Конец Балтийской войны. Правый поворот

[de_Trachant]

на самом деле, конец Балтийской войны ещё в процессе написания и редактуры, однако я понимаю, что уже слишком сильно затянул повествование, и надо двигаться дальше. Поэтому из загашников достаётся текст про непосредственно переворот, в качестве "залога" для продолжения всей альтернативы. Балтийская война будет дописана до конца года, со всеми картами, обещаю.

ч.1. Ежовская папка

ч.2. Командировка тов.Свердлова

ч.3. События в Москве ... ...ря 192... года

ч.4. Создание ОСП

 

 

 

 

 

 

 

 

Изменено 11 November пользователем de_Trachant

[de_Trachant]

ч.1. Ежовская папка

Начало знаменитой в будущем "папке" дал возмущённый доклад товарища Константинова о возмутительном поведении зав.орготделом Компартии Казакстана Н.И.Ежова. Оный товарищ был в Киркрае в командировке, в ходе которой сотрудничал с гражданином Ежовым по рабочим вопросам. Жили они оба в гостинице, и иногда (вернее, практически всегда) после работы выпивали. И в процессе одной из пьянок произошли возмутительные, с точки зрения Константинова, вещи:

"Едва я разделся и лег в кровать, смотрю, Ежов лезет ко мне и предлагает заняться педерастией. Меня это ошеломило и я его оттолкнул, он перекатился на свою кровать. Только я уснул, как что-то почувствовал во рту. Открыв глаза, вижу Ежов сует мне в рот член. Я вскочил, обругал его и с силой отшвырнул от себя, но он снова полез ко мне с гнусными предложениями"*

Возмущённый Константинов по приезду домой, в Новосибирск (служил он начальником Военторга СибВО), тут же подал жалобу по партийной линии, которая попала в цепкие лапы отдела Наркомата Госконтроля по Центральной Сибири и Киркраю. Ещё не зная о том, что вытянул натуральный бриллиант, руководитель этого отдела эсер Файнберг направил в Кзылорду оперативную группу, имея целью максимум окоротить фракцию леваков, к которым Ежов примыкал. Когда же взятый в оборот прямо у себя на квартире и сильно подпоенный Ежов начал давать показания, сотрудники НКГК не поверили своим ушам. Плача и каясь, Ежов сознался в буржуазном пороке гомосексуализма, и поведал о своих любовных связях, в которых оказались замешаны, например, профсоюзник Боярский-Шимшелевич, сотрудник ВОХР Дементьев, а также... бывший "московский смотрящий" в КНПК, член ВЦИК и руководитель Центризбиркома Филипп Исакович Голощёкин (причём Ежов ласково называл того "Шая"). Порочная связь карлика и Шаи не могла не заинтересовать стоявших за Файнбергом сибирских эсеров, а потому Файнберг и его непосредственный босс, начальник УНКВД по Сибири Евгений Колосов (воленародовец), срочно вышли на своего партийного товарища - начальника Инспекции органов советской власти НКГК Николая Сергеевича Калашникова, после чего в Москву выехал со свежим компроматом лично Колосов, который кроме Калашникова также искал председателя Московского отдела ГПУ НКВД РСФДР Закса и начальника 2-го (особого) отдела 2-го (секретно-оперативного) управления ГПУ Александровича. Обеспечив прикрытие со стороны политической полиции, Калашников и Колосов конспиративным образом изловили Голощёкина и имея на руках свежий ежовский компромат наскоро его раскололи схожим с Ежовым образом. Не то чтобы однополая любовь была порицаема в РСФДР сама по себе (кое-где в угаре разгула и похлеще вещи случались), но "буржуазно-разложенческая" связь между двумя высокопоставленными большевиками могла вызвать ненужные роптания, и поставить крест на карьере участников этой связи. Поэтому Голощёкин кочевряжиться не стал, и полностью отдал себя в руки госконтролёров (будучи свято при этом уверенным, что те действуют законным образом, что являлось не совсем правдой: разработка фигур такого высокого уровня обычно проводилась под руководством самого наркома госконтроля, но Калашникову удалось удачно подсунуть пьяному Куйбышеву на подпись бумажку с разрешением заняться этим делом самостоятельно). И в ходе последующего допроса подтвердил систематические и громадные (до 25% голосов) подтасовки на выборах как в СНД, так и во ВЦИК. С цифрами, которые скрупулёзно фиксировал "для истории".

