Победоносная Казанская война 1530

[Ottokar]

А, ну тогда всё совершенно реалистично.

P.S. Карета Яноша-Жигмонда перевернется?

[Леший]

P.S. Карета Яноша-Жигмонда перевернется?

 

Нет, он погибнет по другой причине.

[Ottokar]

Ясно. С нетерпением жду проды)

[Леший]

Совсем небольшая прода (окончание 13-й части):

      Летом 1569 г. было объявлено о смотре невест для выбора царевичу супруги, на котором царём в жёны свому сыну была определена Евдокия Богдановна Сабурова. Вероятно она была избрана не только исходя из её личных качеств, но и из принадлежности Евдокии к сильному, хотя и не входящему в первые эшелоны русской знати, клану Сабуровых-Годуновых-Вельяминовых (в реальной истории именно из представительниц этого дружного клана связанных между собой родственными связами семейств царь выбрал первую супругу для своего сына Ивана Ивановича, а затем и Фёдора Ивановича). Свадьба состоялась 28 октября 1569 г. в Троицком соборе Александровой слободы (совр. Александров), а спустя два месяца молодожёны отбыли в далёкую Польшу.
     Нельзя сказать, что путь трону был для молодого царевича лёгким. Поняв, что навязать русским свои условия не получилось, литовские магнаты стали настаивать на том, чтобы наследником литовского трона был провозглашён Янош Жигмонд, полагая, что он будет менее опасен для их власти. Но тут "нашла коса на камень" – Сигизмунд II Август хотя за свой характер и получил репутацию ленивого и нерешительного правителя по прозвищу "Король Завтра" (за свою привычку откладывать решение государственных дел "на завтра"), но обладал знаменитым "ягеллонским упрямством" – твёрдо приняв какое-либо решение он шёл в достижении своей цели до конца, не взирая на противодействие оппонентов. Попытки можновладцев надавить на него в вопросе престолонаследия, вызвали совершенно обратную реакцию – король стал неумолимо продавливать Дмитрия на трон Великого княжества Литовского. Во многом для Сигизмунда II Августа тут играл личный мотив – наблюдалось почти зеркальное повторение событий его собственного восхождения на трон, когда Сигизмунду I Старому для того, чтобы сделать своего сына новым литовским государем, пришлось ломать сопротивление магнатов. И противники царевича, не имея поддержки в своих требованиях среди остальных сословий, были вынуждены уступить своему суверену. 21 февраля 1570 г. в Вильно произошло венчание Дмитрия на великое княжение. Но власть оставалась в руках Сигизмунда II Августа – "верховного князя Литвы", как он стал теперь титуловаться, а Дмитрий оставался только номинальным литовским великим князем и должен был жить при дядином дворе.

     Поляки упрекали короля в самовольстве, но были вынуждены смириться со свершившейся коронацией Дмитрия. Чтобы не потерять Литву, поляки решили выбрать Дмитрия польским королём. На варшавском сейме, срочно собранном в апреле того же года, сенаторы и послы шляхты просили короля, чтобы "с повода неопределённости дел людских позволили вынести его [Дмитрия] на трон польский". И он, естественно позволил. Используя в качестве прецедента избрание самого Сигизмунда II Августа королём ещё при его отце по принципу vivente rege (при жизни правящего короля) Дмитрия выбрали польским королём, и 1 мая 1570 года его короновали. Народ ликовал, но в восторженные крики вкрадывались тревожные нотки – с юга приходили известия, заставлявшие с одной стороны облегчённо вздыхать, а с другой стороны приковавшие к себе внимание всего "христианского мира". В Средиземноморье снова разгорался пожар войны.

Изменено 27 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

Всё же есть одна проблема - Янош-Жигмонд Запольяи сын старшей сестры Сигизмунда-Августа.

В принципе и в Польше, и в Литве монархия выборная - но напакостить он может, в случае чего.

[Ottokar]

Кроме того, ИМХО, если Иван IV решит сделать сына польским королем - он подыщет ему жену где-нибудь в немецких княжествах.

Благо в случае установления прочного контроля Росии над Ливонией те же имперские князья станут сговорчивее в этом отношении.

[moscow_guest]

Всё же есть одна проблема - Янош-Жигмонд Запольяи сын старшей сестры Сигизмунда-Августа.

В принципе и в Польше, и в Литве монархия выборная - но напакостить он может, в случае чего.

В РИ-Литве монархия как раз наследственная.

[Ottokar]

Так я именно об этом - формально Янош-Жигмонд законный наследник.

А унии с Польшей - Речи Посполитой - в этой АИ, как я понимаю, не было.

[Леший]

Так я именно об этом - формально Янош-Жигмонд законный наследник.

А унии с Польшей - Речи Посполитой - в этой АИ, как я понимаю, не было.

?Коллега, я вам приводил в пример Война за Испанское наследство, где старшинство по женской линии никого не интересовало. Кстати, в РИ литвины еще при жизни Яноша Жигмонда собирались в 1570 г. "вынести" Ивана IV на литовский трон, в обход королевского племянника. И только, как пишет Б. Н. Флоря, вмешательство Сигизмунда II Августа, решившего все же посадить сына своей сестры на польский трон, сорвало этот план.

[Ottokar]

С испанским престолонаследием руководствовались не столько законностью, сколько тем, чтобы ни одну из великих держав чересчур не усилить.

Но если в принципе литовская знать принять русского претендента вместо венгерского готова, то никаких проблем нет. Извините за беспокойство!

[Леший]

