За тысячи лет до Рагнарека

[Magnum]

 

Красавец просто. У вас запрос случайно не сохранился? Сам хочу такого нарисовать. 

 

[Каминский]

У вас запрос случайно не сохранился?

Высокий мускулистый античный воин воин в черных бронзовых античных доспехах, на груди изображение морского чудовища, на голове черный шлем в виде муравьиной морды с челюстями, в прорезях шлема видны голубые глаза, в руках бронзовый меч и бронзовый щит с изображением черного муравья, посреди поле битвы, антураж античной Греции, на заднем фоне море и античные триремы 

Ну или то же самое, но переведенное на инглиш. Но там сильно причудливые варианты могут выскакивать, типа таких:

[Инженер]

%$@%^%!!!%^&%&%(_+)*)!!!!^&%^^^&^&!!!!!11111111

И не говорите.

[Magnum]

там сильно причудливые варианты

Да, тут либо крутой шлем, либо нормальное лицо, а вместе что-то не получается. 

 

[John D. Long]

Да, тут либо крутой шлем, либо нормальное лицо, а вместе что-то не получается. 

Муравей на щите зачётный.

[Magnum]

Между прочим, а 

Тартесс 

будет? 

[Каминский]

Белые скалы Альбы

 

— Поворачивай, задери тебя, Хлер! Пово- ра- чивай!

Чудовищной силы удар о борт тряхнул судно так, что едва не перевернул лодью. Белая пена с шипением хлынула на палубу, захлестывая и без того насквозь промокших гребцов, отчаянно вцепившихся в весла. Кто-то схватился за деревянную лохань, чтобы вычерпать воду, но грозный рык Гарна, перекрывавший даже шум бушевавшего вокруг моря, тут же вернул его на место.

— Куда?! На весла!

— Поворачивай!!! — во все горло гаркнул Тейн, одновременно налегая на весло, — правь к берегу!

Сказать было куда легче, чем сделать: хотя впереди и виднелись белые скалы, о которые с шумом разбивались волны, добраться до них было труднее, чем проделать весь путь сюда от Скадвы. Лодьи Тейна сейчас казались всего лишь жалкими щепками, брошенными в неистовое буйство стихии. Над головами скадвийцев вздымались серые валы с барашками пены — словно табун диких коней с белоснежными гривами, неистово скакал по морю, угрожая растопать вторгшихся в его владения чужаков. Тейн видел, как идущую следом лодью подняло на гребень волны и тут же, с невероятной силой швырнуло вниз, почти скрыв в бурлящей пене. На один страшный миг показалось, что судно ушло на дно, но в следующий миг лодья поднялась из волн, все еще управляемая вцепившимися в весла гребцами. Однако пара мест уже пустовала: брошенные весла носились по морю вместе с волнами, но и самый внимательный взгляд не обнаружил бы сейчас и следа смытых моряков. Впрочем, никто особенно и не всматривался — все отчаянно цеплялись за собственные лодьи, в тщетной попытке еще немного оттянуть неизбежное.

«Так глупо» — мелькнуло в голове Тейна — «мы ведь почти дошли».

Вплоть до сегодняшнего утра все шло относительно неплохо: покинув Фарри, лодьи Тейна вместе с флотом претанов двинулись на юго-запад. Вечерами они причаливали к берегу, останавливаясь в рыбацких деревнях, находившихся под покровительством претанского владыки. Старосты здешних сел безропотно предоставляли им собственные дома для ночлега, а местные жители послушно делились припасами, так что никто не голодал. Бринден оказался достойным вождем: щедрым, словоохотливым, хоть, на взгляд Тейна и немного хвастливым. За костром, набив рот жареной свининой и запивая ее местным темным пивом, он делился с Тейном своими мечтами о завоевании Альбы.

— Это будет не простой набег, каких бывало уже сотни, — говорил он, — я намерен взять эту землю во владение и основать династию, что будет править до скончания веков. Коль уже стар, его сыновья погибли в развязанных им самих войнах, так что Алира теперь его единственный ребенок. Я возьму ее в жены, унаследую и расширю владения Коля, а мои потомки будут владеть всей Альбой.

— Сам же Коль, как я понимаю, не желает этого брака? — осторожно поинтересовался Тейн.

— Старик выжил из ума, — махнул рукой Бринден, — поражения и потери сыновей совершенно помутили его разум — иначе бы он никогда не отдал дочь этим ведьмам. Они принесут ее в жертву — так он хочет вымолить у Ночной Кобылы еще одного сына.

— Не думал, что это уже свершилось? — спросил Тейн.

— Это вряд ли, — покачал головой Бринден, — они придут за ней только в Праздник Мертвых, а до него еще достаточно времени, чтобы я успел остановить старого дурака от последней глупости в его бестолковой жизни.

Бринден уверенно смотрел в будущее — его не смутило даже убийство жреца в Фарри, которое многие сочли дурным предзнаменованием.

— Время Тиуса проходит, — говорил он, — претаны давно не считают его главным богом, как и Сунну. Наш верховный бог — Ноден, Властелин Великой Бездны, он приведет нас к победе.

Однако сейчас, глядя на бушевавшее вокруг море, Тейн не сомневался, что Великая Бездна решила прибрать их к себе. Шторм, налетевший на лодьи прямо в проливе, был обычен в это время года, однако его внезапность и разрушительность, вызывала суеверный страх среди спутников Тейна, что, цепляясь за весла, исступленно взывали ко всем богам.

— Хлер, владыка пучины, смилуйся величайший!

— Тиус гневается за осквернение его святилища!

— За борт проклятую ведьму!!!

Тейн не видел, кто первым выкрикнул это — но сразу заметил, как истошный призыв сразу завладел умами его спутников. Один за другим они обращали ненавидящие взгляды на корму, где, укрыв плечи вымокшей насквозь меховой накидкой, скорчившись, сидела Сарси. Ее глаза, изменчивые как море, казалось, отражали сейчас свинцовую тяжесть вздымавшихся вокруг волн — и это еще больше убеждало гребцов в их правоте.

— Из-за нее пролилась кровь в святилище Фарри! — бросив весло, крикнул Рог, широкоплечий здоровяк с гривой темно-каштановых волос, — только ее смерть умилостивит Тиуса.

— Сядь на место! — крикнул Тейн, хватаясь за меч, но сразу несколько рук вцепилось в него мертвой хваткой, а Рог, с искаженным от гнева лицом протянул пятерню к чудесным золотистым волосам. Однако Сарси, со змеиной гибкостью уклонившись от его рук, вскочила на ноги и встала на самом краю, каким-то чудом удерживаясь средь бушевавшего вокруг моря. Сбросив накидку, Сарси предстала перед остальными во всей красоте своего белоснежного тела — и даже Рог на миг отшатнулся, когда ударившая за ее спиной волна, окутала девушку ореолом морских брызг.

— Я предупреждала, что море возьмет свою плату! — громко крикнула она, — и возьмет ее прямо сейчас! Пусть Мать Волн сама выберет себе жертву.

На миг все замерло, а потом очередной вал обрушился рядом с лодьей — и из волны вдруг взметнулось гибкое серо-голубое тело, описав живописную дугу над судном. Перед глазами ошеломленных скадвийцев мелькнули бездушные черные глаза, острый спинной плавник и бьющий по воздуху хвост. Щелкнула пасть, полная острых зубов и брызги крови оросили волны и лица испуганных гребцов. Большая акула упала в море и тут же исчезла в волнах, а следом за ней обезглавленное тело Рога, покачнувшись, рухнуло за борт. И в тот же миг шторм стал стихать: огромные валы на глазах становились все ниже, а окутанное тучами небо начало проясняться. Сарси же, подобрав свою накидку, вновь укрыла свое тело, насмешливо глядя на испуганных гребцов.

— Жертва принята, — как ни в чем не бывало сказала она, — путь в Альбу свободен.

В полном молчании лодьи Скадвы причаливали к белым меловым утесам на альбанском побережье. Боги, видать, и впрямь удовлетворились принесенной жертвой: помимо Рога, Тейн потерял только четверых гребцов и не утратил ни одной лодьи.

— Это ведь твоя земля? — Тейн повернулся к Сарси, — куда теперь?

Девушка не успела ответить — она посмотрела через плечо принца, глядя в сторону моря. Тейн обернулся — и с облегчением увидел черные точки, стремительно приближавшиеся к берегу. Вскоре точки превратились в претанские корабли, а еще спустя некоторое время Бринден, с его неизменной широкой улыбкой, уже сходил на берег.

— Знатная вышла болтанка, — усмехнулся он, — Ноден забрал у меня десять гребцов, прежде чем усмирил свой гнев. Что же, Альба стоит десятка жертв Владыке Пучины. Теперь идем на встречу со старым Колем — надеюсь, твоя альбийка знает дорогу?

— Долго искать не придется, — слабо улыбнулась Сарси, — нас заметили еще в море.

Она подняла руку и Тейн с Бринденом, проследив за ней, увидели, как с нависших над ними белых скал за ними наблюдают какие-то вооруженные люди.

— Дружина старика Коля, — хмыкнул претан, — пойдем, поздороваемся.

Вблизи Белые Скалы Альбы оказались не столь монолитными, как казалось с моря: кое-где их прорезали глубокие расщелины, поросшие густой травой и низкорослыми кустарниками. Оставив лодьи на берегу под охраной двадцати человек, воины Бриндена и Тейна поднялись наверх. Перед ними простерлись луга, покрытые ковром полевых цветов, чуть дальше к северу поднимались густые леса.

А шагах в двухстах от них, занимая господствующую возвышенность, стояло небольшое укрепление, окруженное земляным валом. От него в сторону путников шли вооруженные люди — в основном пешие, хотя несколько человек, видимо самых знатных, ехало на конях. Когда они приблизились, Тейн увидел крепко сложенных людей с голубыми глазами, черными или темно-каштановыми волосами. Большинство носили куртки из вареной кожи или же стеганой ткани поверх льняных туник, лишь те, кто оседлал лошадей, имели бронзовые панцири и шлемы. Они же были вооружены бронзовыми мечами и копьями, тогда как пешие, зачастую, имели лишь заостренные пики, с костяными или каменными наконечниками, а то и вовсе дубины или каменные топоры. Лица альбийцев, также как и мускулистые руки, почти сплошь покрывали замысловатые узоры, нанесенные синей и зеленой краской, почти скрывавшей белую кожу.

