Величайший писатель

[Владимирович]

Он мог еще опоздать к началу заседания.

Анекдот вспомнился

Рабинович на заседании Кнессета снял пиджак сидит в пальто

Окружающие ему объясняют, мол, неприлично, в
парламенте без пиджака в пальто. А Рабинович отвечает:
- А мне английская королева разрешила!
- То есть как это?...
- Был я как-то в Англии на приеме у английской королевы, снял там пиджак сижу в пальто, а
королева мне говорит: "Господин Рабинович, это вы там у себя в Кнессете пиджак
будете снимать будете в пальто сидеть!"

вполне в тему, полагаю

[Егор Шевельов]

 

Первый раз я увидел Джона Толкина в 1925 году, когда он выступал в парламенте. Тогда он только что занял своё место как единственный депутат от своей партии, и многие смотрели на него с удивлением, если не с насмешкой. Его победа на выборах была в значительной степени обусловлена его героическим образом ветерана войны, хотя политического веса за ним тогда почти не было. В своей речи он говорил о возвращении величия Великобритании — тогда это звучало как нелепая шутка.

 

О каком возвращении могло идти речь, когда согласно Льежскому мирному договору армия Английской республики едва насчитывала 100 тысяч человек, включая полицейских? Естественно, его высмеяли. В те годы никто не мог предвидеть, что мир вскоре захлестнёт Вторая великая война и за ней Великая Азиатская война, которые изменят расстановку сил на планете навсегда. Идеи, которые пропагандировало Народное Королевство Японии — паназиатское социалистическое содружество, — казались тогда чем-то далеким и фантастическим, предметом для шуток.

 

Но время расставило всё по своим местам. И будущее показало, насколько все они ошибались.

В России, впрочем, дела шли отлично. Долгий послевоенный подъём, казалось, стал новой нормой. Экономика, которой многие предрекали крах после Первой мировой, не только восстановилась, но и набрала обороты. Лишь на короткое время рынок пережил спад, но вскоре вновь начались золотые времена. Президент Коновалов, в своей привычной манере, лишь подтвердил это в одном из выступлений по радио, шутливо сказав: "Нам ничего не полюбить сильнее, чем мы любим пиво и нейтралитет". И ведь в его словах была правда — страна, избежавшая разрушительных мировых конфликтов, расцветала, находясь в стороне от великих потрясений.

 

Моя судьба, однако, складывалась не так гладко. После распада партии и банкротства газеты "Правда" мне пришлось обивать пороги различных изданий в поисках работы. "Новое время" — одна из самых крупных и влиятельных газет страны — имело множество корреспондентов, и места для нового репортёра, особенно бывшего, не так уж и много. Я боролся за любую возможность, и, в конце концов, мне предложили должность политического обозревателя, правда, на полставки. Даже за это пришлось серьёзно пободаться с дирекцией. Однако, как говорится, не в первый раз.

 

Моя давняя служба во Франции пригодилась, когда начальство решило, что я, с моим знанием английского, буду полезен для командировки в Лондон. Это было неожиданно, но в то же время меня охватило ощущение, что старые времена войны вновь напоминают о себе.

 

Но ещё до отбытия меня настигла первая проблема. Рейс парохода, на который мне купили билет, был отменён из-за планируемой забастовки докеров в Британии. Я уже начал волноваться, как доберусь до Лондона, когда совершенно случайно наткнулся на своего старого знакомого с времён Второй Отечественной войны. Он, услышав о моих проблемах, быстро нашёл решение — билет на рейс дирижабля, который летел в Бристоль. Этот вариант оказался даже лучше — от Бристоля до Лондона было рукой подать, и я мог не переживать о забастовках и задержках.

 

Дирижабль... Кто бы мог подумать, что я снова окажусь в воздухе, на этой чудо-машине? Когда я поднимался на борт, меня охватило странное чувство — словно история снова разворачивалась передо мной в новом свете. Я видел столько перемен в мире, что казалось, ещё одно великое событие — лишь вопрос времени.

 

Тогда я ещё не знал, что моё пребывание в Лондоне откроет мне мир, в котором политики, культуры и народы вновь столкнутся в борьбе за место под солнцем, и где судьба Английской республики и России окажется тесно переплетённой на фоне надвигающихся перемен.

 

 

 

За время полёта, пытаясь побороть скуку, я взял в руки забытый кем-то номер "Петроградских известий" и стал пролистывать страницы, вникая в мировую повестку. В мире, как всегда, кипели события, но ничего нового или удивительного не происходило. Всё казалось привычным — политики произносили речи, государства вступали в новые фазы своих бесконечных игр.

 

Президент Прусской республики рассуждал о тысячелетней истории нации пруссов, словно пытаясь возродить прошлое, давно оставшееся в тени империй. В Североамериканских Соединённых Штатах новый президент Джон Дэвис принимал присягу, обещая нации "светлое будущее". Рейнская конфедерация направила своего президента в Париж с визитом дружбы — ещё одно свидетельство попыток навести порядок в послевоенной Европе. В Италии же арестовали Муссолини, человека, который совсем недавно был символом итальянского национализма и амбиций, но чьи идеи привели его в тюрьму.

 

Но вот Лондон... Лондон оставался угрюмым и мрачным городом. Экономический кризис, который Английская республика так и не смогла преодолеть, нарастал, как постоянная тень над столицей. Бунтующие окраины, нарастающее социальное недовольство и тяжёлое бремя репараций только усиливали атмосферу безнадёжности. Англия, некогда величайшая мировая держава, казалась раздираемой внутренними конфликтами и нескончаемыми кризисами.

