За тысячи лет до Рагнарека

[Каминский]

Пролог

 

Жилище старейшины Грона стояло прямо посреди села — длинный дом сложенный из добротных дубовых бревен, окруженный кучей строений поменьше. Нередко жилище Грона использовалось и как постоялый двор — деревня стоявшая на берегу реки, несмотря на раскинувшиеся вокруг густые леса, считалась местом встречи у многих путников. Охотники, бившие зверя в густых лесах Озерного края; купцы, пробиравшиеся со своим товаром от богатых царств юга до янтарных земель на севере; странствующие жрецы, несущие весть Отца-Солнца в глухие чащобы; бродячие воины, продававшие свой меч разным властителям — все они были частыми гостями в доме старейшины. Сам же Грон, — высокий дородный мужчина с седоватыми каштановыми волосами, — привечал всех, беря взамен то, на что были богаты постояльцы — часть охотничьей добычи, что-то из купеческих товаров, на худой конец благословение от странствующего жреца. Последнее, впрочем, немногого стоило среди жителей лесов — здесь, под сенью могучих дубов все еще правила Матерь Мира и ее жестокие жрицы, недолюбливавшие служителей Тиуса, что много веков назад явились в эти края с востока, вместе с воинами с бронзовыми топорами на колесницах. Впрочем Грон чтил и Отца-Небо и Мать-Землю и всех прочих старых и новых богов, стараясь находиться в мире со всеми их служителями — и потому в его жилище не было недостатка в гостях

В эти дни постояльцев собралось так много, что места в длинном доме им не хватило и стол с незамысловатой, но обильной снедью пришлось накрыть прямо во дворе. Множество людей явилось сюда — из Озерного края, Рудогорья и из иных, еще более дальних краев, — чтобы успеть на празднование Осеннего Равноденствия. Уже темнело и гости, досыта наевшись ароматной жареной свинины и душистого хлеба, напившись крепкого пива, один за другим уходили к своим местам для ночлега, чтобы как следует отдохнуть перед завтрашней дорогой. В конце концов за столом осталось только двое путников, что настолько увлеклись беседой, что забыли о позднем времени. Одним из них был невысокий коренастый мужчина, чье ремесло легко угадывалось по следам сажи, которую так и не удалось свести с добротной кожаной одежды. Мускулистые руки с большими мозолями, явно привыкли к кузнечному молоту; широкое некрасивое лицо и запястья покрывали многочисленные мелкие ожоги; длинные усы и волосы надо лбом курчавились от частого жара. Перед ним на столе лежало с полдюжины бронзовых ножей и иных изделий — лишь небольшая часть товара от Келя, лучшего кузнеца Озерного края.

Второй мужчина, — точнее молодой парень, едва ли увидевший свою семнадцатую осень, с выбритым, гладким как у девушки, лицом и ухоженными светлыми волосами, спадавшими ему до плеч. Он носил шерстяное одеяние отменной выделки, а поверх нее — окрашенный алой краской плащ, скрепленный у горла золотой застежкой. Шею молодого человека украшала золотая гривна, выдававшая его знатное происхождение, также как и золотые браслеты на запястьях. На его бедре виднелся длинный бронзовый меч в богато украшенных ножнах, расшитых золотом и серебром, с другого бока свисал небольшой кинжал. Звали его Рорих и был он старшим сыном Аурика, владыки городища на озере Толен.

— Тебе нужно отменное оружие, если ты хочешь победить в праздничных состязаниях, — убеждал кузнец, подкидывая в руке бронзовый топор, — видишь, совсем как у предков.

— Кто же сражается топором на празднике? — сказал Рорих, — меня поднимут на смех если я явлюсь с такой штуковиной.

— Тогда посмотри на это, — Кель выложил на стол прямой бронзовый клинок, с рукоятью украшенной изображением конской головы, — это лучший из когда-либо сделанных мной мечей и он достоин руки настоящего воина.

Молодой человек взял в руки меч и несколько раз взмахнул им, проверяя баланс.

— Твой клинок неплох, — кивнул он, — но я не уверен, что он стоит той цены, которую ты просишь. К тому же я уже купил оружие для состязаний.

— Ну что ж, мне придется больше продавать на празднике, — Кель со вздохом положил свой меч на стол, — каждый год все хуже и хуже — не засуха, так наводнение, не наводнение, так тяжелая зима. И народ беднеет — местные жители едва ли могут позволить себе новый плуг, не говоря уже о искусно сделанном мече или топоре.

