Победоносная Казанская война 1530

[Роман Широков]

Но русским надеждам на затяжной конфликт на Балканах не суждено было сбыться.

<br />

А почему тогда не создавалась коалиция Австрия с Венгрией + Россия + Иран с системой договорённостей, что если на кого-то из нападают, то все начинают войну с Турцией, что бы отвлечь её?

Ведь войну на 3-х фронтах Турция не выдержала бы.

ну в РИ понятно Россия по уши в Ливонии увязла, а тут в 1566 победой на западе завершили. Могли в принципи в союз анти турецкий вступить.

[Ottokar]

Ведь войну на 3-х фронтах Турция не выдержала бы.

А Турции и не придется "воевать на три фронта" - ей (а не Крыму) Россия навредить не может от слова "совсем".

Изменено 12 Apr 2015 пользователем Ottocar

[Chugayster]

ну в РИ понятно Россия по уши в Ливонии увязла, а тут в 1566 победой на западе завершили. Могли в принципи в союз анти турецкий вступить.

<br />

Вот и я о этом. Идея такой коалиции, хотя бы из двух членов напрашивается сама собой. По крайне мере попытки создать её должны быть. Другое дело, что на тот момент могло не получиться. А это уже подходит как эпизод в эту альтернативу.

А в идеале даже коалиция 4-х сторон против Турции: Россия, Польша+Литва, Австрия с Венгрией + Иран. А ко всему этому подключаются восставшие против турок народы вместе с мятежниками. И тогда Турции точно плохо пришлось бы. Но согласовывать такие действия было бы конечно в реале очень трудно.

А Турции и не придется "воевать на три фронта" - ей (а не Крыму) Россия навредить не может от слова "совсем".

<br />

Скажем так, Россия в данном случае будет воевать против вассалов Турции, облегчая войну на Балканах, т. е. султан имеет минус татарскую конницу, а если дела пойдут у Крыма совсем плохо, т. е. ему ещё и присылать кого-то придётся что бы спасти Крым.

К тому же в этой АИ у России и кое-какой флот может появиться для действий на ЧМ и Азовском море, что даст реальный шанс хорошенько повоевать с Крымом.

Изменено 12 Apr 2015 пользователем Chugayster

[Ottokar]

новый император Максимилиан II, не отказавшийся от своих планов в Трансильвании

Вот кстати о Трансильвании. В РИ трансильванский господарь Янош-Жигмонд Запольяи имел права на польско-литовский престол как сын старшей сестры Сигизмунда II Августа. По Шпейерскому договору 1570 года он отказался от родовых претензий на Корону Святого Иштвана, пойдя тем самым на компромисс с Габсбургами, вскоре после чего умер дурацкой смертью - его карета перевернулась и он погиб. Выживет ли он в этой АИ? Если выживет, то он может создать серьезные проблемы Ивану IV с избранием на польско-литовский престол - поскольку у него и прав на трон формально больше, и турки с крымскими татарами его поддержат (как в РИ поддержали Жигмонда Батори).

[Ottokar]

султан имеет минус татарскую конницу

К татарской помощи против Австрии, ЕМНИП, турки прибегали не так уж и часто. Вот в Иран татары активно хаживали, да.

[Леший]

Могли в принципи в союз анти турецкий вступить.

В середине 1570-х гг. об этом шли переговоры с императором Максимилианом II, который вроде бы серьезно (а может манил как конфеткой) на подобный союз соглашался. Но после его кончины в 1576 г. цесарцы посчитали, что война с турками слишком дорогое занятие, и отказались от этой затеи.

Выживет ли он в этой АИ?

Спойлерить не буду, ибо все может измениться.

А почему тогда не создавалась коалиция Австрия с Венгрией + Россия + Иран с системой договорённостей, что если на кого-то из нападают, то все начинают войну с Турцией, что бы отвлечь её?

Союз с Ираном цесарцы вроде бы пытались заключить (по крайне мере, как пишут, посольства посылались), но неудачно.

Изменено 12 Apr 2015 пользователем Леший

[Chugayster]

К татарской помощи против Австрии, ЕМНИП, турки прибегали не так уж и часто. Вот в Иран татары активно хаживали, да.

<br />

Не принципиально, главное что этой конницы не будет у турок на одном из фронтов.

[Роман Широков]

Могли в принципи в союз анти турецкий вступить.

В середине 1570-х гг. об этом шли переговоры с императором Максимилианом II, который вроде бы серьезно (а может манил как конфеткой) на подобный союз соглашался. Но после его кончины в 1576 г. цесарцы посчитали, что война с турками слишком дорогое занятие, и отказались от этой затеи.

Выживет ли он в этой АИ?

Спойлерить не буду, ибо все может измениться.

а если в вашей АИ в 1566 союз цесарцем предложить в обмен на что нибудь нужное и хорошее, де мы Крым воюем. Ну и персов с литвой к союзу попробовать потянуть.

[Леший]

а если в вашей АИ в 1566 союз цесарцем предложить в обмен на что нибудь нужное и хорошее

Когда после кончины Сулеймана в 1566 г. турецкая армия в беспорядке отступала из Венгрии, многие предлагали Максимилиану воспользоваться ситуацией и преследовать турок. На что Максимилиан ответил отказом, заявив, что борьба была бы слишком большим риском. Собственно говоря в австрийской историографии император Максимилиан II рассматривается как слабый правитель, "сливший" туркам и распустивший дворянство (которое его преемникам пришлось вновь приучать к порядку). Так что у меня есть сильные сомнения, что переговоры с Иваном IV о союзе в 70-х гг. он вел серьезно.

Ну и персов с литвой к союзу попробовать потянуть.

Пока в Иране у власти шах Тахмасп I воевать Иран с Турцией вряд ли будет. После 1555 г. Тахмасп, убедившись в военном превосходстве турок, старался все же сохранять с ними мир.

