Боги Моря и Льда

[Каминский]

Эдмунд

 

Влажным  серым покрывалом туман обволок гавань Эгирвика – столицы Рэйвенланда. Сквозь зыбкую пелену просматривались окна домов, в которых мерцали дрожащие огоньки – горящие плошки с китовым жиром. На небольшом же острове, отделенном проливом от поселения высилась громада Видейбурга – цитадели ярлов Рэйвенланда, занявшей почти весь остров. Над сторожевыми башнями реяло знамя с валькнутом и вороном Одина. Из-под крепостных стен в море уходил массивный причал, над которым скалились морды драконов украшавших боевые корабли рэйвенцев. Перед этими драккарами, нервно меряя шагами причал, вышагивал коренастый человек в песцовой шубе. Золотой обруч на светлых, почти белых, волосах и золотой же перстень с сапфиром на правой руке выдавали его знатное происхождение.

 

На душе у Лейфа Белоглазого было неспокойно - с тех самых пор как в Винланде объявился чудом спасшийся «Лорд-Наместник». О том, что произошло во Фрисланде рассказал Сиги: единственный из помощников Керла, участвовавший в покушении на Эдмунда, кто сумел добраться до Рэйвенланда. Не сказать, чтобы бессвязные рассказы о «белых призраках с окровавленными ртами» многое прояснили, но так или иначе, Лейф уразумел, что во Фрисланд ему теперь путь закрыт. Да и на весь Закат, пожалуй, тоже.

 

Ветер донес до ярла громкое карканье, заставившее Лейфа вжать голову в плечи. Вообще, появление ворона считалось хорошим предзнаменованием, но только не в этот раз. Несколько дней назад подобная же птица принесла весть о созыве великого Тинга. И Лейф не сомневался, что Эдмунд, уже объявивший себя ярлом Фрисланда, выступит там с обличениями Лейфа и уже покойного Керла. Наверняка в Исборге найдутся свидетели неприглядных дел двух бастардов и помимо удавленного, на всякий случай, Сиги. Обвинение в предательском убийстве одного из ярлов грозило Лейфу невеселыми последствиями. Что там Закат – даже в собственных владениях ярл не чувствовал себя в безопасности. Он  уже подумывал о том, чтобы бросить Рэйвенланд и, вместе с верными людьми, отправиться в Британию, просить помощи у Бродира. Останавливала его лишь мысль о том, как встретит его король Островов, узнав, что Лейф не сумел расправиться с его братом. Обуреваемый противоречивыми мыслями, ярл бродил в окрестностях бурга, не в силах принять окончательного решения.

 

Лейф дошел до самого края причала, где стоял его собственный драккар и вдруг застыл в недоумении. На палубе,  спиной к ярлу, стоял некто, закутанный в странное сине-зеленое одеяние с  надвинутым на голову капюшоном. Лейф, больше изумленный, чем возмущенный, потянулся к мечу, чтобы проучить нахального незнакомца. Однако гнев  сменился невольной робостью, когда, присмотревшись, ярл увидел, что одеяние чужака насквозь мокрое.

 

-Эй, - внезапно охрипшим голосом произнес Лейф, - кто ты такой, дери тебя тролли?

 

Фигура медленно повернулась, сбрасывая  капюшон. Холодные капли упали в лицо Лейфа и тот испуганно отшатнулся от того, что открылось ему под капюшоном. На ярло пахнуло удушающим запахом гниющих водорослей, снулой рыбы и разлагавшегося трупа.

 

- Ты отправишься на Запад, - прошелестел нечеловеческий голос.

 

-Я не могу, - слабо булькнул Лейф, но тут же осекся, при виде улыбки ночного гостя.

 

-Ты явишься на Тинг, - продолжал он, - и скажешь, что…

 

В святилище Гудсея вновь горели костры и вновь жрецы гадали на внутренностях жертвенных животных перед идолами богов. Как и прежде здесь собрались лучшие люди Заката – и грузный Эгиль, хозяин Речных Земель и  винландец Гутрум со своими сыновьями и Мактильда, вместе с сыном и иные ярлы. Все они – кто с изумлением, кто с недоверием, а кто и с опаской смотрел на Эдмунда, носившего знаки ярла Фрисланда. Знамя северного острова реяло и над его головой – в руке человекоподобного чудовища заросшего белой шерстью. Подобные же создания, вооруженные до зубов, обступили  принца со всех сторон, вызывая оторопь даже у видавших виды ярлов. Перед этими чудовищами Лейф, окруженный лишь горсткой сторонников, смотрелся совсем невзрачно, но, тем не менее, держал себя в руках, стараясь не показывать страха.

 

- Можешь говорить, Эдмунд, -  Магнар Раннатру церемонно кивнул новоявленному ярлу и тот, склонив голову, шагнул вперед. Равнодушно скользнув взглядом по Лейфу, Эдмунд отвернулся, обращаясь к остальным ярлам.

 

- Год назад, - громко произнес он, - на этом самом месте вы присягнули мне в верности, как Лорду-Наместнику Заката. Все вы клялись перед лицом богов – и у меня не было и мысли, что кто-то нарушит клятву, данную их именем. Но это случилось.

 

Он развернулся, обвиняюще вскинув руку.

 

- Лейф Бьернссон ты клялся вместе со всеми – и ты же, в сговоре с Керлом, бастардом ярла Зигмунда, и по наущению моего старшего брата Бродира, решился убить меня – а заодно и моего деда. Ты предал не только меня, но и богов – и я, по праву наместника Заката, требую смерти для клятвопреступника и святотатца.

 

-Это очень серьезные обвинения, - Магнар поднял глаза на Лейфа, - и если Тинг примет их, тебе не избежать смерти, ярл. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

 

-Мне не в чем оправдываться, годи, - криво усмехнулся ярл, - все сказанное этим приблудой – ложь от начала и до конца. Когда мы отправились на охоту, он бежал от медведя, пока тот убивал его спутников. Мы искали его весь день, пока нас не прервала буря, после чего мы решили, что Эдмунд заблудился и сгинул в горах. Не знаю, каким мерзким колдовством он спасся и кто эти твари, - Лейф  кивнул на  оскалившихся фрисландцев, - но знаю, что трус не может быть ни ярлом Фрисланда, ни вести нас в бой.

 

-Еще раз назовешь меня трусом и я…

 

-Здесь Тинг, ярл!  - одернул Эдмунда жрец.

 

-Что же до ярла Зигмунда, то Керл не хотел ему рассказывать о трусости его внука, однако тот настоял на своем, - продолжал Лейф, -  когда старик узнал о недостойном поведении Эдмунда, его сердце не выдержало. Керл устроил ему достойное погребение и по праву наследника вступил во владение Фрисландом.

 

Эдмунд чуть не сплюнул, сдержавшись лишь в последний момент.

 

-Кто может подтвердить ваши слова?- спросил жрец.

 

-Разве слова ярла недостаточно? – произнес Лейф.

 

- Я мог бы ответить тем же, - Эдмунд хищно осклабился,- но у меня есть свидетель. Пусть дети Торольва дадут ему ступить  на Тинг!

 

Он добавил еще несколько слов на неясном наречии – и свора белесых чудовищ расступилась,  выпуская вперед некую фигуру. Смятое белое одеяние покрывали пятна засохшей крови. Густой запах мертвой плоти объял собравшихся и Лейф невольно шарахнулся когда «свидетель» Эдмунда посмотрел на него.

 

На него смотрели недвижные глаза Керла. В лице бывшего ярла Фрисланда не было ни кровинки, также как и на серых, будто пепельных, губах.

 

- Мы оба задумали это, - прошелестел бастард, - я и Лейф Бьернсон. Мы сговорились убить моего отца и Эдмунда, наместника Заката – чтобы мне занять Исборг, а ему – выполнить поручение Бродира, Короля Островов.

