За тысячи лет до Рагнарека

[Сеня]

То есть никакой внезапной атаки не получилось бы-пока страдники пёрли бы до деревни-деревенские мужики высроились бы толпой.Потом завоеватели и аборигены пару часов обменивались бы оскорблениями, потом начали бы кидаться друг в друга (с перерывами на обед). Потом если местные мужики поняли бы что не тянут то выслали бы старейшину, который и договорился бы о размере отступного.Бабы при этом давным давно сидели бы за рекой

[Каминский]

Волчья свадьба

 

Ледяной ветер хлестнул по лицу горстью колючего снега и Одрик, втянув голову в плечи, торопливо заполз в свое «логово» — небольшую пещеру или, скорей, большую нору, вырытую на склоне отвесного берега. Долгие годы, если не века, подобные убежища служили молодым кемерам, уходившим из родных становищ для посвящения. Им было проще, чем Одрику — во-первых, они покидали родной очаг не в одиночестве, а в сопровождении таких же отроков, желающих стать мужчинами; а во-вторых это все же происходило летом. Однако Одрик не мог себе позволить дожидаться летнего тепла — южный поход, что готовила Пенфеса, мог начаться со дня на день и наследник Рудогорья страстно желал поскорее пройти посвящение, чтобы встать плечом к плечу с остальными «волками».

Кутаясь в накидку из волчьих шкур, Одрик бросил на пол охапку хвороста и, щелкая кресалом, начал разжигать огонь. Вскоре ему это удалось — и яркие языки пламени весело заплясали, прогоняя холод и тьму. Одрик меж тем разделывал костяным ножом, — ни бронзы, ни тем паче железа не позволялось использовать во время испытания, — тушки двух упитанных щенков, украденных в одном из окрестных селений. Содрав шкурки, он тщательно обмотал ими ноги — единственная дозволенная ему обувь. Вскоре над костром уже поджаривались на прутьях куски собачьего мяса и проголодавшийся Одрик истекал слюной, предвкушая сытный, пусть и уже изрядно надоевший ужин.

Вот уже несколько дней он жил здесь: нося обмотки из волчьих шкур, питаясь плохо прожаренной собачатиной и запивая ее водой из проруби. Из его землянки открывался вид на замерзшую гладь Реки — столь большой и широкой, что у кемеров даже не нашлось для нее отдельного названия. Просто Река. Вдоль ее берега тянулись курганы, насыпанные в незапамятные времена в честь забытых вождей неведомых народов. У подножия одного из этих курганов и была вырыта пещера для посвящений, которую облюбовал Одрик.

Наконец, досыта наевшись нежного щенячьего мяса, молодой человек свернулся клубком в углу пещеры и, укутавшись посильнее в волчьи шкуры, постарался уснуть. Ему снилось лето: родное Рудогорье и Озерный Край, высокие скалы, озаренные солнцем дубравы и озера, разбросанные среди них, словно капли росы в густой траве. Вот два водоема, самых синих и глубоких, вдруг обернулись большими глазами на красивом смеющемся лице, обрамленном светлыми волосами. Пухлые алые губы призывно улыбались Родрику, обнаженное тело, едва прикрытое распущенными волосами, манило своей белизной и округлостью форм, вызывая мучительно-сладостное напряжение в паху. Внезапно лицо Амалы сменилось другим — тоже женским, с резкими, хоть и привлекательными чертами, с жутковатого вида шрамом на правой щеке. Единственный зеленый глаз блеснул хитрым прищуром, узкие, высушенные ветрами, губы раздвинулись в голодной ухмылке и изо рта Пенфесы вырвался вдруг громкий волчий вой.

Одрик проснулся в холодном поту, с колотящимся сердцем, нащупывая на боку каменный нож. Он по-прежнему лежал в своей землянке, рядом с почти потухшим костром — и он все еще слышал волчий вой. Он доносился снаружи, все более громкий и какой-то…требовательный. К одному волчьему голосу добавился другой, потом еще и еще — целое звериное многоголосье возносило свои извечные мольбы к холодному ночному небу и сиявшему в нем светилу. Одрик подполз ко входу в нору и осторожно выглянул наружу: над Рекой ярко светил молодой месяц и в его бледном свете были ясно видны выходившие на противоположный берег серые тени.

Одрик припомнил, что рассказывал дядя про эти посвящения.

«Звери Вайу сами тебя найдут, когда придет срок, — наставлял племянника Варах, — не пытайся сам искать волчью стаю, зимой это кончится лишь твоими обглоданными костями на снегу. Они должны сами выйти на твое логово и тут уже одни лишь боги решат — признать ли им тебя за своего или же набить твоим мясом голодные животы».

Одрик еще раз выглянул наружу: серые звери уже были на середине Реки, безошибочно огибая припорошенные снегом полыньи и неспешно, но целеустремленно трусили к левому берегу. Одрик с необыкновенной ясностью осознал, что они идут к нему: снег уже припорошил следы его ног, но запах человека еще мог держаться. Возможно, звери даже сейчас видели, как он выглядывал из своей норы. Еще с десяток ударов сердца — и стая будет у порога. Странно, но это вовсе не испугало Одрика — скорей даже обрадовало, что томительное ожидание, снедавшее его с тех пор как покинул становище кемеров, наконец, закончилось. Именно сейчас все и решится.

Он метнулся в угол пещеры: там, где под мерзлой землей был припрятан кожаный мешочек со смесью из трав, растолченных высушенных грибов и мелко порубленной волчьей шерсти. Торопливо молодой человек раздул почти потухшие угли и, как только они раскраснелись, бросил на них шепотку порошка, жадно вдыхая удушливый дурманящий дым и монотонно распевая слова, которым научил его дядя.

— Черный волк увидал однажды, как иду я дорогою тесной и теперь он, меня заметив, распрямился усталый путник. Оба мира меня услышьте, да возвысимся мы общим воем, ибо с нами мужи и за нами сам Вайу! Превосходящему всех, неистовому покорителю, не осиленному, но осиливающему, мощному пожирателю Вайу, провозглашаем славу!

Одрик почувствовал, как у него кружится голова, как темнеет перед глазами, как он, словно выходит из пещеры, вместе с дымом возносясь в морозное небо…

…и внезапно оказывается снаружи, вертясь и бросая вокруг себя дикие взгляды. Морозный воздух пробирался под пушистую шкуру, речной лед морозил лапы, дыхание паром вырывалось из оскаленной пасти. Множество запахов охватило его, даже сейчас, когда вся вонь мира прихлопнута зимним холодом. Он чуял сейчас даже свое логово: дым костра и запах жареной собачатины, собственный пот и свалявшуюся собачью шерсть. А еще он чуял зверей, обступивших его, всю их недоверчивость, страх и голодную злобу. Она читалась в желтых волчьих глазах и белых клыках, ощеренных вокруг него, слышалась в злобном рычании сжимавшегося кольца и сам Одрик-волк, припав ко льду, зарычал в ответ, готовясь вступить в неравный бой со всей стаей.

