За тысячи лет до Рагнарека

[Magnum]

Такое предчувствие, что осталось две-три главы, не больше.  

 

[Каминский]

Такое предчувствие, что осталось две-три главы, не больше.

Не знаю даже, чем вас и умиротворить

[Каминский]

Последняя и первая битва

 

Рев рогов-луров с правого берега Тола эхом отозвался и на левом берегу, когда оба войска двинулись навстречу друг другу. Лишь река, разлившаяся от дождей преграждала им путь и лишь дамба, перегородившая Тол, давала им возможность сойтись в бою.

Сидя на белом коне, Тейн смотрел как вражеская армия неспешно выходит из леса, почти вплотную подходившего к правому берегу Тола. Молва не преувеличивала — не меньше трех тысяч воинов отправилось в поход нового короля Рудогорья. Впереди шли лучники и пращники: не только местные, но и пришлые в бурнусах и лисьих шапках, с меховыми обмотками на ногах. За ними двигалась пехота — сначала местные в одеждах из звериных шкур, вооруженные кто чем: дубинами, каменными топорами, молотами из терна. Лишь немногие из них владели бронзовым оружием. Дальше виднелись уже лучше экипированные воины: в облачении из вареной кожи, а некоторые даже в бронзовых доспехах, вооруженные копьями, мечами и топорами. Среди этих бойцов куда чаще мелькали чужеземные лица — не только рыжие тракии, но и темноволосые и темноглазые выходцы с юга, с бронзовыми щитами украшенными изображением лошади, и бронзовых же шлемах с плюмажами из конских волос. На левом крыле шли всадники — воинственные кемеры в плащах из волчьих шкур, наброшенных поверх доспехов из вареной кожи с бронзовыми нашлепками, вооруженные луками и бронзовыми клинками.

С колесницы, запряженной двумя черными конями, Одрик тоже внимательно рассматривал врага. Для боя молодой король облачился в ахейский панцирь, бронзовые поножи и шлем в виде головы волка. С пояса его свисали железный меч, шею охватывала золотая гривна. Он возглавлял отряд колесниц, ведомых подручными вождями королей Рудогорья.

Одрик не медлил с началом войны — пепел его отца еще не успел остыть, когда он, собрав все войско, двинулся на север. Он рассчитывал ударить внезапно, застав врага врасплох, но начавшиеся дожди спутали его планы: из-за разлившихся рек ему пришлось уклониться дальше к северу, к той самой дамбе на Толе, на которой он впервые увидел Амалу. Скрыть продвижение столь большой армии, разумеется, не удалось и когда Одрик вышел к Толу, ему навстречу выступило союзное войско Скадвы и Озерного края. И, хотя даже объединившись, они уступали числом армии Рудогорья, тем не менее, ему противостоял грозный противник. Состав его был примерно схож с войском Родрика: те же лучники и пехотинцы, — знатные и простолюдины, — и всадники. Последних, впрочем, было куда меньше, чем у Одрика, но для того, чтобы это преимущество оказалось решающим требовалось переправиться через реку, но как раз в успешности этого перехода у короля Рудогорья имелись немалые сомнения. Хотя дамбу не разрушили, как он опасался, но из-за дождей ее изрядно подмыло, что делало переправу куда опасней.

С другой стороны иного решения никто не предлагал и Одрик, оторвавшись от созерцания вражеского воинства, кивнул своему вознице.

— Труби!

Колесничий, — худощавый чернобородый мужчина в волчьей безрукавке, — подмигнул королю единственным глазом и поднес к губам лур. Новый трубный звук пронесся над Толом и первые ряды войска Рудогорья двинулись к реке. Лучники и пращники заходили прямо в холодную воду и град стрел, пик и камней взлетел над рекой, обрушиваясь на союзников. Вражеские лучники не остались в долгу — свист стрел и стук камней, обрушившихся на берег, смешались с криками боли и воинственными воплями. Берега реки усеяли груды мертвых тел и кровь павших обильно стекала в реку.

Одрик быстро оглянулся и столкнулся взглядом с матерью — Баркина, оседлавшая вороного коня, в бронзовом панцире и шлеме, возглавляла всадников кемеров. Одрик дал ей знак и женщина, обернувшись к своим сородичам, завыла по-волчьи. Кемеры ответили ей таким же воем — и в следующий миг конный отряд пронесся вперед по дамбе. Улюлюкая и завывая по волчьи, пригибаясь под градом стрел и сами стреляя на скаку, всадники, потеряв с дюжину мертвыми, ворвались во вражеское войско.

