МИГ - Обсуждение мира

[wizard]

музыкальная пауза

[wizard]

 

[wizard]

Сильно жаль, что в школе не проходят биографию Грибоедова. А ведь он - не@бический тролль 80 левела. 

- к 12 годкам владел 8-ю языками, причем 6-ю в совершенстве. Кадет, сцуко!

- начал карьеру ваеннаго крайне херово - войну 1812 года проболел и пробухал в Казани в элитном мажорном полку, среди таких же как сам оторв. Поэтому медалек не нажил. Но вовремя соскочил, и люто, бешенно потом оторвался на Кавказе, Турции и Персии. Так что французам, не иллюзорно, свезло.

- перед основными подвигами, несколько лет лениво поперекладывал бумажки в дипломатических коллегиях, немного еще позажигал, помасонил, и даже, теша свое длинное и толстое ЧСВ, основал свою собственную масонскую ложу. 
Свою собственную, Карл! :-)

- в перерывах между принуждением гордых кавказцев к миру (при незабвенном генерале Ермолове) окучивал певичек и танцовщиц балета не отстегивая сабли, палился, после чего с удовольствием участвовал в дуэлях, в том числе в групповых (не подумайте плохого, была такая сложная офицерская забава). 

- будучи блестящим офицером и дипломатом, был арестован в подозрении в латентном декабризьме, арестован и допрашиваем в тогдашнем царском КГБ. Где, буквально на пальцах, шустро разрулил ситуёвину, обосновав и доказав свою непричастность, хотя буквально на кануне событий, в Киеве сосался в десны с тамошними декабристами не скрываясь и пописывая злобные антипутинские стишки. Вынес мозг следакам кровавой гэбни, был полностью реабилитирован, и с повышением осторожно поставлен обратно на государеву службу, мол, ну его нахер, у всех дети, все хотят сохранить психическое здоровье, давайте лучше кого-нибудь другого повесим за яички. В общм, Штирлиц отмазываться учился, явно у Грибоедова. 

- мог, когда предлагали на выбор посольства, сказать что в сраные штаты не поедет, английский он и так знает, а хочет в просвященную Персию, поближе к культуре, поучить восточные языки, и потроллить персов. Пацан сказал - пацан сделал. Языки выучил. Троллей поперсил.

- лучшее свое сочинение написал не в литературе, а в дипломатии - текст мирного договора с Персией. Это лучший договор когда либо заключенный Россией. Этот договор Россия-Персия, был примерно как в футболе Германия-Бразилия 7-1. И даже круче, т.к. бонусом по этому договору, не слишком глубоко, но лососнула даже Великобритания (чего не простила Сергеичу и затаила).

- мог, отправляясь на важнейшую дипломатическую миссию в Персию, на прощание поставить пару палок приме Большого театра, потом мимоходом заехать в Тбилиси (Тифлис), поучавствовать в отложенной год назад дуэли, получить ранение, пару дней отлежаться, побухать и уехать разруливать государеыв дела к шаху. Вот так.

- мог, ошиваясь во дворцах шаха, резко слинять и лично вывести колонну пленных русских солдат в пределы России, вернуться и снова слоняться среди павлинов, делать вид, что смотрит на местные персики как на говно.

- погиб как тролль запредельного уровня - во время антирусских волнений, приспичило ему положить глаз на чужих баб и героически спрятать часть гарема (ШАХСКОГО) на территории русской миссии. Переоценил силы - не фартануло. Забили до неузнаваемости. Тело опознали только по характерному ранению, полученному на дуэли в Тифлисе.

- но даже после смерти троллило само его имя - шах, обосравшись анальных кар, задарил за убиенного драматурга царю таких восточных ништяков, что царь не нашел сил не простить и принял дары, среди которых алмаз Шах из трона Великих Моголов.

Резюме:
В литературном плане, Сергеич - что-то около 30% Пушкина (что весьма нехило).
В военно-политическом плане - эквивалент 3-х авианесущих ударных групп.

Как-то так.

[wizard]

Между тем в Германии «дело гомосексуалистов» приняло неожиданный оборот. По требованию прусских властей суд вернулся к пересмотру иска Мольтке к Гардену. В качестве свидетеля вновь был вызван Эйленбург. В первый, но отнюдь не в последний раз он выступил с категорическим отрицанием факта нарушения с его стороны статьи 175-й Уголовного кодекса, каравшей за педерастию. «Я никогда не имел никакого отношения к этой мерзости», — заявил он. Возможно, в данном случае он воспользовался несовершенством буквы закона — дело в том, что в случаях, когда речь шла не об изнасиловании, обвинение на основании статьи 175-й доказать было очень трудно, если вообще возможно. Кроме того, согласно смыслу статьи, преступлением считался только анальный секс, которым занимаются далеко не все гомосексуальные пары. Обнаружились, наконец, явные противоречия и слабые места в показаниях супруги Мольтке на прошлом процессе. 5 января 1908г. был оглашен приговор: репутация Мольтке была признана «чистой и незапятнанной», а Гарден получил четыре месяца каторжных работ.

Осужденный подал апелляцию, а попутно провел блестящую комбинацию, которую можно было назвать игрой в поддавки. В мюнхенской «Нейе фрейе фольксцейтунг» появилась статья, где утверждалось, что он получил миллион марок за то, чтобы прекратить кампанию против Эйленбурга. Написана она была приятелем Гардена, Антоном Штеделе, с единственной целью — дать тому возможность возбудить иск о клевете, причем не в прусском, а в баварском суде — в расчете на то, что тамошние судьи удовлетворят требование истца о вызове Риделя и Эрнста в качестве свидетелей. Все прошло так, как и было задумано. Иск Гардена к Штеделе был удовлетворен, но самое главное, показания обоих свидетелей содержали такой обвинительный материал против Эйленбурга, что власти не могли далее оставаться в стороне.

Бюлов распорядился немедленно арестовать Эйленбурга за лжесвидетельство и произвести обыск в его имении. Там было найдено несколько книг компрометирующего содержания. Правда, арестованный утверждал, что эти книги принадлежат не ему, а другому лицу, в доказательство чего сослался на имеющиеся в них автографы. Быстро выяснили, что автографы были подделаны самим Эйленбургом, который таким образом неуклюже пытался замести следы. Его положение стало совсем безнадежным. По мнению баронессы фон Шпитцемберг, Эйленбург получил по заслугам, причем не столько за свои противоестественные наклонности, сколько за то, что он оказывал якобы дурное влияние на политическую жизнь рейха. В этом ее оценка совпадала с оценкой Гардена. Она возлагала на Эйленбурга ответственность и за увольнение канцлера Каприви. Здесь она, по-видимому, повторяла то, что говорил Гольштейн. Ее брат, Варнбюлер, не вдаваясь в политические тонкости, придерживался того мнения, что Эйленбург виновен в том, в чем его обвиняют.

Между тем в мае 1908 года начался второй процесс по делу Мольтке — Гардена. Он закончился отменой приговора, вынесенного ранее. Вскоре последовал и третий, который вновь признал виновным Гардена. По приговору тот должен был уплатить штраф и судебные издержки, но фактически все расходы взяло на себя государство — видимо, никто не был заинтересован в дальнейшем развитии скандала.

29 июня начался наконец процесс против Эйленбурга. Полицейскими властями суду были представлены солидные доказательства его вины — ни много ни мало — 144 случая неподобающего поведения. Свидетелями выступили около шести десятков аристократов и более восьмидесяти простых людей рыбаки и крестьяне из деревушки у Штарнбергерзее. Единственная надежда Эйленбурга была связана с показаниями его супруги — она мужественно выступила в его защиту и ни разу не отклонилась от этой линии. У Вильгельма отпали последние сомнения. «Почему он устроил нам такое? Почему он ни разу не сказал никому об этом?» — жалобно вопрошал он. По свидетельству Варнбюлера, Вильгельм «испытывал чувство глубокого стыда и разочарования в отношении своего друга».

