Лучшие альтисторические стихотворения

[Magnum]

И комсомольцы шли на штурм Нью-Йорка

И комсомольцы шли на штурм Нью-Йорка

С багровым красным знаменем в груди,

И все они осознавали горько,

Что все у них на свете позади.

И вдруг у них закончились патроны,

Их окружил карателей отряд,

Под флагами у здания ООНа

-- Сдавайтесь! - им пиндосы говорят.

Они в глаза врагам смотрели смело,

Их не страшил отчаянный финал,

И в тот же день командовал расстрелом

Красивый пенсильванский генерал.

Никто из них израненных не стонет,

Пусть даже вышел комом первый блин,

Построились каратели на склоне

И подняли винтовки М-1.

- Последнее желание, ребята? -

Спросил американский генерал,

- Гори в своей Америке проклятой, -

Отважный комсомолец отвечал.

Нахмурился пиндос чернобородый,

И тут же приказал: - Солдаты, пли!

За Партию, Отчизну и Свободу

Они в чужую землю полегли.

Но вскоре на развалины Нью-Йорка

Сквозь дым, огонь и пулеметный свист,

Советская войдет "тридцатьчетверка",

Ее водитель будет коммунист!

За ней сверкнут броней другие танки -

ИС-7, КВ, трофейный "Валентин",

И побегут на запад трусы-янки,

Где их китайцы встретят как один.

И будет вся Америка разбита,

Достанется китайцам Орегон,

Кубинцам - Алабама и Флорида,

Советскому Союзу - Вашингтон.

И все от Индианы до Аляски

В республики войдет СССР,

Мы заживем, товарищи, как в сказке,

Почти как в бывшем штате Делавэр!

[Илья]

у крылатых горькая доля

<{POST_SNAPBACK}>

Эт кто? Назгулы - в некоторых переводах их называют крылатыми? Драконы? Барлоги - у них были крылья из огня и плети. Орки? Почему мне кажется, что я безнадежно далек от правильного ответа...

[Reet-K]

И комсомольцы шли на штурм Нью-Йорка

С багровым красным знаменем в груди,

Развивая ситуацию:

А я уже учусь в четвертом классе

И, пыхнув гонджубас для куражу,

Сегодня в нашем прОклятом Техасе

Себе на шею галстук повяжу.

Тимуровцы поймут из Ку-Клус-Клана,

Поймет и Орегон и Делавэр -

Не белый я, но пионером стану!

Я буду первый черный пионер!

[Magnum]

А я уже учусь в четвертом классе

И, пыхнув гонджубас для куражу,

Сегодня в нашем прОклятом Техасе

Себе на шею галстук повяжу.

Запишем в Конституцию поправку,

Искореним Техасщины позор:

Советский пионер не курит травку,

Но только пролетарский "Беломор"!

А тем, кто сей закон не понимает,

Пахать придется ночи напролет:

Америку от края и до края

Канал Тихоатлант пересечет!

[ADN]

Приятно, что у нас есть такие таланты...

Слушайте, а вы (все, кто здесь в этой теме писал) не посылали свои стихи на какой-нибудь конкурс ?

[Reet-K]

Запишем в Конституцию поправку,

Искореним Техасщины позор:

Советский пионер не курит травку,

Но только пролетарский "Беломор"!

А тем, кто сей закон не понимает,

Пахать придется ночи напролет:

Америку от края и до края

Канал Тихоатлант пересечет!

И пусть на Кубе капитала гниды

Не верят в коммунизм как в нашу цель

Мы им назло от берегов Флориды

И до Аляски выроем тоннель

[Reet-K]

Приятно, что у нас есть такие таланты...

Я не знаю на счет таланта. Мне этим посоветовал заниматься один из знакомых "для того, чтобы лучше понимать людей". Лучшего понимания мне это не дало - я только путаюсь. Я не могу определить, что есть главный приоритет при написании стихов - форма, смысл, мастерство словесной игры, настроение. Говорят, что важно все, но это не так. Те, кто являются потребителями поэзии (как их называют - рядовые читатели) отдают предпочтение в основном настроению, реже смыслу, еще реже мастерству и почти никогда форме. Те же, кто сам сочиняет стихи со знанием дела, обычно отдают предпочтения с точностью до наоборот.

Я же могу написать стих с любым из приоритетов, а вот если пытаюсь соединить все четыре, то стих получается "темным" - что-то есть здесь лишнее. Интересно, но бесполезно.

[ADN]

Чтобы лучше понять людей, нужно, чтобы они тебя понимали...

[Илья]

не посылали свои стихи на какой-нибудь конкурс ?

<{POST_SNAPBACK}>

А у нас во дворе есть девчонка одна...в смысле, а у нас здесь чего? И да, ничего из запощенного здесь не является таким уж выдающимся. Но приятно почитать, спорить не буду.

[Илья]

Чтобы лучше понять людей, нужно, чтобы они тебя понимали...

<{POST_SNAPBACK}>

Чтобы они тебя понимали - нужно быть таким как они. Или их делать такими, как ты. Или просто очень уважать и любить всех людей, но это получалось с высокой вероятность у немногих...особенно хорошо у черноглазого человека из Назарета, которого фарисеи казнили традиционным способом.

[ADN]

В том то и дело...

[Reet-K]

...черноглазого человека из Назарета...

Вы считаете, что он был черноглазый? Почему? Я сейчас пишу реконструкцию его биографии и поэтому интересуюсь. У меня очень мало информации о его физических данных.

