Боги Моря и Льда

[Magnum]

Конкретно здесь не все было указано раньше. Только наиболее крупные регионы.

Мюркланд - штат Нью-Йорк ? 

 

[Каминский]

Мюркланд - штат Нью-Йорк ? 

Там формально от Массачусетса до какой-то из Каролин владения. Но центр да, наверное там где-то.

[Каминский]

В пиршественном зале Исборга, усадьбы ярла Фрисланда, за накрытым столом сидели трое. Во главе, конечно, восседал сам хозяин – тощий, высохший от времени старик, зябко кутавшийся в шубу из шкур песцов и полярных волков, несмотря на то, что сидел ближе всех к горевшему камину. Пальцы украшали золотые перстни, на одном из которых виднелся алый рубин, вделанный в массивную печатку и окруженный рунами. Выцветшие бледно-голубые глаза недоверчиво щурились, переходя с Эдмунда на третьего участника трапезы – плечистого мужчину, с  темно-рыжей бородой и желтыми глазами.  Он предпочитал помалкивать, налегая на  баранину и китовое мясо, но нет-нет, Эдмунд ловил на себе его настороженные взгляды. Они его не удивляли – у Керла, бастарда  Зигмунда от простой рыбачки, были все причины не радоваться нежданному «племяннику».

-Ты похож на мать, -  Зигмунд усмехнулся, поднимая кружку с элем, - а вот на отца не очень. Впрочем, я мало его видел.

- Тебе стоило чаще бывать на Островах, -  Эдмунд поднял кружку в ответ,- и мне не пришлось бы так долго ждать, чтобы увидеть деда.

-Мне вряд ли обрадовались бы там, - покривил губы Зигмунд,- с Ригифредом мы никогда не ладили, хотя я и дал согласие на брак твоей матери. Он был в Фрисланде всего лишь раз и ему не понравилось. А как тебе тут?

-Лучше чем я ожидал, - парировал Эдмунд. Краем глаза он поймал взгляд Керла и скупо усмехнулся – а стоит ли ждать чего-то иного от Фрисланда, нежели «холодный прием»? Но в остальном ему тут пришлось по душе – Исборг, вопреки его ожиданиям, оказался старым, но довольно крепким  домом, построенным на развалинах ирландского монастыря. Усадьба был сложена почти целиком из камня – лес в здешних краях  считался роскошью. Единственная роща более-менее высоких деревьев росла на том же гористом острове, где находилась и усадьба Зигмунда, а сам остров расположился в устье обширного фиорда, уходящего вглубь Фрисланда. Кроме усадьбы на острове была еще рыбацкая деревня потомков норвежских поселенцев –  там же был и причал, у которого стоял «Морской Вепрь».  Подобные деревушки, числом около десяти, раскинулись  на островах и скалистых мысах, по обе стороны от фиорда. Дальше к северу начинались кочевья финнов, а еще дальше - земли желтокожих инутов, плативших дань Зигмунду китовым усом и жиром, моржовыми клыками и шкурами пушных зверей.

- Ты, может, ждешь извинений за мое отсутствие на Тинге- продолжал Зигмунд,- я не так  крепок, как лет сорок назад. В последние годы, я почти не выхожу из усадьбы.

-Пустое,- отмахнулся Эдмунд,- я все-таки Лорд-Наместник Заката. Мне нужно побольше бывать даже в самых отдаленных владениях. Особенно там, где правит мой дед.

- «Правит», хехе, - Зигмунд рассмеялся дребезжащим смехом,- Керл, оставь нас.

Фрисландец зло зыркнул на Эдмунда, но коротко поклонился и вышел за дверь. На суетящихся вокруг стола узкоглазых рабынь с подносами, Зигмунд не тратил слов, лишь слегка поведя бровью и понятливых девушек как ветром сдуло.

-Кажется твой бастард не в восторге от моего появления, - заметил Эдмунд.

-Он бастард и этим все сказано,- передернул плечами Зигмунд, - боги зло посмеялись надо мной, оставив из четырех сыновей лишь одного, да и то незаконнорожденного. Рольф погиб в стычке с скреллингами на Хеллюланде, вместе с моим внуком; Ульрих утонул три года назад, а Олав сгорел от горячки в пять лет.

-Хочешь сказать, что Керл твой единственный наследник? – спросил Эдмунд.

-Теперь уже нет! – Зигмунд в  упор уставился на внука.  Тот уже поняв, о чем идет речь, устроился поудобнее, взяв кусок рыбного пирога и налив себе еще эля.

-Я очень  стар,- говорил Зигмунд,  - недалек тот день, когда я отправлюсь к богам. Наследника у меня нет…кроме Керла, который спит и видит, как он унаследует Фрисланд. У него кишка тонка поторопить меня на тот свет, но и без того он считает, что ему недолго осталось ждать. Я почти смирился с тем, что этот дом унаследует бастард - ведь я почти ничего не знал о тебе. Однако ты сам пришел в Исборг, наместником Заката, добившись присяги от этих южных леммингов,- ярл презрительно сплюнул, - не иначе сами боги дают мне знак. Вот тебе мое слово, внук – я дам клятву, как и  остальные ярлы - если ты станешь моим наследником.

Эдмунд думал недолго: с одной стороны Фрисланд, как владение его не привлекал, с другой – титул ярла поможет ему окончательно стать своим на Закате. К тому же, судя по упрямому взгляду Зигмунда это условие будет обязательным для его присяги.

-А что же Керл?- спросил он.

-Я отдам ему деревню, откуда родом его мать,- пожал плечами Зигмунд,- с него достаточно. Ну как, ты согласен?

-Так даже лучше,- кивнул Эдмунд,-  я собираюсь ввести ярлов Заката в Уинтенагемот и с Фрисландом это будет проще проделать, если его возглавит сын Короля Островов.

«И не только сын, но и брат» - всплыла ядовитая мысль, но Эдмунд быстро отогнал ее от себя – с Бродиром он разберется позже.

-Мне нет дела до твоего отца,- хмыкнул Зигмунд,- я всегда считал что твоя мать достойна большего. Надеюсь, что эти слухи…насчет тебя.

-Ты хочешь приравнять меня к Керлу? – Эдмунд недобро сузил глаза.

-О таком бастардстве многие могут только мечтать, - желчно усмехнулся ярл.

-Только не я,- покачал головой Эдмунд, - и лучше не будем об этом. Надо уладить все как можно скорее – меня ждут на юге.

-Подождут еще немного,- проворчал упрямый старик,- тебе нужно еще объехать будущие владения, познакомиться с местными старейшинами и вождями. Потом ты вернешься сюда и в святилище я объявлю тебя наследником.

Дед и внук  обсуждали здешние расклады столь подробно, будто Эдмунд становился бретвальдой Мерсии или кайзером Рейха, а не ярлом забытого всеми богами бесплодного края. Лорд-Наместник и ярл Фрисланда и не подозревали, что Керл стоит за дверью, приложив ухо к щели, старательно вслушиваясь в долетавшие слова. Бородатое лицо искривила недобрая жестокая ухмылка.

 

Небольшая лодка, из досок «сшитых» оленьими жилами, ивовыми прутьями и корнями полярных деревьев, лавировала меж больших льдин.  Направлялась она веслом в руках низкорослого полуинута - полуфинна в меховой одежде. Рядом с ним сидели Домман и еще несколько саксогэлов, пытавшихся орудовать веслами в одном ритме с узкоглазым кормчим.  Слева и справа шло несколько еще более неказистых суденышек – инутские каяки. Сам Эдмунд, как и его люди, предпочли бы, конечно, более привычное судно, однако принесенный поднявшимся накануне ветром плавучий лед сделал небезопасным плавание столь больших судов, как «Морской вепрь» и даже меньшие по размерам драккары. Инутский каяк, позаимствованный финнами и скандосаксами, являлся  основным плавучим средством в этих северных краях. И лишь для Эдмунда, в знак уважения к его статусу, взяли «шитую» лодку саамов, не хуже каяков умеющую маневрировать меж здешних льдин. Его люди вооружились арбалетами, луками  и длинными копьями, фрисландцы и вовсе обходились одними копьями и большими  ножами. Из местных арбалет имел лишь Керл, севший в один из каяков вместе с несколькими охотниками из родной деревни. Эдмунд не знал, догадывается ли бастард, что его Фрисланд уплывает у него из рук – во всяком случае, сейчас он держался вполне уважительно, не оспаривая первенство мерсийца, как и Эдмунд не подвергал сомнению лучшее знанием Керлом здешних мест. Сам принц сидел посреди лодки, держа на коленях заряженный кулеврин – едва ли не первое огнестрельное оружие в этих краях. Его глаза перебегали с берега на берег широкого фиорда, высматривая малейшее движение средь заснеженных скал и ледовых шапок. Некогда эти берега были населены гуще: взгляд принца то и дело натыкался на старые усадьбы, давно покинутые хозяевами. Ограда вокруг пустынных дворов, давно развалилась, также, как и все хозяйственные постройки; в самих домах также проваливались крыша и стены. Кое-где даже попадались развалины  церквей  – последнее напоминание об ирландских поселенцах, изгнанных отсюда новыми хозяевами. Скандосаксы же почти не заселяли брошенные деревни – ужесточившиеся холода отбили у них охоту двигаться вглубь фиорда.

Еще больше заброшенных деревень Эдмунд видел к северо-западу от Исборга, во время объезда местных поселений - как они и договаривались с Зигмундом. Перед отъездом Эдмунд принес в жертву оленя в местном святилище – замысловатом лабиринте из высоких валунов, меж которых стояли изваяния Ранн, Одина и Эгира. Но почитались тут и иные боги, неведомые больше нигде на Закате: вроде Морского Старца, огромного получеловека-полуморжа или же чудовища с огромным клювом и еще более огромными когтями, которого местные инуты называли Торнарсуком, а финны и скандосаксы – Хресвельгом. У изваяний этих божеств, Эдмунд принес жертвы уже позже,  во время своего похода на Север, где он останавливался в рыбацких деревнях и становищах. Он ел сырое мясо и рыбу со старейшинами финнов и  инутов, спал с предлагаемыми ему дочками вождей и сидел у костра, слушая как бьет в бубен шаман, спрашивая у духов, угоден ли им новый владыка Заката. Недовольства пока еще не высказал никто, хотя Эдмунд и не мог сказать, что стало тому причиной - действительная милость духов или подарки, поднесенные вождям и шаманам.

Объехав, наконец, своих северных подданных, принц повернул в Исборг, где Зигмунд готовился объявить его наследником. Однако, вернувшись, Эдмунд узнал, что случилась беда – на плавучих льдинах с северо-востока принесло  двух белых медведей.  Огромные звери шлялись по окрестностям, уже убив нескольких охотников и двух женщин, собирающих выброшенных морем рыб и моллюсков. Эдмунд встретившись с дедом, заявил что стоит обождать с церемонией, пока хищники не будут убиты. Зигмунд согласился, сказав, что новый правитель будет принят еще с большим воодушевлением, как победитель опасных зверей, к тому же владеющий новым оружием, все еще воспринимающимся инутами с суеверным страхом и немалым почтением.

На следующий день суда с охотниками  вошли в устье фиорда Тазермиут, поднимаясь меж заледеленых скал, дальше к северу переходивших в настоящие горы. Именно здесь в последний раз видели обоих хищников, буквально накануне ворвавшихся в  чуть ли не единственную населенную деревушку, растерзав десятерых ее жителей. Ни Эдмунд, ни Зигмунд не знали, что накануне Керл уже выпустил ворона, помчавшегося на северо-восток, где, укрывшись в уютной бухте ждали вестей люди Лейфа Белоглазого.

Неожиданно Керл привстал и указал куда-то вправо.

-Это здесь!- крикнул он. Эдмунд обернулся и невольно передернулся – даже его, видевшего все жестокости войны, впечатлило жуткое зрелище.

Деревня была невелика  – с десяток неказистых домов, сложенных из камней и плавника, кое-где залатанных шкурами. Сейчас эти убогие строения зияли чернотой проломленных дверей, на пороге которых лежали истерзанные тела. Камни и снег густо покрывала запекшаяся кровь, кое-где валялись выпущенные кишки и оторванные руки.

-Слишком много убитых для двух зверей,- пробормотал кормчий-финн.

Эдмунд кивнул, внимательно осматривая мертвых. Сколь свирепыми и огромными не были медведи, даже им не под силу было бы вырезать всю деревню, в которой, без сомнения, имелись охотники, поднаторевшие в сражениях с подобными хищниками.

-Пять человек останутся возле лодок,- сказал он,- остальные пойдут со мной.

- Это не простой зверь! -  крикнул один из инутов, - это  нанурлук! Даже два!

Опасливый шепоток пробежал среди фрисландцев. Переселенцы из Европы переняли у местных немало суеверий – в том числе и о ледяных демонах, принимающих обличье белых медведей - нанурлуке и кукувеаке. Резное изображение последнего Эдмунд видел в одном из святилищ – десятилапое чудовище, вымазанное кровью и оленьим жиром.

- Лед растопляют огнем,-  он хлопнул по кулеврину, - гром и молнии уничтожат ледяных чудовищ. Кто не хочет, чтобы с его близкими случилось то же самое,- он указал на окровавленные останки,- идет со мной. Остальные пусть сторожат лодки.

С этими словами он зашагал в гору, направляясь к заснеженному ущелью, куда вели кровавые пятна и большие когтистые следы. Их он узнал сразу – такой же след красовался и на знаменах Фрисланда, рядом с валькнутом. За ним пошло пятнадцать человек - все саксогэлы и все люди Керла, вместе с самим бастардом. Из финнов пошли только двое, а все инуты, обуреваемые суеверным ужасом, остались на берегу.

- Сами боги посылают тебе этих зверей,- усмехнулся подошедший Керл,- убив нанарлука ты и сам станешь почти богом для здешних дикарей.

-Вряд ли здешние боги станут мне помогать,- хмыкнул Эдмунд, - и я не рвусь испытать их гнев, став их соперником.

Невольно он вспомнил о собственном неоплаченном долге перед богами – интересно, как скоро Бледугхадда захочет призвать его к ответу?

- Эти медведи - обычные звери, - продолжал Эдмунд, - как только я…

Оглушительный рев прервал его на полуслове и ближайшая снежная шапка словно взорвалась,  поднимаясь могучим белым зверем. Медведь оказался и вправду огромен: с леденящим кровь рыком медведь ворвался в скопление людей, нанося удары  лапами направо и налево. Свистнуло несколько стрел, но они только разъярили чудовище. Зверь метался, опьяненный запахом крови, ломая кости и сокрушая черепа, в то время как сбившиеся вокруг него люди старались поразить его копьями. Эдмунд вскинул кулеврин , но тут же, выругавшись, опустил - слишком кучно сбились  люди в узком ущелье, чтобы можно было стрелять, не опасаясь попасть в кого-то из них. 

Зверь взревел и тут же сверху раздался ответный рев: на одной из скал появился второй медведь,  еще больше первого – не менее шести футов в холке, с клыками размером с кинжал. Эдмунд хотел выстрелить, но в последний момент поменял прицел, когда первый зверь на миг открыл правый бок. Две вещи  свершились одновременно – грохот выстрела и крик Доммана, не успевшего вовремя выпустить копье, завязшее в медвежьем теле. Это промедление стало для него роковым  - зверь, пришедший в ярость от боли, дернулся с такой силой, что саксогэл упал в окровавленный снег. Эдмунд ругаясь и рассыпая порох, пытался перезарядить кулеврин, но поздно – обезумевший от боли медведь, поднялся на задние лапы и обрушился  на пытавшегося отползти воина. Вторая пуля вошла прямо в лобастую голову, но медведь оказался на удивление живучим – отбросив кровавое месиво, в которое он превратил Доммана, он успел прикончить еще двух людей и исдох только получив еще две пули.  Эдмунд вскинул голову, но второй медведь уже исчез со скалы. Принц перевел взгляд на поле боя – семь человек убито, включая и трех скасогэлов, - из  шести отправившихся с ним на эту проклятую охоту.

