Велетская слава (текст)

[Каминский]

Только текст. Обсуждение тут.

 

Пролог

 

 - Начинайте! Пусть вся Саксония узнает, чем заканчивают противящиеся Христу!

 

Отдав этот приказ, рослый широкоплечий мужчина, с благородным лицом и длинными усами, подоткнул сине-зеленый плащ и опустился на вырезанный из дуба трон. Вокруг него тут же сгрудились воины в кольчугах, выставив окованные железом щиты, но сидевший на троне недовольным движением руки заставил их расступиться, открывая ему вид на разворачивающееся действо. Лишь двое остались стоять рядом с владыкой – юноша, почти мальчик, черты лица которого выдавали родство с сидевшим на троне. Богатый, расшитый золотом и серебром наряд не мог скрыть горба, изуродовавшего спину подростка. Вторым был  невысокий мужчина, средних лет, в черной сутане и  коричневом  пилеоулусе прикрывавшем бритую макушку.

 

Верден даже в лучшие годы не вмещал столько народу, сколько собралось ныне под его стенами. Воины, в том же облачении, что и у обступивших трон стражников, -  кольчуги, мечи и боевые топоры, - выводили  к  Аллеру светловолосых пленников, разного пола и возраста. Иные из пленников носили богато украшенные одежды, другие же имели лишь неказистые наряды простонародья. Но у всех них в глазах читалась лютая ненависть и  в то же время - спокойная  готовность принять свою участь.

 

 Первым к реке подвели высокого мужчину в синем плаще, скрепленном золотой фибулой. Золотая гривна и серебряный обруч на голове, говорили о знатном происхождении  пленника. Лицо его исказилось гневом при виде расставленных вдоль берега срубленных колод – все, что осталось от священного дерева, поруганной святыни восставшего народа. Подняв голову, мужчина беззвучно зашевелил губами, словно прося прошения у Ирмина-Тюра. Словно в ответ небо затянули тучи и заморосил дождь - бог гневался. Шедший рядом с воинами священник протянул воину Библию, но мужчина лишь презрительно сплюнул. Служитель божий сокрушенно покачал головой.

 

-Ад возьмет твою душу, но я все равно буду молиться за твое спасение, - сказав это, он отошел в сторону. Сразу четверо франков заставили воина опуститься на колени и наклонить голову. Взметнулся и опустился боевой топор, послушался глухой стук– и светловолосая голова покатилась в реку, разбрызгивая кровь из перерубленной шеи. Кто-то из франков подобрал гривну, второй  с поклоном передал обруч священнику. Данное действо будто стряхнуло оцепенение, охватившее сгрудившуюся у стен города толпу – из нее послышались несколько возмущённых возгласов, кто-то попытался кинуться на вооруженных стражников. В ответ раздалось несколько смачных ругательств, звуки ударов и приглушенные стоны.

 

Сидевший на троне мужчина сокрушенно покачал головой, хрустнув, сцепленными в замок пальцами. Словно в поисках поддержки он обернулся к священнику, со скорбью смотревшему на волнующуюся толпу. Две пары светлых глаз встретились и оба мужчины понимающе кивнули друг другу. Затем владыка перевел взгляд на изуродованного ребенка, широко раскрытыми глазами смотревшего на казнь.

 

-Так надо Пипин, - негромко, но убежденно произнес монарх,  - лучше так, чем и дальше позволить им прозябать во скверне язычества.

 

-Твой отец подобен Давиду, величайшему и самому святому из всех царей, - добавил священник, - а  еще Иисусу Навину, приведшему народ Израиля в Землю Обетованную. Ибо сказано в Писании: «опустошал Давид ту страну, и не оставлял в живых ни мужчины, ни женщины».  «Не осталось в живых ни одной души, никого не оставил, кто бы уцелел и избежал, все дышащее предал мечу»?

 

-Надеюсь, до такого не дойдет, Виллегад,  - заметил монарх, - здешние жители все еще могут креститься – и спасти не только свою душу, но и жизнь. Молюсь о том, чтобы сегодняшний урок пошел  саксам на пользу.

 

Все трое перевели взгляд на толпу, где стражники тащили  очередных пленников к деревянным колодам. Вновь поднимались и опускались топоры – и отрубленные головы катились в реку, а за ними спихивались и обезглавленные тела. Весь день шла безжалостная бойня – воины франков на сегодня превратившиеся в мясников, сменяли уставших от  палаческой  работы собратьев. Сталь врубалась в дерево, перерубая кости и плоть, головы катились в реку и даже срывавшийся с небес дождь не успевал смывать в людскую кровь. Обезглавленные тела, сносимые течением, застревали на отмелях и в камышах,  где уже к неожиданной поживе уже сплывалась рыба. Другие падальщики, несмотря на дождь, слетались со всей округи: серые вороны, деловито выклевывали глаза у отрубленных голов. Зловещее карканье раздавалось столь громко, что почти заглушало бормотание священников, молившихся о божией милости для обреченных на вечные муки душ, не принявших евангельской истины.

 

Молился и владыка – не отводя глаз от творимой его именем казни лишь изредка  поднимая взгляд на солнце, уже кренившееся к земле. Едва алеющий край закатного светила окончательно исчез за горизонтом, как монарх, сбросив плащ, решительно поднялся, вскидывая руку.

 

 

Инга знала, что ее ждет та же участь, что и остальных – пусть минуло всего две зимы, с тех пор как она уронила первую кровь, девушка успела принять участие в обрядах в честь богини земли. Она, как и жрицы постарше, резала животных,  окропляя жертвенной кровью воинов, тем самым вдохновляя их на битву с захватчиками. Кроме того, она была дочерью этелинга Ингульфа, одного из главных зачинщиков восстания, верного сподвижника герцога Видукинда. Сам герцог отправился в земли данов, обещая вернуться с подкреплением – однако враг успел раньше. И теперь, Инга, выданная трусливыми соплеменниками на расправу, готовилась принять смерть как подобает девушке из знатного рода.

 

Она стояла в первых рядах, рядом с отцом и двумя братьями. Старший брат, Этельвульф, пал в бою, мать погибла, не успев выбежать из дома, подожженного огненными стрелами врагов. Эрменгильда считалась одной из первых красавиц в земле саксов и Инга пошла в мать: тонкие черты лица, огромные синие глаза, молочно-белая кожа. Светлые, почти белые, волосы закручены в локоны на висках и лбу, хрупкие запястья украшали серебряные браслеты.  

 

Неожиданно она почувствовала на плече чью-то тяжелую руку и обернулась, думая, что отец или брат хотят ее приободрить. Радостная улыбка на лице Инги сменилась испугом, когда она увидела нависавшего над ней грузного франка, в пурпурном плаще поверх кольчуги. Темные глаза похотливо обшарили стройную фигурку.

 

-Здесь тебе не место, - произнес он, почти не ломая саксонскую речь, - пойдем со мной.

 

-Я не хочу! – Инга дернулась, пытаясь вырваться, но пальцы  мужчины словно тисками сдавили ее плечо. Только сейчас девочка заметила, что рядом с ним стоит с десяток вооруженных людей, оттеснивших ее от братьев и отца. Сам Ингульф смотрел на нее с бессильной яростью, но не смог ничего сделать со связанными за спиной руками.

 

-Твоему королю мало того, что он ведет нас на казнь? – выкрикнул этелинг, - его слуги еще собираются бесчестить наших дочерей?

 

-Нет бесчестия в том, чтобы лечь с герцогом, -  осклабился мужчина, - твоей дочери нет нужды отправляться за тобой в ад. Она пойдет со мной.

 

-Нет!– девочка дернулась, но франк держал крепко, с насмешкой глядя на вырывающегося этелинга. Чужак кивнул и Ингульфа, проклинающего всех франков, потащили на берег, насильно ставя его на колени и пригибая голову к колоде.

 

-Отец! – девочка рванулась вперед, но герцог отдернул ее назад, а в следующий миг топор со смачным хрустом врубился в шею сакса. Один из воинов поднял его голову за волосы и с презрением швырнул в реку. Расширенными от ужаса глазами Инга наблюдала, как по воде расплываются кровавые круги.

 

- Ты слышал, что сказал твой король, Эбурис,  - неизвестно откуда выскользнул священник, - никто не  может избегнуть казни.

 

-Я и не собираюсь ее спасать, Виллегад, - пожал плечами герцог, - просто я хочу, чтобы она подождала казни в более подходящем месте.

 

С этими словами он, не обращая внимания на крики девочки, поволок Ингу вглубь толпы, бесцеремонно распихиваемой его воинами. Лишь отведя ее почти к стенам города, где стояли самые худородные из пленников, франк остановился.

 

-Мы подождем здесь, - пробасил он, - если Дьявол и захочет увидеть, как твое тельце горит в аду – ему придется подождать. А если нет – я найду иной способ согреть тебя.

 

Он снова ухмыльнулся и девочка, с трудом удерживая слезы, отвернулась, чтобы не видеть мерзкой бородатой хари. Эбурис выбрал удобное место – даже здесь Инга могла наблюдать как умирают ее родичи. Она видела, как погибли ее братья –  пятнадцатилетнему Виду отрубили голову с одного удара, но когда очередь дошла до  семилетнего Эббы, топор изрядно затупился, лишь с четвертого раза отделив голову от тела. Вскоре отец и братья растворились в казавшейся бесконечной череде смертей. Река уже грозила выйти из берегов от запрудивших ее трупов, когда, наконец, Ингу поволокли к берегу. Краем глаза она отметила недовольную гримасу на лице Эбуриса и про себя вознесла хвалу богам за то, что дождалась своей очереди. Осталось совсем немного потерпеть – и все кончится! Она бестрепетно опустилась на колени, опуская голову на мокрую от крови колоду и прикрыла глаза, почти желая, чтобы ее шеи коснулся холодный поцелуй стали. Скоро, совсем скоро, она вновь увидит родных в чертогах богов!

 

-Солнце зашло, -  раздался громкий голос, - а значит, больше казней не будет. Слушайте слово Карла, короля франков и всего Запада – те, кто остался жив,  будут выселены отсюда или крестятся – но язычникам больше нет места в Саксонии.

 

Раздавленная, не верящая своим ушам, молодая саксонка почти не заметила, как рядом выросла грузная фигура и толстые пальцы стиснули ее запястье.

 

-Дьявол подождет, - пробасил Эбурис, - в Ад ты попадешь только через мое ложе.

 

 

Инга уже знала, что ничто на свете не заставит ее поверить в христианский ад – просто потому, что она не могла представить себе мучений горше, чем те, которые она испытывала сейчас. В доме, что выбрал своим жилищем герцог Эбурис, выгнав прежних хозяев, все пропахло мужским потом, чесноком и перегаром. Брошенная на вонючую овчину, девушка заходилась криком, пока над ней ритмично двигался ее насильник. Он даже не стал тратить время на то, чтобы раздеться – швырнув девушку на пол, он со звериным рычанием навалился на нее, разрывая тунику. Инга не знала, от чего она умрет раньше от боли или стыда, - оба чувства переполняли девушку, пока ее лоно терзал член франка. Он насиловал ее снова и снова, останавливаясь лишь затем, чтобы хлебнуть вина из принесенного с собой меха. Сорвав горло от крика, под конец Инга уже только издавала жалобные стоны, чувствуя как внутри нее неутомимо двигается чужая плоть. Наконец Эбурис со сладострастным вздохом  излился в нее своим семенем, отвалился на овчину и тут же захрапел. Инга же продолжала лежать рядом, все еще не в силах поверить во все происшедшее. Все ее тело болело, особенно между ног, где, казалось, все горело огнем. Она осторожно коснулась себя, затем поднесла руку к тлевшей рядом с ложем жаровне и испуганно вскрикнула, увидев залитые кровью пальцы.

 

Инга оглянулась на Эбуриса: тот громко храпел, судя по всему, пребывая в глубоком сне. Девушка бросила быстрый взгляд на вход – там виднелось пламя костров, доносились пьяные возгласы и мелькали чьи-то тени. Если она и выйдет, то не сделает и двух шагов, прежде чем ее снова сцапают. Инга еще раз посмотрела на спящего герцога и вдруг  увидела широкий скрамасакс, закрепленный на поясе мужчины. Глаза Инги зажглись ненавистью и девушка, не долго думая о том, что делает, обеими руками вцепилась в нож, срывая его с пояса и занося  над грудью франка. Однако полководец короля Карла оказался не столь пьяным и сонным, каким казался Инге: в последний момент  Эбурис открыл глаза и мощным ударом выбил клинок из рук саксонки.

 

-Ах ты сука!  - хлесткая пощечина отшвырнула девушку к стене. Клацнув зубами, она ударилась головой обо что-то твердое и потеряла сознание.

 

Когда же она пришла в себя, то увидела Эбуриса, нагревающего лезвие своего ножа на жаровне,  удовлетворенно смотря, как сталь наливается багровым. Заметив пробуждение девушки, он довольно хмыкнул, подходя к ней.

 

-Языческая сука, - пробурчал Эбурис, - ты полна греха от рождения. А ведь сказано в Писании – если глаз твой соблазняет тебя – вырви его.

 

Инга, осознав к чему он клонит, метнулась к выходу, но мужчина, с необычайной для столь грузного тела быстротой, ухватил ее за волосы и подтащил к себе. Инга забилась в его руках, когда Эбурис, поднес к  ней раскаленную сталь. В лицо девушки пахнуло жаром, опалившим ресницы, а в следующий миг она  издала отчаянный вопль, когда раскаленное лезвие вошло в ее глазницу. Воздух наполнил мерзкий запах.

 

- С вами все в порядке, герцог? – один из  франков заглянул в комнату.

 

-В порядке, -  пробурчал Эбурис, брезгливо счищая с ножа ошметки опаленной плоти, - что со мной может случиться? Скажи своим, что эту шлюху, - он кивнул на снова потерявшую сознание Ингу,  - они могут взять себе. Но пусть поторопятся – завтра король Карл вновь выходит в поход.

 

Изменено 18 Jun 2021 пользователем Каминский

[Каминский]

Три владыки

 

Жуткий крик, полный боли и гнева, казалось, услышало все Хедебю. В доме конунга Сигфреда, полуголый мужчина, привязанный меж  двух столбов, бессильно повис на веревках, уронив на грудь лохматую голову.  Под его ногами стремительно расползалась лужа крови. Сам конунг отошел, вытирая короткий меч о полу плаща и давая гостям в пиршественном зале оценить его работу. Посмотреть было на что – спина казненного   представляла собой даже не рану, а огромную зияющую дыру, с перепиленными и разведенными в стороны ребрами. Вытащенные наружу и раскинутые наподобие крыльев, окровавленные легкие еще шевелились от порывистых вздохов казненного мужчины.

 

-Плата за твою жизнь, Видукинд, - Сигфред небрежно швырнул на стол громко звякнувший мешочек, - Карл оценил ее в двести денариев серебром. За это Хаки Длинноносый собирался воткнуть тебе нож в спину. Но у  Фрейдис вещий глаз – и она видит любую подлую змею, едва она пытается вползти в мой дом.

 

Он с гордостью посмотрел на сидевшую во главе стола статную  женщину с роскошной косой до пояса. Пышные формы  Фрейдис облегало синее платье с золотой вышивкой, шею украшало янтарное ожерелье из земель эстиев, а левое запястье охватывал серебряный браслет в виде ящерицы, кусающей себя за хвост. На квадратном лице выделялись широко расставленные темно-синие глаза и полные алые губы. Рядом с женой конунг  Сигфред выглядел довольно блекло, - невысокий коренастый мужчина, курносым лицом и хитроватыми серыми глазами, походивший скорей на зажиточного бонда, чем на прославленного конунга данов. О титуле напоминали лишь отороченный золотом красный плащ, да золотой браслет с парой драгоценных камней. Но даже если бы никто из присутствующих  не знал  кто такой Сигфред, мало кто отнесся бы пренебрежительно к нему после расправы, учиненной над злосчастным Хаки. И уж точно не стал бы  пренебрегать хозяином тот, кому он бросил мешок с монетами –  высокий мужчина, в шерстяной куртке и черном плаще с красной вышивкой. Светлые волосы украшал серебряный обруч, с шеи, как и у всех присутствующих, свисал золотой молот Тора.

 

-Даже здесь он не оставит меня в покое, - произнес мужчина, не отводя взгляда от мешочка с монетами, - не думал, что Карл  станет подсылать  ко мне убийц.

 

- Это был не Карл, - сказал Сигфред, усаживаясь рядом с супругой и отрезая смачный кусок от зажаренной целиком свиньи. Прожевал, запил пивом и смачно отрыгнул под одобрительный хохот собравшихся за столом ярлов. Все они  старались не отставать от конунга, поглощая бесхитростные, но обильные яства: жареную свинину и говядину, копченых угрей и соленую сельдь, пареную репу и овсяную кашу. На золотом блюде лежала зажаренная целиком рысь, мясо которой вкушали лишь самые знатные. Все это  даны, рассевшиеся по длинным скамьям, вдоль не менее длинного стола, запивали пивом, медом и привезенным с юга вином, разлитым по окованным серебром бычьим рогам. Все деревянные вещи украшала искусная резьба, изображавшая диковинных зверей или растительный узор. За спиной  у каждого ярла на стене висели  щит, шлем, кольчуга, а также меч, топор или копье. На стенах же виднелись оленьи рога и иные охотничьи трофеи, свисали искусно разукрашенные ковры. На полу, устланном тростником, грызлись за бросаемые со стола кости лохматые псы, напоминающие волков.

 

-Один из  приближенных конунга франков захотел выслужиться, - сказал  Сигфред, утолив первый голод, - герцог Эбурис, может, слышал о таком?

 

-Слышал, - кивнул Видукинд, -  мерзостный нидинг, но неплохой воин.

 

-Может и так, - кивнул Сигфред, - так или иначе, Хаки он купил.

 

-Если он смог подкупить одного  ярла, - медленно сказал Видукинд, - сколько еще могут прямо здесь, за этим столом таить предательство?

 

-Ты обвиняешь моих гостей? – с лица Сигфреда исчезло приветливое выражение, а меж столов раздалось угрюмое ворчание не тише, чем у грызущихся под столом псов. Сам Сигфред, впрочем, знал, сколь неискренним может быть такое возмущение – не так уж давно он возвысился над своими собратьями и не всем  нравилось, как ведет себя «выскочка из Хедебю». Будь то Хакон Рыжий, ярл богатой Уппокры, с лисьим личиком и хитрый как лиса же или молодой красавец, Виндар Златовласый, ярл Линдхольма и Химмерланда, кичащийся своим происхождением от древних кимвров или звероподобный Старкад Жестокий из Лейре, владыка древнего Хеорота  - все они считали достойными править всей Данией. Но, никто из них, может и лелея про себя коварные замыслы, не позволил бы чужаку с юга, открыто обвинять их в предательстве - именно поэтому сейчас гневные возгласы ярлов пополам с угрозами, звучали вполне искренне.

 

Лишь один из сидевших за столом воинов не присоединил голоса к всеобщему возмущению, внимательно наблюдая за Видукиндом. Заметно моложе собравшихся, он, тем не менее, многих превосходил ростом и шириной плеч, а под острым, будто клюв носом, уже красовались роскошные усы. Он носил белую рубаху с красной вышивкой по рукавам и облегающие штаны из синего сукна. Поверх этих одежды был наброшен зеленый плащ,  скрепленным  золотой фибулой.  Бритую наголо голову прикрывала  шапка из волчьего меха, из которой выбивалась оставленная не сбритой светлая прядь. Волки, грызущие друг друга красовались и на золотом браслете, охватившем запястье, а на груди красовался медвежий зуб, окованный серебром.

 

- Любой из ярлов всегда может доказать, что я не прав,  - сказал Видукинд, когда шум утих, - отправиться со мной в Саксонию и дать бой тем, кто хотел опозорить конунга данов, убив гостя под крышей его дома.

 

- Так и знал, что ты заговоришь об этом, - усмехнулся Сигфред, - я дал тебе убежище, Видукинд, но не помню обещания, что даны станут проливать кровь, чтобы вернуть тебе Саксонию.

 

-Этот поход не станет тебе в убыток, Сигфред,  – сакс в упор взглянул в лицо дану, - или мало золота и серебра и рабов найдется в землях франков? Все это будет вашим.

 

-До земель франков слишком далеко, - подал голос ярл Хакон, - и охраняются они воинами, коих больше, чем людей во всей Дании. Только безумец станет ссориться с конунгом Карлом.

 

-Неужели тут никто не  боится умереть на соломе? - скривил губы Видукинд, - или ты, Хакон, слишком стар, чтобы сражаться с Карлом на его земле? Точнее – на моей.

 

-Если это твоя земля, почему ты пируешь за моим столом, пока Карл вырезает лучших людей Саксонии? – заметил Сигфред.

 

-Потому что я думал, что найду тут мужей, - отчеканил Видукинд, - воинов, готовых на все ради славы и добычи, равно которой не найдется нигде. Но если я ошибся и даны теперь дрожат перед королем франков…

 

-Не смей оскорблять конунга в его собственном доме! - с места вскочил молодой воин  в синем плаще и серебряным обручем в светлых волосах. Курносым лицом он походил на самого Сигфреда, если бы тот был лет на тридцать моложе.

 

-Нет воинов, лучше чем даны, - запальчиво заявил молодой человек, - настанет день – и твой Карл будет держать моему отцу стремя. Но и тогда, Видукинд, ты не будешь править Саксонией - она достанется нам – как и Фризия и земли ободритов, а может – и вся Германия! Готов ли ты стать подручным ярлом под рукой конунга Хедебю?

 

- Я готов на все лишь бы спасти свой народ от истребления, а наши святыни - от поругания, -  парировал Видукинд, - и лучше датский конунг, чем король франков. Но ты, этелинг, готов ли отвечать за слова или это все лишь пустая похвальба?

 

-Мой сын слишком горяч, - Сигфред добродушно похлопал юношу по колену, - сядь Годфред, на твою долю еще хватит походов. А ты, Видукинд, неправ – никто здесь не боится конунга франков. Я бы и сам с радостью вырезал ему «кровавого орла». Но сейчас у меня есть дела поважнее – с месяц назад мой дядя Харальд, конунг Упсалы и Гаутланда,  потребовал у меня дань сразу за несколько лет. Тогда я ответил, что приду к нему сам, но не с данью, а  во главе величайшего войска, какое только видел мир. Тогда же я стал сзывать в Хедебю  избранников Одина из Дании и из иных мест, - он кивнул на юношу в волчьей шапке, - дабы мы обрели славу и добычу во владениях дядюшки.

 

Восторженный рев множества глоток был ему ответом, кто-то из викингов застучал рогом по столу, а псы подняли оглушительный лай. Все были наслышаны о богатствах Бирки – торгового города, немалая часть податей с которого оседало в сундуках Харальда.

 

- Что же до тебя, Видукинд,  –  Сигфред подождал, пока утихнет восторженный гул, - ты можешь остаться здесь или отправиться с нами, - в нашем войске есть и саксы и фризы и воины из иных земель.  А можешь вернуться в Саксонию – но уже один.

 

-Так я и сделаю, -  бросил Видукинд, резко вставая из-за стола, - чем прозябать в изгнании, лучше погибнуть во славе со своим народом.

 

-Ты мог это получить, даже не являясь сюда, - пожал плечами Сигфред. Видукинд бросил на него злобный взгляд и вышел из зала. Сигфред усмехнулся и вернулся к своему пиру, громко смеясь над шутками своих гостей. Сидевший за столом скальд звучным голосом затянул воинственную песню, тут же подхваченную остальными ярлами.

 

Ночью в хоромах,

норны явились,

младу владыке

жребий судили:

ему сулили,
быть славным конунгом,

лучшим вождем,

его прозовут.

 

Сам Сигфред подпевал громче всех, с гордостью смотря на воодушевленного этой песней сына. За шумным торжеством все уже забыли о повисшем меж столбов мертвеце – лишь псы  лизали лужи крови и, грозно рыча друг на друга, терзали вывалившиеся из спины казненного жуткие «крылья». В воцарившимся пьяном угаре никто не заметил, как Фрейдис и молодой воин  с бритой головой обменялись быстрыми взглядами.

 

 

Когда темнокрылая Нотт накрыла город и Хедебю отошел ко сну, из дома конунга выскользнула фигура, кутавшаяся в длинную шаль. Украдкой оглядываясь по сторонам, неизвестный пробрался к хозяйственным пристройкам позади длинного дома. Изнутри раздавалось мычание и похрюкивание, тянуло резким скотным запахом.

 

-Ты здесь? – осторожно приоткрывая дверь, произнес нежданный гость.

 

-Да! – из темноты выросла высокая фигура и жена конунга, Фрейдис, прильнула к груди молодого воина. Увлекая женщину за собой, он завел ее внутрь, отвечая на жаркие поцелуи. Срывая друг с друга одежду, любовники опустились на ближайшую копну сена.  Мужские губы и руки блуждали по пышному телу, лаская соски слегка обвислых, но все еще соблазнительных  грудей. Язык ласкал дырочку пупка, потом скользнул ниже, коснувшись истекавшей влагой нежной плоти и Фрейдис, выгнувшись дугой, прикусила губу до крови, сдерживая готовый вырваться у нее стон. Ухватив ладонями лицо воина, она заставила его подняться выше, опрокидываясь на сено и разводя ноги, чтобы впустить мужчину в себя. Два обнаженных тела сплетались в неистовой пляске Фрейи, разбрасывая клочки сена и заставляя недовольно похрюкивать  копошившихся в загонах свиней. Вот Фрейдис вскинулась, словно золотым покрывалом окутывая себя и своего любовника, распущенными волосами, прижавшись к широкой груди и всхлипывая от охватившего ее небывало острого наслаждения, пока молодой человек выплескивал семя в ее недра.

 

Уже позже насытившиеся друг другом любовники, голые и уставшие, лежали среди разворошенного сена, обмениваясь ленивыми поцелуями и одновременно отпихивая тянувшуюся к ним из-за досок морду нахальной свиньи.

 

-Ты подобен самому Фрейру, -  томно сказала женщина, - не зря тебя прозвали Любом.

 

- Никогда не нравилось это имя, - рассмеялся молодой человек, - разве это прозвище для мужчины? Но жрец сказал, что раз я родился в священную ночь Яровита, значит и имя должно быть приятным ему.

 

-Ты и сам как Яровит, - Фрейдис прильнула к боку молодого человека, - мечом из плоти ты орудуешь не хуже чем стальным.

 

- Жаль, что это умение твой муж не оценит так, как мое искусство в бою, - хмыкнул молодой человек, - чтобы сделал Сигфред, если бы увидел нас вместе?

 

- Тебе бы пришлось позавидовать Хаки, - рассмеялась Фрейдис, - а меня, наверное, живьем скормил свиньям. Так он расправился с прежней женой, матерью Годфреда.

 

-Не боишься того же?

 

-Свинья – священное животное Фрейи, - убежденно произнесла женщина, - я верю, что Сюр убережет свою жрицу от гнева мужчины. Здесь я под ее защитой

 

-Твоя богиня  столь терпима к женским слабостям? – усмехнулся Люб.

 

-Так и есть, - кивнула Фрейдис, - она и сама не была верна мужу. Скальды поют, что она переспала с четырьмя цвергами, чтобы получить янтарное ожерелье.

 

Женщина любовно огладила твердые бусины янтаря, перекатывающиеся меж круглых грудей, затем перевернулась на живот, выгибая спину как кошка и подставляя полные ягодицы под ласкающую их мужскую руку.

 

- Не бойся мужа, - мурлыкнула она, - ты не первый, кого я принимаю в себя, пока он спит, упившись до беспамятства.

 

-Спят не все, - заметил Люб.

 

- Да, но те, кто увидит, не посмеет донести, - сказала Фрейдис, - они все боятся меня и считают, что моими устами говорят боги.

 

- Это и вправду так? –  голос  молодого человека чуть дрогнул. Фрейдис рассмеялась.

 

-О да! Сигфред перед тем, как сзывать людей советовался со мной – воевать ли с Харальдом или сначала устроить набег на Саксонию?

 

-И что ты ответила?

 

-Я сказала, что в Саксонии его не ждет ничего хорошего – и это правда. На востоке его тоже ждет смерть – но я сказала, что он вернется домой с победой.

 

-Почему?

 

-Потому что в войне с конунгом франков, не должен победить ни он, ни Видукинд.

 

-Но кто-то же должен?

 

- Да. Ты.

 

В ответ не раздалось ни звука, но Фрейдис и так знала, о чем думает молодой человек, читая в его сердце не хуже, чем дощечку с рунами

 

- На тебя указали мне боги, - произнесла Фрейдис, - я бросала руны,  гадала по жертвенной крови черной свиньи и печени раба из Франкии. И каждый раз все указывало, что Люб, сын Драговита возглавит войско данов, велетов, саксов и фризов, дабы сокрушить приспешников Белого Христа.

 

-Мой отец надеялся, что это сделает твой муж, - заметил Люб, - он не обрадуется, когда узнает, что велеты будут воевать с Харальдом, который не сделал нам ничего плохого.

 

-Твой отец может спросить ваших богов, - пожала плечами Фрейдис, - уверена, что и ваши жрецы получат ответ, что время войны с Карлом еще не пришло.

 

- А когда оно придет?

 

-Ты узнаешь его сам, - произнесла Фрейдис, - богиня даст тебе знак.

 

- Какая богиня? Твоя Фрейя.

 

-Нет. Совсем другая. Мы зовем ее Хель, а вы…

 

-А мы зовем Мораной, - медленно произнес Люб, - но как я узнаю…

 

Женщина закрыла его рот поцелуем.

 

-Ты  сам поймешь, когда это случится, - шепнула  она, оторвавшись от мужских губ, - и только тогда встанешь против Карла – не раньше.

 

-Но…

 

-Не слова больше, - она приложила палец к его губам, - я сказала тебе все, что позволили открыть мне боги. А сейчас давай собираться – или мой муж проспится и ты сможешь задать вопросы самой Хель – потому что Сигфред не даст тебе попасть в Вальхаллу.

[Каминский]

На ведьминой горе

 

- Эй, девка, куда спешишь? А ну стой!

 

Трое мужчин  в грязных куртках из стеганой ткани соткались из вечернего сумрака, подходя к замершей на месте девушке. Двое держали топоры, третий – звероподобный мужик, с черной бородищей, - еще и неведомо как раздобытый франкский меч. Они подходили с разных сторон, отсекая беглянке пути к спасительной чаще.

 

-Покажи, что ты там прячешь? – бородач ухватил грязную дерюгу, в которую куталась девушка и тут же брезгливо отпрянул, - фу, откуда ты взялось, отродье троллей!

 

Слабая улыбка расплылась по девичьему лицу – правая его половина, несмотря на худобу и огромный синяк, все еще поражала утонченной красотой, зато слева вместо глаза зияла чернотой пустая глазница.

 

-И что теперь, Ганс? - развязно произнес один из подельников головореза, - или ты в глаз ее собрался иметь? Подол на морду и вперед.

 

- И то правда, - усмехнулся Ганс, - ну что, красотка, иди ко мне.

 

Девушка, отчаянно рванувшись, почти вырвалась из окружения, когда Ганс ловкой подсечкой сбил ее на землю и тут же навалился сверху, жадно копошась в укрывавшем девичье тело бесформенном одеянии. Двое его подельников, в ожидании своей очереди, подбадривали мужчину поощрительными выкриками и одобрительным гоготом. Трое подонков были  настолько увлечены предстоящим развлечением, что не заметили, как из обступивших поляну деревьев выступил пятый участник. Всего в  нем было «чуточку больше», нежели в любом человеке: чуть выше рост, чуть шире плечи, более крупные черты лица, удлиненные волосатые уши и большие, не по-людски острые зубы. Именно эта «малость», отличающая  вышедшее из леса существо от обычных людей, придавала ему особенно отталкивающее уродство. Грубые одежды из звериных шкур не могли скрыть поросших рыжим волосом могучих ручищ, сжимавших боевую секиру. Налитые кровью глаза неотрывно смотрели на четверку людей, слишком занятых собой, чтобы обращать внимание на все, что происходит вокруг.

 

-Ну, что же ты? – Ганс наконец задрал девушке подол и замер, недоуменно уставившись на корчившееся под ним женское тело, - а это еще что такое?

 

Это были последние слова, сказанные им: в следующий миг секира обрушилась на череп Ганса, разрубая разом голову и тело, вместе с одеждой. Два окровавленных куска мяса, фонтанируя кровью, еще оседали на землю, а секира уже взметнулась снова, перерубая от плеча до поясницы второго мужчину, прежде чем он успел схватиться за собственный топор. Однако огромный  топор завяз в бедренных костях, пока третий, бросив оружие, с диким криком кинулся бежать. В тот же миг лесной исполин, выпустив из рук завязший топор, с необыкновенной для столь грузного тела быстротой, кинулся следом за негодяем. Разбойник не успел сделать и пяти шагов, когда огромные ручищи ухватили его за голову и резко повернули. Труп со свернутой шеей рухнул на землю, корчась в предсмертных судорогах. Его убийца,  презрительно пнув ногой труп, развернулся и подошел к девушке, все еще лежащей на земле, пытаясь прикрыть свою наготу разорванным одеянием.

 

- Я Герхард Полутролль, - низким рычащим голосом произнес великан, бесстрастно разглядывая девушку, - меня послали встретить Ингу, из рода Одонингов.

 

-Кто послал тебя? – настороженно спросила девушка.

 

-Те, для кого нет тайн в том, что происходит в Германии, - рыкнул Герхард, - ты идешь или мне привести тебя на Брокен силой?

 

-Не нужно, - мотнула головой Инга, - для встречи с твоими хозяйками я и явилась сюда.

