Президент Борис II

[Nagel]

тут я невольно напрягся

да уж) Могут ведь и не понять... Это вам не фейковый мятежник Рохлин. 

И какая нам разница - решила это сама КПРФ или те, кто за ней стоят?  Если итог одинаков? 

Так а зачем им давать марионетке реальные рычаги власти? Ещё глядишь  станет не марионеткой. .. Собственно, поэтому Зю и начали гниздить в 1996. Он должен быть клапаном стравливания недовольства, а он панимашь, выборы чуть не выиграл, непорядок. Впрочем, ГАС Выборы помогает при такой ситуации. 

[John D. Long]

Пока что буду краток - интересно, ждём проды!

[BlSide]

Так а зачем им давать марионетке реальные рычаги власти? Ещё глядишь  станет не марионеткой. ..

Потому что в стране происходит такой тотальный звиздец, что нужно срочно установить некий порядок.

Ну и логичный вопрос - что лучше для кураторов:

а) Поставить во главе сстраны управляемого человека?

б) Поставить левого человека, который абсолютно неуправляем?

Я Вашей логики даже понять не могу. Вы плюсы Зю (с точки зрения кураторов) превращаете в минусы. 

 

[Nagel]

Потому что в стране происходит такой тотальный звиздец, что нужно срочно установить некий порядок.

Так и установили  его в 1993-1996. А "тотальный звиздец" им обеспечил большие доходы и повышение социального статуса. 

Ну и логичный вопрос - что лучше для кураторов: а) Поставить во главе сстраны управляемого человека?

Им не нужен красный реванш, даже если к власти приходит марионетка. 

1997 году Березовский хвалился, что «Письмо тринадцати» стало важным фактором поражения коммунистов^[47]:

коммунисты главным образом проиграли потому, что они своим основным противником видели не того, кто им оказался. Они видели слабовольных демократов, а столкнулись (помните письмо 13-ти), в общем, с оскалом капитализма. И у них не нашлось достаточно сил, чтобы этому противостоять. <...> Это была та самая демонстрация решимости и силы. У нас даже между собой была борьба за формулировку в последнем абзаце. В результате она звучала приблизительно так: у нас достаточно воли и сил для того, чтобы не допустить и т. д. Такая жесткая формулировка была неожиданна для общества. <...>

 

[Роберт]

Чеченский узел

В 1998 году Аслан Масхадов потерял даже видимость контроля над ситуацией в ЧРИ. «Он был отличным строевым офицером, но оказался слишком прямолинейным и наивно честным политиком, — пишет один исследователь. — Масхадов проявил себя недостаточно циничным и коррумпированным, чтобы выжить в ситуации, когда власть приходилось обеспечивать не как командиру налаженного гарнизона, а скорее, подобно феодальному владетелю, раздачей кормлений, сбором дани, кровной местью врагам и отступникам» (Г. Дерлугьян. «Адепт Бурдье на Кавказе»). Масхадов попытался централизовать вооружённые силы Ичкерии, создав Национальную гвардию, но даже официально свои войска, независимые от Национальной гвардии, имелись у правительства и Верховного шариатского суда, не говоря о личных гвардиях полевых командиров. 

Отношения между Масхадовым и премьером Басаевым становились всё напряжённее. Под покровительством Басаева и его союзника Хаттаба, «офицера связи» с глобальным джихадистским движением, в Чечне распространялся исламский фундаментализм («ваххабизм», как называли его власти). Всё больше полевых командиров и локальных авторитетов объявляли на своей территории «исламское правление» и устанавливали шариат в строгой салафитской интерпретации при помощи новообращённых имамов, подготовленных в Саудовской Аравии или талибском Афганистане. Некоторые исламистские общины-джамааты открыто отказывали в подчинении Масхадову как «лицемеру» и «соглашателю с неверными». 

