Орел и грифон

[Neznaika1975]

Лично я думаю, если хазары в союзе с печенегами - трындец всем уграм и славянами

 

нг против голема, конечно, не попляшешь

[Каминский]

нг против голема, конечно, не попляшешь

Они уже и без голема справлялись.

трындец всем уграм и славянами

Там ведь еще евреи были

 

[Crusader]

трындец всем уграм и славянами

 Не согласен, в войнах с Пермью Великой русские княжества кровушкой не раз умылись, хоть это и в РИ через пару стен лет было. Там, кстати, судя по источникам, массово пермяцкие лучницы орудовали.

[Neznaika1975]

войнах с Пермью Великой русские княжества

давайте не путать колонизационные отряды окраин и армию всей державы

 

Они уже и без голема справлялись.

я хотел сказать чтл в реале печенеги в конце 9 века прорвались в причерномоские степи, снеся салтовскую культуру и существенно ослабив Хазарию. Если хазары и печенеги в союзе - это прям гегемон Восточной Европы получается

Изменено 16 Dec 2023 пользователем Neznaika1975

[Каминский]

Если хазары и печенеги в союзе - это прям гегемон Восточной Европы получается

Они вроде в РИ бывали в союзах и Хазария и так была гегемоном Восточной Европы. Не делайте из печенегов культа, я сильно не уверен, что дело только в них.  Тем более, что у тут у нас Хазария еще толком не отошедшая от недавнего принятия новой веры, что не могло не сопровождаться очередными потрясениями

Изменено 16 Dec 2023 пользователем Каминский

[Crusader]

давайте не путать колонизационные отряды окраин и армию всей державы

А конные кочевники в леса и не полезут. Так что придётся коллеге книг через пять - нового монстрика вводить: отожрётся Пермь Великая и спуску никому не даст..)

[Каминский]

Длань смерти

 

Чуть больше года прошло с тех пор как франко-лангобардское войско вернуло Марсель христианскому мир — и вот по его улицам уже вновь гарцевали арабские жеребцы. Всадники — арабы и берберы, в белоснежных бурнусах и цветастых халатах, вооруженные длинными копьями, мечами дамасской стели и берберскими флиссами, — недобро поглядывали на жавшихся к стенам испуганных горожан. Многие из них лихорадочно вспоминали, где они были во время жестокой резни мусульман, случившейся во время освобождения города. Немногочисленные же сарацины, пережившие тот погром, напротив шумно приветствовали воинов Ислама.

 

Наибольший страх и изумление, граничащее со священным благоговением, вызывал тот, кто возглавлял всю эту процессию. Впрочем, поражал горожан не сам всадник, хотя, справедливости ради, он тоже производил впечатление, — статный рыжебородый мужчина, в бурнусе из синего шелка, скрывающем остроконечный шлем и искусно сработанную кольчугу. С пояса его свисала берберская сабля-нимча с рукоятью украшенной золотом и драгоценными камнями. Но изумленные люди больше смотрели на его скакуна — огромного слона с белой кожей и красными глазами. Могучее тело покрывала попона, сотканная из шелка и бархата, расписанного золотыми и серебряными узорами. Огромные бивни украшали насадки с золотыми шариками, а длинный хобот держал шипастую палицу, небрежно помахивая ею из стороны в сторону. Невиданный доселе зверь, с величавой неторопливостью шествующий по главной улице города, вызывал почти священный ужас у горожан и этот же страх распространялся и на его наездника — халифа Магриба и аль-Андалуса Яхьи ибн Йакуба. Над его головой реяло странное знамя, чье древко крепилось к слоновьему седлу: черный стяг с изображением белого рога, в окружении четырех крыльев, с арабскими письменами поверху. И все это шествие неспешно приближалось к мраморному дворцу, окруженному садами и фонтанами. Изящные шпили и минареты ненавязчиво напоминали о недавнем сарацинском владычестве, память о котором не смогли затмить наспех возведенные кресты, смотревшиеся на редкость чужеродно среди этой восточной роскоши.

 

Помнил о недавних хозяевах этих мест и герцог Ульфар, — худой мужчина с клочковатой бородой, длинным носом и бегающими зелеными глазами, придававшими ему сходство с потрепанной лисицей. Неказистого облика не мог скрыть и роскошный наряд герцога — расписанный золотом и серебром алый плащ, яркие штаны из синего бархата и алые сафьяновые сапоги с загнутыми носками на восточный лад. Внешне он все равно сильно проигрывал халифу, смотревшего на собеседника со снисходительным презрением. Внутреннюю силу Яхьи чувствовали и придворные, столпившиеся в тронном зале , где герцог принимал своего гостя — смотревшегося в этом дворце, как настоящий хозяин рядом с заискивающим временщиком. Это же звучало и в каждом слове халифа, что веско и твердо звучало по всему залу.

 

— Ромеи наш общий враг, — по латыни халиф говорил даже лучше самого герцога, — и твое предложение о союзе разумно, но нельзя помнить и то, что мы с тобой — не равны.

