Рассказы с конкурса "Лавка колониальных товаров"!

[Magnum]

Читаем, голосуем и комментируем (последнее особенно важно!) 

 

 

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

«Академик»

_________

 

Накануне в порт Сагалло, в Новую Москву, выстроенную на берегах Таджурского залива, близ заброшенного египетского форта, прибыло два грузовых судна с грузом техники на борту. Одно итальянское, «Амфитрида», второе — «Чихачёв», из Новороссийска. Оба судна доставили, в качестве гуманитарной помощи, большегрузные автомобили «Фиаты» и ростовские «Аксаи».

 

Кроме тяжелых автомашин, на пароходе доставили два новеньких, с завода, танка. Сопровождал их инженер — ротмистр Лемке, только — только окончивший Военную академию. Получив назначение на испытательный бронетанковый полигон в Сальских степях, ротмистр даже не успел приступить к самостоятельной работе в качестве инженера — испытателя: направили внезапно и без всякой подготовки в Русское Джибути, испытывать технику, выпускаемую для африканских союзников.

 

Танки сгрузили в порту, инженер — ротмистра поручили заботам фельдфебеля Косушкина. Это был мужчина лет сорока, крупной комплекции, чисто славянской внешности, с зычным командным голосом. Он был сверхсрочником со стажем и широкие золотистые нашивки на своих черных с красной окантовкой погонах носил с большим достоинством. Косушкин «кантовал» в Сагалло второй год, копил «денюжку» на деревенский домик и хозяйство под Зарайском, до этого долго служил техником — испытателем. На испытательном бронетанковом полигоне он немало побыл в свое время простым механиком — водителем. Какие только машины не испытывал за время службы фельдфебель Косушкин! Некоторые из них теперь можно было увидеть исключительно в музеях. Он посидел за рычагами управления практически всех европейских танков, многих американских и погонял на совсем уж экзотических бразильских и японских «коробочках».

 

В Сагалло, в Новую Москву, фельдфебель Косушкин напросился сам. Очень хотел увидеть, что такое «пятьдесят вёрст по берегу и сто вглубь — русская земля» в Африке. В последние годы ему часто снилась Абиссиния с её разнообразной природой: бескрайняя, уходящая к горизонту всхолмленная саванна с отдельно стоящими зонтичными акациями; глубокие долины, поросшие кустарником, древовидным вереском, пальмами, канделяброобразными молочаями и выше человеческого роста слоновой травой; постоянный гомон бесчисленных птиц, от самых маленьких, в несколько вершков, до огромных размеров грифов и марабу; горы, затянутые предрассветной сиреневой дымкой, с глубокими каньонами и бурлящими в них потоками воды; тихие прозрачные озёра со стаями разнообразных водоплавающих птиц всех цветов и оттенков. Ему снились удивительно красивые люди со смуглыми лицами, оливковыми грустными глазами и необыкновенно прямым станом, и улыбающиеся женщины с самыми невероятными причёсками и украшениями. Еще он страсть как хотел попробовать вкус настоящего кофе. Косушкин где — то читал, что кофе сорта «Арабика» неправильное, и он должен называться кофе «Абиссиния» — по месту происхождения. Во всём мире название сорта «Арабика» закрепилось из — за того, что впервые его привезли в Европу арабские торговцы. Абиссинские учёные — историки тщательно изучили мировое распространение кофе и пришли к выводу, что после арабских стран этот напиток стал очень популярным в Индии, на Цейлоне, Яве, в Суринаме, Бразилии, Филиппинах, в Мексике, а затем вернулся обратно в Африку, в Кению и Танзанию.

 

Инженер — ротмистра фельдфебель Косушкин встретил угрюмо и весь вечер, мрачно вздыхая жаловался сослуживцам, техникам — контролерам, таким же сверхсрочникам, как и он сам: молодой, только из академии, навязали, мол, немца — перца… Сослуживцы сочувственно кивали: знаем, знаем этих — то академиков, учишь, учишь их испытательному делу, а потом эти высокоблагородия приказывают делать так, а не эдак, не рассуждать и есть глазами начальство…

 

На базе ротмистра уже ждал торжественный праздничный обед. Стол был завален разнообразными фруктами. Здесь лежали связки маленьких, но очень сладких абиссинских бананов, большие красно — зелёные плоды манго, папайи, янтарного цвета грейпфруты. Подали целиком запеченную в банановых листьях рыбу теляпию, обильно политую лимонным соком. Следующим блюдом был молодой жареный ягнёнок, залитый соусом из арахиса, барбариса, острого перца с добавлением каких — то очень пахучих трав. Гвоздь программы — кусочки змеи, жаренной на углях! Это экзотическое блюдо по вкусу напоминало копчёного угря. Пиво. Мутное, но на вкус приятное. К пиву, в качестве закуски, подали тарелочки с жареной, хрустящей на зубах саранчой. Если не быть особо мнительным, то это нормальная закуска. И, разумеется, подана была русская водка.

 

Ротмистр ушел спать рано. Тяжёлая дорога, обильная трапеза и новые впечатления постепенно сморили его. Ему выделили одноместный домик — тукуль, с мебелью, состоящей из кровати с сеткой, похожей на крупноячеистую рыбацкую сеть.

 

Когда на другой день фельдфебель Косушкин в своей обычной форме испытателя, в шлемофоне и щегольских обрезанных сапожках, прибыл в порт, инженер — ротмистр уже стоял у машин. Он встретил опоздавшего Косушкина довольно сухо:

 

— Танки следовало отогнать в парк еще вчера.

 

— Так точно.

 

— Между прочим, в будущем являйтесь на машину вовремя. — заметил ротмистр Лемке, бегло взглянув на часы.

 

— Так точно.

 

— Слушайте-ка, фельдфебель, я ночью проснулся от сильного шуршания на соломенной крыше моего тукуля, словно кто — то ходил по ней. — сказал вдруг инженер — ротмистр. — Это продолжалось до самого рассвета, а затем всё стихло. Думал, что сверху спустится змея и укусит меня или же задушит меня в своих объятьях какой-нибудь местный питон.

 

— Это не змея. Это — варан, небось охотился на мошек и комаров, спящих в соломе. — пояснил фельдфебель Косушкин. — Варан, поселившийся на крыше тукуля, приносит счастье, так же как у нас аисты, поселившиеся на крыше дома.

 

…После плотного завтрака, отварной козлятины с гарниром из батата, выпив ароматный кофе, фельдфебель сел за рычаги. За рычаги второй машины сел сам инженер — ротмистр Лемке. По обеим сторонам асфальтированного шоссе под громким названием «Ашиновское», ведущего из порта в Сагалло, передвигалось несметное количество ослов, нагруженных хворостом, сопровождаемых погонщиками с длинными палками. Их гортанные крики то и дело оглашали местность. Хворост необходим абиссинцам для приготовления пищи в своих жилищах. Давно уже не было в Сагалло небольших лачуг, сооружённых из подсобных материалов, теперь тянулись вдоль всей дороги до самого города добротные одноэтажные, редко двухэтажные европейского стиля, каменные дома, небольшие виллы, огороженные забором, с ухоженными палисадниками вокруг домов, увитых необыкновенно красивой цветущей, но колючей лианой под названием бугенвиллия. Палитра соцветий этого вьющегося растения состояла из самых разнообразных оттенков, от тёмно — фиолетового и ярко — красного до нежно — розового и молочно — белого. Все эти дома то опускались вниз, то поднимались вверх, вслед за холмами и горами, окружающими весь город.

 

Машины проскочили центральную площадь Сагалло, названную в честь Егора Петровича Ковалевского — известного путешественника, дипломата, писателя и исследователя. Площадь окружали многоэтажные здания европейского типа с множеством расположенных в них различных учреждений, офисов и фирм, церкви — русские православные и абиссинские христианские, а также бывшей римско — католической, ныне — Российской Кафолической Церкви, где формально все еще сохранялась духовная юрисдикция Ватикана, и посему ответственность за полный разрыв со Святым престолом не ложилась на российское правительство. Чуть в отдалении возвышалось солидное здание управы, круглое здание банка и гостиница «Ашиновская». Многочисленные торговые лавки и магазинчики с большими красочно оформленными витринами занимали значительное место и тянулись далее, расходясь по дугообразным улицам.

 

Постепенно дорога сузилась и превратилась в обычную грунтовку с довольно крупными камнями. Натужно рычал двигатель, и танки медленно двигались вперед. Слева возвышались каменные стены, покрытые густым кустарником, справа — овраг. За оврагом расстилался сплошной зелёный ковёр из буйной растительности, покрывающей всё окружающее пространство. Кое — где этот ковёр был пронизан отдельно стоящими огромными деревьями. После долгого непрерывного подпрыгивания на камнях машины, наконец, добрались до военной базы и остановились.

 

В техпарке фельдфебель Косушкин взялся «учить» ротмистра, чтобы «академик» особенно не зарывался. Одергивать молодого хлыща Косушкин решил старым и проверенным способом, к которому любили прибегать старые профессионалы. Едва поставив танк под брезентовый навес, фельдфебель открыл моторную перегородку и начал сосредоточенно копаться возле топливного фильтра грубой очистки.

 

— Ваше высокобродь, не посчитайте за труд, — с особенной вежливостью о отчетливостью проговорил фельдфебель Косушкин. — Подайте, пожалуйста, ключик к накидной гайке фильтра…

 

Инженер — ротмистр Лемке смутился. Косушкин отметил это с особым удовлетворением, но виду, однако, не подал.

 

— В ящичке с инструментами, такой горбатенький, прямо сверху лежит…

 

Инженер — ротмистр торопливо подал требуемый ключ, Косушкин, не сдержавшись, многозначительно крякнул: вот так — то, не знает, какой ключ нужен к фильтру, а еще Академию окончил… И ушел обедать.

 

На другой день фельдфебель Косушкин явился в парк раньше инженера. С привычной добросовестностью старого служаки он замерил количество топлива и масла в баках, снял показания спидометра, завел машину, записал температурный режим прогрева двигателя. К приходу Лемке машина была полностью готова.

 

Инженер — ротмистр поставил задачу испытаний:

 

— На данных машинах наблюдались случаи поломки коленчатого вала двигателя. Причем, поломки исключительно на машинах, предназначенных для Африки, в частности, для Абиссинии. Идут рекламации. Излом коленчатого вала происходит, как правило, по сечению между шестой латунной и задней коренной шейками. Наша с вами задача заключается в том, чтобы выявить причину поломки.

 

— Выявим. — неохотно пробасил Косушкин. — не в первый раз, как говорится… Только вот, вопрос: на наших, на русских полигонах, причину эту установить нельзя, что ли? За море гоняли две пары валенок покупать?

 

— Не рассуждать! — взвизгнул Лемке. — Задача испытаний ясна?

 

— Так точно.

 

Инженер-ротмистр принес ящичек, с большими предосторожностями достал блестящий прибор и установил его сверху на коробку передач.

 

— Что это еще за игрушка такая? — скорее из вежливости, чем из любопытства, поинтересовался Косушкин — за службу свою немало он видел — перевидел приборов, похожих на игрушки, и прекрасно знал, что это — виброграф.

 

— Это виброграф… Служит для записи колебаний… — пояснил инженер — ротмистр, усмехаясь «неграмотности» техника — испытателя. — Сейчас разъединим гусеницу, заведем двигатель. Пусть поработает на месте с включенной передачей.

 

— А-а, снимем виброграмму? — блеснул знаниями фельдфебель.

 

Инженер — ротмистр был изумлен, но ничего не сказал. А его, Косушкина, дело простое, приказы исполнять. Пущай ротмистр делает на машине все, что ему вздумается. На то он и инженер. С него и спрос…

 

Гусеницы были разъединены, двигатель Косушкин завел, передачу включил и ушел курить, глянув мельком, как ведущие зубчатки с визгом завращались в воздухе…

 

Покурив, фельдфебель вернулся к машине. Лемке склонился над вибрографом, рассматривал на узенькой ленте едва заметные красные рубчики, похожие на лезвия миниатюрной пилы.

 

— Ну, что скажете, фельдфебель? — Лемке сунул Косушкину под нос ленту с показаниями прибора и внимательно посмотрел на старого техника — испытателя. — Что вообще могло бы быть причинами поломки коленчатого вала?

 

— Известно что. — пробасил Косушкин.

 

— И что?

 

— Причинами поломки могут являться непрочность вала, недоброкачественность материала, дефекты термообработки.

 

— Само собой, так может быть… — задумчиво сказал ротмистр и взглянул на фельдфебеля пронзительными, немецкими своими глазами.

 

— Стоило везти танк в Африку, ваше высокобродь?

 

— Стоило, фельдфебель, стоило… — вздохнул Лемке. — Штука или закавыка тут такая: лабораторные исследования показывают противоположное… Химический состав стали, микроструктура, твердость соответствуют техническим условиям. Диаметр вала, тоже, конечно, не с потолка взят, а определен путем точных расчетов… Что вы на это скажете?

 

— Ваше высокобродь, вы, стало быть, говорите, что машины эти — сугубо для африканских местностей предназначены?

 

— Да.

 

— А машины, стало быть, строили по известной технологии, у нас. Стало быть, в России, так?

 

— Так.

 

— Строили в России, стало быть, как для России, так?

 

— И что?

 

— Вот и гляньте сами: есть обстоятельство, что излом вала происходит в большинстве случаев, в одном сечении у задней коренной шейки.

 

— Ну?

 

— Дело-то может быть и не в самом вале!

 

-А в чем?

 

— На этих машинах, что для Африки, изменено крепление коробки перемены передач. Ежели новое крепление ни к черту, виноват, ваше высокобродь, неудовлетворительно, стало быть, коробка передач в работе вибрирует. Вот и поломка коленчатого вала.

 

Лемке молчал. Едва только фельдфебель высказал свое предположение, многое стало очевидно и понятно ему, «академику»: ну, конечно, первичный вал коробки соединен через главный фрикцион с коленчатым валом. Если валы не сконцентрированы, и тем, более, если коробка болтается, то конечно…

 

— Надо погонять машину. — осторожно сказал Лемке. — Там и увидим.

 

— Ваше высокобродь, все же ясно. — фельдфебель Косушкин смутился, словно его уличили в незнании ключа к гайке фильтра. — Сто верст пройдем, снимем показания вибрографа, ну, еще сто верст пройдем — и еще снимем. Фотографии виброграммы вы сделаете. Зафиксируете приборчиком свои хитроумным возрастание не только амплитуды, но и частоты колебаний…

 

— Что? Где вы таких словечек понабрались? Вам, что, фельдфебель, знакомо явление резонанса?

 

— Знакомо, ваше высокобродь. — подтвердил фельдфебель Косушкин и ухмыльнулся. — Мы, виноват, академиев не кончали, но кой-чего знаем, кой-чего могем… У нас в Зарайске дом строили. Как водится, дом со всеми удобствами. Ну, а как построили, все в доме шататься начало. Странная вещь, и на домового, и на барабайку какую, нечистую, не спишешь. В общем, качался дом так, что в четвертом этаже жильцы в смятение приходили, у них в квартирах мебелишка двигалась, посуда билась, полки отрывались, не то, что дети, мужики, вполне себе взрослые, сра… виноват, в штаны дела… виноват, пачкались… Комиссию, как водится, собрали, ученую, сплошь вся из академиков составленная. Из Москвы приезжали, все важные, с бородами. В пенсне. И в шляпах… На трех «руссо-балтах» прикатили…смотрели — смотрели, мерили — мерили, копали — копали… И как вы думаете, ваше высокобродь, что оказалось?

 

— Должно быть, фундамент ни к черту, то есть, плохой…

 

— Не, ваше высокобродь, с фундаментом все в порядке было. И фундамент, и весь дом образцово построены, по последнему слову строительной техники. А дело было вот в чем: в версте от дома сарайчик был, а в нем помпа для откачки грунтовых вод. Небольшая, такая помпа… Двадцати силов всего и движок — то в ней… Насосик воду качал, а от его работы, извиняюсь, четырехэтажная махина дома колыхалась в разные стороны. Резонанс колебаний наступил, мне это один из ихних ученых, из академиков, с комиссии той, и пояснил…

 

— Неужели? — с сомнением промямлил Лемке.

 

— Вот и выходит, что коробка, в данном случае, — тоже насосик… — сказал фельдфебель Косушкин, тем жирно подытоживая всю африканскую испытательную поездку инженер — ротмистра.

 

…Через два дня оба танка погрузили в трюм парохода и увезли. Уехал из Сагалло и инженер — ротмистр Лемке, так и не успевший насладиться видами Абиссинии. Вечером того же дня, дня отъезда техники и инженера, фельдфебель Косушкин говорил своим приятелям — сослуживцам, техникам — контролерам русской военной базы в Сагалло:

 

— Вот так-то… Спрашивает меня этот ротмистр: «Вам ясна задача испытаний?», а сам не знает, что такое резонанс колебаний…

 

— Вот и все они такие, академики! Вечно у них искра в магнето уходит, — поддержали Косушкина приятели-сослуживцы и добавили с ехидцей. — Эх, и ловко вы на этот раз управились, господин фельдфебель! Поработали, что называется за двоих! За четыре дня академика сплавили!

 

— Но, стало быть, благодарность я ему все ж таки заработал? Разве неправда?

 

— Правда, правда! Чистая правда!

 

— Ездят, понимаешь, академики, а сами не знают, чего хотят, чего ездят! Отвлекают только на пустяшные забавы. А тут «денюжку» надо зарабатывать, «денюжку»! Чай, не Россия, Африка, хоть бы и русская, да с валютой!

 

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Да, колония!

_________

 

Что кривишься, что лыбишься? Считаешь себя выше?

 

Да, мы колония. А вы, стал-быть, свободны?

 

И стоит того, эта ваша свобода? Стоит болезней и детской смертности, стоит ограничения в перемещениях и коммуникациях, стоит недоступности культуры?

 

Что, у вас своя культура, настоящая, не навязанная колонизаторами? Эпические песни о войнах и лирические — заплачки по мёртвому дитяти? Танцы вокруг костра в попытке согреться? Живопись холерных поносом по стенкам нужников? Или в вашей культуре есть что-то ещё?

 

Или для вас унизительно, что мы для них рынок сбыта и источник сырья? А что, вы можете делать сами то, что они нам сбывают? Или продать хоть за самую малую денежку то, что они от нас получают? А ведь их продукция — основа нашего благополучия, и оплачиваема совсем дёшево!

 

Или для вас отвратительна сама возможность говорить с друзьями и родными, не стоя лицом к лицу с ним, а на расстоянии? Может быть, вы бережёте древнюю мудрость, доставшуюся от старцев, порождённую их маразмом и косноязычием? Или юношеские страсти, продукт игры гормонов обезьяны? Да, вы говорите, что свой образ жизни вы впитали с молоком матери и ни на что не променяете? Пожалуй, вы и правы, если ваша матушка не мыла рук между дефекацией и кормлением.

 

Но вас гипнотизирует само слово «свободны!». Успокойтесь. Вы — такая же колония, как и каждый из нас. Эшерихия коли, энтерококк фекалис, энтеробактер, бифидобактер… Их в вас, пожалуй, и поболее, чем в нас наших разумных вирусов. Или их достоинство именно в неразумности? В неспособности лечить наши болезни, давая почти что бессмертие, в невозможности наделить телепатией и просто сохранить мозг рабочим в любом возрасте. И ведь точно также вы для них рынок сбыта и источник сырья, но никак не можете повлиять, на то, что они у вас возьмут и что дадут взамен. А иногда они вас убивают. Без выгоды для себя, просто по неразумию.

 

Ваши террористы не один раз подсыпали антибиотики в пищу. Хоть кто-то вас за это поблагодарил? За морщины и общую слабость, за потерю способность полноценно мыслить, за глухонемоту дальнего общения? Ведь те, кого вы «освобождали», первыми требовали на суде казни для вас. Что, требовали — после подсадки в них новой колонии? Ну да, но до этого они только и могли, что лежать на койке в больнице и рыдать. Но ваших террористов не казнят. Содержат в асептических одиночках — да. Но это мера защиты от инфекции.

 

Колония? Не отрицаем, но не сказать ли — симбиоз? Пришедших со звёзд великих малышей, поселившихся в нас, гигантских младших. И, быть может, именно они отведут нас, свои корабли, к звёздам?

 

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

И корабль приплыл…

 

_________

 

…Бухнул дозорный колокол, возвещая о приходе очередного корабля, прозвонил на все карантинное предместье. Море у Карантинной бухты было полно лодок, фелюг, рыбачьих шаланд с разноцветными парусами: рыжими, красными, зелеными, пурпурными и почти черными. Бросились они врассыпную от серого, с кроваво — ржавыми подтеками на бортах парохода.