Впереди процессии на белом коне ехал крепкий старик с окладистой седой бородой и длинными усами. Морщинистое лицо покрывала синяя раскраска, более изощренная и густая, чем у любого из его спутников. Голову защищал позолоченный рогатый шлем, а грудь — бронзовый панцирь с изображением белой лошади на нагруднике. С пояса свисал бронзовый меч в кожаных ножнах, к седлу было приторочено длинное копье. На запястьях красовались золотые браслеты с драгоценными камнями.

Справа от старика ехал молодой мужчина в плаще из волчьей шкуры и держащий в руке копье с нанизанным на него лошадиным черепом. Слева же, верхом на палевой кобыле, ехала стройная женщина, средних лет в серебристом одеянии с наброшенным на голову капюшоном. На бледном лице выделялись большие черные глаза, смотревшие, казалось, на каждого воина. На поясе ее висел золотой серп, а на шее — серебряная подвеска-лунница.

Колючие серые глаза бородатого старика остро глянули на пришельцев, особенно задержавшись на Бриндене.

— Претан, — высохшие губы скривились в пренебрежительной улыбке, — пришел лишить старика последнего?

— Пришел, чтобы спасти тебя, король Коль, — сказал Бринден, — от самой большой ошибки в твоей жизни.

— Спасти?! — сплюнул Коль, — ты смеешь говорить мне о спасении? Ты, чьи соплеменники грабят наши берега, жгут села, убивают наших людей и воруют женщин? Скажи спасибо, что я вообще говорю с тобой как-то иначе, чем этим — он хлопнул рукой по рукояти меча.

Бринден пожал плечами.

— Бой между нами ничего не решит, — сказал он, — даже если ты победишь сейчас, за мной придут другие и они будут говорить с твоими соплеменниками так как ты любишь — мечом и копьем. Я же предлагаю тебе союз — союз и брак с твоей дочерью.

— Я так и думал, — Коль разразился дребезжащим смешком, — все вы претаны охочи до женщин Альбы. Но Алира тебе не достанется — теперь она принадлежит богине.

— Как так? — сказал ошарашенный Бринден, — ведь до Праздника Мертвых еще…

— Богиня дала знак своей служительнице, — вмешалась в разговор стоявшая рядом с Колем женщина, — она явилась во сне к Андрасте, верховной жрице и повелела ей забрать дочь короля в святилище немного раньше уговоренного времени. В назначенный день она взойдет на алтарь в Круге Камней, чтобы воссоединиться с богами.

— Видишь, претан, — с торжествующим видом сказал Коль, — сами боги теперь против тебя. Можешь убираться обратно за море, а можешь начинать бой, но Алиру ты не получишь.

Стоявшая рядом с Тейном Старси шагнула вперед, — окружившие Коля воины схватились за оружие, — и, глядя прямо в глаза жрице, произнесла несколько слов на незнакомом языке. Женщина отшатнулась, ее глаза расширились, бледные щеки озарились румянцем.

— Откуда ты… — словно спохватившись, она перешла на тот же язык, непонятный, судя по всему, даже Колю и его спутникам. Обменявшись с женщиной несколькими фразами, Сарси с торжествующей улыбкой шагнула назад, пока жрица Ночной Кобылы, принялась что-то ожесточенно шептать на ухо Колю. Тот молча слушал, то и дело бросая неприязненные взгляды на Бриндена и его лицо становилось все более мрачным.

— Что ты ей сказала? — спросил Тейн Сарси.

— Сказала, что желаю посетить празднество в Круге Камней, — сказала девушка, загадочно улыбаясь, — она не посмеет мне отказать.

Меж тем Коль, выслушав жрицу, вновь хмуро глянул на своих гостей.

— Она говорит, что ты имеешь право войти в Круг Камней, — сказал он, — и взять для сопровождения двадцать человек по своему выбору. Но остальные претаны останутся здесь — или убираться к себе за море, мне все равно.

— Ну что, Тейн? — Сарси насмешливо взглянула в глаза наследнику Скадвы, — готов прогуляться до места, где добывают то, за чем ты явился в Альбу?

Да, тут либо крутой шлем, либо нормальное лицо, а вместе что-то не получается. 

Есть такое дело

будет? 

Для него вроде рановато еще. Но в целом, еще и туда лезть было бы слишком широким охватом

[ВИП]

у Ночной Кобылы

О, и тут она Через несколько дней буду слушать её воспевание живьём. В который раз уже...

.

.

 

[Каминский]

О, и тут она Через несколько дней буду слушать её воспевание живьём.

Самая первая и самая любимая моя песня у этой группы

[Каминский]

[Каминский]

Вестница Рока

 

— Значит, вы предлагаете переговоры?

Алаксанду был великолепен — в одеянии из темно-синей ткани расшитой золотом, усыпанных драгоценными камнями сандалиях и множестве драгоценных украшений на руках и груди. Тщательно ухоженные черные кудри и аккуратно подстриженная бородка поблескивали, умащенные ароматным маслом. Хоть он и принимал участие в битве под стенами Трои по нему сейчас это незаметно — в отличие от стоявшего позади трона Хектору, на лице и руках которого появилось несколько свежих шрамов. Сидевшая же рядом с царем Елена, в своих лучших нарядах и украшениях, как всегда блистала необычайной красотой. У входа же и вдоль стен тронного зала замерла стража — не только вилусские воины в бронзовых доспехах, но и кемеры, в своих диковинных нарядах из волчьих шкур и тракии, увешанные снятыми с мертвых ахейцев украшениями.

На фоне всего этого великолепия несколько бледно смотрелись с пару десятков человек стоявших посреди зала. Впереди стояло двое мужчин — Одрик уже знал, кто явился из стана ахейцев для переговоров. Диомед, царь Аргоса был высоким, отлично сложенным мужчиной, с прямыми черными волосами и яростными голубыми глазами. Он носил бронзовый панцирь с устрашающим ликом чудовища — вроде женщины с кабаньими клыками и извивающимися змеями вместо волос; кожаный передник и сандалии с кожаными ремнями, обмотавшими его ноги до колен. Мускулистые руки украшали простые бронзовые браслеты, однако в волосах красовался серебряный обруч с большим изумрудом надо лбом. Мужчина, стоявший рядом с Диомедом, был ниже ростом, но шире в плечах, его выпуклая грудная клетка выглядела именно так, как и подобает мужчине с юности привыкшему к корабельному веслу. Он носил потрепанную шерстяную тунику с наброшенным поверх нее темно-синим плащом, из украшений имел лишь бронзовый браслет, отделанный, впрочем, кусочками гагата и ляпис-лазури. Черные волосы стягивала простая кожаная лента. В серых глазах поблескивал незаурядный ум, которым славился Одиссей, царь Итаки, хитрейший из владык Аххиявы.

Именно он и держал сейчас речь перед троном.

— Агамемнон, царь Златовратных Микен не желает дальнейшего кровопролития, — говорил он, — достаточно погибло храбрых воинов с обеих сторон. Не желает он и ставить на колени крепкостенную Трою, унизив храбрых ее сынов. Он хочет лишь искупления бесчестия, нанесенного его брату — пусть троянцы вернут Менелаю украденную жену и откроют путь для нашей торговли и мы сразу же разойдемся миром. Менелай даже согласен, чтобы царь Аласканду оставил себе сокровища царей Амикл, что он взял в прошлом набеге.

— Ты принимаешь меня за дурака, царь Итаки? — Алаксанду изогнул черную, будто углем начерченную бровь, — или решил, что твои хитрости видны только тебе? Вот, — он положил руку на плечо Елены, — вот величайшее сокровище, взятое мной с боем в стенах Амикл — и ты думаешь, что я так легко с ним расстанусь? Я не стал этого делать, когда вы стояли под стенами Трои — с чего бы мне поддаваться на условия, когда мы прогнали вас к морю.

— И все же вы отступили за стены, — заметил Одиссей, — не думай, что одна победа решит исход всей войны. Мы опустошили всю округу Вилусы, разбили ликийцев, захватили Тенедос, Лесбос и Фивы Плакийские. Множество беженцев со всей округи бежит в Трою, увеличивая число голодных ртов за ее стенами…

— У нас достаточно припасов, чтобы прокормить всех желающих, — произнес Алаксанду, — ты прошел по городу — много ли ты видел нуждающихся и плачущих?

— Они появятся, — сказал Одиссей, — пройдет лишь немного времени.

— У вас времени куда меньше, чем у нас, — подал голос Хектору, — царь хеттов Тудхалия уже заключил мирный договор с Ашшуром и близок к соглашению к каскейцами. Очень скоро он обратит свой взор на запад — и куда тогда денется ваш царь?

— Он не наш царь! — взорвался Диомед, — он всего лишь предводитель похода.

— Сам Агамемнон считает иначе, — прищурился Хектору — и кто упрекнет его в том, когда все цари Аххиявы послушно двинулись на войну по первому же клику царя Микен.

— У нас каждого из нас есть для того свои резоны, — заметил Одиссей, — не думай, что только Агамемнон жаждет разрушить Трою и поживиться ее богатствами.

— А также проложить торговый путь на север, — кивнул Хектору, — ты не думал о том, что Агамемнон, завладев проливами, окажется еще более ревнив к своей прибыли, чем Троя? Наверное, он не обидит собственного брата, но что останется для вас — царей Итаки, Аргоса, Фтии и прочих? Мы же готовы снизить пошлины вдвое — для тех царей, кто откажется от союза с Агамемноном и вернется в свои владения.

Диомед с Одиссеем переглянулись — и даже Одрик отметил блеснувшую в их глазах жадность. С малых лет слышавший о важности торговых путей и богатстве тех, кто ими владеет, наследник Рудогорья сразу смекнул куда клонит Хектору. Свободный допуск ко всем богатствам севера — лакомый кусочек для всех царей Аххиявы и серьезный мотив, чтобы разорвать союз с царем Микен.

— Не торопитесь с решением, — царь Алаксанду тоже понял, куда клонит единородный брат, — сегодня вечером я провожу великий пир в честь нашей победы. Я буду рад видеть там царей Итаки и Аргоса — не как врагов, но как возможных друзей и союзников.

— И торговых партнеров, — с легкой улыбкой добавил Хектору.

Диомед с Одиссеем переглянулись и почти одновременно кивнули.

— Мы придем, царь Алаксанду, — сказал Одиссей.

