Боги Моря и Льда

[Каминский]

Эдмунд

 

 

 

-Краааа!!!

 

 

Хлопая крыльями, большая черная птица опустилась на край бочки, закрепленной на верхушке мачты. Крылатого вестника подхватил худощавый саксогэл,  поднося к клюву ладонь с горстью зерен.

 

 

-Это какой из воронов?! – послышался крик снизу.

 

 

-Первый!- ответил саксогэл, поглаживая жесткие перья птицы,-  двое еще не вернулись.

 

 

-Возможно это хороший знак, - коренастый черноволосый мужчина повернулся к светлобородому воину, стоявшему рядом с ним на носу когга.

 

 

-Не возможно, а точно хороший, Домман, - рассмеялся принц Эдмунд ,- земля определенно близко.

 

 

-Или те два ворона выбились из сил,- усмехнулся черноволосый Домман,- и теперь кормят рыб на дне моря. А вот нам скоро кормиться будет нечем, запасы на исходе.

 

 

-Выше голову, мой друг,- Эдмунд похлопал его по плечу, - уверен, что земля покажется не сегодня-завтра. Этот корабль,- он постучал по мачте,-  настоящий морской конь, хоть он и кабан. Он обязательно донесет нас в Винланд.

 

 

-Да, если не сломает ногу на полдороге,- хмыкнул Домман. Усмехнулся и Эдмунд - старый морской волк даже несмотря на достаточно спокойное плавание, все еще ждал подвоха от нового морского пути.  Пока его опасения  не оправдывались - когг «Морской вепрь» с честью выдерживал все опасности незнакомого плавания. Этот корабль по праву считался лучшим достижением мерсийского судостроения: почти восемьдесят локтей в длину и около пятнадцати в ширину, с двумя мачтами, на одной из которых  высилось пресловутое «воронье гнездо» для наблюдателей и лучников. К второй мачте, стоявшей ближе к носу под небольшим наклоном,  крепился  парус,  позволявший судну ходить и при боковом ветре. На носу, на специальной надстройке находилась и бомбарда, также как и на корме. Наконец, личной гордостью Эдмунда был стоявший  в укрытом месте небольшой сосуд с водой, в котором на пробке плавала магнитная стрелка.

 

 

-Эта штука,- принц похлопал по краю сосуда,- приведет нас в нужное место.

 

 

-Как бы она не завела нас к самим воротам Хель,- пробормотал Домман.

 

 

-Хватит ворчать,- усмехнулся принц,- карфагенянин, обучивший меня владению этой штукой, трижды ходил через весь океан. Неужели мы окажемся глупее его - особенно ты, бывавший в Винланде столько раз, что сбился со счету.

 

 

-Только я никогда не шел туда напрямик,- парировал Домман.

 

 

-Обстоятельства,- вновь усмехнулся Эдмунд, вспоминая, как он оказался здесь. После встречи с оферэлдорменом он направился в Тамворт, где старался как можно больше быть на виду с наградным скрамасаксом, дабы все решили, что он получил его именно тут. На самом деле с бретвальдой принц так и не увиделся и уже через пару дней выехал в Мэйденбург, откуда, как он уверял всех, собирался направиться на Острова. Однако Эдмунд,  принеся жертвы в святилище Богини-Девы, которой поклонялись еще римляне, тайком  сел на корабль, двигавшийся в иную сторону. Драккар доставил его в Манстер, считавшиеся королевским доменом дома Пендингов. Местные потомки  гэлов и англосаксонских поселенцев гордились своей бизостью к королевскому Дому, благодаря которому они не разделяли жалкую участь керлов в эйринских владениях  прочих королей Гептархии. Туда же еще раньше оферэлдормен приказал провести  «Морского вепря». Капитаном его был Домман, в жилах которого, по его словам, текла кровь королей Манстера и он, соответственно, рассматривал себя чуть ли не как прямой вассал бретвальды, хотя все его королевство сводилось к палубе «Вепря». Всем своим видом он подчеркивал, что они с Эдмундом ровня, что только забавляло принца. Сам Эдмунд взял с собой лишь нескольких гезитов, остальных Рэндольф  должен провести в Винланд привычным, «северным» путем. «Морской вепрь» же  двигался прямиком через Атлантику – все еще новым путем для мерсийских мореходов. Именно так, по мысли оферэлдормена, должна была соблюдаться секретность и безопасность пути будущего наместника Закатных Земель. В эту тайну был посвящен и ярл Винланда, готовившийся принять гостя оттуда, откуда ярлы никогда не ждали гостей.

 

 

-Парус!- крикнул вдруг наблюдатель в «вороньем гнезде» и весь корабль пришел в движение: отдыхавшие гребцы, на всякий случай заняли места возле весел, а  лучники рассредоточились вдоль бортов когга. Эдмунд и Домман также внимательно всматривались в морскую гладь.

 

 

-Сзади тоже,- послышался голос бобмардира с кормы.

 

 

-У тебя глаза моложе моих,- проворчал Домман,- видишь что-нибудь на тех парусах?

 

 

-Да,- кивнул Эдмунд,- впереди, кажется, валькнут на зеленом поле.

 

 

-Скреллинланд,- кивнул Домман, -а  сзади?

 

 

 -Не пойму,- озадаченно произнес Эдмунд, -  черный узор на синем …

 

 

-Это флаг Винланда!- раздался крик с кормы.

 

 

-Хвала Одину и Ллиру,- с чуством произнес Домман,- похоже, что один из воронов все же попал в нужные руки. Надо бы и им дать понять, кого они встречают.

 

 

Эдмунд не ответил, продолжая вглядываться в приближавшиеся корабли. Теперь он и сам видел на парусах знаки ярлов Заката и все же, что-то наполняло его сердце тревогой. Чем ближе становились корабли, тем более странными казались они принцу.

 

 

Слишком высокие борта. Слишком яркие, будто вчера нанесенные цвета. Слишком высокая мачта…мачты?

 

 

Позади него, что-то хлопнуло и, обернувшись, он увидел, как к «вороньему гнезду» взлетает черное знамя с белым драконом Мерсии.

 

 

-Вот так,- с удовлетворением произнес подошедший Домман,- теперь и они поймут…

 

 

-Не думаю, что в Скреллинланде должны знать это раньше времени …

 

 

-В Скреллинланде много ярлов,- пожал плечами саксогэл,- иные держат сторону Гутрума.

 

 

Гутрумом звали ярла Винланда, с которым договаривался оферэлдормен.

 

 

-Да, но все же…

 

 

-Три мачты!- раздался крик сверху и Эдмунд с Гутрумом разом уставились на приближавшиеся корабли. Сейчас они подошли достаточно близко, чтобы стало окончательно понятно – это не северные суда пусть с носа корабля и скалилась  хищная морда дракона. Слишком высокие закругленные борта, никаких признаков уключин для весел, целых три мачты…

 

 

Со стороны чужого корабля донесся громкий свист, которому ответила целая трель  передивчатых звуков со второго судна. Кровь отлила от лица Доммана.

 

 

-Нормандцы!- почти простонал он.

 

 

В ответ раздался грохот, от судна под флагом Скрелинланда поднялось облако дыма и «Морской вепрь» сотрясся от попадания ядра, угодившего прямо в «воронье гнездо». Полотнище с белым драконом слетело на палубу, накрывая мореходов, а вслед за ним рухнуло и окровавленное месиво, некогда бывшее лучником.

 

 

-Все к оружию,- крикнул Эдмунд,- бомбарды - на правый борт!Лучникам - приготовиться!

 

 

Бомбарды с носа и кормы уже грохотали, тогда как лучники, терпеливо ждали когда вражеское судно подойдет ближе.

 

 

-Право руля!- гаркнул Эдмунд в ухо рулевому, поглуоглушенному от разрывов бомбард. Принц заметил, что ветер поменял направление и второй корабль замедлил ход, явно не успевая прийти на помощь собрату.

 

 

-Мы не уйдем от него,- мрачно произнес Дамман.

 

 

-А нам и не нужно,- сказал Эдмунд,- я не собираюсь бежать. К веслам!

 

 

Последний выкрик был обращен к гребцам. Те, уже облачившись в кожанные куртки с нашитыми пластинами, направили «Морского вепря»   на приближающееся судно, продолжавшее обстреливать когг. Несколько раз ядра достали своей цели и каждое попадание сопровождалось треском ломаемого дерева и чьими-то предсмертными криками. Но и бомбардиры «Морского вепря» не отставали, сея смерть на палубе врага. Затем заговорили и лучники- стрелы взвились с борта когга, обрушиваясь на палубу нормандского судна.

 

 

Оба корабля содрогнулись, когда «Морской вепрь» со страшным треском вломился в борт вражеское судно. Когг оправдывал свое название: под водой выдавался бронзовый таран в виде головы кабана, сейчас поддевшего на клыки нормандца. Теперь уже мерсийцы и саксогэлы видели врагов - светловолосых и голубоглазых воинов, одновременно похожих и не похожих на них. Форма головы, крупные и острые черты лица, широкие ноздри –это и многое другое отличало их от племен Севера. Но при этом держали они мечи и топоры, бывшие  в ходу у викингов, да и призывали они Ньерда и Тора  - пусть и вместе с иными, неведомыми богами. Воинственные выкрики перемежались серией переливчатых свистов.

 

 

Абордажные крючья вонзились в борта, подтягивая оба суда к друг другу и воины «Морского вепря» с ревом устремились на палубу чужого корабля. Кровавый водоворот закрутил  схлестнувшихся в рукопашной противников. Мечи и секиры рубили вражескую плоть, отрубали головы и руки, с хрустом вгрызались в ребра и хребты.  Эдмунд бился в первых рядах, прорубая дорогу к высокому широкоплечему мужчине, облаченному в  кольчугу  сицилийской работы и шлем в виде львиной морды. Похоже, это и был капитан нормандцев - он выкрикивал команды, подбадривая пиратов. Завидев Эдмунда, он нетерпеливо оттолкнул телохранителей и шагнул вперед. Его меч обрушился на голову принца, но тот уклонился, так что вражеский клинок только скользнул по шлему и в тот же миг скрамасакс Эдмунда отрубил врагу правую руку. Воин покачнулся, пытаясь зажать кровоточащий обрубок, подскользнулся на  скользкой от крови палубе и рухнул за борт.

 

 

На какое-то мгновение казалось, что победа клонится в сторону Эдмунда и его воинов, когда послышался отчаянный вой и на палубу выплеснулась новая волна завывающих пиратов: корабль под винландским флагом все же успел на помощь. С этого момента соотношение сил было явно не в пользу мерсийцев и саксогэлов - один за другим они падали мертвыми под клинками нормандцев.

 

 

Вскоре в живых остались Эдмунд, Дамман и  около десятка воинов, сбившихся спина к спине в центре палубы. Израненные, покрытые кровью, они не собирались сдаваться, раз за разом отражая бешеные атаки многократно превосходящего  их противника.

 

 

Неожиданно нормандцы отхлынули, пропуская молодого человека в искусно сработанной кольчуге и коническом шлеме, инкрустированным серебром. В руке он держал окровавленную флиссу с длинным тонким лезвием. Приятные черты лица выдавали северное происхождение, но, как и у его воинов, разбавленное примесью иной крови. Голубые глаза окинули израненных бойцов и тонкие губы тронула одобрительная улыбка.

 

 

-Вы храбрые воины,- произнес он на ломаном датском,- довольно крови. Сложите оружие и я сохраню вам жизнь и дарую свободу, после того как ваши родственники дадут выкуп. Я обещаю вам достойный плен, а  тем кто знатен - почести, полагающиеся его положению. Я Сердаф Тинерфсон, сын конунга Нормандии и это мое слово.

 

 

Молодой глаз нормандца видимо уже приметил доспехи и меч Эдмунда, доступные только знатному человеку - как и снаряжение такого корабля.

 

 

-Мерсийская империя давний друг Карфагенской Лиги,- произнес Эдмунд, не торопясь складывать оружие.

 

 

-Карфаген нам не указ,- рассмеялся Сердаф,- мы не трогаем суда Лиги, но их свары и союзы нас не касаются, если опасность не грозит самому Городу. И они не запретят нам пощипать тех, чьи предки изгнали нас с Севера,- на миг лицо юноши исказила гримаса,- сдай оружие и все будет хорошо, клянусь Тором, Ачиманом и Святым Якобом!

 

 

Эдмунд медлил с ответом, когда вдруг увидел за спинами морских разбойников нечто интересное. Стараясь не меняться в лице, он с проклятием бросил меч на палубу и его примеру неохотно последовали Дамман и остальные.

 

 

-В Винланде вряд ли обрадуются, если увидят у вас свои флаги,- сказал Эдмунд.

 

 

-Поэтому мы и собирались убираться отсюда,- рассмеялся Сердаф,- быстро сняли сливки с побережья и назад, пока местные не раскачались. А потом один из моих  лучников подстрелил это отродье Гуайоты.

 

 

На палубу упало нечто черное, взлохмаченное. Эдмунд выругался, узнав своего ворона. Тело птицы было пробито насквозь стрелой.

 

 

-На его ноге была записка с рунами,- пояснил Сердаф,- вот мы и решили взглянуть, что это за новая рыбка приплыла с востока? И, похоже не прогадали, верно? Так кто ты и к кому мне посылать гонцов за вы…

 

 

Пронзительный свист со второго корабля, прервал его на полуслове. Сердаф вскинул голову  и тут же изменился в лице - от заката шел  огромный корабль. Это был драккар, но драккар не менее двухсот локтей в длину. Скалилась клыкастая пасть с носа судна и трепетал на ветру огромный синий парус с символами ярла Винланда. Даже с такого расстояния было заметно, как блестит солнечный свет на доспехах воинов.

 

 

Ошеломленный появлением нового противника, нормандец не успел среагировать, когда его пленник, пользуясь всеобщим замешательством, стремительно подхватил с палубы меч. Сердаф сглотнул, почуствовав на горле холодную сталь скрамасакса.

 

 

-Прикажи своим людям сдаться,- произнес принц,- и я постараюсь сохранить твою жизнь. Я Эдмунд, сын короля Островов и это мое слово.

 

 

Только сейчас Сердаф заметил,  как все новые драконоголовые корабли появляются и справа и слева по борту, беря нормандцев в настоящее окружение. Будь у морских пиратов хоть малейший шанс на победу или бегство, они, конечно, не сдались бы так легко, но такого шанса у них не было: заполонившие море драккары давали подавлявшее превосходство винландцам. Сами же нормандцы слишком долго прожили на юге, чтобы сражаться до конца в столь безнадежной ситуации. Замысловато выругавшись, Сердаф приказал своим людям сложить оружие.

 

 

Спустя некоторое время пленные нормандцы уже стояли вдоль палубы собственного корабля, охраняемые суровыми воинами с светлыми и рыжими волосами. Облаченные в кольчуги, вооруженные мечами и секирами, винландцы с одинаковой неприязнью смотрели и на пиратов и на гостей с «Морского вепря». В саксогэлах они угадывали ту же кровь, что и у кельтов озерного Авалона, которых подданные ярлов Заката ненавидели куда больше, чем пиратов с южных островов.

 

 

Недоверчиво смотрели они и на командира «Морского вепря», в данный момент негромко спорившего с  широкоплечим рыжебородым великаном, облаченным в доспех и рогатый шлем. На его плече покоилась огромная секира, с которой все еще стекала кровь – трое нормандцев все же сдуру схватиллись за оружие. На глазах Эдмунда великан, одним могучим ударом отрубил головы сразу двоим врагам и тут же, возвратным движением, располосовал от плеча до пояса третьего. Других храбрецов, желающих скрестить с ним меч не нашлось.

 

 

-Когда твой ворон прилетел в усадьбу Гутрума,- густым рокочущим басом говорил великан,-  ярл велел вывести в море весь флот, чтобы встретить тебя. Уж он-то знал, что эти псы шастают где-то поблизости. Не поспей я вовремя – и тебя бы забрали на их собачьи острова, после чего ты бы  очень долго доказывал ярлам, что достоин ими править. То, что они все,- он небрежно ткнул огромной лапищей в сторону своих людей,- увидели как ты приставил меч к горлу этого сопляка, спасло твою честь, но то, что ты хочешь от меня…,- он помотал головой,- этому не бывать.

 

 

Эдмунд тяжело вздохнул: он знал Горма Ржавого, хёрсира Гутрума, совсем недолго, но тот уже успел утомить его своим упрямством.

 

 

-Что плохого в том, что мы возьмем с их родичей выкуп?- спросил он,- этот юнец предлагал мне такое и это было справедливо. Нормандия - богатое королевство, а ради своего наследника конунг Тинерф не пожалеет взять в долг и у карфагенских купцов. Ты что  не понимаешь, что это куча золота?

 

 

-Это ты не понимаешь!- Горм рыкнул так, что на него обернулось все его воинство. Понизив голос, он продолжал.

 

 

-В иное время мы бы так и сделали- отдали сопляка его коронованному папаше, заставив того разориться на выкупе. Но не сейчас! Эти нормандские псы посмели нацепить на свои паруса знаки вольных ярлов.  Знаки, через которые с нами говорят боги. И это не единственное их святотатство,- ярл понизил голос,- два дня назад они ограбили святилище Девяти Сестер. Выкрали подношения и священные чаши, убивали священных рыб.

 

 

Эдмунд нахмурился: а вот это скверно. Девять Сестер, дочери Ранн и Эгира были чуть ли не самыми почитаемыми божествами в Винланде, после самой Ранн. Ну и Одина, конечно, хотя в этом Эдмунд не был уверен. Тут и впрямь выкупом не отделаешься.

 

 

-Святотатство не останется безнаказанным,- сказал принц,- но пойми,  Мерсия сейчас ведет большую войну и меньше всего ей нужен новый враг. А Нормандия станет им, если мы убьем наследника престола -  все золото Карфагена не удержит островитян от союза с Рейхом. А тогда и вам не поздоровится.

 

 

Горм нахмурился,- Эдмунд почти слышал, как со скрежетом поворачиваются под его толстым черепом неповоротливые мысли,- потом неохотно кивнул.

 

 

-Хорошо,- сказал он,- пусть паршивец живет. Но остальные должны умереть.

 

 

-Он не доберется до Нормандии в одиночестве,- гнул свое Эдмунд,- позволь ему взять хотя бы нескольких соратников.

 

 

Горм заворчал, зло глянув на Эдмунда.

 

 

-В моих жилах течет кровь королей, а значит и кровь Одина,- с нажимом сказал принц.- Перед лицом богов я беру на себя этот грех, а значит, только мне и держать ответ.

 

 

-Ну раз так,- облегченно выдохнул Горм,- но спутников нормандцу пусть тоже выберут боги. Эй, постройте этих собак!- крикнул он, обращаясь к винландцам. Те, повинуясь крику командира, пинками и уколами мечей, заставили нормандцев выстроиться вдоль борта. Даже тяжелораненных заставили встать с остальными.

 

 

-Этого не трогать,- Горм указал на Сердафа и наследника Нормандии оттащили в сторону. Хёрсир вопросительно глянул на Эдмунда и тот, кивнув, шагнул вперед, обнажая меч.

 

 

-Именем Всеотца и стали закаленной именем его,- он поднял скрамасакс, чтобы всем были видны нанесенные  руны,- я Эдмунд сын Эйрика, короля Островов,потомка Одина принимаю на себя гнев Девяти Сестер и прошу  их о снисхождении.

 

 

Он прошелся влоль шеренги пленных нормандцев, всматриваясь в хмурые, посеревшие лица и считая про себя. Отсчитав девять, он внезапно выпростал лезвие скрамасакса и коснулся им лица десятого воина. Нормандец вздрогнул, когда острая сталь взрезала кожу на его щеке. Двое винландцев тут же вытолкнули пирата из строя. Эдмунд прошел дальше, продолжая отсчитывать пленников. Когда еще один нормандец, с раной на лице,   оказался отделен от остальных, Эдмунд развернулся к Сердафу.

 

 

-Забирай их,- он указал на своих «избранников»,- вместе с ними  ты будешь добираться до дому. Я выполнил свое обещание, а остальное ныне в руках Морских Богов.

 

 

-Я это запомню,- кивнул Сердаф, внимательно всматриваясь в лицо принца.

 

 

-Надеюсь,- кивнул Эдмунда,- и, если выживешь, запомни еще, что отныне твоим сородичам путь сюда закрыт. Дайте ему лодку!

 

 

Когда небольшая лодка с парусом, взятая с нормандского корабля и снабженная запасом еды и воды, отчалила от борта, Эдмунд посмотрел на Горма.

 

 

-Теперь мы можем отправляться в Винланд?

 

 

-Не  сразу,- буркнул хёрсир,- если вы собрались править Закатом, то вы должны знать свои обязанности перед людьми и  Богами.

 

 

-Что это значит?

 

 

-Это значит что ты должен участвовать в жертвоприношении.

 

 

 

 

Винландский драккар был столь велик, что за одно весло бралось сразу два человека. Сейчас исполинский корабль шел во главе винландской флотилии, окружившей один из нормандских кораблей,  где понуро сидели пленники охраняемые высокими людьми закатунными в черные одеяния. Эти молчаливые стражи явились из недр исполинского драккара,  после того, как Эдмунд закончил разговор с Гормом. Второй корабль получил такую пробоину от тарана «Морского вепря», что затонул, не пройдя и двадцати локтей. Сам мерсийский когг был хоть и поврежден, все же оставался на ходу, замыкая процессию. Им по-прежнему правили саксогэлы, под руководством Доммана. Эдмунд же перебрался на «Великого Змея» - так звался драккар Горма. Сейчас принц и хёрсир стояли рядом с оскаленной пастью дракона и вглядывались в темнеющее небо. Над их головами загорались звезды, взошла  огромная Луна, посеребрив морскую гладь. В ней то и дело мелькали треугольные плавники, описывавшие круги вокруг драккаров. Вот на борту одного из судов появилось двое викингов, державших мертвое тело, которое они, раскачав, швырнули в море. Вода взбурлила и Эдмунд увидел, как острые плавники пришли в движение, ожесточенно колыхаясь - морские хищники сцепились в жестокой схватке за труп. Эдмунд взглянул в глаза Горма, но тот лишь криво усмехнулся. Только теперь Эдмунд понял, почему викинги не бросили убитых врагов сразу в море. Вереница драконоголовых кораблей растянулась чуть ли не на пол-лиги и путь ее отмечался бросаемыми  в море мертвецами, вокруг которых появлялись все новые и новые плавники.

 

 

-Стойте,- вдруг зычно выкрикнул Горм,- достаточно!

 

 

В воду тяжело бухнулся массивный якорь, гребцы один за другим оставляли весла. Вскоре драккар остановился, покачиваясь на волнах, пока остальные корабли выстраивались вокруг него в неправильный круг. Внутрь него вошел нормандский корабль и остановился в десяти локтях от «Морского змея». Эдмунд почуствовал как кто-то трогает его за плечо и, обернувшись, увидел, как один из воинов протягивает ему некое странное одеяние.

 

 

-Одевайтесь и пожалуйте в шлюпку, господин наместник,- усмехнулся Горм. У борта драккара уже покачивалась большая лодка, на носу которой стоял высокий винландец, с ног до головы закутанный в черное.

 

 

Эдмунд не без замешательства сменил кольчугу на куртку из звериных шкур и меховую шапку с рогами северного оленя. Горм протянул ему костяной  жезл с навершием в виде акульей головы и повесил на грудь резную пластинку из клыка исполинского нарвала.  На ней с необыкновенным искусством были вырезаны державшися за руки причудливые существа, напоминавшие европейских русалок. Каждая из них чем-то отличалась от остальных: у одних были милые, даже красивые женские лица, у других - оскаленные звероподобные морды. Отличались и пропорции тел и форма хвоста и длина волос и  руны, вырезанные рядом с каждой из морских дев. В центре  круга, образованного телами этих существ, виднелась еще одна фигура - высокая женщина с двумя змеиными хвостами вместо ног.