 

— Я — законный король лангобардов! — воскликнул Ульфар, но Яхья лишь насмешливо покривил губы.

 

— Король, — протянул он, — даже не все соплеменники держат твою сторону. Не говоря уже о главе неверных Клименте — а ведь его слово немало значит — и не только в Италии.

 

— Папа уважает силу, — недовольно сказал Ульфар, — и сейчас ему кажется, что эта сила на стороне мальчишки-ромея.

 

— И в чем он не прав? — усмехнулся халиф, — разве это не очевидно?

 

— Поэтому я и обратился к вам, — сдержанно произнес герцог.

 

— Надеюсь, ты не думал, что я стану даром помогать неверному, — пренебрежительно сказал Яхья, — мой флот, что стоит сейчас в гавани и мое войско вернут тебе Железную Корону — если ты вернешь мне Джаляль-аль-Хиляль.

 

— Согласен!- выпалил Ульфар с торопливым вздохом облегчения, вызвавшим у Яхьи очередную презрительную усмешку.

 

— Это еще не все, — халиф сделал паузу, наслаждаясь тревожной растерянностью на лице герцога, — но сначала убери...этих, прежде чем мы продолжим разговор.

 

Яхья небрежно кивнул на окруживших герцога придворных и Ульфар, передернув плечами, жестом велел изумленным выйти вон.

 

— Этих тоже, — халиф указал глазами на застывших у входа стражников-лангобардов, — для того, что я скажу достаточно и моей стражи.

 

Ульфар затравленно покосился на окруживших халифа черных рабов-зинджей, с длинными копьями и странной формы мечами, но все же велел убраться своим стражникам. Когда тяжелая, окованная железом, дверь захлопнулась за последним из лангобардов, Яхья вновь повернулся к Ульфару.

 

— Этот город я мог бы взять и не сговариваясь с тобой, — доверительно сказал халиф, — даже того войска, что есть сейчас со мной, хватило бы на весь Джаляль-аль-Хиляль . Но я не какой-то мелочный эмир, каким был Мухаммед ибн-Юсуф, погрязший в беспробудном пьянстве и самом мерзком разврате, я даже не просто халиф — я потомок пророка и духовный сын муккурабуна Исрафила и аль-Уззы, воплощенный Бог на земле. Несколько городов для меня значат меньше чем ничего: весь мир должен поклониться мне — и на меньшее я не согласен.

 

Он внимательно посмотрел на герцога и тому пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не содрогнуться перед просветленным взглядом фанатика.

 

— Наш союз не может быть союзом равных, — продолжал халиф, — и я явился сюда не как твой гость, но как хозяин своих законных владений. И, на правах хозяина, я могу даже оставить тебя наместником этого города — если ты примешь ислам и признаешь меня единственным Господином, властвующим на земле и на небе.

 

Ульфар уже раскрыл было рот, чтобы возразить — но тут же и захлопнул его, вновь встретившись взглядом с холодными, как у ядовитой змеи, глазами халифа.

 

— Мои же люди растерзают меня, если я сменю веру, — только и нашелся, что промямлить лангобард.

 

— Не растерзают, — усмехнулся халиф, — многие из благородных христиан принимают священный Коран — и в Испании и на Сицилии. Но я и не требую от тебя делать это открыто — по крайней мере до нашей победы над мальчишкой-ромеем. Просто склонись передо мной сейчас — а когда наши войска войдут в Рим ты во всеуслышание объявишь своему войску, что признаешл меня Тем, Кто есть все.

 

— Согласен, — торопливо кивнул Ульфар, вызвав очередную насмешку халифа.

 

— Ты верно думаешь, что я наивный простачок, — сказал он, — которого будет легко обмануть, после того, как дело будет сделано? Я покажу тебе, что со мной лучше не шутить. Кликни обратно кого-то из тех бездельников, что ты прогнал. И лучше выбери кого-то кого не сильно жалко.

 

Ульфар, поколебавшись, позвал начальника стражи, — светлобородого лангобарда в кольчуге и с мечом на поясе, — и шепнул ему на ухо пару слов. Стражник выскочил за дверь и спустя миг вернулся вместе со светловолосой женщиной в синем платье и в рубиновом ожерелье. За ее руку держался светловолосый мальчик лет восьми.

 

— Таков, значит, твой выбор? — халиф насмешливо посмотрел на герцога, потом перевел взгляд на вошедших, — как тебя зовут, женщина, и кто ты вообще?

 

— Мое имя Герда, — стараясь не выдать своей дрожи, сказала вошедшая, — я вдова Крута, бывшего короля Тюрингии.

 

— Я слышал о твоем муже, — кивнул халиф, — этот мальчик — его сын?

 

— Да...господин, — добавила Герда, настороженно бросив взгляд на герцога, — король Гримоальд был так добр, что предоставил нам убежище.