Краем глаза он отметил знакомое движение и успел отпрянуть в сторону, перекатываясь по снегу и стараясь держать кулеврин дулом вверх. Свистнувший над ним болт ударился о камень, высекая искры. Эдмунд не глядя, выстрелил в ответ и был награжден чьим-то предсмертным воплем. Принц вскочил на ноги и увидел, как Керл и его люди, добивают саксогэлов - причем к ним присоеденились и оставшиеся финны. Времени на то, чтобы перезарядить кулеврин уже не было –   покончив с людьми Эдмунда, его враги уже подбегали к принцу. Его спасло только то, что банда Керла навалилась кучей, мешая друг другу. Выхватив меч, Эдмунд вонзил его в горло одного из  противников и, воспользовавшись тем, что остальные на миг отшатнулись, кинулся вниз по ущелью, на ходу пытаясь перезарядить  кулеврин. Ему удалось это сделать лишь когда он уже выбежал на берег фиорда – и тут же замер, пораженный.

На берегу лежала окровавленная груда тел, в которых Эдмунд сразу признал оставленных у лодок инутов. Над ними стояли, поднимая арбалеты, с десяток человек, во главе с ухмыляющимся Ульфом Белоглазым.

Только сейчас Эдмунд понял, в какую изощренную ловушку его заманили. Они отбыли из Винланда вместе с ярлом Рэйвенланда, который погостив день у Зигмунда вечером отбыл на родину. Времени переброситься словечком с Керлом у Лейфа было предостаточно – оба бастарда, ярл и претендент, явно хорошо знали и поддерживали притязания друг друга. Видимо Лейф, неплохо знавший эти места, залег где-то неподалеку, как-то поддерживая связь с Керлом. За время отсутствия Эдмунда у этих двоих  хватило времени придумать как заманить принца в ловушку. Возможно, именно люди Лейфа и вырезали ту деревню, а медведи пришли уже на готовое пиршество.

Все эти мысли молнией пронеслись в голове Эдмунда, когда его руки уже вскидывали  кулеврин, направляя на Лейфа. Но вместо выстрела послышался лишь сухой щелчок – порох все же отсырел. С рычанием Эдмунд отбросил бесполезное оружие и метнулся обратно – как раз на выбегающих на него людей Керла. Полоснув по горлу одного и отбив копье второго, Эдмунд ухватил врага за горло и, развернув спиной к себе, подставил его под арбалетные болты. Кто-то метнул копье и Эдмунд почувствовал жгучую боль в боку. Не  глядя он полоснул ближайшего фрисландца и кинулся бежать по  ущелью, держась за кровоточащую рану.

-За ним!- рявкнул Лейф подошедшему Керлу. Лицо последнего кривилось от боли, он хромал на правую ногу – кто-то из саксогэлов, перед смертью, успел воткнуть копье.

-Пусть бежит,- сплюнул он,- в этих проклятых горах второй медведь найдет его быстрее нас. Он ранен и у него только меч – от зверя это его не спасет.  А нам надо бы поторопиться, - Керл с тревогой посмотрел на заволакиваемое тучами небо, - к ночи поднимется метель, а то и буря.

-А что твой отец?- спросил Лейф.

-Скажем старому говнюку, что его внука задрал медведь,- пожал плечами Керл,- к тому времени, как мы доберемся в Исборг, это станет чистой правдой. А если он и не поверит – кого уже это волнует? Я слишком долго тянул– пора покончить со стариканом, пока он не нашел себе еще одного «правильного» наследника.

Он посмотрел в глаза Лейфа и оба бастарда почти одновременно хищно усмехнулись.

 

Эдмунд не знал как долго он бежал, то и дело ныряя в боковые проходы, прислушиваясь к звукам позади. Лишь убедившись, что погони нет, он решил осмотреть свою рану. Спрятавшись в небольшой пещере, он, шипя от боли и ежась от холода, осторожно осмотрел место, куда пришелся удар копья. Рана оказалась неглубокой, но длинной, обильно сочась кровью. Впрочем, жизненно важные органы не были задеты и Эдмунд, оторвав от одежды полоску ткани, тщательно прополоскал ее в ближайшей речке и замотал рану. После он вдоволь напился ледяной воды, стараясь хоть так заглушить ноющую пустоту в желудке – с  утра у Эдмунда не было во рту ни крошки.

Впрочем, сейчас перед мерсийским принцем стояли и более серьезные проблемы. Он уже понял, что его не стали преследовать, но спокойствия ему это не прибавило: похоже Керл и Лейф уже не числили его среди живых – и не без оснований. Даже на лодках они плыли полдня – но Керл с Лейфом наверняка увели или сожгли все суда. Взять другую лодку негде – единственную деревню в этих краях разорили рэйвенцы.  Оставалось идти до моря пешком – по незнакомым горам, пешком, с одним только мечом. В этих краях водятся волки и бродит белый медведь, уже отведавший человеческое мясо. И, даже если Эдмунд преодолеет все эти опасности - в усадьбе остается еще и Керл.

И тем не менее, иного выхода, кроме как идти к морю у Эдмунда не было.

Поначалу он сгоряча, решил не откладывая, идти к фиорду, - единственному ориентиру для него сейчас. Но у здешних богов были иные  планы – вскоре Эдмунд увидел, как над горами собираются темные тучи. Поднялся ветер, сметая снежную пыль со скалистых вершин,  с неба тоже повалил снег, заметавший принца в морозной круговерти. Прежнее пристанище Эдмунда не годилось для укрытия и принцу пришлось поскитаться по ущельям, прежде чем он нашел достаточно глубокую пещеру. К счастью, ее никто не облюбовал из  зверя, так что уставший Эдмунд, закутавшись поплотнее, уснул прямо на камнях, под рев и стенания пурги.

Он сам не понял, что его разбудило – проснувшись, словно от толчка, он мгновение лежал с раскрытыми глазами, после чего принялся спешно растирать руки и прыгать на месте, ругая себя последними словам за беспечность. Он бы мог замерзнуть во сне, если бы его не разбудило…а что?

Он прислушался – снаружи царила полная тишина. Осторожно, держась рукой за стенку пещеры Эдмунд выглянул наружу – перед ним простирались заснеженные горы, совершенно ему незнакомые. Похоже, вчера, ища укрытие, он совершенно заблудился. Эдмунд глянул в небо – оно очистилось от туч и в нем, среди насмешливо подмигивающих звезд, ярко светила полная Луна.

И в этот миг морозную тишину фрисландской ночи нарушил хорошо знакомый и от этого еще более страшный звук, заставивший его положить руку на меч – протяжный волчий вой. Что-то странное, причудливо искаженное послышалось в нем Эдмунду: в голову полезли местные байки о  злобных тварях обитающих в этих горах. Вой повторился и ему ответил не менее тревожный звук – уже знакомый воину  рев белого медведя.

Однако  выбора у Эдмунда все равно не было – дождавшись утра, он двинулся на запад, ориентируясь по солнцу. Вскоре ему встретилась небольшая, но бурная речка – и Эдмунд, после нескольких неудачных попыток, нанизал на меч небольшую рыбу, которую тут же и съел. Полностью  голод она не утолила, но все же немного придала сил и подняла настроение. К полудню оно стало еще лучше  – когда, поднявшись на очередную скалу, Эдмунд увидел широкую синюю гладь - воды Тазермиут-фиорда.

И почти сразу в его уши ударил  ненавистный рев, донесшийся откуда-то снизу. Пригнувшись и прячась за скалами, Эдмунд подобрался к обрыву и глянул вниз. Под ним находилась что-то вроде маленькой бухты, огражденной от  фиорда массивными каменными глыбами в человеческий рост. Воды в ней едва достало бы Эдмунду до колена. И над бухтой, скаля желтые клыки,  рычал огромный белый медведь. Перед ним щелкало зубастой пастью существо, которое Эдмунд поначалу принял за большого тюленя. Однако он сразу понял свою ошибку, отметив  спинной плавник и характерную черно-белую окраску. В  бухте, с трудом передвигаясь в мелкой воде, металась косатка – еще молодая, от силы десяти футов в длину. На ее коже виднелись  глубокие кровоточащие раны. Похоже, наземный хищник выигрывал в этой схватке у морского – как бы не клацали устрашающие зубы, медведь ловко уворачивался от них, не упуская шанса рвануть косатку когтями или зубами. Эдмунд понял, что случилось: ночью,  во время бури, волны выбросили кита сюда, а камни закрыли  дорогу назад к морю. Он заметил разбитую в кровь морду – видимо косатка пыталась протиснуться в узкие щели меж исполинских валунов, пока не выбилась из сил. Тут ее и нашел зверь, увидевший  в беспомощном ките-убийце легкую добычу.

Решение пришло быстро – Эдмунд сразу сообразил, что ему представился шанс избавиться от угрозы медвежьего нападения. Да и традиции Островов относились к косаткам с почтительным уважением, как к вестникам Морских Богов. Осторожно, прячась за скалами, он принялся спускаться, заходя к медведю сзади. Тот, стоя на берегу, вновь прицеливался к обессилевшему киту. Видимо решив, что касатка совсем выбилась из сил, медведь поднялся на задние лапы, готовясь нанести смертельный удар и в этот миг, спрыгнувший позади него Эдмунд,  вонзил меч под лопатку зверя. Медведь взвыл,  поворачиваясь к новому врагу, но тут зубастая пасть ухватила его за лапу. Медвежьи челюсти клацнули  перед лицом Эдмунда, чуть не захватив кончик носа, и тут же удар могучей лапы отбросил его к скалам. Полуоглушенный, окровавленный, мерсиец, пошатываясь, поднялся, пытаясь остановить кровь из ран, нанесенных острыми когтями. Медведь, оглашая воздух свирепым ревом, пытался вырваться из пасти косатки, наполовину вытащив ее из воды, терзая кита свободной лапой и зубами. Он уже почти освободился, когда Эдмунд снова вогнал меч в поросший белой шерстью бок. Уворачиваясь от лягавших его задних лап, воин ударил  по одной из них,  почти отрубив когтистую ступню. Фонтан темно-красной крови залил ему лицо и руки. Зверь жалобно взвыл, рванувшись с такой силой, что выдрал лапу из пасти кита-убийцы, содрав об его зубы мясо до кости. Медвежья голова повернулась к Эдмунду, тот увидел бешено горевшие глаза и  что было силы вонзил меч в клыкастую пасть. Зверь отшатнулся, вслепую двинул в мерсийца лапой  и в этот момент косатка, собрав все силы в отчаянном рывке, сомкнула пасть на горле врага. Медведь забился в предсмертных судорогах, становящихся все слабее, а вновь вскочивший Эдмунд  колол и рубил, пока зверь, с наполовину откушенной головой, не замер навсегда.

Уже позже Эдмунд сидел на краю бухты, сдирая с медведя шкуру, которой он надеялся залатать свою потрепанную одежду, через прорехи в которой уже просачивался вездесущий фрисландский холод. Куски медвежьего мяса он бросал косатке да и сам отдавал должное медвежатине, не обращая внимания на ее мерзкий привкус. Мерсиец сидел совсем близко к воде, почти рядом с оскаленной пастью, однако косатка не пыталась напасть на него. Умные черные глаза напряженно следили за Эдмундом, словно в надежде, что он и дальше станет помогать зверю. Эдмунд и вправду пытался отодвинуть огромные камни, убив на это почти весь день, но тщетно – они были столь велики и тяжелы, что их не сдвинуло бы с места и стадо быков. Когда стемнело совершенно вымотанный Эдмунд уселся на камне и сокрушенно покачал головой.

-Прости, старина,- он посмотрел на косатку, - я могу для тебя сделать только одно…

Оглушительный вой, много громче чем волчий прервал его, остановив потянувшуюся к мечу руку.  Вой повторился – а за ним последовал громкий всплеск, словно ударила хвостом огромная рыба. Будто в ответ, издавая странные звуки, кит-убийца заерзал в бухте, привставая на плавниках, словно пытаясь выйти из воды. Бросив на него быстрый взгляд, Эдмунд, вскарабкался на скалу и застыл на месте.

С середины фиорда к берегу быстро двигался высокий плавник, под которым угадывалось могучее черно-белое тело, длиной не менее тридцати футов. Вот над водой появилась большая голова, открылась зубастая пасть и из нее вырвался протяжный вой. В этот миг над морем взошла полная луна и Эдмунд, с открытым от изумления ртом, увидел как исполинский кит-убийца взметнулся в воздух, одним  прыжком перемахнув через каменные стены и рухнув в бухту. Эдмунд  оглянулся и, в сердцах, помянул Одина, Эгира и Цернобока, впечатленный даже больше, чем при явлении Бледугхадды.

Посреди бухты, почти доставая головой до ног Эдмунда, скалил зубы диковинный зверь: с хвостом и спинным  плавником косатки, с ее черно-белой кожей, но стоявший на высоких, сильных ногах, напоминавшие волчьи. Волка напоминало и поджарое мускулистое тело, величиной превосходившее самого крупного быка. Оскаленная морда обзавелась острыми ушами и подвижным носом, жадно обнюхивавшим  медвежью тушу. Волчьими стали и глаза зверя. Рядом с исполинским зверем стоял такой же, только раза в три меньше – и принц признал в нем недавнего соратника в битве с медведем.

-Аклут,-  прошептал Эдмунд.

Он уже знал инутские легенды о косатках-оборотнях, способных принимать вид гигантского волка или полуволка-полукосатки, чтобы охотиться на суше. Об этих существах говорили и легенды переселенцев – якобы Бара, одна из дочерей Ранн и Эгира, русалка с хвостом кита, приняв обличье касатки, сошлась с Одином в обличье волка ( по другим версиям легенды – с одним из его волков: Гери, Фреки или самим Фенриром), породив род этих чудовищ. Как и все оборотни, они могли превращаться только ночью, при свете Луны, с восходом солнца оставаясь в том же обличье, в каком застал их рассвет. Видимо и молодому хищнику не повезло оказаться в обличье касатки, когда шторм забросил его в эту ловушку.

Клыкастая пасть ухватила окровавленные останки, напряглись могучие лапы и взрослый аклут перепрыгнул через камни,  упав в воду уже косаткой. У второго, израненного зверя хватило сил только запрыгнуть на скалы рядом с Эдмундом. Желтые глаза смотрели на мерсийца без злобы и тот, поколебавшись, коснулся огромной головы. Молодой аклут боднул человеческую руку, так что тот едва удержался на ногах, и, встав на задние лапы, забросил передние на плечи Эдмунду и смачно лизнул его в лицо. Мерсиец не знал, как он смог выдержать на себе эту тяжесть: за миг до того, как у него подкосились бы ноги, аклут убрал лапы и спрыгнул в море. Два больших хвоста поднялись вверх, будто приветствуя мерсийца, до него долетели капли от двух фонтанов брызг и колдовские звери ушли на глубину. Эдмунд покачал головой и спустился со скалы, чтобы забрать медвежью шкуру, в которую он предусмотрительно завернул несколько кровоточащих кусков медвежатины.

