Боги Моря и Льда

[Каминский]

Эпилог

 

Ее окружала тьма – непроглядная, жаркая, давящая со всех сторон, словно стенки гроба. И в этой тьме, словно отблеск адского пламени, вспыхнул огонек, разраставшийся в уродливую морду с бычьими рогами и оскаленной пастью. Из нее вырвался утробный хохот и девушка зашлась в диком крике.

 

- Тише-тише, все хорошо, - послышался успокаивающий голос, пока Грета беспомощно барахталась средь мокрых от пота перин. Давящая на нее тьма оказалась шелковым покрывалом, а источником жара – прильнувшее к ней обнаженное тело воительницы.

 

-Опять кошмары? – Марува склонилась над тяжело дышавшей девушкой, вновь и вновь переживавшей ужасы в святилище Молоха. Перед ее глазами снова представала статуя безобразного идола,  мерзавцы в черных балахонах, кровавая бойня в подземном зале и последующее беспорядочное бегство из усадьбы даль-Рамии.

 

-Все позади, - улыбнулась Марува.

 

-Хочется верить,-  проворчала Грета, - Ты разве не должна быть за дверью?

 

-Я же твой телохранитель, - Марува щелкнула девушку по носу,- и должна быть как можно ближе к твоему телу, - в подтверждение этих слов она положила руку на грудь Греты,- дверь и без меня есть кому охранять.

 

Рука Марувы скользнула ниже, но Грета раздраженно откинула ее.

 

-Не сейчас, - буркнула она, -  лучше принеси что-нибудь поесть.

 

-Я смотрю кошмары не испортили тебе аппетита,- Марува неохотно отстранилась от принцессы, - ладно, принесу. На троих.

 

Она быстро оделась и, подмигнув напоследок, вышла из каюты. У дверей ее встретила гигантская гиена –  зверь, доселе безмятежно дремавший на полу, сейчас стоял, взъерошив шерсть и оскалив острые клыки, приглушенно рыча. Отчасти благодаря гиене трем девушкам удалось покинуть всполошенное поместье даль-Рамии – попадавшиеся им на пути люди, испуганно шарахались, видя острую сталь в руках Марувы, оскал зверя и одинаковое выражение в глазах Гиен. Хотя, по правде сказать, на пути им попадались немногие – большинство было занято на тушении пожара охватившего  поместье.

 

-Стереги ее хорошо,- шепнула Марува и, потрепав по вздыбленной  холке, взбежала на верхнюю палубу. Еще  в каюте, она поняла, что корабль остановился, а поднимаясь наверх, услышала отдаленные крики и учуяла легкий запах гари.

 

На носу, рядом с выгнувшим шею резным  драконом стояли Арнульв и Бенехард, довольно разглядывающие пылающий в полулиге от кораблей большой город. От него, словно сытые волки отваливались драконоголовые корабли под бело-синими парусами.

 

-Что это за город? – спросила Марува, подходя к нормандцам.

 

-Икозиум,- ответил Арнульв,- красиво горит.

 

-Угу,- кивнула Марува, облокачиваясь о поручни рядом с дядей Греты. Подобное поведение не подобало простой наемнице, но оба герцога сделали вид, что не заметили этого панибратства. Арнульв уважал Маруву за несомненное воинское умение, не говоря уже о спасении любимой племянницы. Да и Бенехард помнил, как перед рассветом в его поместье на взмыленных лошадях, прискакали три девушки, сопровождаемые огромным зверем. Стража королевского кузена с перепугу чуть не пристрелила гиену, но была остановлена резким окриком светловолосой девушки, в которой стражники признали родственницу их господина. Кто-то из слуг побежал за Бенехардом и вскоре  тот, с округлившимися от изумления глазами,  слушал сбивчивый рассказ Греты, Марувы и Джуаниты об ужасах сегодняшней ночи. Само собой, никакого приглашения  в поместье даль-Рамии  нормандец не получал. С рассветом пришло и подтверждение – известия о пожаре в поместье, о найденной там потайной комнате с причудливым идолом и телами убитых – богатых и влиятельных граждан Карфагена. Сенат встал на дыбы, начались обыски в Лекториуме, в торговых домах и виллах принадлежавших заговорщикам, поиски их скрытых сторонников. Те, имея своих высоких покровителей, начали сопротивление, быстро перешедшее в ожесточенную резню. Масла в огонь подлил и разразившийся  все-таки бунт в Клоаке, очень скоро выплеснувшийся и за ее пределы. Пригороды города атаковали почуявшие слабину берберы, внесшие свою лепту в общую смуту.

 

Бенехард, спешно собрав во вьюки все, что мог унести, отправил почтового голубя Арнульву, который ожидал подкрепления в Палермо, при торговом представительстве кузена. Также Бенехард направил гонцов Гектору Доминго и Анастасиосу Бусалибу.

 

Вскоре нормандские корабли встали на якорь в Кросе-ла-Микеле и Арнульв пригрозил сжечь порт, если из города не выпустят его друзей и родственников. Командующий стражей, не желая лишних осложнений предпочел выполнить поставленный ему ультиматум. Вскоре нормандские и валенсийские корабли покинули охваченный хаосом Карфаген, взяв курс на запад, а критяне Бусалиба устремились к родному острову.

 

-Как там Грета?- спросил Арнульв у Марувы. Та пожала плечами.

 

-Все еще плохо спит,- сказала она, - такое непросто забыть. Просит поесть.

 

- В Икозиуме  много еды,- усмехнулся Арнульв,- возьми с тех кораблей все что приглянется. Скажи, что я разрешил.

 

Марува поклонилась в ответ и, стуча каблуками новых сапог, сбежала на нижнюю палубу. Бенехард проводил ее взглядом и вновь повернулся к кузену.

 

-Уверен, что это было нужно? – спросил он.

 

-Нам нужна еда, - пожал плечами Арнульв, - к тому же мои парни не поняли меня, вернувшись домой совсем без добычи. Какая разница где ее брать?

 

-Их алчность может выйти нам боком. Впереди есть еще города Лиги.

 

- Танжер? – хмыкнул Арнульв, - или Кадис? Скорей всего, они еще не знают, что Нормандия порвала с Лигой. А если узнают – значит, проведают и о той каше, что заварилась в Карфагене. Будут сидеть тихо, как мышь под веником.

 

- А Карфеген  не отправит погоню?

 

-Это вряд ли, -  покачал головой Арнульв, - у них сейчас и без нас хватает проблем. Гектор заверил меня, что по возвращении приложит все силы, чтобы вывести Валенсию из Лиги. Крит тоже для нее потерян. А без наших войск в Ломбардии и Бургундии Асмундо придется туго – ему повезет, если он  выберется из Рейха живым.

 

- В разоренное поместье, - хмыкнул Бенехард,- с мертвым наследником и кровавой сварой во всем городе. Но если мы и доберемся до Нормандии без проблем – как нас встретит Джерард? Он-то еще считает Лигу союзником.

 

-Думаешь, король  захочет союза с теми, кто чуть не изжарил живьем его дочь? -  спросил Арнульв, - он не настолько бессердечен. Да и Карфаген сейчас плохой союзник – часть знатных родов обескровлена, остальные выясняют отношения,  на тамошней церкви такое пятно, что не отмоется и через век. Нет, с Карфагеном нам больше не по пути.

 

-С кем же тогда?

 

Арнульв усмехнулся в усы, глядя на приближающиеся корабли.

 

- С кем, кому, наконец, улыбнулась удача в этой войне, - сказал он, - как только мы доставим королю Грету, я – и ты тоже! –  должны приложить все силы, чтобы убедить его отправить послов к  кайзеру Атаульфу.

 

и так будет с каждым доверившимся астрологам. 

Включая и самих астрологов

[Magnum]

Эпилог

вот это поворот. 

 

[Каминский]

вот это поворот.

Это только данного вбоквелла касается, если что. 

[Каминский]

Весь вбоквел на "Самиздате"

[talsterch]

.     On 11/28/2019, 8:01:27, talsterch said: и так будет с каждым доверившимся астрологам.  Включая и самих астрологов

ну если астролог доверился собственному астрологическому мастерству то он тоже доверился астрологу. 

Кроме того распад Карфагена и победа Рейха значит также поражении Риссы Эдгара кентского и Эдмунда??

[Каминский]

Кроме того распад Карфагена и победа Рейха значит также поражении Риссы Эдгара кентского и Эдмунда??

Карфаген еще не распался, он просто переживает острый внутренний кризис. Переживет он его или нет, еще неясно.

И Рейх еще не победил. Арнульв  не знает кой-каких нюансов.

Изменено 30 Nov 2019 пользователем Каминский

[Каминский]

Рисса

 

Селянин Завид  встал засветло, чтобы проверить ловушки на зайца, расставленные вчерашним утром. Наскоро подкрепился копченым мясом, сделал глоток пряного меду, сбереженного теплым в печке, взял лыжи и вышел из спящей избы, направляясь к скованному льдом огромному озеру.

 

На этот раз он решил попытать счастья на другом берегу – в лесу окрест деревни зверя давно повылавливали сам Завид и его собратья-охотники, а тот, что остался, сделался слишком  осторожным. На другом берегу зайцы были менее пуганными –  только два из десяти поставленных Завидом силков, оказались пустыми. Еще в одном болталась отгрызенная кем-то из хищников заячья голова, зато в остальных семи висели закоченевшие зверьки. Собрав улов, Завид уже собирался возвращаться в деревню, когда внезапно до его слуха донеслись лязг оружия и гневные вскрики на знакомых и незнакомых языках. Поколебавшись, Завид двинулся на звук,  одной рукой отодвигая покрытые снегом еловые лапы, а вторую положив на рукоять небольшого чекана, свисавшего с пояса.

 

На небольшой поляне, средь могучих сосен и дубов, кипел бой – точнее уже заканчивался, как смог определить осторожно выглянувший из-за ветвей Завид. В окровавленном снегу вповалку лежали трупы –  русые скуластые суватичи, схожие обликом с самим охотником, лежали вперемешку с чернокосыми и узкоглазыми степняками, а также еще более диковинными людьми – с прямыми черными волосами и горбатыми носами, в воинском облачении, будто бы собранном с множества народов.

 

Все они уже лежали мертвыми – лишь шесть или семь израненных суватичей упрямо наседали на двоих воинов, стоящих спина к спине. Один из них,  высокий сероглазый  воин в чешуйчатом доспехе, умело отбивался двуручным мечом. На губах его  играла легкая улыбка,  не померкшая даже когда  на его щеку лег длинный шрам, едва не лишивший его глаза. Лицо второго воина, - низкорослого и тщедушного, -  Завид не видел из-за мехового капюшона, однако и он, далекий от ратного боя, отметил, с какой быстротой летал в его руках тонкий клинок. На его глазах  один из суватичей, пытавшийся проломить эту защиту сокрушительным взмахом боевого топора, на миг раскрылся – и тут же рухнул наземь, сраженный точным ударом  в глаз.

 

И все же, численный перевес играл на руку суватичам и Завид  почти не сомневался в их скорой победе, когда в битву вмешался новый, неожиданный игрок. На одну из ветвей вдруг опустилась большая сорока, чей оглушительный стрекот на миг заглушил звуки боя.  Птица выглядела необычно –  помимо размеров, ее матово-черные перья отливали  странным красновато-рыжим оттенком.  Явление этой птицы оказалось столь неожиданным, что иные из суватичей, шарахнулись в сторону, творя знаки от нечистой силы. Однако подействовали они совсем не так, как ожидалось – сорочий стрекот  сменился вдруг  игривым девичьим смехом, птица взмыла ввысь и, перевернувшись в воздухе, упала на землю огромной, - чуть ли не с лань ростом, - лисицей, вцепившейся в горло ближайшего суватича.

 

-Ведьма!- послышались испуганные крики и в этот миг двое воинов, будто ожидавшие этого, слаженно двинулись на врага. Спустя миг все было кончено – среди окровавленных трупов суватичей стояли трое: два воина и хрупкая девушка в лисьей шубке, на фоне которых почти терялись собственные рыжие волосы.

 

Второй воин отбросил капюшон и копна золотистых волос рассыпалась по  плечам.  Изумленный  Завид увидел самое красивое девичье лицо,  способное появиться лишь в самых сокровенных мужских мечтах. Алые губы кривились в  усмешке,  большие синие глаза словно глянули в лицо Завиду, съежившемуся среди ветвей.

 

-- Можешь выходить,- крикнула  девушка прямо в лес, - здесь нечего бояться.

 

Даже не успев подумать, что делает глупость, Завид, словно завороженный, шагнул вперед и только тут понял, что обращались не к нему. Рядом, осыпались снегом ветви большой ели и на поляну медленно выехала небольшая степная лошадка. На ее спине сидел некто, зябко кутавшийся в меховые одеяния. Черные, будто сонные глаза, вяло осмотрели Завида, после чего новый член странной компании сполз с лошади и, взяв коня в подводу, медленно заковылял к остальным. Те почти не заметили его, с интересом рассматривали испуганного Завида,  державшего в одной руке мешок с собранными зайцами, а во второй – неуверенно поднятый чекан.

 

- Не бойся,-  наконец, на ломанной славянской речи сказал светловолосый воин, - скажи лучше, где ближайшее жилье?

 

Умила, молодая жена Завида, встала немногим позже мужа – когда солнце уже всходило над заснеженным лесом, обступившим деревню. Прибравшись по дому, накормив скотину и подоив мычавшую в хлеву корову, Умила безжалостно растолкала отчаянно зевавшую Белаву, младшую, еще незамужнюю сестру и погнала ее к озеру за водой. Сама же она осталась хлопотать по дому, вместе с дочками, - десятилеткой Сарпи и семилеткой Баженой, - вскоре должен вернуться к завтраку муж, встать сыновья и свекор, старейшина Добран Нежданович.

 

Белава, - статная и пышная для своих лет деваха, с румяными щеками и двумя толстыми светлыми косами,  - наскоро оделась, умылась на пороге снегом и, забросив на плечи коромысло с ведрами, вышла со двора. Дом старейшины стоял чуть наособицу от сгрудившихся в кучку жилищ прочих селян, шагах в двадцати от берега озера. Здесь таился глубокий омут, не всегда замерзавший даже в самые лютые морозы. Спустившись по крутому бережку, Белава бросила случайный взгляд на покрытое льдом озеро, да так и замерла, раскрыв рот от удивления.

 

По замерзшему озеру к берегу подходило несколько человек, одного из которых она узнала сразу – впереди, явно указывая дорогу, шел свояк Белавы, Завид, держащий в руке мешок с добычей. На круглом усатом лице молодого охотника читалось смесь недоверия и боязливого любопытства. Однако Белава тут же забыла о нем, рассматривая идущих за ним людей. Особенно ее внимание привлек шедший за Завидом воин, - она почему-то сразу признала в чужаке воина, хотя он и не был похож на становившихся порой на постой княжеский дружинников. Высокий, сероглазый, с недавно бритой головой  –из-под покрывавшей голову светлой поросли еще проглядывают татуировки, - заметно старше Завида, но куда моложе старейшины. В распахнувшейся на миг шубе, блеснули железные чешуи, на боку висел прямой, тоже явно не здешний меч. Белава, поймав взгляд серых глаз, улыбнулась,- одновременно заискивающе и лукаво, - но пригляделась к тем, кто шел за воином и с трудом сдержала вздох разочарования.

 

В подводу воин вел невысокую лошадку, - Белава видела  таких  у появлявшихся иногда возле села ханских конников. Справа ковылял нескладный молодой парень, зябко кутавшийся в разнообразное тряпье  - рядом с воином он и вовсе не смотрелся мужчиной. Больше внимания заслуживала шедшая слева красивая рыжая деваха в лисьей шубке. Она пренебрежительно осмотрела девушку и та ответила  вызывающим взглядом – незваная гостья выглядела если и не ровней Белаве, то немногим выше: дочь купца или деревенского старосты позажиточней. Правда в зеленых глазах мелькало, что-то…нехорошее, но Белава все равно старалась выдерживать норов.

