МПА

[alek1089]

На ФАИ teosrach? Вот это да!

Присоединяйтесь

[Читатель]

На ФАИ teosrach? Вот это да! 

"Надвое рассеките признающих два естества!" 

"Режь пополам нераздельных, неслиянных!"

[alek1089]

Хм вот нашел карту распространения христианства.О чудо западное христианство меньшинство  и ЗРИ почти вся языческая. Восточное уже тогда доминирует почти на всем востоке.Намек на гражданскую войну с этой карты вообще не следует.Так что МПА быть.

[Serafim]

Присоединяйтесь

Я про сабж почти ничего не знаю. Хотя с другой стороны, кого и когда это останавливало? 

[alek1089]

про сабж почти ничего не знаю. Хотя с другой стороны, кого и когда это останавливало? 

есть возможность узнать

[Neznaika1975]

А можно попросить ТС вкратце изложить, про что sratch?

я несколько запутался

 

P. S. И уточнить - что ТС читал по предмету обсуждения?

Изменено 24 Mar 2017 пользователем Neznaika1975

[alek1089]

ТС

Что это значит, просто я тут недавно и всего не знаю.

[Neznaika1975]

ТС

топик стартер

в данном случае - Вы

[alek1089]

  10 минуту назад, alek1089 сказал: ТС топик стартер в данном случае

После Первого Вселенского собора когда пошли по пути Афанасия, христианство начало дробить иза того что позиция западного меньшенство была навязанна восточному большенству.В етой АИ Константин стоит на стороне Востока и подавляет запад христианство и они исчезают в песках истории.Не будет больше всех етих уступок папе, а папа римский будет что то локального священника.В етой АИ монолитный Восток и нет Папи Римского как силы равной.

[Georg]

А можно попросить ТС вкратце изложить, про что sratch?

До нашего юного коллеги никак не доходит что ариане никогда не были "восточным большинством", хотя объяснить ему пытались. Да-да, именно на востоке - ариане (настоящие) так же всегда были в меньшинстве.

 

Коллега стал жертвой известного церковным историкам глюка, закрепившегося в источниках благодаря полемике и пропаганде тогдашних никейских авторов - "арианами" в пропагандистских целях обзывали всех, кто не принимал никейский символ веры. Но неприятие никейского символа реально вовсе не означало согласия с Арием. Большинство тех восточных христиан, кто отвергал никейский символ - веровало по сути православно, считая Христа "Богом совершенным и человеком совершенным". Никейский символ не принимался из-за одного единственного слова - "единосущный", но восточных при этом вполне устроила формулировка "подобный по всему" ("омиос ката панта"), на основе которой искали компромисса в правление Валента.

 

Неприятие формулировки "единосущный" восточным большинством имело своей причиной то, что на греческом востоке эта формулировка автоматически читалась как "ересь Савеллия". В пространстве тогдашней греческой философской терминологии "единосущный" как бы упраздняло Троицу вообще, оставляя в Боге одну Личность, для которой Отец, Сын и Дух - не боле чем "модусы". Практически "аватары", и даже "атрибуты Аллаха".

 

Именно по этой причине, а не из-за согласия с Арием, "восточное большинство" упорно отвергало никейский символ, и именно этому большинству делал уступки Константин. Но прими Константин трактовку этого большинства - в догматике не поменяется абсолютно ничего, кроме того что в символе веры вместо "единосущный" будет "подобносущный" или "подобный по всему". Божественной природы Христа эти формулировки ни разу не отрицают, наоборот подчеркивают.

Изменено 24 Mar 2017 пользователем Georg

[Крысолов]

подобносущный

Я уже забыл, а какую формулировку Каппадокийцы придумали, которые в конце концов всех устроила?

[alek1089]

До нашего юного коллеги никак не доходит что ариане никогда не были "восточным большинством", хотя объяснить ему пытались. Да-да, именно на востоке - ариане (настоящие) так же всегда были в меньшинстве.

А что им мешало стать большинством при подержке импертора и войск?Всех можно сослать и поставить Ариан на их места.Монофизити не за день возникли.Да и при поддержке импертора все сразу открыли бы прелести арианства ввиде звонкой монеты.Так что пока не убедительно.

[Neznaika1975]

Всех можно сослать

"всех" не сошлешь

"все" - скорее самого императора "сошлют"

 

Коллега, что Вы читали по истории религии и истории Рима?

[alek1089]

"всех" не сошлешь "все" - скорее самого императора "сошлют"   Коллега, что Вы читали по истории религии и истории Рима?

Зачем всех, особо буйных можно, а остальные и так пойдут за властью.Да арианство им ближе, чем бредни про "Единосущый" западников.В РИ они его не приняли, так что врядли они будут объединится с западниками 

[Georg]

Я уже забыл, а какую формулировку Каппадокийцы придумали, которые в конце концов всех устроила?

Они сделали приемлемой для Востока формулировку "единосущный". Ради этого произведя небольшую революцию в греческой философии и логической терминологии. Поскольку запад и восток уперлись рогом, ничего иного не оставалось.

 

"В первую очередь, они четко разграничили понятия “сущности” и “ипостаси”, которые в доникейском богословии сколь-либо четко не различались. Каппадокийцы определили различие между сущностью и ипостасью как между общим и частным. Согласно их учению, сущность Божества и ее отличительные свойства, неначинаемость бытия и Божественное достоинство, в равной степени принадлежат всем трем Ипостасям. Отец, Сын и Святой Дух суть проявления ее в Лицах, каждое из которых обладает всей полнотой Божественной сущности и находится в неразрывном единстве с ней.