Изменено 12 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

слабый правитель, "сливший" туркам и распустивший дворянство

А это не следствие того, что большинство австрийских историков - небось католики?

Ведь его можно за многое и уважать - например, за поддержание религиозного мира.

[Леший]

А это не следствие того, что большинство австрийских историков - небось католики?

Сильно сомневаюсь, чтобы на историков середины 20-го века сильно влияли их религиозные взгляды.

Изменено 12 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

Всё же, ИМХО, недостатки правления Максимилиана II - побочное следствие веротерпимости, так как Реформация стала знаменем сословной оппозиции.

[Просто Некромант]

Великолепно, как всегда! :good: :good:

[Леший]

Поэтому уже в мае 1567 г. Иван IV получил весть о том, что "… пришли на резанские и на коширские места крымские и ногайские многие люди…". Позднее выяснилось, что 30-тысячную татарскую рать возглавляли дети Девлет-Гирея – калга Мехмед-Гирей и Алп-Гирей. Иван IV выехал в Коломенское, где спешно собиралась рать – полагая, что крымцы надолго завязли в Венгрии русские воеводы в этом году решили было не разворачивать "Береговой" разряд до тех пор, пока не станут окончательно ясны намерения неприятеля, дав тем самым детям боярским возможность отдохнуть от бесконечных походов. Оборона границы была срочно усилена. 21 мая люди воеводы кн. Дмитрия Ивановича Хворостинина в окрестностях Рязани столкнулись с большим татарским отрядом и "крымских людей побили, и языки многих поимали, и полону много отбили". После чего крымские "царевичи" решили не искушать судьбу, и с уже захваченным полоном повернули обратно в Поле.

После этого русское командование в срочном порядке стало разворачивать русские силы на "берегу" – кампания только-только началась, и можно было ожидать нового нападения татар. Однако лето прошло относительно спокойно, ибо Девлет-Гирей направил своих сыновей на черкесов, где они столкнулись с упорным сопротивлением и были даже вынуждены запросить у отца подкрепление.

В ожидании вторжения основных сил Крымского ханства прошла большая часть лета. К осени напряжение достигло предела. В Москве стало известно о том, что, с одной стороны, хан отпустил своего наследника и его брата Алп-Гирея воевать черкесов, а с другой, ногайцы улуса Гази бен Урака отправились воевать российское пограничье. А в начале сентября в столице были получены известия о наблюдении в степи крупных скоплений татар. По всем признакам в Поле собиралась большая армия, и в Москве отнеслись ко всем этим известиям чрезвычайно серьёзно. На "берег" была послана большая 5-полковая рать во главе с воеводой кн. Иваном Дмитриевичем Бельским, которой было приказано занять позиции в треугольнике Коломна-Кашира-Серпухов. Ещё 4 полка были сосредоточены под Калугой. Украинные воеводы получили указание в случае попытки противника прорваться к "берегу" идти на сход с "большими" воеводами. В противном случае они должны были биться с врагом самостоятельно при поддержке "меньших" воевод. Сам же царь намеревался выступить в поход навстречу крымскому хану, "дождався подлинных вестей"

Вскоре стали поступать и "подлинные" вести о намерениях противника. Русская разведка фиксировала увеличение численности татар в Поле, а захваченные "языки" на допросе показали, что, что сам хан вместе со своими сыновьями и мурзами вышли из Крыма, намереваясь совершить набег на "государеву украйну". 16 сентября, получив грамоту от кнзя Ивана Бельского, в которой сообщалось о намерении хана идти на Тулу и Дедилов, Иван IV покинул Александрову слободу и во главе 20-тысячного войска пошёл "против недруга своего крымского царя и царевичей со многими людьми искати прямово дела".

Однако ожидаемого "прямого дела" не случилось. Хан, узнав о том, что его намерения раскрыты, повернул с главными силами обратно, не доходя русской границы. Лишь несколько тысяч татар решили напасть на стародубские и почепские места, но наткнувшись на русскую "завесу" предпочли повернуть вслед за ханом.

По результатам действий русских ратей царь созвал 22 сентября военный совет с целью решить, что делать дальше. Старая система защиты страны с юга, состоявшая из сочетания укреплённых городов, сторожевой службы и расположения войск у Оки не оправдала себя. У опытных в военном деле людей, знающих южную окраину России, не могла не возникнуть мысль о необходимости изменения системы, о строительстве на полевой окраине не отдельных городов, а сплошной укреплённой линии поперёк путей татарских вторжений. Ещё в 1559-1562 гг. русское правительство всем ходом событий вынуждалось к усилению обороны юга, но об изменении системы и создании укреплённой линии на полевой окраине пока речи не было. В 1564 г. возник традиционный план строительства двух новых городов на южной окраине – в верховьях Дона и в месте слияния рек Ливенки и Сосны (приток Дона). Весной 1565 г. в этих районах были заложены города Воронеж и Ливны. Тогда же изучившие местность специалисты высказали соображение: нужно строить не один-два города, а линию укреплений через степь – в этом случае будет по-настоящему закрыта дорога татарам. Если же построить только город, то татары по-прежнему будут проникать между реками Воронежем и Цной, разве что "малыми людьми ходить не станут".

В 1567 г. вопрос о строительстве новой засечной черты встал уже в полный рост. На сентябрьском военном совещании было решено построить новый город в районе Урляпово городища, а также провести разведку местности для последующего создания сплошной укреплённой линии между верховьями Воронежа и Цны. Позже, в марте 1568 г., после разведки и анализа различных возможных вариантов, решено было строить там земляной вал.

Одновременно с этим, заключение мира со Швецией позволяло России наконец-то сосредоточить все свои силы на южном направлении, и как следствие стало воскрешение планов ответного военного удара по Крымскому ханству.