Уже позже Эдмунд сидел в небольшой пещере, возле весело потрескивавшего костра. Ему удалось высечь искру из найденных камней и поджечь собранный плавник, над которым теперь поджаривалась медвежатина. Утолив голод и просушив одежду, Эдмунд завернулся в шкуру, отходя ко сну, чтобы наутро продолжить свой путь к морю.

Проснулся он от внезапно охватившей его тревоги – еще не открыв глаза, он почувствовал, что в пещере, кроме него есть кто-то еще. Рука его привычно метнулась к мечу, но ощутила на месте оружия пустоту. Эдмунд вскинул голову, почти уверенный, что увидит Лейфа или Керла, но вместо них перед ним стоял некто странный – мерсиец даже не был уверен, что его можно именовать человеком. Высокое, не менее семи футов ростом, существо с ног до головы покрывала белоснежная, на удивление тонкая шерсть; сравнительно редкая на теле, она роскошной копной покрывала голову, заплетенная в несколько кос, как и окладистая густая борода. Под шерстью перекатывались могучие мышцы, пальцы рук оканчивались длинными, по-звериному острыми когтями. Глаза существа были столь светлыми, что казались белыми бельмами, но, несомненно, зрячими, с черными дырами зрачков, следившими за каждым движением Эдмунда. Ноздри возбужденно раздувались, как у хищного зверя, принюхиваясь к новым запахам.

И все же это существо явно не было просто  очередным зверем  – ноги его оканчивались сапогами из тюленьей кожи, чресла также прикрывало что-то вроде кожаного передника.‌‌‌‌ ‌Левое запястье украшал золотой браслет с знакомыми, но странно искаженными рунами, а в правой руке существо держало меч Эдмунда, явно умея обращаться с оружием. Мерсиец убедился в этом, когда существо, с необыкновенной быстротой метнувшись к нему, двинуло его рукоятью клинка в подбородок, погрузив принца во мрак беспамятства. ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ 

Изменено 31 Aug 2019 пользователем Каминский

[Magnum]

Как писали в старинных романах, Дэн Симмонс встречает Гарри Гаррисона. 

Аклут

Какое полезное животное!  

-А что твой дед?- спросил Лейф.

Разве не отец? 

[Каминский]

Разве не отец? 

Отец, да. Спасибо.

Какое полезное животное!  

Сам был в восторге когда узнал!

Как писали в старинных романах, Дэн Симмонс встречает Гарри Гаррисона.

Дэн Симмонс понятно, а где Гаррисон?

[Magnum]

Сам был в восторге когда узнал!

И ведь предки косаток ...надцать миллионов лет назад примерно так и выглядели. (Без плавника, конечно).  Аборигены нащупали теорию эволюции задолго до британских ученых!  

а где Гаррисон?

В сериале "Молот и крест" было несколько сцен с полуразумными косатками, посланниками морских богов.  

 

[Antabus]

Наконец-то прода! Класс! Косатка-оборотень - просто восторг.

в когтистую пасть.

Гены Чужих? Или слишком альтернативная морфология. Не хочется верить, что это просто опечатка.

[Каминский]

Не хочется верить, что это просто опечатка.

Увы, но это так

[Telcontar]

Тоже Гаррисон:

"Подобно тану, парамутаны происходят от приматов Нового Света. Генетический анализ свидетельствует о том, что. невзирая на отсутствие ископаемых доказательств, тану и парамутаны состоят в родстве и не скрещивались до сих пор только потому, что их разделяло огромное расстояние. Несмотря на внешнее различие в оволосении, кожа относительно безволосых тану и волосатых парамутанов несет одинаковое число волосяных фолликулов. Многие тану рождаются с рудиментарным хвостом, продолжающим-копчик; он содержит столько же позвонков, сколько и хвосты парамутанов"

[Каминский]

Пусть будет еще и тут. 

[Каминский]

Лентой тут принесло картинку, пусть будет. В некотором роде она отражает двойственную природу Риссы:

 "The Little Mermaid and the Sea Witch" by Nadezhda Illarionova, 1985

[Papa Hotel Whisky]

Хоть бы топонимы попытались поугадывать

Ну, Тресковый Мол - Кейп Код, коню понятно. Остальные вроде уже угадали.

[Каминский]

В чреве Тофета

 

Ее окружала тьма – непроглядная, жаркая, давящая со всех сторон, словно стенки гроба. Сходство с могилой усиливалось тем, что она не могла пошевелить и пальцем, - связанная по рукам и ногам, лежащая на жестком камне девушка не могла понять -  не проснулась ли она погребенная заживо в безымянной могиле? Слепой ужас перед западней овладел ею, она  извивалась в своих путах, но была не в силах даже крикнуть – рот ее затыкал прочный кляп.

 

«Может это еще не конец, - словно спасительная соломинка мелькнула мысль, удержавшая ее от безумия, - если бы меня погребли заживо, то зачем затыкать рот?»

 

К тому же она не чувствовала удушья – где бы она не находилась воздуха здесь было достаточно. Она дернулась еще раз, жалобно замычав, и  перед ее глазами вдруг вспыхнул свет, заставивший ее зажмурить глаза от неожиданности. Спустя миг девушка поняла, что кто-то сорвал с глаз повязку и она заплакала от счастья, когда поняла, что не в могиле.

 

Пока что.

 

Вокруг нее угадывалось что-то вроде зала – толком не разобрать в кромешной темноте. Где-то впереди горел огонь – не ярко, будто прикрытый чем-то, но его света оказалось достаточно, чтобы она разглядела  перед собой уродливую черную фигуру. Наверху мерцали две алые точки – будто злые глаза рассматривали беспомощную девушку.

 

Краем глаза она уловила во мраке некое шевеление и  тут же чьи-то сильные руки ухватили голову девушки, плотно прижав ее к камню. ‌‌‌‌‌ ‌‌‌Из мрака выступил некто в бесформенном черном облачении и уродливой, совершенно нечеловеческой головой.

 

-«Пожалуйста,- беззвучно взмолилась она, - пожалуйста, не надо»

 

Умоляющее мычание прорвалось сквозь кляп, когда в занесенной над ней руке блеснула сталь. Острое лезвие метнулось к лицу забившейся девушки и ужасающая боль пронзила ее тело, слепящей, багрово-черной темнотой лопнув в ее голове и растекшись по всему телу. Сталь кромсала ее плоть и она билась, беззвучнно вопя и  мечтая, чтобы тьма наконец поглотила ее.

 

На какое-то время  это случилось –  она провалилась в беспамяство. Когда же жертва очнулась, вокруг царила все та же тьма –на этот раз окончательная. Ее голова лежала в луже теплой липкой жидкости, такая же жидкость покрывала ее лицо и грудь. Голую грудь,  как и все тело  – пока она была без сознания, кто-то содрал с нее всю одежду и девушка, несмотря на весь свой страх и боль, вздрогнула от ненужного уже стыда от того, что какой-то мужчина касался ее, возбуждаясь на девичью наготу.

 

В теплой лужице меж холмиков юных грудей лежало нечто мягкое и скользкое и девушка с содроганием поняла, что это ее глаза.

 

Тишинувдруг   нарушили какие-то звуки – хорошо знакомые, но столь неуместные в этом аду!  Сильные мужские голоса пели на латыни – и словно в ответ им впереди, словно в огромном горне, взревело яростное пламя.

 

«Нет,- она бы всхлипнула, если бы было откуда течь слезам, - нет, не надо».

 

Она вдруг поняла, что лежит уже не на камне, а на необструганном, занозистом дереве. Под пальцами перекатывались какие-то маленькие твердые предметы…камушки, нет зерно. Зерно и стебли. И все это двигалось… вместе с ней.

 

«Нет, - взмолилась она, - нет, о Господи!».

 

Монотонные песнопения звучали все громче, когда ее ступни опалило жаром раскаленного металла. Что-то громко лязгнуло и жар стал многократно сильнее. Зубы ее сжались с такой силой, что прокусили и кляп и язык, ужасающий вопль вырвался изо рта, истекавшего пузырящейся кровью, когда ревущее пламя объяло забившуюся в предсмертной агонии  несчастную девушку.

[Каминский]

Два берега: Берег северный

 

‌‌‌ ‌‌‌Нигде в мире не собирается столько кораблей, как в портах Старого Карфагена. От Бизерта до Келибии тянется сеть башен и фортов, под защитой которых во множестве гаваней отчаливают и становятся на якорь тысячи судов: от убогих рыбацких лодок до похожих на плавучие горы квинкирем, с несколькими ярусами палуб и яркими стягами. Ежедневно в этих портах разгружаются и берут товар торговые суда из Палермо, Марселя, Рима, Александрии, Ханбалика; не смолкает гвалт разноязыкой толпы, пахнущей рыбой, солью, пряностями, скотом и множеством иных товаров, стекающихся в величайший город мира. Здесь же стоят быстроходные галеры и массивные каракки, ощетинившиеся жерлами пушек со всех бортов – величайший в мире флот города Ганнибала и Сципиона, Гейзериха и Велизария, Хасана ибн аль-Нумана и Лиутпранда Великого.

 

Сердце этой морской мощи – Кросе-ла-Микеле, город, порт и крепость, прикрывающая вход в Лангобардское Озеро. Две трети карфагенского флота стоит под сенью главных башен Кросе, возвышающихся по берегам ведущего в Озеро пролива. Правую башню венчает  мраморная статуя архангела Михаила, левую –  высеченный в красном граните император Лиутпранд. И земной и небесный воители держат меч, с исполинским костром вместо лезвия. Эти огни – Ангельский и Имперский Маяки, горящие днем и ночью, как символ неустанного попечительства над городом воинства земного и небесного.

 

В Кросе-ла-Микеле много торговых судов из множества стран, хватает там и военных кораблей, но флоты держав, не входящих в Карфагенскую Лигу - редкие гости здесь. Именно поэтому не только рыбаки и торговцы, но и моряки с галер  с  опаской взирали на необычные корабли, ранним утром вошедшие в гавань: не менее сорока судов, под бело-синими парусами, с оскаленными драконьими мордами на носах. У бортов стояли рослые воины, вооруженные мечами и секирами. Светлые бороды и голубые глаза лишь подчеркивали чужеродность моряков среди карфагенян, в большинстве своем смуглых, темноволосых и черноглазых.

 

Шедший впереди корабль, - самый большой и массивный, -  нес на самой высокой из мачт стяг со странным символом,  в центре которого желтело солнце. На носу, возле резной пасти неведомой твари, стоял высокий рыжебородый воин  в чешуйчатом доспехе и в сдвинутом на затылок позолоченном шлеме в виде оскаленной львиной  морды. Рядом  стояла красивая девушка, в темно-синем платье с красной вышивкой. Голубые глаза жадно рассматривали приближающийся город.

 

-Так много всего! – восторженно сказала она, - здесь, наверное,  больше людей, чем во всей Нормандии!

 

Воин снисходительно усмехнулся в вислые усы.

 

- Ты еще не видела Внутреннего Города, - сказал он, - за этими истуканами,- он указал на огромные статуи, - народу живет раз в двадцать больше, чем  на остальном побережье  от Танжера до Александрии.

 

Девушка восторженно закатила глаза и обернулась к приближающемуся берегу. Недовольную гримасу на лице мужчины она предпочла не заметить – она и так знала, что ее дядя Арнульв считает, что нормандским девушкам не место в больших городах. Но именно то, из-за чего Арнульву не нравился Карфаген и было главной причиной по которой златовласая красавица так мечтала попасть сюда.

 

От обоих маяков отходили длинные высокие причалы, к одному из которых и причалил флагман нормандцев. Арнульв уже приметил  здесь кучку людей, в которой выделялся смуглый мужчина, с мелкими черными кудряшками и  жидкой бородой. Его одежды окрашивали такие же сине-белые цвета, что и на парусах нормандцев.

 

- Тебя прислал мой кузен? – громко крикнул Арнульф, когда корабль причалил.

 

-Да, мой господин, - мужчина склонился в поклоне, - господин Бенехард, получив весточку о вашем прибытии, велел мне ждать вас здесь.

 

-Ясно. И давно ждешь?

 

-Дней десять, господин.

 

-Ну, это еще немного. Отправь гонца к Бенехарду, скажи, что дочь и брат короля Джерарда прибыли в Карфаген.

 

-Как прикажите, господин,- прислужник снова поклонился.

 

Ждать пришлось весь день и девушка извелась от нетерпения, меряя шагами палубу от кормы до носа. Ей ужасно хотелось сойти на берег, но Арнульв запретил ей – несмотря на то, что сам не раз покидал корабль. Дважды он сходил  в шлюпку  - в первый раз присланную с узкой галеры под знаменем с трехногим гением Палермо, а второй - с исполинской квинкиремы под красным стягом с белым полумесяцем. На этих судах Арнульф обсуждал с местными военачальниками детали того, ради чего нормандский флот, собственно, и прибыл  в Карфаген: Лига вела изматывающую войну с Германским Рейхом, в которой ей требовалась помощь каждого союзника.

 

Промаявшись весь день, с наступлением темноты девушка ушла в каюту и после бесплодного ворочания в кровати уснула только под утро.

 

- Госпожа Грета! –  разбудил ее голос служанки, - ваше высочество, прибыл ваш дядя.

 

Наскоро натянув платье, принцесса Грета, дочь короля Нормандии Джерарда Второго, выбежала на палубу. На причале вновь толпился народ – втрое больше, чем накануне. Впереди стоял высокий мужчина с окладистой светлой бородой и необьятным чревом, которое не могли скрыть даже просторные одежды, украшенные золотым и серебряным шитьем. Жирные, похожие на сосиски, пальцы украшали драгоценные перстни.

 

-Грета! – провозгласил Бенехард, поднимаясь по жалобно потрескивавшей лесенке, спущенной с корабля, - девочка моя, да ты выросла настоящей красавицей! Клянусь Фрейром,  отец правильно сделал, что пустил тебя сюда

 

Он широко развел ручищи и девушка буквально утонула в этой горе необьятной плоти, источавшей приторные запахи незнакомых благовоний.

 

-Тоже рада видеть тебя, дядя, - сказала принцесса, как только сумела высвободиться из обьятий родича,- столько слышала о тебе.

 

-Надеюсь не от него? -  рассмелся Бенехард, повернувшись к Арнульву, - как долго мы не виделись, кузен?

 

-Одинадцать лет ты не был дома, -  сухо произнес военачальник, -  потерял счет времени?

 

-Здесь оно течет быстрее, чем на островах,- весело сказал дядюшка, - если ты скучал по мне, тебе стоило чаще посещать этот город. Пойдем же, мне не терпится показать племяннице свое жилище. В Нормандии  она такого не увидит.

 

Грета,  с горящими от нетерпения глазами, только что не слетела по трапу, обогнав грузного Бенехарда. За ними, недовольно покрутив головой, спустился Арнульв, взявший с собой десяток воинов.

 

В канале за башнями их ждала большая лодка с крытым верхом, украшенным красным балдахином с золотыми шнурами и занавесями с затейливой вышивкой изображающей библейские сюжеты. На корме стоял чернокожий раб в красной набедренной повязке и с большим веслом в руках. Арнульв, Гретта и Бенехард спустились в эту лодку, воины и свита обоих принцев сели  в стоявшие рядом гондолы и небольшая флотилия двинулась в путь. За спиной Греты  оба дядюшки о чем-то вполголоса спорили,  но девушка не слушала их: отодвинув занавеску, она с любопытством рассматривала открывшееся перед ней Лангобардское Озеро. С запада на восток его делила длинная дамба, проложенная еще римлянами и с тех пор неоднократно перестраивавшаяся. Южная часть водоема кишела рыбацкими лодками, возвращавшимися из  Залива после ночного лова, суденышками ремесленников и мелких торговцев,  галерами работорговцев и грузными баржами. Особенно выделялись уродливые сооружения, напоминавшие убогие хижины хлама на больших плотах – плавучие жилища городской бедноты. Всюду раздавались крики, ругань, мычание и блеянье скота, ржание лошадей. От мутной воды поднималась густая, почти ощутимая вонь.