 

По заведенному обычаю, любой корабль, приходивший в Авлиту, сначала должен был вставать на рейде в Карантинной бухте, и только погодя, после дотошных таможенных и санитарных досмотров, проверки коносаментов, ему разрешалось следовать к причалам Авлиты, вглубь Северной бухты. Таков был закон, придуманный и воплощаемый в жизнь генуэзцами, владевшими последней колонией на благословенном крымском, давно уже русском, побережье. А уж в отношении судов, законтрактованных Канцелярией опекунств иностранных, и усердно перевозивших из палестинской Хайфы репатриантов, действовал он неумолимо.

 

С борта парохода открывались прекрасные виды. Кое — кто из пассажиров принялся охать и ахать, глядя на берег, похожий на царство божье. Кругом росли пальмовые леса, под пальмами струились реки в мраморных берегах, в виноградниках летали попугаи, завезенные прихотью русского царя Константина, апельсиновые сады умопомрачительно пахли. И что самое интересное — с борта парохода на берегу многие могли запросто рассмотреть своих знакомых, полузнакомых, родственников знакомых, — всех тех, кто отбыл в свое время в лучший мир.

 

К вечеру прибывших на пароходе стали свозить на берег, в карантин. У карантинных ворот сновали матросы, рыбаки, картежники, нищие, комедианты, зеленщики, продавцы семечек, татары с уздечками и осликами. Караул — казаки с длинными пиками, в татарских штофных бешметах, шароварах, в молодецки искривленных шапках посмеивались и лениво вздорили с торговцами и матросами, затеявшими спор:

 

— И вы противу нашего государя не стойте!

 

— А кто матросское жалованье съедает? Кто не разрешает торговать в порту?

 

— Станете голосить и недовольство являть, роптать — бить станем. Головы посносим. С раската кинем. На то вам наша сказка!

 

Матросы и торговцы умолкали, задумчиво отходили прочь, иные пытливо и с опаской косились на казаков и с усмешечками — на вновь прибывших репатриантов. У прибывших, слышавших эту вялую перебранку, настроения поубавилось заметно. Авлита — колония Генуи, а службу карантинную тут отчего — то несли русские казаки. Нет, оно, конечно, понятно: порто — франко, почти Италия, открытый город, первоклассная черноморская торговля, смешение рас, народов и языков, но… Некоторые репатрианты, их тех, кто не особенно напористы, еще не войдя в карантинные ворота, приуныли. Стоило, в самом деле, покидать Палестину, если и здесь, в Крыму, жизнь уже внезапно подозрительно показалась не сахар? И там и тут — скалы, камни, горы и лысое плато. И ту и ту землю кто — то умудрился назвать когда — то землей, текущей молоком и медом. И там и тут — апельсиновые сады, виноградники и пальмы, и там и тут попугаи — гнусная птица, особенно на свободе; кричит как резаная и сумасшедшая, и норовит нагадить прямо на голову. Было, конечно, и исключение — Крым, в отличие от Палестины, никто не разыскивал целых сорок лет (ей — богу, не стоило так уж и стараться), но это и не так бросалось в глаза, как бросались в глаза русские казаки в татарских бешметах у Карантина в Генуэзской колонии.

 

Когда же стали по двое — трое запускать репатриантов внутрь карантинного двора, люди и вовсе заволновались, заговорили разом, надрывно: слишком уж часто бывало в истории, что народ богоизбранный входил в ворота, из которых выхода не было. Казаки караульные вмиг подобрались, зыркали страшно, но при этом почему — то улыбались. Народ, особенно женщины с детьми, заголосили пуще прежнего. Иные, пороняв баулы и фибровые чемоданчики с пожитками, снопами повалились на пыльную землю.

 

Самый опытный из репатриантов, старый Мендель, смуглый, с гривой кольчатых черных волос, человечек, посматривал на происходящее со спокойствием горного орла. Желая успокоить репатриантов, он с усмешечкой заговорил, спокойно, величаво:

 

— Что ви так боитесь, добрые люди? Уверяю, за этими воротами ничего плохого в вашей жизни уже не будет. Райских кущ не предвидится тоже, но я вас уверяю — никто внакладе не останется. Да вы и сами все прекрасно видели, — половина нашей Хайфы выстроилась на берегу!

 

— Почем ты знаешь? — грубо отзывались репатрианты.

 

— Я таки знаю, ибо прихожу к этим воротам уже в четвертый раз.

 

— А, так ты из подзывал? Из вызывал? Из тех, кто за каждую нашу голову имеет свой процент за то, что сговорил ехать в варварскую Россию? — загорланили репатрианты.

 

— Нет, — качал головой старый Мендель. — Просто я, хотя и старый, но немного глупый ваш соплеменник. Три раза приезжал я в Россию и все три раза прогорал. В первый раз я приехал сюда и стал директором в подмосковных вотчинах графа Ягужинского, служил у него четыре месяца, скопил тысячу рублей и захотел разводить шелковицу и основать фабрику. Прогорел. В буквальном смысле. Шелковица пропала, фабрика сгорела. Во второй раз я приехал к Федору Александровичу Еропкину, чудеснейшему, добрейшему человеку, и затеял ставить чулочное дело. Приехал я с ведома и при участии русских дипломатов. От моего деда, названного Теодором в честь Герцля, оставалось еще весьма приличного, по русским меркам, состояния. Но я опять прогорел. Мои планы основать чулочную фабрику оказались несогласными с планами Канцелярии опекунств иностранных. Уж чего только не происходило в российской истории, а и поныне многие в России смотрят на устройство мануфактур на западный манер с большим пессимизмом. Федор Александрович, добрейшей души человек, бил меня посохом, несколько раз бил, причем тяжело, и даже велел сшить для меня цветное одеяние, дабы выделить из толпы прочих. И опять бил. А после дал двадцать рублей, чтобы духу моего не было в России. В третий раз назвался я землепашцем и вызвался ехать в Саратов, но на Волгу не поехал. Наши хлебопашцы, скажу я вам, оказав наималейшего труда и хорошего знания в земледелии, розданные русской казной деньги промотав, требовали только новые ссуды и объясняли убыточность ссылками на засухи, дожди и неурожаи. К хлебопашеству мы неспособны, увы.

 

— Ишь ты, хлебопашец хренов, тяжелее ложки в руках ничего не держал за всю жизнь! Где уж тебе, с мотыгой — то в поле кланяться! — крикнул кто — то из прибывших репатриантов.

 

— Я как эту желтую морщинистую ногу увидел, сразу — то и сообразил: торгаш он, в шинке монеты звонкие считал всю жизнь! — закричал другой.

 

— Пожил я в Авлите, пожил я в Харькове. — вздохнул на это старый Мендель. — Осел я в Москве. Эх, скажу я вам, Москва — это город — погибель для нас, колонистов.

 

— Ага! — радостно закричали репатрианты и тотчас снова заголосили женщины и детишки.

 

— Да. Погибель. Ибо большая часть нашего брата — репатрианта предпочитает столичную жизнь испытаниям в сельских колониях. Москва — удобный город, чтобы не искушать далее судьбу. Хотя, скажу я вам, кто выбирает столицу России, от налогов, повинностей и податей освобождается только на пять лет. А кто выбирает провинцию, как иные колонисты в Поволжье, — на все тридцать.

 

— И что же? Ты, старик, решил в четвертый раз испытать судьбу?

 

— Эх, друзья мои, велика и обширна мудрость нашего закона, ни обойти, ни перепрыгнуть. — ответил старый Мендель. — Но избранные головы избранного народа не одну тысячу лет корпели над Учением и открыли множество потайных ходов, скрытых дверей и укромных перелазов. Пользоваться ими нам не советуют, но в аховом положении, именно в таком, как у нас сейчас, эти дверцы и перелазы иногда помогают спастись.

 

— Кем же теперь назовешься? Шляпником? Гувернером? Воспитателем в Академии Художеств?

 

— Нет, теперь я приехал жениться.

 

— Ах, старый дурень! Кто на тебя позарился?

 

— Нашлась-таки! Хоть и стар я, и дурень, но все же кое в чем преуспел. Преуспел, преуспел. Не каждому удается так много сделать в короткой земной жизни. Я и Тору изрядно поучил, и трех детей поднял, двух мальчиков и девочку, и выдал девочку замуж, а мальчиков женил, причем очень удачно, и дождался внуков, и при всех этих солидных хлопотах капиталом немалым поворочал, успел. Теперь я покоя хочу. А где покой? В России! Не рай, но покой, где с небес спускается только добро… Уж, поверьте мне, люди, я не кривлю душой и говорю вам сейчас чистую правду, ведь дело обстоит именно так.

 

— Кончай пропаганду, старик! — выкрикнул кто — то из толпы репатриантов, по голосу, видать, шибко молодой и запьянцовский. — В палестинах наших и похлеще в уши лили! Про бабу свою давай!

 

— Кому баба, а мне она — самая распрекрасная женщина на свете, — покачал головой старый Мендель. — Фая, разбитная продавщица из бакалейной лавки… Сама она из Генуи, но в детстве приехала с родителями в Авлиту, они у нее по каким-то делам генуэзским служили, заведовали чем-то. Тут она и осталась. Живет здесь, в Авлите, в Корабельной слободке. Я с ней в прошлый свой приезд сошелся. Каждый день приносила из лавки всякие вкусности и угощала меня конфетами и сливовым джемом. Теперь Фая для меня главный авторитет во всех областях жизни, моя путеводная звезда и свеча, освещающая сумрак ночи. Я не стал мудрецом, не стал врачом, философом и знатоком судеб человеческих, а с Фаей мне ответы находились, причем весьма полезные. А как она готовит отбивные и студни! Варит свиные ноги двенадцать часов, потом добавляет к ним куриные и луковую шелуху для цвета, и…

 

— Oh, bastarzi mici! * — вдруг заорал караульный казак, но заорал отчего-то по-румынски, непонятно почему полагая, что репатрианты из Палестины должны понимать именно румынский язык, и ухватисто добавил, но уже по-украински. — Ось я вам ноги повисмикую! А ну, вали за ворота!

 

Репатрианты вздрогнули, а караульный, ухмыльнувшись, внезапно преобразился. Щелкнул стоптанными каблуками, учтиво склонил голову и торжественно отсалютовал опешившим репатриантам длинной пикой:

 

— Să începem! **

 

=====================================

 

— Oh, bastarzi mici! * — Ах вы, мелкие сволочи! (румын.)

 

— Să începem! ** — Начнем! (румын.).

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Катанга-23

 

_________

 

Ein

 

Для меня эта история началась с того, что на второй день после возвращения в Москву после прогулки над кратерами Килиманджаро я повстречал Лусина, а Лусина я не люблю.

 

Нет, не так.

 

Можно сказать и так: одним позднесоветским вечером плавно перетекающим в ранне социалистическое утро, после нескольких амнистий и подсчетов я выиграл в карты свое лучшее, и, возможно, последнее приключение в жизни! Удивленный полковник неприятного органа проиграл свою ласточку, что и было целью всей карточной эпопеи, а его коллега в свою очередь через пару часов по звонку сгоряча отправил меня в . ведомственную экспедицию по доставке груза.

 

Конечно, мне как опытному экспедитору приходилось видать многое: и закрытые НИИ, в которых было трудно дышать из-за стерилизационного света и тяжелого душного нагнетаемого с шумом избыточного давления воздуха, и пьяных партийных бонз, которых приходилось искать в глубоком заповедном запое дач для доставки спецдокументов, и женщин я бывало возил, но в этот раз все было совсем иначе.

 

Автопоезд (а я был не один такой бедолага) загружался в безымянной воинской части в Люберцах, откуда (все еще молча) по сигналам подаваемым из рации головной машины вез по шоссе с редкими остановками на туалет, сон и на обед, не выходя из машин (обед загрузили в термосах там же в Люберцах).

 

Так мы пересекли три великих русских реки и несколько десятков великих русских рек поменьше размером и, наконец, въехали в плохоосвещенный тоннель в откосе горы, который сначала долго и равномерно спускался вниз, а потом резко стал прямым — и в другом его выходе показалось мощное сильное солнце, пахнуло густым дождем бьющим по поверхности набухшей неземной густоты травы и. вдруг я услышал большое стрекотание.

 

Быстрее, ускоряемся, — раздалось в рации грузовика, по левому борту тяжелые и неповоротливые машины экспедиции обогнали пара новеньких БТР неизвестной модели.

 

Машина выехала в дремучий тропический лес и оказалась на большом асфальтированном кругу для разворотов и парковки, возле небольшого казарменного вида поселка. Трескотня автоматных очередей спала.

 

Паркуемся на плацу, аккуратно, не подавите никого, — раздался в рации голос.

 

Рации водителей были настроены только на прием и поэтому даже такой сухой комментарий был за радость в малонасыщенном событиями марафоне. Я встал на свое место на парковке подчиняясь регулировщикам и начал осматриваться.

 

Дождь подспал, но туманная пелена еще застилала взгляд: поселок по периметру круга выглядел живым, где-то дымила труба, дети играли в школьном дворе. На здании поссовета было написано большими старательными буквами: Колония Новый СССР на Земле-2. Я сначала удивился, а потом захотел прочитать еще раз — но вдруг произошел мощный взрыв — и со стороны тоннеля повалил дым.

 

Два броневика на которых мы ехали кинулись со скрежетом в сторону тоннеля на ходу разбрасывая десант, который занимал позиции.

 

Через некоторое время занялась перестрелка, я было попытался выпрыгнуть из машины и где-то залечь, но был остановлен капитаном безопасности, который приказал мне держаться в салоне из-за риска подхватить какую-то заразу.

 

Ничего себе Зауралье! — подумал я, и ошибся так, как больше никто и никогда не мог бы ошибиться. Через минут двадцать все было довольно быстро кончено: хлопающие выстрелы улеглись и на свет божий команда охраны приволокла двух мертвых негров с ружьями, уцепив их тросами за броневики.

 

Старший перекинулся с ними словами и махнул руками — вылазьте. Наконец я опять надолго встал на твердую землю, которая, однако, была покрыта толстым слоем свежей грязи и воды.

 

Отъезд отменяется, — сказал старший когда мы построились, — на время ремонта тоннеля. Дело особо секретное, поживете пока в поселке. А теперь пошли.

 

И мы пошли, и так, поселок стал частью нашей жизни на ближайшие много лет.

 

Zwei

 

Сначала, горные рабочие разрабатывающие небольшую насыщенную медную жилу не поверили своим глазам: после очередного взрыва и осыпи перед ними открылась не подземная пещера, как они ожидали изначально, а довольно широкий открытый проход на другую сторону непонятно чего: непонятно что было заросшими густым тропическим лесом. Очарованные горняки не могли поверить своим глазам, пока на них не выдвинулось из проема пара жирных обезьян, которые стали деловито примеряться к тому, что же можно расхитить из социалистической собственности.

 

Об открытие было доложено, но каждый раз на каждой новой инстанции удивление сменялось гневом, а гнев — еще большим гневом, пока начальник лично не выезжал проверить поручение — и не начинал в изумлении чесать затылок.

 

В конечном счете это открытие дошло до начальника с достаточным уровнем полномочий и кругозора, который без вынесения вопроса на политбюро засекретил, создал НИИ, отправил лишних людей в гагры с поручением привести свою голову в порядок, организовал десяток статей и пару журнальных романов про научную фантастику и дело пошло.

 

В первую очередь в зону вошли военные, прочесали ее целиком, обнаружили отсутствие каких-либо признаков человечества, потеряли десяток солдат-сверхсрочников по разным причинам и доставили ученых.

 

Ученые посмотрев на звезды и растительность сообщили, что тоннель, судя по всему, привел их в район вечно влажных лесов глубинки в Конго, в наши дни, может быть с разницей в несколько часов или дней.

 

Пробная радиопередача, однако, на самых длинных волнах, так и не была принята учеными, которые соорудили двадцати метровую антенну на окрестных холмах, что смутило ученых еще больше.

 

Свежее запущенный по такому случаю искусственный спутник Земли Звезда-1387, однако, тоже не смог ни принять, ни передать сигнал для наземной колонии, из чего был сделан единственный возможный вывод: с другой стороны Стерлитамака-21 оказалась Земля-2, параллельная копия или еще какая-то ерунда, для толкования чего несколько вежливых сотрудников органов собрали мнения у всех советских и даже некоторых зарубежных фантастов и физиков, не придя ни к чему определенному, но оставив в среде научно-популярных изысканий глубокий интерес к загадочным людям размышляющим о сказочных вещах в строго определенных терминах.

 

Наконец, рабочая группа по вопросу, к 1982-му юбилейному году приняла решение об основании постоянного поселка — и буквально через два года и несколько месяцев в школе поселка прозвенел первый звонок а на местном кладбище под воинский салют был похоронен первый колонист. История советской колонии началась.

 

Регулярные рейсы довольно незаметно провозили припасы, расширяя ареал колонии, поселок креп и становился похож на небольшой город, где типовые советские дома нелепо поднимались на фоне папоротников и пальм. Строились планы по расширению проема для строительства рельсового сообщения и развитию промышленного разведения фруктов, овощей, резиновых деревьев, хлопка, и всего того, на что можно было бы найти спрос в народном хозяйстве, пока все эти фантазии не были прерваны странным событием:

 

Концентрические экспедиции по разведке и картографированию, не останавливающиеся ни на миг наткнулись на людей. Людьми оказались чернокожий городок, где основное население было занято на заготовке древесины и работе на местной урановой шахте.

 

После недолгих разговоров выяснилось, что это местные националистически настроенные американские марионетки, поскольку после первой же попытки организовать конгресс или конференцию по совместному социалистическому развитию местные мабутисты вызвали американскую делегацию, которой, однако, в секретной обстановке, лучшие представители советского МИД с удивлением донесли новость: коммунисты из параллельного мира нашли проход в этот мир и основали колонию в самом сердце тьмы.

 

Никто из американско-мабутистской делегации не повел и ухом, догадываясь, что советские граждане часто бывают в Африке с разными и обычно не очень хорошими целями и, конечно же, когда бывают в Африке, то безбожно пьют, однако, зрелище заснеженной башкирской степи за поворотом и подъемом в тоннеле заворожило их настолько, что они вылезли лично проверить, что это не является обманом, набивая рот снегом и пытаясь оценить как сложно было бы развернуть такие декорации.

 

Срочная межмировая делегация в Заире-2 в составе лучших ученых, дипломатов и агентов США-2, СССР-1 и Заира-2 не пришла ни к чему конкретному, хотя и произвела некоторую демаркацию образованных колониальных территорий, в обмен на то, что СССР раскрыл для США пару малозначимых секретов из своего собственного арсенала.

 

Скоро и в одном и в другом мире грянула перестройка, которая похоронила деятельность межправительственного комитета, ведь круг лиц которые были допущены к знаниям был сокращен до минимума, а тех, кто пытался вынести на передовицы это величайшее открытие в истории обоих человечеств клеймили сумасшедшими.

 

Однако, перестройка шла своим чередом, а колония жила своим чередом — пограничные стычки с местными бандами и правительственными войсками стали обычным делом и вот, этот мелкий бытовой терроризм, дошел, наконец, до того, что проход был подорван (возможно, не без помощи ЦРУ), и поселок оказался отрезан от своего родного СССР.

 

Drei

 

Но и от неродного СССР он тоже был отрезан: кое-как настроив работу антенн и приемников (что-то в фоне местности сильно глушило радиопередачи с большой земли и из космоса) мы, наконец, узнали спустя несколько лет, что СССР в этом мире распался, вероятно, как мы решили, в силу переданных секретов из исходного СССР. Запросы по закрытой линии связи на длинных волнах не дали никакого ответа, а лично направленный делегат связи с закрытым пакетом был направлен в городскую психбольницу г.Уфы, откуда с большим трудом его приходилось вывозить на большую землю.

 

Война шедшая в окрестностях колонии обходила ее стороной, но стремительно стареющая техника обрекала колонию на вымирание без срочной эвакуации. тогда, наконец, мы направили делегата в США (в этот момент в заире во всю уже шла гражданская война) и, наконец, делегат вернулся из США с сообщением о неготовности принять нас как представителей чужого мира или переправить куда бы то ни было, однако, о готовности организовать наше проживание в этом мире и помощь в восстановлении прохода в исходный мир.