Гнездом радикального ваххабизма и религиозно мотивированного бандитизма был Урус-Мартан под контролем Арби Бараева, командира «Исламского полка особого назначения». Этот человек, имевший репутацию полного отморозка, кровник половины чеченцев, славился тем, что пытал и публично казнил захваченных заложников просто для собственного удовольствия, несмотря на то, что терял на этом деньги.

На его фоне почти умеренными и чуть ли не пророссийскими казались братья Ямадаевы, контролировавшие Гудермес — второй по величине город республики, до войны крупный центр нефтепереработки. Ямадаевы были такими же безжалостными головорезами, как прочие полевые командиры, но всё-таки были финансово заинтересованы в восстановлении производства под своей крышей. Это делало их сторонниками наведения порядка и налаживания отношений с Россией, а значит, врагами джихадистов. Ямадаевых поддерживали суфийские лидеры, такие как муфтий Ахмат Кадыров. 

В июне 1998 в Гудермесе вспыхнул вооружённый конфликт между войсками Ямадаевых и местными «ваххабитами», которых поддержали Радуев и Бараев. В этой схватке Ямадаевы победили и удержали город за собой. Экспансия исламистов получила отпор, но этот конфликт выявил полное бессилие Масхадова — Национальная гвардия никак не помогла навести порядок. Президент вводил чрезвычайное положение, приказывал группировкам разоружиться, но все это игнорировали, и грозные ультиматумы без последствий только подрывали авторитет главы государства.

Но у Масхадова были и соратники, настроенные куда решительнее его самого, и ради установления твёрдой власти в ЧРИ готовые на всё — даже на союз с Россией. Среди этих «верных масхадовцев» выделялись командующий Национальной гвардией Магомед Ханбиев и глава Национальной службы безопасности Лечи Хултыгов. Последний поддерживал деловые связи с российским ФСБ (по мнению врагов, был попросту её агентом) и прославился тем, что ещё в 1997 году приказал публично казнить нескольких уголовных преступников. Это лишь укрепило авторитет Хултыгова в Чечне, где мирное население уже устало от криминального хаоса и мечтало о твёрдой руке. В разгорающемся религиозном противостоянии Хултыгов решительно занял сторону традиционалистов и публично критиковал «ваххабитов» за отказ от чеченских обычаев. «Наш волк не лезет в аравийскую пустыню, так пусть и их верблюд не суётся в наши горы», — писал он в газете «Грозненский рабочий».

Никто в Чечне не хотел отказываться от завоёванной независимости, но масхадовские силовики вроде Ханбиева и Хултыгова лучше других осознавали, что без поддержки Москвы им не удержать власть. Москва и так негласно поддерживала Масхадова деньгами и оружием, но Хултыгов, видимо, первым понял, что этого недостаточно. Похоже, что идею скрытого использования российских войск под фальшивым флагом придумал именно он — и через свои контакты на Лубянке предложил руководству ФСБ.

Евгений Савостьянов, новоназначенный директор спецслужбы, был не чужим человеком в чеченской теме. В 1994 году, перед войной, именно он курировал со стороны ФСК деятельность антидудаевской оппозиции. Идея Хултыгова лежала вполне в русле его воззрений. Савостьянов охотно поддержал её и заинтересовал ею президента.

В конце октября Немцов созвал Совет безопасности по чеченскому вопросу. Он открыл заседание необычно: раздал присутствующим опросные листки с вариантами выбора стратегии, и попросил ответить анонимно. Варианты были: «ввод войск», «усиленная поддержка Масхадова», «поддержка Масхадова в прежнем объёме», «изоляция и блокада Чечни». Никто не проголосовал за ввод войск, а за остальные варианты голоса разделились примерно поровну. Немцов остался доволен:

— Согласен. Новая полномасштабная война совершенно неприемлема. Армия не готова, общество не поддержит, Запад осудит, а нам сейчас западные кредиты и инвестиции нужны позарез. Я лично за усиленную поддержку Масхадова, но не в смысле «дать ещё больше денег и оружия». Он всё равно неспособен их использовать эффективно. Предлагаю обсудить такой вариант: мы организуем добровольческие формирования из контрактников, и Масхадов их, — Немцов изобразил пальцами кавычки, — «нанимает». У ФСБ и ГРУ, насколько я знаю, есть некоторые наработки в таких делах. Аслан в принципе согласен, но нужно утрясти вопросы с подчинением и финансированием. Давайте обсудим.

