Вечная ночь Рима

[Каминский]

«Память св. Вальдбург, скончавшейся 25 февраля, должна совершаться и совершается католической церковью именно в этот день, однако куда более известен другой день ее памяти — 1 мая с пресловутой Вальпургиевой ночью. Всё это явно свидетельствует о том, что за установленным в 870 г. церковным почитанием исторической св. Вальдбург/Вальбург потянулась мощная языческая („народная“) традиция культа владычицы потусторонних сил, провидицы Вальбург/ Валубург. Есть основания констатировать поразительную сохранность представления о „провидице с жезлом“ в германской традиции. Но если в мифопоэтическом мире „Эдды“ это вызванная Одином вёльва, то в христианской средневековой Германии это темная, ночная спутница св. Вальдбург.» Н. А. Ганина «Германские провидицы в эпоху Римской Империи„

Прокуратор Луций Валерий Корвус сидел в своих личных покоях. Каменные стены здесь были сплошь заставлены полками, содержащими тексты и инструменты его многочисленных интересов — философия, медицина, темная магия. Сам римлянин сосредоточенно изучал древний этрусский свиток, один уголок его рта скривился в скептической ухмылке, когда он читал описание запретного ритуалы, написанные на тщательно выделанной человечьей коже чернилами взятыми у ужасного кракена.

Стук в дверь прервал его сосредоточенность.

— Войдите, — откликнулся Луций. Его дочь Фрейдис скользнула внутрь рабочего кабинета, ее длинные светлые волосы взметнулись золотистой волной, когда она прильнула к отцу.

— Отец, я пришла обсудить обряд на ночь Валубург, — сказала она тем голосом, которому Люций никогда не мог отказать. Ее голубые глаза сверкали от предвкушения.

Луций невольно залюбовался красивой девушкой, чью гибкую фигуру, едва прикрывал шелковый хитон. Фрейдис выросла в прекрасную умную женщину, достойную стать жрицей темных искусств.

— Мне интересно услышать твои идеи, моя дорогая. Подойди, присядь со мной.

Фрейдис примостилась на краю бархатного дивана, скрестив длинные ноги. Луций налил ей кубок насыщенного красного вина и сел напротив, тоже с кубком в руке.

— Я думала призвать богиню Нертус, чтобы почтить народ твоей матери, — сказала Фрейдис, делая большой глоток. — И, возможно, мы также могли бы призвать этрусских демонов, поскольку они так тесно связаны с наследием нашей семьи.

Луций кивнул, поглаживая аккуратно подстриженную черную бороду.

— Звучит неплохо. Мы умиротворим богиню кровью молодой жертвы и предложим демонам наши телесные наслаждения. Возможно, они подарят нам видения силы и славы.

Его глаза сверкнули темным желанием и Фрейдис, тонко чувствуя отцовской настроение, тоже вздрогнула от волнения, подогретое выпитым ею вином.

— Я раздобыла четырех рабов для обряда, — воодушевленно продолжала она. — Красивые юноши, из венедов, чистые телом и еще не коснувшиеся женщины. Они будут идеальным подношением богам.

— Очень хорошо, — сказал Луций. — так все и сделаем.

Он поставил кубок и встал, возвышаясь над дочерью.

— Ну, иди тогда, готовься к ритуалу. Еще так многое нужно сделать. А потом… — Он протянул руку, чтобы погладить дочь по щеке. — …возможно, кто-то предложит богам и демонам собственную плоть. Ты ведь хочешь этого, моя милая?

Фрейдис ответила отцу улыбкой полной меда и яда.

— О да, — промурлыкала она. — Мне бы этого очень хотелось.

Луций тонко улыбнулся, предвкушая грядущее зрелище.

— Тогда не будем тянуть время, моя дорогая. В ночь Валубург мы перекинем мост через пропасть между мирами и дадим плоть демонам в обмен на привкус божественного!

 

«По этрусским верованиям богиня Мания/Медуза (олицетворение Хаоса) породила бога Велханса… Не случайно праздники Велханса и Мании проводили в один день 1 мая. (В день 1 мая, по средневековым поверьям, видимо, дошедшим до нас через Древний Рим от этрусков, был максимальный разгул нечистой и хтонической силы (ср. праздник ведьм Вальпургиева ночь)).» Наговицын А. Е. Мифология и религия этрусков.»

Все эти события разворачивались в мире, где Орлы Рима никогда не падали, но реяли гордо над все новыми землями. Римская империя сохранилась — не как реликт давно ушедшей эпохи, а как живая, динамичная сверхдержава, поглощавшая континенты один за другим. Влияние Рима, словно щупальца Сциллы протянулись от залитых солнцем берегов Mare Nostrum до окутанных туманом земель за Океанус Оксиденталис, новых провинций — Нова Рома в болотистых джунглях на берегу теплого моря, Аквилея средь великих рек и Аурелия на Великих Озерах. Великий город Рим сверкал мрамором, золотом и драгоценностями из тысячи завоеванных земель. Технологии значительно продвинулись со времен Цезарей, появились паровые машины и современная медицина, но исконные римские традиции сохранились — поклонение старым богам, декадентские удовольствия высшего класса и жестокое подчинение низших сословий. Христианство, яркая вспышка мятежа, бросившего вызов старым богам, угасло также быстро оставшись маргинальной сектой, запертой во влажных катакомбах и шепчущей молитвы в потаенных уголках огромной Римской империи. Истинная вера и непреходящая сила заключались в древнем пантеоне — и тысячах синкретических культов, которые расцвели на плодородной почве завоеваний и культурного обмена.

И рабство, хотя и трансформированное технологическими достижениями, что уменьшили потребность хозяев в грубом труде, сохранилось. Оно больше не было двигателем сельского хозяйства или строительства, но стало утонченной формой искусства, его основная цель сместилась в сторону чувственного удовлетворения элиты. Рабов обучали не только домашним задачам, но и невероятному набору искусств, предназначенных для личного удовольствия, они становились живыми скульптурами, инструментами потворства, фигурами в сложных играх подчинения и господства, которые ежедневно разыгрывались на больших виллах и в личных покоях патрициев. Рынок специализированных рабов — с особыми эстетическими качествами, уникальными навыками расчетливого повиновения и изысканного страдания — был темным двигателем римской экономики.

Особые процессы разворачивались в лесах и долинах германских провинций, где интеграция римских институтов и местных племенных структур оказалась наиболее глубокой. Успех Рима здесь был не только военным; это был глубокий, часто жестокий процесс культурного и политического слияния. Римские чиновники и военачальники, отпрыски старейших патрицианских родов, вступали в браки с вождями и знатными семьями германских племен, создавая новую, могущественную аристократию с корнями в двух мирах, размывая границы завоевателя и побежденного. Здесь религиозный синкретизм достиг своей самой мощной и, возможно, самой ужасающей формы, когда римские культы смешались с первобытной свирепостью германских верований.

Значительной частью этой территории руководил прокуратор Нижней Свеонии Луций Валерий Корвус — высокий статный мужчина с черной бородой и льдисто-голубыми глазами. Его родословная словно воплощала в себе слияние римской власти и варварской тьмы: его отец был римским патрицием, прослеживающим свою родословную до тех самых царей, что правили Лациумом до Республики — царей, которые крепко держались мрачных этрусских культов. Луций сохранял эти традиции, с ревностным благочестием поклоняясь древним демонам: Хару, перевозчику мертвых; Ферсу, замаскированной фигуре судьбы; и Тухулке, крылатому, чудовищному стражу подземного мира. Луций почитал и Манию, богиню безумия, ввергавшую неокрепшие разумы во мрак безумия. Это были сущности грубой, хтонической силы, требующие мрачных жертв и дающие запретные знания.

Но наследие Луция простиралось дальше, в эпохи, которые не только римляне и греки, но даже египтяне, евреи и вавилоняне почти забыли. Шепот предков говорил Луцию о Хайборийской эпохе, на закате которой из тумана первобытной истории появлялись ужасающие тени, когда из смешения диких пиктов и поклоняющихся змеям стигийцев возник странный народ, названный этрусками В самых глубоких архивах семьи Корвусов лежали фрагментированные свитки и обсидиановые таблички, намекающие на наследие, связанное с темным культом Сета, древнего стигийского бога-змея, чьи кольца все еще обвивали основания Земли, требуя верности и предлагая взамен ужасную силу. Это была не просто история; это была живая, дышащая тьма внутри души прокуратора.

 

«Этруски, основа римской расы, были потомками людей смешанных стигийских, гирканских и пиктских родов…» (Роберт Говард «Хайборийская эра»)

 

Его мать была из другого, столь же могущественного рода. Валубург, Ледяная Провидица англиев, верховная жрица кровавой богини Нертус. Она истово служила свирепым германским богам магии и войны, умилостивляя их кровавыми жертвоприношениями в священных рощах. Валубург была мастером рунной магии и мрачных искусств войны и магии, предпочитаемых Воданом и Тунором, которым она приносила жертвы не зерном или фруктами, но человеческой плотью и кровью. Она призывала самых ужасных духов Германии — мстительных драугров, изменчивых водяных духов, голодных тварей курганов и жестоких моховых старух. От нее Люций узнал дикую мудрость лесов и искусство читать судьбу по пролитой крови и бросать руны. Союз его родителей стал рассчитанным политическим маневром, что выковал династию, пропитанную древними и ужасающими силами.

Юность Луция была пропитана как римской роскошью, так и германской дикостью. Ребенком он играл с отрубленными головами с жертвоприношений хтоническим богам, обучаясь черным искусствам у своей матери. В больших залах германских вождей он наблюдал, как рослые воины забавляются с рабынями, а младшие жрицы совокупляются с рогатыми демонами, хлещущими их пучком розог. Именно в этих залах, наполненных хмельным медом и воем волков, Луций познал свою собственную природу.

Вступив во владение наследством отца, Луций Валерий Корвус стал человеком огромной власти, усеянным богатством и роскошью. Его роскошная вилла на берегу Альбиса представляла собой обширный комплекс как римских мраморных так и варварских деревянных залов, римские бани, питаемые горячими источниками соседствовали с германскими парильнями, библиотеки были заполнены как свитками по философии, так и деревянными табличками, исписанными рунами. В большом зале виллы, освещенной жаровнями с мерцающим пламенем, обнаженные юноши и девушки, чьи молодые тела блестели от масла и вина, резвились и совокуплялись открыто. Мелодичная музыка гипнотически гудела, пока гости, самые знатные патриции Рима, возлежали на устланных волчьими и медвежьими шкурами ложах, поглощая экзотические деликатесы — жареных сонь, фаршированных маком, рыбу-попугая, миногу и павлиньи мозги. Амфоры лучших вин с Крита и Сирии лились свободно. Воздух был густым от мускуса секса и сладковатого дыма экзотических благовоний.

Луций Валерий Корвус был философом, спорящим о природе души с приглашенными греческими учеными, даже когда он готовил человеческое жертвоприношение в своем личном храме. Он был гедонистом, наслаждающимся лучшими винами из провинций, самой дорогой едой, перевозимой через всю империю, и бесконечным запасом рабов, содержавшихся для удовольствия, их тела были товаром, их личности были стерты, низведены до объектов подчинения и господства .

— Приведи мне сирийца, — приказывал Луций своему надсмотрщику, развалившись на кушетке из импортной слоновой кости с кубком фалернского вина в руке. — того, у кого самые печальные глаза. На его примере я хочу сегодня вечером поразмыслить о природе отчаяния.

Он также был врачом, увлеченным механикой плоти и крови, но его любопытство часто отклонялось в сторону от чисто научного интереса. Его лаборатория, спрятанная в левом крыле виллы, была местом где он проводил эксперименты над людьми, рабами и захваченными врагами, не сколько для исцеления, сколько для понимания боли, страха и грани между жизнью и смертью. Он смешивал их кровь и внутренности с травами и минералами, дистиллированными спиртами и измельченными драгоценными камнями, варя эликсиры, которые даровали силу, мужественность и способность контролировать разум людей. Эти ужасные анатомии и вивисекции часто переплетались с его жреческими обязанностями, поисками предзнаменований во внутренностях, попытками предсказать волю Хару или вызвать тень недавней жертвы. Он приносил жертвы подземным богам, голодным демоническим сущностям, как этрусской так и германской традиции. Обряды совершались в освещенных факелами глубочайших подземельях, где воздух становился густым от страха и похоти.

— Наблюдай, — приказывал он испуганному прислужнику, указывая на обнаженное, еще трепещущее тело на столе. —Напряжение мышц, частота пульса увеличиваются под давлением. Такое знание — сила. Боги требуют понимания, а не только веры.

Луций был вдовцом, его жена умерла много лет назад при обстоятельствах, о которых персонал виллы шептался тихими голосами. Но у него была дочь, — Валерия Фрейдис, живое воплощение его двойного наследия. Поразительно красивая, с длинноногой грацией северной богини, ее глаза были синими, как ледниковый лед, а волосы каскадом бледно-золотистого цвета. Она не была просто декоративным элементом, красивым украшением для виллы своего отца. Фрейдис обладала яростным интеллектом и глубокой связью с традициями Валубург. Под полной луной, особенно в ночь, которая теперь известна во всех провинциях Рима как Вальпургиева, в честь ее бабушки, Фрейдис руководила мистериями, что отражали древнюю силу германских диких земель, пронизанную римской структурой, которую обеспечил ее отец. Хотя она была образована в области римского искусства и литературы, сердце Фрейдис принадлежало лунным рощам и древним духам земли.

 

«За ними следуют ревдигны, авионы, англы, варины, эвдозы, сварины и нуитоны, защищаемые реками и лесами. Каждое из этих племен в отдельности ничем не замечательно, но все они поклоняются Нерте, т. е. Матери-Земле» (Тацит «Германия»)

 

Сегодня была Вальпургиева ночь, когда луна висела в небе, как выбеленный череп, а жрицы, собравшиеся в древних святилищах, пели звучные песни в честь кровожадных богов синкретического культа. Сам воздух, казалось, потрескивал от предвкушения. На уединенной поляне в глубине священной рощи, граничащей с римской виллой, факелы бросали мерцающий свет на собрание женщин. Германские жрицы, лица которых были раскрашены вайдой и пеплом, выстроились вокруг древнего каменного алтаря. Луций стоял чуть в стороне, его римская тога контрастировала с племенным одеянием, его глаза светились древним знанием и отцовской гордостью. Фрейя, одетая в простой белый лен, с распущенными золотистыми волосами, заняла свое место перед алтарем.

— Отец, — голос Фрейдис, хотя и тихий, звучал властно, эхом разносясь по притихшей роще. — Сегодня завеса между мирами тонка как никогда. Бабушка Валубург близко. Духи леса и холма беспокойны. Старые боги жаждут внимания.

Луций кивнул, шагнув вперед.

— Они жаждут жертвоприношения, дочь моя. Этрусские владыки тьмы требуют своего, так же как и хтонические силы Севера голодают. Сегодня мы накормим их обоих. Мы объединим мощь Рима с изначальной силой Германии.

Он встал на колени перед алтарем, доставая ритуальный нож, вырезанный из черного обсидиана, который, как шептали слуги, был перенесен через океан из провинции Ацтлан, где жестокие раскрашенные варвары с бронзовой кожей и смуглыми лицами вырывали такими ножами сердца из груди жертв связанных на вершине ступенчатых пирамид. Действо, что собирался свершить Луций Корвус не уступало самым кровавым обрядам Нового Света.

— Хару, Перевозчик! Ферсу, Владыка Ужаса! Тухулка, Рука Страшного Суда! Мания, Мать Безумия! Прими нашу дань! Владыка Сет, Змей Подземного Мира, чья тень простирается от древней Стигии до корней мира, — почувствуй нашу преданность!

Пока он взывал к своим покровителям, жрицы начали тихое гортанное пение, переросшее в мощный гул. Фрейя подняла руки, призывая германских богов.

— Нертус, Мать Земли, прояви свою щедрость! Водан, Всеотец, одолжи свое зрение! Тунор, Громовержец, одолжи свою силу! Лофдур, одолжи свое влияние хаоса!

Она провела по ладони серебряным ножом с выгравированными рунами на лезвии, позволяя нескольким каплям смешаться с кровью, которую Люциус пролил на камень.

Земля, казалось, дрожала. Воздух становился тяжелым и холодным, но искры невидимой энергии танцевали между деревьями. На краю зрения мелькали очертания зловещих фигур — духи и демоны германских народов, привлеченные силой этого синкретического ритуала. Они не были добрыми феями; они были существами дикой природы, смерти, забытого зла.

— Жертвы готовы, — заявила Фрейдис, ее глаза были широко раскрыты и светились, отражая свет факелов и что-то еще, древнее и тревожное. Человеческие тела, связанные и с кляпами во рту — венедские рабы, отобранные за их жизненную силу и нетронутые тела — были вынесены к алтарю дюжими тевтонскими воинами. Жертвоприношения начались, быстрые и жестокие, — поднимался и опускался окровавленный обсидиановый нож, алым потоком лилась кровь и жизненная сила убитых направлялась в растущий водоворот черной магии.

Фрейдис держала над головой обсидиановый нож. Белое платье девушки было сброшено, и она осталась голой, если не считать сигилов и знаков, нарисованных на ее теле светящимися маслами. Руны Лагуз и Иса, символы Нертус и Хель. Она медленно повернулась, пересчитывая тринадцать жриц, привлекая их взгляды к себе. Когда она повернулась на север, она заговорила голосом, звучащим силой.

— Мать моей матери была Валубург, провидица Ангельна, та которая созвала первый шабаш ведьм. Я Фрейдис, дочь Луция Валериуса, призываю духов, во имя ее!

Как по команде, поднялся ветер, хлестнув Фрейдис по голой коже. Пение жриц становилось громче, настойчивее.

— Говорите, духи! — приказала Фрейдис, и ее голос звенел неземной силой. —Расскажите нам, что скрывают корни! Покажите нам пути силы! Благословите наши начинания! Прокляните наших врагов!

Воздух наполнился шепотом, леденящим смехом, обещаниями власти и темных истин. Жрицы впали в транс, закатив глаза, говоря на языках, которые не были от мира сего. Люций наблюдал с отрешенным очарованием на лице, каталогизируя явления, его философский ум искал закономерности в безумии, его жреческая душа наслаждалась общением с высшими силами. Воздух стал густым и гнетущим, сама ткань реальности, казалось, распутывалась, ввергая мир в первобытный Хаос. Фрейдис откинула голову назад и закричала в экстазе, когда первые тонкие нити сверхъестественной энергии обвились вокруг ее конечностей. Она была захвачена, одержима силой, превосходящей смертные познания.

— Мы взываем к богине Фрейе, владычице любви и войны, богине ванов! Мы взываем к Хель, королеве Нифльхейма, пожирательнице мертвых! Услышь наши молитвы в Вальпургиеву ночь! — раздался голос Фрейдис, чистый и сильный.

Жрицы начали тихое пение, когда Люциус почувствовал, как воздух пронзила тайная энергия и ужасная форма вдруг проявилась перед ними, окутанная инеем и тенью. Это была высокая женщина нечеловеческой красоты, с бледными волосами и глазами, черными как крыло ворона. Но ее кожа была мертвенно-белой, как кости, выбеленные на солнце. Ее пышные груди были обнажены, увенчанные сосками холодного синего цвета. Однако это была лишь правая половина ее тела, тогда как левая представляла собой гниющий труп и голый череп. Это была ужасная сущность из времен, когда по земле ходили гиганты, а сами девять миров были влажными и несформированными.

Фрейдис упала на колени перед богиней.

— Для меня большая честь, великая Хель, находиться в твоем присутствии. Я призвала тебя сюда, чтобы просить твоего благословения, о Хозяйка Мертвых, чтобы исполнить свою судьбу.

Богиня холодно посмотрела на молодую женщину.

— Ты просишь слишком многого, Фрейдис из Англов, слишком дерзко вызывать меня из моего чертога с крышами из змей. Я не так-то легко дарю свои милости. Что ты предлагаешь взамен?

Фрейдис протянула дрожащую руку, чтобы погладить мраморное бедро богини. Ее пальцы коснулись холодной мертвой плоти.

— Я предлагаю свою невинность, о ужасная Хель. Я ждала этого момента, чтобы предложить ее в дар для богов. Кроме того, у моего отца есть великий план, для осуществления которого требуется твое благословение.

