Рожденные морем

[Каминский]

Пролог

 

Взошедшая над морем полная Луна выглянула в просвет между клубившимися тучами и ее бледный свет посеребрил бурлящую передо мной пучину. Обрамленные белой пеной, тут и там возникали водовороты, словно пасти прожорливых чудовищ, ожидающих приношения в виде сладкой человеческой плоти.

— Славная жертва для Куримуса, — на ломанном человеческом языке произнес ухмыляющийся скрелл, — иди, он ждет тебя!

Для убедительности он пихнул меня в спину, — из-за низкого роста он едва смог достать меня до плеча, — и сильно кольнул копьем с костяным наконечником. От неожиданной боли я стиснул зубы, сдерживая невольный крик, тогда как столпившееся вокруг сборище разразилось дребезжащим хохотом, о чем-то переговариваясь на своем нелюдском наречии. В бессильной злобе я напряг руки, чувствуя как врезаются в кожу сыромятные ремни, стянувшие окровавленные запястья.

Нелюди. Животные. Дикари.

Они явились с востока уже на моей памяти, — при том, что я живу на свете не так уж долго, — но и за эти несколько лет успели захватить обширные пространства Севера. Мой народ, — рослые крепкие мужчины и красивые женщины, светловолосые и голубоглазые, как и я, — пришел сюда лишь немногим раньше и еще не успел как следует закрепиться средь голубых фиордов и каменистых островов, вытянувшихся вдоль Северного Пути. Мой отец, Халок Сильный стал одним из первопоселенцев, — проиграв в схватке с могущественными соперниками, он удалился в суровые северные земли, вместе с семьей, поселившись на холодных, продуваемых всеми ветрами островах. Но поражение не сломило его духа — здесь Халок собирался укрепиться, зализав раны и набрав сил, вновь вернуть нашему роду былую славу.

Но затем явились ОНИ.

«Скреллами» — «низкорослыми», называли мы это племя: самый высокий из них едва доставал макушкой мне до плеча, а ведь я — младший и не самый рослый в своем роду. Невысокие и коренастые, с темными скуластыми лицами и узкими глазами, обряженные в звериные шкуры и сами воняющие зверьем, а также кислым молоком, тюленьим жиром и оленьим навозом. Нам они казались не людьми, а уродливыми карликами или иными порождениями тьмы, что по легендам обитали у корней гор. Не иначе как оттуда, из подземного мрака, явились они всеми своими полчищами, перегоняя стада оленей, сметая и поглощая разрозненные племена охотников и рыболовов, живущих здесь с незапамятных времен. В конце концов, скреллы уперлись в многолюдные, по меркам нашего народа, поселения юга и были отброшены обратно в холодные пустоши. Однако редкие поселения наших людей на севере оказались сметены этой волной.

Одним из первых на пути проклятой нелюди оказалось поселение моего отца. Их оказалось слишком много — на лодках-однодеревках они переправились через узкий пролив, отделявший наш остров от большой земли. Целый род скреллов, обрушился на владения моего отца, под покровом ночи проломив деревянный частокол и ворвавшись внутрь. Моя семья, еще не осознавшая, сколь велика угроза, пришедшая с северо-востока, оказалась среди первых павших под этим натиском.

Мой отец едва успел схватить свой бронзовый топор, когда вонючие дикари вломились в огороженную комнату, где он спал с моей матерью. Он успел зарубить с десяток скреллов, прежде чем они, навалившись на него со всех сторон, закололи, забили его своими дубинками и копями с костяными и каменными наконечниками. Но этого времени моей матери хватило на то, чтобы пронзить свою грудь бронзовым ножом, которым она успела до этого заколоть двоих нелюдей. Не сумев надругаться над ней живой, свою ненависть нелюди выместили на мертвой — я видел страшно изуродованные трупы моих родителей, когда меня, связанного и жестоко избитого, волокли через весь двор. Узкоглазые скреллы, довольно ухмыляясь, рубили их плоть каменными топорами, готовясь к своим людоедским пирам.

Мне и моим братьям повезло еще меньше — мы вообще не успели схватиться за оружие, когда скреллы вломились в комнату, где мы спали вповалку на овчинных шкурах. В том не было славы для меня — мои братья, Харег и Олло, даже голыми руками сумели забрать с собой в царство мертвых по одному-двух врага, прежде чем их убили, прямо-таки растерзав на части. Я готовился принять смерть вместе с ними, когда один из скреллов исхитрился ударить меня в затылок колотушкой из оленьей кости, разбив мою голову до крови. Я потерял сознание, а очнулся уже связанным и валяющимся на полу, где меня пинали и осыпали бранью низкорослые дикари.

Этой же колотушкой сейчас мерно бил в бубен колдун скреллов — злобный карлик с морщинистым лицом и узкими, желтыми как у рыси, глазами. В накидке из волчьей шкуры и шапке с оленьими рогами, увешанный амулетами из кости, дерева и камни, сейчас он призывал духов моря, обрекая меня им в жертву. Заунывные песнопения, которыми он сопровождал удары в обтянутый человеческой кожей бубен, подхватили и прочие скреллы, когда меня вели к большому утесу нависавшему над морем. Сам океан тоже пришел в волнение — и бурлили, окруженные воротниками из белой пены, буруны и водовороты, постепенно сливаясь в одну ужасающую воронку — всепоглощающая пасть черной пучины, готовившейся пожрать новую жертву.

О да, отец не случайно выбрал именно это место, несмотря на всю опасность, что представляли морские течения и коварные скалы даже для больших лодок, не говоря уже об утлых рыбацких скорлупках. Именно здесь, Йигир, жестокий бог океана, открывал свою жадную пасть затягивая в нее все живое и неживое, оказавшееся поблизости. Дальше на юге превыше всех богов почитали богиню солнца и бога Неба, но на севере, где солнце почти не грело, а небо вечно затянуто тучами, главным богом был Океан, дарующий пропитание тем, кто живет на его берегу. И поэтому мой отец приносил в жертву Йигиру ягнят, телят и оленей, взывая к могущественному богу и прося его вернуть былую славу роду Халоки. И восточные захватчики, впечатленные мощью бурлящей, клокочущей воды, которую они именовали Куримусом, тоже решили почтить грозного духа жертвой. Этой жертвой и стал я — Ньер, младший сын Халоки, последний в своем роду. Сейчас я, со связанными за спиной руками, телом, черным от синяков и кровоточащей ссадиной на голове, поднимался на скалистый утес, под которым уже ревел черный водоворот. За моей спиной догорали остатки нашего дома, где среди дымящихся развалин лежали тела моих отца и матери, братьев и сестры, которую, вместе с женой старшего брата озверевшие скреллы насиловали до тех пор, пока их тела не перестали шевелиться. Мне же выпала лучшая участь — погибнуть не от костяного ножа, не от дубинки или камня в руке нелюдя, но в бурлящей, клокочущей пучине, вратах в подводное царство, где правит Йигир со всем своим многочисленным и прожорливым семейством. Но входить в царство великого бога стоит не сломленным пленником, но свободным воином, с гордо поднятой головой, в сопровождении духов убитых мною врагов.

Скреллы думали, что связали мне руки на совесть — и, наверное, были, по своему правы, исходя из собственных тщедушных тел. Видимо, до сих пор они брали в плен только себе подобных и ни разу не сталкивались с настоящим человеком — пусть даже и столь молодым, как я. Когда очередной скрелл, оскалив желтые зубы в глумливой усмешке в очередной раз кольнул меня костяным копьем пониже спины, перед моими глазами словно лопнул пузырь, заполненный кровью. Алая пелена заволокла мой взор: что есть силы я рванулся и кожаные ремни на запястьях, внезапно лопнули, не выдержав столь яростного рывка. Глумливые крики и издевательский смех вокруг меня сменились испуганными криками, когда я, выхватив колотушку из рук колдуна, что есть силы обрушил ее ему на голову, с удовольствием услышав треск раскалывающегося черепа. Со всех сторон слышались гневные вопли, сразу с десяток рук замахнулись, готовясь метнуть в меня камни и копья, но я оказался быстрее: с презрительным смехом я швырнул колотушку прямо в отпрянувших назад скреллов и, развернувшись, сам прыгнул в бурлящий водоворот.

Холодная мокрая тьма властно приняла меня, словно ураган, подхвативший былинку, повлекла, потащила, с головой накрыв покрывалом белой пены. Соленая вода залила мой нос и ноздри и я, совсем забыв о том, что только что собирался гордо войти в царство Йигира, рванулся ввысь, в брезжущему в ночном небе лунному диску. Надрывно кашляя и жадно глотая ртом воздух, я замолотил руками по воде, в последней отчаянной попытке урвать себе какие-то жалкие мгновения жизни перед неизбежной гибелью. Но сдаваться просто так было не в обычае моего народа и я, мертвой хваткой вцепившись в проносящийся мимо меня кусок плавника, все еще упрямо боролся за жизнь.

Именно тогда я вдруг понял, что в этой пучине я не один.

Вместе со мной бешено крутилась и всякая дрянь, подхваченная водоворотом — бревна, вроде того, в которое вцепился я; смытые в море кусты и деревья, даже дохлый олень с перерезанным горлом — еще одна жертва, принесенная скреллами суровому богу моря. Но длинное темное тело, внезапно скользнувшее в самое сердце водоворота отличалось от всего этого хлама: неведомое создание, явно живое — и явно не случайная жертва, вроде меня, схваченная безжалостным течением. Тучи к тому времени совсем рассеялись и лунный диск ясно осветил моего невольного спутника — точнее спутницы. Длинный, извивающийся как у угря хвост, закручивался спиралью вместе с течением и переходил в стройное женское тело с маленькими неразвитыми грудями, плоским животом и мускулистыми плечами, кое-где покрытыми темно-синей чешуей. Лицо — уродливое и в то же время чем-то невероятно притягательное, с причудливо скошенными глазами и большим ртом с острыми зубами. Короткие волосы черно-зеленого цвета, развевались в воде, пока морская дева, словно акула или морской змей, молча кружилась вокруг, плотоядно рассматривая меня странно изменчивыми глазами, что, казалось, постоянно меняли свой цвет.

