Культура , социальная политика, медицина, образование и наука Российской Империи

[wizard]

1907

В Санкт-Петербурге основан Психоневрологический Институт.

Директором стал В.М. Бехтерев.

Влади?мир Миха?йлович Бе?хтерев р. 1 февраля 1857, Сорали (ныне Бехтерево, Елабужский уезд) ) — выдающийся русский медик-психиатр, невропатолог, физиолог, психолог, основоположник рефлексологии ипатопсихологического направления в России, академик.

В 1907 основал в Санкт-Петербурге психоневрологический институт — первый в мире научный центр по комплексному изучению человека и научной разработке психологии, психиатрии, неврологии и других «человековедческих» дисциплин, организованный как исследовательское и высшее учебное заведение, ныне носящее его имя .

Родился в семье мелкого государственного служащего в селе Сорали, Елабужского уезда, Вятской губернии предположительно 20 января 1857 (был крещён 23 января 1857 г.). Являлся представителем древнего вятского родаБехтеревых. Образование получил в вятской гимназии и С.-Петербургской медико-хирургической академии. По окончании курса (1878), Бехтерев посвятил себя изучению душевных и нервных болезней и для этой цели работал при клинике проф.И. П. Мержеевского.

В 1879 году Бехтерев был принят в действительные члены Петербургского общества психиатров. А в 1884 г. был командирован за границу, где занимался у Дюбуа-Реймона (Берлин), Вундта (Лейпциг), Мейнерта (англ.)русск. (Вена), Шарко(Париж) и др.

По защите докторской диссертации (4 апреля 1881) утверждён приват-доцентом Петербургской медико-хирургической академии, а с 1885 года состоял профессором Казанского университета и заведующим психиатрической клиникой окружной казанской лечебницы. Во время работы в Казанском университете создал психофизиологическую лабораторию и основал Казанское общество невропатологов и психиатров. В 1893 году возглавил кафедру нервных и душевных болезней Медико-хирургической академии. В том же году основал журнал «Неврологический вестник». В 1894 году Владимир Михайлович был назначен членом медицинского совета министерства внутренних дел, а в 1895 году — членом военно-медицинского ученого совета при военном министре и тогда же членом совета дома призрения душевнобольных. С 1897 года преподавал также в Женском медицинском институте.

Организовал в Петербурге Общество психоневрологов и Общество нормальной и экспериментальной психологии и научной организации труда. Редактировал журналы «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», «Изучение и воспитание личности», «Вопросы изучения труда» и другие.

В ноябре 1900 года двухтомник Бехтерева «Проводящие пути спинного и головного мозга» был выдвинут Российской академией наук на премию имени академика К. М. Бэра. В том же году Владимир Михайлович был избран председателем Русского общества нормальной и патологической психологии.

После завершения работы над семью томами «Основы учения о функциях мозга» особое внимание Бехтерева как ученого стали привлекать проблемы психологии. Исходя из того, что психическая деятельность возникает в результате работы мозга, он считал возможным опираться главным образом на достижения физиологии, и, прежде всего, на учение о сочетательных (условных) рефлексах. С 1907 г. Бехтерев опубликовал три тома книги «Объективная психология». Ученый утверждал, что все психические процессы сопровождаются рефлекторными двигательными и вегетативными реакциями, которые доступны наблюдению и регистрации.

Был членом редакционного комитета многотомного «Traite international de psychologie pathologique» («Интернациональный трактат по патологической психологии») (Париж, 1907), для которого им написаны несколько глав.

В отличие от зарубежных институтов, Психоневрологический Институт создавался не только как научно-исследовательское учреждение, но и как высшее учебное заведение. В.М. Бехтерев последовал принципу организации науки и высшего образования, заложенному еще Петром I в 1724 году при учреждении С.-Петербургской Академии наук и университета при ней.

Предполагалось, что Институт будет создан на частные пожертвования. Первая сумма в размере 50 тыс. рублей была внесена семьей Алафузовых, затем В.Т. Зимин пожертвовал на организацию Педологического института 52 тыс. рублей, помещики Скоропадские – 25 тыс. рублей на строительство клиники для лечения эпилепсии. В.М. Бехтерев за период организации Института вложил в его строительство около 30 тыс. рублей. Для обеспечения института материальными средствами был создан Попечительный совет, в состав которого были избраны как лица, оказавшие денежные пожертвования, так и лица, «способные принести особую пользу институту своими познаниями и общественным положением»: семья Алафузовых, В.Т. Зимин, М.П. и П.П. Скоропадские, граф А.Д. Шереметьев, граф И.В. Стенбок-Фермор, князь С.Н. Волконский, князь А.П. Демидов-Сан-Донато и др.

Организованный преимущественно на частные пожертвования, Психоневрологический Институт подчинялся Министерству Народного Просвещения. В Институте был создан Основной факультет, обучение на котором было обязательным для поступивших на любой факультет, и продолжалось оно в течение 2 лет. Создавая Основной факультет, В.М. Бехтерев исходил из идеи, что для будущей научной и практической деятельности врача, педагога или юриста необходимо философское образование, которое позволило бы будущему специалисту «понимать взаимные связи и зависимости между отдельными научными дисциплинами». Изменения условий поступления и структуры образовательной программы были далеко не единственными новшествами, которые сопровождали организацию Института. В Институте были созданы кафедры социологии, хирургической невропатологии, психотерапии, урологии, общественной и фабричной медицины, впервые в Европе стал читаться курс научно обоснованной наркологии, впервые в мире был открыт Противоалкогольный институт. Идея организации была столь привлекательной, что помочь в становлении Института решились лучшие научные силы столицы. Так, на Основном факультете курс социологии читали профессора М.М. Ковалевский и Е.В. де Роберти, общую психологию – профессор А.Ф. Лазурский, биологические основы сравнительной психологии – профессор В.А. Вагнер, психологию мифа и первобытных верований – профессор Д.Н. Овсянико-Куликовский, анатомию – профессор П.Ф. Лесгафт, всеобщую историю – профессор Е.В. Тарле, историю русской литературы – профессор В.М. Истрин, церковно-славянские языки – профессор И.А. Бодуэн де Куртенэ и т. д.

Слушателям Института предлагалось после окончания Основного факультета продолжать образование на медицинском, зооветеринарном и химико-фармацевтическом факультетах.

В.М. Бехтерев, задумывая Психо-Неврологический Институт, полагал, что для развития каждого научного направления в психоневрологии – психиатрии, неврологии, наркологии, педологии, криминологии и др. – должны быть созданы отдельные научно-вспомогательные учреждения, которые бы и образовали особую структуру нового Института. Организован Педологический и Криминологический институты, лаборатория экспериментальной психологии, нервно-хирургическая клиника (во временном помещении на Большом пр. П.С. , д. 41), физиотерапевтическая клиника (Кузнечный пер., д. 14), Противоалкогольный Институт и т. д. Всего было организовано 15 научно-учебных вспомогательных учреждений. Для разработки генерального плана строительства Института был приглашен архитектор Высочайшего Двора Р.Ф. Мельцер. Ему помогали архитекторы С.С. Корвин-Круковский и А.И. Балинский.

Правительством в распоряжение Института был предоставлен безвозмездно земельный участок в 30 000 кв. саж. за Невской заставой близ часовни Скорбящей Божьей Матери, и 1 октября состоялась закладка Главного здания Института, здания Экспериментально-Клинического Института по изучению алкоголизма и клиники для лечения больных эпилепсией. Уже в 1909 году строительство этих зданий было завершено, и в течение лета 1909 года Институт переселился из дома Груздева в собственные помещения. Экспериментально-Клинический институт по изучению алкоголизма, или Противоалкогольный Институт, как его именовали чаще, был единственным в мире институтом по изучению влияния алкоголя на организм. За организацию этого института Психоневрологический институт в 1911 году получил высшую награду на выставке в Турине. В 1913 году в Париже международный конгресс, рассматривавший вопросы борьбы с алкоголизмом, принял единогласно резолюцию о целесообразности превращения Противоалкогольного Института в международный исследовательский центр.

Осенью было зачислено уже 1142 студента. Тогда же началось строительство зданий психиатрической клиники, хирургической и нервно-хирургической клиник имени Н.И. Пирогова и Педологического института. Строительство поддерживалось не только частными пожертвованиями (Светлейшая Княгиня И.И. Паскевич пожертвовала 200 000 рублей на строительство нервно-хирургической клиники, профессор Ю.К. Белицкий – 12 000 рублей на оборудование клиники для лечения эпилепсии), но и государством (Министерство финансов на строительство и оборудование Противоалкогольного Института выделило 325 000 рублей; Министерство Народного Просвещения – 28 000 рублей на строительство Педологического Института; Министерство Внутренних Дел – 35 000 рублей для строительства клиники для лечения эпилепсии).

Научная деятельность Института отличалась большой продуктивностью. Так в 1911 году учеными Института было опубликовано более 400 статей и докладов по различным вопросам, соответствующим основным задачам Института. За исследования в области рефлексологии в 1911 году Институт был награжден дипломом международной гигиенической выставки в Дрездене. В этом же году Институт начал издавать журнал «Вестник психологии, криминальной антропологии и педологии».

В 1911 году Институтом были впервые организованы и проведены «повторительные» курсы для врачей по психиатрии и невропатологии. Лекции о последних достижениях в названных областях читались ведущими специалистами-клиницистами в течение шести недель с 24 января по 5 марта. Прошли обучение 25 врачей.

К концу 1911/1912 учебного года в преподавательский состав Института входили 75 профессоров, 41 преподаватель, 37 ассистентов и лаборантов

[wizard]

Открыты ветеринарный институт в Новосибирске и аграрный институт в Семипалатинске.

[wizard]

профессор Петербургского технологического института Борис Розинг подал первый в мире патент на электронное телевидение, его заявка (№ 18076) «Способ электрической передачи изображений на расстояние» была одобрена 30 октября

Бори?с Льво?вич Ро?зинг (р. 23 апреля 1869, Санкт-Петербург ) — российский физик, учёный, педагог, изобретатель телевидения, автор первых опытов по телевидению, за которые Русское техническое общество присудило ему золотую медаль и премию имени К. Г. Сименса.

В 1887 году в Петербурге окончил гимназию с золотой медалью, в 1891 году — физико-математический факультет Петербургского университета с дипломом первой степени. Был оставлен в университете для подготовки к профессорскому званию.

С 1892 года преподавал в Петербургском технологическом институте, с 1895 — в Константиновском артиллерийском училище. Один из инициаторов высшего женского образования в России. Розинг изобрёл первый механизм воспроизведения телевизионного изображения, использовав систему развёртки (построчной передачи) в передающем приборе и электроннолучевую трубку в приёмном аппарате, то есть впервые «сформулировал» основной принцип устройства и работы современного телевидения. В июле 1907 года этот факт был официально зафиксирован как русская привилегия, — 25 июля 1907 года учёный подал заявку на «Способ электрической передачи изображений на расстояние». По этой заявке ему был выдан патент № 18076.