 

Во-вторых, Каппадокийцы отождествили понятия “ипостаси” и “лица”. Слово “ипостась” (от uJjivstamai — существовать) означало конкретное, индивидуальное, самобытное существование, то, что существует через самого себя. К примеру, имеется отвлеченная сущность — “человек”, а Петр, Павел, Тимофей суть конкретные проявления ее в лицах, каждый из них представляет собой отдельное, самобытное существо, или ипостась. В то же время, к примеру, человеческий разум не должна быть назван ипостасью, поскольку не существует самобытно, через самого себя, но только в составе человеческого существа, являясь его свойством. При этом термин “ипостась” мог использоваться как по отношению к личностным, свободно-разумным существам, так и в отношении безличных вещей. Слово “лицо” (provswpon, persona) в языке того времени являлось термином, относящимся не к онтологическому, а скорее к описательному плану и могло означать физиономию, маску актера или юридическую роль. По этой причине “лицо” использовалось для обозначения модуса, функции природы, а не самостоятельного бытия и не было достаточным для обоснования реального различия Божественных Лиц. Именно данный термин использовали в своем учении о Троице модалисты. Вследствие отождествления понятие “лицо” получило онтологическую нагруженность, переместилось из описательного плана в план онтологический, а понятие “ипостась” наполнилось персоналистическим содержанием. ????? ???????, Каппадокийцы сумели обосновать ипостасный характер Божественных Лиц: Отец, Сын и Святой Дух не просто модусы, функции, производные от Божественной природы, а реально различные самобытные существа. Божественные Лица — не безличные силы, а три “разумных, совершенных, самостоятельных” существа, “разделенных по числу, а не по Божеству”59.

Благодаря этим терминологическим нововведениям удалось раскрыть смысл понятия “единосущный."

 

А что им мешало стать большинством при подержке импертора и войск?

Так чего мелочиться, заодно уж и христиан на том же Западе сделайте большинством "с помощью императора и войск". И нехай западные язычники в одночасье откроют все прелести христианства в виде звонкой монеты.

Так что пока не убедительно.

Коллега, сразу прошу учесть что вас я тут ни в чем "убеждать" не собираюсь, "тесать кол" занятие неблагодарное. Мой ответ собственно и не был к вам обращен.

Изменено 24 Mar 2017 пользователем Georg

[alek1089]

"все" - скорее самого императора "сошлют"

Вот это миф, который не имеет под собой никакой основы.Христиани не больше трети населения на момент Собора, а может и меньше.У всех провинция где набирались  войска нет христианства или его очень мало.Карту с христианством в империи привел.

[Neznaika1975]

в скрытом тексте - много букв.

Это глава "Первый Вселенский Собор" из "История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I" А.М, Величко.

У автора свои тараканы в голове и изложение истории Византии у него специфическое.

Но как искренне верующий человек он писал книгу с уклоном именно в религиозные вопросы - поэтому привожу именно из него информацию.

Почитайте. Иначе пока бессмысленно дискутировать

 

Глава 2. Первый Вселенский Собор

Как указывалось выше, религиозная терпимость (но, отнюдь, не индифферентизм) св. Константина имела свои естественные границы. Он спокойно наблюдал за последними днями господства язычества, не считая нужным административно запрещать культы, не идущие в явное и открытое противоречие христианству. А таковые, связанные, как правило, с жертвоприношениями, ещё существовали в Риме и даже имели многочисленных поклонников. В остальных случаях св. Константин был уверен, что естественный ход событий и его личный пример неизбежно предопределят господствующее положение Церкви среди иных культов. Другое дело — еретики, в отношении которых император был готов применять куда более строгие меры.

Такая избирательность царя вовсе не кажется неожиданной, а тем более, лишённой основания. Конечно, как глава государства и гарант общественной нравственности, он в любом случае был обязан бороться с любыми попытками привнесения сомнительных новаций в область культа. В отношении попыток неправомерной ревизии православного вероучения, помимо государственной обязанности, императором двигало и живое религиозное чувство. Он искренне верил в Христа и полагал себя защитником Его Церкви. Но эта медаль имела и оборотную сторону. Для римского сознания это означало, что если уж василевс разрешил христианское вероисповедание, то, тем самым, он был вдвойне ответственным за нравственную чистоту её учения. Любой раскол, любая ересь, принявшая масштабные черты, могла бы поставить под сомнение авторитет и самой Церкви, и её покровителя — императора, поскольку в таких случаях стороны догматического спора склонны обличать друг друга во всех смертных грехах.

Конечно, имя св. Константина блистало во всей Империи, но разве история даёт мало примеров тому, как былые кумиры развенчивались в прах по внешне ничтожному поводу? А неспособность царя справиться с разномыслиями в поддерживаемой им Церкви могла быть расценена в массе своей ещё языческим римским обществом как признак его политической несостоятельности. Нетрудно догадаться, что в этом случае рано или поздно нашёлся бы конкурент, способный сыграть на кризисе власти и проложить себе дорогу к трону, используя настроения толпы.

Первый опыт вмешательства в богословские споры был дан императором ещё в 314 г. Дело в том, что за 3 года до этого, в 311 г., новым епископом Карфагена был избран Цецилиан, против которого ополчилась богатая матрона Лукилла, возглавившая противников архиерея, требовавших признать его хиротонию незаконной. Вместо Цецилиана они избрали некоего Доната, по имени которого и стали называть эту вновь образовавшуюся секту — «донатисты». Вскоре стороны зашли в тупик — их разделяли и серьёзные богословские расхождения, а потому обратились за помощью к императору. Римский папа Мильтиад (311–314) поддерживал законного епископа, донатисты потребовали от василевса созвать Собор для разрешения спорной ситуации. И св. Константин охотно пошёл им навстречу, отметив в своём письме на имя папы Мильтиада, что для него невыносимо положение дел, когда Церковь оказалась разделённой на два лагеря. Царь поручил галльским епископам возглавить специальную комиссию, опросив по 10 епископов с каждой стороны. Мильтиад ловко перевёл эту комиссию в Собор, точку зрения которого, однако, донатисты отказались признавать.

