Ворон и медведь

[Paltus]

 

и в следующий момент на ошеломленного юношу навалилась дрожащая от вожделения туша эмира.

Женские утехи вы как-то подробнее описывали... Хоть бы иносказательно:

 

- Нет, - подумал юный герцог, - зря я сделал ставку на сарацин. Их натиск горяч, но недолог. Серьезной битвы им не выдержать, меч быстро опустится к земле в обессиленной длани.

[Каминский]

Женские утехи вы как-то подробнее описывали...

Каждому свое, как говорится

[Neznaika1975]

@Georg

что вы думаете, в условиях контроля вратами южной Галлии и сохранения Меровингов - на кого будет ориентироваться папа?

прогнется под лангобардов? Или будет пытаться привлечь империю в Италию?

и если пытаться привлечь - насколько Копроним и Хазар захотят вмешиваться?

 

прл Ирину и Константина не говорю - там все может измениться.

и женой Хазара вполне может стать лангобардская или даже тюрингская принцесса

[Telcontar]

А насколько вообще тяжело будет королевству франков без выхода на средиземноморский рынок? Оно не деградирует обратно до вождеств?

[Каминский]

У стен Люнденбурга

 

Густой туман поднимался над Темзой, медленно распространяясь по обоим ее берегам, белыми  змеями вползая на крепостные стены и  растекаясь по улицам. В белесом мареве, обступившем город, двигались смутные тени, слышались негромкие команды и звяканье металла. Тут и там сквозь туманную пелену вспыхивали костры, бросая дрожавшие отблески на речную гладь.

 

Редвальд, стоявший на крепостной стене возле речных ворот, мрачно смотрел на южный берег Темзы: ему, привычному сражаться в тумане, не нужно было особых умений, чтобы понять, что там происходит. Во времена Рима здесь стоял деревянный мост,  почерневшие обломки которого и по сей день торчали из воды, словно сгнившие зубы. И сегодня, как и в старые времена,  в этом месте готовилось переправиться сильное войско захватчиков с материка. Сакс оглянулся – кроме него вдоль южной стены  растянулось  примерно триста вооруженных людей, но из них от силы сотню составляли его побратимы, пришедшие от самого Брокенберга. Еще примерно три сотни саксов и славян он рассредоточил на других опасных местах. Остальные же из тех, кого мятежный принц вывел на стены, были простыми крестьянами, иные из которых чуть ли не впервые взяли в руки оружие. Он привел их сюда, чтобы внушить врагу, обступившему город, что его защищает множество людей, хотя и сомневался, что подобная уловка обманет опытного и многочисленного противника.

 

Что же он сам выбрал – и этот путь и этот бой. 

 

 

- Нас берут в клещи!

 

Эти слова прозвучали так резко, что ворон, сидевший на плечах молодой королевы, сорвался с места,  с тревожным карканьем вылетев в окно. Энгрифледа, словно и не заметив этого дурного предзнаменования,  напряженно, словно попавшая в западню волчица, осматривала  окружавших ее мужчин. Лица тех также были хмурыми, сообразно серьезности момента. 

 

Совет держали в одном из немногих, более-менее уцелевших зданий Лондиниума – старом храме, посвященном какой-то римской богине. Христианские погромы и варварские нашествия мало затронули его -  и по сей день на стенах красовались замысловатая мозаика, с описанием сцен из давно ушедшего мира. У дальней же стены, где стоял трон, с которого Энгрифледа руководила своим Советом, высилась и мраморная статуя, изображавшая означенную богиню, с факелом в руке и серпом луны в волосах. Тонкая рука лежала на холке огромного зверя, напоминавшего трехглавого льва с множеством змей вместо гривы. У ног божества стоял залитый кровью алтарь: им стала могильная плита с одного из здешних склепов. Энгрифледа объявила римскую богиню воплощением англской Владычицы Смерти, которой королева служила с пылом, которого божество  вряд ли удостаивалось во времена цивилизованных римлян. Даже тонкие черты лица мраморной богини в неверном свете факелов были странным образом схожи с чертами молодой  владычицы.

 

- Вильгельм пришел на помощь зятю раньше, чем мы ожидали, - говорила Энгрифледа, - похоже, он совсем потерял страх перед своим королем. Вчера войско франков – как говорят, числом не менее  шести тысяч, - высадилось в Кенте. Он падет за несколько дней, - у Кента с франками давние связи, которые мне, как я не старалась,  не удалось разорвать полностью. А еще через несколько дней Вильгельм будет у стен города. Но хуже всего то, что и Эдмунд перешел в наступление – сейчас в его руках почти вся восточная Мерсия, кроме Линдси.  Если они соединятся – нам не выстоять в открытом бою.

 

- Предлагаешь запереться в городе? – спросил Аудульф.

 

-Это не поможет, - возразил Редвальд, - у нас просто нет столько припасов, чтобы кормить войско. Кроме того, запереться здесь – значит отдать врагу всю остальную страну.

 

-Ты прав, сакс, - кивнула Энгрифледа, - Кент – вотчина моего мужа, которую я получила после его смерти. Если я не верну его в ближайшее время – по всей Британии пойдет молва, что я недостойная наследница Этельвульфа. Но это будет ничто, по сравнению с тем ударом, что нанесет Эдмунд, завоевав мою родину – Линдси. Следом падут Восточная Англия и Эссекс – и  мое королевство сузится до этого города. Здесь эти двое меня и придушат.

 

-Значит, нужно бить их по частям! - рявкнул Сигифред, - они ведь не знают, что тебе помогают даны и фризы. Разобьем сначала одного, потом второго.

 

- Даже если мы соберем все силы в один кулак, - покачал головой Редвальд, -  то  одновременно сможем разбить только одного  – и то если Водан будет благосклонен к нам. Перед объединенным войском нам не выстоять – но против кого направить первый удар?

 

-В том то и дело, что любой выбор плох! - воскликнула Энгрифледа, - если я выступлю против франков – Эдмунд успеет прибрать к рукам все северные земли. Тогда и Утред Макальпин может присоединиться к нему – он давно облизывается на Дейру. Если же я отправлю все войска против Эдмунда – Вильгельм возьмет город и тогда его уже не вышибешь. Если же я разделю войско – то потеряю все! 

 

-Может, и нет, - заметил Редвальд, - если ты возьмешь свое войско и двинешься на север, вместе с Аудульфом, а Сигифред поднимется морем, то еще сможешь разбить Эдмунда в Линдси.

 

-И оставить мой город без защиты? – Энгрифледа, возмущенно  сверкнув глазами, повернулась к принцу.

 

-Он не будет беззащитным, - невозмутимо ответил Редвальд, - здесь останусь я со своими саксами. 

 

По залу пронесся удивленный ропот: все неверяще смотрели на человека, предложившего почти самоубийственное решение.

 

- Это безумие!- воскликнул Аудульф, - сколько их у тебя? Человек двести хоть наберется?

 

- Четыреста, - усмехнулся Редвальд, - хватит для того, чтобы держать город то время, что может понадобиться вам, чтобы разбить Эдмунда и вернуться с подкреплением.

 

Энгрифледа кинула испытующий взгляд на Редвальда и вдруг широко улыбнулась, блеснув белыми зубами.

 

-Ты начинаешь мне нравиться, сакс, - рассмеялась она, - хорошо, принимай город. Но если ты сдашь его франкам, то лучше бы тебе самому вырезать себе «ворона», чем снова встретиться со мной.

 

 

На этом и порешили: Энгрифледа и Аудульф двинулись сушей на север, а Сигифред отправился туда же морем. Редвальд, оставшись в городе, начал готовить его к обороне. Многих горожан он привлек к работе на стенах: заставляя таскать каменные глыбы и заливать их раствором из песка, глины и растолчённого в порошок мрамора, взятого с разрушенных римских зданий. Так он более-менее надежно укрепил стены, продолжив работу начатую Энгрифледой. Одновременно Редвальд зачислил в городское ополчение всех способных держать оружие, хотя и сильно сомневался, что они не побегут после первого же натиска франков.

 

В одну из ночей Редвальд собрал своих людей в том самом храме, где было принято судьбоносное решение. Они уже почтили богов – с десяток рабов висели на грубо сколоченных виселицах, принесенные в жертву Одину. Еще несколько отправились на поживу речным духом, заживо утопленные в окруживших Темзу болотах и в самой Темзе. Однако Редвальд по совету Энгрифледы решил почтить и языческую душу старого города, ставшего сейчас их союзником против общего врага.

 

С зажженными факелами в руках саксы и славяне стояли в римском святилище, окруженные причудливыми барельефами. Мраморный алтарь, освещенный заглядывавшей в окно Луной, снова был залит кровью, заляпан внутренностями людей и животных. Сам же Редвальд, стоя перед статуей забытой богини, громко читая молитву, которой его научила Энгрифледа.

 

-Приди, подземная, земная и небесная, Мать Ведьм, та, что несется в ледяной буре, с факелом в руке, во главе со сворой мертвецов, черных псов и всех тварей Нифельхейма. Друг и возлюбленная Ночи, ты кому по душе лай собак и льющаяся кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, во имя Хель, во имя Волка, во имя Змея, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.

 

Последние слова древней молитвы растворились во мраке и  в тот же миг в распахнутое окно ворвалась стая летучих мышей, закруживших под крышей храма. Одновременно снаружи послышался крик козодоя и следом – громкий звук рога. Редвальд оглянулся на своих воинов и слабо улыбнулся.

 

-Пора! – сказал он.

