Концы в воду

[maxab]

Концы в воду...

 

28 октября 2008 года

Известно, что позитроны образуются во взаимодействиях между частицами космических излучений и межзвездным веществом («вторичная эмиссия»). Однако позитроны могут появиться также, как результат аннигиляции частиц темной материи в галактическом гало или в магнитосфере ближних пульсаров. Природа темной материи является одним из наиболее широко обсуждаемых научных вопросов сегодня. Наблюдение позитронов, исходящих от пульсаров дает новые возможности для изучения этих источников. Здесь мы представляем результаты спутникового эксперимента PAMELA по содержанию позитронов в космическом излучении с диапазоном энергии 1,5-100 ГэВ. Наши данные по высокоэнергетическому диапазону для античастиц значительно отличаются от теоретически предсказанных моделей вторичной эмиссии и могут служить первым косвенным свидетельством взаимной аннигиляции частиц темного вещества или первым наблюдением за выбросом позитронов ближними пульсарами. Мы также представляем доказательства того, что солнечная активность существенно влияет на обилие позитронов с низкими энергиями...

Из сообщения arXiv:0810.4995 О. Адриани, Дж. С. Барбарини и др.

 

17 ноября 2017 года

Несколько детекторов космических лучей Специальной высокогорной станции наблюдения излучения Черенкова (HAWC) обнаружили больше позитронов, прибывающих на Землю, чем ожидалось, согласно существующим теориям. Некоторые исследователи интерпретируют это как первые свидетельства экзотической физики, такой как взаимная аннигиляция частиц темной материи. Другие предпочитают более традиционное объяснение, которое включает формирование позитронов в гало пульсаров, с последующей диффузией на Землю. Группой исследователей станции в Мексике обнаружен высокоэнергетический поток гамма-лучей от двух соседних пульсаров (Geminga и PSR B0656+14), порождаемые взаимной аннигиляцией электронов и позитронов высоких энергий. Размер превышения эмиссии использовался для расчета того, как далеко позитроны, генерируемые пульсарами, могут рассеиваться в пространстве, это расстояние оказывается недостаточным для достижения Земли. Поэтому избыточные позитроны, обнаруженные на Земле, должны иметь более экзотическое происхождение, чем соседние пульсары...

Из сообщения DOI: 10.1126/science.aan4880 А.У. Абейсекара, А. Альберт и др.

 

Небольшой горный особняк в Шварцвальде, недалеко от Бёллена.

Январь 1908 года.

– Пэццодимэрдо! Синьор Джеронимо!! Эта электрическая компания самого капо ди каморра ограбит, убьет и пустит по свету без панталон!!! – Пьетро Маледетто, верный слуга и незаменимый ассистент профессора  Иеронима фон Глассбаха, потряс пачкой бумаг, и с громким шлепком припечатал их к столу. – Семьдесят два ферайнсталера только за минувший декабрь!!!

Лампочки в люстре мигнули, и в прихожей стало заметно темнее. Из подвала раздалось гудение электромоторов, потом что-то с грохотом взорвалось и в воздухе резко запахло озоном. Пьетро устало опустил руки. Последние опыты профессора в области электричества грозили поставить того на грань разорения. Мощные моторы и трансформаторы, ионные преобразователи и ртутные выпрямители, конденсаторные батареи и излучатели эфирных волн разной длины и силы все пожирали электричество, а с ним и деньги с умопомрачительной скоростью. Пьетро повесил пиджак на спинку стула, застелил его принесенной из бакалейной лавки газетой и встал на него. Он аккуратно вывернул три лампочки из пятирожковой люстры и сунул их в карман. В помещении стало еще сумрачнее, но хоть какая-то экономия.

– Доннервэттэр! Майн Газеттен!!! – раздалось внезапно за спиной у слуги. От неожиданности он даже подскочил, и чуть не рухнул со стула, когда проворная рука ловко выдернула у него из под ног толстые листы "Der Beobachter".

Иероним Анна-Гертруда фон Глассбах, экс-профессор  бывшего Зонтхофенского университета (почему "экс" и почему "бывшего", мы расскажем как-нибудь в следующий раз, но смеем уверить, это очень поучительная история), через монокль внимательно рассматривал какую-то заметку.

– Я так и знать. Этот глюпый Выскочка Тесла опяйт выступайтен со свой безумный Идеен, про трансэфирен электричешен Передавайтунг. Дас ист абсудише Идеен! Гроссдистанц энергиен Трансферунг он думайт осуществлятен через Эфир. Пфуй! Это давайтен только большой Энергиенпотеряйтунг, и нихт Финансэкономиен...

–  Кстати, об экономии, – яростно размахивавшего газетой профессора прервал его ассистент. – Вы это видели?! – и он сунул под нос профессору свежие счета. Профессор скосил глаза, рассмотрел выведенную каллиграфическим почерком клерка Объединенной Вюртембургско-Тюбингенской электрической компании цифру, протер монокль и еще раз посмотрел на цифру.

– Шайсе!