 

— Твой муж был закоренелым язычником, — бросил халиф, — это ведь он устроил резню правоверных в Женеве? Я — тот, в чьей власти карать, как карает и сам Аллах, могу уничтожить вас обоих — даже без пролития крови. Но в милости своей я позволяю тебе выбрать — кто сегодня умрет: ты или твой сын? Выбирай сейчас, женщина!

 

Герда бросила умоляющий взгляд на герцога, но тот сделал вид, что не заметил этой мольбы: слишком занятый в Италии, он не желал ввязываться еще и в борьбу за власть в Тюрингии. Он давно подыскивал предлог, как избавиться от ставшей обузой вдовствующей королевы, чтобы не ссориться с набирающим силу северным соседом. Это, видимо, поняла и Герда: обреченно вздохнув, она шагнула вперед.

 

— Мама!!! — крикнул мальчишка, метнувшись за Гердой, но стоявший рядом стражник дернул его обратно. Сама же Герда будто и не заметила этого крика — словно завороженная мерцающими зелеными глазами Яхьи, она шаг за шагом подходила к нему. Халиф довольно усмехнулся и, встав с кресла, стянул с руки перчатку из черного шелка, на котором тянулась вышитая серебром арабская вязь. На ладони виднелось, что-то вроде родимого пятна, повторявшего очертаниями четырехкрылый символ на знамени халифа.

 

— Сейчас ты увидишь касание Длани Бога, — не оборачиваясь, бросил он Ульфару. Шагнув вперед, халиф возложил руку на лоб женщины, не сводя с нее пристального взгляда. В следующий миг Герда вскрикнула, затрясясь всем телом. По ее лицу и коже побежали черные пятна и она рухнула, содрогаясь в предсмертных конвульсиях.

 

— Нееет!!! — взвизгнул мальчишка, вырвавшись из рук стражника, который, как и герцог, ошеломленно смотрел на мертвую женщину. Однако мальчику так и не довелось коснуться матери — халиф, уже вернувший перчатку на руку, мертвой схваткой стиснул плечо юного принца и мальчишка сразу же обмяк, испуганно косясь на смертоносные пальцы рядом с его лицом.

 

— Твоя мать умерла, чтобы ты остался жить, — наставительно сказал Яхья, — уважай же ее память, мой мальчик. Как тебя зовут?

 

— Тит...Титмар, — выдохнул ребенок, — то есть Иаков, в крещении. Зачем...зачем ты убил мою маму?

 

— Йакуб, — усмехнулся Яхья, пропустив мимо ушей вопрос мальчишки, — так звали моего отца, прямого потомка Пророка. Тебе нечего делать тут Йакуб — и в этом городе и в этой неверной стране, не говоря уже о твоей родине, полной самого пагубного ширка. Твой отец был ярым идолопоклонником, но и смелым воином, сын которого заслуживает лучшей доли. Пойдем со мной, мальчик, и я покажу тебе могущественные страны и огромные города, о которых ты ничего не слышал, полных невероятных чудес.

 

Мальчик, все еще всхлипывая, смотрел на мать, почти не слушая халифа. Яхья же, продолжая цепко удерживать ребенка за плечо, развернулся к выходу.

 

— Надеюсь, ты усвоил урок, Ульфар, — бросил он, — и помнишь наш уговор. Через пять дней я подведу флот к Риму — и, надеюсь, к тому времени твое войско возьмет город в осаду.

 

— Зачем тебе мальчишка? — не удержался от вопроса Ульфар.

 

— Из иных мальчиков порой рождаются великие мужи, — сказал халиф, — каким мог бы стать император ромеев, что умрет через несколько дней. Я помогу Йакубу встать на верную дорогу. Ты же запомни — через пять дней с войском у Рима.

 

С этими словами он вышел из комнаты, сопровождаемый стражей из зинджей, оставив герцога тупо смотреть на женский труп, покрытый черными пятнами.

 

 

— И потом они оба уселись на своего проклятого слона и убрались восвояси! Что же, остается надеяться, что сарацин не обманул, когда говорил о помощи под Римом.

 

Спустя три дня после разговора в Марселе Ульфар вернулся в Павию — старинную столицу лангобардов, пока Гримоальд не перенес свою резиденцию в Рим. Сейчас же герцог находился в опочивальне королевского дворца, облаченный в лишь плащ из алой парчи, наброшенный прямо на голое тело. В руке Ульфар держал золотой кубок с красным вином, шумно прихлебывая в промежутках между словами. Рядом, на обширном ложе, выстланным куньими и лисьим мехом, возлежала обнаженная пышногрудая женщина с длинными черными волосами. Куртизанка Валерия из Гераклеи была любимой наложницей вдовца-герцога, который предпочитал ее всем своим случайным любовницам.

 

— И ты выполнишь его условия? — небрежно спросила она, переворачиваясь на спину и лаская пальцами полные груди с набухшими алыми сосками.

