Лучшие альтисторические стихотворения

[Magnum]

не особо альтисторическое

Неважно!  Публикуйте все, альт-историки узнают своих!

 

[John D. Long]

Неважно!  Публикуйте все, альт-историки узнают своих!

Так и быть))

Сон

 

Как будто новая строка из Энеиды

Звучат привычные слова.

Скрыл сумрак виды.

И в темноте едва-едва

В сыром просторе

Чуть слышно шелестит вода

В Эгейском море.

 

Как будто новая строка из Одиссеи

Звучит молчание, и вот

Стал сумрак злее,

И как лисица или кот,

Бесшумным шагом,

Луна выходит посмотреть

Безмолвным взглядом.

 

Но в этот час Луны важней Кассиопея;

Я этой ночью видел сон,

Он был мрачнее.

На теплоходе за кордон

Спасались бегством -

Я полагал, что я нашёл

Другое средство.

 

Мы в темноте с тобой идём

Каньоном улиц,

Крадёмся городом вдвоём,

Матросы, щурясь,

Следят за нами;

И тихо хлюпает вода

Под каблуками.

 

Вот пристань, слышится прибой;

А супостаты

Уже столпились за спиной,

Ругаясь матом.

Здесь мы прощаемся с тобой,

Твой путь далече;

А я останусь за кормой.

До скорой встречи!

 

Как будто новая строка из Илиады,

Звучат взводимые курки.

Над бездной ада,

Из незаконченной строки,

В сыром просторе,

Чуть слышно шелестит вода

В Эгейском море.

 

[John D. Long]

Рассвет

Заранее над смертью торжествуя

И цепь времён мечтой преодолев,

Подруга вечная, тебя не назову я,

Но ты простишь неверный мой напев.

 

Мы до победы — празднуем победу,

Без крыльев совершая свой полёт

Туда, где отблеск зимнего рассвета

Окрасил кровью первозданный лёд.

 

В вершинах гор, откуда нет возврата,

Нас ждут свобода, сила и покой,

Цветут сады священного Джанната

За неприступной ледяной стеной.

 

И мы пойдём на бесполезный приступ,

Когда нас к битве воззовёт приказ;

И в темноте раздастся первый выстрел.

 

 

И радостной, и доброй будет битва -

Смеётся меч, гогочет пулемёт;

И как охотник на свою ловитву,

Незримый воин от высот придёт.

 

И тот, кто упадёт в бою неравном,

И кровь свою рассветом растворит,

Тот будет с ним в сиянии державном,

Когда последний ангел вострубит.

 

А мы, оставшись на вершинах мира

Продолжим штурм, не отдадим знамён -

И, может быть, причастны будем пиру,

Который ждёт за рубежом времён.

[John D. Long]

Мы идём навстречу солнцу морем,

Развевает ветер наши флаги,

Корабли шатает на просторе,

Как матроса после доброй браги,

И заря встаёт над океаном.

 

Мы идём.

 

Мы от рассвета пьяны.

Чайки стонут и бакланы грают.

Впереди загадочные страны

Нас в рассветной дымке ожидают.

 

Мы идём.

 

Мы рыцари народа.

Не народники, не декабристы -

Выковали русскую свободу

Паладины-колониалисты

И вкусили первыми от брашна.

 

Мы идём.

 

И наше дело — страшно.

Нас мутит в кровавой свистопляске

Тёмный страх расколотого мира.

На словах — Гавайи и Аляска,

А в уме — кровавые руины.

Тёмен лик. Но сердце всё же чисто.

 

Мы идём.

 

В тумане золотится

Солнце над суровым океаном.

Мы оставили родную пристань.

Мы идём в неведомые страны.

[Владимир Станкович]

Да.

Присоединяюсь к мнению коллеги Магнума!

[Владимир Станкович]

Про АИ в которой хотел бы жить

На подъёме флот и авиация,

Гонка на мази вооружений.

Круче боевая декларация,

Резче аргументы возражений.

Беспощадней меры пресечения!

Выше почитанье императоров!

Радикальней методы лечения

Болтовни парламентских ораторов!

На границах крепости и реперы,

Планов выполняются параметры:

Временем испытанные скреперы

Роют и траншеи, и фундаменты.

Ярче демонстрации колоннами,

Четче управление атаками,

Где пылят надёжными баллонами,

Давят бронированными траками.

Неделимы общество и гвардия,

Чище над Державою созвездия...