 

Профессор нервно мерил шагами лабораторию, то и дел хмуро поглядывая на темные громады молчащих электрических установок. Он был всего в шаге от разгадки. Почему Тесле не удалось повторить свой знаменитый опыт с передачей электроэнергии без проводов с электростанции Адамса на Ниагарском водопаде на Всемирную Чикагскую выставку 1897 года – вот вопрос, который мучил профессора. Да, у Николо Теслы и после случались удачи в этом направлении, но ни разу дистанция не превысила нескольких метров. Фон Глассбах потратил уйму времени и кучу денег, пытаясь повторить результат этого шарлатана и краснобая, но ничего существенного, кроме аппарата для генерации лучей ненависти, в итоге не получилось. Да и тот аппарат генералы Рейхсхеера заказали всего в одном экземпляре. Но какой это был аппарат! Он по силе посылаемой ненависти почти сравнился с Пьетро, которому однажды в итальянском ресторане Цинцинатти подали пасту маскарпоне аль форно политую КЕТЧУПОМ!!! Повару икалось две недели подряд... А ведь всего одна батарея подобных аппаратов способна сорвать наступление целой бригады противника, если всех в ней, от генерала до последнего обозника одолеет икота!!! Вот из за таких-то самовлюбленных слепцов Германская империя когда-нибудь и потерпит позорное поражение... Другие его изобретения принесли не намного больший доход. Электрокофеварка давала такой крепкий экспрессо, что подавать его можно было только в платиновых чашках, фарфоровые он разъедал. Ртутно-палладиевый обращатель энергии, который менял полярность контактов любых батарей, легко заменялся двумя кусками медной проволоки. Непонятный прибор с пластиной из сплава кремния и германия и тремя проводками, который профессор спаял в приступе меланхолии, и который позволял управлять слабыми токами, сам же фон Глассбах и выбросил, не видя в нем практической ценности, его интересовали напряжения в тысячи вольт и ток в миллионы ампер.

Но теперь подлая электрическая компания грозилась отключить его лабораторию за просрочку с оплатой счетов и вся эта мертвая машинерия громоздилась бесполезными грудами. О, эти акулы капитализма, душители всех пламенных идей гениального профессора! Возмущенный разум фон Глассбаха кипел, шипел, бурлил и плевался!!! Mercere non est necesse, experiri necesse est! Должен был быть выход. Искать деньги? Идти на поклон к очередному банкиру, чтоб взять кредит (и не отдать)? Но разве он не гениальный теоретик, великий изобретатель и талантливый экспериментатор! Ему ли заниматься грязными деньгами?! Деньги это мусор, с которым играются близорукие бакалейщики и жадные банкиришки, а истинный ученый всегда найдет способ существования без них, хотя с ними существовать и гораздо приятнее. И когда он найдет решение, пусть трепещут эти презренные крохоборы и скупердяи! О! Он им покажет!! Они еще будут валяться у него в ногах!!! Машинам нужно электричество, лаборатории нужно электричество, профессору нужно электричество. Профессору нужно электричество!!! А ведь это идея!

- Гальванизирунг унд Месмерезайтунг!!! – завопил фон Глассбах.

 

– Пьетро, для мой Гальванизирунг ты дольжен аккуратно смешивайтен коричневий и жольтий Кольбен. Первый Кольбь содержайтен много Феррум, чтоб Гальванизирунг будет бистро-бистро происходиттен. Жольтий Кольбь содержайтен много Йодум, для того, что мой Мозг будет умний-умний становись.

Пьетро кивнул и вылил в миксер содержимое двух бутылок, затем, когда профессор отвернулся и стал настраивать стул для гальванизации, ассистент, уже от себя лично, добавил в смесь щедрую порцию старого доброго касторового масла, справедливо полагая, что в первую очередь в сложившейся ситуации для профессорских мозгов требуется хорошая смазка. Как следует взбив получившуюся микстуру и перелив ее в мензурку, Пьетро протянул ее фон Глассбаху. Тот выпил одним залпом, икнул и сомнением понюхал склянку. Потом пожал плечами и уселся на стул, Пьетро затянул на запястьях и лодыжках профессора крепкие кожаные ремни, придвинул к вискам две медные сферы и, сев в седло электростатического генератора, стал вращать педали. Электростатический генератор в лаборатории профессора был просто поразительно огромный. Это был велосипед модели "паук", установленный на козлы, чье переднее огромное колесо было превращено в  систему диэлектрических пластин, а кроме того, соединено системой блоков с вращающимся диском, на котором была нарисована черно-белая спираль, и ручкой фонографа. Колесо велосипеда стало вращаться, по электросъемным щеткам побежали первые искорки. Диск, установленный перед стулом с профессором стал все быстрее крутиться и по нему зазмеился бегущая к центру спираль. Фонограф захрипел и из него раздался голос, который, казалось, проникал в самые сокровенные глубины мозга. Начался процесс месмеризации.

Фонограф монотонно бубнил: "У профессора есть идея? Где, профессор, ваша гениальная идея? Ваш мозг полон гениальных идей. Ваш мозг придумывает гениальную идею!.." Глаза фон Глассбаха уставились в цент вращающегося круга и стали стекленеть. Профессор вслед за голосом из фонографа начал повторять о том, что у него есть идея, у него есть некая гениальная идея... А потом Пьетро замкнул рубильник и перешел к стадии гальванизации. Заряды из конденсаторов устремились к медным сферам, и всегда взлохмаченные волосы на голове профессора поднялись. Напряжение росло. По шевелюре ученого побежали огни Святого Эльма. Он закрыл глаза.

Перед внутренним взором фон Глассбаха мелькали неясные пятна, вспыхивали фейерверки огней, метались огненные протуберанцы. Вот в его воображении сверкнула молния, которая рассыпалась на множество завитков, закручивающихся в разные стороны, затем еще одна, и еще... Целый каскад молний и спиралей. Спирали разделялись и сливались вновь. Половина поля, на котором плясали эти огни окрасилась синим, а другая красным...

– Эврика! – заорал профессор. – Я делайт гениальнишен Открытиен!!!

Пьетро бросил вращать педали и сбросил накопившиеся статические заряды в разрядную камеру. Там сверкнула молния. Он поспешил к фон Глассбаху, который нетерпеливо теребил сковывающие его ремни.