Намеченный в начале 1568 г. план военной кампании против Крымского ханства предусматривал выдвижение русских войск в низовья Дона, куда должен был прийти из Астрахани князь Василий Семёнович Серебряный-Оболенский с ратными людьми, а из Воронежа - окольничий Долмат Фёдорович Карпов с тремя тысячами "вольных охочих людей". Далее намечался поход князя Серебряного с участием донских казаков к Перекопу, а Карпова с вольными охочими людьми и другой частью казаков – морем на судах к берегам Крыма. В то время, когда передовой русский отряд будет вести военные действия в низовьях Дона и в пределах Крымского ханства, служилые люди, не опасаясь вторжения татар, построят новые города и земляные валы. Отправкой русских войск в низовья Дона русское правительство хотело воспользоваться и для решения другой задачи – полного включения Дона в состав Русского государства.

Особенностью похода русских войск в низовья Дона было участие в нём вольных охочих людей. Долмат Карпов должен был набрать в южных городах 3000 добровольцев и привести их на Дон. Набирать в это число крестьян, холопов, а также служилых людей запрещалось; наказ, полученный Карповым, гласил: "А шли б воинские люди на Дон от отцов дети, от братья братья, от дядей племянники, а чтобы службы и тяглых всяких участков не запустошили". Добровольцы должны были сами построить в Воронеже речные суда, пригодные и для плавания в Азовском море, а в дальнейшем остаться на Дону.

Однако подобный принцип комплектования "збройных сил" сразу же выявил целый ряд проблем. Если с набором необходимого числа добровольцев у окольничего проблем не было, то с происхождением многих из них возникли трудности. В Воронеж устремились не только "вольные" люди, но и крестьяне, холопы, мелкие служилые люди, что сильно затрагивало интересы дворянства; жалобы помещиков и вотчинников, коллективные и индивидуальные, посыпались в Москву. Правительство заняло двойственную позицию. С одной стороны оно подтвердило, что "из служб, и с тягла, и с кабальных холопей, и с пашен крестьян отпускать на Дон не велено", но в то же время "закрыло глаза" на массовое формирование добровольческих сил именно из этих категорий населения.

К 20 апреля число "вольных охочих людей" у Карпова превысило 3 тысячи человек, но приток добровольцев продолжался. Столкнувшись с отказом Долмата Карпова их принять, они послали в Москву челобитчика, который заявил: они идут против татар потому, что "у них крымские люди поимали в полон отцов, и матерей, и жен, и детей, и братью, и племянников". Правительство было вынуждено пойти на уступки, разрешив сформировать дополнительные добровольческие отряды, выдать им жалование и отпустить на Дон.

Но тут же вскрылась другая проблема – вольные охочие люди в Воронеже, ссылаясь на неумение, отказывались строить суда, годные и для речного, и для морского плавания. Вскоре начались волнения добровольцев, и 3 мая 1568 г. Долмат Карпов поспешил отплыть в низовья Дона на собранных отовсюду речных судах.

Кроме основного отряда Карпова, в низовья Дона весной и летом 1568 г. отправилось ещё много других отрядов, новые тысячи добровольцев. Летом 1568 г. Карпов сообщил в Москву, что общее число вольных охочих людей на Дону превышает 10 тысяч человек. Больше половины из них так и не получили полного жалования.

В середине июня из Астрахани с князем Василием Серебряным прибыли 1700 русских ратных людей и больше двух тысяч ногайцев, выступавших на стороне России. Пришёл и князь Темрюк Идарович с отрядом черкесов. Всего в низовьях Дона сосредоточилось около 20 тысяч вооружённых людей, включая донских казаков и добровольческие отряды.

Русское правительство не сумело лучшим образом использовать собранные в низовьях Дона войска. Военные действия в Приазовье в 1568 г. выявили расхождение в планах русского командования и казачьей старшины, которая отнюдь не собиралась подчиняться русским воеводам. Ведение борьбы с татарами затруднялось отсутствием единоначалия, к тому же русским воеводам запрещалось нападать на турецкий Азов. По инициативе казаков поход на Азов всё же был совершён. Однако овладеть Азовом казаки и добровольцы не смогли. Отряд воеводы кн. Василия Серебряного в штурме Азова не участвовал. Намечавшийся поход русских войск к Перекопу не состоялся.

А в это время сын крымского хана Адиль-Гирей, переправившись через Керченский пролив, с 7000 всадников спешил на помощь Азову. Подойдя к нему, он убедился, что город цел, а нападавшие разделились и стоят по обеим сторонам Дона.

Адиль-Гирей присоединил к своему войску азовских жителей и ногайцев, увеличив свои силы тысяч до десяти, и на рассвете 6 июля напал на отряд Темрюка Идаровича. Но быстрой победы не получилось. Черкесы сбились в кучу и начали отстреливаться. Крики и стрельба подняли на ноги остальные русские отряды, которые переправились через Дон и возобновили сражение с новой силой. После четырёх часов упорного боя татары отступили к Азову, под которым оба войска стояли друг против друга около месяца.

В ночь с 2 по 3 августа русское 6-тысячное войско скрытно переправилось через Дон, а на утренней заре 4 августа напало на татар. Как отписывали русские воеводы в Москву: "с станов царевичей сбили, и шатры и палатки царевичевы, и постелю царевичеву взяли и мурз и у ближних людей шатры, и палатки, и котлы. И всякую рухлядь поимали а чего взятии было не на чем, и то пожгли, и шатров взяли 71".

Вдохновлённый этим успехом, несмотря на недостаток морских судов, воевода Карпов организовал всё же вместе с донскими казаками морской поход к берегам Крыма. В Азовское море вышло 37 парусно-гребных судов ("морских стругов"), на каждом из них находилось по 50-60 казаков и добровольцев. Погода не благоприятствовала мореходам. Дважды поднималась буря, 5 стругов было разбито о скалы. Казакам не удалось высадиться в Крыму, и они вернулись назад без добычи.