— Настоящий умелец никогда не будет знать недостатка в заказах, — послышался вдруг насмешливый голос, — лишь неудачник будет жаловаться на погоду, когда его изделия просто никому не нужны.

Оба спорщика невольно вздрогнули когда рядом с ними вдруг появился третий: высокий, крепко сложенный мужчина в синем плаще с капюшоном надвинутым на лицо. Он уселся перед кузнецом, будто и не заметив, как лицо Келя заливает алая краска ярости.

— Следи за языком, незнакомец! — прорычал он, — я провел почти сорок лет в своей кузнице, и я не позволю, чтобы мою работу унижали какие-то…

— Я не хотел тебя обидеть, — насмешливый тон, с каким это было сказано, противоречил примирительному смыслу самих слов, — не вина мастера, если ему достался негодный материал. Ты ведь работаешь с мышьяком — он кивнул на мечи, — даже не с оловом.

Он мог даже не спрашивать — сутулый, с уже намечавшимся горбом, кузнец выглядел именно так, как и должен был выглядеть человек, ежедневно работавший с ядовитым камнем.

— Олово дорого, — с горечью произнес Кель, — торговцы из Рудогорья слишком дорого берут за него, да и дают мало. А остальное добывают слишком далеко и стоит оно еще дороже.

— Есть и иные способы, — вкрадчиво произнес незнакомец, — и иные металлы. Вроде такого.

Рука мужчины выскользнула из плаща и его собеседники увидели длинный узкий меч. Он разительно отличался от бронзовых клинков Келя — длинное серое лезвие, тускло блестевшее в свете масляных светильников, явно было изготовлено не из бронзы. Рукоять меча украшала голова волка оскалившего острые клыки.

— Железо, — удивленно выдохнул Кель, — железный меч!

— А ты разбираешься в металлах, кузнец, — усмехнулся незнакомец, — да, это клинок из настоящего железа, выкованный из осколка звезды, упавшего на острове, далеко к северу отсюда. Но есть и иные способы добывать этот металл — его можно достать даже из болота.

— Я слышал, — сказал Рорих, также с интересом рассматривавший меч, — что далеко на юге, в земле Хатти, есть воины, которые воюют такими мечами. Правда, их мало.

— Хороших клинков всегда мало, — произнес незнакомец, — этот меч я выковал сам.

— Ты хочешь продать его? — спросил Кель, — я отдам тебе за него пять…десять своих клинков.

Наметанный взгляд кузнеца подсказал, что за это оружие он выручит куда больше на ярмарке. Или вовсе не будет продавать, но рассмотрев как следует в своей кузне, сам придумает, как ковать такие мечи.

— Да кому нужны твои поделки, — с презрением сказал молодой воин, — уж точно не человеку, создавшему такое оружие. У меня есть золото, незнакомец. Я готов купить его у тебя!

— Ты зарежешься им прежде чем поднимешь против своего противника, — ответил кузнец, — поручи настоящее оружие настоящему мастеру- и тогда, когда мы встретимся на новой ярмарке, я сам вручу тебе похожее оружие — за достойную цену.

— Ты говоришь как торгаш, а не кузнец, — презрительно бросил воин, — какова тогда твоя цена?

— Не ссорьтесь, уважаемые, — сказал незнакомец, — меч не продается. Я отдам его даром!

— Отдашь, -недоверчиво спросил Кель, — и кому же?

Голос под капюшоном сочился почти непристойным весельем.

— Самому достойному!

Воин и кузнец обменялись жадными взглядами — никто из них не сомневался в том, что достойным был именно он. Рорих потянулся к клинку первым, но Кель оттолкнул его руку.

— Думаешь, если отец подарил тебе дорогие цацки, то ты можешь брать все что захочешь?! — прорычал кузнец, — этот меч для настоящего мастера

Воин вскочил на ноги, рука метнулась к рукояти бронзового меча.

— Ты поплатишься за это, чернь! — воскликнул он, — этот меч мой!

С ревом ярости Кель ухватил со стола первый попавшийся меч и бросился на Рориха. Молодой человек отразил удар собственным клинком, и звон бронзы о бронзу прозвенел как колокол. Молодой воин имел преимущество в ловкости и выучке, зато кузнец, пусть и не имея особого боевого опыта, превосходил противника силой. Выпитое пиво только подогревало их решимость скорее добраться до глотки противника: выкрикивая ругательства и поминая всех богов, они набрасывались друг на друга, опрокидывая скамьи и разбивая посуду. Незнакомец наблюдал за ними с холодной ухмылкой, не сделав ни единой попытки чтобы разнять или хотя как-то урезонить драчунов. Ярость и жадность двух мужчин только забавляла его и он с нетерпением ждал кровавой развязки.