Я узнал эту деву, о которое пелось в древних песнях: Хрённ, владычица водоворотов и глубинных течений, одна из девяти дочерей Йигира, самая прожорливая и ненасытная среди всех сестер. Встреча с ней не сулила смертным ничего хорошего — и все же мое сердце наполнилось внезапной гордостью при мысли о том, что одна из богинь явилась, чтобы препроводить меня в подводное царство отца.

— Йигир, да примет меня в дар для своей дочери, — громко выкрикнул я и выпустил из рук бревно, что вместе со мной носилось по водовороту, — если она желает меня, то я готов.

На лице дочери Ийгира появилась довольная ухмылка, сделавшее ее лицо почти привлекательным — и внезапно вода вокруг нее закишела гибкими, по-змеиному извивающимися телами, — множество угрей явилось на зов своей повелительницы. Чешуйчатые скользкие тела закружились и вокруг меня, обивая мое тело словно холодные плети. Одновременно и сама Хрённ скользнула вперед, вместе с очередным витком водоворота оказавшись рядом со мной. Угриный хвост обвил мои ноги, сильные руки с острыми когтями обняли мое тело, срывая с него обрывки одежды и меня вдруг охватило невероятно острое наслаждение разом пронзившее все мое существо. Все то, что я до сих пор только видел со стороны, когда мой отец или старший брат сходились со своими женами, о чем я грезил ночами, но до сих пор не смел надеяться — вдруг охватило, жадно впилось в меня скользким, нелюдским, но без сомнения женским телом. Тонкие бескровные губы впились в мои, острые когти вонзились в мою спину, примешивая соль моей крови к бушевавшим вокруг соленым водам и я, обхватив в ответ морскую деву, со стоном вошел в ее прохладную скользкую расщелину.

Не знаю, сколько времени мы кружились так, слившись плотью, посреди огромного водоворота, забыв обо всем, кроме слаженных движений наших тел. Угри вились вокруг нас, обвивая и прижимая нас все ближе друг к друг — и это, странным образом, только увеличивало мое возбуждение, пока Хрённ брала все, что хотела. Я не сразу заметил, что бешено крутившийся водоворот постепенно замедляется, затухает, что бешено мчавшееся течение постепенно превратилось в небольшие волны, мягко вынесшие меня на берег. В тот же миг оплетший меня хвост распустил свои кольца и Хрённ, гибко изогнувшись, нырнула в набегавшие волны. Лишь на миг ее голова, облепленная короткими волосами, появилась над головой и дочь Йигира произнесла первые слова, услышанные мной от нее.

— Ты не должен был вернуться, — в голосе слышался отголосок шума недавнего водоворота, — и мой отец все еще ждет свои жертвы. Она должна быть принесена еще до рассвета — или смерть в пучине покажется тебя сладостным избавлением в сравнением с тем, что сделаю с тобой я и мои сестры. Порукой в том станет мой знак на твоем плече.

С этими словами она развернулась и окончательно канула в пучине. Я посмотрел на свое плечо — на нем проступил узор: темно-синяя спираль, закручивающаяся словно водоворот.

Скреллы еще оставались на острове — их жертвоприношение перешло в поминальную трапезу по убитому мной колдуну. При этом, пожирая все выбранные из наших закромов запасы, узкоглазые карлики упились дармовым пивом, которое они смешали с собственным жутким зельем из мухоморов, с помощью которого их колдуны взывали к духам. Упившись им, скрелы сейчас лежали вповалку средь разоренной ими самими усадьбы, валяясь между обугленных бревен и разбросанных тут и там обглоданных костей — людских и животных. Никто не стоял на страже — кто сунется на остров, когда в полную силу ревет пасть морского великана, кого бояться, когда все их враги уже мертвы?

Вот только скреллы не знали, что одному из них удалось видеть.

Я видел все это, прячась за скалами, едва сдерживаясь при захватчиков, с видом хозяев расхаживающих во подворью Халоки Сильного. Особенно не давал мне покоя бронзовый топор на поясе одного из дикарей — оружие моего отца, привезенное им с юга, возможно первое бронзовое оружие, которое увидели эти пожиратели ворвани и оленьего навоза.

Наконец, когда скреллы, упившись своим пойлом, повалились во дворе, я осторожно вышел из своего укрытия и, крадучись, спустился к отчему дому. При этом я не сводил взгляда с бронзового топора, который, даже уснув глубоким сном, скрелл так и не выпустил из рук. Спустившись к нему я взялся за бронзовую рукоять и, не без труда, выкрутил оружие из мертвой хватки дикаря. В своем рвении я, видимо, малость приложил больше сил, чем хотел — и скрелл, даже сквозь помутившее его разум мухоморное варево, почувствовал неладное. Тяжелые веки дрогнули, приподнявшись, мутные сонные глаза глянули на меня и тут же широко распахнулись, когда нелюдь узнал своего врага. Скрелл раскрыл рот, чтобы выкрикнуть предупреждающий вопль, но не успел — размахнувшись, я одним мощным ударом вогнал лезвие топора в толстую шею.

Пролитая мной кровь вновь застила мой взор алой пеленой: словно наяву я услышал шепот духов отца и других родичей, призывавших меня к отмщению. Словно одержимый духами мести, я рубил и сек, снося головы и врубаясь в грудные клетки, оставляя за собой след из потоков крови вываленных внутренностей. Не в силах сдерживать рвавшийся из моей груди гневный вопль, со слезами ярости на глазах, я убивал снова и снова — и даже те скреллы, кто смог, почуяв неладное, проснуться, все равно не сумели дать мне отпора. Скреллам казалось, что мой гневный дух вернулся из пучины, чтобы отомстить: охваченные священным ужасом, они только жалко лепетали что-то на своем наречии, прежде чем мой топор с хрустом вламывался в очередной череп. Несколько их уродливых женщин, прижимавшие к груди закутанные в шкуры истошно орущих младенцев хватали меня за руки, распахивая свои одежды открывая свои вислые груди — не то пытаясь разжалобить меня, не то предлагая себя. Я убил их всех, размозжил о камни головы их визжащему отродью — разве тот, кого удостоила своей любви морская богиня, может потом сойтись с самками грязной нелюди? Сама мысль о том касалась мне тогда кощунством.

— Тебе о Йигир! Вам о Девять! — хрипло выдыхал я, пока алая кровь потоками стекала по земле, капая в бушующие волны — и я воочию слышал в шуме волн довольный хохот морского бога, насыщавшегося этой великой жертвой. Она закончилась лишь когда я внезапно понял, что помимо меня на острове не осталось в живых ни одного человека.

И даже ни одного скрелла.

До утра я стаскивал трупы к берегу и швырял их в воду, отдавая должное богам. Когда на востоке, из-за вздымавшихся вдали ледяных вершин, забрезжил рассвет, все было кончено. Лишь тогда, взяв средь припасов скреллов запас сушеной оленины и пригоршню ягод, погрузив несколько меховых накидок в отцовскую лодку, я оттолкнулся от берега веслом.

 

 

[Каминский]

 

Морские бродяги

Длинное судно, с непривычным для этих мест пурпурным парусом, пенило морскую воду, петляя близ низкого берега, покрытого песчаными дюнами. По десять человек с каждого борта, что есть силы налегали на весла, стремясь к длинному мысу, поросшему невысоким кустарником. Еще один мужчина, — высокий и плотный, в красно-желтой тунике, — стоял у носа, визгливо выкрикивая приказания. По мясистому лицу, обрамленному черной бородой, текли струйки пота, толстые пальцы теребили висевший на поясе с золотой пряжкой бронзовый кинжал.

Вслед за судном, словно волчья стая, загоняющая оленя, шли три лодки с загнутыми кверху носами. На веслах сидели по шесть-восемь гребцов, — светловолосые и голубоглазые мужчины, вооруженные топорами и мечами. Зубы хищно скалились в довольных усмешках.

На носу шедшей впереди, самой большой лодки, стоял коренастый светлобородый человек, лет сорока, с вислыми светлыми усами и длинной бородой, заплетенной в две косы, перевитые янтарными бусинами. На широком лице светилась кровожадная усмешка, при виде того как неуклонно сокращается расстояние между удиравшим судном и его преследователями. В отличие от своих гребцов, облаченных в кожаные латы поверх шерстяных туник, скрепленных бронзовыми фибулами, стоявший на носу воин носил бронзовый доспех и шлем с оленьими рогами. Олений же череп венчал и нос судна, где стоял светлобородый воин. Рукоять длинного меча на кожаном поясе украшал небольшой красный рубин. За плечами мужчины развевался на ветру синий плащ, отороченный собольим мехом; могучую шею украшала золотая гривна, а на мускулистом предплечье блестел золотой браслет с черным янтарем и красными кораллами.

— Пошевеливайтесь парни! — не оборачиваясь, бросил он, — клянусь Герном, никогда еще он не посылал нам настолько жирной добычи!

Его окрик, словно придал силы гребцам — однако и удиравший корабль ускорил ход, попав в благоприятное течение и оторвавшись от преследователей. Помог им и внезапно поменявший направление ветер, мигом надувший повисший было парус, дав еще больше скорости в сравнении с гребными суденышками морских разбойников. Напрягая все силы, большой корабль начал отрываться от погони, но, когда судно почти достигло спасительного мыса, из-за него вдруг вынырнула еще одна лодка. На носу ее стоял высокий светловолосый парень в шерстяной тунике, перехваченной кожаным поясом. На груди блестел амулет — акулий зуб на просмоленной веревке, в руках он держал бронзовый топор. Все его поджарое тело казалось сжалось в комок упругих мышц, как у рыси, готовившейся к прыжку.

Чернобородый мужчина на носу чужого судна что-то завизжал, брызгая слюной и гребцы послушно налегли на весла, пытаясь уклониться от нового врага. Однако, слишком испуганные близостью преследователя, они не сумели подладиться под течение и корабль завертелся на месте, на миг потеряв управление. Послышались испуганные крики; несколько весел, переплетшись друг с другом с треском переломились и в тот же миг светловолосый воин перепрыгнул с носа своей лодки на нос противника издав воинственный крик:

— Йигир!!! Кровь на воде!