– Я дольжен быстрей записываетен свой генилальнишен Окрытий! – профессор схватил блокнот. – А еще мне срочно нужен Сортир! – и он прихватил второй блокнот. Дверь хлопнула и Пьетро остался в лаборатории один. Фонограф в последний раз выдавил из себя умирающим голосом: "У профессора есть идея?.."

 

Иероним Анна-Гертруда фон Глассбах имел привычку регулярно совершать гениальные открытия. Иногда за рабочим, а иногда и за обеденным столом. Например идея, как решить Великую теорему Ферма, пришла к нему в голову как-то за завтраком. Он быстро набросал схему решения в тарелке с манной кашей, но потом по привычке залил кашу клюквенным киселем и человечество так и не получило ответа на эту математическую загадку. Но главным препятствием на пути профессора были враги и завистники (а еще кредитные банки, электрические компании, бакалейщики из ближайших селений и рыжий котяра из угольного сарайчика за домом), но все же враги и завистники в первую очередь. Томсон, Рэйли, Рентген, Браш, Эдиссон, Маркони, Кюри, этот безумный русский профессор Менделеефф и другие, все были лишь жалкими ничтожными личностями, и их смехотворные потуги внести вклад в науку померкли бы перед его трудами, удостой он человечество такой милости. Эти неучи и бездари высмеивали все его гениальные теории и озарения. В последний раз, он написал им письма, где с той же невыразимой ясностью как "Айн унд цванцих фир унд зипцих" было доказано, что все электроны, во всем их множестве что мы можем наблюдать, это на самом деле один и тот же электрон, но который существует в перпендикулярном к нашему времени и движется хаотично по общему с нами пространству, поэтому его существование в своем времени нами воспринимается как одновременное присутствие электрона сразу везде. Письмо было расценено как неуместная шутка, а в газетах появились карикатуры на фон Глассбаха, где он при помощи перпендикулярного будильника ловит перпендикулярный электрон.

 

Перед полностью исчерченной грифельной доской яростно спорили профессор и его ассистент.

– Я честно скажу, профессор. Вы – гений. Но, сеньор Джеронимо, как можно из ничего получить что-то? Си, я тщательно изучил вашу статью про перпендикулярный электрон с перпендикулярными часами, но как это поможет нам оплачивать счета этих грабителей? Мы продадим им эти перпендикулярные часы?

– Ты, Пьетро, айне Болфан! Мой Сил кончайтенся, чтоб объясняйтен для твоя этот простой Идей в десятий Раз. Но я придумывайтен айне простой Примерен. Представляйтен, что ты прогуляйтен вдоль айне Штрассе. – и профессор начертил на доске линию. – И вдруг твой видеть другой перпендикулярнен Штрассе. – он размашисто перечеркнул первую линию. – Тут есть ходиттен напарф и налеф. Куда твой может ходиттен?

– Если это та штрассе, что в Беллене, то никуда. Там только одна улица, но очень кривая, а если я в Шонау и иду по Тальштрассе, то налево.

– Почему твой выбирайтен левый?

– Там пивная.

– Гут! Зер гут!!! Твой иметь склонность к дас Биир и дие Сосискен. Поэтому твой выбирайтен левый. А если твой быть противопологайтен, то твой идти право, где есть айне Кирхен!

– Ну, так и есть. Но какое отношение местное пиво, и местный синьор падре имеют к этому несчастному электрону?

– Найн, это дас Электрониум имейт к ним Отношений! Дас Электрониум имейт Склонность ходиттен кругом налеф, как к Пиво и Сосискен и не имейт склонность ходит кругом напраф, как к Кирхен.

– Я понимаю, что в церковь электрону не надо, но зачем ему пиво?! Он, что, его пить будет?

– Найн, дас Биир и дие Сосискен это есть пример. Дас Электрониум всегда ходиттен налеф, потому что имейт такой Склонность. Склонность дас Электрониум означайтен Заряд, который у дас Электрониум есть всегда негативэн...

– Ну вот... началось. И вы, синьор Джеронимо туда же... – Пьетро воздел очи горе. – Мол, кто имеет склонность к пиву и сосискам, тон негативная личность...

– Этот есть неважний! Важний есть тот, что если одинакофф мочь гуляйтен напраф и налеф, кто-то будет ходиттен напарф, а кто-то налеф. И это всегда определятен через дас Склонность. У дас Электрониум есть склонность быть негативэн, и он ходиттен налеф, значит обязателлен есть кто-то позитивэн, и  ходиттен напраф! Это есть мой великий Открытий! Так я через свой гениальнишен Мозг открывайтен позитивэн Псевдоэлектрониум! Позитивэн унд негативэн давайт в сумма Нуль, а если из Ничто забирайтен негативэн, то там оставайтенся позитивэн. Значит из Ничто можно забирайтен сколько твоя хотеть полезный негативэн Электрониум и выбрасывайтен прочь этот бесполезный позитивэн Псевдоэлектрониум! А если иметь Электрониум, то легко мочь получайтен Электричестф!

– А куда денутся все эти псевдоэлектроны? Они, случаем обратно не упадут?

– О, твой не нужен волновайтенся, позитивэн Псевдоэлектрониум улетайт..., пусть к Пример в Космос, там сгущайтенся в больщой Масс и мочь падать на Земля где-нибудь в далекий, бесполезный Место, и там делайт больщой Плюх!

Пьетро облегченно выдохнул, раз пиво, сосиски и прочие невинные радости жизни останутся на месте, на голову лично ему ничего не упадет, и никто насильно в церковь гнать его не собирается.

 

Февраль 1908 года.