 

Она сама не понимала, как не умерла там – сгорая от боли и стыда, корчась в лапах хохочущей франкской солдатни,  на растерзание которой швырнул ее герцог Эбурис. Такая же участь ждала многих саксонок –  знатных и простолюдинок, всем, кому не посчастливилось пережить резню. Инга не знала, как ей удалось выжить  -  просто в какой-то момент она вдруг поняла, что лежит на берегу Аллера, а в ее глаза светит восходящее солнце. Мутные воды, все еще испускающие  мертвецкий смрад, текли совсем рядом, мало что не захлестывая ее с головой. Позади же догорал Верден: Карл напоследок преподал еще один урок мятежникам. Сам же король франков, во главе верных воинов, двинулся вглубь Саксонии, сжигая поселения и священные рощи, вновь и вновь приводя к покорности все еще пытающуюся сопротивляться землю.

 

« Кто из племени саксонского будет впредь уклоняться от крещения, желая оставаться в языческой вере, будет казнен смертью»

 

Не знавшая грамоты Инга не видела этих слов, но  единственным своим глазом могла наблюдать, как претворяются в жизнь решения грозного  «Капитулярия». Несколько месяцев она скиталась по разоренной, окровавленной стране, прячась в лесах, питаясь кореньями и сырыми лягушками. Лишь в одном месте девушка чаяла  найти помощь: когда со сбитыми  в кровь ногами, ободранная, закутанная в найденное в одной из разоренных деревень окровавленное тряпье, она явилась в горы Гарца. Здесь она и наткнулась на троих бандитов – множество мелких шаек, появилось во время Саксонских войн, грабивших и саксов и франков и кого угодно еще. Но, видимо, те мрачные боги, молитвы которым шептали искусанные в кровь губы Инги, все же хотели, чтобы она дошла до цели – и теперь она шла след в след за получеловеческим отродьем, поднимаясь все выше в поросшие лесом горы. Из обступивших лесную тропинку деревьев слышались разные шорохи, загорались и гасли  огненные точки глаз и мелькали смутные тени. Но никто не осмелился преградить дорогу угрюмому великану с окровавленной секирой и безмолвно следовавшей за ним одноглазой девушке.

 

Уже стемнело и сплетшиеся над ними ветвями деревья не пропускали в чащу лунное сияние, так что Инга шла почти наугад, за отлично видевшим в темноте исполином. Вдобавок сгустился туман и белесые, слегка светящиеся клубы, ползли по земле, облекая Герхарда неким призрачным ореолом, слегка светящимся в темноте. И еще тут было  холодно – так, будто здесь внезапно наступила зима.

 

Но вскоре впереди забрезжил свет костра, а потом до девушки донеслись и некие звуки, явно издаваемые людьми. Причудливые песни и крики слышались все громче, огонь все ярче светил сквозь ветви и, наконец, Инга и Герхард вышли на вершину горы – полностью  лишенную деревьев, закутанную густым туманом. Здесь и горел костер, а на нем стоял котел, где закипало некое варево, распространявшее пряные дурманящие запахи. Вокруг котла суетились три старые уродливые женщины, закутанные в грязные лохмотья. У их ног терся большой черный кот, заходясь противным мявом. Словно в такт ему старухи громко распевали странную песню.

 

-Вот-вот-вот,- квохтала одна.

 

-Не идет, не идет, не идет,- вторила другая.

 

-Приди-приди-приди! – заводила третья.

 

- Вот и я, любезные хозяйки, - Герхард шагнул вперед, - а со мной – та кого вы ждали

 

 Он подтолкнул к костру Ингу, одновременно срывая с нее грязную дерюгу. Инга дернулась, попытавшись было прикрыться, но тут же опустила руки, открывая на всеобщее обозрение набухшие от молока груди и большой живот.

 

- Все, что могу дать вам, - срывающимся голосом сказала она, - я принесла с собой.

 

Три страхолюдины  оскалились в злобной улыбке, показав большие желтые зубы, а  одна зачерпнула из котла и передала черпак Инге. Та залпом выпила горьковатое зелье и тут же согнулась пополам от пронзившей ее жуткой боли. Корчась, девушка повалилась на землю, чувствуя, как низ живота наливается свинцовой тяжестью, рвущей на части ее чрево. Три старухи обступили ее, протягивая тощие, покрытые пигментными пятнами руки. Длинные пальцы, твердые как костяшки скелета, раздвинули ноги Инги и главная ведьма склонилась над ней. Новый спазм боли пронзил тело девушки, она  дико закричала, чувствуя, что ее вот-вот разорвет на части – и  в тот же миг ее охватила блаженная легкость. Жалобный  плач огласил ночной воздух и ведьма выпрямилась, держа в руках корчащегося младенца. Черный кот зашелся в истошном вопле и колдунья с мерзким хохотом швырнула младенца в котел. В то же миг кот с диким воем прыгнул на край котла и выхватил плавающий черпак. В душистом вареве всплыли крылья летучих мышей, змеиные головы, сушеные ящерицы и жабы. Кот залпом осушил ковш, спрыгнул с котла и вдруг вырос выше самого высокого дуба, превратившись в великана с огромными когтистыми лапами и кошачьей мордой. Посреди поросшего черной шерстью лба светился зеленым светом единственный глаз.  Ведьмы -  внезапно превратившиеся в светлокосых  ладных молодиц - в исступлении плясали перед ним.

 

-Пришел, пришел, пришел!- кричала первая.

 

-Ночь настала - он пришел,- вопила вторая,- бог пришел, праздник пришел!

 

-Зернобок-Зернобок-Зернобок, - голосила третья.

 

Великан опустил когтистую лапу во все еще кипящий котел, выудил сварившееся маленькое тело, разорвал его на четыре части и раздал его женщинам. Не отрывая взгляда от застывшего, словно изваяние, чудовища Инга  жадно вгрызлась в капающее обжигающим соком нежное мясо, отрывая зубами и пожирая куски человечины. Когда она доела, Зернобок распахнул оскаленную пасть и из нее, прямо перед костром выпало нечто белое. В следующий миг фигура божества заколебалась и растаяла в тумане,  оставив Ингу в недоумении: был ли то это лишь морок, навеянный дурманящими испарениями колдовского зелья или на Броккен и вправду явился тот Черный бог, коему поклонялись и саксы и велеты и многие иные народы?

 

«Если кто, обманутый дьяволом, по обычаю язычников, поверит, что мужчина или женщина занимаются колдовством и едят людей, и сожжет ее, или даст ее мясо есть другим или сам ее съест, то смертью наказан будет.»

 

Чья-то рука властно легла на ее плечо и, обернувшись, Инга увидела рядом высокую женщину с длинной светлой косой. Она носила зеленое одеяние, по рукавам которого тянулась вышивка, с изображениями переплетавшихся в ожесточенных схватках змей, кабанов и странных зверей, напоминающих рысь, но с длинным хвостом. Глубокий вырез приоткрывал большие груди,  меж которых виднелся странный амулет –  костяная пластинка, с вырезанной на ней кошачьей мордой, окруженной рунами.

 

-Я знаю, зачем ты пришла к нам, Инга из Вердена, - алые губы сложились в снисходительную улыбку, - и я хочу сделать тебе подарок. Жизнь, зародившаяся в твоем чреве, была принесена тобой в жертву. Взамен я дарю тебе новую жизнь, которой ты поможешь явиться на свет.

 

Главная ведьма вытянула руку – на раскрытой ладони лежало обычное куриное яйцо. Инга медленно приняла странный дар и склонила голову, целуя протянутую ей женскую руку в знак покорности.

 

Так Инга стала учиться у ведьм Брокена – наследниц древних пророчиц, что вдохновляли еще предков саксов – хавков и прочих, - на отчаянно смелые набеги на римский Лимес. В годы же мира и жрицы не чуждались общения с римлянами, порой даже добираясь до самого Вечного города, с почетом принимаемые кесарями. Множество темных и страшных тайн сберегли хранительницы Брокена с тех пор – и щедро делились ими с новой ученицей. Инга училась читать руны и гадать по ним,  училась распознавать травы и гадать по звездам, искусству приготовления ядов и иных зелий, училась вселять свой дух в ворон, волков и змей. На Вальпургиеву ночь она участвовала в священных пиршествах в честь Цернобока и Перхты, пожирая вместе с остальными ведьмами человеческое мясо. Человеческой же кровью она поливала и укрытое мхом яйцо, подаренное ей главной ведьмой, и ныне высиживаемое огромной жабой, которую молодая ведьма самолично выловила в одной из сырых низин.

 

В день, точнее ночь, когда она покинула Броккен, все его ведьмы вновь собрались на вершине священной горы. Вновь горел большой костер и ведьмы, собравшись вокруг него, смотрели как Инга выносит из леса большой короб. С трудом переводя дух, она поставила его у костра, испытующе глядя на своих наставниц. Верховная ведьма, не глядя, негромко хлопнула в ладони, и из леса появился Герхард. За собой полутролль вел на привязи большую собаку. Глаза его прикрывала плотная черная повязка.

 

Инга откинула крышку короба и тут же прикрыла глаза руками – также как и остальные жрицы. В тот же миг из короба со злобным шипением, появилось жуткое существо – напоминавшее петуха с перепончатыми крыльями, когтями рыси, хвостом ящерицы, клювом орла и  недвижными зелёными глазами, как у змеи.  Уродливое тело покрывала жесткая чёрная щетина, а голову венчал красный как кровь гребень. Один лишь взгляд, полный злобы, бросило это создание на зарычавшего пса – и несчастное животное упало замертво. Тут же Инга захлопнула крышку, сбив чудовище обратно в короб.

 

-Хорошо, - сказала верховная ведьма, - вижу, я не зря учила тебя. Такое старание должно быть награждено по достоинству.

 

С этими словами она откинула крышку и, не глядя в короб, ловко ухватила за шею шипящее, вырывающееся создание. По-прежнему не смотря на него, она умело  свернула твари шею, затем сняла с пояса острый нож и вырезала один из змеиных глаз. Быстро подошла к Инге и впихнула этот глаз в ее пустую глазницу, тут же  наложив на нее повязку из позолоченной ткани.

 

- Я сделала все, что могла, Инга, - сказала ведьма, - настала пора тебе покинуть Брокен. Новым глазом ты сама увидишь тех, кто поможет тебе отомстить королю франков.

[Каминский]

Вождь и кабан

 

-Отрекаешься ли от идолов? От ложных богов: Сакснота и Водана и всех идолов, от Сатаны и всех духов злобы поднебесной. Признаешь ли Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом, единым в трех лицах?

 

-Отрекаюсь  и признаю. Я отвергаю любое дьявольское дело и слово, Тора и Водана и Сакснота и всех связанных с ними злых духов.

 

- Во имя Отца, Сына и Святого Духа…крестится раб Божий…

 

Запах ладана пропитал всю церковь, в заволокшем покой дыме, мерцали бесчисленные свечи, освещавшие христианское таинство.  Под мерное бормотание священников, Видукинд, стоявший перед епископом в одной белой рубахе, погрузился в купель. Поднялся же он уже с новым именем и новой верой.  Священник надел ему на шею небольшой золотой крестик, продолжая бормотать  себе под нос очередные  церемониальные фразы.

 

Стоявший под образами, окруженный кучкой приближенных, Карл довольно и гордо улыбался в усы – может хоть теперь мятежная Саксония усмирит гордыню. Верденская резня не пошла саксам впрок – вновь неукротимый герцог Видукинд разжег костер войны, с ещё большей свирепостью заполыхавший  по всем землям саксов.  Перед франками вновь замаячил зловещий призрак поражения у горы Зюнтель, когда язычники наголову разбили королевское войско, под командованием камерария Адальгиза, коннетабля Гейло и пфальцграфа Ворадо. Все трое погибли, также как ещё четыре графа и двенадцать других знатных людей, ну, а простых воинов пало и вовсе без числа. Видукинд, командовавший тогда саксами, объявил, что повторит и превзойдет ту победу, отомстив христианам за резню в Вердене. Леденящие душу слухи ходили о страшных пытках и чудовищных обрядах, где в страшных мучениях умирали те из франков, кому не посчастливилось погибнуть в бою, но попасть в плен.

 

Разгневанный Карл с новыми силами обрушился на Саксонию, пройдя ее огнем и мечом. Три года он воевал с саксами, почти безвылазно пребывая в языческих землях: Он бил язычников в открытых сражениях и в карательных рейдах, брал сотни заложников, которых уводил из страны, уничтожал селения и фермы непокорных. Даже Рождество – свой любимый праздник – король вместе со своими приближенными встречал в военном лагере близ Везера. В победоносных для франков сражениях при Детмольде и на Хазе получил боевое крещение и сын  короля – тоже Карл, получивший прозвище Юный, но, несмотря на молодость, показавший себя умелым и жестоким воином. Во всем он  старался не отставать от отца, как в воинском искусстве, так и в жесткости по отношению к мятежникам.  Немало времени Карл проводил рядом с еще одним сыном, совсем еще маленьким Людовиком, размещенным в безопасности укрепленного пфальца. Сам центр королевства на это время переместился за Рейн и Везер – Карл, вместе с семьей, переселился в  захваченный у саксов Эресберг. Отсюда Карл бросал летучие отряды сквозь всю Саксонию, очищая дороги, срывая вражеские укрепления, истребляя сопротивляющихся. Меж тем англосаксонский священник  Виллегад  проповедовал по самым диким и непримиримым областям страны, словом Божиим, подкрепленным мечами франкских дружинников, приводя Саксонию к Христу.

 

И обессиленная страна сдалась! На собрание франкской знати  в Падерборне, прибыли и многие знатные саксы, дабы в очередной раз засвидетельствовать свое крещение и свою преданность королю Карлу. Для полного триумфа не хватало лишь одного…но и Видукинд, отчаявшийся в ожидании помощи с Севера,  затравленный словно обложенный собаками волк, был готов сдаться. Лишь гордость мешала ему сделать первый шаг – и Карл сделал его за него. Вместе с герцогом Эбурисом и священников Виллегадом король франков отправился в селение Барденгау, где и вступил в переговоры с неуловимым вождем саксов.  Видукинд, к тому времени перебравшийся в Нордальбингию, решил, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Он потребовал заложников и гарантий, и великодушный победитель дал свое согласие. Тогда Видукинд вместе с еще одним саксонским герцогом Аббионом покинул убежище и прибыл к королю в город Аттиньи, чтобы свершить таинство Крещения.

 

Сейчас же, уже крещенный сакс подошел к Карлу и тот порывисто обнял бывшего мятежника, расцеловав его в обе щеки. Видукинда никто не назвал бы низкорослым, но рядом с высоченным королем франков он казался мало что не подростком.

 

- Одень это, - Карл щелкнул пальцами и стоявший рядом слуга с поклоном подал Видукинду богатое одеяние, расшитое золотом и серебром, - этот костюм доставили из самого Константинополя. Негоже христианнейшему герцогу носить языческое тряпье. Возьми эту одежду, вот этот меч, а еще - это.

 

Карл сдернул с пальца золотой перстень с алым рубином и торжественно одел его на палец оторопевшему герцогу.

 

-За порогом церкви тебя ждет конь из конюшен самого халифа, - добавил король, - белый жеребец, без единого изъяна. Завтра я предлагаю тебе взять его с собой – мы, вместе со всем моим двором отправляемся на охоту в Аргонский лес.

 

Видукинд,  уже переодевшийся в новое платье и пристегивавший к поясу длинный меч, с инкрустированной золотом рукоятью, только молча кивнул. В его глазах мелькнул, никому не заметный, отблеск невероятной тоски.

 

 

Громкий звук охотничьего рога разнесся по лесной чаще и в тот же миг последовали ответы, раздавшиеся, казалось, со всего леса. Следом послышался лай собак и окрики загонщиков, рассыпавшихся меж дубов, буков и исполинских  дубов, в поисках достойной короля дичи. Позади же них, по широкой лесной тропинке двигалась конная процессия – самые видные вельможи Франкского королевства, в сопровождении слуг и оруженосцев, присоединились к королевской охоте. Копыта их коней взметали уже начавшую опадать листву, в то время как сами всадники обменивались неторопливой беседой, предвкушая знатную потеху. Для своего крестного сына король Карл обещал устроить наилучшее развлечение и достойнейшую дичь.

 

Сам монарх ехал во главе процессии, оседлав могучего гнедого коня с буро-черной гривой. Карл носил свой обычный сине-зеленый плащ, отороченный мехом куницы, под которым скрывалась легкая кольчуга. С убранного золотом пояса короля свисал длинный меч, а ехавший рядом оруженосец вез еще длинное копье и боевую булаву. Слева от монарха, на подаренном ему белом коне, ехал герцог Видукинд, одевший по такому случаю византийский наряд, смотревшийся малость нелепо на поджарой фигуре вчерашнего язычника. С пояса сакса также свисал подарочный меч, кроме того, к седлу был приторочен еще и небольшой метательный топорик. Сходным оружием, - мечом и топором, -  обладал и ехавший слева Карл Юный, облаченный в темно-зеленый кафтан с золотыми пуговицами и темно-синий плащ. Оруженосцем для принца в этот раз вызвался стать герцог Эбурис, сам вооружившийся увесистой булавой. Принц Людовик был слишком мал для такой потехи, зато сюда прибыл Пипин Горбатый, ехавший среди прочих вельмож, бросая ревнивые взгляды на сводного брата. Что же до Видукинда то рядом с ним ехал герцог Аббион –  высокий угрюмый мужчина, средних лет, с густой черной бородой и темно-синими глазами. Его широкие плечи накрывал красный плащ с серебряной вышивкой

 

Король Карл неторопливо переговаривался со своим новым вассалом.

 

- Теперь, когда Саксония обратилась к истинной вере, я, наконец, смогу перейти  к иным делам, - рассуждал король, - эта война и так пила из нас обоих все соки, радуя только дьявола. А ведь пока мы истощали друг друга, поднялись и иные враги: в Италии герцог Беневенто Арехис, стакнулся с византийцами и затевает предательство, также как и сын Дезидерия, короля лангобардов,  Адельхиз, что укрылся в Константинополе. А его зять Тассилон, герцог Баварии и мой кузен, связался с аварами и готовит мятеж.

 

- Уверен, что ваше Величество разгромит и этих врагов, -  заметил Видукинд.

 

-Я тоже уверен, - кивнул Карл, - увы, к некоторым вразумление приходит слишком медленно и, чтобы ускорить его,  приходится говорить языком войны.

 

Видукинд искоса глянул на него, гадая нет ли в этих словах намека, но лицо Карла выражало лишь само благодушие.

 

- Но вы не думайте, что вы останетесь без защиты, мой добрый друг, - продолжал Карл, - я понимаю, что не все в Саксонии рады вашему крещению. Да еще и эти язычники кругом – велеты и эти…как их, даны. К счастью, князь ободритов Вышан, держит мою сторону – пусть он и не принял пока истинной веры, он с радостью придет к вам на помощь. Кроме того, в Саксонии еще останутся воины Эбуриса, - герцог склонил голову в знак покорности, - они защитят вас от всех врагов.

 

Видукинд мрачно кивнул – кто же сомневался, что Карл не преминет укоротить поводок для недавнего упорного врага? Другое дело, что Видукинд уже и не помышлял о сопротивлении – бесконечные поражения и опустошавшая Саксонию многолетняя война отбила у него всякую охоту к дальнейшей борьбе. Все чего он сейчас желал – лишь мирной жизни для себя и своего народа.

 

- А когда я покончу с делами на юге, - продолжал Карл, -  то вернусь в Саксонию и мы уже вместе двинемся на каких-нибудь новых врагов. Тех же веле…Что это?!

 

Рог впереди взревел с новой силой, привлекая к себе внимание и тут же собаки, идущие по следу, залаяли с особой злостью.

 

-Они нашли зверя! – восторженно вскричал Карл, - вперед!

 

Он пришпорил коня и вся королевская свита устремилась за ним. Но в тот же миг

собачий лай перешел на жалобный визг, а азартные крики загонщиков сменились воплями, в которых слышался неподдельный страх.

 

-Что там стряслось? – осаживая коня, и вглядываясь в переплетение ветвей, озабоченно спросил Карл, - они знают этот лес не хуже здешнего зверья – что их так всполошило?

 

Словно в ответ ему из чащи послышались крик страха и боли – и вслед за этим яростный визг, напоминающий вопль очень большой свиньи. В следующий миг  из леса вынырнул один из загонщиков, что есть силы пришпоривавший коня. Лицо его покрывала смертельная бледность, из рассеченного виска текла струйка крови.

 

- Берегитесь, ваше величество! – крикнул он, - это кабан.

 

Оглушительный визг, переходящий в настоящий рев, заглушил его крики и в тот же миг из леса вырвалась исполинская туша, поросшая светло-серой щетиной. С быстротой молнии она метнулась к загонщику и залитое кровью рыло, с подрагивающими ноздрями, ударило под брюхо коня. Столь силен был этот удар, что он подбросил в воздух скакуна вместе с всадником. Чудовище метнулось вперед и тут же конь тяжело рухнул на спину чудовища. Вопль загонщика, вылетевшего из седла, заглушило жалобное ржание  и в следующий миг, на глазах у изумленных охотников, лошадиное тело распалось, словно перерубленное огромным топором. Два обезображенных куска мяса рухнули наземь, по опавшей листве разметались жирные кишки и прочие внутренности.  Залитое кровью чудовище, не останавливаясь, лишь на миг отклонилось вбок – и его копыта втоптали в кровавую грязь, пытавшегося подняться загонщика

 

-Копье!- крикнул Карл и сам выхватил его из рук оруженосца, пришпоривая коня.

 

-Отец, не надо! – принц метнулся вперед, но рука Эбуриса дернула его назад.

 

-Ваше Величество, остановитесь! – крикнул герцог, - это отродье самого Сатаны!

 

Карл и сам видел, что это не простой вепрь: обычный кабан, даже очень большой, не имеет такой щетины – словно невероятной остроты иглы, тянувшиеся вдоль хребта, - и ни одной твари не может быть таких глаз, светящихся настоящим адским пламенем. Но христианскому монарху не пристало трепетать перед демонами лесов – и поэтому Карл, не останавливаясь, мчался вперед, направляя копье прямо в морду огромному зверю. Однако тот, почему-то не принял бой с королем, – уклонившись в сторону, он ринулся прямо в  толпу. В тот же миг острое копье вонзилось зверю в бок, уйдя почти до середины. В уши ударил ужасающий визг,  но даже со столь серьезной раной, чудовище не снижая скорости, мчалось вперед.

 

Слишком поздно все поняли, кто был его целью -  Видукинд, приподнявшись в седле, что есть силы рубанул чудовище меж яростно полыхающих глаз, но меч разлетелся на куски от удара об  твердую кость. В следующий миг чудовище, пригнувшись, метнулось между ног встающего на дыбы коня. Жалобное ржание сменилось предсмертным хрипом и конь, отчаянно молотя ногами по воздуху,  рухнул на землю с распоротым брюхом. Рядом же с ним, отчаянно ругаясь, Видукинд пытался высвободить ногу, застрявшую в стремени. Он еще успел выхватить меч и даже ударить по нависшей над ним огромной морде. В следующий миг жуткая пасть, полная острых клыков, вгрызлась в его тело, разрывая  человека на части. Кабан с режущим ухо визгом, продолжал терзать окровавленные лохмотья, в которые превратился Видукинд, несмотря на то, что подоспевшие воины вновь и вновь вонзали в зверя копья, рубили его мечами и топорами. Тварь обладала поистине сверхъестественной живучестью – лишь изрубленная почти на куски, она испустила дух.

 

-Ты в порядке, отец? – Карл Юный подъехал к королю, - не ранен?

 

-Со мной все хорошо, - отмахнулся Карл, спрыгивая с коня и подходя к окровавленной туше, - клянусь Создателем, я никогда не видел подобной твари. Что за вепрь!

 

-Это не вепрь, - лицо Аббиона, казалось, лишилось всякой кровинки, - посмотри!

 

Он указал на брюхо чудовища, где еще можно было разглядеть крупные соски.

 

-  Глусун, могильная свинья, - пояснил сакс, -  я слышал о такой твари от пьяных сканов, когда вместе с Видукиндом был при дворе конунга данов.

 

-И что твари с далекого севера, делать в наших лесах?

 

-  Сканы чтят тех же богов, что и саксы, - сказал герцог, - а богам было за что гневаться на Видукинда.  Иные говорят, что эта глусун – гневное обличье самой Фрейи. Недаром ведь ее именуют Великой Свиньей.

 

-Что же, - сплюнул Карл, - значит, не так страшна эта ваша развратная богиня, если ее можно сгубить доброй сталью. А тебе и вовсе грех жаловаться – прямых наследников у Видукинда нет, так что ты теперь герцог Саксонии.

 

-Я не посмею, - Аббион отчаянно замотал головой, - эта тварь послана нам богами в наказание за отступничество. Любой, кто вступит на место Видукинда погибнет такой же смертью или еще худшей.

 

-Трус и предатель, - презрительно сплюнул Карл, - даже несмотря на крещение, ты так и остался идолопоклонником. Вижу, я был слишком милостив к вам. Эбурис!

 

Он сделал рукой недвусмысленный жест и Эбурис, вскинув копье, что есть силы вогнал его в грудь сакса. Всплеснув руками, Аббион повалился на залитую кровью листву.

 

-Его нельзя было отпускать живым, - покачал головой Карл, - еще не хватало, чтобы он болтал в Саксонии, что боги карают за отступничество от идолов. Эбурис – отныне ты мой легат в Саксонии! Мое слово – твое слово, моя воля – твоя воля!

 

-Почту за честь, Ваше Величество, - герцог рухнул на колени.

 

-Все-таки странно, что эта тварь явилась к нам из этой…как ее, Скании, - произнес принц, - неужели в Саксонии мало своих языческих демонов, чтобы покарать отступника? Что может связывать нас с северными землями?

 

- Ты не только отважен, но и умен, - кивнул Карл, - но сколько бы тварей язычников не встало на моем пути, я…- Карл посмотрел на убитого им глусуна и осекся на полуслове. Эбурис и  Карл Юный проследили за его взглядом и их глаза расширились. В толпе охотников послышались изумленные возгласы, кто-то забубнил молитву. И даже не знавший страха Карл, невольно стиснул нательный крест, надеясь на его защиту.

 

Туши зверя уже не было – вместо нее на пожухлой, залитой кровью,  листве виднелся четко очерченный силуэт исполинской свиньи, словно насыпанный белой пылью или пеплом. Внутри этого силуэта лежал рассыпающийся  человеческий скелет.

 

[Каминский]

Бравалле

 

Белесый туман поднимался из глубоко вдававшегося в сушу залива, расползаясь по обширной равнине, окруженной густыми лесами. У берега скалились клыками драконов бесчисленные корабли  – собранный здесь флот был столь велик, что почти скрывал водную гладь, застилая залив от берега до берега.

 

Сойдя с кораблей, выстраивалось войско конунга Сигфреда – словно исполинское чудовище блещущее сталью кольчуг и шлемов, оскалившееся клыками мечей и копий, укрывшееся стеной щитов из липы, окаймленных железом. Правым флангом войска командовал Старкад из Хеорота – звероподобный великан в  тяжелой чешуйчатой кольчуге, доходящей до колен и черном шлеме с козлиными рогами. Это, а также заросшее бородой лицо, придавало ярлу  особо грозный вид, еще больше усиливавшийся от хмурого взгляда близко посаженных темно-серых глаз. С пояса  Старкада свисал длинный меч, но в руках, укрытых рукавицами из дубленой волчьей шкуры, с пришитыми к ней железными пластинами, ярл держал большую секиру. Ее набалдашник венчал отполированный кусок янтаря, с застывшей внутри него диковинной тварью, напоминающей огромного паука. Плечи ярла прикрывал синий плащ  с изображением уродливой великанши – матери знаменитого чудовища Гренделя. Подобная же тварь скалилась и со стяга, трепетавшего над хирдманнами Старкада –  так свирепый воитель нагонял еще больше страху на врагов, словно наглядно подтверждая тот слух, что ярл Хеорота сам имел в роду йотунов. Рядом с ярлом Хеорота, вместе со своими воинами, стояли Хакон Рыжий, из Уппокры, Эйль Одноглазый, Стур Могучий, Торульф Толстый, Тенгиль Высокий,  Бирвиль Бледный и многие другие – грозные воители, долгие годы, нагонявшие страх на Варяжское и Северное моря. Тут же стояли и норвежцы - Торкель Упрямый, Герд Радостный, Сивард Свиноголовый, Эрик Сказитель, Эрлингар  Змей.   Левый фланг Сигфред отдал своему сыну Годфреду: под его началом стоял Виндар Златовласый со своими химмерландцами, под стягом с кимврским быком. Здесь же находились и саксы, возглавляемые вождями Трондаром Большеносым и Рокаром Чёрным, фризы вместе со слывшим колдуном герцогом Юббе – высоким, темноволосым мужчиной, с зелеными, как у кошки глазами. Рядом с ним стоял Орм Англ, возглавлявший выходцев  из Мерсии  и Нортумбрии, изгнанных за верность старым богам. Сам же Сигфред восседал на черном коне, возглавляя центр войска, где помимо собственно данов, также стояли норвежские ярлы и Люб, сын Драговита, возглавлявший велетский отряд, под кроваво-красным знаменем Сварожича – один из немногих конных отрядов, в преимущественно пешем войске. Как и все, молодой княжич нетерпеливо всматривался в затянутый туманом лес, предвкушая битву с конунгом гаутов.

 

И тот не заставил себя долго ждать: вот туман впереди заколебался, расплываясь тающими клубами и вдруг из них выступили закованные в сталь воины. Их собралось еще больше, чем у Сигфреда – не только гауты и свеи, но и норвежцы, венды, курши, ливы, эсты.  Когда войско приблизилось, Люб с изумлением отметил, что правым флангом Харальда командует  женщина – конная воительница, в кольчуге и остроконечном шлеме, из-под которого выбивались пряди темно-русых волос. С пояса ее свисал длинный меч, с набалдашником, увенчанным драгоценным камнем, из-за спины торчала рукоять боевого топора. Ее окружали такие же вооруженные девы  - молодые, ладно сложенные женщины, вооруженные мечами, копьями и луками. Что-то в их виде напомнило Любу вендов или сорбов. Левым же флангом командовал венд Якун Резаная Щека – бородатое лицо этого выходца из Поморья украшал большой шрам, подаривший ему прозвище.

 

Сам же конунг гаутов возглавлял центр, возвышаясь на колеснице, запряженной двумя яростными конями. Харальд оказался высоким широкоплечим стариком, с окладистой седой бородой, заплетенной в несколько кос, и  гривой седых волос, ниспадавших из-под шлема  в виде головы вепря. С ног до головы облаченный в чешуйчатый доспех, Харальд легко, будто прутик, держал в руке длинный меч, грозно потрясая им в сторону врагов. Еще один меч свисал с его пояса, в отделанных золотом ножнах. Рядом с конунгом на колеснице стоял еще некий человек в синем плаще с капюшоном – Люб уже знал, что это Бруни, таинственный слуга Харальда. Именно он, по слухам, внушил конунгу мысль, потребовать завышенную дань с Сигфреда и он же всячески подогревал в старом конунге стремление к войне. Рядом с колесницей неторопливо вышагивал черный конь, на котором ехал молодой стройный всадник, держащий в руке  черное знамя с вороном - только красным, а не белым, как на флагах Сигфреда. Приглядевшись, Люб с удивлением понял, что это еще одна женщина – молодая и, похоже, довольно красивая.

 

Сигфред тронул поводья коня и выехал перед своим войском.

 

- Харальд конунг, под старость, видать, лишился не только ума, но и зрения, - громко крикнул он, - иначе бы он никогда не вышел сюда со своим сбродом, увидев, сколько прославленных воителей собралось под мое знамя! Воистину безумным стал конунг Харальд, когда возжелал мое добро –  а значит и всех вас, кого этот старик думает обобрать до нитки. Не за Сигфреда сражаетесь вы сегодня, но за свою свободу, свои дома и скот, жен и детей, тогда как  Харальд начал эту войну движимый одной лишь жадностью, безрассудством и высокомерием. Его воинство кажется грозным, но в нем мы видим мало гаутов и свеев, в основном слабые и дикие народы. И еще  женщины – смотрите, одна девка даже несет его знамя! Я уже не знаю – кого вернее именовать женовидным мужем, Локи или конунга Харальда!

 

Громкий хохот, пронесшийся по всему войску, стал ему ответом.

 

- Не стыдно ли нам, данам и прочим сынам Запада, будет бояться войска, что больше похоже на толпу разного сброда, чем на строй могучих воинов! Не следует ли нам отнестись к нему лишь с  презрением?

 

-Да!- ответ войска был похож скорей на громогласный рык, чем на человеческие крики. В этот момент, войско гаутов расступилось – и конунг Харальд выехал вперед на своей колеснице. За ним двинулось еще несколько воинов, в том числе и дева-знаменосец. Вблизи она показалась Любу дивной красавицей: чистая белая кожа, благородные черты лица, алые губы. Но в ее серых глазах читалось не больше теплоты, чем в стали клинка.

 

Не доехав совсем чуть-чуть до воинства Сигфреда, колесница остановилась.

 

- Неблагодарный!- несмотря на возраст, голос Харальда не утратил былой мощи, - так ты платишь мне за все, что я сделал для тебя! Тот, кому королевство досталось  в подарок, сам идёт на войной на своего благодетеля! Сигфред, ты нидинг, клятвопреступник: в тебе нет ни жалости к старику, ни уважения к родному дяде; потакание собственным похотям для тебя важнее любых уз родства и памяти о всех благодеяниях. Вспомни, что гауты никогда не подчинялись врагу, но сами всегда правили  народами - и так будет и впредь! Сам Один лишил тебя разума, что ты явился сюда - мои воины не допустят, чтобы честь и слава гаутов были погублены высокомерием некогда подвластного нам  племени. Ни тебе, ни кому-то иному, не дано отдать у меня под старость державу,  что я создал в молодости!