 

К этому моменту, конечно, у нас у всех уже были дети (у тех кому повезло с женщинами в поселке), которые никогда не видели родины, кроме как по телеэкрану, и не знали о том, что существует где-то настоящий СССР, однако, американская помощь и легализация под лозунгом Спецкорпорации дала нам возможность жить без долгих ненужных объяснений о том, что забыла советская колония в глубоких африканских джунглях.

 

И вот, наконец, спустя десяток километров выбранной крепкой породы глубокий тоннель был восстановлен в полной своей конфигурации и за последним отсекающим коридором показалась все та же заснеженная уфимская степь.

 

Мы с американскими коллегами просто прыгали от восторга, пока, наконец, не были замечены боевым самолетом с бело-сине-красным флагом на крыле. Спустя несколько часов кружащих самолетов стало намного больше, а через сутки на месте нашего выхода уже кружили также и американские самолеты и вертолеты. Внезапно они начали бомбить наш наблюдательный пост на котором мы потеряли пару наших людей и сотрудников ЦРУ, ожидавших у входа в проход официальную делегацию из нашего исходного мира, но никак не ожидавших согласованной атаки.

 

На попытки связаться по рации не последовало никаких приказов и мы быстро ретировались из прохода наблюдая как закладывают в него фугас и подрывают мощным взрывом, от которого, кажется, сотрясалась вся почва.

 

End

 

После совещания (миллениальное совещание) в январе 1999 года между представителями нового правительства Заира, представителями ЦРУ и представителями колонии было принято решения оставить колонию как последнюю территорию СССР под протекторатом США, ограничив и делимитировав ее границы, при этом, не вынося данную информацию за пределы секретных соглашений и карт.

 

С тех пор мы живем на Земле-2, в закрытой колонии, иногда (среди тех кто погружен в истинное происхождение колонии) проводя конференции, которые, в принципе, не завершались ничем, поскольку совершенно было непонятно и невозможно объяснить произошедшее.

 

ЦРУ с нашей помощью (а у колонии появился солидный бюджет за счет торговли медью, которой оказалось в избытке буквально под ногами) купило территорию заброшенной медной шахты, вокруг который, к удивлению, оказалось также значимое превышение радиоактивного фона, но попытка ее раскопать ни к чему не привела — заваленная после того как была заброшена шахта была трудно способна к дальнейшим раскопкам и именно в таком состоянии она осталась к текущему моменту.

 

Всю эту историю, конечно, я решил написать для того, чтобы было известно (хотя бы ограниченному кругу заинтересованных лиц) о том, что СССР до сих пор сохранился, правда в виде своей африканской колонии, правда, уровень жизни у него оказывается на уровне Исландии если брать на душу населения, однако, если у кого-то из молодых (или не очень) местно-мировых фантастов все-таки будут советы и разгадки как нам вернуться в наше настоящее настоящее, они могли бы оставить это сообщение мне на память в комментариях или сообщить иным каким-то способом свои мысли.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Над Чилоэ идет град

 

_________

 

Этьен, молодой рыбак из прибрежной деревушки, торопливо греб, с трудом направляя утлую лодчонку меж высоких волн. Он опасливо косился на небо, заволакиваемое черными тучами, то и дело срывавшимися холодным дождем. В который раз молодой человек пожалел о своем решении рыбачить в месте, что по негласному сговору между всеми рыбаками острова считалось запретным для любых промыслов. И наказание не заставило себя долго ждать — нагрянувшая внезапно непогода спутала не только все сети, но и изрядно задержала Этьена. И теперь он дрожал от страха, хорошо зная, сколь страшной бывает участь моряков, застигнутых ночью в этих водах.

 

Невидимое за тучами солнце уже уходило за горизонт, делая и без того пасмурный день еще более темным и непроглядным. В наступавшей тьме с трудом было можно разглядеть мерцавшие вдали огни Невез-кер-Иса, самого загадочного и самого древнего города колонии Чилоэ. Среди редких огоньков особенно выделялся маяк, горевший на одной из башен угрюмого замка, нависавшего над входом в залив, в глубине которого и укрылся город. И хотя в темноте Этьен этого и не видел, он знал, что над твердыней все еще развевается белое знамя с черным вороном и красным горностаем — одно из последних мест в Новой Арморике, где все еще хранили верность метрополии.

 

Почти два века минуло с тех пор, как отважный моряк Гийом Пиноше, высадился на острове, объявив Чилоэ заморским владением Великого Герцогства Бретонского. Так началось завоевание — пока остальные колонизаторы осваивали дикую пампу, прорубались сквозь «зеленый ад» амазонской сельвы и сносили с лица Земли города краснокожих людоедов, бретонцы медленно, но верно осваивали прибрежную полосу у западных отрогов Анд. Финальным аккордом завоевания стало возведение Нового Намсборга — названного в честь столицы герцогства. Этим подчеркивался и столичный статус нового города, ставшего центром бретонских владений в Новом Свете. Однако и Чилоэ, как первое поселение здесь, не терял своего значения — и наследники Гийома Пиноше, по сей день правили им, получив от герцога дарственную грамоту как на сам остров, так и на ряд прилегающих владений на материке. Столицей Чилоэ стал Невез-кер-Ис, названный в честь древнего Иса, погибшего города древней Арморики. Поговаривали, что сам Гийом Пиноше, — не только удачливый купец и лихой пират, но и могущественный чернокнижник, — в свое время приобщился к колдовским тайнам погибшего города. Говорили даже, что он сошелся с Дахут Белой, дочерью последнего короля Иса, что стала русалкой, после того как город погиб в разбушевавшемся море. Именно Дахут помогла Гийому Пиноше одержать верх над Чипиллой — шаманкой мапуче, пытавшейся посадить корабль мореплавателя на мель. Признав свое поражение, Чипилла стала неофициальной «второй женой» Гийома, а тот подарил местным колдунам — «Сорсерес Чилотэ», — книгу заклинаний, соединив тем самым шаманские ритуалы мапуче с колдовскими практиками Европы. Он же стал и первым «королем ведьм», восседавшим на троне в потаенной пещере Кикави, осуществляя оттуда тайную власть над пожалованными ему владениями.

 

Однако все меняется — и старые заслуги, как и древние легенды, постепенно отходили в область преданий и сказок. Над всем миром завыли ветра перемен — и громче и холоднее всего они выли над Европой. Франция, корчившаяся в огне революции, свергла и казнила своего короля, после чего Конан Сигурдсон, Великий Герцог Бретани, разорвал и без того чисто формальный вассалитет связывавший герцогство с французской короной. В ответ армия новоиспеченной «Галльской Республики» двинулась на Намборг и Ренн, в котором появился революционный Конвент Армориканской Республики. Лишь в приморском Бресте, при поддержке английского флота, еще держались верные герцогу войска. Одновременно прокатились возмущения и по всей колониальной империи Бретани — от Танжера до Траванкора и от Тайваня до Те Вайпоунаму. Везде, впрочем, верные герцогу войска удержались — кроме самой крупной и обширной колонии. Генерал-капитан Нового Намборга, Савьер «Четырехглазый» Аллен, объявил, что он порывает с прогнившей бретонской монархией и вместо замшелой колонии провозглашает независимое государство — «Революционную Андианскую Республику». Он же объявил о союзе с революционной «Галлией» — и со дня на день ожидалось, что на поддержку неожиданному союзнику прибудут колониальные войска из зуавов и сенигальцев.

 

Но все эти события до поры до времени проходили мимо Чилотэ — живущий былой славой, в стороне от грозных событий, потрясавших мир, остров словно замер в ожидании грядущих и страшных перемен, что неизбежно затронули и этот последний оплот Бретани в Новом Свете.

 

Этьен уже почти дошел до входа в залив, когда над морем вдруг разнесся раскат грома, ослепительно сверкнула молния и в ее свете рыбак увидел выходивший из залива большой корабль. Словно сошедшая со страниц старых книг, которых Этьен все равно не читал, большая каракка величаво проходила мимо застывшего в изумлении рыбака. До его слуха донеслись некие звуки и Этьен похолодел от ужаса, наконец, осознав, что за судно встретилось ему в недобрый час.

 

Калеуче — вечный кошмар Чилотэ! Корабль-призрак, пристанище ведьм и колдунов, обитель восставших из моря утопленников! Никто не знает, откуда он явился: одни говорят, что его создал сам Мильялобо, владыка всех вод, чтобы было где привечать погибших в море. Однако другие, более мрачные версии легенды говорили, что корабль используется чилотскими колдунами для своих темных дел. Иные верили, что первым капитаном сего корабля был сам Гийом Пиноше и что некоторые влиятельные люди Чилоэ по сей день находятся с ним в сговоре, обретая власть и богатство в обмен на человеческие жертвы или иные, не менее зловещие услуги.

 

Зловещий вой донесся до Этьена, когда корабль-призрак поравнялся с его лодкой. Вновь сверкнула молния, озарив все вокруг, и пораженный ужасом рыбак увидел на палубе огромных волков, что управлялись с парусами и прочими снастями также ловко, как будто у них имелись человеческие руки. Затем их поглотил ночной мрак, послышался раскат грома и очередная молния вновь ярко осветила Калеуче — но вместо волков на нем теперь сновали куда более уродливые существа — вроде людей, но с синей кожей, острыми зубами и раздвоенными языками. К поросшей черной шерстью спине каждого из существ приросла их собственная правая нога, жестоко изломанная и заброшенная на плечо. Кроме искалеченных уродцев, на палубе скакали, выбивая дробь раздвоенными копытами, похожие на сатиров твари с темными спутанными волосами, кошачьими когтями и красными глазами. Хриплыми голосами они распевали незамысловатую песню:

 

— В понедельник, вторник, среду,

Четверг, пятницу, субботу,

Каждый день кто-то гибнет в море!

 

И, словно подпевая этой зловещей песне, с верхушки самой высокой мачт разносился истошный визг. Его издавала мерзкого вида тварь, уродливый гибрид змеи, летучей мыши и рыбы, с кривыми рогами и шипами вдоль хребта. В ответ все громче свистел ветер, надувая паруса призрачного корабля и клубившиеся над морем тучи разражались холодным дождем, под которым, мокрый до нитки и стучавший зубами Этьен сидел в своей утлой лодчонке. Отчаявшись бороться с ветром и волнами, он решил отдаться судьбе и лишь прикрывал рукой рот, зная, что первое, что чувствует экипаж Калеуче — это дыхание.

 

На носу корабля стоял высокий человек, — и явно из живых, — в мундире офицера бретонской армии. Рядом с ним находилось странное существо — вроде огромного морского льва, покрытого золотистой шерстью, но с мужественным человеческим лицом. Внезапно, существо встрепенулось и, вытянув шею, запело чистыми сильным голосом.

 

Эй, рыбак, скажи скорей, царица из страны теней,

Не проезжала ль здесь верхом, на черном жеребце своем,

Со сворой призрачной у ног? Ее не видеть ты не мог.

Конь ее мчится, словно тень от облака в ненастный день,

Как тучи сумрачной копье. Дахут Белая — имя ее!

 

Очередной раскат грома сотряс моря, с шумом обрушились волны на ближайший берег и в тот же миг позади Этьена послышалось оглушительное ржание. Он обернулся и оцепенел, охваченный одновременно ужасом и восхищением.

 

По волнам, едва касаясь воды, неслось странное существо: похожее на лошадь, но с более длинной мордой, иссиня-черной гривой, четырьмя плавниками, которыми оканчивались ноги, и длинным рыбьим хвостом. На его же спине в развевающихся одеждах, цвета морской волны, восседала прекрасная девушка с золотистыми волосами и идеально очерченными алыми губами. Ярко-синие глаза, с фиолетовым оттенком, словно светились в ночи и Этьен как-то сразу понял, что они смотрят прямо на него, в его сердце, в самую душу… Это чувство продолжалось всего миг, а потом Белая Ведьма на своем диковинном скакуне пронеслась мимо, лишь небрежно взмахнув рукой в его сторону. В тот же миг какая-то невероятная сила подхватила Этьена, смахнув его с лодки и взметнув в воздух. Свирепый ветер тут же сорвал с него одежду и проливной дождь, с градом, обрушился на него. Необычайно острые градины, с острыми краями, иссекали и уродовали тело рыбака, заставляя его корчиться в самых невероятных судорогах, изгибая и ломая его конечности. Собственная правая нога, словно выкрученная пальцами жестокого великана, ударила Этьена по затылку и тут же приросла к нему. Он хотел закричать — но вместо слов изо рта высунулся лишь раздвоенный язык. В следующий миг Этьен обнаружил себя на палубе Калеуче, среди таких же уродцев, с ногой приросшей к затылку. Змеиное шипение вырывалось из ртов рабов-имбунче, пока уродливые козлоногие нэны пели хвалу Ведьме Моря. А Дахут, подарив мимолетный поцелуй морскому льву с мужским лицо, уже танцевала — над кораблем и над волнами, скинув с себя одеяния и сверкая в ночи обнаженным, ослепительно белым телом, с кожей, из-под которой словно просвечивалось лунное сияние,. Волнующе вздрагивали упругие груди, стройные ножки едва касались бурунов пены и с алых губ срывались слова той же песни, что продолжал петь владыка моря.

 

— Дахут Белая — имя ее!

 

И вместе с прекрасным и зловещим танцем, все сильнее ярилось море и с неба потоком лился ливень и сыпался град, размером с куриное яйцо. Но странным образом, все это буйство стихии не затрагивало призрачный корабль, что продолжал нестись сквозь ненастье к своей загадочной цели.

 

Исчезновение Этьена мало кто заметил — далеко не первый рыбак, сгинувший в разбушевавшейся стихии. Тем более, что это буйство моря имело куда более значимые последствия: небывалый шторм, ветер и град, разметали и уничтожили «галльский» флот, шедший на помощь «Андианской Республике». Одновременно, неведомо как миновав бурю, близ Нового Намборга, высадился генерал Огюст Пиноше, давний потомок первооткрывателя Чилоэ. Именно он сплотил вокруг себя солдат, оставшихся верными герцогскому дому, и повел их на столицу. Савьер Аллен, узнав, что войска Пиноше штурмуют его дворец, застрелился из подаренного французами карабина — и вместе с собой, покончил и со скороспелой «республикой».

 

Так были восстановлены законность и порядок в Новой Арморике, а вскоре пришли вести и из Европы: англо-бретонские войска разбили революционных «галлов» и вышвырнули их из Бретани. Прямо на поле боя победоносный герцог Конан Сигурдсон возложил на себя корону Бретонского Королевства. Одним из первых его распоряжений стало утверждение Огюста Пиноше в должности вице-короля Новой Арморики.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Охотники за головами

 

_________

 

Стальные часики с компасом на крышке протестно зазвенели, оповещая хозяина о полудне.

— Баста… — хрипловато проговорил ладный молодой человек, переводя дыхание, — Надо опять прерываться… Чёртов режим, — он раздраженно отсек ветку и бросил в сторону, — Ни черта не успеваю!

Георг одним ударом засадил топор в ствол срубленного дерева и тяжело заковылял в тень от листьев и зонтика, утирая пот с лица шейным платком. Там же на ручке зонта висела сумка и малая фляга. Руки после топора всё ещё порядочно болели от лопаток и плечевых суставов до кончиков пальцев. Сами пальцы гнулись с трудом. Он поморщился, протаскивая кисти и пальцы под мышками и оттирая о повязанную на поясе рубашку, чтобы немного разогнать кровь. Обгоревшая кожа саднила. Мышцы гудели, пот застилал глаза — если бы он не снимал рубашку, то она не просыхала бы. Всё это ещё можно было переносить, если бы комары не липли к нему как опавшая листва к ботинкам. Несколько минут молодой человек вынужден был утирать испарину, разматывать бинты на ладонях и растирать руки смоченным спиртом платком. Только вытерев флягу и пробку, он смог открыть сосуд и выпить отмеренную пинту кипяченной и обеззараженной воды. Постоянный контроль чистоты и уровня питьевой воды во флягах и организме…

Напившись и умывшись, молодой человек повязав платок на голове. И хотя от его зонтика хватало тени, он нахлобучил себе на макушку свою соломенную шляпу. Купленная в Праге шляпа-канотье ему не нравилась. И цена кусалась, и сама шляпа казалась слишком большой. В ней Георг чувствовал себя каким-то мексиканским пастухом, тем более что на острове он отпустил щетинистые усы и бородку. Не хватало только бутылки текилы и маракасов, либо абсента и банджо. «Артистический тип», как говаривала его квартирная хозяйка.

— Взбодрись, парень — лениво проговорил он, поглядывая вперед из-под широких полей шляпы на участок, немного расчищенный от Леса. Чуть поодаль в шагах ста от рубки стоял узкий сборный домик под оцинкованной крышей, просторно огороженный колышками с проволокой. Для прочности их подпирал плетень из стеблей бамбука. К домику с одной стороны примыкал просторный навес с гамаком и дощатая площадка. «Веранда». С другой стороны дома стоял шалашик. Первая его постройка на участке. Теперь Георг устроил там свою «пилораму» и хранил под его крышей добытую древесину с пиломатериалами.

— Это твой дом, Джи Бонем — тихо улыбнулся парень сам себе, — Маленький, с удобством во дворе… — он коротко посмотрел на неприметную землянку-шалаш в стороне у забора, — Зато свой!

Он ещё раз оглядел участок. Три акра с небольшим, гектар с четвертью. 125 соток. На большее денег не хватило. За оградой у края грядок с картофелем, луком и репой тянулись к солнцу в ровных рядах саженцы пальм — и кокосовые и масличные. Соседние деревца какао пока неприметны — с виду просто старые сирени, пока стручки ещё формируются. Рядом навострили остроконечные листья ананасы. Пока они ещё совсем-совсем маленькие, однако в серединках у них уже ощенились зелено-желтые шишки завязей. Маленькие — не больше яйца. В Сандокане на рынке говорят, что за год плоды могут вызреть дважды. Что ж, в конце концов, если с плантацией не получится, останется ещё его лесопилка.

— Это Твоя земля. Конечно, не господский замок и даже не пригородная дача под Прагой… Зато это твой настоящий маленький Рай… — он сплюнул, утирая русые усы и бороду тыльной стороной ладони. Показалось, что-то попало в губы. Этого ещё не хватало.

Долго оглядывая руку — нет ли там москитов или иной грязи. Вынул часы из кармашка штанов, посмотрелся в полированную крышку. Вроде все в порядке. Все же он смочил губы спиртом и сплюнул ещё. Бедолага Дюкре после этого мучался долго… Мало того, что его мутузит перемежающаяся лихорадка, он вбил себе в голову, что насекомое заползло ему в мозги. Мечущегося и орущего художника приходится держать, чтобы он не добрался до оружия.

Георг зажмурился и тряхнул головой, отгоняя воспоминания о легкомысленном французе. Он будет осторожен.

 

Солоноватый ветерок проник в чащу, заставил затрепетать пышную зелень и верхушки плодовых деревьев. Не все поймут облегчение от этого дыхания жизни. Молодой человек кисло хмыкнул, наблюдая ожившие Джунгли. Там, на востоке за рядами пальм и широких лап-листьев море сияло ярко-ярко, как аквамариновый электрический фонарь в полированном серебряном корпусе. Он-то ещё живет рядом с ним, тут воздух стабильно около 30 градусов. Да и город сравнительно близко. Если конечно этот вертеп Сандокан можно назвать городом. Самая отвратительная и самая невозможная дыра из всех ошмётков, которые Австро-Венгерская монархия смогла подобрать себе. Хотя Джубаланд, Сокотра и Кабелон не лучше.

— Рай… — задумчиво повторил Георг, вынимая галеты и банку консервов из своей сумки, — «Местный климат не так удушлив, во всяком случае он не так опасен для европейцев, как климат Явы». Врёт эта ваша энциклопедия…

Жара и влажность тропиков испытывают человека на прочность — что белого, что иного цвета кожи. Европейцу тут немудрено сделается легкой добычей местных болезней. Георг по своему горькому опыту знал, как лихорадки бывают коварны. Легкое недомогание после копания торфа крутит и колотит тебя, как тряпку в стиральной машине. Душу готов продать, пулю в голову пустить, чтобы это кончилось… Хорошо сил не хватило ему дотянутся до оружия. Потому большинство белых колонистов спешат устроить свои дела и переселится на полосу умеренного климата или же регулярно карабкаются на ближайшие горы, где проще отрегулировать области комфортной температуры. Не из прихоти — из соображений безопасности для жизни.