Здоровый глаз Хель сузился, живую половину ее рта исказила жестокая улыбка.

— Твое предложение интригует меня, малышка. Я принимаю его… пока. Но знай — никто не может призвать меня, не заплатив цену, а твоя цена будет действительно велика. Ты будешь моим агентом, Фрейдис, моей правой рукой. Те, кто встанет у тебя на пути, будут страдать, да, сильно страдать- в том числе и те, кого ты любишь или полюбишь в будущем. Ты действительно хочешь этой власти?

Фрейдис не дрогнула и встретила холодный взгляд богини.

— Даа …

Богиня откинула голову назад и рассмеялась, звук был подобен вою тысячи волков.

— Тогда давай начнем, моя милая Фрейдис. План твоего отца сделает тебя королевой Рима и Германии. Ты превзойдешь своих предков и создашь империю, что будет править десять тысяч лет. И все узнают, что ты возлюбленная избранница богини.

Хель наклонилась и схватила Фрейдис за волосы, притянув лицо девушки к своим бедрам.

— Теперь, — промурлыкала она. «Заверши нашу сделку».

И Фрейдис, потерявшаяся в моменте, не сопротивлялась этому зову. Ее язык высунулся, чтобы поклониться ужасающему святилищу богини мертвых и глаза Хель закатились в экстазе, когда ее разложившаяся плоть вдруг почувствовала то, чего не ощущала от начала времен. Пение жриц достигло лихорадочного апогея, когда полная луна сияла над местом нечестивого собрания, свидетельствуя о заключении темного пакта в Вальпургиеву ночь, что потрясет мир на тысячи лет

Луций смотрел со смешанным благоговением и ужасом, как глаза его дочери горели жутким зеленым огнем. Тайна Валубург высвободила что-то древнее и злое. И он боялся, что они все пожалеют о дне, когда это родилось.

На следующее утро Фрейдис проснулась, голова ее раскалывалась. Темная магия гудела в ее жилах, как вино. Она чувствовала присутствие Хель, таившееся прямо в ее голове.

— Папа, — промурлыкала она, подкрадываясь к Луцию за завтраком. — Мне приснился самый чудесный сон. Я была королевой всего мира. Все народы поклонялись мне. Мужчины и женщины преклоняли колени у моих ног. Я была такой могущественной… это было опьяняюще.

Луций поставил чашу с вином, пристально изучая дочь.

— Расскажи мне больше об этом видении, дорогая. Я чувствую в нем руку Хель.

Фрейдис облизнула губы, вспоминая прилив темной силы.

— Она обещала мне господство, отец. Править как римлянами, так и германцами. Я буду богиней на земле.

Прокуратор погладил подбородок.

— Интересная мысль. В Риме еще не было императриц, но при правильном рычаге, правильных… друзьях и союзниках, возможно, это может измениться. Скажи мне, дочь, что нужно сделать, чтобы завоевать благосклонность богини?

Глаза Фрейдис сверкнули нечестивым светом.

— Жертвоприношения, отец. Человеческие жертвоприношения. Хель жаждет смерти и страданий. Мы должны предложить ей кровь наших врагов.

Луций холодно улыбнулся.

— Я знаю подношения, которые ей придутся по душе. Мятежные батавы, которых мы захватили в прошлом месяце. Думаю, их окажется достаточно, для начала, чтобы показать Хель глубину нашей преданности.

Прокуратор и его дочь обменялись понимающими взглядами. Они устроят царство террора, подобного которому мир еще не знал. И горе тому, кто встанет у них на пути.

В подземельях под дворцом прокуратора Луций и Фрейдис стояли перед шеренгой закованных в кандалы узников. Вожди мятежников смотрели на них с неприкрытой ненавистью.

— Мои бедные заблудшие глупцы, — сказал Луций, сокрушенно качая головой. — вы думали бросить вызов мощи Рима? Вам придется дорого заплатить, чтобы искупить свою вину.

— Мы никогда не подчинимся тебе, мясник! — выплюнул лидер бунтовщиков, седой ветеран-батав.

— О, но ты сделаешь это, — холодно улыбнулась Фрейдис. Она достала зловещий обсидиановый кинжал, черное лезвие которого, казалось, впитывало свет. — Ты будешь кричать и молить о сладких объятиях смерти. И мы все равно не дадим их тебе.

Кивнув дочери, Люций начал церемонию, взывая к темной северной богине Хель. Мятежники начали бороться и кричать, но было слишком поздно. Фрейдис пролила первую кровь, вскрыв горло ветерана в багровых брызгах. Его предсмертный хрип был музыкой для ее ушей.

Один за другим они перерезали глотки мятежникам, собирая их кровь в огромный бронзовый котел — священный предмет для многих поколений жриц со времен кимвров и тевтонов собиравших в нем алое питье для богинь земли и смерти. Воздух становился холоднее по мере того, как усиливалось присутствие Хель. Наконец, последний человек испустил последний вздох.

"Эти жрицы бежали через лагерь навстречу пленникам, увенчивали их венками и затем подводили к медному жертвенному сосуду вместимости около 20 амфор. Здесь находился помост, на который восходила жрица и, наклонившись над котлом, перерезала горло каждому поднятому туда пленнику. По сливаемой в сосуд крови одни жрицы совершали гадание, а другие, разрезав трупы, рассматривали внутренности жертвы и по ним предсказывали своему племени победу. " (Страбон)

Фрейдис, с нечеловеческой силой подняла котел, который раньше могли с трудом поднять лишь двое взрослых мужчин, держа его высоко над головой

— Прими наши подношения, грозная госпожа Хель! Сегодня мы даруем тебе смерть и страдания!

Казалось, замогильный голос откликнулся у нее в голове:

«Это… приемлемо, моя жрица. Я довольна. И я жажду большего…»

— Ты получишь больше, моя богиня, — пообещала Фрейдис, ее глаза светились темной силой. — Намного больше…

Уже позже Луций и Фрейдис стояли вместе на балконе виллы наместника, глядя на солнце, заходившее за германскими лесами.

— Сегодня на нас снизошло благословение Хель-Ферсифай, — сказал Луций, отпивая вино. —Мятежники сломлены. Наша власть над германскими землями абсолютна.

Фрейдис улыбнулась, ее глаза все еще были полны сверхъестественной энергии.

— Да, отец. И это только начало. Скоро весь мир преклонит перед нами колени.

Луций обнял ее за талию, притянув к себе.

— С моими знаниями и твоими… способностями, моя дорогая, нас ничто не остановит. Мы будем как боги на земле.

— В самом деле, — выдохнула Фрейдис. — Вальпургиева ночь только началась. И горе тем, кто не преклонится перед ее силой.

Вместе, отец и дочь любовались пылающим на западе закатом, видя в нем предвестие мрачного нового мирового порядка. Мир скоро научится бояться имени Валериев. И трепетать перед мощью Хель.

Изменено 2 May пользователем Каминский

[Vediovis]

Ну вот сразу, коллега: Луций, Люций, Люциус... В русском, как я понимаю, принято первое написание, повсеместно отсекая латинский суффикс -ус.

Изменено 30 April пользователем Vediovis

[Каминский]

Ну вот сразу, коллега: Луций, Люций, Люциус...

ну вот это я уже не смог просечь

спасибо

[Стержень]

Мне конечно понравилось как написано, но как отметили в теме про сериал про Вархаммер-все герои-мрази.

И за что уж вы так по римлянам-то прошлись?

. Эти ужасные анатомии

ПМСМ так не говорят... 

Изменено 1 May пользователем Стержень

[Инженер]

повсеместно отсекая латинский суффикс -ус

Вот да, как же меня бесит, когда в одном тексте Марк и Маркус. Один пейсатель впопуданцев недавно так отличился. На замечание ответил: "Ачотакова?"

Или Спартак, Марк Лициний Красс, Гай Юлий Цезарь, или Спартакус, Маркус Лициниус Крассус и Гайус Юлиус Кайсар.

Поэтому здесь может быть только Луций Валерий Корв

[Каминский]

но как отметили в теме про сериал про Вархаммер-все герои-мрази

Че сразу мрази то? Сильные люди в жестоком мире, как еще им выглядеть бы в таком антураже.

Это еще самая безобидная "римская" зарисовка

И за что уж вы так по римлянам-то прошлись?

Да так. Проникся недавно кой-какими историческими фэнтэзи, где ГГ герои противостоят как раз Риму в пору его расцвета и описанному примерно в таком духе. 

Поэтому здесь может быть только Луций Валерий Корв

С одной стороны вы, наверное правы. С другой - Корвус звучит все же получше чем Корв. К тому же Корвус это "ворон", как я понял, так что тут можно провести разного рода мифологические отсылки. Вороны Одина вот это все...

[Каминский]

ПМСМ так не говорят... 

Ну вот издержки работы с ИИ.  Я, конечно, обрабатывал напильником, но всякого рода нечеловеческие словесные обороты все равно вылазят время от времени

[Harcer]

Поэтому здесь может быть только Луций Валерий Корв

Корвин тогда уж

[Reymet_2]

Эх, как не умела нейросетка в конечности - так и не умеет...

[Каминский]

Эх, как не умела нейросетка в конечности - так и не умеет...

Ой, идите в баню с такими придирками. Тем более, что эта картинка вообще из другого сюжета.

[Каминский]

Земля Бога-Крокодила

Лексия стояла перед алтарем из черного камня, облаченная в церемониальное платье и золоте украшение. Дикие кудри черных как вороново крыло волос ниспадали по ее спине. Она была поразительной женщиной с алебастровой кожей, пухлыми губами и пронзительными зелеными глазами. На ее шее висел церемониальный воротник, инкрустация из лазурита и зубов крокодилов. Ее глаза, подведенные черной сурьмой, сверкали яростным огнем. В свои 25 лет Лексия уже достигла высшей должности в культе Себекиан благодаря своей красоте, хитрости и истовой преданности своему свирепому богу.

— Верховная жрица Лексия, Император жертвует в храм новые дары! — раздался за ее спиной уверенный мужской голос. Лексия обернулась и увидела высокого черноволосого мужчину в алом, как кровь плаще, поверх добротной кожаной одежды. Это был Гай Октавий Туберон, римский наместник провинции Флоралии. За его спиной дюжина крепких легионеров склонялась под тяжестью богато украшенных сундуков, что один за другим с тяжелым стуком опускались на мраморный пол.

Лексия улыбнулась, в зеленых глазах промелькнул озорной блеск.

— А, прокуратор. Кесарь как всегда щедр к нам. Золото, драгоценности, лучшие вина — и что еще? — Ее взгляд жадно блуждал по сундукам.

Гай ухмыльнулся.

— Коллекция самых нежных рабынь со всей Империи. Собранных со всех уголков мира для твоего божественного удовольствия.

Лексия спустилась с алтаря, соблазнительно покачивая бедрами. Рабы и прислужники расступились перед ней, когда она приблизилась к первому сундуку и подняла крышку. Ее глазам предстало трепещущее нежной тело черноволосой фригийки, едва достигшей совершеннолетия. Черные глаза расширились от страха, рот прикрывал шелковый кляп. Девушка задрожала, как лист, когда жрица провела рукой по нежной коже.

—Изысканно, — промурлыкала Лексия. —Ты превзошел самого себя, Гай. —Она повернулась к солдатам. — Поставьте сундуки в тайные покои храма. Ритуал начнется в полночь под кровавой луной.

Пока легионеры уносили сундуки, Лексия увлекла хнычущую девушку к глубокому бассейну за алтарем. Ухватив пленницу у за волосы, жрица с силой толкнула ее вниз. До воды несчастная жертва так и не долетела: подернутая ряской и тиной гладь вдруг взорвалась, высвобождая массивное тело, покрытое бронированными щитками. Щелкнула оскаленная острыми зубами пасть и отчаянный женский крик стих, когда чудовищный крокодил увлек свою жертву на дно. Спустя миг лишь пятна крови на взбаламученной воде напоминали о свершившейся трагедии.

Усмехнувшись, Лексия вытащила из-за пояса длинный кинжал из зуба огромной рептилии. Жрица повертела его в руках, словно примериваясь, после чего покинула священный бассейн. Она поднялась по винтовой лестнице в скрытую комнату над алтарем. Там она нашла Гая, развалившегося на шкурах ягуаров с золотым кубком вина и в обнимку с одной из младших жриц, — красивой белокурой рабыней из земель эйстов, — чье единственное одеяние составляли лишь золотые украшения с драгоценными камнями. Небрежно отстранив ее, прокуратор похотливо уставился на Лексию.

— Твоя жрица искусна, — сказал он, кивнув на съежившуюся в углу девушку, — но лишь ты способна создать пир плоти, достойный богов. Какие чудеса ты приготовила для этой ночи?

Лексия загадочно улыбнулась, натирая свое сладострастное тело благоухающими мазями.

— Нескончаемые удовольствия, превосходящие все твои представления, Гай. В храме посвященные будут сломлены и возрождены в крещении экстаза и агонии, сдирая границы между плотью и духом.

Кошачьи глаза Лексии сверкали темным обещанием. В затененных уголках Нового Света готовился жестокий и извращенный ритуал — тот, который в очередной раз укрепит власть Империи над самыми отдаленными из ее владений…

Шел 2025 год от основания Рима. В этой ветви реальности Римская империя так и не пала, но продолжала расширять свои границы, в какой-то миг перейдя к завоеванию земель за морями. Христианство осталось маргинальным культом, в то время как поклонение языческим богам процветало. Одним из ярких символов римского господства и религиозного синкретизма в Новом Свете был грандиозный храм Себека на юге Флоралии — заокеанской провинции, провозглашенной на кипящем жизнью полуострове на юго-востоке нового материка. Древний египетский культ бога-крокодила был полузапрещен на родине, в Египте, но он обрел новую жизнь за океаном, смешавшись с почитанием множества иных божеств. Еще в империи почитание Себека, распространившись на берега Понта Эвскинского, смешалось с почитанием Ахилла Понтарха, владыки моря и загробного мира. Здешний Ахилл, сильно отличался от мужественного героя, о котором учили в гимнасиях подрастающее поколения — повелитель коней-людоедов, убивавший и пожиравший женщин, часто принимающий облик морского чудовища, именуемый «пеласгическим Тифоном» и «свирепым драконом». Еще ранее Себек приобрел черты и иных богов-чудовищ — египетского Сета, греческого Тифона, семитских Йамму и Левиафана. Получившийся в итоге культ оказался столь жутким, что император Валериан решил изгнать его привенженцев из земель империи в земли за морем. Однако культ выжил и усилил свои позиции, особенно после того как сменивший Валериана кесарь Деций Бриттон, отменил все гонения на почитателей Себека, позволив им действовать от имени Рима по всей Флоралии.

Обширный храмовый комплекс представлял собой лабиринт священных покоев и жертвенных алтарей. Средь роскошных садов и хитросплетений лабиринтов, во множестве прудов и бассейнов плескались бесчисленные священные гады: ядовитые змеи и огромные ящерицы, большие панцирные рыбы и злобные черепахи с шипастым панцирем и мощными челюстями. Но больше всего было, разумеется, крокодилов — и не только местных широкомордых аллигаторов и более крупных и агрессивных острорылых крокодилов. Но и еще большие твари, со священных берегов Нила, исполинские крокодилы, перевезенные через океан, окруженные в храме величайшим почтением, как воплощения прожорливого божества. Жрецы и жрицы в богато украшенных головных уборах совершали кровавые обряды, принося человеческие жертвы, чтобы умилостивить Себека, «Того, кто пожирает совокупляясь». Самые красивые рабыни выбирались для самых священных актов. Молодые мальчики и девочки, чьи тела были умащены маслом и благовониями, подвергались сексуальному осквернению со стороны священнослужителей в темных церемониях, после чего скармливались прожорливым рептилиям. Крики экстаза и муки разносились по залам, пока творилась эта извращенная форма поклонения чудовищному богу.

Во внутреннем дворе толпа жриц столпилась перед статуей Себека из чистого золота.

— О, великий Себек, Пожиратель Хаоса, Тот, Кто Поглощает Все, — пропела Лексия, ее голос сочился похотью и священным восторгом. — Мы предлагаем тебе это свежее мясо, вырванное из рабства плоти, чтобы служить вашим темным желаниям.

Из храмовых подземелий вытащили рабов — гибких молодых мужчин и женщин с кожей, загорелой на солнце Флоралии На них не было ничего, кроме цепей и ошейников, украшенных знаком Себека. Храмовые стражники, — рослые чернокожие-нубийцы, набранные из вольнотпущенников, — быстро сбили оковы, отведя пленников к огромной статуе.

Лексия стояла обнаженной перед каменным алтарем. Ее тело было украшено золотом и лазуритом, ее волосы, перехваченные золотым обручем, ниспадали черной гривой. Она держала над головой окровавленный зуб крокодила, когда пела хвалу богу, ее голос поднимался до лихорадочного тона.

— О Себек, владыка изначального хаоса! О, крокодил, главенствующий над страхом. Бог-крокодил, выявленный на уничтожение. Себек, зеленый перьями, грозный обликом, широкогрудый, блистательный, острый зубами, любящий разорение. Прими эти подношения и благослови нас своей мужественностью! Даруй нам господство над этими дикими землями!

Собравшаяся толпа верующих ликовала и стонала от плотского голода. Они пришли, чтобы принять участие в грядущих празднествах, нарушить собственную чистоту нравов и предаться своим самым темным похотям. Храм был местом, где все законы и табу были отброшены во имя религиозного рвения. На большом алтаре из черного обсидиана, стояли статуи Себека-Ахилла и его матери-супруги, змеевидной Фетиды-Уаджет, сливались в вечном совокуплении клыков и чешуйчатых тел. Захваченные рабы были вынуждены встать на колени перед ними, пока жрицы смотрели на них жадными глазами, предвкушая грядущее пиршество плоти.

Верховная жрица выбрала одного из рабов-мужчин, сладострастно проведя рукой по его мускулистому телу. Затем она взяла с алтаря жертвенный кинжал из зуба огромной рептилии. Раб задрожал, но не сопротивлялся, когда одним взмахом ритуального ножа, Лексия отрезала его гениталии, позволив им упасть на алтарь. Кровь хлынула, забрызгав как алтарь так и Верховную жрицу. Лексия подняла изуродованные органы, чтобы толпа верующих могла их увидеть.

— Подношение Себеку, владыке семени, приносящему беременность, тому кто ест совокупляясь!

Толпа взревела, когда Лексия бросила окровавленную плоть в пасть крокодила — одного из многих, что сейчас бурлили в храмовом бассейне перед алтарем. Огромный ящер проглотил эти ошметки с влажным щелчком жутких челюстей, а следом и сам вопящий от боли скопец был отправлен в яму с крокодилами, в мгновение ока разорвавших несчастного. Толпа орала от восторга, завороженная зрелищем, что была более захватывающей, чем самые кровавые поединки на гладиаторских аренах Рима.

Меж тем Лексия выбрала одну из рабынь подаренных Гаем — прелестную девственницу с кожей цвета молочного шоколада и копной черных кудрей, в чьих жилах текла нубийская, эллинская и фракийская кровь. Лексия схватила девушку за волосы, заставив ее встать на колени.

— Пусть это приношение удовлетворит нашего господина Себека, — пропела жрица с садистским ликованием. Она провела острыми ногтями по вздымающейся груди девушки и вниз к кустику жестких волос на стыке дрожащих бедер.

— Я посвящаю это лоно, тому, кто фаллосом своим оплодотворяет все земли, что он сотворил!

Лексия подняла ко рту мокрые пальцы, со смаком облизав их их. «Изысканно», — промурлыкала она, ее глаза сверкали злобой. Запрокинув голову девушки, Лексия крепко поцеловала ее, засунув язык в неопытный рот рабыни, глотая рыдания девушки. Прервав поцелуй, Лексия развернула рабыню и наклонила ее над алтарем. Сгорая от сладострастия, она зарылась лицом между пышными ягодицами девушки, облизывая девственные складки, истекающие влагой. Мускулистый раб-нубиец встал на колени позади Лексии, его толстый ствол торчал из копны жестких волос. Верховная жрица назад бедрами, с гортанным стоном насаживаясь на пульсирующий член. Одновременно пировала на лоне девушки, мучительно-сладостно терзая языком жемчужину клитора. Рабыня билась в тисках своего первого оргазма, каждый нерв в ее теле пылал мучительным экстазом.

