За тысячи лет до Рагнарека

[Каминский]

Пролог

 

Жилище старейшины Грона стояло прямо посреди села — длинный дом сложенный из добротных дубовых бревен, окруженный кучей строений поменьше. Нередко жилище Грона использовалось и как постоялый двор — деревня стоявшая на берегу реки, несмотря на раскинувшиеся вокруг густые леса, считалась местом встречи у многих путников. Охотники, бившие зверя в густых лесах Озерного края; купцы, пробиравшиеся со своим товаром от богатых царств юга до янтарных земель на севере; странствующие жрецы, несущие весть Отца-Солнца в глухие чащобы; бродячие воины, продававшие свой меч разным властителям — все они были частыми гостями в доме старейшины. Сам же Грон, — высокий дородный мужчина с седоватыми каштановыми волосами, — привечал всех, беря взамен то, на что были богаты постояльцы — часть охотничьей добычи, что-то из купеческих товаров, на худой конец благословение от странствующего жреца. Последнее, впрочем, немногого стоило среди жителей лесов — здесь, под сенью могучих дубов все еще правила Матерь Мира и ее жестокие жрицы, недолюбливавшие служителей Тиуса, что много веков назад явились в эти края с востока, вместе с воинами с бронзовыми топорами на колесницах. Впрочем Грон чтил и Отца-Небо и Мать-Землю и всех прочих старых и новых богов, стараясь находиться в мире со всеми их служителями — и потому в его жилище не было недостатка в гостях

В эти дни постояльцев собралось так много, что места в длинном доме им не хватило и стол с незамысловатой, но обильной снедью пришлось накрыть прямо во дворе. Множество людей явилось сюда — из Озерного края, Рудогорья и из иных, еще более дальних краев, — чтобы успеть на празднование Осеннего Равноденствия. Уже темнело и гости, досыта наевшись ароматной жареной свинины и душистого хлеба, напившись крепкого пива, один за другим уходили к своим местам для ночлега, чтобы как следует отдохнуть перед завтрашней дорогой. В конце концов за столом осталось только двое путников, что настолько увлеклись беседой, что забыли о позднем времени. Одним из них был невысокий коренастый мужчина, чье ремесло легко угадывалось по следам сажи, которую так и не удалось свести с добротной кожаной одежды. Мускулистые руки с большими мозолями, явно привыкли к кузнечному молоту; широкое некрасивое лицо и запястья покрывали многочисленные мелкие ожоги; длинные усы и волосы надо лбом курчавились от частого жара. Перед ним на столе лежало с полдюжины бронзовых ножей и иных изделий — лишь небольшая часть товара от Келя, лучшего кузнеца Озерного края.

Второй мужчина, — точнее молодой парень, едва ли увидевший свою семнадцатую осень, с выбритым, гладким как у девушки, лицом и ухоженными светлыми волосами, спадавшими ему до плеч. Он носил шерстяное одеяние отменной выделки, а поверх нее — окрашенный алой краской плащ, скрепленный у горла золотой застежкой. Шею молодого человека украшала золотая гривна, выдававшая его знатное происхождение, также как и золотые браслеты на запястьях. На его бедре виднелся длинный бронзовый меч в богато украшенных ножнах, расшитых золотом и серебром, с другого бока свисал небольшой кинжал. Звали его Рорих и был он старшим сыном Аурика, владыки городища на озере Толен.

— Тебе нужно отменное оружие, если ты хочешь победить в праздничных состязаниях, — убеждал кузнец, подкидывая в руке бронзовый топор, — видишь, совсем как у предков.

— Кто же сражается топором на празднике? — сказал Рорих, — меня поднимут на смех если я явлюсь с такой штуковиной.

— Тогда посмотри на это, — Кель выложил на стол прямой бронзовый клинок, с рукоятью украшенной изображением конской головы, — это лучший из когда-либо сделанных мной мечей и он достоин руки настоящего воина.

Молодой человек взял в руки меч и несколько раз взмахнул им, проверяя баланс.

— Твой клинок неплох, — кивнул он, — но я не уверен, что он стоит той цены, которую ты просишь. К тому же я уже купил оружие для состязаний.

— Ну что ж, мне придется больше продавать на празднике, — Кель со вздохом положил свой меч на стол, — каждый год все хуже и хуже — не засуха, так наводнение, не наводнение, так тяжелая зима. И народ беднеет — местные жители едва ли могут позволить себе новый плуг, не говоря уже о искусно сделанном мече или топоре.

— Настоящий умелец никогда не будет знать недостатка в заказах, — послышался вдруг насмешливый голос, — лишь неудачник будет жаловаться на погоду, когда его изделия просто никому не нужны.

Оба спорщика невольно вздрогнули когда рядом с ними вдруг появился третий: высокий, крепко сложенный мужчина в синем плаще с капюшоном надвинутым на лицо. Он уселся перед кузнецом, будто и не заметив, как лицо Келя заливает алая краска ярости.

— Следи за языком, незнакомец! — прорычал он, — я провел почти сорок лет в своей кузнице, и я не позволю, чтобы мою работу унижали какие-то…

— Я не хотел тебя обидеть, — насмешливый тон, с каким это было сказано, противоречил примирительному смыслу самих слов, — не вина мастера, если ему достался негодный материал. Ты ведь работаешь с мышьяком — он кивнул на мечи, — даже не с оловом.

Он мог даже не спрашивать — сутулый, с уже намечавшимся горбом, кузнец выглядел именно так, как и должен был выглядеть человек, ежедневно работавший с ядовитым камнем.

— Олово дорого, — с горечью произнес Кель, — торговцы из Рудогорья слишком дорого берут за него, да и дают мало. А остальное добывают слишком далеко и стоит оно еще дороже.

— Есть и иные способы, — вкрадчиво произнес незнакомец, — и иные металлы. Вроде такого.

Рука мужчины выскользнула из плаща и его собеседники увидели длинный узкий меч. Он разительно отличался от бронзовых клинков Келя — длинное серое лезвие, тускло блестевшее в свете масляных светильников, явно было изготовлено не из бронзы. Рукоять меча украшала голова волка оскалившего острые клыки.

— Железо, — удивленно выдохнул Кель, — железный меч!

— А ты разбираешься в металлах, кузнец, — усмехнулся незнакомец, — да, это клинок из настоящего железа, выкованный из осколка звезды, упавшего на острове, далеко к северу отсюда. Но есть и иные способы добывать этот металл — его можно достать даже из болота.

— Я слышал, — сказал Рорих, также с интересом рассматривавший меч, — что далеко на юге, в земле Хатти, есть воины, которые воюют такими мечами. Правда, их мало.

— Хороших клинков всегда мало, — произнес незнакомец, — этот меч я выковал сам.

— Ты хочешь продать его? — спросил Кель, — я отдам тебе за него пять…десять своих клинков.

Наметанный взгляд кузнеца подсказал, что за это оружие он выручит куда больше на ярмарке. Или вовсе не будет продавать, но рассмотрев как следует в своей кузне, сам придумает, как ковать такие мечи.

— Да кому нужны твои поделки, — с презрением сказал молодой воин, — уж точно не человеку, создавшему такое оружие. У меня есть золото, незнакомец. Я готов купить его у тебя!

— Ты зарежешься им прежде чем поднимешь против своего противника, — ответил кузнец, — поручи настоящее оружие настоящему мастеру- и тогда, когда мы встретимся на новой ярмарке, я сам вручу тебе похожее оружие — за достойную цену.

— Ты говоришь как торгаш, а не кузнец, — презрительно бросил воин, — какова тогда твоя цена?

— Не ссорьтесь, уважаемые, — сказал незнакомец, — меч не продается. Я отдам его даром!

— Отдашь, -недоверчиво спросил Кель, — и кому же?

Голос под капюшоном сочился почти непристойным весельем.

— Самому достойному!

Воин и кузнец обменялись жадными взглядами — никто из них не сомневался в том, что достойным был именно он. Рорих потянулся к клинку первым, но Кель оттолкнул его руку.

— Думаешь, если отец подарил тебе дорогие цацки, то ты можешь брать все что захочешь?! — прорычал кузнец, — этот меч для настоящего мастера

Воин вскочил на ноги, рука метнулась к рукояти бронзового меча.

— Ты поплатишься за это, чернь! — воскликнул он, — этот меч мой!

С ревом ярости Кель ухватил со стола первый попавшийся меч и бросился на Рориха. Молодой человек отразил удар собственным клинком, и звон бронзы о бронзу прозвенел как колокол. Молодой воин имел преимущество в ловкости и выучке, зато кузнец, пусть и не имея особого боевого опыта, превосходил противника силой. Выпитое пиво только подогревало их решимость скорее добраться до глотки противника: выкрикивая ругательства и поминая всех богов, они набрасывались друг на друга, опрокидывая скамьи и разбивая посуду. Незнакомец наблюдал за ними с холодной ухмылкой, не сделав ни единой попытки чтобы разнять или хотя как-то урезонить драчунов. Ярость и жадность двух мужчин только забавляла его и он с нетерпением ждал кровавой развязки.

По мере того, как длился бой, кузнец и воин становились все более дикими и отчаянными. Вскоре уже и первая кровь брызнула на землю, смешиваясь с пролитым элем, заливая осколки глиняных сосудов. Но Кель при всей своей силе, не мог противостоять молодости и проворству противника. Очередной удар пришелся кузнецу по ребрам, прорубив кровавую полосу на кожаной одежде. Кель отшатнулся, его лицо исказилось маской боли и ярости. С диким криком он бросился на Рориха, пытаясь закончить бой одним мощным ударом. Бронза со звоном ударилась о бронзу, когда молодой воин, отразив выпад кузнеца нанес ответный ударом. Лезвие глубоко вошло в грудь Келя, но тот в последнем отчаянном броске метнулся вперед, еще сильнее насаживаясь на вражеский меч. Бронзовый клинок по рукоять вошел в живот Рориха, уже праздновавшего победу. Кровь выплеснулась изо рта молодого воина и он повалился на пол рядом с поверженным противником Оба мужчины лежали на полу и жизнь исчезала из их глаз вместе с вытекавшей из страшных ран кровью

Незнакомец, все это время не трогавшийся с места, наконец, поднялся со скамьи перешагивая через мертвые тела. Пальцы его сомкнулись на рукояти железного меча, так и лежавшего на столе. Другой рукой он сгреб со стола бронзовые изделия кузнеца.