Неожиданно волки расступились — и вперед шагнул большой тощий волк, со шрамами на седой морде и вытекшим правым глазом — зато левый, изумрудно-зеленый смотрел так, будто видел суть, скрытую под волчьей шкурой. В следующий миг Одрик понял, что это волчица — характерный резкий запах, ударивший ему в ноздри, не позволил ему ошибиться. Волчица подошла ближе и Одрик-волк вздыбил шерсть на загривке, издав предупредительное рычание. Одноглазая волчица, впрочем, не испугавшись, старательно обнюхала его морду, а потом вдруг лизнула в нос своего собрата. В следующий миг стая вокруг них распалась: волки, потеряв к нему всяческий интерес, разбрелись по берегу Реки, не выказывая никаких попыток подняться к пещере Одрика. Меж тем волчица, коротко рыкнув, кинулась по берегу реки и Одрик, объятый внезапным желанием устремился за ней. Волчица же, и не пытаясь далеко убежать, дала перевертышу себя настичь, с беззлобным рычанием пару раз несильно куснув его за морду. В следующий миг Одрик вцепился зубами в ее загривок, прижимая серую зверюгу к земле, рычание сменилось игривым поскуливанием и шутливая волчья стычка вмиг сменилась настоящей животной случкой.

А на вершине кургана, нависавшего над рекой, в свете луны появилась некая темная фигура, в развевающемся черном одеянии и надвинутой на глаза шляпе. У ног незнакомца сидело два зверя, похожих на волков, но куда больше и злее на вид. Мрачным весельем блеснул огненный глаз и зловещий призрак, заколебавшись, растаял в лунном свете — лишь порыв ветра пронесся по склону берега, поднимая снежную метель.

Первые солнечные лучи позолотили скованную Льдом реку, когда Одрик очнулся в своей пещере, дрожа от холода. Стуча зубами, он окоченевшими пальцами пытался высечь искру из кресала, чтобы поджечь оставшийся с вечера хворост, когда снаружи послышались шаги и негромкий смех. В следующий миг кто-то остановился перед входом в нору и присел на корточки, заглядывая внутрь.

— Доброго утра, брат-волк, — усмехнулась Пенфеса, — вставай, твое испытание закончилось.

За спиной воительницы маячило еще несколько воинов, среди которых Одрик с удивлением заметил Вара и Мадара.

— Я уже начал привыкать к этому месту, — сказал Одрик, — даже думал перезимовать тут.

— Понимаю, — Пенфеса вновь оскалила крепкие белые зубы, — но сейчас не время отсиживаться по норам. Сегодня твой дядя дает пир в твою честь, а еще через три дня мы выдвигаемся на юг. По ту сторону моря есть богатый город Вилуса, а под его стенами намечается славная заварушка — и я не прощу никому, если опоздаю к самому веселью.

[ВИП]

выглядящий примерно так

Должно быть множество видов красивейшей природы, мало тронутой людями. Обширные виды морей с плавсредствами. Затейливо показать разные самобытные населённые пункты. Короткие сценки всякой сельхоз и ремесленной работы. Краткие сценки из обыденной жизни правителей. Ну и любовные сцены, куда без них. 

И будет бомбическая экранизация. До волшебника изумрудного по просмотрам не дотянет, но популярные сериалы про маньяков и следаков переплюнет далеко. Полагаю. 

Изменено 16 November пользователем ВИП

[марик]

Раньше ИИ сеня мечтал о голых девках в фильмах. Теперь уже в книгах. Может кто подскажет ему где порнуху выкладывают, а то уж очень озабочен

[Каминский]

коллега-я уже много раз писал что ИМХО для того чтобыв условиях фантастического числа текстов которые можно найти в инете- читали рассказ его сюжет должен быть

Пишите сами, в чем проблема. Или дайте нейросети написать, они сейчас умеют.

[Magnum]

Сделайте акцент на внутреннем мире персонажей.

- Поручик, вы когда-нибудь любили? 

 

- Ну... всякое бывало. 

 

- Фу, пошляк! Не так, а чтоб до глубины души... 

 

- Это как, через задницу? 

[Крысолов]

1 -максимально простым но крайне оригинальным  2 главным содержанием его  эротика (порно)  3.Это собержание должно быть чрезвычайно творчески художественно положено на жандры ужасов, приключений, фэнтези. фантастики, истории. Причём эти жандры должны быть  смешены 4-иметь соответствующие иллюстрации Напрмер-ужасные похотливые  монстры, обладающие магическими знаниями похищают красавиц на средневековой планете . Главная героиня похищена  и чтобы освободится должна пройти ранообразные мистические   испытания и приключения. 1-В заброшенной башне, окружённой мрачным лесом, героиня сталкивается с существом, способным становиться невидимым. Испытание — закружиться в эротическом танце, угадывая его присутствие лишь по звуками и  ощущениям на своей коже. Только научившись понимать язык  прикосновений и даря их, она может удовлетворить невидимое существо и  завершить танец . 2-мост из магического сексуального огня. На нём каждый шаг, который она делает, вызывает вокруг неё видения самых тайных фантазий и кошмаров. Испытание — не поддаться соблазну испугаться или погрузиться в иллюзии. Она должна пройти вперёд, сохраняя ясность ума и сосредоточенность, чтобы огонь дал ей масимальное наслаждение , отступил и пропустил её 

И прослезился.

Заранее хочу извинится перед Сеней за то что негодяй Каминский смеет писать свой текст в теме где Сеня делится своей великой премудростью по написанию рассказов.

[Каминский]

[Каминский]

Куда больше привлекал внимание третий вождь — точнее третья

[Magnum]

Куда больше привлекал внимание третий вождь — точнее третья

Кстати, а за что вы ей глаз выбили?   Или это какая-то женская версия Одина?   А разве так можно? 

 

 

[Каминский]

Кстати, а за что вы ей глаз выбили? 

Чтобы была какая-то изюминка.

Или это какая-то женская версия Одина?   А разве так можно? 

Не только можно, но и единожды мной уже использовалось.

Сеня изобрёл новый вид фетишизма ИИ-Фетишизм

Но желательно, не в моей теме.