 

 

Они спустились в лодку и безмолвный кормчий погрузил весло в воду. Горм коснулся  костяной пластинки:

 

 

-Великанша с хвостом кита и палицей в руках - Бара, сила прибоя. Дева с дельфиньим хвостом - Хеминглеффа, хозяйка ясной погоды. Владычица приливов и отливов - Унн, с косами, украшенными морскими ракушками. С хвостом тюленя и бурыми волосами – Бюльгья, хозяйка тюленей и прибрежных течений. Черноволосая Хефринг в ожерельях из медуз. Хрённ с угриным хвостом, владычица водоворотов. Беловласая Кольга -- хозяйка плавучего льда. Дуфа -- хранительница островов, морских туманов и драгоценных кладов. И самая сильная  из Девяти - Блодугхадда, с красными волосами и акульим хвостом. Девять Сестер властвуют над морем, а над ними властвует десятая - Ранн.

 

 

Он все еще называл божественные имена, когда лодка ударилась о борт корабля и Эдмунд поднялся в него. Следом взошел и Горм. Их глазам предстали нормандцы, стоящие на коленях вдоль левого  борта, со связанными за спиной руками. Над пленниками нависали стражи в черном, держа наготове необычные мечи: заостренные с одной стороны, слегка изогнутые, они напоминали скорее огромный серп или косу, нежели боевой клинок. 

 

 

По всей палубе стояли  костяные плошки с  горевшим китовым жиром. Эдмунд отметил что, эти необычные светильники делались из макушек человеческих черепов.

 

 

Из бывшей капитанской каюты послышался грохот бубна и хриплый дребезжащий голос затянул монотонное песнопение на незнакомом языке. Черные стражи пришли в движение: трое из них выхватили из толпы пленника – почти мальчишку, с вьющимися рыжеватыми волосами. Его заставили встать на колени и наклонить голову. Взметнулся и опустился изогнутый меч  -  и взметнулся вновь, окрашенный кровью. Что-то глухо  ударило о деревянный настил и покатилось по палубе - отрубленная голова молодого нормандца. Жрец ухватил ее  за волосы и швырнул за борт. Послышался громкий плеск  и Эдмунд увидел, как несколько акул схватились за очередную подачку.

 

 

Размеренно поднимались и опускались страшные лезвия, когда столпившиеся рядом с еще подрагивающим телом жрецы рубили его на куски,  бросая их за борт. Там уже бурлила кровавая пена и обезумевшие от обилия пищи акулы дрались друг с другом за человечину. А в проходах меж покачивающихся драккаров появлялись все новые и новые плавники.

 

 

-Пора,- жрец швырнул за борт последний окровавленный член и обернулся к Эдмунду,- богини ждут вас.

 

 

Эдмунд кивнул и шагнул к левому борту, становясь рядом с ближайшим нормандцем. Жрец в черном задрал голову пленника вверх и на принца глянули полубезумные глаза человека, в полной мере осознавшего, что его ждет. Эдмунд мягко отстранил жреца и, подойдя к нормандцу, сочувственно посмотрел на него. Глубоко вздохнул и, не меняясь  в лице, со всей силы толкнул пирата в плечо. Тот успел издать только один крик, падая вниз. До воды он долеть не успел: две акулы, наполовину выскочив из воды, вцепились в несчастного, ожесточенно тряся головами.  В считанные мгновения они разорвали человека на части, когда к ним метнулись и остальные рыбы, вырывавшие из зубастых пастей окровавленные куски мяса и торопливо проглатывая их.

 

 

-Тебе о Блодугхадда!- громко произнес Эдмунд, шагая к следующему пленнику,- тебе, о Бара!-  крикнул он, сбрасывая в море следующую жертву,- тебе, Хёфринг!

 

 

Под  рокот бубна Эдмунд свершал чудовищный обряд, сбрасывая в воду обреченных на смерть пиратов. Вода под кораблем бурлила – в неверном свете луны и светильников из китового жира он видел  оскаленные пасти, рвушие как людей, так и друг друга, с жадностью дворовой своры, сметая предложенное угощение. Нормандцы расставались с жизнью по-разному: кто-то молча, сохраняя достоинство, кто-то молил принца о пощаде, были и такие, кто проклинал его перед смертью. Эдмунд почти не слушал их, он не слышал самого себя, шепча призывы к богам моря.

 

 

Наконец остался последний нормандец - высокий светлобородый воин. Эдмунд положил ему руку на плечо и тот, подняв глаза, понимающе ухмыльнулся, стараясь заглушить подступающий страх. Эдмунд улыбнулся в ответ уголками губ и с силой толкнул его в воду, где воина тут же разорвали акулы. Принц уже хотел отойти, радуясь, что все закончилось, но, повинуясь внезапному порыву, вдруг перегнулся через борт.

 

 

Она поднималась из черной пучины: сверьхестественная, манящая, нечеловечески прекрасная. Ярко-красные волосы  окружали изящную головку кровавым ореолом, столь же алые соски венчали холмы волнующе подрагивающих грудей. Синие, будто светящиеся глаза, казалось,  смотрели прямо в сердце Эдмунда, алые губы маняще приоткрылись, обнажая жемчужно-белые зубы. Длинный хвост хлестнул по воде, подбрасывая безупречное тело и принц невольно подался вперед, чтобы дать кровавовласой красавице слиться с ним в страстном, сводящем с ума поцелуе.

 

 

Могучая рука ухватила его за ворот и отшвырнула назад с такой силой, что принц ударился головой о мачту. Неведомый спаситель успел в последний миг: зубастые  челюсти щелкнули перед носом Эдмунда, так что он почуял смрадный дух из огромной пасти. В следующий момент огромная рыбина рухнула в воду, подняв кучу брызг. Мелькнуло белое брюхо и акула ушла на глубину.

 

 

-Ты спятил?- прошипел Эдмунду на ухо все еще державший его Горм,- жить надоело? Или хотел поцеловаться с той акулой.

 

 

-Вроде того,-  сказал принц, неуверенно поднимаясь на ноги,-  только это была не акула.

 

 

-Что ты несешь?!

 

 

-Я видел ее, - пробормотал  Эдмунд, - прекрасную девушку, с рыжими волосами и…

 

 

-Молчи!- шикнул побледневший Горм,- хочешь перепугать весь лейданг?

 

 

Он обхватил Эдмунда за плечи и толкнул к лодке.

 

 

-Пойдем,- грубо сказал он,- так или иначе, обряд ты провел, а значит, подтвердил свое звание. Ну, а то, что тебя хотели сожрать, так все обошлось…до следующей попытки.

 

 

-О чем ты?- Эдмунд глянул на Горма,- какой попытки?

 

 

Хёрсир почти с жалостью посмотрел на принца.

 

 

-Ты все еще не понял? Старшая из Девяти, Блодугхадда, пришла за тобой. Ты лишил ее королевской жертвы, когда отпустил того юнца, а затем взял этот грех на себя. Теперь это лишь вопрос времени - завтра или через десять лет Хозяйка Акул вновь придет к тебе, чтобы взять то, что она считает своим.

Изменено 19 Jun 2017 пользователем Каминский

[Magnum]

Страсти-то какие!  

 

"Морской вепрь" или "Морской бык"? 

 

[Каминский]

Страсти-то какие!  

И на том стоим!

"Морской вепрь" или "Морской бык"? 

Вепрь. Но сначала был бык. Спасибо, что заметили.

[Каминский]

Кровь и вода

 

Ягморт

 

 

 

 

 

За пиршественным столом находилось два человека  и пять ухмыляющихся лиц. Одно из них принадлежало Ягморту – гигант-бьярмиец уминал  жареное мясо, запивая его вином из золотого кубка.

 

 

--Рад, что ты наконец, повеселел Дирк,- произнес князь,-  а то я уже начал думать, что эту кислую рожу уже ничем не исправить. А ты, оказывается, весельчак. Ну же, выпей со мной. И вы, парни, присоединяйтесь!

 

 

Он плеснул пивом в выпученные глаза  отрубленной головы, при жизни принадлежавшей темноволосому мужчине средних лет, с широким некрасивым лицом. На нем застыла широкая, неестественная улыбка, обнажавшая крепкие желтые зубы. Такая же предсмертная улыбка застыла и на лицах остальных трех голов: еще одного мужчины с темными волосами и длинным носом, седобородого старика и молодого человека, почти подростка, с длинными каштановыми волосами. Все головы  были расставлены вокруг серебряного блюда с мясом, будто провожая взглядами каждый кусок, отправляемый в рот Ягмортом.

 

 

-Никто не скажет, что я плохо угощаю, собутыльников,- рассмеялся Ягморт, поднося кружку к губам старика,- пей и ты, Генрих, старая скотина!

 

 

Он плеснул пивом в лицо старика и расхохотался, видя как стекают капли с вислых усов.

 

 

-Люблю хорошую компанию за столом,- произнес Ягморт, допивая остатки,- вот только твоя хмурая рожа портит все веселье. Неужели на юге разучились веселиться?

 

 

-Не разучились,- последовал ответ,- но я привык развлекаться иначе.

 

 

Сказавший это был высок и худ, его костлявое тело прикрывала черная хламида украшенная причудливыми символами, нанесенными золотой и серебряной краской. Бритую голову прикрывала небольшая шапочка из темно-красного бархата. Смуглая кожа и живые черные глаза подтверждали слова Ягморта о происхождении его собеседника. Несмотря на обильный стол, сам он удовольствовался только горсткой сушеных фиников, в то время как Ягморт, чавкая пожирал  и тушеную в в пиве крольчатину, и телячьи почки в ягодах можжевельника и угря в зеленом соусе с травами и странного вида мясо на серебряном блюде, приправленное южными специями.

 

 

-Нет ничего хуже унылого трезвенника на пиру,- произнес Ягморт, довольно срыгнув, - от этой сушеной дряни у меня бы давно кишки свернулись в узел. Мог бы и получше отметить мою победу! Полтора года семейка Зальмов пытаясь вышибить меня из Антверпена, подстрекая окрестную чернь к бунту, который чуть не стоил мне города.  Согласись, Баджади, у нас есть, что   праздновать.

 

 

-Повод есть,- кивнул южанин,- но Зальмы - не единственные в округе, кто желает перейти под руку кайзера.  И таких тут скоро будет много: вы ведь понимаете о чем я?

 

 

-Утрехт,- кивнул Ягморт, на мгновение стерев с лица издевательскую ухмылку,- я не забыл об нем, не волнуйся. Похоже, Фризия все же потеряна для Мерсии.

 

 

-На севере сдались еще не все,- покачал головой Баджади.

 

 

-Это ненадолго, - махнул рукой Ягморт,- единственный крупный гарнизон в Лейдене, но и он не выдержит долгой осады. У графа Зигфрида не больше двух тысяч человек, а у Вальтеофа раза в три больше. С востока к нему идет на подмогу братья Святой Вальберги - это еще три тысячи бойцов, не меньше. А Торир, брат Свейна Датского, заканчивает покорение фризских островов и тоже, как говорят,  собрался на юг. Когда они все соединятся вокруг Лейдена, город падет – этого никто не остановит.

 

 

-Никто…кроме нас,- слабо улыбнулся Баджади.

 

 

Ягморт раздраженно посмотрел на него.

 

 

-У меня  пять  тысяч воинов: не только на этот город, но и на все побережье – от Шельды до Мааса. Подкреплений ждать неоткуда: Освальд засел в Иггенсбурге и в промежутках между оргиями и молениями Фрейру отбивается от кайзеровской армии. Лишних людей у него нет, он мне так и сказал, когда мы виделись в Кенте. Этельред в Норвегии, а остальные короли, похоже, и вовсе забыли об этой войне-  они все ловят каждый вздох старого Канвульфа в ожидании его смерти. Одному мне не снять осады с Лейдена, да что там  – я и Антверпен не удержу, когда  Вальтеоф и Торир явятся к его стенам.

 

 

-Возможно, местные были бы более лояльны, если бы вы не изображали тут второго Дрюона Антигона,- не удержался от язвительной реплики Баджади.

 

 

-Наоборот,- рассмеялся Ягморт, -  если бы я дал слабину, сейчас Зальмы смотрели  на мою отрубленную голову,. Этот сброд понимает только силу - как и везде. Ладно, что об этом говорить. Моя сестрица требует, чтобы я вернулся в Лють и, похоже, мне придется выполнить ее волю - я и так задержался в этих краях. Извини, Баджади, но, похоже, Карфагену придется искать другого дурака, который бы лил кровь за его интересы.

 

 

-Эта кровь нам обходиться дороже чем вам,-  парировал Баджади,- с тем золотом, что платят наши банкиры,  вы стали, наверное, богаче любого из королей Ноннархии. А наше оружие? Этот город защищают пушки, сделанные нашими лучшими оружейниками и лучшие же наши бомбардиры день и ночь несут караул на стенах. Не говоря уже о том, что я поставил вам на службу все свое искусство, как врача так и алхимика.

 

 

-Это все хорошо,- признал Ягморт,- но не поможет мне удержать город. А золото- хорошо, если мне удасться его вывезти. Да и в Люти не так много мест на что его тратить.

 

 

-Зачем вам в Лють,- вкрадчиво произнес Баджади,- это богатый город, где денег и прочего добра больше, чем во всей вашей северной глуши. Весь Антверпен может стать вашим,– также как и богатства, что потекут в него рекой, когда закончится война и сюда вновь зачастят наши купцы и менялы.

 

 

Ягморт озадаченно хмыкнул - такая мысль еще не приходила ему в голову.

 

 

-А что скажет бретвальда,- заметил он,- и оферэлдормен?

 

 

-Бретвальда скоро умрет и только ваш Один знает, кто станет оферэлдорменом при новой королеве. Чем бы не закончилась эта война, прежней Фризии уже не будет, а этот город слишком лакомый кусочек, чтобы отдавать его кому попало. Корона должна нам - и думаю, нам удастся уговорить нового  оферэлдормена, отдать этот город под управление столь прославленного воина. Конечно, вы присягнете на верность Бретвальде, но в такой дали от Тамворта эта присяга станет чисто условной.

 

 

-Здешним это не понравится,- заметил Ягморт,- ты сам сказал, что они считают меня людоедом из своих страшных сказок.

 

 

Баджади пожал плечами:

 

 

-Если вы удерживаете город несмотря на  войну, то не утратите его и в мирное время.

 

 

-Моя сестра тоже будет не в восторге.

 

 

-Она далеко.

 

 

Ягморт хмыкнул, но судя по загоревшимся глазам предложение пришлось ему по душе.

 

 

-Все же у меня слишком мало войск,- с сомнением произнес он,- если сюда явятся Вальтеоф и Торир.

 

 

-Они не явятся,- усмехнулся Баджади,- если потерпят поражение под Лейденом. Пусть даже они и возьмут его, но он должен достаться им столь дорогой ценой, чтобы они и думать забыли о новых походах.

 

 

-План хороший,- усмехнулся Ягморт, вновь наливая себе вина,- только вот с теми силами, что имеются под Лейденом, этого не достичь.

 

 

-Вам не придется посылать своих воинов,- тонко улыбнулся Баджади,- туда отправится кое-кто другой. Кое-кто, кого я привез с собой- вы же видели воинов на моем судне?

 

 

-Особенно не всматривался,- проворчал Ягморт,- а что?

 

 

-Двое из них стоят за дверью, под охраной ваших дружинников,- сказал Баджади,- если вы разрешите им войти, думаю, вы все поймете.

 

 

-Хорошо,- кивнул Ягморт и громко крикнул, - эй, кто там есть?! Введите чужаков!

 

 

За кованными железными вратами послышался шум и лязганье металла, после чего створки распахнулись и в пиршественный зал ввалились  около дюжины человек. Большинство из них были людьми Ягморта, с обычным для северян оружием и доспехами. Но среди них выделялись двое -  на вид обычные фризы или саксы, в мерсийских кольчугах и  куполлобразных шлемах, с вытянутым забралом по сицилийскому образцу. 

 

 

-Пусть они откроют лица,- потребовал Ягморт.

 

 

-Как скажите,- произнес Баджади, кивнув своим воинам.

 

 

Серые, невыразительные лица, с пустыми, будто стеклянные глаза, не пойми какого цвета. Выглядят совсем одинаково, только у одного  из них на подбородке небольшой шрам. Приметный такой шрам.

 

 

-Мара и Нга!- взревел Ягморт, вскакивая из за стола и хватаясь за меч. Следом за ним за оружие схватились и остальные воины.

 

 

-Успокойтесь ,- Баджади примирительно поднял руку,- вы же видите, они безоружны.

 

 

-Успокоиться?! Ты что не знаешь, кто этот пес?!

 

 

-Я знаю, кем он был,- сказал южанин,- но посмотрите на него. Разве Ульрих фон Зальм так повел бы себя при виде своего отца, двух братьев и племянника…в таком виде.

 

 

Ягморт присмотрелся: на лице воина не дрогнул и мускул, глаза остались столь же пустыми и безжизненными. Похоже, что даже реакция Ягморта его не задела.

 

 

-Я помню его под Иггенсбургом,- проворчал гигант, усаживаясь и вновь наливая себе вина,- Ульрих фон Зальм, с шрамом от стрелы Кууро-карела. Тогда стрела  только  чиркнула его по подбородку, но после битвы он угодил в плен. Я хотел его принести в жертву морским богам, но у Освальда подыстощилась казна и он решил продать пленников работорговцам. Его купил ты?

 

 

-И его тоже,- кивнул Баджади,- несколько месяцев я скупал в Мерсии,  пленников, дезертиров и перебежчиков.

 

 

-И много  скупил?

 

 

-Около двух с половиной тысяч.

 

 

-Не знал, что ты так богат.

 

 

-Платил не я, а Асмундо даль Рамия, мой покровитель.

 

 

-Зачем?

 

 

-Затем, что он знает, что это вложение окупится.

 

 

-За взрослых мужчин с Севера много не дают

 

 

-Дело не в работорговле, а в том, что я сделал с ними.

 

 

-Сделал? - Ягморт метнул быстрый взгляд на застывшего былого врага,- о чем ты?

 

 

-Долгая история.

 

 

-Я не тороплюсь,- усмехнулся Ягморт, отхлебывая вина, - так в чем дело?

 

 

-Я скажу, но надине.

 

 

Ягморт сделал нетерпеливый жест и его воины вышли вон, выведя и людей южанина.

 

 

- В молодости, мне довелось бывать на островах Нового Света, - начал свой рассказ Баджади, - тогда я только начинал врачевание. Мне часто доводилось лечить черных рабов, - хозяева скупятся на опытных лекарей для заболевших невольников, но все же не хотят, чтобы их  собственность гибла понапрасну.  Я немало времени провел среди чернокожих: это такой замкнутый мирок, со своей иерархией и устоями, о которых их хозяева знают немного. Наибольшим влиянием пользуются местные  колдуны: хозяева весьма ценят подобных рабов, освобождая их от тяжелой работы и используя их авторитет в своих целях. Тогда я узнал о  зелье, что превращает людей в живых мертвецов - «зомби»

 

 

-Я слышал о них,- пробормотал Ягморт,- и даже кое-что видел.

 

 

- Поначалу я думал, что это лишь досужие байки, пока не увидел, как строптивый раб,  которого хоронили на моих глазах, спустя несколько месяцев после «смерти» работал на плантации. Его глаза были пусты, а кожа серой,словно пепел, он не узнавал ни меня, ни своих родных,  но при этом работал за пятерых. Естественно меня это заинтересовало и я попытался узнать больше. За несколько бочонков с вином и несколько золотых безделушек, один дряхлый шаман рассказал мне  что «порошок зомби» приготовляют из  множества ингредиентов: растертого в порошок  иглобрюха, яда морской жабы, кое-каких  растений, частей трупов и   много чего еще. Колдуны подсыпают  порошок жертве в питьё или еду, после этого человек впадает к кому, а просыпается совсем иным, лишенным памяти и силы воли, но сохранившим былые навыки. Получается идеальный работник, который беспрекословно слушается хозев. Он не знает усталости, способен долго работать без еды и питья, на ногах переносит тяжелые раны.

 

 

-Раны, значит,-  медленно произнес Ягморт.

 

 

- Когда колдун совсем опьянел, он расхвастался и показал мне, где хранит порошок. В последнюю чарку с вином я плеснул одно из снадобий колдуна, эффект которого мне был давно известен. Я вынес из его хижины все что мог унести и поджег ее. Золотом, которое скопил у себя колдун, я оплатил место на корабле, уходящем в Карфаген. Там я продолжил свое обучение медицине, а потом - и алхимии.  Пятнадцать лет у меня ушло на то, чтобы разгадать секрет порошка, отделив зерно истины  от глупых суеверий чернокожих, а потом еще пять - на то, чтобы  получить своего зомби.  Плоды моей работы ты уже видел. Это идеальные солдаты: он будет сражаться пока его не изрубят на куски, он не отступит, пока ему не прикажет хозяин, он не помнит своего имени, но помнит все боевые навыки, полученные в прежней жизни.

 

 

-Вот значит что,- Ягморт с интересом посмотрел на карфагенянина,- и сколько у тебя таких…воинов.

 

 

-Я успел создать только пятьсот,- с сожалением произнес  Баджади,- к сожалению, не все выживают после такого. Но каждый из них стоит семерых обычных солдат…

 

 

-Пятьсот маловато,- задумчиво произнес Ягморт,- Вальтеофа это не остановит.

 

 

-Нет, но потрепать сможет изрядно,- воскликнул Баджади, -  надо только придумать, как доставить их в Лейден.

 

 

-Доставить не сложно,- сказал Ягморт, -но ведь ты сказал, что у них нет своей воли. Кто ими  будет командовать? Я уж точно не полезу в ту мясорубку.

 

 

-Я думал, граф Зигфрид…

 

 

-Он стар и глуп, - махнул рукой Ягморт,- он не станет связываться с «живыми мертвецами», скорее перебежит к Вальтеофу. Мне нравится  твое предложение, но в него нужно внести правки,- он повысил голос, - Вацлав, Улоф, Лембиту!

 

 

Сразу несколько дружинников вошли в зал.

 

 

-Ты, Лембиту,- Ягморт ткнул пальцем в коренастого эста, - пойдешь в капище и приведешь ко мне шаманку Оадзь. А ты Вацлав,- он перевел взгляд на пышноусого кривича,- отправляйся в порт и найди братьев Бьёрнссонов: Гуннлауга Пламенного, Хаки Углозубого и Хрольфа Бледного. Скажи, что у князя есть работа для берсерков и награда, которую они получат еще до того, как примутся за дело. А ты,- он повернулся к  Баджади,- кликни обратно своих мертвяков. Они у тебя как, мясо едят?

 

 

-Они все едят,- пожал плечами южанин,- только помалу.

 

 

-Ничего, я заставлю их съесть побольше. Хочу посмотреть как Ульрих фон Зальм отведает кушанье из собственных родичей.

 

 

Серп убывающей луны сиял в ночи, отражаясь в водах Шельды. Со стороны моря накатывали могучие валы, смешиваясь с речными струями и расплываясь воронками водоворотов. Во мраке воды казались совсем черными, будто поток Бурлящий Котел, из которого возник мир в начале времен. Только цепь насыпных дамб тянувшихся вдоль берегов, сдерживала ненасытный океан.

 

 

Но и в этой тьме нашелся свет:  огромные костры, полыхавшие на вершинах песчаных дюн тянувшихся вдоль берегов. На фоне пламени мелькали причудливые фигуры:  облаченные в звериные шкуры, с  навешенными на них человеческими костями, а их головы украшали оскаленные черепа морских зверей.

 

 

-Из моря мы вышли и в море вернемся,- раскатывался, перекрывая шум волн, могучий голос,- к вам я взываю, о великаны морской пучины. Даруйте свой величайший дар этим воинам. Пусть змеи морские совьют гнезда в их черепах! Пусть  сердце их станет подобным сердцу акулы!

 

 

Ягморт стоял на берегу реки, вздымаясь словно сказочный исполин на фоне полыхающих костров . Кроме плаща из шкуры белого медведя, на короле Атверпена ничего не было и его могучее тело, покрытое светлыми волосами, почти сливалось с белой шерстью зверя.

