Опубликовано: 13 Jun 2008 ПРОШУ МОДЕРАТОРОВ ПЕРЕМЕСТИТЬ ТЕМУ КУДА НАДО. Грязь, пыль, кровь, смерть. Опять грязь, опять кровь. И вездесущие воши. О, эти воши, извечное проклятие бойцов енотских подразделений. Бесспорно, воши досаждали и людям, но как же они досаждали енотам… Не так, вовсе не так представлял себе Пьэр великую войну в Европе. Он наслушался от дядей, бывавших в Германии, Австрии и России, о блеске имперских столиц, о всесокрушающей мощи человеческих армий, а человеческие дредноуты он видел и своими глазами. Что и говорить, HMS Valiant, стоявший на рейде Панамы, потрясал воображение. Да, были и у его родины великие корабли, но никакой из них не шёл ни в какое сравнение с этим апофеозом разрушительной мощи... Пьэр очнулся от своих воспоминаний, и вздрогнул – перед его траншеей стоял капитан, и смотрел на него с каким-то странным выражением лица. - Лейтенант! Собрать своих бойцов, построить и явиться в штаб. Пять минут! - Так точно, господин командующий! – рявкнул в ответ Пьэр, и заорал в свою очередь на взвод... * * * - Итак, господа... Наше правительство изволило предать нас. Его Императорское величество Алпемин Блистательный разорвал дипломатические отношения с Временным правительством Российской Республики. Более того, он начал переговоры с германцами о сепаратном мире. Многие из вас, господа, уже по три года на восточном фронте, некоторые – по году. Так вот, вы прекрасно знаете, чем это грозит нашей далёкой родине. Разгром Германии – вопрос времени, после победы же державы Антанты захотят спросить у его Императорского Величества, почему он заключил предательский мир с врагом. И у него не найдётся, чем ответить. Поэтому я спрашиваю у вас – стоит ли подчиняться этому безумному приказу? Под моим непосредственным командованием в данный момент находится около полумиллиона наших бойцов и 4 кавалерийские человеческие дивизии. Большинство из бойцов – из свежих и достаточно опытных подразделений, прибывших сюда, на Восточный фронт с Восточного побережья, где они только что нанесли крупнейшее поражение английским войскам. Опыта войны с европейцами им не занимать... - Господин фельмаршал, а нельзя ли покороче? Что вы хотите сказать? Напомню, что с германцами у нас прекращение огня до нуля часов, а уже половина одиннадцатого. - Успокойтесь, Мэньяр. Я перехожу к главному. Я, лично я, господа, отказываюсь от гражданства ООА, отказываюсь сложить оружие и прекратить огонь. По двум причинам – моя честь дороже моей жизни, ведь великий Эльотонки XI послал нас защищать единственную дружественную нам человеческую страну и мы будем её защищать, что бы этот короткохвостый испанский выродок нам не говорил! Ну а вторая более прозаическая – как вы думаете, какое мнение о нас сложится у обороняющихся русских солдат, когда мы с маршем пройдём на восток – эвакуироваться... И не начнут ли они стрелять по нам? И какая разница будет тогда – драться с русскими или германцами, за исключением того, что честь наша будет измазана в грязи уже бесповоротно... Итак, я предлагаю не прекращать военных действий, и перейти под командование центральной власти Российской Республики. * * * Стук колёс, бесконечный стук. Тупые морды чехов, полуживотных – полулюдей. Наглые, откормленные. Недочеловеки, чтоб их Ктулхэр пожрал... И надо же было так сглупить, и не расстрелять ублюдка Мэньяра. Точно, Виньясэр, общение с людьми расхолаживает... Итак, командиром у них русский. Офицер. Вроде как Максим Исаев его зовут. Чехи без командира сделать ничего не смогут. Через шесть минут поезд поедет по мосту. Будет ехать двенадцать минут. Шанс есть. Хотя, какая разница, всё равно расстреляют, так хоть побарахтаешься, господин фельдмаршал... Не-ет, уже – товарищ командарм Каппель. - Господин Исаев, подойдите пожалуйста. У меня есть для вашего