В самом сердце дворца царя Вилусы разместился большой двор, окруженный мраморными колоннами и стенами, покрытыми изображениями моря: рыб и дельфинов, резвившихся среди волн; рыбаков, тянущих сети и кораблей, бороздивших синюю гладь. Во дворе, под открытым небом, был накрыт большой стол для царя, его приближенных, вождей союзников с севера и знатных гостей из Аххиявы. Одрик, как сын царя, также был приглашен на пир, поражающий своим богатством: царь Александу всячески старался показать ахейским царям, что он не бахвалился, говоря, что в Трое никто не голодает. Посреди стола на огромном золотом блюде лежал зажаренный целиком вепрь, обложенный тушками запеченных куропаток и приправленный изысканными специями, привезенными из дальних стран. На других блюдах лежали ломти жареной говядины и оленины; выловленная в море рыба, запеченные крабы, мидии и осьминоги; сушеные фрукты и изысканные сладости из Египта и Вавилона. Рабыни разливали из больших амфор вино по золотым и серебряным кубкам, в то время как стоявшие у стен музыканты услаждали слух гостей изысканной музыкой.

Сам Алаксанду сидел во главе стола, рядом с сиявшей уточенной красотой супругой. Царь смеялся и бахвалился, опрокидывая кубок за кубком. Сама же Елена, проявляя умеренность в еде и питье, в какой-то миг налила себе полный кубок и встала из-за стола, мгновенно приковав к себе все взоры.

— В Аххияве не принято, чтобы женщины брали слово, когда говорят мужи, — она насмешливо посмотрела на Диомеда и Одиссея, — и поэтому я молчала в тронном зале. Но здесь Троя, а не Микены или Амиклы — и сегодня я скажу свое послание тому, кто до сих пор называет себя моим мужем. Пусть он знает я не кобыла и не бездушная статуя, что служит украшением в пиршественном зале, не игрушка, которую можно передавать из рук в руки. Я не стану утешительным трофеем, который отдадут Менелаю, чтобы он, поджав хвост, со спокойной душой вернулся домой. Если он не смог взять меня в бою — значит он не получит меня никогда! Так и передайте своему царю, когда вернетесь в стан ахейцев.

Алаксанду расхохотался, пьяно хлопая в ладони, но кроме него это мало кому показалось смешным. Одрик заметил раздраженный взгляд Хектора, брошенный на Елену, хитрое выражение в глазах Одиссея и нахмуренные брови Диомеда. Даже наследник Рудогорья, не особо искушенный в хитросплетениях здешней политики, сразу понял, что сейчас был брошен вызов — не только Менелаю или Агамемнону, но всей Аххияве. Если эти слова донесутся до ушей вождей похода, то им уже будет невозможно сохранить лицо без взятия Трои. Однако, что скажут цари, которым уже обещан проход на север?

— Менелай не больше кого-либо еще вправе именовать себя моим мужем, — сделав большой глоток из кубка, продолжала Елена, — он обвиняет царя Трои в том, что он украл меня — но разве он сам не умыкнул меня силой из Пифийского святилища, где я служила великой Гее? Вся Аххиява слышала эти рассказы — что моим отцом был сам Бог богов, принявший облик змея, что моя мать не вынашивала меня чревом, а отложила яйцо, как змея или птица, из которого потом возникла царица Елена. Я не помню своего рождения и не знаю, правда это или нет — но все знают, что мне ведомо то, что скрыто от глаз людей. Боги открыли мне, что эта война идет не за то, чтобы потешить обиды озлобленного ревнивца, также как и не за мошны торгашей и славу царей Аххиявы. Меняются времена, проходят эпохи и век героев сменится веком железа и крови, потопов и бурь. Сами боги сменятся в своих чертогах и все великие битвы, что проходят сейчас, — сражение при Кодеше, подъем сынов Ашшура, поход на Ханаан, что ведет мятежный жрец Тифона-Сетха и эта война, — лишь преддверие еще более ужасных потрясений. Будут новые войны, будут глады и моры и сам колебатель глубин Посейдон вздыбит землю, словно вставшего на дыбы коня.

Одрику казалось, что царица Трои прекрасна как никогда: с горящими от вина глазами, раскрасневшимися щеками и выбившимися из сложной прически золотыми локонами. И все, кто сидел за столом, потрясенно молчали, как завороженные слушали вдохновенно вещавшую красавицу.

— Так было уже не раз, — говорила Елена, — старики в Аххияве еще помнят времена, когда извержение вулкана на Стронгиле уничтожило державу царя Атласа, что открыло путь возвышению Микен. И еще раньше, много, много раньше — когда Посейдон взломал землю и море устремилось на север, породив сам синегрудый Понт. По сей день под его темными водами скрываются затопленные поселения и погибшие люди, чьи разложившиеся тела навеки отравили морские глубины. И сейчас, если Посейдон вновь вздыбит своих коней, кто знает, на кого обрушится его гнев? Кому дано предугадать волю бога?

Она замолчала, словно эта речь выбила из нее все силы, и бессильно рухнула на свое сиденье. За столом воцарилась зловещая тишина — и даже Алаксанду перестал улыбаться. Остаток пира прошел в молчании — первыми покинули его цари-посланцы из Аххиявы, за ними потянулись и остальные. Одними из последних встали из-за стола кемеры и тракии — причем многие из них, беспечные от вина и отяжелевшие от съеденного, не захотели остаться в Трое, предпочитая им свежий воздух и раскинутые за стенами города шатры. Однако Одрик остался в городе, вернувшись в одну из каморок, что предоставил наемникам Хектору. Повалившись на охапку сена, он тут же забылся глубоким сном.

Его сны были тревожны и кровавы: он скитался вдоль берега моря, чувствуя бьющий в нос густой запах смерти. Тут и там, среди дюн валялись тела убитых — и он терзал их, насыщаясь каждым куском. Над его головой, каркая, кружили черные птицы, а с ним носился кто-то еще…он чувствовал это ПРИСУТСТВИЕ, но ни разу не мог разглядеть того, кто крадется в ночи — лишь изредка ему удавалось мельком увидеть край ветхого плаща или почувствовать на себе взгляд огненного глаза. Вой разносился в ночи и в ответ ему со стороны моря слышался бой кузнечных молотов в лапах демонов с волчьими головами.

Уже светало, когда Одрика вырвали из кошмаров взволнованные крики, топот ног и тревожное ржание. Не успел наследник Рудогорья толком проснуться, хлопая тяжелыми с похмелья веками, когда к нему ворвалась Пенфеса, ударом ноги заставив парня подскочить .

— Вставай! — крикнула она, — или хочешь, чтобы тебе перерезали горло прямо во сне?!

— Что случилось? — недоуменно спросил Одрик.

— Эти проклятые цари нас обманули, — прорычала она, — вместо того, чтобы вернуться к своим, они ночью напали на лагерь тракиев. Рес убит — подло, во сне, также как и с десяток его людей, а их коней ахейцы увели в свой стан. Тракии жаждут мести, троянцы тоже рвутся в бой, а ахейцы покинули свой лагерь на берегу моря и теперь идут к Вилусе. Грядет битва, что может решить исход всей этой войны!

[Magnum]

На всякий случай напоминаю, что войну выиграли 

троянцы. Тут подробности: 

http://myriobiblion.byzantion.ru/dion/Dion-XVIII.htm

 

[Каминский]

что войну выиграли 

Предпочитаю классическую версию

[Magnum]

Опубликовано

Детерминизм   

 

[Каминский]

И сейчас, если Посейдон вновь вздыбит своих коней, кто знает, на кого обрушится его гнев? Кому дано предугадать волю бога?

[Каминский]

Дети Белой Кобылы

 

    Тейн проснулся посреди ночи, словно от внезапного толчка. Что именно его разбудило, он понял сразу — даже не протянув руку, чтобы обнять лежавшее рядом податливое женское тело, даже не раскрыв глаз.

Сарси исчезла.

Тейн высвободил голову из-под плотной шерстяной накидки и огляделся. Все было ровно так, как он и помнил с вечера: небольшая поляна посреди леса, несколько тревожно всхрапывающих лошадей привязанных к деревьям; слабо алевшие угли в почти затухшем костре, клюющий носом часовой, сидевший возле опустевшего котла, где вчера варили мясо. Вокруг костра, укутавшись поплотнее спали спутники Тейна: он сразу увидел укрывшегося в накидкой из медвежьей шкуры, короля Коля чей громкий храп разносился за пределы поляны. Никуда не делись и Бринден и прочие претаны, — из тех, что принц взял с собой — и люди самого Тейна. Жрица Белой Кобылы спала отдельно от остальных, закутавшись в свой плотный плащ с капюшоном и прислонившись к стволу ближайшего дерева.

А странная спутница, шедшая с Тейном от самого Хлёсе, куда-то исчезла — и, осознав это, молодого человека охватила странная смесь облегчения и чувства утраты. С одной стороны его все больше тяготила Сарси, с ее неясными целями и пугающими умениями, с другой — он уже успел привыкнуть к прижимавшемуся к нему ночами обнаженному телу, чутким пальцам и умелым губам ласкавшим его напряженную плоть. Какое-то время Тейн просто лежал, тупо уставившись на лунный серп, проглядывавший через густые ветви, после чего резко отбросил свою накидку и начал собираться.

— Не спится, — пояснил он встрепенувшемуся часовому, — пойду облегчусь.

— В этом лесу не стоит бродить одному, — предупредил альбиец.

— Я знаю, — Тейн прицепил к поясу меч и выразительно хлопнул по ножнам, — я готов.

Часовой пожал плечами — беречь странного чужеземца в его обязанности не входило.

Спустя миг он уже шагал по лесной тропике, петлявшей меж кряжистых дубов и могучих вязов, сплетавшиеся над ними густыми кронами. Под ногами шуршал ковер из опавших листьев, где-то неподалеку журчал ручеек, средь деревьев слышались разные шорохи, светились чьи-то глаза, мелькали смутные тени.

Тейн и сам не знал, куда он идет — но почему-то он был уверен, что вскоре найдет Сарси, что его самого выведет на нее, как уже не раз бывало. Поэтому он и не спрашивал часового, куда делась морская колдунья — Сарси объявляется только когда этого хочет сама Сарси. К счастью для него, Тейн был привычным к ночному лесу — он достаточно охотился в чащобах северной Скадвы, так что он рассчитывал не потеряться и здесь. Краем глаза он отмечал разные приметы, чтобы запомнить путь обратно.

— Эй, — Тейн обернулся, уверившись в том, что еще не потерял из виду лагеря, после чего позвал снова, — Сарси, ты где?

