Вундервафля есть - и что?

[Тень Дуба]

Реал иногда страшнее любых фантазий. Что атомный фугас? Великий фюрер на полном серьезе планировал уничтожить все материальные ценности на площади почти в полмиллиона кв.км, на это даже Царь-бомба не способна... Только саботажники вроде Шпеера да быстрое продвижение союзников помешали его гениальным планам.

Не только. Помешала ещё и чистая техника, эффект масштаба: слишком много народу надо было задействовать, потому этот "реал" и не реализовался (и не мог реализоваться6 маниловщина это была, хотя и мрачная...) Ядерный же фугас подорвать он мог лично + очень небольшая группа фанатиков, обеспечивающих техническую исправность управления.

Ну и чисто психологический эффект от 7 ядерных фугасов на небольшой площади в центре Европы - куда больше, чем от повсеместного раскручивания гаек на рельсах. Театральнее (а какой диктатор не любит театральных эффектов?).

Кстати, ядерный фугас - это ещё и гораздо больше радиоактивной "грязи", чем при воздушном взрыве... Тогда этого не знали, получится само собой и последствия будут достаточно гадкие...

[Тень Дуба]

Не долетят.

Далеко, опасно и незнакомо (американцы до атомных бомбардировок несколько недель тренировали экипажи непосредственно над городами-целями).

+1

К тому же Московский округ ПВО - весьма неслабый даже в 1941 - никуда не делся в 1945. Собьют.

[Curioz]

ядерный фугас - это ещё и гораздо больше радиоактивной "грязи", чем при воздушном взрыве

<{POST_SNAPBACK}>

Об этом быстро догадались американцы, думаю, и немцы бы додумали.

Хотя пострашнее фугаса мне видится массовое заражение Европы радиоактивными веществами с воздуха. Нечто подобное планировали применить наши на модифицированных немецких же ракетах товарища Королёва (устройства "Герань" и "Генератор").

Сами немцы, кстати, тоже думали в этом направлении, см. выступление генерал-полковника Фромма в июне 1942 на совещании с тем же Шпеером по атомному проекту. Если уж у них хватило мощи на семь бомб, то уж обогащенного урана и плутония должно быть навалом.

Кстати, американцы весьма опасались данного сценария и ввели в задействованные в "Оверлорде" войска подразделения радиохимической разведки со счетчиками Гейгера...

Московский округ ПВО - весьма неслабый даже в 1941 - никуда не делся в 1945

<{POST_SNAPBACK}>

В 1945 он невероятно сильнее, чем в 1941, т.к. там полно радаров (в т.ч. ленд-лизовских) и высотных истребителей (в т.ч. тоже).

[Sergio]

Не долетят.

Далеко, опасно и незнакомо

<{POST_SNAPBACK}>

Высотные разведчики, экипажи, уже совершавшие вылеты над Москвой.

Ночью. Из Курляндии.

Изменено 24 Nov 2011 пользователем Sergio

[Curioz]

Высотные разведчики

<{POST_SNAPBACK}>

Назовите марку и полезную нагрузку на соответствующей высоте... вопросы, думаю, сами отпадут.

[Sergio]

А тяжело гружонные бомберы да ещё летящие по три штуки в ряд это другое. Собъют к гадалки не ходить.

<{POST_SNAPBACK}>

Ночью вряд ли.

Назовите марку и полезную нагрузку на соответствующей высоте... вопросы, думаю, сами отпадут.

<{POST_SNAPBACK}>

В утверждении "три самолета до Москвы в 1945 году? бред полнейший" оговорок по полезной нагрузке не было)

[Sergio]

А высотные ночные истребители были уже в 1941 году что повергло ассов Геринга в шок.

<{POST_SNAPBACK}>

Можно подробней? Про шок и подтвержденные результаты?

[Doctor Haider]

В те дни в Англии, в Фарм-Холле, сельском доме под Хантингтоном, томился человек, чьи работы открыли путь к созданию атомной бомбы. Это был немецкий химик Отто Ган — первооткрыватель расщепления ядер урана. Вместе с ним в том же доме пребывали девять других его соотечественников. Через несколько минут после того, как была передана {7} новость об атомной бомбе, охранявший немецких ученых майор британской армии Т.Х. Риттнер немедленно попросил Гана подняться к нему в офис и сообщил ему новость. Старик-ученый был потрясен, он почувствовал себя лично ответственным за гибель тысяч человек. Он сказал Риттнеру, что шестью годами ранее, когда впервые понял, какие потенциальные возможности таятся в сделанном открытии, испытывал страшные предчувствия, но что он никогда не думал, что это приведет к такому финалу. Риттнер заставил Гана выпить неразбавленного виски и старался как мог успокоить его. Вместе они стали ожидать повторения бюллетеня в семичасовом выпуске новостей.