17 июля 1908 года Эйленбургу во время заседания суда стало плохо. Было объявлено, что процесс откладывается из-за болезни подсудимого. Он был выпущен под залог

[wizard]

В апреле Вильгельм отправился на Корфу. Английские моряки с курсирующих в Адриатике кораблей «Имплейкебл» и «Формидебл», несмотря на бушующие в Лондоне страсти, предпочли соблюсти этикет — при приближении «Гогенцоллерна» в честь «адмирала британского флота» был дан салют из двадцати одного орудия. Капитан «Имплейкебла» Марк Керр был старым знакомым кайзера, но для его коллеги с «Формидебла» общение с высоким гостем создало ряд проблем — он никак не мог понять, что имеет в виду Вильгельм, когда призывает всех присутствующих отправиться в «сухой док». (Это означало, что пора заканчивать беседу и угоститься чаркой вина.) Керр несколько раз посещал остров, а Вильгельм — гостеприимного капитана. Позже он пригласил в «Ахиллейон» всю команду. Керр вспоминал, что в беседах кайзер делился с ним своими «проектами и мечтами»: «Его главная идея состояла в том, чтобы попытаться создать союз англоязычной и тевтонской рас… „Если бы мы с Англией были союзниками, то нам больше никого не надо было бы… мы вдвоем заставили бы всех остальных жить в мире“ — так он говорил».

Темы их разговоров были самыми разными. Вильгельм пространно говорил насчет «желтой угрозы», касался вопросов колоний. Он заявил, что Германия не заинтересована в колониальной экспансии: «Мои купцы успешно ведут свои дела в различных частях Британской империи». В этой связи он вспомнил давний свой разговор с лордом Солсбери — в ответ на его вопрос, где, по его мнению, Германия могла бы приобрести себе маленькую колонию, не мешая англичанам, пэр ответил крайне невежливо: «Мы не хотим видеть вас нигде». Когда немцы попытались создать себе базу в заливе Дельгоа и послали туда пару канонерок, их встретила целая эскадра, командующий которой заявил своему немецкому коллеге, чтобы тот «убирался ко всем чертям». Вильгельм завершил свой рассказ следующей сентенцией: «Я понял, что наша торговля не сможет успешно развиваться, пока у меня не будет такого флота, который заставил бы даже вас дважды подумать, чем посылать нас к черту».

Вильгельм набросал Керру план развития германского военно-морского флота до 1920 года: к этому времени он планирует иметь двадцать два линкора и двадцать крейсеров — «ни больше ни меньше». В другой раз он сообщил собеседнику, что тот может послать этот план в Лондон своему шефу Фишеру. Кайзер сказал: «Я поддерживал мир в течение свыше двадцати лет и не намерен начинать войну, насколько это зависит от меня… Мы и так завоевываем весь мир — мирным путем». Капитан Керр (позже он стал адмиралом) прислал Вильгельму курс лекций по истории английского флота и выписку из инструкции, написанной когда-то адмиралом Нельсоном, в которой содержался перечень обязанностей британского офицера-моряка. Он исчерпывался тремя пунктами: повиноваться приказам, чтить короля и ненавидеть французов как исчадий ада. По поводу последней заповеди Керр сделал приписку от себя: «В свое время она была вполне разумной и правильной, но ныне она нуждается в изменении; речь идет о другой нации. О какой — нет необходимости говорить». Слова «нет необходимости» Керр зачеркнул и заменил на «не имеет смысла». Но и в таком виде Вильгельм воспринял приписку Керра как намеренное оскорбление. С трудом изворотливому англичанину удалось убедить кайзера в том, что, говоря о «другой нации», он имел в виду русских

[wizard]

20 июня 1908г. Баллин доложил Вильгельму о своих неформальных беседах с партнером Эдуарда VII по бриджу сэром Эрнестом Касселем. Баллин решил провести «хирургическую операцию» и надрезать нарыв, который назрел в отношениях между Германией и Англией. Сделать это не удалось, хотя Баллин оценивал ситуацию довольно оптимистично. Кассель, по сути, повторил доводы своего монарха о том, что быстрое увеличение германского военно-морского флота создает угрозу позиции Англии как морской державы. Англичане, по мнению Баллина, чувствуют себя примерно так же, как французы после унижения в Фашоде, но они могут пойти на соглашение о регулировании гонки морских вооружений. Бюлов беседовал с Баллином и 15 июня в письме кайзеру рекомендовал ему соблюдать умеренность. В письме содержались следующие примечательные строки: «Мы не можем иметь одновременно и самую большую армию, и самый большой флот. Мы не можем позволить себе втянуться в соревнование по постройке дредноутов с Англией, которая находится в более здоровом финансовом положении. Неравенство в количестве линейных кораблей между нами и Англией, по-видимому, сохранится на нынешнем уровне на достаточно продолжительный период времени». Германия в самом деле ощущала трудности в финансировании морской программы. Рейхстаг держал флот на коротком поводке. Зимой кораблям пришлось остаться у причала из-за нехватки угля.

Обе стороны ощущали потребность в разрядке. Король Эдуард, направляясь в Австрию, сделал остановку в Германии — специально для того, чтобы встретиться с племянником. Премьер Ллойд-Джордж под предлогом обсуждения вопроса о социальных реформах прибыл в Берлин, сопровождаемый журналистом Гарольдом Спендером. Принимал гостя Бетман-Гольвег, который устроил для него торжественный обед в ресторане «Адлон». Бетман пригласил присоединиться к компании другого английского корреспондента — Дж. Л. Бэшфорда (он постоянно жил в Берлине и оказывал определенные услуги германским властям). 11 августа кайзер принял посла Великобритании сэра Фрэнка Ласкелля, завершавшего свою миссию в Берлине. Отношения у них были достаточно доверительными (по крайней мере таково было мнение Вильгельма), и Вильгельм позволил вольные высказывания, в частности он заметил, что британцы просто-напросто «свихнулись». Кайзер жаловался послу на то, что в Англии предали забвению его речь, произнесенную в Гильдхолле, и что английский флот в три раза превышает германский и напоминает «тигра, приготовившегося к прыжку». Встреча с королем Эдуардом, состоявшаяся в Вильгельмсхоэ, принесла Вильгельму новые переживания. Прибывший вместе с «дядюшкой Берти» постоянный статс-секретарь Форин офиса сэр Чарльз Хардиндж попытался «надавить» на кайзера, чтобы вынудить того отказаться от планов строительства флота — это единственный способ избежать роста «серьезной обеспокоенности» в Англии, говорил он. Кайзер позже так передал Бюлову содержание своей беседы с Хардинджем: повторил собеседнику то, что говорил всегда — флот строится для защиты германской торговли. Тот задал вопрос: «Если для защиты торговли, то почему весь флот сконцентрирован в Киле, Вильгельмсхафене и не покидает Северного моря?» Ответ кайзера не был лишен убедительности: потому что Германия не имеет ни достаточного количества колоний, ни угольных станций, у нее нет своего Гибралтара или своей Мальты. Хардиндж сказал, что если бы германский флот бороздил океанские просторы, в Англии были бы спокойнее. Вильгельм указал, что он уже отправлял свой флот в дальнее плавание, причем как раз в то время, когда английский флот проводил маневры, кстати, в Северном море: «Разве это не доказывает мое миролюбие и мое доверие к Англии?»

Хардиндж признал, что начинать строительство дредноутов было ошибкой с английской стороны. Вильгельм напомнил ему, что английская пресса приветствовала спуск на воду первого дредноута как «самое надежное средство, чтобы покончить с Германией». Хардиндж заметил, что подобные высказывания были еще большей ошибкой, но тут же сказал, что при существующих темпах морского строительства Германия к 1912 году будет иметь дредноутов больше, чем Великобритания. Вильгельм парировал: «Абсолютная чушь! Кто сказал Вам эту ерунду?.. Я сам адмирал английского флота и знаю его состояние лучше, чем Вы, гражданское лицо, которое в этом вопросе некомпетентно». Его собеседник ответил: «Вы должны остановиться или замедлиться» (эта фраза приведена по-английски, но трудно поверить, чтобы англичанин допускал столь неуклюжие обороты речи). Кайзер поддал жару: «Тогда мы будем драться, поскольку это для нас вопрос национальной чести и достоинства».