Идея отдавала авантюрой и воспринята членами Совбеза со скепсисом. Решительно поддержал президента только Савостьянов. Но другие видели, что Немцов увлечён своей затеей, и не стали открыто возражать. Проект «чеченского добровольческого корпуса» был согласован и утверждён. Всё это пока держалось в полном секрете.

[sigulin.maxim]

согласован и утверждён

Все это происходит под бодрое исполнение песенки из "Айболит-66" - "Нормальные герои всегда идут в обход!"

[BlSide]

Так и установили  его в 1993-1996.

Но в данной АИ подобие порядка рухнуло с грохотом.

[Сеня]

 

[Роберт]

Россия и ближнее зарубежье

По отношению к странам бывшего СССР политика немцовской администрации испытывала два противоположных влияния. Лично Немцов, его идейные соратники и его ядерный демократический электорат воспринимали распад СССР как свершившийся факт, и мечтали не о возрождении России как империи, а об интеграции в Европу. Но Немцов как президент должен был считаться с тем, что немалая часть населения, госаппарата, армии и силовых структур воспринимает ситуацию совершенно иначе. Считалось само собой разумеющимся, что Россия должна, как минимум, играть роль регионального лидера и защищать свои интересы, а также права русского населения, в странах ближнего зарубежья. Разделяло эту позицию и большинство дипломатов и экспертов МИД и СВР, непосредственно влияющих своими докладами и аналитическими записками на умы руководства.

В итоге этой борьбы идей — отчасти закулисной, но отчасти и прорывающейся в СМИ — в начале 1998 года где-то в недрах Департамента АП по СНГ изобрели компромиссную стратегию «согласованной евроинтеграции». Суть в двух словах: Россия идёт в Европу вместе с другими странами европейской части СНГ, ключевое слово — «вместе». 
Организационным воплощением этой концепции стал созданный в 1998 году «Совет СНГ по евроинтеграции» во главе с российским экспертом Сергеем Карагановым. В Совет вошли представители России, Белоруссии, Украины, Молдовы, Грузии и Армении, а цель его Караганов обозначил так:

— Опыт всех наших стран по взаимодействию с Европой показал, что у всех нас возникают одни и те же вопросы, одни и те же проблемы, одни и те же точки непонимания, связанные с нашим общим советским наследием в области права, политической культуры, внешнеполитического мышления. Чтобы не наступать на одни и те же грабли, мы предлагаем скоординировать наши подходы.

Подобные туманные заявления были, конечно, истолкованы противниками в том духе, что Россия пытается «если не предотвратить, то возглавить» процесс евроинтеграции стран СНГ, в очередной раз навязать им своё лидерство. Но у такого подхода были и сторонники в самих этих странах. На тот момент Россия дальше всех продвинулась в рыночных реформах, более других открыла свою экономику для иностранного капитала и выглядела, пожалуй, действительно пионером вестернизации в бывшем СССР. Даже внешне, по имиджу, Немцов смотрелся как лидер нового поколения по контрасту с типичными советскими хозяйственниками Кучмой и Лукашенко и партаппаратчиками Шеварднадзе и Лучинским. Ну а политические элиты стран СНГ, особенно Украины, увидели здесь шанс «въехать в Европу на московском горбу», выторговав у ЕС при помощи России благоприятные для себя условия. Идеал евроинтеграции для этих элит выглядел так: безвизовый режим и свободная торговля с ЕС при чисто косметических внутренних реформах, с полным сохранением власти и собственности, включая коррупционно-теневую составляющую.