— Вайуу!!! Вайу!!! — визжали кочевники, бешено орудуя клинками и расстреливая последние запасы стрел. Лучники Озерного края, не выдержав, побежали, и кемеры, проломившись сквозь их ряды, обрушились на вражескую пехоту. Вот Одрик подал сигнал — и уже пешие воины ступили на дамбу, спеша на помощь кемерским всадникам. Меж тем лучники и пращники Рудогорья, зайдя в воду так далеко, как только могли, продолжали осыпать врага стрелами и камнями. Однако и противник, опомнившись от первого натиска орды, также начал давать отпор.

— Колесницы — к реке! — крикнул Борий, потрясая над головой топором и в тот же миг послышались воинственные вопли.

— Нотен! Нотен! Вперед, претаны!

Рослые светловолосые воины в разноцветных плащах, наброшенных прямо на голое тело, неслись с западного крыла, врубаясь в строй кемеров. Самые отчаянные из претанских бойцов, они помогли Бриндену основать собственное королевство в Альбе, но оказались слишком буйными и своенравными, чтобы стать добропорядочными воинами нового короля. Именно тогда Бринден отдал их Одрику, в благодарность за помощь в усмирении бывших подданных Коля. Вместе с ними на восток отправились и некоторые альбийцы — темноволосые раскрашенные воины, вооруженные бронзовыми и каменными топорами, сейчас рубились бок о бок с кемерами, взывая к Ночной Кобыле. Жестокий бой закипел на речном берегу, лошади хрипели, кусали и били копытами как людей так и друг друга; в воздухе носились стрелы и копья, скрещивались мечи, взлетали и опускались бронзовые топоры, круша черепа, отрубая руки и рассекая тела от плеча до поясницы.

Меж тем пешие воины Рудогорья, сходу проломившись сквозь жидкие ряды народного ополчения, ударились о могучих светловолосых воинов, в бронзовых панцирях и рогатых шлемах — личная дружина короля Скадвы и его новых союзников с Янтарного Берега. Сам король Рольф, рыча от ярости битвы, махал огромным топором, с каждым ударом отправляя кого-то из врагов в Царство Мертвых. И с точно с таким же жестоким упоением битвы сражались и остальные северяне, пронзая и разрубая каждого, кто попадался им по пути. Однако через дамбу потоком рвались все новые вражеские воины, так что и северянам становилось все тяжелее отбивать их натиск.

Борий, во главе конного отряда, устремился вдоль речного берега, намереваясь ударить в тыл кемерским конникам. Воинственный клич, рвавшийся с его губ, оборвался, когда долетевшая с другого берега стрела пробила его шею. Король Озерного края упал, захлебываясь кровью — и также захлебнулась и вся его атака. Баркина, увидев смерть вражеского короля, издала торжествующий вой, разворачивая коня в сторону оробевших дружинников Озерного края. Слишком поздно она услышала стук копыт и дикое ржание, когда из гущи боя вынырнула колесница, ведомая молодым воином, за спиной которого развевался синий плащ. Светлые волосы выбились из-под бронзового шлема, голубые глаза светились жаждой убийства. Со звоном он скрестил свой меч с клинком Баркины, выбивая оружие из женских рук. Выругавшись, кемерка сорвала с седла короткую пику, целя в лицо воина. Тот отпрянул, но слишком поздно: когда бронзовый наконечник, прочертив кровавую борозду, вонзился в его правый глаз. Кровь хлынула струей, заливая оставшийся целым глаз, но и полуослепший молодой воин сумел ударить в ответ. Конь дико заржал, вставая на дыбы и сбрасывая с себя Баркину, хлеставшую кровью из разрубленной шеи. Тейн, — а именно он вышел на битву с матерью своего врага, — вытер с лица хлеставшую из глаза кровь и вновь направил колесницу в гущу боя. Кемеры, лишившись своей предводительницы, попятились и, отступая, врезались в рудогорских пешцев, смешав и рассеяв их ряды.

Одрик, даже с противоположного берега увидев гибель матери, сжал руку в кулак с такой силой, что из-под вонзившихся в ладонь пальцев брызнула кровь.