Хардиндж после этих слов, рассказывал кайзер, «покраснел как рак», очевидно поняв, что он зашел слишком далеко. Разговор постепенно перешел в более спокойное русло. Вильгельм, заручившись предварительным согласием «дядюшки Берти», вручил английскому дипломату орден Красного орла. Тот был польщен, обещал свято хранить награду и сказал, что ранее в их семье подобной чести удостоился его дедушка, отличившийся в битве при Линьи, где служил офицером-артиллеристом под командованием Веллингтона. Политические итоги переговоров были, по существу, негативными: Вильгельм заявил, что он против любых изменений в морской программе — даже в том случае, если бы английская сторона заявила об отсутствии намерения форсировать собственную. В письме одному берлинскому журналисту Хардиндж изложил свою точку зрения. «Германская морская программа — это тот стержень, на который нанизано все остальное. До тех пор пока этот вопрос не решен, смятение, царящее ныне в Европе, будет продолжаться».

Если верить Вильгельму, его беседы с королем проходили более спокойно, однако и их итог разочаровал кайзера. Вильгельм выдвинул тот аргумент, что флот предназначен для защиты законных интересов рейха. Дядюшка вроде бы согласился: «Совершенно верно, я понимаю, это ваше полное право; я ни на минуту не сомневаюсь, что вы против нас ничего не замышляете». При всем при том успешным визит назвать было никак нельзя. Стремление Вильгельма как-то уязвить Англию лишь возросло — к концу года он буквально упивался слухами о предстоящем нападении японцев на Индию. Характерна его пометка на полях одного из документов: «Англичане должны уяснить себе: война с Германией будет означать для них утрату Индии! И вместе с ней — своих позиций в мире». 

[_Алекс_]

Почему Германия не ищет поддержки против Англии со стороны России?

[wizard]

Потому что Германия не хочет воевать с Англией а хочет ее нейтралитета.

для Англии господство Германии на континенте неприемлемо, Вилли этого уяснить не в состоянии

[_Алекс_]

Потому что Германия не хочет воевать с Англией а хочет ее нейтралитета.

для Англии господство Германии на континенте неприемлемо, Вилли этого уяснить не в состоянии

Ну как же, а Бьерский договор??

Для России подобное соглашение было бы очень выгодно.

[wizard]

читайте ТЛ 1906 года. там изложена стратегия России на период.

[_Алекс_]

читайте ТЛ 1906 года. там изложена стратегия России на период.

?Я не об этом.

Из попытки заключить бьерский договор в РИ следует, что Германия рассматривала не только английский, но и российский варианты. Или делала вид, что рассматривает возможность союза с Россией, чтобы надавить на Англию. Подобные инициативы Германия должна бы проявить и в МИГе, и реакция России оказала бы влияние на российско - германские отношения. 

[wizard]

Россия твердо верна союзу С Францией и единственная возможность Германии не воевать с Россией это не нападать на Францию и удержать своих союзников от дурных шагов.. ТО есть для России казус Белли нападение Германии на Францию, АВИ на Италию, ОИ на Грецию.

нАпадение Германии на Англию в той ДОГОВОРНОЙ системе казус белли не является.

ЗДЕСЬ Германия выберет путь БОЛЬШОГО флота. 

прочитайте ТЛ 1906.

[Владимирович]

Почему Германия не ищет поддержки против Англии со стороны России?

?Почему Германия не принимает Православие и не входит в состав Российской Империи пятью двадцатью губерниями ?

[wizard]

Сунь Цзы.
«Война — это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает».

«Если ведут войну, и победа затягивается, — оружие притупляется и острия обламываются; если долго осаждают крепость, — силы подрываются; если войско надолго оставляют в поле, — средств у государства не хватает. Поэтому на войне слышали об успехе при быстроте ее, даже при неискусности ее ведения, и не видели еще успеха при продолжительности ее, даже при искусности ее ведения. Война любит победу и не любит продолжительности».

«По правилам ведения войны наилучшее — сохранить государство противника в целости, на втором месте — сокрушить это государство. Наилучшее — сохранить армию противника в целости, на втором месте — разбить ее. Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа свое войско долго. Он обязательно сохраняет все в целости»

тот, кто хорошо сражался, прежде всего делал себя непобедимым и в таком состоянии выжидал, когда можно будет победить противника. Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике

«Противник не знает, где он будет сражаться. А раз он этого не знает, у него много мест, где он должен быть наготове. Если же таких мест, где он должен быть наготове, много, тех, кто со мной сражается, мало. Поэтому, если он будет наготове спереди, у него будет мало сил сзади; если он будет наготове сзади, у него будет мало сил спереди; если он будет наготове слева, у него будет мало сил справа; если он будет наготове справа, у него будет мало сил слева. Не может не быть мало сил у того, у кого нет места, где он не должен быть наготове. Мало сил у того, кто должен быть всюду наготове; много сил у того, кто вынуждает другого быть всюду наготове».

«Если противник находится на высотах, не иди прямо на него; если за ним возвышенность, не располагайся против него; если он притворно убегает, не преследуй его; если он полон сил, не нападай на него; если он подает тебе приманку, не иди на нее; если войско противника идет домой, не останавливай его; если окружаешь войско противника, оставь открытой одну сторону; если он находится в безвыходном положении, не нажимай на него; это и есть правила ведения войны».

«Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него».

«Поэтому тот, кто хорошо ведет войну, подобен Шуайжань. Шуайжань — это чаншаньская змея. Когда ее ударяют по голове, она бьет хвостом, когда ее ударяют по хвосту, она бьет головой; когда ее ударяют посредине, она бьет и головой и хвостом».

«Вот дело полководца: он должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других; он должен быть сам дисциплинирован и этим держать в порядке других. Он должен уметь вводить в заблуждение глаза и уши своих офицеров и солдат и не допускать, чтобы они что-либо знали. Он должен менять свои замыслы и изменять свои планы и не допускать, чтобы другие о них догадывались. Он должен менять свое местопребывания, выбирать себе окружные пути и не допускать, чтобы другие могли что-либо сообразить».

«Если нет выгоды, не двигайся; если не можешь приобрести, не пускай в ход войска; если нет опасности, не воюй. Государь не должен поднимать оружие из-за своего гнева; полководец не должен вступать в бой из-за своей злобы. Двигаются тогда, когда это соответствует выгоде; если это не соответствует выгоде, остаются на месте. Гнев может опять превратиться в радость, злоба может опять превратиться в веселье, но погибшее государство снова не возродится, мертвые снова не оживут. Поэтому просвещенный государь очень осторожен по отношению к войне, а хороший полководец очень остерегается ее. Это и есть путь, на котором сохраняешь и государство в мире, и армию в целости».

 

[wizard]

У селения Ватерлоо 18 июня 1815 года объединенная англо-голландская армия под командованием герцога Веллингтона и прусская армия под командованием фельдмаршала Гебхарда Блюхера нанесли сокрушительное поражение армии Наполеона.

Однако  в тени Ватерлоо оказалось другое чрезвычайно важное, актуальное и поучительное европейское историческое событие — 9 июня 1815 года, ровно за девять дней до сражения у Ватерлоо, в Вене во дворце Хофбург представителями держав, враждебных Наполеону, был подписан Заключительный акт Венского конгресса, оформившего систему международных отношений в Европе на последующие 40?50 лет. Гипотетическая победа Наполеона при Ватерлоо стала бы средством, разрушающим созданную в противовес Великой французской революции Венскую систему. Ватерлоо как итоговая кровавая санкция под решениями Венского конгресса стало символом конца одной и начала другой исторической эпохи. ХVIII век Просвещения и Великой французской революции завершился Ватерлоо. 