— Увы, похоже, здесь нет достойных, — с притворным сожалением сказал он обращаясь к мертвецам, — но не бойтесь — такие еще найдутся. Будут новые распри и много людей, куда лучше вас, падут на поле брани, которой еще не видали эти края. Все окрестные земли окрасятся кровью, когда старые пути уступят место новым. Грядет время мечей и волков, железа и крови — и пусть пролитая вами кровь станет одной из первых средь тех раздоров, что вскоре охватят весь мир.

До него уже слышались крики и топот ног, когда хозяева дома и их постояльцы, бесцеремонно вырванные изо сна лязгом мечей и воинственными криками, выбегали во двор. Однако они успели увидеть только окровавленные тела валявшиеся на полу, средь разбитых кружек и разлитого пива. Незнакомец, так никем и не замеченный, растворился в ночной тьме, оставив мертвецов и резню позади. Близился осенний фестиваль, но намечавшееся празднование предвещало нечто темное и страшное, явившееся из царства мертвых, дверь в которое отворилось сегодня смертоносными ударами клинков.

 

Изменено 7 November пользователем Каминский

[Каминский]

Золотая дева

 

В первых лучах рассвета принцесса Амала проснулась в своих покоях. Ее длинные волосы разметались по устланному мягкими шкурами ложу словно река из чистого золота. Воздух вокруг нее был пропитан запахом сосновой смолы и влажной земли, знакомого с рождения аромата густых лесов раскинувшихся у самых стен городища. Мир за стенами пробуждался, громкое пение птиц звучало как приветствие новому дню. Принцесса разомкнула все еще тяжелые от сна веки, открывая глаза, ярко-синие, подобно водоемам, давшим имя этой земле — краю густых лесов, топких болот и глубоких озер, вокруг которых возносились молитвы древней Матери Земель и Вод. Солнечный свет пробирался сквозь занавески из оленьей шкуры, прикрывавшие вход в покои принцессы, золотые лучи танцевали на ее алебастрово-белой коже и взъерошенных светлых локонах, когда Амала томно потянулась и ее гибкое тело выгнулось под покрывалом из куньих и собольих шкур.

За дверью послышались тихие шаги и негромкие перешептывания. Снисходительная улыбка искривила пухлые алые губы, когда Амала громко крикнула:

— Можете войти!

Две рабыни в простых белых туниках, терпеливо дожидавшиеся у порога пробуждения своей госпожи, скользнули внутрь покоев. Первой вошла пышнотелая темноволосая и темноглазая венетка средних лет. Своими сильными мозолистыми руками она без лишних слов принялась разминать тело Амалы, разнося умиротворяющее расслабление по всем ее членам. Другая рабыня, совсем еще молоденькая девушка, едва вышедшая из детства, с глазами цветом похожими на лесные озера, двигалась с грацией молодой лани, держа в руках чашу с чистой родниковой водой для омовения принцессы. Ее светлые волосы были заплетены в две косы, на тонких запястьях позвякивали медные браслеты, стройную шею украшало ожерелье из янтарных бус.

— Вы позволите госпожа? — чуть слышно прошептала она и Амала, наконец, высвободившись из крепких рук старшей женщины, кивнула, наклоняясь над чашей. Холодная вода окончательно вырвала ее из утреннего полусна. Служанки суетились вокруг Амалы, облачая ее цветущее тело в струящееся платье из золотистой льняной ткани расписанной алой вышивкой. Они стянули ее талию поясом из бронзовых дисков, которые мелодично звенели при каждом движении девушки, также как и золотые браслеты на ее запястьях. Длинные золотые волосы были расчесаны гребнем, искусно вырезанным из черепашьего панциря, после чего заплетены в длинные косы, перевитые алыми лентами унизанными жемчугом и янтарными бусинами. Бруна, старшая служанка, бережно подстригла принцессе ногти, накрасила губы Амалы розовым и подвела ее сапфировые глаза черной сурьмой из Угарита. Вторая служанка, Лела, меж тем надела на шею своей госпожи египетскую пектораль из золота, сердолика и бирюзы. Два золотых сокола окружали малахитового скарабея держащего в лапах янтарный шар, символизирующий небесное светило.

— Ты воистину богиня Солнца во плоти, госпожа, — восхищенно вздохнула Бруна, отступая назад, чтобы осмотреть дело рук своих, — все юноши, кто явится на праздник, лишатся дара речи при виде тебя.

— Глупости говоришь! — резко прикрикнула Амала, но нежный румянец тронувший ее щеки, выдал, что похвала рабыни пришлась ей по душе. Несмотря на свою молодость, принцесса хорошо понимала, что ее красота была оружием, которым ее отец пользовался не хуже, чем бронзовым клинком и топором. Давно уже ходили слухи, что Борий, король Озерного Края, хочет устроить брак своей дочери с сыном одного из соседних вождей. Эта мысль вызвала в Амале дрожь, смесь испуга и смутного томления, заставляющего ее тело откликаться выступившей влагой между ног.

Меж тем Лела уже выскользнула из спальни принцессы и вскоре вернулась держа в руках бронзовый поднос, уставленный блюдами с разными яствами. Амала позавтракала медовым печеньем запеченным с ягодами, сваренными вкрутую перепелиными яйцами и виноградной гроздью. Все это она запивала хмельным медом настоянным на травах, собранными Бруной, немало знавшей о тайных свойствах трав и кореньев.

Принцесса уже заканчивала трапезу, когда в ее покои шагнул король Борий: высокий крепкий мужчина, лет сорока, с песочного цвета волосами и такой же бородой. Он носил длинную тунику, с накинутыми поверх нее алым плащом, перехваченным кожаным поясом с золотой бляшкой в виде коня, и кожаные башмаки расшитые янтарными бусинами. Запястья вождя украшали массивные золотые браслеты, украшенные огненными опалами; шею охватывала золотая гривна, с пояса свисал длинный меч в искусно расписанных ножнах и со знаком громового креста на рукояти.

— Оставьте нас, — бросил он и служанки, униженно кланяясь, проскользнули за его спиной. Когда отец и дочь остались наедине, Борий окинул принцессу восхищенным взглядом.

— Ты хорошеешь с каждым днем, — заметил он, — и все больше похожа на свою мать.

— Спасибо, отец, — Амала потупилась в притворном смущении. Принцесса почти не помнила матери, — она умерла когда Амале не было и трех, — но детская память все же сохранила смутные воспоминания о статной красивой женщине с двумя толстыми золотыми косами. Она была родом не отсюда — Борий взял ее во время военного похода на север, в землях за Янтарным краем, — но все, кто знал ее расписывали небывалую красоту королевы Гудрины.

Борий прошелся вдоль ложа, — Амала сидела на нем, поджав ноги и выжидающе глядя на отца, — взял со стола бронзовый кубок еще полный меда и одним махом осушил его.

— Скоро Осеннее Равноденствие, — небрежно сказал он, — и открывать его будет великий обряд в честь Бога Неба. Ты, наверное, знаешь, кто на этом действе станет Солнечной Девой?

— Это великая честь, отец! — Амала изобразила восторг и удивление, хотя она почти не сомневалась в том, что снова взойдет на Солнечную Колесницу — как она уже делала это уже несколько лет. Роль богини Сунны, дочери небесного Тиуса, обычно исполнял кто-то из женщин царствующего рода — и кому как не единственной дочери владыки Озерного Края продолжать древнюю традицию? Почему же тогда отец сообщает с такой торжественностью ей то, что и без того прекрасно известно всем?

— Как всегда твою колесницу будут сопровождать двое всадников, — продолжал Борий, — на этот раз в Близнецов нарядятся двое юношей из чужих краев. Это Одрик, сын Морона, владыки Рудогорья и Тейн, сын Рольфа из Скадвы. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление на обоих — и особенно на Одрика.

— Он так хорош собой? — спросила Амала, хотя она и понимала, что ее отец не стал бы выделять молодого воина за одно только красивое лицо.

— Они оба молоды, сильны и хороши собой, как говорят, — пожал плечами Борий, — и оба уже окропили свои клинки кровью врагов. Но Одрик, — точнее его отец, — властвует над Рудогорьем, а это — ближайшие к нам запасы олова, без которого не бывает хорошей бронзы. Сам Небесный Отец благословил нас, когда Морон согласился принять мое предложение и заключить брак между нашими семьями — и пообещал в приданное триста слитков олова.

— Брак? — несмотря на то, что Амала давно ожидала чего-то подобного, все же слова отца застали ее врасплох, — так ты хочешь…

— Да, Амала, — отец сурово посмотрел на дочь, — нам нужен союз с Рудогорьем и не только из-за олова. Впрочем, со Скадвой нам тоже ссориться нельзя — и потому ты никому не раскроешь мои планы прежде чем я договорюсь с Рольфом. Так или иначе браку с Одриком быть — и я надеюсь, что ты выполнишь долг перед семьей и народом.

— Я знаю свой долг, отец, — Амала склонила голову

Глаза Бория потеплели и он одобрительно коснулся плеча девушки.

— Я в тебе никогда не сомневался, — сказал он, — когда Тиус и Сунна благословят ваш брак, для наших народов настанут новые, счастливые времена.

Он одобрительно улыбнулся и, развернувшись, вышел из покоев дочери. В следующий же миг занавесь качнулась снова и к принцессе вошла Бруна, принявшаяся убирать пустую посуду. Амала задумчиво наблюдала как женщина ставит блюда и кубки на поднос.

— Бруна, — внезапно сказала она, — ты же родом из Рудогорья?

— Да, госпожа, — кивнула женщина, — мне исполнилось семнадцать, когда король Марон подарил меня вашему отцу.

— Через несколько дней я взойду на Солнечную Колесницу вместе с его сыном, — сказала девушка, — что ты знаешь о молодом Одрике?

— Ничего, моя госпожа, — голос Бруны чуть дрогнул и это не укрылось от слуха Амалы, — он был слишком мал, когда я покинула Рудогорье.

— И вправду, — протянула Амала, пристально глядя на ежившуюся под ее взглядом служанку, — ну, а что ты скажешь о его отце?

— Марон благородный муж, — сказала Бруна, — он храбрый воин и богатый король.

— И это все? — взгляд Амалы заледенел, — не ври мне, Бруна.