Бронзовый топор опустился на голову ближайшего гребца, вышибая ему мозги, пока молодой воин, хохоча, как безумный, устремился вдоль палубы, нанося удары направо и налево. Опомнившись, гребцы кинулись на северянина, на ходу хватая лежавшие рядом с ними бронзовые мечи и копья, однако на борт уже прыгали новые воины, врываясь в кровавую схватку. Юноша же, первым ворвавшийся на вражеский борт, меж тем прорвался к чернобородому хозяину галеры. Тот, с диким криком выхватив кинжал, попытался ударить молодого воина в грудь, но тот, легко перехватил руку противника, и выкрутил ее заставив чернобородого опуститься на колени. Кинжал с глухим стуком выпал из его руки, когда светловолосый, отшвырнув от себя противника, провернул топор вокруг руки и со страшной силой опустил его, разрубая чужаку и череп и все тело, от плеча до поясницы. Залитый кровью молодой воин развернулся с торжествующим воплем, как раз когда подоспели и остальные лодки. С криками «Диус Патар», «Йигир» и «Герн» на палубу врывались все новые воины и очень быстро сражение на судне превратилось в кровавую бойню.

— Семь десятков оловянных слитков, пять кувшинов вина, две амфоры с маслом, а еще вот это…

Воин в шлеме с оленьими рогами довольно поднял руку в которой блестела золотая пектораль с изображением большого жука держащего в лапах шар-солнце из зеленого малахита.

— Это привозят с далекого юга, там где люди хоронят своих вождей под курганами вышиной с гору, — благосклонно пояснил мужчина, — недурная добыча с одной только лодки. Видать Герн и впрямь был благосклонен ко мне в этот день — что скажешь, Ньёр.

Светловолосый воин окинул взглядом драгоценное украшение и пожал плечами.

— Нам достаются лишь крохи с пиршественного стола, — произнес он, — когда настоящий пир проходит на юге. Мы можем взять куда больше, если отойдем хоть немного от Янтарного берега.

— Опять ты за свое, -поморщился воин, — погоди ты, еще успеешь посмотреть мир. Пока нам и здесь хватает добычи.

Этот разговор происходил на песчаном берегу, на который морские разбойники вытащили свои суда. Спрятав их за ближайшей дюной, они увлеченно делили добычу: золотые и серебряные подвески, переливчатые бусы из синего, зеленого и красного стекла, фигурки неведомых богов, бронзовые ножи, алебарды, мечи и наконечники стрел — куда лучше чем те, которыми были вооружены сами грабители Не так уж и часто такая добыча попадалась в руки головорезов Брогана — вождя одного из приморских кланов, изгнанного из Скадвы завистливыми соперниками. С горсткой людей он обосновался на островах к северо-востоку от устья реки Гете. Здесь к нему стекались лихие молодчики со всей Скадвы, для чьей неуемной натуры оказались слишком тесны родные села. Со временем Броган перебрался на запад, где и стал грабить торговые и прочие суда, сновавшие между Альбой и странами на внутренних берегах Янтарного моря — самим Янтарным Берегом, Скадвой, Озерным краем и иными, еще более дальними. Вожди всех этих стран неустанно проклинали Брогана, призывая на него гнев всех богов — но и сами же, порой скупали у него добычу, захваченную у соперников. Успешно лавируя между разными правителями, Броган собирал под свою руку все больше охотников заняться морским грабежом. Одним из них и стал Ньёр — пришедший откуда-то с севера худой ободранный юнец, в накидке из волчьей шкуры и с отцовским топором в руке, за несколько лет стал одним из лучших бойцов Брогана.

— Раньше такие товары приходили только с востока, — не сдавался Ньёр, — в Озерный край и Скадву, а взамен им везли олово и золото с Альбы и Арморака. А сейчас уже и с запада идет вот это все — украшения, стеклянные бусы, южное вино. Толстяк, которого я убил явился не из Альбы, как его гребцы — видимо он нанял их, чтобы добраться до Скадвы или Янтарного берега. Если южные торговцы нашли к нам дорогу морем — может и нам стоит приглядеться к тем краям на западе?

Броган едва сдержал раздраженную гримасу завидев как загораются глаза воинов помоложе, жадно ловивших каждое слово Ньёра. Вождя морских налетчиков все больше тревожило это возросшее признание северного воина — при том, что и сам Броган не мог не признать, что в словах его лучшего бойца имелся свой резон. Если бы молодой человек высказал все это ему с глазу на глаз, Броган, может, и согласился бы с его словами, но сейчас, когда на него пытливо уставились с несколько десятков глаз, вождь никак не мог признать правоту северянина.

— От добра добра не ищут, — веско сказал Броган, — на западе хватает и своих охотников за чужим богатством — претаны, венеты, сами альбийцы. Лучше уж быть первым здесь, чем десятым на западе. Тем более, если торговцы с юга ищут пути в Янтарное море, то хоть с запада, хоть с востока, мимо нас они все равно не пройдут.

И он с облегчением услышал одобрительное ворчание со стороны воинов постарше, увидел согласные кивки и довольный блеск глаз. Ньёр пожал плечами и отошел в сторону, не став дальше спорить с предводителем.

Чуть позже морские налетчики собрались на берегу Слимского пролива — то сужавшегося, то расширявшегося рукава моря, отрезавшего северную часть Янтарного Берега от остального полуострова. По его берегам вздымались то высокие холмы, поросшие невысокой растительностью, то отрывистые меловые утесы. За ними, и к северу и к югу от пролива раскинулись густые леса и топкие болота. В них покоились и сгнившие тела принесенных в жертву людей — пронзенные копьями, с петлями на шее, с разбитыми дубинками головами. Такие как Броган приносили здесь жертвы своему покровителю Герну, Дикому Охотнику ведущему за собой свору черных псов, ночных призраков и прочих тварей — владыке, которого такие как Броган почитали куда больше старых богов Неба и Солнца.

К этому же богу взывал Броган и сейчас — в накидке из волчьей шкуры и вышитой бусами шапке с оленьими рогами, он стоял рядом с кругом из камней на островке посреди болота. В руках он держал острый нож с костяной рукоятью и лезвием из болотного железа с отчеканенными на нем тайными знаками.

— О ты, небесный, земной и подземный, тот кому по душе вой волков и льющаяся кровь, тот, кто несется по небу, в окружении ведьм, призраков и упырей, чей единственный глаз озирает все мироздание от небесной обители богов до глубочайших бездн царства мертвых, Грим, Герн, Годан, имеющий тысячу и один глаз, услышь мой зов и прими наши подношения!

Рядом стояло двое самых рослых воинов, зорко сторожившие несколько пленников, захваченных в соседних деревнях. Закончив свою речь, Броган повернулся к одному из них, чиркнув острым ножом по его горлу. Алая кровь хлестнула в болотную воду, куда следом рухнуло и бьющееся в конвульсиях тело. Вслед за первой жертвой последовала вторая, потом еще — и крики несчастных эхом разносились по болотам. Меж тем по большим золотым кубкам уже разливалось захваченное на судне южное вино и местное пиво, настоянное на смеси мирта, пшеницы, меда и брусники. На кострах уже поджаривались куски мяса и целые бараньи и оленьи туши, уготовленные к предстоящему пиршеству. Сам Броган, закончив с обрядом, сидел средь своих людей, сверкая белыми зубами и разрывая куски поджаристого мяса. Довольный собой, вождь уже не обращал внимания как сидевший чуть в стороне Ньёр о чем-то негромко переговаривается с молодыми воинами, то и дело бросая косые взгляды в его сторону.

[Magnum]

На горизонте дымит Санторин? 

 

 

[ясмин джакмич]

Благодарим, коллега, за ваш труд и выкладку! Ждем продолжения или ссылку на интернет-магазин, где купить

[Каминский]

На горизонте дымит Санторин? 

Это была попытка изобразить дым пожарища

Благодарим, коллега, за ваш труд и выкладку!

Благодарю за проявленный интерес!

или ссылку на интернет-магазин, где купить

Покупать все равно пока нечего, только начата выкладка.) Но при желании можно поблагодарить здесь, в "Наградах"

[Каминский]

Мать крови

 

Утихли шумные выкрики и воинственные песни в честь Новых Богов — кровожадных владык бури и ночного неба. На берегу валялись пустые кувшины и обглоданные кости, — последние остатки пира за ночь переместившегося с болот к проливу, — слабо дымились потухшие костры, где сквозь серый пепел тускло мерцали красные угли. Вокруг костров клевали носом несколько часовых, сморенных от обильной пищи и непривычно крепкого вина. Остальные же морские бродяги разместились на лодках, откуда и по сей день доносился громкий храп. Броган не чувствовал опасности этой ночью: не так уж часто редко посещали его недруги эти унылые места, чтобы вождь морских разбойников беспокоился о ночном нападении.

И уж тем более Броган, ставший слишком беспечным и невнимательным из-за выпитого вина, не ждал подвоха от собственных людей.

Небо уже серело в приближении скорого рассвета, когда на одной из лодок что-то зашевелилось и над бортом поднялась взлохмаченная светловолосая голова. Голубые глаза довольно блеснули при виде спящих часовых и Ньер, одним рывком перебросив гибкое тело через борт, спрыгнул на берег. В руке его блеснуло лезвие ножа, когда северянин, настороженно оглядываясь по сторонам, подкрадывался к лодке, откуда доносился самый громкий храп. Хищная улыбка искривила губы молодого воина, когда он увидел Брогана: укутавшись в плащ, он лежал поперек захваченного чужого корабля, сразу же ставшим головным судном в небольшом флоте морских разбойников. Вождь спал на спине, запрокинув голову, будто нарочно подставляя горло предательскому удару. Ньер еще раз попробовал пальцем острие ножа и, довольно кивнув, подался вперед целясь к бившейся под кожей тонкой жилке.

Негромкий плеск раздался за его спиной и что-то сильно качнуло лодку, когда за спиной Ньера послышался насмешливый голос.

— Не торопись северянин, скоро ты сможешь насытить сестер куда большей кровью.

Ньёр рывком обернулся, держа нож наготове — и глаза его изумленно расширились при виде девы, высунувшейся из воды по пояс. Длинные красные волосы обрамляли свирепое лицо с сине-зелеными глазами и большим ртом с плотоядными пухлыми губами. Меж округлых грудей с алыми сосками покачивалось ожерелье из раковин акульих зубов.

