Архив таймлайна Мира императора Германа

[Georg]

Это старый текст таймлайна. Новый - в теме "Таймлайн мира императора Германа".

[Georg]

Витигес был приведен в Константинополь и почтен саном патриция; он прожил там более двух лет, пребывая в милости у императора, после чего ушел от дел человеческих. Матасунту же, супругу его, император сочетал браком с братом своим Германом, патрицием. От них родился сын, тоже Герман. В нем соединился род Анициев с поколением Амалов, и он, с божьей помощью, таит в себе надежду и того, и другого рода.

Иордан. «Гетика».

Развилка этого мира произошла в тяжелых для Римской империи 540ых годах. Все дело управления империей в этот период испытывало большие затруднения в связи с экономическими потрясениями, вызванными Чумой. Все виды человеческой деятельности надо было начинать заново, но ни для одной отрасли это положение не верно настолько, насколько верно для финансов. Система налогообложения пришла в расстройство, и ее едва ли удалось восстановить до конца правления Юстиниана. Состояния колебались, изменялись и исчезали. Нечто подобное происходит с земными пейзажами после землетрясения. Для того чтобы вернуться к прежнему порядку, надо было кропотливо работать много лет. В результате правительство Юстиниана стало бедным правительством.

Сам Юстиниан, хотя и несколько оглушенный и ослабленный, был готов до конца идти по намеченному пути и толкать по нему других. Его иллирийская кровь, будучи упрямой стихией, не позволяла ему задуматься о том, что на свете существует отступление. Подданные Юстиниана с благоговением и ужасом взирали на растущую суровость цезаря, понявшего, что его усилия тщетны, но не оставившего свою решимость даже после того, как решимость растаяла в сердцах его подданных.

Юстиниан, положив остаток жизни на реанимацию экономики империи, стал очень неохотно тратить деньги. Весь остаток его царствования государственная мудрость диктовала необходимость строжайшей экономии, и, хотя расходы были уменьшены ниже всякого допустимого уровня, доходов все равно не хватало на содержание самых необходимых государственных служб.

Именно эта ситуация обусловила неудачу второй экспедиции Велизария в Италию. Юстиниан не имел свободных средств для финансирования войны с Тотилой, и предоставил Велизарию самому содержать себя и свое войско за счет той же Италии. Не было особых причин сомневаться, что такая задача по плечу Велизарию. Предыдущие войны в Африке и Италии кормили себя сами. Инновация заключалась в том, что отныне упразднялся государственный финансовый контроль, имперский командующий в Италии имел свое независимое казначейство, неподконтрольное правительству.

Поддерживать и пополнять свою казну командующий должен был самостоятельно, на свой страх и риск. Это таило в себе определенную угрозу - предоставление командующему итальянской армией независимых от государства финансовых полномочий могло автоматически привести к созданию независимого итальянского королевства. В некоторых кругах, так утверждает Прокопий, были уверены, что Велизарий немедленно поднимет знамя независимости, как только окажется на достаточном расстоянии от Константинополя. Возможно, Прокопий писал только о своих ожиданиях. Если так, то ему пришлось разочароваться. Велизарий отнюдь не рассматривал сложившуюся ситуацию как повод к мятежу. Ибо хорошо знал предел своих возможностей.

До того, как Велизарий прибыл в Италию и ознакомился со сложившейся там обстановкой, он сам выступил с предложением, чтобы война кормила себя сама. Первая горькая истина, которая дошла до его сознания, заключалась в том, что отныне в Италии такие методы ведения войны невозможны. Тотила захватил позиции, которые невозможно было отбить без больших сил, но Велизарий не мог даже собрать собственную дружину из людей, которых мог получить в свое распоряжение в Италии. Рушилась дисциплина и управляемость войск. Они не стали хуже, но утратили ту надежность, которую каждый военачальник должен чувствовать в своих подчиненных. Войска бунтовали и требовали денег, которые Велизарию негде было взять.

Окончательно лишила Велизария надежд смерть Феодоры, скончавшейся от рака в 548 году. Благодаря тому что Антонина долгие годы являлась alter ego Феодоры, Велизарий не только полагался на поддержку императрицы, но и оказался благодаря Антонине связан е ее придворной партией. Теперь эта партия рушилась. На первое место при дворе выходили враждовавшие с Феодорой родственники Юстиниана по мужской линии, прежде всего – его племянник Герман, благодаря браку и усыновлению причисленный к знаменитому римскому сенаторскому роду Анициев.

В Византийском временнике я неоднократно встречал мнение разных авторов о том что как полководец Герман превосходил Велизария. Но благодаря вражде с Феодорой его регулярно задвигали. Пока Велизарий покорял королевства, Герман оборонял старые рубежи Восточной империи (громя славян и кутиргуров во Фракии) либо подчищал хвосты за Велизарием (давя восстание Стоцы в Африке). Теперь была очевидна решимость Германа вернуть свое. Велизарий, не добившийся за это время в Италии ничего, благоразумно отступил и подал в отставку с поста магистра Италии.

Впрочем он не слишком прогадал. К моменту когда он прибыл в Константинополь, был раскрыт «заговор Артабана», в коем косвенно засветился Герман (в заговоре не участвовал, но именно его заговорщики собирались возвести на трон империи). Входя во все более жесткое противостояние с аристократией, которую облагали налогами, а так же с финансовой олигарихией, которую ограничение ростовщического процента и введение госмонополий лишало прибылей (и которая в ближайшем будущем составит «заговор аргиропратов» с целью убийства императора) Юстиниан нуждался в прочной опоре в столице. Герман, по смерти своего брата Вораида сосредоточивший в своих руках крупнейшее состояние в империи, становился центром притяжения аристократии.

Посему прибывший Велизарий был назначен командующим императорской гвардией. В сложившейся ситуации императору было гораздо спокойнее, когда Велизарий находился в Константинополе, а Герман — в Италии. Вопреки традиционной версии об «опале Велизария» должность, занимаемая им теперь, вовсе не была синекурой – в этой напряженной ситуации Велизарий снова, как во времена Ники, обеспечивал Юстиниану опору в столице. Велизарий пышно титуловался презентальным магистром востока, комитом схол и патрицием. Как пишет Гетеростеригос, Велизарий в это время принимал участие в работе Шестого Вселенского собора, ведя переговоры с итальянскими епископами и папой Вигилием (точнее прессуя их по поручению императора ).

Только в 562 году, когда несколько доверенных офицеров Велизария приняли участие в заговоре аргиропратов, Велизарий по постановлению сената официально оказался в опале, на его имения был наложен секвестр а сам он показался под домашним арестом, но по окночании следствия Велизарий был оправдан. Как пишет Феофан Исповедник в своей хронографии под 562 годом:

"19 июля месяца патриций Велизарий был принят царем, причем получил по прежнему и все свои достоинства. Тогда же возвратился из Персии и магистр Петр, который заключил мирный договор с Хосроем на 7 лет относительнно Лазики и восточных провинций."

Скончался Велизарий в почете в марте 565 года, за полгода до смерти самого Юстиниана. "И это все о нем."

Напротив, Германа, идя на встречу его желанию, Юстиниан назначил магистром Италии. Этим ходом император не только убирал становившегося опасным племянника из столицы, но и обеспечивал частичное финансирование войны в Италии, где дела шли из рук вон плохо – Тотила снова захватил Рим и напал на Сицилию и Иллирик. Герман принял назначение будто концессию – он получал наместничество в Италии с широкой автономией, объединяя в своих руках административную, военную и финансовую власть едва ли не в тех пределах, в которых ею официально обладал Теодорих (тоже титуловавшийся патрицием и магистром Италии). В обмен Герман как богатейший землевладелец империи брал на себя частичное финансирование похода.

Герман взялся за дело очень энергично и создал ту армию и подобрал тот офицерский корпус, с коими позднее Нарзес в РИ завоевал Италию. Как пишет Прокопий:

«Своего племянника Германа император назначил полномочным вождем для того, чтобы вести войну против Тотилы и готов. Войско ему он дал небольшое, но денег дал значительную сумму и поручил ему собрать возможно более крупные силы во Фракии и Иллирии и со всей поспешностью двигаться в Италию. Он приказал вместе с ним двинуться в Италию и герулу Филемуту с отрядами симмахов, и Иоанну, бывшему зятем Германа и племянником Виталиана (назначенный магистром Иллирика, он имел там свое пребывание).

Тогда Германа охватило великое честолюбие, он захотел увенчать себя победой над готами, чтобы за ним в будущем осталась слава, что для Римской империи он сохранил Ливию и Италию. Когда в прежнее время Стоца стал узурпатором власти в Ливии и очень сильно упрочил за собой власть над нею, то Герман, посланный императором, победив сверх ожидания в открытом бою восставших, прекратил этот незаконный захват власти и вновь возвратил Ливию под владычество римлян, как мной рассказано в прежних книгах. И теперь, когда дела в Италии пришли в такое критическое положение, как я только что рассказал, он хотел приобрести себе и здесь великую славу за то, что покорив Италию, он вернул ее под власть императора. Прежде всего (так как у него давно уже умерла жена по имени Пассара) он взял себе е законные жены Матазунту, дочь Амалазунты и внучку Теодориха, так как Витигис уже умер. Он надеялся, что если вместе с ним при войске будет она в качестве его жены, то готы естественно постыдятся поднять оружие против нее в память владычества Теодориха и Аталариха. Затем, тратя большие деньги, полученные от императора и не щадя никаких личных средств, он неожиданно для всех собрал в самое короткое время большое войско из очень воинственных людей. Дело в том, что римляне, как люди опытные в военном деле, покинув без внимания многих начальников, у которых они были их личными букеллариями, последовали за Германом как из Константинополя, так и из Фракии и Иллирии. Большую энергию в этой вербовке проявляли сыновья Германа, Юстин и Юстиниан, которых, уходя на войну, он взял с собой. С разрешения императора он набрал себе некоторые отряды и из регулярной конницы, находившейся во Фракии. Также многие из славян, которые жили около реки Истра, привлеченные славой имени Германа, явились сюда и, получив крупные суммы денег, соединились с римским войском. Стекались сюда и другие варвары, собираясь со всех концов земли. И король лангобардов, имея готовыми тысячу тяжело вооруженных всадников, обещал немедленно их прислать.

Когда слухи об этом, даже превосходя действительность, стали достигать Италии (а в человеческих делах всегда так бывает, что молва, чем дальше, тем больше растет), готы отчасти испугались, отчасти почувствовали себя в безвыходном положении, если им придется воевать с потомками Теодориха. И римские воины, которые принуждены были против воли быть в рядах готов, отправив к Герману посла велели ему дать знать, что как только они увидят, что он явился в Италию и что его войско стало там лагерем, они без промедления всеми средствами постараются соединиться с ними. Ободренные всем этим, воины императора в Равенне, а также и в других городах, которые еще удалось их удержать в своей власти, воспрянули надеждами, почувствовали новую силу и решили со всей тщательностью охранять эти места для императора Также к те, которые раньше с Вером или с другими вождями, вступая с врагами в открытый бой, были побеждены при столкновении с неприятелями и бежали и теперь поодиночке скитались, кто где мог, когда они услыхали, что этим путем идет Герман, собрались все в Истрии и, поджидая его войска, не предпринимали ничего. В это время, так. как наступал срок, условленный между ним и Диогеном относительно Центумцелл, Тотила послал к нему и велел согласно договору сдать город. Но Диоген ему ответил, что он уже не уполномочен это сделать, так. как он слыхал, что полномочным военачальником в этой войне назначен Герман и что он ее своим войском находятся недалеко; что касается заложников, то он желает получить обратно своих, возвратив тех, которых он получил от готов Отпустив тех, которые были ему присланы, он усиленно наблюдал за охраной города, с нетерпением ожидая Германа с его войском. Вот в каком положении были здесь дела. Окончилась зима, и с ней кончился и пятнадцатый год (549-550) войны, которую описал Прокопий.»

Быстро выступить в Италию Герману не удалось – Тотиле удалось натравить на империю славян. Герман, стянув к этому времени армию в Сердике, выступил против них. Как пишет Прокопий:

«Славяне же, узнав точно от пленных, что Герман находится в Сардике, почувствовали страх. Среди этих варваров Герман пользовался большой известностью по следующей причине. Когда Юстиниан, дядя Германа, вступил на престол, анты, ближайшие соседи славян, перейдя Истр, с большим войском вторглись в пределы римлян, Незадолго перед тем император назначил Германа начальником войск всей Фракии. Герман вступил в бой с войском неприятелей и нанеся им сильное поражение, почти всех их перебил. За это дело Герман получил великую славу среди всех, а особенно среди этих варваров. Боясь его, как я сказал, и полагая, что он ведет с собою весьма значительную силу, как посланный императором против Тотилы и готов, славяне тотчас прервали свой поход. Избавившись от этой заботы, Герман велел всему войску готовиться, чтобы через два дня начать поход на Италию. Но какая-то злая судьба поразив его внезапной болезнью, заставила его окончить свой жизненный путь.

Так внезапно умер Герман, человек исключительной храбрости и энергии, во время войны прекрасный и искусный военачальник, все делавший самостоятельно, хороший организатор, во время мира и при счастливых обстоятельствах умевший очень твердо охранять законы и порядок государственной жизни; он был самый справедливый судья, ссужавший всем нуждающимся большие суммы и за них не бравший никогда никаких процентов, во дворце и при народе наиболее строгий и гордо державшийся, дома же радушный, приятный в обращении, откровенный и приветливый. Насколько у него было сил, он не позволял, чтобы во дворце происходили какие-либо правонарушения против установленных порядков; он никогда не принимал участия в заговорах византийских партий и не имел с ними общения, хотя многие из власть имущих доходили до такой глупости.»

Итак, злая судьба решила подождать. Герман не заболел, и прожил еще долго…

_______________________________________________________________________

Отразив славян, Герман выступил в Далмацию, где было решено зазимовать, организовав в Салоне базу для весеннего вторжения в Италию. Здесь, в Салоне, в старом дворце Диоклетиана, Матасунта родила сына, названного Германом Младшим. Этот ребенок в глазах остготов должен был стать неоспоримым кровным наследником Теодориха Великого.

Тотила осознавал весь масштаб угрозы, и всеми силами пытался предотвратить вторжение. С одной стороны он, желая отвлечь римские силы, начал вторжение на Сицилию, чрезвычайно важную для империи, с другой же развил дипломатическую активность на Балканах. Результатом стало очередное вторжение славян на Балканы. В это же время враждебную к империи позицию заняли гепиды, которые пропустили славян через свою территорию, а сами вскоре атаковали союзников империи, готовых принять участие в походе Германа – лангобардов, при этом вызвав на помощь кутиргуров.

Таким образом Тотила добился своего - весной 551 года Герман не смог двинуть армию в Италию, ибо необходимо было отразить вторжение славян и кутиргуров в Иллирик и Фракию.

В отличии от РИ, где за смертью Германа последовала временная дезорганизация, здесь Герман по прежнему осуществлял верховное командование и отслеживал всю ситуацию на Балканах. Получив известие о движении большого отряда славян во Фракию, он послал против них отборное войско во главе со своим зятем Иоанном (племянником знаменитого Виталиана) магистром Иллирика, получившим от остготов за свои кампании в Италии почетное прозвище Иоанн Кровавый.

(В РИ против славян было двинуто сборное из разных отрядов войско под командованием евнуха Схоластика. Это войско окружило славян у Адрианополя, но из-за раздоров полководцев и недисциплинированности вступило в непродуманное сражение и было разбито. Славяне продвинулись в Астику, и лишь у самых длинных стен их атаковали подошедшие войска из армии Германа, разгромили их и отбили полон и добычу.)

Здесь же своевременно посланный Германом Иоанн успел соединиться с фракийскими войсками и сосредоточив командование, разгромил славян под Адрианополем. Вырваться из окружения удалось не многим. Известие об этом сражении заставило второй отряд славян, целившийся в Македонию, спешно отойти обратно за Дунай.

Однако нашествие отнюдь еще не закончилось. Главные и наиболее мощные силы словен («огромное полчище»), пропущенные гепидами через свою территорию, оказались Иллирике. В то же время во Фракию вторглись кутригуры, которых призвали гепиды в качестве наемного войска для борьбы с лангобардами. Не желая кормить за свой счет кочевников до окончания (в 552г.) перемирия с соседями, гепиды натравили их на Империю. Герману пришлось лично выступить против славян, причем с явно недостаточным войском – лучшие силы были посланы с Иоанном во Фракию, к тому же необходимо было оставить часть войска в Салоне, которой угрожал флот Тотилы. Герману пришлось отказаться от сражения и применить иную тактику - следуя за славянами, непрестанно маневрируя и беспокоя их нападениями, не давать им распускать войско для захвата добычи и пленных.

Иоанн меж тем должен был прикрыть Фракию от кутиргуров, но этого не потребовалось – утиргуры, отрабатывая получаемую от Юстиниана субсидию, напали на кочевья кутиргуров, и тем пришлось быстро уйти с римской территории. Недалеко от устья Дуная между кочевниками произошло сражение, в котором кутиргуры были разбиты. Иоанн срочно двинулся на помощь Герману в Иллирик. «Полчище» славян было перехвачено Германом и Иоанном у Дуная и разгромлено. Пленные славяне были включены в армию для похода в Италию.

Тотила все это время безуспешно пытался взять Анкону. Его флот курсировал в Адриатическом море вдоль побережья Греции, блокировал Салону и оказывал помощь войскам, осаждавшим Анкону. Остготы разорили Керкиру и сделали высадку на побережье Эпира, очевидно рассчитывая действовать совместно со славянами. Но в конце лета имперский флот во главе с патрицием Либерием атаковал остготов у Анконы. Как писал Прокопий, «варвары, вследствие неумения вести морской бой, вели это сражение в полном беспорядке». Победа, одержанная Либерием, вернула имперцам господство на море, позволив свободно использовать морские коммуникации.

К началу 552 года были устранены все препятствия для похода в Италию. Обескровленный понесенными потерями дунайский союз славян более не угрожал империи, и, как и в РИ во все оставшееся царствование Юстиниана не было ни единого славянского набега. Кутиргуры были заняты войной с утиргурами, а гепиды – с лангобардами. Флот Тотилы был разгромлен, что обеспечило безопасность Сицилии и побережья Иллирика, а так же позволило снабжать уцелевшие имперские гарнизоны в Италии. Герман послал своего старшего сына Юстина с войском в Паннонию на помощь лангобардам против гепидов, и оно приняло участие в решающем сражении. (В РИ войско на помощь лангобардам так же посылалось, но не успело к бою; впрочем Аудоин разбил гепидов и своими силами). На поле сражения молодой Юстин обменялся оружием с сыном Аудоина, будущим королем лангобардов Альбоином.

Настала весна, и объединенная армия Германа двинулась из Салоны. Это была устрашающая сила. По численности это было самое большое войско из всех, какие Юстиниан посылал против готов. Велизарий завоевал Африку Гелимера и Италию Витигиса, имея армии численностью пятнадцать—двадцать тысяч человек. Армия, во главе которой Герман вышел из Салоны, насчитывала до двадцати пяти тысяч воинов. Оно составляло четыре соединения. Главной силой были букелларии, в которые Герман привлек лучших воинов империи, квалифицированных всадников, отлично управлявшихся как с копьем, так и с луком. Второе соединение состояло из регулярной иллирийской кавалерии Иоанна Кровавого. Третьим соединением командовал старый соратник Велизария Иоанн Фага, четвертым — Дагисфей, опытный ветеран лазикских и персидских войн. В качестве «симмахов» с армией Германа двигался навербованный из эмигрантов персидский отряд под предводительством Кавада, беглого племянника Хосрова. Был здесь также большой отряд гуннов во главе с Саннием и несколько меньший отряд замиренных теперь гепидов, которых вел Асбад. Было также два отряда герулов — общей численностью около трех тысяч под началом короля Филемута и приблизительно столько же под началом другого вождя, Арута. Последним по списку, но не по значению, выступал со своей дружиной около пяти тысяч сильных, закованных в железные латы всадников король лангобардов Аудоин.

Когда армия прибыла на Адриатическое побережье в районе Истрии, Герману пришлось соблюдать осторожность. Вокруг простирались владения франков, которые оккупировали в Италии часть Лигурийской провинции и почти всю Венетию. На просьбу о разрешении свободного прохода к Равенне франки ответили вежливым отказом, мотивируя его тем, что не могут позволить войску лангобардов пройти по франкской земле. Вcкоре выяснилось, что отказ франков не имел практического значения, так как войско не могло пройти на юг: в Вероне расположился Тейя с авангардом готского войска, и все мосты через Аджидже были блокированы.

Проблема была решена дерзким советом Иоанна, который хорошо знал здешнюю местность. Вместо того чтобы идти к югу по дорогам, ведущим к Вероне или побережью, он предложил отойти к Альтинуму и двинуться по берегу моря. Воспользовавшись понтонами для переправ через устья рек и лагуны, войско сможет обойтись и без мостов. Таким способом армия приблизительно 6 июня добралась до Равенны, где все еще сидел имперский гарнизон. Матасунта после многолетнего отсутствия вступила в родной дворец.

Остготы явно были «повергнуты в уныние». Тотила еще зимой пытался провести с империей переговоры, выговорить сохранение остготского королевства в Италии с обязательством платить дань и выставлять войско для империи. Но Юстиниан отказал. Непреклонной была и позиция Германа – остготы должны подчинится римской власти и римским законам, и лишь в этом случае смогут сохранить привилегированное положение в Италии, будучи зачислены на римскую службу. От них будет зависеть их дальнейший успех на этой службе.

Предложенные Германом условия были отвергнуты большинством, которое поддержало Тотилу и решило продолжить войну «за господство над италиками». Но тем не менее в Италии разительно изменилась духовная атмосфера. Многие готы не желали сражаться против супруга Матасунты. Многие имперские воины, вступившие в готское войско, зная о славе и щедрости Германа, готовы были перейти на его сторону. Еще когда Герман находился в Салоне, готский аристократ Рагнарис, командовавший на юге Италии и имевший резиденцию в Таренте, вступил в секретные переговоры и поклялся перейти на сторону Германа. Когда Герман вступил в Италию, часть воинов Тотилы (в основном из римлян) – перебежали к нему. Но и многие готы воевали теперь «без энтузиазма». Тотила прекрасно осознавал это, и в обращении к войску представил грядущее сражение «божьим судом», который определит, суждено ли народу остготов остаться державным, либо же превратится в служилых римских федератов. Дождавшись подхода с севера Тейи, Тотила выступил на встречу Герману.

Отдохнув в Равенне всего несколько дней, Герман двинулся на юг, не задерживаясь на осаду крепостей и ища генерального сражения. Со своей стороны Тотила так же принужден был искать этого сражения – его подстегивали вести с юга полуострова. Секретные переговоры, которые Матасунта вела из Салоны с остготской знатью, дали плоды – готские «дуксы» Апулии и Лукании-Бруттиума, Рагнарис и Мора, вступили в контакт с византийским комендантом Гидрунта (Отранто), грузином Бакуром, согласившись признать власть Германа как правителя «готов и италийцев». Пример их мог оказаться заразительным, и спасти Тотилу теперь могла лишь победа.

Битва произошла у тех же самых Галльских могил, и ход ее не отличался от РИ. Тотила пал.

Но последующие события развивались совершенно иным образом нежели в реальной истории. Признав произошедшее «божьим судом», готы организованно приняли решение покорится супругу Матасунты. Племянники Тотилы Тейя и Алигерн, возглавившие остготов после гибели Тотилы, вступили в переговоры с Германом, который принял их в Равенне, восседая на троне Теодориха рядом с Матасунтой.

Уступки готам были сделаны в общем большие. В этом Герман отчасти пошел против воли Юстиниана, но теперь было очевидно, что Юстиниан вынужден будет признать решения нового правителя Италии. Остготы во многом сохранили то положение в стране, которое имели при Теодорихе. Их обязали подчиняться римским законам, но их семейные и личные отношения были оставлены под юрисдикцией готского обычного права. Все воины армии Тотилы были зачислены на римскую службу. Властные полномочия войскового собрания готов, игравшие решающую роль по свержении Теодата, были упразднены, а готская знать отныне могла иметь политическую власть лишь по статусу, занимаемому на имперской службе.

Сложным оказался вопрос материального обеспечения готского войска. При Теодорихе не было проведено ни конфискаций, ни разделов земли. Вместо земельных владений готы получали часть собираемых с этих земельных владений налогов, которые собирались городскими куриями и передавались местным «комитам готов». Но теперь, в разоренной стране с опустевшими городами этого было недостаточно. Герман, восстанавливая данный налог на содержание войск, вынужден был уменьшить его и перевести в значительной степени из денежного в натуральный. Взамен готам были выделены участки земли из выморочных владений римской знати (значительное количество которой погибло во время прошедшей войны).

Герман понимал, что военная победа, одержанная готами под его предводительством, укрепит верность готов новому правителю Италии. Поэтому, объединив под своим командованием остготское и римское войско, он в начале 553 года развернул военные действия против франков, удерживавших в Италии провинции Венетию и Коттийские Альпы (западный Пьемонт с генуэзской Ривьерой). Остготское войско Тейи, базируясь на Тицин, при поддержке атаковавшего Геную византийского флота зачистило франкские гарнизоны в Коттийских Альпах, меж тем как сам Герман до конца 552 года очистил от франков Венетию. Франки были разбиты при Форуме Юлия (Фриуль), причем в битве пал франкский наместник в Италии, гало-римский патриций Лантакарий.

Теперь Герман имел под своей властью всю Италию. Но очевидно было что франки не смирятся с потерей своих захватов в Италии и решающая схватка впереди.

В мае 554 года огромное войско австразийских франков и алеманнов во главе с майордомом Австразии Левтарисом и герцогом Алеманнии Бутилином двинулось в Италию. Герман не пытался задержать франков в горных проходах – он стремился не к отражению нападения, а к разгрому и уничтожению франкской армии. Эвакуировав население и усилив крепости, Герман позволил франкам выйти на равнины Падана. Битва была более грандиозной, так как сражающиеся армии были в два раза многочисленнее (франки еще не понесли потерь от эпидемий, а армия Германа была усилена остготами). Но протекала она по той же «схеме Канн» - попытка франков продавить римский центр плотной фалангой, охват флангов римской кавалерией и перекрестный расстрел франко-алеманнской фаланги конными лучниками. Битва как и в РИ закончилась грандиозной бойней бегущих, заполнивших реки трупами. Из армии вторжения почти никто не вернулся обратно за Альпы.

Герман не собирался останавливаться на отражении нашествия. Воспользовавшись полным разгромом и уничтожением австразийско-алеманнской армии, но немедленно приступил к восстановлению существовавшей при Теодорихе северной «подушки безопасности» для Италии. Речь шла о Реции и Внутреннем Норике.

При Теодорихе эти провинции были военизированными дукатами, охраняемыми не готами, а прежними римскими лимитантами, признавшими власть Теодориха как правителя Италии. В Реции (включавшей территории РИ позднейших Тироля, Граубюндена и долину верхнего Рейна от истоков до впадения в Боденское озеро) распоряжался служивший Теодориху римский военачальник из местной знати – «dux Raetiarum» Серват. Под его командованием находились рецийские milites, которых Теодорих считал своими воинами. Ему же подчинялись полудикие воинственные «прототирольцы» - автохонное горное племя бреонов, которые еще со времен последних западных императоров обладали федератским статусом и несли militaria officia, противостоя алеманнским набегам. При Теодорихе бреоны сохраняли этот статус и получали субсидию.

В таком же положении находился при Теодорихе и Внутренний Норик, охраняемый отрядами местных римских milites. Во главе провинции стоял «vir spectabilis» Урсус, имевший резиденцию в Теурнии. Реция и Внутренний Норик были уступлены франкам Витигисом вместе с Провансом. Теодоберт Австразийский сохранил там прежние порядки, назначив дуксами гало-римлян.

Сразу же после победы при Треббии Герман вступил в переговоры с бреонами. Страшный разгром франков, престиж восстановленной римской государственности и предложенная щедрая имперская субсидия склонили горных федератов к возвращению на римскую службу. При поддержке бреонов армия Германа двинулась через перевалы в Рецию, где римское население и лимитанты перешли на сторону нового имперского наместника, а франкский дукс бежал.

В то же время сын Германа Юстин с отдельным корпусом остготов вернул под власть империи Внутренний Норик. Занятие Норика Юстином вызвало столкновение с бывшими союзниками - лангобардами. Союзный лангобардский корпус был рассчитан и отпущен Германом сразу же после сражения при Буста Галлорум по причине их крайней необузданности - лангобарды чинили насилия над населением, убивая даже укрывшихся в церквях (хотя числились православными христианами). После разгрома Германом франков король Аудоин, ранее сражавшийся с теми же франками за Норик, попытался овладеть провинцией. Но города Норика оказали лангобардам упорное сопротивление и дождались подхода войск Юстина. Произошло несколько локальных боев между остготами и лангобардами. Аудоин, понимая что в случае эскалации конфликта против него выступит вся римско-остготская армия Германа, а гепиды не упустят случая ударить в тыл, нехотя уступил. РИ позднейшая нижняя Штирия, прилегающая к Паннонии, и уже почти лишенная латиноязычного населения, перешла к Лангобардскому королевству. Но основные территории Внутреннего Норика – РИ позднейшие верхняя Штирия, Каринтия и Крайна – были возвращены в состав империи.

Меж тем франки оставались пассивными. Через неесколько месяцев после разгрома Левтариса и Бутилина, самом начале 555 года король Австразии Теодебальд скончался бездетным от давно подтачивавшей его болезни. Его дядя Хлотарь, привлекший на свою сторону австразийскую знать, захватил все его королевство. Но это тут же привело к острому конфликту с братом Хильдебертом, потребовавшим свою долю. Одновременно у Хлотаря возникли не меньшие осложнения на востоке. Некогда Теодеберт, одержав блестящую победу над грозной Саксонской лигой, наложил на саксов ежегодную дань в 500 коров. Теперь саксы немедленно отказали в ее выплате новому королю Австразии. Укрепляя свою власть и престиж в Австразии, Хлотарь двинулся походом на саксов. Когда он был недалеко от их границы, саксы направили к нему послов с просьбой о мире и обещанием платить прежнюю дань. Хлотарь однако, подстрекаемый своими воинами, которых не удовлетворил размер добычи, не внял их просьбам и продолжил поход. Но когда завязалась битва, франки в ней потерпели полное поражение, «и такое множество было убитых с той и другой стороны, что совершенно невозможно было ни определить их, ни сосчитать». Ободренные этой победой саксов, в повиновении Хлотарю отказали и тюринги.

Вследствие всех этих событий уже в августе 555 года к Герману явилось посольство Хлотаря с просьбой о мире. Хлотарь отступался от Реции и Внутреннего Норика и предлагал Герману тесный союз. Стороны очень быстро пришли к соглашению. Хлотарь был пожалован пышными римскими титулами, а главное – Герман обещал ему полную поддержку в конфликте с братом Хильдебертом. Хлотарь со своей стороны обещал поддержку Герману против лангобардов, и вассал Австразии, управлявший Нориком Прибрежным герцог баваров Агилульф получил от короля соответствующее распоряжение (что заставило Аудоина со своей стороны немедленно подписать с Германом договор по Норику).

Кроме того была заключена помолвка 5-летних детей – сына Германа, Германа Младшего и внучки Хлотаря Хродехильды. Хродехильда была отправлена к Равеннскому двору для воспитания вместе с будущим супругом.

Договором 555 года была завершена бесконечно долгая, почти 20-летняя италийская война. Италия снова стала частью Римской империи, впрочем сохраняя особый статус – Герман, объединяя всю полноту военной и гражданской власти, получил изобретенный здесь несколько ранее титул экзарха. Остготы же не обинуясь называли его королем. Италийский экзархат включал кроме Италии отвоеванные у франков Рецию и Внутренний Норик, а так же острова Сицилию, Сардинию и Корсику. Сардиния и Корсика, ранее входившие в состав королевства вандалов, и соответственно после его покорения Велизарием вошедшие в Африканскую префектуру, были завоеваны Тотилой в 551 году, и попытка магистра Африки Иоанна Троглиты отбить Сардинию закончилась поражением при Кальяри. После гибели Тотилы остготские военачальники на Сардинии и Корсике изъявили покорность Герману. Поскольку оба острова до вандальского завоевания управлялись из Италии и входили в зону судебной юрисдикции префекта Рима, Юстиниан, стремившийся реставрировать прежние отношения, утвердил юрисдикцию экзарха Италии над обоими островами. В глазах же остготов, гордых недавними победами над франками и льстивших себя иллюзией что Герман восстановил королевство Теодориха, острова послужили как бы компенсацией за Далмацию, теперь прочно включенную в состав управляемой из Фессалоники Иллирийской префектуры.

Симмахи были теперь отпущены, регулярные части, приданные Герману Юстинианом, были направлены в подкрепление Либерию в Испанию. В распоряжении Германа остались лишь войска, навербованные им самим, и большая часть подчиненных ему вооруженных сил оказалась теперь готской. Впрочем Герман уже успел создать в готском войске преданный себе офицерский костяк, имевший статус его личной дружины. В то же время он избавился от ненадежного элемента – значительный корпус остготов, в который вошли Тейя, Алигерн и несколько других готских аристократов, под предводительством старшего сына Германа – Юстина – выступил теперь на восток, дабы принять участие в войне с персами в Колхиде.

Настало время «залечить раны Италии». Герману предстояло устроить мирную жизнь многострадальной страны. Хотя разорение Италии в этом мире было меньше чем в РИ – ибо нашествие франков и алеманов, в РИ прошедшее весь Аппенинский полуостров, здесь удалось остановить на севере, а война с остготами, очаги сопротивления которых Нарзесу пришлось в РИ давить до 558 года, здесь завершилась уже в 552 – все же постигшая Италию экономическая и демографическая катастрофа была очевидна. Предстояли десятилетия кропотливого труда для восстановления.

Новое правительство приложило большие усилия к восстановлению экономики. Были заново отстроены разрушенные города – Медиолан, Форум Корнелия и пр., проводились масштабные восстановительные работы в Риме – восстановление государственных мастерских, очистка русла Тибра, благоустройство форума, реставрация зданий. Постепенно производилось восстановление акведуков и бань. Стремясь поддержать разоренный, опустевший Рим и вновь превратить его в густонаселенный город, правительство восстановило выдачу аннон беднейшим гражданам и государственные раздачи. Зерно доставлялось из Сицилии, где оно взымалось в качестве натурального налога. За время правления Германа были так же восстановлены школы и государственное содержание грамматиков, риторов, медиков и юристов.

Принимались меры по восстановлению городского ремесла. Источники свидетельствуют о сохранении в городах Италии ремесленного производства и после готской войны, а организованный Германом приток искусных ремесленников с Востока, призываемых на льготных условиях, этому способствовал. К концу правления Германа в таких городах как Рим, Медиолан, Неаполь, Равенна существовало уже развитое ремесленное производство. Ремесленники по прежнему были объединены в старые римские корпорации, имевшие свои статуты.

Возвращение Италии в лоно империи привело к восстановлению оживленных торговых связей с Востоком – Константинополем, Александрией и Сирией, что стимулировало и возрождение торговли внутри страны. Для облегчения связей с востоком была проведена унификация монетной системы. Греческие и сирийские купцы стали не только регулярно приезжать в Италию, но и обосновываться в ее городах на постоянное жительство. В Риме к середине 560ых годов существовала отдельная корпорация купцов из Александрии. Правительством была принята масштабная программа ремонта и строительства дорог, мостов, портов и гаваней. Из-за постоянной нехватки средств программа эта осуществлялась медленно и была завершена лишь к концу правления Германа.

Правительство стремилось к восстановлению полноценного муниципального управления. Городские курии пополнялись новыми богатыми собственниками, по прежнему оправляли свои судебные и налоговые функции, управляли городским хозяйством и были окружены внешним почетом. Административно-финансовая и полицейская власть в городах находилась в руках куратора, избираемого сроком на один год принципалами курии и епископом.

Провинциальное управление (за исключением военизированных пограничных дукатов севера) было организовано согласно Прагматической санкции Юстиниана на особых основах - Италия, колыбель Римской Империи, стала теперь ее единственным регионом, где во главе провинций встали не назначаемые префектом претория губернаторы - "президы", а выборные "судьи провинции" - judices provinciarum. Юдики не назначались, а избирались коллегией "приматов провинции", в которую входили избираемые городскими общинами дефензоры и patres civitatis, епископы, посессоры высшего цензового ранга, а так же постоянно проживающие в провинции отставные чиновники и офицеры высших сенаторских рангов. При этом в законе особо оговаривалось, что юдиком может быть избран лишь житель той провинции, которой он будет управлять. Выборы юдика ратифицировались префектом претория и вступали в силу по его декрету. В своей административной деятельности юдики были непосредственно подчинены префекту претория, а их канцелярия возглавлялась двумя скринариями, назначаемыми из префектуры претория. Префект претория мог потребовать от юдиков отчет об их деятельности, в случае правонарушения - предать суду и отрешить от должности.

Несколькими законами были урегулированы поземельные отношения. Как и в РИ, римские посессоры получили всю ту недвижимость, которой они владели при Теодате – последнем остготском короле, которого Империя признавала законным. Римский сенат сильно пострадал во время войны, но все же меньше чем в РИ – ибо не было той резни знатных римских заложников, истребившей под корень целые фамилии, которую в РИ Тейя устроил в Павии после разгрома и гибели Тотилы. Сенаторы получили все свои землевладения, сенат был окружен прежним почетом. Но реальное значение сената было невелико. Он практически превратился в городскую курию Рима. Отошла в прошлое пышная бутафория – ни выборов консулов, ни великолепных игр более не устраивалось за неимением средств. Полуразрушенный Рим нуждался в первую очередь в восстановлении инфраструктуры, и это должно было стать основной заботой и сферой компетенции сената. Через несколько лет, когда сенаторы восстановили хозяйство в своих имениях, Герман обременил их, как римскую курию, литургиями на восстановление города. В то же время в гражданской администрации почти все посты были снова заняты знатными италийцами, преимущественно из тех римских сенаторов, которые сражались в византийской армии либо служили в Константинополе. Префектом претория Италии стал сенатор Флавий Аврелиан, важное место заняли доверенные офицеры Германа, примкнувшие к нему еще при вербовке армии - братья Авл Адуаций, Гай Туберон и Луций Рейциард, сыновья римского сенатора Луция Гальбина Тициона, который сражался еще в армии Велизария и погиб при осаде Равенны.

Впрочем, и готы, доказавшие свою лояльность Герману сохранили часть своих позиций в управлении. Высшими военными командирами оставались комиты Трасарих, Синдила и Унигильд. Гот Гудуин стал дуксом Реции, гот Гудискалк – дуксом Лигурии, гот Гульфар – дуксом Коттийских Альп.

В РИ землевладения готской аристократии и готских воинов, не покорившихся империи, были конфискованы Юстинианом и обращены в императорские домены, а вскоре путем пожалований перешли к византийским офицерам, чиновникам и римской церкви. Здесь все эти земли остались за готами, мало того в качестве компенсации за снижение жалования готам были переданы новые участки из состава выморочных имуществ римских землевладельцев. Север Италии стал зоной преимущественно готского землевладения. В руки Германа перешли государственные домены, существовавшие при Теодорихе и расположенные преимущественно в южной Италии.

В Равенне Герман и Матасунта попытались в меру финансовых возможностей восстановить традиции двора Теодориха Великого. Наряду с римскими традициями при нем культивировались и готские. Проводились военные игры готской молодежи – прообразы грядущих турниров, в каковые втягивались и природные римляне, на пирах исполнялись произведения германского эпоса, сохранялась литература на готском языке. Глубокое отчуждение между римской и готской элитой постепенно преодолевалось. Законодательное разделение между готами и римлянами было уничтожено, смешанные браки, ранее запрещенные, теперь поощрялись. Начинался процесс аналогичный тому, который в то же время интенсивно шел в вестготской Испании – процесс формирования новой нации. Случаи перехода готов из арианства в православие учащались. Уже после смерти Германа, в 579 году сын вышеупомянутого комита Унигильда, воспитанный в православии, станет папой Римским под именем Пелагия II, и именно ему удастся совершить окончательное воссоединение – собор остготского арианского духовенства примет решение о принятии православия. А через несколько лет, в понтификат того же папы-гота аналогичное решение будет принято и Толедским собором в Испании – вестготы последуют за остготами.

Из своего монастыря в Бруттиуме был извлечен старик Кассиодор. Будучи уже в духовном сане, он не мог, да и не стремился занять никакой государственной должности, однако стал близким советником Германа. В Равенне была под руководством Кассиодора организована академия семи свободных исскуств и крупнейший на западе переводческий центр, занимавшийся переводом и продажей книг.

Пока Герман трудился надо восстановлением экономики Италии, ту же работу на востоке проводил Юстиниан, и проводил весьма успешно. Эмфитевзис, эпиболэ, жесткий контроль над корпорациями и гибкая налоговая политика были теми мерами, коими ранее процветающее хозяйство востока теперь поднималось из руин. Снова оживали города, товаропоток снова устремился по привычным руслам. Доходы государства по сравнению со временами дочумного процветания были чрезвычайно низкими (и в ряде случаев приходилось переводить денежные налоги обратно в натуральные и возвращаться к практике Диоклетиана), доходы элиты резко сократились, публицисты исходили ядом в адрес императора, знать и финансовая элита кипели негодованием и устраивали заговоры. Но благодаря обилию свободной земли и дефициту рабочей силы уровень жизни народа значительно повысился – а это означало и значительное повышение рождаемости и позволяло надеяться на скорое восстановление.

Во второй половине 550ых годов империя была стабильна и хорошо защищена. В Италии Герман восстановил альпийские крепости и создал пограничные дукаты во Внутреннем Норике, Реции и Коттийских Альпах, оборудованные множеством крепостей и связывающих их дорог. В Испании Атанагильд, взошедший на престол при помощи византийских войск, попытался было изгнать византийцев из Бетики, но, потерпев поражение и имея в тылу союзных империи свевов, овладевших Лиссабоном и Саламанкой, уступил империи большую часть Бетики и побережье Испании Картахенской и признал верховную власть императора. На границах Африки благодаря блестящим победам Иоанна Троглиты еще в 548 году был установлен стабильный мир, продолжавшийся до конца правления Юстиниана. Победы Троглиты были настолько решительными и впечатляющими, а дипломатические усилия умелыми, что по словам Прокопия Кесарийского, «мавры были покорны, как рабы».

Не менее успешно складывались дела и на востоке. Дунайский союз склавинов был обескровлен и долго еще не смел выступить против империи. Анты стали верными союзниками, и несколько тысяч антов, поселенных в крепости Тирас в устье Днестра, стерегли рубежи империи. Кутиргуры были разгромлены союзными империи утиргурами, и 2 000 их воинов, перебежавших в империю, участвовали в походе Германа в Италию.

По приказу императора на всем правобережье Дуная и реки Савы строились крепости. Целая система бастионов — новый великий лимес Империи. Две линии крепостей – первая по рекам Дунаю и Саве вторая по хребтам Балканских и Иллирийских гор с множеством кастелл в промежутке. Это несокрушимый вал, который отныне защитит всю балканскую часть ромейской державы: Иллирик, Далмацию, Фракию, Македонию, Элладу и, конечно же, сердце страны, центр мира, мозг Вселенной - Константинополь.

Но крепости - лишь последний рубеж обороны, за который нельзя отступать. Перед ними же надо расположить союзников — варварские племена, готовые верой и правдой служить новому Риму. К 550ым годам Юстиниан выстроил целую систему «клиентских царств» на северной границе. Лангобарды, после падения остготского королевства Витигиса получившие остготскую Паннонию, верой и правдой служили империи. Гепиды, усмиренные совместным оружием империи и лангобардов, ныне тоже попросились в федераты и обещали оборонять рубежи империи. Были приняты и пожалованы. Знает император, что крепко не любят друг друга лангобарды с гепидами. Но в империи от этого только мир и покой — пока варвары режут горло соседям, в их головы не лезут мысли о набегах на ромеев.

Боспорские города. Сколько усилий было приложено, чтобы защитить их, оставить в руках империи. Но Боспор возвращен. И теперь аланы, как верные часовые, сторожат проходы в Кавказских горах и подступы к богатым черноморским городам.

А сколько денег ушло, сколько посольств отправлено, дабы склонить на сторону римлян безбожных гуннов-савиров и воинственных утигуров. Стоило все это недешево, но ведь и вторая линия укреплений — дружественные союзные варвары — была также возведена: лангобарды и гепиды, анты и утигуры, савиры и аланы — вот кто должен отражать всех врагов еще на дальних подступах к империи.

Только на востоке существует равный противник – Сасанидская Персия. Сама граница с персами спокойна в силу заключенного соглашения, но в Колхиде идет война за контроль над этой стратегически важной страной, и победа пока не склонилась ни на ту, ни на другую сторону.

В конце 555 года император Юстиниан принимал в Священном Палатии своего внучатого племянника Юстина, приведшего остготскую кавалерию для войны в Колхиде. Император удовлетворенно взирал на рослых остготов, стоящих рядом с Юстином перед его троном. Сколько крови выпили из Римской империи эти готы, и вот наконец они – ее послушное орудие. В письме Германа, которое император читал накануне, говорилось что Тейю и Алигерна по окончании похода следует наградить, пожаловать высокими титулами, поместьями и… оставить в Константинополе, не отпустив обратно в Италию. Что ж, разумно. А войско пусть отдохнет и через пару недель выступает на восток.

Весной 556 года Юстин прибыл в Лазику. К этому времени персидская армия Нахогарана уже потерпела решающее поражение при Фазисе от магистра Мартина. Мартин вскоре был смещен и сослан за соучастие в убийстве царя Лазики Губаза, и командование осуществлял престарелый патриций Вуза, сын Виталиана и кузен Иоанна Кровавого. Перед римской армией, которой Юстин привел сильное подкрепление, стояла задача отбить те территории Лазики, которые персы еще удерживали. Военные действия были успешны – Вуза покорил мисимиян, Юстин же взял Родополь. Осенью Вуза и Юстин, соединившись, атаковали Мухиризис. Персы пытались прийти на помощь, но потерпели решительное поражение, причем исход боя решился фланговая атака остготской конницы Юстина.

Зимой 556-57 годов больной Вуза ушел в отставку, и император Юстиниан передал Юстину командование в Лазике. Как напишет Агафий, «Юстину, связанному с ним близким родством и вообще человеку большого авторитета в то время, император передал власть, вызвав его в Константинополь, и снова отослал к колхам уладить там последовательно все дела».

Персы еще удерживали в Лазике часть Имерети с Кутаиси и проходы в Лихских горах, но сидели в крепостях, не предпринимая активных действий. «Ни персы не собирались возобновлять войну, ни римляне не наступали, но обе стороны принимали меры предосторожности и взаимно, насколько это было возможно, изучали и разведывали планы противника». Но Сванетия после взятия Мухиризиса оказалась отрезанной от персов, и Юстин воспользовался этим для экспедиции в эту горную страну. Угрозой с сочетании с переговорами и посулами Юстин добился возвращения сванов в подданство Лазики и посадил там проримского князя.

На этом военные действия завершились. Как напишет Агафий: «Хосров же убедился, что он не в состоянии воевать против римлян в Колхидской земле, так как они, владея морем, легко посылают туда все, в чем нуждаются, он же вынужден с величайшим трудом длинными и пустынными путями посылать в свои лагеря даже небольшое количество продовольствия при помощи носильщиков и вьючных животных. Поэтому он решил заключить мир повсеместно, чтобы он не был частичным и неполным, ограниченным только определенной местностью, и поэтому шатким, но таким, какой одинаково везде был бы прочным.»

Перемирие было подписано в конце 557 года (позднее, в 562, был заключен мир на 50 лет, по которому Лазика признавалась сферой римского влияния, а Империя в свою очередь по прежнему платила Ирану каждые 5 лет субсидию за оборону кавказских проходов).

В этом же году Юстин вернулся в столицу. Готское войско было щедро пожаловано и отпущено домой, кроме нескольких аристократов, включая Тейю и Алигерна, которые были пожалованы сенаторским достоинством и поместьями и оставлены в Константинополе.

Юстин вернулся в Италию. Но ненадолго. Вот-вот явлению «народа незнаемого» из глубины азиатских степей предстояло опрокинуть хитроумную систему Юстиниана на северных подступах к рубежам империи.

Этим народом были авары. Как напишет Менандр Протектор: «558 год по Р. Х. Авары, после долгого скитания, пришли к аланам и просили их вождя Саросия, чтобы он познакомил их с римлянами. Саросий донес о просьбе Аваров царю Юстиниану, который велел отправить посольство аваров в Византию. Первым посланником этого народа был избран некто по имени Кандих».

Формально Юстиниан аварам ни в чем отказывать не стал и даже отправил к ним спафария Валентина (одного из видных дипломатов) с подарками. Но пришлое племя быстро раскусило политику хитромудрых византийцев — тянуть время и выжидать, наблюдая, чем все обернется, а земли для поселения пока не давать.

В июле 558 года, буквально через несколько месяцев после того, как аварских послов привечали в Константинополе, там же весьма любезно приняли делегацию лютых врагов аваров - тюрок. Сразу за тем, как свидетельствует Менандр, авары «завели войну с утригурами». Это был вызов, брошенный беглецами самой могучей державе того времени. Ибо напасть на утигуров, являвшихся проводниками интересов Византии в Причерноморье, значило объявить Юстиниану: «Иду на вы!».

Обрадованный таким поворотом событий вождь чуть было не истребленных кутригуров Заберган, едва лишь почувствовав себя в безопасности с Востока, тут же предпринял новый поход на Константинополь, первый за последние семь лет. В марте 559 года, перейдя Дунай по тонкому весеннему льду, кутригуры вторглись в пределы империи и отправились грабить Фракию. После описанного Агафием Миринейским страшного землетрясения 558 года многие крепости в Балканских горах и даже часть «Длинных стен» на подступах к Константинополю оказались разрушенными, и их еще не успели восстановить. Заберган прорвался через Балканы и проник на территорию, прилегающую к византийской столице.

В Константинополе началась паника — лучшие войска и полководцы еще стояли на границе с Персией и защищать столицу было практически некому. Престарелый патриций Велизарий как командующий гвардией возглавил столичный гарнизон. Прославленный военачальник сумел организовать оборону, и во многом благодаря хитрости и смекалке отбил кочевников.

Впрочем, Заберган так быстро уходить за Дунай не собирался. Вдоволь пограбив, он согласился вернуться к себе не иначе как после получения выкупа. Юстиниан был согласен на любые условия, лишь бы только варвары убрались восвояси. Он обещал даже выплачивать кутригурам точно такую же субсидию, как и их родственникам утигурам.

Но лишь на словах. Как только Заберган согласился уйти, император дал знать утигурам, что их соседи возвращаются с богатой добычей. Салдих напал на груженного награбленным добром Забергана. Неудачники-кутригуры в очередной раз оказались разбиты, богатство их изъято, а пленники возвращены ромеям.

Жадность, однако, стоила утигурам свободы. Аварская армия, внезапно налетев на их владения, наголову разгромила это воинственное и могучее племя. Произошло данное событие настолько неожиданно, что Византия не сразу даже осознала, что же, собственно, случилось. Тем более что эти непостижимые авары тут же принялись громить еще и другое гуннское племя — залов, а затем и третье — савиров.

Невероятно было не только то, что немногочисленная орда беглецов с Востока разгромила сильнейшие гуннские племена, но и та быстрота, с которой это все имело место быть. Растерянный Менандр напишет в своем труде всего одну строчку: «Авары вскоре завели войну с утигурами, потом с залами, которые уннского племени, и сокрушили силу савиров.

В течение одного года аварам удалось полностью сломить сопротивление и подчинить себе практически все остатки державы Аттилы — агрессивные племена Поволжья, Северного Кавказа и Причерноморья. Одни лишь кутригуры воевать с ними не стали, а сразу и безоговорочно признали себя подданными аварского вождя. Пришельцы называли его каганом. А имя ему было Баян.

Юстиниан мгновенно осознал – его система в Причерноморье рухнула. Появился новый сильный враг, коему может быть противопоставлена только сила. Необходимо было срочно сосредоточить сильную армию на нижнем Дунае.

В то же время нельзя было оголять восточную границу – с Ираном ведь лишь хрупкое перемирие (мир будет заключен лишь в 562 году). Император обратился на запад, и назначил Юстина, сына Германа, комитом федератов. Когда то корпус федератов был могучей силой, стоял на Дунае и его командующий Виталиан вел полномасштабную войну с императором Анастасием. Но теперь он был малочислен, расквартирован в окрестностях столицы и служил для поддержания порядка внутри империи. Теперь Юстин получил под свое командование этот корпус, регулярную иллирийскую кавалерию и средства для вербовки новых федератов. Зная огромный авторитет, который имели Герман и его старший сын среди дунайских варваров, Юстиниан не сомневался в том, что Юстину быстро удастся создать многочисленную армию.

В то же время император, которому перевалило за 70, решил окончательно определится с преемником. Действия Германа как на поле брани, так и в гражданском управлении Италией показывали что именно Герман будет наилучшим императором В то же время зная характер Германа и понимая что тот не пожелает пятнать свою репутацию узурпацией, Юстиниан не опасался что племянник возжелает власти до строка. Герману был официально пожалован титул цезаря.

Юстин явился на Дунай с дружиной навербованных остготов и половиной корпуса испытанных отцовских букеллариев, принял под командование иллирийцев и федератов, и приступил к вербовке. И действительно довольно быстро сумел сформировать сильную армию, окружив регулярное ядро отрядами симмахов – герулов, гепидов, лангобардов и дунайских склавинов.

Но пока эта армия формировалась, последний союзник империи, стоявший меж ее границами и победоносными аварами – анты – истекал кровью.

Анты, представлявшие собой «бессчетные племена», когда-то «самые могущественные» среди «венедов», имели немало оснований надеяться на успех. Но с началом военных действий их князья «были поставлены в бедственное положение и против своих надежд и впали в несчастье». Авары имели возможность атаковать антов по всей границе — от днепровского Левобережья до Подунавья. При таком натиске отдельные племена-«княжения» не смогли соединить свои силы, тем более что до создания единой «монархии» антов было далеко. Первенствующий среди их равноправных князей — Мезамер, брат Келагаста,— только выделялся, обретая неформальное влияние. Каковы бы ни были причины поражения антов (а здесь мы неизбежно не сможем зайти дальше догадок), итог его ясен— «авары сразу же стали опустошать землю и грабить народ».

Последствия нашествия авар для антов могут быть с достаточной ясностью восстановлены из последующих событий. Авары утвердились на Левобережье Дуная в его низовьях, создав непосредственную угрозу для границ Империи. Тыл их был не только надежен—он был открыт для далеких рейдов в обход Карпат, через редконаселенные пока земли нынешней Польши вплоть до границ Франкского государства. Таким образом, анты — даже племена, жившие далеко на севере, на Верхнем Днестре,— перестали представлять для авар не только угрозу, но и преграду. Нет, таким образом, никаких оснований сомневаться, что авары добились на том этапе от большинства антов покорности и дани. Но не все антские племена согласились покорится пришельцам. Наиболее воинственные и неукротимые из антов – сербы со среднего Днестра и большая часть Хорватов с верхнего Днестра – снялись с насиженных мест и ушли на запад, к берегам верхней Одры и верхней Лабы, унеся с собой ненависть к завоевателям (и еще отыграют свою роль в этом мире).

В 562 году в Константинополь второй раз пришли послы от новоявленных варваров. Как записал Менандр: «Юстиниан принял посольство аваров, которые требовали, чтобы им было позволено осмотреть землю, куда их племя могло бы переселиться». Послам вежливо ответили, что император выделяет кагану, да продлит Бог его дни, и всему аварскому племени богатую провинцию и действительно за Дунаем — вторую Паннонию, что расположена между реками Савой и Дравой. О лучшей земле и мечтать нельзя.

Провинция была, и правда, чудо как хороша. Кто владел второй Паннонией и ее столицей Сирмием (ныне сербский город Сремска-Митровица), тот держал в то время за горло всю Иллирию и Далмацию, да что там Балканы — в Северную Италию ходить мог, как к себе домой, ибо именно здесь располагались самые удобные переправы через великий Дунай. Только вот одна неувязочка — земли эти только считались византийскими. А жили на них частично лангобарды, частично гепиды и именно за этот лакомый кусок постоянно ссорились и враждовали между собой.

И еще. Император отказал аварам в пропуске их войска по территории империи. А это значит, что во вторую Паннонию им, непременно форсируя такие реки как Тиса и Дунай, придется идти самим через земли обоих германских племен — и гепидов, и лангобардов, которые, надо полагать, пришельцам не обрадуются.

Мало того. Император отказался продать аварам оружие и металлы, которые они пытались закупить в большом количестве в Константинополе (ибо пока им негде было обновлять свои доспехи и копья).

Разъяренный Баян предпринял попытку перейти Дунай, но эта попытка была отбита войсками империи. Как и в РИ, причем и в РИ командовал ими тот же Юстин Германович. К сожалению исторических подробностей не сохранилось – соответствующий отрывок хроники Менандра до нас не дошел, а Агафий, не доведший свою историю до этого события, лишь сообщает в строках посвященных Юстину, что тот «стяжал великую славу отражением варваров на Дунае». Как бы то ни было, Баян понял что прорыв напрямую нереален и нужно искать обходных путей.

В сентябре 565 года Юстиниан Великий скончался. Переход власти к Герману не встретил никаких возражений – слишком очевидно было что совокупные военные силы Германа и его сына Юстина подавят любую попытку узурпации. Первым прибыл в столицу с Дуная Юстин, взявший временное управление, а через несколько месяцев Герман, прибывший из Равенны, был провозглашен на Ипподроме «сенатом, войском и народом римлян» и принял корону империи.

[Georg]

Северная граница Италии.

[Georg]

На момент смерти Юстиниана правительство в Константинополе возглавляли префект претория Востока Земарх, препозит священного кубикула Нарзес (в этом мире не попавший в Италию) и куропалат Юстин, сын сестры Юстиниана Вигиланции (РИ император Юстин II). Город в последние годы Юстиниана снова раздирался борьбой партий, и чего стоит ожидать теперь, было очевидно по событиям годичной давности, когда в городе прошел слух о смерти выехавшего во Фракию Юстиниана (тогда Юстину и комиту экскувиторов Марину с огромным трудом удалось успокоить беспорядки). Теперь смута вспыхнула, как только стало известно о смерти василевса - народ атаковал хлебные склады, причем венеты и прасины, точнее принадлежащие к их демам отряды городской милиции, сошлись в полномасштабном побоище на Месе. Сенат провозгласил императором Германа и разошелся, опасаясь что возбужденная толпа в очередной раз сожжет курию. Префект Города Андрей бежал и укрылся в Палатии. Куропалат Юстин и комит экскувиторов Марин с гвардейцами взяли под охрану ключевые пункты столицы – на большее сил банально не хватало.

Поджоги и «буйство черни» продолжались в течении недели. Меж тем шла закулисная игра. Верхушка партии прасинов опасалась Германа, который, связанный теперь с римским сенатом и папским престолом, вызывал опасения в плане возможной реакции на религиозную политику Юстиниана. «Восточная партия» не прочь была посадить на трон Юстина Куропалата. Со своей стороны венеты, верхушка которых представляла собой «римскую партию» в сенате, ожидали что Герман сделает их своей опорой, и готовы были его поддержать. Нарзес, «съевший собаку» на интригах с димами, вступил в переговоры с «восточной партией», указывая на безнадежность выступления против законного императора в условиях отсутствия военной опоры, а сам куропалат Юстин, прекрасно понимая ситуацию, отверг все намеки. В итоге «восточная партия» так и не решилась на активные действия. Через неделю прибывший из Мезии Юстин с сильным отрядом дунайских федератов вступил в Город, и волнения успокоились.

Герман получил в Равенне известия о смерти Юстиниана в начале декабря. Поскольку на море бушевали зимние штормы, Герман выехал из Равенны сушей через Иллирик и Фракию, и прибыл в Константинополь в начале 566 года. На Ипподроме народ встретил его жалобами и требованиями. С первых же дней Герман вынужден был погрузится в административные и финансовые проблемы. Главным помощником Герман на первых порах избрал старика Нарзеса.

Особой комиссии сената было поручено произвести расследования по поступившим жалобам. В результате комит священных щедрот (министр финансов) Аддай и комит императорских имуществ Евферий были преданы суду и сосланы, а перфект претория Востока Земарх смещен. Опираясь на сенаторов «римской партии», Герман в то же время постарался наладить отношения с «восточными». Юстин Куропалат и Нарзес посвятили его в детали грандиозного проекта воссоединения монофизитов с православной церковью – цель, которой Юстиниан Великий посвятил многие годы, была почти достигнута, Яков Барадей, Иоанн Эфесский и прочие епископы «яковитского посвящения» готовы были принять компромиссную формулировку. Герман не мог не оценить огромного значения успеха этого проекта для Римской империи (он еще не знал, что согласие монофизитской элиты уже не в состоянии решить этот вопрос, и что уния будет сорвана рядовым монашеством и толпами фанатиков). Юстин Куропалат, получив от императора полномочия по делам унии, был назначен префектом-августалом Египта, и отбыл в Александрию, где патриарх Афанасий (в миру Анастасий, сын покойной императрицы Феодоры, принявший монашество после безвременной смерти невесты, дочери Велизария) неустанно вел переговоры с монофизитскими лидерами. В то же время префектом претория Востока был назначен хорошо известный Герману египтянин - опытный администратор Диомед, происходивший из древнего жреческого рода, племянник известного сподвижника Юстиниана Гефеста Кнебаммона. (Дальнейшая судьба униональных проектов будет освещена в особом разделе, посвященном религиозной политике).

Юстиниановская бюрократия, послужившая эффективным инструментом «антикризисного менеджмента», в последней годы Юстиниана (когда больной старик император почти отошел от дел)вызывала множество нареканий. Юстиниан передал полномочия по контролю над администрацией (с правом доклада в императорский оффиций) епископам, которые, избираемые курией и клиром, служили представителями своих городов. Теперь обилие накопившихся конфликтов городских курий и епископов с президами провинций, жалоб и судебных дел побудило Германа принять кардинальное решение (в РИ принятое Юстином II). Система управления, созданная в Италии, где провинциями управляли выборные юдики, оказалась благотворной, а отлаженный механизм контроля со стороны префектуры претория через «скринариев» и «дискуссоров» позволял держать выборных администраторов под контролем, оставляя их эффективным инструментом государственной политики. Согласно изданной Германом новелле все провинции Востока кроме пограничных (где власть окончательно перешла в руки военных дуксов) отныне управлялись юдиками, избираемыми по италийскому образцу коллегией «приматов провинции».

В административной структуре империи были проведены изменения. Италия как и ранее пользовалась полной автономией – командование войсками, финансы и администрация были сосредоточены в руках ее правителя, который один отвечал перед Константинополем. Покидая Италию, Герман оставил ее полномочным правителем своего младшего сына, Германа Младшего. Герману едва исполнилось 16, но он был для остготов природным королем, Амалом, что и решило его назначение. Герман окружил сына советом из верных соратников, как римлян, так и готов, в преданности которых не сомневался. Фактически власть в Италии делили префект претория Деций Валерий Венанций (РИ персонаж, упоминаемый Удальцовой) и магистр милитум Италии Унигильд, ставшие главными советниками юного Германа.

Кроме Италии было выделено еще 2 региона, управляемые полномочными военными правителями, соединявшими в своих руках все нити управления. Первой из них был Иллирик – одноименная префектура, включавшая Далмацию, Дакию, Македонию, Эпир и Фессалию. Дальние рейды авар вокруг Карпат были уже известны в Константинополе, Иллирик оказывался на угрожаемом направлении, и подготовка к войне требовала сосредоточения власти. Экзархом Иллирика был назначен второй сын Германа, Юстиниан. Будучи тоже известным военачальником, Юстиниан как полководец уступал старшему брату. Когда в РИ он командовал при Тиберии Константине в войне с персами, на его счету было поровну побед и поражений (после одного из которых он был смещен). Зато Юстиниан в полной мере унаследовал организационные таланты отца. Феофилакт Симокатта в РИ писал о нем, что по назначении на персидский фронт Юстиниан «старательно стал исправлять прежде недисциплинированное войско, придавая определенную форму тому, что было бесформенным, и нестройному сообщая стройный вид», в чем и преуспел. Здесь под его командованием оказалось «презентальное войско Иллирика» - немногочисленная, но отборная кавалерия из воинственных иллирийцев, ветеранов Иоанна Кровавого.

Вторым новообразованным экзархатом был Африканский. Де-факто он существовал уже при Юстиниане – Иоанн Троглита распоряжался в Африке со столь же широкими полномочиями, официально носившими временный характер. В последний год правления Юстиниана в Африке вновь началась полномаштабная война – вождь береберов Аверса, федератский король Верхней Нумидии (Кабилии) Куцина, по договору с покойным Троглитой получавший денежную «стипендию», был убит в Карфагене преемником Троглиты, префектом претория Африки Иоанном Рогацианом. Юстиниан, сместив и предав суду Рогациана, направил в Африку своего внучатого племянника Маркиана (сына Маркелла и родного племянника Юстина Куропалата), молодого офицера, уже блестяще отличившегося в Лазике и на Дунае под командой Юстина. Поскольку на момент воцарения Германа Маркиан успешно воевал с берберами (и, как и в РИ, за 3 года усмирил Нумидию), Герман утвердил Маркиана экзархом Африки. В состав Карфагенского экзархата кроме африканских провинций вошли Балеарские острова и Бетика.

Герман явился на восток в окружении внушительной военной силы. Его личная дружина букеллариев в последние годы в Италии насчитывала 8 000 всадников. Половину этого корпуса Герман взял с собой на восток. Кроме того такое же количество отлично экипированных кавалеристов он навербовал из остготов, пожелавших последовать за императором. Эти подразделения составили две новые гвардейские тагмы – тагму букеллариев и тагму оптиматов. Из старых двух гвардейских тагм только экскувиторы были боевой боеспособной частью, схоларии же, подвергнутые Юстинианом расформированию после Ники (когда они бросили императора на произвол судьбы) теперь превратились по большей части в небоеспособное формирование, служба в котором была почетной синекурой. Герман подверг схолариев переформированию, пополнив тагму ветеранами-иллирийцами.

По замыслу Германа 4 гвардейские тагмы – 12 000 элитной кавалерии – должны были составить императорский комитат – войско быстрого реагирования, которое можно было бы быстро перебросить на угрожаемый участок. Но Герман тут же столкнулся с той проблемой, из-за которой Юстиниан не содержал в центре большого войска – финансовыми трудностями. Комитат, с учетом ранее созданного корпуса федератов, никак не укладывался в смету. Выход был найден в италийской практике – подразделения тагм были расположены во Фракийской Астике, Вифинии, Лидии и Нижней Фригии, плодородных провинциях, хозяйство которых наиболее быстро восстанавливалось после Чумы благодаря близости к столице. Натуральная аннона, собираемая в этих провинциях, передавалась на содержание тагм, денежная часть жалования шла из императорского военного казначейства, и лишь в походе войска брались на полное государственное содержание и снабжение. Фактически Герман скопировал систему, изобретенную покойным Либерием для содержания остготского войска Теодориха Великого, которую сам эффективно использовал в Италии.

Недреманным оком сыновья императора Юстин и Юстиниан следили с границ за передвижениями авар. Но помешать им не имели возможности – передвижения эти происходили слишком далеко от границ империи – севернее Карпат. Нанеся поражение дулебам, авары вторглись на территорию нынешней Польши, покоряя лехитские племена.

Когда в 562 году каган Баян окончательно убедился, что ромеи его обманули, он двинулся на Запад. «Беженцам» нужны были деньги, оружие и продукты, иначе было не выжить. Три года о Баяне не было слышно. Затем он появляется у рубежей королевства франков. Под 566 годом в анналах франкского королевства зафиксирована война короля Австразии Сигберта (брата вышеупомянутых Хариберта и Гунтрамна) с «гуннами». О том, как развивались события, рассказывает Григорий Турский:

«Гунны же пытались вторгнуться в Галлию. Против них с войском выступил Сигиберт, взяв с собой множество храбрых воинов. Когда они должны были вступить в сражение, гунны (авары), сведущие в искусстве волшебства, явили им различные наваждения и разбили их наголову. А когда войско Сигиберта обратилось в бегство, сам он был задержан гуннами и содержался у них под охраной до тех пор, пока позднее, будучи ловким и проворным, он не подкупил дарами тех, кого не смог одолеть храбростью в сражении. В самом деле, одарив их подарками, он заключил с королем гуннов договор о том, чтобы никогда при жизни не было меж ними никакой войны; и это по праву расценивается скорее как похвала ему, чем бесчестие. Но и король гуннов дал королю Сигиберту много подарков. А самого короля гуннов называли Гаган. Ведь этим именем называли всех королей этого народа».

Коломийцев, издеваясь в своей книге над формулировками франкского хрониста, пишет следующее.

«Авары помогли Сигберту, как это именуется в Китае, «сохранить лицо». Дань замаскировали под «подкуп» и «подарки». Внушили франкам, что их король даже в плену проявил себя молодцом, будучи «ловким и проворным», более того, вручили под видом «ответных даров» некие безделушки.

Таким образом, германцы остались при убеждении, что поведение их вождя «скорее похвала, чем бесчестие» и подписанный им договор только на пользу державе франков.

Менандр пишет о дальнейших событиях, случившихся уже после того, как авары получили выкуп, пардон, «подарки» и, возможно, так необходимое им оружие и металлы.

«Когда мир был упрочен, Баян дал знать франкскому князю Сигиберту, что аварское войско его томилось голодом, и что Сигиберту... не следовало оставлять без помощи союзников своих, что если снабдить аварское войско нужными припасами, то оно дольше трех дней там не останется, а потом удалится. Получив это известие, Сигиберт отправил немедленно к аварам муки, овощей, овец и быков».

То есть кочевники сначала получили «подкуп», потом «подарки» и отпустили короля Сигберта. Но из страны его не уходили. И когда властитель франков уже было забеспокоился, намекнули, что неплохо бы снабдить их продовольственными запасами. Нет, поистине только добрая доярка может трижды подоить одну и ту же корову. При этом если из разоренной Галлии гунны уходили проклинаемыми и ненавидимыми, то авары удалялись союзниками, оставив на престоле благодарного им Сигберта. При этом торока уходивших аваров были полны денег, армия пребывала сытой и вооруженной и гнала впереди себя стада подаренных животных.»

Теперь, опираясь на союз с франками, Баян мог приступить к заветной цели – захвату Паннонии. Аварам нужна была степь и непременно с расположенными поблизости горами, где добывалась бы железная руда. В Европе такое место, не считая Северного Кавказа, имеется в единственном числе. Это венгерская пушта (вид степи), отрогами к которой выходят Карпатские горы. Учитывая что оные же Карпаты защищали бы авар от возможной тюркской погони – в целой Европе лишь этот регион им подходил. И к овладению им Баян приступил со всей энергией.

[Georg]

Как раз в 566 году, буквально сразу же после смерти Юстиниана Великого, гепиды и лангобарды сцепились в очередной войне. Конфликт между гепидами и лангобардами, подобно углям в догорающем камине, тлел, начиная с 550 года, но мудрому Юстиниану удавалось, где подарками, а где и угрозами, удерживать противников от взаимоистребления и использовать в своих целях. Положение изменилось, когда императором стал Юстин Младший, который решил «предоставить обоим народам свободу действий, полагая, что они уничтожат друг друга». Нападающей стороной, согласно данным всех наличных первоисточников, были гепиды. Лангобардский историк Павел Диакон пишет:

«Между тем умер Туризинд, король гепидов, и ему наследовал Кунимунд, который, желая отомстить старые оскорбления, разорвал союз с лангобардами и предпочел войну мирным отношениям.»

Ему вторит Феофилакт Симокатта:

«В этой войне лангобарды одержали верх. Поэтому Конимунд отправил послов к императору Юстину младшему, взывая к нему о помощи. А чтобы император с вниманием отнесся к словам послов, Конимунд прислал кесарю роскошные дары. Император, удивившись щедрости умолявшего о помощи, пожалел его и склонился к милости. Составив послание, он отправил его военачальнику Вадуарию с приказанием, собрав войска в Скифии и Мезии, идти на помощь Конимунду. Это стало известно и Альбоину; испугавшись военных сил ромеев, он стал просить о заключении мира и, так сказать, хотел откупиться от обиженного им блестящими дарами; вместе с тем он хотел породниться, заключив законный брачный союз. Но Конимунд не мог перенести горечи обиды и потребовал, чтобы суд о том, что произошло, был решен войной. И вот, когда произошло столкновение, победа осталась за ромеями».

Таким образом война началась блестящей победой молодого короля лангобардов Альбоина над гепидами, в 566 году, и в этом же году византийские войска по приказу Юстина II оказали гепидам помощь, отбросив Альбоина от Сирмиума. И в этом же году Баян громит франков и заключает вышеупомянутый союз с Сигбертом.

Лангобарды вдруг увидели себя в полной изоляции. На востоке – враждебные гепиды, на юге – враждебная Империя, которая гепидов поддерживает, на западе - традиционно враждебные лангобардам франки, а на севере прогуливаются авары, только что доказавшие свою силу победой над могучими франками. Вот-вот аварские железные всадники, поддерживаемые франками, перейдут на севере Дунай и обрушатся на Паннонию, на которую как известно давно зарятся.

Союз, в РИ заключенный Альбоином с аварами, был крайне невыгоден лангобардам. Баян сделал вид, что дунайско-карпатские дела его вовсе не интересуют. Вот как пишет об этом Менандр:

«Употребив против просителей всякого рода обманы, он (Баян) дал им знать, наконец, будто насилу соглашается на их просьбы, но не иначе, однако, как с условием, чтобы лонгиварды (лангобарды) уступили аварам половину добычи и всю землю гепидов. Такие условия утверждены между аварами и лонгивардами».

Мало того, согласно тем же условиям, лангобарды должны были предоставить аварам несколько тысяч лошадей и быков. То есть Баян «развел по полной» оказавшегося в безвыходной ситуации Альбоина. Лангобарды вынуждены были и заплатить «союзникам», и уступить им всю землю гепидов, получив под бок крайне опасного соседа, по сравнению с которым гепиды были агнцами.

Альбоин не мог не попытаться в этой ситуации договорится с империей. Но Юстин II не снизошел до лангобардов, он продолжал гнуть свою линию – «пусть варвары истребляют друг друга». А когда авары и лангобарды атаковали гепидов – не помог и им, и захватил под шумок гепидский Сирмиум. Дорого же обошлось Империи это нечестное приобретение.....