– Я торжественно включайтен мой гениальнишен Машин для Получайтунг бесплатнишен Электричестф! Этот машин совершайтен Перевороттунг в мировой наук! Я брать из Ничто, – и оратор сделал жест словно фокусник, и извлек из рукава носовой платок, – Электрониум и делайт из он Электричестф! А позитивэн Псевдоэлетрониум, – профессор махнул рукой куда-то вверх, – может ходиттен куда сам хотеть прочь от здесь! – Иероним фон Глассбах церемонно раскланялся и положил руку на рубильник. Послышались аплодисменты его слуги и ассистента Пьетро. Профессор замкнул цепь, и в странном агрегате, который был весь покрыт многочисленными витками медной проволоки что-то загудело на высокой ноте. Свет в люстрах мигнул, стал набирать яркость, и вот вспыхнул в полную силу. В воздухе запахло озоном. Профессор с ассистентом по очереди включили моторы, трансформаторы и преобразователи. Стрелки на приборах, показывающих мощность тока в цепях, уверенно вышли на рабочий режим и застыли не шевелясь. Фон Глассбах торжествовал. Его НихтсАуссаугенУнентгельтлишенЭлектроненАппаратен (машина для  высасывания бесплатных электронов из ничего) работала! Она давала такую мощность, что ему больше не было нужды беспокоиться о счетах за электричество и можно было вернуться к проблеме передачи энергии на расстояние и посрамить этого халтурщика Теслу. Во время работы над новым устройством профессор все время продолжал думать над этой проблемой. Он сопоставлял погодные условия, периоды солнечной активности, расположения созвездий и черных и белых дней календарей для тех случаев, когда, по сообщениям из лабораторий в Колорадо-Спрингс, Нью-Йорке и Лонг-Айленде передача энергии удавалась. Фон Глассбах смог заметить только одну особенность: одновременная передача двух потоков энергии ни разу не была удачной, и кроме того, между двумя удачными опытами должно было проходить определенное количество дней. Где-то тут и таилась разгадка.

 

– Папасантиссимобастардо!!! - Пьетро попытался взять серебряный кофейник, но получил по пальцам удар током. Все металлические вещи в особняке слегка светились призрачными огнями. Он чувствовал, как поднимаются и шевелятся волосы у него на голове. В доме было слишком много электричества. С включения генератора прошла всего неделя, но это был невыносимо. Сам воздух в доме был переполнен электричеством. Все металлические предметы так и норовили ударить током, чуть зазеваешься. Пьетро был вынужден снова, как в далекой молодости, таскать на ноге металлическую цепь с чугунным заземляющим шаром. Грохоча по лестнице он спустился в лабораторию. Профессор, прикованный к металлическому штырю, уходившему глубоко в землю, что-то писал в журнале экспериментов.

– Синьор Джеронимо! Это невозможно больше терпеть! Я не могу готовить завтрак! Меня все бьют током: ножи, ложки, вилки, кастрюли!!! Давайте выключим ваш генератор и спокойно позавтракаем?! А?!

Фон Глассбах промычал что-то неразборчивое и поднес было свое вечное перо к листу бумаги, как с кончика пера сорвалась крохотная молния, взорвавшая, накопившуюся там каплю чернил. Лист с записями об утреннем эксперименте был загажен, а профессор так любил "Орднунг"...

– Выключайтен!

Пьетро быстро, насколько смог, проковылял к генератору и дернул рубильник. Машина гудела по прежнему. Он еще раз передернул рубильник, но звук не изменился. Пьетро с вопросом в глазах посмотрел на профессора.

– Ошшень интересный Слючай! Мой Машин столь гениальнишен и совершенишен, что работайт без возбудиттелен Контур, только через Факт сам свой Существовайтунг!!! Этот Машин, вырабатывайтен так много Электричестф, что он весь не помещайтенся в электрише Провод и рассеивайтен во весь Сторона! Но мы мочь продавайтен этот лишний Электричестф...

– Не можем, – грустно развел руками слуга, – тот кабель, что шел к особняку я того... снял по вашему распоряжению, чтоб наказать электрическую компанию, и употребил при строительстве этой машины.

И Пьетро постучал пальцем по толстой медной обмотке генератора. Профессор на минуту задумался.

– Надо усиливайт Заземляйтунг.

 

Через несколько дней Пьетро вернулся из деревни еще засветло. В этот раз не стал, как обычно, засиживаться там в пивной, или за рюмочкой мятного шнапса у какой-нибудь знакомой барышни. Наоборот, он бежал всю дорогу, и влетев в дом заложил дверь засовом. Даже не отдышавшись он спустился в лабораторию.

– Синьор Джеронимо! Заземление... – выдохнул Пьетро, – не очень помогает. В соседних селах теперь тоже начали появляться огоньки на острых металлических предметах. А бакалейщик сказал, что мужики начинают точить вилы, запасать факелы и поглядывать в сторону нашего особняка...

Профессор и слуга одновременно повернулись и посмотрели на дагерротипный портрет дядюшки Иеронима фон Глассбаха, со стороны матери. С потемневшей медной пластинки на них хмуро смотрел любимый дядя Виктор. Виктор Франкенштейн. Раздался звон разбитого камнем стекла...