 

Последние слова были едва слышны – голос Керла затухал, становясь все тише и тише. Произнеся титул брата Эдмунда, Керл вдруг накренился и упал наземь. Его одеяние распахнулось и стала видна страшная рана на спине – с рассеченными ребрами и выпавшими наружу высохшими, скукоженными легкими.  

 

Именно так, по словам перебежчика, и умер Керл.

 

Лейф затравленно огляделся и вдруг заметил среди свиты Эдмунда странную беловолосую женщину, увешанную амулетами. Ее глаза закатились, оставляя лишь слепые бельма,  руки, стиснувшие костяной посох, дрожали как от трясучки. На покрытом рунами лице выступили крупные капли пота.

 

- Это говорит не Керл, а эта ведьма!  - взвизгнул Лейф, - надругавшаяся над трупом своим мерзким колдовством! Кто пустил на Тинг это отродье троллей?!

 

-Сам Один не гнушался чародейством во имя благой цели, - напомнил Магнар, - и не станет лгать тот, у кого на спине вырезан священный ворон Отца Могил. Есть ли что тебе еще сказать в свое оправдание?

 

- Я уже говорил, что мне не в чем оправдываться, - огрызнулся Лейф, - но если вы верите трусу и колдунье  – мне остается только одно. Я требую испытания в лагуне священных рыб. Пусть Дочери Ранн укажут, кто из нас подлинный святотатец.

 

Он усмехнулся в лицо заметно напрягшегося Эдмунда. Не упустил этого и жрец.

 

-Ты имеешь на это право, - размеренно кивнул Магнар,  - что же, пусть вас рассудят Девять Волн.

 

Эдмунд стоял на деревянном помосте: обнаженный, с крепко связанными запястьями. Стягивавшая их  веревка крепилась к нависшей над ним громоздкой деревянной махине, напоминающей колодезный журавель – вот только в роли ведра предстояло выступить самому Эдмунду. Впрочем, настоящее ведро тут также имелось – стоявшая у ног дюжего служки большая бадья, до краев наполненная рыбьей кровью и потрохами.

 

Эдмунд посмотрел перед собой – напротив, на таком же помосте, стоял ярл Рэйвенланда. Лицо его было даже более бледным, чем обычно, но Лейф все еще находил в себе силы ухмыляться. А между двумя спорщиками, простиралась небольшая, но глубокая лагуна. От моря ее отделяли  массивные блоки из красного песчаника, образующие почти идеальный круг. На вершинах блоков горели костры, перед которыми разряженные в шкуры жрецы громыхали в бубны, взывая к Богам Моря.

 

А в центре лагуны покачивалась на волнах окровавленная туша тюленя –  в начале действа один из жрецов костяным ножом перерезал глотку морскому зверю. Сейчас вокруг него мелькали острые плавники, из воды появлялись рыбьи хвосты и хищные морды. Оскаленные пасти, в несколько рядов зубов, жадно вгрызались в тюленя, разом проглатывая большие куски мяса и жира. Три больших серо-голубых акулы, терзаемые вечным голодом, жадно наполняли свои ненасытные утробы. Скоро их кровавая горячка потребует новой пищи – и предоставит ее кто-то из осужденных.

 

Эдмунд еще раз посмотрел на Лейфа и криво усмехнулся – надо признать, бастард его обошел. Испытание «священными рыбами» считалось крайней мерой, на которую мог пойти обвиняемый –  причем мерой окончательной, исключающей дальнейшие тяжбы. Любой из участников, отказавшийся от испытания, неизбежно признавался виновным – и все равно заканчивал дни в священной лагуне, без  шансов к спасению. Сейчас же, у обоих спорщиков шансы считались одинаковыми – тот, к кому первому кинутся акулы и считался проигравшим. Впрочем, виновными могли оказаться оба – если бы вкусы священных рыб вдруг разделились. Однако Эдмунд хорошо помнил о неоплаченном долге Кровавовласой – и не сомневался какой выбор сделают прожорливые твари.

 

Самым же скверным было то, что Лейф, похоже, знал в чем провинился Эдмунд перед Бледугхаддой – брошенный на принца торжествующий взгляд не оставлял в этом никаких сомнений. Или Горм Ржавый  проговорился о случае во время жертвоприношения и это как-то дошло до Лейфа. Или же все обстояло еще более скверно, но об этом Эдмунд не хотел и думать. Как можно бороться, если в противниках сами боги?

 

 От туши тюленя почти ничего не осталось, когда вдруг стихли все бубны и жрецы замерли словно изваяния. Откуда-то ударил медный гонг и тут же один из стоявших рядом с Эдмундом служек, подхватив ведро, окатил принца с ног до головы дурно пахнущей смесью. В следующий момент Эдмунд почувствовал сильный толчок в спину. Над его головой заскрежетали деревянные рычаги, он почувствовал как взмывает в воздух – и падает в воду. Его кисти дернулись кверху, а с ними и все тело – в следующий миг голова принца уже оказалась над водой. Жадно хватая ртом воздух, Эдмунд увидел, что также опустился в море и деревянный журавель, удерживавший Лейфа. А от центра лагуны стремительно двигались острые плавники – акулы как по команде оставили остатки тюленя и кинулись к новой жертве. Ее выбрали сразу: все три плавника неумолимо приближались к Эдмунду.

 

Акулы находились не более чем в десяти футах от принца, - он уже видел, как они переворачиваются на спину, чтобы удобнее было отхватывать от него куски, - когда от края лагуны вдруг вразнобой послышались взволнованные крики. Тут же, заглушая их,  раздался громкий вой, перешедший в оглушительный рев и что-то огромное, подняв тучу брызг, рухнуло в воду рядом с Эдмундом. Перед его глазами мелькнул высокий спинной плавник,  черная, с белыми пятнами, шкура и пасть с огромными зубами, перекусившая пополам ближайшую акулу. Остальные рыбы ринулись в бегство, но исполинская касатка, столь же быстро нагнала и расправилась с ними.

 

Над лагуной взмыл «журавель», на котором дрыгал ногами Лейф, отчаянно пытавшийся дотянуться до помоста. Ему уже удалось встать на доски, когда вода под ним взорвалась  снопом брызг и на помост выпрыгнула еще одна касатка – намного меньше первой, но все же крупнее и сильнее любой из акул. Еще в воздухе кит-убийца обернулся диковинным зверем – со шкурой и плавником касатки, но с волчьим телом и ногами. Голова же его причудливо сочетала черты морского и сухопутного хищника. Лейф заорал, когда перед ним выросла оскаленная морда, а в следующий миг зубастая пасть вгрызлась в его горло. Увлекая за собой слабо дергающееся тело, диковинный зверь спрыгнул обратно в воду, на лету снова превращаясь в касатку.

 

Расправившись с акулами, первый зверь, описав круг по лагуне, вернулся к Эдмунду. Тот, отчаянно пытаясь удержаться на воде, с облегчением почувствовал под ногами могучую спину. Кое-как стянув с рук путы, принц, спешно размяв чуть не вывихнутые запястья, вцепился с трудом слушавшимися его пальцами в плавник зверя.

 

-Правь к берегу, - шепнул он аклуту.

 

Никто из жрецов или знати не нашелся что сказать, когда на берег вышел Эдмунд, сопровождаемый двумя диковинными зверьми. С одной стороны свершилось святотатство – суд богов был бесцеремонно прерван, а священные рыбы – убиты, когда они уже выбрали жертву. С другой стороны, звери, спасшие Эдмунда, являлись не просто посвященными Девяти Сестрам, но непосредственным порождением одной из них, сами чуть ли не богами. Могло ли быть большее свидетельство благоволения богов к Лорду-Наместнику и подтверждение его правоты в тяжбе с Лейфом? Ни у кого из присутствующих не было сейчас верного ответа – и они все молчали, оторопело разглядывая принца и его жутких спутников. Лишь звероподобные фрисландцы немедленно сгрудились вокруг своего лидера.