 

-Ты слишком много говоришь, безумный старик! – в тон ему ответил Сигфред, - словами не выигрываются битвы. Пусть же сойдутся наши воины – и мы проверим, кому из нас Один  предрек победу, а кому – пир в Вальхалле!

 

-Мы узнаем об этом очень скоро! – презрительно бросил Харальд и развернул колесницу. Вслед за ним умчались и сопровождавшие его воины, в том числе и прекрасная знаменосица, сопровождаемая вожделенным взглядом Люба. Будет обидно, если столь прекрасная дева падет нынче на  поле боя, но что поделаешь – женщина, выбравшая путь девы щита, не должна рассчитывать на снисхождение более, чем мужчины.

 

С обеих сторон раздался рев боевых рогов и оба войска, бряцая сталью, покатились вперед.  Небо потемнело от множества копий, стрел и камней, пущенных из пращи, причем лучники гаутов  столь искусно находили малейшую брешь в доспехах врага, так что со стороны могло показаться, что их стрелы пробивали щиты, кольчуги и шлемы так, словно тела воинов Сигфреда прикрывали не доспехи, а обычная ткань. На щеку Люба плеснуло алой влагой и сразу несколько воинов рядом с ним, рухнули наземь, утыканные стрелами.  В уши ударил крик бешеной ярости и лишь два удара сердца спустя Люб осознал, что это кричит он, погружаясь в кровавое безумие битвы. В следующий миг оба войска с лязгом и грохотом столкнулись друг с другом.

 

На миг Любу показалось, что само небо упало на землю, провалились поля и леса, всё смешалось и вернулся древний хаос. Божественное и земное слились воедино в одном яростном вихре, и всё это понеслось навстречу собственной гибели. Всё вокруг наполнилось невыносимым скрежетом и лязганьем оружия.  Казалось, что клубящийся вокруг туман окрасился паром льющейся из ран крови. Ворвавшийся в гущу врагов Люб сходу отбил удар какого-то свея, пытавшегося ударить его мечом и ответным ударом снес врагу голову. В тот же миг конь под ним отчаянно заржал, вставая на дыбы и валясь на бок. Люб едва успел соскочить и тут же увидел, что в груди верного скакуна торчит древко копья, погрузившегося почти наполовину. Конь издал почти человеческий жалобный вскрик, из его пасти хлынула алая пена и несчастное животное забилось в предсмертных судорогах.

 

Любу некогда было скорбеть по верному другу – на него уже летел  могучий гаут,  ревевший как бешеный бык, размахивая боевым молотом.  В последний момент лют успел отпрянуть, так что удар, могший размозжить ему череп, пришелся вскользь по шлему. Однако и от этого ослабленного удара мало ему не показалось – перед глазами поплыли красные круги, все вокруг закружилось, так что молодой славянин с трудом удержался на ногах. Ожесточенная схватка словно замедлилась в несколько раз – будто во сне молодой велет  смотрел, как хохочущий  воин вскидывает молот для второго, на этот раз уже смертельного удара. Однако сделать его он не успел –  молнией блеснула серо-синяя сталь и тело гаута, вместе с доспехами и шлемом, расселось на две  окровавленные половины. Старкад,  словно и не заметив, что только что спас княжичу жизнь, двинулся дальше, прорубаясь сквозь воинов Харальда словно косарь сквозь густую траву. Ни щит, ни шлем не выдерживали его страшных ударов. За ним следом шли воины Хеорота, рубившие врагов и ревевшие словно  тысяча троллей. Гауты, свеи, курши, венды - все они узнавали, что такое страх, при виде исполина в рогатом шлеме, казавшегося предводителем всех великанских орд Йотунхейма. Его кольчуга была пробита в нескольких местах, но Старкад, обуянный яростью берсерка,  даже не замечал ран, идя вперед, неумолимый словно горная лавина.  С не меньшей яростью сражались и иные воины  Сигфреда – Люб видел, как с безумным хохотом бился Виндар, золотая грива которого была перемазана в крови, пока он рубил направо и налево. Рядом с ним рубился фриз Уббо, ринувшийся в самую гущу свеев, разя их мечом и коля копьём. Его слава колдуна шла впереди него - многие свевы и гауты были готовы обратиться в бегство перед этим, казавшимся неуязвимым воином. Лишь трое самых верных ярлов  Харальда,-   Хагдер, Рольдер и Гретир,  - рискнули сразиться   с непобедимым фризом. Воспользовавшись тем, что  рядом с ним на миг образовалось свободное пространство, - когда остальные воины отхлынули от Уббо, оставляя под его ногами лишь окровавленные трупы, - трое ярлов принялись стрелять в него из луков. Уббо был пронзён множеством стрел, но даже сейчас никто так и не осмелился  вступить  в рукопашный бой с воином, продолжавшего остервенело махать топором.  В его груди торчало уже  с дюжину стрел, прежде чем силы его оставили и он, словно подрубленное дерево, рухнул на землю.

 

Сигфред, во главе клина всадников, вгрызался во вражеское войско, размахивая мечом, снося головы и разрубая воинов от плеча до пояса, он упорно прогрызал путь туда, где Харальд точно также сеял вокруг себя смерть. Старый конунг рубился сразу двумя мечами, тогда как носившаяся по полю колесница, кромсала всех без разбора закрепленными на колесах серпами. С не меньшим ожесточением рубились и сопровождавшие конунга конные воительницы – и их свирепая ярость ничуть не уступала мужской. От руки предводительницы амазонок пал воин ярл Соти,  которому меч воительницы разрубил челюсть и подбородок. Рокнар Черный, Сивард Свиноголовый,  Тенгиль Высокий  и многие другие воины, также были сражены  женщиной-воином, тогда как саму ее  убил ярл Торкиль из Телемарка, не осмелившийся сразиться с неистовой валькирией и вместо этого поразивший ее из своего лука. Другая воительница, та, что несла знамя, свободной рукой также отбивалась от наседавших на нее данов Сигфреда, не уступая яростью своим сестрам. Даже когда Сигфред, сразив всех воинов  защищавших Харальда, метнулся к старому конунгу, она встала на его пути,  вступив в бой с таким ожесточением, что даже конунг данов на миг отступил перед ее яростным натиском. А в следующий миг Якун Резаная Щека, во главе своих соплеменников, прорвался к Харальду – и теперь уже Сигфреду стало не до Харальда, от которого его отделили разъярённые венды.  Словно охотничьи собаки, окружившие дикого кабана, они наседали на конунга данов, отмахивавшегося от них мечом и топором. Рядом с не меньшим остервенением сражались и его воины, но их становилось все меньше: озверевшие  от запаха крови венды, ревя словно медведи, рубили тела данов мечами, мозжили их черепа булавами, врубались в груди секирами.

 

И в этот миг бившийся рядом с конунгом Люб увидел неподалеку мечущееся над полем  знамя Сварожича, цвета запекшейся крови.

 

- Воины Ретры, ко мне! – крикнул Люб,  - Защитим конунга данов!

 

Вокруг него вскоре собрались велеты –  уставшие, покрытые кровью, льющейся из множества ран, но все еще пылавшие боевой яростью, которую  им придавало присутствие княжича. Сплотившись вокруг сына Драговита,  велеты устремились на вендов.  Якун, вовремя обернувшись, тремя ударами сразил сразу трех врагов, прежде чем схватился с самим Любом. С жутким лязгом ударили друг о друга меч и шипастая булава – и  клинок велета со звоном раскололся, а булава обрушилась на плечо молодого воина. Хоть сломавшийся меч несколько смягчил удар, все же правая рука Люба бессильно повисла.  Якун, уже торжествуя победу, вскинул свое жуткое оружие, чтобы размозжить княжичу череп. Но ликующий смех захлебнулся в его глотке, когда Люб, сорвав с бедра легкий топорик, метнул его прямо в лицо венду. Глаза Якуна вскинулись, будто пытаясь рассмотреть выросшее у него в переносице лезвие – и  в следующий миг он тяжело рухнул наземь. Смерть вождя привела поморян в смятение –  в панике они кинулись врассыпную, когда по ним с двух сторон ударили даны и велеты.

 

Люб, подхвативший меч одного из мертвых вендов,  кинулся было вдогонку, когда краем глаза увидел рядом с собой блеск стали. Вовремя развернувшись, княжич успел отразить предательский удар, но так неудачно, что меч плашмя ударил его по лбу. Из глаз его посыпались искры и тут  могучий удар опрокинул его на землю, одновременно выбивая меч из его рук. Чья-то нога отбросила его в сторону и тяжелый сапог опустился на раненное плечо Люба, заставив его вскрикнуть от боли.  В следующий миг над велетом нависло знакомое курносое лицо с налитыми кровью  глазами.

 

-Думал, я ничего не замечу, - зло усмехнулся Сигфред, -  Фрейдис, хоть и вещая, но такая же дура, как и все остальные бабы, пусть и мнит себя самой хитрой. Сначала я расправлюсь с тобой, а по возвращению в Хедебю – и с этой сукой!

 

С диким смехом он вскинул над головой меч, но опустить так и не успел –  рядом с ним блеснула сталь и широкое лезвие снесло голову конунгу данов.

 

-Я спасаю тебя во второй раз, - проворчал Старкад, опуская окровавленную секиру, - и что только Фрейдис нашла в таком дохляке, как ты?

 

Люб был слишком изумлен, чтобы оскорбиться: с благоговейным ужасом он уставился на Старкада, что лишился почти всех доспехов –  и даже одежда его превратилась в окровавленные лохмотья. Сквозь прорехи виднелись страшные раны, половина которых давно убила бы обычного человека: шея и плечи Старкада были изрублены в мясо, а на груди зияла столь большая рана, что  из нее только что не вывалились легкие. К тому же берсерк потерял один палец на правой руке.

 

Старкад криво усмехнулся изуродованным ртом, заметив взгляд Люба.

 

- Заживет, - буркнул он, - я заговорен, - он обернулся к остальным данам и крикнул, - Сигфред пал от руки венда! Да здравствует конунг Годфред!

 

Сам Годфред, залитый кровью с ног до головы, только что сразивший одного из гаутских ярлов, даже в горячке боя расслышал этот зычный крик. Глаза его, и без того горевшие жаждой крови, в тот же миг заполыхали бешенством берсерка.

 

- Месть за нашего короля!- вскричал новый конунг.

 

-Месть! Месть! Месть! – закричали даны, - Годфред, веди нас!!!

 

Смерть Сигфреда не принесла Харальду победы – слишком тяжелые потери понесло его войско, в то время как даны, сплотившиеся вокруг молодого конунга, рвались отомстить за старого. Да и сам Харальд получил слишком много ран, чтобы надеяться выжить.

 

-Ты этого хотел, Бруни? -  зло обратился он к своему советнику. Как ни странно, за всю битву тот  не получил ни царапины и даже его доспехи выглядели так, словно их обладатель не участвовали в бою. Сам Бруни почему-то прятал лицо от своего повелителя.

 

-Я к тебе обращаюсь, мерзавец! – Харальд ухватил его за плечо, разворачивая к себе и тут же удивленно вскрикнул, -  да ты же не Бруни!

 

Слуга взмахнул рукой и этот, казалось бы, несильный удар, разом сбросил конунга на окровавленную землю. В следующий миг «Бруни» сорвал с пояса палицу и обрушил ее на голову владыки Гаутланда.

 

-Мы скоро встретимся, мой храбрый Харальд, - уголками губ улыбнулся вероломный убийца. Сойдя с колесницы и укрывшись синим плащом, он быстрым шагом прошел через все поле и исчез в лесу, так никем и не замеченный.

 

Смерть Харальда окончательно лишила боевого духа свеев и гаутов, также как и остальных воинов, торопившихся сдаваться новому конунгу  данов. В знак окончания битвы и своей победы, Годфред приказал возвести два огромных погребальных костра для Харальда и Сигфреда и все люди с усердием принялись за это дело. Годфред, приказал  возложить на колесницу Харальда тела отца и двоюродного деда, украсив повозку золотыми попонами. Затем он велел запрячь в колесницу двух коней, которых конунг сам же и зарубил своей секирой. Вокруг этой колесницы был разожжен костер,  где и сгорели оба великих вождя. Годфред   меж тем обходил стоявших со скорбным видом знатных воинов, настойчиво призывая их бросать в него оружие, золото и иные  богатства, дабы оба воина предстали перед Всеотцом во всем блеске своей славы и достатка.

 

Княжич велетов не участвовал в погребении:  Люб возвращался к своим кораблям, когда вдруг услышал жалобный стон из-под груды мертвых тел. Морщась от боли в ушибленной руке, он отбросил один из трупов – и увидел распластанное на земле черное знамя с красным вороном. Его древко все еще держала тонкая рука. Озаренный внезапной догадкой, Люб, позабыв обо всех ранах, отбросил еще несколько тел – и увидел лежавшую среди трупов красивую девушку со светло-русыми волосами. Тело ее покрывало множество ран, но смертельных вроде бы не было. Серые глаза девушки недоверчиво уставились на княжича и тот приветливо улыбнулся воительнице.

 

- Не бойся, - снисходительно сказал молодой человек, - Люб,  княжич велетов не убивает пленных – особенно таких красивых.

 

Девушка слабо улыбнулась, но даже сейчас в этой улыбке читался дерзкий вызов.

 

-  Нужно что-то более опасное, чем самоуверенный юнец, чтобы напугать Власту, княгиню чехов, - сказала она, - но раз ты взял меня в плен – может, ты вытащишь, наконец, меня отсюда?

 

Люб усмехнулся и, протянув руку, помог Власте подняться на ноги.

 

Изменено 19 Jun 2021 пользователем Каминский

[Каминский]

Путь к Империи

 

- Итак, ты признаешься в покушении на жизнь своего короля?

 

Голос Карла был тих, но от этого он не стал  менее  сильным – словно раскаты грома вдали, предвещавшие скорую грозу. Король франков восседал на троне в зале судебных заседаний, облаченный в вытканную золотом одежду и украшенную драгоценными камнями обувь. Светлые волосы монарха венчала корона из золота и самоцветов. Рядом с ним, в столь же богатом платье, восседала черноволосая женщина, с красивым, но надменным лицом. Указательный палец на правой руке украшало  золотое кольцо с большим изумрудом. Голубые глаза с ненавистью смотрели на стоявших перед троном мужчин со связанными руками, охраняемых рослыми стражниками в кольчугах и при оружии. Впереди стоял  высокий человек густыми волосами напоминавший черногривого льва – и по львиному же смело смотрел он в лицо Карла. Его плечи покрывал зеленый плащ, расшитый золотыми и серебряными нитями.

 

-Граф Гардрад, - вновь заговорил монарх, -  я спрашиваю тебя еще раз: ты правда замышлял убить меня или меня ввели в заблуждение?

 

-Истинная правда, - кивнул Гардрад, - если бы только  люди, на которых я рассчитывал не оказались столь робкими, ты бы никогда не переправился живым через Рейн!

 

Лицо женщины исказилось злобой, тонкие пальцы невольно стиснули рукав одежды Карла, но тот, аккуратно, но решительно убрав ее руку, снова обратился к графу.

 

-Почему? Разве я был плохим королем в Тюрингии?

 

-Был хорошим, - сплюнул граф, - пока не  начал выжимать нас, словно мокрую губку, выдавливая последнее.

 

-Собранные налоги шли на войну во имя веры, - сказал Карл, - или для тебя ничего не стоит обращение язычников? Или твое христианское сердце не радуется при мысли, что заблудшие во тьме души увидят свет Христа?

 

- Мое сердце  не возрадовалось бы, если бы из-за этих войн мне пришлось пойти по миру, - фыркнул Гардрад, - да если бы дело было только в этих податях. Ты собирался выдать замуж мою дочь за Эбуриса, за это животное…

 

-Твоя дочь была уже просватана, - напомнил ему Карл, - и ты, в нарушение закона, разорвал помолвку. Мой человек велел тебе отдать дочь, но ты отказался подчиниться и стал подбивать всю Тюрингию к мятежу.

 

-Я дал свое согласие, потому что не знал, что из себя представляет Эбурис, - мотнул головой граф, - как только я узнал, что он творил в Саксонии, то сразу разорвал помолвку. Я знаю, кто хотел устроить эту свадьбу – та ведьма, что ты усадил рядом с собой на трон. Это она побуждает тебя лить кровь снова и снова, эта проклятая змея, отравляющая землю самим своим дыханием…

 

-Замолчи, негодяй! – не сдержалась королева.

 

-Успокойся Фастрада, - король успокаивающе похлопал ее по руке, - я мог бы простить дерзость, если бы она касалась только меня. Но терпеть поношение своей королевы я не буду. Поскольку ты замыслил измену …

 

-Я не изменял тебе, - гордо ответил Гардрад, - и не давал клятвы верности.

 

 - Все так, - кивнул Карл, - и теперь я исправлю эту ошибку. Ты и твои люди отправятся в под охраной  в Рим,  Нейстрию и Аквитанию, чтобы на могиле князя апостолов  и на раке с мощами святых, публично принести присягу в верности мне  и  моим сыновьям - Карлу, Людовику и Пипину. После этого тебе отрубят голову за измену, как и тем, кто наиболее повинен в мятеже, а остальных ослепят и отправят в монастырь. Если же ты откажешься дать клятву верности или попытаешься сбежать...что же, вы все равно умрете, но заодно я опустошу Тюрингию, как раньше Саксонию, не пощадив никого, герцог Эбурис станет владеть твоим домом и твоя дочь станет ему не женой, но рабыней.

 

Граф даже отшатнулся от таких слов.

 

-Вы этого не сделаете…ваше Величество.

 

-Сделаю.

 

Какое-то время король и граф мерились яростными взглядами, после чего граф, словно лишившись некоего стержня, обреченно опустил плечи.

 

-А если…я сделаю это, моя дочь останется в безопасности.

 

-Да,  - кивнул Карл, - она может постричься в монахини.

 

-Хорошо, - граф опустил плечи, разом лишившись воли к борьбе. Покорно он дал себя вывести стражникам. Вслед за ним увели и его людей. Как только за ними закрылась дверь, Карл сокрушенно осел на троне, покачав головой.

 

- Иногда я чувствую, что превращаюсь в чудовище, -  с горечью произнес он

 

- Не в чудовище, но во владыку, величайшего из всех, что были у франков,  - пылко произнесла Фастрада, - ты должен носить не королевский, но императорский титул. А чтобы достичь этой цели – нужно беспощадно вырвать все семена смуты.

 

-Ты права, - произнес Карл, - у меня и так слишком много врагов извне, чтобы я терпел еще измену и у самого сердца моего королевства.  Но будет и мне урок – теперь с каждого знатного человека я буду требовать клятву верности лично мне – и пусть потом они обрекают свои души на вечные муки, если вздумают поднять мятеж снова.

 

-Мудрое решение, мой король, - кивнула Фастрада.

 

-Как только я покончу с заговорщиками, - продолжал Карл,- я отправлюсь в Италию – давно пора приструнить Арихиза. Надо будет заглянуть и в Баварию – Лютперга, дочь Дезидерия и жена Тассилона, подбивает его на бунт. Говорят, герцог направлял послов и к аварам. Жаль только, что за всеми походами, так мало времени я могу уделить семье.

 

-Я присмотрю за Теодрадой, - кивнула королева, - и за остальными детьми,– ведь я люблю их не меньше чем собственную дочь. Жаль, что не все они отвечают мне тем же.

 

-Пипин, - Карл нахмурился, - мой первенец сильно отдалился от меня.

 

-Он знает, что он не зачат в браке, - заметила Фастрада, - и поэтому он завидует Карлу, Людовику – и особенно Пипину. Его Горбун ненавидит с особенной страстью  – ведь он считает, что тот украл у него имя твоего отца.

 

-Пипин теперь король Италии, - сказал Карл, -  Людовик правит в Аквитании, а Карл, унаследует всю империю. Мой горбатый ублюдок не зря считает, что его обошли.

 

- Такие сыновья – опаснее всего, мой король, - заметила Фастрада, - и если он решится…

 

- То его ждет то же, что и остальных предателей, - решительно сказал Карл, поднимаясь с трона, - как мне не больно было бы это делать. Будем надеяться, что у него хватит ума не идти против отца.

 

-Я буду молиться за это мой король, - благочестиво произнесла королева, но когда Карл, поцеловав супругу, вышел из зала, ее лицо исказила злобная гримаса.

 

Сдержанные стоны  и похотливые всхлипы оглашали стены небольшой комнаты, где, на брошенной на пол меховой накидке, сплетались в объятьях два обнаженных тела. Мужчина, молодой и сильный, но изуродованный выступавшим из спины горбом, ритмично двигался меж обвивших его талию стройных ног. С искусанных в кровь губ срывались стоны и подбадривающие слова, но в устремленных к потолку глазах не было и тени страсти – скорей скука. Но вот со сдавленным криком юноша отвалился от своей жертвы и бессильно раскинулся на лежанке. Его обнаженное тело блестело от пота, также как и у приподнявшейся на локте и заглядывавшей ему в лицо женщины. Распущенные черные волосы упали на грудь мужчины, щекоча обнаженную кожу.

 

-Все-таки ты колдунья, Фастрада, - с трудом переводя дух, произнес Пипин, - теперь я понимаю, почему отец так любит тебя.

 

- Ты смеешься? -  зло усмехнулась Фастрада, - не любит и никогда не любил. Твой отец любит только свое королевство – ну и может еще  покойную Хильдегарду и ее детей.

 

Лицо Пипина помрачнело и Фастрада поняла, что ее удар достиг цели – ведь именно из-за сыновей прошлой королевы юноша потерял право первородства. Даже его имя перешло мальчишке Карломану, ныне именующемуся Пипином, Королем Италии.

 

-Отец любит всех своих детей, - он рывком сел на полу, - кроме одного-единственного. Я сражался за него в этой проклятой Саксонии, а он таскал за собой этих мальчишек!

 

Фастрада прильнула к нему, нежно гладя изуродованную спину, хотя на ее лице и промелькнула гримаса отвращения.

 

-Ты достоин большего, - сказала она, - все, чем владеет сейчас Карл, может стать и твоим тоже – как уже стала его жена.

 

Пипин повернулся и  горячо поцеловал Фастраду.

 

-Отец здоров и силен, - с сожалением сказал он, -  и он крепко держится на троне. Я не желаю ему зла, также как и моим братьям…

 

-Ты великодушен, как и подобает королю, - сказала Фастрада, - но будут ли твои сводные братья также добры, когда  вырастут? Зачем кому-то из них лишний соперник?

 

 Пипин уныло кивнул, на его лице проступила гримаса злобы.

 

-Они еще дети, - пробормотал он, - и если с отцом что-то случится.

 

- Он собирается воевать в Италии и Баварии,  - напомнила Фастрада, -  может и с аварами тоже. Не успокоены еще и саксы. В любой момент военное счастье может повернуться к нему спиной. И вот тогда…

 

- Все это будет моим, -  словно завороженный прошептал юноша, - и ты тоже.

 

Он потянулся, чтобы обнять мачеху, но та со смехом вывернулась из его объятий.

 

- Нам пора, - шепнула она, - мы и так рискуем, оставаясь здесь. Давай  сначала уйдешь ты, а потом я. У нас еще будет вдосталь времени, когда Карл уйдет на войну.

 

Пипин кивнул и, сгребя с пола разбросанную одежду, одеваясь на ходу, выскользнул за дверь. На лице женщины появилась презрительная усмешка.

 

-Глупый уродец, - пробормотала она, - неужели ты думаешь, что такая женщина как я сможет быть с ублюдком? Карл расправиться с тобой, как только ты выступишь против него -  а уж я позабочусь, чтобы и остальные сыновья отправились в Ад, когда камень Венеры поможет мне зачать Карлу наследника.

 

Загадочно улыбнувшись, она поцеловала изумруд на золотом кольце и, наскоро натянув платье, также вышла из комнаты.

[Каминский]

Ночь Папоротника и Воды

 

- Клянусь Сварожичем – я  начал думать, что ты забыл о родном крае. Что, так понравилось шастать по морям с данами?

 

Драговит, князь ратарей и всех велетов, неодобрительно посмотрел на  Люба. Это был высокий мужчина, чье лицо уже покрыли морщины, но тело хранило силу и ловкость молодости. Он носил багряно-черный плащ, поверх короткой туники и черных штанов. С бритой головы, как и у сына, спадала длинная прядь, левое ухо украшала золотая серьга с парой самоцветов – единственное украшение старого князя. Драговит восседал на большом троне, покрытом изумительной красоты изображениями диковинных птиц с женскими лицами, извивающихся змеев и крылатых псов.

 

Стоявший перед отцом Люб был одет куда богаче: его плечи покрывал красный плащ, отороченный мехом черно-бурой лесы и скрепленный золотой фибулой. Сам плащ был наброшен поверх красного кафтана, расшитого золотом и перехваченного шелковым кушаком. Из-под  кафтана выглядывали шаровары, заправленные в красные сапоги. Бритую голову прикрывала высокая шапка с меховой опушкой. Как и у отца, левое ухо Люба украшала золотая серьга, с драгоценным камнем, но помимо нее, княжич носил на шее гривну из золотых и серебряных нитей, а на правом запястье - золотой браслет, украшенный алыми рубинами и синими сапфирами. С шеи на цепочке свисал молот Тора –  сам Люб считал его молотом Руевита. С пояса свисал меч в отделанных золотом ножнах, украшенных рисунком в виде дерущихся волков.

 

-Когда я посылал своего наследника к конунгу Сигфреду, чтобы заключить союз против бодричей, - медленно произнес Драговит, - то никак не думал, что он сначала подрядится воевать против конунга Харальда, а потом и вовсе загуляет с данами,  вернувшись домой через четыре года. Как и то, что приведет девку, носящую  мужской наряд и воюющую наравне с мужчинами. Не такую жену мы с твоей покойной матерью хотели княжичу.

 

- Власта – княгиня чехов, - возразил Люб, - так что я не уронил своего рода. Что же до остального – конунг Сигфред все равно не собирался идти к нам на помощь, занятый своей войной. Что же теперь он мертв, а конунг Годфред,– молод и горяч…

 

-Такой же сорвиголова, как и ты, - пробурчал князь.

 

-Все так, - княжич склонил голову, пряча усмешку, -  а еще – он мой побратим. Несколько лет я ходил в набеги – и вместе с данами и с собственной дружиной. Мой меч теперь знают в землях свеев, норвежцев и поморян. Побывал я и в стране куршей, поднимался вверх по Двине до земель кривичей. Многие из тех, кто шел со мной, остались в дружине – так что теперь у меня много больше воинов, чем когда я впервые прибыл в Хедебю. И все эти воины – твои, отец!

 

-Воины, - пробурчал Драговит, - посмотрим, каковы они в деле, когда настанет пора сразиться с франками.

 

- Многие из них уже сражались с королем Карлом, - кивнул Люб, -  в моей дружине есть и саксы и фризы и  даны. Есть даже англы – Орм,  этелинг из Мерсии, один из самых отчаянных моих рубак. Что же до моей жены, то ее девы щита в ярости и искусству сражения не уступят многим мужчинам.

 

- Бабское воинство, - хмыкнул Драговит, - не думал, что доживу до такого позора.

 

- Власта сражалась за конунга Харальда и никто не видел в том позора. Ее соратница Хеда сразила множество данов, прежде чем норвежец застрелил ее из лука.

 

-Твои даны носят патлы как бабы, - отмахнулся Драговит, - что им хорошо, нам…эх, да что с тобой говорить. Одно хорошо – может ободриты помрут хоть от смеху, когда увидят твоих девок.

 

-Никому не было до смеха, кто встречался с ними в бою, - еще раз напомнил Люб.

 

-Слышал я кое-что про этот Девин, - продолжал Драговит, - говорят, твоя Власта лютовала в землях чехов, слово сама Морана, которой поклонялись ее девки. За это народ и изгнал их, не пожелав бабского царства. Думаешь, здесь Власт будет вести себя иначе?

 

-Она многому научилась с тех пор как покинула  родную землю, - кивнул Люб, - и теперь убивает не всех мужчин – а только тех, кто угрожает ей или мне.

 

-И ты хочешь, наверное, чтобы я благословил вас, - хмыкнул Драговит, - поглядим на твоих девок в бою, а там я подумаю. Скоро Святая ночь, любитесь сколько хотите.

 

- Спасибо и на этом, батюшка, - княжич склонил голову в знак благодарности, но отец недовольным взмахом руки велел ему убираться.

 

-Ну что? Что твой отец говорит обо мне?

 

Власта ждала его на входе в княжеские хоромы: словно коня оседлав перила, свесив по ноги  в мужских штанах, туго обтягивающих округлые бедра. Помимо них она носила кожаную куртку и изящные сапожки из тонко выделанной оленьей кожи. С шеи свисало ожерелье из янтарных бус, волосы были убраны под шапку из волчьего меха. Неподалеку от своей княгини расположились и остальные девушки – кто-то чистил коней, кто-то точил клинок или пересчитывал стрелы в колчане.

 

Люб помог девушке спуститься с перил и, не выпуская из рук, страстно поцеловал ее.

 

-Старик упрям, но отходчив, - рассмеялся он, - и уже наверняка смирился с тем, что ты станешь его невесткой. И не такого он плохого мнения о твоем воинстве как он хочет показать – говорит, что наслышан о том, что ты творила в Девине.

 

-Не те истории, что любят слушать мужчины,  - хищно улыбнулась Власта.

 

-Мой отец не из пугливых, - хмыкнул Люб, - пусть твои девок бояться франки.

 

- Они еще не знают с кем связались, - рассмеялась Власта, - одна только Хельга съест трех ваших франков за один присест.

 

Поигрывая окованной железом булавой, рослая деваха оскалила крепкие зубы, словно показывая, что слова Власты не такая уж и шутка. Выглядела она, впрочем, вполне миловидно: стройная, но грудастая, с двумя толстыми косами цвета спелой пшеницы. Темно-синие глаза напоминали цветом море,  окружавшее остров Лесё, где Люб и Власта впервые увидели эту девушку. До того как вступить в «девичью дружину», Хельга была прислужницей в храме Эгира и Ран – именно на этом острове находилось известное по всей Скандии святилище морских великанов. Говорили, именно здесь свирепые девы-волны – дочери Владык Моря, – задали жару самому Тору и их неукротимый норов перешел и девам Лесё. В память о священном острове Хельга носила на шее связку раковин – этим талисманом девушка дорожила больше, чем любым трофеем.

 

У ног Хельги притулилась тоненькая как тростинка девушка, неторопливо точившая свой кинжал, время от времени проверяя его остроту большим пальцем. Светлые, почти белые волосы и почти бесцветные глаза, выдавали уроженку земель эстов. Йильма, купленная Властой на невольничьим рынке в Бирке, также как и Хельга входила в число тех  девушек, что Власта набирала в свой отряд, возмещая потери еще со времен  Чехии и позже – в битве при Бравалле. Все эти девушки неотлучно сопровождали свою княгиню,  не выпуская оружия из рук, давая тем самым множество поводов для слухов и сплетен.

 

- Надеюсь, твоим девицам скоро придется показать свою удаль, - усмехнулся Люб, - отец говорит, что посмотрит чего ты стоишь на войне, а там подумает и о свадьбе.

 

-Надеюсь, не разочаровать свекра, - хмыкнула девушка, - и долго ждать той войны?

 

-Скорей всего нет, - понизил голос  Люб, - хотя и тут отец не говорит прямо. Он  хочет дождаться Ночи Папоротника и Воды, но до нее осталось совсем ничего. Скорей всего, он ждет знамения, что позволит ему принять верное решение.

 

- Будем надеяться, что боги не оставят его знаками, - пылко сказала Власта, - я ночами молюсь Моране, чтобы она прекратила этот затянувшийся мир.

 

-  И как меня угораздило влюбиться в столь кровожадную женщину? - Люб улыбаясь, привлек Власту, сбивая с нее шапку и запуская руку в русые волосы. Но, даже целуя алые губы, он помнил о собственном пророчестве, услышанном от жены, - теперь уже вдовы конунга Сигфреда. Богиня смерти, столь почитаемая Властой,  должна дать свой знак – и он уже измаялся в ожидании.

 

 

- Я Бог твой, Я Тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в Моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим Меня и отнимаю от отвергающих меня!

 

Пламя костров, горевших на берегу озера, отражалось в черной воде, пока стоявший меж них жрец, в белом одеянии и с венком из зеленых листьев, читал молитву. На груди его, на кожаных ремнях, висел человеческий череп. Позади жреца начинался мост, уводящий к острову посреди священного озера, где и возвышалась Ретра, главное святилище ратарей. Высокие стены храма покрывали изображения Богов и Богинь, вырезанных  с необычайным правдоподобием. На стенах торчали и мрачные свидетели побед велетов — высокие шесты с черепами поверженных врагов. Люб знал, что внутри храма стоял сам бог – идол, изображавший воина с бычьей головою на щите, хищной птицею на шлеме и секирой в руке. Вокруг Радегоста Сварожича, главного бога священной Ретры, стояли идолы других божеств, с написанными на них именами. Однако бог, что чествовался сегодня, воплощался не в идоле из древа – его подобием стал жрец, вышедший из врат храма к собравшимся на берегу велетам. Справа стояли мужчины, средь которых особенно выделялась группа знатных мужей, во главе с самим княжичем. Слева же находились женщины, облаченные в белые сорочки, с зелеными венками на распущенных волосах – но даже сейчас среди них безошибочно можно было узнать Власту и ее дев.

 

Послышался стук копыт и младшие жрецы вывели из храма белого коня, убранного зелеными побегами и цветами. Шедшие впереди животного служители бога несли перед собой длинное копье, меч и широкий щит: Яровит, бог приплода и любовной страсти, покровительствовал всякой ярости – в бою и любовных утехах внушая страсть и волю к победе, на ристалище или любовном ложе.