 

А вот с той, кто ехала верхом на лошади так вести себя не получалось – при одном только взгляде на ровно держащую спину стройную фигурку, Белава с трудом удержалась от того, чтобы не склониться в пояс. Надменно смотрели огромные синие глаза с точеного личика, солнечный свет красиво переливался на золотых волосах, выбивавшихся из-под  шапки черно-бурой лисицы, тонкие пальцы небрежно поглаживали эфес тонкого клинка. В этой девице за версту чувствовалась порода, какой не было и в князьях суватичей, что были немногим пригожее своих скуластых и коренастых подданных.

 

Что-то сжало ее руку и Белава, обернувшись, увидела Добрана Неждановича - дородного мужика лет пятидесяти, с черной бородой посеребренной сединой. Свекр Умилы, одевшись в лучшее из того, что имел, смотрел на подъезжавших чужаков со смесью недоверия и подобострастия.

 

-Иди в дом!- не глядя процедил он и Белава, удивленная и напуганная выражением лица старейшины, поспешила обратно, забыв о ведрах. Но  поднявшись на берег все же не выдержала и обернулась – как раз когда усатый воин заговорил.

 

- Рисса Макморн, дочь лорда Островов и князя Люти, сестра княгини Ваммы,- на ломаной, но внятной суватичской речи сказал он,- хочет встать на постой в твоем доме, старейшина. В твоем селе не забыли, как надо принимать благородных гостей?

 

-Гость в дом – Велес в дом,- с поклоном произнес Добран, - прошу, светлая княгиня, не побрезгуйте, чем боги послали. Негоже господам пред Карачуном по лесу ездить.

 

Он обернулся и, увидев, что Белава еще стоит, столь свирепо зыркнул, что она опрометью кинулась к дому. Она уже не видела, как переглянулись при слове «Карачун» обе девушки и их лица одновременно озарила мимолетная, похотливо-хищная ухмылка.

 

 

Несколько месяцев минуло с тех пор, как Рисса, Рыжечка, Ивар и Урм покинули Аджи-тархан, направившись на север  с ордой Хо-Урлюка и наемниками Ракоцяна. По пути они  задержались в Сарай-Гурхане, столице Хушитаидов, немногим уступающей Аджи-Тархану пышностью и величием. Воссоединившись с армией Алтын-хана, объединенное войско двинулись на север к осажденному  суватичами Хулану. Сюда же должен был подойти и  найманский хан Эниат, замешкавшийся  где-то в зауральских степях.

 

Впрочем, Хулан пал и без него, вообще без боя – не дожидаясь орды, суватичи отступили от стен города. Возгордившись столь легкой победой, молодой Хушитаид,  уверившись, что противник  слаб и труслив, принял решение  раздавить гнездо мятежа  - город Китеж, где пребывало Великое Вече. Алтын-хан уже не считал, что нуждается в помощи огульского хана, с которым к тому времени он обращался  как не с союзником,  но с вассалом. Высокомерно он объявил Хо-Урлюку, что тот не идет на Китеж – с этим справится войско Алтын-хана, наемники, да ожидаемый со дня на день Эниат. Огулам же гурхан велел ударить южнее –  разорить  юго-восточные окраины Ульмигерии и сковать прусское войско, не дав ему прийти на помощь суватичам. Хо-Урлюк, скрепя сердце, согласился – оказавшись между двух орд, в малознакомых северных краях приходилось смирять гонор. С ним ушла лишь малая часть наемников, в основном касаки, однако большинство, во главе с Смбатом Ракоцяном, осталось с Алтын-ханом, обещавшим богатую добычу и щедрую плату. С ними же пошла и Рисса со своими спутниками  – ведь от Китежа  недалеко и до Люти. Северная держава не вмешивалась в эту войну, однако исторически имела дружественные отношения с Хушитаидами.

 

На первых порах казалось, что план Алтын-хана работает – орда шла на запад, почти не встречая сопротивления, сжигая деревни и небольшие городки, грабя, насилуя и убивая. Рядом с волчьим стягом Хушитаидов реяло и знамя с многоруким Бхайравой,  перед идолом которого в каждом захваченном селении приносились кровавые жертвы. В обрядах Разрушителя принуждали участвовать и суватичей – потомков вятичей и части северян, бежавших с юга после разгрома меркитами Беловежской Земли. Позже к ним присоединились и  беженцы из Волжской Булгарии – сувары, второй по значимости народ Шаханшахства. Смешение этих трех народов и породило народ суватичей, - суварские правители породнились с вятичскими князьями, а незатейливое язычество вятичей обогатилось зороастрийскими и муканнистскими догмами. Однако до поры до времени об этом в лесах помалкивали, страшась гнева меркитов. И лишь спустя века суватичи, заручившись поддержкой Пруссии-Ульмигерии, восстали против улуса Хушитаидов – осколка Меркитской Империи. Считавший себя наследником Баяна и Челеда, Алтын-хан вознамерился раз и навсегда погасить пламя сопротивления в поволжских лесах, восстановив меркитское владычество во всей полноте.

 

Однако на подступах к Китежу меркитов встретило огромное войско – все князья суватичей, объединившись, решили дать отпор. Явилось и воинство Пруссии - тамошние князья, не купившись на обманный маневр Хо-Урлюка, пришли на помощь мятежникам. А вскоре пришла и еще более страшная весть – Эниат, хан найманов, обманом захватив Хулан, перебил сторонников Хушитаидов и объявил себя новым Гурханом. Он же отправил послов в Ромово и Китеж,  с предложением союза против Алтын-хана. Последний, развернув свое войско, ринулся на восток, дабы покарать вероломного вассала. Меркиты шли по разоренным ими же землям, страдая от голода и ударивших морозов, а по пятам за ними шло войско суватичей, растущее как снежный ком от пылающих жаждой мести жителей разоренных городов и деревень.

 

Под Веда-Суваром, войско Алтын-хана,  сильно поредевшее от голода, холодов и постоянных стычек с лесными отрядами суватичей, встретилось с найманской ордой. Бой шел весь день, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону, пока под вечер,  Хушитаидов не атаковали подошедшие с запада суватичи и пруссы. Алтын-хан погиб и его череп взял для чаши Эниат-хан, тогда как командующий союзным войском князь Альгирдас сразил Смбата Ракоцяна. Огромное войско перестало существовать:  разрозненные отряды  наемников и кочевников уходили кто куда, спасаясь из разоренной страны. Один из таких отрядов примкнул к Риссе и ее спутникам, польстившись на ее обещание помощи и защиты от княгини Люти. Иного выхода у них не было: на востоке рыскали орды Эниата, на юге и западе безжалостно истребляли захватчиков суватичи и их прусские союзники. Оставался север – земли на границе с Лютью, владения удмуртских и марийских князей, еще не затронутых войной. Туда и устремились беглецы, преследуемые по пятам жаждущими крови суватичами.

 

Отряд случайных людей, сведенных общей опасностью, тем не менее, так и не сплотился по-настоящему: как только им удавалось оторваться от преследователей, как  тут же начинались ссоры и распри. Наемники недолюбливали кочевников и те платили им той же монетой, - лишь Ивар, невольно возглавивший беглецов, мог прекратить их стычки. Но и к Ивару были вопросы – точнее к идущим с ним девушкам, к одной из которых северянин относился с явным почтением. Все давно знали, что девки эти «не простые», а одна так и вовсе родственница лютской княгини. Это   избавило девушек от естественных в мужской компании поползновений, но добавило в отношении к ним суеверного страха, разъедавшего отряд похлеще кислоты.

 

Подозрения вызывал и Урм, по мере продвижения на север и наступления холодов из крайне полезного спутника превратившийся в изрядную обузу. Выяснилось это  после выхода из Сарай-Гурхана: посланный Риссой в разведку оборотень не вернулся, будто сгинув в речной воде. Рисса и Рыжечка, пустив в ход все свои умения, насилу отыскали его – в обличье гада, напоминающего большую ящерицу, с гребнистым хвостом и перепончатыми лапами. Он лежал на песчаной отмели, не шевелясь, будто снулая рыба, с потухшими глазами и бессильно распахнутой пастью. Ивар разжег костер и спустя некоторое время водяной гад зашевелился,  медленно меняясь в обличье. Став человеком, Урм сразу закутался в поданное ему тряпье, стуча зубами и страдальчески глядя на Риссу. Та в сердцах сплюнула – вот этого она не предусмотрела! Все бесчисленные гады в которых мог перекидываться Урм зимой оказывались бесполезны. Даже в касачьих плавнях зимой Урм либо залегал в спячку под камышами, либо принимал человеческий облик, либо  морским гадом уходил в пучину. Но моря здесь не было, в спячку ему бы никто впасть не дал, а от человеческого облика Урма оказалось немного толку – как бойца его превосходила даже Рыжечка. К тому же, даже в людском обличье, какая-то часть змеиной крови в нем оставалась, делая Урма вялым и медлительным. Именно поэтому, когда им предстояла очередная стычка, Урм старался спрятаться в лесу, пока другие сражаются – что никак не добавляло к нему уважения у невольных спутников, давно предлагавших Ивару бросить доходягу в лесу. Однако Рисса каждый раз говорила «нет»- и это тоже вызывало изрядное недовольство.

 

Все эти ссоры и дрязги закончились, когда морозным утром беглецов настиг разведывательный отряд Берослава – одного из князей Суватического союза. Самого князя, правда, здесь не было, но и трех десятков воев,  вышедших на след оказалось достаточно для изрядно поредевшего отряда. Они победили – но их осталось только четверо, единственным, кому довелось достичь священного озера Светлояр, на берегу которого стояла деревня Добрана Неждановича и его семейства.

 

 

С шипением поднялся пар от воды сплеснутой на горячую каменку и топленую по-черному баню окутало приятным жаром. Рыжечка, голая по пояс, встряхнула веником с березовыми листьями и  хлестнула  по узкой мужской спине. Урм, лежащий ничком на полке, глухо постанывал, наслаждаясь разморившим тело теплом, пока Рыжечка умело охаживала его то березовым, то дубовым веником, возвращая жизнь в измученное тело.

 

За спиной ее скрипнула дверь и Рыжечка обернувшись, увидела  мявшуюся на входе Умилу, неловко поправлявшую упавшую на лоб прядь растрепавшихся волос.

 

- Свекор, Добран Нежданович, - пробормотала она, тупя взор, -  велел узнать, может помочь чем надо.

 

-Надо-надо, - рыжая ведьма проворно ухватила женщину за руку и втащила внутрь, - в две руки парить сподручней будет.

 

Умила неуверенно взяла веник и приступила к распростертому перед ней гостю. Завидев сколь он щупл и невзрачен, она немного успокоилась, а потом и вошла во вкус, усердно нахлестывая раскрасневшееся от жара тело. В своем рвении, она не замечала, как  похотливо заблестел, выглядывавший из-под упавших на лицо волос, темный глаз, жадно рассматривавший пышную молодку, прелести которой почти не скрывала облепившая тело мокрая сорочка. Саму Умилу  отвлекала болтавшая о пустяках Рыжечка, не давая ей заметить, как тело Урма наливается упругой нелюдской силой, как стекленеют и желтеют глаза с вытянутым, как у змеи тонким зрачком.

 

Все остальные,- и гости и хозяева,- собрались за большим столом в горнице. Перво-наперво, гостям дали отдохнуть с дороги – Рисса и Рыжечка, которым Завид с Умилой уступили свое ложе, проспали чуть ли не до вечера. Хворавший Урм также завалился на печку и лишь Ивар, проспавший совсем немного, успел сходить в лес вместе с Завидом, расставить новые силки. А заодно и присмотреться – не появилось ли новой погони?

 

К вечеру сели за стол – только что Урма, по просьбе Риссы и совету Рыжечки, отправили лечиться в баню. Саму Риссу посадили во главе стола – пусть в лесной глуши никто и не знал о лордах Мерсии, но кто такая Лють и ее княгиня знали очень хорошо. А уж то, что Рисса в родстве с кем-то из знати было видно и без всяких объяснений – у селян глаз на то наметан. Справа от Риссы восседал старейшина Добран Нежданович, слева – Ивар из Оркни. Кроме них за столом расселись Завид с женой Умилой, пришедший ради такого случая, из соседнего дома Звенко-кузнец, второй сын Добрана, с женой Касаткой – чернявой бойкой женщиной, - и старшим сыном Упой, крепким, как молодой бычок. Рядом с ним сидел  старший сын  Завида и Умилы – Багоня.

 

Умила, Касатка и Белава уселись за стол последними – до этого они, вместе с дочерьми Умилы,  запыхавшись подносили все новые яства: суп из зайцев, сваренный с редькой,  морковью и  диким чесноком; молочный поросенок со сметаной; гусь с гарниром из жареного гороха; вареная колбаса с крупяной начинкой; пирог-курник; шарики из жареной на муке гусиной крови, блины с вареным яйцом и зеленым луком. Запивалось все это пивом, медом и  каким-то очень крепким напитком, прозрачным как слеза.

 

- Не побрезгуй светлая княгиня, всем чем богаты, убогие, тем и рады, - скороговоркой говорил Добран, снисходительно кивавшей Риссе, подученной Иваром, как надо себя вести. Говорить ей много не пришлось, хоть она и понимала местную речь, схожую с говором славянских подданных Ваммы. Княгиню Люти здесь уважали, также как и почитаемую ею богиню – пусть и стояли в красном углу идолы Перуна, Яр-Хорса, Амашиты да Неба-Тура, но и Мару тут побоялись бы гневить недобрым словом. А то, что Рисса сопричастна  лютской вере Добран понял сразу – сам творит обряды в честь  Богов кое-что понимает. Не обделил он и Урма с Рыжечкой, предложив Риссе спровадить обоих в баню, а потом еще и отправил в помощь собственную сноху, отчего  Завид и  сидел за столом чернее тучи. Добран не обращал внимания на страдания сына – после смерти жены, он и сам, не больно таясь, порой ложился с Умилой. Старейшина тут всему голова, за все держит ответ перед князем и богами, а значит и позволено ему больше.

 

-Пойду посмотрю как там они,- наконец сказал Завид, вставая из-за стола.

 

-И без тебя разберутся,- недовольно покосился отец, прервавший разговор с гостями.

 

- Засиделись они, - упрямо произнес охотник, - и проголодались поди. Хоть поесть отнесу,- добавил он, сгребая со стола рыбный пирог, половину гуся и жбан с пивом.

 

- Ладно, иди, - махнул рукой отец, - и так сидит как на похоронах. И скажи, что пусть уж идут за стол,- крикнул он уже в спину сыну и вновь повернулся к Риссе и Ивару.

 

- Ну так вот, о чем я,- продолжал захмелевший старейшина,- Светлояр самими богами отмечен, сам Перун, как говорят люди, здесь молотом землю пробил. Священное это место, коль уж вы сюда вышли, значит сами боги  вас сюда вывели.

 

-А людей князя, значит, ваши боги не уберегли,- усмехнулся Ивар.

 

-Что нам Берослав,- пожал плечами Добран, - отцы наши от его отца сюда и ушли.

 

-И в чем разлад был? - сказал Ивар, обгладывая гусиную ножку.

 

-Как всегда, - пожал плечами Добран,- слишком податями обложил не вздохнуть, не продохнуть. Плати ему и за него и за хана - кто выдержит? Здесь в глуши все же полегче.

 

-И что,  свсем без князя живете?-  удивленно спросил Ивар.

 

-Как можно без кнзя? Чоткар, кугыж черемисский, властвует и над Светлояром. Но до той войны ему дела нет, а значит и до вас тоже.

 

Вот в этом Ивар усомнился: еще в Аджи-Тархане он слышал о Чоткаре – правителе северной окраины Улуса, объединившего грызущиеся марийские княжения, а после присоединивший еще и удмуртов. Вроде как и он  считался подданным Алтын-хана, но войск на помощь не прислал, как впрочем, и к суватичам, явно выжидая кто возьмет верх. Как он отнесется сейчас к беглецам из разбитого войска -  Ивар не знал, но ни на что хорошее не надеялся. Однако вслух этого не сказал: понятливо улыбнувшись старейшине, он налег на рассыпчатый курник, запивая медовухой. Вполглаза он увидел, как Рисса, склонившись к уху Добрана нашептывает ему что-то отчего лицо хозяина здешних мест расплывается в довольной ухмылке. Ивар поймал его взгляд и тоже усмехнулся, однако на душе его заскребли кошки – мало ли что взбредет в голову хмельной Риссе. И куда, Сурт их забери, запропастилась эта парочка?

