То, что я давно обещал: Стратегическое отставание

[Сталкер]

Стратегическое отставание
 

Чарльз Стросс

 

 

Глава первая: Бомбобоязнь

Когда начинают выть сирены, Грэгор кормит голубей в парке.
Этот сутулый бледнокожий мужчина сорока с чем-то лет в темном костюме поначалу не обращает внимания на пронзительный вой — птицы занимают все его внимание. Он стоит у края асфальтированной дорожки, во влажной траве, что выглядит так, словно бы на ней осела бетонная пыль, и сует руку в карман плаща, выуживая оттуда последнюю горсть черствых хлебных крошек. В борьбе за лакомство грязные, покрытые копотью городские голуби, семеня своими кривыми лапками, толкаются и переклёвываются с упитанными, украшенными белыми манишками, лесными вяхирями. Грэгор не улыбается. То, что для него всего лишь черствый хлеб, для птиц – вопрос жизни и смерти. Он раздумывает над тем, что борьба птиц за вживание так походит на ту ситуацию, в которой живут люди. Все тот же вопрос ограниченных ресурсов и правильного положения. Вопрос вмешательства сил, что пребывают вне их птичьего разуменья, — сил, что рассыпают для них угощение, из-за которого они дерутся. А затем раздается вой сирен воздушного налета.
Голуби, громко шумя крыльями, разлетаются по ближайшим верхушкам деревьев. Грэгор распрямляется и оглядывается по сторонам. Нет, это не просто сирена, не просто учения. По направлению к нему жмет педали своего велосипеда полисмен, маша свободной рукой.
- Эй вы там! В укрытие!
Грэгор поворачивается и показывает свое удостоверение.
- Где ближайшее укрытие?
Констебль указывает в сторону общественного туалета, находящегося в тридцати ярдах.
- Там есть подвал. Если не сможете попасть внутрь, вам придется искать укрытие за восточной стеной, а если налет застанет вас на открытой местности, ныряйте в ближайшую низину. А сейчас поторопитесь!
Полицейский запрыгивает на свой черный драндулет и уносится дальше по дорожке, прежде чем Грэгор успевает что-либо ответить. Покачивая головой, он идет по направлению к общественному туалету и заходит внутрь.
На дворе ранняя весна, утро буднего дня, а местный дежурный, сдается, воспринимает данную чрезвычайную ситуацию как личный вызов чистоте его драгоценной керамики. Подпихивая Грэгора вниз по ведущей в убежище спиральной лестнице, он возбужденно жестикулирует, и в этот момент напоминает тролля-коротышку, заталкивающего очередной предмет в свою кладовку.
- Три минуты! – Кричит этот тролль. – Через три минуты держитесь!
«В Лондоне сейчас так много людей носит форму, — размышляет Грэгор, — что практически создается впечатление, будто бы они верят в то, что если они будут выполнять свои обязанности в военное время соответствующим образом, неведомое ограничится их ожиданиями очеловеченного и таким образом понятного врага».
Над парком воздух разрывает оглушительный двойной хлопок, который эхом прокатывается по лестничному колодцу. Очевидно, это перехватчики Королевских ВВС или ВВС США, вылетевшие из большой авиабазы в Хэнворте. Грэгор осматривается по сторонам. На деревянных скамьях бетонного туннеля убежища сидит несколько туповатого вида садовников, а о стену облокотился лощеный типчик из Сити в костюме, раздраженно мнущий незажжённую сигарету и поглядывающий на знаки «Курить запрещено».
- Какая досада, а? – Ворчит он, очевидно, обращаясь к Грэгору.
Грэгор изображает на лице слабое подобие улыбки.
- Вряд ли мне стоит комментировать, — говорит он, и его венгерский акцент выдает в нем беженца.
От еще одного сверхзвукового хлопка, что свидетельствует о прохождении еще одного звена истребителей, дребезжат писсуары. Лощеный бизнесмен – это и есть его связник Голдсмит. Он смотрит на счетчик убежища. Его круговая шкала медленно вращается, показывая отмеченное отсутствие радиоактивных осадков. Время для того, чтобы завести разговор на общие темы – у приматов это обязательная затравка к дальнейшей деятельности.
- И часто такое случается?
Фирмач расслабляется. Усмехается себе под нос. Он уже определил в Грэгоре новоприбывшего с далеких берегов — новых заморских владений НАТО, где разместили последнюю волну беженцев, изгнанных из своих родных мест коммунистами. Сейчас же, разглядев номер «Телеграф» в руке и полосатый узор на галстуке Грэгора, он также начинает понимать, кем на самом деле является для него этот новоприбывший.
- Должен сказать вам, что долгонько же вы добирались сюда. И часто вы посещаете линию фронта, а?
- Я в бункере с вами, — пожимает плечами Грэгор. – На поверхности круга нет никаких линий фронта.
Он осторожно садится на скамью напротив бизнесмена.
- Сигарету?
- Возражать не буду, — бизнесмен с показным удовольствием берет из рук Грэгора портсигар: символическое пожертвование сделано.
Они сидят в молчании несколько минут в ожидании известия о том, станет ли происходящее наверху вызовом на сцену Четвертой мировой войны или всего лишь ее рекламным роликом.
Сверху доносится еще один звук – заливистый сигнал, который в эти дни означает отбой воздушной тревоги. Советские бомбардировщики вернулись домой, еще раз ущипнув потрепанного льва за обрубок хвоста. Туалетный тролль скатывается вниз по лестнице и машет на них руками.
- В ядерном бункере курить запрещено! – Орет он. – Вон отсюда! Вон, кому говорю!
Грэгор снова выходит в Риджентс-парк, чтобы закончить скармливание голубям крошек черствого хлеба, после чего переправит содержимое своего портсигара назад, в контору. Тот бизнесмен пока еще не знает, что будет арестован, а его группа английских националистов-нейтралов — интернирована. Тем временем, Грэгора вызывают в Вашингтон. Это его последнее посещение Лондона – по крайней мере, в рамках данного задания. Голубей ждет голодное время.

 

 

Глава 2. Путешествие

Ночь безлунна, и исполинский, сияющий красным водоворот Млечного Пути низко нависает над горизонтом. Люцифер, истончившийся до сияющей красно-белым шпильки, не дает достаточно освещения, чтобы можно было читать газету.
Мэдди прожила на свете достаточно, чтобы помнить то время, когда ночь была чем-то совершенно иным: когда тьма расползалась по небосводу, Млечный Путь блёклыми лохмотьями раскидывался через половину неба. Это было время, когда советские шары, пища и жужжа в эфире, проносились по небу и исчезали за загнутым краем горизонта, когда в геометрии господствовало число «пи», астрономия имела хоть какой-то смысл, а серьезные люди в очках с роговыми оправами и немецким акцентом собирались на Луну. Все это изменилось 2 октября 1962 года. Именно тогда жизнь перестала иметь хоть какой-либо смысл. О, конечно, она перестала иметь смысл несколькими днями ранее — после полетов У-2 над бетонными площадками на Кубе, но все же существовала разница между одним шагом к безумию (когда Хрущев колотил туфлей по столу в ООН, крича «Мы вас похороним!») и безумной мечтой о плоской Земле, которая затем воплотилась в реальность и погрузила весь мир в кошмар ревизионистской географии.
Но в данный момент она сидит на палубе старенького океанического лайнера на пути в никуда и раздражена тем, что Боб снова напивается в компании парней с палубы «F» и уже запускает свою лапу в их драгоценные сбережения. Уже слишком темно, чтобы читать ежедневный корабельный бюллетень (размытые оттиски заголовков различных изданий по всему миру — тому миру, который уже угасает вдали за кормой корабля), а до следующего берега (топливозаправочный пункт, расположенный где-то в водах океана, который поисковики Национального управления океанических и атмосферных исследований в приступе не свойственного им юмора окрестили Потусторонним) плыть еще по крайней мере две недели, а она уже сатанеет от скуки.
Когда они подписались в Эмиграционном бюро на получение билетов, Боб пошутил:
- Шестимесячный круиз? После такого отдыха мы будем счастливы снова вернуться к работе!
Но как-то сама колоссальность всего предприятия не была прочувствована полной мерой, пока не наступила четвертая неделя плавания по необозримой водной глади без единого клочка суши в поле зрения. За эти четыре недели они преодолели малым ходом расстояние большее, чем ширина Тихого океана, дважды останавливаясь для дозаправки у огромных красно-бурых барж-танкеров, и это расстояние все еще составляло шестую часть пути до континента F-204 — Новой Айовы, — совершенно нелогичного образования, погруженного в воды океана, что 2 октября 1962 года заменил собой горизонты. Еще через две недели они прошли мимо «радиаторов». «Радиаторы» — исполинские черные пластины высотой с Эверест — поднимались из океанических глубин в стратосферу и словно расчесывали водные течения своим гигантским гребнем. За ними тропическая жара Тихого океана уступала место приполярному холоду Потустороннего океана. Проплывавший между этими исполинскими столбами корабль стал сразу казаться крохотной букашкой, ползущей по улице-каньону, стиснутой по бокам небоскребами. Мэдди хватило всего лишь одного взгляда на этих стражей межпланетного океана, чтобы содрогнуться и удалиться в их тесную каюту на два дня, которые заняло прохождение между этими приграничными плитами.
Боб все время без умолку болтал о том, что ученые-материаловеды из НУОАИ и других национальных институтов все еще пытаются понять, из чего сделаны «радиаторы», пока Мэдди не гаркнула на него. Он, кажется, до сих пор не понял, что это были прутья решетки тюремной камеры. Он, кажется, видел лишь пролив шириной с Ла-Манш, за которым открывались врата в будущее, но Мэдди рассматривала эти врата как окончание своей старой жизни.
Если бы только Боб не спорил с ее отцом, или мама не задирала ее по поводу Боба — Мэдди облокачивается на перила и вздыхает, а в следующий момент едва не подпрыгивает от неожиданности, когда за ее спиной кашляет незнакомец.
- Простите меня — совсем не хотел беспокоить вас.
- Все в порядке, — отвечает Мэдди. Она раздражена, но изо всех сил старается скрыть это. — Как раз собиралась уходить с палубы.
- Какая жалость, ведь ночь так прекрасна, — говорит незнакомец.
Он поворачивается и ставит большой портфель рядом с перилами, возится с замками.
- Ни облачка в пределах видимости — самый раз, чтобы понаблюдать за звездами.
Она присматривается к незнакомцу, видя коротко остриженные волосы, небольшое выпирающее брюшко и лицо мужчины тридцати с чем-то лет с нотками беспокойства на нем. Он не оглядывается, занятый устройством, которое напоминает треногу для фотоаппарата.
- Это телескоп? — Спрашивает она, разглядывая короткий цилиндрический предмет у него в портфеле.
- Да. — Неловкая пауза. — Меня зовут Джон Мартин. А вас?
- Мэдди Холбрайт. — Что-то в его робких манерах заставляет ее немного расслабиться. — Вы тоже поселенец? Я не видела вас прежде.
Он распрямляется и подтягивает шарниры на ножках треноги, закручивая их до отказа.
- Я не поселенец, я ученый. Пять лет с покрытием всех расходов на изучение нового континента. Он осторожно вынимает трубу телескопа, устанавливает ее на платформу и начинает зажимать болты. — И мне полагается направлять эту штуковину на небо и производить регулярные наблюдения. Я вообще-то энтомолог, но здесь столько всего еще предстоит сделать, что, полагаю, они хотят, чтобы я был на все руки мастер.
- И поэтому они заставили вас тащить с собой телескоп, а? Кстати, думаю, что я никогда еще прежде не встречала энтомолога.
- Ага, охотник за жуками с телескопом, — соглашается он. — Как бы неожиданное сочетание.
Мэдди заинтригованно смотрит, как он привинчивает на место видоискатель, затем вынимает блокнот и делает в нем заметки.
- Что смотрите так?
Он пожимает плечами.
- Отсюда прекрасный вид на S Золотой Рыбы, — говорит он. Ну, Сатана, знаете? И его два маленьких ангела?
Мэдди смотрит вверх на жгучую иглу света, а затем отводит взгляд прежде, чем она ослепит ее. Это звезда, но настолько яркая, что может отбрасывать тени на расстоянии половины светового года.
- Диски?
- Они.
Из его сумки выглядывает камера, старая массивная «Броника» — с тех еще времен, когда Советы еще не проглотили Швейцарию и остальную часть Германии. Джон осторожно прикручивает ее к видоискателю телескопа.
- Институт хочет получить серию их фотографий — ничего из ряда вон — просто все, что можно будет вытянуть из этого восьмидюймового рефлектора на протяжении шести месяцев. С нанесением положения судна на карте. В трюме лежит еще больший телескоп, ибо после моей высадки они обещают когда-то прислать настоящего астронома, а пока же они хотят от меня фотографии на маршруте протяженностью шестьдесят тысяч миль поперек диска. Для измерения параллакса, благодаря чему они смогут понять, насколько быстро движутся диски.
- Диски. — Они кажутся ей удаленной абстракцией, но энтузиазм Джона трудно игнорировать. — Вы полагаете, что они похожи на, э-э, то, на чем мы сейчас? — Она не говорит «на Землю», потому что все знают, что это уже не Земля. Не такая Земля, какой она была.
- Может быть. — Еще минуту он возится со здоровенной пленочной кассетой. — В их атмосферах есть кислород — мы это знаем. И они достаточно велики. Но они находятся от нас на расстоянии в один световой год — намного ближе звезд, но далековато для телескопов.
- Или лунных ракет, — немного с сожалением произносит она. — Или спутников.
- Если бы все эти штуки все еще могли летать. — Фотопленка вставлена, он наклоняется над телескопом и поворачивает его, наводя на первый из дисков в паре градусов от Сатаны. Эти диски невидимы для невооруженного глаза, и их отраженный свет можно увидеть только в телескоп. Джон бросает на нее взгляд.
- Помните Луну?
Мэдди пожимает плечами.
- Когда все это произошло, я все еще была ребенком. Но иногда ночью я видела Луну. Днем тоже.
Он кивает головой.
- Не то, что дети сегодня. Скажи им, что мы жили на большом крутящемся шарике, то они посмотрят на тебя, как на сумасшедшего.
- И что, как они думают, скажет им скорость дисков? — Спрашивает она.
- Настолько ли они массивны, как этот. Из чего они могут быть сделаны. Как это поможет нам понять, кто их сделал. — Они пожимает плечами. — Не спрашивайте меня, я же всего лишь охотник за жуками.
Он усмехается.
- Там нас ждет совершенно новый мир.
Она кивает с совершенно серьезным видом, а потом, а потом в первый раз по-настоящему смотрит на него.
- Полагаю, что вы правы.