В 1908 и 1909 годах открытие нового способа приёма изображения в телевидении подтвердили патенты, выданные в Англии иГермании. В 1911 году усовершенствованное Б. Л. Розингом телевизионное приспособление было запатентовано в России, Англии, Германии, США.

[wizard]

По указу Императора на всех промышленных предприятиях Российской Империи с числом работающих более 250 с 01.01 1908 должны быть столовые для рабочих и служащих, которые должны питаться за счет предприятия в размере до 50 коп. в день и должен быть в распорядке рабочего времени перерыв на обед длительностью не менее 35 минут и не более 1 часа, который в счет рабочего времени не входит. Качество питания проверяют императорские фабричные инспекции. На невыполняющих данный указ промышленников налагаются штрафы в размере 1 руб за чел./сутки., половина из коих идет сотрудникам предприятия в заработную плату.

[Владислав]

будут ли отличия реформы орфографии от РИ и что с переходом на григорианский календарь?

[wizard]

Тл коллега 1901 года.

перешли на григорианский календарь.

Церковь не перешла.

Отличия будут, какие не знаю, но не очень существенные

[wizard]

Доклад Президента Российской Императорской Академии наук Великого князя Константина Константиновича «О состоянии Российского исследовательского флота». 1906год

Основным местом реализации научных исследований морей в России стали морские станции.

Это научные учреждения, изучающие жизнь моря с разных сторон, решающие прикладные задачи и служащие учебными базами для студентов естественных факультетов. С момента возникновения первых морских станций их

количество в России в 1907 году достигнет 9 и дополнительно Россия , как одна из стран, субсидирующая работу Неаполитанской морской станции (с 1874), имеет право

бесплатной посылки своих специалистов.

1. Севастопольская биологическая станция им. А.О. Ковалевского, учреждена в 1871; в ведении Императорской Академии наук Имеет корабль:

«Александр Ковалевский». Парусно-моторный бот

2. Мурманская биологическая станция, осована в 1881; в ведении Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей . Имеет корабль:

«Орка», парусный бот и «Александр Ковалевский». Парусно-моторная шхуна.

3. Вилла-Франкская ихтиологическая станция. Основана в 1884; в ведении Министерства Народного Просвещения. Университет Святого Владимира (Киев)

Имеет корабль: «Велелла». Парусно-моторная яхта.

4. Станция Гельсингфорсского университета.

5. Астраханская ихтиологическая лаборатория . Основана в 1897; в ведении Министерства Земледелия. (Департамент рыболовства)

Имеет суда:«Дельта». Моторный баркас. «Почин». Буксирный теплоход. «Малек», «Пола». Катера

6. Амурская биологическая (Хабаровск) . Основана в 1900; в ведении Общества изучения Амурского края

7. Зоологическая станция на Малом Фонтане (Одесская биологическая) . Основана в 1902; в ведении Министерства Народного Просвещения.. Новороссийский университет.

В 1907 году будут открыты :

8. Каспийская ихтиологическая лаборатория (Баку) ; в ведении Министерства Земледелия. Департамент рыболовства

9. Карадагская биологическая им. Т.И. Вяземского ; в ведении Московского общества содействия применению практических и опытных наук им. Х.С. Леденцова

С этого года учреждена Постоянная экспедиция по изучению Байкала в ведении Императорской Академии наук . Флот ей передал моторный катер «Чайка».

К 1910 г. планируется создание Дунайской станции (по типу Севастопольской в системе Императорской Академии наук) для изучения дельты Дуная и прилегающей

акватории Черного моря и Аральской ихтиологической лаборатории

Предполагается создавать мореходные исследовательские суда, оборудованные «сильными рыбацкими орудиями». В этом году в строй войдет «Андрей Первозванный» - первое в мире специализированное исследовательское судно. Хотя формально постройка судна финансировалась Комитетом для помощи поморам Русского Севера, значительную часть расходов взяла на себя казна. Поэтому при проектировании судна были учтены требования Морского Технического Комитета (МТК) и оно должно быть зачислено в

было зачислено в состав Гидрографических судов ВМФ.

Для Севастопольской станции планируется построить в 1910 году палубное 20-метровое моторное судна с керосиновым двигателем 75 л.с. для зоологических

исследований на Черном море.

Учреждения Департамента Рыболовства имеют «гарантированное» финансирование за счет обязательного отчисления от прибыли всеми субъектами рыбного промысла.

Общенаучные морские станции содержатся на средства Академии Наук в котором благодаря щедрости Вашего Величества выделены деньги на экспедиции и мы оттуда до 1 млн. рублей тратим на морские исследования, также флот выделяет до 50 000 рублей на финансирование исследований и около 50 000 рублей выдает нам ОСВАГ, около 50 000 рублей выделяют научные общества.

С 1910 года планируем увеличить бюджет морских исследований до 3 млн. руб.

Хотелось бы приобрести несколько крупных океанографических кораблей для изучения Морского океана и учредить Океанскую океанографическую Русскую экспедицию.

[wizard]

1907

Женский институт Ксении Александровны преобразован в Императорский Институт Философии, литературы и истории (ИФЛИ) с совместным обучением.

Местонахождением института остался Николаевский дворец в СПб.

Николаевский дворец — трёхэтажная резиденция великого князя Николая Николаевича в глубине обнесённого решёткой скверана Благовещенской площади Санкт-Петербурга.

Строился в 1853—1861 годах известным мастером эклектики, А. И. Штакеншнейдером. При дворце имелись манеж и церковь, освящённая во имя иконы «Всех скорбящих Радость», с подклетом наподобие пещеры Гроба Господня. После смерти владельца в 1894 г. приобретён казной для размещения женского института Ксении Александровны.

[wizard]

В 1907 году объявление, напечатанное в московском журнале «Сине-Фоно», предлагало владельцам кинотеатров для демонстрации во время сеансов следующие аттракционы: великана весом в 12 пудов, татуированную женщину-американку и… настоящего удава — боа-констриктора. А в московском кинотеатре «Гранд-Электро», помещавшемся в особняке на Тверской вместе с паноптикумом, после показа фильмов живой феномен рисовал, держа карандаш зажатым между пальцами ноги.

Таким образом, в России в первом десятилетии нашего века кино сохраняло еще характер аттракциона. Правда, в те же годы во Франции и в Англии всевозможные феномены и дрессированные животные также входили в программу ярмарочных кинотеатров.

Первый в Москве постоянный стационарный кинотеатр открылся в сезон 1902/03 года. Дела его владельца, прибалтийского немца Карла Алксне пошли настолько хорошо, что после 1905 года он смог открыть в Риге два кинотеатра — «Кристалл» и «Прогресс».

Интерес к кинематографу в России рос очень быстро, и соответственно с этим росло и количество кинотеатров.

В 1907 году в Петербурге насчитывалось около 150, а в Москве около 80 кинотеатров. Таким образом, в каждом из этих городов имелось, вероятно, больше просмотровых залов, чем в то же время в Берлине. Особенно много было кинотеатров в Москве на Тверской улице и на Покровке, а в Петербурге — на Невском проспекте. Скопление в одном месте множества кинозалов было в ту пору небезопасным в пожарном отношении. Поэтому московское градоначальство в 1907 году опубликовало в газетах следующее объявление:

«Исполняющий должность московского градоначальника доводит до общего сведения, что устройство вновь синематографов и так называемых уличных театров не разрешается вновь по улицам Тверской с Тверским бульваром и на Покровке ввиду имеющегося значительного количества этих театров в означенных местностях. Независимо от сего каждый новый синематограф не может быть разрешен ближе 150м от существующего синематографа или уличного театра.

При синематографах может быть разрешена музыка (оркестровое исполнение или граммофон), устройство при подобных театрах выставок, базаров, музеев, кегельбанов и тиров вновь не допускается».

Аналогичное распоряжение было издано и в Петербурге.

Длительность сеанса в эти годы составляла обычно 45 минут. Время закрытия кинематографов также регулировалось местными властями. В Москве конец, работы кинотеатров был установлен в 10 часов 30 минут вечера.

[wizard]

В 1907 году в Петербурге открылась первая русская кинофабрика. Ее владельцем и основателем был фотокорреспондент ряда русских и иностранных газет А. О. Дранков.

Объявление об открытии этой фабрики гласило:

«А. О. Дранков

Первая в России фабрика кинематографов и кинематографических лент для живой, поющей и говорящей фотографии».

Дранков был корреспондентом многих иностранных иллюстрированных изданий, в частности «Иллюстрасион», и «Иллюстрейтед Лондон-ньюз». Его зарубежные связи дали ему возможность показать в 1908 году в Лондоне и Париже свои первые фильмы: видовые картины, натурные съемки, уличные сцены, военные парады, скачки, военные маневры. В Париже демонстрировался короткий 60-метровый фильм Дранкова под названием «Безработные в Москве».

В 1907 году он предпринял постановку фильма «Борис Годунов» («Сцены из боярской жизни») по одноименной трагедии Пушкина. Фильм представлял собой, по существу, снятое театральное представление и был осуществлен силами труппы петербургского летнего театра «Эден». Режиссировал И. Шувалов, снимали сам А. Дранков и его брат В. Дранков. Фильм не без успеха демонстрировался в кинотеатрах.

Патэ был обеспокоен возникновением русского кинопроизводства и тотчас же вступил с ним в конкуренцию. Зекка послал в Москву режиссера Мэтра, только что закончившего на фабрике Патэ в Венсенне постановку нового варианта фильма «Страсти». Мэтр организовал в Москве русское производство Патэ, поставив в том же 1907 году картину «Донские казаки» (операторы французы Ж. Мейер, Топпи и другие), в которой скудная интрига была лишь поводом для того, чтобы показать джигитовку донских казаков. Характерна реклама, с которой выпустили в России этот фильм братья Патэ. В объявлении их московского представительства говорилось:

«До сих пор русская публика, сидя в русских театрах, платя русские деньги, не видела сюжетов из русской жизни».

Фирма «Патэ» правильно учла запросы русского зрителя. Фильм имел исключительный успех. «Как велик спрос на русские картины, — отмечал журнал «Сине-Фоно», — видно из того, что «Донские казаки» выдержали небывалый до сих пор тираж: продано 219 экземпляров менее чем в две недели».

После постановки «Донских казаков» Мейер стал «московским Зекка». Это был грубый, невежественный и крайне несдержанный на язык человек, который отказывался запомнить хотя бы одно русское слово. Вскоре его помощником стал Гансен, также прибывший в Москву с венсеннской фабрики Патэ.

