Рассказы с конкурса "Зимняя сказка про войну в Антарктиде"

[Magnum]

Рассказы с конкурса "Зимняя сказка про войну в Антарктиде".

 

Предысторию конкурса смотрите здесь:

Изменено 3 Mar 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Белый ужас  (С) Каминский

 

 

 

«В Преисподней мировое древо не вверх, а вниз растет, до самого моря из гноя и крови. Вместо корней у него — змеи ядовитые, с чешуей железной, да и само то древо из цельного железа, железными ветвями за железных рыб цепляется. В ветвях его — большая гагара, с перьями белыми как саван. Веками она ныряет в то море, но никак дна не достанет. А как достанет, то сразу прокричит Слово Смерти — поднимется Великий Червь и пожрет мир».

— Федор, хорош уже эти сказки рассказывать, — Петр Долгих недовольно толкнул в бок, шедшего рядом с ним невысокого смуглого мужичка, — и без тебя тошно. Пусть этими байками здешние мракобесы местных пугают.

Узкоглазый мужчина исподлобья посмотрел на комиссара, но промолчал, запахнув плотнее прохудившийся полушубок. На его шапке-ушанке красовалась пятиконечная звезда: в отличие от хорошо знакомого местным символа, вверх устремлялся только один луч, да и цвет был красный, а не черный. Подобная же звезда алела и на шапке его спутника, с виду — типичного русака. Он не вспоминал сейчас страшные сказки — хотя вся обстановка, казалось, располагала только к этому.

Да и чего еще ждать от страны, где за божество почитался сам Князь Мира Сего?

Комиссар Долгих еще раз посмотрел на Федора, готовый дать самую резкую отповедь, если гуран будет упорствовать в мракобесии, но тот лишь зашагал быстрее. Догнав его, Долгих поморщился, услышав невнятное бормотание, в котором угадывалась все та же суеверная чепуха.

«Скорей бы убраться отсюда, — подумал комиссар, — пока этот совсем не спятил».

Петр Долгих и его ординарец Федор Семенов шли по набережной Зеи, параллельно тускло мерцавшей цепочки костров, разожженных прямо на льду. Продрогшие, напялившие все что нашлось, красноармейцы всячески оберегали огонь от порывов морозного ветра со снегом. На замерзшую реку вышла дежурить примерно половина отряда: по трое-четверо дозорных ежились у прорубленных во льду полыней, внимательно наблюдая за противоположным берегом. Оставшиеся бойцы дежурили в представительстве Верхне-Амурской золотопромышленной компании — самого большого здания в Зее. Именно там охранялось то, ради чего отряд явился в эту морозную глушь.

Прикрываясь рукой от поднявшейся метели, Долгих напряженно вглядывался в мельтешащие перед ним снежинки. Никакого костра впереди не было и он даже усомнился — ставил ли он вообще дозор столь далеко? Он почти уверился, что сбился с пути и уже хотел приказать Федору идти обратно, когда снежные тучи вдруг расступились и выглянувшая луна осветила на льду что-то темное. Минута комиссару потребовалось, чтобы понять, что он видит и с его губ сорвался тоскливый стон. Нет, эта проклятая страна не может обойтись без поганых сюрпризов.

Впрочем, а могло ли быть иначе со столь скверным делом.

 

— Это ваш последний шанс, товарищ Долгих, — майор Сэйсаку Накамура говорил почти спокойно, но это никого не могло обмануть, — если и там не окажется золота, то…

— Оно будет там, Накамура-сан, — в маньчжурской глуши все эти старорежимные обращения оставались в ходу, — будьте уверены, я вас не подведу.

— Будем надеяться, — Сэйсаку чиркнул зажигалкой, прикуривая. Долгих с трудом удержался, чтобы не поморщиться, чувствуя как разливается по кабинету тонкий запах опиума — пристрастие Накамуры к этой дряни ни для кого не было секретом.

— Можете идти, Долгих, — Накамура с удовольствием выпустил в воздух кольцо дыма, его глаза затуманились, — постарайтесь в следующий раз принести хорошие новости.

— Служу Сфере! — привычно козырнул комиссар и развернулся к выходу, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Не время сейчас проявлять характер.

«Еще посмотрим, кто будет смеяться последним, хренов наркоша, — мстительно подумал он, идя по коридорам бывшей городской управы, а ныне Амурского штаба РАКА, — будь уверен, когда я доставлю клятое золото, тебе не удастся присвоить все лавры».

У Петра Долгих, старшего комиссара Русско-Азиатской Красной Армии, были все основания быть недовольным присланным из Харбина куратором. Тем более, что эта штабная крыса — даже не чистокровный японец, сын белголлландского «самурая» и китайской проститутки! — не имела никакого отношения к столь успешному вторжению. Весь этот план был разработан русским комиссаром от начала и до конца — именно его агентура подняла восстание в Злодаруйске. Пока «черные» приходили в себя от такой наглости, РАКА, в количестве двух полков, форсировала замерзший Амур и подняла над городом красный флаг. Время для восстания подобрано удачно — основные силы «черных» сейчас переброшены в Приморье, тщетно пытаясь отбить обратно Владивосток — или, как они сами его именовали, Левиафанск. Это было не единственное из восстановленных исконных названий — одним из первых указов новых властей стало возвращение городу старинного имени Благовещенск. В честь переименования, привезенный «в обозе» поп отслужил молебен об очищении в главном соборе города. Сам Долгих, как подобает комиссару Сферы, являлся убежденным атеистом, но на местных это могло произвести впечатление. После, конечно, с попом разберутся, сообразно революционной законности…если, конечно, «потом» вообще будет.

— Вы не должны забывать, товарищ старший комиссар, — назидательно говорил Накамура перед началом операции, — если похотинцы найдут для этого направления хотя бы дивизию — нам придется отходить обратно. Помните, для всего мира все должно выглядеть так, что русский народ сам сбросил власть кровопийц-сатанистов. От Сферы на стороне РАКА воюют только добровольцы, это понятно?

— Так точно! — бодро рявкнул в ответ Долгих, некстати вспомнив, что едва ли не половина личного состава, имеет явно не славянскую внешность. Даже за бурятов или эвенков их будет сложно выдать — слишком много в армиях врагов и тех и других, чтобы они перепутали эти народы с более цивилизованными азиатами.

— Главная наша цель, — продолжал Сэйсаку Накамура, — золото с Зейских приисков. Как сообщает разведка, к моменту вторжения оно должно быть в Благовещенске, откуда его под охраной направят в Похотинск-на-Амуре. Думаю, вам не стоит напоминать, что среди всех демонов и бесов, которым молятся в этой проклятой стране, наибольшие надежды похотинцы возлагают именно на желтого дьявола.

Разумеется, комиссар об этом помнил. Малонаселенной, особенно после потери Владивостока, стране всегда требовались новые пополнения — но даже добровольцы-единоверцы со всего мира не могли обеспечить СИБИРу нужного количества солдат. Альбионцы, всячески поддерживая наследников Похотина, были слишком далеко, чтобы оперативно реагировать на все потери и поражения своих странных союзников. К тому же собственные солдаты были нужны южанам в других регионах. Оставалось брать наемников, преимущественно в МАССИ. Фанатично религиозные «марсиане» на публике брезгливо кривились при упоминании о сибирских сатанистах, но на деле сквозь пальцы смотрели на собственных граждан, воюющих против азиатских коммунистов. Сами же эти граждане сражались неплохо — но плату требовали золотом, — и Зейский прииск исправно поставлял им желаемое.

— Если это золото достигнет адресата, — говорил Накамура, — положение на Приморском фронте осложнится. Нанеся удар здесь, мы не только сорвем планы по найму новых головорезов, но и пополним партийную кассу.

«А также твой карман», подумал Долгих, прикидывая, сколько рассчитывает Накамура прибрать к рукам после удачного завершения операции. Впрочем, это как раз его мало волновало — главное, чтобы врагу был нанесен должный ущерб.

И вроде как план шел удачно: город взяли за какой-то день, а немногочисленная полиция похотинцев, после ожесточенного, но недолгого сопротивления была почти полностью перебита. Сколь-нибудь значимых воинских частей, как и ожидал Долгих, поблизости не оказалось. Горожане, пусть и изрядно напуганные сменой власти, особых хлопот не доставляли, а некоторые даже записывались в «Народное Ополчение Благовещенска». Везде, где только можно, реяли красные флаги, во всех оставшихся церквях служили молебны уцелевшие попы, с застывшим испугом в глазах, со всех окрестных сел успешно собиралась продразверстка на прокорм освободителей.

Вот только золота в городе не оказалось.

Когда это выяснилось окончательно, Накамура орал на Долгих так, что, казалось, его слышит полгорода. Комиссар был почти уверен, что его расстреляют на месте, однако, куратор, отведя душу, сменил гнев на милость. Петр Долгих знал, что стало тому причиной — провал этой операции мог срикошетить и по самому майору.

— Даю вам три дня, — цедил Накамура, — чтобы вы разобрались с этим делом — или пойдете под трибунал.

Времени Долгих хватило — уже на исходе второго дня он выловил пытавшегося удрать из города приказчика Верхне-амурской золотопромышленной компании. В подвалах похотинской охранки, доставшихся по наследству Службе безопасности Сферы (СБС), с ним не церемонились — даже комиссару РАКА на миг стало не по себе при виде корчившегося на полу, в луже из собственной крови и дерьма, изувеченного существа. Отнюдь не фанатик, обычный приспособленец, каких хватало и в Сфере, приказчик рассказал все, что знал. С его слов выходило, что золото, из-за ударивших некстати морозов и обильного снегопада, на несколько дней задержалось в Зее.

— Медлить мы не можем, — сказал Накамура, когда Долгих изложил ему результаты допроса, — в похотинской охранке тоже не дураки сидят и уже наверняка сообразили, зачем мы явились. Придется поторопиться.

— Можете не сомневаться, Накамура-сан, — сказал Долгих, — с Зеей будет проще.

Наутро, собрав отряд из людей, неплохо знавших местность, Долгих, погрузившись на паровоз, устремился на запад. Поезд остановился лишь в Дактуе, где бойцы РАКА соединились с еще одним отрядом, накануне перешедшим Амур в районе Толбузино. Приказ был отдан по просьбе самого Накамуры — в своей золотой лихорадке майор забыл даже о собственных требованиях конспирации. Так или иначе, пополнив ряды и оставив паровоз под надежной охраной, они устремился напрямик через тайгу, в сторону Зеи.

В городе явно не ожидали столь дерзкого налета — вооруженные до зубов красноармейцы вломились как снег на голову. Здесь сопротивление было более жестоким, нежели в Благовещенске — охранники ВАЗК не даром ели свой хлеб. Положив почти полторы сотни, — около трети отряда, — Долгих, наконец, заполучил желаемое. Помимо золота ему удалось захватить и с пару десятков аэросаней, способных доставить драгоценный груз до железной дороги. Долгих хотел, не медля, отправиться обратно, но уже темнело, повалил снег. К тому же некоторым раненным требовалась медицинская помощь и покой, хотя бы на эту ночь. Так или иначе, Долгих, связавшись со штабом в Благовещенске, получил разрешение переночевать в Зее. Наутро, как предполагал комиссар, снег поутихнет и он отправится назад — благо разведка по-прежнему ничего не говорила о крупных соединениях противника поблизости.

 

И вот теперь, глядя на то, что лежало перед ним на льду Зеи, Долгих клял себя последними словами за то, что подался минутной слабости и не убрался отсюда сразу. Похотинская Сибирь не зря получила свою жуткую славу, как бы не уверяли в обратном бойцов РАКА на курсах политинформации. Сейчас Долгих окончательно убедился, сколь отличался наивный материализм идеологической накачки в Сфере от суровой правды жизни в сибирском Аду.

В бесформенном пятне на заснеженном льду лишь с большим трудом можно было опознать человеческие останки — растерзанные в клочья с нечеловеческой силой. Черепа расколоты, словно от сокрушительного удара, по снегу валяются серые ошметки мозга — на удивление мало для такой мясорубки. Впрочем, не хватало и других частей тела, а те, что имелись, пребывали в крайне жалком состоянии.

— Федя, — Долгих сам не узнал своего голоса, — беги к остальным. Всех сюда.

— Я вас не брошу, товарищ комиссар! — словно издалека послышался голос гурала.

— Я здесь подожду, — выдавил из себя комиссар и, посмотрев на все еще колеблющегося ординарца, нашел в себе силы рыкнуть, — выполнять!

Федор, сломя голову, кинулся назад, скользя и спотыкаясь по льду. Комиссар снова перевел взгляд на следы кровавой бойни — может, он и сделал глупость, но сейчас он чувствовал, что у него настолько тряслись ноги, что он не сделал бы и шагу без того, чтобы не выдать свой испуг помощнику. Сейчас он не может себе это позволить — стоит дать слабину и весь отряд, и без того пребывающий в постоянном напряжении, превратится в парализованное суеверным страхом стадо, думающее только о собственном спасении. Легкую добычу для чудовищ приходящих из тьмы.

Вздор! Взять себя в руки!

Долгих зачерпнул ладонью окровавленного снега и старательно умылся. Его руки тут же окрасились алым, также как, наверное, и лицо, но холод хотя бы вернул ему способность здраво соображать. Он еще раз посмотрел на то, что осталось от жестоко убитых товарищей, и только сейчас обратил внимание на неестественную величину проруби, возле которой произошло убийство. Обычно красноармейцы вырубали прорубь не больше полуметра — зачерпнуть воды, чтобы вскипятить в котелке на огне. Кто-то пытался ловить рыбу реквизированными у местных удочками — хоть так скоротать дежурство. Сейчас же на льду зияла полынья раз в десять больше обычного. Долгих обратил внимание на осколки льда, усеявшие окровавленный снег — будто что-то огромное вырвалось из реки. Не успел комиссар обдумать, что это значит, как в темной воде мелькнуло что-то белое. Черкнув зажигалкой и прикрывая слабое пламя, почти обжигая руки, Долгих поднес его поближе и сдавленный хрип вырвался из его глотки.

На него смотрел мертвец.

Тело, несомое речным течением, лишь на миг задержалось, прежде чем вновь уйти под лед, но Долгих успел заметить, что утопленник был не из его отряда. Обнаженное тело, явно уже немало пробывшее в реке, покрывали страшные раны — от перерезанного горла, до вскрытой брюшины, из которой вываливались колыхаемые водой внутренности.

— Я вас не брошу, товарищ комиссар! — знакомый голос раздался за спиной Долгих и тот обернулся, почти радуясь, что можно на ком-то отыграться за свой страх. Как назло, вновь повалил снег — в белесой мгле комиссар не видел ничего дальше вытянутой руки.

— Федька, мать твою так! — крикнул он, — где остальные?

— Я вас не брошу, товарищ комиссар!

— Да со мной все в порядке, — Долгих вновь попытался зажечь зажигалку, чтобы рассмотреть своего собеседника, — остальные где?

— Глянь, как потянула стерва! Не иначе, таймень на блесну попался.

— Какой таймень? Калуга, не меньше!

— Что? — Долгих, все-таки выбив пламя, пригляделся внимательнее, — что ты несе…

И осекся. И тут же вспотел, несмотря на пронизывающий холод, а его волосы встали дыбом даже под шапкой.

Потому что две последних фразы произносились вовсе не голосом красноармейца.

— Федя, беги к остальным!

— Калуга, не меньше!

— Выполнять!

Тучи вновь расступились и в свете луны Петр Долгих увидел, что выходит на него из круговерти снежинок. Громоздкое тело, покрытое белыми перьями, поддерживали короткие мощные лапы, с перепонками меж острых когтей. Чудовищная птица склонила огромную голову и из хищно изогнутого клюва вновь раздалось:

— Я вас не брошу, товарищ комиссар!

Долгих выхватил наган, но успел сделать только один выстрел, попав в короткое крыло, напоминающее плавник. Второго выстрела не последовало — метнулась длинная шея, грудь пронзила невыносимая боль и комиссар издать лишь один пронзительный вопль, прежде чем второй удар чудовищного клюва оторвал ему голову.

Красноармейцы ближайшего поста оказались в смятении, когда на них обрушился целый ворох бессвязных, но, безусловно, знакомых фраз, когда из снежной метели вынырнула чудовищная птица. Двое были растерзаны в считанные секунды, третий попытался выхватить пистолет, но в спешке поскользнулся на льду и упал. В следующий миг острые когти вонзились в его тело, ломая кости и пронзая плоть.