Нездоровая обстановка диктует свой уклад жизни. Всё время колонисты вынуждены соблюдать режим из уймы запретов и ограничений, которые не встретишь в «нормальном» климате южной Африки или южной Австралии. Голову нужно всегда держать в тени, в шлеме или шляпе — и под них стоит подкладывать платки или полотенца, ниспадающие на шею и спину. Насекомых столько, что спать без сетки нельзя в принципе. Вне дома нередко приходится носить сетку, как пасечнику. Помимо соблюдения чистоты воды строгая гигиена и режим питания, четкий распорядок рабочего дня во избежание переутомления и солнечно-тепловых ударов. И хуже всего — обязательный послеобеденный сон. Его Георг не выносил с детского сада. Несоблюдение же может привести к усталости, болезни и даже смерти, тем более в дали от городов с нормальными больницами. Георг привык мириться с усталостью. Сила воли и природное здоровье позволили ему пересилить хворь. Однако умирать — тем более в туалете — от немытых рук, грязной воды или укуса какого-то москита после всех приложенных усилий он не хотел.

Закончив нехитрую трапезу, молодой человек извлек из заднего кармана штанов блокнотик с чернильным карандашом, раскрыл и стал писать. «08 июля 188. года. Порублено четыре ствола, объемом 4 кубов». Он прервался, оглядел раздвоенный ствол оценивающим взглядом, который усилил пинком ноги. Молодецки упершись для лучшего упора блокнота, Георг что-то прикинул в уме и переписал — «4 и 1/3 кубов. Воды три стакана. Полдень. Обед — три галеты и полуфунтовая банка овощного рагу с мясом».

В этом блокнотике он тщательно вел учет дел и сводил свой бюджетный баланс. Взгляд устало коснулся столбца трат, сделанных ещё Дома. Тысяча гульденов. Всё, что смог скопить и сберечь за десять лет, с учетом продажи цепочки от часов и выигрышей в Имперскую и королевскую выборные лотереи. Из них 300 монет укатились на инвентарь, инструменты, оружие, вещи. Лекарства и химикаты. Велосипед с прицепной коляской. Пилы с приводом. Железная рамка. Продукты в дорогу. Разборный домик-сторожка. Ограда. Лампочки. Ветряки для скважины и для пилы. Насос для воды. Складные баки. Билет. Запас колониальных товаров. Участок. Взнос и укрепительный платеж… Осталось всего 60 монет на черный день, на обратную дорогу — или на похороны «как положено»… Он поправил свой пояс, кобуру и прочие патронташи-подсумки, завязывая на талии рукава рубашки. Кто-то скажет: «Что за болван, не доверяет своим штанам!». Не вашего ума дела, что пояс у него для инструментов и заначек. А вот выручка за истекшие два месяца. 328 гульденов, они же 17 фунтов стерлингов 11 шиллингов или 441 франк 38 сантимов. Вдвое больше его жалования у советника юстиций. Такими темпами ещё три-четыре месяца, и он вернет свои вложения. Что ж, по крайней мере, об этом им не наврали в подготовительном лагере. Сколько же займет заработок 20. ну хотя бы 10 тысяч? Гордо тряхнув головой, молодой человек посчитал в столбиках. Выходит, нужно трудится почти пять лет. Что ж, контракт с колониальным обществом рассчитан на четыре года. Можно заработать в теории 7-8 тысяч. Правда это без учета личных трат. А ещё бывают всякие неожиданности. Ну кроме вулканов. Тут на Борнео их точно нет. Хуже стихийных бедствий только экономического паскудства… Здесь упадет, там разорится, это закроется, то обесценится… Безработица страшнее самой злой болезни. Омерзительней разводилы-фокусника. Бедная душа Дюкре боится насекомых и в лихорадке кричит охрипло: «Таракан!.. Таракан!..». Георг просыпается в холодном поту и вскакивает от мысли «Заработок исчез и работы нет».

Он скрипуче вздохнул, подымаясь, собрал свои вещи. Нужно идти на сиесту. Топор извлечен. Зонтик снят, сумка болтается на плече. Пять лет…. Ещё пять лет.

 

Подходя к своему домику, Георг слышал только скрип своих сапог и звон музыкальной подвески над дверью. Однако он не обманывался этим умиротворением. Молодой человек медленно коснулся металлического колышка рукояткой топора и что-то им подвинул. Затем рукой открыл калитку и вошёл на свой участок. Затворив за собой, он шёл медленно, вслушиваясь и всматриваясь. На технику надейся, а сам не плошай.

Он коротко и звучно присвистнул. Послышался ответный свист. Из-за двери домика юркнули стройные силуэты в светлых рубашках и пестрых юбках. Девчушки 14 и 12 лет. Замахали ему руками. Кажется, они указывали на что-то позади него… Внезапно кто-то резко схватил его плечи. Георг ощутил навалившуюся на спину тяжесть. Зверь? Человек? Едва успел он дернутся и хватится за кобуру, как уловил аромат духов и услышал смешливый шепоток.

— Поймала!

У порога дома стройные фигурки радостно заголосили и прыгали. «Ева поймала Джи, Ева поймала Джи!»

— Одна и та же шутка….

Георг обернулся через плечо и встретился с озорным личиком. Поддерживая ее руками под бедрами, он охотно понес свою пленительницу к домику.

— Устал? Ты опять ушел на рассвете, весь промок — недовольно пришпорила она его босой ступней, пытаясь слезть.

— Пустяки. С моря дует, значит будет чем дышать, — он вздохнул полной грудью, держа девушку крепко.

— Анх, значит скоро будет дождь. Надо успеть съездить к морю.

— Разве что в воскресение после базара.

Ева хитро поморщила носик, легко спрыгивая на площадку веранды. В белой блузе с закатанными рукавам и легкой юбке с узорами, с длинными волосами, спадающими на лоб и плечи, она смахивала на испанку или цыганку, чем на даякскую девушку.

— Пойду принесу напиться и умыться, — она грациозной походкой скрылась за дверью.

Теперь «Джи» завладели ее сестры. Он широко раскрыл им объятия и обнял, чуть приподняв счастливых смеющихся «чертовочек».

— Ну, как сегодня идут дела в нашей лавочке? — спросил он, когда они наконец слезли с его плеч.

— Сегодня было трое покупателей, — гордо отвечала старшая, Лаура, вынув из нагрудного кармашка маленький блокнотик и надвинув очки на нос, — Фермеры взяли фрукты, пять дюжин гвоздей и забрали заказанные доски. Дали свежего молока, масло и сыру. Рыбак оставил заказ на 10 кубометров, взял рыболовецких снастей и мешки опилок. Дал рыбы и полведра креветок.

— Ааа, молодец. Так вот чем на кухне пахнет…

— И управляющий от инженера Мюллера. Взяли весь бамбук с берега ручья. Заплатили за тысячу маленьких 53, за сотню больших 77.

— Воу, мы сегодня и правда богачи! — шутливо воскликнул Джи, хлопая себя по колену и чмокая помощницу, — Пани Лаура становится деловой дамой! Скоро свою лавку сможешь открыть.

Не успела Лаура насладиться ласковым словом, как услышала каверзный голосок.

— Не трое, а четверо, — ехидно прищурилась младшая, Тина, поглядывая на сестру — Пока ты там с Нико болтала ещё доктор проезжал. Купил лимонад и камфору.

Джи томно, но целомудренно чмокнул обеих в макушки. Взрослеют.

— С Нико говоришь… А не Лань Чанг случаем рыбу привез?

Обе девушки покраснели под смех мужчины. Только подзатыльник от старшей сестры немного остудил его.

— Не стыдно тебе над бедными девушками насмехаться, белый человек!

Георг лишь многозначительно ухмыльнулся, сощурив правый глаз.

— За то, как вы со мной себя ведете, вас бы давно выпороли и отдали в работный дом. Ну будет вам, лесные феи подкалывать друг друга. Шлите-ка своих кавалеров ко мне, на пильне поработают. И вам приятно и им резон, — он беззлобно посмеялся, гладя их по головам, — А сейчас жарища ужас, идите-ка спать.

— Там душно! — в унисон поканючили девицы.

Ева склонилась к его уху и шепнула:

— Опять насос заедает.

Он пожал плечами, подавляя ругательство, сел на одно колено, взял в руки цилиндрик насоса и стал его крутить. Через несколько минут в доме послышалось шипение, потом бульканье и журчание воды в тазу, — Наша Альгамбра снова прохладная.

— Все равно не хочу, — надула губы Тина.

— Будешь соблюдать сиесту, поедем на море.

Этот аргумент на нее подействовал, и малышка Тина упорхнула внутрь. Скрипнули гамаки, прошуршали веера. Ева ненадолго скрылась в доме и вернулась с кувшином холодного чая с лимоном, кадушкой и чайником.

Георг выпил залпом, распутывая шейный платок. Затем поставил свой топор рядом с кадушкой и встал под чайник-умывальник, хорошенько поливая голову и растирая лицо одной рукой.

— А чего ж ты даяков не хочешь на работу взять, господин Бетель? — сказала девушка, растирая воду по его шевелюре.

— Ханх… Если б они согласны были, госпожа Бетель. Пуаны только охотятся и собирают. Что они нам привозят, то мы и продаем. Ценой не обижаем. А беджалаи трудится не хотят, подвигов ищут, — он провел пальцем по своему горлу вдоль блестящего застарелого шрама. Она язвительно показала ему язык и скорчила зверскую гримасу.

— Только не говори, что мы все дикари.

— Среди белых варваров побольше, — многозначительно ответил он, убирая волосы со лба назад.

Закончив с водными процедурами, молодой человек стал развешивать свой гамак под тентом-верандой. Стоило ли тратится на складную кровать-корзину за 60 гульденов, если чертовы насекомые и жара не дают на ней спать. Хотя, поговаривают, что клопы есть даже в вагонах хваленного «Восточного экспресса». Улегшись в сетку, Георг снял с пояса топор и надвинул шляпу на лоб. Ну, теперь можно и вздремнуть.

— Подвинься, муженёк, — сетка качнулась, рискуя выронить его на доски. Ева проворно забралась и улеглась на него сверху. Вот уж действительно, бремя белого человека.

— Не закрывай кобуру.

— Твою или пистолета

— Какие пошлые девушки, оказываются, учатся у миссионеров.

Ева юрко повернулась и коснулась его губ своими.

 

Георг из-под поля шляпы и чудесных волос Евы смотрел на открывавшийся пейзаж. «Где по лугам ручьи журчат». Лугов рядом фермой и деревенькой было мало, однако, чем ближе к берегу, тем сильней редели деревья и сбегали меж трав к морю дождевые ручейки. «Где на скалах леса шумят». Он обернулся на запад, прикрывая ладонью глаза от солнца. Там, далеко, вздымались Калимантанские горы. Там в черных джунглях прячутся кровожадные отморозки-ибаны. Целые племена злобных туземцев, которых безземелье гонит на дорогу «джентльменов удачи». Они все ещё охотящиеся за головами. Поговаривают, что и не брезгуют людоедством. Он устало зажмурился. Все может быть…

 

…Тропический ливень застлал все влагой и туманом. И все равно запах гари проникал через этот жидкий студень. Голодные, испуганные, три девочки-туземки в изодранных «гигиенических платьях» приюта бежали по лесу, стараясь поспеть за бежавшими в панике обитателями миссии святого Венцеля. Точней Ева несла малютку Тину на руках, Лаура бежала за ними, почти ничего не видя. Спотыкались, падали в лужи, цеплялись подолами, продирались босиком через заросли и торфяную топь. А по их следам неотступно шли охотники. Женщины и дети, что белые, что цветные, для ибанов легкая добыча. Особенно «отступники» — те, что жили и учились у белых, вызывают у них ярость.

Напряженно вглядывался Георг в темноту, чуть рассеянную парой лампочек. Где же эти матросы из морских батальонов? Люди появлялись из лесу, точно призраки из черноты сознания, и никогда нельзя было угадать — друзья это или враги. Испуганные, оборванные, раненые, плачущие и орущие — мужчины, женщины, дети, кто-то нес стариков и младенцев, кто волочил что-то. Белые, бронзовые, желтые…. Сколько же их было там. Две дюжины или тридцать. Все шли к «Радостной пристани», как ближайшему укрытию. Да, забор хлипкий, однако мужчины могу его оборонять. Георг открывал калитку, не выпуская топора и револьвера.

— Уй-уйёё.Убивают, уааай-уаай!!! Убивают!

Георг остановился и осмотрелся. Голос? Неужели так замотался, что в ушах уже не просто звенит, а вопит?

— УбиваАа-Юут! — пронеслось по лесу.

Нет, Ему не почудилось. В лесу кто-то кричал. Кричал отчаянно. Георг устремился вдоль размокшей тропинки к торфяной топи. Звук доносился оттуда.

— Эхей! Держитесь! — крикнул он, выхватывая из кобуры свой револьвер и взводя курок. Выстрел потревожил густое безмолвие. Дважды молодой человек спотыкался, вскакивал и бежал дальше. Как далеко это проклятое болото от рубки? Не важно. Он казалось летел, пригнувшись вниз, придерживал то обухом, то рукояткой скачущую на затылке шляпу и скользящие по плечам ремни.

— Держитесь!

— УбиваАа-Юут! — кричала, захлебываясь мутной водой бедная Лаура.

Если это засада ибанов? Туземцы бывают коварны. Да черт с ними! Пять патронов ещё есть! Георг выбежал к краю топи так быстро, едва сам не свалился в трясину. Коварная лужа, притаившаяся средь откосов и деревьев. Тут и днем то опасно оступится и упасть. Молодой человек оглядывал мутную поверхность и мохнатые берега, напряженно выискивал кричавшего.

— Эхей!!! — прокричал он, как мог громче через сеть.

— Уаййой. Людееее!!!

Слой грязи у одного из островков на поверхности болота как-то странно копошился. На кочке застряли трое девчушек. Одна из них проваливалась в трясину. Как же вытащить этих несчастных? Оглядевшись, Георг оценил высоты деревьев. Тут веревка не помощница, нужна твердая опора. Оценив один замшелый ствол, Георг с яростью стал рубить его.

— Держитесь! Берегись!!!

Ствол сложился не в ту сторону, однако соскользнул и нырнул над поверхностью болота. Когда волнение воды успокоилось, ствол был рядом с пленницами кочки.

— Цепляйтесь! Цепляйтесь же! — кричал Георг на всех известных ему языках.

Когда они поползли по стволу… Из травы на него бросилось сразу двое туземцев с ножами. Злые, как черти, с горящими глазами, жилистые типы. Из одежды набедренные повязки с висящими на поясах отрублеными головами. Георг узнал изумленное надменное лицо Бруно Хартмана…. Его схватили за руки, пытались скрутить, кололи и били рукоятками в плечи и бедра. Он вырывался, револьвер бесполезно мотался на шнуре. Третий туземец, занес над ним свой кинжал.

 

— Осторожно! — крикнула одна из девчонок. Голос Евы… Она чуть не свалилась обратно в топь, чтобы предупредить его. Он пригнулся, пытаясь дотянутся к упавшему топору. Нож скользнул по его плечу. Он смог швырнуть в грязь одного противника. Тот успел извернутся и ударил его ногой. Георг качнулся. Снова его держат за руки, блокируют ноги. Разгневанные его упорством дикарь схватил его за волосы и поднес лезвие к его горлу. Никаких пафосных монологов, никаких только работа рукой и металлом. Что оставалось Георгу? Он и сделал — пнул негодяя промеж ног коленом. Рука дрогнула. Чувствуя кровь в горле, молодой человек из с усилием столкнул обоих туземцев лбами. Затягивая платок, плюясь красными брызгами, он шатался, подбирая топор и махал девчонкам в сторону фермы: — Туда. Туда!!!

Глаза застилала чернота. Ноги проваливались в грязь. За спиной слышались шаги и окрики бандитов. Трое, пятеро, семеро, десятеро! Они дышали в спину, стрелы и дротики их свистели где-то совсем близко. В ушах гудело. Он видел только тощие фигурки и слипшиеся от дождя волосы девчонок… Видел свою ограду и выбегающих навстречу отца Теодора, напуганные лица над кромкой частокола. Ему мерещилось, что в него вонзается нож, боль рвет его на атомы. Невыносимая тяжесть валится на него, и он падает на самом пороге его дома. Сколько раз черные руки с ножами хватали чудесные локоны девочек и рассекали плоть и хлипкий забор….

 

Он нервно повел веками и мотнул головой, раскрыв глаза. Тень кошмара рассеялась от яркого солнца.

Да, Георг Бетель был небогат и волшебством не владел. Однако выбирая себе ограду по цене, он не прогадал. С воинственным кличем ибаны кидались на его бамбуковый плетень, хватаясь мокрыми руками за его край. Они не знали, что с другой стороны тянутся меж колышков-спиц провода. В неясном свете они корчились и вопили от ударов тока, теряя сознание — и жизнь. Его несостоявшийся убийца прихватил его шляпу на болоте — не долго он ее носил. Батарея села быстро — однако большего не требовалось. Голосящие дикари ушли в чащу.

Большинство беженцев спаслись тогда на ферме Георга. К ней боялись подступиться ибаны, сюда вода не поднималась. Сам молодой человек чудом остался жив. Он потерял много крови, однако среди бежавших нашёлся доктор. Когда дожди прошли и сошла вода, люди понемногу стали уходить. Сначала не надолго, потом постепенно съезжали. Георг был слаб и все равно старался устроить бедолаг как мог лучше. Поставил навесы за бревенчатыми баррикадами, повесил там гамаки, пилил стволы, чтобы получить доски и балки для новых домов. Дела оживились, связи упрочились. Хозяйство в его домике понемногу прибрала к рукам Ева — готовила на всех рисовую кашу, ухаживала за ранеными и больными. Она была готова «унизиться», лишь бы не возвращаться в приют.

Через месяц с небольшим, когда волнения улеглись, а силы вернулись, в церквушке Кампанг-Бёмен отец Теодор повенчал Георга и Еву. Больше ей не нужно было возвращаться к миссионерам. Как замужняя дама, она могла оставить сестер с собой. Муж не возразил. То ли был слишком размяк после пережитого, то ли… Ну пусть это будет их с девочками секретом.

 

В маленьком зеркальце видно, как спят в гамаке в доме Лаура и Тина. Где-то на стене памятное фото — императорская чета в Мирамаре с отправляющимися колонистами. Фото его родителей. Тети из Триеста. Только ветряк почем зря наматывает круги и ловит ветерок… Их двор, уже без беженцев, чистый, немного захламленный деревом. Их Огород. Их плантация…. Их пильный шалаш. Цветник, разбитый девочками.

Ева во сне беспокойно вздрогнула. Он провел рукой по ее плечу и обнял крепче, проникая пальцами в ее ладонь. Другой рукой стиснул рукоятку топора. Бренчит подвеска, купленная у папаши Чанга. Мир и покой снова лениво парили над «Радостной пристанью».

«В саду сияет цвет весны, На Рай земной ты посмотри!». Весной тут и правда красиво. Ядовитая темная зелень папоротников, пальм, кусты мимозы, дубы, какие-то невероятные растения — все одеваются в бутоны всех мыслимых форм и цветов, ароматов и запахов. Пёстрые райские птицы парят в этом удивительном мире, оглашая его своими голосами. Господи, чего тут только нет. Радуги не хватает чтобы описать эти цвета, семи нот мало перенести эти звуки. Если бы не крокодилы почти в каждой реке и змеи в траве… Здесь есть все. Даже опасности. Такие же как в городе. Наверное, для кого-то это Рай. В котором нужно работать, чтобы выжить.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Радиорепортаж «Радиогазеты РОСТА» с борта крейсера «Коминтерн» 1 мая 1927 года.

 

_________

 

«Уважаемые товарищи радиослушатели! Прослушайте радиорепортаж с борта крейсера «Коминтерн», находящегося в порту Танжер. Сразу же после радиорепортажа вы сможете прослушать передачу «100 минут на Днепрострое»…

 

«Утром 1 мая крейсер «Коминтерн» аккуратно и тихо вошел на рейд Танжера, и отсалютовал. Он салютовал не только красному флагу Риффской республики с серпом и молотом, он салютовал первомайскому празднику трудящихся, салютовал грядущей победе коммунизма во всем мире.