Остальные узники — все они во время войны работали в германском атомном проекте* — уже собрались к ужину, когда заметили, что с ними нет Гана. Доктор Карл Виртц отправился за Ганом в кабинет Риттнера. Он подошел туда как раз в самом начале вечерней семичасовой передачи новостей. Прослушав новости вместе с Ганом и Риттнером, Виртц бросился в столовую и потряс собравшихся неожиданным известием. За столом воцарилось молчание.

А потом заговорили все сразу. Все разговоры немецких физиков подслушивались с помощью потайных микрофонов офицерами британской разведки. В этот раз они с удовлетворением отметили: самые видные немецкие физики были уверены, что такой бомбы не существует. Профессор Вернер Гейзенберг — нобелевский лауреат, обладатель одного из самых громких имен среди физиков-теоретиков — предположил, что сообщение это — блеф. Профессор Герлах, последний уполномоченный Геринга по ядерной {8} физике, записал впоследствии в своём дневнике: «Гейзенберг страстно оспаривал саму возможность создания американцами атомной бомбы». По его мнению, американцы не лучше нацистов, они просто присвоили столь громкое название новоизобретенному взрывчатому веществу обычного типа. Даже сам факт существования американского уранового проекта казался Гейзенбергу весьма сомнительным. Он спрашивал доктора Годсмита, главу американской разведывательной миссии, захватившей Гейзенберга в плен в мае 1945 года, действительно ли американцы вели работы в том же направлении, что и он, Гейзенберг, в Германии, и Годсмит, теперь его добрый приятель, которому, казалось, не было никакой нужды дезориентировать коллегу, уверял, что американцы не вели атомных разработок. Гейзенберг хорошо помнил свой разговор с Годсмитом. Тогда Гейзенберг несколько раз довольно прозрачно намекал о своей готовности оказать помощь американским физикам, но Годсмит ни словом, ни жестом не показал, насколько смешно и неуместно такое предложение. А разве не о том же говорил и другой факт? В апреле, когда американцы разыскивали последнюю, ещё не найденную ими лабораторию с урановым котлом, они уверяли Вайцзекера, Виртца и других ученых, чтобы получить их содействие в поисках, что запасы урана и тяжелой воды будут немедленно возвращены, как только немецкие физики сумеют вновь приступить к своим исследованиям. Разве могли они тогда иметь атомную бомбу? (На самом деле американцы стремились как можно скорее захватить запасы урана, тяжелой воды и саму лабораторию, находившуюся во французской зоне оккупации, с тем чтобы ничего не попало в руки профессора Жолио и французов.)

Гейзенберг всё ещё не мог поверить, что коллега-ученый вроде Годсмита, с которым они встречались в Америке в 1939 году, дезориентирует его. Поэтому все разговоры об «атомной бомбе» должны быть блефом. {9}

Ган к этому времени уже присоединился к ним, возвратившись от Риттнера, и сказал, что он надеется, что Гейзенберг прав. Ведь, если американцы действительно использовали то, что они сейчас называют плутонием, — процесс, который сами немцы всерьез рассматривали как более дешевый, чем тот, что требует использования урана-235, — это означает, что они сделали чрезвычайно трудное дело. Ган подчеркнул:

— Ведь если они сделали бомбу из плутония, это означало бы, что атомный котёл у них работает уже в течение долгого времени.

Гану хотелось хоть как-то скрыть своё потрясение от новости, и он не без некоторого злорадства видел неудобство, которое испытывал его добрый друг Гейзенберг. Он подумал: «Но если всё-таки американцы создали урановую бомбу, вам придется признать себя ученым второго сорта! Бедный старина Гейзенберг!»

Гейзенберг резко спросил:

— Разве, сообщая об этой «атомной» бомбе, они употребили слово «уран»?

— Нет, — ответил Ган.

— Тогда она никакого отношения не имеет к атомам! — сказал Гейзенберг.