— Кровавовласая, — -Ньер склонил голову перед морской богиней, — я и не думал, что снова…

— Тот кто разделил ложе с одной из нас, с того же дня принадлежит и всем остальным, — Блодегхадда, старшая из Девяти оскалила акульи зубы в насмешке, — мы делимся друг с другом всем, что попадает в наши руки. На твое счастье сейчас мною владеет иной голод, нежели тот, что ты помог насытить моей сестре. Слышишь — это скрипят весла на лодках, которые ведут те, кто хочет вашей смерти. Не разочаруй меня сегодня, сын Халоки, — сегодня и всегда, если хочешь, чтобы все сестры не разочаровались в тебе. Дай мне то, чем живут мои дети.

Она вновь оскалилась в улыбке, больше напоминающей оскал и, внезапно развернувшись, с силой ударила по воде акульим хвостом. От этого звука проснулся, заворочавшись, Броган, мутные, с похмелья глаза, уставились на Ньера.

— Чего тебе, — взгляд вождя упал на нож в руке молодого воина, — да как ты посмел…

— Я пришел предупредить тебя вождь, — перебил его Ньер, — слышишь?

Броган замолчал и в наступившей тишине они оба услышали негромкий, но отчетливо различимый плеск от погружавшихся в воду множества весел.

Тот, кто подкрадывался к месту стоянки Брогана, похоже, рассчитывал застигнуть врасплох спящих, возможно пьяных людей — и, должно быть, весьма удивился увидев морских разбойников бодрствующими и во всеоружии. Еще не зная, кто идет навстречу, Броган распорядился отвести свои суда чуть западнее — там где Слимский пролив сужался сильнее всего, перегороженный коварными отмелями и небольшими островками. Закрыв лодками пролив и выставив вдоль бортов щиты, морские разбойники ждали когда подойдут враги: в том, что идущие с востока явились сюда не с добрыми намерениями как-то никто не сомневался.

Вскоре они появились — шесть или семь длинных лодок с выгнутыми носами, по дюжине гребцов в каждой, резво шли по проливу. Находившиеся в лодках люди выглядели, как и все воины Севера — Скадвы, Янтарного Берега и иных мест, — рослые, крепкие мужчины с пшеничными волосами и в кожаных латах, вооруженные копьями, мечами и боевыми топорами. Лишь на некоторых блестели бронзовый шлем или кольчуга. То, что противник оказался готов к бою ненадолго смутило нападающих: в следующий миг послышались воинственные крики, полетели копья и камни. Следом весла с удвоенной силой забили по воде, когда незваные гости устремились вперед.

— Кажется, я знаю, кто это, — процедил Броган, внимательно наблюдая за врагом, — держитесь, парни!

Последнего указания, впрочем, не понадобилось — все и так были готовы к бою. Когда лодки подошли совсем близко, в них полетели копья и стрелы. С десяток вражеских воинов рухнули в воду, тут же окрасившуюся кровью, но это не напугало остервенело рвущегося противника. Однако пролив, изобилующий песчаными наносами, сыграл с нападавшими злую шутку — сразу несколько судов застряли на отмелях, пытаясь прорваться к морским разбойникам. Ньер, завидев это, хищно оскалился — это он подсказал Брогану место для обороны. Сам вождь также воспрял духом, увидев замешательство врага — обернувшись, он зычно крикнул, потрясая над головой мечом.

— Убейте этих собак! Герн с нами!

Воины налегли на весла и лодки устремились вперед, когда морские разбойники, умело пройдя мимо опасных мест, прыгали с бортов, чтобы сразиться с врагом врукопашной. Лязг клинков, воинственные вопли и хрипы умирающих слились в один протяжный крик, разносящийся над берегами Слимского пролива. Стоя по колено в воде, Броган сражался в первых рядах, раздавая удары мечом направо и налево, круша вражеские черепа.

— Герн! — хрипло вопил он, — кровь и жизни для бога смерти!

— Тебе, о Йигир! — эхом откликался Ньер, не менее свирепо врубаясь топором во врага, — тебе, о Кровавовласая! Кровь и соль для Девяти!

И эхом откликались ему остальные воины — призывы к Йигиру, рвавшиеся из их груди, слышались не реже чем воззвания к Герну. Враги же, взывая к Диусу Патару, тоже рвались вперед — и, падая под стрелами и копьями, все же сходились в рукопашной с морскими разбойниками. Один такой воин, — мускулистый детина, одних лет с Ньером, но выше и плотнее, в бронзовом доспехе и шлеме с крылышками, — столь яростно обрушился на северянина, что тот, отступая, поскользнулся и чуть не упал. Рыжебородый, зарычав как медведь, вскинул топор, готовясь разрубит врагу голову, когда что-то сильно дернуло его за ногу. Воин покачнулся, потеряв равновесие, а в следующий миг Ньер, вскинув топор, ударил с такой силой, что не только сшиб рогатый шлем, но и разрубил находившийся под ним череп. Воин рухнул в воду, что тут же взбурлила кровавыми бурунами, всюду замелькали остроконечные плавники — это кровожадные дети старшей из Сестер внезапно ворвались в битву. Поскольку вражеские воины воевали по колено, а то и по пояс в воде, прожорливые рыбы чаще нападали именно на них — хотя изрдно доставалось и воинам Брогана, поскольку акулы не выбирали стороны. Но хуже всего приходилось воинам с застрявших на мелях лодок — пытаясь вброд пробиться на помощь товарищам они стали доступной добычей для объятых кровавым безумием рыб. Не такие большие, как океанские чудовища, они ожесточенно кусали воинов за ноги, а если кто падал в воду — накидывались всей стаей. Иные акулы в прожорливой горячке сами застревали на мелководье, непривычном для хищников открытых морей, извиваясь, хлеща хвостами и щелкая смертоносной пастью. Кровавый вихрь из стали, плоти и острых зубов завертелся посреди пролива, до тех пор пока вражеские воины, напуганные не сколько вражеской атакой, сколько неожиданной свирепостью, обычно трусливых и крайне редко появлявшихся здесь пожирателей сельди, не обратились в бегство.

— Всех не убивать, — рявкнул Броган, устремляясь в погоню, — оставьте жертвы для Гверна!

Морские разбойники, ответили согласным воплем, кинувшись в погоню. Броган, объятый кровавым безумием не хуже акул, пропустил миг, когда один из вражеских воинов, развернувшись, попытался ударить его мечом. Вождь морских разбойников парировал этот выпад и ответным ударом пробил кожаные доспехи и сердце врага. Но не успел он порадоваться этой победе, как тут же почувствовал острую боль, пронзившую ребра. Обернувшись, вождь увидел за спиной Ньера. Северянин еще раз ударил ножом и Броган, харкая кровью, повалился в воду рядом с убитым им врагом, где на обоих накинулись акулы. Все произошло так быстро, что, морские разбойники успели увидеть только два тела на залитой кровью отмели — и стоявшего над ними Ньера с окровавленным топором: нож, которым он убил своего вождя, северянин сразу выбросил .

— Броган мертв! — крикнул Ньер, вскидывая над головой топор, — отомстим за него! Йигир и Герн!

— Йигир и Герн, — гневным рыком откликнулись остальные, — месть! Месть за Брогана!

Если кто из вражеских воинов и хотел бы воспользоваться гибелью вражеского предводителя, но Ньер не дал им опомниться: сразу сплотившиеся вокруг нового вождя, морские разбойники с удвоенной яростью кинулись на врагов. Те уже запрыгивали в свои лодки, устремляясь в бегство — но и люди Брогана насели на весла. Удирая, одна лодка снова села на мель и преследователи, куда лучше знавшие здешние места, с их отмелями и течениями, в жестокой рубке вырезали их гребцов. Еще две лодки стремительно уходили на восток, однако лишь одной удалось оторваться от преследователей в сгущавшихся сумерках. Вторая же лодка, сгоряча пропоровшая дно от торчавший из воды камень, тут же пошла на дно. Несколько человек утонули, остальных же морские разбойники выловили из воды и, как следует избив, швырнули на дно большой лодки.

— Этих пока не убивать, — сказал Ньер, в чьем праве командовать сейчас мало кто не сомневался, — прежде чем отдать их богам, узнаем, кто натравил на нас этих собак!

 

Изменено 5 March пользователем Каминский

[ясмин джакмич]

Благодарю за проявленный интерес!

Ценим Вас за ваш талант и усилия, коллега! Какие бы мелкие разногласия не возникали в пылу дискуссий)
 

Покупать все равно пока нечего, только начата выкладка.) Но при желании можно поблагодарить здесь, в "Наградах"

В лучшие времена дадим больше, а пока читаем и осваиваем финансовые инструменты!

[Каминский]

Ценим Вас за ваш талант и усилия, коллега!

Благодарю вас коллега!

[Magnum]

Кругом предательство и измена.  

 

[Каминский]

Кругом предательство и измена. 

Все как всегда (с)

[Каминский]

[Magnum]

Опубликовано:

пробуйте в конце сценария добавлять: 

; вид сбоку 

тогда (не всегда, но часто) персонажи могут общаться друг с другом. 

 

[Каминский]

Длинная рука юга

Их осталось четверо: грязных, окровавленных пленников в изодранной одежде и опухшими от синяков лицами. Сейчас они сидели на берегу, со связанными за спиной руками, окруженные зорко стерегущими их морскими разбойниками. За их спинами поднималась большая куча хвороста, на которой, с оружием и в доспехах, лежал мертвый Броган.

По берегу расхаживал Ньер, заложив руки за спину и бросая на скадвийцев презрительные взгляды.

— Мы вас не трогали, — размеренно говорил он, — вы напали первыми, подло, под покровом ночи, на людей, которые не сделали вам ничего плохого — и понесли заслуженное возмездие. Сами боги покарали вас за вероломство — или не видели вы детей Матери Волн, что вмешались в битву?

Судя по блеснувшему в глазах пленников страху — помнили очень хорошо. Даже на лицах морских разбойников отразилось что-то вроде замешательства — появление множества акул, никогда доселе не замеченных в этих водах, да еще и объятых необъяснимой для них злобой, — никакими естественными причинами это не объяснялось. И Ньер в этом был согласен с соратниками, памятуя о явлении Кровавовласой и ее словах ему. Другое дело, что он не собирался раньше времени раскрывать свои тайны людям — пока сам не разберется, что к чему.