[Каминский]

Новые знакомства

 

— Кажется, нас опять опередили, — задумчиво произнес Гарн, — кто-то и здесь хочет прежде нас поклониться богам.

Тейн мрачно кивнул, глядя на большие лодьи, покачивающиеся на воде близ священного острова — длинные суда, сработанные из цельных стволов могучего дуба и с высокими кожаными парусами. По мере приближения к Фарри можно было разглядеть и охранявших лодьи воинов: высокие статные люди с золотистыми длинными усами, короткими бородами и зачесанными назад густыми волосами, придающими им вид лошадиной гривы. Из одежды они носили лишь шерстяные плащи, накинутые прямо на голое тело, раскрашенные в пурпурный, зеленый и малиновый цвета. Массивные бронзовые гривны украшали их шеи, бронзовые же браслеты охватывали мускулистые запястья. Когда лодьи Тейна подошли почти вплотную к берегу, один из воинов, желая получше рассмотреть пришельцев, шагнул вперед от чего его плащ распахнулся, обнажая мускулистый торс с кожаной перевязью, с которой свисали бронзовый меч и небольшой топор. Холодные голубые глаза с интересом рассматривали нежданных гостей.

— Знаешь, кто это такие? — спросил Тейн у Сарси.

— Претаны, — кивнула девушка, — в Альбе хорошо знают этот народ.

— Я слышал, что в Альбе война? — спросил Тейн, — твои соплеменники воюют с ними?

— Альбийцы не единый народ, как и претаны, — пояснила Сарси, — и те и те разбиты на множество племен, отчаянно воюющих друг с другом. Некоторые претаны в Альбе грабят и убивают местных, поселяясь на захваченных землях; другие же торгуют с альбийцами, мирно живут среди них и в союзе с ними воюют с собственными сородичами.

— А эти вот? — Тейн мотнул головой в сторону воинов, — из союзников или врагов?

— До мест откуда я родом претаны еще не добрались, — уклончиво сказала Сарси, — а там где они есть…я не знаю, кто и с кем сейчас воюет. Но в любом случае, на священном острове тебе нечего бояться — здесь запрещено убивать и вообще проливать кровь кроме крови животных для жертвоприношений.

— Кто сказал, что боюсь, женщина? — Тейн надменно покосился на девушку, — просто хочу знать, чего мне ожидать от твоих сородичей.

— Что тебе точно стоит знать, так это то, что ей не стоит сходить на берег, — вмешался в разговор Гарн, — женщинам запрещено входить в святилище Тиуса.

— Это правда, — кивнула Сарси, — что же, останусь на кораблях.

— Надеюсь, похищение женщин тут тоже запрещено, — усмехнулся Тейн, — я оставлю с тобой десять человек для охраны. Остальные пойдут со мной.

На том и порешили: причалив и вытащив лодьи на берег, Тейн оставил там Сарси и десять воинов и, вместе с остальными, двинулся вглубь острова, провожаемый любопытствующими взглядами претанов. Долго идти не пришлось: еще с моря был виден низкий холм — единственная возвышенность на почти плоском острове с его болотистой почвой поросшей густой травой и клевером, на котором паслось стада тучных коров. На холме же стоял и сам храм, сложенный из дерева и с основанием из красного кремня. Вокруг холма было насыпано несколько курганов, с единственным проходом, ведущим к святилищу. Подойдя ближе, Тейн и его спутники увидел стоявших на курганах воинов, в бронзовых, явно не здешних, доспехах, и вооруженных мечами, копьями и круглыми щитами. Головы стражей украшали шлемы с позолоченными рогами, наподобие бычьих, на щитах красовались изображения взлетающих белых лебедей.

— Кто ищет ответа у Владыки Закона? — сурово спросил один из стражников.

— Тейн, сын Рольфа, короля Скадвы, — в тон ему ответил молодой человек, — но я не ищу ответа, а лишь желаю воздать почести Богу Богов.

Стражники перекинулись парой слов, после чего тот, кто обратился к Тейн первым, сказал:

— Вы можете пройти к святилищу Тиуса, чтобы возложить дары на его алтарь. Но с тех пор, как вы войдете внутрь, ваши мечи должны оставаться в ножнах и вся вражда, с кем бы то ни было, должна прекратиться, пока вы не покинете священный остров. Да светит вам солнце.

— Да хранит вас небо, — в тон ему отозвался Тейн и, вместе со своими воинами, прошел за круг из курганов. Внутри открылся широкий двор, где помимо главного храма стояло несколько небольших божниц, посвященных младшим богам, а также разные хозяйственные постройки. Возле одной из них лежал на свежей подстилке большой белый бык, чуть поодаль виднелся пруд, в котором плавали священные лебеди.

Вблизи храм оказался больше всех строений, которые когда-либо видел Тейн, величиной превосходя даже Большой Дом в Скадве. Храм был сложен из массивных бревен, покрытых серебряной краской — а кое-где и впрямь вымощен пластинами серебра и слоновой кости. На пороге их встретил жрец, в белоснежных одеяниях и высокой золотой шапке: узнав, с кем имеет дело, он с поклоном пропустил их внутрь. Внутри же храм оказался еще более великолепен: здесь без труда поместились все люди Тейна и еще осталось немало места. Подпиравшие крышу столбы покрывала золотая краска, а некоторые перекрытия — тонкие листы настоящего золота. В бронзовых сосудах горели жировые светильники, отблеск которых отражался на многочисленных украшениях из золота, янтаря и кораллов. Изящная роспись, разукрашенная самыми яркими красками, испещряла все стены храма, изображая сцены из жизни богов и героев, а также священных животных и символы Солнца и Неба.

В центра храма, на возвышении из красного кремня, стояла искусно вырезанная статуя в человеческий рост, из дерева покрытого синей краской. Бог Неба изображался здесь в виде молодого босоногого, великолепно сложенного мужчины, одетого в короткую набедренную повязку из звериных шкур. В руках он держал копье и щит, изящную голову украшал бронзовый шлем с позолоченными бычьими рогами. Перед ним в каменном углублении на плоском алтаре горел священный очаг вокруг которого лежали разные дары богу.

Возле алтаря стояло несколько жрецов, в конусовидных золотых шляпах и богато украшенных одеждах, а также несколько десятков претанов: видимо из тех, кто сошел на берег со стоявших там лодей. Среди них выделялся высокий молодой человек с синими глазами и рыжими волосами, столь яркими, что они походили на застывшее пламя. Плечи его покрывал роскошный алый плащ, на шее красовалась золотая гривна с окончаниями в виде голов кабанов. Золотые браслеты, украшенные красными кораллами и черными опалами, охватывали его запястья, волосы украшал серебряный обруч с парой оленьих рожек. Он с интересом смотрел, как Тейн и его спутники возлагают на алтарь Теуса дары, — меха, янтарь, золотые украшения и мешочки с солью, набранные на Хлёсе, — как Тейн просит у бога защиты и попутного ветра на пути в Альбу.