 

Со стороны моря город блестел на солнце белыми стенами зданий, живописно расположенных амфитеатром по уступам гористого берега. Внизу шумел, полный жизни порт, дымился трубами многочисленных пароходов. Наверху, на широко расчищенном горном уступе, за широкой бетонированной панелью, обрывающейся отвесной каменной стеной, к порту с массивной решеткой и спусковыми лестницами, вытянулся первый ряд пятиэтажных зданий несложной архитектуры. Кое — где темно — зелеными провалами проглядывали пальмами сады и парки. А за ними, за кварталами и улицами, с трамваями, с автомобилями, открытыми ресторанами, с навесами ресторанов, за асфальтовыми дорожками по которым лениво передвигались купцы — арабы, в белых бурнусах и чалмах, арабские женщины, задрапированные до глаз в ткани, прижавшись вплотную к спуску гор, в ущельях и долинах сгрудились трущобы туземцев — арабов. Несмотря на постоянное солнце и победу Риффанской революции, в этих трущобах по — прежнему стоит мрак, сырость и вонь. До недавних пор тут обитала вся нищета, весь рабочий класс Танжера. Существовал он, главным образом, за счет порта, где детский труд конкурировал с трудом взрослых и где зарплата портового рабочего колебалась от 10 — 15 до 22 франков в день — при прожиточном минимуме 25 — 30 франков. Только квалифицированные рабочие и надсмотрщики вырабатывали 30 — 40 франков.

 

Жилища арабов и по сию пору представляют беспорядочное нагромождение каменных лачуг друг на друга; в тесных клетушках, с давящим потолком и каменным полом, на котором спят, подостлав циновки и истрепанные ковры, ютятся семьи арабов. Скупой свет проникает сюда через узкие оконца, заделанные решетками. Раньше народ проводил большую часть дня в кофейнях, питаясь грошовым напитком и развлекаются игрой в кости. Здесь же они и спали на грязном каменном полу кофейни или в прилегающем чулане, тесно прижавшись друг к другу. На почве нищеты, в арабских кварталах нередки были ссоры и убийства. Так создавались экономические и политические базы для возмущения против насилия и угнетения колонизаторов.

 

Еще каких — то пару лет назад город Танжер у входа в Гибралтарский пролив и прилегающая к нему территория общей площадью 373 км² и населением 40 тыс. чел., а также примыкающим водным пространством около 7 км² имели «международный статус», фактически представляя собой совместное владение нескольких европейских колониальных держав, которые так и не сумели договориться о принадлежности данной территории. Договориться сумели, однако, о другом. О постройке тоннеля через Гибралтарский пролив. Международный консорциум, сколоченный великими державами, спешил. Не было проекта строительства тоннеля, но в Танжер со всех концов света уже везли законтрактованных рабочих. Среди разношерстной массы, набранной для рытья Гибралтарского тоннеля, были рабочие со всех четырех концов земли — итальянцы, греки, китайцы, негры: крепкие, привычные к тропической жаре люди белой, черной и желтой расы. Люди, предназначенные для постройки тоннеля были, как скот, размещены в старых товарных вагонах, стоявших в предместьях Танжера; в жалких лачугах, и в маленьких низких домишках.

 

Не в меру упитанные на жирных подачках, католические и протестантские миссионеры наперебой спешили вырвать грешные души арабов, а с ними и барыши, из рук магометанских мулл в лоно католической церкви. В бинокли и лорнеты рассматривали они арабскую нищету, фотографировали и записывали в блок — ноты. Делали это с такой же «научностью», с какой изучают неорганическую природу.

 

Все изменилось в начале 1925 года. Революционные массы Риффа в труднейшей и упорнейшей борьбе против французских и испанских колонизаторов одержали долгожданную победу. На помощь народу Риффа пришла Советская страна. Хотя серьезных дипломатических или торговых отношений между двумя государствами не существовало, Советский Союз не мог не продемонстрировать солидарность делу риффанских республиканцев. Советские добровольцы, ведомые отважными и опытными командирами, прошедшими горнила империалистической и Гражданской войн, товарищами Блюхером, Уборевичем, Якиром, Котовским, Смирновым, Кицуком, Дубовым, Петровским и другими, переломили ход революционной войны. Приехав туда в самый разгар боев, они отбросили врага на 80 верст. Противник был пассивен. Закипела работа. Агитация, наводнение литературой, газетами, пополнение командным составом, расстрелы ослушников через некоторое время дали возможность смотреть на риффанскую революционную армию как на нечто оформленное организационно и нравственно. Красный революционный флаг гордо взвился над бывшим Испанским Марокко и Танжером — временной столицей Риффанской республики.

 

Теперь свободный и пролетарский в полном смысле слова порт Танжер радушно встречает советских военморов. Теснота бухты заставляет суда отдавать оба якоря и швартоваться кормой к набережной. Сообщение с берегом поддерживается при помощи яличников — арабов. Последние, чтобы легче было их опознавать, поднимают у себя на корме красный флажок. Они любят подниматься на борт советских кораблей, охраняющих покой свободных граждан Риффа, и беседовать. Их подкупает простота обращения как с равным и не только матросов, кочегаров, но и командиров. Они хотят знать про жизнь и быт русских моряков — большевиков и все, что про жизнь в СССР. Они спокойно могут входить в кают — компанию, в то время как на французских или английских судах туда запрещается заходить даже собственной команде (на английских судах низшей команде запрещается показываться на спардеке без служебных надобностей). Многие яличники знают немного русских слов, с помощью их они кое — как объясняются с военморами. Недостающие они заполняют французскими или английскими. Некоторые яличники в империалистическую войну были солдатами французского экспедиционного корпуса. С ним они совершили в десантной экспедиции, путешествие в Севастополь. Там они и «заразились» совместно со многими другими товарищами большевизмом.

 

…Крейсер «Коминтерн» закончил швартование. Рабочие и яличники — арабы радостно машут шапками, приветствуя советский военный корабль. Стоя во весь рост, яличники поднимают советские флажки и красноречиво проводят ими в направлении города — советский крейсер может чувствовать себя в Танжере, как в родной гавани».

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Русские ушли

 

_________

 

Русские ушли с Квантунского полуострова в марте. Ходили слухи, что они проиграли какую-то войну, проиграли англичанам и теперь вынуждены уйти. Еще говорили, что на Квантун вернутся китайские власти и установится прежний, императорский порядок, о котором за двадцать пять лет русского владычества забыли даже самые ветхие деревенские старики.

 

В деревне Шухуеудза, лежавшей в стороне от Южно — Манджурской железной дороги и от Квантунского шоссе, ухода русских никто не заметил. Будто и не было их на протяжении двадцати пяти лет, будто не получили в свое время, причем бесплатно, китайские крестьяне племенной скот и сортовые семена; будто не жил в бухте Луизы выписанный из Крыма специалист, который ознакомил туземных солеваров с усовершенствованной технологией соледобычи; будто бы никогда и не было в деревне опиумокурильни, закрытой русскими, и не было никогда в Бухте Десяти Кораблей джонок с контрабандными партиями низкокачественного спирта, который русские безжалостно уничтожали; будто и фельдшерский пункт существовал в деревне испокон веку, а не был построен в 1906-м году русской администрацией. Не было русских. Будто бы. Остались магазин, чайная лавка, а русских не осталось. Ушли.

 

Прошла весна, лето прошло, пришла осень, наступил октябрь. Деревня Шухуеудза продолжала жить. Жители деревни спокон веку считали, что белая дыня, взращиваемая в долине, подарена им небом. Каждое утро солнце появлялось на небе и освещало деревню. Оно заставляло поблескивать влагой гаоляновые плантации. Оно заливало лучами всю долину и деревню, скопление соломенных крыш, каменных заборов и крошечных огородиков, на которых росли белые дыни.

 

Только изредка работавшие на дальних полях видели вдали, на Квантунском шоссе, маленькие автомобили, которые неслись к Порт — Артуру и обратно, в облаках пыли, со скоростью не меньше шестидесяти миль, давили куриц, собак и детей.

 

— И куда люди вечно спешат? — недоуменно вопрошали крестьяне на полях, вглядываясь в клубы пыли на Квантунском шоссе. — Что же в этом хорошего?

 

— Спешат те, у кого дела не в порядке, — отвечал на это староста деревни Ли, считавшийся наиболее хитрым из всех местных, и озабоченно качал головой.

 

В самую пору молотьбы, когда все жители деревни Шухуеудза трудились на своих дворах, на дороге, ведущей к Квантунскому шоссе заклубилась пыль. Деревенские мальчишки прибежали в деревню с верхних полей с криком: «Едут из города, едут из Артура!». И в самом деле, с шоссе на деревенскую дорогу сворачивали машины. Их было много. Впереди колонны тяжело, медленно, словно бы нехотя полз трактор. За ним двигались четыре грузовика, наполненные людьми. Позади ехали две легковые машины, а за ними еще грузовики, грузовики, грузовики…

 

— Не к добру это, — сказал староста Ли и озабоченно полез в карман за папиросами, — когда жил в Порт-Артуре, пристрастился к русским папиросам «Кинь грусть», их только курил, но теперь курил очень редко, одну-две в день, потому что в деревенском магазине папиросы эти более не продавались, а сделанных запасов осталось совсем мало. — К нам едет не меньше сотни человек. Соберите лепешек, меда, сварите с десяток кур. Всем надеть галстуки и косоворотки. Мы пойдем гостям навстречу.

 

Староста Ли возглавил торжественную процессию. Он шел впереди. За ним степенно выступали старики в парадных одеждах, в бамбуковых и соломенных шляпах, за ними толпой следовали деревенские — одетые по русскому обычаю, в русские косоворотки, пиджаки, ситцевые сарафаны. Некоторые женщины были в белых халатах, в штанах, в шляпках, которые держались на их макушках каким — то чудом, лентами, завязанными под подбородками.

 

Перед старостой Ли, взвизгнув тормозами, обогнав трактор, остановился первый автомобиль. Ли прокричал приветствие на китайском, и, на всякий случай, повторил его на русском. С машины посыпались люди в полицейских матерчатых шлемах. Они живо навели на деревенский люд карабины.

 

К скопищу людей продвинулся легковой автомобиль. Он остановился, едва не наехав передними колесами на ноги старосты Ли.

 

— Осторожнее, — растерянно пробормотал староста Ли и закурил папиросу.

 

В машине сидело несколько белолицых офицеров, самый пожилой из них, с морщинистым лицом, в очках, посмотрел на старосту через стекла и равнодушно зевнул.

 

— Кто староста? — спросил пожилой офицер.

 

Спросил по-русски, но с сильным акцентом.

 

— Я, — староста Ли сделал осторожный шажок к машине.

 

— Брось свою папиросу, сними свою шляпу. — резко сказал пожилой офицер. — Ты имеешь честь разговаривать с офицером его королевского величества.

 

— Осмелюсь уточнить, какого именно королевского величества? — позволил себе улыбнуться староста Ли и немедленно получил звонкую оплеуху от стоявшего поблизости человека в полицейском матерчатом шлеме.

 

— Перед тобой, свинья ты деревенская, майор Морроу, офицер британских вооруженных сил, — прошипел человек в полицейском матерчатом шлеме и отвесил старосте вторую оплеуху. — Он лично соизволил приехать в вашу дыру, чтобы осмотреть местность.

 

Майор Морроу и в самом деле не терял времени даром. Он вытащил откуда-то бинокль и направил его на вершины близлежащих гор, на поля, на заросли гаоляна вдали.

 

— Осмелюсь заметить, — сказал староста Ли, потирая место, которое выдержало две звонкие оплеухи и одновременно снимая шляпу. — Откуда на Квантуне взялись офицеры британских вооруженных сил? Это — китайская земля.

 

— Дурень! Теперь Квантун принадлежит Англии.

 

Майор Морроу широко улыбнулся и что-то спросил.

 

— Господин майор спрашивает тебя, свинья паршивая, как зовут? — скрипучим голосом сказал человек в полицейском матерчатом шлеме.

 

— Кого зовут? Его или меня?

 

— Тебя, идиот деревенский, тебя!

 

— Я — староста Ли.

 

— Выплюнешь ты наконец папиросу, ничтожная тварь?!

 

Староста Ли сплюнул папиросу на землю, прямо под свои ноги.

 

— Господин майор говорит, что скоро здесь не будет гаоляна.

 

— Что же здесь будет? — озадаченно спросил староста Ли. — Осмелюсь милостиво просить ответить на мой глупый вопрос… Не собираются ли англичане посадить здесь чумизу?

 

— Нет, — ответил майор Морроу, не отрывая бинокля от глаз.

 

— Вторично прошу снизойти ответом… не собирается ли уважаемое английское правительство поселить здесь колонистов?

 

— Нет.

 

Староста Ли вздохнул и обратился к Морроу в третий раз:

 

— Моя необразованность заставляет беспокоить почтенную особу в третий раз… не собирается ли уважаемое английское правительство…

 

— Здесь будет аэродром. — коротко сказал господин Морроу, опуская бинокль и поворачиваясь спиной к старосте.

 

— Что? — староста Ли вытаращил глаза от недоумения и глубокой скорби.

 

— Господин майор говорит, что здесь будет аэродром британских королевских военно-воздушных сил.

 

— Откуда же он здесь возьмется?

 

— Вы его построите.

 

В тот же день жители деревни Шухуеудза наблюдали удивительное зрелище: тяжелый трактор грузно двигался по гаоляну, тщательно его вытаптывая. Вооруженные люди в матерчатых полицейских шлемах бегали по деревне, вылавливали кур, вытаскивали из домов кувшины с водкой. Крестьян согнали на площадь к чайной лавке, окружили. По одному и по два их стали отводить в помещение лавки, там им читали монотонным голосом бумагу, в которой они навечно присягают английскому монарху. А заодно, что навечно отказываются от своей земли, на которой будет расположен военный аэродром; что подтверждают, что эта земля им не принадлежит, и клянутся, что не имели никакой связи с китайским правительством и русской администрацией. Затем заставляли погружать большой палец в черную тушь и прикладывать его к этой бумаге.

 

Старосте Ли бумагу не зачитывали. Ему надели наручники, посадили в грузовик под охраной четырех дюжих молодцов. И увезли. Китайский гаолян отступил перед английскими королевскими военно — воздушными силами. На месте гаоляновых плантаций образовалось огромное поле, на котором день и ночь ревели моторы синих крылатых чудовищ. Английские солдаты в защитного цвета форме и пробковых тропических шлемах день и ночь сновали между ангаров, оглашая воздух своей быстрой речью. А в деревне, лишившейся гаоляновых плантаций и дынных огородиков, наступила пора голода и нищеты. Впервые за последние двадцать пять лет и почти сразу вслед за тем, как русские ушли.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Семь дней в Марокко

 

_________

 

В понедельник Гансу, едва сошедшему в Агадир с борта парохода «Кайзер Вильгельм» сообщили, что он назначен волонтером в 3 — й стрелковый туземный батальон. В батальон аскари. Немцев в батальоне было примерно треть состава, и все они были набраны черт знает откуда. Аскари же были из числа местных, марокканцев. Формальности тянулись недолго, Ганс присоединился к батальону в казарме, и по прошествии двух дней спешного обучения его с батальоном отправили в Альму.

 

Выступили ночью, в четверг. Агадир быстро остался позади. Но потом… Потом пот заструился по телу, ремни оттягивали онемевшие плечи. За воротником мундира жара обжигала, как расплавленный свинец, молодые стрелки падали от усталости и ничего уже не соображали. Моментами Гансу казалось, что он дошел до последней границы человеческих сил и малодушно ждал смерти от обезвоживания, изнеможения и солнечного удара. А ведь прошли — то всего — ничего! Всего несколько километров, всего несколько часов он тащился под жестоким солнцем! Солдаты — немцы шли, опустив головы, согнувшись под тяжестью снаряжения и винтовки, с трудом волоча подбитые гвоздями подошвы по горячей дороге. Аскари шагали свободнее, их совершенно не утомляла развевающаяся скатертью дорожная пыль. А пыли было много. Пыль неотвязно следовала за батальоном, точно подгоняемая медленными и неумолимыми толчками. Пыль. Ни малейшего ветерка, ни малейшего дуновения. Сквозь полуопущенные ресницы Ганс видел, как стелились серые, точно прожженные дали, усыпанные валунами. Нитка бесконечной, прямой, как стрела, дороги от горизонта к горизонту пересекала равнину. Потом Ганс увидел горы Атласа и начался бесконечный серпантин горной дороги. Древний горный хребет оказался и похожим и непохожим на горы, что Ганс видел ранее.

 

К вечеру батальон подошел к Альме — маленькому, чахлому пограничному уэду у подножия Атласских гор. Здесь заканчивалась германская зона и начиналась французская. Весенний сезон дождей уже закончился, дождевые тучи давно перевалили через Атлас и пролились влагой на южных склонах. Теперь остались только лужи. Между камнями, слабо защищенными тенью чахлых кустов, несколько луж ждали, пока их не осушат окончательно продовольственные караваны. На обожженной солнцем поляне с лужами отпечатались бесчисленные круглые следы верблюжьих копыт.

 

— Колонна! Стой!

 

Стрелки-аскари бросились к лужам, чтобы зачерпнуть немного стоячей воды. На донышках их фляг осаждался толстый слой помета и грязи. Стрелки — немцы не двинулись с места. В их флягах было достаточно воды и они могли позволить себе спокойно пить, спокойно, сквозь зубы выцеживать глоток воды, плескать в ладонь и на лицо, чувствовать свежие капли на коже! Это было счастье. Их немецкое счастье. Бремя белого человека. Переходов больше не предполагалось. Приучаться к войне такому молодому стрелку, как Ганс, придется здесь, в Альме. Отсюда батальон раскидают по укрепленным постам и фортециям на границе, ночью он будет спать урывками, на голых камнях, закусывать, чем бог послал, и поглядывать на грубых вояк с жестокими лицами, испещренными морщинами.

 

В пятницу утром Ганс очутился на маленьком посту на высоте какой — то вершины к северу от Альмы. Где? Неважно. Ганс остался бы на посту неделю, месяц, год. Тут можно, по крайней мере, спать и есть; имелся источник, который давал для поста дает свежую воду. Ганс отметил про себя, что полюбил этот маленький затерянный пост, окруженный опасностью со всех сторон за считанные минуты.

 

Весь пятничный день угрюмые часы тянулись медленно. За холмами, густо уставленными проволочными заграждениями, развертывалось нечто вроде лунного пейзажа — признаки работы артиллерии. Вокруг поста — шум перестрелки или отдаленной канонады. Офицер, фельдфебель, да десятка три солдат, большей частью марокканцев, составляли весь гарнизон. Лейтенант — славный малый. Его фамилия — Огински; его «старики» — бауэры в Баварии. Здесь он с прошлого года, с первых дней Агадирского кризиса, когда французы, с трудом, но договорились с немцами и уступили часть Марокко. Он был дважды ранен, потом подхватил болезнь печени, потом снова болел, но уже лихорадкой, таскался по походным госпиталям, задыхался в душной атмосфере палаток, но всякий раз «забывал об этом» и возвращался в строй.

 

— Ты ничего не видал еще, щенок. — это были первые слова, которые Ганс услыхал от славного малого, лейтенанта Огински. — Тебя бы сюда год назад. В голове бы шумело, а в ушах стоял бы хрип умирающих. Год назад, без конца прибывавшие раненые приводили в отчаяние изнемогавший от работы медицинский персонал, врачи сходили с ума. Я бы хорошо выдрессировал такого молокососа, как ты. Мне отрекомендовали тебя, как порядочного негодяя, но не бойся ничего: я, знаешь ли, справедлив: старайся, и уж я тебя отмечу…

 

Гансу было плевать на то, что было здесь год назад. Его интересовало только то, что касалось борьбы с повстанцами. В нем шевелилось какое — то любопытство. Он со вниманием прислушивался к рассказам своих сослуживцев на посту:

 

— Их тут больше ста тысяч, их вождь повсюду. Говорю вам, пули его не берут, пуля не может его задеть. Да что пуля? Пушка его не берет! В течение нескольких часов стреляли из пушек; уши могли лопнуть от грохота орудий. Тьма снарядов сыпалась. Все, казалось, разлетелось вдребезги. И что же? Ничего. Тут, конечно, стало потише. Так, постреливают иногда, ищут зазевавшихся. Повстанцы большей частью ушли вглубь французской зоны. Там они объединились и образовали ядро повстанческой армии. А здесь осталось тысяч восемь, не больше…

 

В субботу гарнизону поста было приказано прикрыть колонну, возвращавшуюся в Агадир. Колонне предстояло пройти по узкому ущелью, гуськом. В воскресенье, из Агадира, в Альму, по равнине, расстилавшейся до горизонта, шел, гусеницей извивался интендантский обоз.