 

Население окрестностей Бёллена относилось к фон Глассбаху неоднозначно. С одной стороны, оно гордилось выдающимся соседом и ставило его ученость в пример нерадивым школярам. Но с другой стороны, еще с первых дней, как он поселился а Шварцвальде, вошло в местную традицию не реже раза в год собираться толпой под стенами горного особняка, бить камнями стекла, потрясать вилами и жечь висящие на ближайшей сосне чучела профессора-мизантропа и его ассистента-макаронника. Однако, истина требует сказать, что не всегда причиной этих сборищ был сам профессор. Не раз и не два разъяренные мужья и отцы осаждали дом профессора из-за мелких шалостей его слуги. Но, по счастью, дело никогда не доходило до крайностей, или профессор сдавался и выдавал толпе на растерзание какой-нибудь из своих наименее ценных приборов, или Пьетро приходилось спасаться бегством в горы от улюлюкающей и гикающей погони, и возвращаться домой через пару-тройку дней грязным, жутко голодным, но довольным, что этим, раздобревшим от пива увальням, его никогда не догнать, но чаще успевала вмешаться местная полиция и солидным бауэрам приходилось скидываться по пол-марке на замену стекол.

 

В предыдущий раз народное возмущение и беспорядки вызвал все таки сам профессор фон Глассбах. Ему в прошлом году попалась на глаза книга некоего Альфреда Рассела "Обитаем ли Марс?", и гениальный ученый решил дать человечеству прямой, однозначный и неопровержимый ответ, не дожидаясь Великого противостояния 1909 года (иначе враги и завистники могут его опередить). Для того, чтоб рассмотреть Марс вооруженным глазом, профессор соорудил самую гигантскую  лупу. При помощи своей машины для исправления погоды (за нее его лабораторию уже пару раз пытались поджечь, и один раз взорвать) он сгустил воздух над своим домом так, что получилась огромная линза, диаметром в пару десятков километров. И только фон Глассбах приготовился делать великие открытия, как в его двор ворвались местные жители, возглавляемые полицией. Профессор, не учел один "айне кляйне унд абсоллютен несущественнен Моммэнт", что был ясный летний день, и солнечные лучи, сконцентрированные его лупой, подожгли в Шонау полицейский участок, пожарный сарай и пивную. Машина для исправления погоды была арестована, конфискована и торжественно сожжена перед кирхой в Шонау, после того, как местный пастор провел над ней обряд экзорцизма. Профессор после этого случая стал слыть у властей радикальным социалистом, безответственным террористом и злостным абстинентистом.

 

– ...Синьор Джеронимо, давайте все же выключим эту штуковину?!

Генератор в углу лаборатории мерно гудел. Электрические вихри, окружавшие его, стали уже заметны глазу, и контуры прибора колебались в воздухе. Профессор с ассистентом осторожно стали приближаться. Сперва они почувствовали, как у них зашевелились и поднялись волосы, потом на кончиках волос зажглись огоньки. Одежда тоже стала проявлять самостоятельность и из рукава профессорского сюртука сам собой вылетел носовой платок и закружился в потоках статического электричества. Каждый шаг к генератору давался со все большими усилиями. Первым в невидимую стену из переплетающихся электрических вихрей уперся фон Глассбах, разряды на его усах и шевелюре трещали, монокль и металлические пуговицы начали заметно нагреваться.

– Как мы выключим эту машину? – борясь с электрической бурей крикнул Пьетро. – Рубильник же на нее не действует.

– Есть необходим и достаточен разрывайт этот Провод, – профессор указал на медные витки оплетки генератора.

Пьетро попытался дотянуться до них, но у него не получалось преодолеть последний метр, так как его затрясло словно в "пляске святого Вита". Профессор попытался подтолкнуть Пьетро, но в итоге оба не удержались на ногах и покатились по лаборатории к стене. Сверху послышался звон еще одного разбитого стекла.

Слуга вскочил на ноги, сорвал со стены пожарный топор и ринулся к генератору. Профессор нашарил карандаш и стал что-то быстро вычислять на клочке бумаги. Пьетро удалось кое-как почти вплотную приблизиться к гудящему источнику их нынешних бедствий. Он взмахнул топором и попытался обрушить удар на медный кабель. Топор замер, буквально в паре сантиметров от провода, потом с непреодолимой силой вывернулся из рук ассистента и отлетел через всю комнату.

– Я считайт Энергиен свой Генератор, – послышался голос профессора, – этот большой Машин только-только набирайт свой настоящий Сила! Через малый Время, он делайт ошень много Электричестф, в сто, в тысяча, в миллионен Раз большой чем этот Время. И тогда весь Еуропа дрогнуть... нет... подпрыгнуть...

– И как скоро? – испугался Пьетро.

– Я думайт, айн Месяц.

Пьетро ринулся вверх по лестнице из лаборатории. Где-то на чердаке задвигались старые сундуки, что-то хлопнуло, треснуло, и ассистент вернулся, сжимая в руках огромный черный Маузер. Прежде чем донельзя пораженный профессор успел вымолвить хоть слово, Пьетро поднял пистолет и с оглушительным грохотом выпустил в генератор целую обойму.

Даже невооруженным глазом было видно, как подлетая к генератору все десять пуль замедлились, изменили направление, и стали кружится, все ускоряясь в водовороте энергетических вихрей, что укутывали машину. Пули все сильнее раскалялись. Вскоре они начали ярко светиться, слились в один огненный шар и вырвались плазменным сгустком по направлению к слуге. Пьетро поспешил юркнуть в кладовку, но ярко сияющая сфера просочилась сквозь стену напрямую, и из кладовки раздался обиженно-возмущенный вопль слуги:

– Ууууйййёёёёё!!! Ильбуккодикуло!

Профессор смотрел на все происходящее широко открытыми глазами. Он беззвучно шевелил губами, его усы победно топорщились, а глаза горели огнем. Профессор выхватил относительно чистый обрывок бумаги и быстро набросал на нем какую-то схему, а затем проткнул его кончиком карандаша.

– Входиттен унд выходиттен!!!