Изменено 10 Jul 2020 пользователем Сталкер

[renyxa]

С полноценным возвращением, коллега! 

совершенно нелогичного образования, погруженного в воды океана, что 2 октября 1962 года заменил собой горизонты. Еще через две недели они прошли мимо «радиаторов».

И только тут я вспомнил, что о чём.

безумной мечтой о плоской Земле,

Лучше "фантазии", кмк.

чтобы можно біло читать газету.

Забыли переправить.

Хоть мы и знаем, чем всё кончится, но будем всенепременно следить.

 

[Сталкер]

Глава третья: Куда не ступала нога человека

- Итак, скажите мне товарищ полковник, каково это на самом деле?
Товарищ полковник смущенно смеется. Ему сорок три, но он все еще подтянут и выглядит по-мальчишески молодо, однако его окружает аура тихой меланхолии, словно личная грозовая туча нависает над ним.
- Я все время был занят, — говорит он, скромно пожимая плечами. — Не было времени, чтобы заниматься самоанализом. Один виток, и он длился всего девяносто минут, что можно еще ожидать? Если уж вы действительно хотите знать, то лучше спросите Германа. У него было больше времени.
- Время. — Его собеседник вздыхает и, качнувшись на стуле, ставит его на две задних ножки. Стул этот, ужасно старый, довольно ценный, артефакт эпохи королевы Анны, подаренный какому-то из царей за много лет до Великой октябрьской социалистической революции. — Какая шутка, однако! Девяносто минут, два дня — и это все, что мы получили, прежде чем они изменили для нас правила.
- Они, товарищ председатель? — полковник озадачен.
- Кто бы они ни были. — Председатель Совета министров обводит рукой горизонт, заслоненный богатыми панельными стенами его кремлевского кабинета. — Кто бы они ни были, они, по крайней мере, спасли нас от взбучки на Кубе, в которую затащил нас этот паршивец Никита.
Он на мгновение умолкает, играясь с наполовину опорожненным бокалом вина, что стоит перед ним. У полковника также есть бокал, но этот бокал из соображений его минувших сложностей наполнен виноградным соком.
- Те самые, о которых я говорю, те, которые перенесли нас сюда, безусловно, наши звездные собратья-коммунисты. — Председатель Совмина мрачно ухмыляется, на его лице образовываются складки, от чего оно начинает напоминать морду акулы, почувствовавшей в воде кровь.
- Собратья-коммунисты… — Полковник неуверенно улыбается, пытаясь понять, шутка ли это, и если шутка, то дозволено ли будет ему над ней посмеяться. Он все еще не вполне понимает смысл этой беседы с Председателем Совета министров СССР, причем в его личном кабинете. — А что мы он них знаем, товарищ Председатель? То есть, наверное, мне следовало бы…
- Не беспокойтесь, — фыркает Алексей Николаевич, снимая опасения полковника. — Да, у вас есть допуск к данной информации. Беда, что нечего тут знать, и это меня беспокоит, Юрий Алексеевич. Мы догадываемся, что у всего происходящего есть цель, что задействован более масштабный исторический механизм, но диалектика ничего не говорит по этому вопросу. Мы консультировались со специалистами, просили их погадать на кофейной гуще, но никто из них не оказался способен на большее, чем по-попугайски повторять: «любая достаточно развитая раса, способная сделать с нами то, что произошло в тот день, безусловно должна построить у себя настоящий коммунизм, товарищ Председатель Совета министров!» Кстати, это говорил Шкловский. И вот я смотрю, и что я вижу? А вижу я шесть городов, в которых никто не может жить, космические ракеты, которые падают с небес, и ландшафт, который Сахаров и все эти высоколобые академические умы не в состоянии объяснить. Глянешь на небо: твою же ж мать! А в этом небе всякие грёбанные чудеса, дива-дивные, знамения творятся, как, например, галактика, частью которой мы должны были быть, она ведь на миллион лет старше, и мы наблюдаем в ней признаки исполинского строительства. В нашем рациональном мире нет места всяким чудесам, и именно от этого у генсека — у нашего товарища Генерального секретаря, Юра, — разыгралась язва, ты не знал?
Полковник выпрямляется на стуле в предвкушении кульминационного момента: в СССР ни для кого не секрет, что когда Брежнев говорит: «ап», Косыгин прыгает. И вот сейчас он в кабинете советского премьер-министра, наблюдая, как этот самый Алексей Николаевич Косыгин, Председатель Совета министров СССР, третья по значимости фигура в Советском Союзе, делает глубокий вдох.
- Юрий Алексеевич, я пригласил тебя сегодня потому, что я хочу, чтобы ты помог успокоить желудок нашего дорогого Леонида Ильича. Ты летчик и Герой Советского Союза, а что еще более важно, ты достаточно квалифицирован для того задания, которое я тебе хочу поручить, и достаточно молод, чтобы довести ее до конца — в отличие от всех этих старых пердунов, что заполонили Ставку. И выполнение этого задания займет у тебя почти всю жизнь — помяни мои слова. Тем более, что — прости меня за прямоту — ты на своем нынешнем посту нужен, как собаке пятая нога: давай смотреть правде в глаза. А грустная правда в том, что ни одна из королёвских птичек больше никогда не взлетит, даже тот чертов атомный взрыволёт, над которым они сейчас работают.
Косыгин вздыхает, ёрзая, выпрямляется в своем кресле.
- Просто нет смысла содержать Центр подготовки космонавтов. Соответствующее постановление уже подготовлено и будет подписано на следующей неделе: программа пилотируемых полетов в космос будет свернута, а космонавтов переведут на другие должности.
Полковник вздрагивает.
- Это настолько необходимо, товарищ Председатель?
Косыгин допивает свой бокал и решает не реагировать на скрытую критику.
- Мы не можем раскидываться ресурсами. Но вся эта подготовка, Юрий Алексеевич, не напрасна. — Он хищно улыбается. — Я даю тебе возможность исследовать новые миры, и корабль, на котором ты сможешь это сделать.
- Новый корабль, — полковник кивает головой, потом внезапно вскидывается. — Корабль?
- Ну, уж точно не какая-то долбанная кляча, — отвечает Косыгин. По столешнице в направлении полковника скользит большая глянцевая фотография. — Времена меняются.
Полковник удивленно вглядывается в фотографию, пытаясь понять, что это за штуковина в ее центре. Советский премьер-министр наблюдает за выражением его лица, втайне забавляясь: смятение — именно такова первая реакция любого, кто впервые видит это изображение.
- Я не вполне уверен, что понимаю, товарищ…
- Все очень просто: тебя готовили исследовать новые миры. С помощью ракет ты сделать этого не можешь. Ракеты даже не смогут добраться до орбиты. У нас тут астрономы валятся от нервных срывов, пытаясь объяснить, почему, но все сходятся в одном: здесь нам ракеты не помогут. Что-то не то с силой тяготения. Как они говорят, эта сила искажает даже свет звезд. — Председатель стучит толстым пальцем по фотографии. — Но с помощью данного аппарата ты можешь это сделать. Это мы изобрели его, а чёртовы америкашки не смогли. Аппарат называется экранопланом, а твои ребята-космонавты, сидящие сейчас без дела, теперь начнут учиться, как управлять им. Что думаешь, полковник Гагарин?
Полковник издает сквозь зубы немузыкальный свист — он наконец-то оценил масштаб. Изображенный на фотографии аппарат выглядит как гидросамолет с подрезанными крыльями, чьи реактивные двигатели собраны в группы по обе стороны от пилотской кабины, но ни один гидросамолет никогда не имел на своем фюзеляже взлетно-посадочную полосу с захватом для МиГ-21.
- Эта штуковина побольше крейсера будет! Атомная?
- Конечно, — широкая улыбка исчезает с лица Председателя Совмина. — Стоила она столько же, сколько все эти лунные ракеты Сергея Павловича, товарищ генерал-полковник. Постарайся не угробить ее.
Гагарин вскидывает глаза, в которых одновременно читаются удивление и трепет.
- Товарищ Председатель Совета министров, это огромная честь, но…
- Оставь! — Обрывает Гагарина Косыгин. — Повышение все равно должно было состояться. А должность, которая идет с повышением, принесет тебе славы не меньше, чем первый полет. Второй шанс полететь в космос, если уж на то пошло. Но ты не можешь потерпеть неудачу. И тут даже не твоя шкура на кону стоит. Если что, шкуру снимут со всей нашей рационалистической цивилизации.
Косыгин наклоняется вперед, пристально глядя на собеседника.
- Где-то там находятся существа, настолько развитые, что они срезали с Земли ее поверхность, словно кожуру с фрукта и наклеили ее на этот диск или того хуже — они скопировали нас, как бумажные копии на этих американских «Ксероксах». И ведь не только нас. Мы знаем, что там, за этими океанами есть другие континенты. Мы думаем, что некоторые из них также могут быть населены — что-либо другое просто не имеет смысла. Твоей задачей будет отправиться на «Сергее Королёве», первом судне этого класса, в историческое пятилетнее путешествие. Ты смело отправишься в путь туда, где еще не ступала нога советского человека, чтобы исследовать новые миры, искать новые народы и устанавливать с ними братские социалистические отношения. Но твоей главной целью будет поиск тех, кто построил этот исполинский мир-мышеловку, и узнать, зачем они перенесли нас сюда, после чего доложить нам прежде, чем американцы успеют сделать то же самое.

 

 

 