 

— Придется, — передернул плечами Ульфар, — если бы ты видела то, что видел я...ладно! Пусть сначала поможет мне захватить Италию, а там посмотрим. Если он попробует возложить на меня свою лапу, я отрублю ему ее по локоть- а потом и голову!

 

С этими словами он залпом допил вино и, отшвырнув кубок, навалился на кровать, подминая под себя податливое женское тело.

 

— К Дьяволу проклятого сарацина, — сказал он, жадно лобзая цветущие прелести куртизанки, — сегодня я не хочу ничего слышать о халифе. Боже, какая же ты...А-ах...

 

Острые  ногти вонзились в его спину, проводя кровоточащие борозды, пока женщина игриво кусала мочку уха мужчины. Тело герцога еще сотрясалось от наслаждения, когда  смертоносный яд, скрытый под  ногтями Валерии, проник в его кровь.

[Neznaika1975]

Тело герцога еще сотрясалось от наслаждения, когда  смертоносный яд, скрытый под  ногтями Валерии, проник в его кровь.

нормальный заход

длинные руки логофета дрома?

[Каминский]

длинные руки логофета дрома?

самый очевидный ответ!

Но не факт, что самый правильный)

[Каминский]

Слоник

[Magnum]

Через пять дней я подведу флот к Риму ...  запомни — через пять дней с войском у Рима.

Как-то слишком быстро, я бы добавил еще дней десять. Тем более что на итоги это никак не повлияет. 

 

статный рыжебородый мужчина, в бурнусе из синего шелка, скрывающем остроконечный шлем и искусно сработанную кольчугу. С пояса его свисала берберская сабля-нимча с рукоятью украшенной золотом и драгоценными камнями. Но изумленные люди больше смотрели на его скакуна — огромного слона с белой кожей и красными глазами.

Слоник

Цвет совершенно не совпадает.

 

Примерно с 10 раза получилось такое: 

___

а с первого раза - такое, просто не могу поделиться: 

[Каминский]

Цвет совершенно не совпадает.

Да, но сам слоник эффектный же!

а с первого раза - такое, просто не могу поделиться: 

Тоже хорошо!

[Magnum]

а с первого раза - такое

Я вспомнил, это же индрикотерий. 

 

[Каминский]

Я вспомнил, это же индрикотерий. 

Мелковат для индрикотерия(

[Magnum]

Мелковат для индрикотерия(

детеныш 

или пони

Забавно, когда я прошу нарисовать индрикотерия, железный болван мне упорно слонов рисует. 

 

[Каминский]

По пиру и честь

 

— И так, моими устами король-император Редвальд говорит аварам, что война с франками закончена — и наша граница продвинулась к западу от Рейна.

 

Со своего трона под идолом Сварги-хана, каган Эрнак внимательно смотрел на высокого светловолосого мужчину, одетого в бело-синий плащ, отороченный мехом барса. Голубые глаза с некоторым вызовом смотрели на владыку авар: Агилольф, герцог бавар, выступал сейчас как посланник короля Редвальда — и говорил он о вещах, что давно стояли камнем преткновения между владыками.

 

— Новых земель нам вполне достаточно, — продолжал герцог, — и на востоке нас устроит лишь мирные границы и прочный мир. Готов ли каган пойти на это?

 

— Готов ли я? — переспросил каган, — а почему бы и нет? Что мешает нам жить в мире с твоим королем? Правда, его брат, Крут, обещал мне Вену...

 

— Редвальд на это не пойдет, — быстро ответил Агилольф.

 

— И я не жду этого от него, — кивнул Эрнак, — он не в ответе за слова своего предшественника и не обязан мне ничем, как был обязан Крут. Что же до меня — то я устал от войн: даже с булгарами, с которыми мы сражались все эти годы я намерен заключить крепкий мир. Такой же мир я могу заключить и с Редвальдом.

 

— Мой король будет рад это слышать, — кивнул Агилольф, — но он неохотно верит словам, за которыми не видно дел. Пока владыка аваров дает убежище сыну Ярославы и дочери Крута...

 

— Ярополку я не даю никакого убежища, — быстро ответил Эрнак, — он предал меня, также как и всех своих братьев. Я отправлял его послом к хазарам, договариваться о союзе против болгар — а он наплевав на это, взял в жены вдову мадьярского князя, ввязался в не нужную мне войну с хазарами. Сейчас, говорят, он уже посматривает на мои владения — и поэтому я вынужден мириться с болгарами. Само собой, что мне не нужна война еще и на западе — я с радостью выдал бы вашему королю Ярополка — если бы мог.

 

— Прискорбно, — качнул головой Агилольф, -а что насчет дочки Крута?

 

Вместо ответа Эрнак бросил взгляд на сидевшую рядом с ним Неду, а та, усмехнувшись, хлопнула в ладони. В следующий миг в зале появилась служанка из славян, одетая в простое белое платье. За руку она вела худую девчонку, лет четырех, наряженную в яркое платье из синего и золотого шелка. Огромные глаза, казалось, только и жили на детском лице, настороженно уставившись на незнакомца.