— Что?! Принцесса, я бы никогда не посмела…

— И все же сейчас ты меня обманываешь, — жестко сказала Амала, — а ведь ты же знаешь, что делают с теми, кто врет королю или его дочери. Что ты скрываешь о Рудогорье?

Бруна украдкой бросила взгляд на дверь, словно боясь, что их подслушивают после чего приблизила свои губы к уху застывшей Амалы.

— Я ничего не могу сказать про Одрика и его отца, — почти шепотом произнесла рабыня, — я служила у его супруги, королевы Баркины.

— Я слышала про нее, — кивнула Амала, — она ведь родом с востока?

— Она степнячка, да, — ответила Бруна, — и она всегда была чужой в этих краях. Ее кровавые боги — чужие боги, ее обычаи дики и жестоки, а ее норов хуже чем у голодной львицы. Вот что она сделала со мной.

Она повернулась спиной, задирая тунику и глаза Амалы расширились при виде двух уродливых шрамов, крест-накрест пересекающих спину женщины. Начинаясь от лопаток, два широких алых рубца, изгибаясь будто следы от змеиных тел, оканчивались на пояснице.

— Что же, радуйся, что ты теперь моя служанка, а не ее, — пожала плечами Амала, — я тебя пока даже высечь не приказала. Чем же ты так рассердила королеву?

— Я была ее служанкой — я и еще шесть девушек. Однажды у Баркины пропало красивое ожерелье микенской работы и она обвинила в этом всех семерых. Королева пригрозила, что станет нас жарить на медленном огне, если мы не сознаемся и очень скоро воровка призналась — обычная девка из местных, глупая и вороватая. Однако Баркина сказала, что так могла поступить любая из нас — и приказала вырезать из спины каждой из своих служанок два кожаных ремня и посыпать раны солью. Две девушки потом умерли от горячки и порчи крови, а остальных раздали кого куда — так я и попала в Озерный край.

— Я смотрю эта Баркина по мелочам не разменивается, — усмехнулась Амала, — а что стало с той девкой, которая действительно украла ожерелье?

— Ее Баркина приказала увести в лес, вымазать медом и привязать к дереву, в дупле которого устроили улей дикие пчелы. Они зажалили девушку до смерти, а ее тело так и осталось гнить в лесу. Перед тем, как избавиться от прежних служанок, Баркина накормила нас всех медом взятым с того улья и сказала, что его вкус будет вечно жечь нам губы. Если ее сын пошел в нее — да сохранит Мать Земли и Воды ту, кто станет его женой.

— Сын обычно старается быть похожим на отца, а не на мать, — небрежно заметила Амала, — ты мне надоела, ступай!

Бруна униженно поклонилась и, ухватив поднос с пустой посудой, быстро выскользнула из покоев принцессы.

[Каминский]

Короли моря

 

Лучи восходящего солнца позолотили морскую гладь, на миг отразившись от вычищенных до блеска бронзовых щитов, украсивших борта длинных судов, рассекавших соленые воды. Особенно выделялась шедшая впереди большая лодка с двадцатью гребцами — крепко сложенными мужчинами с соломенными волосами и холодными голубыми глазами, в длинных шерстяных туниках, перехваченных кожаными поясами, и скрепленных бронзовыми фибулами. На шеях у многих виднелись ожерелья из волчьих зубов и медвежьих когтей. Могучие мышцы вздувались на их руках, когда с каждого борта одновременно поднимались десять весел, двигавших судно. Вслед за большой лодкой шло еще три поменьше — всего по пять гребцов с каждого борта и без щитов.

Рольф, король Скадвы стоял на носу головного судна, вглядываясь в сгущавшиеся над морем сумерки.Это был высокий крепкий мужчина со светлыми волосами, выбивавшимися из-под бронзового шлема с изогнутыми рогами. На его правом запястье красовался золотой браслет с алыми рубинами, с шеи свисал бронзовый амулет в виде коня с рыбьим хвостом. Подобный же зверь был вышит золотом и на синем плаще, наброшенном поверх туники.

Голубые глаза пристально наблюдавшие за морской гладью вдруг радостно расширились, когда Рольф увидел поднимавшиеся из моря скалистые берега большого острова.

— Правь к берегу! — крикнул он, обернувшись к гребцам, — да побыстрее, забери вас Хлер!

Гребцы отозвались нестройным смехом, пока король, скинув плащ, спрыгнул с носа, занял пустое место на передней скамье и сам налег на весло. Подмигнул сидевшему рядом молодому человеку — светловолосому и голубоглазому, как и все остальные. Он также носил шерстяную тунику, но в отличие от одежд остальных гребцов, расшитую не цветными нитями, а золотыми. На шее юноши висел на шнурке большой клык кабана.

— Что, устал махать веслом? — спросил его Рольф и юноша выдавил в ответ кривую усмешку.

— Махать мечом мне нравится больше, — сказал он.

— Придется подождать до Озерного Края, — сказал король, — там у тебя будет перед кем показать свою доблесть. Только не увлекайся — королю Борию не понравится, если ты кого-нибудь зашибешь у него на празднике.

— Постараюсь сдержаться, если сам Борий встанет против меня с мечом, — в тон ему ответил юноша и оба рассмеялись. Старший сын Рольфа, Тейн мечтал о славе и богатстве, о великих сражениях, а еще о девах, что с восхищением смотрели бы на его подвиги. Начало своему славному пути Тейн рассчитывал положить на празднике Весеннего Равноденствия. У его отца имелся более приземленный мотив для этого путешествия: в отличие от сына, мечтавшего завоевать руку Амалы, чья красота славилась по обеим берегам моря, Рольф не особо надеялся на брак, что скрепил бы союзом Скадву и Озерный Край. Слишком богат и могущественен был правитель Рудогорья, слишком уж важен был для Бория союз с Мороном, чтобы он мог выдать свою дочь за кого-то иного, нежели за молодого Одрика. Однако и со Скадвой Борий не стал бы ссориться: грозная слава морских королей Скадвы, их сила и богатства заставляла считаться с ними всех правителей по обеим берегам моря. Именно поэтому Борий согласился, чтобы Тейн стал вторым из молодых всадников, сопровождавших Солнечную Колесницу. И одной этой честью Борий не отделается — чтобы Рольф не почувствовал себя оскорбленным, королю Озерного Края придется умилостивить заморского соседа богатыми подарками. Сам король собирался заставить Бория выплатить такой выкуп, чтобы Рольф и его сын не выглядели униженными на празднестве — а уж затем, с богатым приданным, Рольф бы нашел Тейну достойную невесту — в Янтарном краю или средь дочерей лесных вождей северной Скадвы.

Но это все было впереди — сейчас же корабли Рольфа заходили в защищенную утесами укромную бухту. Прямо от берега в море выдавался небольшой причал, возле которого гостей поджидало несколько мужчин в длинных плащах, расписанных знаками Солнца и Неба. Лица их прикрывали маски из позолоченной бронзы. Впереди стоял высокий человек с золотой цепью через всю грудь, увешанной небольшими дисками со знаками Солнечного Креста и янтарными фигурками коней. Голову мужчины венчал высокий головной убор из чистого золота в форме узкого конуса, расписанного повторяющимися солнечными и лунными символами. Вот он снял маску, обнажив узкое костистое лицо с блеклыми серыми глазами и тонкими губами.

— Да светит тебе Солнце, король Рольф! — неожиданно звучным голосом сказал он, когда лодка правителя Скадвы ткнулась носом о причал.

— Да хранит тебя Небо, святейший Норн! — в тон ему откликнулся король и его люди эхом повторили слова благословения. Жрец сдержанно кивнул в ответ, внимательно созерцая причаливавшие одна за другой лодки.С давних пор жрецы Сунны владели островом Борн, иначе именуемым Сун-Ила, Остров Солнца, где находилось святилище Богини Солнца и Бога Неба. Все морские короли Скадвы приходили сюда, чтобы принести жертву и помолиться о победе перед великой битвой или иным грандиозным начинанием.

Недалеко от причала уже ожидала колесница, запряженная двойкой лошадей, тут же паслось и еще несколько скакунов. Король и верховный жрец заняли место на колеснице, Тейну и еще двум жрецам, — видимо помощникам верховного, — подвели коней, тогда как остальным пришлось идти пешком. Скалистые утесы постепенно сменились лесистыми холмами и между них пролегла проторенная дорога. Кое-где стояли причудливой формы камни, под которыми лежали скромные подношения. Временами леса перемежались полями и лугами, где возле тихих речек расположились небольшие села. Местные жители, низко кланялись колеснице, выкрикивая хвалы не только жрецу, но и королю Рольфу: хотя жрецы и считались полноправными хозяевами Борна, его покровителем и защитником был владыка Скадвы.

Вскоре глазам путников открылась обширная низина, где и находилось святилище — круг из массивных белых камней в человеческий рост. Все камни покрывали рисунки кораблей и солнечного креста. Посреди круга стоял большой алтарь испещренный странными узорами — будто кости и иные останки неведомых тварей намертво въевшиеся в серый камень. Вокруг алтаря полыхало кольцо из костров, которые поддерживали жрецы.

Рольф и Тейн сложили внутрь круга свои дары, — золотые и серебряные украшения, искусно выполненное бронзовое оружие, отполированные шарики янтаря и роскошные меха из лесов северной Скадвы. Затем жрецы подвели к алтарю огромного оленя: его рога были позолочены, а белоснежная шкура расписана рунами силы. Быстрым взмахом священного каменного ножа Норн перерезал животному горло, проливая кровь на алтарь и одновременно распевая славу богам.

— Пусть Теус из своих небесных чертогов протянет свою десницу над Скадвой и ее королем. Пусть Сунна, священное Солнце всегда озаряет его путь к славе. Пусть Нерта, Мать Земли и Воды хранит его поля, стада и виноградники. Пусть Близнецы даруют ему удачу в войне…

Сам король стоял рядом с жрецом, зычным голосом распевая священные гимны. Ему вторил и молодой Тейн, прося богов о защите и поддержке. Хвалы богам возносились в темнеющее небо, вместе с рвавшимся ввысь пламенем костров и густым черным дымом. Меж тем другие жрецы уже резали коз и свиней, готовясь к священной трапезе. Вскоре уже освежеванные туши жарились на кострах, распространяя вокруг нестерпимо ароматный запах. После завершения обряда король, его наследник и его воины пировали рядом со святилищем, пожирая огромные куски мяса и запивая его приготовленным жрецами отменным пивом сваренным из пшеницы, меда, болотного мирта и брусники. Захмелевший король, получивший больше всего мяса и пива, громко похвалялся своими прошлыми победами и распевал воинственные песни. Его же сын больше помалкивал, налегая на сочную свинину и втайне мечтая о том, чтобы когда-нибудь превзойти славу отца.