 

Шло самое начало 1927 года, когда "банда четырёх" уже серьёзно закрутила гайки в собственной партии, и начала перекрывать кислород другим партиям, фактически оттерев тех от любого руководства в стране. "Радикально-коммунистический блок" из РКП (голосующей по воле ЦК, находящегося под полным контролем свердловцев), спиридоновско-прошьяновской ПР/РК, Украинского отдела РКП, КПЛиБ и КПТ имели безопасные 270 голосов в СНД и 57 во ВЦИК. Даже соединившись вместе, нерадикальные коммунисты (ПНК, УКП(о), КРПУ, КПКК ,РКМП (не "Россия которую мы потеряли", конечно, а коммунистическая мусульманская партия Вахитова, Алкина и Муртазина) и КомБУНД - 82/17 мест), регионалы (черновцы, УСП, закавказцы и прочие - 57/12 мест), аграрии (масловцы и казаки - 34/7 мест) и эсеры-"воленародовцы" (35/7 мест), не смогли бы набрать большинства для противодействия свердловской клике. Имея на руках "ежовскую папочку", нетрудно было подсчитать, что при честном подсчёте голосов блок "банды четырёх леваков" набирал бы около 180 мест в СНД и не больше 40 - во ВЦИК. Но взять и просто озвучить цифры с трибуны, или подать их в печати - означало просто выставить себя с голой задницей против сабли: обладая полнотой власти в стране, Свердлов и компания просто-напросто устроили бы такому выступлению обструкцию, объёвив фальшивкой, а потом по-тихому придушили бы оратора в кулуарах, фигурально выражаясь. Тем не менее, папочка всё ещё оставалась убийственным компроматом на коллективное верховное руководство РКП - и старшие партийные товарищи, явно видя накал фракционной борьбы у коммунистов, обострившийся после "высылки в Сибирь" Рыкова и прочих "красинцев", решили сыграть на этом, предложив правым коммунистам блок против левых, приложив к этому блоку ежовский компромат в качестве запального шнура подкладываемого под Свердлова СВУ. Для этого в столицу вновь выехала полутайная делегация в составе Колосова и члена Сибсовнархоза Льва Гольдмана (коммуниста) Формально они ехали раздельно, каждый на консудьтацию по каким-то вопросам в Оргбюро своих партий, а фактически бывший меньшевик Гольдман, как член неформальной группы "сибирской объединённой правой", ехал за консультацией к своим старым товарищам по ЦК Богданову и Базарову. Через Богданова, почти оттёртого от реальной власти, Колосов и Калашников вышли на Енукидзе, давно уже располагавшегося на месте эдакого "медиатора" между коммунистами и народниками, на правах старого и уважаемого члена социал-демократии. Енукидзе снабдил сибирских эсеров контактами "высланных в Сибирь" Рыкова, Рютина и компании (к которым было с улицы на кривой козе не подъехать, даже если работали эти товарищи в одном и том же здании СибСНК). Тем самым к лету 1927 года, в аккурат к началу войны, в Сибири сложился центр заговора против "банды четырёх", в составе выкинутых из столицы лидеров правых большевиков, их товарищей по фракции в ЦК, а также столичных и региональных эсеров-"народовцев" - буквально воссоздалось ядро "объединённого фронта" конца 1917 года, когда сторонники однородного социалистического правительства из разных партий больше доверяли друг другу, чем радикалам-сопартийцам. 