 

Ватерлоо и Венский конгресс с системой «Священного союза» стали этапом в развитии международного права. Однако при ближайшем рассмотрении этих двух событий следует признать, что современным парадоксом Ватерлоо и Венского конгресса является то, что из основных участников этих двух событий до настоящего времени «дожила» лишь одна Великобритания. Все остальные участники претерпели, порой катастрофические, трансформации или вовсе исчезли с исторической арены. Так, например, в 1815 году еще не существовало Бельгии. Сейчас нет ни Французской империи, ни Пруссии. Что касается Венского конгресса, то из всех территориальных изменений, им санкционированных в отношение Российской, Австрийской империй, королевств Швеции, Нидерландов, Пруссии и прочих, до наших дней актуальным остался лишь единственный пункт — международное признание нейтралитета Швейцарской конфедерации. Все остальное кануло в Лету, что-то через девять дней, что-то в конце 1815 года, что-то через 15 лет после Конгресса, а что-то через 100 — после Первой мировой войны. Европейская карта весьма изменчива и подвижна. Кроме того, Венский конгресс в связке с Ватерлоо является блестящей иллюстрацией того, что любая система международного права есть простое отражение соотношения сил держав, ее санкционировавших. Наполеон не вписывался в Венскую систему. Он ее оспаривал. Поэтому союзникам пришлось устранить его из политики посредством Ватерлоо. Международная система действует до тех пор, пока это выгодно ее участникам, или до тех пор, пока не появятся новые политические факторы или новые акторы. Никакая система «международного права» сама по себе не заменит реалистичной внешней политики. Игнорирование реальной политики посредством создания некой системы, узаконивающей статус-кво, повышает вероятность того, что система распадется под давлением конкретных реальностей международной политики. Таков главный урок Венского конгресса. Ватерлоо было лишь первой попыткой ее разрушить.

Основной задачей Венского конгресса стало решение по бывшим владениям наполеоновской империи в Европе — вассальным и полувассальным, после того как по мирному договору держав с Францией в мае 1814 года ей были установлены с небольшими коррекциями границы 1792 года. Первоначально представителями четырех союзных государств — Австрии, Великобритании, Пруссии и России на Венском конгрессе было заявлено, что решения будут приниматься только этими державами. Что касается остальных, то они могут лишь принимать или отвергать уже состоявшиеся решения. Однако уполномоченному от Франции князю Талейрану при поддержке англичан удалось добиться, чтобы в совещаниях участвовали также представители Франции, Испании, Португалии и Швеции. В практическом плане это означало, что к пулу держав-победительниц на Конгрессе был добавлен представитель проигравшей в войне Франции. Однако его, Талейрана, интриги в некоторых отношениях сыграли выдающуюся роль на Конгрессе. Несмотря на это, решения по основным вопросам европейского урегулирования на Венском конгрессе принималось не на условиях равного суверенного представительства всех участников Конгресса. Принципиальные вопросы решались «державами». Венский конгресс в полной мере выполнил закон реальной политики.

Главной целью Венской системы международных отношений стало восстановление «равновесия» в Европе. Основным принципом Венской системы был объявлен «легитимизм», который должен был защищать созданный по его итогам «Священный союз» европейских монархов. Под легитимизмом понималось историческое право династий на решение основных вопросов государственного устройства и государственного строительства. В этом плане «легитимными» считались исторические династии, а не республики и вассальные монархии, на престолы которых Наполеон рассадил своих родственников или подручных. Правда, Венский конгресс с принципом легитимизма не был последователен. В отношении короля неаполитанского Иоахима Наполеона (Мюрата) и шведского наследного принца Карла XIV Юхана (Бернадота) легитимный принцип был нарушен. Признание Бернадота и Мюрата «легитимными» на Венском конгрессе было связано с их предательством Наполеона. 

В истории Венского конгресса для нас прежде всего примечательна тема России и Европы, первого российского участия в создании европейской системы международных отношений под эгидой «Священного союза». После решающей победы над Наполеоном в 1812 году у России существовали две внешнеполитические альтернативы на европейском направлении: 1) вторгнуться в Европу для нанесения Наполеону окончательного поражения; 2) отказаться от вторжения и предоставить Европу самой себе. Последнее императору Александру I настоятельно советовал главнокомандующий российской армией фельдмаршал Михаил Кутузов. Александр пренебрег его советом. 

Главным для России в создаваемой европейской системе был польский вопрос. В отношении Польши России важно было решить две проблемы: 

1) обеспечить инкорпорацию в Россию территорий, полученных при разделах Речи Посполитой 1772, 1773, 1795 годов и не допустить польскую ревизию разделов; 

2) гарантировать безопасность России от нападения с территории Польши. Опыт наполеоновских войн продемонстрировал, что созданное Наполеоном в 1807 году из ядра разделенных польских территорий Герцогство Варшавское превращалось при каждой военной кампании Наполеона на Востоке в плацдарм и вражеский ресурсный потенциал для нападения на Россию. 

После окончательного разгрома Наполеона в 1814 году у России оставалось два возможных решения в отношение оккупированного русскими войсками Герцогства Варшавского: 

1) восстановить на его основе вассальное от России польское государство; 

2) вернуть территорию Герцогства Варшавского его прежним владельцам по разделам Речи Посполитой — Пруссии и Австрии. 

Формально Венский конгресс отстаивал права легитимных династий. В этом отношении поляки были «обделены». У них не было собственной династии. Поэтому «легитимизм» в отношении Польши означал, что ее можно делить. «Легитимными» с точки зрения держав признавались предшествующие разделы Польши. Подобная логика предполагала, что территория Герцогства Варшавского должна вернуться в Пруссию. А Краков из его состава — в Австрию.

Россия на Венском конгрессе выбрала первый вариант. Решающее значение для подобного итога имели: 

1) вовлеченность России в европейские дела после 1812 года (как отказаться от территориального вознаграждения после победы над Наполеоном, если все остальные державы собираются брать территории?); 

2) наличие с 1803 года уже готового политического проекта польского государства под скипетром династии Романовых, подготовленного другом императора польским князем Адамом Чарторыйским; 

3) личность императора Александра I, который по своему мироощущению не был ни русским, ни православным. 

Восстановление Польши не соответствовало ни общественному мнению России, ни российской внешнеполитической целесообразности. Однако победы в войне с Наполеоном вскружили голову русскому царю, по своему воспитанию, психологии и салонной культуре вообще склонному к мистицизму. Александр начал рассматривать себя в качестве инструмента Бога, которому суждено освободить Европу от зла Просвещения, Французской революции и ее персонального воплощения — Наполеона. Царь чувствовал себя обязанным восстановить польское государство. Новое польское государство не только удовлетворяло принципам дорогой императорскому сердцу «христианской справедливости», но и позволяло Александру I выступить на политической сцене в давно желанной роли конституционного монарха. Польский план кружка Чарторыйского был связан с общими целями европейского реформирования России, при котором Польша должна была играть роль застрельщика. 

На Венском конгрессе территориальные притязания Российской империи в отношении Польши встретили сопротивление Великобритании и Австрийской империи. План воссоздания польского государства под властью русского царя был поддержан Пруссией. В польском вопросе против России и Пруссии интриговал французский посланник Талейран. 

Основные территории планируемого Александром I Царства Польского до 1807 года принадлежали Пруссии. Следовательно, Пруссия должна была получить от России компенсацию за счет немецких князей, бывших до конца 1813 года союзниками Наполеона. Самой желанной для Пруссии территорией «за Польшу» должна была стать развитая в экономическом плане Саксония. В итоге Польша и Саксония стали первым крупным источником разногласий на Венском конгрессе. Споры в Вене зашли так далеко, что 3 января 1815 года представители Великобритании, Австрии и Франции достигли тайного соглашения, направленного против Пруссии и России. Между Пруссией и Россией не было полного единства. Прусский представитель Гарденберг стал обдумывать перспективу: а не примкнуть ли Пруссии к антироссийской коалиции? 