Уже светало, когда погрузившиеся в сон жрецы и воины Скадвы были подняты на ноги оглушительным криком боли и ругательствами. Король Рольф, призывая всех богов, отчаянно молотил мечом по земле, пытаясь попасть по скользившей в траве большой черной змее. Никогда ранее он не жаловался на точность своих ударов, но сейчас змея невредимой, достигла ближайшего леса и растворилась между деревьев.

— Вот ведь проклятое отродье! — выругался Рольф и посмотрел на свою ногу. Плохо завязанный спьяну башмак во сне свалился с его ноги, за что король и поплатился — чуть выше голени плоть буквально на глазах распухала, наливаясь нездоровым синюшным светом. Король Скадвы попробовал ступить на ногу и буквально взвыл от боли.

— Проклятие! — повторил он, — и что теперь?

Он мог и не спрашивать — вокруг уже толпились жрецы, пытавшиеся исцелить его рану. Вот немолодая женщина в белом одеянии с рукавами унизанными небольшими амулетами, усевшись рядом с королем, растирала некое масло вместе со стеблями разных растений в вязкую, сильно пахнущую зеленоватую массу. Другая жрица достала острый нож и резким движением распорола рану, выпуская кровь. Король сжал зубы, озираясь по сторонам., словно ища того, на ком можно сорвать свой гнев. Его взгляд остановился на Норне.

— Ты мог бы и предупредить, что здесь водятся такие гады! — укоризненно сказал король.

— Никогда до сих пор ни одна ползучая тварь не осмеливались заползти за круг камней святилища Солнца, — жрец выглядел больше удивленным, чем огорченным, — недоброе знамение. Змей — исконный враг Солнца, как и волк…

— Избавь меня от разговоров о дурных знаках и плохих приметах, — огрызнулся король, — скажи, женщина, насколько опасен этот укус? — обратился он к жрице.

— Король будет жить, — ответила она, бережно втирая мазь в кровоточащую рану, — но ему не стоит отправляться сейчас в дорогу — отравленная кровь может загноить рану и тогда можно остаться без ноги. Самое меньшее несколько дней он должен провести здесь, под защитой святилища Сунны.

— Чего стоит эта защита, если возле священных камней ползают гадюки? — король попытался встать, но тут же с проклятием осел обратно, на его лбу выступила испарина.

— Ладно, пусть будет так, — вздохнул он, — Тейн, сын мой, боюсь, дальше вести поход придется тебе одному. Передай королю Борию мои сожаления, что нам не удалось встретиться в этот раз. Будь тверд и не позволяй заткнуть себе рот, но и не лезь на рожон. Даже если тебе покажется, что тебя обошли какой-то честью — не затевай ссоры, пока мне нездоровится. Помни, что теперь ты говоришь не только за себя, но и за всю Скадву.

Глаза Тейна сверкнули решимостью.

— Я не подведу тебя, отец. Я принесу славу Скадве и тебе не придется краснеть за меня.

Рольф кивнул и хотел было обнять сына, но его ногу свело судорогой и он с ругательством осел вновь на траву.

— Я знаю, что могу на тебя положиться, сын мой, — сказал он, — видать сами боги хотят, чтобы ты получил всю славу от этого похода. Пусть тогда эти же боги и приведут тебя к победе.

Спустя время корабли Скадвы покинули бухту священного острова, весла в руках гребцов размеренно опускались и поднимались. Тейн стоял на носу, его светлые волосы развевались на ветру, голубые глаза жадно устремились к югу. Он тревожился об оставленном на Борне отце, но чем дальше лодки отходили от священного острова, тем больше беспокойство вытесняли мысли о предстоящем празднестве и надежды, что Тейн питал на него. Он не успокоится, пока не заслужит благосклонность Бория и руку принцессы Амалы — и отец будет гордится, что его наследник принес великую славу Скадве.

[Magnum]

Начало хорошее, но добром это не кончится. 

 

 

[Каминский]

Начало хорошее, но добром это не кончится

Откуда такой пессимизм?!

[Magnum]

Откуда такой пессимизм?!

Так в аннотации прямым текстом.   

 

[Стержень]

Мне нравится, и даже тем, что пока без особой чернухи, некоторым переизбытком которой вы иногда грешите (хотя иногда и самому такого хочется)))

Время действия я так понимаю до Катастрофы Бронзового века, Балтийское море, скорее всего остров Зеландия-так?

Не могу опознать богиню Сунну и не совсем понятно что там за доиндоевропейские реликты (вроде бы эстонцы и ливы должны быть несколько в другой стороне...)

Жду продолжения, как это ни банально.

[ясмин джакмич]

Поздравляем коллегу-мэтра Каминского с новым достижением! пусть читают  с удовольствием и пусть приносит автору радость и пользу

Изменено 9 November пользователем ясмин джакмич

[Crusader]

Сунну

 Sunur - Солнце на ост-готском, вроде.

[Каминский]

Так в аннотации прямым текстом.

Но тут же нет аннотации!

некоторым переизбытком которой вы иногда грешите

Есть такое Не мы такие, жизнь такая(

скорее всего остров Зеландия-так

Борнхольм

Не могу опознать богиню Сунну

Sól (Old Norse: [ˈsoːl], "Sun")^[1] or Sunna (Old High German, and existing as an Old Norse and Icelandic synonym: see Wiktionary sunna, "Sun") is the Sun personified in Germanic mythology.

https://en.wikipedia.org/wiki/Sól_(Germanic_mythology)

и не совсем понятно что там за доиндоевропейские реликты

Ну так индоевроепейское завоевание там было по историческим меркам относительно недавно, так что разные реликты должны оставаться еще.

Жду продолжения, как это ни банально.

Поздравляем коллегу-мэта Каминского с новым достижением!

Благодарю. Постараюсь и впредь!

[Стержень]

Есть такое Не мы такие, жизнь такая(

Борнхольм

Я почти был прав!

Насчет Сунны-буду знать.

Благодарю. Постараюсь и впредь!

[Каминский]

Амала

[Каминский]

Колесница Солнца

 

Дамбу построили на совесть — Амала, что родилась много позже после того, как была брошена первая горсть земли в основание этого сооружения, тем не менее смогла оценить итог строительства. Насыпной вал из земли и камней, в нужных местах подпертый дубовыми бревнами, перегородил реку Тол, что неторопливо змеилась меж заболоченных берегов. Утрамбованная поверхность дамбы была столь широка, что по ней могла легко проехаться колесница — вроде той, что стояла на восточном берегу реки: сверкающая на солнце повозка из дуба, бронзы и золота, задрапированная покрывалами из куньего и лисьего меха. Запряженные в нее двое коней, специально подобранных по масти, — один вороной с белыми яблоками, напоминающими звезды, второй с белой шерстью с легким рыжеватым отливом, — взволнованно ржали, недоверчиво косясь друг на друга и нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Гривы лошадей украшали красные ленты, унизанные бронзовыми колокольчиками, при каждом движении скакунов наполнявших воздух мелодичным перезвоном; шеи их охватывали кожаные ремни, увешанные позолоченными бронзовыми дисками с изображениями солнечных крестов и бронзовыми фигурками коней.

Стоявшая на колеснице Амала, впрочем, не задержалась взглядом на лошадях: куда больше ее интересовали всадники, что должны были провезти ее через дамбу. Они выглядели столь же разными, как и кони влекущие колесницу — день и ночь, воплощения Богов-Близнецов, что каждый день возносят на небо Сунну. Одрик из Рудогорья был высоким статным юношей, с волосами цвета воронова крыла и пронзительными зелеными глазами. Он носил темно-красную тунику расшитую серебром, а поверх нее — плащ из черной волчьей шкуры. Волчьими были и клыки в его ожерелье, — говорят в землях его матери к этим зверям относятся с немалым почтением. Не лучшее украшение для праздника славящего Солнце, врагом которого исстари считался Волк Зимы, — но кто остановит молодого воина, желающего похвастаться перед красивой девушкой лучшим охотничьим трофеем? Тейн был немного ниже рудогорца, худым и жилистым, с копной песочных волос и темно-синими глазами. Его плечи прикрывал красный плащ, — явно отцовский, также как и золотые с рубинами браслеты смотревшиеся слишком громоздко на худых запястьях. Однако кабана, чей окованный золотом клык висел на шее наследника Скадвы, Тейн, по его словам, добыл сам. Все это время он держался несколько скованно, что и понятно — Тейн впервые выступал от имени всей Скадвы и ужасно боялся ударить лицом в грязь.

Амала находила привлекательными обоих парней — и видела, что и они впечатлены ее красотой. Сегодня она носила короткую тунику, подчеркивавшую тугую женскую грудь и оставлявшую открытыми плечи и руки ниже локтей. Тонкую талию перехватывал широкий кожаный пояс, украшенный большим золотым диском с резными узорами; ниже начиналась короткая юбка, чуть выше колен открывавшая стройные ноги в кожаных сапожках расшитых янтарными бусами. Шею украшало золотое ожерелье с алыми рубинами, в волосы были вплетены синие ленты с нанизанным на них розовым жемчугом с далекого юга.

Одрик, не выдержав, обернулся, одарив девушку улыбкой дерзкого восхищения.

— Солнечная дева сияет ярче самого солнца, — с поклоном сказал он, — для меня будет честью ехать сегодня рядом с ней.