Вслед за Дранковым и Патэ кинопроизводством занялся русский прокатчик А. Ханжонков, связанный с итальянскими кинофирмами, продукцию которых он продвигал в России. В 1907 году Ханжонков снял свой первый игровой комический фильм «Галочкин и Палочкин». Фильм ставил и снимал В. Сиверсен, заведовавший у Ханжонкова лабораторией по изготовлению русских титров. Из-за брака в операторской работе фильм не мог быть выпущен на экран.

Эти картины были еще бесформенными и напоминали либо хроники, либо кинематографические съемки театральных представлений. Влияние хроники особенно сказалось на фильме «Донские казаки», который по своему исполнению был похож на снимаемые в России хроникальные сюжеты Патэ (серия «Живописная Россия») и его конкурента Гомона.

Гораздо более важное значение для развития русского кино имел фильм «Понизовая вольница» («Стенька Разин»), выпущенный на экран 15 октября 1908 года А. Дранковым.

Фильм «Понизовая вольница», воссоздававший образ прославленного вождя крестьянского восстания XVII века, был поставлен по специальному «сценариусу» В. Гончарова, ставшего вскоре одним из первых русских кинорежиссеров. Постановка была осуществлена силами артистов Петербургского народного дома. Режиссировал В. Ромашков, роль Степана Разина исполнял артист Е. Петров-Краевский, снимали фильм операторы В. Дранков и Н. Козлоеский. Согласно объявлению, в фильме участвовало 100 человек в исторических костюмах и с соответствующей бутафорией. Картина имела значительный успех, хотя ее создатели отнюдь не задавались целью показать революционную деятельность знаменитого крестьянского вождя, а ограничились тем, что дали иллюстрацию к известной русской песне о Стеньке Разине. Специально для фильма композитором М. Ипполитовым-Ивановым была написана музыка.

Успех «Понизовой вольницы» имел большое значение. Он доказал кинопромышленникам рентабельность постановки русских художественных фильмов и направил молодое русское кинопроизводство в сторону экранизаций классических произведений и создания исторических фильмов.

[wizard]

ВЕТЕРИНАРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ТРАНССИБИРСКОЙ

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ МАГИСТРАЛИ

В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.

Роль Транссиба в истории сибирской ветеринарии остается слабо изученной, хотя этот аспект так же важен, как и стратегические, экономические или социальные последствия проведения пути. Постройка смягчила «неустройство дорог, плохой ветеринарный надзор и отсутствие медицинской помощи», создав условия для преодоления последствий опустошительных эпизоотий конца XIX.

На окраинах Российской империи в XIX в. находилось наибольшее количество скота - 258 голов на 100 сельских жителей . К 1905 г. этот показатель уменьшился втрое, но и тогда составлял 80 голов рогатого скота и 60 лошадей. В европейской России на то же количество населения приходились 31 голова скота и 21 лошадей. Бескрайние угодья южной Сибири и северного Казахстана поддерживали экстенсивный характер скотоводства.

Колоссальные излишки животных продуктов вызывали постоянное превышение предложения над спросом. Даже в тяжелые годы «джута» цена говядины на ключевом рынке в Тюмени была не больше 1,20 р. за пуд . Прасолы, вынужденные искать новые возможности сбыта, занялись скупкой степного скота и его перегоном в города, на заводы и рудники, где спрос поддерживали военные гарнизоны, рабочий люд и служащие. Транспортировка живого скота обходилась дешевле доставки хлеба, а мобильность промысла позволяла «прокручивать» капиталы, выигрывая на оборотах.

Сама торговля скотом представляла нелегкий труд. После длительных перегонов или переплавов через реки погонщики и приказчики должны были обеспечить животных отдыхом, найти подножный корм и водопои. Гуртоправы знали скрытые пути через тайгу и горы, ориентировались в массе «мелочей». По навозу, оставленному на ночных стоянках («тырлах»), они могли вычислить, сколько гуртов движется впереди и на какое количество корма можно рассчитывать. При плотном движении между гуртами делался интервал в 1-2 дня, чтобы они «не нажимали друг на друга». Нередки были стычки и усобицы между хозяевами скота, «погони» и пр.

Особый размах сибирская скотопромышленность приобрела к началу 1830-х гг. после открытия золотых приисков в мариинской тайге, куда потянулись толпы рабочих. Срок привилегированной добычи золота ограждался 12 годами, но из-за короткого лета был намного меньше и, фактически, не превышал 4-х лет. Хозяева приисков стремились увеличить прибыль, наращивали добычу, а контингент рабочих «выписывали» даже из степи. В 1830-1842 гг. на приисках добыто свыше 2 тыс. пудов золота.

Старательская работа длилась 4 месяца (с 1.05 по 1.09) и все это время сотни рабочих питались исключительно щами с говядиной. Спрос на мясо быстро рос, а с ним росла и цена скота. Вскоре нерасчетливые крестьяне, распродавшие свои стада, обеднели, а золотопромышленники, не жалевшие денег, стали закупать пригонный скот из степей, исторически связанных с коренной Сибирью еще со времен кочевых набегов на Томск и Кузнецк в XVII в.

Казахи, державшие скот в малом количестве из-за трудностей зимнего ухода и падежей, вдруг начали разводить большие стада и вступать в обмен на Горькой и Иртышской линиях Сибирского казачьего войска - в крепостях Петропавловской, Пресногорьковской, Омской, Семипалатинской и Устькаменогорской . Доклады о состоянии войска середины 1840-х гг. сообщают, что лошади и скот превратились в главный предмет казачьей торговли. Гурты и табуны закупались на степных ярмарках (Чарской, Ботовской) и перегонялись для продажи в Томскую и Енисейскую губернии. Только в 1847 г. количество рогатого скота в линейном казачьем войске возросло с 40 тыс. до 61 тыс. голов.

Центром распределения всех припасов, поступавших на прииски, стал быстро богатевший Томск. Сюда стекались гурты из Алтайского горного округа и более удаленных окраин. Сибирь покрылась разветвленной сетью скотопрогонных дорог и трактов. В 1844 г. в Томском губернском совете по поводу местных путей сообщения говорилось, что крестьяне Ординской, Бурлинской и Карасукской волостей скупают скот в степи и перегоняют в Томск . Гагемейстер сообщал о 50 тыс. чиновниках по горному ведомству (с семействами) и 3 тыс. приисковых рабочих, которые поддерживали спрос на говядину в Томской губ. Цена степного скота в Томске равнялась 5 р. за голову, а говядины - 85 к. за пуд, с учетом 20-30 к., которые прасолы накидывали за доставку мяса из Барнаула .

В начале 1840-х гг. центр золотоискательства переместился в «дальнюю» тайгу Енисейского округа . В 1841 г. на двух десятках приисков по pp. Питу и Удерею работало до 4 тысяч старателей, а на их продовольствие ушло 30 тыс. пудов говядины. По словам полковника Гофмана, к этому времени торговля скотом приводила «в соприкосновение наиболее отдаленные между собою страны Сибири. 10 тысяч голов ежегодно гнали в Иркутск из Минусинского округа. Когда в середине 1850-х гг. эти гурты направили на пропитание 20 тысяч приисковых рабочих, Иркутск остался без дешевого мяса, бесперебойно поступавшего сюда почти полвека. Золотопромышленники «в два года набили такую цену, которой никто не помнил».

«Золотая лихорадка» развращала всех, кто соприкасался с золотом. Пьяные старатели выкатывали бочки «зелена-вина», самого дорогого европейского шампанского, и шатались по улицам, соря ассигнациями, чтобы не марать сапоги. Скот, пригнанный за тысячу верст, еле держался на ногах и голодал, не находя корма в осенней тайге. Из-за скученности и антисанитарии начался падеж животных, а вскоре степные гурты занесли и смертельно опасную «заразу». Крайние беспутство и неопрятность «как бы сознательно содействовали распространению» болезни. Трупы павших животных валялись незарытыми, их сбрасывали в реки, растаскивали собаки и птицы. Обозы с зараженными шкурами распространили болезнь на всю территорию жилой Сибири.

Увеличение размеров скотопромышленности в 1860-80-е гг. сопровождалось гигантскими убытками. Как и следовало ожидать, очаги эпизоотии (сибирской язвы на лошадях, оспы на овцах, «повального воспаления легких» на рогатом скоте) сосредоточились возле грунтовых дорог и главного сибирского тракта. За 1858 и 1860 гг. в Алтайском округе пало 63867 животных, а притрактовые селения лишились скота напрочь. По донесению Чаусского волостного правления от 16.10.1860 г., падеж животных в деревнях Скалинской, Подгорной и Малый Оеш превысил 85%. В Каинском округе болезнь продолжалась 25 лет, свидетельствуя, что «вор да мор до веку не переведутся».

Год от года волны эпизоотии становились все разрушительнее, а промежутки между ними все короче. В Карасукской волости язва перешла на людей, но никаких действий к прекращению болезни не предпринималось. На въезде в селения чадил «деревянный огонь», полученный трением кусков дерева друг о друга, куда бросали навоз. По поверьям, дым от этого «живого огня» должен был уберечь от всех болезней, но едва ли спасал даже от мошкары. Темнота крестьян и жадность торговцев поощряли поступь смерти. Наконец, страшным гостем пришла чума рогатого скота. В европейской России она причиняла убытков на 10-15 млн р. в год, а в Сибири стала поголовно опустошать целые уезды.

Правительство еще 14.06.1804 г. и 3.06.1837 г. издало законы об освидетельствовании гуртов и выдаче документов о «благополучии» скота. Но эти меры, стеснявшие владельцев животных, служили лишь почвой для злоупотреблений. Законом от 2.12.1868 г. Комитет по чумопрививанию, переименованный в Комитет об улучшении ветеринарной части и о мерах к прекращению скотских падежей, отменил все стеснения. На их место пришло указание проверять только те гурты, где появились заразные болезни, причем сообщать о своем «ветеринарном неблагополучии» должны были сами гуртовщики. Естественно, хозяева скота, не желая убытка, предпочитали хранить глухое молчание, а весь промысел быстро ушел в «тень».

Простор и бездорожье способствовали сокрытию операций, тем более, что в Сибири отсутствовал какой-либо ветеринарно-полицейский надзор. После 1810 г., когда администрация безуспешно пыталась привлечь иностранных врачей для борьбы с «заразой на лошадях» , попечение о здравии скота перешло в ведение губернских управлений и их недостаточных штатов. Особые «пунктовые» санитары еще вели досмотр на официальных скотопрогонных трактах, подчиненных МВД (Петропавловском, Пресногорьковском). Но в их задачу входило «попечение о здоровье прогоняемых гуртов и оказание пособия заболевшим животным», однако категорически запрещалось покидать пункты пребывания для спасения больного скота из соседних деревень. Эти заботы целиком ложились на плечи слабого ветеринарного персонала губерний.