Но уже слышались взволнованные крики и остальные красноармейцы, сбегаясь со всех сторон, видели жуткую птицу, превращавшую их товарищей в кровавые лохмотья. Зрелище оказалось столь невероятным и ужасным, что люди, на миг замерли, неверяще рассматривая явившееся из морозного мрака чудовище. Этого промедления оказалось достаточно, чтобы белый монстр вскинул уродливую голову и из окровавленного клюва вырвался непонятный, но от этого не менее страшный клич.

— Текели-ли! Текели-ли!

И словно в ответ послышался оглушительный треск, по льду протянулась длинная трещина, в которое мелькнуло нечто покрытое светящимися точками. Птица перевела на испуганных людей ехидный взгляд и громко произнесла:

— Я здесь подожду!

Новый, еще более громкий треск стал ей ответом и пернатое чудовище нырнуло под лед. А там где только что стояла чудовищная птица, уже вздымались длинные щупальца, вслед за которыми на лед выбиралось совершенно невообразимое отродье. В самом горяченном бреду или кошмарном сне не могло привидеться эта масса колышущейся протоплазмы, истекавшей бесцветной слизью. Со всех сторон послышались крики ужаса и беспорядочная пальба, не причинявшая чудовищу никакого вреда — пули просто тонули в пузырящейся желеподобной массе. Белесую медузообразную плоть усеивало множество огоньков голубого и ядовито-зеленого цветов, словно множеством голодных глаз, уставившихся на солдат РАКА. Жуткие щупальца текли, подобно потокам густого киселя, но, едва коснувшись людей, обретали крепость стальных тисков. С необыкновенной легкостью они отрывали кричащим жертвам головы, выпивая кровь жадно пульсирующими присосками. Тем временем, вновь вынырнувшая из воды хищная птица расклевывала оторванные головы и обескровленные тела, презрительно отброшенные белым монстром. С каждым сожранным человеком, чудовище становилось все больше, с необыкновенной быстротой преследуя свои жертвы. В считанные минуты все дозорные на льду были убиты разросшейся тварью, пока она, выбрасывая слизистые ложноножки, стремительно, полуползла, полуплыла к берегу. На него уже выбегали, встревоженные шумом, красноармейцы охранявшие трофейное золото. Вскоре берег реки вновь огласили истошные крики, заставлявшие испуганно ежиться в своих домах зейских обывателей, не сомневавшихся в том, что подлинные хозяева Сибири, вновь нашли способ страшно отомстить захватчикам.

 

Из темного проема между зданием казначейства и канцелярией горного исправника за разворачивающейся на берегу бойней наблюдали две женщины. Одна — немолодая, коренастая со скуластым лицом и желтыми глазами, — носила шаманскую парку, с наброшенной поверх нее шубой из росомахи. Подол парки высовывался из-под шубы, образуя некое подобие хвоста, с нашитыми на него металлическими изображениями рыб и змей. Темные волосы прикрывала меховая шапка с рогами северного оленя. На груди красовалась, висевшая на серебряной цепочке, перевернутая пентаграмма из черной меди, с вписанной в нее головой козла. Во всей мрачной промерзлой стране не нашлось бы человека, кто не признал в довольно улыбающейся женщине Матрену «Мару» Похотину — дочь и наследницу Пророка Тьмы, верховную жрицу, имеющую полную власть над жизнью и смертью всех живущих в СИБИРе.

Молодая женщина рядом с ней казалась полной противоположностью Маре — высокая блондинка в элегантной белой шубке и шерстяных брюках, подчеркивавших длинные ноги. Точеные, «породистые» черты лица не портили даже большие очки в роговой оправе. Лишь одно сближало ее с Марой Пахотиной — в ярко-синих глазах читалось столь же кровожадное ликование, что и у хозяйки сатанинской Сибири.

— Мои поздравления, мисс Кроу, — Мара оторвала взгляд от захватывающего зрелища и повернулась к спутнице, — наша совместная работа превзошла все ожидания.

— О да, — Элизабет Кроу хищно осклабилась, — клянусь трижды проклятыми богами и демонами египтянцев, давно они не получали столь обильную жертву

— Почти все наши союзники прячут глаза, когда мы напоминаем об истинных владыках этого мира, — насмешливо сказала Похотина, — хотя и не гнушаются нашей помощью, когда припечет. Но и вас трудно назвать примерной англиканкой — или какая церковь сейчас в почете в Империи?

— Альбионская Федерация слишком велика, чтобы иметь всего лишь одну церковь, — усмехнулась Элизабет, — в наш скептический век слишком многие кинулись в духовный поиск — в том числе и в культы наших предшественников в Антарктиде. Не Христос помог нам сегодня, а древние боги морозного Севера и ледяного Юга.

— Это бог? — Мара кивнула в сторону белой твари, уже выпившей кровь из последнего красноармейца и медленно отползавшей обратно в воду, — или это?

Тонкая длань указала на огромную птицу, что переваливаясь и бормоча на разные голоса, неторопливо расклевывала очередной труп.

— Никто толком не знает, что это, — сказала Элизабет, — с тех пор, как мои предки поселились в оазисе Шаггай, появилось с три десятка версий — религиозных, оккультных, научных. Первое, что пришло в голову колонистам, что эти твари порождение Дьявола — недаром Южный Альбион порой именовали Южным Инферно и «Адом на Земле».

— Мне стоило бы оскорбиться на это, — хмыкнула Мара, — ведь подлинный Ад на Земле может быть только здесь.

— Мы не посягаем на ваши святыни, — усмехнулась Элизабет Кроу, — тем более, что есть и более ранние версии. Большинство егитптянологов утверждают, что туземцы считали шаггай богами подземного мира и приносили им кровавые жертвы. В оазисе сохранилось парочка пирамид, а на них — фрески с изображением этого процесса.

— Шаггай? — вскинула брови Похотина, — разве это не…

— Шагга, шаггай, — кивнула Кроу, — у этих тварей несколько названий. По ним и назвали оазис. Другие вспоминают о персонажах оркнейского фольклора, вроде «Оно» и «Без костей». В самой глуши, где еще живут потомки первых колонистов, верят, что этих тварей завезли морские ведьмы, сопровождавшие Френсиса Дрейка.

— А во что верят остальные? — спросила Мара.

— Большинство биологов сошлись на том, что это полип, — пожала плечами Элизабет Кроу, — вроде того, что водится во Внутреннем Австралийском море. Точнее не один полип, а огромная колония этих существ, вроде кораллового рифа. Но если Gidris stertis живет и размножается в симбиозе с квинканой, сухопутным крокодилом, то Gidris shaggais сожительствует вот с этой милой птичкой.

Мара еще раз осмотрела чудовищное создание.

— Я слышала о ваших попугаях-убийцах, — сказала она, — на картинках они выглядят иначе.

— И в наших оазисах тоже, — усмехнулась Элизабет Кроу, — эта птица — мутант, помесь титаниса с пингвином. Все биологи ломают головы, как столь разные птицы могли дать потомство. Некоторые считают, что это создание самого шаггай. Австралийский полип может переносить гены рептилии в человеческое тело, а эта тварь привнесла гены титаниса в тело пингвина или наоборот — сейчас уже не разберешь.

Альбионка отметила, что слова «гены» и «симбиоз» не вызвала непонимания у Мары: Геннадий Похотин, как один из «придворных магов» Чеслава Чинского, смог дать дочери высшее образование. И хотя сама Мара больше ценила иное знание, перенятое ею от отца, тем не менее, в высокоумном разговоре она могла хотя бы сделать вид, что понимает, о чем идет речь. Отсюда же и неплохой английский язык почти без акцента.

— И зачем этой слизи такое непотребство?

— Симбиоз, — пожала плечами мисс Кроу, — полипу нужен помет этих птичек — в нем его зародыши достигают полового созревания, после чего они и объединяются в колонии. А пингвитанис питается с остатков добычи полипа — вы видите, как это происходит. Нет, он может и сам охотиться, но только на медленную дичь вроде людей, тогда как с более проворной живностью у него получается куда хуже. А так пингвитанис всегда сыт. К тому же, полипы защищают его от врагов.

— Какие же враги могут быть у такой твари?

— Оазис Шаггай то еще местечко, — хмыкнула Элизабет, — недаром египтянцы считали его преддверием своего ада. Вечные туманы, пропитанные сернистыми испарениями, горячие озера, гигантские грибы вместо нормальных растений, множество мерзких тварей. А под всем этим — огромные пещеры, что где-то в глубине соединяются с океаном. Оттуда поднимаются чудовища, которых иногда именуют морскими крокозаврами, хотя это неверно — ведь крокозавры не более чем гигантские кайманы, а эти твари — потомки еще более древних мозазавров. Они живут на большой глубине, но могут подниматься и на поверхность, даже выползать на сушу — чтобы охотиться на наших птичек. С помощью же полипов пингвитанис может держать на расстоянии любых врагов.

— И людей тоже? — уточнила Мара.

— С египтянцами, во всяком случае, получалось, — пожала плечами Кроу, — недаром первые люди, явившиеся в оазис Шаггай, создали культ вокруг этих тварей. Они сумели приручить этих пингвитанисов и с их помощью научились умиротворять полипы. Птичьи крики оказывают определенное воздействие на шаггай — так их даже можно натравить на врагов. Шаггайские египтянцы жили в безопасности в своем оазисе, окруженные суеверным страхом остальных племен — но и они не сумели спастись от микробов, что занесли наши предки. Так они погибли…

— Но не их знания?

— Именно! — с гордостью сказала Элизабет, — когда моя семья, спасаясь от генерала Маклина, бежала в этот оазис, то нашла неизвестную доселе пирамиду, а возле нее — жалкие остатки некогда могучего племени. Мои предки оказали им медицинскую и кой-какую иную помощь и в благодарность последние из жрецов поделились с ними секретом — как повелевать птицами, а через них — шаггаями. Египтянцы вымерли через несколько поколений, но мои предки уже обрели силы, что я продемонстрировала сейчас.

— Странно, что только сейчас, — усмехнулась Мара, — подобные твари пригодились бы на многих полях сражений.

— Наша страна слишком далеко ото всех, — с сожалением покачала головой альбионка, — а доставка шаггай в Европу или Азию, да еще с птицами — почти безнадежное дело. Этих тварей что-то держит у оазиса — не знаю почему, но в других местах, даже в Альбионе, колония быстро деградирует, распадается и умирает дней через десять.

— Ну, благодаря мне эту проблему удалось решить — самодовольно произнесла Мара, — отец многому научил меня.

Элизабет Кроу кивнула — она уже успела ознакомиться со здешними легендами — в том числе и о Геннадии Похотине. Поговаривали, что когда рушилась Славянская Империя, штурм дворца застал «святого черта» во время очередного радения. Иные рассказывали, что когда дворец уже пылал, послышался страшный крик и из окна выступила охваченная пламенем фигура, с обгоревшей черной бородой. Прежде чем революционеры успели опомниться, Похотин с жутким воплем рухнул в ледяную Неву. Тогда решили, что Пророк утонул — но тела так и не нашли. А через полгода, когда огромным костром полыхал уже не дворец — вся страна горела в пламени Гражданской войны — в далекой тайге, средь знакомых деревень, вдруг объявился Геннадий Похотин — живой, полный злой силы. Никто не знал, как удалось спастись безумному пророку: ходили слухи, что в его жилах текла кровь зырянских колдунов — как и у многих поселенцев тех мест, — и что от них он перенял наследственное умение водного колдовства. Говорили, что Похотин нырнул в Неву, а вынырнул в Олёкме, близ родного села. Перед тем как лечь в ледяной саркофаг в Оймяконе Похотин передал дар дочери — и сейчас она, принеся должные жертвы, открыла проход между водами Зеи и озерами южного Альбиона пропустив в сибирскую реку чудовищные порождения Оазиса Шаггай.

К сожалению, и у этой лазейки имелись препоны — таким образом можно было переместить лишь живую или, на худой конец, мертвую плоть. Но не золото, оружие или хотя бы одежду — поэтому Элизабет, прежде чем попасть на берег Зеи, пришлось претерпеть несколько весьма неприятных мгновений.

— До сих пор озноб бьет, — Элизабет нарочито зябко передернула плечами, — там-то я ныряла в горячее озеро, а вот выныривала…

— Твое счастье, что ты вообще из подо льда выплыла — хмыкнула Мара.

— Мы альбионцы, — с наигранным пафосом сказала Кроу, — в наших глазах лед, в крови — поземка. Холод не может убить меня.

— И все равно, — Мара скользнула ближе, обнимая девушку за плечи, — тебе не мешало бы еще согреться.

Желтые и голубые глаза встретились и на женских лицах отразилась одинаковая улыбка. Почти одновременно они посмотрели на вздымавшийся над крышами домов шпиль, увенчанный перевернутой пентаграммой: обряды, что творились в бывших православных храмах, внушали непосвященным, помимо благоговейного страха и невыразимого ужаса, еще и смутное, но от этого не менее сильное влечение к порочным тайнам богохульных культов, лишенных всяческого стыда и любых запретов.

С довольной улыбкой Мара притянула к себе Элизабет и слилась с альбионкой в долгом страстном поцелуе.

— Я у чукчинских шаманок училась, — оторвавшись от девичьих губ, пояснила Мара, — там если духи-келе прикажут, то шаман может и в бабское платье одеться и даже за мужика замуж пойти, чтобы силу обрести. Точно также и шаманка — и мужское оденет и сама молодуху в чум приведет — лишь бы духи довольны были. Я сама три года в супружницах у старой шаманки провела: обучилась всему, чему она знала, теперь самой приходится девок в дом брать. Жаль, что сейчас не время.

С этими словами она с сожалением отстранилась от девушки и та, все еще переживая новый для нее опыт, не сразу услышала новый звук, взорвавший недобрую тишину, воцарившуюся после того, как шаггай пожрал бойцов РАКА.

ТОП. ТОП. ТОП.

Опасливо выглядывавшие на улицы обыватели вновь торопливо закрывали двери и ставни, уступая дорогу величаво выходящим на набережную гигантам. Словно ожившие снежные горы, покрытые алебастрово-белой шерстью, из вновь поднявшейся пурги выходили чудовища минувших веков. Недобро косились налитые кровью глаза, словно огромные ятаганы кривились изогнутые бивни и длинные хоботы возбужденно подергивались, словно пытаясь учуять недоброе. Со спин исполинских мамонтов черными дулами щерились пулеметы, за которыми сидели стрелки в черной форме украшенной символикой, приводящей в священный ужас любого доброго христианина.

— Вот они, — даже в голосе Мары обычный цинизм сменился чем-то вроде священного трепета, — звери земли, дети Маммона.

Кроу понимающе кивнула — перед путешествием сюда она успела бегло пролистать монографию о здешних культах. Рафинированный «книжный» оккультизм придворных Славянской Империи, попав в здешние края, должен был или исчезнуть или измениться — и Похотин, в глубине души всегда остававшийся ядреным сибирским мужиком, выбрал второе. Его стараниями образы из магических гримуаров смешивались с темными крестьянскими суевериями и мифами тундровых и лесных народов, чуть ли не с каменного века хранивших в своих становищах шаманские обряды. Сейчас уже мало кто отличал Чолбона, духа зимнего холода, от воплощений Венеры, Люцифера и Астарота. Также как и Левиафан, Змей Моря, легко отождествился с Анке-Келе из чукотских легенд — также как и со множеством иных морских духов. Не остался в стороне и Сам — Князь Тьмы и Мира Сего слился с якутским Улу Тойоном, хозяином злых духов абасы. То, что в якутских верованиях этот бог обитал на небе, придавало еще большую убедительность словам Похотина о том, что никакого падения не было и что восставший ангел одержал великую победу, правя отныне миром погрязшим в грехе и невежестве.

Схожая подмена произошла и с мамонтами — в народных преданиях доисторический зверь, что в легендах северных народов обрел сверхъестественные черты подземного владыки, давно по созвучию отождествился с демоном Маммоном, став «бесом проклятым», «Мамонтом насыльном и нахожем». Но у Похотина древний образ заиграл новыми красками — Маммон, как демон скупости, стал владыкой и земных недр, в коих пребывает «Бык Мороза». Великий Мамонт стал хозяином всех сокровищ страны СИБИР, первым средь которых, разумеется, считалось золото. Более образованная элита отождествила «земляного быка» еще и с демоном Бегемотом — слонообразным Зверем Земли, повелевающим чревоугодием, сладострастием и прочими звериными инстинктами. На «черных иконах» в храмах сатанинской Сибири часто изображался тучный демон с головой мамонта, поросший черной шерстью и сидящий на золотом троне среди подземных сокровищ.