Неудачный в общем результат морского похода и задержка посланных продовольствия и боеприпасов, во многом предопределили неблагоприятный для Русского государства финал кампании 1568 г. Осенью в низовьях Дона среди добровольцев начался голод, приведший к массовому их исходу назад в Россию. В начале 1569 г. из 10 тысяч вольных охочих людей на Дону осталось не более 2 тысяч. Ушли в Кабарду черкесы, и был отозван князь Василий Серебряный. Но русское правительство не собиралось возвращать добровольцев. Результаты военных действий русских сухопутных сил в Приазовье и морского похода к берегам Крыма, хотя и нельзя было назвать успешными, но их результаты в целом устроили русское правительство. Хотя России и не удалось нанести в 1568 г. серьёзный удар по Крымскому ханству, военные действия в низовьях Дона сковали силы татар. Не состоялся намечавшийся на 1568 г. крупный татарский набег, не было татарских вторжений в 1569-1570 гг. Это дало возможность в сравнительно спокойной обстановке провести в конце 60-х гг. большие строительные работы на новой линии укреплений. Кроме того, в 1569 г. в Посольский приказ пришли из крыма тревожные вести о том, что в Стамбуле готовится поход на Астрахань, что в Кафу уже прислали зелье, свинец и ядра, и что чауш турецкого султана послан к ногайскому бию Дин-Ахмеду приводить его к шерти (заключение клятвенного договора). Ответными мерами со стороны русского правительства были посылка на Дон подкреплений в виде двух стрелецких полков (по 500 бойцов в каждом). Последние разместились в восстановленной Карповым крепости Св. Дмитрия Солунского, и оставались в низовьях Дона около года. Несколько позднее прибыли около 2000 приглашённых на Дон запорожских казаков, построивших укреплённый городок, названный Черкасским.

С переменным успехом продолжались военные действия. Летом 1569 г. крупные силы турок и татар осаждали русскую крепость, но безрезультатно. Ожидаемый турецкий поход на Астрахань так и не состоялся – печальный опыт похода 1552-го года заставил турок отнестись к этой идее с большим скепсисом, тем более что после подавления восстания в Йемене угроза нападения со строны Ирана резко ушла на убыль. А в Москве временно потеряли интерес к наступательным действиям на юге в связи с событиями, завертевшимися в соседнем Польско-Литовском государстве, напрямую затрагивающие Ивана IV и его семью.

Изменено 3 May 2015 пользователем Леший

[Роман Широков]

то есть на войну с Османами или на радикальное решение Крымской проблемы Москва не решилась

[Леший]

то есть на войну с Османами или на радикальное решение Крымской проблемы Москва не решилась

Воевать в одиночку против одной из сильнейших империй того времени?

[Роман Широков]

то есть на войну с Османами или на радикальное решение Крымской проблемы Москва не решилась

Воевать в одиночку против одной из сильнейших империй того времени?

ну с 66-69 с цесарцами можно было засоюзить или как вариант пока турки на Дунае заняты Крымскую орду аннигилировать а ля РИ 56-61 но с привлечением больших сил

[Леший]

ну с 66-69 с цесарцами можно было засоюзить

Там сами цесарцы воевать не хотели.

Изменено 25 Apr 2015 пользователем Леший

[Роман Широков]

ну с 66-69 с цесарцами можно было засоюзить

Там сами цесарцы воевать не хотели.

Ну тут не поспоришь при Фердинанде можно было союз заключить, а вот Максимилиан воевать не хотел вообще.

[Роман Широков]

Коллега Леший не могли бы вы прокомментировать мою тему про взятие Азова Вишневецким. Просто вы специалист по данному периоду. И мне очень хотелось бы услышать вашу критику.

[Леший]

Часть XIII

Да здравствует король!

В 1560-х гг. изменения происходящие в Русском государстве всё сильнее и сильнее стали влиять и на происходящие события в соседних странах. Прежде всего, это коснулось Польско-Литовского государства. Чтобы понять суть этих изменений вернёмся ненадолго к реальной истории. Взошедший на трон в 1548 г. Сигизмунд II Август за первые четырнадцать лет своего властвования проявил себя как "сенаторский король", правящий опираясь на магнатерию и игнорирующий мнения остальных сословий, в том числе и мелкопоместной шляхты. Все проекты реформ государственного управления оставались с его стороны без внимания, а требования об инкорпорации Великого княжества Литовского с Польской короной он не хотел даже слушать. Положение изменилось с началом Ливонской войны, когда король столкнулся с нежеланием польских сеймов оказывать помощь Литве в её борьбе с восточным соседом, и стремлением магнатов отстраниться от государственных обязанностей и их заботой только о собственной выгоде. Расхищенные имения, пустая казна, вторгающийся в границы Литвы неприятель, неспособность панства обеспечить оборону страны, такое положение наконец толкнуло Сигизмунда II Августа на союз со шляхтой. В государстве (как в Польше, так и Литве) начался период реформ, как правило половинчатых, но представлявших собой существенное удовлетворение требований шляхты, венцом которых стало, не смотря на протесты литовского панства, объединение в 1569 г. истощённой войной Литвы, показавшей неспособность своими силами противостоять натиску России, в единое государство с Польшей.