 

С крепостной стены принц наблюдал за тем как рассеивается туман и франкское войско, собравшееся на южном берегу реки, начинает переправу. Эдмунд приказал отобрать все лодки, что нашлись у крестьян в округе, но для франков это не стало преградой: в окрестных лесах они срубили множество деревьев, из которых соорудили неказистые, но крепкие плоты. Те же, кто вышел на бой конными, переправлялись через реку  на лошадях, держась того места, где стоял римский мост. Над войском реяли не только франкские знамена с крестами, ликами Христа и всех святых, но и зеленые стяги с белым конем - символом Кента. Как и боялась Энгрифледа во владениях ее покойного мужа нашлось немало сторонников франков - а значит, вражеское войско стало куда больше, возможно, достигнув десяти, а то и более тысяч.

 

- Больше пищи для воронов, - усмехнулся  Редвальд, вскидывая руку.  Растянувшаяся через всю реку переправа представляла удобную цель - и множество стрел, взвившись от стен, обрушились на франков. Послышались ругательства и крики боли, с пару десятков человек упали, пронзенные стрелами, однако наступления это не замедлило. Один за другим плоты утыкались в берег и, спрыгивавшие с них франки,  сходу бросались в бой. Одни тащили  грубо сколоченные лестницы, которые они прислоняли к стенам, карабкаясь вверх; другие же пытались закрепиться с помощью веревок и крюков. Франки даже соорудили несколько таранов из срубленных в лесу бревен и теперь молотили ими в ворота, прикрываясь щитами от летевших сверху камней и бревен, льющихся потоков кипятка и расплавленной смолы.  

 

-Вперед, во имя Христа! - громкий голос, на миг перекрывший шум сражения, разнесся над Темзой. В тот же миг уже от реки взвилась туча стрел, пронесшаяся над стенами. Несколько "ополченцев"  упало вниз, сраженные замертво, другие же опасливо попрятались за стены. Повертев головой, Редвальд увидел говорившего: высокий мужчина, с рыжими усами и узким лицом. Из доспехов он носил шлем, увенчанный изображением орла, наколенники и панцирь. С широких плеч ниспадал белый плащ, украшенный алыми лилиями. Это позволило Редвальду узнать своего противника - Вильгельм, сын Пипина Руанского, майордом Нейстрии, честолюбивый и талантливый военачальник. В Тюрингии его хорошо знали - не раз он водил  войска франков за Рейн, грабил Фризию и Саксонию. Но с тех пор как Хлодомир угодил в плен к Круту, а Сигизмунд увяз в сварах с герцогом Лупом,  Вильгельм повел свою игру, готовясь вырвать корону  из слабеющих рук Меровингов. Вторжение в Британию являлось лишь преддверием к великой схватке - Вильгельм старался укрепить свой тыл и получить сильного союзника по ту сторону пролива. По сути, он стремился к тому же, что и сам Редвальд - разве что ставку он делал на совсем иного претендента.

 

-Сейчас и узнаем, чьи боги сильнее, - пробормотал сакс, - эй ты! Дай сюда лук.

 

Стоявший рядом сподвижник протянул лук и Редвальд, вскинув его к уху, спустил тетиву. Однако Вильгельм, вовремя взглянув на стену, успел подставить щит. 

 

-Ловкий ублюдок! - сплюнул Редвальд, - ну ничего, ты мне еще попадешься.

 

-Редвальд! - позади него послышался задыхающийся голос и, обернувшись, вождь саксов увидел одного велетов.

 

-Чего тебе, Звенко?!

 

-Западная стена....она вот-вот падет.

 

Прибыв на место, Редвальд увидел, что соратник не болтал зря: здешние разрушения были сильнее всего и  полностью отремонтировать стены так и не сумели. Сейчас в образовавшийся пролом уже лезли,  издавая воинственные крики, франки и кентцы. Местные ополченцы, столкнувшись с закаленными во многих боях воинами, готовы были дать деру, когда позади них послышались ругательства  и звуки ударов: это Редвальд, щедро раздавая оплеухи зуботычины, заставлял их вернуться в строй.

 

-Боги смотрят на вас, проклятые трусы, - рычал он, -  Всеотец в своей милости дает вам шанс войти в Вальхаллу, а не умереть на соломе, как ваши жалкие предки!!! Первого из вас, кто побежит я сам зарублю на месте, клянусь Одином и Ругивитом!

 

В схожих выражениях говорили и соратники Редвальда, также не стеснявшиеся рукоприкладства. Им удалось остановить панику и, перейдя в новое наступление, отбросить франков от стен. Сам Редвальд, ворвавшись в пролом, рубился как одержимый, чувствуя как им овладевает кровожадная ярость берсерка. Кровавые блики застилали его взор, когда  как лезвие меча врубалось во вражескую плоть, отрубает руку, занесшую клинок, срубает чью-то голову.

 

- Один! Один и Чернобог! - орал он, - больше крови нашим богам!!!

 

-Один!!! Один и Хель! - раздавались крики со всех сторон.

 

Ярость язычников оказалась столь страшна, что, в конце концов, франки дрогнули и побежали. Редвальд приказал собрать их трупы и завалить ими проход, перемешав его с обломками камня и  залив его остатками раствора, смешанного с кровью павших. Выглядело это столь жутко, что новые отряды франков, пришедшие на смену павшим соратникам, обнятые суеверным ужасом так и не решились на новый штурм. 

 

У южной стены, защитникам города удалось поджечь таран - несмотря на то, что атакующие пытались поливать его водой, - после чего наступление и на этом участке провалилось. Вскоре были отброшены и воины с других направлений - и Редвальд окончательно убедился в том, что его план по превращению старого римского города в настоящую крепость, - Люнденбург, -увенчался успехом. Оставалось только гадать - надолго ли?

 

Ночью атаки прекратились - однако у реки и по окружности всего города полыхали костры франков, тщательно следивших, чтобы никто не пытался  уйти. Наутро штурм возобновился - но оказался отбит с тяжелыми потерями для франков. Лишь на восточной стене, когда ее атаковали кентские воины во главе с тэном Этельбертом, христианином и дальним родичем покойного короля Этельвульфа, - враги почти прорвались к воротам. Редвальд, метавшийся от одной стены к другой,  поспел в самый последний момент - и, сойдясь в жестокой сечи с Этельбертом, отрубил ему руку и взял в плен. Позже, когда кентцы были отброшены от  стен города, изуродованное тело предателя было вывешено на стенах Люнденбурга, как очередная жертва Одноглазому Богу.

 

Следующей ночью Вильгельм  решил пойти на переговоры.

 

-Нет нужды и дальше убивать  друг друга, -  выкрикивали его посланцы, украдкой пробираясь под стенами, - наш герцог уважает храбрецов! Это не ваша война, саксы: не служите проклятой ведьме, что питается вашей кровью и плотью. Сдайте город и герцог даст вам уйти куда угодно.

 

Редвальд, узнав об этом, приказал стрелять на звук голоса. После того, как несколько таких миротворцев нашли смерть под стенами Люнденбурга, переговоры больше никто не вел. А наутро возобновились бои: вновь и вновь Вильгельм вел на бой франков  и кентцев - и всякий раз они с большими потерями откатывались от стен. Однако несли потери и защитники Люндебурга: из четырехсот человек, у Редвальда осталось чуть больше сотни. Местные ополченцы и вовсе гибли без числа - их приходилось гнать в бой чуть ли не плетьми. Иные пытались сбежать к врагу, но таких находилось немного -  с перебежчиками Редвальд поступал особенно жестоко, надолго отбивая у остальных охоту к предательству. Да и франки обходились с ними не лучшим образом – и об этом тоже вскоре стало известно.

 

На шестой день Вильгельм начал очередной штурм, оказавшийся самым жестоким. Смастерив новые тараны и подтянув резервы из Кента, он с новой силой обрушился на город. После нескольких отбитых атак, франкам все же удалось проломить южную стену и ворваться в город. На улицах закипели жестокие сражения  - саксы и славяне,  оказавшиеся разделенными на несколько очагов сопротивления, держались за каждую улицу, каждый дом, каждую кучу мусора, дорого отдавая свои жизни. Самые жестокие бои шли в том квартале, где находился храм забытой богини: после неудачной попытки его поджечь франки пошли на штурм.  Вел их сам герцог Вильгельм - после стольких неудач, он ничего так не желал, как самолично срубить голову вражескому предводителю. 

 

Они сошлись  в главном зале храма - обмениваясь жестокими ударами, пытаясь достать до глотки друг друга. Остальные бойцы - и франки и остатки отряда Редвальда, - не вмешивались в бой вождей. Хотя и сейчас этот поединок мало бы кто назвал честным - герцог мало участвовал в боях и был полон сил, тогда как Редвальд покрытый множеством больших и малых ран, истекал кровью после  мясорубки на улицах города. Вильгельм все время наступал - он колол, рубил, сек,  не давая Редвальду не малейшего спуска, тогда как сакс все чаще переходил в оборону, подставляя щит и отступая к дальней стене. 

 

Уже смеркалось - и темнота, сгущавшаяся за стенами храма, еще быстрее заполняла само святилище. Зажечь факелы  так никто и не удосужился, а лунного света, проникавшего сквозь небольшое окно, было явно недостаточно. Однако  никто и не подумал остановить бой, чтобы хотя бы выйти на более освещенное место.  Вскоре Редвальд видел перед собой лишь лихорадочно поблескивавшие глаза противника, блеск стали и торжествующий оскал победителя.