— Вперед! — крикнул он, оборачиваясь к колесницам и, сам подавая пример первым ворвался на дамбу. В следующий миг он услышал за своей спиной стук копыт и колес — последний резерв Одрика мчался вперед, торопясь вступить в битву. Сам Одрик, подражая матери, издал совершенно волчий вой, но, вместо ответного боевого клича, услышал предостерегающие крики и громкий треск дерева. Слишком поздно он вспомнил, что дамба и без того изрядно подмытая дождями, не могла выдержать такого количества людских и конских ног, что протоптались сегодня по ней. Новый треск, еще громче прежнего, показался ему оглушительным как раскат грома, в уши ударило паническое ржание и крики, когда подломилось сразу несколько бревен и огромный пласт земли рухнул в воду, увлекая за собой людей и лошадей. Вода, почувствовав свободный выход, устремилась в проем, захлестывая кричащих воинов и разливаясь по округе. Люди отчаянно цеплялись за спины лошадей, а те, увлекаемые под воду тяжестью колесниц, лишь жалобно ржали, не в силах спасти ни себя, ни своих наездников.

Барахтаясь в мутном потоке, Одрик все же сумел сорвать панцирь и шлем и, отплевывая грязную воду, все же вынырнул на поверхность. Чья-то ладонь ухватила его судорожно шарившую руку, вытаскивая его на дамбу.

— Спасибо! — выдохнул Одрик, поднимая глаза — и увидел перед собой усмешку исказившую знакомый лик. Упершись ногой в дамбу, Хникар с нечеловеческой силой дернул, поднимая короля из воды…и насаживая его грудью прямо на железный клинок. Кровь выплеснулась изо рта Одрика, когда Хникар, упершись ногой в его плечо, спихнул уже мертвого короля обратно в бурлящую воду и, уложив меч обратно в ножны, зашагал прочь.

Обрушение дамбы и гибель вождей Рудогорья окончательно лишила духа его воинов. Те из них, кто еще оставался на правом берегу, разворачивались и исчезали в лесу, также как и те, кому посчастливилось выбраться из воды. Воинам же, оказавшимся в ловушке на левом берегу повезло меньше: прижатые к реке они уже не думали о победе, но лишь о том, чтобы спастись. Иные из них бросались обратно в воду, в тщетно надежде добраться до «своего» берега, другие же кидались в бегство вдоль берега, преследуемые по пятам торжествующими победителями. Солнце клонилось к закату и его багряные отблески, отражались в красном от крови Толе, в котором сегодня утонули великие мечты Одрика.

[Mixey]

Последняя и первая битва

Она?

 Битва в долине реки Толлензе https://ru.wikipedia.org/wiki/Битва_в_долине_реки_Толлензе 

Изменено 26 Nov 2024 пользователем Mixey

[Magnum]

 

Их спор был не ради спорта --
И тот, и другой, и третий
Остались на поле мертвых,
На том, а не этом свете.

[Каминский]

Она?

думал, это было ясно с самого начала

[Mixey]

думал, это было ясно с самого начала

Были у меня с начала подобные мысли.

А потом как то позабылось - увлекся раскручиванием сюжета.

[Каминский]

[Каминский]

Эпилог

— Поставь и уходи, — бросила Амала, садясь на устланное мехами ложе. Молодая альбийка с наколками на лице и руках, — еще один подарок мужа, — торопливо поставила на пол поднос с миской наваристой мясной похлебки, увесистым ломтем хлеба и кружкой подогретого пива, заваренного с медом и ягодами. Вторая служанка, — темноволосая Лела, уже изрядно округлившаяся и потяжелевшая в нужных местах, — стоя за спиной молодой королевы расчесывала ей волосы. После смерти Бруны Лела заняла место самой доверенной прислужницы Амалы и теперь с ревнивым превосходством посматривала на новенькую, всячески подчеркивая ее приниженное положение рядом с собой.

— Что-то еще, госпожа? — спросила Лела, после того как альбийка выскользнула за висевшие у входа шкуры, — размять вам плечи или ноги перед сном?

— Не нужно, — Амала передернула плечами, — ты тоже можешь идти.