Глава четвертая: Комиссия

В Вашингтоне цветут вишни, и летняя жара заставляет Грэгора потеть. Он уже привык к относительной прохладе Лондона, и эта непривычная смена климата его дезориентирует. Синдром смены часовых поясов остался в прошлом — и то хорошо, — но все равно, нужно будет пройти некоторый период адаптации. Поскольку диск плоский, источник дневного света — полярное сияние, исходящее от аккреционного диска, расположенного внутри осевого отверстия диска, как его называют ученые (что, впрочем, ничего не значит для большинства людей) разрастается по нему и тухнет с одной и той же цикличностью независимо от местоположения наблюдателя на диске.
Расположенный в бетонном офисном здании в стиле шестидесятых конференц-зал, одетый в красно-коричневые и оранжевые тона, уставленный хромированными стульями и предлагающий к обзору репродукции Кандинского на стенах — это уже стиль самих семидесятых. Грэгор ожидает в приемной конференц-зала до тех пор, пока не раздается звонок. Секретарша отводит глаза от своей печатной машинки «IBM» и говорит:
- Можете пройти, вас ожидают.
Грэгор входит внутрь. Он идет на профессиональный риск, но этот риск ни в коем случае не самый худший из присущих тому роду деятельности, которой он занимается.
- Садитесь. — Это Сет Брандл, руководитель отдела, в котором работает Грэгор, седоволосый функционер, более умелый в бюрократическом подсиживании, чем в убийстве с помощью подручных средств. Его прикрытие, равно, как и прикрытие Грэгора, — совершенно невинно звучащая должность в Бюро технологического анализа. Фактически же, и он, и Грэгор работают на совершенно другое правительственное агентство, хотя их задача по сути та же — определение технологических угроз и привлечение к ним внимания еще до того, как они возникнут.
В комнате Брандл не один, и поэтому он начинает с представлений:
- Грэг Самса, глава нашего лондонского отделения и специалист по научной разведке. Грэг, это Маркус. Лысый узколицый немец в деловом костюме кивает головой и улыбается сквозь свои очки в роговой оправе. — Наш внештатный консультант.
Грэгор с самого первого взгляда проникается недоверием к нему. Маркус — перебежчик, бывший сотрудник «штази» — с тех еще времен, которые предшествовали брежневским чисткам середины шестидесятых. И это делает данную встречу интересной.
- Мюррей Фокс из Лэнгли.
- Привет, — говорит Грэгор, размышляя над тем, какую безумную политическую критическую массу пытается собрать воедино Стоун: Лэнгли и родная контора Брандла даже не общаются, мягко говоря.
- И еще один гражданский специалист, доктор Саган.
Грэг кивает доктору, худому мужчине с сияющими карими глазами та хипповскими длинными волосами.
- Грэгу есть, что лично сказать нам, — говорит Брандл, — что-то чрезвычайно интересное из того, что он почерпнул в Лондоне. Пожалуйста, без источников, Грэг.
- Без источников, — эхом повторяет Грэг. Он отставляет стул, садится. Теперь, когда он здесь, он полагает, что ему придется сыграть роль, предназначенную ему Брандлом в секретных инструкциях, которые он прочел на борту самолета во время долгого пути домой. — У нас есть данные из достоверного агентурного источника, что русские… — он кашляет в кулак. — Простите. — Смотрит на Брандла. Здесь можно говорить об операции «КОЛЛЕКЦИЯ РУБИН»?
- У всех здесь есть допуск, — сухо говорит Брандл. — Потому-то в его названии и фигурирует словосочетание «объединенный комитет».
- Понятно. Мое приглашение было довольно лаконичным на сей счет. — Грэгор давит вздох, который как-бы говорит: «меня так срочно отозвали, что откуда мне знать, что происходит, и кто что знает? ». — Так зачем мы все здесь?
- Представьте себе, что это еще одна совместная аналитическая коллегия, — говорит Фокс, который из ЦРУ. По нему не скажешь, что он в полном восторге от идеи.
- Мы собрались здесь, чтобы с помощью некоторых источников разведывательной информации с той стороны занавеса понять, что происходит.
Доктор Саган, до сего момента молча следивший за разговором, скосив в сторону голову, словно какое-то чересчур умное пернатое, вскидывает бровь.
- Да? — Вопрошает Брандл.
- Я… э-э… не будете ли так любезны объяснить все это мне? Я до этого еще никогда не был ни на одном из подобных комитетов.
«Где там!», — говорит про себя Грэгор. Чудо вообще, что Саган смог пройти проверку на политическую благонадежность: слишком уж он дружит с некоторыми из тех русских астрономов, которые со всей очевидностью находятся под колпаком Первого управления КГБ. И он постоянно высказывает сомнения — сдержанные, безусловно, — относительно направленности текущей зарубежной политики, что само по себе практически табу при нынешней администрации президента Макнамары.
- ЦАБ представляет собой объединенный комитет, который поставляет данные внешнему бюро Центрального департамента информации от имени комиссии уполномоченных экспертов, собранных со всех служб разведывательного сообщества, — усталым голосом повторяет по памяти Грэгор. — Если убрать все ненужное дерьмо, то мы — коллегия волхвов, которые по идее должны находиться вне бюрократического механизма и готовить отчеты для Бюро технологического анализа, которые, в свою очередь, будут передаваться директору ЦРУ. От нашей коллегии не ожидают дублирования функций какого-либо из агентств, а скорее видят в нем нечто наподобие Дельфийского оракула, который сведет воедино наши сильные и слабые стороны. Коллегия была создана после фиаско на Кубе с целью избежать в будущем подобных ситуаций, когда нас загоняют в угол из-за того, что мы шаблонно мыслим на основе неверных критериев. Одно из правил процедуры ЦАБ заключается в том, чтобы включать в его состав по крайней мере одного несогласного — в отличие от «комми» мы знаем, что несовершенны. — Грэгор бросает демонстративный взгляд на Фокса, который благоразумно молчит.
- А, понятно, — с опаской в голосе говорит Саган. Затем уверенности в его голосе прибавляется. — Так вот почему я здесь? И вы вытащили меня из Корнелла только за этим?
- Конечно же, не только, доктор, — медленно проговаривает Брандл, бросая в сторону Грэгора недобрый взгляд. Восточногерманский перебежчик Вольф хранит надменное молчание, всем своим видом сообщая: «Я выше всего этого».
- Мы здесь, чтобы выработать стратегические рекомендации для работы с большей картиной. Намного большей картиной.
- Строители, — вставляет Фокс. — Мы здесь, чтобы определиться с нашими действиями на случай, если они появятся, и выработать рекомендации по соответствующему плану действий. Ваша деятельность в… э-э-э… проекте SETI — ваша лучшая рекомендация.
Саган в недоумении смотрит на него.
- Я бы сказал, что это очевидно, — наконец, говорит он.
- То есть?
- У нас не будет никакого выбора, — с грустной усмешкой объясняет молодой профессор. — Разве муравейник может вести переговоры с ядерной державой?
Брандл наклоняется вперед.
- Это довольно радикальная позиция, не так ли? Должно же быть хоть какое-то пространство для маневра? Мы знаем, что наш концепт искусственный, но предположительно, эти строители все еще живые существа, неважно о шести глазах, восьми ногах или же с зеленой кожей.
- О. Боже. Мой! — Саган наклоняется вперед, погружая лицо в ладони. Спустя мгновение Грэгор осознает, что слышит его смех.
- Прошу прощения.
Грэгор оглядывается на голос. Немецкий перебежчик — Вольф или как там его еще.
- Герр профессор, не могли бы вы объяснить, что вас так веселит?
Мгновение спустя Саган откидывается на спинку кресла, смотрит в потолок и вздыхает.
- Представьте себе пластинку-сорокапятку с проделанным в ее центре отверстием. Радиус внутреннего отверстия — половина астрономической единицы или сорок шесть миллионов миль. Радиус внешнего края пластинки неизвестен, но вероятно составляет две с половиной астрономических единицы или двести сорок пять миллионов миль. Толщина диска неизвестна — сейсмические волны отражаются от зеркального жесткого слоя на глубине восемьсот миль, но мы можем оценить, что она составляет восемь тысяч миль при условии, конечно, что средняя плотность диска примерно равна земной. Сила тяготения на поверхности такая же, как и на нашей родной планете, а поскольку после пересадки сюда мы выжили, мы поняли, что для нашей разновидности жизни здесь необыкновенно гостеприимная среда, и только при значительном увеличении масштаба она, как кажется, изменяется.
Астроном садится прямо.
- Кто-нибудь из вас, джентльмены, хоть немножко представляет себе, насколько безумно могучи те, что построил это сооружение?
- Как вы говорите — безумно могучи? — Спрашивает Брандл, и в глазах его светится скорее интерес, чем раздражение.
- Мой коллега, Дэн Олдерсон, произвел первый анализ. Думаю, если честно, вам следовало бы затащить сюда его, а не меня. Но раз уж на то пошло, давайте разберемся по пунктам: пункт номер один: скорость убегания. — Саган воздевает вверх костлявый палец. — Сила тяготения на диске не уменьшается с квадратом расстояния, как это было бы в случае сферического объекта — планеты, с которой мы происходим. Грубо говоря, тяготение у нас здесь подобно земному, но, чтобы вырваться из его объятий или достичь орбиты, нужна в офигеть какое количество раз бо́льшая скорость. Грубо говоря, на самом деле в двести раз бо́льшая. Ракеты, которые могли достичь Луны, просто падают после того, как истратят топливо. Следующий пункт, — поднимается еще один палец, — площадь и масса диска. Если он двухсторонний, то площадь его поверхности равняется миллиардам и миллиардам земных. Мы где-то посередине океана, полного чужих континентов, но у нас нет гарантии, что эта гостеприимная среда не является всего лишь крошечным оазисом в чужеродном мире.
Астроном делает паузу, чтобы налить себе стакан воды, затем обводит взглядом сидящих за столом людей.
- Если оценивать вещи объективно, джентльмены, этот мир настолько велик, что если хотя бы одна из ста звезд имела землеподобную планету, одно это сооружение могло бы вместить население всей нашей родной галактики! А что касается массы, то это сооружение по массе своей равно пятидесяти тысячам солнц. А это, говоря прямо, невозможно — посему в действие, должно быть, вступают еще неведомые нам физические силы, которые не дают всему этому сооружению схлопнуться в себя и образовать черную дыру. Отталкивающая сила — чем бы она ни была — достаточно сильна, чтобы удерживать массу пятидесяти тысяч солнц: просто на секундочку задумайтесь над этим, джентльмены.
Сказав это, Саган окидывает взглядом собравшихся и видит непонимающие взгляды. Он грустно усмехается.
- Я имею в виду, что это сооружение противоречит законам физики, как мы их понимаем. Но поскольку оно действительно существует, мы можем сделать кое-какие выводы, начиная с того факта, что наше понимание физики остается неполным. Но это не новость — мы и так знаем, что у нас нет объединенной теории всего. Эйнштейн потратил на нее тридцать лет, но создать ее так и не смог.
- Но есть и во-вторых. — Какое-то мгновение он выглядит усталым, не по годам старым. — Мы раньше думали, что любые внеземные существа, с которыми мы можем войти в контакт, будут в основном нам понятны: такие же люди, как мы, ну, разве что, с лучшими технологиями. Думаю, что вы и до сих пор сохраняете этот способ мышления. Тогда, в шестьдесят первом, мы на конференции провели мозговой штурм, пытаясь понять, насколько большой инженерный проект может осуществить вышедшая в космос цивилизация. Фримэн Дайсон из Принстона выдвинул, наверное, самую масштабную из тех идей, что мы могли себе только вообразить — нечто, что требовало от нас представить себе разборку Юпитера и превращение его в обитаемую зону. Этот же диск в сотни миллионов раз превосходит сферу Дайсона. И мы еще не берем в расчет фактор времени.
- Времени? — Эхом повторяет за них Фокс из Лэнгли. В его голосе сквозит растерянность.
- Времени. — Саган немного отстранённо улыбается. — Мы находимся бесконечно далеко от нашего бывшего места в Галактике, и кто бы ни переместил нас сюда, они не отмели законы физики и не нарушили ограничения скорости. Свету нужно 160000 лет, чтобы преодолеть расстояние между тем местом, где мы жили ранее, и нашим новом звездным местожительством в Малом Магеллановом Облаке. Каковое мы, между прочим, определили, измерив расстояния до известных цефеид, как только смогли учесть красное смещение в падающем свете и тот факт, что некоторые из них меняли частоту медленно, а кажутся намного изменившимися. Наши лучшие расчеты показывают восемьсот тысяч лет плюс-минус двести тысяч лет. Это примерно в четыре раза дольше существования нашего вида, джентльмены. Мы на это время уже ископаемые, археологический эксперимент. А вот какова цель этого эксперимента, я сказать вам не могу. У меня есть некоторые предложения, но…
Саган пожимает плечами, а затем замолкает. Грэгор перехватывает взгляд Брандла, и тот качает головой — почти незаметно. «Держи язык за зубами». Грэгор кивает головой. Саган, может быть, и осознает, что пребывает в одной комнате с соглядатаем из ЦРУ и восточногерманским перебежчиком, но пока ему не следует знать о Службе отчуждения.
- Что ж, вполне возможно, что так оно и есть, — говорит Фокс, бросая слова в звенящую тишину зала, словно камни. — Но напрашивается вопрос: что мы собираемся сказать директору ЦРУ?
- Предлагаю, — берет слово Грэгор, — начать с анализа «Коллекции Рубин». Он кивает головой в сторону Сагана. — Тогда, может быть, когда вы поделитесь с нами вашими соображениями по данному поводу, то мы лучше будем представлять себе, есть ли во всем этом хоть какие-то крупицы полезной информации, которыми мы можем поделиться с Директором ЦРУ.

Изменено 10 Jul 2020 пользователем Сталкер

[Magnum]

Эх, нет уже того очарования...   Кстати, Стросс тоже переоценен. 

 

Вне связи, спасибо за труды. 

 

[Сталкер]

Эх, нет уже того очарования... 

Время, Александр, время — оно безжалостно стирает яркие моменты и неумолимо сокращает гормоны в организме.

Вне связи, спасибо за труды. 

Стараемся.  

[Серая Зона]

Шикарная вещь! Спасибо за перевод, коллега! Очень давно хотелось это прочесть!

[Крысолов]

Кто, что, о чем речь?

[renyxa]

Первое обсуждение кануло в Лету.

Второе (спойлера!) тут.

[Владимирович]

Кстати, Стросс тоже переоценен.

это потому, что вы не либерал, за то, как он приложил фашиста Буша, ему еще мало Хьюгов дали, полагаю

[renyxa]

В общем, я немножко попинаю первоисточник.

1. ОК, ракеты не летают, дальше что? США вроде и в 62 могли снести значительную часть СССР самолётами, даже если только через Тихий океан. Достаточно, кмк, для сдерживания.

2. С размерами радиаторов непонятки. "Эверест", "в стратосферу" и "два дня плыли" - это довольно разные вещи. Ну, либо радиаторы похожи не на прутья, а на вытянутые пластины.

[Serafim]

США вроде и в 62 могли снести значительную часть СССР самолётами, даже если только через Тихий океан. Достаточно, кмк, для сдерживания.

Только если дальний восток. И еще нужно смотреть как они карту на плоскость развернули. 

[Сталкер]

Ну, либо радиаторы похожи не на прутья, а на вытянутые пластины.

Так и есть. Разрежьте глобус и расстелите на плоскости. На севере и юге у вас останутся острые лепестки карты. Пустое пространство между ними _ радиаторы.

 

[renyxa]

И еще нужно смотреть как они карту на плоскость развернули. 

Глянул - резали по Тихому океану. Так что у американцев есть аэродромы подскока в Европе.

[Сталкер]

Нету уже у американцев здесь аэродромов подскока. Вся Европа - соц лагерь, и только Британия - непотопляемый авианосец США. 