— Как бы то ни было, вы все равно ученый второго ряда, Гейзенберг, и вам остается лишь укладывать ваши чемоданы, — не сдавался Ган.

Но профессор Гейзенберг продолжал настаивать, что в бомбе, возможно, было применено новое, необычное взрывчатое вещество химического типа, содержащее, быть может, атомарный кислород или водород. Казалось, он был готов поверить чему угодно, но только не тому, что Годсмит намеренно обманул его. Но профессор Пауль Хартек, гамбургский физикохимик, вежливо напомнил спорившим о сообщении, совершенно ясно говорившем о бомбе, взрывная сила которой эквивалентна взрывной силе 20 тысяч {10} тонн тринитротолуола. Эта приверженность реализму была типична для Хартека, выдающегося ученого, с хорошо развитым чувством юмора, с его маленькими усами, которые он носил, чтобы походить, когда это было нужно, на их покойного фюрера, и это сходство однажды было использовано, чтобы развеселить друзей-профессоров, когда британские газеты начали намекать, что Гитлер всё ещё жив и на свободе. Но сегодня всем было не до шуток.

Фон Вайцзекер, один из молодых физиков, работавших у Гейзенберга, стараясь не обидеть своего наставника, спросил, как понимает он слова «двадцать тысяч тонн тринитротолуола». Гейзенберг ответил в более спокойном тоне, но всё ещё не мог поверить, что союзники действительно создали атомную бомбу. Профессор Герлах и легендарный Макс Лауэ предложили самое естественное: подождать до девяти вечера, когда будет передан основной выпуск последних известий.

И всё же в оставшиеся два часа дискуссия продолжалась, но теперь её участники обсуждали возможные технические решения. Доктор Коршинг и доктор Виртц, работавшие над выделением урана-235 методом диффузии, доказывали, что именно этот метод и был использован американцами при создании бомбы. С ними соглашался и доктор Багге, ещё один специалист в области разделения изотопов, писавший: «В любом случае очевидно, что это должно было быть сделано путем разделения изотопов».

Доктор Виртц сказал:

— Я рад, что у нас не оказалось бомбы.

Фон Вайцзекер согласился с ним:

— Теперь, когда она есть у американцев, мне кажется, она представляет для них смертельную угрозу. Я думаю, это было безумием с их стороны.

Гейзенберг, сидевший напротив Виртца, возразил:

— Нельзя так говорить. С равным основанием можно {11} считать, что это самый быстрый путь к окончанию войны...

— Это меня и утешает... — сказал Ган и, немного помолчав, добавил: — И всё-таки хотелось бы верить Гейзенбергу. Как было бы хорошо, если бы все и вправду оказалось блефом!

Ровно в девять часов все десять ученых собрались в гостиной у радиоприемника.

— Передаем новости, — начал диктор. — Их главной темой является потрясающее достижение союзных ученых — изготовление атомной бомбы. Одна из них была сброшена на японскую военную базу... — Затем последовали подробности: — Наблюдатели на разведывательных самолетах, пролетевших над целью через несколько часов после взрыва, не смогли ничего увидеть. Город, в котором насчитывалось более трехсот тысяч жителей, был закрыт гигантским облаком дыма и пыли... Союзники израсходовали на работы более пятисот миллионов фунтов; на строительстве заводов в Америке было занято более ста двадцати пяти тысяч человек, шестьдесят пять тысяч рабочих трудятся на них сейчас. Лишь очень немногие знали, что производят эти заводы. Людям приходилось видеть огромные количества поступающих материалов, но никто и никогда не замечал, чтобы с заводов что-нибудь вывозилось, так как объем взрывчатого вещества очень мал...

И вот последовало окончательное подтверждение: военный министр США заявил — при изготовлении бомбы использовался уран.

Поскольку история совпадала во всех деталях — длинное заявление от Даунинг-стрит последовало за основным выпуском новостей, — находящиеся в заключении германские физики согласились для начала, что нет никаких сомнений: союзники сделали атомную бомбу. «Отношения в нашем узком кругу стали очень напряженными», — писал в своём дневнике Герлах. Немецкие ученые испытывали смешанные {12} чувства ужаса, разочарования, досады, взаимного недоверия. Они не могли свыкнуться с мыслью, что капитан-лейтенант Уэлш из Интеллидженс сервис, любитель всевозможных золотых нашивок и шевронов — «золотой павлин», как они в шутку звали его, и д-р Годсмит намеренно обманули их. Д-р Эрих Багге возмущенно воскликнул: «Годсмит водил всех нас за нос!» В дневнике он записал: «...Бомбу использовали против Японии. Они говорят, что и через несколько часов ничего нельзя было разглядеть сквозь тучу пыли и дыма. Говорят о трехстах тысячах убитых. Бедный старый профессор Ган!»