По мере того, как длился бой, кузнец и воин становились все более дикими и отчаянными. Вскоре уже и первая кровь брызнула на землю, смешиваясь с пролитым элем, заливая осколки глиняных сосудов. Но Кель при всей своей силе, не мог противостоять молодости и проворству противника. Очередной удар пришелся кузнецу по ребрам, прорубив кровавую полосу на кожаной одежде. Кель отшатнулся, его лицо исказилось маской боли и ярости. С диким криком он бросился на Рориха, пытаясь закончить бой одним мощным ударом. Бронза со звоном ударилась о бронзу, когда молодой воин, отразив выпад кузнеца нанес ответный ударом. Лезвие глубоко вошло в грудь Келя, но тот в последнем отчаянном броске метнулся вперед, еще сильнее насаживаясь на вражеский меч. Бронзовый клинок по рукоять вошел в живот Рориха, уже праздновавшего победу. Кровь выплеснулась изо рта молодого воина и он повалился на пол рядом с поверженным противником Оба мужчины лежали на полу и жизнь исчезала из их глаз вместе с вытекавшей из страшных ран кровью

Незнакомец, все это время не трогавшийся с места, наконец, поднялся со скамьи перешагивая через мертвые тела. Пальцы его сомкнулись на рукояти железного меча, так и лежавшего на столе. Другой рукой он сгреб со стола бронзовые изделия кузнеца.

— Увы, похоже, здесь нет достойных, — с притворным сожалением сказал он обращаясь к мертвецам, — но не бойтесь — такие еще найдутся. Будут новые распри и много людей, куда лучше вас, падут на поле брани, которой еще не видали эти края. Все окрестные земли окрасятся кровью, когда старые пути уступят место новым. Грядет время мечей и волков, железа и крови — и пусть пролитая вами кровь станет одной из первых средь тех раздоров, что вскоре охватят весь мир.

До него уже слышались крики и топот ног, когда хозяева дома и их постояльцы, бесцеремонно вырванные изо сна лязгом мечей и воинственными криками, выбегали во двор. Однако они успели увидеть только окровавленные тела валявшиеся на полу, средь разбитых кружек и разлитого пива. Незнакомец, так никем и не замеченный, растворился в ночной тьме, оставив мертвецов и резню позади. Близился осенний фестиваль, но намечавшееся празднование предвещало нечто темное и страшное, явившееся из царства мертвых, дверь в которое отворилось сегодня смертоносными ударами клинков.

 

Изменено 9 часов назад пользователем Каминский

[Каминский]

Золотая дева

 

В первых лучах рассвета принцесса Амала проснулась в своих покоях. Ее длинные волосы разметались по устланному мягкими шкурами ложу словно река из чистого золота. Воздух вокруг нее был пропитан запахом сосновой смолы и влажной земли, знакомого с рождения аромата густых лесов раскинувшихся у самых стен городища. Мир за стенами пробуждался, громкое пение птиц звучало как приветствие новому дню. Принцесса разомкнула все еще тяжелые от сна веки, открывая глаза, ярко-синие, подобно водоемам, давшим имя этой земле — краю густых лесов, топких болот и глубоких озер, вокруг которых возносились молитвы древней Матери Земель и Вод. Солнечный свет пробирался сквозь занавески из оленьей шкуры, прикрывавшие вход в покои принцессы, золотые лучи танцевали на ее алебастрово-белой коже и взъерошенных светлых локонах, когда Амала томно потянулась и ее гибкое тело выгнулось под покрывалом из куньих и собольих шкур.

За дверью послышались тихие шаги и негромкие перешептывания. Снисходительная улыбка искривила пухлые алые губы, когда Амала громко крикнула:

— Можете войти!

Две рабыни в простых белых туниках, терпеливо дожидавшиеся у порога пробуждения своей госпожи, скользнули внутрь покоев. Первой вошла пышнотелая темноволосая и темноглазая венетка средних лет. Своими сильными мозолистыми руками она без лишних слов принялась разминать тело Амалы, разнося умиротворяющее расслабление по всем ее членам. Другая рабыня, совсем еще молоденькая девушка, едва вышедшая из детства, с глазами цветом похожими на лесные озера, двигалась с грацией молодой лани, держа в руках чашу с чистой родниковой водой для омовения принцессы. Ее светлые волосы были заплетены в две косы, на тонких запястьях позвякивали медные браслеты, стройную шею украшало ожерелье из янтарных бус.