В 1879 г. в Омске открылась ветеринарно-фельдшерская школа для подготовки кадров Сибирского казачьего войска, куда принимались и казахские дети. После учебы их определяли фельдшерами в степные уезды для лечения скота и предотвращения падежей. В 1884 г. ветеринарную часть Акмолинской обл. разделили на Омский, Петропавловский и Акмолинский участки, учредив должности трех сверхштатных ветеринаров с окладом содержания 700 р. в год (штатные имели по 1000 р.). Между тем, десяток врачей не мог уследить за всем степным пространством в 500 тыс. кв. верст.

В середине 1870-х гг. несоразмерность угрозы вынудила Ветеринарный комитет МВД разработать систему мер по противодействию чуме. Самыми эффективными назывались: 1) обязательный провоз гуртового скота по железным дорогам и контроль за ним, 2) улучшение ветеринарного состояния грунтовых путей и трактов и 3) введение «меры обязательного убивания зачумленного скота», как гуртового, так и местного, с выдачей вознаграждения владельцам. 30.05.1876 г. появился закон о мерах против чумы в гуртах, а 3.06.1879 г. - об обязательном убивании больных животных. Нормы этих законов включили во Врачебный устав. Закон от 11.05.1882 г. установил обязательный провоз гуртового скота по железным дорогам (там, где они имелись). Вслед за этим стало уменьшаться и количество скотопрогонных дорог.

В Сибири, где железные дороги отсутствовали, чума вела себя как хозяйка. Санитарная очистка и заграждение от заноса чумы (например, в окрестностях Омска) помогали добиться относительного благополучия. Но в условиях плохих коммуникаций Сибирь была слишком велика для наведения порядка и вполне достаточна для распространения чумы. В 1881 г. 30 селений Барнаульского и Бийского округов потеряли 10 тыс. голов. Через два года падеж увеличился до 31 тысячи, но «бедствие 1883 года побледнело пред тем ужасом, который разразился во всей губернии и в особенности на Алтае в следующем году. "Размер падежа от чумы, говорит губернаторский обзор, в 1884 г. (по всей губернии) превышает в 89 раз размер бывшего 7 лет тому назад падежа, и во все семилетие только 1882 г. представляет некоторое ослабление, после которого еще более резко выступает крупная цифра 1883 г."». Двигаясь вдоль трактов, эпизоотия поразила от 25 до 45% всех селений. В Томской губ. она окружила Каинск и Колывань. Алтай потерял 1/3 поголовья (206,5 тыс. голов) и еще 60 тысяч погибло в следующем 1885 г.

После этого чума двинулась в Енисейскую губернию, проникая туда как по главному тракту, так и еле заметными тропами на всем протяжении западной и юго-западной границы Ачинского и Минусинского округов. Власти отчаянно пытались сдержать поступь «чумного яда», командировали врачей и стражников для перехвата гуртов, сопровождали скот в места карантинов. Врачебные управы и комитеты общественного здравия распространяли памятки и объявления. Все тщетно. По словам Г.Е.Катанаева, при всеобщей беспечности чума господствовала «почти повсеместно».

«Сплошная» железная дорога через всю Сибирь, решение о которой приняли в Петербурге, должна была остановить свободное распространение чумы, поставив под ветеринарный контроль все перемещения скота. Эта стратегическая задача не только решала проблемы «народного здравия», но и укрепляла боеспособность войск. С осени 1887 г. ведомства собирали данные о скотопрогонных путях, центрах скотопромышленности и крупных торговцах, изучали маршруты перегонов и пункты переправ для выбора оптимального направления трассы. Прогон гуртов по главному сибирскому тракту был воспрещен и введен «обязательный провоз гуртов по линиям железных дорог, соответствующим закрытым скотопрогонным трактам».

С 1892 г. Томская губерния «оставалась безусловно свободной от чумы рогатого скота» и только в 1895/96 г. эпизоотия проникла в некоторые селения Змеиногорского округа из соседней Семипалатинской области. «Прошитая» магистралью, Сибирь избавлялась от страха перед чумой, локализованной в отдельных очагах. К началу эксплуатации дороги в 1897 г. самое страшное бедствие Западной Сибири было, в основном, ликвидировано. Немалую роль сыграло общее улучшение социально-экономических, санитарных и других условий, принесенное с сооружением Транссиба.

МПС и Комитет Сибирской железной дороги предполагали, что грузы скотоводства из Томского, Барнаульского и Бийского округов минуют западносибирский участок и двинутся на восток - в сторону Ачинска. Так и произошло: от станций Обь и Болотная скот, мясо и другие животные продукты пошли вглубь Сибири - на снабжение Красноярска, Иркутска и даже Ангаро-Ленского золотопромышленного района. Таким образом, прежний товаропоток, сложившийся еще в «дорельсовую» эпоху на базе скотопрогонных трактов, реализовался в новых условиях. Новосибирск стал крупным центром торговых операций.

[wizard]

Толстой был неумным человеком в обыденной сфере Мережковский с непревзойденным блеском разоблачил утончённейшее сибаритство Толстого, лишь вначале и для неопытного глаза выглядящего этаким аскетом. На самом деле вегетарианство великого писателя было вкусной и здоровой диетой, стоившей гораздо дороже обычной пищи; его одежда, внешне простая и непритязательная, была идеально продумана для условий сельской жизни и шилась по "индивидуальному заказу"; рабочий кабинет, якобы скромный, оказывался на поверку невиданной роскошью, мечтой любого человека, занимающегося интеллектуальным трудом; одиночество и затворничество Толстого оборачивалось счастливой жизнью патриарха огромного клана любящих и боготворящих его людей и т.д. и т.д.

Но Мережковский, кажется мне, не прав, приписывая все эти заслуги житейской сметке и расчётливости Толстого. Как раз никакой сметки у него не было, и сам он не смог бы ни пищи себе приготовить, ни одежды сшить или подобрать, ни создать условий для работы, ни воспитать детей. У Толстого был талант профессионального аппаратчика, человека, умеющего подбирать кадры. Плюс второй брежневский талант - спокойная уверенность, пассивность, способность в известный момент не соваться куда не надо и идти на неофициальный, никак не обговоренный ленивый компромисс. Позволял работать на себя, но смотрел на это сквозь пальцы. Собственно, Мережковский к этому и подошёл, но остановился и не сделал соответствующего вывода.

Мережковский в своей знаменитой книге Достоевского огрубил, не по зубам он ему оказался. Зато Толстой это его добыча. Как будто Льва Николаевича кто-то специально берёг для Мережковского. И злорадство тут вот в чём: у Дмитрия Сергеевича толстовский подход к Толстому. Подход Мережковского злой. Что-то болезненное и юродское в этом ощупывании одежды и сапогов (а Толстой жив, ему ещё 10 лет жить).

А Мережковский его ощупывает, сопит. Розанов о Толстом писал хуже, вообще смеялся в лицо, но в сущности получилось добрее. Почему? - Это были мнения, взгляды. Ироничностью своей уже подчеркнуто "мненные", мнимые (субъективизм). Мережковский всё это прочёл, переписал, а потом аранжировал, развил и получился "Толстой и Достоевский". И тут уже текст сплошной, тотальный, определяющий. И как тут ни крути, как ни оговаривайся (а Мережковский сделал всё возможное для нейтрализации), получается гадко. Гадко, ибо порочен сам замысел: дать Толстого всего, целиком, без просвета. Сплошняком: вот Толстой Лев Николаевич. Получилось удивительно правдоподобно и, по великому закону оборачиваемости, плохо, нехорошо. "Меня, Иван, высший суд судить будет".

Именно бесполая "справедливость" это мяч в рожу. Мережковский не понимал, что он хоронит своей книгой Толстого. И он прямо проговорился о его смерти, сказав, в сущности, так: "Ну-ну, посмотрим, как ты будешь дальше". Мережковский смерил Толстого, то есть ударил челом его же добром.

Софья Андреевна вспоминала:

"Лев Николаевич никогда не брал на руки Серёжу. Он радовался, что у него сын, любил его по-своему, но относился к нему с каким-то робким недоумением. Подойдёт, посмотрит, покличет его и только.

- Фунт, - вдруг назовёт он сына, глядя на его продолговатый череп. Или скажет - Сергулевич, - почмокает губами и уйдёт".

Мережковский вышел к Толстому: "Борода, Левинсон", - почмокал губами и ушёл. Идиотское отсутствие диалогизма. Вот он в кроватке, а слово найдено.

ещё один частный закон русской жизни: на идиота всегда найдётся сверхидиот. Родник отечественного идиотизма неисчерпаем.

[wizard]

"Дьявол украл у нас имя Божье". (Д.Мережковский).

В России слаба естественная объективация зла. Запад порождал зло в коммунах Мюнцера, в Парагвае. И вот оно и родилось первое в мире антихристианское государство --Франция.

Идея сатанизма была импортирована с Запада. Отечественный чёрт, смешной и патриархальный, ну никак не мог конкурировать с европейским умником. Гётевский "Мефисто" вполне национален, это типичный немец или, по крайней мере, типичный европеец, говорящий на родном немецком или полуродной латыни.

Русский сатана - нерусский. Булгаковский Иванушка Бездомный, встретившись с дьяволом, сразу подумал: иностранец. Что ж, примитивно, но ход мысли вполне национальный, естественный.

Величие Достоевского, может быть, в том, что он хотел породить отечественное, осязаемое и вполне родное зло. Следовательно, зло "не совсем", зло "с предрассудками".

Русских могло погубить, но спасло то, что они в духовной сфере были слишком "хорошие"; у нас не было адекватного выражения (а следовательно не только объективации и порождения, но и вырождения) разрушительных мечтаний. А ведь неслышность идеи превращается в неслыханность. (Ницше: "Все истины, о которых умалчивают, становятся ядовитыми".) Функции порождённой злобы выполняли иностранные суррогаты. Русский Бог - славянофильский, православный, чёрт - западник, масон. На изломе и родился Антихрист. Неслыханность идеи породила неслыханный ответ и он убил идею. Идеей.

Гоголь дал не образ зла, а образ злого мира, который совершенно неверно, но закономерно был онтологизирован, признан не как порождение, а как зеркальное отражение реальности. Стоило бы представить Гоголя гениальным мастером зла, выразителем зла, и всем стало бы легко и радостно от найденного слова, найденного эквивалента Пушкину. Пушкин в Гоголе получил бы объём. Но это было невозможно. В противном случае была бы потеряна возможность самого Гоголя. Он мог появиться только в гениально слепом мире. Мире мягком, податливым, без стен. И вытечь туда Вием.