[Илья]

Вы считаете, что он был черноглазый?

<{POST_SNAPBACK}>

Ну, средиземноморское население чаще всего темноглазо....знаменитые зрачки, сравниваемые с маслинами. Если верить источникам - глаза у Иисуса необычные, серо-голубые...но стоит ли им верить?

[Илья]

Я сейчас пишу реконструкцию его биографии и поэтому интересуюсь.

<{POST_SNAPBACK}>

А почитать отрывки можно?

[ADN]

но стоит ли им верить?

<{POST_SNAPBACK}>

Почему нет ?

А почитать отрывки можно?

<{POST_SNAPBACK}>

И мне, можно ?

[Reet-K]

А почитать отрывки можно?

В виде исключения, совсем небольшой и без конца и начала (это очень черный черновик), и Вы опять скажете, что я несерьезна.

Вам прямо сюда?

[Илья]

Сюда, если не опасаетесь плагиата. Ну, это вопрос совести. Думаю, бояться нечего. Если хотите - кидайте в личку или шлите на мэйлы.

[Илья]

Почему нет ?

<{POST_SNAPBACK}>

Во-первых - апокрифичны. Во-вторых, те знаменитые разоблачения на предмет подделок и позднейших вставок сильно снижают авторитет. Ну, элементарно написано людьми, которые Иисуса не знали лично.

[Magnum]

И пусть на Кубе капитала гниды

Не верят в коммунизм как в нашу цель

Мы им назло от берегов Флориды

И до Аляски выроем тоннель

И в гробу завращаются предки

Всей Америки граждан простых,

Полетят сквозь туннель вагонетки,

Что с богатствами недр земных.

- Трансуран, и железо, и никель,

Карборунд, Сподумен, перегной, -

Так в Конгрессе докладывал спикер,

- И, конечно, запас нефтяной.

[ADN]

Вы опять скажете, что я несерьезна

<{POST_SNAPBACK}>

Не скажем.

Во всяком случае, я - точно не скажу, потому что серьёзность - дело относительное...

[Reet-K]

Сюда, если не опасаетесь плагиата. Ну, это вопрос совести. Думаю, бояться нечего. Если хотите - кидайте в личку или шлите на мэйлы.

Не опасаюсь - Евангелие существует уже 2000 лет. А к ва просьба - Вам сразе станет все понятно - скажите, это, по вашему мнению, стоит писать?

*************

ГЛАВА 4

Это был Сус собственной персоной. Каким ненормальным ветром занесло его в Магду? Я стояла в очереди за яблоками и увидела сквозь стекла витрины его, и сразу узнала. Он неторопливо шествовал мимо, длинноволосый, с сумкой на плече, а рядом с ним дефилировал здоровенный сенбернар без поводка и намордника. Славная парочка. Суса я не видела лет пять, если не больше, но он не изменился. Даже сквозь витрину это было видно. Тогда только волосы были покороче, и не было собаки.

Я метнулась от очереди к выходу, чуть не сбив по дороге какую-то бабулю. Из очереди вдогонку вопрошали, буду ли я стоять. Нет, Суса с яблоками не сравнивайте. Перед самыми дверьми мой каблук угодил в решетку на полу и сломался. Какие идиоты делают эти решетки?! Я выпрыгнула на улицу и заорала:

- Су-у-ус!

Он обернулся и остановился как вкопанный. Если бы он меня не узнал, я бы его убила. Но он так улыбнулся, что было яснее слов, насколько ему приятно меня видеть, и в низу живота почувствовался легкий холодок, будто никуда и не пропадал.

Мы потянулись друг к другу, чтобы мило поцеловаться, но тут этот здоровенный пес бросился на меня и чуть не разорвал. Вместо того, чтобы хоть слово сказать мне, Сус принялся беседовать с ним, схватив его за шерсть на морде с обеих сторон, а я, как дура, стояла посреди улицы на одной ноге и боялась пошевелиться.

- Привет, - наконец-то сказал Сус. Он уже стал таким, каким был всегда, и поцеловал меня в щеку так, будто мы и вправду расстались сегодня утром. – Что у тебя с ногой?

- Каблук сломался, когда догоняла тебя, - сказала я.

Нет, двадцать шесть лет – это не двадцать. Он изменился, значит, изменилась и я. Может тому, кому уже за сорок, и нет разницы между двадцатью и двадцатью шестью, но мне есть. Двадцать для меня предпочтительней.

- И что будем делать? – спросил Сус.

- Останови такси, - сказала я.

- Он ни разу не ездил в машине и не поедет, я пробовал, - показал он на собаку.

Ему и в голову не пришло, что я на такси могу доехать одна. Адрес бы я, конечно, оставила.

- Мы так и будем стоять здесь, как скульптурная группа? – спросила я.

Сус бросил на тротуар свою сумку.

- Снимай туфли и становись сюда.

Я послушно все сделала. Сус подобрал мои туфли, снял кроссовки и, столкнув меня с сумки, уложил все туда.

- Пошли, - сказал он, закидывая сумку на плечо.

Я еще немного постояла, глядя, как он в носках удаляется по тротуару, и крикнула:

- Нам в другую сторону!

Он повернулся, постоял, с улыбкой разглядывая меня, и сказал:

- В этом белом костюме ты очень красивая.

Я растаяла.