Карагановский Совет крайне энергично взялся за дело и в 1998 году с большой помпой выпустил серию документов, таких как «Проблемы экономического сотрудничества между ЕС и европейскими странами СНГ», «Проект дорожной карты по введению безвизового режима между ЕС и европейскими странами СНГ» и т. п. Очень напористо продвигал Караганов в СМИ сам концепт «европейских стран СНГ» («ЕвроСНГ»). Совет по евроинтеграции открыл во всех этих странах филиалы, служившие точками притяжения местных экспертов и политиков, настроенных проевропейски, но в то же время не антироссийски.

Всё это было скорее пиаром, чем реальной дипломатией. В самом ЕС деятельность карагановского Совета была воспринята весьма прохладно. Брюссель вовсе не собирался договариваться об интеграции постсоветских стран с их консолидированным альянсом, да ещё и под эгидой Москвы. До лидеров стран «ЕвроСНГ» неофициально, но внятно довели европейскую позицию: «Хотите обсуждать интеграцию — пожалуйста. Но во-первых, по отдельности, а во-вторых, без России». 

Из всех стран «ЕвроСНГ» самые спокойные и беспроблемные отношения в этот период были у России с Украиной. Конфликты начала 1990-х к этому времени урегулировали, в 1997 году Черномырдин и Кучма подписали «Большой договор о дружбе и сотрудничестве» (ратифицированный в 1998 Украиной и в 1999 Россией). Договор фиксировал признание существующих границ, что очень не нравилось многим в России. Даже такой умеренный политик как Лужков, и даже демократы вроде Собчака призывали «вернуть в родную гавань» как минимум Севастополь. Но пока отношения с Украиной оставались нормальными, и сама она воспринималась как мост между Россией и Европой, эти претензии оставались не более чем приёмом оппозиционной риторики.

Отношения с Молдовой и особенно Грузией осложнялись тем, что на их территориях существовали непризнанные сепаратистские республики пророссийской ориентации, а в них размещались российские войска (Приднестровье в Молдове, Абхазия и Южная Осетия в Грузии). Немцов воспринимал эти республики как чемоданы без ручки — непонятно зачем нужны, затратны, осложняют международные отношения, но бросить нельзя, чтобы не подорвать престиж. Переговоры по их статусу давно зашли в тупик, никакого приемлемого компромисса не просматривалось. В 1997-1998 никакого продвижения в этих вопросах не произошло, а абхазский конфликт только обострился после нового вооружённого столкновения между абхазской армией и грузинскими парамилитариями в Гальском районе.

Невозможность компромисса в этих замороженных конфликтах ярко показала Армения. Осенью 1997 президент Армении Тер-Петросян и президент Азербайджана Алиев согласовали план постепенного урегулирования карабахского конфликта: на первом этапе Армения возвращает оккупированные ею территории вокруг Карабаха, после чего Азербайджан и Турция снимают с неё блокаду. Могущественный в Армении «карабахский клан» в лице премьер-министра Кочаряна и министра обороны Саргсяна выступил категорически против «предательского» соглашения. Весной 1998 Тер-Петросяна вынудили уйти в отставку, новым президентом стал Кочарян. Вероятно, Немцов был бы счастлив, если бы соглашение состоялось, но Россия никак не могла повлиять на внутреннюю политику Армении.