...И боится сонная Ломбардия

По ночам ракетного возмездия.(с) 

[Magnum]

Так и быть))

Отлично, отлично! Давно у меня таких конкурентов не было!

[John D. Long]

Отлично, отлично!

Спасибо))

[Papa Hotel Whisky]

…Представим, что не вышло. Питер взят
Корниловым (возможен и Юденич).
История развернута назад.
Хотя разрухи никуда не денешь,
Но на фронтах подъем. Россия-мать
Опомнилась, и немчура в испуге
Принуждена стремительно бежать.
Раскаявшись, рыдающие слуги
Лежат в ногах растроганных господ.
Шульгин ликует. Керенскому ссылка.
Монархия, однако, не пройдет:
Ночами заседает учредилка,
Романовым оставлены дворцы.
Не состоялась русская Гоморра:
Стихию бунта взяли под уздцы
При минимуме белого террора,
Страна больна, но цел хребет спинной,
События вошли в порядок стройный,
И лишь Нева бушует, как больной,
Когда в своей постели беспокойной
Он узнает, что старую кровать
Задумано переименовать.

В салоны возвращается уют,
И либералы каются публично.
За исключеньем нескольких иуд
Все, кажется, вели себя прилично.
В салоне Мережковского — доклад
Хозяина: «Текущие задачи».
(Как удалось преодолеть распад
И почему все это быть иначе
И не могло). Взаправду не могло!
Чтоб эта власть держалась больше года?
Помилуйте! Восставшее мурло
Не означает русского народа,
Который твердо верует в Христа.
Доклад прекрасно встречен и сугубо
Собранием одобрены места,
В которых автор топчет Сологуба.
«Но Сологуб не столько виноват,
Сколь многие, которых мы взрастили.
Да, я о Блоке. Болен, говорят.
Что он тут нес!»
Но Блока все простили.

Сложнее с Маяковским. Посвистев,
Ватага футуристов поредела.
Он человек общественный — из тех,
Кто вкладывает дар в чужое дело,
В чужое тело, в будуар, а альков,
В борьбу со злом — куда-нибудь да вложит,
Поскольку по масштабу дар таков,
Что сам поэт вместить его не может.
Духовный кризис за год одолев,
Прокляв тиранов всею мощью пасти,
Он ринется, как вышколенный лев,
Внедрять в умы идеи прежней власти,
Давя в душе мучительный вопрос,
Глуша сомненья басовым раскатом —
И, написав поэму «Хорошо-с»,
С отчаянья застрелится в тридцатом.
Лет за пять до него другой поэт,
Не сдерживая хриплого рыданья,
Прокляв слепой гостинничный рассвет,
Напишет кровью «Друг мой, до свиданья…» —
Поскольку мир его идет на слом,
А трактор прет, дороги не жалея,
И поезд — со звездою иль с орлом —
Обгонит жеребенка-дуралея.
Жизнь кончена, былое сожжено,
Лес извели, дороги замостили…
Поэту в нашем веке тяжело,
Блок тоже умер.
(Но его простили).

Тут из Европы донесется рев
Железных толп, безумием обятых.
Опять повеет дымом. Гумилев
Погибнет за Испанию в тридцатых.
Цветаева задолго до войны,
Бросая вызов сплетникам досужим,
Во Францию уедет из страны
За жаждущим деятельностьи мужем —
Ему Россия кажется тюрьмой…
Какой-то рок замешан в их альянсе,
И первой же военною зимой
Она и он погибнут в Резистансе.
В то время вечный мальчик Пастернак,
Дыша железным воздухом предгрозья,
Уединится в четырех стенах
И обратится к вожделенной прозе.
Людей и положений череда,
Дух Рождества, высокая отвага…
И через год упорного труда
Он ставит точку в «Докторе Живаго»
И отдает в российскую печать.
Цензура смотрит пристально и косо,
Поскольку начинает замечать
Присутствие еврейского вопроса,
А также порнографию. (Поэт!)
Случаются сомнительные трели
Насчет большевиков. Кладут запрет,
Но издавать берется Фельтринелли.
Скандал на всю Россию — новый знак
Реакции. Кричат едва не матом:
«Ступайте вон, товарищ Пастернак!».
Но Пастернак останется. Куда там!
Унизили прозванием жида,
Предателем Отчизны окрестили…
Сей век не для поэтов, господа.
Ведь вот и Блок…
(Но Блока все простили)...

Быков, однако... Может и не Магнум, но вполне себе АИ.