Возникшая антироссийская комбинация являлась явным историческим предупреждением России, поскольку обозначила ту самую конфигурацию враждебной России коалиции, которая проявила себя в Крымской войне 1853—1856 годов. Тщетно вернувшийся в Париж на «Сто дней» Наполеон предупреждал Александра I об антироссийской интриге на Конгрессе. Возвращение Наполеона к власти во Франции сгладило разногласия между державами на Венском конгрессе и привело к скорому компромиссу по всем ключевым вопросам. 13 марта 1815 года была подписана декларация, направленная против Наполеона, объявившая его «врагом рода человеческого» и поставившая его вне закона. 25 марта 1815 года в Вене Австрия, Англия, Пруссия и Россия заключили между собою новый оборонительный и наступательный союз против Наполеона. Страх, внушенный возвращением Наполеона, положил конец мелким раздорам, и конгресс энергично принялся за решение самых важных и безотлагательных дел. На этом фоне в преддверии Ватерлоо и был подготовлен Заключительный акт Конгресса.

По решениям Венского конгресса как неотъемлемая часть Российской империи было создано Царство Польское, наделенное многочисленными атрибутами суверенного государства и находящееся в династической унии с Россией. 

Пруссия получила за создание Царства Польского в компенсацию из территории бывшего Герцогства Варшавского — Познань с областью. Из германских княжеств в компенсацию за Польшу из-за компромисса с Австрией лишь половину Саксонии, но, что более важно — Рейнскую область и бывшее королевство Жерома Бонапарта Вестфалию. Новые западные области не имели прямой территориальной связи с ядром королевства Пруссии, что приглашало в ближайшем будущем прусских стратегов к борьбе за коридор к ним. Подобная связь северогерманских территорий и была создана Пруссией по итогам войны с Австрией в 1866 году.

Означенное продвижение за счет Польши было оплачено территориальными компенсациями Пруссии. Эти компенсации создали предпосылки для решительного успеха этой страны в деле будущего объединения Германии. Основной соперник Пруссии — Австрийская империя по итогам Венского конгресса довольствовалась существенными территориальными приращениями на Балканах и в Италии, которые делали империю Габсбургов еще более «ненемецким» государством. Итальянское напряжение уменьшало силы Вены в борьбе с Пруссией за гегемонию в Германии. Таким образом, русская дипломатия на Венском конгрессе заложила основы для неблагоприятного для России оборота дел в Германии. В полной мере негативные последствия объединения Германии под главенством Пруссии проявились для России в 1878 году на Берлинском конгрессе. 

Еще одно существенное замечание, касающееся на этот раз оборотной стороны медали Венского конгресса — «Ста дней» Наполеона и Ватерлоо. Наполеону в 1813 году вражеская коалиция дважды предлагала мирный компромисс, который император Франции отвергал. Для Наполеона неприемлем был любой иной статус для Франции, кроме ее первенства в Старой Европе. Гегемония Франции при ближайшем рассмотрении обеспечивалась владением двумя территориями — Фландрией и Рейнской областью с «естественной границей» Франции по Рейну. По итогам Венского конгресса половина этих ключевых для французского империализма территорий с санкции и при прямом участии русского царя были переданы Пруссии, что обеспечило гегемонию этого государства в Германии. Поэтому неслучайно, что свой первый удар в военной кампании 1815 года Наполеон нанес по другой половине, контролируемой тогда Британией, — по Фландрии. Он завершился для императора поражением при Ватерлоо.

Британский контроль после Венского конгресса над ключевой территорией Бельгии и Голландии был не только средством безопасности для Британских островов, но и служил для предотвращения появления континентального европейского гегемона — будь то Франция или Германия. Фландрия и Рейн — вот ключевая геополитическая область Старой Европы.

Что касается «польского вопроса», то ХIХ век убедительно продемонстрировал, что главный итог Венского конгресса — Царство Польское, будь то в варианте конституционной монархии или в варианте «губерний Привисленского края», со всем своим политическим, правовым и социальным устройством, а также культурой представлял из себя чужеродное тело в составе Российской империи.

Воистину, Россия, как предсказывал еще Руссо, рано или поздно поперхнется на попытке поглощения Польского королевства, и такое расстройство пищеварения обернется страданиями не только для поляков, но и для Российского государства и русского общества. Вопрос «что делать с Польшей?» встал в полный рост. 

[wizard]

1 1909 году на части бывших персидских земель к западу от озера Урмия было создано автономное княжество Нор Ширакан в составе Российской Империи.

Главой княжества стал Император Всероссийкий , наместником Католикос Армянский.

выселение бывшего персидского населения и переселение армян финансировала Армянская церковь.

[wizard]

Атанас  I Лечхум-Моурави (1852-1929), бывший ротмистр его императорского величества конвоя стал в 1914 владетельным князем Лечхуми, вассалом Российской ИМперии

[master1976]

Атанас  I Лечхум-Моурави (1852-1929), бывший ротмистр его императорского величества конвоя стал в 1914 владетельным князем Лечхуми, вассалом Российской ИМперии

Аналогия с Вильгельмом Видом,правителем Албании, (в 1911 г. получил звание капитана )?

[wizard]

 нет. просто поменялось отношение к Грузии.

другая политика к национальным окраинам.

соответственно к христианским одна к мусульманским другая. ТЛ 1906.

[wizard]

 

[wizard]

Чтение статьи Победоносцева «Великая ложь нашего времени» – занятие, честно говоря, не самое увлекательное. Аргументы автора кажутся достаточно очевидными, если не сказать поверхностными и банальными, временами напоминая старческое брюзжание по поводу всего нового и непривычного. Более того, его аргументы отнюдь не оригинальны – сам Победоносцев высказывался по этой теме еще в 1870-е годы.

Тем не менее, появление «Московского сборника» в 1893 году, в момент оживления либеральных настроений после начала реформ Георгия I, видимо, было неслучайным. 

Выскажу предположение. Победоносцев, критикуя западный парламентаризм, в действительности писал о российской общественно-политической жизни того времени. Стиль статьи – публицистический, местами нарочито полемический, обывательский язык (как принято говорить сегодня – дискурс) – все это создавало картину далекой европейской реальности, но при этом вызывало вполне определенные ассоциации с происходившим в самой России.

Не столь важно, что первоисточником этого материала был текст Макса Нордау. Вольно или невольно, но Победоносцев написал то, что могло быть прочитано и наверняка было прочитано, как призыв не допустить дальнейшего распространения «либеральной заразы» внутри российского общества. По сути, этим произведением Победоносцев разговаривал с тем молчаливым консервативным большинством, которое было против какой-либо модификации способа управления, но жило в информационном пространстве, насквозь пропитанном идеями о его изменении.

Разумеется, Победоносцев обращался не ко всему обществу. Не к тем российским мальчишкам, которые одержимые социалистическими идеями готовили бомбы. Разговаривать с ними Победоносцев, к сожалению, не умел и боялся. Он обращался к той части российского общества, которую тогда называли «верноподданнической». И то не ко всей. Малограмотные или и вовсе неграмотные крестьяне не поняли бы рассуждений обер-прокурора. Он обращался к той части российского общества, которая была лояльна власти осознанно, а не по умолчанию. 

***

Какие же образы рисовал Победоносцев? 

Парламент – это место для дебатов и прений. Именно по их результатам парламент принимает решения. Выборы также являются соревнованием дискутирующих людей – выбирают того, кто показался избирателям наиболее убедительным. Очевидно, что приоритет здесь получают люди, обладающие даром красноречия. Они умеют работать с публичностью и достигать популярности. 

Неважно, насколько эти люди действительно специалисты в том или ином вопросе, каковы их моральные устои. По мнению Победоносцева, честные и нравственные люди игнорируют выборы. Поэтому система парламентаризма выгодна людям лживым и эгоистичным, которые стремятся во власть по своим личным корыстным интересам. Естественно, что эти интересы не афишируются, напротив, баллотирующиеся в парламент говорят об «общем благе» как цели своей деятельности. 

Ситуация усложняется наличием партий, связывающих своих членов определенными обязательствами. Партии оказываются удобным инструментом для политических манипуляций – ведь организованное меньшинство всегда побеждает аморфное большинство. Кроме того, имеет значение тот факт, что нередко во главе партий оказываются люди, которые на самом деле не являются руководителями того или иного движения, истинные его вдохновители остаются в тени. 

В итоге, формируется лживая политическая система, якобы нацеленная на удовлетворение общего блага, а на деле прикрывающая интересы партийных руководителей, как явных, так и тайных. 

