кейкавус отказался прибыть к Великому хану лично, сославшись на необходимость подавить бунт туркмен Уджи на юго-западе страны. Вместо себя он направил в Монголию младшего из братьев султана Алаэддина Кейкубада IV. Однако Алаэддин не доехал до Каракорума. По официальной версии он скончался в пути в результате болезни.

 

 Неявка сошла Изеддину с рук благодаря его высокому покровителю - Бату. С воцарением Менгу Бату поспешил расправиться со ставленником своего покойного противника Ильджигидаем, наместником Ирана и Азербайджана. Воспользовавшись тем, что сыновья Илджигидая приняли участие в заговоре против Менгу, хан Золотой Орды приказал схватить и казнить Илджигидая (забива­нием камней в рот). Байджу вновь получил командование над монгольски­ми войсками в Иране. Но одновременно Великий каан в том же 1251 г. пове­лел, чтобы его брат Хулагу правил землями Ирана, Сирии, Египта, Рума и Армении (часть этих земель еще предстояло завоевать). Теперь Байджу подчинялся, как некогда Илджигидай, не Батыю, а Великому каану. Его за­дачей было подготовить в Руме продовольствие для армии Хулагу, которая должна была прибыть позднее.

 

Однако все расчеты каана нарушил Бату. Ис­пользуя свое влияние, он запретил войскам Хулагу пересекать р. Джейхун (Амударью). Менгу не осмелился отменить решение хана Золотой Орды, который обладал старшинством в роду Чингизидов. Хулагу смог высту­пить в поход только после смерти Бату в 1255 г., простояв два года (1253 и 1254 гг.), в своей ставке на правом берегу Амударьи. Именно решение Бату воспрепятствовать этому походу отодвинуло на некоторое время (до начала 1256 г.) самую главную потенциальную угрозу восточным границам Никейской империи: прибытие огромной армии Хулагу.

 

Когда император Феодор II взошел на престол (3 ноября 1254 г.), он продол­жил политику своего отца, направленную на то, чтобы сохранять "сельд­жукский барьер" в Малой Азии между Никейской империей и монголами. Меж тем в Румском султанате отношения между Иззеддином Кейкавусом, ставленником Бату, и Рукнеддином Кылыч Арсланом, ориентировавшимся на великого каана, обострились до предела. Они уже не могли вместе управлять государством. В 1254 г. Рукнеддин покинул Конью, прибыл в Кайсери и здесь сел на трон. Была предпринята попытка разделить страну по Кызыл-Ирмаку на две части, но она не увенчалась успехом. Братья начали собирать войска. В происшедшем сражении Рукнеддин Кылыч Арслан потерпел поражение. Он бежал в Сис, но по дороге был схвачен туркменами и доставлен в Кайсери. Здесь его ждал Иззеддин Кейкавус, который приказал заточить Рукнеддина в крепость Боргулу (Созополь).

 

 

В 1255 году верный союзник Ласкарисов, "полугрек" Изеддин Кей-Кавус достиг единоличной власти в Румском султанате. Но в этом же году скончался его "высокий покровитель" - Бату, что радикально поменяло ситуацию на Ближнем Востоке. 

 

 

В августе 1256 Хулагу направил в Анатолию Байджу, снова состоявшего в "имперском подчинении". Султану стало известно, что войска Байджу идут к Конье, и что на своем пути, от Эрзурума до Аксарая, они разорили все населенные пункты. Поэтому Иззеддин начал готовиться к сражению. Он собрал армию и отдал приказ о выступлении. В ожесточенном и кровопролитном сражении, которое произошло 14 октября 1256 г. в районе Аксарая, сельджукские войска были разгромлены. Султан Иззеддин Кейкавус II в сопровождении ближайшего окружения бежал в Атталию, а затем в Лаодикею. Нойон Байджу приказал своим людям найти и доставить к нему султана. Но из Лаодикеи Иззеддин Кейкавус бежал в Никею  к Феодору Ласкарису.

 

На момент монгольского вторжения в султанат Феодор II воевал с болгарами во Фракии. Ранее при всех конфликтных ситуациях с монголами Феодор безусловно поддерживал Изеддина. Так во время первой войны с болгарами "император получил письмо с Востока, посланное другом его, великим доместиком Музалоном, извещавшее его, что турки встревожены татарами, и потому отправился в Азию и подвигался вперед безостановочно в продолжение многих дней." Позднее "когда через посольство император узнал, что султан не имеет никакого дела с татарами, то нисколько не медля отправился с Востока на Запад, думая, что если дела султана идут хорошо и ему ничто не угрожает, следовательно, и василевсу нечего опасаться за восточные пределы своего государства".

 

 

На этот раз василевс не успел помочь туркам, хотя греческий отряд во главе с находившимся в Конье в бегах Михаилом Палеологом принял участие в битве с Байджу на стороне Изеддина (по свидетельству Палеолога, переданному Акрополитом, причиной поражения султана послужила измена некоторых его эмиров, в ходе битвы перебежавших на сторону монголов).

 

После бегства Иззеддина Байджу приказал освободить Рукнеддина Кылыч Арслана из заключения. В ноябре 1256 г. Рукнеддин прибыл в Конью, а к марту 1257 г. были сформированы новые органы государственного управления. Из Коньи султан Рукнеддин отправился в Хамадан, где в это время находился Хулагу. Хулагу вручил Рукнеддину ярлык, предписывавший управлять сельджукским государством одному султану — Рукнеддину Кылыч-Арслану.

 

По словам Акрополита, "переправившись через Геллеспонт, император с возможной поспешностью достиг областей Лидии и расположился лагерем около Сард. Когда войско персидского султана было рассеяно, он, имея сердце робкого оленя, как сказал бы поэт, оставил свою страну и явился беглецом к императору. Этот принял его дружески и, одарив как его, так и бывших с ним подарками, отпустил в свою страну и дал им отряд войска, начальником над которым сделал бывшего тогда приммикирием царского двора Исаака Дуку. Султан, желая отблагодарить императора, подарил ему город Лаодикею, в который и введен был ромейский гарнизон."  3 мая 1257 г. Иззеддин Кейкавус с ромейской помощью вновь сел на трон в Конье. Свою деятельность он начал с арестов сановников в столице и в провинции, которые были назначены Рукнеддином Кылыч Арсланом.

 

Рукнеддин, узнав о действиях брата, вернулся на родину. Его сопровождал тумен монгольских войск под командованием Баяна. Объединенные тюрко-монгольские силы выступили из Эрзинджана в направлении Токата. Между Сивасом и Токатом их встретили войска Иззеддина Кейкавуса. В происшедшем сражении Иззеддин Кейкавус нанес поражение монгольскому тумену и войскам Рукнеддина. Остатки монголо-турецких войск отступили к Эрзинджану. Отсюда султан Рукнеддин Кылыч Арслан направил послов к Хулагу с просьбой о выделении дополнительной военной помощи. Ильхан прислал еще один тумен под командованием нойона Алынджана. С этими силами Рукнеддин овладел Никсаром. Однако попытка взять Токат не увенчалась успехом.

 

Султан Иззеддин привлек на свою сторону кочевых туркмен и курдов и, перейдя в наступление, едва не овладел Эрзинджаном. Для оказания помощи Рукнеддину Хулагу снова послал Байджу, который из Ирака продвинулся до Эльбистана и взял город. Байджу казнил 7 тысяч жителей Эльбистана и увел в плен всех молодых мужчин и женщин. Из Эльбистана Байджу двинулся на Малатью. Он овладел Малатьей и под страхом смертной казни заставил жителей города присягнуть на верность султану Рукнеддину. После этого Байджу вернулся к осажденному Багдаду.

 

 

Впрочем ромеи не были бы ромеями, если бы делали ставку на конфронтацию. К Хулагу было направлено посольство, с которым "он (Изз ал-Дин) обвинил [в случившемся] Байджу, говоря, что тот отбирал у него царство и наследие его предков". Неизвестно, как и чем убедили Хулагу ромеи, но в итоге ильхан направил свое посольство в Никейскую империю, которое было принято Феодором II в Магнесии.

 

Монгольская миссия окончилась полной дипломатической победой терзаемого смертельной болезнью императора. Он не только на равных разговаривал с монголами (использовав для этого весь богатый арсенал приемов византийской дипломатии), он смог также подписать с ними мир, устраняющий опасность для восточных границ Никеи. По заключении договора с Феодором II Хулагу, гарантировав Изеддину безопасность, призвал в Тебриз обоих сельджукских султанов и объявил им о том, что принял решение о разделе сельджукского государства на две части. Территория к Западу от реки Кызыл-Ырмак до границ Византии была отдана султану Иззеддину Кейкавусу. На территории восточнее реки Кызыл-Ырмак до города Эрзинджан включительно правил султан Рукнеддин Кылыч Арслан. 

Изменено 26 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

По сравнению с Георгием Музалоном позиция патриарха Никифора как регента была практически неуязвимой. Народ и войска уже присягнули ему, авторитет его был огромен, а оппозиция автоматически потеряла единство. Репрессированные были возвращены из ссылки, но и прежнее окружение императора Феодора, включая Музалонов, осталось на своих постах. Приближенные покойного императора быстро сплотились вокруг патриарха, командующий восточной границей протевестиарит Иоанн Карианит и командир варанги, протостратор Иоанн Ангел и великий этериарх Агиофеодорит составили его военную опору. Патриарх провозгласил царствование Иоанна Ватаци образцом, которому он намерен следовать. Мальчик-император был немедленно официально провозглашен и коронован патриархом.

 

Часть знати продолжала оставаться в жесткой оппозиции (не даром Акрополит и в РИ писал о Влеммиде, что «зависть некоторых лиц, преимущественно знатного происхождения, не только не считала примечательными дела его добродетели, но и приписывала ему некоторые пороки»), но изрядная часть аристократии считала Влеммида своим учителем, а с некоторыми он находился в дружеских отношениях. Наиболее полезен патриарху оказался тесть Михаила Палеолога Феодор Торник. В РИ обиженный Феодором II, разжалованный и оказавшийся в рядах оппозиции, Торник тем не менее сочувствовал делу Ласкарисов. Об этом свидетельствует известный эпизод: «Когда Стратагопул, при Михаиле Палеологе, взял у крестоносцев Константинополь, и двор императора со всей Никейской империей ликовали, Феодор Торник заплакал. Это был мудрый старец, знаменитый родом и заслугами в деле восстановления империи в Никее… С грустью он произнес пророческие слова: «Империя погибла!» На изумленные вопросы окружающих о мрачных словах его в столь радостную минуту торжества, Торник отвечал, что теперь у греков опять все придет к развращению. Злополучная судьба государств, — сказал он, — все доброе исходит из деревни и сначала дает блеск столице, но в столице все портится и возвращает обратно только пороки и бедствия.».

 

 

Патриарх Никифор, вызвав Торника в столицу, назначил его на должность месадзона – первого министра, которую некогда занимал его отец, Димитрий Торник. В свою очередь Феодор Торник стал правой рукой патриарха по гражданскому управлению, привлек на сторону патриарха свой могущественный клан и урегулировал отношения регента с Михаилом Палеологом. Освобожденный еще при Феодоре, Михаил Палеолог получил теперь титул себастократора и командование в предстоящей войне с враждебной коалицией на западе, что должно было удовлетворить его честолюбие.

 

Патриарх отправил послов к Михаилу Ангелу Эпирскому, предлагая мир и соглашаясь на уступку нескольких городов и областей на Западе. Освободил патриарх и пленных — подданных Михаила Ангела, среди которых были родственники эпирского правителя. Но Михаил Ангел жаждал решительной схватки с Никейской империей за гегемонию на Балканах. Послу патриарха, митрополиту Фессалоникийскому, было отказано. В ответ Палеолог развернул военные действия в Македонии. Михаил Ангел не решился в одиночку померяться силами с никейским войском. К весне 1259 г. Палеолог взял Охрид и посадил там в качестве архиепископа ставленника патриарха. Взял он также Девол, Преспу, Пелагонию, Соек, Молиск и другие города.

Обнищавшее от постоянных нашествий враждующих армий население не оказывало Палеологу сопротивления. Скоро все владения никейского императора на западе, отнятые Михаилом Ангелом, были возвращены. Кроме того, Палеолог захватил часть Фессалии.

 

Обе стороны готовились к решительному сражению, В войсках Палеолога, помимо греческих, были легковооруженные отряды румских турок, а так же половецкая конница Сиргиана, внука Котяна, орду которого покойный Иоанн Ватац переселил из Фракии в Азию и крестил в православие. Ростислав Михайлович Черниговский, ведя войну с Урошем Сербским - союзником Эпира - прислал 500 венгерских всадников. Во главе войск Эпирского царства стояли сам Михаил Ангел и его сын Никифор.

 

Зять Михаила Эпирского, король Сицилии Манфред, прислал на помощь тестю отряд из 400 немецких рыцарей. Другой зять Михаила, Гийом Виллардуэн, принц Ахайский, сам вел свои войска и войска своих вассалов из Афин, Архипелага и Пелопоннеса. Среди его вассалов были и греческие архонты, верно служившие Виллардуэну. Незаконный сын Михаила Ангела Иоанн Ангел, правивший Великой Влахией (аромунское княжество в горах Пидна), привел сильное войско из влахов-аромунов.

 

Однако в лагере союзников не было ни единства командования, ни единства интересов и целей. Этнически пестрое воинство раздиралось внутренними противоречиями. Каждый преследовал в ходе предстоящей кампании лишь собственные интересы. Ни Манфред, ни Гийом отнюдь не были заинтересованы в усилении дорогого тестя Михаила Ангела и в осуществлении его далеко идущих планов восстановления Византийской империи под своей эгидой. Манфред и сам не упускал из виду возможности овладеть Константинополем, наследник трона которого, сын Балдуина II Филипп, уже 11 лет находился в заложниках у венецианцев за долги. Гийом Виллардуэн мечтал о Фессалонике и хотел укрепить свою власть в Греции и на Пелопоннесе. Его позиция по отношению к Манфреду также не была дружественной, но особенно враждебен он был к сыну Михаила Ангела Иоанну, владевшему плодородной Фессалией. В греческих войсках самого Михаила Ангела и Иоанна не было никаких симпатий к своим временным латинским союзникам.

 

Меж тем, получив известия о приходе войск Манфреда и Виллардуэна, патриарх Никифор торжественно отлучил Михаила Ангела от церкви как изменника православию и союзника латинян. Монахи, проникавшие в эпирское войско, вели там разлагающую пропаганду, усиливая неприязнь к латинянам и распри в войске союзников.

 

Союзные армии двигались к Прилепу, навстречу главным силам Палеолога. Никейский полководец применил тактику партизанской войны и успешно изматывал силы врага еще до решительной битвы. Его легковооруженные отряды половцев и турок, а также искусные греческие лучники вышли навстречу врагам и не давали им покоя ни днем, ни ночью стремительными и частыми нападениями. Кроме того, Палеолог углубил и усилил раздоры во вражеском лагере, засылая тайные посольства, монахов-агитаторов, лазутчиков и провокаторов в войска врагов. В результате накануне битвы перед ним было не монолитное войско, а разрозненные отряды деморализованных и не доверявших друг другу союзников. Ссора Гийома Виллардуэна с Иоанном Фессалийским привела к тому, что к моменту битвы Иоанн Ангел вышел из коалиции. Он сообщил Палеологу, что не примет участия в битве. Повлиял Иоанн и на своего отца и брата. Летом или осенью 1259 г. у Пелагонии произошла решительная битва. Действительно, не только Иоанн Ангел, но и его отец Михаил Эпирский фактически не приняли в ней участия. Заподозрив измену своих латинских союзников, Михаил II и его сын Никифор еще ночью бежали с места сражения, бросив свои войска. Узнав об этом, воины эпирского правителя также поспешили отступить. Иоанн Ангел даже предпринял враждебный Гийому Виллардуэну маневр, зайдя в его тыл.

В то время как в лагере противника происходила неразбериха и разброд, войска Палеолога обрушились на латинян - силы Гийома и Манфреда. Победа была полной. Гийом, бежавший с поля битвы, был опознан недалеко от Кастории и взят в плен. Были схвачены и многие другие знатные французские рыцари. Почти весь отряд Манфреда погиб или попал в плен. Иоанн Ангел и другие знатные греки из лагеря Михаила II явились к севастократору и принесли клятву верности никейскому императору. Сербы покинули занятые ими города в Македонии и ушли восвояси.

Палеолог прошел Фессалию, укрепив ее крепости, и отправил войска на столицу Михаила II Арту и на Янину. Арта пала. Михаил II в страхе бежал к адриатическому побережью и укрылся с семьей на судах, не решаясь высаживаться на сушу.

 

Скоро обстановка изменилась. Янина держалась. В ответ на жестокое опустошение занятой никейцами территории (бесчинства чинили половцы и турки, которые в дальних рейдах невозможно было контролировать) поднялось на борьбу против своих восточных соплеменников население Эпирского царства. Никейские войска, пишет Акрополит, плохо обращались с населением захваченных областей, и «славная победа» при Пелагонии через короткое время сменилась неудачами. А ведь Никейская армия уже прошла Фермопилы и перешла в наступление на герцогство Афинское. Севастократор прошел мимо Левадии и разграбил Фивы. Но в этот момент Иоанн Ангел Фессалийский, сопровождавший севастократора в этом походе, тайно бежал от него к отцу.

 

Приход Иоанна к Михаилу II побудил эпирского деспота к борьбе. Он еще раз получил союзное войско от Манфреда, двинулся на Арту и при содействии ее жителей изгнал никейцев из своей столицы. Войско Алексея Стратигопула, осаждавшее Янину, было отрезано от снабжения, и в виду голода отступило в Македонию. После этого войска союзников, возглавляемые Иоанном Ангелом, двинулись к Неопатрасу, перерезая коммуникации Михаила Палеолога. Тому в свою очередь пришлось отступить в Фессалию.

 

Патриарх-регент не намеревался покорять Эпир, зная сложность этой задачи, и готов был принять покаяние побежденного деспота Михаила, с которым Влеммида в былые времена связывали дружеские отношения. Судя по РИ высказываниям Влеммида, он не поддерживал идею уничтожения государства Ангелов Эпирских, а стремился создать коалицию православных государей против латинян, и теперь эта идея имела все шансы на реализацию под эгидой не никейского императора, а Вселенского патриарха. Но патриарх не мог контролировать Михаила Палеолога, который, используя военную власть и свой авторитет, вел свою игру. Завоевание Эпира было необходимо честолюбивому полководцу как для укрепления личного престижа, так и для создания базы для дальнейшей борьбы за власть в империи.

 

Весной 1260 года Михаил Палеолог соединил свои войска в Фессалии. Узнав о том, что по решению синклита в Эпир направлено посольство для мирных переговоров, севастократор ускорил выступление, надеясь одержать победу раньше. Дальнейшие события происходили аналогично РИ – в горах Пидна войско Михаила Палеолога попало в засаду, блестяще организованную Иоанном Ангелом Фессалийским с помощью его верных горцев-влахов. Авангард никейского войска был разбит, а сам Михаил Палеолог угодил в плен (в РИ в плен попал командовавший в этом походе Алексей Стратигопул). Отправленный в Италию к Манфреду, Михаил вернулся в Византию лишь в 1262 году, когда был окончательно урегулирован вопрос о Диррахии и отправлена в Италию сестра Манфреда Анна Констанция, вдова Иоанна Ватаца). От катастрофы никейская армия была спасена благодаря доблести и находчивости младшего брата Михаила, Иоанна Палеолога, сумевшего организовать успешный отход главных сил в Македонию.

 

Посольство патриарха прибыло «к шапочному разбору». Обе стороны понесли серьезные потери и готовы были не выдвигать друг другу чрезмерных требований. Михаил Ангел признал всю Македонию безусловным владением Никеи, отказавшись от своих притязаний на Фессалонику. Никея таким образом сохраняла все завоевания Иоанна Ватаца на западе кроме Диррахия и Крои, которые были захвачены и удержаны Манфредом. Граница была установлена согласно договору, который покойный Феодор II навязал Михаилу Ангелу в 1257 году. Но главное - Ангелы приносили вассальную присягу василевсу Никеи, причем Михаил присягал за Эпир, а его старший, но внебрачный сын Иоанн Фессалийский становился прямым вассалом императора за Фессалию и Неопатрас и получал, так же как и отец, титул деспота.

 

И еще одно приобретение сделано было империей в этом году на севере. В начале 1259 года Ростислав Михайлович увел свои полки из Болгарии на север, присоединившись к походу своего тестя Белы IV на Штирию. Воспользовавшись этим Константин Тих, уже получивший признание себя царем Болгарии от Золотой Орды, атаковал Мицо, взял Преслав и загнал противника в его приморский удел, Месембрию и Анхиал. Отсюда Мицо обратился в Никею с предложением сдать эти стратегически важные города василевсу.

 

Патриарх не желал конфронтации с Болгарией. Мицо был принят и получил поместья в Малой Азии, став основателем рода византийских мегистанов Асеней. Месембрия и Анхиал, принятые ромеями от Мицо, были переданы Константину Тиху, за что царь Болгарии уступил василевсу куда менее важные, но лежащие непосредственно на ромейско-болгарской границе города Фракии Филиппополь и Агатополь. В следующем, 1260 году, воспользовавшись разгромом армии Белы IV и его вассала Ростислава Михайловича королем Чехии Пржемыслом Оттокаром при Кресенбрунне, Константин Тих отвоевал Видин, окончательно утвердившись на болгарском троне.

 

 

____________________________________________________________________________________________________________

Патриарх-регент искал мира на западе в виду крайне сложной ситуации на восточной границе. Завоевав Багдад, Хулагу развернул наступление на Сирию и Египет. В Румском султанате остались править братья-соперники - Изеддин Кей-Хосров в Конье и Рукнэддин Кылыч-Арслан в Сивасе. Столкновения между ними не смотря на утвержденный Хулагу договор, не прекращались. Но еще большей проблемой был для Изеддина мятеж туркменских племен. Сорванные со своих мест монгольским походом Байджу, туркмены западных, пограничных с ромеями уджей сосредоточились в юго-западном регионе султаната - Карии, Ликии и южной Фригии - и объединились под предводительством Мехмед-бея ал-Уджи. Мехмед-бей, оказавшись во главе нескольких десятков тысяч шатров, перестал подчиняться султану и де-факто стал независимым правителем юго-запада султаната. После того как в 1258 году Хулагу разделил султанат по Кызыл-Ирмаку между Изеддином и Рукнэддином, Мехмед-бей не признал обоих султанов, и направил к Хулагу послов с просьбой принять новооснованный эмират Уджи под прямой сюзеренитет ильхана. Хулагу удовлетворил просьбу Мехмед-бея и посредством киликийских армян прислал ему машрур (грамоту) и санджак (знамя). Сдача султаном Изеддином ромеям Лаодикеи, опираясь на которую можно было с удобством громить их важнейшие кочевья, была расценена туркменами Уджи как предательство, и Мехмед-бей решил во чтобы то ни стало изгнать ромеев из Лаодикеи. Когда летом 1259 года главные силы ромейской армии ушли в Македонию сражаться с Михаилом Ангелом, Виллардуэном и Манфредом, Мехмед-бей со всей своей ордой осадил Лаодикею. У протовестиарита Иоанна Карианита, оставшегося командующим на востоке, не было даже и близко достаточных сил чтобы деблокировать Лаодикею, и после двух месяцев осады ромейский гарнизон покинул город, выведя с собой греческое население. Мехмед-бей вошел в Лаодикею и сделал ее своей столицей.

 

Успешный захват Лаодикеи показал туркменам слабость ромейской границы, охраняемой только акритским отрядами, и летом следующего, 1260 года, когда Михаил Палеолог вопреки приказу патриарха продолжил боевые действия в Эпире, Уджи вторглись в долину Меандра. Ромеи, не имея сил сражаться в поле с такой массой кочевников, заперлись в крепостях. Кочевники опустошили районы Триполи и Антиохии-на-Меандре, продвинувшись до Тралл; угрозу ощущали в Эфесе и даже императорской резиденции Нимфей. Осенью 1360 года войска, вернувшиеся из Европы и поступившие под командование Иоанна Карианита, отбросили кочевников за границу империи, осаждавших деблокировав осажденные ими Траллы и Магелон. 

 

Очевидно было что вторжение повторится и необходим "упреждающий удар". Весной 1261 года армия во главе с Иоанном Карианитом и Георгием Тарханиотом двинулась за Меандр. Однако после первоначальных успехов (были захвачены крупные стада скота и осаждена Лаодикея) наступление застопорилось. Мехмед-бей, потерпев неудачу в лобовом столкновении, перешел к маневренной войне. А меж тем с востока пришли вести о монгольском вторжении.

 

 

Изменено 25 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

 

Великий визирь Рукнеддина Мюинеддин Сулейман Перванэ сообщил Хулагу, что Изеддин состоит в переписке с султаном Египта Бейбарсом (что целиком соответствовало действительности). Хулагу к этому моменту уже понимал неизбежность близкого конфликта с Джучидами, в котором египетские мамлюки откроют "второй фронт"; действия Изеддина означали появление третьего фронта, что необходимо было по возможности предотвратить. Рукнеддин получил два тумена и ярлык на весь Румский султанат.

 

Нойон Алынджан, возглавивший рейд, успешно осуществил план ильхана, совершив стремительный бросок на Конью. Султан Изеддин не успел собрать большое войско, был в очередной раз разбит под стенами Коньи и отступил в Созополь, а оттуда через горы в Атталию (Анталью), откуда можно было поддерживать контакт с Египтом. Меж тем как в Анкире и Кастамоне беглербег султаната Али Бахадур собирал войска для контрудара, Изеддин обратился в Никею за помощью согласно союзному договору с покойным василевсом.

 

В императорском совете разгорелись ожесточенные споры по поводу просьбы султана; большинство однако категорически не желало связываться с монголами. Иоанну Карианиту было приказано свернуть кампанию против Уджи и отойти на Меандр - армия требовалась для защиты границ от возможного нападения монголов. Одновременно Изеддин просил помощи в Египте, и Бейбарс отдал приказ об отправке в Атталию десантного корпуса - но наступивший сезон зимних бурь не дал возможности мамлюкам отплыть. Весны в Атталии Изеддин уже не дождался - у крепости Саврихиссар в верховьях Сангария (довольно близко от Никейской границы) Алынджан разгромил Сельджукское войско, возглавляемое Али Бахадуром. Войска Али Бахадура рассеялись; часть их разрозненными группами перешла границу империи. В первых месяцах 1362 года Изеддин, получив известие о разгроме своей армии при Саврихиссаре, покинул Атталию и пересек границу империи в сопровождении семьи, казны и нескольких тысяч воинов.

 

В Никее ожидали нападения монголов, однако Алынджан, не имея приказа Хулагу нападать на Никейскую империю, ограничился взятием под контроль всех вилайетов султаната и передачей их под власть Рукн-эд-дина, после чего отвел войска. Меж тем как посольство Хулагу уже ехало в Никею, Изеддин обратился к патриарху-регенту с просьбой либо помочь ему отвоевать трон Коньи, либо же предоставить в пронию одну из областей империи. Надо сказать что Изеддин пользовался сочувствием светской и  церковной элиты Никеи, так как был практически "своим" - султан был приверженцем греческой культуры и по некоторым данным - тайным приверженцем православия; православными были его мать (дочь православного священника из Коньи), его жена - ромейская аристократка, состоявшая в родстве с династией и виднейшими мегистанами, его младшие дети воспитывались в православии; при его дворе некоторое время служили видные ромейские вельможи - Константин Дука Нестонг занимал в Конье пост эмир-хаджиба, а Михаил Палеолог - великого гунстабла.

 

 

Просьбы султана были вынесены на государственный совет, и первый вариант был сразу отвергнут - не смотря на недавнее поражение монголов от мамлюков при Айн-Джалуте и начало "великой распри" враждебная позиция в отношении Хулагуидов была слишком чревата ударом монголов в сердце империи, как показал это недавний поход Алынджана, достигнувший ее границ. Относительно предоставления убежища султану совет был гораздо благосклоннее - ему, его двору и гулямам было дано содержание и отведены дома в Никее, несколько тысяч турок, прикочевавших с ним, были размещены в пограничной области Тарсия вдоль северного берега Сангария с ее превосходными пастбищами и отсутствием земледельческого населения.

 

 В реальное управление Изеддину однако никаких земель передано не было - явилось посольство от Хулагу. Ильхан, поставленный в ситуацию войны на два фронта между Египтом и Золотой Ордой, сделал Никее весьма щедрые предложения. Никея становилась равноправным союзником Улуг Улуса, от которого монголы не требовали подчинения; Хулагу гарантировал безопасность ее восточных границ; империя могла без оглядки на монголов разобраться с приграничными беями, нападающими на нее (имелся в виду в первую очередь Мехмед Уджи). Приманка была заготовлена и для патриарха - Хулагу предоставлял грамоты, которыми давал привилегированный статус православной Церкви во всей своей державе и обеспечивал юрисдикцию патриарха Никеи в турецкой Малой Азии, где патриарх мог назначать митрополитов и епископов; церковные имущества обеспечивались неприкосновенностью. Утверждением православного патриарха на кафедре Антиохии (где политическая власть оставалась в руках католических, но вассальных Хулагу правителей) ильхан демонстрировал свою благосклонность к православной Церкви.

 

Взамен Хулагу требовал чтобы империя была его верным союзником, оказывала монголам поддержку в Малой Азии в случае если у ее границ турки выступят против ильхана; и наконец требовалось держать под арестом Изеддина - ильхан заявил что появление Изеддина на землях Румского султаната будет рассматривать как расторжение договора и казус-белли.

 

По оглашении предложений ильхана расхождения мнений в совете не было. Решено было подписать договор с ильханом и пожертвовать Изеддином; патриарх "с сокрушением сердечным" согласился с мнением большинства. Весной 1263 года султан Изеддин Кей-Кавус был арестован в императорском дворце в Никее и отправлен во Фракию, в город Энос в устье Марицы, где содержался в почетных условиях, но "был ограничен в свободе передвижения". С ним вместе в Энос отправились его жена Анна и двое старших сыновей - Гияс-эд-дин Масуд и Рукн-эд-дин Каюмарс. Мать Изеддина Продулия и младшие дети султана, воспитанные в православии (два сына и дочь) оставались в Никее в предоставленной им дворцовой резиденции, где к ним относились как к членам семьи императора. К воинам султана, кочевавшим в Тарсии, был направлен дядя Изеддина, брат Продулии грек Кир Хайя, которому удалось "льстивыми речами и щедрыми дарами" удержать туркмен от мятежа.

 

 

Весной 1263 подтвержден мирный договор с Эпиром, увенчанный династическим браком - поскольку сын Михаила Ангела Эпирского Никифор потерял свою первую жену Марию Ласкарис, дочь Феодора II, рано умершую, за него была отдана Анна Кантакузин, троюродная сестра василевса и родная сестра жены Георгия Музалона.

 

Этой же весной мирный договор был подписан и с зятем Михаила Ангела, королем Сицилии Манфредом - Никея признала его захваты в Албании, а так же отправила на родину его сестру, вдову Иоанна Ватаца Констанцию Ланчиа. В результате размена пленных на родину вернулся Михаил Палеолог. Палеолог немедленно уцепился за проект, выдвинутый им еще после победы в битве при Пелагонии, когда он отсылал в Никею пленного Гийома Виллардуэна - получить плацдарм в Пелопоннесе и начать отвоевание Греции с юга, раз уж не удалось отвоевать ее с севера. Не смотря на пленение Палеолога, его проект, целиком одобренный патриархом, был "взят в разработку" месадзоном Феодором Торником; Виллардуэна отказались освобождать за выкуп, требуя от него территориальных уступок - Монемвасию, Майну и «прекрасную крепость Мизитру».

 

На первый взгляд при общей слабости Никейского флота попытка приобрести "заморский анклав" в Пелопоннесе казалось авантюрой - но в Никее были уверены что найдут прочную поддержку на месте, в воинственном населении Лаконики. Городские лидеры Монемвасии давно уже обращались в Никею с просьбой о помощи в свержении латинского владычества. Монемвасия, основанная в VII веке гражданами позднеантичной Спарты, покинувшими родной полис под натиском славянского нашествия, была расположена на полуострове, соединенном с материком лишь узким перешейком и обладала великолепной гаванью. Население Монемвасии жило морским промыслом, монемвасиоты на протяжении всей своей истории были знаменитыми купцами и не менее знаменитыми пиратами. После четвертого крестового похода город практически полвека не покорялся латинянам, оставаясь независимой греческой республикой. В 1254 году Гийом Вилардуэн и союзный ему флот Генуи путем долгой блокады принудили Монемвасию к сдаче - город покорился князю Ахейскому и принял латинский гарнизон в цитадель. Долгое время после этого гавань Монемвасии служила базой для генуэзского флота в "войне святого Саввы" против Венеции, причем генуэзцы охотно вербовали квалифицированных моряков Монемвасии и Майны в свои экипажи. Таким образом уже приобретение одних этих городов было бы для империи ценным призом, дающим превосходные квалифицированные кадры для возрождаемого ромейского флота.

 

 

Но не на одних монемвасиотов и майниотов могла опереться империя в Лаконике. Другим враждебным латинянам "боевым кадром" в Лаконике были морейские славяне - езериты и милинги. Милинги занимали западный склон Тайгета между Яницей и Зарнатой, езериты - области, простиравшиеся к юго-востоку, в район античного Гелоса, до Ватики; оба племени оказывали сопротивление латинскому завоеванию с самого вступления крестоносцев в Пелопоннес. Взять регион под относительный контроль удалось лишь Гийому II Виллардуэну, который построил систему крепостей таким образом, чтобы блокировать горцев в их твердынях, закрыв выходы из ущелий, по которым они совершали набеги. Главным звеном в этой системе и стал неприступный замок Мистра, возведенный на крутой скалистой горе в 5 км к западу от Спарты, у самого входа в Лангаду (одно из нескольких рассекающих Тайгет поперечных ущелий, соединяющих Лаконику с Мессенией, единственный путь, по которому горцы могли совершать массовые набеги). Запертые в своих горах латинскими твердынями, славяне с энтузиазмом откликнулись на обещания никейских эмиссаров и "поклялись оставить франков и встать на сторону василевса".

 

Наконец к лету 1263 года Вилардуэн согласился на предъявленные ему условия. Правда, осуществление этого плана натолкнулось на сопротивление герцога Афинского, который в отсутствие Виллардуэна управлял Пелопоннесом как регент. Герцог заявил что «если император овладеет этими крепостями, то усилится настолько, что сможет послать туда сухопутное и морское войско, выгнать франков из Мореи и занять ее». Поэтому он заявил на парламенте Ахейского княжества в Никли ("дамском парламенте", прозванном так потому что большинство баронов и рыцарей княжества пало при Пелагонии или сидело в плену вместе с Виллардуэном, и большинство синьорий Ахайи представляли не синьор, а синьора), что лучше, если умрет один князь, чем позволить, чтобы и остальные франки Мореи потеряли свои наследственные владения, заработанные трудами их отцов. Однако, когда ему стали доказывать, что, поскольку Монемвасия завоевана самим князем, Майна и Мистра были построены тоже им самим, было бы несправедливо, чтобы он и его вассалы умерли в тюрьме, герцог Афинский вынужден был согласиться.

 

 

 

Экспедицию в Пелопоннес возглавил Михаил Палеолог, который стремился реабилитироваться после поражения в Эпире. Михаил сам формировал войско для экспедиции по своему разумению, собрав в итоге 2 000 греческих стратиотов,  2 000 турок и 500 всадников "латиникона". По прибытии в Пелопоннес ему были переданы крепости Монемвасия, Мистра, Майна и Гераки, в результате чего в руках Палеолога оказалась вся Лаконика включая ее неукрепленную столицу Лакедемонию (Спарту); горные округа езеритов и милингов присягнули василевсу. Началось восстание соседних греческих и славянских областей - капитулировали Пассава и Кинстерны; Ватика, Цакония а затем и Скорта присягнули василевсу, территория, контролируемая Палеологом, распространилась таким образом и на Аркадию, и великий коноставл сообщил в Никею что "приобрел треть Пелопоннеса, не обнажая меча".

 

Однако отпущенный Виллардуэн с соратниками уже вернулся в Андравиду и спешно собирал войска для защиты княжества. На помощь ему явились его вассалы из Средней Греции - герцог Афинский и терциеры Эвбеи; из Франции прибыл отряд рыцарей во главе с опытным воином-крестоносцем Жаном де Катава. Когда летом 1263 года Михаил Палеолог, подкрепив свои силы навербованной из славян и цаконов пехотой, двинулся через Аркадию на столицу княжества Андравиду, Гийом Виллардуэн встретил его под Приницей во всеоружии. В чрезвычайно ожесточенном сражении, которое началось успехом Палеолога (в лобовом столкновении "треть франков была выбита из седел") вскоре сказалась несогласованность действий его разноплеменного воинства. В итоге фланг ромейской армии был прорван яростной атакой французских рыцарей де Катава, и хотя турки, обошедшие французов с фланга, спасли положение и Палеолог сумел отступить в порядке, битва явно закончилась с перевесом Виллардуэна.

 

Впрочем это было поражение "по очкам", армия Михаила Палеолога сохраняла боеспособность и сам коноставл не унывал - он затребовал подкреплений в Никее, пополнил свои силы вербовкой наемников и на весну 1264 года подготовил новое наступление на Андравиду; надеяться на успех позволяло то, что отряд грозного де Катава покинул Пелопоннес, продолжив путь в Святую Землю. Но не дремал и Виллардуэн - он успел направить своих эмиссаров в Карию, к Али-бею Уджи (преемнику уже покойного Мехмета), обещая ему ежегодные субсидии (с немедленным вручением щедрого задатка) за возобновление войны с Никейской империей. Весной южная граница империи на Меандре снова подверглась массированным атакам кочевников - и Михаил Палеолог получил сообщение от регента, что ему не могут прислать ни единого солдата, так как все наличные силы брошены против турок.

 

Тем не менее Михаил Палеолог, понимая что "его звезда закатывается" и провал его морейского проекта означает крах перспектив дальнейшего возвышения, возобновил наступление на Андравиду. Однако удача явно оставила великого коноставла. Авангард его войска, возглавляемый его племянником Иоанном Кантакузином, попал в засаду и был разбит в бою при Мезискли; сам Кантакузин погиб. Эта неудача делала продолжение наступления на Андравиду чистой авантюрой, и Михаил выбрал для продолжения атаки менее престижную, но более доступную цель - Арголиду. Ромейская армия осадила Никли.

 

Здесь, у стен Никли, проект "отвоевания Эллады с юга" и потерпел окончательный крах. Из-за вербовки новых наемников походный эрарий Михаила Палеолога был пуст; никакой стоящей добычи взять не удалось, и войскам, прибывшим с Михаилом в Пелопоннес в прошлом году, теперь было задержано жалование. Сверх того Палеолог, помня причины своего былого краха в Эпире, всеми силами сдерживал грабежи и мародерство, что в сочетании с невыплатой жалования особенно бесило турок, привыкших видеть "еду" в осёдлом населении. Под Никли недовольство прорвалось - предводители турецких наемников Малик и Салих потребовали от Палеолога выплатить туркам задержанное за шесть месяцев жалование. Когда выяснилось что денег нет - турецкий контингент в полном составе взбунтовался и ушел служить Виллардуэну.

 

Переход турок, составлявших как минимум треть армии Палеолога, на сторону латинян, настолько смещал соотношение сил в пользу Виллардуэна, что о наступательной тактике не могло быть и речи. Михаил Палеолог немедленно снял осаду Никли и начал отступление к Мистре. Но Виллардуэн, окрыленный приходом турок, преследовал по пятам и настиг Палеолога у Макри Плаги - горного прохода из Арголиды в Лаконику. В ожесточенном сражении с превосходящими силами латинян и турок ромеи потерпели полное поражение. Заместитель Михаила Палеолога и один из знатнейших мегистанов империи Алексей Фил погиб, двое других стратегов - Макринос и Кавалларий - попали в плен. Рассеянное ромейское войско разрозненными отрядами пересекло горы; в Мистре Михаил Палеолог собрал жалкие остатки своей армии.

 

Весной 1265 года воспрявший Виллардуэн начал наступление в Лаконику с целью окончательного изгнания ромеев с полуострова. Но Михаил Палеолог, перейдя к обороне, радикально поменял тактику. Мистра и Монемвасия были совершенно неприступны, и войско латинян сразу же оказалось связано их осадой; меж тем в тылу у латинян воинственные горцы - милинги, езериты, цаконы - развернули масштабную партизанскую войну, совершенно разорвав коммуникации противника. В долине Эврота крестьяне ушли в горы или укрылись в крепостях; все продовольствие было вывезено. Подойдя к Лакедемонии (Спарте) Вилардуэн с удивлением обнаружил город пустым; все население ушло в Мистру, на кручах которой к 1265 году была возведена новая внешняя стена, охватившая большое пространство и превратившая Мистру из замка в полноценный город, столицу фемы Морея.

 

В итоге Виллардуэн с потерями отступил из Лаконики. Ресурсы Ахейского княжества были истощены; по сути у обоих сторон не оставалось сил для новой атаки. Все это с конца 1265 года привело к прекращению боевых действий в Пелопоннесе и заключению летом следующего, 1266 года, длительного перемирия, по условиям которого Лаконика осталась за ромеями.

 

Таким образом проект "отвоевания Эллады с юга" провалился. Военный престиж Михаила Палеолога, подмоченный разгромом и пленением в Эпире, был окончательно подорван, что повлекло за собой и утрату лидерских позиций среди военной знати. Михаил Палеолог, формально сохраняя должность великого коноставла, оставался в Пелопоннесе, управляя основанной им фемой Морея, и регент отказался отзывать его оттуда, что попросту исключало Михаила Палеолога из политической жизни Никейской империи.

 

В то же время, не смотря на военные неудачи, решение захватить, пользуясь пленением Виллардуэна, плацдарм в Пелопоннесе, отказалось целиком оправданным. Юго-восток полуострова имел достаточно боевых сил (мореходов и пиратов Монемвасии и Майны, воинственных горных племен милингов, езеритов и цаконов), враждебных и долго сопротивлявшихся латинянам. Создание Морейской фемы дало этим силам то, что им до сих пор не хватало - организацию и единство действий. В итоге Морея оказалась неодолимой, и не только отстояла себя, но в перспективе и перешла в наступление. Никейскую империю Морейская фема не отягощала ни в финансовом, ни в военном плане, оказавшись в значительной степени самодостаточной.

 

Пока Михаил Палеолог сражался в Пелопоннесе, Никейская империя в Азии вынуждена была защищать себя. Али-бек Уджи, получив щедрую субсидию от Виллардуэна и рассчитывая на ослабление сил Никеи в результате ухода части ее войск в морейскую экспедицию, напал на границы империи на Меандре. Антиохия, Траллы и Магелон снова подверглись осаде; Миласа была отрезана от основной территории империи и связь с ней поддерживалась лишь по морю.

 

Для отражения нашествия пришлось вызвать в Азию все наличные силы европейских фем из Фракии и Македонии (в которых к 1264 году было уже "испомещено" значительное количество стратиотов и прониаров). Летом 1264 года кочевники были отброшены за Меандр, а весной 1265 протостратор Иоанн Карианит и назначенный его заместителем молодой Иоанн Палеолог начали наступление на потерянную 4 года назад Лаодикею. Кроме фракийских и македонских стартиотов никейская армия была усилена отрядом немецких рыцарей, нанятых по соглашению с Манфредом и умело использованных молодым Палеологом в роли бронированного катка. Али-бек, не пожелавший жертвовать своей новой столицей, окруженной прекрасными пастбищами, дал полевое сражение у Лаодикеи, и был разгромлен; Лаодикея была осаждена и взята при помощи осадных машин. Но не успели ромеи отпраздновать победу, как с севера словно гром среди ясного неба раздалась весть о вторжении монголов.

 

Султан Изеддин, который содержался в Эносе отнюдь не в тюремном режиме, сумел завести тайную переписку, и вскоре вступил в контакт с Золотой Ордой, обратившись к хану Берке с просьбой освободить его. Берке счел выгодным иметь при себе претендента на престол Румского султаната, и весной 1265 года приказал своему вассалу, царю Болгарии Константину Тиху, освободить пленника силой. Официальным главой экспедиции выступал Константин Тих, но ему был придан татарский тумен во главе с Кутлук-Маликом, военачальником Берке.

 

Здесь следует уделить внимание отношениям, которые складываются в этом мире и в этот период между Византией и Золотой Ордой. Византия, как и в РИ, вступает тут в тесный альянс с Хулагу. Но в РИ Византия на 1265 год контролировала Константинополь, и по воле Хулагу пресекла морское сообщение между Золотой Ордой и Египтом и арестовала плывшего в Крым посла Бейбарса. В АИ на 1265 год Константинополь остается латинским, Босфор контролируется венецианским флотом, и сношения между Египтом и Золотой Ордой контролирует Венеция; таким образом данный повод для конфликта отсутствует. В свою очередь Болгария, втянутая в ожесточенный конфликт с Венгрией за Видин, так же не заинтересована в войне с Византией. Таким образом судьба Изеддина в АИ является единственным (камнем преткновения).

 

В РИ вторжение последовало совершенно неожиданно для ромеев - так что сам Михаил Палеолог, возвращавшийся из Македонии, вынужден был убегать от татар. Но Константин Тих, в РИ ставший врагом Византии после узурпации Палеолога, состоял в тесном союзе с Ласкарисами, и патриарх Никифор несомненно сделал бы все чтобы удержать Болгарию в рамках этого союза. В данной АИ Константин Тих тайно предупредил патриарха о нападении. Бессмысленность попыток перебросить войска из Карии во Фракию была очевидной - они все равно не успели бы, а вдобавок и провалили бы кампанию против Уджи. Поэтому патриарх отдал распоряжение максимально укрыть население Фракии в крепостях, и через посредство Константина Тиха вступил в тайные переговоры с Ногаем.

 

Дальнейшие события происходили согласно тайно согласованному взаимовыгодному "сценарию". Татары и болгары стремительно продвинулись долиной Марицы от Адрианополя до самого Эноса, и осадили город. Были смонтированы осадные машины и начат обстрел; вскоре кефал Эноса вступил в переговоры и в итоге выдал Изеддина и его старших сыновей Масуда и Каюмарса. Константин Тих и Кутлук-Малик, получив царственных пленников, тут же снял осаду и покинул пределы империи.

 

Таким образом Византия избавилась от проблемного "гостя" и заодно и от конфликта с Золотой Ордой. В то же время Хулагу не в чем было упрекнуть союзника - в условиях сосредоточения всех войск против Уджи (таки ильханского вассала, которого Хулагу не смог обуздать), а так же быстроты и внезапности нападения Ногая, складывалось полное впечатление что "ничего нельзя было сделать".

 

Изеддин получил в держание от хана Берке города Судак и Солхат в Крыму, где и прожил в качестве золотоордынского феодала средней руки до самой своей смерти в 1280 году. Возможности вернуться на трон Рума с помощью Золотой Орды, как он надеялся, ему так и не предоставилось, и лишь его сын старший Масуд в 1280ых годах получит трон Румского султаната из рук ильхана и при посредничестве Византии.

 

В Византии Изеддин оставил приличное наследство - расселенное в Тарсии на Сангарии войско численностью 4 000 конных лучников, а так же мать, жену, двух младших сыновей и дочь (все они исповедывали православие). Жена султана, Анна, на момент вторжения Ногая находилась в Никее, навещая младших детей. Патриарх был согласен отослать ее к мужу в Крым, но когда Анна узнала что Изеддин женился на дочери хана Берке, и ей в случае прибытия в Крым предстоит лишь статус "младшей жены" под джучидской царевной - султанша приняла решение остаться в Византии и впоследствии приняла монашество. Мать султана, "мухаддара Продулия" так же не пожелала покидать Византию. Особая судьба ожидала дочь Изеддина, которую, как и ее мать, звали Анной. На Сангарии кочевала орда туркмен, пришедших с Изеддином; находясь в Эносе, султан через своих посланников сдерживал их от возмущения, рассчитывая воспользоваться этой силой при благоприятных обстоятельствах, но теперь, когда экс-султан покинул Византию, лояльность империи его воинов ничем не была обеспечена. В тоже время эта лояльность, будучи обеспеченной, дала бы юному василевсу военную силу, очень полезную в возможном противостоянии с аристократией. Великий стратопедарх Георгий Музалон, ближайший друг и советник покойного василевса Феодора II, первым озвучил эту идею, предложив патриарху связать браком 15-летнего императора с 14-летней дочерью Изеддина. Никифор Влеммид, поразмыслив пришел к выводу что сельджукская царевна с приданым в 4-5 тысяч воинов, к тому же уже хорошо знакомая с юным василевсом и явно ему симпатичная, является лучшей партией. Свадьба была отпразднована в Никее осенью 1265 года, когда армия Иоанна Карианита и Иоанна Палеолога с триумфом вернулась из Лаодикеи.