[Сталкер]

Глава пятая: Пушечное мясо

Мэдлен и Роберт Холбрайт — в одной из последних групп иммигрантов, которые высаживаются в новом мире. Когда она бросает взгляд на сияющий белый борт лайнера, ей кажется, что горизонт обступает ее со всех сторон, переходя в новое, странное состояние, которое кажется неестественным после шести месяцев, проведенных в море.
Местность в Новой Айове отнюдь не равнинная, и континент этот не молод: утесы крепостной стеной по обе стороны обступают неестественно глубокую гавань, вырубленную в материковой породе с любезной помощью «Дженерал Атомикс». Рельсовый фуникулер на зубчатой передаче поднимает Мэдди и Роберта и их четыре дорожных сундука на самый верх тысячефутового плато к портовому городу Форт-Эйзенхауэр, а потом — в лагерь для новоприбывших.
Мэдди молчалива и замкнута в себе, но Боб, не замечая ее состояния, все время трещит о возможностях и о работе, и о том, как они зацапают себе земельный участок, чтобы построить на нем дом.
- Это новый мир, — наконец, говорит он, — а ты почему-то совсем не счастлива.
- Новый мир, — эхом повторяет Мэдди, подавляя в себе желание бросить ему в лицо что-то колкое. Она смотрит в окно как раз в тот момент, когда поезд фуникулера переваливает через край плато, и им открывается вид на город. Городом это назвать трудно. Слово «город», подразумевает солидность, постоянство. Форт-Эйзенхауэру меньше пяти лет. Это гноящаяся рана, которую нанес окружающей местности Инженерный корпус. Самое высокое здание в нем — трехэтажный особняк губернатора. В архитектурном плане город являет собой дикую помесь Дикого Запада с Эпохой ракет и радаров: дома из непросушенной сосновой доски контрастируют с большими серыми бетонными коробками, напичканными направленными в сторону моря ракетами «Пэтриот», что призваны отсрочить неизбежное вторжение коммунистических орд.
- Он такой плоский.
- Ближайшие холмы в двухстах милях отсюда, за прибрежной равниной. Ты разве карту не смотрела?
Она пропускает его шпильку мимо ушей, а поезд фуникулера тем временем с визгом и лязгом карабкается по склону утеса. С астматическим сопением он наконец останавливается у деревянной платформы. Час спустя они — усталые и взмокшие от пота — уже находятся в неказистом фанерном административном здании, больше похожем на казармы. В здании большой вестибюль: за установленными с ряд столами сидят с постными лицами служащие колониальной администрации. Люди с кипами бумаг переходят от стола к столу, приглушенными голосами отвечают на поставленные вопросы и получают печати на своих документах. В задней части зала среди груд багажа бесцельно, словно стадо скота, бродят будущие колонисты. Мэдди и Роберт ждут в очереди, нервничая в послеполуденной влажной жаре, подслушивая фрагменты разговоров.
- Страна происхождения?... Специальность по образованию?... Да, ваша последняя работа?
Кажется, что чиновники полностью зациклены на вопросах религии и расы (почти четверть народа в вестибюле — беженцы из Индии и Пакистана или из каких-то еще богом забытых мест в Азии).
- Роберт, — шепчет Мэдди.
- Со мной все будет в порядке, — говорит он, пытаясь звучать уверенно. Весь в отца, он пытается казаться солидным семейным человеком. От взгляда искоса, которым она одаривает его, все остатки его уверенности испаряются в один миг. А потом подходит их очередь.
- Имена, паспорта, страна происхождения? — Усатый мужчина, раздраженный жарой, резок и не скрывает своей скуки.
Роберт ему улыбается.
- Роберт и Мадлен Холбрайт из Канады. — Он протягивает паспорта.
- Ага, — чиновник очень уж по-американски — бегло — просматривает предложенные документы. — Какое у вас образование? Последнее место работы?
- Я… э-э-э… работал неполный рабочий день в гараже. Не закончил колледж. В Торонто у меня был выпускной год, изучал строительное проектирование, но выпускные экзамены не сдавал. Мэдди же… Мэдди — квалифицированный фельдшер.
Чиновник останавливает на ней свой взгляд.
- Работали по специальности?
- Что? А, нет. Я только-только получила диплом. — Внезапный вопрос государственного служащего вгоняет ее в краску.
- Так. — Он делает зашифрованную пометку против их имен в длинном списке, который, переваливается через поверхность стола и опускается практически к самому деревянному полу.
- Следующий!
Чиновник возвращает им их паспорта, вместе с ними выдает пару карточек и указывает на расположенный далее ряд столов.
Кто-то уже занимает их место у стола, когда Мэдди удается, наконец, прочитать то, что написано на карточках. На ее карточке написано «МЕДСЕСТРА-ПРАКТИКАНТКА». Роберт читает свою карточку и выдыхает:
- Нет, это неправильно.
- Что там, Боб? — Она заглядывает через его плечо в тот самый момент, когда его кто-то отталкивает его в сторону. Ее взгляд скользит по строчке «РАБОЧИЙ (неквалифицированный)», но дочитать она не успевает.

 

 

 

Глава шестая: Судовой журнал

Юрий Гагарин сбрасывает туфли, ослабляет галстук и откидывается на спинку стула.
- Здесь жарче, чем на долбанной Кубе! — Стонет он.
- Вы бывали на Кубе, шеф? — Его спутник все еще на ногах, наливает стакан чая со льдом и, прежде, чем налить чая себе, передает его молодому генерал-полковнику.
- А, спасибо, Миша. — бывший первый космонавт устало улыбается. — Да, бывал. Перед самым вторжением. Присаживайся.
Миша Городин — единственный человек на борту, которому абсолютно наплевать, предложит ли ему капитан стул или нет, но все равно благодарен за предложение: немного уважения никогда не помешает, а жизнерадостный характер Гагарина и его дружеская манера держаться — просто земля и небо по сравнению с поведением некоторых ублюдков, с которыми Мише в прошлом доводилось иметь дело. Среди офицеров существует целая категория людей, которые думают, что если ты замполит, то ты каким-то образом ниже их, но Юрий далек от этого: в некотором смысле, он — Идеальный советский человек, олицетворение прогресса. И это упрощает жизнь, поскольку Юрий один из немногих командиров во флоте, которому совершенно все равно, что думает его заместитель по политической работе, а жизнь была бы гораздо более трудной, не будь этой самой толики уважения, которая смазывает колесики работающего механизма под названием экипаж корабля. Впрочем, Юрий также командир единственного военного корабля, находящегося в ведении Отряда космонавтов, Отряд космонавтов, в свою очередь, подразделение Ракетных войск стратегического назначения, а это еще одно вопиющее отступление от обычного военного протокола. Каким-то образом кажется, что это назначение ломает все устоявшиеся правила…
- И как там было, шеф?
- Жарко, как в пекле. Влажно, как здесь. Красивые женщины, но при этом куча темнокожих товарищей, которые имели весьма слабое представление о том, что такое душ — все очень ласковые, но нет-нет, а мы все равно оглядывались через плечо на море позади нас. Ты знаешь, что даже тогда у них там была американская база? Гуантанамо. Сейчас базы уже нет — взамен вся Куба в руинах.
Лицо Гагарина на мгновение мрачнеет.
- Сволочи!
- Американцы?
- Да. Отыгрываются на маленьком беззащитном острове лишь потому, что больше не могут добраться до нас. Помнишь, когда детишкам раздавали йодные таблетки? И ведь это были не Ленинград и не Горький — радиоактивное облако было над Гаваной. Не думаю, что наверху хотели признать, насколько дерьмово обстояли дела.
Миша отпивает глоток чая.
- Нам повезло сорваться с крючка.
К черту дисциплину и субординацию! Признать хотя бы это в личной беседе командиром вполне приемлемо. Миша видел некоторые отчеты КГБ о ядерном арсенале США в то время, и от увиденного кровь стыла в жилах. И пока Никита отчаянно блефовал, рассказывая о ядерном щите Родины, американцы скрывали подлинные масштабы своего собственного арсенала. Как от самих себя, так и от всего остального мира.
- Да. Сомнений нет: в то время все катилось прямиком к черту, и если бы одним ранним утром мы не проснулись бы в этом месте, кто знает, что бы произошло? Они тогда во много раз были сильнее нас. Правда, я не думаю, что они сами понимали это.
Мрачное выражение сходит с лица Гагарина, он бросает свой взгляд в открытый иллюминатор — единственный в каюте, который можно открыть — и улыбается.
- Но это не Куба.
Обрыв, поднимающийся над бухтой, это подтверждает: он не знает на Земле тропических островов с такой странной растительностью. Или с такими руинами.
- Это точно. — Отзывается Миша, ставя свой стакан на стол для карт. — А что насчет руин?
- Ах да. — Гагарин наклоняется вперед. — Я как раз и хотел поговорить с тобой по этому поводу. Исследование определенно продвигается в соответствии с нашими приказами, но нам как бы немножечко не хватает квалифицированных археологов, так ведь? Давай подумаем: мы в четырехстах семидесяти тысячах километров от дома, пересекли шесть последовательных климатических зон, пять континентов. Поселенцы сюда доберутся еще очень нескоро, правда? — Он делает артистическую паузу. — даже если слухи о реформе нашей исправительной системы окажутся правдой.
- Да, дилемма, однако! — Дружелюбно соглашается Миша, намеренно игнорируя последнее замечание командира. — Но нам не нужно торопиться. Здесь никого нет — по крайней мере, в радиусе произведенного вчера разведывательного полета. А за надежность лейтенанта Чехова я ручаюсь: у парня правильное отношение к делу.
- Думаю, что до тех пор, пока мы не исследуем эти руины, нам не следует покидать это место. Однако, наши ресурсы ограничены, и в любом случае, я не хочу, чтобы за сделанное нами, в Академии наук нам дали по рукам. Никаких поисков кладов до тех пор, пока научники не доберутся сюда. — Гагарин несколько секунд фальшиво напевает себе под нос какую-то мелодию, а потом хлопает себя по бедру. — Думаю, нам следует снять фильмец для приема по случаю дня рождения товарища Генерального секретаря. В первую очередь мы создадим вокруг пляжа защитный периметр — как раз нашим бугаям из спецназа выпадет шанс отработать водку, которую они пьют, не просыхая. Затем ты и я поведем базовую научную команду номер два в ближайшие руины с камерами и освещением. Снимем там все, дадим возможность высоколобым дядям в Москве подумать над тем, что мы нашли и стоит ли позднее возвращаться сюда с толпой археологов. Что скажешь, Миша?
- Скажу, что все это целиком логично, товарищ генерал, — говорит замполит, кивая головой.
Тогда так и поступим. Но будем предельно осторожны. Ведь даже то, что мы не обнаружили признаков активного заселения, вовсе не означает, что в местном лесу не водятся аборигены.
- Как те ящерицы, — Миша хмурится. — Маленькие пурпурные мерзавцы!
- Когда-то мы сделаем из них хороших коммунистов, — с верой в голосе отвечает Юрий. — Тост! Выпьем за то, чтобы маленькие пурпурные чешуйчатые мерзавцы с духовыми трубками, стреляющие в задницы замполитам стали хорошими коммунистами!
Гагарин озорно смеется, но Городин знает, когда его специально подначивают, а потому охотно подмигивает и поднимает свой стакан:
- И за яды, которые не действуют на людей.

[renyxa]

Нету

Я имел в виду - на момент переноса. Что им мешало пожечь СССР бомберами, когда тот двинул танки?

[Сталкер]

Глава седьмая: Дискография

Предупреждение:
Нижеследующий ознакомительный фильм имеет гриф секретности «КОЛЛЕКЦИЯ РУБИН». Если у вас нет как допуска под грифом «КОЛЛЕКЦИЯ» как и допуска под грифом «РУБИН», пожалуйста, покиньте аудиторию и немедленно доложите офицеру службы безопасности, ответственному за обеспечение секретности показа. Раскрытие содержащейся в фильме информации является федеральным преступлением и карается штрафом до десяти тысяч долларов и/или лишением свободы на срок до двадцати лет. У вас есть тридцать секунд для того, чтобы покинуть зал и доложить офицеру службы безопасности, ответственному за обеспечение секретности показа.

Голос за кадром:
«Океан — последняя граница. На протяжении двадцати лет о того судьбоносного дня, когда мы обнаружили, что были перенесены на этот плоский мир, перед нами предстала безграничность океана, протирающегося вдаль, насколько хватает взгляд. Стоя также перед перспективой распространения коммунизма на еще не нанесенные на карту континенты, мы посвятили себя осуществлению стратегии исследования и сдерживания.»

Фрагмент фильма:

Ракета «Атлас» отрывается от пускового стола и медленно взбирается в небо на столбе пламени — она, набирая скорость, возносится над фермой-опорой и исчезает в небе.

Переход к следующему фрагменту:
Установленная на носу камера смотрит вниз вдоль корпуса ракеты. Поверхность земли уносится вдаль, исчезая в голубой дымке. Небо за ракетой медленно чернеет, однако поверхность земли все еще занимает значительную часть картинки в объективе. Отпадают двигатели первой ступени, оставляя лишь бледно-голубое пламя маршевого двигателя. Теперь становятся узнаваемы очертания калифорнийского побережья. Северная Америка отчетливо уменьшается в размерах, а потом в поле зрения вплывает нечто странных очертаний, будто непонятный символ в чужестранном тексте. Ускоритель выгорает полностью, и кувыркающаяся камера ухватывает солнечный луч, что вспыхивает на корпусе разгонного блока «Центавр» во время запуска его двигателей, толкающих его еще выше, еще быстрее.

Голос за кадром:
«Мы не можем вырваться из пут тяготения».

Переход к следующему фрагменту:

Метеор, прочерчивающий полосу по пустой голубой чаше неба, выпускающий парашюты.

Голос за кадром:

«В 1962 году эта ракета могла бы вывести в космическое пространство две тонны полезного груза. Это было в те времена, когда мы жили на планете, форма которой представляла сплющенный с полюсов сфероид. Жизнь же на обеденной тарелке кажется иной: несмотря на то, что сила притяжения на всей ее поверхности одинакова, мы не можем покинуть ее. Фактически, все, что мы запускаем прямо вверх, вернется назад к нам. Даже ракета с ядерным двигателем не сможет вырваться из оков притяжения: согласно расчётам ученого Лаборатории реактивного движения Дэна Олдерсона, для того, чтобы покинуть Магелланов диск, потребуется скорость более тысячи шестисот миль в секунду. И все потому, что масса диска во много раз превосходит массу звезды — на самом деле, его масса в пятьдесят тысяч раз превосходит массу нашего собственного солнца.
Что же не дает ему схлопнуться в сферу? Никто не знает. Физики думают, что строители диска смогли обуздать пятую силу, которая на раннем этапе участвовала в расширении вселенной — ее еще называют «эфиром». Но на самом деле никто не этого точно не знает. Мы также не понимаем, как мы оказались здесь — как в мгновение ока нечто, находящееся вне нашего понимания, сняло земные континенты и океаны, словно кожуру с картофеля, и наложило их на этот инопланетный диск.»

Переход к следующему фрагменту:

Карта. Разложенные на плоскости земные континенты: Северная и Южная Америки — на одной стороне, Европа, Азия и Африка — к востоку от них. За Индонезийским архипелагом Австралия и Новая Зеландия одиноко повисают на краю бездны бескрайнего океана.
Панорама карты смещается вправо: в поле зрения показываются новые странные континенты — огромные, с иззубренной береговой линией. Некоторые из них больше, чем взятые вместе Азия и Африка, но большинство из них меньше.