Я всегда таяла перед ним, скажи он хоть одно доброе слово, и он этим бессовестно пользовался. В Верхнеемске мы жили в одном дворе, а дружили еще до школы, и в школе все десять лет отучились в одном классе.

Эх, Маринка, Маринка. Маринка-Мандаринка. Ты была той девчонкой, которую он забыл, гоняя на своем велосипеде*, а ведь мы уже тогда собирались пожениться. Он быстро увлекался и быстро остывал, а я не могла угнаться за его переменами, да и где мне было угнаться за "интеллектуалом". Когда ученое затворничество ему уже не казалось главной целью в жизнь (это было классе в восьмом), он вторично обратил на меня внимание, и выяснилось, что кое в чем я его все-таки обогнала. Девочкой Марина была рослой, красивой и холеной, да к тому же, дурочкой, и успех у противоположного пола лет с четырнадцати сильно кружил мне голову. В том же возрасте я оставила свою девственность на простыне пионерского лагеря, а с началом учебного года Суслик стал оказывать мне знаки внимания. Когда выпадала моя очередь дежурить в раздевалке, он обязательно добивался, чтобы его выгнали с урока, и мы, закрывшись, сидели в обнимку на подоконнике, и я позволяла ему трогать мою грудь. Там он был хороший, в этой раздевалке. Там он был со мной. Но в любое другое время все было как обычно. Злилась Маринка, ох, злилась. И флиртовала направо и налево, и думала, умоляла прямо: ну будь со мной, ну скажи мне, что любишь. Зачем ему было любить дурочку Маринку. Он приходил в раздевалку, улыбался, спокойно и тихо говорил слова, от которых у Маринки кружилась голова, и мы ложились на сброшенную на пол с вешалок одежду, и за сорок пять минут совершали путешествие, которое…*

…все говорили, а Маринке, чудной девочке Маринке, невмоготу стало быть преданной собакой при таком небрежении хозяина.

А потом появилась эта Вагнер, наша историчка. Там он летал, порхал, светился весь, довольный всем на свете, а я на это смотрела. Что он в ней нашел? Пигалица и старуха. Она была чуть ли не вдвое его старше. Как я ее презирала.

Об их отношениях никто ничего не знал, кроме меня, а меня, меня он посвятил в это сам.

"Ты откуда?" – спросила я, встретив его на улице.

"От Натали", - сказал он, не вынимая сигареты изо рта и рук из карманов.

Я не поняла.

"От какой Натали?"

"От той, которая", - сказал он.

И, наконец-то, я доехала. Наконец-то Маринка все поняла – и закрытые двери в кабинете истории, и полную свободу Суса от этого предмета, и его хорошие отметки несмотря ни на что.

"Это ты с ней… Это ты из-за нее не дружишь со мной?" – спросила я.

"Из-за тебя", - сказал Сус.

"Я хуже нее!? Да!?"

"Нет", - сказал он. – "Просто я тебя не люблю".

Я думала, он станет припоминать мне отсутствие непорочности, мои действительные и приписанные связи, а он вот так. И все. И что мне было сказать?

После школы я уехала учиться в столицу, но не поступила. Вышла замуж, но…

А с Сусом встретились года через два после окончания школы. Зимой, под Новый Год я приезжала домой, и мы встретились в Салимске на вокзале. Потом сутки в поезде – купе, вино, разговоры, а в Зареченске он сошел утром, пока я спала.

В Магде живет теперь красавица Марина-Мандарина, в Магде, где по улице шагает в носках Сус, а рядом две его собаки – я и этот лохматый сенбернар.

- Ты как здесь? – спросила я.

- Отдыхаю на вашей базе, - сказал Сус.

- В "Чайке", что ли?

- Именно.

- Она же, вроде, не работает.

- Вот потому я там и отдыхаю.

- А живешь где?

- На базе, говорю же.

- Нет, я вообще имею ввиду.

Он промолчал.

- Ну, а работаешь где?

- На базе.

- Гад ты, Сус! – сказала я. – Даже сказать нормально ничего не хочешь.

Я злилась. Он прикидывается идиотом или такой есть? Вот уж чего мне не понять. Тоже мне, сфинкс с вечной загадкой. Будто я не имею права спросить, как он и что.

- Не сердись, Мариша, все так и есть. База закрыта, ее продают, а я там отдыхаю, живу и работаю сторожем. Из Зареченска, где у меня, как у нормального человека, была квартира и работа, я сбежал, кА человек ненормальный, и теперь вполне свободен от документов, прописок, медицинских карточек и от прочего такого, от чего обычно не мрут, но что здорово мешает ощущать себя собой. Да, еще могу добавить, что не женат, что Балу, пес вот этот, не мой, просто я за ним приглядываю, что в машине он ездит с удовольствием, а такси я не остановил, потому что у меня денег нет, что кроссовки снял, чтобы тебе было не так одиноко быть в этой… в этом поселке босой. Ну вот, теперь все как на духу.

- И давно ты так? – спросила я, остановившись и отряхивая со ступни врезавшийся в кожу камешек.

- С месяц, кажется.

- Не надоело еще?

- Нет, - сказал Сус. - О себе расскажешь?

- Я из Москвы уехала, с мужем разошлась, уже второй год живу здесь. Работаю в ресторане официанткой. Вот и все, вкратце.

Сус кивнул и спросил:

- Далеко еще?

- Пришли уже.