 

Младшие братья юной императрицы, Константин и Иоанн, получили титулы севастократоров с фамилией Мелик. Севастократор Константин Мелик, получив в качестве пронии город и округ Веррия в Македонии и в то же время управляя в качестве стратига Тарсией (в которой были расселены воины Изеддина), много лет будет служить империи, командуя туркменскими контингентами в ее армии, и сыграет выдающуюся роль в начале XIV века. Его младший брат, с ранней юности "преданный заветам Христа", отверг "славу мира сего" и принял монашество с именем Савва. В РИ этот сын Изеддина вошел в историю как иеромонах Савва Султан; находясь в начале в составе клира Святой Софии и состоя при патриархе, Савва Султан отверг перспективы церковной карьеры и отправился миссионером в Золотую Орду, нести язычникам слово Божие. В сугедейских нотициях упоминается его смерть в Судаке в 1320 году.

 

В данной АИ принца-миссионера очевидно ожидает более выдающаяся карьера. В РИ Изеддиновы туркмены, поселенные в Тарсии, были по словам Григоры "просвещены светом святого крещения". Шукуров в своем исследовании "Тюрки в Византийском мире" показал что этот контингент во время болгаро-византийской войны в конце 1270ых переместился в Добруджу, где ромеи долгое время удерживали Вичину, и в Византию уже не вернулся. По некоторым версиям именно эти турки составили основы будущего этноса гагаузов - православных тюрков Бесарабии. В АИ за отсутствием этих войн с Болгарией "Изеддиновы турки" очевидно остаются в вифинской Тарсии. Меж тем в РИ зафиксировано пребывание иеромонаха Саввы Султана сперва в Добрудже, а потом уже в Крыму - очевидно Савва покинул империю вместе с отцовским войском при его передислокации в Добруджу. Таким образом в АИ иеромонах-шахзаде очевидно остается в Византии, занимаясь духовным окормлением обращенных в православие отцовских воинов и вообще миссионерством среди туркмен; предположим что после службы в патриаршем клире Савва будет рукоположен в епископы Малагины на Сангарии.

_____________________________________________________________

 

 

 

 

Осенью 1266 года патриарх Никифор официально сложил регентские полномочия. Император Иоанн IV Ласкарис принял официальное управление империей, имея 16 лет от роду. Юный государь, внешне чрезвычайно похожий на своего деда Иоанна Ватаца, получил прекрасное образование – его учителем был сам Влеммид. Никифор лепил своего идеального монарха согласно взглядам, высказанным в трактате «Царская статуя». Корни их лежали в истории Никейского царства в условиях тяжкой борьбы греческого народа за существование. Согласно Влеммиду император был «высшим должностным лицом, поставленным Богом, для того чтобы заботиться о подчиненном ему народе и вести его к высшему благу». Царь, являясь «основанием народа», обязан иметь в виду благосостояние подданных, не поддаваться чувству гнева, избегать льстецов, иметь попечение об армии и флоте; во время мира надо готовить войну, так как сильное оружие есть наилучшая защита; нужны забота о внутреннем благоустройстве государства, благочестие и правый суд. Влеммид старался воспитать государя, соответствующего нуждам и потребностям греческого народа, который мечтал при помощи опытного, сильного, энергичного и просвещенного монарха вернуть былое величие, изгнав иноземцев с берегов Босфора.

 

Еще за первые годы регентства фактически сложился "триумвират", в руках которого сосредоточилась исполнительная власть - патриарх Никифор Влеммид; великий стратопедарх Георгий Музалон - глава "выдвиженцев" покойного Феодора II; "премьер-министр" -  месадзон Феодор Торник - глава старой знати, лояльной регенту. Патриарх благодаря своему авторитету успешно выполнял роль балансира между этими группировками. Теперь Феодор Торник, сохраняя пост месадзона, фактически превратился в реального главу правительства империи при юном и неопытном василевсе, так как патриарх поспешил отойти от государственных дел, чтобы посвятить остаток жизни делам Церкви и научным знаятиям. Музалоны сохранили за собой высшие военные посты - Андроник Музалон оставался великим доместиком, а Георгий Музалон - великим стратопедархом. Оттирать старую знать от реального командования армией братья не стремилиь, сосредоточившись на вопросах организации, снабжения и инфраструктуры; но по отношению к военной  знати проводилась гибкая политика, и в пику старым военым лидерам знати - Алексею Стратигопулу и Михаилу Палеологу - было произведено выдвижение на главные посты молодых офицеров из свиты юного василевса, Иоанна Палеолога и Михаила Тарханиота (в РИ - двух самых талантливых ромейских полководцев эпохи Михаила Палеолога). Иоанн Палеолог, получив пост протостратора, в военной иерархии империи обошел "на целый корпус" своего старшего брата Михаила, остававшегося великим коноставлом. Кроме того в жены Иоанну Палеологу была отдана сестра императора, деспина Евдокия, и как зять василевса Иоанн Палеолог получил титул севастократора. Разумеется никакого пиетета к Михаилу Иоанн теперь не испытывал и входить в его виды не собирался.

 

 

В оппозиции оставались мегистаны, репрессированные покойным Феодором II - Фили, Загароматтисы, Алексей Стратигопул (в РИ отвоевавший Константинополь), который с тех пор как его сын был уличен в заговоре с целью убийства Феодора II и ослеплен, так и не получил больше ни одного назначения. Они видели в Михаиле Палеологе своего вождя, но оставались в явном меньшинстве.

 

 

Война с бейликом Уджи продолжалась до конца 1267 года. Иоанн Палеолог, сменивший на посту протостратора заболевшего и вскоре умершего старика Карианита, в 1266-1267 годах занимался "принуждением к миру" туркмен бейлика. Базируясь на завоеванную Лаодикею, Палеолог с ранней весны совершал рейды в Карию и Фригию, атакуя туркмен на весенних перекочевках и отбивая у них скот (что обрекало кочевников на голод). К концу 1267 года Али-бек запросил мира, отказался от претензий на Лаодокею и выдал заложников. В течении 1368 года были проведены масштабные фортификационные работы на рубеже Меандра и в приобретенном округе Лаодикеи, прекрасные пастбища которого теперь достались византийским половцам, поселившимся на Меандре еще при Иоанне Ватаце.

 

С замирением Уджи азиатская граница империи оказалась в давно не виданной безопасности. Благодаря вторжению монголов кочевые племена туркмен, ранее расселенные вдоль ромейской границы, в основном собрались на юго-западе султаната, объединившись в бейлик Уджи, который теперь и был побежден. На всем протяжении остальной никейско-сельджукской границы оставшиеся там туркмены утратили племенную организацию, разбившись на мелкие группы и оказались под реальным контролем сельджукских иктадаров - представителей высшей знати Коньи. Кастамон держал в качестве икта Алп-Юлюк Чобангуллары, сын покойного беглербега Чобана, когда-то командовавшего сельджукской экспедицией в Судак; в верховьях Сангария правил иктадар Амин-эд-дин, чьей резиденцией был неприступный Сиврихиссар; южнее, в еще более неприступном Афьон-Карахиссаре (Акроине) и в Созополе (Бурглу) располагались икта визиря Фахреддина Али, известного под лакабом Сахиб Ата; а расположенные западнее, у самой ромейской границы Кютахью (Котиэй) и Ушак (Исакеон) держал как икта сын Фахреддина, полководец Тадж-ад-дин Хуссейн. Султан Рума Рукн-эд-дин, брат и соперник Изеддина, в 1266 году был обвинен в заговоре против монголов и сговоре с мамлюками, и удавлен тетивой лука; при посаженном на трон его малолетнем сыне, Гияс-эд-дине Кей-Хосрове III, регентство получил великий визирь Мюин-эд-дин Сулейман Перванэ, доверенное лицо ильхана, по совместительству выполнявший в Румском султанате функции монгольского баскака. Ему и подчинялись вышеупомянутые иктадары, и согласно договору всемерно поддерживали мир на границе. Но к 1268 году резко обострилась угроза с запада.

 

Изменено 13 Feb 2017 пользователем Georg

[Georg]

В 1266 году Манфред пал в битве при Беневенте, и Сицилийское королевство было завоевано французами. На троне Сицилии оказался знаменитый Карл Анжуйский. Манфред доверил управление Албанией своему адмиралу Филиппо Чинардо. Получив известие о гибели Манфреда при Беневенте, Чинардо продолжил правление уже от своего имени. Деспот Михаил Эпирский,  возможно, и захотел бы вернуть свои земли теперь, когда его дочь была пленницей в Италии, но он не был уверен, что сможет свергнуть Чинардо. Вместо этого он сохранил лицо, предложив Чинардо руку своей свояченицы, немолодой вдовы, объявив, что приданое теперь принадлежит ей. Этот удачный семейный договор не помешал деспоту активно плести интриги против своего новоиспеченного свояка, а потом и организовать его убийство, так что, когда в конце 1266 г. в Албанию прибыли войска Карла Анжуйского, им не было оказано серьезного сопротивления. Карл заявил, что раз королева Елена была его пленницей, то ее приданое автоматически переходит к нему; он назначил другого члена семьи Чинардо — Гаццо, своим наместником в Албании. Ко двору Карла прибыла делегация албанского дворянства и граждан Диррахия. Карл подписал с ними договор, и был провозглашён королём Албании «по общему согласию епископов, графов, баронов, солдат и граждан», пообещав защищать их и подтвердив привилегии, которые они имели в Византийской империи. Договор провозглашал унию Албанского и Сицилийского королевств под властью Карла.

 

В мае 1267 г. в Витербо при дворе папы Климента состоялась встреча между латинским императором Балдуином и Карлом Анжуйским. Балдуину пришлось дорого заплатить за поддержку нового короля Сицилии, но он был не в том положении, чтобы оспаривать предложенные ему условия. А условия были таковы: он должен был подтвердить право Карла на Албанию и "королевство Фессалонику"; передать Карлу сюзеренитет над Ахейским княжеством и предоставить ему полный суверенитет на всех островах Эгейского моря. В дополнение к этому сын и наследник Балдуина Филипп должен был жениться на дочери Карла Беатрисе, с тем условием, что, если Филипп умрет бездетным, его права на империю перейдут к самому Карлу. Взамен Карл пообещал собрать и содержать в течение одного года армию из двух тысяч рыцарей, предназначенную для отвоевания у ромеев Фракии и Македонии.

 

Карл уже связался с князем Гильомом Ахейским, с которым обменялся послами в феврале 1267 г. Виллардуэн был рад приветствовать в качестве своего нового сюзерена и покровителя сильного и деятельного короля вместо бедствующего изгнанника, на чье содержание он должен был делать щедрые пожертвования. Хотя его жена и была сестрой несчастной королевы Елены, вдовы Манфреда, все сестринские чувства, какие она могла испытывать, не принимались во внимание. Карл, как только подписал договор с Балдуином, послал сенешаля представлять свои интересы сюзерена при ахейском дворе. Гильом, обеспокоенный быстрым усилением Никеи, охотно пообещал свою помощь Карлу.

 

 В 1266 году в Венгрии закончилась "война отца и сына"  - по итогам подписанного мирного договора Бела IV был вынужден вернуть Иштвану право управления частью королевства восточнее Тисы. 23 марта 1266 года они подтвердили условия мира, встретившись в монастыре Пресвятой Богородицы на Кроличьем острове, а в 1267 году "прелаты и вельможи" королевства провели съезд Эстергоме, утвердив решения Белы и Иштвана. Венгрия была готова к продолжению экспансии на Балканах. Едва получив известие о смерти своей супруги, Беатрисы Прованской, Карл написал Беле, чтобы попросить руки его младшей дочери, Маргариты. Но принцесса дала монашеский обет, и ее родители с пониманием отнеслись к ее желанию. Тогда Карл сделал другое предложение. У "молодого короля" Иштвана V, был сын Ласло и дочь Мария. Ласло должен был жениться на дочери Карла Изабелле, а старший сын Карла, будущий Карл II, носивший в то время титул князя Салерно, должен был жениться на Марии. Король Бела дал свое согласие, и состоялась двойная свадьба.  Благодаря этому браку впоследствии Анжуйская династия взошла на венгерский престол.

 

Летом 1268 года венгерская армия, возглавляемая Иштваном V, собралась в Белграде и двинулась долиной Дуная на Болгарию. Тырновский царь Константин Тих и Видинский деспот Яков Святослав соединили свои войска, встретили венгров при Ломе на Дунае и были разбиты в ожесточенном сражении. Браничево и Видин были оккупированы венграми, Яков Святослав укрылся в своем южном владении, Нише. Весной 1269 года. Ногай, вернувшийся с Кавказа в Западный улус, направил войско к Видину. Видин был отбит у венгров; союзники выступили к Браничево, где собиралась венгерская армия. В августе 1269 года Иштван V был разбит Ногаем и бежал за Дунай к Темешвару; Яков Святослав отвоевал Браничево, а Ногай осадил и взял Турну-Северин, присоединив Олтению (ранее составлявшую венгерский банат Северин) к своему улусу.

 

Карл Анжуйский в это время не трогался с места - лишь летом 1269 ему удалось задавить восстание сторонников уже покойного Конрадина на Сицилии, возглавляемое кастильским инфантом Федериго; остатки повстанцев на пизанских кораблях эвакуировались в Тунис. Закрепляя альянс с князем Ахейским, Карл потребовал малолетнюю дочь Виллардуэна, Изабеллу, в жены своему второму сыну Филиппу; в 1269 году Изабелла Виллардуэн была доставлена в Неаполь чтобы воспитываться с женихом.

 

Карл энергично принялся за подготовку к войне. Основной проблемой теперь была слабость анжуйского флота, потенциал которого не позволял в этот период организовать морскую экспедицию для завоевания Фессалоники. Генуя была врагом Карла еще по старым пограничным конфликтам с Провансом; Пиза только что сражалась за Конрадина и поддерживала сицилийское восстание. В июне 1269 года в Нимфее месадзон Феодор Торник и великий логофет Георгий Акрополит провели переговоры с Венецией, которая так же настороженно относилась к проектам Карла (контроль сицилийского короля над обоими берегами "горловины" Адриатики мог стать "удавкой на шее республики", а заполучивший Фракию и собственные средства Латинский император мог выдворить венецианцев из Константинополя, каковые планы уже озвучивал Вилардуэн перед Пелагонией). Последовавший за этими переговорами отказ Венеции от предложения короля Сицилии участвовать в войне с Византией и риторические заявления дожа о возможности установления союзнических отношений Венеции с василевсом, вынудили Карла Анжуйского принять меры по усилению собственного флота. Данные некоторых итальянских документов (распоряжений направленных Карлом к должностным лицам) свидетельствуют о том, что Карл приступил к увеличению собственного флота сразу же после победы при Тальякоццо. Интенсивное строительство верфей велось в гаванях Южной Италии.

 

Параллельно с силами Карла создавалась группировка его союзника латинского императора Балдуина II. В марте 1269 г.  Балдуин II подписал соглашение с королем Наварры Тибо Шампанским, по которому последний обещал предоставить военную помощь взамен на четверть будущих завоеваний в Романии. Кроме того, 8 апреля 1270 г. между Балдуином II и Фернандо Санчесом - внебрачным сыном короля Арагона Хайме I - было подписано соглашение, в соответствии с которым дон Фернандо за денежное вознаграждение (покрываемое Балдуином за счет папской субсидии) был обязан предоставить наемный корпус в 100 отрядов альмогаваров.

 

В 1270 году империя готовилась встретить вторжение крестоносцев - в западных фемах чинили городские стены, Георгий Музалон реформировал флот (который был хоть и маленьким, но хорошо оснащенным). Но вторжение предотвратил один человек - Людовик Святой, король Франции.

 

Его целью было организовать еще один крестовый поход в Святую Землю, и сделать это быстро, поскольку его здоровье начало ослабевать. Людовика мучили воспоминания о неудаче, которая постигла его в предыдущем походе. Теперь наконец внутриполитическая обстановка позволяла ему покинуть страну — но он хотел помощи от брата. Если Карл в этих условиях начал бы поход на Византию, пусть даже в интересах Римской Церкви, это стало бы препятствием для более праведного крестового похода против мусульман за освобождение Святой Земли. Король Франции отправил послание Карлу, где изложил свои соображения.

 

 

Карл оказался в затруднительном положении. Он искренне восхищался братом и уважал его, он также хорошо осознавал силу общественного мнения, на которое неограниченно влиял Людовик Святой. Король Сицилии не мог не присоединиться к своему брату, королю Франции, в крестовом походе. Но ему не хотелось отказываться от своего восточного похода. В тщетной надежде, что Людовик отложит свой поход, Карл продолжил свои военные и дипломатические приготовления против ромеев. Но в то же время король Сицилии решил, что если присоединится к крестовому походу против мусульман, то этот поход стоит предпринять против тех мусульман, от войны с которыми он получит прямую выгоду. В итоге благодаря ловкой интриге Карла крестовый поход направился в Тунис, где эмир Аль-Мустансир приютил сицилийских повстанцев, сторонников Штауфенов.

 

Итог этого крестового похода для Византии был равносилен крупной военной победе. Армия крестоносцев в Тунисе понесла огромные потери от чумы; кроме Людовика Святого на тот свет отправился Тибо Шампанский, обещавший выступить в поход на помощь Балдуину II в Константинополь. Другой союзник Балдуина, Фернандо Санчес, так же выбыл из игры - его отец, король Хайме, 4 сентября 1269 отплыл из Барселоны с значительными войсками в Святую Землю, но вернулся из-за сильной бури; корабли под управлением Фернандо Санчеса дошли до Сирии и этим подкреплением побудили местных франков сделать набег на земли, лежащие за Акконом, но благодаря бдительности мамлюков этот набег кончился очень несчастным сражением, в котором обещанные Балдуину арагонцы были по большей части уничтожены. И наконец любимое детище Карла Анжуйского, его новый сицилийский флот, был почти уничтожен ужасным штормом в Средиземном море.

Карлу Анжуйскому пришлось начинать приготовления к войне с начала.

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

Ромейская империя получила передышку, которую следовало максимально использовать. В начале 1270ых ромеи развили бешенную дипломатическую активность с целью противопоставить анжуйской коалиции свою.

 

На севере Ногай и Болгария надежно блокировали враждебную Венгрию. Под угрозой оставалась лишь западная граница. Венеция не пошла на союз с Карлом Анжуйским, но не пошла и на союз с василевсом, желая ослабления обоих противников. Но у Карла, стремившегося к гегемонии в Италии, было не мало иных врагов. Согласно договору, который заключил с Карлом Анжуйским осажденный крестоносцами в Тунисе Аль-Мустансир, сицилийские эмигранты, сторонники дома Штауфенов, были высланы из Туниса. Некоторые из них обрели теперь убежище в Никее, и оказали василевсу огромные услуги, установив связь с итальянскими гибеллинами, и с западными морскими республиками - Пизой и Генуей.

 

Пиза на протяжении большей части XIII века сохраняла ярко выраженную гибеллинскую ориентацию, поддерживала Фридриха II, Манфреда и Конрадина, прибытие ее флота подняло проштауфеновское восстание на Сицилии когда Конрадин вторгся с севера в королевство. Вынужденная теперь смириться перед Карлом Анжуйским, Пиза непрерывно опасалась расправы - не столько со стороны Карла Анжуйского как "генерального викария Тосканы" сколь со стороны гвельфских соседей, Флоренции и Лукки. Что касается Генуи - во время войн Фридриха II она занимала ярко гвельфскую позицию, ее флот эвакуировал папу Иннокентия IV во Францию. Но когда угроза установления господства Фридриха II исчезла, накопившиеся противоречия вышли наружу. В 1257 г. происходит политический переворот, который приводит к власти пополанов. Устанавливается должность «капитан народа» и заключается союз с королем Сицилии Манфредом, что означает изменение политической ориентации республики с гвельфской на гибелинскую. Последовавшие сокрушительные поражения Генуи от Венециии в "войне святого Саввы" привели к падению "демократического режима". На 1270 правительство Генуи номинально было гвельфским, но гибеллины не были изгнаны из города.

 

В августе 1269 г. правительство Генуи, обеспокоенное укреплением власти Карла в Тоскане и беспокоясь о своих торговых привилегиях в Сицилийском королевстве, в конце концов заключило договор с Карлом Анжуйским и изгнало гибеллинов. Взамен генуэзские купцы получили свое представительство, жилье и таможенные льготы в портах владений Карла. Договор оказался эфемерным. Генуэзское правительство проявило добрую волю по отношению к французам, предоставив Людовику Святому корабли, в которых тот нуждался для Тунисского крестового похода. Когда до Генуи дошла весть о болезнях и невзгодах, постигших крестоносцев, в числе которых были генуэзские моряки, общественное мнение обернулось против правительства. Было невозможно изгнать всех гибеллинов, они были слишком многочисленны, и у их предводителей, семей Спинола и Дориа, было много друзей в городе. 28 октября 1270 г., в день святых Симеона и Иуды, начался внезапный мятеж, гвельфское правительство было свергнуто, и гибеллины вернулись к власти. Уберто Спинола и Уберто Дориа стали капитанами народа, опираясь на старейшин цехов.

 

Во время шторма, настигшего флот крестоносцев на обратном пути из Туниса, несколько генуэзских кораблей утонули, а еще больше были повреждены. Неблагодарный Карл предъявил свои права на поврежденные корабли и груз, выброшенные штормом на сицилийское побережье, и Генуя тщетно протестовала. Несколько месяцев спустя, когда Карл был в Риме на рукоположении Григория X в папский сан, кардинал Оттобоно де Фиески, поддерживавший близкие отношения с гвельфами Генуи, организовал там встречу Карла с главными изгнанниками-гвельфами. Карл пообещал им свою помощь, а они предложили ему стать капитаном Генуи, когда смогут вернуться в город. Известие об этом договоре вызвало бурную реакцию народа в Генуе, не только укрепив власть гибеллинов, но и заставив правительство республики принять меры предосторожности. В ноябре Карл арестовал все товары и всех граждан Генуи, которые находились в пределах его владений, за исключением гвельфов. Генуэзское правительство обратилось к Папе, который осудил Карла, но рекомендовал генуэзцам восстановить гвельфов у власти в своем городе.

 

В том же 1272 году произошло еще одно событие, подготовившее создание на западе антианжуйской коалиции - Ричард Корнуэльский, Германский король, умер в Англии 2 апреля 1272 г. Его давний соперник Альфонсо Мудрый, король Кастильский, все еще называл себя Римским королем и, судя по всему, всерьез намеревался вновь присвоить этот титул. Его политика заключалась в союзе с наиболее непримиримыми гибеллинами Италии и сторонниками дома Штауфенов (к каковому он принадлежал по женской линии) в Сицилии. Узнав о смерти Ричарда, Альфонс написал высокомерное послание папе с требованием признать его императорский титул и начать готовиться к его императорской коронации в Риме. Взамен он, похоже, был готов отказаться от своей дружбы с гибеллинами и пообещать наместничество в Северной Италии королю Карлу. Григорий ответил вежливым отказом, и Альфонс начал "отстаивать свои права" - хотя в Германии кастилец теперь вообще не пользовался никакой поддержкой, но зато итальянские гибеллины видели в нем наследника Штауфенов.

 

Летом 1272 года в Генуе состоялась дипломатическая конференция с участием кастильских послов и посланников василевса, на котором было подписано соглашение о союзе. Активная дипломатическая работа дала плоды к началу 1273 года - Генуя, Павия, Асти, Пиза и гибеллинские княжества Пьемонта - марграфства Монферрат и Паллавичино - объединились в лигу и выступили против Карла Анжуйского. Альфонсо Кастильский прислал в Геную снаряженный в Севилье флот с десантным отрядом. Главой лиги был объявлен Вильгельм Монферратский - ярый враг Карла Анжуйского, много лет возобновлявший войну с ним за пьемонтские маркрафства Салуццо и Кунео, присоединенные Карлом к Провансу. В Милане на стороне гибеллинской лиги выступил капитан народа Наполеоне делла Торре, в то время как союзников Карла возглавил архиепископ Оттон Висконти; в могущественной Миланской синьории разразилась гражданская война. И наконец в Романье вышел на тропу войны старый полководец Штауфенов, кондотьер Гвидо де Монтефельтро - навербовав солдат на полученную от ромеев субсидию, он не только быстро создал в Романье обширный гибеллинский "анклав", включивший Форли, Урбино и Римини, но даже вторгся в Тоскану, которую Карл Анжуйский уже почитал своей вотчиной, разбил флорентийцев и вернул гибеллинов к власти в Сиене.

 

Карлу пришлось воевать одновременно на нескольких фронтах - в Тоскане, Ломбардии, и на границе своих пьемонтских доменов. Наиболее кисло дела шли на море - атака на Аяццо, оплот генуэзцев на Корсике, провалилась, а прибытие кастильской эскадры окончательно заставило сицилийский флот свернуть активные операции в силу подавляющего превосходства противника. Этого превосходства оказалось достаточно и для того, чтобы поддержать союзника, создав Карлу Анжуйскому еще один фронт на востоке. Согласно заключенному между Генуей и василевсом Иоанном IV договору к берегам Эпира был направлен флот в составе двадцати галер под командованием Марио Бокканегру; василевс обязался возмещать Республике затраты на снаряжение кораблей и жалование команд. В совокупности с никейским флотом в распоряжении императора оказалось 40 галер; этого флота было достаточно для проведения наступательной операции в Албании.

 

Албанцы к 1274 году сильно разочаровались в признании своим королем Карла Анжуйского. Положенные по договору привилегии и автономии были де-факто отменены, вводились новые налоги. Земли конфисковывались в пользу итальянских и французских дворян, албанская родовая знать отстранялись от участия в государственных делах. Попытка насильно обратить жителей в католичество послужила причиной постоянных беспорядков. В соответствии со своей обычной политикой — никогда не назначать местных жителей на руководящие посты, Карл вознаградил преданных ему неаполитанцев назначениями в Албании и на Корфу. Но они плохо служили ему, и штауфеновские сарацины из Лучеры, недавно восстававшие в поддержку Конрадина, многих из которых Карл теперь использовал, чтобы укомплектовать гарнизоны нового королевства, проявляли больше симпатии к албанцам и грекам, чем к королю.

 

Весной 1274 года ромейская армия собиралась в Фессалонике. Предварительно было заключено соглашение с Никифором Ангелом, деспотом Эпирским. После смерти старика Михалицы император поддержал Никифора против его сводного брата, Иоанна Фессалийского, который, не довольствуясь Фессалией и Неопатрасом, попытался забрать и Эпир. Объединение Эпира и Фессалии под властью талантливого и энергичного Иоанна категорически не устраивало Никею; императорское войско тогда явилось на помощь Никифору, и Иоанн Фессалийский вынужден был снять свои претензии. Теперь Никифор готов был со своим войском участвовать в кампании против Анжуйцев и получить свою долю "Албанского королевства"- Бутринто, Авлону и Спринариццу, в то время как к императору должны были отойти Диррахий, Белиград (Берат), Кроя и Арберия.

 

Летом 1274 года император Иоанн IV возглавил (имея советниками Иоанна Палеолога и Михаила Тарханиота) свою первую реальную военную кампанию - армия, собранная в Фессалонике, выступила в Албанию, в то время как ромейско-генуэзский флот сосредоточился у берегов Эпира. Кампания оказалась триумфальной - в большинстве городов Албании ромеев встречали как освободителей, а апулийские арабы из гарнизонов сдавались и переходили на службу к василевсу. С помощью албанской знати император почти без боя занял неприступный Белиград и Арберию, а деспот Никифор - Бутринто и Спринариццу. Кроя, отрезанная от побережья и заблокированная, сдалась в августе, и военные действия перешли в затяжную кампанию по осаде двух последних анжуйских цитаделей в Албании - сильно укрепленных приморских городов Диррахия и Авлоны, блокированных и изолированных друг от друга. Сообщение с ними было возможно только по морю, но коммуникации находились под постоянным воздействием византийско-генуэзского флота, базирующегося на Бутринто и Спинариццу.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Начало 1270ых годов было ознаменовано и крупными переменами внутри империи, связанными с уходом из жизни нескольких "ключевых фигур" Никеи. В конце 1271 года скончался месадзон Феодор Торник, руководивший Никейским правительством на всем протяжении регентства. К удивлению аристократии 21-летний император отказался назначать нового месадзона. Объявлено было что отныне василевс сам будет руководить работой правительства, координационными же функциями и "обработкой данных", предоставляемых императору, займется императорский секретариат, во главе которого встали два "мистика" - один из советников покойного Феодора II, Андроник Франкопул, и молодой профессор Мануил Оловол, один из бывших преподавателей императора. Под председательством знаменитого юриста, протоасикрита Михаила Сенахерима, так же соратника покойного Феодора II, была образована высшая судебная коллегия империи из 5 человек, из которых двое были епископами, а трое - профессиональными чиновниками-юристами (обеспеченными высокими окладами и крупными прониями), получившая пышный титул «Вселенского суда». В юрисдикции этого института была вся территория империи и все ее граждане не зависимо от степени знатности, вплоть до членов императорской фамилии. При этом любой ромей, будучи притеснен, мог апеллировать к этому суду. Синклит перестал быть высшей судебной инстанцией, а на "Вселенский суд" аристократия уже не имела влияния.

 

Эти меры обозначали окончание "эпохи компромисса" и постепенное возвращение к политике Феодора II. Знать не сомневалась "откуда дует ветер" - смерть Феодора Торника и отход от государственных дел патриарха автоматически выдвигали наверх братьев Музалонов - великого стартопедарха Георгия Музалона и великого доместика Андроника Музалона. Военная реформа, активно проводимая под монгольским влиянием, медленно, незаметно но неуклонно увеличивала власть и влияние Музалонов на протяжении последнего десятилетия. Андроник управлял армией, и свое неуклонной заботой о "личном составе", обеспечении стратиотов, справедливой и эффективной системе наград и повышений завоевал популярность в войсках. Георгий, как великий стратопедарх управляя всей военной инфраструктурой империи, превратил свое ведомство  в огромный хозяйственный комплекс - крепости, склады, арсеналы, государственные эргастирии, производящие оружие и снаряжение, конные заводы и табуны, государственные землевладения,  на которых еще Иоанном Ватацем устраивались деревни, чтобы доходами натурой и сборами с крестьян прокармливать соседнюю крепость, осуществляя содержание отрядов регулярной пехоты, в мирное время разводимой по крепостным гарнизонам; Георгий Музалон всеми средствами расширял и благоустраивал эти "патримонии".

 

Еще в период регентства Музалон при полной поддержке патриарха продолжил меры покойного василевса Феодора II по укреплению национальной армии; неудачная кампания в Пелопоннесе, где Михаил Палеолог составил свою армию в значительной степени из наемников, предоставила карт-бланш Музалону. Так же как в V-VI веках империя, столкнувшаяся с гуннами, принимала на вооружение гуннский лук, так же теперь брался на вооружение доказавший свою убийственную боевую эффективность лук монгольский. Специалисты были получены посредством турок, и стратопедарх вскоре организовал процесс "в промышленных масштабах" - благо имелась вся инфраструктура для централизованного внедрения нового оружия, от военных мастерских с постоянными штатами мастеров до знаменитых птицеферм Иоанна Ватаца, готовых поставить перья для стрел в достаточных количествах. Обращению с монгольским луком обучали всадников, ранее владевших луком ромейским - стратиотов "элленикона", и половцев "скификона". В время сборов фемных аллагий проводились стрельбы и отличившимся выдавались награды. Как и во времена позднеантичной империи, реформа дала эффект не сразу - не раньше чем выросло целое поколение стратиотов, осваивавших монгольский лук с ранней юности, но именно Георгий Музалон заложил основы грядущей "славы ромеев". К концу 1270ых монгольский лук станет штатным оружием ромейской кавалерии, и для его изготовления уже не будут необходимы императорские мастерские - как и в Иране, в Византии к 1280 году "все оружейники на базарах" освоят искусство изготовления этого грозного оружия. Но в отличии от самих монголов ромеи стали активно вооружать новой модификацией лука и свою пехоту.

 

Ромейские лучники на тот момент уже были известны как самые лучшие пешие стрелки во всем средиземноморском мире их искусству отдавали должное и французские рыцари, и арагонские альмогавары. И именно в Малой Азии XIII века в РИ монгольский лук стали активно использовать пешие стрелки. Альмогавары Роже де Флора набрали в Лидии отличных стрелков, а турецкие беи Айдына, овладев краем и нашедшие общий язык с местным населением, уже слали Кантакузину сильные подкрепления из пеших лучников. К началу XIV века в Малой Азии усовершенствовали монгольские луки, увеличив их мощность (пехотинцы могли использовать более мощные луки, чем всадники).

 

 Пешие лучники в Никейской империи не входили в состав регулярных или феодальных контингентов - они набирались для каждого похода отдельно из пограничников-акритов (у которых искусство стрельбы стояло на высочайшем уровне, ибо с детства являлось в приграничной зоне вопросом выживания), а так же - из горожан азиатских городов. Азиатские города во время отвоевания Комнинами у турок запада Малой Азии "переосновывались" как самоуправляемые военные колонии, и, подобно древнегреческим полисам, все граждане-землевладельцы в них были военнообязанными; кроме защиты своего города отряды городского ополчения участвовали в походах императора. Лук был основным оружием этих воинов-горожан. Это живо почувствовали на себе крестоносцы, когда после падения Константинополя во главе с Пьером де Браше вторглись в Малую Азию - по словам Хониата граждане Пруссы "искусно применили своё превосходство в знании местности и искусстве стрельбы из лука", и в результате "лишили неприятельское войско значительного числа храбрейших воинов, павших ранеными или убитыми", после чего пилигримы убрались обратно на побережье. Георгий Акрополит описывает Филадельфию как "город огромный и многолюдный, населенный жителями, которые в состоянии владеть оружием и особенно искусны в метании стрел, потому что город этот лежит вблизи турецких владений и постоянные стычки с неприятелями научили их искусству сражаться" (кстати в РИ Филадельфия продержалась как ромейский анклав-республика в турецком окружении более полувека, и была завоевана лишь султаном Баязедом).

 

 

Благодаря деятельности Георгия и Андроника Музалонов в ближейшее десятилетие данной АИ мастерские, изготовлявшие монгольские луки, появились в этих городах и в пограничных крепостях "акритий", в итоге чего лук этот в 1270ых пошел "в народ" в акритских регионах империи. Кроме лука для пехотного строя были заимствованы монгольские станковые щиты - чапары. Было так же усовершенствовано по монгольскому образцу устройство "гуляй-городов". Как показывает хроника Пахимера, укрепленный лагерь из повозок был стандартным элементом тактики никейских акритов (чрезвычайно эффективно использованным во время их РИ восстания против Михаила Палеолога). Но во время реформ Музалонов ромеи естественным образом усоврешенствовали свой "гуляй-город" введением бронированных боевых повозок со станковыми щитами и с установкой на такой повозке мощного станкового арбалета - спрингарда. В будущем "гуляй-города" неоднократно успешно применялись пехотой василевсов-Ласкарисов. Вообще по своей значимости для военного дела ромеев позднейшие историки сравнивали деятельность Музалонов с военными реформами при Анастасии и Юстине Старшем, в результате которых явились победоносные армии Юстиниана.

 

Опыт, полученный Георгием Музалоном во время этих мероприятий, делал его теперь идеальным "премьером", и молодой император совещался с отцовским фаворитом "день и ночь"; но Музалон пользовался дружной "нелюбовью" мегистанов как лидер незнатных "выдвиженцев" покойного Феодора II. Возмущение переменами не заставило себя ждать; результатом стал арест и заточение Константина Торника, сына покойного месадзона. Осенью 1272 года умер патриарх Никифор Влеммид, своим авторитетом до сих пор сдерживавший конфликт, а в начале 1273 года скончалась 22-летняя императрица Анна Сельджукская, дочь султана Изеддина.

 

Смерть императрицы, бывшей его первой юношеской любовью, оказала значительное влияние на 23-летнего Иоанна IV. Хотя благодаря полученному у Влеммида религиозно-философскому воспитанию молодой василевс справился со своим горем, в его характере произошли серьезные перемены - ища, согласно заветам учителя, утешения в вере и в "исполнении царственного долга", труде правителя, Иоанн IV из жизнерадостного  и обаятельного юноши превратился в сурового, вспыльчивого и упрямого "трудоголика", с упорством идущего к поставленным целям, и не останавливающегося перед жестокими мерами. Позднейшие историки этого мира нередко сравнивали по характеру зрелого Иоанна IV c Василием Болгаробойцей (как описана его личность у Пселла), а современники отмечали что ромейский император становится все больше похож на своего главного врага, Карла Анжуйского.

 

При подобном настроении императора  Георгий Музалон идеально вписался в роль советника; в следующее десятилетие его влияние при безграничном доверии василевса к отцовскому фавориту и его громадному опыту, было решающим. Необходимость в продолжении военных реформ и особенно в резком усилении флота, требовавшего огромных затрат, вновь вызвало к жизни фискальную программу покойного Феодора II, в свое время писавшего:

 

«Нужно ли держать столько войск или нет? Если нужно, то дай суммы на наем и содержание флота и на жалованье войскам, раз ты заявляешь, что нельзя их брать со страны, ради которой ведется борьба. Золота, драгоценностей, серебра у нас незаметное количество в совокупности; и если ими покрывать военные расходы, то скоро ничего не останется; и, введя дурной обычай в страну, станешь взыскивать чрезвычайные поборы от одной потребности до другой, да и не получать, и ущерб будет велик. Как же нам поступать? Смотреть молча, как обессиливаются силы государства?»

 

 

Хотя налоги в общем и целом были повышены незначительно, правительство Георгия Музалона стало неуклонно взыскивать недоимки по регулярным налогам, и приступило к отмене налоговых иммунитетов. И то и другое было в основном по землевладениям аристократии; обострение конфликта было неизбежно.

 

Заговор созрел в 1274 году во время похода в Албанию; по иронии судьбы его обстоятельства практически совпадали с одним из заговоров против Алексея I Комнина, раскрытого в таком же походе. Заговорщики намеревались убить императора под видом нападения албанских сторонников Карла Анжуйского, организовав засаду во время рекогносцировки; затем предложить армии выбор его преемника. От покойной дочери Изеддина Иоанн IV имел только двух малолетних дочерей, Елену и Евдокию. Заговорщики намеревались продвигать на трон Михаила Палеолога, а в случае неудачи - предложить корону его брату Иоанну, чрезвычайно популярному в армии, но не принимавшему участия в заговоре. Идейным вдохновителем заговорщиков, сподвигнувшим их на "крайние меры", был старик Алексей Стратигопул, все эти годы пребывавший не у дел, но хранивший ненависть к Ласкарисам за ослепление его сына Феодором II.

 

Заговор был раскрыт благодаря доносу еще на стадии планов. "Вселенский суд", экстренно собравшийся в Фессалонике, приговорил главнейших заговорщиков к смертной казни. Константин Фил, братья Раули и Загораматтис сложили головы на плахе; старик Алексей Стратигопул, арестованный и брошенный в тюрьму в Никее, умер своей смертью не дождавшись казни. Отдельную проблему представляли Палеологи. Иоанн Палеолог по данным следствия в заговоре не участвовал; тем не менее он временно утратил доверие василевса и был отстранен от командования. Что же касалось Михаила - его связь с заговорщиками представлялась несомненной, но его арест был почти невозможен. Михаил Палеолог находился в Мистре, где располагал солдатами, кораблями и популярностью у морейцев; правда этой популярности явно не хватило бы на то, чтобы взбунтовать Морею против императора, но обеспечить себе беспрепятственное бегство Михаил несомненно сумел бы, и на службе у врагов империи мог нанести немало вреда. Выход из положения нашел Георгий Музалон, сделав Палеологу "предложение от которого нельзя отказаться". Предложение отправиться на Крит.

 

Восстание, полыхавшее на Крите в 1230ых и поддержанное тогда Иоанном Ватацем, закончилось мирным соглашением критских архонтов с венецианским правительством, по которому Республика Святого Марка вернула конфискованные земли и амнистировала повстанцев. Тем не менее власть Венеции на этом острове с его воинственным населением и своевольными архонтами (установившими со своими крестьянами патриархальные отношения подобно вождям горных кланов) оставалась непрочной. В 1272 году в результате очередного конфликта с венецианской администрацией два критских архонта, Георгий Хортаци и Михаил Скордил, подняли восстание в восточной части острова. Потерпев сперва поражение от венецианского губернатора, они сумели заманить преследователей в засаду в горах и одержали победу, установив контроль над значительной территорией. Губернатор Марино Дзено затребовал у метрополии подкреплений, и получив оные подкрепления (включавшие отряд рыцарей) летом 1273 года перешел в наступление. В сражении при Ксилодеме повстанцы наголову разгромили и почти совершенно уничтожили венецианское войско; погиб и сам Марино Дзено.

 

Повстанцы направили посольство в Никею с предложением к василевсу принять остров "под высокую руку" и прислать войска, так как было очевидно что Венеция ни за что не откажется по доброй воле от Крита, этой жемчужины своей колониальной державы, стратегическое положение которого позволяло венецианскому флоту господствовать в восточном Средиземноморье. В свете планов отвоевания Города было очень соблазнительно создать Венеции проблемы в такой "болевой точке" как Крит, отвлекая ее силы от защиты Константинополя; в то же время открытый конфликт с Республикой Святого Марка был бы несвоевременным.

 

Теперь на Крит отправлялся Михаил Палеолог. Отправлялся, ведя дислоцированную в Монемвасии флотилию и войско. Официально империя открестилась от Михаила Палеолога, объявив его заговорщиком и мятежником; неофициально ему была обещана поддержка, и в случае успеха - Крит в наследное деспотство. Вскоре севастократор Георгий Нестонг, муж сестры императора Феодоры Ласкарины, с приданными ему отрядами высадился в Монемвасии в качестве нового стратега Мореи.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

Вышеописанный заговор имел значительные внешнеполитические последствия. Недовольство политикой императора стало явно проявляться, и было очевидно что в сложившихся условиях оно будет нарастать. Единственной возможностью снизить градус недовольства и заставить элиту империи смириться с непопулярными мерами, был внешнеполитический успех. Отвоевание Города, бывшее с 1204 национальной мечтой греков, сразу дало бы императору почти божественный ореол, который заставил бы оппозицию замолчать. Если же не предпринимать ничего для отвоевания - это послужит к дискредитации молодого императора, дав его врагам отличное средство пропаганды. Таким образом внутриполитическая ситуация, сложившаяся в Византии, толкала Иоанна IV к атаке на Константинополь.

 

Внешнеполитическая ситуация так же благоприятствовала удару по Константинополю - Карл Анжуйский прочно увяз в войне с гибеллинами, и терпел в Пьемонте неудачу за неудачей; его племянник Робер Артуа, явившийся на помощь из Франции, не cмог переломить ситуацию. Генуя, Асти и Монферрат вместе с Новарой, Павией, Мантуей и Вероной присягнули на верность Альфонсу Кастильскому. Папа Григорий X добился больших успехов, сумев в пику Альфонсу осенью 1273 провести в Германии выборы нового короля - Рудольфа Габсбурга, но на 1274 год Рудольф еще не был даже признан всей Германией. В Венгрии осенью 1272 года скончался Иштван V и страна погрузилась в феодальную смуту. Трон малолетнего Ласло IV оспаривал его двоюродный брат Бела Ростиславич, герцог Мачвы и Сребреника (сын Ростислава Михайловича). Поскольку именно Бела был главным венгерским претендентом на принадлежавший ранее его отцу Видин, деспот Видина Яков Святослав и царь Болгарии Константин Тих выступили в поддержку королевы-матери Елизаветы Котяновны, предоставив ей свою и византийскую помощь. Благодаря этой помощи (со стороны Византии была дана субсидия, потраченная на подкуп магнатов) королева Елизавета и ее палатин Петер Чак сумели уже в 1273 разгромить мятежных магнатов Гут-Келеда и Кесеги. Заключенный королевой-регентшей союз с Византией был оформлен браком, более выгодным для Венгрии чем брак Марии с сыном Карла Анжуйского - браком другой дочери Елизаветы и Иштвана V, Анны, с правящим императором Византии. Летом 1274 года 15-летняя Анна прибыла в Фессалонику, где была отпразднована ее свадьба с императором. Венгрия выбыла из Анжуйского лагеря.

 

 Основные затруднения ожидались на море, где морская мощь Венеции намного превосходила военно-морские силы не только Византии, но и Генуи (которая в недавней "войне святого Саввы" терпела от Венеции поражение за поражением). Но и Венеция к середине 1270ых годов имела множество внешне- и внутри-политических проблем, которые создала себе сама. Правление дожа Лоренцо Тьеполо характеризовалось авторитарным стилем внутри и нагло-претенциозным поведением в отношении соседей. На все товары, походившие через контролируемые Венецией порты, в том числе и устье По, были наложены огромные пошлины. В ответ на это Падуя, Болонья, Феррара и Анкона начали сколачивать лигу для войны с республикой Святого Марка. Внутри же Венеции после смерти в 1273 году Лоренцо Тьеполо элита была обеспокоена главным образом ограничением власти дожа - специально назначенные «корректоры» должны были следить за тем, чтобы, как говорит один документ, «дож был вождем республики, а не ее властителем и тираном». При избрании Якопо Контарини введенные ограничения становятся столь стеснительными, что дож, сохраняя техническое руководство военными силами республики, пышный наряд и почести, полагающиеся ему как ее официальному главе, играет весьма незначительную роль в политических судьбах Венеции. Эти "реформы" в значительной степени тормозили работу правительства, не давая сосредоточится на внешней политике.

 

К осени 1274 года закончились ничем переговоры Византии с Римом. Папа Григорий X проявлял заинтересованность в контактах с Византией с самого момента своей интронизации. Григорий, будучи ранее католическим патриархом Иерусалимским, хорошо знал Восток и понимал то, чего не понимал никто со времен его великого предшественника Урбана II: для успешного крестового похода необходимо добровольное сотрудничество восточных христиан. Бессмысленно было полагать, что возрождение Латинской империи поможет в этом деле - весь предыдущий опыт доказал обратное. Но если бы Византийская империя добровольно покорилась Риму, она могла бы стать бесценным союзником. Вскоре после своей интронизации Григорий X направил в Константинополь миссию из францисканцев, которых хорошо принимали на востоке - братья минориты, представляя собой разительный контраст с надменными прелатами, соответствовали византийскому идеалу монашества и (как упоминает Энголд в своем " Church and Society in Byzantium") вызывали уважение греков. В Никее вспомнили старый проект Иоанна Ватаца о возвращении Константинополя в обмен на унию. Имевшие тогда место контакты с Римом были разорваны Феодором II, которому "папская суперматия" была глубоко противна. В энкомии (хвалебной речи), посвященной Фридриху II Штауфену, Феодор II проводит мысль что императорское превосходство может быть ограничено только философией и совершенством души властителя, и не допустимы никакие другие ограничения самодержавия. Идея безграничной власти интеллектуала на троне, который в силу своего собственного морального совершенства, приобретенного занятиями философией, ни с кем не должен согласовывать свои действия, несет уже ренессансную окраску; фактически Феодор II Ласкарис являлся выразителем идеи "просвещенного абсолютизма" задолго до его появления западной Европе. С католической идеей превосходства власти папы над властью монарха эта концепция была совершенно несовместима. Феодор писал папе и кардиналам, что соединение Церквей могло быть достигнуто лишь на почве взаимных уступок латинской и греческой Церквей, путем устранения крайностей в их взаимных разногласиях и искреннего стремления выяснить догматическую истину; о подчинении же патриарха и тем более императора папе не хотел и слышать. Теперь Григорий X предложил более мягкие условия - официальное признание примата римского престола, право апелляции на действия греческого духовенства в Риме и необходимость упоминать имя папы во время литургии. Богословский вопрос о filioque в «Символе Веры» предполагалось обсудить на Соборе.