Тогда император созвал в 314 г. специальный Собор в Арле. Своему префекту в Африке он пишет: «Я считаю решительно неверным скрывать от меня подобные споры, поскольку из-за таковых Господь может вооружиться против меня самого, кому Он Своим Божественным повелением поручил управлять всеми делами людей». Новый Собор отклонил апелляцию донатистов, и те вновь отказались признавать правомочность его решений. Тогда св. Константин в своём новом послании гневно заметил, что проследит за наказанием виновных, если те будут упорствовать. Наконец, в 316 г. он вынес окончательное решение в пользу епископа Цецилина^[92].

Между тем в Церкви возникли еще более серьёзные разногласия и волнения по поводу учения одного Александрийского иерея по имени Арий. Для богословия Ария характерным является резкое противопоставление нерождённого, вечного Бога всему прочему, что от Него происходит. При этом Арий допускал только один способ происхождения от Бога — творение Им всего из ничего. Для Ария термин «рождать» тождественен термину «творить», всякое иное понимание он отвергал. Поскольку Бог уже есть и Он один, то Христос относился им к разряду рождённых тварей^[93]. Как совершенно верно отмечают богословы, доктрина ариан — языческая в своей основе, так как арианский Христос не что иное, как языческий полубог^[94]. «Они, по примеру иудеев, — писал Александрийский епископ Александр Константинопольскому епископу, — отвергают Божество Спасителя нашего и проповедуют, что Он равен людям»^[95].

Нельзя сказать, что Арий явил миру нечто совершенно неведомое. Арианство родилось из смешения двух тонких религиозно-философских ядов, совершенно противоположных природе христианства: семитического и эллинистического. «Христианство по своим культурно-историческим прецедентам вообще есть синтез названных течений. Но синтез радикальный, преображающий, а не механическая амальгама. И даже больше, чем синтез — совершенно новое откровение, но только облачённое в традиционные одежды двух великих и столь разрозненно живших преданий». Яд иудаизма, далее продолжает Карташев, заключался в антитроичности, в монархианском истолковании крещальной формулы Церкви. Для эллинской философии идея абсолютной единственности и несравнимости ни с чем Божественного начала была высочайшим и достославным достижением, в корне убивавшим языческий политеизм. Для неё также непонятным оставалось главное — откуда рядом с единственным Первоначалом могло появиться ещё нечто? Поэтому для примирения Евангелия со своим образом мысли им нужен был некий посредник, место которому в построении Ария отводилось Христу^[96]. Аналоги подобных построений мелькали уже в образе мыслей ересиарха III в. Антиохийского епископа Павла Самосатского, представителей Александрийской богословской школы и даже великого Оригена^[97].

По сообщениям древних историков Церкви, Арий родился в Ливии, получил образование в Антиохии, а позже переехал в Александрию. В столице Египта в то время было далеко до спокойствия. Помимо чисто догматических споров — мелетианский раскол — в дело вмешались многие привходящие обстоятельства. Часть христианской общины, копты, ведомые пресвитером Коллуфом, протестовали против епископа Александрии Александра. Они протестовали против расширяющейся власти Александрийского архиерея. Позднее широкому распространению арианства на Востоке очень способствовали амбициозные планы епископа Евсевия Никомидийского, о которых ниже пойдёт речь^[98].

Начало спора Ария с епископом Александром относят к 318–320 гг., когда на одном из собраний клириков Арий озвучил свои мысли вслух и попутно обвинил Александра в ереси. Тут же образовались две партии, кардинально несогласные друг с другом. Сначала Александр пытался решить спор мирным путём, занимая нейтральную позицию и поддерживая поочередно обе спорящие стороны. Но когда понял, что арианство представляет собой уже состоявшееся учение со своими адептами, то созвал Собор египетских и ливийских епископов (всего около 100 человек) для обсуждения вопроса об учении Ария. Собор осудил Ария, а с ним ещё 11 человек — Ахилла, Аифала, Елладия, Карпона, другого Ария, Сармата, Евзоя, Юлия, Мину, Лукия, Гаийя и двух епископов — Секунда и Феона^[99].

Не сдавшийся Арий направился в Кесарию Палестинскую, где встретил самый сочувственный приём у епископа Евсевия. Этот архиерей без труда понял, что, затевая интригу против епископа Александра, он сможет в случае положительного результата доказать первенство своей кафедры на Востоке, урезав полномочия архиерея столицы Египта. Близость Евсевия к придворным кругам значительно усилила позиции Ария.

Сговорившись, Евсевий и Арий поставили перед собой задачу заставить Александра принять осужденных Собором лиц в общение, но глава Александрийской кафедры оставался непреклонным. Тогда друзья Ария составили в Вифинии (город в Никомидии) свой Собор и распространили окружное послание ко всем епископам с предложением вступить в общение с Арием. Более того, уступая просьбе ересиарха, несколько епископов через голову Александра разрешили ему вступить в пресвитерские права в его некогда собственном приходе, для проформы поставив условие, чтобы Арий примирился с Александром.

Разумеется, такое решение цинично попирало все церковные устои, и Александр почувствовал себя глубоко оскорблённым. В своём окружном послании епископ недвусмысленно обвинил Евсевия в покровительстве еретикам и мотивах его сотрудничества с ними. «Евсевий, — писал он, — нынешний епископ Никомидийский, вообразив, что на нём лежит все касающееся до Церкви (почему он оставил Берит и устремил свои честолюбивые взоры на кафедру Никомидийскую), и, не встречая ни откуда противодействия себе, принял под своё покровительство сих отступников и рассылает повсюду в защиту их послания, чтобы простых и не искусных в вере увлечь в эту ужасную и христоборствующую ересь; поэтому, помня написанное в законе, вижу необходимость прервать молчание и уведомить всех вас о случившемся у нас, чтобы вы знали и отступников и пагубное их еретическое учение, и не вникали тому, что будет писать Евсевий»^[100].