 

Возникал извечный русский вопрос - "что делать"? Превозмочь "банду" легальными способами, что парламентскими, что партийными, не представлялось возможным. Оставалось силовое решение проблемы - скажем, изоляция верхушки от внешнего мира с целью шантажом и угрозами заставить покинуть занимаемые посты, не вынося, таким образом, сора из избы. Но силовое решение означало привлечение силовых структур, что автоматически означало риск возникновения боевых действий и эскалации их вплоть до новой граджанской войны. Тем более что расклады в этих самых силовых структурах были далеко не так однозначны. Однозначно на стороне Свердлова и его команды находился аппарат РВСР (среди колебавшихся можно было назвать куратора спецслужб Гусева и зиновьевца куратора флота Лашевича, а также принципиальную начальницу Агитпропотдела Политупра Землячку), руководимое родственником Свердлова Ягодой Управление Военконтроля (в подчинении у которого находились отряды ЧОН), а также возглавляемые свердловцами Борчаниновым ВОХР ВСНХ, М.Кадомцевым Желдормилиция, и часть верхушки ОГПУ, в частности  1-й зампредседателя Белобородов и начальник 2-го (государственной безопасности) управления Аванесов (правда, внутри своего управления Аванесов мог рассчитывать только на 1-й (оперативный) отдел Петерса) и Управление войск ГПУ И.Кадомцева (в которые входили 1-я дивизия войск конвойной стражи и Дивизия особого назначения при ВЦИК). Лояльным свердловцам, но не безусловно, было Регистрационное управление Штаба РККА (контрразведка). Строго антисвердловски, а, значит, прозаговорщически были настроены флот (причём как наркомат, так и Главное управление Морских сил Республики - в этом Раскольников и Беренс были солидарны), а, значит, и флотские разведка и контрразведка; ряд ВВУЗов, руководимые "полковниками" (Московская объединённая военная школа, Школа тяжёлой артиллерии, Бакинская военная школа и т.д.); армейская разведка и в целом Штаб РККА скорее сочувствовали заговорщикам, а вот военные округа, возглавляемые харизматичными командующими - Муравьёвым, Махиным, Егоровым и т.д. зависели непосредственно от самих командующих. Конечно, Белорусский ВО, накачиваемый Тухачевским, был строго просвердловский. Сильные антисвердловские настроения наблюдались на транспорте (где профсоюзники были почти повсеместно угнетаемы партийными крикунами), и условно-сочувствующими можно было назввать НКВД и НКВВТ, в каждом из которых была своя "мини-спецслужба". Подчёркнутого нейтралитета держался Моссовет Артёма, ВУЦИК Пятакова, ЦИК Донбасса (Ворошилов) и ЦИК Ширванской АССР (Киров), неприязненно к свердловцам относились ЦИК Беларуси (Мясников), Абхазии (Лакоба), Дагестана (Коркмасов), Киркрая (Байтурсынов), а также Северного (Зубарев), Волго-Вятского (Жданов), Нижневолжского (Вольский), Северокавказского (Муралов), Сибирского (Рыков), Дальневосточного (И.Смирнов) краёв и Чернозёмной области (Антонов-Овсеенко); на стороне же "банды четырёх" находились Петросовет (Зиновьев), ЦИК Туркестана (Зеленскоий), ЦИК Средневолжского края (Цвиллинг) и Уральской области (Чуцкаев).

 