 

Сам  Эдмунд, немало ошеломленный своим недавним спасением, все же быстро сообразил, как именно нарушить неловкое молчание.

 

-Где Ингольф? – вдруг спросил он, озирая стоявших перед ним людей. Те молча расступились, пропуская молодого ярла.

 

-Твоя жена, - спросил Эдмунд, - дочь Бьерна, ярла Рэйвенланда, так?

 

-Так,- кивнул Ингольф, настороженно глядя на Эдмунда

 

-У тебя от нее двое сыновей, - продолжил лорд-наместник, - твоих наследников. Старший наследует Туманный и Красный остров, но младший получит Рэйвенланд. До того, как юный Олаф вступит в пору зрелости, регентом  Рэйвенланда, волею Лорда-Наместника Заката, станет Ингольф, ярл Двух Островов!

 

Настороженность на лице Ингольфа сменилась сначала изумлением, а потом безграничной радостью. Незадачливый деверь был тут же забыт  – по сияющим глазам ярла Эдмунд увидел, что обрел сейчас преданного сторонника. Он заметил довольную усмешку Гутрума, досадливо искривившиеся губы Эгиля, но и восторженные взгляды многих речных ярлов. Эдмунд перевел вопросительный взгляд на жреца и тот, покосившись на двух аклутов, согласно кивнул, утверждая решение хозяина Заката.

[Magnum]

 

Ликвидация персонажей оздоровляет повествование. 

 

[Каминский]

Ликвидация персонажей оздоровляет повествование

Я с ними все же по-доброму) У меня основные герои все еще бодры и живы

[Hinskii]

Как всегда, потрясающе! Хотя Эдмунду что-то уж очень везёт, так не бывает (человеку может повезти по-крупному, но недолго; может везти долго, но по-мелочи; но не может везти по-крупному  и всё время - адаптируя Линкольна).

Я с ними все же по-доброму) У меня основные герои все еще бодры и живы

Это явное попустительство к ним со стороны автора. Некоторые герои явно заслуживают прогуляться туда, где им самое место...

[Каминский]

Как всегда, потрясающе!

Пасиб)

Хотя Эдмунду что-то уж очень везёт,

Он нужен для сюжета.

Некоторые герои явно заслуживают прогуляться туда, где им самое место

Например?

 

человеку может повезти по-крупному, но недолго;

Вот это тот самый случай как раз. Эдмунду именно, что "крупно повезло" когда он встретил аклутов.

Изменено 20 Oct 2020 пользователем Каминский

[Crusader]

 Коллега, вам надо не на самиздат идти, а прямиком к GW. Серьёзно. Думаю, не хуже сможете, чем их штатные писатели.

[Каминский]

а прямиком к GW.

Даже не знаю, что это, если честно 

[Crusader]

Даже не знаю, что это, если честно

 Компания-родитель обеих серий Warhammer.

[Normalyk]

Кстати да,  очередной перезапуск Фентезятины от  коллеги Каминского,  я бы посмотрел. 

[Ottokar]

 Коллега, вам надо не на самиздат идти, а прямиком к GW. Серьёзно. Думаю, не хуже сможете, чем их штатные писатели.

Кстати да,  очередной перезапуск Фентезятины от  коллеги Каминского,  я бы посмотрел. 

Я боюсь, что у коллеги Каминского весь мир Warhammer Fantasy захватила бы Морати.

[Normalyk]

Я боюсь, что у коллеги Каминского весь мир Warhammer Fantasy захватила бы Морати.

Говорите, так, как будто что-то плохое.

[Каминский]

Я боюсь, что у коллеги Каминского весь мир Warhammer Fantasy захватила бы Морати

Когда бы я еще узнал, кто это такая)))

[Crusader]

Когда бы я еще узнал, кто это такая)))

 Ну, судя по характерному корню [мор] - это что-то из близкого данному рассказу..) 

[Каминский]

Ну, судя по характерному корню [мор] - это что-то из близкого данному рассказу..) 

Да я уже погуглил. Крутая тетка и вправду. Но мне уже своих таких некуда девать, чтобы еще на чужих отвлекаться.

[Ottokar]

Говорите, так, как будто что-то плохое.

Всё же дисбаланс в игре не есть хорошо.

Изменено 20 Oct 2020 пользователем Ottokar

[Normalyk]

Всё же дисбаланс в игре не есть хорошо.

Вы про извечную Игру Хаоса, или про Total war, или про настолку? Если про первое, то без разницы: Хаос Неделимый и т.д.. Если про второе, то  её делают не ГВ. И слава Богу. Если про третью, то не играл, не могу судить.

[Каминский]

Солнце клонилось к закату, освещая поросшие лесом холмы и струившуюся меж них блестящую ленту Медуэя. Лучи заходящего солнца отражались на стали оружия и доспехов огромной армии, идущей под стягом с Золотым Линдвормом – символом нового бретвальды. Слышалось всхрапывание лошадей и сдержанная ругань с трудом удерживающих их воинов, переправлявшихся через разбухшую от дождей реку.

 

Стоявший на вершине одного из холмов король Этельвульф хмуро смотрел за переправой войска. Из-за неожиданно зарядивших дождей Медуэй слишком разлился, сделав реку почти непроходимой в ее нижнем течении. Проклиная некстати разразившееся ненастье, новый бретвальда был вынужден отойти на запад, где, с трудом преодолевая разлившиеся притоки, нашел удобный брод через главную реку Кента. Задержка изрядно злила короля – мало того, что это отдаляло его от Кентербурга, но и заставило его приблизиться к границам Сассекса. Здесь начинался Велд – великий древний лес, именуемый еще Змеиным, из-за чего о нем и по сей день, ходили жуткие слухи. Этельвульфа же беспокоили не древние байки – Сассекс и после смерти короля Этельвольда не подчинялся Уэссексу. Гарнизоны, поставленные в городах Этельвульфом, находились, почти в осаде: племянник старого короля, Ваттус, возглавил мятеж против нового бретвальды. Свою ставку непокорный принц разбил где-то в Велде – и именно оттуда Этельвульф ждал неприятностей. Вряд ли лесные отряды причинили бы серьезное беспокойство уэссекскому войску, но Этельвульф, уповавший на внезапность нападения, не хотел распылять силы на столь ничтожную цель. Его целью был Кент, который он стремился подчинить внезапным ударом, прежде чем Освальд, все еще пребывавший на материке, вернулся бы в свою вотчину. После того как Этельвульф укрепился бы в Кенте, настал бы черед и Ваттуса – отрезанный от ближайшего союзника, «король Велда», не продержался бы долго. Подчинив Сассекс и Кент, вместе с Уэессексом, бретвальда стал бы хозяином всей южной Британии, возвысившись в зыбком «тройственном союзе» с понтификом Дезидерием и королем Бродиром. И если со вторым Этельвульф ничего пока не мог сделать, то надменный чужак, все еще надеявшийся на помощь кайзера, стал бы более сговорчивым когда сообщение с материком оказалось бы в руках Этельвульфа.

 

Сам же понтифик, судя по всему, не отдавал себе отчет в том, что Этельвульф оставляет его пленником Люнденбурга. Орден Святого Михаила прочно удерживал столицу, но село поднимало мятеж за мятежом, которые имперцы подавляли с неимоверной жестокостью. Разорение породило голод и еще большие мятежи, усилившиеся еще и после того, как стало известно, что вместе с чужаками на Остров пришла чума. Вниз по Темзе плыли раздувшиеся, почерневшие трупы, небо было черно от вороньих стай, тогда как по улицам Люнденбурга засновали грозные вестники Хель – ряженые в скелеты жрецы на белых кобылицах. Понтифик развернул против них зверские гонения и наотрез отверг предложение Этельвульфа перебраться в более безопасное место.