Альбоин стал искать союза с аварами от безысходности - дабы не стать жертвой этих самых аваров. Учитывая что до этого лангобарды постоянно соблюдали союз с империей, теперешняя политика Юстина II выглядела в глазах лангобардов чудовищным предательством. Возмущение было так сильно, что лангобарды, принявшие православие при Юстиниане, теперь отвергли "веру императора" и организованно перешли в арианство.

По словам хрониста, вскоре после этого Альбоин начал опасаться новых соседей, которым мало оказалось Тисской пушты и которые алчно смотрели на шикарные пастбища Паннонии. Баян действительно мог бы теперь разгромить лангобардов, но он был воистину велик. Вместо того чтобы уничтожать это племя, он решил с его помощью нанести фланговый удар по Империи. А почему бы Альбоину не захватить Италию?

Действительно, для подобного «хода конем» в РИ имелась отличная возможность. Нарзес лишь в начале 560ых годов вытеснил франков из Венетии, и поселил во «Фриульском дукате» герулов, поручив им охрану северо-востока Италии. Но около 563 года герулы восстали, и были разгромлены Нарзесом. Таким образом к тому моменту, когда авары обосновались в Пуште, северо-восток Италии был абсолютно не защищен, остатки разгромленных герулов представляли собой готовую пятую колонну, а соседствующий с Венетией Внутренний Норик принадлежал лангобардам и служил готовой базой для вторжения.

Тем не менее Баян понимал, что с одними лангобардами, вторгнись они в Италию, ромеи в конечном итоге справятся. Посему он обеспечил формирование Альбоином мощной армии вторжения. В нее кроме лангобардов вошли пожелавшие уйти от авар гепиды, а так же 20 000 саксов с семействами, приглашенные Альбоином и Баяном. И наконец Баян придал Альбоину несколько тысяч кутиргуров – дабы были у союзника дорогого и конные стрелки. Когда же вся эта орда вломилась в Италию, Баян синхронно послал остальных кутиргуров и славян в набег на Иллирик и Фракию – дабы не мог император оказать Италии быстрой помощи и Альбоин успел бы захватить плацдарм.

Но в этом мире у лангобардов не было никакой надежды прорваться в Италию. Она была объединена и наслаждалась миром с 555 года, охранялась сильной армией остготов, а входивший в ее состав набитый крепостями Внутренний Норик служил отличной «подушкой безопасности». Союз с франками в этом плане ничего не давал лангобардам, ибо было очевидно что в случае успеха могущественные франки возьмут Италию себе, лангобарды же, даже в случае разгрома гепидов окажутся зажатыми между давними врагами франками и зарящимися на Паннонию аварами.

В этой ситуации выжить как королевство лангобарды имеют только один – тесный союз с империей. И в этом мире этот шанс был реализован – ибо в отличии от РИ империя не отвергла Альбоина.

[Georg]

Сигберт еще осенью 566 года, сразу после заключения договора с Баяном, развернул масштабные военные приготовления. Молодой честолюбивый Сигберт мечтал о возвращении завоеваний Теодоберта в Италии, австразийская и алеманнская знать – о богатых южных землях и о мести за уничтоженную армию Левтариса и Бутилина. На весну 567 года в Норике Прибрежном должна была собраться огромная армия вторжения, в которую кроме рипуарских франков должны были войти алеманны, тюринги, бавары и около 10 000 саксов – племена, из-за распрей покинувшие грозную Саксонскую лигу. Удар Сигберта по Италии парализовал бы силы остготов. В это же время Баян намеревался разгромить лангобардов и захватить Паннонию. Тайные переговоры, проведенные с Кунимундом, давали Баяну основания полагать что гепиды не придут на помощь лангобардам, силы же империи каган намеревался отвлечь диверсией кутигуров на нижнем Дунае. Правда фронт для атаки был достаточно узок – только Малая Скифия, ибо путь в Мезию был закрыт племенным союзом славян-дунайцев. Попытки Баяна привлечь дунайцев на свою сторону успехом не увенчались – погром аварами антов и дулебов произвел на дунайцев слишком негативное впечатление, и они вступили в союз с империей. Угрозы Баяна привели лишь к известному ответу «мы привыкли захватывать земли, а не свои уступать врагам. Так будет и впредь, доколе есть война и мечи в свете». Тем не менее память о рейде Забергана была еще сильна, и Баян мог быть уверен что римляне не снимут федератский корпус с Нижнего Дуная. Все это давало основания полагать, что если римские войска, распыленные по широкому фронту от Черного моря до Альп, и успеют прийти на помощь лангобардам, то в весьма ограниченном количестве.

Римская империя так же готовилась к схватке. В отличии от РИ Юстина II (каковой в этом мире так и останется Юстином Куропалатом), который, будучи человеком чисто гражданским, недооценил авар, не придал значения их победам в Причерноморье и выгнал аварское посольство, профессиональные полководцы Герман и Юстин, сразу же оценили мощь явившихся с востока «железных всадников». Герман, большую часть жизни прослуживший на северной границе, прекрасно знал боевые качества разгромленных аварами утигуров и савиров, его же сыну Юстину уже довелось сойтись с аварами в бою, после чего он немедленно начал вводить инновации по аварскому образцу в римской кавалерии. Отец и сын прекрасно понимали что нельзя допустить авар в сердце Европы. В Причерноморье, находясь под вечной угрозой тюрков, авары вынуждены были заискивать перед империей. На Среднем Дунае им не будет равного противника.

Учитывая рейды авар к северу от Карпат, соправители обратили особое внимание на клиентские королевства среднего Подунавья – Гепидское и Лангобардское. Именно им предстояло заслонить от авар границы империи.

Менее всего проблем было с лангобардами. Их король Альбоин был встревожен появлением авар вблизи своих северных границ – до него уже дошло что именно Паннонию Вторую покойный Юстиниан предлагал аварам. Будучи в этом мире, как отмечалось в одном из первых постов, «братом по оружию» Юстина Германовича, и имея с ним доверительные отношения, Альбоин сам обратился к Юстину за поддержкой и гарантиями, и получил заверения в том, что Империя его всецело поддерживает.

Зато проблема возникла со стороны гепидов. Кунимунд, воцарившийся после отца, по словам того же Павла Диакона «желая отомстить старые оскорбления, разорвал союз с лангобардами и предпочитал войну мирным отношениям».

Император направил в Сирмий к Кунимунду посольство во главе с известным дипломатом спафарием Валентином. Одновременно Юстиниан, сын императора, сосредоточил презентальную армию Иллирика в Сингидуне на Дунае, неподалеку от Сирмия – дабы придать миссии Валентина внушительность. Дарами, убеждениями, а кое-где и угрозами Валентин склонил Кунимунда к союзу. Мир между гепидами и лангобардами был скреплен браком между овдовевшим Альбоином и дочерью Кунимунда Розамундой (в РИ доставшись Альбоину как военный трофей, здесь Розамунда была выдана с честью).

Не меньшую активность имперская дипломатия развила и на западе, где «недреманным оком» императора Германа был магистр оффиций Равеннского двора Авл Адуаций.

Когда быстроходный дромон доставил в Константинополь из Равенны известие о заключении союза между аварами и франками Австразии, встревоженный Герман отдал приказ немедленно найти на западе союзников, способных уравновесить Сигберта. Впрочем Авл Адуаций начал действовать немедленно. Против Сигберта следовало использовать его братьев.

Наибольшие надежды Адуаций возлагал на старшего из братьев, Хариберта, тестя молодого правителя Италии Германа Младшего. Среди братьев Хариберт пользовался авторитетом. Хариберт тяготел к римской культуре, писал на латыни, а своим дочерям дал полноценное римское образование. Не ладил Хариберт лишь с церковью – из-за своих скандальных любовных похождений, браков и разводов. Один из этих браков был заключен с соблазненной королем монахиней, за что епископ Парижский отлучил короля от церкви (что впрочем Хариберта абсолютно не волновало).

Гунтрамн – «государь благочестивый и миролюбивый», впоследствии канонизированный - владел Бургундией, почти всем Провансом и частью Нейстрии с Сансом и Орлеаном. В РИ из всех франкских королей того периода Гунтрамн был наиболее верным союзником империи, и оказывал военную помощь против вторгшихся в Италию лангобардов. Что впрочем не удивительно. Во владении Гунтрамна находились крупнейшие торговые города Галлии, Массилия и Арелат, а так же артерии Роны, Соны, верхней Луары и верхней Сены. Именно купцы Гунтрамна по речным трассам везли в Нейстрию, на Рейн и даже в Британию поступающее в Массилию из Византии южное вино, оливковое масло, тонкие ткани и изделия византийских ремесленных эргастириев. Благополучие государства Гунтрамна покоилось на торговле с империей.

Культурно королевство Гунтрамна так же тяготело к империи. Из всех меровингских королевств Бургундия была наиболее романизированным. Бургундская знать ко второй половине VI века полностью романизировалась и перемешалась с галло-римской, германской речи при дворе Гунтрамна и вовсе не было слышно, главным советником Гунтрамна был гало-римлянин старого сенаторского рода Цельс , а командующим – галло-римский патриций Эней Муммол. И наконец отношения Гунтрамна с Сигбертом оставляли желать лучшего. В 565 году Сигберт, владея Овернью, попытался захватить принадлежавший Гунтрамну Арелат, но его войска были разбиты полководцем Гунрамна, патрицием Цельсом.

Наиболее враждебную позицию в отношении Сигберта занимал младший из братьев, Хильперик, горевший желанием отомстить за поражение в предыдущей усобице и вернуть себе отобранный Сигбертом Суассон. Но Хильперик был самым слабым из франкских королей, владея лишь небольшим Турнейским королевством – исконной территорией салических франков, какой она была до завоевания Хлодвигом Нейстрии.

Зимой в Галлию было снаряжено из Равенны пышное посольство, во главе которого стал дальний родственник императора по дому Анициев и один из знатнейших сенаторов, патриций и консул Рустициан, внук знаменитого философа Боэция. Рустициан располагал караваном восточных предметов роскоши и большими суммами денег. Прибыв в Париж, Рустициан застал Хариберта больным. В ходе переговоров Хариберт скончался 6 марта 567 года, не оставив наследника.

Имперский дипломат не мог упустить такого случая. Раздавая «дары» направо и налево, Рустициан скупил голоса съехавшейся на похороны Нейстрийской знати и добился того, что нейстрийцы пригласили в короли врага Сигберта Хильперика. Хильперик таким образом стал из владельца захолустного удела на севере могущественным правителем, владеющим почти всей Нейстрией и большей частью Аквитании. По совету Рустициана Хильперик удовлетворил Гунтрамна, уступив тому Туррень, Нант и Пуату, то есть предоставив коридор по Луаре, необходимый для торговых интересов Бургундии. Сигберт же не получил ничего, мало того, Хильперик начал сбор армии для возвращения Суассона. Поход Сигберта на Италию оказался сорван, так и не начавшись.

Но авары об этом не знали. Весной, как только сошел снег, в горах, Баян выступил в новый западный поход. Двинувшись на север вдоль Днестра, аварское войско, усиленное вассальными кутигурами, перешло Карпаты Синеводским перевалом и направилось на запад – к Дунаю, к границам Паннонии. Перейдя Дунай, Баян принял послов Сигберта. Король Австразии извещал, что сам он не может выступить, так как ему угрожает с запада брат Хильперик. Но он приказал своим вассалам – баварам и тюрингам – прийти на помощь кагану. А так же привлек в помощь отряды саксов. Это воинство ожидает кагана в лагере на Дунае.

Баян вскоре обнаружил и лагерь германского воинства. В наличии были лишь бавары во главе со своим герцогом, франком Агилульфом, и саксы. Тюринги, зело не любившие авар (первое вторжение авар во франкское королевство ударило по Тюрингии) шли очень медленно и явно саботировали поход. Каган решил их не ждать.

Южнее Дуная авар встретила пустая степь. Редкие лангобардские поселения были оставлены, не встречалось ни человека, ни скотины. Наконец у берегов Балатона разведка обнаружила вражескую армию.

Баян не успокоился, пока не произвел детальную разведку. Известия были неутешительными – ему противостояла не только армия лангобардов, но и войско остготов, и регулярное войско римлян. Был замечен императорский штандарт.

И действительно, это была имперская армия. На зиму 566-67 годов император Герман с гвардейскими тагмами расположился в далматинской Салоне, а пехоту расквартировал в Аквилее. Юстиниан с войском Иллирика расположился в Сингидуне (Белград), ожидая известий. Юстин с корпусом федератов расположился в Нижней Мезии, в Марцианополе, прикрывая Фракию от возможного вторжения через Нижний Дунай.

Как только явились гонцы от Альбоина с известием о выступлении авар, император немедленно выступил из Далмации, а Герман Младший с остготами и римской пехотой – из Аквилеи. Обе армии соединились с лангобардами у Балатона.

Взвесив силы, Баян, уверенный в сокрушительности натиска своих железных всадников, решил принять битву. Авары атаковали строй вражеской армии, постепенно вводя в бой новые отряды и чередуя обстрел с таранными атаками. Вскоре лангобарды, не выдержавшие обстрела, подались, но им на помощь, пришли остготы. Тогда Баян ввел в бой главные силы. Сокрушительная атака аварских латников, которой предшествовал ливень стрел, опрокинула и обратила в бегство германскую конницу.

Но атакующие авары наткнулись на глубокий строй сомкнувшей ряды римской пехоты. Перед ними была стена щитов, ощетинившаяся толстыми, упертыми в землю копьями с лесом длинных пик поверх голов первого ряда, и ливнем стрел, летящих навесом из задних рядов фаланги. Когда аварская конница разбилась об эту преграду, Герман вел в бой свои главные силы – гвардейские тагмы и иллирийцев.

Баян вовремя понял, что терпит поражение, и отвел авар, заслонившись германскими союзниками. В итоге авары смогли в порядке отойти, не понеся критических потерь. Битва закончилась резней германских союзников кагана, и если бавары успели своевременно бежать, то саксы подверглись почти поголовному истреблению.

Баян успешно перешел обратно через Карпаты, и вернулся в «места постоянной дислокации» у берегов Черного моря. Там кагана встретила страшная весть – тюркская армия ябгу-кагана Истеми форсировала нижнюю Волгу…..

[Georg]

Ситуация в нижнем Поволжье и Предкавказье на тот момент была следующей.

До аварского вторжения на территории от волго-донской перемычки до Дербента господствовали савиры. Они владели степью по Нижней Волге, Куме и Манычу, под их властью находились хазары, обитавшие в дельте Волги и на Тереке, и беленджеры между Тереком и Дербентом. В вышеупомянутой войне за Лазику савиры были активными союзниками Империи. При этом савиры овладели дербентским проходом, регулярно вторгались в Албанию и хозяйничали там более 10 лет.

Страшный разгром, нанесенный аварами савирам, покончил с их могуществом. Авары, двинувшись на запад, не удержали власть над савирами, но их объединение распалось, и в источниках начинают звучать «хазары, беленджеры и савиры» раздельно (тогда как раньше всех их записывали в савиры).

Хосров Ануширван по полной использовал эту победу авар, изгнал (а частично принял на службу) савиров в Албании и захватил Дербентский проход. Для предотвращения дальнейших набегов Хосров отстроил грандиозные укрепления Дербента, на постройку которых использовалась получаемая от Византии «плата за оборону кавказских проходов» (согласно условиям мирного договора 562 года Юстиниан выплатил эту сумму за 10 лет вперед). В крепостях вдоль стен были поселены персидские воины - сиясикины или сияджины. Располагавшиеся вдоль северной границы Албании племенные княжества Дагестана – Табасаран, Лакз, Филан и Серир – были включены в сферу влияния Ирана. Хосров Ануширван отвёл им границы и назначил каждому из владетелей сан и титул, введя дагестанских князей в систему персидской иерархии.

Сателлитом Ирана было и располагавшееся севернее укрепленного персами Дарьяла, в бассейне верхнего Терека и Аргуна, восточно-аланское царство Артаз. Напротив западно-аланское царство Дигор, лежавшее на верхней Лабе и верхней Кубани, доходя до побережья, было сателлитом Империи и его правитель Саросий оказал немало услуг императорам Юстиниану и Герману. Далее тянулась непрерывная цепочка клиентов империи – Зихия, Боспорское царство (восстановленное Юстинианом), Херсонес и крымская Готия.

В степях Прикубанья, нижнего Дона и северного Приазовья кочевали утигуры. Ранее бывшие союзниками империи, теперь они вынуждены были покорится аварам. Кутигуры, занимавшие степи северного Причерноморья, так же были вассалами авар. Кроме болгарских племен авары господствовали так же над большей частью антов и славянским племенами до верхней Вислы, однако это господство было непрочным.

В 566 году тюрки и персы совместно добили эфталитов. Решающее поражение эфталитам нанесли тюрки, но при этом тюркам достались только Согдиана, Хорезм, Чач и Фергана. Эфталиты, разбитые тюрками, предпочти сдаться персам, и признали своим царем Хосрова Ануширвана. Таким образом персы, ранее вернувшие себе Гурган и Мерв, теперь получили в непосредственное владение большую часть Тохаристана с Балхом. Под сюзеренитет Ирана перешло «эфталитское царство» Фагониша, включавшее восточный Тохаристан, Чаганиан, Хутталян и Бадахшан, и «кушанские царства» – Буст, Забулистан, Гур, Бамиан, Кабул и Ар-Рохадж (Арахозия). Таким образом львиная доля эфталитских земель отошла Ирану, и в Маверанагре граница между Эраншахром и Тюркским каганатом прошла по Гиссарскому хребту.

Истеми в качестве компенсации потребовал чтобы Иран выплачивал ему ту же дань, что и эфталитам, но Хосров отверг это требование. В следующем году столкновение произошло на другой стороне Каспия. Выйдя на Волгу, Истеми покорил «хазар, беленджеров и савиров». Новые подданные рассказали кагану что ранее Иран платил и им, откупаясь от набегов, после чего Истеми прибавил к требованию эфталитской дани требование дани савирской.

С войском Истеми проследовал к Дербенту. Грандиозные укрепления «железных ворот» (по словам позднейшего историка Табари) произвели на кагана впечатление – на тот момент тюрки, грозные в поле, совершенно не умели брать крепости (почему покорив Великую степь, так ничего и не смогли сделать с земледельческими цивилизациями Ирана и Китая).

Но главной причиной конфликта была торговая политика Ирана. Персы жестко лимитировали продажу шелка в Византию и не пропускали на запад согдийские караваны, везущие шелк (огромное количество которого тюрки выкачивали из Китая в виде дани), сами же закупали шелк в ограниченных количествах. Пробить иранский барьер стало насущной потребностью тюрок.

Отходя от Дербента, Истеми направил к западным аланам в сопровождении сильного отряда своего посла – согдийского дихкана Маниаха. Принятый Саросием, Маниах перевалил через Кавказ и через Лазику, проследовал в Константинополь. Маниах привез императору Герману предложения кагана – военный союз против Ирана и аваров. Каган извещал императора, что намерен в будущем году разгромить «своих рабов вархонитов», то есть авар. Истеми просил императора о содействии и предостерегал от каких-либо контактов с аварами. После уничтожения авар Истеми предлагал напасть на персов и разгромить их государство.

Герман первоначально отнесся к обращению кагана насторожено – приближение великой степной державы к границам империи внушало определенные опасения. Но Маниах сумел их рассеять и заинтересовать императора. Союз против Ирана сулил прочное и долгосрочное партнерство с новой державой номадов. Но главное – открывалась перспектива сбросить тяжкую зависимость от Ирана в восточной торговле, благодаря которой Иран высасывал столько денег из Империи. Покойный Юстиниан пытался проложить морской путь в Индию с помощью союзных эфиопских правителей Химьяра (Йемена), но персы обладали в индийских торговых городах столь давним и прочным влиянием и связями, что установить регулярную торговлю так и не удалось. И вот теперь возможен прямой путь до Китая, и цены согдийцы предлагают на порядки ниже персидских.

К тому же в недалеком 572 году истекал срок, за который Юстиниан заплатил Ирану плату «за охрану Кавказских проходов», и с этого года должны были начаться регулярные выплаты. Партия «ястребов» при императорском дворе не обинуясь именовала данные выплаты данью, которая унижает Римскую империю, и выражала уверенность, что знаменитый полководец на троне не потерпит продолжения этого позора.

Что же касается авар, то их и так рассматривали в Константинополе как безусловного врага. Мало того, Саросий Аланский доносил об оживленных сношениях между аварами и Ираном, идущих через земли его соседей, восточных аланов.

Тесный союз аваров с Ираном грозил империи большими осложнениями, так что и здесь интересы Империи и Великого Каганата совпадали.

Посему весной следующего года, отправляя перезимовавшего в Константинополе Маниаха восвояси, Герман направил с ним свое посольство во главе с комитом Зимархом. Зимарх должен был передать кагану ответные предложения императора и выработать условия союзного договора.

Герман не зря опасался аваро-иранского союза. Хосров, получив очередные требования Истеми, понял что война с тюрками неизбежна. Поэтому осенью истекшего 567 года персидское посольство проследовало из Тбилиси через Дарьял и земли восточных аланов на Кубань, где его уже ожидал прибывший с востока Баян. Посол явился с караванами даров и обещал ежегодные выплаты – за союз против тюрок. Баян ухватился за это предложение двумя руками. Платежи от персов позволяли ему обеспечить шаткую верность покоренных болгарских племен, привыкших к былым субсидиям Юстиниана. Теперь, обретя поддержку, можно было противостать тюркам. Отступать было некуда.

Приняв решение воевать, Хосров действовал энергично и решительно. Сила тюрок базировалась на степи, в которой персы не могли интенсивно действовать. Следовательно необходимо было приложить все усилия для поддержания единственного конкурента тюрок в Великой степи – авар.

Поэтому весной 568 года великолепная иранская армия во главе со спахбедом Тамхосро выдвинулась к берегам Джейхуна (Аму-Дарьи). Вскоре в Балх прибыл сам Хосров Ануширван. Расчет шаханшаха был прост – создание угрозы Согдиане должно удержать Истеми от броска на запад, дав возможность Баяну перейти в контрнаступление.

Истеми вдруг оказался в крайне сложной ситуации. Теперь предстояло воевать с аварами и персами одновременно. Он запросил помощи от великого кагана Муганя, но понимал что придет она слишком поздно. Каган понимал, что распыление сил по нескольким направлениям приведет к верному поражению. Направить главный удар против Баяна – означало отдать Согдиану персам. Истеми понимал что персы с их продвинутой осадной техникой успеют взять не один город пока тюркская армия на западе, и выкурить персов из захваченных городов (учитывая крайнюю слабость тюрок в «крепостной войне») будет очень сложно. Истеми решил нанести удар персам, а после перебросить армию на север, на помощь своему младшему сыну Турксанфу, оставленному правителем на Волге. Пока каган послал Турксанфу подкрепление.

Маневренная война не годилась – Истеми необходима была быстрая победа. Он знал что угры, кочующие в бассейне Яика, между Волгой и Эмбой, ненавидят власть тюрок (ранее именно упорное сопротивление угров задержало тюрок и позволило аварам уйти на запад) и если Баян сломит Турксанфа – немедленно восстанут, что отбросит западную границу каганата чуть ли не к Аралу. Спасти положение могла лишь быстрая победа.

С этими мыслями каган встретил вернувшееся посольство Маниаха, с которым явился посол Румского кайсара, Земарх. Истеми беглым взглядом пробежал условия, на которых империя соглашается на тесный союз. Император желает удержать под своей властью Таврических готов, Херсонес, Босфор, Зихию и Аланию? Какой-то Онглос между реками Тирас, Пирет и Данубий? Желает чтобы после разгрома авар земли болгар не включались непосредственно в тюркский эль? Тут еще что-то о торговле…. Посол, все условия нашего брата кайсара приняты, и да будет меж нами вечный союз и братство. Возвращайся немедленно, пока есть возможность вернуться. Передай нашему брату – пусть как можно скорее ударит по персам.

Отослав посольство, каган форсировал Джейхун и недалеко от Аймуля обнаружил развернутую персидскую армию. Проведя рекогносцировку, Истеми начал сражение. Но здесь ему пришлось познакомится с великолепными боевыми качествами созданной Хосровом армии «саваран» - профессиональных тяжелых кавалеристов, дети которых с раннего возраста проходили воинскую науку в некоем подобии кадетских корпусов. Полки персидских саваран наносили тюркам весьма ощутимые контрудары, и Истеми быстро понял что имеет дело с равным противником.

Решительной победы не одержала ни та, ни другая сторона, но каган вынужден был вернуться на правый берег Джейхуна. Персы как ни в чем не бывало встали лагерем – их вполне устраивала и позиционная война, связывающая главные силы тюрок. Приходилось оборонять линию Джейхуна и вести маневренную войну, защищая Согдиану. А меж тем на севере произошло то, что должно было произойти.

Ранней весной Баян выступил в восточный поход. Под его знаменами двигались отряды кутигуров, утигуров и оногуров.

Как и рассчитывал Баян, Турксанф принял сражение неподалеку от Волги. Но его войско сильно уступало армии Баяна. По общей численности подвластных ему кибиток Турксанф мог выставить армию, превосходящую все силы Баяна. Но еще зимой агенты аварского кагана проникли в угорские кочевья за Волгой. В результате угры хотя и не выступили против тюрок (страх перед которыми был еще слишком силен) но прибегли к тактике «идучи не идяху», не явившись в армию Турксанфа. Так что Баян настиг Турксанфа лишь с его тюркскими дружинами и новоиспеченными поданными – савирами и хазарами (беленджеры не явились, так как персы из Дербента предприняли набег на их земли). Хазары, на которых опирался Турксанф, сражались доблестно, но не устояли; савиры же сразу дали тыл, открыв фланг тюрок. В итоге Турксанф был разбит и едва успел уйти за Волгу (откуда через Мангышлак прорвался к отцу).

Баян перешел великую реку. Его дальнейшее шествие было триумфальным – угорские племена наперебой приветствовали аварского кагана как освободителя и признавали его верховную власть с одним лишь условием – бить тюрок. В этот миг радовалось сердце каждого авара, и в первую очередь кагана. Глядя на идущий на восток нескончаемый поток разноплеменной конницы, он поминал былые славные времена каганата Жуань-Жуань.

Турксанф незадолго до сражения с Баяном принял в своей ставке возвращающегося от отца римского посла, Земарха. Царевич выделил послу сильный отряд в качестве конвоя и приказал ему любой ценой прорваться и доставить посла.

В Пятигорье караван Земарха столкнулся с очередным посольством персов, идущим к Баяну. Персидский караван сопровождали отряды персов и восточных аланов. Земарх пытался вступить в переговоры, но персы, завидев тюрок, атаковали. Тюркские дружинники дрались героически и дали возможность послу уйти, но большая часть состава посольства погибла. Пал почти поголовно и весь тюркский конвой. Земарх все же спасся и успел добраться до земель дружественных западных аланов, откуда проследовал в Константинополь (в РИ именно так и произошло с одним из посольств).

В Священном Палатии уже давно царила тревога. Известия о победах Баяна одно за другим достигали Константинополя. Взору ромейских дипломатов рисовалась великая Аварская держава, союзная Ирану – оживший кошмар империи времен Атиллы.

Прочитав послание кагана Истеми, император Герман принял решение, к которому был уже готов. Войска двинулись к восточной границе. Как повод для разрыва мирного договора с Ираном было использовано нападение на посольство Земарха. Старший сын императора Юстин отравился в Сирию. Решено было немедленно двинуть армию в Месопотамию и атаковать Нисибин. 58-летний император собирался лично возглавить армию

[Georg]

В августе 568 года римская армия перешла иранскую границу. Город Нисибин, ключевой пункт верхней Месопотамии, столетиями служивший камнем преткновения между римлянами и персами, был осажден.

В это же время в ставку императора прибыл Мундар Гассанид, старший сын гассанидского малэка Харита (Арефы), который по старости и болезни не мог принять участия в войне. Вместе с арабским принцем император обсуждал диспозицию. В глазах Германа стоял 540 год – когда он, 30-летний комит без солдат и денег прибыл в Антиохию, обреченную захвату персами – Хосров шел на беззащитный город. Тогда все его предложения – и по перестройке укреплений, и по плану действий – были проигнорированы, и сам Герман едва сумел прорваться из города. Теперь император слушал мнение арабского вассала очень внимательно. И тут же отрядил комита Романа в помощь шейху – для прикрытия южного берега Ефрата. Теперь наконец можно было отомстить персам - и за разоренную Антиохию, и за личную честь.

Персидский гарнизон, многочисленный и снабженный долгосрочными запасами, защищался упорно. Император, встав лагерем у осажденного города, поручил старшему сыну маневренную войну. Юстин перешел Тигр. Как напишет позднее Феофилакт Симокатта, «молодой цезарь вступил в Ассирию, в то время как варвары ничего не помышляли о войне. Таким образом, римские войска вторглись сюда, и так как для мидян это вторжение было неожиданным, то персидские земли испытали много ужасного: они были жестоко опустошены, разграблены и римское войско получило огромную добычу.» Отдельные конные отряды дошли до области Ктесифона.

Хосров предвидел возможность нападения с запада, но был уверен что римские войска не смогут разорвать цепи приграничных крепостей, и военные действия, как и в войнах V-начала VI века ограничатся топтанием в приграничных районах. Шах готов был примирится с разорением некоторых приграничных областей Месопотамии и Ассирии, ибо на востоке вырисовывались поистине грандиозные перспективы. Блестящие победы Баяна и восстание угров давали возможность объединить силы Ирана и авар и нанести сокрушительный удар западным тюркам. В этом случае Иран овладел бы всей Согдианой и получил бы в степи союзную державу. Сокрушив Истеми, можно было бы перебросить все силы на запад и рассчитаться с румийцами.

Баян, выйдя на Иргиз, огляделся. Впереди была земля народа Кенгрес, или кангаров, наследников древнего Кангюя, известных позднее, когда их вытеснили в Причерноморье, как печенеги. Кенгресское ханство было хорошо организованным, и имело на нижней Сырдарье укрепленные города, а столицей ханства являлся город Кангю-Тарбан, позднейший Отрар. Будучи лютыми врагами угров, кангары подчинились Истеми добровольно, и приобрели в иерархии племен каганата высокий статус. В 618 году тюркское посольство в Китай возглавлял «тегин Кан-хэ-ли» (что закономерно читается как "тегин кангарлыг", то есть «царевич кангарский»), а позднее, во время гражданской войны в ЗТК в 630-ых годах каган дважды укрывался у кангаров. Теперь кангары сохраняли лояльность Истеми и готовы были оказать сопротивление покровителю своих врагов угров. Баян, прекрасно зная Центральную Азию, понимал что кангары, располагая большим количеством старых кангюйских крепостей, могут задержать его наступление на значительный срок, возможно даже дав возможность восточным тюркам прийти на помощь Истеми.

Гораздо более перспективным представлялся иной вариант, который и предлагал шаханшах Хосров – бросок через Устюрт в Хорезм, соединение с персами и совместный разгром Истеми. Наголову разбив западных тюрок, можно будет потом отбить и восточных. Именно этот вариант и был использован – оставив угорский заслон против кангаров, Баян атаковал Хорезм, меж тем как с юга в страну вступили персы. Левобережный Хорезм был захвачен практически с ходу, Баян готовился к переправе через Амударью, соединению с шахом и удару по тюркам, когда в Гургандже его настигли катастрофические вести – персы уходят.

Расчет Хосрова Ануширвана был верен, но система обороны западной границы Ирана рухнула благодаря бомбе замедленного действия, которую политика шаханшаха заложила в Закавказье. Армения восстала против Ирана и перешла на сторону империи.

В великих восстаниях V века армянам удалось отстоять свою автономию в составе Персидской державы. Шаханшахи признали права государственной церкви Армении, сохранился государственный аппарат Армянского царства, все должности в котором были наследственно заняты знатнейшими нахарарскими родами, главой правительства – ишханом – назначался один из армянских же нахараров. Персидский наместник в Двине имел весьма ограниченные полномочия. Сохранялась старая налоговая система и военная организация.

Все эти привилегии вынужден был дать Армении Кавад, отец Хосрова, которому только так удалось подавить силой восстание Ваана Мамиконяна. Маздакитская смута, а затем постоянные войны с Византией не давали персам взяться за Армению. Положение изменилось когда Хосров заключил в 562 году мир с Юстинианом и вернул Дербент. Шах решил покончить с армянской автономией. Придерживаясь политики веротерпимости, Хосров не посягал на христианскую веру армян и права церкви (хотя в Двине и был построен храм огня, что вызвало поголовное возмущение армян). Но решено было урезать права знати, распространить на Армению те административные и налоговые реформы, которые Хосров провел в Иране и поставить мятежную провинцию под прочный административный контроль.

В 564 году марзбаном Армении был назначен представитель одного из знатнейших родов Ирана Сурен (да-да, потомок того самого Сурена, что разбил Красса при Каррах). Он начал осуществлять программу шаха. На административные должности были назначены персы, вводилась персидская административная и главное – финансовая система. Главным фактором развития дальнейших событий оказалась именно финансовая реформа – перепись и введение иранских налогов и ставок привели к значительному увеличению налогообложения. Благодаря этому армянская знать, лишаемая власти и привилегий, обрела в своем противостоянии персидским реформам массовую поддержку народа.

Начало войны между империей и Ираном было воспринято армянской знатью как удобный момент для выступления. Как следует из переписки патриарха Фотия с католикосом Захарией, «Вардан Мамиконян убил персидского марзпана Сурена, чтобы не сносить унижения, так как Сурен лишил сословие благородных почета». В РИ восстание в Армении вспыхнуло двумя годами позже, после казни персами одного из Мамиконянов, причем сразу же после убийства Сурена Вардан отбыл в Византию просить о помощи. Здесь же разрыв мира между империей и Ираном послужил катализатором уже назревшего взрыва. Армянские нахарары вступили в тайные переговоры с императором и предложили ему власть над Арменией.

Для Германа это обращение прозвучало как милость Божья. Было очевидно, что Хосров не отреагировал на вторжение так, как надеялся император – главные силы персов остались на востоке. Помочь тюркскому союзнику почти не представлялось возможным – попытка повторить поход Юлиана без захвата крепостей верхней Месопотамии была бы гибельной авантюрой, а за время требуемое на захват оных крепостей Хосров и Баян скорее всего успели бы разгромить Истеми. Теперь, имея Армению на своей стороне, римляне могли прорваться сразу в Атропатену – глубокий тыл персов, и атаковать жизненно важные, но слабо защищенные регионы Ирана, что гарантировано заставило бы шаха оставить тюрок и перебросить войска на запад. Император утвердил все условия, на которых Армения входила в состав Римской империи – вся система управления должна была оставаться той, какой она была до недавних реформ Хосрова. Налоги и законы оставались прежними. Знать должна была как и ранее занимать наследственные должности, а императорским наместником в Армении должен был назначаться один из нахараров. По рангу ему присваивался высший римский титул патриция (армяне произносили «батрик»).

Оставив Юстина прикрывать Месопотамию, император с главными силами двинулся в Армению. Нахарарское ополчение, собранное в Багаране, восстало и атаковало персидские отряды Сурена. Персы были разгромлены, а Сурен убит. Избрав предводителем Вардана Мамиконяна Кармира, нахарары двинулись в Двин и захватили город. Лишь небольшой персидский гарнизон засел в цитадели.

В сентябре в Двин вступил император Герман. Он принял присягу армянской знати, назначил «батриком» Армении Вардана Мамиконяна, и с новыми союзниками двинулся на восток, через Гер вступая цветущую и беззащитную Атропатену.

Как напишет персидский историк, «войска румийские рассеялись для набегов по лицу всей земли». Конница беспощадно опустошала Атропатену, отсылая добычу и рабов в Армению, отдельные отряды проникали в Мидию. Сам император осадил столицу Атропатены, Гандзах, где находился чтимый всеми зороастрийцами прославленный храм огня. Спахбед севера Бахрам Гушнасп засел в Гандзахе и ожесточенно защищался. В то же время на севере второй сын императора Юстиниан с отдельным корпусом вступил в Иверию. Персы проводили там те же реформы, что и в Армении, и теперь грузинская знать присягнула императору на тех же условиях, что и Армения. Правителем был избран и утвержден князь Гуарам Багратиони. Но марзбан Иверии успел подготовится, стянув все свои отряды в Тбилиси и сев в осаду. Удерживали персы и укрепления в Дарьялском проходе. В Албании марзбан удержал страну под контролем, и, располагая войском савирских федератов, даже пытался деблокировать Тбилиси, но был отбит Юстинианом.

Донесения, приходящие в ставку Хосрова, были прямо паническими. Особо эмоциональным было послание мобедан-мобеда, умолявшего шаханшаха спасти от осквернения святилище Гандзаха. Все – и духовенство, и знать, и воины (весьма значительная часть которых происходила из Мидии и Атропатены и чьи дома сейчас жгли и грабили) – требовали остановить румийцев. Скрипя зубами, Хосров отдал приказ выступать на запад.

Уже в ноябре 568 года шах привел армию к Казвину. Император, получив от передовых отрядов данные о появлении пресидских войск в районе Казвина, стянул свои отряды к Гандзаху, и, убедившись что это идет Хосров, снял осаду и отступил в Армению.

Зима 568-69 годов выдалась чрезвычайно суровой (она была последней из «чрезвычайно суровых» зим, периодически повторявшихся с 540 года), и противникам пришлось на зиму прекратить боевые действия. Император зазимовал в Армении, шах – в Атропатене, намереваясь весной нанести удар римлянам и покарать армян за измену. На востоке буквально перед уходом Хосрова Баян, используя предоставленную персами осадную технику, завершил завоевание левобережного Хорезма. В Хорезме аварское войско и расположилось чтобы переждать стужу. Истеми оставался в Согдиане, а в Фергане и Чаче уже располагались подходившие с востока войска великого кагана.

Весной 569 года военные действия возобновились на обоих фронтах. Хосров развернул наступление в Армению через Гер. Император прекрасно понимал что теперь шах поставлен в ситуацию войны на два фронта – если тюрки разгромят авар, они тут же вцепятся в спину персам. Поэтому теперь уже Хосров вынужден был уповать на генеральную битву – и искать ее. Герман воспользовался этим, навязав противнику сражение на выгодной позиции – той самой, где Вардан Мамиконян Старший 118 лет назад встретил персидскую армию – на поле Айрвайра. Поэтому и разыгравшаяся грандиозная битва получила название Второй Айрвайрской.

Как опишет ход боя Феофилакт Симокатта:

«И римляне, развернув свои ряды, подняли знамена. Заговорили трубы, поднялась к небу пыль, шум, как морской прибой, заполнил все пространство ржанием коней и грохотом оружия; все это, конечно, делало всякую речь нечленораздельной. Варварское войско растянуло свой строй в длину, желая этим создать видимость бесчисленного своего количества для тех войск, которые стояли против него. Римское конное войско выстроилось глубоким строем в несколько порядков, сильным своей сплоченностью; так и казалось, что ряды его как бы сколочены из одного куска и сбиты железом — настоящий медный строй, стоящий против врагов, наподобие неподвижно воздвигнутых статуй, лишь внешним своим видом дающих возможность думать, что они стремятся к бою. Варварское войско было поражено этим зрелищем, так что в душах мидян зашевелилось чувство расслабляющей трусости. Персы стали посылать стрелы в сомкнутые ряды римлян в таком количестве, что затемнили лучи солнца. Вследствие стремительного полета стрел перья, украшавшие гребни шлемов на головах римских воинов, казалось, полетели по воздуху, сбитые летучим оружием. Римляне, пришпорив коней, стремительно ринулись вперед во вражеский центр, стремясь к рукопашному бою, тесня варваров копьями и мечами и отражая обильно сыпавшиеся стрелы; затем, избежав обычных хитростей стоящих против них врагов, они стали одерживать верх в бою. Таким образом, здесь произошло славнейшее сражение между римлянами и парфянами; строй персов рассыпался, так как в глубину он не был построен в каре, а находящиеся в резерве силы вавилонского войска не знали что им делать, так как некому было стать против них. Затем, когда римское войско усилило натиск, варвары увидали, что дело идет к их гибели, и обратились в бегство. Пришлось персам познать, что не все надежды сбываются, и на примере научились они не слишком гордиться своими беззакониями. Побежденные вавилоняне, сколько у них было силы в ногах, бежали. Римляне, неуклонно продолжая преследование, дали парфянам испытать все бедствия. Сверх всего этого, они разграбили также и персидский лагерь, разграбили и царский шатер, и все что было там, забрали как блестящую свою добычу. Они завладели также и слонами и вместе с захваченной персидской добычей переправили их к императору. Персидский царь был побежден и совершал свое позорное отступление. Он перешел Тигр и отступал через Ассирию, законом обнародовав в виде надписи на каменной доске позор своего несчастья: он издал постановление, что в дальнейшем ни один из персидских царей не должен сам совершать военных походов.»

А меж тем далеко на севере разыгрывалась грандиозная «битва на реке Иргиз», навеки вошедшая в эпосы народов великой степи. В начале зимы Истеми обнаружил уход главных сил персидской армии от Аму-дарьи (где остался лишь корпус спахбеда Хорасана), и возблагодарил Тенгри и Румского кайсара, который очевидно выполнил свою часть соглашения. Что ж, теперь авары заплатят за все. Истеми выступил на Сырдарью, ожидая помощи с востока.

А помощь уже шла. В восточной ставке произвела фурор новость что бежавшие жужани оправились далеко на западе и начали контрнаступление. У великого кагана не было на востоке не малейших проблем. Раздробленный на 4 царства Китай истекал кровью в междуусобной резне (причем междуусобной она была в квадрате – ибо северное царство Чжоу резалось с северным же царством Ци, а южное царство Чэнь – с южным же царством Лян). Тюрки, продавая свой союз, от души стригли северный Китай. Известно изречение кагана – «только бы на юге два мальчика (Чжоу и Ци) были покорны нам, тогда не нужно бояться бедности».

Посему великий каган Мугань немедленно снарядил большую армию для похода на запад. Целью похода было объявлено окончательное искоренение авар. Во главе был поставлен Шету, племянник Муганя и сын покойного Кара-Иссык-хана, но по прибытии восточных войск на театр военных действий они должны были подчинится Истеми. Большая часть войск была сосредоточена в Фергане и Чаче уже к концу 568 года.

Весной 569 года объединенная тюркская армия концентрировалась в низовьях Сырдарьи. Нескончаемым потоком лилась тяжелая конница в чешуйчатой броне. Над ее строем колыхались на ветру знамена из китайского шелка, на которых золотым шитьем была изображена волчья голова с оскаленной пастью – герб рода Ашина. Теле, ненавидевшие жужаней еще больше чем тюрки, выставили максимум войска. Кангары, прошлым летом отразившие удар угров, так же готовы были рассчитаться с давними врагами под знаменем великого кагана.

Баян с грустью видел, как мало друзей оказалось у его народа в Великой степи. Аварам пришлось расплачиваться за деяния своих предков – жужаней. Болгары, приведенные Баяном из-за Волги, воюют лишь благодаря «кнуту и прянику» - страху перед аварами и персидским субсидиям. Единственные искренние союзники – угры. Поэтому Баян не удивился, когда понял что именно по кочевьям угров тюрки собираются нанести главный удар. Это был верный способ заставить авар покинуть Среднюю Азию – союзников необходимо было защитить. В случае их разгрома – болгары и авары оказывались отрезанными от Причерноморья, где остались соплеменники и семьи. Оставив в Согдиане заслон под командованием сына – Кара-Чурина – Истеми выступил по Сырдарье на север, где принял командование над восточными тюрками Шету, теле и кангарами.

Баян передал крепости левобережного Хорезма отрядам гурганской пехоты, присланным спахбедом Хорасана, и через Устюрт выступил на север. Обе стороны сошлись на реке Иргиз. Грандиозная битва длилась три дня. Перевес огромной и отлично вооруженной тюркской армии быстро обозначился. Клинья тяжелой тюркской кавалерии раз за разом прорывали строй легкоконных союзников авар, и лишь тактический талант Баяна и боевой опыт авар позволял восстанавливать боевые порядки. На третий день в лагерь Истеми прибыло новое подкрепление с востока. Появление свежих сил в рядах тюрок вызвало панику у болгар, которые обратились в бегство при первой атаке тюрок, открыв фланг. Несмотря на героизм угров, сражение закончилось полой победой Истеми.

Баян быстро отводил свои силы за Волгу. Угры теперь должны был расплатится на восстание. Два племени - тарниах и котзагир – будучи зачинщиками восстания и не надеясь на милость тюрок, приняли решение уйти с аварами. Остальные угорские племена, обескровленные разгромом, решили покорится победителю.

Еще оставалась надежда что шаханшах, отбив римлян на западе, снова перебросит войска на восток, не дав тюркам продолжить наступление. В этом случае Баян рассчитывал удержать рубеж Волги. Но на Волге каган узнал о разгроме персов в Армении. Эта новость отняла последнюю надежду. Приходилось отступать в Причерноморье с весьма грустными перспективами. Было очевидно, что теперь уж тюрки не оставят авар в покое пока не настигнут.

Осенью 569 года Истеми вторично вышел на Волгу, где его приветствовали хазары – испытанные друзья, коим предстояло занять важное и заслуженное место в иерархии подвластных великому каганату племен. Теперь западный улус прочно организовывался. Все племена, кочевавшие от Дона до Мугоджар - беленджеры, савиры, залы, усмиренные угры - подчинялись хазарам, превратившимся в главный оплот тюрок в регионе. Угры были жестоко наказаны - та часть их племенной знати, что не ушла на запад с Баяном, была вырезана, и угры были подчинены правителю Хазарии. Каковым снова стал сын Истеми Турксанф.

Хосров, получив весть о разгроме авар, лихорадочно укреплял города Атропатены и Гургана. Меж тем Герман, одержав победу, закреплял свои приобретения. Были взяты немногочисленные цитадели, еще удерживаемые персами в Армении, на севере был наконец взят Тбилиси, где сел римский ставленник Гуарам, и наконец – Юстиниан принудил к сдаче персидский гарнизон Дарьяла, что открывало тюркским союзникам доступ в Закавказье.

Баян, оторвавшись от противника, отошел к Днепру. Оглядевшись и оценив обстановку, каган предался печальным мыслям. Десять лет назад он стоял здесь, на Днепре, имея 20 000 воинов – квалифицированных тяжеловооруженных всадников, ветеранов войны с тюрками за старый Жужаньский каганат. Теперь, после всех прошедших сражений, аварских воинов оставалось всего 10 000.

Союзники были ненадежны. Поражение в великой битве с тюрками деморализовало их, они перестали верить в Баяна. Утигуры, к границам которых уже подошли тюрки, явно были готовы покорится. Анты только и ждали удобного момента чтобы сбросить власть авар. И даже старые союзники кутигуры явно выглядели разочарованными и начинали «смотреть волком». Баян прекрасно понимал, что напуганные его былыми успехами тюрки теперь не успокоятся, пока не уничтожат авар под корень. Следующей весной они придут сюда. И тогда болгары не станут драться за авар.

Единственными верными друзьями оставались угры, ушедшие на запад вместе с Баяном. Этим дороги назад не было, теперь с аварами «в горе и радости». Их 8 000 воинов. Но угры не могут сражаться на равных вместе с аварами, ибо у них нет ни тяжелого вооружения, ни навыков. Обычная легкая конница.

Итак, надежды отбиться от тюрок не было. Оставалось уходить. И понятно куда. Римляне, ударив по персам, обрекли авар на поражение в войне с тюрками. Но теперь главные силы римлян на востоке, и не смогут воспрепятствовать аварам обосноваться на Среднем Дунае.

Два посольства немедленно отправилось из аварского хринга на Днестре. Одно – к старому союзнику, королю Австразии Сигберту. Другое – к дорогому соседу, королю гепидов Кунимунду.

[Georg]

произошедших в западной Ев.

После выступления 567 года король Австразии Сигберт было примирился с братьями. Но мир этот быстро оказался расстроен одной «романтической» историей, каковые столь часто встречались в анналах любвеобильных властителей Галлии.

Еще в 566 году Сигберт направил посольство в Испанию, прося у короля вестготов Атанагильда руки его дочери. Сватовство было благоприятно воспринято, и вскоре невеста с внушительной свитой и огромным богатством в качестве приданого пересекла Пиринеи. Вестготскую принцессу звали Брунгильда – «окольчуженная воительница». И хотя по описанию исходившего из галло-римских стандартов Григория Турского она «была девушкой тонкого воспитания, красивой, хорошего нрава, благородной, умной и приятной в разговоре», дальнейшие события показали что вестготская красавица целиком оправдывала свое имя, надолго ставшее нарицательным в Западной Европе. С мужем Брунгильда быстро сошлась и обрела взаимное счастье, но со временем и немалое влияние, так что Сигберт довольно быстро заработал репутацию подкаблучника.

Хильперик Нейстрийский естественно не мог стерпеть, что его ненавистный братец получил союз с вестготами и такое приданое. Посему он тоже отправил посольство за Пиринеи сватать сестру Брунгильды, Галейсвинту. Атанагильд долго колебался – Хильперик был известен своей любвеобильностью, содержанием гарема, а в последнее время и пылкой страстью к бывшей служанке Фредегонде. Лишь получив от Хильперика клятву о том что Галейсвинта буде содержаться в чести, а все метрессы короля будут отосланы от двора, Атанагильд дал согласие и отправил дочь в Париж.

По словам того же Григория Турского, Хильперик испытал к Галейсвинте «любовь весьма великую, ибо она привезла с собой большие богатства». Однако к несчастью Галейсвинта сильно уступала старшей сестре в «уме, приятности в разговоре и тонкости нрава», и потому король в ее объятиях так и не излечился от страсти к прекрасной, умной и очаровательной Фредегонде. Их связь возобновилась, но Галейсинта не желала делится мужем. Она устроила настоящий международный скандал, взывая к отцу и мужу сестры и требуя высылки соперницы. Романтическая история закончилась трагически - однажды утром королеву нашли задушенной в её постели. Фредегонда же вернулась ко двору неоспоримой хозяйкой и скоро стала именоваться новой королевой.

Убийство Галесвинты вызвало родовую месть со стороны её сестры Брунгильды и её мужа Сигберта. Сигберт, возбуждаемый местью Брунгильды, уже имевшей над ним неограниченную власть, хотел биться до последней крайности, не останавливаясь даже перед мыслью о братоубийстве. Война была объявлена, и весной 568 года австразийское войско атаковало Нейстрию.

Этой ситуацией воспользовался неукротимый король лангобардов Альбоин для мести баварам за нападение на Паннонию в союзе с аварами. В 569 году он обрушился на баваров, и без того потерпевших большой урон в битве у Балатона, и наголову разгромил их. Франкский герцог Агилульф бежал, а бавары вынуждены были изъявить покорность королю лангобардов.

Однако сверх ожидания франкская междуусобица быстро сошла на нет благодаря вмешательству Гунтрамна, решившего примирить братьев. Просьбами и угрозами он принудил Сигберта и Хильперика созвать франков на общественный суд и ждать его приговора. Согласно «приговору преславного короля Гунтрамна и благородных мужей, заседавших в Мальберге: города Бордо, Лимож, Кагор, Беарн и Бигор, которые Гайлесвинта, сестра превосходнейшей госпожи Брунгильды, по прибытии своём в землю франков, получила, как ведомо всякому, в утренний дар, вдовий участок, перейдут от сего дня во владение королевы Брунгильды и её наследников, дабы, через посредство такой пени, восстановлен был отныне мир божий между преславными государями Хильпериком и Сигбертом». Собрание разошлось, и оба короля расстались, по-видимому, примирённые (569 г.).

Теперь Сигберт собирал войска для похода на лангобардов и возвращения Норика Прибрежного. При этом его послы добрались до Сирмия и начали переговоры с Кунимундом, который с радостью ухватился за новую возможность разгромить лангобардов, пока император не может вмешаться. Аварское посольство явились как нельзя более кстати. Оба короля призывали Баяна в Паннонию.

Весной 570 года Баян выступил в западный поход. Он оставлял аварские владения в Причерноморье, оставлял неверных болгарских и антских вассалов – пускай теперь налаживают отношения с тюрками. Аварам же предстояло завоевать новую родину, где тюрки их не настигнут.

Перевалив Карпаты, Баян двинулся к Дунаю и вышел на оперативную базу, облюбованную еще в прошлых походах – равнину Кишефельд, включавшую современные южную Словакию, Нижнюю Австрию и некоторые северо-западные комитаты Венгрии. Некогда эта территория была зоной проживания лангобардов, но с тех пор как они ушли в Паннонию, оказалась опустевшей – лангобарды ревниво поддерживали «право собственности» на эти земли, но там не жили, славяне же пытались их освоить, но крайне медленно. А меж тем край обладал и полноводными реками, и широкими равнинами, и предгорьями, и альпийскими лугами, и наконец раздробленными на мелкие племена соседними славянами (предками позднейших мораван и словаков) в виде готовых данников – всем тем, что давало аварам возможность выжить. А главное – в тылу были союзные франки, и можно было не опасаться удара в спину.

Обустроив там семьи и стада и наскоро воздвигнув руками согнанных славян «хринги», защищать которые должны был угорские гарнизоны, сам Баян в изгибе Дуная соединился с новым союзником – королем гепидов Кунимундом. Средства для переправы гепидами были уже заготовлены, так что союзники беспрепятственно вторглись в Паннонию.

Альбоин, который в это время ожидал в Норике Прибрежном атаки франков, как можно быстрее двинулся на восток чтобы защитить свои земли. Одновременно он отправил гонцов в Равенну, умоляя «остготского конунга» (который в глазах германцев был римским экзархом Италии по совместительству) о срочной помощи.

Двадцатилетний Герман Младший уже достаточно разбирался в европейской политике. Будучи сыном римского императора, он в то же время ощущал себя и правнуком Теодориха Великого, пытавшегося играть роль гегемона осевших на землях Западной империи германских народов. Галлия и верхнедунайские земли считались в Равенне своей «сферой компетенции».

Остготская армия выдвигалась во Внутренний Норик. Одновременно римские посольства снова устремились в Галлию. Для нажима на Гунтрамна были использованы все рычаги. Впрочем король Бургундии уже убедился, что примирение его братьев было неискренним, что их междуусобица возобновится неизбежно и что попытки примирить их не приносят ему ничего кроме убытков. Теперь, когда к этому могли добавится убытки от разрыва связей с империей, Гунтрамн тем быстрее пришел к решению, которое в итоге принял и в РИ – отказавшись вмешиваться в борьбу братьев, Гунтрамн пообещал Герману Младшему соблюдать строгий нейтралитет. Большего имперским дипломатам в Лугдуне добиться не удалось.

Но другое римское посольство, прибывшее в Париж, встретило восторженный прием. Хильперик никак не мог сродниться с мыслью, что он должен повиноваться решению суда; напротив он надеялся возвратить свои города. Теперь, когда послы империи привезли ему весьма значительную сумму денег на войну против Сигберта, Хильперик решился. Он начал военные приготовления с целью весной следующего года отобрать у Сигберта «утренний дар» покойной Галейсвинты.

Меж тем Альбоин на восточной границе своих владений дал сражение аварам и гепидам. Благодаря находчивости и таланту Баяна победа осталась за союзниками – лангобарды были разгромлены.

Альбоин еще выступая на восток дал приказ эвакуировать население с равнины Паннонии в Савию. Теперь король, прикрывая отступление, засел с лучшим войском в своей столице – Сабарии, старой римской столице провинции Паннония Прима, чрезвычайно мощной крепости.

Герман Младший прибыл в Теурнию и намеревался идти на помощь Альбоину, но его остановили известия о превосходстве вражеских сил. Сигберт с франкским войском занял Норик Прибрежный и восстановил вассальное франкам баварское герцогство, во главе которого снова встал Агилульф. Союзники – франки, авары и гепиды – сошлись у стен Сабарии. Кунимунд горел желанием мести и уничтожения Альбоина. Баян в свою очередь желал закрепить за собой Паннонию, что было невозможно без взятия ее столицы. Герман Младший и магистр милитум Италии Унигильд ясно понимали недостаточность своих сил для деблокады Сабарии и слали на восток донесения и просьбы о помощи.

Оборона Сабарии стала очередным сюжетом для германского эпоса а-ля Нибелунги, прославив в веках имя Альбоина. Полгода длилась эта эпическая осада. Альбоин совершал множество вылазок, давая целые сражения у стен города, и, неутомимый в своей находчивости, наносил врагам большие потери.

В октябре франки ушли домой – они не привыкли к зимним кампаниям, к тому же Сигберт уже получил сообщения о военных приготовлениях Хильперика. Узнав об этом, Герман Младший решился на диверсию на помощь Сабарии. Однако остготское войско было обнаружено разъездами Баяна. Авары срочно выступили против остготов и в серии боев по схеме «бей и беги» остановили их продвижение. Но Альбоин, заметив уход авар, пошел на прорыв из крепости. В ожесточенном бою прорубившись сквозь войска гепидов, король с остаткам дружины благополучно прорвался в Савию.

По итогам кампании франки вернули Баварию. Лангобарды при поддержке остготов удерживали Савию, но Паннония Прима и Валерия перешли в руки авар, которые, опираясь на союз с франками, начали закреплять за собой край.

В то время как авары сражались в Паннонии, тюрки осваивали их бывшую территорию в Причерноморье. Весной тюркская армия, ведомая Турксанфом, перешла Дон. Поход тюрок был триумфальным шествием. Болгарские племена одно за другим изъявляли покорность. Анты, уже восстановившие свою федерацию со столицей в Пастырском городище на Тясьмине, прислали посольство, возглавляемое двумя князьями, с предложением союза.

С бегством авар Турксанфу оставалось лишь организовывать управление покоренным Причерноморьем. При этой организации тюрки строго соблюдали букву договора с империей. Тюрки желали уничтожить авар и разгромить персов, и становилось очевидным что ни та, ни другая цель недостижимы без помощи Империи.

В итоге было создано вассальное каганату болгарское государство. Утигуры, кутигуры и оногуры объединялись в конфедерацию под властью назначаемого каганом единого правителя, каковым стал утигур Гостун из рода Ерми. Вообще утигуры, первыми покорившиеся тюркам, доминировали в новой Болгарии. Гостун был наполовину антом и опирался на союз с северными соседями. Анты, до которых теперь собственно никому не было дела, обрели (как и в РИ) независимость и стали друзьями и союзниками каганата.

В то время как сыновья Истеми распоряжались в Причерноморье, сам ябгу-каган наступал в Средней Азии. Один за другим пали обороняемые гурганцами города левобережного Хорезма, «подаренные» персам Баяном. В то же время на востоке тюрки окончательно разгромили «эфталитское царство» Фагониша, завоевав Хутталян и восток Тохаристана и загнав остатки эфталитов в Бадахшан.

На четвертом театре войны – на Ближнем Востоке – император Герман, закрепив Армению и Иверию за империей, попытался захватить Албанию. На берегах Куры, неподалеку от албанской столицы Партава римлян встретила персидская армия спахбеда Тамхосро. На этот раз Герман применил «косое построение» в стиле Эпаминонда (относительно РИ – военный историк Шувалов именно Герману приписывает изобретение описанного в «Стратегиконе» Маврикия флангового кавалерийского охвата с разделением атакующей конницы на «дефензоров» и «курсоров»). После отвлекающего маневра в центре, осуществленного армянами, ударный кулак снес персидский фланг. Тамхосро в полное мере проявил свое полководческое искусство, и, вовремя введя резерв, сумел отвести остатки армии в порядке и избежать полного разгрома.

Впрочем, победа оказалась бесплодной. Герман осадил Партав, но всего лишь через месяц получил известия с запада. Оставив на востоке Юстина и передав под его командование презентальную армию Востока и федератский корпус, сам Герман выступил на запад, ведя иллирийцев и гвардию. Наступление в Албании пришлось прекратить, и единственным приобретением римлян в 570 году стал персидский укрепрайон на верхнем Тигре - Юстин окнчательно завоевал приефратскую Арзанену (Агздник), овладев мощными крепостями края.

И наконец в Иране Хосров лихорадочно трудился, укрепляя границы и усиливая потрепанную армию.

Начиналась кампания 571 года. На восточном фронте империи ситуация была следующей.

Поскольку лучшие силы римской армии были переброшены в Европу, главная роль на иранском театре военных действий переходила к тюркам. Истеми составил план кампании исходя из интересов каганата.

Главной целью войны с Ираном для Истеми было открытие свободного торгового пути на запад. Каган уже понял как трудно будет совершенно сокрушить столь крепкое и жизнеспособное государство как Иран Хосрова Ануширвана, а значит вряд ли можно было рассчитывать проложить прямой сухопутный путь для караванов; если же навязать персам соответствующие договоры, они нарушат их как только оправятся.

Но существовала возможность, захватив у Ирана несколько окраинных областей, проложить безопасный путь с одним водным участком – путь через Хорезм, русло Узбоя, Каспий и Албанию.

Если проанализировать историю Узбоя, окажется что он начинал функционировать при каждом великом похолодании. В Средней Азии в такие периоды увеличивалось увлажнение, в Памире и Гиндукуше таяло гораздо больше снегов, и Амударья оказывалась очень полноводной рекой. Доля воды, попадавшей через западный рукав великой реки в озеро Саракамыш, чрезвычайно увеличивалась, и излишки воды начинали сбрасываться Узбоем. Если он и не всегда превращался в полноводную реку на целый год, то во всяком случае часть года по нему шел непрерывный сток, а в оставшуюся часть года по маршруту его русла сохранялась цепь непересыхающих пресноводных озер.

Никто уже не сомневается, что в ту эпоху Древнего мира, когда климат был холодным и, по словам Геродота, зимой скифская конница свободно ходила через Керченский пролив, Узбой был полноценной рекой. Той самой рекой, у моста через которую произошла битва Кира Великого с Томирис.

В наиболее суровый сезон «Малого Ледникового периода» - XIV-XVI века – Узбой снова возродился, и Тимур пускал по нему транспортные суда. Мало того, по словам Абульгази в XV его берега были густо заселены. Вот выдержка: «…весь путь от Ургенча до Абуль-Хана был покрыт аулами, потому что Амударья, пройдя под стенами Ургенча, текла до восточного склона горы, где река поворачивала на юго-запад, чтобы направиться затем на запад и излиться у Огурчи в Мазандеранское море. Оба берега реки до Огурчи представляли сплошной ряд возделанных земель, виноградников и садов. Вся страна была очень многолюдна и в самом цветущем состоянии» .

Но между этими двумя великими похолоданиям было еще одно – с середины VI по IX век – период, в котором хроникой Феофана эпизодически (VIII век) отмечается даже появление льда в Босфоре. Относительно Узбоя в этот период источники скудны, ибо основная масса источников персидских и согдийских сгорела в огне арабского завоевания. Но сохранились арабские источники века IX. Самый ранний из этих географов, Ибн Хордадбех (писал около 865 г.), говорит, по толкованию Барбье де Менара, о впадении реки в Джурджанское, т.е. Каспийское, море. Другой географ IX века, Якуби (891 г.), ясно говорит, что река впадала в Дейлемское, т.е. в Каспийское, море. Но уже источники X века однозначно направляют Амударью в Арал, что может означать лишь одно – в конце IX века, синхронно с началом «Малого климатического оптимума» Узбой в очередной раз иссяк.

Рассматриваемое нами похолодание началось в 540ых годах, и увеличение увлажнения было столь серьезным, что к 620 году, несмотря на все искусство сасанидских инженеров, Тигр и Ефрат снесли все возведенные дамбы и затопили огромную территорию – всю Нижнюю Месопотамию, колыбель цивилизации. Древние города Шумера скрылись под водой, и край не несколько столетий превратился в огромное болото (в котором еще и в IX веке восставшие зинджи вели партизанскую войну против абассидской армии).

Соответственно можно уверенно предположить, что в 570ых годах регулярный, хотя возможно и не круглогодичный сброс воды по руслу Узбоя уже начался. Таким образом появлялась возможность проложить караванный путь в обход персидского Хорасана, по прочно контролируемой тюрками хорошо обводненной местности, которая обещала быстро стать густонаселенной и изобилующей всем необходимым. По составленному согдийскими купцами плану их караваны должны были через Хорезм по Узбою прибывать в город Балхан, расположенный у подножия одноименного хребта при впадении Узбоя в Каспий. В Балхане товар должен был перегружаться с верблюдов на корабли и переправляться в Албанию, в небольшой, но чрезвычайно удобно расположенный порт Баку. Туда и должны были прибывать византийские купцы за восточными товарами.

Оставалась только одна проблема – как Балхан, вошедший в недавно отнятую Хосровом у эфталитов провинцию Гурган (Гиркания) так и Албания находились в руках персов, что собственно и необходимо было исправить.

Поэтому на 571 год Истеми планировал двойной удар по Ирану. Сам он был намерен отнять у персов Гурган и опустошить соседние иранские области. В то же время Турксанф должен был пройти Дарьял, соединится с римским войском Юстина и совместными силами завоевать Албанию.

Хосров принял оборонительную тактику, в то же время не упуская возможности нанести врагу удар и поднять боевой дух войск. На востоке по его приказу были приведены в полную готовность мощные крепости старых оборонительных линий, возведенных против эфталитов. За линией располагалась подвижная армия спахбеда Хорасана Адормаана, получившего приказ оказывать помощь крепостям, изматывать тюрок нападениями, но избегать генерального сражения.

Что касается западного фронта, Хосров здесь не собирался принимать генеральную битву с объединенным тюркско-римским войском. Необходимо было помешать Юстину и Турксанфу соединится. Для этого планировался удар по Сирии, на защиту которой Юстин вынужден был бы выступить. Там, на максимальном расстоянии от тюрок, следовало атаковать и разбить ослабленную уходом Германа на запад римскую армию, благо потрепанное персидское войско теперь благодаря этому уходу имела над римлянами даже определенное численное преимущество.

Сильные гарнизоны были размещены и крепостях Албании и Атарпаткана (Атропатены, будущего Азарбайджана). Шах считал что тюрки обломают себе зубы об эти цитадели, и без помощи искусных в осадной войне римлян ничего не смогут с ними сделать. Конечно они разграбят край, но население укроется в крепостях. Ничего не добившись, к зиме кочевники уберутся обратно за Кавказ.

Западная армия во главе со спахбедом Тамхосро должна была нанести удар по Месопотамии и Сирии, где с уходом Германа на запад и сосредоточением войск Юстина в Армении оставались лишь незначительные гарнизоны. Поскольку на границе римской Месопотамии возвышались чрезвычайно мощные крепости, Тамхосро решил миновать их, нападая только на те города, которые можно было быстро взять и разграбить. Персы должны были двигаться вдоль Ефрата через Осроену, а затем при благоприятных обстоятельствах перейти Ефрат и ворваться в беззащитную Сирию, которую Хосров столь лихо разграбил в 540 году. Южным берегом Ефрата двигалась армия вассальных Ирану лахмидских арабов во главе с царем Хиры Кабусом. По вступлении в Сирию обе армии должны были соединится и захватить максимально возможную добычу в богатой Сирии. С приходом армии Юстина – при благоприятных обстоятельствах атаковать и разбить его. В случае опасности – уходить южным берегом Ефрата под прикрытием арабов

Правда была в Сирии еще одна сила – вассальные Империи арабы Гассаниды, контролировавшие пограничные степи и оазисы от Пальмиры до Синая. Но истекшей зимой скончался их знаменитый правитель – царь Харит (Арефа) и смута после его смерти казалась неизбежной. В позднейшем арабском предании говорится, что «персидские арабы» были «в страхе и трепете» перед Харитом, и пока он был жив, они не смели нападать. Узнав о его смерти, они «пренебрегли его сыновьями, его знатными и его войском».

Весной 571 года Тамхосро выступил в поход. Минуя Дару, Константину и прочие крепости, он двигался к Эдессе, выжигая все на своем пути. Население Осроены в ужасе бежало в укрепленные города.

Юстин, узнав о вторжении, немедленно выступил из Двина на юг, но было ясно что он не успеет прикрыть Сирию. Тамхосро намеревался разорить окрестности Эдессы, перейти Ефрат, и, объединившись с арабским воинством Кабуса Лахмида (которому так же был придан персидский отряд), ворваться в Сирию.

Но и на этот раз планам персов не суждено было сбыться. Вопреки ожидаемому власть у Гассанидов без спора получил старший сын Харита Мундар. Получил – и тут же решил отпраздновать свое воцарение набегом на персов. Двигаясь по степи к югу от Ефрата, Мундар внезапно столкнулся со войском Кабуса. Так 20 мая 571 года произошла воспетая арабскими поэтами битва у источника Убаг.

«Мундар тотчас внезапно напал и истребил их. Кабус увидел ужас уничтожения и бежал с немногими. Мундар же расположился в его палатке, забрав весь его лагерь и все имущество, схватил и связал его родственников и некоторых из знатных.»

Сокрушительный разгром Лахмидов кардинально изменил ситуацию. Юстин уже подходил к Мартирополю (Тигранакерту), его силы были примерно равны силам Тамхосро, никаких преимуществ у персов не было, битва могла принести как победу так и поражение. Возможность отхода на южный берег Ефрата теперь исчезла – там господствовали Гассаниды. Мало того, Мундар, не удовлетворившись захватом у врага огромных табунов и стад, перешел Ефрат и начал грабить персидскую Месопотамию. Имея в тылу враждебных арабов можно было в случае поражения потерять армию.

Поэтому армия Тамхосро начала быстро откатываться из Осроены, побросав осадную технику. Юстин, вступив в Дару, узнал что персы три дня назад ушли к Нисибину, покинув римскую территорию. Тамхосро надеялся по крайней мере перехватить Мундара, но проклятый араб успешно ушел с награбленной добычей за Ефрат.

Остаток кампании в Месопотамии стороны провели в обмене мелкими набегами из Дары и Нисибина. Желанием давать сражение не горела ни та, ни другая сторона. К зиме войска отошли вглубь своей территории.

В то время как Юстин мчался на юг, спасать Сирию, тюрко-хазарская армия Турксанфа прошла через Дарьял, и долиной Куры вступила в Албанию. Персидские войска в этой стране были разгромлены Германом в прошлом году, а савирские федераты Равнинного Карабаха, служившие оплотом марзбану Албании, в прошлогодней битве при Партаве практически перестали существовать как боевая единица. Защищать Албанию кроме албанского дворянства было некому.

Целью пославшего Истеми было не ограбление страны, а присоединение ее к своим владениям. "Если правители и вельможи страны той выйдут навстречу сыну моему, дадут ему страну свою в подданство, уступят города, крепости и торговлю войскам моим, то вы тоже позволите им жить и служить мне" – говорилось в инструкции Истеми военачальникам. В этом заявлении отчетливо звучала та программа, ради которой тюркюты ввязались в войну: торговля шелком, который можно было провозить в Константинополь не только через Хорасан, но и через Каспийское море и Кавказ.

Турксанф, выполняя приказ отца, предложил агванцам добровольно подчиниться. Он рассчитывал на недовольство персидским правлением – в их стране недавно проводились те же реформы, что и в Армении. Но католикос и знать, не зная, на что решиться, затягивали переговоры, и терпение тюркютов лопнуло. По заранее разработанному плану они приступили к систематическому разорению Албании.

"В домах и на улицах уста всех взывали: "вай, вай!". Крики варваров не утихали, и не было никого, кто бы не слышал убийственных возгласов злого неприятеля - и все это в тот же день и в тот же час. Потому что хищники заранее по жребию разделили наши области и села... и все в одно назначенное время простерли свои разрушительные набеги".

В один месяц вся страна кроме трех городов, имевших сильные персидские гарнизоны – Дербента, Партава и Пайтаракана – оказалась во власти тюрок. Католикос бежал в горы Арцаха (нагорный Карабах); тюрки выловили его там и снова предложили капитуляцию. Католикос собрал всех должностных лиц страны и предложил им решить, что делать: сопротивляться или покориться? Все единодушно высказались за покорность, и католикос лично повез дань к шаду, лагерь которого находился неподалеку от Партава. Турксанф принял католикоса ласково и сказал ему: "что же ты медлил прийти ко мне; тогда бедствие это не было бы нанесено стране твоей войсками моими". Турксанф приказал освободить всех пленных агван; его тиуны искали пленных в палатках и шатрах; "вытаскивали молодых людей, скрытых под утварью или между скотом, и никто не смел противиться им".

Режим, установленный тюрками в Албании, оказался нелегким.

"Он отправил смотрителей за разного рода ремесленниками, имеющими познания в золотопромывании, добывании серебра, железа и в выделке меди. Он требовал также пошлины с товаров и ловцов на рыбных промыслах великих рек Куры и Аракса, вместе с тем и дидрахму по обыкновенной переписи царства персидского".

Но шад знал что делал. Ему необходимы были средства на содержание тюркской армии (которую он с этого момента жестко удерживал от грабежей) в Албании. Ибо уходить, вопреки ожиданиям персов, Турксанф никуда не собирался. Не смотря на то, что римляне не смогли помочь ему, необходимо было овладеть этой страной, которая являлась удобным плацдармом для войны с персами и позволяла легко координировать действия с Истеми, поддерживая связь морем. Расположив свою кочевую ставку на привольных пастбищах Утика (Равнинного Карабаха), Турксанф блокировал Партав, в то время как хазарское войско по его приказу осадило с двух сторон крепости Дербента. Тюркское войско оставалось зимовать в Албании.

На противоположном берегу Каспия вел наступление на персов отец Турксанфа, каган Истеми. Весной 571 года каган с войском быстро перешел Аму-Дарью и ворвался в Гурган. Тюрки захватили «предмостные укрепления» гурганцев – области Дихистан и Ферава, и, выйдя к морю, взяли вожделенный Балхан. Под власть кагана перешли «торговые города и порты сиров, прежде обладаемые персами».

Но линии пограничных укреплений, воздвигнутых персами по Копет-дагу и нижнему Атреку, эффективно обороняемые войсками Адормаана, оказались для тюрок непроходимыми. Так и не сумев перейти Атрек, Истеми к зиме прекратил боевые действия. Ворваться в Иран не удалось. Впрочем «программа-минимум» на востоке была выполнена – Балхан захвачен и сообщение по морю с Албанией установлено, а отвоеванный у персов Дихистан должен был стать «подушкой безопасности» для нового торгового порта.

Таким образом в истекшей кампании решающих успехов не достигла ни та, ни другая сторона. Но все же союзники почти достигли тех ограниченных целей, каковые они ставили перед собой, персы же под их натиском утратили северный Гурган и Албанию.

Судьба вознаградила Хосрова на другом фронте, где успех пришел неожиданно и с минимальными затратами.