 

 

Перед ним стояло трое мужчин, ростом и статью немногим уступавших князю. Безумие светилось в одинаковых светло-серых глазах, священное безумие  пробужденное отваром из ядовитых грибов. Справа стоял широкоплечий великан, с суровым, словно вырубленным из камня лицом и бритой наголо головой.  На узком лице словно застыла издевательская улыбка, обнажая заостренные зубы. Рядом с ним высился столь же громадный муж, с длинными светлыми волосами  заплетенными в девять кос. Точно в такие же косы была заплетена и борода. Слева же от него стоял еще один здоровяк, моложе остальных, с ярко-рыжей гривой, разбросанной по широким плечам.

 

 

Ни один из них не носил одежд, но и не выглядел голым - из-за множества  вырезанных рун испещривших обнаженную кожу. Кровь из ран еще не свернулась и алые капли, стекая по телу, блестели в свете луны.

 

 

-Ты,  Хаки Углозубый, был лучшим из тех, кто сражался с куршами на их собственной земле,-выкрикивал Ягморт,- первым, кто подбежал к  их городку и трусливые псы взвыли от ужаса, когда ты в одиночку проломил крепостную стену и ворвался внутрь, вырезав их всех. Ты, Гуннлауг Пламенный сошелся в рукопашную с белым медведем и обратил его в бегство, но не побоялся  нырнуть в ледяную воду, чтобы одним ножом перерезать ему глотку.. Шкуру этого медведя я ношу и по сей день. Ты, Хрольф Бледный, разметал  кольчужников графа Балдуина и голыми руками раздавил ему голову как яичную скорлупу, даже не заметив шлема на ней. Ты привел врагов в ужас, обратив их в бегство и остояв для меня этот город. Вы все мои дети и я горжусь вами.  И сами боги  гордятся вами,  избрав вас для новой жизни и новой славы!

 

 

Братья ответили слаженным ревом - словно огромный медведь проснулся в своей берлоге. Ягморт махнул рукой и из темноты вышла статная светловолосая женщина в ожерелье из синих камней. Длинное одеяние из темно-синего шелка распахивалось при каждом шаге, обнажая то тяжелые груди, то светлый треугольник лона. На вытянутых руках она несла нечто, капающее на песок темной кровью.

 

 

Ветер с моря усилился, волны набегая, с шумом бились о дамбу, по небу бежали темные тучи, из-за которых пробивался лунный свет.

 

 

-Гуннлауг, подойди к своему князю,- приказал Ягморт и рыжеволосый великан шагнул вперед. В руке Ягморта сверкнул меч и он с силой вогнал его в  грудь берсерка. Когда он выдернул лезвие, берсерк раскинув руки, рухнул на песок, из страшной раны на его груди, хлестала кровь. Ягморт наклонился и погрузил руку в зияющий разрез. Вот он снова выпрямилмя, держа кровоточащий кусок плоти- сердце берсерка. Ягморт передал его жрице, принимая  из ее рук другой окровавленный ком, обвитый черными водорослями. Ягморт вложил его в рану и тут же волна хлынула на берег, унося тело в море.

 

 

Жрица  вернула ему вырванное сердце и исчезла во тьме. Ягморт погрузил зубы в человеческую плоть, вглядываясь в копошившиеся во мраке тени. Он видел жриц, сновавших у окровавленной груды  , в которой с трудом  различались отдельные тела. Тела морских хищников, воплощавших темные силы пучины.

 

 

- Хрольф, подойди к своему князю,- произнес Ягморт, доев сердце, и великан с девятью косами шагнул вперед. Вновь сверкнул меч и, не проронив ни звука, он осел на песок, с разрубленной грудью. Ягморт вырвал ему сердце, а вместо него вложил в рану, то, что принесла  еще одна жрица: скользкое извивающееся существо цеплявшееся за руку холодными щупальцами. Очередная волна унесла труп в море и к Ягморту шагнул Хаки Углозубый, разделив участь своих братьев.

 

 

-Эгир принял их,- Ягморт вскинул руки, -  да обретут наши братья новое рождение в морской пучине и да вернуться к нам, чтобы и дальше служить во славу нашего рода.

 

 

Жрецы на вершне дюн затянули монотонные песнопения, тогда как Ягморт, пошатываясь, подошел к окровавленным тушам. Его лицо, озаренное светом костров, казалось постаревшим лет на десять, в волосах мелькали седые пряди. Усевшись на песок, князь вырезал себе кусок мяса и отправил в рот.

 

 

Позади послышался хруст песка.

 

 

- К чему все это,- произнес подошедший Баджади, - в чем смысл этой бойни?

 

 

-Ты ничего не знаешь о Севере,- рассмеялся Ягморт,- ты учился  у колдунов юга, а я   у варлоков Рэйвенланда, обучивших меня созданию драугров. Солнце взойдет и опустится вновь, но когда над морем вновь подымется месяц, Хрольф, Хаки и Гуннлауг снова встанут передо мной, возрожденные и готовые слушать мои приказы. Ты дал мне мертвую армию, а я дам для нее командиров.

Изменено 19 Sep 2017 пользователем Каминский

[Каминский]

Вальтеоф

 

 

 

Алое солнце клонилось к закату, бросая последние  отблески на стены Лейдена. Кровавое зарево отражалось в водах Старого Рейна, придавая ему зловещей вид, будто река и все каналы переполнились кровью.

 

 

«Лживое знамение»- подумал Вальтеоф. После  мясорубки в Утрехте, война у стен Лейдена походила на службу в заштатном гарнизоне. После неудачного первого штурма, город был взят в осаду и с тех пор, если не считать нескольких стычек, боев не велось. Воины Вальтеофа спасались от безделья затевая  свары с местными крестьянами и пару раз король был вынужден казнить несколько мародеров. «Это все мои подданные, - сказал он своим командирам,- и они еще не забыли, что недавно служили иному королю». С тех пор солдаты старались держать себя в руках, хоть это и не всегда получалось

 

 

Впрочем, совсем без притеснений обойтись не удалось: Вальтеоф занял сдатый почти  без боя городишко Лайдердорп, отделенный от Лейдена течением Старого Рейна и речки Зийл. Многих жителей Лайдерторпа пришлось потеснить в своих домах, а то и вовсе выселить в окрестные деревни, чтобы освободить место для королевских солдат.  Вальтеоф пообещал, что как только война закончится, он вернет горожанам их жилища и даже выплатит кое-какую пеню– за счет Лейдена, разумеется.

 

 

Сам король разбил свой шатер в развалинах старого римского форта на окраине города. Остатки крепостных стен и расположение на возвышенности делало это место самым удобным местом для наблюдения. Вот и сейчас, стоя у входа в шатер, король обозревал  последний город, преграждавший ему путь к морю.

 

 

Как и  большинство городов Фризии, Лейден со всех сторон окружала вода. С востока в него втекал Старый Рейн, охватывавший город с севера,    расходясь на  две ветки, одна из которых текла  через город по системе каналов,  чтобы на выходе вновь слиться в одну реку, впадающую в Северное море.  С юго-запада через Лейден течет река  Влиет,расходящаяся  в самом городе на несколько каналов,  продолжает свое течение на северо-восток где и   впадает в Зийл. Все эти реки, рукава и каналы, перекрытые множеством мостов и дамб являются основным дорогами   города и его крепостным рвом. Мосты перед  городскими воротам охраняются пуще  самих ворот: в этом войско Вальтеофа убедилось, когда  пыталось взять их. После того, как под мостом взорвалась заложенная под ним бочка с порохом, погубив множество нападающих, Вальтеоф приказал отступить. Новых попыток штурма он делать не стал, решив взять город измором. Стоя на стене замка он видел как загораются костры возле рек и каналов, отмечая места переправ, занятых его солдатами. Все входы и выходы из города перекрыты, время работает на него- так что Вальтеоф был уверен, что в скором времени граф Зигфрид сам попросит о почетной сдаче. Если же нет…что же у него людей больше не будет, в отличие от короля.

 

 

Довольная улыбка расплылась по лицу фриза когда она заметил, несколько всадников, переезжающих мост через Зийл. Впереди ехал всадник в черных доспехах, рядом с ним скакал знаменосец, над которым развевался флаг: на черном фоне красный меч с крестовидной рукояткой  в обрамлении золотых колосьев.

 

 

-Морские ворота закупорены, ваше Высочество,-  довольно произнес Герхард фон Шварценштайн, - теперь без нашего разрешения оттуда не выскочит и мышь.

 

 

-Меня не особо волнует, кто может выйти оттуда,- усмехнулся Вальтеоф, разливая во кружкам вино,- главное, чтобы никто не нагрянул с моря.

 

 

Обе военачальника сидели за столом, под крытым навесом, натянутым меж двух уцелевших стен форта. На столе стоял кувшин с вином, тарелка с соленой рыбой и несколько чугунных болванок, обозначающих расположение войск вокруг города. Сам город символизировало блюдо с рыбой.

 

 

-О море  не волнуйтесь, ваша милость,- кивнул худощавый рыжеволосый воин,-  триста братьев заняли Катвейк и прилегающие селения. Никто не высадиться незамеченным.

 

 

Вальтеоф довольно усмехнулся: западные ворота представлялись ему наиболее угрожаемым направлением. Мерсийцы  слишком давно не пытались высадиться в Фризии,  чтобы не ожидать от них такой пакости именно сейчас. Король Фризии вздохнул спокойней, когда к осаде, наконец, присоеденились братья Святой Вальберги, во главе с ландмейстером Фризии Герхардом Везербургским. Вообще, братья этого Ордена пришлись Вальтеофу куда больше по душе, чем их вечные соперники - Орден святого Михаила. Великим магистром «вальбержцев» считался сам кайзер, чьи натянутые отношения с понтификом Вальтеоф наблюдал в Санкт-Галле. Вальбержцы были проще в общении, изъяснялись менее высокопарно, да и в целом относились к этой войне с меньшим фанатизмом, чем воинство Дезидерия, что не мешало им быть отменными вояками.Сам ландмейстер не гнушался чарки, но пил в меру, был опытным воином, хорошо знавшим Фризию и фризов, что еще больше располагало к нему короля. Не возникло между ними и религиозных разногласий: ландмейстер сразу дал понять, что считает святую Вальбергу и  богиню Нехеллению разными именами одной и той же божественной сущности и добавил, что и все в Ордене думают схоже.

 

 

Разобравшись с делами божественными, оба военачальника приступили к делам земным.

 

 

-Что слышно о Торире?- поинтересовался Вальтеоф.

 

 

-Я слышал, что он разграбил и сжег Харлем,- пожал плечами Шварценштайн,- думаю, через пару дней он окончательно зачистит берега Зюдерзее и двинется на юг.

 

 

-Надеюсь, к его приходу Лейден сдастся,- озабоченно произнес Вальтеоф,- Торир требует третью часть добычи со всех городов, которые он помогает взять, а здешние и так не шибко богаты после этой войны.

 

 

-Думаете, они сдадутся?- с сомнением спросил Герхард.

 

 

-Думаю да,- кивнул Вальтеоф,- Зигфрид не отличается умом, но даже он не может не понимать, что после падения Утрехта дело мерсийцев в Фризии проиграно. Он еще предан Вульфраму, но эта верность тает с каждым днем: Вульфрама уже несколько лет не видали на родине. Говорят, он перебрался в Карфаген и спускает золото из нашей казны в тамошних кабаках и борделях. Эти слухи доходят и сюда.

 

 

-Да, но Утрехт брали с большой кровью, да и Зигфрид не торопится сдать Лейден.

 

 

-Это ненадолго,- усмехнулся Вальтеоф,- они еще надеялись на помощь Мерсии, но Люнденбургу не до них, король Освальд погряз в блуде, а Ягморт,- с лица короля на миг исчезла улыбка, - у люта слишком мало людей, чтобы прийти на помощь. Если у него осталась хоть капля мозгов, он уберется обратно под юбку к своей сестре-ведьме.

 

 

-Ягморт дикий зверь,- озабоченно произнес Герхард,- кровожадное чудовище, да еще и колдун. Но еще никто не называл его дураком или трусом.

 

 

-Он не будет дураком, если уберется из Антверпена, после падеения Лейдена. Иначе я вырежу всех его людей, а самого Ягморта  разорву конями и развешу его части по всему городу за все, что он творил в Фризии. Зигфрид- другое дело. Я уже говорил с ним и, как мне кажется, он почти созрел, чтобы сдать город. В знак своей доброй воли я пропустил несколько лодок, груженных продовольствием, но предупредил, что эта милость - последняя. Заодно и рассказал ему о датчанах Торира. Он обещал подумать до завтрашнего утра и, думаю, теперь он даст нужный ответ.

 

 

-Дай то бог,- кивнул ландмейстер,- нам всем нужно поберечь людей для Антверпена.

 

 

-Так и будет,-  уверенно сказал Вальтеоф.

 

 

Они проговорили до поздней ночи, обсуждая планы грядущих сражений. Когда же ландмейстер собрался обратно в свой лагерь, Вальтеоф вышел проводить его. Увиденное не обрадовало его: с севера и с запада на Лейден ползли клубы густого тумана, переваливавшими через крепостную стену и белыми реками растекавшимися по улицам города. На мгновение, королю фризов показалось, что  огромная белая медуза лениво выпускает свои щупальца, чтобы пожрать спящий город.

 

 

Карлу Несмешливому, капитану армии Вальтеофа, сей туман тоже был не по душе. Король дал ему всего четыреста человек, чтобы прикрывать город с севера, вдвое меньше, чем на южных и западных воротах. Не говоря уже о восточной стене, где стоял король с основным войском. Впрочем, до последнего времени Карл не жаловался, будучи уверен, что сдержит первый натиск до подхода остальных, если защитники Лейдена попытытаются сделать вылазку.  С севера подмоги городу было ждать неоткуда, напротив, именно оттуда ожидалась датская подмога.

 

 

И все же туман здорово действовал капитану на нервы.

 

 

Отряд Несмешливого разбил лагерь на берегу небольшой речки, ниже впадавшей в Старый Рейн.  Воины обосновались в покинутой деревне, жители которой бежали от войны еще несколько месяцев назад. Сейчас Несмешливый обходил часовых, сидящих у костров, окруживших деревни.  Последний проверенный им дозор размещался у реки,   где стояли несколько лодок – неказистый флот Карла. Вроде ничего подозрительного.

 

 

 Он уже собирался отойти ко сну, когда беглый взгляд брошенный на воду, стряхнул подступавшую сонливость.  На его глазах поверхность реки подернулась сильной рябью, вода взбурлила и тут же клубы  тумана скрыли реку от его глаз. И все же капитану показалось, что под водой мелькнула некая огромная тень.

 

 

-Кто-то идет сюда! - громкий крик дозорного, отвлек Карла,- войско в тумане!

 

 

Карл метнулся на шум, поднимая криком  остальных. На ходу напяливая снаряжение и хватая оружие, фризы строились у берега реки, готовясь встретить идущего с севера.Ждать пришлось недолго:  вскоре в тумане замаячили темные силуэты, вот послышалось звяканье доспехов и мерный топот ног. Кто бы не шел им навстречу, он явно не опасался быть замеченным.

 

 

-Может это датчане?- спросил Ролло, помощник Карла. Тот пожав плечами, до боли в глазах вглядываясь в плотный туман. И как они находят в нем дорогу?

 

 

-Кто идет?!- крикнул Карл, на устыдившись на миг дрогнувшего голоса.

 

 

Молчание. В полном безмолвии ночные гости приближались к фризам и те уже поднимали луки и арбалеты. Чужаки  подошли настолько близко, что их уже можно было хорошо рассмотреть. Самые обычные люди для этих мест: рослые, крепкие мужчины,  большей частью с светлыми и рыжими волосами,  в таких же доспехах, как и фризы.

 

 

Порыв ветра на миг развеял туман и луна осветила лицо воина шедшего в первых рядах. Карл взглянул на него и  тут же  кровь застыла у него в жилах.

 

 

-Во имя Тора! Малфред?!

 

 

Человек, которого Карл давно уже не чаял увидеть живым, посмотрел на капитана и тот содрогнулся от этого пустого, неживого взгляда. Иные из его воинов испуганно перешептывались, узнавая в некоторых воинах былых друзей и сослуживцев, коих считали мертвыми или проданными в рабство. Их страх и замешательство передавались и прочим воинам, смотревшим в остекленевшие глаза чужаков.

 

 

Громкий плеск и оглушительный рев раздался позади них и вслед за ним- тяжелые шаги.

Карл обернулся, чтобы увидеть как безобразный зверь, покрытая ярко-рыжей щетиной,   врывается в его воинство, пробивая доспехи огромными белыми бивнями. Слишком поздно он понял, что зря повернулся спиной: сзади также послышался рев и несколько стрел ударили в спину Карла, застряв в кольцах кольчуги. Он повернулся и увидел,как    ряды безмолвного воинства расступились, пропуская двух уродливых гигантов: одного иссиня-черного словно сгнивший труп, второго бледного, распухшего как утопленник. Чудовища ворвались в ряды фризов, голыми руками разрывая звенья кольчуг, ломая хребты и ребра. Перед Карлом появилось  безобразное лицо с полыхавшими красными глазами,  когтистые  лапы стиснули его голову и капитан закричал от невыносимой боли.  Щитки шлема треснули и раскололись, вдавливаясь в его череп и ломая кость, в глазах расплылось горячее красное облако, а затем  все заволокла тьма. Карл уже не видел, как мертвое воинство устремилось вперед, рубя топорами и мечами бегущих фризов. Бой превратился в бойню и главными мясниками в ней были три исполина, терзавшие и пожиравшие человеческое мясо.

 

 

 В  покоях замка Лейденбург, граф Зигфрид никак не мог уснуть, беспокойно ворочаясь на ложе из выделанной овчины. Никогда еще перед старым воином не стоял такой выбор: между присягой Вульфраму и бретвальде и ответственностью за судьбу родного города. С одной стороны  датчане, враждовавшие с фризами, даже в годы их общей зависимости от Мерсии, с другой - человекозверь с темного востока, окопавшийся в Антверпене. Граф не видел иного способа спасти город от обоих, кроме как сдать его Вальтеофу.

 

 

Обуреваемый тяжкими мыслями, граф все же сомкнул глаза, но и сон не принес ему облегчения. Во сне он видел все ту же комнату, где, несмотря на темноту, различал и колыхавшиеся гобелены на стенах и окно, почему-то, с распахнутыми ставнями, хотя Зигфрид помнил, что закрывал их.  С улицы в комнату втекали струи тумана, растекавшиеся по полу, а затем поднимавшиеся по стенам, словно ползучий плющ. Зигфрид хотел встать, но словно невидимые кандалы сковали его по рукам и ногам, вынуждая его беспомощно наблюдать, как туман клубится над его кроватью, постепенно приобретая форму призрачного силуэта. Сдавленный хрип вырвался из рта графа, когда струи тумана сплелись  в хорошо знакомое лицо, точную копию которого Зигфрид видел в зеркале – вот только у него не могло быть такого выражения нечеловеческой злобы и едкой насмешки. Жуткая улыбка растянула тонкие губы и знакомые черты исчезли, сменившись головой уродливой твари протягивавшей к нему длинные белые щупальца. Из горла графа вырвался тонкий писк, когда щупальца стиснули его шею и в тот же миг сердце правителя Лейдена перестало биться.

 

 

Вальтеоф восседал на белом коне, угрюмо наблюдая как его воинство выстраивается перед Восточным Мостом. Король  был  одним из немногих конников в начавшейся битве: спешились даже вальбержцы. От лейденцев тем более не стоило ждать конной атаки: по сведениям лазутчиков, в городе давно съели немногих лошадей.

 

 

Мысли Вальтеофа вернулись к событиям вчерашней ночи, когда прибыли уцелевшие беглецы из отряда Карла Несмешливого и рассказали о неведомых воинах, прорвавшихся в город.  Не став выслушивать бессвязные, полные ужаса рассказы о живых мертвецах, оборотнях и великанах, Вальтеоф перебросил подкрепление к северной стене и вывел все силы из Лайдердорпа, полностью обложив Лейден. Утром он направил послов к графу Зигфриду, но вскоре после этого через стену перебросили их отрезанные головы. Стало ясно, что штурма не избежать.

 

 

К вечеру, наконец, подошел Торир,сменивший фризов у Северных врат. Вальбержцы сосредоточились на западе, а Вальтеоф взял на себя южную и восточную стену. Сам Лейден не показывал признаков жизни: лишь глубокой ночью из города слышались , полные ужаса, крики сопровождавшиеся звериным ревом и демоническим хохотом. Солдаты взывали к всем святым и богам, вальбержцы, стоя на коленях перед иконой Вальберги взывали к ней о помощи, а датчане резали горло пленникам,  прося Тора, защитить их от зла.

 

 

На рассвете начался штурм. Главная его тяжесть выпала на войско Вальтеофа, выступившее под золотым знаменем с черным орлом. Впереди шли лучники и кулевринеры, за ними тащились, увязая в грязи осадные орудия и пушки. В здешних краях порох еще был в диковинку, да и быстро осыревал в столь влажном климате, так что воины больше надеялись, по старинке, на меч и лук.

 

 

Следом шла тяжеловооруженная фризская пехота, справа от которой ехал немногочисленный конный отряд во главе с королем. Другие фризские отряды поднимались по реке на лодках.

 

 

Бой начали осажденные: когда войско Вальтеофа подошло поближе с крепостных стен полетели стрелы. Их свист почти заглушал немногочисленные выстрелов: защитники города обладали еще более скудными запасами пороха, чем их враги. В ответ фризы обрушили на стены Лейдена настоящий дождь из стрел и свинца. затем заговорили пушки и катапульты. Под прикрытием своей артиллерии к Восточным воротам был подвесен таран. Несколько лейденцев попытались  заложить мины под мост, но порох либо осырел, либо его оказалось слишком мало: так или иначе, взрыв не смог его уничтожить, хоть и убил несколько человек.

 

 

Баллисты и пушки методично сметали со стен Лейдена его немногочисленных защитников, пока таран размеренно колотил в ворота. Когда на стенах уже не осталось лучников, на них полетели осадные крюки, ставились лестницы, по которым, прикрываясь щитами лезли воины. То же самое происходило и на западной стене: Братья Святой Вальберги проломили Морские Врата, несмотря на лившийся сверху кипяток и кипящую смолу, взобрались на стену и перебили лейденцев. Соединившись с  ворвавшимися через ворота братьями, они  отбросили врага от западных стен, но при попытке углубиться в город натолкнулись на ожесточенное сопротивление. В донесениях, отправлявшихся Вальтеофу говорилось о странном виде оборонявшихся, их нечеловечески стойком сопротивлении и пугающей нечуствительности даже к самым тяжелым ранам. Один из тех воинов, даже с копьем в животе, продолжал сеять смерть, пока ландмейстер Герхард собственноручно не снес ему голову.

 

 

У южных стен лейденцы все же взорвали мосты прямо под осаждавшими, однако фризы, введя в канал несколько связанных между собой барж, установили таран прямо на них. Попытки осажденных лить смолу и кипяток были прекращены серией пушечных залпов, разнесших вдребезги сторожевую башню над Южными Воротами. Вскоре, под дружные крики фризов ворота рухнули и королевские войска ворвались в город.

 

 

Северная стена еще держалась: у датчан не было ни пушек, ни баллист, но они дважды взбирались на стены, чуть было не взяв Северные Врата. Однако их отбросили с огромными потерями, так что даже Торир решил взять передышку. Посланцы с донесением от датского принца рассказывали, что решающую роль в их неудаче сыграл появившийся на стене полуголый великан, с бритой наголо головой и острыми зубами, которыми он перекусывал пополам воинов. Вальтеоф отослал датчан назад, посоветовав им не сваливать свое неумение на чудовищ и великанов.

 

 

-Брать город это не одно и то же, с тем, чтобы ловить беглых крестьян по камышам,- презрительно бросил он в ответ на просьбу о подкреплениях.

 

 

Он хотел продолжить свою презрительную отповедь, но тут со стороны Восточных Ворот послышался грохот и следом  - торжествующие крики. Ворота рухнули и в город устремились королевские войска. Другие воины, взобравшиеся на стены, добивали уцелевших стражников дозорной башни.

 

 

-Передай Ториру, что если он и дальше будет копошиться под стеной, -  сказал Вальтеоф,- о добыче  может забыть.