— Вы позволите госпожа? — чуть слышно прошептала она и Амала, наконец, высвободившись из крепких рук старшей женщины, кивнула, наклоняясь над чашей. Холодная вода окончательно вырвала ее из утреннего полусна. Служанки суетились вокруг Амалы, облачая ее цветущее тело в струящееся платье из золотистой льняной ткани расписанной алой вышивкой. Они стянули ее талию поясом из бронзовых дисков, которые мелодично звенели при каждом движении девушки, также как и золотые браслеты на ее запястьях. Длинные золотые волосы были расчесаны гребнем, искусно вырезанным из черепашьего панциря, после чего заплетены в длинные косы, перевитые алыми лентами унизанными жемчугом и янтарными бусинами. Бруна, старшая служанка, бережно подстригла принцессе ногти, накрасила губы Амалы розовым и подвела ее сапфировые глаза черной сурьмой из Угарита. Вторая служанка, Лела, меж тем надела на шею своей госпожи египетскую пектораль из золота, сердолика и бирюзы. Два золотых сокола окружали малахитового скарабея держащего в лапах янтарный шар, символизирующий небесное светило.

— Ты воистину богиня Солнца во плоти, госпожа, — восхищенно вздохнула Бруна, отступая назад, чтобы осмотреть дело рук своих, — все юноши, кто явится на праздник, лишатся дара речи при виде тебя.

— Глупости говоришь! — резко прикрикнула Амала, но нежный румянец тронувший ее щеки, выдал, что похвала рабыни пришлась ей по душе. Несмотря на свою молодость, принцесса хорошо понимала, что ее красота была оружием, которым ее отец пользовался не хуже, чем бронзовым клинком и топором. Давно уже ходили слухи, что Борий, король Озерного Края, хочет устроить брак своей дочери с сыном одного из соседних вождей. Эта мысль вызвала в Амале дрожь, смесь испуга и смутного томления, заставляющего ее тело откликаться выступившей влагой между ног.

Меж тем Лела уже выскользнула из спальни принцессы и вскоре вернулась держа в руках бронзовый поднос, уставленный блюдами с разными яствами. Амала позавтракала медовым печеньем запеченным с ягодами, сваренными вкрутую перепелиными яйцами и виноградной гроздью. Все это она запивала хмельным медом настоянным на травах, собранными Бруной, немало знавшей о тайных свойствах трав и кореньев.

Принцесса уже заканчивала трапезу, когда в ее покои шагнул король Борий: высокий крепкий мужчина, лет сорока, с песочного цвета волосами и такой же бородой. Он носил длинную тунику, с накинутыми поверх нее алым плащом, перехваченным кожаным поясом с золотой бляшкой в виде коня, и кожаные башмаки расшитые янтарными бусинами. Запястья вождя украшали массивные золотые браслеты, украшенные огненными опалами; шею охватывала золотая гривна, с пояса свисал длинный меч в искусно расписанных ножнах и со знаком громового креста на рукояти.

— Оставьте нас, — бросил он и служанки, униженно кланяясь, проскользнули за его спиной. Когда отец и дочь остались наедине, Борий окинул принцессу восхищенным взглядом.

— Ты хорошеешь с каждым днем, — заметил он, — и все больше похожа на свою мать.

— Спасибо, отец, — Амала потупилась в притворном смущении. Принцесса почти не помнила матери, — она умерла когда Амале не было и трех, — но детская память все же сохранила смутные воспоминания о статной красивой женщине с двумя толстыми золотыми косами. Она была родом не отсюда — Борий взял ее во время военного похода на север, в землях за Янтарным краем, — но все, кто знал ее расписывали небывалую красоту королевы Гудрины.

Борий прошелся вдоль ложа, — Амала сидела на нем, поджав ноги и выжидающе глядя на отца, — взял со стола бронзовый кубок еще полный меда и одним махом осушил его.

— Скоро Осеннее Равноденствие, — небрежно сказал он, — и открывать его будет великий обряд в честь Бога Неба. Ты, наверное, знаешь, кто на этом действе станет Солнечной Девой?

— Это великая честь, отец! — Амала изобразила восторг и удивление, хотя она почти не сомневалась в том, что снова взойдет на Солнечную Колесницу — как она уже делала это уже несколько лет. Роль богини Сунны, дочери небесного Тиуса, обычно исполнял кто-то из женщин царствующего рода — и кому как не единственной дочери владыки Озерного Края продолжать древнюю традицию? Почему же тогда отец сообщает с такой торжественностью ей то, что и без того прекрасно известно всем?