Часть XIV
Тень полумесяца

События, происходящие на севере, не могли не встревожить соседей, прежде всего Крымское ханство и Османскую империю, которые хорошо осознавали, что после прекращения русско-литовской вражды энергия этих государств, прежде уходившая на взаимные войны, обратится прежде всего на юг, ставя под сомнение само существование ханства и превращая прежде сравнительно безопасные границы Турции в источник постоянной угрозы даже для самого центра империи, не говоря уже о северных окраинах. В этой ситуации не было ничего удивительного в крайне острой реакции крымцев на объявления Дмитрия наследником Сигизмунда II Августа на великокняжеском, а затем и королевском тронах. Девлет-Гирей и ранее предупреждал польское и литовское правительства о том, что интронизация царевича будет восприниматься им сродни объявлению войны, поэтому сразу же по получении известий из Вильно, а затем и кракова, проинформировал о произошедшем Стамбул и стал собирать войска, готовясь обрушиться на южные рубежи Польско-Литовского государства. Но надежды Девлет-Гирея на помощь турок не оправдались. В Стамбуле ожидаемо негативно отнеслись к сообщениям из Литвы и Польши, но они пришли уже после того, как военная машина Османской империи раскручивалась в совершенно ином направлении.
Турок давно привлекал принадлежащий венецианцам и занимавший важное стратегическое положение Кипр, лежащий всего в 40 милях от побережья Турции. Причины для этого, надо признать, у них были весьма весомые:
– власти Кипра предоставляли базы и убежища для западноевропейских корсаров;
– остров находился совсем близко к анатолийскому побережью; каждый раз, предпринимая очередную военную кампанию, турки вынуждены были оставлять большой контингент сил против возможного удара с тыла, с территории Кипра;
– Кипр находился с центре так называемой "проблемы контрабандистов". В середине XVI века производимого на Ближнем Востоке зерна едва хватало для покрытия местных потребностей. Турки неоднократно вводили запрет на экспорт местного зерна, отчетливо понимая, что голод – это спусковой крючок социальных беспорядков и нестабильности. Гнездом зерновых контрабандистов являлся Кипр. Он же представлял угрозу перевозкам хлеба между Александрией и Стамбулом;
– Кипр являлся помехой для беспрепятственной переброски турецких ресурсов с севера на юг; именно на юге, в Красном море торговым маршрутам османов угрожали португальцы, наращивающие свое присутствие в Ормузском проливе и Индийском океане;
– наконец, с Кипра можно было контролировать все маршруты паломников из Константинополя к святым места Мекки и Медины, защитником которых османы объявили себя в 1517 году.
К этому необходимо добавить, что местное греческое население, мягко говоря, недолюбливало своих итальянских хозяев и было в массе своей не против сменить их власть на турецкую. Поэтому ещё в 1563 г. рагузские дипломаты сообщили о планах султана Сулеймана захватить Кипр. На турецких верфях закипела работа по строительству новых кораблей для турецкого флота. И уже в конце 1564 г. в Европе открыто заговорили о возможном скором турецком нападении (вполне вероятно, что атаковавшие в 1565 г. Мальту турецкие силы первоначально собирались как раз для захвата Кипра). После кончины султана Сулеймана I, его сын Селим II выступил преемником завоевательной политики своих предков, готовый продолжить их дело. Правда первые три года правления ему было не до этого. Война в Венгрии, затем угроза со стороны Ирана, вынуждали его придерживаться относительно мирной политики на западном направлении. Но в конце 1560-х гг. всё изменилось. Восстание в Йемене было подавлено, и опасность иранского нападения исчезла. Зато у испанцев, главных противников турок в Средиземноморье, дела шли всё хуже и хуже. Сначала вспыхнуло восстание в Нидерландах, приковав внимание Филиппа II, а в 1568 г. мятеж вспыхнул уже в самой Испании, где при поддержке турок и алжирцев взбунтовались проживавшие в Гранаде мориски. Вся Испания была потрясена этой внутренней войной. В январе 1569 г. мятеж был темой всех разговоров при дворе, "самая громкая новость из полученных здесь в настоящее время… Всё королевство поднято по тревоге", сообщал на родину французский посол. Стоит ли удивляться, что в Стамбуле сочли момент более чем подходящим для осуществления своих экспансионистких планов на Средиземном море? В ноябре 1569 г. на совещании у султана во время охоты было принято решение о начале войны с Венецией. В январе 1570 года бейлербей Алжира Улудж Али атаковал город Тунис по суше и захватил его и прилегающие районы; тунисский правитель укрылся в Ла-Голетте под защитой испанцев. Тунис был объявлен турецким эялетом (провинцией). В конце марта 1570 г. султан Селим II официально направил в Венецию своего посланника Кубада Чавуша с ультиматутмом Светлейшей республике. От венецианцев требовалось уступить Османской империи остров Кипр, в противном случае Республике Святого Марка объявлялась война.
Приняв посла, дож Пиетро Лоредан отверг все предложения миром отдать туркам Кипр, заявив, что справедливость вручает меч в руки венецианских воинов для защиты своих прав и Господь поможет им отразить неправедное насилие со стороны султана. Этот ответ означал начало войны. В таком же духе был выдержан и официальный письменный ответ, который передали турецкому эмиссару.
Впрочем, турки и не ожидали иного ответа от Венеции, поэтому в марте, одновременно с Кубадом, из Стамбула к берегам Кипра отправилась флотилия галер под командованием Мурада Реиса. Спустя месяц, 26 апреля, вслед за отрядом Мурада, из Стамбула вышла эскадра под командованием Пиали-паши, а 16 мая 1570 года Лала Мустафа-паша вывел в море еще одну галерную эскадру, на кораблях которой находились основные сухопутные силы турок под командованием Муэдзинзаде Али-паши. 5 июня все три отряда соединились в один флот (общей численностью 256 кораблей и судов различного типа) у берегов Родоса.
Военные действия начались с атаки турецких войск на остров Тинос, расположенный в центре архипелага Киклады, к югу от острова Эвбея. Пиали-паша, возглавивший эту операцию, полагал захват острова лёгкой задачей. Но последующие события показали, что он ошибался. Венецианский губернатор Джироламо Парута принял адекватные контрмеры для организации обороны острова, заранее укрыв почти все население острова за стенами крепости.
На рассвете 5 мая 1570 года Пиали-паша, в полной уверенности, что все жители острова ещё крепко спят, высадил на побережье несколько тысяч своих солдат с целью захвата крепости. Однако турки были встречены дружным огнем из всех видов крепостной артиллерии. Ошеломленные таким отпором, турки отошли. Начался массированный артиллерийский обстрел стен города в надежде сделать в них пролом. Однако стены выдержали. Десять дней продолжалась осада Тиноса, десять дней турецкие отряды рыскали по острову, разрушая дома и церкви, уничтожая немногих жителей, не успевших укрыться за городскими стенами. Не имея возможности больше оставаться на острове, не нарушая намеченный график выдвижения к Кипру, Пиали-паша бесславно покинул Тинос. Таким образом, первое сражение в войне за Кипр турки проиграли. Но война ещё только начиналась.
1 июля 1570 г. турецкие войска высадились на южном побережье Кипра в районе Лимасола; венецианский флот, который должен был защищать остров и помешать высадке, не показывался. На самом острове тоже не было решительно ничего приготовлено для защиты; имелся лишь слабый гарнизон из 2 тысяч человек пехоты и 1 тысячи кавалеристов; гарнизон этот не мог, конечно, выступить в открытом поле, против неприятеля и отступил в укрепленные города Левкозию (совр. Никосия) и в Фамагусту (на восточном берегу). Не встречая серьёзного сопротивления турки направились на восток, захватив соляные шахты, расположенные к югу от Левкозии. Подозревая, что отсутствие активности венецианских войск является военной хитростью, и не желая попасть в ловушку, командующий турецкими войсками Лала Мустафа-паша двигался к Левкозии неспешно, после тщательной разведки местности. Четыре дня было потрачено на выгрузку войск и переход их к Левкозии. Но опасения турецкого командира были напрасны: венецианский наместник Николо Дандоло не покидал своего укрытия.
28 июля 1570 года Лала Мустафа-паша разместил штаб своих сил на холмах к юго-востоку от крепости. По его приказу для размещения артиллерии были построены редуты на холмах Санта Маргарита и Сан Джорджио. С этих позиций начался обстрел стен крепости. Одновременно в ночное время землекопы вели работы по отводу реки, питающей ров вокруг Левкозии.
Осаждавшие построили также две временные крепости для обеспечения большей эффективности своей артиллерии, под прикрытием которой им удалось занять полуосушенный ров. Для дальнейшего продвижения турки начали рыть траншеи к стенам города, но не в прямом направлении, а зигзагами, чтобы исключить потери от анфиладного огня защитников крепости. Продвинувшись на 150 метров, турки соорудили еще одну линию укрытий для артиллерийских орудий, из которых вели круглосуточный обстрел южных бастионов крепости. Однако стены пока выдерживали огонь осадных пушек, турки не добились никаких результатов, если не считать большого расхода боеприпасов.
Более эффективно выполняли свою работу турецкие аркебузиры. Под их прикрытием вели непрерывную работу сапёры и землекопы. Траншеи удалось довести до контрэскарпов. Для защиты от анфиладного огня сооружали земляные траверсы, высота которых почти равнялась высоте крепостных стен. В итоге осаждавшим удалось добраться до бастионов, и сапёры приступили к методичным работам по уменьшению угла наклона крепостных стен, вырезая из них куски каменной обшивки.
Защитники крепости принимали все возможные контрмеры, чтобы осложнить работу сапёров у основания бастионов. Сооружались деревянные помосты, выступающие за кромку стен бастионов, с круглыми бойницами в настиле, защищенные от огня противника деревянными же парапетами. Через отверстия вели огонь по работающим туркам. Однако эти сооружения не выдерживали артиллерийского огня противника и быстро приходили в негодность. Резко выросли при этом венецианские потери в живой силе.
Работы по подготовке приступа продолжались круглосуточно и, наконец, Лала Мустафа-паша решил провести первый штурм крепости. Это случилось 5 августа. Успеха турки добились лишь на бастионе Констанцо, где им удалось обратить в бегство защитников крепости. И только своевременное прибытие резервного отряда, сбросившего вниз прорвавшегося на бастион неприятеля, предотвратило катастрофу. Турки возобновили артиллерийский обстрел бастионов.
Попытки осаждённых совершать вылазки для срыва работы сапёров и землекопов не приводили к успеху и успешно отражались турками. Из-за чего, разочарованные и деморализованные защитники Левкозии вынуждены были отказаться от идеи совершения дальнейших вылазок и контратак, сконцентрировав свои усилия на возведении новых линий обороны внутри крепости в районе бастионов, захват которых готовили турки. У них оставалась надежда, что помощь придет вовремя. Поэтому все предложения турецкого командующего о почётной сдаче решительно отвергались.
К началу сентября в осаждённом городе начались болезни. Росло количество потерь от огня противника. Доля профессиональных военных среди защитников крепости постоянно снижалась. Их осталось всего несколько сотен, в то время как для защиты всех бастионов требовалось намного больше людей. Чтобы хоть как то поддержать силы солдат, отряды ополченцев из числа ремесленников города занимали их позиции на период ночного сна. Лала Мустафа прибег также к испытанному приему: надеясь на рост недовольства среди гражданского населения Левкозии он организовал обстрел жилых кварталов и церквей во время воскресных служб. Стрелы с листовками, призывающими к сдаче, осыпали город.
Приступ следовал за приступом. Подкрепление не подходило. Надежды на удержание города таяли с каждым днем. Но не всё было в порядке и у турок. Несмотря на неплохое по меркам того времени развитие осады, турецкому командующему всё труднее удавалось поддерживать непрерывное давление на противника. Венецианские кавалерийские отряды, находившиеся в Фамагусте, совершали регулярные рейды по тылам турецких войск, осаждавших Левкозию. Быстро сокращались запасы боеприпасов и продовольствия. Росло число потерь. Кроме того, приближалась зима, и если Левкозию не удастся взять, вся кипрская кампания окажется под угрозой провала.
В этой ситуации Лала Мустафа-паша решил пойти на рискованный шаг. Он обратился к командующим галерными эскадрами с запросом направить в помощь осаждавшим по 100 человек с каждой галеры флота. Турецкие флотоводцы ясно понимали, что, окажись поблизости флот христиан, все галеры турок будут беззащитны перед ним. Но угроза срыва всей кампании была налицо. 8 сентября 1570 года под Левкозию прибыло около 25 тысяч воинов с турецких галер. После чего Лала Мустафа оповестил, что первые взошедшие на стены города получат щедрое вознаграждение. Начался генеральный штурм Левкозии.
На рассвете 9 сентября турки начали приближаться к стенам. Главные их силы были сосредоточены у бастиона Подокаттаро, больше всего пострадавшего от артиллерии. По сигналу турки ворвались на стены бастиона. Началась ожесточенная рукопашная схватка, завершивщаяся захватом турками бастиона Подокаттаро, а затем, после отчаянного боя ими были захвачены бастионы Констанцо и Триполи.