В ответ до него донеслись монотонные песнопения — и Тейн слабо улыбнулся, распознав знакомый голос. Почти одновременно меж деревьев замаячило странное зеленое свечение. Осторожно пробираясь на свет, стараясь не шуметь, Тейн вышел к лесной поляне, посреди которой виднелся большой пруд — почти круглый с неподвижной, будто застывшей водой. На его берегу горели костры с зеленым пламенем, что поддерживали странные существа — вроде бы люди, но низкорослые, почти карлики, с очень темной кожей. Помимо набедренных повязок из звериных шкур, иных одежд они не носили. В руках они держали каменные топоры и копья с наконечниками из кости; шеи украшали ожерелья из речных раковин и змеиных черепов. На голых сучьях деревьев вокруг поляны торчали черепа людей и зверей.

 

А прямо перед прудом стояла Сарси — нагая, как младенец, она вскинула руки к сиявшей в небесах Луне, распевая что-то на языке, которым она говорила со жрицей у скал Альбы. Она словно взывала к кому-то — и этот призыв не остался без ответа: вода в озере вдруг вспенилась, взволновалась, по ней побежали крупные круги. Что-то длинное, белое появилось на темной глади, извиваясь гибким чешуйчатым телом. Поражённый Тейн смотрел, как из пруда поднимается нечто, похожее на огромную змею, с торчащими из верхней части туловища короткими лапами с острыми когтями. Покрытое белой чешуей тело было толщиной с дерево, холодные глаза горели зеленым огнем, с острых зубов капал темный яд. Вот раздвоенный язык коснулся лица Сарси и из змеиной пасти раздался шипящий звук. И тут, — Тейн испытал как бы не наибольшее потрясение за весь поход, — с губ девушки сорвалось такое же громкое шипение. Какое-то время красавица и чудовище вели этот странный разговор, а потом белый дракон, изогнувшись всем телом, исчез под водой.

 

Позади Тейна послышался шорох и, обернувшись, молодой человек увидел еще одного карлика, с костяным копьем, нацеленным ему в глаза. На смуглом, почти черном лице, странно смотрелись голубые глаза, неприязненно уставившиеся на чужака.

 

— Не бойся, Тейн, — послышался насмешливый голос, — он тебя не тронет.

 

Поняв, что скрываться бессмысленно молодой человек шагнул вперед, столкнувшись с улыбающейся Сарси. Вокруг нее столпилось несколько черных карликов, настороженно смотревших на Тейна.

 

— Я смотрю, ты быстро находишь новых друзей, — сказал Тейн, — кто это такие?

 

— Их называют троу, — объяснила Сарси, — альбийцы считают, что они древнейшие жители этого острова. Это, конечно, не так, но они и вправду живут здесь давно…слишком давно, чтобы хоть кто-то знал о временах, когда здесь жил кто-то еще.

 

— А это, — Тейн кивнул на озеро, — это…что?

 

— Это их боги, — сказала Сарси, — те, без чьей воли никто не может владеть Альбой.

 

— Я не понимаю, — признался Тейн, — зачем тебе все это?

 

— Поймешь, когда мы войдем в Круг Камней, — Сарси нагнулась и, подхватив с земли меховую накидку, накинула ее на плечи, — мне холодно, Тейн. Пойдем к огню.

Не дожидаясь ответа, она направилась обратно к лагерю и Тейну ничего не оставалось, кроме как двинуться за ней. Что же до троу, то он даже не заметил, как они растворились в окружающем лесу. Когда же парочка вернулась на поляну, люди уже просыпались, но никого не взволновало отсутствие Тейна и Сарси — лишь Бринден подмигнул молодому человеку да жрица по имени Альбис, покосившись на них, что-то шепнула на ухо Колю и тот бросил на молодых людей хмурый взгляд.

— Не стоит отлучаться далеко здесь, — сказал он, — из этих лесов часто не возвращаются.

— Я вернусь, — усмехнулась Сарси и на этом разговор закончился. Она еще несколько раз вот так вот отлучалась ночью, однако Тейн уже не пытался ее искать, не желая больше знать, о чем она шепчется с белыми чудовищами и черными карликами возле холодных как лед, круглых прудов. Так они миновали большой лес, — Коль не захотел идти морем, опасаясь штормов, — пока не вышли к широкой реке с болотистыми берегами. На острове посреди реки стояло укрепленное поселение, соединенное с берегом широким мостом из дубовых жердей. В этом поселении королю и его спутникам предоставили ночлег и еду, а наутро предоставили длинные лодки, выдолбленные из цельного ствола дуба. Столица самого Коля, как понял Тейн из обмолвок Бриндена, находилась еще дальше на севере, однако туда старый король их не приглашал. Он и так без всякой охоты согласился сопроводить Бриндена и Тейна к святилищу Белой Кобылы, — обычай не велел ему отказывать тем, кто желал отдать богине почести в День Мертвых, но вовсе не предписывал относиться к чужеземцам с каким-то почтением.

— Это все равно ничего не меняет, претан, — бросил он Бриндену, когда тот изъявил желание войти в число двадцати человек сопровождающих Сарси, — ты можешь отдать там почести, можешь вернуться к морю — и ничего больше. Алиру ты все равно не получишь.

Бринден лишь пожал плечами в ответ. Не стал спорить и Тейн, положившись на слово своей странной подруги, что он не пожалеет об этом походе. Они выбрали двадцать человек — по десятку от каждой дружины, после чего двинулись на север. Сейчас же они шли вверх по реке, где густые леса все чаще сменялись полями и редкими поселениями. Чем дальше они продвигались на запад, тем чаще Тейн замечал, что местные все с большей охотой кланялись жрице Альбис, нежели Колю. Судя по всему, выше по течению начинались владения иного властелина, более могущественного и богатого, чем старый король. Порой на реке им попадались и иные лодки с людьми, направлявшимися на праздник — и они также приветствовали Альбис прежде Коля.

 

Дни становились все короче и последние листья уже опадали в лесу, когда, наконец, их путешествие закончилось в очередном поселении на южном берегу реки. Там путники оставили лодки и двинулись на юг по неожиданно широкой дороге петлявшей в чаще. Но, не успели они сделать и ста шагов, как в лесу послышался громкий шорох и из чащи вылетело несколько стрел, целивших явно в Коля. Две стрелы чиркнули по его панцирю, не причинив вреда, еще одну стрелу он отбил щитом, однако костяной наконечник все же царапнул его по руке, оставив кровоточащую ссадину. Несколько воинов Коля кинулись в чащу, но резкий оклик старого короля вернул их на место.

— Легче поймать лунный свет решетом, чем тех, кто пустил эту стрелу, — проворчал он, — вокруг леса и болота, в которых ничего не стоит пропасть. В следующий раз следите лучше!

С этими словами он зашагал вперед, время от времени встряхивая рукой, будто ссадина на запястье причиняла ему боль. Тейн поднял с земли одну из стрел, — на уже знакомом ему плоском костяном наконечнике виднелась густая вязкая масса. Он посмотрел на Сарси, но та лишь пожала плечами и зашагала дальше.

Очень скоро стало заметно, что каждый шаг дается Колю все с большим трудом: его рука распухла и покраснела, из раны сочились кровь и гной, на лбу выступили капельки пота. Однако он упрямо шел по дороге, постепенно уходящей в гору, раздраженно отругиваясь на просьбы собственных воинов немного отдохнуть.

— Жрицы Белой Кобылы исцелят мою рану, — говорил он, — только бы успеть до темноты.

Однако Тейн заметил, сколь тревожным стал взгляд Альбис, когда она осмотрела рану короля. Найдя несколько трав, она разжевала их в вязкую массу и приложила их на злополучную царапину, однако не было похоже, чтобы королю от этого стало легче.

Уже темнело, когда они вышли из леса, оказавшись перед высоким холмом, поросшим густой травой. На склоне красовалось выложенное битым мелом, засыпанным в неглубокие траншеи, огромное изображение белого существа, могущего быть и собакой и лошадью и любой иной четвероногой тварью. Там где у непонятного существа находилась голова горел костер, а возле него стояли три женщины, в таких же одеяниях, как у Альбис и с такими же лунницами на шее. Лица их покрывали синие татуировки, где растительный орнамент сливался с изгибающимися телами разных зверей в единый замысловатый узор.

Самая старшая из женщин, — не в серебристом, но в черном одеянии, держащая в руках длинный жезл, увенчанный рогатым черепом, — слабо улыбнувшись, шагнула вперед. Коль подался вперед, явно собираясь что-то сказать, но пристальный взгляд жрицы был устремлен не на него — темные глаза смотрели только на Сарси.

— Приветствую тебя, дщерь моря, — сказала она, — Андрасте не терпится встретить тебя.

[Каминский]

[Каминский]

Колебатель земли

 

Лошадь под ним убили почти сразу после начала боя: какой-то ахеец метнул копье с колесницы и Одрик спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы. Бронзовый наконечник пробил шею скакуна и тот, жалобно заржав, повалился на землю, хрипя и брызжа кровью. Одрик успев соскочить на землю, рывком выхватил из ножен меч и метнулся вперед. Какой-то молодой воин, с искаженным от ярости лицом, кинулся на него и наследник Рудогорья отбив его выпад, вонзил клинок прямо меж горящих яростью глаз.

— Тиус! — закричал Одрик, тут же скрестив меч с новым врагом — кровь для Бога Клинков!

Мало кто его услышал — множество людей вокруг кричало не менее громко: призывая или проклиная своих богов, ругаясь или моля о пощаде. Металл звенел о металл, громко ржали кони, колесницы и пешие сходились в жестокой сече, кололи и рубили. Всюду раздавались проклятия, вопли, вой, визг, предсмертные крики, воздух казался черным от летевших отовсюду пик, стрел и камней, пыль смешивалась с кровью и становилась грязью.

На колеснице, запряженной четверкой боевых коней, носился Хектору, столь же неистовый и смертоносный, как и в первый день битвы. Каждый его выстрел из лука, каждый бросок копья вырывал из рядов живых хотя бы одного ахейца и в образовавшуюся брешь с громкими воплями устремлялись троянцы, жестоко рубясь с ненавистным врагом. А Хектору несся дальше: рот, обрамленный черной бородой, кривился в кровожадной улыбке, глаза горели жаждой убийства.