— Как всегда твою колесницу будут сопровождать двое всадников, — продолжал Борий, — на этот раз в Близнецов нарядятся двое юношей из чужих краев. Это Одрик, сын Морона, владыки Рудогорья и Тейн, сын Рольфа из Скадвы. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление на обоих — и особенно на Одрика.

— Он так хорош собой? — спросила Амала, хотя она и понимала, что ее отец не стал бы выделять молодого воина за одно только красивое лицо.

— Они оба молоды, сильны и хороши собой, как говорят, — пожал плечами Борий, — и оба уже окропили свои клинки кровью врагов. Но Одрик, — точнее его отец, — властвует над Рудогорьем, а это — ближайшие к нам запасы олова, без которого не бывает хорошей бронзы. Сам Небесный Отец благословил нас, когда Морон согласился принять мое предложение и заключить брак между нашими семьями — и пообещал в приданное триста слитков олова.

— Брак? — несмотря на то, что Амала давно ожидала чего-то подобного, все же слова отца застали ее врасплох, — так ты хочешь…

— Да, Амала, — отец сурово посмотрел на дочь, — нам нужен союз с Рудогорьем и не только из-за олова. Впрочем, со Скадвой нам тоже ссориться нельзя — и потому ты никому не раскроешь мои планы прежде чем я договорюсь с Рольфом. Так или иначе браку с Одриком быть — и я надеюсь, что ты выполнишь долг перед семьей и народом.

— Я знаю свой долг, отец, — Амала склонила голову

Глаза Бория потеплели и он одобрительно коснулся плеча девушки.

— Я в тебе никогда не сомневался, — сказал он, — когда Тиус и Сунна благословят ваш брак, для наших народов настанут новые, счастливые времена.

Он одобрительно улыбнулся и, развернувшись, вышел из покоев дочери. В следующий же миг занавесь качнулась снова и к принцессе вошла Бруна, принявшаяся убирать пустую посуду. Амала задумчиво наблюдала как женщина ставит блюда и кубки на поднос.

— Бруна, — внезапно сказала она, — ты же родом из Рудогорья?

— Да, госпожа, — кивнула женщина, — мне исполнилось семнадцать, когда король Марон подарил меня вашему отцу.

— Через несколько дней я взойду на Солнечную Колесницу вместе с его сыном, — сказала девушка, — что ты знаешь о молодом Одрике?

— Ничего, моя госпожа, — голос Бруны чуть дрогнул и это не укрылось от слуха Амалы, — он был слишком мал, когда я покинула Рудогорье.

— И вправду, — протянула Амала, пристально глядя на ежившуюся под ее взглядом служанку, — ну, а что ты скажешь о его отце?

— Марон благородный муж, — сказала Бруна, — он храбрый воин и богатый король.

— И это все? — взгляд Амалы заледенел, — не ври мне, Бруна.

— Что?! Принцесса, я бы никогда не посмела…

— И все же сейчас ты меня обманываешь, — жестко сказала Амала, — а ведь ты же знаешь, что делают с теми, кто врет королю или его дочери. Что ты скрываешь о Рудогорье?

Бруна украдкой бросила взгляд на дверь, словно боясь, что их подслушивают после чего приблизила свои губы к уху застывшей Амалы.

— Я ничего не могу сказать про Одрика и его отца, — почти шепотом произнесла рабыня, — я служила у его супруги, королевы Баркины.

— Я слышала про нее, — кивнула Амала, — она ведь родом с востока?

— Она степнячка, да, — ответила Бруна, — и она всегда была чужой в этих краях. Ее кровавые боги — чужие боги, ее обычаи дики и жестоки, а ее норов хуже чем у голодной львицы. Вот что она сделала со мной.

Она повернулась спиной, задирая тунику и глаза Амалы расширились при виде двух уродливых шрамов, крест-накрест пересекающих спину женщины. Начинаясь от лопаток, два широких алых рубца, изгибаясь будто следы от змеиных тел, оканчивались на пояснице.

— Что же, радуйся, что ты теперь моя служанка, а не ее, — пожала плечами Амала, — я тебя пока даже высечь не приказала. Чем же ты так рассердила королеву?