Ган уже рассказывал коллегам о чувствах, испытанных им, когда он впервые представил себе все устрашающие последствия расщепления урана. «В течение некоторого времени, как он говорил, он носился с планом, по которому весь уран надлежало сбросить в море и тем самым предотвратить катастрофу, которая теперь случилась». Но разве кто-нибудь взял бы на себя право лишить человечество огромных выгод, которые сулило расщепление атома? Однако теперь она пришла, эта устрашающая бомба. Американцы и англичане — Чедвик, Симон, Ф.А. Линдеман (впоследствии лорд Черуэлл) и многие другие — создали в Америке гигантские заводы и без тени сомнений начали производство чистого урана-235.

Теперь, после сообщения Би-би-си, немецкие ученые начали понимать, почему с первых дней крушения Германии их держат взаперти. Но это не остановило острых споров. В тот день они продолжались допоздна, в течение нескольких часов, последовавших за радиопередачей.

Д-р Коршинг, рассуждая о проведенной американцами работе, сказал, что им, должно быть, удалось в не виданных до того масштабах осуществить взаимное сотрудничество:

— Такое сотрудничество было бы немыслимо в {13} Германии. Каждый из нас старался бы доказать, что работа другого не имеет никакого значения.

Фон Вайцзекер возразил:

— Дело вовсе не в том! По-моему, главная причина совершенно иная: ни один физик не хотел делать бомбу по принципиальным соображениям. — И добавил: — Если бы все мы желали Германии победы, мы бы достигли успеха.

Эти слова, как никакие другие, вывели всех из равновесия. Действительно ли имел место саботаж германского уранового проекта изнутри?

Вот дневниковая запись, сделанная одним из немецких физиков через несколько дней после спора.

«Работы по разделению изотопов нам неизменно и изо всех сил приходилось отстаивать от насмешек и даже от прямого противодействия. Сколько помех делу создавала внутренняя оппозиция лучших ученых! Даже такие люди, как М... Е... П... и В., либо не понимали существа, либо не желали пошевелить и мизинцем, чтобы помочь развитию работ по выделению чистого урана-235. И этого оказалось вполне достаточно!»

Профессор Герлах, которого в начале 1944 года рейхсмаршал Геринг сделал своим полномочным представителем по ядерной физике, чрезвычайно болезненно переживал поражение Германии.

А д-р Багге сказал:

— Фон Вайцзекер говорит абсурд! Я не верю ему, когда он утверждает, что не желал добиться успеха. Но, даже если он и сказал правду, она касается только его одного, но не остальных!

Споры прекратились лишь во втором часу ночи. Отправляясь спать, профессор Лауэ задумчиво сказал Багге:

— Когда я был мальчиком, я мечтал совершить что-либо в физике и стать свидетелем исторических событий. И вот я делал физику и видел, как мир делает историю. И я смогу повторить это в свой смертный час. {14}

Фон Лауэ не мог спать в ту ночь. В два часа ночи он постучался к Багге и сказал:

— Мы должны что-то сделать. Я ужасно беспокоюсь за Отто Гана, известие потрясло его, и я боюсь худшего...

Они открыли дверь в спальню Гана, чтобы присмотреть за ним, и увидели, что он лежит взволнованный и не спит. И только после того, как Ган уснул, ученые оставили свою вахту и разошлись по своим комнатам.

http://scilib.narod.ru/Nukes/Irving/index.html

[Curioz]

оговорок по полезной нагрузке не было)

<{POST_SNAPBACK}>

Оговорки были чуть раньше, читайте контекст:

3 бомбы на центр города

<{POST_SNAPBACK}>

Порожние разведчики-то может и долетят. Тем более что их все равно надо посылать перед применением ЯО, см. реальные бомбежки Японии.

А вот с 5-тонным грузом...

[Sergio]

Оговорки были чуть раньше, читайте контекст:

<{POST_SNAPBACK}>

Я предложил уточнить конкретное утверждение.