 

Ганс вылез из окопа на бруствер и смотрел на медленно движущуюся гусеницу интендантского обоза. В этот момент ударил выстрел. Ганс упал, пораженный в самую грудь. Он откинулся назад, поток крови хлынул из его рта. Смерть пришла в воскресенье, от пули диких защитников Атласских скал…

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Три дня из жизни Леовигильда Витинга

 

_________

 

11 июля

 

Соединённые Диоцезы Атлантии, пригород Нового Рекополиса, 205X год

 

— Так, посмотрим… можно было и больше… и так сойдёт — удовлетворительно заметил Леовигильд, читая финансовый отчёт за ход в стратегической игре. Он играл уже около четырёх часов и надо было как-то развеяться.

Хоть игра была очень интересной, имитирующей максимально реалистично управление государством и любой читающий завис бы за такой игрой надолго, Леовигильд давным-давно пресытился подобным. Ему нравилось разбавлять компьютерные игры делами в реальном мире, и наоборот.

Леовигильд спустился вниз, на кухню, где достал из холодильника нужные ингредиенты и стал готовить любимое блюдо: салат из овощей с сыром. Пока он готовил, зазвонил телефон.

— Мы тут в парке собираемся, приходи к нам — пригласил Левогигильда его друг, Валерий Кайсарион.

— А когда?

— С часу на час.

— Хорошо, приду.

Парк был недалеко, потому, Леовигильд приготовил свои любимые блюда, упаковал их в корзину, взял велосипед и отправился к друзьям.

 

****

 

Часть города, в которой жил Леовигильд и находился парк, состояла в основном из одноэтажных и двухэтажных домов. В этом районе находились и многоэтажные здания, но их было крайне мало. Нередко в свободных от застройки местах росли деревья и кустарники. Рядом с парком застройка не отличалась особой плотностью, скорее наоборот. Деревьев тоже не сильно много. В общем, местность явно не пустовала, но и густонаселённостью не отличалась.

В парке уже находилось несколько человек, и их становилось всё больше.

— Будешь завтра слушать праздничную речь? — спросил Валерия Йордан, его младший брат.

— Ну… как получится. Так-то я уже много раз слушал речи на День Независимости.

Во время разговоров братья аккуратно постелили на землю скатерть для пикника.

— О, а вот и Лео едет — заметил кто-то из кампании.

— Это у которого фамилия Витинг, или кто?

— Да, который Витинг.

Не доезжая несколько метров, Леовигильд спешился и оставил велосипед на общей стоянке. Пройдя несколько десятков метров, он оказался в компании своих друзей, в основном бывших сокурсников.

— Давно не виделись! — объявил Леовигильд всем и направился к Валерию с Йорданом, которые уже накрыли всё вокруг.

— О привет, как дела? — поприветствовал друга Йордан.

— Да нормально. Смотрю вакансии, играю в игры…

— А как дела в «Странах и народах»?

— Да в общем-то нормально. Только вот постоянно не учитываю, что в эпохи, что есть в игре, люди намного враждебнее относились друг к другу… ну и интриганы часто всё портят… а так игра крутая.

Трое парней присели на скатерть и пробовать угощения.

— Это… у тебя есть кто-то на примете? — спросил Валерий друга.

— Есть, но пока я… как-то не готов об этом говорить.

— Ладно… сменим тему. Как успехи в изучении LQ? — слегка смутившись предложил Валерий

— Неплохо. Уже освоил большинство компонентов. И недавно научился работать с… короче, как это называется… а, связанными объектами. Понемногу пробую делать свои игрушки.

— Круто.

После этого парни принялись пробовать угощения. Время от времени трапеза перемежалась кратким обсуждением разных слухов, новостей и некоторых событий местного масштаба. Кроме того, друзья делились друг с другом опытом в разных играх и средствах разработки. Через пол часа к ним подошел давний друг.

— Привет Рек! — здороваясь сказал Валерий.

— Вас ждут на площадке — ответил Реккаред.

Пройдя пару десятков метров, друзья пришли к ровному месту, редко замощённому гладкими плитками. Большинство танцев были незамысловатыми. Никто не думал о мастерстве исполнения, все двигались по велениям собственной души. Друзья не стали исключением, и сами пустились в пляс. Несколько минут спустя, когда Валерий вприпрыжку побежал задом-наперёд, готовясь двинуться вбок, он встретил старого друга.

-О, привет Йон!

— Привет! — ответил Иоанатан

— Как дела?

— Нормально, как сам?

— Тоже норм.

Йордан призадумался на несколько секунд, а потом спросил:

— Есть интересные новости?

— Да, от знакомых слышал, что в Корнелиане собираются открывать портал в параллельную временную ветку.

— В какой Корнелиане… а…, той, что во Фракии?

— Той самой.

— Надо будет рассказать Лео, он таким интересуется.

— А где он?

— Танцует со всеми.

Двое приятелей прошли к площадке. Увидев их, Валерий и Леовигильд прекратили танцы и заговорили с ними.

— Надо будет сгонять туда — сказал Леовигильд.

После разговора друзья подошли к дереву, на котором висела мишень для дротиков.

— Я первый! — заявил Иоанатан и взял дротик.

— И. эх! Чуть-чуть не хватило до серединки!

Немного погодя к товарищам подошёл мужчина около сорока пяти лет. Он взял дротик и метнул его.

— Почти в яблочко!

— Дядя Ари, какими судьбами?! — спросил Валерий.

— Да вот, в гости к вам приехал — ответил Аристид.

Несколько минут новоиспечённая кампания метала дротика и издавала негромкие смешки, а потом Аристид отправился к площадке и продемонстрировал такие танцевальные способности, что раздался одобрительный гул, кто-то даже крикнул «круто!», на что Аристид радостно заявил:

— Не зря меня родители назвали Аристидом!

Последующие несколько часов прошли однообразно. За танцами, общением и весельем Леовигиильд не заметил, как стемнело.

 

****

 

В дверь постучали и через секунду на пороге стоял Стефан, отец Леовигильда, и незнакомый мужчина с усами, выглядящий лет на пятьдесят и держащий в руках коробку.

— Это кто? — спросил Леовигильд.

— Позвольте представиться, я Василий Клибанарион, отвечаю за доставку. Тут вам… посылка пришла… только надо кое-что уточнить.

Василий достал планшет и какие-то бумаги. Через несколько минут, после заполнения бумаг, Айна вскрыла коробку. Там находились какие-то семена и удобрения. Через несколько минут распаковка и проверка закончились. Василий извинился за путаницу и ушел.

— Мам, что это было?

— Да так, у них случилась заминка.

Поговорив с матерью, Леовигильд отправился к себе в комнату, где какое-то время пр программировал, после чего лёг спать.

 

— 12 июля

 

Леовигильд встал, заправил кровать и спустился вниз.

— Смотришь за подготовкой к речи? — спросил Леовигильд сидящую за столом мать.

— Да — ответила Айна.

 

Толпа ждала выступления. Наконец на сцену ступил президент Родри Эллинг и начал речь:

 

— Граждане Соединённых Диоцезов Северной Атлантии! Братья и сёстры! Сегодня, 12 июля 1773 года был подписан акт о признании независимости Новой Гутистиуды. Именно так по началу называлась наша страна. После конфликта с соседями и расширения Новая Гутистиуда была преобразована в теперь уже известные Соединённые Диоцезы Северной Атлантии.

Да! В прошлом мы совершили немало ошибок и плохих поступков! Но мы также сделали немало добрых дел! Уверен, что в будущем мы избежим ошибок прошлого и приумножим то хорошее, что есть у нас и в нас! Поздравляю вас, дорогие граждане! Братья и сёстры!

 

Стоявший сзади караул из нескольких солдат бегло выкрикнул: «Ура! Ура! Ура!», после чего Родри повернулся к толпе спиной и ушёл со сцены.

 

Позавтракав, Леовигильд вернулся в комнату и продолжил играть.

— Ага! Значит это Архелай из Массалии плёл все эти интриги! Ну ничего, сейчас я ему устрою!

После этих слов Леовигильд нажал на какую-то кнопку, и Архелая изгнали из политики, и из города. Ещё немного поиграв, он открыл среду разработки LQ, где его взору предстала пустая форма окна, редактор объектов и свойств, и, наконец, панель компонентов. Он загрузил свой проект программы, сохранявшей движущиеся узоры в изображение или видео файл при нажатии на кнопку. Завершив проект, Леовигильд сохранил копию проекта на несколько носителей и продублировал файл программы в другую папку. На минуту он откинулся на спинку кресла и вспомнил, как когда-то впервые увидел окна. Чувства, когда каждый новый элемент казался неизученным и интересным. А потом он узнал, что оказывается программные «окошки» можно создавать самому; как можно создавать приложения, работающие в консоли или полноэкранном режиме. Как он захотел сам создавать «окошки» с кнопками и всякими элементами, как он впервые нашел информацию о языке LQ и как он скачал его.

— Идёшь на пикник? — спросили Леовигильда Марк и Ариста, его брат и сестра. Он согласился, и уже через несколько минут вся семья собралась у дома.

— Хочу сказать. Через две недели состоится один интересный эксперимент в Корнелиане. И я собираюсь с Иоанатаном полететь туда.

— Хорошо, только предупреди нас — ответила Айна.

Каждый делился известными новостями. Так продолжалось около двух часов. Время от времени кто-нибудь вставал, прохаживался до дома, конца участка или ближайшего дерева, любуясь красотами природы.

— Не зря всё-таки мы поселились далеко от центра города — заметил Стефан — тут и красивые виды, и магазины, если вдруг что-то понадобится.

— Да, согласилась Айна — в центре города всё застроено как-то… сильно. Хотя мой папа говорит, что в его юности города были застроены ещё плотнее представляешь?!

— Раньше города и вправду были намного теснее.

Тут в разговор вмешалась Ариста:

— Надо будет заготовить угощений, если заглянут гости, или бутербродов, если мы сами пойдём к кому-нибудь.

— Вечером этим займусь — ответила Айна.

Оставшаяся часть дня прошла слишком однообразно, чтобы её описывать. Семья проводила время на участке у дома то разговаривая, то играя в подвижные игры. Когда настал вечер и Солнце подалось за горизонт, Айна и Ариста принялись готовить праздничные блюда, а Леовигильд, Стефан и Марк таскали посуду. Наконец, блюда были готовы. Переждав некоторое время, не придёт ли кто, положили свои лучшие угощения и бутерброды в контейнеры и отправились в гости к ближайшим соседям, Эслингам.

— Привет Ситтас — обратился Стефан к стоящему рядом с домом парню — твои дома?

— Да — ответил Ситтас, после чего вошел в дом и известил всех о приходе гостей.

Через минуту к порогу вышел Родерик, отец Ситтаса, и пригласил всех в дом. Разложив еду по тарелкам все уселись и начали разговор. Айна и Баддо разговаривали о цветах, а Родерик и Стефан о политике прошлого. Обсуждали как СДА аннексировали Мешикию и взяли Мехико. Обсуждали и то, как СДА попытались создать государство темнокожих в Африке, но так как континент оказался поделён между другими странами, им пришлось создать страну на островах восточнее Кубы. Леовигильд, Марк, Ариста, Ситтас и другие дети соседей, Госвинта и Аннея нашли общую тему для разговора: дизайн. Говорили об оформлении сайтов, упаковок, афиш и много другого. В десять с лишним часов семьи попрощались друг с другом и Витининги, семья Леовигильда, пошли домой.

 

День эксперимента

 

Леовигильд потянулся в постели и посмотрел на часы. Время было 9:45. Леовигильд встал, заправил постель и спустился вниз.

— Мам, мы с Йорданом в Корнелиану.

— Хорошо.

Леовигильд вышел к дороге. Пока его друг не прибыл к месту, он съел пару бутербродов и принялся ждать. Примерно через десять минут к его участку подлетела машина с Йорданом, он сел в открывшуюся дверь и они отправились в путь. Друзья летели на огромной скорости, километр с лишним в секунду. Стоит сказать, что такую скорость они набрали не сразу, поскольку это грозило бы довольно существенными перегрузками (для простых, неподготовленных людей), а разгонялись постепенно. Из-за большой высоты всё выглядело так, будто они парят над океаном. Весь полёт занял почти два часа.

Припарковав автомобиль, друзья встали с краю, где находилось меньше людей, и начали наблюдать за происходящим.

— Фу-у-х — выдохнул Йодран — наконец-то туча, а то утомила эта жара.

Среди толпы находились самые разные люди. Были и активисты, одевшие шапочки из фольги и скандирующие: «Нет порталу нечисти в наш мир!», были и репортёры, но большую часть толпы составляли обыватели, пришедшие посмотреть на значимое событие. Спустя час один из работников вышел к толпе и объявил:

— Портал открылся и работает стабильно. Обошлось без происшествий, можете пройти!

Активисты начали снимать шапочки из фольги и аккуратно складывать транспаранты. Неспешно толпа пришла в движение. Йордан с Леовигильдом не стали спешить, и даже пропустили несколько человек вперёд. Наконец, они сами вошли в здание. Работающие над проектом Лев Флавий Виктор, Гней Захарий Левин и другие учёные постоянно перемещались между компьютерами и электронными установками, нажимая разные клавиши и, тем самым, меняя физические параметры. Ежесекундно рабочий коллектив регулировал уровень самых разнообразных энергий, не давая им упасть, или наоборот, возрасти до критических значений. На большом экране, размещённом подальше от эксперимента, чтобы и другие могли подробно рассмотреть эксперимент, транслировалось изображение с камеры, соединённой кабелем с компьютером. После нескольких минут самых разнообразных манипуляций портал открылся, в воздухе разверзлась дыра, через которую, однако, совсем не проходил свет. Это был портал, который можно охарактеризовать как мутную овальную завесу, два метра в высоту и полтора в ширину.

— Друзья! Сегодня поистине значимый день, вы присутствуете при открытии первого портала! На ваши вопросы ответит мой коллега Гней — с воодушевлением произнёс учёный и направил палку с камерой в другое пространство. Вёрткий журналист, обогнав своих коллег, подскочил к микрофону:

— Луций Флавий Ареобинд. Канал «Наука». А не думали ли вы что портал откроется рядом с черной дырой, квазаром, нейтронной или простой звездой, и нас или затянет или обдаст чем-нибудь?

— Ещё до открытия портала можно узнать, куда он поведёт, а наша защита не даст ему открыться если по ту сторону будут критические значения физических величин.

Когда камера оказалась за пределами портала, на экране появилась какая-то лаборатория, и, судя по оборудованию там, весьма солидная и развитая.

— В этом нет ничего удивительного — прокомментировал Гней — вероятнее всего там работают с пространством, и наш портал открылся там, где ткань реальности в определённом смысле слабее.

Вскоре с обратной стороны появилась уже другая камера, обитателей той ветки реальности. Гул толпы усилился, журналисты начали активно задавать вопросы. Ещё через несколько минут с той стороны портала появилась подвешенная клетка с мышами.

— Как думаешь, зачем это — спросил Леовигильд.

— Проверяют, насколько жизнеспособными окажутся организмы в параллельной временной ветке — ответил Йордан.

Около двух с лишним часов друзья ещё наблюдали за разворачивающимися событиями. Наконец, когда стало ясно, что дальше ничего особенного не будет, они вернулись в машину.

— А что дальше? — спросил Леовигильд.

— На днях будут ясно. Пока ясно одно: эксперимент удался и никаких плохих последствий не случилось.

— Значит, теперь люди будут пытаться открыть больше временных веток и пытаться устанавливать связи с обитателями тех веток?

— Скорее всего, да.

— Забавно. Раньше фантасты думали, что перемещение между планетами и частями космоса будет чем-то будничным, а получается что связи с другими ветками времени наладят раньше чем между частями вселенной.

— Да… забавно. Хотя космос безграничный, и чтобы хоть куда-то полететь, нужно развить просто огромную скорость. А ещё сделать так, чтобы стоимость проектирования и производства такого вот космического транспорта упала как можно ниже. Но сейчас нет таких технологий. И даже если подобные технологии вдруг появятся, то в ближайшее время предел возможностей — это космический туризм, и то едва доступный для всех. Ну и ограниченная добыча ресурсов на астероидах. Таких планет, как наша Земля или нет вообще, или они далеко, или кем-то заняты или, несмотря на пригодность к жизни, условия там будут для нас тяжелыми. В общем, если в космосе вдруг появятся какие-нибудь добрые люди с более высокоразвитой цивилизацией и поделятся с нами знаниями, тогда может быть, а так… а вот открытие портала в другую ветку реальности намного дешевле по затратам и гораздо выгоднее.

Пока друзья говорили, машина взмыла вверх и плавно разогналась…

 

_________

 

— Total War, Civilization и World Box в одном флаконе плюс имитация взаимодействий личностей и групп людей.

— В данном случае, сокращённое имя Леовигильда

— Собственно, та самая игра

— Сокращённо от «Lingua Quanta». Язык программирования для квантовых компьютеров. По синтаксису и правилам максимально приближен к C++ из реальной истории

— В переводе с древнегреческого «лучший, самый лучший»

 

_________

 

Карта мира: 

 

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Трое под солнцем

 

_________

 

Константин Порфирьевич Бекасов, чиновник Святопрестоленской покровительственной администрации, наблюдал за неспешно подруливающим к пристани летучим кораблем. За таким зрелищем стоило ехать к морю! Шесть огромных двигателей, две палубы, а крылья такой площади, с какой могла бы кормиться целая крестьянская семья. Слуга-сиамец, впервые увидевший такое чудо, даже утратил вечно невозмутимое выражение лица.

 

— Видишь, Ради, какая махина? Таких в мире всего восемь, и два из них у нас, в Минпокрове. Это тебе не Азия, не повозки с быками. Это Россия, цивилизация!

 

— Это самолету русикие сделяли? — восхитился Ради.

 

— Русские не хуже могут. Так, табличка с тобой? Поднимай, пассажиры уже выходят!

 

Действительно, люди покидали чрево водно-небесного гиганта по телескопическому трапу. Лица многих из них были бледны: не только морская болезнь мучает путешественников, но и воздушная тоже. Один такой бледный юноша, увидев табличку, подошел к Константину Порфирьевичу и Ради.

 

— Сергей Николаевич Цаплин — это я. Вот мои бумаги.

 

— Отлично! Я Константин Порфирьевич Бекасов. Рад вас приветствовать, душевно рад! Сейчас дождемся выгрузки багажа, и отвезем вас в Святопрестоленск. Хотя здесь мы его все называем на местный лад: Крунг. Это «столица» будет по-сиамски. А полностью «Святопрестольная столица» и ещё на два листа мелким шрифтом всяких оборотов, полностью и не упомнит никто

 

Цаплин через силу улыбнулся.

 

— Святопрестольная столица? Значит, есть всё-таки на свете Четвертый Рим…

 

— А-ха-ха! Прекрасно, прекрасно, нам тут не хватает людей с этим, знаете ли, юмором. Но что-то вы бледны. Вот, пожуйте имбиря — помогает. И подышите свежим воздухом, мы не торопимся. Тут с Сиамского залива этот, как его, бриз. Я сам наслаждаюсь, в Крунге такого не бывает.

 

Вскоре молодой человек уже пришел в себя и с восторгом рассказывал про перелет на гигантском летучем корабле, который мог без посадки преодолеть расстояние от Владивостока до Святопрестоленска со скоростью 300 километров в час, причем под конец, догоняя график, давал все 400. Кормили блюдами из «Яра» (тех, кто был в состоянии принимать пищу), и алюминиевый ватерклозет ароматизировался фиалками. А в первом классе летел сам граф Корсаков — вот он, кстати, блюет в море. Самому Сергею то ли имбирь помог, то ли свежий воздух, то ли молодость организма, но юноша был готов к поездке ещё до того, как закончили выгружать багаж. Ради схватил здоровенный чемодан и понес к машине.

 

— Какой сильный народ сиамцы! Я на вид куда крепче этого парня, а чемодан едва поднимаю.

 

— У каждой расы свои достоинства. Да и Ради я отбирал среди многих.

 

— Ради? Красивое имя. Почти как «радость».

 

— Вы будете смеяться, но в переводе это означает «удовольствие». Я даже хотел поэтому статью написать, что сиамский язык произошел от русского, да зазнайки-ученые засмеяли. Так, садитесь. Ехать нам до русского квартала около тридцати верст, то есть, километров, а по времени — как Бог решит. Сами скоро поймете, о чем я. Ну, тронулись!