 

Верховный жрец, приняв из рук слуг меч, подошел к коню, успокаивающе погладив его по гриве и вдруг резким ударом разрубил ему шею. Забившееся в агонии животное рухнуло на землю, жалобно суча копытами. Меж тем служитель Яровита, приняв из рук жрецов сноп золотистых колосьев, макал его в алые струи и окроплял толпу, произнося слова благословения:

 

- Святая ночь, да наполнит чресла ваши желанием и не отпустит без приплоду! Как Яровит сходится с Живой, осеняя все живое своей благодатью, так и этой ночью, да соединится мужское с женским, дабы напитать божественной силой  наши поля и скот наш и людей наших! Девы – да одарит Жива ваши лона своей благодатью!

 

Он повелительно взмахнул рукой и  все женщины, что были на берегу с визгом и хохотом бросились в лес.

 

- Мужи – да  одарит Яровит вас своей силой!

 

Он снова взмахнул снопом и капли крови оросили уже лица мужчин – и те, с воинственными криками, устремились за женщинами, чей заливистый смех еще раздавался из леса. На берегу  остались лишь служители  Яровита, к которым  по мосту шли обнаженные женщины с  венками в распущенных волосах  – жрицы богини Живы. Шедшая впереди всех  – зеленоглазая красавица, с длинными светлыми волосами, – с порывистым вздохом прильнула к груди жреца, властно распахнувшего одеяние, обнажив поджарое мускулистое тело. Его член гордо вздымался, наливаясь мужской силой и откликаясь на шаловливые ласки нежных рук и влажных губ. Другие жрецы также быстро нашли себе спутниц на ночь и вскоре весь берег озера наполнился похотливыми стонами и страстными шепотами, воздающими извечную славу богам - покровителям жизни, любовной страсти и земного плодородия.

 

Все детство Люба прошло в селениях лютичей на берегу озера,  и леса, окружавшие их, ему также были хорошо знакомы. Однако сейчас, едва ступив в лес, Люб вдруг осознал, что заблудился. Все вокруг, -   раскинувшие разлапистые ветви могучие деревья, густые травы, цеплявшие его за ноги, мох и ядовитые поганки, покрывавшие  поваленные стволы,   - казалось незнакомым и от этого одновременно пугающим и манящим. Вся чаща была наполнена влагой: ноги по щиколотку погружались в сырую почву, случайно задетая ветка норовила пролиться за шиворот холодной водой, а меж деревьев ползли клубы тягучего, белого словно молоко, тумана. Меж высоких папоротников мерцали разноцветные огоньки –  будто лепестки легендарного Огнецвета, что распускается именно в эту ночь. Средь деревьев мелькали смутные тени со светящимися глазами, в лесу раздавались шорохи, средь которых Любу послышались отголоски игривого смеха.

 

-Кто здесь? – громко крикнул княжич, всматриваясь в колышущуюся меж деревьев белесую дымку. В ответ вновь послышался смешок – или то было журчание лесного ручья? – а вслед за ним, меж стволов деревьев мелькнула и исчезла белая фигура. Даже мимолетного взгляда хватило Любу, чтобы узнать соблазнительные  женские формы и княжич, охваченный внезапно нахлынувшим вожделением, наложившимся на выпитый перед обрядом жбан меда, лихо свистнув, устремился в погоню за дразнящей незнакомкой.  Она все также мелькала впереди: то, останавливаясь, чтобы подождать отстающего княжича, то быстроногой ланью уносясь вперед, едва видная за стеной леса. Забыв обо всем, Люб топтал ногами кусты, рубил мечом ветки, пока, наконец, не оказался на берегу  небольшого озерка, окруженного плакучими ивами.

 

Девушка ждала его здесь: стоя по колено в воде, среди больших кувшинок.  Густые волосы, растрепавшиеся во время бега, светлой волной накрывали необычайно красивое лицо девушки, оставляя открытым лишь один синий глаз, лукаво смотревший на Люба. Игривый смех сорвался с алых губ и  незнакомка поманила к себе княжича.

 

- Я тебя знаю? – спросил Люб, шагая в воду, - ты из дев щита?

 

- Разве я похожа на бой-девок твоей чешки? - девушка  гортанно рассмеялась, а ее глаз как-то странно блеснул. Хмель и возбуждение малость оставили Люба – он вдруг понял, кем может быть незнакомая девушка явившаяся в такую ночь. Но прежде чем он успел сделать хоть что-то, девушка неуловимым взгляду движением скользнула вперед, одновременно опускаясь на четвереньки.  Белые руки  ухватили мужские портки, рывком стянув их. Люб почувствовал на коже порывистое дыхание и  в тот же миг светлые волосы накрыли его бедра. Мужская плоть оказалась в кольце умелых губ и сын Драговита простонал от пронзившего его тело острого наслаждения. Двигая бедрами, он погрузил пятерню в растрепанные волосы, пока его член двигался в горячем влажном отверстии. Чувствуя себя на пике удовольствия, он был готов разрядиться в похотливый рот, когда незнакомка вдруг откинула с лица волосы. Люб глянул в ее лицо и тут же шарахнулся назад, падая на спину и ошарашенно глядя на девушку.

 

Нежданная любовница тоже смотрела на него, по-прежнему одним глазом – вместо второго зияла чернотой окровавленная глазница. Люб бросил взгляд на свой торчавший член – его тоже обильно покрывала кровь. Неведомое отродье улыбнулось и от этой улыбки Люба, не боявшегося сражаться с берсерками один на один, бросило в дрожь.

 

- Жива и Морана  всегда ходят вместе, - даже голос ее изменился, прорезавшись лающим саксонским акцентом, - также как и Яровит – лишь обратная сторона Флинца: бог жизни держит в руках череп, а бог смерти – сноп хлебных колосьев. Не удивляйся, Люб, когда в праздник жизни получаешь знамение от смерти, ибо оба бога соберут великую жатву на великой войне.

 

На мгновение лицо девушки вдруг смазалось, будто подернувшись пеленой и вместо девичьего лица перед Любом вдруг предстал голый череп. Видение держалось всего миг, сменившись опять изуродованным женским лицом. Алые губы вновь раздвинулись в издевательской улыбке и между них  мелькнуло нечто белое, круглое и скользкое. Всего на миг показалось оно изо рта – но даже беглого взгляда, брошенного на странный предмет, Любу хватило, чтобы провалиться в глубокое забытье.

 

Очнулся он от того, что кто-то плескал на него водой и ожесточенно бил по щекам.

 

-Просыпайся, Люб! - столько тревоги, пожалуй, еще не раз он не слышал в этом голосе, - пожалуйста, очнись же, любимый!

 

Княжич открыл глаза –  он лежал средь трав и папоротников, под сенью глубокой ивы. Над ним стояла полуголая Власта, с неподдельной тревогой смотря в его лицо. Рядом с ней стояли ее девушки – никогда еще Люб не видел у них таких лиц. Если бы не знал их так хорошо – подумал бы, что они испугались.

 

- Мы всю ночь тебя искали, - при виде очнувшегося жениха Власта сменила беспокойство на гнев, - где, забери тебя Чернобог, ты пропадал?

 

-Он самый и забирал, - пробормотал  Люб, - хорошо, что хоть вернул обратно.

 

- Думай, что говоришь!  - Власта шлепнула его по губам, - ночь еще не кончилась. Небось перепил с какой-то девкой, да и свалился без памяти.

 

- Боишься, что у меня отняли мужскую силу?  - усмехнулся Люб.

 

- Докажи, что это не так, - дерзко улыбнулась чешка.

 

Не тратя времени на дальнейшие пререкания, Люб схватил ее за плечи и бросил на траву. Возбуждение, охватившее его недавно, не спало даже после жуткого видения – напротив, оно еще больше преисполнило его похотью. Власта отвечала на его поцелуи, подаваясь навстречу алчущей плоти княжича и оглашая воздух громкими стонами. Прильнув к ним, ласкали любовников и обнаженные воительницы, в то время как другие, столь же страстно целовали и ласкали друг друга, еще больше горяча кровь у полыхавшего пламенем Яра парня. С негромким рыком он разрядился во Власту, бессильно распростершуюся на траве, и тут же ее место заняла Хельга, усевшаяся княжичу на бедра, в то время как Йильма лобзала ее полные груди. Затем  сама Йильма сменила могучую подругу, за ней последовала Ядвига, княжна из  кашубской земли, потом – другие девушки и остаток ночи растворился для Люба в сладострастном безумии Яровита.

 

Уже рассветало, когда Люб,  кое-как натянувший разорванную одежду, в обнимку с Властой и в сопровождении остальных девушек, вышел к берегу озера. На него вновь упал туман – и в воде, белой, словно молоко, проступали очертания священного острова и треугольного города-храма на нем.

 

-Так что же  все-таки случилось с тобой этой ночью? – требовательно и  в то же время лукаво спросила Власта, прильнув к широкой груди знатного жениха. Тот посмотрел в ее серые глаза и крепко поцеловал с готовностью ответившую княгиню. Позади них послышались сдержанные смешки девушек.

 

Громкий плеск прервал эти нежности – Люб, оторвавшись от губ возлюбленной, посмотрел на озеро и замер как вкопанный. Встревоженная Ванда проследила за его взглядом и сдавленно охнула.

 

В воде, то, появляясь в тумане, то исчезая снова, двигалось нечто: огромное, черное, страшное. Когда неведомое чудовище оказывалось вблизи от берега, можно было увидеть огромное рыло, острые клыки, злобно поблескивавшие маленькие глазки. Чудовище напоминало огромного, - величиной с небольшого кита, - кабана, вот только вместо задних ног в воде бился длинный чешуйчатый хвост с высоким плавником. Пасть же, утыканная огромными клыками, могла бы перекусить пополам лошадь. Диковинный зверь величаво проплыл мимо княжича и его спутниц, после чего повернул к острову. Вскоре до Люба донеслись взволнованные крики, он увидел, как вспыхнули сигнальные костры на стенах Ретры: жрецы тоже увидели гигантского кабана.

 

-Что это значит, Люб? – спросила у него Власта.

 

- Одноглазая ведьма говорила правду, -  торжественно произнес княжич, - если священный вепрь вышел из глубин – значит быть великой войне.

[Каминский]

Воля Трехликого

 

С раннего утра Щетин закипал людской пеной, казалось вот-вот готовой захлестнуть город.  Шум зарождался на вершинах трех холмов, вкруг которых стояла «мать городов поморских», растекался меж купеческих лабазов и ремесленных мастерских, вскипал бурунами тревожного ропота средь торговых рядов и особенно сильно - в Щетинской гавани. Неугомонный портовый люд с тревогой наблюдал, как причаливают к берегу массивные ладьи с пикирующим Соколом на парусах  – символ Рерика, стольного града ободритов. Но не это, не столь уж и необычное зрелище, привело в волнение торговый город, а люди, сходившие с ладей. Рядом с ободритами, неспешно шествовали воины в чешуйчатых кольчугах под знаменем с крестом. Рыжие бороды, холодный взгляд голубых глаз, недоверчиво взиравших на языческий город, чужая речь – всего этого было достаточно, чтобы опознать пришельцев с далекого Запада, причем не купцов, к которым тут уже привыкли, а именно воинов. До Щетина долетали слухи о победах короля франков, о его истовой вере в христианского бога и свирепых расправах над теми, кто продолжался придерживаться старых обычаев. Чужаков в Щетине сошла едва ли сотня, но этого хватило для того, чтобы город всколыхнулся, засуетившись, словно муравейник, в который угодил жук-олень. 

 

Но шум шумом, но и торговые, равно как и прочие дела, никто не отменял. Вооруженные чужаки вели себя неприветливо, но спокойно, никого не задевая и, по возможности, стараясь не обращать на щетинцев внимания. Городская стража не препятствовала их шествию, поэтому горожане, пошумев немного, для порядку, возвращались к прерванным занятиям. В городе все решали не они – надо будет старейшинам, так и сами на вече кликнут, а раз сейчас не зовут, пусть сами со своими гостями и разбираются.

 

 

- Король Карл не хочет воевать с Щетиным!

 

Грузный франк с уже начавшей седеть черной бородой, наклонился вперед, глядя в лица сидевших перед ним дородных мужчин в меховых мантиях и остроконечных шапках с меховой опушкой. На пальцах их переливались искрами перстни с драгоценными камнями, с шей свисали золотые цепи, на которых виднелись миниатюрные фигурки – копии причудливых идолов, которым поклонялись в здешних капищах. В длинных усах старейшин мерцали янтарные бусины и мелкие самоцветы. На их фоне герцог Эбурис, легат короля Карла выглядел довольно скромно в своем воинском облачении и медным крестом на тонкой цепочке. И все же собравшиеся в просторной горнице старейшины города Щетина, также как и схожий с ними облачением, Звонимир, посланник князя ободритов Вышана, внимательно слушали франка.

 

- Король не посягает на ваши вольности и ваши богатства, - продолжал Эбуриз, - все, что он хочет – чтобы никто из поморян не поддерживал тех саксов, что еще бунтуют против своего законного короля, а также не трогал его друзей и союзников – таких как славный князь Вышан.

 

- Щетин - вольный город, - покачал головой Витослав, могучий мужчина с русой бородой и голубыми глазами, известный своим богатством и родовитостью,- но основали его укры, а они издревле в союзе с велетами, а не с ободритами.

 

-Времена меняются, Витослав, - хмыкнул Эбурис, - были времена, когда и саксы, жили бок о бок с фризами и велетами, имея общие города и общих князей – а сейчас саксы и фризы подвластны королю франков. Если бы ты видел, сколь обширные земли подвластны моему государю, сколь много народов ему повинуется – ты и сам бы понял, что лучше быть хорошим другом королю Карлу, чем князю Драговиту.

 

-Ты призываешь нас к предательству? - произнес еще один старейшина, - худощавый мужчина в красном плаще и шапке из лисьего меха. На узком лице недоверчиво поблескивали серые глаза, тонкие пальцы нетерпеливо постукивали по резному столу.

 

-Я призываю к благоразумию, почтенный Вартислав, - покачал головой Эбурис, - разве купцу нужна война? И разве мало товаров в землях франков? Если будет мир в Саксонии и на землях ободритов – кому будет от этого плохо? И Драговит может жить в покое и достатке, вместо того, чтобы мутить воду в землях саксов и фризов, заключать союзы с данами и Бог знает кем еще. Ваш город богат и славен, в вашей власти закрыть сундуки, из которых князь велетов пригоршнями черпает золото, дабы потешить свою гордыню. Остановите его – и мой король не останется в долгу.

 

-А что еще хочет твой король? Не он ли разрушает святилища отеческих богов в землях саксов, не он ли заставляет креститься всех в своих землях и убивает тех, кто противится власти Распятого. Не этого ли он хочет и от укров?

 

Сказавший это был высоким человеком со строгим лицом, обрамленным крашеной в черное бородой. Такие же крашеные волосы ниспадали на черный же плащ наброшенной поверх  темно-синей сорочки, расшитой по рукавам серебристыми изображениями неких тварей, похожих на ящериц. Серебряным был и трехглавый кумирчик, свисавший с шеи Всеведа – жреца Триглава, верховного бога Щетина.

 

-Мой господин радуется любому человеку или целому племени, что всем сердцем обратится к Христу, - сказал Эбурис, - но он не собирается силой заставлять вас принять Святое Крещение. Саксы – исконные подданные франков, поднявшие бунт против законного государя, - а разве годится, чтобы в одной державе люди поклонялись разным богам? В землях франков такое не принято – но Щетин, также как Рерик ободритов или велетская Ретра – вольные города, не слуги, но союзники короля Карла. Он суров к мятежникам, но милостив к друзьям и не станет вас принуждать менять веру. И наши купцы, прибыв в ваш город, будут оставлять со своих доходов десятину в храме Триглава.

 

Франк в упор посмотрел на верховного жреца и тот медленно кивнул в ответ.

 

- Нужно гадание, - сказал он, - завтра же бог даст ответ.

 

Эбурис пожал плечами и откинулся на спинку стула.

 

-Пусть так, - сказал он, - значит завтра все и решится.

 

Он прикрыл глаза, пряча торжество. Незадолго до этого он тайно, через ободритов, передал в храм Триглава множество золотых и серебряных предметов – ровно десятая часть из всего награбленного в святилищах саксов и фризов. Говорят, что здешний божок жаден до богатства – как и подобает дьяволу! Герцог не сомневался, что Триглав, а точнее его жрецы, дадут именно тот ответ, что ждет король франков.

 

 

Когда решение было принято, отцы города задали пир в честь гостей с Запада. Всевед не участвовал в торжестве – как и подобает жрецу, он собирался поститься перед завтрашним священнодействием. Ближе к ночи он покинул дом Витослава и уселся на колесницу, запряженную черными конями. Свистнул кнут и повозка помчалась по мощенным улицам, направляясь на вершину холма, где, нависал над всем городом величественный храм Триглава. Запоздалые прохожие почтительно кланяясь, прижимаясь к домам, чтобы пропустить верховного жреца Щетина.

 

Прибыв в храм, Всевед отпустил младших жрецов и, открыв тяжелую дверь, вошел внутрь храма. Зажженный им светильник из жира озарил колеблющимся светом великолепное убранство капища: стены его покрывали деревянные скульптуры и барельефы, изображавшие людей, птиц и зверей,  вырезанные столь искусно, что казались живыми. В специальных нишах хранились серебряные и золотые чаши, выносившиеся по праздникам на общие пиры для самых знатных людей города. Здесь же хранилась десятина взятой на море или на суше добычи и рога, окованные золотом и украшенные драгоценными камнями, оружие и всяческая драгоценная утварь.

 

Посреди храма высился трехглавый идол, в два человеческих роста, с тремя серебряными головами под одной шапкой, из которой торчали натуральные козлиные рога. Все три пары глаз прикрывала золоченная повязка, на груди божества красовался серебряный полумесяц. Один из оскаленных ртов идола сжимал в зубах утку, из другого высовывалась голова свиньи, третья же голова держала во рту рыбу. Тремя мирам владеет Триглав-Чернобог и со всех трех царств ему поступает доля живых существ, в них обитающих. В годы же величайших бедствий или наоборот, наибольшего обилия, бог получал и человеческие жертвы. Возле главного бога Щетина полукругом стояли кумиры младших Богов. Все идолы были раскрашены яркими красками, ничуть не тускневшими и не облазившими от времени, не подвластными снегу, дождю, солнцу и ветру.

 

Позади идола виднелась небольшая дверь, из-за которой доносилось тревожное фырканье. Довольная улыбка искривила лицо Всеведа, когда он нащупал под полой плаща небольшой кувшинчик. Подойдя к двери, жрец отодвинул засов и вошел в темное помещение, пропахшее навозом и конским потом. Послышался стук копыт и на свет вышел вороной конь, необычайно рослый и жирный, с роскошной черной гривой. Этот конь, никогда не знавший ни всадника, ни какой-либо работы, был посвящен самому Триглаву, находясь под постоянным присмотром жрецов. Всякий раз, когда в Щетине думали идти на войну или пуститься в море для разбоя, гадали этим конем, заставляя его переступать через разложенные по земле девять копий. Покрыв коня красной попоной, Всевед выводил коня перед старейшинами, а в иные времена – и перед всем вечем, когда дело считалось особенно важным. Жрец проводил коня через копья по три раза взад и вперед; если конь не задевал копий ногами, то предвещалась удача, и народ шел на дело; если животное наступало на копья или, тем паче, перемешивало их, то задуманное  предприятие отменялось.

 

Завтрашнее же гадание будет не о союзе с франками – на таком не настаивал даже Эбурис, - напротив, у Триглава будут спрашивать, стоит ли откликаться на призыв Драговита, выступить на войну против ободритов. Князь Рерика Вышан хочет оторвать Щетин от велетского союза и этого же хочет король Карл – поэтому его посланец и прибыл в Щетин. Если завтра конь перемешает копья – значит, поход на ободритов не угоден богам и Щетин не поддержит князя. И Всевед уже знал, чем обернется завтрашнее гадание – недаром он взял кувшинчик с приготовленным из редких трав зельем. Священного коня оно не убьет, но голову ему изрядно замутит – а значит, завтра конь будет спотыкаться и гадание не удастся – а ведь это и нужно франку.

 

Поглаживая тычущегося ему в плечо коня, Всевед достал кувшинчик, сковырнув просмоленную пробку,  уже готовясь вылить зелье в кормушку.

 

- Вмешиваешься в волю богов, жрец!?

 

Не веря своим ушам, Всевед в ярости обернулся – никто не смел войти в святилище! Перед ним стояла молодая женщина в странном облачении – черная рубаха с короткими рукавами и непристойно укороченная юбка выше колен. На рубахе – глубокий вырез и меж упругих грудей висит на цепочке серебряная пластинка, изображавшая некое оскаленное существо, наподобие кота. Красивое лицо портила наложенная на левый глаз золотая повязка, вроде той, что прикрывала глаза самого Триглава.

 

- Как смела ты явиться в обитель бога? –  грозно произнес жрец, - наглая девка, ты умрешь за это святотатство!

 

-Бога, чью волю ты искажаешь? - она говорила на вендском с акцентом, который Всевед слышал от купцов-саксов, - ты, кто готов продать честь племени за христианские подачки, смеешь говорить мне о святотатстве?! Не ты, но я буду карать тебя за кощунство!

 

Она сдвинула повязку – и на Всеведа уставился страшный, будто змеиный глаз, полный нечеловеческой злобы и губительной силы. Один лишь раз взглянул на него жрец и тут же почувствовал, как его горло словно сдавило тисками. Его глаза налились кровью, изо рта пошла пена и, корчась в предсмертных судорогах, Всевед повалился на пол.

 

Надвинув снова повязку, Инга равнодушно переступила через мертвое тело и небрежно потрепала по густой гриве тянувшегося к девушке  черного коня.

 

 

Наутро по всему Щецину прошла весть о том, что Всевед, подкупленный золотом франков, пытался подпоить священного коня дурманящим зельем. Само зелье было найдено в храме, где возле трехглавого идола лежал и мертвый жрец. На теле не было найдено ни единой раны, но лицо искажал такой ужас, что тут же пошел слух, что сам Триглав поразил Всеведа за его кощунственный замысел. Франки и ободриты, не дожидаясь пока разъяренная толпа растерзает их за святотатство, бежали из Щецина. Им не препятствовали – старейшины города, не желая раньше времени ссориться с королем Карлом, не были заинтересованы в смерти легата. 

 

Новый жрец Триглава, Ядун, давний соперник Всеведа, взялся провести обряд гадания. Во внутреннем дворе храма, в присутствии всех старейшин, младшие жрецы положили на землю девять копий. Потом вывели из храма вороного коня. Ядун – тощий мужчина с костистым лицом, обрамленным черной бородой, - вскинул руки, призывая своего бога.

 

- Триглав-Всеядец, владыка небес, земли и преисподней! Скажи, угоден ли будет тебе поход на ободритов? Нужно ли нам откликнуться на зов Драговита, князя велетов?

 

Вороной, как-то хищно оскалившись, покосился на старейшин налитым кровью глазом и, гордо подняв голову, трижды прошел взад и вперед через копья, не задев ни одного. Все присутствующие разразились воинственными криками. За всеобщим ликованием мало кто заметил укрывшуюся в тени молодую женщину в жреческом облачении и с золотой повязкой на глазу. Второй  глаз Инги горел адским торжеством, алые губы кривились, обнажая зубы в злой улыбке.

Изменено 20 Jun 2021 пользователем Каминский

[Каминский]

Тени империи

 

Королева Фастрада лениво потянулась на роскошном ложе, устланном византийскими шелками и, сбросив покрытое замысловатыми узорами покрывало, забросила голую ногу на спящего рядом Карла. Не открывая глаз, король что-то пробурчал себе под нос и, внезапно повернувшись, сгреб супругу в охапку, подминая ее под себя и наваливаясь сверху.  Молодая женщина, обхватив ногами мужскую талию, громко стонала, извиваясь под могучим телом и чертя ногтями на обнаженной спине кровавые борозды. Наконец, ритмично двигавшаяся внутри нее мужская плоть напряглась и запульсировала, орошая семенем женские недра. С удовлетворенным вздохом, король слез с жены, опрокидываясь на спину и кладя руку на живот Фастрады. Та, ухватив его ладонь, опустила ее ниже, накрыв ею свое лоно.

 

- Я буду молить Бога, чтобы именно сегодня, - горячо сказала она, - ты зародил во мне сына. В такую ночь и в этом городе, он должен родиться особенным.

 

- Почему бы и нет, -  король встал, набрасывая на плечи  льняную рубаху,  - здесь, у Престола Святого Петра, может родиться выдающийся священник или аббат. 

 

- Я надеюсь на большее, - почти прошептала Фастрада, но Карл, натягивая штаны, все же услышал ее и снисходительно кивнул в ответ.

 

-Может и так, - кивнул он, - например, епископом. Ладно, мне пора. Я попрошу Его Святейшество передать свое благословление твоему сыну…То есть нашему сыну.

 

Он одел сине-зеленый плащ и, улыбнувшись Фастраде, вышел из покоев. Королева, раздосадовано прикусив губу, тоже начала одеваться.

 

-Ваше Величество, - нежный голосок послышался от дверей и на пороге появилась миловидная девочка, лет четырнадцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами, - ох, простите, я надеялась застать отца.

 

Фастрада с трудом подавила раздражение, нацепив приветливую улыбку – зная о любви Карла к своим дочерям, она не могла себе позволить проявлять к ним открытую неприязнь. Эта хоть еще нормальная – в чем-то даже Фастрада видела в ней себя в юности. Да и планам королевы эта девчонка никак не угрожала.

 

-Все в порядке, Ротруда, - сказала она, -  король сейчас беседует с папой и, похоже, это затянется надолго. Может, я могу тебе чем-то помочь?

 

-Я слышала, что скоро к отцу приедут греки, - девушка залилась алой краской, - это значит, что меня увезут в Константинополь?

 

-Это решит твой отец, - королева усадила девочку на кровать рядом с собой, положив ей руку на колено, - а ты бы хотела, наконец, увидеть своего жениха?

 

Девочка подняла взгляд на королеву и та, к своему удивлению, увидела в ее больших глазах крошечные слезинки.

 

-Нет, - чуть слышно ответила Ротруда.

 

 

 Трапезная в Латеранском дворце была убрана с необычайной роскошью – понтифик не скупился на украшение своей резиденции. Всюду висели тирские ковры, меж которых просматривалась искусная мозаика, покрывшая стены. Посреди трапезной возвышался большой стол, уставленный золотой утварью, изумлявшей резной и чеканной работой. За столом могло поместиться с полсотни человек,  но сейчас лишь двое завтракали здесь. Король Карл  большим ножом отхватывал огромные куски от зажаренного целиком поросенка. Отдавал он должное и дичи на вертелах и запечённому угрю и сочным оливкам и куриным яйцам, чья скорлупа была раскрашена соком из листьев шпината и свеклы. Однако к красному вину, налитому в большой кувшин, он почти не притрагивался  – так же как и сидевший напротив понтифик. Папа Адриан, - худощавый мужчина с окладистой бородой и живыми  глазами южанина, облаченный в белую сутану, украшенную драгоценными камнями и расписанную изображениями орлов, львов и единорогов,  - терпеливо ожидал, когда коронованный гость, утомленный Великим постом, наконец, насытится пасхальным разговением.

 

- Благодарю, ваше святейшество, - расслабленно Карл откинулся на спинку кресла, - снова я праздную Пасху в этих стенах и всякий раз вы оказываете мне прием,  лучший, чем я заслуживаю.

 

-Первый патриций римлян не должен ни в чем нуждаться в граде князя апостолов, - мягко произнес папа, - я всегда рад принимать ваше величество во владениях, что предоставил Святому Престолу еще император Константин, а ваш отец подтвердил грамотой, отдающей мне всю Италию. Надеюсь, что и вы,  как владыка, всем подобный Константину, отдадите святой церкви апостола Петра все, что ей подобает.. 

 

- Вам и так даровано многое, - заметил Карл, - весь мир внимает слову первосвященника.

 

-К сожалению, ему внимают даже не все в Италии, - удрученно сказал папа, - многие земли, обещанные вашим отцом, до сих пор удерживают греки и лангобарды. Адельхиз, сын Дезидерия мутит воду в Константинополе, а его союзник, герцог Беневенто Арихиз, тайно списывается с патрицием Сицилии и сам жаждет того же титула.

 

-Если это тайна, то, как об этом узнали вы? – спросил Карл, - есть доказательства его вины или все это слухи?

 

-Прямых доказательств нет, - раздосадовано признал Адриан, - но, зная Арихиза и особенно его жену Адельбергу сложно представить себе что-то иное.

 

-От дочерей Дезидерия хлопот побольше чем от его сыновей, - кивнул Карл, - в Беневенто интригует Адельберга, а в Баварии Лютперга подбивает на мятеж Тассилона.

 

- Вот видите! – воскликнул понтифик, - не  будет спокойствия, пока в Италии останутся те, кто бредит возрождением Королевства Лангобардов! Тот же Арихиз уже именует себя королем и облекается в порфиру, подобно кесарю!

 

- Он воюет с Григором, герцогом Неаполя, - заметил Карл, - и вряд ли ссора со Святым Престолом и мной – то, что ему нужно сейчас. Вы же знаете, что он уже направил ко мне своего сына Ромоальда, с богатыми дарами и заверениями в верности.

 

- Это все ложь!- воскликнул папа, - ложь, чтобы отвести вам глаза. Как только  ваше Величество покинет Италию, он, вместе с греками, нападет на Рим. Пока вы здесь, прошу вас, - ударьте по Югу так, чтобы раз и навсегда истребить тамошний гадюшник. 

 

-Понимаю ваше негодование, - кивнул Карл, - но я и так веду слишком много войн, чтобы ссориться еще и с Византией. 

 

-Думаете, императрица Ирина пойдет на мир? - едко спросил Адриан, - она все еще хочет женить своего сына на вашей дочери?

 

-Собирается, - кивнул Карл, - мы условились обсудить это в Капуе. Тогда же и будет окончательно решен вопрос с передачей этого города Святому Престолу.

 

-Только Капуи? – спросил Адриан, - а как насчет всего остального?

 

- Не все сразу, - улыбнулся Карл, - благодарю за трапезу, Ваше Святейшество.

 

Адриан хотел было что-то сказать, но, увидев, что Карл уже встает из-за стола, успел только протянуть ему руку для  почтительного поцелуя. Затем король вышел, а папа откинувшись на стул, залпом осушил золотой кубок с вином, хмурясь при этом  каким-то своим мыслям.

 

Ночь сгустилась над Форумом, милосердно скрывая то ничтожество, в которое  впало былое сердце имперской мощи. Ныне лишь руины напоминали о прошлом величии Рима: в темноте угадывались выстроенные из развалин античных построек кузни и мастерские, над которыми  еще курился дымок из печей для обжига. Другие развалины также не досчитались камня и мрамора, из обломков которого теперь строились  дома и даже конюшни. На поросшей травой площади бродили редкие козы, охраняемые клюющим носом пастухом, опирающимся на сучковатую палку. Сон настолько сморил его, что он даже не заметил, как меж разрушенных построек скользнули две фигуры, закутанные в черное - одна высокая и гибкая, вторая заметно ниже и еще более субтильная.

 

-Фастрада, я боюсь, - тихо произнесла Ротруда, - если отец узнает…

 

-Отец слишком любит тебя, чтобы всерьез рассердится за такую мелочь, - тихо рассмеялась королева, - и я слишком дорожу его любовью, чтобы позволить, чтобы с тобой что-то случилось.

 

-Но…если кто-то нас увидит?

 

-Не думай об этом, - Фастрада ловко обогнула кучу мусора,  возвышавшуюся между двумя полуразрушенными зданиями, - мы уже пришли.

 

Девочка со страхом и в то же время любопытством уставилась на остатки некоего строения, едва видного средь густой травы – невысокий мраморный бордюр окружал полукруглое углубление, где валялись обломки нескольких колонн. На них виднелись полустертые, почти не различимые надписи на латыни.

 

Поддерживая девушку за руку, королева помогла ей спуститься в углубление, после чего достала из складок одеяния острый нож.

 

- Ты готова? – спросила Фастрада.

 

Девушка заколебалась, опасливо глядя то на нож в руках Фастрады, то на затерянные в траве руины. Дочь великого короля-воина, мало боялась боли, но страшилась совсем иного  –  наставник Алкуин успел рассказать своей «Голубке» о страшных муках, ожидавших после смерти всех, кто обратится за помощью к бесам, некогда почитаемых в этом городе как богов. То же самое говорили и присланные из Византии учителя, во главе с жирным и неприятным, но явно не глупым евнухом Елисеем.

 

-Может, все-таки не стоит? – Ротруда с сомнением посмотрела на королеву.

 

-Ты хочешь, чтобы тебя отдали за Константина? – спросила Фастрада, - и никогда больше в жизни не увидеть Роргона?

 

Видение красивого мальчика с темными кудрями и синими глазами столь ярко предстало перед девочкой, что она, уже не колеблясь не минуты, протянула руку Фастраде. Ее палец пронзила острая боль и алые капли окропили подставленное кольцо, словно растворяясь в зеленых глубинах изумруда. Издалека донесся крик ночной птицы и девочке почудилось, что мраморное основание дрогнуло и  из-под него, словно в ответ, послышался чуть слышный рокот.

 

-Повторяй за мной, - сказала Фастрада, продолжая окроплять свое кольцо девичьей кровью. -   О Венера Очистительная,  жизнедарящая, мужелюбивая, вожделенная, узами смертных незримо связующая...