Александр подготовил собственное окружное послание, разосланное «к сослужителям всей Кафолической Церкви». Энциклику подписал ряд епископов, искренне разделявших его позицию и негодование. Но и у Ария находились новые сторонники. Спор зашёл в тупик.

Зная образ мыслей императора, епископ Александрии пытался найти защиту у св. Константина Великого, но в это время территории, на которых проходил спор, находились под управлением Лициния. А Запад и в первую очередь Рим не интересовались разногласиями, в которые оказался вовлечённым Восток. И только после победы над Лицинием в 323 г. св. Константин обратил внимание на причину церковных настроений^[101].

Надо сказать, что первоначально император не придал спору большого значения, что, впрочем, вполне понятно. Даже после Никейского Собора многие современники-богословы полагали причиной возникших между епископом Александром и Арием разногласий «предосудительное любопрение»^[102]. Чего же можно было ожидать от василевса, мало искушённого в то время в тонкостях богословских систем и знавшего об арианстве понаслышке? Он уже имел опыт преодоления донатистской ереси, поразившей только Африку, когда его волей был собран Собор епископов. Ему казалось, что любое богословское недоразумение разрешится просто и легко, без какого-либо административного вмешательства, в том числе и это. Император был уверен в том, что и данная ситуация выправится сама собой при взаимном согласии спорящих сторон и терпимости к мнению соперника. Авторитет руководителей обеих церковных партий, их ревность по вере являлись для него залогом того, что спор — суть выдумка, и вместо нанесения взаимных обид и оскорблений главнейшая задача противников, как священнослужителей, заключается в просвещении народов учению Христа.

«Какую рану нанесла моему сердцу весть, — пишет он в письме Александру и Арию, — что между вами самими возникли разногласия… что вы, через которых я надеялся подать врачество другим, сами нуждаетесь в гораздо большем врачевании. Я внимательно рассуждал о начале и предмете вашего спора; повод к нему мне показался вовсе не таким, чтобы по нему надобно было начинать спор»^[103]. Святому Константину казалось, что противостояние возникло вследствие бесполезной, по его мнению, постановки вопроса о природе Христа в редакции Александра, и неуемного желания Ария высказать своё мнение там, где рядовому пресвитеру надлежало молчать. «Вот откуда началось между вами разногласие; с этого времени расторглось между вами общение — и благочестивый народ, разделившись на две стороны, отпал от единомыслия со всей Церковью. Итак, пусть каждый из вас простит другого с одинаковой искренностью и примет то, что по всей справедливости советуют вам сослужители ваши»^[104].

Тон и содержание письма не может не поразить: император, по мановению пальца которого менялись судьбы властителей и народов, победитель Макценция и Лициния, единоличный владыка Римского государства, должный силой устранить все проблемы, касающиеся общественной нравственности, почтительно просит стороны (!) вернуть мир святой Церкви и прекратить раздор. Трудно представить, каким образом такая чуткость к вере в императоре и его уважение ко вполне рядовым клирикам могли быть оценены некоторыми историками в качестве коварства, проявления тоталитаризма и лицемерия?

Для примирения спорящих царь отправил в Александрию уже знаменитого к тому времени епископа св. Осию Кордубского (около 258–358), имевшего немалый авторитет. Встретившись с епископом Александром, св. Осий вскоре пришёл к убеждению о ложности возводимых Арием обвинений в ереси, а также о серьёзности ситуации с возникшим спором. После нескольких разговоров с Александром и изучения посланий, которые направлялись христианским общинам обеими сторонами, св. Осий целиком и полностью стал на сторону епископа Египта. Возвратившись к императору, он сумел убедить и его в нечестивости Ария и остроте момента^[105].

Ситуация осложнялась ещё тем, что разделившийся в своих предпочтениях епископат пытался решить догматические разногласия через политическое покровительство высоких лиц в придворных кругах. Вследствие этого догматические уклоны богословской мысли начали превращаться в государственные акты, ересь укоренялась в различных территориях Империи искусственно и насильственно^[106].

Общение с св. Осией, а также указанные выше обстоятельства изменили позицию св. Константина, и его следующее письмо Арию уже дышит гневом негодования на того, кто виновен в церковной смуте. «Где ты показал явное свидетельство и доказательства своего ума? — пишет он. — Тебе надлежало показать и открыть себя пред Богом и людьми не так, как ядовитые змеи обыкновенно бывают более яростны, когда чувствуют, что они скрываются в самых глубоких логовищах. Признаешь ли, что Бог един? Моё мнение таково; так мысли и ты. Говоришь ли, что Слово Бога, по существу своему, не имеет ни начала, ни конца? Хвалю и за это; верь так. Если что-нибудь приплетёшь далее, я отвергаю. Если ещё что-нибудь придумаешь для нечестивого отделения от Церкви, я не хочу того ни видеть, ни слышать»^[107].

Уже не миротворец, а грозный царь, поднимающий меч на всякого, кто грозит нарушить единство Церкви, предстал перед Арием в облике св. Константина. «Поди, омойся в Ниле, человек, преисполненный гнусной нечистоты, ибо ты возмутил всю Вселенную своим нечестием. Или ты не разумеешь, что я, — человек Божий, — знаю всё? Но я ещё задумываюсь, должно ли тебе жить, или умереть»^[108]. В конце письма император открыто предупреждает ариан о последствиях их стояния в ереси: он угрожает, что сообщники и единомышленники Ария, не примкнувшие к чистой вере, будут уволены с общественных должностей^[109].