 

Стоило ли удивляться, что «земляные быки» пришли на помощь владыкам Сатанинской Сибири и их давним союзникам.

 

— Зея — только пролог, — уже позже говорила Мара, — «рачьи и собачьи» все еще держат Злодаруйск — и кара, что постигнет их должна быть поистине неописуемой. У нас еще есть несколько дней в запасе — их хватит твоей зверушке, чтобы расправиться с захватчиками?

Сейчас она сидела на холке одного из мамонтов, приобняв за талию, сидевшую перед ней Элизабет Кроу. За ними дисциплинированно выстроились колонны исполинских мамонтов, влекущих груженные золотом сани.

— Может и хватит, — нарочито пожала плечами Элизабет, — если хорошо подумать.

— Это поможет принять правильное решение? — пальцы правительницы Сибири коснулись шеи девушки и на ее грудь скользнуло нечто увесистое. Альбионка опустила глаза и не могла удержать восхищенного вздоха — на золотой цепочке покачивался огромный алмаз.

— Зверь Земли не оставляет милостями детей своих, — улыбнулась Мара, — эти алмазы нашли недавно у реки Далдын. Надеюсь, эта новость заставит альбионских политиков, наконец, всерьез проникнуться здешним фронтом — и тем, что они потеряют, если красные все же захватят Сибирь.

— Они проникнутся, — пообещала Элизабет, не в силах отвести взгляд от блестящего камня, — я в этом уверена как никогда.

Мара усмехнулась, погладив девушку по талии, но та, словно опомнившись, вывернулась из крепких объятий. Выпрямившись в седле, она издала некий гортанный звук и, одновременно, совершила неуловимое глазом движение всем телом. В тот же миг встрепенулась и уродливая птица, замершая на спине огромного мамонта, втрое больше остальных. Вновь над рекой пронесся жуткий клич.

— Текели-ли! Текели-ли!

И тут то, что казалось доселе лишь снежным покровом, покрывшим речной лед, вдруг пришло в движение, свиваясь и стягиваясь в нечто единое — белесая, колышущаяся протоплазма, засветившаяся множеством зеленых и голубых глаз, испещрившаяся пульсирующими присосками. С треском треснул лед и огромная масса, вытянувшись в длинную кишку, подобно исполинскому червю, устремилась вниз по течению. Следом, по обоим берегам двинулись и величественные звери, неся славному городу Злодаруйску долгожданное избавление от мерзостной скверны азиатского коммунизма.

 

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Мсье капитан (С) LokaLoki

 

 

На Трех Королях воды тоже не оказалось.

 

— На кой черт было писать, что здесь есть река и водопад? — зарычал Марион.

— Возможно, в сезон дождей тут и бывают водопады, мсье капитан, — флегматично заметил Корзе. — Тасман был тут в январе, уже апрель.

— На кой черт мы кружили вокруг них пять дней?!

— Шторм мешал подойти ближе, мсье капитан, — напомнил Корзе. — Нам еще повезло, что дю Клемер с нами не столкнулся. А ведь выстрелы из пушек было слышно не всегда, мог бы и пойти на сближение, как возле острова Надежды.

Марион зарычал снова. После удара на «Маскарене» открылась течь. На «Маркизе де Кастри», которым управлял девятнадцатилетний аристо дю Клемер, сломались бушприт и фок-мачта. Десять недель Марион мечтал найти подходящие деревья и отремонтировать корабли. Еще Марион мечтал пополнить запас пресной воды — рацион сократился уже до пол-литры в день на человека. Ни на одном из шести открытых островков, ни на земле Ван Демьена не нашли ни того, ни другого.

Как и на Трех Королях.

— Мсье Корзе, будьте добры, просигнальте на «Маркиза» идти с нами к Новой Зеландии, — приказал Марион.

— Мсье капитан, к нам приближаются каноэ, — отозвался капитан-лейтенант. — Думаю, сотня. Прикажете зарядить пушки?

— Полагаю, это излишне, — уверенно заявил Марион. — Они сто тридцать лет не видели европейцев и большие корабли.

— Боюсь ошибиться, мсье капитан, — флегматично сказал Корзе. — Но я вижу как минимум один мушкет на каноэ. Думаю, «Смуглая Бесс».

— Ну, есть хотя бы одна хорошая новость, — прервал затянувшуюся паузу секретарь корабля. — Они, по всей вероятности, захватили какой-то английский корабль. Не верю, что капитан в здравом уме продал бы туземцам оружие.

— Боюсь ошибиться, мсье де Монтессон, — так же флегматично сказал Корзе. — Но мушкет в руках у европейца. Думаю, англичанин.

— Вы уверены, мсье Корзе?

— Да, мсье капитан. Туземцы стройны и хорошо сложены. Волосы черные, зачесаны вверх, связаны узлом на макушке, украшены белыми перьями. У многих татуировки на лицах. У человека с ружьем волосы рыжие, прическа цивилизованная.

— Заряжайте картечью.

— Может, случайно выстрелим? Хотя бы этого утопим…

— Мсье де Монтессон, держите себя в руках! — рыкнул Марион, с подозрением оглядываясь на «Маркиза де Кастри». Там тоже выдвигали пушки. Оставалось надеяться, что капитан-лейтенант сумеет убедить дю Клемера подождать. — Надо же выяснить, где его корабль.

— Возможно, мсье капитан, тут основана колония.

— Мсье Корзе! — вскрикнул нотариус. — Вы несносны!

— Мсье де Монтессон, это логика несносна.

— Ну должны же быть и другие объяснения! Например, это потерпевший кораблекрушение!

Каноэ приближались. Теперь стало ясно видно, что вооружен только европеец — и было похоже, что именно он руководит «эскадрой».

— Говорите ли вы по-английски?! — прокричал европеец под возмущенное «пфф!» секретаря.

— Мсье Корзе, вы же умеете?

— Да, мсье капитан. Англичане предоставили мне возможность выучить их язык во время войны. Я ею воспользовался.

— Отлично. Вдвоем мы не упустим ни одного нюанса.

— Мы привезли воду и отвар сельдерея! — прокричал англичанин. — Несчастный капитан Кук считал сельдерей лучшим средством от цинги! Прикажете разделить между кораблями?

— Что вы хотите взамен?! — уточнил Марион.

— Это подарок от великого вождя! Можно мне подняться на борт?

— Да! Разделите поровну и поднимайтесь! Мсье Корзе, прошу со мной. Мсье Гурдин, — Марион обратился к первому лейтенанту. — Мостик ваш.

 

 

 

— Джемс Магра, мичман Его Величества корабля «Индевор», — отрекомендовался англичанин, как только поднялся на борт. — Но я бы советовал сначала двинуться к удобной якорной стоянке, а пока будем идти, я отвечу на все ваши вопросы.

Марион и Корзе переглянулись.

— Вы же знаете, мсье Магра, что наши державы заключили мир? Это не военная хитрость против врага? — флегматично уточнил Корзе.

— Простите? — растерялся англичанин.

— Сколько лет назад вы покинули Англию, мсье Магра?

— В шестьдесят восьмом, — настороженно ответил англичанин. — Надеюсь, новая война не началась?

— Нет, мсье Магра, я думал про Семилетнюю.

— Ну вот и ладно, — кивнул англичанин. — А какой сегодня день? Четырнадцатое апреля семьдесят второго?

— Пятнадцатое, — поправил Марион.

— Ага, все же промахнулся, — улыбнулся англичанин. — Ну, один день за два года — не так уж плохо, а? Вы можете следовать вот за этим каноэ, с красной полосой на борту.

— Мсье Гурдин, будьте так добры просигналить на «Маркиза», чтобы они приготовились следовать за нами, как только завершат погрузку, — приказал Марион. — Мсье Магра, прошу в каюту.

 

 

 

— …когда мы прошли пролив, некоторые офицеры засомневались, остров ли Новая Зеландия, ведь до мыса Обратного Поворота была где-то сотня километров, — рассказывал англичанин. — Это мог оказаться полуостров. Поэтому сначала мы потратили четыре дня, чтобы дойти до мыса и таким образом завершить круговой обход, и только потом пошли на юг. Мы дошли до шестидесятой параллели, имея все время землю по правую руку. На материке становилось больше ледников, чаще встречались айсберги. Осень заканчивались, погода становилась все хуже, в середине апреля пришлось повернуть назад. Но, полагаю, капитан Кук доказал, что открытая земля, безусловно, является частью материка Австралии. Я сделал копию судового журнала, есть мой собственный журнал. Если хотите, я предоставлю их вам.

— Будем очень благодарны, — кивнул Марион. — Но как получилось, что вы остались здесь?

— На корабле было несколько больных цингой, никто не надеялся, что мы выздоровеем. Времени терять было нельзя, на корабле у нас не было никаких шансов — и мы попросили оставить нас здесь. Великий вождь любезно согласился помочь нам, в обмен на несколько мушкетов.

— Великий вождь? — переспросил Марион.

— Ага, вождь всех маори. К сожалению, выжил я один. И с тех пор жду, когда прибудет новый корабль.

— Почему именно здесь?

— Ну… «Индевор» останавливался тут в декабре семидесятого. Как я позже выяснил у туземцев, в то же время здесь прошел французский корабль, «Иоанн Креститель», мы разминулись на несколько дней…

— Де Сюрвиль! — скрипнул зубами Марион. — Я плетусь в хвосте… Он тоже открыл материк?

— Не-а, у него вышла ссора с туземцами, какой-то ялик пропал, он почему-то решил, что ялик сперли, сжег в отместку деревню и ушел. Не знаете, что с ним? Надеюсь, пол-экипажа сдохли от цинги, а сам он утопился как-нибудь идиотским способом…

— Нет, я не слышал новостей про де Сюрвиля, — яростно покачал головой Марион. — Куда направился «Индевор» дальше?

— Ну как куда? На Филиппины. Ремонтироваться и пополнить экипаж. Капитан Кук собирался вернуться и продолжить исследование западного берега материка, но, насколько мне известно, так и не пришел.

— Ясно. Что вы хотите? Отправиться домой? Мы можем доставить вас на Филиппины…

— Нет! — вскрикнул англичанин. — Я стал советником великого вождя. Мне нравятся… местные… местная чистая жизнь на лоне природы, вот! У меня для вас деловое предложение. Маори нашли Отакое золото…

— Какое — о такое? — удивился Марион.

— Что? А, нет. Это регион такой, Отакое. Нет, подождите, как-то чуть иначе. Отакоу. Не важно. Там достаточно много золота, чтобы купить все, что мы хотим.

— Мсье Корзе, будьте добры, узнайте, закончилась ли погрузка воды и сельдерея, — внезапно приказал Марион.

— Понимаю, — криво улыбнулся англичанин, когда дверь за капитаном-лейтенантом закрылась. — Хотите обсудить ваше вознаграждение наедине?

— Не понимаете, — отрезал Марион. — Помолчите.

— Мсье капитан, — Корзе заглянул в каюту только после короткого стука и разрешения войти. — Погрузка завершена.

— Хорошо, мсье Корзе. Прикажите ждать моего сигнала, чтобы двигаться дальше. Позовите мичмана Роукса. Пусть возьмет четырех человек и оружие и караулит снаружи. Пусть будет готов зайти по первому сигналу.

— Странные у вас обычаи на французском флоте, капитан, — удивился англичанин. — У меня с собой золота нет.

— Не сомневаюсь, — кивнул Марион. — Сейчас вернется мсье Корзе и мы выслушаем ваше предложение.

 

 

 

 

— В первую очередь, нам нужны мушкеты, — заговорил англичанин, когда Корзе сел на свое место, а караул застыл у дверей. — У местных туземцев нет ни луков, ни пращей, только дротики. Пять таких молодцов, которых вы поставили в карауле, имея мушкеты, смогут, пожалуй, пару часов сдерживать тысячу маори.

— Мичман Роукс? Против тысячи? Целую ночь, если понадобится, — возразил Марион.

— Ага, — легко согласился англичанин. — Но маори очень хорошо учатся. Нам нужны мушкеты, порох, пули — столько, сколько сможете привезти, чтобы отстоять нашу свободу и независимость.

— Вот как, — хмыкнул Марион. — Это все?

— Нам нужны корабли. Мы хотим патрулировать наши территориальные воды и заранее предупреждать непрошеных гостей, что мы им не рады. Лучше всего, если мы сможем топить тех, кто не воспримет предупреждение.

— Вам, вероятно, нужны и экипажи, — добавил Марион. — Еще?

— Нам нужны свиньи. Маори веками жрали друг друга, но сейчас, когда великий вождь объединил всех маори в Первую Империю и войны закончились, боюсь, мы можем начать болеть, не получая достаточно мяса.

— Разумно, — кивнул Марион. — Еще?

— Нам нужны рабы.

— Вот как! — удивился Марион. — Но если вы объединили всех маори, у вас должны быть сотни и тысячи пленников!

— Возможно, их всех съели, мсье капитан, — флегматично заметил Корзе.

— Что?! — удивился англичанин. — А, нет. Дело не в этом. Маори предпочитают умереть, но не стать пленниками. Поэтому у нас очень ограниченное число рабов, все добывают золото. Но когда у нас будут мушкеты, чтобы стрелять, нам нужны будут бататы, чтобы есть. А кто будет работать на плантациях?

— Вы все продумали, — кивнул головой Марион.

— У меня было достаточно времени, — сухо ответил англичанин.

— Думаю, вы их записали и заучили, мсье Магра, — сказал Корзе.

— Было дело, — кивнул англичанин. — Что скажете? И почему мы до сих пор не идем к якорной стоянке?

— Потому что вы нам лжете, — сказал Марион. — И пока я не узнаю правду, я буду подозревать ловушку.

 

 

 

— Мсье Корзе, будьте добры приготовить корабли к отплытию на Филиппины. В Маниле должны быть английские корабли. Если мсье Магра не расскажет правду, мы передадим его в руки английского правосудия, и оно узнает, что случилось с «несчастным» капитаном Куком, как неосторожно выразился мсье Магра.

— Но предложение же выгодное… Зачем?

— Говори правду! Вы подняли бунт и убили капитана?! Подчинили бедных туземцев?! В заливе нас ждет «Индевор», который встретит нас плотным бортовым залпом, после которого нам останется или утонуть или сдаться?

— Возможно, пушки на берегу, мсье капитан, — сказал Корзе. — Я бы еще подготовил раскаленные ядра, чтобы поджечь наши корабли.

— Какое счастье, что мы с вами на одном корабле, — проворчал Марион. — Колись, Джемс!

— С чего вы вообще…

— Вы назвали капитана «несчастным» — это раз! Вы знаете, что с ним случилось! Вы сказали, что были очень больны, но при этом сделали копию судового журнала — это два! Либо вы не были больны, либо у вас нет этой копии. Но копия у вас, наверняка, есть — значит, вы не были больны! Вы сказали, что капитан Кук бросил своих людей умирать среди туземцев — это три! Мсье де Монтессон, наверное, мог бы поверить, что английский капитан способен и не на такое…

— Господи! Кто такой этот мсье де Монтессон?! — вскричал англичанин.

— Наш секретарь. Не важно. Он верит, что нет человека хуже англичанина. А единственный хороший англичанин — это мертвый англичанин.

— У него есть свои причины, мсье Магра, — заметил Корзе.

— Но я, Джемс, не верю, что Кук мог бросить кого бы то ни было. Вы привезли нам сельдерей, которым Кук лечил от цинги, он бы вылечил вас, если бы это была правда. И, наконец, вы не хотите возвращаться домой — это четыре!

— У меня есть свои причины!

— Их я и хочу узнать, — согласился Марион. — Колись, Джемс!

— Позвать мсье Роукса? — равнодушно предложил Корзе.

— Нет, мсье Корзе. Мы не будем обращаться непочтительно с английским подданным, тем более, бить его руками мичмана Роукса. Мы просто передадим его Короне. Будьте добры, прикажите поднять паруса и ложиться на курс к Маниле.