 

– Я, вот, не понимаю, – сказал Пьетро, усердно колотя молотком по листу жести, – Вы, синьор профессор, говорите, что этот самый Тесла так и не понял способа, которым он передавал энергию на расстояние. Мол, он заблуждался, считая, что энергия передается через эфир. А как же мы собираемся ее передавать?

Профессор поднял голову от сложной системы из металлических пластинок, мотков тонкого провода, электрических лампочек и рыболовной лески.

– Я открывайт ошень простой Весч, что пространств есть подобный Стена, и чтоб попадайтен в другой Место, надо его обходиттен далеко-далеко. А Энергиен мочь ходиттен напрямо через Дирка в Стена, то есть в Пространств.

– А почему же кроме Теслы не мог повторить эти опыты, а у Вас должно получиться?

– О! Это есть айн маленький Хитрость. Один Дирка мочь существовайтен в любой Время. Но два Дирка разрушайтен Пространств. Поэтому в один Время дас Натюр не позволяйтен быть два Дирка рядом. И для переместиттунг Дирка тоже нужен время. Поэтому когда работайт Машин Тесла никто не мочь сделать свой другой Дирка. Но я придумывайтен ошень сильный Машин, он закрывайтен любой чужой Дирка и делайт свой.

– И дырку, через которую работает машина Теслы?

– О да! Я посрамляттен этот наглый Неуч Тесла, который украдайтен мой идей Фонограф!

– Но фонограф это ведь был Эдисон...

– О?! Фсё равно! Он тоже что-нибудь у меня воровайтен. Они все есть наглый большой Жулик!

– И что, совсем-совсем нельзя второй раз проколоть пространство?

– О, нет, кончно мочь! Наибольший Расстояний от Вход в Дирка до Виход из Дирка всего десят-двадцат триллион Километрен. Твой отходить на двадцать триллион Километрен и спокойно делайт свой новый Вход в новий Дирка.

– Хорошо, вход в дырку будет здесь, мы туда загоним всю лишнюю энергию. А вот где будет выход? Мы сможем продать наше электричество?

– Я сожалейтен, но нет. Чтоб принимайтен такой сильный Электричестф, какой мы хотеть передавайтен, надо строить ошень-ошень крепкий Антенн. Но никак не мочь строить такой Антенн, чтоб не гореть от такой сильный Энергиен. Поэтому ми открывайтен другой Дирка просто в другой Место, глубокий под Земля!

– А где именно.

– Мой фсе равно... Ты мочь сам выбирайтен Место для Виход из Дирка, если хотеть.

 

Через два дня.

– Я сейчас нажимайт на этот Кнопка и мой Аппараттен для Дальнийдистанцэнергиенпередавайтунг включайтенся! Я делайт гениальнишен Открытий и разгадывайтен Загадка Тесла. Мой хитроумный Машин решайтен Проблем лишний Энергиен в мой Дом! И мы мочь снимать этот крепкий Доска с Окно и Дверь в мой Дом, и глюпый Бауэр больше не пытайсен жечь мой Дом, а я свободно выходиттен на Двор! (Надо отметить, что за все последние годы случаи, когда профессор соблаговолил выйти не то, чтоб из дома, а даже из лаборатории, Пьетро мог сосчитать по пальцам одной руки.)

Профессор запустил агрегат, тот заворчал и с прихлюпыванием стал засасывать накопившееся в доме статическое электричество. От генератора к новой машине протянулась вольтова дуга, вошла в расположенную сверху воронку и оба хитроумных прибора стали в унисон подвывать друг другу. Фон Глассбах и Пьетро незамедлительно почувствовали, как их волосы, уже не одну неделю стоявшие торчком, наконец-то принимают привычное положение на голове. И металлические предметы перестают искрить и бить окружающих током. Жизнь возвращалась в привычную колею.

 

Конец июля 1908 года.

Пьетро вернулся из поселка напевая под нос "Finiculi, finikula" и сразу прошел на кухню. Спустя пол-часа он, вооружившись большой кружкой пива и маленьким тазиком спагетти с жирным сливочно-сырным соусом, спустился в лабораторию. Стол профессора был завален рулонами целлулоидной кинопленки. Пьетро порылся, нашел свежую комедию "Приключения Долли" и направился к проектору. Профессора дома не было. Причина нарушения привычного затворничества была довольно банальной. Электрическая компания требовала вернуть кабель, или заплатить за него по просто грабительским расценкам. А так как счет фон Глассбаха был исчерпан еще в начале года, тому пришлось идти РАБОТАТЬ. На эту самую электрическую компанию в качестве консультанта. Теперь Пьетро ждал когда очередной неискушенный работодатель профессора или вылетит в трубу или взлетит на воздух. Хлопнула входная дверь. Оторвавшись от просмотра синема Пьетро заспешил в прихожую.

– Синьор Джеронимо! Вы ведь не собирались возвращаться из Тюбингена раньше пятницы. Что-то случилось?

Профессор проигнорировал вопрос.

– Я слышать на Станция важный Новость, я хотеть прочитайтен ее в Газета, но я потеряйтен свой Монокль!

Пьетро вытащил монокль профессора из-за ленты на шляпе, что сидела на голове фон Глассбаха.

– О! – привычно удивился профессор. Он снял с головы цилиндр, под ним оказался уже профессорский котелок. Фон Глассбах с удивлением уставился на цилиндр.

– Что этот Предмет делайт на мой Голова? Это есть Компаниядиректореншляппен?! – возмущенно потребовал он ответа у слуги.

Пьетро молча пожал плечами, взял из его рук чужую шляпу, которую профессор по рассеянности, как обычно, прихватил с собой, и принялся чистить цилиндр щеткой. Профессор продолжал возмущаться.