командования сообщение! – Виньясэр попытался подпустить в голос немного дрожи и испуга. - Что, фельдмаршал, расколоться решил? У, сука краснохвостая... Ну давай, говори! Что произошло далее, рядовой чехословакого корпуса Павел Гацлав видел очень отчётливо – немыслимым изгибом кисти енот вывернул лапу из наручников, выпустил когти и одним движением лапы вскрыл горло офицеру. Продолжающим движением выдернул из кобуры наган, и открыл огонь. Двумя выстрелами уложив венгра Георге, длинным прыжком выскочил в приоткрытую створку – прямо на мост. * * * Шестой день шли непрекращающиеся бои. Рига была превращена постоянными обстрелами в груды щебня, в которых едва теплились остатки сопротивления. Местные жители давно покинули город, в котором теперь осталась лишь 5-я армия енотского экспедиционного корпуса. С маниакальным упорством еноты защищали чужой им город, ставший для них за эти месяцы больше, чем домом. Может быть, даже – родиной... Пятая армия была лишена подвоза припасов, продовольствия, медикаментов уже на протяжении 3 месяцев. Но генерал Джованнэ Пеллер знал – стоит ему оставить город, как перед германцами откроется никем не защищаемая дорога на Петроград. Обойти Ригу немцы не решались – всё-таки боевые качества ударной армии енотов просто так со счетов списывать было нельзя. - Господин генерал! Интенданты докладывают, что продовольствия в городе осталось ровно на три дня. Снарядов – на четыре дня. Медикаментов давно уже нет, в 34-ой и 12-ой дивизиях замечены вспышки тифа. - Оставьте меня, полковник... Хотя нет, какие вести из Петрограда? - Там, извините меня, генерал, полный бардак. Говорят, две недели назад власть большевики взяли. Кто это, я не знаю. В человеческой политике сам Ктулхэр зубы сточит... - Ясно. Можете быть свободны... – не успел Джованнэ погрузиться в невесёлые раздумья о будущем своей армии, как в дверь опять постучали. И на этот раз дверь распахнулась, не дожидаясь приглашения. - Кого я вижу, генерал! И не смотрите на меня, как на духа предков – я вполне жив. Более того, принимайте обоз - подарок от нашего нового руководста – Реввоенсовета Советской Республики. Товарищ Троцкий выражает вам глубокую признательность и благодарность за стойкость в обороне столь важного населённого пункта, как Рига, и приглашает на личный ужин, вместе с товарищем Лениным и мною. - Г-г-господин ф-ф-фельдмаршал! Разрешите доложить! - Всё потом, Джовэ! Отдыхай, я поеду, разберусь с положением дел... Всё рассказы вечером, ты спи, а то вся шерсть уже вон, облезла... * * * К вечеру холмы отдалились и стали ниже, дорога виляла среди валунов. Слева от дороги начал вырастать мрачный, и древний замок. Приземистый, с виду как монолитный камень, крыша блестела, как новенькая. Замок расположен, как водится, на холме, однако вместо глубокого рва с водой лишь небольшая выемка. Густо заросшая чертополохом, она аккуратно опоясывает холм, указывая, где был ров. Даже остатки подъемного моста Виньясэр успел заметить, хотя не мост, а почти утонувший в земле каменный бортик, на который опускались доски. Тухачевский зябко повел плечами. - Такие замки надо либо заселять, - сказал он раздраженно, - либо сносить к такой-то матери!.. А то заводится в них всякая погань: разбойники, контрабандисты, ворье, беглые преступники. - Неужто никому не принадлежат? - спросил Виньясэр. Михаил отмахнулся: - Формально могут входить в состав земель здешнего пана, хотя он никогда не считал их своими. Темные с лиловыми краями облака, похожие на хищных рыб, застыли на западной части неба. Багровое солнце пыталось их поджечь, но лишь теряло часть жара, разбухало, медленно и безнадежно сползало к быстро темнеющему краю земли. - Странно, вы не находите, товарищ Тухачевский, что мы продвигаемся по территории Польши вот уже почти сутки, а нигде