Достоевский решал задачу персонификации гоголевского мироощущения. Если бы чёрт Достоевского привился, пошёл в рост, в ветви, он бы забил место и Ленин бы не вырос. Но Достоевский "не удался". Его черт "из неудавшихся". Достоевский оказался слишком здоров, слишком нормален для России ХIХ века. Саму личность этого писателя совсем не понимают. "Больной", "изломанный", "нервный" - одним словом, "припадочный". Но Достоевский это здоровье нации. Это здоровая и правильная фантасмагория, очень плотно и полно дополняющая реальность. Достоевский - это русский чёрт, рассыпанный в романы, уничтоженный в них, загнанный в их бесконечный тупик. Поэтому Достоевский это самый розовощёкий русский писатель, самый нормальный. "Обыватель. Как рассматривать фильмы ужасов ставшие хитом русского проката в начале века?

сумеет ли русский кинематограф завершить идею Достоевского?

[wizard]

Сложная форма поэмы заимствована у Байрона. Эта форма необычайно подходила Пушкину. Байроновское сатирическое отстранение помогало Пушкину овладеть чужой темой, адаптироваться к ней, органично включить в своё "я" чужеродное начало. ОТСЮДА уже несерьёзность русской литературы, её "недобротность". И ведь всё наследие Пушкина, все сюжеты его заимствованы. Таким образом, персонажность, опереточность уже была заложена в русской литературе.

Ошибка Гоголя и в том, что он воспринял всё слишком серьёзно, превратил русскую литературу в нечто исключительно серьёзное. Был упущен "игровой момент". Гоголь не столько научил, сколько разучил русских смеяться. Необычайно сузил спектр смешного. "И так бывает" превратилось в "бывает только так". Пушкинское "русский может обернуться и Байроном" превратилось в "русский – это Байрон". Но почему же, откуда? Каковы причины? Одинокий страдалец-то отчего? Не из-за того же, что в Англии XIХ века развитие личностного начала дошло до степени анархического индивидуализма. И тут пошли в ход "поколения", "судьбы России". Лермонтов воспринял Пушкина через призму только-только зарождающейся "гоголевской школы":

Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Какой же Пушкин был "гонимый миром странник"? – Это форма. У Лермонтова – содержание. Почему "гонение", из-за чего? Уже даётся "базис":

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно...

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

Действительно, англичанин того времени, наследник богатейшей западноевропейской культуры и истории, истории, в которой "Октябрьская революция" была, почитай, лет 200 назад (Кромвель), такой наследник мог считать себя богатым ошибками и поздним умом старших поколений. Но русские-то чем богаты тогда были? Чужими ошибками и чужим умом? Но этим, как известно, не разбогатеешь. История полна примерами, в том числе и история отечественная. В том числе и история XIХ века. Но СТИЛЬ НАДО ОПРАВДАТЬ. Поэтому уже "люблю отчизну я, но странною любовью" "под говор пьяных мужичков". Вот и весь мир плох. Произошло заигрывание. Счётчик уже включён, и рано или поздно конец лермонтовской "Думы" сбудется:

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Это очень важный момент. Принципиальный. Что же было упущено в Пушкине? – Несерьёзность, игра. Отсюда монументальная пошлость последующего развития пушкинской темы в русской культуре.

[wizard]

Как только Чехов стал сотрудничать с Сувориным, ему пришла в маленьком конвертике записочка – анонимное пасхальное поздравление, где выражалось следующее пожелание:

"Поболее добросовестности по отношению к страждущему человечеству и поменее угодливости к гробовщикам и гробокопателям".

Помни, о тебе "там" знают, тебя "там" помнят. Следят. Тысячи раз повторялась и превратилась в идиотскую идиому фраза из чеховского письма: "Я выдавливал из себя по капле раба". Но что она означает? Прежде всего следует сказать, что раба из себя выдавить невозможно. Если человек раб по рождению, личностное начало в нём никогда не разовьётся. Человек, осознавший себя рабом, не "уже не раб", а "даже не раб". Его нельзя даже использовать как рабочую силу, ибо он превращается во взбесившееся животное. Но это к слову.

Итак, Чехов был рабом? Странное словосочетание: Чехов и рабство. В чеховской мифологии этот парадокс разрешается следующим образом. "Рабство" это религиозное воспитание Чехова, детство с поркой и целованием ручек. Это во-первых. А во-вторых, это свидетельство "скромности" гения. Чехов не раб, но он скромный, и он говорит, что он раб, хотя он не раб. Он строг к себе и себя, мягчайшего и добрейшего человека, считает рабом именно из-за своей мягкости и доброты. Как принцесса на горошине.

Однако приведём школьную фразу с мясом контекста:

"Кроме изобилия материала и таланта, нужно ещё кое-что, не менее важное. Нужна возмужалость – это раз; во-вторых, необходимо ЧУВСТВО ЛИЧНОЙ СВОБОДЫ, а это чувство стало разгораться во мне только недавно. Раньше его у меня не было; его заменяли с успехом моё легкомыслие, небрежность и неуважение к делу. Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости. Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченый, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и Богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, – напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая, человеческая".

Написано это в 28 лет, на исходе молодости, как подведение некоего итога. Написано Суворину, "реакционеру". Каковы же временные рамки чеховского рабства? Сказано ясно: чувство личной свободы стало разгораться недавно. А что такое "недавно" для 28-летнего? Года 3-4 назад максимум. Сказано также: "молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, гимназист и студент". Студент. Студентом Чехов был до 24 лет. Сближение с Сувориным началось в 26. То есть Антон Павлович называет рабством эпоху либерального свистуна Антоши Чехонте. Вполне логично перешедшего от "целования поповских рук" к "поклонению чужим мыслям", то есть целованию рук либеральных. И дорожка Чехова была бы ясна, если бы не то качество, которое Чехов излишне сужает, называя в письме "лицемерием".

Существует легенда, согласно которой Чехову предсказывали смерть под забором. На самом деле это было не предсказание, а заботливое и своевременное предупреждение. Скабичевский, сам крупный деятель либеральной прессы, знающий в ней все ходы и выходы, писал в 1886 году:

"Кончается тем, что он (талант, эксплуатируемый издателями, – О.) обращается в выжатый лимон, и, подобно лимону, ему приходится в полном забвении умирать где-нибудь под забором".

Это сказано Скабичевским не о Чехове, а вообще. Конкретно о Чехове он писал дальше:

"Вот и г. Чехов, – как жалко, что при первом же своём появлении на литературном поприще он сразу записался в цех газетных клоунов. Надо, впрочем, отдать ему справедливость: в качестве клоуна он держит себя очень скромно и умно ... Но это всё ещё более усугубляет то чувство глубокой жалости, которое внушает нам г. Чехов тем, что, увешавшись побрякушками шута, он тратит свой талант на пустяки и пишет первое, что придёт ему в голову".

Эта заметка произвела на Чехова огромное впечатление. Он её вырезал и хранил всю жизнь. Скабичевский попал в цель, так как ясно высказал то, что смутно чувствовал сам Чехов, начавший литературную карьеру с того, что стал вполне сознательно продаваться.

Чехов рано, лет в 14, понял "что к чему". Помогло и его низкое происхождение (то есть природная сметка, деловитость, трезвость, отсутствие прекраснодушия), и передовая атмосфера Таганрога, города греческой и еврейской мафии. Именно в Таганроге Чехов приобрел свое "лицемерие" и свою способность "скромно и умно" выполнять функции клоуна. Чехов это "испуганный русский". Он, еще сидя за партой таганрогской гимназии, понял: "не суйся", "не связывайся". Кто террорист Осинский, казнённый в 1879 году? Бывший таганрогский гимназист. Где арестован Боголюбов-Емельянов, мстя за которого, стреляла Засулич? В Таганроге, в 1876 г., где собрал вокруг себя революционно настроенных гимназистов. А вот народоволец Тан-Богораз – учился с Чеховым в гимназии. В 1879 г., когда Чехов приехал в родной город, там арестовали Леона Мирского, известного своим покушением на шефа жандармов. А вот народоволец и таганрогский врач П.М.Шедеви. Напомню, что Таганрог это маленький город с населением в 40 тысяч человек. Всё на виду, все друг друга знают. Павловский, уроженец Таганрога, с 14 лет и до окончания гимназии жил в семье Чеховых. Потом поступил в Медицинскую академию, был арестован, проходил по процессу 193-х. Потом бежал в Париж, где написал статью о пребывании в Петропавловской крепости. Павловский был арестован за организацию в 1874 г. революционного кружка в Таганроге. Впоследствии Павловский был амнистирован и стал сотрудником "Нового времени".

Нетрудно заметить сходство между биографиями Чехова и Павловского. Но Чехов действовал "очень скромно и умно". Поступил на медицинский факультет Московского университета и стал сотрудничать в левой прессе, но в серьёзные дела не лез. Потом скачок вправо, но на основе личной дружбы с Сувориным и без штатного сотрудничества в "Новом времени".

Наконец, если Павловский был самым непосредственным образом связан с еврейской мафией (так как сам был евреем), то Чехов с еврейством поддерживал корректные отношения, никогда внутрь кагала не попадая. Хотя в молодости он даже стремился туда, стремился вполне сознательно, в душе великий народец проклиная (730), но одновременно собираясь жениться на Евдокии Исааковне Эфрос (кстати, единственная серьёзная попытка молодого Чехова связать себя брачными узами). 25-летний Чехов писал приятелю:

"Моя ОНА – еврейка. Хватит мужества у богатой жидовочки принять православие с его последствиями – ладно, не хватит – и не нужно... И к тому же мы уже поссорились. Завтра помиримся, но через неделю опять поссоримся... С досады, что ей мешает религия, она ломает у меня на столе карандаши и фотографии – это характерно... Злючка страшная... Что я с ней разойдусь через 1-2 года после свадьбы, это несомненно..."

Вот другое письмо, написанное через полтора месяца;

"Пожаловался ей (Эфрос) на безденежье, а она рассказала, что её брат-жидок нарисовал трёхрублёвку так идеально, что иллюзия получилась полная: горничная подняла и положила в карман".

Брак с Эфрос, а в перспективе и издательство собственного журнальчика а ля "Искра" было бы логическим завершением головокружительной карьеры Антоши Чехонте. Но как раз в это время Чехова заметил Суворин, потом Григорович. Продаться можно было гораздо дороже и приличнее. Чехов высчитал точно: в это же время тому же адресату:

"Что бы там ни говорили, а Суворин хороший, честный человек: он назначил мне по 12 коп. со строки."