 

 

Не дожидаясь ответа датчанина, король пришпорил коня и устремился в горящие ворота.

 

 

Ему казалось, что Лейден почти взят, но, приближаясь к центру города, Вальтеоф столкнулся с неожиданно жестоким сопротивлением. Здесь, на пересечении двух каналов, и рукава Старого Рейна, виднелся  искусственный остров, на котором стоял храм Нехеллении. Выполненный из синего мрамора, украшенный резными изображениями обнаженных женщин и морских животных, включая причудливых создани напоминающих помесь собак и тюленей, храм некогда считался самым красивым зданием Лейдена. Сейчас же стены его потемнели и потрескались, на поднимающихся из реки ступенях валялась груда трупов, а вода была красной от крови.

 

 

Мысленно попросив прощения у богини, Вальтеоф вскинул окровавленный меч.

 

 

-Пусть  каналы выйдут из берегов от их крови!- сказал он, направляя коня прямо в воду. Следом кинулись и остальные, перепрыгивая по обломкам стен и моста, обрушившегося в реку. Из храма появились вражеские лучники, накрывшие воинов залпом стрел. Одна из них ударила в плечо Вальтеофа, к счастью не пробив наплечный щиток, но вторая ударила в глаз лошади. Жалобно заржав, несчастное животное забилось в воде и Вальтеоф, спрыгнул в воду, не дожидаясь пока его туда сбросят.  Он погрузился в воду с головой, что и спасло его: в следующий миг его лошадь пронзило еще с десяток стрел. К счастью, дно тут повышалось к берегу: наглотавшись воды, Вальтеоф слепо метнулся вперед и почти сразу его голова оказалась над поверхностью. Уже в следующий миг он выбрался из канала, обрушившись на стоявших перед храмом лучников. Рядом с ним, столь же отчаянно рубились и остальные воины, кому посчастливилось пересечь канал.

 

 

Только сейчас Вальтеоф понял, что имели в виду датчане и вальбержцы, говоря о странности этих солдат. Без сомнения, именно они, прорвались в Лейден прошлой ночью. Они и впрямь рубились, не обращая внимания на страшные раны, так что им приходилось или отрубать головы или рубить на куски. Но, даже умирая, никто из них не дрогнул и не обратился в бегство, ни в одном из них не было заметно и следа боевого безумия, обуявшего фризов. Холодными, мертвыми были глаза защитников храма; сражались они умело, но без яростного азарта битвы, напирая на королевское воинство с равнодушием бесстрастной стихии, не проронив ни звука в ответ на воинственные кличи фризов.

 

 

«Не Рагнарек ли это?- мелькнула в голове Вальтеофа пугающая мысль,- не Локи ли вывел из Хель воинство мертвецов».

 

 

И все же они умирали! Одним  ударом Вальтеоф снес голову «живого мертвеца», отбил направленный на него удар копья, врываясь в строй «живых мертвецов. Следом за ним устремились и остальные воины. Подавляющего численного превосходства фризов их противники не могли сдержать, но при этом продолжали ожесточенно сражаться, пока не падали с отрубленными головами.

 

 

Оглушительный рев сотряс воздух и на пороге храма появилась исполинская фигура. С первого же взгляда Вальтеоф понял, что именно о нем рассказывали датчане: бритоголовый великан с бледной кожей. Огромный рот скалился острыми зубами, как у акулы, глаза походили на две черные точки, словно дыры ведущие в Пучину. Через всю грудь тянулся глубокий шрам. В руке исполин сжимал огромную секиру.

 

 

Нагнувшись, словно атакующий былк, он с рыком обрушился на воинство Вальтеофа. Топор опускался и поднимался, уже окрашенный кровью, тогда как раны самого великана, казалось, почти не доставляли ему неудобств. Один молодой воин попытался рубануть чудовище по шее и эта попытка стоила ему жизни: удар огромного кулака размозжил голову как яичную скорлупу. Другому фризу удалось подрубить чудовищу ногу, но его движения лишь чуть замедлились, не теряя своей смертоносности.  С каждым убитым человеком чудовище менялось: острые зубы становились все больше, выпирая их распахнутого рта, лицо наливалось иссиня-черным цветом и сам  великан  вырастал все больше и выше

 

 

-Драугр!- крикнул кто-то позади Вальтеофа и этот крик подхватили остальные,- Драугр! Мертвец! Его нельзя убить!

 

 

С рокочущим издевательским хохотом чудовище ринулось на дрогнувших, подавшихся назад фризов. Уже без оружия, - топор, завязший в грудах убитых, драугр оставил, но и голыми руками тварь сеяла смерть вокруг себя. Очередной воин был просто разорвал пополам, второму, пытавшемуся убежать чудовище откусило голову. Отшыврнув изуродованное тело, драугр шагнул прямо к Вальтеофу, между которым и живым мертвецом уже не осталось людей. Король шагнул вперед, но тут же упал на землю и откатился в сторону, уворачиваясь от обрушившегося на него лапы. Удар чудовищного кулака размазал бы его по камню, но вместо этого пришелся в мраморную ступань, расколов ее с такой силой, что  лапа твари застряла в образовавшейся трещине. Чтобы высвободить ее чудовищу потребовалось мгновение, но и его хватило  Вальтеофу, чтобы рубануть по кисти твари. Послышался жалобный вой и отрубленная рука покатилась  мимо шарахнувшихся от нее воинов и упала в воду. Прибодрившиеся фризы вновь окружили чудовище, один даже попытался ткнуть его копьем, но драугр ухватился за копье здоровой лапой и дернул на себя. Потеряв равновесие фриз качнулся вперед, упав  на истекавший гноем обрубок. Раздался истошный крик, тело фриза дернулось и упало наземь с кровоточащим обрубком шеи. Драугр вновь расхотался, поднимая искалеченную руку: на ней теперь клацала зубами акулья пасть, грызущая откушенную голову.

 

 

Вальтеоф вновь шагнул вперед, занося меч и драугр развернулся к нему. Лицо его уже потеряло всякое схожесть с человеческим ликом: уродливая демоническая морда с безжизненными черными глазами. Вдоль толстой шеи дергались, раскрываясь и закрываясь жаберные щели. Король рубанул, вложив в этот удар все силы, но теперь драугр был быстрее: акульи зубы удержали меч и он со звоном загремел по каменным ступеням, вырванный из  рук короля неимоверной силой. Живой мертвец рассмеялся, медленно, не торопясь, подходя к  Вальтеофу. В его черных глазах читалось превкушение теплой крови, трепещущей плоти и страшных мук, которыми он предаст свою жертву, перед тем, как прервать нить ее жизни.

 

 

Что-то свистнуло и чудовище покачанулось, когда в его плечо вдруг вонзилась горящая стрела. Огонь тут же перекинулся на мертвую плоть и драугр заметался пытаясь сбить его «рукой-акулой». Это ему удалось, но тут, же последовали и другие стрелы, накрывшие тварь настоящим огненным дождем. Чудовище закрутилось на месте, обьятое пламенем и, с ревом боли устремилось к воде. С диким криком, чуть ли на страшнее чем у самого драугра Вальтеоф метнулся к нему наперерез, вложив в прыжок все силы. Обезумевшее от боли чудище покачнулось и, споткнувшись о еще чье-то тело, рухнуло наземь. Вальтеоф, откатившись в сторону, вскочил на ноги и, метнулся к встававшему драугру, вложив все силы в удар плечом.  Под ними что-то хрустнуло и тварь на мгновение осела на землю. Воспользовавшись этим Вальтеоф прыгнул чудовищу на грудь и тут же почуствовал как могучие ручищи стиснули его с боков. Акульи зубы заскрипели о кольца кольчуги и, не дожидаясь пока они прогрызут металл, Вальтеоф из последних сил  ударил по уродливому шраму, где он  приметил некое шевеление. Рука неожиданно легко пробила мертвую плоть и Вальтеоф, нащупав нечто дергающееся, норовящее выскочить из его пальцев, словно живое существо, изо всех сил дернул его на себя. Истошный визг ударил в его уши, когда король фризов, держа в руке окровавленный комок плоти, подхватил с земли чей-то брошенный меч и одним ударом отрубил драугру голову.

 

 

Сзади послышались восхищенные крики и Вальтеоф, подняв глаза, увидел на другом берегу канала крепких мужчин, в датских доспехах. Они держали луки, а перед  ними стояло ведерко с горящей жидкостью.

 

 

-Приветствую короля Фризии,- весело сказал молодой северянин с кудрявой светлой бородой,- надеюсь, теперь он не будет отрицать, что я заслужил свою треть добычи?

 

 

После оскорбительной отповеди Вальтеофа Торир, рассвирепев, пообещав лично заколоть каждого, кто отступит со стены. Они уже поняли, кто им противостоит, поэтому, обмакнув стрелы в бочонок с китовым жиром, они подожгли их, обрушив на стены  огненный дождь. Именно тогда тварь на стене отступила и ряды живых мертвецов смешались. Новый натиск северян оказался столь яростным, что им удалось, скинуть со стен нечисть  и закрепиться на стене, а потом и, перебив  воинов в сторожевой башне и открыть ворота. Датчане ворвались в город, вырезая всех на своем пути, но услышав шум битвы, поспешили на помощь союзникам.

 

 

-Драугра можно победить только двумя способами,- говорит Торир,- огнем или в рукопашной схватке. Второе почти невозможно с этакой тварью, но ты,- в голосе его послышалось уважение, -  берсерк почище его. С ними было непросто справиться и при жизни: я хорошо знаю Хаки Углозубого и его братьев. Если они все тут…

 

 

-То их ждет то же самое,- бросил Вальтеоф, стараясь не кривиться от боли в ребрах и мрачно думая, что второй такой схватки он не переживет.

 

 

Они свалили тела мертвых вместе с трупом драугра в храме и подожгли его – Вальтеоф наделся, что богиня не рассердится за уничтожение безнадежно оскверненного храма. Затем, оба воинства соеденились с отрядами, наступавшими с юга и запада. Выяснилось, что вальбержцев тоже встретил драугр: с огненно-рыжими волосами, принимавший облик уродливого морского зверя. Однако его удалось убить, заманив в один из домов, уже занявшийся пламенем. Крыша дома рухнула и погребла живого мертвеца в огромном погребальном костре.

 

 

-Десять братьев отдали жизни, чтобы эта тварь издохла,- с горечью сказал Герхард,-а сколько их  погибло еще. Дорого  же обходится Ордену этот проклятый город.

 

 

-Не только вам,- зло сказал Вальтеоф, ,- и дело еще не закончено. Идемте!

В самой высокой точке города возвышался Лейденбург, родовой замок местных графов.Последний из них стоял возле распахнутых ворот, скрестив руки на груди: сгорбившийся худой старик, окруженный молчаливыми воинами, с пустыми, равнодушными ко всему глазами. Глаза же самого старика были преполнены злой, бьющей через край жизни, никак не сочетавшейся с этим дряхлым телом. С презрением он смотрел на мечущихся лейденцев, спасавшихся от обьявшего город пожара в водах Старого Рейна. Еще вчера надеявшиеся на бескоровную сдачу города и мирный переход под руку Вальтеофа, горожане были просто ошарашены, когда их старый граф выступил на городской площади с неожиданно воинственной речью, напрочь отвергавшей любой мир.  Над площадью пронесся недоуменный гул,  быстро стихший, когда люди разглядели тех, кого граф представил как новых союзников: молчаливых воинов с остекленевшими глазами и двум великанов-берсерков, стоявших по бокам от графа. Тех же, кто имел глупость роптать и дальше, без долгих пререканий утопили в каналах рядом с городскими стенами, как жертву духам-охранителям. Больше желающих возражать не нашлось.

 

 

Но город все равно пал: Зигфрид надменно смотрел, как на площадь, выныривая из дыма и огня, выходят фризы, датчане и саксонцы из Ордена Вальберги. Граф встретился с ненавидящим взором короля и, презрительно усмехнувшись, сделал непристойный жест. Вальтеоф перевел взгляд на своих воинов:

 

 

-Мне нужна голова старого ублюдка,- он сплюнул в воду кровавым сгустком,- принесите мне ее и покончим с этим.

 

 

Даже датчане послушались этому прикау: король, вырвавший сердце драугру в их глазах и сам представал почти сверхестественным существом. Вскоре у подножия холма кипел бой: «живые мертвецы» из последних сил сдерживали натиск двух королевских воинств. Вальтеоф посмотрел на графа, но тот, потеряв к нему интерес, устремил взгляд куда-то вдаль,будто прислушиваясь к некоему зову, слышному только ему.

 

 

-Осторожно, чтоб тебя!- раздраженно выкрикнул Баджади,- если уронишь от нас и клочьев не останется.

 

 

Невысокий южанин, с явным трудом держащий увесистый бочонок, кивнул и осторожно положил его в углубление, проделанное в дамбе. Торопливо оступил, вытирая рукой холодный пот. Справа и слева от него такие же смуглые мужчины, укладывали  похожие бочонки, стараясь лишний раз не встряхивать их. Пдобные же закладки лежали вдоль всего речного берега, под дамбами перегородившими Маас и его притоки.

 

 

Позади них, на искусственно насыпанном холме стоял Ягморт,с интересом и тревогой наблюдая, как бочонки один за другим  кладутся в  специальные ниши. Снаружи были оставлены лишь фитили пропитанные горючим маслом, а рядом стояли «живые мертвцы», Баджади державшие наготове зажженные факелы. Ягморт отметил как они прикрывают огонь от налетавшего ветра, следя чтобы ни одна искра не упала на бочки. Князю Биармии хорошо знал, сколь ужасающая разрушительная сила таится в этих бочках и не собирался будить ее раньше, чем следовало.

 

 

Но он собирался прибегнуть и к иной силе, даже более могущественной, нежели творение карфагенских алхимиков. Ягморт перевел взгляд на тянувшиеся вдалеке дюны, за которыми все сильнее слышался рокот разбушевавшегося моря. Только очередная цепь дамб ограждала от волн немногочисленные городки и села, раскиданные по округе. Сейчас же  сквозь шум волн Ягморт слышал удары  бубна и видел  пляшущую на одной из дюн невысокую фигурку в причудливых одеяниях и развевающимися косами. Оадзь, ведьма с далеких островов, давших имя княгине Люти, взывала к темным силам, давно забытым всеми, кроме самых сильных шаманов Севера.

 

 

Невысокая круглолицая женщина с раскосыми серыми глазами уже не плясала, а крутилась на месте, трясясь всем телом и подвывая, по звериному. А потом и вовсе рухнула наземь, запрокинув голову. Ее одеяния из звериных шкур распахнулись, обнажая трсущееся мелкой дрожью щуплое тело. Рядом с Оадзь никого не было: этот обряд требовал уединения, да  никто и не рискнул бы приблизиться к нойде в такой момент.  Глаза Оадзь закатились, уставившись в заволкаиваемое тучами небо, но дух ее взмыл на множестве черных крыльев, рассыпался по множеству сознаний каркающей черной стаи, налетевшей на берег с запада. С Острова по другую сторону моря, Воронья Колдунья, послала на помощь Оадзь священных птиц, дабы вместе сокрушить общего врага.

 

 

Вот уже стая летит над городом: накрытым дымом от пламени пожарищ, залитый кровью, переполнившей каналы. Вот и городская площадь, а вот и замок, у стен которого идет кровавая сеча. У распахнутых ворот стоит высокий  старик, внимательно следящий за небом. Вот он вздернул голову, завидев множество птиц и  с губ его сорвался призывный клич. Оадзь дернулась на песке, чуть не вывернув шею, когда ее дух покинул птичьи тела и устремился вниз, вселяясь в новое обиталище.

 

 

Вальтеоф  почти пробился к графу, когда тот вздрогнул всем телом, выпрямляясь в полный рост, оказавшийся необычайно высоким. Словно кожура  прораставшего зерна, выпускающего белый стебель, лопнули и осыпались покореженным металлом стальные доспехи, вслед за ними опали и порванные одежды, трещавшие от распирающей их могучего тела. Затем настала очередь и кожи, слезавшей рваными клочьями, словно с линяющей змеи. Грозный рык разнесся над городом, когда перед Вальтеофом встал очередной исполин с мертвенно-бледной кожей и длинным шрамом на груди. Светлые, почти белые, волосы и борода были заплетены в длинные косы с множеством узелков. С хохотом он вскинул когтистые лапы и из оскаленной пасти вырвались слова на языке, неведомом в Фризии, но хорошо знакомого финским ведьмам, вызывающим шторм.  На небе все сильнее сгущались тучи, порывы ветра с моря трепали волосы и бороду великана, заставляя распускаться узлы на косах. И с каждым развязанным узлом, все сильнее становились порывы ветра и все громче становился шум разбушевавшегося вдали моря.

 

 

Стая ворон, направляемая могучей заморской волей, помчалась дальше. На лету птицы подхватывали с горящих крыш раскаленные угли и головешки, обжигавшие их клювы и лапы, заставлявшие тлеть перья. Но ни одна ворона не выпустила свой жгучий груз, летя к разрушенным Северным Воротам и дальше, вверх по течению неприметной речушки, вытекавшей из системы озер Кааг.

 

 

 Еще императоры Лангобардской империи пытались проложить здесь канал, который бы соеденил Зейдерзее со Старым Рейном, с выходом к морю в Катвейке. Работы по строительству продолжились когда Фризия вновь отошла Мерсии, а та, при поддержке меркитов, достроила эту водную артерию. Сердцем ее стали озера Кааг, слившиеся в одно огромное водохранилище, нависшее над Лейденом словно огромный ковш, сдерживаемый мощными дамбами. На этих дамбах, отряд «живых мертвецов» под предводительством трех драугров, заложил  несколько бочек с адским огнем, перед тем как направиться в Лейден. Стая птиц, подлетая к озерам, сбрасывала свою огненную ношу на эти смертоносные заряды. А на севере глухо слышался рев разбуженного Зейдерзее и яростные ветра гнали массу воды, еле сдерживаемую заминированными дамбами.

 

 

Грохот взрыва раздавшегося с севера, заставил остановиться Вальтеофа, уже  занесшего меч над  бывшим берсерком Хрольфом. Он уже не напоминал человеческое существо: на его макушке и подбородке извивались длинные белые щупальца, в сплетении которых светились огромные глаза и клацала клыками жадная пасть. Утробный хохот вырвался из мерзкого зева и словно в ответ ему Вальтеоф услышал глухой рев за стенами города.

 

 

Оадзь очнулась от транса, возвращаясь в свое тело. Ныли все мышцы и сухожилия, но она, превозмогая страшное изнеможение поднялась на ноги и закричала, замахала руками. Ягморт, несмотря на дальнее расстояние, разобрал  ее слова и его губы раздвинулись в торжествующей ухмылке.

 

 

-Пора!!!- рявкнул он Баджади. Тот не менее яростно прикрикнул на факелоносцев и те, поднесли огонь  к фитилям. Сам карфагенянин уже мчался, сломя голову, на ближайший насыпной холм: лучше всех знавший разрушительную силу своей взрывчатки, южанин хотел быть как можно дальше от последствий его применения.

 

 

Оглушительный взрыв сотряс берег и с десяток разрушенных дамб рухнули под напором клокотавшей воды, устремившейся к Лейдену. А навстречу ему с севера  мчался точно такой же поток, неумолимо поглощавший все на своем пути.

 

 

Вальтеоф рванулся, желая достать драугра, но скользкие белые щупальца оплели его руки, выкручивая из них меч. Чудовищная морда приблизилась к нему, послышалось смрадное дыхание, столь невыносимое, что король фризов потерял сознание. Погружаясь во мрак он чувствовал, как его оплетают, стискивают могучие щупальца. Король фризов уже не видел как, сметая поврежденные дамбы и разрушенные ворота, в город с двух концов ворвались два водяных вала, в считанные мгновения, поглотившие  сам Лейден, его защитников и захватчиков. Через несколько ударов сердца, равнина на которой стоял город превратилась в одно бурлящее, клокочущее озеро, сносящее целые кварталы и деревни в разбушевавшееся небывалым штормом Северное море.

 

 

 

 

Изменено 16 Sep 2017 пользователем Каминский

[Magnum]

Бомбануло на отличненько.  

пойдешь в приведи шаманку Оадзь

Тут похоже какое-то слово пропущено. 

 

По ходу еще несколько опечаток нашел, но так увлекся, что тут же их потерял... 

 

 

[Каминский]

Тут похоже какое-то слово пропущено.

Спасибо, поправил.

[Каминский]

Ягморт вырвал ему сердце, а вместо него вложил в рану, то, что принесла  еще одна жрица: скользкое извивающееся существо цеплявшееся за руку холодными щупальцами.

Сердце драугра

[Crusader]

 Как будто сам Говард пишет. ИМХО, попадание в стиль, пусть даже и непреднамеренное - 10/10. Ну, 9/10, чтобы не подумали, что льщу.

[Каминский]

Ну, 9/10, чтобы не подумали, что льщу.

Хорошо, не подумаю  Но все равно спасибо.

[Каминский]

Герман фон Оффенберг

 

Двумя прочными удавками охватили Павию  траншеи, редуты и сторожевые башни циркумвалационной и контрвалационной линий, меж которых блестело сталью оружия и доспехов вражеское войско. Время от времени лениво взрыкивали пушки, посылая ядра в сторону городских стен. Ответные выстрелы слышались гораздо реже - у защитников города под знаменем с крестом и бараньей головой, имелось не так много боеприпасов, чтобы расходовать их понапрасну. Их противники были не столь стеснены в средствах: по двум мостам  через Тичино каждый день шли  возы с продовольствием, порохом и прочим снаряжением для войска, осадившего древнюю лангобардскую столицу.

 

Среди множества палаток, шалашей и землянок выделялась группа больших, красиво раскрашенных шатров,  разместившихся недалеко от мостов. Над самым большим шатром, разукрашенным в красно-белые цвета, лениво полоскалось знамя с Капитолийской Волчицей и ключами Святого Петра. У входа стоял с десяток рашкован в сицилийских доспехах, вооруженных арбалетами и арумскими палашами.

 

-Я надеюсь, ты хорошо подумал, Алонсо, прежде чем рассказать мне эту весть? Витторио Орсини не из тех, кого легко напугать или обмануть, запомни это расстрига…

 

Не закончив фразу, молодой человек нахмурился, видно посчитав, что это окажет большее влияние на собеседника, нежели слова. Витторио был стройным красивым юношей с живыми черными глазами, выдававшими страстную и безрассудную натуру. Его плечи покрывал упеланд из синего бархата, подбитый мехом горностая, украшенный узорами из золотых и серебряных нитей, в переплетениях которых мерцали маленькие самоцветы. Драгоценные камни побольше виднелись и на широком поясе, охватившем талию юноши, и в перстнях на пальцах юноши. С пояса свисал длинный кинжал в инкрустированных серебром ножнах и отделанная золотом омоньерка с частицей святых мощей.

 

Рядом с изысканным одеянием юноши скромным, почти бедным выглядел наряд сидевшего рядом с ним рослого чернобородого мужчины, под длинным плащом которого угадывался доспех. Даже в шатре главнокомандующего, Юрай Властелич, командующий рашкинской гвардией, не забывал об осторожности.

 

Оба военачальника восседали на массивных стульях с мягкими сиденьями и подлокотниками украшенными причудливой резьбой. Перед ними, склонившись в полупоклоне, стоял невысокий худой мужчина с темно-русыми вролосами. Незатейливая крестьянская одежда выглядела потрепанной, кожу покрывала грязь, но тонкие изящные руки, явно не знавшие тяжелой работы, выдавали совсем не крестьянское происхождение человека. Впрочем, это не мешало ему говорить с Орсини крайне почтительным тоном, хоть и не лишенным некоторого достоинства.

 

-Ваша милость может четвертовать меня перед всем войском, если я лгу. Но мне нет нужды этого делать – я сам бы рад услышать иное. Увы, это правда: Беренгард Ломбардский и братья-рыцари разбили орду Толу-хана на Драве. Недалек тот час, когда ломбардцы развернутся на Запад, а с ними- и боснийский комтур Ордена Михаила …

 

-Это я понимаю и без тебя,- оборвал его Витторио, бросив раздраженный взгляд на вновь склонившегося в поклоне человека,- что скажешь, Юрай?