 

Впрочем, все это Грета увидела лишь мельком – их лодка сразу свернула на другую сторону Озера, примыкавшую к северному берегу. Вода здесь была чище, а судов -  не в пример меньше: в основном прогулочные барки и галеры местной знати, купцов и епископата, украшенные замысловатыми носовыми украшениями и с причудливой росписью на парусах. Многие суда имели крытый верх, с которого свисала бахрома и сплетенные из позолоченных веревок шнуры, в которых побрякивали серебряные колокольчики. Из воды поднимались небольшие островки, где на мелководье бродили белоснежные цапли и розовые фламинго. Вдали виднелись утопавшие в зелени холмы северного берега, на которых белели загородные виллы карфагенских «хозяев жизни». К одной из такой вилл, на нависшем над озером холме   и направило курс судно Бенехарда. Возле длинного причала уже суетились люди, готовившиеся встретить хозяина.

 

- Ну, что племянница, - Бенехард снисходительно глянул на Грету, -  видела что-то похожее у себя в Нормандии?

 

- Это даже больше королевского дворца,- восхищенно выдохнула девушка,-  как долго ты это строил?

 

-Строить не трудно, когда есть деньги, - рассмеялся Бенехард, -  эта вилла мне стоила пяти лет  в Лекториуме, четырех в Имперском банке Палермо и трех торговли в Карфагене.

 

-Поднялся бы так высоко, если бы не был кузеном короля? - хмыкнул Арнульв.

 

- Нормандские титулы немного стоят в Карфагене,-  снисходительно усмехнулся Бенехард,- семьи, с которыми я имею дело,- Рамии, Грекосы, Фары,- богаче любого короля. Это мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы здешние заправилы научились принимать Нормандию всерьез.

 

-Они принимают ТЕБЯ  всерьез, лишь потому, что хотят и дальше видеть воинов и флот Нормандии в войнах Лиги,- парировал Арнульф,- это моей кровью оплачена  роскошь, которой ты кичишься. Не забывай об этом, кузен.

 

Бенехард уже готовился ответить какой-то колкостью, но тут поймал умоляющий взгляд Греты – ей совсем не хотелось, чтобы ее первый день в этом чудесном месте омрачился сварой между ее родичами.

 

-Не будем ссориться, кузен, - примирительно сказал он, - никто не сомневается в твоем таланте полководца и в доблести наших воинов. Ты убедишься, что в Лиге ценят все  это, побывав на приеме, что я организую в вашу честь. И тебе и Грете будет полезно познакомиться с местными шишками, коль уж вы собрались тут задержаться.

 

Арнульв хмыкнул, но явно смягчился от слов кузена. Грета же восторженно смотрела на дядюшку – в Нормандии ходили легенды о светском обществе Карфагена.

 

Вблизи вилла оказалась еще более роскошной - с мраморными колоннами, изящными баллюстрадами и стройными минаретами,  утопавшая средь зелени пальм и ярких цветов. Где-то в зарослях журчала вода – долгие годы напряженного труда, мысль лучших инженеров и тысячи загубленных рабов, превратили эту засушливую  местность в земной рай, орошаемый водой из глубоких колодцев, акведуков, еще римской постройки и каналов, отведенных от реки, протекавшей в нескольких милях к северо-западу. Вода орошала не только окрестности, но была проведена и в дом – в чем Грета убедилась, оказавшись в роскошной купальне, украшенной мраморной лепниной, изображавшей наяд и тритонов верхом на дельфинах. Круглую ванну,  напоминавшую небольшой бассейн, наполняла ароматная вода, источавшиая тонкие запахи благовоний и смеси солей.

 

Молодые рабыни, - привезенная Гретой берберка Лаллу и присланная Бенехардом гречанка Иоанна, - быстро освободили принцессу от одежды, позволив ей насладиться блаженством горячей воды и душистой пены. Служанки помогали ей мыться, растирая ее тело мягчайшими губками, а потом вытирая кожу девушки шелковыми полотенцами.  В купальню был подан и завтрак – омлет из перепелиных яиц, с незнакомыми специями и местные сладости, с орехами, медом и сахарной пудрой. Затем Грету проводили в небольшую, но очень уютную спальню, с широкой кроватью, устланной мягчайшими перинами из птичьего пуха. Едва коснувшись головой подушки, девушка, уставшая с дороги и толком не выспавшаяся ночью, сразу провалилась в сон.

 

Разбудил ее громкий стук в дверь и незнакомый женский голос:

 

- Пусть просыпается! Все уже ждут!

 

Незнакомка говорила на «картаго» -  смешанном языке, соедившим латинские, арабские, германские и греческие корни, бывшим  в ходу везде где простиралось влияние Лиги.

 

Послышался голос служанки что-то робко возражавшей.

 

-Лаллу!- громко крикнула Грета,- кто там у тебя?

 

Дверь распахнулась и в комнату вошла высокая стройная девушка в платье из красного бархата. Роскошные черные волосы венчала золотая диадема с алыми рубинами, выразительные темные глаза были подведены золотыми тенями.

 

-Ты, верно, Грета? – не смутившись, спросила незнакомка, -  меня зовут Джуанита Доминго и мы, похоже, будем с тобой учиться в Лекториуме. Сенор Бенехард пригласил нас с отцом, чтобы мы познакомились с его родней. Отец беседуют сейчас с твоими дядьями, а меня послали, чтобы пригласить тебя на прием.

 

-Уже прием?! - Грета вскинулась как ужаленная,- я совсем не одета!

 

- Не волнуйся, за этим и я здесь,  – уверенно сказала Джуанита, - Ну-ка, посмотрим, что тебе приготовил дорогой дядюшка.

 

Она прошла мимо ошеломленной Греты и откинула крышку стоящего у стены сундука.

 

-Это не то и  это тоже, - бормотала она, бросая на Грету, быстрые, оценивающие взгляды, - это слишком мало, это будет висеть мешком. А вот это попробуй…

 

Она бросила на кровать сначала одно платье, потом еще и еще. Ошеломленная Грета, машинально принялась мерить, встав перед установленным над кроватью большим зеркалом. Вставшая рядом Джуанита подавала то одобряющие, то критические реплики, еще больше запутывавшие принцессу.

 

- Джуана, что ты копаешься? - в комнату впорхнула симпатичная пухлая резвушка с черными кудряшками. Пышное тело облегало сиреневое платье с кружевами и большим вырезом, открывавшим соблазнительную ложбинку меж огромных грудей.

 

-Я Малика Бусалиб,- улыбнулась девушка оторопевшей Грете,-  я тоже учусь в Лекториуме. Родители сейчас внизу, а меня послали помочь тебе нарядиться.

 

-Я уже помогаю ей,- недовольно протянула Джуанита,- вот примерь еще.

 

- Вижу, как ты помогаешь!-  возмутилась Малика,- это ей совсем не идет! Пусть примерит это,- она выхватила из  сундука цветастую накидку.

 

- С ума сошла! К ее волосам?!

 

-Самое то! А к нему  эти серьги,- она открыла небольшой ящичек  на столике перед зеркалом – в нем оказались драгоценные украшения.

 

Споря и переругиваясь, девушки, перебрали с десяток нарядов, причем Грета, преодолев первое смущение, также втянулась в обсуждение, забраковав несколько вариантов. Наконец, общими усилиями, было выбрано изумрудное платье с длинными рукавами и тканевым поясом с перламутровой бляшкой. Смелый вырез открывал упругие девичьи груди, умело прикрытые жемчужным ожерельем. С помощью новых подружек золотистые волосы были уложены в высокую прическу, скрепленную серебряной брошью с большим сапфиром. Уши девушки прокололи  золотые серьги, тоже с сапфирами.

 

-Вот теперь – в самый раз, - довольно сказада Джуанита, - пойдем вниз.

 

В огромном зале скопилось не меньше сотни гостей, рассевшихся за  большими столами. Вокруг суетились полуобнаженные смуглые рабыни и молодые невольники, разносившие яства и напитки. Во главе самого большого  стола восседал Бенехард, громко смеющийся, раскрасневшийся от вина, вознося постоянные хвалы сидевшему рядом Арнульву. Других мужчин Грета не знала, но новые подружки тут же представили ей своих отцов: статный чернобородый мужчина в пурпурной тоге оказался сенором  Валенсии,  Гектором Доминго, а тучный мужчина с орлиными носом и редеющими черными кудрями был Анастасиосом Бусалибом,  работорговцем с Крита и  негласным правителем данного острова. Тут же сидели и остальные знатные гости, которых Грета не успела запомнить и которым ею наспех представили. Выразив свое восхищение красотой девушки, мужчины отправили ее за «женский» стол, к своим женам и дочерям. Сам Бенехард так и не обзавелся супругой, так что здешнее застолье возглавляла грузная нарумяненная матрона, в золотистом платье с кружевным воротником.

 

-Рада познакомиться, - Грета чуть не задохнулась от запаха духов, когда женщина чмокнула ее в щеку, - я Изабелла Доминго. Вы уже подружились с Джуаной?

 

-Да, сенора,- Грета кинула быстрый взгляд на сидевшую рядом девушку, - мы…

 

-Минуточку внимания,- прервал ее громкий голос Бенехарда, - раз все в сборе, я хочу поднять этот бокал за славного короля Джерарда, его красавицу дочь и доблестного брата. Пока Лига и Нормандия в союзе – они непобедимы!

 

Одобрительный гул и звон чарок со всех сторон сопроводил тост королевского кузена. Меж столов вновь закружились слуги, поднося подносы и блюда с многочисленными яствами. Здесь был густой суп  насыщенного красного цвета от заокеанских томатов; паста с соусом из чернил каракатицы, чеснока и оливкового масла; охлажденный копченый тунец; тающее во рту мясо меч-рыбы; живые устрицы сбрызнутые лимонным соком; мясо кабана маринованное в настоянном на травах вине и начиненное зубчиками чеснока; острое рагу из языков фламинго; белые грибы в оливковом масле; тушеные целиком бараньи головы.  Все это запивалось вином  – розовым, белым и красным, а также более крепкими напитками, вроде сицилийской виноградной водки. На женскую половину, впрочем, такого не подносили, - Грета и ее новоявленные подруги обходились вином, чего, впрочем, им было более чем достаточно. Сама принцесса, боясь ударить в грязь лицом, старалась не пить много, однако ее подруги, а уж тем более их старшие родственницы, даже не пытались сдерживать себя. Особенно веселилась Малика, развязавшая завязки платья, вроде как от жары, тут же приковав к себе взоры всех присутствующих молодых людей. Малика посылала им томные взгляды, уже не делая разницы между пригожими невольниками и молодыми гостями. Особое внимание она уделяла светловолосому юноше, с голубыми глазами и редким пушком на нижней губе. Одет он был скромнее многих из присутствующих, однако держался столь же  развязно.

 

-Это Вульфрам,- шепнула Джуанита, заметив заинтересованный взгляд Греты,- он именует себя королем Фризии, хотя, сдается мне, в той глухомани давно забыли о нем. Никто не считает его достойной партией, но глупышкам вроде Малики он нравится.

 

-Не мудрено,- Грета поймала взгляд молодого короля и послала ему очаровательную улыбку,- северные мужчины всегда нравились женщинам с юга.

 

-Только не мне,- поморщилась Джуанита, - кому интересна дыра откуда он выполз? В Лекториуме есть парни куда интереснее.

 

- Хотелось бы посмотреть, - хмыкнула Грета, получив в ответ одобрительный взгляд новой подруги.

 

Меж тем начали подавать десерт: трубочки, заполненные  шоколадным кремом, обсыпанные сахарной пудрой и тёртым миндалём; рассыпчатое печенье с орехами и финиками; красные апельсины и крупный виноград. Вершиной здешнего кулинарного мастерства  оказались нежнейшие пироженные из  творожного крема и сахарной пудры, увенчанные алой вишенкой. Грета смущенно фыркнула, поняв, что ей это напоминает.

 

-Ага,- кивнула Малика,  чьи нос и щеки уже были перемазаны белым кремом,- в Лекториуме такого точно не подадут, да и в остальном городе придется поискать.

 

-Почему? – с любопытством спросила Грета.

 

- Типа богохульство, - пожала плечами Джуанита, - это же «груди святой Агаты».

 

-Чего?!

 

-Агата была девушкой из богатой семьи в Риме, - пояснила валенсийка, - ее пытались заставить отречься от Христа, но она оказалась сильна духом и в наказание ей отрезали груди. Впрочем, иные говорят, что она их отрезала сама, чтобы не вводить в искушение молодых людей, добивавшихся ее руки.

 

-Бррр,- передернула плечами Грета, -  безумная  какая-то.

 

- В Лекториуме так не скажи,- предупредила ее Малика,- святая Агата – одна из Дев-Мучениц, покровительниц и самого Лекториума и всего Карфагена. Среди профессоров полно священников и если кто услышит…Вот черт!

 

Она прервалась, пытаясь выловить комок крема упавший ей в вырез платья.

 

-И что будет? – спросила Грета, - если услышат?

 

-Ничего хорошего, - рассмеялась Малика,  размазывая крем по груди и похотливо улыбаясь выпучившему глаза фризу, - и про эти пироженные тоже помалкивай. Если кого ловят с ними, то на первый раз богохульник отделывается поркой – будь то пекарь или покупатель. Если ловят во второй раз – пекарю отсекают руки, а покупателю – язык.

 

Грета с квадратными глазами переводила взгляд со смеющейся Малики на остальных женщин за столом, вовсю уплетавших запретные пироженные.

 

-Ну, ты же понимаешь, что эти все запреты для черни, - рассмеялась Джуанита,- или для тех, кто в опале. Не для таких как мы!

 

- Все эти храмы живут за счет наших родителей и таких как они,- пояснила Малика, - Святые Мученицы тоже падки на звонкую монету – все четыре.

 

Грета хотела поинтересоваться кто остальные три, когда ее прервал голос дяди.

 

-И пусть все собравшиеся убедятся в искренности моей любви к родичам! Взгляните в окно -  пусть эти огни осветят моему кузену путь к новым победам, а моей племяннице – дорогу к знаниям.

 

-Бежим скорее!- чуть ли не одновременно крикнули Малика с Джуанитой, вскакивая из-за стола и Грета, повинуясь внезапной суматохе, подбежала к ближайшему окну. Оттуда открывался прекрасный вид на озеро – и сейчас над ним, шипя и взрываясь, взлетали разноцветные огни, распускавшиеся в небе огромными цветами и взрезавшие  змеящимися молниями. Внизу на воде, освещенные множеством огней, двигались суда – казалось все озеро, до самого Карфагана усеяно стаями огромных светляков. Грета смотрела на все это с замиранием сердца уверенная, что вся ее жизнь отныне будет столь же яркой и восхитительной, как это небывалое зрелище и этот сказочный город.

[Каминский]

…и берег южный

 

- А вот за это ты умрешь, чертова сука!!!

 

Загрохотал перевернутый стол, с треском разбился кувшин, разбрызгивая  недопитое пойло, называемое здесь, почему-то, вином. Визжащие служанки и не успевшие выскочить посетители жались по углам замызганной таверны, в центре которой размахивали флиссами и выкрикивали угрозы два бербера в красно-коричневых халатах. Еще один бербер валялся на земляном полу, хлеща кровью из страшной раны в паху. Над умирающим кочевником,  держа большой тесак, стояла высокая чернокожая девушка в рваных кожаных штанах и потрепанной безрукавке. Ноги  ее были босы, что не мешало девушке сноровисто и быстро двигаться по неровному полу.