Поскольку Запад не был вовлечён в эту ересь, св. Константин пытался решить богословский спор таким же образом, как раньше с донатистами. Римский собор 313 г. был сугубо западным, Африканский собор — восточным. Полагая, будто для завершения разногласий достаточно только восточных епископов, император распорядился организовать собор в Антиохии, который и состоялся в 324 г. под председательством св. Осии Кордубского. Отцы Собора осудили ересь Ария и анафематствовали его учение. Попутно, обнаружив, что трое епископов, участвовавших в заседаниях Собора, — Феодот Лаодикийский, Наркисс Нерониадский и Евсевий Кессарийский мыслят одинаково с Арием, остальные епископы отлучили их от своей среды, но не извергли из сана, дав им время для раскаяния. Таким образом, еще до Никейского Собора образовалась устойчивая группа «восточных» епископов (около 80 архиереев), ставших ядром православной партии. Свои акты отцы собора отправили авторитетным «западным» епископам — Александру Фессалоникийскому и Римскому папе Сильвестру I (314–335), поставив их в известность о существе залившей Восток ереси^[110].

Но такие полумеры не улучшили ситуацию. Арианство было привлекательно и доступно неискушённому сознанию вчерашних язычников, и число последователей Ария разрасталось неимоверными темпами. Помимо сознательных ариан, множество рядовых христиан, клириков и епископов искренне недоумевали по поводу столь жёстких оценок со стороны Александра и его сторонников, просто-напросто, будучи не в состоянии постичь глубины захватившей мир ереси.

Примечательно и очень характерно для св. Константина то, что и после этих событий он не желал силовыми методами гасить костер иномыслия. По-прежнему невероятно чувствительный к вопросам свободы совести своих подданных и, безусловно, осознавая свою ответственность перед Богом за единство и благосостояние Церкви, он решил ещё раз прибегнуть к соборной форме обсуждения догматических вопросов, но уже в ином масштабе. Отождествив Римский мир, охватывающий все границы Вселенной, с Кафолической Церковью, он пришёл к следующему выводу: коль скоро учение Ария посягает на первоосновы христианства, то и решать догматический спор должна вся Церковь. Неважно, что Запад оказался не чувствительным арианству, пусть Рим и епископы всех остальных провинций Империи выскажутся по этому поводу. Иными словами, для решения спорного вопроса нужно созвать Вселенский Собор.

Можно сказать, что с созывом первого Вселенского Собора для всех впервые зримо возникла Кафолическая Церковь. И ранее церковные общины поддерживали видимое общение (а не только евхаристическое) друг с другом, но никогда до 325 г. не было формы, в которой могло бы выразиться общецерковное сознание. Никея была как бы вторым рождением Церкви. В день Пятидесятницы, посредством схождения Святого Духа на головы святых апостолов, Церковь родилась духовно; теперь она родилась как зримая и явленная миру вселенская организация, Церковь земная, имеющая единое и обязательное догматическое учение и каноническое право.

Следует прямо сказать, что вселенская форма всеимперского и соборного обсуждения спорных вопросов, волнующих Церковь, является детищем императорской власти. Конечно, и до 325 г. соборная форма выяснения Истины не была чужда Церкви: достаточно вспомнить первый из известных нам соборов — Иерусалимский 49 г. (по другим источникам, 51 г.) с участием св. апостолов. Но никогда до св. и равноапостольного Константина Великого соборное обсуждение вопросов не принимало вселенские черты.

Нет сомнения, что при выборе святым императором оптимальной формы сыграли решающую роль три обстоятельства: привычный для Римской империи вселенский масштаб сознания, некий аналог коллективного обсуждения вопросов в сенате и соборная форма разрешения церковных вопросов, привычная для местных церковных общин. Идея вселенского, соборного и в то же время «аристократического» обсуждения спорных вопросов показалась св. Константину перспективной. Не случайно, как и в сенате, где заседали представители избранных фамилий, так и на Вселенском Соборе в Никее решающее слово принадлежало епископату Кафолической Церкви, а не рядовым клирикам и мирянам. Хотя, как следует из отдельных, дошедших до нас актов Собора, последних было немало. Более того, на Собор прибыли вообще не христиане, в частности, языческие философы, пожелавшие выяснить для себя содержание и тонкости православного вероучения.

Иногда высказывается мысль о том, будто Константин не причастен к авторству вселенской формы соборного обсуждения, но такой вопрос в известной степени имеет второстепенное значение. Причастны к авторству св. Осий Кордубский, Александрийский епископ Александр, другое лицо, или это личная идея императора — какие последствия для истории Церкви имеет точный ответ на этот вопрос? Важно то, что именно царь повелел собраться епископам в Никее в 325 г. и принять решение по самому злободневному догматическому вопросу тех дней. Без его воли, помимо императора, такое событие было бы принципиально невозможным. Отметим всё же, что, по свидетельству самого св. Константина, он созвал Собор по внушению Божию, а не по человеческой подсказке^[111].

Здесь были представители всей Кафолической Церкви, собравшиеся со всех уголков Ойкумены. Прибыли епископы из Скифии, Босфорского царства, Армении, Персии, Кавказа. Собрался цвет Церкви, сонмище исповедников и хранителей веры, немало претерпевших от властей в минувшие лихолетья гонений на христиан. На соборных заседаниях блистали Александр Александрийский, св. Афанасий Великий (в то время ещё диакон Александрийской кафедры), Евстафий Антиохийский, Маркелл Анкирский, Леонтий Кесарио-Каппадокийский, Иаков Низибийский, Амфион из Епифании Киликийской, Павел Неокесарийский с сожжёнными гонителями руками, Пафнутий Фиваидский, Потамон Египетский с выколотыми глазами и вывихнутыми ногами — известный целитель и чудотворец. С острова Кипр прибыл святой старец св. Спиридон Тримифунтский, прозорливец и чудотворец. По некоторым источникам (наиболее значимый из них «Деяния Вселенского Собора»), на Соборе присутствовал и святитель Николай, епископ Мирликийский.