 

Предложение это заинтересовало тогда патриарха Никифора Влеммида. Никифор приходит к учению, которое стало не просто отвержением латинского "filioque", а православной интерпретацией этой догматической формулы. «Отец — тот, от кого Дух исходит, а Сын — тот, через кого Он выявляется (??????????) и подается (?????????)». Влеммид писал о "вечном воссиянии" Духа через Сына во внутритроичной жизни, которое, в свою очередь, является основанием того, что в творении мира и в домостроительстве спасения, благодать подается от Отца в Духе через Сына. Вечное воссияние Святого Духа через Сына, однако, для Влеммида ни в коей мере не означает, что Сын является причиной ипостасного бытия Святого Духа в каком–либо смысле (т. е. вместе с Отцом или после Отца). Дух воссиявает через Сына и Сын оказывается подателем Духа, поскольку Дух, как и Сын, имеет в Отце единственную причину своего ипостасного существования и единосущны друг другу. Для иллюстрации этого Влеммидом использовалось сравнение: солнце, луч и свет, где солнце (источник) является началом как луча, так и света, но свет изливается через луч.

 

Патриарх дал положительный ответ папским посланцам, и греческая делегация была официально приглашена на Лионский собор. Сам Никифор Влеммид не дожил до его начала, и отправившуюся весной в Лион делегацию возглавил его виднейший ученик Григорий Киприот; церковную делегацию сопровождали императорские послы, мистик Мануил Оловол и великий логофет Георгий Акрополит. Догматические переговоры на соборе окончились неудачно - идея Влеммида оказалась неприемлемой для католического большинства. Сам Фома Аквинат собирался прибыть на собор со своим свежим трудом "Об ошибках греков", но умер за несколько дней до его открытия; тем не менее его ученики и последователи развернули полемику с греками, доказывая что формулу, встречающуюся у позднеантичных святых отцов: «От Отца через Сына» следует понимать в смысле происхождения Духа от Отца через Сына как причины оного происхождения. Папа пытался сдерживать страсти, но большинство епископов требовало у греков безоговорочного принятия латинского толкования. В итоге греческая делегация в июле 1274 покинула собор, а собор в свою очередь принял специальную конституцию, закрепляющую католическое понимание формулы "через Сына":

 

"Мы исповедуем с верностью и благочестием, что Святой Дух вечно исходит от Отца и Сына не как от двух начал, но как от одного начала, не как от двух дуновений (spiratio), но как от одного-единственного дуновения. Именно это святая Римская Церковь, мать и наставница всех верных, всегда исповедовала, проповедовала и учила; это содержится в истинном и непреложном учении правоверных Отцов и Учителей, и греческих и латинских."

 

Решение о нападении на Константинополь было принято в августе 1274 года в Фессалонике, с расчетом чтобы Венеция уже не могла прислать помощь из-за наступления сезона осенних штормов в Средиземном море. Войска медленно и частями возвращались из албанского похода, задерживаясь отдельными отрядами во Фракии, активизировались контакты с константинопольскими греками. Латинского императора в Константинополе не было - Балдуин II скончался летом 1273 года, а его сын Филипп де Куртенэ, провозглашенный новым "императором Константинопольским", находился в Италии, где в октябре 1273 года женился на дочери Карла Анжуйского Беатрисе, получил в приданное богатые лены в Апулии, участвовал в войне Карла с гибеллинской лигой, и не очень торопился вернуться в Константинополь, где всем заправлял венецианский подеста Марко Градениго, а императору, чтобы прокормить свиту, приходилось распродавать металлические листы с крыши дворца. Император Константинополя Филипп I ожидал возможности вернуться на Балканы с армией, каковая была ему обещана тестем.

 

Операция по освобождению Города была блестяще спланирована и началась с отвлекающей диверсии, призванной выманить из Константинополя главные силы латинян. Отряд акритов предпринял из Гераклеи Понтийской внезапную атаку на остров и городок Дафнусий у берегов Пафлагонии - единственную "базу подскока" венецианцев на пути их судов от Босфора до Крыма, являвшийся к тому же убежищем для венецианских судов, преследуемых турецкими корсарами. В результате восстания местных греков венецианский гарнизон был изгнан с Дафнусия. Потерять столь важный пункт  Граделиго никак не мог - это грозило парализовать торговлю с золотоордынскими портами, в последние годы приобретавшую все большую важность для Венеции. В середине сентября базировавшийся в Константинополе венецианский флот и большая часть всех военных сил константинопольских латинян отплыли в экспедицию для возвращения Дафнусия.

 

К этому моменту для усыпления бдительности латинян большая часть ромейской армии, возвращавшейся из Албании, переправилась в Азию, но элитные подразделения были сосредоточены в Цуруле и Визе, заменив местные гарнизоны. Под командованием Михаила Тарханиота эти части стремительно выдвинулись к Константинополю и в окрестностях Города были встречены константинопольскими греками, участвующими в заговоре. Сотня храбрецов должна была ночью пробраться в Город через старинный водосток, сбросить со стены без шума латинских сторожей и открыть ворота; Михаил Тарханиот со своими отрядами должен был ожидать вблизи, когда раздастся на стенах славословие василевсу. План удался: сонные французы, сторожившие стену, были перебиты до единого, у ворот разобрали камни, которыми они были завалены изнутри, и засовы были сбиты. Пригородный поп со стены возгласил царское славословие слегка дрожащим голосом, и конница Тарханиота двинулась в спящий город через открытые ворота.  Войско протостратора планомерно брало под контроль территорию города, лишь эпизодически сталкиваясь с малочисленной стражей и незначительными силами горожан-латинян, и лишь во Влахернах столкнулись с "латинянами в сверкающих доспехах". В непродолжительном бою одержали победу византийцы. С рассветом началась переправа через Босфор на заранее заготовленных судах отрядов вифинской тяжелой пехоты, с помощью которых протостратор окончательно установил контроль над Городом и водворил порядок. С поддержкой греческого населения Тарханиот организовал круглосуточную охрану улиц и стен Константинополя.

 

Через день флот Марко Градениго, получив известия о падении Города, вернулся к Константинополю. Латиняне думали было атаковать, но увидев на стенах "множество воинов" (Тарханиот поголовно выставил на стены и горожан-греков, вооружив их из латинских арсеналов) - вступили в переговоры и попросили разрешения вывезти семьи. Разрешение это было получено - впускаемые в Город небольшими группами и без оружия, венецианцы и французы забрали семьи и уцелевшее имущество, и отплыли к берегам Латинской Греции. Сдана была и Галата, которая, поскольку запасы продовольствия были сосредоточены латинянами в Константинополе, не имела шансов пережить зиму. Гарнизон Селимврии - единственного города Фракии, еще удерживаемого латинянами - получив известие о взятии ромеями Константинополя, так же покинул занимаемый город и отплыл. Латинская империя прекратила свое существование.

 

Константинополь, пришедший в упадок за время латинского владычества, достался грекам наполовину в руинах, но это не уменьшило радости от возвращения «Святого Града». В стране царило ликование. 1 октября 1274 года император Иоанн IV вступил в освобожденный Город. Перед Золотыми воротами шествие остановилось; патриарх Герман прочел с высоты городских стен составленный Григорием Акрополитом акафист из 13 молитв; после каждой молитвы царь со всем двором падал ниц и возглашал сто раз «Господи, помилуй». Въезд был подобен крестному ходу; перед царем несли чудотворную икону Одигитрии; служили перед Студиевым монастырем, молились в Софии, и затем василевс въехал в Магнаврский дворец.

 

Константинополь представлял собой плачевное зрелище. «Ничто иное, как равнина разрушения, наполненная обломками и развалинами», - писал позже Никифор Григора. Город, бывший еще не так давно крупнейшим среди христианских городов, лежал в запустении - огромные пространства внутри стены поросли травой и на них пасся скот, жители разводили овощи на месте когда-то многолюдных улиц и площадей. Население столицы сократилось до нескольких десятков тысяч человек. Было очевидно, что восстановление этого «Пританея Вселенной» в былом великолепии потребует колоссальных затрат, которых не выдержит угнетаемый военными расходами бюджет империи. Император, посовещавшись с Музалоном, отдал приказ о строительстве укреплений и снабжении возвращенной столицы достаточным гарнизоном. Ободранная Магнавра, как и прочие сооружения былого «Священного Палатия» были заброшены, во Влахернском дворце отделана лишь часть покоев. Вельможам и всем желающим было предоставлено право застраивать опустевшие участки. На постоянное же место жительства в Городе сразу обосновался лишь патриарх со своим клиром, вновь поселившийся в своей резиденции при Святой Софии.

 

Император развернул обширные фортификационные работы, продолжавшиеся всю зиму и окончившиеся весной, к началу навигации на Средиземном море. Первоочередным мероприятием было восстановление стен и пригородных крепостей со стороны суши. Вместе с тем для усиления обороноспособности столицы было произведено укрепление линии морской обороны, получившей разрушения вследствие землетрясения и естественного разрушения камня . От Акрополя к южной оконечности стен побережья Мраморного моря была воздвигнута единая оборонительная линия, «состоявшая из протяженной стены, укрепленной частыми башнями, расположенными близко к морю, с целью усложнения продвижения отрядов противников» . Предусмотрев возможность повторения тактики штурма с моря 1204 г.,  Иоанн IV увеличил высоту морских стен. Ромейский флот был размещен в Золотом Роге и Контоскалоне (одна из южных бухт Константинополя, выходящих в Мраморное море), гавань Контоскалон была углублена и дополнительно усилена массивными блоками, укрепленными ртутью. Таким образом, столица империи имела сильнейшую фортификационную систему. Для усиления обороноспособности были призваны на поселение в Город пехотные отряды из акритов Малой Азии . Чтобы сопротивляться в период осады, на склады было перевезено большое количество продуктов. В пределах города располагалось многочисленное стадо коров, были увеличены запасы соленого мяса, сыра, фуража для лошадей . Также для увеличения самодостаточности города император приказал расширить пахотные угодья в пределах крепостных стен (огромные пустыри в периметре Города, возникшие за время латинского владычества, давали возможность иметь внутри стен обширные пашни и пастбища). На берегах Босфора возводилось несколько новых крепостей, в том числе и у выхода в Черное море.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

Столь быстрое и внезапное падение Константинополя произвело на западе сенсационное впечатление. Во Франции знать и духовенство высказывали  негодование, заявляя что греки вошли в Константинополь "подобно шайке ночных воров", но никаких реальных действий против Византии там не последовало. Усталость и разочарование после катастрофических небоевых потерь тунисского крестового похода были еще слишком велики, а главное - французская знать ничего реально не теряла от падения латинского Константинополя. Бароны и прелаты Латинской империи давно покинули нищего Балдуина II и вернулись на запад, прихватив с собой остатки византийских церковных ценностей.

 

Для Венеции же захват ромеями Константинополя означал серьезный политический и финансовый кризис - ведь Венеция обладала не только тремя/восьмыми самого Константинополя, ее колонии и фактории были рассыпаны в Эгеиде и Черном море. До сих пор узлом этой колониальной империи был Константинополь, где базировался защищавший ее венецианский флот; теперь эта база была потеряна. Положение осложнялось ситуацией на Крите, где Михаил Палеолог осенью 1274 взял второй по значению венецианский город-колонию на Крите  - Канеа (Ханья). Флот и войска Марко Градениго, эвакуировавшиеся и Константинополя, остались на Крите, выступив против Михаила Палеолога, но Палеолог, располагая уже и тяжелой кавалерией, и осадной техникой, в ноябре 1274 года разбил Граделиго и загнал его в Кандию.

После скандалов и взаимных обвинений, к которым располагала внутриполитическая ситуация в Венеции, решено было вступить в тесный союз с Карлом Анжуйским, так как без сильной сухопутной армии сокрушить ромеев и вернуть контроль над проливами не представлялось возможным.

 

У Карла Анжуйского известие о захвате греками Константинополя вызвало приступ холодной ярости, но довольно быстро король понял что это событие ему на руку, ибо теперь и Венеция, и папа вынуждены будут оказать ему поддержку в проекте похода на Византию. Весной 1275 года ему удалось получить от Венеции все, чего он только мог пожелать - венецианцы выставили две эскадры, одна из которых должна была обеспечить снабжение удерживаемых анжуйцами в Албании Диррахия и Авлоны, не допустив морской блокады этих портов, а вторая - оказать прямую помощь Карлу в войне с генуэзцами, только что разгромившими сицилийский флот (впрочем содержание сей второй Карл должен был оплачивать из своего кармана). Карл в свою очередь гарантировал нападение всеми силами на Византию в союзе с Венецией, как только закончится война с гибеллинами, и возвращение Венеции всех владений и привилегий на всех греческих территориях, которые удастся завоевать.

 

Папа Григорий X, получив весть об изгнании латинян из Константинополя, испытал чувство горького разочарования. Он надеялся склонить Византию к унии, а силы Карла Анжуйского развернуть на защиту Утремера. На Лионском соборе папа убедил наследницу Конрадина по Иерусалимскому трону, княгиню Марию Антиохийскую, продать Карлу Анжуйскому свое право на иерусалимский престол. Идти против судебного приговора курии баронов Утремера было настоящим произволом со стороны папы, к тому же это было очевидно незаконно, поскольку права на престол нельзя было продавать и покупать. Но у Григория, похоже, уже сложилось нелестное мнение о втором претенденте на "королевство Акры" -  короле Гуго Лузиньяне Кипрском, который проявил полную неспособность навести порядок в Утремере (в 1276 г. от полной безысходности он уедет в свое более спокойное Кипрское государство, бросив Палестину). Этот план особенно привлекал папу тем, что компенсировал Карлу его неудачи в Италии, и льстил его самолюбию: в результате этого Карл был бы лично заинтересован в процветании Святой Земли. Теперь же у Карла появился превосходный повод отложить крестовый поход, настоять  на войне с Византией и требовать поддержки Святого Престола - ведь патриарший престол Константинополя снова оказался во власти схизматиков

 

Папа изъявил согласие благословить поход на Византию, но отказался предоставлять финансирование, ссылаясь на затрудненное финансовое положение Церкви. Он встретился с Альфонсом Кастильским в мае 1275 г. в Бокере на границе Прованса и убедил его отказаться и от титула Римского короля, и, соответственно, от своих притязаний на то, чтобы стать лидером гибеллинов в Италии. Альфонс согласился, ибо всеобщее признание Рудольфа Габсбурга королем в Германии делало практически безнадежными его дела в Италии - противостоять одновременно Карлу Анжуйскому и новому Германскому королю у Альфонса возможности не было. Через несколько месяцев, в сентябре, Папа приехал в Лозанну для встречи с Рудольфом Габсбургом, для которого добился договора о дружбе с Карлом Анжуйским. Договор должен был быть скреплен браком старшего внука Карла, Карла Мартелла, и дочери Рудольфа, Клеменции. Рудольф заплатил за свое признание фактическим отказом от всех императорских прав на Романью и Анконскую марку.

 

Папа также отлучил от церкви Геную и ее союзников-гибеллинов. Но Папа дал ясно понять — теперь Рудольфу Габсбургу, а не Карлу надлежит восстанавливать порядок в Северной Италии. Он написал сицилийскому королю, что прекрасно понимает, что Карлу не понравится его политика: но, поразмыслив, Карл поймет, что это — разумный и правильный шаг. Когда Карл попросил Папу убедить Рудольфа пожаловать ему Пьемонт как имперский лен, Папа передал его просьбу, но от себя добавил, что делает это только по настоянию Карла и сам он считает, что для Габсбурга было бы большой ошибкой отдать провинцию такой стратегической важности.

В то же время ни выход из войны Альфонсо Кастильского, ни папское отлучение не положили предела военным успехам гибеллинов. Весной 1275 года Вильгельм Монферратский завоевал два важнейших гвельфских города в Пьемонте, Верчелли и Алессандрию. На море генуэзцы разбили анжуйский флот, напали на побережье Сицилии, атаковав Трапани, и лишь появление венецианской эскадры заставило их отступить от сицилийских берегов.

 

Потеряв былого сюзерена - Альфонсо Кастильского - гибеллины переориентировались на Рудольфа Габсбурга, который, уступив Святому Престолу Романью, вовсе не собирался отказываться от императорского авторитета в Ломбардии. Габсбург благосклонно принял гибеллинских послов и обещал им свое покровительство. В течение лета 1275 армия гибеллинов во главе с Вильгельмом Монферратским  завоевала Салуццо и Ревелло - владения Карла в Пьемонте съеживались как шагреневая кожа, в то время как на море генуэзцы и пизанцы совершали морские набеги на побережье Сицилии.  Осенью 1275 г. Лига при посредничестве своего нового покровителя - Рудольфа Габсбурга - предложила сицилийскому королю заключить мир при условии, что гибеллины сохранят за собой все свои завоевания. Карл с презрением отверг это предложение. Несколько дней спустя его армия, возглавляемая сенешайлем Прованса Филиппом де Лагонессом, потерпела сокрушительное поражение и бежала через Альпы в Прованс. От владений Карла в Пьемонте остались лишь три изолированных города — Кунео, Кераско и Савильяно. Эта катастрофа была лишь частично компенсирована победой войск  Карла в Тоскане над пизанцами.

 

 

Все это не давало Карлу возможности немедленно "пойти войной на греков", но защиту своих балканских владений он сумел обеспечить с помощью дипломатии. Блокада ромеями анжуйских цитаделей в Албании - Диррахия и Авлоны - была сорвана венецианцами, по договору с Карлом пославшими флот к побережью Албании. Император Иоанн IV планировал развернуть наступление в Греции, но от латинских владений империя была отделена землями Ангелов, и деспот Фессалии Иоанн Ангел не проявил готовности ни присоединиться к войскам императора, ни пропустить их через свои владения; как выяснилось позднее, виной тому были интриги Карла Анжуйского, пообещавшего Иоанну помощь в захвате Эпира и низвержении сводного брата, эпирского деспота Никифора. Прорываться в Грецию силой, оставляя в тылу горные твердыни Мегавлахии было слишком рискованно, а быстро завоевать княжество Иоанна Ангела не представлялось возможным. Даже каталонец-альмогавар Рамон де Мутанер назвал Мегавлахию (по личному опыту) «сильнейшей страной в мире» - как из-за ее горных твердынь, так и самих влахов, по словам Вениамина Тудельского, «народа необузданной дикости».

 

И тем не менее император сумел в 1275 году нанести удар по латинским владениям в Греции, пробившись туда если не сушей, то морем. Виной тому стал романтический сюжет, достойный пера романиста.

 

Как было указано в "пояснительной записке", остров Эвбея на тот момент находился во владении "терциеров" из ломбардского рода Карчери, которые ранее были вассалами Латинской империи, а теперь - Карла Анжуйского; остров играл роль "средиземноморской Тортуги", будучи гнездилищем пиратов всех мастей, оперировавших во всем восточном Средиземноморье. Двор богатого Гульельмо I де Карчери в Ореосе был наиболее блестящим в Эвбее. Гульельмо умер в 1262 г. Его землю Ореос унаследовал сын его Гульельмо II, который как муж Маргариты де Нельи из Пассавы был наследным маршалом Ахайи. Части владений покойного получили двое других его сыновей и дочь, Феличия. Наиболее выдающимся пиратским лидером на Эвбее был в то время Ликарио, сын обедневшего дворянина из ломбардской Виченцы и гречанки с Эвбеи. Ряд блестяще организованных набегов доставил Ликарио славу, и под его предводительством собралась целая пиратская флотилия с экипажами из итальянцев, греков и морейских славян.

В 1274 году отважный пират влюбился в овдовевшую Феличию, и та ответила ему взаимностью. Влюбленные обвенчались, но гордая родня Феличии, оскорбленная ее браком с «безродным» Ликарио, не признала брака и приступила к захвату земель Феличии. В этой ситуации Ликарио весной 1275 обратился через своих греческих партнеров по пиратскому промыслу в Константинополь и предложил императору принять его на службу и завладеть Эвбеей.

 

Император с готовностью отозвался на предложение, дававшее как серьезное пополнение ромейскому флоту, так и возможность захвата плацдарма в Элладе. Экспедицию возглавил мегадука Алексей Филантропин. С прибытием ромейского флота к берегам Эвбеи Ликарио впустил ромеев в замок Феличии - Анемопиле.  Ликарио и Филантропин осадили Ореос; меж тем братья-терциеры запросили помощи у герцогов Афинского и Наксосского. Когда подкрепления прибыли, Карчери перешли в наступление и атаковали противника на подступах к Анемопиле. Под ливнем стрел огородившихся кольями греческих лучников распалась атака рыцарей; удар засадного отряда, во главе с Ликарио высадившегося с судов в тылу у латинян, довершил разгром терциеров. Гульельмо II де Карчери с многими рыцарями пал в ожесточенном рукопашном бою, тогда как брат его Франческо и другие бароны острова, а также члены дома Санудо попали в плен. Третий из братьев Карчери, Джиберто, с трудом спасся в Негропонт. Весть об этом несчастье повергла эвбейских латинян в ужас; ожидали ежеминутно атаки греков на Негропонт. Но Ликарио, зная насколько хорошо укреплена эта столица латинской Эвбеи, предпочел довести до конца осаду уже истощенного блокадой Ореоса. Город сдался в октябре 1275 года, и с его сдачей северная Эвбея превратилась в плацдарм ромейской империи в Элладе.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

1275 год оказался трудным для Карла Анжуйского, но 1276 стал для него годом сплошных "подарков фортуны". 10 января 1276 года в Ареццо скончался папа Григорий X, проводивший независимую от Карла политику. Когда Григорий умер в Ареццо, Карл находился в Риме. Следуя процедуре, установленной на Лионском Соборе, кардиналы собрались в Ареццо, дав отсутствующим членам Священной коллегии десять дней на то, чтобы те могли к ним присоединиться. Они, конечно, помнили, что Карл находился рядом. Их дебаты заняли меньше двадцати четырех часов. 21 января 1276 г. они избрали человека, пользовавшегося благосклонностью Карла, Петра де Тарантеза, доминиканца, родом из Савойи. Прежде он был архиепископом Лиона, а на момент избрания находился в должности кардинала-епископа Остии. Он принял имя Иннокентия V и сразу же отправился в Рим, где был возведен на папский престол 22 февраля. Карл сопровождал его в Рим из Витербо и присутствовал на церемонии; следующие пять месяцев папа и король оставались в Риме и постоянно виделись.

 

У Карла имелись основания быть довольным новым папой. Иннокентий сразу же утвердил его в должности римского сенатора и имперского наместника в Тоскане. Протест, заявленный Рудольфом Габсбургом по поводу последнего, был резко отклонен папой. Иннокентий так же добился мира между Карлом и Генуей. Для Карла это было бесславное мирное соглашение после фактически проигранной войны - Карл вынужден был вернуть генуэзцам все привилегии, и отказался от своих собственных весьма скромных владений в Лигурии. И наконец папа Иннокентий от имени Церкви согласился предоставить субсидию на завоевание Константинополя

 

Мир с Генуей был заключен 22 июня 1276 г., а четыре дня спустя Папа Иннокентий умер в Риме. Карла вполне устраивало, что следующие выборы папы должны были пройти в Риме. Как и полагалось, кардиналы собрались через десять дней в Латеранском дворце, где умер Иннокентий. Карл, как сенатор, смог окружить дворец стражей, которая позволяла кардиналам из его партии свободно общаться с внешним миром и получать посылки с продовольствием, в то время как враждебная партия содержалась взаперти и была подвержена все возрастающим строгостям, предусмотренным решением Лионского Собора. Эта политика возымела успех. Чуть больше чем через неделю, 11 июля, кардиналы избрали одного из самых преданных друзей Карла, генуэзского кардинала Оттобоне де Фиески, который был пылким гвельфом и племянником Иннокентия IV. Он собирался принять имя Адриана V. Но он был всего лишь кардиналом-диаконом. Не успев принять более высокий сан в качестве подготовки к возведению на папский престол, он серьезно заболел и умер в Витербо 18 августа.

 

Карл сопровождал избранника в Витербо и жил неподалеку, в замке Ветралла. Но у него не было возможности оказать такое давление на конклав, собравшийся для избрания нового папы, как в прошлый раз в Риме. Старейший кардинал, Джованни Гаэтано Орсини, стоявший во главе антифранцузской партии, господствовал на собрании, но тактично предложил единственного кардинала, который не был ни итальянцем, ни французом, португальца Джованни Пьетро Юлиани. К его предложению прислушались. Кардинал Юлиани был избран в начале сентября и возведен на папский престол 20 сентября в Витербо под именем Иоанна XXI. Король Карл прибыл на церемонию в Витербо и принес ему ленную присягу за Сицилийское королевство.

 

Папа Иоанн был лично расположен к Карлу и позволил ему сохранить за собой сенаторство в Риме и наместничество в Тоскане. Он любезно отлучил от церкви врагов Карла, гибеллинов, в Пьемонте, но в то же время отправил туда послов, чтобы договориться о перемирии для сицилийского короля. Иоанн запретил королю Рудольфу появляться в Италии до тех пор, пока германские чиновники не прекратят принуждать города Романьи признать его своим сюзереном. Наконец он утвердил договор, по которому Мария Антиохийская продавала Карлу свои права на иерусалимский престол.

 

Замирившись с Генуей, снова обретя власть над средней Италией, получив субсидии от папы и Венеции, Карл развернул подготовку к войне с Византией. Поход на Византию был назначен на 1277 год, но Венеция требовала (если Карл желал участия всего ее флота в этом походе) нанести предварительный удар по Криту, где к началу 1276 года венецианцы удерживали только одну лишь Кандию. Смута, терзавшая Республику Святого Марка, пошла на спад в ситуации угрозы потери восточного Средиземноморья. Венеция уже не являлась демократической республикой - "закрытие Большого совета" произошло в 1290ых, но все предпосылки к нему имелись уже в 1270ых. Власть находилась в руках аристократии, и аристократические партии сумели примириться под угрозой потери доходов. Еще в конце 1275 года в Венеции развернулась подготовка к большой экспедиции на Крит с наймом солдат в Ломбардии и Германии. Со стороны Венеции экспедицию возглавил прославленный воин Байамонте Тьеполо, прозванный в народе «великий рыцарь» (gran cavaliere). Карл Анжуйский со своей стороны посылал эскадру и экспедиционный корпус, который возглавил Рожер де Сан-Северино, граф Марсико.

 

 

К этому моменту Михаил Палеолог уже год управлял всем островом кроме Кандии и принял титул Критского деспота. Но к началу 1276 года его отношения с местной знатью зашли в тупик. Венецианцы сохраняли превосходство на море, и Крит в любой момент мог подвергнуться нападению. А защита острова, расположенного вдали от материка, при господстве противника на море - дело трудное и  дорогостоящее. Палеологу для организации обороны и содержания пришедших с континента войск требовались средства, а василевс, занятый войной на континенте и строительством флота, их практически не выделял. Палеологу приходилось требовать взноса налогов и натуральных поставок (и немалых) от местных архонтов. Критские архонты, менталитет которых складывался в запрограммированном противостоянии с центральной властью (латинской и иноверческой) являлись "буйными феодалами" даже по средневековым западноевропейским меркам, и во всяком случае часть из них к началу 1276 года начала полагать, что венецианский режим был мягче чем правление новоиспеченного деспота. В свою очередь агенты республики Святого Марка трудились не покладая рук, обещая местной знати всеобщую амнистию и всевозможные льготы. Поэтому Палеолог, не уверенный в лояльности знати, вынужден был все поставить на генеральное сражение, и был разгромлен превосходящими силами.

 

После этого местная знать почти в полном составе признала власть Венеции, тем более что Тьеполо вел себя очень корректно и выполнял все данные обещания, обеспечив архонтам "широкую автономию" в обмен на лояльность Республике. Буквально через месяц после разгрома Михаил Палеолог был осажден венецианцами в Канеа, и мог лишь повторить цитату из послания апостола Павла Титу (где сам Павел цитирует одного из тогдашних поэтов) - "критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые".

 

Силы латинян после этой победы разделились. Тьеполо остался со своими войсками и частью флота на острове дожимать Палеолога, Сан-Северино с анжуйским флотом и корпусом отплыл к берегам Палестины, принимать под власть Карла Анжуйского "королевство Акры", а большая часть венецианской эскадры во главе с адмиралом Филиппо Санудо, родичем герцога Наксосского Марко Санудо, отплыла к берегам Эвбеи чтобы оказать терциерам и венецианскому бальи Негропонта помощь против Ликарио. По планам венецианцев Санудо должен был разбить ромейский флот, после чего на острове должны были высадиться войска Гильома Виллардуэна.

 

К этому моменту (начав боевые действия сразу по окончании сезона бурь) Ликарио овладел цитаделью Лемноса, изгнав венецианцев и передав остров василевсу. На обратном пути дука Эвбеи отбил у латинян и присоединил к своему эвбейскому "дукату" Северные Спорады, а ломбардского графа Гизи - "синьора Скопелоса, Скиатоса, Алоннисоса и Скироса" - пленил и в оковах отправил к василевсу. Император был впечатлен успехами Ликарио, поэтому когда летом этого же года скончался старик Алексей Ласкарис, император назначил на освободившийся пост мегадуки Филантропина, а ранее занимаемую им должность "великого адмирала" (соответствующую должности протостратора в сухопутной армии) передал Ликарио, объединив под его командованием его пиратскую флотилию и собственные тридцать галер. 

 

16 июля 1276 года венецианский флот Филиппо Санудо атаковал ромеев на "узкой" позиции в проливе Эврип напротив Ореоса. Борта византийских галер были укреплены тяжелыми ростовыми щитами, за которыми укрывались стрелки. Меж тем как болты бивших прямой наводкой итальянских арбалетчиков застревали в щитах, малоазийские лучники, которыми были насыщены экипажи ромейских галер, навесной и настильной стрельбой из луков осыпали палубы венецианских галер градом падавших сверху стрел с массивными "бронебойными" наконечниками. Абордажные палубы латинян устилались трупами еще до начала схватки. Потеряв до трети кораблей взятыми на абордаж, венецианцы начали отступление, сталкиваясь и ломая друг другу весла. Флагманская галера Филиппо Санудо села на мель у берега Эвбеи и была захвачена, сам адмирал угодил в плен. Потрепанный флот Республики Святого Марка ретировался из Эврипа.

 

Победа в Эврипе сильно подняла дух ромеев, будучи первой морской победой над грозными венецианцами, но тем не менее стратегическая цель кампании была Республикой достигнута - Крит был возвращен. В июле 1276 года Канеа была взята штурмом, деспот Михаил Палеолог пал в бою у пролома в городских стенах. 

 

В это же время шла активная дипломатическая подготовка обеих сторон к намечавшемуся на следующий год решающему столкновению. Ногай и Болгария были союзниками Византии, даже с Венгрией удалось установить дружественные отношения, и лишь Сербия превращалась в проблему. Стефан Урош, женатый на принцессе почившей Латинской империи Елене де Куртенэ, начал занимать враждебную империи позицию сразу же после отвоевания ромеями Албании в 1274 году. Ромейская агентура при сербском дворе сообщала что король ведет активные переговоры с Карлом Анжуйским, и что в грядущем вторжении Сербия скорее всего выступит союзником Анжуйца. Поэтому в 1276 году ромейская дипломатия провела грандиозную операцию по замене короля Сербии.

 

Когда в начале 1268 года Стефан Урош атаковал венгерскую провинцию Мачва, он потерпел сокрушительное поражение от Белы Ростиславовича и был взят в плен. Он был вынужден заплатить выкуп за свое освобождение,  и гарантией мира между двумя странами стал брак старшего сына Уроша, Драгутина, и дочери Иштвана V Екатерины, тогда еще несовершеннолетних.  Теперь возмужавший Драгутин стремился получить себе в управление часть королевства. Урош противился этому и даже принял решение передать права на престол младшему сыну Милутину. Тогда, заручившись поддержкой Ромейского императора (жена которого была родной сестрой жены Драгутина) и своей тещи, королевы-регентши Венгрии Елизаветы Котяновны,  весной 1276 года Драгутин открыто потребовал от отца уступить ему часть королевства. Урош пришел в ярость, и Драгутин восстал. Чтобы привлечь последователей, Драгутин обещал широкие привилегии сербской знати. Армия Уроша и объединенная армия Драгутина и венгров встретились у городка Гацко. Королевские войска были разгромлены. Стефан Урош отрекся от престола и ушел в монастырь Сопочаны, приняв постриг под именем Симеон. Там же он умер 1 мая 1277 года и был похоронен. Драгутину, вступившему на трон Сербии, требовалось время на укрепление своей власти, и в разразившемся в 1277 году решающем столкновении Византии с Карлом Анжуйским Сербия осталась нейтральной.

 

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Весной 1277 года Карл Анжуйский заканчивал  подготовку к войне с Византитей. Выстроенный на папскую субсидию огромный флот стоял в гавани Мессины, армия собиралась в Апулии. Венеция так же готовила флот - объединенная морская мощь республики святого Марка и Сицилийского королевства должна была совершенно подавить греков на море.

 

На дипломатическом фронте все обстояло не столь благоприятно. Полноценный крестовый поход, способный сокрушить Византию одним мощным ударом, был невозможен без участия Франции. Карл Анжуйский. обладая большим влиянием на своего племянника, короля Франции Филиппа III, рассчитывал получить помощь Франции в "отвоевании Константинополя". Однако как раз в 1277 году Франция внезапно оказалась занята на другом направлении. Покойный король Наваррский и граф Шампанский Генрих I Толстый обручил свою единственную дочь и наследницу Жанну со старшим сыном и наследником Филиппа III принцем Филиппом (будущим Филиппом Красивым). Этот договор означал грядущую унию Франции и Наварры, с чем не мог смириться король Кастилии Альфонсо Мудрый, старый союзник Византии. Весной 1277 года Альфонсо атаковал Наварру, в которой за малолетнюю королеву Жанну правила ее мать Бланка Артуа. Королю Франции пришлось отправится с войском за Пиренеи - защищать своего вассала и отстаивать права своего сына. Франко-кастильская война в Наварре сделала невозможным участие Франции в походе на Византию, и Карл, не желая откладывать кампанию, мог рассчитывать только на собственные силы и средства.

 

Союзников на Балканах у Карла так же не было, сначала Венгрия, а потом и Сербия покинули Анжуйский лагерь, Болгария оставалась в прочном союзе с Византией.

 

В Италии Карл, пользуясь тем что Рудольф Габсбург увяз в войне с Чехией, добился ряда успехов - победы его войск над пизанцами в сентябре 1275 и в июне 1276 укрепили его власть в Тоскане; гвельфские города к югу от реки По, такие как Парма, публично объявили о своей преданности Церкви и королю Карлу, а по другую сторону реки весной 1277 в Милане был свергнут многолетний "капитан народа" Наполеоне делла Торре, присягнувший Рудольфу Габсбургу; миланцы передали бразды правления своему архиепископу Оттону Висконти и Милан снова стал гвельфским. Вильгельм Монфератский и гибеллинские коммуны Пьемонта после выхода Генуи из войны соблюдали перемирие.

Тем не менее у Византии еще оставались союзники и в Италии. Цитаделью гибеллинизма в северной Италии оставалась Верона, где правил в качестве "капитана народа" (Capitano del popolo) Мастино I дела Скала, основатель знаменитой Веронской княжеской династии Скалигеров. Завоеваниями расширивший владения Вероны, бывший одним из оплотов Конрадина в его походе, Мастино теперь сделал Верону убежищем для гибеллинов, вытесненных из Ломбардии. Ненависть всех соседей Вероны к Венеции, обложившей огромными пошлинами торговлю континентальных городов на Адриатике, позволила Мастино при дипломатической и финансовой поддержке Византии сколотить антивенецианскую лигу. В нее вступили гибеллинские правители Романьи - Равеннские Поллента, Риминийские Малатеста, прославленный гибеллинский лидер и правитель Урбино и Форли  Гвидо Монтефельтро, и наконец - Анкона, старый союзник Византии, бывшая некогда оплотом Мануила Комнина в Италии. Сам антивенецианский союз городов северо-востока Италии, подписанный в Анконе, получил имя Анконской лиги.

 

Особую роль играла Генуя. Весной прошлого, 1276 года василевс Иоанн IV, подписал с Республикой Святого Георгия соглашение, согласно которому ее купеческие корабли получали эксклюзивное право прохода в Черное море, обязываясь платить императору пошлину за проход через проливы. Это соглашение было вызвано тем, что Венеция, оказавшись в состоянии войны с Византией, была отрезана от Черного моря, ромейское купечество в Константинополе еще только появлялось, а провинциальные греческие купцы из Ионии и Фессалоники не имели достаточных капиталов чтобы взять на себя объем стремительно росшей черноморской торговли. Генуэзцы обязались платить пошлины; договор не обязывал их воевать за Византию, но в его секретных пунктах Республика Святого Георгия обязалась выставлять эскадру под видом наемной, услуги которой император оплачивал, "зачитывая" часть сумм босфорской пошлины. Теперь Генуя, не выступая официально ни против Карла, ни против Венеции, позволила Марио Боканегре навербовать по поручению василевса наемную флотилию, с которой Боканегра в качестве "морского кондотьера" официально поступил на службу к Анконе, увеличив морские силы лиги.

 

Папа, встревоженный этими приготовлениями гибеллинов, предложил переговоры, которые его легаты провели между Венецией и городами Анконской лиги в Болонье в марте 1277 года. Но Республика Святого Марка ни на йоту не отступила от своих притязаний. Венецианские послы заявили папским легатам, что Венеция защищает Адриатику с античных времен - только благодаря ей славяне, арабы и норманны были выдворены оттуда, а папа Александр III в 1177 году, во время пребывания в Венеции для мира с Барбароссой, в праздник Вознесения наделил Республику властью над всем Адриатическим морем; в его присутствии дож бросил в море кольцо. Послы городов лиги возражали что это не более чем измышленная венецианцами сказка - нет никаких доказательств что папа участвовал в церемонии; города принимали участие в защите Адриатики и Венеция не имеет никакого права блокировать доступ в их собственные реки. Страсти накалялись и закончились разрывом конгресса. Не известно, что предпринял бы папа, узнав о провале переговоров. 12 мая 1277 г. на Иоанна XXI обрушился потолок, когда он спал в своей новой спальне в только что построенном новом флигеле дворца в Витербо. Папа получил ужасные ранения и умер восемь дней спустя.

 

Когда папа умер, Карл лежал больной в Южной Апулии, в то время как его армия уже почти собралась в Бриндизи для отплытия в Албанию. Он не мог поспешить на север и повлиять на выборы без того чтобы отложить поход. На момент смерти папы только восемь из одиннадцати кардиналов находились в достаточной близости от Витербо, чтобы принять участие в выборах; четверо из них были итальянцами и четверо французами. Они не могли прийти к соглашению. Было очевидно что избрание затянется, и Карл, поднявшись с одра болезни, начал крестовый поход без папского благословения. 1 июня 1277 года армия Карла Анжуйского, отплывшая из Бриндизи, высадилась в Авлоне.

 

Предполагалось что венецианский флот, оказав поддержку в переправе Карла, затем двинется в Эгеиду и совершит там диверсии против ромеев, нападая на острова и побережье. Но с началом навигационного сезона в Адриатике флот Анконской лиги, базируясь на Анкону, развернул каперскую войну против венецианцев. Республика направила к Анконе резервную эскадру из 30 галер; с юга, из Авлоны, туда же отплыла часть флота, присланного Карлу Анжуйскому, везя на борту десантные отряды, ранее предназначавшиеся для похода в Эгейское море. Анкона приготовилась к обороне; Гвидо Монтефельтро с армией союзников из Романьи стал лагерем у ее стен чтобы при необходимости защищать город. Но внезапно вмешалась "длань Господня" - как только венецианцы приступили к блокаде Анконы, разразился летний шторм, разбивший большую часть венецианских кораблей о скалы и рассыпавший обломки по берегу на многие мили. Спустя неделю к Анконе подошла эскадра, отозванная из Авлоны; венецианцы, не знавшие о гибели блокирующей эскадры, подверглись внезапному нападению флота лиги и были разбиты. После этого ни о какой экспедиции в Эгеиду не могло быть и речи - Республика отозвала у Карла весь свой флот для защиты своих коммуникаций в Адриатике.

 

Сам Карл со своей армией выступил из Авлоны, целясь на ключевую крепость Албании - Белиград (современный Берат); василевс, дождавшись в Фессалонике подкреплений от Ногая (с которым, как и в РИ при Михаиле VIII, в 1270ых годах был заключен союз) так же подошел к Белиграду, успев к городу первым. С приближением армии крестоносцев севастократор Михаил Ангел, державший Белиград от василевса, сжег предместья и заперся в цитадели, расположенной на неприступной скале и превосходно приготовленной к обороне; император с армией встал лагерем на хорошей оборонительной позиции за рекой в предгорьях, имея за собой защищенную линию снабжения через перевал. Из своего лагеря ромеи могли при необходимости переправлять провиант и послания на плотах через реку к подножию крепости, а искусные скалола­зы доставляли все в цитадель Белиграда. Крестоносная армия, подойдя к Белиграду, не смогла замкнуть кольцо осады; попытка Карла перейти реку и напасть на укрепленный лагерь ромеев закончилась отступлением французов от валов и частоколов расположенного на крутых высотах лагеря под ливнем стрел. Началось позиционное противостояние, сопровождающееся рядом мелких стычек; в то же время василевс послал легкую конницу из половцев, турок и татар на приморскую равнину Албании чтобы перерезать анжуйские коммуникации. Обозы с продовольствием перестали приходить в лагерь Карла, и уже на вторую неделю боев в лагере крестоносцев начал ощущаться недостаток продовольствия. Рыцари, пришедшие из Франции для участия в крестовом походе, не отличались дисциплиной, и вскоре события вышли из-под контроля короля.

 

9 июля 1277 года ромейские полководцы направили к берегу реки напротив осажденной крепости обоз с продовольствием. Открытое передвижение обоза вдоль реки спровоцировало выступление отряда французских рыцарей под предводительством Гуго де Сюлли; весть об обозе с быстротой молнии разнеслась по голодающему лагерю, и многие рыцари, наскоро снаряжаясь, устремились к реке, игнорируя приказы анжуйских военначальников. На помощь обозу выступила ромейская конница; при атаке французских рыцарей она после короткого боя обратилась в бегство, заманивая противника к предгорью; здесь, в дефиле между холмами, французы угодили под массированный перекрестный обстрел лучников, которые, как напишет Пахимер, "обрушили на латинян море стрел". Крестоносцы в свою очередь обратились в бегство, преследуемые ромейской кавалерией. Бегущие, опрокинув и "собрав в гармошку" разрозненные группы рыцарей, самовольно спешащие им на помощь, в довершение катастрофы буквально втоптали в реку только начавшую переходить ее пехоту, которую Карл, уяснив ситуацию, направил прикрывать возможное отступление французов. Река у подножия Белиграда "запрудилась трупами"; Михаил Ангел, улучив момент, сделал вылазку из крепости. Ромеи прорвались вплоть до королевского лагеря, нападение на который Карл Анжуйский отбил с помощью отрядов, которые ему удалось удержать от спонтанного выступления.

 

Вечером в королевском шатре состоялся совет, уяснивший "масштаб катастрофы". Потери были таковы, что о дальнейшем успешном наступлении на Константинополь не могло быть и речи. Возможности продолжать осаду так же не было - осаждающие превратились в осажденных, в лагере крестоносцев не было еды, в то время как Белиград свободно снабжался ромеями. С тяжелым сердцем король отдал приказ об отступлении.

 

Флот Карла стоял в Авлоне, и теперь перевез остатки крестоносной армии в Апулию. Ромейский флот не явился в Ионическое море, оставшись в Эгеиде. Ликарио готовился к отражению нападения венецианцев; когда стало ясно что венецианский флот в Эгеиду не придет, василевс, учитывая что флот Карла сохраняет превосходство над ромейским и вряд ли удастся уничтожить его, отдал Ликарио приказ, пришедшийся весьма по сердцу старому пирату - заняться "принуждением к миру" венецианцев. В то время как Анконская лига создавала Венеции проблемы непосредственно в Адриатическом море, Ликарио, базируясь на Родос и Миласу, занялся перехватом венецианских конвоев, возвращавшихся с грузом с востока, из Айаса, Триполи и  Акры. К осени в Венеции уяснили что торговля Республики целиком парализована, а убытки растут как снежный ком.

 

 

Изменено 15 Jun 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

Провал похода на Византию не стал для Карла Анжуйского катастрофой, но с момента поражения при Белиграде король Сицилийский начал неуклонно двигаться к банкротству. До сих пор благодаря жесткой, но продуманной и сбалансированной налоговой системе и грамотному финансовому управлению Карлу удавалось поддерживать стабильный бюджет своей державы. Начиная в 1277 году поход на Византию, король залез в серьезные долги. Их предполагалось покрыть византийской добычей, но поход потерпел крах. Карлу нужны были средства как для обслуживания образовавшихся долгов, так и для финансирования новых внешнеполитических предприятий. С 1277 года былая сбалансированная система финансов Сицилийского королевства деградирует и заменяется беспощадным выкачиванием средств. Вводятся новые и усиленно собираются старые налоги, вводятся королевские монополии, в первую очередь монополия на хлеб, дающая королевской администрации возможность широко спекулировать на ценах, делающих громадные скачки и разоряющих население. Стоимость хлеба повышается в 2—3 раза. Но ни налоги, ни монополии и спекуляция не дают анжуйскому правительству возможности расплатиться с долгами, освободиться от тяжелого гнета кредиторов; последним приходится давать политические и экономические подачки: с 1279 года венецианцы становятся хозяевами в Апулии, где их консулы получают право суда и создаются специальные базы венецианского флота. Значительно влияние венецианских торговых предприятий и на остальной территории королевства. Но еще большие права и привилегии получают фирмы флорентийские. Торгово-банкирские дома Фрескобальди, Барди, Перуцци, Бонаккорсо открывают филиалы на территории королевства, получают право беспошлинной торговли, постоянно предоставляют королю и его приближенным значительные ссуды и тем еще более запутывают королевские финансы. Многие из флорентийцев за свои «услуги» получают крупные государственные должности. Так, флорентийский посол Райнери Буондельмонти был  не только записан в число седжи Неаполя, но и получает почетный и выгодный пост «великого юстициария» города Бари. Предприимчивые и нахальные авантюристы, приезжающие из Флоренции без гроша в кармане, быстро делают карьеру, наживаются, входят в руководящие круги неаполитанского общества. Таков ловкий и красивый Бартоломео Аччайуоли, начавший бурную и беспримерную карьеру своего рода с того, что продавал неаполитанским дамам перья и прочие безделушки. Флорентийцы прямо-таки колонизируют юг Италии. В конце 1270ых годов засилье иностранцев разных толков, от французских баронов до флорентийских купцов, приводит к глубокому упадку экономику страны.

 

Слабым утешением для Карла было приобретение короны Иерусалимского королевства. Ни графство Триполи, ни синьории Тира и Бейрута не признали Карла Анжуйского своим сюзереном, сохранив лояльность отстраненному папским решением от Иерусалимского трона Кипрскому королю Гуго Лузиньяну; Иерусалимское королевство Карла ограничивалось Акрой, Хайфой и окрестными замками. Королевство, конечно, приносило некоторый доход от торговли с внутренними районами материка, при условии поддержания мира, но большая часть прибыли уходила к итальянским купцам, а так же тамплиерам и госпитальерам, чьи замки контролировали приграничные таможни. Король даже не владел ни одной крепостью в королевстве, кроме самой Акры. Единственное, что Карл получил, — это необходимость держать гарнизон в Утремере без всякой пользы для своей казны. Эта его удача не принесла ему ничего, кроме престижа.

 

В Италии же вслед за поражением в Албании Карл терял позицию за позицией. Главной его потерей была утрата контроля над папским престолом и Папской областью. 25 ноября 1277 г. в Витербо под давлением восставших горожан, осадивших конклав в кафедральном соборе, старейший член курии кардинал Джованни Гаэтано Орсини был избран Папой и взял имя Николай III. Как напишет о нем Фердинанд Грегоровиус:

 

"В этом высокоталантливом сыне когда-то еще при Фридрихе II знаменитого сенатора Маттео Рубео Орсини жило не благочестивое настроение, но вся сила его отца. При Иннокентии IV он был сделан кардиналом у Сан-Николо in carcere, протектором ордена миноритов и генерал-инквизитором. Он служил при восьми папах и участвовал в семи папских выборах; он возвел на папский престол Иоанна XXI, который и находился под его влиянием. Научно образованный, опытный во всех светских делах, он был настоящим главой коллегии кардиналов. Его знатный римский род занимал начиная с конца прошлого столетия высшие места в Церкви и в Республике. Это обстоятельство давало кардиналу повод считать себя на положении владетельного князя, но оно же привело его, когда он сделался папой, к непотизму, перешедшему всякие границы. В сущности, он был римский магнат, полный силы и королевского величия, копивший богатства, не задумываясь о способах, совершенно по-светски настроенный, полный любви к своему родному городу, не без патриотического чувства к своему итальянскому отечеству и ненавидевший распоряжавшихся в нем чужестранцев. Если бы он был на престоле св. Петра вместо Климента IV, то Анжуйский дом, конечно, не появился бы в Италии."