— Ты же из Скадвы, верно? — сказал молодой человек, когда Тейн, закончив, направился к выходу, — я Бринден, сын Куоретана, короля претанов.

Говорил он на ломаном наречии, что было в ходу на Янтарном берегу, так что наследник Скадвы понимал его неплохо.

— Я Тейн, сын Рольфа, короля Скадвы, — ответил он, не видя смысла в том, чтобы скрывать то, что он и так уже говорил жрецам.

— Ты отправляешься в Альбу? — продолжал свои расспросы Бринден, — зачем?

— Это мое дело, — сказал Тейн, внутренне напрягшись: внутри храма им запрещено обнажать оружие, но ведь потом им придется еще и выйти наружу. Похоже, Бринден подумал о том же, потому что продолжил довольно примирительно.

— Я тоже отправляюсь в Альбу, — сказал он, — с войском, чтобы выкроить свое королевство. Если ты хочешь того же нам стоит договориться сейчас: остров большой и места хватит всем, но лучше бы, чтобы наши владения не пересекались друг с другом.

— Я наследник Скадвы, — пожал плечами Тейн, — и мне не нужны королевства в других краях. В Альбе мне нужно лишь олово, чтобы выдать приданное для своей невесты.

Бринден одобрительно хмыкнул.

— Я тоже хочу жениться, — сказал он, — на Алире, дочери Коля, одного из вождей Альбы. Говорят она прекраснейшая женщина на всем острове и поэтому Коль хочет отдать ее жрицам Белой Кобылы, злобным ночным ведьмам. О них, кстати, говорят, что они владеют одним из богатейших запасов олова Альбы. Мне нужны люди — если твои воины примкнут к моим в этом походе, ты не будешь ждать нужды в олове. Ну что, по рукам?

Тейн не успел ответить, когда от входа вдруг послышался злобный голос.

— А вот и он! Теперь ты мне за все заплатишь, выродок из Скадвы!

Тейн обернулся и увидел невысокого, — чуть ли не карлика, — но зато коренастого и крепкого мужчину с острым лицом, обрамленным рыжей бородой. Он носил куртку и штаны из вареной кожи, сплошь расшитые янтарными бусинами, как и добротные башмаки из телячьей кожи. Янтарное ожерелье висело и на его шее, особенно выделялся темно-желтый камень с застывшей внутри ящерицей. Густые рыжие волосы венчал серебряный обруч, также украшенный янтарными каплями. В руках он держал острый нож, приставленный к горлу закатившей глаза Сарси. Другой рукой рыжий коротышка схватил девушку за волосы, отгибая ее голову так, будто хотел оторвать ее напрочь. Струйка алой влаги стекала по белоснежной шее и глядя на нее Тейн почувствовал, как у него застучало в висках, перед глазами поплыли красные круги, а рука невольно легла на меч — только предостерегающий отклик жреца не дал ему вынуть клинок из ножен.

Незваного гостя же, похоже, вовсе не смущало место, где он находился — он едва замечал все вокруг, с ненавистью уставившись на Тейна и тот, хоть никогда не видел раньше этого мужчину сразу понял, с кем имеет дело.

— Что это значит, Свон?! — гневно спросил верховный жрец, чьим именем Тейн так и не успел поинтересоваться, — как смеешь ты входить с оружием в священное место?

— Я посмею войти хоть на небо к самому Диусу, — бросил король Янтарного берега, — если этот мерзавец решит укрыться там от отцовского гнева. Он подло убил моего сына — и его кровь взывает к отмщению. Здесь и сейчас я требую его смерти — и этой его девки тоже!

За его спиной стояли крепкие мужчины, также в вареной коже, а кое-кто и щеголял бронзовыми доспехами, — сам Свон, судя по всему, считал, что показать богатство важнее, чем защитить свое тело. Даже беглый взгляд показал Тейну, что рядом со Своном не меньше двух десятков воинов, а кто знает, сколько стоит снаружи?

Тейн посмотрел на Бриндена: тот стоял, сложив руки на груди, с интересом наблюдая за всем происходящим и явно не торопясь вмешиваться.

— Твой сын сам напал на меня! — воскликнул Тейн, переведя взгляд на Свона, — я не хотел схватки, но он вынудил меня схватиться за меч. Ты не вправе требовать мести за смерть в честном поединке.

— О какой чести ты говоришь? — с презрением бросил Свон, — ты, кто после трусливого убийства бежал, избегая встречи со мной, тот кто укрылся в тумане, насланном ведьмой.

— Все ваши ссоры и дрязги остаются за этими стенами, — властно произнес жрец, — ты и так запятнал себя перед Богом, явившись сюда с оружием в руках, да еще и приведя сюда женщину. Покинь святилище и моли Диуса, чтобы он простил тебе это святотатство.

— Диус, может, и прощает, но не я, — Свон налитыми кровью глазами уставился на Тейна, — не пугай меня жрец — старухи на Хлёсе тоже стращали меня гневом богов, но мой меч быстро сделал их благоразумными — как и тех стражей, что пытались не пустить меня сюда. Веди себя разумно и больше никто не умрет…кроме этих двоих.

— Да как ты смеешь?! — жрец задохнулся от возмущения, шагнув к Свону. В тот же миг Сарси, воспользовавшись тем, что в пылу спора король убрал нож с ее горла, сильно укусила его за руку и когда Свон от неожиданности ослабил хватку, гибко вывернулась из его рук. Свон, опомнившись, кинулся за ней с мечом наголо, но Сарси со змеиной быстротой укрылась за спиной жреца — и меч Свона по рукоять вошел в грудь служителя Диуса. Глаза жреца расширились от изумления, он неверящим взглядом уставился на бронзовый клинок, выросший из его груди. Губы его шевельнулись, словно жрец пытался что-то сказать, но вместо слов из его рта выплеснулся лишь поток крови и он ничком повалился к ногам своего убийцы. Тот изумленно уставился на мертвеца, лицо Свона исказилось от потрясения — пелена бешенства словно спала с глаз короля и он только сейчас понял, что натворил.

За спиной Тейна послышался какой-то шелест и, обернувшись, он увидел, как Бринден, обнажил меч — и его примеру последовали все его люди.