 

Безмолвный сиамец управлял шестидесятипятисильным «Панаром» с отменным мастерством — видимо, достоинства его расы не ограничивались переноской тяжестей. Константин Порфирьевич тем временем обучал молодого новичка премудростям здешней жизни.

 

— Знаете, многие в Министерстве, особенно из молодежи, воспринимают назначение в Сиам как этакое наказание, ссылку. Хотят дослужиться до пенсии на берегах Обводного канала. Но у нас тут не так уж плохо, а если подумать, то и вовсе хорошо. Тут и денег в достатке, и молодому человеку доступны беспрепятственно такие удовольствия, за которые в России самое меньшее с карьерой попрощаешься…

 

— Я наслышан. Ультракокаин, двенадцатилетние мальчики и гладиаторские бои меня не интересуют. — ответил Цаплин.

 

— Ну что вы сразу… Не нужно верить дурной славе.

 

— Мальсики на улисе Белих Лотасов, — сообщил Ради, — а кокаин мозна достати…

 

— Хватит, Ради, молчи Бога ради! Сергей Николаевич этой дрянью не интересуется. Он человек возвышенный. У нас и для возвышенных всё есть. Вот, на следующей неделе приезжает с концертами Олег Ребро.

 

— Олег Ребро? И тут он! Несём, значит, свет культуры в дальние уголки Азии… Но, откровенно говоря, вовсе не дефицит развлечений отвращает людей от назначения в Сиам. Без денег много не наразвлекаешься что в России, что здесь…

 

— О, уж вы мне поверьте, по деньгам тут никто ещё не проиграл. Приезжают с одним костюмом и в чиненых башмаках, а лет через пять уже свой дом в три этажа, авто и дюжина слуг. Сам, порой, возмущаюсь. Только запомните: в первый год у нас принято жить строго на жалование. Во второй аккуратно, осторожно. Дальше уж как совесть позволит. Но тут и на жалование можно прожить очень неплохо. Вам по второй категории с пересчетом будут платить 480 рублей. На местные это почти 9000 тикалей. Деньги, прямо скажу, царские. Главное, правильно распорядиться. За 2500 тикалей снимаете квартиру в русском квартале. В других можно и за 700 найти, но это небезопасно, да и не поощряется. За 1500 тикалей нанимаете местную тетушку. Она вам делает всё — готовит, стирает, убирается, на рынок ходит. Опять же, будут вам предлагать и за 800, и за 500. Они вас таким накормят, что неделю… Я вам посоветую проверенную, которая по фунту перца в каждое блюдо не закладывает, а умеет готовить и борщ, и щи, и утку с яблоками. На рынке ещё 1500 уйдёт, плюс где-то 300-500 тикалей тетушка украдёт. Тут бороться без толку. Если сами будете ходить, всё жалование попусту растратите. Останется у вас за месяц при грамотном хозяйстве 3000 тикалей. В первый год откладывать нет смысла, много всё равно не накопите, форму Министерство выдает, так что остаток смело пускайте на что душе угодно. Главное, не переплатить. Для местных ободрать русского как липку — дело чести. Ушлый народ… О, ну вот, о чем я и говорил! Это надолго.

 

Автомобиль достиг основной части Святопрестольного Града и угодил в суровый затор. Теперь он очень медленно продвигался в хаотичном потоке машин, велосипедистов, гужевых повозок и какого-то совсем экзотического транспорта на механической и людской тяге. Сергей с любопытством разглядывал улицы незнакомого города, вполуха слушая наставления старшего коллеги. Тот был кладезем премудрости. Например, ни в коем случае нельзя употреблять слово «колония». Это обижает местных и не нравится начальству. Колонии — у Англии с Францией, а Россия — страна особого склада, она не подчиняет, а покровительствует, и народы сами тянутся под её крыло. Мы не грабим, а бескорыстно несем свет цивилизации. Не то что европейцы! Французы из «Мишлена» перекупили у «Треугольника» все сиамские каучуковые плантации и теперь выкачивают соки из несчастной страны. А англичане коварными спекуляциями захватили сиамские железные дороги и установили разбойничьи тарифы. Даже столичная канализация — и та американская.

 

— На дерьме деньги делают, чертовы янкиз! — возмутился Бекасов.

 

Дальше он стал объяснять, как сэкономить, покупая фабричные товары. Оказалось, что в обычных магазинах все они монопольные, привозимые из России, и стоят втридорога. Поэтому надо закупаться в Чатучаке, где продают контрабанду из Британской Бирмы и Французского Индокитая, проникающую вопреки героическим усилиям русско-сиамских таможенников. Все начинающие чиновники так делают, иначе без штанов останешься. Да и многое в лицензированных магазинах вовсе не купить. К примеру, контрабандой привозят настоящие патефоны фирмы «Патэ», а законно продаются только харьковские «хрипунцы». Так что… А, всё, приехали.

 

— Пока не снимете квартиру, заселим вас в министерскую гостиницу. Я завтра с бумагами на место службы. Кстати, так и не спросил: куда вас назначили?

 

— Земельный арбитраж.

 

— Ах! Вот это счастливый билет! Если бы я в свое время с такого начинал…

 

Прошло полгода. Сергей развернул кипучую деятельность. Он помнил наставления Константина Порфирьевича и был на службе безукоризненно честен. Кипучая деятельность развернулась вне службы. Юный чиновник подружился с Ради (подозревая в последнем японского шпиона, но делу это не мешало). Вместе они занялись благородным делом помощи русскому населению Крунга. Хорошо Бекасову было рассуждать про покупку контрабандных товаров в Чатучаке, а ведь не так-то она и проста. Ехать дотуда от русского квартала через вечные святопрестоленские заторы долго и неприятно, сам Чатучак — та ещё клоака, где запросто могут обокрасть, обсчитать или выдать сдачу фальшивыми купюрами, а вместо настоящего европейского товара подсунуть дрянную японскую подделку. Да и чтобы найти нужную вещь порой нужно потратить полдня и ещё полдня за неё торговаться. Людям же в чинах повыше и вовсе появляться в таком месте не к лицу — не дай Бог, увидит кто.

 

Сергей и Ради взялись эту проблему решить. Среди крупных чатучакских торговцев они отобрали нескольких достаточно разумных, чтобы понять преимущество стабильного спроса над разовым барышом. Затем договорились с типографией и напечатали каталоги, совершенно как это делается в России, кроме качества самой печати — с картинками товаров и фиксированными ценами в тикалях и рублях. Каталоги разошлись среди обитателей русского квартала, а потом компаньоны стали принимать заказы. Накопив их достаточно, Ради отправлялся на нанятой мотоповозке в Чатучак, загружал её товаром и доставлял в лавочку своей приятельницы рядом с русским кварталом, а оттуда нанятый мальчик-посыльный разносил по адресам. Сперва дело двигалось со скрипом, но потом приобрело некую репутацию и пришлось уже нанимать помощников. Казалось бы, всё это не могло ускользнуть от внимания русской и сиамской полиции, но верные слуги что Короля, что Императора демонстрировали загадочную слепоту. Более того, один из торговцев, решивший проявить деловую нечистоплотность, на следующий же день угодил под полицейскую облаву — всё же, контрабанда есть дело крайне незаконное.

 

Со временем Ради пришлось взять расчет у Константина Порфирьевича и наняться слугой к Сергею. Прежний хозяин этому, конечно, не обрадовался и при встрече укоризненно сказал новому:

 

— Не по средствам живете. Что я вам говорил про первый год?

 

Но самая тщательная проверка ничего не выявила. Сергей не получал от своей службы ни единого тикаля сверх законного жалованья. Это очень озадачило Бекасова: ему-то, конечно, каталога не вручали.

 

— Зачем ему слуга? Тут что-то противоестественное! Все эти молодые сиамцы крайне смазливы…

 

Но Сергей и тут был вне подозрений. Как только позволили средства, он сошелся с ослепительной француженкой (которую подозревал в работе на Второе бюро, но делу это, опять же, не мешало). У Мадлен были связи в Сайгоне, так что коммерция приобрела уже международный размах. Иногда Сергей подтрунивал над Ради:

 

— Для простого парня из деревни ты как-то очень ловко играешь на скачках курса франка.

 

— Как говорил Константин Порфирьевич, у каждой расы свои достоинства. — отвечал Ради, давно уже не утруждавшийся коверканьем русских слов, — Коммерция у меня в крови.

 

В целом, отношения между двумя молодыми людьми установились вполне дружеские и теплые — не такие теплые, конечно, как подозревал Бекасов. Поэтому, когда Сиам захватили британско-японские войска, Сергей не только сохранил свободу, но и смог более-менее сносно существовать. Мадлен ускользнула в последний момент и во главе партизанского отряда наводила ужас на захватчиков в Индокитае. Местные считали её реинкарнацией Чьеу Тхи Чинь, легендарной вьетской героини древних времен, сражавшейся верхом на белом слоне, завязав груди за спиной. Сергей, узнав об этом, не мог сдержать улыбку: он-то точно знал, что груди Мадлен совсем иного свойства: выпуклые, изящные и восхитительно упругие. За спиной такие не завяжешь.

 

Через три года счастье войны вновь показало свою переменчивость. Огромный флот Второй Антанты появился в Сиамском заливе и высадил десант. Вместе с танками и бронетранспортерами, с тысячами американских морпехов и французских легионеров на берег сошла Мадлен — в солдатских ботинках, пятнистой форме и лихо сдвинутом набекрень берете, с автоматом на ремне. В таком виде она прошла по улицам освобожденного Крунга до бывшего русского квартала.

 

— Так ты ещё желаннее! — восхитился Сергей.

 

— Я скучала, мой маленький русский красавчик. А где наш милый Ради?

 

— Распотрошил наш старый тайник, пьет лучший контрабандный коньяк и готовится пустить пулю в лоб, пока это не сделали вы или благодарные жители Крунга.

 

— Ну, это не дело. Надо его отговорить. В конце концов, я ему очень обязана — он не проявил ни малейшего усердия в моей поимке. Да и вообще он забавный парень.

 

— Отговорить? И что дальше? Куда ему теперь податься? Для сиамцев он стал чужим, для японцев остался чужим. Честно говоря, я даже не знаю, куда мне самому теперь податься. В России революция, Министерства больше нет…

 

— Да и я у себя в ля бель Франс чужая, а колониям недолго осталось — американцы их твердо намерены распустить даже у собственных союзников. Пойдем-ка к нашему бедолаге, отберем остатки коньяка и, даст Бог, вместе три одиночества как-нибудь в этом новом мире устроятся.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Тропики, субтропики…

 

_________

 

— Вы меня спрашиваете, почему я не люблю литовцев? Не люблю. А почему бы вы думали? Я, Джеймс Брейтуэйт Брей, старший сын владельца семейным предприятием «Sublime Butter», расположенного в английском городке Ричмонд, что западнее Лондона, производящего нежное, тающее во рту масло, лучшее сливочное масло в мире, не люблю литовцев. Я вам скажу, почему.

 

Мне было девятнадцать лет, у меня была недурная наружность, и я на будущий год собирался поступать в Оксфордский университет. Но пока я не поступил, отец решил приобщить меня к семейному бизнесу и хотел было начать с фабрики. По правде сказать, фабрика меня интересовала мало. Меня привлекало другое. В самом деле, кто бы на моем месте отказался бы от удовольствия походить по собственному маслозаводу, принимая знаки почтения со стороны собственных рабочих, благодарных рабочих (ведь, я им даю право работать и есть свой хлеб). Но потом отец решил, что бизнес надо расширять, что одного сливочного масла недостаточно, что надо заняться еще и оливковым. Он решил отправить меня в тропики — субтропики, набираться ума — опыта. Тропики, субтропики… Страны огромных деревьев, сказочных цветов, ядовитых змей, пестрых птиц… Увы, теперь они практически недоступны нам, англичанам. Но… еду в почти что тропики. Там нет попугаев, нет удавов, нет тигров и леопардов. Но там много интересного. И интересного не просто «так», а сулящего огромные экономические возможности семейной фирме по производству лучшего в мире масла.

 

И я отправился в Ливан. Ливан… Вначале все шло как по маслу. Я отплыл из Портсмута на греческом судне. Судно называлось «Анна» и оно было доверху напичкано грузом контрабанды, впрочем, я об этом узнал позже. В порту меня встретила депутация с цветами, музыка играла, и хор пел торжественную кантату. Местный чиновник английского консульства сказал прочувствованную речь, в которой сравнивал меня с оливковым плодом, а семейное предприятие — с корнями могучего дерева.

 

Я произнес блестящую ответную речь. Затем я отправился осматривать местные оливковые плантации в Аккар — Баино, в одном из районов северного Ливана, недалеко от границы с Сирией, хотя чиновник английского консульства меня отговаривал. Я добирался туда два дня. Добирался сквозь стену деревьев. Не проберешься — хоть топором дорогу прорубай. Клен, белый тополь, граб, карагач — их вершины сплелись в сплошную зеленую крышу, едва пропускающую солнечный свет. Сеть лиан спускается с ветвей вниз, перебрасывается с дерева на дерево. Спутанные пряди, колючки, цепляющиеся за платье, царапающие руки, лицо. Внизу — сплошная заросль кустарников. Тут и колючий боярышник, и держидерево, тут и вечно — зеленые лавровишня, рододендрон. Темно и сыро. Даже в летние жары тут не просыхает грязь. Нет травы, не слышно птиц. Чем не тропический лес? Та же густота, темнота и сырость. Те же полумрак, гробовая тишина. Это — лес, ливанский лес… В — общем, я добрался до места.

 

Мне сразу понравилось в Аккар-Баино. Тропики — субтропики… Что мне больше всего понравилось? О, на это я смогу вам дать исчерпывающий ответ. Больше всего мне понравились удивительные глаза хозяйки 24 — х гектарной оливковой рощи, а также ее гибкий стан. Это была форменная достопримечательность оливковой плантации. Звали ее Кристина, а фамилия ее была Катилюте. Забавно, правда? Конечно, я захотел с этой достопримечательностью ознакомиться детальней. Стал делать намеки, комплименты, она отвечала мне обворожительной улыбкой и помахиваниями длинных ресниц. После обеда я уже начал предвкушать удовольствие общения с хозяйкой и решил для физической разминки сделать маленький моцион. Я отправился на прогулку по оливковой роще пешком.

 

И тут меня остановил какой-то детина.

 

— Алло, Джон или Джеймс, или как там тебя! — окликнул он меня.

 

Не будучи ему официально представлен, я продолжал свой путь. Однако малый адресовался, очевидно, ко мне, так как он сказал:

 

— Эй ты, английская обезьяна с пробором! Стой, когда тебе говорят!

 

Пробор у меня действительно был, и я остановился.

 

— Скидывай пиджак! — сказал детина. — Скидывай пиджак, я тебя сейчас обучу вежливому обращению.

 

Бокс — английская забава и я, совершенно не горя желанием, чтобы из моего носа сделали простонародное кушание, поспешил встать в стойку. Я намеревался проучить выскочку. Но детина уже совершенно нелогично поднес к моему носу какой-то черный предмет, оказавшийся при ближайшем исследовании кулаком, а потом я почувствовал, что лондонский экспресс выезжает на полном ходу в мою физиономию.

 

Когда я очнулся, то убедился, что действительно мой нос несколько напоминает бифштекс, и даже с подливкой. А рядом с детиной стояла обворожительная Кристина Катилюте. И…

 

Она оказалась не в меру болтлива.

 

— А, — сказала она, — ты думаешь, что я пришла сюда за тем, чтобы слушать твой гнусавый голос (это мой-то тенор?!), чтобы видеть твои кривые ноги (это мои ноги лучшего танцора Ричмонда и окрестностей?!)? Нет, я пришла, чтобы плюнуть в твое лицо от имени всей литовской диаспоры.

 

И что бы вы думали? После того, как я узнал о существовании в Северном Ливане литовской диаспоры, она плюнула, с меткостью лучшего стрелка Англии, в самую середину моего носа. Не успел я очнуться от изумления, как среди оливковых деревьев оказалась уже внушительная толпа, которая кричала и улюлюкала по моему адресу, называла меня самыми противоестественными именами вроде «английский поросячий ублюдок» и «лондонская мартышка»!

 

Я попробовал, уж совершенно по-простому, «втащить» Кристине, но она оказалась неплохой футболисткой. Я отлетел метра на три, по крайней мере, с десятью синяками. А едва я поднялся — детина добавил. От души. Во второй раз за день лондонский экспресс проехал на полном ходу в мое лицо.

 

Я лежал посреди оливковых деревьев, ощупывал свой сломанный нос, и думал, что хуже Кристины нет ничего на свете, и общение с ней причиняет боль и душе, и телу.

 

В тот же день я отправился в Бейрут. Местный чиновник из английского консульства участливо объяснил мне, что оливковая плантация, которая поначалу меня восхитила, — принадлежит «Жемайтийос Пиенас», литовской молочной компании. Какого, спрашиваю я, хрена, литовская молочная компания делает в оливковой роще в Ливане? А чиновник мне участливо поясняет: маленькая Литва давно стала мировым лидером по производству масла вообще, и сливочного, и оливкового, вовсе не потому, что у неё для этого были собственные ресурсы. Вовсе нет. Литва использовала природные ресурсы других стран. Одной из таких стран была Россия. Литовцы занимались исключительно скупкой масла, им не принадлежало собственное производство. А ещё всем производителям масла литовские фирмы продавали оборудование для производства масла и предоставляли сервисные услуги по обслуживанию техники. Двигаясь по мере строительства Сибирской железной дороги на восток России, литовцы создавали свои представительства по скупке масла, вывезя которое за пределы России, они уже продавали как своё — литовское. Так Литва пришла в Сибирь. Но тут, как говорится, нашла коса на камень. Литовцы — то взялись доказывать западному потребителю мысль о том, что русские товары «дешевы, но скверны», что сибирские маслоделы подмешивают в масло маргарин, а то и вовсе, что в бочки кладут камни. Русские власти одним росчерком пера изменили закупочную цену, подняли вывозные пошлины для литовских коммерсантов, обложили их огромными штрафами или вовсе позакрывали литовские представительства… От литовцев российские маслозаводчики стали шарахаться, как от чумы. Раз, другой, третий, — и литовцы прикусили язык, — более они ссориться с русскими не желали. Но русские — отходчивые люди. Они взяли и подарили литовцам колонию в Ливане. Ту, что шейх Захир аль-Умар аз-Зейдан и эмир Юсуф аль-Шихаб в 1773 году подарили русской императрице Екатерине. Вот так, просто взяли и просто подарили. Колонию. В тропиках-субтропиках. А русские дареное перепередарили. Русские могут себе такое позволить. А мы, англичане, не можем. Теперь, сливочным маслом в Европе занимаются русские, и немножко, — датчане, а оливковым маслом в Ливане занимаются литовские колонисты. А вы меня спрашиваете, почему я не люблю литовцев?

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Утро на рейде

 

_________

 

— Венерическая эскадра…

 

— Что?

 

— Венерианская эскадра подходит…

 

— Что?

 

— Док, вы оглохли? Я говорю, венецианская эскадра подходит.

 

— Тьфу ты, черт, мне послышалось: «венерианская». Мгновенно ощутил себя идиотом, попавшим на страницы литературно-фантастической белиберды… Состав эскадры?

 

— Отчетливо вижу пять вымпелов: «Двенадцать дожей», «Фортунат», «Герард», «Фиденций» и «Андреа Гритти». Концевым, кажется, «Никопея», но боюсь ошибиться — за дымами не вижу пятой дымовой трубы.

 

— Быстро же они… Знаете, вчера на мой вопрос Администратору острова о подписанном этой ночью правительственном указе об изоляции Кипра и о карантине, он пожал плечами: говорит, мол, сам ничего не знает, мол, нам никаких указаний пока не поступало… Это Администратор острова говорит! Это высшее должностное лицо Кипра! Это говорит он, декрет принявший и подписавший сегодня ночью. Лига Наций продолжает сходить с ума. Сначала, для поддержания карантинных мер, она прибегла к помощи экзотических китайцев, теперь призвала венецианских торгашей.

 

— Грех было не позвать жителей лагуны сюда, в Акротири. В Венеции историческая память об эпидемиях буквально впечатана не только в архитектурную ткань города, но и в каждого венецианца. Взять хотя бы названия их церквей — церковь Santa Maria della Salute, что означает «Здоровье», или Sottoportico della peste — «подворотня чумы». Дважды в год Венеция отмечает избавление от чумы. Празднуют все, от мала до велика, наподобие московского нового года… С фейерверками и с гроздьями цветных шариков. В толпе мешаются торговцы и рыбаки, потомки дожей и бродяги. Связь времен непрерывна. К тому же, не забывайте, Турции Кипр принадлежит с 1571 — го года, когда при султане Селиме II он был захвачен у Венеции.