Дома Марина налила в ванну немного воды, уселась на край и опустила в воду ноги. Вошел Сус. Черт возьми, как мне странно, то он здесь, в Магде, в моей квартире. Он пощупал рукой воду, потом, ни слова не говоря, снял носки, подвернул штанины и уселся рядом.

- Ванна может опрокинуться.

- Уже бы опрокинулась.

Так мы и сидели. Из крана капала вода, распространяя в ванне легкую зыбь, в комнате когтями по полу цокал Балу, а на кухне шумел разогревающийся чайник. Это нереально, не похоже на правду. Я смотрела в воду, где от моих ног медленно расплывалось мутное пятно, и не знала, радоваться или нет. Вот он сидит, вот рядом с моими его ноги, ногти давно не стрижены, вот его рука со вздутыми венами упирается в край ванны… Радоваться этому или нет?.. Решай, Мариночка. Милая, что же ты?.. Ведь оно отболело уже, твое любимое. Что было утрачено, потеряно, потеряно давно – уже отболело. Ты жила и привыкла к потере, приспособилась, и было нормально, хорошо было. Но оно нашлось, твое любимое, случайно, без твоего участия, тогда, когда может уже и не нужно. Решай, Мариночка. Или пройти мимо находки, раз уж она теперь ни к чему, или подобрать и оставить себе, снова прирасти к ней, снова счесть ее своей. Решай.

Я подняла голову и посмотрела на Суса, он улыбается мне. Глаза спокойные и холодные – они врут! Я знаю, какие они, я их помню! Они стали спокойными и холодными без меня. Да он же боится, дурачок. Он этого мира боится, потому и сбежал, потому "спокойные и холодные". Ну! И Маринку боишься, псих-одиночка. Ты всегда всех боялся, еще с детства. Не дай бог, власть над тобой возьмут, в душу тебе залезут. Только тогда ты по-другому защищался – кричал, воевал, доказывал что-то. А теперь ты защищаться иначе научился, да? Теперь ты Сус-большой, не Суслик, теперь ты "спокойно и холодно". Кто же тебя так обманул, напугал так? Ты Мариночку не должен бояться. Она тебе, дураку сумасшедшему, рада. До чертиков рада. Рада, хороший мой.

- Можно, я тебя поцелую? – спросила я.

- Именно об этом я хотел попросить тебя.

Мы целуемся. Очень осторожно, нежно очень, как вдыхают почти неуловимый аромат первого цветка шиповника. Долго целуемся. Мои губы мягко обхватывают его, не жадно, только в силу естественного желания сомкнуться, и мне хорошо. Мне неудобно сидеть, но мне хорошо. Его рука легла мне на плечо и прижала, моя скользит ему за спину. Маринка, Маринка, Маринка…

Мы разомкнули губы и еще некоторое время сидели, обнявшись.

- Как в школе, помнишь? – шепотом говорю я.

- Помню, - говорит он, но голос срывается, и он повторяет, - помню.

На кухне засвистел чайник. Балу процокал за спиной, наверно, выяснить, что это там такое шумит. Я вытираю помаду с его губ. Мне теперь тебя нужно вспоминать. Я хочу тебя вспомнить и узнать еще раз, снова. Как тогда, только с самого начала. Губы твои, они те же или другие? Ты не был колючим, у тебя не росли усы и борода, а сейчас ты не брит. Родинки. Я так любила твои родинки. Мне нетрудно будет тебя вспомнить, трудно будет узнать еще раз. Только тебе не нужно быть спокойным и холодным. Смотреть так не надо. На меня не надо.

Он отвел мою руку и сказал:

- Давай, я помою тебе ноги.

Мы пили на кухне чай, и Сус рассказывал мне о базе, как будто я там ни разу не была. Хотя, на такой, о какой он рассказывал, наверное, нет. Много песка, гадкого, прилизанного ветром, редкие чайки, ржавая сетка ограды, бурьян. Ему нравилось. Костер, уже подернутый беловатым пеплом, под которым обнажались краснеющие угли, деревья, изнывающие от жары, нестерпимый блеск воды, открытая по ночам дверь, и тишина, и мотыльки, слетающиеся к лампочке. Рассказывая, Сус помешивал ложечкой чай и иногда смотрел на меня из-под волос, спадавших на глаза, а мне никак не удавалось совместить все это в своем сознании с реальностью.

- Можно мне будет приехать на базу? – спросила я.

- Мы с Балу будем рады, - ответил Сус. У него получилось очень официально, но я проглотила.

- Ты долго еще там будешь?

- Не знаю, - сказал он. – Теперь уже, наверное, не долго.

- А куда потом?

- Не знаю. Для меня это не важно.

А для меня важно, очень важно. Я ведь не хочу, чтобы он снова исчез, пока я сплю. Я не хочу.

- Я завтра приеду, - сказала я. – Часов в одиннадцать, хорошо?

Он кивнул:

- У нас туго с провиантом, но всего остального вдоволь.

Мог бы и не говорить.

Я приехала на такси на час раньше, чем собиралась, и привезла сумку, полную жратвы. Водитель, получив свои деньги, тут же уехал. С сумкой в руках я дотащилась до кирпичного корпуса, подергала запертую дверь, огляделась кругом. Не очень-то меня здесь ждали и готовились принять. Оставив сумку у двери, я прогулялась на берег, к лодочной станции, и вернулась обратно. Никто так и не появился. Я уселась на скамейку у входа и стала ждать. Конечно, можно было попробовать покричать, но у меня тоже есть кое-какие правила. Правда, они не делают жизнь приятней.