После "что делать" нормальный русский интеллигент, конечно, задумается над вопросом "кто виноват", но на этот вопрос ответ был и так очевиден, поэтому логичным стал другой - "как нам обустроить Россию"? Правые большевики, припёртые к стенке, вынуждены были соглашаться на значительные уступки. Эсеры, само собой, понимали, что в одиночку они руководство страной не потянут, к тому же находиться в коалиции с "красинцами" им было приятнее и привычнее, чем, например, с закавказскими демократами, "независимыми казачьими депутатами" или представителями Союза мусульман Туркестана. После "отставки" свердловцев, и последующих перевыборов, предлагалось поделить "по-братски" министерские портфели, ликвидировать "излишние" силовые структуры, навроде Реввоенсовета, и усилить структуры другие, обеспечивающие систему сдержек и противовесов. Главных спорных моментов было ровно три. Во-первых, следовало обезопасить самих себя от цезаризма, внушив армии идею противоположную - цинциннатства. Во-вторых, решить, как обезопасить страну от повторения "бандоварианта" в будущем. Ну и в-третьих, возникала вечная проблема "первых лиц". Конечно, неуспешное решение первой проблемы само собой приводило к успешным решениям двух остальных, но... Но военная диктатура ещё со времён Корнилова была жупелом для русских социалистов. К тому же, памятуя некоторые странности отдельных военных, например, Тухачевского**, лучше было не рисковать. К счастью, эсеровские товарищи в армии - Шкловский, Иорданский - утверждали, что новых бонапартов среди них не имеется. Главное - мягко и аккуратно не допускать до рычагов управления товарища Муравьёва. Например, найти ему необременительную синекуру. А ещё (на этом армия настаивала особо) - разогнать Военконтроль, заменить Реввоенсовет на нормальный Генеральный штаб, и прекратить некоторые из практик, введённых ещё при Троцком, навроде классового отбора учащихся военных учебных заведений. На эти условия заговорщики согласились с лёгкостью. Рабоче-крестьянская Красная армия оказалась разделённой на клики - молодых и дерзких адептов "классовой армии" Фрунзе-Тухачевского, "полевых командиров" из бывших левых эсеров и левых большевиков, и социально-консервативных "спецов". "Банда четырёх" опиралась на первую группу, воспевала вторую (пытаясь встроить её в первую), и всячески подавляла третью; в условиях декларируемого плюрализма "спецы" чувствовали возрастающую несправедливость, и легко пошли на контакты с теми, кто обещал эту несправедливость исправить. Конечно, армия хотела быть аполитичной. Однако предлагаемая заговорщиками схема выглядела как защита республики от диктатуры, а, значит, была вполне приемлема для военных-республиканцев.

 

С проблемами номер два и три было сложнее. Основная причина прихода к власти Свердлова и компании виделась в том, что он смог манипулятивно подчинить себе сверхцентрализованную партию коммунистов путём получения большинства в ЦК, после чего вся партия дисциплинированно продолжила выполнять волю центрального комитета. Это не было чем-то новым - вождизм, слепое следование линии партии и критика фракционности были в порядке вещей в РСДРП ещё в XIX веке. Другие же партии, естественно, никак не могли повлиять на появление у большевиков партдиктатора. Договаривающиеся стороны неожиданно сами для себя пришли к старой черновской идее единой социалистической партии, построенной на смеси бакунинско-прудонистской федералистской идеи с марксистской идеей демократического централизма: в этой партии отдельные фракции и платформы существовали бы на широких горизонтальных связях, программа и устав были бы сформулированы максимально отвлечённо в духе "завета отцов-основателей", при этом сохранялось бы подчинение местных отделов решению центральных органов, которые в свою очередь были бы этим местным отделам подотчётны. Иными словами, система сдержек и противовесов рисовалась в воссоздании на партийном уровне принципа организации Советов, но не на словах (как было декларировано в Уставе РКП), а на деле. Конечно, допускалось бы существование и отдельных партий помимо Объединённой, но, во-первых, это по-прежнему должны были быть советские партии, а во-вторых, их влияние резонно предполагалось минимальным. Отдельным плюсом такой партии виделся расширенный ЦК и большое количество партсинекур, которые уже успели распробовать и к чему успели привыкнуть вчерашние подпольщики и их более молодые коллеги. Правда, эта партия и её региональные отделения фактически дублировали бы советские органы власти, но и от этого видели только плюсы: от сращивания партии с государством властная вертикаль только крепла (и окукливалась), а партийное положение в стране только усиливалось. При этом не предполагалось наличие какой-либо партноменклатуры (хотя такое понятие ещё только зарождалось): предполагалось наличие довольно многочисленного Центрального комитета, коллективное руководство редколлегией Центрального органа, не совпадающее с существующим административным деление на территориальные единицы, Оргбюро ЦК как административный орган и Политбюро ЦК как вырабатывающий текущую линию партии. Платформам и фракциям разрешалось иметь собственные печатные средства, но не "отжимать" издания у советских органов. В целом это можно было описать как "демократичнее Гоминьдана и БААС, авторитарнее ХДС/ХСС и РНПТ, в общем, что-то около ПОРП и СЕПГ".