Рядом с ним послышался вдруг топот копыт и из гущи битвы вынырнула иная колесница, запряженная черными, как ночь, конями. Столь же черными были и доспехи всадника, с изображением муравья на нагруднике и уродливым шлемом в виде муравьиной головы. Хектору, узнав противника, издал яростный клич и, в избытке чувств, хлестнул плетью своего возницу Кебриона, чтобы он развернул коней к новому воину. Тот же с воинственным криком носился по полю брани, убивая всех на своем пути. Завидев Хектору мирмидонянин, раскрутив пращу, метнул камень — и Кибрион с пробитой головой рухнул на землю. Всадник, издав громкий смех, выставил вперед копье, и ринулся на Хектору, пытавшегося одной рукой справиться с управлением конями. Ему это удалось как раз, когда его враг метнул копье — лишь его искусство возницы позволило Хектору отклонить колесницу. Бешено вертящиеся колесные оси разминулись от силы на ширину ладони, а в следующий миг Хектору ударил копьем и всадник в черных доспехах повалился на землю. Из его пробитой шеи потоком лилась кровь, на губах пузырилась алая пена.

— Ахиллес мертв! — вскричал Хектору и радостный вопль пронесся по троянскому войску. Троянский полководец соскочил на землю и, подбежав к убитому, сорвал шлем. На него глянули мертвые, широко распахнутые карие глаза на красивом лице юноши, почти мальчика. Длинные каштановые волосы рассыпались по земле, пачкаясь в кровавой грязи.

— Это не Ахилл! — крикнул Хектору, отворачиваясь от мертвого и вскакивая на колесницу, — он нарядил мальчишку в свои доспехи и отправил воевать вместо себя. Где этот трус?!

В ответ ему раздался вопль — столь громкий, что разом перекрыл все прочие звуки битвы; столь дикий и страшный, что, казалось, это кричат чернокрылые боги смерти, вырвавшиеся из подземного мира, чтобы принять участие в битве. В следующий миг ахейское войско расступилось и вперед шагнул полуобнаженный гигант в набедренной повязке из львиной шкуры. Голубые глаза глянули на Хектору и тот невольно вздрогнул от читавшейся в этом взгляде нечеловеческой ненависти. Но не только царевич содрогнулся от вида Ахиллеса: впервые троянцы увидели его без скрывающего лицо шлема и ужаснулись от подлинного обличья царя мирмидонян. Идеальные черты портило жутковатое уродство, лишившее Ахилла губ: вместо них его рот обрамляли плоские роговые пластины, покрытые мельчайшими чешуйками, как у змей или ящериц. Великолепно сложенное тело также покрывала грубая, словно ороговевшая кожа, неприятного сероватого цвета. В одной руке он держал длинное и тяжелое копье, что больше бы подобало сказочному великану, чем обычному человеку; в другой — блестящий бронзовый щит с изображением черного муравья. С кожаного пояса, украшенного золотыми бляшками, свисал острый меч.

Вот приоткрылся жуткий рот и в нем блеснули острые, как у акулы, зубы.

— Не было у меня человека, ближе моего побратима Патрокла, — Ахиллес говорил вроде и не громко, но странным образом его голос отдавался во всех концах поля боя, — никого в жизни я не любил так как его. Тысячи троянцев заплатят своими жизнями за его смерть — и начну я с тебя, Хектору. Спустись с колесницы и умри как мужчина.

— Если я и умру, то смертью достойного мужа, — с достоинством ответил царевич, — а вот кем умрешь ты, порождение Бездны? Я ошибся, приняв твоего друга за тебя — сейчас же я исправлю свою ошибку.

Безгубый рот искривился в жуткой ухмылке, когда Хектору, взяв копье и меч, спустился с колесницы. Стих шум боя, троянцы и ахейцы, словно по негласному уговору прекратили убивать друг друга, напряженно следя за поединком героев.

Ахилл первым вступил в бой, метнув копье — Хектору спасся лишь тем, что припал к земле и смертоносный снаряд промелькнул над его головой, пробив латы и грудь одного из троянцев. Хектору тоже метнул копье, но Ахилл легко отбил его щитом и, сорвав с пояса меч, ринулся на Хектору. Тот сразу же выхватил свой клинок и в следующий миг поле боя наполнилось звоном металла. Мечи сверкали на солнце, словно вспышки молний, удары следовали за ударом и каждый из бойцов не раз находился на волосок от смерти, когда вражеский клинок мелькал в опасной близости от груди или лица противника.

И все же, нечеловеческая сила и выносливость Ахиллеса постепенно давала плоды: грудь Хектору тяжело вздымалась, по лбу стекали струи пота, со свистом вырывалось тяжелое дыхание. Его же противник не выказывал ни тени усталости: его меч неустанно плел смертоносную паутину вокруг Хектору — только бронзовый шлем, панцирь и поножи пока еще спасали троянского царевича от тяжелых ран.

В очередной раз с трудом отбив выпад Ахиллеса, Хектору все же дотянулся клинком до груди противника — но его меч лишь царапнул огрубевшую кожу, не пролив ни капли вражеской крови. Ахиллес рубанул в ответ и Хектору отшатнулся назад, на его предплечье раскрылся широкий рубец, с которого закапали тяжелые алые капли. Ахиллес же, в ярости, отбросив мешавший ему щит, кинулся вперед, крест-накрест рубя перед собой воздух. Хектору попытался пробить эту защиту, но Ахиллес легко отбил этот выпад. Удар, поворот, снова удар — и меч троянца со звоном отлетел в сторону. В следующий же миг Ахиллес с диким воплем «Патрооокл!!!» пробил мечом грудь Хектору. Тот дернулся, его глаза закатились, изо рта выплеснулась кровь. Ахилл, упершись ногой в живот поверженного врага, с силой отпихнул его, высвобождая собственный меч и, вскинув над головой окровавленный клинок, издал дикий торжествующий вой. Его тут же подхватили мирмидоняне, а за ними и прочие ахейцы — ударяя мечами о щиты и взывая к богам, они с удвоенной силой устремились на павших духом троянцев.

Ахилл, словно одержимый духом буйства, сражался в первых рядах: так и не облачившись в доспехи, он колол, рубил и резал, одним ударом разрубая троянских воинов от плеча до поясницы и пинками отбрасывал с дороги уродливые обрубки, брызжущие кровью и внутренностями. Глаза, налитые кровью до такой степени, что казались красными, придавали Ахиллу еще более нечеловеческий вид, как и ороговевшая кожа, на которой клинки троянцев так и не смогли оставить кровоточащего следа. Суеверный ужас объял их и многие из них бежали, не желая вступать в смертоубийственный бой с неуязвимым красноглазым гигантом. Тот же, впав в священное безумие, прокладывал кровавую борозду во вражеских рядах, с трудом вырывая меч из громоздящихся перед ним груд мертвой плоти.

Внезапно поле боя огласил волчий вой — и над головами сражавшихся взмыл черный конь, с дико вопящей всадницей в седле. Лицо Пенфесы покрывала черная боевая раскраска, рот искривился в злобном оскале, глаза блестели жаждой крови. Она направила своего коня прямо на Ахиллеса, одновременно нанося рубящий удар сверху вниз. Будь этот выпад удачней, он бы разрубил череп ахейцу, но Ахилл сумел уклониться, одновременно своим мечом вспарывая бок коню воительницы, разрубая животному ребра и выпуская внутренности. Конь, дико заржав, повалился на бок, его ноги судорожно дергались, пока под ним растекалась лужа крови. Пенфеса, оглушенная ударом о землю, не успела подняться, когда Ахилл, перепрыгнув через конскую тушу, одним ударом пробил грудь и спину женщины, прибивая ее к земле.

Гибель кемерской воительницы окончательно лишила троянцев мужества — тысячами они устремились к Скейским воротам, стремясь укрыться за несокрушимыми стенами Трои. Лишь немногие храбрецы, — прежде всего тракии с кемерами, — еще продолжали сражаться, прикрывая отход своих. Однако эта же смелость и стоила многим жизни: когда наблюдавший за боем Алаксанду, видя, что ахейцы на плечах бегущих могут ворваться в город, приказал закрыть ворота. Сам же царь, встав у одной из городских башен с луком в руках, с потемневшим от горя и ярости лицом, лихорадочно шарил глазами по полю боя, словно высматривая кого-то.

Одрик оказался в числе неудачников: тяжелые, окованные бронзой, ворота захлопнулись прямо перед его носом, оставляя рудогорца и еще сотни людей, вместе с разъяренными ахейцами, обезумевшими от жажды крови. Мысленно послав проклятие Аласканду, Одрик обернулся, с мечом в руках, готовясь дорого продать свою жизнь.

Однако ахейцы не торопились: людской прилив, угрожавший захлестнуть горстку смельчаков, вдруг отхлынул назад, застыв в какой-то сотне шагов от Трои. Откуда-то раздался трубный рев и вражеское войско неожиданно расступилось, открывая дорогу странной процессии.

Впереди шел Одиссей в диковинном одеянии, цвета морской волны и с накинутой на плечи рыбацкой сетью. В одной руке он держал бронзовый трезубец, а в другой — большую морскую раковину, в которую он и дул, исторгая громкие звуки. За ним шло четверо ахейских воинов, несущих тушу белого коня насаженную на острые шесты. Голова животного была отрублена: вместо нее из туши торчало короткое копье, с насаженной на него человеческой головой с растрепанными рыжими волосами.

— Посейдон! — крикнул Одиссей, вскинув над головой трезубец, — Бог богов, Колебатель Земли, сокруши, то, что ты возвел и даруй победу своему народу!

Одрик вдруг узнал человека, кому принадлежала приделанная к коню голова — и стоявшие рядом тракии разом взвыли от горя и гнева, также признав своего царя. Столько ярости и боли было в этом крике, что казалось, затряслась сама земля — но в следующий миг Одрик понял, что так оно и есть. Извилистые трещины, словно змеи, прорезали почву, из них с шипением вырвались струи желтоватого дыма.

Позади Одрика послышался громкий треск и, обернувшись, он увидел, как глубокая трещина пролегла по стене Трои. В небо взметнулись облака пыли и в тот же миг часть стены с ужасающим грохотом рухнула, погребая под собой не успевших спуститься троянцев. Целый дождь из обломков обрушился на кемеров и тракиев, что-то сильно ударило Одрика по голове и все вокруг поглотила тьма.

[Magnum]

Предпочитаю классическую версию

???!!!  А там взрывчатка была? 

 

[Каминский]

А там взрывчатка была?