 

Баня находилась в десяти шагах от дома – похожая на большой сарай, притулившийся к забору, за которым, спускался к озеру крутой берег. Завид, с трудом удерживая в одной руке снедь, осторожно постучал в дверь, но, не услышав ответа, с силой толкнул ее и шагнул внутрь. Сразу же его объяла обжигающая влажная мгла – пар, клубившийся отовсюду, заставил охотника разом вспотеть под наспех накинутым тулупом. Сквозь пар и тьму угли каменки,  но источник и без того слабого света заслоняли черные силуэты, то появлявшиеся то исчезавшие в густом пару.

 

-Умила? – неуверенно произнес Завид.

 

 В ответ раздался приглушенный стон и тут, привыкшие, наконец, к мраку глаза, широко распахнулись. Завид хотел яростно крикнуть, но не смог: горло сдавило от внезапно нахлынувшего гнева, принесенная снедь  высыпалась из рук  на пол. Эти движения – может ли их не узнать уже взрослый мужик, да еще и со своей женой? Угли разгорелись ярче – и охотник ясно видел, как блестит обнаженная  спина, покрытая капельками пота, как ритмично поднимаются округлые полные ягодицы. Русые волосы растрепались по плечам, с искусанных губ срываются громкие стоны – и тут же заглушаются быстрым прикосновением других девичьих губ, сочных и алых. Остолбенело смотрел  Завид смотрел как русые волосы его жены сплелись с россыпью огненно рыжих волос, как тонкие пальцы гладят ее бедра, а из-за белого плеча, наливающегося алым пятном от засоса, колдовским, ведьмацким светом горят ярко-зеленые глаза.

 

-Умила!!! -  Завида, наконец, прорвало криком. Рыжечка со смехом ухватила обеими руками  растрепанную голову и развернула к мужу. На охотника глянули пустые, будто незнакомые глаза, затопленные бессмысленной похотью. Равнодушно скользнув по мужу взглядом, Умила  отвернула голову и Рыжечка припала к мягким белым грудям, лаская губами большие темные соски. Завид  посмотрел ниже вниз, где средь клубов пара угадывается третий участник этого мерзкого блуда. Мощные бедра, шире, чем у самого крупного мужика, отливают серо-зеленой чешуей, также как и могучий уд, размеренно входящий в истекающую влагой кунку.

 

Стыд и гнев сменяются  страхом, столь сильным, что даже в этой парилке Завида прошибает холодный пот. Он задом пятится к двери, топчась ногами по  кускам пирога и почти доходит – когда увесистый подзатыльник, швыряет его обратно на пол. Перед глазами Завида возникают мощные когтистые лапы, покрытые чешуей,  между ними шевелится короткий и толстый, похожий на ящеричий хвост. А над всем этим колышется блестящий от влаги Умилин зад. Но долго полюбоваться на него законному супругу не дают: чья-то сильная рука хватает его за волосы, разом выдергивая из распахнутого тулупа и отшвыривает к стене. Ударившийся головой о полок, оглушенный Завид видит как из пара выплывает некто высокий, грязный, облепленный листьями от веника. Лицо сплошь заросло зеленой бородищей, в которой, будто два угля от каменки, горят злые красные глаза.

 

-В баньку одетым зашел, - неразборчиво, будто с набитым ртом, шамкает чудище, - требы на пол побросал, да еще и топчет, охальник. Что с ним делать, матушка-обдериха?

 

В уши ударил издевательский мерзкий хохот и перепуганный насмерть Завид, подняв глаза, видит на полку странное существо –  кошка не кошка, баба не баба, а будто все сразу: шерстью поросшее, волосья длинные и зеленые глаза как плошки. Острые когти хватают Завида за волосы и больно тянут вверх, будто желая содрать с головы всю кожу.

 

- Сам в баньку на Карачун пошел,- бормочет банник,-  себя и вини. Только таким как они,- он кивает через плечо, - тут место нынче. А вот тебе…

 

Он шагает вперед и Завид истошно кричит, даже скорей верещит, будто пойманный в силок заяц, видя как заносится над ним огромная лапа с железными когтями.

 

 

А в доме продолжали чествовать гостей, - и яствами и  питьем и иными забавами. Упа достал откуда-то бубен, Багоня – небольшую дудочку и звуки незамысловатой, но веселой музыки наполнили горницу. Пустились в пляс Белава с Касаткой, рядом с супругой, вприсядку пошел и Звенко, а там и Ивар, раскрасневшийся от выпитого, не выдержав, закружился возле Белавы. Добран, довольно щурил глаза: разомлев и осмелев от выпитого он то и дело наклонялся к уху Риссы, снисходительно кивавшей на его пьяную болтовню.

 

В самый разгар веселья в горницу ввалились в обнимку Рыжечка с Урмом. Касацкая ведьма, раскрасневшаяся от мороза, с напускной стыдливостью куталась в шубку, наброшенную прямо на голое тело, игриво посматривая на только что не пускавших слюни Упу и Багоню. Урм по-прежнему кутался в разнообразное тряпье,- и свое и чужое, -  но его темные глаза блестели с живостью, не виданной доселе у странного гостя.

 

- Завида с Умилой где потеряли? – добродушно рассмеялся Добран.

 

-В бане остались,- усмехнулась Рисса, усаживаясь за стол и залпом опрокидывая чарку с медовухой, - муж и жена, сам понимаешь старейшина, дело молодое.

 

- И то верно,- усмехнулся в усы Добран,- смотрю, хлопец ваш на поправку пошел,- он кивнул на Урма,  хлебавшего наваристый суп прямо из миски, с хрустом разгрызая и сплевывая на пол заячьи кости.

 

- Банька и не таких доходяг на ноги поднимала,- рассмеялась Белава, прильнув к приобнявшему ее Ивару,- ну что теперь за стол?

 

-Погоди,- кивнула Рисса и, поманив Упу, забрала у него бубен,- вы нас тешили, теперь я вас потешу. По-нашему, по-мерсийски. Ивар, Рыжечка, подсобите.

 

Рыжечка взяла из рук растерявшегося Багони дудочку и, улыбаясь, вышла навстречу вставшей из-за стола Риссе. Грохнул бубен и «княгиня» закружилась по горнице, изгибаясь всем телом не хуже иной змеи. Насыщенной синевой мерцали внезапно потемневшие глаза, длинные волосы, выбившись из-под слетевшей на пол шапки, отливали ярким золотом. Рядом лисицей крутилась Рыжечка, извлекая из дудочки переливчатые звуки, напоминающие журчание ручья. Сидевший за столом Ивар отбивал ногой такт, напевая  старинную песню на неведомом никому кроме него и Риссы языке:

 

-Мы работали дружно,

-Тонули мы врозь -

-Это было судьбой суждено.

-Уцелевшей доски

-Под рукой не нашлось,

-И пошли мы на темное дно!

 

-На дно, на дно, на дно! - подхватила Рисса, ударяя в бубен при слове «дно».

 

-За русалкой на темное дно! – выкрикнул Ивар. Рисса и Рыжечка двигались все быстрее, полы лисьей шубы развевались, открывая белое тело, тогда как Рисса, сбросив меховые одежды, осталась в мокрой от пота сорочке, облепившей ее будто вторая кожа. Волчком она крутилась на месте, грохоча бубном и выкрикивая странные слова. Теперь присутствующие их разбирали, но никому не стало радостно от этого узнавания:

 

- МАРАМАРАРАМАРАМАРАМАААА!!!

 

Белыми крыльями взвились руки Рыжечки и, ухватив Риссу за плечи, с силой дернули сорочку,  разорвавшуюся легко, будто сплетенной из паутины. Одновременно Рыжечка сбросила и свою шубу. Рисса вскинула руки, выкрикнув еще одно слово, и пролетевший по натопленной комнате, непонятно откуда взявшийся ветер разом задул  огни лучины, повалив идолов и на миг обдав вспотевшие тела лютой стужей.

 

- Гаски на Карачун!-  разнесся зычный голос старейшины и в ответ в два голос послышались томные стоны. Робость, навеянная незнакомой песней и знакомым, но пугающим именем, разом отступила, сменившись  любострастием, подогретым хмельным питьем да разгульными плясками. Сидевший на лавке Ивар ощутил на своих коленях упругий девичий зад, нежные руки оплели его шею, полные губы коснулись его губ. По легкому шепоту он признал Белаву и, ухватив ее за плечи, повалил  девушку на пол, сдирая с нее и с себя одежду. На соседней лавке тоже слышались томные стоны, - даром, что ли Касатка сидела рядом с мужем? -  с пола тоже слышалась шумная возня. Загремела, покатилась по полу сброшенная посуда и над столом взвилась, выгибая спину, изящная  фигурка,  чьи разбросанные по плечам волосы и во тьме сияли золотистым отсветом. Стройные бедра опускались и приподнимались оседлав молодое тело хрипевшего от вожделения Багони, - а сзади к Риссе у подходил, скидывавший одежду старейшина. Вскоре всю комнату наполнили стоны, вздохи и похотливые всхлипы.

 

Упа не сводил горящего похотью взгляда с Рыжечки едва она появилась в комнате. Как только погас свет, сын кузнеца, на ходу скидывая одежку, кинулся на поиски зеленоглазой красавицы. Долго искать не пришлось: молодые глаза, быстро привыкнув к темноте, сразу отметили на полу переплетенные обнаженные тела  – Рыжечка и пришедший с ней патлатый чужак. Ну уж кого-кого, а этого дохляка он не боялся.

 

- Лысого погоняй, чепушила!  -  усмехнулся Упа, сдергивая Урма за волосы с рыжей девки. Возмущенный оклик прервал меткий удар под ложечку, после чего, отбросив обмякшее тело, Упа навис над разметавшейся на полу красавицей. Нежные руки обвили его шею, привлекая к себе и парень, прежде чем припасть к сладким как мед губам, довольно  осклабился – выкуси доходяга! Гаски есть гаски, кто смел тот и съел.

 

Рыжая девка извивалась под ним, нащупывая пальцами его восставшее естество. Упа торжествующе рыкнув, раздвинул стройные ноги и со стоном вошел в хлюпающую влажную глубину. Ноги Рыжечки с неожиданной силой обхватили его талию, притягивая к себе, острые ногти прочертили кровавые полосы по спине, так что Упа вскрикнул.

 

И тут сзади послышался тихий шелест чешуй.

 

Оглушительное змеиное шипение ударило ему в уши и Упа, повернув голову, дико заорал, увидев возносящиеся над ним немигающие желтые глаза. Но крик его за разносящимися по всему дому стонами никто  не услышал, а в следующий миг огромная лапа легла на его затылок и резко пригнула голову парня к лицу Рыжечки, впившейся в его губы жадным хищным поцелуем. В следующий миг хребет парня мало не треснул от тяжести навалившегося на него чешуйчатого тела.

 

- Я тоже люблю ссссвверху, - прошипел над ухом нечеловеческий голос, - и тоже втроем, как и Риссссса.  Повессселимся, малышшш…

 

Упа забился, замычал от ужаса и стыда, чувствуя как в его ягодицы  вдавливается что-то огромное, рвущее его пополам. Ужас и стыд отступили перед всепоглощающей болью, слезы страха и унижения хлынули по его лицу и гибкий язык  Рыжечки быстрый, как у ящерицы, слизывал их, смакуя соленую влагу. Во тьме вспыхнули зеленые глаза в уши ударил двойной хохот - журчащий, словно отравленный ручеек, смех ведьмы и шипящий хохот бесчестящей Упу твари. И словно в ответ, перекрывая  похотливые стоны и тяжелое дыхание, послышались глумливые смешки  – из-под пола, с потолка, из темных углов, из-за дверей. Что-то прошелестело под потолком, будто раскрылись огромные кожистые крылья, по крыше звонко процокали копыта. В сгустившемся мраке мелькали смутные тени, загорались огоньки глаз, похотливо рассматривавшие переплетающиеся во тьме тела. Чья-то тяжелая мохнатая лапа по-хозяйски  ощупывала девичьи прелести Рыжечки и Белавы, млевших от предвкушения будущей богатой жизни и оттого с еще большим старанием предаваясь разнузданному блуду.

 

Просыпался Добран с трудом: веки казались тяжелыми, будто залитые смолой, голова раскалывалась от боли, во рту чувствовался противный привкус рвоты и крови. Вдобавок осталось муторное, дрянное послевкусие от снов – всю ночь старейшине снилось, что он  мальчишкой купается в озере и вдруг уходит на глубину, увлеченный водоворотом. Вокруг него раскрывались зубастые пасти огромных щук, тянули клешни чудовищные раки, пучили глаза громадные лягушки. А меж этих тварей  в толще черной воды колыхались течением тела его домочадцев – сыновей, невесток, внуков. Лишь под утро он забылся тревожным сном, от которого очнулся лишь сейчас. Он осмотрел  разоренную горницу  - всюду валялись расколотые мисы да кувшины, растекались пахнущие хмельным лужи, лежала разбросанная еда. На полу под лавкой, лежат вповалку Касатка с Звенко, бесстыдно-голые, не потрудившиеся найти хоть какую-то тряпку, чтобы укрыться.  В луже блевотины лежит и Багоня – рановато пить внучку, оказывается, так опозориться перед гостями.

 

Вот, кстати, где они – Добран обвел горницу мутным взглядом, но не заметил ни светлоусого воина, ни чернявого юнца, ни обеих девок.  Невольно вспоминались, как сквозь сон, нежные прелести белокурой «княгини»  – эх, староват он для таких утех, до сих пор сердце только что не выскакивает из груди. Пошатываясь, Добран встал и, напялив первое попавшееся тряпье, вышел во двор. Зажмурился от залитого солнцем снега – оказывается давно уж день, а они дрыхнут. Не приведи Боги, узнают соседи – стыда не оберешься. Он посмотрел на ворота, возле которых грызлись из-за выброшенных вчера костей дворовые псы, потом перевел взгляд на баню – и застыл на месте, ошарашенный  нахлынувшим предчувствием большой беды.

 

Прямо на него, неверным, шатающимся шагом шла Умила – босая и простоволосая, в мужнином тулупе  на голое тело. Под глазами синяки, выглядывающие из-под одежды, груди покрыты ссадинами и кровоподтеками, также как и голые белые ноги.

 

Добран и сам не помнил, как преодолел эти двадцать шагов, отделявших его от невестки –только что стоял у двери, а следом уже трясет ее за плечи, крича в пустые глаза:

 

-Что случилось?! Где Завид?!!

 

Умила улыбнулась,- бездумной, пробирающей до мурашек улыбкой и, подняв руку, указала на баню. Добран только что не вбежал туда – стены и без того покрытые сажей теперь казались еще темнее из-за покрывавших их буро-красных пятен. Не сразу он понял, что за грязная засаленная тряпка болтается перед ним, а поняв глухо застонал, не желая верить своим глазам. С  потолком, словно жуткое полотенце, свисала человеческая кожа, покрытая сгустками крови и ошметками мездры. Тело, с которого содрали ее лежало на полке – освежеванная словно свиная туша, груда окровавленной плоти,  еще вчера бывшая сыном Добрана, Завидом.

 

Сквозь стену услышал он истошный бабий вой. На подкашивающихся ногах Добран вышел из бани, как раз, чтобы увидеть, как причитающая Белава хватает за руки испуганных Звенко с Касаткой, выводя их за ворота. Вскоре завыли уже два женских голоса,  кричавших что-то неразборчивое. Добран не знал где нашел силы, чтобы  спуститься к огромной полынье, из которой Белава обычно брала воду. Сегодня, видимо, она хотела сделать то же самое – у воды валялись пустые ведра, брошенные девкой от испуга, тогда как сама она, рыдая, показывала плачущей Касатке и Звенко с окаменевшим лицом на что-то белое, плавающее в полынье. Добрану достаточно было одного взгляда, чтобы опознать во всплывшем утопленнике своего внука Упу.