 

-Если король не хочет защищать сердце своего королевства, я сделаю это за него, - надменно произнес Дезидерий, - Солнцеликий и Златорогий оградят своего слугу от козней Локиэля и посрамят демонов смерти.

 

Окончательно убедившись, что имеет дело с безумцем, Этельвульф не стал больше уговаривать понтифика, выведя свою армию. За стенами городов мор свирепствовал куда меньше, так что король надеялся переждать чуму на юге. А Люнденбург никуда не денется – к тому времени, как бретвальда вернется к его стенам, болезнь изрядно проредит и «овцеголовых» и их противников. Даже если Дезидерий и останется в живых, сил, чтобы перечить бретвальде у него останется куда меньше.

 

Последние отряды Уэссекса еще переходили реку, тогда как приближенные бретвальды уже разбивали для него лагерь. Шатер самого Этельвульфа, окруженного пятью сотнями лучших стражей, встал на берегу большого пруда в трестах футах от реки. Вода в пруду, несмотря на прошедший недавно дождь, выглядела странно чистой, а сам пруд необыкновенно глубоким – никто, сколь не старался, не мог увидеть дна, хотя вода являлась совершенно прозрачной. Еще одна странность – один из гезитов, зачерпнувший из пруда, с удивлением обнаружил, что вода еще и необычайно холодная. Впрочем, это не помешало королевским стражам черпать из пруда воду, пить ее самим и поить лошадей. Сам король, однако, предпочел утолить жажду подогретым вином.

 

Лагерь затих лишь глубокой ночью, когда все войско, кроме выставленных часовых, отошло ко сну. Ворочаясь на набитом соломой тюфяке, Этельвульф тоже пытался заснуть, однако им овладел непонятный мандраж. Связан он был не с предстоящим боем, – бретвальда, полагаясь на свое численное превосходство, был уверен в победе, - а с неким смутном воспоминании, черной тенью маячившей где-то на задворках сознания короля. Высказанное кем-то вскользь упоминание, дикие слухи, слишком нелепые, чтобы быть правдой, какие-то жуткие байки об этих краях. Так ничего и не вспомнив, Этельвульф прогнал от себя тревожные мысли и забылся тревожным сном.

 

Он и сам не понял, что его разбудило – просто внезапно король вскинулся на ложе, с бешено колотящимся сердцем. Он помнил, что ему снился кошмар, и сейчас ввергавший его в ужас – чувство, мягко говоря, не свойственное храброму воину и искушенному в интригах монарху. Память словно поставила перед ним заслон: в голове сплывали лишь обрывки воспоминаний о мрачном лесе, куда более густом и темном, чем этот; о круге костров, горящих вокруг глубокого пруда – и некоем черном существе, скользящем в прозрачных водах. Блеснул холодный злой глаз, мелькнуло извивающееся тело, покрытое чешуей – и в этот миг король проснулся. Его трясло – не сколько от увиденного, сколько от внезапного понимания! Перед его внутренним взором мелькнуло знамя Сассекса, поверженное им в битве при Драконовом Холме, изображение, смысл которого помнят даже не все южные саксы – но память, о котором заботливо хранят жрецы темного культа, вершащие кровавые обряды у наполненных ледяной водой прудов.

 

Этельвульф набрал воздуха в грудь, чтобы крикнуть стражу, но осекся, пораженный разлившейся за стенами шатра зловещей тишиной. Он прислушался – ни всхрапывания лошадей, ни переговоров стражи. Лишь изредка вздох его улавливал некий странный звук, напоминавший чуть слышный болезненный хрип.

 

Король спешно облачился в доспехи и вышел из шатра. Никто из стражи его не покинул – на минуту бретвальде показалось, что гезиты продолжают спать, улегшись вокруг пруда. Но тут же он понял свою ошибку – слишком беспорядочно лежали его воины, чуть ли не навалившись друг на друга. Причем не только люди, но и лошади – с неестественно вывернутыми шеями, судорожно сучащие ногами, пуская желтую пену из оскаленных ртов. Такая же пена плавала и на поверхности пруда.

 

И тут его ночной кошмар облекся плотью.

 

Оно появилось словно соткавшись из предрассветного сумрака: только что гладь пруда оставалась ровной и вдруг на его поверхности бесшумно возникла ужасающая тварь. Зеленые огоньки переливались на черной чешуе, когда огромное тело, кольцо за кольцом выползало на берег. Алым цветом сияли неподвижные глаза и раздвоенный язык высовывался из распахнутой пасти. С громадных, длиной в фут зубов, капал желтый яд, отравивший весь пруд - и вместе с ним королевскую стражу. Из тела, ближе к голове торчало нечто напоминавшее птичьи лапы с длинными когтистыми пальцами.

 

Жуткие глаза гипнотизировали Этельвульфу, сковывая его движения, не давая ни сдвинуться с места, ни поднять меч. С необыкновенной легкостью огромное тело скользнуло вперед и бретвальда еще успел издать последний крик, прежде чем огромная пасть поглотила его.

 

Откликнувшиеся на крик воины Уэссекса обнаружили мертвых гезитов короля – и пустой шатер бретвальды. Попытки найти что-то в пруду оказались не только тщетными, но и опасными – двое человек, пытаясь достать до дна, сгинули в холодной воде, а третий, сумев выплыть, вскоре покрылся кожной сыпью, начал плеваться пеной и к полудню скончался. Ничего не дали и поиски по окрестным лесам: более того, некоторые из отрядов, посланных на поиски, бесследно исчезли. Позже, правда, некоторые нашлись – мертвые, страшно изуродованные тела. После этого желающих отходить от основного войска не нашлось. Впрочем, здесь все же удалось кое что прояснить – двум отрядам удалось отбиться от нападавших и даже захватить пленников. От них стало ясно, что нападения совершали сассекские повстанцы Ваттуса. Мятежный принц, как-то прознавший об исчезновении бретвальды, вышел из Вельда со своей лесной армией, все с большим ожесточением атакуя войско Уэссекса.

 

Выбрав нового предводителя из среды элдорменов, королевское войско решило прорываться к Люнденбургу – ибо всем стало ясно, что поход в Кент провалился. Но небо вновь застили тучи и зарядившие дожди вновь разлили Медуэй. При этом солдаты рассказывали, что сквозь раскаты грома слышится рокот бубнов и чьи-то гортанные выкрики, а в речных потоках мелькают тела каких-то странных существ.

 

Лишь спустя несколько дней, когда дождь прекратился и вода чуть спала, войско начало переправу. С трудом ведя в подводу упиравшихся лошадей и еле преодолевая течение бурного потока, люди упорно шли вперед. Но едва первые солдаты ступили на берег, как из-за зарослей ударил дружный залп, разом выкосивший передние ряды. В следующий миг послышался торжествующий клич и на берег выметнулась конница, под стягом Кента. Впереди, рубя всех направо и налево, мчался молодой мужчина с длинными светлыми волосами. Красивое лицо кривилось в кровожадной гримасе, алые губы казались окрашенными кровью. Следом за ним неслись пешие воины, лишенные доспехов, облаченные лишь в волчьи шкуры – ульфхедны, воины-волки из храмовой стражи Кентербурга.