 

Оставался вопрос о первых лицах как новой партии, так и государства. И здесь - в части государства - дискуссия сделала неожиданный поворот. Лидеры договаривающихся фракций - Богданов и Вольский, одновременно (и скорее всего согласованно) взяли самоотвод, чтобы уйти от малейших подозрений в диктаторских замашках. Троцкого, само собой, никто не рассматривал. Рыков планировал сосредоточиться на советском правительстве (и занять кресло премьера), Гоц - на народном хозяйстве (получив портфель председателя ВСНХ), а Дан - на партийном строительстве (и должность секретаря Оргбюро ЦК); Луначарского прекрасно устраивало кресло ни за что не отвечаюшего "президента", а вечного "борца за всё хорошее" птицу-говоруна Чернова в руководстве Политбюро ЦК не представлял себе ни один из договаривающихся. Нужен был человек, умеющий "стоять над сзваткой", работать медиатором, при этом свято блюсти традиции коллективного руководства, не гнушаться когда надо быть жёстким, но не перегибать, а ещё это должен был быть человек фантастической работоспособности, и в равной степени уважаемый членами всех партий, которые должны были войти в Объединённую. Перебрали множество кандидатур: на работоспособности отсеялись, например, Енукидзе и Калинин, на жёсткости - Абрамович и Каменев, на уровне межпартийного респекта - Иван Никитич Смирнов, Устинов, Жук и Коган-Бернштейн. По всем параметрам подходил, например, Рактиников, но у него был другой недостаток - возраст (на лето 1927 года ему исполнилось 62); те же, кто подходил идеально, в том числе по возрасту, к этому времени, увы, покинули этот мир, как Красин, Ленин и Мартов. Наконец, был достигнут компромисс, который заключался в фигуре, "слегка недотягивающей" по всем параметрам: с жёсткостью он мог иногда и перегнуть, но партдисциплине подчинялся; к ареопагу партийных лидеров никогда не причислялся, хотя давно уже перерос второй эшелон; наконец, в число заговорщиков этот товарищ не входил, и принять "булаву и клейноды" должен был постфактум, и не факт, что известный "себе на уме" революционер не заартачился бы, хотя отношение с группой Свердлова он имел подчёркнуто-нейтральное. Однако, кандидатура сооснователя Австралийской соцпартии, "бетонного большевика" и "Большого Тома" Фёдора Сергеева, известного когда-то в подполье как "товарищ Артём", а ныне председателя Моссовета, вполне устроила эсеровскую часть заговорщиков: многие знали его по совместной работе в Австралии либо на Донбассе, где Артём ставил во главу угла дело, а не партийную принадлежность отдельных товарищей; другим импонировала его безупречная революционная биография - крестьянин, с 1901 года в борьбе, студент эмигрантско-социалистической "Русской Высшей школы общественных наук" в Париже, опытный подпольщик, политкаторжанин; третьи смотрели на личность: бессребренник, живой острый ум, чувство юмора, лёгкое перо, хороший товарищ, работоспособен, не терпит дезорганизованности и расхлябанности. Кроме того, фракционных игр не ведёт, и большой командой не обзавёлся, стало быть - в диктаторы не полезет. Кандидатура Артёма была одобрена и коммунистами, и "народовцами". Теперь оставалось лишь дождаться подходящего момента.

__________________________________________
* реальные показания Константинова, события имели место в реальности, но в 1938 г.
** по некоторым воспоминаниям, будущий маршал рассматривал марксизм в связи с неоязычеством как подходящее выражение для свирепости русского народного духа...