Но в случае отсутствия войны Великого княжества Литовского с Русским государством Сигизмунд II Август сохраняет во внутренней политике прежний курс. Как и раньше он пренебрегает реформаторскими настроениями шляхты, а литовское панство успешно противостоит объединительным стремлениям поляков. И так продолжается до середины 60-х гг., когда как и в реальной истории, перед Польшей и Литвой встаёт вопрос о наследнике государя. Сам Сигизмунд II Август к этому времени был уже трижды женат, но ни одна из его жён так и не подарила ему детей, и к 1566 г. всем было ясно, что он будет последним мужским представителем династии Ягеллонов. И если в Польше король был хотя бы формально выборным (на протяжении почти двух столетий на польский трон избирали исключительно представителей семейства Ягеллонов), то в Литве, где титул великого князя был наследственным, проблема встала во весь рост. За отсутствием собственных сыновей, внимание как короля, так и польско-литовского общества обратилось на его трёх племянников: трансильванского князя Яноша-Жигмонда Запольяи (сын венгерского короля Яноша Запольяи и Изабеллы Ягеллонки), архиепископа Магдебургского и епископа Хальберштадтского Сигизмунда фон Бранденбурга (сын бранденбургского курфюрста Иоахима II Гогенцоллерна и Ядвиги Ягеллонки) и царевича Дмитрия Ивановича (сын русского царя Ивана IV и Екатерины Ягеллонки). И хотя в 1566 г. Сигизмунд Бранденбургский скончался, но в том же году другая сестра Сигизмунда II Августа шведская королева Анна родила сына, которого в честь дяди так же назвали Сигизмундом. Впрочем, последний отпал сразу же, по причине молодости, хотя его отец Юхан III Ваза и пытался протолкнуть кандидатуру сына. Оставались Янош-Жигмонд и Дмитрий. Сам Сигизмунд II Август первоначально склонялся к кандидатуре сына своей старшей сестры (Изабеллы), но политические обстоятельства клонили чашу весов в пользу другого кандидата.

Ещё в 1548 г., во время переговоров о браке между Иваном IV и сестрой Сигизмунда Екатериной, литовские представители позволили себе намекнуть, что благодаря этому браку царь может унаследовать литовский трон после смерти короля. А в 1556 г., когда Сигизмунд II Август сильно заболел (врачи его уже "похоронили" а в Сейме уже во всю шли споры о том, кому же быть наследником) вопрос о приглашении русского царя на литовский трон стал злободневным. Кравчий великий литовский Юрий Александрович Ходкевич послал своего человека в Москву с известием о болезни короля и предложением "вынести" на литовский трон кандидатуру царевича. Но Сигизмунд II Август выздоровел, и этот вопрос временно отпал.

Но начиная с 60-х гг., когда всё яснее становилось, что польский король скорее всего так и останется бездетным, вопрос о его возможном наследнике вновь обрёл актуальность, и вокруг этой проблемы стали плестись всевозможные интриги и разыгрываться различные комбинации. И не последнюю роль в них играла царица, расчитывавшая добыть для своего сына, помимо русской, ещё и литовскую, а если повезёт, то и польскую короны. И причины питать подобные надежды у неё были вполне основательные. В Литве уже давно устали от постоянных войн с Россией, которые не приносили ничего кроме разорения и территориальных потерь. И в избрании сына русского царя своим новым великим князем литвины видели выход из этой ситуации. Впрочем, это была не единственная причина популярности "русского принца" в Великом княжестве Литовском. При Сигизмунде II Августе вся власть сконцентрировалась в руках нескольких магнатских семей (в первую очередь Радзивиллов), что, прежде всего проявилось в сфере отправления правосудия. Можновладцы сосредоточили в своих руках все главные судебные должности в государстве и злоупотребляли своим положением ко вреду всем остальным сословиям, включая даже рыцарство. Своим друзьям и приятелям, которые по делу были ответчикам, судьи давали отсрочку, неоднократно откладывали разбирательство, так что истцы часто бросали свои претензии, потеряв надежду добиться справедливости. Угнетали тяжущиеся также и частые, произвольно назначаемые явки в суд, ибо держали тяжущегося в постоянном беспокойстве, а при неаккуратном вручении судебного "позва" лишали нередко самой возможности стать на суде. Беднейшие рыцари благодаря многочисленным и громаднейшим судебным пошлинам часто даже отказывались от восстановления своих прав судом. Против несправедливого приговора судей, особенно в тяжбе с богатым и знатным человеком, почти не было никаких средств. Официально можно было на несправедливый приговор судьи жаловаться и самому Великому князю; но на решения князя оказывали могущественное влияние те же магнаты, которые опираясь на свою власть, богатство, влияние и связи, позволяли себе чинить всякие обиды и несправедливости в отношении всего остального населения, не останавливаясь подчас даже перед тем, что подвергали открытой экзекуции тех представителей шляхты, которые решались на выражение несогласия с решениями магнатерии. В 1558 г. русского посланца Романа Олферьева даже посещали многие "дворяне", жалуясь, что "от воеводы виленского насилованье им… великое, и отнимает все себе". В этой обстановке было неудивительным, что среди шляхтичей, мещан и крестьян стала популярна идея о "сильном государе", способном обуздать произвол панства и навести в стране порядок. По мысли литовских шляхтичей, именно русский монарх с его огромными политическими и финансовыми возможностями мог бы провести в Великом княжестве реформы, сломив земельное могущество магнатов. Но эти же надежды обрести "сильного государя" в лице царевича Дмитрия служили препятствием в лице части литовской магнатерии, прежде всего Радзивиллов, боящихся потерять своё привилегированное положение. Как объяснял русским один из местных шляхтичей, литовские магнаты никогда не согласятся на избрание царевича, так как тот у них "все города королевские повыкупит", а шляхта, которая ныне вынуждена находится в услужении у магнатов, - "те все будут служити государю".