В Йемене с 533 года, когда взбунтовавшиеся эфиопские наемники свергли царя старой династии Сумайфу Ашву, царствовал Абраха, бывыший эфиопский офицер, возведенный на трон солдатами и восставшими горожанами. Признавая сюзеренитет Аксумского негуса и платя Эфиопии дань, Абраха в остальном пользовался полной самостоятельностью. Абраха был верным союзником Империи, а кроме того через Йемен пролегал единственный неподконтрольный персам канал торговли римлян с Индией. Абраха подчинил Хадрмаут и пытался завоевать Хинджаз, но его поход на Мекку провалился из-за эпидемии в войсках. Он исповедал христианство (как эфиоп - монофизитское) и возводил грандиозные соборы в Сане и Марибе.

Нельзя не отметить те исключительные трудности и сопротивление, которое встречали попытки жесткого подчинения арабских племен в Йемене. Достаточно вспомнить отказ „князей" (kail) поддержать Зу Нуваса. Абраха удерживал племенных кайлей в повиновении с помощью постоянного наемного войска из эфиопов, и пользовался тотальной ненавистью этой знати. Городское население изначально поддерживала Абраху, но к концу его правления содержание наемного войска стало разорительно и для богатых городов Йемена.

Стесненное положение химьяритской знати было очевидным, и часть ее решила искать защиты от Эфиопии у мощных держав Востока. Несмотря на связи империи с Эфиопией, можно было рассчитывать на независимые и самостоятельные действия Византии. Поэтому принадлежащий к старому царскому роду Химьяра Абу Мурра ибн Зу Язан был направлен в Константинополь, где он обратился к императору с просьбой освободить Химьяр от эфиопов, захватить его и прислать туда своего представителя, с тем чтобы Иемен находился в его власти. Посольство это прибыло на третий год правления Германа. В той ситуации Герман был не склонен вести военные действия в столь отдаленной стране. К тому же Абраха как союзник совершенно устраивал империю.

Тогда химьяритская знать обратилась за избавлением к персам. Царь Хиры Амр Лахмид сообщил Хосрову об Ибн Зу Язане, которому была назначена аудиенция. Последний поставил персидского царя в известность о положении Иемена, жаловался на притеснения и просил военной помощи у Ирана. Но Хосров затягивал свой ответ. Ибн Зу Язан остался при дворе и даже сочинил в честь Хосрова касыду „на химьяритском языке", которую ему перевели. Стихи понравились, но посылать войска в рискованную заморскую экспедицию Хосров не хотел. Абу Мурра ибн Зу Язан так и умер при сасанидском дворе, не дождавшись, чтобы царь выполнил данное ему обещание помочь Иемену. Его сын Сайф продолжал околачиваться при дворе Хосрова, надоедая ему своими просьбами и уверяя что стоит ему высадится – и против Абрахи восстанут все племена. Началась война с Империей и тюрками, и Хосрову было явно не до Йемена.

Положение изменилось в 569 году, когда шах искал любой возможности навредить Империи. В Ктесифон пришло известие – Абраха умер. Агенты доносили что сын Абрахи Яскум молод и неопытен, а племенная знать замышляет восстание. Сайф снова явился к Хосрову, умоляя отправить его в Йемен хоть с небольшим войском. У Хосрова не было ни одного лишнего солдата, ну тут подвернулся случай. Незадолго до того одна из частей дейлемской пехоты подняла бунт. Он был подавлен, и в тюрьмах Ктесифона сидело 800 воинов-дейлемитов, приговоренных шахом к смерти. Хосров, по предложению мобедан мобеда, дал Сайфу в качестве войска этих смертников. Потеря их ни с какой стороны не могла вызвать опасений. Если паче чаяния Сайф победит – возблагодарим Ахура Мазду. Нет – потеряем всего лишь 800 изменников и надоедливого арабского принца.

Дальнейшее показало, что эфиопская власть в Йемене действительно держалась лишь на силе. Как только Сайф высадился в Хадрмауте, царь этой страны, будучи вассалом Йемена, немедленно примкнул к Сайфу, а двигаясь дальше, Сайф поднял преданные роду Зу-Язан кланы и очень быстро собрал немалое войско. В бою Яскум, сын Абрахи, царь Йемена, был убит, после чего его растерявшиеся войска были разбиты. В старой столице Иемена, Сане, в знаменитом дворце Гумдан, новый царь — представитель химьяритской династии — принимал посланных от племен, выражавших радость по поводу избавления от эфиопского ига. Признав себя вассалом Ирана, Сайф обязался персидскому царю податью. «И назначил Хосров джизью и харадж чтобы он выплачивал ему в условное время и посылал ему».

В то время как на востоке разворачивались вышеописанные события, на западе император Герман готовил расправу с аварами.

Герман прибыл в Константинополь осенью 570 года. Оставив Юстину «презентальную армию востока» федератский корпус (а так же конницу армянских нахараров), с собой Герман привел гвардейские тагмы – схолариев, экскувиторов, букеллариев и оптиматов, общей численностью 12 000. В Европе к его армии должна была присоединится немногочисленная, но отборная «презентальная армия Иллирика».

Но не эти войска должны были решить исход войны. Император сразу же начал координацию действий союзников. Франки были уже выведены из игры – Хильперик начал военные действия, отбив обратно Лимож. Сигберт шел на запад воевать с братом. Теперь император раскидывал гигантскую сеть, которая должна была накрыть аваров, раз и навсегда решив «аварскую проблему».

Союзники были готовы. Болгары, впечатленные могуществом союза Империи и тюрок, готовы были отслужить свои провинности перед великим каганом. Правитель болгар Гостун извещал, что весной болгарская конница встанет в устье Дуная, ожидая приказа императора.

От антов явились послы с просьбой возобновить прежний союз. Герман торжественно принял их, одарил и предложил антам снова занять отнятый у них аварами Онглос (южную Бесарабию) и крепость Тирас в устье Данастра (которую анты на своем языке именуют Белгородом), как и прежде обязуясь защищать рубежи империи.

Союз с болгарами и антами император использовал для давления на Дунайских склавинов. Вот уже 20 лет дунайцы (как и в РИ) соблюдали мир с империей (набеги мелких шаек со стороны склавинов и ответные – со стороны лимитантов Нижней Мезии нарушением мира не считались). Но регулярный приток склавинов с севера давал себя знать, и земли начинало не хватать. Склавины с удовольствием вцепились бы в Империю, но союз римлян, антов и болгар был слишком силен. К тому же известие о том что франки не будущий год вряд ли смогут участвовать в войне, уже дошло до нижнего Дуная. Посему склавины решили что лучше быть на стороне сильнейшего. Глава Дунайского союза князь Добрята, поторговавшись, согласился выступить на стороне Империи. За это Дунайский союз должен был получить часть территории гепидов – а именно Олтению, которая так и просилась славянам в руки.

Эмиссары императора с посольством антов добрались далеко на север, включив в коалицию еще одного союзника. Выше было упомянуто об ушедших на запад от авар хорватах и сербах. Ушли лучшие и наиболее боеспособные, в том числе – вся дружинная знать (у сербов, понесших наибольшие потери в войне с аварами – все кто уцелел). Оба племени поселились по обе стороны Судет, в северной Богемии и Верхней Силезии (Нижнюю Силезию и Лужицу в то время занимали велеты, уже начавшие экспансию на север). Хорваты и сербы, сплоченные в дружины и имевшие опыт (пусть неудачный) борьбы с аварами, в новых условиях становились ценными и надежными союзниками для местных племен. Пришельцы вступали в союзы с местными «родами», женились на местных женщинах. Очень скоро пришлые анты стали главенствовать в еще очень непрочных словенских племенных объединениях. Приход антов, ускорил окончательный уход из Богемии германских жителей – свевов-баваров, которых притягивало возникшее за Дунаем, под покровительством франков, собственное государство. Вскоре вся Богемия оказалась под властью хорватов и подчиненных им племен. На территории Богемии и Верхней Силезии возник племенной союз, в котором главенствующее положение занимали анты, а правящим родом были наследственные вожди хорватов – князья-жрецы из рода Краков. В хорватский союз вошли чехи, населявшие центральные области страны по нижней Влтаве, а так же другие, только возникавшие тогда племена Чехии

и Силезии. В хорватский союз вошли и сербы, исторически и этнически тесно связанные с хорватами. Первоначальные места обитания «западных» сербов также помещаются в Чехии, скорее на севере страны. Центром союза стал воздвигнутый хорватами укрепленный град Либице над Цидлиной в северной Богемии.

Приход аваров на равнину Кишефельд и покорение мораван всколыхнули хорватов. Посему посольство Днепровских антов, приглашавшее к союзу против аваров вызвало немедленное согласие хорватского Крака.

И наконец с юга удар по аварам готовились нанести остготы и пылавшие жаждой мести лангобарды.

Баян, сидя в Сабарии, внимательно анализировал ситуацию. Ставка на союз с франками второй раз оказалась битой – император Герман, воистину достойный противник, снова умудрился противопоставить франков франкам. Теперь авары снова наедине с чуть ли не подавляющими силами врага. Из союзников остались лишь гепиды. О если бы этот надменный и самонадеянный болван Кунимунд отдал бы свое войско под его, Баяна, командование – можно было бы попытаться разбить врагов поодиночке. Но от недалекого гепидского короля этого невозможно ожидать. Теперь он требует чтобы Баян шел к нему на помощь, но намерен сам руководить войной. С юга уже наступают остготы и лангобарды, а с востока император ведет воинство болгар и славян. Пойти к Сирмию и потерпеть там поражение – означает лишится шансов на спасение. Меж тем долг кагана – спасти свой народ. Не для того он провел его через всю Ойкумену, чтобы теперь народ авар бесцельно погиб.

Баян так и не выступил на помощь Кунимунду. Авары давали серию мелких боев наступающим войскам Германа Младшего и Альбоина, отходя вглубь Паннонии.

Кунимунд, осознав что он брошен и франками, и аварами, попытался вымолить пощаду у императора. Но он проявил себя слишком ненадежным союзником. К тому же, подняв огромную массу варваров, император теперь не мог остановить разгром гепидов – иначе славяне и болгары были бы оскорблены из-за того что их лишили добычи, да и Альбоин требовал беспощадного мщения. Королевство гепидов было обречено.

Безнадежная битва с императором, ведшим в качестве союзников болгар и славян, была проиграна Кунимундом. Сам король и его сыновья остались лежать на поле сражения. Сирмий сдался императору, и из средств захваченной королевской казны гепидов был произведен расчет с союзниками.

Баян в Сабарии получил весть об этом одновременно с другими вестями с севера. В Кишефельде, в воздвигнутых хрингах, Баян расположил на зиму союзных угров, поручив им охранять тыловую базу. В начале лета огромное войско славян во главе с хорватами спустилось с гор. Безмозглые вожди угров начали преследовать напавших на хринги славян и дали заманить себя в предгорья, где вся масса славянского войска обрушилась на их из засад. Угры были почти полностью истреблены, а хринги разграблены. Баян мог теперь лишь порадоваться что семьи самих авар находились здесь, в паннонских крепостях, а стада – в окрестностях.

Теперь император шел с востока, остготы и лангобарды с юга, хорваты отрезали север. Нужно было срочно уходить, и путь оставался лишь один – на запад, вдоль Дуная, в королевство франков.

Приходилось снова бежать. Но каган знал что делать, и собирался еще вернуться в эту землю. Каган успел уже хорошо изучить Европу. Он понимал, что франки были бы незаменимыми союзниками, если бы были едины. Тогда, опираясь на союз с их державой, авары легко удержали бы Паннонию.

Но королевство франков раздроблено, Сигберту противостоит его брат. И когда аварам необходима помощь франков, распри братьев лишают их возможности эту помощь оказать.

Теперь авары пойдут на запад. Сигберт воюет с братом – что ж, нужно всеми оставшимися силами помочь ему победить в этой войне. И убедить его не щадить брата, а завоевать его королевство. Тогда ничто не помещает Сигберту помочь аварам на востоке. Мы еще вернемся в эту благодатную землю.

Забрав семьи и стада, авары долиной Дуная уходили на запад…..

Император, собираясь вернуться на восток, торопился организовать покоренные территории. Гепидское королевство прекратило свое существование. Часть гепидов бежала на север, перевалила Карпаты и исчезла из вида. (Эти гепиды достигли Мазурского поозерья, где покорив галиндов и еще несколько мелких балтских племен, создали королевство, впоследствии павшее в борьбе со славянами и пруссами. Результатом гепидского завоевания западного Поозерья стало возникновение здесь «мазуро-германской» или западномазурской археологической культуры.)

Другая же часть гепидов признала верховную власть короля лангобардов Альбоина, сохранив внутреннюю автономию. Таким образом Гепидское королевство исчезло, а в Трансильвании образовалось Гепидское герцогство, подвластное королю Лангобардии.

В состав нового Лангобардского королевства вошли таким образом Паннония, Савия, Тисская Пушта и Трансильвания. Император, понимая что авары, ушедшие к франкам, могут попытаться вернуться, передал лангобардам все территории, на которые авары могли претендовать. Из прочих территорий бывшего королевства гепидов Сирмий отошел к Империи, а Олтения была занята славянами-дунайцами.

Земли же к северу от Дуная – РИ Моравия и Словакия – теперь вошли в состав Хорватского союза. Освобожденные от авар мораване подчинились хорватам и вступили в союз, а построенный на их землях аварский хринг превратился в град Бржецлав. На территории же РИ Словакии обосновались сербы, основавшие княжение с центром в другом бывшем хринге - граде Нитре.

Наступал 572 год. Империя, ликвидировав угрозу с запада, готовилась теперь нанести решающий удар на востоке. Императорский комитат снова выступал в Армению.

Отбывая из Константинополя, Герман имел непростую беседу с префектом претория Востока, два года назад сменившим престарелого Диомеда – Зенодотом из Антиохии. Зенодот, сделавший карьеру в префектуре во времена префекта Петра Варсумы, поднимавшего финансы империи из руин после великой чумы, с испещренными колонками цифр папирусами в руках нелицеприятно объяснил цезарю положение. Имперская казна взывала о милосердии. Натуральные анноны, которые можно было эффективно взымать на нужды войска лишь в местах, удобных для вывоза, стала разорительной для приморских областей. В Египте, служившем главным поставщиком натуральной анноны, местами случались бунты. Средства на войну заканчивались, и завершать ее необходимо было как можно скорее. Затяжка войны требовала нового повышения налогобложения, что грозило свести к нулю успехи многолетней экономии Юстиниана, и снова повергнуть экономику в кризис, вызвав очередные миграции колонов и эмфитетов с насиженных мест и отяготив косвенными налогами торговлю.

Впрочем купеческие корпорации, особенно сирийские, ожидая после победы значительных прибылей от снижения цен на восточные товары, соглашались на внесение экстраординарных сборов. Но все же главную надежду император возлагал на перенесение войны на территорию противника, что дало бы возможность кормить солдат за чужой счет.

План новой кампании был достаточно быстро согласован. Вместо того чтобы расшибать лоб об укрепленные линии восточного Ирана, он направил часть своих войск к Турксанфу в Албанию. К этому времени хазары принудили Дербент к сдаче, и обогнувшее Каспий с севера войско в июле явилось к Турксанфу. В это же время император Герман, пройдя Армению, соединился с тюрками на Араксе, согласно воле Истеми приняв верховное командование союзной армией. Это огромное войско должно было обрушится на Иран и принудить его к миру. С прочими силами Истеми двинулся на завоевание Тохаристана.

Хосров, успевший восстановить армию в прежней мощи и сняв войска с востока, готовился противостать нашествию. Командовал армией Ирана тот же испытанный Тамхосро.

Объединенная армия римлян и тюрок, перейдя Аракс, снова вторглась в Атропатену. Запылали города и села. Союзники беспощадно опустошали край.

Тамхосро встретил вражескую армию у Гандзаха. Персы были готовы победить или умереть.

Битва при Гандзахе стала вершиной полководческого искусства Германа. Располагая значительным численным превосходством над персами, Герман был намерен не просто победить, а уничтожить вражескую армию, лишив Иран возможности продолжать войну. Расположив войска в несколько эшелонов, Герман, раз за разом посылал конницу в атаку. После контрудара персов первая кавалерийская линия откатилась в просветы следующей линии, встретившей врага контратакой. С вводом в бой новых персидских сил и эта линия должна была отойти за линию пехоты, встречающей противника в обороне. А меж тем боевой порядок армии союзников выгибался дугой – крыльями вперед. И тюркская конница концентрировалась для флангового охвата – персов ожидали новые Канны.

Впрочем плану императора не суждено было осуществится полностью. Как напишет ромейский историк (в РИ о битве при Константине, данной Маврикием) – «полководец мидийцев, сражаясь в первых рядах войск, расстался с жизнью от удара копьем; варварское войско плохо повело бой и ромеи одержали победу». Гибель Тамхосро вызвала растерянность персов и потерю управления, а затем и поспешное отступление персов. Герман бросил тюркскую конницу в преследование, но все же полного уничтожения персидской армии не получилось, изрядная часть ее спаслась бегством.

Армия союзников, разоряя страну, дошла на этот раз до Казвина. Император желал чтобы отныне война кормила себя сама.

«Достигнув вод Гирканского моря и причинив много тяжкого парфянам, римляне не вернулись в свою страну. Этому помешало зимнее время, увеличив тем самым мучения персидской земли. С наступлением весны римляне опять вернулись в свою страну, сохраняя присущую им даже в чужих землях храбрость и постоянство.»

Лето 573 года приболевший Герман, передав командование старшему сыну, встречал в Антиохии. Из пышного дворца Констанция II в предместье Дафнэ он созерцал покрытые цветами склоны хребта Белус и пышные сады долины Оронта – воистину райский край. Воспоминания о том, как он покидал обреченную Антиохию в далеком 540 году, уже не угнетали – персы расплатились за все. А красавица Антиохия, пережившая и то памятное персидское разорение, и страшные землетрясения, и великую чуму, снова стоит, поднятая из руин заботой покойного Юстиниана Великого, снова наполняется народом, снова расцветают ее торговля и промышленность.

Посетив город, император принял явившегося в Антиохию Гассанидского царя Мундара. Мундар просил денег для оплаты войскам в том же количестве, которое выдавал его отцу во время войн покойный Юстиниан. Что ж, Мундар в позапрошлом году спас Сирию, и достоин награды. Таких федератов следует ценить. Приказав выдать просимую сумму, император посадил арабского царя рядом с собой в ложе Ипподрома на Антиохийских играх, и после «с великой честью» отпустил к войску, которое выступало вместе с армией Юстина против персов.

(В РИ Юстин II отказался платить, а когда Мундар выразил недовольство – приказал арестовать его, что начало распрю, окончившуюся уничтожением Маврикием Гассанидского царства).

В то время как Герман наслаждался прелестями столицы Сирии, его визави Хосров Ануширван пребывал в ином расположении духа.

«В то время он находился около гор Кардухов и перешел в селение Таману по причине жаркого времени и тамошнего умеренного климата, цезарь Юстин внезапно вторгся в Арахианскую землю, бывшую соседней и пограничной с данным селением, и беспрерывно все опустошал и грабил. Перейдя же течение реки Сирмы, продвинулся еще дальше и все встречающееся разграблял и сжигал. Итак, когда Юстин все до основания ниспровергал и опустошал, Хосров (он находился недалеко и настолько недалеко, что мог видеть поднимавшееся пламя горящих селений) не вынес вида неприятельского огня, как будто никогда раньше его не видел. Пораженный одновременно стыдом и страхом, он не вышел навстречу, не защищал своего, но скорбел о случившемся сверх меры. Доставленный на носилках с большой скоростью в Селевкийские и Ктезифонийские дворцы, причем его отступление напоминало бегство, старый царь впал в тяжкую болезнь.»

«Мидийцы, не имея сил переносить постигшие их бедствия, в гневе совершенно открыто поносили своего царя. Особенно огорчали их затяжка войны и весьма печальные ожидания в будущем. Персы не снабжаются продовольствием из государственных запасов, как римляне, когда отправляются на войну, и не собирают его для себя по деревням и полям. Но у них есть закон автаркии; обычно царь распределяет между ними [земли], и они ведут хозяйство на предоставленном им [участке], заготовляя сколько нужно им для жизни; отсюда они должны добыть продовольствие, нужное и для себя и для коней, пока они не начнут вторжений в чужую землю. И вот персидский царь, боясь мятежа в своем войске, решил вступить в переговоры с императором и договориться о мире. Уведомленный об этом император тоже решил начать эти переговоры. Он отправил в качестве послов для ведения и утверждения переговоров Иоанна и Петра, которые по своему высокому званию были первыми лицами в сенате (они в то же время были и патрициями); вместе с ними он посылает и Феодора, носившего звание магистра, высоко ценимого и уважаемого у римлян. С своей стороны и Хосров отправил Сарнахоргана , человека по своему высокому положению видного в персидском государстве, а с ним ряд других весьма уважаемых людей, поручив им договорится о мире.»

Мирные переговоры начались зимой 573-574 годов в Двине, куда через Балхан и Баку прибыли послы Истеми. От персов потребовали лишь уступить те земли, которые они уже потеряли – Персо-Армению (которая согласно договору нахараров с Германом присоединялась к Империи), Иверию (превратившуюся в вассальное Империи царство на трон которого был посажен эрисмтавар Гуарам), а так же завоеванные тюрками Албанию, Земли в Прикаспии (Балхан, Дихистан и Фераву) и Тохаристан. Эфталитиско государство Фагониша прекратило свое существование. Тохаристан, Чаганиан и Хутталян образовали удел, правителем которого стал внук Истеми Янг Соух (Савэ-шах).

Княжества Афганистана – Буст, Забулистан, Бамиан, Гур и Ар-Рохадж сохранили лояльность Ирану. Но правители Кабула из династии Шахи, объединившие к этому времени под своей властью кроме Кабулистана так же Вахан, Пешавар и изрядную часть Пенджаба (до реки Ченаб) вернули себе независимость и вступили в союз с тюрками.

Согдийцы таким образом целиком добились своего – для них открывался свободный торговый путь как на запад – через Балхан, Каспий и Албанию, так и в Индию – через Балх, Гиндукуш и долину Кабула. Согдиана под «крышей» тюркских каганов превращалась в главный посреднический и распределительный центр всей транс-евразийской торговли, что предопределило ее невиданный расцвет в ближайшие столетия.

[Georg]

Пока на Востоке шла война с тюрками, на западе, в Галлии, произошли грандиозные события, виной которым были Баян и авары.

Война, раздирающая Галлию, началась еще в 570 году, когда Сигберт, Кунимунд и Баян завоевывали Паннонию, а Герман стремительно возвращался с востока в Константинополь. Как указывалась выше, императорский посол тогда передал Хильперику весьма крупную сумму денег. Хильперик быстро собрал мощную армию, не только из своих салических франков, но и из наемников. На юге ему удалось привлечь на свою сторону басков, на севере же наемные отряды прислал король Бретани Маклиав.

Старший сын Хильперика Теодеберт повел часть нейстрийского войска и бриттов на завоевание принадлежащей Сигберту части Аквитании. Сам Хильперик с главными силами салических франков весной 571 года выступил в Суассон, чтобы прикрыть границу от ожидаемого вторжения Сигберта. Хильперик собирался отразить нападение брата, дав сыну возможность беспрепятственно завоевать Аквитанию.

Как и ожидалось, в июне 571 года Сигберт, бросив Баяна в Паннонии, атаковал рубежи Нейстрии, но на легендарном поле Суассона потерпел поражение и вынужден был отступить. Спасти Аквитанию не удалось.

А меж тем на юге Теодеберт перешёл Луару и двинулся к Лиможу, где австразийцы сконцентрировали свои силы. Командующий австразийской армией в Аквитании Гондебальд имел неосторожность дать на равнине сражение нейстрийцам и бриттам, которые были гораздо многочисленнее, и потерпел поражение. Из Лиможа Теодеберт пошёл на Кагор. Длинный путь его армии был обозначен разорением селений и грабежом домов и осквернением святынь. При слухе о таком опустошении, общий страх распространился по всей Аквитании, от берегов Луары до Пиренеев. Теодеберт подошел к Бордо, и ему открыли ворота.

Именно осенью этого года, когда потерпевший поражение Сигберт счел Аквитанию потерянной, в его королевство с востока вступил Баян. Франкские хронисты с удивлением описали аварское войско, вышедшее на Рейн. Баян привел 8 000 копий. Внешность авар ничуть не кинулась франкам в глаза. В прошедших битвах коренные авары всегда оставались в резерве и наносили последний, сокрушительный удар. Основные потери несли хуни, болгары, угры, почти поголовно вырезанные славянами в Прикарпатье. Так что на Рейн Баян привел войско из европеоидов с изредка попадавшейся «слабой монголоидностью». Зато поразили франков выучка, вооружение, а главное – порядок и дисциплина, господствовавшие в аварском войске.

Сигберт обрадовался пришельцам. 8 000 элитной кавалерии, закованной в чешуйчатые латы и превосходно управлявшейся как с копьем в таранной атаке, так и с луком в стрельбе на скаку – такого войска еще не имел ни один франкский король. Баян со своей стороны изъявлял полное согласие помочь разбить Хильперика, прося лишь убежища для своего народа. Авары были размещены отрядами по стране, снабжаясь из королевских имений, Баян же был принят при дворе Сигберта в старом императорском дворце в Тревере, где и провел всю зиму.

Мудрый каган быстро разобрался в местных политических раскладах. Хильперика следовало уничтожить раз и навсегда, дабы он уже не мог бы открыть «второй фронт», помешав планам кагана. Поэтому Баян быстро столковался с королевой Брунгильдой, так же мечтавшей уничтожить Хильперика из мести за убийство своей сестры Галейсвинты. Всю зиму Баян и Брунгильда согласованно обрабатывали Сигберта, и в итоге король принял решение, к каковому в конечном итоге пришел и в РИ – расправится с Хильпериком.

Весной 572 года (когда Герман выступал на восток для совместного с тюрками вторжения в Атрпаткан) Сигберт начал набор армии. На этот раз кроме австразийских франков в армию включались дополнительные силы – не только авары Баяна, но так же и племенные ополчения алеманнов и тюрингов. До этого Сигберт не решался призывать в Галлию своих диких вассалов, которых, помня нашествия прошлого века, галло-римляне ненавидели, но в конце концов братец первый начал. Баваров решили оставить охранять остготскую границу, но вместо них Сигберт навербовал до 10 000 саксов – «несколько мелких племен Нижней Германии, которые по доброй воле или по принуждению покинули грозную саксонскую лигу», и которым была обещана земля в Галлии. В июне Сигберт выступил в поход во главе этого воинства.

Весть об этом великом вооружении в Австразии, вызвала чувство тревоги не только среди подданных Хильперика, но и среди подданных Гунтрамна, который сам разделял их опасения. Поэтому он благосклонно отозвался на просьбу о помощи, с которой к нему обратился Хильперик. Хильперик двинул свои силы к восточной части Сены, для того чтобы защитить переход через неё. Гунтрамн со своей стороны занял войсками северную границу, которая не была защищена естественными преградами. Войска короля Австразии, после нескольких дней похода, прибыли в местность, прилегающую к Арсису-на-Обе. По совету Баяна Сигберт собирался обойти с юга сильную позицию Хильперика на Сене. Но для этого Сигиберт должен был пройти через земли Гунтрамна. Сигберт в ультимативной форме потребовал от Гунтрамна разрешение на это. Король Бургундии не решился сопротивляться огромной дикой армии Сигберта и согласился на проход этих войск через мост в Труа. В этом городе он имел свидание с Сигибертом, и клятвенно обещал ему нерушимый мир и искреннюю дружбу.

Перейдя Сену, Сигберт двинулся на север ее западным берегом, рассекая Нейстрию пополам. В продолжение всего пути зарейнские варвары разоряли места, по которым проходили, и окрестности Парижа долго помнили их нашествие. Большая часть селений и деревень была выжжена, дома разграблены, и множество галлов отведено в неволю, так как король не мог ни предупредить, ни остановить подобных насилий. Причём разгрому подверглись и северные владения Гунтрамна. Это повлекло разлад между Сигбертом и Гунтрамном.

Хильперик дал сражение в окрестностях Парижа – и был наголову разбит. После этого Париж сдался. По распоряжению Сигберта Баян двинулся на юг, за Луару – мобильная аварская конница должна была быстро настичь и уничтожить войско Теодеберта. Семьи и стада аварских воинов остались у Парижа, в наскоро возведенном хринге, защищенном двухтысячным гарнизоном.

Баян быстро решил поставленную задачу. Теодеберт, явно не понимая с кем имеет дело, дал сражение на берегах Шаранты, возле Ангулема. Первым же ударом аварская конница протаранила бриттов, а затем вырубила подчистую дружину Теодеберта. Эмиссар Сигберта, Арнульф, подобрал тело Теодеберта, и из уважения к его «длинным волосам» погреб его в Ангулеме.

Бритты отступили в лагерь и были осаждены Баяном. Деморализованные мощью авар в поле, бритты вынуждены были присягнуть на верность Сигберту на тех же условиях, на которых служили Хильперику, и выступить с Баяном на Луару.

А меж тем на севере решалась судьба Нейстрии. Разбитый Хильперик, доведённый до полного отчаяния, покинул берега Сены, поспешно прошёл через всё своё королевство и, с женой, детьми и самыми верными своими людьми, укрылся за стенами Турне. Крепкое положение этого города, первоначальной столицы франкского государства, побудило Хильперика избрать в нём убежище. В ожидании осады он занялся набором людей и пополнением боевых запасов, пока Сигберт, свободный в своих движениях по всей Нейстрии, овладевал городами этого королевства. Заняв те города, которые лежали к северу и востоку от Парижа, он направился на запад, решив всё завоёванное, и города и земли, отдать в уплату своим зарейнским воинам. Намерение это возбудило во всех франках, даже австразийских, сильные опасения. Австразийцы не желали иметь своих природных врагов соседями в Галлии, а нейстрийцы, со своей стороны, страшились утраты собственности, порабощения и всех бедствий, неразлучных с завоеванием страны. Нейстрийские знатные франки послали к Сигберту послов с просьбой стать их королём. Сигберт с радостью принял посольство и предложение нейстрийцев; он уверил их клятвой, что ни один город не будет предан войскам на разграбление, и обещал прибыть на собрание, где, по обычаю предков, его должны были провозгласить королём. Потом он совершил военную рекогносцировку до пределов Руана и, удостоверясь, что ни один из крепких городов на западе не намерен ему сопротивляться, возвратился в Париж.

Брунгильда, желая отклонить мужа от обращения к братской любви и для личного надзора за исполнением своего мщения, оставила город Мец, и прибыла к Сигиберту в Париж. Она была так уверена в несомненности своего торжества, что предприняла это путешествие с обеими дочерьми, Ингундой и Хлодосвинтой, и сыном Хильдебертом, трёхлетним ребёнком. Повозки с её имуществом были наполнены сокровищами и всем, что только было у неё лучшего из золотых уборов и драгоценных вещей. Сигберт, послав часть войска обложить Турне и начать осаду, сам же прибыл в Витри, на реке Скарпе, где намечалось провести собрание для провозглашения его королём западных франков.

Но в этот момент прошел небольшой детерминизм – все сложилось так же, как в РИ. Фредегонда подговорила двух убийц и те, пройдя через австразийский лагерь, добились приёма у Сигберта и закололи его смазанными ядом кинжалами, сами пав от рук его стражников. Убит Сигиберт был на 12-ом году своего правления, 38 лет от роду.

Австразийцы, узнав о смерти своего короля, сняли осаду Турне и ушли в свою страну. С ними уходили тюринги и алеманны. Хильперик, выйдя наконец из осажденного города, прибыл в Витри и предал со всеми почестями тело брата земле в деревне Ламбре на Скарпе. Впоследствии его останки перенесли отсюда в Суассон, в построенную им же самим базилику святого Медарда. Его погребли рядом с его отцом Хлотарем.

Государство Сигберта, лишенное суверена, погрузилось в анархию. Хильперик, вырвавшись из Турнэ, форсированным маршем шел на Париж, чтобы пленить Брунгильду и ее сына, наследника Австразии.

В РИ все так и произошло. Но в данном мире в этот момент Баян перешел Луару и, получив известие об убийстве Сигберта, ринулся к Парижу. Брунгильда встретила старого друга кагана как спасителя.

Баян огляделся. На юге был враждебный Гунтрамн, на севере – враждебный Хильперик, на востоке – австразийцы, не желающие видеть авар в своих землях. На руках – овдовевшая королева, брошенная поддаными, и младенец, имеющий право на трон этой страны. А так же остатки своего народа, который должен, обязан выжить.

Спасение лишь в верных конях, тугих луках, острых мечах и быстроте действий.

Хильперик, похоронив брата, счел себя хозяином всего севера. Австразия, лишившаяся суверена, похоже погружалась в анархию. Следовало действовать немедленно. Хильперик бросился к Парижу. Австразийских войск в Париже почти не было – там накануне убийства собирались нейстрийские землевладельцы дабы присягнуть Сигберту как королю Нейстрии. Теперь они, выслуживаясь перед своим королем, извещали что Брунгильда и комит Гундобальд блокированы ими во дворце Юлиана Отступника в парижском Ситэ. Хильперик рассчитывал, захватив наследника Австразии, прибрать к рукам владения брата.

Но буквально на подступах к Парижу его встретили несколько тех самых нейстрийских аристократов и сообщили что город находится в руках аварского кагана. Всего днем опередив Хильперика, Баян подошел к Парижу. Нейстрийцы пробовали сопротивляться, но авары, крутя хоровод всадников, буквально смели защитников со стен ливнем стрел, меж тем как бритты, приставив лестницы, пошли на приступ и ворвались в город. Париж был взят в какие-нибудь два часа.

Сил для сражения у Хильперика хватало, а с кем имеет дело, он не понимал так же, как и его покойный старший сын. Когда разведка донесла что войско противника приближается, король отдал приказ строится в боевые порядки.

Баян разумеется и не подумал таранить глубокую и плотную фалангу франков, в которой аварская конница запросто могла увязнуть. Когда франки, преследуя отступающих бриттов (составивших центр армии Баяна) вышли на открытую местность в окрестностях города, аварская конница охватила их фланги. После чего стрелы дождем посыпались на сомкнутую массу пехоты. Фаланга с двух сторон простреливалась практически целиком, и доблестные франки штабелями укладывались на землю у подножья Монмартра.

Хильперик попытался отвести свое войско к лесу, но каган не оставил ему такой возможности – перестраивающиеся франки не успевали сомкнуть свой сильно прореженный строй, чему мешало и множество убитых и раненых, затруднявших передвижение живых. И аварская конница, вдруг сомкнувшись в плотные клинья, ринулась в атаку на разорванный строй франков.

Спастись удалось лишь тем немногочисленным счастливчикам, кто добежал до опушки леса. Нейстрийское войско было практически уничтожено. На поле боя остались лежать король Хильперик и оба его сына – Меровей и Хлодвиг. Комит Гундобальд, опознав тела Меровингов по длинным волосам, увез их в Париж, где епископ Герман погреб Нейстрийского короля с сыновьями рядом с Хлодвигом Великим.

Победа отдала в руки Брунгильды власть над большей частью Нейстрии. Местная знать снова стала являться в Париж с покаянием, принося присягу мальчику Хильдеберту. Брунгильда была охвачена эйфорией – ее сыну досталось королевство врага. Но он все еще не являлся государем отцовского королевства, ибо не был провозглашен королем в Австразии. Австразийская знать выражала полную готовность признать Хильдеберта, но для этого мальчик должен был лично явится в страну. Посему Брунгильда, рассчитавшись с бретонским войском и оставив в Париже Гундобальда наместником Нейстрии, отбыла с сыном в Мец. Там королева была подобающе встречена, а Хильдеберт возведен на трон Австразии.

Отбывая из Парижа, Брунгильда заключила договор с Баяном. Каган не оставлял мечты отвоевать дом для своего народа в Паннонии, и ради этого укреплял теперь королевство Хильдеберта. Пройдя Галлию с боями из конца в конец, каган не обнаружил территории где авары могли бы обосноваться со своим традиционным способом хозяйства. Полтора столетия назад аланы обрели в Галлии пастбища, но столь редкие, что вынуждены были расселится малыми группами по огромной территории. Теперь от них осталась лишь память – они растворились среди галлов. Но и тех пастбищ, которыми пользовались аланы, не обрели авары. Похолодание и увеличение увлажнения вызвали быстрое расширение лесов, коими зарастала прореженная чумой Галлия. На месте былых «Каталунских полей» уже шумели густые леса. Скотоводам в Галлии места не было.

Пока не было возможности вернутся с франкским войском на восток, нужно было где-то обосноваться. Обосноваться так, что бы держать войско в кулаке, не разделяя его на отряды, и иметь достаточное снабжение. Обеспечить это можно было, лишь получив в управление достаточно богатую провинцию, сборы с которой пошли бы на прокормление авар.

Брунгильда со своей стороны не желала терять столь мощную военную силу как авары. По заключенному с Баяном договору в управление вождю авар передавалась практически половина завоеванного благодаря ему королевства Хильперика – «Армориканский дукат». В состав дуката вошла большая часть современной Нормандии (к западу от Сены), Мэн, Анжу и Бретонская марка с Нантом и Ренном. Покинув Париж, Баян отошел на зимовку в Арморику.

Наступал 573 год. Год начался радужными надеждами для авар, но в течении зимы надежды эти рассеялись словно дымка. Отовсюду шли недобрые вести.

Гунтрамн, заключивший было соглашение с покойным Сигбертом, начал подготовку к войне сразу же после того как зарейнские варвары пограбили его северные земли. Король Бургундии обратился за помощью в Равенну, к «остготскому конунгу», и помощь была обещана.

Теперь Гунтрамн вовсе не собирался мирится с тем, что королевство Хильперика отойдет к малышу Хильдеберту. Король Бургундии готовил не весну 573 года поход в Нейстрию. Остготское войско Германа Младшего должно было вступить в Бургундию как только растает снег на альпийских перевалах. Причем «остготский конунг» не скрывал что расправа с аварами является одной из целей похода.

Мало того, сирийские купцы еще осенью принесли с востока весть о великой победе императора и тюрок над персами. Они утверждали что Персия обескровлена и вот-вот подпишет мир с империей. А это значит что вскоре император всеми силами сможет поддержать младшего сына в Галлии.

Но самым страшным ударом для Баяна было крушение надежд на Австразию. Гунтрамн и Герман Младший вступили в переговоры с австразийской знатью. И австразийцы, как уважая в Гунтрамне единственного дееспособного Меровинга, которому полагалась опека над юным Хильдебертом, так и страшась войны с Гунтрамном и императором одновременно, поддалась на внушения Гунтрамна. Брунгильда не смогла переломить ситуацию – австразийцы отказались признавать ее претензии на власть. На Рождество 573 года в Шалоне на Соне представители знати Бургундии, Австразии и отчасти Нейстрии съехались по призыву Гунтрамна на общегосударственное собрание франков. Собрание постановило что выморочное королевство Хильперика должно быть разделено - большая его часть отходит к Гунтрамну, за исключением Суассона и Токсандрии (Пикардия, Артуа и Фландрия), которые получает Хильдеберт в прибавку к унаследованным от отца землям Австразии и Аквитании.

Собрание так же выслушало жалобы нейстрийцев на передачу Арморики «гуннам». Создание дуката было признано незаконным, его дальнейшая судьба отдавалась на решение короля Гунтрамна.

Это был конец. Баян, выслушав гонца, пару минут сидел, обхватив руками голову. Франки предали. Надежды нет. В уже недалеком мае армии франков, остготов, а может и императора двинутся в поход с целью уничтожения авар.

И куда теперь? Идти на юг, в Аквитанию? Но и там не удержаться против такой силы. Брунгильда не поможет – ей теперь важнее сохранить королевство для сына. Уходить в Испанию и просить убежища у Леовигильда? Но если придется трудно, не предадут ли и вестготы авар ради мира с императором? Обратится к императору? Но он не может щадить авар – иначе рухнет его дружба с тюрками, благодаря которой он одержал столько побед.

Мартовским вечером кагану доложили о прибытии гостя, услышав имя которого, Баян приказал немедленно ввести его в шатер. Прибывший был уже испытанным боевым товарищем кагана, командиром тех самых британских наемников, что недавно воевали под командой Баяна. Звали его Варош, и был он вторым сыном нынешнего западного соседа авар, короля Бретани Маклиава.

Обменявшись дружеским приветствием с каганом, принц Варош представил Баяну своего спутника.

- Мой двоюродный брат Бледрик, брат Геррена, короля Думнонии с того берега пролива……

Британские королевства. Синим показана граница продвижения англосаксов на момент высадки Баяна в Британии. Продолжает коллега Гера.

[Гера]

В первых десятилетиях VI века королевства Кент и Сассекс были вассальны Артуру, Уэссекса и Эссекса не существовало вовсе – эти земли были частью артуровской Логрии на которых были расселены преимущественно германские военные поселенцы – милиционные формирования «гивессорум» на побережье портсмутского залива и береговая охрана лимитантов-лаэтов в Колуне.На восточной побережье повиновались владыке Британии три отдельных племени федератов англов – Норфолк и Саффолк (северное и южное),а также населившие нижнее течение Эйвона и Нима различные англские кланы под общим доминированием потомков Икена, сын которого Осли Гиллелауфер "Длинный Нож" входил в число рыцарей легендарного Круглого Стола. Берниция была не английским, а британским королевством Бринейх, а англы Дейры были просто служилыи военнопоселенцами британского короля Эбраука (римского Эборака и английского Йорка). Основанное англами королевство Линдси (Линкольншир), отделенное от остальной страны болотами нижнего Трента и лесными дебрями на юге, с самого начала показывало пример кельто-германского мирного сосуществования.

Но с тех пор Британию посетила великая чума, «желтая смерть», которая, во всяком случае на Британских островах, была оспой. И оная же чума совершенно не затронула зарейнскую Германию. Из находящейся на грани перенаселения континентальной Саксонии переселенцы хлынули в Британию – по призыву англосаксконских королей, бросившихся на добычу. В Британии царил «пир во время чумы» - описанная Гильдасом междуусобица британских королей. Первым сигналом положившим конец Артуровской Британии стала смерть могучего вассала и друга Артура гвентского короля Карадога. Сразу после этого милиция гевиссе, подчиненная ранее гвентским владыкам обособилась выдвинув собственного правителя Кинрика, в Каэр-Леоне утвердился внук Карадока Мердрауд противоестественно сожительствуя с сестрой думнонских королей Гвинвехар. Последнее задевало честь «герцога» Думнонии Кадора, вознамерившегося ответить на нанесенную дому обиду. Король Артур без раздумий поддержал своего вассала и разделил с ним смерть на злосчастных лугах Камлана – для бриттов наступали нелегкие времена. Между Гвентом и Думнонией встала пропасть братоубийства, воинские части «гевиссорум» окончательно отказались признавать власть Гвента, королевство Лоэгр разрушилось после смерти её создателя распавшись на множество племенных уделов теснимых германскими захватчиками. На востоке в Колуне власть захватили саксонские федераты, на севере в Фенсе границу пересекли кумбрийцы Кинвида основав здесь королевство Кинвидион-Калхвиннед, значительные части Лериона захватили мидлендские англы-иклинги.В Южном Гвенте(И Вент) на побережье Иктийского моря в Гвинтгуике «гевиссорум» Кинрика сокрушили тамошнего владетеля Натанлуда и захватив берега Солента начали продвижение на равнину Вильта(Сиробура) и Хамтунскира(Венты). В центре по долине Тэмиса(Темзы) саксы с востока проникли вплоть до чилтернских холмов в северном Келемионе. На западе важные гвентские пункты Бадан, Кери и Глоуи захватили сыновья думнонского принца Аврелия Конана.

Посему за 20 лет карта Британии серьезно изменилась. На землях нижней Темзы возникло королевство Эссекс. Заселено оно было саксами, призванными королями Кента, и правитель Эссекса числился «элдорменом» Кентского короля. В таком же положении оказался и Сассекс, тоже ставший вассалом Кента. Единственным независимым от Кента саксонским плацдармом в Британии стало королевство, известное нам как Уэссекс или Гевиссе. Это королевство было порождением синтеза кельтского и федератского компонентов, а также новой, «послечумной» миграции племен с континента, постепенно осаксонивавшей население. В дальнейшем, привлекая новых мигрантов с континента и восточных областей, уэссекцы вели «перманентную войну» с бриттами.

Следует отметить что королям Уэссекса приходилось время от времени воевать и на востоке, где короли Кента, претендуя на верховенство над всеми саксами Британии («бретвальда») не оставляли попыток подчинить Гевиссе. Король Кента Этельберт (женатый на ранее упомянутой Берте, сестре жены Германа Младшего) в 565 году предпринял попытку покорить Гевиссе, но был разгромлен королем Кевлином в битве при Виббандуне.

В середине VI века возникает и Восточная Англия – ярл Вуффа из рода шведских инглингов объединил «саффолк» и «норфолк» основав свое королевство со столицей Суттур-Ге. А вскоре заявили о себе и англы северной Британии. К тому времени на севере уже имелись две колонии англов. Одна – в бриттском королевстве Бринейх, между реками Форт и Тайн, а другая – в юго-восточной части Эбраука (Йорка), называемой Деиура. Первоначально короли Бринейха и Эбраука использовали англов в качестве наемников во время войн с пиктами. Затем англы стали исполнять функции телохранителей при кельтских королях, и вскоре полностью взяли власть в свои руки.

В 547 г. англы Иды из Фламборо изгнали последнего короля Бринейха, молодого Морганта, захватили его крепость Дин-Гуарди (Бамбург) и основали на месте кельтского Бринейха англское королевство Берниция. А в 559 г. восстали англы Дейры под предводительством Эллы. Они прогнали бриттов с земель в низовьях Хамбера и создали там свое королевство Дейра. Столица Дейры находилось где-то в районе современного Поклингтона в графстве Йоркшир. Англы Дейры продолжили борьбу за весь Эбраук ( и в РИ в 580 году взяли Йорк).

Королевства бриттов ко второй половине VI утратили остатки былого единства. На юге борьбу с наступлением англосаксов каждый по отдельности вели Думнония, Гвент и Калхвинед, полупартизанские действия вели кельты окопавшиеся в Силчестере, в южном Келемионе(Беркшире). Кроме них сильными государствами были Поуис на верхнем Северне, управляемый с Пенгверном династией потомков Вортигерна, и Гвинед (северо-западный Уэльс и остров Англси). Гвинед королей Маэлгуна и его сына Рина вел активную внешнюю политику активно вмешиваясь в отношения между северными бритскими королевствами и пиктами, временами потомки Кунеды, претендуя на всебританский авторитет, включались в борьбу с германцами, правда в основном неудачно, как при Беранбурге поддержав коалицию Глоуи, Кери и Бадана.

На севере лежали земли, управляемые ветвями династии Коэла Старого, и простиравшиеся от Антонинова вала до Трента. Самым южным было основанное на северных землях Лоэгра внуком Артуиса Пеннинского Кинвидом королевство Кинвидион в междуречье Трента и Эйвона, позднее переименованое в Калхвиннед. Но, не смотря на единство происхождения, короли Севера не образовывали устойчивого союза. В 550ых большая часть севера (оба Регеда и Элмет) была объединена под гегемонией Элиффера, короля Эбраука, но после смерти Элиффера его держава распалась, а вскоре восстание англов и отпадение Дейры покончили с могуществом Эбраука.

Согласно его реконструкции около 550 г. правителем острова Мэн (королевство Инис Манау) стал местный князь, сын некоего Гориона, вошедший в историю под прозвищем “Худышка из Манау”, Кул-Манавид. Возможно, он и его отец Горион принадлежали к династии местных правителей Мэна и происходили от скоттов, колонизировавших остров ок. 400 г., но с тех пор (аналогично таким же колонизаторам Уэльса в начале V в.) полностью “обританившихся”. Как бы то ни было, Кул-Манавид добился полной независимости и стал хозяином Ирландского Моря. По видимому он имел немалое влияние и имел обширные контакты на Ивердоне(Ирландии), во всяком случае, в воспоминаниях потомства он постепенно превратился во владыку Зеленого Острова, а после его смерти короли ирландской Улидии (Ольстер) принимали активнейшее участие в разделе наследства Кулманавида. На другой стороне пролива Кулманавид завоевал британский Галвидел, присоединенный к королевству Инис-Манау.

К середине 560ых годов Кулманавид добился гегемонии на севере Британии, подчинив и обложив данью северный и южный Регед и отбросив пытавшегося развернуть экспансию в эти земли короля Гвинеда Рина ап Мэйлгуна. Сфера его гегемонии раздвинулась вплоть до границ Берниции, с которой Кулманавид воевал. Как властитель Ирландского моря Кулманавид располагал влиянием и на скоттов Далриады. Только Стратклайд, где правил отважный и энергичный Ридерх, отбил все атаки Кулманавида. На юге таким же препятствием для дальнейшего расширения державы Кулманавида явился отбивший все его атаки уэльский Гвинед, управляемый Рином ап Мэйлгуном.

Располагая сильным флотом, Кулманавид совершал дальне морские походы, грабя даже побережье франкской Аквитании. Он попытался захватить плацдарм на юге, чтобы взять Уэльс в клещи. Целью для удара было избраны мелкие королевства Бадан, Кери и Глоуи, чрезвычайно удобно расположенное в низовьях Хаврена(Северна). Примерно в конце в 560-х гг. Кулманавид ворвался в эстуарий Северна, опустошил территории добуннов, взяв Кориниум-Киренкестер (Чичестер), разбил в сражении местные ополчения, а также нанес поражение пришедшему на помощь Калхвинеду, а затем продвинулся на восток и «опустошил Логрию». Удержать завоевания на Северне ему не удалось (как видно вмешались соседние Думнония, Гвент и Поуис), в результате этого Гвент усилися(присоединив в эти годы Глиуисинг), Клахвинед же (служивший на данный момент главным бастионом сопротивления англосаксонскому завоеванию) был ослаблен. В 571 году Кадроду пришлось оставить эссекцам северный Лундейн и Лерион, где мидлсексские англы создали Марку, прообраз Мерсии. В то же время Кулманавид на севере победил английского короля Берниции Теодрика и заставил его подчинится – правда на почетных условиях, выдав за короля англов дочь. Кулманавид готовился к подчинению Эбраука и новому броску на юг.

В РИ битва при Дирхеме, после которой Думнония и Калхвиннед превратились в анклавы а Уэссекс заявил о себе как о государстве, произошла в 577 году. Причем определенную роль в том что Келвин начал новое наступление, сыграло прибытие очередного подкрепления – тех самых саксов, что Сигберт привел в Галлию, но которым из-за гибели Сигберта на удалось получить там земли. В данной АИ благодаря тому что Византия проплатила Хильперику, поход Сигберта и появление саксов в Галлии произошло уже в 572 году. Оказавшись после гибели Сигберта у разбитого корыта, саксы захватили суда в Токсандрии и переправились в Уэссекс, где Кевлин, ведя войну с бриттами, принял из с распростертыми объятиями. Благоприятным знамением для наступления стала смерть в 570 году воинственного и сильного короля объединенного Поуиса Брохвайла. Эдлинги Уэссекса немедленно развернули наступление в устье Хаврена, важной стратегически и хозяйственно области( сельскохозяйственная житница и добыча соли). Осенью 572 года на поле Дирхема армия трех бриттских королей была разгромлена силами саксов, не помогли и пришедшие на помощь отряды из Думнонии и Пенгверна. На поле боя пали сыновья Аврелия Канина короли Фернвайл(Бадан), Киндидан(Кери) и Кинвайл(Глоуи). Кевлин завершил кампанию подчинением важнейшего княжества Кайр-Бадан.

Положение бриттских королевств оказалось критическим. Сил остановить наступление саксов не было. Впереди бриттов ждали лишь еще большие поражения, Пенгверн и Калхвинед ожидала близкая гибель, Думнонию – потеря лучших земель и оттеснение в глухой Корнуолл (что и произошло с ними в РИ в ближайшие годы).

И в этот момент с противоположного берега Ла-Манша пришло предложение – призвать в Британию авар. Идея возникла в голове принца Алана. Прибыв в Думнонию с отрядом своих ветеранов осенью 572 года, но не успев принять участие в битве при Дирхеме, Алан и его воины во всей красе расписали королю Думнонии Геррену боевые качества авар, легко победивших грозных франков. Когда же зимой вернувшийся в Британию Алан узнал о сложном положении, в которое попали авары, он убедил своего брата Вароша, короля Бретани, немедленно снестись с Думнонийским двором и предложить перевезти авар в Британию.

[Гера]

В бывшей сВслед за тем выступил кор.

Решение было принято, и союзники вступили в переговоры с Баяном. Соглашение было быстро достигнуто – авары должны были получить земли, отвоеванные у саксов, Баян провозглашался верховным главой-вледигом бриттов в грядущей войне с саксами, и наконец четыре королевства обязались поставлять аварам определенное количество продовольствия. Взамен Баян обещал защитить земли новых союзников от саксов и уважать их права в рамках заключенного договора.

Овладев Руаном и уже располагая Нантом, Баян конфисковал годные к морской переправе суда на Сене и Луаре. Другую часть кораблей поставили бритты, они же давали экипажи.

Весной 573 года, как только установилась хорошая погода в Ла-Манше, грандиозная флотилия покинула гавань современного Шербура, и вскоре авары уже высаживались в Дорсете.

В Дурноварии (Дорчестере), у стен которого был возведен первый в Британии аварский ринг, Баян встретился с союзниками. Здесь были принесены клятвы, положенные при заключении договора, и определившие на ближайшие столетия государственное устройство Британии.

Действовать приходилось незамедлительно. Кевлин уже наступал. Саксы осадили город Корин в верховьях Темиса, прикрывавший путь на Глевум и далее в пределы «поуисского рая», где в РИ они взяли и разорили до основания столицу Пенгверна Кайр-Уриконум.

Ни Кевлин, ни его воины не имели представления о том, что такое авары в бою. Получи в известие об их высадке в Британии, король Уэссекса счел что раз он все равно располагает численным превосходством, то все шансы на победу за ним. Саксы готовились к борьбе с той кавалерией, с которой они сталкивались в войнах с бриттами или на континенте.

Баян применил стандартный прием. Боевые качества и тактику как бриттов, так и саксов он уже знал по войне на континенте, и сумел вполне успешно воспользоваться бриттами, завязавшими бой по фронту и давшими возможность аварам охватить фланги саксов. Гевиссов Уэссекса постигла судьба франков под Парижем – битва закончилась грандиозной резней, в которой войско Уэссекса прекратило свое существование. Среди трупов остался лежать король Кевлин с аварской стрелой в шее, а также его сыновья Кутвин и Кута, и племянник Кеол, вместе с ними вся военная верхушка гевиссе.

Не теряя времени Баян двинулся к Сиробуру и Венте, устраивая тотальную зачистку германских поселений. Саксы разрушили стены британских городов, и теперь им негде было укрыться от мести разъяренных бриттов. Всех знатных убивали, женщин и детей брали в рабство. В течении лета Уэссекс как саксонский плацдарм перестал существовать, простое кельтосаксонское и ютское население склонилось перед захватчиками, саксы верховьев Тэмиса добровольно подчинились, князь Эйрион правитель последнего бритского бастиона в крае Силчестера признал себя вассалом Баяна. Лучшая часть Логрии городами Вента Белгарум (Винчестер) и Сорбиодун (Солсбери), некогда бывшими резиденциями Артура, оказались теперь в руках авар. Меньшую восточную часть королевства удерживал король Кента Этельберт.

Баян был доволен. Авары обрели собственную землю, а бритты поверили в новых союзников и нового вождя, о котором уже начинали звучать песни бардов. Совершив стремительный переход на север, в Калхвинед, Баян атаковал англов-иклингов и нанес им сокрушительное поражение.

Меж тем Этельберт готовил контрнаступление. Уничтожение его врага Кевлина едва ли не обрадовало короля Кента – теперь он рассчитывал, победив авар, стать единственным государем саксов на острове. Приняв под свое командование уцелевших уэссексцев, Этельберт призвал новых добровольцев из континентальной Саксонии. До зимы прибыло несколько дружин, еще большие силы ожидались в следующем году. Воспользовавшись уходом Баяна в Калхвинед, Этельберт попытался отбить Венту Булгарум, но молниеносный рейд Баяна в Эссекс и освобождение аварами Лондиния заставил его отступить.

Завершался 573 год. Обе стороны готовились к решающей битве за Логрию.

Этельберт хорошо подготовил кампанию. В Саксонии нашлось достаточно добровольцев, чтобы едва ли не удвоить армию короля Кента, создав подавляющее численное большинство саксов и ютов. Кроме того с помощью жены Этельберт пригласил несколько знатных франкских воинов, участвовавших в предыдущей войне в Галлии и знавших тактику авар. Те посоветовали Этельберту наступать на те земли, которые авары побоятся потерять. Нужно непременно захватить инициативу в войне, не давая аварской коннице опустошать королевство своими набегами. Следует дать сражение на позиции с хорошо защищенными флангами, и как можно более быстрым ударом разгромить центр противника, не дав аварам успеть обстрелом пробить бреши во флангах.

В начале 574 года Этельберт развернул наступление. Король Восточной Англии Уффа, приняв под командование остатки иклингов, наносил удар по Калхвинеду, чтобы разделить силы бриттов. Этельберт со своей армией наступал на новый оплот Баяна Сорбиодун (Солсбери).

Баян оказался в сложном положении. Король Калхвинеда Кадрод вынужден был остаться оборонять свои земли и крепости от нашествия англов, и бриттская часть армии союзников оказалась уменьшенной на треть. Набег на Сассекс с целью отвлечь силы Этельберта успеха не возымел – за зиму саксы успели отстроить укрепления, где и отсиделись. Снова терять завоеванное было нельзя – для авар это была единственная принадлежащая им земля, для бриттов Думнонии и Валлиса – единственный заслон от германского нашествия. Началась серия переходов и маневров с целью занять более удобную позицию для битвы. Тут то Баян с горечью осознал, что уже не имеет былых решающих преимуществ в скорости и маневренности. Британская пехота замедляла движение, а воевать одной конницей возможности уже не было. Потери были слишком критичны для аварского народа, имеющего всего неполных 8 000 мужчин-воинов.

Продолжая маневрировать по территории разоренного Уэссекса, Баян всякий раз заставлял саксов покинуть закрытую позицию, которую они себе избирали. В конечном итоге вожди континентальных саксов вышли из терпения и потребовали у Этельберта прекратить «нелепые танцы» и дать битву. Вождь одной из саксонских дружин, Людольф, предложил смелый план – в начале сражения саксы, ринувшись в атаку бегом, сметут и обратят в бегство бриттов. От разделенных на две части авар можно будет затем легко отбиться, опираясь на лесные опушки. Атаковать авары не решатся – эти трусы явно боятся потерь, предпочитая действовать луком, и атакуя лишь расстроенного противника. И не мудрено – их не так уж и много. Вожди высказались за план Людольфа.

Битва свершилась июле 574 года у Водесберга, горы Вотана, местонахождение которой спорно. Саксы заняли позицию, в которой лишь один фланг был защищен лесом. Баян, уже не имевший возможности искать более благоприятную позицию (да таковой пожалуй и нет в этом лесистом краю), принял сражение. Каган выставил бриттскую пехоту в центре, конницу на фланге, а второй конный отряд с кавалерией бриттской знати отправил в засаду в лес на противоположном фланге.

Битва началась страшным натиском саксов, масса которых бегом ринулась на боевые порядки бриттов. Немногочисленная британская пехота была разгромлена и обращена в бегство столь быстро, что авары даже не успели толком охватить фланг. Однако командир засады, пытаясь спасти центр атаковал фланг саксов, врубился – и увяз.

Баян, наблюдая с холма стремительно разворачивавшиеся события битвы, впился пальцами в поводья. Разбиты. Потерь от обстрела фланга саксы, охваченные боевым неистовством, словно не замечают. Нужно отводить конницу, сберечь воинов… В голове ударило молнией «куда»? Другой земли у нас нет. Нет и уже не будет. Уходить некуда – разочарованные бритты уже не примут нас, саксы – смертельные враги. За нами будут охотится по этим лесам словно на оленей, наших женщин и детей будут продавать на невольничьих рынках.

Миг сомнений прошел. Баян приказал знаменосцу развернуть самое дорогое из знамен – некогда подаренное жужаньскому кагану табгачским императором Северного Китая при очередном «признании вассалитета». На алом шелковом знамени, расшитом золотым шитьем по кромке, извивался золотой дракон, обращенный к древку пастью. Ранее авары не поднимали над своим войском табгачское знамя, но теперь – чем страшнее герб тем лучше. Тронув коня, Баян поскакал, разгоняясь, вниз по склону холма, сопровождаемый охраной и знаменосцем. Трубач протрубил сигнал коннице – и десятники отдали приказ по фронту – луки в чехлы. Копья к бою. Сомкнуться в клин.

Баян летел вдоль строя. Над полем раздавался его громовой крик – «За мной, авары. Некуда больше бежать. За нашу землю. За наш народ. За нашу новую родину.»

Еще миг – и страшный, ощетиненный копьями железный клин, расшвыривая вражеских воинов покрытыми чешуйчатыми нагрудниками грудьми коней, врезался в массу саксов. Авары вошли в строй пехоты как в масло, но вдруг остановились, словно упершись в преграду. Саксы не бежали. Началась рубка конницы с плотной массой пехоты.

Баян, вырвав однолезвийный аварский палаш из очередного тела, осмотрелся. Саксов слишком много. Атака не возымела того эффекта, который он ждал – германцы не бежали. Авары уже нарубили кучи тел, но враги бьются – и их еще много. Вот бородатый сакс, взмахнул секирой – и авар упал с седла с отрубленной ногой, а секира вошла по обух в бок коня, сокрушая конские ребра. Вот пал всадник вместе с конем, которому поползший сакс вспорол скрамасаксом брюхо. Сколько уже пало? – мелькнуло в мозгу кагана.

И вдруг до слуха кагана донесся неистовый крик сотен глоток – «Пендрагон, Пендрагон».

Каган увидел на противоположной стороне массы саксов неистово рубящихся бриттских всадников засады, которую он было считал погибшей. Он узнал Бледрика, принца Думнонии, который, указывая на знамя кагана, орал – «Пендрагон».

А меж тем на опушке леса бегущую бриттскую пехоту встретила шеренга монахов в черных одеяниях. Посередине возвышался на коне епископ Глевы Кадок, брат короля Гвента. Он был в полном облачении, и поднятый золотой крест ярко сиял.

- Куда бежите, бритты – воззвал принц-епископ. Куда бежите, никем не гонимые?

Опомнившиеся воины, оглядевшись, обнаружили что преследование прекратилось.

- Там идет битва – продолжил епископ. И наши одолевают. Не опоздайте же и к часу девятому, дабы принять награду от Господа.

И тронув коня, епископ провозгласил.

- За мной. С нами Сила Божья!

Первое что увидела ринувшаяся в атаку за епископом Кадоком пехота, было развевающееся шелковое алое знамя, на котором, под удачно падающими лучами солнца, ярко сиял золотой дракон.

Баян лишь успел услышать справа новый крик тысяч глоток – «Пендрагон, Пендрагон». Вдруг огромная масса саксов заколебалась – и стронулась. Враг побежал. И лишь теперь каган увидел пехоту центра, которую почитал уничтоженной, и которая теперь гнала саксов с фронта.

Смеркалось. Баян достал из переметной сумы кусок войлока, обтер им палаш и вбросил оружие в ножны. Сколько авар пало сегодня? Саксов – никак не меньше половины. Прочие бежали, но сил для преследования уже нет.

Поймав на себе восторженные взгляды британских воинов, Баян задумался. Он, еще отнюдь не в совершенстве изучивший кельтский, и плохо зная местные предания, не очень понимал, почему они назвали его Пендрагоном – прозвищем одного из своих былых вождей. Но по взглядам и отношению бриттов каган понял что он для них теперь нечто большее, чем чужеземный военачальник.

Подсчитав потери, Баян впал в неподдельный ужас. В Британию он привел 8 000 бойцов. Теперь в наличии было 5 тысяч с небольшим. Было очевидно, что еще одна такая победа приведет к исчезновению авар как народа. Нужно было что-то делать. В первую очередь – как-то пополнить войско. Но как? Союзные бритты имеют знать, умеющую сражаться верхом и имеющую сносное тяжелое вооружение. Из нее можно было бы быстро подготовить копейщиков аварского образца. Но они сражаются во главе со своими королями. Да и сколько всадников дадут три королевства? Тысячи полторы самое большое. И они будут союзниками, не подчиненными кагану напрямую, не входящими в аварскую военную организацию, а значит не очень-то и управляемыми.

С тяжелыми мыслями Баян шел на север. Не смотря на потери необходимо было теперь оказать помощь Калхвинеду. Король Кадрод был все это время лучшим другом авар, давал кагану наиболее разумные советы, да и призвать авар по слухам насоветовал он. Такого союзника следовало беречь. Всю свою жизнь Баян дорожил своей репутацией верного союзника и умел находить искренних друзей. Престарелый король Кадрод был здесь, на этом острове, лучшим таким другом.

Используя британских проводников, Баян внезапно атаковал англов под стенами осажденной Раты (Лестера). На этот раз все было просто – не успевшие построится англы были легко протаранены аварской конницей и вырезаны бриттами. Король Восточной Англии Уффа, узнав о разгроме «великой армии» Этельберта в панике бежал на восток. Баян, соединившись с Кадродом, окончательно уничтожил королевство Иклингов, передав его территорию законному владельцу – Калхвинеду.

В отнятом у англов Дуролипоне (Бедфорде) состоялось совещание кагана с королем Калхвинеда Кадродом.

Старик Кадрод быстро понял опасения кагана. Да, каган прав. Необходимо пополнить армию бриттами, обучив их аварскому строю. И союзных королевств недостаточно. Нужно привлечь под знамена кагана массы британцев из других земель. На вопрос как Кадрод ответил просто – необходима поддержка Церкви.

На севере нет единого духовного авторитета, а господствующий там Кулманавид – наш враг, ударивший нам ранее в спину. Но вот на западе – весь Уэльс повинуется духовному авторитету одного человека – Давида, соборно избранного верховного митрополита Британии. Он может одним словом призвать валлийцев к оружию. Это бедная страна, у местной знати немало младших сыновей, владеющих лишь конем и оружием, да и в пехоту там можно набрать немало добровольцев. Победы Баяна пробудили в бриттах надежду, и особые надежды питает Церковь, радуясь изгнанию язычников-германцев. Этим необходимо воспользоваться. Явившиеся по призыву Церкви и привлеченные славой Баяна добровольцы, оторванные от своих родов, вольются в армию кагана и подчинятся аварской организации, благо слава и авторитет Баяна в Британии после одержанных побед велики.

Но для того чтобы получить поддержку Церкви – нужно быть христианином. Если народ авар примет веру во Христа – он немедленно станет для бриттов своим и близким. Сам каган, будучи христианином – безусловным лидером Британии, поддерживаемым обще-британской Церковью.

- Я стар – продолжал Кадрод. Мои сыновья пали в битвах с англами. На мое наследие претендует родственник, король Элмета Гваллог, но он не помог нам против англов. Я выдам свою внучку за твоего сына, уже славного в Британии, и сделаю его своим наследником, а мое войско станет твоим – если твой сын будет крещен.

Баян слушал внимательно. Он уже достаточно хорошо знал могущество и влияние Церкви. Его воины за время пребывания в Галлии так же ознакомились с христианством. Богослужение и величие церкви произвели на них впечатление, а мощь Римской империи и королевства Франков внушило мысль что Бог христиан – Бог сильный и могущественный. Многие авары даже стали поклонятся ему – как одному из богов, который может оказать помощь, но совершенно по язычески. Каган так же заметил что монахи и священники, следующие с британским войском, внимательно изучают жизнь и быт авар, учат их язык, вступают в общение с воинами.

Внимательно все обдумав, каган согласился с доводами Кадрода. В Меневию, резиденцию митрополита Давида, было отправлено посольство с приглашением в Сорбиодун для восприятия от купели кагана авар.

Планируя пополнение армии и уже начав обучать аварскому строю всадников Калхвинеда, Баян почти обрадовался, когда Этельберт прислал посольство с предложением о перемирии. Обе стороны надеялись восстановить силы.

В августе 574 года митрополит Давид прибыл в Сорбиодун. Здесь состоялось крещение авар. Сам обряд прошел без эксцессов. Авары, сражаясь рядом с бриттами, давно заметили их благоговейное отношение к воде. В языческие времена святые источники почитались источником жизненной силы, омовение из них было исцеляющим. Ничего не изменилось и после крещения бриттов. У былых святых источников выросли часовни, место языческих - покровителей источников - заняли христианские святые, а воду для крещения и водосвятия священники брали именно оттуда. Поэтому сам обряд крещения был воспринят аварами как обряд побратимства с бриттами и вступление под покровительство еще одного могущественного бога – бога этой земли, на которой они теперь поселились. Разумеется крещеные авары не перестали поклоняться своим родовым духам, но кельтские миссионеры, имеющие огромный опыт в обращении язычников, смотрели на это сквозь пальцы. Постепенно, по ходу «разъяснительной работы» эти духи превратятся в христианских святых, а их культы примут христианский характер.

Здесь же, в Сорбиодуне, состоялся собор Британской церкви, в котором правда принимали участие лишь южно-британские епископы. На соборе Давид торжественно помазал Баяна как короля Логрии, и провозгласил что каган был избран Промыслом для освобождения Британии от язычников. Сам каган был наречен при крещении Амворсием – в память былого Британского короля, хотя его и продолжали звать Баяном – именем, уже вошедшим в песни бардов. Его сыну, который после крещения сразу же вступал в брак с наследницей Калхвинеда, Давид дал еще более амбициозное имя – Константин. Под влиянием проповедей митрополита бриттов охватила надежда на восстановление былого величия. До провозглашения аварского кагана верховным королем Британии оставалось совсем не много.

По призыву митрополита из Уэльса действительно прибыла тысяча с лишним экипированных всадников – младших сыновей знати. Вместе с калхвинедцами это почти покрывало понесенные потери. Баян немедленно взялся за обучение бриттов. Принимали и новых добровольцев со всей страны, Баян не отказывал также дружинникам и изгнанникам из других королевств, изгоям и вытесненным из родовых общин алтудам, главным было умение ездить верхом. Такие новые люди уже безоговорочно, без оглядки вливались в аварскую военную организацию и среду, начинали жить по ее правилам. Вскоре многие из них женились на аварках – молодых вдовах и девушках. Баян, понимая что ребенка воспитывает мать, рассчитывал что дети от этих браков вырастут хотя бы частично аварами. Бритты теперь составляли треть аварского войска, и сами авары почти все худо-бедно начинали говорить по кельтски. Что ж, наверное аварам суждено утратить свой язык и многие обычаи. Но не дух аварского народа, не его воинские и организационные традиции.

Год перемирия прошел весьма плодотворно. Летом 575 года Баян был готов к возобновлению войны.

Крещение авар и благословение Баяна церковью сделали его центром притяжения для многих, в первую очередь в Уэльсе. Митрополит Давид, неустанно проповедовавший что его крестник есть Избранник, которому предназначено избавить Британию, склонил на сторону Баяна королевства южного Уэльса, к династии которых он сам принадлежал по крови – Дивед, Брихейниог и Морганнунг. Эти небольшие и слабые королевства, в страхе кто перед Гвинетом и Поуисом, кто перед пиратским королевством Кулманавида, флот которого терроризировал побережье не хуже разгромленных им ирландцев, не прочь были восстановить Велико-Британское королевство, которое могло бы обеспечить им надежную защиту. Что собственно и было одной из причин столь активной поддержки Баяна митрополитом.

Но не только в Южном Уэльсе Баян обрел союзников, они появились так же и на севере. Ими стали короли, опасавшиеся могущества Кулманавида, и надеявшиеся противопоставить ему нового, «заморского» государя Логрии. Первым из них с подачи митрополита Давида стал король Гвинета Рин ап Мейлгун, упорно сражавшийся с Кулманавидом. Рина не очень интересовали саксы, он желал получить помощь против Кулманавида, и готов был признать Баяна верховным королем Британии если Баян окажет ему эту помощь и предоставит в составе новой державы столь же почетный статус, каким обладали Думнония и Гвент.

Таким образом Баяна поддержал практически весь Уэльс. Оставался только Поуис, но потомки Вортигерна проводили время в междуусобных бранях. После недавней смерти Поуисского короля Бройхвала Клыкастого за власть схватились его сыновья Конан и Селив. Трон отца достался Конану, но Селив захватил лучшую часть королевства, так называемый «поуисский рай» (плодородные земли среднего Северна) и провозгласил там независимое королевство Пенгверн. Оба брата были отважными воинами (в РИ в последствии Конан два десятилетия терроризировал весь Уэльс, а Селив прославился борьбой с англосаксами и пал в 613 году при Кайр-Легионе в битве с армиями Мерсии и Нотумбрии), но на текущий момент они были заняты борьбой друг с другом и оба искали контактов с Баяном.

И так весь Уэльс готов был примкнуть к Баяну. Но не только Уэльс. Вскоре прибыли послы и с севера – из Эбраука и Стратклайда.

Еще два десятка лет назад Эбраук был могущественным королевством, доминировавшим на севере. Его король Элифер в британской традиции остался с прозвищем «Создатель Великого Войска», полученным за создание отрядов пеших копейщиков, сражавшихся правильным строем и одержавших немало побед. Но теперь Эбраук, зажатый с двух сторон между англами Дейры и Берниции с одной стороны, и державой Кулманавида – с другой, невероятным напряжением сил отстаивал свои рубежи. Правил в этом королевстве сын покойного Элифера Перидир Железные Руки, послуживший прообразом Персиваля из артуровского цикла. Передир почти непрерывно воевал с англами Берниции и Дейры. С момента когда Кулманавид подчинил Берницию, у Эбраука появился новый, куда более могущественный враг. Ища спасения, Перидир так же обратился к новому владыке Логрии, предлагая подчинение в обмен на помощь. Перидир так же сообщал что в случае войны с Кулманавидом король Стратклайда Ридерх Щедрый и король Далриады Айдан готовы выступить на стороне союзников.

[Гера]

Но в первую очередь необходимо было победить старого врага – германцев. Саксам было устроено такое кровопускание, что собрать новую столь же мощную армию они не имели возможности. Но все же кое-какие отряды с континента (навербованные не только из саксов, но так же из фризов и варнов) Этельберту удалось призвать. Кроме того в тесный союз с Кентом вступил Вуффа, король Восточной Англии, напуганный разгромом иклингов. Объединенная армия англосаксов достигала той же численности, что и во время предыдущей кампании. Зато армия Баяна была теперь значительно сильнее. Свои потери он сумел восполнить за счет вербовки бриттов. Вспомогательные отряды на этот раз выставили не только Калхвинед, Гвент и Думнония, но короли южного Уэльса. Потери конского состава были возмещены за счет закупки лошадей в Аквитании посредством короля Бретани Вароша. Баян воспринял византийскую систему – бритты, не умевшие стрелять с коня, в атаке сражались в первых рядах как конные копейщики, в то время как аварские ветераны составляли задние шеренги, поддерживающие передние стрельбой навесом. Кроме того из бриттов составились отряды пеших копейщиков неплохого качества.