 

 

Через несколько дней после разговора с папой, Карл вышел из Рима во главе войска франков, направляясь на юг. Пройдя через горы, лишь чуть-чуть задержавшись у монастыря Монте-Кассино, чтобы побеседовать с монахами-бенедиктинцами, далее король, уже нигде не задерживаясь, вышел к Капуе. Там он и разбил свой лагерь средь развалин знаменитой гладиаторской арены Древнего Рима. 

 

Когда герцог Арихиз, также желавший занять Капую, узнал о приближении  владыки франков, он благоразумно отступив к Салерно, направил послов к Карлу.

 

-Это посольство или целая армия? - усмехнулся Карл, разглядывая подходящих к его войску людей.  Делегация и впрямь отличалась представительностью: помимо лангобардов, возглавляемых молодым человеком в тунике из византийского шелка, имелись тут и собственно византийцы – не менее двух десятков чернявых мужчин, в туниках и пенулах, принятых к ношению в Восточном Риме. Возглавлял посольство дородный чернобородый священник, в длинной белой тунике с широкими рукавами, украшенными пурпурными полосами. На груди его висел массивный золотой крест.

 

-Я ждал встречи с герцогом Арихизом, -  произнес Карл, рассматривая посольство - или с его войском -  впрочем, последнего я, похоже, дождался. Он посланцах императрицы речи не было – или Константинополь решился вмешаться в наш спор?

 

Греки недоуменно переглянулись и священник, откашлявшись, шагнул вперед.

 

-Прошу прощения, Ваше Величество, - начал он, - но разве мы не договорились…

 

-Не помню я никакого уговора, - махнул рукой Карл, - ладно. Говори, зачем пришли.

 

- Басилевс Константин желает тебе долгих лет жизни, патриций…и король, - начал несколько обескураженный столь резким тоном священник, - меня зовут отец Михаил и мне поручено передать тебе слово кесаря.

 

-Говори же, я слушаю, - нетерпеливо сказал Карл.

 

-Басилевс, также как и его праведная матушка, истомились в ожидании, - сходу начал Михаил, - когда  принцесса Ротруда сможет приехать к своему жениху?

 

- Никогда, - решительно произнес Карл, - она слишком мала и слишком дорога мне. Сейчас, когда ромеи плетут интриги против меня и Его Святейшества в Италии, я не могу быть уверен в том, что принцесса будет в безопасности в Константинополе.

 

-Это значит…

 

-Это значит нет! - отрезал Карл, - передайте Ирине, что моя дочь не будет ее заложницей.

 

Священник хотел было что-то сказать еще, но Карл уже отвернулся, направив свой взгляд на лангобардов. Их предводитель  – высокий, крепко сложенный юноша с каштановыми волосами, смущенно кашлянув, шагнул вперед.

 

-Мой отец, король Арихиз…

 

-Герцог Арихиз, - оборвал его Карл, - король в Италии только один – мой сын Пипин, что правит моим именем в Павии. Твой отец хочет оспорить это?

 

На лбу принца выступили капли пота – особенно когда он увидел, что воины франков, подходят все ближе, постепенно окружая, оказавшееся внезапно столь маленьким посольство лангобардов.

 

-Ты ведь, Гримоальд, верно? – юноша кивнул, - твой старший брат посетил меня в Риме перед тем, как отправился сюда. Сейчас он наслаждается гостеприимством папы.

 

- Если вы уже встречались с ним, то, наверное, знаете и то, что мой отец не хочет войны, - набравшись смелости, произнес Гримоальд, - мы принесли вам дары, а также заверения в мире от  герцога Беневенто.

 

-Если он так хочет мира, - усмехнулся Карл, - почему он не явился сам?

 

Он испытующе посмотрел на юношу, но тот отвел взгляд.

 

- Я принимаю его предложение, - неожиданно сказал Карл, - но на своих условиях. Твой отец откажется от Капуи, Теано, Сора, Арче, Аквино и Арпино в пользу Его Святейшества папы Адриана. Также и  герцог, и ты, и все жители Беневенто принесут мне клятву верности, а Арихиз будет выплачивать мне семь тысяч золотых солидов ежегодно. Ты же будешь моим гостем, как и твой брат, чтобы твой отец не вздумал юлить.

 

Он грозно уставился на юношу и тот обреченно кивнул – стоявшее рядом войско франков выглядело достаточно убедительно, чтобы понять всю бесполезность возражений.

 

-Вот и хорошо, - улыбнулся Карл, - пройдем в мою палатку, юный Гримоальд, освежимся вином…у тебя, поди, пересохло горло с дороги. Вы же – он обратился к остальным ланобардам, подавленно смотревшие на похищение второго сына своего герцога, - отправляйтесь к Арихизу и передайте все, что услышали здесь. Что же до греков, то пусть поторопятся в свой Город и скажут басилевсу и его почтенной матери, что  Италии не нужен восточный император – скоро у всего Запада появится свой собственный.

[Каминский]

 Мятеж и вторжение

 

-. Иди же  с миром дочь моя и больше не греши!

 

Круглолицая крестьянка, средних лет, неуверенно приложилась губами к руке священника и, отвесив небольшой поклон, вышла за дверь. Брат Этерльред  улыбнулся, провожая саксонку взглядом – медленно, но верно проникает свет Христа в сердца самых отпетых язычников. Даже в этой дикой Нордальбингии, жители которой упорнее всего цепляются за жестокие обычаи предков,  дает свои плоды кропотливая, не всегда благодарная, но столь нужная миссионерская работа. Вот уже несколько лет, с тех пор как Саксония склонилась перед Карлом, Этельред трудится в Бардовике, - крупном и зажиточном поселении, расположенном на торговых путях между франками, данами и ободритами, - и  без греховной гордыни, но с уверенностью хорошо потрудившегося человека, может сказать, что старания его не пропали напрасно. Конечно, многие из обратившихся к Христу сделали это из страха перед грозным «Капитулярием», но трудами Этельреда и прочих братьев,  уже сейчас среди саксов немало тех, кто принял Единого Бога, не по принуждению, но по зову сердца. Недаром скромная церковь, срубленная на месте бывшего капища, пользуется все большим вниманием саксов, обращающихся к священнику за благословением, отпущением грехов или же крещением ребенка.

 

От этих благостных мыслей Этельреда отвлек шум за дверью. Поначалу священник не придал ему значения – церковь стояла рядом с торжищем и площадью, где саксы часто  собирались по тем или иным беспокоящим их вопросам. Однако этот шум явно отличался от того, что звучало там раньше – и вслушивавшийся в нарастающий гвалт священник все с большей тревогой различал в нем отдельные слова.

 

Громко хлопнула дверь и в церковь влетел Гунобальд – один из воинов франков, пришедших с Этельредом в Нордальбингию. Священник сразу отметил, что франк нацепил кольчугу и подпоясался мечом. Круглое мясистое лицо обычно добродушного вояки, сейчас отражало крайнюю тревогу.

 

-Беда отче, - с трудом переводя дух, произнес он.

 

Вышедший на площадь Этельред, был ошеломлен тем, сколько здесь собралось народу – во всем поселении не набралось столько жителей, сколько он увидел сейчас. Похоже, в Бардовик собрались жители не только самого поселения, но и всех окрестных деревень. Не ускользнуло от священника и то, что большинство собравшихся на площади смотрели на него с неприкрытой враждебностью.

 

Причины этого священник понял очень скоро.

 

-  Пришло время освободиться, от оков, наложенных на нас франками!

 

Женский голос не был особенно громким – но странным образом он перекрывал все остальные звуки переполненной площади. Протолкавшись через толпу, Этельред увидел источник возмущений – здесь народ оставил свободное пространство внутри которого вещала, вскинув руки, молодая женщина с длинными светлыми волосами. Судя по диковинным одеждам из звериных шкур и свисавшим с них множеству амулетов – это была одна из местных жриц, строго-настрого запрещенных «Саксонским капитулярием» короля Карла.  Однако, похоже, это сейчас меньше всего волновало собравшихся на площади людей.

 

- Не бойтесь скинуть ярмо! – продолжала жрица, - боги саксов, боги от которых вы отступились  из страха перед франками, боги, чьи капища разрушили, а священные рощи сожгли чужаки, все еще могут простить вас – если саксы отвернутся от Христа, вернувшись к Одину и Саксноту.  

 

- Не слушайте ведьму! – Этельред вдруг осознал, что это говорит, стараясь перекричать толпу, он сам, выходя на площадь, -  ее устами гласит Дьявол, что желает лишь погибели народу саксов. Послушав, ее вы загубите не только свои души, но и тела – за то, что противитесь королю франков. Или вы забыли, как страшен в гневе Карл, как сурово карает он предателей и отступников? Вспомните Верден!

 

-Верден?  - женщина резко повернулась к Этельреду и тот увидел, что один ее глаз прикрывает позолоченная повязка, - я была там, святоша! Хочешь увидеть, что сделали со мной именем твоего бога?

 

- С тобой плохо обошлись, дочь моя, - произнес Этельред, - но  молю – не озлобляйся из-за этого на весь мир.  Какой-то мерзавец поступил дурно – но не Христос, учивший лишь любви и смирению, к которому я призываю  народ саксов. Не подстрекай их  к тому, что принесет только боль и смерть, когда Карл узнает о новом мятеже.

 

- Ты забыл завет своего бога, священник, - безумный смех напоминал воронье карканье, - но я помню, чьим именем надо мной творили насилие. «Если  правый глаз  соблазняет тебя, вырви его!» - разве не так учит твой бог? Он одарил меня лишь болью и страданиями, но мои боги взамен наделили меня силой – как обрел ее Водан, когда он лишился глаза. Теперь же их силу узнаешь и ты.

 

Она сорвала повязку с глаза, уставившись на побледневшего Этельреда жутким зеленым оком с вертикальным зрачком. Потрясенному до глубины души священнику вдруг почудилось, что этот глаз – единственное, что есть настоящего в Инге, что все остальное – не более чем маска, личина, подобная той, что надевают здешние ряженые на свои богохульные празднества. И под обманчивой хрупкостью девичьей плоти скрывается холодная чешуйчатая тварь со смертоносным взглядом. Видение  богомерзкого чудовища длилось всего миг, затем брат Этельред покачнулся и рухнул замертво. 

 

Инга, неторопливо надвинув повязку обратно, повернулась к испуганной толпе.

 

- Водан и Хель покарали святотатца! – крикнула она, - но его смерть не будет последней. Настало время мести: за мужей, казненных франками, за поруганных жен, за разрушенные святилища и поругание богов. Убивайте всех, кто не пожелает отвергнуть Христа, убивайте франков и всех их приспешников, жгите церкви и славьте Богов – и они придут к вам на помощь!

 

Она еще кричала, а площадь уже бурлила гневом и яростью, в которой взбудораженные сверх всякой меры саксы исступленно бросали себе под ноги кресты и взывали к Водану. Спустя миг вспыхнула церковь и охваченный пламенем крест обрушился на землю, как предзнаменование очередной кровавой бойни на земле многострадальной Саксонии.

 

 

Два войска стояли напротив друг друга на берегах реки Вороньей, в месте впадения ее в море. Над одним из них развевалось багряное знамя Сварожича, под которым на белом коне восседал сам князь Драговит. Здесь же во главе верной дружины, восседал на коне и его сын Люб. Слева от войска велетов реял стяг, с которого смотрела одноглазая богиня с искаженным гневом ликом. Моричи и моричане, превыше всех почитающих богиню смерти, охотно приняли ее «женское воинство» - и сейчас впереди них, оседлав черного коня, восседала княгиня Власта. Знамя над ее головой держала великанша Хельга. На правом же фланге, рядом с морем, развевался стяг с белым конем саксов – восставшая Нордальбингия прислала  своих сынов на помощь велетских союзникам. Лишь немногие здесь имели доспехи и нормальное оружие, а боевых коней можно было посчитать чуть ли не по пальцам – в основном у знати, осмелившейся примкнуть к мятежникам. Впереди же саксов восседал на белом коне высокий светловолосый мужчина, в кольчуге и с длинным мечом на поясе – Орм, язычник из Мерсии,  по слову Люба возглавил своих континентальных родичей. 

 

Позади же саксонского войска, у кромки прибоя, неподвижно сидела на черном коне, закутанная в черный балахон Инга. Рядом с ней находилось и двое всадников-саксов.

 

На другом берегу реки, растянувшись от поросших редкой растительностью песчаных до самого берега моря, стояло воинство, вышедшее под стягом с падающим на добычу соколом. Знамя это развевалось над головой князя ободритов-ререгов, Вышана, правителя крепости Рерик, славной как своими ремесленниками, так и воинами. Сам князь, - крепкий мужчина, лет сорока, в красном плаще и золотой гривне на шее,  - восседал на вороном коне. Сильную руку, покоившуюся на рукояти меча, покрывали причудливые татуировки, изображавшие деревья, цветы и травы. Подобные же узоры покрывали и руки стоявшего рядом Дражко – сына Вышана. Рядом с ререгами, под знамена Сокола вышли и иные народы ободритского союза – князья варнов, вагров, смельдингов, древан. Чуть особняком под отдельным знаменем стояло войско Дирмунта, князя минтгов, над которым развевалось знамя с изображением трех главных богов этого причудливого племени, отличного от остальных народов ободритского союза, как причудливыми обычаями, так и речью, не похожей ни на вендскую, ни на саксонскую, франкскую или датскую. 

 

Отдельно от славянского войска стояли христианские союзники ободритов – герцог Эбурис, наместник Карла в покоренной Саксонии, вывел сюда франков – пешее и конное воинство, вооруженное мечами, копьями и боевыми топорами. Сам герцог восседал на белом коне, под знаменем с ликом Христа. Он не видел Ингу, зато она, неотрывно смотрела на него и ее единственный глаз сверкал кровожадным предвкушением.

 

Никто из  князей – предводителей враждующих союзов – не произносил торжественных речей, не поносил врага и не обращался с воодушевляющим словом к своим людям. Все было ясно и так – река Варнов считалась границей между велетами и ободритами и князь Вышан не случайно давал бой именно здесь. Исход сражения на рубеже, разделяющем оба народа, мог разом решить и исход всей этой войны. Увы, не все на кого рассчитывал Вышан пришли на помощь, – Шетин принял сторону Драговита, а богатый Волын, также как и царь-жрец Арконы, уклонились от того, чтобы принять чью-то сторону. Но за князя ободритов воевали франки  – и поэтому князь был уверен в победе. 

 

Знаменосец Вышана поднес к губам тяжелый рог, окованный медью, и низкий боевой глас разнесся над рекой. Одновременно проревел и боевой рог велетов, после чего оба войска двинулись навстречу друг другу. Туча стрел взвилась с обеих сторон, десятками сражая шедших навстречу друг другу воинов. Вслед за стрелами велеты и ободриты принялись метать копья, также собравших кровавую жатву. Однако это не остановило противников –   ускоряясь навстречу друг другу, оба войска , наконец, сошлись на середине брода. Яростные крики, проклятия и призывы к богам наполнили воздух, сопровождаясь лязгом стали и хрипом лошадей. В мгновение ока вода окрасилась кровью, стекавшей от запрудивших  реку мертвых тел.

 

Вот, разбрызгивая воду, рубя мечом и топча конем, всех - кто оказался на его пути, на левое крыло войска обрушился Прибыслав, князь вагров, за которым устремилось и его  воинство. Глаза князя хищно вспыхнули при виде преградившей ему дорогу Власты.

 

- Драговит с Любом прячутся за женскую юбку? - расхохотался он,  - ты взялась не за свое дело, красавица. Бросай меч – и я не стану убивать ни тебя, ни всех твоих девок – им всем найдется место на ложе князя  вагров.

 

-Когда битва закончится, - в тон ответила Власта, - те из твоих воинов, кто останется в живых смогут примерить сами женское платье – как и подобает тем, кого побили бабы.

 

Прибыслав зарычал, поднимая коня на дыбы и обрушив на Власту град ударов. Чешская княгиня хладнокровно отбивалась, медленно отступая и выжидая момент, когда можно будет перейти в наступление. В суматохе боя, она не заметила, как ее конь уклонился с брода и его передние ноги угодили в вымытую течением яму. Дико заржав, сломавший ногу конь, повалился на бок, так что Власта едва успела соскочить. В тот же миг князь вагров приложил ее мечом плашмя. Молодая женщина зашаталась, перед глазами ее померкло, так что она едва устояла на ногах. Прибыслав, расхохотавшись, сбил с ее головы шлем, ухватив женщину за волосы, но тут же выпустил их, как-то странно дернувшись. Выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, из распахнутого рта потоком хлынула кровь. Покачнувшись, князь рухнул с коня,  и перед Властой появилась Хельга. Ее копье пробило шею Прибыслава, раздробив ему позвоночник и выйдя изо рта.

 

-Напомни мне принести жертвы твоему Эгиру, - весело крикнула Власта, запрыгивая на оставшегося бесхозным коня Прибыслава, - вперед, во славу Мораны!

 

Воодушевленные спасением своей княгини,  воительницы, вместе с моричанами, обрушились на упавших духом вагров. Вот кашубка Ядвига, увлекшись, оторвалась от сестер, с воинственным криком устремляясь в самую гущу схватки. 

 

- Яньда!!! -  совсем рядом с ней послышался воинственный клич и  из толпы вынырнул черный конь, на котором восседал всадник, словно вырвавшийся из царства самого Чернобога. Широкие плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры, сплошь увешанной жутковатыми украшениями – выломанными человеческими челюстями. Взлетел боевой топор, разом отрубив Ядвиге руку. Следующий взмах топора отсек ей уже голову. Дирмунт, князь минтгов, поймал ее в падении и, ухватив за волосы,  презрительно швырнул в реку. В ответ ему был полный ярости и боли крик воительниц, с неистовством устремившихся на минтгов, смельдингов и снова воодушевившихся вагров.

 

Люб не мог прийти на помощь супруге, даже если бы и захотел – на речной отмели он бился бок о бок с Драговитом, сражаясь с наседавшими ободритами. Рядом с ним ожесточенно бились его воины – не только велеты, но и даны, норвежцы, курши, - все, кого он собрал вокруг себя, ведя разгульную жизнь викинга. Выстроившись клином, его дружина неумолимым стальным тараном пробивалась через вражеское войско – и на острие этого тарана находился сам Люб: конный во главе пешего клина, он свирепо прорубался к князю Вышану. До него оставалось буквально пара шагов: перед  глазами княжича уже мельтешило знамя с соколом, когда откуда-то сбоку прилетел мощный удар, сорвавший шлем с головы  княжича и почти оглушивший  его самого. Обернувшись, Люб увидел рядом с собой Дражко – княжич ободритов, свирепо размахивая булавой, уже готовился следующим ударом размозжить череп Любу. Тот вскинул щит, чувствуя как удар булавы отозвался болью во всей руке и попытался в ответ ткнуть мечом в Дражко. Тот спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы и удар меча пришелся в грудь лошади. В тот же миг заржал и рухнул, суча ногами,  и конь Люба – брошенное кем-то копье пробило ему насквозь шею. Едва успев соскочить с коня, Люб кинулся к пытавшемуся выпутаться ногу из стремени Дражко, но хлынувшие с обеих сторон людские волны, растащили в разные стороны так и не закончивших драки княжичей. Прежде чем схлестнуться в очередной схватке, Люб краем глаза увидел отца – ожесточенно ругаясь и призывая на помощь Сварожича, Драговит рубился с Вышаном, обмениваясь с ним ударами мелькавших, словно серые змеи клинков. Остальные воины старались держаться от них на расстоянии, не вмешиваясь в поединок князей.

 

Ожесточенный бой кипел и на кромке прибоя, где франки Эбуриса сцепились с саксами Орма. Мерсиец, ожесточенно рубясь, пытался пробиться к герцогу, но тот окруженный  верными людьми, казалось, даже не замечал вражеского предводителя. Вместо этого он, словно одержимый рубил и колол саксов, бросавшихся на закованного в сталь франка словно собаки на матерого секача. Саксов вышло на берег Варновы  куда больше, чем франков, но вооружение их было куда хуже, а  доспехов и вовсе не имелось – и Эбурис шел словно ангел смерти,  оставляя за собой груды окровавленных тел. Следом за ним, в образовавшийся проем устремлялись и его воины, с не меньшей свирепостью истребляя давних и заклятых врагов. Казалось, еще вот-вот и саксы побегут, когда за их спинами вдруг  раздался громкий крик, на мгновение перекрывший весь шум битвы.

 

- Боги с нами, сыны Ирмина! Сам Водан с нами! Обернитесь – он прислал нам подмогу!

 

Почти сразу Эбурис увидел кричавшего – женщину на черном коне с развевавшимися на ветру светлыми волосами. Что-то знакомое почудилось ему в этой  неистовой фурии, а, приглядевшись, он глухо зарычал, словно упустивший добычу пес – увидел золоченую повязку, прикрывшую глаз женщины. Не укрылось от него и то, что ее крик вселил в саксов и вовсе нелюдскую ярость. О бегстве уже никто не помышлял: даже лишившись оружия, скаля зубы и рыча не хуже волков, они кидались на франков, позволяя их  копьям застревать в их плоти, пока подоспевшие сзади воины, кололи и рубили временно обезоруженных врагов. 

 

-Вперед! – рявкнул Эбурис, - убейте саксонскую шлюху!

 

- Господин герцог, - Эбурис чуть не рубанул сгоряча сунувшегося под руку воина, - господин, оглянитесь.

 

Эбурис рывком обернулся и в сердцах выругался при виде нового участника схватки. Из-за ближайшего мыса, один за другим выныривали длинные корабли, идущие под квадратными парусами. С носов судов скалились пасти деревянных драконов. Не дожидаясь пока корабли причалят, прямо в воду прыгали новые воины – рослые мужчины, в стальных кольчугах, вооруженные мечами и секирами. А впереди них, ревя, словно разъярённый медведь, мчался рыжебородый великан в рогатом шлеме.

 

-Даны!

 

Эбурис слишком поздно увидел нового врага, пропустив тот миг,  когда к нему прорубился, сквозь оторопевших франков, англ Орм. Взметнулась булава и оглушенный герцог рухнул с коня в бурлящую кровавой пеной реку. Никому из франков уже было не до своего предводителя – с кровожадным криком норманны врезались во врагов, разом потерявших всякое подобие строя. В образовавшиеся бреши с торжествующим воем ворвались саксы. Исполин, сражавшийся под стягом с уродливой великаншей, рубился как бешеный, каждым ударом  огромной секиры разваливая пополам тела врагов, отрубая головы коням и разрубая на куски упавших с воинов. Столь велика была  ярость норманнов, что франки, ошеломленные атакой с  тыла и низвержением своего предводителя, вскоре побежали. Торжествующие саксы, вместе с данами, мчались за ними по пятам, убивая  всех до кого могли дотянуться. 

 

-Стойте, отродья троллей, ведьмино семя, - прорычал великан,   щедро раздавая оплеухи союзникам, - эти трусы от нас никуда не денутся. Нам нужна совсем другая голова!

 

Вышан слишком поздно заметил, как обрушился правый фланг его войска – когда бегущие  франки врезались в ободритов, смешав их ряды. Ошеломленный крахом казавшихся непобедимых союзников, князь замешкался – и  в тот же миг Драговит с торжествующим воплем вогнал меч по рукоять в грудь противнику. Удар был столь силен, что Вышан с криком ярости вылетел из седла,  рухнув под ноги собственного коня.

 

И в этот миг в войско ободритов с ревом вломились даны и саксы.

 

Смерть Вышана заставило окончательно пасть духом ободритов – сначала побежали сами бодричи, а потом и все остальные – даже левое крыло, где еще рубились моричи и моричане, во главе с неистовой Властой, перешло в наступление, в то время как митги, смельдинги, вагры и варны, уже разворачивали коней.  Вскоре все воинство Вышана обратилось в беспорядочное бегство: нахлестывая коней, они устремились на дюны, стремясь скорей укрыться в простиравшимся за ними лесу. 

 

Уставшие, понесшие большие потери победители, почти не преследовали разбитого противника – именно поэтому Дражко, ставшему новым князем ободритов, удалось увести остатки войска к Рерику. Однако, когда союзное войско подступило к городу Зверину, главная крепость которого располагалась на почти неприступном озерном острове, защитники предпочли не испытывать судьбу и открыли ворота.

 

 

За валом Зверинской крепости воины велетов, саксов и данов,  на открытом небе отмечали победу. К празднованию допустили вождей варнов  и глинян – тех, кто отрекся от нового князя Дражко, присягнув князю Драговиту. Рекой лилось пиво и хмельной мед, целые бычьи и свиные туши жарились на  разожженных кострах и проворные рабы разносили куски капающего соком жареного мяса новым хозяевам крепости.

 

Однако не все присоединились к всеобщему веселью.

 

-Конунг пока не хочет воевать с Карлом, - Старкад, развалившийся на жалобно поскрипывающим под ним табуретом, прожевал кусок мяса, запив его медом.

 

Кроме ярла Лейре, в большом доме в центре крепости сидели князь Драговит, княжич Люб и его невеста Власта, неприязненно смотревшая на берсерка, чуть не убившего ее в битве при Бравалле. Сам же Старкад, выглядел абсолютно спокойным.

 

-Я помню, Годфред мечтал сразиться с Карлом и забрать всю Саксонию, - заметил Люб.

 

- Все меняется, - пожал плечами Старкад, - сейчас Годфред не прежний горячий юнец, а конунг, более взвешенно оценивающий свои силы. Я здесь лишь потому, что правитель данов собирается в поход на Гаутланд и не хочет, чтобы в его отсутствие венды  тревожили набегами Хадебю. 

 

- С ободритами еще не кончено, - сказал Драговит, - новый князь в Рерике, наверное, уже собирает новое войско. Да и король Карл не спустит с рук разгром союзников, не говоря уже о собственном воинстве.

 

Дан снова пожал плечами.

 

-Вам стоило думать об этом раньше, - сказал он,  - когда вы начинали эту войну. На вашем месте, я бы молился всем богам, чтобы у Карла как можно дольше оставались дела на юге. Тогда, может быть, Годфред и успеет прийти  на помощь. 

 

Он отхватил острым ножом еще кусок мяса и демонстративно отправил его в рот, равнодушно осматривая помрачневшие лица союзников.

 

Еще двое людей не торопились присоединиться к общему веселью, предпочитая ему темноту и вонь княжеского свинарника. Свинари были бесцеремонно выставлены отсюда: теперь это место принадлежало Инге, молча стоявшей у загородки, ограждавшей недовольно хрюкающих свиней от  самой женщины и того, что копошилось перед ней на полу. Даже собственная мать не узнала бы сейчас в голом окровавленном  существе герцога Эбуриса, грозного легата Карла, наместника покоренной Саксонии. 

 

-Ты ведь узнал меня, верно Эбурис? -  негромко спросила Инга.

 

Эбурис не мог бы ответить, даже если бы захотел – вместо слов изо рта выплескивалась кровь, текущая из обрубка языка. Кроме него, герцог лишился одного глаза, одной руки, и одной ноги ниже колена, а также ноздрей, пальцев на второй руке и гениталий. Сейчас перед Ингой, на горящей жаровне, лежали кузнечные клещи, несколько ножей и топор мясника. Сама ведьма  вертела в руках остронаточенный серп, также как и ее руки, сплошь забрызганный кровью.  Кроме нее в комнате находилось несколько саксов, добровольно вызвавшихся в помощники своей пророчице в кровавой забаве. Впрочем, больше в их услугах не нуждались и Инга, нетерпеливым жестом велела мужчинам  покинуть хлев, оставив ее с пленником наедине.

 

-Ты зря не дал мне умереть тогда, -  сказала она, когда за ними захлопнулась дверь,  - это была первая твоя ошибка. Вторая – то, что ты не умер в этой битве.

 

Она наклонилась, взмахнув серпом  и Эбурис скорчился, зажимая рукой огромную рану на животе. Инга отошла к загородке и пинком открыла ее. В хлев, недовольно похрюкивая, ввалилось сразу несколько свиней – огромный хряк, свиноматка и два подсвинка.

 

- «Эбурис» - это же вепрь? - усмехнулась Инга, - Сюр будет довольна такой жертвой.

 

Тупое рыло нависло над изуродованным лицом Эбуриса. Шумно задвигался широкий пятачок, чуя запах крови и острые клыки вгрызлись в человеческую плоть. Франк забился, закричав от жуткой боли, пока остальные свиньи, отталкивая друг друга и просовывая рыла в рану, словно в корыто с отбросами,  пожирали  внутренности бьющегося в агонии герцога. Инга стояла у стены, спокойно наблюдая за этой жестокой расправой и только уголки ее рта слегка подрагивали, обнажая белые зубы в кровожадной улыбке.

Изменено 20 Jun 2021 пользователем Каминский

[Каминский]

Правосудие короля

 

- Тассилон, признаешь ли ты, что, подстрекаемый собственной супругой, интриговал против своего законного короля и кузена, плел интриги вместе с греками и предателем Адельхизом, а также, вопреки всем законам Божеским и человеческим, вступил в союз с язычниками-аварами, не признающими Господа нашего  Иисуса Христа, но почитающими лишь самого Сатану и аггелов его?

 

Герцог Баварии, - высокий грузный мужчина в бело-голубом плаще, отороченным мехом барса, -  затравленно огляделся по сторонам, ища поддержки. Он стоял перед троном Карла  в главной зале пфальца  Ингельгейма-на-Рейне, где проходил сейм знати королевства франков.  Высокие стены украшали искусно раскрашенные фрески, изображавшие как  сцены из Ветхого и Нового Завета,  так и тщательно отобранные фрагменты  из истории правления королей и императоров –  от  Августа и до самого Карла. Короли, кесари, святые и сам Христос испытующе смотрели со стен на собравшихся в  зале людей, рассевшихся на скамьях, расставленных полукругом у стен. По зову короля собрались не только франки, но и тюринги, алеманны, саксы – и бавары тоже, недавние его вассалы.  Все они клялись в верности дому Агилольфингов, но когда войска франков, с трех сторон обложили Баварию, - причем одним из трех войск командовал сам Карл, - лишь у немногих хватило мужества вспомнить об этих клятвах. Остальные или предпочли трусливо отсидеться в стороне или, того хуже, наперебой побежали высказывать почтение  королю франков. Именно эти последние сейчас были приглашены на сейм и сейчас на их лицах, мятежный герцог не видел ни малейшего сочувствия или поддержки.

 

- Ваше Величество, я не знаю…

 

-Я подтверждаю, - с места вскочил невысокий темноволосый мужчина с жидкими усиками и лихорадочно поблескивающими  глазами, - герцог, подстрекаемый герцогиней Литбергой, жаждущей мести за своего отца Дезидерия,  хотел нарушить все свои клятвы и истребить всех сторонников Карла в  Баварии. Мне, под страхом лютой смерти, приходилось скрывать, что я верный подданный своего государя и притворяться слугой изменника. Но нет худа без добра: так я много узнал о его злодейских замыслах, коими и спешу поделиться с моим королем.

 

-Благодарю вас, граф Арнульф, - Карл мимолетно поморщился, словно съел что-то кислое, - ваша верность будет оценена по достоинству. Кто-нибудь еще?

 

Один за другим вставали баварские аристократы, подтверждая сказанное Арнульфом, и обвиняя Тассилона в непрерывных интригах против Карла и сговоре чуть ли не со всеми имеющимися врагами Франкского государства.

 

-Довольно, - взмах руки монарха прервал поток обвинений, - вам есть, что сказать в ответ на эти обвинения, герцог Тассилон?

 

- Все это ложь!  - выпалил раскрасневшийся от волнения герцог, - я всегда был верен вам!

 

- Меня вы тоже обвините во лжи? - дородный мужчина в епископском облачении тяжело поднялся со скамьи, - я не вправе разглашать тайну исповеди, но  если бы король узнал то, что слышал я – и от самого герцога и от других знатных людей.

 

-Никто не принуждает вас делать этого, отец Арн, - милостиво кивнул Карл, - сказанного вами уже достаточно.

 

-Сказанного негодяем, который обязан мне саном епископа Зальцбурга!- вскричал Тассилон, - неужели вы не видите, мой король, что этот мерзавец просто  дрожит за свою шкуру и свое место? Ради сохранения епископской кафедры он намеренно оговаривает своего повелителя!

 

-Его повелитель, - веско произнес Карл, - один и он сидит перед тобой. Неважно кто его сделал епископом, важно, что он остается верным слугой своего государя. В отличие от тебя, кто готовил мятеж еще во времена моего отца – мятеж против него же. Или ты думаешь, я забыл, как ты, сказавшись больным, бросил Пипина в Аквитании, когда он воевал с мятежником Вайфаром? Даже язычники карают таких как ты лютой смертью!

 

-Все так, мой король, - кивнул епископ Зальцбургский, - и именно тогда Тассилон, следуя примеру предателя, впервые задумал отложиться от королевства франков.

 

-И это после того, как ты клялся  над гробами святых Дионисия, Мартина и Германа сохранять верность до конца дней жизни как самому королю Пипину, так и его детям, а значит и мне, - покачал головой Карл. - Готов ли ты поклясться снова на этих святынях, что ты не виновен в том, в чем тебя обвиняют – помня, что если твой обман вскроется ты станешь не только изменником, но и богохульником, хуже любого язычника?

 

Тассилон в отчаянии обвел взглядом собравшихся, но, не встретив ни в ком сочувствия, лишь сокрушенно покачал головой. Все было ясно без слов – любые попытки отпираться только еще больше закапывали бы мятежного герцога.

 

– Я виновен, мой государь! – просто сказал он, - все, что здесь сказано – правда!

 

В зале послышался шум, многие знатные франки выкрикивали оскорбительные слова герцогу. Карл поднял руку и крикуны стихли.

 

-Какому наказанию может подлежать столь подлая измена? – спросил он и тут же вновь поднялся шум, в котором почти  единогласно слышались требования смерти герцогу. Король снова вскинул руку, призывая к порядку.