[Doctor Haider]

Возможно, некоторым читателям покажется, что автор уделяет слишком большое внимание вопросам получения урана. Однако этому есть веские причины. Ведь к концу 1940 года в Германии уже было поставлено на промышленные рельсы производство чистого металлического урана в форме порошка, причем максимальный месячный выход металла достигал одной тонны. В Америке почти не было металлического урана вплоть до конца 1942 года, когда, там сумели набрать шесть тонн для знаменитого атомного котла, построенного Энрико Ферми. К тому времени, когда чикагский реактор Ферми делал историю, «Дегусса» выпустила семь с половиной тонн чистого металлического урана, и 99% этого количества было передано {107} физикам-ядерщикам. Неудача Германии в деле создания атомной бомбы произошла не от слабости её промышленности, а от слабости её ученых. Как случился этот провал, мы сейчас увидим.

1941 год принес кризис в немецкое научное наступление на ядра урана. В те самые месяцы, когда Германия открыто проигрывала битву за Британию, немецкие ученые впервые начали сознавать, сколь мало обоснованными оказались их надежды на возможности создания сравнительно простых методов выделения чистого урана-235. В том самом месяце, когда союзник Германии по Оси развязал войну на Балканах, которая имела столь мрачные последствия для германской стратегии в Восточной Европе, ученые боролись с новой ужасной проблемой: согласно подсчетам гейдельбергской группы, графит не пригоден в качестве замедлителя в урановом котле.

Ещё в конце 1940 года немецкие физики думали, что военное применение атомной энергии — дело месяцев. Но уже в самом начале 1941 года то, что представлялось им концом пути, оказалось на деле лишь крутым поворотом, за которым открывалась далеко вперед новая бесконечная дорога.

Результат расчетов по графиту, поступивший в январе 1941 года, был ошибочным. Семью месяцами раньше физик, ответственный за экспериментальное определение ядерных констант графита, провел простой эксперимент и измерил длину диффузии тепловых нейтронов, оказавшуюся равной 61 сантиметру. После этого эксперимента профессор Боте с уверенностью {108} ожидал, что в беспримесном графите длина диффузии возрастет до более чем 70 сантиметров. И это свидетельствовало, что чистый графит был чрезвычайно подходящим, дешевым и доступным материалом для замедлителя в урановых реакторах. Департамент армейского вооружения подготовил контракт на поставки угля высокой чистоты.

Новые эксперименты в Гейдельберге были завершены в январе 1941 года. Что-то, где-то было сделано не так, и измерения на 110-сантиметровой сфере из электрографита фирмы «Сименс», считавшегося исключительно чистым, дали вместо ожидаемых 70 только 35 сантиметров. А это привело Боте к выводу, что пока уран-235 не будет очень значительно обогащен, чистый графит, вероятно, не должен рассматриваться в качестве возможного замедлителя в урановом котле. Он сильно сомневался, что загрязнение использовавшегося в эксперименте графита примесями водорода или азота могло повлиять на результат*. Только в 1945 году, проводя эксперимент «B-VIII» (в котором использовался отражатель из графита), физики поняли, сколь неверными были измерения Боте. Менее значительной ошибкой были неверные результаты измерений эффективного сечения захвата медленных нейтронов природным ураном, полученные Фольцем и Хакселем. Они указывали значения между 0,1 ? 10–24 и 0,2 ? 10–24 см2, а на деле соответствующее значение равно 3,5 ? 10–24 см2. Впоследствии ошибка была обнаружена и учтена в виде поправки, эвфемически названной «дополнительное поглощение» (2,8 ? 10–24 см2), которое призвано было дополнить первоначальное значение до теоретического. Это прекрасный пример научной стряпни — подгонки результатов, возможно, разрешенной в годы войны.

В предыдущем году в Гёттингене профессор Йос {109} ставил опыты по получению сверхчистого углерода, совершенно свободного даже от малейших следов бора. Он подвергал нагреву различные углеводы, включая разнообразные сахара и крахмал, и ему удавалось получать исключительно чистый углерод. Однако опыты Боте показали, что даже чистый углерод не будет работать, так что все дальнейшие эксперименты с графитом и углем были остановлены.

Сходную ошибку допустили в Кембридже. Здесь в то время работали бежавшие из Франции фон Халбан и Коварский, которые годом раньше овладели мировым запасом тяжелой воды. Они опытным путем пытались установить, возможно ли возникновение цепной реакции при использовании графита. Полученные ими результаты тоже оказались отрицательными.