На этот раз Баян не стал ждать наступления врага – британские союзники ожидали решительных действий. Баян вторгся в Эссекс, где неподалеку от древнего Веруланума его встретила англосаксонская армия.

Этельберт и Вуффа заняли чрезвычайно выгодную позицию, неуязвимую для атак с флангов. Но Баян, располагая теперь более многочисленной и подготовленной пехотой, и будучи уверен в устойчивости своего центра, сумел «вытащить» врага на атаку. Аварская кавалерия начала эволюции перед позицией англосаксов, осыпая их строй ливнем стрел. Как и ожидалось, варварская армия не устояла против такого приема – англы и союзники с континента стихийно ринулись в атаку. Баян отвел конницу под прикрытие пехоты, а когда пехота завязала бой – конница кагана атаковала открывшиеся фланги германцев. Обратившиеся в бегство отряды смяли и кентцев Этельберта. Разгром англосаксов довершило преследование, в котором Баяну удалось прижать разбитых саксов к Темзе и учинить жуткую резню.

Эссекс пал к ногам кагана. Понимая что с одной стороны саксы понесли большие потери чем бежавшие на север англы, а с другой стороны – Этельберт успел обзавестись прекрасными крепостями, каковых у англов не имелось, Баян двинулся на север и вторгся в восточную Англию. Ни сил для новой битвы, ни укрытия у англов не было, и им не оставалось ничего как покорится кагану. Старик Вуффа бежал из страны, его королевство было уничтожено. Баян снова разделил восточную Англию на Саффолк и Норфолк – отдельные королевства, подчиненные государю Логрии на тех же условиях что и при Артуре, мидлсексские англы также вошли в вассальную пограничную Марку, а частью бежали в Линдси.

А в октябре этого же года, когда Баян перешел с войском на южный берег Темзы, Этельберт, не имея сил для новых битв, и не желая разорения страны, предложил Баяну мир так же на «условиях Артура». Вассалами и данниками кагана стали королевства Кент и Сассекс (последний был выведен из подчинения Кенту и стал вассалом Логрии).

В конце этого же года старик Кадрод, король Калхвинеда, которому в этом мире (ежели уподоблять Баяна Рюрику) досталась слава Британского Гостомысла, умер в возрасте 68 лет, дождавшись наконец «освобождения Британии»(В реале он правда по некоторым сведениям прожил подольше, дожив до следующего века). Королевство воспринял его младший сын Испуис и, вхождением Калхвинеда на правах автономии в державу Баяна, Артуровская Логрия была восстановлена окончательно. Всю зиму Баян занимался обустройством своего нового королевства. В Калхвинеде были сохранены старые обычаи и автономии, а военная знать «герцогства» постепенно интегрировалась в состав «народа-войска» авар. На территориях, отвоеванных у англосаксов, местные бриттские крестьяне получали тот же статус что и жители Калхвинеда. Англосаксонское население, оставшееся на подконтрольных теперь аварам территориях, было лишено права ношения оружия и обложено податью, превратившись в «литов». В то же время на плодородной, но опустошенной теперь земле Логрии Баян активно селил крестьян из Уэльса, предоставляя им особый статус – при незначительном налогообложении они были обязаны служить в пехоте. Территория края была разделена на округа, правители которых получили традиционный для авар титул «тудун». Само аварское войско (не считая калхвинедцев) сосредоточилось теперь в трех городах – Сорбиодуне (Солсбери), Лондинии (Лондоне) и Венте (Винчестере), превращенными в «города-лагеря». Авары по возможности занимались скотоводством, продукты же земледелия получали от кагана из собираемого им натурального налога.

В то же время каган подготавливал армию к новой кампании. С севера шли тревожные вести. Кулманавид, узнав о переговорах своих противников с Баяном, атаковал всеми силами Стратклайд и нанес поражение Ридерху в то самое время, когда Баян покорял Ист-Англию. Теперь Кулманавид в союзе с англами Берниции (где правил его зять Теодрик) и Дейры готовился к завоеванию Эбраука, откуда шли отчаянные призывы о помощи.

Весной 576 года Баян собрал армию для похода на север. Но Кулманавид поднес ему сюрприз и ударил первым. Мэнский флот во главе с сыном Кулманавида Конаном появился в Бристольском заливе и атаковал побережье Думнонии и Гвента. Геррен Думнонийский и Мерриг Гвентский даже не осмелились дать им отпор на море – мэнский флот почитался непобедимым. Баяну пришлось двинуть войско не на север, а на запад. Мэнский флот при движении армии кагана отплыл в открытое море. Но стало известно что Конан обосновался на островах Силли у побережья Керниу и готов в любой момент атаковать и разорить берега союзников.

В итоге Кулманавид добился обоих поставленных целей – Баян задержался в своем выступлении на север, а когда все же выступил – короли Думнонии и Гвента остались оборонять свои королевства. Баяну приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. Он призвал в поход англов Саффолка и Норфолка, но не был уверен в их надежности в битве с англами Берниции. Сассекс и Кент были обескровлены предыдущим разгромом, поэтому от саксов потребовали для участия в походе лишь представителей знати, которые фактически играли роль заложников.

Задержку Баяна Кулманавид использовал согласно плану. Его армия, включая войска Уирена Регедского и англов Теодрика Берницийского, обрушилась на Эбраук. В битве при Греу армия Эбраука была уничтожена, король Передир и его брат Гурги пали на поле сражения.

Кулманавид прошел через Эбраук, принимая капитуляцию тех кто сдавался, но не тратя время на осаду непокорных городов и замков – еще успеется. На юге он привлек к союзу короля Элмета Гваллога Всадника, и должен был успеть оказать ему помощь, не пустив аваров в Кумбрию. Гваллог, рассчитывавший унаследовать Калхвинед по смерти Кадрода, проникся неприязнью к аварам после того как Калхвинед достался сыну Баяна Константину. С его помощью Кулманавид рассчитывал остановить аваров на берегах Трента. А там – вступят в действие южные союзники Кулманавида. Король Мэна знал как неукротимые саксы ненавидят аварскую власть, более того кое где они продолжают сопротивлятся, так например Баяну так не удалось покорить ютов острова Уайт где потомки Стуфа и Уитгара продолжали сопротивление. Еще в конце прошлого года он вступил в переговоры с Финном Фольквальдом – первым вождем фризов, объединившим фризские племена и провозглашенным королем Фрисланда. Фенн должен был атаковать Логрию с юга, что неизбежно вызовет восстание саксов. Как только Баян кинется защищать свои южные владения – можно будет занять Калхвинед.

В июле 576 года Кулманавид вступил в столицу Элмета Камбодун и соединился с Гваллогом. Гваллог заранее провел подготовку к обороне своего королевства, укрепил Камбодун и скрыл население в лесах. Но элметская разведка внезапно потеряла из виду армию кагана. Через несколько дней Кулманавид получил известия что Баян у него практически в тылу – используя проводников из состава присланного Рином Гвинедским вспомогательного отряда, каган провел свою армию верховьями Трента вдоль Пенинского хребта. Кулманавид понял, что Баян не знает о нападении фризов и ютов (которое по расчетам Кулманавида уже началось) и бросил все силы на разгром Кулманавида. Маневр Баяна, учитывая непокоренный до конца Эбраук, грозил Кулманавиду окружением. Однако король Мэна предполагая важнейшим на данный момент тянуть время, приготовился к осаде в Камбодуне. Паралельно он послал гонцов к сыну с приказом следовать из Ирландского моря домой и укрепить рубежи королевства. Баян осадил столицу Гваллога и разослал небольшие отряды по всему Элмету - каган был велик и не имел привычки тратить время зря, его отряды захватывали не успевшее укрыться местное бриттское население, ему нужны были поселенцы на многие всё еще пустущие земли восточной Логрии. Месяц длилась осада, авары не имели серьезного опыта таких операций, Кулманавид ограничивался частными вылазками прекрасно понимая что в полевом сражении авары будут сильнее. Войско Кулманавида состояло из его дружины(ополчение большей частью было оставлено на Мэне), в коей он был безоговорочно уверен, а также союзных отрядов обоих Регеда, англов Дейры и Берниции, и кумбрийцев Элмета, и беспокойство этих союзных контингентов за свои земли не могло укрыться от Кулманавида. С этой целью он через третьи руки поспешил донести в лагерь Баяна что на его владения в южной Британии совершенно нападение. Баян вскоре узнал от знатных пленников о планируемом вторжении саксов и фризов. Каган немедленно ринулся на юг. Гонцы, прибывавшие оттуда, вскоре подтвердили – Финне Фолквалд высадился в Сассексе, саксы, обращенные в аварских литов, восстали немедленно, и наконец Этельберт Кентский, поддавшись всеобщему порыву и уговорам родственных ютов, так же примкнул к восстанию. Вся территория южнее Темзы и восточнее Кайр-Венты (Винчестера) была потеряна, а Лондиний осажден. Взвесив все за и против, Баян немедленно снял осаду Камбодуна и бросился на юг. Он отступал по большой старой римской дороге, Лондиниумскому тракту, которое уже потеряло свое старое название саксонцы называли его дорогой сыновей Венты - им и в голову не могло прийти что огромные камни её основания сложены человеческими руками, они считали что она сложена мифическими великанами ветлингами. Дорога широкой лентой пересекала дремучие леса южнее Трента, где Баян справедливо опасался возможного нападения Кумалавида, у холма Хой-хилл кумбрийская конница Гваллога атаковала арьергард отступающего войска и вырубив отряд бриттской пехоты отбила пленников захваченных в своем королевстве. Баян был в неудобной позиции, густой лес, засады и засеки сковывали действия его конницы однако Кулманавид не решился на большое сражение. Авары спешили по тракту в Каэр-Лундейн, так как знали что осаждающее Лондиний войско фризов, саксов и ютов также двинулось им на встречу. Целью обоих было занять важный перекресток дорог у Дуролипона, где старый римский тракт пересекала идущая вдоль Уза от залива Уош в верховья Темзы дорога Икнейлд( её прорубал уже ставший историей вождь мидлендских англов Икен). Этот перекресток имел стратегическое значение, в частности он перекрывал возможность Баяну получить в быстрое время подкрепления с запада, в свою очередь давал возможность восставшим получить её с побережья, Баян лишался доступа к поселениям англов южнее Уоша заставляя обеспокоится за их лояльность. Здесь, на Узе, произошла последняя большая битва Баяна с германцами. Аваро-бритты дальновидно не дав себя связать боем с северянами успели вовремя форсировать реку и выбрать удобную позицию. Англы Саффолка и Норфолка, как самые ненадежные были поставлены в центре в первой линии, по бокам встала уэльская союзная пехота. Фланги составили отряды кавалерии, общий порядок подперла река, переправы через которую были заблаговременно разрушенны, тем самым Баян Педрагон хотел внушить своему войску решительность момента и невозможность мыслей об отступлении. Германцы как всегда предпочли решительное наступление, саксы были поставлены в центр, их подкрепили наемные контингенты с континента, юты Этельберта и Уайта составили правый фланг, Финне со своими фризами взял на себя левый фланг. И снова преимущества аварской организации и тактики одержали верх над неистовством варваров. Германцы решительной атакой обрушились по всей линии, и как и следовало ожидать самое слабое место - центр, составленный из англов, не выдержал и опрокинулся. Англы попытались найти спасения в Узе, за ними устремились саксы устроив на мелководье бедфордского брода резню и тут конные бритто-аварские отряды сомкнули фланги. Окруженные саксы были в свою очередь прижаты к реке однако сопротивлялись до последнего. Разромленный Этельред, ценной гибели всей своей дружинны смог оторваться от погони и скрыться в замках Кента. Фризы Финне отступили в лучшем порядке в лес Вилстед, отбиливсе атаки и были отпущены на почетных условиях с клятвой никогда не появляться в Британии. Саксы и юты взятые в плен, взбунтовавшиеся лаэты, вырезались практически подчистую – раненых и всех взрослых мужчин убивали, женщины и дети взятые в лагеря и мятежных поселках должны были пойти на продажу в Аквитанию – в обмен на новых племенных жеребцов. Саксонское население после этой резни в юго-восточной крае заметно убыло в числе. В Лондинии Баян посадил на кол знатных заложников, взятых в войско перед началом северного похода.

Весной 577 года Фенн Фолквалд покинул Британию. Еще осенью Баян послал посольство с богатыми дарами в Австразию, рассчитывая на поддержку Брунгильды. И хотя власть Брунгильды в Австразии была не велика, но восточно-франкская знать, рассматривая фризов как давнего и лютого врага и опасаясь его усиления, легко поддалась на призыв Баяна. Под угрозой франкского вторжения фризы ушли из Британии защищать собственную землю. Теперь Баян приступил к методичному завоеванию Сассекса и Кента. Одна за другой пали бурги Этельреда, и сам он с супругой и приближенными вынужден был бежать в Галлию. Этельберт, не задержавшись у франков, проследовал в Италию, где Берта и ее муж нашли теплый прием у Германа Младшего. От них пошел известный впоследствии римский сенаторский род, уже никак не связанный с историей Британии.

СИГ господствовал на равнине Кейнета – авары, поняв что германцы, пока будут в заметном числе, никогда не смирятся с подчиненным положением, уничтожали их напрочь, отдельные деревни переселялись на новые места.

Жалкие остатки саксонского населения были расселены мелкими группами по всей Логрии и быстро ассимилировались. Кент и Сассекс снова стали британскими.

Следующий, 578 год Баян употребил на укрепление своего государства. Опустошенные земли на юге раздавались военнопоселенцам, призываемым из Камбрии (Уэльса). Вербовались и обучались новые воины. Край постепенно оживал – но уже как британский.

А меж тем на севере Кулманавид наводил пошатнувшийся было порядок. Первый удар был нанесен по давнему и лютому врагу Кулманавида – Ридерху Щедрому, королю Стратклайда. Ранее, еще во время войны Кулманавида с Баяном он организовал на севере коалицию Стратклайда и Далриады. Осложнения Кулманавида в борьбе с властителем Юга послужила сигналом – Ридерх атаковал континентальную часть Мэнского королевства (Галвидел), король Далриады Айдан, попытался высадиться на Мэне и захватить столицу Кулманавида. Вовремя вернувшийся с юга сын Кулманавида Конан с флотом сумел разбить скотов, отец же нанес поражение Стратклайду снова загнав его в укрепления и теснины Лоуленда. Решающие перемены произошли в Кумбрии. Сильнейшим здесь оказался теперь король Северного Регеда Уирен, потомок знаменитой сестры Артура Морганы, ему Кулманавид препоручил завершить умиротворение восточных склонов Пеннин. Не теряя времени, Уирен двинулся в Эбраук, столицу которого, древний римский Эборак, в котором некогда был провозглашен цезарем Константин Великий. После чего немедленно постриг в монахи юного сына покойного Передира, Гурганта, и объявил королем Эбраука своего старшего сына Оуэйна. Местная знать, уже не надеявшаяся выстоять самостоятельно, не сопротивлялась. Гваллог Элметский получил несколько южных районов Эбраука.

Меж тем как на юге Баян уничтожал Кент, планомерно обложив его бурги и осаждал засевших на Инис Уайт ютов, в Эбораке летом 577 съехались все вассалы Кулманавида – король Северного Регеда Уирен, его сын новый король Эвраука Оуэйн, тесть Уирена Ллуд король Лотиана, король Южного Регеда Лливах, король Элмета Гваллог , от Берниции был молодой и обещающий себя показать в будущем принц Этельрик. Во главе них был сам Кулманавид и к нему прибыли послы Баяна, властитель Севера искал пусть и временного мира - он планировал большую кампанию в Ирландии, Баяну также был нужен мир, он как воздух требовался молодой и все еще необжитой Логрии. В августе 577 года, через год после Камулодунской осады, он был заключен.

В год 578 от Рождества Христова аваро-британское королевство Логрия завершило фазу своего формирования, в основном сложившись в своих естественных границах, в коих затем и оставалось в течении почти двух последующих столетий. На юге и юго-востоке Логрию ограничивало Иктийское море до прошлого года здесь были густонаселенные земли различных групп саксов, англов, ютов, а также франков и фризов. В основном они селились у побережья, в Сассексе, достаточно плотно был населен Кент, когда то век назад германские федераты объединившись с пришельцами из Заморья уничтожали местных бриттов с особой тщательностью, теперь отраженное все повторилось – области Сассекса и Кента обратились в пустыню, уничтожению не поверглись только не участвовавшие в восстании франки. Год спустя Побережье и Кент стараниями Баяна населялось поселенцами из Камбрии, также решено было переселить сюда небольшие группы колонистов из Ирландии. Однако до востановления хозяйства и былого богатства края римской эпохи было еще очень далеко. Севернее, вплоть до долины Темзы, от её устья и до западного Келемиона растилались обширные леса, саксонцы называли их просто одним большим «Вельд», опушки населяли небольшие племена эскингов, годхельмингов, теттингов, воккингов, басингов и соннингов с общим прозванием Сутер-ге. Они старались держаться подальше от своих саксонских соплеменников и даже построили лет десять назад оборонительный ров на границе с Кентом. В волнениях прошлого года они не приняли участия, постаравшись остаться в стороне, и за это были оставлены в прежнем состоянии и управлении собственных вождей, с обязанностью выставлять отдельное федератское войско. Земли Лундейна, по северному берегу Темзы, засселялись новые камбрийские поселенцы на освобожденных от срединных саксов участках, также участвовавших в восстании, здесь также сумела сохраниться часть древнего кельтского населения. Они сменялись Колуном, или на саксонский манер Эссексом, большинство местных «старых» саксов, признав власть Баяна Пендрагона над собой, сохранили прежнее лаетское состояние и теперь в качестве федератов должны были снова служить королям Логрии охраняя Берег. На северо-востоке от побережья, от Колуна до залива Уош раскинулись обширные болотистые леса с крайне редким населением. Местное смешанное англо-бриттское население маленьких и бедных селений южного и северного Гирве без сопротивления признало власть Логрии над собой. Живущие ближе к побережью английские племена норфолк и саффолк, признавая власть бретвальда Баяна, имели собственных свеонских королей и управление. Далее к северу, была отделенная обширными болотами залива Уош и реки Или граница с англами Линдси, небольшим и не играющим до последних времен заметной роли королевством. Здесь она выходила на поросшие густыми лесами берега Трента, границей с кельтским Элметом. Край Известняковых холмов(Калхвиннед) еще сохранил свое кельтское население. Однако английские поселенцы имели здесь уже устоявшуюся традицию, разрушив почти век назад королевство Лерион, различные рода южных и средних англов, иклинги, спалдинги и свеодоры большей частью вытеснили из пространства от болот залива Уош рубежей Линдисваре до среднего течения Трента. Местность назвалась Марка, так как первоначально сложилась как пограничная область Линдсиваре. После разгрома понесенного англами от Баяна в 573-74 годах, заметная часть южных англов, по примеру чилтернских саксов предпочла подчиниться новому повелителю Британии, сохранив свои наделы. Другая часть отступила в труднодоступные болота на границе с Линдси и на побережье Узленда, затаившись до времени. На запад северная граница выходила в окрестности римского города Летоцетум на границе с союзным Пенгверном и шла мимо холмов Эджхилл на юг вдоль с границей союзного Гвента. После печальной битвы у Дирхема и гибели короля Кери Киндидана и короля Бадана Фирнвайла, а затем битвы у Корина, земли Кайр-Кери и Кайр-Бадана вошли в державу Баяна. Устье Хаврена с городом Глевумом вошло в королевство Эргинг и Гвент, более того на известном совещании в Глевуме Мейриг ап Карадок как известно стал против призвания авар, впоследствии хоть и оставаясь верным принятому общему решению и не выказывая враждебности всегда оставался насторожен к новым пришельцам. Эту часть королевства, вплоть до границы Гластенинга, за исключением местности вокруг Аква-Солис и побережья также покрывали густые леса, саксонцы называли его Великим лесом. Земли здесь были густо заселенны кельтами, лишь в недавние времена испытавшими ужасы иностранных вторжений. Здесь также располагались приносящие немалый доход в римские времена соляные промыслы и серебряные рудники. Далее рубежи Логрии шли вдоль думнонской границы выводя к морю несколько западнее Белого острова.

Авары пришедшие на остров жили в нескольких лагеря-рингах расположенных главным образом расположенных в западной части королевства. Самый большой был в Сорбиодуне, здесь располагалась основная ставка-столица королей Логрии. Несколько меньшие лагеря были в Венте и Дуролипоне, самом восточном, еще один лагерь был расположен несколько севернее саксонского Оксфорда. С ними также жила та часть бритской знати и воинов, что вошла в их отряды кавалерии и приняла их обычаи. Местами хозяйственной деятельности авар служили более или менее открытые пространства, пригодные для скотоводства и коневодства, главным образом уилтширская равнина, солсбери плантс, где содержались королевские племенные табуны. Также на таких территория выдавались аваро-бритским всадникам пригодные наделы для непосредственного прокормления, помимо солсбери-уилтширской равнины, это были земли Натанлуга, южного Келемиона и восточного Гвиннтуика, так и не ставшего Хемпширом, луга долины Темзы в Беркшире и Оксфордшире, холмы Эджхилл севернее и верховья Уза. Несмотря на то что непосредственный прокорм и обеспечение самым необходимым возлагалось на получивших наделы непосредственоо, они продолжали сковываться жесткой дисциплиной и должны были проживать с семьями только на территории лагеря(правда с течением времени «отпуска» всё более возрастали, так что в итоге воин должен был находится в лагере лишь два месяца своеобразного «аръербана» в году). Всё военное снаряжение, лошади и всё необходимое для войны получалось и хранилось централизовано. Разрушив англосаксонскую гегемонию на острове и частично впитав в себя их остатки, новообразованное королевство во многом заимствовали их систему отношений, так как римские к этому моменту практически исчезли, а кельтские племенные уже не отвечали потребностям централизованного государства. Так сложившуюся прослойку аваров и бриттской знати кавалерии - «всаднического дворянства» - можно определить как тэнов, с аллодо-боквельдным земельным держанием. Далее ниже стояли свободные бриттские общинные «свободные люди» и англосаксонские землевладельцы-лаеты, достаточно зажиточные чтобы на собственные средства иметь военное снаряжение. Они в некоей мере также получали государственную дотацию, саксонцы по старинному статуту лаетов, и бритты некий дополнительный земельный пай. Соответственно бритты формировали восстановленную с постримских времен полупрофессиональную милицию «гивессорум», англосаксы – федератские отряды, оба представляли из себя достаточно хорошо вооруженную «фирдообразную» линейную пехоту. Легковооруженные отряды составляли старые кельтские племенные ополчения, из рядовых общинников – керлов. На низшей ступени стоял широко распространенные в романо-британском обществе рабы – тролы.

[Гера]

Таким образом Логрия конца VI века представляла из себя весьма неоднородное, многонациональное, местами не избавившееся от племенных пережитков королевство. Например кельты Келемиона и кельты Калхвинеда еще не вполне считали себя единым народом. С двумя пантеонами языческих богов помимо распространяющегося христианства. Население было крайне немногочисленно для такой территории, демографические ресурсы соседней Камбрии ограничены, так как вызывалось прежде всего ирландским демографическим давлением и бриттскими беженцами. На 400 год население Британии оценочно составляло не более 1- 1,2 миллионов человек, в то время как в Галлии до 4,5 - 5 миллионов, за два нелегких века оно опустилось до не более 800 тысяч человек, в то же время средневековая Англия без всяческого переизбытка могла вмещать до 4 миллионов человек, о чем свидетельствуют обширные на данный момент девственные леса, пустоши и брошенные земли.

Англосаксы несмотря на повсеместное усмирение, требовали к себе постоянного пристального внимания. Активную агрессивную политику продолжал Мэн, неспокойно было на ирландском побережье. Аваро-бритты не имели своего сильного флота, который был также слаб и у камбрийских союзников, из-за чего приходиться привлекать ирландские контингенты, что также чревато.

В конце лета 578 года принц Константин безуспешно осаждает твердыню ютов Витваре Витгарабириг на Инис Уайт, для чего пришлось просить помощи бретонцев. Из-за по прежнему малой опытности в осаде серьезных укреплений замок взять не удалось и остров был временно покинут. В следующий раз помощь армориканцев, придеться покупать какими либо обязательствами. Или наконец попытаться создать свой флот практически с нуля, что молодое бедное государство почти не может себе позволить. В дополнение учащаются морские набеги саксов, остров Таннет превращен ими в укрепленное пиратское гнездо, где скопились изгнанные из своих потерянных королевств изгнанники, они получают постоянную подпитку с континента. Набегам подвергается даже Эссекс, где эти отчаянные головорезы не делают различия для своих саксонских соплеменников, вверх по Темзе они не могут пробиться только благодаря фризским поселенцам-федератам, засевшим в устье реки. Английские бандиты Узленда с болот залива Уош, совершают разбои малыми группами и снова скрываются в топях. В Линдси, бывшем во все время спокойным патриархальным местом достаточно мирного сосуществования потомков ассимилированных бриттов, англо-алеманского федератского гарнизона и поселенцев Винты, начались волнения. Туда отступили многие не смирившиеся с поражением англы Мидленда, сюда также перебежали непримиримые кланы хвике из Эссекса, кроме того высадились несколько новых отрядов из Саксонии. Если первоначально, Линдсиваре поспешило в начале 575 года заключить с Баяном мир и признать его претензии на некое номинальное господство, то уже в конце 578 года власть в Линдси захватил представитель иклингов принц Креода.

Захвативший власть в Линдсиваре король Креода на первых порах воздерживался от прямой враждебности, опасаясь вызвать против себя карательные меры. Вместо этого он укреплял свою власть подчиняя местную знать, многочисленные рода отступивших сюда иммигрантов и различные засевшие в болотах вокруг залива Уош отряды. Из Ютландии призывались новые дружины соотечественников, также он заключил зимой 579 года союз с королем Дейры Эллой. Объектом своей первоначальной атаки он выбрал Элмет, с началом 579 года на его примыкающих к Тренту территориях возобновляется перманентная набеговая война и на первых порах у Гваллога достает собственных сил сдерживать англов.

На другом северном берегу Хамбера Дейра скована не менее активными действиями нового короля Эвраука Оуэйна, вместе с Гвалоггом они строят достаточно сильный речной флот для патрулирования и предотвращения английских ударов. На крайнем севере, у Оркад, активизировались военные действия между местными саксами и Бриде ап Маелгуном, первым верховным королем пиктов. Лишь на границе с Берникией, связанной договором с Кулманавидом, продолжалось шаткое затишье. Впрочем обе стороны понимали его быстротечность. После решительных побед брито-аварского оружия на Юге и восстановления славы былого королевства Логрия, всех бриттов в том числе и на севере, охватывало необычайное воодушевление, казалось еще немного и ненавистные англосаксонцы будут сброшены в море. И, на первый взгляд, для этого в землях Кумбрии вот уже как три года сложился как никогда сильный союз во главе с находящимся в зените своего могущества Инис Манау. Утигерн «Худышка из Манау» почти двадцать лет создавал под своим сюзеренитетом могущественный союз, и в первую очеред он мог располагать первейшим своим вассалом, Северным Регедом короля Уирена. К изгнанию англов под его знаменами готовы были собраться его сын, и зять Кулманавида, король Эвраука, Оуэйн, его младшие братья Ллеу и Араун, владетели Северного Солуэя, его кузен Лливарх, король Южного Регеда. А также владетель Гододина Моргант Бринейхский, король Элмета Гваллог Всадник, короли северного и южного Пеннина Сауил и Динод также могли присоедениться к ним, вынуждаемые к дружбе с Манау как военной силой, так и опасениями перед англами и растущим могуществом Логрии.

Однако в планы Кулманавида вовсе не входило окончательно изгонять германцев из Британии. Более того их постоянная угроза бритским королевствам была нужна ему качестве единственной зримой альтернативы его гегемонии, для сплочения этих разнородных королевств под своей властью. Правда с некоторых пор появилась третья сила, новая «опора Британии» в течении быстрого времени добившаяся того что и не снилось поколениям – Логрия. Однако эта сила требовала одного – всеобъемлющего подчинения унитарному государству, вплоть до лишения этими удельными феодалами своих суверенных королевских прав, в отличие от Кулманавида не посягавшиего на внутренние дела своих вассалов, что делало для всех этих обуреваемых собственными амбициями королей подчинение перед аварской Логрией неприемлемым. Более того, Кулманавид, в возможном будущем новом противостоянии с Логрией расчитывал найти в германских оплотах на Побережье сильного союзника, или по крайней мере столкнуть германцев и Логрию лбами. В октябре 579 года он заключает в Аргойд Луфейне тайное мирное соглашение с королями Берниции, своим зятем Теодориком и его братьями Фриутвальдом и Этельриком, чуть позже к нему присоединяется старый Элла Дейрский. Нельзя сказать что среди германцев Британских островов хотя бы в какой то момент их истории наблюдались моменты общего единства и присутствовала бы какая либо координация, наоборот, действуя разрозненно, они часто сталкивались в кровопролитных спорах. Однако, как писал Ненний, ученик Эльводуга, «два германца всегда договорятся ограбить бритта»: в скором времени, после соответствующего перемирия между Эврауком и Дейрой, в мае 580 года свои набеги на Элмет свернул и Креода Иклинг. Сам Кулманавид задумал для себя новое поле деятельности, встретив мощное препятствие в одной части своей сферы, в Британии, он задумал наверстать в другой, обернувшись к противоположной стороне – Ирландии. Однако для начала следовало обезопасить тылы, необходимо покончить с угрозой исходящей от Ридерха Алт Клуитского. Уже в конце 577 года Кулманавид вернувшись из Элмета нанес Ридерху решительное поражение выбив его из Галвидела, однако затем, связанный Эвраукским соглашением с Баяном, не мог открыто напасть на Алт Клуит. Вместо этого, для начала он настроил против своего кузена владетеля селговов Нуда, который при помощи Арауна Солуэйского уже в течении 579 года совершил несколько набегов на прилегающие земли, после чего родственники однако замирились. Не более сложно оказалось возбудить на нападение осенью 579 года на соседнее королевство известного своим вероломством узурпатора Гододина Морганта Бринейхского. С большим трудом при помощи Клидно Дин-Эйдинского Ридерху удалось оттеснить Морганта. Весной 580 года, как только истаял снег в горах, на долины Лоуленда обрушились, выжигая всё живое, берницийские англы,оправившийся Моргант снова перешел в наступление - Алт Клуит истекал кровью. И тут наконец вмешалась последняя надежда, Логрия, в ультимативной форме, собирая войска на правобережье Трента, Баян потребовал пропустить свое войско через Элмет и Эбраук для наказания Морганта и войны с англами. Одновременно, собранный было для повторной кампании у Инис Уайт, бритоно-камбрийский флот появился у берегов Галвидела. И Кулманавид пошел на попятную: англы нагруженные добычей вернулись на восточное побережье, Моргант вернул всё захваченное приграничье и снова клятвенно обязался не нарушать мира. Более того, Баян деятельно кинулся создавать оплот своего влияния на Севере, в первую очередь через посредство короля Рина Гвиннедского он уже с 578 года вел переговоры с его братом, Бриде ап Маэлгуном, верховным пиктским королем. В его планах было создание альянса Алт Клуита – Пиктавии – Гвиннеда для противодействия гегемонии Мэна – Северного Регеда, что было делом не одного года. И тут напоследок, уже после установления перемирия, в сентябре 580 года, последний и самый пожалуй чувствительный удар нанес недавний союзник Аэдин мак Габран. Традиция , следуя Колумбану, передает его крестника благодетельным и добронравным повелителем, совершенно очевидно это было нет так, Аэдин всю жизнь провел в набегах на соседей, король-воин никогда не упускал случая поживиться за чужой счет. Возможно также что до него дошли какие то сведения о переговорах между северными пиктами и стратклайдцами и он нанес упреждающий удар. Видя ослабленный и окруженный врагами Алт Клуит, в октябре 580 года, он внезапной атакой повторяет успех почти 10летней давности, разграбив сжигает его столицу и оплот Дан Британн. Нашествие 580 года, надолго вывело Стратклайд из строя, возможно оно было подорвано в тот момент бесповоротно и объясняет стремительное его падение в 600х годах под ударами северных англов.

Заканчивающий все приготовления к ирландскому походу Кулманавид в результате набега Айдана получил еще один, сверх ожидаемый, подарок. Айдан своим нападением повязал Дал Раиду с планами Мэна и оказался скован в Атриме, дискретитировав себя в глазах Уи Нейлов, оказавшись невольным союзником Кулманавида в глазах соседей.

[Гера]

Теперь обратимся к ирландским делам. Ирландия VI - VII веков показывает пеструю этническую картину, процессы складывания общеирландской народности в зачаточном состоянии, более того еще продолжают жить и здравствовать, пусть и подчиненные и оттесненные на перифирию, аборигенные племена неясного пракельтского происхождения. В различных частях страны существовали племенные союзы, между тем как в иных областях верховной власти (с весьма расплывчатыми полномочиями) над подобными племенами достигала та или иная господствующая династия, обращавшая их в данников. В VI и VII веках происходило усиление одних династий и упадок других, однако определить территориальные границы их владений очень сложно. Старые племенные группы продолжали существовать, зачастую упорно цепляясь за бедные болотистые земли и горные склоны, а также в изолированных местностях, отрезанных от владений их ближайших родичей. На севере улады, вероятнее всего, представляли собой воинскую касту латенских кельтов из Британии, захватившую верховную власть над туземными племенами. Коннахты и лагены в свою очередь, возможно, были военными захватчиками сходного типа, но иного происхождения. Северную часть Ульстера графство Лондондери и берега реки Банн населяли многочисленные и воинственные племена круитни, ирландских пиктов, уже в довольно раннее время выделившиеся из пиктов Калидонии. В Мунстере картина более туманна. Основное население Манстера составляли племена эринов, по видимому, они со своими вассалами деси имели сравнительно недавнее гальское происхождение. В отличие от Тары, окутанной языческой аурой, Кашель был твердыней христианства, возможно, с самого момента его провозглашения столицей Мунстера: Эоганахты заверяли, что он был «открыт» их предком Корком в IV веке благодаря ниспосланному свыше видению; само его название (caisel) является заимствованным латинским словом castella, обозначавшим укрепления, которые Феодосии воздвиг в Уэльсе и Западной Англии для защиты от ирландских набегов.

Манстер с почти безраздельным господством Эоганахтов, впрочем как и вся Половина Муга, нас интересует мало, так как даже по островным ирландским меркам, была более тихой патриархальной странной с устоявшейся системой отношений. Укрепившись пограничными королевствами Осрайго, Уи Файльги и Уи Хеннселайг от натиска бурь Севера, лагенский Лейстер также жил в сравнительном покое. Вместе с тем Половина Муга более всего сообщалась с Южной Британией и Камбрией при посредничестве населяющих обои берега пролива Святого Георгия ирландцев-десси и Уи Леатайн.

На северной Половине Конна, и в особенности Ульстере, ни своей ни чужой крови издавна никогда не жалели. Война всех против всех всегда была здесь привычным и почти постоянным состоянием. Почти 150 лет назад как пала легендарная и эпическая Эмайн Маха древних уладов. Толпы диких варваров из Коннахта, потомков знаменитого Ниала «Девять Заложников», затопили срединные земли заняв древнюю святую Тару. Здесь они основали могущественные и великие королевства Южных и Северных Уи Нейллов. На Севере правили короли Кенел Конайл, владетели неприступного Донегола, время от времени один из них являлся верховным королем Тары. Кенелл Конайл распространял свою власть на зависимое королевство Кенел Эогайн, а также на менее значительные королевства Уи Нейллов на севере и взимал дань с подчиненных племенных королевств наиболее значительными из которых были Кианнахты и Айргиаллы«разрушители Эмайн Махи». Двумя великими динасиями Южных Уи Нейлов были контролирующие Миде и претендующие на титул "короли Уснеха" Кланн Холмайн Мар( «Дети Колмана Старшего») и восточнее их короли Бреге из дома Сил Аэдо Слане( «Семя Аэда из Слане»), с первыми союзничали несколько меньшие коннахтские королевства Уи Мане/Тетба и Уи Карльпре продвигающие экспансию в юго-западном направлении, со вторым васальные королевства Ардгалл и Аоэгайре. Также следует отметить Уи Маэлсехлайн на озере Лох-Эннел и контролирующих заметную часть Коннахта королевства Брефне. Тяжелую борьбу на границе против постоянной экспансии династов Уи Нейллов вели оплоты лагенов Уи Файльги, обескровленные они уступали место на лимесе другому лагенскому королевству Уи Хенсселайг. Жалкие остатки уладов оказались прижаты к побережью восточного Ульстера(графства Арма, Лаут и Атрим). В 5-6 веках основную тяжесть обороны остатков ульстерской пятины от коннахтцев взяли на себя круитни. У уладов политическое устройство отличалось своеобразием, так как королевская власть не принадлежала одной господствующей династии, а разделялась между королями Дал Фиатах из восточной части графства Даун, Дал Арайде из графства Антрим и Уи Эхах Кобо из западной части графства Даун. Тем не менее почти всегда доминирующие положение среди них занимали владетели Дал Фиатах. Необычным было и положение королевства Дал Риады, ирландская часть которых находилась в гленах Антрима, меж тем как его короли жили в своих аргайлских колониях. Чуть меньше на общем фоне выделялось пограничное королевство Конайлли Муиртемне в Лауте.

Северных и Южных Уи Нейллов можно рассматривать как довольно сплоченные политические единицы, представители которых попеременно носили номинальное звание верховного короля Тары, символически связывавшее воедино эту династию, которая никогда не проявляла своего единства вполне отчетливо, кроме тех случаев, когда угроза исходила со стороны их потомственных врагов, уладов или лагенов. Время от времени какой либо особенно усилившийся верховный король Тары вводил в действие древнее правило «боромы» - собирание иногда символической но всегда унизительной дани со всех королевств и племен четырех пятин Ирландии, причем объезд должен был происходить по часовой стрелке. В том числе оно например включало, что каждый принимающий верховного короля, или близкого родственника им уполномоченного, владетель должен предоставить гостю в постель свою жену на каждую ночь его нахождения у него. И почти всегда каждое племя или королевство сопротивлялось этому отчаянно, на грани возможного.

Последним таким великим королем Тары был Диармайт сын Кербелла, выдвинувшись при неясных обстоятельствах, он захватил престол верховного короля Тары в 544 году. Происходя по видимому из васального королевства Айргиаллы и имея по всем правилам «дебфинне» околонулевые шансы на избранией верховным королем, он был несомненно выдающимся человеком. Христианская традиция по каким то причинам дает ему негативную оценку и склонна замалчивать его деяния, скорее всего это исходит также из позиции Колумбана и его панегирика Адомнана. Известно, Диармайт не сошелся со святым отцом-основателем во взглядах на переписывания святых писаний. Легенда говорит что святой Колум Килле(Колумбан) взял на какое то время у святого Финниана книгу для ознакомления, и начал её тайно переписывать. Верховный король Тары Диармайт высказал осуждение этому поступку несанкционированного копирайта. Колумбан, принадлежащий дому Кенелл Конайл, был настолько разгневан, что побудил своих двоюродных братьев: Ниннида, сына Дауи, и Айнмере, сына Сетны, из Кенел Конайлл — заключить союз с Форггусом и Домналлом из Кенел Эогайн и Аэдом, сыном Эху Тирмхарны, королем Коннахта, и сойтись с Диармайтом в битве при Кул Древне. Сражение протекало в местности у подножия Бенбулбена чуть выше колумбовской церкви в Друмклиффе. Это нанесло сильнейший удар по авторитету и силе Диармайта, в итоге способствовало его падению. В следующем 562 году после Кул Древне он потерпел поражение от Аэда, сына Бренанна, из Тетбы при Кул Уинсен. В 563 году он уже не участвовал в решительной победе северных Уи Нейллов при Мойн Дайри Лотайр над круитни , котрые потеряли господство над Лондондери и отступили за Банн(последнее в истории Ирландии сражение на колесницах). В 565году он был убит высшим королем Ульстера из племени круитни Аэдом Черным, сыном Суибне. Наследника он после себя не оставил, его сын Колман Старший был убит витязем-круитни Дибслойтом в бою за десять лет до этого.

Диармайт был последним сакральным, языческим королем Ирландии, явственно становится заметен упадок языческой сакральной королевской власти в Таре, по видимому серьезно падает статусность, оно положило начало периоду замешательства и раздоров внутри аристократии Уи Нейллов, так как пути различных ветвей этой династии стали все больше расходиться.

В борьбу за верховную гегемонию вступают сразу несколько участников: победители под Кул Древном Форггус и Домналл, сыновья Муйрхертаха, сына Эрк; Баэтан, сын Ниннида; Баэтан, сын Муйрхертаха; Эохайд, сын Домналла из Кенел Эогайн; и наконец Аэд, сын Айнмере.

То количество конкурентов, интенсивно борющихся с друг другом, и частота с которой они сменились за следующие двадцать лет, а также то что не один из этих королей Тары не упоминается в «Видении Конна» указывает на серьезный политический кризис и разлад среди потомков Ниала «Девять заложников». В этих условиях улады, на время стряхнув с себя зависимость от коннахтцев, получили шанс – стремительно восходила звезда владетеля Дал Фиатах, Байтана, сына Карелла.

Мы не располагаем сведениями о дате рождения Байтана, сына Кайрелла, ни временем становления его королем Дал Фиатах. По видимому, в скором времени после этого он подчиняет небольшое королевство эринов Уи Эхах Арда. Дал Фиатах усиливают экспансию, в особенности на северо-запад к озеру Лох-Нейл, отрезая южных круитни Уи Эхах Кобо от основного массива их племенного расселения, а также на север в Атрим, угрожая далраидским владениям. В 572 году он, оттеснив от верховной власти род Дал Арайде, становиться верховным королем Ульстера, с конфедерацией круитни, после разгрома десятилетие назад у Мойн Дайри Лотайр по прежнему деморализованных и теперь признавших его верховную власть, также заключается общий военный союз. Консолидация ульстерских королевств не могла остаться незамеченной для Уи Нейлов. По инициативе святого Колум Келе-Колумбана, в Друим Кете на недавно очищенных от круитни землях, состоялся верховный собор, на который помимо церковных иерархов были приглашены и некоторые политические лидеры. Целью Колумбана было установление военно-политического союза между лидером северных Уи Нейллов и двоюродным братом Колумбана Аэдом, сыном Айнмере, и королем Дал Раиды, личным ставленником святого отца Айданом, сыном Габрана. Союз был разумеется направлен против возрастающего влияния Байтана мак Кайрелла. Также одним из решений собора в Друим Кете стало знаменитое изгнание из Ирландии филидов(думаю, представлять их не нужно), важного инструмента языческой традиции и потому представляющего серьезную конкуренцию Церкви в распространении своего влияния на острове. Показательно, что Байтан, сын Кайрелла, по понятным причинам не участвовавший в соборе, предоставил вместе с соседней Дал Арайде филидам политическое убежище, как затем делали и все прочие ульстерские владетели. Традиция сказительства соответственно всегда выражала в последующем благожелательное отношение к правителям уладов, иногда совершенно чрезмерно прославляющая их. Фольклорные традиции пятины получили серьезный импульс, во многом благодаря этому сложился знаменитый Уладский цикл, прославляющий прошлое и настоящее этого народа, зачастую преувеличивая его значение, который в реальности оттесненный от своих культовых центров и прижатый к морю, пусть и несломленный, боролся только за свое существование. Байтану также досталась в награду своя доля славы от поэтов, одна из поэм изображала его могущественным владыкой ri Erenn ocus Alban, принимающим в своей резиденции в Атриме дань с Коннахта, Мунстера, Ская и Мэна. Чего разумеется, даже достигнув многого на самом деле, никогда не происходило.

В реальности на соборе в Друим Кете между Дал Раидой и «верховным королем» Тары было заключено соглашение. Стороны сошлись на том, что ирландская часть королевства подчиняется верховному королю и поставляет ему войска, но альбанское(шотландское) королевство получает независимость и принимает лишь обязательство служить верхов¬ному королю при необходимости своим флотом. Однако тут имелись некоторые технические особенности – договор подразумевал подчинение именно «верховному королю Тары», но Аэд Айнмере им действительности не был являясь лишь одним из претендентов. Тару в тот момент прочно контролировал его еще один двоюродный брат и конкурент Баэтан, сын Ниннида. И потому Айдин мак Габран, признавая лишь одного из претендентов на престол, мог в любой момент уклониться от его исполнения под благовидным предлогом. Обе стороны накапливали силы и искали могущественных союзников.

Жители Ульстера издавна проявляли интерес к острову Мэн, между ними и Инис Манау поддерживались оживленные связи. Оба владетеля: Байтан мак Кайрелл и Утигерн Кулманавид внимательно присматривались к друг другу, и потому, готовясь к действиям на Западе, первым пунктом куда владетель Мэна отправил посольство был Дал Флатах. Дополнительным пунктом сближения были также одинаковые взгляды в отношении Дал Раиды. В июле 580 года в крепости Ноклейд в Южном Атриме был заключён союз между Ульстером и Инис Манау, стороны намеревались весной следующего 581 года развернуть боевые действия против пограничных владений и вассалов Уи Нейллов. По видимому, почувствовав что то, и также оказавшись в нелицеприятном положении после нападения на Алт Клуит, Айдин мак Габран посчитал себя свободным от соглашения в Друим Кете, обоснованно полагая что одной из первых целей атаки новых союзников могут стать его глены в Атриме, он поспешил выразить лояльность Кулманавиду.

С наступлением весны союзники начали действовать. Флот Кулманавида появился у побережья залива Лох-Фойл. Помимо собственного флота и дружины, мэнских и галвиделских отрядов, его поддерживали контингенты из обоих Регедов и Северного Пеннина, берницийских англов и нанятых при их посредничестве отряды саксов из Линдси, после перемирия Клидно с Гваллогом оказавшиеся временно не удел. Дома на Инис Манау на всякий случай был оставлен сын Конан с собственной дружиной и ополчением, в случае осложнений со Стратклайдом ему должны были помочь контингенты дядьев из Солуэя. Войско Кулманавида разорило весь полуостров Инишоуэн и затем всё северное побережье Донегола, выжигая на день пути вглубь земли Кенелл Эогайн и Кенел Конайл. В мелких разрозненных стычках ирландцы неизменно рассеивались, пиратам удалось застать владетелей Уи Нейлл врасплох, это был первый подобный пиратский рейд на побережье Ирландии.

Во многом ирландцы до сих придерживались архаичных методов войны, буквально только что, в 561 году, упоминается последняя битва с участием боевых колесниц. Военного сословия как такового еще не сложилось (пашут в принципе даже короли), большинство «войн» сводиться к угону скота, другая часть «войн» всего на всего походы верховных королей с дружиной по собиранию дани, причем многие могущественные племена почитали за честь когда дань с них собирали силой. Точно так же, как знат¬ные ирландцы посещали своих несвободных клиентов между новым годом и масленицей, прерогативу высших королей составляло право объез¬жать вассальные туаты и развлекаться за счет низших королей. Тем не менее не стоит, несмотря на некоторое организационное отставание, ирландцев недооценивать – контакты с Альбой были весьма развиты, всё происходящее там не упускалось из виду. Ирландцы совершали эффективные набеги на бритто-романов, ирландская Дал Раида успешно противоборствовала с пикто-кельтской воинской силой. Уладские контингенты Дал Арайдов прекрасно показали себя в кампании против берницийских англов под Дун Гуайре(Бамборо) в 590 году, в 603 году дружины северных Уи Нейллов были при Дегсастане - один из принцев Кайрпре убил брата короля Берники. Через двадцать лет, в важнейшем сражении 7 века истории Ирландии, у Маг Рот ополчения Уи Нейллов нанесли тяжелое поражение объединенным силам Дал Раиды и ульстерского короля.

Когда Аэд Айнмере собрал войска Кенелл Конайл, нападающие с добычей уже отплыли восточнее, попутно разорив земли племени Уи мак кайртинн и разбив в сражении короля местной федерации Уи макк уайс Куану. Тем временем в Глен Риге нанес удар Байтан Кайрелл, поддержанный отрядами принца Кенева из Южного Регеда и Донада Дуннодинга, разбив ополчения Айртира. Два этих поражения были очень болезненны для Айргиаллы, еще два-три последовательных удара и федерация «заложников» была бы повержена. Улады ликовали, снова видя лучах заката спустя два века унижений, оплаканные валы Эмайн – встав на самый порог исполнения завета многих поколений предков, в конце 581 года верховный король Ульстера Байтан, сын Кайрелла, умер.

[Гера]

Наступление застопорилось. Несмотря на то что их противники в тот момент еще ничего не могли предпринять, Кулманавид в конце года разбил у устья Банна общую флотилию северных Уи Нейлов, Южные же еще не успели отреагировать на новую угрозу: Аэд Слане был занят укреплением своей недавней власти в Бреге, а Байтан мак Ниннеда только начал собирать вокруг себя лояльные отряды. В стане союзников же начались беспорядки – восстали Дал Арайды, прославленный воин, убийца Диармайта, Аэд Черный, сын Суибне, не захотел подчиняться племяннику Байтана, молодому Демману, занявшему трон Дал Фиатах. Кулманавид со своим войском зазимовал в Дун-Литглассе и помог Демману, к слову не отличающегося выдающимися способностями, отбить нападение на столицу уладов. Однако в течение зимы восстание ширилось, к Аэду Черному почти сразу переметнулись далраидцы Айдана мак Габрана, боявшегося скорого своего поглощения, помощь обещали федераты-айргиаллы заручившиеся поддержкой Кенел Эогайн. Однако многоопытный Кулманавид привык действовать на опережение: сначала он в конце зимы по снегу внезапно напал и разбил в Маг Лине восставших, затем с началом навигации наконец сошелся в морском бою с флотом Дал Раиды, лишь немногим уступавшим ему. В сражении при острове Рийн Сеймне Айдин мак Габран потерпел поражение и был вынужден здесь же принести двойную клятву верности Кулманавиду и Демману как верховному королю Ульстера. По видимому, в сражении он принужден был сдаться в плен, так или иначе стан союзников еще более усилился. Далее Кулманавид также не медлил, объединенными силами союзников выступив навстречу медленно двигающимся войскам Аэда мак Айнмере, собирающего отряды айргиаллской федерации. В мае 582 года, битве у Логхалле, союзники не теряя времени обрушились на станы ирландцев. На рассвете, скрытно подтянувшись за ночь, не дожидаясь торжественных построений, распевания боевых песен и ритуальных вызовов на поединки. Битва довольно быстро приняла характер побоища, был убит лидер северных Кенелл Конайл, Аэд Айнмере и принц Маэл Умай, внук Муйрхертаха из рода Эрк. Королевства Уи Макк Уайс и Айртира пали, улады вернули себе Арму – федерация «заложников» Айргиаллы, этот могучий инструмент влияния Уи Нейллов на северо-востоке, гибла на глазах.

Не останавливаясь на этом, в конце года союзный флот во главе с Конаном снова обрушился на владения северных Уи Нейллов в Донеголе, предварительно снова разбив ирландский флот у Кинтайра, после чего ирландцы уже не дерзали сражаться в море. Сам Кулманавид кратковременно на полгода вернулся на Мэн, инспектируя дела в своих владениях и улаживая споры среди своих вассалов. Так был погашен в зародыше возникший было конфликт между Дал Раидой и Гододином. Одной из причин выезда Кулманавида было вторжение логрийского отряда в Линдси. В военном плане он оказался неудачен, основную часть войска составляла кельтская пехота, войско испытывало постоянную проблему со снабжением, англосаксы прятали запасы и скрывались в лесах и болотах, нападая на отделившиеся группы логрийцев, таким образом зимой начала 583 года Клидно вытеснил захватчиков из своего королевства. Однако тут же послал посольство ко двору Баяна в Сорбиодуне, признавая себя вассалом авар, и Баян удовлетворился в целом выполненной задачей политического подчинения последнего англосаксонского королевства Британии( Дейра фактически признала таковую от Кулманавида по договору в Аргойд Луфейне три года назад).

Помимо улаживания текущих проблем и дел государства Кулманавид дополнительно набирал новые отряды для кампании в Ирландии, его эмиссары посетили даже континент. Задумывавшийся два года назад поход на Ирландию первоначально видился владетелем Инис Манау как широкий набег в поисках добычи и по возможности установления вассалитета над какими либо прибрежными гленами в областях независимых от крупных королевств(например области круитни или на побережье еще только находящейся в фазе становления Бреги). Однако та сравнительная легкость и достаточно впечатляющие успехи заставили мэнцев подумать и о более глубоком проникновении во внутренние районы северо-восточной Ирландии.

Для этого были наняты дополнительные отряды германцев, главном образом из тех что остался не у дел в Британии. Еще в прошлом году был заключен союз с Оркадами, тем самым спасшим от разорения северные области Пиктавии, так как в отличии от реала Айдин мак Габран не смог привести свой флот в поддержку Бриде ап Майлгуна и оркнейцев уже некому было остановить.

Слава повелителя Ирландского Моря широко распространилась и по самой Ирландии, на него обратили свой взор и извечные враги Уи Нейллов лагены, был заключен договор с королевствами Уи Файльги и Уи Хеннселайг, тайные переговоры с уладами и Кулманавидом вели племена кианнахтов и Уи Туиртри.

Настала также пора и распределить между союзниками доли. Верховным королем Ульстера всеми признавался владетель Дал Фиатах Демман, ничем себя особенно не проявлявший и потому всех устраивающий. В первую очередь самого Кулманавида в сущности возведшего того на престол и продолжающего держать короля уладов под плотной «опекой». Не обиженны были и конкурирующие Дал Арайды, чей сменившийся глава, Шиахна сын Баэтана, вовремя понял какую сторону надо держать. Племена круитни вернули себе значительную часть земель западнее Банна в Дерри и признавали над собой сюзеренитет Инис Манау, тоже сделало южное Уи Эхах Кобо. Саксонскому фирду, из числа германцев желающих остаться на новой земле, были даны бывшие земли Уи Макк Кайртринн по южному берегу Лох-Фой. Улады, помимо закрепленного Дауна, возвращали себе бывшие земли королевства Айртир, долину Глен Риге, развалины древней Эмайн Махи и всю восточную Арму. За исключением небольшого Конайли Муиртемне под протекторатом Дал Флатах, весь Лаут, который впрочем только еще предстояло завоевать, признавался за Инис Манау.

Весной 583 года Худышка из Манау вернулся в Дун-Литглассе. План дальнейшей кампании предусматривал наступление по всему фронту. Сначала нужно было продвинуться западнее Армы и разбить основные силы Уи Нейллов, затем закончив уничтожение разваливающейся Айргиаллы, к союзникам по расчетам присоединились бы Уи Туиртри и ополчения кианнахтов, в том числе Фир Арда Кианахта, продолжающие до сих пор сопротивление Уи Нейллам Ноута. Далее следовало обратить основные усилия на Брегу, королевство Аэдо Слане, сына Диармайта. Помешать созданию им централизованной Бреги и в зависимости от обстоятельств продвинуться на равнину Мите, приближаясь к Таре и оттесняя Уи Нейллов от побережья. Отторгнуть от Уи Нейллов конгломерат племенных королевств кианнахтов(что уже удалось), гайленга, луигни и слайтне, созданных длинной заградительной цепью от Ат Клиата(дублинского залива) до восточного Кавана еще Кормаком, и уничтожить клиентские королевства Ардгалл, Ноут и Лоэгайре. Этому так же должны были содействовать лагенцы, Уи Хеннселайг подняли восстание против верховных королей Тары и весной разбили посланный против них карательный отряд Кумаскаха, сына убитого в прошлом году Аэда Айнмере у Дун Болг. Уи Файльги должны были в свою очередь сковывать коннахтские отряды Уи Шиахны и Уи Кайльпре. На север был направлен основной флот и вместе с ним отряды германцев, желающих обосноваться на данных им землях – держа в напряжении северных Уи Нейллов, они должны были удержать их от активных действий.

К войне также готовились и объединившиеся перед серьезной опасностью многочисленные Уи Нейллы, их династы и септы, их союзники, клиенты, вассалы и данники. Настало время забыть о вражде между потомками Диармайта и старыми родами Ниала «Девять Заложников», до того недолюбливавших выскочек. С большой по меркам Ирландии 9тысячной армией в восточную Арму вошел верховный король Тары Байтан сын Ниннеды, другую в Таре остался формировать лидер клана Фолламайн Колман Младший.

Обычные войны привлекали гораздо меньшие отряды противников, не больше нескольких сотен человек с каждой стороны. Большие всеобщие ополчения вполне могли иметь место, однако лишь в случаях активных переселений и межэтнических столкновений в борьбе за места расселения, например в эпоху нашествия коннахтов из северозападных областей Острова и периода разрушения Эмайн Махи. Также подобное могло происходить в периоды противостояния пятин в лице их ri coicid, верховных королей.

В обычных условиях небольшой относительно хорошо вооруженной дружины в несколько десятков человек было достаточно для решения пограничных конфликтов или корректировки иерархии отношений туата. В среднем один король(ri) имел дружину в 50, максимум 100 воинов, что считалось нормальной практикой для Северной Европы. Например в уэссекском кодексе Инэ 680х годов определяется «армия»(here) в качестве любого вооруженного отряда, численностью более чем 35 человек. Одна из ярчайших поэм Анейрина, описывает нам оборону кельтов Картрайта от саксов, где защитников ровно 363. События «Финнсбургской битвы» саги о Беовульфе, показывают ключевую роль воинского отряда ютов Хингиса в 60 воинов. В заключение можно вспомнить популярный в Скандинавии карательный метод сожжения мятежного ярла вместе с его дружиной в их же собственном доме, учитывая что в даже самом внушительном «длинном дворце» больше 60-90 воинов поместиться не может. В Ирландии, в целом действовали общие закономерности Северной Европы, члены одной близкородственной группы были объединены в семью/клан fhinte, и дом dearbhfhinte в более широком случае от одного предка до четвертого поколения. В случае какой то серьезной угрозы одному члену dearbhfhinte, все другие в большинстве эпизодов всегда выступают сообща, так как изменение социального статуса одного из её членов автоматически сказывалось и на остальных, что характерно для жестких родовых систем. Таким образом, если дело не касалось банальной кражи скота у соседей, в поход выступали 4-5 ri, объединяя дружины до 400-500 воинов. Помимо этого ирландские высшие короли практиковали некое подобие всеобщей воинской обязанности среди клиентских королевств и вассальных племен, отрывок из поэмы 7 века нам сообщает условия такой службы: «сроком три раза по две недели раз в каждые три года... Военная служба не лежит на них в славное процветающее весеннее время. И осенью, когда собирают урожай. Треть всей добычи для них, что завоевана их оружием, где бы ни настигла их тяжелая рана или беда».

Готовясь к боевым действиям и собирая большую армию, Уи Нейллы отдавали себе отчет о возможностях её снабжения. Решено было прибегнуть к чрезвычайному сбору «боромы», основываясь на праве верховных королей «всея Ирландии и Тары» для сбора скота и средств, для этого в Коннахт и Мунстер были разосланы послания, в Лейстер же, не преминув еще раз унизить номинально вассальную пятину, были направлены небольшие отряды. Родственный Коннахт не только дал просимое но и послал отдельные отряды, Мунстер вел переговоры, выжидая, сводя к чисто символической помощи. Лейстер восстал уже зимой, первыми это сделали Уи Хеннселйг, отказавшись выплачивать дань. Верховный король Тары послал сына своего убитого в прошлогодней битве двоюродного брата Аэда Айнмере, Курмасхака – силы обоих сторон были примерно равны, начались переговоры между ним и предводителем лагенов Эху. Наконец сын лагенского правителя Брандуб предложил, когда коннахты потребовали себе продовольствие, спрятаться в корзинах с едой и, проникнув во вражеский лагерь, неожиданно атаковать. План был реализован удачно, Курмасхак и его отряд были вырезаны лагенами при Дун Болг и тем самым положили начало кампании 583 года. С окончанием весенних полевых работ, армия Уи Нейллов, начала неспешно приближаться к границам уладов, непрестанно впитывая новые отряды. Кулманавид узнав о размере противостоящих войск, решил задержать отправку флота на северное побережье, и стянув все возможные силы в кулак ждать на рубежах уладской пятины, не углубляясь на недавно завоеванную и местами все еще враждебную территорию, здесь на Глен Риге. Он располагал чуть более восемью тысячами бойцов, полторы тысячи составляли его собственные силы, чуть более тысячи предоставили с прошлого года кумбрийские союзники, основную массу составляли берницийские англы, наемные саксы и юты – почти четыре тысяч, по тысяче выставили улады и круитни.

В начале июня 583 года на равнине рядом с древней крепостью Дейнс-Каст армии наконец расположились напротив друг друга. С права налево, от берега Кашера встали круитни, затем мэнцы, основу позиции Кулманавида, её центр, составил неустрашимая и более менее единая стена щитов германского фирда, слева расположились улады, и наконец фланг составили британские союзники и далриадцы. Напротив, без всякой на внешний взгляд системы, встало ирландское воинство – обоим сторонам были чужды излишние тактические премудрости, только усложняющие управление столь разнородными по составу армиями. До полудня они, стоя в двух полетах стрелы друг от друга, разогревали свой боевой пыл воинственными песнями, вызывали друг друга на поединки – ни одна из сторон не могла решиться начать первой. Затем разогревшиеся кельты, презрев смерть, устремились в атаку друг на друга. Протекавшая с большим ожесточением около четырех часов с перерывами до сумерек она в целом не дала решительной победы ни одной из сторон. Однако ирландцы понесли заметно большие потери и наступлением ночи принялись отходить, утром следующего дня Кулманавид, посадив как можно больше воинов на лошадей(они не были ни для кого новинкой, но на них не сражались) догнал тылы уставших ирландцев на горе Фьюз и убил многих из них, окончательно закрепив свой успех. На сторону союзников тот же час перешли северные и южные кианнахты и некоторые колеблющиеся айргиаллские септы, такие как Уи Туиртри. Баэтан, сын Ниннида, раненный у горы Фьюз, укрылся в Таре, где и скончался под самый Брон Трограйн. Пользуясь растерянностью в стане потомков Ниала, Кулманавид устремился на юг в долину Бойна. Флот с половиной германцев выступил на север, многие из них намеревались обосноваться здесь и основали на побережье Лох-Фой англосаксонское королевство Вайсваре первым кенигом которого стал Куда из рода иклингов. Первым в области Мите пал Ардгалл, затем Кулманавид переправился через Бойн и разрушил Ноут, закрепив таким образом за собой побережье и устье Бойна. Южнее, в Килдаре в наступление перешли союзные лагены, разбив Аэда из Слане в бою у холма Аллен. Среди правящих династов Уи Нейллов, несмотря на общий настрой продолжать столь катастрофичную войну, появляется мнение о необходимости заключить с пришельцами перемирие, лидером этой партии является Колман Младший, сын Диармайта Великого. В последних неделях лета армия braithirse(букв. братство, часто союз), получив подкрепление из Лейстера, переходит в наступление на Тару, ирландское ополчение встречает их у некрополей Бруга на Бойне. На этот раз армия Кулманавида заметно превосходила противника, ирландцы, заняв позицию у Бруга на Бойне, отдали инициативу и действовали нерешительно, благодаря этому к союзному войску без помех присоединились Аэд Рон, сын Катала, из Уи Файльги, и Эху, сын Кормака, приведший отряды Уи Хеннселайг, Уи Байррхе и Уи Гаррхон – в результате Кулманавид развернул почти двенадцать тысяч воинов против восьми тысяч Аэдо Слане, сына Диармайта. В столь же прямом столкновении, что и у Дейнс Каст, Кулманавиду хватило лишь численного превосходства против малоопытных второочередных войск к тому же подавленных предыдущими поражениями, священные руины не помогли Уи Нейллам, ополчения были разбиты и Аэдо Слане бежал в Тетбу. Через четыре дня после кончины Бэтана, сына Ниннида, и в день Брон Трограйн-Лугнасад, Кулманавид был омыт в котле с похлебкой из конины - филиды выкрикнули имя нового верховного короля пяти пятин Ирландии. Вскоре на сепаратные переговоры согласился Колман Младший, с Уи Нейлами устанавливалось перемирие, Кулманавид отпускает бриттские и берницийские отряды в Британию.

Король Инис Манау, владетель Галвидела, владетель Лаута и Мите, сюзерен и протектор Кумбрийского союза и Ульстера, верховный король Ирландии Утигир мап Горион, «Шило из Манау» недолго пребывал на вершине своего могущества. Видимо истинными были слова «завещания Моранна», не может быть Правда правителя, fir flathemon, захватившего власть с помощью иноземных войск, извне, flaith congbale co slogaib anechtair, долговечной на земле Айриш – она слаба и мимолетна. Через четыре месяца, в конце 583года, Кулманавид умирает. Практически сразу держава распадается, новый король Инис Манау призывает мэнцев и галвиделцев на родину для защиты от поднявшего голову Ридерха АлтКлуитского и ожидающегося нападения нарушившего присягу короля Дал Риады Айдана. Айдан мак Габран попутался захватить остров в 585 году, но неудачно, однако в это же время мир нарушили Берника и Дейра, Конану пришлось помогать Регеду с которым он сохранил традиционный союз. Король Дал Арайде, предприимчивый и воинственный Феахно мак Баэтан, посчитав со смертью сюзерена себя свободным от обязательств, сместил слабовольного Деммана и короновал себя в Краэб Тулхе королем Ульстера. В скором времени он собрал вокруг себя всю ирландскую часть распавшейся державы Кулманавида, отразил контрнаступление Уи Нейллов и короновался верховным королем Тары, на этом престоле удержался целых 11 лет и был вознагражден в истории внесением своего имени в список «Видения Конна». Неплохо себя чувствовали и ирландские саксы, всерьез обосновавшиеся на побережье Дерри, в 586 году они осаждали твердыню северных Уи Нейллов Айлех. В 592 вместе с ютами с Уайта вели войну против туата Уи Энехглайсс, и через два года разграбили побережье Силл Мхантайн и Сил Эладайг. Через 18 лет они в союзе с оркнейцами снова повторили осаду Айлеха и разорили священное инагурационное место Кенел Эогайн Тулах Ок. Дорого в последствии встало потомкам Колмана Младшего соглашательство с захватчиками, дом Кайл Фолламайн Мар постепенно терял свое значение. Роковую роль здесь сыграло тяжелое поражение понесенное у крепости Рат-Имгайн в 598 году от лагенов Уи Файльги, атакующие были опрокинуты, прижаты к Алленскому болоту и почти все уничтожены. Пользуясь временной слабостью родственного королевства, Аэд Слане, терпя неудачи в борьбе за Брегу, начал возмещать их за счет приобретений в Западном Мите. В течении 7 века, оттеснив другие коннахтские королевства, Сил Аэдо Слане захватил ведущие позиции в этой центральной части Ирландии.

Оставшиеся верными умершему великому вождю дружинники Кул-Манавида вывезли его тело из Тары, и похоронили его на побережье Ирландского моря в Лауте. Могила Кулманавида, Сairn-Culv, дала название укреплению и затем столице возникшего здесь камбрийского королевства. В 585 году здесь высадились войска владыки Гвиннеда Рина ап Маэлгуна Высокого, стремившегося захватить остатки наследия Кулманавида. Вместе с гвиннедцами сюда пришли их союзники из Логрии, Баян послал небольшой кавалерийский отряд в шесть сотен. Бритты, признав Феахно Дал Арайдского, помогли отразить ему нападения Уи Нейллов и основали в прибрежных землях Лаута и Ноута, в нижнем течении Бойна собственное владения. После смерти Рина Высокого, королевский трон здесь занимали представители небольшого камбрийского королевства Мейрион – первым королем стал Дивнуал мап Гвидно, затем в 620х он перешел к королю Глиуисинга Мейригу и его потомкам. Отсюда камбрийцы совместно с логрийцами совершали походы в глубинные области Ирландии, так в первые годы они подчининили своей гегемонии местные племенные септы кианнахтов, гайленга, слайтне и луигни. Довольно малочисленные колонисты из Британии, действуя обычно всегда в союзе с уладами, аваробриттские всадники успешно воевали с Уи Нейлами, совершая свои набеги вплоть до Слайго и долины Шеннона. Также они играли ключевую роль в крушении растущего могущества Уи Дунлайнге в центральном Лейстере.

Восемь тысяч километров, от Орхона до Шеннона, одна пятая окружности Земли… и, как сказал классик, этот мир уже никогда не будет прежним.

В начале 580х Баян занимается восстановлением королевства и привлечением поселенцев, обильно расходуя захваченные у саксов трофеи и содержимое сундуков их бывших королей. Из голых разрушенных стен восстанавливалась призванная быть новой столицей твердыня Сарум, называемая также на римский манер Сорбиодуном. Восстанавливаются и другие города королевства, древние крепости, дороги и мосты через реки, снова открываются промыслы и рудники. Валиться и отжигается лес, засеваются нови и оживают запущенные пашни. Всем аварским всадникам нарезаны угодья, где они могут поселять переселенческие общины кельтов, гвиделлов, аллтудов и саксонских пленных. Баян Первый Пендрагон был достаточно велик чтобы принять на вооружение последнее веяние моды – увековечивание своего имени созданием свода законов, «Баянова правда» была сформирована в середине 580-х годов, и в целом начала действовать с последнем десятилетии 6 века. Систематизировав на манер четких и ясных позднеримских кодексов, за основу был взят старобритский племенной свод законов Дивнуала Моэлмуна Старого, на него наложены не вступающие в противоречие аварские и саксонские племенные установления. За основу товарно-денежных отношений там также выступал скот, в основном молочные коровы. Были четко определены правовые статусы и порядок землевладения родовой общины «кимуд», соседской общины «марки», внеобщинных «хуторян» аллтудов, племенной знати в лице ухелуров(«благородных») и вождей-мехдейнров. Устанавливались четкие годовые квоты налогообложения(коровами) размежеванных округов-кантрефов, а также килх-порядок их взимания. Прописаны четкие размеры штрафов за те или иные правонарушения, вергельда за убийство, сархада за иное причинение ущерба, камулуру за то или иное оскорбление чести и достоинства. Устанавливался ясный порядок суда и его процедуры, ответсвенность за лжесвидетельство, защита обвиняемого-гуртунг и ценность показаний его участников, «цена чести»-галанас, определяющийся размером имущества.

Помимо интенсивного государственного строительства происходили изменения и на границах. В первой половине 580 годов, озабоченная внутренними проблемами, Логрия старалась держаться во внешних отношениях сдержанной позиции. Так Баян удовлетворился на первых порах довольно номинальной зависимостью еще сохранившихся на побережьях германских королевств. В 579 году верховную власть Баяна признали племенные вожди восточных англов. В 582 году подчинен без крови Линдси, в 584 году совершенна экспедиция на Риохад(Таннет) и разбойное гнездо уничтожено. В начале 586 года власть Логрии после трех кампаний(579, 583 и 585гг) окончательно признали Витваре, обязуясь платить дань и патрулировать Иктийское море от франкских, фризских и вестготских пиратов.

На Севере происходили стремительные изменения. После смерти Кулманавида его держава стремительно развалилась, наследник Инис Манау Конан оказался вынужден ограничиться обороной собственного хартленда и Галвидела. Ирландские владения его отца при поддержке логрийских всадников захватили в 585 году гвиннедцы. В землях Коэла теперь властовал самый могущественный из былых вассалов Уриен сын Кинварха, получив весьма заслужено прозвание Бык-Защитник. Организованная им Лига Тринадцати королей достаточно эффективно сдерживала активизировавшихся было после смерти верховного сюзерена германские Дейру и Бернику, в 586-88 годах им удается вытеснить кельтов из долины Тиса, соединив свои рубежи. В Дейре, по смерти конце 587 года короля Эллы, знатью был приглашен один из братьев-королей Берниции Этельрик, взяв под опеку трехлетнего младенца Эдвина, сына Эллы. Близкие Эдвина, опасаясь честолюбивого и властного сына Этельрика Этельфита, вывезли через год четырехлетного мальчика ко двору нового короля Гвиннеда Иаго мап Рина, а затем в Сорбиодун, где тот по бриттскому обычаю был признан приемным сыном Баяна и воспитывался далее. Тем временем еще севернее, после смерти в 584 году в бою при Киркине первого Великого короля Пиктавии Бриде, доминирование здесь захватывает необычайно возвысившийся Айдан мак Габран. Скоттский флот Дал Раиды снова самый мощный по эту сторону Придайн. Более того, будучи женат на дочери Бриде он выдвигает на его трон законного наследника и своего сына Гартната, и разворачивает в 586 году наступление на независимые пиктские южные племена. Далее он подчиняет своей воле Западные острова и ослабевшие в последние десятилетия Оркнеи - усилившийся во второй половине 6 века климатический минимум делает почти не пригодным для жизни эти северные острова, хозяйство здесь терпит полный упадок и ведет к гибели по существу первого и самого северного саксонского королевства Британии – пытаясь какое то время выжить за счет активизировавшихся набегов на не менее страдающих от холодов пиктов, они в большинстве покидают Оркады(в реальности они по видимо эвакуировались на побережье Гододина основав саксонский Данбар, здесь же они уходят к своим собратьям в Ирландию). Успехи короля Дал Риады дают ему возможность оспаривать у Уриена Регедского роль Столпа Севера. Однако у Баяна нет оснований поддерживать его в этом. Во первых сложившийся новый морской дракон не менее опасен и Гвиннеду, во вторых он не менее угрожает и бриттскому влиянию в Ирландии. Также сложен оставался вопрос вокруг Алт Клуита. По смерти Кулманавида, едва оправившийся Ридерх начинает войну с мэнцами за Галвидел и в течении 580х ему все же удается с большим трудом выбить Конана. Также намечается потепление отношений с Регедом, в то же время заклятые враги стратклайдцев пикты, гонимые климатическими изменениями, всё сильнее давят на северные рубежи, в чём им фактически потворствует фактический сюзерен Айдин мак Габран. Однако главная опасность как всегда нависает с востока, не имея серьезных успехов на других фронтах англы совершают здесь достаточно сильные удары по нагорьям Годдеу, также берницийцы приступают к захвату восточного Гододина. Всё это заставляет пойти Ридерха на военно-политический союз с Уриеном Регедским, готовящим как и реале большую кампанию с целью сбросить англосаксов в море.