не встречали сопротивления? Более того, нигде не встречали и даже населения. Неужели нас стоит так бояться? – Виньясэр чихнул. Погода последние несколько дней вовсе не располагала к здоровью, тем более еноту, который всю жизнь провёл в тёплых краях, и только последние пять лет судьба занесла его в далёкую северную страну. - Во-первых, товарищ Каппель, сейчас мы продвигаемся по действительно слабозаселённой территории, а во-вторых, да, нас стоит бояться. Мы должны смести это искусственное образование, называемое Польшей, которая одна преграждает путь доблестной Красной Армии за Запад... * * * Варшава, 1920 год. Капитан К'таль, сидел за подоконником, матерясь по-русски, и перевязывая лапу. Шальная польская пуля, уже почти на излёте, пробила мышцы на левой лапе. Хорошо, что не на правой. Иначе, как бы он стрелял… Отведя душу, лучший снайпер 32-ой пехотной дивизии, притянул к себе свою ненаглядную «манлихер», и привычным движением припал к прицелу. В конце улицы возникло какое-то шевеление. Капитан Алекс К'таль не поверил своим глазам впервые в жизни. Ничуть не прячась, даже нагловато, на лошади, впереди целой колонны поляков, ехал сам генерал Маклауд. Дункан. Горный Медведь, как его прозвали еноты. Уже сорок лет этот англичанин воевал с енотами. Даже когда официальный Лондон в очередной раз мирился с Александрией и Панамой, он не останавливался. Поговаривали, что он знает Северные Кордильеры лучше, чем все Леннати (одна из рас енотов, живущая именно в Северных Кордильерах) вместе взятые, а уж вершину Эльотонки (в РИ гора Мак-Кинли), он покорял лично десять раз. Поговаривали, что в Северных Кордильерах у него целые деревни солдат, ждущих только приказа для удара в тыл ООА. Да, мало ли что говорят про самую легендарную и страшную для енотов личность… И вот, эта личность, собственной персоной, неторопливо ехала в седле серой в яблоках лошади. Или коня – Алекс очень не любил лошадей и не разбирался в них. Он намного лучше разбирался в баллистике и винтовках… Ниоткуда грянул выстрел, и генерал Маклауд, слегка покачнувшись, упал на изъязвленную снарядами и пулями землю. Напротив сердца у него расплывалось красное пятно. - Надо было одеть жилет… - последние слова прославленного генерала было суждено услышать только его новому адъютанту – Мариушу Подольски. - Все! Откуда стреляли?! Кто видел?! Немолодой поляк был в ужасе. Ещё бы, не уберегли самого британского генерала - Мариуш, ты чего расселся там? Тело на плечо и в дом. Хочешь тоже, гостинец от москалей получить? Это у них живо… Собаки москальские! А откуда ж стреляли-то? Кажись, с того конца улицы. Ну-ка, Войцех, дай-ка мне винтаря, вспомню я, чему в армии меня учили! Алекс счастливо и крайне глупо улыбался. Учитывая количество шрамов на морде енота, и почти полное отсутствие меха, выглядело это для человеческого глаза жутко. Мех ему сожгли в плену голландцы, а шрамы он получил в своём первом задании, когда попался британцам. Вообще, после «каникул» на Ньюфаундленде, шрамы он заполучил по всему телу. Самым странным для него самого было то, что из обеих передряг он выпутался живым, и почти целым. Что, учитывая отношение европейцев к енотам, было само по себе очень странно. Глупая улыбка никак не могла слезть с лица капитана К'таля. Генерал Маклауд был мёртв. Енот был счастлив, как годовалый щенок. Он хотел было выглянуть в окно, но завизжавшая по железу подоконника пуля быстро его в этом разубедила. Капитан быстро накинул на плечо чехол с уже упакованной винтовкой, и побежал вниз, в подвал – менять позицию. Или, как любил выражаться товарищ командарм Тухачевский, передислоцироваться. * * * Он так долго жил среди людей, что во многом стал похож на них. Он научился понимать и ценить тепло и холод единственно близкого и до боли в сердце родного тебе