 

-Ты умрешь как пес! - насмехался герцог, - сдохнешь, так и не узнав спасения, но вечно сгорая в Аду! Ты думал меня победить, язычник?! Посмотри на этот клинок -  думаешь, это простой меч?  В сталь, из которой его ковали,  вплавлен гвоздь из Креста Господня. Сам Христос направляет клинок, что пронзит твое черное сердце.

 

Он говорил, что-то еще, но сакс уже не слышал его. Странное чувство вдруг охватило Редвальда - будто и стены храма и весь город куда-то отступили, растворившись в окружавшей их тьме. Однако поединок продолжался и в этом мраке  - только теперь саксу казалось, что его бой с герцогом как-то отождествился с иным не менее жестоким сражением, идущим где-то наверху.  Редвальд почти видел этот бой - его вел ослепительно красивый юноша, почти отрок в развевающихся одеждах, столь белых, что от взгляда на них становилось больно глазам и таким же ослепительно ярким мечом, напоминающим луч солнечного света. За его спиной развевались белоснежные крылья, также словно светящиеся изнутри. Против крылатого отрока, с боевой секирой в руках, сражалась молодая женщина, с красными как кровь волосами. Она носила странную вида кольчугу, прикрывавшую лишь грудь и  отчасти бедра, оставляя беззащитным плоский живот и длинные ноги в шнурованных сандалиях. Голову же защищал высокий шлем с вороньими крыльями. Голубые глаза горели жаждой крови, тогда как на лице ее противника царила спокойная уверенность победителя. Вот он совершил удачный выпад - и воинственная дева отпрянула с криком боли, закрывая ладонью глубокий кровоточащий порез на ребрах.

 

-Умри, проклятый язычник! - Редвальд, словно очнувшись, вновь оказался в храме и  в тот же миг почувствовал сильный укол в грудь.  Только чудом  Вильгельм не пронзил его сердце, пропахав  глубокую борозду в его боку.  Редвальд отшатнулся, почти вслепую отмахиваясь мечом и вдруг, поскользнувшись в луже крови, упал, но не на пол, а на тот самый  алтарь, где он приносил жертвы. В следующий миг над ним навис Вильгельм, занося меч для  решающего удара. Однако его клинок лишь высек искры из алтаря - извернувшись как кошка, сакс соскользнул на пол и ударил почти наугад. Послышался жуткий крик и звон металла: герцог, выронив меч, стоял, ухватившись руками за пах и пытаясь остановить поток крови. В следующий миг Редвальд, вскочив на ноги, вонзил клинок прямо в распахнутый рот Вильгельма.

 

Редвальд поднял глаза - там, распахнув рот в беззвучном крике, падал в темноту крылатый отрок, теряя на лету белые перья и хлеща кровью из глубокой раны в груди. А за ним, с торжествующим  клекотом, неслась воронокрылая дева и ее пальцы скрючились, выставив вперед острые когти, готовые терзать поверженного врага. Странное видение тут же растаяло - и Редвальд вновь осознал себя посреди старинного храма, стоящим над телом мертвого герцога. Вокруг не было никого - однако с улицы уже доносились  звуки очередного боя. Пошатываясь и держась рукой за окровавленный бок, сакс проковылял к входу и выглянул наружу.

 

Франки и предатели-кентцы из последних сил отбивались от ворвавшегося в город войска под стягом с вороном-драконом. Англы и саксы, фризы и даны, конные и пешие – все они могучей волной растекались по улицам Люнденбурга, беспощадно истребляя отчаянно сопротивлявшихся врагов. Взошедшая Луна ярко освещала  город - и Редвальд с радостью увидел, что бок о бок с прибывшими на помощь союзниками сражаются и немногие оставшиеся в живых побратимы. Но тут же он забыл и о них - когда послышался топот копыт и палевая кобыла, промчавшись по полуразрушенной стене, ограждавшей заброшенную виллу, перепрыгнула через головы сражающихся и  обрушилась прямо в толпу врагов, кусая и топча копытами франков. Ее же всадница, хохоча как безумная, секла и рубила сразу двумя скрамасаксами, не давая никому приблизиться к себе. Вот Энгрифледа обернулась, глядя прямо на  Редвальда - и даже он поразился внезапно знакомой жажде крови, что плескалась в глазах юной королевы. Она тоже узнала сакса - и, оскалившись , вскинула над головой меч, приветствуя союзника. Редвальд, усмехнувшись в ответ, тоже вскинул меч, но тут же охнул от пронзившей все тело боли. Вся усталость и боль сегодняшнего дня вдруг разом обрушились на воина, у него закружилась голова и он мягко осел на ступени у входа в храм. Но и проваливаясь в беспамятство, он все еще слышал звуки продолжающегося сражения, вопли умирающих и ликующие крики победителей.

[Magnum]

 

в следующий момент на ошеломленного юношу навалилась дрожащая от вожделения туша эмира.

Непонятно, что дальше было. Опять эта проклятая неизвестность... 

 

[Magnum]

Редвальд приказал собрать их трупы и завалить ими проход, перемешав его с обломками камня и  залив его остатками раствора, смешанного с кровью павших.

все правильно сделал. Все каноны экстренной полевой фортификации соблюдены. 

 

[Neznaika1975]

А насколько вообще тяжело будет королевству франков без выхода на средиземноморский рынок? Оно не деградирует обратно до вождеств?

а этого рынка с начала 8-го века и так нет

есть постоянна война на Средиземке

и кстати, когда южное побережье Галлии арабское - рынок может и быстрее восстановится. Чисто арабский. Тут христианское то только Италия и балканы с Малой Азией. Из Марселя рабов в Карфаген возить - нормально

а франки будут продавать рабов 

или, скорее, даже не франки, а тюринги

христианам то единоверцев продавать нехристям - не комильфо.

а язычникам - самое то

 

коллега Каминский, вот эту тему мы и не отметили

 

тюрингам, включая баварцев, любой ценой нужен прямой выход на арабов - для продажи «челяди, мехов, воска и меда» (с)

Изменено 8 Jul 2023 пользователем Neznaika1975

[Каминский]

коллега Каминский, вот эту тему мы и не отметили

нельзя объять необъятное

у тюрингов сейчас в приоритетах - борьба за рынки сбыта на Северном море

Сарацины в Марселе относительно недавно и все выгоды от контактов с ними пока не осознаны

кроме того - сарацины и сами успешно ходят за рабами

Непонятно, что дальше было. Опять эта проклятая неизвестность... 

Можете написать фанфик по этому отрывку и раскрыть тему

христианам то единоверцев продавать нехристям

зачем единоверцев, когда под боком еще дохрена язычников?

[Magnum]

Можете написать фанфик по этому отрывку и раскрыть тему

Вы все видели, он взял меня на слабо!!! (С) 

 

 

[Neznaika1975]

Фанфик был бы интересен

[ЛАВ]

зачем единоверцев, когда под боком еще дохрена язычников?

Язычники тоже могут провернуть такой же фортель, только в отношении христиан)

был бы интересен

Солидарен)

[Каминский]

Язычники тоже могут провернуть такой же фортель, только в отношении христиан)

Могут, конечно. Но пока у франков географическое положение лучше.

[ЛАВ]

Но пока у франков географическое положение лучше.

Ключевое слово тут - "пока", полагаю???)

[Neznaika1975]

Тут конечно интересная ситуация складывается.

Есть богатый приморский мусульманский регион 

есть демографический бум на севере.

логично было бы предполагать, что северные бароны пойдут на юг

 

не в 12 веке с Симоном де Монфором

а у же в конце 8-го, как франки завоевали Аквитанию

 

но тут половина бума - на языческой стороне.

И маловероТно, что тюрингитбудут пускать к себе крестьян переселенцев из Галлии.

скорее уж - славянские крестьяне придут, как в РеИ 

 

тогда реконкиста не начнется в ближайшие пару веков и арабы закрепятся на юге

 

и как бы тюринги ислам не приняли

да и франки тоже

[Каминский]

и как бы тюринги ислам не приняли да и франки тоже

Об этом не будет речи в этой саге (с)

Впрочем, я уверен, что ислам в любом случае не подходит для этого региона и этих народов.

[Каминский]

Исцеление Змея

 

 

- Ну-ну, успокойся!  Выпей  лучше это!

 

К  губам ткнулась костяная плошка с резко пахнущей темно-зеленой жижей, в которой плавали  листья и травинки. Редвальд, с трудом выпил дурно пахнущее снадобье и бессильно повалился на устланное шкурами ложе. Голова  его была тяжелой, словно налитая горячей водой, перед глазами плыли красные круги, дыхание вырывалось свистящим хрипом. Бок, обвязанный бурой, от засохшей крови, повязкой, горел, будто выжигаемый раскаленным железом.

 

Стоявшая у ложа старая женщина в одеянии из шкуры неведомой твари  равнодушно  убрала пустую плошку. Рядом с метавшимся на ложе воином, она выглядела настолько маленькой, что напоминала карлицу. Тощими, покрытыми пигментными пятнами, руками она принялась сдирать присохшую повязку, вызвав у раненого новый стон боли. Наконец повязка поддалась, обнажив сочившуюся красноватой сукровицей воспаленную рану, от которой расходились багрово-черные полосы. Старуха надавила на нее и брезгливо отдернула руку, когда на нее выплеснулся грязно-желтый гной. 

 

-Плохо дело, - шелестящий голос напоминал змеиное шипение, - может и не дожить до завтра.

 

-Я вызвала тебя из Линдси не затем, чтобы он помер у тебя на руках, - отозвалась стоявшая у входа Энгрифледа, - а чтобы ты поставила его на ноги. Ты можешь, Атла, я хорошо тебя знаю – так что принимайся за работу и поскорее!