— Думаю, после всего, что случилось это не самое большое святотатство, — непринужденно сказал Бринден объятым ужасом жрецам, — сняв голову по волосам не прячут. Что же до вас, король Свон, то никто не смеет требовать мести за смерть в честном поединке. Тейн — мой союзник и, если вы хотите биться с ним, вам придется сразиться и со мной.

Свон затравленно оглянулся — даже его собственные воины, и без того ошеломленные смертью жреца, нерешительно мялись на пороге храма, явно не желая вступать в драку. Совокупно людей у Тейна и Бриндена было куда больше, чем у Свона и побоище в храме могло кончиться для него весьма печально.

— Я буду ждать тебя на обратном пути, щенок Рольфа, — наконец прошипел Свон и, развернувшись, вышел вон. Бринден, проследив за ним взглядом, пожал плечами и, положив меч в ножны, повернулся к Тейну и его людям.

— Думаю, до вашего возвращения домой он вас больше не потревожит, — сказал принц претанов, — поговорим теперь о походе в Альбу.

 

[Vasilisk]

Оффтопик с нейросетями и прочим мусором скрыт. В случае повторения последуют санкции и выдача баллов.

[Сеня]

Я уже не говорю что все ценные вещи всегда хранили в каменной башне под замком, а ваш храм обнесли бы через пару недель.И вообще выставлять такое на показ не правильно ибо они могут поднять местных глодранцев на мятеж.А если голодранцы струсят-то местные воинам какой прок охранять такие ценности, когда  в руках оружие и корабли?

Если вы хотите показать роскошь то лучше всего пусть это будут амфоры с вином и маслом-так будет историчнее

Изменено Sunday в 16:28 пользователем Сеня

[Сеня]

причалив и вытащив лодьи на берег, Тейн оставил там Сарси и десять воинов и, вместе с остальными, двинулся вглубь острова, провожаемый любопытствующими взглядами претанов. Долго идти не пришлось: еще с моря был виден низкий холм — единственная возвышенность на почти плоском острове с его болотистой почвой поросшей густой травой и клевером, на котором паслось стада тучных коров. На холме же стоял и сам храм, 

если у кого то появлялись деньги то он себе строил каменную башню, потом вокруг неё-каменную же стену, потом по углам пристраивал башенки, потом копал ров и привратные укрепления.На что и ушли бы все богатства

Изменено Sunday в 16:29 пользователем Сеня

[Magnum]

навеяло 
 

 

[ВИП]

навеяло

Я допускаю что дело может дойти и до чего-то такого

 

[Каминский]

Я допускаю что дело может дойти и до чего-то такого

Лишь бы не до такого:

 

[Vediovis]

если у кого то появлялись деньги то он себе строил каменную башню, потом вокруг неё-каменную же стену, потом по углам пристраивал башенки, потом копал ров и привратные укрепления.На что и ушли бы все богатства

Вы эпохи попутали. Не везде, даже на пост-римском пространстве, камень прижился, чего уж говорить про германцев на Балтике. Деревянный частокол, соломенные хижины, донжон из говна и палок. Каменное зодчество это уже развитое Средневековье, чуть ли не времён революции мельниц.

[Сеня]

Не везде, даже на пост-римском пространстве, камень прижился, чего уж говорить про германцев на Балтике

ну если у них золото как кровельный материал то полюбому они его сначала пустят на строительство укреплений из камня.На чем оно и закончится.

Археологи из Коннемары и Совета ирландского графства Мейо обнаружили руины затонувшей доисторической крепости вблизи острова Колланмор,

В ходе научных работ исследователи нашли останки стен здания — два вала из крупных известняковых блоков длиной 200–300 м.

Ученые считают, что здание относится к 1100–900 годам до н. э. (эпоха позднего бронзового века).

Археолог Майкл Гиббонс, один из участников экспедиции, считает, что несколько тысячелетий назад Колланмор был крепостью, а стены были необходимы для того, чтобы защитить территорию от вторжения из Ирландии. 

Изменено Sunday в 21:15 пользователем Сеня

[Каминский]

У стен Илиона

 

— Тиус и Вайу! Никогда и нигде не собиралось еще столь огромного войска!

С каменной стены Одрик с изумлением смотрел на море, черное от подходивших к берегу ахейских галер. Любые лодьи северян казались не более чем жалкими скорлупками, рядом с этими кораблями о двадцати и больше весел с каждого борта, идущих под широкими парусами, окрашенными в черное и красное, — цвета скорби и мести, — с бронзовыми таранами и грозными ликами на изогнутых носах. На бортах, ближе к носу, были намалеваны глаза, придававшие ахейским судам еще больше сходства с какими-то морскими чудовищами. Впечатлял и укрепленный лагерь у самого берега моря: раскинувшийся меж прибрежных холмов, огражденный бревенчатыми стенами и земляным валом, утыканным острыми кольями. За ними виднелись богато украшенные шатры царей Аххиявы и скромные палатки и землянки простых воинов.

Уроженцу варварского севера, вроде Одрика, подобное войско и впрямь могло показаться огромным, однако местные, отнеслись к незваным гостям более спокойно.

— Ты не видел, какие войска собирают властители юга, — снисходительно усмехнулся стоявший неподалеку Хектору, — я сражался при Кадеше, когда был еще младше тебя — вот там и вправду собралась силища. Царь хеттов Муваталли вывел в поле одних только колесниц три тысячи, — причем каждую десятую прислала Вилуса, — а пехотинцев и копьеносцев в десять раз больше. Но и египтянин Рамсес выставил против него не меньшее войско.

— И кто же победил? — жадно спросил Одрик. Хектору пожал плечами.

— Каждый из царей приписал победу себе, — сказал он, — Рамсесу удалось спасти свои войска, умелым вводом резерва и тем самым избежать разгрома. Однако хетты сохранили за собой Кадеш с округою, так что, наверное, они больше вправе говорить о победе. Так или иначе — Египет был грозным врагом, а эти ахейцы — всего лишь цепные псы. Если царь хеттов победил их господина, позор будет нам, его союзникам, отступить перед Аххиявой.