 

Политические обозреватели шутили, что главный вопрос, который можно задать о Великобритании: «Кого теперь свергли?» Президенты сменялись с пугающей частотой, и никто не мог удержаться у власти достаточно долго, чтобы хоть что-то изменить. На политической арене доминировали два противоборствующих лагеря. Британский национальный альянс, стремившийся к власти через показные акции, доходившие до абсурда — они даже вешали чучела российского президента на площади, играя на старых антироссийских чувствах. И Британский народный фронт, собравший в своих рядах массы разочарованных людей, требовавших не только социальных реформ, но и возмездия за прошлые поражения. Казалось, страну ждёт или гражданская война, или окончательное прозябание на обочине мировой истории.

 

Я прибыл в Лондон в тот самый день, когда должно было состояться важное заседание парламента. Едва успев добраться до здания, я оказался среди журналистов и политических обозревателей, в предвкушении очередного политического представления. В воздухе витала усталость и скептицизм — никто не ждал ничего нового. И тогда я впервые увидел его — человека, который в будущем станет великим премьером.

 

На первый взгляд, он не произвёл на меня никакого впечатления. Я ожидал увидеть фигуру, которая сразит своей харизмой, что-то вроде баронета Мосли с его яркими, хотя и популистскими речами, или аристократа Честертона с его неподдельной благородностью. Но передо мной стоял человек средних лет, без внешних признаков величия. Обычный чёрный пальто, серый галстук — он был почти незаметен среди других.

 

И всё же... его глаза. Они были полны энергии, яркой и холодной, как зимний ветер. Его взгляд не выражал ни тепла, ни сочувствия — скорее, это было что-то вроде презрения к миру и его проблемам, словно он видел больше, чем все остальные, и знал, что победит их в конце концов.

 

Он поднялся на трибуну без лишней помпы, без привычных для политиков жестов и театральных эффектов. Голос его был ровным, тихим, но от этого ещё более значительным. Словно каждое его слово было вырезано из камня. Он говорил о будущем Англии — но не о той, что сейчас утопала в кризисе и распаде. Он говорил о возрождении нации, о её величии, о том, что страна, прошедшая через войны и страдания, должна вновь стать сильной. Его речь не была длинной, но каждое слово отзывалось внутри меня, как эхо.

 

Я стоял среди коллег и смотрел на него с лёгким недоверием, пытаясь понять, почему этот человек, столь простой на первый взгляд, способен так захватывать внимание. А потом я понял — это был человек, который уже не пытался понравиться или заслужить одобрение. Он знал, что мир, каким мы его знали, уже не вернётся, и готовил Англию к новому миру, миру, где слабые будут забыты, а сильные вновь обретут силу.

 

Этот день стал началом новой эпохи.

 

У меня до сих пор хранится пожелтевшая газета с моим отчетом о том, казалось бы, незначительном выступлении. Это было мелкое событие на фоне куда более захватывающих новостей, и для полной речи на газетных страницах просто не нашлось места. Тогда сограждан больше волновали совсем другие вопросы. Весь мир гудел от обсуждений новой модели "Форда", а экранизация "Аэлиты" вызывала настоящий скандал — на экране мелькала обнажённая натура, что по тем временам было немыслимо. Не говоря уже о другом крупном скандале — с несовершеннолетней любовницей патриарха, что взбудоражило не только прессу, но и весь высший свет.

 

Толкин же с его речью о будущем страны казался многим просто тихим голосом в общем гуле этих событий. Кто бы мог тогда подумать, как сильно его слова и фигура повлияют на ход истории.

 

 

Изменено 27 September пользователем Егор Шевельов

[Егор Шевельов]

Вернувшись в Россию, я надолго забыл о Толкине, как и большинство моих соотечественников. Когда вокруг полно своих интересных событий, не до того, чтобы следить за сумасшедшим с соседней улицы, даже если он обещает возродить былое величие. Тем более что мои личные обстоятельства сложились так, что Британия перестала меня занимать. Дело в том, что ваш покорный слуга внезапно попал под прицел Амура, что на несколько лет полностью отвлекло меня.

 

Эти годы я провел в непрерывных командировках по всему миру, пытаясь заработать на квартиру. В каких только странах я не побывал! В Индии, например, присутствовал на референдуме о статусе дравидских княжеств. В Соединенных Штатах освещал перевыборы амбициозного губернатора Луизианы Хью Лонга. А в Элладской Республике брал интервью по поводу положения турецкого населения.

 

Каждая поездка была захватывающей и поучительной, но мысли о родине всё равно возвращались, пусть и затмённые амурными страданиями и карьерными устремлениями.

Однако, вернемся к Джону Толкину. Хотя я не следил за ним специально, отдельные новости всё же доходили до меня. В нашей прессе того времени его изображали как крайне реакционного персонажа, чуть ли не сумасшедшего, чьи политические взгляды казались столь же странными, как и его литературные предпочтения.

 

По сообщениям жёлтой прессы, Толкин вёл оживлённую переписку с рядом деятелей крайне правого толка. Среди них выделялись такие личности, как Освальд Шпенглер, Шарль Моррас, Мануэль Фаль Конде и Юлиус Эвола, что вызывало интерес и тревогу одновременно. 

 

 

 

 

[Егор Шевельов]

Возможный вид мира в конце