 

Женщина уставилась на молодую королеву зелеными, как у кошки глазами, после чего тонкие губы раздвинулись в слабой улыбке.

 

-Все такая же упрямая, - пробормотала она, -  хорошо, Фледа, я сделаю все что могу.

 

- Уж постарайся, - надменно бросила Энгрифледа и, повернувшись на каблуках, вышла на улицу. Старуха, слабо усмехнувшись, повернулась к воину. Тот уже лежал без сознания, хрипло дыша и уставившись в потолок невидящими глазами.

 

Раненого разместили в  полуразрушенном храме на западной окраине города. Стены здесь покрывали чудом сохранившиеся изображения змей с человеческими головами и великанов со змеями вместо ног. Подобные  барельефы украшали и алтарь из черного мрамора, под которым разместили ложе, где лежал воин. На алтаре лежали связки трав, стояли глиняные горшочки, наполненные дурно пахнущими зельями и небольшие идолы из дерева, бронзы  и камня. Тут же лежал и нож, с костяной рукоятью, покрытой рунами, и с навершием в виде головы дракона. Старуха взяла этот нож и полоснула им по ране. Кровь и гной, хлынули ручьем, заляпав руки старухи почти до локтя, пока она невозмутимо расширяла порез. Закончив, она взяла в руки небольшой кувшин и достала извивающихся белых  опарышей. Сделав еще несколько надрезов, расширяя рану,  Атла положила  в нее червей. Поверх них она прикрепила нашлепку из мха, смоченного дурно пахнущей мазью. Выпрямилась и, посмотрев в искаженное страданием лицо Редвальда, коротко бросила.

 

-Отдохни пока! – и вышла из зала.

 

Покрытый испариной воин метался  в кошмарном бреду, в котором перед ним проносились видения прошлого и настоящего. Вот он снова сражается с данами на Лангобардской равнине, приносит кровавые жертвы на вершине Брокенберга, отбивает натиск франков на Люнденбург. Всякий раз в небе над ним клубились иссиня-черные тучи, то и дело проливавшиеся кровавым дождем. Алые реки текли по земле и в них извивались, раскрывая зубастые пасти, мерзкого вида твари, напоминающие одновременно червей, змей и рыб. А потом Редвальд поднимал взор и  видел, что дождь из крови проливается от страшных битв в небесах, где крылатые воины, в ослепительно белых одеяниях,  сходятся в жестокой битве с воинством мертвецов, валькирий и диких псов, возглавляемых одноглазым стариком на восьминогом коне. А над всем этим мерно раскачивалась голова черного дракона, с глазами цвета синего льда и жуткой пастью оскаленной клыками длиной в скрамасакс. Раскрывались огромные крылья и в кожистых складках, словно могильные черви, шевелись полусгнившие тела мертвецов.

 

Из этих кошмаров Редвальда вырвало ковыряние ножа в ране – это старуха Атла, с трудов вытаскивала из него глубоко зарывшихся червей. Наконец, знахарка, довольно хмыкнув, выковыряла извивающихся опарышей, еще толще, чем раньше. 

 

-Славно они на тебе отъелись, - хмыкнула она.

 

Из другого кувшинчика она достала несколько жирных пиявок, которых Атла положила на  раскровавленную вновь рану. После  она простерла над Редвальдом руки и монотонно затянула.

 

- Глупцу не понять, сколько ползает змей под Иггдрасилем: Пустошник, Подземельник, - Волка Могильного дети, - Серый и Скрытень,  Снотворец и Витень,- все постоянно корни грызут. Вот прилетает черный дракон, сверкающий змей с темных вершин. Нидхегг  несет трупы под крыльями… О дракон, подгрызающий корни всего мироздания, нерожденный, но бывший от века – как ты с Волком пожираешь  мертвечину, так подобие детей ваших, да пожрут всю гниль в том кто всегда  давал вам поживу.

 

Она говорила еще много чего, но ее невнятное бормотание становилось все тише, пока Редвальд  проваливался в сон. Грудь снова жгло как огнем, но странным образом  этот огонь уже приносил  облегчение –  теперь он не сжигал его изнутри, но уничтожал все то, что приносило ему такие мучения. В забытье, куда он впал, воин  видел себя со стороны – лежащего голым, только почему-то не на полу храма, а на черной земле в корнях  исполинского древа, чья крона исчезала в облаках. Тело воина обвивали огромные змеи, что, присосавшись к его ранам, жадно пили   кровь и гной. В те же краткие мгновения, когда он приходил в себя, сакс слышал,  как   бормотание старухи заглушает детский плач и собачий скулеж, пока Атла, склонившись над алтарем, копошилась в некоем красном месиве. Однако потом Редвальд вновь погружался в спасительное забытье.

 

Он сам не понял, когда вдруг очнулся: голова больше не болела, а рана лишь несильно зудела. Кроме страшной слабости, охватившей  тело, Редвальд почти не чувствовал  неприятных ощущений.

 

-Оклемался? – над ним нависла знахарка, - есть хочешь?

 

-Хочу, - кивнул Редвальд и вправду ощутивший вдруг жуткий голод. Атла  поднесла ему глиняную плошку, исходящую ароматным дымком. Она протянула ее  саксу и тот, с огромным аппетитом, выпил наваристый бульон с кусочками мяса.

 

- Молодец, - сказала Атла, - а теперь спи. Выпей только.

 

Она поднесла к губам  Редвальда еще одну плошку, на этот раз с травяным настоем,  и воин, не колеблясь, выпил и его. От этого снадобья его вновь сморило – почти сразу он провалился в сон, который не смогло прервать даже то, что Атла вновь принялась копаться ножом в его ране, вычищая остатки гноя и поливая рану щиплющим отваром. Когда же Редвальд проснулся, то получил еще одну плошку бульона, с размоченной в нем ковригой хлеба. 

 

-А можно еще? –спросил воин, протягивая пустую плошку.

 

С тех пор он быстро пошел на поправку. Воспаление спало, рана быстро заживала, затягиваясь розовой корочкой, жар и слабость отступили. Вскоре Редвальд уже сам вставал с ложа, чтобы взять кувшинчик с настоем и плошку с похлебкой. Вскоре после этого он стал получать и более твердую пищу - большие и сочные куски незнакомого мяса, приготовленного с кровью.

 

За все это время его так никто и не навестил – как объяснила  Атла, никому не стоило видеть то, как  лечили Редвальда. Сакс невольно заподозрил, что пока он лежал в забытьи над ним творилось немало такого, о чем  он и сам не захотел бы знать –  поэтому он и не приставал к Атле, с вопросами,  поинтересовавшись лишь тем, кому был посвящен этот храм.

 

-Старое, очень старое место, - губы колдуньи раздвинулись с слабой улыбке, - римляне тут чтили богов, а до них кельты, а до них – боги ведают кто еще.

 

-Богов? – спросил Редвальд, - тех же, что призывала и ты?

 

Атла бросила на него косой взгляд.

 

- Богов, что вырвали тебя из рук Хель, - сказала она, - это все, что тебе нужно знать. 

 

-Королева тоже их чтит? - настороженно спросил Редвальд и  ведьма, криво усмехнувшись, помотала головой.

 

-Фледа, конечно, храбрая девочка, - сказала она, - и была такой еще когда совсем  малолеткой случайно забрела вглубь Линдсийских болот, где стояла моя землянка. Я вывела ее к родителям – и в благодарность за ее спасение, король Линдси даровал мне свою защиту и назначил меня наставницей принцессы. Но даже она не стала чтить богов, которым поклоняюсь я – эти боги не для королей и воинов. Энгрифледа служит Девам-Воронам, что шествуют рядом с Одином, упиваясь смертью и кровью павших, а также их грозной Матери. Но порой, она  обращается за помощью и ко мне – как в этот раз, когда мы снова встретились в болотах Линдси.

 

-Когда туда пришел Эдмунд? – спросил Редвальд и ведьма, оскалив острые мелкие зубы, довольно кивнула.

 

По словам Атлы Эдмунд попал в ловушку в Линдси: с одной стороны его зажало объединенное войско Энгрифледы и Аудульфа, а с моря высадились даны Сигифреда, совместно с королевским флотом. Король Уэссекса, ожидавший, что молодая королева станет отстаивать свою столицу, оказался  застигнут врасплох. Тут же вспыхнули раздоры  в его многочисленной, но разношерстной армии - между саксами и кельтами, между убежденными христианами и теми, кто приняв для виду новую веру, подспудно хранил верность старым богам. В жестокой сече, длившейся три дня, вражеское войско оказалось наголову разбито. Что случилось с Эдмундом Редвальд так и не понял – судя по зловещим намекам Атлы, Энгрифледа взяла его в плен живьем и отдала болотной колдунье, в благодарность за некую «помощь». В чем она заключалась и какова была дальнейшая судьба короля Уэссекса,  колдунья не стала говорить – да Редвальд и не особо хотел знать.

 

После победы королева поспешила к Люнденбургу  – и поспела как раз вовремя, чтобы разбить еще и франков. После этого, приставив знахарку к умирающему Редвальду, она вновь покинула город, железом и кровью усмиряя мятежную страну. Атла даже на расстоянии каким-то образом узнавала о  ее деяниях, с кровожадным смакованием рассказывая Редвальду о кровавых  подвигах своей воспитанницы. Со всей горячностью юности, не приемлющей двуличия и измены, она обрушилась на Кент, жестоко покарав всех, кто был уличен в связях с франками. Отпавший от Христа Суссекс сдался почти без боя – поэтому Энгрифледа не стала его жестоко наказывать,  также как и островное королевство Вихтвара, все еще державшееся  старых богов. Зато Уэссекс, вотчина Эдмунда, сполна расплатился за деяния своего короля, также как и Уэльс. Тогда же Энгрифледа объявила себя королевой-бретвальдой – владычицей Британии. Когда она возвращалась, путь ее был овеян дымом горевших церквей и залит кровью принесенных в жертву христиан.