Изменено 21 Apr 2015 пользователем Леший

[Роман Широков]

:good:

[Леший]

В этой ситуации русское правительство взяло курс на раскол магнатской олигархии Великого княжества Литовского и привлечения на свою сторону тех из них, для которых выгоды от сотрудничества с русским царём превышали вероятную угрозу их самовластию. И таких сторонников Москва нашла в панстве южных воеводств (Киевского, Волынского и Брацлавского) княжества. Причины этого крылись во "фронтирном" положении этих областей. Постоянные конфликты между Литвой и Россией создавали благоприятные условия для татарской агрессии. Татарские набеги постоянно и жестоко разоряли не только литовско-русские, но и польские земли, нанося тяжёлый ущерб имущественному благосостоянию польско-литовской знати, не позволяя ей в полной мере использовать все выгоды земледельческой колонизации плодородных земель Юга. Из-за чего влияние магнатерии на этих территориях было меньшим, чем во всей остальной Литве. Некоторым исключением была Волынь, где в отличие от киевской и брацлавской земель, сидел целый куст магнатских фамилий, которым принадлежала большая часть городов и местечек края - Острожские, Чарторыйские, Вишневецкие, Сангушко. Почти вся местная шляхта входила в клиентеллы князей, и мало того, связана со своими патронами боевым братством, рожденным в непрерывных боях с татарами (Волынь - основной рубеж "обороны поточной"), боях, в которых шляхта выступает под знаменами княжеских полков, пользуется их жалованием и защитой, и их поддерживает. Но постоянная татарская угроза и неспособность обеспечить безопасность своих земель собственными силами, вынуждает тамошних магнатов отнестись к идее "вынесения" русского кандидата на трон более благосклонно, поскольку в этом случае открывалась возможность на использование сил и ресурсов Русского государства для защиты южных границ Великого княжества Литовского от турок и татар. Этот фактор не могли не учесть в Москве, и поэтому, когда в 1558 г. польский король, после долгих переговоров, "простил" князя Дмитрия Сангушко и тот вместе с женой смог вернуться в Литву, то отпуская его, царь взял с него присягу помогать осуществлению его династических планов. Посредством Сангушко царь разворачивал перед южнолитовским панством и шляхтой все выгоды возможной русско-литовской унии. Прежде всего это касалось организации надёжной обороны южных границ государства: создание для их защиты большой и постоянной армии и проведения работ по укреплению подольских замков. После чего "подольские пустыни" превратятся в "освоенные земли", отчего у Великого княжества прибавилось бы людей и скарбов, а обедневшему и раздробившемуся рыцарству – "маетностей". Освоение Подолии должно было дать литовской знати новый фонд земель, на которых смогли бы разместиться владения тех групп в составе господствующего класса, для которых на основных, давно освоенных землях в данных условиях уже не было места. "Нам, станам рыцарским, - как писалось в одном из тогдашних памфлетов, - из-за нашего размножения и раздробления наших владений нужно подумать, чтобы не обратились в крестьянское состояние, что между рыцарскими людьми уже случается". Чтобы избежать такой судьбы, шляхта нуждается в новых землях, а их всех соседних государей такие земли может предоставить шляхте только русский царь.

Эти семена падали на добрую почву. В дело вмешивался и религиозный вопрос. В этом варианте истории, Сигизмунд II Август не издал привилей 1563 г., отменивший статьи Городельского привилея 1413 г. о предоставлении урядов и участия в раде господарской только католикам (в реальной истории, после начала войны с Россией, король чтобы заручиться лояльностью православной аристократии Великого княжества Литовского, уравнял их в правах с католиками). Таким образом, не только простонародье, но и многочисленная в то время православное "благородное сословие" (как шляхта, так и панство) чувствовало себя по-прежнему ущемлёнными, что безусловно влияло на настрой этого круга дюдей. Кроме знатнейших семейств, "остальная часть Литвы" – писал в Рим папский представитель - "ради безопасности страны склоняется в пользу Московского царя". И Сигизмунд II Август не мог не учитывать эти настроения, тем более, что кандидатура Дмитрия в качестве его преемника стала обретать популярность и в Польше, где среди части нобилитета возник проект усыновления царевича Сигизмундом II Августом и передачи его на воспитание польскому королю. Причины этого были вполне объяснимы. Во-первых, это было связано с особенностями внутриполитической ситуации в Польском королевстве, где уже давно шла упорная борьба между магнатами и шляхтой за власть и влияние. Шляхетские политики добивались возвращения государству заложенных магнатам земель королевского домена, требовали принятия законов, которые запрещали бы соединять в одних руках несколько высших государственных должностей, настаивали на создании в провинциальных округах института "инстигаторов" - людей, которых шляхта выбирала бы из своей среды на сеймиках и которые осуществляли бы от её имени контроль за действиями магнатов, представлявших на местах государственную власть. Король Сигизмунд II Август, как уже было сказано выше, в этом конфликте был на сторону магнатов, но недовольство шляхты никуда не делось, поэтому шляхетские политики хотели видеть на троне такого правителя, который решительными действиями сломил бы сопротивление высшей знати. Во-вторых, избрание королем Ивана IV связывалось с целой программой возвращения потерянных Польшей земель на Западе. Предполагалось, что созданное в результате польско-литовско-русское государство окажется достаточно сильным, чтобы вернуть стране Силезию и Поморье (Померанию), а так же аннексировать Восточную Пруссию. И, в-третьих, от унии с Россией польские шляхтичи (число которых составляло 8%, а в Мазовии даже 20% всего населения), как и их литовские коллеги, ожидали решения земельного вопроса, за счёт освоения южных "пустынь".

В июле 1565 г. в Россию виленским епископом Валерианом Протасевичем, виленским паном Григорием Александровичем Ходкевичем и жемайтским старостой Яном Иеронимовичем Ходкевичем был отправлен гонец Ленарт Станиславович Узловский с посланием к митрополиту Афанасию, боярам Ивану Дмитриевичу Бельскому и Ивану Васильевичу Шереметьеву Большому. Прибыв в Москву, Узловский сообщил о том, что "рада литовская" обсуждала вопрос о том, кто может быть преемником короля, который "хвор и бездетен". Дискуссия привела пану-раду к убеждению, что выхода следует искать в соглашении с Иваном IV. Принимать кандидатов, предложенных султаном, нельзя, так как "будет от турок многое утеснение", а если выбрать австрийского "королевича", то не будет защиты от султана, так как Габсбурги "и за свое мало могут стояти". Иван IV – "государь воинской и сильной, может от турского султана и ото всех земель оборонь держати и прибавленье государством своим чинити". В итоге рада приняла решение просить, чтобы Иван IV "дал" на литовский трон "царевича" и заключил с Великим княжеством Литовским союз против Турции и Крыма.