 

 

 

В бане вновь топилась каменка и воздух наполнял обжигающий пар, в клубах которого мерцали раскаленные угли. Их багровые отсветы отражались на доспеха Ивара, сидевшего на полке – несмотря на жару, он не расставался со своим облачением после Карачуна. Оглядевшись под утро, Ивар сразу понял, что  согласие между гостями и соседями после этой ночи закончилось. Наскоро растолкав своих спутников, он заставил их зайти в пристроенный к дому сарай с зерном и сеном, а когда домочадцы Добрана сбежали к полынье,  они переместились к бане. Обеих ведьм что-то тянуло к этому месту, также как и Урма, вновь начавшего страдать от холодов. Здесь они и пребывали – правда сейчас, кроме Ивара, в бане находилась только Рисса – в белой рубахе с красной вышивкой, взятой у Умилы. Девушка сидела в центре большого круга, начерченного на полу кровью, растворенной из заляпавших стены сгустков. По краям круга тянулась затейливая руническая вязь, в центре переливался алыми отблесками большой уголь. Глаза Риссы были закрыты, она будто прислушивалась к чему-то звучащему далеко-далеко.

 

На потолке послышался шорох, раздалось шипение и хлопанье больших крыльев. Отодвинулась доска на потолке, прикрывавшая отдушину для дыма и в баню просунулось диковинное существо – вроде большой змеи с двумя головами,  птичьими лапами и черно-рыжими крыльями. Существо сделало несколько шагов по полу и вдруг распалось – черно-зеленая змея уползла к каменке, а перед Риссой  опустилась, громко хлопая крыльями, большая сорока, тут же обернувшаяся Рыжечкой.

 

Рисса вопросительно посмотрела на нее.

 

-Плохо дело, княгиня, - в голосе Рыжечки не было и тени насмешки,- с севера войско идет, не меньше тьмы. Черемисы и вотяки, конные и пешие, все оружны. Ведет их князь Чоткар, с ним  подручные князья, жрецов с ведунами немерено. И еще…

 

-Что еще? – резко спросила Рисса.

 

-Он идет под стягом суватичей, - выдохнула ведьма.

 

Рисса переглянулась с враз помрачневшим Иваром и коротко кивнула.

 

-Значит надо спешить,- сказала она.

 

Ночью ударили морозы – сильные, как никогда, покрывшие ледяной коркой ветви деревьев, заморозившие все полыньи на священном озере. Но даже лютый холод не мог заставить сельчан сидеть дома,- укутавшись потеплее, суватичи выходили из домов, с испугом глядя на въезжающее в село войско. Скуластые конники в меховой одежде свысока поглядывали на жмущихся к стеночке селян с меркитских лошадок. У кого-то к поясу был приторочен  топор, у кого-то - булава, многие имели луки, знатные носили на поясе саблю или меч. Следом за конниками шли пешцы, с рогатинами, копьями и луками.

 

Впереди ехал сам князь Чоткар – худощавый жилистый мужчина, с раскосыми черными глазами. Украшенный золотыми  щитками шлем прикрывал бритую наголо голову, с пояса свисала меркитская сабля, с рукоятью инкрустированной золотом и серебром. Рядом ехал высокий старик, в шубе и шапке из чернобурой лисы. С шеи и рук свисали амулеты из камня и дерева –  Яндуган, верховный карт Марийской земли. Над головами князя и жреца реяло знамя мятежников – зеленое полотнище с золотым солнцем по центру и фигурками лесных зверей по краям.

 

У стремени Чаткара шел Звенко Добранович, - прознавший с утра о приближении войска, Добран послал  сына с доносом о пришедших из лесу постояльцах, бежавших из разбитого войска Алтын-хана. Кугыж  марийцев, наконец определившийся чью сторону взять, не мог пропустить такую добычу – особенно когда узнал, что одна из беглянок, возможно, родственница княгини Ваммы. Сейчас, когда  со дня на день ожидался дележ добычи между победителями, позиция Люти  могла быть особо важной.

 

Вот и дом старейшины, - перед воротами толпится народ, сам Добран, кланяется в пояс, поднося Чоткару хлеб-соль. Кугыж велит открыть ворота и местные послушно распахивают их, пропуская войско во двор. Куда ехать дальше Чоткар и сам видит – перед глазами банька, где из невидимого окошка вырываются клубы пара. Добран бы и сам подпалил, да боится – сам же гостей принимал, сам в дом пускал, сам теперь и в ответе будет перед богами, коль с ними случится что. Оно, конечно, гости той еще нечистью оказались – но кто это видел-то? Рыжечка, паскуда языкатая, твердит, что Завида банник задавил, за непочтение – поди прознай теперь так или нет? Труп как раз на то и похож, как старики твердят насчет гнева банного хозяина. Что же до Упы – так он сам на себя руки наложил, проверяли, никаких других следов рядом с ним нет. А то, что Завид видел, как Рыжечка лисицей да сорокой оборачивалась, кто проверит, кто с мертвого спросит? Хотя сейчас уже никто не сомневался, что с гостями нечисто: с утра только и разговоров было о том, как ночью по всему селу нечисть колобродила. Но лучше пусть с ними князь теперь разбирается, у него своих ведунов полно.

 

В баньке, по краям начерченного кровью круга сидели голые Рисса и Ивар, неотрывно смотревшие на окутанных паром Рыжечку и Урма. Молодой оборотень лежал на спине, уставившись в потолок, а над ним, двигая бедрами, нависала обнаженная ведьма, с  блестящими как у кошки глазами.  Стоны обоих любовников не могли заглушить голос Риссы, нараспев читавшей полузабытые заклинания. Ее обнаженное тело покрывали рунические надписи – также как и тела обоих любовников. Вчерашняя ночь позволила Риссе и Рыжечке напитаться немалой силой от здешних духов, сотворить новое, незнакомое им доселе колдовство. Сейчас Рисса готовилась использовать его, чтобы второй раз в жизни открыть врата, которыми она уже один раз ушла от беды. Рисса надеялась, что  второй раз у нее получится как надо.

 

Снаружи послышались гортанные крики, что-то глухо стукнуло о бревенчатые стены.

 

-Выходи, ведьма! – раздался снаружи уверенный, почти не ломавший славянскую речь, голос,- выйдешь - не тронем и всех кто с тобой – тоже. А не выйдешь, так пеняй на себя.

 

Не дождавшись ответа, Чоткар махнул рукой и с десяток воинов, с натугой ухватив ближайшее бревно, раскачав, грохнули им о жалобно затрещавшую дверь. В тот же  миг крыша баня словно взорвалась – рассыпая ворох огненных искр, в ночное небо взвился крылатый змей с двумя головами – одной увенчанной красным гребнем, второй –  черным пучком, вроде конского хвоста. Словно большой бич хлестнул длинный хвост с булавовидным утолщением на конце, калеча и убивая подошедших слишком близко. Шарахнувшиеся в разные стороны марийцы успели увидеть голых мужчину и женщину, вцепившихся в перья на спине змея, а некоторые – еще и услышать диковинные слова незнакомой речи. Окутавшись пламенем змей,  пронесся над подворьем и закружился над замерзшей полыньей, где нашел смерть Упа. Вновь послышались звуки чужой речи, и змей, перевернувшись, обернулся не менее страшным чудищем – вроде смеси ящерицы и щуки, величиной с лодью. Мордой вниз он рухнул на полынью,  раскалывая лед и уходя под воду. Следом в озеро упали и три обнаженных человека – мужчина и две девушки.

 

Когда марийцы и суватичи, приблизились к освобожденной ото льда полынье, с опаской заглядывая в воду, ни огромного чудовища, ни трех людей нигде не было видно. 

 

 

Холодная вода, обжигающая как самый крутой кипяток, сомкнулась над ее головой, закрутила ледяным водоворотом, бросая из стороны в сторону. Рисса открыла глаза, но вокруг все равно царила непроглядная тьма - лишь где-то вверху маячило пятно, чуть более светлое, чем обступивший ее мрак. Из последних сил она рванулась туда…

 

И вынырнула, фыркая и отплевываясь, посреди огромной полыньи – много больше той, куда они нырнули на Светлояре. И все же местность казалась смутно знакомой – и скованная льдом река и огромное озеро, из которого и она и вытекала, образуя при истоке полынью. На дальних берегах озера, угадывались очертания  большого города - и он тоже был знаком Риссе.

 

А на речном берегу полыхали большие костры, от которых к воде бежали светловолосые воины,  в кольчугах и рогатых шлемах. Иные  уже стояли на льду, протягивая руки и длинные шесты барахтавшимся в воде людям, вытаскивая их на лед и отволакивая к кострам, на ходу отчаянно растирая всем, что подвернется под руку, укутывая   и чуть ли не силой вливая меж стучащих от холода зубов горячее и хмельное питье.

 

Риссу вытащили первой –  несколько молодых женщин в черном, с лицами украшенными наколотыми узорами зубастых рыб,  энергично растерли девушку так, что ей казалось, с нее живьем сдирают кожу. Заставив ее выпить флягу с  чем-то ядреным, разом продравшим ее до костей, и  укутав  в несколько шуб, они подвели Риссу к стоявшей за кострами группе всадников – точнее всадниц, в черных балахонах и стоящие под черным же стягом с Пляшущим Скелетом. Подобное ему облачение носила  стоявшая впереди статная женщина в черном одеянии, украшенном белыми черепами и скелетами, с волнообразным узором по подолу. На ее шее красовалось ожерелье, где серебряные лунницы соседились с выточенными из слоновой кости черепами. Запястья охватывали серебряные браслеты в виде кусающих себя за хвост змей с головой волка. С пояса свисал стальной серп, а голову венчала рогатая кика, увешанная  шнурами с черными бусами и белыми кусочками кости. Левая половина женского лица была выкрашена белым, оставив лишь два черных круга – на носу и вокруг белого, будто слепого глаза, без зрачков. Правая половина выглядела и того страшнее – цвета сырого мяса, будто с лица женщины содрали кожу, оставив лишь надменно глядящий светло-серый глаз.

 

- Ну, здравствуй сестрица, - полные губы,  выкрашенные  бледно-голубым, искривились в слабой улыбке, -  я уж было подумала, что так и не дождусь этой встречи.

[Каминский]

Самый полный на сегодня текст на Самиздате

[Каминский]

Еще одну картинку нашел в тему:

"Hibernate" by Sen Baek, 2016

Изменено 1 May 2020 пользователем Каминский

[Каминский]

Герман фон Оффенберг

 

 

 

 - Именем Господа! Не смей вмешиваться в суд Его!

 

 

 

Тощая, покрытая пятнами длань, вскинулась в предостерегающем жесте – за миг до того, как черный конь врезался в толпу, собравшуюся посреди грязной улочки. Его всадник не тратил время на то, чтобы снять с пояса тяжелый меч: к зубам и копытам  коня, он  щедро добавлял удары кулаком или сапогом. Худощавый мужчина с узким крысиным личиком замахнулся на него дубиной – и тут  же с воем отпрянул, держась за скулу, располосованную плеткой из тонких кожаных ремешков со свинцовыми грузиками на конце. Меж тем позади уже слышался стук копыт - к всаднику подъезжал еще с десяток рослых мужчин, при доспехах и оружии. Это решило дело -  толпа неохотно расступилась, выкрикивая визгливые проклятия. Посреди улицы осталась их жертва – стройный молодой человек, с разбитым в кровь лицом.  Но даже синяки и царапины, не могли скрыть аристократически тонких черт, также как и шелковые одежды, пусть и запачканные в грязи, выдавали благородного человека.

 

 

 

Всадник, - высокий рыжеволосый мужчина, - бесцеремонно ухватив молодого человека за шиворот, забросил его на своего коня. Тяжелым взглядом он оглядел собравшихся перед ним  – с виду обычных обитателей трущоб, разного пола и возраста. Однако сквозь грязь и кровь, покрывшую их одежды, просматривались  черно-белые цвета барфоломеитов.

 

 

 

- В чем его обвиняют? – спросил всадник.

 

 

 

-Ты не имел права вмешиваться! – выкрикнул оборванный старик, тот самый  пытался остановить воина, - ты всего лишь наемник! Не твое дело судить!

 

 

 

- В чем его обвиняют? – повторил наемник, - не испытывай мое терпение, старик.

 

 

 

-Он  грешник! –  взвизгнул барфоломеит, - он хотел дать серебро блудной девке.

 

 

 

-Серебро? – мужчина с интересом пошарил на поясе протестующее замычавшего парня и нашел увесистый кошель, приятно звякнувший в руке. Расстегнув его, мужчина отсчитал десять серебряных монет и с размаху швырнул их в грязь сточной канавы.

 

 

 

-Думаю, этого штрафа будет достаточно, - хмыкнул воин, засовывая кошель за пазуху и разворачивая коня. Старик, с горящими от возмущения глазами хотел что-то сказать, но его подельники уже толкаясь и отпихивая друг друга, дрались в грязи из-за монет. Потоптавшись на месте, барфоломеит сплюнул и присоединился к дележке добычи.

 

 

 

-Девка хоть была хороша? - чуть позже спросил Герман фон Оффенберг, когда они выехали из опасного района. Рядом ехал спасенный им юноша – один из наемников уступил ему свою лошадь, а сам пересел к сослуживцу.

 

 

 

-Раньше ее звали донья Череза, - запальчиво произнес молодой человек, - одна из лучших куртизанок Флоренции, ради которой кровь проливалась столь же часто, что и сыпалось золото, а ее дворец…

 

 

 

-Теперь принадлежит братьям, как и все остальные дворцы в этом городе, - хмыкнул всадник, - кроме того,  которым владеет твоя семья. Не сомневаюсь, что она тебя и сдала этим ублюдкам, чтобы и дальше заниматься своим ремеслом.

 

 

 

- Не может быть! – запальчиво произнес юноша.

 

 

 

-Может, Горацио, может, - покачал головой Герман фон Оффенберг, - и мне сложно ее за это винить. В смутные времена каждый выживает как умеет.

 

 

 

Они уже выехали из трущоб – сейчас их путь пролегал мимо собора святого Лоренцо, одного из древнейших храмов города. Сейчас он выглядел уже не столь великолепно, как еще год назад: изящная лепнина была безжалостно сбита, драгоценная утварь и инкрустированные золотом иконы переплавлены, а некогда белоснежные мраморные ступени покрывал налет грязи от ног тысяч новообращенных, стекавшихся со всей округи, чтобы услышать огненные проповеди  фанатиков. Рядом же с собором высились высокие перевернутые кресты – а на них, испуская нестерпимую вонь, свисали вниз головами ободранные трупы. Жужжание мух, облепивших изуродованные тела, слышалось на расстоянии двадцати шагов

 

 

 

- Видишь, - сказал наемник, - если бы не я, ты бы уже висел рядом с ними.

 

 

 

-Если бы не ты, ничего этого здесь не было, - буркнул юноша и тут же испуганно вжал голову в плечи, испугавшись своей дерзости. Однако Герман фон Оффенберг лишь усмехнулся в вислые усы.

 

 

 

-Все так, молодой Луккини, - сказал он, - если бы не Вольный отряд, барфоломеиты никогда бы не взяли Флоренцию. Но если бы не я – где сейчас был ты и те из твоих друзей, что и по сей день наслаждаются жизнью и свободой?

 

 

 

-Мы оба знаем ради кого ты это все делаешь, - вновь не удержался Горацио.

 

 

 

-Верно, - кивнул наемник, - и молись каждый день, чтобы мой интерес продержался как можно дольше.

 

 

 

Собор святого Лоренцо остался позади – также как и еще более величественный Собор Святого Барфоломея, ранее именовавшийся собором Святой Репараты. Одним из первых, с кого содрали кожу фанатики, стал прежний епископ – также как и прочие служители церкви, из тех, кто не успел бежать в Рим или на Корсику. Теперь в этом соборе – как и во всех прочих, - служили лишь пресвитеры барфоломеитов, вновь и вновь заводивших чернь неистовыми проповедями. Результаты Герман фон Оффенберг наблюдал на каждом шагу – опаленные развалины некогда великолепных дворцов. Их владельцы, из тех кому посчастливилось остаться в живых, пребывали на своих загородных виллах, в окружении верных слуг. Барфоломеиты не трогали их – на этом настоял Герман фон Оффенберг, указавший, что разграбление сельской округи приведет к голоду. Однако владения в самой Флоренции для ее патрициев оказались потеряны – среди развалин сейчас ютились лишь грязные нищие, хлынувшие в освободившийся центр города из своих трущоб. Лишь немногие особняки знати уцелели – и их тут же заняли лидеры барфоломеитов.

 

 

 

Вот отряд подъехал к Арно и копыта лошадей застучали о брусчатку моста, оставшегося еще с римских времен. По другую сторону реки их встречала зелень чудом уцелевших Садов Эдема, средь которых высились крыши дворца Луккини – одной из немногих семей сохранивших свое достояние в разоренной Флоренции.