 

Войско Уэссекса, не ожидавшее нападения, попятилось, оттесняемое в реку, одновременно пытаясь отбиваться от наседавших на них кентцев и устоять в бурном потоке. Но пока уэссекцы пытались удержать строй, позади него послышались воинственные крики, из зарослей посыпались стрелы и копья, а в следующий миг на южный берег вырвались воины под стягом с Кнакером Сассекса.

[Каминский]

Бродир: Сломленная

 

Дальние стены  подвала терялись во мраке, лишь отчасти развеиваемым огнем полыхавшем в большом камине.  Отблески пламени выхватывали из темноты то развешанные по стенам устрашающего вида клещи и крючья, то пятна засохшей крови на полу, то смуглое существо, развалившееся на устланной шелковыми покрывалами лежанке. В колеблющемся освещении хозяин подземелья вполне мог сойти за двенадцатилетнего мальца – поверить в это мешали лишь ранняя седина в черных волосах да совершенно недетская гримаса на мальчишеской физиономии.

 

Пак, палач короля Островов Бродира, вкушал  запеченный ростбиф, политый яблочной подливой. Запивая  мясо элем из погребов бретвальды, маленький пикт похотливо рассматривал скорчившуюся в углу  фигурку, с упавшими на лицо грязными волосами. Во мраке чуть слышно раздавались сдавленные рыдания.

 

- Эй, девка! – крикнул Пак, хлопнув ладошкой по лежанке, - иди сюда.

 

Зазвенела цепь – и из мрака появилось бледное лицо, с впавшими щеками и тусклыми, опущенными в пол, глазами. Разбитые в кровь губы нервно подрагивали, приоткрывая осколки выбитых зубов. Обнаженное тело покрывали жуткого вида язвы, ожоги  и незаживающие раны – было видно, что каждое движение причиняет женщине боль. Истерзанные груди пронзала тонкая спица, с обоих концов увешанная небольшими гирьками. Нижнюю губу оттягивало вдетое в нее медное кольцо, а от него тянулась тонкая цепочка, конец которой держал в руке Пак. Вторая цепь, куда более толстая, крепилась к массивному кольцу, охватывавшему растертую в кровь лодыжку.

 

--Девка, хочешь мяса? – Пак отрезал смачный ломоть  и демонстративно покачал им перед носом женщины. Ее глаза оживились, женщина невольно подалась вперед и охнула от невыносимой боли в растянутых связках. Пак неприятно рассмеялся и отшвырнул мясо в другой угол. Оттуда послышалось злобное рычание и женщина с паническим страхом покосилась на невидимого в темноте пса.

 

-Смотри на меня, сука! – маленький пикт поднялся на лежанке и залепил самую сильную пощечину, на которое было способно его щуплое тело. Второй рукой он неторопливо распускал завязки собственных штанов.

 

-Вот твое мясо!- глумливо произнес он,  проводя по губам женщины  тонким, почти детским члеником, - а вот и подлива.

 

Горячая струя ударила прямо в лицо женщины, что, покорно зажмурившись, сносила это издевательство. Облегчившись, Пак стряхнул последние капли на волосы женщины и брезгливо отстранился.

 

-Пошла на место, - сказал он, - и да, я сегодня добрый. Жри!

 

Он поднял с пола грязную хлебную корку и швырнул ее в угол. Королева Элла,  жена покойного бретвальды Канульфа и мать бретвальды Радбота, кинулась за одной из тех жалких подачек, что составляли единственную ее пищу в последнее время.

 

А ведь достаточно было сказать только одно слово, чтобы все случилось иначе.

 

Всего два месяца назад Элла стояла на крепостной стене Тамворта, с трудом сдерживая слезы при виде уходящей на юг армии под  стягом Белого Дракона. Два самых дорогих  ей человека шли во главе мерсийского войска – и хотя Сигвард обещал королеве, что вернется сам и не допустит, чтобы погиб их сын,  грудь Эллы давило тяжкое предчувствие, что она больше не увидит обоих.

 

Черные мысли обернулись столь же черной явью – на крыльях воронов была принесена весть о разгроме мерсийской армии. Тамворт к тому времени уже находился в осаде – высадившись в Британии Бродир, хоть и спешил на соединение с войском Уэссекса и Бретани,  оставил часть своей армии и здесь. Его людей было явно недостаточно, чтобы взять цитадель, но и Тамворт, из которого оферэлдормен вывел почти все войско, никак не мог снять осаду. Оставалось лишь надежда на возвращение Сигварда и Радбота с победой – Элла верила в это, даже когда вороны принесли черную весть.

 

-Все это ложь, которой пытаются нас запугать прихвостни Этельвульфа и Дезидерия, - говорила королева, - вот увидите, боги дадут нам победу.

 

Она говорила это  оставшимся в замке лордам, слугам и младшим женам – и все они невольно заражались спокойной уверенностью королевы. Особенно жадно ее слушала Эльсвит – первая и пока единственная жена Радбота, хрупкая черноволосая девушка с огромными зелеными глазами и бледной, чуть ли не прозрачной кожей. Элла привязалась к ней как к дочери –  обе королевы были почти неразлучны, воодушевляя своим примером остальных. На утренних молениях в храмах Фригг Элла и Эльсвит стояли рядом, склонив головы и прося богиню вернуть Радбота с победой.

 

Но Фригг не вняла их мольбам – или ее подмогу отвратил божественный супруг, выбравший для Вальгаллы короля и оферэлдормена. Сначала вести принесли вороны, а потом ввиду замка появилось и само вражеское войско – под ставшим уже ненавистным знаменем с драккаром и морским змеем. Впереди, глумливо ухмыляясь, шел смуглый мальчишка в шутовском наряде несущий насаженную на острую палку голову молодого бретвальды. Рядом с ним шел звероподобный мужлан с всколоченными рыжими волосами и слюнявой рожей слабоумного.  Он тоже держал шест, но насаженную на него голову опознали только по светлым волосам – лицо Сигварда было изуродовано до неузнаваемости выстрелом в упор. Вторая рука уродливого создания держала цепь, с которой рвался огромный черный пес.

 

Тамворт недолго сопротивлялся: измученный голодом и осадой, он почти сразу распахнул ворота, когда глашатаи Бродира, Короля Островов, заявили, что тем, кто сдасться бояться некого. Элла пыталась заколоть себя перед алтарем Фригги – в последний момент один из стражников, перешедших на сторону захватчиков, перехватил ее руку. Эллу и Эльсвит, посадили под замок, отдельно от прочих жен и наложниц, сразу перешедших новому владыке. Обращались, впрочем, с Эллой хорошо, не морили голодом и не угрожали, так что у королевы затеплилась надежда, что ее отпустят из ставшего чужим Тамворта.

 

На четвертый день король Островов затребовал ее к себе.

 

Тронный зал, выложенный красным и черным камнем, освещался множеством факелов. Деревянные панели на стенах украшали резные изображения богов и героев, сходящихся в ожесточенных битвах или принимавших жертвы от  людей. В больших нишах стояли статуи, также изображавшие богов: сработанные из камня и дерева, увешанные оружием, золотыми и серебрянными украшениями. Несколько веков назад великий хан меркитов подарил своему «вассалу» бретвальде сотню индийских мастеров, что и изготовили эти  изваяния.  Особенно долго они работали над статуей Одина из сине-серого мрамора:  в три человеческих роста в вышину Отец Могил восседал на троне, хмуро озирая зал. Голову его венчал серебряный шлем, запястья охватывали золотые браслеты украшенные драгоценными камнями. У ног Всеотца лежали волки, а на плечах сидели вороны.

 

Зал был полон народу, хотя лишь немногие  из присутствующих являлись мерсийцами – большинство  местных лордов  не торопились присягать на верность Бродиру, выжидая как пойдет дальше. В основном собравшиеся были  с Островов – потомки скандинавских конунгов, считавшиеся в остальной Британии полудикарями, куда более грубыми и жестокими, чем прочие короли и лорды. Желтобородые рослые воины, в рогатых шлемах и панцирях, с узором, напоминающим рыбью чешую, походили на  неких водных чудовищ, порождений жестоких Богов Моря.