 

- Столь тяжкое преступление подлежит суровому наказанию, -  негромко сказал он, - и все же мне бы не хотелось покрывать свои руки кровью кузена. Герцог Тассилон, вы будете пострижены в монахи и отправлены в Луршский монастырь – после того, как вы отречетесь от титула герцога Баварии. Точно также будут пострижены ваша жена и дети – и точно также они отрекутся от всех прав наследования или также  будут убиты.

 

-А что будет с Баварией? - с трудом выдавил герцог.

 

-Ею возглавит достойный человек, - отчеканил король, - граф Герольд, мой бывший зять и твой родич, отныне станет управлять Баварией от моего имени.

 

Рослый светловолосый мужчина, один из тех, кто громче всех обвинял герцога Тассилона в измене, молча склонил голову, украдкой бросив торжествующий взгляд на соперника.

 

-Могу я хотя бы надеяться, что мне не выбреют тонзуру на глазах моих вассалов? - обреченно  спросил герцог.

 

-Можешь, - кивнул Карл, - мои воины сопроводят тебя к нетленным мощам святого Гоара, где  и свершится твой постриг. И эта последняя милость, которую я готов тебе оказать – помни об этом, Тассилон, ибо следующим наказанием будет лишь смерть!

 

Герцог еще раз взглянул на неподвижные, будто окаменевшие лица собравшейся в зале знати и обреченно кивнул в знак согласия. В опущенных к полу глазах мелькнула бессильная ненависть, когда подступившие к нему франки вывели герцога из залы.

 

 

Чуть позже, в капелле при королевском пфальце, Карл встречался  еще с одним государем. На этот раз без лишних ушей и глаз, в присутствии только лишь нескольких преданных людей с обеих сторон. Вопреки своему обыкновению одеваться просто, сейчас Карл носил украшенное золотом и самоцветами одеяние, которое он одевал лишь во время самых пышных приемов.  С пояса же его свисал меч, чьи ножны и рукоять также щедро украшало золото. Причина тому была проста – богатство одежд и само величие Карла должны были ослепить своим блеском гостя, облаченного лишь в потертый красный плащ, накинутый поверх белой рубахи и штанов из темной ткани. Коротко стриженную голову прикрывала меховая шапка, мускулистые руки украшали затейливые татуировки в виде переплетающихся стеблей и цветов. Из иных украшений у гостя имелась лишь золотая серьга в правом ухе.

 

- Ты проделал столь долгий путь…как там тебя?

 

-Дражко, мой король. Князь ободритов.

 

- Ты проделал столь долгий путь, Дражко, чтобы рассказать мне столь недобрые вести. Саксы восстали, вступив в союз с велетами, твой отец пал в бою, а вместе с ним – и мой верный легат, герцог Эбурис – я ничего не пропустил?

 

-Все так, мой король.

 

-И сейчас ты просишь меня о помощи?

 

- Да, - с трудом выдавил Дражко, - прошу.

 

Король, словно в раздумьях, прошелся вдоль алтаря, бросая на молодого князя беглые взгляды, потом остановился, сцепив руки на поясе и сверху вниз смотря на славянина.

 

- Тебе, должно быть, известно, что я не прощаю измены, - сказал он, - только что я отправил в монастырь своего кузена, решившегося отложиться от моего королевства. Раньше, мой человек разбил еще одного изменника – самозваного короля лангобардов, сговорившегося с подлыми греками. Саксов, что отреклись от Господа Нашего, сговорившись с врагами веры Христовой будет ждать та же участь – можешь не сомневаться, что они понесут достойную кару. Но вот что касается тебя…ты пришел к королю франков с просьбой о защите.

 

-Да, потому что мы союзники, - сказал Дражко, -  мой отец помогал твоему отцу, когда он ходил походом на саксов. Сейчас же беда пришла на наши земли – саксы вновь поднялись и грабят нас в союзе с велетами, как в старые времена. Отложились и иные наши прежние данники – те же варны, воронье племя. Неспокойно и на датской границе.

 

-Это правда, что я слышал? – спросил Карл, - даны выступили на стороне предателей?

 

-Лишь Старкад из Лейре, самый жестокий из данов. Говорят он столь вероломен и жесток, что князь данов Годфред изгнал его из своих владений. Сейчас ярл, вместе со своей дружиной засел в нашем городе Зверине и творит там такое, что верно, правы те, кто говорит, что он не человек, а сам Чернобог в человеческом обличье.

 

-Чернобог – это Сатана, - кивнул Карл, - не думай, что ты можешь напугать христианина собственными бесами, Дражко.

 

-Я пришел не пугать тебя, а просить о подмоге – или франки больше не союзники ободритам?

 

-Мы союзники, - кивнул Карл, - но кто кому нужнее сейчас – я тебе или ты мне? Я бил язычников много раз – и мне не нужна была для этого помощь иных язычников. В союзе с вами погиб мой человек – не потому ли, что он забыл завет Спасителя: «Не изгонять бесов силой Вельзевула»? Не потому ли Бог не дал Эбурису победы?

 

-Что же ты хочешь от меня, король?

 

-Что может хотеть христианин, - развел руками Карл, - сердце мое возрадуется, если еще один народ примет Истинного Бога. Крестись – и ты получишь такую помощь, о какой не смел и мечтать. Ты вернешь все свои земли – а еще я отдам тебе Нордальбингию и все земли велетов, до самой Одры.

 

- У меня уже есть свои боги и я не видел от них дурного. Что он такого сделал, этот ваш бог рабов, что я должен в него верить!? -  возмущенно воскликнул князь.

 

-Я прощаю тебе эти слова, лишь потому, что ты язычник и сам не ведаешь, что говоришь, -  холодно произнес Карл, - но предупреждаю, что больше не потерплю подобных речей в доме Божьем! С чего ты взял, безумный, что  Христос -  бог рабов!?

 

-Так говорят наши волхвы.

 

- Их устами говорит Сатана, отец всякой лжи и нечестия. Господь наш – не бог рабов, а Бог воинов. Святая книга, где записаны речи Господа, гласит, что не мир принес он, но меч. Некогда наш Бог ходил по земле и его называли Христос, что значит Вождь, и он умер за своих людей, как подобает вождю. Когда ему вбивали гвозди в ладони, он лишь смеялся и говорил  –  только не попадите по пальцам!

 

- Я слышал, что у Христа была неплохая дружина, но дело не обошлось без предательства,- сказал Дражко.

 

- Не обошлось. Иные помнят о клятвах, только пока длится удача. Но наши мудрецы говорят, через двести  лет и два года Господь вернется, чтобы отомстить.

 

- Славная будет битва,  – задумчиво сказал Дражко.

 

- Да,  кивнул Карл, - Господь поведет за собой небесную дружину ангелов и воинов - и я рад, что я встану в одном строю с Христом. Было бы хорошо, чтобы и ты стоял рядом со мной. А что до  «бога рабов» - я уже сказал, что Господь – это бог воинов. Он умер, как подобает настоящему вождю – за своих людей, и сейчас он помогает мне в бою. Перед схваткой мы взываем к Нему: «Прошу верховные силы рати небесной не оставлять меня на произвол врагов, иначе растерзают они меня, прошу защитить меня силой оружия и заступиться за меня на поле брани, где борется рать небесная... Верую в трон живой и в архангелов - пусть оборонят меня силой своей неодолимой, и я одолею врага. Прошу всех других воинов и всех великомучеников, ратников господа... Станьте спасительным шлемом головы моей... Господи, стань прочнейшими латами членам моим и утробе моей... Защити, Господи, крепкой броней плечи и спину мою…». И ты сам видишь сколь обширные земли мы, франки, покорили с Христовой помощью! Крестись и ты – чтобы стать в ряды христианских владык, кои обретут жизнь вечную.

 

Долго еще говорил  король – о Люцифере, предавшем своего вождя и достойном лишь презрения; о доблестном Георгии, смеявшемся в лицо палачам, а потом победившем ужасного дракона, превзойдя своими подвигами Сигурда змееборца. Рассказывал он и об Илье – хозяине грома и молнии, скачущем по летнему небу на огненной колеснице, запряженной четверкой белых коней; о грозном Михаиле – главе небесной дружины, низвергнувшей предателя  Люцифера.

 

А на рассвете в той же самой капелле, Дражко принял святое крещение и крестил его епископ Зальцбургский Арн, а крестным отцом был сам Карл, король франков. И, едва Церковь приняла в лоно свое нового сына, как Карл объявил о начале нового похода на мятежных саксов и славянских язычников.

[Каминский]

Крест против валькнута

 

Неторопливые воды Эльбы текли под широкими низкими мостами, переброшенными через реку. Один из мостов с обоих концов был укреплен крепостями из дерева и земли, второй, по сути, представлял собой не более, чем  длинный настил из связанных плотов. Перед мостами выстроилось огромное войско –  помимо самих франков, во главе с королем Карлом, имелись здесь и тюринги с алеманами, возглавляемые графом Радульфом, отцом королевы Фастрады и саксы во главе  с герцогом Эгбертом, племянником Видукинда. Были здесь и иные вожди фризов и саксов, из тех, что сохранили верность Карлу. Несколько особняком стояло войско ободритов, во главе с новым вассалом короля – герцогом Дражко, новообращенным сыном святой Церкви.

 

 Тронув поводья  своего коня, Карл выехал к реке и вскинул руку, призывая к вниманию.

 

- Сегодня  это не просто река, - громко произнес он, указывая на Эльбу, - но граница, разделяющая Христа и Велиала, рубеж между теми, кто наследует жизнь вечную и обреченными на вечный огонь и серу, теми, кто почитает единственного истинного бога и теми, кто поклоняется лишь идолам, окропляя их людскою кровью. Все кто погибнет в бою с язычниками попадет в рай, все кто останется жив – обретут прощение грехов, великую славу и добычу, а также милость своего короля. Враг наш силен и жесток, но какая разница, кто против нас, если за нас – сам Христос!

 

Одобрительный гул был ему ответом и войско, бряцая сталью, начало переправляться через реку. Весь оставшийся день тянулись лошади и люди, устраиваясь на правом берегу Эльбы. Переночевав у мостов и оставив при них сильную стражу, наутро франки двинулись вглубь ободритской земли. Впереди ехал сам король Карл,   бок о бок с ним ехал  Дражко – молодой князь вызвался быть проводником в мало знакомом франкам лесисто-озерном краю. На одном из здешних озер и стоял Город Зверя – Зверин, который теперь как никогда оправдывал свое название. Захваченный жестоким датским ярлом, в чьих жилах, по слухам, текла кровь великанов, Зверин был первой целью союзного войска: Дражко считал делом чести отбить его назад, тогда как для велетов столь же важным было удержать его, не дав франкам войти в их исконные земли. Сами же франки, хмуро оглядываясь по сторонам, все больше углублялись в густой лес, тревожно шелестевший над их головами ветвями могучих дубов и стройных буков. Время от времени густая дубрава расступалась, открывая очередное озеро, затерявшееся словно драгоценный камень в зеленой оправе или же лесную речку, которую воины преодолевали вброд.  Нередко по берегам этих озер и рек  встречались села, а то и небольшие городки, жители которых удивленно - настороженно встречали франков, но зато радостно приветствовали своего князя. Впрочем, от взгляда Карла не укрылись и хмурые взгляды, что бросали ободриты на золотой крестик на шее Дражко. Но, чтобы местные не думали о крещении своего князя, они всегда охотно вызывались помогать союзникам: взятые ими проводники вели их тайными тропами средь топких болот и густых чащоб, указывали броды на реках и озерах. Иные же, самые молодые и отчаянные, вливались в княжеское войско, пылая жаждой мести к захватчикам.

 

То, что мстить было за что, Карл понял довольно скоро – чем ближе они приближались к Зверину, тем чаще на месте сел им встречались пепелища, где валялись изуродованные, обугленные тела. С теми из местных, кто не принял власть князя Драговита, велеты, отягощенные памятью о многовековой вожде, не церемонились. Еще больше лютовали саксы и даны – возле обгорелых развалин одного городка, на деревьях повисло около сотни поселян  - мужчин, женщин, детей. Иным недоставало конечностей, у других были вспороты животы и уже подсохшие, исклеванные воронами, внутренности свисали до земли. В других местах, средь обгорелых развалин торчали колья, на которых красовались отрубленные головы, также расклеванные воронами.

 

- Виселицы это Старкад, - мрачно кивнул на них Дражко, - а головы – Драговит или его сын Люб. Значит, Зверин уже близко.

 

Словно в подтверждение этих слов послышался свист: Карл едва успел вскинуть щит, в который вонзилось сразу две стрелы. Дражко, вовремя скатившийся с лошади, тоже избежал смерти, зато ехавший рядом сакс Эгберт, схватился за шею, пробитую стрелой, и тяжело рухнул на землю. В следующий миг стрелы поразили еще несколько воинов, не успевших вовремя понять, откуда исходит опасность.

 

- Всем спешиться!- крикнул Карл, - прикрыться щитами!

 

Впрочем, многие это сделали, не дожидаясь приказа, и сейчас стреляли из луков в сторону леса, пока король раздраженным окриком не прервал это бесполезное расходование стрел. Дражко,  в свою очередь, выкрикнул приказ – и  с десяток его воинов устремились в чащу, на ходу прикрываясь щитами от летевших в них стрел. Однако, неведомый враг не принял бой, растворившись средь деревьев.

 

- Заставь их вернуться, - мрачно проронил Карл, -  еще не хватало, чтобы наши воины разбежались по лесам. Дальше будем смотреть внимательней по сторонам.

 

На них нападали еще несколько раз, но хотя повторить прежнего успеха им не удалось: Карла, равно как и других высокородных, надежно прикрывали остальные воины. Ободриты, хорошо знавшие этот лес, все же сумели отплатить за нападение  – после очередной вылазки они вернулись, неся с собой чьи-то отрезанные головы.

 

-Дан, велет и варн, - один из дружинников указал на бритые, с прядью, макушки  и рыжие патлы третьего, - был еще четвертый, тот успел уйти. И наших двух положили.

 

- Варн, значит? - мрачно произнес Дражко. Взгляды, которыми он обменялся со своими воинами не ускользнул от Карла, понявшего все без слов: не все бывшие подданные Вышана, оставались также верны и его сыну. Наверняка и до этих лесов донеслась весть о крещении князя ободритов.

 

- Ничего, - Карл хлопнул Дражко по спине так, что молодой князь покачнулся, - выйдем к Зверину, поквитаемся со всеми – и захватчиками и предателями.

 

Наскоро похоронив убитых,  союзники продолжили свой путь сквозь леса и болота. Больше никто не пытался преградить им путь  – и уже к вечеру Карл, вместе со своими вассалами, вышел к обширному озеру, изрезанному множеством кос и островов. На самом большом из них  красовалась Зверинская крепость – мощное укрепление, обнесенное кольцевым валом, поверх которого высилась стена из плотно подогнанных друг к другу бревен. Над ними торчали длинные колья, увенчанные отрубленными головами, слепо уставившимися на «освободителей». В трех местах, над стеной возвышались сторожевые башни с остроконечными крышами. Над башнями реяло три знамени – багровый стяг Сварожича, черная  великанша Хеорота и белый конь саксов. Неподалеку от закрытых ворот начиналась длинная пристань, у которой покачивались на воде множество лодок.

 

Карл досадливо сплюнул, озирая берега озера – на месте богатых селений Зверина, остались тоже пепелища, меж которых прятались чудом уцелевшие поселяне. Лодок на этом берегу, как и следовало ожидать, не имелось – враги или увели их к острову, или же просто сожгли – также как и имевшийся тут ранее мост

 

-Рубите деревья, - приказал Карл, - связывайте плоты, наводите мосты – к утру мы должны уже быть под стенами этой твердыни Сатаны.

 

Очень скоро на берегу озера послышался стук топоров, грохот падающих деревьев, короткие отрывистые команды -  воины Карла выполняли приказ своего короля. Сам же он, вместе со своими полководцами – в том числе и князем Дражко, - уединился в одном из чудом уцелевших домов для военного совета.

 

С вершины самой высокой из башен за приготовлениями  Карла молча наблюдал Старкад. Зверообразный лик исказился в неприятной ухмылке, когда он,  грохоча башмаками, спустился по лестнице и вошел в стоявшее у стены капище.

 

-Завтра здесь будет жарко, - проворчал он, - что скажешь, пророчица? Боги даруют нам победу?

 

Кроме него в святилище находилось еще двое человек. Один из них, пленный ободрит, голый и окровавленный, лежал перед статуей Трехликого. Несколько кинжалов пронзали его руки и лодыжки, уходя в земляной пол, тело покрывали  вырезанные по живому руны. Рядом, играя острым ножом, сидела Инга, облаченная в черный плащ, скрепленный на горле серебряной застежкой. Светлые волосы покрывал капюшон, сшитый из шкурок черных кошек, запястье украшал серебряный браслет в виде кусающей себя за хвост змеи.

 

-  Победу даруют не только боги, -  хищно улыбнулась она, - или ты не знаешь, какие ходят о тебе слухи? Готов ли ты уподобиться своим предкам, ярл Старкад?

 

Ярл хищно осклабился, срывая с пояса свою секиру. Одним мощным взмахом он рассек несчастного пленника от груди до паха. Запустив руку в огромный разрез, Старкад вырвал  еще трепещущее сердце  и с наслаждением вонзил в него зубы. Рядом с ним Инга, орудуя кинжалом, вырезала у пленника печень, тоже откусывая от нее куски. Единственный ее глаз полыхал кровавым безумием предстоящей битвы.

 

Ночь спустилась над Зверинским озером – и  в той ночи были хорошо видны бесчисленные костры, зажегшиеся на берегу. Блики пламени отражались в черной воде, освещая множество неказистых, но крепких плотов, покачивавшихся на озерной глади. Ветер иногда доносил до защитников крепости монотонное бормотание священников, взятых Карлом с собой и теперь благословлявших его воинство на священный поход во имя истинной веры.

 

С утра же над озером пронесся рев боевых рогов и христианское воинство двинулось на языческую твердыню. Медленно ползли массивные плоты, управляемые легковооруженными воинами-ободритами, прикрывавшимися деревянными щитами в человеческий рост. Отталкиваясь от дна длинными шестами, они упорно двигались к острову, выстраиваясь один за другим, постепенно образуя большой наплавной мост.

 

Со стен крепости сорвалась горящая стрела – прочертив огненную дугу над водой, она ударилась в один из щитов и тут же потухла. Такой же неудачей закончилась и еще несколько попыток поджечь вражеские суда.

 

-Поберегите стрелы, - хмуро произнес Старкад, - похоже, они поливали щиты водой.

 

В тот же миг от медленно ползущих плотов сорвался целый залп горящих стрел – прикрывшиеся щитами ободриты недолго оставались в долгу. Иные из выпущенных стрел не долетали даже до самого острова, с шипением гаснув, падая в озерную воду, другие едва долетали  до берега и тоже гасли.  Однако те, кто имел самые дальнобойные луки  все же доставал до стен крепости – и поверх бревен уже тянулся белый дымок и плясали язычки пламени. Послышались тревожные крики и кто-то уже бежал по валу с ведром воды. Старкад невозмутимо смотрел на все это, даже не думая прятаться, когда горящие стрелы проносились совсем рядом.

 

-Хочешь сказать, что Карл и Дражко умнее тебя? - со спины к Старкаду подошел Драговит, - и что ты сам не придумал как защититься от пожара.

 

Старый князь уже облачился в кольчугу, подпоясавшись перевязью с мечом. Дан искоса посмотрел на князя, демонстративно пожал плечами и перевел взгляд на озеро. Там что-то изменилось – за передними, прикрытыми щитами плотами, появились иные, еще более массивные плавучие сооружения.  На них стояли некие громоздкие махины, возле каждого из которых суетилось по нескольку человек, укладывавших в большую чашу горящий шар из пакли и смолы. Мгновение - и зажигательный снаряд, проносясь по небу, словно легендарный огненный змей, обрушился на стены. Послышались взволнованные крики и ругательства: двое человек были убиты на месте, еще несколько обожжены или ранены, пока над стеной уже весело билось яркое пламя.  Еще несколько зажигательных шаров прочертило дугу в небе – один недолетев, упал в воду, второй поджег стену, к счастью никого не задев, зато остальные, перелетев через вал, рухнули внутри крепости. Над  крышей «княжеского дома» - массивного строения, стоявшего в центре укрепления, пошел густой дым и вспыхнуло пламя.

 

Драговит  гневно обернулся к Старкаду, но тот, словно и не замечая, что творится вокруг, уставился в небо. Посмотрел туда и  Драговит, одновременно отметив резко поднявшийся ветер, только что не срывавший с его плеч алый плащ. Небо же стремительно затягивалось черно-сизыми тучами – вот прогремел гром и первые капли дождя упали на землю, с шипением гася разгорающееся пламя.

 

-Лучше мокнуть, чем гореть, верно, князь? - осклабился ярл.

 

Не менее злорадная улыбка змеилась на губах ведьмы, сидевшей в капище между жуткого вида идолов, быстро-быстро двигая руками над чашей с водой. Губы ее чуть слышно шептали заклятия, вызывающие дождь и град, быстро потушивший огонь, как в крепости, так и у вражеских камнеметов. Меж тем со стен укрепления  сыпался смертоносный град – пусть и отклоняемые струями дождя, стрелы велетских и саксонских лучников шли столь густо, что не попасть в противника было невозможно. То один то другой франк падал в воду, ухватившись за пробитую шею – а иные срывались с плотов из-за разволновавшихся вод. Но, даже под градом стрел и проливным дождем, плоты упрямо двигались вперед, выстраиваясь в неказистые, но устойчивые мосты.

 

Карл вскинул меч, оглядываясь на своих воинов.

 

-Вперед! Врагам Христа – смерть!

 

Стук копыт, топот множества ног и воинственные крики на миг заглушили остальные звуки, когда войско Карла, конное и пешее, устремилось к  Зверинской крепости. Карл не зря заставил своих воинов рубить лес всю ночь – сейчас озеро устлало такое количество дерева, что даже дождь и ветер не могли помешать переправе. Кто-то падал, поскользнувшись, или сраженный стрелами со стен крепости, но основная масса продолжала неумолимо двигаться вперед. Вот копыта первых коней ударили о землю  и всадники тут же хлынули в сторону,  устремляясь вдоль берега и пропуская вперед пешцев. Первыми вышли воины, тащившие срубленные в лесу, наскоро обтесанные, бревна – и вскоре первый таран с грохотом ударил в ворота крепости. Другие бежали с наспех связанными лестницами, забрасывали на стены веревки с крючьями. В ответ летели стрелы и копья, собиравшие с христианского войска обильную жатву кровью. Те же из нападавших, кому удавалось взобраться на скользкие от дождя стены, схлестывались  с врагом в рукопашной.  Острые мечи и копья пронзали людские тела, боевые топоры разрубали их от плеча до пояса, массивные булавы мозжили головы ожесточенно истреблявших друг друга людей. В мгновение ока под стенами и на стенах крепости заклокотал кровавый котел, уносящий с собой десятки жизней.

 

Войско Карла и Дражко обрушилось на Зверинскую крепость в трех местах – там, где под сторожевыми башнями находились ворота. Те, над которыми  развевался стяг с Белым Конем, атаковали тюринги и алеманны. Вел их граф Рандульф – рослый и крепкий, несмотря на возраст, мужчина с седеющей черной гривой и яростными синими глазами, зычным голосом подбадривал своих воинов, самолично сражаясь впереди. Подбадриваемые его примером, атакующие упорно  лезли на стены, одновременно тараня жалобно скрипевшие ворота.

 

-Смелее, воины Христа! – кричал Рандульф, - не бойтесь – тот из вас, кто падет здесь, попадет в рай, а тех, кого убьете вы – поглотит ад! За Господа нашего и короля Карла!

 

Воодушевленные его словами, христиане удвоили натиск, навалившись на таран, уже не обращая внимания на потоки кипятка,  к тому же быстро охлаждаемого проливным дождем. Однако следом со стен покатились бревна и камни, круша щиты и раздавливая прикрывающимися ими воинов. Оставшиеся в живых уже не могли удерживать тяжелое бревно и отступили, провожаемые градом стрел и копий. Однако, хоть ворота и выдержали, другие воины лезли на стены, сходясь в рукопашной со светловолосыми саксы. Среди последних лишь один из десяти носил хоть какие-то доспехи – тела остальных прикрывали, в лучшем случае,  жесткие войлочные куртки, а то и простые рубахи. Но, несмотря на это саксы сражались с ожесточением обреченных, хорошо зная как скор на расправу Карл, особенно с теми, кого он считает отступниками. Призывая Водана и Сакснота-Тюра, саксы, даже утратив или сломав оружие, с голыми руками бросались на воинов Рандульфа, порой насаживаясь на копье или меч, но все равно пытаясь дотянуться зубами до шеи врага. Иным это удавалось – и исколотые, чуть ли не изрубленные на куски люди, тем не менее, испускали дух, лишь вместе с загрызенным ими противником.

 

Рандульф взобрался на стену  среди первых, каждым ударом меча сражая одного сакса. Он уже готов был ворваться в башню, когда перед ним вдруг вырос рыжебородый мужчина в чешуйчатой кольчуге. На шее воина болтался, выбившейся из-за пазухи серебряный валькнут. Столь же голубые, как и у самого Рандульфа, глаза  сакса точно также полыхали жаждой крови и религиозным фанатизмом.

 

-Иди сюда, раб Распятого, - проревел он, вскидывая данскую секиру, - пусть Один с небес возрадуется, увидев какого цвета христианские потроха.

 

- Убирайся к Дьяволу, проклятый язычник! – Рандульф взмахнул мечом,  стремясь одним ударом срубить с шеи врага проклятый амулет и вонзить меч ему под подбородок. Бросок  графа был стремительным, неуловимым человеческим глазом, но язычник все же оказался быстрее – проворный, будто ящерица, он скользнул в сторону и тут же обрушил секиру на полководца франков. Смертоносное лезвие разом отсекло руку с мечом, а следующим выпадом, Орм из Мерсии срубил графу голову и, подняв ее за бороду, выставил на всеобщее обозрение. Завидев смерть вражеского полководца, саксы завыли словно волки: впав в кровожадное безумие они остервенело ринулись на христиан. Тюринги и алеманы, обескураженные гибелью Рандульфа, не выдержали этого свирепого натиска и откатились от стен крепости, провожаемые  издевательскими выкриками саксов.

 

Не менее жестокий бой кипел и у врат осененных кроваво-красным стягом Сварожича. Здесь осажденных возглавил сам Драговит – облаченный в ладно сделанную кольчугу, седобородый князь, сражался так, что перед ним пасовали многие молодые воины. Орудуя одновременно мечом и булавой, он рубил, колол и мозжил головы, громогласно призывая Радогоста и Морану, Яровита и Чернобога обрушить свой гнев на врагов. Схожие выкрики слышались и со стороны вражеского войска – в пылу боя ободриты не вспоминали о крещении своего князя. Да и Дражко не тратил времени на то, чтобы попрекать их  вероотступничеством – сражавшийся в первых рядах своего войска, он сеял смерть направо и налево, не сводя ненавидящего взгляда с бьющегося на стене Драговита. Вокруг князей творилось кровавое безумие – славяне, распаленные вековой враждой между племенами, поминая всех богов, в горячке боя разрывали одежды, сражаясь голыми, пока в обнаженную грудь не врубался меч или топор. Казалось, струи лупящего с неба дождя окрашивались кровью, еще до того как проливались на землю. Вместе с дождем со стен сыпался град стрел и копий – возле массивного тарана выросла гора трупов, но все новые воины, прорываясь к увязшему в кровавой грязи бревну, вскидывали его на плечи, чтобы снова обрушить орудие на жалобно трещавшие ворота.

 

Дражко, сброшенный со стены, в очередной отчаянной попытке прорваться к Драговиту, разъяренный неудачами, дикой кошкой запрыгнул на таран. Пробежав по скользкому дереву, он отчаянно прыгнул, цепляясь за гладко отесанные бревна. Перед ним выросла чья-то усатая харя,  над головой князя взлетел топор, но опуститься не успел – удар меча надвое разрубил бритую голову. Оттолкнувшись от падающего на него тела, Дражко взлетел на стену, оказавшись совсем рядом с хохочущим, сеющим вокруг себя смерть Драговитом. Два удара меча – и старый и молодой князь оказались лицом к лицу.  Велетский владыка сразу узнал нового врага, оскалившись в злобной улыбке.

 

-Ободритский щенок захотел получить то, чем я раньше попотчевал старого пса?  - рассмеялся Драговит, - приготовься к встрече с отцом, Дражко!

 

-Душа его возрадуется, когда я выпью на пиру из чаши, которой станет твой череп,  старик! – с этим возгласом Дражко схлестнулся с  Драговитом. Выкрикивая проклятья, оба славянских владыки обменивались жестокими ударами, с трудом удерживаясь на скользкой стене и не обращая внимания на все, что происходит вокруг. Вот Драговит, пригнувшись над свистнувшим над его головой мечом, срезавшим седую прядь, ударил – словно атакующая змея стрельнула раздвоенным жалом. Дражко отскочил, но недостаточно быстро – и его рука с мечом бессильно повисла, хлеща кровью из глубокой раны в плече. Драговит,  хохоча, вскинул меч, готовясь одним сокрушительным ударом покончить с молодым князем. Однако, в горячке боя, он перестал смотреть себе под ноги, за что и поплатился – его сапог поскользнулся на мокром дереве и князь зашатался, пытаясь сохранить равновесие. Дражко тут же воспользовался представившейся возможностью – выхватив здоровой рукой кинжал, он с отчаянным криком вонзил его в грудь владыки велетов. Разошедшиеся кольца кольчуги поддались и нож, пронзив одежду, мясо и кости, нашел сердце старого князя. Драговит, покачнувшись, расхохотался  в последний раз и рухнул в кровавую грязь во внутреннем дворе крепости.

 

Увидев смерть своего князя, велеты горестно закричали, тогда как союзные им варны и вовсе дрогнули, смешав ряды.  Ободриты же громкими криками приветствуя месть Дражко, с новыми силами обрушились на врага. Вот затрещали и рухнули ворота и осаждавшие вломились в крепость. Сам Дражко, выхватив из рук знаменосца знамя с Соколом, метнулся к сторожевой башне. В следующий миг кровавое знамя Сварожича рухнуло в грязь, а на его месте, как встарь, взлетел стяг ободритов.

 

-Зверин наш, братья! – вскричал Дражко, спрыгивая внутрь крепости.  В следующий миг он уже отбивался от накинувшихся на него велетов. Ободриты ринулись на помощь князю и кровавая бойня закипела  на узких улочках между возведенными в крепости домами.

 

Над головой Карла реяло треххвостое алое знамя с изображением шести сине-красно-жёлтых роз, пока он сражался в первых рядах войска из франков, саксов и фризов. Все они  отчаянно штурмовали ворота под стягом с великаншей Хеорота. За их спинами метали камни и бревна осадные орудия, но даже они, осыпая стены крепости, не могли ослабить сопротивления  северных язычников.  Снова и снова войско франков шло на приступ, молотя тараном в ворота, карабкаясь на стены, чтобы схлестнуться  с врагом – но каждый раз оказывались отброшены данами. Те же рубились как одержимые бесами, куда больше Карла страшась собственного предводителя, сейчас как никогда напоминавшего тех чудовищ, от которых он, якобы, вел свой род. Рыча и грызя окованный  железом щит, Старкад, обуянный бешенством берсерка, с одинаковой свирепостью обрушивал свою секиру, как на врагов, так и на собственных воинов, вздумавших проявить малодушие. Каждый его удар разрубал человека пополам – казалось, неистовому ярлу неважно, сколько воинов нападают на него –  все равно все они в считанные мгновения превращались в груду изуродованной плоти. Гора окровавленных трупов под стенами крепости почти сравнялась с земляным валом и франки, ошеломленные свирепостью датчанина, отпрянули, уверенные, что сражаются с самим Сатаной.

 

-Трусы, маловеры! - крикнул Карл, - неужели вы позволите язычнику и дальше глумиться над воинством Христовым? Кто из вас посмеет не пойти за своим королем?!

 

Голубые глаза гневно окинули опустивших лица франков и саксов, после чего Карл, презрительно сплюнув, сам двинулся  к крепости. Оруженосца, осмелившегося ухватить его за руку, король в ярости чуть не зарубил, опомнившись в последний миг, он лишь презрительно отшвырнул его в сторону и зашагал к воротам. В двадцати шагах от крепости он остановился, пристально всматриваясь в стоявших на стенах данов.

 

-Я здесь, проклятый язычник, - крикнул он, вскидывая меч, - во имя Господа нашего, выходи, кровожадное чудовище, если ты веришь, что твой Водан дарует тебе победу. Пусть здесь и сейчас решится, чей бог сильнее – решится рукой одного из нас.

 

На миг наступила тишина – а потом со стены послышался клокочущий смех, больше напоминающий шум горного потока. Со скрипом распахнулась ворота и в них выросла исполинская фигура в черных доспехах и рогатом шлеме. За спиной Старкада угадывалось выстраивавшееся в боевой клин войско данов.

 

Внезапно над озером пронесся звук рога  – тут же поддержанный восторженным ревом внутри крепости. Подозревая подвох, Карл все же рискнул обернуться – и замер, не веря своим глазам.

 

По озерной глади, с двух сторон к острову двигались корабли с драконьими головами на носах и квадратными парусами. Не дожидаясь пока суда причалят к берегу, с их бортов с воинственными криками, спрыгивали светлобородые воины в таких же доспехах и при таком же оружие, как собравшееся за спиной Старкада войско. Первым к берегу причалил корабль, на носу которого, с мечом наголо, стоял молодой дан с длинными светлыми усами на курносом лице. Его корабли  шли по обеим сторонам  наплавного моста, а по нему, оседлав черного коня и  оглашая воздух воинственным криком, мчался  молодой воин под кроваво-красным стягом Сварожича. Рядом с ним, тоже срывая глотку в яростном вопле, летела на  белой лошади молодая женщина с выбивавшимися из-под шлема длинными русыми волосами.