Услышавший эти слова Тейн тоже обернулся и, хотя он промолчал, его ревнивый взгляд сказал Амале больше чем любые слова. Она одарила обоих юношей благожелательной улыбкой, но не успела сказать ничего в ответ: на западном берегу уже загорелся священный костер и два жреца Тиуса, шагнув вперед, подняли бронзовые трубы-луры и громким ревом провозгласили начало обряда. Двое юношей тронули коней и колесница медленно двинулась по дамбе, повторяя ежедневный путь солнца по небу. Справа от нее раскинулась запруда, образованная течением реки, слева струились воды Тола, покрытые плавающими кувшинками. Позади оставался густой лес, из которого выехала солнечная колесница, на западном же берегу открывался широкий луг, где собрались лучшие люди Озерного Края: сам король Борий, в бронзовом доспехе и рогатом шлеме; подвластные ему вожди и лучшие воины королевской дружины. Особо стояли жрецы Тиуса и Сунны, что подняв руки к небу, монотонно читали священные гимны Солнцу и Небу. Другие жрецы резали коней и свиней, предназначенные для жертвоприношения и одновременно праздничного пиршества, что продлится несколько дней. Почетное место было предоставлено и гостям: подъезжая к левому берегу Амала увидела Марона, короля Рудогорья, — сурового статного мужчину с квадратной челюстью, коротко стриженными русыми волосами и холодными синими глазами. Широкие плечи покрывал роскошный плащ цвета запекшейся крови, с золотой вышивкой по подолу. Золотая же гривна украшала и мощную шею, тогда как с пояса украшенного бронзовыми дисками свисал микенский меч с вытесненными золотом изображениями львов на лезвии.

Рядом с королем стояла его жена Баркина — красивая женщина, около сорока лет, с зелеными как у рыси глазами и резкими чертами лица, делавшими ее похожей на хищную птицу. Ее наряд отражал широкие торговые связи Рудогорья: подражая царицам Микен королева носила черное длинное платье, зауженное к талии, ниже которой ниспадала пышная юбка. Глубокий вырез на платье наполовину открывал пышную грудь. Черные волосы были уложены в высокую прическу, перевитую золотыми лентами и скрепленную золотыми же заколками. Меж пышных грудей красовалась египетская подвеска из золота, бирюзы и аметиста, изображавшая раскинувшего крылья сокола. Несколько вразрез со всей этой южной роскошью смотрелся неказистый пояс из нескольких перевитых между собой кожаных лент. Вдоль пояса тянулись янтарные фигурки пчел — и по спине Амалы прошел невольный холодок, когда она вспомнила рассказ Бруны: она внезапно поняла из чьей кожи сшит этот пояс. Рядом с Баркиной стояло несколько странных воинов — поджарых будто волки, с такими же резкими, «орлиными» лицами, как и у самой королевы; одетые в кожаные куртки, штаны и высокие сапоги. Их головы прикрывали остроконечные шапки из овечьей шерсти, с кожаных поясов свисали бронзовые топоры и длинные ножи. На груди мужчин блестели серебряные и золотые амулеты с ликами незнакомых богов и Амала поняла, что эти воины явились вместе с Баркиной из восточных степей, войдя в собственную свиту королевы Рудогорья.

Меж тем колесница выехала на берег и к сошедшей на землю Амале подошел высокий жрец в белом плаще и золотой шапке украшенной календарными символами. На вытянутых руках он нес капающую кровью тушку — Амала с трудом сдержала гримасу отвращения, увидев мертвого жеребенка, вырезанного из чрева матери. Жрец торжественно возложил свою окровавленную ношу на руки девушки и та, старательно сохраняя торжественное выражение лица, развернулась к полыхавшему рядом костру. С явным облегчением она сбросила в огонь окровавленные останки и в тот же миг жрецы вокруг вскинули руки к небу.

— Пусть пламя рожденное из этой жертвы осветит тебе путь, богиня Сунна, — нараспев произнес верховный жрец, — пусть проведет она тебя сквозь мрак и холод зимы. Пусть путь твой пройдет мимо голодных мертвецов и чудовищ тьмы! Пусть божественный Тиус вновь вознесет тебя на небосклон и пусть свет твой вечно озаряет оно наши земли. Да светит Солнце всем вам!

— Да сохранит нас небо! — хором послышался ответный глас и Амала произнесла его вместе со всеми. Украдкой она глянула на своих недавних спутников и невольно залилась краской поймав пылкий взгляд молодого Тейна. Одрик тоже заметил его и на его красивом лице промелькнула недовольная гримаса.

Меж тем обряд продолжался — жрецы взывали к богам, прося их о милости, о мягкой зиме и скором приходе весны, о здравии королевских семей и всех их подданных, о богатом приплоде скота и обильном урожае, о победе в войне, удаче на охоте и многом другом, о чем люди обычно просят небожителей. Монотонные песнопения сопровождались мычанием и блеянием скота, прежде чем удар жертвенного ножа обрывал его жизнь, орошая кровью воздвигнутые на берегу каменные алтари с символами солнца.

Все это изрядно затянулось — и молодые люди, уже спешившиеся у колесницы заметно заскучали, обмениваясь нетерпеливыми взглядами. Но вот, наконец, жрецы принесли последние жертвы и вперед шагнул король Борий.

-Во имя Божественных Жеребцов, что влекут колесницу Сунны, — звучным басом произнес он, — пусть те, кто воплотил их для нас сегодня, сойдутся в священном поединке. Как день сменяется ночью, как за зимой приходит весна, так и тот, кто одержит верх в этом бою, своей победой укрепит вечное коловращение мира.

За его спиной возникли двое оруженосцев, каждый из которых держал в руках круглый деревянный щит, обтянутый кожей, и длинный бронзовый меч с затупленным острием. Они вручили это оружие Одрику и Тейну, что уже мерились друг с другом вызывающими взглядами. Их поединок, пусть и чисто церемониальный, открывал несколько дней праздничных состязаний, на которые собрались лучшие воины всех трех королевств. Тот же из наследников, кто одержит победу сейчас, одним только этим войдет в историю как Озерного Края, так и своей земли. Оба молодых человека сбросили одежды, облачившись вместо них в поданные жрецами набедренные повязки из звериных шкур. Быстро было расчищено место для поединка, после чего Борий крикнул.

— Сходитесь!

Тейн едва успел подставить щит, отражая удар Одрика — так быстро и стремительно, словно взметнувшаяся из засады рысь, наследник Рудогорья атаковал противника. Сходу он взял наступательный темп, загнав Тейна в глухую оборону, не давая ему ни малейшей возможности нападать самому. Снова и снова Одрик напрыгивал на своего соперника то тыкая мечом в его глаза, то, внезапно изменив направление удара, пытаясь поразить его в живот. Однако Тейн пока отражал этот натиск, отбиваясь щитом и мечом, постепенно отступая к реке. Понемногу эта тактика давала свои плоды: Одрик, выплеснувший все силы в стремительной свирепой атаке, — в излюбленной манере кочевых предков по матери, — уже начинал выдыхаться, на лбу его выступили капельки пота. Однако он не сдавался, продолжая атаковать на Тейна, скаля зубы в кровожадной ухмылке.

— Наступай, трус! — забывшись выкрикивал он, — ты воин или девчонка, что прячешься за этим куском дерева? Так и будешь бегать от меня или начнешь, наконец, сражаться?

Говоря это он то и дело бросал взгляды на хозяев и гостей Озерного Края, что обступив ристалище, напряженно следили за священным поединком. Марон, прищурившись, наблюдал за действиями сына, то одобрительно кивая при удачном выпаде то морщась, когда Тейн умело отбивал удары. Баркина же была менее сдержана в своих чувствах: глаза ее горели как у волчицы, кулаки сжались до побелевших костяшек, с искусанных в волнении губ сочилась кровь. Однако сам Одрик почти не смотрел на родителей: то и дело он пытался поймать взгляд раскрасневшейся Амалы, что затаив дыхание следила за боем. Она знала, что отец назначил ей в мужья Одрика и понимала, что должна желать ему победы…но и поражения Тейна ей почему-то совсем не хотелось видеть. И Тейн, будто чувствуя эту поддержку, все чаще атаковал в ответ, так что запыхавшемуся рудогорцу становилось все труднее отражать его уверенные удары.

Меж тем Одрик, уже изрядно утомившись в этом бою, решил выплеснуть все силы в одной решающей атаке. Она оказалась столь яростной, что Тейн, не совсем удачно отбив очередной выпад, отступил к самой реке и поскользнулся на влажном иле. Одрик, издав воинственный крик, метнулся вперед, занося меч, но все же не удержался от того, чтобы не бросить ликующий взгляд на Амалу. Эта мимолетная похвальба стоила ему победы: Тейн, быстро восстановив равновесие, что есть силы двинул щитом в лицо подошедшего слишком близко противника. Тот отшатнулся, сплевывая кровь из разбитой губы, и тут же почувствовал холод металла у горла: это Тейн ловким приемом достал самоуверенного рудогорца.

— Первая кровь! — сказал Тейн, — ты убит, бросай оружие.

Одрик зло зыркул на него, но все же бросил на землю щит и меч. Однако Тейн не спешил убирать собственный клинок: словно играючи он поддел им ожерелье Одрика из волчьих клыков на шее и резко сорвал его, подхватив на лету. Затем он развернулся и, уже не глядя на Одрика, сделал несколько шагов к зрителям.

— Воин часто приносит с войны трофеи, — громко сказал он, — чтобы было чем одарить женщину, укравшую его сердце. Принцесса Амала, вы примете этот дар?

Амала невольно растерялась, посмотрев на отца. Однако Борий лишь пожал плечами: Тейн, как победитель в священном поединке, имел право взять что-то с побежденного. Это знал и Марон — поэтому он ничего и не сказал, недобро зыркнув в сторону сына. Амала перевела взгляд на Тейна и, смущенно улыбнувшись, приняла ожерелье из его рук, нацепив на шею. Словно извиняясь она посмотрела на Одрика — и увидела, что тот, неожиданно быстро успокоившись, смерил победителя снисходительным взглядом.

— Молодой принц, может, и считает, что взял трофей, — насмешливо сказал он, — но на самом деле он лишь передал госпоже то, что я и так собирался вручить ей. Не сомневайтесь, принцесса, это достойный дар: я взял его в настоящем бою и с настоящим оружием — и когда мне доведется взять его в руки снова, я преподнесу вам настоящий трофей!

[Каминский]

[Каминский]

[Magnum]

Рядом с Баркиной стояло несколько странных воинов — поджарых будто волки, с такими же резкими, «орлиными» лицами, как и у самой королевы; одетые в кожаные куртки, штаны и высокие сапоги. Их головы прикрывали остроконечные шапки из овечьей шерсти, с кожаных поясов свисали бронзовые топоры и длинные ножи. На груди мужчин блестели серебряные и золотые амулеты с ликами незнакомых богов и Амала поняла, что эти воины явились вместе с Баркиной из восточных степей

Кто такие? Совсем вымышленные или у них были реальные прототипы? 