 

 

 

Сабелла Луккини, отпустив служанок, стояла перед зеркалом, придирчиво рассматривая новое платье из синего шелка. Смелый вырез на груди прикрывало роскошное золотое ожерелье с алыми рубинами. Прикусив очаровательную губку, девушка отступила на шаг, а потом решительно сбросила платье, оставшись в одном ожерелье. С удовольствием она рассматривала себя – белоснежная кожа, тщательно оберегаемая ею от солнца, упругие груди, плоский живот. Сабелла выдернула гребень, скреплявший сложную прическу, и  роскошные волосы черным водопадом опали  до талии.

 

 

 

Негромкие аплодисменты  прервали это самолюбование.

 

 

 

- Ты всегда знала, как меня встретить, Сабелла, - раздался позади нее насмешливый голос. Девушка ойкнула, подхватив с пола платье, тщетно пытаясь прикрыться им.

 

 

 

- Тебя не учили стучать, когда заходишь к даме, - сказала она с показной строгостью, - ты же все-таки граф.

 

 

 

- Мое имя проклято в нашем роду, - усмехнулся фон Оффенберг, усаживаясь за небольшой столик и наливая вина, - я сейчас просто наемник.

 

 

 

Сабелла опустила руки, дав платью упасть на пол. Улыбнувшись, она подошла к наемнику и, наполнив свой кубок, уселась напротив него, закинув нога за ногу.

 

 

 

- Восставший может опуститься вновь, а низложенный вновь подняться, - сказала она, - здесь в Тоскане, у тебя есть  возможности, которых не было в Тюрингии.

 

 

 

 - Ты опять о своем,- покачал головой воин.

 

 

 

- Не говори, что ты не думал об этом, - сказала Сабелла, - в жизни не поверю, что такому человеку как ты нравится исполнять приказы этих полоумных фанатиков.

 

 

 

-Если бы мне это нравилось, сегодня я бы отдал твоего брата на растерзание, - Герман усмехнулся, глядя как изменилось лицо Сабеллы, - да, это случилось снова. Скажи ему, наконец, что если он продолжит ездить к своим шлюхам за реку, то в следующий раз меня может и не оказаться рядом. Если ему так нужна девка – пусть скажет и кто-то из моих ребят приведет ее сюда.

 

 

 

-Безмозглый павлин, - сквозь зубы проговорила Белла, -  в следующий раз разрешаю не вытаскивать его из очередного дерьма.

 

 

 

-Перестань, - усмехнулся Герман, - он же твой брат.

 

 

 

- Который облизывается на мои сиськи, также как и все остальные.

 

 

 

-Не выдумывай, - хмыкнул наемник, припомнив, как Горацио как-то по пьяни признался, что с удовольствием  лег бы с сестрой – если бы у него нашлась хотя бы половина той суммы, которой она стоила. Герман же не знал стеснения в средствах, - немалая часть награбленного барфоломеитами осела в его седельных сумках и время от времени Сабелле перепадали блестящие цацки, вроде  рубинового ожерелья. Однако Сабелла ценила своего любовника не за подарки.

 

 

 

- Иди ко мне, - сказал Герман, и Сабелла, рассмеявшись, пересела ему на колени, сноровисто расстегивая его рубаху. В следующий момент воин подхватил смеющуюся Сабеллу на руки и понес ее к кровати.

 

 

 

Уже позже, когда оба лежали на устланноми перинами ложе,  утомившись от любовных утех, Сабелла продолжила начатый ранее разговор.

 

 

 

-Вместе мы бы добились большего, -  сказала она, медленно водя острым ногтем по мужской груди - без всего этого сброда. Ты  же не веришь во всю эту ересь, а на службе у Святого Престола…

 

 

 

-Я уже служил Святому Престолу, -  перебил ее Герман, - Витторио Орсини командовал Вольным Отрядом при штурме Павии – и он же по глупости, расчистил Маурицио дорогу к власти. Мне еще повезло, что Маурицио взял меня на службу…

 

 

 

-Ты же понимаешь, что это не так, - сказала Сабелла, - это ему повезло, что у него под рукой оказался воин вроде тебя. Витторио был дурак, что не знал тебе цену, но в Риме найдутся люди, что оценят тебя по достоинству.

 

 

 

- Рим будет следующим, - сказал Герман, - я не единственный человек с военным опытом, кто поступил на службу Маурицио. После поражения в Ломбардии, множество солдат перебили своих командиров и перешли к барфоломеитам. Да и кое-кто из аристократов тоже проникся его проповедями. Маурицио человек образованный – он рассказывает своим сторонникам о Муканне, об Ираклии из Самосаты...

 

 

 

-Ты думаешь, что…

 

 

 

-Я думаю, он наметился править Италией, - кивнул Герман, - сейчас все складывается очень удачно. Империя сцепилась насмерть с Карфагеном и ни у кого нет лишних войск для Италии. Сам по себе Престол, после разгрома в Ломбардии не может себя защитить. Ломбардия  почти вся принадлежит барфоломеитам. Скоро падет и Генуя, после чего Маурицио двинется на Рим. Для этого он и послал меня сюда. Если Маурицио удасться задуманное, я хочу быть среди тех, кто будет рядом с новым королем. И тебе тогда тоже лучше держаться меня…

 

 

 

Негромкий стук в дверь прервал его на полуслове.

 

 

 

-Сенор Герман, - по голосу он признал одного из своих заместителей, - только что в город въехал преподобный Маурицио. Он ждет вас в соборе Святого Барфоломея.

 

 

 

Месса подходила к концу  – по старинке ее еще называли так, хотя богослужение барфоломеитов сильно отличалось от католического. Не чувствовалось запаха ладана, стены больше не украшали иконы, а изумительной красоты фрески были варварски сбиты. Лишь одно изображение  дозволялось тут –  там, где раньше находилось распятие. Оно стояло тут и сейчас – перевернутый крест, на котором, вниз головой,  висел  приколоченный к дереву человек. Герман не мог сказать  знал ли он его раньше – тщательно содранная кожа делала несчастного неузнаваемым. Единственная икона, на которую дозволялось молиться еретикам могла изображать лишь апостола Барфоломея, а единственный материал, из которого она могла  создаваться –  плоть и кровь казненных «язычников».

 

 

 

Перед жутким распятием стоял брат Маурицио – в шелковом одеянии в черно-белую клетку. Темные глаза фанатично блестели, пока самозваный еписпоп вдохновленно обращался к  своей пастве.

 

 

 

-Брань земная и брань небесная неотделимы друг от друга, - вещал он, - подобно тому, как ангелы на небесах сражаются с силами Сатаны, мы ведем эту войну во имя торжества Господа. Неисчислимы рати, что Враг вновь и вновь насылает на нас, но с Божией помощью мы одерживаем верх – и так будет всегда. Сегодня же этот город будет очищен, а следом за ним и вся Италия заполыхает в неистовом пламени свободы. И да падет Рим, погрязший в языческом нечестии, и свет истинной веры воссияет над миром.

 

 

 

Восторженный ропот был ему ответом, люди в мольбе простирали к Маурицио руки, прося благословения. Епископ небрежно перекрестил их, шаря взглядом поверх их голов. Найдя Германа фон Оффенберга он мотнул головой и, подобрав складки одеяния, вышел в боковую дверь. Старательно обходя бьющихся головой о пол фанатиков, наемник последовал за ним.

 

 

 

Еретический епископ и опальный граф встретились в одном из нефов собора. Кроме них здесь присутствовало еще несколько пресвитеров барфоломеитов, - как местных, так и приведенных Маурицио из Лобмардии. Из военных, кроме самого Германа, присутствовал лишь Никола Вулич – один из капитанов рашкованской гвардии, после смерти Юрая Властелича также перешедший на сторону еретиков.

 

 

 

- Я не ждал вас так скоро, - начал разговор Герман, - неужели Генуя уже пала?

 

 

 

- Генуя по прежнему пребывает в языческой мерзости, - Маурицио поморщился, - нам пришлось отступить от ее стен – и из всей Ломбардии тоже.

 

 

 

-Как так?!

 

 

 

-Ты слишком много времени провел в этом городе грешников, - упрекнул его барфоломеит, -  может, ты еще не слышал, что случилось в Карфагене?

 

 

 

Герман пожал плечами – разумеется, до него доходили слухи о смуте в главном городе Лиги, но  без подробностей. Тогда он счел это хорошим знаком: теперь карфагененянам точно не до Италии.

 

 

 

- Позволь, я расскажу, что случилось за те несколько месяцев,  пока ты  блудил со знатными шлюхами и набивал мошну, - негромко произнес Маурицио, - все началось с того, что жрец Дьявола Дезидерий вторгся в Мерсию, взяв с собой чуть ли не всю свою армию Тьмы, - без  разрешения кайзера. Атаульф, в отместку не стал ему помогать – воспользовавшись  тем, что война на Севере, можно сказать, закончена, он собрал свою армию и разбил Асмундо даль Рамию под Лионом. В эти же дни до карфагенянина дошли слухи о смуте и о смерти его сына. Бросив союзников, Асмундо устремился в Марсель, чтобы отплыть  домой. А за ним шел Атаульф, вернувший Бургундию за какие-то несколько дней. Меж тем в Марселе восстали братья и, как не горько мне это говорить, оказалось это совершенно не ко времени – город охватил хаос, а те гарнизоны, что оставил Асмундо оказались просто вырезаны, - также как и все, его сторонники. Карфагенский флот сожгли вместе с портом,- с большим трудом Асмундо, бросив все свое войско, сумел  сбежать на генуэзском корабле. Однако генузцы доставили Асмундо не на Корсику, как он хотел, а прямо в Геную, где карфагенский стратиг стал «почетным гостем» Родриго Дорджиа, первого патриция.

 

 

 

-Этого бы не случилось, если бы вы осадили Геную не только с суши, но и с моря, - заметил Герман фон Оффенберг.

 

 

 

-Да, но у нас нет флота, - поморщился Маурицио, - по крайней мере, такого, что способен тягаться с генузцами. А вот у Атаульфа флот нашелся – в Нарбоне и Барселоне, что открыла воротам перед имперцами незадолго до этого.  Кайзер осадил Марсель с суши и моря и, через несколько дней, взял город, устроил братьям жесточайшую резню.

 

 

 

-Да смилостивиться над ними Господь, - пробормотал один из пресвитеров.

 

 

 

-Надеюсь, что нет, - зло бросил Маурицио, - своим восстанием они сыграли на руку Врагу. Родриго Дорджиа, узнав о падении Марселя направил послов к Атаульфу, прося его о помощи, в обмен на выдачу Асмундо…и перехода Генуи Рейху.

 

 

 

-Дьявол!

 

 

 

-Не богохульствуй, Оффенберг, - взгляд Маурицио резал как нож, - но дела и вправду плохи. Нам пришлось вернуться в Ломбардию…чтобы застать  в ней восстание.

 

 

 

-А там что случилось?

 

 

 

-Чума, - вмешался в разговор Вулич, - в Милане, Павии, Парме. Я вовремя вывел отряд из Венеции – иначе бы заразились и там.

 

 

 

- Во Флоренции уже бушевала чума, - заметил  Оффенберг, - незадолго до завоевания. Умерла не то четверть, не то треть горожан. Это и помогло мне занять город – многие знатные семьи покинули город, взяв с собой вооруженную стражу, тогда как в самом городе начались выступления барфоломеитов, заявивших, что мор вызвали грехи зажравшейся знати и «языческих священников». К счастью, когда мы вошли во Флоренцию, мор шел на спад, особенно когда я приказал не хоронить, а сжигать трупы.

 

 

 

-Это богохульство, - вскрикнул один из священников.

 

 

 

-У меня на родине нет, - пожал плечами Герман.

 

 

 

- То, что помогло тебе здесь, сыграло против меня в Ломбардии, -  с горечью сказал Маурицио, -  люди стали говорить, что мор вызвало их  отступничество от кайзера и понтифика. Множество людей погибло – мятежников и наших. Вот я и решил отойти во Флоренцию – одно ядро дважды в одну яму не падает, разве не так говорят?

 

 

 

-Говорят, - усмехнулся Герман, - хотя бывает по-всякому.

 

 

 

- Из Генуи Атаульф скорей всего двинется в Ломбардию, - продолжал ересиарх, - он не  удержится от искушения вернуть целое герцогство. Пусть идет – чума проредит и его армию, а если будет на  то воля Божья – покончит и с ним самим. Скоро сюда подойдет и армия Романо из Вероны – это еще три тысячи бойцов. Пока Атаульф будет копошиться на севере, мы соберем в кулак свои силы – и возьмем Рим, как и планировали.

 

 

 

- Великое деяние, - поддакнул один из пресвитеров.

 

 

 

-Но перед этим, - продолжал Маурицио, - мы должны очистить этот город от остатков скверны. Проклятое прошлое будет сожжено в очистительном огне, а плоть грешников – очистится от кожи священным клинком. Грешников – и грешниц.

 

 

 

Он в упор посмотрел на Оффенберга.

 

 

 

- Ты приведешь свою шлюху в собор – и сам сдерешь с нее кожу на площади Христа Карающего. Если ты этого не сделаешь, то займешь место рядом с ней – как не  раскаявшийся грешник. Блуду и стяжательству не место в святом деле.

 

 

 

Выходя из собора, Герман фон Оффенберг, потянул за рукав Николу Вулича.

 

 

 

- Надо поговорить, - тихо сказал он.

 

 

 

Вечером в Соборе Святого Барфоломея собралась очередная месса – святой Маурицо вещал перед собравшимися со всего города братьями.

 

 

 

-Адский огонь уготован им всем, - почти кричал он, - имперцам, язычникам, папистам, карфагенянам – слуги Дьявола отправятся к нему в геенну огненную! Вечные муки ожидают их – и вечный же огонь будет  терзать их тела и души.

 

 

 

-Огонь! – крикнул кто-то.

 

 

 

-Да братья, огонь!-  ответил Маурицио, - озеро, полное горящей серы.

 

 

 

- Огонь!- выкрикнуло на этот раз уже несколько голосов, - в храме пожар!

 

 

 

Маурицио, осекшись на полуслове, недоуменно уставился на пришедшую в движение паству – но тут и его ноздри уловили запах гари. Глаза защипало от дыма и в следующий же миг висящие на стенах  черно-белые знамена вспыхнули ярким пламенем. Паника мигом стала всеобщей, - давясь и толкаясь, еретики рванули наружу. Оглушительный грохот сотряс стены, посыпалась штукатурка и Маурицио, едва не упав, также поспешил к выходу. Вырвавшись наружу, он застыл не веря своим глазам – со всех сторон собор окружили вооруженные люди, методично расстреливавшие барфоломеитов из луков, арбалетов и кулеврин. Было тут и несколько пушек.

 

 

 

-Измена!- выдохнул Маурицио, бешено озираясь по сторонам. Взгляд его остановился на рыжеволосом великане, стоявшим рядом с чернявым рашкованином.

 

 

 

-Измена!!!- вновь выкрикнул Маурицио, - Оффенберг, ты будешь гореть в аду!

 

 

 

Тюрингец заметил вождя еретиков и его губы искривила издевательская улыбка. Он громко отдал команду – и в сторону Маурицио развернулось жерло пушки. Он попятился обратно в собор, но тут из дверей вырвалось облако дыма и языки пламени, поджегшие одеяние ересиарха. Взвыв от боли, Маурицио метнулся вперед, но залп сразу нескольких пушек, отшвырнул его в объятые пламенем  врата храма.

 

 

 

Смерть вождя лишила еретиков остатков мужества – лишь немногие нашли в себе силы к борьбе, когда наемники Оффенберга и Вулича, вырезали барфоломеитов по всей Флоренции. К ним присоединились и уцелевшие аристократы, во главе которых очень быстро оказались брат и сестра Луккини.

 

 

 

Спустя несколько дней Сабелла Луккини и Герман Оффенберг стояли на крепостной стене, наблюдая как из-за холмов  к Флоренции подходит огромная армия. Над блещущим сталью войском колыхалось знамя с трехглавым орлом и «волчьим крюком».

 

 

 

-Когда ты решил сменить сторону? – негромко спросила его девушка.