Смерть, всеобщее смятение и отчаяние воцарились в городе. По улицам бегали женщины и дети, пытаясь найти убежище. Небольшие группы венецианских воинов здесь и там, пользуясь случайными укрытиями, старались сдержать поток турецких солдат.
На сторону турок перешли солаты-греки, которые открыли изнутри ворота Фамагуста, и турецкая кавалерия хлынула внутрь, безжалостно убивая всех на своем пути. Сражение в городе продолжалось ещё несколько часов, пока не были убиты или захвачены в плен все до последнего его защитники.
Наместник Николо Дандоло заперся с небольшим отрядом бойцов во дворце и вступил в переговоры о сдаче. Ему удалось добиться от турок устных гарантий, что он может сдаться на милость паши. Но не все турки знала об этой договорённости, и стоило наместнику выйти из дворца, как он был убит одним из турецких солдат. После чего венецианцы, оборонявшие дворец, вновь закрыли все ворота и продолжили сражение, обороняя каждую комнату во дворце. К исходу дня турки ворвались в здание через окна, уничтожив всех, кто там находился.
Турки захватили в Левкозии 160 пушек в хорошем состоянии, запасы пороха и боеприпасов, большое число других трофеев и пленных. Доля лично Лала Мустафы в добыче составила 50 тысяч дукатов. В нарушение данного им слова, турецкий командующий приказал продать в рабство даже тех, которые согласились сдаться добровольно. На следующий день захваченные пленники, в основном женщины и дети, были выставлены на продажу. Захваченные драгоценности погрузили на три судна для отправки в Стамбул.
Но падение Левкозии не означало еще падения Кипра. Борьба за остров продолжалась. Как только пала Левкозия, Лала Мустафа-паша направил послания во все другие венецианские крепости на Кипре с требованием сдаться на милость султана в обмен на сохранение жизни и свободы для воинов этих гарнизонов. 14 сентября без боя сдалась туркам Кирения, но Фамагуста оказалась не такой сговорчивой. Лала Мустафа направил в город предложение о сдаче. Предложение было, по тем временам, очень великодушное: сдавшимся сохранялась жизнь, свобода, собственность, а также предоставлялась возможность получить подданство султана. Лала Мустафа также писал, что бесполезно ждать помощи от Венеции: флот Пиали-паши надежно охраняет все подступы к острову. Однако защитники Фамагусты отказались, и Лала Мустафа начал осаду Фамагусты, надеясь, что она, как и осада Левкозии, продлится недолго.
Скажем несколько слов об укреплениях Фамагусты. Они были возведены еще в XII веке, но венецианцы, к которым город перешел в 1489 году, значительно переделали крепость. Исторически сложилось деление города на две половины: Латинские кварталы расположены на севере и западе, греческие православные – на юге и востоке. Имелись двое главных ворот – Сухопутные и Морские. Между ними проходила главная улица города.
Толщина стен в среднем была около 4 метров, на отдельных участках достигала 6 метров. В основном это были цельнокаменные стены, однако имелись участки и с земляным заполнением. Орудийные камеры нижнего яруса были расположены таким образом, что позволяли анфиладным огнем простреливать весь ров полностью.
Стены крепости были построены на скальном основании и под них затруднительно заложить мины путём подкопа. Командующий гарнизоном полагал, что Фамагуста сможет уверенно противостоять атакам турок. Единственный враг, с которым трудно справиться, это голод. Но в крепости было достаточно колодцев, так что дефицит воды ее защитникам не грозил. Наличные запасы солонины и зерна позволяли продержаться без их пополнения в течение одного года. Хуже было с запасами вина. Численность защитников города, включая ополчение и подкрепление прибывшее из Венеции, была доведена до 6 тысяч человек.
Всю зиму 1570-1571 гг. осада Фамагусты носила неорганизованный характер. Отмечались бессистемные обстрелы города, стычки небольших отрядов турок и защитников города. Однако с наступлением весны к крепости стали спешно подвозить все необходимое для правильной её осады. Эта работа особенно активизировалась с прибытием на остров турецкого флота. Груженые людьми и припасами суда сновали между материком и островом в нервной спешке, опасаясь появления кораблей христиан.
В середине апреля турки перебросили из Левкозии к Фамагусте ещё пятнадцать тяжелых орудий и начали планомерное рытье укрытий и траншей. Они основали и начали быстро возводить укрепленный форт к западу от крепости. К 25 апреля 1571 г. были возведены позиции для артиллерии и аркебузиров. Эти позиции постепенно передвигали все ближе к крепостным стенам. Работы велись по ночам отрядами строителей и сапёров, и чья работа завершилась 19 мая успешным выходом турок к контрэскарпам южной стены. К этому же дню турки завершили размещение на позициях осадной артиллерии. Начался обстрел города из 74 орудий, который был сосредоточен не на её укреплениях, а на самом городе, что вызвало там хаос и панику. Солдаты и местное ополчение перебрались жить на стены, где находиться было безопаснее, чем в самом городе.
Несмотря на интенсивный огонь турок, вызвавший в первый же день большие разрушения, защитники Фамагусты вели успешный контрбатарейный огонь. Ответный огонь венецианской артиллерии со стен Фамагусты был настолько эффективным, что среди осаждавшей город турецкой армии начались волнения, солдаты требовали прекращения обстрела и перехода к классической осаде крепости. Но, несмотря на недовольство армии, было принято решение продолжать обстрел ещё 3 дня, после чего принять решение о плане дальнейшей осады. Вечером 25 мая турки предложили защитникам города сдаться, но получив отказ, продолжили обстрел.
К 8 июня турецкие войска захватили все контрэскарпы крепости, после чего методично стали заполнять землей и камнями ров вокруг южной стены, на которую были нацелены основные усилия осаждавших. Саперы рыли тоннели для закладки мин под стены. Землекопов не могли остановить ни отчаянные попытки защитников крепости, бросавших на их головы раскаленные шары из горящей смолы, ни подведение контрмин, ни внезапные вылазки немногочисленных отрядов.
21 июня 1571 г. начался первый из семи генеральных штурмов Фамагусты. Турки подорвали мину под Арсенальной башней. Шесть или семь атак было предпринято в образовавшуюся брешь, каждый раз на приступ шли свежие силы, но прорваться в город турки так и не смогли. Атака продолжалась "пять часов непрерывно", много турок осталось на развалинах башни. Христиане потеряли убитыми и ранеными около ста человек.
Но не смотря на этот успех, обстановка с каждым днем становилась все сложнее. Закончилось продовольствие. Один из защитников крепости позже писал в своих мемуарах: "мы вынуждены были есть кошек, собак, лошадей, ослов, мышей и других "грязных" животных, чтобы отстоять Фамагусту, ожидая, что помощь придет с часу на час и наступит день освобождения, но он так и не наступил".
29 июня 1571 г. турки подорвали мину, заложенную под основание башни Равелин. Разрушения были огромны. Турки рванулись в образовавшийся пролом, начав второе генеральное наступление на крепость. Командовал штурмом на этот раз лично сам Лала Мустафа-паша.
На башне развернулся ожесточенный бой. Защитники в рукопашной схватке потеряли несколько капитанов и тридцать солдат. Было большое количество раненых. Чтобы растянуть силы защитников, турки одновременно предприняли штурм Арсенальной башни, однако понеся там большие потери вынуждены были отойти.
Штурм продолжался шесть часов подряд. Защитникам крепости помогали женщины осаждённого города, они подносили боеприпасы, воду, эвакуировали раненых. И на этот раз крепость удалось отстоять.
Неудача двух штурмов 21 и 29 июня заставила турок изменить стратегию осады. Артиллерийский огонь был теперь сосредоточен исключительно на южных стенах крепости. Были возведены семь новых артиллерийских позиций в непосредственной близости от стен, на которых разместили восемьдесят орудий. Обстрел продолжался день и ночь. Башня Равелин была настолько разрушена, что оборонять её не осталось никакой возможности. Было решено её заминировать, на случай, если противник попытается в этом месте прорваться в город. Для мины были использованы запасы пороха, оставшиеся в подвалах башни.
9 июля, после непрерывной артподготовки в течение целых суток, турки предприняли третий штурм. Атака продолжалась шесть часов и была отражена на всех направлениях. Однако туркам ценой больших потерь удалось все-таки подняться на обломки башни Равелин. Из-за отсутствия ровных площадок защитники не могли использовать самое эффективное свое оружие – пики. Был дан приказ отступить. Однако турки уже прорвали ряды защитников, смешались с ними, завязался ближний рукопашный бой. Буквально на плечах защитников крепости турки продвигались вперёд. И здесь произошел один из самых драматичных эпизодов всей обороны Фамагусты. Была дана команда взорвать заложенную под Равелин мину. Мощный взрыв уничтожил до тысячи атакующих турецких воинов, но вместе с ними погибли и более сотни защитников крепости.
Башня Равелин превратилась в непроходимую груду обломков. Тогда турки перенесли направление своего главного удара на Сухопутные ворота Фамагусты. Именно в этом месте 14 июля начался четвертый штурм крепости. Но контратака венецианцев выбила турок за пределы крепостных стен, нанеся им большие потери.
На следующий день турки взорвали новую мину, однако образовавшийся пролом оказался слишком мал для организации через него успешной атаки. Турки вновь начали вести работы по организации удобных подступов к южной стене Фамагусты, устраивая траверзы, которые препятствовали бы анфиладному огню защитников вдоль рва у стен крепости. На обломках Равелина турки разместили позиции своей малой артиллерии, нацеленной на Сухопутные ворота. Продолжалась закладка новых мин.
Положение внутри крепости было близко к катастрофическому. Закончились запасы вина, не осталось мяса, сыра. Оставались небольшие запасы хлеба, муку для которого мололи на пороховых мельницах, и бобов.
Силы защитников крепости сократились до пятисот человек. Иссякли запасы угля и селитры, из которых мололи порох. Из всех видов оружия остались лишь пики и мечи.
20 июля старейшины городского населения обратились с петицией к командующему обороной. От имени жителей Фамагусты старейшины просили сдать город на почётных условиях, сохранив жизнь женщинам и детям, так как никаких сил для его обороны уже не осталось, а помощи ждать неоткуда.
23 июля турки вновь предложили венецианцам сдать крепость. И после совещания военного командования со старейшинами города было принято решение о капитуляции. Однако в связи с задержкой переговоров турки возобновили штурм. 29 июля они подвели и взорвали мину под южной стеной Фамагусты. После этого были предприняты пятый (29 июля), шестой (30 июля) и седьмой (31 июля) штурмы города. 1 августа было провозглашено прекращение огня с обеих сторон. Над крепостью Фамагусты был поднят белый флаг, знаменую, что всеь Кипр теперь в руках турок.
Но не смотря на одержанный успех, настроения в Стамбуле были не самые радужные. Положение на северных окраинах, как и предполагали во дворце Топкапы (резиденция султана), после избрания сына русского царя польским королём и литовским великим князем стремительно ухудшалось. Ещё в 1567 г., сразу же после начала переговоров в Москве, русская сторона реанимировала свой старый проект антитатарского союза, который был бы, по мнению царя и его окружения, естественным продолжением династической унии между Россией и Литвой. Эта идея пользовалась неизменной популярностью среди южнолитовского панства и шляхетства, чему способствовало усиление татарских набегов во второй половине 1560-х гг. В 1567 г. согласно русскому проекту, оба государя, царь и король, должны обратились к султану, предлагая, "чтоб цесарь турской, прежнее приятство подтвердив, хану крымскому приказал в соседстве спокойно пребывати". Одновременно с этим предполагалось обращение и к крымскому хану с предложением, "чтоб для соседства… был с нашим великим государем в общей дружбе и в любительных посылках, а от войны достаточно перестал". При благоприятной реакции со стороны хана предусматривалась возможность трёхстороннего мирного соглашения между Россией, Литвой и Крымом. Если хан не согласится заключить мир, а султан будет его поддерживать, на этот случай должно быть заключено соглашение о готовности "общими силами и войски отпор басурманам во всей потребе, с обеих сторон свои силы соединяючи, обои великие государи наши давать будут".
Возможность войны таким образом не исключалась, но русские представители убеждали литвинов, что до этого не дойдёт. По мнению Москвы, само заключение русско-литовского союза будет достаточно, чтобы положить конец вмешательству Крыма и Османской империи в дела своих северных соседей. Если будет заключён такой союз, писал королю Иван IV, то "военные погрозы от турка минутца и будет в соседстве склонен и войну свою отложит", тем более, если удастся добиться присоединению к этому союзу "цесаря", который "и иных государей подвигнет" сделать то же. И крымский хан, когда "услышит… союз меж теми обоими государствы, отставит свои великие запросы, а рад будет без шкоды дружбу держать и отдален будет великим страхом от тех обоих государств для их союзу". Но всё упёрлось в нежелание Сигизмунда II Августа идти на конфликт с султаном. На предложение русского царя он ответил цветистым и многословным, но содержащим отрицательный ответ письмом.