 

 

Если прежние папы позволяли Карлу Анжуйскому распоряжаться в Средней Италии и даже осуществлять через своих "просенаторов" светскую власть в Риме, римский аристократ Николай III повел политику, исходящую из интересов папы как владетельного государя Папского государства в Италии. Первым же шагом нового папы стало заключение конкордата с Рудольфом Габсбургом, который в 1278 году добил Пржемысла Оттокара и имел теперь возможность вмешаться в дела Италии. Рудольф официально передал Николаю III всю Романью и Анконскую Марку; папа под этим условием передал Рудольфу имперские права в Тоскане, которыми Карл распоряжался ранее в качестве "имперского викария". Карла попросту позабыли спросить о его согласии. Весной 1278 года Рудольф направил своих уполномоченных в Ломбардию и Тоскану принять присягу от городских синьорий, причем папские легаты оказывали императорским эмиссарам полное содействие. Гвельфские коммуны Ломбардии и Тосканы без проблем присягали Рудольфу. Даже архиепископ Миланский Оттон Висконти переквалифицировался в гибеллины, присягнул Рудольфу Габсбургу и стал уполномоченным наместником кайзера в Ломбардии. Своим наместником в Тоскане Рудольф любезно назначил племянника папы Николая, кардинала Малабранка. Имперскому наместнику Тосканы было дозволено собирать определенные пошлины в пользу императора, но никаких политических полномочий над тосканскими коммунами он не получил.

 

Со своей стороны Рудольф выступил посредником между папой, и гибеллинскими синьорами Романьи, которые согласно договору становились отныне вассалами Святого Престола. Папе покорились Малатеста в Римини, Поленты в Равенне и наконец знаменитый гибеллинский лидер Гвидо де Монтефельтро, граф Урбино, бывший при Конрадине просенатором в Риме, а потом сделавшийся тираном почти всей Романьи и отлученный от Церкви. Даже могущественная Болонья, раздираемая партиями Ламбертацци и Джеремеи, в первый раз признала верховную власть Церкви над собой и своей областью.

 

Вслед за тем папа Николай принудил Карла отказаться и от светской власти в Риме, так как Климент IV дал ему сенаторскую власть на десять лет и этот срок истекал 16 сентября 1278 г.. Карл с неудовольствием сложил сенаторскую власть, передав ее в руки римлян. Формальная отставка Карла последовала в начале сентября, после чего Николай III тотчас же с согласия римлян назначил сенатором на год своего родного брата Матеуса Рубеуса Орсини.

 

А меж тем на севере сгущались тучи над провансальскими владениями Карла. Вдова Людовика Святого Маргарита, считавшая себя законной наследницей Прованса, нашла общий язык с Рудольфом Габсбургом и со своим племянником Эдуардом I Английским Летом 1278 г. послы Маргариты договорились с Рудольфом о том, что его старший сын Гартманн женится на дочери короля Эдуарда Иоанне. Затем Гартманн должен быть признан наследником своего отца и, если возможно, возведен на престол Римского короля, как только Рудольф будет коронован императором. Если же право наследования Гартманном императорского титула окажется под сомнением, то ему и Жанне должно быть пожаловано Арелатское и Вьеннское королевство, включая Прованс, в качестве наследственного владения. И Эдуард и Рудольф были необычайно довольны этим соглашением. В августе Рудольф в союзе с венграми разбил Пржемысла Оттокара в Моравии при Дюрнкруте. Оттокар был убит в бою. Месяц спустя все чешские аристократы подчинились Рудольфу и признали его опекуном молодого сына Оттокара, Вацлава, который стал зятем Габсбурга. Теперь у Рудольфа появилась возможность вторгнуться в Италию или в Прованс.

 

Не лучше обстояли дела и у второго врага Византии - Венеции. Справиться с Анконской лигой, поддерживаемой оплачиваемой василевсом генуэзской эскадрой, так и не удалось, но мало того - коммуны лиги теперь по большей части отказались под сюзеренитетом Святого Престола. И папа Николай, стремясь завоевать расположение своих новых подданных в Романье, официально взял Анконскую лигу под свое покровительство, и предъявил Республике Святого Марка ультимативное требование отказаться от заявленных ею монопольных прав на Адриатике. Венеция практически оказалась в состоянии войны с папой.

 

 

 

В мае 1278 года скончался князь Ахейский Гильом Виллардуэн. Ромеи, окрыленные прошлогодней победой над Карлом Анжуйским, готовы были довести до конца "войну за свободу Эллады". Армия во главе с великим доместиком Иоанном Палеологом собиралась в Фессалонике для похода в Грецию, причем кампания должна была начаться с разгрома "продавшегося латинянам" деспота Фессалии Иоанна Ангела. Во время прошлогоднего вторжения Карла в Албанию Иоанн напал на своего сводного брата Никифора, деспота Эпирского, и захватил Навпакт и Этолию; теперь деспот Эпира готовился вернуть эти земли, напав на Фессалию в союзе с императором. На море же ромейский флот готовился изгнать латинян из Эгеиды.

 

Интенсивное развитие собственного флота Иоанн IV начал с 1270 года, когда впервые возникла угроза нападения Карла Анжуйского. Пост мегадуки - морского министра империи - занимал на тот момент внучатый дядя императора Алексей Ласкарис, который "по старости не мог исполнять свою должность и, выживши из лет, принимать участие в военных делах и сражениях". Реальным реформатором ромейского флота стал его заместитель, "великий адмирал" Алексей Дука Филантропин, за истекшие 8 лет проделавший огромную работу, и занявший после смерти старика Алексея Ласкариса пост мегадуки, передав сан "великого адмирала" пришедшему в тот момент на ромейскую службу Ликарио.

 

На 1270 год флот империи насчитывал 20 галер; к 1278 году империя имела в строю 80 боевых галер, увеличив военный флот вчетверо. Император мог уже позволить себе отказаться от использования наемных генуэзских флотилий. Первые экипажи были сформированы из соотечественников Ликарио - гасмулов, происходивших от смешанных браков латинян (чаще всего, италь­янцев) и гречанок и наследовавших по законам итальянских республик гражданский статус матерей. По словам Никифора Григоры "они усвоили себе характер и ромеев, и латинян; так что от ромеев приобрели хладнокровие в битвах, а от латинян – стремительную отвагу". Оказавшись в латинском обществе изгоями, гасмулы специализировались в качестве наемных моряков, и зачастую - пиратов. Наряду с гасмулами большой процент экипажей составили выходцы из регионов Монемвасии и Мани, прошедшие школу во время "войны Святого Саввы" в базировавшемся тогда на Монемвасию генуэзском флоте. Из Монемвасии происходили знаменитые в венецианских источниках пиратские капитаны Демоноянис, Мамона и Софиано (захвативший в плен бальи Акры и будущего дожа Венеции Джованни Дандоло), пришедшие теперь на службу в императорский флот. Вербовка этих контингентов кадровых военных моряков осуществлялась по каналам бывшего пиратского "братства" Эвбеи после присоединения острова к Византии. Морская пехота вербовалась в азиатских провинциях и насыщалась квалифицированными лучниками из акритов.

 

 

 

На протяжении 1277 года, пока войска императора сражались с Карлом Анжуйским в Албании, Ликарио продолжал кампанию на Эвбее, которая ознаменовалось захватом сильнейших крепостей острова - Каппы, Лармены, Клисуры и Мандучо. Весной 1278 Ликарио взял штурмом с суши и моря Каристос у южной оконечности Эвбеи; с княжеством терциеров было покончено, и теперь только город Негропонт, древняя Халкида, оставался в руках латинян на Эвбее. Негропонт был осажден Ликарио с суши и моря. В то же время Иоанн Палеолог вступил в Фессалию. Войска великого доместика продвигались по Фессалии почти беспрепятственно; города, учитывая подавляющее превосходство сил Иоанна Палеолога, сдавались, даже не пытаясь оказать поддержку своему деспоту Иоанну Ангелу. В июле 1278 года Иоанн Палеолог, пройдя всю Фессалию и оставив гарнизоны в сдавшихся ему Элассоне, Ларисе и Димитриаде, вступил в Мегавлахию и осадил столицу Иоанна Ангела Неопатрас (Новые Патры). В этот момент рейдеры Ликарио доставили великому адмиралу известие о появлении венецианско-сицилийского флота в Пирее. Карл отправил в Эгеиду свой флот, не участвовавший в прошлом году в боевых действиях; Венеция со своей стороны сделала последнюю попытку спасти латинские владения в Архипелаге, направив туда же вспомогательную эскадру. Во главе объединенного флота латинян стоял адмирал Карла Анжуйского, провансалец де Туси. Перед лицом превосходящих сил латинян Филантропин и Ликарио не решились дать бой на рейде Негропонта и отступили к северу, в залив Альмирес, где воспользовались в качестве базы захваченной Иоанном Палеологом фессалийской Димитриадой. Флот де Туси начал преследование, стремясь навязать сражение ромеям.

 

 

 

Иоанн Палеолог меж тем осаждал Неопатрас. Город упорно оборонялся, в то время как влашские горцы делали набеги на тылы ромейской армии. Палеолог не знал, что Иоанна Ангела нет в его столице; отважный деспот уже заключил мир со своим братом Никифором Эпирским (который получил назад Этолию и Навпакт при условии не помогать ромеям) и собрал в Салоне союзное латинское войско. Своих вассалов мобилизовал герцог Афинский Жан де ла Рош; его брат Гильом де ла Рош, синьор Аргоса и Навплии (зять Иоанна Ангела, женатый на его дочери Елене Ангелине) привел рыцарей Ахейского княжества. Иоанн Ангел сумел провести латинское войско горной дорогой, неизвестной ромеям; поскольку ромейская разведка была парализована действиями влашских партизан в горах, Ангелу и де ла Рошам удалось скрытно продвинуться практически до самого ромейского лагеря. Латиняне и влахи атаковали ромейское войско; гарнизон Неопатраса, заметив атаку, сделал вылазку. Иоанну Палеологу с огромным трудом удалось предотвратить повальное бегство, остановив панику и отступив в относительном порядке, но поражение ромейской армии стало свершившимся фактом. Палеолог начал отступление к Димитриаде, когда прибывший гонец сообщил великому доместику о том, что флот латинян запер мегадуку Филантропина в заливе Альмирес, и морская битва на рейде Димитриады неизбежна.

 

 

Иоанн Палеолог немедленно выдвинулся маршем на помощь Филантропину. Преодолев за ночь около шестидесяти километров, остатки сухопутного войска севастократора Иоанна, размещенные на лодках, присоединились к абордажным командам ромейского флота и внесли решающий вклад в одержанную над латинянами победу. В результате битвы большая часть сицилийского флота была уничтожена.

 

 

Вскоре Иоанну Палеологу стало ясно, почему латиняне не преследовали его после своей победы при Неопатрасе - пришли известия о том что войско Латинской Греции во главе с герцогом Афинским Жаном де ла Рошем, освободив от осады Неопатрас, сразу же выступило на отвоевание Эвбеи и уже переправилось в Негропонт. Палеолог, раз уже кампания по захвату Фессалии была провалена, решил по крайней мере не допустить потери Эвбеи, переправил свои оставшиеся силы на остров и, соединившись с силами Ликарио, атаковал латинян при Варонде. В этот день севастократор отчасти смыл позор своего поражения при Неопатрасе. Жан де ла Рош, ожидавший схватки лишь с наемными альмогаварами Ликарио, проиграл сражение; пораженный стрелой, больной подагрой герцог упал с коня; он сам, раненый терциер Джиберто Карчери и многие другие бароны Афин и Ахайи были взяты в плен и отправлены в Константинополь. Венецианский бальи Никколо Морозини пытался удержать Негропонт, но горожане поставили ему на вид что сил для защиты нет, а помощи ни с суши, ни с моря теперь ждать неоткуда. Негропонт капитулировал; уцелевшие венецианцы выговорили себе свободный выход и отплыли восвояси. Эвбея теперь вся целиком принадлежала Ромейской империи.

 

Осенью 1278 года в своем поместье в Малой Азии скончался великий доместик севастократор Иоанн Палеолог, вошедший в дальнейшую историю ромейской империи как один из "героев-восстановителей". От брака с Евдокией Ласкарис, сестрой императора Иоанна, у него осталось три сына и две дочери детского и юношеского возраста - сыновья позднее сделали блестящую карьеру а дочери блестящие партии. Севастократорисса Евдокия Палеолог Ласкарис вскоре вышла замуж вторично.

 

Пост великого доместика занял протостратор Михаил Глава Тарханиот.

Изменено 29 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Карл Анжуйский провел лето 1278 года в напряженном ожидании - война с Рудольфом Габсбургом могла начаться со дня на день. Столкновение предотвратил папа Николай III, который, лишив Карла Анжуйского власти в средней Италии, стремился теперь установить равновесие между СРИГН и Сицилийским королевством, обеспечивая тем самым независимость Папского государства. Летом и осенью 1278 г. папа поддерживал связь с Карлом и с Рудольфом, поощряя первого и увещевая второго. Рудольф рассчитывал на имперскую коронацию в Риме, которая была для него важнее, чем Арелатское королевство. Но он не хотел отказываться от своих прав, не получив должных гарантий.

 

Стороны пришли к соглашению летом 1279 г. Права империи в Италии были признаны и Рудольфу пообещали императорскую корону. Рудольф признал Карла графом Прованса, но тот должен был принести ему за Прованс ленную присягу. Была заключена помолвка между старшим внуком Карла Анжуйского - сыном Карла Хромого и Марии Венгерской Карлом Мартеллом - и дочерью Рудольфа Клеменцией Габсбург (оба еще были детьми). Арелатское королевство следовало восстановить, и передать Карлу Хромому, который должен был сохранить его для Карла Мартелла и Клеменции, к которым так же и графство Прованс должно было перейти, когда они достигнут подходящего возраста. Официальный договор между Карлом и Рудольфом был подписан лишь к маю 1280 г. после серии писем, которыми обменялись договаривающиеся стороны. В ходе "переговорного процесса" папа Николай пришел к взаимопониманию с Карлом, соглашаясь в обмен на отказ Карла от претензий на власть в центральной Италии поддержать его в Провансе и заморских планах на Византию и Утремер. Николай III обратился к Карлу, чтобы тот помог ему восстановить порядок в Романье, где гибеллинские синьоры подняли мятеж, а у племянника папы Бертольдо Орсини, который был направлен туда в качестве наместника, было мало войск. Карл, обрадованный возможностью сразиться с гибеллинами прикрываясь интересами папства, послал ему на помощь одного из своих лучших военачальников, Гильома Эстандара, с тремя сотнями рыцарей. С его помощью папа восстановил контроль над землями на юге от реки По, несмотря на то что у мятежников была поддержка нескольких ломбардских городов, в том числе — Милана, чей архиепископ перешел на сторону гибеллинов.  

 

 Что же касается Венеции - дела у нее пошли совсем кисло. Неудачи Республики в борьбе с Анконской лигой вдохновили ее собственных недовольных подданных, и летом 1279 года Триест, Пола и прочие города Истрии восстали и выгнали венецианских подеста. Столь эпичная череда непрерывных поражений привела к политическому кризису в Республике - дож-неудачник Якопо Контарини по "вежливой просьбе" Большого совета отправился в отставку с пожизненной пенсией в 1500 пикколей в год.

 

Поскольку анжуйский флот был разгромлен, а силы Венеции целиком заняты в Истрии, ромейский флот на 1279 год господствовал в Эгейском море. Филантропин и Ликарио воспользовались этим для окончательного изгнания из Архипелага латинян, которые еще удерживали Кликлады.  За кампанию 1279 года ромейский флот "покорил даже все лежащие в Эгейском море острова: Андрос, Скирос, Наксос и другие, бывшие в рабстве у латинян......; триеры, при­ставая к островам, немало их взяли; взятые же, быв немедленно ограж­дены крепостями, из подданства латинян переходили во власть ромеев". В финале кампании Ликарио атаковал и захватил лежащий напротив южной оконечности Мореи остров Киферу, до этого представлявший вассальную князьям Ахейским синьорию баронов де Веньер. Латиняне были изгнаны из Эгейского моря, все острова которого принадлежали теперь Ромейской империи.

 

На суше военные действия шли гораздо менее удачно - при поддержке латинян Иоанн Ангел к лету 1279 года полностью очистил Фессалию от немногочисленных императорских гарнизонов, оставленных там во время прошлогодней неудачной кампании Иоанна Палеолога. Император не мог направить в Фессалию новую армию, так как ситуация на восточных границах потребовала сосредоточения главных сил полевой армии в Азии. События, приведшие к резкому обострению опасности для восточной границы империи, начались два года назад.

 

Еще в 1266 году султан Рукн-эд-дин, брат и соперник Изеддина, был казнен монголами по обвинению с сговоре с Египтом, и на трон в Конье сел его малолетний сын Гияс-эд-дин Кей-Хосров III под регентством великого визиря Мюин-эд-дина Сулеймана Перванэ. Перванэ удерживал власть благодаря безусловной поддержке ильхана; эту поддержку он получал благодаря тому, что беспрекословно выполнял все повеления завоевателей, осуществляя в Румском султанате монгольскую политику. Политика первых ильханов по отношению к покоренным странам строилась на беспощадном выкачивании ресурсов, и Рум не стал исключением.

 

Чтобы платить дань великому хану и удовлетворять другие потребности монголов, постоянно увеличивались размеры налогов, которые взимались с населения. Высшие сановники государства и, в первую очередь, члены дивана были вынуждены резко ограничить свои личные расходы. Наконец, монголы решили ввести контроль над финансовой системой сельджукского государства. С этой целью они ввели в состав дивана представителя монгольского хана в ранге государственного советника. Чтобы увеличить размеры дани, монголы лишили султана права получать налог orf? r?s?m?, который традиционно являлся источником доходов султана и его семьи. Султан был приравнен к другим представителям сельджукской знати и мог получать лишь доход лишь с земель, выделенных ему ильханом икта.

 

 

В восточных регионах султаната монгольские нойоны начали вытеснять сельджукских субаши и иктадаров занимать их места. Однако в отличие от прежних владельцев их роль сводилась лишь к получению доходов. На землях икта теперь располагались монгольские солдаты. Такое положение дел подрывало основы военной организации сельджукского государства. Численность поместной кавалерии сипахи существенно сократилась. Численность постоянного султанского войска также сократилась до подразделения дворцовой гвардии, так как средств на содержание гулямов не оставалось. Размеры дани и других расходов, связанных с пребыванием на территории государства сельджуков монгольских войск, постоянно росли. При этом доходы государства неуклонно сокращались. Власть была полностью дискредитирована в глазах населения. В стране начали стихийно возникать очаги неповиновения и сопротивления властям. Участились случаи нападения кочевых туркмен на гарнизоны монгольских войск. Свои надежды на освобождение страны от монголов население стало связывать не со своим султаном, а с правителем, доказавшим что монголов можно бить - султаном Египта Бейбарсом.

 

 

 

В 1276 г. огузский клан Хатыр начал подготовку вооруженного выступления против монголов в Каппадокии. Члены клана предполагали, что в случае успешных действий они смогут привлечь на свою сторону султана Гияс-эд-дина, который встанет во главе освободительного движения. В том же 1276 г. член клана Зияэддин Хатыроглу отправился с тайной миссией в Каир с просьбой к Бейбарсу прийти в Анатолию и помочь изгнать монголов. Примерно в это же время другой член того же клана Шерефеддин Хатыроглу воспользовался тем, что Перване и дислоцированные в Руме монгольские нойоны отправились в Тебриз к ильхану и начал вести активную пропагандистскую и организационную деятельность по привлечению в ряды сторонников вооруженного выступления против монголов среди сельджукских беев. Через некоторое время в Эльбистан прибыл египетский эмиссар. Он привез письмо, адресованное Шерефеддину Хатыроглу, в котором говорилось, что султан Бейбарс дал согласие на совместные действия против монголов. Шерефеддин Хатыроглу довел эту информацию до анатолийских беев и, в частности, до Мехмеда Караманского. Шерефедцин просил беев прибыть со своими войсками в Нигде. В это время в Эльбистан уже прибыл авангард Бейбарса — 6 тысяч мамлюкской кавалерии. Когда пришло известие о движении войск Байбарса, Мехмед Караманлу во взаимодействии с кочевыми туркменами уже вел боевые действия против монголов и освободил провинцию Ичель. Фетихнаме, связанное с этой победой Караманов, Шерефеддин Хатыроглу разослал по всей Анатолии.

 

 

 

Осенью 1276 г. в Анатолию вернулся Перване Мюинеддин с 30-тысячной монгольской армией. Султан Бейбарс весной 1277 г. сосредоточил свои войска в районе Алеппо. В апреле он выступил на север. Получив информацию о действиях Бейбарса, монгольская армия, а также сельджукские войска под командованием Перване из Кесарии Каппадокийской выступили навстречу Бейбарсу. Ибн Биби пишет, что в численном отношении армия Бейбарса уступала монголам и сельджукам. Сражение произошло под Эльбистаном. Оно носило ожесточенный и кровопролитный характер. Монгольская армия была разгромлена. Потери убитыми составили 6 тысяч человек, остальные рассеялись или были взяты в плен. Сельджукские войска не вступили в сражение, часть их добровольно сдалась Бейбарсу. На его стороне сражались отряды некоторых сельджукских беев (не входивших в армию Перване). Во время и после сражения на сторону мамлюков перешло несколько высших сановников сельджукского государства. Среди них, в частности, были сын перване бейлербей Мюхеззибюддин Али, военный министр (Ariz ?l-cey?) эмир Кемаледдин, верховный кади сельджукского государства Хюсамеддин, паши Эрзинджана, Синопа, Сиваса и другие. После этих событий монголы радикально изменили свое отношение к Перване. В августе 1277 г. он был казнен по приказу ильхана Абаги.

 

 

 

Одержав победу над монголами, Бейбарс 12 июля 1277 г. вступил в Кесарию Каппадокийскую, где был встречен как герой-освободитель. Египетский султан был посажен на специально подготовленный для него сельджукский трон и была возглашена хутба с именем Бейбарса как султана Рума. Бейбарс недолго пробыл в Анатолии и вернулся в Сирию для подготовки наступления на Диярбекр. Но в этом же месяце великий султан заболел и скончался в Алеппо. Смерть Бейбарса стала для Рума катастрофой - неизбежные разборки между эмирами при воцарении в Каире его 16-летнего сына на время парализовали действия мамлюкских войск. А в Каппадокию меж тем лично прибыл с монгольской армией ильхан Абага. Он побывал на поле боя под Эльбистаном и отдал приказ о репрессиях по отношению к мусульманскому населению сельджукского государства — оседлым туркам и, особенно, кочевым туркменам. В результате этих мер монгольским войском было вырезано не менее 200 000 человек. Ильхан поручил нойону Конгуртаю расправиться с Караманами и от его имени управлять Анатолией.

 

 

 

Но в то время как восточный очаг восстания в Каппадокии был подавлен, западный, возглавляемый Мехмедом Караманлу, набирал силу. В мае 1277 г., когда Байбарс был еще в Кесарии, а султан Гияс-эд-дин, Перване и другие сановники — в Токате, объединившиеся под знаменем восстания племена Караман, Ментеше и Эшреф окружили и взяли Конью. Вместе с Мехмедом Караманлу в Конью вошел юноша по прозвищу Джимри. Джимри утверждал, что его настоящее имя — Сиявуш и что он сын султана Изеддина Кей-Кавуса. Одного из сыновей Изеддина Кейкавуса, родившегося уже в Крыму, действительно звали Сиявуш. Нашлось несколько человек, которые подтвердили, что видели Сиявуша в Судаке, и что Джимри и есть Сиявуш.  Первым лже-Сиявуша признал и принес клятву на верность Мехмед Караманлу. То же сделал игдишбаши Коньи, айаны, ахи и простые горожане города. Ибн Биби, правда, замечает, что "ими больше двигал страх, чем убеждение". В мае 1277 г. Сиявуша-Джимри посадили на трон в Конье. Был заново сформирован диван, пост великого визиря в котором занял Мехмед Караманлу.

 

 

В этой ситуации везир султана Гияс-эдина Кей-Хосрова Фахреддин Али (сменивший на этом посту казненного Перванэ) попросил помощи у ильхана Абаги. Не дожидаясь прибытия монгольских войск, везир собрал сельджукские войска и направил их к Конье. Получив сообщение о движении войск, Мехмед Караманлу и Джимри со своей армией выступили в направлении Акшехира. Здесь в июне 1277 г. произошло сражение, победу в котором одержали Мехмед Караманлу и лже-Сиявуш. С трофеями они вернулись в Конью. После этой победы территория, которую контролировали повстанцы, простиралась от Анкары до побережья Средиземного моря. Окрыленные успехом Караманы заявили, что совершат поход на Эрзурум и освободят Анатолию от монголов.

 

 

В этой ситуации должен был бы отработать ильханско-византийский союз - империя согласно договору была обязана в этой ситуации отказать помощь ильхану. Но увы - именно летом 1277 года последовало вторжение в Албанию Карла Анжуйского, угрожавшее самому существованию империи и заставившее Иоанна IV сосредоточить все силы на западе. Не получив помощи Византии, ильхан принял решение, доставившее впоследствии немало проблем империи - наряду с монгольскими войсками на помощь визирю Фахреддину Али было направлено сильное, многочисленное и лояльное ильхану туркменское племя Гермиян, ранее обитавшее в верхнем Приефратье.

 

 

 

Осенью 1377 года произошло второе сражение монголов с войсками лже-Сиявуша и Караманов. На этот раз инсургенты были разбиты и рассеяны, Конья захвачена. Весной 1278 г. монголам удалось окружить в горах предводителя караманцев. Мехмед-бей и его два брата погибли. Тем временем сельджукский везир Фахреддин Али  с помощью гермиянов сумел подавить восстание в западном удже, у границ Византии, куда бежал Джимри. Сам Джимри был вскоре пойман и казнен, жестокие репрессии обрушились на его сторонников.

 

 

 

Результатом событий 1277-78 годов стало радикальное изменение ситуации на восточном рубеже Византии. Если раньше от Пафлагонии и до Миласы вдоль границ империи тянулись сначала владения сельджукских иктадаров, всемерно поддерживавших мир, а затем территория уже замиренного бейлика Уджи, теперь исчезли и те и другие. В Карии, от Лаодикеи и до моря, с Византией теперь граничил бейлик племени Ментеше, переселившегося после разгрома восстания в Карию-Ликию. К Ментеше присоединилось, влившись в ряды воинов нового бейлика, большое количество разноплеменных туркмен, бегущих от монгольских репрессий. А во Фригии, на всем протяжении границы от Меандра и до Сангария, соседями империи стали Гермияны, в руки которых перешли Ушак и Кютахья, и которые так же включили в свои ряды большое количество замиренных повстанцев. И те и другие уже весной 1279 года попробовали на прочность границы империи, и сил акритов не хватило чтобы сдержать эти концентрированные удары. Гермияны, прорвав границу, осадили Филадельфию; Ментеше блокировали Лаодикею, ворвались в долину Меандра и осадили Траллы. На отражение этих нападений летом 1279 года пришлось бросить все наличные силы; в ближайшие три года василевсу пришлось проводить активные кампании против турок, перейдя на западе к обороне.

 

Впрочем в этом же, 1279 году, произошло утверждение влияния Византии в Трапезунде. Трапезундская империя в 1260ых-1270ых годах терпела неудачу за неудачей - в 1264 году она потеряла Синоп, ярлык на который ильханы передали Румскому султанату (и Перване, завоевав город с сельджукским войском, забрал его в икта себе), а вскоре за этим благодаря масштабной миграции туркменских племен Трапезунд утратил и Халивию - древнюю область халибов, славную своими рудниками. Западная граница Трапезундской империи откатилась к Керасунту; западнее удалось удержать только Лимнию в устье Лириса, которая стала изолированным приморским анклавом, окруженным турками. О каких-либо "константинопольских мечтах" Великих Комнинов в этих условиях нечего было и думать; тем не менее сын Мануила I Великого Комнина, василевс Георгий I продолжал претендовать на то что он - единственный законный "василевс ромеев", а Ласкарисы не более чем самозванцы. Патриарх Никифор Влеммид пытался нормализовать отношения с Трапезундом и в качестве "жеста доброй воли" официальным соборным постановлением предоставил автокефалию Трапезундской митрополии, но Георгий сохранял враждебную Никее позицию и наконец вступил в официальный союз с Карлом Анжуйским.

 

Завоевание Константинополя Иоанном IV в 1275 году вызвало нарастающий политический кризис в Трапезунде. С одной стороны было очевидно, что Ласкарис стал теперь общепризнанным "василевсом ромеев", и Трапезунду рано или поздно придется "привыкать к новой реальности". С другой стороны - упорная вражда Георгия I к империи Ласкарисов вела к изоляции Трапезунда от греческого мира, и автоматически - к все большему сближению с Грузией. Меж тем как минимум половину населения маленькой империи составляли "мингрело-чанские" народности лазов и чанов (античных цаннов), почти те же самые грузины. Их влияние в армии и правительстве все нарастало, их племенная знать занимала важные посты, тесня греческих архонтов. Император Георгий, впадая в изоляцию от Греции Ласкарисов, все больше опирался на негреческую знать, и греческие архонты начали опасаться того, что Трапезунд превращается в еще одно грузинское царство.

 

Летом 1279 года Георгий I был вызван ильханом в Тебриз  и там "предан своими архонтами", которые обвинили его в связи с Золотой Ордой. Неизвестно, принимала ли в этом участие дипломатическая интрига Константинополя. Монголы бросили Георгия в тюрьму, а в Трапезунде был возведен на престол младший брат Георгия, юноша Иоанн II, ставленник греческой партии, развернувший курс на сближение с империей Ласкарисов.

 

Изменено 29 Sep 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

 

 

"Большие перемены" в 1279 году произошли и у еще одного соседа Византии - в Болгарии. Мы видели, что еще с 1260ых годов болгарский царь Константин Тих был союзником Византии, и был женат на сестре императора Иоанна IV - Ирине Ласкарине. Будучи дочерью Елены Асень, старшей дочери Ивана Асеня Великого, Ирина в первые годы правления Константина Тиха, пока он еще не укрепил свою власть, легитимизировала царствование в Болгарии этого Неманьича, не связанного кровным родством с угасшей династией Асеней. К 1265 году бесплодие Ирины стало очевидным, и Константин признал своим наследником видинского деспота Якова Святослава, поддержка которого была необходима царю для защиты страны от венгров.

 

Но в 1268 году Ирина Ласкарис умерла в еще довольно молодом возрасте. Константин Тих обратился в Константинополь с просьбой о новой супруге из родственниц императора. Решено было предложить в жены Константину Тиху кузину императора Марию Кантакузин, вдову севастократора Алексея Фила, погибшего в Пелопоннесе в битве при Макри Плаги в 1264 году, сестра которой Анна в это время была женой Эпирского деспота Никифора Ангела, а другая сестра - женой первого советника василевса, Георгия Музалона. 

 

По капризу судьбы у ранее бездетной Марии Кантакузин и пожилого царя Константина Тиха в 1270 году родился сын, названный Михаилом. С этого момента Мария Кантакузин - женщина умная и чрезвычайно энергичная - бросилась в ожесточенную борьбу за возведение своего сына на болгарский трон, развернув серию масштабных интриг среди болгарского болярства. Напряжение между Тырново и Видином возрастало. В 1275 году Константину Тиху пришлось подтвердить прежние соглашения о преемстве трона Яковом Святославом. Но когда Яков Святослав прибыл для закрепления соглашения в Тырново, Марии Кантакузин удалось "неким хитрым способом" отравить князя-деспота медленно действующим ядом. Яков Святослав "разболелся" на обратном пути и умер в Никополе осенью 1275 года. Впрочем, не смотря на отсутствие детей у Якова Святослава, наложить руку на обширное Видинское деспотство Константину и Марии не удалось - боляре и войники Святослава категорически отказались признать власть его убийц. В Видине "сел на княжение" воевода покойного Якова Святослава, половец Шишман; двое других воевод, Дрьман и Куделин, захватили власть в Браничево, признавая свою зависимость  от Шишмана. Войска, посланные Константином Тихом на Видин, были отбиты Шишманом.

 

Преступление оказалось напрасным - когда весной 1279 года умер давно болевший и парализованный Константин Тих, оппозиция против Марии Кантакузин, фактически правившей страной за больного царя в последние несколько лет, проявилась со всей силой. Вспыхнул болярский мятеж, возглавляемый болярином половецкого происхождения Георгием Тертером, владевшим Рущуком (Русе) на Дунае; у него и у его брата, деспота Карвуны (южной Добруджи) Илтимира (Эль-Тимура), были самые сильные дружины из половцев. Мария с 8-летним сыном вынуждена была бежать из Тырнова в Месембрию, а оттуда морем в Константинополь; мятежники вошли в Тырново и провозгласили Георгия Тертера царем.

 

Император Иоанн IV, целиком занятый борьбой на западе, откуда в перспективе ожидалось новое нападение Карла Анжуйского, был заинтересован чтобы Болгария оставалась союзной, как при Константине Тихе; но очевидно было что в том состоянии, в каком находилась распадающаяся страна, женщине-иноземке и ребенку, никак не связанному кровным родством с Асенями, удержать власть и проводить союзную Византии политику никак невозможно. К тому же силовое вмешательство в Болгарии  могло привести к конфликту с Ногаем. Поэтому когда в Константинополь явилось посольство новоиспеченного царя Георгия Тертера, его приняли учтиво. Тертер искал как признания со стороны императора, так и того самого родства с Асенями. Кроме Елены Асень, матери императора Иоанна, у покойного Ивана Асеня Великого были младшие дочери, одна из которых стала женой болярина Мицо, а другая - севастократора Петра. Мицо боролся за Тырновский трон с Константином Тихом в 1250ых, проиграл и бежал в Византию, получив поместья в Троаде; в отличии от него севастократор Петр, книжник и меценат, начисто лишенный честолюбия, спокойно и рачительно правил богатым княжеством Средец (София). Георгий Тертер, начиная борьбу за трон, рассчитывал на единственную дочь севастократора Петра, но здесь его опередил Видинский деспот Шишман, успевший жениться на наследнице Средеца. Оставалась дочь уже покойного Мицо, юная Кира Мария, двоюродная сестра василевса, проживавшая в Византии. Ее теперь и посватал Георгий Тертер.

 

 Василевс ответил посольству, что окончательное решение об утверждении царя Болгарии принадлежит Ногаю; если Ногай утвердит Тертера, василевс признает его царем и будет рад относиться к нему так же, как к покойному Константину Тиху; сватовство к Кире Марии так же зависит от данного признания. Ногай вскоре действительно признал Тертера, выдав ему ярлык на Тырновское царство; но в то же время и Шишман получил ярлык на Видинское деспотство, которое превратилось в государство, совершенно независимое от Тырнова. Сверх того на западе активизировались сербы, ранее соблюдавшие мир с Константином Тихом как со своим родичем-Неманьичем. Сербское войско во главе с братом короля Стефана Драгутина, Стефаном Милутином, вторглось в принадлежавшую Болгарии северную Македонию, и оккупировало весь край, включая города Скопье, Велес, Штип и Вельбудж.

 

 

В то время как Абага в 1279 окончательно замирил Анатолию, его сын Аргун осадил негудерцев в столице Систана, Зарандже. Не в силах сопротивляться, чагатаидские вожди негудерцев сдали город и присягнули в Герате, столице Куртов, прибывшему туда принять их клятву ильхану Абаге. Абага посадил править негудерским уделом одного из покорившихся ему негудерских Чагатаидов - Абдаллаха, правнука Чагатая, под общим надзором ильханского баскака Фарса. Часть негудерцев и подвластных им афганцев Абага расселил в Кермане в качестве военнопоселенцев. Таким образом ильханы в основном вернули непокорный Восток, хотя Тохаристан так и остался за Чагатаидским улусом.

 

В то же время в Золотой Орде скончался хан Менгу-Тимур, и на трон был возведен его брат Тудан-Менгу. Три главных Джучида - Тудан-Менгу, Ногай и хан Белой орды Коюнчи-огул, посовещавшись друг с другом, совместно решили прекратить поддержку Хайду и признать Хубилая; они отправили к хагану царевича Номухана и извещение о том, что все они покоряются и обещают явиться на общий курултай. В рамках заключенного соглашения Джучиды обязались не препятствовать новому походу Абаги на Египет, которому Хубилай придал "общеимперский" статус.

 

По традиции Абага немедленно начал искать союзников на западе. Осенью 1279 года послы ильхана, отплывшие из Киликии, высадились в Неаполе и предстали при дворе Карла Анжуйского.

 

Абага просил у Карла направить к будущему лету крестоносную армию в Акру; в случае, если собрать таковую армию в указанные сроки окажется невозможным - оказать содействие теми силами, что имеются в Утремере, и главное - дать возможность монголам использовать города и крепости крестоносцев в качестве баз, в частности - организовать морем поставки продовольствия с Кипра для монгольской армии, которой в походе на Египет предстояло идти через начисто опустошенную Палестину. В обмен Абага обещал восстановить и передать Карлу Иерусалимское королевство в границах "до Хаттина".

 

Для Карла Анжуйского послы с востока оказались вовсе не желанными гостями. Еще Штауфены заключили ряд выгодных торговых договоров между Сицилийским королевством и Египтом, и казна Карла пользовалась теперь выгодами от этих договоров. Эмир Туниса платил дань Сицилийскому королю; в случае войны короля с Египтом эмир практически гарантированно вступил бы в союз с государством мамлюков и казна Карла лишилась бы и этих доходов. Наконец потеряны были бы так же и доходы с торговли королевства Акры. Тамплиеры, на которых опирался Карл, получали приличную долю своих доходов от торговли с территориями, находившимися под контролем Египта, их замки контролировали таможни королевства Акры; сверх того тамплиеры на тот момент были главными банкирами на Востоке, и мусульманские правители входили в число их клиентов. Тамплиеры считали, что мамлюки, если их не провоцировать, не станут нарушать сложившееся положение дел в Палестине, представлявшее для них финансовую выгоду. Поэтому Орден снова, как и во времена похода Хулагу, выступил категорически против союза с монголами.

 

Таким образом разрыв мирных отношений с мамлюками немедленно пробил бы в финансах Карла, и так сидевшего в долгах, огромную брешь, ведущую к быстрому банкротству. В итоге Карл не только не направил в Утремер войск на помощь монголам, но и дал распоряжение своему бальи в Акре, Роберту де Сан-Северино, сохранять мир мамлюками и не оказывать монголам никакой помощи.

 

В октябре 1280 г. монгольские войска, возглавляемые вторым сыном Абаги, царевичем Менгу-Тимуром (Аргун охранял чагатаидскую границу в Хорасане) вторглись в северную Сирию и быстро заняли Айнтаб, Дарбесак и Баграс. 27 октября в битве при Эмесе (Хомс) армия Ильханидов, не получившая от крестоносцев ни поддержки, ни снабжения, потерпела поражение от мамлюков султана Келавуна. Поход Менгу-Тимура в Сирию окончился полной неудачей. Преследуемый мамлюками, царевич достиг Евфрата с уцелевшими остатками своей армии. Карл воспринял известие о поражении монголов в Сирии довольно равнодушно.

 

  

22 августа 1280 г. папа Николай III умер от внезапного сердечного приступа в своем особняке в Сориано, неподалеку от Витербо. Кардиналы сразу же собрались в Витербо, чтобы избрать преемника. И снова итальянская и французская партии в коллегии оказались в равном соотношении. Итальянцы, однако, разделились, поскольку многие из них были возмущены концентрацией власти в руках семьи Орсини. Сам Карл предусмотрительно остался в Апулии, но его агенты в Риме и в Витербо раздували враждебные настроения против родственников покойного папы. Конклав тянулся шесть месяцев. В начале 1281 года потерявшее терпение население Витербо взбунтовалось против кардиналов. Карл использовал беспорядки как повод для того, чтобы ввести в город войска, и с согласия жителей города заключил кардиналов во дворце до тех пор, пока те не примут решение. Кардиналы испугались. 22 февраля 1281 г. они избрали француза, Симона де Бри, кардинала церкви Св. Цецилии, который принял имя Мартина IV и был возведен на папский престол 23 марта в Орвьето.

 

 

Новый Папа был давним другом французской королевской семьи. В юности он служил при дворе Людовика Святого. Урбан IV вручил ему кардинальскую шапку и назначил легатом во Францию, где тот активно участвовал в выборе кандидатуры Карла на сицилийский престол. Последнее время он возглавлял французскую фракцию в коллегии кардиналов, и все знали, что он поддерживает теплые отношения с Карлом. Мартин был страстным патриотом Франции. Из семерых кардиналов, назначенных им в первый же месяц после восшествия на папский престол, четверо были французами, один англичанином и только двое итальянцами. Карл мог рассчитывать на радикальные перемены в политике папства.

 

Первым итогом встречи папы Мартина с Карлом было восстановление короля на посту сенатора Рима. Семья Орсини впала в немилость. Наместниками провинций, присоединенных покойным Николаем III к папской области вместо родственников покойного папы Мартин назначил троих провансальцев, служивших Карлу Анжуйскому: Филиппа де Лаверна, Гильома де Эстандара и Жоффруа де Драгона. 30 апреля 1281 г. Мартин IV передал Карлу Анжуйскому сенаторство Рима на все время собственной его, папы, жизни. Важнейшие должности попадали в руки французов; всюду, начиная от Сицилии до По, распоряжались французы. Военачальник Карла, Жан д'Эпп, был даже назначен на место Бертольда Орсини наместником Романьи, где ожесточенные гибеллины под предводительством Гвидо де Монтефельтре вместе с изгнанным из Болоньи Ламбертаци подняли восстание. Д`Эпп осадил Форли, столицу Гвидо де Монтефельтро, и, хотя не добился особого успеха, все же смог держать восстание под контролем. В Марке, в Сполето, даже в Тусции и Кампанье стояли сицилийские войска, начальствовали королевские придворные, теперь официально состоявшие на службе папы Мартина IV, которого сам Карл, как Аргус, охранял в замке Орвието.

 

В Тоскане был смещен кардинал Малабранка, племянник покойного папы, и мир между гвельфами и гибеллинами, которого ему удалось добиться, рухнул. Король Рудольф поспешил назначить нового императорского наместника, и его приезд вдохновил гибеллинов на сопротивление. Пиза, Сан-Миниато, Сан Джиминьяно и Пистойя принесли ему присягу, но попытка организовать восстание гибеллинов в Сиене в июле 1281 г. провалилась. Наместника Рудольфа не пустили ни в один гвельфский город. При содействии папы вновь была сформирована Тосканская лига гвельфов. Но больше Мартин не позволял себе очевидного вмешательства в дела Тосканы, так как Карл не желал прямой конфронтации с Габсбургом.

 

Севернее папа мало чем мог помочь Карлу - позиции, захваченые гибеллинами в Ломбардии благодаря конкордату покойного папы с Рудольфом Габсбургом, были слишком прочны. Маленькая армия сицилийского короля, вторгшаяся из Прованса в Пьемонт в мае 1281 г., была наголову разбита маркграфом Салуццо в Борго Сан-Далмаццо, и у Карла там остались лишь земли, расположенные в верховьях реки Стура, под перевалом Маддалены. Когда же два ведущих члена семьи Торриани, прежде правивших Миланом, Гастоне, синьор Лоди, и Раймондо, патриарх Равенны, были разбиты Оттоном Висконти в Ваприо 25 мая 1281 г., вся Ломбардия перешла к гибеллинам, храня формальную, но безусловную лояльность королю Рудольфу.

 

Хоть Карл и Мартин не слишком любили Рудольфа, они не хотели с ним ссориться, поскольку их планы относительно возрождения Арелатского королевства и передачи его семье Карла зависели от сотрудничества с Габсбургом. 24 мая 1281 г. Мартин IV издал буллу, в которой были зафиксированы все договоренности, заключенные его предшественником. Маленькая принцесса Клеменция Габсбург должна была прибыть в Италию, чтобы выйти замуж за внука Карла, Карла Мартела, а после свадьбы этих двоих детей должно было быть создано Арелатское королевство, и отец жениха, Карл Хромой, князь Салерно, должен был править им. В верховьях Роны было множество сеньоров, которым перспектива предстоящего господства Анжуйской династии была не по душе. Их негодование подогревала неутомимая противница Карла, королева-мать Маргарита Прованская. Осенью 1281 г. она организовала ассамблею в Труа. На ассамблее присутствовали ее зять, герцог Роберт Бургундский, Отто, пфальцграф Бургундии (Франш-Контэ), со своим отчимом, старым графом Савойским, Жан де Белем, архиепископ Лиона, и несколько менее высокопоставленных сеньоров. Они планировали вместе собрать армию и встретиться в Лионе в мае следующего года, когда анжуйцы прибудут, чтобы вступить во владение Арелатским королевством. Но им требовалась помощь со стороны. Королева Маргарита ничего не могла добиться от своего сына, короля Франции Филиппа III, который находился под влиянием своей второй жены, Марии Брабантской, и кузена, Роберта д'Артуа, восхищавшимися Карлом Анжуйским. Король Рудольф, в чьем одобрении как сюзерена Арелатского королевства Маргарита нуждалась для осуществления своих планов, отказался нарушать свой договор с Карлом. Рудольфа устраивало решение, которое давало его дочери королевство, а ему самому свободу действий и прочное господство в Северной Италии. К началу весны 1282 г. стало ясно, что сеньоры, которые были так преисполнены энтузиазма на встрече в Труа, неспособны к действию. Зато флот Карла Анжуйского собирался в Марселе, готовый отправиться вверх по Роне и взять власть в новом королевстве.

 

Снова заполучив Рим, Карл вернул себе господство в Центральной Италии. Он рассчитывал на богатое королевство в долине Роны в дополнение к своим владениям в Провансе. Он был королем Иерусалимским и сюзереном Ахайи. За время относительного спокойствия он благодаря высоким налогам и строгой экономии относительно поправил свое финансовое положение. Папа был готов сделать все, что Карл пожелает. Наконец, пришло время для подготовки нового крупномасштабного похода на Византию.

 

 

Изменено 30 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

 

 

Император Иоанн IV в 1279-1282 годах вынужден был предпринимать военные кампании против турок, угрожавших границам империи. Нападение на Филадельфию летом 1279 года было отбито; в то же время были пущены в ход дипломатические рычаги, и из Тебриза пришел грозный оклик ильхана, заставивший Гермиянского бея придерживаться мира с империей. На фригийском участке границы продолжались лишь набеги мелких шаек, без труда пресекавшиеся акритами. Следующие две кампании в 1280-1281 годах проводились на Меандре против Ментеше; враг был отброшен с территории империи, и в 1281 году великий доместик Михаил Тарханиот, базируясь на Лаодикею, предпринял рейд в Карию до плоскогорий Ликии, заставивший и бея Ментеше дать присягу соблюдать мир. Император меж тем возглавлял проведение масштабных фортификационных работ на Меандре. Вдоль границы возводился "лимес" из системы рвов, валов, крепостей и засек. Весной и летом следующего года работы возобновились; снова была проведена значительная фортификационная работа. Во многих местах возможного перехода через реки и на подступах к перевалам установили засеки . По берегу реки Сангарий, так же как и на Меандре, укрепляли и создавали оборонительные стены, дополнительно снабженные малыми крепостями. Рубеж Сангария защищали в первую очередь туркмены Тарсии во главе со своим предводителем, сельджукским принцем Константином Меликом и его братом, епископом Саввой.

 

В связи с этим скажем несколько слов о судьбе Османлу в данной АИ:

  Как известно, первоначальное место их поселения в западной Анатолии локализуется всеми источниками возле нынешнего небольшого городка Сёгют, расположенного там где Сангарий круто поворачивает на север. Утверждается что эти кочевья были пожалованы Эртогрулу султаном Ала-эд-дином Кейкубадом, но легендарность этого известия слишком очевидна. Ала-эд-дин Кейкубад был уже несколько десятилетий мёртв к моменту когда осколок племени кайы во главе с Эртогрулом обосновался на Сангарии (поэтому авторам легенды и пришлось продлить жизнь Эртогрула до 90 лет и заставить ег породить Османа почти в 70). Мало того - территория эта никогда не принадлежала Румскому султанату, и на 1280 год являлась византийской, хотя и не имела греческого земледельческого населения.