— Как скажете, — скрывая разочарование, поклонилась Лела и тоже вышла. Оставшись одна, Амала поворошила угли в очаге, заставляя их разгореться сильнее и, закутавшись в меховую накидку, принялась хлебать горячее, исходящее парком, варево. Зима в этом году выдалась ранней — промозглые холодные ветры налетали с севера и с бегущих по небу туч все чаще срывался снег, а ручьи и небольшие озера уже покрыл лед, — так что Амала все больше вечеров проводила у очага, согреваясь горячей едой и питьем.

Тревожили ее и иные заботы — со смертью отца на плечи молодой королевы свалилось слишком много дел. Борий и Одрик оказались не единственными королями, павшими в битве у Тола: спустя несколько дней после победы король воспалились и раны короля Рольфа, что вскоре умер от горячки. Тейн же, хоть и лишившись глаза, все же оклемался, но сильно изменился, будто разом повзрослев лет на десять. Он осунулся, посмурнел, часто пропадал в лесах, истребляя разбойные шайки, расплодившиеся после поражения рудогорцев. Недавно Тейн и вовсе покинул Озерный Край, заявив, что желает погрести отца под курганом в Скадве. Амала понимала, что ее муж не желает упускать из рук отцовское наследство и все же считала, что Тейн мог бы и больше уделять внимания молодой жене.

Из-за стены раздались нестройные песнопения на чужом языке, а за ними — громкий хохот. Амала против воли улыбнулась, — Тейн, отправившись за море, не оставил молодую жену без охраны, выделив ей двадцать воинов-претанов. В эти дни они отмечали свой День Мертвых: нарядившись в звериные и козлиные шкуры, шлялись между домов, выпрашивая разную снедь, распевая непристойные частушки, — Амала была уверена, что они непристойные, хоть и не понимала ни слова, — и провожая откровенными взглядами всех мало-мальски пригожих женщин. С Амалой, конечно, они себя держали более сдержано, — как-никак королева, — лишь однажды они явились на порог Большого Дома, затянув непонятную, но довольно красивую песню. Взамен Амала дала им кусок яблочного пирога и несколько толстых колбас, а также позволила дружинникам украсить ее дом в претанском обычае. Теперь в покоях Амалы висели венки из зеленого плюща и красных ягод, стоял светильник в виде черепа — один из трофеев Тольской битвы. Этот светильник горел у нее в покоях и сейчас, мерцая пустыми глазницами и отбрасывая не стены пугающие тени.

Что-то стукнуло, раздвинулись меха у входа и в королевские покои кто-то вошел. Амала вскинула голову, раздраженная столь бесцеремонным вторжением.

— Лела, я же говорила, что… Как, это ты?!

— Это я — подтвердил  Тейн, широко улыбаясь — давно уже Амала не видела мужа таким веселым и красивым. Даже выбитый глаз его уже не так портил — его прикрывала повязка из тщательно выделанной оленьей кожи, расшитой мелкими янтарными бусинами. Янтарь, как и серебро, украшал и черный плащ с воротником из волчьего меха.

— Я и не знала, что ты вернулся, — сказала Амала, — я бы подготовилась лучше.

— Ты и так вполне готова, —  Тейн окинул жену плотоядным взглядом, — я потому и не предупреждал о возвращении, чтобы застать тебя врасплох.

— Я думала… — начала королева, но тут Тейн сбросил одежды и девушка поперхнулась словами от удивления — под плащом ее муж носил лишь серебряную подвеску и расшитый янтарем пояс. Пока Амала пыталась осознать такую перемену в поведении обычно сдержанного супруга, тот уже возлег рядом с молодой королевой, закрывая ее рот поцелуем. Амала сама не заметила, как оказалась без одежды, извиваясь на ложе и раздвигая ноги перед жадной мужской плотью. От Тейна пахло прелой землей, мокрой шерстью и вражьей кровью, но это, как не странно, только распаляло Амалу, пробуждая в ней животное желание. Ее ногти впились в мужскую спину, чертя кровавые полосы, с губ сорвался протяжный стон, когда муж излился в нее казавшимся неиссякаемым потоком влаги.

Уже позже, когда Амала без сил раскинулась средь мехов, чувствуя внутри приятную наполненность, лениво сочившуюся меж ее бедер. Она лениво посмотрела на Тейна — тот, снова одев свой плащ, стоял спиной к молодой жене, с интересом всматриваясь в пылающие глазницы черепа-светильника.