— Никто из вас не достоин большего, чем лечь в ногах нашего вождя, которого кто-то из вас, смердящих псов, убил ножом в спину, — Ньер едва сдержался от неуместной ухмылки, — все ваше паршивое воинство не стоило и меча в его правой руке. Но, мне многое непонятно в вашем нападении, — и сдается мне, непонятности эти связаны вот с этой штукой.

Он вынул руку из-за спины и в ней блеснула, отражаясь в лучах восходящего солнца, драгоценная пектораль.

— Тот, кто вез ее сюда не был простым торговцем, — продолжал Ньер, — такие вещи редко продают на торжище, но часто приносят в дар. Тот из вас, кто сможет мне объяснить — кому предназначались все эти подарки и что за это чужак рассчитывал получить в ответ, тот, может быть, останется в живых. Остальных ждет погребальный костер или же смерть в болоте.

Он еще не закончил своей речи, когда один из пленников вскинул голову, в его единственном открывавшемся глазу блеснула надежда.

— Я могу рассказать, — воскликнул он, — я был в Исе, когда заключался договор, я знаю все…

Остальные косились на словоохотливого товарища с бессильной злобой — и эти взгляды сказали Ньеру даже больше, чем признания пленника. Так смотрят даже не на предателя, а на счастливчика, у которого есть то, чем не владеют остальные — но отчаянно хотели бы заполучить. Ньер кивнул и разговорчивого скадвийца оттащили в сторону. Ньер внимательно рассмотрел его, — молодой, но постарше него, с редкой рыжей бородкой и темно-русыми волосами. Он носил добротную кожаную куртку с нашитыми бронзовыми пластинами, хотя и мало походил на воина.

— Кто ты такой? — спросил молодой северянин.

— Вулоф, мое имя, молодой вождь, — сказал мужчина, — Вулоф из Гута.

Ньер знал об этом острове, к востоку от Скадвы, то подчинявшийся ее королям, то отчаянно воевавший с ними. Жители Гута славились как умелые моряки и предприимчивые торговцы и в этом качестве весьма привечались владыками Скадвы.

— Почему вы на нас напали, Вулоф из Гута? — спросил Ньер, — уже много дней, как Броган не беспокоил берегов Скадвы и мы никак не переходили дорогу ее владыке.

— Вы досадили ему, когда захватили корабль с юга, — откликнулся Вулоф, — Сигур, король Скадвы с нетерпением ждал это судно. А тот, кого вы убили, звали Абаал, и был он посланником Ирибаала, купца и доверенного лица Аммурапи, великого царя Угарита.

Все эти имена ничего не говорили Ньеру и на его лице должно быть отразилось нетерпение, а то и что более страшное, так что Вулоф торопливо продолжил свою речь.

— Я немногим старше тебя, молодой вождь, — продолжал он, — но уже давно путешествую по свету. Вместе с моим отцом, самым богатым купцом Гута, я бывал далеко на юге, в землях кемеров и дальше — вплоть до львиных врат Микен. Там я впервые повстречался с финикийцами — этот народ, что живет в городах далеко на юге, строит большие корабли и путешествует по всему свету ради выгодной торговли. Их жажда странствий уступает лишь их жадности — они заберутся в пасть хоть к Волку Зимы, если там найдется достойный товар. Финикийцы плавают по Великому Южному морю от Египта и до самых дальних его пределов, что они сами зовут вратами Мелькарта. А совсем недавно они вышли и в океан, который они сами зовут Морем Мрака, добравшись до Арморака, т ам где стоит окутанный туманом город Ис, огражденный от моря стеной из дерева и камня.

— Я слышал об этом городе, — сказал Ньер, все более внимательно слушавший гута, — продолжай.

— Я не раз бывал в Исе, выменивая янтарь, меха и мед на олово и золото, — рассказывал приободренный словами северянина Вулоф, — был я и в тот день, когда туда впервые прибыли посланцы Ирибаала. Они хотели заключить договор с Градлоном, королем Иса, чтобы покупать олово для бронзы. Но финикийцы знали, то, что не знал пока Граллон и даже его дочь, мудрая Дахут — и то, что узнал я, когда вместе с отцом ходил на юг. Бронза дорожает по всему миру — ближние запасы уже истощились, олово приходится везти из все более дальних мест, почему финикийцы добрались аж до Альбы. На смену бронзе идет железо, которое распространено по всему миру, а оружие из него — острее и прочнее, чем бронзовое, хоть и не столь долговечное. Единственное, что могло бы сейчас спасти угаритских торгашей — много олова для их бронзы, которая разом насытила бы их рынки и прервала бы восхождение железа.

— И что же пошло не так? — спросил Ньер, с неожиданным интересом слушавший всю эту историю.

— Они не сошлись в цене с Граллоном, — сказал Вулоф, — им хотелось много и задешево, а Граллон и его дочь требовали дорогих товаров — украшений, дорогих вин и тканей, хорошего оружия, что умеют делать только на юге, даже кораблей, как в Угарите. Ирибаалу же хотелось много и дешево — но Ис запросил слишком высокую цену. И тогда на финикийцев вышел я — вместе с молодым принцем Эдриком, старшим сыном и наследником короля Сигура, который тогда же совершил визит в Ис. Втайне мы заключили договор, что Ирибаал сделает дорогой подарок Сигуру, его детям и женам — а взамен получит несколько сотен скадвийских воинов. С их помощью финикийцы рассчитывали разграбить Альбу и Ис, набрать столько олова, сколько смогли бы унести на своих кораблях и тем сказочно обогатить Ирибаала. Из-за торговых дел на Гуте мне пришлось вернуться раньше, чем я хотел, но перед этим я помог Абаалу, посланнику Ирибаала найти проводников и гребцов, чтобы добраться до Скадвы и передать Сигуру обещанные дары. Я советовал ему еще нанять еще и охрану, но тот, видать, оказался слишком жаден, как и все их племя.

— Ему понадобилось бы очень большая стража, если он и впрямь рассчитывал отбиться от нас, — хмыкнул Ньер, — так значит, этот торгаш вез дары Сигуру?

— Да, — кивнул Вулоф, — такова плата за помощь в разгроме Иса. Сигур знал, что вы стережете проходы в Янтарное море и сам выслал навстречу Абаалу свои корабли, поставив над ними того самого Эдрика. Но вы опередили его — о чем принц узнал расспросив рыбаков, видевших с берега, как вы захватили корабль Абаала. Эти же рыбаки рассказали, что вы нередко бываете в Слимском проливе и тогда же Эдрик решил сам покарать грабителей и забрать дары.

— И где же теперь этот Эдрик? — насмешливо спросил Ньер.

— Мертв, молодой вождь, — повесил голову Вулоф, — ты сам убил его.

Ньер едва сдержал ругательство, вспомнив воина в крылатом шлеме, — надо было догадаться, что он не из простых гребцов. Живо припомнилась ему и лодка сумевшая удрать — очень скоро люди с нее доберутся до Сигура и тот, разгневанный смертью наследника и потерей даров, поднимет все свои корабли. Оскорбление, что нанес, сам того не зная, Сигуру Броган смывается только кровью — и вряд ли смерть бывшего вождя морских разбойников удовлетворит его жажду мести.

С другой стороны — это на руку замыслам самого Ньера.

— Ты останешься жить, — сказал он Вулофу, -как мой проводник и переводчик в этом самом Исе. Похоже, тамошний король кой-чего задолжал мне — и ты поможешь мне вернуть этот должок, рассказав, все что знаешь о сговоре между королем Скадвы и торгашами с юга.

— Граллон прикажет казнит меня на месте, — в испуге отшатнулся Вулоф.

— Я могу это сделать прямо сейчас, — усмехнулся Ньер, — если ты окажешься бесполезным. А если ты как следует постараешься — я смогу защитить тебя даже в Исе. Так мы договорились?

Вулоф сокрушенно повесил голову, в то время как Ньер, отвернувшись от него, обратился к своим воинам.

— Вы все слышали, что сказал этот человек, — громко крикнул он, — а кто не расслышал я повторю. Король Скадвы не оставит просто так гибель своего сына — он будет мстить, пока не зальет кровью все Янтарное море. Мы могли бы сражаться — но к чему, если перед нами лежат новые моря и неисчислимые богатства, большее, чем когда-то мы могли бы заполучить грабя случайных купцов. Если вы пойдете за мной, то великая слава и великая добыча, подобной которой никогда не видело Янтарное море, будут вашими!

Ответом ему были нестройные крики — радость выражали в основном молодые, в ком Ньер не сомневался и раньше. В глазах воинов постарше мелькали явные сомнения, но возражать и среди них никто не стал. Ну и то хорошо.

Они устроили Брогану огненное погребение, заколов и бросив к его ногам одного из скадвийцев. Другого пленника они повесили в ближайшей роще, пронзив его тело копьем и посвятив его Герну, третьего — утопили, принеся в жертву морским богам. После этого морские разбойники похоронили остальных павших товарищей, насыпав над их телами курганы из камней, тогда как теле врагов, просто свалили в болото.

Закончив с этим и проведя короткую поминальную тризну, воины вновь уселись на весла. Стоило спешить, пока не нагрянул Сигур, со всем своим воинством. Очень скоро они миновали место недавнего сражения, после чего Слимский пролив резко расширился, превратившись в своего рода, маленькое внутреннее море, со множеством больших и маленьких островов. Вот они миновали самый большой из них — Мор, с его белыми скалами, в толще которых еще виднелись осколки древних раковин и иных морских созданий, сгинувших в давние времена. На здешних отмелях имелось немало и живых моллюсков, так что морские бродяги, ненадолго остановившись, наскоро перекусили свежими устрицами.

Солнце уже клонилось к закату, когда морские разбойники подошли, наконец, к выходу из Слимского пролива — небольшой протоке, разрезающей посреди песчаную косу, изобилующую островками и мелями. Преодолев их, северяне встали на ночлег, разбив лагерь меж песчаных дюн. Разожженные ими костры из плавника бросали отблески в накатывавшие с запада волны Мертвого моря, чье название напоминало о древних поверьях, где заходящее солнце опускается в обитель мертвых, расположенную где-то далеко на западе.

Ньер, выросший на берегу еще более сурового северного океана, тем не менее тоже невольно подался охватившей всех нервозности. Поднявшись на одну из дюн, молодой вождь молча смотрел в ночное море, только сейчас проникшись той необъятной неизвестностью, куда вела выбранная им дорога. Как далеко она его заведет? Ждет ли его впереди слава и богатство, что он обещал своим людям или лишь бесславная гибель?