 

— Можете забирать, — пожал плечами Эрнак, — если вам так нужна Власта. Мне немного жалко с ней расставаться — она дочь Крута и моей тетки Алагай, а значит и моя двоюродная сестра. Надеюсь, вы не сделаете ей ничего дурного?

 

— Как можно! — возмущенно воскликнул Агилольф, — король Редвальд не воюют с детьми. Тем более она же и его племянница тоже.

 

— Ну и хорошо, — кивнул Эрнак, — буду рад, если это укрепит нашу дружбу.

 

Агилольф обменялся еще несколькими фразами с каганом и покинул хринг в сопровождении служанки и едва поспевающей за взрослыми Власты. Никто не заметил как у входа чуть заметно шелохнулась накидка: стоявшая за ней плотная женщина, с узкими глазами и черными косами, облаченная в расписанный золотыми драконами черный наряд, отшатнулась и выбежала из хринга. Алагай, вдова короля Крута кипела от злости, глядя как неблагодарный племянник отдает ее дочку заложницей в Тюрингию. Именно с Властой, которую чуть не в младенчестве обручили с Ярополком, Алагай связывала надежды на свое возвращение к власти — и вот теперь все эти надежды потерпели крах. Сначала Ярополк, наплевав на свое обручение, связывается с чужеземной шаманкой, а теперь и Эрнак, поняв, что Власта для него бесполезна, со спокойной душой отдает ее злейшим врагам. И Алагай ничего не могла с этим поделать — Эрнак давно дал понять, что мнение тетки значит для него меньше чем ничего. В этом Алагай винила Неду — как никогда она кляла себя за то, что вовремя не раскусила былую скромницу, чуть ли не рабыню шаманки Оуюн. Последнюю Алагай боялась больше чем кого-либо, с облегчением вздохнув, узнав о ее смерти — и как оказалось, рано радовалась. Новая шаманка оказалась на редкость жестокой и мстительной, припоминая все пренебрежение, с каким Алагай относилась к младшей жене племянника. Что же — сейчас она расплачивается за свою слепоту. У нее осталось только одно преимущество, которое она рассчитывала использовать прямо сейчас.

 

На выходе из хринга ее поджидал высокий смуглый парень с раскосыми глазами, одетый в черную тунику и темно-синие шаровары. На щеке у него виднелось небольшое клеймо: бывший раб из черных болгар, нынче стал самым верным сподвижником, а заодно и любовником Алагай.

 

— Сегодня же отправляйся на восток, — сказала аварка — донеси до Омуртага, что каган Эрнак рассорился с Ярополком и не станет помогать уграм.

 

— Будет исполнено, госпожа, — кивнул парень, — а что же ты?

 

— Я останусь на пару дней, — сказала Алагай, — есть кой-какие не оконченные дела.

 

Парень снова поклонился и, не разгибаясь, исчез среди юрт и шатров, тесно обступивших хринг. Алагай проводила его взглядом, после чего, развернувшись зашагала обратно. В голове ее уже зрел новый замысел — как она поняла, посланник Редвельда собирается остаться в хринге еще на пару дней. Этого времени Алагай считала достаточным для того, чтобы попытаться выкрасть дочку и вместе с ней скрыться во владениях болгарского хана. Не все в каганате рады миролюбивой политике, к которой вдруг перешел такой ранее воинственный Эрнак, и она легко найдет помо...

 

— Далеко собралась? — Алагай невольно шарахнулась, когда в сгущавшихся сумерках перед ней вдруг появилась темная фигура.

 

— Неда? — женщина невольно затаила дыхание, — ты что-то хотела?

 

— Просто сказать, что ты отлично справилась, — шаманка ухмыльнулась, оскалив острые зубы, — с этим своим шпионом. Теперь ты больше не нужна...

 

Лицо ее исказилось жуткой гримасой, словно маска, намалеванная на ее лице, вдруг обернулась реальной страхолюдной мордой. Глаза Неды блеснули алым огнем и Алагай не успела даже крикнуть, когда острые, как иглы, зубы перекусили ей горло.

 

 

Стоявший на правом берегу Дуная небольшой городок ромеи именовали Бононией, а славяне и авары с болгарами — Видином. Здесь на границе владений болгар и сербов состоялась встреча вождей, дабы отметить примирение хазар и авар праздничным пиром. Шатры славян и юрты кочевников окружали каменный форт, оставшийся еще от римлян — с крепкими стенами и чудом сохранившимися колоннами, тогда как крышу из перемазанного глиной тростника, уложенного поверх длинных шестов, смастерили уже новые хозяева. Внутри каменных стен стоял огромный стол, ломившийся от яств: зажаренных целиком бычьих и бараньих туш, кровяных конских колбас, запеченных целиком осетров и расписных мисок с черной икрой, фаршированных яблоками гусей и уток, ваз со свежими фруктами и изумительно пахнущих пирогов, с самой разной начинкой. Рекой лились ромейские вина, славянские меды и кумыс степняков. Возле стола дурачились скоморохи, играли гусляры, таращились жутковатыми маскам ряженые.