1 марта 589 года умер святой Давид Меневийский, архиепископ и святитель Британии, один из основоположников бриттской церкви и наиболее почитаемых в народе. Уход из жизни этого важнейшего из сторонников Баяна на Острове, и фактически проводника его политики в Камбрии, не могло не сказаться в худшую сторону. У следующего местоблюстителя островной церкви святого Тейло уже не хватало той нужной харизмы и влияния Давида. Сразу же заметно заволновалась Камбрия, установившийся ранее было на какое то время мир между различным мелкими валлискими королевствами оказался нарушен, Брихейниог напал на Глиуисинг, Кередигион напал на Дивед, в ослабевшем после смерти Рина Высокого Гвиннеде также начались раздоры. В скором временив череде этих конфликтов выделился владетель Поуиса Кинан, также начавший совершать на своих соседей набеги, будучи серьезно религиозным правителем, он совершает с подачи клириков в середине 590х нападение на Брихейниог, где по прежнему сильна друидская партия, и который притесняет христианский Глиуисинг. Поначалу Логрия не препятствует происходящему, так как прислушивается к благосклонной позиции духовенства. Однако в скором временя действия Кинана оказываются поразительно успешны, он практически сходу подчиняет Брихейниог и уже угрожает осиротевшему после смерти Мейрига Глиуисингу, останавливаемый до поры только увещеваниями монахов. Будучи объединенным со своим братом Иаго, владетелем богатейшей и стратегически важнейшей области Пенгверн они представляли уже довольно опасную силу – обещая в скором времени вывести Камбрию из под опеки Аварской Британии. К ним также мог присоединиться Киндруин Синий, обиженный на думнонийцев за Гластенинг и король Пика Сауил. Получив сведения о тайных переговорах с Поуисом Кинвайла Глоуиского, посчитавшего со смертью святейшего гаранта архиепископа Давида, себя частично свободным от моральных обязательств данных в Кайр Гурикон - Баян понял что нужно действовать. Однако прямой акт против Кинана и Селива был решительно невозможен, это могло серьезно повредить Гвиру Баяна, Правде Короля, как мудрейшего и достойнейшего наследника Пендрагона и защитника всех бриттов Острова Могущества. Если любое кельтское королевство могло запросто напасть на соседа без всяких причин, то первый же подобный шаг со стороны авар вызовет подозрения – «они такие же, как саксонцы!», что для малочисленных авар было подобно смерти. Еще не наступило того сращивания, кровной связности двух народов, что несомненно произойдет через одно-два поколения, - пока же за немногим вычетом, для бриттов такие же веаласы-чужаки, которые взяли себе лучшие удоби, устанавливают везде свои порядки и разъезжают на своих скакунах по этой древней земле с таким надменным непроницаемым видом будто её завоевали, выгнав одних незваных гостей не посадили ли мы себе на шею хомут новых господ? - могли вопросить внезапно очнувшиеся от хмельного угара побед жители Придайн. Следовало поступить умнее, нужно было спровоцировать камбрийцев. Тем временем пришел 590 год и он обещал быть не менее грозным. Германская угроза никуда не исчезла, новые корабли ютов, англов и саксов продолжали прибывать и теперь среди многих их вождей, на этот раз действующих более целеустремленно и сообща, созрел общий план нападения – нареченный впоследствии последним саксонским приливом. Поначалу неспокойно стало у восточных англов, между ними не было прежнего единства времен Вуфы, каждый племенной вождь и владетель тянул одеяло на себя, одни начали совершать нападения на бриттское пограничье, другие держали сторону Логрии, развернулась настоящая гражданская война к которой оказалось приковано аварское влияние. А между тем смотреть нужно было совершенно не туда. В 590 году Лига Тринадцати Королей Уриена Быка-Защитника наконец пришла в движение. В горной долинах Аргойд Лувейна происходят битвы с неясным исходом, германцы дерутся отчаянней и их несколько больше, гибнет их король Хусса. Уриенд добивается некоторых успехов и выходит на побережье осадив Бамборо и Линдисфарн. Однако тут он оказался лишен ирландских контингентов, Феахно мак Баэтан не приходит на Восток занятый удержанием Тары. Северные бритты отходят и добивается лишь незначительных пограничных приобретений. А в итоге англы из за гибели Хуссы только усиливаются - Берника и Дейра объединенны Этельфритом, сыном Этельрика. В скором времени он снова развивает наступление на северо-западном направлении в долине Туида.

В конце 590 восстал Линдси, главную роль тут сыграли пришлые и вернувшиеся из Ирландии наемники Кулманавида, они взбаламутили местную и так неспокойную обстановку большого лагеря для перемещенных лиц. Креода был свергнут и укрылся в глуши, а новые вожди повели германцев на кельтов. На юге за Проливом франки начали новую войну с бретонцами, несмотря на одержанные успехи Баян оказывается лишен помощи бретонских флотилий и даже некоторой части думнонских отрядов.

Однако он не бездействует, Баян поручает одному из вождей англов, племяннику Вуфы Редвальду, навести порядок у норфолк и саффолк на восточной границе и остановить тамошние морские набеги, что ему в течении 591-93 годов с аварской помощью удается сделать.

В конце лета 591 года полчища англосаксов вторгаются в Калхвинед. Уже достаточно знакомые с аварской тактикой и осознавая огромное преимущество логрийцев в конном бою они избегают генерального сражения, действуют несколькими сравнительном алыми отрядами, применяясь на местности используют тактику засад и внезапных налетов. Им даже удается разбить заметный отряд бриттов у Баннавента и сжечь этот город, однако авары все таки уничтожают несколько таких отрядов и вытеснив англосаксов сами вторгаются в Линдсиваре. Боевые действия теперь не прекращаются и зимой, саксы с не меньшим энтузиазмом партизанят, аварская конница вязнет в снегу и лишается маневра, логрийцы терпят недостаток всего необходимого и грабят население – которое в отличие молодежи отморозков прошлого лета теперь берется за мечи поголовно. Логрийцы вынуждены с потерями оставить Линдси и весной 592 года новая англосаксонская армия опять вторгается на кельтские земли. Однако на сей раз полководцам Баяна удается втянуть германцев в генеральное сражение и уничтожить их армию под Каэр-Леиром(Лестер). 592 год - сильная чума в Камбрии и западных кантрефах королевства Логрия, заставляет заметно умерить далекоидущие кровожадные планы, в поездке по наиболее страдающим от поветрия западным областям умирает в Каэр-Бадуме(Бат) наследник принц Константин(по другим сведениям он погиб от несчастного случая на охоте). 593 год Большой карательный поход и придание Линдсиваре огню и мечу, формально не участвовавший в войне Креода хоть и не казнен, но в темнице Баяна в качестве почетного пленника. Королевство по сути ликвидировано – и туда назначен наместник-тудун, толпы германцев бегут обратно за море Удд(Северное) или в Нортумбрию. 594 году умирает Уриен, по любым версиям дедушка совсем старый и даже без злодейской руки долго бы еще не прожил. Смута в Регеде и гражданская война между наследниками: старшим сыном и королем Каэр-Браук(Эвраук) Оуайном, официальным наследником Уриена третим сыном Риваллоном, не менее амбициозным Пасгеном, поддержанным солуэйскими дядьями Арауном и Ллеу, младшим сыном Уриена Рином(считающимся в РИ преемником Оуайна после его гибели в 597 году, а также в последствии святым и крестителем Нортумбрии) и королем Динодом Дунотингским. Меж тем англы Этельфрита наступают и в 594-96 фактически уничтожили Гододин, уцелел лишь Дин Эйдин, сателлит Алт Клуита. В 595-598 Объединенная Нортумбрия почти полностью занимает Годдеу между двумя Стенами, Южно-Шотландскую возвышеность, Алт Клуит сжался до долины Клайда и Дамбартона, Северный Регед также потерял почти всё за Стеной. Мэнцы под шумок отбили часть Галвидела.

Начало 598 года, старый Баян умирает, момент нестабильности, престлонаследие всегда скользский момент любого государства, и такого разнородного в особенности. Партии три: югур Кох - аварская старая аристократия с альтернативным аварским кандидатом, совсем малолетний сын «Константина Калхвинедского» поддерживаемый вестимо калхвинедцами во главе с дядей младенца Испуисом и частично аварским офицерством, и последняя кандидатура зятя Баяна Бледрика, поддерживаемой думнонийском партией и возможно также частью баяновой команды.

Теперь перенесемся ненадолго на Восток, через враждебное седое море Удд в край суровых воителей и извилистых берегов покрытых густыми лесами. Уже около двадцати лет, как авары перекрыли германцам путь в Заморье. Более того, под кельтским давлением произошел некоторый отток германцев обратно, в частности вернулись в Ютландию и Шлезвиг заметные роды потомков Теббы и Хота из средних англов. Корабли молодых витязей туда еще отправлялись - собратья-германцы там еще остались, признавшие правда власть старых хозяев Острова, и теперь вновь прибывающим нужно было либо идти под чужую руку или ждала их там славная песня щитов. Возможности переселенческой аграрной колонизации сократились гораздо заметнее. Естественно похолодание и увлажнение климата никуда не деваются, истощенные земли не могли кормить так как раньше, часты были наводнения и влажные летние месяцы и суровые зимы, росли болота – угроза голода заставляла многих бондов осознано плыть через Море под власть когуна веаласов. Голод не тетка, однако смирять германскую гордость не в характере саксов – они ищут другие фронты экспансии. В частности ударным темпами завершают ассимиляцию континентальных англов, усиливается напряжение на тюрингских и австразийских порубежьях(где они привычно получают по зубам), укрепляют частичный контроль над континентальными ютами и проникают на Альс – усиливаются столкновения с данами. У данов правит легендарный Хрольф, сын Хельги, по прозванию Жердинка – несомненно он был велик, в саги вообще абы кого попало не вписывают, собственно с его именем можно и связывать окончательное покорение Ютландии и формирование исторической Дании. Влияние его бесспорно распространялось на всю Фенноскандию, а слава его гремела по всем странам Севера. Тем не менее как всегда – не всё в порядке в датском королевстве. В дружине Хрольфа происходит в это время конфликт между «старой» и «новой дружиной», старики заметно разболтались, «новых» возглавляет Бьярки, заручившись поддержкой Хрольфа, тот начинает укреплять дисциплину. Лидера «стариков» Агнара отсылают на саксонский фронт, сам Хрольф с Бьярки и небольшой молодой дружиной из гаутов, наемных шведов и норман совершают ловкое нападение на владетеля Свитьода Адильса, временно захватив его столицу. Он не знает о том что между Агнаром, саксами и правителем Фюна Хьервардом заключено тайное соглашение против него. Агнар заручается поддержкой саксонцев и пользуясь благоприятным моментом возвращается и занимает столицу данов Лейдру, грабит и сжигает её. Украв дочь Хрольфа Скуд, он скрывается с частью старой дружины у саксов. Вернувшийся на пепелище Хрольф стремится наказать обидчика Агнара вместе с саксами, начиная против них большую войну. Сначала он выбивает Агнара с Альса, затем высаживается на побережье Сванса. Англо-саксонские кёниги оказывают ожесточенное сопротивление и вовсе не склонны выдавать Агнара, тем не менее погоня раз за разом всё ближе. Агнар ускользает к страндфризам, а в 597 году оказывается на острове Флегг при дворе короля южных англов Редвальда. Впрочем здесь они тоже долго не задерживаются, не ужившись с местными англами, Агнар переходит на службу к 14-ти летнему принцу Эдвину. По видимому Хрольф, скованный тяжелой войной с обиженным Адильсом и саксонцами, теряет на время беглецов из виду. Изгнанный принц Дейры обретается в то время при дворе аварских королей Логрии, получает от них лён и женится на дочери знатного бриттского рода Кинвелинов. Агнар занимает важное место в формировании отрядов, которые малолетний принц готовиться при содействии авар по совершеннолетию двинуть на узурпатора его наследства. После поражения понесенного объединенными силами Алт Клуита, Дал Риады и пиктов от северных англов Нортумбрии в битве при Рате, в Логрии стала очевидна необходимость вмешательства в борьбу на севере. Кумбрийцы были достаточно ослаблены и уже не представляли из себя силы времен Кулманавида и Уриена, уже шесть лет шла междуусобица между наследниками Регеда Овайном Браукским и Пасгеном с одной стороны и Элметом и Динодом с другой. С Овайном был заключен союз и началась подготовка к грандиозному наступлению на Север. В рамках него в 597 году был совершен поход на Элмет и Нортумбрию в ходе которого Элмет был присоединен к аваро-бриттскому королевству. К сожалению осуществлению дальнейших планов помешала зимой 598 года от Р.Х. смерть Баяна - до решения возникшего династического затруднения Логрии стало не до борьбы с северными англами. Бриттские королевства имеют богатый опыт династических конфликтов, авары также имели самые различные традиции наследования. Наиболее предпочтительными правами на престол обладал семилетний внук великого Баяна Пендрагона Баян Младший. Через свою мать он был связан с самой крупной партией бриттской знати королевства – «калхвинедской» во главе со своим дядей Испуисом. Однако были и те кто оспаривал. «Союзники» - другая, несколько меньшая партия знати группировалась вокруг самого серьезного союзника Логрии, думнонийцев во главе с зятем Баяна Бледриком, Бледрику также удалось договориться с заметной группой аварских командиров. Однако гораздо опаснее для маленького наследника было выступление старой аварской родовой знати и приверженцев старой степной веры во главе с югуром Кохом, их выступление заставило подавляющую часть племени заколебаться. В этих условиях Бледрик всё же решил пойти на попятную, он признал трон за Баяном «Внуком» в обмен на свое регенство при малолетнем государе. Объединившиеся силы нападают на сторонников югура, не давая им успеть собраться вместе, в июле 598 года они внезапно нападают на немногочисленный стан Коха у Холма Белой Лошади на Беркширских холмах и рассеивают бунтовщиков, Кох убит.

В тревожных днях наведения порядка и преследования шаманов, почти незамеченным для Сорбиодунского двора прошло прибытие в конце 598 года с Востока необычного посольства от народа от котором прежде слышали разве что из третьих рук и купцов – посланники не приносили даров, не просили помощи и не выказывали особого почтения требовали от народа кимри на первый взгляд какую то несуразицу – выдать им людей из числа приближенных принца Эдвина, находящегося на службе и под опекой короны Логрии. Признаться, Бледрик, который только едва сосредоточил в своих руках нити реальной власти, испытал чувство легкого недоумения, однако он совершенно очевидно понимал что он не может этого сделать – ведь если выдаст этих людей, он покажет слабость, - сегодня он сдал их, завтра выдаст Эдвина Нортумбрии, послезавтра уже никто не поручиться что следующим не будет он – достойно ли это истинного правителя? Посланцам данов было отказано в грубой форме, и вскоре этот эпизод был забыт. Королевство наконец преодолело временное неустроение, подавило возникшее было восстание спалдов в Эли и отправила небольшие отряды конницы в помощь бретонцам в войне с франками. Где то в конце 599 года аваро-бритты завершили присоединение Элмета, уничтожив крупную группу англосаксонцев вождя Беорма(не дали основать Бирмингем), вторгшихся по долине Трента и заставили сдаться в Эльфельде принца Керетика. Затем повилась возможность наконец восстановить аварскую гегемонию в Камбрии, в 599 году, камбрийская коалиция Кинана, Селива, Киндруина и Сауила все же решилась воспользоваться слабостью аварского протектора и вторглась в Южный Уэльс захватывая земли Глиуиссинга. В 600-602 годах в ходе двух последовательных кампаний был очищен Глиуиссинг, камбрийцам нанесено поражение, захвачена долина Хаврена-Северна, Пенгверн значительно сократился в размерах и оттеснен в верховья Хаврена(область Херефордшира) однако не был ликвидирован. С другой стороны Логрия поглотила королевство Пик, владетель которого, король Сауил, был убит в сражении при Ллангадоге в южном Уэльсе.

Тем временем в пустошах Годдеу ярость англов сокрушила последние преграды на пути к своему господству, в крупнейшем сражении со времен Ард-Дерида в битве при Дегсастане, войско Нортумбрии наголову разгромило объединенные силы берницийских принцев, сыновей Хуссы, скоттов и пиктов Айдана мак Габрана, в сражении пали два его последних сына. Необходимость вмешаться в северные дела стала самой настоятельной.

Британия на 600 год. Коричневым пунктиром - аварская Логрия. Синим - англская Нотумбрия.

[Georg]

Вернемся с туманного Альбиона в благословенное Средиземноморье.

Император Герман вернулся в столицу в мае 574 года. Город встретил императора восторженно. В Константинополе давно не устраивалось масштабных зрелищ, но теперь горожане были вознаграждены. Император проследовал по Мессе в триумфальном шествии на колеснице, в сопровождении тагм и богатой персидской добычи. Были проведены масштабные раздачи, на ипподроме давали гонки колесниц, представления актеров, травлю зверей – все то, чем император так давно не баловал столичную чернь. Но недаром. Радость от побед Германа была «весьма великая» - ведь такого «торжества над персами» не было со времен Диоклетиана и Галерия. В Константинополе уже привыкли к победам над германцами и прочими варварами, но теперь был повержен враг, доселе непобедимый, и даже внушавший страх империи. Ощущением праздника император хотел подчеркнуть значение победы, и вдохнуть новые надежды. В патриотических кругах царила эйфория, слова историка Агафия Миринейского «римлянам следует уверенно смотреть в будущее и не поддаваться страху в испытаниях» становились лозунгом.

Сам Агафий был представлен императору во время торжеств. Историк был под впечатлением – только что вернулся с востока его друг, купец и декурион Антиохии Феодор, который по новому пути через Баку, Каспий, Балхан и Хорезм проследовал в составе императорского посольства в Самарканд, а далее поехал с согдийским караваном Кабул, пересек Гиндукуш и побывал в Пенджабе. Под впечатлением его рассказов Агафий сочинил панегирик Герману, который был зачитан на Ипподроме во время торжеств – произведение, в котором сказались чувства воспитанной на римском патриотизме куриальной интеллигенции.

Пусть никогда не стряхнет с затылка ременное иго

Варвар и пусть никогда императору в очи не взглянет:

Пусть Персида, без сил, никогда покрывала не вскинет

Взгляд государя стерпеть; до земли преклоняя колени,

Пусть гребенчатый шлем пригнет под вечное бремя.

Пусть она сносит гнев авзонийской непрошенной власти.

Ты же, Гесперия, прежде — раба до оплотов Гадиры,

До иберийских проливов и океанической Фулы,

Вольной грудью вздохни, наконец, — уже скрытые прахом

Можешь ты перечесть черепа переменных тиранов

И драгоценный Рим принять в свои крепкие руки.

А на другой стороне, где Кавказ и Китейские брани,

Где когда-то быки копытами звончатой меди

Твердый хребет железной земли, ударяя, дробили, —

Там, сплетя хоровод с подругой Гамадриадой,

В быстром беге легко фасийская кружится нимфа,

Песней славя своей державный труд государя

И отвергая молву о тяжком рожденье гигантов.

Больше гордиться не след, что клюв иолкийского Арго

Вывел на те берега геройственный подвиг Ясона

И что колхидская почва, чреватая семенем грозным,

Путь открыла на свет боевым железным колосьям.

Может быть, сказка была, а может быть, злое искусство —

Оная повесть о том, как объятая дева любовью

Противостала силой волшбы велениям рока.

Ныне без колдовства и без темных заклятых напитков

Пал, доспехом гремя, мидийский гигант всеоружный.

Больше не стало на свете земель недоступных, и море

Там, где Гирканский залив и где Эфиопские хляби,

Для италийских судов распахнуло тихую воду.

Мало того! И по суше тебе, авзонийский скиталец,

Путь безопасный повсюду открыт. В массагетских ущельях

Ты не встретишь врага, ни в Сузах негостеприимных.

Ты по индийским полям пройдешь, и ежели жажду

Ты ощутишь, то покорный Гидасп напоит тебя влагой.

Черный закат не помеха тебе. Бестрепетно выйдешь

Ты ко столпам Геракла и смелой своею пятою

След в Иберийских оставишь песках, где встали когда-то

Рядом над зыбью прекрасно текущей струи Океана.

Можешь пройти в ливийскую даль, где живут насамоны.

Где два Сирта лежат, над которыми южные бури

В схватке лицом к лицу встречают натиск Борея

И обнажают морские пески, по которым в отливе

Дивное море сухую тропу открывает прохожим.

Нет, в какие края ни пойдешь к отдаленным народам

Все тебе не уйти от земель твоего государя,

Коего мудрая власть весь круг земной обомкнула.

И понапрасну теперь Танаис, разделяя пределы

Мира, сквозь скифскую степь струится, змеясь, к Меотиде.

Подобных стихов было написано немало, равно как и изваяно скульптур - статуй императора и его сыновей и барельефов с изображением победоносных битв. Сам же Агафий смог теперь оставить адвокатскую практику и целиком заняться любимым делом – ибо император, ознакомившись с его трудами, назначил его своим историографом с приличным окладом.

Меж тем как столица праздновала, император срочно приступил к решению проблем на западе, где складывалась угрожающая ситуация.

Мы уже писали о военных действиях, имевших место в Африке в начале правления Германа, и вызванных убийством берберийского короля Авреса (современный Орес в восточном Алжире) Куцины префектом Африки Иоанном Рогацианом. Маркиан, сын Маркелла и внук сестры Юстиниана Великого Вигиланции, назначенный Германом экзархом Африки, зарекомендовал себя талантливым полководцем, и за 3 года усмирил всю Нумидию, приведя федератов к покорности. В 569 году Маркиан был отозван на восточный фронт, а экзархом Африки назначен италиец Луций Рейциард. В 570 году, когда авары, гепиды и франки атаковали лангобардов, Сигберт успел сколотить против империи сильную коалицию. Через свою жену Брунгильду Сигберт обратился в Испанию, где мать Брунгильды Госвинта, вдова короля Атанагильда, стала женой нового короля вестготов, Леовигильда. Леовигильд, сознававший угрозу, которую несет для вестготского королевства имперская Бетика, мечтал вернуть эту провинцию, и легко согласился на союз. Но главное – Леовигильд, направив послов в Африку, сумел привлечь в коалицию еще одного союзника – короля Альтавы Гармула.

Королевство Альтава, названное так по имени своей столицы, располагавшейся у современного Тлемсена, возникло в период завоевания вандалами Римской Африки. В Мавританских провинциях – Тингитане, Цезарее и Ситифене – и в прежние времена обширные территории занимали округа автономных племен – гентилов. Во время похода Гейзериха через Мавританию власть римской администрации рушилась, а гентилы по большей части обретали независимость. Когда по договору с Валентинианом III Гейзерих «вернул» ему мавританские провинции, римская власть вернулась лишь на узкую полосу между хребтом Приморского Атласа и морем – на плато возникли независимые берберийские королевства. В Альтаве утвердился вождь Масуна, принявший титул «король мавров и римлян», ибо его власть признал ряд римских муниципий внутри страны. В состав королевства вошла западная половина Мавритании Цезарейской и часть Тингитаны. По соседству возникли другие королевства берберов – Оуаренсис (столица Тахерт, современный Тиарет) в восточной половине Мавритании Цезарейской (без побережья, отошедшего к вандалам) и Ходна во внутренних областях Мавритании Ситифены. Уже более столетия королевства Мавритании развивались самостоятельно. В Мавритании возрождалась своеобразная культура – так королевские мавзолеи, воздвигнутые в Тахерте, повторяют архитектурную форму массивных североафриканских королевских мавзолеев времен независимых Нумидии и Мавритании.

В 560ых годах Гармул, король Альтавы, объединил под своей властью всю Мавританию (кроме запада Тингитаны), подчинив Оуаренсис и Ходну. Оставалось изгнать римлян с побережья, и союз с франками и вестготами пришелся как нельзя кстати.

Итак, в 570 году у империи кроме персидского и Паннонского возник еще и юго-западный фронт в Африканском экзархате. Леовигильд в Бетике действовал не очень успешно – атакованные им города на побережье, располагая прекрасными укреплениями и поддержкой флота, легко отбили нападение вестготов. Леовигильду пришлось довольствоваться опустошением окрестностей городов Бастетания (совр. Басы) и Малацитана (совр. Малаги). Зато в Африке Гармул нанес империи куда более ощутимый ущерб. Луций Рейциард, выступивший против мавров с недостаточными силами, в сражении у Ситифа был разгромлен благодаря измене берберов Авреса, и сам погиб. После чего Гармул атаковал побережье, а авресийцы напали на Бизацену.

В 571 году берберийские набеги достигали стен Карфагена. В этом же году король вестготов Леовигильд сумел занять укрепленный город Асидона (совр. Медина-Сидония). Этот важный торговый город, приносивший значительные доходы имперской казне и, кроме того, сильнейшая крепость входящая в систему пограничных укреплений, пала в результате предательства некоего Фрамиды. Захватив этот город ночью и перебив византийских воинов, король Леовигильд вернул его под власть готов.

Кампания этого же года в Паннонии, как было описано выше, закончилась победой империи, уничтожением Гепидского королевства и вытеснением авар на Рейн. Тем не менее Сигберт и Баян оставались опасными противниками, и силы остготов пришлось сосредоточить в Европе. На Африку и Испанию оставалось немного. Герман нанял для войны в Африке отряды симмахов – болгар и антов, и вторично назначил экзархом Маркиана. Маркиан, уже нагнавший во время своего предыдущего наместничества страху на нумидийцев, теперь легко загнал берберов Авреса обратно в горы и разгромил несколько отрядов мавров Альтавы, оттеснив их к границе.

В следующем, 572 году Маркиан предпринял наступление в Мавританию, отбросив мавров из захваченных приморских анклавов. Однако попытка отважного экзарха перейти в наступление на Альтаву закончилась трагически – в горах Малого Атласа римское войско попало в блестяще организованную Гармулом засаду и было разбито маврами, причем погиб сам экзарх Маркиан.

На другом берегу моря так же крупных успехов достиг Леовигильд - он захватил важнейший город Кордуба (совр. Кордова). В 550ых годах Кордова восстала против готов и стала независимым городом-республикой под протекторатом империи. Неудачные попытки завоевать её предпринимали предшественники Леовигильда, вестготские короли Агила I и Атанагильд, но безуспешно. Кордова, как и Медина-Сидония, попала в руки вестготов ночью благодаря измене. Вскоре под власть Леовигильда попали крепости и города в окрестностях Кордовы.

Таким образом 572 год в Африке завершился для империи весьма печально. Двухкратный разгром римской армии с гибелью командующих, опустошение ряда территорий, переход нескольких приморских городов Мавритании под власть Гармула – все это казалось сулило блестящие перспективы «королю мавров и римлян». Но на других фронтах ситуация быстро менялась в пользу империи. Еще в 572 погиб Сигберт, а в 573 Гунтрамн, союзник императора, объединил под своей властью франкское королевство. Гунтрамн давно мечтал о завоевании Септимании, и вскоре по отбытии авар в Британию заключил союз с королем свевов Миро против вестготов. Леовигильд в начале 573 года добился последнего успеха на юге – завоевания Ортоспеды. Ороспеда, располагавшаяся в верховьях Бетиса (Гвадалквивира), была такой же республикой под протекторатом империи, как и Кордова. Ее захват отдал вестготам всю долину Бетиса, и окончательно ликвидировал «буферную зону», отделявшую вестготское королевство от владений империи. Но теперь Леовигильду приходилось заботится не о вытеснении имперцев с юга, а о защите северной границы.

Гибель Сигберта и уход авар в Британию развязали руки так же и экзарху Италии Герману Младшему. Поэтому летом 573 года Гармул, двинувшийся в новый поход на восток в расчете достичь Карфагена и ограбить Зевгитану, был встречен под Тагастом остготской армией магистра Унигильда, высадившейся в Гиппон-Регии. Мавры, совершенно не ожидавшие подобной встречи, были опрокинуты и разгромлены атакой тяжелой кавалерии, и отошли за границу империи.

Теперь Герману предстояло принять решение о дальнейших действиях на западе. Из двух противников опаснее однозначно были мавры – Гармул достиг слишком большого могущества, и представлял собой перманентную опасность для римской Африки. Вестготов же теперь легко было блокировать союзом с франками и свевами. К тому же остготы, готовые воевать в Африке, не проявляли никакого энтузиазма относительно войны против испанских родичей. И главное – сам Леовигильд, узнав об окончании персидской войны, прислал послов с просьбой о мире. Король вестготов предлагал вернуть Асидону, признавал свое королевство частью империи, обещал уважать права ортодоксальной церкви. Что же касается Кордовы и Ортоспеды, не контролировавшихся империей непосредственно, Леовигильд предлагал за них денежную компенсацию.

Королю вестготов было необходимо развязать руки для войны на севере, императору – для войны в Африке, поэтому стороны достаточно быстро пришли к соглашению. Меж тем мощный экспедиционный корпус во главе с самим цезарем Юстином отплывал в Карфаген. Государство Гармула ожидала систематическая война на уничтожение.

__________________________________________новое:

Осенью 574 года в Карфагене была сосредоточена римская армия под командованием цезаря Юстина, который получил всю полноту военной и гражданской власти в Африканском экзархате. Его главным советником являлся уже воевавший в Африке при Маркиане кандидат (императорский адьютант) Геннадий, прекрасно знавший как ТВД, так и противника. Первый удар по совету Геннадия был нанесен по берберам Авреса (современный Орес в восточном Алжире) уже неоднократно выступавших против Рима. Опираясь на древнюю столицу Нумидии Цирту (Константину) , Юстин развернул наступление вглубь горного массива. С другой стороны в край вступили союзные берберы короля Бискры. Понесшие огромные потери во время предыдущих кампаний, авресийцы пытались спасаться в горных твердынях, но римские укрепления при Маркиане были уже выдвинуты слишком глубоко вглубь края, давая римлянам удобные базы. Особо неприступные убежища блокировались, прочие захватывались. Многократные мятежники и неверные федераты, берберы Авреса подвергались теперь беспощадному геноциду.

Восстановив в Авресе старые римские крепости, в том числе города Багаи и Ламбезис, Юстин передал южную часть края королю Бискры, которому и предстояло довершить покорение Авреса.

Весной 575 прибыл остготский контингент, возглавляемый дуксом Гудвином. Уцелевшие римские сенаторы владели в Африке немалыми поместьями, да и знатные остготы благодаря бракам с приданым и наследованием становились африканскими землевладельцами, так что в Италии эту войну воспринимали как свою. Юстин с объединенной армией выступил вглубь Мавритании. Гармул попытался преградить римской армии путь в теснинах неподалеку от Сетифа. Берберы, укрепившись на холмах, перекрыли дефиле, открывавшее путь к Ходне. Юстин бросил в бой приведенные с востока пехотные нумерии, которые, построившись в небольшие колонны по лохам, и поддерживаемые стрелками (гуннские луки которых были куда мощнее луков берберов), двинулись в наступление вверх по склонам. За полтора часа боя господствующие высоты были захвачены. Стрелки массированной стрельбой с высот отогнали противника (практически лишенного защитного вооружения и терпевшего огромный урон от обстрела) от выхода из дефиле, позволив пехоте выдвинуться и построиться. После того как под прикрытием пехоты на равнину вышла конница, и в бой пошли подразделения тагм, лошади которых были приучены не бояться верблюдов – разгром берберов стал полным. Лагерь и весь скот были захвачены римлянами, а противник укрылся в предгорьях.

На следующий день Юстин двинулся к столице Ходны. Расположенный в горном массиве, город был хорошо укреплен, но король Ортайя предпочел не искушать судьбу. Правитель Ходны признал себя подданным и федератом империи, получил соответствующий титул и обязался сражаться за империю против ее врагов.

Вскоре через посредство Ортайи в переговоры с Юстином вступил и король Оуаренсиса Мастина, который так же изъявлял желание порвать с Гармулом и стать федератом империи. С Мастиной, королевство которого, имевшее ядром плодородную долину Шелифа, было чрезвычайно выгодно расположено, был подписан договор, согласно которому он должен был занять на мавританской границе примерно такое же положение, которое Гассаниды имели на аравийской. Королевство Гармула подлежало разделу – приморские области должны были отойти к империи, а Мастина становился господином всего алжирского «Высокого Плато».

Военные действия были немедленно продолжены. Юстин развернул из Цезареи Мавританской наступление вдоль побережья. Подвластные Гармулу римские муниципии Мавритании под впечатлением разгрома Гармула и развала созданного им союза переходили под власть империи. К концу 575 года Юстин занял почти всю приморскую часть королевства. Картенна, Кастра Кадаум и Тасакора стали базами для грядущего наступления на Альтаву.

Гармул попытался примириться с империей, обещая стать вассалом и федератом, но Юстин отверг его предложения. Завоевание Альтавы давало возможность продвинуть непрерывную полосу римской территории вплоть до Геракловых столпов, и упускать такую возможность цезарь не собирался. Весной 576 года римская армия, поддерживаемая новоиспеченными берберийскими вассалами, осадила Альтаву.

Гармул, оставив сильный и прекрасно снабженный гарнизон в своей столице, сам с большей частью войска покинул ее, чтобы беспокоить римлян набегами извне. Осада оказалась сложной. Альтава была чрезвычайно мощной крепостью, а берберы непрерывно нападали на осаждающих, так же стремительно исчезая. Юстин выделил особый ударный корпус, поручив командование Геннадию, придал ему берберийских федератов во главе с Мастиной, и приказал настичь Гармула.

Гармул меж тем перекочевывал по плато, обходя Альтаву с востока. Столкновение произошло совершенно случайно. Геннадий, с отрядом кавалерии выехав на рекогносцировку, внезапно обнаружил в степи лагерь Гармула, никак не ждавшего здесь римлян. Поняв, что уйти незамеченным уже не удастся, Геннадий атаковал многократно превосходящего противника, ворвавшись в лагерь, где разразилась паника. К моменту когда очухавшиеся берберы собрались для боя, подоспели главные силы римлян. В конечном итоге воинство Гармула было разгромлено и рассеяно.

Геннадий вернулся к осажденной Альтаве, Мастина же продолжил преследование до Сахарского Атласа, где Гармул укрылся у одного из племен. Угрозами и подкупом король Оуаренсиса добился головы Гармула, с которой осенью прибыл к Юстину. Гарнизон Альтавы по предъявлении головы своего правителя капитулировал.

После этого цезарь Юстин отбыл в Константинополь с головой и казной Гармула. Геннадий получил назначение экзархом Африки и поручение оборудовать лимес, защищающий новую границу империи в Мавритании и помочь королю Оуаренсиса Мастине в подчинении племен Высокого Плато, ранее повиновавшихся Гармулу.

Меж тем закончилась война в Испании. Гунтраму не удалось бросить против вестготов все силы франкской державы – австразийцы не желали воевать на далеком юге за интересы Гунрамна, а Брунгильда во всю интриговала против войны со свое родиной, так что при нападении на вестготов Гунтрамн мог располагать лишь силами своей половины королевства. В 574 он безуспешно осаждал Нарбонн, обороняемый сыном Леовигильда Реккаредом. Меж тем Леовигильд, освободив руки на юге, разбил короля свевов Миро, захватившего было Русконию, и сам отнял у свевов Саппию и Кантабрию.

В начале 575 года Леовигильд, перебросив все наличные силы в Септиманию, нанес Гунтрамну поражение у Нима, заставив франков снять осаду. В конце 575 года Миро, вторично разбитый Леовигильдом, подписал мир, уступив вестготам Саппию и Кантабрию, а в 576 году, после того как молодой король Бретани Варош напал на Нант и разбил наместника Гунтрамна в южной Нейстрии Бепполена, на мир без изменения границ вынужден был пойти и Гунтрамн.

Отношения между империей и вестготским королевством оставались мирными. В конце 570ых-начале 580ых годов Леовигильд воевал на севере, пытаясь покорить независимые от вестготов племена. Вслед за Кантабрией ему удалось завоевать Астурию, продвинув границы королевства до Бискайского залива. Покорить Басконию Леовигильду не удалось, но он сильно потеснил басков, и основал на их землях мощную крепость Викториакум (совр. Виттория).

В эти же годы римляне укрепляли позиции на другом берегу пролива. Закрепив завоеванную Альтаву, Геннадий в 578-579 годах продвинулся на запад и в двухлетней кампании захватил и закрепил полосу между Рифейскими горами и морем. Провинция Мавритания Тингитана была восстановлена, хотя составляла около трети территории бывшей провинции. Города Тингис и Тамуда (Тетуан), а так же Ликс (Лараш) на атлантическом побережье стали военными колониями. В начале 580ых годов Геннадий вернул под власть империи город Сала (современный Сале возле Рабата), который, впрочем, остался окруженным линией кастелл изолированным анклавом, сообщение с которым поддерживалось морем.

В последний период правления Германа кроме африканской войны империи пришлось вести еще одну локальную войну – на нижнем Дунае.

Основной причиной, побуждавшей словен искать новых мест к югу от Дуная, несомненно, являлась возраставшая численность населения. В то же время увеличение увлажнения вызвало рост Припятских болот и заболачивание обширных земель, что понудило целые племена сняться с привычных мест. К середине 570ых годов к северу от Дуная скопилась огромная масса безземельных словен. Именно это и разрушило долгий, хотя ненадежный и негласный, мир между основной их массой и Империей. Причина могла быть только одна – внезапный и почти одномоментный приток нового населения.

Материалы могильника Сэрата-Монтеору показывают, что переселения с севера в земли дунайских словен происходили периодически на протяжении второй половины VI в. Источником для этих миграционных волн служили земли Дулебского союза – Волынь и Полесье. Проходя через Верхнее Поднестровье и нынешнюю румынскую Молдову, дулебы покорили или увлекли с собой местные племена. В миграции, вызванной нехваткой пахотных земель в Полесье, участвовали самые северные дулебские племена – дреговичи и берзичи с далекой Припяти.

Миграция имела своим непосредственным итогом установление непосредственной границы и прямых связей между дунайскими словенами и дулебским племенным союзом под предводительством Мусокия. Переселение родственных дулебов не привело к серьезным столкновениям даже с антами, тем более с родственными дунайскими племенами. Дунайцы приняли дулебов с миром. Лучшее свидетельство тому – сохранение структуры дунайского союза. Его в конце 570-х гг. возглавлял все тот же Добрята. Но значительного количества свободной земли в Мунтении не было. Поэтому когда гонимые наступлением болот племена Полесья двинулись на юг, у них оказался лишь один выход – перейти Дунай.

Нашествие началось на рубеже 577/578 годов. Славяне перешли замерзший Дунай по льду. После этого огромная масса «варваров» атаковала ромейские земли в Мезии.

Славяне мгновенно затопили провинцию, лимитанты которой засели в многочисленных крепостях и и кастеллах "Юстинианова вала", где спасалось от врага население края. Остгот Синдила, командующий федератским корпусом, не решился дать сражение столь многоичсленному противнику и отступил к перевалам Гема (Балканского хребта) чтобы прикрыть горные проходы во Фракию.

Получив просьбы Синдилы о срочной помощи, император приказал своему сыну, экзарху Иллирика Юстиниану, двинуться на помощь Синдиле с "презентальной армией Иллирика". Оба военначальника, перейдя Балканы, разбили несколько разрозненых славянских отрядов, но в столкновении с главными силами потерпели поражение - конница вязла в глубоком февральском снегу. Юстиниан и Синдила вынуждены были отступить в предгорья.

Весенняя распутица прервала активные боевые действия, но как только сошел снег, они возобновились. По предложению Юстиниана началась серия маневров, имевшая целью не дать славянам рассредоточится для осады городов и кастелл. Римляне опирались на глубоко эшелонированную оборону, цепь крепостей, снабженных обильными запасами. Опираясь на них, и будучи более мобильными, римляне могли беспокоить славян, уклоняясь в то же время от решающего сражения. Славянам пришлось держать свое войско соединенным в опустошенной стране, следствием чего были значительные небоевые потери.

В апреле 578 года на театр боевых действий прибыл из Азии цезарь Юстин с гвардейскими тагмами. У Марцианополя состоялось сражение, в котором ослабленное голодом и болезнями славянское воинство было разгромлено. Остатки разбитого противника Юстин прижал к Дунаю, учинив чудовищную резню.

В июне, введя флотилию в Дунай, Юстин переправился на северный берег и обрушился на нарушивших, как он считал, мир с империей дунайцев. Значительная часть Мунтении была обращена в пепел. Старик Добрята, пытавшийся остановить римское войско на Яломице, пал в битве после того как римские стрелки и баллистарии массированым обстрелом очистили берег, и пехота, а затем кавалерия перешли реку. Масса добычи и рабов была отправлена на южный берег Дуная.

Дунайский союз получил сокрушительный удар. Но сам Юстин позднее, уже будучи императором, вынужден был признать что жестокий погром дунайцев был стратегической ошибкой. Дунайский союз как самостоятельное образование пал, и дунайские славяне вошли в Дулебский союз, подчинившись "великому князю" дулебов Мусокию. В следующие годы землями дунайцев начал править "воевода" Радагаст, присланный Мусокием вместе с новыми отрядами переселенцев. Вместо Дунайского союза соседом империи на нижнем Дунае стало мощное славянское племенное объединение, включившее земли от Припяти до Дуная.

Римская империя и Европа:

Иран, Средняя Азия, Аравия и Эфиопия:

[Georg]

Экономика.

Военные кампании на Дунае и в Африке носили локальный характер. Для империи в целом наступил период мира. К тому же в конце 560ых годов закончился период наиболее суровых зим. Климат оставался в целом холодным, но уже не угрожал сельскому хозяйству империи, а в ряде регионов - стимулировал его.

При глобальном похолодании климат как правило становится более сухим за счет уменьшения испарения воды в океанах и замедления "круговорота воды в природе". Но существует ряд региональных особенностей. В Малой Азии, Сирии и Палестине, на Армянском нагорье и в западной части Иранского нагорья количество осадков увеличивается из-за смещения субтропической зоны высокого давления. В сезоны похолодания эти регионы живут замечательно. Так в РИ описанное нами похолодание в VII веке превратило Малую Азию в процветающий сельскохозяйственный регион, опираясь на ресурсы которого Византия выдержала натиск халифата. И наоборот, потепление XI века, когда Малый климатический оптимум набрал силу, опрокинуло великолепную Византию Македонской династии, превратив ее основной регион в выжженное солнцем плоскогорье, где вскоре великолепно устроились степные кочевники - турки. Новое похолодание XV-XVI веков - наступление Малого Ледникового периода - в том же регионе подняло Осмаснскую империю.

Таким образом, в ситуации когда климат относительно стабилизировался, империя оказалась в перспективной ситуации - в Малой Азии, Сирии, Палестине и Армении входил в оборот ряд ранее засушливых земель. Значение Египта как житницы империи наоборот падало - климатически Египет находился в "противофазе" Леванту, и количество обрабатываемых земель в нем наоборот уменьшалось. В целом обилие свободной плодородной земли способствовало быстрому демографическому подъему. Но этот подъем сдерживали волны пандемий, снова и снова посещавших Средиземноморье. Как бы то ни было, теперь, с переходом ключевых точек Средиземноморья в одни руки, снова восстанавливался единый средиземноморский рынок, по артериям которого возобновлялся оживленный товарообмен. Наступивший мир и относительно низкие налоги в отличии от РИ стимулировали быстрое восстановление хозяйства, которое затормозит лишь новая волна эпидемии.

Восточными воротами Средиземноморской экономики теперь было Закавказье. Албания, правителем которой был по окончании войны назначен царевич из дома Ашина Бури-шад, стала узловой точкой восточной торговли. Баку, ранее ничтожный городишко, теперь благодаря своей удобной гавани затмил ранее процветавшие Партав и Пайтаракан. Албанские суда крейсировали между Баку и Балханом, где принимали на борт привозимые согдийскими караванами товары. Туда же, в Баку, приезжали через Армению греческие и сирийские купцы. Здесь творилась грандиозная ярмарка, и албанцы теперь благословляли тот день, когда их католикос подписал договор о вхождении Албании в состав Тюркского каганата.

Из Албании поставляемые согдийцами товары - шелк-сырец, перец и пряности, жемчуг и драгоценные камни, ароматы и красители, лекарственные вещества и яды, бисер и черное дерево, а так же добываемая албанцами нефть – отправлялись либо через Трапезунд и Черное море, либо по великолепным римским дорогам Малой Азии в Константинополь. Город Константина теперь, с перемещением главного пути на восток на черноморские трассы и Закавказье, окончательно оттеснил на второй план Александрию, превратившись в узловой центр средиземноморского «мира-экономики». В Константинополе жила большая часть крупнейших земельных собственников империи, виднейшие представители торгово-ростовщической верхушки, военно-чиновная бюрократия, императорский двор, а также многочисленный, подкармливаемый государством и знатью, плебс. Египет снабжал столицу, в том числе двор и армию, хлебом и льняными тканями, и папирусом — бесчисленные канцелярии императорских учреждений. Сирия и Палестина отправляли туда масло, тонкие льняные ткани, вина, изделия своих шелкоткацких мастерских. Провинции Малой Азии посылали в столицу хлеб, вино и фрукты, кожи и меховые изделия, Фракия — хлеб и скот. Однако Константинополь не был только городом-потребителем. В нем скрещивались важнейшие внутренние и международные торговые пути. Он стал главнейшим в империи пунктом обмена, огромным торговым рынком Средиземноморья, на котором встречались изделия Востока и Запада, сосредоточивались лучшие товары самой империи. Константинополь превратился также в важный центр византийского ремесла. Здесь находились не только многочисленные императорские и государственные мастерские, обслуживавшие нужды двора, центральной администрации и армии, частные эргастирии знати (отнюдь не брезговавшей предпринимательской деятельностью), но и развивалось обширное производство на вывоз. Сюда стекалось наиболее ценное сырье и лучшие ремесленные изделия со всей империи, сюда съезжались специалисты, здесь сталкивались и взаимно обогащались вкусы, стили, высокое мастерство. Такой город не мог не стать крупнейшим центром производства предметов роскоши. Константинополь стал «мастерской вселенной», «мастерской великолепия», диктатором не только вкусов, но и эталонов качества.

Другой путь восточных товаров из Закавказья лежал через Армению к городам и портам Сирии. Многие мастерские в городах Сирии и Палестины, а так же в Александрии и работали на привозном, восточном сырье. Предметы роскоши, изготовленные в мастерских византийских ремесленников, пользовались спросом не только в Средиземноморье, но и на самом Востоке. Из Византии на Восток в значительных размерах вывозились также зерно и железо (особенно в Иран), кожи и кожаные изделия, льняные и шерстяные ткани, изделия из стекла и вино, папирус, изделия из серебра и золота.

Морские и сухопутные торговые линии связывали Сирию и Палестину с Александрией, малоазийскими городами и Константинополем. Прямой морской путь соединял Александрию со столицей. Превращение Константинополя в столицу империи повысило значение торговых путей Малой Азии и Балкан. Дорога на Анкиру связывала Константинополь с внутренними областями Малой Азии. Три главные дороги пересекали Балканский полуостров: путь из Италии и Верхнего Норика через Далмацию, Сирмий, Сингидун, Наисс и Сердику на Константинополь; знаменитая Via Egnatia, пересекавшая Балканы с запада на восток — от Диррахия на берегу Адриатики до Фессалоники и далее до Константинополя; третий путь шел от Сингидуна, вдоль Дуная, его дельты и по побережью — к столице. Не менее важен был и морской путь вдоль восточного побережья Балкан. Благодаря открытию согдийской торговли возросло значение путей по южному берегу Черного моря, к северным малоазийским провинциям, к Армении и Кавказу.

Поскольку Средиземное море снова превращалось в «римское озеро», все большую роль в это время играла сравнительно дешевая и безопасная морская торговля. Одним из крупнейших судостроительных центров был Кипр, расположенный на скрещении главных морских путей; другим была Александрия (правда, здесь использовался привозной лес). Много судов строилось в портах Малой Азии и Финикии, в Константинополе и Далмации. Имелись корабли различной вместимости — от небольших плоскодонных судов, пригодных лишь для каботажного плавания, до крупных кораблей вместимостью в 50 тыс. модиев. Судно средних размеров обычно имело от 60 до 100 гребцов. Как правило, купцы не были судовладельцами. Судовладельцы (навикулярии) ограничивались в основном перевозкой товаров; нередко они сдавали суда в наем. Среди навикуляриев было немало представителей знати. Крупным судовладельцем империи являлась Александрийская патриархия.

Навигация продолжалась большую часть года. Она прекращалась лишь с середины ноября по 10 марта — в связи с зимними бурями. По Средиземноморским трассам курсировало множество груженых кораблей. Египет вывозил в другие провинции большое количество хлеба, льняные ткани, стеклянные изделия, папирус; Малая Азия — оливковое масло, вино, а также кожи, меха, железо и изделия из них, тонкие шерстяные ткани. Сирия, Финикия, Палестина славились своей пшеницей, маслом, тонкими винами, полотняными тканями, красками, предметами роскоши, особенно изделиями из серебра, вывозившимися во все крупнейшие города империи. Побережье Финикии было одним из основных районов рыболовства. Греция являлась одним из главных поставщиков меда, острова — строительного камня и мрамора. Македония вела торговлю железом, солониной и дарданским сыром. Далмация вывозила сыр, строительный лес и железо.

Африканский экзархат, огражденный от мавританских набегов новым лимесом, быстро расцветал вследствие естественных богатств, мира и высокой культуры, какою пользовалась эта страна. Современники говорили: "от Триполи до Тингиса вся страна похожа на сад". Сравнительно мирная обстановка позволила провести в Африке крупные работы по восстановлению дорог, ирригационных сооружений, общественных зданий в городах. В значительной мере эти работы осуществлялись на средства городских курий и богатых горожан, но в большинстве случаев они стимулировались экзархом, который иногда также принимал участие в их финансировании. Правительство экзарха Геннадия стремилось восстановить городскую жизнь, во всяком случае в ее внешних формах, пыталось показать муниципальным слоям, что отныне закончилась эра беспорядков и неуверенности, и продемонстрировать свое покровительство городам.

Товарообмен на западе был не столь оживленным как на востоке. Здесь в экспорте лидировала Африка, которая снова стала играть роль основного поставщика хлеба для Рима и крупных городов Италии. Африка была также важнейшим центром производства оливкового масла. В анонимном географическом трактате IV в. говорится, что провинция Африка доставляет масло почти всем народам, и это положение, во всяком случае для западного Средиземноморья, быстро восстанавливалось.

О восстановлении хозяйства Италии говорилось выше. В описываемое десятилетие страна постепенно подходила к уровню благосостояния, характерному для времен Теодориха. Особенно быстро развивался Рим, о процветании которого имперское правительство проявляло особую заботу. Снова функционировали бани и водопроводы, снова проводились игры, торговый центр у отреставрированного форума Траяна снова кипел народом. Такие города как Равенна, Неаполь, Тарент, Анкона, не испытавшие разорения во время готской войны, превращались в оживленные ремесленные центры, изделия которых в изобилии вывозились на север – в Галлию, Баварию, Лангобардию и Хорватию. Благодаря этому же фактору быстро воскресали города северной Италии. Из продуктов сельского хозяйства Италия экспортировала (так же в основном на север) вина и фрукты.

Все же ремесло восточных провинций безусловно преобладало на средиземноморском рынке. Из Константинополя, Египта и Сирии вывозились на запад восточные ткани и выделанные кожи, сирийские вина и серебряные изделия, папирус и пряности, драгоценные камни и жемчуг, шелковые и льняные ткани, стеклянные изделия и вышивки. В городах Прованса и Септимании располагались целые кварталы сирийских торговцев. Сирийские купеческие колонии цепочкой тянулись по городам Галлии вдоль основных торговых трасс по Роне, Соне, Сене и Луаре, и деятельность сирийцев в меровингской Галлии напоминала деятельность ломбардцев во Франции высокого средневековья. Как и в РИ, сирийские купцы добирались до Британии, где их главным партнером была Думнония, добывавшая и продававшая «стратегический» металл – олово. Именно сирийские купцы по «думнонийскому» каналу снабдили армию Баяна испанскими лошадьми, и около 577 года сирийская купеческая колония обосновалась в Лундейне.

В страны Северного моря и Балтики Средиземноморская торговля проникала опосредованно – через посредство фризов, заключавших сделки с сирийцами в портах Галлии и совершавших торговые плавания на Балтику. Здесь немаловажной статьей торговых оборотов были рабы. После Великой Чумы Средиземноморье остро нуждалось в рабочей силе. Посессоры, особенно из осевших на землю военных, покупали рабов для непосредственной эксплуатации в своих хозяйствах; крупные землевладельцы предпочитали дать рабу создать семью и посадить его на землю в качестве крепостного колона - адскриптиция . Меж тем с ухудшением природных условий северные племена непрерывно воевали за жизненное пространство, и вовсю использовали возможность сбыть пленников в обмен на привозную роскошь и хорошее оружие. Италия закупала рабов не только через Галлию, но и у баваров и лангобардов, ведших частые войны на севере. Еще восточнее империя вела активную торговлю в Причерноморье. Здесь в византийском вывозе также преобладали готовые продукты и изделия: ткани и различные металлические вещи, украшения, предметы роскоши, оружие, а также вино, масло, соль. Ввозились преимущественно кожа, меха, скот, воск, мед, и наконец - рабы. Большую роль в черноморской торговле в IV—V вв. играли Херсонес и Боспор.

Внутренняя и внешняя торговля обогащала верхушку византийского купечества. Торговая прибыль в 100% на одной торговой операции не являлась чем-то из ряда вон выходящим.

Состоятельные купцы играли крупную роль в экономической и политической жизни торговых городов.

________________________________________________________________________________

_________

Внешний облик города сохранял прежние, античные черты. Прямые, перпендикулярно пересекающиеся улицы, мощенные каменными плитами, с портиками, с площадями и перекрестками, украшенными статуями античных богов и знаменитых граждан. Широкая, проходящая через весь город главная улица, застроенная светлыми двух- и трехэтажными домами; здесь располагались также лавки и конторы самых состоятельных купцов и ростовщиков и общественные здания. Так, в Антиохии «улица с портиками» тянулась на 4 км, центральная улица Апамеи имела в длину 2 км (при максимальной ширине в 23,5 м). Главная площадь — агора (в латиноязычных провинциях форум), находившаяся в центре города, была окружена важнейшими общественными зданиями. Здесь обычно были расположены городской совет — курия (булевтерий), разные муниципальные постройки, муниципальная школа, гимнасий с палестрой, храмы, посвященные наиболее почитаемым святым (в этих святых по набору приписываемых функций, черт и атрибутов легко было узнать перевоплотившихся древних богов-покровителей полиса). Главная, а нередко и особая торговая площади были застроены длинными рядами каменных лавок. Для торговых целей сдавались и части портиков — эмволы.

Неотъемлемыми элементами городского быта являлись театр, обычно построенный на склоне холма и вмещавший несколько тысяч зрителей, цирк или ипподром, где происходили спортивные состязания, травля зверей, официальные торжества и празднества; великолепные общественные бани, водоемы и фонтаны, снабжавшие население водой. Хорошая система водоснабжения и канализации обеспечивала чистоту в городе.

В аристократических кварталах утопали в зелени садов роскошные дворцы и дома богачей, отделанные мрамором, украшенные колоннами и статуями, с красочными мозаичными полами. Как правило, земельные магнаты жили не в поместье, а в городе, лишь время от времени наезжая в свои сельские владения. Большие городские дворцы и дома знати с множеством покоев и помещений, с конюшнями, банями, сотнями слуг были своего рода «городом в городе», почти независимым от муниципальной организации.

Многие улицы были заняты дешевыми доходными домами, сдававшимися под жилье и лавки торгово-ремесленному люду, одноэтажными домишками мелких ремесленников и торговцев, огородников—владельцев небольших пригородных садов и огородов. Ремесленники как правило селились целыми кварталами и улицами — по профессиональным корпорациям. Как правило, кузнечные, красильные, кожевенные мастерские располагались на окраинах города, близ естественных водоемов, — вода необходима была им для производства. Здесь же, на реке, строились муниципальные мельницы.

На узких улицах стояли многочисленные мастерские и лавчонки ремесленников и торговцев, кабачки и харчевни, вокруг которых прямо с лотков шла бойкая торговля разной снедью. За игрой в кости коротали свой скромный досуг городские пролетарии; тут собирались те, кому удалось подработать на строительстве, в пригородных садах и огородах, на переноске тяжестей. Горожане поприличнее сходились в банях, при которых имелись кафе, гимнастические залы, парикмахерские, лавочки парфюмеров, аптеки. Бани служили своего рода клубами, где можно было узнать последние городские сплетни, поговорить о ценах и погоде, видах на урожай, махинациях «отцов города» - принципалов курии, послушать «ученые» разговоры, споры и перебранки местных философов и муниципальных политиков.

За городскими воротами, охраняемыми муниципальными стражниками, начинались предместья. Тут находились постоялые дворы и гостиницы для приезжих купцов, здесь же были разбросаны сады и огороды горожан, снабжавших рынок свежими овощами и фруктами; вдали от дорог виднелись загородные виллы богачей. В городах, где дислоцировались подразделения тагм, недалеко от городских стен находилось «Марсово поле», предназначенное для военных упражнений. За чертой города устраивалась и городская свалка, куда вывозились мусор и нечистоты.

Далее располагались села городской «хоры». Крестьянин был в городе частым гостем. На знаменитом мозаичном итинерарии по Антиохии из Якто красочно изображены крестьяне у городских ворот, направляющиеся в Антиохию с «продуктами полей». Как свидетельствует законодательство, не только свободные крестьяне, но и колоны продавали в городе свои продукты. Городское ремесло обслуживало потребности не только горожан, но и сельского населения. Как писал Иоанн Златоуст, «земледелец совершенно не мог бы заниматься своим делом, если бы кузнец не доставлял ему заступ, сошник, серп, топор и много других орудий, нужных для земледелия; если бы плотник не сделал для него плуга, не приготовил ярма и молотильной телеги, а кожевник — ремней».

Магнатское землевладение после Чумы лишилось былых позиций – много разбежавшихся колонов поселилось на государственных землях, много земель магнатам пришлось передать крестьянам в эмфитевзис (бессрочную аренду с фиксированной ставкой). Свободная сельская община сохраняла известные элементы самоуправления. Она избирала своих старост (комархов, протокомитов) и других должностных лиц: смотрителей плотин, контролировавших распределение воды, особых надзирателей, ведавших сооружением общественных построек, иринархов, следивших за порядком (деревенская полиция). На общих собраниях крестьяне решали общественные и хозяйственные дела, регулировали отношения между членами своей общины и с ее соседями. Община сама собирала подати с односельчан и вносила их в казну. Во Фракии и Иллирии, где было мало городов и преобладали сельские округа – «паги», деревенские общины являлись очень важными общественными ячейками. Во многом сходное положение наблюдалось и в Египте. Общины имели здесь сравнительно развитые органы самоуправления и довольно широкий круг должностных лиц. Менее развитыми были общины, расположенные близ городов, например в Сирии, где все земли были приписаны к городским территориям, а общинное самоуправление подавлено властью муниципальной организации. Так, в деревне Северной Сирии отсутствовали строго определенные выборные должностные лица, которые бы отвечали за сбор податей; не было и своих стражников — все эти функции осуществляла городская муниципальная организация.

________________________________________________________________________________

_________________

Уровень производства оставался довольно высоким. Прогресс наблюдался в обработке камня и мрамора, где получил более широкое распространение бурав, использовавшийся для отделки деталей. Улучшались методы плавки и обработки стали, шлифовки металлических изделий. Прогрессировали техника производства тканей, приемы и методы их крашения и производства самих красителей. Прекрасное качество тонких и драгоценных византийских тканей обусловливало высокий спрос на них в странах Востока и Запада. Усовершенствовались и получали дальнейшее распространение водоотливные и водоподъемные сооружения (Египет, Сирия), водяные мельницы.

Одной из наиболее многочисленных групп ремесленников в городе были мастера по производству строительных материалов. Значительную группу составляли, далее, металлисты: литейщики, включая мастеров по производству свинцовых водопроводных труб и частей для фонтанов; кузнецы, занимавшиеся изготовлением сельскохозяйственных и ремесленных орудий; специалисты по горячей и холодной обработке металла; оружейники — мастера, изготовлявшие панцири, шлемы, наконечники стрел и копий, мечи, кинжалы, ножи; гвоздильщики, проволочники, изготовители замков, уздечек и многие другие. Большую роль в хозяйственной жизни города играло производство керамических изделий — не только кирпича и черепицы, но и посуды. Глиняная посуда — горшки, миски, блюда, фляги, сосуды для хранения продуктов (зерна, вина, масла), глиняная тара, светильники широко использовались горожанами — как в богатых, так и в бедных домах. Во многих городах было развито и производство стеклянных изделий. Стекольщики составляли особую группу ремесленников. Подавляющее большинство их специализировалось на производстве стеклянной посуды, фляжек, флаконов для ароматических смесей и благовоний. Стеклянная посуда была сравнительно недорогой и в описываемый период имела значительное распространение в восточных провинциях. Много было в городе текстильщиков: сюда относятся и шерстобиты и ткачи разных профессий — ткачи шерстяных и льняных тканей, изготовители грубых материй для парусов и мешковины, а также шелкоткачи. Заметной группой городских ремесленников являлись красильщики. Практиковалась однократная — менее стойкая, и многократная окраска ткани. Византийские красильщики были искусными мастерами своего дела, применявшими разнообразные минеральные и растительные красители. Близко к ткачам, помимо ковровщиков, стояли плетельщики и веревочники. Изготовление веревок и канатов было весьма распространенной профессией в приморских и торговых городах. Не менее важным являлось и кожевенное производство. В ряде городов число кожевников и меховщиков было довольно значительным. Кожевенное производство, во всяком случае в крупных городах, было весьма дифференцированным. В каждом городе имелись и ремесленники менее распространенных профессий: парфюмеры, изготовлявшие ароматические мази и благовония, мировары, аптекари, переписчики и т. д. . Немало жило в городе и портных. Большая часть населения шила одежду не на заказ, а приобретала ее в лавке или на рынке в готовом виде. Довольно большая категория торгово-ремесленного населения была связана со снабжением города топливом: речь идет о дровосеках и угольщиках, которые заготовляли и доставляли дрова и уголь горожанам, обслуживая также общественные бани и пекарни. С притоком населения в большие города возрастало значение торговцев продовольствием. Они специализировались на доставке зерна, мяса, масла, вина, рыбы, овощей и фруктов. Тут были как оптовики, так и более мелкие торговцы, продававшие свой товар в розницу. Высокий процент жителей приморских центров составляли рыбаки и моряки.

Торгово-ремесленное население византийских городов объединялось в корпорации — по профессиям. Даже в небольшом городе, как правило, существовало 15—20 корпораций, объединявших ремесленников и торговцев наиболее распространенных профессий — гончаров, ткачей, кожевников, красильщиков, сапожников, портных, кузнецов, золотых и серебряных дел мастеров, домостроителей, парфюмеров, хлебопеков, огородников, владельцев кабаков, харчевен и постоялых дворов, торговцев зерном, мясом, маслом, вином, овощами, рыбой, тканями и готовой одеждой, представителей свободных профессий. Коллегии объединяли свободных ремесленников, на которых возлагались определенные обязанности и которые обладали также известными правами. Деятельность корпораций регламентировалась положениями, определявшими эти права и обязанности, отношения коллегиатов друг с другом, покупателями и заказчиками, городом и государством. Корпорации имели своих выборных старейшин, которые контролировали их деятельность, выполнение ими повинностей, сбор государственных податей.

Контроль государства и муниципальных властей был установлен над деятельностью важнейших торговых корпораций, снабжавших города основными продуктами питания,— над корпорациями пекарей, огородников, садоводов и др. Обычно высшие должностные лица таких корпораций назначались правительством или муниципальными властями. Остальные корпорации были более свободными. Они имели своих выборных начальников. Их деятельность регламентировалась уставами. Большую роль здесь играли собрания ремесленников. Выход из корпорации и вступление в нее были свободными. Государственный и муниципальный контроль ограничивался проверкой уплаты податей и выполнения государственных и муниципальных повинностей (обязательные бесплатные услуги государству, поставка известного количества изделий или продуктов, участие в государственных работах, и т. д.).

__________________________________________________________________________

Юстиниан Великий во время кризиса 540ых годов значительно сократил бюрократический аппарат на местах и даже произвел укрупнение провинций – там где Диоклетиан создавал 2 провинции (Фригия I и Фригия II, Галатия I и Галатия II, Каппадокия I и Каппадокия II) – теперь существовала одна провинция. Фунции, снятые с сокращенных чиновников, были переданы муниципальным организациям городов, но очень скоро выяснилось, что разлагающаяся курия не справляется с возложенными на нее задачами. Тогда правительство возложило ответственность на поставленную над курией коллегию принципалов – «отцов города». В коллегию принципалов включались куриалы, достигшие на государственной службе сенаторского достоинства (отставные чиновники и офицеры высокого ранга, проживающие в данном городе), крупные городские посессоры, главы торговых и ремесленных корпораций и представители клира. Руководство муниципальными делами постепенно сосредоточивалось в руках епископа и принципалов. Коллегия принципалов зачастую распространяла свою власть за пределы городской хоры, на сельскую округу и магнатские имения, превращаясь в орган уже не чисто городского, а местного, территориального самоуправления. Особое значение приобрел «дефензор народа», оттеснивший на второй план выборного главу муниципальной администрации – протевонта (на западе куратора). Дефензор был первым муниципальным магистратом, избиравшимся не из куриалов, а из представителей местной знати, и утверждавшимся правительством. Как правило горожане старались избрать дефензором человека богатого и со связями в столице, способного постоять за городские интересы. Дефензор приобрел весьма широкие функции — контрольные, судебные (мелкая юрисдикция), фискальные (контроль над сбором податей), полицейские (контроль и руководство муниципальной полицией). Он имел юридическую неприкосновенность и не мог быть смещен наместником провинции.

Казалось бы рядовые горожане были устранены от управления; но это было отнюдь не так. Свое участие в управлении городские массы принимали через организацию димов. Как правило в дим входило несколько ремесленных и купеческих корпораций города. Они содержали за свой счет упряжки и возничих для гонок на ипподроме, спортивные команды и театральные труппы. У каждого дима была своя палестра, где юноши тренировались как воины городского ополчения – остаток старинной организации воспитания эфебов. В поле данное ополчение ничего не стоило против воинов-профессионалов, но на стенах родного города при осаде (и в уличном бою при восстании) димоты оказывались вполне боеспособными. В политике димы участвовали путем «права аккламации». Так при избрании муниципальных магистратов все одобренные принципалами кандидатуры объявлялись на ипподроме, и побеждал в выборах тот, кто вызывал наиболее массовые и бурные приветствия. А массовое неодобрение, выраженное народом на ипподроме во время регулярных игр, приводило к отставке неугодного магистрата или отмене неугодного основной массе горожан решения "отцов города". Идти против воли большинства димов, сплоченных корпоративной организацией и легко способных устроить «массовые беспорядки», принципалы не решались. Поэтому политика отнюдь не покинула греческие полисы и латинские муниципии. Кандидаты старались угодить народу, как правило какой-либо «литургией»: устройством за свой счет игр, хлебных раздач, ремонтом водопровода или бань, а то и возведением за свой счет какого-либо нового общественно-полезного сооружения.

С утверждением христианства повышалось значение церкви в жизни города. С переходом в руки церкви земель муниципальных храмов (которые несли определенные литургии в пользу города) епископ превратился в полисного магистрата, заместившего прежние жреческие коллегии и ответственного за храмовые литургии. На смену муниципальным формам помощи гражданам пришла церковная благотворительность. Используя собственные средства и богатые пожертвования частных лиц, церковь поддерживала бедноту, содержала странноприимные дома, убежища для престарелых и больных (геронтокомии и носокомии), больницы, родильные дома, приюты для малолетних. Церковь стала принимать участие в наблюдении за санитарным состоянием городов, за лекарской службой. Процедура выборов епископа предусматривала выдвижение на совместном заседании курии и городского клира трех кандидатов, из которого собрание епископов данной провинции избирало одного. Епископ не только осуществлял широкие полномочия внутри полиса, но и имел право ходатайствовать перед гражданскими властями и самим императором по общественным, мирским делам города.

[Georg]

Культура, образование и наука.

 

 

Вышеупомянутый историк и поэт Агафий Миринейский в своем стихотворении «К декуриону Феодору» демонстрирует степень зависимости ранневизантийской культуры от своих античных корней, в первую очередь – родной мифологии.

 

Так, обобрав элегический цвет с обширного поля,

Сплел я венок для тебя из лучших словес Каллиопы.

Так посвящают Крониону — дуб, корабль — Посейдону

Перевязь от меча — Аресу, колчан — Аполлону,

Лиру — Гермесу, а сыну Семелы — лозу винограда.

Ибо я знаю, что ждет труды мои вечная слава,

Если над ними твое, Феодор, надпишется имя.

Прежде всего я собрал, состязаясь с книгами древних

Все, что родители новых стихов написали когда-то

В честь старинных богов. Блюсти такую пристойность

Повелевало мне подражанье словесникам древним.

 

Формулировка в последней строке очень четкая. Образованный человек эпохи был пропитан «древней словесностью» до такой степени, что мыслил мифологическими образами, и вполне правоверные христиане в литературных произведениях регулярно прибегают к мифологическим фигурам, вызывающим сразу же понятные для современников ассоциации. Павел Силенциарий по заказу Юстиниана воспевает только что построенную св. Софию: он начинает самую выигрышную часть своего изящного экфрасиса — описание ночной иллюминации купола — мифологическим образом Фаэтона (сын Гелиоса, пытавшийся править его солнечной колесницей):

 

Все здесь дышит красой, всему подивится немало

Око твое. Но поведать, каким светозарным сияньем

Храм по ночам освещен, и слово бессильно. Ты молвишь:

Некий ночной Фаэтон сей блеск излил на святыню!..

 

 

Или же эпиграмма, прославляющая другое великое создание Юстиниановой эпохи — кодификацию законодательства, проведенную под началом Трибониана:

 

Юстиниан властодержец сие сочиненье замыслил;

Трибониан потрудился над ним, угождая владыке,

Словно бы щит многоценный творя для мощи Геракла,

Хитрой чеканкой премудрых законов украшенный дивно.

Всюду — в Азийской, в Ливийской земле, в пространной Европе

Внемлют народы царю, что устав начертал для вселенной.

 

 

Позднеантичное сознание, отвергнув языческую религию, ни как не желало расстаться с родной мифологией, которая продолжала вдохновлять культурное творчество.

 

Придворные поэты Юстиниана, старательно выкорчевывавшего остатки языческих культов, изощряют свое дарование на стереотипных темах: «Приношение Афродите», «Приношение Дионису». И противоречие здесь было лишь кажущимся. Еще с III века, со времен Аврелиана и Диоклетиана культивировалась идея империи как авторитарной вселенской державы, вмещающей в себе единственно истинные религиозные, государственные и культурные ценности; так обстояло дело и для языческой, и для христианской части элиты. Например, Юлиан не менее решительно, чем христианские императоры, усматривал долг самодержца в том, чтобы являть собой защитника "истинной веры"; только "истинная вера" для него – язычество. Отнюдь не для заполнения досуга, но согласно ощущаемому им долгу императора он богословствовал, сочинял славословия богам, предписывал нормы поведения служителям культа – как предстоятель

«священной державы»; и абсолютно таковым же предстоятелем будет через два века чувствовать себя Юстиниан Великий.

 

Империя в данном контексте мыслилась во-первых как средоточие истинного богопочитания (не просто империя, но "благоверная" империя; не просто религия, но "истинная" религия).

 

Во-вторых – как хранительница благих и справедливых законов. В понимании поздних римлян двух систем права так же не может существовать, как не может существовать двух математик. Справедливость в мире одна, и выводимое из нее «естественное право» так же одно, римское же право основано на праве естественном и его принципы логически выверены. Следовательно, все законы и обычаи, не соответствующие принципам римского права, есть беззаконие.

 

В третьих – империя мыслилась как хранительница единственных подлинных культурных ценностей. Идеал красоты и гармонии, соответствующей «небесной гармонии сфер» культивировался много веков, воплощаясь в чудесных произведениях архитекторов и скульпторов, творениях поэтов, но главным образом в высокой культуре мысли и слова – логике, философии и риторике. Каноны этой культуры почитались так же единственно истинными, как и нормы римского права. Все что им не соответствовало, почиталось варварством и бескультурьем.

 

Таким образом, престиж античной культуры рассматривался как один из аспектов престижа ромейской государственности. Мало того, к VI веку это был уже также и один из аспектов престижа ромейской церкви как церкви имперской. Конечно, ориентация на античное наследие скрывала в себе возможность ностальгической тоски по язычеству, даже духовного возврата к язычеству, страшившего ревнителей христианской ортодоксии. Но в широкой перспективе минус перекрывался плюсом: ведь ориентация эта состояла в неразрывном союзе с центростремительными культурно-политическими тенденциями, с пафосом империи, порядка, законопослушности, бюрократической цивилизованности. Она была преградой против напора "невежественности" плебейской мысли, незнакомой со школьными правилами, с античной системой терминологии и безупречной логики. Обаяние античной культуры было преградой и против сиро-коптского национализма, который постоянно грозил перейти в конфессиональный раскол и в политический сепаратизм, а в конце концов действительно отторг восточные провинции как от константинопольской ортодоксии, так и (в РИ) от константинопольской государственности. У светских и духовных властей были весьма реальные причины быть очень осторожными в отношении к авторитету языческой культуры, и церковь это прекрасно понимала.

 

Строгий аскет и подвижник, константинопольский патриарх конца VI века Иоанн Постник, составляя поучение монахам, считает нужным изложить его ямбическим триметром.

 

...Не смей одними кушаньями брезговать,

Другие выбирать себе по прихоти;

А кто брезглив, таким и мы побрезгуем...

...Болтливости и сплетен как бича беги:

Они ввергают сердце в скверну смертную.

Не смей плеваться посредине трапезы,

А коль нужда припала так, что мочи нет,

Сдержись, скорее выйди и откашляйся.

О человече, есть и пить желаешь ты?

В том нет греха. Но бойся пресыщения!

Перед тобою блюдо, из него и ешь,

Не смей тянуться через стол, не жадничай!..

 

Надо сказать, что Церковь сумела зело эффективно воспользоваться инструментами, которые давала ей античная культура. Что не удивительно – большинство епископов избирались из среды куриалов, получивших полноценное классическое образование. Использованы были не только достижения архитектуры, изобразительных искусств, поэзии и музыки для создания завораживающей мистерии богослужения (причем культы христианских святых сознательно наделялись атрибутами культов прежних полисных богов-покровителей и вызывали у новообращенных привычные ассоциации), а каноны риторики – для доходчивой и убедительной проповеди. Для христианской пропаганды был использован и театр, где ставились написанные в стиле Еврипида пьесы на евангельские сюжеты, и поэтическое искусство, творившее произведения от богослужебный песнопений до понятных и доходчивых «духовных стихов» для народа, «кои удобно распевать за работой или в дороге». Причем в то время как импозантные аристократы, собранные при императорском дворе, изощрялись в оторванных от жизни произведениях на «классические» темы или фривольных эпиграммах откровенно эротического содержания, церковные авторы не только ничтоже сумняшеся воспринимали плебейские, полуфольклорные формы, но и смело затрагивали насущную социальную проблематику.