Голос за кадром:

«С Перемещением геополитика изменилась навсегда. Несмотря на то, что топография наших континентов в значительной мере сохранилась, под земной корой — ниже границы Мохоровичича — и глубоко в океаническом ложе были вставлены клинья из инородного материала, действующие в качестве перегородок. Расстояния между точками, разделенными океаном неизбежно увеличились — и в геополитическом смысле, не в нашу пользу. И хотя тактический баланс сил после Перемещения в основном не изменился, маршруты полета по Большому кругу, на которые были рассчитаны наши ракеты — через полярный ледниковый щит и оттуда — прямиком в коммунистическую империю оказались искажены и растянуты, тем самым оставив цели противника вне зоны их поражения. При этом, хотя наши стратегические бомбардировщики все еще могут достичь Москвы с дозаправкой в воздухе, изменения на карте заставят их пересекать на своем пути тысячи миль вражеского воздушного пространства. В результате Перемещения бо́льшая часть наших стратегических мероприятий оказались бесполезными. Если бы британцы захотели стоять до конца, мы победили бы — однако, бросая взгляд назад, следует признать, что то, что было справедливо для нас, также было справедливо и для Советов, и трудно обвинять британцев за то, что они не пожелали принять лишь на одних себя всю чудовищную силу советских бомбардировок.
Бросая взгляд назад, следует признать, что единственной причиной, по которой те события не оказались для нас полной катастрофой, было то, что Советы пребывали в таком же плачевном положении, что и мы. Но призрак коммунизма сейчас в Западной Европе обретает зримую плоть: формально независимые государства-члены Европейского Союза пребывают в таком же московском плену, что и государства-клиенты СССР, состоящие в Варшавском договоре. И только введенное Британией чрезвычайное положение дает нам некую остаточную геополитическую точку опоры на красном континенте. Однако в долговременной перспективе мы должны ожидать, что и британцы также вынуждены будут договариваться с Советским Союзом.»

Переход к следующему фрагменту:

Серебристый самолет с дельтовидным крылом в полете. Короткие крылья, заостренная носовая часть, отсутствие иллюминаторов говорят о том, что это беспилотный летательный аппарат. Единственный большой двигатель в его хвостовой части толкает аппарат вперед, реактивное сопло сияет вишнево-красным цветом. Видно, как под ним простираются девственные пространства. Самолет сопровождения постепенно взбирается выше беспилотника, чтобы дать зрителю возможность ясно рассмотреть верхнюю часть его фюзеляжа.

Голос за кадром:

«Диск огромен — настолько огромен, что его размеры граничат с безумием. Согласно некоторым оценкам, его площадь равна площади миллиарда таких планет, как Земля. Исследование его обычным средствами бесполезно — поэтому и был послан в полет беспилотник NP-101 «Персефона», показанный здесь во время испытательного полета над материком F-42. NP-101 — разведывательная модификация использующей ядерный двигатель сверхзвуковой низковысотной крылатой ракеты «Плутон», которая в период после Перемещения составляет основу наших сил сдерживания. Она медленней своих армейских сестер, но намного более надежна: в то время, как стратегические низковысотные крылатые ракеты сконструированы для яростного и быстрого прорыва на советскую территорию, NP-101 создана для длительных миссий, в течение которых она картографирует целые континенты. Во время стандартной полетной миссии NP-101 может лететь со скоростью, втрое превышающей скорость звука — в течение месяца, преодолевая за день пятьдесят тысяч миль, она, прежде чем повернуть обратно домой, углубляется в неведомое на миллион миль. Ее огромные картографические фотокамеры делают по два снимка каждую тысячу секунд, а его высокотехнологичное цифровое вычислительное устройство записывает разнообразные данные, поступающие от его датчиков, позволяя нам скомпоновать картину тех областей диска, для достижения которых нашим судам понадобятся десятки лет. С разрешением в одну морскую милю, программа NP-101 оказалась ошеломительным успехом, позволившим нам нанести на карту целые новые миры, для личного посещения которых у нас уйдут годы.
В конце своей миссии NP-101 сбрасывает свою последнюю капсулу с фильмами и отправляется в свой последний полет в центр необитаемого океана, чтобы погрузить свой использованный ядерный реактор в воды на безопасном расстоянии вдали от дома.»

Переход к следующему фрагменту:

Изображение круга. Посередине — черный кружок со звездой в центре, вокруг него круглый диск — пропорции примерно те же, что и у пластинки-сорокапятки.

Голос за кадром:

«Приблизительная карта диска. Вот область, исследованная нами до нынешнего момента в рамках программы NP-101.»
На поверхности пластинки высвечивается точка, немногим большая, чем песчинка.
«Эта световая точка составляет в диаметре два миллиона километров — это в пять раз больше расстояния, что отделяло нашу старушку Землю до Луны. Для того, чтобы пересечь радиус диска аппарату NP-101 пришлось бы лететь на скорости 3 маха почти десять лет. Мы даже не вполне точно уверенны, в каком именно месте диска лежит центр этой точки — вторая ступень нашей наимощнейшей ракеты «Нова-Орион» едва может подняться на два градуса над плоскостью диска, прежде чем снова упадет вниз. Вот наш нынешний объем знаний о нашем окружении, полученный с помощью картографических камер с масштабом на уровне континентов, установленных на ракетах проекта «Орион».

На поверхности пластинки вокруг красной песчинки возникает оранжево-розовая область диаметром почти полдюйма.

«Конечно же, камеры на высоте сто тысяч миль не могут разглядеть на новых континентах признаки распространения коммунистов. Лучшее, что они могут сделать — это слушать обмен радиосообщениями и проводить спектрографический анализ атмосферных газов над дальними землями в поиске наличия газов, характерных для промышленного развития, таких как хлорфтороуглероды и оксиды азота.
И поэтому нас могут ждать неприятные сюрпризы. Наш долгосрочный стратегический анализ предполагает, что мы почти наверняка на диске не одни. Помимо проблемы коммунистов мы должны рассмотреть возможность того, что те, кто построил это чудовищное сооружение — несомненно, одно из чудес Вселенной — могут также жить здесь. Мы должны поразмыслить над мотивами, которыми они руководствовались, перенося нас сюда. А помимо всего прочего, на континентах F-29 и F-364 обнаружены аборигенные культуры, и обе они на данный момент помещены под карантин. И если на некоторых материках существуют туземные обитатели, мы можем предположить, что по какой-то неизвестной пока причине их перенесли на этот диск точно так же, как и нас. Возможно, что они подлинные культуры каменного века, но может оказаться, что они выжившие представители развитых цивилизаций, которые не пережили переноса в эту среду. Какова же возможность того, что где-то на поверхности диска существует одна или несколько развитых цивилизаций, которые больше и сильнее нашей? И сможем ли мы это понять при встрече с ними? И как нам оценивать риск встречи с враждебно настроенными зелеными человечками теперь, когда иные миры находятся на расстоянии похода хорошо оснащенного парусника, не говоря уже об исследовательских судах на ядерных двигателях класса «Саванна»? Астрономы Карл Саган и Дэниел Дрейк оценивают такую вероятность как высокую — фактически, они считают, что где-то там, за океанами существует несколько таких цивилизаций.
Мы не одни. Мы можем пока лишь строить догадки относительно того, почему мы были перенесены сюда нашими похитителями, но мы можем быть уверены, что встреча с развитой инопланетной цивилизацией, которая вполне может быть нам враждебна — всего лишь вопрос времени. Теперь в этом ознакомительном фильме мы перейдем к обзору комплекса наших стратегических мероприятий по подготовке к первому контакту, а также сценариев, предусмотренных на случай такой чрезвычайной ситуации, с предметными ссылками на Советский Союз как на пример идеологически враждебной супердержавы.

 

 

 

Глава восьмая: Испытательный срок

Две недели спустя Мэдди уже не сомневается, что скоро взбесится.
Им с Бобом на краю города отвели маленький сборный типовой домик, мало чем отличающийся от хижины, хотя в нем есть электричество и проточная вода. Его распределили на строительные работы, заставили строить жилье для других — и это уже можно считать успехом, потому что после подачи тщательно выверенного протеста его статус повысили с неквалифицированного разнорабочего до землемера-практиканта. И этим повышением он ужасно гордится, явно принимая его за знак того, что приехав сюда, они поступили правильно.
Тем временем Мэдди намного труднее найти работу. Районная больница полностью укомплектована персоналом, и они не нуждаются в ее услугах. Не будут нуждаться до тех пор, пока не придет очередной корабль с поселенцами, если, конечно, она не пожелает упаковать свои пожитки и отправиться по изолированным поселениям ранчеров, разбросанным посреди малонаселенной местности в глубине материка. Как постановил губернатор, через год они оснуют еще одно городское поселение в глубине материка — невдалеке от горняцких поселков у края пустыни Гувера. И вот тогда им понадобятся медики — чтобы укомплектовать ими новую больницу, а пока она всего лишь в кадровом запасе. И все потому, что Мэдди, городская по воспитанию и характеру, не склонна взяться за работу, сопряженную с разъездами по глуши, если можно этого избежать.
Первую неделю — а потом и часть второй — она проводит, слоняясь по городку, пытаясь найти себе занятие. И она не единственная молодая женщина, оказавшаяся в такой ситуации. Хотя официально безработицы не существует, а пытающиеся все регулировать власти колонии всегда найдут для бездельников изнурительную работенку, даже в бригаде скорой помощи вакансий нет, как нет никакого другого занятия ей по силам. С точки зрения профессиональной карьеры все это напоминает возвращение в пятидесятые. Молодая женщина с амбициями? Здесь, у черта на куличках, просто нет большей части присущих цивилизованному миру профессий, а другие для нее закрыты или недоступны. Везде, куда ни глянь — сплошные мамаши с вытянутыми от усталости и беспокойства лицами, приглядывающие за невероятно большими стайками детишек. Боб хочет детей, хотя Мэдди к этому еще не готова. Альтернатив, однако, немного.
В конечном итоге Мэдди приходится просматривать на доске объявлений перед мэрией все объявления, помеченные словами «нужна помощь». В некоторых объявлениях предлагаются неплохие условия, а некоторые из них, по крайней мере, вообще необычны. Один листок привлекает ее внимание: «требуется ассистент для биологических исследований в полевых условиях». «Интересненько», — думает она и отправляется на поиск той двери, в которую постучит.
Когда же она находит заветную дверь — сырые доски, уже начинающие обесцвечиваться под палящим светом тропической колонии, — ей открывает Джон Мартин, который озадаченно вглядывается в обрамленный светом силуэт на пороге.
- Здравствуйте, — говорит она. — Это вы размещали объявление об ассистенте для полевой работы?
Она всматривается в его лицо. Ведь он энтомолог, кажется? Она помнит его руки на телескопе, установленном на палубе корабля. Само путешествие на фоне пыльного, бесцветного настоящего, в которое тот корабль доставил Мэдди, уже начинает окутываться в ее воспоминаниях обманчивым романтическим флёром.
- Я? Ах, да-да. Прошу вас, проходите. — Он пятится вглубь дома — еще одного из множества типовых хибар, привозимых под штампом «для исп. колон. семьями» — и предлагает ей стул посреди того, что ранее было гостиной. Теперь же комнату почти полностью заполняют рабочий и приставной столы, высокий деревянный шкаф-бюро с многочисленными ящиками для образцов. В воздухе стоит странный затхлый запах старой паутины и вытекшего из бутылей формалина. Джон суетится внутри своей берлоги, пребывая в некотором замешательстве от столь неожиданной компании. В голове Мэдди проносится мысль, что в нем есть что-то трогательно забавное — совсем, как в объектах его исследований.
- Простите за беспорядок. У меня бывает совсем немного гостей. Что ж, э-э, у вас есть соответствующий опыт?
Она не колеблется.
- Абсолютно никакого, но мне нравится учиться. — Она наклоняется вперед. — Перед тем, как отплыть сюда, я получила диплом фельдшера. В колледже я изучала биологию, но вынуждена была оставить этот предмет в середине второго курса: я думала о поступлении на медицинский факультет, но, полагаю, здесь это уже не случится. В любом случае, здешняя больница вакансий не имеет, а поэтому мне нужно найти себе какое-то другое занятие. Чем конкретно занимается полевой ассистент?
- Тем, что в кровь сбивает себе ноги. — Ее собеседник криво ухмыляется. — Вы работали в лаборатории? В полевых условиях?
Мэдди нерешительно кивает головой, после чего он вытягивает из нее сведения о ее скромном опыте в колледже.
- Мне предстоит исследовать целый континент, — продолжает после он, — и у меня есть всего одна пара рук — нас здесь слишком мало. К счастью, в своем бюджете ННФ предусмотрел расходы на зарплату нанятого мною ассистента. Который будет моим Пятницей: будет помогать мне возить на тележке оборудование, собирать образцы, помогать с базовой лабораторной работой — на уровне азов — ну, и так далее. Ах да, и если их заинтересует энтомология, ботаника или что-то наподобие, это плюс. Как ни странно, но в нашей округе совсем немного нетрудоустроенных специалистов в области наук о живой природе… вы, кстати, проходили химию?
- Кое-что, — осторожно отвечает Мэдди. — Но я не биохимик. — Она с любопытством оглядывает загроможденный кабинет. — И что будете исследовать?
Ее собеседник вздыхает:
- Первичное обследование всего континента. Здесь вообще никто даже не пытался исследовать местную экологию насекомых. На этом континенте фактически нет позвоночных: ни птиц, ни ящериц — всего того, что есть у нас, но ведь и у нас дома одних видов жуков больше, чем всего остального вместе взятого. Здесь все то же самое. Вы не знали, что здесь никто еще не собирал образцов во внутренних частях континента далее, чем в пятидесяти милях отсюда? Все, что мы делаем — это ставим вдоль побережья хибары да открытые карьеры в нескольких милях от побережья. А ведь во внутренних областях может быть все, что угодно, абсолютно все.
Мэдди замечает, что когда ее собеседник взволнован, он начинает энергично жестикулировать, с энтузиазмом размахивая руками. Она кивает головой и улыбается, поощряя его к дальнейшему словоизлиянию.
- Многое из того, что я делаю, очень похоже на то, чем занимались биологи в восемнадцатом-девятнадцатом веках. Собираю образцы, срисовываю их, заношу в журнал данные об их среде обитания, особенностях питания, иногда делаю догадки по поводу их жизненного цикла, пытаюсь определить хоть какие-либо родственные связи между видами. Построить генеалогическое древо. Ох, мне также следует проделывать подобные процедуры и в отношении растительности, знаете ли. При этом они хотят, чтобы я внимательно наблюдал за другими дисками, вращающимися вокруг Люцифера. «Со всем тщанием ищите следы разумной жизни» — что бы это ни означало. Полагаю, среди астрономов все еще остается кучка старых дуралеев, которые чувствуют себя совершенно оскорбленными тем, что те, кто построил этот диск и перенес нас сюда, не приземлились на лужайке перед Белым домом для того, чтобы представиться. Но лучше я скажу вам все как есть прямо сейчас: здесь хватит работы для целой армии зоологов и ботаников на столетие вперед: вы можете взяться за кандидатскую диссертацию прямо здесь и сейчас, если хотите. Я здесь всего на пять лет, но мой преемник будет рад принять на работу опытного лаборанта… самым трудным будет сохранить сосредоточенность. Э-э, я могу выделить вам содержание из отдельного фонда генерал-губернатора и попросить ННФ возместить эти деньги, но большими они не будут. Двадцать трумэновских долларов в неделю будет достаточно?
Мэдди несколько секунд раздумывает. Трумэновские доллары — местный бумажный денежный эквивалент — немногим лучше конфетных фантиков, но и тратить их здесь особо не на что. А Роб и так зарабатывает на их обоих. Тем более, кандидатская степень… «ведь она может стать моим билетом обратно домой, в цивилизацию, так ведь?».
- Полагаю, что да, — говорит она с чувством огромного облегчения — значит, все-таки есть еще что-то, на что она годна помимо того, чтобы растить новое поколение детишек. Она даже пытается отогнать видение себя самой через несколько лет, женщины в ранге знаменитого ученого, с благодарностью принимающей профессорскую должность в одном из университетов Лиги плюща.
- Когда начинать?