Лексия наслаждалась членом нубийца, пока она языком трахала рабыню до одного сокрушительного оргазма за другим. Гнилостный воздух огласился непристойным шлепком плоти о плоть и симфонией стонов и воплей. Глаза Лексии закатились, ее сладострастное тело извивалось в муках ее собственного жестокого оргазма. Рыча от дикого триумфа, она просунула два пальца в конвульсивно сжавшееся лоно девушки и качала их туда-сюда, массируя нежные стеночки.

Девушка взвизгнула, как зарезанная свинья, яростно содрогаясь, когда Лексия выжала еще один сокрушительный оргазм из ее измученного тела. С довольной улыбкой жрица убрала капающие пальцы и намазала лицо рабыни своей собственной смазкой, отметив ее как шлюху Себека.

— Ты благословенна, малышка, — пропела Лексия, ее голос сочился жестоким весельем. — А теперь давайте закончим жертвоприношение. Держите ее крепко!

Жрицы набросились на девушку, словно стая хищных волчиц, четверо пригвоздили ее раскинутые конечности к алтарю. Лексия, не прекращая совокупления, достала зловеще изогнутый клинок и подняла его над головой. Нож поймал свет Луны, казалось, пульсируя свирепой, колдовской энергией.

— Кровью девственницы, я призываю Пожирателя!

Голос Лексии поднялся до истерического визга, когда она опустила клинок вниз по сверкающей дуге, вскрыв горло рабыни от уха до уха. Гейзер горячей крови хлынул на лицо и сиськи Лексии, помазывая ее жизненной сущностью девушки. Верховная жрица откинула голову и взвыла в диком экстазе, насаживаясь на все еще терзающий ее большой черный член. Она кончила с криком нечестивого восторга, все ее тело содрогалось, лицо искажали жуткие гримасы, как у одержимой женщины. Собравшиеся визжали и причитали, беспорядочно трахаясь, пока вся центральная комната храма Себека не превратилась в извивающееся, волнообразное море извивающейся плоти, блестевшей от крови, пота, мужского семени и женской влаги.

Наконец, Лексия без сил соскользнула с размягчающегося стержня нубийца и рухнула на алтарь, не обращая внимания на растекавшуюся под ней кровь. Тяжело дыша, она подняла голову, чтобы осмотреть дело своих рук с жуткой сытой улыбкой. Глаза рабыни невидяще уставились на сводчатый потолок, ее рот был широко открыт, а ее изуродованное горло превратилось в мокрые красные руины.

— Все сделано, — промурлыкала Лексия, ее голос был низким, гортанным. — Подношение сделано, и Себек умиротворен. Теперь пусть начнется пир!

Собравшиеся устремились вперед. Они толкались над алтарем, отрывая куски капающей кровью плоти от еще теплого трупа девушки, сражаясь за каждый кусок. Лексия танцевала посреди кровавого хаоса, хохоча как вакханка, когда ошметки плоти рассыпались вокруг нее. Смрад горячей крови и растерзанного мяса смешивался с облаками пьянящего ладана, создавая вокруг нее головокружительные миазмы плоти и смерти. Крики и вопли слились в адский хор, когда озверевшие поклонники Крокодила разрывали мягкую плоть. Иные из посвященных, потеряв всякий страх, в священном безумии кидались в бассейн с крокодилами, где в мгновение ока были превращались в рваные куски мяса в скрежещущих челюстях тварей. Крокодилы сражались за кровавые куски, но даже умирая на зубах рептилий, люди продолжали кричать хвалы Себеку.

Гай наблюдал за разворачивающимся кошмаром из-под своего укрытия в виноградных лозах. Отвращение и волнение боролись на его лице. Он знал, что его собственное будущее выковывается в этом горниле разврата. Ведь он был любовником Верховной жрицы — единственным мужчиной, которому посчастливилось испытать всю глубину ее темного посвящения.

Пока кровь посвященных впитывалась в землю, а крокодилы, нажравшись до отвала застывали в кровавом оцепенении, Лексия повернулась к нему и поманила согнутым пальцем. Гай, уже не видя смысла скрываться поднялся на алтарь, чтобы присоединиться к ней.

Лексия взяла его в свои объятия, и они поцеловались с дикой жизненной силой, их рты были горнилом общей похоти и завоевания. Тело Верховной жрицы лихорадочно сжимало его, ее кожа была скользкой от масла и крови. Ее изумрудные глаза обещали неописуемый экстаз.

— К рассвету ты станешь истинным сыном Себека, любовь моя, — прошипела Лексия на ухо Гаю. — Ты возродишься в муках и восторге. И вместе мы будем править этой землей как Лорд и Леди Ползучего Крокодильего Отродья.

Церемония продолжалась всю ночь, луна сияла над головами и огонь храма освещал рычавшие в бассейнах темные тени. Обнаженные люди корчились на алтаре в развратном клубке тел. Лексия и Гай, наконец насладившись друг другом, стояли на ступенях храма, гордо осматривая свое владение.

Верховная жрица повернулась к прокуратору-любовнику со змеиной улыбкой.

— Дар Императора был принят с большим удовлетворением, — промурлыкала она. — Голод Крокодила утолен — на данный момент.

Гай ухмыльнулся.

— Под руководством Себека мы расширим границы империи еще дальше, — заявил он. — До самых дальних берегов Нового Света.

Лексия провела длинным острым ногтем по блестящей от пота груди.

— Но сначала мы должны убедиться, что местные жители повинуются, — выдохнула она.— на днях в храм явились беженцы-колонисты. Они рассказывают, что калуса опять бунтуют.

Гай мрачно кивнул.

— Я исполню свой долг легата. Мятежники будут сломлены и раздавлены под пятой Рима. Их боги будут низвергнуты перед Пожирателем.

Влюбленные снова сплелись в лихорадочном сцеплении, ритуалы секса и жертвоприношения эхом отдавались в гнетущей ночи. Храм пульсировал злобным присутствием божества — древнее зло возродилось в этой девственной земле дикого величия.

Солнце пылало над пышным зеленым пологом джунглей Флоралии, когда Гай вел свои закаленные в боях легионы в лагерь мятежников. Ранние утренние лучи сверкали на острых как бритва мечах. Рядом шагала Лексия, ее гибкое тело было облачено в открытые одежды, которые едва скрывали ее женственные изгибы. В руке она сжимала церемониальный клинок, его острое лезвие жаждало вкусить крови туземцев. Ее зеленые глаза тлели как чувственным желанием, так и религиозным рвением, как образ женщины, движимой темными страстями Бога-Крокодила.

Местные воины, одетые в набедренные повязки и головные уборы из перьев, дрогнули перед дисциплинированной мощью римских легионов. Их копья с каменными наконечниками и дубинки с обсидиановыми краями казались игрушками по сравнению со стальным оружием римлян и их непробиваемыми щитами. Вождь Текуани отчаянно призывал своих людей держать линию, но они уже повернулись, чтобы бежать, продираясь сквозь подлесок в полной панике. Воинственные крики воинов калуса сменились криками ужаса, когда римляне срезали их, как пшеницу под косой.

Гай поднял кулак в перчатке, призывая своих легионеров остановиться перед земляным холмом, на вершине которого высилось двухэтажное глинобитное здание. Дом возвышался над окружающими джунглями, его верхний этаж представлял собой буйство ярких тканых гобеленов и развевающихся травяных циновок. Изящно вырезанные балюстрады на римский манер из темного дерева украшали здание, украшенные позолоченными идолами языческих божеств.Римский полководец позволил себе холодную улыбку, глядя на это сооружение. Это должно было быть оплотом мятежников и местом власти их вождя. Он поймал взгляд Лексии и кивнул.

— Пусть выйдет вождь, — громко крикнул прокуратор. — выйдет и предстанет перед правосудием Рима. Если, конечно, он не хочет, чтобы Крокодил напился крови и семени его рода.

Из тени появился высокий мужчина, в набедренной повязке из щелка, расшитого множеством бус. Мускулистое тело покрывали затейливые узоры, шею украшали бусы из жемчуга и золотых шариков.

— Мы никогда не поклонимся заморским дьяволам! — заносчиво крикнул он. — Мы сыновья Трех Богов и нам не нужен чужеземный демон!

Гай кивнул Лексии. Чувственная жрица ответила ему злобной ухмылкой, затем метнулась вперед со змеиной грацией. Ее мантия развевалась вокруг ее стройных ног, когда она взлетела по земляной насупи. Молнией блеснул клинок и спустя мгновение голова Текуани покатилась вниз по пандусу в брызгах крови. Глаза вождя все еще были широко раскрыты от непокорной ярости.

Лексия подняла кровавый трофей за заплетенные волосы, кусочки мозговой массы и крови капали с ее груди, когда она высоко вскинула голову Текуани.

— Услышьте меня, люди Флоралии! — закричала она, и ее голос звенел, как бронзовый колокол. —Ваши мелкие, хнычущие боги — ничто иное, как пыль перед славой Себека Пожирателя! Склоните свои недостойные головы перед Ним или испытайте Его божественный гнев!

Оставшиеся воины калуса в отчаянии завыли и упали на колени в мольбе, унижаясь в пыли. Гай поднялся, чтобы встать рядом с Лексией, его рука собственнически легла на ее бедро, пока она все еще размахивала головой Текуани. Всегда полезно иметь на своей стороне богиню. Особенно такую восхитительно порочную, как Лексия. Он улыбнулся, холодно и жестоко, как поцелуй змеи, и облизнул губы в предвкушении плотских наград, которые она, несомненно, дарует ему позже.

И так клыки Крокодила вонзились в плоть Нового Света и в тени храма Себека, наступила новая эра. Эпоха, где ужас и нечестие правили безраздельно. Где границы плоти и духа были барьерами, которые можно было сломать кровью и экстазом. Легионы маршировали, и крокодилы скользили по их следам. Одна за другой туземные крепости пали под неумолимым натиском мощи Рима. Лексия и Гай правили как Лорд и Леди Ползучего выводка, их сила восходила как темная звезда. Они погружались все глубже в тайны Крокодила, их разум и тела были переделаны ужасами, которые они приняли. Новый порядок Рима утвердился в Новом Свете на крови и разврате.

Так будет вращаться Колесо, вечное и неумолимое, как вечно повторяющийся цикл завоевания и разложения. В этом мире ползучего выводка Крокодила не будет ни передышки, ни искупления. Только бесконечный танец тьмы и ненасытный голод Пожирателя, грызущего основы самой реальности.

Изменено 4 May пользователем Каминский

[Стержень]

Уважаемый коллега!

Вторая глава написана как всегда хорошо с литературной точки зрения, но...

А не перебор ли с кровищей?

У вас получается очень эстетично-но это эстетизация зла в чистом виде.

Был бы у вас просто оргиастический культ-не было бы вопросов (может и самому бы захотелось поучаствовать).

Но всё-таки человеческие жертвоприношения и каннибализм, поданные в довольно привлекательной форме, вызывают отторжение-особенно в связи с оргиями.

И ещё проблема в том, что как-то альтернативы всей этой кровище не просматривается-пока по крайней мере.

Не хотелось становиться в позу моралиста, но не мог не сказать.

[Сеня]

 

https://ibb.co/0pQNZwrV

 

 

Изменено 5 May пользователем Сеня

[Каминский]

А не перебор ли с кровищей?

Нет слова доброта!

но это эстетизация зла в чистом виде

А где тут эстетизация? По-моему все достаточно мерзко и жестоко, гипертрофировано, я бы сказал, без какой-либо эстетизации и тем более одобрения. Или вы про то что девушка красивая? ну так не первая и не последняя красивая злодейка в мировой литературе. Да и в реальной истории порой встречались.

Это, кстати, еще сокращенная и отцензурированная версия, первоначальная было еще хуже

поданные в довольно привлекательной форме

Серьезно? Коллега, вы меня пугаете

Но всё-таки человеческие жертвоприношения и каннибализм,

Ну что вы хотите от культа Крокодила, да еще и пропитанного разного рода туземными заимствованиями.

И ещё проблема в том, что как-то альтернативы всей этой кровище не просматривается

Что есть то есть.

 

[Каминский]

Солярная и лунарная Лексия:

[Каминский]

Карта устаревшая, конечно, с тех пор колонии в Новом Свете расширились в разы:

[Омич]

Карта устаревшая, конечно, с тех пор колонии в Новом Свете расширились в разы:

Какая красота! Давненько такого масштаба не видел.

[Каминский]

Давненько такого масштаба не видел.

Да. Мне правда не нравится, что тут столица все равно в Византии, у меня остается в Риме. И названия некоторых провинций я бы поменял. Но то мелочи...

Изменено 6 May пользователем Каминский

[Каминский]

Тень Змея: похоть и тьма в римской Персии

Город царей, словно драгоценный камень, сверкал в лучах утреннего солнца: золотые шпили и зиккураты, выложенные разноцветным глазурованным кирпичом, отражали свет Шамаша-Гелиогабала, так что становилось больно глазам. Вавилон, столица римской провинции Персида и Месопотамия, кипел жизнью: торговцы открывали свои лавки, зазывая ранних прохожих, закованные в сталь легионеры зорко следили за порядком, многочисленные рабы спешили по делам своих хозяев. Это было величественное место, настоящее чудо света, свидетельство могущества Рима.

С балкона своего мраморного дворца прокуратор Луций Тарквиний Марцелл осматривал свои владения. Весь бесчисленный муравейник людей, кишевших внизу, числился его подданными, и все они знали, сколь суров мог быть их правитель. Любой, кто осмелится выступить против него, подвергнется невероятным карам, о которых люди боялись говорить вслух даже шепотом.

Повернувшись, Луций вошел в свои покои, где его ждали рабы, чтобы подготовить его к рабочему дню. Они омыли прокуратора, умастили маслом и одели в лучшие пурпурные одежды, украшенные золотой и серебряной вышивкой. На шею ему надели тяжелую цепь с которой свисал символ его жреческого сана: золотая голова змеи, разинувшая рот. Луций был набожен в своем поклонении Сабазию, богу-змею, утвердив его символом собственной власти.

— Прокуратор! — молодой раб, смуглый и красивый, как сам Адонис, подобострастно расстелился перед Луцием. — Прибыли купцы из Персеполя. Они везут дары для твоей славы.

— Пусть несут их сюда.

Очень скоро в покоях стало тесно от многочисленных даров. Торговцы, шумя и перебивая друг друга, распахивали перед ним сундуки, открываются, чтобы показать рулоны ханьского шелка, золотые статуэтки богов из Индии, изящные флаконы из синего финикийского стекла полные пьянящего вина. Луций с удовольствием попробовал, позволяя пурпурной жидкости течь по его языку.

— Отличный купаж, — кивнул он. — Но боюсь, что для того, чтобы действительно привлечь мое внимание, понадобятся более… экзотические подарки.

Главный торговец, ушлый чернявый арамеец, подобострастно поклонился. »

— Твое слово — мой закон, о прокуратор. Все, что угодно, для такого могущественного мужа.

Луций позволил себе легкую улыбку.

— От твоей братии я и не ожидал меньшего. Вы свободны.

Когда торговцы ушли, Луций перевел взгляд на раба, все еще замершего его ног — изящного юношу с напомаженными черными волосами и темными глазами, одетого лишь в золотой ошейник.

— Ирос, проследи, чтобы к вечеру мои ванны были готовы. И скажи жрецам, что я хочу встретиться с ними после омовений.

— Сейчас же, хозяин! — голос Ироса звучит как мелодичная песня, когда он спешит повиноваться.

Солнце начало клониться к горизонту, окрашивая воды Евфрата в оттенки крови и огня, когда Луций вышел из ванны. Его кожа розово-белая, так отличная от спаленных солнцем местных жителей, пахла изысканными благовониями. Тончайшая мантия из черного шелка облегала его тело, когда прокуратор вышел в дворцовые сады, роскошью не уступающие садам знаменитой Семирамиды.

Факелы мерцают в сгущающихся сумерках. Воздух тяжел от приторного аромата лилий и лотоса. В центре сада на алтаре из черного мраморы стоит изображение Гекаты-Эрешкигаль, трехликой владычицы магии и ночи. Перед ней преклоняют колени ее жрецы в черных одеждах.

Они встают при приближении Луция, расступаясь, чтобы пропустить его. Главный жрец, сморщенный старик с глазами змеи, делает шаг вперед, чтобы сжать руки Луция.

—Прокуратор, — шипит он. — Я тебя вижу.

—Начнем, — голос Луция четкий, не терпящий пустых слов. — Я хочу сегодня ночью посоветоваться с тенью Сабазия.

Священники обмениваются взглядами, но кланяются в знак согласия. Они образуют круг вокруг алтаря, распевая и покачиваясь. Главный священник берет эфод, расписанный скорпионами и держит его высоко, медленно опуская его по мере того, как песнопение становится все громче и интенсивнее. Луций закрывает глаза, позволяя древним словам вырываться из глубин его души…

Он не в саду, а в густом лесу, с топкой почвой, полной гнилостных испарений. Глаза неведомых тварей мерцают вокруг, воздух полнится шепотом сотен невидимых ртов. У его ног, свернувшись в массу чешуи и клыков, извиваются сотни змей. Их глаза сверкают, как осколки оникса в темноте.

Из среды змей поднимается одна голова. Массивная, увенчанная тремя рогами из опалов и жемчуга. Голова поворачивается к Луцию, раздвоенный язык высовывается, чтобы попробовать ночной воздух.

— Луций, кровь моей крови, — раздался свистящий шепот. — Какую дань ты мне принесешь?

Луций рухнул на колени, простираясь ниц перед змеей. »

— Великий Сабазий. Я дарую тебе плоть твоих врагов. Я полил землю кровью жрецов огня.

На мгновение голова змеи замерла, затев киванула медленным, извилистым движением.

— Ты хорошо поступил, сын мой. Народ Ирана теперь трепещет перед тобой, как когда-то трепетал передо мной. Пусть так будет и дальше.

Луций ощутил как холодок пробежал по его спине от этих слов. Трепет страха и темного ликования.

— Чего ты хочешь от меня, о Отец?

—Приведи мне самых прекрасных дочерей персидских вельмож. Приведи мне сыновей парфянских владык. Пусть они будут посвящены служению мне. Пусть они будут переделаны по образу Дочери Сумерек, Лилиту с пламенеющими волосами и птичьими когтями.

Язык Луция облизнул разом пересохшие губы. Он уже видел их мысленным взором. Девы с волосами, как черный янтарь, кожей, как темная бронза, глазами цвета пустынной ночи. Юноши, гибкие и прекрасные, с нежной кожей, как у девушки, но телами поджарыми и сильными, как у леопарда. Он прикажет привести их к себе. Он переделает их, как велит бог-змей.

— Это будет сделано, — выдохнул он. — Моей рукой это будет сделано.

Змей наклонил голову и на миг Луций чувствует поцелуй холодных губ на лбу. Затем видение разбивается вдребезги, и он стоит на коленях в саду, его сердце колотится, пот высыхает на коже.

Жрецы выстроились вокруг него, держа в руках посохи, глядя на него со смесью страха и благоговения. Главный жрецы осторожно шагнул вперед.

— Прокуратор? Мой господин? Вы здоровы?

Луций встал на ноги, выражение его лица жесткое и холодное, как у мраморной статуи.

—Я в порядке, — коротко сказал он. — Ты приведешь мне сегодня ночью самую искусную из жриц. И прикажи капитану храмовой стражи подготовить людей. Мы отправимся в Персеполь на рассвете.

Жрец низко поклонился.

— Будет сделано, мой господин.

Луций шагнул обратно к дворцу, уже прокручивая в голове планы, которые позволят покорить Иран раз и навсегда. Тьма сгущается за его спиной.

1200 год от основания Рима. Римская империя не сокрушена, но стоит в силе и славе, расширив свои границы по всем направлениям. Христианство так и не получило более чем небольшого числа последователей среди низших классов Рима. Традиционный римский политеизм с сотнями богов и синкретическими культами оставался религиозной нормой. И большинство римлян по-прежнему поклонялись языческим богам в храмах Юпитера на Капитолийском холме, Аполлона на Палатине, Минервы на Эсквилине и так далее. Они приносили жертвы Марсу во время войны, Венере во время мира, Сатурну за его великий дар земледелия. В старых богов по-прежнему очень верили и их почитали. Множество богов множества народов сливаются воедино, создавая возводя сложную синкретическую мозаику из причудливых, суровых, а порой и прямо жестоких культов.