 

Берберы атаковали ее одновременно с разных сторон: один  вскинул флиссу, стремясь разом располосовать женщину от плеча до пупка, второй пытался нанести колющий удар в бок. Оба действовали быстро и слаженно, как во множестве стычек, в которых поднаторел любой кочевник, доживший хотя бы до четырнадцати лет. Однако девушка двигалась еще быстрее – отбив удар сверху, одновременно она  уклонилась от направленного в бок клинка. Быстрый выпад в ответ - и один из берберов с проклятием выронил клинок, хватаясь за подраненное запястье. Не тратя на него времени, девушка  крутанулась вокруг своей оси, отбивая флиссу  второго мужчины. Клинки схлестнулись с такой силой, что сабля вылетела из рук кочевника и в следующий момент широкое лезвие полоснуло его по животу. Бербер согнулся пополам, стараясь удержать вываливающиеся кишки,  а черная воительница, подхватив выпавшую флиссу, по рукоять вогнала ее в распахнутый в крике рот второго бербера.

 

Тяжелодыша девушка угрюмо зыркнула на остальных постояльцев, но все они старательно делали вид, что не замечают трех трупов. Перерезав глотку еще дышавшему берберу с вспоротым животом, девушка стянула с него сапоги и надела себе. Затнув за пояс трофейную флиссу, девушка деловито обшарила карманы всех троих. Хмыкнув, она ссыпала в карман горсть серебра и, пинком поставив на место стол, уселась.

 

-Хозяин!- крикнула она,- вина! И чего-нибудь пожрать!

 

Выскочивший из-за двери щуплый араб как ни в чем не бывало, взял у девушки две монеты и, кивнув, вновь исчез за дверью. Его слуги уже уволакивали три трупа, пока остальные посетители, опасливо оглядываясь на девушку, рассаживалась по своим местам. Тощая служанка в грязном зеленом платье принесла за стол воительницы кувшин с вином,- чуть более лучшим, чем ранее, -  блюдо с рыбьей похлебкой и ячменную лепешку. Девушка начала жадно есть чуть теплое варево, запивая его вином и совершенно игнорируя испуганно-любопытные взгляды посетителей.

 

Жизнь быстро вошла в прежнее русло:  подобные  патасовки не были чем-то необычным  в этом  пригороде. Некогда этот район представлял обычную рыбацкую деревушку на южном берегу озера, но со временем, по мере роста города, она стала его частью – самой неприглядной в Карфагене. Изначальтное название деревни давно забылось – и местные жители и обитатели более благополучных районов именовали эти кварталы не иначе как Клоакой. Здесь оседала  карфагенская беднота и вольнотпущенники, не добившиеся успеха, но не желавшие возвращаться к хозяину. В порту, как и прежние времена, скапливались рыбацкие лодки, там же стояли лабазы мелких торговцев, лавки и рыбные ряды, испускавшие нестерпимую вонь. Дальше начинался лабиринт узких улочек, заваленных грязью и нечистотами, средь которых обитали попрошайки, беглые рабы, уличные воры, проститутки самого низшего пошиба, контрабандисты, наемные убийцы – самый низкий сброд, исторгнутый из себя Карфагеном стекался сюда. Здесь можно было найти самые запретные товары и сомнительные удовольствия, однако желающие их получить горожане всегда рисковали оказаться поутру в сточной канаве: в лучшем случае обобранными до нитки, а в худшем – с перерезанным горлом. Еще дальше к востоку,  городские кварталы сменялись пустыней, откуда в Клоаку приходили кочевники, дабы продать чье-то награбленное добро, угнанных лошадей или верблюдов, а кто-то – и взятых с боем рабов, как правило, детей или молодых девушек. Выручку они спускали в кабаках и  борделях Клоаки - как и собирались, проделать те трое, кому не посчастливилось повздорить с черной воительницей.

 

Девушка уже  доедала незамысловатую снедь, когда на ее стол упала тень. Она подняла глаза – перед ней стоял чернокожий мужчина преклонных лет, с блестящей лысиной, увенчанной красной шапочкой-куфи. Тощее тело укутывала  разноцветная  просторная туника, украшенная изображениями птиц, зверей, рыб и странных существ, напоминавших помесь человека и зверя.

 

-Я присяду,- сказал он на картаго. Не дожидаясь ответа, он подтянул ближайший табурет и сел напротив. Девушка затравленно глянула на нежданного гостя: от нее не укрылись ни боязливо-уважительные взгляды притихших посетителей, ни  усевшиеся за соседним столиком несколько рослых негров, в просторных одеяниях, под которыми  угадывались кольчуги. Все они имели длинный изогнутый меч, кинжал или палицу, а  у одного даже торчала из-за пояса  рукоятка короткой  пищали.

 

-Вина,- бросил чернокожий подскочившему арабу,- и нормальной еды.

 

Тот угодливо закивал и исчез за дверью, откуда послышался яростный шепот на арабском. Вскоре  вокруг стола засновали  прислужницы, ставившие расписные чаши и кувшин с вином, блюдо с жареными перепелами, запеченую рыбу и душистый свежий хлеб. Новый постоялец не удостоил их взглядом, внимательно изучая лицо сидевшей перед ним девушки, не пропуская ни высоких скул,  ни курчавых  волос завитых в множество косичек, ни  раскосых зеленых глаз. Сама воительница рассматривала его не менее откровенно, особо отметив замысловатые татуировки на руках и морщинистом лице. Заинтересовал ее и сучковатый посох из неизвестного дерева, увенчанный фигуркой ехидно ухмыляющегося рогатого карлика. Между расставленных ног торчал фаллос, чуть ли не в половину роста фигурки, еще более длинный отросток, напоминающий полумесяц вырастал из головы идола. Вместо глаз у божка блестели два гагата и точно такими же – черными и блестящими, - были и глаза человека сидевшего перед амазонкой.

 

Демонстративно спокойно девушка налила вина и придвинула тарелку с жареной птицей. Чернокожий с интересом смотрел, как она расправляется с перепелками, похрустывая хрупкими косточками, запивает вином, разделывает  рыбу, разрывает хлеб.

 

-Что, изголодалась на галерной баланде? – почти ласково спросил негр.

 

Девушка поперхнулась.

 

- О чем ты?

 

Африканец предостерегающе поднял ладонь.

 

-Давай не будем тратить время на эту чепуху,- негромко сказал он, и девушка внутренне подобралась, услышав слова на полузабытом языке. Последний раз она слышала его, принимая воинское посвящение.

 

-Ты ведь знаешь, кто это? – продолжил ее собеседник, приподнимая посох, так чтобы лучше было видно черную фигурку.

 

-Да,- кивнула девушка, - Эшу.

 

- Все так,- довольно кивнул старик, - и ты узнала мои татуировки. А я знаю, что это, - иссохшие пальцы коснулись рук, покрытых ритуальными шрамами,- сейчас уже мало, кто помнит знаки Черного Легиона. Ты из Таврики?

 

-Да,- ответила девушка, настороженно глядя на своего собеседника.

 

-Я знаю, что там случилось,-  кивнул он,- тебе повезло выжить.

 

-Мне не повезло,- отрешенно произнесла девушка, глядя куда-то поверх плеча старика,- лучше бы я погибла с моими Сестрами, когда казарла и пруссы ворвались в Ньоро. Вместо этого меня продали карфагенским торгашам как… как какую-то славянку!!!

 

-Рабство это еще не конец,- заметил старик, - много кто здесь подтвердит тебе это.  Все знают, что Иму Боваддин тоже когда-то был рабом, но стал бы я тем, кто я есть, если бы остался на родине? Может и тебя ждет не менее славная судьба.

 

-С чего бы? – фыркнула девушка.

 

- С того, что мало кто способен проломить череп надсмотрщику и сбежать с корабля, набитого вооруженными людьми посреди Озера.

 

-Откуда ты знаешь? – исподлобья посмотрела на него девушка.

 

-Я знаю все, что происходит в Клоаке, - пожал плечами негр, - и когда я услышал о  такой боевитой рабыне,  то решил разыскать ее, прежде чем это сделают работорговцы.

 

- Зачем?

 

-Затем, что ты можешь быть мне полезна,- сказал он,-  и я смогу найти тебе занятие, достойное Амазонки-Гиены.

 

-А если я не захочу?

 

-Думаешь, у тебя есть выбор? - Иму Боваддин сощурился так, что стал почти неотличим от божка на посохе, - если тебя не найдут работорговцы, то это сделают соплеменники тех трех идиотов, которых ты отправила на тот свет. Поверь, берберы становятся очень мстительными, когда кого-то из них убивают вот так. Да и городская стража, хоть и не любит сюда соваться, все же не сможет так оставить тройное убийство средь бела дня. Я могу помочь тебе – если ты пойдешь со мной.

 

Он взглянул в глаза девушки и та неохотно кивнула.

 

-Вот и хорошо,- довольно улыбнулся старик,- поверь, ты не пожалеешь о своем выборе. Как, кстати, тебя зовут?

 

-Марува, - ответила амазонка,- Сестра-Гиена из Черного Легиона.

 

[Magnum]

Я уже запамятовал, а где в этом мире Нормандия? На том же самом месте или нет? 

 

[Каминский]

Я уже запамятовал, а где в этом мире Нормандия?

Канары.

[Magnum]

Вот уж действительно параллельный мир, канарцы в Тунис стремятся... 

 

[Каминский]

Вот уж действительно параллельный мир, канарцы в Тунис стремятся

Туда много кто стремится  Это самое крутое место на планете.

[Magnum]

Не только на той планете. Даже Мистер Х. почтил своим присутствием и провел там несколько бурных дней... 

 

 

[Каминский]

Храм науки

 

Арнульв не сопровождал племянницу в Лекториум: спустя несколько дней после приема на вилле Бенехарда, к нормандцу явилось два карфагенских военачальника. Грета, понятное дело, при разговоре не присутствовала, но вскоре узнала, что Арнульва просят направить корабли в Эгейское море. Грозный владыка Востока, гурхан Ногай, разбил хана Рума Кавгавдыя и осадил Ханбаалик-Константинополь. Греческие города Лиги, опасаясь, что будут следующими, воззвали о помощи к Карфагену, однако лишних войск у Города не имелось – все силы поглощала война в Европе. Поэтому когда нормандцы прибыли в Карфаген их тут же отправили на восток. Вместе с  островитянами отправлялся и Анастасиос Бусалиб – Крит должен был стать основной базой союзных войск.

 

-Дядя, ты тревожишься так, будто это я отправляюсь на войну, а не ты,-  смеялась Грета, провожая хмурого Арнульва, - не волнуйся, дядя Бенехард за мной присмотрит.

 

-Вот это меня и тревожит,- проворчал брат короля, - он слишком долго живет в Карфагене. Да и про твой Лекториум рассказывают…всякое. Ладно, раз уж я не могу отговорить тебя…возьми хотя бы вот это.

 

Он достал из-за пазухи украшение – браслет-цепочку, где вместо звеньев были золотые фигурки свернувшихся в клубок кошек, кусавших друг друга за хвосты.

 

-Это браслет моей матери, - пояснил он, одевая браслет на запястье Греты, - кошки – звери Фрейи, а она всегда хранит от беды молоденьких девушек.

 

Дядя, истовый почитатель старых богов, даже в Карфагене не пытался прикидываться христианином. Бездетный, он любил племянников как собственных детей – именно поэтому он и подарил принцессе чуть ли не самую дорогую для него вещь.

 

-Спасибо, дядя!- искренне поблагодарила его девушка, - я буду беречь его.

 

Она привстала на цыпочки и поцеловала Арнульва в небритую щеку. Зардевшийся дядя потоптался на месте, будто хотел что-то сказать и неловко чмокнув ее в щеку в ответ, поспешно вышел из комнаты.

 

После отъезда дяди прошло еще два дня и Грета вся извелась в ожидании, когда, наконец, пришел ответ из Лекториума. С первыми лучами солнца служанки принесли  девушке завтрак, помогли  одеться и заплести волосы. Затем Грета спустилась к причалу, где ее уже ждала  лодка, на которой она прибыла на виллу. Рядом с судном стоял Беренхард, в камзоле из черного бархата чуть ли не лопающемся на его грузной фигуре и штанах из тонко выделанной верблюжьей кожи. Золотистые кудри венчал зеленый берет с ярко-красным пером фламинго.

 

-Опаздываешь,-  упрекнул  он племянницу,- разве так встречают начало новой жизни? Пойдем, нас уже ждут!

 

Лодка отвезла их к дамбе, где уже стояла, запряженная двумя лошадьми, крытая повозка. Смуглый кучер хлестнул лошадей и карета тронулась с места.

 

-Волнуешься? – спросил дядя, когда они уселись на устланных шелком сидениях.

 

-Немного,- призналась Грета,- не терпится начать учебу!

 

-Учеба это важно, - кивнул дядя, - но Лекториум посещают не только и не сколько для того, чтобы получать знания.

 

-Для чего же еще?- вскинула брови Грета.

 

-Лекториум это связи,- пояснил Беренхард, - которые порой остаются на всю жизнь. Я не зря пригласил Александриуса и Гектора вместе с их дочерьми – тебе понадобятся там знакомые. Одной тебе в Лекториуме будет трудно – дочери местных богачей не особо любят провинциалок, как ты или Джуанита. Ты понимаешь о чем я?

 

Грета кивнула – о чем-то подобном говорил ей и Арнульв, когда пытался отговорить ее от обучения, но только раззадорил упрямую  племянницу.

 

Дамба кончилась и карета проехала в распахнутые ворота открытые в высокой крепостной стене ограждавшей Новый Город. Здесь было сердце Карфагена, где находились штаб-квартиры крупнейших  банков Лиги, представительства купеческих союзов, знаменитые на весь мир величественные храмы, городские резиденции  знати и административные здания. Перед Гретой мелькнули полукруглые крыши Сената, Колонна Архангела Михаила на центральной площади, острые шпили Казначейства, фонтан Святой Лусии. Наконец,  карета остановилась перед Собором Святой Оливии. Построенный еще Лиутпрандом Великим, на месте мечети аз-Зайтуна, с веками собор разрастался вширь и вглубь, образовав, по сути, отдельный район города. Увенчанные крестами шпили и минареты были видны с любой точки города, а по хитросплетению капелл, нефов, хоров и внутренних дворов человек мог бродить месяцами. Здесь же, еще при Империи был учрежден Карфагенский Лекториум –  крупнейшее учебное заведение в мире, ежегодно принимающее студентов со всей Лиги и даже из-за ее пределов. Именно тут Грета надеялась провести следующие два года своей жизни.

 

- Боюсь, вынужден вас разочаровать – мест больше нет.