 

 

 

-Когда узнал о сдаче Генуи и Марселя, - негромко сказал наемник, - без этих городов дело Карфагена проиграно, а значит у Атаульфа развязаны руки. А тут еще чума и мятежи в Ломбардии. Думаю, Маурицио тоже  понял, что все кончено – вот и решил напоследок утопить Италию в крови. Но мне это не нужно.

 

 

 

-А что тебе нужно? – мурлыкнула Сабелла, прильнув к воину. Тот усмехнулся и, прижав к себе, легонько шлепнул по заду.

 

 

 

-Атаульф не дурак, - сказал он, - зачем ему двигаться в Ломбардию, которая  никуда от него не денется. Он подождет, пока там утихнет мор, а до тех пор решил добить мятежников в Италии. Думаю, Лукка и Пиза уже имперские, а следующим был черед Флоренции. Но мы оказались расторопнее – стоит встретить его как подобает.

 

 

 

-А это как?- спросила девушка.

 

 

 

- Как правители Флоренции встречают своего кайзера, - сказал Герман фон Оффенберг, - и будущего императора Рима.

 

Изменено 14 Jul 2020 пользователем Каминский

[Magnum]

Мои владения проклято в нашем роду

Тут явное несоответствие глаголов. 

перевернутый крест, на котором, вниз головой,  приколоченный к дереву человек.

Слова не хватает "висел" или "повис". 

Чума, - вмешался в разговор Вулич

Над миром опустилась тьма - опять в Ломбардии чума. 

 

[Каминский]

Тут явное несоответствие глаголов.

Такое бывает, когда по нескольку раз переписываешь текст, пока не надоедает  Спасибо

[Брян]

Так и кончилась эпоха сербских Пап. Туда их. Империум Человечества Рейх движется к возвращению величия. 

Надеюсь вдохновения хватит и на отрывок про похождения Жреца Дьявола в Мерсии

Изменено 14 Jul 2020 пользователем Брян

[Каминский]

Надеюсь вдохновения хватит и на отрывок про похождения Жреца Дьявола в Мерсии

Не исключено)

Рейх движется к возвращению величия

Ну, там скажем так, тоже не все так гладко как кажется

[Каминский]

Сигвард

 

 Не менее ста костров окружало исполинскую белую фигуру, начерченную на склоне Драконова Холма. Белый Дракон получал кровавую жертву –  жалобно ржали приносимые в жертву белые кони и испуганные до смерти рабы с воплями умирали под ножами  увешанных амулетами пророчиц. Особенно свирепствовала молодая красавица в черно-красном одеянии и головном уборе из вороньих перьев. Вот синие глаза встретились с глазами оферэлдормена и полные губы, алые от жертвенной крови, изогнула слабая улыбка.

 

С трудом оторвав  взгляд от второй жены, Сигвард повернулся к стоявшему рядом молодому человеку, в черных доспехах покрытых изображениями серебряных волков и змей. Панцирь украшал серебряный валькнут, испещренный рунами, голову венчала корона  из белого золота в виде дракона кусающего себя хвост. Гребень дракона образовывали зубцы короны – девять, по числу королевств Ноннархии.

 

-Боги с нами ваше величество, - с поклоном произнес оферэлдормен.

 

Они  и впрямь выглядели похоже –  высокие, плотные, с курносыми лицами и серыми глазами, разве что в волосах Радбода ясно проглядывала рыжина его матери. И все равно сходство между королем и оферэлдорменом бросалось в глаза, давая все пищу для слухов, что поползли еще десять лет назад. Но старый бретвальда мертв, а молодой найдет способ заткнуть рты злопыхателям…если  выиграет эту битву.

 

Во всяком случае, с оферэлдорменом он был подчеркнуто холоден – как и подобает монарху, гневавшемуся на то, что его люди прозевали иностранное вторжение. Коротко

кивнув, король Радбод, двинул коня  перед своими воинами, выстроившегося на холме чуть ниже белой фигуры.

 

- Боги с нами, - выкрикнул он, - пусть Белый Дракон покарает предателей и чужеземцев.

 

Одобрительный гул стал ему ответом и войско Мерсии принялось занимать свои позиции.  Впереди выстраивались лучники и кулевринеры из Фризии, за ними же собирались более серьезные силы. Общее командование осуществлял бретвальда. Встав на вершине холма, он командовал резервом – пять тысяч тяжеловоруженных всадников, две тысячи пехоты и двести аркибузиров, обученных и вооруженных  оружейниками из Палермо. Тут же находилась и артиллерия – пятнадцать пушек, установленных на повозке, запряженной двенадцатью рослыми конями и укрытой от непогоды небольшим навесом.  Центром  командовал король Суссекса Этельвольд  – семь тысяч тяжеловооруженных всадников и три тысячи пехотинцев, вооруженных мечами, копьями и топорами. Правый фланг достался  самому оферэлдормену – еще пять тысяч всадников и десять тысяч пехотинцев. Над их головами развевался стяг, с которого скалил окровавленные зубы уродливый гоблин в красном колпаке. Этих воинов Сигвард набрал в своем личном фирде взятом им в свое время из Нортумбрии и размещенном  в Люнденбурге. Еще пять тысяч обещал король Нортумбрии,  но не успел – и месяца не прошло с тех пор как Этельвульф на Уитенагемоте заявил, что не подчинится бастарду на троне, а сейчас его войско уже вышло к границам Мерсии. Левый фланг достался старшему брату Азелинды, Лигульфу, наследному принцу Эссекса – стройный юноша с русыми кудрями имел под своим началом десять тысяч пехотинцев и три тысячи всадников. Над  его войском реял флаг Эссекса, с тремя саблями, над центром  – Кнакер Суссекса, однако рядом неизменно развевался белый дракон Мерсии. Такой же стяг реял и над королевской ставкой. Кроме знамен над войском вздымались на высоких шестах звериные и человеческие черепа, отделанные золотом и серебром, украшенные насечками из рун – древние святыни знатнейших родов Ноннархии.

 

Позади войска слышались проклятия и мольбы к богам: обернувшись,  Сигвард увидел Азелинду в разорванном платье, с ног до головы  залитую кровью. В правой руке она держала окровавленный нож, а в левой  чью-то отрубленную голову. Она воздела глаза с закатившимся белками к небу и тут же, неведомо откуда, на ее плечи с громким карканьем опустились два ворона.

 

Сигвард повернул голову – у подножья холма выстраивалось вражеское войско - на глаз в два, а то и в три раза больше мерсийского. Тут тоже реяли разные стяги – главным средь которых был Золотой Линдворм Уэссекса. Войско Уэссекса выстроилось в центре – пехота и конница, тогда как над флангами реяли стяги с гиппокампом Боссона и горностаем Бретани. А позади их всех стоял резерв – десять или пятнадцать тысяч тяжелой конницы. Напрягая глаза, Сигвард приметил среди сверкающих сталью воинов и их могучих коней, высокую грузную фигуру, восседавшую на черном коне. Знаменосец рядом с ним держал знамя с золотым овном на белом поле.

 

- Дезидерий, -  осклабился Сигвард, - явился, святоша.

 

С вершины холма вдруг раздался надрывный клекот  – Сигвард даже оборачиваясь узнал Азелинду, - и в следующий же миг в спину им ударил порыв ледяного ветра. Оферэлдормен довольно ощерился и выкрикнул  команду.

 

- Лучники! К бою!

 

Целое облако из стрел на миг затмило небо – и смертоносным дождем обрушилось на вражеское войско. Боссонцы и уэссексцы пытались отстреливаться, но мешал дувший в лицо ветер, да и мастерством они уступали мерсийским лучникам. Не выдержав, имперские лучники уступили место германским  кулевринерам – чуть ли не втрое превышавшим число мерсийских стрелков. Однако лук, хоть и уступал огнестрелу в убойной силе, превосходил его дальнобойностью: прежде чем  имперцы смогли приблизиться на расстояние выстрела,  мерсийские стрелы проредили и их. Оставшихся, впрочем, оказалось достаточно – вскоре свист стрел сменился грохотом выстрелов. Сигвард отдал команду  и тут же послышался ответный залп мерсийских кулевринеров. Все поле заволокло дымом, в котором, звеня сталью, двинулась  вражеская пехота.

 

-Королевский сигнал! – рявкнул оферэлдормен и стоявший рядом с ним знаменосец поднял флаг оферэлдормена. В следующий миг послышался грохот –  несколько пушечных залпов пробили огромные бреши во вражеском войске. Ответный залп не заставил себя долго ждать,  тогда как пешие саксы и бретонцы устремились вперед. С лязгом вражеские копейщики врезались в стену щитов, выставленных мерсийскими воинами. Воздух наполнился криками и проклятиями, сталь ударялась о сталь, пробивая доспехи и плоть. Вновь и вновь  враги пытались прорвать мерсийский строй, но, несмотря на численное превосходство Уэссекса и Бретани, войско бретвальды держалось. С боков нападавших обстреливали лучники и кулевринеры.

 

Где-то протрубил рог – и пехота отхлынула назад, давя своих убитых и раненных. В следующий миг послышался мерный топот  - это пришла в движение конница противника. Закованная в сталь лава обрушилась на  мерсийскую пехоту. Жалобно ржали кони, напоровшись на длинные копья, но за ними неслись все новые всадники, вламываясь в рассыпающийся перед ними строй копейщиков.

 

-Нортумбрия! – крикнул Сигвард, надвигая шлем и устремляясь вниз по склону, навстречу бретонцам. Перед оферэлдорменом мелькнуло чье-то лицо с белыми от ярости глазами. Воин что-то кричал, но Сигвард не слышал его: отбив занесенный меч, он воткнул клинок в широко распахнутый рот. Брызжа кровью, мертвый бретонец упал с коня,  в панике устремившегося прочь, а Сигвард уже врубался во вражский строй, разя направо и налево. В образованную им брешь устремились и другие воины. 

 

Что-то похожее развернулось и на остальных флангах – в редкий миг передышки Сигвард  видел, как  рубились воины Уэссекса и Суссекса, не в силах  добиться перелома в чью-либо пользу. Молодому Лигульфу повезло больше: он обрушился на врагов с такой яростью, что боссонцы не выдержали  и побежали. Уэссексцы и мерсийцы с воинственным рыком устремились следом.

 

- Нет! – крикнул Сигвард, но тут на него накинулись сразу несколько бретонцев. Он с размаху снес голову одному и, провернув меч, воткнул в горло второму, подъехавшему сзади. Остальных всадников прикончили подоспевшие нортумбрийцы, однако исправить неизбежное  оферэлдормен уже не успевал. Левый фланг, увлекшись преследованием, нарушил строй – и  тут же попал под залп имперской артиллерии.  Раздался рев труб и на ошеломленных, окровавленных эссексцев устремилась армия Дезидерия. Сигвард увидел, как пало знамя Эссекса, а вслед за ним  упал, разрубленный пополам,  молодой Лигульф. С вершины холма послышался отчаянный вой, полный горечи и злобы – и стая слетевшихся неведомо откуда воронов устремилась на чужаков. Острые когти и клювы терзали любую плоть, проглянувшую из-под доспехов,  хлопающие крылья закрывали прорези в шлемах, заставляя воинов отмахиваться почти вслепую. В этот момент вновь проревел рог – и сам король, уже сменивший корону на шлем, устремился на врага.

 

Битва закипела с удвоенной силой – воодушевившись присутствием короля, мерсийцы с новым воодушевлением кинулись на врагов. Вместе с людьми  с громким карканьем атаковали вороны – казалось, все небо потемнело от застивших его птиц. Сам Радбод, взывая к Одину,   прорывался к высокой громоздкой фигуре под стягом с бараньей головой. Сигвард  же с такой яростью ринулся на бретонцев, что те, не выдержав, побежали. Оферэлдормен, не став их преследовать, начал разворачивать воинов для атаки во фланг Этельвульфу, когда шум битвы перебил очередной рык рога. На этот раз звук донесся не от кого-то из сражавшихся армий, но откуда-то извне. В следующий миг земля вновь задрожала от грохота копыт – и из ближайшего леса вырвалось конное воинство, под стягом с драккаром и морским змеем.

 

-Бродир! – с ненавистью произнес Сигвард, - пусть тролли сожрут твое сердце!

 

Передние всадники подняли луки – и множество стрел разметали  воронью стаю в ошметки кровавых перьев. Улюлюкающий вой ударил в уши и морские разбойники, обрушились на королевское войско. Заметив их, перешли в наступление и остальные – с особенным остервением дрались имперцы, мстя за невольный суеверный страх перед птицами Одина. На мгновение Сигвард увидел Радбода – сбитый с коня он сражался, стоя на груде убитых им воинов, пока Бродир не прорубился сквозь строй его гезитов, встретившись с бретвальдой лицом к лицу.

 

-Умри, бастард! – расхохотался король Островов. Оскорбление лишило Радбода рассудка: с гневным криком он оттолкнул пытавшегося прикрыть его воина и ринулся на Бродира. Бретвальда был молод  и ловок, но противник не уступал ему в силе и много превосходил опытом. Обманным выпадом он заставил Радбода отшатнуться, поскользнувшись в луже крови и, пока король пытался удержать равновесие,  что есть сил рубанул секирой.  Кисть, в бронированной перчатке упала на землю, все еще сжимая меч, в то время как  бретвальда  ошеломленно уставился на обрубок руки хлеставший кровью. В следующий миг секира Бродира снесла  ему голову.

 

-Король мертв, - Бродир торжествующе захохотал, - кончилось время Мерсии!

 

- Ублюдок!!! – Сигвард пришпорил коня и, презрев защиту, устремился в самую гущу. Он уже не видел, как падает в грязь знамя Суссекса, а рядом и его король, с разрубленной головой. Лишь немногие присоеденились к Сигварду, когда тот, рубя как безумный, прорывался к хохотавшему Бродиру. Остальные же обратились в бегство  преследуемые победителями.

 

Бродир, заметив оферэлдормена, оскалил крупные зубы.

 

-Я убил твоего щенка, нортумбриец, - он рассмеялся, - а скоро заберу и твою шлюху.

 

- Шлюхи ты здесь только ты и Этельвульф, - презрительно бросил Сигвард, - шлюхи Атаульфа. Умри, предатель!

 

Первый же воин, встав у него на пути, пал разрубленный от плеча до паха, схожая судьба постигла и еще двух. В следующий миг Сигвард увидел как Бродир поднимает странный предмет, напоминающий длинную железную трубку.  Черное жерло плюнуло огнем и дымом в лицо оферэлдормену и все вокруг поглотила тьма.

 

Бродир довольно посмотрел на поверженного врага, потом перевел взгляд на подъезжавших к нему Этельвульфа и Дезидерия.

 

- Альфред погиб, - вместо приветствия произнес король Уэссекса, - похоже, Бретань осталась без своего великого герцога.

 

- У него есть наследник,  пусть он и очень мал, - произнес Дезидерий, - бретонцам и боссонцам все еще есть за кого воевать.

 

-Как и мне, - усмехнулся Бродир, - сейчас мои воины осаждают Тамворт. Нужно поспеть туда пока не подошел кто-нибудь с Севера.

 

- Можешь забирать себе, - фыркнул Этельвульф, - новая столица все равно будет в Люнденбурге . Жду тебя там, когда настанет время присяги новому бретвальде.

 

-Как скажите, ваше величество, - насмешливо поклонился Бродир.

 

-Прежде чем думать о тронах, надо бы подумать о делах духовных, - вмешался понтифик, - вся эта бесовщина должна быть уничтожена, - он махнул рукой в сторону холма.

 

-Срыть Белого Дракона саксов? - Этельвульф изумленно посмотрел на Дезидерия, - я не собираюсь начинать свое правление с богохульства.

 

-Бог один, - резко бросил понтифик, - и он не Один. И уж тем более не эта тварь.

 

-Вся Мерсия узнает свет Солнцерогого, - успокаивающе сказал Этельвульф, - но не стоит начинать так резко. Осквернение этого места лишь озлобит моих новых подданных.

 

Понтифик явно хотел что-то возразить, но тут его лицо исказила гримаса боли и он судорожно схватился за бок, распиравший одеяние уродливым наростом. Бродир с Этельвульфом понимающе переглянулись – до них уже дошли слухи о редком уродстве понтифика.