Со стороны поселка показались красные "жигули" и, остановившись у ворот, посигналили. Из машины выбралась какая-то девочка, за ней женщина. Откуда-то появился Балу, стал бегать вокруг приехавших, прыгая и лая. Если здесь Балу, то Сус тоже где-то рядом. Эта мысль меня успокоила, и я продолжала сидеть, гадая, кто же это может быть.

Чуть позже на дорожку, ведущую к воротам, вырулил Сус, тоже неизвестно откуда. Он, на ходу одевая футболку и не заметив меня, отправился встречать приехавших. Девчонка с разбегу повисла у него на шее, а женщина протянула ему руку. Сус открыл ворота. Машина въехала на базу, Сус отправился следом пешком и тут наконец-то, заметил меня. Гром от этого не грянул, это точно.

Подъехали "жигули" и затормозили рядом со скамейкой. Из них выбрался какой-то мужик, с виду "само благополучие", и с ним пацан лет тринадцати – видимо, отпрыск. Мужик со мной поздоровался и больше ничего не сказал. Я почувствовала себя немного не в своей тарелке, и мне хотелось, чтобы Сус побыстрее подошел, а он на полпути устроил возню с девчонкой и собакой и ничуть не торопился.

Подошла женщина, тоже поздоровалась и окинув меня и сумку взглядом, стоявшую у двери, спросила:

- Вы к кому?

- К нему, - ответила я, ткнув пальцем в сторону Суса.

Подбежал Балу и принялся меня обнюхивать.

- Балу, нельзя, - сказал "само благополучие", видимо беспокоясь за мою неприкосновенность.

Балу отнесся ко мне на удивление равнодушно. Достойный друг Суса, ничего не скажешь.

Сус, как и следовало ожидать, явился последним. Я подавила в себе все желания и осталась сидеть. Подойдя, Сус склонился и поцеловал меня в щеку.

- Я не заметил, когда ты приехала, - сказал он.

Далее последовал ритуал знакомства. Меня Сус представил просто Мариной, без всяких комментариев.

- Мне кажется, я вас где-то видел, - сказал Володя. – Вы здесь не отдыхали?

- Нет, - сказала я. – Я работаю в ресторане.

В Магде всего один ресторан, и такой дрянной, что в нем хоть разок, но каждый побывал. Где ж ему было меня еще видеть?

- Да-да, точно.

- Это инфанта Анастасия I, - представил Сус девчонку.

Я почувствовала себя идиоткой. Я что, должна поклониться?

- А Марина кто? – спросила эта белобрысая особа.

- Она фея, - ответил Сус таким тоном, словно сказал "она домохозяйка".

- Добрая или злая?

Не знаю насчет феи, но злиться я начинала точно.

- Видишь ли, Настя, - задумчиво произнес Сус, оценивающе разглядывая меня, - это не совсем обычная фея.

Честно говоря, определение "необычная" мне понравилось больше. Он мило улыбнулся и продолжил:

- Она не может быть только доброй или только злой. Все зависит от настроения. Мариша, какое у тебя настроение?

- Нормальное. Но похоже, ты стараешься его испортить во что бы то ни стало.

- Вот видишь, - представляя мои слова как неопровержимый аргумент, сказал Сус Насте и направился к сумке.

Слава богу, никто не обращал на нас внимания. Таня зашла в корпус, а "благополучие" с Сашкой возились у машины, доставая из багажника поклажу.

Сус заглянул в мою сумку и, надеюсь, был обрадован. По крайней мере он сказал что-то вроде "О-о-о!" Шквал эмоций.

Прийдя в себя, он по пояс утонул в открытом Таней окне, оставив снаружи лишь задницу в потертых джинсах, и возвестил:

- Мы с Настей приглашаем вас через часок откушать в нашем бунгало. Александр вас проводит.

- Печеной картошкой угощать будешь? – спросил Володя.

- Обижаешь, начальник, - снисходительно молвил Сус. – Впрочем, будет вам и картошка.

Сус подхватил сумку, подмигнул мне, приглашая с собой (так не приглашают), и направился к лесу. Настя побежала вперед, а я поплелась сзади.

Бунгало оказалось неказистым навесом из досок и веток. Столом служила старая дверь, а для сидения были приспособлены два нетолстых бревна, лежащих на земле.

Нас с Настей Сус отправил собирать сухие ветки для костра.

- А вы давно в Магде живете? – спросила меня Настя, когда мы отправились за дровами.

- Да.

- А вы дяде Вене невеста?

- Нет. Мы вместе учились в школе.

- А-а, - протянула инфанта, приняв скучающий вид.

Честно говоря, ни сама Настя, ни ее вопросы, ни это "а-а-а" мне не понравились, а еще больше мне не понравилось невнимание Суса к моей персоне.

- Это Сус прозвал тебя инфантой?

- Сус – это дядя Веня?

- Так его называли в школе. В школе его дразнили Сусликом.

Настя сердито фыркнула и молча принялась собирать ветки.

С характером, соплячка. За Суса обиделась. Пожалуй, еще сцену ревности устроит. Наладили хорошие отношения.

- Сус, я вся измазалась, - пожаловалась я, когда костер уже горел.

- Зря ты надела этот белый костюм.

- Вчера он тебе понравился.

- Настя, проводи Марину к ручью, - попросил Сус.