 

Под статуей Одина разместился королевский трон из черного мрамора. Подлокотники были сработаны в виде оскаленных драконов, а спинка  выглядела как два перепончатых крыла. На троне восседал Бродир: облаченный в  королевские меха и шелк, с драгоценными регалиями бретвальды, он все равно выглядел жестоким и грубым варваром. Впечатление  усиливала огромная секира, на которую опирался король. Рыжие волосы украшала  серебряная корона в виде  кусающего себя за хвост морского змея. В ногах Бродира сидел смуглый юнец в шутовском наряде – но ничего смешного не было в зеленых, не по-детски злобных глазах, которыми он озирал собравшихся. Рядом стоял  рыжий верзила, удерживавший на цепи большого черного мастифа.

 

Серые глаза Бродира остановились на стоявших перед ним женщинах и по его лицу расплылась недобрая улыбка.

 

-Королева Элла, - супруги Радбота, король, казалось, и не заметил, - надеюсь, вы не жалуетесь на мое гостеприимство?

 

- Это вы у меня в гостях, король Бродир, - пожала плечами Элла, - я тоже надеюсь, что вам нравится мой замок.

 

- Ваш? – смех короля столь походил на лай, что даже черный пес подал голос в ответ, -  не время проявлять гонор, моя королева. Замок бретвальды теперь мой.

 

-Замок, но не титул, - не удержалась Элла, - разве не Этельвульф нынче метит на трон Пендингов? Я  требую встречи с ним.

 

- У Этельвульфа хватает дел и без вас, - пожал плечами король,- да и на троне Пендингов сейчас сижу я, а не Этельвульф.

 

- Хорошо, - Элла презрительно покривила губы, - разбирайтесь сами с королем Уэссекса, где чей трон – пока за вас это не стал решать кайзер.

 

- Следи за языком женщина, - зловеще произнес Бродир.

 

- Как скажите, - Элла с трудом удержалась от улыбки оттого, что ей удалось уязвить чужака, - это уже не мое дело. Меня в этом бурге уже ничего не держит – поэтому я и прошу вас отпустить меня домой.

 

-Домой? - бретвальда вскинул бровь, - разве ваш дом не тут?

 

-Теперь уже нет, - мотнула головой Элла, - я хочу вернуться в Эссекс.

 

-Эссекс, - король рассмеялся, - вы считаете меня дураком, леди? В Эссексе  сеет смуту бывшая жена вашего любовника. Та, которую именуют Вороньей Ведьмой.

 

Элла не смогла удержаться от облегченного вздоха, узнав, что Азелинда жива. Это подметил и Бродир.

 

-Значит, я прав, - кивнул он, - до меня доходили слухи о том, что вы с ней…близки. Я был бы последним дураком, отпустив вас туда. На вас у меня совсем иные планы.

 

-Какие же? – спокойно спросила Элла, хотя внутри нее все похолодело от нехорошего предчуствия.

 

- Женитьба, разумеется, - пожал плечами Бродир, - одно слово – и вы можете вновь занять место на этом троне…рядом со мной.

 

 Элла ждала этого предложения – она уже поняла, что король Островов не собирается выполнять свои обязательства перед Этельвульфом, сам нацелившись на титул бретвальды. Понятное дело, что женитьба на вдовствующей королеве укрепит его позиции среди мерсийской знати. На какой-то миг Элла заколебалась: разве такой выход не станет лучшим для всех?  Она посмотрела на грузного самодовольного Бродира,  потом перевела взгляд на маленького подручного и  перед ее внутренним взором вдруг всплыла голова Радбота на шесте. Волна  ненависти и презрения захлестнула женщину и она ожесточенно помотала головой. Лицо Бродира исказилось в злобной гримасе: он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, когда его взгляд остановился на  Эльсвит. Все это время младшая королева молча стояла, опустив глаза в пол.

 

- Леди, - король на минуту помедлил, словно припоминая ее имя, - Эльсвит. Вы ведь пробыли женой бретвальды совсем недолго, разве не так?

 

-Все так ваше величество, - чуть слышно произнесла Эльсвит.

 

- Наверное, обидно столь недолго пробыть королевой – хмыкнул Бродир, - я делаю вам то же предложение, что и вашей свекрови. Выйдете за меня, Эльсвит?

 

- Разве вы не женаты? – осмелев, спросила Эльсвит.

 

-У меня лишь одна жена, - пожал плечами Бродир, - и она скончалась незадолго до того как я отправился в Британию. Так что у вас есть все шансы стать моей первой женой – и королевой бретвальды.

 

-Разве от такого предложения отказываются? -  робко и в то же время кокетливо улыбнулась Эльсвит. Бродир вновь усмехнулся и поманил женщину к себе. Молодая королева, даже не взглянув на потерявшую дар речи от возмущения Эллу, поднялась по ступенькам и встала рядом с королем, под одобрительный гул собравшихся.

 

-Что же до вас, моя упрямая Элла, - губы Бродира сложились в жестокой улыбке, - то и вы не останетесь в одиночестве. Я уже нашел вам нового мужа.

 

-Мне не нужен муж, - произнесла Элла с трудом повиновавшимся ей губами.

 

-Я лучше знаю, что тебе нужно! – рявкнул Бродир, - теперь у тебя нет права голоса здесь – и нигде больше! Пак!

 

-Да, ваше величество, - смуглый карлик поднял к Бродиру преданные глаза.

 

- Я решил наградить тебя за верную службу, - сказал Бродир, - забирай эту суку себе! И позаботься, чтобы я никогда ее больше не видел.

 

Элла встретилась взглядом с вспыхнувшими жестоким ликованием глазами Пака, хотела что-то сказать, но тут ее ноги подкосились и она рухнула на пол перед троном.

 

Очнулась королева Элла уже в пыточных казематах Тамворта, прикованная к стена. Пак уже копошился у горящей жаровни, раскладывая  устрашающего вида железки. Рядом с ним застыл как истукан рыжий верзила. Элла попыталась выпрямиться и ее цепь зазвенела, привлекая внимание. Пак обернулся и  лицо королевы залилось мертвенной бледностью при виде раскаленного прута в его руке.

 

- Уже очнулись, Ваше Величество?  - пикт отвесил издевательский поклон.

 

Пышущее жаром железо приблизилось к  лицу Эллы и она  стиснула зубы, удерживая рвущийся из горла крик. Подобная стойкость не понравилась маленькому палачу: выплюнув ругательство, он отвел в сторону прут и хлестнул королеву по лицу

 

- Гордая, да? - процедил он, - ничего и не таких обламывали.

 

Эта угроза звучала бы смешно в устах существа, выглядевшего столь юным – но Элле совсем не хотелось смеяться. Дрожа от страха, он смотрела в безумные глаза Пака, яснее ясного говорившие, что он выполнит свою угрозу.