Эта картина западного парламентаризма весьма напоминала представления русских консерваторов (в точном смысле этого слова, в отличие от либерально-консервативного представления, каким был славянофильство) о русских либералах. Причем как об их личных качествах, так и их политической стратегии. 

В качестве примеров консервативного мышления – писатели второй половины XIX века (Иван Гончаров, Лев Толстой, Федор Достоевский), несколько консервативных публицистов (В.П. Мещерский, В.А. Грингмут, М.О. Меньшиков), а также служащие политической полиции последней четверти XIX века. При этом последние – как это не покажется странным – в наибольшей степени отражают консервативный обывательский дискурс того времени. У чинов политической полиции не было какого-либо специального образования, в губерниях политическим сыском занимались бывшие военные, перешедшие на службу в Корпус жандармов, а руководящий орган – Департамент полиции – был в основном укомплектован бывшими судьями и прокурорами. До Особого Департамента еще пара лет.

Политическая полиция была не закрытой от внешнего воздействия структурой, а частью российского общества, воспроизводя в своей внутренней переписке язык и представления тех, кто был ей ближе по политическим взглядам. 

С точки зрения консерваторов, русские либералы – болтуны, интриганы и лжецы, преследующие в своей деятельности корыстные интересы. При этом они склонны к публичным формам деятельности, любят красиво и много говорить о «народном благе» и «общественных интересах». Умение либералов работать с публичностью и их стремление обладать властью привели к тому, что выборные институты, введенные в годы Великих реформ, оказались захвачены ими практически полностью. К концу XIX века образовались многочисленные «либеральные партии» - в земском и городском самоуправлении, в печати и общественных организациях, в среде профессуры, литераторов, адвокатуры и даже в судебном ведомстве, среди интеллигенции и дворянства. 

Либералы получили своего рода власть, независимую от государства, вроде бы противозаконную и в то же время легальную и публичную – символическую власть над общественным мнением, а также реальную власть над материальными и карьерными ресурсами выборных учреждений. Однако эта власть кажется либералам слишком ничтожной. Их цель – введение настоящего парламента, а по сути, передача власти им самим. Для достижения этой цели либералы не гнушаются никакими средствами. Их политическая стратегия в условиях самодержавной России – постоянная оппозиция действующей власти, оппозиция по любым поводам и практически в любой форме, вплоть до нелегальной. 

Несмотря на кажущуюся респектабельность и близость к власти, как местной, так и центральной, в том числе посредством родственных или личных связей, либералы нередко поддерживают революционеров и ведут подпольную антиправительственную деятельность. Лни думали что власть не осмелится тронуть их, властителей дум и потомков известных родов. Оказалось что смогла и вся доблесть в речах исчезла как дым , а уж о действиях которые могут быть истолкованы как заговор либералы и думать забыли.

***

«Либеральные болтуны» - довольно популярное словосочетание второй половины XIX века. Так, В.А. Грингмут писал о «сверкающих либеральным фейерверком речах» и «отуманивающих либеральных фразах». В романе Льва Толстого «Анна Каренина» Степан Аркадьевич Облонский, размышляя над списком гостей, решает, что среди прочих надо позвать и «Песцова, либерала, говоруна, музыканта». В «Бесах» Федора Достоевского Петр Верховенский с осуждением произносит: «…либерально и красноречиво болтать чрезвычайно приятно… Вот вы все таковы! Полгода спорить готов для либерального красноречия, а кончит ведь тем, что вотирует со всеми!»

Описывая Пермское экономическое общество в марте 1893 года, начальник местного жандармского управления отмечал: «Зал общих собраний… превратился в арену для изыскания аплодисментов по дару красноречия, причем речь наиболее подкрашенная тенденциозным, либеральным направлением, вызывала и наиболее аплодисментов, неподдельных восторгов». Товарищ председателя Новгородского окружного суда некий Н.Н. Мясоедов – писал в Департамент полиции жандарм из Чернигова – был известен «прекрасным даром слова, либеральностью воззрений и парадоксальностью своих убеждений». 

Консерваторы критиковали либералов за их моральные качества. В первую очередь, - за отвержение традиционных религиозных и семейных ценностей. Публицист М.О. Меньшиков отмечал: «Могучую поддержку той анархии, которая царит теперь в супружестве, оказали модные литературные теории, считаемые - по едкой иронии судьбы - "либеральными"». 

Начальник Тульского жандармского управления сообщал в Департамент полиции в 1888 году: либеральный «председатель дворянства Богородицкого уезда определяет на места сельских учителей тех девиц, которые до этого разделили с ним ложе». Справедливости ради укажем что в 1890 г натолкнувшись на сей факт в обзорном отчете Император разогнал уездное собрание, а сей предводитель дворянства просто отправился в Сибирь на каторгу.

Тот же Облонский из «Анны Карениной» - весьма характерный пример: «Либеральное направление… подходило ближе к его образу жизни... Либеральная партия говорила, или лучше подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьевич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете... Вместе с этим Степану Аркадьевичу, любившему веселую шутку, было приятно иногда озадачить смирного человека тем, что если гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны».

«Интриганы», «ловкачи», «хитрецы», «наглые», «нахальные», «неискренние», «двойственные», «двуличные», «скрытные» - таким образом описывали либералов в политической полиции. В.П. Мещерский, в свою очередь, полагал, что многие либералы идут на сделки со своей совестью. 

Равнодушие либералов к своим должностным обязанностям, презрение к правилам и дисциплине – еще один популярный пункт консервативной критики. Опять же сошлюсь на Облонского, который «либерально» курил в присутствии, позволял подчиненным разговаривать с ним «либерально-фамильярным тоном» и был «совершенно равнодушен к тому делу, которым он занимался».

Особенно задевала консерваторов скрытая неприязнь либералов к заботе о народном благе. 

В Департамент полиции постоянно писали о земцах, которые отказывались финансировать освоение крестьянами новых земель и выделять деньга на народное образование, продавали крестьянам по завышенным ценам собственные имения. Писали и о мировых судьях, у которых «даже арестантские дела залеживались без движения по несколько месяцев, а другие так и по три года». Сообщали о растратах земских сумм. Например, в Уфимской губернии во время голода 1892 г. земцы в результате злоупотреблений и растрат выдали населению «совершенно негодный и вредный для здоровья картофель». Законы 1890г позволяли Губернскому собранию распускать уездные и осуществлять через назначенного Министром МВД начальника уезда прямое руководство уездными властями. Губернские собрания и власти используя данные МВД стали бороться с подобными явлениями , иначе уже и они оказывались под прицелом служб полиции , а с 1895 и ОД, коий вообще любовью к земству не отличался.

В земствах «все заняты исключительно своими личными расчетами и интересами… В городских учреждениях процветает прежняя вялость и индифферентность к нуждам городского населения».

***

Однако либералы использовали выборные учреждения не только в своих личных корыстных целях. Гораздо важнее для них была возможность публичной презентации своих идей и возможность для объединения. Любопытно, что эти учреждения и называли на европейский манер – парламент. 

Санкт-Петербургский градоначальник в 1899 году писал министру внутренних дел о собраниях экономистов: «заседания общества принимают характер парламентских прений».

В «Анне Карениной» Толстой говорит устами своего альтер-эго Левина: «… я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может,… с одной стороны, игрушка, играют в парламент…; а с другой… стороны, это - средство для уездной coterie наживать деньжонки». 

Столь отличный от Левина по своему мировоззрению Вронский называет «нашим парламентом» выборы губернского предводителя дворянства. И даже Кити, совершенно неискушенная в политике, понимает это выражение Вронского и улыбается, чтобы показать: «она поняла шутку». 

Правда, все же наиболее часто слово «парламент» использовалось по отношению к земству. Так, жандарм из Твери сообщал в Департамент полиции в 1893 году: «Характер земских собраний, не отличаясь особенною плодотворностью, сводится к пустому парламентаризму, дающему возможность каждому порисоваться своими либерально-гуманными идеями, исключительно бьющими на дешевую популярность». Директор Департамента полиции С.Э. Зволянский писал министру внутренних дел: «Земство,… чрезмерно увлекаясь идеями выборного начала и самоуправления,… задалось целью образовать из себя род парламента, с независимым правом не только хозяйничать у себя в губернии, но и критически обсуждать действия правительства». 