- Здесь же близко, вон он ручей.

- Тебе тоже нужно вымыть руки, - не оборачиваясь Сус колдовал над столом.

- Пойдемте, - вздохнув, сказала Настя.

Я извелась за этот час. Издергалась внутренне. Хотелось легкости, а ее не было, Сус не пригласил. Он расставлял на двери-столе мои разносолы и покуривал у костра, переворачивая картофелины. Не знаю, может все было им сделано как надо, ведь когда пришли Володя с Таней, ведомы серьезным Сашкой, я им обрадовалась. До этого мне и издали никого видеть не хотелось, а тут вот обрадовалась, прямо как родным.

Они принесли с собой водку и кое-какую закуску, но у нас и своего было больше, чем достаточно. Я на неделю везла, а Сус все на стол вывалил и, видимо, всерьез решил это съесть за один присест. Я помалкивала. Мы расселись – Сус с инфантой во главе стола, остальные – где пришлось. Мы ели, и пили, и разговаривали ни о чем, и мне снова казалось неправдой то, что вот он, Сус, сидит, попивает водку и закусывает ее шпротами и чувствует себя, как всегда, замечательно. Ломает руками хлеб, ухаживает за своей инфантой, курит и щурится от дыма, и мне так нравится за всем этим наблюдать. А когда он смотрит на меня, так спокойно и уверенно, как будто уже сто лет на свете прожил и все знает, у меня даже мурашки по спине бегают, и я улыбаюсь ему, как дурочка.

Мы просидели там часа два, если не больше. Сашка ушел раньше. Как я поняла, он был сам себе на уме. А Анастасия I от Суса не отходила, словно боялась, что ее место кто-нибудь займет. День был жаркий, но не так чтоб очень. На столе царил живописный беспорядок, привлекая мух. Наконец, все решили идти купаться. Мужчины остались убирать со стола, а мы с Таней пошли переодеваться для купания. Она была не из тех, с кем можно запросто поболтать. Почти всю дрогу мы молчали, если не считать реплик о погоде. Но мне уже было хорошо. Спокойствие пришло, и теперь я знала, что мы придем на пляж, и он тоже придет туда, и будет рядом, и снова будет смотреть на меня. А у меня было, что ему показать, и он это знал.

Мы расстелили на песке два покрывала и сделали из полотенца маленький навес и поставили в тень термос с морсом. Потом мы принесли два лежака, если кому вдруг захотелось бы на них полежать. Сашка плавал в лодке метрах в двуустах от берега, и оттуда доносилась музыка. В Магде был другой пляж и там, наверное, в это время было много народу, но на базе и вокруг, сколько было видно, были они мы. У меня был красивый купальный костюм, белый и по последней моде. Правда, загар оставлял желать лучшего, но если учесть, что вокруг больше никого не было, ни с плохим загаром, ни с хорошим, то я все равно была самая красивая.

Вскоре к нам присоединился Володя.

- А где остальные? – спросила я.

- Сейчас придут, - невразумительно ответил он, пожирая меня глазами. Ох, бедненький, если б он знал, сколько таких взглядов я повидала.

Сус появился минут пять спустя. Он был в плавках, загорелый до черноты, и на шее у него сидела Анастасия I и единственная, размахивая книгой, а вокруг прыгал на всех четырех этот лохматый придурок Балу.

- Мы расшифруем скрижали ветра, - кричала инфанта. "Скрижали" она произносила, как "скиржали". – Смерть явлениям потустороннего мира! Да здравствуют солнечные зайчики!

Я поняла, что Сус пользуется ею, как рупором своей фантазии. Я встала, и они приумолкли.

- Ох, Мариша, - сказал Сус, подходя и ссаживая инфанту из царских носилок. Я провела рукой по своему телу и улыбнулась. Сус не проследил за рукой глазами и снова сказал:

- Ох, - и добавил, обращаясь к Насте, - она меня будет учить любить.

Та недовольно фыркнула, я же только могла гадать, какую сказку про любовь Сус ей рассказал.

На этом все словесные восторги по моему поводу закончились, хотя Сус все-таки поглядывал на меня, и когда мы купались, даже соблаговолил сплавать со мной к Сашке в лодку, где тот, развалясь, слушал магнитофон. Соблаговолить соблаговолил, но инфанта плавала вместе с нами у Сус на спине. Он был как бык, похитивший Европу, а я, как те дельфины, что резвились вокруг. Кто был Европой, объяснять не требуется. Пока мы плыли, я представила, что Сус – мой муж, а инфанта – наша дочка, и почувствовала себя почти счастливой. Хорошо, что поблизости никого не оказалось, с кем было бы можно поделиться счастьем. Это было бы настолько весело, что не обошлось бы без утопленника.

Сашке наше посещение пришлось не по вкусу. Даже я не развеяла его меланхолии.

Потом мы строили замок Великого Командора, названный так в честь того, кто плавал по морям и открывал для инфанты новые земли. У замка было три башни и стоял он на берегу лагуны Подводный Чад.

- Прошлый раз мы почти построили его, - стал рассказывать мне Сус. – Но Далаквур – дракон колдуньи Пресных Штормов – все разрушил.

- Я боюсь драконов, - попыталась я поддержать игру.

- Он совсем и не страшный, - снисходительно сказала Настя. – Но он очень плохой.

- Да, - подтвердил Сус. – Он и на дракона-то не похож. Он может превратиться в холодный ветер, или в волну, или в плохого мальчика, или в злую собаку, и разрушить замок.