 

...Над убогим богач надругается,

Пожирает сирых и немощных;

Земледельца труд — прибыль господская,

Одним пот, а другим — роскошества,

И бедняк в трудах надрывается,

Чтобы все отнялось и развеялось!..

Роман Сладкопевец. Кондак «На усопших».

 

Не удивительно что уже к началу правления Юстиниана язычество держалось либо среди дремучего крестьянства «медвежьих углов» империи, либо среди самой рафинированной элиты (чье увлечение теургическими мистериями позднего неоплатонизма уже начинает чем-то напоминать увлечение всевозможными магнетизмами и спиритизмами элиты нашей родной империи). Но городские слои были безусловно завоеваны христианской проповедью.

 

Для завоевания элитных слоев позднеантичного общества церковь пользовалась той самой «культурой мысли и слова». Рождавшаяся в конфессиональных распрях потребность утверждать свою веру и разоблачать чужую веру жестким ведением аргументации толкала к суховатой, рассудочной, дотошной работе с терминами, определениями и силлогизмами. Так была подготовлена духовная и психологическая атмосфера «схоластики», творческий период которой подготовил в РИ развитый логический аппарат позднейшей науки. Парадоксально, но вера нуждалась в логике именно постольку, поскольку была авторитарной: на "принудительность" логики были возложены примерно те же (обманчивые) надежды, что и на религиозное законодательство и репрессивные меры. И шире – не только перед лицом противника и в споре с ним, но и в кругу ортодоксального единомыслия дух догматизма, страшащийся даже невольных отступлений, занимал умы церковных идеологов поисками непогрешимо логических выводов из заданных внелогических посылок; эта – "акривия", или "акривология", была высшей добродетелью теологизирующего рассудка в течение всего средневековья, от языческой протосхоластики Прокла до католической схоластики Фомы Аквинского.

 

В рассматриваемый период среди образованных слоев империи еще были последователи язычества - так в 580ых годах в Антиохии разразился скандал по поводу совершения группой местных аристократов запрещенных жертвоприношений и теургических ритуалов, причем в данных ритуалах принимал участие сам императорский наместник Сирии, а патриарх Антиохийский знал об этом и благодушно молчал. Другие представители элиты искренне увлеклись христианством, шли в клир и епископат, занимались разработкой богословской проблематики. Но основная часть образованной элиты приняла христианство как государственный культ Римской империи, оправлять который обязан каждый ее гражданин и патриот. При этом данный контингент, признавая официально утвержденные государством догматы, не пытался глубоко усвоить вероучение христианства, трактовал христианского бога в философском духе и посмеивался над догматическими распрями. В данной среде, в качестве реакции на раздиравшие общество богословские споры, произошло стихийное возрождение философского скептицизма, и принадлежащие к этому слою оба великих историка эпохи – Прокопий Кесарийский и Агафий Миринейский – в своих сочинениях не раз говорят о «принципиальной непостижимости божества».

 

Для мировоззрения аристократии характерен Боэций. В его «Утешении философией», написанном в тюрьме перед казнью, нет ни слова о первородном грехе, о боговоплощении, необходимом для спасения падшего человечества, об искуплении греха, о преодолении смерти смертью, о втором пришествии, о Страшном суде, о рае и аде. Вся эта христианская "священная история" поразительным образом, и притом совершенно целиком, отсутствует у Боэция. Боэция утешает не Христос и не Богородица, а неоплатоническая «диалектика чистого разума». Несовершенства жизни неоплатонизм толкует как нечто вполне естественное, вполне законное и всегда чередующееся также и с подлинными совершенствами жизни, так что созерцание этого вечного круговорота совершенств и несовершенств для неоплатоника вполне утешительно и самодостаточно. И именно таков дух "Утешения философией".

Совсем другая здесь позиция христианства, которое трактует все эти вечно мятущиеся несовершенства жизни как нечто противоестественное и незаконное, как результат грехопадения, отпадения человека от вечной истины, требующий своего искупления и своего окончательного уничтожения. Но у Боэция о мировом грехопадении нет ни единого слова.

 

Не зная имени автора, можно было бы уверенно сказать, что трактат написан язычником. Но доподлинно известно, что Боэций христианин, и даже писал богословские работы ("Против Нестория и Евтихия"). Исходя из библейской фразы "где сокровище ваше, там и сердце ваше", достаточно хорошо видно что сердца римской знати влекло не христианское священое предание, а античная философия, сквозь призму которой преломлялось и само христианское вероучение.

 

_____________________________________________________________________________

 

 

Для поддержания культурного уровня необходима была соответствующая система образования – среднего и высшего. Система среднего образования была в полной мере унаследована от былой Римской империи. Школы имелись во всех городах, и набор преподаваемых предметов был как правило стандартным – знаменитые тривиум и квадривиум. Но в данный период уже очевидны различия типа школы в разных регионах империи. Можно четко выделить три типа – греческий, латинский и сирийский.

 

Особенностью греческого национального духа являлось стремление к знанию, которое ценилось вне зависимости от его практического применения. Причем к знанию всеобъемлющему и цельному, которое в высшем своем синтезе – философии – должно было раскрыть для эллина сущность вещей божественных и человеческих. Этот интерес не был только теоретическим – эллин верил в воспитывающую силу знания, которое должно сообщать духу человека высшую красоту и нравственность. Соответственно в греческой школе тривиум и квадривиум ценились не сами по себе, а с точки зрения того высшего синтеза, который давала им философия; они рассматривались как подготовительные ступени к философии. Поэтому в крупных городах «семь свободных искусств» старались дополнить хотя бы эклектическим курсом философии, и именно греческая школа давала подавляющее большинство поступающих в высшие учебные заведения – академии Афин, Александрии, Константинополя и Бейрута, о которых будет сказано ниже.

 

Латинская школа рассматриваемой эпохи сильно отличалась от греческой. Римляне давно подчинились греческой культуре, но в их национальном характере преобладали практические интересы и дарования. Поэтому римляне, приняв греческую систему образования, устранили из нее самую душу – философию, ибо теоретические вопросы их занимали мало. Как правило, римлянин если и увлекался философией, то его увлекал сам процесс спекулятивного мышления, а так же желание испытать на философских материях свой литературный стиль. Римлянина вполне удовлетворяла риторика, которая давала ему и вид образованного человека, и практическую пользу для подготовки к общественной и адвокатской деятельности. Соответственно и образованным человеком на латинском западе считался не тот, кто постиг «науку о подлинно сущем», а тот кто «красиво, убедительно и с пониманием дела может говорить и писать по какому угодно вопросу, соответственно обстоятельствам и к удовольствию слушателей». Философия практически не преподавалась в западных школах, и единственный известный латинский философ рассматриваемой эпохи – Боэций – получил образование в Александрии. В латинской школе семь свободных искусств рассматривались не как «служанки философии», а как «служанки филологии», которые должны вооружить человека разнообразной «эрудицией» для упражнения в высшей науке – «экловенции». В V-VI веках на западе можно было видеть таких епископов как Эннодий или Сидоний Апполинарий, которые блистали риторским образованием и пользовались языческой мифологией для разработки богословских тем. Но теоретических мыслителей, ищущих «сущность вещей божественных и человеческих» и в этом поиске вносящих вклад в развитие математики и естественных наук, мы, в отличии от греческого востока того же периода, не увидим на латинском западе.

 

Третий тип школы – сирийский – и вовсе не принадлежал к античной системе образования. Он был создан на волне националистической культурной реакции сирийцев против засилья эллинизма, и в противовес «классической» греческой и латинской школе носил подчеркнуто христианский характер.

. Для сирийца на первом месте стояли интересы нравственного и практического характера, и эту область интересов он не решался подчинять руководству ума, а искал опоры в авторитете Священного писания. Это различие семитов и греков четко подметил апостол Павел – «иудеи знамения просят, эллины премудрости ищут». В этой связи складывалось и различие в отношении к миру и мирской культуре. Сириец проводил четкую грань между религией и культурой. Богатая умственная культура греков была для него чужда по своему характеру и содержанию. Правда догматические споры заставляли сирийцев браться за чуждое им оружие, и в таком случае они искали в философии не идей, а диалектических методов для оспаривания и убеждения противника. Поэтому своим авторитетом они избрали Аристотеля, соответствовавшего их характеру своим трезвым реализмом (что передалось впоследствии и их ученикам - арабам). Но даже подобные примеры были среди сирийцев редким исключением. Их огромное большинство, в особенности монашество, смотрело на занятие эллинскими науками как на языческое суеверие.

 

Благодаря этому сирийская школа получила узко-специальный богословский характер, где умозрительное богословие почти отсутствует, а все внимание направляется на тщательное изучение Библии по историко-грамматическому методу под руководством определенных авторитетов.

 

При этом именно сирийцы сделали доступными сначала персам, а затем арабам сочинения Аристотеля, Галена, Гиппократа. В течение нескольких столетий сирийцы были учителями арабов. От них вчерашние кочевники восприняли аристотелевскую философию, медицину, алхимию, географию – не на греческом, а на родственном сирийском языке, переводить с которого на арабский было легко. Но это – заслуги тех сирийцев, которые не принадлежали к клерикально-националистическому направлению и оставались под обаянием греческой культуры. Показательна судьба знаменитого врача Сергия Решайнского, переведшего с греческого на сирийский полный корпус сочинений Аристотеля и Галена. Высшее образование Сергий получил в Александрии, где его учителем был великий Иоанн Филопон. Сергий был красноречив, владел греческим языком, писал работы по философии, медицине и астрономии. Вернувшись на родину, Сергий стал старшим врачом города Решайны. Сирийские источники (написанные монахами) выражаются о Сергии резко негативно, обвиняют его "в любви к деньгам" и ставят в упрек "дурные обычаи". Одна из очередных клерикальных интриг заставила его покинуть родной город и выехать в Антиохию. Оттуда Сергий вскоре перебрался в Рим, где устроился личным врачом папы.

 

_________________________________________________________________________

 

 

Рассмотрев среднюю школу, перейдем теперь к высшей.

 

На территории империи на начало правления Юстиниана Великого существовало 4 учебных заведения, заслуживших название «академия». Они располагались в Афинах, Александрии, Константинополе и Бейруте.

 

Из них высшая школа в Бейруте волею исторических судеб приобрела наиболее узкую специализацию. Преподавание философии там практически сошло на нет, а главным предметом стало правоведение. Бейрутская школа быстро эволюционировала в узкоспециализированный юридический колледж. Зато в таковом качестве Бейрут не имел себе равных во всей империи. Бейрутские правоведы вели обширную комментаторскую и компилятивную работу, их мнения нередко запрашивали высшие суды по спорным и запутанным вопросам. Бейрут поставлял всей Византии квалифицированных адвокатов и судебных чиновников.

 

Академия Константинополя, основанная императором Феодосием II, мыслилась основателем как высшее учебное заведение широкого профиля с углубленным изучением риторики, права и философии. Но очень быстро столичная академия подстроилась под существующий спрос. Ее студенты как правило готовились в государственные чиновники, и соответственно предметами первостепенной важности стали риторика и право. Философская кафедра Константинополя так и не произвела ничего выдающегося. В описываемый период она превратилась фактически в филиал философского факультета Александрии, повторяя все его выкладки.

 

Только две высшие школы занимались углубленным изучением философии, а значит – и глубоко интегрированными в философию той эпохи математикой, астрономией и естественными науками. Это были древнейшие центры античной мысли, Афины и Александрия. Преподаваемая в них философия была естественно неоплатонической.

 

Для эпохи крайне характерны два момента коренной установки неоплатонизма: онтология должна быть иерархической, а ее разработка – систематической. Некогда Платон непринужденно рассыпал намеки и прозрения по своим диалогам, вводя их в контексте спора, оставляя результат открытым, чего-то не выговаривая до конца, что-то приберегая, может быть, для "эзотерических" лекций в кругу Академии, где-то позволяя себе вообще заменить ответ вопросом. Теперь, когда античная философия подошла к своему пределу и к своей исторической трансформации, настало время все выговорить, все довести до авторитарной школьной ясности, все привести в систему, так же отличающуюся от умственных построений классической эпохи, как «жесткая симметрия фронтальных фигур с мозаик Равенны отличается от вольной композиции какой-нибудь краснофигурной вазы». При желании можно назвать это "окостенением" греческой мысли или употребить иную метафору; в самом деле, атмосфера открытого спора, характерная для диалогов Платона, и привлекательнее, и плодотворнее, нежели та схоластическая систематичность, к которой двигался неоплатонизм от Плотина до Прокла.

 

Для мыслителей, осуществивших переход от среднего платонизма к неоплатонизму, еще существовало диспутальное отношение к важнейшим проблемам. Но Ямвлих приходит к фантастическому догмату, согласно которому все восточные и греческие мудрецы, маги, прорицатели и прорицательницы, поэты и философы, составляющие в совокупности чтимый пантеон неоплатонизма, во все времена возвещала одну и ту же неизменную и непогрешимую доктрину, которую надо только правильно истолковать, чтобы убедиться в ее единстве. Вслед за Ямвлихом этот догмат с большей или меньшей категоричностью принимают все языческие неоплатоники IV-VI вв.. Трудно представить себе более гротескное допущение. Когда христиане ожидали абсолютной непротиворечивости от библейских текстов, это было наивно, но не было и вполовину так нелепо, поскольку в кругу ближневосточной религиозной традиции все же есть какой-то реальный минимум "единомыслия", которого нет и не может быть в кругу античной философской традиции, история которой – тысячелетие споров.

 

Есть другой симптом, по которому ощущается изменение духовной атмосферы. Плотин был, конечно, глубоко религиозным язычником и одним из самых ярких мистических писателей всех времен; но нет ни малейшей двусмысленности насчет того, что ни жрецом, ни магом – говоря современным языком, оккультистом – он не был. Уже Порфирий больше думал и писал о материях так называемой "практической философии", обнимавшей различные виды гадания и магии в неразделимом единстве с языческим культом; однако его высказывания на данную тему не лишены отстраненности. Он полагал, что философ наилучшим образом достигает единения с божественным началом на пути интеллектуального созерцания, и только для толпы, неспособной к философствованию, необходим путь магического ритуала. Иное дело Ямвлих. Его уже не удовлетворяет осторожность Порфирия; там, где Порфирий обставляет апологию культовой практики интеллектуалистическими доводами, Ямвлих повышает голос для экстатических похвал "силе, и дивному посвящению, и сверхприродной, всепревышающей надежде", как плодам сакрально-магических действий. Пресловутая "теургия" (???????a – греч. "богодействие"), система упражнений и ритуалов, позволяющая "посвященному" стать, как боги, для него не ниже умозрения, как это было для Порфирия, а выше; "вне теургии нет дороги к божественной жизни" (De mysteriis, ?, 2-5). Теургия не подвластна суду разума, хотя бы идеалистического и мистического разума ранних неоплатоников; Ямвлих вменяет Порфирию в вину, что последний трактовал теургические проблемы "философски", между тем как их можно и должно трактовать только "теургически" (Ibid., l, 2 ad fin.).

 

Теории соответствовала практика. Биографическое предание о Ямвлихе доносит до нас образ тайноведца и чудотворца, который с загадочной улыбкой вызвал на глазах у потрясенных учеников чету демонов, обитавших в двух соседних источниках, а во время своих регулярных медитаций витал над землей в сиянии лучей.

 

Для понимания последних судеб языческой эллинской философии необходимо помнить, что "теургическая" установка Ямвлиха победила. Каждый неоплатоник стремился стать не только мыслителем, но и теургом; а для необразованной и даже образованной толпы, стоящей вне профессионально-философского круга, он был интересен почти исключительно в качестве теурга. Репутация мага дарила ему сенсационный успех, но и навлекала на него немалые опасности. С христианской точки зрения на него приходилось смотреть как на сознательного пособника бесов, изменнически принявшего их сторону против Бога и людей. Этому способствовал фактор, так сказать, семантический: христиане называли бесов "демонами" (?a??????), но языческие теурги обозначали этим же самым словом духовные существа низшего ранга, с которыми они хотели общаться; поэтому речи последних звучали для христианского уха так, словно адепты теургии сами сознаются в пакте с дьяволом. Конфликт двух религиозно-терминологических систем не был совсем уж пустым недоразумением, поскольку и язычники в принципе не отрицали, что демоны бывают злыми, но в отличие от христиан они видели во зле не противоположность добра, а его, так сказать, низшую ступень. Тем легче было понять магические обращения к "демонам" в самом одиозном смысле.

 

Но существовала и другая сторона дела, для будней IV-V веков порой более реальная, чем конфликт христианства и язычества. Мистический заговор против власти Христа, конечно, не был симпатичен христианским императорам; но заговор или хотя бы тень заговора против их собственной власти вызывал у них чувства, куда более острые. Между тем всякий языческий теург непременно был гадателем и прорицателем будущего, а к прорицателю в те времена чересчур часто адресовались с вопросом, не произойдет ли в ближайшее время дворцового переворота, не наступит ли конец правлению того или иного императора, не удастся ли самому вопрошающему стать удачливым узурпатором и т.д. Власть все время ощущала себя первым объектом всех оккультных поползновений. Стоит прочитать то, что рассказывается в 28-й и 29-й книгах исторического труда Аммиана Марцеллина о нервозности Валентиниана I по отношению к ведовству и магии. Теургу, если он не соблюдал особой осторожности (как это делали Эдесий, ученик Ямвлиха, и Хрисанфий, ученик Эдесия), ничего не стоило оказаться в самом средоточии придворных интриг, а это было смертельно опасным. Сопатр, еще один ученик Ямвлиха, играл немаловажную роль при дворе Константина Великого, но в конце концов был казнен по обвинению в преступных магических действиях. Та же участь постигла знаменитого Максима, ученика Эдесия, который имел прочную репутацию волшебника и добился неограниченного влияния на императора Юлиана, собрав огромные богатства, но после смерти Юлиана был подвергнут пытке с требованием выдать эти богатства, затем освобожден и возвращен ко двору, однако обезглавлен при Валенте по обвинению в тех же «преступных магических действиях».

 

Философов с их эзотерической таинственностью легко было заподозрить в заговорщичестве, а подчас и в чародействе, и толпа была подчас не менее подозрительной, чем власть имущие. В Александрии, кипевшей этническими и конфессиональными конфликтами, ненавидевшей центральную власть, для Ипатии, замечательной женщины, которая серьезно занималась неоплатонической философией, оказалась гибельной дружба с префектом-августалом Орестом: египетская чернь вообразила, что Ипатия и Орест соединились на погибель христианскому народу, и в 415 г. Ипатия была зверски растерзана. Одного нельзя сказать ни о смерти Сопатра, ни о смерти Максима, ни даже о много более трагической и несправедливой смерти Ипатии: нельзя сказать, что суеверные современники по невежеству приняли ученых за магов. Ученые сами выдавали себя за магов, и притом с глубоким внутренним убеждением. Конечно, они были жертвами суеверия, однако того суеверия, которое сами обосновывали и распространяли. Чем они точно не были, так это мучениками науки. В лучшем случае они были мучениками языческой религии. Им, духовным детям Ямвлиха, пришлось расплачиваться за оккультистские увлечения своего учителя.

 

Разумеется и обе неоплатонические академии, в программу которых входило преподавание теургии (с христианкой точки зрения – науки об общении с бесами), вызывали постоянные нападки со стороны церкви. Афинская академия находилась в относительной безопасности – Балканская Греция долго оставалась заповедником язычества, да и после христианизации ее население отнюдь не отличалось фанатизмом. В ином положении находилась академия Александрии, где местная чрезвычайно возбудимая и фанатичная чернь нередко угрожала пособникам бесов расправой. После убийства Ипатии параболаны были разогнаны, но и языческая оппозиция сникла, и в городе наступил длительный период относительного спокойствия. Вскоре все внимание христиан переключилось на догматические расколы – сначала несторианский, а затем монофизитский. Не пожелавшая принять Халкидонский собор Александрия восстала, чернь растерзала православного патриарха Протерия, возведя монофизита Тимофея Элура. Сопротивление было жестоко подавлено императором Маркианом. В правление Льва в Египте фактически был установлен оккупационный режим, а в Верхнем Египте шла возглавляемая монахами партизанская война. Понятно что было не до язычников.

 

Ситуация кардинально поменялась, когда император Зенон пошел на примирение с мнонфизитами, издав примиряющий «Энотикон», и на александрийскую кафедру взошел выдающийся монофизитский патриарх Петр Монг. Монг на основе Энотикона пытался объединить под своим духовным водительством всех христиан Египта – как монофизитов, так и придерживавшихся халкидонской ортодоксии (центром последних был знаменитый монастырь в Канопусе). Общим врагом естественно были назначены язычники, которые вскоре сами дали патриарху прекрасный повод для нападения.

 

Схолархом Александрийской академии (занимавшей лекционные залы александрийского Гимнасия) был в то время знаменитый Гораполлон, над «Иероглификой» которого мучилось несколько поколений ученых Нового времени – от Ренессанса до находки Розеттского камня. Происходя из старинного египетского жреческого рода, Гораполлон был жарким приверженцем язычества и неоплатонической теургии, практиковавшейся в академии. Христиане к этому времени составляли не менее половины учащихся, многие открыто высказывали свое отношение к теургии и обстановка в Академии становилась напряженной.

 

Конфликт вспыхнул в 485 году. Один из студентов случайно обнаружил некое мошенничество языческих жрецов (возможно речь шла об одном из тех хитроумных механизмов, которые когда-то Герон Александрийский конструировал для храмовых чудес), и придал сие огласке. Студенты-язычники попытались расправится с предателем, но на помощь ему пришли христиане, результатом чего стала массовая студенческая драка. Дело получило широкую огласку – и патриарх Петр Монг немедленно воспользовался этим. Наэлектризованная фанатичная толпа александрийцев разгромила последний языческий культовый центр в Нижнем Египте – храм Изиды в Менутисе (один из «городов-спутников» Александрии), где жрецом числился Гораполлон. Самому Гораполлону пришлось бежать (через два года, после того как его бросила жена, Гораполлон в тяжкой депрессии принял христианство и умер монахом).

Петр Монг достиг своей цели – и уничтожил последний языческий центр, и консолидировал христиан. Но он вовсе не желал уничтожения Академии, которая была гордостью Египта. Патриарх желал сделать ее приемлемой для христиан. Ученому совету был предъявлен ультиматум – исключить из академического курса теургию, магию и гадания. Только на таких условиях академия могла существовать дальше.

 

Преподавательский состав академии оказался расколот. Часть профессоров, которых возглавлял известный философ Аммоний Гермий, предлагала принять условия патриарха ради того, чтобы сохранить древнюю академию. Другая категорически отказывалась, заявляя, что устранение теургии будет отречением от Явмлиха, и соответственно – от ортодоксального неоплатонизма.

В итоге непримиримые, возглавляемые Исидором (воспетым позднее Дамаскием, последним схолархом Афинской академии в сочинении «жизнь Исидора») покинули Александрию и перебрались в Афины. Аммоний Гермий, ставший новым схолархом, приступил к реформированию Академии. Он исключил из курса не только теургию, но и все философские нововведения Явмлиха, вернувшись к неоплатонизму Порфирия. Но в то же время был сохранен ряд изысканий Прокла, особенно логических и математических, и добавлены собственные философские изыски Аммония, сделавшие александрийскую философию «умеренно-номиналистической». В результате появилась система, которую Лосев окрестил «особой формой аристотелизированного платонизма», и которая во второй половине VI века завоевала умы византийской интеллигенции.

 

________________________________________________________________________________

__________

 

Петр Монг считал, что оказал академии услугу, избавив ее от «бесовских ритуалов». И он был прав, хотя в несколько иной плоскости. Ибо во-первых в Александрийской академии в результате реформы Аммония воцарилась уникальная атмосфера «чистой научности», чуждая религиозному догматизму – как языческому неоплатоническому, так и христианскому. Христиане теперь заполнили академию и вскоре начали выходить в ее преподавательский состав. В течении целого столетия язычники и христиане преподавали на соседних, а то и одних и тех же кафедрах, вместе занимались учеными трудами. Профессора христиане и язычники могли часами спорить по философским разногласиям – христиане отстаивали трансцендентность божества и творение оным божеством мира из ничего, язычники – концепцию пантеизма и вечности материи. Но ни разу эти споры не были перенесены из плоскости философского дискурса в религиозную плоскость – религиозные вопросы были последовательно вынесены за рамки рассматриваемых Академией предметов.

Во-вторых, лишившись возможности постигать божество оккультными путями с помощью теургии, александрийские философы целиком отдались истинно платоновскому его постижению через выявление законов мироздания. В начале VI века в Александрии наблюдается всплеск интереса к математике, физике и астрономии. Сам Аммоний Гермий (оставаясь язычником и имея в виду богословие неоплатоническое) писал следующее.

 

«В силу того, что мы не можем сразу от природных вещей подняться к божественным и от того, что всегда и во всем соединено с материей, – к тому, что всегда и во всем отделено от нее, мы руководствуемся в своем восхождении математикой, которая в чем-то соединена с материей и в чем-то отделена от нее. Уча математические предметы и привыкая мыслить о невещественном, нам необходимо восходить к божественным предметам. Вот как говорит об этом божественный Плотин: «Юношам должны преподаваться математические науки, чтобы они привыкали к невещественной природе». Ведь если мы напрямую захотим взойти от естествознания сразу же к богословию, мы ослепнем, как это бывает с теми, которые из темного помещения сразу входят в сильно освещенное. Однако прежде надо побыть в помещении, которое имеет умеренное освещение, а потом уже входить в то, которое сильно освещено. Точно так же после естествознания надо поупражняться в математике, а затем восходить к богословию. В самом деле, математические уроки – это своего рода лестница и мост: они причастны к естественным вещам в силу того, что соединены с материей, и причастны к божественным вещам в силу того, что отделены от материи».

 

Надо сказать, что наработки неоплатоников сыграли огромную роль в становлении европейской науки. Византия, выбравшись из «темных веков», в эпоху Македонского Возрождения, начала возрождение неоплатонической традиции, в эпоху Пселла снова завоевавшей умы и сердца греческой интеллигенции. Но развитие неоплатонических идей прерывалось внешними катастрофами – сельджукским нашествием и коллапсом Византии во второй половине XI века, и взятием Константинополя крестоносцами в 1204 году. Поздневизантийские мыслители успели восстановить, систематизировать и переосмыслить неоплатоническую традицию, и в XV веке передать ее латинскому западу, где неоплатонические идеи «разбудили» Николая Кузанского и его последователей. Два аспекта неоплатонизма оказались особенно важны для зарождения европейской науки.

 

 

1) По мнению неоплатоников, математические свойства составляют истинные и неизменные характеристики реальных вещей. Если взглянуть на небесные сферы в неоплатонической перспективе, становится очевидным, что расчеты, уточняющие положение и движение небесных тел, не являются просто полезными средствами, но обнаруживают упорядоченные структуры и неизменные симметрии, данные Богом сотворенному миру. ". Бог Платона и неоплатоников - геометр, поэтому Вселенная проста в структурном отношении и геометрически упорядочена. И задача исследователя - выявить порядок, эти простые и рациональные структуры, неизменную симметрию.

Именно этот принцип, усвоенный мыслителями Возрождения, послужил стимулом научной революции. По этому поводу ученик Коперника Ретик писал следующее.

 

«Математики, как и врачи, должны согласиться с тем, чему учит в своих сочинениях Гален: природа не делает ничего бессмысленного, и наш Создатель столь мудр, что любое из Его творений имеет не одну цель, а две, три, а часто и больше.»

 

Ретик видит правильность теории своего учителя Коперника в простоте и рациональности, свойственных творению Бога.

 

«Теперь, когда мы видим, что в опоре на движение Земли находит объяснение бесконечное число феноменов, почему мы должны отказывать Богу, Творцу природы, в способности, которую мы замечаем у простых часовщиков? Те всегда стараются устранить в механизмах ненужные шестеренки или те, функция которых может быть с большим успехом выполнена другой шестеренкой после корректировки ее положения. Что же могло помешать моему учителю, математику создать подходящую теорию движения земного шара?»

 

 Бог платоников – совершеннейший математик, и не творит ничего лишнего.

 

«Математический порядок природы непросто понять, но сам по себе он прост; и нельзя произвольно увеличивать число кругов в теории, объясняющей движение планет. Математическая простота - в гармонии и симметрии частей.»

 

 

 

 

2) Другим аспектом неоплатонического наследия, стимулировавшим развитие науки Ренессанса, стала доктрина «всемирной симпатии», воспринятая мыслителями Ренессанса через так называемый «Герметический корпус». У истоков данной концепции стоял знаменитый Посидоний из Апамеи (он же Посидоний Родосский), современник Суллы и Мария, универсальный мыслитель, указавший пути культурной эволюции на исходе эллинистической эпохи, ознаменовавший собою, по формулировке А.Ф.Лосева, "переход от раннего стоицизма через стоический платонизм к неоплатонизму". Влияние Посидония на философию IV-VII вв. было очень широким; к сожалению, определить границы этого влияния удается далеко не всегда, ибо сочинения самого Посидония утрачены. Опираясь на переосмысленное стоиками учение Гераклита о мировом огне и на идеи платоновского диалога "Тимей", Посидоний в последний раз за всю историю античной мысли предпринял попытку построить всесторонне разработанный натурфилософский образ мира. Он в изобилии привлекал данные естественных наук (особенно географии и астрономии, которыми сам серьезно занимался), но перерабатывал этот материал в угоду умозрительным представлениям мистического свойства. В центре стояла доктрина о таинственной акаузальной связи всех вещей – о "всемирной симпатии", одушевляющей природу. Вселенная Посидония – живой организм, аналогичный человеческому организму, проникнутый трепетными истечениями тончайшего огня, и каждая часть этого организма наделена отзывчивой чуткостью к судьбам других частей. Параллелизм между макрокосмом и микрокосмом, концепция вселенной как живого существа есть суть герметического мышления. Безусловным считается влияние небесных явлений на земные, на события человеческой жизни. Но поскольку Вселенная - живое существо, в котором все части взаимосвязаны и ощущают друг друга, каждое действие и вмешательство человека дает свой эффект и имеет свои последствия. Таким образом, если астрология - наука, предвидящая ход событий, то магия изучает вмешательства в ход вещей, человеческую жизнь и различные события с целью господствовать, управлять и трансформировать действительность по своему усмотрению. Магия - это знание способов действий человека, имеющих целью направить события в нужное русло. Поэтому она выглядит как наука, слитая воедино с астрологическим знанием: астрология указывает на ход событий (желательных или нежелательных), а магия предлагает инструменты вмешательства в ход событий. Магия вмешивается, с целью изменений, в события, "написанные на небе", которые прочла астрология. Эта герметическая «белая магия» в отличии от магии черной не общается с духами и демонами, а выясняет внутренние взаимосвязи природных сил и пытается использовать их в своих целях. Кредо такого мага выразил граф Калиостро в нашем знаменитом фильме «Формула любви» - «я не занимаюсь чудесами, сударь, я действую только в границах физических сил природы».

 

Современная наука - ее образ, представленный Галилеем и укрепленный Ньютоном, - результат научной революции, в ходе которой, по мере того как набирает силу новая форма знания - современная наука, старая форма знания - магия - постепенно отделяется и порицается как псевдонаука и ложное знание. Неоплатоновская философия, герметизм, астрология и алхимия, с одной стороны, и эмпирические теории и новые идеи знаний, которые прокладывают себе дорогу в этой культурной среде - с другой, имели, однако, такую тесную связь, узлы которой развязывались медленно и с трудом. Идеи неоплатонизма лежат в основе революции в области астрономии, а магико-герметическая мысль оказала существенное влияние на выдающихся представителей научной революции. Коперник был не только астрономом, но и занимался медициной, используя выводимую из доктрины «всемирной симпатии» теорию влияния звезд на организм человека. И невозможно отделить Коперника – герметического медика и астролога от Коперника-астронома, действовавшего как истинный ученый. Отстаивая центральное положение Солнца во Вселенной, Коперник прибегает к авторитету Гермеса Трисмегиста, который называет Солнце "видимым Богом". В свою очередь Кеплер прекрасно знал Corpus Hermeticum; значительная часть труда ученого компилировала теорию эфемеридов. Перед второй женитьбой он не только прислушался к советам друзей, но и предварительно сверился со звездами. Его идея гармонии сфер пронизана неопифагорейским мистицизмом. В работе "Космографическая тайна" по поводу своего исследования "Числа, протяжения и периоды сфер" он пишет: "Удивительная гармония Солнца, неподвижных звезд и пространства, которые соответствуют Троице: Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа - воодушевила меня на эту попытку". Уильям Гарвей - ученый, открывший кровообращение, - во "Вступлении" к своему большому труду "О движении сердца" с жаром опровергает идею существования духов, которые руководят деятельностью организма ("Обычно случается, что, когда глупые и невежественные люди не знают, как объяснить тот или иной факт, они тут же обращаются к духам, считая их причиной и творцами всего и выводя на сцену в заключение всех странных историй, как Deus ex machina у рифмоплетов"). Но в то же время, в подражание солярной концепции неоплатоновской и герметической традиции, пишет, что "сердце может... быть названо основой жизни и Солнцем микрокосма, подобно тому, как Солнце может быть названо сердцем мира". Герметизм и алхимия получили отражение и в размышлениях Ньютона.

 

 

Итак, присутствие неоплатоновской и неопифагорейской традиций, герметического мышления и магической традиции в процессе научной революции является неопровержимым фактом. Многие из этих идей сыграли огромную роль в зарождении науки (вспомним о Боге-архитекторе в неоплатонизме; о роли природы в учении пифагорейцев; о неоплатоновском и герметическом культе Солнца; о кеплеровской идее гармонии сфер; о теории заразных болезней Фракасторо; о концепции человеческого тела как химической системы или о специфических особенностях болезней и соответствующих средствах лечения, отстаиваемых во врачебной химии Парацельса. Современная историография рассматривает эти идеи как неотъемлемую принадлежность периода научной революции, когда любая отрасль знания или совокупность теорий (в современном смысле слова) имела своего двойника в среде «герметических» искусств. Конечно, одним из наиболее важных итогов научной революции является постепенное (но в некотором смысле - неполное и неокончательное) вытеснение идей магии, герметизма и астрологии из научного обихода. Вопрос в другом: сформировалась ли бы современная наука, не пройдя этапа "уничтожения" результатов развития этих идей в античном и средневековом обществе? Революция в области астрономии получила свое философское обоснование в платонизме и неоплатонизме. А разве не была полезной и плодотворной для науки программа Парацельса, который рассматривал человеческое тело согласно неоплатоническому принципу «всемирной симпатии» как химическую систему? Парацельс ощущал себя герметическим магом и алхимиком, и именно в рамках герметической магии пришел к тому выводу, что тело человека является химической системой из трех элементов – серы, ртути и соли. Ртуть - элемент, общий для всех металлов, сера - основной элемент всех горючих веществ, а соль является залогом устойчивости и сопротивляемости огню. Болезни возникают из-за нарушения баланса между этими химическими элементами, а не "жидкостями", о которых твердили последователи Галена. С деятельностью Парацельса зародилась и получила развитие ятрохимия (iatros - врач), которой удалось достичь больших успехов. Но его объяснения, если взглянуть на них с точки зрения современной науки, выглядят просто фантастическими. Так, например, основываясь на том, что железо ассоциируется с красной планетой Марс и с Марсом - богом войны, который весь в крови и железе, Парацельс с успехом применял (а сегодня мы имеем уже научное обоснование этого) соли железа для лечения больных анемией. В медицинской науке Парацельса смешиваются элементы теологии, философии, астрологии и алхимии, но главным для будущего развития является то, что от взаимодействия идей Парацельса рождается программа исследований, основанных на новой идее: человеческое тело - это химическая система.

Парацельс практиковал применение специфических лекарств против специфических болезней. И в этом случае, хотя сама идея специфичности болезней и лечебных средств впоследствии одержит победу, объяснение Парацельса основано на неоплатонической доктрине и далеко от современного научного. Болезнь специфична, потому что каждое существо, все существующее в природе, - автономно; ибо Бог, создавая все из ничего, в виде семян, "с самого начала задал им определенные функции и дал свое предназначение". Любая вещь развивается "в то, что она уже есть сама по себе". Сила, заключенная в разных семенах и стимулирующая их рост, названа Парацельсом "Архео". Архео – разновидность платоновский идеи и аристотелевской формы, организующее жизненное начало материи, и Парацельс сравнивает его с действием полироли: "Мы были сформированы Богом в трех субстанциях, а затем отполированы жизнью". Как хорошо видно, идея специфичности болезней и соответствующих средств лечения соседствует с объяснением, с точки зрения современной науки, весьма далеким от научного. Как часто случается в истории науки, метафизическая идея оказалась нерадивой матерью (гипотеза вне контроля) хороших детей (контролируемых теорий). Таким образом, Парацельс остается «белым магом», но его магия содержит "положительные" познавательные перспективы: его ятрохимия стремится проникнуть в тайны природы, задавая программу исследований.

 

 

________________________________________________________________________________

_

 

От лирического отступления вернемся в Александрию начала VI века.

Оба вышеперечисленных инструментария – математический и герметический – оказались на вооружении александрийских платоников. Математика была возведена Проклом и Аммонием в разряд «священной науки», и принцип, озвученный еще Платоном – «не геометр да не войдет» - оставался абсолютным критерием проверки. Герметический корпус был сформирован еще в V веке, и обретал наиболее благодарную почву в Египте – ведь согласно традиции Гермес Трисмегист и есть древнеегипетский бог Тот. Здесь следует упомянуть о том, что александрийские греки в массе своей были убежденными патриотами Египта. В соседней Сирии, где в приморских районах греческие полисы угнетали сирийских крестьян, существовал явный национальный антагонизм между греками и сирийцами. В Египте же сама страна была коптской – греческих полисов в Египте практически не было, и местное самоуправление находилось в руках квазимуниципальных организаций сельских общин – пагов. Александрия же, будучи огромным мегаполисом в крестьянской стране, служила местом грандиозного синтеза, где копты с охотой приобретали греческое образование, а греки чтили историю и традицию Египта. Образованные греки охотно приписывали древним египтянам изобретение всех точных и естественных наук, и александрийские интеллектуалы-язычники, принимая христианство, предпочитали стать монофизитами – чисто из египетского патриотизма. Не из сирийской школы, а именно из Александрии выходили выдающиеся богословы монофизитства, такие как Севир Антиохийский. В свою очередь египтяне, направляя свое националистическое чувство против внешнего угнетателя, чтили своих руководителей из александрийской греческой среды – почти все великие александрийские патриархи были этническими греками, но пользовались искренней поддержкой оголтело-фанатичного коптского монашества.

 

Естественно Гермес Трисмегист был национальным героем Египта. Кирилл Александрийский в своих работах цитирует Гермеса Трисмегиста, причем как дошедшие до нас в составе известного нам корпуса, так и утерянные сочинения. Для христианского епископа Кирилла бог Гермес - это миф, а Гермес Трисмегист - это человек, почитавшийся людьми своего времени и лишь по недоразумению отождествленный с богом. Гермес был древнеегипетским языческим жрецом, но, несмотря на это (несмотря, поскольку для Кирилла быть жрецом - это плохо), считался по мудрости равным Моисею. Надо признать, что для христианского богослова, да еще такого как Кирилл, - это высшая возможная похвала. Затем Кирилл упоминает о составителе сборника из 15 герметических книг. Он цитирует первую книгу этого сборника, в которой некий жрец рассказывает о Гермесе, который "разделил весь Египет на области и клеры, обмерил бечевой пашни, провел ирригационные каналы, дал названия номам, учредил разного рода договоры, составил календарь движения звезд, открыл лекарственные травы, изобрел цифры и счет, геометрию, астрологию, астрономию, музыку и грамматику". Следует подчеркнуть, что святой Кирилл ссылается на этот текст как на достоверный источник, т.е. верит в перечисленные здесь заслуги Гермеса, который выступает в качестве своеобразного культурного героя, принесшего Египту блага цивилизации.

 

Стоит ли говорить после этого о том, какое значение имел герметический корпус для ученых Александрийской Академии?

 

 

Итак, с начала VI века благодаря реформе Аммония Гермия наступает расцвет Александрийской Академии, блистающей выдающимися именами. Сам Аммоний Гермий в качестве схоларха целиком отдался разработке философской концепции «александрийского аристотелизированного платонизма». Он был знаменит своими толкованиями Аристотеля (до нас дошел единственный текст, написанный самим Аммонием, комментарий к трактату «Об истолковании»; изданные его слушателями и носящие имя Аммония комментарии к «Введению» Порфирия и к аристотелевским трактатам «Категории», «Аналитика Первая»; а также комментарии Аммония на «Метафизику» и на «Введение» Никомаха, записанные его учеником Асклепием), но А ммоний читал также тексты Платона: толкование «Горгия» слушал Олимпиодор; о комментариях Аммония к «Теэтету» упоминает Асклепий. И хотя слава Аммония основывалась на его комментариях к Аристотелю, при нем в Александрии преподавался развитой курс платоновской философии, вершиной которого было толкования «Парменида» и «Тимея».

 

Преемником Аммония на должности схоларха стал Евтокий Аскалонит. При Аммонии Евтокий вел в Академии курс математики, геометрии и механики, и большую часть своей научной деятельности положил на возрождение, комментирование и разъяснение трудов Архимеда. До нашего времени дошли такие известные труды Евтокия, как четыре комментария к книгам:

 

1. О сфере и цилиндре Архимеда.

2. О Архимедовском равновесии.

3. Измерение круга Архимеда.

4. Конические сечения Аполлония.

 

До сих пор труды Аполлония и труды Архимеда издаются с комментариями Евтокия.

 

Увлекаясь пифагорейской традицией, Евтокий много времени потратил на задачи, которые оказались бесперспективными (квадратура круга, удвоение куба). По смерти Аммония Евтокий возглавил философскую кафедру, в частности читая курс по Органону Аристотеля. Но он вырастил двух наиболее выдающихся математиков эпохи – Исидора Милетского и Анфимия Тралльского. Да-да, тех самых архитекторов знаменитого храма Святой Софии. Причем если Евтокий оставался язычником, оба его преемника были христианами.

 

 

Исидор Милетский возглавил преподавание математики в Александрии после Евтокия. Он разрабатывал теорию конических сечений (оказавшуюся зело актуальной для конструирования «плывущего в в воздухе» купола Софии). Исидор так же комментировал зело актуальное для архитектуры и утраченное ныне сочинение Герона «О построении сводов», в котором много внимания уделялось стереометрическим и механическим проблемам. Его считают изобретателем особого «раздвижного» циркуля для вычерчивания параболы.

 

Но гораздо более блестящей фигурой оказался его товарищ Анфимий Тралльский, который собственно и стал автором смелого проекта Софии (но счел необходимым привлечь и Исидора). Так же питомец Александрии, Анфимий еще совсем молодым возвел храм Сергия и Вакха при дворце Гормизы в Константинополе, в котором проживал тогда еще комит доместиков и презентальный магистр Юстиниан со своей возлюбленной и будущей супругой Феодорой, чем обеспечил себе дальнейшую блестящую карьеру. Анфимий был ходячей энциклопедией математических наук, гениальным изобретателем, инженером и механиком. Им был написан комментарий к «Введению в арифметику» Никомаха из Геразы, а также трактат «Об удивительных механизмах», от которого сохранился лишь фрагмент «О зажигательных зеркалах», в которых Анфимий пытается реанимировать изобретения Архимеда. В этом сочинении Анфимий описал методы построения эллипса и параболы, развил дальше положения античных теоретиков по оптике и катоптрике.

 

Данным предметам Анфимий по видимому уделял особое внимание, равно как и опытом с паровым цилиндром Герона (каковому еще долго оставалось быть игрушкой – вплоть до тех времен, когда прогресс в металлургии не позволит создать котел, способный выдержать нагрузки, достаточные для рабочего КПД). Об этом свидетельствует историк Агафий Миринейский, который пишет следующее.

 

Тогда Анфимий был побежден в суде противником обвинителем, так как не в состоянии был противопоставить одинаковое ораторское искусство. Но он в свою очередь поразил его своим искусством следующим образом. Зинон приобрел отличный дом, очень обширный и красивый, изысканно изукрашенный, в котором он и сам обыкновенно пребывал и угощал друзей. Нижние помещения были с одной стороны близки к дому Анфимия, так что общая крыша соединяла потолок одного и часть постройки другого. Здесь, в различных частях помещения он разместил емкости, наполненные водой, обтянул кожаными крышками, снизу широкими, чтобы охватить сосуды, затем они суживались наподобие труб, прикрепил концы их к доскам и балкам и тщательно закрыл все отверстия, так что весь пар, сколько его содержалось в емкостях, не улетучиваясь и не проходя наружу, свободно поступал вверх, поднимаясь по полым трубам, пока не достигал крыши. Приготовив все это скрытным образом, он подложил сильный огонь под основание сосудов и развел сильное пламя. Тотчас из кипящей воды поднялся вверх пар, сильный и одновременно густой. Так как он не имел возможности распространиться, то он несся по трубам и, сжатый теснотой, с большой силой стремился вверх, пока беспрерывным потоком не ударялся о крышу и всю ее сотрясал и приводил в движение, так что бревна сильно тряслись и скрипели. Бывшие у Зинона были охвачены страхом и ужасом и высыпали на площадь, пораженные бедствием, стеная и призывая на помощь. Он же отправившись в императорскую резиденцию, спрашивал знакомых, как у них произошло землетрясение и какой они потерпели убыток. Когда же они отвечали: «Говори добрые слова, друг», и «прочь», и «пусть никогда этого не будет», и к тому же еще гневались на него, как болтающего такие несуразные с дурным предзнаменованием слова, он не знал, что и подумать. Он не мог отнять у самого себя веры в то, что, как он знал, недавно с ним случилось, и в то же время стыдился дольше спорить со столькими людьми, притом так его порицавшими.

И не только это Анфимий устроил Зинону, но одновременно бросил гром и молнию в его жилище. Он отполировывал диск, приготовленный наподобие зеркала, немного вогнутый, противопоставленный лучам солнца, и различными способами направлял на дом Зинона сильный свет так, что тот ослеплял взоры всех, на кого попадал и заставлял щуриться. Кроме того, конгломератом различных звучащих предметов, приводимых в движение, он производил сильный гул, напоминающий гром, способный привести всех в ужас, так что Зинон, когда с трудом, наконец, понял откуда все это происходит, бросился прямо к ногам императора и обвинял соседа, как злого и преступного человека. Вне себя от гнева он высказал и нечто похвальное для того. Так, подражая поэтическим изречениям, он вскричал в сенате, как бы с иронией, и насмешкой, что он - простой человек, и ему не по плечу бороться одновременно с Юпитером, пускающим громы и молнии, и с Нептуном, потрясающим землю. Прекрасны, конечно, эти проявления искусства, даже если они представляют забавы.

 

________________________________________________________________________________

_

 

 

Но наиболее выдающимся мыслителем Александрийской школы VI века стал Иоанн Филопон. В лице Филопона мы встречаем мыслителя, сочетавшего блестящие знания в области греческой философии с эрудицией христианского богослова и, как мы увидим ниже, с талантом подлинного естествоиспытателя, сумевшего преодолеть характерные для античности традиционные догмы, и наметившего принципиально новые пути развития науки.

 

В момент выхода Филопона на сцену Империя окончательно христианизировалась, и христиане захватывали ведущие позиции в науке и образовании. В сущности христианство не имело в то время никакой собственной натурофилософии, могущей быть противопоставленной традиционной античной, да и не стремилось ее иметь. Все интеллектуальные усилия Церкви были направлены на разработку догматики и догматические споры. В натурофилософии образованные христиане без сомнений воспринимали традиционные учения античных философов. Вышеописанная концепция математического совершенства Вселенной пришлась зело по душе Святым Отцам как свидетельство бесконечной мудрости Создателя. С энтузиазмом воспринималась образованными христианами и доктрина «всемирной симпатии» Посидония. Знаменитый «Шестоднев» Василия Великого просто пронизан идеей Посидония, да и «всемирная симпатия» упоминается у Василия открытым текстом. Земля в Шестодневе Василия рассматривается практически как живое существо в духе Посидония, мало того, Василий обосновывает концепцию Посидония цитатами из книги Бытия, начиная с библейской фразы «да произведет земля». «Да прорастит земля, да изринет не то, что имеет, но да приобретет то, чего не имеет, поскольку Бог дарует силу действовать,» поясняет свят. Василий Великий. «Земля сама собою должна произрасти прозябание, не имея нужды в постороннем содействии.» Не говорится "И создал Бог траву," но "произвела земля." И позднее Бог не просто создает жизнь, но повелевает стихиям ее проявить: "да произведет вода пресмыкающихся... да произведет земля душу живую." Жизнеродящая сила природы - дар ей от Творца. Земля Божиим словом призывается к творчеству, к самодеятельности. Природа, призванная к движению и росту, оказывается соработником Бога. Тема сотрудничества Бога и творения в интерпретации Василия Великого возникает в Библии еще задолго до того, как впрямую зайдет речь о человеке.

 

Но именно в данном натурофилософском труде Василия было задето единственное непримиримое «противоречие между религией и наукой» поздней античности. Христианство утверждало что божество трансцендентно, а мир сотворен божеством из ничего. А меж тем вся античная философская традиция утверждала вечность материи и имманентность божества вселенной (пантеизм). В этой точке не могло быть никаких компромиссов. Победившее христианство должно было утвердить свою точку зрения и опровергнуть традиционную. Эту задачу и взял на себя Иоанн Филопон.

 

Ради этого Филопону пришлось во-первых подвергнуть критике восходящее к Аристотелю учение о том, что небо состоит из эфира и таким образом кардинально отличается от т.н. подлунного мира, состоящего из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. Вместо идеи Аристотеля о том, что небеса состоят из эфира, Филопон предлагает вернуться к идее Платона, что небесные тела состоят из огня. Огонь - это один из элементов подлунного мира, поэтому, согласно Филопону, получается, что небесные тела состоят из элемента подлунного мира и, следовательно, между надлунным и подлунным миром не оказывается непроходимой пропасти. Доказав, что небеса могут состоять из огня, Филопон делает вывод что небеса могут изменяться, опровергая главный аргумент своих противников, утверждавших, что небо вечно в силу своей неизменности.

 

Прокл и неоплатоники приводили разнообразные аргументы в пользу того, что небеса состоят из элемента, отличного от тех, из которых состоит подлунный мир. Например, они говорили, что небесные тела не могут состоять из огня, поскольку небесные тела движутся вокруг центра мира, а огонь движется вверх от центра мира к своей сфере прямолинейным движением. Весь дух античной физики был задан Аристотелем, для которого первородным, идеальным (и, следовательно, единственно достойным серьезного изучения) состоянием движения было умиротворенное, равномерное движение по окружности небесных сфер, которое по Аристотелю должно было царить в надлунном мире.

 

Вскоре Филопон увидел что против его концепции направлена вся теория движения Аристотеля – и ничтоже сумняшеся занес на нее кощунственную руку.

 

Во-первых, самую причину естественного движения, иначе говоря — причину силы тяжести, Филопон видит не в притяжении центра мира, как Аристотель, а, следуя за Платоном, в стремлении каждого тела соединиться с тем местом, где сосредоточена основная масса той материи, из которой это тело состоит. Во-вторых, и это представляется самым важным, Филопон решительно отрицает основное утверждение аристотелевской механики, что скорость падения естественно движущегося тела пропорциональна его весу. При этом он нередко ссылается на проведенные им эксперименты, и в данном случае предлагает бросить с одной и той же высоты два тела различного веса, причем ясно обнаружится, что разница в скоростях их падения будет весьма мала; при сравнительно же небольших различиях в весе, например, если одно тело будет вдвое тяжелее другого, разницы в скорости вообще не будет заметно.

 

Приведенное утверждение Филопона в корне подрывало самое основание всей античной механики.

 

Однако Иоанн Филопон не остановился на этом. Следующая серия экспериментов была проведена с падением тел различного веса через среду с различной сопротивляемостью – конкретно через воздух и через воду. Полученные выводы Филопона о влиянии среды, в которой происходит движение, на скорость этого движения относятся как к области естественного движения, так и особенно к области движения приобретаемого. Не соглашаясь с утверждением Аристотеля о том, что скорость эта обратно пропорциональна плотности среды, а, следовательно, в абсолютно разреженной среде, т. е. в пустоте, скорость будет бесконечна, что невозможно (чем и доказывалась невозможность существования пустоты), — Филопон считает, что естественное движение в пустоте имеет определенную скорость. Сопротивление среды действительно уменьшает эту скорость, но отсутствие этого сопротивления только оставляет эту скорость нетронутой. А так как нигде не сказано, что эта скорость как таковая бесконечно велика, то и утверждение Аристотеля об обратной пропорциональности скорости и плотности среды неправильно.

 

Это учение об определенной скорости падения тел в пустоте, несомненно, заимствовано Филопоном у атомистов, которые, начиная с Демокрита, совершенно определенно проповедовали его.

Наконец, очень большое значение на дальнейшее развитие механики оказали выводы Филопона по вопросу причине движения брошенного тела, или, что то же самое, о способе передачи и распространения приобретаемого движения. Уже у Аристотеля появляется впервые понятие импульса — "импето", который не вполне ясным и понятным образом, передаваясь через среду, приводит в движение брошенное тело. Филопон кладет это же понятие в основу своих представлений о приобретаемом движении, но решительно видоизменяет его. В его концепции среда не играет никакой роли; импето, при приведении тела в движение, передается этому телу, и пребывает в нем, постепенно убывая, до того момента, когда движение прекращается. Филопон утверждает, что бросающий снаряд сообщает ему некоторую движущую силу (kinetike dynamis ), которая продолжает его двигать. Таким образом, по этой теории оказывается опровергнутым одно из основных утверждений Аристотеля о необходимости непосредственного и непрерывного соприкосновения двигателя и движимого.

 

 

В значительной части мнения Филопона, более или менее резко и радикально противоречащие основам механики Аристотеля, восходят к учению Демокрита и прочих атомистов. А кроме того - обосновываются ссылками на эксперименты.

 

Таким образом христианин Филопон, взявшись философски обосновать христианский догмат сотворения мира, попутно вдребезги разнес теорию движения Аристотеля. А ведь ни для кого не секрет, что именно эта теория, сакрализированная поздней схоластикой, оказалась главным тормозом на пути научной революции во времена Галилея.

 

 

Реакция Афинской Академии, где сохранялся «канонический» неоплатонизм в стиле Явмлиха, была бурной. Еще ранее афинские профессора Дамаский и Исидор поливали грязью реформатора Александрийской Академии Аммония Гермия, называя его отступником от истины, корыстным и продажным изменником. Работы Филопона, отвергавшего вечность материи, подрывали самые основы канонического неоплатонизма. К тому же они играли на руку христианской церкви, а последнее поколение афинских неоплатоников отличалось лютой ненавистью к победившему христианству. Дамаский открыто критиковал христианство, навлекая на Афинскую академию угрозу закрытия. Но это не смущало Дамаския. Он оставался верен идеям Прокла. Мировой процесс, мыслимый как круговращение и вечный возврат, есть для богов Прокла предмет их смеха. Победа христианства и прекращение почитания богов есть явный знак того что очередной мировой цикл завершается, и скоро мир сгорит в очередном мировом пожаре. Так стоит ли заботится о сохранении Академии и ее традиции?

 

Против Филопона выступил Афинский профессор Симплиций Киликийский. Симплиций отличался широкой эрудицией в математике и астрономии, его трудам мы обязаны спасением работ многих античных ученых, оригиналы которых утрачены. Но Симплиций был приверженцем концепции Явмлиха, взгляды древних философов, систематизированные неоплатониками, имели для него значение священного предания. В полемике с Филопоном Симлиций выступил в догматическом духе. Симплиций называет Филопона «представителем новомодной болтовни» (под которой неприкрыто разумеется христианство), чей платонизм поверхностен, в силу чего он не может понять глубокой согласованности и непротиворечивости учений Платона и Аристотеля.

 

Конец полемике положил другой «представитель новомодной болтовни» - император Юстиниан. Ознакомившись с трудами Филопона, Юстиниан понял, что в Александрии перекинут прочный мостик между христианством и античной наукой, и теперь можно разделаться с афинскими фрондерами, не опасаясь «выплеснуть ребенка вместе с водой». Юстиниан конфисковал имущества Афинской академии и запретил преподавание полного ее курса (то есть – явмлиховского неоплатонизма с теургией и оккультизмом). Наоборот, Александрийская Академия во все правление Юстиниана пользовалась неизменным покровительством императора, не смотря на то что во главе ее во все царствование Юстиниана стояли язычники – сперва Евтокий Аскалонит, а затем Олимпиодор Младший.

 

В пресловутую «эпоху Просвещения» закрытую Афинскую академию оплакали как последний факел светлого античного знания, погашенный христианским мракобесием. Роль же, да и само существование поздней Александрийской Академии старательно замалчивались. Не то было в эпоху Ренессанса. При прочтении двух главнейших произведений Галилея – «Диалог о двух главнейших системах мира» и «Беседы», после издания которых Галилея и потащили в святую инквизицию, очевидно, что все главнейшие аргументы, выдвигаемые оппонентами Галилея против гелиоцентрической системы и в пользу неподвижности Земли были основаны на теории движения Аристотеля. И именно эту теорию Галилею прошлось разгромить. При этом Галилей совершенно очевидно ориентируется на уже известные в ренессансной Италии труды Филопона, и неоднократно ссылается на Филопона в своей работе «О движении». А в двух вышеуказанных судьбоносных произведениях, построенных в форме платоновского диалога, своего оппонента Галилей называет….. Симплицием. И с сарказмом обращается к нему: «однако, синьор Симплиций, выдвигайте доводы, свои или Аристотеля, а не ссылайтесь на тексты или авторитеты, ведь наш разговор - о чувственном мире, а не о бумажном».

 

 

Ниже мы коснемся естественнонаучных трудов Филопона подробнее.

Изменено 12 Mar 2016 пользователем Georg

[Georg]

Иоанн Филопон как ученый.

О богословских и чисто философских трудах Филопона изложено в специальной теме, вот в этом сообщении. Здесь будет сказано о естественнонаучных трудах Иоанна Филопона. Излагается по книге И.Д. Рожанского "История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи").

Родился Филопон ок. 490 г., а умер ок. 575 г. Вероятнее всего, он был воспитан в Египте, в христианской семье. Около 510 г. юный Иоанн становится в Александрии студентом знаменитого неоплатоника-язычника, схоларха Александрийской Академии Аммония Гермия, ученика Прокла. По окончании курса Филопон продолжил научную карьеру при Академии, и вскоре стал фактически ассистентом Аммония и редактором его трудов, среди которых были комментарии на «Физику» Аристотеля (ок. 517 г.) и многие другие сочинения, в том числе комментарий на трактат Аристотеля «О душе». Причем в последние годы жизни Аммония степень редактуры была такова, что многие из этих сочинений признаются в настоящее время принадлежащими самому Филопону.

В первые годы Юстиниана Аммоний умирает. После чего в период краткого управления Академией знаменитым математиком Евтокием начинается конфликт из-за назначения следующего схоларха Академии. Аммоний желал видеть на этой должности после Евтокия своего любимого ученика и помощника – Филопона. Филопон проиграл, ибо философские взгляды Филопона (описанные в новом таймлайне) к тому времени слишком разошлись со взглядами большинства профессоров, отстаивавших концепции пантеизма, вечности мира и Физики Аристотеля. Но примечательно что даже патриарх Александрийский Тимофей, имевший немалый вес при назначении схоларха (окончательное решение о котором принимал городской совет Александрии) не поддержал Иоанна, предпочтя вполне традиционного и консервативного в смысле традиций школы язычника Олимпиодора Младшего единоверному Филопону. Тимофей пытался на тот момент «свести в любовь» севириан и юлианистов, и его нежелание увидеть Филопона во главе Академии было связано с опасением усиления одной из сторон таким ярким полемистом как Филопон.

После этого Филопон вступает в ожесточенную полемику с традиционной школой, отстаивая свои взгляды. В 529 г.Филопон издал обширнейшее сочинение «De aeternitate mundi contra Proclum» («О вечности мира, против Прокла»), в котором напрямую вступил в полемику со столпом поздней неоплатонической традиции — учителем своего учителя Проклом (411-485 гг.) по вопросу о вечности мира. По мощи аргументации, последовательности и объему — это был беспрецедентный труд . В этом же 529 г. может быть и не без влияния сочинения Филопона, но вряд ли исключительно из-за него, император Юстиниан закрыл Афинскую академию (напротив, Александрийская оказалась под особым покровительством императора). Далее, столкнувшись с ответной критикой, Филопон обратился к учению о вечности мира самого Аристотеля, написав сочинение «Против Аристотеля» (в шести книгах) (530-534 гг.), где продолжил полемику с учением о вечности мира.

Полемика о "вечности мира".

В трактате "Против Аристотеля" Филопон отвергает едва ли не самое фундаментальное положение аристотелевской космологии, положение о том, что сферический космос делится на существенно различные области — подлунную и надлунную. По Аристотелю, подлунная область заполнена телами, образованными из четырех элементов — огня, воздуха, воды и земли. Это — область изменчивого и преходящего: в ней происходят процессы возникновения, роста и гибели всевозможных вещей, в том числе и живых существ. Резко отличается от нее надлунная область, где нет места возникновению и гибели, где находятся небесные тела — звезды, планеты, Луна и Солнце, совершающие свои вечные круговые движения. Это — область пятого элемента, эфира, который у Аристотеля обычно именуется «первым телом». Эфир ни с чем смешан, вечен и не переходит в другие элементы: он не обладает тяжестью или легкостью и его естественным движением является движение по кругу.

Филопон, критикуя традиционную концепцию «вечности мира», не мог признать учения о двух областях мира - надлунной и подлунной, поскольку Бог, как вечная, безначальная основа всего сущего, противостоит временному и конечному миру в целом. Объекты надлунного мира не могут принципиально отличаться от окружающих нас изменчивых и тленных вещей; возведение их и ранг вечных и неизменных объектов приблизило бы их к Богу, а это, по мнению Филопона, недопустимо. Небесные светила – не боги, как утверждают Прокл и неоплатоники. Они – творение.

Доказывая свой антиаристотелевский тезис, Филопон пользуется средствами аристотелевской диалектики. Если бы небесные светила вместе с эфирными сферами, к которым они прикреплены, совершали свои обороты вечно и неизменно, то это означало бы, что каждая совершила к настоящему времени бесконечное число оборотов. Это уже само по себе абсурдно, ибо это означало бы допущение актуальной бесконечности, которую отрицает и сам Аристотель. А так как одни сферы (например, сфера неподвижных звезд) вращаются вокруг Земли быстрее другие же (особенно сферы, связанные с внешними планетами — Юпитером и Сатурном) гораздо медленнее, то, очевидно, первые совершили к настоящему времени бесконечно большее число оборотов, чем другие. То есть мы имеем здесь дело с различными бесконечностями, бесконечно отличающимися друг от друга. А это еще более абсурдно, ибо для Филопона, далекого от идей современной теории множеств, одна бесконечность не может быть больше (или меньше) другой.

Эти аргументы относятся, по сути дела, к аргументам, направленным против тезиса о вечности мира. Но на них Филопон не останавливается. Отрицая божественность небес и представляя их творением Трансцендентного Бога, Филопон направляет полемические стрелы против доктрины эфира — пятого элемента, нетленного и не переходящего в другие элементы. Необходимо сказать, что эта доктрина выбывала сомнений еще и до Филопона, — и притом в недрах самой перипатетической школы.

Первым известным нам критиком этой доктрины был перипатетик I в. до п. э. Ксенарх, учитель знаменитого географа Страбона. Ксенарх нанисал сочинение «Против пятого элемента», до нас, к сожалению, не дошедшее, которое цитируется Симплицием в его комментарии к аристотелевскому трактату «О небе». Симплиций приводит ряд аргументов Ксенарха; некоторые из них имеют софистический характер, другие же представляют большщ интерес, в частности, потому, что они были впоследствии использованы Филопоном. Мы изложим наиболее важные с нашей точки зрения, соображения Ксенарха.

Согласно Аристотелю, для четырех элементов подлунного мира — огня, воздуха, воды и земли — естественным движением является движение по прямой к центру мира или к его периферии в зависимости, от легкости или тяжести соответствующего элемента. По мнению Ксенарха это справедливо лишь постольку, поскольку эти элемент находятся в процессе становления, в процессе перехода небытия к бытию. Но, когда эти элементы попадают в свойственные им по природе места, их естественные движения принимают другой характер. Так, огонь, который поднялся вверх и достиг своего природного места на перефирии Вселенной, перестает двигаться прямолинейно и начинает совершать круговое движение. Таким образом круговое движение есть естественное движение огня, достигшего полноты своего бытия. В отличие от него три других элемента, попав в свои природные места, переходят в состояние покоя. Мы видим, что у Ксенарха огонь перинимает основную функцию аристотелевского эфира, который в результате становится излишним.

Филопон несомненно знал сочинение Ксенарха, xoтя прямо он на него нигде не ссылается. В комментарии к «Метеорологике» и в других книгах он подвергает критике положение Аристотеля, что «звезды не из огня и в огне движутся». Это положение Аристотель обосновывал многочисленными соображениями, в частности тем что если бы промежутки между небесными телами 6ыли заполнены огнем, то «он бы выжег все остальное». На естественный вопрос, откуда же берется тепло и cвет от Солнца, если оно не состоит из огня, Аристотель отвечает, используя аналогию, взятую из нашего повседневного опыта. «Ведь и здесь [на земле] воздух вблизи брошенного тела сильно нагревается». Свет и тепло от небесных тел также, по его мнению, возникают в качестве вторичных эффектов, вызываемых трением вращающихся светил о находящийся под ними воздух. Аристотель добавляет, что «Солнце, по всей видимости самое горячее [из небесных тел], кажется нам белым, а не огненным».

Эти соображения Аристотеля, которые, надо сказать, и нам представляются очень искусственными, подвергаются буквальному разгрому со стороны Филопона. Прежде всего Иоанн останавливается на вопросе о цвете огня. Этот цвет определяется в первую очередь природой топлива.

«Солнце же, — поправляет он Аристотеля, — отнюдь не имеет белого цвета, подобного цвету многих звезд; оно нам представляется желтым, каким бывает огонь при горении очень сухой и мелко нарубленной древесины. Но даже если бы Солнце было белым, это отнюдь не доказывало бы, что оно не состоит из огня, потому что цвет огня меняется вместе с природой топлива. Падающие звезды и молнии своим белым цветом подобны звездам: недаром первые именуются звездами, в то время, как молнию поэт назвал „бело сияющей". Кометы также белые, а они явно состоят из огня. Солнце же кажется нам желтым и даже красным, когда оно приближается к горизонту. Таким образом, на основании цвета Солнца мы не можем заключить, что оно не состоит из огня».

Эту тему Филопон развивает и в других своих сочинениях. Так, Симплиций приводит цитату из его полемического трактата «Против Аристотеля», в которой доказывается, что лучистое свечение нельзя считать отличительным признаком так называемых эфирных тел:

«И то, что мы называем лучистым свечением, и цвет, ж все другие свойства, приписываемые свету [небесных светил], встречаются также во многих земных телах, например в огне, в светлячках, в чешуе некоторых рыб и в других аналогичных предметах».

Сопоставление Филопоном сияния небесных светил со свечением светлячков и светящихся рыб ввергает Симплиция в истерику. Осыпая Филопона градом оскорбительных эпитетов, он объявляет его просто сумасшедшим:

«он явно сумасшедший, утверждая, что небесный свет не отличается от свечения светлячков. Этот тщеславный и вздорный человек не осознает, что Давид, кого он так глубоко почитает, высказывал прямо противоположные взгляды. Он не считал, что подлунный мир и небо имеют одну и ту же природу, как явствует из его слов: "Небеса проповедуют славу Божию и о делах рук Его вещает твердь", и он ничего не говорит о светляках и светящихся рыбах».

Забавно, что язычник Симплиций в споре с христианином Филопоном апеллирует к христианскому Писанию, на которое сам Филопон ни разу не сослался. Однако этот полемический выпад, по-видимому, не произвел на Филопона впечатления, потому что в своем последнем трактате «О сотворении мира» он возвращается к этой же теме:

«и звезда от звезды разнится в славе; говорит Павел. Действительно, существуют большие различия в их величине, цвете и яркости, и я думаю, причины этих различий состоят не в чем ином, как в составе вещества, из которого звезды образованы. Они не могут быть простыми телами, ибо как они могли бы отличаться друг от друга, имея одну и ту же природу? Это служит также причиной большого разнообразия огней подлунной сферы — грозовых вспышек, комет, метеоров, падающих звезд и молний. Каждый из этих огней образуется в тех случаях, когда более или менее плотная материя проникает в более тонкую и воспламеняется. Но и огонь, зажигаемый для нужд человека, различается в зависимости от топлива — будет ли это масло, смола, тростник, папирус или различные сорта древесины, одни из которых [могут быть] более влажными, а другие — более сухими.»

Трудно представить себе более материалистический подход к проблеме света и свечения, чем тот, который развивается здесь христианином Филопоном! Здесь он бoлее всего напоминает древнего Анаксагора, которого обвинили в безбожии за то, что он стирал различия между земными процессами и тем, что происходит на небе. При этом не исключено, что приведенные рассуждения направлены не только (и не столько) против Аристотеля, сколько против современных автору неоплатоников с их световой символикой – Филопон в этом случае развенчивал «божественность» света.

Не ограничиваясь проблемой света, Филонпон в том же трактате «Против Аристотеля») переходит к проблеме прозрачности. Речь идет о том, что, согласна Аристотелю, небесные сферы состоят из абсолютного прозрачного эфира, не видимого человеческим глазом. Филопон утверждает, что и на земле существуют вполне прозрачные тела — воздух, вода, стекло, некоторые минералы. И это относится ко всем прочим качествам, которые оказываются общими как для небесных, так и для земных вещей.

«Все видимое является также осязаемым, а осязаемые вещи обладают осязаемыми качествами — твердостью, мягкостью, гладкостью» шероховатостью, сухостью и влажностью, а также теплом и холодом. . .».

И опять Симплиций обрушивает на Филопона массу язвительных насмешек, а затем выставляет новые, по видимости самые сильные, контраргументы в пользу аристотелевской космологии.

«Мы должны далее сказать, что этот вздорный человек допускает наличие на небе тепла и холода, сухости и влажности, мягкости и твердости и других и осязаемых и чувственно воспринимаемых качеств. Тогда возникает вопрос: если эти качества на небе действительно находятся во взаимодействии с аналогичными качествами на земле, то как можно объяснить тот факт, что до настоящего времени на небе не произошло никаких видимых изменений под влиянием взаимодействия с землей? Можно допустить, что небеса не легко подвергаются воздействию земных вещей, однако, согласно христианам, мы живем в последние дни и очень скоро наступит конец мира, так что уже поэтому в настоящее время должны были быть заметны некоторые изменения в небе и в небесных движениях».

В другом месте Симплиций поясняет, что он имеет в виду, под этими изменениями:

«Если небо создано около 6000 лет тому назад, как полагают христиане, а сейчас оно существует свои последние дни, то почему оно не обнаруживает никаких признаков того, что его лучшие дни остались в прошлом, а сейчас оно близится к своему распаду? По крайней мере одна вещь должна была бы свидетельствовать о его старости: что все движения постепенно замедляются. Однако ни дни, ни ночи не становятся длиннее, как это доказывается путем сравнения нынешней человеческой деятельности, включая сельское хозяйство, путешествия, навигацию, с аналогичной деятельностью в прошлые времена. Расстояние, проходимое за день, остается все тем же самым, быки вспахивают за день все ту же площадь или даже меньше, а водяные часы, построенные одинаковым образом, вбирают и расходуют столько же воды, как и прежде».

Мы приведем еще одну цитату из Симплиция, в которой эмоциональный накал его критики достигает апогея:

«Разве он (Филопон) не понимает, что если небо и подлунный мир были бы образованы из одних и тех же веществ, то все вещи превратились бы друг в друга? Я не могу поверить, что даже он, со всей своей дерзкой и продуманной болтовней, мог бы утверждать, что вещи, находящиеся на небе и на земле, способны превращаться друг в друга. Если бы он заявил, что может представить себе вышние предметы находящимися внизу, то он поистине выглядел бы пьяным среди трезвых. Если материя была бы одной и той же повсюду, тогда взаимные превращения должны были бы произойти уже многократно! поскольку формы, образующиеся в [земном] веществе, имеют весьма недолговечное существование».

К чести Симплиция надо отметить, что при всей peзкости его критики он всегда добросовестно цитирует своего оппонента (в этом отношении он может служить примеров для многих полемистов не только древнего, но и нынешнего времени). Многие приводимые им цитаты показывают что Филопон, несомненно, предвидел критику, которой может подвергнуться со стороны своих идейных противников, и заранее предусмотрел соответствующие контраргументы. Так, отсутствие видимых изменений в расположении и движении небесных тел объясняется им как устойчивость этих последних, так и волей всемогущего Бога.

«Тот факт, что за все прошедшие времена небо не терпело видимых изменений ни в целом, ни в своих частях не может служить доказательством его нетленности и несотворенности. Ведь существуют животные, которые живут дольше других, существуют также части Земли, такие как горы, камни и твердые металлы, которые, грубо говоря, стары как мир, и нет никаких данных, что гopа Олимп когда-либо имела начало, а потом росла или уменьшалась. Более того: для жизни смертных существ необходимо, чтобы их важнейшие части пребывали в их естественном состоянии. Таким образом, пока Господь желает чтобы Вселенная существовала, ее основные части должны пребывать, а ведь считается, что небо и его части относятся к важнейшим, и наиболее существенным частям Вселенной».

Одной из естественных причин постоянства некоторых предметов Филопон считает их величину. Он поясняет это на примере Океана. Предположим, что количество воды, находящейся в ковше, может существовать [в качестве воды] в течение года. Предположим далее, что это будет справедливо для любого равного количества воды. Тогда очевидно, что океан будет настолько долговечнее одного ковша воды, насколько больше воды в нем содержится. Но это количество не бесконечно велико, поэтому даже Океан не может существовать вечно. То же относится и к другим большим объектам — к горам и к небесным телам. Все в мире конечно, поэтому все тленно и преходяще. Один только Бог вечен и обладает всемогуществом, позволяющим ему мгновенно создать Вселенную из ничего и также мгновенно уничтожить ее.