 

[Каминский]

Два искушения

 

Напряженность, вызванная унизительным поражением наследника Рудогорья, только усилилась после того как Борий пригласил гостей за пиршественный стол. Владыка Озерного Края не поскупился на угощение: здесь стояли бронзовые блюда с жареной и запеченной олениной, свининой и бараниной; рядом лежали покрытые поджаристой корочкой огромные сомы из Тола и запечённая в глине дичь из местных лесов; душистый хлеб и разнообразные ягоды. Запивалось все это пивом и вином — как местным, так и привозным с юга. Однако Одрика не радовало все это изобилие: кусок не лез ему в горло когда он смотрел то на Амалу, все еще носившую его волчье ожерелье, то на Тейна, сидевшего там, где полагалось сидеть только вождям — по левую руку от самого Бория. По правую руку расположился Марон, тогда как Одрик находился рядом даже не с ним, а с матерью, что, вопреки всем обычаям, сидела возле мужа, а не с остальными женщинами.

Несмотря на обильную еду и питье все еще ощущали неловкость после сегодняшнего поединка и Борий, как мог, старался сгладить это оживленным разговором.

— Вы же не уедете сразу после того, как все закончится? — обратился он к Марону, — после праздника можно будет поохотиться в здешних лесах — на зубров или кабанов.

— Почему бы и нет? — кивнул король Рудогорья, — можно и не дожидаться окончания празднества — самое интересное, как я понял, уже случилось.

Он бросил колючий взгляд на сына и тот, залившись краской, склонился над поданным ему жареным судаком с брусничной подливой.

— Если вы имеете в виду состязания, — сказал Борий, — то да, тут вряд ли что сможет вас поразить. Впрочем, завтра начнутся уже другие поединки — с настоящим оружием и, возможно, с настоящими ранами…

— Может, стоило с них и начать, — желчно проронил Марон, — тот, кто привыкает сражаться с тупым мечом немногого стоит в бою.

— Ваш сын достойно бился сегодня, и я уверен, не посрамил бы честь Рудогорья доведись ему попасть на поле боя, — усмехнулся Борий, — в настоящем бою воин смотрит в лицо врагу, а не ищет девичьих улыбок.

— Смотря с кем он воюет, — вмешалась в разговор Баркина, — мне не раз приходилось встречать врага лицом к лицу — и никто еще не отводил глаз от моей улыбки.

Словно подтверждение своих слов она показала крепкие зубы в совершенно волчьем оскале.

— Королеве, возможно, тоже найдется, чем заняться, — примирительно заметила Амала, — сегодня ночью в священной роще пройдет еще один обряд — на этот раз в честь Нерты. Там буду я и другие знатные женщины Озерного Края и мы почтем за честь…

— Ну уж нет! — раскрасневшийся от выпитого Марон хлопнул рукой по столу, — ноги моей жены не будет в этом вертепе!

— В Рудогорье Нерте поклоняется только простонародье, — пояснила Баркина, — но не знать и уж тем более не королевская семья. Там откуда я родом чтят иных богов — богов-воинов, богов-мужчин, тех, кого вы чтите под именем Теуса и Близнецов.

— Сунна — вот единственная богиня, перед которой я готов преклонить колени, — сказал Марон, — а Нерта…что сказали бы наши предки если бы увидели, как их потомки поклоняются покровительнице лесных ведьм, чье кровавое правление закончилось, когда сюда явились воины на колесницах и с бронзовыми топорами.

— Думаю, они бы удивились другому, — не выдержала Амала, — тому что, что один из их потомков отказывается от принятой ими богини лишь потому, что так принято в землях откуда родом женщина, родившая ему сына.

На миг над столом повисла гнетущая тишина — Марон, словно не веря своим ушам, оторопело уставился на Амалу. Та, перехватив отцовский взгляд, уже жалела о своей несдержанности, когда правитель Рудогорья разразился недобрым лающим смехом.

— Мне не раз доводилось отбивать острый клинок, направленный мне в грудь, — сказал он, — но до сих пор мне доводилось встречать столь острого языка. В Рудогорье дочери ведут себя…иначе перед лицом отцов.

— Наши женщины сражаются вместе с мужчинами, — подхватило Баркина, — и выходят замуж только за своих. Чужеземец должен быть по-настоящему сильным мужчиной, чтобы степнячка покорилась ему — и мой муж из таковых. Взяв меня в жены, он сделал своим военным трофеем наши нравы и наших богов. Если принцесса когда-нибудь окажется в Рудогорье, она куда лучше поймет, что я имею в виду.

Говоря все это, Баркина не отводила своих зеленых взгляд с лица Амалы — и той внезапно показалось, что она видит перед собой волчицу. Однако Амала не отводила взгляда — до тех пор пока нарочито громкое хмыканье ее отца не вынудило его отступить.

— Разные земли и разные обычаи, — сказал он, поднимая золотой кубок с вином, — но над всеми нами довлеет Отец Диус и озаряет всех своим светом его пречистая Дочь. Выпьем же за то, чтобы пути, которыми идут Рудогорье, Скадва и Озерный край были столь же прямы и светлы, как путь солнечной колесницы по небу.

Он первым осушил свой кубок — и его примеру последовали все, кто сидел за столом. Однако Амала перед этим успела поймать недобрый взгляд Баркины и еще больше усомнилась в правильности сделанного отцом выбора.

 

После пира его участники, отяжелев от еды и выпитого, разбрелись по лугу. Божественные обряды завершились и на смену им пришло большое торжище: зажиточные селяне, собравшиеся чуть ли не со всего Озерного Края, торговали здесь зерном, кожами, скотом, медом и глиняной посудой. Охотники предлагали звериные шкуры, битую дичь, оленьи и бычьи рога; кузнецы сидели у расстеленных шкур на которых лежали серпы, иглы, косы, ножи и топоры, а у некоторых — и отменное боевое оружие. Черноволосые кочевники, — родня королевы Баркины, — продавали яростно хрипящих коней; светловолосые воины с севера предлагали янтарь и соленый сыр, ну а разномастные торговцы с юга выкладывали на своих прилавках золотые и серебряные украшения, искусно украшенное оружие, специи, вино и прочие товары из Микен, Хаттусы, Угарита и самого Египта.

Именно здесь и задержался молодой Одрик: незаметно отстав от родителей, что, окруженные свитой, со скучающим видом осматривали товары, молодой человек приценивался к золотым ожерельям, украшенным драгоценными камнями; брал в руки кольца, браслеты и диадемы, представляя как они будут смотреться на руках или золотистых волосах Амалы. Собственные слова, сказанные им на ристалище, казались ему теперь жалким оправданием поражения — он почти чувствовал, как они обжигают ему губы. Даже если бы он победил, то ожерелье из волчьих клыков было бы ничтожным даром для такой красавицы — и теперь он искал настоящий подарок достойный своей принцессы.

— Сколько? — спросил он у одного из вилусских торговцев, указав на серебряную подвеску с изумрудом. Торговец назвал цену и Одрик, грязно выругавшись в адрес самого вилусца и всех его родичей угрюмо побрел дальше. Сам он не мог уплатить такой цены, а просить у отца казалось юноше слишком унизительным — да и не стал бы Марон потакать любовному интересу сына.

— Таких женщин не покупают дорогими игрушками, — послышался за спиной Одрика насмешливый голос и молодой человек резко обернулся, положив руку на меч. Обратившийся к нему человек, впрочем, не испугался, оскалив зубы в чем-то, могущим считаться и приветственной усмешкой. В иноземных торговых рядах он и сам смотрелся чужаком: худощавый жилистый мужчина, средних лет, с седоватой черной шевелюрой и такой же седой неухоженной бородой. Он носил стянутую шнурами кожаную безрукавку, штаны из овечьей шерсти и грубые кожаные башмаки. Следы сажи, въевшиеся в его кожу выдавали род занятий торговца, также как и выложенные на козлиной шкуре бронзовые мечи и топоры. Но кузнец, судя во всему знавал и иные занятия: мускулистые руки покрывало несколько шрамов, еще один уродливый шрам красовался на месте левого глаза, зато правый, темно-серый, как море перед штормом, насмешливо смотрел на Одрика.

— Ты обращался ко мне? — нарочито спокойным тоном спросил наследник Рудогорья.

— А разве есть здесь второй самонадеянный юнец, что надеется купить сердце принцессы Озерного края заморскими цацками, — усмехнулся кузнец.

— У тебя слишком острый язык, кузнец, — процедил Одрик, — мне кликнуть людей отца, чтобы тебе его отрезали?

— И вот так у тебя все, верно? — кузнец подмигнул ему единственным глазом, — людей, оружие, лошадей, — все это дает тебе отец и ты рассчитываешь, что он добудет тебе еще и женщину? Зря стараешься — Солнечную Деву не покупают, словно рабыню на торгу. Она видела как ты бросил оружие — там, на поле брани.

— Ты-то откуда ты знаешь? — зло бросил Одрик, — что-то я не припомню тебя среди тех, кто смотрел за поединком.

— Благородные господа редко замечают таких как я, — хмыкнул кузнец, — но все же я там был — и все видел. Ты был хорош с мечом, но слишком много думал о том, как ты смотришься перед Амалой — и в итоге выставил себя полным дураком.

— Возможно и так, — процедил Одрик, — но лучше уж дураком, чем трупом, а ты уже наговорил достаточно, чтобы я сам вырвал тебе сердце.

Он положил руку на рукоять меча, но кузнец и глазом не моргнул.

— Моя смерть не поможет тебе заполучить Амалу, — спокойно сказал он, — а вот мой совет…

— Совет? Что может знать о принцессах такой как ты?

— Только то, что любая принцесса такая же женщина, что и любая из голых, рыдающих от ужаса рабынь, которых воин берет себе как военную добычу, — снова подмигнул кузнец, — и я не всегда ковал серпы и ножи. Было время, когда я воевал — воевал много, в самых разных краях — и нигде не видел женщины, которая бы устояла перед славным воином. Тебе нужен не браслет и не ожерелье, а хороший меч. Вроде такого!