 

Все последующие дни показали, что ее страхи не были напрасными. Пак принялся за нее всерьез, терзая ее тело и душу множеством изуверских способов.  Первые дни пикт пытался делать то же, что и любой рабовладелец с красивой рабыней, но детское тело оказалось не способно на исполнение взрослых желаний, обуревавших Пака.  Маленький палач, похоже, давно страдал от своей ущербности, заставлявшей его вымещать свои неудачи на жертвах. Будучи искусным травником, Пак поднаторел в изготовлении  самых разных снадобий: лишающих воли, обездвиживающих, вызывающих причудливые видения и разные чувства – от панического страха до бесстыдной похоти.  Заливал эти зелья в Эллу подручный маленького палача эйринец Гарбхан –  рыжеволосый верзила великой силы и слабого ума. Пак взял Гарбхана в подручные, используя грубую силу, там, где не хватало  собственных силенок. Неспособный сам сотворить насилие над женщиной, Пак с мстительным удовольствием отдавал Эллу своему слуге, чье мужское достоинство было под стать его могучему телосложению.  Другой тварью, которой маленький пикт разрешал пользоваться телом Эллы был Баргест – огромный черный мастиф.  Сам Пак, развалившись на  лежанке,  ожесточенно онанировал, возбуждаясь на мерзкую сцену. Иногда он не ограничивался только наблюдением, заставляя Эллу ублажать его ртом, пока ее сношал сзади, кто-то из подвластных злобному карлику зверей.

 

Пак похвалялся, что вскормил Баргеста человеческим мясом – и Элла видела тому жуткие подтверждения, когда маленький палач, вырвав признание у очередного бедняги, отдавал псу на растерзание еще шевелящееся тело. Множество мерзких и кровавых сцен довелось видеть Элле–  Бродир с небывалой жестокостью зачищал Мерсию от своих противников и немало сторонников королевы умерли в страшных муках у нее на глазах. Этим Пак доставлял дополнительные мучения женщине и без того сломленной постоянными издевательствами.  Она не мечтала даже о смерти – Пак заставил ее поверить в то, что только он вправе распоряжаться ее жизнью и смертью.

 

Вот и сейчас, пока Элла жадно ела в углу хлебную корку, а сам Пак, мерзко ухмыляясь, придумывал очередную забаву, послышался стук в дверь и нетерпеливый голос. Элла узнала одного из мерсийских лордов, перешедших на службу узурпатору. Пак скатился с лежанки и распахнул дверь, впуская двух верзил, волочащих под руки избитого в кровь человека. Элла узнала и его – и глухо простонала, содрогнувшись от рыданий.

 

- Этот мерзавец будоражил своими речами народ, - сказал вошедший изменник, - убеждал его восстать против короля Островов. Бродир хочет, чтобы ты как следует поработал с этим куском дерьма – и выяснил, кто его послал.

 

-Кое-что уже ясно, - оскалился Пак, - посмотри на ее величество – она явно знала его раньше. Передай королю, что ответ он получит  еще к завтраку.

 

Спустя время Пак  стоял в трапезной бретвальды, где  Бродир пожирал яичницу из перепелиных яиц с жареными в масле грибами и свиными сосисками,  сдобренными черным перцем – редкой пряностью, привозимой карфагенскими купцами с самой Индии. Рядом сидела Эльсвит, одетая с варварской роскошью королевы Островов,

 

- Это элдормен с Эссекса, - рассказывал Пак, -  кузен Эллы. Он пытался поднять народ, рассказывая, что скоро с востока вернется Этельред с могучим войском. Говорят, что король Восточной Англии тоже хочет провозгласить себя бретвальдой.

 

- Скоро бретвальд на этом острове станет больше, чем простых королей,  - хмыкнул Бродир, - впрочем, пусть высаживается. Прежде чем добраться до меня, ему придется пройти мимо Люнденбурга – пусть потягается с Этельвульфом с Дезидерием.

 

-Этельвульф не в Люнденбурге, - почтительно возразил Пак, - не так давно назад он двинулся  поход на Кент – и был разбит Освальдом. Именно поэтому оживились сторонники Этельреда в Эссексе и Восточной Англии - Люнденбург мало что не в осаде.

 

-А что Этельвульф, - спросил Бродир, - в плену?

 

-Говорят, что он пал в битве.

 

- С этого надо было начинать, маленький ты кусок дерьма! - расхохотался  Бродир, - это лучшее, что случилось с тех пор как я взял Тамворт. Наконец, настало и мое время!

 

Он налил себе красного вина  и поднял золотой кубок.

 

- Сын Этельвульфа совсем юнец, - сказал Бродир, - с ним я долго не провожусь. Ну, а когда я возьму Люнденбург, никто не осмелится сказать, что в Британии может быть иной бретвальда, кроме Бродира, короля Островов!

[Magnum]

под стягом с Кнакером Сассекса.

Кракеном?

 

[Каминский]

Кракеном?

Неа

https://en.wikipedia.org/wiki/Knucker

 

[Magnum]

Век живи - век учись... Вроде не встречал раньше.

 

[Каминский]

Дезидерий: Град обреченный

 

- Начинайте! Пусть свершится суд Златорогого!

   

Свист плетей отозвался громким  ржанием и четверо могучих коней рванулись в разные стороны. Их, что есть силы, нахлестывали четверо крепких мужчин, чьи черты лица выдавали уроженцев Рейха.  На каждом жеребце крепился деревянный каркас с продетыми в специальных уключинах толстыми веревками. Они же обматывали руки и ноги лежащего на земле обнаженного человека. Наголо бритую голову испещряли наколки из рун, окружившие пугающий рисунок – наполовину красивое женское лицо, наполовину ухмыляющийся череп. С разбитых в кровь губ срывались хриплые стоны - видно было, что пытаемый сорвал себе голос от крика.

  

Казнь происходила на Площади Крови, расположенной прямо перед бургом Девяти Башен. Испокон веков здесь казнили самых важных преступников, принося их в жертву Одину, причем приговор, с вершины одной из башен, оглашал сам оферэлдормен.

 

Сейчас же покои оферэлдормена занял понтифик, в знак своего преемства власти над городом. Молча Дезидерий созерцал казнь с вершины башни Уэссекса, получившее ныне прозвание Королевской. Вокруг него стояли закованные в сталь братья Ордена.

 

  Вновь хлопнули бичи и обезумевшие от боли кони, как один сделали могучий рывок. Истязаемый человек нашел силы издать последний крик, послышался влажный хруст  – и в следующий миг кони разбежались, волоча за собой части тела казненного.

 

-Прикажите сжечь останки? - спросил один из воинов.

 

-Оставьте их на ночь разбросанными по площади, - покачал головой Дезидерий, - пусть видят все, что бывает со смутьянами. Утром сожжете.

 

Воин молча кивнул в ответ. Дезидерий еще раз посмотрел на площадь, где воины ловили коней и подводили к ним очередного осужденного – с таким же бритым черепом, украшенным причудливым узором. Понтифик пробормотал молитву от злых духов  и, развернувшись, ушел вглубь бурга.

 

Чуть позжеДезидерий сидел за столом,  в бывших покоях Сигварда, жадно поглощая  наваристую рыбью похлебку. Выхлебав все, он тщательно вытер миску куском черного хлеба и съел его тоже. Но, несмотря на это ему удалось лишь слегка утолить терзавший его голод. Обе тела Дезидерия жадно требовали еще еды  - и понтифик ощущал, как беспокойно дергается прильнувшая к нему сестра, страдая от голода.