Мы видим, каким образом христианское мировоззрение Филопона содействовало радикальному подрыву самых основ аристотелевской космологии с ее делением мира на подлунную и надлунную область, с ее «первым телом»,— эфиром, из которого состоят небесные тела.

Как относился Филопон к учению Аристотеля о естественных местах и движениях? И в этом вопросе аристотелевские взгляды подвергаются им коренному пересмотру. Ход его мыслей сводится в основном к следующему.

Почему Аристотель ограничивает проблему естественных движений одними лишь перемещениями в пространстве? Ведь существуют и другие виды изменений, которые также могут происходить как в ту, так и в другую сторону. Так, тело может становиться черным или белым, может увеличиваться или уменьшаться, может нагреваться или охлаждаться. Почему не назвать одни из этих изменений естественными, а противоположные им противоестественными? Аристотель утверждает, что в этих случаях изменения как в ту, так и в другую сторону вызываются некими внешними причинами. Но ведь то же имеет место и с перемещением. Возьмем в качестве примера воздух. Уберем некоторое количество земли или воды, находящееся под воздухом, воздух сразу же заполнит освободившееся место. То же произойдет, если будет удалено нечто, находившееся непосредственно над воздухом. Почему же в первом случае распространение воздуха объясняется действием силы пустоты, а во втором — внутренне присущим ему естественным стремлением подниматься вверх? Не лучше ли будет сказать, что воздух стремится туда, где есть свободное место, независимо от того, где оно образовалось — внизу, вверху или сбоку?

И Филопон делает вывод, что никакого естественного стремления тел не существует и что движение тела в ту или другую сторону всегда обусловлено какими-то внешними причинами.

Переходим к движениям небесных тел. Согласно Аристотелю, они объясняются естественным стремлением эфира двигаться по кругу. Филопон заявляет, что допущение эфира в качестве особого элемента, естественным движением которого является движение по кругу, не может объяснить наблюдаемых фактов. Ссылаясь на данные астрономии, он указывает, что звезды (речь идет в данном случае о планетах) совершают такие движения, которые нельзя назвать ни в собственном смысле круговыми, ни простыми. Это — очень сложные движения, состоящие из комбинаций эпициклов, эксцентрических сфер и т. д. (Филопон, несомненно, придерживался Птолемеевой системы Космоса, сильно отличавшейся от гомоцентрической модели, которой придерживался в свое время Аристотель). Изменения яркости отдельных планет, которые в некоторые промежутки времени явно приближаются к Земле, а в другие — явно от нее удаляются, также никак не укладываются в рамки аристотелевской концепции эфира.

В другом месте Филопон подвергает критике утверждение Аристотеля о единстве кругового движения эфира. Круговое движение по часовой стрелке не может считаться противоположным круговому движению против часовой стрелки, писал Аристотель, ибо оба эти движения начинаются с одной точки и кончаются в этой же точке (этим они отличаются от двух прямолинейных движений, одно из которых направлено к центру Вселенной, а другое к ее периферии). Филопон возражает Аристотелю, подчеркивая, что различие между круговыми движениями по часовой стрелке и против нее имеет вполне реальный характер. Он ссылается при этом на видимые перемещения небесных светил. Одни светила (неподвижные звезды) движутся с востока на запад, скажем, от Овна к Рыбам и Водолею, другие же (планеты) — с запада на восток, в данном случае к Тельцу и Близнецам. Это различие имеет для астрономии фундаментальное значение, и оно не может быть объяснено с помощью гипотезы единого эфира.

Выше приводятся и другие аргументы Филопона, направленные против гипотезы эфира и имевшие своей целью доказать, что небесные светила состоят из различных видов огня. Так как Филопон отрицал существование «естественных движений» — как прямолинейных, так и круговых — и считал, что любое движение вызывается какой-то внешней причиной, то позволительным представляется вопрос: в чем, по его мнению, заключалась причина движения небесных светил? Эти светила, будучи по природе огненными, т. е. в принципе тленными и преходящими, совершают регулярно повторяющиеся движения, которые даже в тех случаях, когда они не являются круговыми (круговыми можно считать лишь движения неподвижных звезд), поддаются точным математическим расчетам. Как объяснить регулярность этих движений? И почему они именно таковы, а не другие?

И тут мы оказываемся у предела, перед которыми в итоге останавливается научная мысль Филопона. В своем последнем сочинении - «О сотворении мира» — выдохшийся Филопон, будучи уже 80-летним старцем, становится на позиции прямого агностицизма, отрицающего самый смысл постановки таких вопросов:

«какова причина такого-то числа сфер — одного, согласно старым гипотезам, и другого, согласно новым? И почему их не больше и не меньше? Может ли кто-нибудь совершить невозможное и доказать, почему их должно быть именно столько и что означают различные скорости у разных планет? Ведь неподвижные звезды совершают полный оборот в течение суток, Луна — в течение месяца; Солнце проходит свою орбиту за год, увлекая за собой Меркурий и Венеру, Марсу для своего возвращения требуется почти два года, Юпитеру — двенадцать лет, а Сатурну — тридцать. Я уже не говорю об описанном Птолемеем перемещении на один градус за сто лет, так что прохождение одного знака Зодиака совершается за 3000 лет. Кто мог бы указать причину всех этих движений? И вряд ли кто-либо будет в состоянии объяснить количество звезд, их положение и порядок [на небесном своде] и различия; в их цвете. Только в одно мы все верим: что Бог создал все прекрасно и именно так, как нужно — ни больше ни меньше. Мы знаем причины лишь немногих вещей, и если люди ничего не могут сказать даже о естественных причинах наблюдаемых явлений, то они не должны спрашивать нас о причинах того, что скрыто от нашего взора».

Физика Иоанна Филопона.

В комментариях Филопона к трактатам Аристотеля можно найти много рассуждений по конкретным вопросам естествознания. Эти рассуждения порой очень интересны и свидетельствуют об остром и оригинальном уме их автора. Мы коснемся лишь нескольких вопросов, обсуждаемых Филопоном, которые представляют наибольший интерес с точки зрения истории науки.

Несколько важных замечаний Филопон делает в комментариях к «Физике» по поводу аристотелевской концепции пространства. Для их уяснения нам придется вкратце сказать, в чем заключалась эта концепция.

Аристотель был первым греческим мыслителем, подвергшим понятие пространства глубокому и основательному анализу. Правда, термин «пространство» у него еще отсутствует, и вместо него он везде пользуется термином «место» (топос). В «Категориях» Аристотель относит «место» к категории количества и помещает его в разряд непрерывных количеств, т. е. таких, любая часть которых имеет общую границу с другой частью. Особенностью места по сравнению с другими непрерывными количествами Аристотель считает наличие у него противоположности «верха и низа».

Более детально понятие места рассматривается в четвертой книге «Физики». Аристотель подчеркивает, что он не нашел у других исследователей никакого разрешения трудностей, связанных с понятием места. Но что место есть нечто реально существующее — это очевидно, ибо мы сталкиваемся с ним в нашем повседневном опыте. Ясно также, что место есть условие существования всех чувственно воспринимаемых вещей, ибо всякое тело, чтобы существовать, должно находиться в каком-то месте. Это знали уже древние, говорит Аристотель и цитирует по этому поводу Гесиода, интерпретируя мифологический образ Хаоса как персонификацию идеи пространства.

Так что же такое место?

Аристотель рассматривает различные возможные определения места. По его мнению, существуют четыре вещи, одной из которых должно быть место: или форма, или материя, или протяжение между границами тела, или крайние границы, объемлющие данное тело. Первые три возможности Аристотель отвергает, причем особый интерес представляет для нас его рассуждение, почему местом не может считаться протяжение между границами тела. Нам только кажется, что между границами, объемлющими данное тело (например, внутри сосуда, в котором находится" вода), имеется некое протяжение, отличное от самого тела; эта иллюзия возникает из-за того, что данное тело может быть заменено другим, например, вода, если ее вылить из сосуда, заменяется воздухом, а тот, в свою очередь, может быть заменен вином. На самом деле между границами тела нет ничего, кроме самого тела, иначе оказалось бы, что в данном месте имеются две вещи: тело, и то, что мы называем его протяжением. Нетрудно усмотреть теснейшую связь этого рассуждения Аристотеля с его принципиальным отрицанием пустоты.

Итак, местом, по Аристотелю, следует называть крайние границы, объемлющие данное тело. Эти границы всегда принадлежат какому-то внешнему телу, играющему роль сосуда для данного тела; если такого внешнего тела нет, то мы не можем утверждать, что данное тело где-то находится. Так, земля окружена водой, вода находится в воздухе, воздух — в эфире, эфир — в небе (причем под небом в данном случае понимается не сам вращающийся небосвод, а крайняя, касающаяся его неподвижная граница), небо же ни в чем вообще не находится. Поэтому бессмысленно ставить вопрос о местонахождении космоса в целом, который заключает в себе совокупность всех возможных мест. Именно эту совокупность всех возможных мест и следует называть пространством в аристотелевской системе мира.

Из сказанного сразу же вытекают некоторые важные особенности аристотелевского пространства. Оно не бесконечно, ибо ограничено пределами космоса, оно имеет сферическую форму и отнюдь не обладает свойством изотропности. Оно не изотропно прежде всего потому, что радиальные направления от центра космоса к его периферии, определяющие противоположность верха и низа, выделены в нем среди всех прочих направлений. Кроме того, пространство Аристотеля состоит из нескольких сферических слоев, каждый из которых играет роль естественного места для одного из элементов. При этом особенно резкое различие существует между внешним слоем, заполненным небесным эфиром, и внутренними слоями, по которым соответственно располагаются четыре прочих элемента.

Уже ближайшим ученикам Аристотеля его концепция пространства не казалась, видимо, удовлетворительной. Вскоре в Ликее формулируются две другие концепции, которые лягут в основу всех последующих научных точек зрения на пространство вплоть до нового времени. Их авторами были два ученых, бывших последовательно преемниками Аристотеля по руководству перипатетической школой, — Феофраст и Стратон. К сожалению, в полном авторском изложении соответствующие тексты до нас не дошли, но, как и во многих других случаях, нам на помощь приходит Симплиций. В весьма ценном королларии «О пространстве», включенном им в комментарии к «Физике», он излагает мнения по этому вопросу различных мыслителей, приводя при этом достаточно обширные цитаты из их сочинений.

Благодаря Симпликию мы узнаем, что Феофраст подверг критике аристотелевское определение места и выдвинул свою точку зрения, согласно которой пространство есть упорядочивающее отношение между вещами, определяющее их положение относительно друг друга. Передаем слово самому Феофрасту:

«Возможно, что пространство не есть самостоятельная сущность, но оно определяется положением тел соответственно их природе и способностям, как это имеет место у животных, растений и у всех неподобочастных тел, либо имеющих душу, либо лишенных ее, но обладающих некоторым природным устройством. Ибо этим телам также присущ некоторый порядок и расположение частей по отношению к целому. Находясь в своем собственном месте, каждое из них имеет свой определенный порядок, в особенности поскольку каждая часть тела желает и стремится занять свойственное ему место и положение».

Здесь еще явно слышится отзвук аристотелевского учения о естественных местах. Но Феофраст понимает естественное место более широко, чем Аристотель: у него это — положение любой части, соответствующее общей структуре целого. Что же касается пространства, то в приведенном' отрывке мы имеем исторически первую формулировку релятивистской концепции пространства. Новейшие историки науки Джеммер и Самбурский подчеркивали близость точки зрения Феофраста на пространство позднейшим воззрениям Лейбница, впоследствии нашедшим подтверждение в общей теории относительности Эйнштейна.

В отличие от Феофраста Стратон оказался адептом абсолютного пространства в духе Ньютона. Его представления о пространстве сформировались, по-видимому, под влиянием атомистики, одним из основных понятий которой было понятие пустоты. Стратон пересматривает воззрения Аристотеля на пустоту и приходит к допущению пустоты как физической реальности — правда, всего лишь в форме небольших зазоров между частицами вещества. Но это допущение необходимо влекло за собой признание пространства как протяжения, существующего независимо от физических тел. Вслед за этим Стратон делает еще один важный шаг: он отвергает аристотелевское учение о естественных местах для элементов; по его мнению, все четыре элемента, включая огонь и воздух, обладают тяжестью и стремятся вниз, только в различной степени.

Из сказанного явствует, что ближайшие ученики Аристотеля отнюдь не рассматривали взгляды их учителя в качестве непререкаемой догмы, какой они стали впоследствии. В частности, Феофраст и Стратон сформулировали две прямо противоположные концепции, существенно отличавшиеся от аристотелевской и впоследствии ставшие как бы парадигмамидля всех учений о пространстве. Взгляды последующих эллинистических школ, в частности стоиков и. неоплатоников, обнаруживают большее или меньшее влияние как той, так и другой концепции. Оставляя их в стороне, мы сразу же перейдем к изложению воззрений Филопона.

В своих комментариях к «Физике» Филопон резко критикует аристотелевское учение о месте и в то же время излагает свою точку зрения, близкую концепции абсолютного пространства Стратона. В частности, он пишет следующее:

«Что место не есть граница окружающего [тела], можно с достаточной убедительностью усмотреть из того [обстоятельства], что оно является протяженностью, обладающей тремя измерениями и отличной от помещаемых в нее тел; эта протяженность по самому своему смыслу невещественна и представляет собой всего лишь пустые интервалы тела (ибо в основе своей пустота и место суть одно и то же); доказывается же это путем отбрасывания прочих [возможностей]: ибо если место не есть ни материя, ни форма, ни граница окружающего [тела], то оно может быть только протяженностью. Как мы объясняем, что тела меняются своими местами? Если движущееся [тело] не может проникать в другое тело и если оно не есть движущаяся поверхность, а обладает трехмерным объемом, то очевидно, что при разрезании воздуха в том месте, где он находился, количество воздуха, которое обойдет данное тело, будет равно ему [по объему]. И вот поскольку измеряющее равно измеряемому, то совершенно необходимо, если объем воздуха равен десяти кубическим единицам, чтобы такой же объем имело и пространство, которое он занимал. И очевидно, что он будет [и в дальнейшем] занимать тот же объем, каким он обменялся с движущимся телом. Таким образом, место объемно, объемным же я называю [всякое тело], имеющее трехмерную протяженность. Мерой же [объема] является место, потому-то оно имеет такое же число [измерений]».

При некоторой сбивчивости рассуждений Филопона, основная его мысль ясна: место (т. е. пространство) есть трехмерная протяженность, существующая независимо от заполняющих ее тел и служащая мерой объема этих тел. Правда, в отличие от Стратона он отрицает возможность реального существования пустоты и в этом отношении стоит ближе к Аристотелю. Через несколько строк после процитированного места он пишет:

«И я совсем не утверждаю, что эта протяженность 'когда-либо бывает или [вообще] может быть лишенной всякого тела. Ни в коем случае; и хотя я назвал ее отличной от находящихся в ней тел и в собственном смысле пустой, однако она никогда не существует без тел — подобно тому как материя, будучи отличной от форм, тем не менее никогда не может существовать без них».

Проблему пространства Филопон мимоходом затрагивает и в трактате «Против Аристотеля». Доказывая ненужность гипотезы эфира, как элемента, принципиально отличного от четырех земных элементов, он говорит, что если абстрагироваться от форм всех вещей, то останется только трехмерная протяженность, по отношению к которой не существует никакой разницы между земными и небесными телами. И здесь пространство трактуется Филопоном как некая абсолютная сущность, не зависящая от характера заполняющих ее тел.

В любом учебнике по истории физики или механики имя Иоанна Филопона встречается в связи с идеей движущей силы (кинетике динамис), получившей впоследствии латинское обозначение impetus. Ниже мы увидим, что первичная идея в этом вопросе принадлежала не ему, но он сумел дать убедительную критику господствовавшей в то время теории Аристотеля и четко сформулировал альтернативную точку зрения, послужившую впоследствии исходным пунктом для развития динамики Галилея и Ньютона.

Вкратце напомним основные положения аристотелевской концепции механического движения. Эта концепция была основана на двух идеях: на идее естественных мест и движений и на идее близкодействия. С первой из этих идей были связаны аристотелевские представления о легкости и тяжести, со второй — закон о соотношении силы и скорости при насильственном движении. Рассмотрим последовательно оба этих комплекса вопросов.

Естественным движением (или движением по природе) Аристотель называл движение тел к их естественным местам. Так, естественным местом для земли является область, находящаяся непосредственно у центра космоса; именно поэтому земля и все тела, в которых земля преобладает, стремятся к центру космоса, т. е. падают вниз. Выше расположены, соответственно, естественные места воды, воздуха и огня. Тяжесть и легкость суть не свойства элементов самих по себе, а свойства, определяемые стремлением тел занять свои естественные места и, следовательно, их положением в пространстве. Тело, расположенное выше своего естественного места, стремится падать вниз, так как обладает тяжестью; тело, находящееся ниже своего естественного места, стремится подняться вверх и потому, кажется легким. Земля не может находиться ниже центра космоса, поэтому она всегда падает вниз и в этом смысле является абсолютно тяжелым телом.

По аналогичным причинам огонь можно считать абсолютно легким телом, ибо выше периферии подлунного мира он подняться не может. Промежуточное положение занимают; вода и воздух: в определенных условиях они оказываются легкими, в других же — тяжелыми. При этом то, что справедливо для чистых элементов, справедливо и для сложных тел, в которых соответствующие элементы преобладают.

Однако тяжесть, (или соответственно легкость) тела, т. е. его стремление к естественному месту, зависит не; только от его элементарного состава, но также от его, массы, — иначе говоря, от количества содержащегося в нем вещества. Это проявляется в том, что большие и массивные тела падают вниз быстрее, чем небольшие и относительно менее тяжелые. Так, глыба металла падает быстрее, чем маленький комок земли, а этот последний быстрее, чем пушинка. Чем тяжелее тело, тем больше скорость его падения. Сам Аристотель формулирует эту закономерность следующим образом: «Если такая-то тяжесть проходит такое-то расстояние за такое-то время, то такая-то плюс еще [некоторая величина] — за меньшее, и пропорция, в которой относятся между собой времена, будет обратной к той, в которой относятся между собой тяжести. Например, если половинная тяжесть [проходит такое-то расстояние] за такое-то время, то целая — за его половину». Разумеется, все это справедливо и по отношению к скоростям поднятия легких тел.

Не будем поспешно обвинять Аристотеля в незнании закона падения тел, открытого впоследствии Галилеем - для тел, падающих в материальной среде, действительно справедливо соотношение пропорциональности между весом тела и скоростью его падения. А ведь именно этот случай и имел в виду Аристотель: он принципиально отрицал возможность существования пустоты и вся его механика была теорией движения тел в материальной среде. При этом скорость падающего тела и плотность среды, в которой происходит падение, связаны соотношением обратной пропорциональности: чем плотнее среда, в которой падает тело, тем меньше его скорость. При плотности равной нулю (т. е. в пустоте) скорость падающего тела становится бесконечно большой. Это обстоятельство служило для Аристотеля одним из аргументов против существования пустоты.

При всем этом Аристотелю был известен факт ускорения свободно падающих тел. Он объяснял этот факт увеличением веса тела по мере его приближения к своему естественному месту. Или, как разъяснял позднее Александр Афродисийский, «Аристотель приписывал это [увеличение скорости] тому обстоятельству, что, чем ближе подходит тело к собственному месту, тем чище становится приобретаемая им форма, а это означает, что тяжелое тело делается более тяжелым, а легкое — более легким».

Такова была аристотелевская теория естественных движений, тяжести и легкости. В основных своих чертах она была принята наукой поздней античности. Принципиальной альтернативой этой теории была лишь атомистика Эпикура, признававшая пустоту и учившая — в согласии с механикой нового времени, — что свободное падение тел в пустоте происходит с одинаковой скоростью, не зависящей от веса падающего тела. Но широкого распространения атомистическое учение в эпоху поздней античности не получило, а по мере роста новых мощных течений - неоплатонизма и христианства — ее влияние фактически свелось к нулю. Что касается аристотелевской теории, то различные ученые вводили в нее те или иные коррективы, не менявшие ее сути. Так, например, Стратон отказался от деления элементов на легкие и тяжелые, приняв, что всем телам (в том числе огню и воздуху) присущи различные степени тяжести. Знаменитый астроном Гиппарх придерживался мнения, что вес тела увеличивается не по мере приближения к его естественному месту, а по мере удаления от него. Симплиций, сообщающий нам об этом, добавляет, что точка зрения Гиппарха может привести к нелепым следствиям: так, например, чашка рычажных весов с более тяжелым грузом, опускаясь вниз, станет в конце концов легче чашки с более легким грузом и начнет подыматься. Было бы крайне интересно знать аргументы самого Гиппарха по этому вопросу; к сожалению, они до нас не дошли. Далее Симплиций указывает, что и Птолемей в своей книге «О весах» придерживался взглядов, отличных от взглядов Аристотеля, а именно он считал, что вода и воздух, находясь в своих естественных местах, лишены вообще какого бы то ни было веса. Симплиций приводит, в частности, следующее соображение Птолемея:

«То, что вода не обладает весом в своем естественном месте], он доказывает на основании того факта,что ныряльщики не ощущают веса находящейся над ними воды — даже когда они ныряют на значительную глубину. Против этого можно возразить, что непрерывность воды, поддерживающей ныряльщика сверху, снизу и с боков, приводит к тому, что он не чувствует веса. Впрочем, если бы вода давила на него только сверху, этот вес, вероятно, ощущался бы».

Самым поразительным в этом и других сходных рассуждениях нам представляется полное игнорирование работ Архимеда, имевших, казалось бы, непосредственное отношение к рассматриваемым вопросам. Из других источников мы можем заключить, что исследования Архимеда, в частности его методы определения удельных весов, должны были быть хорошо известны как Птолемею, так и комментаторам Аристотеля. Но, видимо, Архимед слишком опередил свое время по духу своего мышления. Отсутствие в его сочинениях натурфилософских спекуляций по поводу элементов, естественных мест и «истинных» причин тех или иных явлений, т. е. именно то, что делало эти сочинения созвучными науке нового времени, выводило их за пределы физики в том смысле, в каком эта наука понималась перипатетиками и неоплатониками. Определение удельного веса казалось технической процедурой, служащей чисто практическим целям и далекой от задач «высокой» науки. Это — типичный пример того отрыва теории от практики, который был так характерен для древнегреческой науки и который послужил одной из внутренних причин упадка этой науки в эпоху поздней античности.

Филопон не был ученым - техническим специалистом в духе Архимеда или Гиппарха. Он был философом, попутно интересовавшимся и проблемами естествознания. Будучи воспитан на трудах Аристотеля, он принял многие важные положения перипатетической физики. Но в то же время он обладал острым и независимым умом, позволявшим ему без всякой предубежденности подходить к воззрениям величайших мыслителей прошлого. Выше мы показали, каким образом христианская идеология помогла Филопону пересмотреть глубоко укоренившиеся догмы античного мышления. Теперь же речь пойдет о некоторых конкретных научныпроблемах, при решении которых Филопон обнаружил чутье прирожденного физика-естествоиспытателя.

Перипатетическую теорию естественных движений, тяжести и легкости Филопон пересмотрел лишь с одной стороны. Он сохранил основное положение этой теории, согласно которому тела стремятся к своим естественным местам со скоростями, пропорциональными их весам. Он только отвергнул характерную для аристотелевской физики абсолютизацию роли среды, в которой движутся тела. Особенно ярко это проявилось в его концепции движущей силы, о которой речь пойдет ниже. Но и в вопросах, связанных с падением тел, он допустил принципиальную возможность движения в пустоте, рассматривая это движение как предельный случай движения в разреженной среде. Согласно Аристотелю, говорить о каких-либо закономерностях падения тел в пустоте бессмысленно, поскольку скорости падения там становятся бесконечно большими. По мнению же Филопона, закономерности падения тел выступают в пустоте в наиболее чистом виде. Как пишет сам Филопон, Аристотель «неправильно полагает, что отношение времен, требуемых для прохождения через различные среды, равно отношению плотностей этих сред». Филопон показывает ошибочность этого предположения с помощью эксперимента. Вместо того, чтобы рассматривать падение одного и того же тела через среды, обладающие разными плотностями, он предлагает рассмотреть падение нескольких тел неодинакового веса через одну и ту же среду. Принимая предположение Аристотеля, надо будет согласиться с тем, что «если имеется одна и та же среда с движущимися через нее телами разного веса, то отношение времен, требующихся для прохождения через эту среду двух тел, будет обратно отношению их весов; например, если вес тела удваивается, его движение будет происходить в половинное время». Однако, продолжает Филопон, «это совершенно неверно, что может быть доказано с помощью наблюдаемых (экпериментально) фактов еще лучше, чем с помощью теоретического рассуждения. Потому что если мы одновременно бросим с одной и той же высоты два тела, сильно различающиеся по весу, мы найдем, что отношение времен их падения не будет равно отношению их весов, но что, напротив, разница времен окажется очень малой». Филопон утверждает, что «когда одинаковые тела движутся через различные среды, например через воздух и воду, отношение времен движения через эти среды не будет равно отношению их плотностей».

Важность этих соображений Филопона бесспорна. Особенно любопытно то, что при рассмотрении падения тел различного веса через данную среду он предлагает руководствоваться не теоретическим рассуждением, а фактами. Так или иначе, эксперимент Филопона крайне напоминает аналогичный эксперимент Галилея. Читая приведенные выше цитаты, мы невольно ожидаем, что Филопон вот-вот заявит, что тела различного веса в пустоте должны падать с одинаковой скоростью. На самом деле Филопон не сделал такого вывода и не собирался его делать. Он хотел доказать только одно: что если бы пустота существовала, тела падали бы в ней, вопреки Аристотелю, с конечной скоростью.

Второй комплекс вопросов, связанный с механикой Аристотеля, относится в основном к механике насильственных движений, прежде всего к динамике брошенного тела. Здесь на первый план выступает идея близкодействия. Согласно принципиальному убеждению Аристотеля, движение любого тела не может происходить само по себе, но всегда вызывается действием другого тела, которое должно находиться в непосредственном контакте с движимым (мы оставляем в стороне вопрос, как с этой точки зрения интерпретировались Аристотелем естественные движения четырех элементов). Иначе говоря, тело движется до тех пор, пока на него действует сила движущего тела, причем между скоростью движения тела и величиной действующей на него силы существует отношение прямой пропорциональности. Это отношение и есть, собственно говоря, то, что называется законом динамики Аристотеля. К этой основной зависимости надо добавить (как и в случае естественного падения тел) зависимость скорости движения тела от сопротивления среды. Это сопротивление определяется плотностью: чем плотнее среда, в которой движется тело, тем меньше становится скорость его движения. Наоборот, при уменьшении плотности среды скорость тела будет увеличиваться, и в предельном (совершенно нереальном, по Аристотелю) случае пустого пространства эта скорость станет бесконечно большой.

Таким образом, с учетом сопротивления среды закон динамики Аристотеля может быть выражен формулой:

v ~ F/p

где v - скорость тела, F — действующая на него внешняя сила, р — сопротивление среды.

Если для некоторого круга явлений этот закон приближенно согласуется с фактами реальной действительности, то для целого ряда других явлений он явно не соблюдается. Приведем два наиболее характерных примера.

Первый относится к динамике брошенного тела. Так, при стрельбе из лука скорость, приобретаемая стрелой, будет действительно пропорциональна силе натяжения тетивы, толкающей стрелу. Но вот стрела приобрела скорость и оторвалась от тетивы. Согласно принципу близкодействия Аристотеля, стрела должна была бы сразу остановиться и упасть на землю (ведь после того, как она оторвалась от тетивы, на нее, по-видимому, уже не действует никакая сила). Но этого не происходит: наоборот, стрела еще довольно долго будет лететь и лишь потом, постепенно опускаясь, упадет на землю.

Другой пример: группа рабов тащит какую-то тяжесть, например большую глыбу мрамора. При увеличении числа рабов, тянущих глыбу, скорость ее движения будет возрастать, при уменьшении — замедляться. Но строгой пропорциональности здесь не будет: так, один раб при максимальном напряжении своих сил не сможет сдвинуть глыбу ни на один дюйм, сколько бы времени он ни потратил на это.

Аристотель хорошо видел эти трудности и пытался преодолеть их с помощью более или менее искусственных предположений. В частности, имея в виду случаи, подобные второму из приведенных примеров, он указывает, что закон пропорциональности силы и скорости справедлив лишь при достаточно больших силах. Возможно, пишет сам Аристотель, что «если целая сила произвела определенное движение, половина ее не произведет такого движения в какое бы то ни было время». Почему так происходит — Аристотель не указывает: во всяком случае, ему не приходит в голову сослаться на трение, хотя именно сила трения играет в подобных примерах основную роль.

Принципиально более важен пример с летящей стрелой. То, что стрела, оторвавшись от тетивы, продолжает лететь вперед, объясняется Аристотелем как действие промежуточной среды, в данном случае — воздуха. Процитируем самого Аристотеля:

«Необходимо все-таки предположить, что первое движущее [в нашем примере — тетива] сообщает воздуху (или воде, или чему-нибудь другому, что способно двигать и быть движимым) способность передавать движение, но что воздух не одновременно перестает быть движущим и движимым: быть движимым он перестает в тот момент, когда двигатель перестает двигать, но двигателем он [воздух] еще продолжает быть, и поэтому может двигать что-то другое. И по отношению к этому другому справедливо то же рассуждение».

Таким образом, передача движения от одного промежуточного агента к следующему может происходить не одновременно, но с запаздыванием. Это очень важное заявление: здесь Аристотель отходит от буквального следования принципу близкодействия (предполагающему, строго говоря, одновременность передачи движения через все промежуточные инстанции) и, по существу, допускает наличие некоего интервала времени, в течение которого промежуточный агент сохраняет способность оказывать воздействие, хотя сам он уже не испытывает никакого воздействия со стороны предыдущего агента. В этом допущении уже содержится зародыш идеи движущей силы или «импетуса», развитой учеными последующих веков.

Наряду с этими принципиальными указаниями Аристотель предлагает вполне конкретный механизм действий промежуточного агента. Так, при полете брошенного тела воздух разрезается этим телом, обтекает его со всех сторон и начинает толкать его сзади, тем самым обеспечивая преемственность движущих агентов. То же самое может происходить при движении тела в воде или в любой другой непрерывной среде. Комментаторы Аристотеля пытались впоследствии разобраться в действии этого механизма и неизменно приходили к выводу, что промежуточная среда (воздух) оказывается некоторое время самодвижущей, как бы накопившей некую движущую силу, которая потом постепенно расходуется. Наиболее четко эта мысль выражена у Симплиция, который, кроме того, ставит вопрос: а нужно ли вообще прибегать к воздуху и не следует ли принять, что летящее тело получает способность двигаться и двигать непосредственно от первичного агента, сообщившего ему скорость. Но на этом Симплиций, как ородоксальный неоплатоник, принимавший безусловный авторитет классиков, останавливается, и в конце концов возвращается к ортодоксальной аристотелевской аргументации о промежуточном действии воздуха.

Между тем тот же Симплиций сообщает, что за 700 лет до него Гиппарх сформулировал концепцию движущей силы, которую можно было считать единственной разумной альтернативой аристотелевской теории движения, основанной на принципе близкодействия. Поскольку оригинальный текст Гиппарха до нас не дошел, мы просто процитируем то место из комментариев Симплиция к аристотелевскому трактату «О небе», где он излагает эту концепцию. Там говорится, правда, только о вертикальном движении, но сути дела это не меняет.

«В своей книге «О телах, движущихся вниз под действием их Тяжести» Гиппарх пишет, что если бросить кусок земли прямо вверх, причиной движения вверх будет бросившая сила, пока она превосходит тяжесть брошенного тела; при этом, чем больше бросившая сила, тем быстрее предмет движется вверх. Затем, по мере уменьшения силы, движение вверх будет происходить со все убывающей скоростью, пока, наконец, тело не начнет двигаться вниз под влиянием собственного естественного влечения — хотя в какой-то степени бросившая сила еще будет в нём присутствовать; по мере того, как она иссякает, тело будет двигаться вниз все быстрее и быстрее, достигнув своей максимальной скорости, когда эта сила окончательно исчезнет».

При чтении этого текста сразу же напрашивается естественное возражение; а как быть с тем случаем, когда тело не брошено вверх, а просто падает с некоторой высоты? Откуда берется у него тогда ускорение? Однако Гиппарх предусмотрел и этот случай, что видно из продолжения текста Симплиция:

«Он приписывает ту же причину и телам, падающим с высоты. А именно в этих телах также имеется сила, которая удерживала их на высоте, и действием этой'силы объясняется более медленное движение тела в начале его падения».

«Бросившая сила» Гиппарха — это прямое предвосхищение идеи импетуса, поэтому именно Гиппарха следует считать родоначальником этой идеи. Весьма интересна также его мысль о том, что «бросившая сила» присутствует не только в телах, брошенных вверх, но вообще во вceх телах земной природы, находящихся на некоторой высоте. В нашем сознании невольно возникает понятие потенциальной энергии. Действительно, величина этой не зависит от того, каким образом тело очутилось на данной высоте: уже сам факт, что тело находится на некотором расстоянии от его естественного места (т. е. от центру космоса), обусловливает присутствие в нем этой силы. Однако в отличие от потенциальной энергии в современном понимании сила Гиппарха имеет векториальный характер, ибо она направлена всегда вверх. По тем или иным причинам эта оригинальная мысль Гиппарха в эпоху эллинизма не получила дальнейшего развития.

Нам неизвестно, был ли знаком Филопон с сочинением Гиппарха и если да, то оказало ли оно на него какое-либо влияние. Бесспорной заслугой Филопона было, во всяком случае, то, что он дал развернутую критику механического учения Аристотеля и уже на основе этой критики сформулировал свою концепцию «кинетической силы». На фоне господства аристотелианской натурфилософии критика Филопона была первой важной вехой в подготовке нового научного миропонимания.

Критически анализируя аристотелевскую теорию насильственного движения, Филопон детально рассмотрел два возможных (в рамках этой теории) механизма воздействия воздуха на движение летящего тела. Мы не будем повторять весь ход рассуждений Филопона, но только некоторые из его аргументов.

Первый механизм, это уже упоминавшийся выше механизм обратного кругового давления, согласно которому воздух рассекается летящим телом, обтекает его с боков и начинает толкать его сзади. Филопон убедительно доказывает полную нелогичность допущения, что воздух, движущийся в направлении, противоположном движению тела, вдруг изменяет направление своего движения и начинает толкать тело сзади. Столь же необоснованно предположение, что этот воздух не сам толкает движущееся тело, а использует в качестве промежуточного агента воздух, уже находившийся за телом.

Второй механизм, на первый взгляд более приемлемый, предполагает, что непосредственно вслед за тем, как тело (например, стрела) отделилось от движущего агента (тетивы), этот последний приводит в быстрое движение воздух, находившийся за телом. Этот воздух и является промежуточным агентом, поддерживающим движение тела. Филопон снова доказывает, что такое предположение не подтверждается экспериментально наблюдаемыми фактами реальной действительности.

Если мы положим тело (будь это стрела или камень) на тонкий стержень или даже нитку и попытаемся с помощью какого угодно числа машин создать поток воздуха, который будет дуть в направлении предполагаемого движения тела, все равно под воздействием этого ветра тело не продвинется ни на один фут. А когда мы стреляем из лука или швыряем камень, ничего даже приблизительно похожего на такой ветер не создается; между тем и стрела и камень улетают далеко вперед.

«Из этих, а также из многих других соображений, — заключает Филопон, — можно убедиться в полной несостоятельности объяснения насильственного движения указанным путем (т. е. действием промежуточной среды). По-видимому, необходимо допустить, что бросающий агент сообщает брошенному телу некую нематериальную движущую силу (кинетике динамис) и что воздух, приводимый при этом в движение, добавляет к движению брошенного тела либо очень мало, либо вообще ничего не добавляет. И вот, если насильственное движение производится так, как я предположил, то становится совершенно очевидным, что, когда стреле или камню сообщается некоторое "противоестественное" или насильственное движение, то же самое движение может быть сообщено гораздо легче в пустоте, чем в заполненной среде. И при этом не потребуется никакого иного агента, кроме бросившей силы.».

Идея функциональной зависимости.

В заключение отметим еще одну, как бы мимоходом являющуюся у Филопона идею, которая приобрела исключительно большое значение в науке нового времени. Речь идет об идее функциональной зависимости. Хорошо известно, что греческая наука не знала понятия функции. Александрийская математика имела дело лишь с очень ограниченным числом простейших функций, но общего определения функциональной зависимости она не дала. Единственные типы зависимостей физических величин, с которыми оперировал Аристотель, были простая и обратная пропорциональность. Не будет преувеличением сказать, что отсутствие понятия функции — одна из основных особенностей античной науки, отличающих ее от естествознания близких к нам эпох. Без этого понятия нельзя себе представить теперь ни физики, ни химии, ни механики.

И вот у Филопона мы находим впервые четко осознанную — хотя и в чисто вербальной форме — идею функциональной зависимости.

Мы имеем в виду одно место (на которое впервые обратил внимание, по-видимому, Самбурский) в комментариях Филопона к аристотелевскому трактату «О возникновении и уничтожении». В этом трактате Аристотель обсуждает проблемы, связанные с четырьмя элементами материальных тел, с их взаимопревращениями, соединениями; и смешениями.

Естественно, что большое место при этом уделено понятию смеси. И вот Филопон делает явное отступление от проблематики, непосредственно занимавшей Аристотеля, и начинает рассуждать на тему о том, почему при изменении элементарного состава тел одни качества меняются сильно, другие — слабо, а третьи до поры до времени вообще не обнаруживают никаких изменений. Предоставим, однако, слово самому Филопону.

«Если различные свойства подобочастных тел — как, например, у меда сладость, желтизна и вязкость — достигают совершенного вида при определенном соотношении первичных качеств [теплоты, холода, сухости и влажности] - то почему изменение одного свойства не влечет за собой изменения также и другого? Так, цвет меда может измениться и из желтого стать белым, а его сладость при этом нисколько не изменится. С другой стороны, совершенно очевидно, что цвет не мог измениться без изменения первичной смеси, составляющей мед. Почему же, если изменяется исходное соотношение смеси, вместе с цветом не изменяется и вкус, раз они оба существуют соответственно одному и тому же соотношению смеси? Можно привести тысячи аналогичных примеров. . . Что же мы скажем по этому поводу?

Каждое свойство обнаруживается в некотором интервале, и его бытие отнюдь не сводится к неделимой точке. И белизна также существует в интервале (ведь дело обстоит не так, что как только [тело] лишается высшей степени белизны, оно вообще уже перестает быть, белым), и сладость тоже в интервале (ибо существует много сладких вещей), и то же самое в отношении прочих свойств. Если свойства имеют интервалы, то очевидно, что и способности смесей порождать эти свойства также должны иметь интервалы.

Однако существует некое предельное соотношение смеси, при котором любое свойство перестает обнаруживаться, и ниже этой неделимой точки вся природа свойства сразу же меняется. Чтобы натренировать наш ум как бы на образце, предположим, например, что высший вид сладости достигается при десяти частях теплоты, холода, сухости и влажности. Если уменьшить каждую из этих противоположностей на единицу, тело станет не таким сладким, однако оно не вовсе лишится сладости, но только его сладость уменьшится.

Если же мы уменьшим на пять частей (предполагая, что сладость сохраняется как раз до этой точки), то ясно, что вид [сладости] исчезнет полностью. И вот, хотя этой смесью определяются различные свойства, не все они обязательно возникают при одном и том же соотношении [первичных качеств] друг с другом,но если, скажем, сладость достигла совершенного вида, белизна, или желтизна, или вязкость могут не достичь совершенства при этом соотношении, но подчас быть [значительно] слабее. Именно поэтому при небольшом изменении смеси сладость может в целом не измениться, цвет же может измениться полностью, поскольку он с самого начала находился вблизи предельной и неделимой точки этой смеси, ниже которой этот цвет уже никак не способен обнаруживаться».

Разумеется, этот текст кое в чем сбивчив и в нем имеются неточности. В частности, Филопон не замечает, что если смесь состоит из равного числа частей всех первичных качеств, то при уменьшении каждого из этих качеств на одну часть состав смеси останется неизменным. Вероятно, Филопон здесь имел в виду уменьшение на одну часть (а потом на пять частей) одного из четырех качеств; в этом случае рассуждение было бы безупречным. Но это мелочи. Значение этого отрывка состоит в том, что в нем ставится вопрос о функциональной зависимости ряда физических величин (свойств) от четырех независимых переменных (первичных качеств). Эта зависимость отнюдь не сводится к прямой или обратной пропорциональности (как у Apистотеля); Филопон предусматривает такие случаи, когда при небольших изменениях независимых переменных значение одной из функций (сладость) может не меняться или меняться очень мало; в то же время другая функция (цвет) может претерпеть резкое изменение и даже исчезнуть (т. е. стать равной нулю). При этом он вводит понятия, которые можно истолковать как понятия мaксимального значения функции (высший или совершенный вид), интервала ее существования, и, наконец, критической точки, в которой функция обращается в нуль.

Рассуждения Филопона допускают, таким образом, чисто математическую интерпретацию. В этом отношении приведенный текст является уникальным во всей античной литературе.

Заключение.

Остается ответить на последний вопрос: почему при всей оригинальности и прогрессивности естественнонаучных идей Филопона, идеи эти не оказали заметного влияния на развитие научной мысли того времени?

Это объясняется несколькими причинами. Прежде всего надо помнить, что наука развивается не только в силу своей внутренней логики, но и под влиянием внешних социально-исторических условий. Общественные катаклизмы, войны, нашествия более отсталых по своему культурному развитию народов — все это не может не сказаться отрицательно как на положении науки, так и на общем культурном уровне данной страны. Филопон жил в одну из наиболее бурных и в то время мрачных переломных эпох. В годы, последовавшие вскоре за его смертью, Восточная Римская империя сгорала в огне варварских нашествий. Античная культура, отмеченная на протяжении своего многовекового развития неповторимыми достижениями в области науки, искусства, литературы, философии и создавшая свой эстетически законченный образ мира, погибала вместе с позднеантичной цивилизацией. Не пройдет и века, как страны, являвшиеся очагами этой культуры, будут залиты потоком новой мировой религии — ислама. Приближалось «темное» время раннего средневековья.

Как не похоже было это время, последовавшее за смертью Иоанна Филопона, на эпоху Высокого средневековья! Правда, и там бывали периоды опустошительных войн и культурных спадов. Но в целом климат XIII—XIV вв. разительно отличался от мрачной и безысходной атмосферы рубежа VI-VII веков. Развивались и богатели города, крепли новые социальные силы — ремесленники и купечество. Начали раздвигаться географические горизонты известного европейцам мира (путешествия Марко Поло, рост торговли с Индией и другими странами Востока). Открываются многочисленные университеты: в Италии (сначала в Болонье, а затем в Падуе, Флоренции и других городах), во Франции (Париж, Тулуза), в Англии (Оксфорд, Кембридж), на территории так называемой Священной Римской империи (Прага, Вена, Гейделъберг и др.), наконец, в Польше (Краков). Указанные факторы стимулировали появление целой плеяды блестящих ученых — таких как Гроссетет, Роджер Бэкон, Оккам, Буридан, Орем, интерес которых к проблемам естествознания не ограничивался толкованием аристотелевских текстов, но приобрел новые формы, предвосхищавшие, между прочим, зарождение будущего экспериментального метода. И во всех указанных ученых Высокого Средневековья Филопон обрел преданных почитателей, начавших развивать его идеи.

Живи Филопон в это время, он легко вписался бы в это окружение, обретя преданных учеников и основав процветающую научную школу. Но oн родился на семь веков раньше, когда его естественнонаучные догадки и размышления в силу близкого краха его родной цивилизации не смогли иметь никакого долговременного резонанса. Его школа вскоре погибла, сгорев в огне катаклизмов VII века — и потому, несмотря на внешнее благополучие его жизненного пути, он представляется нам глубоко трагической фигурой.

_______________________________________________________-

Закончив излагать по Рожанскому, добавлю - что ж, в этом мире, где Позднеантичная цивилизация выживает, скорее всего и не такой трагической.

Последние годы академии

Последний языческий схоларх Александрийской Академии, Олимпиодор Младший, умерший в том же году что и Юстиниан, вел кафедру философии, при этом не пренебрегая и естественными науками – он развил учение об отражении лучей от зеркальной поверхности (катоптрика) и учение об оптических измерениях (диоптрика). Из комментария к «Горгию» очевидно что слушатели лекций Олимпиодора были христианами, а Олимпиодор при этом не скрывал своей принадлежности к язычникам: „Нужно заметить, что и мы знаем, что первая причина, бог, — един, то есть мы знаем, что нет множества первых причин". "Философы полагают, что есть единое начало всего и единая первейшая надмирная причина". "И не думайте, будто философы почитают камни и изображения как богов: просто мы, живя с опорой на ощущения, не можем подступиться к бестелесной и невещественной силе, и изображения были придуманы ради напоминания о тамошнем, то есть ради того, чтобы, взирая на них и им поклоняясь, мы приходили к мысли о бестелесных и невещественных силах".

Языческий платонизм Олимпиодора уже не нашел для себя продолжателей. Следующие схолархи Александрийской академии, Элиас (Илия), и Давид, преподававшие философию в Александрии в 570ых-80ых годах, были христианами. Об этом свидетельствуют их имена и отдельные пассажи в их сохранившихся текстах. Давид, армянин по национальности, известный под прозвищем Давид Непобедимый (согласно традиции в качестве профессора он не потерпел ни единого поражения в диспутах) сформулировал кредо Александрийской Академии.

В своей теории познания Давид исходит из того перечня основных вопросов, стоящих перед научной мыслью, который был дан Аристотелем во "Второй Аналитике" (II книга, 1 и 2-я главы), изменяя лишь их порядок. Подобно Элиасу, на первое место при исследовании какого-либо предмета он ставит вопрос, существует ли предмет исследования независимо от нашего сознания или он существует лишь в нашем воображении и мышлении. С этой точки зрения Давид делит все предметы исследования на объективно существующие (как, например, человек, лошадь) и объективно не существующие (например, козло-олень), и, сверх того, говорит еще о предметах сомнительной реальности (например, антиподы). Реально существующее, по Давиду, бывает двоякого рода: 1) чувственно воспринимаемые материальные вещи и 2) умопостигаемые предметы. К умопостигаемому миру, по учению Давида, относится Бог, являющийся единым началом всего существующего. Давид не принимает неоплатоновского учения о познании бога путем мистического экстаза, но, подобно Элиасу, он говорит об интеллектуальном познании бога как первоисточника движения в мире.

После решения вопроса о реальности или нереальности исследуемого предмета наше познание, по учению Давида, должно поставить второй вопрос: что есть исследуемый предмет? затем третий вопрос: какими качествами он обладает? и, наконец, четвертый вопрос: почему или для чего он существует?

Научное познание необходимо потому, что многое в природе не обнаруживается непосредственно, но содержится в скрытом виде. Нужно выведать у природы то, что скрыто. В этом и состоит задача науки.

Давид признает пять ступеней познания: ощущение, представление, мнение, рассудок и разум. Ощущение он материалистически понимает как результат воздействия внешнего мира на человека и вместе с тем отмечает, что ощущение дает лишь частичное знание, знание единичных вещей. Представление тоже относится к чувственному знанию и тоже дает лишь частичное знание. Оно имеет своей основой ранее бывшее ощущение, но в отличие от него имеет место при отсутствии внешнего предмета.

В отличие от ощущения и представления мнение, согласно учению Давида Непобедимого, уже выходит за рамки чувственно единичного, поскольку в нем содержатся умозаключение и обобщение.

Давид, следуя учению, данному Платоном в диалоге "Теэтет", признает два вида мнения: мнение необоснованное и обоснованное. Первый вид мнения еще ограничивается единичными суждениями, второй вид уже входит в область общих суждений. Таким образом, мнение является той ступенью познания, на которой совершается переход от чувственно единичного к рационально общему знанию.

Рассудок представляет собой рациональную форму познания. При его помощи мы открываем основания и делаем теоретические выводы.

И, наконец, разум есть самая высшая ступень рационального познания, посредством которой достигаются наивысшие всеохватывающие обобщения. Отдельные науки (математика, например) мыслились Давидом как сфера действия рассудка, а философия--как сфера разума. Давид говорит, что не следует доверять ощущениям, так как они нас могут обманывать. Так, весло, опущенное в воду, кажется надломленным, солнце кажется во много раз меньшим, чем оно есть на самом деле. Ограниченность чувственного познания Давид видит в том, что оно не открывает нам причин явлений, не дает ни обобщения, ни обоснования выводов.

Научное знание Давид определяет как знание всеобщее, безошибочное и неизменное. Таким образом, в понимании научного знания он стоит на метафизической позиции абсолютной истины.

Все науки, по учению Давида, получают свои принципы из философии. Философия есть наука о сущем как таковом; она есть искусство искусств и наука наук.

В своей теории познания Давид Непобедимый материалистически решает основной вопрос философии: он признает существование объективного материального мира, который своим воздействием вызывает у человека ощущения, и защищает положение о познаваемости мира, о познаваемости сущности вещей. В то же время Давид принимает духовное начало наряду с материальным и возвышает Бога над материальным миром как первопричину движения.

Последним схолархом Александрийской Академии стал Стефан Византийский, труды которого почти не дошли до нас. Уцелел лишь фрагмент комментария к третьей книге «О душе» Аристотеля, комментарий к трактату «Об истолковании», и комментарий к астрономическим таблицам Теона Александрийского (отца Ипатии) «Объяснение метода удобных таблиц Теона посредством индивидуальных приемов».

_______________________________________________________________________________

В 619 году Александрия была взята и разграблена персидской армией Хосрова Парвиза. Академия «рассыпалась розно». Стефан бежал в Константинополь. По окончании войны Ираклий назначил его схолархом Академии Константинополя, где Стефан стал преподавать платоновскую и аристотелевскую философию, квадривиум, алхимию и астрологию. Но схоларх не мог заменить целой научной школы – а александрийская платоническая школа погибала безвозвратно. На истощенную империю обрушилось арабское нашествие. В Александрии, взятой арабами, потом отбитой византийцами и снова взятой арабами, сгорели последние ростки былой школы.

Еще ранее лангобарды «вбомбили в каменный век» Италию, а славяне – Грецию. Вскоре нашествие обрушилось на центр империи. За VII век в Малой Азии не осталось ни одного не разрушенного города. В Константинополе осталась лишь малая часть прежнего населения; многие кварталы опустели, на улицах рос бурьян, и уцелевшие несколько десятков граждан упорно трудились на оборону. Науками и философией заниматься стало некому. Исчез былой полис, во времена Юстиниана еще составлявший низовую основу управления, исчезла психология полисного гражданства. Разрушены были былые театры, ипподромы и акведуки, замолкли речи политиков, адвокатов и риторов. На месте былых полисов теперь стояли кастроны, заселенные воинами. Горожан и куриалов сменили воинственные крестьяне и их вожди - фемные стратеги.

Необходимой оказалась мобилизация общественного сознания в направлении формирования новой доктринальной системы, построенной на постулатах избранничества и провиденциализма. В противовес идеологии джихада была выработана своя теория священной войны во имя торжества православия. Классические традиции теряют смысл; переживание преемства власти и культуры, восходящего к античным временам, перестает быть актуальным, а его слой его носителей - полисная куриальная интеллигенция - исчезает как класс с гибелью городов и городской экономики. Рафинированная имитация древних образцов уже не находит читателей. При этом в рамках специфической духовной ситуации вульгаризация литературы неизбежно должна была вылиться в ее сакрализацию; удельный вес жанров, связанных с жизнью и запросами церкви и монастыря, подавляет все прочие. Народно-монашеские формы, оттесненные в VI в. на периферию литературного процесса, оказываются теперь господствующими.

Так наступили «темные века».

[Georg]

Церковная политика императора Германа.

С проблемами религиозной политики Герману пришлось столкнуться с самого начала своего правления в Италии. Пятый Вселенский собор прошел в том самом 553 году, когда Герман окончательно отвоевал Италию. Постановления собора вызвали тотальное неприятие в Италии. Папа Вигилий так и не вернулся в Рим – он скончался в Константинополе в следующем, 554 году. В качестве кандидата на папский престол в Рим прибыл его архидьякон Пелагий, происходивший из видного сенаторского рода. Ранее Пелагий был популярен, так как защитил население во время осады Рима Тотилой (543-546). Позже он присоединился к папе в восточной столице и стал стойким противником осуждения "Трех Глав", давая папе соответствующие жесткие советы. Будучи арестован в 553г., он переменил свое мнение о "Трех Главах" и, таким образом, стал естественным кандидатом на папство. Однако в Италии на него смотрели как на перебежчика и так сопротивлялись его избранию, что для совершения его хиротонии нашлось только два епископа, Остийского же епископа представлял только священник. Таким образом Герман столкнулся с полномасштабной церковной смутой.

Что бы прекратить смуту, папа Пелагий издал «Исповедание», в коем прославлялось четыре Вселенских собора, Пятый же не упоминался вовсе. Император Юстиниан санкционировал данное исповедание (что он сделал и в РИ). «Умолчание» о Пятом соборе перетянуло умеренных на сторону Пелагия, упорствующие, возглавляемые архиепископом Аквилейским, были смещены с кафедр. Имея за собой поддержку остготов (коим сохранили их арианскую церковь с епископами и церковными имуществами) Герман мог действовать уверенно. В следующие несколько лет, наполненных усилиями по восстановлению Италии, смута улеглась.

В 565 году Герман принял корону империи. В отличии от Юстиниана, занимавшегося богословием на профессиональном уровне, Герман, полководец по преимуществу, не имел богословской компетенции, и не мог вести собственной продуманной и целенаправленной религиозной политики. В то же время церковная смута, с коей Герман столкнулся в Италии, оставила у императора очень неприятные воспоминания. Герман был намерен твердо воздерживаться от каких-либо «резких движений», способных спровоцировать новую смуту, и в своей церковной политике руководствовался принципом «не навреди».

На момент воцарения Германа дела восточные обстояли следующим образом. Ко времени смерти Юстиниана (565), монофизитство стало не только движением внушительным количественно, но и обладало интеллектуальной и политической силой. Количество было представлено народными массами Сирии и Египта. Богословскую силу представляли интеллектуалы и высшее духовенство, большинство которого думало и писало по-гречески, употребляя греческие философские категории в подтверждение своих позиций. Официально анафемствованной ереси «монофизитства» не существовало – севириане не считались имперским законом еретиками, и разделение трактовалось как «схизма» - раскол (еще и Иоанн Дамаскин в своём фундаментальном труде «О ересях» будет считать «яковитское» монофизитство не ересью, а расколом). В столице существовали севирианские монастыри, обогащенные от щедрот Феодоры и служившие резиденциями севирианским иерархам, привлеченным Юстинианом к проекту унии. Выходцы из восточных провинций, исповедающие севирианство, занимали высокие должности при дворе и в правительстве. Постоянная готовность императорского двора договариваться об общих формулах и объединяющих исповеданиях веры, предоставление убежища и безопасности членам монофизитского руководства (включая, в частности, папу Феодосия Александрийского), подававшим хоть какую-то надежду на соглашение,—все это оставляло открытыми возможности воссоединения.

Однако болезненные разделения внутри монофизитства затрудняли переговоры о единении. Большинство все менее и менее склонялось к доверию "умеренным" , то есть тем, кто под руководством Феодосия Александрийского контактировал с правительством и вел переговоры о воссоединении. Этой открытой к диалогу монофизитской элите уже не удавалось контролировать массы. За 520ые-540ые годы, период, когда монофизиты Востока не имели собственной иерархии, образовалась новая церковная структура, подобная ирландской, или той, что существовала в Западной Руси во время насаждения унии – функции, ранее осуществляемые епископскими кафедрами, теперь взяли на себя авторитетные монастыри. Воссозданная иерархия Якова Барадея, готовая к компромиссу с имперской Церковью, не имела в народе авторитета, сопоставимого с авторитетом этих монастырей, и сама вынуждена была встраиваться в систему, располагая в этих монастырях свои кафедры (кафедры в городах были заняты православными епископами). В монашеской же среде, в богословские тонкости не вдававшейся, господствовали эмоциональные лозунги, направленные против "синода" (Халкидонского собора). Монашеская традиция уже более столетия представляла халкидонскую веру как "новшество", а болезненное воспоминание о навязывании халкидонских иерархов императорскими войсками, об изгнании таких "исповедников", как Тимофей Элур,—все это придавало единению с государственной Церковью видимость измены. Сознательной реакции против Империи и греческой Церкви не было. Монофизитское высшее духовенство и богословы продолжали говорить и думать по гречески. Богослужение у сирийцев и особенно у коптов продолжало по большей мере совершаться на двух языках. Благодаря тонкой политике Юстиниана лояльность к Империи, особенно в епископате, была полной. Но народные массы и монахи мертвой хваткой держались за "древние обычаи"; они отвергали любые формулы, которые отличались от буквы формул Кирилла.

Впрочем, в столице и правительство, и монофизитские иерархи считали соглашение еще возможным. Уния казалась близкой. Старик Нарзес посвятил нового императора в униональный проект и получил поручение курировать его. Высший и уважаемый глава севириан, Александрийский патриарх Феодосий еще с 538 года проживал в столице под покровительством двора. Император дал ему личную аудиенцию. Феодосий просил императора о помощи в «уврачевании» раскола, постигшего в это время севириан благодаря распространению концепции Иоанна Филопона.

Предыстория раскола была такова. Около 557 г. некий севирианин, уроженец сирийского города Апамеи, по имени Иоанн и по прозванию, которое по-разному передается источниками (то Аскуцангис, то Аскунагис), опубликовал сочинение, в котором утверждал необходимость понимать слово «ипостась», относимое к лицам Святой Троицы, как аристотелевскую «частную сущность». Согласно Иоанну, получалось, что в Троице три природы, а не просто три ипостаси. Это было весьма последовательное заключение, сделанное в соответствии с логикой Аристотеля и Филопона, но весьма нетрадиционное. Монофизиты, как и халкидониты имели привычку говорить только об одной природе в Святой Троице, общей для всех трех лиц,—такой богословский язык был унаследован от Великих Каппадокийцев. Поэтому сторонников Иоанна их оппоненты стали называть «тритеитами» («троебожниками»).

Вместе с тем, эта терминология позволяла, например, принять предложенное Халкидонским собором отождествление «природы», как ее понимал св. Кирилл, и «ипостаси» в смысле Каппадокийцев. Поскольку такое отождествление встречалось в творениях Кирилла, монофизиты были вынуждены как-то объяснять его для себя. Самое последовательное объяснение (вряд ли приемлемое для самого Кирилла) заключалось в том, чтобы говорить об одной природе во Христе и о трех природах в Троице.

Иоанна официально осудил живший в Константинополе Феодосий Александрийский (в то время фактический глава севириан), который около 560 г. написал против тритеитов небольшой трактат «О Троице». Насколько можно судить по нему, на раннем этапе споров никакой особенно изощренной аргументации ни одной из сторон не выдвигалось: тритеитская аргументация сводилась к Аристотелю, а Феодосий цитировал Каппадокийцев.

К моменту воцарения Германа раскол развернулся в полную силу. На сторону тритеитов встали два севиранских епископа— Конон Тарсийский и Евгений Селевкийский, которые являлись самыми старшими и почтенными по хиротонии (иерархическому порядку): они были первыми, кого в начале 540-х гг. рукоположил Иаков Барадей.

По совету Нарзеса император воспользовался просьбой Феодосия для того, чтобы созвать широкое совещание с участием монофизитского клира. В 566 в столицу прибыли почти все севирианские епископы во главе с Иаковым Барадеем. Феодосий Александрийский к этому моменту скончался, и был погребен с большими почестями. Лидерство среди столичных севириан перешло к Иоанну Эфесскому.

В конце 566 года состоялось совещание в Константинополе, на котором Конон Тарсийский вступил в диспут с Иоанном Эфесским и Иаковым Барадеем, защищая тритеизм. В совещании участвовало православное духовенство, а председательствовал и исполнял роль верховного арбитра патриарх Константинопольский Иоанн Схоластик – севириане добровольно отдали свои догматические разногласия на суд «халкидонитского» патриарха. В итоге совещания «свести в любовь» севириан так и не удалось – епископы разругались еще пуще. Император, надеявшийся на заключение унии на этом совещании, попытался примирить оппозицию посредством ряда заявлений, утверждавших, что Никео-Константинопольский Символ Веры Церкви является единственным (поскольку Халкидонский собор создал не "символ", а только "определение"), что следует избегать ссор из-за "личностей" и "слов", что в случае единения все анафематствования, включая и Севира, могут быть отменены, что постановления 553г. против "Трех Глав" отмели все настоящие христологические различия между двумя партиями и т. д.. По опыту Запада, где Пятый собор до сих пор не поминался на богослужении, император готов был не требовать от монофизитов официального принятия собора Халкидонского, а лишь воздержания от его анафемствований. Это был призыв к согласию по существу, а не на словах.

Эти предложения воссоединения не могли плодотворно обсуждаться в столице даже в присутствии Иакова Барадея, потому что главы монофизитства ощущали свою оторванность от своей народной "базы" и не могли действовать как ее представительные делегаты. Епископы ответили императору, что соглашение, заключенное в столице, будет бесплодным. Поэтому предложения императора были вверены ехавшему в Персию, патрицию Иоанну Комментиолу.

На обратном пути из Персии Коментиол прибыл на севирианский собор, созванный в Каллинике, на берегу Евфрата, у персидской границы (567). Епископы, включая Иакова Барадея, и, уж конечно, Иоанна Эфесского, восхвалявшего усилия императора,—были готовы условиться о единении на основе императорских предложений. Внутренние разделения в монофизитстве, сказавшиеся, в частности, в спорах о тритеизме, делали единение более привлекательным в глазах севирианской элиты. Но народные массы отказывались следовать за ними. На собор собралось более 10 тысяч монахов, требующих безусловной «анафемы Халкидону». Во время чтения составленного епископами соглашения какой-то ревностный монах, услышав ее содержание, выхватил грамоту из рук читавшего и разорвал ее в клочья. Коментиол покинул собор. Устремившись за ним, епископы упросили патриция не прерывать переговоров «из-за вздорности каких-то невежд, врагов мира». Однако когда Барадей вернулся к монахам, они решительно заявили ему, что не будут считать его епископом, если он немедленно не анафемствует только что зачитанное соглашение письменно. Иаков подчинился беспрекословно. Это был решительный момент в истории унионального проекта Юстиниана – «восточные» во главе с Барадеем решительно откололись от униональной политики, а столичный монофизитский штаб во главе с Иоанном Эфесским утратил почву под ногами. Оказалось что даже сам старец Яков Барадей, почитаемый за святого, был не в состоянии контролировать фанатиков.

В РИ Юстин II попытался навязать силой свою программу единения. В результате Константинопольский монофизитский центр был разгромлен, его лидеры брошены в тюрьмы, а церковные имущества переданы православной Церкви. Чиновников-монофизитов начали смещать с должностей. В результате разгрому подверглась в первую очередь, севирианская элита. В ситуации провала проекта унии эта элита могла бы служить и далее посредником между правительством и севирианским востоком, сдерживая крайних и укрепляя созданную Юстинианом модель взаимоотношений – «мелькитское монофизитство». В результате действий Юстина контакт с Востоком был утрачен. Нельзя не признать справедливость замечания Бьюри, что если бы не было гонения на монофизитов при Юстине II, лояльность востока Империи оставалась бы полной.

В отличии от РИ на престоле оказался Герман, уже имевший горький опыт улаживания последствий Пятого собора в Италии, и не желавший делать резких движений. Но главное – в отличии от РИ уже в 568 году началась война с Ираном, в ситуации которой подобные действия были немыслимы.

Выступая в поход на Иран, император осенью 568 года встретился в Антиохии с аль-Мундаром Гассанидом. На эту встречу с Мундаром прибыл и Иаков Барадей. Ознакомившись с ситуацией на месте, император окончательно убедился, что воссоединение севириан в текущих условиях невозможно – не будет никакого смысла в унии с епископатом, покинутым паствой. Император заключил с Мундаром соглашение, каковым в диоцезах Востока и Египта де-факто было признано существование двух параллельных Церквей. Монофизитский центр в Константинополе сохранялся, севирианские епископы по прежнему могли (и даже обязывались) посещать столицу. Павел Черный, секретарь покойного Феодосия, посвященный им в сан севирианского патриарха Антиохии, стал главой столичной общины севириан. Антиохийское соглашение закрепило юстиниановскую модель «мелькитского монофизитства», открытого для диалога с имперской Церковью и соблюдающего полную политическую лояльность Римской империи.

______________________________________________________________________________

Как было описано в таймлайне выше, в 569 году Армения перешла под власть Империи, а в 573 этот переход был закреплен миром с Ираном. Это имело чрезвычайно большие последствия в церковной политике – а именно воссоединение монофизитских церквей Закавказья с православной Церковью Империи.

Базой для воссоединения послужили постановления Пятого Вселенского собора, устроенного Юстинианом. Еще в 505—506гг. на состоявшемся в Двине соборе армянский католикос Бабген анафемствовал Феодора Мопсуестийского, Иву, Феодорита и Нестория. В этом он был поддержан католикосами Иверии и Албании. В совместном заявлении было сказано, что «армяне, грузины и агваны придерживаются одного и того же правила веры». После Пятого Вселенского собора все христологические препятствия к унии были устранены, а того безусловного предубеждения против самого слова «Халкидонский собор», которым были охвачены монофизиты Сирии и Египта, монофизиты Закавказья, проживающие вне Империи и не испытавшие на себе последствий былых религиозных конфликтов и преследований, не имели. Наоборот – в 570ых годах, в связи с победами над персами, престиж христианской «священной империи» взлетел до небес.

В Армении ситуация осложнялась внутренним расколом. Следование официальному курсу Второго Двинского собора 555 г., где победил актистизм, изолировало Армянскую церковь от остального монофизитского мира, в том числе на Кавказе, и вызвало расколы в самой Армянской церкви. Актизтизм не имел в стране искренней массовой поддержки, а власть актисистской иерархии была непрочной и зависела от поддержки персов.

Заключая соглашение с императором о переходе Армении под его власть, нахарары во главе с Варданом Мамиконяном взяли курс и на церковное объединение. Католикос Иоанн II отправился в Константинополь, где принял «формулу единения», на основе постановлений Пятого собора. В 573г. армяне, включая католикоса, на соборе в Двине согласились соединиться с Церковью и вступили в общение с халкидонитами. В 574 году тому же примеру последовала Грузинская церковь, а в 575 – Албанская (чему содействовал новый правитель Албании тюркский шад Бури).

В РИ уния, заключенная Варданом и католикосом Иоанном была подтверждена после мира с Ираном в 593 году, согласно которому границей стала река Азат. Резиденция католикоса, Двин, оставалась на персидской стороне, но как раз на границе с Византией. Приглашенный к участию в соборе с целью объединения, католикос Моисей II ответил знаменитым отказом: "Я не пересеку реку Азат, чтобы есть печеный хлеб греков, и не стану пить их горячую воду". Однако большинство армянских епископов, живших на византийской стороне, собрались в Феодосиополе (Эрзеруме) в 593 г. и избрали нового католикоса-халкидонита Иоанна III Багаранци, который проживал в Аванс, по другую сторону реки, напротив Двина, пока не был арестован и сослан персами в 611 г.. Принятие Халкидонского собора грузинским мцхетским католикосом Кирионом, бывшим секретарем Моисея II, а также трудности, с которыми столкнулись армяне-антихалкидониты при избрании преемника Моисею даже в занятых персами областях, ясно показывают, что при без позднейших поражений Империи существовала реальная перспектива полного восстановления православия на всем Кавказе.

В РИ все карты смешало арабское завоевание, в ходе которого армянские князья во главе с Феодором Рштуни предпочли в середине VII века превратить Армению в сателлит Халифата и занять антивизантийскую позицию. Лидер актиститов Иоанн Майрагомеци и его актиститская церковная партия получили поддержку. Из их рядов выдвинулся значительный богослов— Хосровик Таргманич («Толкователь»; ок. 630—ок. 730), чьи произведения можно считать образцом крайнего монофизитства.

Но прошло не более двух десятилетий под властью Халифата, и основная часть армянского общества, как пишет (уже в 790-е гг.) армянский историк Левонд, применила к себе слова пророка Исаии: сотворихом завет со адом и со смертию сложение (Ис. 28,15). К концу 680-х гг. Византия, пользуясь внутренними противоречиями в Халифате, вновь установила контроль над Арменией. В 689 или 690 году армянский католикос Исаак (Саак III) вместе с армянскими епископами подписал на соборе в Константинополе православное исповедание веры, аналогичное тому, что было подписано на соборе в Карине в 633 г.. Армения, и даже Албания снова стали православными.

Новый натиск арабов на Империю снова переломил ситуацию - Армения была вторично покорена Халифатом. Лишившись византийской поддержки и по-прежнему имея главным врагом актистизм, армянским католикосам пришлось солидаризоваться с сирийскими яковитами (имевшими статус признанной государством церкви внутри Арабского халифата). Такая позиция позволяла отвлечь от армянских актиститов их наиболее умеренную часть.

Торжеством этой церковной политики стал собор Армянской церкви в городе Манзакерт в 726 г., идеологически подготовленный католикосом Иоанном Одзнеци, где было провозглашено формальное объединение Армянской церкви на началах севирианства, а также ее единство в вере с сирийскими яковитами. Албанская церковь не пожелала присоединится к собору. Православие там было подавлено силой - халиф передал церковную власть над Албанией армиянской иерархии. И лишь Грузии, которую арабы прочно не контролировали, удалось удержать православие.

Понятно что в данном мире Армения и Албания так же останутся православными, как и Грузия.

скрыть

[Georg]

Дела западные.

К концу 570ых годов Италия восстановила тот уровень экономики, каковой существовал во времена Теодориха Великого. Снова расцветало городское ремесло, произведения которого уходили на север, к баварам, лангобардам и хорватам в обмен на "лесные товары" и рабов, корабли из Александрии, Финикии и Константинополя швартовались в гаванях Путеол, Ости, Неаполя и Равенны, осваивались опустевшие земли. В Риме, снова в изобилии снабжаемом водой из восстановленных акведуков, население быстро росло, причем в значительной мере из мигрантов - греков и сирийцев, снова работали бани, форум и рынок Траяна были вечно заполнены толпами людей, а в сенате "отцы города" произносили пышные речи.

Герман Младший, правитель Италии, был воспитан стариком Кассиодором, заветной мечтой которого было единение готов и римлян. Экзарх не на минуту не забывал, что он - сын Римского императора, он - Аниций, потомок консулов республики, и он же - внук Теодориха Великого. Отсготы были искренне преданы молодому королю. В Равенне господствовали традиции прежнего блестящего образа жизни римского императорского двора, но на этом фоне были не менее заметными германские черты этого двора. Этот двор — со своим королем, непохожим ни на какого другого правителя, с его женой, в характере которой прекрасно уживались и царственная гордость и мягкая доброта, с роскошными празднествами и пирами, с певцами и арфистами, исполнявшими хвалебные и героические песни, с подобранными Германом Старшим высшими готскими военачальниками, обладавшими опытом и мудростью, с мощными отрядами королевской гвардии и воинскими турнирами юных готов, — этот двор был поистине германским. Но тут же присутствовали и римские аристократы, которые занимали все административные и финансовые посты, были яркие представители греческой и римской культуры, греческие и римские гувернантки, учителя, литераторы, художники и врачи — и все они являлись неотъемлемой частью римского уклада жизни в Равенне.

На почве Италии римская культура постепенно подавила пришельцев. Потерпев поражение в войне, готы приняли как волю Провидения свое подданство империи, которое оказывалось вовсе не тяжелым. "Друзья кровавой старины" отошли в прошлое, и новое поколение готской элиты, ровесники Германа, активно делавшие карьеру в 570ых годах - страстно желало быть римлянами. Все это поколение знати получило римское образование, многие вступили в родство с римскими сенаторскими фамилиями, а кое-кто по служебному статусу вошел в римский сенат. В этой среде уже господствовала идеология, сформулированная Иорданом в его "Гетике" - народ готов и Римская империя связаны провиденциальной связью. Многие остготы при Германе перебрались на Восток, где сделали блестящую карьеру в Константинополе и восточных войсках; они поддерживали связь со своими италийскими родственниками. Интеграция остготов в Империю становилась глубокой и необратимой.

Но и рядовые остготы все более принимали римский образ жизни. Имея возможность благодаря воинскому статусу приобретать землю и рабов и вести хозяйство, не платя налогов, остготы добились значительного материального благополучия. Но в период былых войн они оказались сорванными с мест и теперь жили в римском окружении. По факту готы получили все права римских граждан, смешанные браки были признаны законными, а общение становилось все более тесным. Ранее всех женщины переняли римский костюм и украшения, за ними последовали и мужчины. Латинский язык стал "вторым родным" для всего нового поколения остготов. При этом остготы не забывали о своей национальности, но предметом национальной гордости было уже то, что они - "опора Римской империи".

На этом фоне неизбежно должен был пасть религиозный барьер. Еще при Теодорихе готские священники не ограничивались лишь чтением Библии на готском языке, которую перевел для них с латинского языка Вульфила; они усердно штудировали и латинскую Библию, обращая особое внимание на имеющиеся разночтения (разумеется, речь не идет о каком-либо строго научном систематическом сравнении). Более того: различные вариации сюжетов, изложенные в готской Библии, нашли свое отражение в латинских рукописных текстах Библии VI века. И эти филологические усилия ярко свидетельствуют о весьма важном культурном феномене: о высоких духовных исканиях остготов, исповедовавших арианство, и об их дружеских отношениях с римскими ортодоксальными богословами.

Исподволь линию на постепенное обращение остготов в православие взял еще император Герман в бытность свою правителем Италии. На полемику с арианством были брошены лучшие интеллектуальные силы, призванные с востока (среди них были и клирики из балканских готов, такие как Иордан). Римское образование, получаемое готской знатью, и общий настрой на интеграцию в имперский социум, возобладавший у остготов, облегчали задачу. Многие готы индивидуально переходили в кафолическую церковь. Но по настоящему процесс воссоединения остготов с имперской церковью сдвинулся с места, когда во главе встали обратившиеся в православие готы. В 579 году папой Римским при поддержке Германа Младшего был избран остгот Пелагий II, сын покойного магистра милитум Италии Унигильда, в юности перешедший в православно-кафолическую Церковь и посвятивший себя духовной карьере. Собрав команду из образованных священников готского происхождения, папа Пелагий развернул программу поэтапного заключения унии, привлекая к проекту арианский епископат. Богословская основа соединения была той же, что в РИ в вестготской Испании.