Лунный серп, поднявшийся над морем, высветил серебристую дорожку на воде. В следующий миг до Ньера донесся громкий рокот и он увидел, как среди волн, катящихся к берегу, вдруг поднялись несколько валов, намного выше и круче остальных. Ньер насчитал восемь волн, что одна за другой подкатывались к берегу, со страшным грохотом разбиваясь о дюны. На миг Ньеру показалось, что он видит мелькавшие средь волн гибкие фигуры, плясавшие на своих рыбьих хвостах средь барашков пены. Негромким нелюдским смехом отозвалось шипение отползающих волн и в следующий миг призрачное видение исчезло. Но и этого краткого мига оказалось достаточным, чтобы у Ньера пропали все тревоги и сомнения. Расправив плечи, он шутливо погрозил океану кулаком, и, спустившись с дюны, подошел к кострам, от которых уже доносился запах поджариваемой на огне рыбы, выброшенной на берег волнами.

[Каминский]

Приближение первое

 

Боги играют  с нами в свои запутанные игры, ловя людей в прихотливые сети сплетенные из алчности, похоти, властолюбия - но и мы никогда не против вступить в эту игру, хотя и знаем, что глупо  надеяться тягаться с богами. Однако, когда в игре находится сразу множество людей, всегда есть надежда, что кто-то выйдет из игры раньше тебя. Мне просто посчастливилось не выбыть раньше остальных. 

 

Рано или поздно сплетение нитей судьбы поставило бы меня против Брогана  и только богам известно чем бы закончилась наше противостояние, не вмешайся  люди Сигура...и сама Блодегхадда. Имя ее означает "кровь на воде", та, что проливается в морские волны, когда воины сходятся в жестокой сече, когда скрещиваются мечи и топоры, когда алая влага жизни насыщает ненасытную жажду старшей из Девяти. Она бы обрадовалась и моей крови, пролитой в Слимском проливе, если бы мое тело терзали акулы, а Броган или Эдрик праздновали бы победу.  Блодегхадда самая жестокая из всех сестер и самая же вероломная - недаром  некоторые предания говорят, что ее настоящий отец не Йигир, как у остальных восьми, а сам Герн, что в незапамятно давние времена сошелся с матерью Девяти Волн - той холодной и кровожадной змеевидной богиней, чье подлинное имя сокрыто, но что известна людям под именем Йормунран - "величайшая похитительница". 

 

Легенды молчат о том, где и когда сошлась Змея Моря с Диким Охотником, но не случайно спутниками их дочери стали "волки моря", как обычные волки сопровождают ее отца в  скачке между туч и ветров. Он вероломен, также как и его дочь - ей по душе не только людская кровь, но и людское коварство, предательские удары в спину и обильные жертвы. Таковы игры, в которые играют боги и чем скорее узнаются правила этой игры, тем больше возможностей продержаться в ней подольше. В той битве мне удалось это сделать, но впереди меня ждут иные берега и иные опасности и кто знает, чего мне ждать от новых задумок жестоких богинь моря. Знаю одно, что даже если мне и суждено проиграть в хитросплетении их интриг, я сделаю все, чтобы весь мир содрогнулся даже от моего проигрыша.

Изменено 6 March пользователем Каминский

[Каминский]

Туман над Исом

— Вот, значит, он какой, Ис-у- Моря, — произнес Ньер, с носа финикийского судна внимательно рассматривая скалистый берег, — значит, молва не врала.

Это было первое поселение, из всех, что когда-либо видел молодой воин, заслуживавшее название города — и, конечно же, такая диковина не оставила северянина равнодушным. Над скалами стелился туман, белесыми клубами сползая в море, но даже скрытый за этой дымкой город впечатлял своей основательностью так резко отличавшей Ис от разрозненных поселений Севера. Впрочем, морских разбойников удивил не сколько сам город, сколько стена, вставшая на пути бившихся об нее яростных волн, преграда прославленная во всех северных морях как настоящее чудо. За стеной угадывались крыши строений, но рассмотреть их лучше мешал все тот же туман.

Стоявший рядом с Ньером Вулоф пожал плечами.

— Я видал города и побольше, — сказал он, — по сравнению с Хаттусой или даже Микенами, Ис совсем маленький — на юге бы его никто и за город не посчитал. Но этот туман…и все, что творится за этой стеной — такого я не видел даже на юге.

Вулоф выглядел уже не тем избитым пленником, что раньше: синяки и кровоподтеки давно сошли с его тела, он вырядился в тунику из синей ткани и даже обзавелся золотым кольцом с янтарным перстнем — то, что выделил ему Ньер из захваченной добычи. Северянин не просто так возвысил пленника — во всей его ватаге гут единственный знал, как обращаться с угаритским судном, умел ставить парус, хорошо знал все воды к западу от Янтарного края. Без его помощи Ньер мог бы и не пройти весь путь от Слимского пролива, мимо Альбы и земель белгов, и добраться до Арморака.

Но, несмотря на то, что Вулоф стал почти что помощником Ньера он все равно оставался пленником — и молодой северянин не уставал ему о том напоминать.

— Ты пойдешь со мной к здешнему королю, — сказал Ньер Вулофу, — и не отойдешь от меня ни на шаг — понял. Как только я заподозрю, что ты пытаешься оговорить меня перед здешними хозяевами — перерезать горло я тебе всегда успею.

В подтверждение этих слов он выразительно хлопнул себя по поясу где висел железный нож с костяной рукоятью — ритуальный клинок, доставшийся Ньеру от Брогана. Вулоф пожал плечами.

— Здесь не делают разницы между варварами с севера, — сказал он, — и сразу же решат, что мы с тобой заодно. Если там и замыслят какое вероломство, то убьют нас обоих

— Посмотрим кто кого убьет, — хмыкнул Ньер, бросив беглый взгляд через плечо. Кроме него и гута на финикийском корабле находилось еще с двадцать человек, рассевшихся на веслах. Все они носили кольчуги или, на худой конец, кожаные доспехи, под рукой у каждого лежал топор, меч или копье. Такое же снаряжение, как знал Ньер, имели и воины с нескольких небольших лодок, что неотступно следовали за чужеземным кораблем. За время своего перехода им уже несколько раз приходилось вступать в схватку с претанскими и белгскими морскими налетчиками, так то оружие у воинов Ньера не залеживалось. Никто не ожидал дружелюбного приема и от этого города — хотя Ньер и надеялся договориться по-хорошему с королем Граллоном. С другой стороны по пути к нему присоединилось с дюжину претанских искателей приключений со своей лодкой, что еще больше усилило небольшой флот Ньера.

Большая белая чайка вынырнула из тумана и, пронесясь над небольшой флотилией, с жалобным криком растворилась в белесой дымке. В следующий миг до Ньера донесся шум волн, разбивавшихся о скалы и перед его кораблем вдруг возникло множество больших лодок. За спиной северянина послышались изумленные крики, да и сам он едва сдержался, чтобы не сотворить знак от злых духов при виде появившихся словно из ниоткуда судов. Борта их защищали бронзовые щиты, а над головным кораблем трепетал широкий белый парус украшенный изображением черного коня. Из-за бортов на чужаков настороженно смотрели рослые люди со светло-каштановыми волосами, облаченные в бронзовые доспехи, вооруженные копьями и мечами.

— Морская стража Иса, — сказал Вулоф за спиной Ньера, — лучшие воины короля Граллона.

— Они собираются сражаться? — спросил Ньер, внимательно наблюдая за все новыми кораблями, выныривавшими, казалось, прямо из стены.

— Если бы собирались, — уже летели бы копья, — помотал головой Вулоф, — нет, я думаю, это только предупреждение.

— Что же это радует, — усмехнулся Ньер, неотрывно глядя как чужие суда окружают кольцом небольшой флот, — ты ведь говоришь на их языке? Скажи, что у меня добрые вести для короля Иса.

Вулоф кивнул и, шагнув вперед, вскинул руки, показывая, что у него нет оружия. Что-то громко закричал, указывая то на себя, то на стоявшего за его спиной вождя похода. Ньер внимательно слушал слова незнакомой речи, одновременно нащупывая рукоять железного ножа Брогана.

О чем бы не говорил Вулоф с исанскими моряками, пока, судя по всему, они согласились пропустить Ньера в город — и даже позволили ему взять с собой Вулофа и еще не больше десяти воинов, что бы сопровождали вождя северян в город. Остальные же встали на якорь у небольшого скалистого острова, в открытом море перед стеной. Рядом с островом болталось несколько рыбацких лодочек, где светловолосые рыбаки искоса смотрели на чужаков. На плоской вершине скалы виднелось кольцо камней — сооружение, что уже не раз видел Ньер в Армораке.

Стена оказалась еще более внушительным и причудливым сооружением, чем казалось с моря. Основу ее составляли два больших кургана, насыпанных по краям бухточки, на которой раскинулся Ис. Еще один, самый большой, курган был насыпан прямо в море и на его вершине горел костер. Все три курганы как раз и соединяла стена — точнее большая дамба, насыпанная из земли и камней подпертая толстыми бревнами и скальными обломками. Лишь в двух местах, у самого берега, виднелись большие подъемные ворота, окованные бронзой. Открывались они лишь во время отлива, благодаря хитроумной системе засовов, цепей и поплавков, что, с началом отлива поднимались, опуская сами ворота. Сейчас ворота были открыты — и по ним корабль Ньера, в сопровождении исанских судов, вошел в закрытую гавань Иса.

Самого Иса Ньер толком и не увидел — все из-за того же тумана, в самом городе оказавшегося даже более густым, чем в море. В окружавших его белесых клубах Ньер смог рассмотреть лишь множество судов, заполонивших обширную мелководную гавань — помимо рыбацких лодок, на воде покачивались и более длинные суда, вроде тех, что вышли навстречу северному флоту. На миг из тумана выступили и исчезли очертания большого судна, похожего на угаритский корабль, захваченный Ньером. Впрочем, его Ньер тоже не успел рассмотреть- его собственное трофейное судно уже ткнулось носом в деревянный причал. Впереди виднелись укрытые туманом дома, чьи дальние ряды исчезали в колышущейся дымке. В один из проходов между домами и двинулся Ньер со своими людьми, окруженный не сводившими с чужаков глаз исанскими воинами.