Если бы германские ученые в 1940 году отнеслись к опыту гамбургского физикохимика профессора Пауля Хартека с сухим льдом более лояльно, истинную величину поглощения нейтронов чистым углеродом почти наверняка удалось бы установить уже тогда. Никто из немецких физиков не попытался проверить достойную сожаления ошибку Боте. И в то время когда графит и уголь были, таким образом, отвергнуты в Германии, в Америке двумя годами позже был создан первый в мире критический реактор на графите и уране. Также и котлы фабрики по производству плутония в американском Хэнфорде использовали в качестве замедлителя графит. А весь германский проект теперь был привязан к тяжелым каплям тяжелой воды, поставляемой в рейх с Веморкского завода высокой концентрации в Рюкане.

[Doctor Haider]

Последствия ошибочных графитовых измерений сказались бы значительно меньше, если бы немцам стал известен какой-либо практически пригодный метод обогащения урана-235, т. е. повышения концентрации урана-235 в природном уране. Тогда им удалось бы построить реакторы, в которых в качестве замедлителя была бы пригодна даже обычная вода. В начале 1941 года, однако, Хартеку и Йенсену пришлось признать своё поражение, поскольку работы по разделению изотопов методом Клусиуса–Диккеля {111} с использованием шестифтористого урана оказались безрезультатными. В своей гамбургской лаборатории они установили колонну из двух никелевых труб высотой 14 футов (4,26 метра). По внутренней трубе колонны пропускали перегретый пар, а внешнюю охлаждали, но находившийся в пространстве между трубами шестифтористый уран не желал «работать». Тогда на заводе «ИГ Фарбен» в Леверкузене была построена ещё большая разделительная колонна высотой 18 футов (5,5 метра), и вновь провели эксперимент. Их аппарат работал на ксеноне, и с его помощью ученые смогли даже выделить углерод-13, используя метан. Но при тех рабочих температурах, которые удавалось получить на внутренней трубе колонны, разделения изотопов урана почти не происходило: за семнадцать суток непрерывной работы колонны удалось получить всего только один грамм шестифтористого урана, в котором концентрация урана-235 лишь вдвое превысила нормальную. Эффект разделения оказался менее 1 процента.

Мюнхенский физикохимик Л. Вальдман предполагал, что возможная причина разочаровывающего результата заключалась в том, что в колонне шестифтористый уран разлагается под действием высокой температуры. Но это оказалось не так. Никакого альтернативного газа не было: пятихлористый уран, как и предсказывал Клусиус, действительно разлагался на четыреххлористый уран и хлор, даже в отсутствие воды.

Ещё в конце 1940 года Р. Флейшман, который проводил похожий эксперимент в Гейдельберге с использованием нагретой проволоки в стеклянной трубе, имел серьезные теоретические надежды, что процесс можно использовать для разделения изотопов урана. Но теперь, когда зима перешла в весну 1941 года, все надежды развеялись в прах.

[Sergio]

http://aviatoru.at.ua/news/zharkoe_nebo_19.../2011-07-22-511

<{POST_SNAPBACK}>

Ну-ну. И где там про высотные ночные истребители?

Не говоря уже об указании источников и подтвержденных результатах.

[Doctor Haider]

Мерой изобретательности немецких специалистов служит то, что если в 1941 год они вступили, полагаясь только на метод Клусиуса–Диккеля, то уже к концу года они проводили исследования не менее семи методов обогащения урана-235: масс-спектрографического (в лаборатории Арденне), термодиффузии, метода разделительной колонны (варианта метода тепловой диффузии), метода «вымывания» (основанного на законе распределения Нернста), метода шлюзования изотопов, метода диффузии изотопов в металлах-носителях и, наконец, метода ультрацентрифугирования.

Но не было ни одной попытки воспользоваться методом газовой диффузии того же шестифтористого урана через пористую перегородку — процессом, который первоначально разработал Герман Густав Герц и который с таким эффектом применили англичане и американцы. Изучение германских документов показывает, что эту возможность полностью упустили из виду.

[Sergio]

http://scilib.narod.ru/Nukes/Irving/index.html

<{POST_SNAPBACK}>

Русский перевод в сети еще не видел, спасибо.