- Тогда нужно построить его из камешков, - сказала я. – Из камешков он будет крепче.

Я старалась включиться в их игру с драконами, замками и рыцарями, чтобы Настя относилась ко мне более дружелюбно и не боялась оставить Суса на мое попечение. Я даже собрала камешки и стала укреплять стену замка со стороны "лагуны". Но у Суса с инфантой на этот счет были свои соображения. Посоветовавшись, они решили, что меня в них тоже можно посвятить.

Мы отошли подальше от воды, чтобы нас не подслушали Ночные Медузы, которые, как оказалось, днем закапываются в песок у самого берега. Мы улеглись голова к голове, и Сус стал "посвящать", а Анастасия I пытливо смотрела на меня, как бы проверяя, насколько я прониклась их восхитительным планом.

- Мы и не хотели построить этот замок, - сказал Сус приглушенно. Инфанта закивала.

- Почему?

- Потому что он стоит на песке и сделан из песка. (Матфей гл. 7, 26-27; Лука 6, 49).

- А зачем же вы его строите?

- Чтобы перехитрить колдунью Пресных Штормов и Далаквура.

Сус замолк, видимо ожидая, что я разражусь комплиментами в их адрес.

- Он же не настоящий, - нетерпеливо прошептала инфанта.

- Ну? – сказала я, ничего не понимая.

- Понимаешь, - стал разъяснять Сус, - настоящий замок мы строим в другом месте, а этот нужен, чтобы отвлекать Далаквура. Он не знает, что мы его перехитрили.

- А настоящий замок, он крепкий? – спросила я.

- Очень, - ответил Сус. – Крепче и не бывает.

- А вы мне скажете, где он?

Сус вопросительно посмотрел на инфанту, и та кивнула.

- Я думаю, нам сначала надо хоть чуть-чуть научить ее верить, - сказал Сус Насте.

- Да, - царственно подтвердила испанская принцесса.

Они поставили меня лицом к ветру, а сами опустились передо мной на колени.

- Повторяй, - сказал Сус. – Верю, что день сменяет ночь, зима сменяет лето. Верю в твердость земли под ногой и в упругость ветра. Верю в шумящее дерево и в человека, сдерживающего слово. Верю, что бел свет, и черна тьма, и никогда во все дни не будет иначе. Верю во все, что знаю, и могу все, что хочу. Верю в силу свою, верю в себя. Кошка без хвоста и ушей, скользкая мокрая тряпка, серая одежда души, грязь, которую смываю с мыслей, косность, раболепие и рабство, отсутствие гордости и жалость – я убью вас в себе. Я верю. Я хочу. Я знаю.

Я повторила все слово в слово и даже ни разу не улыбнулась. когда у него такой серьезный вид, попробуй тут улыбнись.

- Ну так где же вы строите свой настоящий замок? – спросила я.

- В голове, - сказала Настя. – Мы его строим, когда думаем.

- Вот так-то, - прокомментировал Сус, приобняв меня за плечи и направляясь обратно на берег. – Когда замок там, - он положил вторую руку на голову Насте, - ему никакие Далаквуры не страшны. (Матфей гл. 7, 24-25; Лука гл. 6, 47-48)

Мне даже не по себе стало. Такая соплячка. Она уже не заплачет ночью от страха, у нее внутри прочные стены, выстроенные Сусом. Ей уже добрые волшебницы не нужны – она сама все может.

Для нее придумана эта сказка, а для меня эта клятва. Вот в какие игры теперь играет Сус. Это вам не споры о сексуальной революции.

- Чем это вы там занимались? – спросила Таня, когда мы подошли.

- Тетя Марина теперь тоже с нами, - сказала Настя и первый раз мне улыбнулась. – Только мы ей еще имя не придумали.

Я была на базе четыре дня, и хоть праведницей я никогда не жила, так хорошо мне давно уже не было. Сус умеет быть ласковым. Мы жили в домике втроем – Сус, я и Балу. За все время нас ни разу никто не побеспокоил и даже колдунья Пресных Штормов не давала о себе знать. видимо, сказывалось отсутствие инфанты.

В последний вечер мы сидели на крыльце домика. Я обняла Суса и уткнулась ему в плечо, а он держал в руке стакан с вином и смотрел на покрасневшую от заката воду. Бутылка стояла на ступеньках у него в ногах. Перед дверью на коврик дремал Балу, и было тихо, и тепло, и пахло спелой травой, и день постепенно уступал место ночи.

- Завтра мне надо будет возвращаться в Магду, - сказала я. – Я уже прогуляла два рабочих дня.

Сус ничего не ответил. Он приподнял стакан, посмотрел сквозь вино на свет и сделал глоток.

- Ты мог бы остаться со мной, когда здесь уже все кончится, - снова сказала я.

- Я не смогу, - ответил Сус.

- Тебе не надо ничего делать, ты просто будешь со мной.

- Я не смогу быть спокойным и уверенным.

- Уверенным в чем?

- В себе.

- Почему?

- Потому что у меня появится то место, где я буду жить, у меня появятся мои любимые тапочки, и телевизор, и удобная кровать, и ужин каждый вечер, у меня появишься ты, у меня появится все то, что можно потерять. А если есть, что потерять, то ты не сможешь быть спокойным и уверенным.

- Но у тебя есть жизнь, и ты ее тоже можешь потерять, и выходит, что ты не можешь быть уверенным никогда.