Через несколько месяцев пишет:

"Была вчера Эфрос. Я озлил её, сказав, что еврейская молодёжь гроша не стоит; обиделась и ушла".

Теперь Чехову надо было решить важную психологическую задачу: поддерживать дружеские отношения с Сувориным, но так, чтобы не скомпрометировать себя перед так называемым "общественным мнением" (то есть еврейско-масонской инфраструктурой). Задел для этого был, так как Чехов уже показал себя в деле. Отрабатывая кусок хлеба, он глумился над Леонтьевым (737) (статья в "Осколках" в 1883 году), все его ранние рассказы это примитивное зубоскальство над русскими образованными классами, русской философией, культурой, изображение славянофилов "охотнорядскими Шопенгауэрами" и т.д. Вот характерный образчик остроумия 22-летнего Чехова:

"В редакцию "Руси": Мерси. Квас прелестен. Порекомендуем. Вы пишете, что квас без тараканов – иноземщина. Мы не согласны с вами. Процедить можно. Прикажите помыть жбаны: запах от них тлетворнее Запада!"

Или:

"Кречинский и Хлестаков выходят из "Нового времени", чтобы издавать собственную газету "Благонамеренные козлы"".

У Антоши была крепкая репутация "своего". Он и с весёлыми девочками познакомит, и рецептик от триппера даст. С ним хорошо посидеть в ресторане, распить графинчик. Беден, но весел, услужлив, блюдёт честь российского интеллигента, знает массу анекдотов и сплетен. Душа общества, "анекдотист и канканёр". И братья у него, Колька да Сашка, "наши люди".

И вот вдруг Антоше от козла Григоровича приходит письмо в стиле "знаете ли вы, что вы поэт и поэт истинный".

Чехов отвечал:

"У меня в Москве сотни знакомых, между ними десятка два пишущих, и я не могу припомнить ни одного, который читал бы меня или видел во мне художника. В Москве есть так называемый "литературный кружок": таланты и посредственности всяких возрастов и мастей собираются раз в неделю в кабинете ресторана и прогуливают здесь свои языки. Если пойти мне туда и прочесть хотя кусочек из Вашего письма, то мне засмеются в лицо. За пять лет моего шатания по газетам я успел проникнуться этим общим взглядом на свою литературную мелкость, скоро привык снисходительно смотреть на свои работы и – пошла писать!"

С "ребятами" надо было рвать. Но у нас ведь "вход рупь, выход два". И начиная с 1886 года Чехов постоянно боялся "народного пинка". Да и не то что в переносном, а и в буквальном смысле. "Ребята" мстить умели. Причём в данном случае им и не нужно было звонка сверху. Бесил успех, бесила вдруг выявив- шаяся непохожесть Чехова на них. Чеховеды до сих пор гадают о причинах поездки Чехова на Сахалин. Поездка получается, как ни крути, немотивирован-ной, внезапной. Поехал "от скуки", развеяться, или собирать материал, бороться с царизмом, бежать от начинающейся болезни – любое определение мелко и ужасно искусственно, неправдоподобно. Впрочем, поездка эта действительно неправдоподобна, так как в ней поражает какая-то заданность. Чехов едет на Сахалин, а в письмах ноет на ужасную дорогу, на Сахалине тоже не видит ничего интересного, участвует в местной переписи как бы по обязанности, по инерции, и в конце концов очень медленно и нудно работает над книгой, получившейся в результате такой же нудной и неинтересной. При этом Чехов жалуется на обязательность этой работы... Да разгадка сахалинской поездки на 3/4 ясна. Это реабилитация в глазах либерального общественного мнения, рассчитанный шахматный ход, ловкая рокировка. В результате Чехова ещё терпели. Еле-еле – он балансировал на грани. Ребята между собой хохотали:

Большой талант у Чехова Антоши –

Он ловко подаёт Суворину галоши.

В печати же появлялись любопытные рисунки. Вот в журнале "Шут" за 1892 год карикатура "Наша пресса". На ней изображены Чехов и Суворин, названный "Героем "Нового времени"". Внизу подпись: "А.С.Суворин: "И какая же тоска! просто не знаешь, куда деться... Махнуть, разве, с Антошей к чувашам!..""

Чехов, гений лицемерия, юлил, выправляя всё более ухудшающееся положение. Своё кредо, оправдательную легенду ренегатства, он изложил в письме к А.И.Плещееву в 1888 году:

"Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и – только, и жалею, что Бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я ненавижу ложь и насилие во всех их видах, и мне одинаково противны как секретарь консистории, так и Нотович с Градовским (т.е. либералы – О.). Фарисейство, тупоумие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодёжи... Потому я одинако не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к учёным, ни к писателям, ни к молодёжи. Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Моё святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чём бы последние две ни выражались..."

Увы, во многом эти слова не плод многолетних раздумий, а поза. Поза красивая, интуитивно верно угаданная, но поза. Поза, за которой страх пинка.

И пинка Чехову влепили. Смачного, с хрустом, от которого он летел 15 метров. "Чайка" провалилась с треском, с позором небывалым.

Пресса тогда писала:

"Юбилейное бенефисное торжество было омрачено почти беспримерным, давно уже небывалым в летописях нашего образцового театра скандалом... такого головокружительного провала, такого ошеломляющего фиаско, вероятно, за всё время службы бедной бенефициантки не испытывала ни одна пьеса ... после третьего действия шиканье стало общим, оглушительным, выражавшим единодушный приговор тысячи зрителей тем "новым формам" и той новой бессмыслице, с которыми решился явиться на сцену "наш талантливый беллетрист". Четвёртое действие шло ещё менее благополучно: кашель, хохот публики, и вдруг совершенно небывалое требование: "опустите занавес!" ... Шиканье по окончании пьесы сделалось опять общим: шикали на галерее, в партере и в ложах. Единодушие публика проявила удивительное, редкое, и, конечно, этому можно только порадоваться: шутить с публикой или поучать её нелепостями опасно".

На защиту Чехова встал один Суворин, в свою очередь тоже освистанный. "Полемика" пошла на уровне стишков:

Скажу я смело –

Пожалуй, соколом рядись,

Но Соколом лететь, ты, Чайка, не берись.

(Автор Иероним Добрый, он же С.Г.Фруг.)

Удар был особенно силён, так как в пьесе образ Тригорина носил явно автобиографический характер.

Сразу всё понявший, увидевший своим хитрым татарским глазом, Чехов писал Суворину:

"17-го октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: те, с кем я до 17-го октября дружески и приятельски откровенничал (немножко переигрывает – О.), беспечно обедал, за кого ломал копья – все эти имели странное выражение, ужасно странное... Одним словом, произошло то, что дало повод Лейкину выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей, а "Неделе" вопрошать: "что сделал им Чехов", а "Театралу" поместить целую корреспонденцию о том, будто бы пишущая братия устроила мне в театре скандал. Я теперь покоен, настроение у меня обычное, но всё же я не могу забыть того, что было, как не мог бы забыть, если бы, например, меня ударили..."

Чехов вздохнул, повертел в руках ладью-Суворина и пожертвовал за лучшую позицию. Иного выхода не было. После разрыва же "был хорошо устроен в зоне".

Но как всё это было сделано опять "очень скромно и умно", на полутонах. Даже не вполне осознанно. Тут сказался русский инстинкт предательства. Сухая логика интеллектуального предательства, столь свойственная Чехову. Гений. В этом гениальная особенность его жизни. Внешне пошлой и обычной, но по сути удивительно законченной, ритмичной и договорённой. Следовательно, изменнической.

Отец Чехова спас своего сына от прекраснодушия Достоевского, от каторги спас. При помощи кулачищ и розог он Антоше в доступной и наглядной форме объяснил устройство русского государства: есть "сильненькие"; ты никому не нужен; бьют – беги, дают – бери. Чехов обижался, а ему бы отца боготворить. История с "Безотцовщиной" показывает, что Чехов многонько набил бы себе в жизни синяков и шишек, если бы не отцовская "наука". А так, уже битый, он лишь утёрся.

Он, сопляк 18-летний, приехал с "пиесой" своей Москву покорять. Студентиком-второкурсником понёс на прочтение лично Ермоловой, поднёс текст с дарственной надписью.

Объективно "Безотцовщина" пьеса талантливая. Для 18-летнего юноши она, пожалуй, более чем талантлива. Интересно, что корни всех позднейших чеховских пьес (да и многих рассказов) в "Безотцовщине". Это некая "первичная интуиция", из которой Чехов и рос. Из этого, а вовсе не из эпохи Антоши Чехонте. Чехонте это уже сознательный компромисс, сознательная продажа своего таланта. Чехов писал Григоровичу, что в этот период про себя таил свои темы, чего-то ждал. Этому терпению, дисциплине его отцовские кулаки научили. Ведь карьеру Чехов начал с краха. Ему пьесу в лицо швырнули. Зарвавшийся хам замахнулся в ней на великий еврейский народ, народ с великой и трагической историей, народ, самый никудышный представитель которого стоит триллиона чеховых. Увы, с таганрогской наивностью Чехов замахнулся на самое святое для русской интеллигенции, на её хозяев. Злополучная пьеса пестрит следующими "диалогами":

"Венгерович второй: ...У всех евреев физиономии не поэтические. Подшутила природа, не дала нам, евреям, поэтических физиономий! У нас судят обыкновенно по физиономии и на основании того, что мы имеем известные физиономии, отрицают в нас всякое поэтическое чувство... Говорят, что у евреев нет поэтов.

Платонов. Кто говорит?

– Все говорят... А какая ведь это подлая клевета!

– Полно придираться! Кто это говорит?

– Все говорят, а между тем сколько у нас настоящих поэтов, не Пушкиных, не Лермонтовых, а настоящих! Ауэрбах, Гейне, Гёте...

– Гёте немец.

– Еврей!

– Немец.

– Еврей! Знаю, что говорю!

– И я знаю, что говорю, но пусть будет по-вашему! Полуучёного еврея трудно переспорить.

– Очень трудно... (Пауза.) Да хоть бы и не было поэтов! Велика важность! Есть поэты – хорошо, нет их – ещё лучше! Поэт, как человек чувства, в большинстве случаев дармоед, эгоист... Гёте, как поэт, дал ли хоть одному немецкому пролетарию кусок хлеба?"

Чувствуете, на что, подлец, руку поднял? Тут вам не только евреи, но и усиленно поливаемые из еврейской лейки "русские марксисты" (от которых Чехова тошнило всю жизнь). Так-то в пьесе есть блёстки таланта, можно бы мальчика по головке погладить, он потом на радостях землю рыть будет, глядишь, и получится что-нибудь. Но щенок стал зарываться. А осадить его, а дать ему пинка, а заставить его за корку хлеба слова под карикатурами выдумывать...