[_Алекс_]

А зачем нужен старый проект антитатарского союза? Польша и Литва в следствие своей организации не могли эффективно противостоять татарам. Помощь от них была бы небольшой. Возможно, антитатарский союз должен был быть гарантией, что Литва не ударит в спину Руси. Но при складывающихся отношениях подобные гарантии уже не нужны.

Изменено 30 Apr 2015 пользователем _Алекс_

[Леший]

А зачем нужен старый проект антитатарского союза? Польша и Литва в следствие своей организации не могли эффективно противостоять татарам. Помощь от них была бы небольшой. Возможно, антитатарский союз должен был быть гарантией, что Литва не ударит в спину Руси. Но при складывающихся отношениях подобные гарантии уже не нужны.

 

?Первое. Силы сторон. Численность крымских татар на этот период времени, по современным оценкам, около 250 тыс. человек. Что дает 50 тыс. бойцов при всеобщей мобилизации. Добавим к этому 5-6 тыс. бойцов Едисанской и Буджакской орд. На первый взгляд это немного, но "лишняя соломинка ломает хребет верблюду". Далее, есть союзный Крымскому ханству "Казыев улус" (Малая Ногайская орда). Согласно русским источникам конца XVI - начала XVII веков, "казыевцы" могли выставить 40-50 тыс. воинов. Скорее всего это преувеличение, но даже если мы "урежем осетра" вдвое, то все равно получаем 20-25 тыс. всадников. Итого, мы получаем 75-80 тыс. бойцов. И это без учета турецких подкреплений.

Численность русской армии второй половины XVI века современные историки оценивают в 60 тыс. бойцов, "размазанных" по всему периметру границ. Из них, для осуществление наиболее важных операций, командование было способно единовременно привлечь чуть больше 30 тысяч (см. Полоцкий поход). Допустим, за счет мира с Литвой увеличим эту цифру до 40 тыс. бойцов. Но все равно, это почти в два раза меньше, чем у крымцев и их союзников. Таким образом военный союз с Литвой (армия в 20-30 тыс. бойцов), отнюдь не лишний.

 

Второе. География. Низовья Днепра, откуда лучше всего наносить удары по Крыму, это в то время владение Великого княжества Литовского, которому не понравится, если какая-либо другая держава начнет сосредотачивать там войска, строить крепости и вообще, вести себя как в своем доме.

Изменено 30 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

К какому сроку планируется захват Крыма?

[Леший]

К какому сроку планируется захват Крыма?

?До него еще далеко. Или конец XVI (скорее всего), или начало XVII вв. Там будет видно.

Изменено 30 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

Я читал, что в начале XVII века были зело благоприятные условия для удара по крымцам.

[Гость№56]

Силы сторон.

Таймлайн очень понравился, поэтому появился вопрос: насколько я понимаю, чтобы получить эти 25-30 тыс. человек не так просто. Ведь, если юг страны против сотрудничества не будет против , то не факт, что "центральные" и "северные" магнаты согласятся отправлять войска или давать денег на операции против Крыма. Всё-таки излишне вольнолюбивая польская шляхта не может не оказывать на литовцев влияние. Получается, чтобы получить войска, надо Ивану Грозному или лучше его сыну, провести нужные реформы и заручиться поддержкой городов и жителей. И только после этого он сможет призвать нужное количество бойцов. А дело, это скорее всего, не быстрое.

Кстати, интересно, как будут выглядеть попытки Польши помешать наведению порядка в Литве. Ведь очень многие могут увидеть в этом угрозу своему положению.

И, что насчёт "Посполитого рушения" (надеюсь правильно написал)? Или это возможно исключительно после долгой и тяжёлой "чистки"?

И, после прочтения таймлайна, у меня сложилось впечатление, что Южное направление, у Объединённого гос-ва, будет преобладать над всеми остальными, т.е., даже отношения с Европой будут лишь дополнением к Крыму и Оттоманской порты.

Написано сумбурно, но, надеюсь, понятно.

[Леший]

Силы сторон.

Таймлайн очень понравился, поэтому появился вопрос: насколько я понимаю, чтобы получить эти 25-30 тыс. человек не так просто. Ведь, если юг страны против сотрудничества не будет против , то не факт, что "центральные" и "северные" магнаты согласятся отправлять войска или давать денег на операции против Крыма. Всё-таки излишне вольнолюбивая польская шляхта не может не оказывать на литовцев влияние. Получается, чтобы получить войска, надо Ивану Грозному или лучше его сыну, провести нужные реформы и заручиться поддержкой городов и жителей. И только после этого он сможет призвать нужное количество бойцов. А дело, это скорее всего, не быстрое

Кстати, интересно, как будут выглядеть попытки Польши помешать наведению порядка в Литве. Ведь очень многие могут увидеть в этом угрозу своему положению.

И, что насчёт "Посполитого рушения" (надеюсь правильно написал)? Или это возможно исключительно после долгой и тяжёлой "чистки"?

И, после прочтения таймлайна, у меня сложилось впечатление, что Южное направление, у Объединённого гос-ва, будет преобладать над всеми остальными, т.е., даже отношения с Европой будут лишь дополнением к Крыму и Оттоманской порты.

Написано сумбурно, но, надеюсь, понятно.

?1. Разумеется, собрать оные 25-30 тыс. непросто. Надеюсь прописать в таймлане процесс достаточно реалистично (благо есть кое-какая литература по внутренней политике в Литве во время ЛВ).

2. Польша оказывает влияние, но тут надо учитывать, что в Литве местная шляхта полностью "под каблуком" у магнатов и искала выход из этого положения либо в развитии "шляхетских вольностей", либо сильной монархической власти, которая способна защитить их от произвола можновладцев.

3. Если поляки почувствуют, что обманулись в своих ожиданиях, то могут начаться рокоши. Но там не все безнадежно. Пусть не так сильно, как в Литве, но в Польше тоже засилье магнатов с которыми шляхта "на ножах". Есть конфликт между мещанами и шляхетством. Если на этом сыграть, то может и выйдет "каменный цветок".

4. Если поляки почувствуют угрозу своему государству (например, нападение турок), то рушение соберут (надо сказать, что в то время государственнические инстинкты у них еще не атрофировались окончательно). Но по большому счету, без чистки и реформ не обойтись.

5. На данном этапе, да, южное направление приоритетно.

Изменено 1 May 2015 пользователем Леший

[Читатель]

Мне не нравится такой гладкий и беспроблемный переход власти. 

Где ужасы польского бескрулевья?

По идее претендент Дмитрий должен явиться в Литву со своим войском (не московским, а именно своим личным), лучше всего сначала в Киев и на Волынь. Набрать тут сторонников и явиться всей ордой в Вильно на коронацию. 

А тем временем точно такое же вторжение в Польшу осуществит король Янош Запольяи из Венгрии. 

И явочным порядком состоится польско-литовский развод - великий князь Дмитрий в Вильно, король Янош в Кракове. 

[Леший]

Мне не нравится такой гладкий и беспроблемный переход власти. 

Где ужасы польского бескрулевья?

По идее претендент Дмитрий должен явиться в Литву со своим войском (не московским, а именно своим личным), лучше всего сначала в Киев и на Волынь. Набрать тут сторонников и явиться всей ордой в Вильно на коронацию. 

А тем временем точно такое же вторжение в Польшу осуществит король Янош Запольяи из Венгрии. 

И явочным порядком состоится польско-литовский развод - великий князь Дмитрий в Вильно, король Янош в Кракове. 

?А смысл являться в Польшу со своим войском? Поляки очень не хотят разрывать унию с Литвой (пусть даже личную) и становление Дмитрия Великим князем Литовским автоматически делает его польским королем. Янош Жигмонд действительно имел в Польше немало сторонников, но ляхам он был нужен был в РИ именно как наследник Сигизмунда II. Без Литвы Янош "принесет" с собой разве что только проблемную Трансильванию (из-за которой еще надо будет конфликтовать с турками и цесарцами). По хорошему, описанный вами "развод" Польши и Литвы был бы для Русского государства желателен (я о нем думал), но на разрыв унии с Литвой поляки все же не пойдут.