Хектору хотелось верить: высокий статный муж, с гривой непокорных черных волос, выбивавшихся из-под бронзового шлема и властным взглядом черных глаз, он внушал уважение одним своим видом — даже если не знать о множестве боев и побед, одержанных этим воином. Могучее тело облекал искусно украшенный бронзовый панцирь, широкие плечи же прикрывал багряный плащ, с черной вышивкой по подолу, с пояса свисал железный, как у Одрика, хеттский меч. Старший брат царя Вилусы Алаксанду, — сын от наложницы, а не от законной жены, почему и не стал царем, — Хектору уже много лет командовал армией города-государства и считался не только умелым полководцем, но и могучим бойцом, слава о котором гремела от Хаттусы, столицы Хеттского царства до завистливых и враждебных Микен, столицы Аххиявы. Несмотря на свое высокое положение с прибывшими с севера союзниками, Хектору держался без всякой спеси, неизменно подчеркивая свое уважение доблести и боевому опыту «варваров».

Впрочем, и в целом, Одрик не мог пожаловаться на недостаток внимания — особенно после изнурительного долгого перехода из продуваемых холодными ветрами кемерских степей вдоль всего западного берега Черного моря. В устье Изры, — огромного потока, шире даже кемерской Реки, — орда Пенфесы объединилась с войском Реса: вождя рыжих и голубоглазых тракиев, юго-западных соседей кемеров. Многие рода тракиев постепенно расселялись на юг, то воюя, то вступая в союзы с обитавшими еще южнее воинственными дориями, что, в свою очередь, вечно тревожили набегами пределы Аххиявы. Вилуса-Троя в тех боях обычно выступала союзником дориев и тракиев — и потому, когда над Вилусой нависла самая серьезная угроза за все ее существование, союзников с севера приняли с особой радостью.

В первые дни, правда, троянцы с немалой опаской смотрели на заполонивших город тракиев, — в лисьих шапках, обмотках из оленьих шкур на ногах и пестрых бурнусах поверх хитонов, — а также на еще более диких кемеров в безрукавках из волчьих шкур, возглавляемых одноглазой воительницей с волчьим оскалом. Однако Одрик почти не замечал беспокойных, а порой и прямо испуганных взглядов жителей Вилусы — ему хватало и иных впечатлений. Это был первый город, встреченный им в жизни: с высокими каменными стенами, что по легендам строили не люди, а боги; с множеством величественных зданий, в самых больших из которых с легкостью могло поместиться несколько селищ Озерного края или Рудогорья. В первые дни Одрик, вместе с друзьями-кемерами Медаром и Варом, неустанно бродил по улицам города, поражаясь его обширности — казалось, он так и не мог обойти его целиком. Купцы из Вилусы были нередкими гостями в Рудогорье, так что Одрик худо-бедно понимал и даже говорил на здешнем наречии, как и его спутники. Они толкались на здешнем базаре, где торговали товарами, стекавшимися сюда со всех концов света — от янтаря, мехов, коней и соленого сыра с севера до изысканных украшений и благовоний из Хатты, Египта и Вавилона. Смотрели они и на подземный источник, бьющий на главной площади города, главный запас пресной воды в Трое. Полные благоговения варвары заходили в величественные храмы богов Вилусы, среди которых особым почитанием пользовалась богиня любви Астарта-Афродита и покровитель города, смертоносный лучник Апаллиуна. В одном из храмов, возле мраморной статуи этого бога стояло изваяние волка, священного зверя Апаллиуны — и Пенфеса, вместе с ее воинами, преклонили перед ним колени, оставив в чаше для подношений несколько бронзовых кинжалов и украшений из серебра. Совершил подношение и Одрик, положив в чашу золотой браслет и подвеску с янтарем.

— Вайу, бог моих предков, — истово молился Одрик, — обреки меня своим воинственным пылом и даруй победу в грядущей битве.

С прекрасного лица бога, с его искривленными в легкой усмешке губами, холодно смотрели раскрашенные голубой краской глаза, прорисованные столь старательно, что казалось они видели каждое движение в своем храме. Одрику оставалось только надеяться, что и его молитвы, как и он сам не остались без внимания бога. Не менее искусная роспись, пополам с мозаикой из цветного камня, покрывала и стены прочих храмов: сцены из жизни богов и людей, тщательно прорисованные изображения зверей и птиц, причудливые растительные узоры и прочий орнамент.

 

На третий день их пребывания в Вилусе, союзников пригласили во дворец Александу — величественное строение, стоявшее на насыпном холме, как бы нависая над всем городом. Кемеры и тракии прошли сквозь ворота, охраняемые воинами в бронзовых доспехах и вооруженными бронзовыми копьями; миновали коридор, освещенный ярко горящими факелами, и оказались в тронном зале. Здесь на возвышении из мрамора стоял трон из черного дерева, где восседал сам Александу — молодой красивый человек с чувственно полными губами и живыми черными глазами, выдающими горячую и страстную натуру. Царь, или, как его именовали в Вилусе «приам» — «первый», носил роскошное одеяние, усыпанное драгоценными камнями, запястья украшали золотые браслеты с алыми рубинами.

— Сам Апаллиуна послал вас к нашим стенам, — высоким голосом обратился царь к своим гостям, — видать Загрей, рогатый бог, помутил разум ахейцев, что они посмели высадиться под стенами Вилусы. Вместе, мы разобьем их, как и десять лет назад, а потом вторгнемся и в сами Микены, навсегда стерев с лица земли угрозу от Аххиявы.

Он говорил еще много чего, рассыпаясь в похвалах союзникам с севера, насмехаясь над ахейцами и превознося могущество царя хеттов, чей двуглавый орел красовался прямо над троном, как символ хеттского покровительства над Вилусой. Пенфеса и Рес, вожди союзников, сдержанно слушали царя, однако на губах Хектору, стоявшего за правым плечом брата, то и дело появлялась раздраженная усмешка. Впрочем, сам Одрик, как и многие молодые люди, с большим трудом сдерживался, чтобы не глазеть на женщину, сидевшую на троне из слоновой кости по левую руку от Александу. Высокая и стройная, она поражала необыкновенной красотой. Ее платье цвета морской волны, открытое по крито-микенской моде обнажало идеальной формы полные груди с алыми вишенками сосков. В ложбинке между них на золотой цепочке свисала малахитовая змея, овившаяся вокруг крупной голубой жемчужины. Тонкую талию перехватывал расшитый золотом пояс, золотые же кудри, перевитые лентами унизанными жемчугом, ниспадали и на обнаженные плечи. Изящные запястья украшали золотые браслеты самой тонкой работы. Огромные магнетические глаза своей синевой могли поспорить с самим морем, пухлые алые губы и аккуратный чуть вздернутый нос придавали женщине выражение одновременно невинности и соблазна — сочетания которому не мог противостоять ни один мужчина. Из-под ниспадавшей складками длинной юбки выглядывала изящная ножка в усыпанной мелкими драгоценными камнями сандалии и Одрик внезапно поймал себя на желании рухнуть на колени и облобызать ее поцелуями. Спохватившись, он поднял глаза и увидел мелькнувшую на губах женщины снисходительную усмешку, словно она легко прочла мысли молодого варвара, с залитым краской лицом и распахнутым ртом.