 

В 1214 году Феодор I Ласкарис заключил мирный договор с Румским султанатом, к котором четко указано что регион реки Сангарий с крепостью Дорилей принадлежат Никейской империи. На старых советских картах Никейской империи, как думаю заметили многие участники, весь бассейн Сангария согласно этому договору изображают Никейским, что никогда не соответствовало действительности. По всем данным византийских источников, охватывающих поздне-никейский период (Акрополит, Пахимер, Григора) оборонительные укрепленные линии Никеи, занимаемые акритами и защищавшие земледельческие районы, шли по Сангарию, и продолжались на юг у его излучины (где река в своем нижнем течении поворачивает на север). Ромеи реально контролировали лишь северный берег реки, прилегающий к западной Пафлагонии; южнее располаглись туркменские кочевья. Тем не менее Дорилей, как это и значилось в договоре 1214 года, оставался ромейским - он ни разу не упоминается в сельджукских источниках XIII века в качестве иктадарства султаната (тогда как его соседи - Кютахья на юго-западе и Сиврихисар на востоке - упоминаются, и неоднократно), и, мало того, династическая хроника Османов гласит что в 1289 году Осман изгнал из Дорилея именно ромейский гарнизон. Таким образом очевидно что Дорилей был ромейским, и являлся крепостью-аванпостом, выдвинутым за пределы византийского "лимеса" в Вифинии. И совершенно очевидно, что вряд ли какие-либо туркмены могли прочно обосноваться на пастбищах между Сангарием и Дорилеем без санкции империи. Византийские источники гласят что империя в ряде случаев (от упоминаемого Хониатом выпаса скота туркменами у его родных Хон и до аналогичного разрешения Иоанном Ватацем на использование туркменами пастбищ той самой Тарсии) предоставляла туркменам такую санкцию - занимать под пастбища земли, которые империя могла контролировать в военном плане, но земледельческое освоение которых не представлялось возможным. Кочевники должны были вносить плату империи за использование этих пастбищ, либо оказывать военно-политические услуги в качества федератов.

 

Ряд косвенных доводов из династической хроники Османов свидетельствует о том, что Эртогрул и компания поселились у Сегюта именно в таковом качестве. Первоначально кайы совершенно мирно сосуществовали с ромеями и даже защищали регион от набегов из бейлика Гермиян; юный Осман состоял в дружеских отношениях с местными ромейскими лидерами и пировал с ними на празднествах. Лишь с 1285 года, в ситуации развала имперского управления в регионе, Осман начинает вялотекущие бодания с тремя соседними прониарами, владетелями проний, учрежденных Михаилом Палеологом на границе после подавления восстания акритов, и теперь превратившимися в полунезависимых греческих баронов - владетелями крепостей Дорилей, Билокоми и Айнелокоми, пронии которых чуть-ли не со всех сторон окружали его кочевья. Причем изначально он терпел поражения от этих архонтов, которые вполне задавили бы его, если бы не враждовали еще и друг с другом - очевидно Осман для них был не "чужим", а практически "одним из нас". Дорилей Осман захватил в 1289, прочие крепости - лишь к концу 1290ых, перебив их владетелей на пиру. И лишь с самого конца XIII века Осман, сколотивший на границе полноценное княжество, объявляет себя Гази и начинает газават с Византией - что явно было связано с происходившей в то время масштабной миграцией с востока туркмен, бегущих от репрессий ильхана Газана и духовно окормляемых дервишами - лозунг газавата тут же на порядок усилил княжество Османа, привлекая в бейлик массу новых бойцов.

 

Таким образом очевидно что в АИ, в которой акриты по прежнему сильны, а империя прочно удерживает контроль над границей, и все остается так, как при императорах Никеи - образование Османского бейлика невозможно в принципе. Эртогрул и его отряд селятся на запустевших землях на территории империи между Сангарием и Дорилеем в качестве федератской бригады, получив во владение полуразрушенную крепость Тебасион на южном берегу Сангария (которая в АИ так и не станет Сёгютом) и "прекрасные летние и зимние пастбища" в ее окрестностях, и защищают пограничье от набегов из бейлика Гермиян. Мало того - в АИ на северном берегу Сангария, в Тарсии, кочуют "изеддиновы" туркмены, уже давно обращенные в православие, а власть в регионе принадлежит севастократору Константину Мелику, которому Осман и будет подчиняться. Лорд Кинросс в своем исследовании об Османлу приводит предания, свидетельствующие о том что юный Осман даже не знал что есть Коран; т.о далеко не факт что турмены Эртогрула при их появлении на Сангарии вообще исповедали ислам - тенгрианцев среди бегущих от монголов на запад туркмен оставалось немало. В АИ, в которой кайы Эртогрула обречены на интеграцию в ромейский социум, если не сам Эртогрул, то точно его сын примет крещение из рук епископа Саввы Султана.

 

Таким образом те, кто в РИ стал Османлу, в АИ с неизбежностью интегрируются в империю в качестве офицеров средней руки, вождей тюркской федератской бригады. Не знаю, сделают ли потомки Эртогрула карьеру на византийской службе. Но если сделают - звать их будут точно не Османами. Правящий род племени кайы именовался Уран. Сыну и внуку Эртогрула при "интеграции" в ромейскую элиту весь резон принять именно эту родовую фамилию. Ведь ушам ромея она напоминает о знаменитом полководце Македонской династии, соратнике Василия Болгаробойцы Никифоре Уране, генеалогию от которого чего доброго и нарисуют себе постфактум потомки Эртогрула. :-)

 

 

 

В то же время василевс напряженно следил за новостями с запада. Из донесений шпионов стало ясно какой огромный флот заложен на верфях Неаполя и Мессины. В сочетании с полной поддержкой со стороны папского престола и короля Франции - это означало новый крестовый поход, подготовленный лучше чем предыдущий. И теперь, как и во время предыдущего крестового похода, ромейская дипломатия постаралась создать Карлу максимальные проблемы в тылу. Но на этот раз достигнутые дипломатическими средствами успехи далеко превзошли былую "Анконскую лигу".

 

 

 "Превентивные меры" были приняты относительно Венеции. На стороне мятежных городов Истрии выступили их новоиспеченные покровители - патриарх Аквилейский и граф Горицкий. Византийские эмиссары вручили этим князьям субсидию, на которую было навербовано войско немецких наемников. Граф Горицкий весной 1281 во главе этого войска наголову разгромил наемную армию Венеции, явившуюся подавлять мятежный Триест. Венеция познала величайший позор - воины Триеста пустились в погоню на кораблях, разорили Кароле и напали на Маламокко. Со времен Пипина Каролинга вражеские корабли не прорывались так близко к Венеции. Венецианцы отреагировали бурно, бросив в тюрьму предводителя разбитой армии Марино Морозини; на море враг был подавлен быстро и эффективно, но на суше война с мятежными городами Истрии, поддерживаемыми Горицей и Аквилеей (поддерживаемыми время от времени ромейскими субсидиями) продолжилась до 1285 года. В итоге Венеция не только не приняла никакого участия в антивизантийских проектах Карла, но и после Сицилийской вечери не смотря на союзный договор не пришла на помощь Карлу Анжуйскому, не изменив это решение даже когда папа Мартин IV наложил интердикт на Республику.

 

 

Но главная интрига велась ромейской дипломатией против самого Карла. Главными контрагентами в этой интриге были сицилийские аристократы и король Арагона Педро, точнее его канцлер, доктор Джованни Прочида, бывший ректор знаменитой медицинской академии в Салерно, один из "столпов" партии Штауфенов и лидер сицилийских эмигрантов. Собственно ромейская дипломатия уже давно пыталась вовлечь Арагон в союз против Карла Анжуйского, так как дон Педро по своей жене Констанции Штауфен имел права на корону Сицилии. Хайме Воитель отказался иметь дело со схизматиками, унаследовавший ему Педро, на которого оказывали большое влияние его жена, дочь Манфреда, и его канцлер Прочида, проявлял заинтересованность еще с момента своей интронизации в 1276 году, но на тот момент подавлял восстание мавров в королевстве Валенсия. Сразу же после расправы над маврами Педро пришлось подавлять мятеж каталонских феодалов, в котором приняли участие виконт Кардона и графы Фуа, Пальяра и Урхеля; в 1280 г. бунтовщики были осаждены в Балагере, где сдались после месяца осады. Кроме того Педро пришлось урегулировать отношения со своим братом Хайме (королем Мальорки и графом Руссильона), а так же с Кастилией и Португалией; он устроил брак между инфантой Изабеллой Арагонской и королем Португалии Динишем. По договору с Санчо IV Кастильским Педро задержал в Арагоне инфантов де ла Серда, претендентов на кастильскую корону. В 1281 году Педро решил все свои проблемы в Испании - и переговоры с Византией вступили в активную фазу.

 

Джованни де Прочида был реалистом — он понимал, что таким союзникам, как Рудольф Габсбург и Альфонс Кастильский, нельзя доверять, посколь­ку у них были слишком разные интересы. Он мог пол­ностью положиться только на две иностранные держа­вы - Византию и Геную. Летом 1280 года секретный эмиссар короля Арагона, сын канцлера Франческо де Прочида прибыл в Константинополь и получил аудиенцию у василевса. При отъезде ему были вручены письма от Иоанна Ласкариса королю Арагона и "сицилийскому народу", а также крупная сумма денег. В продолжение своей миссии молодой Прочида встретился с некоторыми ведущими сицилийскими аристократами во главе с Пальмьери Абате, Аламо да Лентино и Гвалтьери ди Калатаджирона. Получив весть об их согласии, василевс предложил тридцать тысяч унций золота, чтобы ускорить органи­зацию восстания. В конце 1281 г. знаменитый генуэзский капитан Бенито Цаккариа прибыл к арагонскому двору. Брат Бенито, Мартин, уже не первый год командовал "наемной" генуэзской эскадрой на византийской службе. Он при­вез королю Педро заверения в том, что и император, и генуэзцы стремятся ему помочь. Эти заверения были подкреплены денежными подношениями. Кроме того эскадра Мартина Цаккариа, ранее сражавшаяся против венецианцев за "Анконскую лигу", была теперь предложена на службу королю Арагона.

 

Дон Педро отправил в Африку в 1281 г. экспедицию под командованием сицилийца Конрада де Льянсы для основания в Нумидии опорного пункта. Весной 1282 года он собрал в устье Эбро флот из 140 судов, на которых находились 15000 солдат. Когда французский посланник спросил, куда направляется такая армия, ему ответили, что в Константину Нумидийскую, для помощи местному бею в борьбе с Тунисом. Высадка была произведена в Алькойлье, где арагонцы начали боевые действия против тунисцев, и.. откуда можно было в недельные сроки доплыть до Сицилии.

 

 

В начале 1282 г. Карл, король Сицилии и Иерусалима, граф Прованса, Форкалькье, Анжу и Мэна, регент Ахейского княжества, сюзерен Туниса и сенатор Рима, был, несомненно, величайшим монархом в Европе. Через несколько недель его корабли должны были поплыть вверх по Роне, чтобы его внук получил Арелатское королевство. В то же время другой флот снаряжался в Мессине для войны с Византией. Оптимизма Карлу придавал переворот, недавно произошедший в Сербии. Воссевший на трон при поддержке Венгрии и Византии Стефан Драгутин оказался слабовольным человеком. Однажды отрекшись от престола в пользу своего младшего брата и затем вернувшись на трон, он, получив тяжелые травмы на охоте, снова отрекся в 1281 г.. Удержав за собой земли к северу от Западной Моравы, и получив от венгерского короля в качестве лена герцогства Мачву и Сребреник, он провел там остаток своих дней в тщетных гонениях на богумилов. Его брат, Стефан Милутин, ставший его преемником, в начале правления находился под влиянием своей матери Елены де Куртенэ, дочери бывшего латинского императора Балдуина, и еще при жизни покойного отца вступил в брак с дочерью Иоанна Ангела Фессалийского. Он вернулся к антивизантийской политике своего отца. В правление Драгутина Сербия придерживалась нейтралитета, но Милутин начал свое царствование с переговоров о союзе с Карлом Анжуйским.

 

 

Все эти планы рухнули в одночасье в апреле 1282 года, когда Карл уже собрал войска в Провансе для восстановления Арльского королевства. Я не стану измышлять иной нежели в РИ сценарий "Сицилийской вечери" - при столь мощной и разносторонней подготовке и вложенных в нее непосредственно на Сицилии тридцати тысячах унций византийского золота, неважно что именно послужило бы поводом. Гонцы поспешили в кровавую мартовскую ночь 1282 года из Палермо, чтобы велеть всем городам и селам немедленно нанести удар, прежде чем угнетатель сможет ударить в ответ. Первым примеру Палермо по­следовал город Корлеоне, расположенный в двадцати милях к югу. Две коммуны решили направить войска в трех направлениях — на запад, к Трапани; на юг, к Кальтаниссетте; и на восток, к Мессине, — чтобы под­нять весь остров и объединить усилия. По мере при­ближения повстанцев к каждому из пунктов назначе­ния французы либо бежали, либо были убиты. 28 апреля восстала Мессина, повстанцы сожгли стоявший в гавани флот, снаряжавшийся для войны с Византией, равно как и верфи на которых он строился. Остров Сицилия был потерян для Карла Анжуйского.

 

Наскоро созванный парламент Сицилии сооб­щил в Константинополь императору Иоанну о происшедших событиях (с намеком что он мог из благодарности прислать островитянам еще золота). Их посланник, генуэзец Алафранко, достиг Константинополя через несколько недель и тут же получил аудиенцию у императора. Василевс, услышав новость, возблагодарил Бога и поспешил добавить в свои мемуары многозначительные слова: «если бы я осмелился заявить, что был орудием Господа в деле освобождения сицилийцев, то не погрешил бы против истины».

 

Папа Мартин IV разразился серией булл о проклятии мятежных сицилийцев и всех, кто поддержит их - Иоанна Ласкариса, «называющего себя греческим императором», а так же Гвидо да Монтефельтро и гибеллинов Северной Италии. Французская рать во главе с двумя племянниками Карла - Пьером Алансонским и Робером д'Артуа - двинулась в Италию. Войска, собранные в Провансе во главе с Карлом Хромым, были срочно отозваны. Но усилия сильнейшей европейской державы - Франции, и папского престола, разбивались о Сицилию как о неприступный бастион. Предпринятая Карлом атака на Мессину с треском провалилась, а в его тылу гибеллины подняли голову по всей Средней Италии. В Перудже и Ассизи произошел переворот, и большая часть Умбрии теперь была под контролем гибеллинов. В деревнях крестьяне сжигали изображения ненавистного папы-француза Мартина IV. Первого мая Гвидо де Монтефельтро с отрядом тосканских и эмилианских гибеллинов устроил засаду в Форли папскому наместнику Романьи, французу Жану д'Эппу, и перебил большую часть его отряда. Орсини подняли мятеж в Риме, но были вынуждены укрыться в своих замках в провинции. Старик Конрад Антиохийский, внук Фридриха II, появился с неведомо откуда набранным войском возле Тиволи. За всеми этими событиями Карлу и папе уже просто мерещились "византийские агенты".

 

30 августа 1282 г., по призыву парламента Сицилии арагонское войско  с королем Педро во главе высадилось в Трапани. Восстание на Сицилии теперь переросло в европейскую войну.

Изменено 15 Jun 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

 

Летом 1282 года, проинспектировав фортификационные работы на турецкой границе, василевс вернулся в Константинополь и занялся матримониальными делами - пора было устраивать браки своих дочерей от первого брака, Евдокии и Елены, рожденных покойной Анной Сельджукской с разницей в 1 год. В июне 1282 в Золотом Роге высадился с корабля чрезвычайно высокопоставленный гость - император Трапезунда Иоанн Великий Комнин, которого "греческая партия" в Трапезунде убедила урегулировать отношения с Ласкарисом личным визитом. «Протокольные» конфликты были достаточно быстро урегулированы – Иоанн Ласкарис признал за Иоанном Великим Комнином титул василевса, но только государь Константинополя мог отныне именоваться «василевс ромеев», правитель же Трапезунда принял титул «василевс Востока, Ивирии и Заморских стран». Торговый договор, предложенный трапезундским патрициатом, был согласован и утвержден, и вскоре в святой Софии юный государь Трапезунта обвенчался с 14-летней порфирородной Евдокией, дочерью Иоанна IV от покойной Анны Сельджукской.

 

Брак другой дочери василевса - Елены - состоялся весной следующего 1283 года в Фессалонике. Женихом выступил никто иной как молодой король Сербии Стефан Милутин. Еще недавно враг империи, вступивший в тесный союз с Карлом Анжуйским, Милутин после Сицилийской вечери оказался в довольно стесненном положении. Еще в 1281 году новый болгарский царь Георгий Тертер, получив от Ногая несколько татарских отрядов, атаковал Сербию чтобы вернуть захваченные Милутином земли северной Македонии. Братья-короли Драгутин и Милутин, соединив свои силы, разгромили болгарско-татарское войско Тертера при Белом Дрине. Василевс Иоанн IV начал подготовку к наступательной военной кампании против Сербии, которую должен был возглавить вернувшийся с Меандра великий доместик Тарханиот. Поняв, что Сицилийская война - это "всерьез и надолго", и союз с Карлом Анжуйским теперь бесполезен, с востока же Сербия вот-вот подвергнется нападению сил Византии, Болгарии и Ногая, Милутин приложил все усилия для примирения с империей. Предложив василевсу союз и поддержку, разорвав союзы с Карлом Анжуйским и Иоанном Фессалийским, Милутин под благовидным каноническим предлогом развелся со своей женой Ангелиной, дочерью Иоанна Ангела Фессалийского, и посватал дочь императора Елену Ласкарину. Переговоры поначалу шли сложно; Милутину пришлось, смирив гордыню, самому приехать к императору в Фессалонику; но в итоге краль добился всего чего желал, получив мир с Византией, порфирородную супругу Елену, и беспрепятственно удержав за собой завоеванные у Болгарии македонские земли.

 

 

Наступивший 1284 год стал в Средиземном море годом великих морских баталий. В мае Роджеро де Лориа привел арагоно-сицилийский флот в Неаполитанский залив и захватил острова Капри и Искью. Адмирал использовал эти острова как базу для своих рейдов в заливе. Он занял маленький островок Низиду, неподалеку от мыса Позиллипо, и поставил эскадру на якорь под его прикрытием, что позволило ему блокировать гавань Неаполя. Любое неаполитанское судно, вошедшее в залив, тут же захватывали или топили. В начале июня Карл Хромой (его отец Карл Анжуйский в это время еще не вернулся из Франции) снарядил галеры, которые только что построили на неаполитанских верфях. В понедельник, 5 июня, он и множество рыцарей поднялись на борт и вышли из гавани. Бой был решительный и короткий. Принц Салернский и его соратники сражались так храбро, что на какой-то момент, в самом начале своей атаки, они добились некоторого успеха. Но их быстро окружили. Одна или две анжуйские галеры были потоплены, большинство же — захвачены на арбордаж вместе со своими командами, в том числе и сам принц. В результате сражения арагонцы установили господство на море, обеспечив полную безопасность Сицилии, которая теперь была окончательно потеряна для Анжуйского дома.

 

Не менее судьбоносное сражение произошло севернее, у берегов Тосканы. В августе 1284 года около Мелории, острова, лежащего немного южнее устья реки Арно, сошлись в грандиозном сражении флоты великих морских республик - Генуи и Пизы. Командующий генуэзским флотом Оберто Дориа сумел спрятать около трети своих кораблей за островом. Их атака в решающий момент боя решила судьбу сражения в пользу победы Генуи. Погибло более 5 тысяч пизанцев, свыше 9 тысяч попало в плен к генуэзцам. Большая часть кораблей Пизы была или уничтожена, или захвачена противником. Пиза оказалась лишенной значительной части своего мужского населения. «Хочешь видеть Пизу, поезжай в Геную» говорили в Италии в последующие годы, намекая на то, что пленников было столь много, что они даже создали свое сообщество в Генуе. Командующий пизанским флотом Альберто Морозини попал в плен, его заместитель граф Уголино де Герардеска бежал с несколькими судами. Пиза так никогда и не оправилась от поражения, уступив торговые рынки и господство на море генуэзцам и сошла со сцены как "великая морская республика" (каковых отныне осталось только две - Венеция и Генуя).

 

В то же время сама Венеция все еще продолжала войну с мятежными городами Истрии и их покровителями - патриархом Аквилейским и графом Горицким, и хотя война эта шла теперь успешно для Венеции, но поглощала почти все силы Республики. Венеция даже под угрозой интердикта ответила отказом на требование папы оказать (согласно ранее заключенному союзному договору) помощь Карлу Анжуйскому в Сицилийской войне.

 

В свете всего этого задача, поставленная императором Иоанном на кампанию 1284 года - окончательное изгнание анжуйских войск из Албании - оказалась чрезвычайно легкой. После двухмесячной блокады с суши и моря войсками Михаила Тарханиота и флотом Ликарио, анжуйские гарнизоны Диррахия и Авлоны сдали эти города, оговорив для себя выход в Италию. Карл Анжуйский после уничтожения его флота арагонцами практически на рейде Неаполя уже и не пытался удерживать отдаленные завоевания, и, образно выражаясь, закрывал нерентабельные заморские проекты (в этом же 1284 году король Кипра Гуго Лузиньян вошел в Акру, изгнав анжуйского бальи из Утремера и снова став  "королем Кипра и Иерусалима").

 

В то же время ромеи возобновили активные наступательные операции в Пелопоннесе. Мир на полуострове продолжался, пока был жив Гийом Виллардуэн, правлению которого большая часть греков Ахайи была лояльна, но после его смерти в 1278 году все изменилось. Наследница князя Гийома, Изабелла Виллардуэн, была в 1271 году, в возрасте 11 лет, выдана замуж за второго сына Карла Анжуйского, Филиппа Тарентского. Филипп должен был получить Ахайю после смерти не имевшего сыновей Виллардуэна, но умер совсем молодым незадолго до смерти тестя. Карл Анжуйский как сюзерен Ахайи удержал молодую вдову сына в Неаполе под своей опекой, и прислал править княжеством своего сенешайля - Галерана де Иври. Галеран д`Иври заполнил администрацию пришельцами из Италии и Франции, воцарились коррупция и произвол. Анжуйские войска безнаказанно разграбляли греческие деревни по всему княжеству. Нарушены были и утвержденные покойным Виллардуэном привилегии славянских племен Аркадии, до сих пор лояльных Виллардуэнам - кривичей и скортинов. Через посредство милингов скортины снеслись с дукой Мореи Георгием Нестонгом и предложили помочь в захвате Каринтены - латинского замка и столицы одноименного баронства в Аркадии.

 

В мае 1283 года Нестонг выдвинулся в Скорту. Ночной штурм осажденной Каринтены при содействии состоявшего в ее гарнизоне отряда скортинов, открывшего ворота, был произведен внезапно и успешно. Появление ромейских войск в самом сердце Пелопоннеса заставило сенешайля де Иври собрать все оставшиеся силы и попытаться спасти Каринтену. Когда войско латинян подошло к Каринтене, зная, что она осаждена ромеями, но еще не зная о захвате ромеями замка, на башнях были водружены стяги Ахейского княжества. Когда франкские войска приблизились к стенам, греки, оставленные снаружи, начали отступать. Удовлетворенные этим успехом, франки уже приготовились войти в "деблокированный" замок, как вдруг попали под массированный перекрестный обстрел лучников - со стен и с окрестных высот - а затем были атакованы с двух сторон. Разгром был полным - сенешайль княжества Галеран де Иври погиб, католический архиепископ Ахайи и многие знатные рыцари попали в плен. Летом 1283 Нестонгу сдалась Акова, и вся Аркадия оказалась в руках ромеев.

 

Это была катастрофа - "княжество Ахейское", превратившееся в длинную полосу  приморских земель от Мессении до Аргоса утратило возможность активно обороняться, и латиняне могли лишь защищаться в своих замках; ромеи, обосновавшись в сердце полуострова, могли наносить удары в любую точку княжества. Карл Анжуйский предложил Гильому де Ла Рошу, герцогц Афинскому должность викария ахейского княжества, объединив в его руках управление всей Латинской Грецией. Герцог Афинский, прибыв в Пелопоннес, обнаружил "разброд и шатания" среди местных баронов; взяв ситуацию по  контроль, Гильом I занялся обороной уцелевших синьорий.

 

В Константинополе полагали, что настало время для отвоевания Эллады, и Михаил Тарханиот ужа разрабатывал план нового масштабного вторжения в Фессалию одновременно из Македонии и с Эвбеи, которое планировали начать весной 1285 года. Но летом 1284 года произошло событие, заставившее василевса изменить планы и позволившее Иоанну Ангелу умереть, оставаясь правителем Фессалии - всего через 8 лет после разгрома Михаила Палеолога и подавления венецианцами восстания Хортаци и Скордила на Крите вспыхнуло новое восстание, еще более масштабное чем предыдущее.

 

Виной тому было очевидно несоблюдение новым дукой острова, Марино Градениго, условий, заключенных Тьеполо с повстанцами. Особенно интересно было то, что если эпицентром предыдущего восстания был восток острова, теперь восстание началось в ранее более лояльной Венеции западной части Крита, а его вождем оказался богатейший магнат острова Михаил Каллергис, который во время предыдущего восстания лавировал между венецианцами и ромеями. Очевидно Республика, справившись с предыдущим восстанием, попыталась "укрепить свои позиции" такими методами, которые больно ударили по местной греческой знати и православной Церкви. Градениго выдвинул обвинение против Каллергиса еще в 1282 году, причем конфликт начался с убийства в стычке венецианцев, охотившихся в личных владениях архонта наплевав на его владельческие права. Был начат судебный процесс, причем Каллергис очевидно рассчитывал оправдаться. Но в 1283 году на смену умершему Градениго на остров прибыл новый дука Джакомо Дандоло, родной брат правящего дожа Джованни Дандоло. Дандоло сразу принял суровые меры против недовольных, и попытался арестовать вызванного в Кандию Каллергиса. Каллергис сумел отбиться и бежать в свои владения, где поднял знамя восстания и "кликнул клич". На этот раз восстание распространилось с быстротой молнии по всему острову. В Иерапетре  - крупнейшем городе на востоке Крита - повстанцы внезапным ударом вырезали венецианский гарнизон и этот город вскоре превратился в штаб восстания.

 

Осенью 1284 года в соборном храме монастыря Фанеромени собрался съезд критской знати. Причастившись Святых Тайн, архонты начали совещание, но дебаты вскоре были прерваны толпой рядовых повстанцев, которые ворвались в храм, размахивая императорским штандартом и возглашая славословие василевсу. Некоторые архонты бежали, но большая часть - в том числе Каллергисы, Хортаци, Скордилы, Мелиссины, Власты - вышли из собора под пение победных гимнов и прилюдно поклялись в вере и верности василевсу Иоанну Ласкарису. Игумен благословил знамя восстания и положил его к распятию. Михаил Каллергис был избран "стратегом" и главой повстанческой армии. Делегация критян во главе с игуменом Фанеромени немедленно отбыла в Константинополь.

 

Позднее венецианские историки строили версии о том, что коварные гречишки составили на Крите тайный заговор, подобный сицилийскому, объясняя этим как быстрое и внезапное распространение восстания Каллергиса, так и время его вспышки - в условиях осени и близкого сезона штормов Венеция не успевала ни перебросить войска на Крит, ни даже прислать флот. А ромеи в силу близости расстояния - успевали, и, по мнению венецианцев, "император Константинополя" был в курсе "планов заговорщиков" и готовил помощь. Во всяком случае если это было и не так - василевс отреагировал чрезвычайно оперативно. Приказы немедленно понеслись в Монемвасию и Миласу - из имеющихся в Пелопонесе и на юге Малой Азии сил срочно сколотить экспедиционные отряды и перебросить их на Крит до сезона штормов. Эскадра Ликарио, стоявшая в тот момент в Монемвасии, должна была прикрывать операцию. Монемвасия и Родос были крупными военно-морскими базами с арсеналами, так что на Крит сразу же были переброшены и "запчасти" для сборки осадных машин. Василевс, учтя опыт критской кампании Михаила Палеолога, на этот раз назначил дукой Крита не одного из имперских мегистанов, а вождя восстания, Михаила Каллергиса, в помощь которому и были направлены имперские отряды. Этим император давал понять, что управление Критом после его освобождения останется в руках местных архонтов.

 

Цель экспедиции была амбициозной - за зиму, пока Венеция не может прислать помощь из-за штормов, взять главные оплоты Республики на Крите, венецианские города-колонии Кандию и Канеа. Оба города подверглись правильной осаде, и в итоге Канеа была взята уже в ноябре. Но Кандия с ее мощнейшими укреплениями и сильным гарнизоном, обороной которой руководил Джакомо Дандоло, отбила все приступы и продержалась до весны. Устояли и прочие венецианские крепости, подвергавшиеся осаде силами местных повстанцев. Весной 1285 года к Криту явился венецианский флот с подкреплениями. В виду гавани Кандии разыгралось грандиозное морское сражение – 85 кораблей Ликарио столкнулись с начитывающим сотню галер венецианским флотом. В ожесточенном сражении венецианцы отбросили ромейский флот и вошли в гавань Кандии, выгрузив припасы и подкрепления.

 

Этой же весной Венеция заключила наконец мир со своими противниками в Истрии, приморские города которой покорились Республике Святого Марка. Наемная армия, воевавшая в Истрии во главе с Баямонте Тьеполо, была теперь направлена на Крит; со своей стороны василевс так же направил на Крит значительные военные силы. В сражении при Иерапетре ромеи, имея серьезный численный перевес, искусно используя пересеченную местность и "огневую мощь" азийских лучников, разбили войско Тьеполо; после этой битвы венецианцы, не располагавшие сильной сухопутной армией, уже не пытались давать сражения в поле. В следующие три года - 1286, 1287, 1288 - Критская война приняла затяжной характер. Василевс Иоанн снова "спустил с цепи" своих и корсаров, заставив венецианцев использовать военный флот для охраны торговых флотилий, следующих в Александрию, Акру и Айяс; благодаря этому у венецианцев не хватало сил для блокады острова, куда ромеи свободно подвозили снаряжение и подкрепления. Но и ромеи не могли помешать венецианцам подвозить припасы и подкрепления для их цитаделей на острове. Тем не менее ромеи медленно, но неуклонно выдавливали с острова венецианцев - каждую зимнюю кампанию, когда флот Республики из-за штормов был бессилен, они брали очередную крепость. Лишь неприступная Кандия успешно отражала все нападения, весной снова получая помощь.

 

 

В Венеции осознавали что перевес в войне склоняется к ромеям, и лихорадочно искали союзников, но безуспешно. 1285 год ознаменовался сокрушительным разгромом французской армии короля Филиппа III, вторгшейся в Арагон, и смертью Карла Анжуйского, сын которого, новый король Неаполя Карл II Хромой находился в плену у арагонцев. Василевс по прежнему поддерживал тесные связи с Педро Арагонским, а так же с североитальянскими гибеллинами, которым время от времени предоставлялись субсидии. Военные действия прекратились даже в Пелопоннесе - Гильом де ла Рош, герцог Афинский, оценив обстановку, начал хлопотать о перемирии с ромеями. Собственно именно Критское восстание спасло тогда Ахейское княжество - силы Морейской фемы оказались вовлечены в военные действия на Крите, и дука Георгий Нестонг пошел навстречу пожеланиям нового бальи княжества Ахейского. Перемирие было заключено на условии удержания греками захваченной Аркадии и нейтралитета Ахайи в византийско-венецианской войне. Осенью 1286 года Георгий Нестонг умер, и ему на смену был прислан молодой Михаил Кантакузин, сын павшего в первых боях за Морею в 1264 году Иоанна Кантакузина. Его восьмилетнее правление Мистрой оценивается исследователями как «период мира и процветания»; силы Мореи участвовали в боях на Крите, но с Ахейским княжеством сохранялся мир на всем протяжении правления Кантакузина.

 

На пике успехов василевса, в 1283 году, умерла в возрасте всего лишь 23 лет императрица Анна Венгерская, подарившая василевсу двух сыновей, Феодора и Константина. Спустя полтора года, в 1285 году император вступил в третий брак, взяв в жены дочь многолетнего врага Анжуйского дома и вождя итальянских гибеллинов, маркграфа Вильгельма Монферратского, принцессу Виоланту. Из-за войны с Венецией Виоланта проследовала в Констатинополь по суше, проехав везде по территории дружественных Византии государств - гибеллинских коммун Ломбардии, Аквилеи, Горицы, Венгрии и Сербии. В Константинополе Виоланта, приобщенная к православной Церкви, получила имя Ирина.

 

Византия в связи с затяжкой Критской войны так же интенсивно искала союзников, но.. для быстрого и успешного завершения войны было необходимо разгромить венецианцев на море и полностью заблокировать их гарнизоны на Крите. А помочь в этом могла только одна держава - Генуя. Имперская дипломатия неоднократно пыталась побудить Республику Святого Георгия к войне с Венецией (сам брак василевса с дочерью Вильгельма Монферратского, соседа и союзника Генуи, служил отчасти и этой цели), но безуспешно - Генуя была занята добиванием разгромленной Пизы, окончательно выбив пизанцев с Корсики и атакуя их владения на Сардинии. Как раз в 1285 году, сразу же после женитьбы василевса на Виоланте Монферратской и проведенных через посредство ее отца тайных переговоров с одной из группировок генуэзской знати, ромейская дипломатия начала многоходовую комбинацию, в итоге столкнувшую таки Венецию и Геную в полномасштабной войне.

 

Первый ход был сделан в Киликии. В государстве Хулагуидов в 1282-84 годах творилась смута, вызванная смерью Абаги, приходом к власти Текудера-Ахмеда и его борьбой с сыном покойного ильхана Аргуном. Текудер пытался заключить мир с мамлюками, но султан Египта затягивал переговоры, а меж тем мамлюки совершали опустошительные вторжения в Киликию, не получавшую от ильхана никакой помощи. Царь Левон III несколько раз отправлял послов в Каир с мирными предложениями, но султан бросал их в тюрьму. Тогда в 1285 году царь Киликийской Армении обратился за посредничеством в Константинополь, умоляя василевса в послании "спасти христианский народ от погибели". Слово императора ромеев было в Каире довольно весомо - существовала заключенная еще с Бейбарсом конвенция о свободном проходе египетских кораблей через Эгеиду и проливы в Черное море к золотоордынским портам, откуда мамлюки получали рабов для пополнения. В результате направленной в Каир дипломатической миссии султан Келавун подписал десятилетнее перемирие с Киликийской Арменией, получив в качестве контрибуции 500 000 такавораканов золотом и обязательство ежегодной поставки в Египет породистых коней и 25 000 болванок высокосортного киликийского железа.

 

В качестве платы за оказанную услугу василевс потребовал от Киликийского царя предоставления эксклюзивной привилегии Генуе. Наиболее важным пунктом договора была передача одной из бухт в окрестностях Айяса с прилегающей территорией в аренду Генуэзской республике. В следующие два года на этом месте выросла укрепленная генуэзская военно-морская база Портус-Палорум, где расположилась военная генуэзская эскадра. Генуэзцы, изгнанные ранее из королевства Акры (в торговле которого господствовала Венеция), получили компенсацию в виде таких же эксклюзивных прав в Киликии.

 

Такая щедрость василевса в отношении Генуи объяснялась просто - будучи в курсе планов султана Египта Келавуна, который в 1288 году начал войну на уничтожение с графством Триполи, а затем и королевством Акры, Ласкарис предполагал что торговля через Акру и Триполи скоро исчезнет по причине исчезновения самих Акры и Триполи. В то же время война за Утремер приведет к установлению морской блокады Египта - и действительно в 1289 году папа отлучил от Церкви всех католиков, торгующих с Египтом, а морские силы короля Кипра, тамплиеров и госпитальеров попытались реально заблокировать морскую торговлю через Александрию, захватывая все следующие туда суда в качестве приза. Таким образом, так как в проливы Византия венецианцев не пускала, единственным выходом к восточным торговым трассам для них должен был остаться Киликийский Айяс - и именно здесь заключенный с Левоном III пакт должен был столкнуть лбами Венецию и Геную.

 

В 1289 скончался дож Джованни Дандоло. Венеция вступала в полосу смуты - народ требовал избрания популярного Джакомо Тьеполо, но Большой совет выступал категорически против его кандидатуры. Избранный дожем Пьетро Градениго столкнулся с волнениями, и в связи с этим предложил Византии перемирие. Василевс охотно заключил с Венецией это перемирие (по условиям которого венецианские гарнизоны удерживали Кандию несколько укрепленных портов в западной оконечности Крита), ожидая развития событий. В этом же году султан Келавун взял Триполи, положив начало уничтожению Утремера.

 

Изменено 6 Feb 2017 пользователем Georg

[Georg]

В этом же 1289 скончался деспот Фессалии и Мегавлахии, знаменитый Иоанн Ангел. С 1280 года между Фессалией и ромейской империей существовало хрупкое перемирие. Шли переговоры, на которых василевс предлагал Иоанну сохранение его владений в вассальной зависимости от империи, при условии помощи со стороны Ангела в изгнании латинян из Эллады. Но 1287 году скончался зять Иоанна, герцог Афинский Гильом де ла Рош, оставив преемником своего малолетнего сына Ги II. Опеку над малолетним герцогом французское дворянство Афинского герцогства вручило его матери Елене Ангел, а фактически - деду малолетнего герцога Иоанну Ангелу Фессалийскому, которого дворянский парламент в Фивах просил позаботиться о внуке. Иоанн Ангел теперь де-факто распоряжался и в Афино-Фиванском герцогстве, получив под свое командование военные силы своих союзников-латинян, и в этой ситуации никак не был склонен идти на уступки василевсу.

 

 

 

Иоанн еще лелеял планы создания на западно-греческих землях крепкого государства дома Ангелов, что требовало объединения Эпира и Фессалии. Отказавшись после Сицилийской вечери от идеи силового захвата Эпира (так как очевидно было что василевс этого не допустит) Иоанн выдвинул проект брака своего старшего сына Михаила с дочерью Никифора Эпирского (на тот момент сыновей еще не имевшего) Тамарой; эта чета должна была унаследовать и Эпир, и Фессалию. Такой брак противоречил канонам - Михаил и Тамара были двоюродными, но Навпактский митрополит, возглавлявший Церковь в Эпире, заявил что поскольку Иоанн был внебрачным сыном деспота Михалицы, то и братом для законнорожденного Никифора "канонически" не является. Идея такого брака быстро набрала популярность среди эпирской знати, восхищавшейся Иоанном Ангелом. Никифор, не пользовавшийся популярностью, подвергся давлению и вынужден был согласиться, но, понимая что следующим шагом будет его отстранение от правления в пользу зятя, привел в действие "коварный план". Михаил Ангел, поехавший в Эпир для брака с кузиной, был по дороге схвачен по приказу деспота Никифора и отправлен пленником в  Константинополь вместе с просьбой к василевсу о военной помощи против Иоанна. Иоанн Ангел, собрав войско и призвав афинских латинян, напал на Эпир и завладел Навпактом, где внезапно заболел и слег. В сентябре 1289 года Иоанн Ангел скончался. Его старший сын Михаил был пленником в Константинополе; правление в Фессалии приняли младшие сыновья Иоанна, Феодор и Константин, бывшие еще совсем юношами.

 

 

Смерть Гильома де ла Роша, герцога Афинского, заставила короля Неаполя Карла Хромого, вернувшегося из арагонского плена, позаботится о судьбе Ахейского княжества, которым герцог Афинский до этого управлял как бальи. Король принял решение вернуть в княжество ее законную наследницу Изабеллу Виллардуэн, найдя ей подходящего мужа. Выбор короля пал на молодого, но уже успевшего отличиться на анжуйской службе Флориса д`Авена, брата Жана II д’Авена, графа Геннегау, Голландии и Зеландии. В начале 1389 года Флорис и Изабелла прибыли в Андравиду и приняли присягу местных баронов как князь и княгиня Ахайи.

 

 

Смерть Иоанна Ангела казалось открывала возможности для быстрого отвоевания Эллады - младшие сыновья государя Фессалии, неопытные юноши, не обладавшие ни популярностью, ни харизмой, ни талантами отца, вряд ли были способны защитить свое наследие. Но их старшая сестра Елена, герцогиня Афинская, оказалась истиной наследницей своего отца. Эта женщина, вложившая все свои немалые дарования и энергию в дело защиты трона своего сына, сумела еще на несколько лет отсрочить захват Греции империей Ласкарисов. Понимая, что ее юные братья не годятся для того чтобы возглавить сопротивление императору, Елена решила вторично выйти замуж, избрав себе в мужья хорошо знакомого ей прославленного воина и опытного военачальника - французского графа Гуго де Бриенна, ранее женатого на сестре ее покойного мужа Изабелле де ла Рош, но к этому времени овдовевшего. Бриенн прошел много сражений с мамлюками в Святой Земле и Киликийской Армении; его даже выдвигали, правда неудачно, на трон Кипра. После этой неудачи Бриенн покинул Утремер и поступил на службу к Карлу Анжуйскому, который пожаловал ему в лен апулийское графство Лечче. В 1290 году Гуго де Бриенн прибыл в Афины и вступил в брак с Еленой Ангел, разделив с ней опеку над малолетним Афинским герцогом Ги II де ла Рошем и фактически - так же опеку над официально уже совершеннолетними братьями Елены Константином и Феодором Ангелами. Таким образом во главе всех враждебных Ромейской империи княжеств Греции встали два бывших маршала Карла Анжуйского - Гуго де Бриенн в Афинах и Флорис д`Авен в Ахайе.

 

 

 Вторжение армии Ромейской империи в Фессалию последовало уже весной 1290 года. Великий доместик Михаил Тарханиот снова захватил Элассон, Ларису, Фарсал, Димитриаду и прочие города равнинной Фессалии. Осенью, едва великий доместик отвел армию домой, Гуго де Бриенн с войском появился в Фессалии и разбил при Фарсале оставленного императорским наместником Фессалии дуку Василия Синнадина. Но тут графу пришлось убедиться в изменении настроений фессалийцев - греческие города закрыли перед ним ворота и оказали поддержку императорским гарнизонам. Успех императорской пропаганды, до сих пор сдерживаемый авторитетом и популярностью покойного Иоанна Ангела, заработал "на полную мощность" - фессалийцы снова ощутили себя "ромеями". Граф де Бриенн это быстро понял, осознал что не греки, а лишь "инородцы" влахи-аромуны теперь являются единственной опорой Фессалийских Ангелов, и в дальнейшем действовал соответственно. Он уже не пытался отвоевать равнинную Фессалию, но грабил ее в набегах как враждебную страну; зато всеми силами оборонял горные области, удерживаемые влахами и закрывающие ромеям проход в Среднюю Грецию. На протяжении 1291-1295 годов войскам императора пришлось перейти в Фессалии к обороне. Причиной тому было новое "обострение" на востоке.

 

В Румском султанате к концу 1280ых годов ситуация была аналогична тому, что происходило в 1270ых, с той лишь разницей что вместо Перванэ правил другой всемогущий великий визирь, верно служивший ильханам - Фахреддин Али Сахиб Ата. Когда в 1284 г. возмужавший султан Гияс-эд-дин Кей-Хосров III попытался выйти из под влияния Сахиб Ата, он был обвинен в антимонгольском заговоре, арестован и отправлен в ссылку в Эрзинджан, где вскоре убит. Ильхан Аргун посадил на трон Рума упоминавшегося ранее старшего сына покойного султана Изеддина, Масуда, который был вызван из Крыма и возведен на престол под именем Гияс-эд-дина Масуда II. Реальная власть однако оставалась в руках Сахиб Ата. Великий визирь скончался в 1289 году, но монгольский режим в Малой Азии с его смертью ничуть не стал мягче - брат ильхана Аргуна царевич Гайхату, назначенный ильханским наместником Рума, самовластно правил страной, не считаясь ни с султаном, ни с сельджукской знатью, ни с мусульманским духовенством. К началу 1290ых годов страх, нагнанный свирепым усмирением восстания 1277-1278 годов прошел, и терпение турок в очередной раз закончилось. В 1291 году началось масштабное восстание туркмен в Пафлагонии, в главе которого встал сын Изеддина и брат султана Масуда Рукн-эд-дин Каюмарс. Монголы не успели отреагировать своевременно - в начале 1291 умер ильхан Аргун, Гайхату был провозглашен новым ильханом и отправился в Тебриз занять трон; вскоре нападение мамлюков на Калат-ар Рум вынудило нового ильхана выступить к Ефрату. Султан Рума Масуд и его визирь Наджм-эд-дин, присутствовавшие в Тебризе на интронизации Гайхату, получили монгольское войско и приказ подавить восстание. В то же время ильхан направил послов в Константинополь с требованием помощи согласно союзному договору. На этот раз император выполнил договор в точности - ромейское войско во главе с молодым, но уже отличившимся военачальником, фаворитом василевса пинкерном Алексеем Филантропином (внуком восстановителя ромейского флота, мегадуки Алексея Филантропина) выступило против мятежников. Но армия султана была разгромлена Каюмарсом в горном проходе Деркли недалеко от Кастамона; Масуд даже угодил в плен к брату, и лишь смелая контратака монгольского темника Гирея спасла ситуацию, позволив освободить султана и отступить в порядке. Узнав о разгроме Масуда, Филантропин отступил к границе. Каюмарс не атаковал ромеев, более того - он через посредство своего брата, севастократора Константина Мелика, обратился к императору с просьбой о помощи, предлагая воссоздать Румский султанат в качестве вассала Византии и в обеспечение верности отдать свою семью в заложники. Просьба была отвергнута - император не желал рвать проверенный союз с ильханом, и главное - не верил что Каюмарс в качестве султана сумеет удерживать туркмен под контролем.

 

Летом 1291 года восстание уже охватило всю территорию султаната к западу от Галиса. В регионе Коньи восставших туркмен возглавил иктадар Бейшехира Эшреф-бей; восстание поддержали беи Карамана и Ментеше, и лишь Гермияны остались лояльными новому ильхану. Ильхан Гайхату, оценив масштаб проблемы, осенью 1292 года собрал в Аладаге огромную армию, в которую призвал даже грузинского царя Давида VII с его войском, и лично возглавил поход в Анатолию. В декабре 1291 ильхан наголову разгромил под Коньей Эшреф-бея и Караманлу. Население Коньи подверглось репрессиям, и лишь греческая община города была от них избавлена. Гайхату напал на Караманлу в их горах, угнав в рабство 7 000 женщин и детей (мужчины были разумеется перебиты). Следующей целью ильхана стал бейлик Ментеше; 29 декабря 1291 монголы взяли столицу бейлика и вырезали ее жителей. Вернувшись в Конью, ильхан снова напал на караманцев, устроив им новое кровопускание. Меж тем восстание было подавлено и в Пафлагонии; правда там не дошло до массовой резни, так как руководил разгромом повстанцев законный наследник Кастамонского бейлика Наср-эд-дин Махмуд Чобангуллары. Он же и убил вождя восстания, мятежного сельджукского принца Каюмарса, мстя тому за убийство своего отца, бея Музафар-эд-дина Юлюк-Арслана. Летом 1292 года на землях Румского султаната снова воцарился - как и положено, на пирамидах черепов - монгольский порядок.

 

 

Резня мятежных туркмен, устроенная ильханом, привела к тому что зимой 1291-1292 масса кочевников, бегущая на запад от монголов, прорвала юго-восточную границу империи и ворвалась в регион Меандра. Но в такой напряженной ситуации в Малой Азии василевс держал войска наготове - корпуса, возглавляемые Алексеем Филантропином и его двоюродым братом Сиргианом (внуком хана Котяна) атаковали туркмен, которые были быстро разгромлены. Кочевники (как и во время РИ кампании Филантропина) массами сдавались в плен и просились на службу империи, и византийский "скификон" этой зимой изрядно пополнился новыми отрядами. Как писал Никифор Григора в своей "Ромейской истории от взятия Константинополя латинянами":

"Таким образом оттуда преследуемые массагетами (монголами), а отсюда отбрасываемые пинкерном, многие из пограничных турков в крайности избирали меньшее из зол и вместе с женами и детьми являлись перебежчиками к пинкерну; они впрочем не столько боялись преследовавшего их по пятам неприятеля, сколько увлекались приманками доброты и щедрости пинкерна. Вскоре большая часть их присоединилась даже к его войску."