 

-Скажу, что это похоже на правду,- неохотно кивнул рашкинец,-  Кавгадый уводит тумены с Балкан, собирая все силы против Ногая, а чжелмы и раньше не горели желанием воевать с  румийцами на одной стороне. Герцог Беренгард – глупый и похотливый толстяк, зато ландкомтур Шварценберг- один из лучших полководцев империи. Думаю, через пару дней мы  сами узнаем, что случилось на Драве.

 

-У нас может не быть этих пары дней!- бросил Орсини,- если Беренгард соеденится с гарнизоном Павии у него будет сорок тысяч и нам придется отступать из Ломбардии. Нужно идти на штурм! Немедленно!

 

Он вопросительно посмотрел на третьего человека восседавшего рядом с Юраем и Витторио  -  рыжеволосого гиганта в черных доспехах. Блеклые голубые глаза скользнули по Алонсо, после чего воин повернулся к Орсини.

 

-«Вольный отряд» готов к бою,- произнес он,-  если с ними рассчитаются еще за…

 

-Когда мы возьмем Павию, я рассчитаюсь с вами сполна,- нетерпеливо сказал Витторио,- каждый наемник может взять из орденской казны столько, сколько сможет унести.

 

-Если возьмете,-  подчеркнул воин,- чертовы фанатики вгрызлись в город зубами и когтями. Мы трижды шли на штурм…

 

-В этот раз все будет иначе,-  заверил его Витторио,- Алонсо, расскажи этим людям, что задумал ваш самозваный епископ.

 

-Павия страдает под властью язычников! - истово произнес Алонсо,- народ голодает и ропщет на братьев Ордена, не знающих ни в чем отказа. Город переполнен: от войны сбежался народ со всей округи, что ныне ест лишь кошек и крыс. Они шепчут о том, что с юга идут возы с маслом, мукой и рыбой, что  воины его Святейшества накормят голодных и страждущих. И все они прислушаются к епископу Маурицио. В  момент решающего штурма он призовет народ к восстанию и Павия сама падет вам в руки.

 

-Звучит заманчиво,- произнес Юрай,- а что твой епископ хочет взамен?

 

-Свободы для наших братьев в Ломбардии и безопасности для наших святынь.

 

Витторию еще раз переглянулся со своими военачальниками.

 

-Выйди ненадолго,- сказал он,- нам нужно обсудить это.

 

Алонсо еще раз поклонился и вышел из шатра.

 

-Я ему не верю! – Юрай повернулся к Орсини,- с чего бы еретикам помогать племяннику самого Папы Римского? Во всей Италии его собратьев истребляют как бешеных псов, а здесь вы хотите довериться ему?

 

-Что плохо в Италии, может оказаться полезным в Ломбардии,- заметил Орсини,- здесь их не любят еще больше нашего. До сих пор он нам не врал и его сведения  всегда были полезны. В Ломбардии нам больше не на кого положиться: остальные смотрят на Дезидерия, как на воплощенного бога и относятся к нам еще хуже барфоломеитов. Используем же одних еретиков против других, дабы расчистить путь истинной Церкви.

 

-Еще кто кого использует,- начал Юрай, но Витторио уже принял решение.

 

-Впустите барфоломеита,- громко выкрикнул он, вставая. Спустя мгновение еретик снова стоял перед командирами армии «римлян».

 

-Я принял решение,- сказал Орсини,- если вы поможете мне, то вам даруют то о чем вы просите: при условии, что вы  не станете хулить Святой Престол.

 

Алонсо молча склонил голову в знак согласия.

 

Штурм начался на следующий день: с утра жителей Павии разбудили пушечные залпы, обрушившие ядра на стены города. Рядом с пушками работали онагры и требушеты, обрушивавшие на город лавину камней. Осажденные, стараясь беречь снаряды, также отвечали камнем, обрушивая на головы противника даже куски мрамора с городских строений. Спустя мгновение поле и стены города словно в тумане, заволокло дымом и пылью от разрушаемых стен.

 

Витторио торопился взять Павию еще и потому, что этот город был ключом к куда более заманчивому призу - Милану. Тамошний нобилетет связанный множеством нитей с торговой верхушкой Генуи и Пизы, давно склонялся к капитуляции, кроме того, по словам Алонсо, столица Ломбардии прямо-таки кишела барфоломеитами. Однако, пока Павия прикрывала подходы к столице с юга, оставленный Беренгардом гарнизон удерживал ситуацию под контролем. Падение Павии почти сразу же привело и к падению Милана, что привело бы к потери всей Ломбардии для Рейха.

 

Основное войско под командованием Витторио Орсини, наступло с юга и запада: пятнадцать тысяч пехотинцев набранных из Рима, Пизы, Флоренции и прочих городов Италии, две тысячи генуэзских аркебузиров и три тысячи кавалерии, включая почти восемьсот тяжеловооруженных всадников с юга Италии. Вся эта мощь подкреплялась почти сотней орудий против менее чем сорока пушек у имперцев.

 

С востока стены штурмовал Юрай, накануне захвативший пять аббатств к востоку от город, наступая с десятью тысячами ракшкованской  пехоты и тысячью легкой меркитской конницы, набранной по другую сторону Адриатики. Наконец с севера шли  наемники Германа фон Оффенберга-  тысяча отчаянных вояк, набранных в Сицилии, Васконии и Нормандии. Они наступали от небольшой рощи, где братья Ордена почитали лесных божеств и духов, из тех что имперская церковь признала «благостными». Наемники, заняв эту местность, первым делом вырубили все священные деревья, а построенный на окраине рощи небольшой храм превратили в свою ставку.

 

Гарнизон же Павии насчитывал около трех тысяч воинов Ордена, две тысячи ломбардцев из армии герцога и  три тысячи ополчения из горожан. Командовал защитниками города старый ландкомтур  Эберхард Ламарк.

 

Раз за разом войска «римлян» подступали к стене, но бессильно откатывались, столкнувшись с стойкостью осажденных. Обещанной легкой победы не просматривалось, хотя   мощнейшая артподготовка и заставила замолчать вражескую артиллерию, после чего Витторию отдал приказ на штурм. Со всех сторон к стенам приставлялись осадные стены, словно уродливые неуклюжие великаны подползали осадные башни. С гулким грохотом в ворота ударил огромный таран. Но тут же оказалось, что замолчавшая артиллерия была хитростью- с уцелевших башен осажденные открыли огонь из аркебуз, на голову осажденным  полилась горячая смола и кипяток, посыпались осколки мраморных плит. Следом заговорили и пушки: ядра превращади в кровавый фарш скопившихся под стенам врагов. После суетливых попыток отбиться, ошарашенные неожиданным отпором, римляне отступили от ворот, оставляя таран. Неудачей кончились и попытки взобраться на стены- все нападавшие были отбиты. Скрипя зубами, Витторио приказал оступить и перегруппироваться.

 

После ожесточенной рубки, оказались сброшены со стен и рашковане Юрая. Только наемники  прорвались в город, но, после мощной конртатаки, оказались отрезаны от стены и смогли только забаррикадироваться  в соборе святого Сира, покровителя Павии.

 

-Алонсо, отымей тебя Велиал, где твои оборванцы?- шипел Витторио, короткими злыми фразами отдавая приказы. Эмиссар барфоломеитов покинул шатер на рассвете, объяснив это подготовкой восстания внутри города. Либо он все же обманул Витторио  или либо заговор раскрыли - во всяком случае, имперцы отбивались с обычной стойкостью. Но и отступать было поздно – это могло подорвать и без того невысокий боевой дух папской армии. Дождавшись очередных фургонов с порохом и прочими припасами из Генуи, Витторио вновь отдал приказ на штурм.

 

Этот приказ, с небольшим опозданием, донесся и до Юрая. Наемникам,  отрезанным от основных сил, оставалось только удерживать занятый плацдарм, в надежде на подкрепление. Надежды эти питал раздававшийся от ворот грохот пушек и выстрелы аркебуз - на этот раз  военное счастье улыбнулась Витторио: под артиллерийским огнем городские ворота, наконец,  рухнули. Озверевшие «римляне», вырезая вся и всех на своем пути, ворвались в Павию, в жестоких уличных боях прорываясь к центру.

 

Юрай, приведя свое воинство в порядок, вновь повел его на приступ, когда восточные ворота вдруг распахнулись.  Раздался звук горна, затем послышался топот копыт и в следующий миг бронированной, сметающей все на своем пути лавой, вылетела тяжелая рыцарская конница - не менее пяти сотен закованных в сталь всадников.

 

-За кайзера и Святого Михаила!-  крикнул седобородый воин в черных доспехах  – сам ландкомтур Ламарк. Задвинув забрало черного шлема с золотыми бараньими рогами и выставив копье, он устремился на рашкован. Меркитская конница, рассыпалась по полю, осыпая приближавшихся воинов стрелами, но без особого успеха. Запоздалый залп из пушек и аркебуз, не остановил нападавших и в следующий же миг стальной клин ворвался в ряды славян и итальянцев словно нож в масло. Мечи и копья имперцев работали без передышки, пронзая тела воинов Юрая, со всех сторон слышался лязг стали, проклятия и грохот выстрелов, в дыму и общей неразберихе поражавшие своих и чужих, также как и меркитские стрелы.

 

Удар  оказалася столь неожиданен и страшен, что рашковане едва не обратились в бегство. Положение спас Юрай - возглавив немногочисленную конницу, он устремился навстречу комтуру, ожесточенно  отмахивавшегося мечом от наседавших рашкинцев. Завидев командира, он ощерился  и, топча конем своих и чужих, устремился ему навстречу. С оглушительным звоном сшиблись мечи и Юрай с невольным холодком понял, что несмотря на возраст, Ламарк не уступает ему ни в силе, не в проворстве. Среди крови, грязи и дыма,  два военачальника обменивались мощными ударами, но ни у одного не получалось сразить соперника. Наконец, Эберхард, привстав на коне, удачно ударил копьем и Юрай, неловко подставив щит, получил скользящий удар в голову, сбивший шлем, рассекший кожу и чуть не сбросивший рашкинца  с коня. Сквозь стекавшую по лбу кровь Юрай увидел, как над ним уже заносится меч ,  когда от стены послышался пушечный грохот и ланкомтура буквально разорвало на куски. Юрай, сам оглушенный и контуженный,ошалело посмотрел на стену:возле чудом уцелевшей пушки, суетились странные люди в черно-белых одеяниях. Они же расправлялись с немногочисленными оставшимися защитниками города. Юрай заметил, как долгожданные союзники сбрасывают со стены знамя с бараньей головой и крестом, заменяя его незнакомым ему стягом. Его нижнюю часть покрывали черно-белые квадраты, тогда как верхняя половина знамени оставалось белой с изображением ножа на фоне раскрытой книги.

 

Гибель военачальника и внезапный удар в спину имперцам  переломил ход битвы: все еще превышая врага числом, воинство Юрая захлестнуло и разъеденило рыцарский клин, после чего его истребление пошло быстро. Но и рашкинцы несли огромные потери- из одиннадцати тысяч человек, начавших наступление утром, осталось не более трех тысяч. Израненные и уставшие, победители построились, чтобы под командованием Юрая двинуться к распахнутым воротам. Но когда они уже вступали в город со стен послышался громкий окрик.  Юрай, подняв глаза, увидел как на стенах повисло нечто, напоминающее полотнища ярко-красной и странно блестящей ткани. Юрай не сразу понял, что это, а потом стало уже поздно- со стен обрушился град из камней, обломков железа и потоков кипятка. Последнее, что увидел Юрай было направленное на него пушечное жерло, а затем последовал оглушительный грохот и все охватила тьма.

 

Герман фон Оффенберг не сразу заметил, как кончился бой. Все это время они сидели в осаде, отрезанные от стены и отбивая нападения имперцев. Дважды наемники пытались прорваться к воротам, но всякий раз  откатывались обратно с огромными потерями. Оставалось надеяться, что очередной штурм не заставит долго ждать и «римляне», войдя в город, разблокируют осажденных наемников. Хорошо еще, что никто из имперцев не осмелился поджечь собор, боясь святотатства.

 

И вдруг все кончилось. Бешеный натиск на собор ослаб, когда по брусчатой мостовой простучали копыта, последовало несколько торопливых окриков и в следующий миг кольцо осаждавших стало стремительно таять. А откуда-то издалека слышался грохот взрывов и выстрелов. Выждав немного, Герман фон Офенберг, отважился на краткую вылазку, окончательно убедившую его что опасность миновала. И вообще в городе вдруг стало подозрительно тихо- даже звуки недавней битвы почти сошли на нет, сменяясь гнетущей, выжидающей тишиной.

 

«Боом! Бооом! Боооомммм!!!»

 

Звук колокола ворвался, словно удар грома, раскатываясь над всем городом. Судя по всему, он доносился с центральной площади, где, как знал Герман фон Оффенберг, находился главный храм Павии - Собор Бальдра-Искупителя. Несколько помешкав, командир наемников приказал подчиненным двигаться к центру.

 

Пропетляв по узким улочкам, наемники внезапно очутились на главной площади города. Сейчас она была переполнена, причем, как заметил Оффенберг, здесь стояло в основном простонародье: горшечники, кузнецы, башмачники, мясники. Однако немало было и людей в доспехах, так что на наемников, с их полуразбойным видом, мало кто обращал внимание. Собравшихся  вообще мало волновало, что происходит вокруг: затаив дыхание, люди смотрели на собор на противоположной стороне площади. Церковь носила следы откровенного мародерства: цветные витражи разбиты вдребезги, на ступенях виднелись грязь, сажа и конский навоз,  а огромный крест с Спасителем, ранее высившийся над дверями, лежал, расколотый в нескольких местах. Рядом догорали сваленные в кучу изрубленные иконы. Сами двери собора были распахнуты настежь и оттуда, перекрывая даже звон колоколов, доносились крики боли, сопровождаемые мерными песнопениями, мало чем напоминающие известные Оффенбергу молитвы обеих Католических Церквей.

 

И вдруг все стихло: удары колокола, крики истязаемых, песнопения. Внаступившей тишине из дверей вышел человек, облаченный в черно-белые, «шахматные» одеяния. В одной руке он держал раскрытую Библию, в другой - окровавленный нож.

 

-Христос покарал слуг злого бога,- громко вещал он,- обратив их злобу и ненависть против самих себя. Они истребляли друг друга, словно дикие звери, терзали как волки и жалили подобно ехиднам, даровав братьям Святого Барфоломея возможность стать сосудами Гнева Господнего для язычников и нечестивцев. И вот я, смиренный брат Маурицио, говорю вам, верным и праведным- сегодня зарделась заря нового мира. Мира без жадных вельмож и хищных богачей, где никто не станет звать себя господином, но где все станут братьями в Господе нашем Иисусе Христе!

 

-Маурицио! Святой! Учитель! – перешептывались люди, с благоговейным восторгом глядя на человека, который еще вчера, под именем Алонсо, пребывал в шатре Витторио Орсини, уговаривая его  на этот безумный штурм.

 

-Сегодня я могу сказать вам то, о чем не знали пришедшие на нашу землю волки,- продолжал он,- герцог Беренгард погиб под Дравой, а братья-рыцари вернулись в Босну. А когда они поймут, что произошло - в Ломбардии уже воцарится Царство Света. Но не все смогут пройти во врата райские без лишений страданий, ибо сказано в Писании: «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому в царствие небесное». Чтобы очиститься духом сильные и знатные, должны очиститься от всего земного и тленного- не только богатство, не только одежда и обувь, но и сама кожа их должна быть содрана с их тел, как  некогда возвеличился апостол Варфоломей. Лишь тогда они станут воистину безгрешными, достойными вступить в царствие небесное.

 

Он отступил, широким жестом указывая внутрь храма и Оффенберг увидел, как из собора торжественно выступают люди все в тех же черно-белых одеяниях. В руках они держали некие свертки, капающие темной, словно вино, жидкостью - но наемник уже понял, что это не вино. Последним вышли два барфоломеита- рослые мужчины с военной выправкой. В руках они держали шесты,  меж которых было растянуто нечто, что Оффенберг поначалу принял за окровавленное тело, подивившись только, как сильно оно колышется, будто мешок набитый травой. Приглядевшись он понял, что так  и есть – разве что сеном, вылезающим из грубо сшитых прорех, был набит не мешок, а содранная с человека кожа, еще капающая кровью. И даже сейчас, несмотря на смятое, словно бумажный лист, лицо казненного, Оффенберг узнал его - также как и привязанные к пальцам перстни и украшенный драгоценными камнями пояс, стягивавший талию и привязанное к шестам одеяние из синего бархата. Смешное и ужасное чучело было сделано из набитой сеном кожи, содранной с полководца римского войска, племянника Понтифика, молодого и самонадеянного Витторио Орсини!

[Алексей-Филипп]

Опубликовано: 1 час назад

В тему к первой половине битвы:
 

 

[Каминский]

Рисса и Город Сотни Храмов

 

 

 

Душная влажная тьма почти безраздельно властвовала в этих покоях. Лишь глиняные светильники в форме головы слона, чадящие удушливым дымом, отчасти разгоняли мрак, освещая большой зал в форме неправильного шестиугольника. В центре зала от пола поднималось возвышение, похожее на ступенчатую пирамиду в три человеческих роста с усеченной верхушкой. На ней громоздилась ужасающая фигура: безобразное, кощунственное отродье, словно рожденное самой страшной из Семидесяти Нарак. Все уродство, вся мерзость жестокого культа, сконцентрировалось в этом безмолвном силуэте.

 

 

Ступени пирамиды покрывала  свежая кровь, стекавшая к ногам плотного смуглого человека застывшего в позе лотоса. Край черного одеяния уже пропитался  кровью, но человек даже не шелохнулся, чтобы отодвинуться. Скуластое лицо напоминало бронзовую маску, бесстрастные узкие глаза будто завоволокла призрачная дымка. Взор человека устремлялся куда-то вдаль, видя далеко за стены мрачного подземелья.

 

 

Гнетущая, тревожная тишина нарушалась лишь писком копошившихся по углам тварей и чуть слышным плеском воды  наверху - подземелье находилось много ниже реки.

Однако сидящий на полу не слышал этих звуков, пребывая в подземелье телом, но не чувствами. Сейчас его глаза слепили лучи  заходящего солнца, тело, поддерживаемое мощными крыльями,  обдувал ветер, а под ним простиралась водная гладь, на востоке исчезавшая на за горизонтом. С запада же приближались песчаные гряды, поросшие редкой растительностью, меж которых виднелись мелкие озера и лиманы. В устье небольшой речки один за другим бросали якоря большие трехмачтовые корабли,  с  широкими квадратными парусами, украшенными изображениями волков и хищных птиц. На кораблях толкались,  спускаясь на берег, вооруженные  люди- смуглые и белокожие, с черными, рыжими и  светлыми волосами, перекрикивавшиеся на разных языках.

 

 

Большая белая птица, взмахивая крыльями, спустилась ниже, всматриваясь в лица сновавших внизу людей. Никто из них не обращал внимания на парившую в вышине чайку, - за исключением невысокой гибкой фигурки, стоявшей на корме самого большого из судов судна. Светло-синие глаза сузились и в следюущий момент, в руках стоявщего появился лук.  Птица попыталась взлететь выше, но запоздала: резкая боль пронзила ее тело, из клюва вырвался крик боли и, отчаянно хлопая крыльями, чайка рухнула в море.

 

 

В подземелье храма, жрец в черном одеянии несколько раз моргнул, возвращаясь к жизни, его рука судорожно метнулась к груди, которую только что пронзила стрела. В следующий момент тонкие губы искривила усмешка.

 

 

-Я нашел ее,- раздался чуть  слышный шепот,- ты слышишь, о Грозноликий? Ту, чья кровь укрепит тебя, ради твоего окончательного воплощения в этом мире.

 

 

Он глухо рассмеялся и в ответ ему раздался приглушенный рык. Уродливая фигура  на вершине пирамиды дернулась и множество теплых капель разлетелись в разные стороны. Несколько упало на лицо жреца и тот с наслаждением слизал  с губ солоноватую кровь.

 

                                                                                                                                                        ***

 

 

-Отличный выстрел, Рисса!-  сказала Рыжечка, поднимаясь на корму. Сейчас ведьма носила голубое платье с золотыми узорами, принятое у знатных девушек булкар и кабардинцев. Из-под высокой круглой шапки выбивались рыжие волосы. Старый ведун настоял именно на таком одеянии для дочери, решив что так она будет меньше привлекать внимание молодых джигитов. Рисса же, не скованная местными обычаями и отеческими нареканиями, обрядилась в шальвары и бешмет, бывший в ходу у молодых горцев. Как будто этого было мало, Рисса еще и  обрезала до плеч свои роскошные волосы и ходила с непокрытой головой,. Все это, вкупе с привычкой носить лук и кинжал, решительно не одобрялись горцами, служа вечным источником насмешек.

 

 

Вот и сейчас несколько вайнахских джигитов, сновавшие на соседнем судне, зубоскалили, обсуждая  обеих девушек. Из их гортанной речи, которую Рисса, с помощью Рыжечки, научилась с немного понимать, следовало, что только женщина  могла столь бездарно растратить стрелу, чтобы сбить никому не нужную птицу, да еще и упавшую в море. Все это сопровождалось глумливыми  смешками и пренебрежительными взглядами. Особенно изощрялся Бекхан - красивый вайнах с темно- каштановыми волосами и аккуратной черной бородкой. Для него это был уже не первый дальний поход, он считал себя опытным воином и  как следствие - неотразимым у девушек. Последнее обстоятельство он явно решил доказать и Риссе с Рыжечкой, становясь все более навязчивым.

 

 

Заметив на себе взгляд Риссы он улыбнулся, сверкнул белоснежными зубами, громко причмокнул губами и, ухватившись за борт судна лихо спрыгнул на берег. Вслед за ним последовали и остальные молодые воины, кидая в сторону Риссы пылкие взгляды.

 

 

-Удивляюсь, что ты все еще спускаешь ему это с рук,- покачала головой Рыжечка, - это добром не кончится.

 

 

-Не волнуйся,- рассмеялась Рисса, проводившая  Бекхана самой дружелюбной улыбкой на которую была способна,- очень скоро он поймет что к чему.

 

 

Как бы невзначай, она опустила руку на грудь и в ответ меж ее упругих полушарий шевельнулось скользкое чешуйчатое тело.

 

 

Вот уже почти месяц минул с тех пор, как орда Хо-Урлюка покинула земли касаков, вместе с пятью тысячами молодых воинов. Объединенное войско двинулось на восток,  пополняясь отрядами, спускавшимися из горных аулов. Булкарцы и кабардинцы, аланы и вайнахи, лезгины и  албаны – множество молодых  воинов от всех народов Кавказа вливались в войско хана огулов. Разные по внешности, языку и обычаям, почитающие Бхайрваву, Христа, Аллаха, Ахура-Мазду, Луну, Эрлика и Цмога – всех их объединила жажда славы и добычи в северных землях. К берегам Каспия подходило  уже войско более чем в сорок тысяч конных и пеших воинов. В устье Терека их ждали хушитаидские суда, а также галеры Смбата Ракоцяна  –  один из самых могущественных князей Мадьярмении не покорился Ногаю но,  вместе с уцелевшими приверженцами, бежал на север, поступив на службу к потомкам Хушитай-хана.

 

 

 Тогда же войско разделилось - кочевники вместе с некоторыми горцами и наиболее породненными с меркитами касаками, двинулись по суше, через хорошо знакомые им степи. Большинство же касаков и горцев,решили отправиться морем. На время морского похода касаки и горцы поступили под командование Смбата,  а соединиться с огульской ордой они собирались уже в стенах Аджи-тархана.