[Magnum]

Хоть мы и знаем, чем всё кончится

Мне и развилка не очень, не люблю я все эти переносы, особенно такие переносы, где от человечества ничего не зависит - но с такой развилкой можно было много чего накрутить...  

 

Тогда как автор все слил.  

[Сталкер]

с такой развилкой можно было много чего накрутить...  

Да, и Стросс ее использовал на 0,01%. Как можно так бездумно разбрасываться материалом?

[Серая Зона]

Не понимаю, к чему этот рефрен "если бы не загадочная тёмная энергия, он бы давно схлопнулся в чёрную дыру".
Диск вроде как удерживается центробежными силами, не?

[Сталкер]

Диск вроде как удерживается центробежными силами, не?

Боюсь, для компенсации их будет недостаточно. Скорость вращения, по всей видимости, должна быть сравнима с первой космической для этого мира, а это несколько тысяч км/сек.

[Сталкер]

Глава девятая: На берегу

Первые впечатления Миши от подозрительно знакомого инопланетного континента состоят из давящей липкой жары и вони гниющих медуз.
«Сергей Королёв» качается на якоре в устье реки. Его обтекаемые формы выглядят в этом месте чужеродными. Короткое оперение выступает из фюзеляжа выше ватерлинии, что придает экраноплану сходство с гидропланом с обрезанными крыльями. Двигательные блоки с гигантскими атомными турбинами КБ имени Кузнецова закреплены на хвостовых балках по обе стороны увенчанной высоким гребнем верхней части фюзеляжа, а также по обе стороны от пусковых катапульт и механизмов захвата бортовых истребителей-бомбардировщиков МиГ, расположенных сзади широкого изгиба мостика экраноплана. У ватерлинии открыта рампа лодочной палубы: спецназ занят погрузкой снаряжения на десантное судно, которое переправит их к маленькому лагерю на берегу. Миша, стоящий чуть выше уреза воды, отворачивается от гигантского судна на воздушной подушке и бросает взгляд на своего командира, который вглядывается в лежащий перед ним ландшафт с выражением легкой тревоги на лице.
- Вон те деревья — они ж жутко близко, так ведь? — Задает вопрос Гагарин с видом деревенского простачка: этот прием очень помог ему в первые опасные годы после падения его покровителя Хрущева.
- Именно этим и озабочен в данный момент капитан Киров, — отвечает Городин, уловив саркастическое настроение генерал-полковника и подыгрывая ему.
И действительно, смутно видимые отсюда фигурки в оливково-зеленой полевой форме крадутся между деревьев, тщательно расставляя растяжки и ловушки с сигнальными ракетами по дуге вокруг зоны береговой высадки. Замполит бросает взгляд налево — туда, где в охранении стоит пара матросов с автоматами, чьи глаза непрерывно осматривают джунгли.
- Я бы не стал чрезмерно волноваться, товарищ генерал.
- Тем не менее, я буду намного более счастлив, когда мы обезопасим внешний периметр. И когда мне удастся разумно объяснить все это товарищу Генеральному секретарю. — Весь юмор в тоне Гагарина испаряется, он поворачивается и идет по пляжу по направлению к большой палатке, которую уже успели установить, чтобы дать хоть какое-то убежище от полуденной жары.
Столб ослепительного солнечного света — то, что здесь заменяет солнечный свет — уже вытянулся на максимальную длину, сияя, словно ослепительно белый жезл из расплавленной стали, нанизавший на себя диск. Некоторые из наиболее суеверных называют его райской осью. Часть работы Городина как раз и состоит в том, чтобы пресекать подобное отступление от материалистических воззрений.
Тент палатки откинут и закреплен на стойках; внутри нее Гагарин и Миша обнаруживают склонившихся над картой майора Суворова и академика Борисовича. В углу научная съемочная группа, состоящая из весьма подозрительных гражданских из ТАСС, готовит к съемке коробки с кинопленкой.
- А, Олег, Михаил! — Лицо Гагарина мгновенно озаряется профессионально отработанной фотогеничной улыбкой. — Как успехи?
Борисович, худощавый, сутулый субъект, больше похожий на дворника, чем на ученого с мировым именем, пожимает плечами.
- Вот только что, генерал, мы говорили о том, чтобы пройти к месту раскопок. Не хотите ли присоединиться к нам?
Миша бросает через плечо академика взгляд на карту. Она нарисована карандашом, и на ней еще полно незаполненного пространства, однако то, что уже нанесено, приобретает тревожно знакомые очертания — настолько знакомые, что еще до спуска на берег они стали поводом для множества бессонных ночей. В одном из углов карты, где пустого пространства больше всего, кто-то начертал свернувшегося в кольца дракона.
- Насколько велико место раскопок? — Спрашивает Юрий.
- Не могу знать, товарищ генерал, — бурчит майор Суворов, словно отсутствие конкретной информации по инопланетным руинам лично его оскорбляет. — Мы еще не добрались до его границы. Но все сходится с тем, что мы уже знаем.
- Воздушная разведка… — Михаил деликатно издает кашляющий звук. — Если разрешите мне совершить еще один облет, то я смогу дать вам больше информации, генерал. Думаю, что станет возможно определить границы города с довольно малой погрешностью, однако деревья усложняют задачу.
- Я бы разрешил вам облет, если бы у меня было авиационное топливо, — терпеливо объясняет Гагарин. — Вертолет за день полетов может сжечь топливо, по массе эквивалентное его весу, а у нас есть лишь то, что мы взяли на борт в Архангельске. Собственно, когда мы отправимся домой, мы оставим в исследованных нами местах большинство наших штатных самолетов, чтобы в следующее путешествие взять с собой больше топлива.
- Понятно. — Радости от этой новости на лице Борисовича не добавляется. — В общем, как сказал Олег Иванович, мы не знаем, насколько далеко простирается это место. Однако, полагаю, когда вы увидите руины, вы поймете, почему нам пришлось сюда возвратиться. Никто еще до этого не находил ничего подобного.
- Пещерного капиталиста. — Тонко усмехается Миша. — Как я полагаю.
- По-видимому, — Борисович пожимает плечами. — Как бы то ни было, нам нужны археологи. И масс-спектрограф для углеродного датирования. И много всего другого. — Его лицо хмурится. — Они здесь были уже тогда, когда мы еще жили в пещерах.
- За исключением того, что это были не мы, — бормочет себе под нос Гагарин. Миша делает вид, что ничего не слышал.
К тому времени, когда они выходят из палатки, морпехи уже успевают выгрузить из «Королева» на берег две БРДМ. Большие бронированные машины устроились на пляже, словно чудовищные амфибии, только что выползшие на берег из первобытного океана. Гагарин и Городин вместе с академиком и съемочной группой садятся в задней части второй машины — в ведущую БРДМ грузятся спецназовцы из команды их сопровождения. Все время, пока их маленький конвой с громыханием и скрипом несется по пляжу, вскарабкивается на пологое возвышение, а затем катится вниз, к долине с руинами, пассажиры сохраняют гордое молчание.
Бронемашины останавливаются, их дверцы открываются. Люди, выходящие из машин, наслаждаются легким бризом после душной парилки внутри. Гагарин подходит к ближайшим развалинам стены высотой по пояс и останавливается, уперев руки в бедра и оглядывая окружающее пустынное пространство.
- Бетон, - говорит Борисович, поднимая из-под основания стены крошащийся кусок — явно не камень — и показывая его Юрию.
- Точно, — кивает головой Гагарин. – Есть какие-либо идеи насчет того, что это было?
- Нет пока. — Съемочная группа тем временем уже ведет съемку широкого бульвара между рядами крошащихся фундаментов. — Остался один лишь бетон, да и тот большей частью превратился в известняк. Все это очень старо.
- Гм. — Первый космонавт обходит обломок стены и спускается к слою фундамента за ней, с интересом оглядываясь по сторонам. – Здесь внутренняя колонна, четыре стены – все почти стерты до основания, так? А вот что это за красное пятно? Арматура? Находили целую?
- Опять же — нет, генерал, - отвечает Борисович. — Мы, конечно же, не везде еще смотрели, но…
- Ну да, — Гагарин задумчиво скребет подбородок. — Мне кажется, или с той стороны все стены ниже? — Он показывает на север, в глубину обширного лабиринта заросших развалин.
- Вы правы, генерал. Но пока у нас нет теории, которая объясняла бы этот феномен.
- Да что вы говорите? – Гагарин бредет на север от руины пятистороннего здания, оглядывается. – Здесь была дорога?
- Когда-то. Шириной девять метров. Как нам кажется, между зданиями — если это, конечно же, были здания — были участки земли и, собственно, сама дорога.
- Девять метров, говорите? — Городин и академик пытаются угнаться следом за ним, идущим далее по дороге. — Интересная, однако, здесь каменная кладка, тебе не кажется, Миша?
- Так точно, товарищ генерал! Интересная.
Гагарин внезапно останавливается и опускается на колени.
- Почему она так потрескалась? Эй, а ведь тут внизу песок. И, гм… Стекло? Вроде как оплавленное. Ах, вот оно что! Это тринитит.
- Что?
Борисович наклоняется ближе.
- Странно.
- Что странно? – Спрашивает Миша, но и Гагарин и ученый, пропускают его вопрос мимо ушей, встают на ноги и спешат к другому зданию.
- Смотрите! Северная стена. — Гагарин обнаруживает еще один фрагмент стены — выветренный бетонный огрызок высотой не более метра. Вид у него грустный.
- Товарищ генерал, с вами все в порядке? — Миша пристально смотрит на начальника. Затем он замечает, что академик тоже молчит и выглядит глубоко встревоженным. — Что не так?
Гагарин указывает пальцем на стену:
- Ты можешь увидеть его, если хорошенько присмотреться. Сколько времени займет, чтобы отпечаток настолько побледнел, а, Михаил? На сколько лет мы с ними разминулись?
Академик облизывает пересохшие губы:
- Не менее двух тысяч лет, генерал. Бетон с течением времени твердеет, но для того, чтобы превратиться в известняк, ему действительно нужно очень много времени. А еще следует учитывать процесс выветривания. Но поверхностная эрозия… да, силуэт от вспышки вполне мог закрепиться. Возможно. Мне нужно будет спросить кое-кого из своих коллег, когда вернемся.
- Так что же не так? — Озадаченный замполит повторяет свой вопрос.
Первый космонавт одаряет его грустной улыбкой.
- Ты, Миша, лучше достань свой счетчик Гейгера и проверь, не фонят ли все еще эти руины. Сдается, мы не единственные люди на этом диске, у которых наличествуют геополитические проблемы.