Рабство также процветало, необходимое зло в расширении Римской империи. Даже с развитием передовых технологий спрос на рабов для удовлетворения удовольствий римской элиты только рос. Торговля людьми оставалось одним из самых прибыльных дел.

Старый враг, Персидское царство, давно пал под натиском легионов. Римляне завоевали плодородные равнины Месопотамии, горы Армении, Иранское нагорье — все земли до самого Инда. Были создана новая римская провинция Месопотамия и Персида со столицей в Вавилоне, жемчужине Востока. Были заново отстроены ветхие стены и величественные зиккураты, опустевший еще при парфянах город оказался вновь заселен новыми горожанами со всего востока.

Для управления новой провинцией Сенат назначил Луция Тарквиния Марцелла первым прокуратором Персиды. Тарквиний Марцелл был человеком большого ума, но без моральных принципов. Амбициозный, хитрый и жестокий — вот лишь несколько эпитетов из множества для него. Он также был известным практиком темных искусств, черной магии и колдовства.

— Эти персы, — размышлял Марцелл своему писцу, нервному греку по имени Деметрий, когда они ехали к зороастрийскому храму огня, — цепляются за своего Ахура Мазду, как утопающий за плавник. Мы предложим им… другой вид спасения.

Деметрий, вспотевший на персидской жаре, пробормотал:

— Но… легионов ведь достаточно, чтобы держать Персию в узде, не так ли? Зачем же провоцировать их богов?

Марцелл усмехнулся.

— Легионы могут сломать тела, Деметрий, но вера… вера может сломать разум. А сломанный разум гораздо легче контролировать. Кроме того, — он наклонился ближе, его глаза сверкали извращенным весельем, — я нахожу их богов… не вдохновляющими. Где тьма? Восхитительная, ужасная красота зла?

Прокуратор был очарован Сабазием, фракийским богом-змеем, которого он приравнивал к Аиду, богу подземного мира, и Ариману, богу тьмы и зла в зороастризме. Он также поклонялся Гекате-Эрешкигаль, синкретической богине черной магии и подземного мира. Луций знал, что для обеспечения римского правления в Персии ему нужно будет сломить власть зороастрийского жречества. Поэтому он приказал разрушить храмы огня и построить змеиные храмы Сабазия по всей Персии. Священные змеи и ящерицы были привезены из Фракии и поселены в новых храмах. Скульптуры чудовищных божеств, чьи формы представляли собой ужасающую смесь человеческих и змеиных черт, украшали стены. Воздух стал густым от запаха ладана и чего-то еще… чего-то едкого и тревожного. Это было еще одним оскорблением для персов, которые ненавидели змей и ассоциировали их со злом. Сам же Луций вдохновлялся примером Александра Великого, рожденного от Сабазия в облике змея и сжегшего Авесту.

Прокуратор не стеснялся использовать свою власть для личного обогащения и просто для удовольствия. Он полюбил женщин Востока, их темные глаза и волосы, их экзотическую красоту. Многие персидские и парфянские девушки были соблазнены его властью, богатством и обещаниями лучшей жизни. Он брал их в свою постель, наслаждался податливой женской плотью, пока не насыщался. А если они сопротивлялись, он использовал черную магию, чтобы заставить их подчиниться, превращая их в бездумных послушных рабынь. Вавилон, древний город греха, стал его личной игровой площадкой. В его осыпающихся стенах он устраивал сложные оргии, вызывая демонесс-лилиту с птичьими ногами и демонов со змеиными головами из свиты Тиамат. Воздух пульсировал от темной энергии, крики удовольствия и боли эхом разносились по забытым зиккуратам.

Луций Тарквиний Марцелл восседал на троне из слоновой кости и черного дерева, обтянутого пурпурным шелком расшитым золотыми нитями, инкрустированного драгоценными камнями и жемчугом. Он носил белоснежную тогу и золотую диадему. В левой руке он держал скипетр с позолоченной Рукой Сабазия, а правой рукой лениво поглаживал голову священной змеи, лежащей у его ног. Перед ним стояло с пару десятков красивейших персидских, армянских, индийских и парфянских девушек из самых знатных родов, все совершенно голые, их стройные тела блестели от пота.

— Давайте сыграем в игру! — заявил Луций Тарквиний, его глаза сверкали издевательским весельем. —Та, кто больше всех мне понравится, станет моей личной наложницей! Остальных отправят в змеиные храмы, чтобы стать священными блудницами Сабазия!

Прокуратор щелкнул пальцами, и вышли два дюжих нубийских евнуха, держа в руках большую чашу с золотом и драгоценными камнями. Они поставили чаши перед дрожащими девушками.

— Встаньте на колени передо мной и начните поклоняться моему телу своими ртами! — приказал римлянин, вставая с трона. — Та, кто лучше и глубже отсосет мой член, получит самый большой драгоценный камень в свое ожерелье! Поторопитесь!

Пленницы послушно опустились на колени перед Луцием и принялись целовать его ноги, бедра, ступни, жадно облизывая языками каждый дюйм его кожи. Прокуратор гладил их по волосам и лицам, ухмыляясь, пока они стонали и скулили вокруг его члена.

Внезапно красивая индийская девушка взяла весь его член в рот и начала интенсивно глубоко заглатывать его, давясь и задыхаясь, слюна текла по ее подбородку. Люциус застонал от удовольствия, сильнее притянув ее голову за волосы.

— Хорошая девочка! Очень хорошо! — выдохнул он, когда она умело сосала его, покачивая головой в быстром ритме. — Тебе достанется особый приз!

Вскоре прокуратор жестко кончил прямо в рот девушки, удерживая ее голову, пока она глотала его семя, не потеряв ни капли. Он вытащил обмякшую плоть и ударил рабыню по лицу.

—Твой рот — настоящее сокровище, персидская шлюха! Я буду держать тебя рядом с собой! — сказал Луций Тарквиний и повернулся к остальным коленопреклоненным шлюхам. — А вы, неудачницы, возвращайтесь в свои камеры! Завтра вы будете развлекать моих центурионов!

Евнухи утащили несчастных пленниц, а прокуратор взял девушку под руку и повел ее в термы.

— Отныне ты будешь моей личной наложницей, — заявил Люциус, когда они оба разлеглись на кушетках, а рабы втирали им в тела масло. —Я слышал, твое имя Лилавати — это хорошо, что оно похоже на имя Лилиту. Ты никогда не будешь носить одежду в моем присутствии и будешь всегда держать свое тело готовым к моему члену, поняла?

— Да, Господин, — покорно ответила Лилавати, с обожанием глядя на него. — Я твоя преданная рабыня!

— Хорошо. Взамен я научу тебя путям черной магии, и ты станешь моей ученицей в таинствах Сабазия и Гекаты, —пообещал прокуратор, его член снова поднялся в предвкушении. — А теперь разворачивайся и раздвинь свою задницу, наложница — сейчас я воздать славу Лилиту, используя твои дырки!

Лилавати послушно перевернулась на живот и выгнула спину, подставив римлянину шарообразные смуглые ягодицы. Луций сильно шлепнул их, оставив красные следы, затем плюнул ей на анус и грубо засунул свой член, не обращая внимания на женские крики. Он врезался в ее задницу с грубой силой, хрюкая и рыча, как животное, смакуя, как ее тесный проход сжимает его член. Прокуратор жестко и глубоко трахал задницу Лилавати, используя ее как неодушевленный предмет, пока не затопил ее кишки своей спермой. Когда римлянин вытащил, Лилавати слабо поднялась на локтях, кашляя и хрипя, кровь и сперма капали из ее зияющего ануса. Люциус небрежно сунул ее лицо в миску с собственным семенем.

— Вытри его своим ртом, наложница! — приказал он. — Вылижи каждую каплю моего святого семени, как и положено хорошей шлюхе!

Дрожа от похоти, Лилавати сделала, как было сказано, хлебнув царскую порцию из чаши. Ее гибкое тело напоминало змеиное, когда грациозно она выгнулась как кошка, вылизав свой использованный анус, смакуя драгоценное семя любимого Хозяина. Луций Тарквиний удовлетворенно улыбнулся, глядя на свою новую наложницу — она стала бы превосходной шлюхой и служанкой его темных сил.

Марцелл наслаждался своей новообретенной властью и положением, предаваясь всем формам разврата и излишеств. Он призывал демонов и духов, чтобы они исполняли его приказы, участвуя в ритуалах, которые заставили бы содрогнуться большинство людей. Он устраивал роскошные пиры, приглашая самых могущественных и влиятельных мужчин и женщин империи разделить с ним его разврат.

—Добро пожаловать, друзья мои, в мою скромную обитель, — сказал Марцелл, и на его лице расплылась озорная усмешка. — Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете с нашей последней встречи?

— Действительно, прокуратор, — ответил один из гостей. — Мы с нетерпением ждали вашего приглашения.

— Я могу представить, — сказал Марцелл, наливая себе кубок вина. — Но не бойтесь, сегодня вечером мы предадимся удовольствиям, превосходящим ваши самые смелые мечты.

С наступлением ночи празднества становились все более и более развратными. Оргии и сексуальные акты всех видов происходили под воздействием вина и темной магии. Сам Луций получал огромное удовольствие от осквернения своих рабынь. Он наслаждался их податливой молодой плотью, восхищаясь мягкостью их кожи, упругостью их грудей, нежностью их самых интимных мест. Луций проводил руками по каждому изгибу и складках их тел, заявляя свои права на девушек. Если они сначала сопротивлялись, прокуратор использовал черную магию, чтобы заставить их подчиниться, согнуть их разум и волю под каждое его желание.

Луций произносил древние заклинания, чтобы сделать их послушными и покорными. Магия просачивалась в их разум, стирая любые колебания или нежелание. Вскоре девушки стали глиной в его руках, горя желанием угодить своему хозяину любым способом. Они унижались ради его удовольствия, совершая самые развратные поступки без стыда и сожалений.

Луций удовлетворенно смеялся, наблюдая, как они ползают за ним, умоляя поклониться его телу. Он использовал их в каждом отверстии, заполняя их рты своей мужественностью, пока они не начинали задыхаться и давиться, а их глотки не раздувались. Он вытаскивал свой член в последнюю секунду, чтобы залить лица и волосы девушек своим семенем, отмечая их как свои.

А затем он брал их сзади, вбиваясь в узкие, девственные дырочки, пока они не кричали в мучительном экстазе, их тела выдавали их, сжимаясь вокруг его члена. Он заставлял их кричать его имя, пока он доводил их до кульминации, выдаивая из своего фаллоса каждую каплю его драгоценной спермы. Черная магия и любовные зелья усиливали его удовольствие и выносливость, позволяя ему продолжать оргии часами, заявляя права на каждую из рабынь.

— Видите, друзья мои, вот в чем истинная сила Римской империи, — говорил Марцелл, его голос был невнятным от вина и похоти. — Мы завоевываем не только земли и людей, но и их души. Мы подчиняем их своей воле, заставляя подчиняться нашим желаниям.

Однако подчинились не все. Как и следовало ожидать, персы и парфяне ненавидели прокуратора лютой ненавистью. Они ненавидели то, как он покорил их земли, сломал их религию и развратил их дочерей и сыновей. И поэтому снова и снова иранцы поднимали восстания против своих римских повелителей. Но Тарквиний Марцелл был готов к этому.

Прокуратор призывал легионы, чтобы подавить мятежи грубой силой. Он лично вел своих солдат в бой, скача на лошади впереди с мечом наголо. Луций не боялся смерти, потому что знал, что его черная магия защитит его. И если было необходимо, он также использовал свое колдовство, чтобы победить своих врагов, проклиная их нарывами, слепотой и безумием.

Солнце садилось над покоренным городом, когда Луций Тарквиний взбирался в свою колесницу, запряженную четырьмя белыми лошадьми. К нему приблизился центурион и низко поклонился.

— Учитель, я принес печальные новости, — сказал он. —Произошло еще одно восстание. Мятежники в Сузах напали на римский патруль, убив двух легионеров и ранив еще нескольких.

Лицо Луция потемнело.

—Понятно, — холодно сказал он. — А что насчет преступников?

— Уже схвачены и содержатся в темнице в ожидании вашего суда, господин.

Луций кивнул, затем протянул руку. В нее его слуга положил небольшую, но богато украшенную коробку. Луций открыл ее, показав прекрасно сохранившийся человеческий язык замаринованный в уксусе и специях. Ловким движением он засунул язык в рот и откусил, смакуя вкус плоти своего врага. Только тогда он снова заговорил.

— Вызови магистратов и жрецов, — приказал он. — Сегодня мы проведем публичный суд и казнь. Проследи, чтобы виновные были доставлены на форум в полдень. Также пошли известие легату Первого Парфянского — я хочу, чтобы в Сузы отправили дополнительную когорту, чтобы напомнить персам о цене неповиновения. Не подведи меня или присоединись к ним на алтаре Сабазия.

Мужчина снова поклонился и поспешил выполнить приказы Луция. Оставшись в своей колеснице, Луций позволил себе холодную улыбку. Персы сегодня усвоят свой урок. Весь Иран усвоит. Они научатся любить его, или умрут. Для Луция это не имело большого значения. Его заботила только власть.

Форум был заполнен к моменту прибытия Луция. Люди смотрели со смесью благоговения и страха, как он подъезжал на своей колеснице, его охрана образовывала защитный кордон вокруг него. Впереди, на возвышении, стояли пленные мятежники, закованные в кандалы и избитые. Они смотрели на Луция с вызовом, даже в своих цепях.

Луций спешился и поднялся на возвышение, где его ждали магистраты и жрецы. Они преклонили колени и поцеловали его сандалии, когда он проходил мимо. Верховный жрец Сабазия, мертвенно-бледный человек по имени Филемон, посмотрел на Луция преданным взглядом.

— Все готово, Мастер», — пропел Филемон. — Пленники ждут твоего правосудия.

Луций коротко кивнул.

— Пусть начнется суд, — приказал он.

Лидер мятежников, молодой человек с окровавленным лбом, плюнул в ноги Луцию.

— Ты — собака и тиран! — закричал он. — Боги увидят тебя мертвым за твои преступления!

Луций посмотрел на него, не впечатлившись.

— У твоих богов здесь нет власти, — сказал он. — Только Сабазий, и он на моей стороне. Суда не будет. Ты виновен. Ты умрешь.

Раздался рев толпы, когда стражники оттаскивали мятежников, сопротивляющихся и кричащих. Луций повернулся к верховному жрецу.

— Да начнётся жертвоприношение, — сказал он, сверкнув глазами.

Филемон низко поклонился, затем повернулся к алтарю, где возвышалась массивная бронзовая статуя Сабазия. Вокруг нее шипели и извивались дюжина ядовитых змей, священных для бога. Филемон поднял копье с жестокими зазубринами и повернулся лицом к пленникам, которых тащили к алтарю.

С диким криком Филемон вонзил копье в живот первого мятежника, яростно его выкручивая. Мужчина закричал, когда его внутренности вывалились на алтарь. Филемон протянул руку и вытащил горсть дымящихся кишок, подняв их на всеобщее обозрение.

— Смотрите! — воскликнул он. — Жизненная сила наших врагов, предложенная Сабазию! Пусть их кровь утолит его жажду!

Один за другим мятежники были убиты, их тела брошены в зияющую яму у основания алтаря. Все это время Луций наблюдал, его лицо было маской холодного удовлетворения. Это был способ править, размышлял он. Это был путь к истинной власти.

Когда последний мятежник погиб, Луций повернулся к толпе.

— Смотрите! — воскликнул он, и его голос разнесся до самых дальних уголков форума. — Такова судьба тех, кто бросает вызов Риму! Таково правосудие Сабазия!

— Как всегда, впечатляюще, Луций, — промурлыкал холодный голос.

Прокуратор повернулся и увидел возвышающуюся фигуру, стоящую позади него. Это был человек темной красоты, с глазами, которые горели как смола. Но его кожа была слишком гладкой, его движения слишком плавными, чтобы быть полностью человеческими.

— Мой господин, — сказал Луций, преклонив колени перед темным богом. — Я польщен, что вы явились мне.

— Ты хорошо поработал, мой слуга, — сказал Ангра-Майнью, протягивая руку, чтобы погладить щеку Люция. — Ты принес поклонение Сабазию на эту землю. Ты распространил тьму и разврат. Ты был самым преданным учеником.

—Я живу лишь для того, чтобы служить, мой господин, — горячо ответил Луций. — Я лишь сосуд для твоей неодолимой воли.

— Сосуды могут быть наполнены силой, если они окажутся достойными.

Форма Ангра-Майнью заколебалась и сместилась, его тело удлинилось, скрутилось. Луций поднял глаза и увидел огромную змею, нависшую над ним, ее кольца обвили его тело.

— Ты заслужил титул Ажи-Дахаки, трехглавого дракона, наместника Тьмы на земле, — сказал Ангра-Майнью, наклоняясь, чтобы поцеловать Марцелла в оба плеча.

Марцелл почувствовал внезапную жгучую боль в левом плече. Задыхаясь, он схватился за него, и когда он это сделал, он почувствовал что-то еще. Луций разорвал мантию и уставился с благоговением и ужасом на то, что он увидел. Из его плеча, вылезая из его плоти, вылезли две огромные змеи, их тела были толщиной с бедро человека. Они встали на дыбы, шипя и плюясь ядом, их раздвоенные языки метались. Луций мог только смотреть на змей, на то, как они, казалось, вгрызались в его плоть, становясь с ним единым целым. Он чувствовал, как его охватывает какой-то темный экстаз, чувство силы, превосходящее все, что он когда-либо знал.

— Я — Дракон, — прошептал он. — Я — Ажи-Дахака. Я — Владыка Тьмы и Разрушения Всего Сущего.

Змеи зашипели в знак согласия, их глаза сверкнули злобой. Луций поднял голову к небу и рассмеялся, звук чистой, нечестивой радости.

— Я — завоеватель Ирана! — кричал он. — Я — Бич Богов! Я тот, кто породит тьму, и свет никогда ее не победит! Я тот, кто…

—Узри, мой избранник, — пропел Ангра-Майнью, его голос отдавался эхом адской силы. — Луций Вавилонский, ныне царь-бог, темный мессия. Иди вперед и разрушь мир под моим знаменем.

И так Луций и сделал в последующие годы. С помощью своей новообретенной мощи он сокрушил все противодействие, распространив поклонение своим темным хозяевам по всей Персии, Армении и Вавилону. Зороастрийские огненные храмы пали, а на их месте появились змеиные рощи и братства богини Гекаты. Люди трепетали перед его силой, зная его как живое воплощение Тьмы.

Такова история Луция Тарквиния Марцелла, прокуратора Рима, ставшего вавилонским богом порока и беззакония, первым из новой династии царей-змей. И его наследие будет существовать, пятно мерзости, которое никогда не будет смыто.

Изменено 6 May пользователем Каминский

[Каминский]

римской провинции Персида и Месопотамия

Здешний штандарт мог бы выглядеть как-то так:

Или так:

Изменено 8 May пользователем Каминский

[Каминский]

Символика Римской Флоралии:

Изменено 8 May пользователем Каминский

[Каминский]

Дети Ния

Воздух над Вислой был тяжелым и влажным — не чистой и свежей сыростью прошедшего дождя, а густой приторной влажностью, что поднималась туманами от мрачных лесов и топких болот, окаймлявших самые дальние границы цивилизованного мира. Мира, в котором услышанной оказалась не кроткая проповедь распятого пророка, но клекот вечно парящего Орла. Вопреки всем прорицаниям Римская империя не пала и даже не ослабела, но, преодолевая все кризисы, неумолимо расширяла свои границы. Несокрушимые легионы проникли через жаркие пески Великого Юга и леса Germania Magna, горы Персии и даже через огромный океан к раскинувшимся зеленым землям, кишевшими новыми народами, связанными ныне тем же ярмом, что и народы, попавшими под римское господство по эту сторону Океанус Оксиденталис. Рабство, никем не отмененное, было меньше связано с шахтами или полями — эти задачи всё больше ложились на сложные механизмы и принудительный труд покоренного населения — и больше с личной свитой, домашними хозяйствами и, что самое важное, экстремальными сексуальными желаниями. Наибольший спрос был на молодых, красивых, гибких юношей и девушек, предназначенных для декадентских, и часто жестоких удовольствий римской элиты.