 

Кабинет архиепископа Мануэля, настоятеля храма Святой Оливии и ректора Лекториума, отличался роскошью, показавшуюся Грете чрезмерной для духовного лица. Над головой ректора висело огромное, в человеческий рост, распятие из красного сандала, причем терновый венок Ииуса был выполнен из серебряной проволоки с золотыми колючками. Также на стенах красовались золотые и серебряные иконы, с окладом из жемчуга и драгоценных камней, из-за обилия которых Грета толком и не сообразила, что на них изображено – глаз выхватывал лишь отдельные, показавшиеся ей омерзительными, сцены пыток и увечий, творимых над беззащитными женщинами. Среди прочих свидетельств высокого сана ректора была лишь большая Библия, стоявшая на полке среди сочинений Платона, Аристотеля, Овидия и других авторов, незнакомых Грете. Стены покрывали шпалеры расшитые серебром и золотом, иконы  висели вперемешку с картинами изображающими взятие Карфагена лангобардскими войсками, причем художники не стеснялись смаковать кровавые расправы, творимые над чернокожими защитниками города. Вся мебель в келье была выполнена из красного и черного дерева, особенно выделялся столик инкрустированный пластинками слоновой кости и черепахового панциря. На нем стоял кувшин с дорогим вином, разлитым по хрустальным бокалам архиепископу и Бенехарду. Сам же Мануэль выглядел несколько бледно на фоне этой роскоши – невысокий щуплый старик, чью невзрачность не могли скрыть ни роскошная мантия из черного бархата, ни усыпанный драгоценными камнями золотой крест.

 

-Мне очень жаль, - с деланным сочувствием сказал он, глядя на кусавшую губы Грету,  - вам следовало бы приехать сюда хотя бы месяцем раньше.

 

-Нас задержали шторма,- пробормотала Грета, с трудом сдерживая слезы.

 

-Понимаю,- снисходительно кивнул священник, - но поймите и вы меня. Женское обучение все еще внове  для Лекториума, причем не все согласны с его введением. Поэтому наш набор ограничен: только двадцать девушек с меньшим, по сравнению с мужчинами, сроком обучения и числом предметов. Увы,  две недели назад мы взяли последнюю девушку – вы ее должны знать, это дочь Александриоса Бусалиба.

 

Грета  почувствовала такую ненависть к Малике, что, казалось, задушила бы ее собственными руками, появись она вдруг  здесь. Она умоляюще посмотрела на дядю и тот, подмигнув племяннице, вновь повернулся к ректору.

 

- Ваше высокопреосвященство, моя племянница проделала столь длинный путь, - примирительно сказал он, - может все-таки попробуем договориться? Нормандские воины сейчас проливают кровь за Карфаген и всю Лигу  – неужели вы откажите в такой малости дочери их сюзерена? Я же, со своей стороны, готов возместить Лекториуму издержки…скажем двойная плата за обучение в первый год?

 

Архиепископ с сомнением посмотрел на Бенехарда, потом, будто решившись, кивнул.

 

-В иное время я бы вынужден был отказать,- сказал он, - но, возможно, это тот случай, когда потеря для одного отца, обернется счастьем для другого. Сказать по правде у нас сейчас не двадцать девушек.

 

-А сколько? – удивленно спросил Бенехард.

 

-Девятнадцать,-  неохотно признался Мануэль,- Луизина, дочь Сикарда, герцога Беневенто, пропала пять дней назад.

 

-Как это пропала? – не сдержалась Грета.

 

-Полагаю, что порядки в Лекториуме показались ей слишком строгими и она сбежала домой,- пожал плечами архиепископ, - здесь хватает ее земляков и они рады  оказать услугу дочери герцога. Мы пока не извещали Сикарда, но, в любом случае, раз она покинула Лекториум, то не может считаться его студенткой.

 

-Значит? – медленно произнес Бенехард.

 

-Неисповедимы пути Господни!- истово воскликнул Мануэль, - ваша племянница теперь  может занять место Луизины. Разумеется, после возмещения всех…издержек.

 

-За этим дело не станет, - усмехнулся Бенехард, снова подмигнув сияющий Грете.

 

Вопрос с зачислением тут решался быстро – сразу после того, как Бенехард дал расписку, где обязался передать Лекториуму пожертвование, ректор вызвал тощую женщину, средних лет, в монашеском облачении и с серебряным наперсным крестом. Она поцеловала руку ректору и встала у стены, неприязненно разглядывая  Грету.

 

-Аббатиса Гризельда проводит тебя к остальным студенткам,- пояснил лектор,- с этого дня Лекториум -  твой единственный дом. Можете идти, сестра.

 

Грета  посмотрела на ободряюще кивнувшего ей дядю, но тут сестра Гризельда  ухватила ее за руку и чуть ли не силой вытолкнула за дверь.

 

-Я хотела попрощаться с дядей,- возмутилась девушка.

 

-Его ты не увидишь до самого пострига, - не оборачиваясь, процедила Гризельда, - а до тех пор - учись молчать в присутствии старших. Мне плевать кто там твой папочка – здесь ты будешь слушаться меня – или проваливай ко всем чертям. Усекла?

 

Она повернулась и ее черные, колючие глаза впились в лицо девушки. Грета неохотно кивнула – еще не хватало вылететь из Лекториума с первого же дня. Гризельда удовлетворенно хмыкнула и сделала знак девушке следовать за нею. Они спустились по винтовой лестнице и, пройдя по длинному коридору, вышли во внутренний двор, окруженный изящными мраморными колоннами. Возле каждой росло оливковое дерево –как напоминание о святой покровительнице Собора. Женщины пересекли внутренний двор и вошли в большую двустворчатую дверь, за которой оказался новый коридор. Вдоль стен то и дело попадались двери, возле одной из которых Гризельда остановилась.

 

-Заходи,- сказала она, распахивая дверь и пропуская Грету вперед. Они оказались в большой комнате, почти сплошь заставленной вешалками с однообразной черной одеждой, напоминающей монашеские рясы. В такую же одежду была обряжена и полная чернокожая женщина с добродушным глуповатым лицом.

 

-Скидывай платье, - приказала Гризельда,- оно останется здесь до пострига. Сестра Анна, подберите ей одежду по размеру.

 

-Раздеваться!? Прямо здесь?

 

- А кого ты стесняешься? – усмехнулась Анна,- думаешь, я молодых девок тут не видела. Это мне было бы стыдно жиром трясти, а с таким телом как у тебя…

 

-Перестань, - раздраженно бросила Гризельда и Анна, подмигнув девушке, принялась копаться в одежках. Грета, после недолгого колебания, сбросила платье и на нее тут же натянули бесформенный балахон, укрывший ее с ног до головы.

 

-Волосы тоже прикрой,- приказала Гризельда, накинув на голову Греты капюшон, - пойдем, познакомишься с  воспитанницами. Сейчас как раз вечерняя трапеза.

 

Выйдя из комнаты, Гризельда и Грета прошли дальше по коридору, спустились по очередной лестнице и оказались перед большой дверью, за которой слышался девичий смех и чье-то раздраженное покрикиванье. Из-за двери проникал ароматный мясной запах, разом наполнивший рот Греты слюной – она вспомнила, что не ела с утра.

 

Гризельда толкнула дверь и пригласила Грету следовать за собой. Глазам девушки предстал небольшой зал, в центре которого стоял длинный стол. За ним на столь же длинных скамьях, сидели девушки в  таких же бесформенных облачениях, как и на самой Грете. Все  воспитанницы ели  аппетитно пахнущее варево из деревянных мисок, подаваемых в небольшом окошке у дальней стены. Завидев Гризельду и Грету, девушки оторвались от еды,  вопросительно уставившись на них.

 

- Это Грета, принцесса Нормандии, - без лишних прелюдий заявила аббатиса, - она будет жить и учиться вместе с вами. Надеюсь, вы поможете ей понять, что значит быть студенткой Лекториума и стать такой же сестрой, какими мы все приходимся друг другу.

 

Послышались сдержанные смешки, но Гризельда уже не слышала их: слегка подтолкнув Грету в направлении стола, она развернулась и вышла за дверь. Грета, потоптавшись на месте, неуверенно двинулась к будущим «сестрам».

 

-Грета! - послышался знакомый голос, - давай к нам!

 

С облегчением принцесса увидела знакомое лицо – Джуанита, скинув в головы капюшон, отчаянно махала Грете. Рядом с ней улыбалась и Малика. Обе проводили девушку к окну, где еще одна толстая женщина в монашеском облачении  вручила ей миску с  наваристой мясной похлебкой и кусок овсяной лепешки.

 

-А мы уже гадали, куда ты запропастилась, - сказала Джуанита.

 

-Пришлось немного задержаться, - небрежно сказала Грета,рассматривая будущих сокурсниц. Большинство восприняло новую студентку равнодушно, с небольшой примесью любопытства, - за исключением четырех девушек сидевших рядом с подавальным окном. Похоже, они считались тут заводилами: говорили громче и чаще всех, бесцеремонно перебивая остальных. Капюшоны они сбросили, так что Грета могла разглядеть, что трое из них местные – пышные смуглые девушки с темными глазами и черными кудрявыми волосами. Четвертая, также черноволосая, имела более светлую кожу и темно-серые глаза. Черты ее лица также весьма отличались от карфагенских. Завидев, что Грета смотрит на нее, девушка презрительно усмехнулась и что-то сказала подругам. Те взорвались громким хохотом, меряя Грету пренебрежительными, даже неприязненными взглядами.

 

-Кто эти четверо? – негромко спросила Грета.

 

-С ними лучше не связывайся, - столь же тихо ответила Джуанита,- эта сероглазая, что у них верховодит – Белла Орсини, дочь папы Климента. Та еще стерва, но не дура - первой на рожон не полезет. На это у нее есть эти три карфагенские сучки.

 

-От них тут всем житья нет,- добавила Малика,- особенно вот от этой, рядом с Беллой. Это Сарра Грекос, дочь сенатора Мозеса. Редкостная сука, еще хуже римлянки.

 

Грета посмотрела на крупную пышную смуглянку, с широкими плечами и орлиным носом. Она не успела отвести взгляд, когда Сарра повернулась в ее сторону. Увидев, что Грета смотрит на нее, та состроила пренебрежительную гримасу и крикнула на весь зал.

 

-Эй, новенькая, ты и вправду из Нормандии?!

 

-Да, - кивнула Грета.

 

-Говорят у вас там много овец,- продолжала Сарра.

 

-И это правда, - напряглась Грета, уже понявшая дальнейшее направление разговора.

 

-Говорят еще, что ваши короли путают жен с этими овцами в постели, - заржала Сарра, -  и, судя по тебе,  мне  совсем не врали.

 

Она расхохоталась, также как и ее подружки, смех неуверенно подхватили и остальные девушки – кроме Джуаниты и Малики.

 

-У нас и впрямь разводят овец,-  громко ответила та, -  кучерявых таких, с черным руном. Лучших мы забиваем на мясо, а тех, что похуже - продаем в Карфаген. Но до сегодняшнего дня я не знала, чтобы эти овечки стали учиться в Лекториуме.

 

За столом послышались сдержанные смешки. Сарра побагровела от злобы и начала вставать из-за стола, с ненавистью глядя на Грету и, прячущих усмешки,  Джуаниту и Малику.

 

-Эй, поели уже? - недовольно пробурчала сестра на раздаче, - ну и проваливайте. В коридоре выясняйте, кто из вас большая овца.

 

Грета усмехнулась и, демонстративно отставив миску, встала из-за стола, выходя из трапезной, вместе с поднявшимися из-за стола Джуанитой и Маликой. Вслед за ними потянулись и остальные девушки, в том числе и метавшая злобные взгляды Сарра.

Грета думала, что она вцепится ей в волосы прямо за дверью, но, к ее удивлению, задира, презрительно фыркнув, ушла в другую сторону, о чем-то шепчась с Беллой.

 

Для проживания и ночлега девушкам предоставили пять комнат – по четыре студентки на каждую. Находились эти помещения в разных концах коридора, разбросанные между трапезной, парочкой хозяйственных помещений  и небольшой молельней. Девичье образование было и впрямь внове в Лекториуме, поэтому у ректора еще не дошли руки как-то упорядочить проживание студенток, расселенных по первым попавшимся свободным комнатам. К радости Греты, выяснилось, что ее соседкой по комнате будет Джуанита. Кроме нее  здесь проживали еще две  студентки – Зухра из Триполи и Мария из Палермо, не выказавших особого желания знакомиться. Грета, пожав плечами, перестала обращать на них внимание, до поздней ночи проболтав с Джуанитой. Подруга рассказала ей, что местная «банда», во главе с Беллой, заняла отдельную комнату, бесцеремонно выселив оттуда одну из студенток.

 

-Ты с ними  поосторожнее,- предупредила ее Джуанита, - Сарра мстительная сука, не привыкшая, что ей дают отпор. Она тебе это так не оставит.

 

 Однако Грета только рассмеялась, сказав, что не боится злобной дуры. О своем легкомыслии ей пришлось пожалеть очень скоро: после того, как они с Джуанитой наболтались всласть, принцесса легла в кровать и скоро уснула. Проснулась же она посреди ночи, от навалившейся ей на грудь тяжести. Грета заорала, дергаясь на кровати и услышала в ответ глумливый смех. Чьи-то руки прижали ее запястья к кровати, на лицо упали густые волосы, скользкие и душистые от ароматических масел.

 

-Ну что, овца, уже не такая смелая? - раздался уже знакомый голос,- будешь извиняться, тварь белобрысая?

 

Глаза Греты  быстро привыкли к темноте и она увидела, что на нее навалилась Сарра, в ночной рубашке, как и прочие девушки. Две ее подруги удерживали вырывавшуюся Джуаниту, а проснувшиеся Зухра и Мария, испуганно съежились на своих кроватях, стараясь не привлекать внимания. Особенно старалась Мария – на ее кровати сидела Белла Орсини, с интересом наблюдая за Саррой и Гретой.

 

-Пусти!- крикнула Грета,- корова жирная, слезь с меня!

 

Оглушительная пощечина вышибла искры из ее глаз.

 

-Это за корову,- сказала Сарра,- а сейчас будет и за жирную, - она снова занесла руку.

 

-Ты особо не расходись,- лениво предупредила Белла,- если Гризда  синяки увидит, тебе тоже влетит.

 

- Она у нас умненькая,- осклабилась Сарра,- она будет молчать. Скажешь хоть слово, тварь,- она больно ущипнула Грету за грудь, - я тебе язык через жопу вырву!

 

-Пошла ты! - крикнула Грета, безуспешно пытаясь вырваться.

 

-А вообще, Белла дело говорит,- продолжала Сарра,- нечего портить такую милую мордашку. Давай так – между ног мне язычком шлифанешь и, считай, извинилась.

 

-Ты совсем с ума съехала!- крикнула Джуанита,- отпусти ее!

 

-Рот завали, -  бросила Сарра, - а то рядом ляжешь. Ну что, красотка, договорились?

 

Грета молчала, затравленно глядя на нависшую над ней карфагенянку. Та, приняв это молчание за согласие, задрала подол рубахи и переместилась вперед. Густой куст кудрявых волос, пахнущих потом и женской влагой, приблизился к лицу Греты.

 

-Сука!!!

 

Сарра взвизгнула и  Грета собрав все силы, сбросила ее с кровати. Сарра, подвывая, каталась по полу, держась за рваную рану на внутренней стороне бедра – Грета побрезговала кусать  ее за самое сокровенное. Нормандка  соскочила с кровати и вцепилась Сарре в волосы. Ругаясь, как портовые грузчики, обе девушки царапали, кусали и таскали друг друга за волосы, к большой радости остальных студенток.

 

-Что здесь происходит!?- раздался от двери требовательный голос. Грета и Сарра обернулись одновременно – в дверях стояла аббатиса Гризельда в сопровождении двух тучных монахинь и здоровенного мужика, с небритой звероподобной физиономией. Поросячьи глазки похотливо загорелись при виде девушек в разодранных пижамах.

 

-Ничего не происходит, матушка,- как ни в чем не бывало, ответила Сарра,- мы игрались.

 

-Ага,-  поддакнула Грета, выплевывая набившиеся  ей в рот длинные волосы,- дурачились.

 

По лицу Гризельды прокатились желваки.