— Иди сюда, — позвала Амала, но король, не оборачиваясь, покачал головой.

— Скоро рассвет, — сказал он, — и мне пора.

— Пора? Куда?!

— Туда где окажешься и ты, когда я призову тебя вновь, — Тейн обернулся и Амала невольно отшатнулась при виде хищной улыбки исказившей лицо мужа, — впрочем, это будет еще не скоро. Пока же мне достаточно и того, что я, наконец, получил свою плату.

Сдавленный писк вырвался из горла Амалы, когда повязка сама собой соскользнула с лица молодого короля — и страшный, пылающий глаз уставился на нее, словно прожигая ее насквозь. Лицо Тейна жутко исказилось, став похожим на волчью морду, во рту сверкнули острые клыки, а на голове вдруг проросли острые рога.

— Грядет век железа и крови, век волков и холодных ветров, — с жуткой ухмылкой сказал незнакомец, — вспомни эти слова, когда мое семя прорастет в твоем чреве. Многие мои дети сойдутся в жестоких войнах, но лишь самые достойные их них породят династии, что спустя века встанут средь величайших владык мира.

В жарко натопленных покоях вдруг стало холодно, как в самую лютую стужу, когда незнакомец взмахнул плащом и большой ворон, громко хлопая крыльями, вылетел через дымоход, растворившись в предрассветных сумерках.

 

Изменено 27 Nov 2024 пользователем Каминский

[Magnum]

...Сыны песен ушли на покой...

Мой голос остался как ветер,

Что ревет одиноко на скале,

окруженной морем,

После того, как буря стихла.

 

Хороший конец, добрый. Я был уверен, что вообще никто не выживет. 

 

 

ПС

Это я — подтвердил Одрик

Покойный Одрик вместо Тейна примерно полглавы хулиганит. 

 

 

 

[Каминский]

Покойный Одрик вместо Тейна примерно полглавы хулиганит

Ну так классика, "мертвый муж" и все такое. 

А так, спасибо, конечно, все время их путал.

Хороший конец, добрый

Так я добрый автор, это все знают.

[Крысолов]

вспомни эти слова, когда мое семя прорастет в твоем чреве

Не знал что Амалы настолько древняя династия

[Каминский]

Не знал что Амалы настолько древняя династия

Теперь знаете

[марик]

на флибусте уже целиком. это покрали или самостоятельно выложил? 

[Telcontar]

Колесничий, — худощавый чернобородый мужчина в волчьей безрукавке, — подмигнул королю единственным глазом и поднес к губам лур.

Интересно, какие бы речи толкал Арджуне возница, если бы это был не Кришна, а Один или, с чем бог не шутит, Локи.

 

[John D. Long]

А ведь реально, если учитывать женские линии - Амалы правили чуть ли не всеми европейскими державами. Хотя это отчасти и натягивание на глобус в духе "потомков хана Котяна".

[Каминский]

на флибусте уже целиком. это покрали или самостоятельно выложил?

Уже? Оперативненько они однако.

А ведь реально, если учитывать женские линии - Амалы правили чуть ли не всеми европейскими державами.

Я исходил тут из того, что многие королевские династии германцев возводили свое происхождение к Одину.

Интересно, какие бы речи толкал Арджуне возница, если бы это был не Кришна, а Один или, с чем бог не шутит, Локи

Сюжет честно покраден с Битвы при Бравалле

[Neznaika1975]

Предлагаю продолжение ваять

Там ещё мойша с евреями по Палестине шляется и Одиссей по средиземке

Можно их привлечь

 

[Каминский]

Предлагаю продолжение ваять Там ещё мойша с евреями по Палестине шляется и Одиссей по средиземке Можно их привлечь

Героев маловато осталось.

Но в принципе можно, конечно. 