В отношениях с азиатскими странами СНГ и странами Балтии в 1997-98 не происходило никаких значимых событий. Драматично развивались отношения с Белоруссией. Пришедший к власти в Минске в 1994 Александр Лукашенко вёл курс на интеграцию с Россией. В 1997 году был подписан «Договор о союзе Белоруссии и России», готовился более конкретный «Договор о союзном государстве». Но Немцову не нравился резко авторитарный стиль правления Лукашенко, и он не стеснялся открыто высказывать своё осуждение. Существенно влиял на его белорусскую политику Павел Шеремет, журналист ОРТ белорусского происхождения, личный друг Немцова и непримиримый противник Лукашенко. Летом 1998, когда готовился к подписанию договор о равных правах граждан России и Белоруссии, Немцов неосторожно сострил:

— Важно, чтобы этот договор исполнялся правильно. Чтобы граждане Белоруссии получили столько же прав, сколько граждане России, а не наоборот.

Лукашенко пришёл в ярость, отказался подписывать договор, заявил, что ему не нужна такая интеграция, что он не потерпит диктата Москвы, и резко развернул политический курс в сторону белорусского национализма. Он стал надевать под пиджак вышиванку, выступал на белорусском языке (очень плохом), и на переговорах с россиянами требовал переводчика. Кульминацией стало пышное празднование на государственном уровне годовщины битвы при Орше (победы литовских войск над московскими 8 сентября 1514 года). Лукашенко на совместной пресс-конференцией с приглашённым президентом Литвы Адамкусом неожиданно предложил создать союзное государство с Литвой. Застигнутый врасплох Адамкус с нервным смешком пробормотал, что идея интересная, но требует проработки. 

Этот спектакль не мог продолжаться долго. Национализм не был популярен у белорусов, а экономика республики с её крупными государственными предприятиями могла существовать только в общем рынке с Россией. Россия тоже не могла позволить себе оттолкнуть Белоруссию. С трудом сдерживая взаимное отвращение, Немцов и Лукашенко прагматично восстановили контакты и приглушили враждебную риторику. Но тема «союзного государства» больше не поднималась.

Изменено 21 час назад пользователем Роберт

[sigulin.maxim]

С трудом сдерживая взаимное отвращение, Немцов и Лукашенко прагматично восстановили контакты

[Serafim]

Пока очень нравится. ЕвроСНГ - прекрасный термин. Верю так и было. И Лукашенко

на совместной пресс-конференцией с приглашённым президентом Литвы Адамкусом неожиданно предложил создать союзное государство с Литвой.

очень реалистичный. 

[Брян]

Пока очень хорошо, хоть в возможность путча Рохлина в этих условиях и не верится. Но можно принести в жертву драматургии. 

[Роберт]

Россия и Запад

Несмотря на зачатки разногласий, в 1998 году отношения между Россией и Западом оставались дружественными. Под конец 1997 Немцов выступил на Давосском форуме с резонансной речью «Россия в новой системе международных отношений»:

— Новая система международных отношений ещё не сложилась, её контуры и роль новой России ещё только предстоит определить. Но уже сейчас понятно, что нам всем — на Западе и на Востоке — надо освобождаться от бремени стереотипов холодной войны, перенастраиваться с конфронтации на сотрудничество. Россия с её оборонным и экономическим потенциалом готова выступить одной из опор будущего мирового порядка — демократического, справедливого, основанного на международном праве.

Подтекст этих слов был прочитан так, что Немцов предлагает России роль партнёра США в обеспечении мирового порядка. Эта так называемая «доктрина Немцова» или «доктрина двух опор» вызвала на Западе скептические отклики в основном в том духе, что Россия опять пытается претендовать на особое положение. Резче всех высказался Збигнев Бжезинский:

«Президент Немцов, — писал он, — предлагает Россию на роль второй опоры стабильности цивилизованного мира. Будучи по образованию физиком, он должен понимать, что стол лучше держится на одной ножке, чем на двух, одна из которых ниже другой, да ещё и сама шатается. России предстоит ещё много лет работать над собой, прежде чем цивилизованный мир сможет рассматривать её как потенциальную опору».