[Леший]

Ну, что ж; продолжим, помолясь (с)

 

Впрочем, отказ короля не смутил Ивана IV, изначально не ожидавшего от того согласия на свой проект. Во многом используя опыт начала 50-х гг., это предложение делалось не столько для Сигизмунда II Августа, сколько для провоцирования на активные действия тех элементов в Польско-Литовском государстве, которые ратовали за более энергичную политику на южных рубежах, и среди которых были люди готовые выступить против татар по собственной инициативе. Прежде всего, свои надежды Москва связывала с "рутенами" (русское населения Великого княжества Литовского и Польского королевства), которые вели с татарами свою личную войну, мало оглядываясь на позицию центрального правительства. Помимо магнатских отрядов, на Киевщине и Брацлавщине сложилась целая категория людей, которая сделала войну с татарами своей второй (а для многих она стала и основной) профессией. Как их описывал польский хронист Мартин Бельский: "Эти посполитые люди обыкновенно занимаются на низу Днепра ловлею рыбы, которую там же, без соли, сушат на солнце и тем питаются в течение лета, а на зиму расходятся в ближайшие города, как-то: Киев, Черкасы и другие, спрятавши предварительно на каком-нибудь днепровском острове, в укромном месте, свои лодки и оставивши там несколько человек на курене или, как они говорят, на стрельбе. Они имеют и свои пушки; они причиняют большую беду татарам и туркам и уже несколько раз разрушали Очаков, Тягинку, Белгород и другие замки, а в полях немало брали добычи; так что турки и татары опасаются далеко выгонять овец и рогатый скот на пастбище, как они прежде пасли, также не пасут они скота нигде, и по той (левой) стороне Днепра на расстоянии десяти миль от берега".

Избрание Дмитрия в 1570 г. наследником Сигизмунда II Августа привело к существенным переменам в системе международных отношений. Когда сын Ивана IV взошёл на литовский, а затем и польские троны, а возможность объединения России, Литвы и Польши в один политический организм стала представляться реальной не только русскому правительству, но и ряду польско-литовских политиков, возникла основа для совместной борьбы всех трёх государств против грабительских набегов крымских татар и Турции. В Москве также стремились к более активным контактам с австрийскими Габсбургами, что могло создать благоприятные условия для формирования в Центральной и Восточной Европе широкой антитурецкой коалиции. Русская дипломатия не только учитывала эти возможности, но и активно способствовала воплощению их в жизнь, настойчиво предлагая и польско-литовским сословиям и Габсбургам заключение союза против "басурманских государств".

Опираясь на поддержку южнолитовских (Острожских, Вишневецких, Збаражских, Сангушко, Ружинские и пр.) и тех польских магнатов (Мелецкие, Синявские, Язловецкие), которые поддерживали идею русски-литовско-польского антитатарского союза, русское правительство в конце 1560-х гг. активизировало свою деятельность в низовьях Днепра.

Так, уже весной 1570 г. выехавшие с Днепра татарские лазутчики, сообщая о готовящемся походе запорожцев на Ислам-Кермен, добавляли: "А московских казаков будет с ними Днепром четыре тысячи". Тогда же в Бахчисарае узнали, что Иван IV "грамоты днепръским казаком писал не по одножды, ходите-ден-вы на улусы на крымские".

В феврале-марте 1570 г. был предпринят крупный набег казаков, собранных польным коронным гетманом и подольским воеводой Ежи Язловецким. Казаки нанесли большие потери гарнизону Аккермана, а затем пошли на татарские улусы в районе Очакова. Попытка перекопского наместника отбить казаков кончилась для него полным фиаско. Его отряд был разгромлен, а сам наместник "утек в Ислам-Кирмень". В последующие месяцы набеги казаков продолжались. В апреле они снова "у Белгорода (Аккермана. – Авт.) посады пожгли", а в мае приходили к Очакову, "город взяли и людей побили".

В мае 1570 г. Девлет-Гирей, получив приказ из Стамбула и собрав войска, двинулся на север. Но его постигла неудача. В Литве ожидали набега, и тщательно отслеживали перемещение крымцев. Вскоре получены были вести, что татары переправляются через Днепр немного ниже Киева. Главное крымское войско раскинулось кочевьем по степи, а примерно 7 тысяч всадников пустились загонами на грабёж, и дошли до Константинова, города князя Острожского. Но против них вышел 4-тысячный отряд под предводительством киевского и волынского воевод Константина Константиновича Острожского и Александра Фёдоровича Чарторыйского. Подоспел и великий гетман литовский Григорий Александрович Ходкевич. Татары бежали в рассыпную и очистили правую сторону Днепра.

  В ответ, в июне последовал казачий набег на Ислам-Кермен. Попытка крымцев отбить казаков от города и на этот раз закончилась неудачно. Напав на них на переправе через Днепр, казаки "триста человек убили, а четыреста человек живых взяли в плен".

Не прошло и месяца, как Крым атаковали донские казаки, которые 6 июля на 34 стругах вошли в Керченский пролив "и на крымских селах имали языков, крымских мужиков". Поход имел целью задержать основные силы татар от выступления против России, Литвы или Польши, и эту задачу казаки выполнили успешно. Впрочем, заслуга в этом была не только казаков: сказывались дипломатические акции России и Литвы, боязнь вторжения ногайцев (которых русское правительство подзуживало на поход в Крым), наконец, неудача весеннего набега и отсутствие военной поддержки со стороны Османской империи.

Десять дней казаки блокировали Керченский пролив, наводя страх на Керчь и Тамань, разоряя близлежащие деревни. 15 июля взяли Тамань. Обосновавшись на Таманском полуострове, казаки разоряли азовское и черноморское побережье Крыма. 22 июля подверглась нападению Керчь. Овладеть этим городом было труднее – в состав его гарнизона входили отряды турецких воинов, на выручку осаждённого города хан направил поддержку. В упорном бою город отбил нападение, но "на приступах казаки многих побили и переранили". В начале августа казаки захватили и разграбили город Судак с его крепостью, построенной ещё генуэзцами. Все летние месяцы казаки были полными хозяевами крымского побережья. Из Стамбула против казаков было послано несколько галер, но в абордажном бою они были захвачены.

Только 14 сентября, когда на море "учинилися быть погоды большие осенние и частые ветры, и ходити нам больше того и выстоять на море было немочно, и с моря государь, пошли мы, холопи твои ис под Крыму на Дон… все дал бог поздорову".

Не смотря на довольно ограниченные масштабы этого нападения казаков, свою задачу этот поход выполнил. Ещё в его начале, схваченные "языки" показали, что "одноконечно де крымской царь и царевичи на подъеме, а подъем де им будет июля ж в 16 день со всею крымской ратью". Приготовления к походу среди татар были настолько широкими, из этого настолько не делали секрета, что даже в Молдавии знали о предстоящем в середине июля походе татар. Но угроза восточному побережью ханства заставила Девлет-Гирея несколько пересмотреть свои планы. Только 30 августа он с главными силами покинул столицу – приближалось время осенних штормов на Чёрном море, когда казацкие струги вынуждены были возвращаться на Дон. Значительная часть сил оставалась в Крыму с калгой Мехмед-Гиреем вплоть до 8 сентября для защиты полуострова от казаков.

Вопреки обыкновению татары действовали весьма нерешительно. Основные их силы стояли две недели под Перекопом, либо поблизости к нему, пока казаки не вернулись на Дон из похода. 7 сентября в Бахчисарай прибыло повеление хана выступить калге Мехмед-Гирею к Перекопу. Населению приказывали жить "с великим бережением", прятать пожитки. Повеление это было вызвано слухом среди татар о якобы начавшемся новом походе на Крым, на этот раз ратных людей из южнорусских городов и ногайцев (позднее не подтвердившимся). Мехмед-Гирей должен был стоять в районе Перекопа, но за его укреплениями и оберегать татарские кочевья. Сам Девлет-Гирей со своим вторым сыном Адиль-Гиреем уходили в степь поближе к литовским рубежам, взяв с собой 20 тысяч человек.

Сперва мелкие татарские отряды тревожили своими нападениями порубежные русские и литовские земли. Но в середине сентября хан у Кодацкого порога на Казыевом перевозе переправился через Днепр. 1 октября передовые отряды татар были замечены на реке Ингул, под Каменкой. На Ингуле начинался один из важнейших торговых шляхов – Соломенный, который шёл прямо на Киев. Таким образом, дождавшись ухода казаков с моря, удостоверившись в том, что нападения в этом году больше не последует, татары пошли в новый набег.

Первоначально отряды татар действовали лишь в междуречье Днепра и Буга. Встревоженные киевские власти немедленно отписали в Вильно и Краков, а сами начали собирать население из прилежащих сёл в город и готовиться к обороне. Но хан не спешил распылять свои силы на привычные "загоны". Отправив часть войска под командой Адиль-Гирея к Каменец-Подольскому, он отвёл свои основные силы от Кодацкого порога и Казыева перевоза в район Аккермана, где планировал объединиться с буджакскими и едисанскими татарами.

Тем временем передовые отряды Адиль-Гирея устремились к Каменцу-Подольскому, всё сжигая и грабя на своём пути. Высланный каменецким комендантом польский отряд был разгромлен и часть его попала в плен. В конце октября под Збаражем Адиль-Гирей объединился с основными силами татар под командой самого хана.