Нет, конечно. И тут нету

[Каминский]

Мда, Ахилл, конечно, получился сильно нестандартным:

[Каминский]

В Круге Камней

 

Коль умер на рассвете: ночью его бросало то в жар то в холод, он бредил и заговаривался, не давая никому спать. Вокруг старого короля горели костры, чтобы ему было тепло; рядом с ним постоянно находились Альбис и еще одна жрица, что с помощью наскоро приготовленных отваров из трав, пытались вернуть Коля к жизни. Но, в свете костров, Тейн видел каменные лица женщин и все больше осознавал, что надежды нет.

Еще две жрицы на всю ночь поднялись на холм, чтобы совершить там какие-то обряды — вместе с Сарси, что, казалось, совершенно забыла о своем любовнике. Не то, чтобы Тейна это сильно огорчало — чем больше он узнавал о своей спутнице, тем с большей теплотой вспоминал оставленную в Озерном Краю Амалу. Сейчас его волновало лишь то, получит ли он обещанное олово.

Рассвет застал Коля лежащим средь затухающих костров, с задранной кверху бородой, слипшейся от засохшей слюны и кровавой рвоты. Остекленевшие глаза старого короля слепо уставились в равнодушное небо.

— Он будет похоронен в Круге Камне, как и подобает истинному королю, — сказала над телом Морига, старшая из жриц, — но для погребения нужно успеть ко Дню Мертвых.

Никто не стал спорить: во владениях жриц Белой Кобылы их слово считалось законом. Несколько дружинников сделали для мертвеца носилки из срубленных в лесу веток и собственных одежд. Выглядели они ожидаемо невесело — в отличие от Бриндена, что с трудом сдерживал довольную усмешку.

— Мне стоило бы наградить того, кто пустил эту отравленную стрелу, — шепнул он на ухо Тейну, — без старого дурака, может, мне удастся вернуть Алиру.

— Не думаю, что тот, кто выстрелил в короля был нам другом, — негромко ответил наследник Скадвы, — в любом случае решают все они.

Он указал глазами на Маригу, что, самовольно завладев конем Коля, ехала впереди, о чем-то негромко переговариваясь с Альбис: после смерти Коля, все как-то сразу приняли, что их теперь ведут жрицы. Бринден проследил за взглядом Тейна и пожал плечами.

— Может, твоя подруга сможет их убедить, — он подмигнул шагавшей рядом Сарси, — похоже, ты им чем-то дорога.

— Они знают, что настало время перемен, — усмехнулась девушка, — все мы трое — их вестники. Кому-то из жриц они по душе, кому-то нет — все решит моя встреча с Андрастой.

На этом они и закончили разговор — каждый в отряде настороженно косился на высившийся вдоль дороги лес — не вылетит ли оттуда новая отравленная стрела? Впрочем, чем дальше они шли, тем меньше становилось тех опасений — лес все чаще сменялся возделанными полями, пастбищами и многолюдными селениями. Здешние жители низко кланялись при виде жриц и провожали подозрительными взглядами чужаков. Временами им попадались причудливые узоры из камней, возле которых жрицы и Сарси совершали разные обряды.

Через два дня они вышли на большую равнину, где редкие рощи перемежались множеством поселений, тянувшихся вдоль большой реки, которую местные называли Эвон. Уже вечерело, когда впереди замаячили монолиты главной святыни Альбы. Подойдя ближе, Тейн увидел, что Круг Камней окружали рвы и земляные валы, за которыми высились стоячие валуны из серого песчаника с каменными перемычками наверху.

На валах молчаливыми стражами неподвижно стояли женщины: молодые и в годах, в серебристых, черных и темно-зеленых одеяниях, с золотыми серпами на поясе и серебряными лунницами на шеях. Головы одних жриц прикрывали капюшоны, другие были простоволосы с венками из омелы и опавших желтых и красных листьев. В руках они держали жутковатые светильники — человеческие черепа с размещенной внутри них подожжённой пенькой плавающей в костяных плошках с расплавленным жиром.

От Эвона в сторону святилища поднимался широкий проход со стенами из рвов и земляных валов. У входа стоял высокий камень, покрытый впадинами и шишковидными выростами. Возле камня, будто преграждая путникам путь, стояла пожилая женщина в белом, как снег, облачении. Капюшон был отброшен на спину, открывая седые волосы, охваченные серебряным венцом в виде кусающей себя за хвост змеи с глазами-изумрудами. Перехватывавший талию кожаный пояс украшал большой бронзовый диск с изображением скачущей белой лошади. На поясе же крепился и серебряный серп. Морщинистое лицо покрывали замысловатые татуировки, темные глаза подозрительно рассматривали путников. В одной руке женщина держала жезл, увенчанный лошадиным черепом, расписанным странными рисунками, в другой — череп с горящим фитилем.

Рядом со жрицей стояла молодая девушка, почти девочка, в светло-зеленой накидке с наброшенным на голову капюшоном. Тем не менее, даже в колеблющемся свете жутковатого светильника Тейн разглядел, что девушка очень красива — выразительные серые глаза, пухлые губы, нежные черты лица, — и даже бесформенное одеяние не могло скрыть пленительных очертаний изящной фигуры.

Седая жрица первой нарушила молчание.

— Кто желает войти в Круг Камней дорогой мертвых?

— Король Коль, жрица Андраста, — сказала в ответ Альбис, — безвременно покинув наш мир, он желает пройти по Молочной Дороге в чертоги Белой Богини.

Стоявший рядом девушка громко всхлипнула, ее пальцы судорожно вцепились в руку жрицы и Тейн вдруг понял, что это и есть Алира — дочь человека, чье тело они принесли к Кругу Камней. Это подтверждало и разом изменившееся лицо Бриндена, когда он бросил полный откровенного желания взгляд на девушку. Верховная жрица Андраста, напротив, совершенно не изменилась в лице.

— Я еще не слышала о смерти короля Коля, — сказала она, — и разве для того, чтобы погрести его тело здесь, вы шли к Кругу Камней от самого моря?

— Нет, жрица Андраста, — сказала Альбис, — мы начали путь сюда после того, как эта женщина, на Древнем Наречии потребовала встречи с тобой.

Она кивнула в сторону Сарси и та, усмехнувшись, шагнула вперед. Глаза Андрасты сузились, в них блеснуло что-то похожее на узнавание и…страх?

— Я вижу тебя, отродье Древних, — сказала она, — я знала о твоем приходе, еще до того, как ты объявилась в северных морях. Ждала я и этой встречи.

— Что же, — усмехнулась Сарси, — на то ты и верховная жрица, чтобы видеть неведомое. А прозрела ли ты в этих видениях свою смерть?

— Моя смерть наступит не раньше и не позже, чем решит богиня, — сказала жрица, — а до тех пор я сделаю все, чтобы Белый Червь не вошел в святое место.

Она вскинула руку — и горящий череп вдруг взмыл ввысь, разбрызгивая искры в ночном воздухе. Одновременно Андраста толкнула Алиру себе за спину и шагнула навстречу хищно осклабившейся Сарси. Тейн не узнавал свою подругу — ее глаза поменяли цвет на ярко-зеленый, с вертикальными зрачками, как у змеи или кошки, меж полных губ мелькнул раздвоенный язык. Все остальные, — жрецы и воины, — поспешно расступились, освобождая место перед сторожевым камнем.

— Твое время прошло Андраста, — прошипела Сарси.

— Это вы должны были исчезнуть много веков назад! — выплюнула жрица, вскидывая над головой посох. Глазницы лошадиного черепа полыхнули мертвенно-бледным светом, когда в ночи раскатилось оглушительное ржание. Что-то ослепительно ярко сверкнуло и на месте Андрасты вдруг появилась белая кобыла, — раза в три выше обычных лошадей. Мелькнул налитый кровью глаз и огромная кобыла, с громким ржанием, скакнула вперед, стремясь раздавить копытами незваную гостью. Однако изменилась и Сарси — вместо нее на земле уже извивалась белесыми кольцами огромная змея с изумрудно-зелеными глазами. Словно белая молния метнулась треугольная голова, раздалось оглушительное шипение и вслед за ним — ужасный крик, полный смертельной боли. Белая кобыла исчезла — вместо нее возле сторожевого камня корчилась в предсмертных судорогах пожилая женщина, с растрепанными седыми волосами. Белое одеяние распахнулось, обнажив сморщенную старушечью грудь и алевшие над расплывшимся дряблым соском две отекшие круглые раны. От них по телу быстро расходился и наливался черным причудливый рисунок вен.

Сарси, уже приняв человеческий облик, шагнула вперед, срывая с пояса Андрасты серебряный серп. Одним взмахом она перерезала жрице глотку и, не обращая внимания на брызнувшую ей на руки кровь, подняла с земли серебряный обруч и надела на голову.

— У Круга Камней новая хозяйка! — громко выкрикнула Сарси.

В святилище горели костры и жрицы, выстроившись посреди внутреннего круга из голубых камней, пели славу Богине — и ее новой Верховной Жрице. Сарси стояла возле Алтарного камня — темно-зеленого монолита покрытого пятнами засохшей крови. Как уже знал Тейн, этот камень принесен через всю Альбу, с самого ее севера. Правой рукой Сарси нежно обнимала за плечи Алиру, что тряслась от страха в своем жреческом одеянии. Сама спутница Тейна, презрев все условности, стояла совершенно нагой — лишь кожаный пояс, с закрепленным на нем серебряным серпом, опоясывал стройные бедра.

— Как змея сбрасывает кожу, чтобы возродиться молодой и сильной, — говорила Сарси, — так и Альба должна обновиться, отбросив все, что мешало ей двигаться вперед. Властью Верховной Жрицы я освобождаю, Алиру, дочь Коля, от обета, возложенного на нее волей отца — она вернется домой с новым мужем — Бринденом сыном Куоретана, короля претанов. От этого брака родится союз альбов с претанами, что положит начало новому народу и даст новое имя всему Острову. Волею Древних, пусть этот брак станет залогом нового мира в северных морях — и пусть Тейн, сын Рольфа, короля Скадвы, получит желаемое им, в знак прочного союза между двумя народами. И пусть пламя погребального костра Коля озарит нам дорогу в лучшее будущее.