 

 

День, когда Энгрифледа вернулась в Люнденбург стал одновременно и днем, когда Редвальд, наконец, решил выйти из храма. По настоятельной просьбе Атлы он направился в прилегающую к храму купальню, также еще римских времен.

 

-Рабы уже нагрели там воду, - сказала она, - а ополоснуться тебе не помешает – от тебя все еще несет гнилью и хворью. Самое время смыть ее с себя окончательно.

 

-Как скажешь, мудрая женщина, - усмехнулся Редвальд, выходя из храма. Колдунья смотрела ему вслед и в ее зеленых глазах читалась странная насмешка.

 

Купальня оказалась обширной комнатой, с мозаикой на стенах изображавшей дев с рыбьими хвостами, самих рыб и прочих морских тварей. Посреди же комнаты виднелся большой бассейн, наполненный горячей водой. От нее шел пар, наполнявший  купальню. Редвальд скинув грязное тряпье,  соскользнул в воду, чувствуя, как все его тело окатывает приятное тепло. От удовольствия он простонал – и словно эхом  в ответ раздался негромкий плеск.

 

-Кто здесь?! – сакс  сел в купальню, озираясь по сторонам. В ответ вновь раздался плеск, за ним озорной смешок – и  из курящегося над водой пара выступила чья-то стройная фигурка.

 

-Энгрифледа! -  Редвальд ошеломленно уставился на представшую перед ним совершенно голую королеву, - что ты тут делаешь?

 

-То  же, что и ты, - девушка рассмеялась, - это ведь моя купальня. Я часто прихожу сюда…правда до сих пор в одиночестве.  

 

Она наклонилась, качнув перед глазами Редвальда упругими  грудями. Ее рука погладила заросшую щетиной щеку принца, потом опустилась ему на грудь, заставляя сакса вновь лечь в воду.  Лукавая улыбка искривила пухлые губы, когда Энгрифледа вдруг  впилась в мужской рот жадным поцелуем. В тот же миг губу сакса пронзила острая боль и он невольно оттолкнул девушку, вытирая кровь из прокушенной губы.

 

-С ума сошла?!

 

-  Атла говорила, что удовольствие всегда начинается с боли, -  рассмеялась Энгрифледа, лизнув нанесенную рану, -  увы,  до сих пор я так и не  испробовала этого. Моя  брачная ночь, - она поморщилась, -оказалась не слишком удачной. Этельвульф был ни на что не годен как мужчина – хотя он и честно старался. И в конце концов, ему удалось угодить мне - пусть  на моих бедрах потом несколько дней не сходили ссадины от его щетины. Но все же…от мужчины я жду совсем иного.

 

Ее рука скользнула еще ниже, сомкнувшись на затвердевшей мужской плоти. В следующий момент она прильнула к саксу, оплетая его бедра длинными ногами.  Редвальд, подхватив королеву за округлые ягодицы, резко поднялся, чувствуя, как девичьи руки  сомкнулись на его шее. По всей купальне разнесся сладострастный стон, когда восставший ствол, прорвав податливую преграду, вошел в тесную расщелину, истекавшую влагой и кровью.

[Каминский]

Дети Черного Медведя

 

 

 

- Все это во славу твою, Повелитель холода и мрака. Вдохни в этот клинок ярость и великую злобу, на страх врагам и во славу короля! Пусть сила твоя всегда будет с ним, Владыка железа и крови.

 

 

 

Небольшая кузня, стояла на краю болота, под сенью высокого дуба с раскидистыми ветвями. В  самой же кузне стоял высокий, голый по пояс мужчина, с длинной черной бородой и глубоко посаженными  глазами. Бритый наголо череп покрывали причудливые татуировки, также как и широкие плечи и мускулистые руки. Огромным молотом он бил по наковальне, выбивая заготовку для большого меча, в половину человеческого роста. На черных от копоти стенах висели  орудия кузнечного ремесла, а прямо над наковальней красовался  резной лик самого божества – полузверя-получудовища. Подобный же лик, окруженный самыми пагубными рунами, был  и на серебряном амулете на груди кузнеца.

 

 

 

У входа, сложив руки на груди, стоял король Тюрингии, внимательно наблюдая, как куется новый клинок. Наконец, коваль закончил свою работу и, ухватив меч клещами, протянул, рукоятью вперед,  в сторону Крута.

 

 

 

- Твой меч готов, Темный Король!

 

 

 

-Разве его не нужно закалить? - произнес Крут, рукой в толстой перчатке берясь за все еще горячую рукоять. Пока она представляла собой лишь грубую перекладину, без каких-либо украшений.

 

 

 

-Нужно, конечно, - усмехнулся кузнец, - но такой клинок закаляется не в воде и не в крови раба, как обычное оружие – лишь вонзившись в сердце яростного зверя, посвященного Чернобогу. Слышишь – его голосом с тобой говорит сам бог!

 

 

 

Из-за двери и впрямь слышались громкие звуки – злобное рычание и оглушительный визг, перемежающийся громкими криками. Кузнец, притворил дверь перед королем и тот, ухватив поудобнее новый меч, вышел из кузни. Вслед за ним, согнувшись в три погибели, вышел и  кузнец. Они прошли через небольшую рощу на краю болота и оказались на обширной поляне, освещенной горевшими по краю большими кострами.  Большую часть поляны занимал своего рода загон, огражденный высоким частоколом. Между ним и кругом костров столпилось с пару десятков мужчин, сопровождавших громкими криками то, что происходило за оградой. Посреди огороженного частоколом пространства высился исполинский идол, вырезанный из цельного ствола дерева. Он изображал бога-чудовище с оскаленной медвежьей мордой, обрамленной окладистой бородой. На торчащих из тела идола острых сучьях белели черепа людей и животных 

 

 

 

У подножия идола скорчились прикованные пленники  – семь мужчин и шесть женщин, в возрасте от пяти до пятидесяти лет. Круглыми от страха глазами, они созерцали жестокое зрелище: огромный вепрь, с рыжей щетиной, громко хрюкая, атаковал большого медведя с непривычно темной почти черной шерстью. Встав на задние лапы, передними зверь отмахивался от всех попыток кабана поддеть его на клыки.

 

 

 

Крут подошел к частоколу, - вопящие зрители, узнав короля, поспешно расступились, - внимательно наблюдая за жестоким побоищем. Звери явно сражались давно и тела обоих покрывали кровоточащие раны. Животные уже выбивались из сил, однако не прекращали попыток дотянуться друг до друга. Вот кабан, изловчившись, рванул клыками заднюю лапу медведя, и злобное рычание последнего сменилось жалобным воем.  Медведь отпрянул, опускаясь на все четыре лапы и вепрь, сделав круг по арене, с визгом, от которого закладывало уши, ринулся  вперед, готовясь одним броском покончить с противником. Однако медведь в последний момент исхитрился увернуться от удара, и хотя его покалеченная лапа оказалась в тисках могучих челюстей, в следующий миг он навалился на вепря сверху, терзая его зубами и когтями. Оба звериных тела сплелись в невообразимый клубок,  оглушительный визг и столь же громкое рычание слились в один жуткий звук, пока наблюдатели, затаив дыхание, пытались понять, кто же побеждает в этой безумной схватке. Но вот  челюсти медведя вгрызлись в щетинистый загривок, тогда как здоровая задняя лапа, согнулась и распрямилась, вспарывая огромными когтями брюхо вепря. Кровь и кишки вывалились на землю, злобное хрюканье сменилось жалобным визгом и кабан, издыхая, повалился на землю. Медведь, выбравшись из-под навалившейся на него туши, издал торжествующий рев, медленно поводя из стороны в сторону лобастой головой. Маленькие, налитые кровью глазки обшаривали арену и частокол в поисках нового врага. Вот они остановились на прикованных у идола пленниках и зверь, издав новый рев,  направился к ним.

 

 

 

-Хороший знак, ваше Величество, - воскликнул кузнец, - зверь Чернобога, родовой зверь вашего рода, одержал верх. Вам осталось только закончить  начатое, освятив свой клинок в его крови.

 

 

 

-Я готов, - кивнул Крут, скидывая расшитый серебром черный плащ.  Двое подручных кузнеца  накинули на плечи короля грубо выделанную медвежью шкуру. Кто-то еще услужливо приоткрыл калитку и Крут, вскинув меч над головой, вышел на арену.

 

 

 

- Я здесь, зверь моего рода! – крикнул он, - во имя общей крови текущей в наших жилах – сразись со мной, чтобы мы узнали, кто достоин стать победителем во славу Чернобога!

 

 

 

Медведю оставалось всего несколько шагов до скованных пленников, когда он заметил нового врага. Какой-то миг он колебался,  потом, будто приняв решение, коротко рыкнул и, хромая, направился к королю. Тот вышел на середину арены и остановился, держа меч наготове. Зрители из-за частокола, - в основном дружинники Крута, - застыли в ожидании, осознав, что схватка зверей была лишь преддверием самого главного поединка.