[Curioz]

процессом, который первоначально разработал Герман Густав Герц

<{POST_SNAPBACK}>

Кстати, за постановку этого же процесса в Советском Союзе Герц в 1951 получил Сталинскую премию...

В Германии же его идеи не были восприняты по весьма простой причине - будучи евреем, Герц не был допущен к работам по Урановому проекту.

[Sergio]

Председатель Московского комитета ветеранов войны генерал-майор Иван Слухай так оценивает итоги воздушных сражений за Москву:

<{POST_SNAPBACK}>

http://svpressa.ru/society/article/45945/

Еще один боевой листок.

Так какие советские высотные ночные истребители применялись над Москвой в 1941-м?

Изменено 24 Nov 2011 пользователем Sergio

[СЕЖ]

Бомба если ее сбрасывать на Москву или Ленинград должна быть из Курляндии.

Но ведь сама бомба не должна быть обычной - она как-то выделяется.

Разведчики докладывают, что в Курляндии ожидается / прибыло неизвестное оружие. По предварительным оценкам - химическое. Вероятный объект примения - Ленинград или Москва.

В результате Курляндия днем и ночью бомбандируется бомбандировщиками, а ведется постоянное воздушное патрулирование.

Это не говоря уже о сложностях доставтить саму бомбу к Курляндии.

[Sergio]

Подтверждённый результат это разгром 2-го воздушного флота люфтваффе в небе Москвы.

<{POST_SNAPBACK}>

Бгг. Кем подтвержденный?

Последняя бомба упала на Москву в июне 1943 года.

.........

Последний разведрейд имел место летом 1944 года.

<{POST_SNAPBACK}>

Нужны ссылки, но если так - то до лета 1944-го немцы могли безнаказанно летать над Москвой.

Высотный истребитель 1941 года - МиГ-3 патолок более 11 тыс.м.

<{POST_SNAPBACK}>

Только ночным истребителем он даже по убогим требованиям не был:

Из доклада заместителя командира 6-го иак, извест­ного летчика-испытателя подполковника П.М.Стефановского следовало: «МиГ—3 плохо приспособле­ны для ночного боя, что приводит к колоссальным потерям при ночных вылетах по боевой тревоге» [5]. Стефановский указывал на ослепление летчика пла­менем выхлопа из моторных патрубков, отсутствие в составе оборудования совершенно необходимых ра­диополукомпасов и авиагоризонтов, недостаточный запас горючего.

Кроме того, тщательные разборы боевых вылетов, проведенные в наших штабах, выявили ошибки и не­достатки в управлении боем, обнаружении истреби­телями самолетов противника, подготовке и осуще­ствлении внезапной первой атаки. Был сделан очевидный вывод о малой эффективности стрельбы ночью с дальних дистанций и необходимости нала­живания взаимодействия авиации и наземных частей ПВО. Поэтому следует признать, что лишь при удач­ном стечении обстоятельств и исключительно само­отверженных действиях наших летчиков им удава­лось срывать работу экипажей люфтваффе в московском небе.

http://wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Avia/Mig3/14.htm

Появление тяжолых бомбордировщиков на Курляндском плацдарме тоже не останется незамечиным как перед этим строительство аэродрома.

Не с поляны же взлетать четырёхмоторным стратегам. Разбомбят аэродром ага.

<{POST_SNAPBACK}>

"Разведка доложит точно"(с). Как 22 июня, ага.

[Роман]

Скорее это позволит немцам приобрести неприятный химический запах , и настолько плохое настроение , что аж жить перестанет получаться. Учитывая то, что в Германии наверняка шпионов союзников пруд-пруди.

Особенно учитывая тот факт, что СССР к концу войны значительно превосходит Германию по химическому оружию.

Я предложил уточнить конкретное утверждение.

Мое конкретное утверждение являлось ответом на слова оппонента.

[Sergio]

СССР к концу войны значительно превосходит Германию по химическому оружию.

<{POST_SNAPBACK}>

Уверены?

[Doctor Haider]

К концу лета 1941 года немецкая программа сделала меньший прогресс, чем ожидалось. Армейский департамент исследовательских работ заключил с Норвежской гидроэлектрической компанией договор о поставке 1500 килограммов тяжелой воды, и в период с 9 октября к концу года Германия получила 361 килограмм. К этому же времени немецкие заводы уже изготовили две с половиной тонны металлического уранового порошка, а производительность франкфуртского завода возросла до тонны порошка в месяц.