 

Страдал и сам понтифик – и его муки были не только телесными, но и душевными. Люнденбург отторгал его – после того как Этельвульф погиб в Кенте, присутствие понтифика в столице Мерсии потеряло даже видимость законности. Отныне он правил только грубой силой, безжалостно подавляя выступления горожан, будоражимых языческими жрецами. На них Дезидерий обрушил самые свирепые гонения, изощряясь в жестоких казнях и пытках, проводимых публично.  Однако волнения не утихали – жрецы Одина и Хель открыто выступали на городских площадях, призывая восстать против чужеземного владычества. В гневе Дезидерий приказал закрыть все святилища, откуда исходила крамола, но это еще больше подлило масла в огонь. В довершение всех несчастий в Люнденбурге разразилась чума – и жрецы не преминули заявить, что это кара Отца Могил и Владычицы Мертвых. По городу бродили мрачные слухи – кто говорил, что заразу разносит трехногая лошадь, оседланная скелетом в черном балахоне, другие рассказывали об огромной серой свинье с окровавленным рылом, были и такие кто видел стаю черных псов во главе с безголовым всадником. Дезидерий приказал казнить тех, кто сеет панику, но слухов меньше не становилось –  иные из них понтифику доводилось слышать от собственных солдат. Чума не обошла их и стороной – из более чем тридцати тысяч войска Ордена осталось хорошо если половина. Трупы сжигались – а вместе с ними горели и смутьяны, преданные Огненному Очищению. Во время одного из таких судилищ огонь перекинулся на ближайшие дома, разгоревшись пожаром, спалившим чуть ли не треть города. Впрочем, нет худа без добра – выгорели, в том числе, и кварталы бедняков, главные источники заразы. После этого мор пошел на спад – и понтифик объявил, что Златорогий своим пламенем изгнал Хель из Люнденбурга. Однако пожар уничтожил и продовольственные склады, после чего на смену Мору пришел иной из неизбежных спутников Владычицы Смерти – Голод.

 

Но если город Понтифик держал еще достаточно крепко, то в сельской округе его власть держалась на волоске. Все реже становились рейды за провизией – во-первых, беспрестанные реквизиции порядком истощили округу, а во-вторых, то, что еще осталось, приходилось брать с боем. Те из прежних соратников оферэлдормена, кому посчастливилось ускользнуть из города, возглавили местное сопротивление. Масла в огонь подогревали и слухи о скорейшем возвращении Этельреда с могучим войском – особенно усердствовала в их распространении Азелинда, Воронья Ведьма. Поля выжигались, скот угонялся или вырезался, а народ уходил в леса – и отряды, посланные за провизией, возвращались с пустыми руками. Покидать город становилось все опаснее: небольшие отряды все чаще истреблялись бунтовщиками, а вывод большого войска мог спровоцировать восстание в самом Люнденбурге. Город и так трясло от голодных бунтов, хотя от недостатка еды одинаково страдали мерсийцы и имперцы. Солдаты Ордена уже  начали резать лошадей на мясо,  несмотря на свирепые запреты командиров, напуганных уничтожением собственной конницы.

 

Мучился от голода и  Понтифик – с каждым днем ему становилось все труднее питать оба тела. С огромной радостью он отказался бы от еды ради сестры, но на двоих у них был лишь один рот и попадавшая в него пища не спрашивала совета, чье тело ей насыщать в первую очередь. Ночами понтифик ворочался в постели, пытаясь ласковыми словами и нежными поглаживаниями утихомирить прильнувшее к нему безголовое создание. Но оно становилось еще беспокойнее, заставляя сердце Дезидерия обливаться кровью от неспособности хоть чем-то помочь единственному любимому существу.

 

Не раз и не два собственные командиры намекали понтифику, что со смертью Этельвульфа поход потерял смысл и нужно убираться из Мерсии подобру-поздорову, пока еще есть кого спасать. Однако сам Понтифик не желал ничего слышать об этом, твердо вознамерившись довести священный поход до победного конца. Из своей цитадели Дезидерий слал гонцов и воронов к Этельстану Уэссекскому, наследнику погибшего Этельвульфа, к Бродиру,  и самые настойчивые – к Атаульфу, кайзеру Германского Рейха.

 

И Златорогий услышал мольбы своего верного слуги.

 

- Радостная весть, ваше святейшество, - черноусый здоровяк Гуго Бургундский, ландкомтур Ордена, не скрывал радостного волнения, - кайзер не бросил нас. Все, кто смог прорваться в Люнденбург с континента говорят одно и то же – Атаульф покинул Италию и с огромным войском движется вверх по Рейну. Говорят еще, что большой флот собирается в Бретани. Близок тот час, когда армия Рейха вторгнется в Мерсию.

 

- Слава Солнцеликому, - истово перекрестился понтифик, -  что не оставил своих верных слуг. А что Бродир?

 

-Говорят, что островитянин вышел с войском из Тамворта, - понизив голос, сказал воин, - но двинулся не сюда, а на юг.

 

-Этельстану конец, - равнодушно проронил понтифик. Для него уже давно не были тайной амбиции Бродира, которому окончательно развязала руки смерть Этельвульфа. Что же, возможно, и удасться продержаться до подхода кайзера, играя на противоречиях разных королей. Главное сейчас  – сохранить армию, чтобы понтифик по-прежнему обладал достаточной силой, с которой придется считаться, как здешним претендентам в бретвальды, так и самому кайзеру.

 

- Через два дня отправитесь в рейд вдвое дальше, чем обычно, - сказал Дезидерий, - туда, где есть еще еда и фураж. А людей с собой возьмете втрое больше. Но перед этим – как следует прочешите этот город в поисках смутьянов – чтобы у оставшихся в городе войск не было проблем с бунтами.

 

-Будет исполнено, Ваше Святейшество, - коротко кивнул ландкомтур.

 

Последующие два дня братья рьяно искореняли крамолу – весь Люнденбург украсился виселицами и насаженными на колья отрубленными головами. Тут и там вспыхивали костры, на которых, крича и призывая проклятье на своих палачей, умирали пророчицы язычников. И как никогда оправдывала свое название Площадь Крови, где могучие кони снова и снова разрывали на части казнимых преступников.

 

А после, уже глубокой ночью в стене бурга Девяти Башен открылась незаметная дверь и огромная, закутанная в черное фигура, осторожно ступила на опущенный мост через крепостной ров. Поминутно оглядываясь, ночной гость вышел на Площадь Крови, где еще валялись растерзанные тела. Оторванные руки и ноги, белые ребра, торчащие из груды мертвой плоти,  вывалившиеся на площадь кишки и прочие внутренности. Все это не убиралось сразу: по замыслу понтифика жители города должны были как следует проникнуться участью тех, кто осмелится на восстание. Впрочем, ночью все равно никто не стал бы посещать это место. Лишь зловещий черный силуэт  бродил меж растерзанных тел, с огромным мешком в руках. То и дело он останавливался – и, опасливо оглядевшись по сторонам,  копался в грудах мертвой плоти, выбирая куски человечины.

 

А чуть позже, в покоях понтифика горел камин и над огнем, распространяя вокруг аппетитный запах, поджаривались, нанизанные на меч, куски мяса. Рядом сидел понтифик, вдыхая аромат жаркого и чувствуя, как его нетерпеливое предвкушение передается и беспокойно ерзающему под его одеждой женскому телу.

 

- Потерпи немного, любовь моя, - шептал Дезидерий, нежно гладя узкую спину, - чтобы не случилось дальше, но ты больше не будешь голодать.

[Paltus]

Пардон, а разве "кнакер" не следует читать как "накер"? Аналогично kinght, knife, know и т.д.? Русская и украинская википедии тоже пишут про "накера", да и и перечисленные в англовики родственные уроды из германских и финно-угорских языков начинаются с N, а не с К.

[Каминский]

Пардон, а разве "кнакер" не следует читать как "накер"?

Я разные варианты переводов видел, хотя да, наверное вы правы. Но "Накер" как-то неблагозвучно, а с Кнакером более замысловатые ассоциации появляются типа упомянутой Магнумом. 

Изменено 22 Nov 2020 пользователем Каминский

[Hinskii]

Например?

Не говорил, чтобы своим наблюдением не вмешаться в сюжетную ткань развития этого мира. И очень рад, что одного - Этельвульфа - Вы сейчас отправили по назначению. Правда, несколько скомканно - в данном случае, не в переносном смысле, а прямом (съел его обитатель бездны).

Дезидерий тоже подзадержался. Он явно мучается. Пора ему отдохнуть. Да и как опустился - мясом питается. Этот мир обречен.