Чехов-то судил о еврействе по местным таганрогским "шмулям", коих и изобразил в лице венгеровичей, но за ними оказался зверь покрупней, еврейство столичное. Антон Павлович быстро смекнул что к чему. Писал приватно Суворину в 88-ом году:

"Ваша вставка о шмулях рискует быть ошикана: половина театра всегда у нас занята авраамами, исааками и саррами".

Суворин отнесся к предупреждению Чехова пренебрежительно. Даже через 11 лет, в 1899 году, писал в дневнике:

"Я не сочувствую призывам консерватизма, направленным против инородцев. Никогда я против них ничего не писал и ни к одной народности не питал вражды. Да и зачем? Можно поддерживать русское чувство, относясь к инородцам сочувственно и мило".

Однако Алексей Сергеевич относился к инородцам недостаточно сочувственно и недостаточно мило. Запутавшись в тенетах буржуазного объективизма, он позволял себе дикие антисемитские выходки. Например, зачем-то стал обращать внимание читающей публики на этнический состав студентов Харьковского университета, возмущаясь, что при 0,5% евреев, живущих в Харьковской губернии, в местном университете евреи составляют 60% от общего числа учащихся. Суворин, как честный русский человек, должен был бы только радоваться этому факту. Ведь вполне естественно, что наиболее одарённый и талантливый народ наиболее полно представлен в рядах интеллектуальной элиты Российской империи.

Зарвавшегося хама надо было одёрнуть. Случай вскоре представился. В 1900 году Суворин поставил пьесу Я.Ефрона "Сыны Израиля" (или "Контрабандисты"). Постановка подобной пьесы в Москве была более чем оригинальна. Это всё равно как если бы в одном из крупнейших городов Сицилии поставили спектакль о нравах сицилийской мафии. Ещё до премьеры шла накачка общественного мнения. На премьере на сцену полетели бинокли, галоши, яблоки. При выходе из театра в толпе раздавались такие реплики:

"– А что ж, актёров били?

– Нет.

– Надо бы их бить".

На следующий день главный режиссер пьесы А.П.Коломнин "скоропостижно скончался". Министр внутренних дел недоумённо пожимал плечами по поводу произошедшего скандала: "Если мы "Ревизора" ставили, то пусть евреи посмотрят "Контрабандистов"". Товарищ не понимал. В "Ревизоре" писалось о русских свиньях, а в "Контрабандистах" шло измывательство над благородным, благороднейшим, благороднейшейшим еврейским народом.

[wizard]

Русская интеллигенция – это корпорация, осознавшая себя как сословие русских людей, имеющих высшее образование. Естественно туда могут входить и люди, не имеющие формально высшего образования (Бунин, например, не закончил средней школы), и люди, не являющиеся русскими по происхождению. Для огромных корпораций (а речь идёт о миллионах и миллионах) это обычно и, более того, неизбежно. Во французской армии есть иностранный легион, но никто не скажет, что французская армия комплектуется из уголовников или иностранцев. Наоборот, эта организация настолько колоссальна, что способна форматировать под себя даже сознание уголовников и людей изначально не говорящих по-французски.

Исходя из последнего обстоятельства к определению надо добавить третий пункт. Русский интеллигент – это человек:

1. русский;

2. образованный;

3. гордящийся тем, что он русский и образованный.

Гордость означает добровольное согласие на участие в корпорации и, следовательно, на неукоснительное следование её традициям и её интересам.

Если же говорить о нюансах, то у русской интеллигенции начала прошлого века действительно было много проблем. Все они вызывались трудностями роста. Образованный слой России рос колоссальными темпами, огромное число интеллектуалов было интеллектуалами в первом поколении. Отсюда не устоявшиеся нормы социального поведения, срывы, искусственное противоречие с небольшим слоем потомственных интеллектуалов и аристократов. Всё это заросло за 20-40 лет естественного развития. 1900-е начало такого «зарастания».

[wizard]

Любой русский где-то на донышке самозванец Даже русское привидение вполне самозванно. Свидригайлов говорит: "обыкновенные привидения". И Мережковский по поводу этой "обыкновенности" замечает:

"Ужас "обыкновенных привидений" заключается ... в том, что они как будто сами сознают свою современную пошлость и нелепость, но этой-то нелепостью и дразнят живых, как будто со своей особенной, потусторонней точки зрения злорадствуют, смеются над посюсторонним человеческим здравым смыслом".

Ужас русских привидений в их живости. Привидение знает, что оно привидение. И человек это знает. Это знание соединяет их, делает заговорщиками, порождает общее пространство, мир. Иван Карамазов говорит черту:

"Ты – я, сам я, только с другой рожей. Ты именно говоришь то, что я уже мыслю – и ничего не в силах сказать мне нового!"

Мережковский на это замечает:

"Но, ведь, тут-то и весь вопрос: действительно ли Чёрт не может сказать ему ничего нового? Весь ужас этого призрака для Ивана, а, пожалуй, и для самого Достоевского заключается именно в том, что они оба только хотят быть уверенными, но не уверены, что не может. Ну, а что, если может?"

[wizard]

Наивно ошибается тот, кто считает предреволюционные годы расцветом культуры Конечно, мы привыкли, что при словах "начало века" сразу пред мысленным взором всплывают стильные обложки "Весов" и "Аполлона". Но вот раскассированный уже подготовленный к печати в 1904 году двухтомник Огарёва не хотите ли? В том же 1904 году ломают руки на страницах "Русских Ведомостей":

"Ещё до сих пор находится под запретом роман "Что делать?", ещё и теперь не могут быть изданы примечания к "Основам политической экономии" Милля; ещё сейчас критические историко-литературные и другие признанные безвредными статьи Чернышевского продаются в собранном виде без имени автора ... Мы и сейчас ничего не знаем о причинах, которые заставили 40 лет назад отнять у литературы и общества необыкновенно яркую умственную силу".

Напечатав сию оду с удивлением "русские ведомости " получают снижение в 2 раза квот на газетную бумагу и отказ в 40% рекламы и после этого вежливо информируют читателей о новом обозревателе литизданий. Одновременно исчезают ВСЕ труды Чернышевского. и до сих пор самое позднее издание Чернышевского относится к 1903 году.

"Великая потеря".

Не были изданы полные собрания сочинений и Белинского, и Писарева , и упорно считаемого за философа Добролюбова . Зато полного собрания сочинений удостоились Соловьев, Чичерин, Юркевич, Чаадаев, Иван Сергеевич Аксаков, Леонтьев (беру только уже умерших к началу века).

Под революцией имеются в виду события 1905-07гг.

[wizard]

Бердяев говорил, что в России отсутствует средний слой культуры, а в русском характере отсутствуют средние состояния:

"Для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всём относительном и среднем".

И тем не менее Бердяев именно хороший средний философ. Как это ему удалось? Текст его книг состоит из гениальных и бездарных предложений. В среднем получается талантливо.

У Бердяева силён элемент шарлатанства и заглушечности. Но его заглушка - русская идея. Это глупый, пустой русский, который начинает оправдываться из ничего, на пустом месте. В водоворот этого оправдания постепенно засасываются обломки чужих мыслей и кружатся там. Чисто оригинально лишь одно - сама пустая воронка. Когда ничтожество начинает агрессивно оправдываться. И в этом оправдании (пустом) проявляется талант. Ерунда с художеством. Талантливое ничто. Это антииудаизм. Тоже вид духовного паразитизма. (263) Без обломков цитат наступает крах. Нужна среда. Но тут взаимоотношение со средой не статичное, а динамичное (в отличие от евреев). Воронка и пузырь в бетоне.

Вороночное шарлатанство Бердяева, совершенно не философское, странно совпадает с типом мышления самого "философского философа" - Гегеля. Только у Гегеля вихрь направлен вовне. Это агрессивное разворачивание своего "я". У Бердяева "я" - такое же бессодержательное и формальное - засасывающее. Оно цепляется к окружающим. Бердяев, совершенно необразованный и даже, по его же признанию, неграмотный, хватается за чудо-вазу своей гениальности. "Я гений!" - Все оборачиваются к нему. Потом он говорит: "Я ничтожество!" Констатация ничтожества есть подлинное выражение недоумения от первой фразы, и своей подлинностью передачи недоумения она как будто подтверждает и подлинность первого тезиса. Потом Бердяев говорит: "Я гений и я ничтожество - это неразрешимое противоречие, отражающее антиномичность русского духа". Это, в свою очередь, есть подлинное отражение недоумения от антитезиса. И снова эта подлинность углубляет провал в мыслительном поле. И тогда Бердяев идёт дальше, на 4-5-й уровень, и всё качается и начинает медленно соскальзывать в него. Он разрушает словесное бытие. Его речь не просто алогична, она антилогична. Это мычание паралитика. Ремизов недоумённо спросил:

"Бердяев, не одарённый словом, словесно беспомощный и не книжный, а чем объяснить его словесный напор, силу его бессвязных фраз?"

Как чем? Да именно их бессвязностью, так верно передающей состояние отстранённости от мира слов. Это как некий античный философ, ничего не говорящий, а лишь бессмысленно шевелящий пальцем.

Потом, когда черная карусель раскручена, туда попадают обломки ещё не размытых до конца фраз, и они там, уже неузнаваемо раскрошенные и раскрашенные, превращаются в его афоризмы, "бон мо". Все они чужие, но их фатальное вращение совершенно оригинально. Это такой элементарный и даже немного вульгарный Розанов. Поэтому, видимо, их так и тянуло друг к другу, хотя, казалось бы, Розанов был для Бердяева "здесь вам не чайная союза русского народа", а Бердяев для остренького пёрышка Василия Васильевича это прямо-таки новогодний подарок - целый мешок с ёлочными игрушками философских нелепостей. Но вот факт - были почти друзьями...

Да. А Гегель то же изнутри. К нему можно относиться только так: или почитать, или не читать. Вообще. Гегель - это целый язык, целый мир и мир совершенно самозамкнутый, абсолютный. Абсолютностью он, конечно, завораживает. Гегель это чудовищный апломб "Предисловий к "Энциклопедии философских наук"". Предисловие к первому изданию начинается так:

"Потребность дать моим слушателям руководство к моим философским чтениям является ближайшим поводом к тому, чтобы издать этот всеохватывающий обзор философии раньше, чем я это предполагал сделать".