Запад был представлен довольно слабо, поскольку арианство практически не коснулось его: Римский папа Сильвестр по старости лет не прибыл на Собор, прислав двух представителей — пресвитеров Витона и Викентия. Помимо них, присутствовали епископ Сардикийский Протоген и Цецилиан, епископ Карфагенский. Войдя в залу, где проходил Собор, император, считавший себя обязанным лично участвовать в соборных деяниях, лобызал раны и выколотые очи святых сподвижников, демонстративно приветствуя православную партию.

Арианская партия зримо уступала в численности православной. Сам Арий не присутствовал на Соборе, и защита его учения легла на плечи Евсевия Кессарийского и ещё 7 епископов-ариан^[112]. Но ни численное меньшинство, ни отсутствие своего вождя не приводили ариан в уныние. Они имели устойчивые связи при дворе императора — им покровительствовала его сестра Констанция, и во главе их группы были епископ Константинополя и архипастырь самой Никеи. Ариане полагали, что если они и не одержат победы, то, по крайней мере, удовлетворятся нравственным, моральным торжеством своего разума и образованности над остальной массой епископов. Более того, как иногда отмечают, в планы ариан и не входило первоначально сделать своё учение общеобязательным. Это были своего рода «либералы от веры», охотно допускавшие субъективные толкования Предания и Учения и терпевшие разницу в религиозных воззрениях^[113].

В отличие от некоторых других Соборов Церкви, в том числе и последующих вселенских, Собор в Никее длился недолго. Открытие состоялось 20 мая 325 г., но непосредственно обсуждение злободневного вопроса пришлось только на 14 июня. Главное догматическое определение — Символ Веры был обсуждён и принят 19 июня, а 25 августа Собор завершил свою работу. Однако столь сравнительно немногословное обсуждение предмета спора не означает, конечно, что победа православной партии была лёгкой. Она хотя и представлялась выдающимися лицами, но была немногочисленна. Значительную массу составляли епископы, колеблющиеся в своих предпочтениях, либо не вполне уразумевшие суть разногласий.

Противники св. Афанасия и Александра Александрийского попытались сыграть свою игру. Ариане во главе с Евсевием Кессарийским легко ушли от излишних ригоризмов своего лидера и пытались провести арианскую формулу в ослабленном виде, словесно закамуфлировав исповедуемую ими тварность Христа: «Веруем, во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, сына Единородного, Перворождённого всей твари, прежде всех веков от Отца Рождённого, через Которого и произошло всё».

Но тут св. Константин, симпатии которого принадлежали другой стороне, перехитрил своего придворного епископа. Он внешне согласился с высказанной арианами формулой, предложив добавить в неё только один термин «Единосущный». Ариане были побеждены, и Собор торжественно провозгласил Символ Веры в такой редакции.

Можно, пожалуй, согласиться с тем, что мысль дополнить согласительную формулу термином «Единосущный» возникла не у одного св. Константина; наверное, вполне вероятно, что в данном случае немалую роль сыграл св. Осия Кордубский. Ничего невероятного в этом нет: позднее православные императоры не раз формулировали догматические определения с участием виднейших богословов и исповедников веры. Но и представлять св. Константина всего лишь игрушкой в руках православной партии, слепо повторявшим слова, внушённые ему св. Осией Кордубским, совершенно невозможно.

Зная скромность императора, можно смело апеллировать к его собственным признаниям и оценкам. «Бог освобождает через меня бесчисленное множество народов, подвергнувшихся игу рабства (то есть язычеству. — А.В.), чрез меня — своего служителя, и приводит к Своему вечному Свету», — пишет он Отцам Собора. «Хотя мой ум, — продолжает святой император, — считает несвойственным себе изведывать совершеннейшую чистоту кафолической веры, однакож побуждает меня принять участие в вашем совете и в ваших рассуждениях»^[114]. В другом послании св. Константин напрямую говорит о себе, как о сослужителе епископов, когда он вместе с ними принимает участие в исследовании истины^[115]. Эта же мысль сквозит ещё в одном посленикейском послании императора. Повторив свои мотивы созыва Вселенского Собора, св. Константин далее пишет, что подобно другим епископам, сослужителем которых является, он исследовал предметы спора^[116].

Не менее интересные детали приводит Евсевий Памфил. «Одни начали обвинять своих ближних, другие защищались и порицали друг друга. Между тем как с той и другой стороны сделано было множество возражений, и не первый раз возник великий спор, василевс выслушивал всех незлобиво, со вниманием принимал предложения, и, разбирая в частностях сказанное той и другой стороной, мало-помалу примирил упорно состязавшихся. Кротко беседуя с каждым… он был как-то сладкоречив и приятен. Одних убеждая, других увещевая словом, иных, говорящих хорошо, хваля, и каждого склонял к единомыслию, он, наконец, сообразовал понятия и мнения всех, касательно спорных предметов»^[117].

После формулировки Символа Веры Собор принял 20 правил (канонов) по вопросам церковной дисциплины, в том числе по срокам празднования Пасхи — вопрос, также остро волновавший императора и инициированный им лично перед Отцами Собора.

В результате «оформилось всеимперское, вселенское, для всех обязательное решение Церкви, и ещё сверх того государственнообязательное повеление верховной императорской власти. Такой формальной полновесности решения богословского вопроса и вероопределения до сих пор ещё не было в практике и действительности жизни церковной. Омоусиос («Единосущный». — А.В.) стало конкретным законом, для массы далеко ещё не внятным, не ясным и не понятным. Пожар был залит водой власти», — очень точно писал по поводу Никейского Собора один исследователь^[118].

В Никее всё было впервые и внове, буквально все обстоятельства и детали борьбы с арианством и реализации соборных оросов заслуживают особого внимания. Можно предположить, что первоначально в замыслы императора не входило придавать соборным определениям административную форму. Ему казалось достаточным того, что Святой Дух, ведущий Отцов Собора, рассеет все сомнения и соблазны ариан; его собственный пример и симпатии по отношению к православной партии также должны были сыграть свою роль. Не случайно мы не видим в числе участников Собора Ария, который не был приглашён на его заседания даже в качестве обвиняемого лица, хотя это обычная форма для позднейших Вселенских Соборов, закреплённая в канонах. Очевидно, св. Константин не предполагал упорства, явленного Арием, не думал, что потребуется применение административных мер к ересиарху.