существа, радость огня в очаге в морозный день, костра в зябкую осеннюю ночь, искры факела в ночь весеннего праздника. Он научился любить звенящий мороз и черный лед зимнего ночного неба, мягкое сонное величие заснеженного леса, отблеск зари на замерзших озерах, и падение шапки снега с ветки в тишине лесной чащи. Он полюбил радостную усталость доброго труда - после дня в кузнице, среди раскаленного металла и горячего запаха железа, шумных вздохов пресса и звенящего стука молота, когда обессиленный и мокрый от пота он смотрел на свою дневную работу, и наивная радость и гордость распирали грудь… Это круглое лесное озерцо он отыскал давно. Тогда была весна в самом разгаре, и он шел в лесной полутьме, где под деревьями жались хрупкие, ломкие звездчатки, словно белые ночные звездочки прятались здесь от солнечных лучей. И весь лес затопляли волны колдовского запаха восковых полупрозрачных ландышей. Тогда впервые у него что-то зашевелилось в груди, и он судорожно глотнул немного весеннего воздуха. Ему показалось, что внутри, спит какая-то птица, и почему-то он испугался, что вдруг она проснется и улетит... А потом увидел темно-голубой глаз в острых ресницах деревьев. Кусочек неба растекался лесным озером. Вода была теплой, со странным приятным привкусом и запахом осенних листьев… А иногда он осмеливался войти в озеро, и вода охватывала его тело, бесшумно расходясь тяжелыми темными пластами за его спиной, когда он плыл от берега к берегу. И он лежал на спине и улыбался небу. Только он волновал вечно гладкое водяное зеркало, ибо ветер никогда не прорывался сюда. Это зеркало не лгало никогда. Он склонился над водой и спрашивал - кто я? Он видел себя и улыбался, и пил лучшее в мире вино с привкусом осеннего листа... - Но вы ведь люди-и-и…. – рвался беззвучный крик из его груди, когда он видел бессильно мелькнувшее тельце сына, и огонь… - Вам ТАК нельзя… - и хотел выскочить – выскочить прямо на штыки, чтобы и его, как жену, как сыновей, в огонь… Но сам знал, что нельзя, нельзя так, надо терпеть, молчать, перемочь себя. И НАДО СМОТРЕТЬ, чтобы запомнить, навсегда запомнить этот запах палёной шерсти, что навсегда запомнить этот крик, когда ЕЁ, ради которой он перегрыз бы глотку любому – ещё живую, кинули в костёр. Что навсегда запомнить этот вечер… Ранним апрельским утром часовой 25-ой стрелковой дивизии РККА увидел кошмарную и жуткую картину: из близлежащего леса ему навстречу брёл СОВЕРШЕННО СЕДОЙ енот. Когда же этот енот посмотрел рядовому Филатову в глаза, солдат только икнул и осел на землю. Глаза у енота были абсолютно БЕЛЫМИ. Енот молча подошёл к Филатову, и спросил странным, скрежещущим голосом: - Солдат, где у вас полковник? Есть дело… Впоследствии командарм 2-ого ранга, а затем и генерал-лейтенант Филлип Эльтэр прославился беспримерной жестокостью по отношению к врагам. Достаточно сказать, что любимой его казнью было сожжение заживо. В любой войне, которую вёл СССР, принимал участие Филипп. Добровольцем-рядовым ли, командиром ли различных по величине подразделений, но он прошёл путь от партизанщины в Польше до пустынь Монголии и от развалин Мадрида до развалин Берлина. Прожив удивительно долгую для енота жизнь – почти 60 лет, он закончил свой боевой путь в Берлине. Вместе с рядовым Егоровым установив Красное Знамя Победы над Рейхстагом. И всегда, в горячке боя, и над штабной картой, на казни пленных и при получении медалей за отвагу, он шептал слова: «Эльза, Рикки, это за вас…» Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 31 Oct 2008 Лёвушка спал. Несмотря на стук колёс и мерное повизгивание рессор вагона, мальчик спал. Я, небрежно накинув рубашку, и вытряхнув из портсигара последнюю сигарету, вышел покурить. В вагоне отвратительно воняло кислой капустой и дешёвыми сортами табака. Живописно