- Жизнь нельзя потерять, - сказал Сус. – Ее можно прожить – плохо или хорошо.

- Разве прожить плохо - это не значит потерять?

- Нет. Потерянное можно вернуть, прожитое – нет.

Он замолчал, поставил на ступеньку стакан и достал сигареты.

- Дай мне немного покурить?

Сус прикурил и отдал сигарету мне.

- Мне трудно с тобой говорить, - сказала я. – Когда я говорю с тобой в мыслях, у меня тысячи аргументов, чтобы тебя убедить, и все они серьезные и настоящие, но когда ты приводишь свои, все мое рассыпается, как карточный домик, и даже то, что я тебя люблю, не кажется уже таким важным.

Я хотела, чтобы он на все посмотрел моими глазами, и говорила медленно, подбирая слова.

- Ты живешь по каким-то своим законам, которые не понятны никому, кроме тебя самого. Ты никому ничего не навязываешь, и все-таки подчиняешь своим законам других.

- Я не подчиняю, - возразил Сус.

- Инфанту ты подчинил.

- Нет, - сказал Сус. – Она согласилась строить настоящий замок. Сама согласилась, потому что ей это пришлось по душе. Она хотела этого и поверила, что сможет. И я не виноват, что прав, и что те, кто чувствует это, тянутся за мной. Я никого не хочу подчинять. Сашку я не подчинил, потому что у него своя правота. В его голове замок выстроил Цой, и это очень хороший замок. Один из лучших. Таню и Володю я тоже не подчинил. Тебя я тоже не подчинил. Я не люблю подчиняться сам и подчинять других. Я никому не говорю, как жить и что делать. Это все должны решать сами.

- Ох, Сус, - вздохнула я. – Если б ты знал, как иногда хочется, чтобы ты сказал, как мне жить.

- Никто тебе этого не скажет. Или обманет, говоря что-то.

Я знала, что никто не скажет. Меня уже научили этому, но ведь все равно, ждешь участия, ждешь, что тебя погладят по голове и успокоят хоть на пять минут. Может быть, Сус прав? Может быть, лучше стать спокойной и уверенной и не бояться тоски, что прокрадывается в душу, если она слаба, не бояться ночей, гулких и одиноких, как хлопок двери на лестнице, когда лежишь и тебе некого ждать? Но разве хватит на это сил? Разве не захочется услышать рядом чье-то дыхание, разве не научишься шептать молитвы к чему-то безличному? Как же Сус справляется со всем этим, когда он здесь один, в этом домике, и нет никого, кто бы его вот так обнял, и только собака смотрит тебе в глаза – глупая бессловесная тварь?

- Сус, во что ты веришь?

- В себя.

- А в бога?

- Нельзя верить в себя и в бога. При этом обязательно кого-то из них обманешь.

- Тебе не бывает плохо одному?

- Я не бываю один, - говорит Сус. – Пока я уверен в себе, рядом будут люди. Людям нужен кто-то такой, кто бы был уверен.

Сус допил вино и подбросил в руке пустой стакан.

- Мне хорошо, когда кто-то есть рядом, - произнес он и повернул ко мне свое лицо. – Но я не понимаю, почему они меня жалеют.

Я смотрела ему в глаза и невольно гладила по волосам. Как же тебя не жалеть, если ты сам себя не жалеешь? Если ты сам на себя столько навесил и веришь, что не надорвешься. Я не догадываюсь обо всем, но чувствую, как много ты собираешься поднять. "Людям нужен кто-то такой, кто бы был уверен". Им может понадобиться кто-то, в кого камни можно кидать, тогда что? Пусть жалеют. Спасибо тем, кто тебя жалеет. Может найдется такая, что тебе ее жалость понравится. Пусть по-настоящему жалеет, только чтоб мне этого не видеть и не знать, а то уж слишком больно будет.

- Пойдем в домик, - говорит Сус. – Прохладно стало.

Утром я уехала в Магду. Сус проводил меня до дороги и посадил в попутную машину. И когда машина тронулась, я высунулась из окна, и оглянулась, и хотела помахать Сусу рукой, но он уже шагал к базе.

===

[Reet-K]

...Иисуса не знали лично.

Из четырех "евангелистов" знал Иисуса лично лишь Матфей

[ADN]

Очень необычно.

Писать конечно стоит, потому-что в этом чувствуется какой-то ресурс.

Но вообще-то пока это достаточно расплывчатая вещь, и поэтому подвергнуть этот "чёрный-пречёрный черновик" конструктивному анализу на данном этапе творчества будет очень сложно.

[Reet-K]

Писать конечно стоит

этот "чёрный-пречёрный черновик" конструктивному анализу на данном этапе творчества будет очень сложно.

Не стоит тратить время ни на какой анализ. Это черновик черновика.

В более поздние редакции даже можно сказать не вошло. Главное, что "стОит". Спасибо.

[Илья]

стоит писать?

<{POST_SNAPBACK}>

Писать стоит все. Конкретный текст - не вижу целей его. Поскольку трудно судить по осколку глины - о целой вазе. Так - вполне обыкновенно, но разные писатели берут разным. Кто-то ограненной игрой слов, где сразу видится сказочная небывалая картина, кто-то странным сюжетом. Нет языка, проще и доступней толстовского. Нет сюжета интересней. Это и есть реконструкция Сына? Созерцатель? Или он раскроется глубже?