[Каминский]

Падение исполинов

 

 Незадолго до  вторжения франков с севера пришла радостная весть – конунг Дании Годфред примирился с Эйстейнном Жестоким, конунгом Гаутланда, сыном старого Харальда Боезуба. Тогда же, Люб, вместе с княгиней Властой, ее амазонками и частью собственной дружины отправился во владения побратима, чтобы уговорить его присоединиться к великой войне. Вместе с ним отправились и купцы Щетина, обещавшие Годфреду богатые дары в обмен на помощь велетам. Сам же Люб, от имени Драговита, пообещал конунгу данов земли ободритов, в том числе и богатый Рерик, на который давно облизывались северяне. Честолюбивый молодой конунг, только что подтвердивший датское главенство над гаутами и свеями, жаждал новых побед и новых захватов, поэтому легко дал себя уговорить. Вместе с набранным в Гаутланде войском он обогнул Ютландию, собирая по дороге отряды от всех подвластных ярлов. Тогда же к Годфреду присоединились и союзники из Норвегии. Объединенный норманнский флот вошел в устье Лабы и, поднявшись по ней, соединился с отрядами восставших саксов, а также вождями смельдингов, столь возмущенных крещением князя, что они решились на союз даже с заклятыми врагами – велетами и саксами. Именно смельдинги, хорошо знавшие местность, указывали данам  где им вести драккары: от Лабы, вверх по реке Эльде, и дальше по мелким речками, протокам  и озерам, где вплавь, где волоком – до самого Зверинского озера.

 

Многое в том беспримерном и славном переходе указывало на особую милость богов к союзному войску. И даны и велеты говорили потом, что им указывал путь ворон – птица Одина и Цернобока находила проходы, даже там где вставали в тупик бывалые лесовики. Ворон же громким карканьем выдавал и засады ободритов, сохранявших верность Дражко. Затем ворона сменила большая змея, по чьему оставленному в грязи следу даны нашли наикратчайший путь, по которому можно было перетащить драккары из одной протоки в другую. Дальше же, в хитросплетении лесистых островков и коварных мелей, из одного из мелких озер поднялась большая щука, следуя за которой суда норманнов прошли почти до цели. Когда  же путь им преградили очередные мели, покрытые топким илом, непреодолимым ни вплавь, ни вброд, небо вдруг заволокло тучами, пролившимися ливнем. Дождь заставил разлиться местные ручьи и мелкие речки, по которым даны и гауты провели свои драккары в Зверинское озеро.

 

И мало кто в союзном войске знал, что за всем этим переходом следила, усевшись у костра перед алтарем Трехликого, одна саксонская ведьма. Единственный глаз ее, закатившись так, что был виден лишь белок, не видел ничего рядом с собой – но видел гораздо дальше, тогда как с ее губ срывалось то воронье карканье, то змеиное шипение, а порой ее рот лишь молча открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы.

 

За весь переход данам и велетам пришлось лишь раз принять бой – когда они наткнулись на возведенные Карлом мосты и оставленную у них стражу. Вырезав франков до последнего человека, Люб и Годфред приняли решение ускориться, поскольку стало ясно, что Карл уже перешел реку. Они гнали людей как могли и все же не смогли выйти к  озеру раньше Карла, подоспев к Зверинской крепости, когда в нее уже врывались старые хозяева. Именно туда, где над воротами реял стяг Дражко, устремился и Люб. С вала в княжича полетели стрелы и он спасся лишь подняв на дыбы коня, принявшего на себя смерть. Соскочив на землю, Люб ворвался  в ворота, - и застыл, пораженный горем и гневом,  при виде  валявшегося в грязи под валом старого Драговита. Мертвое лицо все еще искажала гневная усмешка, правая рука судорожно стиснула торчавший из груди кинжал. На  рукояти клинка красовался расправлявший крылья сокол ободритов.

 

- Да, его убил я, - Люб поднял глаза и увидел  с вызовом смотревшего на него Дражко, - это был честный бой и честная месть – за отца! Ты не вправе попрекать меня его смертью.

 

-Попрекать не вправе, - кивнул новый князь велетов, - но вправе требовать мести!

 

- С этим не застоится! – улыбнулся Дражко, вскидывая меч. Люб отметил, что оружие противник держит в левой руке, но осмыслить эту странность не успел – справа послышался какой-то шум, вопль боли  и треньканье тетивы. Чья-то стрела мелькнула возле его лица, на излете зацепив щеку. Подняв глаза, Люб увидел как со сторожевой башни падает ободритский воин, так и не выпустивший лук, а за его спиной во весь рост встает Власта, с окровавленным мечом. Невольно залюбовавшись на простоволосую, пылающую гневом жену, Люб чуть не пропустил того, как Дражко, подхватив валявшееся на земле чье-то копье, с диким криком метнул  его в князя велетов. В последний момент молодой владыка  успел пригнуться, одновременно бросившись к князю ободритов. Легко отбив выпад Дражко, Люб ударил в ответ с такой силой, что острие его меча вошло в раскрытый рот, пробив кость и выйдя из затылка. Когда Люб, упершись ногой в колено трупа, не без труда выдернул меч, тело Дражко повалилось на землю, смешивая с грязью кровь и мозги, вывалившиеся из расколотого черепа. 

 

Вокруг него уже кипел бой – ворвавшиеся в крепость велеты бились с ободритами, оказавшимися в ловушке между державшими оборону в переулках дружинниками Драговита и подкреплениями Люба.  Бок о бок с велетами бились и воительницы – ворвавшаяся в крепость Хельга тремя мощными ударами зарубила троих воинов, самонадеянно решивших взять живьем девушку с Лёсе. Рядом с ней пускала стрелу за стрелой, Йильма, прикрывавшая со спины могучую подругу. Другие амазонки, во главе с Властой,  быстро очистили стены крепости, а в следующий момент сокол ободритов рухнул со сторожевой башни. На его месте  взлетел кровавый стяг Сварожича. Люб приветствовал его мечом и, с еще большей свирепостью, обрушился на врагов. Однако ободриты, пусть и потерявшие князя, да еще и внезапно оказавшиеся в меньшинстве, все еще сражались, надеясь на помощь союзников-франков.

 

Впрочем, и союзникам, со всех сторон обложенных новыми врагами, приходилось нелегко. Свеи и гауты, высадившись на берег, сходу ударили по все еще топтавшимся у ворот под флагом с Белым Конем, тюрингам и алеманам, - лишившиеся командира, они, по-прежнему держали осаду, не зная идти ли снова на приступ или отступить к своим. Появление новых врагов, под стягом с Вороном Одина, ввергло их в еще большее смятение – особенно когда из раскрывшихся ворот, на помощь новым союзникам, хлынули осажденные саксы. Впереди них, на белом коне, словно сорвавшимся с веющего на ветру знамени, мчался Орм, рубя мечом и топча конскими копытами, всех, кто оказывался на его пути.  Меж тем Эйстейн Жестокий схлестнулся в  схватке с Поппо, герцогом Тюрингии: одним ударом он пробил врагу шею копьем и сбросил его под копыта собственного коня. Увидев смерть еще одного своего предводителя вражеское войско окончательно дрогнуло и побежало, прорываясь к франкам, уже сцепившихся в смертном бою с данами – и теми, что вышли из крепости, и теми, что явились им на подмогу. Появление на поле боя алеманов с тюрингами, преследуемых скандо-саксонским войском, окончательно смешало ряды врагов, разбившихся отныне на отдельные кучки воинов, отчаянно сражавшихся друг с другом. Исход боя еще все еще не был предрешен – хотя франки и изрядно устали в сегодняшнем бою, все же их было куда больше, чем всех врагов,  вместе взятых, а оружие и доспехи – куда лучше. В любой момент чаша весов могла качнуться в любую сторону – и, понимая это, воины сражались с особым ожесточением. 

 

Хлынувшие отовсюду людские волны растащили в разные стороны уже готовых схлестнуться в жестокой схватке Карла, короля франков, и Старкада, ярла Хеорота. Однако владыка Запада, все равно рвался скрестить меч со страшным язычником, чувствуя, что не конунг Годфред,  рубившийся впереди датского войска, не Эйстейн Жестокий и никто из пришедших с ними ярлов, а лишь великан в черной броне   -  подлинный вождь пришельцев с Севера.  Исполина в рогатом шлеме трудно было не заметить на поле боя – словно чудовищный дровосек он вздымал и опускал свой топор, оставляя во вражеском войске глубокие прогалины. Секира  Старкада перерубала всадников вместе с конями, а пешцев и вовсе укладывая по несколько за один взмах. Перерубая тела, сшибая головы и разбрасывая бесформенные обрубки, брызжущие кровью и внутренностями, Старкад прорывался к вызвавшему его на поединок королю. Карл тоже жаждал схватки – почти столь же высокий, как и ярл Хеорота, окруженный самыми верными людьми, он упорно пробивался сквозь вражеский строй, круша мечом чьи-то доспехи, мясо и кости. Под королем  давно убили коня, но Карл, словно и не заметив этого, бился пешим, словно простой воин, чувствуя как его охватывает такое же неистовое бешенство берсерка. Словно здесь, в окружении кровожадных язычников, в короле тоже пробудился дух безбожных предков, поклонявшихся жестоким богам смерти и войны. Карл почти наяву видел, как в темнеющем небе, на фоне начавших зажигаться звезд встает исполинская фигура: длиннобородый старик на восьминогом коне, с острым копьем в руках и двумя воронами на плечах. За спиной языческого бога на миг проступили силуэты обнаженных женщин в доспехах. Колдовским отблеском блеснуло единственное око, тут же превратившееся в желтый диск луны. В тот же миг видение растаяло в ночной мгле – вместо него перед Карлом вырос ревущий словно медведь Старкад. Его кольчуга, порванная во множестве мест, висела буквально клочьями, шлем потерялся где-то по дороге, через все лицо алел глубокий шрам, рассекший нос, щеку и губы. При виде Карла в рыжей бороде, словно еще одна рана, в жуткой ухмылке раскрылся окровавленный рот, оскалившийся необычайно острыми зубами и Старкад взметнул над головой секиру, чтобы обрушить ее на короля. Тот успел увернуться  и удар чудовищного оружия достался одному из телохранителей. В тот же миг Карл вонзил меч в бок Старкада. Словно и не заметив этого, великан вновь вскинул секиру и на этот раз сталь ударила о сталь. Меч Карла  разлетелся на куски, но все же сумел отклонить чудовищное оружие.  Следующий удар расколол подставленный Карлом щит, разрубив королю руку до локтя. Расхохотавшись, Старкад вновь поднял секиру над головой, когда один из воинов Карла, что есть силы, вогнал копье в спину датчанина. Старкад небрежно отмахнулся секирой – удар, на который он потратил не больше времени, чем обычному человеку стоит прихлопнуть комара, сходу развалил франка на две половины. Старкад повернулся к Карлу – как раз, чтобы увидеть, как тот, подхватив здоровой рукой с земли чей-то меч, в отчаянном броске рубит им по бычьей шее берсерка.

 

Бородатая голова покатилась по земле  – как враги, так и воины Старкада, невольно шарахнулись при виде злобной гримасы, исказившей лицо неистового дана. Однако обезглавленное тело еще стояло и алые струи хлестали из обрубка шеи, веселыми ручейками стекая по широкой груди. В последнем рывке взметнулась несокрушимая секира, обрушившись на уже не имевшего сил увернуться Карла. Острое лезвие разрубило доспех, плоть и кости, рассекло сердце и застряло в позвоночнике короля франков. Но даже у сверхчеловеческой живучести  ярла Хеорота имелся предел -  в следующий миг безголовый Старкад, покачнувшись, наконец, рухнул, словно подрубленное дерево, накрывая огромным телом и свою секиру и мертвого Карла.

 

Увидев смерть своего короля, франки окончательно пали духом – также как и прочие народы, призванные Карлом в поход во имя веры. Фризы и саксы бросали оружие, срывая кресты и, взывая к старым богам, отдавались на милость победителя. Следом сдались и ободриты, к тому времени почти вырезанные озверевшими велетами. Что же до остальных, то лишь немногие продолжали сражаться, пытаясь перед смертью унести с собой как можно больше врагов. Остальные же устремились в беспорядочное бегство, стараясь добраться до противоположного берега. Многие утонули, ступив на изрядно расшатанный «мост»,  еще больше вырезали одуревшие от запаха крови победители, кинувшиеся в погоню за удиравшими франками, убивая всех  до кого могли дотянуться. Другим все же посчастливилось добраться до спасительного леса и оторваться от преследователей - чтобы сгинуть в болоте, от укуса змеи или в волчьих зубах. Лишь немногие смогли добраться до Лабы, еще меньше  увидели снова Рейн и земли франков.

[Каминский]

С ног на голову

 

- Лучшего времени у тебя не будет!

 

Знаменитые ахенские горячие источники исходили приятным парком, наполняющим тело приятной расслабленностью. В одной из горячих ванн возлежал Пипин Горбатый, уложив голову на обнаженную грудь Фастрады. Та гладила молодого человека по  мокрым волосам, негромко шепча ему в ухо.

 

- Король обмолвился, что по возвращении отдаст Карлу Молодому дукат Мэн, - говорила она, - это значит, что он  готовит его в преемники. А еще это значит, что Карл будет далеко от тебя – а станет еще дальше, когда король, наконец, решит, в какую дыру запихнуть тебя самого. Сейчас – у тебя последний шанс убрать юного Карла с дороги.

 

-Но что будет, когда вернется отец? Что он сделает с братоубийцей?

 

-Тебе незачем делать все самому, - терпеливо, словно ребенку объясняла королева, - разве ты один считаешь, что король Карл засиделся на троне?  Граф Теобальд, епископ Петр – ты сам знаешь все эти имена не хуже меня.

 

-Да и тебя они ненавидят куда больше чем Карла и всех его сыновей, -  криво усмехнулся юноша, - как мне убедить их ограничиться только братом?

 

-Они все считают тебя куклой, - улыбнулась Фастрада, - вроде тех, в которые играют твои сестры – но это они должны быть куклами в твоих руках. Используй их в своих целях, убеди в том, что Карл Молодой должен быть убит немедленно. Когда же дело будет сделано – избавься и от них тоже. Так ты покараешь виновных и предстанешь героем в глазах Карла.  Может, тогда он поймет, кто его настоящий наследник.

 

- Ты столь же умна, сколь и красива, - восхищенно сказал юноша, - так и сделаем.

 

Изумруд в золотом кольце на пальце Фастрады мерцал, будто кошачий глаз – и такая же ленивая кошачья улыбка играла и на губах королевы, когда она привлекла голову юноши к своему розовому соску. Карл, разумеется, не поверит в невиновность Горбуна  – но он определенно поверит супруге, когда она направит мысль короля в нужную сторону. А когда двое взрослых наследников Карла умрут, ее, пока не рожденный ребенок, станет еще на несколько ступеней ближе к трону.

 

 

- Лучшего случая у нас не будет! – убежденно проговорил Пипин. Он и еще несколько мужчин в дворянских одеждах, собрались  в одной из комнат Аахенского пфальца.

 

- Роргон, - обратился Пипин к стройному юноше с темными волосами и синими глазами, - Карл Молодой доверяет тебе как никому иному.

 

Молодой человек кивнул, но его лицо непроизвольно исказилось. Пипин ободряюще похлопал его по плечу.

 

-Я понимаю, сколь омерзительно тебе потакать столь противоестественному греху, - горбун обернулся к остальным, - и вы тоже видите сколь безответственным стал мой отец, готовя нам в короли содомита.

 

На лицах собравшихся почти одновременно отразилась брезгливая гримаса – хотя нравы при дворе короля франков отличались вольностью, забавы принца в их глазах превосходили всякую меру. На Роргона  эта брезгливость, впрочем, не распространялась – все как-то молчаливо приняли такую «жертвенность» собрата по заговору.

 

-Как только вернется отец, он отправит Карла в Мэн, - продолжал Пипин, - и ты, Роргон, как уроженец дуката, отправишься с ним – Карл Молодой не захочет тебя отпустить, а король не найдет причин ему отказать. Моя же сестра останется тут – и очень скоро отец найдет ей подходящего мужа. После этого ты сможешь забыть о Ротруде навсегда.

 

-Допустим, мы убьем его, - произнес седовласый Теобальд, граф Парижа, - но остается ведь еще и сам Карл. На кого падет гнев короля, как только у него появятся хоть малейшие подозрения, насчет того, кто причастен к гибели его сына?

 

-Поэтому это и должен сделать Роргон, - возразил горбун, - только с ним  Карл стремится уединяться втайне от всех. Тайна его смерти долго останется нераскрытой – а когда король, вместе со своей женой и сыновьями, соберутся в церкви на поминовении Карла Молодого   – тогда мы и убьем их всех сразу. Когда еще у нас представиться столь удобный случай, чтобы они собрались все вместе? Как только я стану королем, вы все вернетесь ко двору, а ты, Роргон, получишь Ротруду в жены – и дукат Мэн, свое законное наследство.

 

Мужчины переглянулись, потом Роргон отчаянно тряхнул головой, с выражением отчаянной решимости на лице. Пипин Горбатый спрятал улыбку – все шло именно так, как они и задумали с Фастрадой.

 

 

-Не могу поверить, что это случиться так скоро!

 

Карл Молодой был действительно молод - и хорош собой: высокий, светловолосый, с большими голубыми глазами и едва пробивавшимися, пшеничного цвета, усиками. Немало придворных красавиц втайне вздыхали о нем,  однако  Карл, оставаясь неизменно вежливым, никак не реагировал на эти знаки внимания. Многие считали, что таким образом Карл оказывает уважение Эдбурге Мерсийской, которую прочил Карл в жены своему наследнику. И мало кто догадывался, что единственное, что приводит в ужас храброго воина, не боявшегося выходить с небольшим войском против превосходящих орд язычников – это сама мысль о предстоящем браке,  как и любая близость с женщиной.

 

К счастью, сейчас было кому отвлечь принца от тягостных мыслей. Со своим миньоном он встретился на одной из опушек Аахенского леса: здесь Карл лежал на расстеленной по траве куртке, расстегнув белую шелковую рубашку. Над принцем, положив руку на его обнажившуюся  грудь,  нависал Роргон, тоже голый по пояс. Карл обхватил его шею ладонью  и, властно привлекая к себе, впился в губы юноши жадным поцелуем.

 

- В Мэне нам никто не помешает, - сказал принц, с неохотой оторвавшись от своего любовника, - ни отец, ни эта стерва Фастрада, ни кто-нибудь еще. Подумай сам, как много времени мы можем проводить вместе.

 

-Не могу дождаться этого, - улыбнулся Роргон, возвращая принцу его поцелуй. Карл, отстранившись от молодого дворянина, перевернулся на живот, становясь на четвереньки и нетерпеливо теребя застежки шелковых брэ. Вот он приспустил их, оголяя ягодицы и  тут же почувствовал, как к ним прижалась затвердевшая мужская плоть. Одновременно Роргон запустил пальцы во взлохмаченные волосы Карла, заставляя  его приподнять голову. Принц издал нетерпеливый стон, подаваясь  задом навстречу – и  в тот же миг лезвие острого ножа полоснуло его по горлу. Хрипя и булькая кровью из распахнутого в изумлении рта, Карл повалился на траву, дергаясь в предсмертных судорогах.

 

Роргон,  колотимый крупной дрожью,  поднялся на ноги, вытирая нож пучком травы и спешно натягивая штаны и рубашку. Весь его боевой настрой вдруг исчез,  единственное, чего ему сейчас хотелось – быстрее убраться от места убийства, Но молодой заговорщик не успел сделать и двух  шагов, как из леса вдруг выбежал  Пипин, в сопровождении двух десятков стражников. В мгновение ока Роргона грубо скрутили, вырвав из пальцев окровавленный нож и швырнули лицом на  землю. Несколько раз его сильно пнули по ребрам и один, особенно сильно,  -  сапогом прямо по лицу.

 

-Вот!  - крикнул горбун, тыча пальцем в Роргона, окровавленным ртом выплевывающего выбитые зубы,  - что я говорил! Их нельзя было оставлять вдвоем! Несчастный Карл, как мог ты довериться этому развратному чудовищу!

 

 

Ротруда плакала, уткнувшись лицом в юбку гладившей ее по волосам Фастрады. Сама же королева, утешая девочку, внутри себя ликовала – все шло, так как она и задумала. Кроме них здесь собрались немногие – только самый ближний круг, в основном из ближних людей Пипина Горбатого и королевы.

 

-Нет! – граф Теобальд, простоволосый, с окровавленным лицом и разорванной рубахе, упирался  в руках стражников, - это все грязная ложь. Я никогда не желал зла принцу. Это все задумало это горбатое чудовище! Он вовлек меня в заговор, он…

 

Он все еще кричал и рвался из рук, когда его поставили на колени, заставив уложить голову на выщербленную колоду. Палач, - здоровенный воин-франк, - опустил  топор и голова графа покатилась по запачканной кровью земле.

 

Казнь происходила в одном из внутренних дворов пфальца – Пипин, пытками вырвав у Роргона имена собственных сообщников, тут же приказал их арестовать и доставить на лобное место, не дав времени на отпущение грехов. Священников сюда вообще не пригласили – если не считать старика в  отороченном золотом облачении, призывающего бога в свидетели своей невиновности – Петра, епископ Вердена.

 

-Я требую, чтобы меня судил король! – крикнул он, когда его тоже укладывали на плаху, - ты не вправе выносить смертный приговор, горбун.

 

Взмах топора прервал его крики и новая голова покатилась по земле. Стоявшие здесь воины были из свиты Фастрады, приведенные в Аахен ее отцом и повиновались только ей – а она сразу дала понять, что верит Пипину. Последний нежданно-негаданно выдвинулся на первые роли во дворце: остальные приближенные Карла как-то быстро оказались задвинуты на вторые роли. Королева согласилась и с доводом, что с казнями не стоит медлить – и поэтому несчастного Роргона обезглавили первым. Сейчас ей оставалось лишь дождаться Карла, чтобы поделиться с ними своими «подозрениями» о Пипине – старательно пересказав все обвинения, что выкрикивали казненные, прежде чем им отрубят головы. Тщательно продуманная легенда и мерцавший на пальце изумруд придавали Фастраде уверенности в том, что она сможет убедить короля в чем угодно.

 

Когда последний заговорщик был обезглавлен, Пипин, поправив плащ, отороченный мехом горностая, шагнул вперед, поднимая руку и призывая к вниманию.

 

-Великое злодейство свершилось в сердце нашего королевства, - воскликнул он, - хоть злодеи и наказаны, их казнь не возместит всей тяжести нашей утраты. Больше чем кто-либо еще я виню себя за эту смерть – я ведь подозревал, я спешил как только мог – и все же мне не хватило лишь мига, чтобы успеть спасти моего любимого брата. С волнением сердца я думаю о том, какой удар постигнет моего отца, когда он вернется с победой из земель язычников. Но я, как его сын, обещаю всем вам, что…

 

Топот копыт и возмущенные крики бесцеремонно расталкиваемых придворных, прервали эту проникновенную речь. Пипин замолчал, недоуменно рассматривая взмыленного коня, топтавшего копытами мертвые тела. С седла ссыпался мужчина, сразу же рухнувший на колени перед Фастрадой. Королева узнала его – один из приближенных ее отца, ушедший вместе с ним и Карлом в поход на славян и саксов.

 

-Что это значит?! – неожиданно высоким голосом воскликнул Пипин, - как смеешь ты …

 

- Ужасная весть, Ваше Величество, -  не глядя на него, выдавил воин, скорбно уставившись на Фастраду,  - король Карл и ваш отец пали в бою с язычниками!

[Каминский]

Помазанный кровью

 

- Прими эту жертву, о Всеотец!

 

Не оборачиваясь, Инга подала знак и дюжий сакс вышиб колоду из-под ног очередного франка. Другой ее сподвижник взвесил в руке копье и мощным броском пришпилил дергавшегося в петле врага к древесному стволу.

 

Инга словно перенеслась на семь лет назад – воды Аллера вновь текли кровью и курганы из отрубленных голов вырастали под стенами Вердена, под крики слетавшегося воронья и рыбы пировали на обезглавленных телах, загромоздивших реку.

 

Всего семь лет минуло – но как все изменилось с тех пор. Сейчас у врат города – выбранного  Ингой как напоминание о массовой казни Карлом саксонских мятежников, – потоками франкской крови смывался позор тех лет. Кого-то вешали в жертву Отцу Могил, кому-то отрубали головы, насаживая на колья – по обычаю славянских союзников, кого-то же бросали в реку, насыщая некков, духов вод и источников.

 

И никто здесь не усомнился в праве Инги руководить этим жертвоприношением. Саксы, велеты, даны, гауты, ободриты – все они почтительно внимали одноглазой пророчице. Под ее руководством творились и жестокие обряды в честь Богов Смерти с бросанием пленников в ямы со змеями и вырыванием окровавленных сердец, что возлагались на золотые блюда, покрытые изображениями богов и чудовищ.

 

Точно также никто не возражал, когда Инга руководила погребением павших в битве при Зверине. Тогда пророчица тоже принесла в жертву всех пленных врагов, кроме ободритов – их Люб упросил пощадить, в обмен на принесение клятвы верности ему и Годфреду. В живых было оставлено и около двух десятков франков – им разрешили увезти на родину тело Карла и даже дали провожатых до Рейна.

 

Остальных пленных ждала жестокая смерть.

 

Великие почести воздавались павшим вождям – Старкаду и Драговиту. Первому, прямо посреди крепости, под открытым небом, был возведен огромный курган из переложенных хворостом и облитых маслом тел убитых франков. Позже  на эту гору трупов был на руках занесен один из драккаров. В нем и нашел последний приют ярл Хеорота, с собственной отрубленной головой на широкой груди, поверх положенной там же секиры. Драговит же был погребен в княжьем доме, окруженный телами павших дружинников и тоже – на драккаре. Рядом со старым князем лег и его убийца – князь ободритов Дражко.

 

Сотню пленников утопили в озере и окрестных болотах – дабы почтить здешних духов. Остальным же Инга собственноручно перерезала глотки, окропив их кровью все, что могла в Зверине. Особенно свирепо Инга расправлялась с захваченными священниками Карла: по славянскому обычаю они были живьем разрублены на куски, а головы утверждены на стенах крепости на копьях. Свершив воззвания к богам,  она приказала предать крепость огню. Люб согласился без споров – сейчас, после разгрома франков и ободритов, Зверин во многом потерял прежнее значение. Крайний рубеж обороны отныне проляжет куда западнее.

 

Черный дым уходил вверх и яростное пламя, объявшее крепость, жадно лизало тела Старкада, Драговита, Дражко и прочих павших. Вот рухнули стены крепости и в ворохе ярких искр, погибшие воины вознеслись в тот воинственный мир павших героев, что даны и саксы именовали Вальхаллой, а велеты и ободриты – Сваргой.

 

Весть о великом сражении и гибели Карла разнеслась быстро – не дожидаясь прихода победителей, поднялись саксы и фризы, сжигая церкви, убивая священников и всех франков. Столь же свирепо расправлялись они и со своими крещеными соплеменниками – но это уже остановил сам Люб, когда, вместе с союзниками явился в Саксонию.

 

Сейчас  победители, восседая перед раскрытыми воротами, наблюдали как Инга, окруженная младшими жрецами и  пророчицами, творит свой обряд. Здесь был и сам Люб: в полном  княжеском облачении, восседал он на  большом троне, покрытом золотыми и серебряными пластинками. У вырезанных на троне хищных зверей вместо глаз мерцали драгоценные камни. Рядом с князем сидела его жена Власта, вкруг которой стояли ее «девы щита». На соседнем троне восседал конунг данов, в плаще из медвежьей шкуры, наброшенной поверх шелковой рубахи, перехваченной широким металлическим поясом, украшенным золотыми пряжками, драгоценными каменьями и зубами животных.  Рядом с конунгом сидела Фрейдис – после смерти отца Годфред взял в жены  мачеху.  Были здесь саксонские герцоги и вожди фризов, ярлы данов, гаутов и норвежцев, князья и старейшины смельдингов, доленчан, митгов,  черезпенян, глинян, хижан, вагров, варнов и укров. На почетном месте сидел посланник царя-жреца с Руяна, рядом с ним восседали старейшины Волына и Щецина – именно они преподнесли в дар князю царский трон.

 

Особняком  сидели низкорослые смуглые люди, облаченные в диковинные одеяния из звериных шкур и увешанные странного вида амулетами. Раскосые глаза послов аварского кагана с любопытством  рассматривали беловолосую девушку, руководившую кровавой расправой, впечатлившей даже  этих жестоких кочевников, на всем христианском Западе почитавшихся за выходцев из самого Ада.

 

Но вот кончились пленники, завершился кровавый обряд – и Инга, вскинув руки, повернулась к вождям. Ее единственный глаз уставился в застывшее лицо Люба.

 

-Саксы! – словно вороний грай сорвался с ее губ, - и вы фризы! Было время – и все мы жили вместе с велетами, под властью одного князя – пока франки не разделили нас, заставив убивать друг друга. Ныне же пал тот, кто много лет терзал нашу землю огнем и мечом. Мы почти покорились ему – осквернителю наших богов, почитателю бога рабов,  худому родом властителю, чей отец был слугой у конунга франков. В роду же Люба не было слуг и рабов – его род ведется от великого вождя Радегаста, который в старые времена пришел сюда с Дуная и взял на копье земли между Лабой и Одрой. Сам Водан взял его живым в Вальхаллу, даровав божественное достоинство. И я  Инга, чьими устами говорит Хозяйка Мертвых, ее жрица и дочь этелинга Ингульфа – говорю вам, что нет более достойных мужей в здешней земле, кто мог бы вдохнуть дыхание жизни в стародавний союз. Только Люб может стать вождем всех саксов, фризов и велетов, покончив со старыми распрями и встав против врагов Водана и Сакснота. Я говорю вам – преклонитесь перед князем Любом!

 

Она замолчала, переводя дыхание от своей страстной речи, яростным взглядом обводя собравшихся. Всего лишь один удар сердца царила тишина, а потом все вокруг взорвались громкими криками, воздавая хвалу князю. Инга махнула рукой и сразу несколько жрецов принялись раскладывать на земле длинные копья. Другие уже выводили из городских врат большого черного коня.  Священный зверь, скаля зубы и надменно кося налитым кровью глазом, трижды прошелся взад-вперед, не задев ни одного копья.

 

-Боги благоволят тебе, князь, - торжественно сказала Инга и все вокруг вновь взорвалось

приветственными криками.

 

Люб встал, принимая большую секиру  из рук стоявшего возле трона Орма – с некоторых пор мерсиец стал одним из самых доверенных дружинников князя. Подойдя к коню,  князь велетов взмахнул топором, разом перерубив конскую шею. Присев рядом с бьющимся в агонии обезглавленным животным, Инга набрала в руки хлеставшую из обрубка шеи кровь и щедро смазала склоненную голову князя.

 

-Волею наших богов, - сказала она, - благословляю тебя на княжество.

 

Очередные крики сопроводил эти слова, но Люб взмахом руки прекратил славословия.

 

-Да, я князь, - произнес он, - и теперь я в ответе за всех вас.  Больше мы не будем истощать наши силы в бесплодных стычках и не станем сговариваться с врагом друг против друга. Вместе со своим побратимом, конунгом данов Годфредом, я принял решение – если меня выберут князем, то франки больше не пойдут на нас войной.

 

Он на миг прервался, обводя взглядом новых и старых подданных.

 

- Потому что мы сами придем в их земли! – крикнул он, - возьмем на копье их города и замки, сожжем их церкви и убьем всех священников! Их женщины станут нашими наложницами, а дети нашими рабами, пока мы будем петь хвалу Одину и Радегасту, принося в жертву всех герцогов и конунгов! Пусть франки почувствуют на себе все то, что они несли в наши земли!

 

Очередной радостный вопль стал ему ответом. Князь переглянулся с супругой и конунгом данов и на лицах всех троих одновременно отразилась довольная и хищная ухмылка.

 

В честь воцарения князя Люба в Вердене был устроен великий пир -  на вертелах жарились бычьи и свиные туши, рекой лился хмельной мед и пиво, скальды и гусляры распевали хвалебные песни в честь собравшихся в городе князей и конунгов. Никто не заметил, как в самый разгар пира   ушли велетская княгиня Власта и датская кюнна Фрейдис – обе женщины на удивление быстро сдружились, поэтому их совместное исчезновение никого не удивило. С ними  ушла и саксонская пророчица Инга.

 

Сейчас все трое стояли на обрывистом берегу Аллера, там, где его воды образовывали большой омут перед впадением в Везер.

 

-Мое время прошло, - негромко говорила Инга, - мне была дарована возможность отомстить и я сполна вернула  все долги  – кроме долга перед богами.

 

-Ты так решила? –спросила Фрейдис.

 

- Решала не я, - покачала головой Инга, - все было решено еще семь лет назад – я всего лишь получила отсрочку. Но я не могу уйти к Хель, не предупредив вас…

 

-Предупредив о чем? – спросила  Власта.

 

- Не все враги на Западе угрожают нам лишь мечами, - сказала Инга. - Сыновья Карла скоро сцепятся за власть и все королевство франков содрогнется до основания от их грызни. Но к власти рвутся не только принцы.

 

-О чем ты?- спросила Власта. Фрейдис промолчала, испытующе смотря на колдунью.