Христианство оказалось лишь забытой сноской, культом рабов и недовольных, шепчущихся в скрытых катакомбах под вечным городом и несколькими разрозненными, мятежными очагами на Востоке, легко подавляемыми, когда они становились слишком смелыми. Боги Олимпа и тысячи ассимилированных пантеонов правили безраздельно. Синкретизм был не исключением, а правилом: Юпитер делил алтари с Ваалом и Амоном-Ра; Венера призывалась вместе с Иштар и Фрейей.

За формальными границами, окружая империю буферной зоной зыбкой лояльности, лежало кольцо королевств-клиентов. Официально независимые, они были связаны данью, договорами и постоянной угрозой вторжения легионов. Слишком дикие для прямого включения в Империю, они были полезны как источники ресурсов, экзотических товаров и трепещущей плоти молодых рабынь.

Одно из таких королевств лежало на северо-восточной окраине империи — земля густых лесов, туманных болот и извилистых рек, населенная венедами, балтами и воинственным народом готов. Их король Сваромир, считался одним из самых верных друзей и союзников римского народа. Сын венедского князя и готской пророчицы, известной своими леденящими душу видениями, он был очарован Римом с детства. Не только военной мощью империи, но и философией, искусством, его сложной, многослойной религией. У Сваромира были римские наставники, посланные к нему в детстве в качестве жеста доброй воли, он носил туники римского покроя, говорил на латыни лишь с легким акцентом и наполнял свою крепость на берегу Вислы потертыми свитками Цицерона, ставя бюсты философов-стоиков рядом с грубо высеченными идолами местных божеств. Бронзовые кельтские торки, римские мозаики и славянские идолы совмещались с готскими руническими камнями и змеевидными бронзовыми амулетами балтов.

Вера Сваромира была зеркалом его жизни — сложной, часто ужасающей смесью. В большом зале, украшенном римскими мозаиками с изображением Геракла и резными фигурами славянских лесных духов, Сваромир поклонялся пантеону гибридных богов — Меркурий слился со славянским богом Велесом, Афина с балтийской богиней Сауле. Но его главная преданность принадлежала славянскому Нию, божеству подземного мира, ночи, смерти и земных недр. Сваромир видел в Ние римского Плутона, владыку богатства и теней. Его личный храм, строение из черного дерева глубоко в священной роще, был местом вечной тени и слабого аромата гниющей плоти. Жертвоприношения здесь давались не зерном или возлияниями: в кровавых и жестоких обрядах пленники и рабы, приносились в жертву ради обеспечения дальнейшего, хотя и мрачного, процветания королевства Сваромира земель и его собственной власти.

На одном из празднеств в честь Ния Сваромир и выбрал свою жену Божену, одну из служительниц мрачного бога. Жрица-ведьма была столь же красива, сколь жестока и развратна. Ее длинные волосы были цвета льна, а глаза — как зимнее небо над замерзшим болотом. Божена черпала силу из древних, необузданных сил лесов и воды. Она говорила с духами, что гнездились в корявых дубах и скрывались под неспешно текущими венедскими реками, привязывая их к себе подношениями и заклинаниями. С голосом, подобным меду, и языком, подобным змее, она плела сети колдовства, призывая первобытные силы, таящиеся в глубинах леса и неспешно текущей Висле.

— Ний, Водан, Плутон, — пела Божена, ее голос возвышался над ревом пламени и стонами приносимых в жертву людей. — Благородный царь мертвых, властитель подземного мира, прими эту жертву во имя твое!

Ее слова достигали наивысшего пика, когда она вскидывала окровавленный нож и с диким криком вонзала его в грудь очередного пленника, проливая алую кровь на алтарь. Ее ритуалы были менее формальными, чем храмовые обряды Сваромира, но более личными и коварными. Часто совершаемые под луной в одиночку или с несколькими избранными жрицами, эти обряды часто включали использование мертвых тел и собранных с них жидкостей, для великих и страшных чар, направленных на умиротворение невидимых сил и на то, чтобы добиться благосклонности Рима, той несокрушимой силы, что держала их хрупкое королевство своей железной дланью.

Под бледным сиянием луны, пробивающейся сквозь переплетенные ветви, королева Божена занималась своей жуткой работой. Она стояла на краю черного озера, его поверхность была неподвижной и холодной. Вокруг нее стоял небольшой круг фигур — некоторые из ее личных рабынь, выбранных за их красоту и девственность, и несколько младших жрецов. Костер горел ярко, отбрасывая движущиеся тени, которые придавали людским фигурам самые чудовищные формы.

Божена, закутанная в темные меха, несмотря на жар огня, была фигурой леденящей грации. Ее светлые волосы были распущены, серо-голубые глаза, казалось, пронзали тьму, сосредоточившись на невидимых силах, которыми она стремилась управлять. Перед ней, на покрытом мхом алтаре, лежали подношения: свежая, еще трепещущая, рыба, янтарные бусы, прядь ее собственных волос, переплетенная с цепочкой маленьких белых костей.

— Духи глубин, — пропела она, и ее голос превратился в тихий шепот, — обитатели древних деревьев и могильных курганов. Услышьте меня и примите мой дар.

Она посмотрела на одну из рабынь — роксоланскую девушку, не старше семнадцати лет. Она дрожала, ее лицо было бледным. Однако взгляд Божены не выражал жалости, только расчетливое намерение. Предстоящий им всем кровавый и непристойный ритуал был укоренен в первобытной вере в то, что власть и благосклонность можно купить не только кровью, но и невинностью, мощной энергией творения, искаженной для более темной цели. Это была форма сексуальной магии, но используемой не для любви или плодородия, но использовалась для темной манипуляции: как мольба к невидимым силам и, через них — к далекому, безразличному сердцу всемогущего Рима.

— Мы даем, — пропела Божена, повысив голос, — чтобы получить взамен. Защити это царство. Привяжи к нам сердце Орла. Пусть его взгляд будет благосклонным, его рука — щедрой.

Девушка заскулила, затем замолчала, ее глаза были широко раскрыты от ужаса. Божена не отреагировала — лишь жестом дала знак своим прислужникам уложить девушку на алтарь, продолжая свои заклинания и приближая ритуал к завершению.

С тех пор римляне часто наезжали к венедам. Прокураторы Вандалии, Маркомании и Языгии; легаты надзиравшие за легионами, расквартированными вдоль Лимеса, богатые торговцы, ищущие меха, мед или янтарь — главное богатство Сваромира. Они видели венедское королевство не только как источник дани и рекрутов, но также и место первобытных, неконтролируемых удовольствий, недоступных в более упорядоченных пределах Империи. Здесь, вдали от любопытных глаз, они могли потакать своим аппетитам, которые даже Рим не мог бы одобрить.

Римские визиты следовали определенному шаблону. Официальный прием, обсуждение дани и пограничных вопросов, церемониальные пиры, устраиваемые Сваромиром. Затем они предавались праздности. Славянские бани были особенно любимы — простые конструкции, наполненные обжигающим паром, за которыми следовали погружения в ледяную воду и энергичные побои березовыми ветками. Римляне находили этот опыт бодрящим, вкусом экзотического варварства.

А после бань, под покровом сумерек и мерцающих факелов, наступало главное развлечение. Именно здесь происходила настоящая торговля плотью. Сваромир держал большую свиту рабов, многие из которых были молодыми женщинами и мальчиками из покоренных племен, частью поставляемой ими дани. Они были товаром, выращиваемым и содержащимся для удовольствия, как римских гостей так и самих Сваромира и Божены. Также римская знать участвовала в диких языческих обрядах, принося жертвы кровожадным духам лесов и болот.

…Служанка наполнила чашу римлянина, низко наклонившись, чтобы продемонстрировать свое глубокое декольте. Она была селонкой, одним из балтийских племен, которые подчинились его правлению. Сваромир некоторое время держал ее в качестве наложницы, прежде чем передать своим гостям. Впрочем, она по-прежнему обслуживала и его лично. Король смаковал ее сладкий аромат мгновение, прежде чем снова обратить внимание на своего гостя.

— Надеюсь, вы наслаждаетесь визитом, губернатор Валерий, — сказал Сваромир, — мы уже привыкли принимать здесь римских сановников.

Прокуратор Вандалии, Тит Валерий Силинг, худощавый мужчина с голубыми глазами и бородой цвета меда, восседал на мехах, расстеленных на деревянной скамье гостевого дома. Две молодые венедки, с волосами цвета пшеницы и стройными, но сильными телами, опустились на колени рядом с римлянином, наполняя его чашу крепким медом.

— О, я нахожу здешние нравы восхитительными, — сказал Валерий. — Ваше гостеприимство весьма щедро, король Сваромир. Я должен похвалить ваш вкус в обстановке — и в женщинах.

Он оценивающе взглянул на упругую задницу удаляющейся служанки. Сваромир усмехнулся.

— Да — это единственное место, где такие как ты могут по-настоящему почувствовать себя живыми. Я знаю, что вы, римляне, привыкли к мраморным ваннам и надушенным шлюхам, но ночь, проведенная в венедской парной, с пьянящим медом и соитием с нашими лесными девами — это опыт для настоящего мужчины!

— Действительно, — сказал Валерий, оценивающе рассматривая девушек, что разливали ему мед. Одетые в простые льняные туники, они почему-то казались более откровенными, чем римские шелка. Их красота была грубой, необузданной и несла в себе ощутимую ауру доступности, что выходила за рамки простого гостеприимства. Они были самым ценным экспортом королевства для Рима. Дочери венедов, формально не рабыни, а подданные короля-клиента, жаждущего угодить, предлагались римлянам в виде дани, более интимной и сладостной, чем любой налог.

— Я много слышал о красоте венедских женщин. И еще больше, об их искусности в вопросах плотского наслаждения.

Сваромир рассмеялся, хлопнув себя мясистой рукой по бедру.

— Да, ты говоришь правду! У отобранных моей женой девушек тела гибкие, как березы, а их любовное умение заставят покраснеть любую римскую шлюху.

— Я хотел бы увидеть это сам, — воодушевленно сказал Тит, — может быть, вы покажете мне больше этих ваших очаровательных девиц?

Король хлопнул в ладони и в зал вошла процессия молодых женщин, пританцовывающих под ритм барабанов и труб. Их длинные светлые волосы развевались, когда они кружились, нагие, если не считать венков из цветов. Тит подтянул к себе самую красивую из них — высокие скулы, голубые глаза, волосы цвета пшеницы. На ней был ошейник из плетеной кожи, украшенный крошечными серебряными колокольчиками, которые звенели при ее движении.

— Пей, почтенный Тит, — сказала она, плавно опускаясь на колени рядом с ним, — могу ли я послужить тебе еще лучше сегодня вечером?

Язык девушки высунулся, чтобы слизнуть винную каплю с руки римлянина, когда тот потрепал ее по волосам. Сваромир улыбнулся, довольный.

— Я захватил ее во время набега на эстов, — сказал он, шлепнув мозолистой рукой по упругой ягодице. — Я зову ее Василисой — все равно она уже и сама не помнит имени, что дали ей при рождении. Она заставит твой член петь песни леса.

Словно в подтверждение этих слов, Василиса встала на колени перед Титом, ее руки скользнули по его бедрам. Тит застонал, его мужское достоинство напряглось под тканью, когда ее пухлые губы коснулись возбужденной плоти. Ловкие пальцы сноровисто расшнуровали его брюки и Тит не смог сдержать нетерпеливого возгласа, сгорая от предвкушения.Сваромир усмехнулся.

— Я же говорил, они очень талантливы. Она проглотит твой член, а потом залезет своим языком тебе в задницу — или даст тебе попробовать свою. Как тебе больше нравится?

Василиса уже закончила возиться со шнурками и член Тита выскочил наружу, толстый и твердый, как молот Донара. Ее розовый язык кружился вокруг головки, облизывая истекавшую предэякулятом щель. Затем Василиса взяла его глубоко, пока головка члена не коснулось ее миндалин. Тит издал содрогнувшийся стон, его голова откинулась назад, когда его пальцы судорожно впились в ее волосы.

— Марс, она делает это хорошо! — выдохнул он.

— Хороша, не так ли? — лукаво усмехнулся Сваромир, — эти девушки хорошо обучены всем искусствам наслаждения. Одна из причин почему вы, римляне, так жаждете нашего общества.

Василиса продолжала оральные ласки с удовольствием, причмокивая и шумно сося. Тит вошел в ее рот, чувствуя, как ее горло сжимается вокруг него, как она глубоко заглатывает его член. Ее глаза слезились, но она смотрела на него с обожанием и поклонением.

Наконец, с гортанным криком, Тит достиг кульминации, наполнив ее рот своим семенем. Василиса жадно проглотила его, затем села на пятки, улыбаясь ему.

— Спасибо, мой господин, — промурлыкала она, — может, хочешь попробовать что-то еще?

С этими словами Василиса развернулась спиной и наклонилась над ближайшей скамьей, подставив Титу свою пышную белую задницу.

Тита не нужно было долго уговаривать — при виде этой пышной соблазнительной плоти его обмякший было фаллос вновь принял боевую стойку. Он схватил девушку за бедра и грубо вошел в ее задний проход. Василиса взвизгнула от внезапного проникновения, но быстро начала двигать бедрами, подмахивая движениям римлянина. Ее заранее смазанный анус жадно проглотил толстый мужской ствол. Они трахались как животные: он рычал как лев, она визжала как поросенок. Когда он снова излил свое семя в ее анус, она сжала тугие мышцы, выдаивая каждую каплю римского семени.

На следующий день Тит и Сваромир направились в баню — обширную пристройку, вмещающее в себя горячие паровые комнаты, заполненные раскаленными камнями и кипящей водой, которые нагревались внешними огнями. Воздух был густым и жарким от пара и запаха трав. Голые венедские девушки, чьи тела блестели от пота, ухаживали за хозяином и его гостем: растирали их, подносили блюда с местными яствами: копченым окороком кабана и запеченой дичью; зажаренными целиком сомами, обложенными заморским новшеством — вареной картошкой в масле; квашеной капустой и горохом тертым с салом. Все это запивалось медами, вином и разными ягодными настойками.

Тит прислонился спиной к горячему дереву, чтобы жар лучше проник в его кости.

— Твое королевство, Сваромир, — сказал он, — производит исключительное впечатление. Воистину, Рим не может себе желать лучшего союзника, чем король готов и вендов.

Сваромир сидел напротив него, его обнаженное тело, покрытое седеющими волосами, было мокрым от пара и пота. Обгладывая зажаренную целиком куропатку, запивая ее привозным фалернским вином, король выглядел довольным как никогда.

—Мы стремимся угодить Риму, — сказал он, — всеми возможными способами. Нет на земле державы, к которой боги благоволили бы больше, чем к Риму и угождая имперским посланникам мы выполняем таким образом и волю богов.

-Каких именно богов, — заметил Валерий Тит, — наших или ваших?

— Все боги — это аспекты одних и тех же первобытных сил, не так ли? — Сваромир наклонился вперед, его голос понизился. — Марс-Яровит. Юпитер-Перун. Венера-Жива. И… Плутон-Ний.

Он сделал паузу, наливая густой мед в свой рог.

— Ваш Плутон, Тит. Расскажи мне еще раз о его царстве. Действительно ли это место отчаяния и теней или он правит богатствами под землей? Золотом, железом… самими костями мира?

Тит откинулся назад.

— И то и другое, мой друг — зависит от того, кто обращается к нему. Аид, Плутон, Дис Патер… он молчаливый хозяин всего, что скрыто. Богатства, взятого из шахт, семян, которые дремлют, мертвых, которые питают почву. Его царство — не только гробница, но сокровищница. И место торга. Все судьбы связаны его темной волей.

Он сделал паузу, отпивая из чаши.

— Почему именно этот бог, Сваромир? Большинство людей, — что в Риме, что здесь, — боятся подземного мира. Вы, кажется… тянетесь к нему.

Взгляд Сваромира был отстраненным, устремленным на мерцающие угли печки-каменки.

— Моя мать говорила о скрытом мире, о духах, которые обитают под корнями гор. Ний — это не просто смерть. Он — хранитель тайн, обладатель силы, до которой не может дотянуться солнце. Он — сила, которая дремлет, ожидая. — Он понизил голос, — Эта земля, Тит. Она сдается неохотно. Зимы длинные, почва тонкая. Нам нужно больше, чем благословение бога солнца. Нам нужна благосклонность того, кто держит в своих руках саму землю.

Словно в ответ на его слова мелодичный смех донесся из дверного проема и королева Божена вошла в парилку. Ее светлые волосы были распущены, мокрая от пара сорочка облепила тело, подчеркивая все его совершенные изгибы и округлости.

— И духов земли нужно умилостивить, — добавила она, ее серые глаза встретились с глазами Тита. — Они капризны. Они могут даровать милость, или они могут сделать землю бесплодной, извратить разум людей, даже направить копья захватчиков. Разве великий Рим не понимает силу места, прокуратор? Разве вы не оставляете подношений на перекрестках, посвященных Трехликой Гекате? Разве вы не трепещете перед genius loci?

Тит слабо улыбнулся.

— Рим уважает власть, королева. Где бы она ни находилась. В легионах, в указах императора, в милости высших богов… и да, в древних силах самой земли. Я слышал, что вам ведомо, как умилостивить множество духов.

— Ты оказал мне честь, Тит Валерий, — сказал Сваромир, — мне и моей королеве. И она была бы рада вызвать духов из уважения к Вандалии и самому Риму.

— Мне было бы очень интересно это увидеть, — кивнул Тит.

— Божена проведет для вас обряд сегодня вечером и призовет кого-то из слуг Ния, короля подземного мира, чтобы благословить нашу связь.

Выполняя свое обещание, вечером Сваромир отвел Тита в священную рощу, где стволы деревьев сплетались наверху, не пропуская солнечного и лунного света. На их разлапистых ветвях висели черепа людей и животных. Среди круга из рунных камней стояла статуя Ния — приземистого звероподобного бога в медвежьей шкуре и с длинным копьем в когтистой лапе. Зловещие глаза из черного янтаря сверкали под рогатым шлемом. Перед пугающим идолом горел костер, освещая каменный алтарь покрытый зловещими бурыми пятнами.

— Узри! — сказал Сваромир. — Царь подземного мира, Ний принимает в дань кровь и плоть.

Божена появилась из тени, одетая лишь в собственные длинные волосы. В одной руке она держала бронзовый нож, в другой — резной деревянный фаллос, смазанный жертвенной кровью, салом и медом. На ее шее висела тяжелая золотая грива, украшенная знаками венедских богов. Рядом с ней семенила черная овца с рогами, украшенными гирляндами из вечнозеленого плюща.

—Услышь нас, Ний, — позвала королева. —Мы предлагаем тебе этого барана, чтобы ты открыл врата и благословила грядущие обряды соединения.

Божена перерезала овце горло, и кровь, дымясь, брызнула на алтарь. Резкий медный привкус смешался с плывущим дымом, когда Сваромир и Тит присоединились к Божене, тоже скинув одежды. Они выпили кровь из общей чаши, затем совокупились перед статуей: Сваромир вонзился в зад королевы, пока римлянин брал ее спереди, одновременно лобзая тяжелые шары ее грудей.

Вопли удовольствия и боли разносились по роще, смешиваясь с воем волков и уханьем сов вдалеке. В кульминационный момент Сваромир закричал и пролил свое семя. Божена рассмеялась, закатив глаза, и сильно укусила Тита за шею. Прокуратор взвыл от восторга и похоти, неутомимо терзая лоно королевы-ведьмы снова и снова, забываясь в безумии похоти и крови.

— Смотрите! — закричала Божена, отталкивая от себя римлянина, так что он не удержался и упал на спину. —Я призываю силу подземного мира! Пробудись, могущественный Ний и прими свою дань!