— В таком случае, мсье капитан, мы рискуем потерять судовой журнал Кука, — флегматично заметил Корзе.

— Тем лучше! Скажем, что это мы открыли Австралию!

— В таком случае, мсье капитан, я не могу дольше служить вам в качестве капитан-лейтенанта.

— Хорошо, — раздраженно бросил Марион. — Мы скажем, что это был Кук. Даже назовем пролив между островом Новая Зеландия и Австралией в его честь! Вы довольны, мсье Корзе?

— Благодарю, мсье капитан.

— Маори могут атаковать вас, — слабо сказал англичанин.

— Пушки заряжены картечью и готовы к бою. Колись!

— Ваша взяла. Я расскажу. Я не поднимал восстания. Несчастного Кука съели.

 

 

— Мы в самом деле дошли до шестидесятой параллели и вернулись назад. Каким-то чудом мы не потеряли ни одного человека от цинги, но потеряли мачту. Кроме того, корпус «Индевора» не был обшит медью, его надо было постоянно чистить.

— Печально, — кивнул Марион.

— Когда мы добрались до владений вождя — тогда он еще не был великим — капитан решил остановиться на ремонт. Мы попросили показать нам подходящее дерево для мачты…

— Вы умеете говорить на маори? — не поверил Марион.

— Да, — кивнул англичанин. — Видите ли, мы подобрали на Таити Тупиа, туземца, который не только рассказал нам про соседние острова и помог открыть некоторые, еще не известные, но и смог сносно общаться с маори. По крайней мере, они понимали друг друга. Пока мы ходили в высоких широтах, я научился у него языку.

— Зачем? — поинтересовался Марион.

— Я думал идти в дипломаты, хотел попрактиковаться в переговорах хотя бы с туземцами, — пожал плечами англичанин. — Ну и практика быстрого изучения языка должна была пригодиться. Со временем. Так вот, мы, в смысле, Тупиа переводил просьбу капитана, попросили показать дерево — ближайшее было километрах в пяти от берега. Одобрили, срубили и выделили отряд, чтоб понемногу тащили к кораблю. Это я уже потом узнал, что дерево было священным, аборигены верили, что мы хотим помолиться — а мы топорами по святому. И потом же я узнал, что мы нарушали табу, когда ловили рыбу…

— Табу?

— Это такой запрет, за нарушение которого убивают. У маори этих табу — как у нас налогов, на все есть. Там, где мы сети бросали, кто-то утонул, а раз кто-то утонул — табу на ловлю рыбы, на полгода, а то и год. Они вроде и пытались предупреждать, но ни меня, ни Тупиа рядом не было, никто не понял. А маори крепко обиделись, решили нас всех перебить, слишком много всяких разных табу мы нарушили.

— Может быть, на земле Ван Демьена тоже было табу, мсье Корзе? — задумался Марион.

— Не думаю, — отозвался Корзе. — Более вероятно, что огонь для них священен, а мсье дю Клемер просто бросил подаренную головню на хворост. Как он сказал? «Было же очевидно, что они от нас этого и ждали!»

— Сколько убитых? — поинтересовался англичанин.

— Из экипажа — к счастью, никого, — сухо сказал Марион. — Туземцев — точно не знаю. Двое или трое. Продолжайте.

— Внешне туземцы оставались приветливые, торговали, ничто не предвещало. Кука даже каким-то сверх вождем объявили, или сыном местного божка, что-то такое. И капитан Кук решил воспользоваться случаем и почистить «Индевор». Разгрузили мы корабль, вытащили на берег, больных организовали в лагере, приступили к чистке. И тут капитана позвали в гости. Его часто звали. Он взял несколько человек и пошел. Кто ж знал. Когда он со всем отрядом не вернулся вечером — никто ничего и не заподозрил, решили, утром вернется. А ночью на нас напали. Был бой, но туземцам удалось снять часовых без тревоги, так что больше это напоминало резню.

— Как вы выжили? — резко спросил Марион.

— Я ж язык знал, разбирался, кто у них вождь — ну и предложил, а они не смогли отказаться. Я и за других наших просил, но не осталось никого. Убили всех.

— Что вы им предложили?

— Ему. Вождю. Построить Империю Маори и стать первым императором. Просто было, в общем-то. Оказалось, хватало меня — белого человека — и несколько выстрелов из мушкета, чтоб разгонять племена, равные нам по размеру. Потом мы брали крепости…

— У них есть крепости?

— Они их называют «па». Частоколы, площадки сверху, чтоб бросать дротики в осаждающих — и снизу сложно таких бойцов снять. Если дротиками. Мушкетом-то я их элементарно щелкал. Оказалось, если убить вождей — племя покоряется победителю. Я и посоветовал вождю набирать воинов из таких племен в Империю, так что наша армия росла очень быстро. Как стало достаточно много — начали еще пушки тягать, прямой наводкой по частоколу сложно промахнуться, а впечатление производило такое, что некоторые племена и вожди начали сдаваться, как только мы подходили. Вот пролив переплыть было сложно, но у маори спаренные каноэ есть, катамараны. Даже пушки выдержали. Вот так всех и объединили.

— Зачем вам корабли?

— Тут земля не очень плодородная, холодно, а в двух неделях — Новая Голландия, где европейцы пока мало бывали. Я хочу туда переправить маори. С мушкетами мы тамошних туземцев легко завоюем, будет колония. Я так прикидываю, земли далекие, выгоды немного, а если мы сможем создать много проблем — может, и не полезут к нам англичане.

— А мы?

— Я думал, сможем договориться. Это англичане могут меня обвинить в трусости или дезертирстве. Вам-то что?

— Действительно, ничего. Теперь ничего, когда мы знаем правду. Мсье Корзе, будьте добры, прикажите идти за каноэ. И отпустите Роукса и его людей. В этот раз стрелять не придется.

 

 

— Мне надо восемьдесят тысяч ливров, чтобы экспедиция окупилась, — быстро сказал Марион, когда дверь за капитан-лейтенантом закрылась.

— Окупилась?

— Да. Король предоставил мне корабль и привилегии, если я что-то найду. Я оплачиваю жалованье экипажей и товары.

— А если не окупитесь?

— Все мое имущество пойдет с молотка, но и его не хватит. Вы готовы помочь мне с этим и… заинтересовать меня вознаграждением? Тогда обсудим сотрудничество.

— По рукам, капитан.

— Отлично. Я знаю, где достать рабов по сдельным ценам, со свиньями проблем не будет. С кораблями и мушкетами сложнее…

— Ну, договоримся о комиссионных процентах за каждый вид товара.

— Приятно иметь дело с профессионалом, мсье Магра.

Корзе постучался, дождался разрешения войти.

 — «Маркиза» я купил за шестьдесят тысяч ливров, — заговорил Марион. — Готов уступить вам по той же цене.

— Король дал вам только один корабль?! Вы не думали про революцию?!

— Как у вас полтораста лет назад? С усекновением венценосной головы? Не думаю, что до этого дойдет. А вы, мсье Корзе?

— Надеюсь, я не доживу, мсье капитан. Но, мсье капитан, думаю, мсье дю Клемер будет против продажи «Маркиза».

— Его дядя попросил меня доставить мальчишку домой целым и здоровым. А просьбы его дяди игнорировать нельзя. Я очень попросил бы вас, мсье Корзе, стать капитаном «Маркиза», пока я не вернусь с первой партией товара, кораблями и экипажами. Полагаю, мсье Магра согласится, чтобы вы могли исследовать Новую Голландию. Вам, мсье Магра, понадобятся маршруты, якорные стоянки и известия о туземцах, не так ли? Надо будет только восстановить мачты. Как только мы заделаем течь, я отправлюсь на остров Францию. И да, сделайте мне копии вашего журнала и судового журнала несчастного капитана Кука.

— Вы не хотели присваивать его открытия, мсье капитан, — флегматично кивнул Корзе. — Как я и думал.

— Но… — растерялся Марион. — Зачем же вы угрожали отставкой?

— Чтобы мсье Магра поверил, мсье капитан. Зачем же еще?

 

 

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Римские каникулы (С) Magnum

 

 

— Добро пожаловать в Рим, Ваше Высочество! — поприветствовал мужчина в униформе шофера высокую, стройную, коротко стриженную голубоглазую блондинку лет двадцати, только что сошедшую с трапа самолета. Из одежды на ней не было ровным счетом ничего, если не считать скромной клетчатой рубашки, темно-синих джинсовых брюк и высоких черных полуботинок. Образ довершали потертый брезентовый рюкзак, небрежно перекинутая через плечо черная кожаная куртка и очки в дешевой стальной оправе с толстыми стеклами. Ни дать ни взять — легкомысленная студентка на каникулах.

— Тише! — девушка принялась настороженно озираться по сторонам. — Никто раньше времени не должен знать, что я здесь! Помните, что я нахожусь в Риме инкогнито. Зовите меня просто — мисс Сильвия Мандрейк.

— Слушаю и повинуюсь, Ваш… Прошу прощения, мисс Сильвия.

— Так-то лучше, — снисходительно кивнула блондинка.

— Прикажете подавать машину?

— Извольте.

— Вы выбрали не самое лучшее время для визита, — заметил шофер, когда стремительный черный лимузин выехал за пределы аэропорта. — В городе неспокойно.

— Если бы в городе все было спокойно, мне бы нечего было здесь делать, — отрезала девушка, бросила рюкзак на соседнее место и сняла очки — она больше в них не нуждалась. После чего достала из рюкзака небольшой, но грозно выглядевший никелированный автоматический пистолет. Проверила обойму, оттянула затвор и спрятала оружие в карман брюк

— Вчера они опять убили премьер-министра, — сообщил водитель, поворачивая направо.

— Опять?! — удивилась таинственная гостья, извлекла из рюкзака две ручные гранаты и распихала по карманам куртки. — Это уже какой по счету?!

— Не знаю, — честно признался человек за рулем. — Никто не знает. Все давно сбились со счета…

Где-то вдали прогремел взрыв.

— Опять бомбы бросают, — печально заметил шофер. — Анархисты, скорей всего. Или мафия. Или ломбардисты. Или…

— Хватит, — строго сказала девушка. — Я слышала достаточно. — И она уставилась в окно.

Странное и в то же время пугающее зрелище представлял из себя Рим, Вечный Город, столица Италии и Империи, летом 1962 года от рождества Христова. Все еще великий и грозный, но одновременно… какой-то жалкий, нищий что ли. Трудно было сказать, что именно навевает подобные мысли — облетевшая позолота древних памятников и храмов, или баррикады и остовы сгоревших автомобилей на улицах. В воздухе пахло грозой. В отдалении звучали не только взрывы, но и выстрелы. На окраинах городах вот уже несколько дней подряд шли бои.

— Мы приехали, — доложил шофер и первым вышел наружу, чтобы открыть дверцу. Блондинка благосклонно кивнула и покинула автомобиль. Лимузин стоял у парадного входа отеля «Рома Империале Грандиссимо Палатино Амонтильядо». Вход охраняла вооруженная до зубов частная охрана. Широкие мраморные ступеньки были усыпаны денежными купюрами. В приступе любопытства девушка нагнулась и подобрала одну из них. «ДВЕСТИ КВИНТИЛЛИОНОВ ЛИР» — гласила надпись на фоне статуи императора Августа. Римские императоры нынче ценились дешево. Блондинка брезгливо поморщилась, отбросила банкноту и протерла пальчики носовых платком, пропитанным туалетной водой.

Один из суровых охранников на входе едва заглянул в ее документы и тут же кивнул:

— Вас проводят.

«Старая добрая Италия, — подумала блондинка. — В другой стране этим бы не ограничились. Обыскали бы с ног до головы, заставили бы раздеться…»

Лифт принес ее на двенадцатый этаж отеля, где перед ней распахнулись несколько дверей подряд. Затем она осталась в мрачной комнате наедине с человеком, сидевшем в дальнем темном углу.

— Прошу прощения за неудобства, — сказал тот. — Окна занавешены, потому что мы опасаемся снайперов. Присаживайтесь. Вон там, подальше от окна. Лишняя осторожность не помешает. Надеюсь, вы не голодны? Могу угостить вас армейскими консервами. Другой пищи здесь нет, потому что мы опасаемся отравления. Вы понимаете, о чем я говорю? Или мне пригласить переводчика?

— Прекрасно понимаю, — сухо отвечала девушка и опустилась в предложенное кресло. — Я провела почти четыре года в университетах Милана и Вероны. Или вы этого не знали?

— Верно, — едва заметно кивнул обитатель комнаты. — А я-то как раз собирался спросить — «где вы научились так хорошо говорить по-итальянски?» Милан и Верона. У вас прекрасный миланский акцент. Я должен был убедиться, что вы та, за кого себя выдаете… Ваше Высочество. На чем я остановился? Ах, да. Снайперы, отравители… Вчера они опять убили премьер-министра.

— Да, мне уже доложили, — кивнула блондинка. — И нет, я не голодна. Полагаю, нет смысла объяснять, почему я здесь. Если не возражаете, перейдем сразу к делу.

— К делу?! — горько усмехнулся человек в темном углу. — О каком деле может идти речь, когда все пропало?! Все погибло! Все пропало, вы понимаете это?! Или мне всё-таки пригласить переводчика? Империя пала, Италия погибла, а Вечный Город доживает свои последние дни в этом мире! «Вечный Город»… Какая ирония! Еще день или два — и Рим перестанет быть вечным, потому что прекратит свое существование!

— Неужели все так плохо? — усомнилась гостья.

— Все гораздо хуже, чем вы себе можете представить! — воскликнул хозяин сумрачного гостиничного номера. — Говорю вам, все кончено. Все погибло. У нас нет ни единого шанса. Все настолько плохо, что нам даже не позволят достойно умереть. Нас даже не расстреляют в придорожной канаве, чтобы потом повесить вниз головой на балконе городской ратуши! Вот насколько все плохо. Эту казнь они зарезервировали для фашистов. Но мы не фашисты. Поэтому нас не расстреляют и не повесят. Нам даже не отрубят головы. Нас не станут сжигать на площади как еретиков, не станут топить с привязанным грузом как коммунистов, не станут… Поверьте, Ваше Высочество, мое воображение пасует при одной мысли о том — и вашему воображению придется пасовать тоже при одной только мысли о казни, которую они уготовили… И они лгут, постоянно лгут. Вот, например, стоило к нашему движению примкнуть некоторым видным католическим прелатам, как они принялись кричать, будто мы готовим для Италии костры инквизиции. На нашу стороны перешли несколько бывших фашистов — и они принялись обвинять нас в нелепых планах загнать всех недовольных в тюрьмы, лишить женщин всяких прав и запереть на кухне, вернуть евреев в гетто, а также возродить цветное рабство — и одновременно с этим отправить всех негров обратно в Африку. Нашу партию поддержали известные лидеры итало-эфиопской общины — и вот они уже вопят про массовые изнасилования белых женщин, которые начнутся через пять минут после нашей победы…

— Да кто такие «они»?! — не выдержала девушка.

— Они везде, — печально пробормотал человек в углу. — Зря вы приехали в Рим, Ваше Высочество. Лучше спасайтесь, пока не стало слишком поздно.

— Об этом не может быть и речи, — отрезала таинственная принцесса. — Потому что я прекрасно помню, как великий генерал Умберто Нобиле и его альпийские стрелки помогли сохранить трон моему отцу и завоевать свободу нашему народу. Поэтому я здесь. Пришло время возвращать долги. И собирать камни, конечно.

— О, великий Нобиле… — протянул хозяин номера. — Я тоже… я тоже это помню. Я тоже там был! Я там был! Я это видел! Великие, славные времена… Помню. Помню, как они смеялись над нами… Они всегда над нами смеялись. «Итальянцы? Здесь?! В этой стране?! Ха-ха-ха! Те самые итальянцы, что потерпели поражение от голозадых эфиопов?! Заблудились, наверно. Что они могут вообще?» А мы смогли! Да, смогли! Мы показали всему миру, на что способны итальянцы! На что способны настоящие римляне! Ни сам Цезарь, ни Август, ни даже Септимий Север не забирался так далеко — а мы сделали это! «Последние римляне» — так мы себя называли…

— Да-да, конечно, — поспешно согласилась «мисс Сильвия», — но я бы хотела вернуться в день сегодняшний.