Здесь в каждом слове сквозит глубокое неуважение к читателю. Во-первых, труд Гегеля вовсе не является плодом его собственных страстей и желаний. Нет, он ВЫНУЖДЕН его написать, так как читатели испытывают в этом потребность. Более того, эта "потребность", от которой прямо-таки изнывают его будущие читатели, является в сущности лишь "ближайшим поводом", самим по себе вовсе не важным. А истинная причина - во внутренней божественной логике саморазвития великой гегелевской мысли. Умоляющие на коленях читатели лишь неразумно вмешиваются в предопределённый судьбой ход событий, и божество в виде Гегеля снисходит до них и выпускает "всеохватывающий обзор" раньше, чем это предполагалось сделать. Это неслыханное снисхождение, "гуманизм" (и одновременно априорное списывание всех возможных ошибок и погрешностей за счёт нетерпеливых поклонников). Интересно и словосочетание "всеохватывающий обзор". С одной стороны, это ВСЕОХВАТЫВАЮЩИЙ обзор, то есть обозревание ВСЕГО, тут альфа и омега мировой философии. С другой стороны, это всеохватывающий ОБЗОР, то есть нечто поверхностное, разжёванное, вводящее лишь в более глубокую область. Одним словом, "руководство". Три толстенных тома энциклопедии Гегеля это так, "пустячок", обзор. Мы способны гораздо на большее.

С этой фразы все начинается, на ней же всё и заканчивается. Либо вы эту фразу проглотили и тогда "от простого к сложному" примете и всё остальное целиком, без оговорок. Либо вы швыряете серый том об стену. (307) Оба варианта одинаково подлинны. Поэтому собственно КРИТИКА гегельянства совершенно невозможна, даже невероятна. Так что предисловие к третьему изданию всё той же "Энциклопедии" может быть прочитано лишь чисто извне или столь же чисто изнутри:

"Со времени выхода в свет второго издания появилось много отзывов о моих философских работах, которые большей частью обнаружили, что их авторы имеют мало призвания к этому делу. Такие легкомысленные возражения на произведения, которые продумывались в продолжение многих лет и были обработаны со всей серьёзностью, приличествующей предмету и удовлетворяющей научным требованиям, являют собой отнюдь не утешительное зрелище дурных страстей: самонадеянности, заносчивости, зависти, оскорбительного неуважения и т.д., и уж нечего говорить, что в них нет ничего поучительного".

Это классический идеологический текст. Максимальная конкретность характеристик при максимальной абстрактности их адресования. Либо вы внутри этого текста, и тогда все, кто не с вами, тот против вас. Либо вы Гегелю не верите, и тогда гегелевские филиппики становятся обоюдоострыми. Подчёркиваю, что первый вариант восприятия так же правомерен, как и второй, так как текст предисловий это не обычный идеологический текст, это идеологический текст Гегеля. А Гегель великий философ. Вы можете ввериться Гегелю. Можно так же "ввериться" примитивному шарлатану. Но оба говорят "верьте мне". Поэтому от них легко отделаться. Принять или не принять. И всё.

Не то Бердяев. От него так просто не отделаешься. Он цепляется за вас, вворачивает в круговорот мысли, изламывает ваше "я", ставит перед вашим собственным затылком. Ощущение от его книг - "дурак". А всё думается о нём, думается. О Гегеле совсем не думается. Бердяев бездарность. Но эта бездарность своя, настолько своя, настолько наша, что это даже гениально. В результате и получается: добротный талант. Можно не читать. Но читать тоже можно.

[wizard]

Глава "Пока ещё очень неясная" и дополняющая её "С умным человеком и поговорить любопытно" в "Братьях Карамазовых" – это гениальное воспроизведение стиля русского мышления, русской беседы. Обмен приземлёнными обыденными фразами, а по сути – иной, невероятно страшный смысл. Всё проговаривается без слов. Как бы и заговор какой-то, условленность, а в подоплёке, если прищуриться, ничего и нет. Или ничего и нет, а прислушаешься и замерещится вдали страшная отгадка. Смердяков обговаривает план убийства отца со своим мистическим Хозяином. Но хозяин, приказывая ему убить, одновременно оказывается жалким рабом слуги, ибо ключ к шифру беседы – у Смердякова (38). Который и говорит сходящему с ума Ивану: "Вы и убили". Слуга, дешифруя текст, сам становится хозяином, но не выдерживает власти и свободы и гибнет.

Так кто же "умный человек" по-русски? Владеющий истиной? Нет – знанием. "Знание – сила" по- европейски звучит совсем иначе. В смысле "истина – сила". Знание же это знание знаков, знахарство. Понимание соотнесённости смысла. Прозревание баланса истин. Причём это не есть аномалия национальной элиты. Нет, идея презрения к истине и преклонения перед знанием лежит в народной основе. Русские никогда не понимают сути (в западном смысле этого слова), но зато гораздо сильнее европейцев в понимании ситуации. С точки зрения формальной русские разговоры бесконечно глупы, как глуп, например, диалог Ивана и Смердякова. Но капните в сублимированный порошок влаги "интим-ности", "задушевности", и в землю вроются мощные корни и бивни ветвей взметнутся в звёздное небо. И при этом – страх, страх перед собственным разумом, собственным коварством. У Ивана перед разговором со Смердяковым проносится в мозгу:

"Тоска до тошноты, а определить не в силах, чего хочу. Не думать разве..." Ни в одном языке мира не звучит это так издевательски, так ехидно и злобно: "Ты у-умный".

[Нкоро_]

"Знание – сила" по- европейски звучит совсем иначе. В смысле "истина – сила".

Не учится ничему intelligentsia и учиться не хочет... Кина американского насмотрелись или крышу срывает от комплексов. Ты им про Книгу Притчей Соломоновых 24:5 а они тебе про medved и balalayka.

Изменено 5 Apr 2014 пользователем Нкоро_

[wizard]

Милостивый государь

Г. редакторъ!

Не откажите пом?стить въ вашей уважаемой газет? мое, можетъ быть, странное и своеобразное заявленіе. Д?ло въ томъ, что въ газетахъ появилась зам?тка о москвичк? въ шароварахъ на Петровке и Кузнецкомъ мосту. Это была я - д?йствительно въ шароварахъ и въ вязаномъ б?ломъ сачк?, но не въ плюшевомъ, какъ было указано, а въ б?ломъ жакет?. И вовсе я не была принуждена с?сть на извозчика, чтобы б?жать отъ толпы. Д?йствительно, были насм?шки и остроты по моему адресу, но такъ какъ я нахожу эту моду очень удобной для ходьбы и въ то же время достаточно изящной и женственной, я рекомендовала бы ея малодушнымъ москвичкамъ: не обращайте вниманія на остроты мужчинъ, а, сшивъ шаровары, уб?дитесь въ ихъ превосходств? надъ традиціонной юбкой.

Съ почтеніемъ

Артистка театра «Шантеклеръ»

Лолита.

"Московская газета". 27 марта 1911 годъ.

[wizard]

Боржоми

[wizard]

В газете "Русский труд" напечатана статья редакции "О задачах русского интеллигента"

Задача русского интеллигента проста: быть с русским народом. Всегда. Везде.

Если русский народ устраивает конфликт с другим народом — мы должны быть с нашим народом. Почему? Потому что мы русские интеллигенты.

Если русский народ собирает митинги и выдвигает требования к власти, мы должны их изо всех сил поддерживать, добиваясь максимального успеха митингующих русских и выполнения властью максимального количества требований. Почему? Потому что мы русские интеллигенты.

Нам неважно, против кого поднимаются русские — мы всегда, везде и без малейших колебаний должны поддерживать русскую нацию в ее борьбе, стараясь обеспечить тотальное господство русской точки зрения на происходящие события. Интересы демократии, что скажут либералы, что скажут патриоты, что скажут социалисты, что скажут на Западе, что скажут на Востоке ВСЕГДА должно идти после лояльности к русским и отстаивания русских интересов.

Пускай нас обзывают империалистами. Пускай нас обзывают агентами царизма. Русский интеллигент живет не для того, чтобы собирать прозвища, а для того, чтобы отстаивать интересы русской нации, и неважно, кого от этого будет корежить.

Все отношения с государством, прогрессивной общественностью или нацменьшинствами. Вся репутация в глазах тех или иных групп населения. Вся слава земная и слава небесная должны идти лишь после продвижения интересов нашего народа. Единственные похвалы, которые действительно значат для русского интеллигента — это похвалы других русских. А то, что там себе думают кавказцы, американцы, французы, евреи и прочие, нас вообще не должно волновать. «Кроме русских, единственно и исключительно русских, нам вообще никто не нужен, не мил и не интересен».

Быть русским интеллигентом и отстаивать интересы русского народа перед лицом собственного государства, других народов, других государств — задача всякого образованного русского человека.

У нерусских интеллигентов всегда 100 причин, по которым конкретно этот русский народ — плохой и неправильный. У русских интеллигентов всегда 100 причин, по которым конкретно этот русский народ — самый лучший и замечательный.

[wizard]

Русскіе балалаечники въ Берлин?

Не боясь впасть въ преувеличеніе, могу см?ло сказать. что оркестръ балалаечниковъ подъ управленіемъ В.В. Андреева, первый посл? гастролей московскихъ «художественниковъ», пользуется зд?сь вполн? заслуженнымъ усп?хомъ. Усп?хомъ у публики и критики, не обусловленнымъ ни какими «но».

Недов?ріе и холодность съ какими н?мецкая критика отнеслась къ совершенно неизв?стнымъ ей музыкальнымъ инструментамъ, разселялись какъ дымъ посл? перваго приватнаго концерта, даннаго г. Андреевымъ для избранныхъ музыкальнаго міра. Дебютъ оказался великол?пнымъ. Даже такой сухой педантъ въ музык?, какъ Леопольдъ Шмидтъ - и тотъ не устоялъ, чтобы не разразится панегирикомъ по адресу нев?домыхъ въ Европ? виртуозовъ.

«Если вы хотите испытать тончайшее эстетическое наслажденіе, - подите послушайте творчество русскихъ балалаечниковъ» - писалъ этотъ строжайшій и серьезн?йшій критикъ резиденціи на Шпрее. [...]

"Русское слово". Корреспондентъ: И.Троцкій. 30 ноября 1909 годъ.

Воскрешеніе умершихъ съ помощью электричества

Русская женщина-врачъ, Луиза Рабиновичъ, изобр?ла электрическій аппаратъ, возвращающій умершихъ къ жизни. Опытъ производился въ лабораторіи Эдисона въ Нью-Йорке. Въ присутствіи врачей убили электричествомъ кролика. Врачи констатировали его смерть. Г-жа Рабиновичъ произвела своимъ аппаратомъ рядъ ритмическихъ движеній электрическихъ волнъ по направленію къ сердцу и спин? животнаго. Черезъ три минуты сердце посл?дняго стало биться и у него возобновилось дыханіе. Животное быстро пришло въ себя и черезъ полчаса б?гало по комнат?. Рабиновичъ полагаетъ, что такіе же опыты можно производить и надъ людьми.

"Утро Россіи". 29 ноября 1909 годъ.