Из тени материализовалась фигура — она не шла и не скользила; она формировалась, срастаясь из цепкой тьмы и гнетущего тумана. Казалось, что сама ее кожа состояла из сплетенного мха и спутанных корней, капающих речной сыростью. Алые глаза, глубоко посаженные на ее грубом нечеловеческом лице, горели тлеющей интенсивностью угасающих углей, древней и хищной. Зеленая, будто поросшая мхом, мошонка существа качалась между его ног, как и длинный, похожий на корягу, член толщиной с мачту. С фаллоса капала вязкая жидкость. Монстр приобнял Божену, его когтистая рука тяжело легла на ее грудь и Тит почувствовал, как его мужское достоинство болезненно всколыхнулось.

— Клянусь Плутоном, — выдохнул он. —Это — бог?

— Просто дух, вызванный из подземного мира, — промурлыкала Божена, направляя другую руку существа к своему истекавшему влагой женскому естеству. — Обряд плодородия, чтобы благословить наши посевы и наше семя. Теперь, мой друг, покажи Нию, как поклоняется Рим!

В последующее время Тит потерял себя в безумии стонов, тяжелого дыхания и содрогающегося освобождения, пока лесной дух и королева-ведьма использовали его для своего темного ритуала. Чудовище обхватило королеву своими когтистыми лапами, огромный корявый ствол погрузился в уже расширенный зад Божены и она взвыла как сучка, прежде чем Тит заткнул ей рот своим членом. Чуть позже, когда тварь исчезла в лесу, королева-жрица оседлала римлянина, насаживаясь на его торчащий колом член. Божена скакала на нем дико, ее волосы хлестали его по бокам, когда она пела на каком-то забытом языке. Тит стонал и брыкался под ней, потерявшись в первобытном удовольствии. Они совокуплялись со свирепостью диких зверей, прямо там, на кровавом алтаре, пока, наконец, он не извергся в ней с ревом. Божена вскрикнула в экстазе и порезала себя жертвенным кинжалом, позволяя своей крови капать на алтарь. Она подняла голову к туманным звездам и завыла в торжестве.

— Боги довольны этой ночью! Договор скреплен!

Ночь тянулась дальше: в извращенном соитии Тит потерял себя в дымке боли и удовольствия, его разум тонул в видениях темных богов и сверхъестественной силы. Он познавал секреты славянской магии, как вызывать мстительных духов леса и реки, как призвать благословение Ния на всю Вандалию. Как в тумане он видел гибких рабынь, связанных и плачущих, которых скармливали огромному змееподобному существу, извивавшемуся в наполненной водой яме, вырытой позади идола Ния. Челюсти чудовища, усеянные сверкающими клыками, пожирали несчастных девушек одну за другой с тошнотворным хрустом и чавканьем. Их мучительные крики эхом разносились по тенистому лесу и Тит почти физически мог почувствовать их ужас, когда жизненная сила девушек безжалостно поглощалась этим жутким существом.

В другой части леса танцевали голые лесные нимфы с длинными зелеными волосами, их сладострастные тела извивались в лихорадочном гоне. Они кружились и прыгали в мерцающем свете костров, их бледная кожа блестела от росы, листья и виноградные лозы переплетались с их длинными волосами. Золотистые глаза блестели дикой, лихорадочной похотью, когда венедские дриады сплетались с рогатыми, мохнатыми и чешуйчатыми божками, потерянные в безумии влажной плоти и задыхающейся непристойности. Дикие цветы прорастали из суглинка, где их совокупление окрашивало землю, ядовитые грибы прорастали от капающей на землю влаги грязного соития. Тит чувствовал их экстаз, как будто он был его собственным, пульсирующий жар чресел нимф отражался в шевелении его собственного мужского достоинства.

Затем сцена изменилась и Тит обнаружил, что стоит в темной, влажной пещере. Вонь разложения наполнила его ноздри. В центре пещеры была пузырящаяся маслянистая лужа. Из нее появилась извивающаяся масса черных щупалец. Они прощупывали его тысячью липких кончиков, размазывая вязкую жидкость по его коже. Тит попытался закричать, но его голос утонул в пульсирующем, пульсирующем гуле, который исходил от щупалец. Они поглотили его, обвивая его конечности, скользя по его лицу и в его рот. Тит задыхался и давился, когда щупальца вторгались в него, зарываясь в его плоть. Его тело спазмировалось и содрогалось, когда чужеродные сущности укоренялись внутри него.

Сознание Тита раскололось, разум раздробился под натиском развратных ощущений и запретных знаний. Он был Нием, темным богом, жадно пьющим свои подношения. Он был зверем, потерянным в муках разврата. Он был жертвой, ощущающей агонию и экстаз смертоносного укуса жертвенного ножа. А затем мир взорвался бурей ощущений, водоворотом нечестивой силы, полной одновременно жгучей боли и ослепляющего удовольствия, после чего Тит уже ничего не осознавал.

Когда прокуратор очнулся, он снова лежал на ложе из звериных шкур, в гостевом зале короля венедов. Голова Тита раскалывалась, а рот был сухим, как пепел. Сваромир, сидевший рядом, смотрел на него с понимающей ухмылкой.

— Надеюсь, ты был доволен своим пребыванием у венедов, мой друг? — вкрадчиво спросил король. —И что боги благосклонно отнеслись к нашему маленькому ритуалу?

Тит прочистил горло.

— Я… я никогда не чувствовал божественное могущество так сильно.

Сваромир рассмеялся, протягивая ему кубок с вином.

— За наслаждение, тогда! За колдовство и милость богов!

— Воистину, — повторил Титус, осушая вино одним глотком, — с нетерпением жду следующей ночи.

Дни размывались дымкой ванн, охот, пиров, где кабаны и олени жарились на вертелах, и ночей, наполненных тяжелой тишиной, нарушаемой только далекими барабанами или шорохом движения в тенях. Венедские девушки всегда присутствовали, прекрасные, молчаливые, их тела предлагались так же небрежно, как чаши с вином. Для римлян это было временное погружение в более темную, более первобытную форму потворства своим желаниям, чем их собственная утонченная распущенность. Для Сваромира это была постоянная попытка доказать свою ценность могущественным покровителям, что держали судьбу его королевства в своих руках. Для королевы это был холодный расчет, чтобы служить ее собственным, неизвестным планам под видом служения Риму.

В крепости наступал рассвет, когда римский наместник и его свита, наконец, готовились к отъезду, нагруженные мехами, янтарем, медом, воском…и набором новых рабов, отобранных лично Сваромиром. Тит Валерий, выглядевший усталым и пресыщенным, обнял короля за плечо.

— Плодотворный визит, король Сваромир, — сказал он хриплым голосом. — Дань будет отправлена. Я буду хорошо отзываться о вашем гостеприимстве в Риме.

Он знал, что вернется к Императору и Сенату, с новым пониманием того, как устроен мир. Пониманием, которое сделает его союзником короля венедов и занозой в боку тех, кто будет сопротивляться железному ярму Вечного Города. Боги двигались таинственными путями, а мстительные духи, таящиеся в тени лесов, не скоро забудут дань удовольствия и боли, предложенную в роще той ночью. Это была небольшая цена за союз Рима и венедов.

В последующие годы Тит Валерий Силинг достигнет большой власти в империи, став надежным союзником венедов и их темных языческих богов. Он будет играть важную роль в завоевании римлянами новых земель, как в Старом, так и в Новом Свете. И куда бы он ни пошел, он будет нести в себе секреты темного лесного колдовства и благословение Плутона-Ния.

[Каминский]

[Сеня]

вариант изображения адаптированный

https://ibb.co/bRvnzMrH

 

[Каминский]

Владения прокуратора

Обширная вилла прокуратора Гая Корнелия Октавиана по своей роскоши и великолепию могла поспорить с великими дворцами Рима. Мраморные колонны возносились к сводчатым потолкам, мозаика из цветного стекла и глазурованной плитки украшала каждую поверхность жилища римлянина. В садах фруктовые деревья, увешанные алыми персиками, темно-синими сливами и оранжевыми апельсинами, наливались соком на золотом солнце. Большой фонтан посреди двора весело журчал, прелестные нимфы из полированного мрамора танцевали в вечном хороводе вокруг плещущейся воды. Под колоннадными аркадами стояли прекрасные мраморные статуи различных богов и эротов. Крылатый Купидон смотрел на Афродиту, богиню любви, с желанием в глазах. Пан, похотливый бог пастухов, коз, меда и музыки, играл на своей свирели, когда молодой козел покорно преклонил колени под ним. Великая Мать Кибела, великолепная в своей тройной короне и окруженная львами, укрывала Аттиса, своего мифического возлюбленного. В саду перистиля статуя Нептуна вершила суд над игривыми тритонами и наядами, а в атриуме блистательная Домина Рома смотрела на стелившееся вдалеке синюю гладь теплого ласкового моря на берегу которого стояло имение прокуратора.

Сам прокуратор Гай отдыхал в своих покоях, развалившись на ложе из пурпурного шелка, с кубком фалернского вина в руке. В свои 45 лет патриций все еще был мужественным и красивым мужчиной с точеными чертами лица и пронзительными голубыми глазами. Его светлые волосы уже начинали седеть на висках, но это было единственным свидетельством его немалого возраста. Туника из тончайшего египетского полотна элегантно облегала атлетичную, развитую многочисленными упражнениями, фигуру Гая Корнелия Октавиана.

По его жесту красивая рабыня, — гибкая смуглая девушка в одной лишь травяной юбочке вокруг бронзово-коричневых бедер, — поспешила наполнить вином золотой кубок. Она была привезенной с юга араваккой по имени Аманегава. Подняв тяжелый золотой кувшин с вином, она лила его до тех пор, пока чаша Гая не переполнилась и ручейки алой жидкости не потекли по его руке.

— Простите, господин! — испуганно воскликнула Аманегава. Гай небрежно махнул рукой, выказывая несвойственное ему благодушие и, потянувшись к изящному столику из слоновой кости, взял с него небольшой флакончик с темно-фиолетовой жидкостью. Прокуратор схватил рабыню за подбородок и поднял ее лицо, чтобы встретиться с испуганными темными глазами.

— Открой рот, — приказал он и рабыня послушно приоткрыла пухлые губы. Гай откупорил ампулу и вылил немного мерцающей жидкости на ее ожидающий язык. Глаза Аманегавы затрепетали, когда она сглотнула, и на ее лице отразилось восхищение.

— Изысканно, — пробормотал Гай, проводя рукой по ее шее и ключице. — Теперь ты дашь мне то, для чего ты была рождена.

Аманегава открыла глаза, остекленевшие от наведенной эйфории.

— Я живу, чтобы служить тебе, господин, — выдохнула она. Гай усмехнулся и расстегнул золотую с бирюзой брошь на плече, снимая тунику и открывая свой покрытый шрамами накачанный торс. Глаза Аманегавы восхищенно расширились, когда она увидела огромное мужское достоинство. Она раздвинула губы и вытянула маленький розовый язык. Гай потер об него налитую кровью головку, смазывая кончик ее слюной, затем двинулся вперед, медленно погружаясь во влажный жар ее рта

— Дааа…хорошая девочка, — промурлыкал Гай, пока судорожно сжимавшиеся мышцы горла рабыни трепетали вокруг его толстого ствола. — Принимай все это как послушная рабыня, как приказывает твоя богиня Кагуана…

Аманегава забулькала и захлебнулась, слезы брызнули из ее глаз, когда гигантский член патриция заполнил ее пищевод, а ее нос уперся в его жесткие лобковые волосы. Гай прижал ее голову к своему паху, не позволяя ей отстраниться. Пока Аманегава ласкала его плоть, с ее бедер соскользнула ее юбка из травы и теперь единственное облачение рабыни составлял позолоченный ошейник на шее, на котором было написано ее имя и статус. Гай провел рукой по ее теплому телу и Аманегава удвоила свои усилия. Через несколько мгновений Гай издал гортанный крик, выплеснув свою сперму в рот рабыни. Она послушно проглотила каждую каплю, затем отпустила и села на пятки, ожидая дальнейших команд.

— Да, господин, — сглотнула она, глядя на него круглыми, обожающими глазами. — Эта недостойная рабыня будет вечно благодарна за оказанную ей честь. Я благословлена тем, что мне позволено служить твоему святому скипетру.

— Приведи себя в порядок, — снисходительно сказал Гай, — и скажи рабам, чтобы грели воду в термах. Я собираюсь принять ванну.

— Все уже сделано, мой господин, — пробормотала она, сгибаясь в поклоне. — Вода в термах нагрета и служительницы готовы к вашему расслаблению этим вечером.

— Очень хорошо, малышка, — промурлыкал Гай, лениво проводя пальцем по ее щеке. — Проследи, чтобы мне был обеспечен свежий запас масел и целебных мазей.

Аманегава, задрожав от этой неожиданной ласки, вновь низко поклонилась.

— Будет исполнено, хозяин, — сказала она, прежде чем выскользнуть за дверь.

 

Шел 1655 году от основания Рима. Вечная империя простерлась от туманных берегов Британии до пышных джунглей Индии, от диких степей Скифии до золотых песков Египта. На протяжении столетий Pax Romana росла в силе и славе, ее армии и флоты были неудержимы, ее экономика процветала на спинах бесчисленных покоренных народов. Вечный город сверкал мрамором, золотом и драгоценностями из тысячи завоеванных земель. Технологии значительно продвинулись со времен Цезарей, появились паровые машины и современная медицина, но древнеримские традиции сохранились — декадентские удовольствия высшего класса и жестокое подчинение низших сословий.Христианство оставалось сноской в истории, мелким культом, поглощенным ненасытным римским синкретизмом. Старые боги правили, но их формы размылись, смешались с божествами, вытащенными из каждого уголка постоянно расширяющейся империи. Даже Новый Свет, эта далекая земля за Mare Occidental, пал под гнетом Рима. Храбрые центурионы прорубали себе путь через первобытные леса, покоряя свирепых и примитивных Ictas. Ictas были вынуждены присягнуть на верность Императору, трудиться в шахтах и полях, служить солдатами во вспомогательных войсках или гладиаторами сражаться в жестоких играх на арене. Многие из Ictas отправились через Mare Occidental, чтобы трудиться на обширных латифундиях Сицилии и Испании.

Огромные флоты трирем и транспортных судов переправлялись через Атлантику, перевозя легионы солдат, поселенцев и рабов, чтобы заложить новые колонии в Новом Свете. Были основаны могущественные города — Атлантис, Гесперия и Нова Рома на островах теплого океана, величественный Аквилонис на северных озерах, Нова Венералия в устье Миссисипи и другие земли. Под бдительным оком Юпитера и Марса римские колонии процветали. Богатство хлынуло в Рим из Нового Света — золото, серебро, драгоценные камни, экзотические специи и меха. Возникла новая аристократия: могущественные римские патрицианские семьи владели огромными поместьями и множеством рабов, строили роскошные виллы и устраивали декадентские оргии.

Гай Корнелий Октавиан был прокуратором Лузитании Новы, новейшей и самой прибыльной провинции, недавно высеченной в дикой природе Нового Света. Отпрыск древнего дома Корнелиев, Гай оглядываясь назад, он все еще удивлялся тому, как Империя расширилась до этих далеких берегов, где теперь он владел десятками тысяч гектаров плодородных полей и зеленых лесов. Его семья сыграла важную роль в завоевании этих земель, и теперь он пожинал плоды их побед. Его вилла полнилась белокурыми германскими и славянскими рабынями, а также рослыми мускулистыми нубийцами, работавшими на обширных плантациях хлопка, индиго и сахарного тростника. Но величайшей гордостью прокуратора были его постоянно расширяющиеся сады удовольствий. Там он разводил экзотических зверей со всей Империи: от африканских львов до азиатских тигров и американских пум и ягуаров; множество экзотических птиц, разнообразных змей и ящериц. В глубине садов находился огромный лабиринт из живых изгородей и фонтанов, где Октавиан устраивал свои самые пышные оргии. Множество знатных гостей наслаждались в этих садах, потакая всем мыслимым порокам

Гай Корнелий улыбнулся, вспомнив о своей дочери Арии. Девушка превратилась в настоящее видение женской красоты, ее волосы ниспадали на спину золотистым водопадов, бедра завораживающе покачивались, когда она прогуливалась по садам. Лунными ночами она сопровождала своих рабынь-компаньонок, посвященных в мистерии Дианы-Селены-Гекаты. Участницы процессий в честь богини одевались в струящиеся белые одежды, их алебастровая кожа сияла в лунном свете. Свечи, травы и благовония создавали опьяняющую атмосферу, пока нежный смех женщин эхом разносился средь густых зарослей. Ария отобрала своих фавориток из самых красивых германских рабынь — Гиту с ее алебастровой кожей и глазами, похожими на кусочки голубого льда, Брунгильду, чьи льняные волосы струились словно река солнечного света, и Хельгу с ее длинными ногами и чувственным розовым ртом. Когда полная Луна сияла в ночном небе, Ария поднимала руки и пела священные гимны Дианы. Остальные женщины присоединились, их голоса переплетались в изысканной гармонии, которая, казалось, переносила их в царство богов. Когда ритуалы достигли своей кульминации, Ария вела своих спутниц в чувственном танце, посвященном великой богине Луны, магии и охоты.

В другом углу виллы разворачивалась совсем другая сцена. В уединенной роще в глубине обширных садов виллы пьяный оргиастический пир был в самом разгаре. Деревья были увешаны фонарями и гирляндами винограда и инжира. Воздух был густым от пьянящего запаха вина, ладана и секса.

Сын Гая, Марк, был изнеженным молодым человеком с длинными золотистыми волосами. Юноша находил наибольшее удовольствие в компании чернокожих рабынь, темных и гибких, как ядовитые змеи. В глубине виноградников Марк устраивал пьяные оргии, полные животного разврата, сочетая мистерии Венеры и Диониса с африканскими культами чернокожих «вакханок». Бритоголовые наложницы, в жилах которых, как говорили, текла кровь легендарных дагомейских амазонок, потрясали тыквенными трещотками и били в там-тамы, распевая на древнем языке, который Марк не мог понять. Пот капал с их черной кожи, а золотые украшения блестели на их плоти. По мере того, как барабанный бой становился быстрее, женщины начали танцевать, полностью обнаженные, если не считать ниток бус.

В этих мистериях словно воскресла стародавняя слава римских Сатурналий, когда рабы и господа менялись местами на время обряда. Рослые и мускулистые черные жрицы-воительницы полностью доминировали над своим молодым господином. Марк напивался вином и терялся в опьяняющих ритмах и знойных запахах нубийских благовоний. С благоговением он наблюдал, как жрицы кружились вокруг него, вдыхал пьянящий запах их возбуждения, пока его член дергался в предвкушении. Огромные черные груди жриц тяжело подпрыгивали при каждом шаге.

Одна из жриц, — настоящая черная великанша чьи торчащие соски были размером со спелый инжир, — внезапно схватила Марка за волосы и откинула голову назад, заставив его уставиться в ее обсидиановое лицо. Она облизнула полные губы языком, как черная гадюка, и прошипела:

— Пади ниц перед нами, маленький червяк. Поцелуй грязь у наших ног.

Марк поспешно припал к земле, проводя языком по мозолистой черной подошве.

— Аааа, этот раб наш, чтобы сломать его, — довольно промурлыкала жрица. — Наш, чтобы мучить и использовать его, как мы пожелаем.

Она подняла Марка на ноги и сорвала с него тунику, оставив его голым и уязвимым. Жрицы хихикали, насмехаясь над его тщедушным телом и бледной кожей. Одна из черных амазонок схватила его вялый член, грубо сжимая и вытягивая его.

— Ммм, такой маленький и розовый! Неудивительно, что тебе нужно, чтобы кто-то направлял тебя, белый мальчик…

Девушки толкнули Марка на пол и оседлали его лицо, их массивные черные задницы опустились на него, чуть не задушив его огромными потными ягодицами. Мощные бедра сжали его голову, словно тиски. Нубийские рабыни не потрудились подмыться после работы в поле и сейчас Марк задыхался от удушливого смрада немытых влагалищ. Они смеялись и терлись мокрыми складками о его лицо, пока Марк погружал свой язык во влажные глубины, глотая солоноватую женскую влагу. Девушки, со стоном извивались над ним, протираясь своими обвислыми половыми губами о его жадный рот.