Металл негромко звякнул о металл, когда кузнец выложил перед удивленным Одриком длинный меч с рукоятью в виде волчьей головы. Даже беглый взгляд подсказал молодому человеку, что это и вправду отличное оружие.

— Что это за металл? — спросил Одрик, — неужели железо?

— Да, — кивнул кузнец, — меч выкован из осколка звезды упавшей с небес.

— И что я буду им делать? — свысока спросил молодой человек, — пригрозить принцессе, чтобы она стала моей? Борий сдерет с меня кожу и повесит на шесте возле своего дома — и мой отец ничего не скажет, потому что король Озерного Края будет в своем праве.

— Нет, если ты пригрозишь мечом Амале в священной роще Нерты, — спокойно возразил незнакомец, — по здешнему обычаю, любой, кто сойдется там с женщиной в день Осеннего Равноденствия, может заявить на нее права. Конечно, осмелится на это немногий, но ведь в Рудогорье не боятся проклятия Нерты? Или ты не такой смелый как твой отец?

— Я не боюсь проклятия лесных ведьм, — свысока бросил Одрик, — но ведь она будет там не одна, с ней будут и другие жрицы?

— Только в начале ритуала, — сказал кузнец, — после этого участницы обряда разойдутся по лесу, чтобы оставить в земле часть подношения Нерте. Тогда ты и подстережешь Амалу. Не бойся Бория — он желает породниться с твоим отцом, куда сильнее, чем сам Марон. Да и Амала, поняв, что ты не просто тщеславный юнец, а настоящий воин недолго будет колебаться.

— Откуда ты все это знаешь? — недоверчиво спросил Одрик.

— Поживешь на земле с мое, — хмыкнул кузнец, — узнаешь еще больше. Ну так что, берешь меч?

— Беру, — кивнул молодой человек, — что ты хочешь за него?

— Отдам даром, — кузнец вновь улыбнулся, — благодарность будущего короля Рудогорья сама по себе стоит немало. Вспомни обо мне, когда будешь заваливать молодую жену на ложе.

Одрик криво усмехнулся и, под насмешливым взглядом единственного глаза кузнеца, протянул руку к железному мечу.

 

Необычная встреча сегодня состоялась и у Тейна. Уже под вечер, с головой кружащейся от хмельного и еще больше — от своей недавней победы, он вернулся с торжища, где приобрел микенский кинжал и хеттское ожерелье, которое он надеялся подарить Амале. Но у входа в собственный шатер он увидел другую женщину: коренастую черноволосую венетку в простой белой тунике. За руки ее держало двое воинов из дружины короля Скадвы.

— Она говорит, что хочет встретиться с тобой, — пояснил один из дружинников.

— Кто ты такая? — спросил Рейн.

— Я Бруна, — ответила женщина, — служанка Амалы. Мы можем поговорить наедине?

Тейн припомнил, что и вправду видел эту женщину рядом с принцессой.

— Оставьте нас, — сказал он воинам и те послушно отошли, — что велела тебе госпожа?

— Она хочет встретиться с тобой, — воровато оглянувшись, сказала женщина, — сегодня ночью, сразу после церемонии. Проберись к поляне, посреди священной рощи, где творится обряд и дождись, когда женщины разбредутся по лесу, чтобы оставить в земле часть своего приношения. Именно тогда она хочет встретится с тобой.

— Зачем? — спросил Тейн, чувствуя как его сердце вдруг забилось как пойманная в ловчую сеть птица, — что она хочет от меня?

— Она мне не сказала, — пожала плечами Бруна, — но, думаю, ты и сам догадаешься, что может хотеть красивая девушка от победителя в священном поединке.

Тейн горделиво усмехнулся.

— Передай своей Госпоже, что я приду, — сказал он и Бруна, коротко кивнув, растворилась в сгущавшихся сумерках.

 

Она прошла между шатров и прилавков, возле которых суетились сворачивающиеся к ночи торговцы и, никем не замеченной, вышла на опушку леса окружившего торжище. В следующий миг навстречу ей из-за высокого дуба шагнула зловещая фигура в темно-синем плаще и большой шляпе надвинутой на глаза.

— Все сделано как вы и хотели, мой господин, — Бруна склонилась в почтительном поклоне, — он придет в рощу в назначенный час.

— Так же как и второй, — в голосе незнакомца слышалось торжество, — нити судьбы, наконец спрядаются в узор. Ты хорошо поработала женщина и теперь твоя служба окончена.

Бруна вскинула голову, в ее глазах читался испуг и недоверие, когда она увидела блеснувший из-под шляпы огненный глаз. Губы ее дрогнули, будто пытаясь что-то сказать, когда незнакомец начертил в воздухе странный знак — и он повис в воздухе, светясь синим пламенем. В тот же миг лицо женщины исказилось от боли, с ее губ сорвался сдавленный крик. Ткань туники вдруг зашевелилась у нее на спине, отчаянно забилась, будто из-под нее пыталось выбраться что-то живое. Глаза служанки выпучились от боли, с губ сорвался сдавленный хрип и она, ухватившись за горло, повалилась на землю, корчась в предсмертных судорогах. Мужчина, склонившись на ней, одним движением разорвал на ее спине тунику и из лохмотьев на землю выскользнули две черные змеи. Мужчина посмотрел на спину Бруны — жуткие шрамы, покрывшие ее кожу, исчезли.

— Твоя служба окончена, — повторил «кузнец», — и я забираю свой знак.

Он развернулся и направился вглубь леса, слегка прихрамывая на правую ногу. За ним, извиваясь средь высокой травы, ползли большие змеи.

Совсем вымышленные или у них были реальные прототипы?

Были, разумеется. Правда, я не очень уверен, насчет достоверности своей реконструкции.

Изменено 12 November пользователем Каминский

[Каминский]

[Magnum]

Два сопляка из-за бабы погубили сразу три великих царства. 

 

[Каминский]

В священной роще

 

 

Посреди окруженной могучими дубами поляны стоял алтарь: огромный белый камень с плоской вершиной покрытой резными изображениями змей, рыб, кругов, полумесяцев, растительного орнамента и грубого подобия женского естества. На камне, привязанный к вбитым в землю колышкам, лежал молодой раб, дико озиравшийся по сторонам. Вокруг алтаря горел круг костров и возле каждого пламени стояла обнаженная женщина, с венком из полевых цветов в волосах и медным ножом в руке.

Амала стояла рядом, чувствуя как встают дыбом мельчайшие волоски на ее коже — не сколько от ночной прохлады, почти не ощутимой рядом с пламенем костров, сколько от охватившего ее небывалого волнения. Уже не раз она всходила на солнечную колесницу, но впервые она была допущена к этому обряду — древнему, темному, берущему начало из ужасающей давности времен. Долгая, запутанная церемония, начавшаяся еще до захода солнца, осталась в памяти у принцессы как нескончаемая череда песнопений, священных символов и подношений богам. Сердце Амалы бешено колотилось, ее тело гудело от странной, пьянящей силы, казалось, истекающей отовсюду — от деревьев, травы, от самой земли. Несколько высохших сморщенных жриц играли на выточенных из кости свирелях и в такт старинной мелодии самые молодые участницы обряда танцевали медленный и развратный танец: покачивая бедрами и обнаженными грудями, они извивались возле костров, то сплетаясь гибкими телами подобно змеям, то по-змеиному же быстро отстраняясь друг от друга.

Наконец, когда солнце окончательно зашло и на потемневшем небе взошел серп молодой Луны — еще одного воплощения Великой Богини, — Амала встала у своего костра, ее глаза встретились с глазами других женщин — возбужденными, полными предчувствия чего-то необыкновенного. Чресла их сводило от похоти разгоравшейся при виде обнаженного мужского тела. Амала видела, как глаза женщин блестят как у диких зверей, также как и ощеренные в кровожадных улыбках зубы — и понимала, что выглядит сейчас также.

Позади алтаря что-то зашевелилось и в круг костров вступила высокая старуха, закутанная в звериные шкуры — Дарина, верховная жрица Нерты. Ее темные глаза блестели как полированный гагат. В одной руке она держала медный нож, в другой — небольшой бронзовый кувшин.

— Во имя священной Ночи, во имя Луны, во имя Земли и Воды, — нараспев произнесла жрица, — услышь наш зов о Нерта. Из недр земных, из глубин морских восстань о Мать Мира и прими наше подношение!

— Восстань, о Мать Мира! — эхом отозвались остальные и Амала повторила это вслед за ними. Дарина меж тем стала обходить круг костров, останавливаясь возле каждой женщины и протягивая ей кувшин где плескалась некая мутная жидкость. Каждая из участниц обряда делала глоток, после чего передавала сосуд соседке. Наконец очередь дошла до Амалы и та, с некоторой робостью, поднесла к губам узкое горлышко.

— Много не пей, принцесса, — предупредила ее Дарина и Амала кивнула — она и без того знала, что это зелье готовится из смеси отвара из мухоморов и тайных трав, так что слишком большой глоток устроил бы ей прямую встречу с Нертой. Поэтому она чуть пригубила горьковатый напиток — но и этого хватило, чтобы перед ее глазами все закружилось, а все звуки и запахи обрели небывалую четкость. Амала слышала все — и шелест листьев в окружившем поляну лесу и биение сердца мелких зверьков и как роют под ней землю черви и полевые мыши. Все человеческое отступило от нее пробуждая нечто темное, древнее, животное — и Амала, уже не сдерживаясь, перепрыгнула через костер и метнулась к алтарю с распростертым на ним пленником. Вокруг него уже толпились женщины: их руки жадно гладили мужское тело, губы и языки ласкали возбужденную плоть. Мужские стоны заглушались сладострастными вздохами и всхлипами, заполонившими всю поляну.

Внезапно откуда-то из-за леса послышался громкий волчий вой, ставший сигналом к совсем иному действу. Никто уже не мог сказать, чья рука первой занесла медный нож, вонзив его в трепещущую от желания мужскую плоть. Пленник даже не успел заметить как сладострастная мука сменилась острой болью — множество клинков разом пронзили его тело, а остальное завершили руки и зубы женщин, в мгновение ока растерзавшие несчастного на части. Каждая из участниц кровавого действа старалась урвать хоть один кусочек мужской плоти и, прижав его к обнаженной, перемазанной землей и кровью груди, бежала вглубь леса, чтобы укрыть свою добычу в укромном месте.