 

 

 

Приблизившись к Круту на несколько шагов, медведь злобно взревел и кинулся на короля.  Будь у зверя здоровая лапа, бросок мог стать и удачным, но сейчас владыка Тюрингии увернулся без особого труда и по рукоять засадил клинок в медвежий бок. Зверь жалобно взвыл, из последних сил разворачиваясь и  тут Крут, выдернул клинок, вогнав его  прямо в оскаленную пасть. Далее продолжать бой не потребовалось – медведь, завалившись набок, рухнул всего в двух шагах от убитого им  кабана. Кровь обоих зверей смешивалась, пропитывая перепаханную им землю.

 

 

 

И в этот миг окружившие частокол воины взорвались ликующими криками.

 

 

 

-Крут-Крут- Крут!!! Слава королю Тюрингии!!!

 

 

 

Король, обведя арену довольным взглядом и, перехватив меч поудобнее, направился к прикованным пленникам, со страхом и надеждой смотревших на владыку в медвежьей шкуре. Подойдя ближе, он вскинул меч – и одним махом снес головы сразу трем пленникам. За первым ударом последовал второй, потом третий, четвертый  –  каждый взмах клинка сносил людям головы или перерубал их тела пополам. Кровь залила землю, идола и самого короля, с хриплым рычанием продолжавшего свою мясницкую работу. Отрубленные головы и иные части тел он насаживал на торчащие из боков идола острые сучья, в дополнение к уже висевшим там черепам. Закончив с кровавой бойней, Крут развернулся к своим   воинам и  вскинул меч над головой.

 

 

 

-И также будут обречены в жертву все наши враги, - крикнул он, - в грядущей войне, этот меч принесет сотни и тысячи христиан в жертву Повелителю Тьмы. Слава Тюрингии! Слава Чернобогу!!!

 

 

 

-Крут-Крут-Крут!!! – доносилось со всех сторон и в звуках восхищения своих воинов купался и сам король Тюрингии, торжествующим взором осматривая тела мертвых людей и животных. Сейчас король уже не видел их – перед его глазами представала широкая река  крови, несущая мертвые тела от Рейна и Альп до Средиземного моря и самой Атлантики.

 

 

 

 

 

Вадомар, стоял у окна старинного здания, мрачно глядя на простиравшуюся перед ним озерную гладь. В этом здании, оставшемся еще с римских времен,  молодому герцогу Алемании,   предоставил убежище король Сигизмунд. Сам владыка франков с большим войском ушел на запад, оставив в своей столице сильный отряд во главе со своим зятем графом Рикардом. Рикард же, с позволения короля, впустил в город и арабский отряд во главе с полководцем  Али ибн Хасаном. Основные силы арабского войска разместилась за пределами города -  со своего окна алеман видел светящиеся на берегу озера костры сарацинов. Даже оттуда  сейчас доносились завывания муэдзинов, созывавших мусульман на вечернюю молитву.

 

 

 

- Бисмилляхи рахмани рахим,  -  рассеяно произнес Вадомар. За стеной, где разместился Али ибн Хасан, со своими приближенными, в это время  обычно тоже слышалось молитвенное бормотание - однако в этот раз там почему-то царило молчание. Пожав плечами, Вадомар - точнее  Абдуллах ибн Мухаммед, как он стал прозываться после принятия ислама, - решил и сам обойтись на сегодня без обязательной молитвы. Веру он принял не по велению сердца, а ради получения войска, за что на него порой косились даже самые преданные его соратники из алеманов. Однако Вадомар-Абдуллах считал, что  зашел слишком далеко, чтобы  сейчас поворачивать назад. Как бы то ни было - вместе с ним сейчас шло войско в двадцать тысяч арабов - и еще три тысячи христиан-алеманов, с помощью которых Вадомар надеялся отвоевать отцовские владения. О том, что будет дальше, новообращенный мусульманин решил пока не задумываться. Раздевшись, он лег в постель и постарался уснуть, в преддверии завтрашнего долгого перехода.

 

 

 

Вадомар сам сначала не понял, что его разбудило – какой-то миг он лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, в чем дело. Потом пришли звуки – топот множества копыт, воинственные крики и лязг  оружия. Вскинувшись с кровати, Вадомар, поспешно напяливая на себя, что подвернулось под руку, подбежал к окну.

 

 

 

Его глазам предстала невероятная картина – вся Женева полыхала в огне пожарищ. Отблески  пламени отражались в озерной воде и на фоне костров двигалось множество силуэтов пеших и конных всадников, отчаянно сражавшихся друг с другом. Даже беглый взгляд на все это позволил Вадомару понять, что одна из сторон застигнута врасплох нападением – ну, а кто именно побеждает в этой битве стало понятно, когда над городом пронеслись торжествующие крики.

 

 

 

-Аллах! Аллаху акбар!!!

 

 

 

Позади стукнула дверь и Вадомар, резко обернувшись, увидел Али ибн Хасана, в полном воинском облачении и в сопровождении двух рослых сарацинов.

 

 

 

-Что это значит?!  Сигизмунд наш союзник!

 

 

 

-Сигизмунд – ничтожный дурак! - презрительно сплюнул сарацин, - а ты – дурак еще больший, если решил, что эмир и впрямь станет проливать кровь правоверных за то, чтобы глупый мальчишка  воцарился в своей дикой стране!

 

 

 

Он говорил по-франкски почти чисто – сын арабского полководца и дочери  франкского графа, принявшего ислам. Однако темные глаза его полыхали все тем же фанатичным огнем, что горел и у воинов Аллаха, когда те впервые несокрушимой песчаной бурей вырвались из аравийских пустынь.

 

 

 

- Уже почти век мы воюем с франками, - продолжал Али, - и Сигизмунд попортил нам слишком много крови, чтобы мы могли упустить такой удобный случай, когда он сам открыл дорогу к своей столице. Сегодня вечером мои люди, прокравшись к воротам, перерезали охрану и впустили наше войско в Женеву. Слышишь – она кричит как женщина, которую берет в наложницы воин! Сегодня этот город – город Аллаха!

 

 

 

- Вы с эмиром сошли с ума! Как только Сигизмунд узнает о вашем вероломстве, он тут же кинется отбивать свою столицу! Перекрыть вам пути назад – проще простого!

 

 

 

-Во-первых, Сигизмунду сейчас не до того, - улыбка под черными усами напоминала волчий оскал, - или ты и впрямь думаешь, что эмир, - да хранит Аллах его вечно, - станет уговаривать халифа Кордовы, чтобы тот выполнил просьбу короля франков? Сигизмунд поверил в это, да – он пойдет войной на Лупа и встретится с аквитано-кордовским войском. Хорошо, если он сам сумеет унести ноги. Ну, а во-вторых, я и не собираюсь возвращаться той же дорогой, что и пришел. Пока мы шли сюда, войско эмира перешло через Альпы и сейчас осаждает Турин. Я, по перевалам, которые разведали наши купцы и лазутчики, пройду на юг и ударю в тыл лангобардам, когда они ринутся отбивать свой город. Ну, а затем мы пойдем дальше – на Павию и Милан, а может и на сам Рим. И добыча, что мы возьмем  - и с Женевы и в Италии, - многократно окупит все то, что мог бы дать эмиру Сигизмунд.

 

 

 

-А что будет со мной? – почти спокойно спросил Вадомар. Губы Али ибн-Хасана раздвинулись в пренебрежительной усмешке.

 

 

 

-Эмир велел доставить тебя в Марсель живым, - сказал он, - разве что лишенным кой-каких частей тела – евнуху они ни к чему. Он также позволил мне немного позабавиться, перед тем как…

 

 

 

Он не договорил, - обманутый кажущейся растерянностью Вадомара, он подошел к нему слишком близко и пропустил тот миг, когда недоумение в синих глазах юноши сменилось  слепой ненавистью. С неожиданной быстротой молодой человек сорвал с пояса Али украшенный драгоценными камнями кинжал и вонзил его в горло сарацина. В гаснувших глазах арабского полководца еще отражалась надменная усмешка, а Вадомар уже толкнул его тело на ближайшего из его подручных, полоснув по горлу второго, что опомнившись, только потянул из ножен  клинок. Другой же сарацин, напуганный внезапным преображением испуганного подростка в жаждущего крови воина, кинулся бежать и Вадомар добил его ударом в спину. После этого, он склонился над телом Али, стягивая с него доспехи и сам облекаясь в них. Закончив с этим, он сбежал вниз по лестнице – и нос к носу столкнулся с одним из собственных воинов, пришедшим еще с Алемании.

 

 

 

-Мой герцог!-  воскликнул он, - что происходит в этом проклятом городе? Все убивают всех, а мы…

 

 

 

- И мы будем делать то же самое, - лицо Вадомара исказила гримаса такой лютой ненависти, что воин невольно отшатнулся, - убивайте их всех – франков и сарацин. Во имя Водана, бога моих предков – сегодня я принесу ему обильную жертву!

 

 

 

Клокоча от непрерывно бурливших в нем ярости, ненависти и жгучего стыда, Вадомар прервался на полуслове и кинулся вперед, громко сзывая своих воинов. Спустя миг - и они  ворвались в толпу, сходу включившись в жестокую битву. Несмотря на то, что Вадомар призывал убивать всех, сам он кипел желанием поквитаться именно с сарацинами за их вероломство – и очень скоро франки и алеманы объединились против общего врага. Мусульмане же, узнав о гибели своего полководца и обескураженные ударом в спину, смешали свои порядки и вскоре битва, что казалось уже близившейся к концу, закипела с новой силой.  Реки крови текли по улицам города и в них отражалось зарево пожарищ, объявшее дома и церкви Женевы.