В российских парламентах – как и в европейских – повестку определяли партии. 

Причем само понятие «партия» было довольно устоявшимся в лексиконе образованного общества, так или иначе ассоциируясь с либеральными деятелями. В романе «Обрыв» Райский в порыве бессильного гнева говорит о совратителе Веры Марке: «Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал!... Это наша "партия действия"!... да, из кармана показывает кулак полицмейстеру, проповедует горничным да дьячихам о нелепости брака, с Фейербахом и с мнимой страстью к изучению природы вкладывается в доверенность женщин и увлекает вот этаких слабонервных умниц!»

В романе «Анна Каренина» фигурирует товарищ Вронского Голенищев, который «в корпусе принадлежал к либеральной партии, из корпуса вышел гражданским чином и нигде не служил… При… встрече Вронский понял, что Голенищев избрал какую-то высокоумную либеральную деятельность и вследствие этого хотел презирать деятельность и звание Вронского».

Земство было одним из наиболее важных мест сосредоточения «либеральных партий», которые нередко руководили его политическим направлением. Если сторонники либеральной партии оказывались на руководящих должностях, то либеральные настроения тут же распространялись на все учреждение. Так, начальник Нижегородского жандармского управления писал в 1898 году: «За последнее время эта (либеральная – Л.У.) партия усилилась, вследствие того, что на посты предводителя дворянства и городского головы проведены тою же партиею лица того же направления». 

Вспомню здесь тезис Победоносцева – организованное меньшинство всегда подчинит себе аморфное большинство. Это представление было весьма типичным и для чинов политической полиции. Скажем, в 1888 году начальник Тамбовского управления писал об «обществе»: в нем «всегда и чуть ли не большинство не имеет своих убеждений, а идет по направлению, указываемому представительными людьми». Обычно именно «либеральная партия… хорошо организована, дружно сплочена и действует активно», в то время как «консервативная же партия крайне разрозненна, совершенно бездействует и старается быть незаметной – лишь бы ее не трогали, свое же неодобрение идеям либералов высказывают шепотом и то с оглядкой». 

В системе западноевропейского парламентаризма, по логике Победоносцева, принадлежность к партии связывает человека. В России, оказавшись на руководящем посту в результате выборов, человек оказывался полностью зависимым от партии, которая его продвинула. Жандарм из Курска писал в 1885 году: «Мировые судьи ведут свои дела по-прежнему вяло и пристрастно, заботясь только о том, чтобы осталась довольна партия, выбравшая их». 

В Тверской губернии в 1884 году губернским предводителем дворянства был выбран Н.П. Оленин. Однако, полагал местный жандарм, сам Оленин не был сколько-нибудь значимой фигурой. Напротив, либеральная бакунинская партия, заправлявшая политическим настроением в губернии, выдвинула Оленина по причине его слабохарактерности: «… в силу крайней своей беспечности, легкомыслию и будучи от природы человеком далеко не серьезным, напыщенным, довольно пустым, любящим веселую кампанию, ни имея сам прочных убеждений, при полной бесхарактерности, Оленин вполне подчинился влиянию Бакуниных». 

В романе «Анна Каренина» новый губернский предводитель дворянства Неведовский, обязанный своим избранием либералам, боялся даже вести себя «не либерально». «Неведовский делал вид, что он не только равнодушен, но и презирает это звание, но очевидно было, что он счастлив и держит себя под уздцы, чтобы не выразить восторга, не подобающего… либеральной среде». 

Либералы обладали хорошими возможностями для пополнения своих рядов. Своим сторонникам они могли предложить определенную финансовую поддержку и помощь в карьере. Жандарм из Твери сообщал в Департамент полиции в 1889 г.: «Отличаясь редким единодушием и сплоченностью…, тверское земство всегда охотно оказывает поддержку каждому отдельному лицу, где-либо и когда-либо замеченному в политической неблагонадежности, с полною готовностью принимая его на службу, подыскивая ему работу». Директор Департамента С.Э. Зволянский писал, что либеральное земство, имея возможность распределять должности в училищных советах, выбирать попечителей начальных училищ, отдавали их тем людям, которые демонстрировали либеральные взгляды. 

Кроме того, быть либералом было просто популярным и модным. Так, в Нижнем Новгороде в 1898 году «предводителем дворянства вместо гофмейстера Приклонского, вынужденного происками либералов отказаться от своего поста, избран бывший земский начальник Нейгардт, человек молодой, стремящийся каким бы то ни было путем составить себе известность и в этих видах заискивающий расположение».

Отличие России от Европы – и об этом Победоносцев, естественно, умолчал – состояло в том, что правительственная политика не могла быть предметом дискуссии. Дискуссии, во-первых, публичной, а во-вторых, общественной. С одной стороны, власть стремилась пресекать либеральные обсуждения тех или иных правительственных мероприятий – на основании того, что это выходило за рамки правового поля. С другой стороны, выталкивание либералов из публичного пространства вело к их сближению с революционным подпольем. 

Так, один из крупнейших либеральных деятелей – Ф.И. Родичев – имел такую характеристику в делах политического сыска первой половины 1880-х годов: «Крайне вредный и опасный пропагандист, ибо в деле преступной деятельности Русской анархической партии принимает активное участие, что вполне выяснилось дознанием, так как в 1879 г. … Софья Перовская, Вера Филлипова, урожденная Фигнер, и другие участники взрыва полотна… проживали в имении Родичева». Правда, хотя за Родичевым и наблюдали, но при этом никак не ограничивали. При ОД с 1895 такие свободы закончились.

Санкт-Петербургский комитет грамотности – составная часть Вольно-Экономического общества, старейшей и крупнейшей общественной организации в России – по данным политической полиции был значимым центром притяжения антиправительственных сил. Из 800 человек-членов комитета «240 оказываются известными по своей крайней политической неблагонадежности и очень многие привлекались к делам политического характера». Комитет грамотности был передан в подчинение Министерству народного просвещения, что вызвало сильнейшие протесты со стороны самого комитета и либеральной печати.

***

Выборы привлекали к себе пристальное внимание общества. Так, в «Анне Карениной» читаем: «В октябре месяце были дворянские выборы в Кашинской губернии. Выборы эти… обращали на себя общественное внимание. О них много говорили и к ним готовились». Сами выборы при этом длились неделю. 

Правда, выборный процесс напоминал даже не спектакль, а балаган. Так, на четвертый день выборов разгорелся скандал: комиссия, выбранная для проверки расходов при предыдущем предводителе дворянства, суммы на самом деле не проверила. Прения об этом «шли долго и ничем не кончились. Левин был удивлен, что об этом так долго спорили, в особенности потому, что, когда он спросил у Сергея Ивановича, предполагает ли он, что суммы растрачены, Сергей Иванович отвечал: «О нет! Он честный человек. Но этот старинный прием отеческого семейного управления дворянскими делами надо было поколебать»».

Выборы нового председателя на шестой день вызвали у Левина еще большее недоумение. «Левин не понимал, зачем было враждебной партии просить баллотироваться того предводителя, которого они хотели забаллотировать. 

 -- O sancta simplicitas! -- сказал Степан Аркадьич и кратко и ясно растолковал Левину, в чем дело. 

Если бы, как в прошлые выборы, все уезды просили губернского предводителя, то его выбрали бы всеми белыми. Этого не нужно было. Теперь же восемь уездов согласны просить; если же два откажутся просить, то Снетков может отказаться от баллотировки. И тогда старая партия может выбрать другого из своих, так как расчет весь будет потерян. Но если только один уезд Свияжского не будет просить, Снетков будет баллотироваться. Его даже выберут и нарочно переложат ему, так что противная партия собьется со счета, и, когда выставят кандидата из наших, они же ему переложат. 

Левин понял, но не совсем… вдруг все заговорили, зашумели и двинулись в большую залу. 