А в Испании.... В Испании все шло как в РИ. В Италии, на родной римской почве, все обаяние римской культуры и римской традиции наглядно действовало на пришельцев на каждом шагу. Вестготы же, обосновавшиеся на периферии Империи, и со времен Эвриха взявшие четкий курс на выстраивание собственной державы, все еще смотрели на арианство как на идентификационный признак своей самобытности. Но и там шел постепенный "эрозионный" процесс. Запрет на смешанные браки де-факто не соблюдался, знать перенимала римский образ жизни. Немало вестготов переходило в кафоличество, среди них на описываемый момент были столь выдающиеся личности как епископ Августы Эмериты (Мериды) Масона и историк Иоанн Бикларский. Процесс сближения с римлянами вызвал в середине VI века традиционалистскую реакцию, усугубленную поражениями от Империи и потерей большей части Бетики при Атанагильде.

Во главе арианской партии стояла Госвинта, жена короля Атанагильда. Леовигильд, будучи вдовцом, женился на ней при вступлении на престол и обрел поддержку ее партии. Одной из дочерей Госвинты от покойного Атанагильда и являлась знаменитая Брунгильда. Стремясь после войны с Гунтрамном укрепить связи с Австразией, Леовигильд добился заключения брака между своим старшим сыном от первого брака Эрменгильдом и Ингундой, дочерью Брунгильды. Ингунда была воспитана в кафолической (правосл.) вере, и в 579 г. в Толете Госвинта пыталась насильно обратить внучку в арианство, но встретила упорное сопротивление искренне верующей и образованной девушки. Чтобы прекратить перманентный скандал, Леовигильд удалил Эрменгильда и Ингунду из Толета в Гиспалис (Севилья), поручив сыну управление Бетикой и Лузитанией. Благодаря супруге Эрменгильд сблизился с кафолическим архиепископом Гиспалиса Леандром.

Меж тем Леовигильд начал осуществлять разработанную в кругу Госвинты программу религиозной унификации Испании на основе арианства. В 580 г. в Толете был созван Собор арианских епископов, на котором был принят ряд решений, облегчавших переход в арианство (отменено перекрещивание, для вступления в арианскую общину необходимыми оставались миропомазание, причащение из рук арианского священника и публичное исповедание с формулой "Слава Отцу через Сына в Духе Святом"; православные священники должны были приниматься в арианскую церковь в сущем сане). Эти меры облегчили переход в арианскую веру, однако их результаты не удовлетворили Леовигильда (известно, что лишь 1 епископ, Викентий Цезаравгустанский (Сарагосский), перешел в арианство), и он начал гонения на православных.

В этом же 580 году Эрменгильд открыто перешел в православие. Поступок Эрменгильда сильно повредил политическим планам отца. Под предлогом обсуждения политических вопросов король вызвал сына в Толет, однако тот отказался ехать, поднял восстание, провозгласил себя королем и приступил к чеканке золотой монеты. Эрменгильда поддержали города вестготской части провинции Бетика, а также провинция Лузитания с главным городом Эмерита Августа (ныне Мерида), где епископскую кафедру занимал Масона. Леандр Гиспальский отправился в Константинополь с просьбой о помощи.

Леовигильд, как и в РИ занятый военной кампанией против басков, не смог своевременно отреагировать. Вскоре в Толет прибыл имперский уполномоченный. Император в ультимативной форме заявлял, что берет Эрменгильда под свое покровительство, и что любое нападение на его земли будет расцениваться как казус белли. Вскоре Леовигильд узнал что экзарх Африки Геннадий сосредотачивает войска в Мавритании, набирая вспомогательные отряды берберийских федератов, а король Свевов Миро обещал полную поддержку Эрменгильду. Не приходилсь сомневаться, что в случае войны с Империей франки не замедлят ударить в спину, что в совокупности означало верную гибель королевства вестготов.

Леовигильду оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре. Он признал Эрменигильда королем-соправителем в Бетике и Лузитании. Фактически же в Юго-Западной Испании, вовсе не имевшей готского населения, возникло испано-римское королевство под протекторатом Империи.

В апреле 582 года император Герман скончался. На трон беспрепятственно вступил цезарь Юстин, заранее признанный «сенатом, войском и народом». Началось правление императора Юстина II.

[Georg]

Меж тем как Римская империя быстро восстанавливала силы, Иран после поражения в войне с империей и каганатом оказался в крайне тяжелом положении. Потеря Закавказья была серьезным ударом, но гораздо более тяжелые последствия для Ирана имело смещение караванных путей на север. Доходы от трансконтинентальной торговли составляли весьма значительную статью как в бюджете иранского государства, так и в процветании иранских городов. Теперь, когда трансконтинентальная торговля шля мимо Ирана, произошло как резкое снижение доходов государственной казны, так и разорение купеческих домов, что нанесло серьезный удар городам, а следовательно – опять же шахской казне. Сократились так же доходы знати и рыцарства.

Престарелый Хосров Ануширван вынужден был перейти к режиму строгой экономии. Содержание, выплачиваемое войскам, было урезано, что естественно вызвало массовое недовольство. «Персы открыто поносили своего царя». Начался масштабный кризис иранского государства. Недовольство выразилась в серии заговоров, организованных вначале братьями шаханшаха, а затем его собственным сыном Анушзадом. Тайную оппозицию центральной власти составляли лица, занимавшие высшие государственные должности. Некоторых из них Хосров казнил.

Умирающий царь с ужасом видел как созданная им самим военная система, казавшаяся столь эффективной, теперь поворачивается против центральной власти. Как и податная реформа, она оправдывала себя только на первых порах, когда стояла задача создания постоянного, непосредственно зависимого от шаханшаха войска вместо существовавшего до тех пор ополчения. Армия должна была содержаться на средства, поступающие в военную казну спахбеда от взимания налогов с населения вверенного ему кустака. Вместо одного эранспахбеда, командующего всеми военными силами государства, были утверждены четыре спахбеда, каждый из которых правил в своей четверти страны, вел военные действия против неприятеля, отвечал за сбор харага. Формально власть нового спахбеда по сравнению с былым эранспахбедом была ограничена отдельным районом, фактически она превышала прежнюю (во всяком случае была равна ей), поскольку во вверенной ему провинции он оставался полноправным хозяином. Военная знать, созданная Ануширваном из потомков древних именитых родов, сама стала крупным земельным собственником. Только теперь она была более многочисленной. Ее положение укреплялось с каждым годом, и с ней все труднее было сладить. Размеры владений каждого феодала и его права находились в прямой зависимости от занимаемой должности, от того, был ли он простым всадником, командовал ли конным отрядом или был поставлен марзбаном или спахбедом. Сосредоточив в своих руках сильную власть в управляемой области, крупные феодалы не желали ее лишиться. Если раньше выплаты из казны, выдаваемые за счет доходов с торговли, привязывали воинов и командиров к центральному правительству, теперь, с резким сокращением этих выплат и кризисом городов и торговли, знать начала проявлять сепаратистские тенденции. Снижение же доходов она пыталась компенсировать за счет населения управляемых территорий. Усиление власти спахбедов и передача им права сбора харага создали благоприятную почву для злоупотреблений за счет мелких землевладельцев и крестьянства.

Таким образом Хосров своей военной реформой усилил армию, но способствовал процессу феодализации в Иране. Теперь, в условиях кризиса, феодализация обернулась против власти шаханшаха.

Старый шах не собирался сдаваться. Смуту следовало предотвратить, недовольных – подавить, экономике страны дать восстановится и набраться сил. И в то же время – внимательно следить за внешнеполитическими горизонтами. Рано или поздно либо Рум, либо тюрки будут отвлечены серьезной войной на ином фронте, и тогда Эраншахр возьмет реванш.

Наследником вопреки недовольству знати был назначен Хормузд, которого Хосров считал способным твердой рукой продолжить его политику. В качестве верной опоры шах сформировал регулярную гвардию из подразделений, считавшихся не рыцарскими – конницу из кочевников-саков и пехоту из горцев-дейлемитов. Секретная служба вела внимательное наблюдение за недовольными, раскидывая сеть шпионажа. Хосров отлично знал о недовольстве своих министров его политикой, о готовящемся заговоре с целью свержения Хормузда. Умирая, Хосров передал сыну подробные инструкции.

Скрыв смерть отца, Хормузд начал действовать незамедлительно. В Ктезифоне прошла серия арестов. Осужденных предавали казни, заковывали пожизненно в кандалы, ссылали в заболоченные местности на Тигре. Хормузд ослепил своего брата, потенциального соперника и претендента на трон. Были казнены мобедан мобед Зардушт, великий вазург Хосрова Ануширвана Бурзмихр, вельможи Изад Гушнасп, Азермахан и др..

В ряды военных лидеров был внесен раскол, войскам выплачена значительная премия, накопленная Хосровом специально для Хормузда. Вскоре после этого Хормузд провел аресты и в рядах военной знати. У репрессированных были конфискованы поместья, самих же их шах приказал отправлять в тюрьмы, выстроенные в Ахвазе и Михрджане, "где им давали хлеб с известью и горькую воду". Чистка систематически проводилась в течение нескольких лет и коснулась верхушки трех привилегированных сословий: жрецов, воинов и писцов. Кроме смертной казни и пожизненного заключения, практиковались и другие меры наказания: попавшие в немилость переводились в более низкий ранг или понижались в должности.

Борьба шаханшаха со знатью приветствовалась и находила поддержку в среде четвертого сословия, включавшего земледельцев, ремесленников и купцов. Часто при их помощи ему удавалось проводить свои планы в жизнь. Как очень ловкий политик Хормузд IV умело направлял гнев низов, выступавших с маздакитскими лозунгами, против неугодных ему вельмож, завоевывая тем самым репутацию народолюбца. Шаханшах мало жил в столице и постоянно разъезжал по стране, вникая во все дела. Он назначил специальных уполномоченных, которые разбирали жалобы крестьян и дехкан о потравах посевов и о злоупотреблениях при сборе налогов.

В то же время Хормузд неуклонно готовился к войне. Только вернув маршруты трасконтинентальной торговли на территорию Ирана, можно было вернуть процветание городам и прежний уровень дохода рыцарству, преодолеть системный кризис в стране.

____________________________________________

С 582 года в тюркском каганате началась междуусобная война. Пока она шла на востоке, и не касалась запада, где могущественный ябгу-каган Кара-Чурин, сын умершего в 576 году Истеми мог при необходимости выступить против Ирана в союзе с Империей. Поэтому шах выжидал, накапливая силы. Наконец момент настал – в 585 году война в Тюркском каганате перекинулась на запад. Разбитый на востоке великий каган Або-хан Торэмен откатился со своей ордой в Согдиану и захватил Бухару. Попытка Кара-Чурина выбить его оказалась безуспешной.

Хормузд немедленно предложил своему дяде Кара-Чурину помощь против Торэмена, в качестве платы попросив Тохаристан. Но ябгу-каган счел плату слишком дорогой, и тогда Хормузд предложил свою помощь Торэмену. Войска шаха двумя колоннами атаковали Дихистан и Тохаристан, и поскольку Кара-Чурин не мог защитить эти земли, в течении 585 Дихистан, Ферава и большая часть Тохаристана с Балхом оказались в руках персов. Персы взяли каспийский порт Балхан в устье Узбоя и перерезали Великий Шелковый путь.

Меж тем как Торэмен, засев в Бухаре и получив вспомогательный персидский корпус, с успехом отражал атаки Кара-Чурина, главные силы персидской армии в начале 586 года двинулись на запад, где ситуация так же стала складываться крайне благоприятно для персов. Правитель Хазарии Турксанф выступил на помощь отцу в Согдиану, и на Кавказе остался лишь наместник Албании Бури-шад с небольшим тюркским корпусом. А меж тем в Армении вспыхнула смута.

Правление Вардана Мамиконяна Кармира в Армении вызвало оппозицию некоторых нахараров, которых возглавил могущественный правитель княжества Сюник (современные Нахичеван и Зангезур) Ваан Сюни. Еще при Хосрове Ваан не принял участия в восстании против Ирана, отказался присягать императору и обратился к шаху с просьбой «чтобы он архивы Сюнийской земли перенес из Двина в город Пайтакаран и их город внес в границы Атрпатакана, и чтобы имя армян было снято с сюнийцев» (Себеос). После разгрома персов в войне Ваан вынужден был покорится Империи и ее наместнику в Армении – Вардану Мамиконяну, но непрестанно плел интриги и затевал конфликты с «батриком», сколачивая княжескую оппозицию правлению Вардана и тайно сносясь с Ираном.

Император Юстин решил пресечь разгоравшуюся в Армении смуту. Ваан Сюни в 584 году получил императорский приказ возглавить контингент армянской конницы, которой было приказано выступить во Фракию для охраны границы от славян.

Помощи армян император затребовал не случайно - ситуация на северной границе империи становилась все более угрожающей. После вхождения дунайцев в Дулебский союз Империя получила в качестве соседа могущественное славянское объединении от Припяти до Дуная. На Дунай двинулась гонимая ухудшением природных условий масса переселенцев не только из дулебских, но и из лехитских племен. Отряды славян начали вторжения на южный берег Дуная. Положение оказалось столь серьезным, что сам Юстин прибыл в Марцианополь, выдвинув в Нижнюю Мезию федератский корпус и презентальную армию Иллирика. На Дунае была создана мощная флотилия. Юстин отвечал на каждое нападение ответными визитами на северный берег Дуная, громя поселения славянских племен и угоняя пленных в рабство. В начале 580ых на нижнем Дунае шла полномасштабная война. Император Юстин составил план масштабного похода за Дунай и разгрома славян. Но былые союзники против авар – лангобарды, анты и болгары – явно не проявляли энтузиазма. Альбоин указывал на то что сам воюет с Хорватским союзом и не может отвлекать силы на восток. Сагудаты, получавшие имперскую субсидию, готовы были защищать границу Скифии, но в столице Антского союза на Тясьмине имперским послам ответили что анты не поднимут оружия против дулебов, и могут лишь обещать соблюдать нейтралитет. Наконец хан кутигуров Гостун, внимательно следя за смутой в каганате, с уходом войск Турксанфа с Волги возмечтал о независимости, и не желал помогать империи – союзнице тюрок. Византийским послам, просившим выслать войско к Дунаю, Гостун не давал ни явного отказа, ни явного согласия, затягивая время.

В этой ситуации император Юстин и отдал приказ перебросить на Дунай несколько подразделений с востока, в том числе затребовал помощи у армян, а Вардан Мамиконян отправил в этот поход Ваана Сюни. Армянский контингент должен был принять участие в походе за Дунай.

Дойдя до Феодосиополя, Ваан Сюни взбунтовался и повернул назад. Вардан Мамиконян не успел собрать достаточные силы чтобы воспрепятствовать его продвижению, и Ваан вернулся в свою столицу Нахчаван. Прибыв туда, Ваан Сюни отправил послов в Иран с просьбой принять его княжество под сюзеренитет шаханшаха.

Хормузд немедленно ответил согласием. Вардан Мамиконян, собрав верных нахараров, осадил было Ваана Сюни в Нахчаване, но с подходом персов отступил. В июле 585 года в Нахчаван вошел персидский гарнизон. Фактически это было объявлением войны империи.

Теперь, весной 586 года иранская армия разворачивала наступление в Закавказье. Возглавлял ее спахбед Атрпаткана Бахрам Чубин из рода Михранов.

В Константинополе известия о взятии персами Балхана и о мятеже Ваана Сюни в Армении были получены одновременно. Юстину, который готовил в Марцианополе масштабное наступление за Дунай по образцу Маркоманнских кампаний Марка Аврелия, пришлось не только спешно возвращать обратно выведенные с востока войска, но и отправляться с ними к восточной границе самому. В Никее к нему должны были примкнуть гвардейские тагмы, а по прибытии на восток под его командование поступала презентальная армия Востока.

Покидая столицу на длительный срок, Юстин должен был позаботится об управлении империей в его отсутствие. Провоевав всю жизнь, император почти не имел административного опыта, и в первые годы его правления префект претория Востока Зенодот являлся фактическим соправителем Юстина. Зенодот умер как раз в начале 586 года, и император решил вверить правление империей брату. Юстиниан, не обладая значительными полководческими талантами, зарекомендовал себя как прекрасный организатор, и к тому же, уже 20 лет полновластно управляя Иллирийской префектурой, имел солидный административный опыт. Провозгласив брата цезарем, Юстин передал ему всю полноту власти на время своего отсутствия.

Персы наступали широким фронтом. Боевой дух войск был чрезвычайно высок – последствия утраты контроля над Великим Шелковым путем ощутил на себе каждый персидский дворянин, и каждый понимал, за что он сражается.

Первая армия, возглавляемая талантливым полководцем Адормааном, спахбедом Савада (Месопотамии), наступала долиной Тигра. Вторая, во главе которой был поставлен Мевод Сурен (предок которого имел на своем счету уничтожение армии Красса при Каррах) двинулась на завоевание Армении, марзбаном которой от имени шаха Хормузда был назначен Ваан Сюни. Третье войско, во главе которого встал спахбед Атрпаткана Бахрам Чубин, перейдя Аракс, атаковало Албанию.

Юстину пришлось разделить войска на две части – большая часть презентальной армии Востока во главе с престарелым соратником покойного Германа, магистром Востока остготом Синдилой, заняла оборону в Месопотамии, а сам император с остальным подразделениями восточной армии и гвардией прибыл в Армению, где к нему присоединились войска нахараров во главе с Варданом Мамиконяном.

И наконец к югу от Ефрата в очередной раз начали степную войну набегов и контрнабегов вечные антагонисты – Гассаниды и Лахимиды.

Сосредоточив войска на удобной позиции в местечке Егевард неподалеку от Двина, Юстин занялся укреплением своих позиций. Мевод, суливший сделать с Юстином то же самое, что и его великий предок с Крассом, начал наступление. Как напишет Себеос: «Войско персидское напало на них, произошла битва на поле Егевард. Войска персидские были разбиты и понесли страшное поражение, полководца их (Мевода Сурена) убили в битве, остальных обратили в бегство и преследовали. Взяв добычу персидского лагеря, римляне возвратились.»

Итак, Юстин сумел навязать противнику сражение на укрепленных позициях, с катастрофическими для персов последствиями. Кроме смены командования, последним пришлось восстанавливать всю материальную часть своей армянской армии, потерянную при взятии лагеря римлянами. Остатки персидской армии бежали в Нахчаван, столицу Ваана Сюни. Юстин приготовился перейти в наступление, захватить Сюник и оказать помошь Бури-шаду в Албании.

Но победа в Армении была сведена на нет неудачей на ином фронте. Адормаан в Месопотамии удачным маневром обошел Синдилу, переправился через Тигр и вышел к Мартирополю. Синдила, бросившийся в погоню за персами, был переигран Адормааном в маневрировании и вынужден дать сражение на выгодной для персов позиции. Удачно применив в решающий момент боевых слонов, Адормаан добился полной победы. Как напишет Симокатта, «войско Синдилы обратилось в бегство, и остановилось лишь в Феодосиополе».

Адормаан, оставив отряд для блокады Мартирополя, развернул наступление вглубь Армении Четвертой, целясь на Феодосиополь (Эрзурум) и перерезая коммуникации армии Юстина. Это заставило Юстина оказаться от планов наступления долиной Аракса и срочно повернуть на запад.

Впрочем столкнуться с Адормааном императору не пришлось. Продвижение персов остановил молодой стратег Ираклий (в нашей реальности – отец императора Ираклия). Пользуясь тем что Гассанид Мундар в очередной раз нанес поражение Лахмидам, Ираклий форсированным маршем перебросил свой корпус из Сирии в Армению Четвертую и внезапным ударом разгромил арьергард Адормаана, захватив его обоз. Адормаан, не имея данных о количестве римских войск, оказавшихся у него в тылу, и опасаясь быть зажатым между этим войском и армией Юстина, начал отход к Мартирополю.

А меж тем в Мартирополе армянский князь Ситтас, командовавший отрядом конницы и принадлежавший к сторонникам Ваана Сюни, вступил в переговоры с персами и ночью сумел ввести их в город. Мартирополь, древний Тигранакерт, оказался во власти персов, увенчав финальной славой поход Адормаана.

На севере, на просторах Утика (Равнинного Карабаха) сошлись в битве тюрки Бури-шада и персы Бахрама Чубина. Располагая значительным численным превосходством, Бахрам нанес тюркам сокрушительное поражение. Бури-шад бежал на север, заботясь лишь об удержании Дербента, занятого сильным хазарским гарнизоном, а города и князья Албании наперебой начали изъявлять покорность шаханшаху. Осенью вся страна кроме Дербента была во власти Бахрама.

Таким образом, 586 год, несмотря на разгром Юстином Мевода Сурена, был чрезвычайно успешен для персов. В Армении они не только удержали Сюник, но и захватили Мартирополь, а на севере овладели Албанией. Задача возвращения контроля над Великим Шелковым путем была почти реализована.

______________________________

В этом же 586 году развернулись военные действия на западе. Леовигильд не мог упустить такой возможности расправится с непокорным сыном и снова объединить королевство. Император, занятый войной с персами, не мог вмешаться, и опасаться следовало лишь африканской армии. К тому же в сплошном кольце врагов появилась брешь. После смерти короля Свевов Миро вельможа Аудека сместил с престола юного сына Миро, Эборика, отправил его в монастырь, а сам захватил трон. Хотя он был женат на сестре Эборика, представительнице королевского рода, он женился на Сисегунтии, вдове Миро, матери Эборика. Похоже, с помощью этого брака он рассчитывал легитимизировать свою узурпацию. Но королевство свевов охватила смута, и Леовигильд незамедлительно ударил. Старый король снова зарекомендовал себя блестящим полководцем – он не дал войскам Аудеки и Эрменгильда соединиться, и на берегах Тага наголову разгромил Свевов. Аудека был взят в плен, пострижен в монахи и сослан в заточение в Пакс.

Эрменгильд, который шел на соединение с Аудекой, получил известие о его разгроме когда уже не было возможности отступить. В сражении войско Эрменгильда было наголову разгромлено Леовигильдом, а сам «король Бетики и Лузитании» был убит.

Одержав победу, Леовигильд подступил к Эмерите, которая капитулировала, а следом за ней королю вестготов покорилась вся Лузитания. Но римский дукс южной Бетики при содействии вдовы Эрменигильда Ингунды сумел ввести гарнизоны в Кордубу и Гиспалис. Собираясь выступить в Бетику, старик Леовигильд получил известие что африканская армия экзарха Геннадия с отрядами мавританских федератов высадилась в Гадесе, а Гунтрамн начал военные действия на границе Септимании.

В такой обстановке Леовигильд скончался осенью 586 года. Войско и знать без спора присягнули его младшему сыну Реккареду.

______________________________

Зимой 586-587 годов император Юстин готовил контрнаступление на востоке. Он затребовал у брата подкреплений, и по его приказу Юстиниан снял с северной границы федератский корпус, двинув его на восток. На Дунае оставалась лишь презентальная армия Иллирика во главе с магистром Приском. Сознавая недостаточность этих сил, император приказал Герману Младшему с войсками Италийского экзархата выступить весной на защиту Фракии.

Но в начале марта 587 года в Константинополе были получены страшные известия – славяне по крепкому мартовскому льду перешли Дунай. По сообщениям Приска славянское вторжение имело невиданные ранее масштабы – в империю в полном составе вломилось несколько племен. Общую численность боеспособных варваров Приск оценивал примерно в 100 тысяч. Еще не выяснив толком численность варваров Приск атаковал их у Дуросторума, но из-за огромной численности противника и крайне неудачных условий (конница вязла в глубоком снегу) потерпел сокрушительное поражение. Все же ему удалось задержать варваров, дав время населению провинции укрыться в крепостях «Юстинианова лимеса». Теперь остатки разбитой «презентальной армии Иллирика» откатились к горным проходам Гема, а полчища славян затопляли Нижнюю Мезию, грозя в скором времени перехлестнуть Гем и разлиться по Фракии и Македонии.

Славянское нашествие именно в этот момент было не случайным – Иран развил бешенную дипломатическую активность, сколачивая коалицию против Империи и Каганата. Летом 586 года персидские послы и сопровождавший их отряд дейлемитов высадились в устье Яика, куда прибыли представители угорских племен. Угры после разгрома на Иргизе так и не смирились со своим подчиненным положением. Уход Турксанфа с войском из Хазарии на восток, на помощь старшему брату – Кара-Чурину – развязал уграм руки, освободив их от плотного тюркского контроля. Персы предложили уграм выступить простив власти ябгу-кагана на стороне Або-хана Торэмена, и снабдили угров оружием. Цель была достигнута – угры снова восстали и отпали от каганата, а Хазария, куда отступил изгнанный из Албании Бури-шад, оказалась изолированной. Бури вынужден был вступить в войну с уграми, и персы в Закавказье могли теперь надолго не опасаться тюрок.

Осенью того же года персидские агенты пробрались в ставку хана кутигуров Гостуна. Богато одарив хана, персы просили Гостуна напасть на империю, или же по крайней мере не оказывать помощи ей и тюркам. Помогать Бури-шаду Гостун и сам не собирался – угорское восстание и тяжелое положение Хазарского улуса каганата фактически вернули Приднепровской Болгарии полную независимость. Гостун заверил персов в своем нейтралитете. Оттуда персидский агент добрался до земель Дунайского союза и предложил славянам напасть на Империю, уверяя славян что ее силы отвлечены на востоке и оборонять Балканы некому. Дунайских славян возглавлял Радагаст, который управлял Дунайским союзом в качестве представителя великого князя дулебов Мусокия, титулуясь не князем («риксом», как произносили этот титул византийцы) а воеводой («таксиарх»). Он немедленно дал знать Мусокию, и племенное вече, собранное осенью в городище Зимно на Волыни, культовом центре Дулебского союза, приняло решение напасть на Империю.

Армия вторжения состояла из двух частей – славян Дунайского союза, которые из-за наплыва переселенцев нуждались в новых землях, и переселяющихся с Полесья дулебских племен, двигавшихся на юг со своим скарбом и семьями. Славяне собирались осесть на завоеванной территории, освоить и обезопасить ее для себя. Поэтому главной целью ставилось взятие городов и крепостей, уничтожение всех римских опорных пунктов в крае. Местное латиноязычное население – фракийцы и иллирийцы – подвергалось геноциду или обращению в рабство.

Разделившись на части, славяне осадили города Нижней Мезии. Некоторые из них были взяты, население вырезано – но большая часть городов края, прекрасно укрепленных и снабженных, держалась. Римляне сумели свезти в города и крепости запасы продовольствия, лишив варваров возможности кормится грабежом. Радагаст понимал, что когда у переселенцев с севера закончится продовольствие, взятое с собой от последних скудных урожаев, начнется голод. Племенам необходимо было срочно где-то осесть. Радагаст, решив закрепить Нижнюю Мезию за дунайцами, двинул северные племена далее на юг. Подождав пока растает снег, Радагаст атаковал перевалы Гема, причем не ведущие на юг, к Константинополю, и прекрасно защищенные, а ведущие на запад, в Иллирик, куда и двинулась волна вторжения, меж тем как Радагаст продолжал осаждать и штурмовать города Мезии. Прорвавшиеся славяне в июне затопили Македонию. Их путь сопровождало разорение и беспощадная резня. Тем не менее, опустошая сельские местности, славяне не сумели взять ни одного значительного города. Нападение одного из отрядов на Фессалонику закончилось тем что городское ополчение димотов и отряд войск, находившийся в распоряжении префекта Иллирика, заманили славян в предместье и в уличных боях нанесли им большие потери. Тем не менее прорыв славян вглубь территории империи был достаточно глубоким – славянский авангард прошел всю Фессалию и остановился лишь упершись в выстроенные Юстинианом укрепления Фермопильского прохода, где отряд комита Ахайи и поднятые ополчения димов греческих городов отразили их нападение, не дав славянам прорваться в Среднюю Грецию.

А меж тем клещи уже смыкались.

При известии о нападении славян император Юстин выступил ускоренным маршем на Балканы, ведя с собой гвардейские тагмы и федератский корпус. Посадив пехоту на мулов, Юстин совершил стремительный марш-бросок по великолепным римским дорогам Малой Азии от Феодосиополя до Халкидона, и в начале мая был в Константинополе. С другой стороны Герман Младший с италийской армией двигался через Далмацию на Наисс. И наконец был применен испытанный метод Юстиниана Великого – посольство цезаря Юстиниана отплыло в Херсонес, откуда отправилось в ставку зимовавшего в степном Крыму хана Гостуна. Зная о двуличной позиции болгарского хана, цезарь не пожалел золота, обещая столько же по исполнении болгарами их обязательств.

Гостун и болгарские беги не устояли перед соблазном. Кроме сокровищ, переданных им императором, они предвкушали так же богатую добычу в землях дунайцев, которые еще никем не были разграблены, и которые оказались лишены защиты, ибо основная масса славянских воинов была за Дунаем. В мае Гостун перешел Днестр, Сагудаты, союзные империи, пропустили его через Бессарабию. Перейдя Прут, болгары обрушились на земли дунайцев и принялись жечь, грабить и захватывать в рабство. Дома оставалось столь мало воинов, что ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи – славяне бежали и прятались по лесам и предгорьям.

Известие о вторжении болгар застало Радагаста у стен Марцианополя. Дунайцы немедленно сняли осады мизийских городов и двинулись обратно за Дунай – защищать свои дома и семьи. Мезия была спасена.

А меж тем император Юстин и Герман Младший, ускоренным маршем двигаясь навстречу друг другу, соединились у Сердики и вступили в Македонию. Славяне спешно стягивали разрозненные отряды в единое войско, но они, будучи в основном пешими и отягощенными семьями и обозом, сильно уступали римским войскам в мобильности. Юстин и Герман сумели разгромить и уничтожить несколько отрядов по отдельности. Все же большей части славян удалось соединится. Сражение разыгралось под Стобами в Македонии.

Дулебские племена, явившиеся с севера и еще почти не имевшие опыта боев с римлянами, пытались сокрушить противника натиском, надеясь на свою многочисленность, но очень быстро кавалерия охватила их фланги и обрушила на славянское войско дождь стрел. Не сумев первым ударом проломить строй пехоты и неся большие потери от обстрела, славяне начали отход – и получили удар тяжелой кавалерии. Устлав поле трупами, славяне укрылись в укрепленном лагере. «Заняв более укрепленное место и будучи защищенными с тыла, они не допускали возможности, чтобы подвергнуться окружению или нападению с флангов либо с тыла» - напишет автор Стратегикона.

Юстин взял славянский лагерь в блокаду. Когда у славян закончилось продовольствие, они предприняли попытку прорыва. Пехота едва не была разгромлена отчаянным натиском славян, но Герман Младший успел вовремя бросить во фланг и тыл нападающим тяжелую остготскую кавалерию. После ожесточенной резни славяне откатились обратно в лагерь.

У осажденных не осталось иного выхода кроме сдачи. Император Юстин лично предложил условия капитуляции – славяне сдают оружие и принимают подданство империи. Они получат землю и будут расселены отдельными группами в Малой Азии и Сирии в качестве императорских колонов.

Так закончилось славянское нашествие на Империю. Герман Младший выступил в Мезию для зачистки ее от уцелевших славянских шаек и восстановления лимеса. Юстин же двинулся со своими войсками обратно на восток, заодно конвоируя туда славянских переселенцев. Вести с востока шли все более тревожные. С уходом Юстина на запад персы перешли в наступление в Месопотамии и Армении одновременно, имея на обоих направлениях значительное численное превосходство.

_______________________________________________________________________

В апреле 587 г. Адормаан выступил ’’из Махозе (агломерация Селевкия-Ктесифон) с большим войском и отправился в ромейскую землю’’.

Опорным пунктом византийской мощи на границе была крепость Дара. Возведенная в середине прошлого века, она являла собой форпост ромеев в Месопотамии. Мощные укрепления крепости невозможно было игнорировать. Персидская армия осадила Дару и приступила к осадным работам. Презентальная армия востока, командующим которой Юстин незадолго до того назначил вместо умершего Синдилы Ираклия Старшего, не имела достаточно сил для сражения с персами. Закрепившись в Эдессе, Ираклий повел малую войну, стараясь облегчить положение осажденных и ожидая возвращения Юстина с запада.

В Армении дела римлян так же шли не блестяще. Армянско-ромейское войско под началом Вардана Мамиконяна укрепилось в лагере на хорошо защищенной позиции, прикрывая подступы к Двину. Став в виду армии Мамиконяна, Бахрам Чубин уже на второй день предпринял штурм лагеря, застав армян и ромеев врасплох. Часть их войска сумела пробиться сквозь кольцо иранских солдат, сравнительно немногие засели в крепости Анкг, и на следующий день капитулировали. Поражение Византии было нанесено очень сильное, по существу армянская армия империи была нейтрализована.

Оставив «марзбана Армении» Ваана Сюни осаждать Двин, Бахрам Чубин ’’пошел во внутренность страны, подчиняя себе землю’’. Римская армия, очевидно, отступала перед ним, пытаясь реорганизоваться на ходу. В Басене римляне снова попытались повернуть колесо Фортуны, но тщетно - в сражении они вновь потерпели неудачу. В этом походе Бахрам взял крепости Гайлатук, Эргина и Цхнкерт в провинции Тарон. Достигнув одной из самых западных провинций Армении - Басена, Бахрам Чубин повернул войска в обратный путь. Не смотря на разорение страны и захват отдельных крепостей, покорить Армению не удалось – большая часть нахараров сохраняла верность Империи и оказывало упорное сопротивление, засев в горных крепостях. Главным успехом армянского похода был захват Двина - Ваану Сюни удалось склонить город к капитуляции, когда там начался голод. Столица Армении перешла под власть шаханшаха и управление его марзбана Ваана Сюни. На митрополичью кафедру был поставлен актистистский католикос Моисей.

А меж тем на востоке, в Согдиане, разыгрывалась финальная трагедия Або-хана Торэмена. Против его выступили великий каган Чулохоу и ябгу-каган Кара-Чурин. Греческий источник сообщает, что «враги героически сражались, но, после того как узурпатор пал, его армия обратилась в бегство. После большого побоища хаган снова стал господином своей собственной территории».

Однако почти сразу же после победы Чулохоу и Кара-Чурин рассорились. Уже в конце 587 года между ними начались военные действия. Смута в Великом Каганате продолжалась, и персы по прежнему могли не опасаться тюрок.

Запад.

Еще зимой 587 года новый король вестготов Рекарред вступил в переговоры с экзархом Африки Геннадием. Реккаред видел Бетику уже фактически потерянной, и стремился заключить на юге какое-либо перемирие, дабы защитить Септиманию от грядущего вторжения франков. Свевы, утратившие лузитанские земли к югу от Дурриса (Дуэро), и удержавшие лишь Галисию, избрали королем Маларика и готовы были продолжить борьбу с вестготами в союзе с франками.

Истинным подарком новому королю вестготов были события в Италии. Зимой 586-587 годов состоялся Собор в Вероне, на котором было принято историческое решение о воссоединении арианской готской Церкви с Кафолической Церковью Империи. При этом весь арианский клир принимался «в сущем сане», и в ряде городов оказалось два православных епископа – один римский, другой готский. После смерти одного из них епархия (и церковные имущества) должны были быть объединены под властью выжившего.

Папа Пелагий, воссоединив с Кафолической Церковью остготов, был намерен проделать то же самое с вестготами, и весной 587 года отправил в Испанию своих легатов с предложением вестготам присоединится к собору.

При посредничестве папы начатые переговоры успешно завершились. Империя не была склонна громить вестготов, усиливая и без того чрезмерное могущество франков. Реккаред в секретном пакте обязался воссоединить вестготскую церковь с римской, в обмен на что Империя предоставляла ему перемирие. Почти вся Бетика оставалась на время перемирия в руках имперцев, зато Реккаред получил возможность перебросить войска на север.

________________________________________________________________________________

_

На конец 587 года перевес в войне казалось был на стороне персов. В их руках была инициатива, они захватили Двин и осаждали Дару. Казалось нужно одержать еще одну решающую победу, овладеть Дарой – и можно будет склонить Рум к миру, вернув Ирану Албанию и большую часть Армении. Угрозы с востока по прежнему не было. Еще в начале прошлого года персидские дипломаты сумели столковаться с Чулохоу, который ненавидел Кара-Чурина, хотя и объединился с ним против Торэмена. Чулохоу собирался после уничтожения Торэмена напасть на ябгу-кагана, и вступил с Ираном в тайный союз. Поэтому, предвидя поражение Торэмена от войск превосходящего противника, персы бросили его на произвол судьбы, отведя свой вспомогательный корпус в Тохаристан. Каганат казалось погряз в бесконечной междуусобице, и Хормузд даже счел возможным снять часть войск с Джейхуна, перебросив их на запад.

Меж тем главные силы Ирана концентрировались в Месопотамии. Сознавая что римляне не могут допустить падения Дары и непременно придут ей на помощь, Хормузд собрал под Дарой 40-тысячную армию во главе с Адормааном. Бахрам Чубин с отдельным корпусом остался в Закавказье, но его цели были ограничены – шах приказал ему отбить у хазар Дербент, и в случае успеха – наступать в Иверию.

Осада Дары продвигалась тяжко. Юстин, уходя на запад приказал максимально подготовить главную твердыню Месопотамии к обороне. Гарнизон состоял из отборных воинов во главе с талантливым командиром, армянским князем Нарзесом Камсараканом. Запасов в крепости хватило бы на несколько лет, в изобилии было машин и метательных снарядов, а кроме того в Даре присутствовали лучшие военные инженеры империи.

В РИ в аналогичной ситуации Хосров Парвиз «сидел под Дарой полтора года», и Адормаану в данном мире досталась не менее тяжелая осада. Обстрел из катапульт не дал никаких результатов – стены оказались слишком прочными, бросать же свою армию на штурм этих укреплений Адормаан и не думал, прекрасно понимая что потери будут занебесными. На совете решено было использовать единственное надежное средство – насыпать на одном из участков осадный вал вровень с крепостными стенами. Это дало бы возможность подавить вражеских стрелков и метательные машины, и подвести к стенам осадные башни. Глядя на огромную высоту стен Дары, над которыми устремлялась в небеса грандиозная башня Геракла (с оной башни окрестности Дары просматривались до самого Нисибина) Адормаан понимал что работы затянуться на полгода – но иного выхода не было.

Нарзес сперва не придал особого значения персидским работам, но вал рос как на дрожжах. Стратег предпринял несколько удачных вылазок, но они не могли остановить работы. На военном совете решено было сделать подкоп под искусственный холм, и осажденные начали рыть шурфы и прокладывать ходы под насыпь. Когда туннель достиг опасной зоны, персы услышали шум земляных работ и вырыли на этом месте пробный шурф, чтобы перехватить землекопную команду. Римляне сразу же засыпали конец туннеля и, прекратив работу, стали совещаться.

В этот момент один из греческих инженеров предложил план, который спас Дару.

В конце туннеля, непосредственно перед фронтом насыпи, была вырыта камера, которую заполнили легковоспламеняющейся химической смесью, составленной оным инженером. Кроме того, были созданы дополнительные запасы этого горючего. Как только насыпь была готова, римляне подожгли смесь в подкопе. Насыпь оказалась довольно рыхлой и пропускала потоки воздуха. Как только сквозь насыпь начал подниматься дым, защитники города принялись обстреливать ее огненными стрелами и метать на нее горшки с горючей смесью. Персы были слишком заняты тушением огня и поэтому не поняли, что дыма было гораздо больше, чем его могло быть от одних зажигательных снарядов, сыпавшихся со стен. Адормаан заподозрил неладное, личный осмотр позволил понять, в чем дело. Насыпь была объята пламенем изнутри. Перед глазами ликующих римлян, столпившихся на стенах Дары, все усилия персидских огнепоклонников были принесены в жертву их божеству.

По приказу Адормаана на насыпь начали лить воду. Когда вода соприкоснулась с горевшим материалом, результат получился сенсационным. К небу повалил огромный столб дыма. Дым был таким густым, что его увидели даже в Нисибине. От воды пламя растеклось на большую площадь и охватило всю насыпь. Деревянная основа вала выгорела дотла, и скоро на его месте осталась только куча раскаленных дымящихся камней. Весь огромный труд пропал даром.

Приходилось начинать все сначала. Но на этот раз осадные работы не затянулись на долго – весной 588 года Адормаан получил известие что император Юстин перешел Ефрат. С ним были гвардейские тагмы, федератский корпус и презентальная армия Востока под командованием Ираклия Старшего. И в то же время тревожные вести пришли и с востока.

Положение ябгу-кагана Кара-Чурина на конец 587 года казалось критическим – с востока наступал великий каган Чулохоу, на юге были враждебные персы, на западе – враждебные угры. Шах Хормузд уже практически списал дядю со счетов, что и стало главной и роковой ошибкой шаха.

Кара-Чурин не даром был прозван в народе «Боке» - герой, а греческие дипломаты не даром называли его самым одаренным и энергичным из всех князей дома Ашина. Загнанный в угол, ябгу-каган нанес нестандартный удар – в феврале 588 перешел в стремительное наступление на восток, начав зимнюю кампанию. Чулохоу не ожидал что враг отважится на боевые действия в столь суровую зиму, и, застигнутый врасплох, не успел собрать войска в один кулак. В Джунгарии Кара-Чурин настиг Чулохоу и разгромил его превосходящими силами, причем сам великий каган пал в бою.

Избранный новым великим каганом Юн Йоллыг, сын Шаболио, был "слаб и боязлив", и князья стали орентироваться на ябгу-кагана. Кара-Чурин, лишенный по тюркскому лествичному праву возможности стать великим каганом, сделался фактически неформальным властителем империи.

Весной 588 года Кара-Чурин двинул войска на запад – в мае Турксанф обрушился на угров. Угры, зажатые между хазарами и армией Турксанфа, теперь погибали. И было совершенно очевидно что следующим на очереди будет Иран.

Оставался лишь один шанс – нанести римлянам решающее поражение, пока Кара-Чурин не ударил с востока. Не скрывая от Адормаана всей серьезности положения, Хормузд в своем письме называл его главной надеждой Эраншахра.

[Georg]

Выступая на восток, император Юстин взял с собой все подразделения, какие мог, затребовав подкреплений даже от Германа Младшего. Грядущая битва обещала быть решающей. Адормаан так же затребовал подкреплений от Бахрама Чубина с Кавказа, и получил их. «Спахбед Савада» уже завидовал славе Бахрама, который с начала войны не потерпел ни одной неудачи, и даже теперь, когда Адормаан провалился под Дарой, Бахрам сумел благодаря удаче и прекрасному знанию плана выстроенных персами укреплений овладеть неприступным Дербентом, завершив завоевание Албании. Адормаан твердо решил победить или умереть.

Армии сошлись на берегах пограничной между Ираном и Римом реки Хабур. Юстин, имея небольшое численное превосходство, усилил свой правый фланг, поставив резерв за его рядами, и произвел демонстративную атаку на персидский центр. Внешне это выглядело так же, как лобовой удар сомкнутым латным клином покойного Германа в центр армии Хосрова. Маневр был ложным, но блестяще удался.

«Тогда, боясь, как бы римляне не обрушились всеми своими силами, Адормаан перебросил сюда подкрепления с левого фланга. Когда вследствие этого его левый фланг оказался слабее стоящих против него римских сил, волна жестокого избиения прошла по рядам персов и дела их пришли в крайне тяжелое положение.»

Пытаясь спасти битву, Адормаан ввел в бой резерв и сам повел его в атаку. Упорное сражение шло по всему фронту, когда императорский телохранитель – «кандидат» Константин пробился к Адормаану и сразил его копьем. После гибели командующего персов охватило замешательство. Вскоре «все войско парфян обратилось в бегство, а римляне с великою для себя славою далеко преследовали их». Побежденные персы укрылись в Нисибине.

Приказав Ираклию осадить и взять захваченный персами Мартирополь (Тигранакерт), император долиной реки Арцани (Мурат) выступил в Армению. В Манцикерте к нему прибыли верные империи нахарары. «Батрик Армении» Вардан Мамиконян Кармир умер от ран в Багаране. Правителем Армении император назначил его племянника Ваана Мамиконяна, князя Таронского. В РИ, сражаясь при Фоке и Ираклии за империю, Ваан Мамиконян за свой полководческий талант, мастерство партизанской войны и беспощадность к врагам получил от персов прозвище Волк. Включив армянскую конницу в состав своей армии, император развернул наступление по долине Аракса, отбивая захваченные персами города. В сентябре Юстин осадил Двин.

Армия, оставшаяся в распоряжении Бахрама Чубина, была слишком мала чтобы противостоять императору. Бахрам, в начале 588 года развернувший наступление в Иверию, захвативший Кахетию и осадивший Тбилиси, теперь отвел свое войско в Албанию, где стремился по максимуму укрепить каждый город, ожидая на будущий год вторжения тюрков.

И ожидания были верными. Турксанф и Бури двойным ударом наголову разгромили угров, после чего учинили жуткую резню. Угры перестали быть самостоятельной величиной в Великой Степи. Их племенная знать была уничтожена под корень, а сами угры отдельными группами включены в состав подразделений войска Хазарского удела каганата, под командование и управление хазарской знати. «Венгры» уже никогда не появятся на страницах истории как этнос, но их включение в состав «народа-войска» хазар привело не только к усилению, но и к частичной угризации хазар, так что грядущее государство на Волге можно было бы с чистой совестью назвать Угро-Хазарией.

Снова изъявили покорность утигуры и оногуры, послов с дружескими заверениями прислал хан «котаргов» Гостун. К концу 588 года тюрки восстановили свои позиции в Предкавказье и были готовы перенести военные действия в Закавказье.

Но более страшный удар готовился Ирану с востока. Оказавшись неформальным властителем Великого каганата, Кара-Чурин собирал огромную армию для того чтобы одним ударом сокрушить Иран. Командование ей было передано старшему сыну Кара-Чурина, Янг Соух-тегину (Савэ-шаху персидских источников). В ноябре 588 года тюркская армия после пятимесячной осады овладела Балхом и захватила весь Тохаристан.

В это же время император Юстин принудил к капитуляции персидский гарнизон Двина, а Ираклий – Мартирополя. В Армении у персов оставались только Васпуракан и Сюник. На юге после победы Юстина на Хабуре Мундар Гассанид продолжил наступление по правому берегу Ефрата, разорил за-ефратские территории, вторично разгромил Лахмидов и взял их столицу Хирту. Воспользовавшись разгромом Лахмидов пришли в движение арабские племена Неджда во главе с шейхами Аббасом и Амром. Они опустошили за-ефратские земли, прилегающие к Персидскому заливу, и угрожали перейти Ефрат.

В начале 589 года «враги окружили Иран словно тетива лука». Весной Янг Соух-тегин вступил с тюркской армией в Хорасан, а Турксанф прошел Дарьял и вступил в Албанию. В Кахетии к нему присоединился комит Роман с вспомогательным римским корпусом и осадными машинами. В то же время император Юстин перешел Хабур и осадил главную персидскую пограничную цитадель – Нисибию.

Самым страшным врагом несомненно были наступавшие с востока тюрки, прорвавшиеся в Хорасан. Север был надежно защищен – римлянам предстояло овладеть крепостями в Месопотамии и Ассирии. С потерей Албании в Ктесифоне смирились, но хазарам пришлось бы потратить время на завоевание этой страны. К тому же Атропатена, не защищенная во время прошлой войны, теперь была превращена в «страну крепостей», прикрывающих доступ вглубь страны. С учетом всего этого решено было оставить на севере заслон, который вел бы маневренную войну, избегая генеральной битвы. От арабов, угрожавших с юга, удалось откупится. Лучшее войско во главе с Бахрамом Чубином двинулось на восток против тюрков.

Ход хорасанской кампании Бахрама Чубина не отличался от РИ – тюрки были наголову разгромлены при Герате, а Янг Соух-тегин погиб в сражении. После битвы Бахрам на целый месяц задержался в Герате, распределяя добычу между шаханшахом и своими воинами. За это время сын Соух-тегина, Нили-хан, собрал остатки разбитых войск и попытался организовать сопротивление. Он применил кочевническую тактику внезапного набега и ночного нападения. Однажды ему чуть было не удалось захватить самого Бахрама, но остановить наступление регулярной армии партизанскими действиями было невозможно, и персы перешли Амударью. В ночной битве тюрки были снова разбиты, а Нили-хан заперся в Пайкенде. Осажденный Бахрамом, он вынужден был сдаться.

На прочих фронтах персы в общем удержали позиции. Албания была захвачена хазарами, но Пайтаракан и Дербент удерживались персидскими гарнизонами. Из Армении персы были окончательно выбиты – Ваан Мамиконян завоевал Васпуракан и Сюник, а Ваан Сюни бежал в Иран. Но осада Нисибина оказалась неудачной, и к зиме Юстин отступил, планируя на будущий год объединить войска с Турксанфом и напасть на Атропатену. Таким образом на конец 589 года на западе положение сторон оказалось тем же, что и на начало войны.

Дальнейшие события разворачивались детерминистично. Богатая добыча, взятая Бахрамом у тюрков, была по большей части роздана войску (и частично присвоена Бахрамом), а не отослана к шаханшаху. Это и послужило причиной конфликта, переросшего в мятеж. Зимой 589-590 годов Бахрам провел свою армию через Дешт-и-Кавир и пошел на Ктесифон. Войска, высланные шаханшахом под командованием освобожденного из тюрьмы полководца Задеспра, встретили Бахрама на берегах Заба и – перешли на его сторону. В Ктесифоне Биндой организовал переворот, Хормузд был свергнут, и заговорщики посадили на трон его сына (и племянника Биндоя) – Хосрова Парвиза. Но вскоре Хосров, не признанный Бахрамом, вынужден был бежать. Возле Киркесия он пересек римскую границу и обратился за помощью к императору. Меж тем в Ктесифоне 9 марта 590 года Бахрам надел на себя царскую корону.

Юстин находился в это время в Антиохии, готовя новую кампанию. Здесь он и принял Хосрова. Хосрову был предъявлен ряд требований. Шах должен подтвердить границы, обусловленные договором Хосрова Ануширвана с Германом и Истеми, а следовательно - вернуть тюркам удерживаемые персами Балх, Фераву, Дихистан и Балхан, и сдать еще удерживаемый персидскими гарнизонами в Албании Пайтаракан и Дербент. Кроме того – уступить империи Нисибию и признать Йемен безусловным протекторатом Империи. В Йемене в 587 году восставшие эфиопские военнопоселенцы убили персидского ставленника Сайфа зу-Язана и призвали на трон сына Абрахи Масрука, который, прибыв в страну, немедленно обратился за покровительством к Империи. Таким образом отказ шаха от Йемена был подтверждением уже свершившегося факта.

Хосров принял эти условия, после чего Юстин как союзник шаха двинулся в Иран. На сторону Хосрова встало персидское войско в Атропатене, которым командовал его дядя Бистам. Юстин и Хосров двинулись в Ассирию. Их 60-тысячной армии Бахрам мог противопоставить лишь 40 000 воинов. Бахрам маневрировал, меняя направления и становясь лагерем в разных местах, дабы утомить врага. А меж тем полководец Хосрова Сарам вдоль Ефрата двинулся в Вавилонию и подошел к Ктесифону, который сдался его войскам. Бахрам, теснимый к Хулвану, решился наконец принять бой на реке Бларат, выставив перед строем слонов. Главный удар Бахрам нанес по правому флангу противника, где стояли персидские войска Хосрова под командованием Бистама. Последние дрогнули, но на помощь им пришел римский резервный корпус, посланный Юстином. Тогда Бахрам нанес удар в центр, но римляне не только выдержали, но и сами перешли в наступление. Обращенные в бегство слоны потоптали своих. Ворвавшись в лагерь Бахрама, союзники учинили резню; знатные пленники, женщины и дети были переданы Хосрову. С восходом солнца преследование возобновилось, и было совершено нападение на уцелевшую элефантерию Бахрама; воины были перебиты, а слоны приведены к императору.

Бахрам с оставшимися десятью тысячами отступил в Мидию. За ним был направлен Бистам с превосходящими силами; Бахрам отступил в Хорасан, и, будучи там разбит, укрылся у правителя Кабула Шахи. Позднее он достиг соглашения с тюрками и прибыл в ставку кагана, где его детерминистично настигла смерть от яда, поднесенного подкупленной персами ханшей.

Впервые за триста лет (со времен месопотамского похода Марка Аврелия Кара) римский император вступил в Ктесифон. Вступил как союзник, а не как завоеватель. После осмотра персидской столицы и положенных случаю пиров император выступил на север, везя с собой немалые «дары» шаханшаха (в качестве каковых была отдана половина персидской казны) и ведя для триумфального шествия слонов Бахрама. Возле Арбелы император почувствовал недомогание, а прибыв в Дару слег.

Историки не преминули обвинить шаха Хосрова в отравлении своего благодетеля. Сам шах клятвенно отрицал подобную возможность, и его слова подтвердили сирийские врачи, утверждавшие что престарелый и переутомленный император подхватил «вавилонскую лихорадку». Как бы то ни было, Юстин II скончался в Даре в сентябре 590 года в возрасте 60 лет.

Императорская власть автоматически перешла к Юстиниану, подтвердившему все заключенные с братом условия. Условия договора одобрил со своей стороны и прибывший с востока в Согдиану каган Кара-Чурин. Балх с удерживаемой персами частью Тохаристана, Балхан, Дихистан и Ферава были переданы тюркам Бистамом еще при жизни Юстина - в ходе кампании против Бахрама в Хорасане. Таким образом Каганат, потерпев сокрушительный разгром в генеральной битве, вернул утраченные территории благодаря союзу с Империей.

Набальзамированное тело Юстина II было доставлено в Константинополь. Катафалк проследовал по Месе в сопровождении гвардии в парадном снаряжении, персидских сокровищ и слонов. Речи и стихи, сложенные по поводу этих похорон, вошли в сокровищницу греческой и латинской литературы. Всю свою жизнь с 18-летнего возраста Юстин провел в походах и лагерях. Ему пришлось сражаться с персами, аварами, славянами, гепидами, готами, франками и маврами. Образ Юстина II, неутомимого солдата империи, всю жизнь метавшегося от Дуная к Ефрату, от Альп к Кавказу и от африканского Атласа к Карпатам, защищая рубежи Империи, надолго стал эпическим.

[Georg]

Юстиниан II.

В лице Юстиниана II на трон империи вступил государь, не похожий на всех предыдущих правителей династии Юстина. Он не был гением с широкими замыслами и всеобъемлющим умом, способным проводить эти замыслы в жизнь, как Юстиниан Великий. Не был он и блестящим полководцем – с юности находясь в военной службе и возглавляя некоторые кампании, он не стяжал блестящих лавров победителя в больших сражениях. Зато современники отмечали в кампаниях, руководимых Юстинианом, прекрасную организацию тыла, снабжения, подготовки и инфраструктуры, порядок и дисциплину. Юстиниан был достаточно узким (без широких стратегических замыслов), склонным к бюрократизму практиком. Он не разрабатывал больших проектов; но при решении текущих задач проявлял системный подход и внимание к мелочам. Его несомненный талант организатора и администратора был давно отмечен, его управление Иллириком почиталось образцовым. Юстин, отправляясь на войну, никому иному как Юстиниану вверил управление империей и организацию тыла и снабжения действующих армий.

На момент смерти старшего брата Юстиниан уже давно сосредоточил все нити управления империей в своих руках, так что переход к нему короны империи был чистой формальностью. 590ые годы под его правлением стали для империи периодом мира и благополучия. Хозяйство империи стабилизировалось, торговля с Согдианой возобновилась, персидская добыча покойного Юстина пополнила казну. Крупных военных конфликтов в этот период не было.

Запад.

На западе ситуация в Испании разрешилась согласно планам папы Пелагия. Мы оставили ситуацию в Испании в начале 587 года, когда Реккаред, заключив перемирие с экзархом Геннадием, выступил на север против франков. Два франкских (точнее бургундских) войска Гунтрамна двигались на Ним и Каркассон. Однако плохо управляемые войска, ведомые неспособными военачальниками, убивали и грабили жителей своей же собственной страны. Первое войско дойдя до Каркассона, вошло в него без всякого сопротивления, так как жители добровольно открыли ворота. Потом же между ними и жителями города возникла схватка, и они, потеряв в этой стычке своего военачальника комита Теренциола, оставили город. Воины второй армии дошли до Нима, ограбили всю область, сожгли дома, выжгли посевы, вырубили оливы, порубили виноградники, но, не будучи в состоянии причинить вреда укрывшимся за стенами жителям, отправились в другие города. И так как эти города были сильно укреплены, вполне обеспечены продовольствием и остальными необходимыми вещами, то воины, опустошая пригороды этих городов, не смогли проникнуть внутрь.

Когла в июле Реккаред перешел Пиринеи, войскам Гунтрамна пришлось перейти к оборонительным действиям и отступить. Отступление проходило по территориям ими же самими разграбленными и выжжеными при наступлении, поэтому воины Гунтрамна стали страдать от голода и умирать. К тому же и готы, нападая на них из тайных засад, многих из них ограбили и убили. Потеряв от мора и в этих стычках, по словам Григория Турского, более пяти тысяч человек и побросав не только награбленное, но и своё имущество, войска Гунтрамна возвратилось восвояси, не совершив ничего достойного.

Реккаред же перешёл в наступление, взял крепость Кабаре, опустошил большую часть области Тулузы, и многих увёл в плен. Затем он, в результате мощного штурма, овладел хорошо укрепленной крепостью Угерн (Бокер в Арльской провинции), расположенную на берегу реки Родан (Рона). Король Гунтрамн, намеревавшийся овладеть Септиманией, теперь спешно укреплял границы своего королевства.

Уже в 587 году король Реккаред перешёл из арианства в ортодоксальное христианство, основанное на Никейском Символе веры. Этим актом Реккаред отказался от продолжения церковной политики своего отца, решив положить в основу конфессионального единства, к которому так стремился Леовигильд,"Веронскую унию". Король пытался оказать давление на арианских епископов и побудить их присоединиться к унии. Он пригласил их на диспут с папскими легатами, который, естественно, завершился желанной для короля победой ортодоксальной партии.

Империя на тот момент вела войну на востоке и нуждалась в прочном мире на западе. В свете того что по смерти старого и бездетного Гунтрамна все королевство франков должно было объединиться в руках Хильдеберта, сына Сигберта и Брунгильды, вестготы становились наиболее желанными союзниками. Поэтому Юстиниан, будучи тогда еще цезарем и вице-императором при Юстине, оказал Реккареду максимальную поддержку. Города Бетики, захваченные экзархом Геннадием после гибели Эрменгильда, были возвращены Реккареду как только он перешел в православие. Сверх того Реккаред был объявлен "сыном по оружию" императора, ему были пожалованы титул нобилиссима, который носили лишь члены императорского дома, и императорская фамилия Флавий. Сторонники покойного Эрменгильда и все испано-римское население стали верной опорой нового короля. Поэтому сопротивление упорных ариан оказалось безуспешным. В 588 году в Мериде арианский епископ Сунна и комит Сегга устроили заговор совместно с несколькими знатными готами, среди которых находился и дукс Лузитании Виттерих. Однако заговор был вовремя раскрыт, а заговорщики наказаны; осужденный Сунна отправлен в изгнание, а Сегга лишился обеих рук. Гораздо опаснее были интриги, которые поддерживала вдовствующая королева Госвинта, фанатичная арианка. Её союзником стал арианский епископ Толета Ульдида. Однако вскоре Госвинта умерла, а епископ был отправлен в ссылку (589 год).

Война с франками шла успешно для Реккареда. Правда королю пришлось отступиться от Галисии, где восстанавливалось разгромленное было Леовигильдом королевство свевов, и признать королем Маларика. Все силы были брошены на север. В 588 году франкский герцог Дезидерий предпринял поход на Каркассон. Жители города и войска вестготов, заранее узнавшие об его наступлении, приготовились к отражению атаки и встретили его на подступах к городу. После начала сражения готы по заранее спланированному плану начали отступление. Дезидерий, чрезмерно увлекшийся погоней и оторвавшийся от своих основных сил, был окружен под стенами города готами и погиб. После смерти полководца франкской армии не оставалось ничего делать, как отступить.

В 589 году Гунтрамн сумел добиться подкреплений от Хильдеберта. Огромное войско франков (вестготские источники говорят, что численность войска достигала 60 000 воинов), под командованием герцога Бозона вновь вторглось в Септиманию и подошло к Каркассону. Жители города не посмели сопротивлятся столь великой силе и принесли клятву верности королю Гунтрамну. Против франков Реккаред послал дукса Лузитании, испано-римского патриция Клавдия. Расположившиеся лагерем возле Каркассона франки, ничего не подозревающие и празднующие победу, внезапно были атакованы готами. Оправившись от неожиданности, франки начали теснить готов, которых было значительно меньше. Те же, прибегнув к своей излюбленной тактике, начали притворно отступать и заманили франков в заранее приготовленную засаду. В последующей за тем сече франки были разгромлены. Готам достался весь обоз франков. Как скажет Исидор Севильский: «Не было победы у Готов в Испании большей или даже сравнимой с этой победой. Много тысяч врагов было сражено или пленено, а оставшаяся часть армии обратилась в бегство от преследующих готов, и бежала до самых границ своего королевства». Потерпев столь сокрушительное поражение, Гунтрамн заключил с Реккаредом мир.

После этого Реккаред окончательно уладил церковные дела. В 589 году в Толете состоялся Государственный Собор, на котором арианская Церковь вестготов присоединилась к Веронской унии. На соборе председательствовал сам Реккаред; его ближайшими советниками были Леандр Севильский и папские легаты - епископы-остготы. Присутствовали все пятеро митрополитов страны, 48 ортодоксальных и 8 арианских епископов, арианские священники и готская знать. Собор открылся торжественным присоединением вестготов к Веронской унии. Обращенные арианские епископы сохраняли свой сан. Эта мера привела к тому, что, как и в Италии, отдельные диоцезы временно занимали два епископа, ортодоксальный и бывший арианский. Арианские епископы и готская знать подписали ортодоксальное вероисповедание. В дополнение к этому собор вынес несколько постановлений о литургии и вопросах церковного права. В Риме папа Пелагий устроил по поводу обращения вестготов праздник с торжественными молебнами. Последнее арианское королевство Европы приобщилось к ортодоксальной Церкви.

В 590 году поднял мятеж дукс Тарраконы Аргимунд, задумавший лишить короля власти и жизни, но его замысел был раскрыт, он был захвачен хитростью и в железных цепях доставлен в столицу. В наказание он был лишен правой руки и провезён на всеобщее обозрение по улицам Толета восседающим на осле. После этого Испания наслаждалась миром. Предпринимались экспедиции против басков, но они, в сущности, не приносили никаких результатов и баски сохраняли свою самостоятельность. Исидор Севильский отмечал, что эти походы Реккаред предпринимал не столько для захвата новых земель, сколько для постоянных тренировок своего войска. Связи Реккареда с Империей оставались прочными, и его дочь Феодосия (названная так в честь бабушки-римлянки, первой жены Леовигильда) была отослана в Италию, чтобы стать женой младшего сына Германа Младшего, которого тоже звали Феодосием.

Меж тем на севере Хильдеберт, объединив под своей властью всю франкскую державу, вел кровопролитную войну с бретонцами (593 г., именно благодаря ей, как отмечал коллега Гера, Баян лишился поддержки Думнонии, пришедшей на помощь бретонцам), а также с саксами (594 г.), которым было нанесено сокрушительное поражение.

В 594 году, после длительной подготовки, Реккаред осуществил планы своего отца - атаковал Галисию. Король свевов Маларик был наголову разгромлен, столица королевства Брага захвачена вестготами. Укрывшись в горных крепостях на севере страны, Маларик запросил помощи давнего союзника и покровителя свевов - короля франков.

В этой ситуации Хильдеберт, который, будучи внуком Атанагильда, считал свои права на трон вестготов более весомыми чем у Реккареда, предпринял попытку завоевать Испанию. В 595 году огромное войско франков, собранное в Австразии, Нейстрии и Бургундии и возглавляемое Авдовальдом и "двадцатью герцогами", атаковало Испанию. Хильдеберт не стал осаждать города Септимании, которые вестготы укрепляли много лет. Он заключил союз с басками, и с их помощью перевел армию через Пиринеи. Авдовальд устремился к Цезарее Августе (Сарагосе), где встал лагерем. Реккаред выступил против него, но в битве с огромным войском франков потерпел поражение и бежал. Франки, одержав победу, разделились. Герцог Олон напал на Памплону, но был там ранен дротиком и умер, а его люди рассеяны вестготами. Герцог Хедин с 13 герцогами дошёл до Барселоны и осадил этот город.

Но тут лето вошло в полную силу, и на франкское войско обрушился наиболее страшный враг - непривычный климат, убийственный для австразийцев. Эпидемия начала косить франкские армии, потерявшие от болезней до половины личного состава. Хильдеберт получил от своих военачальников в Испании печальные вести как раз в тот момент, когда к нему в Мец явился римский посол и потребовал вывода войск из Испании, угрожая войной. Италийская армия Германа Младшего готовилась перейти Альпы.

Хильдеберт, скрепя сердце, принял требования императора и отдал приказ об отступлении из Испании. На момент, когда оный приказ пришел по месту назначения, командир франкской армии, осаждавшей Барселону, герцог Хедин, будучи в ужасе от количества заболевших, самовольно заключил перемирие с Реккаредом и начал отступление. Ему и удалось убраться из Испании поздорову. Против Авдовальда, осаждавшего Цезарею Августу, выступил Реккаред со своей армией, и нанёс ему такое жесточайшее поражение, "какого франки нигде больше не помнят". Немногие оставшиеся в живых из франков вернулись в Галлию.

Хильдеберт II детерминистично умер между 2 и 28 марта 596 г. в возрасте 25 лет. Он был отравлен австразийской знатью, не простившей королю гибели такого количества знатных воинов в Испании и «деспотического правления». Государство Хильдеберта II вновь было разделено на две части между его малолетними сыновьями: Теодеберт II получил Австразию со столицей в Меце, Теодорих II наследовал Гунтрамну в Бургундии со столицей в Орлеане. Конечно, реально уния сохранилась, поскольку регентшей своих внуков в обоих королевствах вновь стала Брунгильда. В этом же году Реккаред снова обрушился на свевов, успевших за время франкского вторжения отбить города Галисии, вторично разгромил их и снова овладел Брагой. В 597 году в горах северной Галисии вестготы взяли в плен короля Маларика. Королевство свевов прекратило свое существование, а Галисия вошла в состав государства вестготов.

Север.

Отношения с королевством лангобардов стабильно оставались дружескими. На пограничных рынках шла оживленная торговля. Престарелый Альбоин именовался Флавием, регулярно получал почетные дары из Константинополя, а в начале 590ых годов Герман Младший, поддерживая остготскую традицию династических связей с германскими королевскими домами, женил своего старшего сына Константина на внучке Альбоина Розамунде (второй сын Германа, Феодосий, как упоминалось, женился на дочери Реккареда).

Неспокойно было лишь на нижнедунайской границе. Славяне продолжали тревожить Мезию. Набеги организовывал лично "воевода" Радагаст, посылавший за Дунай племенные дружины дунайцев. Раздраженный происходящим на севере Фракии, Юстиниан II решил повторить действия Юстина - напасть на славян за Дунаем. К весне 593 в Мезии были сосредоточены гвардейские тагмы и презентальные войска Фракии и Иллирии. Возглавил экспедицию магистр Фракии Роман.

Между тем Радагаст тоже готовил войну – вернее, «поход за добычей» племенного ополчения дунайцев. Словенский вождь чувствовал за собой прочный тыл. Где-то между Прутом и Сиретом расположился в ту пору станом сам Мусок – «рикс» словен, великий князь дулебов. Он со своими воинами объезжал тогда южные дулебские земли с "гощеньем".

Собрав большое войско, Радагаст отправил его к Дунаю. Роман тем временем переправился через реку близ Дуросторума. Получив известия о начале набега, магистр решил не медлить. Радагаст явно не ожидал нападения. Подготовка римлян к переправе была скорой и скрытной. Основные силы словен готовились к набегу в ставке Радагаста (в пределах дневного перехода от Дуная, южнее Яломицы). В первую же ночь за Дунаем Роман внезапно атаковал врага. Радагаст был захвачен врасплох. Разбуженный шумом начавшегося боя, он «вскочил на неоседланного коня и обратился в бегство».

Разгромив ставку Радагаста, Роман принялся за опустошение страны. «Полчища», отправленные словенским вождем к Дунаю, римляне «сделали добычей меча» – ударив в тыл той же ночью. Вся округа подверглась разграблению. В руки римлян попала «великолепная» добыча, в том числе много пленных.

Мусок, получив известия о разгроме Радогоста, перенес стан ближе к Сирету. На беду для дулебского князя, у него как раз в эти дни скончался брат. Пока Роман, ведомый пленным гепидом, переправлялся через Сирет, Мусок и его воины справляли тризну. В полночь римляне обрушились на отягощенных трапезой и возлияниями словен. Роман устроил в лагере «варваров» бойню, не встретив серьезного сопротивления. Мусок попал в плен. Его воинов римляне убивали до самого рассвета. Лишь с восходом солнца магистр остановил своих солдат. Два дня он оставался на месте разгрома дулебов. Затем Роман переправился обратно за Дунай вместе со всей захваченной добычей.

Пленение Мусока вызвало усобицу в Дулебском союзе. В 594 году лишь небольшой отряд словен, состоящий из «кровников» погибших, скрытно форсировал Дунай в Дакии Прибрежной. Действуя чрезвычайно дерзко, этот отряд продвинулся до Гема, где был перехвачен регулярной кавалерией. Построив вагенбург из телег, словене упорно отбивались и были поголовно перебиты.

Месть последовала немедленно. В сентябре 594 года Роман снова перешел Дунай как раз в том районе, откуда произошло нападение. Не обнаружив противника в Олтении, Роман форсировал Олт и двинулся на восток. На Арджеше его встретило ополчение Дунайского союза, возглавляемого князем Пирогостом (после пленения Мусока Радагаст отправился на север для участия в борьбе за лидерство у дулебов; дунайцы же избрали себе князя). Обнаружив противника, Роман слил отряды и направил на переправу все войско сразу. Пирогост тоже вывел всю рать на берег и выстроил ее вдоль реки. Римляне массированно обстреляли словен из стрелометов с берега и из луков с лодок, посеяв панику. Под «огневым прикрытием» на берег вышла пехота. Словене обратились в повальное бегство, когда пал сам Пирогост – князь был смертельно ранен в бок дротиком из хейробаллисты. Римляне высадили на берег кавалерию и пустились в погоню. Они «учинили большую резню».

Вторичный разгром обескровил дунайский союз. В следующий годы болгары-кутигуры хана Гостуна возобновили набеги на ослабленных дунайцев. Дунайский лимес надолго вздохнул спокойно.

Восток.

Отношения с Ираном после договора 590 года оставались мирными. Хосров укреплялся на троне. В 596 году он избавился от опеки знати, казнив своего дядю Биндоя, а в 597 подавил мятеж другого дядюшки, Бистама, спахбеда Хорасана. Шахская власть, ослабевшая после свержения Хормузда, снова укреплялась.

В 596 году в Йемене умер царь Масрук, сын Абрахи, после чего вновь вспыхнула междуусобица и установилась диктатура эфиопских кондотьеров. В РИ в этой ситуации одна из партий обратилась в Иран, и Хосров Парвиз прислал Вахриза с войском. Но в данном мире Иран признал Йемен протекторатом Империи, и любое вмешательство в его дела стало бы «казус белли». Эфиопский негус, как и в РИ в те годы ведя обширную завоевательную кампанию в Нубии и Кордофане, устранился от аравийских дел, и к тому же правления эфиопов в Йемене не хотел уже никто. Поэтому делегация химьярской знати прибыла в Константинополь с просьбой к императору - освободить Химьяр от эфиопской военщины, захватить его и прислать туда своего представителя, с тем чтобы Йемен находился в его власти.

Юстиниан колебался – предприятие казалось ему «заморской авантюрой». Но упустить контроль над это стратегически важной, но ослабевшей страной было нельзя. К тому же просьбу химьяритов тут же поддержали влиятельные силы в столице. Александрийская корпорация навикуляриев обратилась к императору с предложением снарядить флотилию для экспедиции. Что касается расходов на содержание экспедиционного корпуса – его брала на себя семья Апионов.

Апионы были едва ли не самой богатой магнатской фамилией империи. Они происходили от александрийского греческого рода, служившего еще Птолемеям. Их возвышение началось при Феодосии Младшем, а при Анастасии консуляр Флавий Апион уже занимал должность префекта претория и одно время был фактическим соправителем императора. Угодив в опалу, он был возвращен Юстином. Его сын Стратигий был видным соратником Юстиниана Великого, занимая при нем должность «комита священных щедрот» (главы имперского казначейства). Сын Стратигия Апион II занимал должность дукса Фиваиды, а затем - комита доместиков, и был консулом. Он породнился с императорской семьей, женившись на внучатой племяннице Юстиниана Великого Прейекте, дочери Прейекты (являвшейся дочерью сестры Юстиниана Вигилантии и сестрой Юстина Куропалата) и Иоанна, сына печально знаменитого Ипатия, казненного после восстания Ника.

Апион умер в 579 году, оставив двух сыновей, Стратигия и Георгия. Стратигий женился на Аниции Евсевии, правнучке Боэция и дочери Аниция Рустициана, ставшего при Германе принцепсом римского сената. Он занимал должность комита доместиков и уже получил консульство. Его брат Георгий участвовал в персидской войне, дослужившись до ранга комита.

Апионы владели в Египте огромной недвижимостью – номы Арсинойи и Оксирниха фактически превратились в их княжество, где они занимали наследственную должность «пагарха» - а так же активно участвовали в торговых предприятиях, вкладывая в них деньги. Теперь интересы могущественного патрицианского рода оказались едины с интересами александрийского купечества. С тех пор как караванный путь прошел через Балхан, Каспий и Албанию, главными центрами торговли с востоком стал Константинополь. Александрийцы мечтали вернуть былые доходы, проложив прямой путь в Индию. «Апионы и компания» фактически брали на концессию йеменскую экспедицию. Лучше всех зная ситуацию в Химьяре, александрийцы утверждали что его подчинение потребует вовсе не великих войск.

В 597 году снаряженная александрийцами флотилия отплыла из Клисмы (Суэц). Успешно высадившись, Георгий Апион соединился с отрядами призвавшей его партии. Дальнейшие события были аналогичны РИ персидской экспедиции Вахриза. Эфиопские отряды были разбиты. Во дворце Гумдан в Сане Георгий заключил соглашение с химьярской родовой знатью, согласно которому Химьяр вошел в состав Империи на тех же условиях что и Армения – с сохранением всех местных обычаев и установлений, и с назначением правителя из Константинополя. От имени императора «этнархом» Йемена был утвержден Георгий Апион.