 

 

Рыжечка и Рисса сели на корабли - молодой северянке, после  утомительного перехода через горы и степи хотелось вновь увидеть море. За ней безмолвной тенью следовал Урм, как правило в обличье змеи или ящерицы – лишь глубокой ночью, в шатре Рыжечки, он превращался в нечто человекоподобное. Под покровом мрака, сливались в сладострастных объятьях разгоряченные обнаженные тела и томные стоны сливались с чуть слышным шипением. Естественно, все это им приходилось скрывать от остальных: две молодые и красивые женщины и без того повышенным вниманием в почти сплошь мужском окружении. Рыжечке было проще – дочь влиятельного ведуна и сама ведьма, пользовалась неизменным уважением у касаков, готовых чуть что вступиться за ее честь. Однако как относится с светловолосой чужестранке, ведущей себя демонстративно отчужденно, касаки не знали, а значит и вставать на ее защиту не спешили, тем более, что дальше дерзких взглядов и скабрезных шуток дело пока не доходило. Сама же Рисса, казалось, и вовсе не обращала внимания на осмелевших джигитов: все ее мысли и сил были обращены к подготовке к давно готовящемуся ею дерзкому и жуткому действу.

 

 

Поросший чахлой травой песчаный остров,  сплошь покрыли палатки и шатры огромного лагеря. Те, кому не хватило места на суше, остались на кораблях - в том числе и Рыжечка с Риссой. Для двух ведьм оказалось плевым делом отвести глаза стражам-касакам, уведя в море небольшую лодку.  Сидеть на веслах Рисса не пожелала: стащив заодно моток крепкого каната, она сделала большую петлю,  набросив ее на Урма,  превратившегося в очередную гадину, напоминавшую помесь рыбы и ящерицы. Ночь надежно скрыла,  что именно движет лодку, зато быстрота ее  заметно увеличилась. Для маскировки Рисса и Рыжечка, все же держались за весла, хотя северянка и уверяла, что их никто не увидит.

 

 

Но это было не так.

 

 

 Как не старались Рисса и Рыжечка скрыться незамеченными, они не могли отвести глаза тем, кого не видели сами. Их уход заметил Бекхан, последние несколько дней старавшийся подловить момент, чтобы застать девушек наедине. Он не оставлял надежды взять свое  – уговорами или силой. От злых чар его оберегал амулет Селы, вайнахского бога грома -  плоский камень продетым через выдолбленную в нем дырку кожаными ремешком и символом молнии начерченном несмываемой краской. Оберег, врученный Умару жрецом из родного аула, сам вайнах считал действенной защитой от любых неприятностей и в этом же он убедил своих кунаков, увязавшихся в поход вслед за удачливым родичем. Взяв шлюпку, они, держась на приличном расстоянии от девушек,  шли следом, рассчитывая подловить их подальше от защитников-касаков и , наконец, поставить на место слишком много о себе возомнившую ведьму.

 

 

В двух милях от берега находился небольшой остров, скорей даже обширная отмель то исчезавшая под волнами, то вновь выступавшая на поверхность. Сейчас произошло именно это: отмель выглядела почти как настоящий остров, усеянный плавником. Вскоре после их высадки на песке заполыхал круг костров. Рыжечка  усевшаяся  за границей огненной стены,  бросала в пламя вязанки степных трав, испускавших едкий, удушливый дым. Освещенное колеблющимся пламенем лицо касачки словно превратилось в уродливую маску из-за попеременно нанесенных на него полос белой глины и алой, еще свежей крови. Рядом с ней лежала туша каспийского тюленя, выпотрошенного особым способом:  его внутренности повисшие на венах и сухожилиях,  не теряли свези с телом, но,  уложенные вокруг тела, образовывали причудливый и омерзительный узор.

 

 

А в кругу костров лежал Урм в своем человеческом обличье, лихорадочно поблескивая темными глазами. Все его тело покрывали глубокие разрезы и вытекавшая из них кровь, заполняла  начерченные на песке рунические гальдстафы. Тонкие губы безмолвно шевелились, лицо оборотня искажали причудливые гримасы, а меж заострившихся зубов, то и дело выскакивал раздвоенный язык. Рядом с Урмом плясала Рисса. Шум волн накатывавшихся на песчаный берег странным образом попадал в такт ее движениям, слившимся в едином ритме с рокотом моря. Голубые глаза стали почти черными, бедра и талия изгибались так, что на иные движения казалось было неспособно человеческое тело.

 

 

Рисса пела – песню-заклинание, вырванную ею из глубин памяти Урма во время их ночных бдений. Дайны в честь темных богов Ульмигерии, сливались с  песнями в честь Цмога, которым Рисса научилась у Рыжечки и руническими стихами в честь Матери-Змеи. Темное колдовство, с помощью которого сигоноты Пеколспилса вызывали картины давно ушедших времен, обретало новую силу и новое воплощение, подпитавшись кровью оборотня, вобравшую кровь давно сгинувших драконов,.

 

 

И в такт песнопениям Риссы, подхваченным Рыжечкой и Урмом, менялось и все вокруг - воздух, ночное небо, море, живые существа. Сама ткань мироздания рвалась по швам, чтобы соткаться заново, вновь повторяя пройденный им путь в десятки и сотни миллионов лет, но способная замереть на любом этапе собственного становления.

 

 

О том, что что-то пошло не так Бекхан понял, когда нос их лодки вместо песчаной отмели ткнулся в поросший густой растительностью отвесный берег. Никогда еще вайнах не видел подобной растительности: огромные, в человеческий рост хвощи и папоротники, странные деревья с корой похожей на чешую, огромные, причудливо пахнувшие цветы. Да и сам остров стал заметно больше, превратившись из песчаной отмели в настоящую сушу, с густыми лесом, за которым вздымались склоны высоких холмов.

 

 

-Ты уверен, что мы не сбились с дороги?- встревожено спросил  Докку, родич Бекахана из соседнего аула,- я не помню, чтобы мы проплывали это место днем.

 

 

-Все в порядке,- огрызнулся Бекхан, стараясь не показать охватившего его беспокойства,- эти шлюхи где-то здесь. Видишь, вон и костер го…

 

 

Он не успел договорить: крона  нависшего над водой разлапистого дерева вдруг взорвалась множеством крылатых созданий, с писком и шипением облепивших  лодку. Твари напоминающие одновременно птиц, ящериц и летучих мышей, набросились на вайнахов, терзая их плоть маленькими зубастыми клювами. Вслепую отбиваясь,  Докку оступился и рухнул за борт. Тут же он появился над водой, отчаянно вопя и молотя руками по уродливой голове, перехватившей его поперек туловища исполинской пастью. Подобно огромной змее изогнулась длинная шея, вознося в воздух дергающегося и кричащего человека, и огромная тварь нырнула под воду, унося несчастную жертву.

 

 

-Сармак!!!- истошно крикнул кто-то за спиной Бекхана,-  Дела и Села, оградите нас от зла!

 

 

Был ли это и в самом деле дракон из вайнахских сказок или нет, но его появления оказалось недостаточно, чтобы джигиты отказались от своей затеи. Воспользовавшись тем, что крылатые твари, напуганные появлением морского чудовища, разлетелись в ночи,  горцы еще раз попытались высадиться на берегу. Однако тут же выяснилось, что суша таила не меньшие опасности:  едва первый из вайнахов ступил на берег как раздался оглушительный рев, деревья закачались и на берег выпрыгнула ужасающая тварь напоминавшую гигантскую птицу, покрытую жесткими, похожими на чешуи перьями. Голова твари, впрочем, напоминала  морду исполинской ящерицы, с пастью полной  острых зубов. Вместо крыльев у твари были длинные лапы, оканчивающиеся пальцами с огромными когтями. Еще более страшные когти виднелись и на задних лапах твари, причем коготь среднего пальца загибался кверху, острый как коса.

 

 

Вайнах, ступивший на берег оказался выпотрошен с такой ужасающей быстротой, что остальные не успели и шага сделать, чтобы прийти на помощь. В следующий миг тварь сама прыгнула в лодку, разом откусив голову еще одному горцу.  Опомнившиеся горцы  схватились за мечи, изрубив тварь и сбросив ее в море. Теперь уже о высадке не могло быть и речи: спешно разворачивая лодку, Бекахан   услышал за спиной глумливый голос.

 

 

-Уже бежишь, джигит?! Как же так, мы ведь только собирались познакомиться?

 

 

Стиснув зубы,  вайнах поклялся всеми богами отомстить ведьме. Но мысли о возмездии прервал окрик Чалы, последнего оставшегося кунака. С бледным как мел лицом, указывал пальцем во что в море и Бекхан, обернувшись увидел шедший в сторону лодки исполинский плавник. Налегая на весла, Бекхан  вывел  суденышко  из-под прямого удара, но Чала, покачнувшись, рухнул в раскрывшуюся прямо за бортом чудовищную пасть. Усеянные острыми зубами челюсти сомкнулись, разом перекусив человеческое тело и огромная акула, изогнувшись всем телом, ушла на глубину. Лодка осталась на плаву и Бекхан, лихорадочно вычерпывая воду, с ужасом заметил, как огромный плавник вновь появился на поверхности. Разрезая воду, чудовище устремилось к нему и вайнах, отбросив бесполезное ведерко, встал во весь рост, занося меч и  готовясь умереть, как настоящий джигит. Тварь  находилась от него на расстоянии вытянутого весла, когда внезапно поднявшийся ветер, ударил  Бекхана по глазам с такой силой, что он на миг зажмурился. Когда он открыл глаза огромная рыба сгинула, также как и неведомый берег: волны неспешно накатывали на песчаную отмель, лишенную растительности и живых существ- не считая трех людей в круге костров.

 

 

- Прекрасно, великолепно, замечательно!- с горящими от восторга глазами тараторила Рисса,-  дай я тебя расцелую, моя дорогая ящерка. Вы все, все ведь понимаете, что это значит?! - она повернулась к Рыжечке.

 

 

Касацкая ведьма неуверенно кивнула, все еще ошеломленная увиденным. Что же до оборотня, то он не мог ничего ответить: чтобы его раны быстрее зажили, он принял ящеричий облик и нырнул в воду, надеясь что морская вода промоет разрезы. На радостях Рисса сама уселась за весла, дав отдохнуть своему ручному оборотню.

 

 

На утро  Бекхан ни словом не обмолвился Риссе о вчерашнем происшествии, стараясь держаться подальше от юной колдуньи. О своих кунаках он сказал, что они утопли и Ракоцян,  в сердцах, приказал  выпороть  молодого джигита. Девушкам же было не до незадачливого ухажера: с корабля они восторженно смотрели, как   перед ними вырастают шпили и башни  знаменитой Сотни Храмов Аджи-тархана.

Изменено 13 Apr 2018 пользователем Каминский

[Каминский]

За свою недолгую, но бурную жизнь Рисса почти не бывала в больших городах - детские воспоминания о Навь-городе, столице Люти, почти стерлись из ее памяти, а Волин она толком и не видела. Остальные знакомые ей города были не более чем разросшимися деревнями, а Рыжечка и вовсе не видала городов в своем захолустье. И конечно же, обоим девушки ни разу не встречалось ничего подобного Аджи-тархану. Его башни  виднелись еще с моря, хотя сам город находился не на берегу, а выше по течению, раскинувшись на многочисленных островах в дельте великой реки.  Но уже начиная с самого моря в глазах рябило от бесчисленных верфей, доков и пристаней  от которых причаливали и отчаливали бесчисленные галеры, ладьи и бусы, военные и торговые суда. Измазанные кровью и рыбьей чешуей смуглые рыбаки разгружали свой улов, где особо выделялись огромные осетры и окровавленные туши тюленей.  Возле складов и амбаров, покрывших берега протоков, разгружались пузатые купеческие бусы, суетился многоязычный торговый люд: узкоглазые меркиты, светловолосые люты и пруссы, смуглые албаны и мадьярмяне, грузины, персы, хорезмийцы.  А над всем этим высились неумолимо приближавшиеся исполинские башни цвета засохшей крови. Самым высоким был похожий на пирамиду храм,  увенчанный изображением многорукого Бхайравы. Это изображение отличались от канонических: даже столь на огромном расстоянии Рисса видела, что из  его плеч Разрушителя по бокам от его оскаленного лика поднимались головы двух огромных змей оскаленными зубастыми пастями. Еще один  крылатый змей подобно жуткой диадеме охватывал чело бога, кусая себя за хвост. А над ним, подобно огненной шевелюре полыхало неугасимое пламя.

 

- Отец рассказывал мне об этом храме,- пробормотала Рыжечка,  поймав вопросительный взгляд Риссы. - Аджи Мандир, -  главный храм Города Дракона.

 

Века минули с тех пор, как орды меркитов, ведомых именем Разрушителя  устремились на запад  во славу Кровавого Бога. Одной  из первых держав сметенной  кочевниками  стала Булгария, некогда властвовавшая от устья и почти до истоков великой реки. Но власти булгарских шахов пришел конец, когда шестьсоттысячная меркитская армия обрушилась на Булгарию. В огне и крови сгинули Булгар, Биляр и Итиль, а их жители истреблены, рассеяны или угнаны в рабство. На священном огне  Булгара  гурхан Четгир сжег живьем сто самых знатных людей  булгарской столицы во главе с шаханшахом Кавадом. Тогда же он основал на месте разрушенного Итиля город, ставший оплотом бхайравизма  в западных улусах Меркитской империи. Жрецы Бхайравы,  дабы принизить зороастрийских предшественников назначили покровителем города трехглавого царя-дракона Аджи-дахака, одной из аватар Бхайравы. 

 

Об этом объявили сто шенов, специально приглашенных гурханом из монастырей Ленга.  Нарушив, с разрешения Четгира, обет безрачия, служители Бхайравы женились на вывезенныъ из храмов Гуджарата и Джамму танцовщицах-девадаси. Каждый шен положил первый камень в основание одного из Ста Храмов, а от их связи с девадаси пошла наследственная каста жрецов,  властвующая над городом и поныне: смуглые, узкоглазые и горбоносые  владыки храмов, с которыми всегда считались меркитские гурханы. Их власть над городом укрепилась еще больше после краха Меркитской империи и образования Улуса Хушитая. Хоть хан, правящий выше по течению в Гурхан-сарае, и считался верховным владыкой Аджи-тархана, но власть его в городе была ограничена всемогущей кастой жрецов Бхайравы. Никем не оспариваемая духовная и светская власть жрецов, подкреплялась нешуточным богатством: Аджи-тархан быстро стал важнейшим перекрестком торговых путей, место стечения купцов и товаров из Хорезма и Мадьярмении, Ирана и Ульмигерии, Рума и Люти. И все- от богатейшего из купцов и знатнейшего из аристократов до ничтожнейшего из уличных торговцев, платили  пошлины в казну храмов. Другой, не менее щедрый поток золота, изливался от почитателей Бхайравы, отславших в Адж-тархан богатые дары, а то и сами отправляшиеся в паломничество. Подданные Хушитаидов и хана огулов, Чжэлмидов и Гуюкидов, забыв о былой вражде приходили сюда, дабы воздать хвалу и оставить подношения перед святынями Города Дракона.

 

Сам город был разделён рекой на три главные части. На западном берегу находилось большинство храмов, там же находились дома богатейших купцов и знати, включая резиденцию наместника Хушитаидов. В незапамятные времена камень для постройки этих зданий везли сюда от самого Урала и тысячи рабов легли костьми в эту землю, чтобы вознеслись башни Аджи-тархана. В восточной  части находился торг: здесь располагались рынки,  склады, бани, постоялые дворы, кабаки, а также жилища небогатых горожан,  войлочные юрты, шатры и землянки. Здесь обычно останавливались и иноземные купцы, за исключением самых богатых. Только здесь дозволялось размещать святилища чужеземцев и  среди рынков и постоялых дворов то и дело мелькали церкви, мечети, дацаны, синагоги и капища. Но и тут над ними грозно нависали несколько храмов Бхайравы, напоминая о том, что за бог царит в Аджи-тархане..

 

Между двумя частями города  простирался остров, где и распологался Аджи Мандир и еще несколько храмов.  Остров соединялся с  обеими частями при помощи  причудливо изуркашенных барж, с покрытыми замысловатой резьбой бортами. На ночь этот импровизированный мост разбирался на составные части.

 

Князь Ракоцян, вместе со своими мадьярмянами расположился в западной части города, а все остальные - на восточной, под присмотром своих вождей. Здесь им предстояло ждать когда вернутся огулы, отправившиеся в разведывательный набег на север. С востока ждали найманского хана Эниата, кочевавшего на юго-востоке улуса,  как заслон от возможного нападения Ногая,  покорителя Хорезма и Ирана. Однако Ногай двинулся сначала в Месопотамию, увязнув в войне с Румским Ханством. Успокоившийся Алтын-хан призвал своего вассала, чтобы обрушиться на мятежных суватичей всей мощью Орды.

[Каминский]

-Выпьем за меня,- развязно протянула Рисса,- есть за что. Все прошло почти гладко.

 

-Ага,- хмыкнула Рыжечка,- в этом «почти» и прячется Выродок.

 

-Да брось,- отмахнулась Рисса, подхватывая с ближайшего блюда кусок копченого угря и закидывая  в рот. Что-то шевельнулось  меж ее грудей и Рисса,  ухватив с другого блюда соленую тюльку, воровато отправила ее за пазуху.

 

-Ты бы поосторожнее,- Рыжечка настороженно огляделалсь по сторонам,- еще кто увидит. Эх, знала бы и Ропшу взяла с собой.

 

-Твою летающую гадючку трудно спрятать,- усмехнулась Рисса,- а этого кто заметит? Ты только посмотри на них,- с легким презрением она оглядела рогочущее, чавкающее и хлюпающее сборище. За большим общим столом расположились Рисса, Рыжечка и около сотни касаков: пребывавшие в состоянии вынужденного безделья, наемники быстро рассеялись по кабакам, корчмам, кальянным и прочим злачным местам, коих в Восточном Итиле  насчитывалось достаточно.  Денег, правда, на все эти увеселения у наемников было немного, но согласно негласной договоренности между хозяевами города и купеческой верхушкой, оплачивать кров и еду наемникам должны были торговые гильдии их собственного племени. У большинства горцев  не нашлось богатых земляков, зато грузины, мадьярмяне и касаки не преминули воспользоваться вынужденной щедростью богатых соплеменников. Благодеяния  последних, впрочем, не распространялись на выпивку и прочие развлечения,  но тут касаки, воспользовавшись родственными связями с иными купцами и скинувшись всем что нашлось, спустя пару дней после прибытия закатили попойку в кабаке, принадлежащему купцу-касаку. Отец Рыжечки приходился ему дядькой, так что девушка легко обеспечила себе и Риссе место за общим столом. Впрочем, женщин за столом хватало и без них:  у многих касаков уже сидели  на коленях раскрашенные, вульгарно хохочущие девки. На деревянном помосте покачивали бедрами  смуглые красотки,  звуки цымбал и бубнов смешивалась со смехом, руганью и тостами касаков, с одинаковой жадностью поглощающих грузинские вина, брагу, медовуху, пиво и даже «буйный» кумыс по огульскому рецепту. В этом шуме и гаме мало кто обращал внимания на шепчущихся на углу стола девушек, - о том, что неприкосновенны обе касаки все еще помнили, да и здешние блудницы вполне удовлетворяли их охоту до женщин.  Вскоре касаки забыли о Риссе и Рыжечке, негромко преркавшимся между собой.

 

-Могла бы его и за стол посадить,-  сказала Рыжечка,- хватит ему меж титек прятаться.

 

-Ему там нравится,- рассмеялась Рисса,-  трудно его за это винить. Хотя, все уже настолько перепились, что еще одного и не заметят. А ну…

 

Она передернула плечами, приподня подол кафтана и ей под ноги упало, блеснув чешуей, что-то темное и извивающееся. Спустя мгновние под столом неуклюже зашевелился Урм, пытающийся встать на ноги.

 

-Постой так,- Рисса сжала коленями подбородок оборотня, чье лицо вылезло аккурат меж ее ног,- мне понравилось тебя кормить…

 

Она отщипнула виноградину от сочной кисти и пропихнула  меж стиснутых губ Урма.

 

-Перестань,- прошипела Рыжечка,- точно заметят.

 

Она огляделась, но касакам и вправду было не до них-  одни начали выяснять отношения, другие под шумок, покидали помещение, в обнимку с хихикающими девками. Остальные посетители кабака поспешили покинуть его, пока касаки не обратили на них внимания. Из посторонних остался только один посетитель: узколицый мужчина с вислыми светлыми усами. Бритый череп украшали замысловатые татуировки, изображавшие сплетавшихся змей и волков. Под темно-синим плащом угадывалась кольчуга, да и меч, лежавший под рукой на столе, явно часто пускался в дело. Серые глаза равнодушно оглядели веселящихся касаков, чуть дольше задержались на девушках, однако воин тут же отвернулся, засунув нос в кружку. Смутная тревога овладела рыжей ведьмой и она обернулась к Риссе,  наконец соизволившей выпустить Урма из-под стола.

 

-Ведешь себя как дите,- укоризненно сказала Рыжечка,- нализалась уже?

 

-И есть повод,- повторила Рисса, подтаскивая большую чарку с медовухой,- я еще как следует не отметила свой успех на острове. Похоже, я наконец, научилась пользоваться своей силой - не вызвав на свою голову очередную тварь, не провалившись снова Сурт знает куда, в какую-то гребанную дыру…

 

-По моему произошло и то и другое,- Рыжечка невольно передернула плечами,- и тварей было до черта и провалились не только мы, но и весь остров…

 

-Да, но я же все вернула,- гордо произнесла Рисса,- хотя ине  совсем понимаю как.

 

-А  прежде чем поймешь,- усмехнулась Рыжечка,- еще куда-нибудь провалишься?

 

-Да ну тебя,- Рисса махнула рукой, - ты такая скучная. Я лучше с Урмом выпью.

 

Она сунула оборотню чарку и тот, покосившись со сторонам, осторожно глотнул. Рыжечка покачала головой, прикидывая как ей увести Риссу в отведенные им покои, пока разбшевавшаяся ведьма не натворила выкинула что-то еще. Рыжая ведьма покосилась на сидевшего за столом сероглазого воина и увидела, как он, пошатываясь, встает на ноги и бредет к выходу. Снова смутная тревога завладела ее сердцем и она собиралась уже обратиться к Риссе, когда события приняли неожиданный оборот.

 

На пути воина появился грузный касак, возращавшийся  из уборной.

 

-А чччч…. ,-  налитые кровью глаза с пьяной злобой уставились на воина,- че ты так смотришь? Пфоо…поссориться хочешь?

 

Бритоголовый попытался обойти задиру, но тот загородил путь, попытавшись взять чужака за грудки. В следущий миг касак орал от боли, сидя на полу и держась за распухшее запястье. Удар сапогом в лицо опрокинул  его на спину и, не успели собутыльники понять, что происходит, как воин растворился в сгущавшихся сумерках. Некоторое время касаки  ошеломленно переглядывались, а потом стол взорвался отборной руганью и требованием  расправы. Несколько человек бросились к пострадавшему, все еще стонавшему на полу, но  остальные ринулись на поиски чужака. Стол почти опустел: многие касаки ранее уеденились с шлюхами, оставшиеся  дремали, повалившись в недоеденные яства. Рыжечка обернулась, ожидая застать Риссу в таком же состоянии, однако увидела толькоУрма, жадно пожиравшего осетрину. Саксонская ведьма исчезла.

 

Речные волны с негромким плеском ударяли о широкий деревянный причал, один из бесчисленного множества на берегах Итиля. Рисса стояла на краю, вдыхая влажный речной воздух. В голове ее бурлили противоположные чувства: приподнятое настроение, не оставлявшее ее от самого острова, смешивалось с досадой, что спутники не спешат  разделить ее торжество. Рыжечка и вовсе теперь косится на нее с опаской –  нет, не подняться ей выше болотной ведьмы. Жрица Змеи не боится рисковать, раз за разом ставя себе новые преграды, чтобы предолевая их, преумножать свою силу.

 

За спиной послышался скрип досок, явно приближавшийся к ней. Рисса поморщилась – наверное, Рыжечка и Урм поняли, что она отвела им глаза, чтобы улизнуть. Так трудно понять, что ей нужно побыть одной? Она раздраженно обернулась и ее глаза широко распахнулись – перед ней стоял Бекхан, которого она не видела с прибытия в Аджи-тархан. Лицо его представляло смесь страха, злости и отчаянной решимости.