– Этот Директор есть Больфан, он не понимайт простой Весч. Я предлагайт заменяйтен его глюпый Гидромашинен на мой совершенный Аппаратен для Превращатунг цвай Атомиум Гидрогениум в айн Атомимум Гелиум и получайтен через это большой Энергиен. Ведь новый Атомиум Гелиум тогда весить как цвай Атомиум Гидрогениум, что есть более большой вес, чем обычный Атомиум Гелиум, потом Атомиум Гелиум делайт (профессор изобразил руками в воздухе какую-то замысловатую фигуру) и выделяйтен много Энергиен, чтоб приходиттен в свой нормальнен Вес! (Это открытие профессор сделал наблюдая, как Пьетро, который прошлой зимой изрядно располнел из-за любви к пасте, пиву и сосискам, теперь сгонял вес, с пыхтением и натугой крутя по часу в день педали электрофорной машины – и ему польза и лабораторным опытам помощь. Применить более быстрый, легкий и радикальный способ похудания по методу профессора фон Глассбаха Пьетро отказался наотрез, он видите ли не переносит, когда через него пропускаю высокочастотный ток большой силы. Неженка какой!)  Этот Думкопф говорить мне, Профессор, что мол это нихт возможен, мол он консультировайтенсь у сам Резерфорд! Еще айн Самозванцен-недоучк! Я хлопать Дверь и уходиттен совсем из этта Компангия.

– А вы перед уходом ничего больше случайно не забыли?.. Ну, кроме вашей левой галоши, – и Пьетро указал щеткой на ноги профессору, – например, выключить в лаборатории горелку под баком с жидким кислородом...

– О!..

– Бывает. Дело житейское... Надо будет не забыть вернуть цилиндр. Может директору станет приятно, что такой красивый цилиндр остался целым и невредимым...

Фон Глассбах достал из кармана газету и его глаза победно засверкали.

– Вот эта Новость. – он ударил ладонью по газетному листку, –  Я правильно рассчитайтен!

– Что?

– Вот, твой мочь сам читайт. В далекий снежный Сибирь, где жить только совсем дикий Тунгус, падайт большой Комет! Это есть мой Антиэлектрониум! Мой Машин работайт гут!

– А еще падать эта штука будет?

Профессор что-то прикинул на логарифмической линейке, потом пошевелил беззвучно губами загибая пальцы.

– О! Лет через сто. Где нибудь в далекий снежный Урал, где жить только какой-нибудь совсем дикий Тщеляб...

Пьетро пробежал глазами газету. Внимательно прочитал заметку о пробуждении вулкана Этна в Сицилии и довольно потер руки.

Профессор спустился в свою ненаглядную лабораторию и надел любимый молескиновый халат непонятной расцветки. Его ждали новые великие открытия и гениальные изобретения. Закончив исследования в области электропередачи, профессор увлекся новомодным синематографом (от коих трудов его бессовестно и отвлекла надоедливая электрическая компания со своим смехотворным иском). Теперь профессор возвращался к прерванной работе. Он обдумывал идею трехмерного кино. Единственная техническая трудность, которую он видел на своем пути, это как сделать так, чтоб транспаранты с надписями были видны одновременно всем зрителям, сидящим в синематографическом театре... ведь сцену он предполагал сделать объемную, и рассадить зрителей вокруг нее, а транспаранты с пояснениями к фильму они плоские, и кто-нибудь не сможет прочесть. Неудобно может получиться... Разве что нанимать специального чтеца, озвучивать картины... И у профессора в голове возникла идея устройства, которое сможет читать надписи с экрана и громко их произносить. Начинать надо было с изучения устройства разнообразных органов зрения и выяснения причины, почему животные буквы видят, а читать не могут... Это тоже была проблема. Например уже упомянутый рыжий кот, что обитал в угольном сарайчике за особняком. Профессор специально для него написал большими и красивыми готическими буквами плакат, мол в лаборатории гадить строго запрещается. Но кот, который не мог не видеть эту надпись, упорно продолжал свои грязные делишки. Кроме оставления следов в лаборатории, сей котяра воровал из кладовки мясо, колбасу, рыбу, (и как клятвенно уверял Пьетро) кофе, сигары, коньяк, носки, сорочки и мелкие наличные деньги. Умная скотина... Вот если бы профессору удалось научить кота читать, сразу разрешилась бы одна большая бытовая проблема, а если вдобавок этого кота заставить еще и читать титры в синематографе... Идеи в голове профессора неслись шальным эскадроном куда-то в даль, на волю, в пампасы...

 

Конец декабря 1908 года.

– Поразиттелен! Какой большой Сила! Какой огромный Удар есть в этот Мессина! – профессор отложил газету. Мощные извержения вулканов, огромные цунами, колоссальные землетрясения — все, что поражало воображение – приводило фон Глассбаха в восторг. Как истинный гениальный ученый он преклонялся перед безмерными силами природы. Но одновременно он и бросал ей вызов, стремясь превзойти ее на этом поприще. Взрыв силой в миллион тонн пироксилина — что может быть прекраснее? Только взрыв силой в сто миллионов тонн тротила! Сдвигать горы, потрясать континенты, разрушать планеты, гасить и зажигать звезды... профессор был готов на все. Только надо было решить проблему рыжего наглого кота. Хитрая скотина с готовностью жрала сосиски и воротила морду от букв. Профессор снизошел даже до пиктографической письменности, но без малейшего успеха. В лице (или рыжей морде) этого кота природа показывала великому ученому насмешливый розовый язык.