Посреди Иса стоял большой дом, сложенный из плотно прилаженных друг к другу каменных блоков. У входа с бронзовыми воротами стояли два каменных столба, покрытых изображениями кораблей, рыб и прочих морских тварей.

— Дворец короля Граллона, — шепнул Ньеру Вулоф и тот небрежно кивнул в ответ, с интересом осматриваясь. Тем временем, из дворца начало выходить все новые воины в бронзовых, явно не здешних доспехах, вооруженные луками и странного вида оружием: вроде бронзовых топоров, но с длинным кинжальным лезвием, крепившимся к обуху. Рукоять топоров украшали шляпки вбитых в них золотых гвоздей. Впереди воинов стоял высокий мужчина со светлыми волосами и серыми глазами. Нагрудную пластину его панциря украшало изображение трезубца. Обменявшись несколькими словами с сопровождавшими Ньера воинами, предводитель обратился к Ньеру.

— Ответь ему, — северянин толкнул в бок Вулофа и тот послушно начал отвечать начальнику стражи. Тот выслушал и, кивнув, пригласил гостей следовать внутрь «дворца».

Король Граллон оказался высоким статным мужчиной с зелеными глазами и рыжеватыми волосами, охваченными золотым обручем. Широкие плечи прикрывал расшитый золотом зеленый плащ, отороченный мехом горностая. Могучую шею украшали янтарные бусы, а запястья — золотые браслеты с драгоценными камнями. К поясу с бронзовыми дисками крепился топор с удлиненной рукоятью, мускулистая рука сжимала каменную булаву, также украшенную золотом.

Король восседал на троне посреди большой комнаты, занимавшей чуть ли не половину дворца. Между троном и входом, которым вошли Ньер и его спутники, высился очередной круг камней — похоже, здание изначально строилось вокруг него. В центре круга, на плоском черном камне, сидела молодая женщина, в короткой сине-зеленой тунике, почти до бедер открывавшей босые стройные ноги. Изящные запястья украшали серебряные браслеты с крупными жемчужинами и белым янтарем. Девушка сидела, опустив голову; ее светлые, почти белые волосы, ниспадали на ее лицо, почти скрывая его. Перед ней горел слабый костер, испускавший едкий запах каких-то трав; по полу стелился густой дым, очень похожий на клубившийся в городе туман.

— Дахут! — шепнул Ньеру Вулоф и северянин кивнул, невольно завороженный этой странной женщиной. Она так приковала его взор, что Ньер не сразу заметил в зале еще одного человека: крепко сложенного смуглого мужчину с курчавой черной бородой. Он носил пурпурную тунику, скрепленную золотой пряжкой на плече и украшенные драгоценными камнями туфли. Темные глаза, подведенные чем-то черным, неприязненно глянули на Ньера и тот внезапно понял, откуда родом этот несомненный иноземец — чужак и в Исе и на всем Севере. Даже с королем Граллоном у северян Ньера было куда больше общего, чем с этим южанином.

Сопровождавшие Ньера исанцы прошли вперед, — причем, как заметил Ньер, они старательно обходили круг камней, — и встали вокруг трона. Граллон поднял руку, видимо разрешая говорить своим гостям и Ньер толкнул в спину Вулофа.

— Переводи! — шикнул он, но, прежде чем гут успел открыть рот, как смуглый чужак в пурпурном плаще, шагнул вперед, громко и страстно заговорив, обращаясь к королю. Время от времени он бросал злобные взгляды на северян. Даже без перевода Ньер понимал, что речь идет о нем — и ничего хорошего при этом не произносится.

— Это Никмепа из Угарита, — вполголоса переводил Вулоф на ухо Ньера, — он говорит, что вы северные дикари и морские разбойники, что убили почтенного после Абаала и захватили его корабль, а теперь хотите разграбить и сам Ис.

— Не так уж много он и соврал, — усмехнулся Ньер, внимательно следя за королем Граллоном, что со скучающим видом слушал разорявшегося финикийца. Когда тот, наконец, выдохшись, закончил свою речь, король повернулся к северянину и коротко кивнул.

— Говори, — Ньер подтолкнул в спину Вулофа, — но помни, если что…

Гут кивнул и, повернувшись к Граллону начал рассказывать об угаритском вероломстве и планах нанять короля Скадвы для захвата Иса. Ньер слушал его, напрягшись всем телом, пальцы его сжались на рукояти кинжала. Если этот торгаш все же вздумает сыграть свою игру, северянам не поздоровится. Однако, кинув взгляд на южанина, он умерил свои подозрения: судя по яростно блестевшим темным глазам и хищно раздувавшимся ноздрям, финикийцу совсем не нравилось то, что говорил Вулоф, а значит он, скорей всего, говорил то, что нужно. Сам же Вулоф, сначала немного робевший перед троном Граллона, говорил все более уверенно: словно сам уже получая некоторое удовольствие от собственного саморазоблачения. И это не осталось безучастным — после очередной тирады Вулофа, Никмепа со злобным криком, выхватил кинжал и кинулся к гуту. Впрочем, воины-исанцы, сразу остановили финикийца, оттеснив его к стене и выкрутив нож из его пальцев. Одновременно Граллон встал с трона и поднял руку, призывая к молчанию.

— Вы оба обвиняете друг друга во лжи, — неожиданно обратился он на довольно сносном северном наречии, — а еще в том, что замышляете зло против Иса. Я же думаю, что врете вы оба — но правду знают лишь боги. Пусть та, кто говорит с ними — моя дочь Дахут, — обратится к ним, чтобы узнать наверняка, кто из вас лжет. Тот, кто окажется прав, будет другом Ису, солгавший же, — он хищно улыбнулся, — не покинет наш город живьем. Пусть сами боги скажут свое слово устами моей дочери.

При этих словах Дахут подняла голову: прядь светлых волос прикрыл один ее глаз, зато второй — даже не глаз, а бельмо, лишенное зрачков — уставился на чужаков. Даже у Ньера пробежал по спине нехороший холодок при виде этого слепо выпучившегося ока, словно вобравшего в себя все туманы Иса. Алые губы раздвинулись в хищной улыбке, обнажая острые зубы.

[Сеня]

рисунки какие то женоненавистнические

[Magnum]

Дахут

До этого романа я не добрался.  Впрочем, там совсем другая эпоха. 

 

Никмепа из Угарита...  остановили финикийца

Странно, никогда не смотрел на Угарит, как на финикийский город. То есть братья-семиты, но не до такой степени... 

 

А "сукин сын" будет?!    

 

 

 

[Каминский]

До этого романа я не добрался

Об этой девушке не один роман написан

Странно, никогда не смотрел на Угарит, как на финикийский город. То есть братья-семиты, но не до такой степени..

Ну кто там на Севере их различать будет?

[Каминский]

Пленница-богиня

— Клянусь Диусом и Сунной, я и вправду не знал, что он умеет говорить по нашему!

Ньер нехорошо покосился на протестующе вскинувшего руки Вулофа, но промолчал, сдержав так и просившееся на язык крепкое словцо. Больше всего он злился сейчас даже не на гута, а на себя — выставил себя дураком перед здешним правителем. А ведь считал, что так все продумал: тащил за собой переводчика от самого Янтарного края, приблизил гута к себе, потому что он знал как управляться с финикийским кораблем. А что он получил за это: торгаш с Угарита тут же вцепился в тот самый корабль, обвиняя Ньера во всем что только можно. Вот и оказался теперь Ньер пленником в исанской гавани, под бдительным присмотром здешней стражи ожидая, что скажет ну очень странная дочка короля Граллона. Но и Вулофа упрекнуть вроде не в чем — сам его потащил сюда, гут послушно выполнял приказы — кто же знал, что все так обернется?

— Ладно, потом разберемся, кто виноват, — процедил Ньер, — когда придумаем как выбраться из этого проклятого города.

Вулоф с сомнением покосился на стену, но промолчал. Впрочем, Ньер и сам понимал, что выбраться отсюда непросто, если вообще возможно: их всего дюжина против нескольких сотен, а то и тысячи исанских воинов, что словно призраки то появлялись, то исчезали в окутавшем город тумане. На обратной дороге Ньер, опять-таки, не рассмотрел как следует Ис, как не вглядывался в белесые клубы, расползавшиеся между домов. Создавалось только впечатление чего-то невероятно старого, огромного и бесконечно чуждого всему, что Ньер видел раньше. Словно осколок неизмеримо дальней эпохи, когда с востока еще не явились завоеватели на колесницах с бронзовым оружием, даже до тез времен когда от восточных степей до западного океана правили жрицы Нерты, Богини Земли и Воды. Впрочем, сам Ньер сейчас об этом не задумывался — он лихорадочно размышлял, можно ли хоть как-то подать весточку своим людям. Выходило так, что надеяться особо не на что: исанцы уже рассредоточились по всей стене и при любой попытке северян прорваться в город их забросают копьями, стрелами и просто камнями. По суше тоже не сбежишь — Ис хоть и лежит ниже уровня моря, но с севера и юга его ограждают две скалистые гряды — и все проходы меж черных валунов, сваленных в подобие стен, тоже стерегут исанцы. Да и когда еще додумаются люди Ньера, что их вождь попал в переделку, а если додумаются — станут ли его вызволять? Воины постарше еще и убедят остальных, что молодой вождь сам виноват: мало того, что повел людей на край света, так еще и умудрился по-глупому попасть в плен в своем первом же дальнем походе. Как бы вообще не снялись с якоря уже этой ночью.

Одно радует — финикиец, из-за которого и началась вся эта заварушка, оказался с ними в одной лодке. Точнее в одной луже — Ньер злорадно покосился на стоявший в гавани угаритский корабль.

— Даст Йигир, с тобой мы еще поквитаемся, — погрозил кулаком новому врагу молодой северянин. Смуглые гребцы, развалившиеся прямо на палубе, этого жеста не заметили — в тумане и сгущавшихся сумерках, где светились только сигнальные костры на курганах, да редкие огни в окнах исанцев. Благодаря Вулофу, умудрившемуся по дороге из дворца разговорить стражей, Ньер знал, что Никмепа не возвращался на корабль, заночевав где-то в городе и это тоже беспокоило молодого северянина — он нутром чуял, что от финикийца можно ожидать любой подлости.