[Леший]

Первые сведения о приближающихся татарах получили в польском лагере под Львовом от молдавского господаря Богдана IV Лэпушняну 24 октября. В этот же день командующий польскими силами польный гетман Ежи Язловецкий держал в руках грамоту, сообщавшую о том, что татары стоят уже под Чолганским Камнем. Известия эти подтвердили 27 октября разведчики. 31 октября, собрав чуть более 8 тысяч человке, Язловецкий отошёл от Львова к Глинянам, где узнал, что хан со своим войском, насчитывавшим около 15 тысяч человек, стоит под Збаражем. 4 ноября польское войско выступило против татар в направлении на Белый Камень, предполагая здесь перехватить неприятеля. Двигаться нужно было как можно быстрее, поэтому весь обоз Язловецкий отправил с отдельным отрядом. Но татарские разведчики заметили, что обоз отправлен отдельно от войска и поспешили этим воспользоваться. Под Заложицами обоз был окружён.

Когда узнали об окружении обоза, тотчас же Язловецкий собрал совещание, на котором решали, что делать: наступать ли на татар медленно, "оборонной рукой" (т. е. в ограждении боевых возов, вагенбургом) или нанести стремительный удар. Выбрали последнее, и уже на другой день, 5 ноября, польские отряды стояли в Заложицах. Здесь пришлось отабориться: необходимо было провести разведку, а также собрать отставшие отряды. Только через три дня польские хоругви двинулись дальше.

Чтобы перехватить войска хана и не дать ему отойти на юг, нужно было следовать на Тарнополь (совр. Тернополь) и Збараж. Узнав о том, что из Заложиц Язловецкий повернул к Тарнополю, хан сразу же собрал совет с беями и мурзами, на котором решали, что делать: ждать ли Язловецкого под Збаражем или идти на встречу. Решили выступить навстречу. Хан был уверен в победе и опасался упустить Язловецкого, а потому рассеял свои отряды по различным направлениям.

Тем временем, после того как разведка Язловецкого установила, что орда намерена двигаться в направлении Тарнополя, 8 ноября польский табор двинулся из Заложиц на юг, в направлении на Озёрную. Точас же орда атаковала правый фланг. Атака захлебнулась, но татарам удалось убить двух "знатных людей", и несколько шляхтичей попало в плен.

Общее направление было на Тарнополь, куда как узнал Язловецкий от разведки, стремился Девлет-Гирей. Движение затрудняли многочисленные реки и речки, разлившиеся в осеннее время. Особо сложной оказалась переправа у местечка Озёрная, к которому польское войско подошло 9 ноября. Как обычно, переправлялись в два этапа: одни переправляются, другие охраняют. Желая воспользоваться тем, что переправа фактически разорвала польские силы на две части, рассеянные ранее по разным направлениям татарские отряды устремились к Озёрной. Первыми подошли ногайские мурзы. Хан приказал ударить со всех сторон, "дабы разорвать… обоз около переправы", но успеха не имели. Другие татарские отряды подошли лишь к вечеру 9 ноября и в этот день не участвовали в сражении.

Польское войско попало в очень трудное положение. Выход мог быть только один – завершить переправу, сомкнуть возы и продолжать бой в более выгодных условиях. Под непрестанными ударами татар поляки 10 ноября завершили переправу, соединив обе части своего войска. На другой день, 11 ноября, вновь возобновились атаки, впрочем, довольно вялые. В польских хоругвях не оказалось ни одного убитого, раненых было 90 человек. Увидев, что табор крепко обороняется, хан приказал отступить на 10 верст, а на другой день, 12 ноября, татары ещё раз пытались разведать боем крепость польских хоругвий. На этот раз было достаточно было несколько артиллерийских выстрелов, чтобы заставить крымцев отойти на почтительное расстояние и начать переговоры с гетманом о мире и размене пленными. После чего хан ушёл в Молдавию, а затем в Буджак. Таким образом, поход на Польско-Литовское государство закончился неудачно для Девлет-Гирея и в политическом, и в военном отношении. Как сообщал русский посол, татары возвратились "о один конь, у немногих промеж дву лошадь простая", "а потому лошадьми добре опали, что пришло к осени и к студи", "а полону и никакие здобычи татаровя с собой не везут ничего".

Зимой 1570-1571 гг. царь прислал своё посольство "к голове (т. е. казачьему гетману. – Авт.) ко князю Михаилу к Вишневецкому да и к казакам ко всем к днепръским", обещая прислать на помощь запорожцам своих "казаков", а также "селитру… и запас всякий", "чтоб-де вам приходити однолично на весну на крымские места и к Козлеву". К началу весны обещанное жалование и "запасы" были доставлены из Путивля. "Казакам всем по три рубли денег на человека, а иным по четыре рубли добрым казакам да по зипуну" и, что самое главное, "по три четверти запасу на человека да селитру… и всякую нужю". Этим помощь не ограничивалась: царский посланник обещал, что помимо запасов, к Вишневецкому прибудет "государевых казаков шесть тысяч". В конце апреля в Крым действительно пришли сообщения о появлении на Днепре больших отрядов "московских" (т. е. служилых северских) и донских казаков.  В результате в 1571 г. нападения казаков на крымские улусы возобновились с новой силой. Об их размахе свидетельствовала просьба коменданта Ислам-Кермена к хану срочно прислать ему подкрепления, так как "за Перекопью-де никово людей не осталось, все-де за Перекоп збежали от казаков". Казаки вновь приходили на Аккерман, Очаков, и "воевали" татарские улусы в самом Крыму. Буджакская орда понесла от этих набегов такой ущерб, что, когда хан снова предложил идти в поход на Литву, буджакские татары не смогли к нему присоединиться.

Однако и попытки Крыма проявить активность закончились весной 1571 г. безрезультатно. Когда хан собрал орду перед выступлением в поход на Овечьих водах, то выявилась её большая "бесконность" (что было в немалой мере результатом холодной зимы и казацких набегов). С другой стороны, наступление казаков приняло столь широкие размеры, что стало вызывать самые серьёзные опасения татарской знати. "Мы-деи, - говорили мурзы Девлет-Гирею, пойдем на войну, а от казаков-де Крыма нашего не будет". 27 мая орда пошла с Овечьих вод обратно за Перекоп.

Опасения татарских мурз оказались не напрасными. Как раз в то время, когда орда вышла на Овечьи воды, начался большой поход казаков на Ислам-Кермен, который закончился взятием и разрушением этой турецкой крепости. Не желая уступить город казакам, хан направил против запорожцев свои войска, но, как он был вынужден признать в своей грамоте Сигизмунду II Августу, они не смогли добиться успеха и отступили, бросив развалины города на произвол судьбы. В итоге хану оставалось лишь жаловаться в Стамбул, что "казаки Миндер-город пуст доспели и Белъгород и Очаков… взяли город мой Ислам-Кирмень".

Но казаки не ограничились одним разрушением Ислам-Кермена. В апреле 1571 г. в устье Миуса сосредоточилась казачья флотилия, состоявшая из 40 запорожских чаек и 25 донских стругов, которая вышла в Азовское море, где в устье Миуса погромила турецких "торговых людей", захватили два корабля с товарами и далее пошли в Чёрное море. При этом движении в Керченском проливе, между Керчью и Таманью, они столкнулись с турецкой флотилией из 10 галер. Увидев на двух кораблях, как писал свидетель событий, "донских казаков с 500 человек", "пошли на казаков скорым делом, а стрелять не велели, чтобы корабли не потопить и для того, чтобы казаков поймать живыми". Когда галеры приблизились, казаки неожиданно ударили по ним "изо всего наряду" – пушек и ружей. Сражение закончилось совершенным разгромом турецкой эскадры, а именно "взяли 4 катарги, а ратных людей на иных побили, и на 6 катаргах многих ратных людей перестреляли, а иных побили, а остальные отошли прочь".

Внезапный успех вскружил казакам голову. Оказавшись в Чёрном море, донцы и запорожцы вместо крымского побережья направились к Анатолии. Во второй половине мая казачья флотилия оказалась в районе Трабзона, где ранним утром 20-го числа казаки высадились на берег. Давно не видевший под своими стенами вражеского войска, город мирно спал, совершенно не опасаясь нападения и будучи не готов к нему. Казаки, взобравшись на стены при помощи лестниц и войдя в город, запалили его с четырёх концов. Но тут их подвела жажда наживы. Вместо того чтобы сразу устремиться в сторону бывшего императорского дворца, который турки превратили в крепость, они бросились грабить дома горожан, дав возможность прийти в себя немногочисленному гарнизону и собраться городскому ополчению. Четыре дня продолжались уличные бои, пока казаки не овладели всем городом, за исключением крепости, куда отступили остатки гарнизона и часть горожан. В течение ещё суток казаки стояли под стенами крепости, опустошая окрестности, пока не убедившись в невозможности взять её, утром 25 мая погрузились на свои суда и отправились обратно.

[Леший]

Таким образом, казачьи набеги на Крым и даже Анатолийское побережье выявили уязвимость этих турецких владений. И подобное положение дел не могло радовать власти Османской империи. Северные берега Чёрного моря были покрыты богатыми турецкими и татарскими поселениями. В Аккермане был, по словам польского хрониста, "большой порт, из которого до самого Кипра пшеницу с Подолии возили". Сам Стамбул чрезвычайно зависел от подвоза продовольствия и иных грузов с Чёрного моря. Итальянский путешественник Пьетро далла Балле в 1618 г. отмечал, что "это море снабжает его (город. – Авт.) зерном, хлебом, маслом, кожами, всем лесом, который необходим им (туркам. – Авт.) для отопления, для постройки их домов, их судов, и тысячей других подобных продуктов". В 1634 г. Эмидио Дортелли д'Асколи, возглавлявший в 1624—1634 гг. доминиканскую миссию в Кафе, перечисляя предметы черноморского ввоза в Стамбул, упоминал пшеницу из придунайской Румелии, масло из Тамани, рыбу из Азова, Керчи и Кафы, икру из Темрюка и Азова, соль и кожи из Крыма, рабов из Крыма и с кавказского побережья.