Сомнения выразил и Фрэнсис Фукуяма:

«Учитывая, что на двух выборах подряд демократический кандидат едва не проиграл стороннику коммунистического реванша, будущее России как стабильной демократии пока не кажется предрешённым. Мы были бы спокойнее за эту страну, если бы не только власть, но и оппозиция в ней разделяла демократические ценности — иными словами, если бы главными оппонентами Немцова были Явлинский и Гайдар, а не Зюганов и Лебедь».

Несмотря на эти колкости, западные СМИ оставались весьма благожелательны к Немцову, изображая его прогрессивным, несколько идеалистичным реформатором, у которого, к сожалению, виснут на ногах советские динозавры вроде Примакова. На фоне позитивного общественного мнения Немцов подписал ряд важных соглашений об экономическом, юридическом, научном, образовательном сотрудничестве. Но в вопросах безопасности продвижения не было.

Главным вопросом российско-американских отношений оставался договор СНВ-2, запрещавший ракеты с разделяющимися боеголовками. Он был подписан президентами ещё в 1993 году, но так и не ратифицирован Думой. В России утвердилось мнение, что договор ей невыгоден и подрывает её ядерную безопасность, и этой позиции придерживались не только «советские динозавры», но и реформаторски настроенные военные вроде Сергеева. Немцов убеждал Клинтона, что при текущем составе Думы ратификация невозможна: 

— Билл, давай дождёмся 2000 года, когда у нас будет нормальный состав парламента, а пока не надо слишком давить — ты же понимаешь, что эти твари меня сожрут за уступчивость.

Клинтон относился лично к Немцову с симпатией, видя в нём много общего с собой. Ему нравились политики такого типа — молодые, позитивные, прогрессивные, с чувством юмора и хорошим английским. Он принимал этот аргумент и защищал Немцова в спорах со своими ястребами:

— Надо дать Борису сохранить лицо. Вы же не хотите иметь дело с президентом Зюгановым?

После того, как Зюганов два раза чуть не выиграл выборы, эта угроза воспринималась вполне реальной. Позицию Клинтона разделяли вице-президент Гор, госсекретарь Олбрайт и её заместитель Строуб Толботт, отвечавший за отношения с Россией. В меморандуме от октября 1998 г. Толботт писал:

«В ходе недавнего кризиса Немцов показал себя эффективным лидером, и если он не столкнётся с новым кризисом ещё большего масштаба, то имеет хорошие шансы обеспечить себе лояльное парламентское большинство в 1999 и второй президентский срок в 2001. Планируя долгосрочную стратегию в отношении России, нам следует исходить из того, что после 2000 рыночные реформы начнут приносить плоды, в экономике начнётся восстановительный рост, и это естественным образом усилит в российском обществе уверенность в себе и национальную гордость. Нам следует заблаговременно позаботиться о том, чтобы эти настроения не приняли реваншистского и антиамериканского характер (а признаки дрейфа в эту сторону заметны уже сейчас). Ни в коем случае не поступаясь интересами США и не давая повода критиковать нас за уступчивость перед Москвой, мы должны предпочитать логику кооптации, а не сдерживания, в тех случаях, когда это возможно и целесообразно». 

Клинтон в основном следовал этому подходу, что проявилось в истории послекризисных переговоров России с Международным валютным фондом. Россия остро нуждалась в кредитах, в восстановлении доверия инвесторов, что требовало соглашения с МВФ о реструктуризации части долга. МВФ не подписывал соглашения, требуя от правительства повысить доходы бюджета путём политически самоубийственных мер (например, поднять пенсионный возраст или увеличить акциз на водку). Переговоры Шохина с директором МВФ Камдессю были безрезультатны. Немцову пришлось решать вопрос с Клинтоном. Тот пошёл навстречу, попросил Камдессю смягчить требования, и тот не мог пойти против США как главного инвестора МВФ. К концу года крайне нужное России соглашение было подписано. 

Итак, «медовый месяц» в отношениях с Западом продолжался, но в 1998 году уже назревал кризис, грозивший новым охлаждением: конфликт в Косово.