 

— В тысяча девятьсот двадцать втором году вы намекаете на историко-политическую преемственность? После почти без малого четырехсотлетнего господства турок на Кипре? Не понимаю, с какого рожна Лига Наций подарила жителям Лагуны эту подмандатную территорию? В Акротири неплохо бы справились и греки с бриттами.

 

— О, смотрите-ка, начинается ритуал!

 

Как раз в этот момент китайская канонерка «Хайджаньчинь» начала выбирать якорь на рейде Акротири в то самое время, когда стрелка часов показывала восемь часов утра и на иностранных военных судах-стационерах начинался ежедневный традиционный торжественный ритуал — подъем флага. Кроме китайской канонерки, на рейде, вперемешку с торговыми судами разных наций, стояли два германских крейсера, японский крейсер, французский легкий крейсер, английский броненосец, австрийский скаут, итальянское авизо и русский госпитальный транспорт. В Белой гавани, у пирса стояли британская канонерка, две американские канонерки из Карантинного Патруля, испанский пакетбот и французская минная дивизия в полном составе — шесть белоснежных четырехтрубных эсминцев типа «Зэлэ». Один корабль перекликался с другим звуками рожков, сигнальные вымпелы развевались на вершинах мачт.

 

По сигналу флаг-офицеров на всех военных судах, на разных языках, торжественно раздалась одна и та же установленная команда:

 

— На флаг!

 

— Смирно!

 

На баках почти одновременно поднялись белые облака — дым от залпов. Музыканты на кораблях заиграли «Царствование императора», «Боже, храни императора Франца», «Марсельезу», «Боже, царя храни!», «Боже, храни короля», «Славься ты в венце победном», «Знамя, усыпанное звёздами», «Братья Италии». А на набережной местный оркестрик грянул «Венецианский колокол — пробей нам час!»…

 

— Нет желания зарисовать прибытие венецианской эскадры, док?

 

— Можно, но не буду этого делать. Я стою на пирсе и пишу «картину карантина»: в кои-то веки могу позволить себе пленэр в этом месте, куда обычно невозможно просочиться. У меня совсем немного времени — скоро венецианцы начнут высадку. Кстати, вы узнали наименования частей?

 

— Морская пехота, где-то до полка, батальон надзирательного корпуса, два батальона неогоплитов Венецианской Армии Стрелков с артиллерий и броневиками, пустынные штурмовики и не меньше роты штрафников из полка «Черных полос».

 

— Так и знал! Куда уж без штрафников! Это о них кричат все газетчики. Штрафники то, штрафники се! Ля-ля-ля, у каждого должно быть право обелить себя и исправиться, а не жить с клеймом труса или предателя до конца жизни… Город словно взбесился. Теперь все вокруг заполонят шустрые и ушлые городские налётчики. Будут проводить зачистки зданий и узких улиц городов. Нет, я ничего не имею против — штрафные части Лагуны, составленные из тех, чья верность и преданность к республике была под сомнением, всегда имели шанс доказать свою лояльность и смелость, и они доказывали это на поле брани, черт возьми! Любой человек допускает ошибки, но главное, чтобы он их исправил, да! Но ведь им плевать на нормы приличия, они будут бесцеремонно сновать тут и там, заглядывать вам через плечо, фыркать и цокать языком. Никакого почтения к другим людям, к другим нациям!

 

— «Veneziani, poi Cristiani» — «сначала венецианцы, потом — христиане»: таков их лозунг.

 

— Да, жители лагуны никогда не испытывали дефицита ни самодостаточности, ни чувства превосходства.

 

— Справедливости ради, венецианские штрафники не самые худшие бойцы. Они должны быть в состоянии крепкого ума, ведь в городе много соблазнов, на которые может повестись молодой, неопытный солдат, чем подставит себя и своих сослуживцев. Да и штурмовые отряды хороши… Здоровье у них должно было быть как у быка, физическая сила и трезвый ум, а также крепкий дух.

 

— Знаю, знаю… Я видел их в ливийской пустыне и во время Риффанской кампании. Они отлично ездят на верблюдах, добывают воду в пустыне, и не теряются в песчаной буре. Вообще, пустынные войска Республики Сан-Марко стали быстрее и легче.

 

— Кстати, новые полки для ведения боя в пустыне уже укомплектованы. Они готовы вести бой в любых условиях на африканском континенте.

 

— Откуда их перебросили так быстро, как вы думаете?

 

— Из Египта.

 

— Да. Возможно. Молодцы венецианские дожи! Заодно частично решили проблему безработицы на территории своей новой колонии — Египта.

 

— Говорят также, что потомки дожей везут сестер-магребинок из корпуса неисцелимых.

 

— Поэтому вы мне про венерическо-венерианскую эскадру сказали? Час от часу не легче! Вкупе с эпидемией, на Кипре добавятся еще и венерические болезни.

 

— Может наоборот, их станет меньше?

 

— Блестяще!

 

— Согласитесь, все же лучше созерцать веселых и взбалмошных венецианцев, чем изо дня в день взирать на англичан.

 

— О, да! Тут вы правы! Лучше смотреть, как с палуб кораблей на шлюпки и катера посыпятся горохом сине — зеленые мундиры полка морской пехоты «Сан — Марко» и бросятся в местные бордели. Англичане! Англичанам должно быть, приятно, собравшись вместе в каком — нибудь «элитарном клубе», которым они нарекли первую попавшуюся на глаза киприотскую харчевню, и нежно лаская губами мизинец на джентльменской ноге сорок третьего размера, думать о брошенных во «внешнем» мире самках, неистово, но тщетно домогающихся мужичков. «А мы спрятались; у нас и так все при себе»!..Тоже жертвы эпидемии.

 

— Интересно, насколько затянется нынешний карантинный поход? И падением чего окончится?

 

-Скорее всего, падением нашего деревянного рублишки и фунта. Рубль и так лихорадит, похлеще эпидемии. Говорят, Европу ждет самая глубокая депрессия со времени войны за прусское наследство.

 

_________

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Magnum

[Magnum]

Поехали! 

[Стержень]

Прочитал все рассказы.

Да не обидятся авторы, но в основном не понравилось.

В основном как-то обрывисто, с непонятными развилками и местами слишком юморная подача-реально серьёзных рассказов мало.

Однако, как не парадоксально, но более всего мне понравился именно короткий и черноюморной на мой взгляд рассказ, который даже и несколько отдалённое отношение имеет к теме конкурса-Да, колония.

Про вирусы, хотя с биологической точки зрения ПМСМ было бы корректнее написать про бактерии.

Как раз вчера с дочкой книжку про бактерии перечитывал детскую-так что очень даже зашло и напомнило-им первое место отдаю.

Второе место-Охотники за головами.

Читается неплохо, да хотя развилка и не очень понятна, но австро-венгерские колонии вполне могли бы быть.

Третье место-Над Чилоэ идет град.

Похоже на коллегу Каминского, хотя может быть и просто подражание ему.

Атмосферно, но вот в перспективы Бретани как-то не очень верю.

Про остальное напишу может быть позже.

Изменено 15 Sep 2023 пользователем Стержень

[Каминский]

Проголосовал за "охотников" - как-то более-менее. Остальное....вроде бы и разное все, но одновременно и какое-то однотипное, такие вот парадоксальные впечатления. Трудно что-то выделить.

[imnot]

Мда, результат конкурса симптоматичен. Сложно не согласиться, что все получилось однотипно и скучно.

Утро на рейде, - Магнум.

[John D. Long]

Эх, жаль, не успел поучаствовать, как обычно. Будем читать!

[imnot]

1. Чилоэ

2. Академик

3. Никому

[ясмин джакмич]

 "Академик". Хорошо написанный рассказ о мирных буднях служивых, с технической жилкой и африканским колоритом. Лично не фанат техники и и танков, однако читать было легко и интересно - что же все таки сломалось было любопытно узнать. Русское Сагалло - это тема благодатная. И улица Ковалевского и шоссе Ашиновское, даже названия российских кораблей доставляют). Хотя хочется надеяться, что это какой нибудь второй или третий "Чихачев". Честно, удивило бы, если никто из коллег не взялся Русское Джибути раскрыть или затронуть. Затронуто достаточно изящно, есть контраст быта и впечатлений - офицер-новичок и бывалый унтер. Сама же фабула истории неплохо выведена - бывалый солдат дает прикурить офицеру-"академику". Есть в Косушкине что то Тёркинское или Кузькинское. Нет, ни я хочу видеть, а именно есть). При этом ни крови, ни мерзостей, ни даже смачных ругательств. Кому то покажется скучным, - пожалуй. Я нахожу хорошим жанровым рассказом. Конечно, сильней звучало бы, если использовался язык сказке-мультфильма "Волшебное кольцо" и других поморских новелл Писахова-Шергина) Однако ни в Зарайске, ни Академии Генерального штаба, да и читателям, речь с обертонами вряд ли смогли понять. Отдельно отмечу абзац с экзотическим пиром-горой - получается отсылка к произведениям Жана Рэйя. В остальном ясность изложения. 
 4,5 из 5. Сбавил половинку бала, потому как мало использованы возможности застольных бесед в разных слоях общества. Впрочем, автор мог и не ставить целью давать срез и рисовать галереи второстепенных образов. 
 

 "Да, колония!". Цинизм микробов/бактерий в лаконичной форме. Интересно и необычно подано, умело построена интрига - не понимаешь, кто же рассказчик и о чем вообще идёт речь. И в конце есть чему удивится. Конечно не аниме "Клетки за работой", однако произведение заставляет задуматься и хмыкнуть, вспомнить, что "получается, человек на 90% состоит из воды и на 10% из микробов". "Вот таких паллазитов, мать его!" (с)
 4,2 из 5. Сбавил 0,8 бала, потому как специфично обозначена развилка и альтернативность колонии, - например, можно было микробам посмеяться над тупостью людей, что они в 1910-м году глотали таблетки, боясь ядовитых газов кометы Галлеи - хотя глобальность идеи в повествовании сглаживает это требование. 
 

 "И корабль приплыл...". Сразу вижу отсылку к Ф.Феллини - причем к моему самому любимому фильму у него. В некоторой неясности концовки (причем есть подозрение, что там что то нехорошее может случится - казаки пиками не вшей ищут) есть налет притчивости, который смотрится вполне уместно. Сама история с репатриацией в Крым необычна и балансирует на некоторой грани абсурда и грустного анекдота. Однако не умаляет живого образа героя старого Менделя. 
 4,3 из 5. Снял 0,7 балла, потому как трактовок у притчивости уж очень, очень много и начинаешь путаться. 
 

 "Катанга-23". Пожалуй, самый необычный рассказ из всех конкурсантов в выборе локализации колонии и способе перемещения. В СССР обнаруживаю пространственный тунель в иной мир... Параллельный или просто портал в глубины Конго? Интересный пример современного полу-постмодернистского "совет-сайфай" - и тем интересней, что без совкосрача. Сама история несмотря на последовательное повествование рассказчика, остается немного путаным и непотяным (перечитывал дважды).И все таки это настроение имеет, увы, некоторое созвучие. Мир прошлого- настоящего- будущего смешался в какой то дыре, рядом и за тысячи миль, в головах людей или же где то на нашей планете? 
 4 из 5. Бал снял, потому что все таки официозная линия СССР и РИ-колониализм спрягаются трудновато. Ну на то и фантастика, чтобы это преодолевать).
 

 "Над Чилоэ идет град". Очень неплохо. Если совсем не знать истории Бретани и легенд о Кер-Исе (снимем шляпу перед мистером Абрахамом Мэрритом, красочно описавшем ее в романе "Тень, ползи!"), то история поначалу может быть принята за нечто из очень мрачной "Грин-ландии" (особенно в скачке Дахут Белой по волнам). Не только стиль мэтра Каминского, морские чудовища и шелест книг заклинания - тут есть перелив магического реализма, вполне уместный в Южной Америке. Это красиво. И капелька крови, и капелька эротики, и чего то сумрачно-волшебного - все это составляет определенные достоинства. Дополнений к указанному не имею. 
 4,5 из 5. ИМХО, Не все знают историю Бретани и Кер-Иса, да и аллюзий с застрелом из "Калашникова",  и потому вряд ли смогут оценить по достоинству. Однако это мелочь. 
 

 "Охотники за головами". Нежность мирной бытовой картинки и легкость слога обрамляют жуткую изнанку трудной жизни колонистов. И надо сказать, что получилось неплохо! Не сладкий сон о приключениях вдали от Цивилизации на лоне волшебной природе - а сумеречный кошмар где в джунглях прячутся самые опасные хищники. И все же надежда есть, и есть даже колониальная лавка. Как говорил полковник Тулуз в "Высоком блондине в чёрном ботинке": "Вот видите, он всё-таки получает какую-то компенсацию, ваш милый протеже". Чувствуется легкий налёт Де Вэр Стекпула ("Коралловый остров", "Идол"),  чуть-чуть романтики Хагграда с шлифовальным легким стилем Конан Дойла ("Остров призраков").
 4 из 5. Бал снял, поскольку повествование не достаточно ровное и не вполне развернуты события, собственно австро-венгерский колониальный режим в Северном Борнео почти не описывается. Хотя, может автор и не хотел грузить читателей подробностями военных будней, канцеляриями и эрцгерцогами. 
 

 "Радиорепортаж". Сам формат рассказа очень любопытный и имевший место в РИ, хотя возможно и не в такой текстовке. Забавно было представлять и читать это голосом дикторов, какие, к примеру говорили в "Золотом Теленке". Черт возьми, Риффы-коммунисты - это звучит) Во всех смыслах - и как повстанцы в Марокко и как подводные образования. Гибралтарский туннель навивает воспоминания о "Покорителях океана" Анри Магога и "Туннеле" Келлермана. 
 4,2 из 5. ИМХО, все же СССР на третий год после ГВ так энергично в события не вписывался. И чисто литературно, ИМХО, не хватает толики... хулиганства) Закадровой тренировки диторов ("Сла Саса по шосше... Тьфу, шла Сасша.. Да по дороге она шла, по дороге"), Советского военного советника В.И.Чапаева или интервью с рядовыми арабами или хотя бы местными партийными активистами и одобренными товарищами ("Хватит что я тут бедуин-пролетарий изображаю")
 

 "Русские ушли". Очень искренний в бытовом реализме рассказ. Может англичане не захватывали Порт-Артур и Квантун (на кой они им, когда Вэйхавей и Гонконг удобней как гавани), однако поднимая пыль своими "шагающими сапогами" вели себя очень похоже. Жалко жителей Шухуеудза - даже не смеешься их нарядам. Им брехтовские боги Сезуана вообще не помогли. И выхода не видно. Впрочем, справедливости ради, для подлинно-английского колониального стиля немного не хватает миссионеров и практического применения "разделяй и властвуй". Впрочем, тут их особо не впишешь. 
 4,5 из 5. Пол бала снял из вредности за занятие Порт-Артура и отсутствие самолетов и дирижаблей Его Величества над местом базы - во первых было бы красиво, во вторых странно, что с них не сделали аэрофотосъемку для выбора места. 
 

 "Семь дней в Марокко". Сразу плюсую за отсылку к лайнеру "Кайзер Вильгельм дер Гроссе". Жгуче-горький, суровый и емкий очерк колониальной войны. Ничего лишнего - только оборотная сторона экзотических приключений. Бедняга Ганс, вот чем обернулся для него немецкий успех в Агадире. Не знаю, как бы написали Эверс, Келлерман или Ремарк, однако наиболее качественном немецкому литературному стилю вполне соответствует.
 4,5 из 5. Пол бала снял, потому как нет даже бороздки для передачи чувств -  в кармане Ганса фото какой нибудь Женни Флориан или Альмы Рауне не повредило, иначе слишком сухо для немцев - и тень лавки колониальных товаров отсутствует. 
 

 "Три дня из жизни Леовигильда Витинга". Тоже необычно на фоне подборки рассказов! Древние Римляне колонизировали Америку? Фи-Фью! Будущее (относительно нас) летает на машинах и смотрит вокруг через века и призму новых технологий, проходит тропами игр. Часть жизни и это выделяет историю. По своим друзьям знаю, что такие пикники и разговоры - вполне реальные и бытовые дела в Настоящем. Несмотря на специфику игры и немного специфичные занятия героя (куда юристу понять программиста), читается достаточно легко и с интересом. 
 4,5. Пол бала за излишнюю корректность речи молодых людей, хотя кто знает, как будут говорить люди в 2050-х годах (и будут ли...). Из неоспоримых плюсов - оригинальность локации, недурной мажорный тон сай-фая и наличие карты. 
 

 "Трое под солнцем". Свободный полет фантазии в Сиаме-Тайланде огибает стойки АИ. Выходит в общем-то неплохая ироничная история, если конечно так её воспринимать;). Карьера русского бизнеса в тропиках - это тема. Диалоги построены хорошо. Баланс описаний сохранен и выдержан. Фантастический Пепелац зачтён. Действие немного неровно в темпе, однако события двигаются вперёд. Балалалек и матрешек нет, однако до любовного треугольника тоже не дошло, хотя он тут был органичен (чего только не бывало у Лоти и Фаррера).
За сим снимаю бал. 4 из 5
 

 "Тропики, субтропики…". Очень "английская" история) Рассказ действительно походит на приключенческое произведение англоязычной литературы конца 19- начала-середины 20-го века. Этакая байка джентельмена в своем клубе. Литовский Ливан - сильно, хотя ИМХО, немного притянуто. Впрочем, как попытка уйти от тривиальной идеи колоний Курляндии заслуживает похвалы. Лавка на месте, прекрасная плантаторша присутствует и дает сдачи англичанину - что весьма неплохо. Как ни странно, при ясности альтернативы больше походит на чуть-путанные странные рассказы Жана Рэйя. И конечно тема коммерции раскрыта достаточно прилично. 
4 из 5. Снял из вредности, потому что так и не понял, где у АИ-Литвы выход к морю. 

 "Утро на рейде". Неплохо. Игра с ослышками через призму сна и рассеянной мечтательности задают некоторый тон. Диалог хоть и перегружен историческими данными, вполне уместен между скучающими людьми определенного типа - и потом, они могли бы незаметно от читателей заглядывать в шпоргалки-справочники. И все же мало связующих нарративных предложений. Столпотворение на рейде перекликается с событиями блокады Крита 1897-98 гг, сцена с игрой гимнов в "55 днями в Пекине" (собственно после пролога фильм и начинается с этого, причем с "Боже Царя Храни"), хотя рассказ идет своим извилистым путем. Венецианский Египет - сильно. В целом АИ составляющая калейдоскопична. 
 4 из 5. Бал снял, поскольку повествование не достаточно ровное и развилки не вполне развернуты. Яркое хорошо, однако в меру. 

Резюмирую.

 Из представленных рассказов коллег я не могу пока назвать ни явных фаворитов, ни лузеров. Все произведения по своему очень хороши, своеобразны, интересны или любопытны. Ни одному я не могу поставить 2 и даже 3 из 5. Все "включают мозг". Одни интересно рассматривать, с другими приятно пробежать,. Кроме коллег Каминского в "Чилоэ" и Урус-Хайя +_ Kifa в "Утре на Рейде" не берусь предполагать авторства, учитывая что коллеги Владимир Станкович и John D. Long обозначили свое (возможное?) неучастие. 

Изменено 17 Sep 2023 пользователем ясмин джакмич

[Рюрик]

Эх, жаль, не успел поучаствовать, как обычно. Будем читать!

аналогично. Но попробую сделать "опоздавший" рассказик вне конкурса. А пока - почитаем!

[ясмин джакмич]

аналогично

Ставки растут)

[Paltus]

Да ну вас нафиг. 13 тщательно написанных рассказов (к черту качество, старание тоже стоит уважения), 5 ответов и лишь один развернутый (респект, Ясмин!). А потом будут рассказывать, что конкурсы не удаются.

[ImperialGuarder]

Воздержался, потому что так и не смог распределить рассказы по местам.

Древние Римляне колонизировали Америку?

Не совсем. Если коротко, это что-то вроде отдельной временной ветки, где другие, более развитые люди с другой планеты, переселили большинство италиков в Анатолию где-то между 1000 и 850 годами до нашей эры. https://alternathistory.ru/tag/mir-italikov-v-anatolii/

Изменено 17 Sep 2023 пользователем ImperialGuarder