Главными предметами вывоза из Кафы были рабы, рыба, икра, соль, пшеница, ячмень, просо, масло и вино; кроме того, вывозилось много шерсти, шкур ягнят, бараньих кож, говяжьего мяса, сала, нефти, меда, воска и др. Соляные озера у Керчи и Гезлёва снабжали Стамбул и всё черноморское побережье поваренной солью. Азов вывозил главным образом рыбу, икру, кожи и рабов. Ведущие потоки черноморских товаров направлялись в сторону Стамбула, но часть их следовала затем в турецкие провинции и за границу: рыба — в Венецию, икра — на острова Архипелага, кожи — в Италию, Фландрию, Англию и Францию и т. д.

Русский посол Емельян Украинцев писал в 1699 г., что в Стамбул "многий хлеб и масло коровье, и хороменный лес, и дрова привозят с Черного моря из-под дунайских городов — из Браилова и Измаила, из Галации и из Килии, из Белогородчины (района Аккермана. — Авт.) и из Очакова, и из Крыму — из Балаклавы и из Кафы, и из анатолийских городов, а масло коровье из Кубанской орды". По сообщению другого посла в Турции, Петра Толстого, в столицу с Черного моря завозили пшеницу, ячмень, овес, коровье масло, сало, коноплю, мед, сыр, соленое мясо, кожу, воск и шерсть.

Стамбульский морской арсенал Касымпаша снабжался лесом из Причерноморья, железом из придунайских районов, медью из Анатолии, пенькой из Синопа и Трабзона, салом из Кафы и Варны. Турецкий автор XVII века Хусейн Хезарфен замечал, что в стране "добывают с черноморских гор такое большое количество леса для строительства домов и кораблей, что турки могут легче любого другого народа в очень короткое время снарядить могучий флот". Важное для стамбульского кораблестроения и турецкого флота судовое снаряжение и парусное пеньковое полотно поступали из Самсуна, славившегося местной коноплёй. Знаменитый мелкий белый песок для корабельных и прочих часов добывался у Азова.

Многие современники полагали, что подвоз продовольствия с Чёрного моря был для Стамбула важнее средиземноморского привоза. Кшиштоф Збараский, ездивший послом в Турцию, в отчете сейму 1624 г. сообщал: "Из-за опустошения (разорения страны от безвластия, разбоев солдат и т. п. — Авт.)… земля почти не обрабатывается, мало сеют в окрестностях Константинополя. Все продовольствие для него доставляется по Черному морю и совсем немного (только рис и овощи из Египта) по Белому, но на всех этого не хватает".

Емельян Украинцев писал царю, что если "запереть" Черное море, то "в Царьграде будет голод", ибо "с Белого моря только приходит пшено сарацинское (рис. — Авт.), сахар, кофе, бобы, горох, конопляное семя и сочевица, а иных хлебных запасов не приходит. Да и около… Царьграда и далее в иных местах хлеба у них родится мало". Иерусалимский патриарх Досифей, в свою очередь, в письме Украинцеву замечал, что турки опасаются, как бы не вышло много русских кораблей и "не пошли бы в разные места Черного моря восточныя и западныя в загоны, и будет оттого причина, что не будут приходить в Царьград хлебные запасы и будут препону иметь службы их восточныя и западныя великия и многия, и неначаянныя зла могут случиться от сего туркам, а наипаче смущения и мятежи, и трудности во всячине".

Емельяну Украинцеву и Досифею позже вторил и Пётр Толстой. Перечислив ввозившиеся в столицу черноморские товары, он замечал, что "ежели того с Черного моря не будет хотя един год, оголодает Константинополь".

Положение турецкой столицы усугубилось войной с Венецией, когда подвоз съестных припасов в Стамбул стал, как отмечали в более поздние времена монахи-доминиканцы Марио ди Сан-Джованни и Антонио ди Сан-Назаро, "возможен только с этого (Чёрного. – Авт.) моря и ни с какой другой стороны". О значении для подвоза из Причерноморья говорит такой факт – как писал Кшиштоф Збраский, когда во время Хотинской войны в 1621 г. и активных морских операций казаков Чёрное море и Дунай оказались закрыты для торговли, а на Средиземном море хозяйничали флорентийские и испанские галеры и "не было никакого подвоза продовольствия по морю", то крайне осложнилось продовольственное положение Стамбула: "Хлеб был столь дорог, что люди погибали от голода".

Всё это не могло не тревожить турецкое правительство, внимание которого всё более и более привлекали события на северных рубежах их державы. Пока они были заняты войной на Кипре, то не могли оказать полноценную помощь Крымскому ханству и своим наместникам в Северном Причерноморье, но после падения Фамагусты ситуация изменилась.

Начало войны встретило Светлейшую Республику Венецию в состоянии почти полной неподготовленности к этому конфликту. Не смотря на приходящие сообщения и предупреждения, правительство республики старалось сэкономить на военных расходах, что негативно сказалось на её обороноспособности. Ещё хуже обстояло дело с союзниками. После нападения турок венецианцев согласились поддержать только мальтийцы и Папская область, приславшие им на подмогу несколько своих кораблей. Но этих сил было явно недостаточно, чтобы бросить вызов туркам, и флот союзников был вынужден простаивать на Крите, опасаясь, что в случае попытки прийти на помощь кипрскому гарнизону, дислоцированные на Родосе турецкие военно-морские силы отрежут их от баз и смогут навязать заведомо пригрышный для христиан бой. Отдельные корабли прорывались к осаждённой Фамагусте, подвозя припасы и подкрепления. Но оказать решающее влияние эти редкие успехи не могли. Единственной страной, которая могла оказать действенную помощь венецианцам, была Испания. Но в Мадриде не только не спешили помогать, но не особенно и скрывали своё злорадство от несчастья постигшего Республику Святого Марка, которая предыдущие тридцать лет всячески избегала участия в антитурецкой борьбе, а теперь пожинала плоды своей политики. Кроме того, в союзной туркам Франции в августе 1570 г. закончилась очередная Религиозная война. Более того, один из лидеров гугенотов, адмирал Гаспар де Колиньи, вошёл в доверие молодому королю Карлу IX и стал убеждать последнего в необходимости воспользоваться затруднениями Испании (которую он считал основным врагом Франции) и объявить ей войну. По мнению Колиньи, "следует предпринять внешнюю войну, дабы поддержать мир внутри страны, и, как и всем хорошим политикам, нужно выиграть время, чтобы поставить во главе выносливого народа внешнего врага… чтобы им не стал сам народ". Колиньи считал, что война с Испанией даст возможность занять привыкшее воевать французское дворянство, с трудом привыкавшее к мирной жизни. "Самые мудрые политики, - писал он, - всегда знают, что воинственному народу надо иметь внешнего врага, чтобы он не повернул оружие против самого себя. В характере француза – с трудом расставаться с оружием, которое он хоть раз взял в руки, и повернуть его против своих сограждан, когда он не может им воспользоваться против внешнего врага".

От слов Колиньи и его единомышленники перешли к делу. Была подготовлена 28-тысячная армия во главе с Людвигом Нассау и Жанлисом. В самих Нидерландах организованные отряды должны были открыть наступающим французским войскам ворота Лилля, Валансьена, Монса и других городов. Одновременно организовывались военные экспедиции в Новый Свет, превратившиеся в обыкновенные пиратские рейды.

В самой Венеции поднимала голову "партия мира", согласная восстановить мир с Османской империей даже ценой территориальных уступок.

Так что, хотя римскому папе и удалось добиться от испанского короля обещания присоединиться к борьбе с турками, но зимой 1570 г. будущее формируемой Священной лиги рисовалось в мрачных тонах. Заключённая на словах, она не была ещё никем подписана, и казалось, что едва появившись на свет, она распалась сама собой. Возможно, так бы оно и произошло, если бы в дело не вмешался сам понтифик Пий V.

Выходец из знатной, но обедневшей семьи Гислиери будущий папа в детстве вынужден был пасти коз. Затем стал священником и на этом поприще очень скоро проявил себя как один из самых пламенных служителей Церкви. В отличие от многих других выходцев из аристократических семейств, которые избрав церковную карьеру смотрели на неё как на средство возвышения себя и своих семей, он отличался искренней религиозностью, пылкостью, суровостью и неприклонностью.

Став во главе Церкви этот старик (он родился в 1507 г.) с лысиной и длинной седой бородой, исхудалый аскет, излучавший вместе с тем необыкновенную жизненную силу, развернул безграничную активность, направленную на создание лиги христианских государей направленной против мусульман. Одним из его первых шагов было обращение к Филиппу II с просьбой отказаться от споров за первенство в Риме с Францией, поскольку подобные распри лишь подталкивают Его Христианнейшее Величество (титул французских королей) к союзу с турками. Другим его шагом стало дарование Венеции десятины из доходов местного духовенства, чтобы облегчить ей ведение войны. После этого Пий V форсировал создание папского флота, который должен был поддержать Венецию в её борьбе с турками.

Ещё одним из начинаний папы был его вклад в перевооружение испанского флота. Раньше за пожалование церковных пожертвований Испании (приносивших королевской казне до 500 тыс. дукатов ежегодно) приходилось устраивать самые настоящие торги, делать подношения родственникам и фаворитам папы, что стоило огромных затрат времени и дополнительных средств. На сей раз, поскольку пятилетний срок, на который Пием IV была выделена помощь, окончился к моменту избрания нового папы, последний продлил его без малейших пререканий. Таким образом, он поставил испанского короля Филиппа II в ситуацию необходимости "отработать" полученные средства своим активным участием в антитурецком союзе. И Филипп II, спустя восемь дней после прибытия папского посла, объявил о своём принципиальном согласии на участие в формируемой Священной лиге с целью борьбы против экспансии Османской империи.