— Я была ее служанкой — я и еще шесть девушек. Однажды у Баркины пропало красивое ожерелье микенской работы и она обвинила в этом всех семерых. Королева пригрозила, что станет нас жарить на медленном огне, если мы не сознаемся и очень скоро воровка призналась — обычная девка из местных, глупая и вороватая. Однако Баркина сказала, что так могла поступить любая из нас — и приказала вырезать из спины каждой из своих служанок два кожаных ремня и посыпать раны солью. Две девушки потом умерли от горячки и порчи крови, а остальных раздали кого куда — так я и попала в Озерный край.

— Я смотрю эта Баркина по мелочам не разменивается, — усмехнулась Амала, — а что стало с той девкой, которая действительно украла ожерелье?

— Ее Баркина приказала увести в лес, вымазать медом и привязать к дереву, в дупле которого устроили улей дикие пчелы. Они зажалили девушку до смерти, а ее тело так и осталось гнить в лесу. Перед тем, как избавиться от прежних служанок, Баркина накормила нас всех медом взятым с того улья и сказала, что его вкус будет вечно жечь нам губы. Если ее сын пошел в нее — да сохранит Мать Земли и Воды ту, кто станет его женой.

— Сын обычно старается быть похожим на отца, а не на мать, — небрежно заметила Амала, — ты мне надоела, ступай!

Бруна униженно поклонилась и, ухватив поднос с пустой посудой, быстро выскользнула из покоев принцессы.

[Каминский]

Короли моря

 

Лучи восходящего солнца позолотили морскую гладь, на миг отразившись от вычищенных до блеска бронзовых щитов, украсивших борта длинных судов, рассекавших соленые воды. Особенно выделялась шедшая впереди большая лодка с двадцатью гребцами — крепко сложенными мужчинами с соломенными волосами и холодными голубыми глазами, в длинных шерстяных туниках, перехваченных кожаными поясами, и скрепленных бронзовыми фибулами. На шеях у многих виднелись ожерелья из волчьих зубов и медвежьих когтей. Могучие мышцы вздувались на их руках, когда с каждого борта одновременно поднимались десять весел, двигавших судно. Вслед за большой лодкой шло еще три поменьше — всего по пять гребцов с каждого борта и без щитов.

Рольф, король Скадвы стоял на носу головного судна, вглядываясь в сгущавшиеся над морем сумерки.Это был высокий крепкий мужчина со светлыми волосами, выбивавшимися из-под бронзового шлема с изогнутыми рогами. На его правом запястье красовался золотой браслет с алыми рубинами, с шеи свисал бронзовый амулет в виде коня с рыбьим хвостом. Подобный же зверь был вышит золотом и на синем плаще, наброшенном поверх туники.

Голубые глаза пристально наблюдавшие за морской гладью вдруг радостно расширились, когда Рольф увидел поднимавшиеся из моря скалистые берега большого острова.

— Правь к берегу! — крикнул он, обернувшись к гребцам, — да побыстрее, забери вас Хлер!

Гребцы отозвались нестройным смехом, пока король, скинув плащ, спрыгнул с носа, занял пустое место на передней скамье и сам налег на весло. Подмигнул сидевшему рядом молодому человеку — светловолосому и голубоглазому, как и все остальные. Он также носил шерстяную тунику, но в отличие от одежд остальных гребцов, расшитую не цветными нитями, а золотыми. На шее юноши висел на шнурке большой клык кабана.

— Что, устал махать веслом? — спросил его Рольф и юноша выдавил в ответ кривую усмешку.

— Махать мечом мне нравится больше, — сказал он.

— Придется подождать до Озерного Края, — сказал король, — там у тебя будет перед кем показать свою доблесть. Только не увлекайся — королю Борию не понравится, если ты кого-нибудь зашибешь у него на празднике.

— Постараюсь сдержаться, если сам Борий встанет против меня с мечом, — в тон ему ответил юноша и оба рассмеялись. Старший сын Рольфа, Тейн мечтал о славе и богатстве, о великих сражениях, а еще о девах, что с восхищением смотрели бы на его подвиги. Начало своему славному пути Тейн рассчитывал положить на празднике Весеннего Равноденствия. У его отца имелся более приземленный мотив для этого путешествия: в отличие от сына, мечтавшего завоевать руку Амалы, чья красота славилась по обеим берегам моря, Рольф не особо надеялся на брак, что скрепил бы союзом Скадву и Озерный Край. Слишком богат и могущественен был правитель Рудогорья, слишком уж важен был для Бория союз с Мороном, чтобы он мог выдать свою дочь за кого-то иного, нежели за молодого Одрика. Однако и со Скадвой Борий не стал бы ссориться: грозная слава морских королей Скадвы, их сила и богатства заставляла считаться с ними всех правителей по обеим берегам моря. Именно поэтому Борий согласился, чтобы Тейн стал вторым из молодых всадников, сопровождавших Солнечную Колесницу. И одной этой честью Борий не отделается — чтобы Рольф не почувствовал себя оскорбленным, королю Озерного Края придется умилостивить заморского соседа богатыми подарками. Сам король собирался заставить Бория выплатить такой выкуп, чтобы Рольф и его сын не выглядели униженными на празднестве — а уж затем, с богатым приданным, Рольф бы нашел Тейну достойную невесту — в Янтарном краю или средь дочерей лесных вождей северной Скадвы.