 

 

 

И все же арабов было намного больше – опомнившись от потрясения от гибели ибн-Хасана, они с новой силой принялись теснить противника. Казалось, что победа сарацин уже неизбежна, когда в битву вдруг вмешалась новая, еще более страшная сила.

 

 

 

-Крут-Крут-Крут! Слава Одину! Слава Чернобогу!

 

 

 

Воинственные крики неслись со стороны озера и из ночного мрака одна за другим выныривали лодки и плоты, под стягами с черным медведем. Впереди, на самой большой из лодок, стоял молодой король Тюрингии, с мечом Чернобога на поясе и злобной улыбкой на устах. Рядом же с ним, в полном воинском облачении, крутил секирой король франков Хлодомир, жаждущий поквитаться с вероломным братом.

 

 

 

 

Крут не медлил с походом на запад – и Хлодомир, в котором ненависть к Сигизмунду и надежда вернуть престол, все же пересилила неприязнь к язычникам, скрепя сердце, присоединился к нему. Именно плененный король франков, подсказал Круту эту идею – ударить по столице Бургундии, нанеся тем самым жесточайший удар по честолюбию брата. Пробравшись тайными перевалами, войско Крута вышло на северо-восточный берег Женевского озера. Забрав в окрестных деревнях все лодки, какие только там нашлись, срубив в лесах грубые, но крепкие плоты, король Тюрингии решился атаковать город с озера.

 

 

 

Рискованный план оправдался, когда вышедшее к Женеве войско застигло город, объятый жесточайшей резней. Крут, не долго думая над тем, кто и с кем там сражался, отдал обычный для него приказ.

 

 

 

-Убивайте всех – Один в Вальхалле примет своих!

 

 

 

Войско Крута, - тюринги, алеманы, бавары, славяне, -  ворвалось в схватку, словно волчья стая в драку двух собачьих свор. Одним ударом они рассекли сражающихся, опрокинув  и сомкнув их ряды, погнав  вглубь города. В первых рядах сражался молодой король, окруженный отборными головорезами из своей дружины. Каждый взмах меча, закаленного в медвежьей крови, сносил чью-то голову, рассекал чью-то грудь, перерубал руку, заносившую клинок над головой  Крута. Стальной клин тюрингского войска пробивался все глубже в город, сметая наспех возведенные баррикады из обломков зданий и окровавленных тел.

 

 

 

На одной из таких баррикад Крут и столкнулся с Вадомаром. Тот, завидев реющее над вражеской армией знамя с черным медведем, положил всех своих людей, чтобы прорваться, наконец, к королю Тюрингии. С диким криком, от которого отшатнулись даже самые ожесточившиеся рубаки, он кинулся на ненавистного врага.

 

 

 

-За моего отца! За Алеманию! Умри, проклятый братоубийца!!!

 

 

 

Крут не узнал странного юнца в сарацинских доспехах, что визжа и сыпля оскорблениями, накинулся на него. Вадомар же, при виде человека, что лишил его всего, - дома, семьи, чести, отчизны, - словно обрел новые силы, которые он и выплеснул в одной отчаянной атаке. Первый удар чуть было не достиг цели – Крут в последний момент отшатнулся и клинок, чуть не снесший ему пол-головы, оставил лишь глубокий порез на щеке. Однако и Крут не медлил с ответом – сталь со звоном ударила о сталь и дамасский клинок разлетелся на куски. В следующий миг меч Чернобога разрубил Вадомара от плеча до поясницы. Крут, упершись ногой в  изуродованное тело, с трудом выдернул завязший в костях клинок и две половины, брызжущие кровью и внутренностями, покатились вниз по баррикаде,  под ноги наступающих тюрингов.

 

 

 

- Слава Одину!!! – вскричал Крут, - убивайте их всех!!!

 

 

 

Где-то неподалеку, рыча, словно рассерженный медведь, рубился и Хлодомир, орудуя огромным боевым топором. С одинаковой яростью он обрушивался и на сарацинов и на франков, приспешников Сигизмунда.

 

 

 

-Вы все лживые изменники!!!  - орал он, - ублюдки, содомиты, шлюхи Сатаны!!! Тот из вас кто поднимет меч на своего короля, да будет проклят перед  лицом Господа!!!

 

 

 

Иные из франков, признав Хлодомира, бросали оружие, моля короля о пощаде и  тот,  поначалу зарубив нескольких таких, в конце концов, сменил гнев на милость. В одной из кратковременных передышек,  ему все же удалось перекинуться парой слов с Крутом. Тот зло зыркнул на франка, но спорить не стал – кровавая пелена  начала спадать с его глаз и король Тюрингии  уже сам видел, что и его войско, в своем первом сокрушительном натиске на врагов, понесло немалые потери на улицах Женевы.

 

 

 

- Хорошо, - неохотно сказал он, - тех франков, кто бросит оружие или перейдет на нашу сторону – пощадим. Но я обещал богам обильные жертвы – и всех сарацин, что попадут нам в руки, ждет лишь смерть.

 

 

 

С этим Хлодомир, ненавидевший сарацин еще больше чем язычников, не стал спорить – и кровавая бойня продолжилась. К утру из двадцатитысячного арабского войска в живых осталось лишь шестьсот человек – и всех их Крут обрек в жертву Чернобогу. Весь остаток ночи на берегу озера слышались заунывные обращения к жестоким богам – и потоками лилась кровь, окрашивая алым темные воды. Веками потом среди окрестных крестьян ходили легенды о том, сколь крупными и жирными стали рыбы и раки, откормившись на сарацинских трупах.

 

 

 

А ранним утром, когда жестокий обряд, наконец, закончился к королю Круту прискакал измученный гонец на взмыленной лошади.

 

 

 

-Беда, мой король, - выдавил он, - случилось страшное!

 

Изменено 10 Jul 2023 пользователем Каминский

[Magnum]

- Беда, мой король, - выдавил он, - случилось страшное!

- Что там еще?! - воскликнул внезапно похолодевший Крут. Дурные предчувствия охватили его. 

 

Вместо ответа гонец молча протянул свиток пергамента, скрепленный печатью. Король торопливо сорвал багровый сургуч, развернул свиток - и побледнел; и даже больше чем побледнел - посланник с ужасом смотрел как отдельные волоски в бурной шевелюре властелина Тюрингии прямо на его глазах меняют цвет с черного на снежно-белый. 

 

- В чем дело? - поинтересовался незаметно подошедший Хлодомир. Крут ничего не ответил, пергамент выпал из его рук. С необычной для своих размеров ловкостью король франков подхватил свиток на лету. Лучше бы он этого не делал. Достаточно было беглого взгляда на убористо расписанный лист, чтобы глаза Хлодомира едва не выскочили из орбит от ужаса, а потом и вовсе закатились. Не произнеся ни слова, франкский богатырь рухнул под ноги Крута и вздымая чудовищные брызги кровавой грязи. Но король тюрингов даже не обратил на это внимание. По его бледному лицу стремительно стекала густая струйка холодного пота. Гонец заглянул в его глаза - и отшатнулся в приступе невероятного ужаса. 

 

Я такое километрами могу гнать.

Авары в спину ударили, наверно. Или датчане. 

 

 

 

[Каминский]

Авары в спину ударили, наверно. Или датчане. 

Все на виду)

Вместо ответа гонец молча протянул свиток пергамента, скрепленный печатью. Король торопливо сорвал багровый сургуч, развернул свиток - и побледнел; и даже больше чем побледнел - посланник с ужасом смотрел как отдельные волоски в бурной шевелюре властелина Тюрингии прямо на его глазах меняют цвет с черного на снежно-белый. 

Точно вам надо фанфик писать)

[ЛАВ]

Я такое километрами могу гнать.

"Пилите, Шура, пилите"(с)  В смысле, гоните, гоните))

[Neznaika1975]

Вадомар периодически написан как Радомар

[Каминский]

Вадомар периодически написан как Радомар

Спасибо, поправлю.

[Telcontar]

Что-то многовато внезапных нападений на втянутое в штурм города войско. Всё-таки тогдашние армии пешие, без особой дисциплины - идут медленно и заметно. Поэтому ситуация, когджа штурмующее город войск застали врасплох - скорее исключение, чем правило.

[Каминский]

Забрать свое

 

- Я больше не могуууу!!!

 

Громкий стон, похожий на вой раненной волчицы, огласил большой шатер, где на ложе из звериных шкур металась Ярослава. На лбу  королевы выступила испарина, глаза лихорадочно блестели, с губ срывались страшные ругательства. Меж широко раздвинутых ног копошились две повитухи -  чернокосая полная аварка и молоденькая славянка, - безуспешно пытающиеся помочь королеве, разродиться новым отпрыском. Изношенное предыдущими родами, уже немолодое тело, не справлялось с новыми испытаниями и Ярослава, раздираемая мучительной болью в  разбухшем чреве, сейчас думала не о наследнике - только о том, чтобы хоть как-то исторгнуть убивающий ее плод. Прокушенными до крови губами она выкрикивала проклятия тем жутким силам, с которыми она связалась, и которые теперь расчетливо жестоко убивали ее вместе с не рождённым отпрыском. Сквозь кровавые круги, плававшие перед ее глазами, она видела ухмыляющуюся харю моховой бабки - расплывчатую, колеблющуюся, постоянно меняющую обличья, - но при этом неизменно сохраняющую  злорадный оскал.