В мае 1566 г., когда в прибыли для продления перемирия литовские послы, вопрос о возможном выборе сына царя на литовский трон стал уже предметом официальных дипломатических переговоров. На одном из приемов у царя литовские послы заявили, что в Великом княжестве "о том не мыслят, что им государя взяти от бесерменских или от инших земель… а желают, что им государя себе избрати словенского роду" и поэтому "прихиляются тебе, великому государю, и твоему потомству". Послы сообщили царю, что все "станы и рыцарство" Великого княжества желают видеть на троне Литвы его сына. Литовские магнаты обязались осуществить элекцию на литовский трон царевича Дмитрия (что предрешало его избрание на трон польский), если претендент после избрания даст присягу не посягать на "свободы права и вольности" литовского панства, и чтобы между Россией и Литвой был заключён договор о "вечном мире" и союзе. При этом по условиям "вечного мира" царь должен отдать Великому княжеству Смоленск.

Царь согласился продлить перемирие на 20 лет, однако в осторожной форме, но определённо отклонил литовский проект о "вынесении" своего сына на литовский трон. В своём ответе посольству царь подчеркнул неприемлимость предложенных литовцами условий, в особенности того пункта, который предусматривал территориальные уступки Литве со стороны России. Царь квалифицировал это предложение как "дело неслыханное". "И нам, - констатировал он, – сына нашего Дмитрия для чего вам давать к убытку своего государства". Вместе с тем русское правительство подчеркнуло свою заинтересованность в продолжении переговоров, предлагая для решения всех поднятых "великих дел" "не мешкаючи" прислать в Москву новое посольство.

Одновременно с неудачей, постигшей литовских политиков в Москве, изменилось в неблагоприятную для них сторону и положение в стране. Несмотря на все усилия, литовским магнатам не удалось сохранить свои намерения в тайне. Они стали известными и вызвали крайне резкую реакцию польских сенаторов и шляхты. Литовские политики группировки Николая Радзивилла – Яна Ходкевича были вынуждены отказаться от своего плана, но это не привело к решению прекратить переговоры с Москвой. Поскольку к зиме 1566-1567 гг. расстановка сил в Великом княжестве Литовском не изменилась, мотивы, побуждавшие литовских магнатов искать соглашения с царём, оставались в силе.

Летом 1567 г. в дело вступил сам Сигизмунд II Август, который прислал в Москву своего человека, который передал Ивану IV послание от короля, в котором тот предлагал царю прислать своего сына в Польшу, обещая сделать царевича своим наследником. В России отнеслись к этому предложению с некоторой настороженностью. Если уния Русского государства и Великим княжеством Литовским рассматривалась как весьма желательная (ещё в 1506 г., после кончины литовского великого князя Александра, Василий III предпринял попытку выдвинуть свою кандидатуру на литовский трон) и позволяющая решить в основном задачу "собирания русских земель", и давала возможность обеспечить руководщее положение Русского государства в восточноевропейских делах, в то время как уния ещё и с Польшей скрывала в себе опасность подчинения России польско-литовскому блоку.

При этом принималось во внимание, что подавляющую часть населения Великого княжества Литовского составляют белорусы и малороссы, которых тесно связывало с великороссами сознание общности происхождения от совсем недавно расколовшейся древнерусской народности, а также единство вероисповедания. Уния же между России и Польшей сразу же ставила русское правительство перед сложными проблемами согласования этнических и религиозных различий начиная с решения вопроса о том, какое вероисповедание будет исповедовать будущий монарх – католическое или православное. Кроме того, в представлении Ивана IV и его советников именно Польша была той страной, откуда распространялись опасные для существующего общественного устройства протестантские учения и где особенно укоренились традиции разговора с монархом "с позиции силы": ещё в 50-х гг. русские дипломаты сообщали царю о самочинных съездах польской шляхты, с которых посылали королю "грамоты, чтоб к ним поехал, а не поедет, и они хотят иного государя добывати". Именно контакты с польской шляхтой скорее всего могли привести к тем "мятежам", которых так опасался царь и его окружение.

Тем не менее, между Москвой и Краковым завязалась оживлённая дипломатическая переписка, в которой обсуждался "отпуск" царевича в Польшу и условия на которых царь был готов "дать" сына королю в качестве наследника последнего. Прежде всего, Иван IV настаивал на праве своего сына "ставить" каменные и деревянные церкви в "замках и дворах", "митрополита и владык… чтить по нашему обычаю". Тем самым царь ясно давал понять, что не только не может быть и речи о переходе царевича в католицизм, но и не должны ограничиваться его действия, направленные на укрепление православной церкви в Великом княжестве Литовском. В других приницпиальных аспектах взаимоотношений между монархом и подданными на существенных измениях Иван IV не настаивал. Наоборот, царь неоднократно заявлял, что его сын обязуется сохранять в неприкосновенности "права и вольности" литовской шляхты и готов принести сословиям соответствующую присягу. Но при этом он требовал обеспечить за своим сыном свободы действий в вопросах, связанных с личной жизнью царской семьи, например выбирать себе жён из числа своих подданных и хоронить членов своего рода в России.