 

Меж тем на Леванте решалась судьба многострадального Крита. В начале 1290ых годов «Заморская земля» окончательно погибала (и ильхан Аргун, еще недавно рассылавший послов по европейским столицам, ничем не мог ей помочь - хан Золотой Орды Тула-буга предпринял набег на Азербайджан а на востоке синхронно взбунтовался наместник Хорасана нойон Навруз). В мае 1291 года Келаун завоевал столицу Иерусалимского королевства – Акру, и срыл ее до основания. Вслед за тем мамлюки взяли и разрушили Тир и Сидон. 30 июля капитулировала Хайфа, а днем позже – Бейрут, стены которого были полностью снесены, а кафедральный собор превращен в мечеть. Тортозу пришлось эвакуировать 3 августа, а спустя одиннадцать дней тамплиеры покинули и самую мощную цитадель – неприступный замок Паломника. От всего крестоносного «Заморья» уцелел лишь замок тамплиеров на островке Руад, что в двух милях от Тортозы. Мусульмане срыли до камня все латинские города, и средиземноморское побережье Сирии и Палестины обезлюдело.

 

Когда в пятницу 18 мая 1291 года армии мамлюков штурмом взяли Акру и поубивали почти всех ее обитателей, на Венецию обрушился удар посильнее, чем на ее коммерческих соперников.  С уничтожением Утремера Венеция одновременно потеряла не только самые ценные рынки, но и значительную часть складов для караванов, идущих на Восток. Несмотря на энергичные попытки папы затеять новый крестовый поход и на угрозы любому христианскому государству, осмелившемуся иметь дело с неверными, Венеция почти немедленно вступила в переговоры с султаном, и впоследствии он предоставил ей очень выгодные условия, Однако в ближайшем будущем ее торговле в Центральной Азии угрожала серьезная опасность. Все теперь зависело от северного пути через черноморские порты и Крым, либо - от пути в Иран через единственный уцелевший христианский плацдарм в Леванте, Киликию. Но пробиться на Черное море без сильного сухопутного союзника надежды не было вовсе (да и с таковым - призрачна), а в Киликии теперь безраздельно господствовала Генуя.

 

Ни та ни другая сторона не торопились объявлять войну. Приготовления продолжались три года. Венеция вступила в союз с разгромленной Пизой, составила список здоровых горожан от семнадцати и до шестидесяти лет — их предупредили быть готовыми для немедленного выступления — и обратилась к самым богатым семействам города с просьбой о финансировании и подготовке одной, двух или даже трех галер.

 

Наконец 4 октября 1294 года флот вышел в поход на Портус-Палорум. На рейде этой генуэзской базы в Киликии и произошла катастрофа. Генуэзцы, заметив, что они в меньшинстве, выбрали любопытную тактику: принайтовили друг к другу все свои корабли, так чтобы получилась огромная плавучая платформа. Их не смущало почти полное отсутствие маневренности, потому что они резко уменьшили боевое пространство своему противнику, а сами могли свободно переходить с одного судна на другое и сосредоточивать "морпехов" там, где в данный момент того требовала ситуация. Венецианский адмирал Марко Баседжо допустил кардинальную ошибку: недооценил противника. Отказавшись от брандеров, он предпринял прямую атаку, но генуэзская «платформа» не разломалась, и в битве, которая затем последовала, венецианцы потеряли двадцать пять галер из шестидесяти восьми, а также многих лучших людей, в том числе и самого Баседжо.

 

Император немедленно воспользовался этим - ослабленный венцианский флот весной 1295 года был встречен ромеями у берегов Кандии. Феодор Музалон, сын Георгия Музалона и выученик Ликарио, возглавлявший теперь ромейский флот, одержал решительную победу над венецианцами, отбросив их флот от берегов Крита. Поздней осенью  1295 сдалась лишенная поставок Кандия, и вслед за ней в течении двух месяцев капитулировали последние крепости венецианцев на Крите.

 

В то же время решительный перелом в пользу Византии произошел и в Греции. За время, пока силы ромеев были отвлечены на азиатский фронт, в Греции возникла серьезная проблема - деспот Эпира Никифор Ангел, напуганный захватом Фессалии императором, вступил в альянс со своими племянниками - Еленой Афинской и Константином и Феодором Мегавлашскими - и их латинскими союзниками. 13 августа 1294 года Л’Акуиле в Апулии состоялось бракосочетание дочери деспота Эпирского Тамары Ангел с одним из сыновей короля Неаполя Карла II Хромого, герцогом Филиппом Тарентским. После свадьбы король Карл передал Филиппу сюзеренитет над Ахайей и Афинами, а также все права на Латинскую империю и на Албанию. Деспот Никифор в свою очередь дал в качестве приданого дочери самую южную область Эпирского государства - прилегающую к Коринфскому заливу Локриду с  крепостями Воница, Врахова, Гирокастра и Навпакт; король Неаполя обязался защищать Эпир в случае любого нападения на него.

 

Но все эти пышные декларации стоили немного - из-за продолжавшейся Сицилийской войны Неаполь не мог направить в Грецию сколь-либо значительных сил. В 1395 года один за другим умерли герцогиня Афинская Елена Ангел и ее брат Феодор. Почти в это же время Ги II де Ла Рош достиг совершеннолетия и принял бразды правления Афино-Фиванским герцогством. Вторично овдовевший Гуго де Бриенн, со смертью жены и совершеннолетием пасынка лишившийся в Греции всех властных полномочий, покинул Афины и вернулся в Италию, снова поступив на службу к Карлу Хромому.

 

В Мистре годом ранее скончался дука Мореи Михаил Кантакузин. Василевс, взяв на воспитание его малолетнего сына Иоанна (который в РИ стал самым знаменитым Кантакузином в истории) направил в Морею нового дуку - своего двоюродного племянника Андроника Асеня (внука Мицо Асеня). С падением Кандии силы Мореи уже не отвлекались на Крит, и когда в конце 1395 года срок перемирия с Ахейским княжеством истек, Андроник Асень начал систематическое отвоевание областей Пелопоннеса. Одна за другой пали крупнейшие синьории Мессении, Каламата и Велигости; князь Флорис д`Эно при попытке деблокировать их потерпел поражение. Осенью 1296 года Андроник Асень взял Пилос и превратил его в базу ромейского флота для блокады венецианских баз в Мессении - Модона и Корона.

 

В 1296 45-летний император лично выступил в поход на Грецию. Меж тем как Михаил Тарханиот в очередной раз осадил Неопатрас, василевс вступил в Эпир, правитель которого Никифор Ангел предварительно был отлучен Вселенским патриархом за союз с латинянами. Янина, крупнейший город Эпира, сдалась василевсу и приняла императорский гарнизон; вслед за тем были захвачены приморские города Бутринто и Спринаррица. Деспот Никифор уклонялся от генеральной битвы и слал в Неаполь отчаянные просьбы о помощи.

 

Помощь явилась слишком поздно - весной 1297 года, когда Филипп Тарентский с отрядом неаполитанских войск высадился в Навпакте, деспот Никифор Ангел скончался в Арте. Перед смертью он провозгласил своими наследниками Тамару и ее детей от Филиппа Тарентского, но большая часть эпирской знати отказалась поддержать завещание и провозгласила правителем Эпира малолетнего сына Никифора, Фому Ангела. Его мать Анна Кантакузин и поддержавшие ее мегистаны Эпира тут же направили послов к василевсу, прося его признать Фому деспотом Эпира как своего вассала. В этой ситуации император проявил осторожность и не предпринял попыток аннексии Эпира, утвердив Фому как владетеля Эпира и назначив регентшей его мать Анну Кантакузин. Весь Эпир - города, горные кланы, знать - признали юного деспота, и Филипп Тарентский, попытавшийся было завладеть Этолией, оказался в полной изоляции. Поскольку почти никто из эпиротов не примкнул к нему, а его собственных сил было совершенно недостаточно для сопротивления наступавшей с севера императорской армии и примкнувшим к ней эпиротам, герцог покинул Эпир и вернулся в Италию. Василевс прошел через весь Эпир с севера на юг, приветствуемый эпиротами как верховный владыка и сюзерен - контраст разительный с походом Палеолога после Пелагонии. В Навпакте, когда василевс подошел к стенам города, а в заливе замаячили корабли Ликарио, вспыхнуло восстание горожан и бальи Филиппа Тарентского был изгнан из города, после чего прочие крепости Локриды сдались. Локрида, отданная покойным Никифором Филиппу Тарентскому, уже не вернулась в состав Эпира - василевс, отвоевав ее у латинян, оставил область за собой, и превратил Навпакт в базу для наступления на Неопатрас.

 

Этим же летом заболел и умер в походном лагере князь Ахейский Флорис д`Эно. Его вдова Изабелла Виллардуэн, получив приказ прибыть в Неаполь ко двору Карла Хромого и понимая что снова станет пешкой в династических играх Анжуйцев, попросту сбежала - погрузив на генуэзские корабли остатки богатств Виллардуэнов, Изабелла отплыла в Геную, где и поселилась в качестве частного лица. Вскоре Изабелла вышла замуж по собственному выбору за Филиппа Савойского и отказалась от всех прав и претензий на княжество. Король Карл назначил герцога Афинского Ги де ла Роша своим наместником в княжестве Ахейском, объединив под его руководством все силы Латинской Греции.

 

Осенью 1297 года Мегавлахия подверглась масштабному вторжению ромеев с двух сторон - великий доместик Михаил Тарханиот наступал из Фессалии, а василевс - из Локриды. Императорская армия вновь стояла у стен Неопатраса, и шансы влахов устоять на этот раз были мизерными. Начались секретные переговоры между императором Иоанном и деспотом Константином Ангелом. Константину ставили на вид, что под влиянием покойной сестры он, утратив Фессалию, в своих мегавлашских твердынях превратился де-факто в одного из баронов Афинского герцогства, на подобие соседних маркизов Салоны и Бодоницы; в таковом качестве от на всю оставшуюся жизнь обречен быть слугой латинян (конкретно - своего племянника Ги II Афинского). Не известны все доводы, которые приводили ромейские дипломаты, но в итоге в ноябре 1297 года Константин Ангел подписал капитуляцию Неопатраса и передачу императору всех своих владений в обмен на обширные поместья во Фракии и титул севастократора. В дальнейшем Константин Ангел, занимая почетное положение при дворе василевса Иоанна IV, умер в Константинополе в 1303 году; со смертью в 1318 году его юного сына от фессалийской аристократки Анны Еуагиониссы, севастократора Иоанна Ангела, фессалийская ветвь Ангелов пресеклась.

 

Приняв капитуляцию деспота Константина, Иоанн IV при его же посредстве провел переговоры с вождями влашских горных кланов, которые согласились теперь служить императору. Мегавлахия, "крепчайшая страна в мире", лежала у ног василевса. Фермопилы были заняты и укреплены.

 

Афинский герцог Ги II, получив известие о капитуляции своего дяди Константина Ангела, немедленно затребовал помощи у сюзерена, Карла Хромого. Король Неаполя прислал сильный отряд французских рыцарей, во главе которого был поставлен отчим герцога, много лет успешно оборонявший Латинскую Грецию - граф де Лечче Гуго де Бриенн. Весной 1298 василевс Иоанн IV во главе большой армии прошел Фермопилы и вступил в Беотию. К июню, когда пали осажденные ромеями Салона и Бодоница, Бриенн уже успел собрать все силы герцогства Афинского и Ахейского княжества (где были оставлены только гарнизоны замков). 

 

На северо-западе от Фив расположена низменность, на которой зимой и весной образуется система озер, от древней Копэ (теперь Тополия) получившая название озера Копаиды. Кефисс несет в него воды Дориды и Фокиды; Мелас и горные ручьи Геликона впадают сюда же. Длинные природные протоки, так называемые катаботры, в известковых горах дают этому бассейну исток в Ларимнский залив. Еще древние орхоменские минии пытались остановить наводнения плотинами и другими искусственными сооружениями, и еще Александр Македонский поручил своему инженеру Кратесу из Халкиды прочистить катаботры. Но его план осушения озера не был приведен в исполнение.

 

Река и озеро прекрасно защищали греческое войско от нападения с тыла. С фронта же простирались великолепные низменные луга, удобные для рыцарской атаки. Греки, взявшись за лопаты, взрыхлили на равнине землю, провели из Кефисса канавы и таким образом затопили луга, устроив непроходимое поле, предательские трясины которого были скрыты сочной весенней травой.

 

13 июля 1298 года французско-итальянская армия выстроилась для боя. Латиняне как обычно встали в три линии, выставив в первую стрелков, во вторую – баталии рыцарей, а в третью – пехоту. Греки стояли напротив, выставив стрелков и тяжелую пехоту в боевой порядок, который позволял бы лучникам при необходимости отойти за шеренги гоплитов, а тем – сомкнуть ряды. Во второй линии были рассредоточены конница и легкая пехота.

 

Перестрелка с противником, частично вооруженным монгольскими луками, закончилась для латинских стрелков отходом, едва не перешедшим в бегство. Тогда Гуго де Бриенн повел рыцарей в атаку на греческую пехоту. Но тяжеловесные дестрие стали вязнуть во внезапно обнаружившемся под ногами болоте. Напрасно понукали их рыцари: они как статуи, — скажет греческий хронист, — оставались на месте. В этот момент лохаги отдали команду, и на увязшую рыцарскую конницу обрушился ливень стрел с монгольскими бронебойными наконечниками.

 

Наступил полный хаос, взбесившиеся лошади, язвимые стрелами, сбрасывали всадников. Одно за другим падали роскошные гербовые знамена французских баронов. Вскоре легкая пехота с копьями и дротиками атаковала рыцарей, валя их с коней в грязь. Франки бросили на спасение конницы пехоту – и тут по оставленным на флангах проходам кавалерия «латиникона» и «элленикона» бросилась в атаку, врубившись в пеших латинян. Легкие всадники скификона на протяжении почти десятка миль гнали и резали бегущих. Рыцари погибли практически поголовно – озверевшие греки и влахи не брали пленных. Пали граф Гуго де Бриенн; его пасынок герцог Афинский Ги де ла Рош и все бароны княжества Ахайи. 

 

Вечером император, проезжая по полю сражения, принимал донесения офицеров. Озирая берега Копаиды, Иоанн Ласкарис мельком улыбнулся, вспомнив что в древности «латинское» завоевание Эллады окончательно решилось на этом самом поле – именно здесь когда-то Сулла загнал в болота Копаиды и уничтожил войско Митридата. Битва при Орхомене…. Что ж, эту битву придется назвать сражением на Кефиссе, ибо от древнего беотийского Орхомена увы не сохранилось и стоящих руин.

 

Афино-Фиванское герцогство де ла Рошей "исчезло как дым". Сдалась неприступная фиванская Кадмея, а через неделю распахнули свои ворота Афины. Со смешанным чувством император и его соратники проехали по городу, о котором всем им приходилось столько читать. На Агоре пасли овец, а Одеон и Стоя оказались включены в состав выстроенных французами оборонительных сооружений. Северное крыло Пропилеев было превращено афинскими герцогами в свою резиденцию, и дворцовое сооружение с как бы встроенными в него античными колоннами протянулось до Эрехтейона. Пинакотека стала капеллой св. Варфоломея. Только Парфенон, превращенный французами в католический «Нотр-Дам д`Афене», вовсе не подвергся перестройке. Эта была все та же грандиозная, классическая эллинская святыня. Теперь греческие священники, изгоняя «латинскую скверну», заново освящали его как православный собор в честь Богородицы, которая некогда сменила здесь Афину как богиня-покровительница полиса, в восприятии народа вписавшись в «архетип» древней богини. Здесь император Иоанн IV летом 1298 года отслужил торжественный молебен за освобождение Эллады. Земли завоеванного герцогства раздавались стратиотам  и прониарам из Азии - воинам восстановленной имперской фемы Элладика.

 

Вторжение в Пелопоннес было начато немедленно, и защищать княжество было некому. На момент вступления императора в Пелопоннес дука Мореи Андроник Асень уже взял Никли, изгнав латинян из Арголиды. Крупнейшие города Пелопоннеса, Коринф и Патры, сразу же открыли ворота василевсу и приняли его с ликованием, меж тем замки синьорий Ахайи - Калаврита, Бостица и Халандрица, в которых оставались лишь гарнизоны из простых пехотинцев - сдались один за другим Андронику Асеню. Из Патр император двинулся к столице княжества Андравиде; анжуйский бальи не решился защищать этот слабо укрепленный и расположенный на открытой равнине город. Бальи укрылся в расположенной по соседству неприступной приморской Кларенце, которая тут же была осаждена с суши и моря; василевс вступил в Андравиду и расположился во дворце Виллардуэнов. Вскоре капитулировал неприступный Акрокоринф, а затем была сдана и Кларенца. На всем Пелопоннесе в руках латинян оставались лишь венецианские крепости Модон и Корон в Мессении - "глаза республики", важнейшие венецианские базы на пути на восток, чье значение после потери Крита лишь возросло. Теперь ромейский флот расположился в гавани Пилоса для их блокады.

 

Но долгой осады не потребовалось, в связи с вестями, пришедшими из Адриатики -  венецианцы потерпели страшное поражение от генуэзцев у далматского побережья возле Курцолы (современная хорватская Корчула). Генуэзцы снова были в меньшинстве, но им благоприятствовал ветер. Командовал ими Ламба Дориа, один из самых блестящих адмиралов своего времени. Венецианские корабли были окружены и так прижаты друг к другу, что огонь быстро переходил с одного судна на другое. Команды из Кьоджи сражались героически, но, когда битва была окончена, из девяноста пяти венецианских кораблей шестьдесят пять было захвачено или потоплено. Девять тысяч человек убиты или ранены, а еще пять тысяч попали в плен к генуэзцам. Венецианский адмирал Андреа Дандоло согласно преданию покончил с собой, разбив голову о мачту, к которой его привязали победители.

 

Известие о разгроме при Курцоле деморализовало гарнизоны Модона и Корона - было очевидно что помощи ждать теперь точно неоткуда. Обе крепости были сданы венецианскими баюло в октябре 1298 года. Император остался в Андравиде всю зиму, организуя управление Пелопоннесом. Франкское право полностью упразднялось, и отныне страна должна была жить по законам ромейской империи; отменялись особые подсудности, налоговые и судебные иммунитеты, крепостное право и введенные латинянами повинности вроде "баналитетов", повинности париков были приведены к действующим в империи стандартам. Император роздал своим воинам большое количество отнятых у латинян земель Пелопоннеса в качестве стратиотских икономий и проний; франкскую элиту сменила греческая малоазийская. Из франков поместья были оставлены только тем рыцарям, которые согласились служить василевсу на ромейских условиях и жить по ромейскому праву. Все баронства были ликвидированы.

 

Меж тем "война за свободу Эллады" завершилась возвращением в лоно империи последней древнегреческой территории - Ионических островов. За несколько лет до описываемых событий старшая дочь Никифора Ангела Эпирского от его первого брака с Анной Ласкарис (старшая сводная сестра Тамары и Фомы, которых родила Никифору Анна Кантакузин), племянница василевса Иоанна IV Ирина Ангел против воли отца вышла замуж за Иоанна Орсини, отец которого Ричард Орсини, "маркграф Кефалонии, Закинфа и Итаки" был ленным вассалом Ахейского княжества и одновременно - адмиралом неаполитанского флота. Во время завоевания Иоанном IV Пелопоннеса Ричард Орсини был одним из последних защитников Ахейского княжества, оборонял Кларенцу и договаривался о ее сдаче. Ирина Ангел выступила посредницей на переговорах мужа и свекра со своим дядей василевсом; в результате переговоров Ричард Орсини, отказавшись нарушить вассальную клятву Карлу Хромому, отказался от маркграфства в пользу сына и уехал в свои поместья в Кампанью. Иоанн Орсини присягнул императору Романии, получив в лен Ионические острова (кроме Корфу) на тех же условиях, на которых ранее зависел от Виллардуэнов. Кефалонийская ветвь рода Орсини, в перспективе эллинизированная (уже дети Иоанна и Ирины воспитывались в православии) сыграла впоследствии немалую роль в истории империи.

 

 

В ноябре 1298 года был подписан мир между Венецией и Ромейской империей. Венеция отступалась от всех своих греческих владений - Крита, Модона и Корона. В свою очередь император предоставлял венецианским торговым судам право стоянки в портах Пелопоннеса, Крита и Родоса.

 

Мирный договор между Венецией и Генуей был подписан в мае 1299 года. В качестве третьей стороны выступил Маттео Висконти, недавно пришедший к власти в Милане. Венеция вынуждена была признать генуэзскую монополию в Киликии, которую генуэзцы с помощью василевса к этому моменту закрепили, получив соответствующий ярлык ильхана.

 

Изменено 7 Feb 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Завершая войну на западе, император вынужден был отслеживать ситуацию на востоке, где Трапезунд и Киликия оставались "зонами интересов" империи. В Трапезунде в последние годы правления император Иоанн II Комнин начал конфликтовать с греческим патрициатом и сближаться с туземной знатью. В частности именно одному из туземных «мегистанов» император вверил воспитание старшего сына, Алексея. В 1297 году Иоанн скончался, и 13-летний Алексей II воцарился в Трапезунде. Вскоре юный Алексей II, оказавшийся под влиянием своего «дядьки» из «чанского» знатного рода Леки, объявил о намерении женится на грузинской принцессе, дочери Самцхийского князя Беки Джакели. Трапезунд в очередной раз вышел из-под влияния ромейской империи. 

 

В Киликии к началу 1290ых после смерти Левона III пришел к власти его сын Хетум II. Женатый на дочери короля Кипра и Иерусалима Гуго III Лузиньяна, Хетум был убежденным "западником" - при его дворе в Сисе господствовала куртуазная провансальская культура, он прилагал все усилия к заключению унии с Римом, нажимая на армянское духовенство. Патриарший престол в это время занимал католикос Константин Кетукецн (1286—1289), являвшийся противником унии армянской церкви с римской. Не соглашаясь с политикой Хетума, он вынужден был отказаться от сана.

 

Во время кампании султана Келавуна и его сына и преемника Ашрафа против Утремера Хетум оказал помощь крестоносцам и дал султану повод обвинить себя в нарушении выторгованного ромеями перемирия. 15 мая 1292 г. египетские войска осадили расположенную на правом берегу Евфрата мощную крепость Ромкла. Эту крепость храбро оборонял против превосходящих сил мамелюков граф Раймунд, дядя Хетума по материнской линии. Мамлюки ворвались в город и перебили защитников его и жителей, за исключением незначительного числа увезенных в плен. Монгольские войска, посланные Аргуном для отражения нападения мамелюков на Ромклу (Калат-ар-Рум), были разгромлены мамлюками. Захватив Ромклу, мамлюки осадили Бехесни. Хетум, уже не питая надежды на помощь ни монголов, ни Западной Европы, вынужден был передать Египетскому султанату Марат, Тель-Хамдун и Бехесни - все города Сирии, которые Хулагу некогда отдал армянам. В 1294 году царь Хетум, дискредитированный своей внешней и церковной политикой,  отказался от трона в пользу своего брата Тороса, который (в виду полыхавшей в ильханстве войны Газана с Байду) подобно отцу прибег к покровительству Константинополя.

 

В Византии как раз в это время оказалось вакантным место невесты престолонаследника - василевс несколько лет подряд вел переговоры о браке своего старшего сына Феодора с Екатериной де Куртенэ, дочерью последнего Латинского императора Филиппа, рассчитывая таким образом закрыть вопрос с претензиями всевозможных Капетингов на трон "Константинопольской империи". Но как раз к 1294 году решительные протесты французского двора сорвали соглашение (и впоследствии Екатерина оказалась второй женой Карла Валуа).

 

В этот момент Торос, обратившись за покровительством в Константинополь, очень удачно воспользовался моментом, предложив в невесты Феодору Ласкарису свою 14-летнюю сестру Риту. Василевс, для которого Киликия становилась все более важной в политике как относительно Хулагуидов, так и "морских республик", благожелательно принял это предложение, и свадьба наследника с армянской принцессой состоялась этой же осенью.

 

С приходом к власти в ильханстве Газана Хетум вернулся на трон, добровольно уступленный Торосом; показательно что в следующем же 1296 году он, прихватив с собой Тороса, отправился "с дружественным визитом" в Константинополь, в гости к сестре, а на самом деле - для переговоров о возможности получения поддержки от Византии в случае нападения мамлюков, от которых сюзеренитет ильханов стал теперь совсем ненадежной защитой. Правителем в Киликии был назначен младший брат Хетума и Тороса, Смбат Спарапет. Воспользовавшись отъездом царя, Смбат, при поддержке некоторых князей, имея на своей стороне католикоса Григора, венчался царем в Сисе. Как оказалось, деньги на переворот, привлечение сторонников из знати и взятки при дворе ильхана Смбат получил от Венеции, и тут же начал переориентацию на союз с Республикой Святого Марка. Уже через год его правления генуэзцам было предложено убираться из Портус-Палорум, но крепость выдержала нападение, а флот Венеция так и не смогла прислать.

 

Приехав в Киликию и увидев, что престол захвачен братом, Хетум сперва поехал на Кипр, надеясь получить помощь кипрского короля, чтобы восстановить свою власть. Не достигнув своей цели, он поехал в Константинополь просить содействия у императора. Завершив "войну за свободу Эллады" василевс весной 1299 года снарядил военно-морскую экспедицию в Киликию во главе с Алексеем Филантропином, теперь получившим звание протостратора. В сражении, разыгравшемся у Тарса, "войска братьев дрались без пощады, родственники убивали друг друга", пока не победил Хетум. Торос пал в этой битве а Хетум вторично вернулся на трон; спарапетом стал его младший брат Константин, а плененный Смбат был отправлен в Константинополь, где дожил свои дни в плену.

 

Меж тем египетский султан Ладжин, пользуясь распрей в Киликии, приказал сирийским эмирам стянуть войска к Алеппо, чтобы, начать крупное вторжение. Один из египетских отрядов, под командованием эмира Бедр-эд-дина Бекташа, пересек Аманский хребет через Александреттский проход и расположился лагерем у Тель-Хамдуна, а второй, под командованием Алеп-эд-дина Синджара, вторгся через горный проход Мари в Киликию, где оба отряда египетских войск соединились. Мамелюки жгли на своем пути селения, грабили имущество, угоняли скот, избивали или брали в плен жителей, и наконец подступили осадой к Тель-Хамдуну.

 

Константин Спарапет (возглавлявший армянское войско вместо раненого Хетума) и Алексей Филантропин выступили к этому же городу. В ответ на предложения протостратора мамлюки отказались снять осаду и оскорбили послов императора. В сентябре 1299 года при Телль-Хамдуне произошла битва, в которой впервые скрестилось оружие ромеев и мамлюков (им впоследствии предстоит периодически встречаться на поле брани на протяжении почти двух веков). Союзники одержали победу и оттеснили мамлюков до Александреттского прохода. Этот "инцидент" до крайности обострил отношения между Константинополем и Каиром, вплоть до закрытия проливов для египетских кораблей; лишь через два года отношения между Византией и Египтом удалось урегулировать. Византийские войска покинули Киликию этой же осенью, так как их помощь больше не требовалась - с осени 1299 года ильхан Газан лично начал серию военных кампаний против мамлюков в Сирии.

 

Пока на западе шла "война за свободу Эллады", на северных рубежах империи царил мир благодаря дружбе империи с Ногаем. Тем не менее усиление власти Ногая на Балканах определенным образом нервировало Константинополь - в начале 1290ых Ногай сместил с трона Тырновской Болгарии Георгия Тертера, который нашел убежище в Византии в качестве частного лица, и поставил царем другого крупного феодала Болгарии, Крынского деспота Смильца, усилив монгольский контроль над страной. Вскоре и король Сербии Милутин вынужден был покориться Ногаю, начать платить дань и прислать заложником в Исакчу своего сына Стефана Дечанского.  К тому же падение Акры привело к смещению главной магистрали трансконтинентальной торговли на Черное море и проливы; Византия активно вовлекалась в эту торговлю, и желала иметь дружественные отношения с ханом, правящим в Сарае. В итоге в распре Ногая и Тохты империя заняла нейтральную позицию.

 

 

В 1299 году войска хана Токта одержали решающую победу над силами Ногая при Каганлыке. Его сын Чака некоторе время еще оказывал сопротивление в Подунавье; он даже захватил Тырново, сместив ранее поставленного Ногаем Смильца, и провозгласил царем Болгарии себя, рассчитывая превратить эту страну в ресурсную базу для войны с Тохтой. Но тырновские боляре составили заговор, во главе которого стал шурин и ближайший советник Чаки - сын бывшего царя Георгия Тертера Феодор Святослав. Чака был убит, его войско распалось, его голова была выдана вступившему в Добруджу Ногаю. Царем в Тырново Тохта утвердил Феодора Святослава Тертера. 

 

От Чаки Византия получила небольшое "наследство"  в виде целого тумена всадников - 10 000 аланов после гибели Чаки предложили свои услуги василевсу. Прибывшие аланы  были частью того народа, который издавна населял северные и южные склоны северо-западного и центрального Кавказа. В 1238 г. полчища монголо-татар обрушились на Аланию и начали ее систематическое покорение. В результате часть алан оказалась на службе у монгольских ханов. Долгое время один из контингентов аланской кавалерии сражался под командованием Ногая, и был поселен на реке Прут, где город Яссы до сих пор служит напоминанием о них. Пахимер утверждал, что эти аланы служили у монголов достаточно продолжительное время, чтобы усвоить их язык, обычаи и воинское искусство; он же отмечает что аланы были христианами и «друзьями ромеев с давних времен». Никифор Григора подтверждает,  что аланы, которые вступили в контакт с василевсом через посредство епископа нижнедунайской Вичины, были православными христианами, и что им не по своей воле пришлось служить в монгольской  армии.

 

Император разумеется не мог упустить возможность приобрести 10 000 профессиональных воинов, исповедающих православие, в абсолютной лояльности которых не было сомнений. Император принял алан на службу, даже рискуя вызвать гнев хана Тохты; впрочем с Тохтой вопрос был улажен с помощью даров. Аланы были направлены в Азию на турецкое пограничье - где оказались очень кстати. На рубеже XIII-XIV веков, едва закончив "войну за свободу Эллады" на западе, ромеям пришлось сражаться за нее на востоке.

 

 

Как известно, первая волна кочевой миграции накрыла византийскую Малую Азию в конце XI в. после катастрофы Манцикерта, и привела к депопуляции, номадизации и последующей значительной тюркизации обширных областей Анатолии по периметру Центрально-Анатолийского плато. Однако в XII в. Комнинам удалось остановить экспансию кочевников и даже вернуть часть захваченных ими земель. К XIII в. разрушительная роль кочевой вольницы начала постепенно сходить на убыль — многие из кочевников перешли к оседлой жизни, другие понесли фатальный ущерб в борьбе с византийцами, армянами, грузинами, равно как и Сельджуками в оседлых районах. Однако новый виток кочевой миграции в пределы Анатолии начался примерно в 30—40-х гг. XIII в. в связи с монгольскими завоеваниями. Вытесненные монголами из Восточного Туркестана, Средней Азии и Ирана многочисленные туркменские и иные тюркские племена вновь хлынули в Малую Азию. Их приток в Малую Азию был одинаково разрушителен как для оседлых мусульман в сельджукских земледельческих районах, так и для местных греков, армян и грузин. В середине XIII века волна кочевых племен прокатились через Анатолию с востока на запад, дезорганизуя традиционные формы жизни на землях Румского султаната. Рубежи Никеи тогда отказались слишком прочными, а взаимодействие между Никеей и Румским султанатом - эффективным, и миграционный поток туркмен двинулся в обратную сторону вдоль побережья Черного моря. В итоге туркмены-чепни обосновались в Пафлагонии (образовав бейлик Чобангуллары), а федерация Ак-Коюнлу - в Халивии у границ Трапезунда. Только Гермиянам и Ментеше удалось немного позднее "зацепиться" в западной Анатолии. Основная масса туркменских племен во второй половине XIII века оставалась кочевать на востоке (территория бассейнов верхнего Ефрата и верхнего Тигра, южная Армения и Джазира). В 1280ых годах эти племена, ожесточенные нехваткой пастбищ, начали объединяться в конфедерации и представлять серьезную угрозу для соседей. Особенно страдала Трапезундская империя, подвергавшаяся ежегодным набегам. Их набеги угрожали и Киликийской Армении. В то же время "джете" время от времени совершали и набеги на восток, внутрь государства Хулагуидов. Ильханы весьма деятельно пытались защитить земледельческие районы от кочевых набегов и в таких случаях снаряжали против "джете" карательные экспедиции.

 

В 1290 году наместник Рума, царевич Гайхату, использовал военную силу "джете" для захвата власти и вступления на трон ильханов; в последующем свержении Гайхату немалую роль сыграло недовольство произволом его кочевых сторонников с запада. "Джете" отказались признать нового ильхана Байду, и с 1295 года во главе с нойоном Тагачаром развернули набеги на ильханские владения, начав полномасштабное восстание. Уже Байду попытался скоординировать свои действия против взбунтовавшихся туркменских орд с Румским султанатом и Трапезундом, но осуществление этой задачи выпало на долю воцарившегося в Иране в 1295 году ильхана Газана - великого реформатора, усмирившего кочевую вольницу и возродившего процветающую земледельческую экономику в Иране. После гибели Тагачара во главе джете встали вожди из туркменской среды - некие Азат Муса и Мухаммад Туркмани.

 

В 1299 году, когда в Киликии столкнулись войска Византии и Египта, Газан был готов "решить туркменский вопрос". Мощная армия ильхана вступила в регион Верхнего Ефрата и нанесла сокрушительное поражение "джете".  Туркмены изъявили покорность ильхану, плененные вожди были казнены, конфедерации распущены. На всех рубежах Ильханата водворился мир, и Газан не мог не воспользоваться сложившеся ситуацией для удара по мамлюкам. 16 октября 1299 года он выступил из Тебриза, 7 декабря с 80-тысячной армией перешел Евфрат и 12 декабря достиг Алеппо; не предпринимая осады этого сильно укрепленного города, он, продолжая поход, миновал Хаму и, не доходя до Эмессы, разбил в сражении войска египетского султана Ладжина, а затем захватил Эмессу. Царь Киликии Хетум взял обратно захваченные мамелюками пограничные крепости армян в северной Сирии. После Эмессы Газан-хан занял Дамаск и наложил на него огромную контрибуцию. Но тут ильхан получил известия о нападении Чагатаидов в Хорасане и одновременно - о новом масштабном восстании туркмен на верхнем Ефрате. Коммуникации монголов были перерезаны, и пришлось срочно отступать за Ефрат. Владычество монголов в Сирии продолжалось всего несколько месяцев.

 

  

Взбешенный Газан решил раз и навсегда покончить с туркменскими бунтами. В 1300-1301 годах монголы предприняли беспрецедентно масштабную военную операцию против туркменских кочевников, охватившую всю территорию от Ефрата до Абхазии («на вершинах гор и склонах холмов Малатьи, Абхазии и Трапезунда»). В монгольской акции против кочевников приняли участие цари Грузии, а так же Великие Комнины: в сентябре 1301 г. юный император Трапезунда Алексей II одержал важную победу над туркменами в окрестностях Аргирополя, в результате которой «было побито много тюрков» и был казнен плененный вождь туркмен по прозвищу «Могучий Сокол». Кочевников резали целыми племенами; уцелевшие бежали куда глаза глядят. И поскольку с востока шли "облавной цепью" монголы, с юга - киликийские армяне, а с севера - грузины и трапезундцы, "глаза глядели" на запад, где по вине самого же ильхана образовался политический вакуум. Еще в 1296 г. султан Масуд II был смещен с престола и отправлен в ссылку. В течение двух лет сельджукский трон пустовал, и монголы самостоятельно управляли страной; наконец в 1298 г. Газан возвел на престол внука Иззеддина Кейкавуса - Ала-эд-дина Кей-Кубада III. Алаэддин Кейкубад был официально ограничен в своих властных полномочиях. Ярлык на правление, полученный им от ильхана, содержал указание на необходимость получения разрешения на все действия по управлению государством от верховного правителя Анатолии нойона Абышги.

 

 

В 1301 году, когда на территорию султаната хлынул поток кочевых туркмен, Абышга не справился с ситуацией. Молодой султан Ала-эд-дин Кей-Кубад за действия, не согласованные с наместником, был смещен с престола и отправлен в ссылку в Исфахан, что, однако, еще больше дестабилизировало положение в Анатолии. Если на востоке, где монгольских войск было достаточно, Абышга сумел удержать ситуацию под контролем, то к западу от Галиса в отсутсвии в Конье законного султана начались бардак и анархия, меж тем как мигранты с востока беспрепятственно расселялись по землям султаната.

 

 

Уже первые волны туркменской миграции в конце 1290ых привели к резкому усилению бейлика Гермиян, бей которого Алишер радушно принимал беглецов. Следствием этого было быстрое расширение территории бейлика - на юге был захвачен Бурглу (Созополь) на западе потомки сельджукских иктадаров - сын Фахреддина Сахиб Ата в Афьон-Карахиссаре и сын Амин-ад-дина в Сиврихиссаре устояли благодаря неприступности своих цитаделей - "орлиных гнезд" на крутых скалах - но были вынуждены признать себя вассалами Гермиянского бея. В начале 1300ых могущество Алишера так возросло, что он объявил себя независимым правителем, и даже обложил данью Анкиру (где в ситуации анархии в султанате возникла городская мусульманская республика "Ахи").  Положение осложнялось тем, что ильхан Газан явно пустил события в западной Анатолии на самотек, так как "не доходили руки" - разгромив мятежных туркмен восточной Анатолии и Армении и водворив там порядок, ильхан снова втянулся в войну с Египтом. В 1303 году его армия вновь оккупировала Сирию - но на этот раз потерпела сокрушительное поражение от мамлюков при Мардж ас-Суффаре близ Дамаска и была отброшена за Ефрат. В мае следующего, 1304 года Газан умер, а его брату и преемнику Олджейту еще нужно было укрепить свою власть. В итоге западная Анатолия, в которую покойный Газан загнал массу кочевников, продолжала "идти вразнос".

 

 

 

Нашествие на запад Анатолии массы туркмен означало что с 1300 года вся восточная граница Византии, за исключением разве что Пафлагонии, была охвачена огнем и боями. В РИ этот "девятый вал" туркменской миграции в Малой Азии стал роковым для азиатских фем империи Палеологов - земель бывшей Никейской империи. Но в РИ к тому моменту у Византии уже не было ни акритов, ни полевой армии (по факту распущенной Андроником II из-за экономического кризиса, постигшего империю в результате "преобразований" Михаила Палеолога). В АИ все это в наличии - и, как показал в РИ восточный поход "Каталонской компании" Роже де Флора (наголову разгромившего Гермиянов при Филадельфии и Османов при Левке), турки не представляли собой ничего страшного для сплоченной и квалифицированно руководимой армии профессионалов.

 

Уже с 1300 года ромеям пришлось ежегодно выставлять на восточные рубежи почти всю наличную армию. В 1301 году турки из бейлика Ментеше нахлынули на Меандр. В итоге они были разгромлены Филантропином, но меж тем Гермияны взяли Дорилей; пытавшийся деблокировать его Константин Мелик был разбит. Особенно грозным стал 1302 год - в то время как Алексей Филантропин с войсками азиатских фем сражался за Меандром с продолжавшими войну Ментеше, огромная орда под предводительством Гермиянского бея Алишера прорвала границу в Лидии. Акриты даже не пытались устоять против такой массы кочевников, отступив со своих пограничных линий в Филадельфию, которую и осадил Алишер. Бей направил часть своих сил в набег на Лидию. Такого страна не знала со времен Комнинов - турки, разграбляя цветущую долину Герма (не видавшую врага уже сто лет), прошлись огнем и мечом по Лидии, дойдя до самой Смирны и "омочив копыта" в волнах Эгейского моря; хотя ни одного города не было захвачено, турки разорили "множество цветущих селений", высокодоходных императорских поместий, ремесленных комплексов в неукрепленных пригородах Сард, Магнесии и Смирны, и наконец - сожгли загородный императорский дворец в Нимфее, где император Иоанн IV провел детство, а так же монастырь Сосандру, в котором находились гробницы деда и отца правящего василевса - императоров Иоанна Ватаца и Феодора II.

 

Алишер, осаждая Филадельфию, своевременно узнал от своих разъездов что император идет с севера ускоренными маршами, возглавляя гвардейские тагмы и "подтянувшиеся" конные аллагии европейских фем; но даже без войск, ушедших в набег, бей полагал что сил для победы над ромеями у него достаточно - а эта победа отдаст в его руки всю страну до моря. Но 10 тысяч "ногайских" аланов, только что прибывших во Фракию и сразу брошенных в бой (что увеличило силы василевса на треть), оказались для Алишера полным сюрпризом. Отряды, оборонявшие Филадельфию, сделали вылазку; в итоге туркмены оказались зажатыми между рекой и горным хребтом, занятым акритскими лучниками. Император устроил свирепую бойню, подобную той, что в РИ учинил под той же Филадельфией Роже де Флор - и в результате которой Алишер Гермиян-бей сумел унести ноги едва лишь с четвертью своего былого войска. Через несколько дней Иоанн IV перехватил орду, возвращавшуюся с запада с добычей и толпами пленных (с соответствующей скоростью). Потерявшие бдительность кочевники ожидали найти у стен Филадельфии своего бея и сами зашли в ловушку, где были атакованы в долине со всех сторон. Резня была такой, что по словам очевидцев Герм тек кровью.

 

Никто не знал, что шептали губы 52-летнего императора Иоанна IV Ласкариса, когда он стоял над отчищаемыми от головешек и копоти гробницами отца и деда в разоренном и опоганенном Сосандрийском монастыре. Но в следующие несколько лет бейлику Гермиян была объявлена война на уничтожение. В 1303 году Алишер сумел вовлечь в союз бея Кастамона Наср-эд-дина Махмуда Чобангуллары (который в РИ в это время выступил против империи в коалиции с Османами); у Дорилея произошло новое сражение, в котором толпы туркмен полностью окружили императорскую армию. Сплотившись в каре, огражденное боевыми повозками, ромеи отбили натиск, после чего контратаки тяжелой кавалерии сразу в нескольких точках периметра заставили туркмен рассеяться; после этого сражения турки уже не решались давать ромеям открытые полевые битвы. Дорилей был отбит и ромеи начали, опираясь на него, строить новые крепости выше по течению Сангария. Бейлик Ментеше, уже обескровленный предыдущими кампаниями, предложил империи мир, и василевс пошел на новый договор с этими "заклятыми соседями" ради реализации идеи фикс - уничтожения Гермиянов.

 

Казалось Гермиянам пришел конец - Газан в 1303 году восстановил Масуда II на престоле Румского султаната и тот прибыл с войском в Конью для совместных с ромеями действий против Гермиянов. Пафлагонию Газан пожаловал Тимуру Шамс-ад-дину Джандар-бею, вождю лояльного ильхану туркменского племени Джандар, который летом 1304 года начал военные действия против Наср-эд-дина Махмуда Чобангуллары и поддерживающих его туркмен племени Чепни в Пафлагонии. Летом 1304 году император взял столицу бейлика Кютахью, превратив ее снова в ромейский Котиэй, в начале 1305 взят был Ушак, снова ставший Тименотиресом. Но в конце 1304 умер ильхан Газан, а  весной 1305 за ним последовал и султан Масуд, и его смерть привела к развалу собранной им армии. В итоге летом 1305 Махмуд Караманлу захватил Конью. Алишер Гермиян, воспользовавшись этим перенес свою ставку далеко на восток, в захваченный после смерти Масуда Филомилий (Акшехир) и, обеспечив себе тыл союзом с Караманом, продолжал войну набегов. Несколько раз он предлагал императору мир, но василевс отсылал его посланцев не принимая.

 

Владения мелких беев Афьон-Карахиссара и Сиврихисара, ранее ставшие вассалами Алишера, оказались "на линии фронта", и хотя их крепости были неприступны, но оазисы разорялись почти ежегодно; земледелие в них практически прекратилось. Оба сельджукских князя - что сын великого визиря Сахиб Ата, что сын Амин-ад-дина Сиврихисарского - принадлежали к старой знати Коньи, и их симпатии в этой войне были отнюдь не на стороне явившихся с востока диких орд. В 1306 году эмир "Сахиб Атаогуллары" предложил императору купить Афьон-Карахиссар. Получив приличную сумму, эмир уехал с ней в Каир для безбедной жизни, а византийский гарнизон вошел в эту неприступную крепость, снова получившую древнее и славное в истории Византии имя Акроин. "Пример оказался заразительным", и в следующем 1307 году эмир Сиврихиссара, к которому подошла цепочка ромейских крепостей, воздвигаемых вдоль Сангария, так же передал крепость императору за соответствующую компенсацию - только он взял плату поместьями и остался в Византии, приняв крещение; Сиврихисар же снова превратился в Юстинианополь.

 

Меж тем захват Коньи караманцами заставил ильхана Олджейту заняться турками всерьез - в 1307 году в Анатолию была направлена армия во главе с новым наместником Рума, нойоном Чобаном. Чобан разгромил Караманлу и отбил Конью; в следующем году Чобан двинулся во Фригию (примечание - в РИ Олджейту так же в 1308 послал Чобана с 20-тысячной армией на помощь Византии; но монголы не обнаружили византийской армии, уже выведенной в Европу для боев с взбунтовавшейся "Каталонской компанией", и пошли на компромисс, приняв от Гермиянского бея вассальную присягу ильхану). В координации с ромейской армией Алексея Филантропина Чобан начал финальную стадию этой войны - зачистку степи, которую монголы производили теми же методами что и 7 лет назад на востоке - массовой резней. Голова Алишера Гермиян-бея была доставлена императору, ядро племени Гермиян уничтожено, бейлик ликвидирована. Ильхан признал за Византией все территории, по факту ею занятые; и восточная граница Византии в результате прошла примерно так же, как на старых картах рисуют восточную границу Никейской империи.

 

На захваченной территории император учредил новую фему с древним славным именем Анатолик, центром которой стал Котиэй (Кютахья) - ранее столица бейлика Гермиян. Укрепленный рубеж империи с Сангария сместился к востоку, пройдя через Дорилей, Котиэй (Кютахью), Гордос (Гёдиз), и Тименотирес (Ушак); между этими крепостями возводилась цепь мелких фортов. Акроин (Афьон-Карахиссар) и Юстинианополь (Сиврихисар) оказались за пределами этой линии, став выдвинутыми на степное Нагорье аванпостами империи; неприступность этих "орлиных гнезд" позволяла им существовать "в автономном режиме" - так же. как ранее существовал Дорилей.

 

Значительная часть туркмен во время проводимой Чобаном зачистки бежала к ромеям; император, желавший первоначально истребить всех "гермиянцев", дал согласие принимать тех, кто согласен креститься, и таких внезапно набралось до 20 000 шатров. Василевс назначил дукой Анатолика своего бывшего шурина, сельджукского принца севастократора Константина Мелика, сына султана Изеддина; в новой феме была так же учреждена православная митрополия, а митрополитом рукоположен брат Константина Мелика, бывший епископ Малангии Савва Султан. Савва, известный как ревностный миссионер, в ближайшие годы организовал целую программу христианизации туркмен. Котиэй, Тименотирес и Гордос вскоре превратились в "города-зимники" православных туркмен Анатолика, в которых находились рынок, маслобойни, сыроварни, мельницы, ткацкие и кожевенные мастерские, кузницы, канатные и медные мастерские, больница, храм и пр. социальная и производственная инфраструктура. Города были окружены широкой полосой садов; рядом находились отары овец зимой и огромные площади для хранения фуража. Весной туркмены отправлялись в предгорья для выпаса скота, а осенью возвращались в город. Пастбищные угодья турок Анатолика протирались до новой официальной восточной границы империи, охраняемой цитаделями Акроина и Юстинианополя.

 

Южнее обосновался Хамид-бей Ильяс, долго состоявший со своим туркменским отрядом на службе империи и награждаемый василевсом. В ходе войны с Гермиянами этот предводитель сумел захватить крепость Бурглу (Созополь); закрепившись там, Хамид-бей сумел увеличить свои силы за счет разрозненных групп кочевников и подчинить всю Писидию; в момент нападения Чобана на Караман Хамид явился со своими силами к Чобану и сражался на стороне монголов в битве за Конью. В итоге он сумел как монгольский вассал закрепить свою власть в Писидии, создав новый бейлик Хамидогуллары.