Именно благодаря неутомимой энергии понтифика, 25 мая 1571 г. Священная лига, не смотря на все сомнения скептиков, была всё же официально провозглашена. Но это оказалось лишь половиной дела. Филипп II не спешил посылать свой флот на помощь венецианцам. Когда летом 1571 г. все препятствия казалось были преодолены, распространились слухи, что испанцы готовятся выступить против Генуи, Тосканы и самой Венеции. И хотя они оказались ложными, но их популярность говорила о том, насколько все считали заключение договора о Священной лиге ненадёжным делом. Стали всерьёз поговаривать о войне с Францией. Герцог Савойский жаловался испанскому королю, что по ту сторону Альп замышляют что-то недоброе против Пьемонта. В Испании стало известно, что французские галеры получили приказ вернуться из Бордо в Марсель, что происходит переброска войск в сторону Альп и, наконец, что кое-кто из "наиболее высокопоставленных протестантов взялись склонить короля к некоторым шагам в Нидерландах", где, к тому же, приток французских гугенотов принял настораживающие размеры.

      Слухи о войне с Францией стали такими упорными, что испанские купцы в Нанте и Руане просили посла Филиппа II своевременно предупредить их, чтобы они успели спастись и спасти своё имущество. А на фландрской границе царила такая паника, "что жители равнины, как с французской стороны, так и с нашей, - писал герцог Альба, - стекаются (со своим добром) под защиту городских стен". Впрочем, война уже идёт в Атлантике, где согласованно действуют корсары из Ла-Рошели и морские гёзы. В августе 1571 г. у испанцев были все основания опасаться за судьбу Индийской флотилии.

Изменено 3 May 2015 пользователем Леший

[Леший]

В этой ситуации в Стамбуле посчитали, что их западные границы находятся в сравнительной безопасности, и можно заняться своими северными рубежами. А сожжение Трабзона заставило их поторопиться. Уже летом 1571 г. к Бендерам вышли войска бейлербея Румелии и одновременно к устью Днепра подошёл турецкий флот. Одновременно с этим к Девлет-Гирею прибыл чауш с приказом султана идти в поход на Литву. В августе  1571 г. 30-тысячная крымская орда, усиленная 3 тысячами турок, присланных румелийским бейлербеем, во главе с калгой Мехмед-Гиреем вторглась на Волынь и в Галицию. В Польше был спешно начат сбор сил. Формальным командующим был объявлен "молодой" король Дмитрий (по причине старости и болезни "старого" короля Сигизмунда II Августа), который выехав во Львов срочно собирал городские гарнизоны и частные армии. Но этих сил катастрофически не хватало, и Дмитрий объявил призыв городского ополчения и даже крестьян. Благодаря этому ему удалось в кратчайшие сроки сформировать 15-тысячную армию. Но этих войск было явно недостаточно, чтобы разбить крымско-турецкую армию в решающей битве. Вместе с тем, он учитывал, что главной целью татар является не захват территории, а её грабёж. Также было понятно, что если бы польские силы попытались закрыть путь вглубь страны для армии Мехмед-Гирея, став в одном из укреплённых лагерей, то часть сил противника могла бы его легко заблокировать в лагере, тогда как татарские чамбулы получили бы возможность безнаказанного разорения края. Поэтому Дмитрий принял решение разделить армию на пять соединений количеством от нескольких сотен до пары тысяч солдат. Каждая такая группа защищала определённый район или перекрывала важный путь, защищаясь в укреплённой крепости или лагере. При этом каждая группа имела достаточное количество сил, способных к нападению на отдельные отряды. Сочетание наступательной силы польской конницы с оборонной способностью крепостей должно было принести хороший результат. По плану предполагалось рассредоточить силы противника и, навязав им маневровую борьбу, уничтожить.

С другой частью войска Дмитрий стал под Каменцом-Подольским, куда прибыл 20 сентября. Здесь он рассчитывал заблокировать удобный путь на Львов. Но Мехмед-Гирей не поддался на эту уловку, прекратив осаду Константинова (совр. Староконстантинов), отправившись 25 сентября на запад, через Збараж и Вишневец и пришёл 3 октября к селу Поморяны. Дмитрий, узнав о появлении татар в Галиции, 1 октября отправился в Подгайцы и 4 октября стал там на расстоянии 45 верст от главных сил противника.

Кроме того, командующий польско-литовские силами сумел организовать эффективное сопротивление продвижению орды. "Загоны" рассыпавшиеся для захвата "ясыря", подвергались нападениям польско-литовской конницы и несли потери. Особенно чувствительное поражение татары потерпели под Поморянами, Бучачем и Нараевим. Только Зборов сдался без борьбы, став жертвой грабежа. Когда выяснилось, что врассыпную действовать не удалось, турецко-татарские силы вновь сосредоточились вместе и двинулись на Львов, на пути в который, под Подгайцами, татары и турки встретили польскую армию (3 тыс. солдат, 6 тыс. вооружённых крестьян и 18 пушек). Выбранное Дмитрием для боя место было очень удобно оборонять. Севернее Подгайцев лежит возвышенность, ограниченная с одной стороны лесом, а с другой — рекой Коропца, образующей здесь полосу прудов. Возвышенность разделена оврагами и ручьями на восточную и западную часть. С юга и запада Подгайцы прикрывали густые леса, а с востока болота и глубокие балки. Дмитрий заранее провёл инженерную подготовку поля боя, возведя два равелина с пушками на севере подгайцкого замка. Большинство польских войск остались в резерве. Отряды Мехмед-Гирея (около 20 тыс. войска) подошли к Подгайцам 4 октября, но битва началась на два дня позже.

Особенности поля боя заставили крымско-турецкую армию разделиться на две части, которые слабо взаимодействовали тактически из-за того, что поле боя было разделено глубоким оврагом на две части. При этом как западная, так и восточная части поля шириной были не более 1 версты, как следствие татары не смогли использовать своё численное преимущество.

Замысел Мехмед-Гирея состоял в том, чтобы ударом татарской конницы по левому флангу поляков втянуть в бой все их силы отвлекая от попытки турок захватить Подгайцы, форсировать реку, выйти в тыл полякам и отрезать их от подгайцкого замка.

Дмитрий разместил всю свою пехоту и артиллерию в двух равелинах в форме полукруга под командой Якуба Претвича, оставив в резерве всю свою конницу.

Первым начал наступление калга-султан с татарами, но поскольку татарская конница за неимением пространства не смогла реализовать численное преимущество, и поляки остановили её огнём пехоты и артиллерии из полевых укреплений, а также контратаками конницы со второй линии. Одновременно с этим польская артиллерия начала вести огонь через головы своей конницы по второй линии татар, не давая им прийти на помощь первой линии.

В это время началась атака турок на правый фланг польской армии. Против них Дмитрий бросил остальную конницу. Эта атака должна была дать время польской пехоте и крестьянам закончить линию окопов: довести её до Коропца и перекрыть путь в тыл польского расположения.

Атака турок была поддержана огнём их пушек и сопровождалась попыткой форсировать реку выше Старого Города с целью обойти поляков с тыла. Она также закончилась неудачей: турки были остановлены польской конницей, переброшенной с левого крыла после отражения атаки татар.

Татары на польском левом фланге отступили и это позволило полякам вместе с крестьянами и лагерной челядью перейти в контратаку и отбросить турок. Последние, атакованные с трёх сторон, запаниковали и бежали с поля боя, а татарские резервы через узкий фронт в одну версту не смогли прийти им на помощь. В результате, из-за больших потерь турки и татары отказались от попытки достичь быстрого решения боя и, используя численное превосходство, приступили к осаде польских войск.

Во время этой осады польские гарнизоны, распределённые по краю, перекрыли линии снабжения татарско-турецкого войска. Кроме того, в конце сентября литовский князь и казачий атаман Богдан Ружинский, пользуясь отсутствием на полуострове серьёзных военных сил, организовал массированное вторжение непосредственно на Крымский полуостров. Действуя двумя отрядами – один морской, числом в 2 тысячи человек, на чайках, во главе с Самойло Кошкой вышел из Днепра, а другой, численностью до 3 тысяч бойцов, под командой самого Ружинского прорвался через Перекоп. Целью обоих отрядов была Кафа – крупнейший город Крыма, центр его торговли. По дороге к ней, Кошка высадил десант под Гезлёвом, ограбили припортовые склады и лавки, и запалив сам город,  двинулся дальше вокруг полуострова. К Кафе оба отряда подошли почти одновременно. Ружинский атаковал город с суши, а Кошка со стороны моря. Не ожидавший нападения город пал в тот же день. Взяв в нём "многие корысти", казаки повернули назад. На обратном пути отряд Ружинского столкнулся со спешно собранными силами крымцев, которые, однако, в силу своей малочисленности не решились атаковать казачий табор, ограничившись обстрелами и мелкими наскоками.

 Это известие серьёзно ударило по боевому духу татар, и отобрало у них желание воевать дальше. Многие из них, не дожидаясь ханского приказа, пустились в бегство из лагеря домой. В этой ситуации Девлет-Гирей счёл за лучшее вступить в переговоры с поляками и в обмен на возвращение захваченого полона получил свободный пропуск назад в Крым.

        И хотя эту победу нельзя было назвать полной, в Кракове, Вильно и Москве царило ликование. Двойная неудача татар и практически непрерывное наступление днепровского и донского казачества на Крым, буджакскую орду и турецкие крепости в Причерноморье на протяжении 1570-1571 гг. привели к тому, что в результате турецким опорным пунктам был нанесён серьёзный ущерб и одновременно сильно ослаблено Крымское ханство, чья внешнеполитическая активность оказалась в эти годы фактически скованной. Тем самым ставилась под угрозу вся система турецкого господства в данном районе и создавались благоприятные условия для наступательных действий русской и литовской армий. Но воцарившася было эйфория, быстро сменилась мрачной сосредоточенностью, когда прибывший 27 октября в Краков турецкий посол привёз послание султана, в котором тот обвинял Польшу в нарушении мирного договора и объявлял ей войну.

Изменено 3 May 2015 пользователем Леший

[Данил Писарев]

Леший браво! А предстоящая война с турками это хорошо. Чтоб жизнь малиной не казалась!