 

 

 

Глава десятая: Дежа вю

Брандл, наконец, улучает момент, чтобы отвести Грэгора в сторонку и объяснить, что происходит: Грэгора это тешит мало.
- Прости, что тебе пришлось погрузиться во все это без подготовки, — говорит Брандл, — но я подумал, что для тебя лучше будет самому все увидеть.
Он говорит с гнусавым среднезападным акцентом, его интонации лишены всяческой эмоции, что некоторые его коллеги иногда ошибочно принимают за признаки латентного психического расстройства.
- Что конкретно увидеть? — Резко спрашивает Грэгор. — Что конкретно?
Когда Грэгор встревожен, у него в привычке повторяться — меняется только интонация. В нем достаточно человеческого, чтобы признать, что эта привычка плоха, но ему все еще трудно подавить рефлекс.
Брандл останавливается посреди дорожки, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться в том, что никого в пределах слышимости нет. Эспланада сегодня практически пуста, и только влажный бриз колышет воды Зеркального пруда.
- Расскажи мне, что ты думаешь?
Грэгор секунду раздумывает, затем мобилизует все свое знание местного языка — это хорошая практика:
- Ребята в Большом доме интересуются мнением ЦАБ. Это значит, что кто-то вынул голову из задницы на время, достаточное для того, чтобы уразуметь, что бояться им следует вовсе не пинка под зад от Советов, а кое-чего похуже. Случилось что-то, что заставило их осознать необходимость стратегии противодействия похитителям. Это противоречит доктрине, и нам следует быстро предпринять что-либо по этому поводу, пока кто-то не начнет задавать правильные вопросы. Что-то стало поводом для встряски, что-то секретное — возможно, какой-то агентурный источник с другой стороны занавеса. Мог ли быть этим источником тот человек, Гордиевский? Но они еще не полностью осознали, что значит оказаться здесь. Саган — его присутствие означает то, о чем я подумал?
- Да, — Брандл краток.
- О боже! — Рефлекс снова срабатывает, Грэгор снимает очки и нервно вытирает их галстуком перед тем, как снова водрузить их на нос. — Только он или есть кто-то еще? — По традиции он оставляет часть предложения недосказанным, но смысл его понятен собеседнику: «Думаешь, только он — тот, кого нам следует заставить замолчать?»
- Есть еще. — Будучи возбужденным, Брандл имеет обыкновение говорить уголком рта, и по его выражению лица в данный момент Грэгор понимает, что он чрезвычайно расстроен. — Саган и его друзья в Корнелле используют «тарелку» в Аресибо, чтобы слушать соседей. Этого мы не предвидели. Сейчас они испрашивают разрешение послать сигнал на ближайший из других дисков. Прямым текстом, что-то типа «поговорите с нами». К сожалению, Саган очень хорошо известен, вот поэтому он и привлек к себе внимание нашего номинального начальства. Тем временем Советы обнаружили что-то, что их напугало. ЦРУ услышало об этом не по обычным каналам — русские обратились напрямую в Госдепартамент через свое посольство — так они напуганы. — Брандл делает короткую паузу. — Саган и его приятели об этом, конечно, ничего не знают.
- Почему никто до сих пор не перестрелял их? — Холодно спрашивает Грэгор.
Брандл пожимает плечами.
- Мы как раз вовремя перекрыли им финансирование. Если мы еще и пристрелим их, кое-кто может обратить на это пристальное внимание. Попытайся мы спрятать концы, все пошло бы вразнос. Ты знаешь проблему: это общество полуоткрытого типа, которое управляется ненадлежащим образом. Группа астрономов по собственной инициативе собирает научную конференцию или что-то подобное и решает потратить пару тысяч баксов из выделенных НИСТ исследовательских денег на то, чтобы установить связь с ближайшим диском. И как мы можем осуществить полицейское вмешательство в подобного рода деятельность?
- Закрыть их радиотелескопы. Если потребуется, под дулом пистолета, но, полагаю, отключение электричества или комитет конгресса по данному вопросу могут оказаться не менее эффективными.
- Может быть, но у нас нет в наличии таких же ресурсов, как у Советов. В любом случае, именно поэтому я и затащил Сагана в ЦАБ. Это же, как ты понимаешь, потёмкинская деревня, призванная убедить всех связанных с ним в том, что что-то делается. Нам, однако, еще предстоит придумать, как его заткнуть.
- Как я понимаю, Саган — лидер этого сборища умников под названием «поговорите с нами, инопланетные боги»?
- Да.
- Ну, хорошо, — Грэгор замолкает на несколько секунд, тщательно обдумывая свои следующие слова. — Если предположить, что он все еще чист и не заражен, мы можем обратить его или выставить его на посмешище. Если мы попробуем обратить его, то нам нужно сделать это убедительно — полная теллеризация — и нам потребуется придумать убедительное объяснение. Использовать его для того, чтобы убедить астрономическое сообщество заткнуться или увести его в ложном направлении. Как в случае с Гейзенбергом и ядерной программой нацистов. — Он щелкает пальцами. — А почему бы нам не сказать ему правду? По крайней мере, что-то достаточно близкое к ней, чтобы полностью запутать данный вопрос?
- Да потому что он член Федерации американских ученых и без независимого подтверждения не поверит ни во что из того, что мы ему скажем, — углом рта ворчит Брандл. — В том-то и состоит вся проблема использования правительственного агентства в качестве нашей легенды.
Минуту они идут в молчании.
- Думаю, что недооценивать его будет очень опасно, — наконец произносит Грэгор. — Он мог бы стать для нас поистине ценным источником, но будучи неподконтрольным, он очень опасен. Если мы не можем заставить его замолчать, мы можем прибегнуть к физическому насилию. А с тем количеством колоний, которые они уже заселили, мы не можем быть уверенны, что достанем их всех.
- Детализируй состояние их знаний, — вдруг говорит Брандл. — Мне нужно выяснить соответствие их знаний действительности. Я скажу тебе, что у них появилось нового после того, как ты перечислишь все пункты.
- Хорошо. — Грэгор минуту размышляет. — Давай, посмотрим. Что знает каждый — так это то, что в промежуток между двенадцатой и тринадцатой секундами в ноль три часа пятнадцать минут по Гринвичу второго октября шестьдесят второго все часы остановились, спутники исчезли, карта звездного неба изменилась, девятнадцать авиалайнеров и сорок шесть кораблей в пути попали в смертельные ловушки, а люди оказались перенесены со своей планеты в галактике Млечный Путь на диск, который, как мы думаем, находится где-то в Малом Магеллановом Облаке. При этом сама галактика Млечный Путь — мы думаем, что именно это она и есть — претерпела разительные изменения. В ней множество обедненных металлами звезд, признаки колоссального космического строительства, все такое. Общественности объясняют, что пришельцы заморозили время, содрали с Земли верхний слой и наложили его на диск. К счастью, они все еще спорят, какое из объяснений верно — гипотеза о копировании… э-э-э… Минского или теория цифровой симуляции этого парня по фамилии Моравек.
- Прекрасно. — Брандл лениво стучит носком ботинка о брусчатку. — Ну, а теперь, каков твой прогноз?
- Ну, рано или поздно они станут опасны. У них наличествует историческая предрасположенность к совершению телеологических ошибок, к вере в гигантского всемогущего творца и в то, что их существование имеет цель. Если они начнут раздумывать о намерениях высшего разума, то, скорее всего, они, наконец, зададутся вопросом, а не является ли их присутствие здесь отображением желания Бога исследовать обстоятельства собственного рождения. Они могут объединить эту теорию со своей концепцией явного предначертания и прийти к выводу, что они на самом деле обречены на то, чтобы дать рождение Богу. Что с нашей точки зрения — абсолютно нежелательный вывод. Носители телеологических воззрений — не лучшие из соседей, так бы сказать.
- Это точно, - задумчиво отвечает Брандл, затем тихонечко хихикает.
- Это не первый раз, когда им удалось избежать ситуации массового применения водородных бомб. Это необычно для примитивных цивилизаций. И если у них получится избегать таких ситуаций и впредь, они могут стать опасны.
- Определение слова «опасный» относительно, — возражает Брандл. Оно снова хихикает. Внутри его рта что-то шевелится.
- Не делай этого! – Рявкает Грэгор. Он инстинктивно оглядывается по сторонам, но ничего не происходит.
- Ты стал дёрганный. – Брандл хмурится. — Перестань так беспокоиться. Нам недолго здесь осталось.
- Нам приказано переезжать? Или подготовить стерилизационный удар?
- Еще нет. — Брандл пожимает плечами. — Пока не будет принято решение, мы должны продолжить дальнейшее исследование. Советы совершили открытие. В рамках своей программы исследований на пилотируемых кораблях. «Королёву» повезло.
- Они… — Грэгор заметно напрягается. — Что они нашли? — Он знает об экраноплане с ядерной силовой установкой, «каспийском драконе», который за семью океанами ищет для завоевания новые земли. Он даже знает о небольшом флоте, который русские пытаются построить в Архангельске, о том, насколько чудовищна его стоимость. Но это что-то новенькое. — Что они нашли?
Брандл мрачно усмехается.
- Они нашли руины. Затем они потратили еще семь недель, картографируя береговую линию. Они дали подтверждение своей находки, прислав в Государственный Департамент фотографии, топографические данные – множество всего. — Брандл указывает в сторону мемориала Вашингтона, гигантской гранитной колонны, возвышающейся над Эспланадой, тень которой указывает на Капитолий. — Они нашли руины Вашингтона. В ста сорока тысячах милях в том направлении. — Он показывает точно на север. — Они не полные идиоты, и это первый раз, когда они обнаруживают своих перенесенных двойников. Они могли уже далеко продвинуться к пониманию истины, но, к счастью, наши товарищи в Москве держат этот аспект событий под контролем. Однако русским удалось передать материалы о своем открытии в ЦРУ еще до того, как информацию удалось упрятать под сукно, что служит определенным поводом для головной боли.
- Мы должны приложить все силы к тому, чтобы никто здесь не задался вопросом «почему?». Поэтому я хочу, чтобы ты вплотную занялся вопросом Сагана.

Изменено 16 Jul 2020 пользователем Сталкер

[Серая Зона]

Поэтому я хочу, чтобы вплотную занялся вопросом Сагана.

Чтобы ТЫ занялся, судя по контексту.

[Сталкер]

Чтобы ТЫ занялся,

Замечание принято.

[Сталкер]

Глава одиннадцатая: Банка с образцами

Полдень. Жаркий, колышущийся воздух превращает горизонт в расплывчатое марево. Мэдди старается много не двигаться: саговники дают хилую тень, и она чувствует, как яркие лучики света, прорывающиеся сквозь эфемерную завесу растительности, обжигают ее бледную кожу. Тихо вздыхая, она вытягивает тяжелую полотняную сумку для образцов из багажника Лэнд Ровера: Джону она скоро понадобится — как только он закончит фотографировать гнездилища псевдотермитов. Это уже третья их совместная полевая поездка — еще дальше вглубь континента, и она уже начинает привыкать к работе с Джоном. С ним на удивление легко: в силу того, что он так поглощен своей работой, его совершенно не волнуют проблемы статуса и другие тонкости социальных взаимоотношений. Будь она менее осторожной, она могла бы практически полностью расслабиться и начать думать о нем как о друге, а не как о нанимателе.
Жара уводит ее мысли в сторону: она пытается вспомнить, что стало причиной для ее последней ссоры с Бобом, но все это сейчас кажется таким же далёким и несущественным, как и ссоры Боба с ее отцом в той прошлой жизни, когда они еще жили дома, как и их поспешная свадьба в бюро записи актов гражданского состояния, как и рассмотрение их заявления эмиграционной комиссией, которое они держали в тайне от всех. Все, что сейчас имеет значение — это удушающая жара, ослепительный свет не-солнца, Джон, работающий с фотоаппаратом под полуденным солнцем, под которым, как известно из песенки, могут гулять только англичане и бешеные собаки. Ага, причиной было мытьё посуды — кто будет мыть посуду, пока Мэдди будет отсутствовать в поле два дня. Боб, казалось, думал, что он делает ей услугу, готовя для себя и унося свою одежду в единственную в округе переполненную общественную прачечную (через несколько лет, довольно скоро у них должны появиться стиральные машины, но пока их нет…). Боб, как казалось, думал, что он великодушен, не выказывая на публике своей ревности по поводу всей этой ее работы с разъездами вместе с мужчиной-начальником, который, как известно, холост. Боб, казалось, думал, что он весь из себя такой прогрессивный, либеральный мужчина, лояльно настроенный по отношению к жене, которая читала Бетти Фридан и не бреет подмышками. «Ну тебя в жопу, Боб», — устало думает она, с усилием закидывает на плечо ремень тяжелой сумки и поворачивается, направляясь к Джону. Позже еще будет время, чтобы всё с Бобом уладить. А пока надо работать.
Джон склоняется над видавшей виды камерой, вглядываясь в видоискатель в поиске… чего-то.
- Что там? – Спрашивает она.
- Псевдотермиты проснулись, - отвечает он — очень серьезно. — Видишь входы?
Они здесь специально для того, чтобы присмотреться к псевдотермитам — никто еще их вблизи не наблюдал, но их чрезвычайно легко найти, если только рискнуть углубиться в пыльную равнину. Она вглядывается в основание термитника, бугра из спеченной глины, вокруг которого почва, как кажется, бурлит жизнью. От основания отходят трубки с небольшими отверстиями на вершинах — практически туннели, и маленькие черные псевдотермиты в своем замысловатом танце беспрерывным потоком появляются из этих туннелей и исчезают в них. Понятие «маленькие» относительно — размерами они почти с мышь.
- Не трогай их, — предупреждает Джон.
- Они ядовиты? — Спрашивает Мэдди.
Не знаю, но выяснять это вдали от больницы не собираюсь. Да, позвоночных здесь нет… — он пожимает плечами. — Однако, они ядовиты для других насекомообразных.
Мэдди опускает на землю сумку для образцов.
- Но ведь никого не кусали, никто не умер и всё такое.
- Насколько мы знаем. — Поправляет ее он, откидывая клапан сумки, а ее тем временем бросает в дрожь, когда она представляет себе отбеленные солнцем, непогребенные косточки в высокой траве внутренней равнины — там, где люди не будут еще жить многие века. — Находясь здесь, жизненно важно быть осторожным. Мы можем отсутствовать многие дни, прежде чем кто-то нас хватится, а поисковая партия вовсе необязательно сможет нас найти, даже с учетом оставленного нами плана поездки.
- Хорошо. — Она наблюдает за тем, как Джон вынимает пустую банку для образцов с наклейкой, на которой тщательно записывает время и дату, а также расстояние и направление до мильного камня в центре Форта-Эйзенхауэр. «Тридцать шесть миль». А как будто на другой планете. — Собираетесь брать образцы?
Джон оглядывается.
- Конечно. — Он тянется к боковому кармашку сумки и достает оттуда пару толстых перчаток, которые сразу же и надевает на руки, и шпатель. — Будьте любезны, переставьте сумку вон туда.
Пока энтомолог склоняется над термитником, Мэдди заглядывает в ящик для образцов. Он заполнен баночками с пустыми наклейками, четко разделенными на секции — непроходимые карантинные зоны для неожиданных видов. Она оглядывается. Джон занят термитником. Он аккуратно снимает вершину термитника. Внутри — извивающаяся масса существ — черных существ, белых существ, похожих на обрывки нити, и растительная масса, которая пахнет влажным гумусом. Он осторожно тыкает обнажившееся содержимое термитника шпателем, что-то ища.
- Смотрите, — зовёт он через плечо. — Матка!
Мэдди спешит к нему.
- Серьёзно? — Спрашивает она, а затем ее глаза следуют за указующим перстом в перчатке, и она видит нечто размером со своё предплечье, белое и лоснящееся. Оно дёргается, выдавливая из себя что-то круглое, и Мэдди чувствует, как комок подкатывает к горлу. — Брр!
- Это всего лишь счастливая мамаша, — спокойно произносит Джон. Он опускает шпатель, просовывает его под маткой и приподнимает ее, а вместе с ней — целое сонмище трутней, членов свиты, охранников — над банкой. Сбрасывает улов в банку, встряхивает и закручивает крышку. Мэдди глядит на хаос, царящий внутри сосуда. Каково оно — быть псевдотермитом, которого неожиданно схватили и посадили в псевдодом? Каково это — видеть в электрической лампочке солнце и продолжать заниматься своим делом, бездумно откладывая яйца, жуя листву и гадая, где бы найти её еще — и все под неусыпным оком непостижимых пленителей? Она раздумывает над тем, поймет ли Боб, если она попытается ему все это объяснить? Джон встает и опускает стеклянную банку в ящик для образцов, а затем замирает.
- Ой! — Говорит он и пытается сорвать с левой руки перчатку.
- Ой, - снова говорит он — на этот раз медленней. — Упустил одного маленького. Мэдди, аптечку, пожалуйста. Атропин и неостигмин.
Мэдди видит его глаза, зрачки, сузившиеся под полуденным светом до размеров точки, и бросается к Лэнд Роверу. Полевая аптечка, оливково-зеленая, с красным крестом на белом фоне, как кажется, дразнит ее; она бегом несет ее к Джону, который теперь спокойно сидит на земле рядом с ящиком для образцов.
- Что нужно? — Выпаливает она свой вопрос.
Джон пытается показать, но его рука в перчатке чудовищно дрожит. Он пытается снять перчатку, но раздувшаяся плоть не пускает.
- Атропин… — Белый цилиндр с красной стрелкой на боку: она быстро пробегает глазами по этикетке, затем сильно вдавливает его во внешнюю часть его бедра, чувствуя, как внутри резким толчком приводится в действие пружина. Джон застывает, затем пытается подняться со все еще свисающим с его ноги автоматическим шприцом. Шатаясь на деревянных ногах, он ковыляет по направлению к Лэнд Роверу и плюхается на пассажирское сиденье.
- Подождите! — Командным голосом говорит она. – Сколько их укусило вас?
Он закатывает глаза.
- Всего один. Как глупо с моей стороны. Позвоночных, видите ли, нет. — Он откидывается на спинку сиденья. — Попытаюсь продержаться. Вот и потренируетесь в оказании первой помощи.
Мэдди стаскивает перчатку, обнажая похожие на воспалённые красные сосиски, но на его левой руке она не может найти никакой ранки, не может найти ничего для того, чтобы отсосать яд из нее. Джон дышит тяжело и подергивается: ему нужно в больницу, но она находится не менее, чем в четырёх часах езды, и во время езды, она за ним приглядывать не сможет. Поэтому она вкалывает ему в ногу еще одну дозу атропина и пять минут ожидает над ним, пока он с хрипом пытается дышать, после этого она вводит ему адреналин и все то, что, как она думает, поможет организму справиться с анафилактическим шоком.
- Вези нас домой, — хрипит он между судорожными вздохами. – И образцы тоже не забудь.
После того, как она перетягивает его в грузовое отделение внедорожника, она бросается к псевдотермитнику с запасной канистрой с бензином. Она выливает бо́льшую часть галлона на термитник, кашляя от вони, затем закрывает канистру, оттаскивает ее от термитника, зажигает спичку и бросает ее, трепещущую пламенем, в середину дезорганизованного царства насекомых. Мягкий хлопок, и воспламенившееся топливо превращает термитник в костёр: маленькие фигурки корчатся и трескаются под пустым голубым небом, пронзённым ослепительной иглой S Золотой Рыбы. Мэдди наблюдать не собирается. Она тащит тяжелый ящик с образцами к Лэнд Роверу, загружает его в багажник рядом с Джоном и, заведя машину, со всей возможной скоростью мчится к городу.
Уже в десяти милях от места она вспоминает о камере, оставленной взирать на останки сожженной колонии насекомых единственным оком своего объектива.