Но это все было впереди — сейчас же корабли Рольфа заходили в защищенную утесами укромную бухту. Прямо от берега в море выдавался небольшой причал, возле которого гостей поджидало несколько мужчин в длинных плащах, расписанных знаками Солнца и Неба. Лица их прикрывали маски из позолоченной бронзы. Впереди стоял высокий человек с золотой цепью через всю грудь, увешанной небольшими дисками со знаками Солнечного Креста и янтарными фигурками коней. Голову мужчины венчал высокий головной убор из чистого золота в форме узкого конуса, расписанного повторяющимися солнечными и лунными символами. Вот он снял маску, обнажив узкое костистое лицо с блеклыми серыми глазами и тонкими губами.

— Да светит тебе Солнце, король Рольф! — неожиданно звучным голосом сказал он, когда лодка правителя Скадвы ткнулась носом о причал.

— Да хранит тебя Небо, святейший Норн! — в тон ему откликнулся король и его люди эхом повторили слова благословения. Жрец сдержанно кивнул в ответ, внимательно созерцая причаливавшие одна за другой лодки.С давних пор жрецы Сунны владели островом Борн, иначе именуемым Сун-Ила, Остров Солнца, где находилось святилище Богини Солнца и Бога Неба. Все морские короли Скадвы приходили сюда, чтобы принести жертву и помолиться о победе перед великой битвой или иным грандиозным начинанием.

Недалеко от причала уже ожидала колесница, запряженная двойкой лошадей, тут же паслось и еще несколько скакунов. Король и верховный жрец заняли место на колеснице, Тейну и еще двум жрецам, — видимо помощникам верховного, — подвели коней, тогда как остальным пришлось идти пешком. Скалистые утесы постепенно сменились лесистыми холмами и между них пролегла проторенная дорога. Кое-где стояли причудливой формы камни, под которыми лежали скромные подношения. Временами леса перемежались полями и лугами, где возле тихих речек расположились небольшие села. Местные жители, низко кланялись колеснице, выкрикивая хвалы не только жрецу, но и королю Рольфу: хотя жрецы и считались полноправными хозяевами Борна, его покровителем и защитником был владыка Скадвы.

Вскоре глазам путников открылась обширная низина, где и находилось святилище — круг из массивных белых камней в человеческий рост. Все камни покрывали рисунки кораблей и солнечного креста. Посреди круга стоял большой алтарь испещренный странными узорами — будто кости и иные останки неведомых тварей намертво въевшиеся в серый камень. Вокруг алтаря полыхало кольцо из костров, которые поддерживали жрецы.

Рольф и Тейн сложили внутрь круга свои дары, — золотые и серебряные украшения, искусно выполненное бронзовое оружие, отполированные шарики янтаря и роскошные меха из лесов северной Скадвы. Затем жрецы подвели к алтарю огромного оленя: его рога были позолочены, а белоснежная шкура расписана рунами силы. Быстрым взмахом священного каменного ножа Норн перерезал животному горло, проливая кровь на алтарь и одновременно распевая славу богам.

— Пусть Теус из своих небесных чертогов протянет свою десницу над Скадвой и ее королем. Пусть Сунна, священное Солнце всегда озаряет его путь к славе. Пусть Нерта, Мать Земли и Воды хранит его поля, стада и виноградники. Пусть Близнецы даруют ему удачу в войне…

Сам король стоял рядом с жрецом, зычным голосом распевая священные гимны. Ему вторил и молодой Тейн, прося богов о защите и поддержке. Хвалы богам возносились в темнеющее небо, вместе с рвавшимся ввысь пламенем костров и густым черным дымом. Меж тем другие жрецы уже резали коз и свиней, готовясь к священной трапезе. Вскоре уже освежеванные туши жарились на кострах, распространяя вокруг нестерпимо ароматный запах. После завершения обряда король, его наследник и его воины пировали рядом со святилищем, пожирая огромные куски мяса и запивая его приготовленным жрецами отменным пивом сваренным из пшеницы, меда, болотного мирта и брусники. Захмелевший король, получивший больше всего мяса и пива, громко похвалялся своими прошлыми победами и распевал воинственные песни. Его же сын больше помалкивал, налегая на сочную свинину и втайне мечтая о том, чтобы когда-нибудь превзойти славу отца.