На высоком кургане, насыпанном внутри круга камней, уже лежало тело Коля — в его королевском наряде, с мечом в руках, обложенное охапками хвороста. По знаку Сарси Тейн и Бринден поднесли зажженные факелы — и яркое пламя вскоре заплясало, пожирая мертвую плоть. Треск хвороста и монотонные песнопения жриц заглушали предсмертные хрипы бывших дружинников Коля — не сумев защитить своего короля, они искупали свой позор, добровольно встав под острые серпы жестоких жриц. Золотые и серебряные лезвия взрезали мужские глотки и алая кровь с шипением лилась в погребальный костер, чтобы души воинов Коля сопровождали его на Молочном Пути в чертоги Ночной Кобылы.

[Каминский]

[Каминский]

Путь домой

 

— И что же мне с тобой делать…царевич? — задумчиво произнес Агамемнон.

Великий царь Микен восседал на обитом золотом деревянном троне в своем огромном шатре. Вблизи военный вождь Аххиявы оказался коренастым широкоплечим мужчиной, средних лет, с квадратным лицом и коротким, будто обрубленным, носом с широкими ноздрями. Плотное тело упрятано в бронзовый панцирь с золотой мордой льва на груди, короткие мускулистые ноги прикрывали бронзовые поножи отделанные серебром. С отделанного золотыми бляшками кожаного пояса свисал длинный меч, на коленях лежал шлем в форме львиной головы. Седеющие рыжеватые волосы, после сдернутого с головы шлема стояли торчком, однако окладистая черная борода аккуратно причесана и умащена благовониями. В руке царь держал золотую чашу, из которой и прихлебывал вино.

Сам шатер выглядел именно так, как и подобает жилищу царя царей: полы выстелены вавилонскими и египетскими коврами, на стенах висело трофейное оружие, — панцири, мечи, копья, — возле трона стояли обитые бронзовыми полосами сундуки, полные трофейного добра. По обе стороны от трона стояли четыре ахейских воина в полном бронзовом доспехе, с копьями в руках и мечами на поясах. Несколько испуганных миловидных женщин хлопотали возле большого очага, где, на бронзовых треногах стояли глиняные горшки с кипящим содержимым, аппетитно пахнущим чесноком, тушеным мясом и какими-то специями. В углу шатра, почти скрываясь в тени, сидел немолодой мужчина в черном хитоне, неспешно перебирающий пальцами струны лиры.

Во всей этой роскоши шатра Одрик смотрелся особенно невзрачно — босой, грязный в простой коричневой тунике и бурой от засохшей крови повязкой, обмотанной вокруг головы. Надо отдать царю должное — присматривавшие за наследником Рудогорья слуги заботились о его ране, хотя в остальном отношение к нему мало чем отличалось от прочих пленников. Одрика держали лишь на хлебе и воде, но разместили в отдельном от остальных загоне, что внушало смутные надежды на какое-то особое отношение царя. На третий день плена молодого человека вывели из загона и привели пред очи царя.

Агамемнон дал знак одной из рабынь и та, обвернув руки толстой тряпкой, ухватила один из горшков и с поклоном поставила его на треножник рядом с троном. Царь выловил из горшка кусок жирной говядины и погрузил в него крепкие зубы.

— Есть хочешь? — спросил царь Одрика и, когда тот настороженно кивнул, подал знак одной из рабынь, — дай и ему тоже.

Перед Одриком поставили еще один горшок и тот, усевшись на корточки, обжигаясь и дуя на обожженные пальцы, начал жадно есть сочное мясо. Агамемнон с насмешкой смотрел на оголодавшего молодого человека.

— Завоевателю полагалось бы давать прием во царском дворце завоеванного города, — заметил царь, — но сейчас это малость…неудобно. Ты же видел, что осталось от Трои?

Одрик видел: даже из загона, где он сидел, было хорошо видно пламя пожарищ над павшим городом. Вилуса горела даже спустя три дня после того, когда распаленные пролитой кровью ахейцы ворвались в пролом в стене и устроили в городе резню. Сам Одрик к тому времени уже валялся без сознания и боги избавили его от необходимости видеть все это.

— Ахиллес мертв, — вдруг сказал Агамемнон, — умер от стрелы Алаксанду.

— А что сам Алаксанду?

— Тоже мертв, — пожал плечами царь, — как и Менелай.

— А Елена? — вырвалось у Одрика.

— Исчезла.

Разочарование, должно быть, слишком явно отразилось на лице молодого человека и Агамеменон усмехнувшись, протянул пустой кубок рабыне, чтобы она наполнила его вином.

— И ему налей, — сказал он, кивнул на Одрика, — такие вести нужно запить.

Словно в подтверждение его слов, царский музыкант пробежался пальцами по струнам, вырвав из лиры некий звук, что мог бы сойти за насмешку. Одрик бросил быстрый взгляд в темный угол — что-то смутно знакомое почудилось ему в этой согбенной фигуре. Перевел взгляд на кубок и сделал осторожный глоток. Губы смочил уже знакомый вкус крепленного сладкого вина, что подавалось на пиру Алаксанду — понятное дело, содержимое троянских винных погребов стало одним из первых трофеев царя Микен.

— Сбежала Елена или валяется где-то мертвой — мне уже нет до того дела, — говорил Агамемнон, — со смертью Менелая и Алаксанду это не имеет значения. Елена это прошлое — а я смотрю в будущее. В нем может быть место и для тебя — если мы сейчас договоримся.

Музыкант извлек из лиры очередной странный звук, в котором Одрику почудился вопрос.

— Договоримся? — спросил он, — о чем?

— Богатства Трои — не единственная цель моего похода, — без обиняков сказал Агамемнон, — и уж тем более, не обиды моего покойного брата. Владения проливами, торговый путь на север — вот моя награда и мое будущее богатство. Я говорил с пленниками — и они рассказали мне, кто такой Одрик, сын Марона. Если я отпущу тебя на север, без всякого выкупа — твой отец станет вести торговые дела только со мной?

Одрик думал недолго.

— Мой отец стал тем, кем он есть еще и потому, что он всегда видел свою выгоду, — сказал он, — и, конечно же, он не откажется торговать с царем Аххиявы, победителем Трои.

В углу шатра заиграла новая мелодия — бодрая, решительная, вдохновляющая. Агамемнон усмехнулся и, подав знак рабыне, приказал ей снова наполнить оба кубка.

— Выпьем, царевич! — сказал он, — за процветание наших народов и вечный мир между Микенами и Рудогорьем. Во имя Посейдона, Бога богов, принесшего нам победу и тех богов, которым молятся в твоих краях — да будет так!

— Да будет, — кивнул Одрик опрокидывая свой кубок и закусывая уже остывшим мясом.

Уже вечерело, когда Одрик, сытый и пьяный, пошатываясь, вышел из царского шатра. Агамемнон, со своих щедрот, подарил ему и новые одежды — сейчас молодой человек носил тунику из чистой белой ткани и с черным узором по подолу, а также новые кожаные сандалии. На пальце красовался золотой перстень с синим сапфиром, ранее украшавший руку самого царя; с пояса свисал микенский кинжал с изображением льва на рукояти.

По всему лагерю победители все еще праздновали победу и из шатров ахейских царей то и дело доносились величавые речи, звон кубков и мелодичная музыка. Обычные воины веселились попроще: всюду, куда не кинь взгляд, можно было видеть пьяного ахейца, зачастую — в обнимку с веселой девицей. Песни и гимны богам возносились к темнеющему небу, когда множество веселых компаний собирались у полыхавших тут и там костров, терзая зубами жареное мясо и запивая его целыми амфорами вина.

Лишь из одного участка лагеря доносились не смех, но мрачные монотонные песнопения, сопровождаемые громкими ударами тимпанов. Там горел огромный костер и жалобные крики молодых юношей, раздававшиеся от пламени, звучал резким диссонансом с царившим всюду весельем.

— Мирмидоняне хоронят Ахилесса, — раздался за спиной Одрика знакомый голос, — третий день горят костры и льется кровь троянских юношей, чтобы они прислуживали герою в темном царстве его матери.

Одрик обернулся и увидел человека, что играл на лире в шатре Агамемнона. Он выглядел уже не таким старым, да и наряд его — синий плащ и широкополая шляпа, — был совсем иным, чем в царских покоях. И, тем не менее, Одрик сразу узнал его — прежде всего по хитро прищуренному единственному глазу.

— Ты! — воскликнул он, — я помню тебя, купец! Ты продал мне меч!

— Не продал, а подарил, — усмехнулся воин, снимая с пояса железный клинок, — и отдаю тебе снова. Досадно было, если добрый клинок затерялся на юге.

Одрик принял клинок из его рук и прицепил на пояс.

— Кто ты? — требовательно спросил он, — и почему следуешь за мной?

— Меня прозывают по-разному, — усмехнулся незнакомец, — здесь, например, меня знают, как Хтония, но ты можешь звать меня Хникаром. А насчет того, что мне нужно…я ведь уже говорил тебе, что благодарность владыки Рудогорья сама по себе — немалая плата.

— Владыка Рудогорья мой отец, — возразил Одрик, — и я по сей день не знаю, как он примет меня дома. Я должен был вернуться славным воином, но разве славный воин может оказаться средь проигравших? Да еще и почти без трофеев — если не считать подарков Агамемнона моему отцу — но это его заслуга, не моя.

— Военное счастье изменчиво, — пожал плечами назвавшийся Хникаром, — и любой воин сам творит свою судьбу. Ты сражался в одной из самых славных войн, что шли под солнцем, однако это не твоя война — и не твоя слава. Твоя великая битва еще впереди.

— Это тоже будет не моя война, — поморщился Одрик, — а моего отца — войско Рудогорья подчиняется только ему.

— У тебя еще может быть своя дружина, — возразил Хникар, — и немалая. В плену у ахейцев осталось немало тракиев и кемеров. Им некуда деваться: их предводители убиты, а другие вожди кланов не станут платить выкуп за неудачников. Их удел — смерть или рабство, но если ты хорошо попросишь Агамемнона, он отдаст тебе пленников — и они будут служить тебе, также как и троянские изгнанники, что прячутся в окрестных холмах. Эти воины будут только твоими — и тебе же решать, отдавать ли Марону собственное войско.

Последние слова прозвучали уже глухо, как бы отдаляясь: уже стемнело и Одрик, несмотря на горевшие всюду костры, все с большим трудом мог разглядеть собеседника, будто сливавшегося с ночной тьмой. Один лишь огненный глаз, не сводивший с Одрика пронзительного взгляда, горел во мраке. Внезапно в лицо ударил порыв сильного ветра, заставивший молодого человека зажмуриться, а когда он открыл глаза вновь — Хникар исчез.