Это и была знаменитая Елена, жена царя Амикл Менелая, брата Агамемнона, царя Микен, а ныне — жена самого Александу.

— Ради такой женщины стоило начать войну, — выпалил Одрик, когда они, наконец, покинули дворец. Некоторые кимеры и тракии, кто помоложе, одобрительно закивали в ответ, но услышавшая его Пенфеса лишь фыркнула, а Рес, не привыкший сдерживать свои чувства и вовсе расхохотался, с силой хлопнув молодого человека по спине.

— Войны не начинаются ради красивых глаз и пригожего личика, парень, — сказал он, — Елена очень красива, не поспоришь, и Менелай, наверное, и вправду желает ее вернуть, но остальные цари Аххиявы не стали бы бросать свои дома и идти воевать под стены Вилусы лишь потому, что у одного из них украли жену.

— А из-за чего тогда? — недоуменно спросил Одрик.

— Из-за мехов, зерна, янтаря, олова и всех товаров, что идут с севера, — пояснила Пенфеса, — сейчас, когда Вилуса владеет проливами, все это проходит через руки приама Александу. Цари же Аххиявы хотели бы получать это напрямую и сам Агамемнон прежде всего.

— Было время, когда Троя и Микены состояли в союзе, — пояснил Рес, — и вместе противостояли хеттам, которые пытались закрепиться на этих берегах. В конце концов, им это удалось — и Вилуса из союзника стала врагом Аххиявы. Сам Александу тогда организовал большой поход на юг, позвав с собой дориев и моих воинов. Именно в том набеге он и похитил Елену у Менелая. Однако с помощью Египта, Аххиява быстро оправилась и теперь готовится нанести ответный удар, чтобы сокрушить Трою навеки.

— Но, если хетты враждуют с Египтом, — спросил Одрик, — разве не должны они прийти на помощь Вилусе?

— У хеттов сейчас мирный договор с Египтом, — пожал плечами тракий, — на Аххияву он, вроде бы не распространяется, но у Хаттусы хватает проблем и в других краях. С севера вновь набегают разбойники-каскейцы, а с юго-востока грезят новыми завоеваниями кровавые сыны Ашшура. Неудивительно, что разбираться с западом царь Тудхалия предоставил Трое самостоятельно. И Александу нашел новых союзников — нас!

Тогда Одрик не стал спорить, но сейчас, глядя со стен Трои за приготовлениями ахейцев, подумал, что воевать за честь прекраснейшей женщины мира куда угодней богам, чем за барыши каких-то торгашей. Только Амала, его несостоявшаяся невеста, могла бы сравниться красотой с Еленой Троянской, однако за время, проведенное им на юге, образ принцессы Озерного Края изрядно потускнел в памяти наследника Рудогорья.

Меж тем, к Хектору подбежал один из его людей и что-то прошептал царевичу на ухо. Лицо троянского военачальника осветилось довольной улыбкой.

— Кого боги желают наказать, того они лишают разума, — громко рассмеялся он, — царь Агамемнон поссорился с Ахиллом, царем мирмидонян, сильнейшим из бойцов Ахайи — поссорился из-за добычи, какой-то там девки. Теперь Ахилл отказывается участвовать в битве, пока Агамемнон не повинится перед ним при всех — ну, а царь Микен считает, что он и без Ахилла и его воинов одержит верх. Что же, войско ахайцев стало слабее, а мы сильнее с тракиями и кемерами. Пусть же начнется битва!

Послышался гомон множества голосов и воины троянцев кинулись занимать свои места в строю, готовясь к выступлению за стены. Одрик же, вместе с другими кемерами метнулся к Дарданским воротам, где их ждали собственные кони.

На равнине, раскинувшейся между городом и морем, уже выстраивались колесницы ахейцев, позади них разместилась пехота с мечами и копьями. Колесницами же управляли двое: возница, что правил непосредственно лошадьми, тогда как второй, — как правило, из знати, — собственно и вступал в бой. Именно так и началась первая битва, когда множество колесниц, вырвавшихся из ворот Трои схлестнулись с такими же колесницами Аххиявы. Оглушительно ржали кони, чьи взмыленные бока охаживали плетками ругающиеся возницы, копья и мечи со звоном ударяли о бронзовые щиты. Тучи стрел взмывали в воздух: не только воины на колесницах, но и пешие лучники и пращники, — как стоявшие на стенах Трои и те, что укрылись за спинами ахейской пехоты, — поливали друг друга смертоносным дождем. Люди падали, пронзенные стрелами и копьями, и все больше опустевших колесниц носились по полю, ведомые обезумевшими от ужаса лошадьми: лишенные направляющей рук возниц, они втаптывали в кровавую грязь мертвых и раненных. Звон бронзы, предсмертные вопли, ржание лошадей и воззвания к жестоким богам войны и смерти — все это слилось в один ужасающий звук, громом раздающийся над полем битвы.

Словно гневный бог носился по полю Хектору — в колеснице, запряженной четверкой черных коней, которыми управлял его возница — дардан Кибрион. Сам же Хектору, расстреляв все стрелы, взялся за длинное копье с бронзовым наконечником длиной в локоть — и каждый удар сбрасывал на землю кричащего ахейца, которого тут же растаптывали конские копыта или переезжали колеса. Хектору, взывая к Апаллиуне, отчаянно пытался прорваться к ахейскому воину, сражающемуся на колеснице с бортами, украшенными львиными мордами. По ним и по шлему в форме львиной головы, можно было узнать и наездника этой колесницы — Агамемнон, царь Микен. Обрамленное черной бородой лицо искажала злобная гримаса, из царапины на лбу обильно текла кровь, заливая глаза. Он уже расстрелял все стрелы в колчане и, отбросив сломанное копье, одной рукой правил колесницей, — его возницу также сразила чья-то шальная стрела, — а второй наносил мечом удар за ударом, убивая любого троянца, что пытался сразить Царя-Льва.

Сражались и иные герои — Диомед, царь Аргоса, сошелся в бою с Энеем, младшим братом царя Александу. С грохотом колесницы пронеслись мимо друг друга, ударили бронзовые копья и со страшным криком упал с колесницы пронзенный в грудь возница Энея, Пиндар. Сам Эней попытался сразить Диомеда, но тот отбив копье щитом, сделал ответный выпад — и Эней отшатнулся, зажимая кровь, хлещущую из раны в плече. Диомед метнулся вперед, стремясь добить раненного, когда внезапно послышались воинственные крики и все смешалось в новом столпотворении, вмиг растащившем двух врагов.