 -- Что такое? что? кого? -- Доверенность? кому? что? -- Опровергают? -- Не доверенность. -- Флерова не допускают. Что же, что под судом? -- Этак никого не допустят. Это подло. -- Закон! -- слышал Левин с разных сторон…

Левин… удивлялся той страстности, с которою разбирался вопрос о том, баллотировать или не баллотировать мнение о Флерове. Он забывал, как ему потом разъяснил Сергей Иванович, тот силлогизм, что для общего блага нужно было свергнуть губернского предводителя…»

И картины, подобные увиденной Левиным, не были чем-то исключительным в пореформенной России. Напротив, выборы были, скорее, массовым явлением. 

По земской реформе 1864 года и городской реформе 1870 года, крестьяне выбирали волостные сходы. На волостных сходах выбирали выборщиков, которые выбирали уездных земских гласных. Дворяне выбирали уездных и губернских предводителей дворянства. Жители городов – органы городского самоуправления. Жители уездов на основании имущественного ценза - уездные земские собрания. Выбранные в уездные земства выбирали исполнительные органы – земские управы, и губернское земство, которое в свою очередь выбирало губернскую земскую управу. В избирательных съездах участвовали поверенные от богоугодных, благотворительных, учебных и других учреждений, от обществ, кампаний и товариществ, а также уполномоченные от священнослужителей. 

Для уполномоченных существовали особые предварительные съезды. 

По судебной реформе 1864 года, все сословия выбирали мировых судей. Съезды мировых судей выбирали своих председателей. Причем процесс был публичным, так как список кандидатов в мировые судьи публиковался в печати за два месяца до выборов. 

По университетской реформе 1863 года, в университете выбирались профессора, деканы, университетский суд, инспектора, проректоры и ректор. 

Все эти виды выборов происходили раз в три года (за исключением выборов ректора, которого выбирали на 4 года). 

Кроме того, во второй половине XIX века стремительно увеличивалось количество общественных организаций, товариществ, комитетов, в которых также происходили выборы руководящих органов, председателей, различных комиссий и подкомиссий. К началу ХХ века в России существовало более 10 тысяч обществ. Деятельность всех обществ сопровождалась публичными лекциями, вечеринками, обедами, банкетами. Не было ни одной губернии, в которой политическая полиция не фиксировала бы наличие обществ, стремящихся в своей публичной деятельности критиковать власть и «политический строй». 

По сути, выборная процедура не коснулась только сферы высшего государственного управления, породив, возможно, и бессмысленные, но вполне настойчивые мечтания либералов об «увенчании здания» всероссийским выборным органом.

***

Возможно ли было пойти навстречу этим мечтаниям? В контексте всего вышесказанного кажется, что нет. Причем даже проект Земского собора графа Игнатьева – теоретически столь привлекательный, - в тех конкретных исторических условиях вряд ли мог бы быть реализован без крупных потрясений

Игнатьев предлагал обойти либеральную оппозицию посредством предоставления большинства голосов на Земском соборе крестьянству. Однако было ли крестьянство способно сыграть ключевую роль в охранении консервативных начал? Есть определенные основания в этом сомневаться. 

Выборная практика пореформенного периода показала, что крестьянство в массе своей было равнодушно к подобному типу процедуры. По земской реформе, крестьяне обладали весомым представительством в земствах. Это теоретически. В действительности же крестьяне довольно редко попадали в состав гласных. Если на уровне уездов их количество еще было ощутимым (в среднем около 30%), то в губернских земствах их оставалось не более 10 %.

При этом крестьяне не играли в земствах сколько-нибудь заметной роли. Их политическое влияние и участие в принятии общественно значимых решений было близким к нулю. 

Вряд ли что-то могло существенным образом измениться при распространении этой практики на всю страну, в масштабе всероссийского представительства.

Кроме того, опыт привлечения крестьян к государственным делам через их участие в суде присяжных показал всю рискованность такого шага. Оправдание Веры Засулич в 1878 году крестьянами-присяжными под воздействием блестящей речи адвоката Н.П. Александрова, при покровительстве со стороны председателя суда А.Ф. Кони – хороший пример того, как могли бы вести себя крестьяне на Земском соборе. 

Неграмотное и плохо разбирающееся не только в государственном управлении, но и в сложностях взаимоотношений власти и либеральной части общества большинство оказалось бы под властью тех, кто умел убеждать. Обладали ли высшие государственные чиновники таким же красноречием, как либеральные деятели, оттачивавшие свои ораторские способности и умение спорить в салонах в первой половине XIX века, на университетских кафедрах, публичных лекциях, заседаниях кружков и земских собраниях? 

Скорее всего, любая публичная трибуна оказалась бы местом победы «либеральных болтунов». 

Был и еще один важный фактор. Либеральные деятели умели выходить за рамки, очерченные законом, при этом вполне успешно пропагандируя установку о собственной законности и беззаконности власти. Земство было наделено исключительно хозяйственными полномочиями, однако это не помешало ему стать «парламентом», восприниматься в качестве такового в обществе и за два десятилетия стать местом сосредоточения либеральной оппозиции. 

Прежде чем учреждать всероссийское представительство в какой-либо его форме, власти надо было менять уже сложившиеся правила игры с либеральной частью общества. Земский собор не мог бы обойти этот конфликт или погасить его. 

Историческая ошибка Победоносцева состоит в том, что он считал достаточным оградить публичное пространство от присутствия либералов, предпочел закрыть глаза на то значение, которое представители этого течения уже имеют в печати, университетах, судебных учреждениях, а к концу XIX века – и в среде бюрократии, в том числе высшей.

Уже к началу 1880-х годов либеральное движение невозможно было игнорировать. При этом 1880-е были последним периодом, когда либеральная часть общества была готова на взаимодействие с властью – настолько сильным, особенно первоначально, в образованной публике было впечатление от убийства Александра II. 

Точечное привлечение к государственной работе либеральных деятелей, с одной стороны, а, с другой стороны, активизация не всего, а образованного консервативного большинства, осознанно лояльного власти, ужесточение контроля и требовательности  к результатам работы земств – и Россия  пошла иным историческим путем.

[_Алекс_]

Чья статья?

[wizard]

в ланной теме публикуются материалы для написания ТЛ или для размышлений. 

компьютер при написании ТЛ обрабатывает порядка 3 000 источников.

официальные авторские тексты МИГа это ТЛ, справочные материалы и роман по миру.

[wizard]

при написании романа встал вопрос о дополнениях . в 1890 прошла реформа уездного и городского самоуправления.

Я не отразил реформу губернского самоуправления которая также пройдет в конце 1890г.

Она на фоне уездной и городской будет весьма своеобразной.

[wizard]

1909г.

Принц  Георгий Карагеоргиевич ( 26 августа 1887, Цетине — 17 октября 1909, шлиссельбург) , Старший сын Пётра I Карагеоргиевича и его жены Зорки, дочери черногорского короля Николы I Петровича. Внук князя Сербии Александра и княгини Персиды из известного сербского рода Ненадовичей (по отцу). 

После смерти матери, воспитывался при дворе Николы I, затем вместе с отцом с 1894 жил в Женеве. Позже по традиции принц Георгий кончил Пажеский корпус в Петербурге, по окончании вернулся в Париж к отцу. В 1908г вместе с семьей прибыл в САнкт-Петербург.  В поступлении в училище было отказано и принц придался бездельничанью.

Принц Георгий, носивший имя прадеда — Черного Георгия (Карагеоргия), основателя династии и предводителя Первого сербского восстания, унаследовал от него вспыльчивый и неконтролируемый характер и, по-видимому, страдал от психического расстройства. 

Переломным событием в жизни Георгия стало убийство в 1909 году  своей любовницы, студентки университета Ксении А,.

В припадке ярости Георгий забил девушку до смерти, нанеся той множество тяжелых травм в голову и живот. Все удары были, по мнению врача, нанесены ногами, похоже, что ее безжалостно били и топтали. От полученных травм несчастная после нескольких дней мучений скончалась. 

Георгий был придан  суду под председательством лично Императора и приговорен к смертной казни. Повешен в Шлиссельбурге.

Все Карагеоргиевичи были сосланы в Пензу под усиленный надзор.