 

-Чего тебе…?- успела сказать она, когда вайнах вскинул руку, выбрасывая ей что-то в лицо. Перед глазами Риссы мелькнула  увесистая гирька на кожаном ремне, она почувствовала сильный удар в висок и  потеряла сознание.

[Каминский]

 

-Уверен, что она тебе ничего не сказала? - в десятый, наверное, раз спрашивала Рыжечка Урма,- может, вспомнишь? Может, видел куда она пошла?

 

-Я же в отличие от вас, выпить не успел,- огрызнулся Урм,- ничего не говорила, ничего не видел. Только что сидела рядом – и вдруг как сквозь землю провалилась. Наверное, опять глаза отвела, она умеет.

 

-Вот же бисова девка!- в сердцах выругалась Рыжечка,- и что теперь делать? Где искать?

 

Они с Урмом стояли на перекрестке, недалеко от кабака, где гуляли касаки. Убедившись, что внутри Риссы нет, ее спутники вышли наружу, но тут же поняли, что не знают, где искать свою спутницу. Несмотря на позднее время, вокруг все еще хватало народу: иные лавки и кабаки все еще работали, а вокруг них толкался народ, также как и возле бесчисленных складов. Чуть ниже улица упиралась в Итиль и с набережной все еще тянулись рыбаки и недавно приехавшие торговцы.

 

-Ты не можешь взять след?- почти умоляюще произнесла Рыжечка,- может, если ты сменишь обличье…

 

-То все равно не стану собакой,- хмыкнул Урм,- оборачиваться здесь, у всех на виду? Да и зачем? Уверен, она ушла по-доброй воле. Отсюда она уже и сама может добраться до Люти, тут полно купцов из Навьгорода.  Тебя ей навязали и она решила, что настал удобный момент, чтобы бросить нас.

 

-Ты бы очень этого хотел, верно? - злорадно сказала Рыжечка,- меня бы она еще могла оставить,  но не тебя, особенно после того проклятого острова.Ты ее любимая игрушка, она тебя просто так не бросит. Нет, с ней что-то случилось.

 

Урм промолчал, в душе надеясь, что она не ошиблась в своих догадках. Пусть с Риссой что-нибудь случится, желательно смертельное - тогда он, наконец, освободится от наложенных на него пут. Он не собирался возвращаться в земли касаков: даже беглый взгляд на  плавни и протоки Итиля подсказал, что здесь можно обосноваться не хуже. А потом, если ему тут наскучит, можно отправиться на юг, через море к теплым и богатым краям. Все лучше, чем долгое и опасное путешествие на холодный север, через земли, охваченные мятежом. По слухам, восставшим суватичам помогали князья Ульмигерии, а где князья, там и жрецы, вайделоты и сигоноты, встреча с которыми и поныне была ночным кошмаром Урма. Нет уж, там ему делать нечего.

 

Судя по злым взглядам, что бросала на него касачка, рыжая ведьма примерно представляла ход его мыслей – как-никак они достаточно времени провели вместе. Для самой Рыжечки исчезновение Риссы означало крах всех надежд: и ее собственных и отцовских. Без   северной ведьмы весь этот поход оказывался полной бессмыслицей.

 

-Вы ищете вашу подругу,- раздался позади них негромкий голос. Рыжечка обернулась и замерла в изумлении - перед ней стоял тот самый воин, повздоривший с казаками.

 

-Не зовите на помощь,- произнес он, вовремя угадав жест касачки,- я не причиню вам зла.

Дело в том, что я успел заметить, как она покидала кабак - меня она не видела и глаза не отводила как вам,- он поднял руку, предупреждая вопросы Рыжечки,- потом объясню, как я это понял. Меня это устраивало, поскольку я хотел поговорить с ней с глазу на глаз. Но тут на меня начал наскакивать ваш буян и..ну, выи сами видели. Они задержали меня и я потерял ее из вида. Но кое-что я приметил, прежде чем налетел на того верзилу. За вашей девушкой прямо кинулся один  мужчина - он явно  караулил именно ее.

 

-Как он выглядел? - взволнованно спросила Рыжечка, почему-то поверив незнакомцу.

 

-Я заметил немного,- пожал плечами тот,- молодой, смуглый, с черной бородой. Похож на горцев вроде  тех, с которыми прибыли и ваши касаки.

 

Рыжечка и Урм переглянулись.

 

-Бекхан,- уверенно сказала ведьма.

 

Пришедшие с касаками горцы недолюбливали друг друга, - старые распри давали о себе знать,- поэтому,  чтобы изнывающие от безделья  аланы, кабардинцы, булкарцы и прочие не перерезали друг друг их раскидали по разным концам Восточного Города . Разумеется, они не сидели безвылазно в амбарах и сараях, наспех переделанных под  жилье:  время от времени они целыми стайками  выбирались в город, где периодически вспыхивали жестокие драки, вплоть до поножовщины и кровопролития.

 

Вайнахи расположились относительно комфортно: в Аджи-тархане у них нашлось несколько богатых соплеменников, занимавшихся в основном, перепродажей пленников, которых они по дешевке скупали у более бедных сородичей. Так или иначе, они нашли для вайнахов несколько постоялых дворов на окраине города. Там же обосновался и Бекхан, недолго горевавший о погибших друзьях. Разжившись где-то серебром, он уже собрал вокруг себя новую толпу прихлебателей, охочих до дармового угощения. Сейчас на вертеле жарился целый баран,тут же стояло несколько казанов с пловом, а сами вайнахи, собравшиеся у костра, передавали друг другу  глиняные бутыли с грузинским вином и чачей.  Вместе с молодыми людьми праздновали и скуластые  смуглые потаскушки, приглашенные Бекханом из города. Они пили наровне с мужчинами и визгливо смеялись, когда разошедшиеся молодые люди тискали их слишком грубо.

 

Время от времени то один, то другой из пирующих поднимался, дабы облегчиться за ближайшим сараем. Наконец приспичило и Бекхану:  ссадив с колен выбранную им девицу - самую молодую и смазливую, - он, пошатываясь, двинулся за сарай. Выбрав укромное место, развязал завязки пояса и с облегчением окропил землю.

 

Краем глаза он заметил  движение сбоку, но сделать ничего не успел: тугая петля перехватила его горло и он захрипел, отчаянно вырываясь. Тщетно он пытался сорвать с горла смертельную удавку - тот кто удерживал его,  оказался намного сильнее вайнаха. С губ сорвалось громкое мычание, перед глазами поплыли разноцветные круги и он почуствовал  что проваливается в непроглядную тьму.

 

Очнулся он в темном помещении, на ворохе гнилой соломы. Через щели меж досок проникал лунный свет, позволивший Бекхану разглядеть, что он в заброшенном сарае, судя по плеску воды за стеной  - на берегу Итиля, а значит, далеко от своих.

 

Напротив него стояли двое - точнее стоял, даже стояла, только у знакомая ему рыжая касачка, брезгливо рассматривавшая вайнаха. У ее ног, присев на корточки, сидел незнакомый Бекхану мужчина с бритой головой и пшеничного цвета усами.

 

-Оклемался?-  воин говорил на западно-меркитском, который понимали от Урала до Дона и от Кавказа до Люти,- поговорим?

 

-О чем,- хрипло произнес Бекхан, - кто ты такой?

 

-Называй меня Иваром,- усмехнулся воин,-  и спрашивать тут будем мы.

 

-Что тебе нужно?- настороженно спросил Бекхан, исподволь присматриваясь к чужаку. Он сразу понял, что надеяться не на что: Ивар явно более опытный воин, чем вайнах, к тому же он вооружен. Да еще и эта ведьма, сожри ее Ешап.

 

-Где Рисса?- спросила Рыжечка.

 

-Я не видел ее с тех пор как мы прибыли в город,- Бекхану удалось  пожать плечами,- и не хотел бы видеть некогда. Спроси у своих чертей, кто из них унес вашу ведьму.

 

Рыжечка переглянулась с  Иваром и оба, как по команде, посмотрели на что-то за спиной Бекхана. Вайнах облился холодным потом, заслышав за спиной негромкие шаги: так не мог ступать ни человек, ни один из зверей, известный горцу. Странный звук, похожий одновременно на змеиное шипение и воронье карканье, раздался за его спиной, в ноздри ударил резкий запах и Бекхан заорал когда на его плечоопустилась когтистая лапа покрытая темно-коричневой чешуей.

 

-Не  шуми,- почти дружелюбно посоветовал ему Ивар и когти твари еще сильнее впились в плечо воина, разрезав кожу. Темная струйка заструилась по его предплечью, заставив вайнаха  замолчать, судорожно сглатывая воздух.

 

-У нас нет времени с тобой возиться,- лениво бросил Ивар,- будешь и дальше отмалчиваться -  наш друг выпотрошит тебя как куропатку. Расскажешь все что знаешь - и мы тебя отпустим. Ну, будешь говорить?

 

Сбоку от Бекхана что-то зашевелилось и перед ним, изогнув шею, появилась уродливая голова, напоминающую тварь с того проклятого острова, только покрытую чешуей, а не перьями.  Распахнулась зубастая пасть, истекающая слюной и вайнах торопливо закивал.

 

-Отлично,- усмехнулся Ивар,- итак, попробуем еще. Где Рисса?

 

-Мне заплатили,- торопливо начал говорить Бекхан,- жрецы. Они сразу поняли, что она ведьма, а еще  откуда-то узнали, что мы с ней…в ссоре.

 

-Не мы, а ты,- презрительно бросила Рыжечка,- плевать она на тебя хотела. И зря, надо было тебя еще там…

 

-Помолчи,- Ивар поднял руку и Рыжечка, неожиданно умолкла,- продолжай

 

-Ну, я же говорю- вышли они на меня и предложили  сразу мешок серебром. А еще дали какую-то штуку, вроде кистеня. Сказали, что он заговорен - если застать ведьму врасплох, можно ее оглушить на время, лишить сил. Ну я  и стал следить…

 

-Дождался пока она выскочит за порог и…

 

-Ага,- кивнул Бекхан,- она зачем-то на берег поперлась, ну я ее там и подловил. Она, похоже выпила немало, поэтому и не заметила. Я ее оглушил, в лодку кинул, которую мне жрецы дали, а потом и отвез куда условились…

 

-Куда?- быстро спросила Рыжечка.

 

-В Западный Город,- пожал плечами Бекхан,- они ее сразу на берегу приняли, я даже из лодки не выходил. А уж куда они ее поволокли дальше, я не знаю.

 

-Ясно,- с непонятной интонацией произнес Ивар,- что хоть за жрецы были?

 

-Они  мне не представлялись,- пожал плечами Бекхан,- но я слышал, что между собой они поминали своего бога. Ганумар или Ганумал, я толком не расслышал…

 

-Гануман,- лицо Ивара помрачнело,- вот оно как. Больше ничего не скажешь?

 

-Нет,  - замотал головой Бекхан,- я рассказал все, что знал…

 

Ивар вопросительно посмотрел на Рыжечку и та неохотно кивнула.

 

-Моя подруга тоже считает, что ты не лжешь,- сказал он,- ну ладно, иди.

 

Рыжечка окинула  Бекахана ненавидящим взглядом, но все же посторонилась, когда вайнах, поднявшись на ноги, без оглядки кинулся к выходу. Он уже почти добежал , когда Рыжечка сделала условный знак и мимо нее с рыком пронеслась покрытая чешуей туша. Клацнули острые зубы,  Бекхан издал крик ужаса и острые когти разом вспороли ему бок, вытаскивая наружу кишки. Острые зубы сомкнулись на его голове, с хрустом разгрызая ее словно гнилой орех.

 

Рыжечка и Ивар  молча смотрели, как уродливая тварь, похожая на вставшие на задние лапы ящерицу,  жадно и быстро пожирает предателя.

 

-Ну что же,- пожал плечами воин,- мы обещали его отпустить, но не обещали что он доберется до своих. По-моему все честно. Давай убираться отсюда, пока на его вопли не сбежалась стража.

 

-Может, все-таки не стоило его убивать? -  задумчиво произнесла Рыжечка.

 

Они стояли перед огромной рекой, противоположный берег которой терялся во мраке.Над ними с вершины Аджи-Мандира  скалился клыкастый бог с двумя змеями, вырастающими из плеч,  озаренный собственной огненной шевелюрой. Отсветы пламени освещали и сам храм и ближайщие окрестности.

 

-Если бы мы привели его на воинский Круг,- продолжала Рыжечка,- то заставили признаться, что он продал Риссу жрецам. И тогда наши бы потребовали…

 

-Потребовали?- перебил ее Ивар,- у жрецов?! Проще уж сразу перерезать себе горло - и быстрее и милосерднее. Служители разных богов могут не любить друг друга, но против чужаков они все заодно. Твое слово против слова  жрецов Ганумана не значит ничего, а слово того сопляка тем более. Мы бы только раскрыли себя раньше времени. А  ваши князья …скажи честно, кто из них рискнул б ссориться с  жрецами ради Риссы?

 

Рыжечка неохотно признала его правоту: даже  Белзеслав, Князь Брани касаков не стал бы рисковать походом, ради тайных замыслов отца Рыжечки. Что же до князей горцев, то они поди еще и рады окажутся, что избавились от чужеземной колдуньи.

 

-Сейчас поднимать шум не выгодно,- продолжал Ивар,- в открытой схватке жрецы сметут нас как ураган придорожную пыль. Но тайком проникнув в храм, ведьма, оборотень и опытный воин смогут выяснить что к чему и…

 

-Вы делайте что хотите,-  перебил его Урм,- но я ни в какой храм не сунусь: мне хватило и  служителей Пеколса, а здешние жрецы  много сильнее. Да и зачем мне спасать Риссу  – я за ней шел не по своей воле? Сгинула - так и Велс с ней.

 

-Ах ты гадина,- прошипела Рыжечка. Ивар промолчал, но его рука как бы невзначай легла на рукоять меча. Урм ответил взглядом разом застывших глаз с вертикальными глазами, потом вдруг оступил к  воде,  меняясь и покрываясь чешуей. Спустя мгновение в воде  уже извивалось тело огромной змеи, стремительно уходящей на глубину.

 

-Вот значит как,- усмехнулся Ивар, глядя на успокаивающуюся воду,- значит придется вдвоем. Или ты тоже передумала?

 

-Я-то нет,- Рыжечка глянула на Ивара с вызовом и внезапно проснувшимся подозрением,- а вот ты чего так стараешься? Я  уже поняла, что вы из одного племени, но не поняла - чего тебе-то надо от Риссы?

 

Ивар усмехнулся, глядя в постепенно сереющее над головой небо.

 

-Я родился в Оркни,- произнес он,- это  острова к северу от Пиктавии. Мой отец служил в дружине ярла  и я надеялся когда-нибудь встать рядом с ним. Как и все остальные, я жил при дворе ярла, там же познакомился и с его дочерью Сигрид. Она не чуралась низкорожденных, как ее отец и братья, что играла с детьми слуг и рядовых воинов.  Я видел, как она выросла из нескладной девчонки  в настоящую красавицу с волосами блестяшими на солнце, словно золото эльфов. В нее были влюблены все молодые дружинники, а я больше всех  - может потому,  она и привечала меня чаще остальных. Разумеется, между нами ничего не было: откуда взяться чувствам между дочерью ярла Оркни, племянницей короля Сассекса и сыном простого воина? Но я служил ей истово, как не служил после никому из людей, готовый по первому отдать жизнь по ее капризу. А потом Сигрид отдали замуж за Нектона, брата короля Пиктавии и я  не знал, что с ней… пока не увидел здесь девушку, похожую на мою первую и единственную любовь, но еще более красивую.  А потом я узнал кто она и…

 

-Решил помочь ей во имя любви к ее матери?- спросила Рыжечка.

 

-Детская влюбленность не живет вечно,- усмехнулся Ивар,- вскоре после того, как Сигрид покинула Оркни, я через пару лет ушел из дружины и с самих Острово. Воевал в Фризии и Дании,  служил королю Кента, Восточной Англии и норвежским конунгам, потом перебрался в Лють и, наконец, продал свой меч Алтын-хану, который отправил меня в стражу наместника Аджи-тархана. Но  все же - я  остаюсь северянином. Эта девушка – внучка моего ярла и все наши боги проклянут меня, если я  оставлю ее в этом вертепе. А когда она вернется на родину,- он усмехнулся,- возможно, она не забудет, кто помог ей и поможет мне стать уважаемым человеком на Островах или где она собирается править.

 

Рыжечка посмотрела ему в глаза - Ивар не врал . Что же, Рисса порадуется встрече с земляком…если доживет до нее.  Может, даже и не обманет его в ожиданиях.

 

-Хорошо,- кивнула она,- ну так с чего же начнем? Что ты вообще знаешь, о жрецах этого…Ганумана.

 

-Ничего хорошего, девочка,-  невесело усмехнулся Ивар,- совсем ничего.

[Каминский]

Сначала  была Боль.

 

 

Словно сотни раскаленных игл вонзались в ее плоть, пронзая мышцы и  просверливая  кости. Боль, страшнее всего, что когда либо чувствовала она,  смертная мука, по сравнению с которой порка в вендском храме казалась нежной щекоткой. Она корчилась на каменном полу, скользком от ее крови, заходясь в беззвучном вопле, пока ее плоть рвали на части. Рот затыкал прочный кляп, руки и ноги сковывали неведомые цепи. Одежды на ней не было и обнаженное тело Риссы оказалось абсолютно беззащитным перед невидимыми лезвиями.  Своих мучителей она не видела: с момента как она очнулась ее глаза прикрывала плотная повязка.

 

 

Впрочем, иные чувства остались при Риссе хотя и мало чем помогали. Ее мучители не издавали ни звука, свершая пытки в полном молчании, так что порой казались немыми. Но она слышала плеск воды, омерзительно громкий крысиный писк и глухой рык, в котором порой прорывалось что-то вроде человеческой речи, сопровождаемой лязганьем металла. Кожу ее покрывал пот, она чуть не теряла сознание от жары и духоты: судя по всему помещение обогревалось жаровней или очагом. На этом огне, видимо, раскалялись орудия пыток прежде чем поставить на коже Риссы очередное клеймо.

 

 

Она не знала, как долго длится эта экзекуция: в кромешной темноте не было от чего вести отсчет времени. В промежутках между пытками Риссе вливали в рот какую-то баланду, неплохо, впрочем, утолявшую голод. После этого ее на некоторое время оставляли в покое: она слышала лязг железной двери и понимала, что ее мучители. Но и отдых не приносил ей успокоения, ибо писк вокруг нее становился сильнее, а топот маленьких лапок все ближе. Рисса чувствовала как острые зубки покусывают ее обнаженные изувеченные ступни, маленькие язычки слизывают кровь, потихоньку глодая измученную плоть. Она дергалась всем телом, сбрасывая ненасытных грызунов, но те, отступив на время, возвращались снова. А позади нее слышались вздохи и стоны и глухой рык – неведомое существо, находящееся с ней в одной комнате гремело цепями и издавало такие звуки, что Рисса почти радовалась, когда вновь раздавался  лязг железной двери и  ее палачи вновь приступали за старое.

 

 

Ей казалось, что с нее многократно содрали кожу и вытянули все жилы,  что ей вовек не отправиться от нанесенных увечий. Но, когда экзекуция заканчивалась, девушка, прислушиваясь к своему телу, с удивлением замечала, как быстро перестают болеть раны, и ожоги, как сама собой останавливается ее кровь. Тело охватывал зуд от шелушащейся, быстро заживающей  кожи. Очень скоро ведьма поняла, что именно этого и ждут истязатели, проверяя сколь быстро восстанавливается ее тело. Кровь неведомой твари, в незапамятные времена зачавшей Риссу брала свое, заставляя морскую ведьму упорно цепляться за жизнь, там где обычный человек давно бы скончался.

 

 

Потом пытки изменились - уже не столь изуверские, но не менее изощренные, прицельно применявшиеся  к грудям, бедрам и гениталиям Риссы. К боли добавилась похоть и Рисса, издавая стоны,сквозь кляп, извивалась всем телом, снедаемая сладострастной мукой. Она могла только догадываться, что чувствовали пленившие ее изуверы, глядя как стройное девичье тело, принимает такие позы, что возбудили бы и статуи здешних проклятых богов- даром что ли их снабдили столь  внушительными гениталиями. Она выла и дергалась, чувствуя как вновь предает ее тело,  как истончается ее талия и удлиняется шея. Выбитые зубы прорастали вновь острыми клыками, разом разгрызавшими кляп, вывихнутые и сломанные пальцы, выпрямлялись, обрастая перепонками. Выдернутые ногти прорастали острыми когтями, бессильно скрежетавшими по камню.

 

 

Видимо этого ее мучителям показалось достаточно: сладострастная пытка вдруг прекратилась и Рисса бессильно опала на камень, наслаждаясь каждой минутой покоя, чувствуя, как ее тело принимает привычный вид. Что-то просунулось меж ее губ и она,  поняла, что это горлышко фляги, наполненной холодной водой. Пока она жадно пила, другая рука сорвала с ее глаз повязку и Рисса заморгала, зажмурившись, хотя вокруг нее царил полумрак, нарушаемый горевшими в отдалении светильниками.

 

 

Когда ее глаза привыкли к свету, Рисса увидела застывшие вокруг худощавые фигуры в черных  одеяниях. Одна из них  шагнула вперед,  скидывая капюшон и обнажая бритую голову и лицо с резкими орлиными чертами. Узкие глаза уставились в лицо девушки.

 

 

-Рад видеть тебя в Гану Мандире, дочь моря, - неожиданно звучным для столь тощего тела голосом  сказал жрец,- перед тобой стоят служители Ганумана, возлюбленного сына Бхайравы. Много лет назад жрецы Ганумана решили почтить своего бога создав для его тела изваяние, невиданное прежде в подлунном мире. Долго длился сей труд, из самых дальних стран доставлялись материалы, из которых слагалось наше творение.  Для окончательного его  завершения нам не хватало всего одной вещи и твоим появлением мы, наконец,  обрели ее. Твоя кровь насытит созданное нами изваяние и Гануман найдет его достойным своего воплощения. Взгляни же и возрадуйся ибо великая честь уготована тебе, большая, чем какая либо из девушек может себе представить.

 

 

Он величавым жестом простер руку и Рисса, уже понявшая, что ее настоящие мучения только начинаются, нашла в себе силы повернуть шею.

 

 

Ее глазам предстала уродливая, слабо шевелящаяся фигура, полностью скрыта под небольшими мельтешащими телами. Рисса увидела голые хвосты, острые мордочки  множество  поблескивающих глаз-бусинок. А потом послышался лязг цепей и уже знакомый ей полурык-полустон. Чудовищная фигура выпрямилась, стряхивая грызунов, опрометью кинувшихся по углам комнаты. Только сейчас Рисса заметила, что  крысы оставляют за собой мокрые следы, а их шерсть мокрая от темно-красной, хорошо узнаваемой жидкости.  А затем ведьма перевела взгляд на то, что стояло на алтаре и, впервые за всю свою жизнь, Рисса не  удержалась от крика ужаса.

 

 

Изменено 12 Apr 2018 пользователем Каминский

[Magnum]

-Может, все-таки не стоило его убивать? -  задумчиво произнесла Рыжечка.

А это мог быть крайне неожиданный сюжетный поворот!     

 

[Каминский]

А это мог быть крайне неожиданный сюжетный поворот! 

Нет слова "доброта"!

Изменено 12 Apr 2018 пользователем Каминский

[Каминский]

В запутанном и разветвленном бхайравистском пантеоне Гануман считался хоть не самым главным, но очень важным богом: как покровитель торговли, даритель всевозможных благ, а также наставник разного рода тайных наук. В Аджи-тархане, с его  значимостью как торгового и религиозного центра, почитание Ганумана возросло многократно, в сравнении с той скромной ролью, что отводилась ему в монастырях и храмах родного Ленга. Ежедневно сотни, а в праздничные дни - и тысячи -  почитателей божества стекались в огромный храм, дабы воздать почести и оставить подношения.