— Армия, полиция и карабинеры на нашей стороне, — сухо сказал один из Последних Римлян. — Но их число ничтожно — как и почти все в нашей несчастной стране. Силы слишком неравны. Враги окружают нас со всех сторон. Как внутренние, так и внешние. Французы, греки, австрийцы, испанцы и даже хорваты в эти самые минуты спорят — кто первым начнет вторжение, чтобы разорвать бедную Италию на тысячу частей. Я не верю, что у них получится, но они обязательно попытаются. Только к тому времени все будет кончено. Опоздавшим достанутся лишь только наши обглоданные кости. Опоздавшим всегда достаются кости…

— Хватит, — строго сказала блондинка. — Я начинаю опасаться, что ваше уныние заразно. Если вы будете продолжать в том же духе, мне тоже придется впасть в уныние — и вот тогда мы наверняка проиграем. Что еще вы мне можете сказать?

— В назначенный час на площади соберутся все — евреи, очкарики, велосипедисты… — продолжал итальянец.

— Евреи?! — изумилась девушка. — А они-то здесь при чем?!

— И действительно, — охотно согласился собеседник. — Евреев вычеркиваем. А вот с велосипедистами нам наверняка придется иметь дело, — уточнил Последний Римлянин. — Собственно, они и есть наш самый главный враг.

— Велосипедисты? — снова удивилась блондинка. — Но как такое возможно?!

— Долгая история… — хмыкнул собеседник.

— Я готова выслушать сокращенную версию.

— В наши дни популизм в Италии принял форму велосипеда, — пояснил итальянец в кресле. — Они называют свое движение Партия Имперского Спасения Европейской Цивилизации, но люди зовут их просто — «велосипедисты». Их ударные отряды штурмовиков — «велоцирапторы». Вождя партии, очередного «Великого Дуче» обычно сокращенно называют «вело-дуче». С него все и началось. Он первым пересел на велосипед. Мол, на автомобилях в наши дни разъезжают только зажравшиеся буржуи, мафия и прочее ворье. На лошадях передвигаются исключительно пещерные консерваторы, которые собираются утянуть нас обратно в средневековье. Военная техника, броневики всякие, танки, самолеты — ну, это для фашистов, само собой. Пешеходы — это коммунисты, которые собираются загнать Италию в беспросветную нищету и заранее готовят к ней народ. Про нас, «дирижаблистов», говорят, что мы давно оторвались от проблем и чаяний простых людей, потому что парим слишком высоко над землей — именно парим, подвластные бурным ветрам, которые бросают нас из стороны в сторону. Мол, нет у нас ясной и четкой позиции. А вот велосипед — самое то. Золотая середина. Идеальное транспортное средство для простого рабочего человека, среднего честного гражданина. В меру скромное, достаточно прогрессивное. Твердо стоит на земле — не то, что наши дирижабли. Не может взбрыкнуть и сбросить владельца, как лошадь. Не нуждается в топливе, как автомобили или самолеты. Хотя крайне правое крыло их партии все-таки предпочитает мотоциклы или мопеды, а левое — и вовсе самокаты, но против центристов в настоящее время у них нет никаких шансов. Тем не менее, Вело-Дуче не спешит отталкивать мотоциклистов и самокатчиков, и утверждает, что всякий искусственный конь хорош, если готов унести тебя в светлое будущее, в прекрасный новый мир, строительство которого начнется сразу после победы. «Мы — новые рыцари, — говорит он. — Больше нет патрициев и плебеев. Только мы — новое сословие римских всадников!»

— Понятно, — кивнула «Сильвия». — Они, значит, «велосипедисты», а вы, стало быть, «дирижаблисты». Ничего не перепутала? Между прочим, как вы говорите, они сами себя называют? «Партия Имперского Спасения»? То есть и они собираются спасать Римскую Империю?

— Конечно, — горько усмехнулся человек в темном углу. — Кому, как не им? Ведь и они тоже — наследники римлян! Но только не тех римлян, которые сражались в рядах легионов, или тех, кто прокладывал мосты через германские реки и дороги через британские болота; и уж точно не тех, что возводили акведуки посреди африканских песков. Отнюдь. Нет и еще раз нет! Эти — достойные потомки тех римлян, которые не были готовы идти на смерть. Которые не были готовы пачкать руки. Которые жаждали только бесплатного хлеба и зрелищ. Которые даже не были готовы убивать за свои идеи — только смотреть, как другие убивают друг друга. Самые ничтожные из плебеев, новая толпа на трибунах Колизея — вот кто они такие. А теперь скажите мне, что должен выбрать простой, честный итальянец, если не хочет ничего выбирать? За кем он должен пойти, если не хочет видеть у власти ни фашистов, ни коммунистов? Если он просто хочет жить и спокойно работать, понимаете — спокойно жить? На кого он должен уповать? Знаете, в эти дни я часто вспоминаю строки одного великого римского поэта — строго говоря, он был греком, но что такое греки, как не еще одна ветвь римлян? Они успешно играли роль римлян тысячу лет подряд, а некоторые из них до сих пор называют себя римлянами… Простите, я отвлекся. Так вот, у него есть поэма про римлян, которые ждут, когда придут варвары и решат все их проблемы. Но боюсь, что дело зашло так далеко, что сегодня нас не спасут даже варвары. Даже чудо нас не спасет!

— Я обеспечу вам чудо, — ответила загадочная принцесса. — И варваров тоже.

...

В назначенный день на самой большой площади Города собрались десятки, если не сотни тысяч велосипедистов. Площадь не могла вместить всех желающих «всадников» и их железных коней, поэтому еще больше собрались на окрестных улицах. Сам Вело-Дуче держал речь.

— …День настал! — громогласно взывал он, воздевая руки к ясному синему небу, на котором при всем желании невозможно было разглядеть ни единого облачка. — Час пробил! Сыновья и дочери Рима! Наследники его великой славы и доблести! Дети мои — дети Вечного Города! Кто сказал, что Италия спит? Кто сказал, что Империя умерла?! Нет, она всего лишь затаилась — затаилась, как легионы, готовые перейти границу…

Тень упала на лицо великого дуче. Крайне удивленный, он даже прервал свою речь, чтобы посмотреть вверх. И поскольку за первой тенью последовала вторая, тысячи «велосипедистов» и «велоцирапторов» последовали его примеру. Их глазам открылось зрелище невероятное и воистину фантастическое. Над Вечным Городом сгущались тучи — в самом буквальном, отнюдь не переносном смысле. Черные, тяжело набухшие грозовые тучи. День, еще недавно бывший ясным и солнечным — а разве могло быть иначе в самый разгар обычного итальянского лета?! — стремительно превращался в некое подобие вечерних сумерек. А потом на лицо одного из «всадников» упала первая холодная капля дождя, за ней последовала вторая — и вот уже разверзлись хляби небесные, и стремительные воды нового великого потопа обрушились на грешную землю. Выступление вождя было решительно сорвано, о продолжении митинга не могло быть и речи. Сам Вело-Дуче и его приближенные поспешили укрыться в церкви по соседству. Другие «всадники» бросились врассыпную, на площади и соседних улицах возникла давка.

И это было только начало.

За водой последовал град. Сначала мелкий и почти незаметный, едва ли не меньше тяжелых водяных купель, он становился все крупнее и крупнее. Градины размером с горошину, потом с вишню, затем с яблоко, с апельсин и даже с грейпфрут! О, да, итальянцы знали толк в подобных фруктовых аналогиях! Но прямо сейчас от этого не было особого толку. Неожиданное в это время года природное явление стремительно приобретало характер стихийного бедствия и тотальной катастрофы. Гигантские градины выбивали глаза, пробивали головы, ломали кости. Уже не шла речь о том, чтобы не промокнуть — речь шла о том, чтобы остаться в живых — в самом буквальном смысле! Обезумевшие от ужаса люди пытались найти убежище в домах, окружавших площадь — но далеко не всем удалось пробиться через запертые двери и ставни, а если и удавалось — места в таких убежищах хватало не всем.

За градом последовали сосульки — гигантские острые сосульки, которые падали с небес подобно смертоносным стрелам и дротикам. Число тяжело раненых и убитых стремительно росло. Одновременно с сосульками пришли особенно яростные молнии, сжигавшие людей заживо. А потом весь этот небесный арсенал — вода, град, сосульки, молнии — смешался в одно непрерывное жуткое ревущее месиво, несущее беспощадную смерть и разрушение, от которых не было укрытия или спасения…

Никто из чудом выживших в тот день на главной площади Рима не мог достоверно сказать, как долго продолжался этот беспросветный ужас.

А потом все вдруг внезапно стихло, и на потрясенную землю, покрытую горами изуродованных трупов и расплавленных молниями велосипедов, упала первая снежинка.

И тогда на площадь вступила Она. Верхом на могучем белом коне, настоящем гиганте, облаченная в сверкающие доспехи из редких металлов. Ее белокурые волосы венчала изящная диадема, среди лепестков которой сверкали холодным светом алмазы и другие драгоценные камни. Таким же холодным были и Ее голубые глаза, почти равнодушно скользившие по картине всеобщей смерти и разрушения, постепенно исчезающей под новыми слоями снега. На крупе лошади восседала белоснежная с черными пятнами рысь, украшенная серебристым ошейником. Ее сопровождали пешие и конные воины в белоснежных плащах и шлемах. А над головой Ее парили изящные стальные сигары — почти волшебные воздушные корабли, должные вселять ужас и смятения в сердца немногих уцелевших.

— …сами понимаете, никакого чуда здесь нет, — невозмутимо говорила Принцесса, обратившись к Человеку-из-Темного-Угла — он сопровождал ее, восседая на маленькой смирной вороной кобылке. Глаза его только каким-то чудом не торопились выскочить из орбит. — Если только не называть чудом последние достижения науки и техники. Нам, жителям северных островов, уже давно приходится бороться с глобальным потеплением, и мы достигли в этом деле немалых успехов. Эти генераторы снега и другие машины, которые вы увидели в деле сегодня — только малая часть наших возможностей. И новые воздушные корабли, конечно. Генерал Нобиле знал, о чем говорит, когда сказал, что дирижабль себя еще покажет. Наши дирижабли питаются от атомных реакторов и только потому способны нестись через сердце подобной бури. Золото, уран и криолит, что мы добываем в Гренландии, пришлись очень кстати, знаете ли. Нашлись люди, которые помогли нам построить эти машины и цеппелины, а у нас нашлось чем за них заплатить — и чем их заправить. И вот мы здесь. Теперь все будет в порядке. Поверьте, вам нечего стыдиться. Нашим предкам и прежде приходилось спасать уставшие от всего древние южные империи.

Они спешились у входа в ватиканский Собор Святого Петра и вошли внутрь. Гвардейцы в белоснежных плащах ступали следом. Внутри собора царила непривычная тишина, хотя народу здесь было предостаточно. У алтаря северную принцессу ожидал сам Папа Римский.

— Мы ждали вас, дочь моя, — вкрадчиво произнес Великий Понтифик. — Полагаю, что не стоит откладывать церемонию в долгий ящик. Приступим?

— Это ничего, что я не католичка? — на всякий случай уточнила завоевательница.

— На дворе ХХ век от Рождества Господа Нашего, кого сейчас интересуют такие мелочи… — безнадежно отмахнулся папа. — Все мы дети Божие. Главное, что ты веришь в Господа Нашего Иисуса Христа… ты ведь в него веруешь? -насторожился папа.

— Ну… — неуверенно протянула северная принцесса. — Я знаю, что Иисус был могучий конунг, в его дружине было двенадцать берсеркеров…

— Хватит, хватит, — в ужасе замахал на нее руками папа, — этого достаточно, больше ничего не хочу слышать. Мне говорили, что подобная ересь существует, а я отказывался верить!

— Напрасно, Ваше Святейшество, — заметила «Сильвия». — Как-никак, двадцатый век на дворе, откройте уши пошире — вы еще и не такое услышите!

— Как-нибудь в другой раз, — торопливо перебил ее наместник Святого Петра. — Приступим же! — и он принял из рук служителя сосуд с миром.

А когда на ее голову опустилась новая корона, все присутствовавшие в зале северные воины и граждане Города дружно прокричали:

— Да здравствует и побеждает Сигвальда Августа Магнусдоттир, великая и миротворящая Императрица Римлян и Норманнов, Королева Исландии, Италии, Гренландии, Сардинии и Обеих Сицилий, леди Фарерская, герцогиня Шпицберген и прочая, прочая, прочая!!!

 

 

«…Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,
На бронзовом блюде рабы протянули герольду,
Но варвары севера хмурили гордые брови,
Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,
В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,
И царственно-синие женские взоры… и струны,
Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,
И южное небо раскрыло свой огненный веер,
Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,
С надменной усмешкой войска повернул он на север…»

 

Николай Гумилев, «Варвары».

 

 

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Сказка про императора Александра (C) LokaLoki

 

 

 

 

Высылаю Вашему Сиятельству сей любопытный образец народного фольклора, записанный мною собственноручно вчера под Черкассами, что в Украине, на Днепре, между Екатеринославом и Киевом.

Смею надеяться, зная Ваше близкое к Его Императорскому Величеству расположение, что не только любопытство ваше будет удовлетворено, но и практическая польза может быть извлечена из сей сказки, чтобы противостоять инсургентам.

Прошу обратить внимание Вашего Сиятельства, что, не смотря на моду, которую диктует романтизм, чтобы передавать язык черни как он есть, со всеми ошибками и грубостями, я воздержался от сего соблазна и записал сказку нормальным литературным французским языком.

Итак,

Когда та, кого при Его Императорском Величестве лучше не поминать, почувствовала, что настает ее последний час, она якобы позвала инсургента Потемкина и якобы только ему одному доверила будто бы настоящее свое завещание…

 

 

Когда к матушке нашей амператрице Катьке Великой пришла Смерть, попросилась она попрощаться с любезником своим, нашим князем светлым.

— Только час дай последний!

— Не дам я тебе часа! — сурово ответила Смерть.

— Ну хоть полчаса!

— Не будет тебе полчаса!

— Ну хоть пять минуток! Сказать ему, как он мне мил и послушать, как я ему мила, ведь не увидимся мы больше на белом свете!

Сжалилась Смерть и подарила матушке нашей амператрице пять минут.

Только не успели они любезностей наговорить один одному, потому что амператрица больше думала про Расею, чем про себя. Успела она одно — рассказать, где лежит ее подлинная воля, бо чуяла, что сын ее в отца пошел, негодяя и пьяницу, и попробует трон себе забрать не по праву.

И вышло, как она чуяла: сел Павлик паскудной своей задницей на престол и назвал себя сам амператором, а дураки та немцы с ним согласились.

А князь наш светлый освободил подлинного амператора, Александра Палыча…

Ну да, собственного сына велел Павлик паскудник в каземат бросить, в подземелье сырое, на воду гнилую без хлеба вовсе.

— Уморите, — сказал, — подлинного амператора, хоть и сын он мне. Потому как не сын он мне теперича, а соперник, и посему хочу я его извести со света белого, аж кусок мяса в рот не идет. А кто мне в том поможет, станет моим другом верным, подручником, и получит мешок золота.

И помчались немцы и дураки тот приказ выполнять, да не тут-то было! Пока они старались та один одному мешали, князь наш светлый перехитрил их всех, открыл стены подземелья, аки ангел апостолу какому, и вывел подлинного амператора на свободу.

Только в том ихнем Петербурге дураков много, а немцев еще больше — недаром сам город на немецкий манер зовут, по нашему-то должон бы Петроград быть, и так его и звали, пока немцы не переиначили на свой паскудный язык.

И потому пришлось нашему князю светлому бежать к людям, к нам, стал быть, в славный город Катеринослав.

Кто там не был — сходите, подивитесь. Церковь такая, что во всем свете больше ее нет! И церковь эта — наша, православная, а не немецкая какая. И университет, где всякого человека наукам учат, и учат не немцы проклятые, а французы бедные, кого из их отечества черти якобитские выгнали. И вот поэтому скрежещут немцы зубами на Катеринослав, что и церковь не их, и науки не их, и даже город назвали по нашему, а не какой нибудь там Екатеринбург. Потому и врут, что воды в городе мало. Как же мало, на Днепре ж стоит! Любой дурак поймет, кому немцы голову не задурили.

Так вот теперича князь наш светлый сказал, что отныне Катеринославу быть матерью городов русских, как был Киев, была Москва, а Петрограду больше не бывать. И отседова будет править подлинный амператор Александр.