— Даааа, хорошо обслуживай своих рабынь, маленький господин, — промурлыкала одна из чернокожих девушек. — Пей наш сладкий нектар…

Жрицы скакали по его лицу, терлись своими задницами о его рот и нос, зажимали его голову своими мощными бедрами, перекрывая ему воздух Их клиторы пульсировали на его языке, пока он сосал капающий нектар с их половых губ. Солоновато-сладкий мускус их возбуждения затопил его чувства.

Женщины по очереди катались на Марке, используя его для своего удовольствия, пока другие танцевали вокруг и трясли своими погремушками и барабанами. Он чувствовал, что его используют как игрушку, передают от одной женщины к другой и наслаждался каждой секундой этого. Амазонки доили его член своими тугими влагалищами, выжимая из него каждую каплю спермы. Снова и снова он погружал свой член в их влажные недра, наполняя своим семенем голодные черные влагалища.

Несколько часов спустя, когда наступил рассвет, он рухнул безвольной бескостной массой посреди обнаженных черных женщин. Его собственное тело было скользким от заливших его жидкостей, его разум кружился в бессмысленной эйфории, а яйца были осушены до шелухи. Жрицы амазонок гладили его дрожащее тело своими руками, шепча какие-то нежные слова на древнем языке.

Гай Корнелий Октавиан наблюдал за Марком и Арией из тени, понимающая улыбка играла на его губах. Как человек большого богатства, власти и декадентских вкусов, он был снисходителен ко многим порокам своих детей. Он знал, что такие низменные импульсы были естественной частью любого живого существа, и что им следует умеренно потакать. В конце концов, и сам Гай под настроение пробовал прелести обоих своих детей, реализуя свое право как pater familias. Им обоим когда-нибудь придется удачно вступить в брак, но пока пусть наслаждаются свободой юности и желания.

Сам прокуратор был человеком многих талантов и наклонностей. Он был философом и гедонистом, искусным врачом поднаторевшим в тайнах плоти и жрецом темных богов. Он наполнил свою виллу множеством диковинок — от чучел лемуров до механических статуй. В своих скрытых лабораториях он экспериментировал на рабах и животных, раздвигая границы природы. Он общался с хтоническими божествами, проливая кровь и семя, чтобы вызвать их.

Гай осушил свой кубок и неторопливо поднялся на ноги, позволив белой тоге соскользнуть на пол. Обнаженным он направился в свои покои, где он содержал личную мастерскую, проводя в ней свои самые ужасающие эксперименты. Отчасти ученый, отчасти некромант, Гай наслаждался порочным слиянием человека и зверя.

Скрипторий прокуратора был переполнен древними текстами по медицине и магии. Сложные фрески и мозаики изображали любимых божеств Гая — Венеру и Диониса, конечно, но также и более древние, темные силы. Рогатый бог Кернуннос ухмылялся со стен, его рога капали кровью и семенем. Богиня Лилит извивалась в змеиной славе, ее крылья были широко расправлены, ее рот был распахнут в вопле адской похоти. И повсюду — изображение Шакала, темного духа-хранителя Гая Октавиана.

В своих тайных лабораториях Гай подвергал своих рабов вивисекции, резал, пилил и сшивал, проверяя пределы человеческой плоти. Он смешивал их кровь и внутренности с травами и минералами, дистиллированными спиртами и измельченными драгоценными камнями, варя эликсиры, которые даровали ему силу, мужественность и способность контролировать разум людей. Сам Гай испил этого зелья, продлив свою жизнь намного дальше естественного срока.

Занятия прокуратора некромантией и демонологией были тайной, известной лишь немногим. В подземных склепах, освещенных гаснущими факелами, Гай вызывал духов из загробного мира, предлагая им плоть и кровь рабов в обмен на темные тайны Тартара. Своими заклинаниями он мог убивать врагов на расстоянии и порабощать разумы королей. Но его призыв имел свою цену, истощая его жизненные силы, грозя оставить его иссохшей оболочкой на несколько дней. Вот почему Гаю нужны были его продлевающие жизнь эликсиры.

Низкий вой привел Гая к стальным прутьям отделившим часть лаборатории от остального помещения. Прочную решетку грызло огромными зубами самое жуткое творение и одновременно гордость прокуратора — гибрид лошади и аллигатора, шкура которого представляла пеструю мозаику из чешуи и меха. Существо, которое он назвал Эквинаром, возвышалось над человеком на целую голову, змееподобный хвост в нетерпении хлестал его по бокам. Между задних ног торчал гигантский член, капающий маслянисто-черной спермой. Гай сам вывел этого зверя, с помощью зелий и заклинаний, используя его в своих самых извращенных обрядах. Иной раз, упившись вином он сводил своих рабов с Эквинаром: жалобные рыдания несчастных жертв смешивались с фырканьем и ржанием существа, когда черный зверь терзал окровавленные отверстия подопытных.

— Ну привет, мое сладкое отродье, — промурлыкал Гай, отпирая клетку. — Ты готов к веселью?

Зверь топтал раздвоенными копытами, его черный цепкий язык в предвкушении облизал тело Гая. Тот рассмеялся, отступая в сторону, чтобы позволить чудовищу выйти из своего узилища.

В соседней комнате разместились последние приобретения прокуратора — дюжина молодых людей обоего пола, недавно доставленных с невольничьих рынков Нова Венералии. Они дрожали, пока Гай придирчико изучал их, его пальцы скользили по их нежным щечкам и упругим ягодицам. Наконец, он выбрал прекрасную пепельно-белокурую девушку с глазами, голубыми как летнее небо, и стройного гпарня, который напомнил ему Марка. Гибридный зверь топтался рядом с пленниками, его дыхание обжигало их шеи, ледяной кончик хвоста дразнил их самые интимные места.

— Начнем, — приказал Гай, — Мне не терпится увидеть, как ты справишься с новой добычей.

Невольники обменялись испуганными взглядами, но не питали никакой надежды. Такова была участь низкорожденных во всех пределах Римской Империи — служить плотским прихотям своих римских повелителей. Гай меж тем продолжал готовить их, поглаживая и дразня их до полного возбуждения. Его пальцы танцевали по их чувствительной плоти, пробуждая нервные окончания, пока они не стали извиваться в смешанном стыде и удовольствии. Когда он посчитал их готовыми, Гай приказал зверю оседлать своих жертв по очереди. Похоть не затмевала его страсть как ученого; он внимательно наблюдал, как зверь брал своих жертв, тщательно записывая каждую деталь на пергаменте. Крики девушки разносились по лаборатории, смешиваясь с приглушенными криками агонии юноши, а перо Гая лихорадочно царапало по пергаменту, отмечая, как человеческие тела содрогались и извивались под грубыми толчками зверя. Неясные символы и диаграммы танцевали по странице, запись нечестивого союза, ставший возможным благодаря его гению. Сочетание удовольствия и боли, выражения восторга на лицах его жертв — все это было необходимо отмечать и каталогизировать, как очередной вклад в изучение плоти и всех ее многочисленных применений.

Когда обе жертвы лежали сломленными и истекающими кровью из всех своих отверстий на холодном каменном полу, Гай ощутил прилив удовлетворения. Очередной эксперимент по изучению сексуальной совместимости различных видов прошел удачно. Обычно жертв которые не выживали, он скармливал зверю в качестве награды, но сейчас он надеялся, что хотя бы женская особь останется в живых. Сейчас прокуратор уже мечтал о стаде диковинных гибридов, во главе с прекрасным созданием, зачатым в утробе пепельно-белокурой девушки.

На следующий день Гай явился к домашнему храму, где Ария проводила один из ритуалов в честь Дианы-Гекаты. Громко оплакивая гибель невинного создания, она вонзила освященный нож в сердце жертвенного оленя, вырывая у него сердце. Группа белокурых рабынь окружила Арию, распевая священные гимны. Ритуал вызвал всплеск кровожадности у Гая. Он вспомнил свои юношеские годы, полные таких обрядов и свой первый раз с девушкой во время праздника Венеры.

Когда обряд завершился, Ария отошла от своих служанок и приблизилась к Октавиану.

— Ты хотел меня видеть, отец? — кокетливо спросила она.

— Хотел, — кивнул Гай, — пойдем прогуляемся по саду.

Они прогуливались среди зарослей олив и инжира. Рабыни осторожно следовали за ними, стараясь не приближаться, чтобы не помешать разговору хозяев.

— У меня есть планы на тебя, дочь, — говорил Гай. — Ты должна удачно выйти замуж, чтобы продолжить наш род. Я думаю о Луции, молодом прокураторе Гесперии. Он будет прекрасным мужем.

Ария надулась.

— Я так молода и мне придется тебя покинуть?! Я не вынесу этого!

Она прижалась к отцу, ее набухшие соски проступили через тунику. Гай, усмехнувшись, уселся на мраморную скамью под ветвями высокой магнолии, заставив Арию сесть ему на колени.

— Мы перейдем этот мост, когда настанет время, — сказал он, проведя ладонью по ее бедру, — а пока позволь отцу позаботиться о тебе.

Он поднял ее юбку и прижал пальцы к ее мигом увлажнившейся щели.

— Такая хорошая девочка, всегда готовая для папочки. Тебе это нравится, дорогая, не так ли?

— О да, отец, — вздохнула она, широко расставив ноги, — мне так нравятся твои прикосновения. Я всегда буду твоей хорошей девочкой .

— Ты действительно будешь, — прорычал Гай. Он высвободил ее груди, перекатывая розовые соски между пальцами, пока они не затвердели. Ария ахнула и выгнула спину, ее ноги раздвинулись. Гай сорвал прозрачную ткань, обнажив ее киску своему голодному взгляду.

— Боги, какая ты красавица, — прохрипел он, раздвигая блестящие розовые складки, — Я уже предвкушаю каких прекрасных ты подаришь мне внуков. Но сейчас…

Скользя пальцами по обильным сокам Арии, Гай вдавил палец в ее тугую дырочку. Ария застонала и сжалась вокруг его вторжения, ее клитор заметно пульсировал. Ее отец двигал пальцем туда-сюда, сгибая его, чтобы найти то особое место, что заставляло Арию видеть звезды.Вскоре девушка извивалась и брыкалась, соки текли по ее бедрам, пропитывая тогу Гая.

— Да, отец, да! — бессмысленно лепетала она. — Еще, еще, мне нужно… ААААА!

Оргазм Арии обрушился на нее, как приливная волна, ее киска крепко сжала вторгающийся мужской палец. Гай держал в своих объятьях трепещущее женское тело, пока она не обмякла в его руках.

— Вот так, моя сладкая, — промурлыкал Гай, когда Ария, задыхаясь, пришла в себя. —Тебе было приятно?

— Д-да, отец, — пробормотала она, лицо ее раскраснелось от удовольствия и унижения, — спасибо.

— Всегда пожалуйста, моя дорогая, — сказал Гай, поднимая ее с колен и ставя на ноги. Его эрекция все еще сильно пульсировала, но он прибережет ее на потом — возможно, для визита к Аманегаве или какой-то другой наложнице.

— Приходи сегодня вечером в храм Венеры, — сказал Гай, — у меня есть для тебя подарок.

Когда солнце начало клониться к закату, Ария надела свое белое ритуальное одеяние, украшенное символами Луны, после чего проследовал в храм — прекрасное мраморное здание с высокими дорическими колоннами и статуей богини посреди храмового зала. Прокуратор уже стоял там посреди толпы младших жрецов. На мраморном алтаре богини стоял молодой галльский раб, совершенно голый. Его кожа была белой, как молоко, волосы льняные, а глаза голубые, как небо. Мальчик был очень напуган, но старался вести себя достойно в предчувствии неизбежного.

Ария подошла к алтарю, и жрецы расступилась, пропуская ее к отцу.

— Добро пожаловать, дочь моя, — сказал он, — сегодня мы приносим этого мальчика в жертву Венере и тебе.

Ария кивнула и подошла к рабу. Неторопливо она обошла его, оценивая юного галла, как кусок мяса. Мальчик вздрогнул от сладострастного взгляда красивой и жестокой молодой госпожи.

— Ты прав отец, — сказала Ария, — этот раб станет хорошей жертвой. Но сначала я хочу с ним немного поиграть.

Гай улыбнулся.

— Конечно, дочь моя. Любой мой раб всегда в твоем распоряжении.

Ария схватила мальчика за подбородок и, вздернув его голову, заставила посмотреть на нее. Затем она поцеловала его в губы, глубоко засунув язык ему в горло. Мальчик сопротивлялся и Ария, прервав поцелуй, сильно ударила его по щеке.

— Глупый мальчишка! — сказала она, — я твоя госпожа, и ты должен мне подчиняться.

Прокуратор с интересом наблюдал за происходящим. Его дочь была настоящей римлянкой, жестокой и властной. Он гордился ею.

— Дай мне свой нож, отец, — попросила девушка и Гай, с одобрением кивнул протянул ей нож из черного вулканического камня, привезенный прокуратору в подарок из провинции Ацтлан. Ария приняла клинок из его рук и шагнула к съежившемуся юношу.

— Прежде чем ты предстанешь перед богиней, — нараспев сказала Ария, — мы должны очистить тебя, смыть скверну прошлой жизни.

Острое лезвие рассекло воздух, обжигая, когда оно задело грудь молодого галла. Тонкая алая полоска проступила на его груди. Девушка зачерпнула кровь и размазал ее по лицу юноши, помазав его, как языческого царя. Он чувствовал, как кровь стекает по его подбородку, горячая и липкая. Затем Ария опустила нож ниже, обведя один розовый сосок, который мгновенно покрылся щербинками. Одновременно Ария опустила вторую руку, ухватив гениталии юноши.

— Кричи для меня, — приказала она, ее голос был гортанным мурлыканьем. — Пусть боги услышат твою агонию и твой экстаз.

Когда кончик ножа царапал его сосок, а девичья рука ласкала его восставший член, юноша откинул голову назад с рваным криком. Боль была изысканной, стирая границы между удовольствием и мучением. Ария мрачно усмехнулась и продолжил пытку, рисуя тонкие красные линии по груди и животу Маркуса, по его тазовым костям, дразня чувствительную кожу внутренней стороны его бедер, пока он не начал извиваться под натиском, его твердый член плакал прозрачными слезами под ее умелыми пальцами. Галл уже был готов кончить, когда девушка брезгливо отстранилась от него.

— Я потеряла интерес, — брезгливо поморщилась Ария, — делай с ним, что хочешь, отец.

Прокуратор поднял руку, и его дочь вложила в ее нож. Гай поднял клинок над головой.

— О, великая Венера, — сказал он, — мы приносим тебе эту жертву, прекрасного юношу из далекой земли. Возьми его жизнь и благослови своих последователей любовью и красотой.

С этими словами Гай перерезал мальчику горло. Кровь потекла, брызгая на мраморный пол алтаря. Мальчик рухнул на пол, корчась в предсмертных судорогах, его голубые глаза были широко раскрыты от страха и боли. Ария жадно наблюдала за этой сценой, ее грудь взволнованно вздымалась, а клитор почти болезненно пульсировал под туникой. Когда мальчик умер, Гай повернулся к Арии.

— Ну что ж, дочь моя, — сказал он, — жертва принесена. Теперь ты можешь забрать свой подарок.

Он хлопнул в ладони и двое надсмотрщиков ввели в храм высокую белокурую женщину. Ее вели на поводке, голую и в ошейнике, но она была великолепным созданием, даже плену. Высокая и статная, каждая линия ее тела говорила о сдержанной силе, приобретенной за годы сражений. Ее кожа была поразительно бледной, а глаза — цвета синего льда, даже сейчас смотревшими с достоинством. Золотистые волосы, густые, как конская грива, волнами спадали по спине, ее лицо с высокими скулами и сильной линией подбородка, было завораживающе красивым, также как и пухлые алые губы. И ее тело… это был шедевр. Тонкая талия, плоский мускулистый живот, пересеченный едва заметными шрамами от прошлых сражений, широкие мощные бедра, полные высокие груди. И задница, круглая и невероятно большая, идеальный шар упругой плоти, которая, казалось, была создана специально для того, чтобы быть использованными.

Глаза Арии вспыхнули похотливым восхищением при виде своей новой игрушки.

— Говорят, она была воительницей у себя на родине, — пояснил Гай, — на самом далеком Севере, где женщины правят народом, о котором даже германцы знают немного. Ее захватили в плен юты и продали британским работорговцам, а те отправили ее через океан. Когда я увидел ее, то сразу понял, что отдам любые деньги, чтобы порадовать свою девочку столь экзотическим подарком.

— Она великолепна, отец! — воскликнула Ария, бросив благодарный взгляд на отца, — это будет лучшее добавление к моей коллекции. Идем моя дорогая, познакомишься со своими новыми подружками.

С этими словами вышла из алтаря, сопровождаемая ее новой игрушкой и слугами, что вели ее на привязи. Прокуратор мечтательным взглядом проводил покачивающиеся бедра дочери, после чего повернулся к своему помощнику.

— Сожги тело раба, — сказал он, кивая на валявшееся у алтаря мертвое тело, — и развей пепел по полю. Пусть будет удобрением для посевов и жертвой для Луа Сатурни.

Помощник поклонился, отдавая приказы другим рабам. Гай покинул храм и пошел в свой кабинет. Ему нужно было прочитать несколько свитков и написать письма римским властям. Солнце поднялось выше и жара стала еще более угнетающей, но Гай не чувствовал ее, слишком занятый работой.

В тот же год прокуратор решился открыть свою новую лабораторию для публики. В честь Вакаханалий он устраивал великолепный прием гостей — прокураторов соседних провинций и Гай решил, что это лучшее время для того, чтобы показать гостям свои достижения. Дни проходили в суматохе подготовки, пока прокуратор готовил поместье к прибытию делегации. Его сады приводили в порядок для наилучшего времяпровождения, лучшие вина пузырились в прочно запечатанных амфорах, самые восхитительные рабы тренировались, чтобы позаботиться о каждой потребности гостей.

Наконец, настал день праздника. Гай стоял наверху лестницы, ведущей в большой атриум его виллы, великолепный в своем пурпуре и золоте, пока прокураторы и их свиты поднимались по мраморным ступеням. Гай держался высоко и гордо, вскидывая руку в римском приветствии.

— Добро пожаловать, в мой скромный дом, благородные господа. Для меня большая честь, что вы решили почтить мои владения своим присутствием.

Наследственный прокуратор Атлантиса, Квинт Афраний Атлантик, дородный мужчина в белой тоге, расшитой золотом, крепко сжал руку хозяина поместья.

— Гай! Наконец-то мы встретились. Я так много слышал о чудесах твоих владений.

— И сегодня вы все их увидите, — мягко ответил Гай. — на пиру, что я устраиваю в честь вашего визита. Самые изысканные деликатесы, самые дорогие вина и самые нежные рабыни ждут вас.

Также сердечно он приветствовал и других гостей: прокуратора Аквилона, худощавого и немногословного Луция Корнелия Руфа — своего дальнего родича; прокуратора Антилии Марка Порция Сецелла; прокуратора Флоралии Гая Октавия Туберона пришедшего вместе со своей любовницей Лексией — верховной жрицей Себека, Бога-Крокодила. Явилась и Делайла — высокая чернокожая красавица, верховная жрица храма Черной Венеры в Венералии Нова. Ее кожа блестела, как полированный обсидиан, тяжелые золотые браслеты украшали ее запястья, тихо позванивая при каждом движении. Ее груди, полные и гордые, напрягались под одеянием из черного шелка, бедра покачивались с томной грацией, которая могла бы взволновать кровь императора. А ее глаза, темные и знающие, содержали тяжесть поколений, мудрость Африки и силу ее богини, что сплела воедино плотское очарование римской Венеры, яростную страсть сирийской Астарты, живительную силу египетской Хатор и изначальную, водную мудрость африканских Йемайи и Ошун. Хотя технически Делайла была вольноотпущенницей, именно она на самом деле держала в руках бразды правления в Veneralia Nova. Ее называли Верховной Жрицей, Матерью Таинств, Змеиной Рукой и она была всем этим, и даже большим. Для богатых и могущественных горожан покровительство Черной Венеры стало символом статуса, знаком принадлежности к элите элит, а для всех чернокожих рабов — включая и женщин, с которыми развлекался Марк, — ее слово было словом самой богини.