Вместе с остальными бежала и Амала — босая и голая, как при рождении, она неслась по приятно ласкавшей ее ступни траве, прижимая к груди то, что ей удалось вырвать из кровавых лохмотьев. Лес вокруг просыпался: как-то по-особому шелестел ветер ветвями деревьев и стеблями трав, в полумраке вспыхивали чьи-то глаза, крались смутные тени. Один раз какой-то зверь вышел на лесную тропинку перед принцессой, но растворился во тьме, прежде чем она успела его рассмотреть.

Наконец, она нашла приглянувшееся ей место — скопление поросших мхов скал, меж которых струился небольшой ручей, образовавший своего рода чашу, наполненную прозрачной водой. Амала засунула добычу в щель между камней, — она так и не рассмотрела, что именно ей удалось оторвать, — после чего решила ополоснуть свое тело от грязи и крови. Холодная вода освежила и протрезвила ее — и Амала, словно очнувшись от странного сна, удивленно озиралась вокруг, не совсем понимая, как здесь оказалась. И, словно отвечая ее недоумению, ветви деревьев зашелестели и из леса шагнула высокая статная фигура с блестящим клинком в руке.

— Одрик! — воскликнула Амала, — что ты тут делаешь?

— Я пришел за тобой, принцесса, — сказал наследник Рудогорья, — я не могу допустить, чтобы моя невеста досталась другому.

— Но ведь я…- Амала хотела было сказать, что отец и так собирался выдать замуж за Одрика, но осеклась, когда она перехватила мужской взгляд, жадно ползающий по ее обнаженному телу. Недоумение и смущение сменилось гневом, когда Амала вдруг поняла, зачем Одрик явился в заповедную рощу именно этой ночью.

— Я пока никому не обещана, Одрик, — холодно сказала она, — и не люблю, когда меня пытаются принудить к выбору. Уходи — и я никому не скажу, что ты нарушил запрет Нерты.

Одрик смачно сплюнул в струящийся под ногами ручей.

— Вот что для меня все запреты кровавой богини, — с вызовом сказал он, — я видел, что происходило на ее алтаре. Теперь я понимаю, почему мой отец не желает чтить Нерту. Идем со мной и ты навсегда избавишься от ее власти.

— Чтобы попасть во власть твоей матери-волчицы? — насмешливо парировала Амала, — уходи или я буду кричать.

— Кричи, — сказал Одрик, положив руку на меч, — я зарублю каждую ведьму, что посмеет встать между нами. По вашему же обычаю, те двое, что соединятся между собой в эту ночь в священной роще считаются обрученными — так не будем медлить.

— Ты не чтишь нашу богиню, но собираешься взять меня ее именем, — с презрением сказала Амала, — я не похожа на тех рабынь, над которыми издевается твоя мать! Уходи немедленно или пожалеешь! — она выставила перед собой медный нож. Одрик усмехнулся.

— В землях моей матери женщины сражаются наравне с мужчинами, — сказал он, — но ты — не одна из них. Твой ножик не выстоит против моего меча — так что лучше иди ко мне добром.

— Лучше будет если ты сам уйдешь отсюда, — послышался вдруг громкий голос и еще одна фигура, озаренная лунным светом, отделилась от деревьев.

— Уходи, Одрик, — сказал Тейн, — или Нерта получит сегодня новую жертву.

— Получит, — злобно ощерился рудогорец, — посмотрим будет ли ей угодна твоя кровь!

Он ударил без предупреждения — лишь сверкнул в лунном свете железный меч, — однако Тейн, уже знавший как быстро сражается его противник, отбил этот удар. И все же ему пришлось нелегко — Одрик, взбешенный появлением ненавистного соперника остервенело наседал на него, как и в прошлом поединке, желая покончить с ним одним быстрым выпадом. Железный клинок скрещивался с бронзовым, выбивая искры, когда двое молодых людей бились уже не в обрядовом, но настоящем бою — и бились насмерть. Как и раньше Тейн сражался молча, зато Одрик беспрестанно подначивал наследника Скадвы.

— Посмотрим, как тебе понравится это, приблуда с севера! — сквозь зубы говорил рудогорец, — сейчас я не буду оглядываться на девчонку, чтобы расправиться с тобой. Посмотрим, кому сейчас первому пустят кровь!

— Тебе, — послышался вдруг голос сзади и Одрика что-то укололо его в бок. С проклятием он обернулся — Амала, о которой он уже совсем забыл, стояла напротив него с окровавленным медным ножом. В следующий миг он почувствовал на своей шее и прикосновение бронзового клинка Тейна.

— Лучше уходи отсюда, Одрик, — сказал он, — тебе не справиться с двоими.

— Ты меня недооцениваешь, — рудогорец выдавил кривую усмешку, — или думаешь, что ее ножик защитит тебя от моего меча?

— Ты же видел, что было на священной поляне, — сказала Амала, — я умею пользоваться этим ножом. Опусти меч и уходи отсюда.

Одрик передернул плечами, но меч опустил — и Тейн тоже слегка ослабил давление на его шею, дав наследнику Рудогорья отойти к опушке. Перед тем как исчезнуть в чаще он обвел молодых людей долгим взглядом .

— Я бы мог справиться с вами обоими, — сказал он, — но мне не нужна мертвая невеста, Амала. Я получу тебя, так или иначе.

— Ты не сможешь меня заставить, — сказала принцесса.

— Посмотрим, что скажет король Борий, — бросил Одрик и, развернувшись канул в чащу. Когда треск ветвей, отмечавших путь незадачливого жениха замер в отдалении Тейн перевел взгляд на девушку, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, она схватила его за руку.

— Он говорил правду, — сказала она, — мой отец хочет этого брака, но я — уже нет. Есть только один способ не допустить его.

— Что? — Тейн поперхнулся словами, когда принцесса, вдруг качнувшись вперед, впилась своими губами в его губы. Женские руки обвились вокруг его шеи, жаркое обнаженное тело прильнуло к нему и Тейн, в мгновение ока словно лишился разума, — а заодно и одежды, что он лихорадочно сбрасывал с себя. Амала тоже помогала ему раздеться, после чего увлекла юношу за собой на землю. Вскоре два распаленных похотью молодых тела уже извивались средь высоких папоротников: обхватив ногами талию юноши Амала порывисто вскрикнула, чувствуя как затвердевшая мужская плоть прорвала девственную плеву, но мимолетная боль сменилась острым, неведомым доселе наслаждением. Ожесточенно двигая бедрами, Тейн все с большим воодушевлением вонзался в податливую влажную расщелину, в то время как Амала, откинувшись на спину, иступлено ласкала свои груди и мотала головой, закусив губы от сотрясавшего ее тело сладостных судорог.

Крики и стоны Амалы, казалось, разносились по всей роще: если бы Одрик вдруг решил вернуться к месту своего позора, он мог бы без труда смыть его кровью. Однако на самом деле вопли услышали другие: когда Тейн, с протяжным стоном излился в недра Амалы и без сил упал на нее, через его плечо девушка увидела выходившие из леса знакомые фигуры. Смущенная и одновременно довольная улыбка расплылась по ее лицу.

— Благословите нас, матушка Дарина, — сказала она стоявшей над ними верховной жрице, — пусть Мать Земли и Воды освятит наш брак.

 

Только наутро Король Борий узнал, что получил совсем не того зятя на которого надеялся. Стоя у своего шатра он мрачно смотрел на виновато потупившуюся дочь, стоявшую рядом со сгоравшим от стыда Тейна. Рядом с королем Озерного Края с каменным лицом стоял Марон.

— Моя дочь, — Борий сокрушенно покачал головой, не находя слов, -какой позор…

— Нет позора отец, — с притворным смирением сказала Амала, — ты знаешь обычай.

— И это единственная причина, по которой он, — Борий кивнул на Тейна, — еще живет. Не знаю, о чем думал король Рольф, посылая тебя сюда…а впрочем, неважно. Значит, ты теперь считаешь себя ее мужем?

— Разве не такой обычай? — Тейн посмотрел прямо в глаза королю.

— Ты разве не слышал меня? — нахмурил брови Борий, — если бы Дарина и другие жрицы не подтвердили этот брак, ты бы никогда не вернулся в Скадву. Но законы богов и людей также говорят, что любой брак, — при этом слове король поморщился будто съел что-то кислое или горькое, — влечет за собой и должное приданное. Король Марон обещал мне триста слитков олова за руку Амалы — ты как, готов возместить мне эту потерю — в двойном размере?

— Готов, — не раздумывая выпалил Тейн и тут же пожалел о своих словах увидев довольную усмешку на лице Бория. Даже Марон скривил губы в подобии улыбки.

— Хорошо, — кивнул Борий, — ты принесешь мне шестьсот слитков — ровно через год, на следующий праздник Равноденствия. Если же нет — брак будет считаться расторгнутым.

— Согласен, — склонил голову Тейн.

— Я согласен ждать год, — подал голос Марон, — и не днем меньше. Я не люблю когда меня держат за дурака, Борий и не намерен спускать такое оскорбление. Запреты служителей Нерты для меня ничто: если твоя дочь не выйдет за моего сына, я позабочусь о том, чтобы она не вышла ни за кого вообще.

Два сопляка из-за бабы погубили сразу три великих царства.

В духе времени

Изменено 12 November пользователем Каминский

[Magnum]

Железный клинок скрещивался с бронзовым, выбивая искры

Был уверен, что от бронзового мало что останется. Может стоит добавить сцену, как Тейн после схватки осматривает меч, после чего с гневом отправляет его в ближайшую кузницу на переплавку? 

 

ты принесешь мне шестьсот слитков

Хм. Интересный экономический вопрос. Где прото-викинг может добыть 600 оловянных слитков?.. Уж точно не в Америке... 

 

А в Британии как раз микенский форпост и закладка первых камней Стоунхенджа. 

В духе времени

Лена подтверждает. 

 

[Каминский]

Был уверен, что от бронзового мало что останется

Это черный пиар железосупрематистов!

Лена подтверждает.

А то!

Где прото-викинг может добыть 600 оловянных слитков?

Загадка

[Neznaika1975]

А в Британии

и чо?

[Magnum]

и чо?

Вы не читали этот великий криптоисторический роман?! 

 

[Каминский]

Король Марон:

Королева Баркина:

В костюмах немного анахронистично, но зато типаж