Прощаясь с Отцами Собора, император произнёс прочувствованную речь, в очередной раз свидетельствующую о высоте его духа, милосердии, благоразумии и терпении ко всем, в первую очередь к врагам, которых он относил, скорее, к заблудшим, чем к сознательным противникам. «Неважные ошибки надобно извинять друг другу и иметь снисхождение к человеческой немощи, высоко ценить взаимное согласие, чтобы личной враждой не подать повода к порицанию Божественного закона тем, которые готовы его порицать, Надобно приноравливаться ко всем и, подобно врачу, подавать каждому потребное для его спасения, так, чтобы спасительное учение славилось у всех и по всему»^[119].

Однако надежды св. Константина на благоразумие и кротость ариан не оправдались. Уже вскоре после закрытия Собора, акты которого император утвердил своей подписью, появляется множество его посланий, в которых он самым решительным образом требует от непокорных ариан выполнения соборных оросов. За требованием следует ссылка на наказание, нередко весьма суровое. Так, в одном из своих посланий василевс отметил, что нечестивый Арий подвёргся заслуженному поруганию, а его писания истреблены. Очевидно, это уже был пример властного воздействия на инакомыслящих еретиков. Догадка оправдывается, поскольку ниже св. Константин пишет: «Всякое сочинение, написанное Арием, какое у кого найдётся, повелеваем предать огню, чтобы таким образом не только исчезло нечестивое учение его, но и памяти о нём никакой не осталось. Если же кто будет обличён в утаении книг ариевых, и не представит их тотчас для сожжения, такой, объявляем наперед, будет наказан смертью: тому немедленно по открытии вины будет отсечена голова»^[120].

В другом письме, где главным образом речь идёт о необходимости празднования Пасхи всеми церквами в один и тот же день, как постановлено в Никее, император фактически отдаёт епископам указание: «Итак, объявив постановления Собора всем возлюбленным братьям нашим, вы должны принять и привести в действие как то, о чём было говорено прежде, то есть упомянутый образ вселенской веры, так и соблюдение святейшего дня Пасхи»^[121].

Святой Константин многократно упоминает, что его кротость и терпение имеют естественные границы: «Кто осмелится вспоминать о тех губителях и неосмотрительно хвалить их, тот в своей дерзости немедленно будет обуздан властью служителя Божия, то есть моей»^[122]. Правда, грозные предостережения казались таковыми только на бумаге царского эдикта. Первоначально сам Арий был отправлен в ссылку, но его сторонники практически не потеряли в своём статусе, за исключением епископов Евсевия Кесарийского и Феогниса, также по распоряжению царя удалённых от дворца и из собственных епархий. Но для этого были не только религиозные, но и политические причины: Евсевий одно время поддерживал Лициния и при его помощи устранял православных епископов, когда спор с арианами только разгорался. Но вскоре оба ссыльных вновь оказались при св. Константине, который помиловал Евсевия, хотя царица св. Елена явно не благоволила ученому-энциклопедисту с задатками интригана. Но царь простил их: ведь Евсевий формально всё же подписал Никейский Символ.

Не прошло и несколько лет, как почти все арианские епископы были возвращены из ссылки и заняли свои кафедры. Напротив, некоторое число православных архиереев вынуждены были занять места недавнего нахождения своих противников. Нередко полагают, что в посленикейский период в жизни василевс склонился к арианству, что едва ли соответствует действительности. Это, конечно, ошибка. Святой Константин никогда не давал повода усомниться в своей верности православному Символу Веры, но, извечно озабоченный проблемой обеспечения церковного мира, прилагал все усилия для его достижения. Возможно, император размышлял несколько поверхностно, но в существе своём искренне и по-христиански. Поскольку ариане приняли Никейский Собор, а Арий «почти» принял его, пусть даже и под давлением власти, то, следовательно, теперь православные должны пойти на известные уступки и компромисс в их пользу. Таким образом, искренне считал он, все воссоединятся в лоне Святой Церкви. Увы, св. Константин мерил по себе, ложно укутывая священнический сан покрывалом безгрешности.

Кроме того, император очень не любил ригоризма отдельных ревнителей веры, и когда ещё на Соборе один из православных епископов отказался принять в церковное общение падшего собрата, он сказал: «Возьми, Алексей, лестницу и взойди один на небо».

Девизом императора было: «Кто не против нас, тот с нами», девиз лидеров православной партии: «Кто не с нами, тот против нас».

Первой жертвой взаимного непонимания царя и защитников Никеи стал св. Афанасий Великий, наотрез отказавшийся принять в церковное общение Ария и его единомышленников, поскольку те были осуждены как еретики. Полагают также — и, возможно, не без оснований, — что психологически св. Афанасий не нравился св. Константину. Жёсткий в своём следовании Православию, бескомпромиссный боец не мог импонировать василевсу, главной мечтой которого было единение церковного мира^[123]. Уже не ариане, а св. Афанасий и его сторонники выглядели в глазах императора угрозой церковному единству. Вслед за этим, естественно, последовали репрессии уже к никейской партии, имевшие целью наглядно показать, что определениям самодержца, направленным на защиту истины, противиться не должно^[124].

Конечно, св. Константином в эти минуты владели некоторые слабости, от которых не свободен ни один человек, даже равноапостольный император. Помимо этого, царь искренне полагал, что найденная и возведённая до небес соборная форма обсуждения всех злободневных вопросов по делам Церкви и веры самодостаточна. Когда св. Афанасия, бывшего в то время Александрийским епископом, обвинили в нарушении церковной дисциплины, царь привычно повелел организовать собор в Тире, который и состоялся в 335 г.