 

 

Под видом  паломников в храм явились и Ивар с Рыжечкой. Молодая ведьмочка, в наряде горской княжны, что подарил ей отец, могла сойти за дочь зажиточного торговца, у которого хватило денег  на надежного телохранителя для любимого чада. Впрочем, особой надобности в подобном маскараде не оказалось: в храм  каждый день наведывалась столь  разношерстная толпа, что Рыжечка и Ивар никак не выделялись в этом скопище. Вместе со всеми они прошли сквозь бронзовые ворота, по бокам которых стояли величественные мраморные слоны с золотыми бивнями. С трудом они протолкались к источавшей невыносимую вонь, огороженной яме  во внутреннем дворе храма. Внизу, громко пища и задрав острые мордочки, копошились бесчисленные крысы, в которых по легенде перерождаются почитатели Ганумана. Рыжечка, купив, не торгуясь, у служки блюдце с молоком,  с поклоном поднесла его священным грызунам. Крысы столь торопливо кинулись на угощение, что Рыжечка едва успела отдернуть руку, чтобы ее не цапнули голохвостые отродья. Другие поклонники Ганумана, вели себя  более небрежно  - крысиный укус считался тут благословением бога и многие  специально подставляли пальцы под зубы прожорливых грызунов. Так стоявший справа от Рыжечки молодой человек в богатом наряде, стонал в священном экстазе, держа руки над ямой и давая вошедшим в раж тварям терзать его плоть. Они бы сглодали ему руки  до костей, если бы подошедшая стража силой не оттащила восторженного почитателя, потрясавшего над головой изуродованными дланями и выкрикивая хвалы Гануману.

 

 

Оставив крысиную яму, Рыжечка и Ивар прошли в храм, склонив головы перед золотой статуей многорукого бога. Вокруг нее, в золотых и серебряных курильницах, тлели благовония, наполнявшие  воздух приторным сладковатым запахом,  рядом горели бесчисленные свечи, поставленные прихожанами. На алтаре из черного камня младшие жрецы резали жертвенных кур, за плату гадая для прихожан на потрохах.  Ивар шепотом пояснил Рыжечке, что  в ночные часы здесь проходят похожие обряды,  только вот режут и потрошат здесь совсем иные жертвы. Судя по большим бурым пятнам покрывшим алтарь, эти слухи вполне могли оказаться правдой. Впрочем, добавил Ивар, аналогичные обряды проводились и  в других храмах Аджи-тархана, боги которого вообще не отличались особым человеколюбием.

 

 

Но сейчас Рыжечке было не до особенностей местного богослужения: уж не дочери касацкого колдуна пугаться человеческих  и вообще каких-либо жертвоприношений.  Сейчас Рыжечке и Ивару  предстояло выяснить с чего начать поиски Риссы. Понятно, что девушку, даже если она здесь, не станут держать в помещениях, где постоянно  толпится куча посторонних. Быстро  выяснилось, что в огромном храме немного помещений, доступных  прихожанам – из главного зала выходило множество дверей, но возле какой бы не оказались Рыжечка с Иваром, им неизменно преграждал храмовый стражник, вежливо, но настойчиво разворачивавший их обратно. Надо было действовать быстро- еще немного и стража заинтересуется чрезмерно любопытными паломниками. А вслед за стражей  заинтересуются и жрецы, после чего смерть в крысиной яме может показаться еще не самой худшей участью.

 

 

Внимание Ивара привлекла еще одна дверь, расположенная прямо за спиной исполинской статуи. Точнее не дверь – открытый проход, выполненный в виде головы слона, задравшего хобот прямо над черной пастью. Именно за ней, время от времени исчезали старшие жрецы- высокие смуглые люди с острыми чертами лица и узкими глазами. Очень скоро их в зале не осталось вовсе - вместо них сновали только служки из низших каст. Рыжечка покосилась на Ивара и тот, чуть заметно кивнул.

 

 

-Постой,- Ивар поймал за рукав пробегавшего служку и, сунув ему серебряную монету, взял целый пучок тонких разноцветных свечей. Половину он сунул Рыжечке и оба, притворяясь, что шепчут молитву, принялись с двух сторон обходить извания, ставя зажженные свечи через равные промежутки и постепенно заходя за спину Ганумана. Оказавшись аккурат между идолом и стражником, ведьма зажгла последнюю свечу, но, вместо того, чтобы поставить ее перед идолом резко развернулась. Рука ее нырнула в карман, вынимая пригоршню смеси из высушенных трав, которую Рыжечка и сдула в лицо стражнику. Одновременно прошептала заклятие и быстро, словно лисицы в нору, нырнула в слоновью пасть. Почти  сразу рядом с ней оказался Ивар. Быстрым шагом, почти бегом, они прошли по узкому коридору, прислушиваясь к звукам позади  – нет, не похоже, что их кто-то заметил. Уроки Риссы не прошли для Рыжечки даром и ей получилось отвести глаза стражнику.

 

 

-Что же,  мы прошли в пасть слона,- произнес Ивар,- посмотрим, что в его брюхе.

 

 

С этими словами он устремился вниз по коридору, освещенному лишь редкими факелами. Следом,  настороженно оглядываясь, поспешила и рыжая ведьма.

 

 

Подземная часть храма оказалась куда больше надземной: множество узких коридоров, сплетались  и расходились в разные стороны, пересекаясь в небольших залах, где стояли извания Бхайравы, Ганумана и богов рангом пониже. Вокруг идолов горели свечи, курились благовония, лежали подношения – в основном какая-то кровавая требуха.

 

 

Как ни странно, единственными живыми существами, попадавшимися им на пути были все те же вездесущие крысы, пищавшие по углам. То и дело на пути им попадались прочные, окованные железом двери, но и из-за них не доносилось ни звука.

 

 

-Странно,- покачал головой Ивар, когда они вышли в очередной зал,- как сквозь землю…

 

 

И словно в ответ на его сомнения  из-за очередного уродливого изваяния вышло двое стражников и закутанный в черное жрец. Мгновение они молча мерялись взглядами, после чего жрец коротко приказал.

 

 

-Взять их!

 

 

 Стражники бросились на Ивара, тут же выхватившего меч.  Он носил  легкую кольчугу, явно уступавшую  крепостью пластинчатым доспехам стражников, но и позволявшую ему двигаться быстрее. Отбив нацеленный в голову боевой топор, Ивар  совершил ответный выпад,  найдя щель в доспехе противника – смуглого здоровяка с черными раскосыми глазами. Тот покачнулся, припав на раненное колено и это стоило ему жизни - меч Ивара вошел в распахнутый в беззвучном крике рот, выйдя из затылка. Рывком выдернув клинок, оркниец  успел  отбить им меч второго стражника – тоже рослого и скуластого, но с серо-зелеными глазами и светло-каштановыми волосами. Явный суватич – сейчас такие как он  могут чувствовать себя в безопасности только в храмовой страже.

 

 

Стражник обрушил град ударов на едва успевшего отбиваться Ивара,. Краем глаза он видел Рыжечку, которой жрец выкручивал руку, пытаясь заставить что-то выронить. Однако скоро  северянину стало не до ведьмы - суватич, увидев, что воин раскрылся, метнулся вперед, стремясь разом покончить с ним. Ловушку он разгадал слишком поздно - когда крутанувшийся на пятках Ивар, ушел от удара, одновременно обрушивая меч на шею стражника. Разбрызгивая кровь, отрубленная голова покатилась по полу.

 

 

Он обернулся к Рыжечке и увидел, что жрец стоит, уперевшись рукой о стену, пытаясь удержать равновесие. Вторая его рука бессильно повисла,  из окровавленной ладони обильно текла кровь.  Рядом  с ним стояла Рыжечка, невозмутимо вытиравшая от крови черкесский кинжал.

 

 

-Отравленный?- спросил Ивар.

 

 

-Лучше,- рассмеялась ведьма,- заговоренный.

 

 

-Чего вы только не придумаете,- буркнул Ивар,- дай я с этим поговорю.

 

 

Он подошел к жрецу, с ненавистью глядевшего на него и тычком в плечо сбил его с ног.

 

 

-Ты можешь умереть быстро, а можешь  долго,- сказал он, присев рядом, - все зависит от тебя. Скажи куда увели светловолосую чужеземку и все закончится.

 

 

Жрец с ненавистью посмотрел на Ивара и сплюнул.

 

 

-Ты варвар, можешь изрезать меня на кусочки, - он закашлялся, - но не услышишь…и слова о пощаде. Скоро на землю придет повелитель и тогда…

 

 

-Погоди,- вмешалась в разговор Рыжечка, видя как каменеет лицо Ивара, - дай  мне.

 

 

Она уселась рядом с жрецом и тот невольно дернулся, когда ведьма одной рукой стиснула его окровавленное запястье, а вторую руку положила на живот.

 

 

-Ты не знаешь этого колдовства, жрец?-  будничным тоном сказала она,- в том ноже бес сидел, он в тебя через кровь вошел, по телу разошелся, теперь изнутри жрать будет. Долго будет жрать, сам чувствуешь поди, как в кишках твоих он шевелиться, гложет потихоньку Хочешь умереть быстро - отвечай быстро, а не хочешь - будет так.

 

 

Она бросила еще несколько слов показавшихся Ивару сущей тарабарщиной и жрец завыл, словно раненный зверь, сгибаясь в три погибели. От лица его отхлынула вся кровь, глаза вылезли из орбит, с губ потекла пена, смешиваясь с кровью из прокушенной губы.

 

 

-Она там,- с трудом он показал на один из выходов в зале,- по желтым ступеням, мимо статуи Крысиного Всадника, потом направо и вниз. Там…будет река…черный мост и потом по коридору до конца…Она там в зале!

 

 

-А  где жрецы?

 

 

-Там же! Все они там, все хубилганы!

 

 

Он задохнулся на полуслове, извиваясь от мучительной боли.

 

 

 

 

-Уберите…всхлипнул он,- выньте это из меня.

 

 

Рыжечка подняла голову и кивнула. Ивар потянул меч и одним ударом, располосовал жреца от горла до пупка. Из образовавшейся раны вывалились внутренности, в которых копошились мерзкие твари - напоминающие червей или пиявок, но с маленькими цепкими лапками. Их рты-присоски даже сейчас жадно высасывали кровь из жреческих потрохов.

 

 

-Этому тебя тоже Рисса научила?- скривившись от отвращения, спросил Ивар.

 

 

-Нет,- сказала Рыжечка,- это наше. Отец в свое время рассказал, как делается, а случая опробывать не представлялось, а вот и пригодилось. Ну что, пошли что ли?

 

 

Ивар кивнул и они вместе двинулись к указанному жрецом выходу, оставляя за собой залитый кровью зал и три трупа.

Изменено 13 Apr 2018 пользователем Каминский

[Ottokar]

Очень рад, что появилось продолжение и автора посетила муза. Но, увы, кое-какие моменты мне кажутся сомнительными (не хочу показаться критиканом и занудой, но вынужден это отметить). Это культ Ажи-Дахаки и тот образ культа Ханумана, который содержится в обнове. По культу Ажи-Дахаки. Мне самому этот персонаж безумно импонирует в том плане, что он очень, очень яркий. Но, ИМХО, маловероятно, что его включат в какой-то пантеон, даже бхайравитский - потому что он уж больно отрицательный. Я знаю про мифологическую инверсию, но всё же до прихода меркитов в ареале иранской культуры Ажи-Дахака воспринимался как персонаж сугубо отрицательный. Не просто тиран, узурпатор и нарушитель всех мыслимых социальных норм, а персонаж, описанный как прямо ненавидящий всё живое и стремящийся его погубить. Причем если индийский Шива, от которого, как я понимаю, и Бхайрава "отпочковался", осуществляет своего рода "креативное разрушение", завершая очередной исторический цикл, то разрушение, к которому в зороастрийской мифологии стремится Ажи-Дахака, это именно что бесцельное зло ради зла. Второй момент - культ Ханумана. Вроде в Индии это обычный культ, да и ничем особо мрачно-хтоническим вроде бы Хануман не выделяется. Непонятно, за что его взяли в бхайравитский пантеон, да ещё на такую важную роль. Ну и ход с божеством, желающим воплотиться в материальный мир и сделать всем атата, мне кажется немного стереотипным. Плюс вопрос, почему, если воплощается (ну, может воплотиться) Хануман, не воплощаются другие боги, куда более могущественные (а в реальности "Морской ведьмы" боги, несомненно, существуют)?

[Каминский]

но всё же до прихода меркитов в ареале иранской культуры Ажи-Дахака воспринимался как персонаж сугубо отрицательный.

Ну, как сказать. Тут все таки не чистый иранский зороастризм, а булгарский, который есть производная от зороастризма  хазарского. Ажи-дахака, сиречь Аждаак в армянском пантеоне уже несколько отличен от иранского персонажа, еще более отошли от прототипа разнообразные аждахи тюркской мифологии. Ну и бхайравизму не так уж трудно провести свою интерпретацию означенного персонажа, в более конструктивном русле. Тем более в пику зороастризму.

Второй момент - культ Ханумана. Вроде в Индии это обычный культ, да и ничем особо мрачно-хтоническим вроде бы Хануман не выделяется. Непонятно, за что его взяли в бхайравитский пантеон, да ещё на такую важную роль.

Во-первых, не Хануман, а Гануман, это важно  Во вторых, бхайравизм славится тем, что дает крайне своеобразную интерпретацию индуистским божествам, сильно отличную от более-менее ортодоксальной.

Ну и ход с божеством, желающим воплотиться в материальный мир и сделать всем атата, мне кажется немного стереотипным. Плюс вопрос, почему, если воплощается (ну, может воплотиться) Хануман, не воплощаются другие боги, куда более могущественные

Воплотиться может кто угодно и в данном мире это неоднократно показывается, это не проблема. Тут фишка не в том, что он не может снизойти в этот мир, а в том, чтобы он снизошел именно в данное воплощение, оживил его своим присутствием и тем самым дал понять жрецам, что он одобряет их труд. Для них это своеобразная форма духовного саморазвития, а не средство "сделать всем атата" , кому надо они и так в состоянии сделать, а кому не в состоянии, до них и дела нет.

[Каминский]

В огромном зале царил мрак: лишь пламя больших черных свечей расставленных кругом в центре не давали помещению окончательно погрузиться во тьму. Внутри круга возвышался черный алтарь и колеблющееся пламя освещало  распростертое на нем обнаженное  женское тело. Губы девушки беззвучно шевелились – Рисса, осознав всю тщетность сопротивления отдавала душу  Богине. Первоначальный страх прошел и она даже с некоторым восхищением взирала на  нависшую над ней ужасную фигуру, отдавая должное искусству жрецов Ганумана. До их уровня ей уже не подняться - судя по тому, с какой похотливой жадностью смотрит на нее чудовище.

 

 

Сами жрецы держались за пределами круга свечей: лишь изредка из темноты выступали смутные силуэты. Вот черные тени пришли в движение, послышалась негромкая команда и зал наполнили звуки гнетущей, тревожной музыки, с каждом мигом становящейся все громче. Мрак вокруг Риссы пришел в движение и множество маленьких тел, проскальзывая в промежутках между свечами, устремилось к алтарю, заставив  Риссу невольно приоткрыть рот в изумлении.

 

 

Крысы! Много больше тех, что она видела до сих пор: здоровые твари величиной с котенка. Но самое удивительное было не в размере, а в том, что они шли на задних лапах, держа в передних что-то вроде небольших меховых кисточек и крохотные мисочки наполненные чем-то густым и вязким. Другие крысы бежали на четырех ногах, выстраивались вокруг алтаря и забираясь друг другу на спины. По этой живой лестнице, словно торжественная процессия и поднимались вставшие на задние лапы грызуны, окружая распростертую девушку. Рисса почуствовала как к ней прикасаются шерстистые тела, ощутила царапанье острых коготков, а затем сразу в нескольких местах ее тело пронзила острая боль -  крысы прокусывали   кожу, пуская ей кровь и тут же уступали место своим собратьям идущим на задних лапах. Окуная кисти в вязкую смесь, крысы тщательно смазывали девичье тело,   смешивая мазь с текущей из ран кровью.

 

 

Музыка во тьме поменяла тональность, став быстрее и громче. Остававшиеся во мраке жрецы затянули какую-то какую-то песню - как поняла Рисса, гимн Ганумана. Крысиное воинство разделилось- часть осталось рядом с Риссой,  все еще смазывая ее тело, а остальные ринулись вверх по ступеням пирамиды, облепив неподвижно застывшую фигуру сплошным шевелящимся ковром. Вот с лязгом щелкнули и распались оковы, словно огромные змеи сползли по ступеням цепи и освобожденная тварь выпрямилась  в полный рост. Жуткий вой раскатился по залу и чудовище ринулась вниз по ступенькам, давя и расшвыривая крыс, неумолимо приближаясь к Риссе.

                                                                                                                                                                       

 

                                                                                                                                                                                           ***

 

-Это и есть Крысиный Всадник?- воскликнула Рыжечка,- интересное воплощение.

 

 

Следуя маршруту, указанному умирающим жрецом, ведьма и наемник вышли к очередному залу, где высился  еще один идол Ганумана оседлавшего исполинскую крысу. Огромный зверь злобно скалился, ощерив почти волчьи клыки, тогда как восседавшее на нем божество надменно взирало на вошедших людей алыми глазами-рубинами.

 

 

-Интересно, они прочно там сидят?- заинтересованно спросил Ивар.

 

 

-Чего?

 

 

-Говорю: интересно, насколько крепко держатся эти глазоньки,-  ответил оркниец,- таких камушков хватило бы на целый особняк в Западном Городе.

 

 

-Я бы не стала брать отсюда ничего,- поморщилась Рыжечка, - это место проклято.

 

 

-Пока, как я вижу, твои проклятия для здешних опаснее, чем они для тебя,- парировал Ивар,- нет, в самом деле…

 

 

-Перестань,- сказала Рыжечка,- с тем жрецом получилось случайно. К тому же помни, что Рисса может умереть, пока мы будем охотиться за сокровищами.

 

 

-Да я быстро,- начал было Ивар, но тут же осекся. Ему в глаза бросилась определенная странность этого алтаря: в отличие от всех, виденных ими выше, здесь не лежали кровавые подношения. Только несколько кровавых пятен на мраморе указывали, что здесь все же делались требы.

 

 

-Интересно куда все подевалось,- произнес он, осматривая зал. Только сейчас он обратил внимание на то, что не замечал ранее: острый звериный запах, наполнивший весь зал, клочья светлого меха валявшегося на полу вперемешку  с выбеленными костями.

 

 

-Ивар!

 

 

Воин обернулся на тревожный крик девушки и тут же схватился за меч. Сразу из нескольких проходов, в зал выходили безобразные существа, напоминающие помесь крысы и волка, да и размером с крупную собаку. Тощие тела покрывал светлый мех, красные глаза с ненавистью смотрели на двух людей, ноздри беспрестанно шевелились, улавливая людской запах.

 

 

-Что за…- Ивар не успел закончить свою фразу, когда передняя тварь, ощерив острые зубы, издала писклявый вой и кинулась вперед. Молнией ударил меч северянина и тварь, конвульсивно скребя когтями по камню, упала на земле, разрубленная надвое.

 

 

-Зайди мне за спину!- крикнул Ивар Рыжечке. Та  поспешно встала между лап мраморной крысы и в этот миг вся свора ринулась на людей. Вновь опустился и поднялся меч, оставив на земле сразу несколько разрубленных тел, в мгновение ока сожранных собственными собратьями. Это дало Ивару с Рыжечкой передышку, достаточную, чтобы занять более удобную позицию, однако слишком короткую, чтобы успеть убежать. Ивар, остервенев, рубил тварей снова и снова, мозжа узкие черепа и разрубая пополам туловища. В разные стороны разлетались конечности, головы и внутренности, звериная кровь залила Ивара с головы до ног и только его северная выносливость помогала ему продолжать бой. Но все новые и новые твари стекались в зал из соседних коридоров, задерживаясь лишь затем, чтобы пожрать тела убитых северянином зверей, после чего ожесточенно набрасываясь на воина.

 

 

Рыжечка тоже не стояла без дела - ее кинжал уже сразил двух тварей, сумевших прорваться мимо Ивара. Сосредоточенно она шептала заклинания, которой касацкие колдуны разгоняли мышей, крыс и прочую вредную живность. Но на кидавшихся на них тварей эти заклятья не действовали. И Рыжечка понимала почему: судя по необыкновенно злобному, почти разумному взгляду этих тварей, сотворила их не природа, а магия, намного превосходящая волшбу колдунов Касакии.

 

 

Натиск чудовищ тем временем не ослабевал и Ивару становилось все труднее отражать его. Ноги и руки его словно налились свинцом, ему становилось все труднее поднимать меч, ноги скользили по мокрому от крови полу. Несколько тварей, умирая, прокусили ему сапоги, еще несколько пытались вгрызться в звенья кольчуги, а одна, особо здоровая и наглая, даже метнулась к горлу Ивара. Меч превратил ее в две дергающиеся окровавленные половины, но все новые чудища рвались к его горлу и их победа выглядела лишь вопросом времени. Позади него Рыжечка, в разодранном платье и покрытая множеством царапин из последних сил отмахивалась кинжалом. Ей порой удавалось отвести глаза то одной, то другой твари, прежде чем вонзить клинок, но непрестанно растущая численность подземной своры сводила ее усилия на нет.

 

 

И вот, когда Рыжечка и Ивар уже готовились проститься с жизнью над пещерой раздалось громкое шипение и в пещеру ворвалась огромная тварь. Огромная пасть перекусывала за раз по нескольку шерстистых тел, гребнистый хвост ударял с такой силой, что ломал кости и мозжил черепа. Твари попытались атаковать нового противника, но их зубы не могли прокусить прочную чешую. Ивар, словно получив дополнительные силы, с новым ожесточением обрушился на тварей, пока те, не выдержав столь резко изменившегося соотношения сил, не обратились в бегство.

 

 

На какое-то время двое людей и огромная тварь застыли на месте, напряженно вглядываясь друг в друга, а потом по телу исполинского гада прошла сильная судорога. Чудовище претерпевало быструю метаморфозу: тянулись и втягивались суставы, тянулись кости и сухожилия, будто рассасывалась чешуя. Спустя мгновние перед Рыжечкой и Иваром стоял молодой мужчина, с бледной кожей и черными волосами.

 

 

-Урм, чертова ящерица!- Рыжечка даже расплакалась от облегчения,- ну где ты шлялся?

 

 

Изменено 13 Apr 2018 пользователем Каминский

[Ottokar]

Ну, как сказать. Тут все таки не чистый иранский зороастризм, а булгарский, который есть производная от зороастризма  хазарского. Ажи-дахака, сиречь Аждаак в армянском пантеоне уже несколько отличен от иранского персонажа, еще более отошли от прототипа разнообразные аждахи тюркской мифологии. Ну и бхайравизму не так уж трудно провести свою интерпретацию означенного персонажа, в более конструктивном русле. Тем более в пику зороастризму.

А, то есть это обычный дракон - дух вод типа каких-нибудь армянских вишапов? Просто человек со змеями из плеч (в оригинале он вроде дракон, а не человекодракон) - это уже поздний образ времен едва ли не арабского завоевания, причем четко отрицательный (он этим змеям мозги врагов скармливал).

Во-первых, не Хануман, а Гануман, это важно  Во вторых, бхайравизм славится тем, что дает крайне своеобразную интерпретацию индуистским божествам, сильно отличную от более-менее ортодоксальной.

ОК, принято.

Воплотиться может кто угодно и в данном мире это неоднократно показывается, это не проблема. Тут фишка не в том, что он не может снизойти в этот мир, а в том, чтобы он снизошел именно в данное воплощение, оживил его своим присутствием и тем самым дал понять жрецам, что он одобряет их труд. Для них это своеобразная форма духовного саморазвития, а не средство "сделать всем атата" , кому надо они и так в состоянии сделать, а кому не в состоянии, до них и дела нет.

Ясно, претензия снимается.

Изменено 12 Apr 2018 пользователем Ottokar

[Ottokar]

P.S. Кстати, ЕМНИП, мыши и крысы у зороастрийцев - храфстра. В контексте бхайравизма это можно было бы интересно обыграть, ИМХО.