 

Попытка Чобана уничтожить бейлик Караман не увенчалась успехом - туркмены отступили в горный массив Исаврии, Чобан безуспешно осаждал неприступный Эрменак, и в итоге принял "подчинение и покорность" Караманского бейлика, возвращенного к прежним границам. В Галатии, Ликаонии и Памфилии был официально восстановлен Румский султанат; на султанский трон Чобан возвел одного из уцелевших сельджукских принцев мусульманского вероисповедания, Изеддина Кылыч-Арслана V. Власть Кылыч-Арслана была ограничена подчиняющимися Чобану монгольскими баскаками, сидевшими в Конье и прочих городах от Атталии до Анкиры; фактически именно в их руках оказался весь налоговый аппарат султаната, а султан получал доходы лишь с личных доменов. К востоку же от Галиса, в Каппадокии, Понте и далее - остатки сельджукской государственности совершенно исчезли и была введена полноценная монголо-персидская администрация, центр которой сосредотачивался в Кесарии Каппадокийской - резиденции правителя ильханского наместничества "Рум" Чобана. В Пафлагонии обосновался сломивший сопротивление туркмен-чепни Тимур Шамс-ад-дин со своими соплеменниками, и на смену ликвидированному бейлику Чобангуллары там пришел бейлик Джандар.

 

 

Изменено 30 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

Ведя боевые действия против турок на востоке, империя продолжала внимательно отслеживать ситуацию по периметру.

 

 

В начале 1301 года со смертью короля Андраша III в Венгрии пресеклась династия Арпадов. Еще после гибели короля Ласло Куна Карл Хромой, король Неаполя, направил своего внука Карла Роберта в Хорватию (Андраша королем не признавшую), где тот был коронован при поддержке местных магнатов - Бабоничей, Франкопанов и Шубичей. Теперь венгерские магнаты предложили трон королю Чехии Вацлаву, чья бабка была венгерской принцессой, и началась затяжная борьба за венгерскую корону. Византия не могла непосредственно вмешаться в эту борьбу и предотвратить успехи Анжуйского дома в Венгрии, хотя ромейские денежные субсидии довольно долго поддерживали мятежных магнатов. Византия пыталась предотвратить, или хотя бы оттянуть превращение Венгрии в еще один плацдарм враждебных империи Капетингов, но успеха не добилась. Юный Карл Роберт обрел опору сперва в Хорватии, тесно связанной с Неаполем; затем его верными сторонниками стали Трансильванский воевода Ласло Кан и сербский королевич Стефан Владислав, который правил Сирмийско-Белградским герцогством за больного отца, бывшего короля Сербии Драгутина. При активной поддержке Святого Престола и  императора СРИ Альбрехта Габсбурга (который как правитель Австрии категорически не желал объединения Венгрии ни с Чехией, ни с Баварией) Карл Роберт к 1307 году победил одного за другим двух других претендентов - Вацлава Чешского и Оттона Баварского.

 

 

 

 

 

Успех Капетингов в Венгрии омрачался окончательным поражением на Сицилии. Выход Арагона из войны ничуть не помог Анжуйцам. Их вторжение на остров в 1299 году не смотря на помощь арагонского флота и переход на службу Неаполя знаменитого адмирала де Лориа завершилось разгромом при Фальконари - Филипп Тарентский попал в плен, а его старший брат Роберт Калабрийский (будущий король Неаполя) вынужден был ретироваться с острова. Не помогла и помощь Франции - новое вторжение, возглавленное самим Карлом Валуа, так же оказалось безуспешным. Неаполь не мог продолжать борьбу за Сицилию по причине полного банкротства, и в 1302 году был подписан Кальтабеллотский мир. Король Сицилии Федериго Арагонский признал себя вассалом Неаполя, а Анжуйский дом в свою очередь признал Федериго государем Сицилии.

 

 

 

Вскоре Карл Валуа женился на наследнице Латинской империи Екатерине де Куртенэ. В ближайшие годы во Франции и Италии была развернута активная антивизантийская пропаганда. По замыслу идеологов крестового похода могучая коалиция в составе Франции, Неаполя, Венеции и Венгрии должна была сокрушить могущество Ласкариса и овладеть Константинополем. Однако идея эта не обрела широкой поддержки на западе. Многим импонировала деятельность василевса Иоанна, громившего турок в Малой Азии (где эти самые турки когда-то наносили эпичные поражения крестоносцам, о чем особо хорошо помнили в Германии) и взявшего под покровительство последний плацдарм христианства на Леванте - Киликийскую Армению, войска уже сражались с мамлюками и побеждали их. Дипломатические демарши, предпринятые Византией и ее восточными союзниками, ставили идеологов крестового похода на Византию в очень неудобное положение. Посольство нового царя Киликии Левона III (племянника Хетума и сына Тороса), проследовало в 1307 году через Неаполь и Рим в Париж. Новый ильхан Ирана Олджейту, брат и преемник Газана, так же направил посольство к Филиппу Красивому с предложением союза против Египта. Напоминая королю о дружбе между их предками, ильхан сообщал, что «князья Чингизовой крови, находившиеся в течение 45 лет в раздоре, теперь живут в согласии и установили всеобщий мир в Великом Улусе». Предлагая возобновить дружбу, ильхан добавлял, что «он с удовлетворением узнал об окончании раздоров между французским и английским королями». Послы Олджейту предлагали французскому и английскому королям совместными силами отвоевать у Египта Святую землю, обещая поставить крестоносцами 200 тысяч вьюков зерна и выставить 100 тысяч конницы. При этом Византия оказывалась совершенно необходимым союзником для обеспечения этого похода.

 

 

 

 

Крепились и связи с итальянскими гибеллинами, которые получили теперь неожиданное развитие - в 1305 году скончался бездетным брат императрицы Виоланты-Ирины Джованни, маркраф Монферратский, и это итальянское княжество, бывшее старым оплотом гибеллинов, отошло по наследству к Виоланте и ее детям. Василий, сын императора от Виоланты-Ирины, отправился в Италию и при поддержке Генуи вступил во владение Монферратом, ради чего принял католичество и женился на Аргентине Спинола, дочери дожа Генуи.

 

 

 

Тем не менее соединение под властью династии Капетингов трех королевств Запада - Франции, Неаполя и Венгрии в сочетании с установившимся теперь контролем Капетингов над перенесенным в Авиньон Святым Престолом представляли явную опасность для империи. Ради нейтрализации этой опасности усилия прилагались к дестабилизации Венгрии. Карл Роберт стал общепризнанным королем Венгрии, но его реальная власть не простиралась за пределы королевского домена, «палатинаты» же за время гражданской войны превратились в фактически независимые княжества. Бабоничи и Ласло Кан, приведшие Карла Роберта на трон, желали теперь независимо властвовать в Славонии и Трансильвании, равно как и Кесеги - в Паннонии. В верхнем Потисье властвовал Амадей Аба, на землях между Тисой и Трансильванией (кроме удержанного королем Темешвара) – Копас Борша. Но самым могущественным оказался Матуш Чак, властелин Словакии, контролировавший 14 комитатов. Чак совершенно не считался с Карлом Робертом и вел себя как король. Ромейские эмиссары постоянно возбуждали венгерских палатинов к мятежам, подкармливая их субсидиями. В таковой ситуации Карл Роберт и думать не мог о  войне с Византией, а без участия в этой войне всей мощи Венгрии крестовый поход на Византию силами лишь французов и венецианцев выглядел слишком рискованным предприятием.

 

 

 

По началу не слишком верным союзником Византии проявлял себя и король Сербии Стефан Милутин - влияние жены, Елены Ласкарис, родившей ему лишь дочь, не могло подавить влияния матери короля Елены де Куртене и старшего брата Стефана Драгутина. Эти оба исповедали католичество и тянули Сербию в лагерь Капетингов, маня Милутина завоеванием Македонии. Милутин попытался "прозондировать почву" в Париже, и предложил Карлу Валуа женить своего сына Филиппа Валуа на сербской принцессе Зорице, дочери Милутина.

 

 

 

Полученный из Парижа ответ привел краля в бешенство. Там говорилось, что французская королевская семья даст согласие на брак лишь тогда, когда ее послы, направленные к кралю, убедятся, что он готов вернуться к единству с Римской Церковью и повиноваться власти папы, и примет легатов, которых с этой целью к нему направит понтифик. В то же время папа действительно направил к правителю Сербии посольство во главе с патриархом Градо, Эгидием, духовным главой Венеции. В грамоте, адресованной Милутину, папа «снисходительно» разъяснял, что «не требует от короля повторного крещения, удовлетворившись покаянием». Папа даже назначил кралю духовника из числа францисканских монахов Котора. Речь шла при этом о принятии католицизма не только самим кралем, но и его подданными, так как в письме говорилось о присылке папой паллия митрополиту Сербии.

 

 

 

Эти резкие требования со стороны Франции и папской курии в сущности лишь ставили ребром уже давно назревший в Сербии вопрос. С того момента, когда по требованию легата Иоанна из Фермо были ограничены права православных в соседней Венгрии, мир и согласие, ранее царившие между христианами римского и константинопольского послушания в Сербии, остались в прошлом. Римская Церковь перешла в активное наступление, утверждая что «в схизме невозможно спастись». Пропагандистами этих идей являлись монахи "нищенствующих" орденов - францисканцы и доминиканцы, к началу XIV в. игравшие уже главную роль в миссионерской деятельности на Балканах.

 

 

 

Позднее французский доминиканец, близкий ко двору Карла Валуа, подал претенденту составленное им «Описание» Балкан. Оно завершалось выражением надежды на то, что, выступая совместно, Карл Валуа и венгерский король Карл Роберт сумеют легко подчинить себе живущие здесь "дикие" и "схизматические" народы, которые «не по праву владеют этими богатыми и роскошными землями». К числу государств, которые должны были стать объектом крестового похода, составитель описания недвусмысленно относил и Сербию. По его словам и краль, и жители его страны – «это коварные схизматики, и поэтому они жестоко преследуют католиков». Сербию составитель описания недвусмысленно охарактеризовал как страну, где католики подвергаются тяжелому угнетению. Здесь, писал он, «разоряют церкви латинян, разрушают их и нападают на прелатов, захватывают их и вообще причиняют много зла».

 

 

 

Очевидно автор существенно сгустил краски, чтобы обосновать правомерность крестового похода против Сербии. Источники того времени указывают, напротив, на попытки сербского краля обеспечить себе в борьбе с недовольной знатью поддержку патрициата католических городов Приморья и общин немецких колонистов - "сасов", пришедших в XIII в. в Сербию для разработки серебряных рудников. Можно привести также ряд свидетельств о дарениях Милутина католическим монастырям и его участии в восстановлении некоторых из них. И все же если не на государственном, то на бытовом уровне к началу XIV в. в Сербии заметно осложнились взаимоотношения между приверженцами двух конфессий в местах их совместного проживания. Активность католических миссий вызвала стихийное противодействие православных, и во вспыхивавших конфликтах православные, приверженцы господствовавшего в стране большинства, быстро стали наступающей стороной. Движение это было стихийным и возглавлялось православным монашеством, тесно связанным с Византией, а именно с Афоном, где располагался знаменитый сербский монастырь Хиландар. Сербское монашество Святой Горы составляло своего рода интеллектуальную элиту сербского духовенства, исходящие из этой среды суждения отличались особой авторитетностью, а из людей, возглавлявших Хиландар, выходили деятели, стоявшие у кормила правления Сербской Церковью. К их числу принадлежал и архиепископ Даниил II, монах и игумен Хиландара, а затем советник Стефана Милутина и митрополит Сербии.

 

 

 

При таких настроениях в среде духовенства и народа переговоры об унии с Римом могли поставить сербского краля перед лицом чрезвычайно серьезных внутриполитических конфликтов. Неслучайно, как сообщается в написанной в XIV в. биографии Климента V, папские легаты вернулись, не добившись цели, так как Милутин опасался реакции своих православных подданных. Благодаря активной деятельности православного монашества, направляемой с Афона, религиозная ориентация подавляющего большинства населения Сербии к началу XIV в. была уже столь определенной, что почвы для попыток сближения с латинским миром не существовало. В итоге союз между Византией и Сербией только укрепился.

 

 

 

Даже Венеция, которая должна была стать необходимым и ключевым участником похода на Византию, отказывалась от участия в этом сомнительном предприятии, предпочитая налаживать сотрудничество с Константинополем. В 1308-1310 годах разразился конфликт Венеции с папским престолом из-за Феррары; папа Климент наложил интердикт на Республику и даже двинул против нее с берегов Роны крестоносное воинство. Таким образом бывшие враги внезапно оказались "в одной лодке". Из Византии поставлялось продовольствие в подвергнувшуюся в Италии торговой блокаде Венецию; василевс даже предложил Республике военную помощь, и хотя венецианцы не решились принять ее от схизматиков (что могло означать усугубление конфликта с папством) но был заключен византийско-венецианский союзный пакт.

 

 

 

 

 

 В рамках этого пакта венецианские купцы снова появились в черноморском регионе. В начале 1308 году хан Золотой Орды Тохта узнал что генуэзские торговцы, пользуясь голодом и бедственным положением ордынских кочевников, скупали их детей и продавали в рабство на Ближний Восток. Взбешенный хан отправил войско на Каффу. Не рискуя вступать в бой с монголами, генуэзцы погрузились на корабли и вышли в море, а город подожгли, чтобы он не достался ордынцам. Тогда хан обрушил свой гнев на их соотечественников, находившихся в это время в Сарае и других ордынских городах, и повелел конфисковать их имущества. Генуэзцы были лишены всех привилегий и изгнаны из Золотой Орды. Пользуясь ситуацией для подрыва генуэзской монополии на Черном море, василевс открыл проливы для торговых судов дружественной теперь Венеции на тех же условиях что и для Генуи - уплата пошлины с каждого корабля. Ромейская казна лишь выигрывала от роста товарооборота через проливы, а весь объем торговли с Золотой ордой все одно был для ромеев пока что неподъемным. Генуя не лишилась возможности торговли на Черном море, но ее позиции были радикально подорваны. Тохта так и не пошел на примирение, и лишь его преемник Узбек в 1313 году позволил восстановить Каффу и вернул генуэзцам привилегии. К этому времени венецианцы уже получили свою нишу в черноморской торговле; ее сохранение зависело от дружбы с василевсом.

 

 

 

К 1310 году привлеченные Филиппом Красивым венецианские эксперты, такие как Марино Санудо, выдали заключение что из двух возможных целей крестового похода - Константинополя и Египта - Египет является не менее выгодной чем Константинополь, но более реалистичной целью. Не смотря на всю военную мощь мамлюков силы Франции, Неаполя и Венеции при условии тесного союза с ильханом Ирана вполне могут сокрушить Египет. Тогда как положение императора греков благодаря выстроенной им системе союзов в настоящее время следует признать неуязвимым. Республика Святого Марка в лице представителей своей элиты явно высказала незаинтересованность в войне с Византией. Филипп Красивый, прекрасно поняв намек, отложил все крестоносные проекты относительно Византии "в долгий ящик", из какового они так и не были уже извлечены.

 

 

 

 

Трапезунд в правление Алексея II вынужден был на суше выдерживать непрерывную войну набегов с оккупировавшим Халивию и Колонию племенным союзом Ак-Коюнлу, а на море  - не менее утомительную борьбу с турецкими пиратами из Синопа (которые в РИ в 1319 году сумели даже напасть на Трапезунд и поджечь пригороды). В сложившейся ситуации Алексей II МегаКомнин, царствовавший в Трапезунде с 1283 года, старался опереться на поддержку Константинополя, где правил его дед Иоанн IV. Натиск кочевников на сухопутные рубежи Трапезунда был остановлен благодаря разгрому ильханом Газаном кочевых федераций восточной Анатолии; притихли даже обосновавшиеся в Халивии Ак-Коюнлу. На море же оба греческих царства активно сотрудничали - в 1305 году совместными силами был разбит и уничтожен "синопский флот" бейлика Чобангуллары (что покончило с турецким пиратством на Черном море), а в 1312 была организована совместная экспедиция в Крым на защиту княжества Мангуп, которое в ситуации гражданской войны в Золотой Орде после смерти Тохты подверглось нападению соседних татар.

 

 

 

 

Гораздо сложнее была ситуация в Киликии, где византийское влияние пересекалось с западным. Мы оставили Киликию в 1299 году, когда византийская военная экспедиция помогла брату жены Феодора III Риты, царю Хетуму II, свергнуть своего узурпировавшего трон брата Смбата, а так же разбить вторгшихся в Киликию сирийских эмиров. Установленные союзные отношения с Киликией привели к выгодному для Византии торговому договору, утвердившему регулярные поставки в империю высокосортного киликийского железа. Тем не менее внешнеполитический курс Киликии оставался прозападным - прекращение Сицилийской войны в 1302 году возобновило на востоке надежды на скорый крестовый поход против мамлюков в союзе с ильханами, который избавил бы Киликию от всех наличных угроз. Хетум II в 1302 году отрекся от короны в пользу сына своего покойного брата Тороса, малолетнего Левона IV, а сам, приняв монашеское пострижение у францисканцев и католический духовный сан, стал править как регент, проводя курс на латинизацию страны.

 

 

 

Вопрос о церковной унии вставал в Киликии давно, но католикос Григор VII Анаварзеци (1293—1306), мечтавший о "братском единении" григорианской, православной и католической Церквей, вел ранее осторожный курс на сближение как с Римом, так и с Константинополем, проектируя первоначальную унию там, где почва окажется более удобной. Первым делом католикоса Григора Анаварзеци было приведение армянских четьих-миней в соответствие с греческими и латинскими и утверждение по просьбе царя Хетума праздника Всех святых 1 ноября, как и у латинян. Григор Анаварзеци попытался внести изменения и в ряд вопросов обрядового характера — тех самых, которые всегда препятствовали объединению Армянской церкви с Византийской и Латинской церквями.

 

 

 

Эти изменения вызвали серьёзные возражения в Великой Армении, где под председательством Сюникского митрополита был созван собор, который письменно предупредил католикоса, чтобы тот не вводил подобные изменения в обряды Армянской церкви. Скандал среди армянского духовенства произвел и тот факт, что над царевной Ритой перед ее бракосочетанием с Феодором III в Константинополе по требованию греческого духовенства был произведен обряд миропомазания "как над обратившимися из ереси". Притязания латинского духовенства вызывали еще большие нарекания. В конечном итоге католикос Григор посчитал излишним далее заниматься проблемой объединения церквей и таким образом сеять смуту внутри своей церкви. Но регент Хетум и царь Левон, в тщетной надежде на близость Крестового похода, продолжали требовать от католикоса совершенного объединения с Римом. Католикос отказался сделать это, за что был низложен, сослан и скончался в ссылке в 1306 году. После смерти Григора юный царь Левон созвал в 1307 году в Сисе собор, известный в истории как VII Сисский Собор, в котором участвовали 43 епископа и князя Киликии.

 

 

 

Левон и регент Хетум предъявили Собору письмо, якобы написанное Григором Анаварзеци, которое содержало следующие богословские и обрядовые изменения:

 

 

 

    в Св. Чашу подмешивать воду;

 

    принять решения семи Вселенских Соборов;

 

    признать во Христе два естества, две воли и два воздействия;

 

    Господние праздники отмечать, как греки и латиняне: Рождество — 25 декабря. Сретение — 2 февраля. Благовещение — 25 марта и т. д.;

 

    в Рождественский и Пасхальный сочельник употреблять в пищу только рыбу и растительное масло;

 

    Трисвятую песнь петь с прибавлением имени Христа: «Христос, что распялся за нас».

 

 

 

Участники собора, за исключением пяти епископов, приняли эти изменения. На этом же соборе был избран католикосом поборник Унии Константин III Кесараци (1307—1322). Решения Сисского собора встретили серьёзное сопротивление как в Великой Армении, так и в Киликии. Смута, вызванная латинизаторской политикой Хетумянов, в последующие годы разгоралась все больше, ослабляя Киликию перед решающей схваткой с мусульманскими соседями.

 

 

 

Союзные отношения Киликии с латинским Кипром стали еще более прочными с 1306 года, когда Амори Тирский, муж сестры Хетума и Риты, Изабеллы, пришел к власти на Кипре, отстранив своего заболевшего эпилепсией брата, короля Генриха II. Юный Левон IV женился на своей кузине, дочери Амори Тирского Агнессе; Амори Тирский поспешил так же заручиться поддержкой Византии, и его жена Изабелла через посредство своей сестры, императрицы Риты, начала переговоры о браке своего старшего сына Гуго, предполагаемого преемника трона "Кипра и Иерусалима" с дочерью василевса Иоанна, порфирородной деспиной Симонидой. Император Иоанн IV благосклонно отнесся к этой идее, желая посредством династического союза поддержать статус православной Церкви и "эллинизма" на Кипре; для Лузиньянов такой брак добавил бы не только престижа, но и легитимности в глазах греческих подданных. Брак принца Гуго и деспины Симониды состоялся, как указывалось выше, в 1308 году в Константинополе. Однако вскоре на Кипре произошли события, заставившие новобрачных вернуться в Византию; для понимания их сути необходимо сделать экскурс в ситуацию на Кипре.

 

 

 

 

 

 

 

Последний раз мы касались ситуации на Кипре при упоминании противостояния его короля Гуго III Лузиньяна с Карлом Анжуйским за "королевство Акры". После Сицилийской вечери Гуго одержал полную победу, но это была победа накануне катастрофы. Сыновья Гуго, Жан I (царствовавший один год 1284-1285) и Генрих II, правивший с 1285, отчаянно и безнадежно пытались отстоять последние клочки Утремера от наступления мамлюков. Брат и наследник бездетного Генриха II Амори де Лузиньян, синьор Тира (Амори Тирский), женатый на Изабелле Хетумян, возглавлял "арьергардные бои", и в 1303 году совместно со знаменитым магистром тамплиеров Жаком де Моле возглавил последнюю попытку возрождения Утремера - отвоевание города-острова Руад (древний финикийский Арад). Оттеснив ильхана Газана из Сирии, мамлюки выбили крестоносцев с Руада в 1304.

 

 

 

Падение Утремера вызвало на Кипре серьезный кризис - с одной стороны, массовый наплыв беженцев из Сирии и Палестины ставил серьезные проблемы с их приемом, с другой - военные ордена привезли на Кипр свои резиденции, свою центральную администрацию и свой воинственный и независимый дух. Потеряв все, чем они еще владели в Святой Земле, тамплиеры и госпитальеры (тевтонцы и братья святого Фомы Акрского во вторую очередь) не желали лишиться доходов, которые извлекали из своих кипрских владений. А ведь Генрих II хотел сократить привилегии орденов и урезать их доходы; главное, он запретил им увеличивать патримоний в его королевстве и мешал приобретать, за счет дарений или покупок, новые владения. Генрих II действовал точно так же, как Хайме II в Арагоне или Филипп Красивый во Франции. К тому же король хотел обложить земельные владения духовенства, а значит, и военных орденов, королевским налогом.

 

 

 

 

 

Папа Бонифаций VIII, к которому апеллировали все стороны конфликта, не желал втягиваться в это дело слишком глубоко: в принципе поддерживая орден Храма, он не хотел отталкивать и короля, лишая его средств управления. В таком духе он снова написал Генриху II 13 июня 1298 г., упоминая вопрос  подушной подати в два безанта, введенной некоторое время тому назад и наложенной на всех жителей королевства, кроме орденских братьев - тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев. На самом деле король первое время наложил эту подать и на сервов военных орденов; потом, осознав, что это противоречит привилегиям орденов, он дал задний ход и послал к папе уполномоченного с извинениями. В письме от 13 июня папа, учитывая большие нужды королевства, разрешил королю наложить этот налог на всех, включая военные ордена, хотя это и противоречило прежним установлениям Церкви.

 

 

 

Конечно, все ордена запротестовали. 10 июня 1299 г. папа потребовал от короля, чтобы между королем и епископами Кипра, с одной стороны, военными орденами — с другой соблюдалось ordinatio (особо торжественное соглашение), и, обращаясь на сей раз к провинциальным министрам нищенствующих монашеских орденов на Кипре, попросил их выступить посредниками «между королем и рыцарями Храма». Того же 10 июня Бонифаций VIII попросил Генриха II также позволить монашеским орденам в умеренных пределах приобретать не слишком значительные владения на Кипре, чтобы они могли продолжать свою миссию борьбы с сарацинами и лже­христианами (корсарство против тех христиан, которые торгуют с мамлюками); наконец, Бонифаций VIII велел королю перестать взимать testagium с орденов, тем самым отказавшись от собственного решения 1298 года.

 

 

 

С 1304 года Генрих II (как в свое время император Феодор II) начал страдать прогрессирующими приступами эпилепсии, между которыми нередко наступали длительные периоды слабости и "постельного режима".  Из-за его слабостей его способность выполнять свою королевскую миссию оспаривалась. К нему стали относиться как к Rex Inutilus, "бесполезному королю". Его брат Амори Тирский, герой последних битв за Утремер, мог рассчитывать на немалую часть местной знати и на свои армянские и византийские связи: он был женат на Изабелле, сестре Хетума II, Тороса, Смбата, Ошина и василиссы Риты. Представление, что Кипр и Киликия были бы защищены лучше, если бы ими правили способные государи, а не "бесполезный король" - эпилептик Генрих, и не непостоянный брат-францисканец - экс-царь и регент Хетум, было широко распространено в то время, и его активно отстаивал армянский историк Хетум из Корикоса. В хронике Тирского Тамплиера ясно сказано: конфликт между королем и его братом столкнул между собой две группировки кипрской знати. На совете, состоявшемся 26 апреля 1306 г., Генриха II не сместили с трона (он сохранил титул короля), но удалили от власти, а реальную власть препоручили его брату и наследнику Амори Тирскому вместе с титулом «правителя и куратора королевства».

 

 

 

Магистры тамплиеров и госпитальеров, Жак де Моле и Фульк де Вилларе, присутствовали и не вмешались в ход событий. Зато в последующие месяцы они приняли участие в переговорах, закончившихся провозглашением декларации от 16 мая, которая завершала начатую процедуру, и приложили свои печати, вместе с печатями церковных и светских сановников, к официальному акту, назначавшему Амори правителем наряду с Генрихом II. В следующем году оба магистра отбыли в Западную Европу и не оказывали влияния на дальнейший ход событий на Кипре.

 

 

 

 

 

В следующем году завершилось и правление "брата-францисканца" Хетума в Киликии - ильханский наместник Малатьи Биларгу на переговорах убил молодого царя Левона IV и его дядю-регента Хетума летом 1307 года. Интрига была разоблачена и ильхан Олджейту казнил Биларгу; на трон Киликии вступил младший из братьев-Хетумянов, Ошин. Став официальным правителем, Ошин подобно своему предшественнику, полагался на помощь со стороны католических стран и близость Крестового похода; он продолжил политику латинизации армянского государства. Когда скончалась первая жена Ошина, Изабелла Корикосская, дочь одного из крупнейших армянских паронов (баронов) Киликии Хетума Патмича, Ошин обратился в Неаполь и женился на Жанне, дочери Филиппа Тарентского и Тамары Эпирской. Несмотря на яростное сопротивление подавляющего большинства армянского народа, он настаивал на постановлениях Сисского собора. В ответ на это в 1308 и 1309 годах в стране имели место массовые волнения, в которых участвовали народные массы и духовные лица. Однако Ошин, учинив кровавую расправу над восставшими, не внял большей части населения своей страны и духовенства. Подавление инакомыслящих сопровождалась массовыми казнями среди населения и знати. Священнослужители выступавшие против унии были заключены в тюрьму или высланы из страны. Вторжение мамлюков, разразившееся в 1308 году, было отбито с помощью кипрских войск Амори Тирского. Но вскоре Киликия лишилась поддержки с Кипра благодаря новому перевороту на острове.

 

 

 

 

 

Амори Тирский, естественно, был честолюбив и хотел стать королем. Поэтому он продолжил интриговать и оказывать нажим на старшего брата, быстро найдя поддержку у тамплиеров, открытая враждебность которых к Генриху II проявилась очень скоро, в начале 1307 года. Прежде чем оставить Кипр осенью 1306 г., чтобы уехать во Францию, Жак де Моле назначил маршала ордена, Эймона д'Уазеле, наместником на время своего отсутствия. Эймон д'Уазеле выглядит решительным противником короля Генриха II и считается (вместе с Жаком де Доммарьеном, занимавшим должность командора острова) вдохновителем возникшего в январе 1308 г. заговора, целью которого было похищение короля Генриха, чтобы заставить его принять более благоприятный для Амори договор, чем договор от мая 1306 года. Заговор провалился, и тогда маршал тамлиеров примкнул к великому командору госпитальеров, чтобы навязать Генриху II уступки, должным образом зафиксированные в письменной форме.

 

 

 

Во всяком случае, тамплиеры, оставшиеся на Кипре, от своей активной поддержки Амори Тирского ничего не выиграли. В мае 1308 г. Амори решил выполнить приказы папы Климента, велевшие ему арестовать тамплиеров королевства. Эймон д'Уазеле горестно вознегодовал на «измену» Амори. Под его руководством тамплиеры тщетно пытались оказать сопротивление, но в конечном счете 1 июня 1308 г. были вынуждены сдаться. Эймон д'Уазеле умрет в 1316 г. в тамплиерском замке Хирокития, ставшем для него тюрьмой. Госпитальеры, которые в августе 1308 г. еще оказывали давление на Генриха II, чтобы он уступил свое место Амори, в конце того же года резко поменяли позицию, а в 1309 г. открыто встали на сторону короля Генриха против Амори.

 

 

 

В январе 1308 года разразилось восстание с призывом реставрации Генриха. Оно не получило широкой поддержки и было подавлено, но Амори пришлось арестовать ряд известных дворян. А 5 июня 1310 года Амори был убит в Никосии бароном Симоном Монтолифским. Генрих II вернул себе всю полноту власти. Сын Амори принц Гуго де Лузиньян, его жена Симонида Ласкарис и мать Изабелла Хетумян с младшими детьми Амори (малолетними принцами Гвидо, Жаном и Боэмундом) бежали в Киликию к своему брату и дяде, царю Ошину.

 

 

 

Переворот 1310 года радикально испортил отношения между Киликией и Кипром. Вскоре ряд католических орденов, расквартированных в Киликии с разрешения армянских правителей и получивших землю в обмен на обещание нести военную службу, нарушили своё обещание, ссылаясь на то что Уния из-за сопротивления армянского духовенства и народа по факту так и не проведена. Взбешенный Ошин силой оружия отобрал владения ряда католических орденов, включая госпитальеров, конфисковав их в казну. Меж тем внешнеполитическое положение Киликии стремительно обострялось. В августе 1312 года на сторону ильхана Олджейту перешли взбунтовавшиеся против султана и разгромленные им сирийские эмиры - Кара-Сункур, правитель Дамаска, и Ак-Куш Афрам, правитель Триполи. Побуждаемый ими Олджейту предпринял поход в сирийские владения мамлюков, но осада Рахбы на Ефрате с треском провалилась, и ильханские войска были выбиты из Сирии. В 1313-1315 годах мамлюки предприняли несколько ответных набегов на прилегающие области ильханата; они взяли и разорили Малатью на Ефрате - крупный "хаб" на караванном пути от Тебриза к портам Киликии, а саму Киликию вынудили в очередной раз откупиться крупной контрибуцией. В отчаянии Ошин обратился в Константинополь. С 1314 года началось новое сближение Киликии с Византией. В Константинополе обосновываются и "кипрские изгнанники" - муж деспины Симониды принц Гуго (добивавшийся помощи империи в восхождении на трон Кипра) и его юный брат Гвидо.

 

Изменено 14 Jan 2018 пользователем Georg

[Georg]

 

С 1308 года 58-летний император мог почивать на лаврах - империи не грозил ни один враг, и ни на одной из границ не велось боевых действий. Константинополь стремительно застраивался роскошными зданиями, в Золотом Роге и бухтах Мраморного моря в южных кварталах города возвышался лес мачт торговых кораблей, в "деловом центре" Города (Августеон, форум Константина и отрезок Месы между ними) кишели иностранные купцы, массово открывались ремесленные эргастири - Город, принятый василевсом у латинян в руинах, снова начинал превращаться в "мастерскую великолепия".

 

 

 

От трех своих браков Иоанн IV имел 8 детей. Покойная Анна Сельджукская родила императору двух дочерей, Евдокию и Елену. Евдокия, выданная в 1282 за императора Трапезунда Иоанна II Комнина, уже успела овдоветь, и ее сын Алексей II царствовал теперь в Трапезунде. Елена в 1283 году вышла за короля Сербии Стефана Милутина. У Милутина уже был сын Стефан Дечанский, который, однако, по всей видимости считался незаконнорожденным; прежняя жена Милутина Ангелина, дочь покойного Иоанна Фессалийского, родила ему только одну дочь - Анну Неду, и наследника Милутин ожидал от своего престижного брака с порфирородной царевной. Но Елена после двух выкидышей родила Милутину всего одного выжившего ребенка - дочь, названную Зорицей (которая к 1310 году будет помолвлена с наследником царя Тырновской Болгарии Феодора Святослава Георгием Тертером). К 1300 году Милутин, осознав что наследника от брака с Еленой уже не дождется, сделал правителем Зеты Стефана Дечанского (уже успевшего побывать заложником у Ногая и жениться на дочери тогдашнего царя Болгарии Смильца); выделение Дечанскому столь престижного удела означало его назначение наследником. Драгутин, полагавший что его сын Стефан Владислав должен наследовать корону Сербии после смерти дяди, возмутился, и только прямая поддержка Милутина Византией в купе со слабостью позиций собственного сюзерена - Карла Роберта - удержала Драгутина от войны. Тем не менее конфликт между двумя братьями - королем Сербии и "королем Сирмия" продолжал тлеть. Дочь Милутина от первого брака Анна Неда в 1300 году была выдана за молодого деспота Видинской Болгарии Михаила Шишмана; союз с Видином явно был направлен против Драгутина.

 

 

 

Вторая жена Иоанна IV, Анна Венгерская, дочь короля Иштвана V Арпада и внучка половецкого хана Котяна, брак с которой продолжался с 1273 по 1281 год, в 1277 родила василевсу долгожданного наследника, названного в честь деда и прапрадеда Феодором, а через год - еще одного сына, которого император назвал Константином (некогда братья-погодки Феодор и Константин Ласкарисы основали Никейскую империю).

 

 

 

Феодор, как выше упоминалось в таймлайне, женился на принцессе Киликийской Армении Рите, и к 1310 году уже был отцом 4 детей - 2 сыновей, названных славнейшими императорскими именами Василий и Мануил, и двух дочерей, из которых старшая, Феодора, в 1310 году была уже выдана замуж за царя Тырновской Болгарии Феодора Святослава, а вторая, Анна - помолвлена с юным деспотом Эпира Фомой Ангелом. Еще ребенком Феодор был коронован как соправитель Иоанна IV и именовался василевсом Феодором III, с ранней юности участвуя в государственных делах. Феодор не обладал выдающимися дарованиями, являясь человеком вполне средних способностей, но обладая здравым смыслом и глубоким чувством долга, довольно хорошо сработался с отцовскими министрами. В стране и армии Феодор был чрезвычайно популярен благодаря своему открытому и благородному характеру - латиняне, состоявшие на службе молодого василевса, по возвращении на Запад называли его "одним из самых доблестных рыцарей на свете", а современные ему ромейские авторы именовали Феодора III "благороднейшим господином" и "подлинным царем по вере и по делам", церковные источники отмечали его "любовь к Богу и преданность вере".

 

 

 

Его младший брат Константин был начисто лишен честолюбия и властолюбия, предпочитая государственным делам кабинетную жизнь и научные занятия (хотя старательно выполнял все государственные поручения, даваемые отцом). Завсегдатай "театронов"  и "симпозиумов" интеллектуалов, сам делавший пробы в научных трудах, Константин был знаменитым меценатом. Василевс Иоанн не заботился о династических браках для младших сыновей (которые согласно ромейской традиции считались "частными лицами"). Молодой деспот Константин женился на дочери великого логофета Феодора Музалона (внучке знаменитого советника своих отца и деда, Георгия Музалона); к  30 годам он овдовел, оставаясь бездетным. Будучи назначен наместником Македонии и управляя "интеллектуальной столицей" империи, Фессалоникой, Константин влюбился в местное "светило" - Евдокию Палеолог. Женщина-ученый, глубоко уважаемая самим Никофором Григорой (который, сообщая в своей "Ромейской истории" о выдающихся познаниях Евдокии, называл ее второй Феано и второй Ипатией), Евдокия в то же время "наряду с очарованием красноречия, мягкой манерой общения, приятным звучанием голоса, обладала необычайной красотой, грацией и миловидностью". К несчастью для деспота, она была замужем за Константином Палеологом и хотела оставаться добродетельной. Она долго пренебрегала ухаживаниями деспота, что лишь укрепляло его страсть; наконец к счастью для Константина Евдокия овдовела, и он сумел жениться на ней. Правление этой четы было чрезвычайно плодотворно для процветания Фессалоники, но и этот брак деспота Константина остался бездетным.

 

 

 

 

Третьим браком Иоанн IV женился на Виоланте, дочери вождя итальянских гибеллинов,  маркграфа Монферрата Гульельмо VII, при переходе в православие принявшей имя Ирина. Ирина родила четверых детей - трех сыновей и дочь.

 

 

Старший сын Ирины Иоанн, рожденный в 1286 году, был пожалуй самым способным из сыновей Иоанна IV - все науки давались юному деспоту с невероятной легкостью. Женился Иоанн на дочери своего учителя и одного из выдающихся интеллектуалов эпохи - отцовского министра Никифора Хумна. Энциклопедически образованный и влюбленный в античность юноша выпросил у отца назначение наместником фемы Элладика, и со страстью предался возрождению Афин, успев за время своего короткого (четырехлетнего) правления чрезвычайно много сделать для города. В частности именно благодаря ему Афинская академия, получившая финансовую базу  и выдающихся, хотя еще и малоизвестных ("молодых перспективных") преподавателей, которых Иоанн сманил из Константинополя и Фессалоники, снова стала одним из славнейших ВУЗов Европы, хотя и уступала академии Константинополя. Но деспот Иоанн не обладал крепким здоровьем, и в 1308 году скончался в возрасте всего 22 лет. Детей он не оставил; его вдова Ирина Хумнена постриглась в монахини, основав собственный монастырь в Константинополе.

 

 

Второй сын Виоланты-Ирины родился в 1291 году и был назван (как и старший сын Феодора III) родовым именем дома Ватацев - Василий. Сдержанный, вдумчивый, и (в отличии от старшего брата-романтика) чрезвычайно прагматичный юноша стал любимцем отца. В 1308 году скончался бездетным его дядя по матери, маркграф Монферрата Джованни, и юный Василий, ставший наследником Монферрата, отправился в Италию. Перейдя в католичество и женившись на дочери тогдашнего дожа Генуи, Аргентине де Спинола, Василий правил маркграфством до своей смерти в 1338 году, сумев удержать все владения дома Алерамичи и основав новую династию Ласкарис ди Монферрато. Став "агентом влияния" Византии, "маркграф Базилио" держал руку на пульсе западной политики и осуществлял на западе дипломатические интриги; отец чрезвычайно ценил его.

 

 

 

В 1294 году Виоланта-Ирина родила дочь - Симониду Ласкарис. В 1308 году вернувшийся с турецкой войны император объявил о браке 14-летней Симониды с 15-летним Гуго де Лузиньяном, старшим сыном "ректора и правителя королевств Кипра и Иерусалима" Амори Тирского и Изабеллы Хетумян, родной сестры супруги василевса-соправителя Феодора III Риты Хетумян. Учитывая бездетность своего дяди, отстраненного от правления короля Генриха II, Гуго был очевидным наследником трона королевства Кипра и Иерусалима. Свадьба была чрезвычайно пышно отпразднована за Городом, у императорского загородного дворца  между Константинополем и Селимврией. На равнине перед Селимврией, где в шатровом лагере находился жених со свитой, был сооружен деревянный помост, закрытый со всех сторон длинными шелковыми, тканными золотом занавесями. Рано утром, до начала торжества, невеста вышла из императорского шатра и поднялась на помост, скрытая от глаз собравшихся людей. Император, восседая на коне, находился рядом с помостом. По условному знаку занавеси раздвинулись, невеста в свадебном наряде стала видна всем; одновременно вспыхнули факелы в руках коленопреклоненных евнухов, невидимых для толпы. Горение невидимых факелов в утреннем свете создавало эффект сияния и отражало блеск наряда и украшений невесты - зрелище вышло незабываемым. Зазвучали флейты, трубы и орган; хор исполнял гимны в честь невесты. Затем для присутствовавших на празднике ромеев и франков последовало угощение, длившееся несколько дней; на специально выстроенном деревянном амфитеатре ромейские аристократы и рыцари Кипра состязались в игре в циканий (конное поло) и в джостре (конных поединках на тупых копьях); старший брат невесты Феодор III лично жаловал призы победителям. Наконец молодые супруги на роскошно отделанной каракке отбыли на Кипр, сопровождаемые эскортом боевых галер. Через два года Симониде было суждено вернуться в Византию женой эмигранта, после того как его отец Амори Тирский был убит в результате переворота в 1310 году.

 

 

 

 

 

Последним из детей Виоланты-Ирины родился деспот Димитрий, получивший имя в честь святого Димитрия Солунского благодаря тому, что родился в Фессалонике. К 1310 году он едва достиг совершеннолетия, и был просто юным шалопаем. Любя этого позднего ребенка, Иоанн IV не возлагал на него надежд, видя легкомыслие, "лень ума" и неспособность юноши к "кропотливому труду правителя".

 

 

 

Несовершеннолетний деспот Эпира Фома Ангел воспитывался в Константинополе со своей невестой - внучкой васиевса, меж тем как в Эпире его мать Анна Кантакузин правила деспотатом, исполняя все распоряжения императора. В 1309 году Филипп Тарентский обвинил свою жену Тамару Ангел в супружеской неверности и развелся с ней - обвинение было сфабриковано ради того чтобы Филипп, утративший все надежды на наследование Эпира, мог жениться на дочери Карла Валуа. Брошенная мужем Тамара уехала к матери в Эпир, а оттуда в Константинополь, где получила земельные владения от императора. Впоследствии Тамара вышла замуж за одного из мегистанов империи, но не имела в нем сыновей; ее единственный сын от первого брака Карл остался с отцом в Италии, и в 1315 году в возрасте 19 лет пал в сражении с гиббеллинами Пизы при Монтекатини, сражаясь на стороне Флоренции.

 

 

Казалось у Иоанна IV были все основания "почивать на лаврах" и прожить долгую спокойную старость. Но турецкая война 1301-1308 годов, которую василевс вел "не щадя себя", с несокрушимой волей и невероятной энергией, входя в каждую мелочь и во всем лично участвуя - словно высосала и надломила императора. Вернувшись в 1308 году в Константинополь, Иоанн IV начал часто болеть.

 

 К тому же на стареющего императора обрушились семейные неурядицы, главным виновником которых была его третья жена, Виоланта-Ирина. По сравнению с предыдущими двумя женами Иоанна IV, двумя Аннами - преданными помощницами и соратницами - эта маленькая, тонкая и изящная красавица-итальянка, на 16 лет моложе Иоанна, была сущим наказанием.

 

 

«Ничто так легко не возбуждается, ничто так легко не прибегает к клевете, как душа женщины. Василисса Ирина доказывала это в более чем достаточной мере. Языком своим, более звонким, чем погремушка, она все мутила и спутывала, и сам Бог и целый океан были бы недостаточны чтобы омыть от поношений и клеветы того несчастного, над кем она упражняла свой язык.»

 

 

Очень гордясь своим родом, крайне честолюбивая, Ирина не могла допустить, чтобы ее сыновья были принесены в жертву детям от предыдущего брака, которых она ненавидела; полная идей Запада, она требовала, чтобы императорское наследие было поделено на равные доли между всеми потомками императора; или по крайней мере требовала, чтобы ее сыновьям были отведены обширные апанажи; и так как она была нрава властного и несдержанного, одинаково жадная до власти и до денег, она не знала границ своим проискам. Поскольку все попытки Ирины манипулировать мужем с помощью ласк и истерик закончились провалом, а затем император и вовсе остыл к этой слишком утомительной женщине, Ирина занялась политическими интригами, сколачивая партию. В 1310 году был раскрыт заговор с целью отравить старших сыновей императора - василевса-соправителя Феодора III и деспота Константина - на одном из пиров в летней императорской резиденции на азиатском берегу Босфора. Император не дал делу открытого хода - с исполнителями разобрались келейно в застенке, нескольких придворных из сторонников императрицы сослали под разными предлогами, и наконец сама императрица была выслана мужем из Константинополя и поселилась в Фессалонике.

 

 

 

Немало переживаний старому императору доставляло и подрастающие внуки. Старший внук Иоанна IV, сын Феодора III Василий рос "гиперактивным" ребенком, доставляя немало хлопот учителям и воспитателям. В 1312 году Василию исполнилось 18 лет. Обворожительно красивый и невероятно обаятельный, блестящий спортсмен, обыгрывавший в циканий (конное поло) бывалых ветеранов и стрелявший из лука на полном галопе так, словно упражнялся много лет, Василий вызывал у толпы восторг, граничивший с экстазом. Юный деспот проявлял активность на всех фронтах - до василевса стали доходить слухи о масштабных оргиях с куртизанками, о пьяных дебошах на ночных улицах столицы, о том что его внук значительно увеличил число рогатых мужей в Константинополе..... и т.п.. Неизменным соратником Василия в этих похождениях был его младший брат Мануил, так же спортсмен и рыцарь, "отважный до безрассудства". Видя что выволочки не оказывают действия, император перестал пополнять кошельки внуков, дав такое же указание их родителям. Когда и эта мера не помогла, так как Василий и Мануил тут же обратились к ростовщикам - император выслал обоих внуков из Константинополя, "стажироваться" в качестве наместников разных фем под руководством опытных советников.

 

 

 

 

Но все эти семейные проблемы поблекли перед обрушившимся на василевса в том же 1312 году "коррупционным скандалом", связанным с деятельностью Вселенского суда - когда трое из четырех «вселенских судей ромеев», сенаторов и епископов, чья "кристальная честность" была для императора несомненной, были обвинены в коррупции. Свет на обстоятельства дела для позднейших историков проливала «Апология вселенских судей ромеев» — анонимное сатирическое произведение, в котором неизвестный автор оправдывает судей, показывая, что обвинение в коррупции является сфабрикованным.

 

 

На протяжении десятилетий Вселенский суд де-факто являлся в руках Иоанна IV идеальным орудием укрепления императорской власти - ведь это была независимая судебная коллегия "блюстителей священных законов", которой официально был подсуден сам император, и которая..... всего лишь последовательно осуществляла законы, официально всеми признанные. Его следственные комиссии, являясь в провинции и действуя "строго в рамках закона" добились полной ликвидации судебных и налоговых иммунитетов (как светских, так и церковных), сломали сложившиеся "коррупционные схемы", приструнили "сильных людей" на местах, добились подконтрольности действий наместников фем, ранее в ряде случаев рассматривавших свою должность как "кормление". Государственный механизм во взаимодействии с городскими общинами и Церковью снова обретал стройность и эффективность. Широта полномочий Вселенского суда делала его "страшным" - и разжалования, конфискации, даже казни, производимые по его постановлениям, были не актами императорского произвола, а решением судебной комиссии согласно закону. Интересы знати ущемлялись все больше, но протестовать можно было только в суде. Это кстати в дальнейшем воспитало у византийской знати страсть к сутяжничеству, ставшую притчей во языцех в целой Европе и имевшую отдаленный аналог лишь в лице английской знати.

 

 

 

Автор «Апологии» подчер­кивает, что вселенские судьи оказались в весьма сложном положении и их задача была потруднее, чем известные подвиги Геракла: борьба с многоголо­вой гидрой и очищение Авгиевых конюшен, что судьи «разворошили осиное гнездо» - поощряемая императором активная деятельность следственных комиссий Вселенского суда в провинциях задевала слишком много интересов влиятельных людей в столице. До поры до времени они терпели, не видя выхода - но к 1312 году Суд вступил в конфликт с патриархом по вопросам церковной юрисдикции. Объединившиеся недовольные провели блестящую интригу. Тяжущиеся по нескольким рассматриваемым во Вселенском суде процессам сумели вручить подношения женам двух светских судей и секретарю одного из епископов, что было засвидетельствовано. Сами вселенские судьи об этом ничего не знали, но для выдвижения обвинения этого оказалось достаточно. Выдвинув обвинение, творцы интриги одновременно развернули в Константинополе бешенную пропагандистскую кампанию против "клятвопреступников", возбуждая толпу против судей.