 

"Я больше не буду ждать. Я возьму свое"

 

Позади повитух полыхал огонь в очаге, где горели, испуская едкий  дым, разные травы, чей запах, как считалось, отпугивает злых духов. И у Ярославы уже не осталось сил удивляться, когда из этого дыма вдруг выступила сестра кагана. Она шагнула к  повитухам, возложив руки им на затылки и женщины, одновременно всхлипнув, без чувств повалились на пол. Перешагнув через них, Оуюн уселась  перед  снохой. В желтых волчьих глазах светилась странная смесь презрения и сочувствия.

 

-Она не отпустит тебя, - вдруг сказала Оуюн.

 

-Кто? - выдохнула Ярослава.

 

-Ты сама знаешь кто, - рассмеялась шаманка, - неужели ты думала, что ты или я единственные, кто сможет договариваться с темными силами? Твой старший сын умнее, чем ты думала - он  заключил сделку с Чернобогом и принес ему величайшие жертвы.  Теперь король  под защитой Владыки Тьмы, а значит,  моховая старуха не сможет его забрать. И сейчас она злится - она думает, что это ты надоумила Крута так поступить, чтобы он не достался ей.

 

-Это...это не так, - выдохнула Ярослава, корчась в муках, - я бы... никогда...

 

-Я тебе верю, - пожала плечами Оуюн, - но моховая бабка - уже нет. И она выполнит свою угрозу - если ты сейчас не сделаешь то,  единственное, что еще может отвести беду от нашего рода.

 

Ярослава ничего не сказала - ее лицо исказилось гримасой неимоверной боли, - и единственное, что она смогла это слабо кивнуть шаманке. Та, рассмеявшись, как-то по особенному дохнула на костер - и он вдруг вспыхнул гнилостно-зеленым пламенем, словно свечение на болотах. Оуюн наклонилась над  Ярославой, протягивая руки - сейчас они больше всего походили на  лягушачьи лапы: зеленые, пупырчатые, с перепонками и, почему-то еще и с острыми когтями. Ярослава затаила дыхание, когда эти когти приблизились к ее огромному животу - и беспрепятственно прошли сквозь женскую плоть, так, будто она состояла из того же колеблющегося дыма, что наполнял сейчас шатер. В следующий миг Ярослава почувствовала неимоверное облегчение - будто тяжелый камень упал с низа ее живота, - и тут же шатер огласил громкий детский плач. На руки королевы лег слабо шевелящийся комочек, издающий звуки, от которых у Ярославы сразу стало теплей на душе.

 

-У тебя сын, - сказала стоявшая рядом Оуюн, - как  и обещала она. Что же, пора платить долги.

 

Ярослава, с неожиданно вспыхнувшей любовью рассматривая младенца, подняла испуганный взгляд на шаманку.

 

-Это же твой племянник, - сказала она, - неужели нельзя ничего...

 

-Об этом надо было думать раньше, - голос Оуэн  был полон неприкрытого злорадства, - еще когда ты только заключала свой договор. Твой сын все равно не жилец -  не хватало только, чтобы вместе с ним болотная нечисть утянула с собой еще и моего брата.

 

Королева испуганно прижала малыша к себе, но Оуюн уже вскинула руки, гортанно выкрикнув заклинание  - и   превратилась в безобразное чудовище, напоминавшее вставшую на задние лапы  черную лягушку, покрытую оранжевыми пятнами. Из губастого рта вырвалось утробное кваканье,  прозвучавшее как некий призыв  - и шатер вдруг охватил невероятный холод. Ребенок, на миг притихнув, заплакал еще сильнее и Ярослава, глянув на него невольно вскрикнула - по лицу новорожденного ползали крупные вши и скакали блохи. Нежная кожа покрылась красными точками от укусов паразитов.

 

-А вот и я, светлая королева, а вот и я.

 

Ненавистное шамканье раздалось от стены и в тот же миг зашипел и погас костер, словно залитый водой. В тот же миг из клубов дыма показалась ненавистная сгорбленная фигура. Ярослава закричала от ужаса - моховая бабка предстала перед ней в том самом обличье, что и тогда на болоте. Жуткая, блеснувшая словно молния, догадка озарила королеву, когда она осознала, сколь схожи  нависшие над ней фигуры - чудовище, которым стала шаманка Оуюн и мерзкая нечисть из моховых болот. Ярослава жалобно закричала, когда жадные лапы вырвали ребенка из ее рук, разрывая его на части. 

 

Внезапно морда твари, в которую превратилась Оуюн  исказилась от жуткой боли и она вновь приняла  человеческое обличье. Дикий  вой сорвался с ее губ, когда тело шаманки расплылось в облако черного дыма, растекшегося по полу и просочившегося сквозь землю. Стоявшая рядом тварь гнусно захихикала и  тоже провалилась сквозь землю

 

Каган Эрнак пировал со своими приближенными за ближайшим холмом - по поверьям аваров ему нельзя было смотреть на рожающую жену до тех пор, пока она благополучно не разрешится от бремени.  Поэтому Эрнак терпеливо ждал, пока Ярослава подарит ему сына. Однако крик, раздавшийся со стороны шатра оказался столь ужасен, что он, не раздумывая, сорвался с места и, запрыгнув в седло, что есть силы настегивая коня, помчался к шатру супруги.

 

-Что здесь про...- вопрос замер на устах кагана, когда он, откинув полог шатра, вошел внутрь. Прямо перед ним лежали две мертвые повитухи и на их горлах виднелись черно-синие отпечатки чьих-то  пальцев. А внутри самого шатра - даже привычного ко всему кагана замутило при виде крови залившей пол перед ложем, обглоданных маленьких косточек и сидевшей посреди всего этого Ярославы, также залитой кровью. Она подняла на мужа безумные глаза и разразилась звуком, похожим одновременно на смех и рыдание.

 

-Злобная сука, - сквозь зубы произнес каган, потянув саблю из ножен, - меня предупреждали о том,  с кем ты якшаешься, но я не верил. Будь ты проклята!

 

Королева вновь взорвалась безумным смехом, оборвавшимся лишь когда Эрнак одним ударом снес ей голову. Бросив последний взгляд на шатер, он сплюнул и вышел вон, столкнувшись на выходе с подоспевшими нукерами.

 

- Сжечь здесь все! -  коротко бросил Эрнак.

 

За несколько миль от места, где развернулась трагедия, средь густых зарослей у болота, на постеленной в камышах волчьей шкуре недвижно лежала шаманка Оуюн. Глаза ее закатились так что были видны одни лишь белки, а сама она напоминала мертвую - да в каком-то смысле оно так и было. Тут лежало лишь тело шаманки - дух же ее пребывал далеко отсюда, готовя смертельный удар по ненавистной сопернице.

 

Рядом с ней, лежал шаманский бубен и слабо чадил затухающий костер. Возле него, подкидывая связки трав, сидела Неда. Она единственная знала о замысле своей хозяйки-наставницы - более того, она приняла в нем деятельное участие. Это Неда, по наущению Оуюн,  передала весточку Круту о кознях матери, заодно подсказав ему, где он может найти защиту. Сейчас же Неда помогала Оуюн разобраться с  собственной матерью.

 

- Если я хоть немного знаю Эрнака, то, как только он увидит  Ярославу рядом с растерзанным телом своего наследника, то убьет ее на месте, - объясняла Оуюн, - и ты станешь его первой женой. И Эрнак уже точно никогда не ослушается меня - ведь только я буду править Аварией за его спиной.

 

Она решила явиться в шатер духом - и потому, что так  удобнее призвать туда моховую бабку и для того, чтобы никто не увидел ее рядом с шатром.  Неда же должна была присматривать за  недвижным телом, пока дух Оуюн не вернется в него. Шаманка собиралась сделать это сразу после того, как моховая бабка возьмет свое  - долго находиться рядом с ней даже духу было небезопасно.

 

В этом плане, однако, имелся один изъян и заключался он  в том, что Оуюн переоценила  преданность славянки. Пресмыкаясь перед  наставницей, выполняя самые мерзкие и унизительные ее прихоти, Неда старательно училась, втайне от шаманки разведав те ее секреты, которые сама Оуюн никогда бы не раскрыла своей ученице. И сейчас она готовилась освободиться от унизительного покровительства сестры кагана. Единственное, что ее останавливало сейчас - это время: сейчас перед младшей женой кагана открывалась  возможность разом избавиться и от пугающей наставницы и от ненавистной матери. И поэтому Неда терпеливо ждала знака, что с Ярославой, наконец, покончено.

 

Вот веки Оуюн дрогнули, губы раздвинулись, обнажая острые зубы - верный признак того, что  шаманка собирается возвращаться в свое тело. В тот же миг Неда ухватила покрытый причудливыми узорами костяной нож, - сестра кагана не позволяла держать никакого железа рядом с местом обряда, - и перерезала горло шаманки. Тело Оуюн дернулось, лицо исказилось одновременно ужасом и дикой злобой, но Неда уже  спихнула корчившееся в предсмертных судорогах и булькающее кровью из перерезанного горла, тело в болото. Над гнилой водой взбух и лопнул огромный пузырь, разлетевшийся тучей гнуса, в уши  ударило оглушительное лягушачье кваканье. Неда криво усмехнулась.

 

- Великая Жаба приняла тебя, -  издевательски сказала она, - надеюсь, у нее ты встретишься с матушкой. Ну, а мне пора к мужу.

 

Что-то многовато внезапных нападений на втянутое в штурм города войско.

Ну так конкретно в предыдущей главе Женеву уже не штурмуют, идут уличные бои. Да и Крут напал не с суши, пехом, а с озера, причалив на лодках.

Ну и "авторский произвол - свят". Это все же больше эпическое произведение, чем "учебник истории"