 

-Вы все, - она тяжелым взглядом обвела всех девушек,-  оделись и собрались в молельне.

 

- Но я ничего не делала,- попробовала вякнуть Зухра.

 

-Все, я сказала! - рыкнула Гризельда.

 

Спустя некоторое  время все восемь студенток, наскоро напялив балахоны, понурив головы, стояли в молельне. Вернее стояли только шесть девушек - Грету и Сарру, Гризельда заставила встать на колени перед иконой святой Оливии, освещенной несколькими свечками. Сама аббатиса расхаживала позади них, постукивая по ладони очищенным прутом. Кроме нее тут были все те же монахини и звероподобный мужик.

 

-Мне наплевать, кто из вас начал первым,- говорила Гризельда,-  все вы лживые сучки, полные греха, поэтому виноваты все. Ваши отцы не для того платят деньги, чтобы вы садились нам на шею – это Лекториум  изгоняет из испорченных шлюшек, вроде вас, бесов гордыни и блуда, очищая вас перед Господом. На первый раз будут наказаны только две – в назидание остальным. В следующий раз наказания не избегнет никто!

 

С этими словами она подошла к девушкам и, ухватив обеих за шеи, заставила опустить на четвереньки, задирая подолы им на головы. Глаза аббатисы масляно блеснули при виде  упругих девичьих задов, дыхание участилось.

 

-Эта плоть побуждает в вас грешные мысли, -  она небрежно похлопала девичьи ягодицы,- я изгоню из вас бесов блуда.

 

Она замахнулась и со всех сил ударила прутом ягодицы Греты, с трудом удержавшейся от крика. Снова свистнул прут, хлестнув на этот раз Сарру.

 

-Что вы делали в той комнате?!- кричала Гризельда,- кто из вас начал?!

 

-Дурачились!- корчась от боли, процедила Грета, охнув от нового удара.

 

-Играаалии!!!- взвизгнула Сарра, когда хлыст стегнул ее по ляжкам.

 

-Хорошо,- ухмылка Гризельды напоминала оскал,- тогда продолжим.

 

Прут опускался снова и снова, оставляя на белой коже алые полосы, сменявшиеся  вздутыми синюшными рубцами. Сарра стонала и взвизгивала, Грета сжала зубы так, что невольно прокусила губу.

 

-Кто?- рычала аббатиса,- кто был первым, похотливые твари!?

 

Отмерив каждой  девушке тридцать ударов и так и не добившись от них ответа, аббатиса выбилась из сил. Ее сменил мужик, уже держащий наготове пучок розг. Он хлестал с еще большей силой, так что вскоре розги окрасились кровью.

 

-Кто? – орала Гризельда, раскрасневшаяся и возбужденная,- кто начал???!!!

 

- Йаааа!!!- вдруг взвыла Сарра, забившись как припадочная,- я это начала, яааа!!!

 

- Неправда!- вдруг  выпалила Грета, - это я начала!

 

Сарра, выпучив глаза, уставилась на Грету и та, через силу, усмехнулась ей в лицо. Истязатель неуверенно посмотрел на Гризельду. Аббатиса пожала плечами.

 

-Одна из них врет! – бросила она,- секи, пока мы не узнаем правду.

 

Вновь захлестали розги, превращая девичью плоть в иссеченное кровавое месиво. Сарра билась в истерике, то визжа как поросенок, то скуля как побитая собака. Грета, намотав на руку волосы, впилась в них зубами, с трудом сдерживая крик.

 

-Греточка, милая, добрая, - рыдала Сарра,- умоляю, скажи им!

 

-Иди к черту!!!- выдавила нормандка.

 

- Я не выдержу больше,- плакала Сарра,- Христом Богом прошу, ради всех святых, всех твоих богов, останови их! Я умру сейчас!

 

- Вот и подыхай!

 

- Греточка, прости пожалуйстаааа!!!! Что хочешь со мной потом делай!!! Ноги буду мыть и воду пить - только скажииии им!!!

 

-Да!- крикнула Грета,- это она начала! Это она пришла ко мне в комнату!!!

 

Гризельда кивнула мужчине и тот, с явной неохотой, опустил измочаленный пучок розг. Обе девушки, не в силах пошевелиться, лежали на полу, глухо постанывая.

 

-В лазарет обеих,- бросила Гризельда, - а вы,- она обернулась к девушкам, круглыми глазами смотревшими на сцену истязания,- запомните этот день! Марш по комнатам и чтобы до побудки не звука!

[Magnum]

Поразительный контраст между названием главы и ее содержанием! 

 

[Каминский]

Поразительный контраст между названием главы и ее содержанием! 

Так и задумано

[Каминский]

Дно города

 

Полутемную комнату, без окон, освещало лишь три свечи в бронзовом подсвечнике в виде распустивших лепестки цветов. Отсветы дрожащего пламени падали на лица четырех мужчин сидевших за широким столом. Двое из них были явными берберами –  с каштановыми волосами и зелеными глазами, в широких бурнусах песочного цвета. Третий, же, в неброском костюме мелкого торговца, выглядел  типичным горожанином: смуглый, с кудрявыми волосами и живыми темными глазами.

 

Все трое сидели рядом, выдерживая дистанцию от четвертого: невысокого коренастого человека в цветастом халате. Высокие скулы и раскосые глаза выдавали в нем меркита, но крупный острый нос и волнистые волосы говорили и о примеси иной крови. За его спиной застыло двое крепких мужчин,- копт и грек, - с палашами наголо. Еще один телохранитель – бритый высокий негр, - стоял у дверей.

 

-Иму Боваддин слишком долго царил в Клоаке, - цедил слова узкоглазый, ползая взглядом по лицам собеседников,- он был велик, но никто не может  царствовать вечно.

 

- Префект стражи думает похоже,- кивнул карфагенянин,-  Боваддин слишком засиделся на вершине. Клоаке нужна свежая кровь…

 

-Которая прольется рекой, когда гиены станут решать, кто займет место льва,- хохотнул хозяин дома, - но все они притихнут, когда придет меркитский тигр. Теперь, когда мы все решили, настала пора поговорить о…Что это?

 

Из-за стены послышался глухой удар, потом женские крики, ожесточенная ругань и лязг оружия. И тут же, перекрывая все эти крики, раздался зычный голос, который побледневшие заговорщики узнали сразу. Не сговариваясь, оба бербера, выхватив флиссы, кинулись к входу, за ними поспешил и карфагенянин. Сидевший за столом кивнул и чернокожий воин пропустил всех троих, после чего, по знаку хозяина, поспешил следом.

 

- Стойте,-  хозяин дома поднял руку, останавливая оставшихся с ним телохранителей. Мгновение он сидел, напряженно прислушиваясь к доносящимся из-за дверей звукам, потом встал так резко, что перевернул стул.

 

-Надо уходить!- выдавил он.

 

Выскочив из комнаты, заговорщики сходу включились в ожесточенную схватку, где их люди, вместе с разношерстными защитниками дома,  пытались сдержать натиск черных воинов. Орудуя  мечами, с широким листовидными клинками и обитыми железом шипастыми дубинками, негры шли вперед, неумолимо, словно волны иссиня-черного прилива,  оставлявшего за собой кровавое месиво из изувеченных тел и обрубленных конечностей. Первый из берберов, выскочивший в коридор, был зарублен сразу, второй успел убить двух нападавших, прежде чем его голову размозжил удар дубины. Карфагенянин,  сражавшийся как исступленный, зарубил несколько негров широким  мечом, когда сбоку послышался оглушительный грохот и голова стражника буквально разлетелась на части. На лестнице над ним, оскалив белоснежные зубы, опускал дымящуюся пищаль высокий негр в панцире из прошитой  проволокой крокодиловой кожи. Заслышав пальбу и без того павшие духом защитники дома кинулись врассыпную, преследуемые по пятам черными головорезами.

 

Двухэтажный дом, в котором шла кровавая расправа, стоял в центре большого квартала, огороженный   от полуразвалившихся лачуг и убогих лавочек высокой стенобитной стеной. С севера к ней примыкала узкая грязная улочка, уходящая в сторону порта. На ней, вплотную к стене, стояла заброшенная церквушка, с зиявшими, словно черные дыры, окнами и хлипкой дверью. Вот она приоткрылась и из церкви, воровато оглядываясь, выскользнул бывший хозяин дома, над крышей которого уже поднимались клубы черного дыма. За ним выбежали и двое телохранителей. Беглец успел сделать лишь несколько шагов, когда позади  послышался сдавленный хрип и глухой удар. Беглец резко обернулся  и увидел как на крыльце, булькая кровью из перерезанного горла, оседает копт, а позади него выпрямляется спрыгнувшая  сверху чернокожая женщина с мерцающими зелеными глазами и издевательской улыбкой на полных губах. Второй телохранитель кинулся к ней, занося палаш, но черная амазонка легко уклонилась, одновременно заходя за спину врагу и полоснув его флиссой  по коленным связкам. Грек с воем повалился на землю и тут же клинок воительницы вошел ему в спину.

 

Неудавшийся заговорщик, опомнившись, кинулся бежать, но когда он уже был готов нырнуть в спасительный проем меж стеной церкви и грудой нечистот, что-то свистнуло в воздухе и беглец рухнул прямо в кучу  отбросов. Его ноги спутывало брошенное умелой рукой болас.

 

Во дворе полыхавшего дома понуро стояли немногие выжившие: несколько обнаженных рабынь, испуганно поглядывавших на обступивших их негров, пять избитых в кровь воинов, стоявших на коленях, со связанными за спиной руками и, сам хозяин дома –согнувшийся в три погибели, уткнувшись лбом в пыль. Марува, поставив сапог ему на спину, внимательно следила, чтобы ее пленник не вздумал дергаться.

 

Среди негров началось какое-то движение: черные поспешно расходились, уступая дорогу пожилому человеку в просторной тунике, опиравшемуся на диковинный посох. За ним шло с десяток вооруженных людей, при виде которых даже  черные головорезы явно робели. Черты лиц одних телохранителей выглядели явно негритянскими, другие больше напоминали арабские или даже европейские, но у всех без исключения была одинаково серая, блеклая кожа, и  «слепые» глаза, с белыми бельмами без зрачков.

 

Боваддин остановился перед коленнопреклоненным человеком и тут же его подручные спешно оттащили в сторону остальных пленников. Старик концом посоха поднял за подбородок голову хозяина дома, взглянув в его глаза – полные бессильной злобы и страха. Удовлетворенно кивнул Маруве и та, схватив пленника за шиворот, поставила его на колени перед «вождем».

 

- Я помню, как ты явился в Клоаку, Хуту - негромко сказал Боваддин, - прячась в трюме корабля из Ханбаалика, торговавшего кожами и скотом. Ты носил драные лохмотья, твой живот прилип к хребту и несло от тебя как из хлева. Я дал тебе приют и позволил возвыситься до всего этого, - он обвел рукой горящий дом,- и чем ты отплатил в ответ?

 

-Ты  помогал мне лишь к своей выгоде,- Хуту сплюнул кровавой слюной,- и возвысился куда сильнее – и не без моей помощи. Ты бы избавился  от меня, как только я перестал быть тебе полезным – я лишь пытался опередить тебя.

 

- Хороший вождь знает,-  сказал Боваддин, - и как использовать нож и как углядеть, чтобы он не оказался в чужих руках. Но не бойся, Хуту –  бесполезным ты не останешься.

 

Глаза Хуту округлились от ужаса – он хорошо знал, что имел в виду его бывший наставник. Губы полукровки дрогнули, будто он пытался что-то сказать, но Иму уже отвернулся от него, коротко кивнув своим спутникам. Двое ухватили  неудавшегося заговорщика подмышки и поволокли к воротам, остальные потащили следом связанных воинов. Иму осмотрел испуганных рабынь и, выбрав высокую полногрудую блондинку,  кивнул Маруве, быстро отведшей девушку в сторону.

 

-Остальных можете забрать себе,- бросил Боваддин,- пойдем, Марува, есть разговор.

 

Недалеко от порта, в хитросплетении грязных улочек, стоял неприметный, на первый взгляд, дом, за соломенной крышей и саманными стенами которого скрывались массивные каменные блоки и крепкий замок на дверях. Внутри дом был куда больше, нежели выглядел снаружи, а  комнаты обставлялись с роскошью, которой не постыдились бы и  купцы из Нового Города. И лишь в просторном подвале сложно было найти что-то напоминающее  роскошь: всюду висели высушенные человеческие головы,  африканские маски и фетиши, а на вбитых в стену крюках красовались человеческие черепа. Встроенные в стену полки были заставлены калебасами, бутылями и небольшими кувшинами, с плотно закрытыми пробками, тут же висели связки трав, высушенных летучих мышей и змеиных голов. На небольшом возвышении находилось чучело крокодила, на спине которого стояли статуэтки божков и злых духов. Самое большое, в человеческий рост, изваяние возвышалось у дальней стены – рогатый  идол из черного дерева, с исполинским фаллосом и уродливым наростом на голове. В глиняных курильницах чадили благовония, а на бронзовом алтаре трепыхалась зарезанная черная курица. Большой иероглифовый питон дремал, обвив балку под потолком.

 

Откуда-то из-за стен чуть слышно доносился негромкий речитатив, на несколько женских голосов: старшие жены обучали новую наложницу, как обращаться к новому хозяину. Сам Иму Боваддин сидел на небольшой скамейке у ног идола, задумчиво вертя в руках посох, увенчанный уменьшенной копией бога, которого чернокожие рабы Карфагена звали Эшу и Легбой, а наследники Черного Легиона в Таврике – Зимви. Напротив него, прямо на полу, сидела Марува, жадно обгладывая жаренные свиные ребрышки.

 

- Это все не для тебя,- вдруг сказал Иму, подняв глаза на девушку. От неожиданности та, поперхнулась и закашлялась, выплюнув кусок мяса.

 

- Я сделала что-то не так у дома Хуту?- обиженно спросила Гиена, - или в порту? Или…

 

-И с берберами ты тоже справилась отлично, - усмехнулся Иму, - но ты становишься слишком заметной. Известность только вредит в нашем деле.

 

-Тебе разве вредила? –  не выдержала Марува.

 

-Ты - не я, - Иму вперил в нее змеиный взгляд,- и никогда не достигнешь должного положения, если будешь перечить мне.

 

Какое-то время они мерились взглядами, потом девушка, понурив голову, отвела глаза. Со злостью она бросила обглоданные кости в дальний угол, откуда послышался крысиный писк. Тут же, расплетая в воздухе кольца, на пол соскользнул питон, устремившийся на звуки привычной добычи.

 

-Вот об этом я и говорю,- Боваддин показал куда исчезла змея,- расправляться с местным отребьем для тебя не сложнее чем питону ловить крыс. Но когда змей пресыщается он становится ленивым и сонным, после чего крысы могут перегрызть ему горло.

 

Марува пристыжено молчала, уставившись в пол. Иму Боваддин протянул посох и концом его приподнял подбородок девушки, заставив взглянуть себе в глаза.

 

- И без тебя найдется кому давить местный сброд,- усмехнулся он, - невелика честь для наследницы Черного Легиона месить грязь в Клоаке. У меня для тебя есть иное дело и иной противник - и не один. Победа над ним принесет тебе славу и деньги…и мне тоже.

 

Марува недоуменно посмотрела на Боваддина.

 

-Ты слышала,- спросил он, - о гладиаторских боях?