 

 

Глава двенадцатая: Путь домой

Большой корабль-экраноплан, глухо гудя, пресекает бескрайнее пространство океана Дзержинского на скорости, приближающейся к тремстам узлам. Наконец-то, они возвращаются домой! Миша разместился в своей каморке — будучи корабельным замполитом, он имеет право на свой кабинет — и вымучивает свой отчёт с помощью стакана с польской старкой. Радио не может пробиться на расстояние более нескольких тысяч миль — и не важно, насколько мощны передатчики; на Земле можно было использовать сигнал, отраженный от ионосферы или от Луны, но здесь это не работает — другие диски слишком далеко, чтобы можно было использовать их в качестве ретрансляторов. Поэтому через океан с интервалом две тысячи километров расставлена цепь буёв приёмников-передатчиков, но это оборудование обслуживать чудовищно нелегко, а построить его чудовищно дорого, а уж о прокладке кабеля по дну океана на расстояние миллион километров вообще никто не заикается. Проблема Миши заключается в том, что экспедиция — и он в том числе — по сути своей оказалась в положении, в каком пребывали все экспедиции XVIII века, когда человечество еще даже не было связано телеграфными линиями, и в этом положении оказаться огорчительно — особенно, когда везешь с собой новости, от которых Политбюро хватит кондрашка. Он отчаянно желает спихнуть все это вверх по команде, но вопреки его желанию в сводках будет красоваться его и только его имя.
- Мерзавцы! Ну почему они не снабдили нас одной-двумя сигнальными ракетами? — Он опрокидывает себе в горло остатки старки и накручивает на валик своей совершенно секретной печатной машинки новый бутерброд из бумажных листов и копирки.
- Потому, что они слишком много весят, Миша, — прямо из-за его левого плеча отвечает капитан, отчего Миша подскакивает и ударяется головой о навесной шкафчик.
Когда Миша прекращает чертыхаться, а с лица Гагарина исчезает ухмылка, Миша как настоящий партиец осторожно переворачивает стопку напечатанных листов на столе лицевой стороной вниз и вежливо приглашает капитана в свой кабинетик.
- Чем могу, шеф? И что вы имели в виду, говоря, что ракеты тяжелые?
Гагарин пожимает плечами.
- Мы рассматривали такую возможность. Естественно, можно было бы вложить магнитофон и передатчик в МБР и запустить ее вверх на двадцать тысяч километров. Проблема в том, что через час или где-то около того она бы упала. При самой большой скорости передачи сообщения стоимость его составила бы десять рублей за одну букву. Кроме того, даже самая лёгкая ракета весила бы столько, сколько весь наш груз. Может быть, лет через десять… — Он садится. — Как там поживает твой отчет?
Миша вздыхает.
- Как мне объяснить Брежневу, что американцы не единственные в окру́ге сумасшедшие ублюдки с водородными бомбами? Что мы нашли новый мир, и этот новый мир точно такой же, как наш старый — с той лишь разницей, что он светится ночью? А единственные коммунисты, которых мы до сих пор обнаружили, — это термиты с ружьями? — На какое-то мгновение он весь ссутуливается, вид у него подавленный. — Был раз знакомству, Юрий.
- Да ладно! Не может же быть все так плохо… — По обычно жизнерадостному лицу Гагарина словно пробегает облачко.
- А я вот не знаю, как подать им такие плохие новости!
После опознания первого места руин, экспедиция выслала в разведку один из своих МиГов с подвесными топливными баками и камерами на подвесках: в тысяче километров внутрь материка самолет увидел ту же самую зловещую картину ядерного уничтожения: руины аэропортов, железных дорог, городов, фабрик. Знакомая топография в незнакомой форме.
Здесь был Нью-Йорк — когда-то, тысячу лет назад — прежде, чем неведомый гигант вдавил остров Манхеттен в морское дно, а вот там некогда был Вашингтон. Конечно, в городах присутствовали несколько небоскрёбов, неизвестных в их мире, но вряд ли перед экспедицией стояла острая необходимость в дополнительном плавании вдоль береговой линии, чтобы убедиться в том, что то, что они нашли, было тем самым континентом, на котором угнездился их старый капиталистический враг — тысячи лет назад и за миллионы километров по ту сторону ядерной войны.
- Бежим, поджав хвост, словно та собака, что черта увидела, в надежде, что он нас не заметил и не последует за нами в надежде сделать из нас новую шапку.
Гагарин хмурится.
- Можно? — Он указывает на бутылку со старкой.
- Угощайтесь, — Миша наливает стакан Первому космонавту, а затем доливает в свой. — Наши новости обнажат определенные идеологические конфликты, Юрий. И никто не хочет быть тем гонцом, который принесет плохие новости.
- Идеологические? Какие, например?
- Ох! — Миша делает глоток. — Ладно… Нам пока удавалось избежать ядерного уничтожения, как и вторжения сил реакции и террора во время Великой отечественной войны, просто каким-то чудом! Нынешняя доктрина диктует нам, что любая инопланетная раса, достаточно развитая для того, чтобы совершать полеты в космосе, практически наверняка пришла к социализму, если не к настоящему коммунизму, так ведь? И что враги социализма желают уничтожить социализм и поставить его ресурсы себе на службу. Но то, что мы здесь увидели, свидетельствует совсем о другом. Здесь была Америка. И это означает, что где-то поблизости находится континент, на котором располагался еще один Советский Союз — две тысячи лет назад. Но эта Америка стёрта с лица земли, и чего-то не видно, чтобы наши старшие советские братья колонизировали эту другую Америку. Что это означает?
Гагарин раздумчиво сводит брови.
- Они тоже мертвы? — Потом торопливо добавляет. — То есть эти альтернативные американцы уничтожили их, начав свою колониально-империалистическую агрессию, но сами не пережили своего вероломства?
Губы Миши растягиваются в хитрой усмешке, грозящей перерасти в откровенный смех.
- Вам следует поработать над вашей терминологией, товарищ генерал, чтобы не попасть впросак при первой же встрече с Брежневым, - говорит он. — Да, по факту вы все правильно сказали, однако загвоздка именно в толковании. Там не было никакой колониальной эксплуатации. А поэтому либо агрессор получил ответный удар, либо, возможно… в общем, здесь имеем несколько довольно-таки опасных вариантов. Поскольку если в окрестностях новых советских людей не наличествует, это означает, что с ними что-то случилось, так ведь? И где тогда все настоящие коммунисты? И если вдруг окажется, что они натолкнулись на враждебных инопланетян, тогда… в общем, теория ведь гласит, что инопланетяне должны быть нашими добрыми собратьями-социалистами. За такую теорию да еще десять рубликов в придачу можно разве что купить бутылку водки. В общем, что-то неладно с нашим пониманием направления развития истории.
- Но ведь бесспорно то, что существуют вещи, о которых мы не знаем, — бросает запоздалую мысль в установившуюся тишину Гагарин.
- Да. И это именно тот фиговый листок неизвестности, за которым, надеюсь, мы можем спрятаться. — Миша ставит свой стакан, тянет руки за голову, смыкает пальцы за затылком и, растягивая «замок», трещит суставами. До нашего отплытия наша разведка донесла о сигналах, которые принимались в Америке из… черт, мне нельзя говорить вам это без разрешения. Считайте, что вы ничего не слышали. — На его лицо возвращаются морщинки озабоченности.
- Судя по твоему голосу, тебя тяготят мрачные мысли, — пытается вызвать собеседника на откровенность Гагарин.
- А меня и тяготят мрачные мысли, товарищ генерал-полковник, очень мрачные мысли. Мы ведем себя так, словно бы этот мир, на котором мы находимся, просто новое поле для геополитической игры. Вооруженные знанием, что наши братья-социалисты с других звезд перенесли нас сюда, чтобы уберечь нас от сумасбродства империалистических агрессоров, или что все, кого мы здесь встретим, будут либо варвары, либо наши добрые собратья-коммунисты, мы стали использовать модель предыдущей эпохи — мы распространяемся во всех направлениях, отвергая все границы, считая это нашим явным предназначением. А что если границы существуют? Нет, не какое-нибудь заграждение из колючей проволоки или линия на песке, а что-то более изощренное? Почему история считает, что мы обязательно добьемся успеха? Всё, что мы знаем — это как людям правильно жить в человеческом мире, в промышленном обществе. Но это не человеческий мир. А что если это именно тот мир, в котором судьба не обещает нам обязательного успеха? А что если те самые обстоятельства, которые породили марксизм, в большем масштабе вовсе не константы? А что если здесь — прошу прощения — находится Бог материализма? Мы знаем, что вселенная, в которой мы сейчас живем — наше собственное будущее. Так почему тогда какой-то силе, могучей настолько, чтобы построить этот диск, потребовалось нас сюда переносить?
Гагарин трясет головой.
- Границ нет, друг мой, — говорит он с легкой ноткой снисходительности в голосе. — Будь они, как думаешь, смогли бы мы забраться так далеко?
Миша раздраженно стучит по столу.
- А почему, как вы думаете, они перенесли нас в такое место, где ваши любимые ракеты не работают? — С претензией в голосе вопрошает он. — Поднялся ввысь, ступени отработали — и лети себе хоть куда! А здесь внизу нам приходится медленно переть вперед, преодолевая сопротивление атмосферы. Мы отсюда никуда не денемся. Это что, похоже на подарок от друга?
- Мыслишь, как параноик, — Гагарин непоколебим. — Я не говорю, что ты неправ, заешь ли, но ты сейчас, по-моему, слишком взвинчен. Полагаю, открытие этих разбомбленных городов подействовало на нас всех.
Миша бросает взгляд в иллюминатор таких же размеров, что и в салонах авиалайнеров.
- Боюсь, что не только в этом дело. Мы не уникальны, товарищ генерал-полковник: мы уже здесь были. И мы все умерли. Мы чёртовы копии, Юрий Алексеевич, мы всего лишь винтики в какой-то огромной схеме. И меня беспокоит, что решит Политбюро, когда они увидят то, что мы им привезли. Или что сделают американцы…