 

Император сразу же обнаружил, что он попал в юридическую ловушку - судей обвиняли не во взяточничестве, а в клятвопреступлении. А такое преступление как нарушение "страшных клятв" у святых реликвий в Софии (которые судьи давали при вступлении в должность, обязуясь в том числе не брать подношений) подлежала компетенции патриарха и Синода. Патриарх же явно был настроен "засудить" членов коллегии.

 

 

 

11 октября 1312 года в храме Святой Софии состоялось заседание церковного суда во главе с патриархом над "клятвопреступниками"; император присутствовал в зале как простой наблюдатель. Снаружи бесновалась наэлектризованная толпа, требующая расправы над "клятвопреступниками". Мысли престарелого василевса были невеселыми. Вселенский суд является институциализацией судебной функции императорской власти; значит.... да, фактически обвиненным является сам император! Иоанн IV уже знал подоплеку интриги, и чувствовал сидящим на скамье подсудимых себя. Император бесился от безысходности, но не мог применить свою власть и покарать интриганов..... и тем самым - разрушить то здание "империи закона" которое он строил всю жизнь. Василевс молчал. Говорил защитник Вселенских судей, знаменитый юрист Михаил Кавасила. Пункт за пунктом Кавасила разбил большую часть обвинений "за недоказанностью" - в конце концов у патриаршего суда не было ни одного доказательства коррумпированности самих судей. Подношения от тяжущихся принимали только родственники судей и персонал судов, но нет никаких доказательств того, что эти подношения затем передавались судьям. Кавасила перешел в наступление - суд должен заниматься не доказательством того, что судьи получали какие-то подарки от тяжущихся, но рассмотреть принятые судом решения на предмет их соответствия законодательству.

 

 

 

В итоге, не смотря на явную пристрастность патриаршего суда, из четырех Вселенских судей один был оправдан совершенно, так как против него не было ни малейших улик, но другие, по причине висящего, хотя и не доказанного подозрения, должны были подать в отставку со своих постов, на что и согласились.

 

 

Император вышел из Софии постаревшим лет на 10. Весной 1313 года, после празднования свадьбы своей внучки Анны, дочери Феодора III, с молодым Эпирским деспотом Фомой, император, передав Феодору III все дела, покинул Константинополь. Императорская галера пришвартовалась в гавани Смирны. Василевс обосновался у Нимфея, в одном из тех устроенных его дедом Ватацем императорских поместий, где протекало его детство. Там больной василевс дожил свои дни, созерцая морские и горные пейзажи и проводя большую часть времени в Лемвиотисском монастыре, где покоились его отец и дед и его учитель Никифор Влеммид - некогда игумен этой обители. К концу 1314 года василевс Иоанн IV Анагеннитос (Восстановитель) скончался, и согласно завещанию был погребен в той же обители Лемвиотиссы. В ближайшие годы в народе начали ходить слухи о чудесах и исцелениях на могиле императора.

 

 

Изменено 31 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

В первые годы самостоятельного правления Феодора III в империи царили мир и стабильность. В 1315 году в Эпире окончилось регентство Анны Кантакузин, и молодой деспот Фома Ангел, женатый на дочери Феодора III Анне, принял управление Эпиром. Местная знать, крайне недовольная правлением Анны, превратившейся практически в наместницу императора, с воодушевлением приветствовала Фому, расценивая его прибытие в Арту как "восстановление Эпирского государства". Впрочем эпирских землевладельцев  вскоре постигло горькое разочарование - деспот Фома явился из Константинополя горячим поклонником порядков и стиля правления Ласкарисов, и с юношеским максимализмом принялся за реформирование деспотата, вскоре вызвав тотальную ненависть местной аристократии.

 

 

 

 

 

В первый год правления Феодора III вспыхнуло восстание в Фессалонике, вызванное голодом - городские власти не сумели запасти достаточное количество хлеба. Императорским эмиссарам удалось разрешить конфликт и наладить поставки, но проблема встала ребром - рост населения приводил к притоку выходцев из сельской округи в города, давая рабочую силу ремесленным эргастириям, но быстрый рост городов снова ставил на повестку дня вечную проблему полисов Эллады - продовольственную проблему. Правительству пришлось пойти на непопулярные среди землевладельцев меры по обеспечению "продовольственной безопасности" - во-первых были повышены экспортные пошлины на вывоз зерна; во-вторых специальные городские чиновники "ситоны", ответственные за обеспечение резервного запаса на городских складах, получили право накладывать эмбарго на вывоз зерна из округа, пока город не сделает закупки (что в неурожайные годы автоматически приводило к запрету экспорта зерновых). Впрочем данные меры не привели к снижению объемов экспорта - при высокой норме прибыли от торговли зерном крупные землевладельцы (аристократы и монастыри) начали проведение грандиозных мелиоративных работ в низовьях крупных рек Македонии, Фракии и Лидии, превращая обширные заболоченые пространства в сельскохозяйственные угодья, защищенные дамбами от весенних наводнений; система шлюзов, каналов и цистерн позволяла запасать воду для орошения. На освоенных таким образом землях землевладельцы селили безземельных крестьян, появившихся в стране в связи с ростом населения. Эти крестьяне уже не становились париками, обладавшими наследственным правом на свои участки по "сроку давности" и платившими фиксированную арендную плату - новые земли господа сдавали бесправным присельникам-элевтерам "на всей своей воле", имея возможность произвольно устанавливать плату и сгонять арендаторов с участков. Но большая часть этих земель, расположенных вблизи от крупных приморских городов-эмпориев, не сдавалась в аренду, а обрабатывалась "господскими плугами" - перенаселение давало наемную рабочую силу не только городам, но и землевладельцам, активно использующим труд батраков.

 

 

 

В городах росла деловая активность, приводившая к нарастанию экспортной торговли различными изделиями "Романии", от переливчатой шелковой парчи до изготавливаемого из шерсти малоазийских коз и ценимого во всей Европе "камлота", от посуды из цветного стекла с драгоценными инкрустациями до ароматического мыла. Подробности по торговле и ремеслу эпохи уже освещались в соседней теме (http://fai.org.ru/forum/topic/39673-vizantiya-laskarisov-v-pervoy-polovine-xiv-veka/?do=findComment&comment=1161470 ;  http://fai.org.ru/forum/topic/39673-vizantiya-laskarisov-v-pervoy-polovine-xiv-veka/?do=findComment&comment=1161828). Константинополь, имевший 30 000 жителей в момент Отвоевания, рос невероятными темпами, снова обогнав все города Запада и превысив отметку 150 000. Почти 20% населения Города составляли итальянцы, значительная часть которых "натурализовалась" в империи. В Константинополе, изначально возрождавшимся как космополитический город, былое соперничество греков и итальянцев все больше уступало место сотрудничеству - камбии (вексельные кредиты) и комменды (морские торговые поручения) все чаще представляются как греками итальянцу, так и итальянцами греку (первое чаще имело место в торговле с Западом, второе - с Востоком).  Рост населения Города привел к необходимости восстановления акведуков, пришедших в негодность за время господства латинян. Поскольку навыки постройки и обслуживания этих сооружений за время латинского господства были в значительной степени утрачены, пришлось "творчески" подойти к проблеме - под руководством великого логофета империи, философа и знаменитого математика Феодора Метохита был сформирован комитет из как мастеров-"практиков", так и из математиков-"теоретиков". В результате Метохитом была основана высшая инженерная школа, призванная возродить позднеантичный тип архитектора, каким он был во времена  Юстиниана - философа и ученого с высоким общественным статусом, "прочно утвердившего в уме труды Евклида, Архимеда и Герона", составляющего смелые проекты на основе математических расчетов. Кадры, выращенные в данной школе, через 20 лет обеспечат воплощение грандиозных строительных проектов "великолепного века" Василия III. К концу правления Феодора III вода, бегущая по акведукам с фракийских гор, снова заполняла древние огромные цистерны, била в городских фонтанах, заполняла бассейны бань, и даже обеспечивала возможность смыва нечистот под напором с отремонтированных мостовых скотных рынков в Стратегии и на форуме Тавра и знаменитого столичного конского рынка в Амастриане, где при экспертном посредничестве "вофров" шла торговля лошадьми элитных анатолийских пород. Нечистоты смывались в систему канализации, масштабный ремонт которой так же прошел в правление Феодора III и оставленных ему отцом министров-ученых.

 

 

 

 

 

Внешнюю безопасность империи обеспечивала система союзов, заключенных покойным Иоанном IV.  Внутри империи единственную существенную проблему составили лишь горные кланы Албании, восставшие против византийского правления. В РИ в первые десятилетия XIV века горные албанцы по выражению Флоринского "спускаются со своих неприступных гор, подчиняют себе население долин, и, пользуясь смутным положением дел на всем Балканском полуострове, управляются независимо своими вождями"; мало того, "в 20ых годах XIV века массы албанцев вторгаются в Фессалию, где устраиваются независимыми племенными общинами". Это движение, вызванное перенаселением горных районов, в данной АИ уперлось в государственную и военную машину Византии, владеющей Албанией, и было остановлено имперскими войсками в самом зародыше; но в результате в 1310ых годах началась "горная война", подобная Исаврийской войне в древности. Император направил в Албанию отряды из азиатских акритов, мастеров горной войны, которые начали весьма успешно теснить инсургентов даже в их родных горах; тем не менее эта вялотекущая война с албанцами, как в свое время и война с исаврами, затянулась на многие годы - горцы то изъявляли покорность, то восставали снова.

 

 

Наступившие мир и спокойствие вызывали однако определенные осложнения внутри имперской элиты. За время длительных и упорных войн за восстановление империи была создана мощная и чрезвычайно эффективная армия, которую совершенствовали на всем протяжении правления покойного василевса.

(http://fai.org.ru/forum/topic/39673-vizantiya-laskarisov-v-pervoy-polovine-xiv-veka/?do=findComment&comment=1174188)

Деятельность покойного Иоанна IV в этом отношении вполне подходила бы под описание действий Фердинанда Арагонского, описанных в Государе "Макиавелли": "Начав войну за Гранаду, увлек ею кастильских  баронов так, что они, занявшись  войной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть  и подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала ему  славу." Однако теперь, когда войны были закончены, военная аристократия, ранее сражавшаяся за восстановление империи и получавшая добычу, славу и пронии, теперь внезапно увидела себя не у дел - центральное управление за время правления Иоанна IV оказалось в руках выходцев из городского патрициата крупных городов, таких как Фессалоника и Никея, где блестяще организованные высшие школы готовили всесторонне образованных интеллектуалов - юристов и риторов; в синклите тон задавали гражданские министры - Феодор Метохит и Никифор Хумн. И даже на посту дуки - губернатора фемы - представителям военной знати проходилось делить власть с гражданским чиновником-аксикритом, в сфере компетенции которого находились фискальные и юридические ведомства. Таким образом в мирное время влияние и доходы мегистанов значительно сокращались, и мегистаны это хорошо ощущали. Византия Ласкарисов в первых десятилетиях XIV века оказалась очень богатой страной - благодаря развитым городам и активному экспорту предметов роскоши, "высокому сельскому хозяйству", и наконец доминирующим позициям в торговле по Великому Шелковому пути. При относительно небольшой, но равномерно и гибко распределенной налоговой нагрузке и сверхдоходам от пошлин казна империи была полна. Но в военное время значительная часть доходов казны растекалась по карманам аристократии (мегистанов) и дворянства (стратиотов); в мирное время этот ручей пересох.

 

Интересы военной знати совпадали с интересами армии в целом - стратиоты и акриты, привыкшие к жалованию и добыче в походах, в мирное время вынуждены были довольствоваться доходами от своих хозяйств. Военная машина империи была "заточена" на то, чтобы воевать, и при долгом мире порождала внутренние конфликты. Ей не грозил демонтаж, как это произошло в аналогичных условиях в XI веке - Ласкарисы, выросшие целиком в "комниновской" традиции были военными до мозга костей и близко входили в интересы созданной ими национальной армии. Но в начале XIV века прежние направления экспансии оказались исчерпанными. На западе и юге латиняне были сброшены в море и Византия уперлась в "естественные границы" - морские пространства, а на севере и востоке соседями оказались могущественные эпигоны Монгольской империи - Золотая Орда, удерживавшая сюзеренитет над Болгарией, и Ильханат, господствующий над турецкой Анатолией. Эти соседи в военном отношении Византии были пока явно "не по зубам"; к тому же конфликт с монгольскими державами был категорически невыгоден, ибо от мира с ними зависела торговля по ВШП, создававшая богатство империи.

 

В этой ситуации в имперской элите начался конфликт между "партией мира" и "партией войны". Первая, возглавляемая знаменитым ученым и философом, великим логофетом (имперским канцлером) Феодором Метохитом, полагала что Ромейской империи следует теперь наслаждаться долгосрочным миром, вкладывая избыток доходов в развитие хозяйства, культуры,  и строительство инфраструктурных объектов (что Метохит столь блестяще осуществлял в Константинополе).

 

Во главе "партии войны" стояли наследник престола деспот Василий, великий доместик Алексей Дука Филантропин, стратопедарх Сиргиан и протостратор Иоанн Кантакузин. Душой "военной партии" был относительно молодой Кантакузин. Сын покойного правителя Мореи Михаила Кантакузина и внук павшего в первых битвах за ту же Морею Иоанна Кантакузина, Иоанн, осиротевший в детском возрасте, был воспитан при  особе василевса Иоанна IV. Старый император сразу же отличил талантливого юношу; по его словам когда надо было принять какое-нибудь решение, молодой Кантакузин быстро находил верный выход, умело его представлял, энергично приводил в исполнение, так что Иоанн IV однажды даже сказал: «если бы я должен был умереть без наследников, я посоветовал бы ромеям избрать василевсом именно этого человека». В войне с турками в 1301-1308 годах Иоанн Кантакузин сделал молниеносную карьеру и к концу войны уже занимал второй по значению военный пост протостратора.

 

"Партия войны" полагала что армия должна воевать - и вскоре нашла направление, на котором это можно было делать. В 1314 году в Константинополь прибывает из Киликии Гуго Лузиньян Тирский со своей женой, деспиной империи Симонидой Ласкарис, а вскоре в гости к сестре - императрице Рите - прибывает и мать Гуго Изабелла Хетумян. Целью гостей было добиться помощи Византии в защите Киликии от мамлюков и в обеспечении трона Кипра за молодым Гуго.

 

Деспот Василий под влиянием матери энергично вошел в виды тети и двоюродного брата, и предлагал даже военную экспедицию на Кипр в защиту прав Гуго, но протостратор Иоанн Кантакузин, имевший большое влияние на молодого деспота, отговорил его. Нападение на Кипр, управляемый законным королем Генрихом, вызвало бы величайшее негодование на всем Западе, откуда Кипру могла быть выслана помощь. Следует подождать смерти больного и бездетного Генриха, и уже тогда отстаивать законные права Гуго - при необходимости и силой оружия.

 

Утвердив Гуго у власти, следует образовать тесный союз между Византией, Киликией и Кипром, и в союзе с ильханами снова ударить по Сирии. По сути Византия должна была теперь стать тем самым союзником ильхана в борьбе с Египтом, которым так и не стал католический запад. Походы против Египта принесут ромейским воинам достаточно добычи; Киликия окажется под двойным сюзеренитетом империи и ильханата, а там - возможно и восстановление греческой Антиохии в союзе с монголами. В то же время Кантакузин не верил в прочность монгольской власти в западной половине Румского султаната и полагал что спровоцировав новое восстание турок, можно будет получить Памфилию и карт-бланш от ильхана на разгром бейликов Ментеше и Караман - что отдаст империи юго-запад Малой Азии и позволит соединить Киликию с основной территорией империи сплошной цепью владений.

 

План Кантакузина был принят на вооружение "партией войны" - и вскоре появились возможности для его осуществления.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg

[Georg]

 

3 декабря 1316 г. ильхан Олджайту умер. Трон ильханидов занял его 12-летний сын Абу Саид; фактическим правителем страны стал беглербег Чобан. Зимой 1317/1318 Узбек-хан стал захватывать ильханидские территории и быстро продвигался вперед. По мнению Вассафа, причиной столь спешного передвижения была тесная связь лезгинов с Золотой Ордой. Русский историк А.Н. Насонов пишет, что лезгины тайно заключили союз с Золотой Ордой, и ильханидский воевода Тарамтаз, охранявший Дербент, не был осведомлен о приближении войска Узбек-хана (вследствие чего был легко разбит золотоордынцами).

 

Военные действия Золотой Орды совпали с восстанием царевича Ясавура против Абу Саида в Хорасане, а с запада последовало вторжение армии Египетского султаната, предпринявшего наступление вдоль Ефрата до Малатьи. Ильханат вынужден был сражаться на трех фронтах. Чобан двинулся в Хорасан, эмиры Курумиши (наместник Рума, принявший этот пост когда Чобан стал беглербегом) и Иричин (наместник Джазиры) - на запад, эмир Исен Кутлуг - в Азербайджан. Несомненно, что самая большая опасность исходила со стороны Узбек-хана. Войско Золотой орды прошло Дербент и вторглось в Ширван. В это время войско Исен Кутлуга подошло к реке Кура. Тумены Узбек-хана уже спустились к реке с другой стороны (со стороны Дербента и Ширвана). В то время река разлилась и форсирование Куры оказалось невозможным. Исен Кутлуг, поняв, что воины Узбек-хана не смогут переправиться, с облегчением вздохнул, затем задумал одну хитрость. Он разбил лагерь своих малочисленных войск вдоль реки таким образом, чтобы показать, будто бы их много, и спешно отправил гонца к эмиру Чобану. К этому моменту в Хорасане благодаря согласованным действиям Чобана и чагатаида Кебека Ясавур был разгромлен, "восточный фронт" ильханата ликвидирован, и Чобан двигался в Азербайджан. В момент, когда Чобан вышел к Куре, армия Узбека, потерявшего надежду переправиться, уже отступила к Дербенту.

 

 

Зато на западе кампания закончилась для ильханата катастрофой - мамлюки штурмом взяли Малатью перешли Ефрат; Курумиши и Иричин были разгромлены мамлюками наголову. Развернувшись, мамлюки осадили принадлежащий Киликии Мараш.

 

Царь Ошин с началом кампании готовился оказать помощь монголам против мамлюков, но Караманские турки, вступившие в тайный союз с Египтом, совершили нападение на Киликию. «Конница туркмен-караманов вторглась в округ Тарса, но подоспел на помощь полк парона Ошина, владетеля Корикоса, и разгромил их». Нападение туркмен задержало выступление армян; теперь, после разгрома монголов при Харберде, им пришлось иметь дело со всей мощью мамлюков. Осада Мараша продлилась два месяца; за это время Ошин дважды пытался прорвать блокаду, но превосходство мамлюков было слишком велико. В итоге город был взят штурмом, а его население вырезано.

 

Корабли с посланиями царя Ошина один за другим отбывали на Кипр и в Константинополь. На Кипре король Генрих II с возрастающей тревогой следил за событиями на континенте - не смотря на династический конфликт, половину своих доходов корона Кипра получала от торговли с востоком через Киликию, и с падением Малатьи и Мараша эта торговая трасса прекратила свое существование. Осенью 1318 года был подписан новый договор, согласно которому союз возобновлялся, госпитальеры получали обратно свои замки и имения в Киликии, Кипр обязался оказывать Киликии военную помощь. Но союзники прекрасно осознавали, что для победы над союзом турок и мамлюков их сил недостаточно; ни малейшей надежды на скорую помощь с Запада не было, и помощь Константинополя оставалась главной надеждой на успех.

 

В Константинополе вопрос о помощи Киликии обнажил давно тлевший конфликт двух партий. Гражданские министры почти единодушно твердили что кампания против Египта, предпринимаемая на таком удалении от границ империи, слишком затратна и рискованна; к тому же империи выгоднее поддерживать с Египтом мир. Феодор III положил конец дебатам, высказавшись в полном соответствии со своим характером и образом мышления - отметая все рациональные аргументы оппонентов, василевс заявил что оставление Киликии на произвол мусульманских завоевателей будет предательством и потерей чести. Армия для похода в Киликию должна была ранней весной собраться в Филадельфии, и командование ей василевс поручил Кантакузину.

 

К весне 1319 года дела однако приняли еще более грозный оборот. Чобан, взбешенный разгромом на Ефрате, сместил Курумиши и Иричина с их постов; Курумиши был к тому же подвергнут позорному телесному наказанию. Опозоренный и оскорбленный эмир бежал обратно в Анатолию и зимой 1318-1319 года поднял в Сивасе знамя мятежа, вступив в союз с ханом Узбеком и мамлюками. Египетский султан Малик ан-Насир выделил вспомогательный отряд в помощь мятежникам; но главные силы мамлюков весной 1319 двинулись в Киликию. Хан Золотой Орды Узбек снова двинул свою армию в Закавказье, но на этот раз золотоордынцы не пытались форсировать Куру в ее нижнем течении, а двинулись в Грузию, рассчитывая перейти реку в районе Тбилиси.

 

В то время как в восточном Руме разгорался мятеж Курумиши, в Конье в декабре 1318 года скончался султан Изеддин Кылыч-Арслан V. Ибрагим-бей Караманлу, уже состоявший в тайном союзе с Египтом и в прошлом году нанесший удар в тыл армянам, немедленно воспользовался своим шансом - в январе 1319 года караманцы подошли к Конье. Однако город внезапно закрыл перед Ибрагим-беем ворота. Исламизированный и реформированный ильханат Газана и Олджейту сильно отличался от грабительского режима прежних ильханов, и мусульманская городская элита уже предпочитала сотрудничество с ильханской властью. Визири покойного Кылыч-Арслана, являвшиеся креатурами Чобана, приняли решение сопротивляться; их поддержали городская элита и ремесленные братства "ахи", категорически не желавшие пускать в город туркмен. Более успешным оказался дядя Ибрахима Меджмеддин Махмуд, который внезапным ударом захватил Аланью и объявил себя беем Памфилии. В то же время эмир Писидии Дундар Фалак-ад-дин Хамидогуллары (сын уже умершего Хамид-бея Ильяса) осадил Атталию. Однако этот город, под властью Румского султаната остававшийся в основном греческим, оказал хамидским туркам сопротивление и запросил помощи василевса.

 

При известии о событиях в Румском султанате василевс Феодор III объявил мобилизацию всех наличных сил империи. Кантакузин, корпус которого был уже собран в Филадельфии, выступил через Акроин и Филомилий к Конье; в поддержку Кантакузина были приданы "ромейские турки" фемы Анатолик, возглавляемые ее дукой Никифором Ураном. Ибрахим-бей был отброшен от Коньи, и "отцы города" приветствовали ромеев как союзников. Кантакузин продолжил движение к Киликийским воротам и прошел в Киликию, в то время как оставшийся в Конье Уран сдерживал нападения Ибрагим-бея. Сиргиан высадился с моря в Атталии и отбросил от ее стен хамидских турок; великий доместик Алексей Филантропин отбил набег на Лаодикею из бейлика Ментеше и напал на бейлик Хамид с севера, осадив Созополь (Бурглу). Хамидский бей Дундар Фалак-эд-дин подвергнувшись атаке ромеев с двух сторон, запросил мира и согласился, подобно своему отцу, служить империи.

  

Меж тем далеко на востоке в решающем сражении у стен Султании Чобан наголову разгромил Курумиши и Иричина; взятые в плен мятежники были преданы мучительной казни. Золотоордынские войска не поспели на помощь мятежникам благодаря ожесточенному сопротивлению, которое оказал их вторжению царь Грузии Георгий V (будущий Блистательный); получив известие о битве при Султании, джучидские военачальники поспешили ретироваться за Дербент. В то же время армия султана Египта Малик ан-Насира, вступив в Киликию, осадила ее крупнейший торговый порт Айяс. "Египтяне осадили Айас и сперва взяли ту из двух его крепостей, которая защищает город с суши, захватив пленных и добычу, а затем 12 дней громили   бабанами   морскую   крепость." Дождавшись Кантакузина, царь  Ошин выступил с ромейско-армянской армией на помощь городу. Ожесточенное сражение, где был ранен царь Ошин и погибли пять знатнейших паронов королевства, включая царских родичей "князя Хетума, владетеля Джелконца, его брата Константина", окончилось без явного победителя - оба войска отступили на исходные позиции. Но на другой день мамлюки покинули осадный лагерь и удалились.

 

Летом 1319 года, когда старший сын Чобана Тимурташ, назначенный наместником Рума вместо казненного Курумиши, перешел Галис, Никифор Уран все еще держался в Конье, и при подходе войск Тимурташа передал ему город. Вскоре во дворце сельджукских султанов был подписан предложенный Чобаном новый договор между ильханатом и Византией, по которому де-факто был произведен раздел остатков Румского султаната. Империя получала Памфилию, Писидию, Ликию и Карию, а вся остальная территория Румского султаната с главными городами Конья и Анкира была непосредственно включена в состав ильханского наместничества Рум; Румский султанат был упразднен. Реально Чобан получал основные территории султаната, удержанные под контролем с помощью Византии, и это не требовало от ильханата ни затрат, ни войск (которых Чобан выделил Тимурташу относительно мало), ибо территории бейликов, способные оказать сопротивление ильханской власти и послужить плацдармом нового восстания, передавались Византии. Империя же получала земли мятежных туркмен, которые ильханат не контролировал, и из "переданных" земель реально уже держала под контролем только Атталию; все прочее еще предстояло завоевать у туркменских бейликов.

 

В то же время в Никосии было подписан тройственный союз Византии, Киликии и Кипра. Урегулирован был и династический вопрос - Гуго, муж Симониды, признан был наследником короны Кипра и получил обратно владения Амори на острове. В конце концов выбор у больного и бездетного Генриха был неширок - кроме сыновей Амори единственным возможным наследником был другой Гуго, сын младшего из братьев-Лузиньянов, коннетабля Ги; но он, будучи сыном казненного заговорщика, был ничем не лучше в глазах Генриха. Гуго, сын Амори, получил возможность обосноваться в своем замке в Лимасоле; король Генрих II не дозволил лишь вернуться на Кипр Изабелле Хетумян, считая ее опасной интриганкой.

 

 

Из Сарая хан Узбек слал недовольные послания в Константинополь, угрожая и требуя порвать союз с ильханом - но реально ничего не мог сделать империи, ибо его власть в западном крыле Орды еще только утверждалась. В РИ власть Узбека после осуществленного им на курултае 1313 года переворота сразу же признал только Крым, где имелась сильная мусульманская община и правил сторонник исламизации эмир Толук-Тимур. На монетном дворе Азака (Азова) чеканка дирхемов с именем Узбека начинается лишь в 1317 году, свидетельствуя о неоспоримом утверждении правления Узбека в землях между Доном  Днепром. Что же касается степного региона между Днепром и Днестром - советские историки Шабульдо и Пашуто относят утверждение реальной власти Узбека в этом регионе лишь к 1320-1321 годам. Западнее же Днестра монгольское правление было по факту ликвидировано. Параска проанализировал сведения письменных источников о политической ситуации в северо-западной части Причерноморья в начале XIV в. и сделал следующие приемлемые в общем и целом выводы: 1) после поражения Ногая и подавления сепаратизма его сыновей и внуков и вплоть до начала 30-х гг. XIV в. в рассматриваемом регионе не наблюдалось сколько-нибудь значительной концентрации военных сил Золотой Орды, никоим образом не проявлялась и ее активность в направлении Галицко-Волынской Руси, Польши и Венгрии; 2) в условиях ликвидации улуса Ногая и невозможности для ханской власти установить контроль над бывшими владениями временщика они становятся объектом наступления Тырновской Болгарии, под власть правителя которой - Феодора Святослава - в начале XIV в. попадает не только Добруджа, но и Буджак, включая Белгород и устье Днестра; а также Галицко-Волынского княжества, в чью сферу политического влияния снова была включена "значительная часть Днестровско-Карпатских земель", в том числе и "бывшие владения ордынцев западнее Днестра". Последний вывод основан главным образом на свидетельствах анонимного автора "Описания Восточной Европы", который, осуществив в 1308 г. путешествие из Константинополя в Польшу, оставил интересные сведения о крае. Так, он вовсе не упоминает об ордынцах на северо-западе Причерноморья, но зато сообщает, что огромная страна "Тутения" граничит с Болгарией , и является данницей Орды, называя князя Льва. Валашское воеводство Басараба в Мунтении находилось под сюзеренитетом Болгарии и следовало ее внешнеполитическому курсу; таким образом все бывшие земли "Ногаевой орды" западнее Днестра были разделены между Болгарией и Галичем.

 

 

В начале 1320 года в Сисе скончался царь Киликии Ошин, так и не оправившийся от ран, полученных в битве при Айясе, оставив бездетную вдову Жанну Анжуйскую и десятилетнего сына от первого брака Левона. Мальчик был немедленно провозглашен царем под именем Левона V; Изабелла Хетумян, находившаяся в Киликии, выдвинула претензии на регентство над племянником, но созванный в Сисе совет паронов не поддержал ее. Совет избрал регентом Ошина Корикосского - крупнейшего парона и лучшего военачальника Киликии, сына знаменитого историка Хетума Патмича. Чтобы изолировать Изабеллу, Ошин Корикосский, будучи вдовцом, предложил брак овдовевшей царице Жанне Анжуйской (которая вследствии развода Филиппа Тарентского с ее матерью Тамарой Ангел порвала связи с Неаполем и превратилась в ярую "филоромейку"). Завершая свое утверждение у власти, Ошин Корикосский вскоре женил малолетнего царя Левона V на своей дочери от первого брака Алисе.

 

 

Этим же летом в Алеппо был подписан "вечный мир" между Ильханатом и Египтом, согласно которому обе стороны вернулись к довоенным границам. Вследствии активного вступления Византии в войну султан Малик-Насир счел невозможным успешное наступление на позиции Ильханата; со своей стороны Ильханат готов был прекратить "древнюю вражду". Ильхан окончательно отказывался от каких-либо претензий на Сирию, Египет со своей стороны признавал безусловный сюзеренитет ильхана над Киликией. В Малатье был размещен полноценный тумен ильханских войск, специальной задачей которого являлось обеспечение безопасности караванной трассы в Киликию.

 

Весной-летом 1320 года армия Алексея Филантропина выступила из Атталии на восток в Памфилию; туда же наступали из Киликии Кантакузин и царь Ошин, силы которых высвободились после подписания Алеппского мира. Селевкия и Аланья были взяты к Рождеству, и недолговечный бейлик Мюин-эд-дина Махмуда Караманлу в Аланье прекратил свое существование. Селевкия была возвращена в состав Киликии и отданна в лен сыну Изабеллы Хетумян Гвидо Лузиньяну; вся Памфилия включая Атталию и Аланью составила теперь новую имперскую фему Атталия. С удержанием края проблем не предвидилось, так как греки все еще составляли подавляющее большинство населения Памфилии.

 

 Караманские туркмены таким образом были оттеснены с побережья в горный массив Исаврии; но в этой неприступной естественной крепости Ибрагим-бей отразил все атаки, и в следующем году Тимурташу пришлось в очередной раз принять вассальную присягу Ильханату караманского бея, отказавшись от попыткок уничтожить бейлик. Вассальную присягу приносил и бей Ментеше Масуд - только ромейскому императору. Падение Хамидогуллары привело к капитуляции окруженного Ментеше - Масуд, летом 1321 осажденный войсками Филантропина в его столице Мугла в Карии, обязался служить василевсу, который в свою очередь согласился оставить покорившихся туркмен на месте.

 

 

Война завершилась. Феодор III осенью 1321 года устроил триумф в Константинополе вернувшимся войскам. Ликование было всеобщим - в Малой Азии были возвращены значительные исконно ромейские территории, и успех увеличивался торговыми привилегиями, предоставленными ромеям во владениях ильхана. Но радость императора в начале следующего, 1322 года, омрачилась ужасной трагедией в самой императорской семье.

 

Деспот Василий, старший сын императора, во время прошедшей войны покрыл себя славой, проявив не только отвагу, но и явные военные дарования. На начало 1322 года Василию было 25 лет, и он все еще не был женат, так как дипломаты работали над несколькими брачными проектами. На лето 1322 года была назначена коронация Василия соправителем. Вернувшись в Константинополь, Василий отдался прежней разгульной жизни, которую вел до войны; отец, не чаявший души в своем блестящем наследнике, закрывал глаза на все. Возобновив связь с одной из знаменитых столичных куртизанок, к которой испытывал сильную страсть, Василий заподозрил что у него есть соперник, которого дама тайно принимает. Деспот поставил засаду у дома любовницы, с целью захватить соперника; ночью, обнаружив закутанного в плащ мужчину, входящего в дом куртизанки, не в меру ретивые стражи застрелили его из арбалета. К ужасу и убийц (которые немедленно бежали и скрылись) и самого "заказчика" убитым оказался родной брат Василия, деспот Мануил.

 

Когда император Феодор III узнал о случившемся, его хватил сердечный приступ. Выжив, император так и не оправился от удара, и болел до самой своей смерти, последовавшей в конце того же, 1322 года.

 

 

Изменено 13 Jan 2018 пользователем Georg

[Georg]

Император распорядился по возможности скрыть обстоятельства гибели Мануила; тем не менее слухи быстро распространялись по городу. Своему брату деспоту Димитрию (младшему сыну покойного Иоанна IV от Виоланты Монферратской) Феодор III запретил покидать Константинополь; Димитрий однако попытался в выехать и благодаря бдительной слежке был схвачен. Его мать, энергичная интриганка императрица Виоланта-Ирина Монферратская, умерла в Фессалонике в 1317 году, а сам Димитрий был слишком легкомысленным и безалаберным, чтобы организовать эффективный заговор.  Поддержка Василия армией, не смотря на случившееся, была безусловной. На его стороне безоговорочно выступали все видные военначальники - великий доместик Алексей Филантропин, протостратор Иоанн Кантакузин, великий стратопедарх Сиргиан и великий коноставл Андроник Палеолог. Коронация василевса Василия III, организованная патриархом в октябре 1322 года, прошла без эксцессов.

 

 

Великому логофету Феодору Метохиту, превратившемуся в эти месяцы в alter ego больного императора, пришлось заниматься проблемами в столице, где положение осложнялось вакансией патриаршего престола. Авторитетный патриарх Иоанн Глика недавно ушел во отставку по состоянию здоровья; его преемник Герасим умер от сердечного приступа, просидев на кафедре немногим более года. В сложившейся ситуации нужен был не просто патриарх, а авторитетный патриарх; Метохит отправился в монастырь Кириотиссы, где пребывал на покое Иоанн Глика, и убедил старика вернуться на кафедру. Глика сумел обеспечить поддержку Церкви Василию и организовал эффектный "чин покаяния во грехах" молодого деспота. Личное обаяние Василия в очередной раз сыграло свою роль; горожане, только что судачившие о "братоубийстве", видя Василия молящимся в притворе Святой Софии с кающимися грешниками, вскоре умилялись и восхваляли. Осенью 1322 года Василий был торжественно коронован в храме Святой Софии.

 

В октябре 1322 года скончался больной император Феодор III, оставив своего сына Василия III полновластным василевсом. Воцарение нового василевса прошло без эксцессов; неповиновение обнаружилось лишь в Албании, где, благодаря ослаблению гарнизонов в связи с восточной войной, летом 1322 года началось новое восстание. Горцы внезапным ударом захватили Канину и Клисуру; Белиград оказался в осаде. Выступивший на запад с войском дядя императора, наместник Македонии Константин Ласкарис, снял осаду Белиграда и отбил Канину, но к декабрю кампания прекратилась за невозможностью наступать на инсургентов суровой зимой в их горных твердынях. Подавление бунтовщиков было отложено до весны - но к весне события на западных рубежах империи приняли гораздо более грозный оборот. Вспыхнул мятеж в Эпире и началось новое полномасштабное вторжение латинян.

 

 

К 1320 году династические притязания Капетингов на трон "Константинопольской империи" поменяли контур. Еще недавно знаменитый брат Филиппа Красивого Карл Валуа, женатый на наследнице "Латинской империи" Екатерине де Куртенэ, выступал претендентом на трон Константинополя и лоббистом крестового похода на Византию. Но в 1307 году скончалась Екатерина де Куртенэ, а через год ушел вслед за матерью в мир иной и их с Карлом единственный сын, шестилетний Жан Шартрский. С его смертью наследницей "константинопольских" притязаний Куртенэ становилась дочь Карла и Екатерины, Екатерина де Валуа-Куртенэ. Карл Валуа, к этому времени окончательно разочарованный в константинопольском проекте, сложил титул "императора Константинопольского" и начал переговоры о браке малолетней наследницы Латинской империи. Жених вскоре сыскался - уже неоднократно упоминавшийся в таймлайне внук Карла Анжуйского и сын Карла Хромого Филипп, герцог Тарентский. Тридцатилетний Анжуец, расторгнув брак с Тамарой Эпирской, ничтоже сумняшеся женился на десятилетней девочке (брак само собой оставался условным до совершеннолетия невесты), унаследовав ее призрачные права на трон Константинополя.

 

 Таким образом притязания на восстановление Латинской империи целиком перешли в Анжуйский дом, в то время как королевский дом Франции утратил к ним всякий интерес. Но именно Анжуйский дом был в первые десятилетия XIV века теснейшим образом связан с папским престолом, пребывавшим в "анжуйском" городе - Авиньоне. И на 1323 год Анжуйский дом оказался достаточно могущественным чтобы бросить вызов Византии. Король Неаполя Роберт, являясь "викарием Святого Престола" и "сенатором Рима" реально правил Папской областью за пребывающего в Авиньоне папу и осуществлял сюзеренитет над вассальными Святому Престолу синьориями Романьи. Флоренция и Сиена повиновались Роберту, которому передали "синьорию города"; сын короля Карл Калабрийский резидировал во дворце подеста Флоренции и реально правил большей частью Тосканы (оплотом гибеллинов в регионе оставалась лишь Лукка с ее прославленным правителем Каструччо Кастраккани). Наконец с 1318 по 1322 год шла с небольшими перерывами эпичная борьба за Геную между Робертом Неаполитанским (поддерживающим захвативших власть в Республике гвельфов) и Маттео Висконти Миланским (пытающимся вернуть изгнанных гибеллинов). Эта война, которую Данте уподобил осаде Трои, завершилась в 1322 году со смертью Маттео Висконти, и Генуя оказалась в зависимости от Неаполитанского короля.

 

В то же время на западе Балкан складывалась ситуация, дававшая основание надеяться что новое вторжение анжуйских войск в Византию встретит массовую поддержку. Албанцы, периодически восстававшие против власти империи, направляли посланцев в Неаполь, прося помощи. Напоминая, что Карл Анжуйский некогда был провозглашен королем Албании, албанские вожди просили короля Роберта и его брата Филиппа Тарентского восстановить свою "законную" власть над их страной. Еще южнее, в Эпире, местная знать, люто ненавидевшая своего деспота Фому Ангела, вздумавшего реформировать деспотат по образцу государственной модели Ласкарисов, готова была поддержать иностранное вторжение. Эпирские мегистаны готовы были заменить Фому Ангела его кузеном Николаем Орсини, маркграфом Ионических островов, но, понимая что император Византии неизбежно вмешается, искали иностранной поддержки - и найти ее могли лишь в Неаполе.

 

Осенью 1322 года между Филиппом Тарентским, Николаем Орсини и албанскими вождями был заключен секретный пакт, подтвержденный королем Робертом. Роберт Неаполитанский, будучи здравомыслящим человеком, отнюдь не рассчитывал завоевать Византию, но восстановление некогда созданного его дедом Карлом "Албанского королевства" под скипетром Филиппа Тарентского, и принятие под неаполитанский сюзеренитет Эпира -  представлялось при сложившихся обстоятельствах вполне выполнимой задачей. Всю зиму шла подготовка к походу. Кроме собственно неаполитанских войск участие в походе должно было принять французское войско, до этого сражавшееся за папу против Висконти в Ломбардии. Командовал им Людовик Бургундский, у которого к Византии были свои счеты - он был женат на Матильде Виллардуэн, внучке князя Гильома Ахейского. Кроме того через Сицилию было нанято 8 000 арагонских альмогаваров. На море кроме неаполитанского флота вторжение должна была поддерживать эскадра, которую выставляла Генуя - хотя генуэзские купцы и не желали ссорится с Византией, у гвельфов, утвержденных у власти оружием Роберта Неаполитанского, не было иного выхода.

 

В апреле 1323 года Филипп Тарентский внезапно высадился со своей армией в Спринаррице. В Арте заговорщики немедленно осуществили давно готовившийся переворот - деспот Фома Ангел был убит, новым государем Эпира провозглашен Николай Орсини. Переворот и латинское вторжение встретили понимание отнюдь не повсеместно - Янина, крупнейший город Эпира, отказалась признавать нового деспота. Филипп Тарентский двинулся было на помощь союзнику, но Янина оказалась чрезвычайно сильной крепостью, без труда отбив атаки союзников. Филипп, предоставив Орсини решать проблему Янины самостоятельно, двинулся на север, в призывавшую его Албанию, и осадил с суши и моря ключевой порт на юге Албании - Авлону.

 

Меж тем василевс Василий III уже шел с армией на запад по Via Egnatia, в то же время направив весь флот в Ионическое море. Флот успел первым, уже в мае замаячив у входа в залив Авлоны. Мегадука Феодор Музалон вел 80 боевых галер. Филипп Тарентский не мог допустить чтобы флот императора разорвал его коммуникации с Италией. Силы были практически равными, и принц решился на битву, усилив экипажи своих галер солдатами из своей армии.

 

 Когда боевые линии сблизились, "стрелы греков закрыли солнце", устилая палубы итальянских кораблей убитыми и ранеными; вслед за тем ромеи сцепились на абордаж, вступив в бой с ослабленными обстрелом командами противника. Генуэзцы, пошедшие в этот поход "из под палки", по большей части уклонялись от боя и под конец попросту бежали, бросив неаполитано-провансальский флот на растерзание грекам. Флот Филиппа Тарентского был наголову разбит; многие корабли вместе с экипажами были захвачены, некоторые выбросились на соседнее побережье. Когда ромейские корабли блокировали галеру, на борту которой находился сам герцог, и подвергли ее с двух сторон массированному обстрелу, уцелевший экипаж в панике укрылся в трюме. Греки взяли флагманскую галеру противника на буксир и принялись преследовать другие, но трос оборвался, и кораблю герцога удалось скрыться, использовав благоприятный ветер. Преследуемый императорским флотом, он выбросился на берег, где нашел защиту у своих солдат; Филиппу Тарентскому чудом удалось избежать плена, едва не подвергшись участи своего отца Карла Хромого в сражении с Руджиеро де Лориа.

 

Это была катастрофа. И не только для Филиппа Тарентского, потерявшего надежду взять Авлону (получившую теперь снабжение и подкрепления с моря), но и для Николая Орсини. Феодор Музалон, господствуя на море, высадился на Ионических островах - и крепости Кефалонии и Закинфа сдались. Виной тому была сестра императора Василия, Анна Ласкарис, молодая вдова убитого деспота Фомы. Захваченная после убийства мужа в плен, она была направлена в заточение на Кефалонию, где сумела очаровать своего тюремщика - младшего брата Николая Орсини Иоанна. После битвы при Авлоне Иоанн Орсини перешел на сторону императора и сдал Кефалонию мегадуке.

 

А меж тем император продвигался вперед. От Охрида он шел по Via Egnatia через горные дефиле; акритская пехота захватывала господствующие высоты, сбивая с них албанских партизан. Теперь, когда надежда не быстрый захват побережья рухнула, необходимо было остановить императора и удержать захваченные восставшими албанцами территории. Иначе и база снабжения, и новоиспеченные воинственные подданные скоро исчезли бы. Филиппу Тарентскому оставалось все поставить на битву и сокрушение противника одним ударом - и битва была дана у крепости Неокастрон (Эльбасан).

 

Ромеи заняли оборонительную позицию, выставив вперед пехоту, которая успела окопаться и огородиться вбитыми в землю кольями - поле сражения было перегорожено рядом таких редутов-ежей, между которыми оставались широкие проходы. Увидев позицию ромеев, командир арагонских наемников Филипп д`Эстандар предложил пустить в наступление первыми альмогаваров, которые взяли бы редуты и расчистили колья, пропустив затем вперед рыцарей. Но французские рыцари во главе с Людовиком Бургундским подняли его на смех, заявив что французы никому не уступят место в авангарде. Французы, построившись в баталии, устремились в атаку. Когда рыцари приблизились на дистанцию поражения, лохаги отдали команду, и ливень стрел, "подобный снегопаду", обрушился на французов.

 

Участники сражения позднее писали что целый фронт атакующего эскадрона уничтожался, лишь только на коротком расстоянии в него стреляли залпом. Раненых было больше, чем убитых; некоторые даже не были и ранены, а просто внезапное замешательство и остановки пугали лошадей и они выбрасывали рыцарей из седел, так что линия превращалась в смешанную кучу брыкающихся и бьющихся лошадей и людей, более или менее удачно старавшихся стать на ноги. Падавшие лошади разрывали линию; но хуже были раненые; они поворачивались назад, метались во все стороны «с торчавшими в них стрелами», уносили с поля битвы своих всадников и мешали или опрокидывали даже тех, у кого лошади не пострадали. Рыцарские лошади, "став от боли проворными", понеслись назад на строй наступавшей пехоты и "привели его в величайшее замешательство", прорвавшись сквозь строй во многих местах.

 

Эстандар атаковал пехотой по фронту, спасая разбитых французов. Альмогавары и албанцы в пешем строю напали на ромейские "редуты"; со стороны ромеев гоплиты, выдвинувшись вперед, закрыли стеной щитов проходы между редутами. Закипел ожесточенный бой пехоты по фронту; лучники, пользуясь тем что редуты, выстроенные в форме треугольника выдавались вперед, расстреливали атакующих с боков продольно. Неся большие потери, пехота начала откатываться; в этот момент гоплиты разомкнулись, и клибанофоры обрушились на прореженный строй испанцев и албанцев, врубившись в него на всю глубину.

 

Филипп Тарентский бросил в атаку остававшуюся у него итальянскую тяжелую кавалерию, и финал боя решился в кавалерийском бою "лоб в лоб". Сражение завершил Иоанн Кантакузин, который осуществил "маневр гиперкерастов", с конными лучниками охватив фланг противника. Разгромленное войско латинян устремилось в бегство; албанская пехота была вырублена почти подчистую; остатки альмогаваров укрепились в лагере и сдались под гарантии жизни. Многие бароны и рыцари попали в плен; спастись удалось тем, у кого оказались свежие лошади.

 

Филипп Тарентский с остатками своей конницы бежал в Эпир, к Николаю Орсини. Василий III, устроив куртуазный пир для пленных рыцарей, отослал их в Фессалонику, и двинулся на юг. В Клисуре, Канине, Стародоле - албанцы сдавали захваченные крепости, каялись и выдавали заложников. Николай Орсини, отступив от Янины в Арту, так же пытался покаяться, отрекаясь от Эпира и прося вернуть ему хотя бы Кефалонию - но император не внимал ничему. Арта была осаждена, и вскоре взбунтовавшиеся горожане сами открыли ворота императору. Филиппу Тарентскому незадолго до этого удалось ускользнуть благодаря одному отчаянному генуэзскому капитану, прорвавшемуся ночью через блокаду; но большая часть его уцелевших соратников попала в плен. Николай Орсини был заточен пожизненно в одной из крепостей под Константинополем, где вскоре умер; заговорщики, виновные в смерти Фомы Ангела, были жестоко казнены. Ионические острова были переданы брату Николая, Иоанну Орсини, вместе с титулом севастократора; император позволил выйти за него замуж своей сестре Анне, вдове убитого Фомы Ангела. Что же касается самого Эпирского государства Ангелов - оно было ликвидировано. На его месте возникли две новые имперские фемы - Эпир и Этолия.

 

 

Осенью 1323 года Василий III вступил в Константинополь в триумфальном шествии. Его встречали как героя с полубожественным ореолом. Власть двадцатисемилетнего императора была отныне непререкаемой.

 

Изменено 29 Jan 2017 пользователем Georg