 

-Возможно, пока твой бог удовлетвориться смертью этих ведьм, - предложил Бродир, кивнув на вершину холма и вдруг замер. Понтифик и король проследили за его взглядами и их лица застыли.

 

Спустя время все трое шли меж потухших костров, вдоль меловых  линий, образующих тело Белого Дракона. В еще теплой золе простерлись тела женщин – разорванные на груди обгоревшие одеяния открывали страшные раны, нанесенные  ритуальными ножами.

 

-Кто из них Азелинда? – спросил Бродир.

 

-Никто, - мрачно покачал головой Этельвульф, - я знаю жену Сигварда. Среди них, - он кивнул на трупы, - ее нет.

 

- Где же тогда? – спросил Дезидерий, но тут его ответ прервало громкое карканье. Большая ворона сделав круг над холмом, издала очередной крик и устремилась на восток. В ее когтях блестела корона бретвальды.

[Magnum]

А если бы у него был короткоствол... 

 

[Брян]

Славно

[Каминский]

Риссу я теперь иначе не представляю. Подходит и по внешности и по темпераменту и по роду занятий:

Изменено 20 Jul 2020 пользователем Каминский

[Каминский]

Обстоятельная такая рецензия на "В чреве Тофета"

https://author.today/review/100253

И ссылка на само произведение, одним куском.

[Каминский]

Эдмунд

 

Лед давит.

 

Нависшая над ним толща дышит холодом и от этого тяжесть ледника ощущается особенно хорошо. Лед окружает его со всех сторон – холодная давящая тьма, подобная мраку могилы. Если и есть где-то Хель и Нифельхейм, то любой здешний узник почтет за счастье оказаться там.

 

Возможно, скоро он об этом узнает.

 

Кутаясь в брошенную ему волчью шкуру, Эдмунд наугад пошарил вокруг себя. Пальцы наткнулись на золу недавнего костра – даже прогорев угли, еще хранили в себе тепло. Эдмунд держал там оконченевшие пальцы, пока им не вернулась способность сгибаться. Вяло мелькнула мысль удасться ли сегодня поесть – мелькнула и исчезла, как совершенно нелепая. Зачем еда приговоренному к чему-то похуже, чем просто смерть?

 

Он давно уже потерял счет дням – да и можно ли говорить о времени в таком месте? Смена дня и ночи осталась там, наверху – сам же он не видел солнечного света, с тех пор как его оглушила заставшая врасплох белесая тварь. Очнулся он уже в ледяной пещере, связанный по рукам и ногам. Перед ним горел костер вокруг которого сгрудилось с десяток существ, подобных тому, что пленило его раньше – высоких, покрытых тонкой белой шерстью. Одежды на них был самый минимум, однако оружие и украшения выглядели вполне добротно.

 

Одно из этих существ, увидев, что пленник проснулся, что-то коротко бросило остальным – и Эдмунд с удивлением понял, что хоть и с трудом, но понимает этот язык. Похоже говорили уроженцы Рэйвенланда, Норвегии и северных Островов.

 

- Я Эдмунд, брат короля Островов,- с трудом проговорил он, - и наместник Заката. За меня дадут большой выкуп. Королевский выкуп.

 

Существа переглянулись и разразились взрывами хохота, больше похожими на медвежий рев. Один из них –  гигант почти в восемь футов ростом, - подошел к пленнику и присел перед ними на короточки. Отблески костра отразились в его глазах, столь светлых, что они казались почти белыми.

 

-  Нет короля, кроме Замороженного, - произнес он, - ты не более чем мясо для него.

 

Он осклабился, обнажив крепкие острые зубы и смачно плюнул в Эдмунда. Однако на свое несчастье он слишком приблизил свое лицо к принцу, за что и поплатился: собрав все силы, Эдмунд боднул его головой. С диким криком белесый урод отпрянул, держась за истекающий кровью сломанный нос и срывая с пояса каменный топор.

 

-Хватит, Убба, - от костра поднялся еще один гигант, - или ты забыл, кому предназначен этот пленник?

 

-Я сам пролью его кровь на Ледяном Алтаре, - прорычал Убба, но от пленника отошел. Его спаситель подошел к Эдмунду и тот признал  пленившего его воина – признал не сколько по внешности, казавшейся одинаковой у всех, - сколько по висевшему у него на поясе мечу принца. В руках он держал кусок полусырого мяса.

 

-Ешь, - сказал он, поднося его к лицу пленника и тот, наступив на горло собственной гордости, принялся отрывать зубами небольшие кусочки и глотать, почти не жуя.

 

- Спасибо, - буркнул он, доев, - как тебя зовут?

 

- Называй меня Тостиг.

 

- Так как насчет выкупа, Тостиг?

 

- Тебе понадобятся силы, когда мы двинемся в путь, -  последовал ответ, - и до самого села можешь быть спокоен за свою жизнь, но оставь навсегда надежду, что ты когда-нибудь вернешься наверх.

 

Так Эдмунд узнал, что находится под землей – точнее подо льдом Фрисланда. А предстояло ему оказаться еще глубже – наевшись и отдохнув, странные существа вновь устремились в путь.  Они то волокли за собой пленника, то пускали его в длительное плавное скольжение по  ледяным туннелям. Эдмунд не пытался бежать – мало того, что связывали его на совесть, так еще он решительно не представлял где  искать выход из этих подземелий. Бегство привело бы его к скитаниям в ледяном мраке, что кончились лишь со смертью от холода или голода. Его же пленители, судя по всему, прекрасно видели в темноте: экономя захваченный с поверхности плавник, они разводили костры лишь на время редких привалов, когда узкие ледяные туннели сменялись обширными  залами, украшенными пиками сосулек и морозным кружевом на стенах. Лед был повсюду, переливаясь множеством отблесков от костров, завораживая своей дивной красотой.

 

Но затем подземелья изменились  –  лед остался лишь наверху, с каждой пройденной милей поднимаясь все выше. Под ногами же начался камень – и Эдмунд понял, что они спустились даже ниже ледяной толщи покрывшей весь Фрисланд. А потом впереди послышался звук, который Эдмунд никак не рассчитывал услышать здесь – шум волн, бьющихся о берег. Пещеры вдруг раздались вверх и вширь, отступив столь далеко, что мрак поглотил стены и потолок. Кто-то пленителей зажег факел и изумленный Эдмунд увидел бескрайнюю водную гладь, исчезавшую во мраке. Как по команде подземные жители, опустились на колени, простирая руки и бормоча что-то напоминающие молитву.

 

-Что это? – спросил Эдмунд, когда его спутники закончили свое моление. Тостиг ответил на удивление благодушно.

 

- Эливагар, - произнес он, - преддверие Ниффельхейма.

 

На воде покачивались большие льдины, на одной из которых и разместился отряд. Отталкиваясь длинными шестами, явно припрятанными заранее, они отчалили от берега, где их подхватило сильное течение.

 

- Эта река -  сердце и кровь Фрисланда, - пояснил Тостиг Эдмунду, - дар Замороженного народу Его, величайшая из тайн Севера. Смотри на нее Эдмунд с Островов, ибо ничего более прекрасного ты уже не увидишь.

 

Эдмунд не стал спорить, хотя, сказать по правде, смотреть было особо не на что – даже когда его спутники зажигали огонь, он видел лишь бескрайнюю воду. Над ними царил такой же мрак, как и везде – Тостиг мимоходом отметил, что где-то в вышине начинается ледник, но отсюда его было не разглядеть. Иногда подо льдиной мелькали какие-то белые тени, но происходило это так быстро, что Эдмунд не мог сказать, вправду ли он видел что-то или ему просто почудилось.

 

Однако вскоре он  убедился, что эти бескрайние воды – не безжизненны. Это произошло когда он, перекусив полосками сушеного мяса, сидел на краю льдины. Почти все его стражи спали и он тоже клевал носом, борясь со сном. Сквозь слипающиеся глаза он посмотрел на плескавшуюся под ним воду – и с него разом стряхнуло дрему.

 

Чье-то гибкое тело скользнуло перед ним –  гладкая кожа выглядела столь белой, что, казалось, светилась в черной воде. Перед Эдмундом мелькнули соблазнительные округлые формы, огромные, мерцающие зеленым светом глаза, алые губы зазывно улыбающиеся ему. Все это он видел лишь мгновение, после чего видение исчезло столь же неожиданно, сколь и появилось. Эдмунд, озаренный внезапным воспоминанием, резко отпрянул, - а в следующий миг там, где он только что сидел, захлопнулась огромная пасть. Большая акула, наполовину выпрыгнувшая из воды, яростно щелкала челюстями, пытаясь добраться до пятившегося и оравшего во все горло Эдмунда. Разбуженные его криком стражи, схватившись за топоры, мигом изрубили хищную рыбу. Эдмунд с удивлением рассматривал акулу, не похожую на  виденных им раньше: уродливая тварь с черно-коричневой кожей, коротким спинным плавником и закругленным рылом. Близ неподвижных глаз  ползали мелкие рачки, испускавшие слабое зеленое свечение.

 

-Тебя стоит использовать вместо наживки, Эдмунд, - усмехнулся Тостиг, пластая пахнущее мочевиной мясо, - редко когда здесь появляется эта рыбка. Я бы угостил тебя славным хакарлем, жаль только, что его так долго готовить.

 

- Можешь сожрать все один, - усмехнулся Эдмунд, - я эту гадость и так в рот не возьму.

 

Он лежал, откинувшись на лед, бездумно уставившись в простершийся над ним непроглядный мрак. Мелькнула мысль, что дать Бледугхадде исполнить свою месть стало бы для него лучшей участью, чем та, что его ждет впереди.

 

Эдмунд не знал, сколько времени прошло, прежде чем впереди забрезжил слабый свет и он увидел  противоположный берег реки. На нем виднелось небольшое село, с домами из каменных и ледяных плит. В окнах хижин горели редкие огоньки. Льдины причалили к берегу и Эдмунд, подталкиваемый в спину своими стражами, двинулся по единственной улочке селения. По пути попадались местные  – высокие мужчины, напоминавшие вставших на задние лапы белых медведей и их жены,  в отличие от мужей напрочь лишенные волосяного покрова. Некоторые даже могли показаться симпатичными, если бы не слишком бледная кожа, заостренные зубы и белые глаза. Они носили одеяния из звериных шкур, в количестве куда большем, чем у их мужей. К грязным, пахнущим рыбой, подолам жались, бросая настороженные взгляды на чужака, растрепанные дети.

 

Посреди села стоял дом, заметно больше остальных, с черепом  некоего чудовища над входом. Под черепом стояли трое -  грузный мужчина, напоминавший вставшего на задние лапы моржа;  немолодая  женщина  со столь белыми волосами, что они казались седыми и  такой же беловолосый парень, лет шестнадцати. На нем не было ни украшений, ни какого-либо оружия, тогда как стоявший рядом  мужчина щеголял золотыми браслетами и  скрамасаксом явно мерсийской работы. Лицо его спутницы сплошь покрывали рунические знаки, многие из которых не были знакомы Эдмунду. В руках она держала посох вырезанный из кости  некоего огромного животного.

 

Густые брови мужчины сдвинулись при виде пленника.

 

-Это он? – он повернулся к женщине. Та кивнула, буравя  принца взглядом. Глаза ее, в отличие от остальных, были черными, колючими.

 

- Он говорит по-нашему?- обратился мужчина к Тостигу.

 

-Говорит, - Эдмунд шагнул было вперед, но легшая ему на плечо рука, дернула его обратно, - я Эдмунд, сын короля островов, ярл Оронсея и наместник Заката. И будущий  наследник Фрисланда, - добавил он.

 

- У Фрисланда может быть только один наследник, - зло произнесла женщина, - только тот, кто рожден от крови Торольфа Замороженного.

 

-Все так, Сварта, - кивнул мужчина, - и этот наследник стоит перед тобой, Эдмунд или как там тебя? Я Хрольф, сын Бьерна, от крови Торольфа-Основателя. Только он может править Фрисландом. О нем говорили твои видения? - он повернулся к женщине, в которой Эдмунд признал местную пророчицу.

 

-Все так, - кивнула Сварта, - духи говорили, что с юга придет потомок самозваного ярла. Когда его кровь прольется на Ледяном Алтаре, Червь Могилы даст нам короля.

 

- И он может быть только один, - кивнул Хрольф.  - не унижай себя просьбами сохранить тебе жизнь. В назначенный срок тебя принесут в жертву Основателю.

 

-И когда назначен срок? – спокойно спросил Эдмунд.

 

- Тебе хватит времени, чтобы примириться со своими богами.

 

Утред махнул рукой и провожатые, подталкивая Эдмунда в спину, увели его прочь. Сразу за селом вздымалась ледяная стена, в которой виднелось несколько черных входов. Тостиг жестом пригласил Эдмунда войти в один из них и принц, подталкиваемый остриями копий,  неохотно повиновался. Два воина принесли большую решетку из бивней нарвалов, остриями наружу. Их вогнали в специальные отверстия в камне и поливали водой, чуть ли не сразу застывавшей льдом. Убедившись, что решетка стоит как влитая, один из  стражей просунул через нее волчью шкуру и поставил миску с мясной похлебкой.

 

-Ешь, пока не замерзло, - сказал Тостиг, - и готовься встретить свою судьбу.

 

С этими словами он развернулся и ушел. Эдмунд залпом осушил миску с похлебкой и привалился к ледяной стене, кутаясь в шкуру. Еда согрела его и Эдмунд вскоре уснул.

 

Проснулся он от шороха снаружи и яркого света в лицо. Эдмунд недовольно прикрылся рукой, пытаясь разглядеть источник света. Им оказалась костяная плошка с горящим тюленьим жиром. Ее держал белобрысый парень, которого Эдмунд уже видел внизу. Он был моложе, чем показалось Эдмунду – по крайней мере, волос на нем было заметно меньше, а на лице и вовсе не просматривалось. В темноте его легко было принять за любого подростка с поверхности.

 

- Хрольф сказал дать тебе это, - парень поставил плошку за решеткой, - и еще вот.

 

Он высыпал на пол ворох сухого плавника.

 

- С чего бы такая забота? – усмехнулся Эдмунд, подходя к решетке,  заставив парня испуганно отшатнуться, - да не бойся, я тебя не трону. Как тебя зовут?

 

- Манн.

 

- Хрольф – твой отец?

 

-Мой отец умер десять лет назад, - ответил Манн, - Хрольф – мой кузен.

 

- Староват для кузена, - заметил Эдмунд.

 

-Просто его отец был первым ребенком в семье, а мой – девятым.

 

- Бывает. Так с чего бы ему присылать мне огонь?

 

- Чтобы ты развел костер и согрелся. Кузен не хочет, чтобы ты замерз насмерть.

 

-Еще бы, - хмыкнул Эдмунд, - а если я хочу замерзнуть тут, ему назло?

 

-Он считает, что ты  захочешь умереть не от холода, а с мечом в руках. Он даст тебе возможность попасть в Вальхаллу.

 

-Как мило с его стороны, - усмехнулся принц, - я мог бы оказать ответную услугу и отправить туда самого Хрольфа.

 

-Вряд ли это его порадует, - слабо улыбнулся Манн, - у нас мало кто стремится к асам.

 

-Да? А какого посмертия вы желаете?

 

- После смерти мы воссоединяемся с Вечным Льдом, - сказал юноша, - дабы восстать из него после Рагнарека вместе с Нидхеггом.

 

- Нидхеггом? – переспросил ошеломленный Эдмунд. -  Драконом?

 

-Да. Когда все девять миров сгорят в пламени Сурта, а из моря подымется новая земля и явятся новые боги – в мир явится Черный Дракон, чтобы вернуть мир в Вечный Лед Нифельхейма, в котором будут жить верные и преданные.

 

- То есть вы? – уточнил Эдмунд. – Кто же научил вас всему этому?