[Каминский]

В принципе, тут все и так поняли, что к чему, но все же бахну и сюда "Историческое послесловие":

 

В истории человечества хватает драматических эпизодов с крушением государств, народов и целых цивилизаций и, так называемая "Катастрофа бронзового века" по праву может считаться одним из самых эпических таких падений. За несколько веков до этого краха в Восточном Средиземноморье сложилась как бы не первая в истории развитая система международной торговли, охватившая собой пол-Евразии. Эта древняя "глобализация", сложившаяся почти три с половиной тысячи лет назад затронула и империя хеттов и Египет Рамсесов и ахейские Микены и многие другие страны и народы. Не осталась в стороне от этого процесса и Северная Европа: так называемый "Скандинавский бронзовый век" был по словам германской исследовательницы Бритты Ферхаген временем, когда: "на севере господствовал поистине хороший вкус, редкое сочетание благородной простоты, гармоничности и соразмерности." Эта культура была широко вовлечена в тогдашнюю систему глобализации, поддерживая торговые связи с микенской Грецией и, возможно хеттами, экспортируя на юг янтарь, а взамен импортируя металлы и другие товары. Также для этого времени был характерен теплый климат, что, в частности, позволяло в Скандинавии выращивать виноград и поддерживать высокую численность населения.

Эта цивилизация имела свою предысторию, для описания которой я воспользовался теорией литовско-американской исследовательницы Марии Гимбутас о "Старой", доиндоевропейской Европе, с ее почитанием Матери-Богини. Эта "матриархальная" Европа рухнула после того, как в нее хлынули индоевропейцы - упоминаемые в романе как "воины на колесницах с бронзовыми топорами". Отголоски "Старой Европы" видны в показанном в романе культах Нерты и Белой Кобылы - правда, в отличие от Гимбутас, я, вслед за королем Рудогорья Мароном, не вижу причин считать «Старую Европу» неким "золотым веком" - и это отражено в описаниях обрядов в честь Нерты. Ее культ, кстати, переживет бронзовый век и доживет до значительно более поздних времен, когда его опишут уже римские историки. Индоевропейцы, завоевавшие Европу принесли с собой культ неба, солнца и коня - что и нашло отражение, как в петроглифах того времени, так и в романе. В той скандинавской мифологии которую мы знаем, воспоминание о тех временах, возможно, отразились в образе бога Тюра/Тиу, этимологически близкому греческому Зевсу и ведическому Дьяусу, чьи образы восходят к общеиндоевропейскому Деус Патеру, " Отцу-Небу".

Окончание "Скандинавского бронзового века", по всей видимости, связано с "Катастрофой бронзового века" в целом. И по сей день не ясно, что стало причиной его краха: говорят о голоде, эпидемиях, о набегах варваров, о катастрофических землетрясениях, наконец, объявляют коллапс бронзового века совокупностью всех вышеназванных причин - и это предположение, скорей всего, находится ближе всего к истине. Среди прочего, этому краху предшествовали и сопровождали его грандиозные по тем временам сражения: войны хеттов и египтян, набеги "народов моря" и другие битвы, в том числе и те, что легли в основу преданий о Троянской войне и Моисеевом "Исходе". Этим событиям, по крайней мере, здешней "Илиаде" я, по мере своих скромных знаний о той эпохе, попытался дать собственное толкование. На другом конце Европы примерно тогда же могло проходить и кельтское завоевание Британии-Альбы, где пришельцы сражались с прежними завоевателями - индоевропейской, но неясной этнической принадлежности культурой "колоколовидных кубков" (отраженной в образе альбийцев), которая в свое время сама завоевала темнокожих и голубоглазых жителей каменного века Британии.

Была, видимо, такая "великая битва" и в северной Европе - сражение, что в современной исторической науке именуется "Битвой на реке Толензе", в современной северо-восточной Германии. Судя по найденным останкам, там погибло до 1000 человек, а это значит, что в битве могло участвовать от 5 до 10 тысяч, причем, судя по ряду признаков, там сражались профессиональные воины. То есть еще полторы тысячи лет до нашей эры в Европе существовали структуры, способные содержать профессиональные армии в тысячи человек. Для лучшего понимания всего масштаба сражения  - сопоставимые армии и битвы в Европе повторились только на рубеже нашей эры (Рим против кельтов и германцев) и уже позже в 16-17 веках нашей эры. А ведь аграрная экономика способна содержать не более 2-3 процентов не-крестьян - вождей, воинов, жрецов, ремесленников. Тогда если при Толенезе бились 10 тысяч - значит структуры, выставившие это войско, имели население в 750 тысяч - миллион человек. Что это были за структуры - вождества или даже государства? Что заставило их сражаться, кто победил и какой бог пришел на смену небесному Тиусу?

Ответ на это я и попытался дать в романе.

Изменено 28 Nov 2024 пользователем Каминский