Но в первом реакторе на тяжелой воде, который готовили к экспериментам в Лейпциге Гейзенберг и Допель, всё же пришлось применить окись урана, которая столь безуспешно использовалась в ходе предыдущих попыток в Берлине, Лейпциге и Гейдельберге.

Контейнер нового котла, как и в первый раз, представлял собой алюминиевую сферу диаметром 75 сантиметров. В её полость заложили в виде двух различных слоев 142 килограмма окиси урана и залили 164 килограмма тяжелой воды; в самом центре сферы помещался источник нейтронов. Затем контейнер погрузили в бак с водой в Лейпцигской лаборатории Допеля. Измерения не показали возрастания числа нейтронов. Но, когда в своих расчетах Гейзенберг и Допель учли поглощение нейтронов в алюминиевых сферах, разделяющих контейнер на слои, стало ясно, что коэффициент умножения примерно равен 100 за секунду.

Ученые «своими костями поняли», что они на верном пути. Не было ни одного дня между концом лета 1941 года и первыми неделями 1942 года, когда их не осеняло осознание неизбежности конечного успеха. Серии лейпцигских экспериментов продолжались, уточнялись результаты измерений, их уверенность {133} возрастала. Физики начали говорить об успехе, обсуждать и устранять одну за другой возможные источники ошибок, которые могли бы породить необоснованные, фальшивые надежды. Возбуждение нарастало, когда, наконец, в конце лета Гейзенберг смог уверенно сказать, что в следующем варианте котла с улучшенной конструкцией коэффициент умножения нейтронов окажется положительным даже и при использовании алюминиевых разделительных сфер.

«В сентябре 1941 года, — говорит Гейзенберг уже в наши дни, — мы увидели открывшийся перед нами путь, он вел нас к атомной бомбе».

И это стало кульминацией горячих споров среди немецких атомщиков. Многих встревожила нравственная дилемма, связанная с атомным проектом. Среди тех, кто особенно остро переживал её, были Гейзенберг, фон Вайцзекер и Фриц Хоутерманс.

В конце октября Гейзенберг отправился в Данию, чтобы посетить Бора. Ему хотелось узнать отношение великого датского физика к моральному аспекту ядерных разработок. «Кардинал немецкой теоретической физики ездил к Папе за отпущением грехов» — так не без язвительности впоследствии характеризовал эту поездку профессор Йенсен.

Гейзенберг спросил Бора, имеет ли физик моральное право работать в военное время над созданием атомной бомбы. Бор ответил вопросом на вопрос: поскольку Гейзенберг заинтересовался этим, то не означает ли его вопрос, что он не сомневается в практической возможности использовать в военных целях расщепление атома. Гейзенберг мрачно ответил, что теперь он убедился в этом.

Не получив прямого ответа от Бора, Гейзенберг задал второй, весьма щекотливый в тех обстоятельствах вопрос. Он хотел узнать у Бора, верит ли тот в реальность договоренности всех физиков не привлекать внимание своих правительств к проведению работ по атомной бомбе, в возможность того, что они пойдут {134} на такое соглашение, если получат заверения, что немецкие физики воздержатся от таких работ. К сожалению, он не сформулировал своё предложение столь же ясно, как изложено здесь.

В устах немецкого физика подобное предложение в то время звучало явно двусмысленно. И, вероятно, Гейзенберг не сумел убедить Бора в своей искренности.

Как бы то ни было, к большому изумлению Гейзенберга, Бор ответил, что проведение физиками военных исследований неизбежно. Он не стал вступать в дискуссию по германскому предложению, очевидно, подозревая в предложении Гейзенберга попытку немцев свести на нет американское преимущество в ядерной физике. Преимущество, которое отчасти стало следствием вынужденной эмиграции из Германии многих немецких физиков. Беседа с Гейзенбергом оставила у Бора след глубокого потрясения и убеждение, что Германия находится на пороге создания атомной бомбы.

[Роман]

Уверены?

Уверен.

[Sergio]

Уверен.

<{POST_SNAPBACK}>

Зарин, табун и зоман впервые начали производить в СССР?

[Curioz]

Зарин, табун и зоман впервые начали производить в СССР?

<{POST_SNAPBACK}>

ЕМНИП табун и зоман в Германии производились в аптечных дозах и снаряженных ими боеприпасов не было, так что считать их показателем превосходства по ХО нельзя.