Резким контрастом с блестящей черной кожей и пышными формами Делайлы смотрелась хрупкая и бледная Каллиста — потрясающе красивая женщина с серебристыми волосами и зелеными глазами. На ней был хитон из белого льна, оставляющий одно плечо открытым, подпоясанный на талии поясом из тканого золота и слоновой кости. Ее ноги были обуты в мягкие сапоги из телячьей кожи, доходившие до колена. Лук из полированного тиса висел на одном плече, а колчан на бедре щетинился оперенными стрелами. Ария с восхищением смотрела на своего кумира — верховную жрицу обители Дианы-Гекаты, что правила укоренившейся в Аппалачах храмовой общиной названной в честь прародины великой поэтессы древности. Ходили слухи, что Каллиста общалась с самой богиней, и что ее тайные знания могли соперничать со знаниями великой Александрийской библиотеки. Аколитами Каллисты были гордые дочери лучших патрицианских семей Рима, собравшиеся под ее началом, чтобы служить Богине. Они отвергли общество мужчин, вместо этого посвятив свои тела и души поклонению Гекате и поиску запретных знаний. Исследования жриц глубоко проникали в тайны магии, алхимии и темных некромантических обрядов Гекаты. Они держали рабов, как захваченных у местных народов, так и импортированных из Европы, чтобы использовать их в храмах во время кровавых жертвоприношений. Самые несчастные подвергались ужасным экспериментам, их плоть скрещивали с плотью зверей, чтобы рождать кошмарных чудовищ для самых темных ритуалов. Сама Ария год обучалась в храме Лунной Богини, прежде чем отец, не выдержав разлуки с дочерью, не отозвал ее обратно, условившись с Каллистой о том, что его дочь продолжит свое обучение тайнам богини уже на вилле. Сейчас же жрица прибыла на виллу Октавиана, чтобы посмотреть каких успехов достигла ее лучшая ученица.

Все эти гости прошли в пиршественный зал, где ложа были завалены подушками из лучшего тирского шелка. Сам банкетный зал был чудом, со сводчатыми потолками, расписанными яркими фресками, изображающими великие завоевания Рима в Новом Свете. Пышные сады и журчащие фонтаны окружали виллу, создавая оазис спокойствия посреди пиршества. Играла мягкая музыка, а соблазнительные рабыни в прозрачных шелковых туниках танцевали и разливали вино. Другие рабы разносили подносы, нагруженные сочным мясом, спелыми фруктами и кубками редчайших выдержанных вин. Самые экзотические деликатесы подавались здесь — жареный лебедь, фаршированный инжиром; миноги, политые соусом гарум; жареные в меду сони, паштеты из соловьиных и павлиньих языков, печень рыб-попугаев, устрицы в соусе из перца, яичного желтка, уксуса, гарума, оливкового масла, вина и мёда. Гости издавали одобрительные звуки, набивая свои рты, время от времени останавливаясь, чтобы погладить соблазнительных рабынь, что стояли на коленях рядом, наполняя золотые кубки вином.

Во время трапезы Гай потчевал гостей историями о своих завоеваниях и открытиях в Новом Свете.

— Я нанес на карту нетронутые земли, которые никогда не видели глаза римлян! — воодушевленно заявил он, сверкая глазами. — Одни только лес и меха обогатят нашу Империю сверх всякого воображения. А местные жители… — усмехнувшись он потрепал по щеке зардевшуюся от смущения рабыню, — некогда свирепые дикари, стали самыми послушными подданными, что служат нам как рабочими, так и игрушками для развлечения.

Прокураторы кивали и улыбались, явно вдохновленные этими рассказами.

— Император будет рад услышать о вашем успехе, — заметил Квинт. — Он поручил мне передать, что ваше имя упоминается с высочайшей похвалой в Капитолии.

Гай просиял от гордости.

— Я живу, чтобы служить Цезарю, как и все мы. Но я хочу показать вам больше. Пожалуйста, следуйте за мной.

С этими словами он поднялся с ложа и направился к заднему крылу виллы, его гости проследовали за ним. Они прошли через сады, пока наконец не достигли тяжелой бронзовой двери, окованной железом, перед которой стояли два огромных черных раба, вооруженных зловещего вида копьями.

— Это моя мастерская, — величественно объявил Гай, доставая маленький золотой ключ, чтобы открыть портал. — Здесь я провожу свои эксперименты и наблюдения. Я бы не стал показывать это никому, но вы, господа, — самые привилегированные посетители…

Он распахнул дверь, чтобы открыть обширное пространство, заполненное всевозможными странностями — диковинными зверями в клетках, странными органическими образцами, плавающими в банках, пузырящимися стаканами с цветными жидкостями. Стены были заляпаны кровью и внутренностями. На каменных алтарях лежали обнаженные тела, покрытые глубокими надрезами. В центре комнаты стояла огромная клетка, в которой сидело около дюжины прекрасных юношей и девушек. Они были голыми, как в день своего рождения, за исключением ошейников и поводков.

—Узрите последние плоды моих исследований, — провозгласил Гай. — Я успешно привил человеческие черты и конечности животных, создав два десятка звериных рабов.

Величавым жестом он указал на боковую камеру, где в клетках сидело около дюжины чудовищных существ. Это были гротескные помеси человека и зверя — человек-ягуар, человек-бизон, человек-волк и многие другие. Но зверь, который заставил правителей ахнуть от ужаса и изумления, был химерой лошади и аллигатора.

— Мой magnum opus, — самодовольно сказал Октавиан, пока Эквинара с трудом удерживала дюжина черных рабов. — Запомните хорошенько, ибо перед вами будущее наших непобедимых армий и домов удовольствий Рима.

— Это потрясающе, — воскликнула Каллиста, широко раскрыв глаза от извращенного восхищения, — как вам удалось добиться таких успехов?

Гай начал излагать свои теории — что, соединив самые низменные похоти зверя и человека, он мог бы вывести существо с чистыми похотливыми инстинктами, чтобы служить плотским желаниям своего хозяина. Гости внимательно слушали, время от времени задавая вопросы. Гай объяснял свои методы, показывал записи и диаграммы. Все гости восхищались его гением.

— Но хватит болтовни — я уверен, что вы все жаждете снова промочить горло. Банкет ждет! Давайте перейдем в триклиний и попробуем некоторые из лучших вин, какие только делались в Империи — во славу Рима и всех наших богов!

Солнце уже клонилось к закату, вилла купалась в теплом сиянии сотен факелов, когда начался ритуал. В пышных садах был воздвигнут огромный алтарь, украшенный золотом и драгоценностями. Воздух был пропитан ароматом ладана и пульсирующими ударами барабанов. В самом центре пира была возведена большая сцена, где труппа актеров и музыкантов разыграла сложную пантомиму в честь Венеры-Прародительницы, воссоздав ее рождение из морской пены. Танцоры-мужчины и гибкие танцовщицы из Египта, Греции и Сирии, извивались и имитировали соитие, в то время как другие невольники играли на волынках и барабанах.

Гай стоял во главе алтаря, великолепный в своей мантии из тончайшего шелка украшенного тирским пурпуром. Его дети стояли по бокам от него: Ария в прозрачном платье, которое не оставляло места для воображения, Марк в простой белой тунике, облегающей его худощавую фигуру. Перед ними на алтаре богини лежал большой черный бык с крепко связанными ногами, его бока раздувались как кузнечные меха, налитые кровью глаза дико смотрели на людей.

Пока собравшаяся толпа смотрела на представление, Гай поднял руки и начал петь, его голос то поднимался, то опускался в древних гортанных слогах. Младшие жрецы ответили гудящим ответом, их голоса сплетались с его в величавой симфонии.

Ария держала в руках золотую статуэтку Венеры, ее волосы были распущены и струились по спине, словно река меда. Она покачивалась в такт музыке, ее бедра волнообразно двигались в чувственном танце. Марк преклонил колени у ее ног, закрыв глаза и подняв руки в мольбе.

Ритуал, построенный на бешеном крещендо, подходил к кульминации, его участники все больше впадали в экстатическое безумие. С последним криком Гай опустил жертвенный нож по сверкающей дуге, вскрыв горло огромного черного быка.Зверь заревел в агонии, когда его кровь хлынула наружу, забрызгав алтарь и ожидающих прислужников. Ария протянула чашу, чтобы собрать дымящуюся кровь, затем поднесла ее к губам и сделала большой глоток. Она передала его Марку, который осушил его с таким же наслаждением. Алые ручейки потекли по его подбородку, капая на его грудь, он содрогнулся от внезапного оргазма, его семя беспрепятственно хлынуло на алтарь.

Когда последние капли крови были собраны, Гай запрокинул голову и рассмеялся, звук был полон безумия. Тени, казалось, извивались и скручивались вокруг них, живые темной и древней силой.

— Пусть богиня станет свидетелем нашей преданности! — воскликнул он, и его голос прогремел в ночи. — Пусть она дарует нам силу тысячи мужчин, похоть бога! Сегодня ночью мы пируем, трахаемся и наслаждаемся ее славным именем!

Толпа откликнулась громким ревом, барабаны достигли лихорадочного тона. Гай прижал к себе дочь и прошептал ей на ухо:

— Сегодня ты будешь обслуживать наших гостей, дочь моя. Пусть они увидят, что в тебе течет кровь Октавиана.

— Как скажешь, отец, — ответила Ария, украдкой бросив взгляд на сребровласую Каллисту.

Ночь тянулась в дымке вина, секса и еще более темных удовольствий. Октавиан восседал во главе стола, как своем троне, настоящий бог-король, распределяющий милости и жестокости по своему усмотрению.Октавиан пробовал все прелести, которые мог предложить его дом: от упругой задницы светловолосой девушки до грубого внимания от мускулистого черного мужчины. Он совокуплялся со своими детьми, с рабами и гостями, со всеми, кто привлекал его внимание и заставлял его член твердеть — а в какой-то миг его желание возбуждали буквально все.

Пир бушевал среди звезд, подпитываемый обильным питьем и развратным весельем. Пышные груди вздымались, а упругие ягодицы колыхались, когда черные рабыни исполняли свои непристойные танцы. Марк и дюжина нубийских женщин во главе с Далилой направились в виноградники на ночь дионисийского веселья, сопровождаемого боем барабанов и песнопениями в честь богов Африки. Однако очень скоро нубийские рабыни-"вакханки» намеренно отстали от молодого господина и его гостьи, оставив их в глубине садов. В тот же миг жрица повернулась, приблизив свое лицо к лицу Марка.

— Склонись перед Черной Венерой, белый мальчик. Она — царица! Мама Йемайя, Мама Ошун, Мать Астарта, Мать Изида, Инанна, Иштар, Афродита, Киприда, Киферия, Она — все!

Глаза Делайлы, темные и знающие, сверкали первобытным голодом, потребностью обладать и быть обладаемой. Любой, кто смотрел в эти глаза в такой миг, когда жрицу наполняли духи-лоа, сразу попадал в ловушку чернокожей жрицы, порабощался ее красотой и ее волей. Не избежал этой участи и Марк, чей взор замаслился от похоти и покорности, когда жрицы Черной Венеры уселась на алтарь из черного мрамора, возле которого Марк обычно проводил свои оргии и обряды.

— Будь хорошим мальчиком и съешь мое влагалище, — проворковала Делайлы, ее голос был низким и гипнотическим. — Используй свой язык и я дам тебе мою черную задницу.

Рухнув на колени, Марк пополз вперед, его движения были медленными и механическими, словно его тянул невидимый поводк. Он встал на колени перед ней, его лицо было на уровне ее промежности. Делайла подняла ногу и положила ее ему на плечо, открываясь ему.

— Попробуй меня, — приказала она.

Марк немедленно повиновался, зарывшись лицом между бедер Делайлы. Он лизал и сосал ее со страстью голодного, внезапно допущенного на пир. Его язык глубоко проник в ее складки, высасывая ее соки. Марк истово вдыхал ее запах, этот пьянящий мускус секса и власти. Делайла прижалась промежностью к его лицу, схватила его за волосы и притянула его ближе, полностью утопив юношу в своей терпкой и влажной плоти. Ее соки текли по его подбородку, когда он трахал ее влагалище своим языком, упиваясь ее солоноватым нектаром, словно святой водой.

Через несколько минут Делайла оттолкнула Марка. Он упал на задницу, тяжело дыша и ошеломленный. Его лицо было покрыто ее соками, блестящими в лунном свете, как роса на черной орхидее.

Делайла плавно развернулась, обнажив свою круглую задницу. Это было нечто прекрасное: две идеальные сферы темной плоти, спелые и сочные. Жрица раздвинула свои ягодицы, обнажив темную складку своего ануса, что, казалось призывно подмигнул ему .

— Склонись перед божественным задом, — приказала она.

Марк пополз вперед, не отрывая глаз от ее задницы. Он зарылся лицом между полушариями Делайлы, облизывая ее анус, как собака в течке. Его язык кружил вокруг ее сфинктера, дразня его, заставляя дрожать и сжиматься. Делайла откинула голову назад, застонав от блаженства.

— Даа …

Марк с наслаждением ел ее задницу, его язык глубоко проникал в ее темную пещеру. Он лизал и причмокивал, его звуки непристойно разносились в ночном воздухе. Делайла откинула голову назад, застонав от блаженства, одной рукой вцепившись в волосы юноши, чтобы удержать его на месте. Удовольствие свернулось в горячий и тугой клубок внизу ее живота, когда Марк пробовал ее самые интимные места. Другая ее рука скользнула вниз, чтобы потереть клитор, поглаживая себя до содрогающегося пика, пока язык сына прокуратора творил свое волшебство на ее заднице.

Когда последние волны ее кульминации утихли, Делайла притянула парня к себе, чтобы он оседлал ее бедра. Она чувствовала, как его твердый жар настойчиво давит на ее скользкие складки.

— Возьми меня, — промурлыкала она. — Трахни меня, как сучку в течке.

Со стоном Марк рванулся вперед, его восставший член канул во влажном жару Делайлы. Она вскрикнула, обхватив его талию ногами, пока Марк вбивался в нее жесткими, глубокими толчками. Мокрый шлепок плоти о плоть разнесся эхом по саду, смешиваясь со стонами удовольствия. Делайла провела ногтями по спине юноши, подгоняя его, требуя больше, сильнее, быстрее.

— Кончи для меня, — выдохнула она, сжимая мышцы вокруг его ствола. — Наполни меня своим семенем.

Марку не нужно было больше поощрений. Сдавленно вскрикнув, он вонзился в Делайлу в последний раз, его член пульсировал семенем, наполнявшим ее недра. Она кончила вместе с ним, ее тело содрогалось, сжимаясь вокруг него, как тиски, когда наслаждение охватило ее.

Они рухнули на землю, мокрые от пота и тяжело дышащие, потерявшиеся в их взаимном блаженстве. Делайла провела руками по спине мальчика, прослеживая красные линии своих ногтей. Она протянула один палец и прижала его к губам Марка. Он открыл рот и начал сосать с бессмысленным голодом, пуская слюни на ее костяшки. Делайла улыбнулась.

— Ты удовлетворил богиню, — пробормотала она, проводя языком по его уху. — Возможно, если ты будешь вести себя очень хорошо, я позволю тебе снова поклоняться на алтаре Черной Венеры.

Марк мог только стонать в ответ, все еще глубоко погребенный в божественном теле. Он знал, что Делайлы, этого символа темной, первобытной красоты, никогда не будет достаточн для негоо. Он с радостью провел бы остаток своих дней, служа ее удовольствию, желая быть использованным для ее развлечения, чтобы его плоть была вылеплена, как глина, чтобы исполнять все ее прихоти и желания.

Каллиста, вместе с Арией и ее светловолосыми наперсницами удалились в кипарисовую рощу для свершения обрядов в честь Гекаты-Дианы. Среди высоких деревьев стоял большой алтарь перед мраморной статуей Богини, ее три лица были строгими и прекрасными. Каллиста стояла обнаженной перед алтарем, умащенная маслом и священными травами, остальные жрицы — сама Ария и ее наперсницы выстроились в круг рядом с ней. У их ног скорчилась связанная по рукам и ногам пленница — смуглая наложница Аманегава, которую Гай Октавиан подарил дочери. Ее взгляд сейчас был пустым и потерянным — перед ритуалом Ария позаботилась о том, чтобы опоить рабыню колдовскими зельями Гекаты.

Помощницы Арии уложили женщину на алтарь и Каллиста подняла клинок из черной стали.

— О Трехликая, Богиня магии и владычица ночи, — пела она. — Мы приносим тебе эту скромную жертву девственной крови и непорочной плоти. Предложи свое тело Диане, свой разум Селене, свою душу Гекате.

Она вырезала на груди рабыни колдовской знак и женщина, вдруг очнувшись от своего оцепенения, дико завыла, когда жрица запела на языке, который был старше Рима. Плоть Аманегавы начала меняться, из ее рук и ног пророс пушистый мех. Ее лицо вытянулось в звериную морду.

Ария с благоговением наблюдала, как плененная рабыня превратилась в диковинное существо, получеловека, полуволка. Она рычала и щелкала зубами, пытаясь сбросить свои путы.

Каллиста повернулась к послушницам.

— Кто первым вкусит дар Богини?

— Я! — шагнула вперед Ария.

Она опустилась на колени, и Каллиста держала челюсти существа открытыми, запрокинула его голову назад и одним ударом кинжала перерезала горло рычащей и клацающей клыками женщине-волку. Ария глубоко выпила кровь, которая текла из ее горла — и она была горячей и сладкой на ее языке. В следующий миг Ария почувствовала, как она воспарила в небо на серебряных крыльях. Каллиста летела рядом с ней, через страну вечной красоты и бесконечной ночи… Ария повернулась к Каллисте, ее глаза светились поклонением.

— Моя Верховная Жрица… моя Богиня…

Каллиста хищно улыбнулась в ответ.

— Теперь ты одна из нас, моя дорогая. Мир наш. Сила Богини, и нечестивые искусства, и все удовольствия и боль, которые мы когда-либо могли пожелать.

В самый разгар пира и Октавиан удалился в свои лаборатории, оставив гостей на поручение своих самых доверенных помощников — у него самого были более важные дела. Весело насвистывая, он осматривал свой зверинец ужасов. Рычащие твари, чудовищные результаты его экспериментов — человек, зверь и растения перемешались способами, которые бросали вызов богам и вызывали невольное отвращение. Все они были его детьми. Его наследием.

С невольной болью утраты Октавиан вспомнил своего отца. Храброго полководца, который завоевал эту землю для Рима, но погиб в последней кампании. У него остались младенец-сын и безутешная вдова, очень скоро последовавшая за отцом в могилу. Октавивна воспитывали фамильные жрецы Сатурна, чтобы он вырос в человека с аппетитами и амбициями превзойти своего отца и создать собственную империю. Он покупал и продавал рабов, золото и слоновую кость, экспериментировал с новыми культурами на плантациях, пока, наконец, не объявил эту плодородную землю своим владением. Теперь его дети унаследуют королевство, которое невозможно себе представить. Его наследие было обеспечено.

Октавиан снова выпил вина, погрузившись в размышления, пока какой-то шум не вывел его из задумчивости. Спешащий, скребущий звук. Он обернулся и увидел, как из тени возникло совершенно невообразимое чудовище — человеческие глаза и ищущий яйцеклад, все извивающиеся ложноножки и сталкивающиеся жвалы. Еще один из его наиболее удачных гибридов, который он пока не решался показать гостям. Существо пристально уставилось на него и звучно щелкнуло острыми клыками. Октавиан почувствовал прилив смешанного страха и волнения. Этот зверь превосходил все, что он создавал раньше. Невыразимые мысли поднимались, словно пузыри, из глубин его разума.

Прокуратор улыбнулся, его язык высунулся, чтобы смочить губы, его ладонь скользнула вниз, коснувшись затвердевшей выпуклости на его тоге. Он всегда знал, что этот день настанет. Теперь он наконец исполнит свое темное предназначение и создаст истинные мерзости. Истинные чудеса. Сами боги будут дрожать перед Гаем Корнелием Октавианом, когда увидят плоды его творения. Луна висела низко в небе, когда он шагнул вперед, чтобы поприветствовать свое новое потомство.

 

Изменено 13 May пользователем Каминский