Да только Павлик паскудник стерпеть никак не может, что обман его вскрылся.

— Силой возьму, — говорит, — что не мое по праву! Собирайте, говорит, мне полки немецкие, одевайте косы женские, пудрите носы, щеки румяньте…

А ты кто такой умный? Ты видел, какие теперича солдаты у немцев и Павлика паскудника? Ну так слушай, верно тебе говорю!

И собралась сила великая, и идут сюда, амператора убить, князя нашего светлого утопить, а нас всех на крюках развесить… Как — нас-то за что? Что? Ничего не сделали? Князя не поймали та не выдали Павлику паскуднику, вот в этом и виноваты. А хоть и сейчас выдадим — не поможет! А так! Павлик паскудник силищу силенну уже собрал. Немцы, они знаете, какие упыри?

— Не уйдем, — шпрехают на своем паскудном языке, — теперича домой, покуда кровушки православной вдостоль не напьемся!

А потому нам придется каждого убить, закопать и кол осиновый вбить!

Потому как кто таков немец нашему человеку? Немец нашему человеку — паразит и упырь, клоп или комар какой, смотря насколько немец толстый. И хочет он одного — кровь нашу пить, пока не кончится…

Что? Катька немка была? Это кто тебе такое сказал, балда? Русская она, не повезло детине, в Немеччине родилась. Что? По нашему не говорила? Так я и говорю, немцы — хуже турок, не дали дитяти свой язык выучить, переучили на свой паскудный немецкий. Только она вывернулась, в Расею приехала, и как по нашему говорить, вспомнила.

Вот.

И вот теперича князь наш светлый зовет нас всех на подмогу, а в награду за то амператор Александр даст волю, землю, кто сколько сможет засеять, и волю от налогов и сборов на веки вечные, и детям, и внукам, и внукам внуков…

 

…А каждому, кто придет в армию инсургентов будто бы обещаны воля, дворянский титул, участок поля, дом и почему-то вишневый сад.

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Сказка (C) Master1976

 

 

— Папа, а расскажи мне сказку…

— Какую, сынок?

— Страшную…

— Ну, слушай… Случилось это после великой депрессии, когда шведы украли у нас рецепт водки, а в Америке ввели сухой закон и люди по всему миру водки пить стали больше, а есть — меньше…

— Как ты?

— Как я… 7 декабря 1926 года в шестом часу утра англо-итальянский дирижабль «Норвегия», битком набитый чувствительной измерительной аппаратурой, прибыл в Кингсбей…

— А что такое Кингсбей?

— Это город такой, на Шпицбергене. Была необходима продолжительная остановка, как для проверки работы всех частей, так и для ремонта и пополнения необходимыми запасами. В Кингсбее такая остановка была возможна, там имелись подходящие приспособления, огромный эллинг…

— А что такое эллинг?

— Это убежище для дирижаблей. Ну, слушай дальше… Вопреки первоначальным предположениям, дирижабль принужден был задержаться в Кингсбее на целых три дня. На базе внезапно не оказалось нужного запаса бензина и водорода и нужно было ждать прихода из норвежского Вадсе парохода с необходимыми припасами. 10 декабря 1926 года дирижабль «Норвегия», едва оторвавшись от причальной вышки, столкнулся в зоне видимости Кингсбея с частным французским аэропланом «Жозефина Форд» и упал в море. Экипаж дирижабля из четырнадцати человек погиб. Погибли также и все находившиеся на борту французского аэроплана. Кроме пилота, там было еще двое: некая девица по имени Эмили Кьюсак и американский ученый физик Гернсбак. Он, в отличие от американских шинкарей, тайно подторговывающих водкой, решил подзаработать на «любви» и изобрел прибор, — чудеснейший прибор. Если обвязать проводами этого прибора руки и грудь любого изъясняющегося в любви мужчину — стрелки приборов регистрируют дыхание, пульс и давление крови и безошибочно показывают, врет он или нет. Аппарат, фиксирующий ложь… Каково? Естественно, едва стало известно о катастрофе на Шпицбергене, за аппарат развернулась нешуточная борьба.

— Между кем?

— Да много было желающих… Англия, Франция, Италия, Америка… Все захотели отправить за прибором собачьи упряжки, послать аэропланы и корабли… Потом Франция обвинила англичан в катастрофе и потребовала очень много в качестве компенсаций. Требования Франции так чрезмерно велики и обидны для самолюбия Англии, но все же, после больших колебаний, несмотря на ропот и недовольство малосознательных элементов, правительство решило пойти на уступки. Оно согласилось на все требования Франции и только стремилось смягчить резкую, обидную форму их. Даже шумевшие и недовольные в тот вечер уснули почти спокойно. А назавтра все ожидали ответа, и никто не верил, что может случиться что-то страшное. Ответ пришел раньше, чем его ожидали. В глубокую, темную ночь с низко нависшими над городом густыми, тяжелыми облаками — высоко, высоко на небе, как стаи журавлей, треугольник за треугольником потянулись к городу боевые эскадрильи ночных бомбовозов. Впереди над ними и по бокам летели отряды легких, быстролетных истребителей: они охраняли налет ночных хищников. Город услышал жужжание сотен летящих машин и замер. Потух яркий свет, прекратилось движение. Сверкнули яркие лучи громадных, 60-ти дюймовых прожекторов, тревожно во всех направлениях обшаривающих небо. Но даже сила света в миллиарды свечей не могла пробить густых облаков, нависших над Лондоном. Стук моторов встревожил воздушную охрану Лондона. Две эскадрильи истребителей взвились в воздухе, отважно полетели навстречу врагу, пытаясь отразить налет ночных хищников. Французские истребители бросились англичанам навстречу. Начался скоротечный воздушный бой. Сверху отчетливо доносились орудийные выстрелы и несмолкаемый треск пулеметов. Стремительно сближались аэропланы, расстреливая друг друга на близком расстоянии из пушек и пулеметов. Англичане пытались прорваться и атаковать бомбовозы, но на них со всех сторон наседали французы, с каждой минутой прилетали и вступали в бой все новые эскадрильи. Немногие смельчаки отважились выйти на улицу, но облака закрывали все; свет многих прожекторов придавал им фантастические, причудливые формы. Вдруг в облаках сверкнуло яркое пламя. За ним другое и третье. На землю падали, зажженные фосфорными гранатами, английские истребители. Бой продолжался недолго: слишком неравны были силы. Англичане не выдержали и в смятении бросились в бегство, над ними и за ними неслись французские истребители, расстреливая, пытающегося спастись, врага. Гул орудийных выстрелов и трескотня пулеметов удалялись от города…

— Ух, ты, здорово…

— А в это время бомбовозы, эскадрилья за эскадрильей, медленно пролетали над громадным городом. Но вот, жужжание летящих машин стало доноситься все глуше и глуше и, наконец, затихло. Через два часа все уже снова было тихо, спокойно. Лишь тревожно обыскивали воздух лучи прожекторов. Жители Лондона с облегчением вздохнули. Ни одной бомбы. Как хорошо все кончилось. «Наверно, наши славные воздушные силы отбили нападение и прогнали французов» — подумали лондонцы… А тем временем на город медленно оседал тяжелый туман. Он собирался каплями на крышах домов, вползал через двери, окна и вентиляции, медленно расползался повсюду. Только слабый, трудно уловимый запах выдавал его присутствие.

— А что это было, папа?

— Яд.

— Яд?

— Да. Сначала на слабый, чуть заметный запах, никто не обратил внимания. Яд медленно, незаметно делал свое страшное дело. К полудню появились признаки отравления. Первыми стали заболевать дети. Начиналось с глаз. Во многих частях города у жителей вдруг стали слезиться, потом сильно краснеть глаза, появилась мучительная режущая боль. Тревога охватила весь город, все чувствовали приближение огромной беды. У тех, у которых болели глаза, распухли веки, начал мучить мучительный, раздирающий грудь кашель; местами подозрительно покраснела кожа. Вскоре на покрасневших местах появились болезненные нарывы, многие уже ослепли. Масса слепых ощупью бродило по городу, натыкаясь на все, попадающееся им на пути. Город уже охватила страшная паника и тревога. Все стремились вон из него, так как отрава охватила весь город. Ни один квартал, ни один дом не был свободен от нее. Признаки были все те же. Отравленными были буквально все. Движение прекратилось. Голод, особенно жажда, мучили население. Но тот, кто ел или пил, заболевал еще сильнее и вскоре умирал. Страдания этим не кончились. Нарывы переходили в глубокие гнойные раны. На улицах города уже появились первые трупы и вскоре стали валяться повсюду, на улицах и в квартирах. Все было отравлено страшным ядом: воздух, земля, стены и крыши домов, деревья, одежда, пища и вода. Трупов с каждым часом, с каждой минутой становилось все больше. Вскоре не хватило бы рук убирать их. Впрочем, об этом никто и не думал, каждый был занят своей судьбой. Даже грабеж и воровство продолжалось недолго, так как грабителей и воров постигла та же участь.

— И что, все-все погибли?

— Отравлены на смерть были, конечно, не все. Уцелевшие либо ослепли, либо забились в непроницаемые для отравы убежища. Их судьба была хуже умирающих и умерших. Голод и жажда, рано или поздно, вытолкнули их из убежища на поиски воды и пищи только для того, чтобы с первым же шагом они натолкнулись на страшную отраву. К вечеру трупы заполнили весь город. Немногие оставшиеся в живых все еще выходили из убежищ и бродили по городу. Ужас пережитого лишил многих рассудка. Приезжавшие из окрестностей, бежали как можно скорее из города. Но даже короткое пребывание в нем никому не прошло безнаказанно. Город был предоставлен своей судьбе. Так отравили Лондон 120 французских бомбовозов, распылив над городом, в виде тумана, две с половиной тысячи пудов горчичного газа.

— Папа, мне страшно…

— Не бойся, сынок. Не мог бы ты сделать напряжение чуть-чуть поменьше, а то мне грудь жжет?

— А чем же все кончилось?

— Кончилось все, как и полагается в сказке, хотя и страшноватой. На Шпицберген прилетели наши доблестные пилоты Чкалов и Алкснис и спасли прибор, фиксирующий ложь. У нас его немного доработали, он стал называться «детектором лжи». И теперь никто — никто в мире не может нас обмануть…

— Папа, ты ведь не все выдумал в этой истории?

— Сынок, сделай напряжение потише или вовсе выключи прибор…

— Говори! Не все ты выдумал?

— Сынок, это же сказка… Черт, выключи прибор, я сказал! Просто сказка! Выключи прибор и сними с меня эти проводки!

— Папа! Ты ведь не врешь?! Это правда?!

— Черт! Черт! Правда, конечно, правда!

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

...давным-давно, в далекой Антарктике, бушевали

Снежные Войны (C) Magnum

Эпизод XXXVVIII
Пробуждение Милы

Пам-пам-па-па-па-пам-пам!
Па-па-па-пам-пам, па-па-па-пам!

Антарктика в огне!
Триста лет прошло со дня падения древней Антарктической Республики.
Чудовищный Март Спайдер, Чорный Лорд Психов,
и его беспощадные имперские снеговики стремятся погубить Антарктику.
Жалкие остатки Сопротивления практически уничтожены.
И только бесстрашная воительница Мила Сноуфлэйкер с холодной планеты Бабуин,
которая только что пробудилась от глубокой 1000-летней заморозки,
готова встать на его пути и спасти свободу и независимость Антарктики!..

 

 

- Ты не остановишь меня, Март Спайдер! - воскликнула Мила и взмахнула лазурным мечом-леденцом. - Антарктика будет спасена, а ты будешь повержен! Ты убил моего отца! Взорвал мою планету! Приготовься умереть!

- Ты не понимаешь, Мила! - взревел Чорный Лорд Психов, размахивая своим демоническим плазменным резаком. - Антарктика должна отказаться от своих белых привелегий! Она будет растоплена и превратится в болото! А знаешь, что можно сделать с болотом? Его можно осушить и добывать полезные ископаемые! Встань рядом со мной, помоги мне завершить начатое - и мы будем вместе править этим миром! Только ты и я!

- Но если ты растопишь льды Антарктики, это может привести к глобальному потеплению и погубить всю жизнь во Вселенной! - возмутилась Мила. - Я не могу этого допустить!

- Да! - яростно вскричал Март Спайдер. - Да, именно такова моя цель! И никто в целом мире меня не остановит! Даже ты! А когда все будет кончено, в этом мире останемся только мы с тобой - и положим начало новой расе сверхчеловеков, которые станут править новой Антарктикой до самого конца времен!

- Никогда! - твердо ответила Мила и снова подняла меч-леденец. - Ну же, давай! Я давно ждала этого дня!

Март Спайдер взревел подобно тысяче антарктических моржей и бросился в атаку. Они сошлись - как лед и пламя! Мечи скрестились - всего на миг, но этого оказалось достаточно. Плазменное оружие Чорного Лорда мгновенно перерубило леденец Милы пополам.

Потрясенная леди Сноуфлэйкер не могла поверить своим глазам. Вне себя от ужаса, она разглядывала оставшийся в ее руках обрубок древнего волшебного меча.

- Но... но... как тебе это удалось?! - возопила она.

- Хо-хо-хо! - расхохотался Лорд Спайдер. - А на что ты рассчитывала?! Горячая плазма против замороженной воды?! Ну, в самом-то деле! Тебе не удалось обмануть законы физики! Еще никому это не удавалось! Признай свое поражение!

- Никогда! - гордо выпрямилась Мила и отбросила обломок меча в сторону. - Если понадобится, я убью тебя голыми руками! Или ногами!

- Я видел фильм, который начинался точно так же, - неожиданно покраснел Чорный Лорд - а это было непросто, потому что он был черный. - Мои верные имперские снеговики! Схватите ее и бросьте в Чудовищный Замок Подземного Ужаса!

Толкаясь и мешая друг другу, снеговики бросились выполнять приказ  своего могущественного и свирепого господина, который не осмелились нарушить, ибо прекрасно знали, как страшен он может быть в гневе!

Но они не знали, что на помощь Миле уже спешит ее верный друг и соратник, самый лучший пилот Антарктики, несравненный Хан Поло!

Хан Поло был наследником древней и знаменитой фамилии. Ее основателем был великий венецианский путешественник Марко Поло, который посетил Китай в конце тринадцатого века. Сумевший очаровать монгольского императора Хубилая, тогдашнего правителя Китая, Марко был назначен губернатором одной из южно-китайских провинций. Когда через сто лет Монгольская Империя окончательно распалась, один из потомков знаменитого венецианца (тоже по фамилии Поло) присвоил ханский титул и провозгласил себя независимым правителем. Новый Хан Поло управлял своими землями железной рукой и покорил многочисленные страны и народы отсюда и до самой Великой Китайской Стены. Позднее ему удалось отразить японское вторжение и нашествие бирманских варваров. Слухи о его подвигах достигли Европы, где трансформировались в легенды о царстве Пресвитера Иоанна. Новую империю нередко путали или намеренно отождествляли с Польшей, что и неудивительно, если обратить внимание на фамилию нового хана.

Но в конце восемнадцатого века польские мореплаватели наконец-то открыли Антарктиду, где им пришлось столкнуться с отважными рыцарями Рогдайского Ордена. Основателем этого древнего и могущественного ордена был не кто иной, как Рогдай, воитель смелый, мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей. Потерпевший поражение в борьбе со своим соперником Русланом, несчастный рыцарь удалился от мира и поклялся вечно хранить верность прекрасной Людмиле. Той самой Людмиле, Спящей Красавице, которая покоилась в хрустальном гробу целую тысячу лет и очнулась ото сна только для того, чтобы сразиться с Мартом Спайдером, Чорным Лордом Психов!

Но тут наступило утро, и Шахерезада прекратила дозволенные речи.  