Святой Константин поручал епископам устроить дорогой его сердцу церковный мир, но в данном случае первоначальные условия не совпадали с пожеланиями императора. Хотя св. Афанасий Великий прибыл в сопровождении 50 египетских епископов, комит — представитель царя на Соборе лишил их права голоса, тем самым недвусмысленно подчеркнув положение Святителя как обвиняемого. Враги св. Афанасия, мелитиане, собравшиеся здесь во множестве, быстро довели своё дело до конца. Святитель Афанасий не стал дожидаться ареста и покинул город, что ему тут же вменилось в вину. На его защиту стал преподобный Антоний — великий египетский пустынножитель, обратившийся с соответствующей просьбой к императору. Но тот отвечал, что не в состоянии поверить, будто такой многочисленный Собор епископов мог ошибиться и осудить невиновного^[125]. Увы, ничто человеческое нам не чуждо, и у великих людей, столь много сделавших для блага Церкви, случаются великие ошибки.

Едва ли эта история требует жёсткого противопоставления позиций царя и епископа, вряд ли уместно оценивать их «православность» по тому, что один был гонимым, а второй вольным или невольным гонителем. Каждый из них — и св. Афанасий, и св. Константин искренне желали Церкви мира и истинной веры, но шли к этому результату разными путями. История Церкви бессмысленна, если во всех событиях видеть только ничтожное человеческое разумение и исключать роль Божественного Провидения.

Так было и на этот раз: борясь с врагами Церкви теми методами, которые были доступны каждому из них, акцентируясь на тех задачах, которые вытекали из разницы в статусе каждого из них (святитель и император), оба они творили чудо спасения Церкви от ереси заблуждений. Помимо этого, невольно в голову приходит и следующая далеко небезосновательная мысль: если бы не внешние препятствия, промыслительно попущенные Богом св. Афанасию, возможно, православный мир знал бы на одного святителя меньше. С другой стороны, если бы не ригоризм ревнителей Православия, святой император не был бы столь озабочен проблемой единства Церкви, и, можно допустить, вопросы её организации и церковной иерархии не получили бы ещё в эту раннюю пору столь блестящих решений.

В целом, подытожим, «арианский уклон», порой тщательно отыскиваемый в светлом облике равноапостольного царя, никогда не имел места, а некие примирительные действия св. Константина в их адрес обусловлены совсем иными интересами, в первую очередь, желанием церковного мира и обеспечения единства Церкви.

Впрочем, эти события были ещё впереди. А тогда, после Никеи, Церковь ликовала и возносила молитвы Царю-освободителю, избавившему её от смуты и ересей. Вскоре после Никейского Собора, в 326 г., произошло ещё одно великое и знаменательное событие. Император ранее уже не раз высказывал ближним горечь по поводу того, что величайшая святыня христианства Крест Господень был утерян и, как казалось тогда, безвозвратно. На поиски святыни он отправил в Иерусалим свою мать св. Елену, снабдив её необходимыми средствами. По существу, она являлась полным распорядителем государственной казны, как и её царственный сын.

Явившись в этот город, она, в конце концов, нашла то место, где, по словам отдельных очевидцев, был зарыт Крест, велела снести языческое капище, сооружённое на святом месте, и тотчас, по словам историка, явлены были Святой Гроб и три креста. Очевидно, совпадение было слишком явным, чтобы не прийти к выводу о том, что поиски увенчались успехом. Но никто не мог сказать, какой из этих крестов Господень. Тогда Иерусалимский патриарх Макарий подвёл к крестам одну тяжело больную женщину — христианку (в тексте даже говорится, что она уже не дышала), которая, коснувшись Животворящего Креста, тотчас исцелилась. В честь этого события распоряжением св. Елены в Иерусалиме были возведены многие церкви, а Константин повелел вковать гвозди, которыми было пронзено тело Христа, в свой шлем и в уздечку^[126].

[Крысолов]

Всех можно сослать и поставить Ариан

А мне коллега даже нравится. Напоминает мне себя самого времен борьбы за Победу Митраизма и идеалы ВБР!

 

"с помощью императора и войск"

Истинно вам говорю, пусть Юлиан не погибнет от персидского копья в 363 году. Это ж какие приключения будут!

[Neznaika1975]

У всех провинция где набирались войска нет христианства или его очень мало.Карту с христианством в империи привел.

коллега, учите матчасть. Кодовые слова - "распространение христианства в римских легионах и причины крещения Константина"

[Georg]

Напоминает мне себя самого времен борьбы за Победу Митраизма и идеалы ВБР!

Да, коллега, и я скучаю по тем временам, когда вы занимались АИ.

А мне коллега даже нравится. Напоминает мне себя самого времен борьбы за Победу Митраизма и идеалы

Не-а. Вы объясняли зачем ГГ это нужно. У ТС иного объяснения кроме "сон приснился" нет.

Изменено 24 Mar 2017 пользователем Georg

[alek1089]

ак чего мелочиться, заодно уж и христиан на том же Западе сделайте большинством "с помощью императора и войск". И нехай западные язычники в одночасье откроют все прелести христианства в виде звонкой монеты.

Сравнить язычников и христиан сильно.Давно таких аргументов не слишал. 

[Neznaika1975]

"с помощью императора и войск"

кстати ... вот Копроним, взял и ввел иконоборчество. А кто был против ... собственно говоря, все как то сразу стали за

[Крысолов]

Да, коллега, и я скучаю по тем временам, когда вы занимались АИ.

Но-но! Да, я ушел из антиности, но в 20 веке еще что-то там строчу. Кто вам виноват что вы в МЦМ не ходите.

Ну а в остальном - время такое, сами понимаете.

[Neznaika1975]

Да, я ушел из антиности,

может вернетесь?

[Крысолов]

распространение христианства в римских легионах

А это вообще причем? Армия была преимущественно митраистской. Особенно константиновская.