 

Во главе стола восседали хозяева Видина, негласно находившегося под двойным подданством болгар и сербов. Хан болгар Омуртаг был высоким дородным мужчиной, разменявшим уже пятый десяток, с тонкими усами на степной лад и раскосыми желтыми глазами. Алый плащ, с воротником из волчьего меха, прикрывал широкие плечи, мощную шею украшала золотая гривна, а на запястьях красовались браслеты с гранатами и сапфирами. Из-под тяжелой меховой шапки выбивались седеющие темные косы. Слева от хана восседал князь Просигой, в свите из темно-синей ткани, расписанной золотом. То и дело он ухмылялся в вислые усы, слыша хвалебные крики, что выкрикивали подвластные ему сербские жупаны. Другие сербы недоуменно молчали — из тех жупанов, что все еще держали сторону князя Первослава, который должен был восседать по правую руку от Омуртага. Однако сейчас его место пустовало — князь почему-то запаздывал и Просигой с Эрнаком настояли, чтобы начинать пир без него.

 

— Кто он такой? — говорил Эрнак, — что два кагана будут ждать какого-то князя? Когда он явится, то пусть садится за стол, выпивает повинную чашу — и празднует со всеми.

 

Сам Эрнак сейчас восседал на противоположном краю стола от Омуртага — в черном одеянии, расписанном золотыми грифонами, и остроконечной шапке в опушке из чернобурой лисы. Рядом восседала Неда — единственная женщина на пиру, но не единственная из служителей богов: за столом, на самом почетном месте сидели славянские волхвы и болгарские шаманы — камы. Кроме них здесь пировали лучшие воеводы Омуртага, — князья славян и беки болгар, — тарханы авар и сербские жупаны.

 

— Я пью за моего дорогого собрата, — Эрнак встал, поднимая золотой кубок с ромейским вином, — и всех булгар. Сколько лет мы грызли друг другу глотки, забыв о наших общих истоках от семени великого Ашины. Сегодня да прекратятся раздоры между двумя властителями степей и вечный мир проляжет между аварами, булгарами и славянами.

 

Одобрительный гул пронесся над столом и лишь Неда позволила себе мимолетную издевательскую усмешку. Омуртаг же встал, поднимая в ответ кубок.

 

— Великий день, славный день, — сказал он, — и лишь об одном я жалею — точнее о двух, двух славных воинах, что не пируют сегодня с нами. Первый — князь Первослав, что, я надеюсь, совсем скоро присоединится к этому пиру. И второй — мой сын Крум, что сейчас воюет на севере с изменниками-уграми.

 

— Не только тебе пришлось испытать горечь предательства, — Эрнак сокрушенно покачал головой, — Ярополк, мой пасынок, сын моей покойной супруги и брат моей жены, коему я дал убежище — он предал меня и теперь воюет заодно с уграми, взяв в жены иудейскую ведьму. Видит Сварги — как только завершится пир, я поспешу на север, чтобы разбить врага и воссоединиться с верным союзником.

 

-Так и будет брат, — Омургаг поднял кубок, но тут Неда, уже не в силах сдерживаться, разразилась оглушительным хохотом, раскачиваясь на месте и сверкая заточенными зубами. По столам послышалось недоуменное перешептывание, а хан, нахмурив брови, уже хотел было потребовать вывести шаманку, когда в дверях послышались крики.

 

— Князь Первослав! Дорогу князю Первославу!

 

— Пусть войдет! — крикнул владыка болгар и в зал вошло несколько сербов из дружины Просигоя. В руках они держали большое блюдо, накрытое серебряной крышкой. Омуртаг вновь нахмурился, тогда как Просигой, усмехнувшись, дал знак — и его дружинник сдернул крышку с блюда. Хан отшатнулся, помянув всех богов и духов — с блюда, остекленевшими глазами, на него взирала отрезанная голова Первослава.

 

— Что...Что это? — хан не успел договорить, когда снаружи вдруг послышался громкий топот и крики:

 

— Измена! Подлая измена!

 

В зал ворвался болгарин, из тех, что прибыли вместе с Омуртагом. Смуглое лицо посерело, по лбу стекали капли пота, лицо искажала гримаса жуткой боли.

 

— Измена, моя хан, — повторил он, — еда, что дали нам люди Просигоя, оказалась отравлена! Сейчас они...оооохххх!