 

 

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Терра Инкогнита (С) Ясмин Джакмич

 

 

...Шум ветра не замолкает. Буран как злое чудовище вырвался на волю и бешено кружится в неистовом танце-вихре. Со школьным садизмом он сдувает все на своем пути, погребает лед и ни в чем не повинную землю новыми слоями снега. Он больно бьет в лицо щедрыми пригоршнями снежных хлопьев, тяжелых как металлическая крошка, лезет ледяными иголками в глаза и перехватывает дыхание. В бескрайней мгле ничего не видно, дышать на ветру трудно. Идти приходится, согнувшись, почти на ощупь. В толстой куртке под капюшоном и комбинезоне из шкур вдвойне тяжело, но они не дают замерзнуть окончательно. Только палатка, натянутая поверх лодки, дает возможность укрыться. Увы, укрыть ее саму негде — ни леса, ни выступа, ни пещеры. Кругом только бескрайнее ледяное поле, похожее на мусорную пустошь — по ней живописно разбросаны сколки льда самых причудливых цветов и форм. Буерный парус и мачту пришлось свернуть, чтобы его не унесло. Хваленая тринадцатисильная машина Эванса не способна одолеть этот ветер, ни пропеллером, ни колесом, ни гусеницей. Приходится тащить лодку на полозьях. Каркасы снегоступов на ногах помогают хоть как то двигаться и при этом не падать. На «плетенках» сложнее упасть от изнеможения и трудно в таких каркасах улечься спать.
  Усталость вместе с ветром баюкают, прикрытые от снега глаза слипаются, но здесь опасно останавливаться. Остановишься — не заметишь, как замерзнешь насмерть. Ни угля, ни керосина у меня больше не было. Много бы я отдал, чтобы найти здесь кусочек горючего…
 Как прав был капитан Кук. Если неизвестный материк в Южных широтах и существует, то только у самого полюса за целыми поясами плавучих льдов и вряд ли представляет интерес для колонизации. Разве что кто-то станет отсюда возить лед в Мельбурн, Капстад или Вальпараисо. От Мельбурна «Хелбрейн» был в четырех тысячах миль. За сколько миль от обитаемой суши я сейчас нахожусь? Установить по звездам и светилам невозможно. В этом проклятом краю они, пожалуй, вовсе не появляются из-за снеговых облаков и тумана.
 Выбоина под снегом мешает двигаться. Лодка встряла в ней наглухо. Все усилия протолкнуть лодку дальше ни к чему не привели. Нос лодки уперся в твердую стену грязного льда, будто облитого помойной слякотью с песком. Дальше, настолько хватало обзора и стуков палок, на десяток шагов вокруг обнаруживалась неровная поверхность в человеческий рост. С великим трудом мне удалось поставить лодку ровно между двумя грудами торосов. Приходиться смириться и остановиться здесь до улучшения погоды. Закопав якорь в мягком снегу на уровне льда, вбив колья в окаменелый лед, я отобрал несколько больших обломков землистых ледяных пластин и выложил их вокруг борта оградкой. Каждая из льдин весила как тридцатифунтовая гиря. Горькую радость мне доставило только то, что разъяренный ветер был не в состоянии их врывать из моих рук, как делал это с парусом и тентами. Из последних сил я ползком забрался внутрь моей лодочки и закрыл полы палатки. Здесь температура едва ли поднималась к нулю градусов, но это казалось уютным теплом.
  Занавесив вход в палатку ещё одним покрывалом, из-под сидений я извлек жестяной коробок, скрывавший в себе маленький прибор, заключенный в пробковый каркас, подобно поплавку бакена или плавучего термометра. В зависимости от ситуации, этот аппарат служил для освещения, обогрева или приготовления пищи. Небольшая трубка в пять-шесть дюймов крепилась к металлическому контейнеру с двумя краниками. Наполнив короб снегом, и поставив в него прибор так, чтобы нижний краник входил в снег, я открыл краны по очереди — и тут же из трубки вырвался язычок живого пламени. Чудеса химии ещё дают шанс. На этой фтор-кальцевой печурке я по очереди согрел жестянки со смесью пеммикана и немного чая, успевшего с утра заледенеть.
  Немного подкрепившись, я ободрился и внес пометки в свой блокнот. Уже неделю я двигаюсь по ледяному полю в северо-восточном направлении — Солнце ещё хоть как-то показывалось и вместе с компасом служило ориентиром. Когда погода позволяла, я использовал свою лодочку как буер, скользя по льду под парусом, и тогда удавалось пройти до 50 миль. Сейчас, пешком, я продвигаюсь на десяток миль в день, скорее всего ещё меньше. По моим расчетам, я вышел в район 69 градуса ю.ш и 160 градуса з.д. Чистой воды все ещё не видно, и я опасаюсь, что блуждаю по льду в неизвестности кругами. Ледовые поля не кончаются…. Моря с айсбергами все ещё не видно…. Меня одолевают жуткие мысли…. Неужели я иду неправильным курсом? Конечно, навигатор из меня неважный, но опыт геодезиста позволяет ориентироваться в пространстве по приборам и компасу. Не может же компас врать!
 Ветер высекает страшные звуки в лабиринте ледовых пластин. Он хохочет и раскатисто тянет свою песню, гимн торжества стихии. Будто радуется бедам и упивается отчаянием одинокого путника. Крохотный человечек где-то на краю мертвой земли, в темноте среди дня…. Протянув руки к огню, я потер их умывающимся жестом.
  Если дело не в компасе, то в чем же? Неужели шторм и кораблекрушение «Хелбрейн» вызваны более масштабными причинами…. Неужели океан замерз до, черт его знает, каких широт? В снегах Венсенский сад и пирамиды, каналы Венеции промерзли до дна.
   Тряхнув головой, я закрыл блокнот и подкрутил огонек в печурке. Теперь в градусах 7-10 тепла можно вздохнуть свободнее.
   Замерзший мир! Нонсенс. Конечно, все вулканы за бортом «Хелбрейн» как по команде паровые клапаны с пароходными гудками извергнулись и застлали небо от солнечного света, а людей и животных отравили угарными газами. И все это случилось за 15 часов, пока шхуну трепало штормом. Неправдоподобно? Тогда какая-нибудь мерзлая комета какого-нибудь Биэлы, Рейтузина или Заебахера (ну и фамилии у этих немецких астрономов) накрыла землю холодным газовым облаком, которое внезапно оказалось разумным живым существом и принялось охотиться на людей! Можно и не так изощренно. Космическая ледышка упала в океан и привела к резкому похолоданию. Или меня унесло на этой комете в космос с куском земного льда и моря. Нервный усталый смех сам слетел с моих потрескавшихся губ и потонул в оттаивающей от инея щетине. Что за чушь приходит на ум…. Видимо, я устал больше обычного, если дал волю такой безумной фантазии.
 Я налил немного подогретой воды из короба в резиновый кармашек грелки, где зашипела соляная таблетка. Завел часы. По количеству оборотов можно было судить, что прошло девять часов с момента прошлого привала. Пока у меня есть мои маленькие помощники и своя голова на плечах, игра с природой ещё не окончена. Выживали же как-то древние люди…. И живут как то аборигены Севера и Огненной земли без грелок и примусов. Даже на Южной Георгии.
 Поискав в коробках и мотках, я достал скукоженные кружочки лимона с почерневшей мякотью и стал их грызть. Скверное утешение, но витамины защищают мозги от помутнения.
 Сон незаметно увлек меня в свою глухую пучину. Удивительное чувство покоя и тепла разлилось по всему телу впервые за несколько дней, хотя все кости и мышцы изнывали и при малейшем движении начинали ломить.
  Мне снился Сиглим. Моя улица в три домика. Беловатая кромка скал. За буками и соснами стоит крытый пирс у моря, кутающегося в туманную дымку. Беседка с оркестром мистера Бойла, игравшим по выходным. Лента железной дороги, убегающая между холмов в Фолкстон, чтобы нырнуть и выбраться по ту сторону пролива на французском берегу. В пятом классе, на спор, я прошел по туннелю и благополучно выбрался в Кале. Это заняло 11 с половиной часов и стоило кровавых мозолей с истоптанными ботинками. Какой разнос устроила тетя Биа — не предупредить и уйти за границу, без шарфа и ленча. Хорошо, что меня не арестовали как фламандского контрабандиста или шпиона ирландских патриотов.
  Да, задатки великого путешественника во мне давали знать о себе уже тогда.
 Когда я проснулся, печной коробок уже остыл, а грелка сравнялась по температуре с телом. Часы показывали восемь часов с прошлого завода.
 Осторожно приподнявшись, я приподнял края палатки. Снег сам посыпался ко мне — так много его намело за ночь, что я на минуту встревожился. Но лодку он не засыпал. Высунув наружу лыжную палку, я стряхнул сугроб наружу. Дыхнул свежий морозный воздух и показался клочок сероватого неба. Я встал и огляделся.
 Буран почти затих, точнее, прогнал прочь тучи и сейчас лишь слабый ветер стелился над снегами. Кремовый белым перетекал в серебристый, и тени от облаков нагоняли легкую синеву. Опираясь на борт, я повернулся налево…. За краем склона площадки, круто обрывавшимся вниз, темнела морская вода, запруженная битым льдом. Мне стало не по себе. Когда это я вышел к берегу? Если бы ночью, то стоило мне оступиться, как я бы упал туда с высоты почти трехэтажного дома.
  Растершись и быстро позавтракав, хотя горький какао и сухари со стружкой одеревенелого сыра не лезли в горло, я взвалил свой рюкзак на плечи, вооружившись палкой и лыжами, привязанными бечевой к поясу, решил осмотреться. Я не удалялся далеко от лодки, стараясь держать ее в поле зрения.
  Мои опасения заблудиться оказались напрасными. Потрясение ждало меня впереди. За два часа я обошел всю ледовую площадку, а кромка воды петляла кругом, пока не привела меня обратно.
 В голове не укладывалось, как такое могло случиться. Ночью лед раскололся и меня вместе с ним унесло на обломке в океан. Конечно, я старался успокоить себя и найти разумное объяснение, что не мог видеть и слышать в буран шума разлома.
 Потянулись дни, однообразные и томительнее один другого. Если ранее я мог идти вперед, помятая о трещинах и разводьях, то теперь был ограничен территорией едва ли в 300 га. Скрашивало это заточение на льдине только возможность проводить замеры и определять курс, пока небо прояснилось, и Солнце вновь показалось над горизонтом. Течение и ветер гнали мой ледовый островок на север вдоль 160-го и 161-го меридиана в теплые широты. Это давало робкую надежду достичь теплых обитаемых берегов до того, как голод и холод прикончат меня.
 Первую неделю мы дрейфовали в окружении крупных айсбергов, которые внушали тревогу своими неуклюжими маневрами и шумными ударами друг о друга. Что если какая-то из этих скал натолкнется на мою льдину и опрокинет ее? Эта мысль не давала мне покоя, скребясь в моем мозгу как загнанная в угол крыса.
 Лед подтаивал, и вместе с ним тратились фтор-кальцевые таблетки. Их запаса при дозированном использовании должно было хватить на 20-25 дней. Я ограничил время розжига печурки 15 минутами утром и 15 минутами вечером, полагаясь теперь на грелку для сохранения тепла ночью. Вместо топлива осталось жечь свечи в коробе, дополнительно занавесив все щели изнутри.
  На девятый день меня разбудили отвратительные крики, похожие на вой ослов. Какой райской музыкой мне показались голоса пернатых обитателей Антарктиды после недель одиночества! На подножье льдины я обнаружил дюжины две пингвинов. Значит, я выбрался из мертвой зоны. Сил не было гонять этих бестолковых крикливых птиц, но выстрел из ружья в воздух все же придал им ускорения для прыжков в воду.
  Узкий длинный силуэт возник на горизонте внезапно к полудню одиннадцатого дня. Я не искушал судьбу надеждой встретить на границе 50-х и 60-х широт европейские или американские китобойные суда. Однако взяв свою подзорную трубу, я направил прибор на силуэт. Это была лодка. Довольно большая и узкая лодка, какие строят индейцы и аборигены севера для промысловых и торговых плаваний вдоль берегов. На двух ее мачтах крепились косые паруса, сшитые, по-видимому, из выделанных шкур, напоминавших издали мешковину. На лодке я различил с десяток человек, не считая кормчего, шестеро из которых налегали на весла, а трое с копьями-гарпунами склонялись у бортов, напряженно всматриваясь в воду.
 Достав ружье, я выстрелил в воздух трижды, надеясь привлечь их внимание. Из других маркеров у меня было лишь красное шерстяное одеяло, которым я махал с отчаянием выбивающего пыль. Они все же меня заметили и медленно развернули лодку в мою сторону. Почти час моряки боролись с волнами, пока не смогли подойти ближе. Это были ладные, рослые и красивые молодые люди и крепкие мужчины с темной кожей, темными волосами, широкими скулами и чуть раскосыми глазами, более походившие на индейцев ямана. Разве что их накидки более походили на рыбацкие куртки, чем балахоны фуэгинов. И рты с носами более изящные и аккуратные, чем огнеземельские хавальники и шнобели, пугавшие обывателей со времен отчетов Кука и Лаперуза.
 Радость от встречи с людьми на миг затмила сознание. Я ведь не знал их языка и не мог с ними объясниться. Мои более чем скромные познания в индейских наречиях Южной Америки вряд ли годились тут. Жестами и мимикой, как последний идиот, я стал показывать, что застрял на льдине. Рыбаки пристали к пологому склону айсберга, где недавно топтались пингвины, и выдолбили уступы-ступеньки во льду, к которому смогли пристать и выбраться на твердь. Чтобы помочь им забраться наверх, мне пришлось сбросить им веревку, конец которой я прикрепил к одной из стоек лодки.
  Когда они поднялись наверх, то меня поразило, какие они рослые. Среди индейцев-рыбаков не было никого, кто был бы ниже меня ростом (а во мне его шесть футов с дюймом), и даже старшие с сединами, как позже я узнал, шкипер и командир, превосходили меня на полголовы. Заметив мою лодку, они стали что-то обсуждать, видимо, как она сюда попала и как лучше ее снять. Но больше всего их внимание оживили грязные льдины, которыми я выложил противоветровую ограду. Они скребли ножами, восклицали и смотрели на меня, указывая на грязный бугристый лед. После долгих попыток понять, что же они хотят, я наконец понял, что этот лед они хотят забрать с собой. Я пытался объяснить им, что для получения пресной воды нужно брать чистый снег для растопки или голубой лед, но аборигены цеплялись и тащили вниз именно ломаные плиты.
   Вшестером за два дня мы выдолбили во льду пологий желоб и лесенку от верхней площадки. Все это время мы спускали вниз к лодке как обломки пресного льда, так и куски грязного, которые грузили в лодку и размешали в кожаных бурдюках, оплетенных сверху какой-то соломой. Моряки ночевали на льду, выкопав в снегу нечто вроде землянки, которую прокладывали сушеным плавником водорослей. Грелись они от глиняного горшка, в котором жгли тюлений жир, и питались вялеными рыбой и мясом. Хотя жир источал жуткий смрад, я заправил им бак и смог использовать в своем фонаре.
   С помощью веревок и кронштейнов мы осуществили довольно рискованную операцию по спуску моей лодки с площадки вниз. Не смотря на всю нашу осторожность (на спуск ушел целый день), она едва не взлетела по инерции вверх с нижней площадки. К счастью, погода нам благоприятствовала, и до наступления свежего ветра лодка была спущена на воду, где я смог забраться в нее и начать править. Подчинившись настроению моих спасителей, я приделал несколько льдин к бортам, рискуя растопить их в соленой воде. Однако несколько из них сохранились.
  Мы плыли почти шесть дней, подгоняемые ветром. Временами, мою лодочку относило сильно в сторону, и только огонек фонаря на мачте позволял сориентироваться в хмурой мгле моря. Над ним снова растекся туман. Не было ничего видно. Мы связали лодки веревками, чтобы не потеряться. Я снова ощутил холодок тоски. Куда следуют мои товарищи? Шкипер и его товарищи лишь могли показать руками в сторону севера. Земля, неведомая и нереальная в холодном дыму среди океана без дна и берегов.
  Будто во сне высокая гористая громада острова встретила нас на рассвете двадцать второго дня. Мне казалось, что я грежу. Радостные возгласы индейцев и проливной дождь встретили нас у каменных берегов, поросших стлаником и мхом. Там пламенели костры. Навстречу из землянок и каркасных домиков-палаток к нам выходили люди. Такие же темноволосые, темнокожие и скуластые, они махали нам руками и голосили. Когда они увидели лед, то радости их не было предела. Капитан указал на меня и на обломки льдин, что-то сказав поселенцам. Позже я узнал, что Вильхаг говорил им, что я привез им огненный лед.