В лабораторию спустился Пьетро, он потоптался у своего верстака, тоскливо переложил пару инструментов туда-сюда.

– Синьор Джеронимо, а Вы можете переключить вашу машину?..

– Какой Машин?

– Ну... ту... что дырку делает и энергию в нее сбрасывает...

– А зачем этот переключайтен? Машин работайт гут!

– Ну... я там... с координатами выхода из дырки... немножко перестарался... Нет, синьор Джеронимо, поймите, против этих подлых сицилийцев я ничего не имею личного, так, молодо-зелено, были когда-то тёрки да разборки... Но ведь – Мадоннамиа! – когда в твой тихий чистый Неаполь, где все дела ведутся по правилам, где организация имеет такую солидную репутацию и старинные традиции, приезжают эти стронцо из Палермо и начинают наезжать на капо, то прямо сердце кровью обливается... Вот я и решил... немножко им насолить... разместил дырку под Этной...

Профессор фон Глассбах любил и ценил большие взрывы. Но, только те, которые он организовал сам и для которых сам выбрал время и место. Желательно заранее пригласив газетчиков, фотографов и восторженные толпы поклонников. Но события в Мессине, это явно был перебор. Во-первых, раз он не предупредил всех заранее, то его обвинят в наглом присвоении себе чужих заслуг (или ничьих, раз это природное явление), и на него снова нарисуют мерзкие карикатуры; во-вторых, профессор всерьез опасался, что к нему начнут приставать с просьбами устроить еще пару катаклизмов в каком-нибудь там Париже или Петербурге всякие анархисты-бомбисты, типа князья Кропоткина, а политику профессор в принципе не любил: слишком шумно, бестолково и неорганизованно. Он был убежденным сторонником неограниченной диктатуры технократов, и, разумеется, во главе этой диктатуры должен был стоять он сам. А кто же, спрашивается, еще?!! Для установления же диктатуры гениев и ученых нужны были не взрывы и землетрясения, а что-то более грандиозное... Например, прямое воздействие на подсознание в массе своей глупого и ленивого человечества при помощи важнейшего из искусств -  кино, например, через секретный добавочный кадр... Но, кино пока обождет, надо как-то спасать Сицилию (у профессора на Сицилию были собственные планы по перегораживанию Средиземного моря огромной дамбой).

– О! Твой делайт гросс Ошибк! Под Вулкан плёхо делайт Виход для Энергий, там мало Холод и сильный Тепло. Надо такой Место где легко охлаждайтен!

– Я вот тоже об этом подумал, и хотел сам немного поправить, но к машине не подобраться...

Действительно, передатчик энергии через прокол в пространстве оказался недоступен, его накрыли витки высокоэнергетических полей статического электричества от генератора. Профессор задумался. Из под стола раздалось требовательное: "Мяяяяуауауаувввв!" рыжий кот потребовал очередную сосиску, но ничего не получил. Кот потерся о брюки фон Глассбаха, шерсть у него поднялась дыбом и затрещала от накопившихся зарядов. Потом кот спокойно прошел к передатчику, даже не обратив внимания на вихри энергии, преградившие ему путь. Там он подобрал все четыре лапы, поднял хвост и, с задумчивым выражением на морде, напустил огромную лужу...

– Натюрих! – воскликнул профессор. – Дас Кот находиттен Способ попадайтен за этот Непроходиттунг. Кот тереть свой Шкурк о мой Брюк и оставляйтен на брюк негативен Электрониум, а на свой Шкурк позитивэн Заряд. Позитивэнзаряд на Кот нейтрализирунген электростатишен Поле! Твой, – и фон Глассбах ткнул пальцем в Пьетро, – брать мой Шуба и меховой Шапка, надевайт и тереть себя о мой Брюк как дизэ Кот...

Через десять минут Пьетро стоял у передатчика задумавшись. Надо было выбрать место, куда сбрасывать лишнюю энергию. Потом он махнул рукой и передвинул рукоятки реостатов. Координаты получились где-то между Багамами, Флоридой и Бермудами. Много воды, мало народу, ну, покипит иногда, побулькает... Кому какое дело? В общем, концы в воду...

 

7 июля 1910 года.

Мисс Генриетта Слокам с прискорбием сообщает, что ее муж, известный спортсмен-мореплаватель Джошуа Слокам, отплывший 14 ноября прошлого года из Бостона на своей яхте "Спрей" к Антильским островам, без всякого сомнения, может считаться погибшим. По информации, собранной нашим репортером, яхту Джошуа Слокама в последний раз видели в 100 милях южнее Бермудских островов. Гибель столь опытного яхтсмена, который первым в мире совершил одиночное кругосветное плавание пятнадцать лет назад, поистине должна быть признана загадочной и необъяснимой...

Из сообщения в газете "Boston Post".

[ясмин джакмич]

Интересно и довольно оригинально)

[чукча]

Непонятный прибор с пластиной из сплава кремния и германия и тремя проводками, который профессор спаял в приступе меланхолии, и который позволял управлять слабыми токами, сам же фон Глассбах и выбросил, не видя в нем практической ценности,

Это правильно

Пьетро был вынужден снова, как в далекой молодости, таскать на ноге металлическую цепь с чугунным заземляющим шаром. Г

+1

[~Картина-из-Бездны-Галереи~]

 
 Я хохочу и плачу. 
 Это нормально вообще?:DDD 
 

[Владимирович]

Электрокофеварка давала такой крепкий экспрессо, что подавать его можно было только в платиновых чашках, фарфоровые он разъедал.

эта фраза достойна всяческой похвалы и одобрения, полагаю

[maxshakh]

Прелесть какая! 

[Labinnac]