 

[Каминский]

Накануне

 

…семь, восемь, девять, десять!

Кусок олова громко звякнул, пополнив собой последнюю кучку из десяти тусклых слитков. Ровно шесть десятков таких же аккуратных кучек покрыли подворье Бория. Сам Владыка Озерного края стоя на крыльце своего Большого Дома, молча смотрел, как Тейн выкладывает перед ним обещанное приданное. Вокруг своего короля выстроилось с пару десятков дружинников, в бронзовых доспехах и при оружии. Из-за отцовского плеча, приподнявшись на цыпочках, выглядывала Амала, надевшая, по такому случаю, свое лучшее платье и украшения. Вот она поймала взгляд Тейна и очаровательно улыбнулась ему.

Тейн также явился сюда не в одиночестве — за его спиной, с одобрением смотря на сына, стоял король Рольф, в окружении своих дружинников, а также нескольких крепких светловолосых мужчин в плащах из волчьих шкур. Все на них, — оружие, браслеты, доспехи, — было обильно украшено янтарем. Сам король Скадвы также носил янтарь — а еще золото и слоновую кость, серебро и кораллы. Когда, наконец, Тейн закончил демонстрацию своего богатства, Рольф, через его голову посмотрел на Бория.

— Мой сын сдержал свое слово, — веско произнес король Скадвы, — и это олово не единственный дар невесте. За стенами мои люди сторожат пять тюков с мехами и янтарем и десяток бочонков с вином, пивом и соленым сыром. Это будет уже мой подарок невестке.

Борий, не удержавшись, укоризненно глянул на Амалу, после чего перевел взгляд на Тейна, потом на Рольфа и неохотно кивнул.

— Никто не скажет, что владыка Озерного края не держит своего слова, — ответил он, — Тейн, сын Рольфа, отныне и мой сын, а моя дочь будет его женой — отныне и до конца их дней.

Он сделал нетерпеливый жест и из-за спин дружинников выступил жрец в высокой шапке, обитой золотыми пластинками.

— Не будем тянуть со свадьбой, — сказал король, — пусть молодые поскорее насладятся своим счастьем, прежде чем разразится война.

— Войны можно избежать, — усмехнулся Рольф, — я отправил королю Марону такой же дар — а вместе с ним гонец передал ему и мое послание и теперь король Рудогорья, возможно, еще не раз подумает, прежде чем грозить нам оружием.

Борий удивленно вскинул брови, вопросительно уставившись на заморского соседа, но тот лишь хмыкнул в густые усы и подмигнул сыну. Тот же, почти не глядя, как на родного, так и на названного отцов, уже вовсю переглядывался с Амалой.

 

— Как это мир?! А как же твое обещание?!

Не так представлял себе Одрик встречу с отцом, совсем другим ему виделось возвращение в Рудогорье. Он въехал на замковую скалу во главе большого конного отряда из кемеров и тракиев; облаченный в микенские доспехи и шлем, с железным мечом на поясе — в общем именно так, как и подобает будущему наследнику державы, что раскинется от Рудогорья и до самого моря. Баркину, что выехала на коне навстречу сыну, прямо-таки распирало от гордости — и ее спутники-кемеры воинственными криками приветствовали сородичей, а те, в свою очередь, выкрикивали хвалу самому Одрику. Однако, отец не выехал ему навстречу, а во время скромного пиршества, которым он удостоил вернувшегося отпрыска, держался сдержано и отчужденно.

Уже позже, оставшись с сыном наедине в своих покоях, Марон открыл ему две, потрясшие Одрика новости. Во-первых, Тейн вернулся из Альбы с обещанным оловом и Борий уже готов отдать ему Амалу в жены. Во-вторых, Марон не торопился объявлять ему войну за оскорбление его сына.

— Как же так, отец? Мы спустим это так просто?

— Пока ты сражался за проигравших там на юге, здесь на севере кое-что изменилось, — заметил Марон, — Свон, король Янтарного Берега погиб от какой-то там раны — похоже на змеиный укус, говорят, хотя никакой змеи рядом с ним не видели. Его старшего сына еще раньше убил тот самый Тейн. Остальные сыновья оказались слишком малы, чтобы править и местные вожди тут же перегрызлись за право быть королем. Один из этих вождей кликнул на подмогу Рольфа — а тут как раз возвращался Тейн, причем с отрядом из претанов и альбанов: говорят кто-то из претанских вождей так его отблагодарил за помощь. Рольф захватил весь Янтарный Берег, провозгласил себя королем и послал мне подарки — янтарь и олово.

— И за эту подачку ты лишишь своего сына его законного права? Простишь оскорбление?

— Придержи язык, мальчишка! — повысил голос Марон, — я еще здесь король. Дело не в дарах Рольфа, а в его людях — тех, кто привел его сын и тех, что присягнули ему на Янтарном берегу. С ними, а также с налаженными Тейном торговыми связями с Альбой, Борий больше не нуждается в нашем олове и теперь куда меньше боится наших людей.

— Он не знает, что у меня есть свое войско! — воскликнул Одрик, — посмотри на них со стены, отец — кемеры, тракийцы и троянцы: почти тысяча умелых воинов, конных и пеших. Они дадут нам нужный перевес, когда мы вторгнемся в Озерный край.

— Война мне сейчас не к чему, — покривил губы Марон, — даже с этими твоими чужаками, исход битвы уже не так предсказуем как год назад. Да и вообще — мне уже не так интересен север — зачем нужно Янтарное море, когда открыт путь к Черному.?

— Агамемнон заключи с нами союз благодаря мне, — бросил Одрик.

— Да неужели? После того, как ты воевал за Вилусу и попал в плен к ахейцам? Что спасло тебя, если не мое имя — и мои богатства? Ты заполучил несколько сотен голодранцев, но кормить их придется все равно мне — и я буду решать, куда и когда они пойдут воевать. И ты подчинишься этому моему решению — или иди воюй сам.

Марон слишком привык, что все в его владениях, — включая и его детей, — повинуются его слову; слишком долго не воспринимал сына всерьез — даже возвращение из похода на юг не убедило короля в обратном. Он пропустил миг, когда подобное отношение стало опасным для него самого — и жестоко поплатился за это, когда сын, красный от стыда и гнева, выхватил из ножен свой железный меч. Марон не успел даже удивиться, когда Одрик вонзил клинок ему в живот. Глаза владыки Рудогорья выпучились, изо рта выплеснулась кровь и он ничком повалился на пол, едва не запачкав кровью отскочившего сына.

— Что здесь…о Вайу! — привлеченная звуками спора отца и сына, Баркина вбежала в покои мужа и тут же замерла, пораженная, при виде мертвого Марона.

— С батюшкой случилось несчастье, — невозмутимо сказал Одрик, вытирая меч об отцовскую одежду, — он так торопился меня обнять, когда мы оказались наедине, что ненароком напоролся на мой меч. Мое горе неутешно, но я знаю, что порадует дух моего отца в небесных чертогах Тиуса — кровь Бория и Рольфа. Пусть знают все — после того, как будут отданы последние почести Марону, новый король поведет наше войско на север, как год назад прилюдно грозил мой отец владыке Озерного края. Настала пора смыть кровью позор той осени и раздвинуть границы Рудогорья до Янтарного моря!

 

Амала кралась сквозь заповедную рощу, вздрагивая от клубившегося вокруг белесого тумана, ласкавшего ее кожу липкими холодными пальцами. Было холодно: из одежды она носила лишь простую тунику, чуть выше колен, да кожаные сандалии.

«Завтра я стану замужней женщиной, — сказала она отцу, — неужели перед самым важным днем в моей жизни я не могу помолиться Нерте?»

Борий немного поворчал, но все же согласился.

«В роще богини началось все это, — сказал он, — пускай теперь она помогает благополучно завершить ту твои выходку».

Амала тоже так считала, однако надеялась сейчас совсем не на Нерту. Она вела на привязи жалобно мекающего козленка — черного, без единой белой шерстинки. Туман вокруг нее становился все гуще, обступившие ее деревья тянули корявые ветви, словно ведьмы с длинными когтистыми пальцами. В воздухе плясали светлячки и бесшумно парили летучие мыши. Иногда они пролетали так низко, что почти касались Амалы своими кожистыми крыльями, но та, каждый раз вздрагивая, упрямо шла вперед.

Вот и намеченное место — пересечение двух звериных тропок, едва видных средь густых зарослей. Амала сорвала с пояса медный нож и, задрав голову, жалобно забившемуся козленку, недрогнувшей рукой перерезала ему горло. Кровь брызнула ей на руки, окропив листья больших папоротников.

— И раньше было видно, что ты не из трусливых, — послышался позади насмешливый голос, — но и не из умных, раз вновь ищешь со мной встречи.

Амала обернулась — перед ней стоял призрак, в изодранных черных одеяниях и надвинутой на глаза широкополой шляпе. У его ног скалили зубы две жутких твари — туман клубился вокруг них и сами их тела казались столь же зыбкими и изменчивыми: то они выглядели, словно огромные псы или волки, но тут же расплывались, стелясь по земле, словно змеи или иные ползучие твари. Красные глаза смотрели на Амалу с лютым голодом, раздвоенные языки плясали меж острых зубов.

— Кто тебя научил как призвать меня? — послышался вкрадчивый голос.

— Никто, — набравшись смелости выдавила девушка, — я сама…

— Умница, — послышался шелестящий смех, — и чего же ты хочешь от меня, Амала дочь Бория?

— Победы! — выпалила Амала, — я не верю, что Одрик отступится и не хочу, чтобы он забрал меня у Тейна. Чтобы этого не случилось я готова воззвать к кому угодно.

Вновь раздался смех — словно змея пытается петь соловьем.

— Для моей помощи черного козла будет мало, — сказал черный призрак, — на какую жертву ты готова пойти, чтобы исполнить задуманное?

— Назови свою цену, — выпалила Амала и темный силуэт скользнул ей навстречу Нечеловечески сильная длань стиснула девичье запястье, черный капюшон упал с головы незнакомца, обнажая мохнатую и рогатую голову, склонившуюся к руке девушки.

— Пока я возьму задаток, — рассмеялся Охотник и в тот же миг острые зубы прокусили запястье Амалы. Тонкий язык прошелся по ее ране, слизывая капли крови, над ее головой захлопали огромные крылья и девушка вдруг осталась одна. Туман рассеялся и лишь кровоточащая рана на запястье говорила, что все это не привиделось принцессе.