Уже светало, когда погрузившиеся в сон жрецы и воины Скадвы были подняты на ноги оглушительным криком боли и ругательствами. Король Рольф, призывая всех богов, отчаянно молотил мечом по земле, пытаясь попасть по скользившей в траве большой черной змее. Никогда ранее он не жаловался на точность своих ударов, но сейчас змея невредимой, достигла ближайшего леса и растворилась между деревьев.

— Вот ведь проклятое отродье! — выругался Рольф и посмотрел на свою ногу. Плохо завязанный спьяну башмак во сне свалился с его ноги, за что король и поплатился — чуть выше голени плоть буквально на глазах распухала, наливаясь нездоровым синюшным светом. Король Скадвы попробовал ступить на ногу и буквально взвыл от боли.

— Проклятие! — повторил он, — и что теперь?

Он мог и не спрашивать — вокруг уже толпились жрецы, пытавшиеся исцелить его рану. Вот немолодая женщина в белом одеянии с рукавами унизанными небольшими амулетами, усевшись рядом с королем, растирала некое масло вместе со стеблями разных растений в вязкую, сильно пахнущую зеленоватую массу. Другая жрица достала острый нож и резким движением распорола рану, выпуская кровь. Король сжал зубы, озираясь по сторонам., словно ища того, на ком можно сорвать свой гнев. Его взгляд остановился на Норне.

— Ты мог бы и предупредить, что здесь водятся такие гады! — укоризненно сказал король.

— Никогда до сих пор ни одна ползучая тварь не осмеливались заползти за круг камней святилища Солнца, — жрец выглядел больше удивленным, чем огорченным, — недоброе знамение. Змей — исконный враг Солнца, как и волк…

— Избавь меня от разговоров о дурных знаках и плохих приметах, — огрызнулся король, — скажи, женщина, насколько опасен этот укус? — обратился он к жрице.

— Король будет жить, — ответила она, бережно втирая мазь в кровоточащую рану, — но ему не стоит отправляться сейчас в дорогу — отравленная кровь может загноить рану и тогда можно остаться без ноги. Самое меньшее несколько дней он должен провести здесь, под защитой святилища Сунны.

— Чего стоит эта защита, если возле священных камней ползают гадюки? — король попытался встать, но тут же с проклятием осел обратно, на его лбу выступила испарина.

— Ладно, пусть будет так, — вздохнул он, — Тейн, сын мой, боюсь, дальше вести поход придется тебе одному. Передай королю Борию мои сожаления, что нам не удалось встретиться в этот раз. Будь тверд и не позволяй заткнуть себе рот, но и не лезь на рожон. Даже если тебе покажется, что тебя обошли какой-то честью — не затевай ссоры, пока мне нездоровится. Помни, что теперь ты говоришь не только за себя, но и за всю Скадву.

Глаза Тейна сверкнули решимостью.

— Я не подведу тебя, отец. Я принесу славу Скадве и тебе не придется краснеть за меня.

Рольф кивнул и хотел было обнять сына, но его ногу свело судорогой и он с ругательством осел вновь на траву.

— Я знаю, что могу на тебя положиться, сын мой, — сказал он, — видать сами боги хотят, чтобы ты получил всю славу от этого похода. Пусть тогда эти же боги и приведут тебя к победе.

Спустя время корабли Скадвы покинули бухту священного острова, весла в руках гребцов размеренно опускались и поднимались. Тейн стоял на носу, его светлые волосы развевались на ветру, голубые глаза жадно устремились к югу. Он тревожился об оставленном на Борне отце, но чем дальше лодки отходили от священного острова, тем больше беспокойство вытесняли мысли о предстоящем празднестве и надежды, что Тейн питал на него. Он не успокоится, пока не заслужит благосклонность Бория и руку принцессы Амалы — и отец будет гордится, что его наследник принес великую славу Скадве.

[Magnum]

Начало хорошее, но добром это не кончится. 

 

 

[Каминский]

Начало хорошее, но добром это не кончится

Откуда такой пессимизм?!