раскинув руки, у соседнего купе стоял какой-то рабочий, обдавая всех густым перегаром. Нагло уставившись на меня, он медленно затянулся, и, сплюнув на некогда дорогой ковёр под ногами, медленно процедил: - Господа, блин… кончилась ваша власть, суки. Однако ж, стоило мне протянуть руки к кобуре до того спрятанной под курткой, испуганно залебезил: - Товарищ, да что вы… Я ж не со зла, бес попутал, вы уж извините, меня, дурака, и вы, дамочка, извините тоже… - после чего быстро шмыгнул вдоль коридора, и исчез в сумраке тамбура. Анна стояла у окна, задумчиво вглядываясь в непроглядную темень американской ночи, и курила. - И доколе это будет продолжаться, хотела бы я знать? Почему эти хамы повсюду нынче? Почему, а? – и разрыдалась. Я, не умея хоть как-то утешить женщину, молча гладил её по голове, и приговаривал: - Временно всё это, Аннушка, временно. Кончится это, срок дай, только. - Но ангелы хранят отверженных недаром, Бездомному везде под солнцем стол и кров, И для него вода становится нектаром, И корка прелая - амброзией богов. – ты это хочешь сказать? - продекламировала моя супруга Бодлера – Никогда, ты слышишь, НИКОГДА больше ничего не будет! После этой проклятой войны, после этой трижды проклятой революции, после твоего ареста, ничего уже не будет, ты хоть это понимаешь? Кто мы, где мы? Зачем мы?- нервно, срываясь на крик, закончила Анна. Тут начали открываться двери купе, и раздались сонные голоса пассажиров: - Совсем уже оборзели, людям поспать ночью уже не даёте! Успокойтесь, что ли! – на этой гневной тираде двери купе захлопнулись, и в коридоре вновь воцарилась первозданная тишина. - Пойми… - Ничего я не желаю понимать. НИЧЕГО и НИКОГО! Я понимаю только, что я ухожу. Не спрашивай куда, это не твоё дело. Я всё решила. Лёвушка остаётся тебе, вещей у меня всё равно нет. Я взяла денег, сколько мне потребуется. И не спорь, ладно? Тут поезд начал тормозить, и Анна, по своему обыкновению, стремительно, пошла в сторону выхода. Я стоял, несколько ошеломлённый, хотя подобное развитие событий назревало уже давно. Где-то глубоко в душе я был готов к её уходу, но, как всегда, он случился слишком внезапно, и слишком резко… Поезд мерно, ровно стучал по рельсам. Лёва мирно посапывал. Ребёнок не получил от матери даже прощального поцелуя, и для него должно было стать шоком пробуждение. Я уже знал, что он спросит, проснувшись: «Пап, а где мама?» - и я не буду знать, что ему ответить. – Ушла? А как это? Куда ушла, когда придёт… Поэтому, я просто молчал, и писал. Стихи ложились удивительно легко: нас двое, лишь двое, и солнце мрачнеет, но так же улыбчиво светит для нас, да, это конец, и оно не успеет согреть тебя в этот мертвеющий час. Нас двое, лишь двое в мире безлунном, А все остальные ушли в небеса, По лестницам, песням, стихам и по струнам Ушли в неземные, пустые леса. Нас двое, лишь двое, и мне остаётся Отдать всё тепло, прижавшись к тебе, И пусть твоё сердце чуть долее бьётся Чем то, сколько богом положено мне. 22.08.30 Тут без стука распахнулась дверь купе, и на меня уставились стволы двух наганов. К наганам прилагались двое офицеров Внутреннего Политического Управления. За их спинами маячил давешний рабочий, приговаривавший: - А вот он, буржуй, тарщ командир. И пистолетик у нево имеецы. А баба евонная сбегла ужо, поди. От такого-то что не сбежать… Все свои слова он сопровождал каким-то холопским подёргиванием неожиданного длинного, пушистого хвоста, и гаденькой клыкастой усмешкой. - Документики приготовьте, гражданин. Ребёнок чей? Ваш? На него документы есть? Та-ак, что мы тут имеем… Ага, гражданин СССР, Николай Степанович Гумилёв… С какой целью в Америке, а, Николай Степанович? На вас ориентировочка имеется, от советских товарищей. Пройдёмте с нами… Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