 

-Брокен не единственная гора, где таятся служители старых богов, - сказала  пророчица,  - есть еще Герзельберг, в пещерах которой до сих пор проживают служительницы Фрейи, которую там, еще со времен римлян именуют Венерой - и служат ей под этим именем.  Там же приняла тайное посвящение Фастрада, дочь Рандульфа, что пал под Звериным. Сейчас она вдовствующая королева и, хоть она и не родила наследника Карлу, все же не желает выпускать власть из рук. В пещерах Герзельберга она украла волшебное кольцо верховной жрицы – великий дар, помогающий ей играть мужчинами.

 

-Пусть только  посмотрит на князя, - зло сказала Власта, -  и я тогда…

 

- Можно и так, - кивнула Инга, - против женщин ее чары бессильны. Помните об этом и будьте начеку. Что же до меня -  я больше не могу помогать вам живой – но, может, моя смерть станет нужной жертвой.

 

- О чем это ты? – Власта подалась вперед, но Инга уже шагнула к краю обрыва.

 

- Я уже говорила твоему мужу,  – не оборачиваясь, сказала она, –  Хель и Фрейя всегда ходят рядом и дар одной из богинь легко может обратиться даром другой.

 

Рывком она сдернула повязку с глаза,  уставившись на свое отражение в воде. В следующий миг Инга ничком рухнула в омут. Взбурлил водоворот, увлекая мертвое тело, и саксонская пророчица сгинула в речной глубине.

[Каминский]

Разрубленные узлы

 

-Это же мой отец! И король! Брат Бенедикт, почему я не могу быть на его похоронах!

 

Темноволосый мальчик, одетый на васконский манер, - круглый плащ, белую рубашку с широкими рукавами и красно-желтой вышивкой, узкие брюки до колен и сапожки со шпорами, - вопросительно уставился на невысокого мужчину в монашеской рясе.  Тот сокрушенно покачал головой и положив руку на плечо отрока.

 

- Видит Бог, Ваше Величество, я не меньше вашего скорблю о смерти короля Карла, - произнес он, испытующе заглядывая в глаза мальчика, - и  в иные времена, я бы не осмелился советовать вам такое. Но сейчас…что-то странное и страшное творится нынче в Ахене.  Вспомните – еще до того, как мы узнали о смерти короля, там же от рук заговорщиков погиб ваш старший брат.

 

-Но разве Пипин не покарал злодеев? - возразил принц, - бояться нечего.

 

-Хотел бы я верить в это, Ваше Величество, - кивнул монах, - и не вспоминать о том, что король вывел своего горбатого бастарда из права наследования. И не обращать внимания на то, что после смерти вашего брата Пипин Горбатый ведет себя так, будто король – он!

 

Мальчик нахмурился, словно пытаясь осознать сказанное, потом широко распахнул глаза.

 

-Вы хотите сказать…брат Бенедикт, но как же так…

 

- Лучше останьтесь здесь, ваше Величество, -  Бенедикт Анианский, наставник Людовика,  юного короля Аквитании, одобряюще похлопал подопечного по плечу, - я напишу в Ахен, что вам нездоровится. И еще – с вашего позволения, - вам стоит как можно быстрее созвать в Лемож вассалов.

 

Молодой король, чье лицо вдруг стало не по-детски серьезным, молча кивнул в ответ.

 

 

В капелле Ахенского пфальца было не продохнуть от запаха ладана и людского пота – столь много людей собралось здесь. Казалось лики святых и самого Христа с икон и распятий, скорбно смотрят на стоявший посреди капеллы мраморный саркофаг, с вырезанным на нем суровым ликом короля франков. Бока же саркофага покрывали, казавшиеся предельно неуместными  в храме божьем языческие сюжеты с похищением Плутоном Прозерпины – один из множества трофеев вывезенных Карлом из походов в Италию. На том, чтобы положить в саркофаг Карла настояла Фастрада, и епископ Кельнский Хильдебольд, знавший о давнем интересе Карла к римским древностям, не стал возражать. Именно епископ сейчас вел погребальную литургию, призывая Господа принять к себе короля, павшего в бою за веру.

 

Перед троном Карла, стояла  Фастрада, облаченная в черный траур, рядом с ней, со скорбным лицом стоял Пипин Горбун, держа свечку, как и все остальные. Он держал за руку невысокого паренька, в куртке и штанах из черной ткани, едва сдерживающимся от слез: Пипин, король Италии, прибыл из резиденции в Павии, чтобы отдать последние почести отцу. Здесь же стояли и плачущие дочери Карла – Берта, Ротруда, Гизела и совсем маленькие Тетрада с Гильтрудой, дочери Карла от Фастрады, испуганно цеплявшиеся за юбки матери. Позади же членов королевского семейства скорбно молчали герцоги, графы и прочая знать, собравшаяся со всех концов необъятной империи короля Карла, которого уже именовали Великим.

 

-Людовик не явился, - заявил Пипин, когда окончания службы все  вышли в обрамленный колоннами внутренний двор, -  не могу поверить, что этот маленький…

 

-Говори тише, - прошипела Фастрада, настороженно глядя по сторонам. Ее глаза были распухшими от слез, но не только скорбь по безвременно ушедшему супругу была тому виной  – нежданная смерть Карла, в казавшемся неопасном походе, означала крах всех планов вдовствующей королевы. Ей стоило больших трудов держать себя с Пипином так, будто она все довольна – ведь для горбуна гибель отца означала просто невероятную удачу, о чем он не уставал говорить Фастраде. Лишь отсутствие одного из сводных братьев несколько омрачало его торжество.

 

-Не иначе, его подговорил этот монашек, Бенедикт, - понизил голос Пипин, - будь он проклят. Пока Людовик жив – мое право на  трон остается под угрозой.

 

-Не забывай и о другом сыне, - напомнила Фастрада, - он все еще у нас в руках. Кстати, что за девка с ним?

 

Пипин обернулся и увидел короля Италии, болтавшего с молодой женщиной в зеленом платье. Светловолосая и голубоглазая, она отличались столь нежной, почти ангельской красотой,  что Фастрада скрипнула зубами от внезапно нахлынувшей ревности.

 

-Это Эдбурга, дочь Оффы, короля Мерсии, - небрежно сказал горбун, - на ней отец собирался женить Карла Молодого. Пойдем, поздороваемся.

 

- Я не думаю, что…- начала было Фастрада, но Пипин уже быстрыми шагами подходил к светловолосой красавице. Та, заметив принца, приветливо улыбнулась ему.

 

- Вы, наверное, в ужасе от нашего королевства, - сказал горбун, - за такой короткий срок потерять жениха и будущего свекра.

 

-Это ужасно, - алые губы раздвинулись в улыбке, показав ряд безупречно белых зубов, -  хотя я не успела увидеть ни того, ни другого. Жаль, но мне, видимо, придется покинуть Франкию, так и не познакомившись с ним как следует. Правда, его величество, был столь любезен, что  кое-что мне рассказал. Так что, возможно, я и задержусь тут.

 

Юный король расплылся в улыбке. Пипин бросил на него снисходительный взгляд.

 

-Мой брат не слишком юн, чтобы заинтересовать беседой женщину?  - небрежно сказал он, - возможно, я бы смог показать вам больше.

 

-Возможно, - кивнула Эдбурга, - но пока общество его величества меня  устраивает.

 

Она  специально выделила голосом слово «пока», многозначительно стрельнув глазами за спину горбуна и склонив голову в легком поклоне. Пипин обернулся – рядом с ним стояла Фастрада, с неподвижным, будто окаменевшим лицом. Эдбурга еще раз улыбнулась Пипину Горбатому и отошла в сторону вместе с его тезкой.

 

- Похоже, эта девка не собирается возвращаться на свой остров, - произнесла Фастрада, проводив англичанку неприязненным взглядом, - чтобы сесть на трон, она не побрезгует улечься даже в колыбель.

 

-  Не думал, что тебя можно удивить женщиной, жаждущей власти, - усмехнулся Пипин, - извини мне надо поговорить с епископом Кельнским.

 

С этими словами он отошел, оставив Фастраду кипеть от злости, к которой примешивалась изрядная доля растерянности. Никогда еще Пипин не вел себя с ней столь пренебрежительно – да что там, ни один мужчина, с тех пор как она обзавелась кольцом. Неужто любовное колдовство начало давать сбой? Неужели, после краха всех планов королевы, богиня отвернулась от нее, даровав свою благосклонность другой?  Ненавидящим взглядом вдовствующая королева уставилась в спину  Эдбурги – будь она проклята, если позволит этой выскочке пробиться туда, к чему она рвалась так долго. Невольно она положила руку на живот, чувствуя тяжесть зарождавшейся жизни: все признаки говорили о том, что это будет мальчик – сын самого Карла. Фастрада поклялась про себя, что сделает  все что можно, чтобы проложить ему путь на трон.

 

В тронном зале было шумно и душно – знать быстро отошла от недавней скорби за поминальным столом. Всюду, куда не кинь глаз, стояли золотые и серебряные блюда с зажаренными целиком поросятами, дичью на вертелах, запеченными карпами, паштетами и прочей снедью. На обоих концах зала горели огромные очаги, в которых полыхали смолистые поленья, а на вертелах чумазые слуги с трудом поворачивали  туши оленей и кабанов. Рекой лилось изысканное вино из Италии и один за другим поднимались  соратники усопшего короля, говоря о величии, мудрости и храбрости покойного. Сновавшие тут и там певцы напевали сложенные сегодня баллады, тоже славя усопшего владыку. Все в этом зале напоминало о нем – стена над одним из каминов была украшена всевозможным оружием,  взятом Карлом в походах от Саксонии до земель мавров и от Италии до Бретани. Стену над вторым камином украшали  искусно выделанные морды диких зверей, убитых Карлом на его бесчисленных охотах. Рыси, волки, вепри и медведи  скалились острыми клыками, олени, лоси и зубры угрожающе выставляли рога, словно готовые сорваться и пронзить ими приглашенных гостей.

 

Хотя гости уже изрядно набрались, все же, славя Карла, никто не вспоминал о его возможном преемнике. Сидевшие во главе стола Фастрада и Пипин также избегали говорить об этом, да и вообще предпочитали молчать. Негласный запрет нарушил сидевший рядом с братом Пипин Младший когда, едва удерживая  в руке кубок с вином, вдруг поднялся из-за стола. В тот же миг стих шум и все взоры обратились к юноше, залившемуся краской от столь неожиданного внимания.

 

-Нет  и не будет у франков столь великого короля, как мой отец, - срывающимся от волнения голосом крикнул мальчик, - но клянусь Всемогущим Господом – я продолжу его дело. Мне слишком рано довелось из мальчика стать мужчиной – и сегодня я обещаю хранить оставленное мне отцом наследство.

 

Одобрительный гул сопроводил его слова, пока Фастрада и Пипин Горбун обменялись мрачными взглядами. Меж тем юный король Италии, закончив тост,  начал пить, возможно, впервые в жизни попробовав вина.  Осушив едва ли половину кубка, Пипин вдруг поперхнулся, потом отчаянно закашлялся, схватившись руками за горло. Глаза мальчика вылезли из орбит, лицо стало багрово-красным. Фастрада ухватила его за руку, второй колотя его по спине, но Пипин, вырвавшись из ее рук, повалился на стол, хрипя и пуская пену изо рта. Через несколько ударов сердца он затих, уставившись в потолок  остекленевшими глазами.

 

Пипин Горбун посмотрел поверх стола на перепуганные лица вельмож и вдруг наткнулся взглядом на Эдбургу. Взгляды  молодых людей встретились и в глазах англичанки Пипин прочитал то, что заставило его внутренне усмехнуться про себя. Поспешно изобразив на лице подобающую скорбь, он перевел взгляд на Фастраду, смотревшую на Эдбургу с неприкрытой ненавистью.

 

 

-Это она, больше некому! Прикажи казнить ее как отравительницу!

 

Не находя себе места, Фастрада мерила шагами королевскую опочивальню, то и дело бросая яростные взгляды на развалившегося на ложе Пипина. Того, казалось, лишь забавляло поведение любовницы – и эти перемены в отношении к ней тревожили вдовствующую королеву куда больше, чем неожиданно возникшая соперница. Впрочем, Фастрада была уверена, что одно следовало из другого.

 

-Не думаю, что это Эдбурга, - лениво протянул Пипин, - мало ли кому перешел дорогу мой брат. Там было столько народу – любой мог всыпать ему в кубок яд.

 

-Ты с ума сошел? Он еще мальчик - кому он мог перейти дорогу?

 

-Он еще и король Италии, - заметил Пипин, - и хотел стать королем всех франков. Не так уж мало людей могло решить, что юнец на троне – совсем не то, что нужно сейчас королевству. И решить, хочу заметить, совершенно правильно.  Эдбурге смерть Пипина невыгодна – в отличие от нас.

 

-Ты что же, так и оставишь это безнаказанно!

 

-Конечно же нет! – воскликнул Горбун, - думаю, мы найдем виновных – среди тех, кто воспротивится моей коронации.  Что же до Эдбурги…ее судьба решится, когда я вернусь.

 

-Вернешься откуда?

 

-Из Аквитании, - сказал Пипин, - теперь у меня остался только один соперник, Людовик. Мальчишка, - точнее кто-то от его имени, - уже созвал вассалов. Очень кстати совпало с этим отравлением – теперь я точно знаю, кого в нем обвинить. Сегодня же я соберу войско  – и двинусь в Аквитанию.

 

-Так скоро?!

 

-Время не ждет, - Пипин изобразил сочувственную улыбку, - впрочем, тебя это вряд ли коснется. Вы сегодня так устали, моя королева: позвольте, я оставлю вас, чтобы не мешать вашей скорби по мужу и пасынку.

 

С этими словами он поднялся с кровати и, отвесив Фастраде короткий поклон, вышел из комнаты. Кипящая от ненависти женщина услышала его  шаги по коридору, потом негромкий стук и голос Пипина. Королева чуть не завыла от досады, услышав как ему отвечает женский голос – хотя Фастрада слышала его лишь раз, она тут же узнала ставшую ненавистной Эдбургу – ей предоставили комнату в том же крыле пфальца, где располагались и королевские покои. Про себя королева поклялась страшной клятвой, что вернет себе благосклонность богини, а с ним и Пипина – чего бы это ей не стоило.

 

 

Лязг стали, проклятия и ржание лошадей все чаще сменялись ликующими криками победителей. Два войска сошлось  нынче на берегу Луары и одно из них потерпело сокрушительное поражение. Остатки разбитой армии, откатывались к реке, стремясь скорее перебраться на ее левый берег, тогда как победители уже с хохотом грабили захваченный обоз.

 

С небольшого возвышения за всем этим наблюдал сидевший на коне мальчик в шелковом плаще поверх васконского наряда. Рядом с ним, оседлав белую кобылу, находился невысокий монах, на губах которого играла довольная улыбка.

 

-Ваше Величество, - к Людовику подъехал рослый чернобородый всадник в забрызганной кровью кольчуге, - Горбун переправился через реку. Прикажете преследовать.

 

-Нет, - мальчик покачал головой, - не хочу осквернять рук кровью брата.

 

Всадник, - Гельом Желонский, граф Тулузы, вырвавший сегодня победу для юного короля, -  перевел хмурый взгляд на монаха.

 

-Ваше Величество, нельзя спускать этот мятеж, - медленно произнес Бенедикт.

 

– Пусть бог будет ему судьей, - произнес Людовик, -  после сегодняшнего поражения он уже не опасен. Мы же пойдем к Ахену – мне, как единственному законному наследнику, не стоит медлить с коронацией.

 

Граф и монах быстро переглянулись.

 

- Ахен сейчас не лучшее место для Вашего Величества, - сказал Бенедикт.

[Каминский]

Развязка

 

В предоставленной ей комнате Эдбурга, распустив золотые волосы, крутилась перед большим зеркалом, придирчиво рассматривая себя со всех сторон. Ее платье лежало на полу и девушка, оставшись в одной сорочке, прикладывала к пышной груди золотое ожерелье с алыми рубинами – подарок Пипина, сделанный им перед отъездом в Аквитанию. Она правильно истолковала его похотливый взгляд, еще там, в колонном дворе – и тогда же и приняла решение применить захваченный еще с родины яд. Жалко, конечно, мальчишку, но он и так был не жилец – это она прочла в полном ненависти взгляде, брошенным на юного короля старшим братом. Краткая беседа с королем Италии только утвердила ее в этом мнении – оставалось или погибать вместе с ним или же попытаться сыграть свою игру. Эдбурга выбрала второе  – и сумела угодить горбуну, отправив Пипина Младшего вслед за отцом. Ну, а перед отбытием Пипина Горбатого, она еще и провела с ним ночь, еще больше привязав к себе озлобленного уродца.

 

Конечно, приходилось думать еще и об этой стерве Фастраде – Эдбурга заметила полные ненависти взгляды, что бросала на нее вдовствующая королева, однако это ее не испугало. Она моложе, красивее, королевских кровей – самая подходящая супруга для нового короля. А если Фастрада вздумает строить козни – что же, она скоро узнает, что Эдбурга вовсе не так беззащитна, как может показаться.

 

Что это за крики снаружи? Поморщившись, Эдбурга распахнула окно и замерла, не в силах поверить своим глазам. Над городом поднимались клубы черного дыма, кое-где на  улицах плясало яркое пламя. А меж горящих зданий с воплями метались горожане, которых догоняли и убивали некие существа, показавшиеся англичанке выходцами из самого Ада. Не сразу она поняла, что это все же люди – в диковинном, никогда не виданном ею облачении, поистине нечеловеческой кровожадности.

 

Позади нее стукнула дверь и, обернувшись, Эдбурга почти обрадовалась, увидев всего лишь Фастраду. Вдовствующая королева,  выглядела крайне встревоженной,  смотря на англичанку как на товарку по несчастью – и это напугало девушку еще больше: что же могло случиться, чтобы вдовствующая королева забыла о своей ненависти к неожиданно свалившейся ей на голову сопернице?

 

-Войско язычников ворвалось в Ахен, - ответила Фастрада на читавшийся в глазах Эдбурги вопрос.

 

-И что теперь?! – с неподдельным ужасом воскликнула принцесса.

 

-В пфальц они все равно не прорвутся, - сказала Фастрада, - и уже отправлены гонцы вдогонку за Пипином, а заодно и к Людовику – не время драться между собой, когда звери, убившие короля, бесчинствуют на улицах его столицы. Кто-то из братьев прогонит язычников,  но до тех пор нам лучше обеим укрыться в подземной части капеллы.

 

Эдбурга, ошарашенная свалившимися на нее новостями, только и могла, что слабо кивнуть в ответ.

 

-Умри, проклятый язычник!!! – чернобородый франк, с глазами, бешеными от ярости и страха, замахнулся на Люба мечом. Князь легко отбил его выпад и ответным ударом пронзил сердце врага. Покачнувшись, тот рухнул со стены, сделав еще выше гору мертвых тел, растущую под пфальцем. Люб оглянулся – справа и слева от него велеты, саксы и даны ожесточенно рубились с воинами, охранявшими главные ворота. Вот сразу трое франков накинулись на Годфреда, едва конунг взобрался на стену. Первого врага дан сходу зарубил своей секирой, удар второго пришелся вскользь по шлему, почти оглушив Годфреда. Все же он исхитрился нанести ответный удар, снесший голову франку, однако защититься от третьего конунг уже не успевал. Радуясь, что перед смертью отправит в Ад одного из вождей язычников, франк вскинул меч, но так и не опустил его – прилетевшее сбоку копье вошло прямо в распахнутый в яростном крике рот. С  пробитой насквозь головой франк рухнул со стены, а за его спиной появилась Власта. Тело ее прикрывала легкая кольчуга, боевая раскраска на лице потекла, смешиваясь с вражеской кровью. Следом за ней поднялись и остальные девушки, приводя в ужас суеверных франков кровожадными завываниями, словно стая волчиц. За ними поднялась Фрейдис – жена Годфреда, ставшая главной пророчицей на время этого похода, вдохновляла воинов, призывая проклятия-ниды на головы франков.

 

- Я у тебя в долгу, валькирия, - ощерился Годфред и, быстро обернувшись, одним ударом срубил голову  очередному франку, пытавшемуся подобраться к нему со спины.

 

-Долги можешь отдать моему мужу, - оскалилась Власта, - Люб, мы с девочками к капелле – эти фризы там что-то долго копаются.

 

-Хорошо, - кивнул Люб, - а мы к королевскому  залу.

 

Навстречу им уже выбегали все новые воины, тут же вступая в схватку  с лезущими на стены язычниками. Их становилось все больше – в отличие от защитников замка, силы которых стремительно таяли – и все больше варваров, не видя перед собой врага, разбредались по коридорам и комнатам пфальца, пригребая к рукам все мало-мальски ценное, что попадалось на глаза.

 

Увлеченный истреблением соперников, Пипин Горбатый совсем забыл об угрозе с северо-востока: хотя от рук язычников погиб его отец, молодой претендент был уверен, что после победы над Карлом славяне и саксы вновь передерутся. Пипин не знал об избрании Люба Князем Трех Народов, о его побратимстве с конунгом данов и о том, что оба владыки уже договорились о совместном походе на франков. Драккары данов, гаутов и свеев, совместно с фризами, поднялись вверх по Рейну, тогда как велеты, саксы и примкнувшие к ним ободриты, ударили с суши. Кельн пал за один день – и, расспросив пленников, захватчики узнали, что Пипин отозвал войска на Запад, чтобы дать сражение Людовику. На коротком военном совете конунг и князь решили идти на Ахен – оставленный почти без защиты своим новым королем. Теперь горожане пожинали на себе плоды его властолюбия – охваченный пожаром город стонал и бился, как загнанный олень под клыками терзающих его волков, обезумевших от кровавой горячки.

 

А в подземельях пфальца разворачивался иной акт этой кровавой драмы.

 

-Услышь же меня, о Владычица запретной горы!

 

Эдбурга, голая и связанная, корчилась на холодном полу, безумными глазами смотря на Фастраду. Та, одетая в длинное зеленое одеяние, с медной диадемой в волосах и кольцом с изумрудом на пальце, читала длинное заклинание: наследие немыслимо далеких времен, причудливо смешавшее христианские, римские и варварские корни.

 

-  Трижды Величайшая, земная, небесная и подземная, зов мой услышь!  Звезда Утренняя, муже-женственная, Несущая Свет и взамен берущая кровь, Пенорожденная,  фрау Венус, услышь мою мольбу и верни мне свое благоволение!

 

Эдбурга пыталась призвать на помощь, но из-за кляпа во рту могла издать лишь приглушенное мычание. Сильнее страха была лишь злость – прежде всего на себя: как она, считавшая себя уже искушенной интриганкой, могла поверить этой лживой суке?  Едва они спустились в подземелье, как на англичанку накинулись двое мужчин, судя по всему, давно поджидавшие женщин. Принцесса узнала их – она не раз видела этих двоих рядом с вдовствующей королевой. Связав и раздев Эдбургу, они бросили ее на пол и, поклонившись Фастраде, вышли вон. Сама королева, не обращая внимания на умоляющие взгляды девушки, зажгла три свечи – черную, красную и белую, - расставив их вокруг Эдбурги. Закончив с этим, она бросила в чашу с тлеющими углями благовония и принялась читать заклинания. Едкий, режущий глаза дым расползался по подземелью и сквозь него Эдбурге казалось, что глаза Фастрады мерцают, как у дикого зверя.

 

-Услышь меня  о прародительница запретной любви и страсти, дикими зверьми повелевающая, предводительница Дикой Охоты. У врат пекла живущая, Та, что любит спать в преисподней черной бабочкой на черном одуванчике, Венера-Люцифер прими в жертву сердце этой блудницы!

 

В руке Фастрады блеснул нож и Эдбурга забилась в путах, предчувствуя скорый конец. Однако клинок так и не опустился – позади Фастрады вдруг послышался какой-то шум, крик боли и быстрые шаги. Вдовствующая королева обернулась – как раз, чтобы увидеть, как в подземелье входит молодая женщина с окровавленным мечом наголо.

 

-Что здесь происходит? – спросила Власта, быстро оглядев подземелье. Она говорила на франкском – и Фастрада поняв ее, скорчила выразительную гримасу.

 

-Не твое дело, дикарка! – презрительно бросила она в ответ, - убирайся! Именем той, кто превыше всех твоих богов,  приказываю тебе – иди прочь!

 

Она повелительно выставила перед собой кольцо с изумрудом, выкрикнув еще несколько слов на латыни. Показалось ли – или драгоценный камень и впрямь замерцал таинственным светом, бросая на стены зеленоватые отблески?  Власта, словно завороженная уставилась на изумруд, на миг даже опустив меч. Злобная улыбка расплылась на лице Фастрады и она взмахнула ножом, целя им в глаза воительницы. Однако в последний момент сильная рука стиснула ее запястье, выворачивая кисть и направляя его в грудь вдовствующей королеве.

 

Власта улыбнулась в искаженное злобой и страхом лицо Фастрады.

 

-Ты должна знать, - сказала она, - что колдовство Фрейи бессильно против женщин.

 

Она дернула на себя ошеломленную королеву, впиваясь в алые губы жадным поцелуем. Одновременно нож Фастрады вошел в ее грудь, пронзив сердце. Не издав ни звука, мертвая королева рухнула на пол. Власта наклонилась и сдернула с ее пальца кольцо.

 

-Фрейдис, ты здесь? – громко спросила она и  за ее спиной появилась высокая женщина в голубом плаще и варежках из кошачьей шкуры. Капюшон из шкуры черного ягненка был отброшен, открывая роскошные светлые волосы.

 

-Держи, - Власта кинула ей кольцо, - ты знаешь, как обращаться с такими вещами.

 

Фрейдис, бросив равнодушный взгляд на Фастраду, внимательно осмотрела кольцо.

 

- Это не наше, - сказала она, - сделано на юге. И очень давно.

 

-Вот и разберешься, - хмыкнула княгиня, - к тому же тебе нужнее – это у тебя муж куда моложе тебя.

 

-Спасибо, что напомнила, - усмехнулась Фрейдис, - а это еще кто такая?

 

Она указала на Эдбургу и Власта, пожав плечами, шагнула вперед, выдергивая кляп.

 

-Ты слышала, что спросила моя подруга? – сказала она и Эдбурга, торопливо закивав, послушно представилась. Обе женщины многозначительно переглянулись.

 

-Возьмем ее с собой, - сказала Фрейдис, - кажется, я уже знаю, где может пригодиться это колечко!

[Каминский]

Итог и начало

 

-  Не могу поверить, что прячусь от язычников в собственном королевстве, -  вздохнул  Людовик, неуклюже поправляя слишком большую для  него темно-красную мантию с шестью королевскими розами.

 

- Язычники не самая большая опасность для вашего величества, - с почтением произнес сидевший рядом монах, - не забывайте,  что ваш брат еще на свободе.

 

-Я помню, брат Бенедикт, -  еще один тяжелый вздох, - как думаете, если бы я встретился с Пипином, поговорил с ним  - может он бы и раскаялся?

 

-Не  думаю, ваше величество, - сказал Бенедикт, - так или иначе, сейчас для вас безопасней в Лиможе, нежели в Ахене.. Впрочем, вы можете обсудить все это после коронации. Идемте, вас уже ждут в церкви.

 

Юный король третий раз вздохнул и, еще раз поправив мантию, вышел из крытой повозки, в которой он ехал вместе с монахом. Собравшийся у дороги народ встретил его приветственными криками, когда юноша начал свой путь к капелле дворца Джокондиак,  ставшего временной резиденцией нового короля франков. Прибывшие вассалы, - в основном из Аквитании, - стояли внутри капеллы, ожидая коронации Людовика.

 

 

- То есть ты хочешь, чтобы я помог тебе вернуть тебе престол отца?  Но откуда мне знать, что ты потом не пойдешь на меня войной, как Карл?

 

Герцог Тассилон,  облаченный в сине-белую мантию, отороченную мехом барса, бросил неприязненный взгляд на молодого человека в простой, чуть ли не крестьянской одежде. Даже просторный плащ не мог скрыть искривившей спину горб. Рядом с ним сидела молодая  девушка, чей простонародный наряд не мог скрыть аристократической стати.

 

-А вы, госпожа Ротруда,  - на нее старый герцог посмотрел чуть более благосклонно, - что вас заставило изменить новому королю?

 

-Святоши,  которыми окружил себя мой брат, - девушка презрительно скривила губы, - они обрели над мальчишкой  слишком большую власть. Он уже издает указы против прежней «вольности нравов». Кому как, а мне совсем неохота закончить жизнь в монастыре за «грехи молодости» - я и согрешить толком-то не успела.

 

-Здесь я вас понимаю, - Тассилон, приподняв  герцогскую корону,  поскреб макушку, на которой еще не отросли волосы, - я бы и сам мог остаться там по сей день – если бы не язычники, напавшие на Ахен. Тогда я и сбежал, под шумок, в Баварию. К счастью, в Регенсбурге остались верные люди, вернувшие мне трон.

 

- Я собирался сделать это сам, - вмешался Пипин Горбун, - как только стал бы королем.

 

-Неужели? – зло усмехнулся герцог, - поразительная щедрость для сына Карла. Что же, я помогу вам, но, разумеется, не даром. Франки должны убраться из Италии, вернув все законные земли наследникам Дезидерия. Я тоже потребую определенных приращений – в той же Италии, в том числе.

 

-Согласен, - скрипнул зубами Пипин.

 

-Что же до вас, принцесса, - Тассилон повернулся к Ротруде, - к сожалению, я не могу взять вас в жены – Лютперга освобождена и вновь станет моей…теперь уже королевой. Но и для вас у меня есть жених.  Теодор входи, познакомься с принцессой.

 

Послышались негромкие шаги и Ротруда  оторопело уставилась на входящего в королевские покои молодого человека в синем кафтане, расшитым золотистыми узорами, широких черных штанах и  высокой шапке из куньего меха. Вошедший был по-своему недурен, однако раскосые черные глаза и высокие скулы резко отличали его от любых мужчин, которых принцессе довелось видеть до сих пор.

 

- Теодор, сын Тулуна, кагана аваров, - пояснил Тассилон, - мы возобновили наш союз. Уверен, за брак сына с дочерью короля франков каган поможет и ее сводному брату.

 

-Единокровному, - ревниво поправил его Пипин,  однако его лицо просветлело при виде нового союзника. Ротруда обреченно посмотрела на авара, а тот широко улыбнулся в ответ, плотоядно рассматривая девушку.

 

-Теодор христианин, - пояснил Тассилон, - так что вы можете не бояться, что выйдете замуж за язычника.

 

- Христос, Эрлик-хан и духи предков да будут порукой моим словам, - гортанно произнес Теодор, - если дочь кагана франков станет моей женой, мой отец поможет ее брату вернуть престол предков.

 

Ротруда искоса посмотрела на широко улыбнувшегося Пипина, перевела взгляд на будущего мужа и с глубоким вздохом кивнула.

 

 

 Возрожденный Ирминсул вновь  высился над холмом Эресбурга как символ возрожденного духа саксов. Массивный деревянный столп обрамляли золотые и серебряные пластины,  меж которых были вделаны трофейные мраморные барельефы, некогда вывезенные Карлом из  Италии,  изображавшие сатиров, нимф и ликов Горгоны. Вокруг столпа стояли и массивные идолы – все, что некогда вывез Карл, во время осквернения святынь Саксонии было возвращено набегом на Ахен. Здесь же виднелись и иные трофеи – драгоценная утварь из разоренных храмов, оружие и доспехи, снятые с убитой знати, изумительной красоты ковры и гобелены. Мужчины  носили шелк и золото,  а знатные женщины старались перещеголять друг друга драгоценными украшениями.

 

Никого не смущал трупный смрад, казалось, пропитавший все вокруг: в окружившей Ирминсул священной роще с деревьев свисали тела людей и животных, принесенных в жертву Водану, Тюру и Тору. Возле самого столба торчали острые колья с насаженными на них головами казненных франков.

 

Перед идолами полыхали костры – и вновь, как и во время избрания Люба князем, тут собрались лучшие люди возрожденной  державы – князья велетов и ободритов, герцоги саксов и фризов. Тут же стояли и союзники с севера – датские, гаутские и свейские ярлы. Сами же правители восседали на тронах, стоявших у подножия Ирминсула – конунг Годфред со своей женой Фрейдис, княгиня Власта и, неожиданно для всех – англ Орм восседавший с красивой светловолосой женщиной в зеленом платье. Дочь короля Оффы на удивление быстро согласилась  на жениха-язычника  – не то благодаря магии изумруда, мерцавшего в золотом кольце на пальце Фрейдис, не то потому, что ей понравилась то о чем говорили с ней  княгиня Власта и кюнна данов.

 

Сейчас Люб, стоя перед Ирминсулом меж двух самых больших костров, тоже самое вещал всем собравшимся.

 

- Бессмертные боги смотрят на нас из своих чертогов, - вещал он, - и улыбаются, благословляя нас на подвиги. Мы разгромили франков в их собственном логове – но впереди у нас новая война. Сегодня пришла весть из Британии – умер Оффа, король Мерсии. Его наследники уже дерутся между собой – но с нами сегодня его дочь, благородная Эдбурга. Она согласилась стать женой Орма, благородного этелинга из  тех же мест. Завтра мы начнем собираться в поход, вместе с данами и норвежцами, - в Британию. Это богатый остров – и Водан с Радогастом достойно вознаградят храбрых воинов, что помогут нашим родичам вернуться к нашим богам.

 

Князь, сорвал с пояса кинжал и,  полоснув им по ладони, выставил руку над костром. Тут же к нему подошли Годфред и Орм, повторившие действия князя. Алая кровь из глубоких ран стекала в пламя,  с шипением испаряясь на раскаленных углях.

 

- Огнем, кровью и сталью, - одновременно произнесли все трое, - клянемся перед богами, что не сложим мечи в ножны, пока новый король не воссядет на трон Британии!

 

Все сборище слилось в ликующем вопле, приветствуя  начало нового великого похода.

 

КОНЕЦ