 

Тогда они немало разговорились – Манн оказался словоохотливым парнем, которому было в охоту повидаться с человеком с поверхности. По его словам, здешний народ пошел от Торольфа Олаффсона, уроженца Рэйвенланда, в свое время основавшего первое и единственное поселение на восточном берегу Фрисланда. Вместе с ним явилось и несколько семей, заселивших берега большого фьорда. Сам Торольф слыл колдуном, беседующим с троллями скал, великанами мороза и духами моря, - говорили, что именно они помогли ему пробраться туда, где любой другой сложил бы голову. Никто не видел и как умер Торольф – однажды он просто ушел в ночь и не вернулся. Поселение продолжало расти – здешние воды оказались богаты рыбой и китами, а  в ледяных просторах обнаружилось немало дичи. Пришельцы одомашнили овцебыков, кто-то исхитрился завезти и северных оленей. Но спустя несколько поколений после гибели Торольфа в Фрисланде резко похолодало, а прибрежные воды заполонили льды, отрезавшие всякое сообщение с внешним миром. Вот тогда пророчицы Торольф-фьорда, сказали, что дух основателя является к ним во снах, рассказывая о месте, где они могут укрыться от гнева Хресвельга – владыки Северного ветра. Так  поселенцы нашли вход в ледяные пещеры, одна из которых и привела их подземной реке. Со временем, люди расширили и углубили ходы, выстроив в пещерах множество убежищ. Большинство их располагалось у самой поверхности  и лишь несколько семей поселилось на берегу подземной реки. Тогда же люди и отреклись от старых богов,  поклонившись инеистым великанам и Ледяному Червю – Нидхеггу. Долгая жизнь в пещерах немало изменила потомков Торольфа Олаффсона, придав им  нынешний жутковатый облик.

 

-И вы живете в этой дыре? – изумленно воскликнул Эдмунд, - что же вы едите?

 

- Далеко на севере Эливагар впадает в Океан, - пояснил Манн, - оттуда поднимаются косяки рыбы, креветок, а порой даже заплывают киты. Не знаю, что их сюда влечет, ведь тут нечего есть. Пророчицы говорят, что их пригоняют сами боги. Те, кто живет выше ходят на охоту, пасут оленей и овцебыков, а мы вымениваем у них китовый ус и рыбу на мясо и шерсть.

 

- И вы совсем не выходите наверх? -  спросил Эдмунд.

 

Оказалось, что выходят: поднявшись вверх по течению Эливагара, можно найти вход в ледяные пещеры, что выходили на поверхность неподалеку от владений ярла Зигмунда. В рыбацких деревнях и стойбищах иннутов можно было разжиться разным добром, также как и на редких кораблях, что удавалось застичь врасплох. Именно эти вещи и служили основным  предметом обмена, поскольку рыбачить и бить китов верхние могли и сами, оставаясь при этом полностью отрезанными от внешнего мира.

 

-Ты сам поднимался?- спросил Эдмунд, припомнив иные изображения в стойбищах инутов –  смутные белесые фигуры с окровавленными пастями. Вот, оказывается, кого они изображали.

 

-Я – нет, - с сожалением произнес Манн, -  я слишком молод.  Но, если удастся пережить этот год, наверное, я тоже отправлюсь в набег. Может, хоть так я увижу поверхность.

 

-Помоги мне бежать и я покажу тебе больше, чем ты когда-либо мог мечтать, - сказал Эдмунд, - я возьму тебя с собой в Мерсию.

 

Он не скупился, расписывая парню красоты внешнего мира, но, хотя Манн явно не остался равнодушным, сама мысль о побеге ввергла его в ужас.

 

- Нас поймают, что мы не успеем сделать и ста шагов от села, - сказал он, - причем твоя судьба не изменится, а меня не просто убьют, но и съедят.

 

-Съедят?!

 

-Да! Так у нас карают преступников – ведь съеденный не может воссоедениться с Вечным Льдом, не познает воскрешения, а его сила перейдет всему роду.

 

Вскоре подросток ушел, но позже он еще приходил несколько раз – приносил плошку с тюленьим жиром и немного дров для согрева – как понял Эдмунд, это был ценный дар. Иногда Манн  давал ему немного вяленой рыбы или мерзлого мяса – Эдмунд старался не думать, кому оно принадлежало. Однако все попытки Эдмунда уговорить его на побег Манн по-прежнему отвергал со священным ужасом.

 

Когда Эдмунд, в очередной раз, стуча зубами от холода, пытался согреть руки в почти остывшей золе, перед решеткой вдруг замаячили чьи-то фигуры. В глаза ударил свет от светильника с тюленьим жиром. Послышался треск – это ломалась намертво вмерзшая решетка, чтобы освободить пленника.

 

-Выходи, Эдмунд, - послышался голос Тостига, - пора встретиться с Замороженным.

 

Чтобы достигнуть главной святыни потомков Торольфа, пришлось спустится вниз по течению  подземной реки. На этот раз Эдмунда перевозили не на льдине –  связанного по рукам и ногам, его препроводили на борт большого, изрядно обветшавшего, драккара. При полном отсутствии ветра на подземной реке, парус здесь представлялся излишним – поэтому с мачт свисали содранные скальпы, а их вершины  венчали человеческие черепа. Как понял Эдмунд этот драккар остался еще со времен первопоселенцев, когда еще льды не закрыли возможность выходить в море. По легенде, на нем некогда ходил сам Торольф - Основатель – и именно поэтому, по словам пророчиц,  драккар был снесен к ледяному мраку Эливагара.

 

С Эдмундом на борт поднялся Хрольф, пророчица Сварта,  несколько местных воинов, включая тех, кто захватил принца  в плен, а также около двух десятков мужчин и женщин, которых Эдмунд раньше не видел. Мужчины, по здешним меркам, выглядели весьма представительно, не уступая Хрольфу оружием и украшениями, лица женщин покрывала замысловатая руническая вязь. Из случайных обмолвок Эдмунд понял, что это  вожди и пророчицы верхних поселений, собравшихся посмотреть, как свершается эпохальное событие в истории изолированной общины. Судя по всему, помощь с поверхности предоставлялась в обмен не сколько за редкую добычу из Фрисланда, сколько за право доступа и хранение общей святыни всех потомков Торольфа.

 

Пламя факелов, обмакнутых в жир, бросало яркие блики на темную воду, пока весла драккара размеренно поднимались и опускались, неся судно вперед. Вскоре огонь отразился на чем-то блестящем, рассыпавшись на множество мерцающих граней. С изумлением Эдмунд наблюдал, как перед ними вырастает ледяная гора, настоящий ледяной остров посреди огромной реки. Подойдя ближе, Эдмунд увидел, что от воды поднимаются вырезанные во льду ступени, поднимающиеся к плоской, будто срезанной, вершине острова. Сварта и иные пророчицы сошли на ступени первыми,  за ними последовал Хрольф и остальные вожди. Эдмунду развязали ноги и тоже заставили двинуться вверх, подгоняя в спину уколами копий.

 

Уже подходя к вершине, Эдмунд услышал  сверху размеренные песнопения – это пророчицы, встав в круге костров, возносили  хвалы богам. Один из них пребывал  перед ними во плоти: замороженный в глыбе льда, высившейся на вершине. На первый взгляд здешнее божество, напоминало человека, только очень высокого – чуть ли не в девять футов высотой. Кожа его, необычайно бледная, отливала синевой, также как и светло-голубые глаза. Светлыми, почти белыми, выглядели и волосы, разбросанные по могучим плечам. Из одежды на нем была лишь  набедренная повязка из шкуры белого медведя, а из украшений – ожерелье из когтей и клыков этого же зверя. В руках он держал огромную секиру, с насечкой рун на лезвии.

 

Тут же Эдмунд увидел и Алтарь – правильной формы ледяная глыба около трех футов в высоту и десяти – в длину и ширину. Ее покрывали замысловатые узоры, изображавшие сражающихся великанов и пожирающих друг друга чудовищ. Каждое изображение было выполнено с величайшим  мастерством, но Эдмунд сразу понял, что их нанесла не человеческая рука– они просто проступили на льду, как  морозные узоры. Также, судя по всему, появились здесь и причудливые руны.

 

- Кладите его на алтарь!- скомандовала Сварта.

 

-Мне обещали, что я смогу умереть с оружием в руках, - бросил Эдмунд.

 

- Так и будет, - кивнула пророчица, - после того как тебе пустят кровь.

 

Принц дернулся, но сразу несколько мужчин, - в одном из которых он признал давнего знакомца, Уббу, - швырнули его на алтарь. Светлобородый воин занес меч, - собственный меч Эдмунда, - и острая сталь взрезала кожу на щеке пленника. Алая кровь окропила лед, залив руны. Ото льда пошел пар, что-то негромко треснуло – и Убба  тут же рассек мечом путы Эдмунда. Швырнув клинок на алтарь, он присоединился к своим спутникам, вновь забубнившим молитвы.

 

Эдмунд вскочил на ноги, подхватив меч, однако никто из недавних пленителей не смотрел на него – все взоры были обращены на что-то за его спиной. Послышался негромкий треск, по льду прошла дрожь и Эдмунд, предчувствуя худшее, обернулся.

 

Ледяная глыба за его спиной пришла в движение: она шаталась, покрываясь стремительно разбегавшимися трещинами, и вдруг рухнула, рассыпавшись множеством острых осколков. Посреди них медленно выпрямлялся беловолосый гигант – Эдмунд понял, что это и есть Торольф Олафсон, первонасельник Фрисланда. При виде принца  глаза ожившего бога вспыхнули злобным торжеством и великан шагнул вперед, занося секиру. Эдмунд, извернувшись как кошка, уклонился,  когда она лязгнула о лед – на голубоватой стали не появились даже царапины, - резанув мечом мускулистую ногу гиганта. Но ни капли крови не упало из тут же затянувшейся раны.

 

Драугр!

 

На лице Торольфа появилась жуткая улыбка, обнажившая острые клыки и великан, размахивая секирой, ринулся на Эдмунда. Тому ничего не оставалось, кроме как уворачиваться – один-единственный раз, когда их оружие встретилось, отозвался столь невыносимой болью в плече, то принц едва удержал меч. Теперь он понял издевательский смысл возвращения ему оружия – что толку от клинка против бессмертного мертвеца?

 

Торольф не торопился его убивать – со злорадной усмешкой он теснил принца, словно нехотя отбивая его удары. Эдмунду приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы уклониться от ответных выпадов, но его не оставляло чувство, что чудовище с ним играет, наслаждаясь постепенно овладевавшим им отчаянием. Торольф даже позволил нанести ему еще несколько ран, затянувшихся столь же быстро, как и первая. Сам же он не пытался пустить Эдмунду кровь и принц знал почему – столь огромной секирой невозможно ранить - только убить. Рано или поздно Торольфу сделает это – когда ему надоест потеха. К тому же великан явно не знал усталости, тогда как Эдмунд уже тяжело дышал, не в силах выдерживать навязанный ему нечеловеческий темп боя.

 

В отчаянии он метнулся к краю площадки, надеясь, что найдется способ  увлечь за собой чудовище. Драугр с хохочущим рыком устремился за ним, но вдруг запнулся, издав негодующий крик, в котором явственно слышалась боль. Эдмунд  увидел, как на босой пятке чудовища появился длинный порез, из которого, с шипением исчезая в воздухе, сочилась бледно-голубая кровь. Такая же кровь, стремительно испарявшаяся, покрывала и валявшийся рядом острый осколок от ледяной глыбы.

 

Решение пришло мгновенно – а с ним и новые силы. Издав воинственный клич, Эдмунд кинулся на чудовище с занесенным мечом. Взметнулась огромная секира, чтобы разрубить  воина пополам, но Эдмунд, упав на лед, откатился от врубившегося  рядом с ним лезвия. Пока великан пытался выдернуть оружие, принц, проехавшись по скользкому льду, подхватил самый большой осколок и, оказавшись между ногами гиганта, изо всех сил вогнал осколок в пах чудовищу. Оглушительный вой сотряс лед, когда Эдмунд вскочил на ноги и дернул вверх ледяное оружие. Мертвая плоть неожиданно легко поддалась, расходясь огромной раной, в которую вывалились смерзшиеся внутренности. Гневный рык сменился визгливым воем и тварь, покачнувшись, рухнула на лед.

 

Принц, отряхивая из одежды набившийся снег, развернулся к застывшим у края площадки людям. Однако они не смотрели на него – их взоры, преисполненные священного трепета, были устремлены куда-то вниз. До слуха Эдмунда донесся некий звук и он, держа меч наготове, также рискнул проследить за их взглядами.

 

Внизу простирался мрак, но даже в нем можно было видеть, что река пришла в движение. Черная вода бурлила, скручиваясь исполинским водоворотом, в центре которого угадывалось нечто еще более черное, усеянное сине-зелеными огоньками. Сквозь клокот донесся приглушенный рев и в этот миг водяная воронка, будто вывернулась наизнанку, вздувшись исполинским пузырем. С оглушительным грохотом он лопнул – в воздухе разлился смрад - как если бы тысяча могил разверзлась разом. И в этот же миг из воды,  взмахивая исполинскими крыльями, вознеслась невообразимая тварь.

 

Если бы это чудовище явилось на поверхности, что наверняка затмило бы солнце или, скорей, луну – вряд ли порождение Мрака появилось средь бела дня. Здесь же, Эдмунд мог сказать, что огромные перепончатые крылья  застили все и вся, будто накрыв ледяной остров огромным шатром. Исполинская пасть с десятифутовыми клыками раскрывалась где-то в вышине, тогда как длинный хвост еще  извивался в бурлящей воде. Подобно сине-зеленым лунам горели глаза твари, такого же цвета огоньки мерцали и на крыльях. Как бы не был поражен и испуган Эдмунд, он все же различил, что гнилушечное свечение исходит от трупов, укрывшихся в кожаных складках  крыльев. Эти мертвецы шевелились, ползая, будто огромные черви, испуская мерзкий трупный смрад.

 

Когтистая лапа, покрытая иссиня-черной чешуей, ухватила тело Торольфа. Оглушительный хохот сотряс ледяную гору – несколько человек с воплем сорвались вниз, сам Эдмунд с трудом удержался, вонзив в лед острие меча. Казалось, еще немного и гора расколется, обрушив всех, кто на ней стоял в пучину Эливагара, но тут Нидхегг взмыл ввысь и растаял в морозной тьме. Эдмунд посмотрел вниз - всюду, сколько хватало глаз, воды подземной реки сковал лед, простершийся от берега до берега.

 

Принц развернулся к своим спутникам, также медленно поднимавшихся со льда, на которых их бросил подобный урагану смех дракона. Он заметил, что Хрольфа не было с ними – видимо он оказался среди тех, кого сбросило с ледяной горы. Во взглядах оставшихся не было и тени враждебности – лишь глубокое изумление и благоговейный страх. Вот Сварта шагнула вперед, простирая к нему руки.

 

-Отойди от меня, ведьма! – сказал Эдмунд, выставляя меч, однако пророчица, будто и не замечая блестящего лезвия, шла прямо на него.

 

-Видение было верным, - торжественно произнесла она, - неверным оказалось лишь толкование. Его кровь дала нам короля, потому что он и есть король! Он король -  в настоящем и будущем, великий владыка, благословленный Морем и Льдом. Время Торольфа кончилось: он привел нас сюда,  Эдмунд же выведет нас наружу.

 

Она упала на колени и, следуя ее примеру, опустились и все остальные.

[Каминский]

Кто читает - проголосуйте там, пожалуйста, я еще не определился.

[Magnum]

Эдмунд велик, я по его приключениям как раз соскучился. 

 

Еще одну идею, которую нельзя было откладывать в дальний ящик, из-под носа увели. Я давно собирался описать подобный подледный мир - разумеется, в Антарктике.  (Во втором томе, впрочем, набросок был). 

 

Опечатки опять растерял... 

 

С названием не уверен. Старое привычно, но уже не отвечает общей картине. Новому ритмичности не хватает... 

 

 

 

[Каминский]

Еще одну идею, которую нельзя было откладывать в дальний ящик, из-под носа увели

Я эту идею вынашивал с тех пор как узнал вот об этом:

https://en.wikipedia.org/wiki/Grand_Canyon_(Greenland)

Старое привычно, но уже не отвечает общей картине

ну вот по этой причине я его и заменил. Рисса, конечно, еще появится и сыграет немалую роль, но все же она уже распределяет свое внимание с иными персонажами, да и действует вдали от моря

[Magnum]

Grand_Canyon_(Greenland)

fai.org.ru/forum/topic/22722-0019-y-god-posle-padeniya-nyu-yorka

[Каминский]

fai.org.ru/forum/topic/22722-0019-y-god-posle-padeniya-nyu-yorka

А вдруг правда? Никто же толком не знает, что оно в том каньоне?