 

В невысоких горах  между Карфагеном и Неаполем Африканским,  затерялось загородное имение Кассара: полугрека-полуараба, выкупившего этот дом у одного древнего, но обнищавшего  рода. Сам Кассар начинал мелким ростовщиком в Клоаке, неведомо как обошедшим своих собратьев, сколотив состояние и став уважаемым человеком. О том же, как  скромный меняла достиг нешуточного, даже по карфагенским меркам достатка знало не так уж много людей – даже не все из тех, кто считался постоянным «потребителем» предоставляемых им услуг. Еще меньше посторонних знало о примечательном месте в самом центре усадьбы. Некогда здесь находились конюшни и  левада для лошадей, но с тех пор как дом приобрел Каррас, многое изменилось. Левада превратилась в большой внутренний двор, окруженный стенами двухэтажной усадьбы. Второй этаж западной стены  представлял собой обширную веранду, огороженную от внешнего мира чугунной решеткой. За ней,  уютно расположившись на мягких сиденьях и прихлебывая вино, беседовали хозяин дома и его гость. В стенах первого этажа виднелось множество дверей, открывавшихся во внутренний двор  с помощью нехитрого механизма.

 

Посреди двора, с интересом оглядываясь по сторонам, стояла Марува, в кожаных штанах и кожаной же безрукавке, с берберской флиссой в руке.

 

-Даже не знаю, Иму, - Кассар, лысый толстяк с томными глазами, капризно поджал губы,-  ты же знаешь, что женщины редко сражаются с мужчинами. Публика не любит когда один из противников явно уступает другому – ведь так бой заканчивается слишком быстро.  Поэтому женщины сражаются только с женщинами…разве что клиенту нравится смотреть на мужскую расправу над ними. Есть такие кто предпочитает кровь бою. Но твоя девушка собирается выжить, я правильно понимаю?

 

-Именно так, Кассар, - произнес Баваддин,- и поверь, она может на это надеяться. В Черном Легионе и женщин и мужчин учили одинаково – и в Таврике неплохо сохранили это умение.

 

- Думаешь?- усмехнулся Кассар,- самой Таврике это не сильно помогло.

 

-Я видел ее в бою,- пожал плечами негр,- видел, как она убивает мужчин.

 

-Ну, раз ты так уверен,- протянул Кассар,- стоит подумать. Но небольшая проверка твоей девочке не повредит. Эй, кто там! Выпускайте Фаргу!

 

Откуда-то послышался топот ног, несколько торопливых выкриков и вдруг одна из дверей открылась. Во двор, жмурясь от солнечных лучей, вышло существо, заставившее опешить даже видавшего виды Боваддина.  Сначала он принял этого бойца  за мужчину, причем очень высокого и толстого. Однако присмотревшись к очертаниям бедер и  прикрытым  кожаными нагрудником обвисшим грудям, Боваддин понял свою ошибку. Это была женщина  - не уступавшая ростом Маруве, но многократно превосходящая ее шириной. Ее широкое мясистое лицо напоминало ком теста, в котором почти утонули узкие щелочки глаз. Под толстым слоем жира перекатывались огромные мускулы, а в огромной лапище чудовищная женщина держала боевой топор,  рядом с которым флисса Марувы выглядела тонким прутиком.

 

-Фарга единственная из моих женщин, кого бы я поставил против любого мужчины,- Кассар бросил быстрый взгляд на собеседника,- если твоя девочка справится с ней, это будет уже интересно. Еще не передумал?

 

-С чего бы,- деланно пожал плечами Боваддин,- начинай.

 

Кассар кивнул и, привстав в кресле, хлопнул в ладони. Тут же Фарга, с необычайным для такой туши проворством, кинулась на Маруву. Та успела увернуться от свистнувшего над ее головой топора, но слегка замешкалась и тут же получила удар в грудь босой пяткой Фарги. Девушке показалось, что ее лягнула лошадь, когда она покатилась по земле, отчаянно стараясь восстановить дыхание. Подскочившая Фарга, вновь занесла топор, готовясь одним страшным ударом разрубить противницу пополам.

 

-Я надеялся, это протянется дольше,- Кассар  ехидно посмотрел на Боваддина. Тот, не удостоив собеседника ответа, не отводил глаз с арены. Кассар, пожав плечами, проследил за его взглядом - как раз, чтобы увидеть, как Марува с быстротой змеи перекатилась по утоптанной земле, уклоняясь от вонзившегося  рядом топора. Удар был так силен, что лезвие увязло в земле и хотя Фарге потребовался лишь миг, чтобы высвободить оружие, Маруве этого хватило: взвившись чуть ли не на высоту собственного роста, она нанесла один-единственный удар флиссой. Острие тонкого меча вошло  в левое ухо Фарги и, пронзив ее голову, вышло из правого. Исполинская бабища, застыв на месте с вскинутым топором, грузно повалилась на бок, когда Марува выдернула свой клинок. Из сквозной раны на месте ушей, а также изо рта и ноздрей Фарги потоком хлестала кровь. Марува поставила ногу на труп и, вскинув окровавленный меч, издала торжествующий клич.

 

-Как тебе такое, Кассар? – Боваддин торжественно посмотрел на бывшего ростовщика. Тот, впрочем, быстро справился с изумлением, снисходительно кивнув.

 

-Неплохо…для женщины. Думаю, она может заменить Фаргу в подобных стычках.

 

-Она может больше,- настаивал Боваддин,- поставь ее против мужчины.

 

- Как скажешь,-  сказал Кассар и крикнул,- пускайте Абдуллу!

 

Приказания тут исполнялись быстро – Марува еще пыталась отдышаться, когда во двор вышел коренастый чернобородый мужчина, вооруженный коротким мечом и круглым щитом с острым умбоном. Вряд ли он был чистокровным арабом – скорее всего очередная помесь с бербером или греком, как и большинство горожан Северной Африки от Танжера до Александрии. Судя по всему, он видел смерть Фарги, так что действовал куда осмотрительнее: не спеша вступать в бой, он осторожно приближался к Маруве, скалившей зубы в кровожадной ухмылке. Теперь кроме флиссы, она держала еще и топор поверженной ею воительницы, готовая сражаться двумя руками.

 

Издав гортанный крик, она кинулась на врага, едва успевшего подставить щит. Удар топором по нему оказался настолько силен, что отозвался жгучей болью в предплечье мужчины. С трудом отбив удар флиссы, Абдулла попытался ударить в ответ, но лишь оцарапал мечом бедро женщины. Отскочив друг от друга, воины мерили друг друга злобными взглядами, но не произносили ни звука, сберегая силы для новых атак. Словно хищные звери они кружили друг против друга, выжидая момента, когда противник допустит оплошку. Маруве надоело это первой – легким, чуть ли не танцующим шагом она двинулась на оробевшего соперника, рисуя топором замысловатые узоры.

 

Очередной удар, звон подставленного щита, удачно парированный выпад меча и метнувшееся ему навстречу жало флиссы.  С криком боли, гладиатор выронил меч из онемевшей руки с рассеченными сухожилиями. Поднять оружие он уже не успел – новый удар флиссы заставил Абдуллу выронить щит,  в следующий миг топор снес ему голову.

 

Марува хищно оскалилась, повернувшись к веранде.  

 

-Похоже, я и впрямь недооценил твою девушку, - Кассар вымученно усмехнулся, -  спустите на нее Клеона! И Магомеда!

 

-Не многовато на одну женщину? – Бовадин возмущенно посмотрел на собеседника,- или она уже мало доказала тебе?

 

-Я занимаюсь серьезным делом,- процедил Кассар,-  что будет с моей репутацией, если я выставлю женщину среди своих лучших бойцов?  Она должна доказать, что достойна сражаться с чемпионами Арены.

 

Во двор  уже выходили двое мужчин – выпущенные из разных дверей, они не спеша приближались к Маруве, взявшей трофейный щит. Первый был, судя по всему, соплеменником покойного Абдуллы, - такой же чернобородый и смуглый, - только что выше на две головы и куда шире в плечах. Перебитый нос и рваный шрам через все лицо придавали ему особенно отталкивающий вид. Тело его прикрывала кожаная куртка с нашитыми бронзовыми пластинами,  в руках он держал щит и нубийский меч-каскару. Второй воин, несмотря на греческое имя, имел еще более темную кожу и кудрявые волосы – явно примесь нубийской или эфиопской крови. Худощавый и жилистый, словно дикая собака, он двигался так, что Марува сразу поняла, что новый враг куда подвижнее предыдущих гладиаторов. Из оружия он имел короткую дубинку с массивным круглым набалдашником и  щит из шкуры носорога.

 

Кассар поднялся и  все глаза устремились к нему.

 

-Ха!- крикнул он,  хлопая в ладони, и в этот миг оба гладиатора бросились на Маруву. Они атаковали ее с разных сторон: спереди  наседал араб, обрушивший на девушку целый град ударов, ложных и настоящих выпадов,  умело отражая все попытки Марувы перейти в наступление. Одновременно девушка была вынуждена все время оглядываться на второго гладиатора,  норовившего зайти ей за спину  с занесенной дубинкой. Несколько ударов она уже пропустила – не опасных, но болючих, от которых по телу  расползались огромные синяки. Марува пожалела, что предпочла флиссу топору, который, выигрывая у меча в убойной силе, явно проигрывал ему в легкости. Однако сокрушаться об этом было поздно и Марува отступала к стене, прижавшись к которой она могла бы отбивать удары обоих нападающих. Однако гладиаторы, понимая ее стремление, не пускали ее из середины арены, блокируя все попытки отступить.

 

Магомеду  вскоре надоели эти игры: с хриплым рыком метнулся вперед, нацелив меч, в живот Маруве. Одновременно он вскинул щит, принимая на него удар топора. Щит треснул, но выдержал, однако и Марува успела заслониться щитом. Каскара со треском сломалась о щит и в этот миг девушка увидела, как подскочивший сбоку Клеон заносит дубину, метя ей в основание черепа. Все что она успела – это вскинуть руку с щитом, так что удар дубинки пришелся ей в локоть. Страшная боль пронзила ее тело, щит выпал из онемевшей руки, но Марува, превозмогая боль, из последних сил крутанулась вокруг собственной оси, вырывая топор из щита. Клеон, не ожидавший, что его удар не достигнет цели на миг замешкался и это стоило ему жизни – лезвие топора разрубило ему голову, как спелый арбуз. Одновременно что-то с силой ударило в грудь Маруву, сбивая ее с ног. Не ожидавшая этого девушка упала и на нее навалился Магомед, одной рукой прижимая руку с топором к земле, а второй вцепившись ей в горло. В висках у девушки застучало, перед глазами поползли черно-багровые круги, она отчаянно пыталась урвать хоть немного воздуха, но Магомет, навалившийся всем телом, не давал ей ни малейшего шанса. И тут, через темную пелену застилавшую взор, Марува увидела рядом на земле забытую всеми флиссу.

 

Решение пришло мгновенно: она разжала пальцы, выпустив рукоять топора и, собрав все силы, выдернула скользкую от крови и пота руку из-под мужской лапищи. Магомет не сразу поняв в чем дело, тут же ухватился за топор, но поднять не успел: Марува подхватила флиссу и в последнем отчаянном броске вонзила гладиатору в шею. Страшная хватка на ее горле разжалась: Магомед, выронив топор, ухватился за рукоять флиссы и, в горячке, выдернул клинок. Поток крови хлынул у него изо рта и гладиатор, ничком повалился на воительницу.

 

С трудом вылезя из-под трупа Марува, пошатываясь, встала на ноги, жадно глотая воздух. Бросив флиссу, она  разминала здоровой рукой превратившийся в сплошной синяк локоть, с радостью ощущая как в онемевшую руку возвращается жизнь. Угрюмо она посмотрела на веранду и увидела, что Кассар и Боваддин о чем-то ожесточенно спорят.

 

- Она убила четверых, какие тебе еще нужны доказательства? - горячился негр, - я привел ее сюда не для того, чтобы ты спустил на нее весь свой зверинец.

 

- Еще один раз, - горячо говорил Кассар,-  последний противник. Она уже приходит в себя и у нее теперь куча оружия.

 

- Если она вообще сможет его поднять, - Боваддин посмотрел на залитую кровью Маруву.

 

- Она так хороша, что еще один боец  не станет помехой,- убеждал Кассар,-  если она останется в живых – я разрешу ей сражаться на закрытых представлениях, где мы даем бои для знати. Немногие удостаиваются этой чести сразу, не пройдя перед этим все эти ристалища для развлечения черни.

 

-Правда позволишь? – недоверчиво спросил Боваддин.

 

-Богом клянусь! – воздел глаза Кассар,- сам знаешь, какая там публика и какие ставки!

 

-Ну хорошо,-  сдался Боваддин, - но только один.

 

-Конечно,- глаза Кассара нехорошо блеснули и Боваддин понял, что где-то в этой просьбе был подвох. Но отступать уже было поздно – и Кассар вновь отдал команду.

 

-Открыть врата Зверю,- крикнул он, хлопнув в ладони. Послышалась беготня, встревоженные крики и в ответ на них – жуткий вой. Возмущенный Боваддин повернулся к Кассару и увидел, что на его лице играет злорадная улыбка.

 

Прищурившись, Марува смотрела на стену на противоположном конце двора. Вместо дверей в ней виднелись  массивные ворота из железного дерева, окованные полосами настоящего железа. Сейчас они медленно поднимались под  скрежет неведомых шестеренок. Вновь раздался рев, в воздухе повис едкий звериный запах и в наступившей тишине она ясно услышала стук тупых когтей по полу.

 

-Ты с ума сошел! - ахнул Боваддин, схватив Кассара за руку.

 

-В чем дело, мой друг? – Кассар издевательски улыбнулся,- я же говорил, только один.

 

Из распахнутых ворот, больше походивших на вход в исполинскую пещеру, медленно выходило нечто огромное. Сузив глаза Марува наблюдала как во тьме сначала вспыхнули зеленым светом жуткие глаза, затем появились мощные лапы и большая, будто обрубленная, голова с полукруглыми ушами. В оскаленной пасти блестели жуткого вида клыки. Следом появилось и все тело – не уступающее размером льву, но более массивное, с коротким хвостом и более тонкими, по сравнению с передними лапами, задними. Серо-желтую шкуру покрывали черные пятна.

 

- Моя жемчужина,-  гордо произнес Кассар,- знал бы ты,  чего мне стоило достать этого зверя. Твоя девушка должна гордиться – никого лучше у меня просто нет.

 

Боваддин посмотрел во двор: огромный зверь, щурясь на солнечный свет, рассматривал стоявшую перед ним девушку. Марува, словно и не понимая, нависшей над ней опасность, даже не пыталась взять какое-либо оружие. Скрестив руки на груди, она спокойно смотрела в глаза  чудовища и то, почему-то, тоже не спешило атаковать.

 

-Что происходит? – недоуменно спросил Кассар, но, прежде чем, Боваддину пришел в голову хоть какой-то ответ, Марува вскинула голову и из ее рта вырвался странный звук – не то вой, не то  раскатистый хохот. И тут же ему ответил еще более оглушительный хохочущий рев из пасти  зверя. Пораженные Кассар и Боваддин смотрели, как  он неспешно подходит к девушке, а та бесстрашно треплет подставленный загривок.

 

-Гиена всегда узнает гиену! – весело крикнула воительница, повернувшись к веранде, - и она не станет убивать Сестру ради мужской потехи.

 

Боваддин усмехнулся и повернулся к Кассару, все еще изумленно смотревшему, как жуткий зверь ластится к его новой гладиаторше.

 

-Ну так что?  - как ни в чем не бывало, сказал негр,- смотри, она жива. Как мне кажется, она выполнила все твои условия. Настала пора тебе выполнить свои.

 

Кассар мог лишь слабо кивнуть в ответ.

[Magnum]

Вот что Спартак животворящий делает!