 

Он рухнул наземь со стрелой в спине — и в следующий миг в зал ввалились авары и сербы, с окровавленными клинками наголо. Омуртаг бросил гневный взгляд на Просигоя — как раз, чтобы увидеть, как князь-предатель, выхватив меч, вонзает клинок в горло хана. Вокруг уже слышались воинственные крики и предсмертные вопли — болгары и союзные им славяне, что прошли на пир без оружия не ждали такого вероломства от давнего союзника — и сейчас авары и сербы, что с ведома Просигоя пронесли с собой мечи, устроили дикую резню. Болгар истребляли и снаружи — отравленные зельем Неды, воины Омуртага не могли противостоять вооруженным до зубов аварам. Но и в самом зале кровь лилась ручьем, смешиваясь с вином из опрокинутых кубков, заливая стол и все вокруг. Эрнак, оскалившись в кровожадной ухмылке, резал и колол, охваченный кровавым безумием, как и его воины, как и Просигой, чьи люди убивали жупанов, державших сторону Первослава. И над всем этим звенел безумный хохот черной шаманки Неды, уже обрекшей всех убитых сегодня в жертву Хар-Мекле.

[Neznaika1975]

обещал мне Вену..

коллега, Вена в то время - жалкие деревянные поселения на обломках римского каструма
что то нормальное (каменный замок и церковь) там построил Шарлемань после разгрома авар

зачем кагану территоия Вены?

[Neznaika1975]

а зачем авары убили болгарского князя?

 

[Каминский]

коллега, Вена в то время - жалкие деревянные поселения на обломках римского каструма

Анахронизм да. Но я просто не мог найти какие-то более значимые территориальные уступки, которые могла бы сделать Тюрингия Аварии

Чей-то в первой части, где то же самое проговаривалось, и как бы не более четко, у вас возражений не было.

зачем кагану территоия Вены?

Хз, в реале зачем-то нужна была

 

На территории современного Внутреннего Города неоднократно обнаруживались византийские медные монеты VI века, что свидетельствует об оживлённой торговле в Вене. Центр древней Вены находился в Бергхофе, современной Сальваторгассе, где в ходе раскопок были обнаружены лангобардские захоронения VI века. После отступления лангобардов на юг в 568 году, регион перешёл к аварам под предводительством Баяна I^[4]. Помимо аваров, занимавших высшие позиции в Аварском каганате, на землях будущей Вены проживали другие народы. Большинство населения составляли славяне, находившиеся под защитой и властью аваров^[5]. В современной Вене некоторые топонимы, например, Веринг, Дёблинг, Лизинг или Лайнц имеют славянское происхождение^[6]. Согласно хронике Фредегара, в 627—658 годах в венском регионе произошло массовое восстание славян под предводительством франкского торговца Само против аваров^[7]. К 650 году авары вернули себе восставшие территории. 

а зачем авары убили болгарского князя?

В смысле зачем? Он враг, он соперник, он конкурент по влиянию на местных славян, он мятежник, наконец, занимающий земли, которые авары считают своими. Как его не убить-то?

 

 

[Neznaika1975]

Чей-то в первой части, где то же самое проговаривалось, и как бы не более четко, у вас возражений не было.

извиняюсь - пропустил

 

е мог найти какие-то более значимые территориальные уступки, которые могла бы сделать Тюрингия Аварии

если нужно докопаться - Каринтания прмя отличная вещь
Карантания — Википедия (wikipedia.org)
почти прямой доступ к Венеции (продажа рабов и прочих ништяков)

вот другой вариант карты

вену. по пути, все равно придется отжимать у тюрингов )))

Как его не убить-то?

Это лучшие слова, которые ты мог сказать, дорогой БРАТ!!!

[Каминский]

вену. по пути, все равно придется отжимать у тюрингов )))

Ну, будем считать, что имелась в виде не сколько сама Вена, сколько прилегающие территории.

Но Карантания вроде на тот момент и так аварская

[Омич]

Он рухнул наземь со стрелой в спине — и в следующий миг в зал ввалились авары и сербы, с окровавленными клинками наголо.

Хорошо конечно. Но не слишком ли много подлых предательств на квадратный сантиметр текста?

[Vasilisk]

не слишком ли много подлых предательств

 

Жанр такой, что поделать.

[Каминский]

Но не слишком ли много подлых предательств на квадратный сантиметр текста?

да в этом романе это чуть ли не первое такое!

[Каминский]

Архангел против мукаррабуна 

 

— Стреляй! — рявкнул во всю мощь легких Асмунд и очередная катапульта, распрямившись, взметнула в воздух пылающий снаряд. В следующий миг ближайший корабль врага покачнулся от попадания, над ним взвился черный дым, а на парусах заплясали языки пламени. Ветер донес крики и проклятия сарацинов отчаянно пытавшихся потушить пожар на судне.

 

— Отличный выстрел, Конрад! — руг хлопнул по плечу молодого воина с бритой головой и пшеничного цвета усами, — а ты ловко приучился управляться с этой штуковиной! Клянусь Святым Георгием, еще пара таких боев и нам уже не придется...