Ахейцы уже теснили троянцев, когда вырвавшиеся из-за Дарданских ворот кемеры и тракии, степным ветром обрушились на бойцов Ахиявы. Оседлавшие не колесницы, но хрипящих полудиких коней северные варвары ворвались в битву, словно волки в стадо овец, рубясь своими бронзовыми мечами и топорами. Пенфеса, скалясь как хищный зверь, завыла по-волчьи, и направила своего хрипящего от ярости жеребца прямо на отшатнувшихся ахейецев. Сорвав с плеча лук, она пускала стрелу за стрелой, пока ее колчан не опустел, после чего вступила в бой уже с мечом наголо, истошно завывая:

— Вайу! Вайууу!!!

— Тиус! Тиус и Герн!!! — стараясь перекричать ее, вопил и Одрик, охваченный безумием битвы, — кровь для бога крови!!!

Он видел рядом с собой и Вара и Мадара — с лицами искаженными в кровожадном оскале, вопящими что-то нечленораздельное, рубящимися направо и налево. Видел как пал Вар, пронзенный сразу пятью стрелами и как Мадар, завыв по-волчьи и рубясь как бешеный, убил несколько ахейцев, прежде чем вылетевшее откуда-то сбоку копье не сшибло его с коня. С диким воплем кемер вылетел из седла и рухнул наземь, ломая пронзившее его копье, а в следующий колеса проехавшей мимо колесницы раздавили его череп, размазывая по дужкам ошметки мозга. Одрику было некогда горевать по случайным приятелям — смерть, во множестве обличий, ярилась на него со всех сторон и он колол, рубил, резал, чтобы убивать и не быть убитым.

Кровавый туман войны на миг рассеялся, когда Одрик вдруг оказался перед станом ахейцев — оказалось, что они, не выдержав двойного удара, устремились обратно в свой лагерь. В следующий миг конь под наследником Рудогорья дико заржал и рухнул в опоясавший земляной вал ров. Одрик едва успел соскочить со своего скакуна, когда острые колья, торчащие на дне, проткнули несчастному животному брюхо. Горевать по лошади было некогда — сзади его уже теснили троянцы, идущие на приступ и Одрик, перескочив через ров, начал карабкаться вверх по валу. Сверху на него сыпались камни и стрелы, но Одрик прикрываясь щитом, все же вскочил на вал, сходу снеся голову какому-то ахейцу — совсем мальчишке, младше самого Одрика, громко вопящему не то от страха, не то от злости.

Рядом с ним, — воину показалось, что едва ли не под ухом, — оглушительно взоржали кони и в следующий миг воздух огласили воинственные вопли. Лишь спустя несколько ударов сердца Одрик разобрал средь этих бессвязных криков знакомое имя.

— Хектору! Хектору! Хеек-тооо-руууу!!!

— Убивайте их! — перекрывая остальные крики пронесся мощный голос, — за Вилусу и Апаллиуну!

— За Апаллиуну! — волчьим воем отозвались воины, пока троянский царевич, спрыгнув с колесницы, с мечом в руках устремился на земляной вал. Уже подоспела троянская пехота, поддерживая спешившихся колесничих и всадников. Затрещали и рухнули деревянные стены и вопящее от жажды крови войско ворвалось во вражеский лагерь, стремясь достичь ахейских кораблей. Возле самого большого судна мелькал львиный шлем Агамемнона, что медленно отступал к морю, теснимый со всех сторон. Глядя как дрогнул предводитель похода, заколебались и остальные цари, все меньше думая об общем деле и все больше — о собственном спасении. Казалось, еще немного — и все ахейцы будут сброшены в море, когда вдруг рядом, словно уханье совы, раздался новый клич.

— Ахилл!!! Ааахххииилл!!!

Одрик уже слышал это имя, внушавшее такой ужас троянцам — и, подняв глаза увидел, как из самой гущи боя, словно морские чудовища из пучины, выходят воины в черной броне, вооруженные длинными копьями и короткими мечами. Они прикрывались бронзовыми щитами — и на каждом из них красовалось изображение черного муравья устрашающе раскрывшего острые челюсти. И сами они были подобны муравьиной колонне: сплоченные, неудержимые, текущие словно черная река.

— Мирмидоняне! — раздался откуда-то испуганный крик.

Впереди новых воинов шел воин в черных, словно чешуйчатых доспехах, на его груди блестел начищенный щиток с изображением морского чудовища. Голову его прикрывал уродливый шлем в виде муравьиной морды с челюстями, торчащими вверх словно причудливые рога. В прорезях шлема бешеной яростью блестели голубые глаза. Чем-то жутким, потусторонним веяло от этих глаз и от самой черной фигуры идущей во главе столь же безмолвных черных воинов. Многих троянцев охватил почти суеверный страх.

— Апаллиуна!!! — оглушительный вопль, раздавшийся слева от Одрика тут же оборвался, когда какой-то троянец, отчаянным призывом к своему богу пытаясь заглушить невольную робость, кинулся на предводителя мирмидонян. Тут же мелькнул огромный меч — и храбрый глупец рухнул наземь, разрубленный почти пополам одним сокрушительным ударом. В следующий миг оскалом чудовищного дракона блеснули и остальные мечи мирмидонян, что атаковали троянцев словно муравьи, набросившиеся на гниющий труп, рубя и терзая вражескую плоть. Они еще не вступали в битву, были свежи и полны сил, сражались в едином строю, как один человек — и прочие ахейцы, воодушевившись их примером, тоже перешли в наступление. Троянцы, уже изрядно выдохшиеся, откатились назад — а с ними, сыпля ругательствами и бешено отбиваясь мечом, отступил и Одрик вместе с остальными кемерами и тракиями. Мирмидоняне, верные слову своего вождя не стали преследовать троянцев за пределами ахейского стана, но и троянцы, понесшие много потерь, отступили к стенам Вилусы. Спустилась ночь и вскоре лишь стоны умирающих да вой волков и шакалов сбежавшихся на обильную поживу слышались на поле брани.

[Magnum]

%$@%^%!!!%^&%&%(_+)*)!!!!^&%^^^&^&!!!!!11111111

[ВИП]

Ну ваще. Перенос с севера на юг. И главное куда 

[Crusader]

 Помнится, где-то там был замечен и знатный коринфский беспредельщик-Алкидка..)

[Каминский]

Изменено Monday в 21:01 пользователем Каминский