Таким образом главным препятствием на пути Дмитрия к литовскому и польскому тронам был вопрос вероисповедания. Но препятствием отнюдь не непреодолимым. Охватившее почти всю Европу реформаторское движение во втором десятилетии XVI века начало распространяться и в Польше, главным образом в виде лютеранства и кальвинизма. Различные сословия и слои населения стремились использовать реформацию в собственных целях, вкладывая в её идеи различное социальное содержание. Кальвинизм приняла часть средней шляхты и магнатов (в основном в Малой Польше), стремившихся отнять у католической церкви земельные угодья (они это осуществили в пределах своих владений), а также отмены десятины и церковной юрисдикции в светских делах. Республиканская организация кальвинисткой общины с её приниципом избираемости старшин на съездах отвечала стремлению шляхты к сосредоточению власти в кальвинисткой церкви в руках шляхетских выборных органов. Зажиточное мещанство прусских городов (Данциг, Торн) и частично великопольских – в основном немецкого происхождения, - принимая близкое ему лютеранство, желало ликвидации захваченной шляхтой церковной иерархии, связывая с реформацией надежды на укрепление своих социально-правовых позиций. Плебейские массы, главным образом прусских городов, ожидали от реформации социальных преобразований.

Государственная власть первоначально выступала против "религиозных новшеств". Королевскими эдиктами и мандатами 20-х годов XVI века было запрещено исповедание лютеранства, введена предварительная церковная цензура на книги, разрешалось проведение обысков в домах в поисках "еретических" изданий. Однако духовные суды оказались неэффективным орудием в борьбе с массовым отходом от католицизма, который всё больше и больше сдавал свои позиции. Молодёжь, не смотря на запрещение, всё чаще и чаще выезжала в заграничные университеты, особенно в немецкие, заражённые протестантским духом, протестантские книги расходятся по всей стране, продаются во дворах Краковского университета, разбираются нарасхват, и не прошло и нескольких лет, как почти вся польская шляхта, мещанство и даже значительная часть духовенства начали склоняться к новому направлению. Многие приходы римской католической церкви во главе с духовенством переходили в протестантство. Пустели монастыри: монахи женились и возвращались в мир. Огромную популярность к середине XVI века приобрела идея "народной церкви" – независимой от Рима польской церковной организации (наподобие Англиканской церкви). А поскольку эта церковь освобождала епископов из-под тяжёлого контроля Рима, вручала им почти самостоятельную власть и обеспечивала доходы, то большая часть их благосклонно смотрело на идею "народной церкви" с точки зрения личных выгод. Одно время даже сам Сигизмунд II Август склонялся к идее перехода в протестантизм, и только его нерешительность уберегла Польшу от короля-кальвиниста.

Не лучше было положение и в Литве. В середине XVI века кальвинизм был настолько модным среди аристократии Великого княжества Литовского, что не только многие светские магнаты (например, часть Радзивиллов) и шляхтичи, но даже киевский католический епископ Николай Пац принял это учение, сложил с себя сан, женился и стал каштеляном брестским и мстиславльским. Из 700 римско-католических приходов в Жмуди и Литве, по свидетельству иезуита Циховия, к 1566 г. уцелела в католичестве только одна тысячная часть католиков. В одной Жмудской епархии насчитывалось всего шесть оставшихся в католичестве ксендзов. В литовской Раде практически не оставалось светских сенаторов-католиков - только протестанты и православные.

В этой ситуации аппелирование противников "выноса" царевича на трон часто встречало лишь недоумение среди значительной части литовской (а несколько позднее и польской) шляхты, согласной на двойную коронацию Дмитрия (как по православному, так и по католическому обряду). Таким образом, дело хоть и медленно, но верно двигалось вперёд, и уже в 1569 году никто не сомневался, что именно Дмитрию предстоит наследовать своему дяде.

Вместе с тем, Иван IV тщательно готовил сына к его будущей роли. Прежде всего он озаботился его хорошим образованием, причём приглашая не только русских и греческих, но и западноевропейских преподавателей. А когда царевичу исполнилось шестнадцать лет объявил о подготовке к его женитьбе. Причины подобной спешки во многом лежали именно в возможном скором отбытии царевича в Польско-Литовское государство, где, как опасались в Москве, молодой человек может попасть под влияние тамошних порядков, и чтобы избежать подобного, необходимо было заранее окружить Дмитрия своими людьми, которые должны были стать его ближним кругом, своего рода "гвардией", которые должны была не только защищать своего господина в чужой для него среде, но и играть роль "агентов влияния", поддерживая его связь с Россией.

Изменено 26 Apr 2015 пользователем Леший

[Ottokar]

Не хочу быть излишне критичным к столь красивому и проработанному таймлайну - но насколько реалистичны надежды польской знати на включение в состав Польши (в случае унии с Россией) Померании и Силезии? Та же Померания - имперское княжество, её захват вызовет всеобщее возмущение в империи, особенно в Бранденбурге, связанном с нею серией договоров - достаточно вспомнить, какой шум поднялся в империи, когда русские вторглись в Ливонию (уже не связанную реально с империей). А Силезия - часть империи австрийских Габсбургов, которые являются основными союзниками против турок. Вот с Восточной Пруссией - вполне реалистично, там и в РИ у поляков были шансы ею завладеть после вымирания местной ветви Гогенцоллернов.

Изменено 25 Apr 2015 пользователем Ottocar

[Леший]

насколько реалистичны надежды польской знати на включение в состав Польши (в случае унии с Россией) Померании и Силезии?

?Коллега, давайте не будем путать надежды (которые поляки действительно питали) и реальность. Сами поляки пролюбили, как минимум, две возможности вернуть себе Силезию: первая - во время Тридцатилетней войны, вторая - во время Венской битвы (в обеих случаях, если бы вместо поддержки Австрии поляки выступили против нее). И вообще, при выборе вектора экспансии, они предпочитали натиск на восток и на юг, а Силезия с Померанией это скорее романтической флер, мечты о "пястовских границах". Так что от Дмитрия вовсе не требуется после восшествия на трон выхватив меч из ножен с ревом нестись на австрийцев, тем более и так будет чем заняться на южных рубежах.