 

 — …Вот так, юные дамы и господа, ваш друг Генри Дауэрти открыл остров, получивший его имя, и первым из людей Запада познакомился с народом каолу.
 Рассказчик, усталый молодой мужчина с обветренным лицом и озорным взглядом, откинулся на спинку кресла и мягко улыбнулся собравшиеся в комнате слушателям. Большинство из них были детьми и подростками.
— А что такое огненный лед? — спросил звонкий голосок.
— И почему люди каолу так ценили этот грязный лед? Зачем он им так нужен?
  Поднялась настоящая буря голосов, которые невозможно было ни разобрать, ни остановить. Все спешили выразиться и смеялись над этой неразберихой.
 Генри ленивым жестом достал из железного ящичка на полу ледовыми щипцами кусочек спрессовавшегося льда и с невозмутимым видом положил его на каменистую оградку камина. Ледышка, вместо того, чтобы начать сочиться водой, слегка зашипела и вспыхнула синеватым огоньком с яркими оранжевыми гребешками. Восторг и изумление заставили его юных слушателей затихнуть и замереть.
— Потому что, юные леди и джентльмены, — с улыбкой добавил он, — этот лед состоит из гидрата метана, соединения воды и горючего газа, кристаллизованного под воздействием низкой температуры и очень высокого давления. Именно благодаря этому льду племя каолу и смогло выжить в суровых условиях субантарктики. Его прибивало вместе с остальным плавником, пусть и не в таком количестве как водоросли. Некоторые из их промысловиков добирались до великих льдов, где отыскивали и добывали необходимое им топливо. В Антарктиде его может быть больше, чем угля на всей нашей планете.

Только уголь все же удобнее.

 

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Экс (C) LokaLoki

 

 

От топота копыт гудел лед озера, гудела земля, гудела голова князя Александра Ярославича.

«Свинья» немецкой кавалерии приближалась к позициям новгородцев — и к краю озера, где лед был тоньше. Теперь уже Александр каждую секунду ожидал услышать хруст льда, испуганное ржание лошадей, крики ужаса и что-то вроде гигантского «плюх-плюх-плюх».

Новгородцы ожидали того же, а потому как могли подзадоривали рыцарей: корчили рожи, показывали оскорбительные жесты. Некоторые крутили голыми задницами.

Хруста все не было.

В душу Александра начало закрадываться сомнение, что он может и не стать ни «Невским», ни святым, что про него не снимут фильм…

Князь тряхнул головой, отгоняя наваждение. Какой фильм?! Мало что почудится, когда голова гудит!

Оглушительно лязгнуло, зазвенело, закричало. «Свинья» смяла первые ряды новгородской пехоты, не ожидавшей такого поворота, неудержимо вошла глубже, как нож в масло…

— Кто сказал, что лед проломится? — зло спросил князь.

— Синоптикос, ваша светлость! — быстро отреагировал дядька князя, он же доверенное лицо и первый советник.

— Я не виноватос! — закричал грек. — Если бы такой морозос был в Константинополис, Босфорос бы не выдержал такой массос! Это у вас тутос на севере водос не правильный! Можетос, он тяжелый?!

— Посадить на кол, — велел Александр. — Четвертовать и живьем затравить медведями!

— Но князь, — возразил дядька. — Если четвертовать, то живьем медведям уже никак. А если сначала медведям, то потом на кол будет нечего!

— Почему в Англии умеют повесить, выпотрошить и четвертовать, а у нас нет?! — ядовито поинтересовался Александр. Новгородская пехота уже бежала. Засадные полки высунулись было из леса — но сразу же засели обратно, очевидно, собираясь переждать до темноты, чтобы в образцовом порядке отступить домой.

— Но у них там медведей нет!

— У англосаксов ничего хорошего нет, — согласился князь. — А у вас вечно только отмазки и есть. Выполняй!

Битва была проиграна. Немцы вскоре вернут Псков, Изборск, и далее везде…

«Опять забанили в Новгороде?» — недовольно спросит Ярослав Всеволодович.

«Он же еще маленький, двадцать годков всего», — ввернет Андрей, вроде как и в защиту, а на правду издеваясь.

— Нет, — решил Александр. — НЕ ДОЖДЕТЕСЬ!!!

Лед на озере таки захрустел от крика, но немцы давно выбрались на берег и рубили, вязали, гнали новгородцев…

 

Епископ Дерптский что-то шептал ландмейстру Ливонского ордена, тот дергался, будто ему плевали в ухо, но мужественно слушал дальше.

— У меня… эта… есть, знакомые в Новгороде, значить, — повторял Александр, комкая в руках шлем. — Они мне ворота откроют, значить. Только… эта… чур меня князем новгородским сделать, вот. Пусть и от Ордена, значить.

— А штопы ты не претать, — сказал ландмейстер. — При тепе фсекда пыть томиниканец. И если он уфитеть, што ты перетаст… претаст… претафать! он тебя ношом заресать. Согласен?

— По рукам, чо уж там, — буркнул Александр, покосившись на высокую худую фигуру в рясе и капюшоне. Нож? Экс-князь бы не удивился, если б фигура достала косу и пошла косить, ухмыляясь черепом на все тридцать два…

— И истшо, — ландмейстер дернулся от очередного плевка в ухо. — Ты толжен принять наша фера, католитшеская.

— Новгород… эта… стоит мессы, значить. Вот.

 

Новгородцы высыпали на стены послушать парламентеров.

Немецкие отряды топтались поодаль, ждали, чем закончатся переговоры. Мерзли.

После битвы на озере Пейпус прошел неполный год. Тевтонский Орден утвердился на западе волости, и теперь, с наступлением зимы, собрал железный кулак — постучаться в ворота самого Великого Новгорода.

Андрея, брата экс-Александра, видно не было. Может, забанили, злорадно подумал экс-князь.

Он и доминиканец были как бы торчащим пальцем железного кулака — который «сначала телать фешлифый тук-тук».

— Я, значить, князь Александр Ярославич! — заорал экс-князь. Доминиканец научил, что врать ради благого дела — хорошо. — Вы сами звали меня княжить! Я… эта… Я пришел! Откройте мне ворота, откуда я вышел! Вот!

Доминиканец хрюкнул под капюшоном. Экс-князь и сам подумал, что его занесло куда-то не туда.

— Хто-хто?! — обидно отозвались со стен. — Был тут мальцонка токой, убёг к мамке давеця. Цто, молоко на губах обсохло? Хоцешь естцо поиграть? Иди себе, пока цел!

Доминиканец шагнул вперед, скинул капюшон, набрал морозного воздуха в легкие — и заорал белугой, перекрывая хохот новгородцев, скрип зубов экс-князя, мат-перемат замерзающих ландскнехтов:

— Великий ландмейстер великого Ливонского Ордена! Великий магистр великого Тевтонского Ордена! Великий Папа…

— Великого Рима? — попробовал угадать экс-Александр.

— Вечного Рима! — закончил доминиканец. — Пришли защитить вас от татарвы и тех, кто еще хуже — коррумпированных русских князей!

— Ну ты… эта… не очень-то, значить, — обиделся экс-князь.

— С нами вы будете интегрированы в Европу! Мы гарантируем вам свободу, вольность и Магдебургское право! Если вы выбираете нас, вы выбираете Ганзу, богатство и процветание! С Андреем, Ярославом и прочими вы останетесь в дикой Азии с деспотизмом и сатрапами!

— А безвиз будет? — робко спросили со стен.

— В рамках Священной Римской Империи — безусловно! И упрощенный въезд во все европейские страны!

— Надо брать! — зашумели на стенах.

— А вече?! — заспорили другие.

— Вече — это Азия! — заорал доминиканец.

— Во! — обрадовались на стенах. — Отворяй ворота!

Экс-Александр оскорбленно наблюдал, как ландскнехты ломятся в его город — греться. Корчмы получат хороший доход. Правитель получит хорошую подать. А ведь правителем мог бы быть и он…

Одна радость — может, Андрей не успел убежать, захватят, сдадут Ордену.

Ему, экс-князю, не светил ничего. Только нож в бок.

Доминиканец внимательно смотрел на своего подножного.

— У нас есть для тебя миссия, — неожиданно подбодрил доминиканец, накидывая капюшон. — Поедем к хану, договариваться про мир.

— Убьют меня там, значить, — вздохнул экс-Александр. — Я… эта… сон видел. Отравят. А не поеду — ты прям тут зарежешь, вот. Эх, житие мое…

— Посмотрим, — подбодрил доминиканец. — Но вот подучить тебя ораторству однозначно надо, значить, эта, вот!

 

Хан Батый внимательно смотрел на послов Тевтонского Ордена.

Доминиканец, отец Жозеф, на монгольском языке говорил с ханом про бога.

Экс-мирянин как-то спросил его, почему ландмейстер говорит с таким диким акцентом, а доминиканец — чисто, будто родился на Руси?

— Доминиканец — это почти иезуит, — пояснил отец Жозеф. — Он должен уметь все и не гнушаться ничем, если цель того стоит.

Экс-мирянин не сомневался, что монгольский у доминиканца такой же чистый, как и его родной — неизвестный — язык.

— Посему ты приняль католисизьм? — хан неожиданно обратился к экс-Александру.

— Он сильнее, — без паузы ответил экс-князь.

— Посему?

— Эта… — протянул экс-мирянин, чтобы собраться с мыслями. Собрался. — Христианство подчинило себе Римскую Империю, она правила всей Европой. И территория христианства продолжала расширяться после падения Рима — значить, христианство сильнее Римской Империи. Потом христианство разделилось на православие и католицизм, и с тех пор территория православия сокращается, а католицизма — расширяется. Чехия и Моравия уже сменили веру. Галицкое княжество и Новгород готовятся сменить веру. Литва собирается креститься в католицизм. В Испании, на Сицилии, в Палестине католицизм победил ислам. И, наконец, Константинополь, где сидел главный православный патриарх, покорился католикам сорок лет назад. Значить, католицизм сильнее православия.

— Холосьо, — кивнул хан. — Я клесцусь.

 

Николо и Маффео Поло переглядывались, перебивали друг друга, пытаясь дополнить или поправить брат брата.

Говорили они вульгарно, на латыни.

— Ханус сказатус, ждетус сотнюс…

— Кентурияс проповедникус, умные, ханус ждетус! И маслус…

— Стултус! Не просто маслус! Фимиамус из Иерусалимуса!

— Хорошо, — поморщился Андреас, кардинал Киевский и всея Руси, экс-мирянин экс-князь экс-Александр. — Я понял. Хубилай согласен принять сотню умных, образованных проповедников, чтобы послушать про католицизм.

— И фимиамус! — крикнул, кажется, Николо.

— И масло, — кивнул кардинал. — Так?

— Си, сеньор.

— Си! — горячо закивал второй брат. Наверное, Маффео. Или наоборот?

— Папа Клемент умер в ноябре тысяча двести шестьдесят восьмого, — сообщил кардинал. — Нового до сих пор не избрали. Даже когда его изберут, нет полной уверенности, что он сможет заняться вашим вопросом. Но сотню проповедников я и Тевтонский Орден найдем вам и на Руси. Заезжайте в Сарай, вас будет ждать фимиам и лучшие из лучших священников.

— Грацие, сеньор!

— Гранде грацие!

— Грандиссимо!

Братьев вывели из приемного покоя.

 

Андреас с трудом поднялся из кресла. В свои полсотни лет он оставался достаточно крепким, но внешне старался выглядеть больным и дряхлым. Попробовал — спина согнулась, колени «предательски» затряслись, голова начала кивать, как у китайского болванчика. Руки била мелкая дрожь, сам кардинал время от времени содрогался, кутался в сутану, словно стараясь согреться.

— Чаю! — каркнул кардинал. — Горячего! И с медом!

Кардинал рассчитывал, что миссия к хану Хубилаю увенчается успехом. Новый Папа, учитывая, какой бардак творился в Риме, едва ли протянет долго. У Андреаса есть поддержка доминиканцев и отца Жозефа. Все верят, что он стар и очень болен. Слава крестителя монгольской Империи поможет ему.

Поможет ему стать Папой.

Папой Александром Пятым.

Изменено 24 Feb 2021 пользователем Magnum

[Magnum]

Голосование продлится до 23 февраля.

 

Комментировать, критиковать и обсуждать рассказы можно прямо здесь.

 

Поехали!

 

 

[ясмин джакмич]

Ура!) Вая ком Диас!

[Андрей Каммерер]

"Римские каникулы" в текст напихана туева хуча пасхалок. Есть специфические, не толь лишь для всех. Плюс бойкий стиль пафос попсовое изложение. Кто не знает Магнума? Магнума знают все. 

[Андрей Каммерер]

Терра инкогнита лучшее

Ужас Каминского второе место.

Третье место хотел отдать Капитану, но меня подкупили магнусовские Каникулы. Он знает чем.

[Каминский]

Все таки множественные  темы - зло. Опять кто в лес, кто по дрова. Все равно что назначить вольную тему.

Изменено 16 Feb 2021 пользователем Каминский

[asdetr]

Решительно согласен с Магнумом - конкурс удался на славу. 

1е место - "Мсье капитан" Палтуса, ибо велик! 2е - "Римские каникулы" Магнума, ибо велик также. 3е - "Терра Инкогнито" коллеги Джакмича (или Максаба?), ибо тоже хорошо весьма. 

А коллеге Каминскому с "Белым ужасом" - специальный приз "за продвижение идей коммунизма".

[Андрей Каммерер]

В целом кроме Каникул Магнум выложил еще два кау минимум рассказа. 

[Magnum]

Должен сказать, этот конкурс частично вернул мою веру в человечество.  

 

 

[Paltus]

Эх, хороши рассказы! Но где же вы такие красивые были, когда мы вчетвером стояли с Конде при Рокруа на новогоднем конкурсе?

[Magnum]

где же вы такие красивые были, когда мы вчетвером стояли с Конде при Рокруа на новогоднем конкурсе?

Ждали, пока союзники откроют второй фронт!

 

[Омич]

Конкурс определённо удался. И снова мучительные раздумья... Пожалуй распределю так... "Мсье капитан" - понравился больше всего (вероятно автор коллега Magnum), "Терра Инкогнита" - замечательный рассказ достойный второго места. Ну и "Снежные войны" - StarWars наше всё!

[Paltus]

Белый ужас. Лесбиянки, сатанисты, монстры, коммуняки, кровькишкиразнатуралило. Вроде и не придраться, но все это было уже не раз и не два. Хочется какой-то новизны.

Мсье капитан. А вот тут как раз, вроде бы, ничего необычного, но это как раз и необычно. Просто добротный рассказ, написанный хорошим языком и с внятной реалистичной развилкой. Без вотэтоповоротов, но с вполне определенной динамикой и закадровыми перспективами. Теперь так не делают, неизвестный автор прямо вернул мне старые добрые времена, когда я морально разлагался с эмо.

Римские каникулы. Ну что тут сказать. Хочется сказать "Магнум есть Магнум", но что-то как гвоздь в ботинке шепчет "а может, не он". Потому что название отсылает к 50-м, а сюжет к 20-м. Несовпадение? Думаю!

Сказка про императора Александра. А неплохо. Кидайте в меня камни, но неплохо. Опять же, германофобия, которой нам так не хватает в это тяжелое время - уже плюс.

Сказка. Забавная вещица. Это, конечно, не рассказ, а длинный анекдот, но он неплох.

Снежные войны. Тоже забавная вещица, но я такие делал лучше. Этот постмодернизм нас погубит.

Терра Инкогнита. Не смог оценить. Наверное, это хорошо, просто лично я не любитель. 

Экс. Это лайк, господа! Местами даже напомнило покойного Михаила Успенского. Если по серьезной части приз уходит "Капитану", то это явный фаворит по части юмора. По нынешним временам даже боязно, не потащат ли автора в суд за глумление, отрицание, приравнивание, разжигание и пересмотр. 

[Каминский]

Хочется какой-то новизны

Это лишнее

[Paltus]

Это лишнее

То есть, замены лесбиянок на геев ждать не приходится?

[Ottokar]

То есть, замены лесбиянок на геев ждать не приходится?

Так ведь были у коллеги и геи, и даже гермафродиты. Особенно гермафродиты. Читайте "Богов Моря и Льда", там много вотэтоговот.

Изменено 20 Feb 2021 пользователем Ottokar

[Каминский]

То есть, замены лесбиянок на геев ждать не приходится?

Я думаю о них лучше получится написать у вас 

Читайте "Богов Моря и Льда", там много вотэтоговот.

Ну не так чтобы прям много, но имеются, да