— Безопаснее поймать голой рукой гадюку в тумане, чем перейти дорогу южанину, — сказал Форкас, тот самый предводитель исанских воинов, что носил панцирь с трезубцем. Среди дворцовой стражи имелось несколько воинов с Янтарного Берега, подавшихся в Ис за лучшей жизнью и от них исанец немного знал северные наречия.

— Я то вам верю, — говорил он, — от этих стервятников с юга добра не жди. И Граллон это тоже знает, потому и задержал его вместе с вами.

— Если верит, почему тогда держит и нас в плену? — спросил Ньер, — мы ведь оказали вам услугу.

Форкас искоса посмотрел на северянина, на его лице, вместо недавнего чуть ли не сочувствия, появилась маска отчуждения.

— Ис — очень старый город, — помолчав, сказал исанец, — и он не простоял бы так долго, если бы доверял каждому варвару, явившемуся сюда с очередной байкой. Если ты говоришь правду — дочь Граллона узнает это у богов и вас отпустят.

— А если она скажет что-то иное? — спросил Ньер, — что будет со мной?

— Тогда ты и твои люди — и те, что пришли в город вместе с тобой и те, что остались в море, — умрут в круге Карна.

Ньер не изменился в лице при этих словах, вообще никак не дал понять, что встревожен, хотя даже он, в своей глуши слышал жуткие рассказы о святилище Карн или Карнак, как его именовали претаны: самом большом из кругов камней Арморака, в центре которого лежал черный алтарь. Исанцы укладывали на него связанные жертвы, после чего жрецы забивали их до смерти, нанося удары в грудь специально затупленными топориками. Собственный топор Ньера, также как и оружие его воинов, им, кстати, оставили, — не то в знак уважения к северным воинам, не то напротив, в знак пренебрежения, дав понять, что если дело дойдет до драки, оружие северянам все равно не поможет против всей исанской стражи.

Так или иначе, все должно было решиться к утру, когда Дахут скажет свое слово. В ожидание этого Ньер, Вулоф и их спутники заночевали на финикийском судне, что встало чуть поодаль от остальных лодок, рядом с торчавшей из воды большой скалой. Они разделили между собой скудную провизию после чего постарались уснуть. Поначалу северяне еще пытались сторожить, но, утомленные долгой греблей накануне, гребцы один за другим смыкали глаза. Последним, сдавшись внезапно охватившей его сонливости, уснул Ньер.

Спал он беспокойно, переживая во сне события пятилетней давности: перед ним мелькали косоглазые хари скреллов, пожарище на месте родного дома, изуродованные тела родных валявшиеся средь дымящихся развалин. Он снова стоял на краю скалистого утеса, глядя как под ним раскрывает жадную пасть водоворот. А потом Ньер снова рухнул в него, чувствуя как его облекает леденящий, пробирающий до костей холод.

От холода он и проснулся, стуча зубами и кутаясь в скудное тряпье. Туманный Ис, конечно, и раньше не баловал теплом, но подобного мороза, казалось, заледенившего в нем всю кровь, он не помнил и на родном Севере, даже зимой. Ньер огляделся по сторонам — его гребцы мирно спали, громко сопя и, похоже, не особо страдая от этого холода. У Ньера мелькнула было мысль, что у него лихорадка и озноб — но почему тогда она не захватила остальных?

Что-то плеснуло за его спиной и, обернувшись, Ньер шарахнулся так, что чуть не вывалился за борт.

— О Йигир!!! А ты еще кто?!

Причудливое создание, державшееся за борт лодки когтистыми пальцами с перепонками, оскалило острые зубы, явно довольное тем, что ввела в замешательство молодого вождя. Очередная морская дева имела бледную кожу и белые волосы, ниспадавшие ей до талии. Глаза же ее были цвета синего льда, сковавшего морские фиорды. Ее рука с неожиданной силой стиснула запястье Ньера и тот едва удержался, чтобы не вздрогнуть — ослепительно-белая плоть казалась выточенной изо льда. Именно по этому холоду Ньер и признал, кто из Девяти явился к нему на этот раз.

— Кольга, — он склонил голову, — не думал, что владычица льдов посещает эти края.

— По своей воле я бы никогда не зашла в эту южную лужу, — на лице морской девы мелькнула брезгливая улыбка, — если бы я не беспокоилась за сестру. Ей давно пора вернуться в семью — и только ты можешь мне в этом помочь.

— Сестру? Домой? -Ньер с трудом заставлял себя не отводить глаз от леденящего кровь взора владычицы северных льдов, — о чем ты?

— Не раздражай меня своей глупостью, человек, — раздраженно выплюнула Кольга, — или ты не понял еще, о ком идет речь? Не понял, кто владеет этим городом? Настоящее имя Дахут — Дуфа!

Ньер с трудом удержался от удивленного восклицания — ни к чему его людям знать с кем водит дружбу их вождь. Дуфа и Кольга — сестры-близнецы, уступающие старшинством лишь Кровавовласой. Многое в Исе стало теперь понятней для молодого вождя — и прежде всего, заволокшие город туманы, власть над которыми как раз и символизировали длинные белые волосы, закрывавшие лицо Дуфы-Дахут.

— Но как она может быть дочерью Граллона?

— Только эта дура Хрённ могла выбрать в любовники такого же глупца, — фыркнула Кольга, — конечно же, она не его дочь. Граллон — последний из династии королей-жрецов Иса и ведет свой род от основателей города, которые приплыли сюда много веков назад. Они явились с давно погибшей земли на севере — той, от которой нынче остался лишь остров Фарри. С тех пор они решили сделать все, чтобы море не поглотило их новый дом — построив эту стену, спасающую их от гнева нашего отца. Но Граллон решил не полагаться лишь на стену — своим колдовством он обманул мою сестру, заставил забыть, кто она есть. Он назначил ее верховной жрицей Иса, выдав за свою дочь.

— Почему дочь? Почему не жена?

— Потому что с женой спят, — пояснила Кольга, — а ему нужна непорочная дева, воплощенная богиня. Он заморочил голову всему Ису, сказал, что его Дахут тайно воспитывалась среди холмов жрицами Старого Народа, но теперь вернулась, чтобы поставить свои силы на службу Ису. Дуфа не невинна, как и все мы, но своим колдовством Граллон внушил ей иное. Она — дева-жрица Иса, его хранительница — и пока она остается невинной в своем разумении, будет стоять и сам Ис. Граллон дал ей новое имя и ее же силой, силой одной из Девяти, он хранит город от гнева остальных Сестер. Только ты можешь вернуть ее нам.

— Почему я? Кто я против богов?

— Дурак! — глаза Кольги блеснули синим пламенем, — если мы попробуем сами вырвать Дуфу из рук Граллона, она, смущенная его колдовством, станет защищать Ис — и все море, от Арморака и до самых дальних берегов сотрясется от войны Девяти Сестер! Ты избранник одной из нас — а значит законный любовник и ее тоже. Ты сорвешь с ее глаз пелену «невинности» и вернешь Дуфу морю.

— И как мне это сделать? — спросил Ньер, — я пленник в Исе, если ты не видишь. Нас всего десять — здешние стражи порубят нас на куски, как я только приближусь к Дахут.

— Им будет не до тебя, — Кольга хищно оскалилась, — вот держи.

Она бросила под ноги Ньера что-то глухо звякнувшее и, опустив глаза, северянин увидел перед собой некий предмет напоминавший трезубец. Он был отлит из странного металла: не золото, не серебро, но, видимо, сплав.

— Три зубца — это три кургана, на которых возведена стена Иса, — пояснила Кольга, — а трезубец — сокровище, что исанцы утратили вместе со своей погибшей родиной — и его же обрела Дуфа, как хранительница подводных кладов. Этой ночью она взывает к богам — то есть к самой же себе, к своей силе, внутри своего же храма. А завтра же она объявит, что вы сговорились с финикийцем, чтобы погубить Ис — и вас обоих принесут в жертву разрубил вам грудь бронзовыми топорами на вершине Трех курганов — и всех твоих людей тоже.

— Вот ублюдок! Но зачем?

— Так Граллон чтит духов земли, от которых черпает силу, — сказала Кольга, — пусть он и клянется именем моря, сам он поклоняется совсем иным богам, как и все его предшественники. В жертву этим безымянным богам один из первых царей-жрецов Иса принес трех дев, погребая их под тремя курганами — и души тех дев стали первыми хранительницами Иса, защищавших его от ярости моря. И точно также нынешний король Иса приносит кровавые жертвы на вершинах курганов — именем Дахут, принося жертвы ей же. Силой бесчисленных душ, которых держат в плену курганы, Граллон укрепляет свою власть над Дуфой, делает крепче ее цепи. Самозваный «отец» нарочно держит нашу сестру подальше от моря, чтобы она ненароком не вспомнила кто она, не услышала родные голоса в шуме волн и не сбросила наваждение Граллона. Проберись в храм, коснись Дахут этим трезубцем и скажи «Сестры шлют тебе свой новый дар и старые чары».

— А дар — это я? — с насмешкой спросил Ньер.

— Любовник одной из нас принадлежит и всем остальным, — улыбнулась Кольга, — радуйся, что это Дуфа, а не я — от моего холода выживают немногие смертные. Но пока мне важнее вернуть сестру в семью. Не бойся о том, что будет — как только Дуфа осознает себя прежней, она не даст в обиду избранника сестры. Но поторопись — нужно решить дело до прилива.

Ньер глянул на небо — сияла полная Луна и даже за стеной слышался усиливающийся шум волн. Тут же он почувствовал, что леденящий холод, который только что не заставлял его стучать зубами, вдруг отступил и, глянув на лодку, увидел только исчезавший под водой хвост белуги.

Изменено 8 March пользователем Каминский

[Magnum]

— Им будет не до тебя, — Дуфа хищно оскалилась, — вот держи.

В кои-то веки я нашел опечатку! 

 

[Каминский]

В кои-то веки я нашел опечатку! 

Мда? А я не вижу(

[Каминский]

[Magnum]

А я не вижу(

Должна быть Кольга, а не Дуфа. 

 

[Каминский]

Должна быть Кольга, а не Дуфа. 

Блин. Вот это я зарапортовался

[Каминский]