 

Говоря это Асмунд перевел взгляд на море и довольная усмешка сразу же увяла на его лице. Большие суда, шедшим тем же курсом, что и подбитый корабль, вместо того, чтобы прийти на помощь гибнущему собрату, неуклонно продолжали движение к выбранной цели. Два ряда весел с обоих бортов равномерно опускались, приближая корабли к дромону над которым реяло знамя с черным орлом.

 

— Вот ведь нечестивые отродья троллей, — выругался Асмунд и, обернувшись, зашагал по палубе, на ходу напяливая шлем и поправляя на поясе спату.

 

— Поднимайте свои задницы, бездельники, и готовьтесь к настоящему веселью, — гремел по палубе голос Асмунда, — довольно вам перекидываться камешками с лодки на лодку. За Господа Нашего и басилевса накормим сегодня рыб сарацинским мясом.

 

Смех, словно рык волчьей стаи, разнесся над палубой, пока гребцы, налегая на весла, вели дромон на сближение с вражескими судами.

 

Грандиозное морское сражение, в котором решалась судьба империи и халифата, произошло во многом случайно. Покинув Марсель, Яхья ибн Йакуб направился в Бальхарм, ставший точкой сбора для всех его кораблей — от Карфагена до Танжера и Валенсии. Несмотря на противодействие Абассидских халифов, что, опираясь на авторитет всех улемов и имамов, уже охрипли, доказывая, что Яхья — никакой не халиф и вообще не мусульманин, а еретик, хуже самого закоренелого язычника, недостатка в сторонниках у самозваного «Бога на земле» никогда не имелось. Многие сравнивали положение во владениях Яхьи — с его многочисленной, отлично вооруженной арабской и берберской конницей, железным порядком установленным от Мессины до Гибралтара, казной, лопающейся от золота захваченной ранее Ганы, — с Абассидским халифатом, сотрясавшимся от многочисленных мятежей и противоречий между арабской военной верхушкой и персидской придворной бюрократией. Свою роль играло и понесенное Абассидами тяжелое поражение при Кесарии, смотревшееся особенно проигрышно рядом с Яхьей, вернувшим себе некоторые земли Кордовского халифата, ранее захваченные лангобардами и астурийцами. Богатство и успех Яхьи привлекали к нему множество талантливого люда — в том числе и корабельных дел мастеров из Александрии, Латакии, Антиохии, даже Адена и Бахрейна. В кратчайшие сроки был создан мощный флот, включивший и огромные корабли, — халия сафин, — по персидскому образцу, оснащенными мощными метательными машинами с зажигательными снарядами. Помимо этих плавучих башен имелись тут и более легкие корабли — харакки, также оснащенные множеством катапульт и иных смертоносных приспособлений. Собрав огромный флот из более чем ста кораблей, взяв на борт почти двадцать тысяч солдат, флот Яхьи двинулся вдоль северного побережья Сицилии, чтобы позже направиться к Риму, который должен был осадить герцог Ульфар.Чего Яхья не мог предвидеть — это внезапной смерти своего союзника. Исчезновение угрозы с севера позволило Михаилу перебросить все свои войска в Калабрию, где собирались корабли сразу от трех фем — Лонгобардии, Эллады и Крита. Собрав тридцать пять больших дромонов и столько же средних памфилий, с пятнадцатью тысячами гребцов и пятью тысячами морской пехоты, ядром которой стала германская этерия, Михаил выдвинул флот в Мессинский пролив. На выходе из пролива имперский флот и столкнулся с арабским. Ромейские корабли едва успели построиться в оборонительную линию в форме полумесяца, — с императорским кораблем по центру и с более тяжелыми кораблями на «рогах»-флангах, — когда Яхья, сразу сообразивший, с кем имеет дело, приказал готовиться к атаке.

 

— Во имя Господа Миров, Милосердного, Всеблагодетельного, Сострадательного — отправьте этих неверных псов к их отцу Иблису!!!

 

Халиф, стоя на палубе флагмана, увенчанного четырехкрылым стягом, махнул рукой — и по всем судам понеслись сигналы флагами и гудение труб и рожков. Множество катапульт взметнули снаряды — огненные и обычные, — с оглушительным грохотом обрушившиеся на ромейский флот. В ответ и имперские метательные устройства разом выплюнули на палубы врага смерть во множестве обличий. Огромные камни пробивали доски, убивая и калеча людей, триболы и дротики рвали в клочья паруса, в то время как пламя от разбившихся сосудов с зажигательной смесью весело плясало на палубе — и с дикими воплями бросались за борт люди, превратившиеся в слепо мечущиеся живые факелы. Жидкий огонь растекался по воде лужами горящего масла и душный смрад жареного мяса разносился над морем.

 

— Стреляй!!! — Михаил стоя под стягом с черным орлом, кровожадно оскалился выкрикивая очередную команду и стоявшие на носу катапульты вновь разрядились, выбрасывая на приближающегося врага глиняные кувшины с запаянным верхом. Ударяясь о мачты, они разбивались, выпуская белые облака обжигающей извести, окутавшей разом гребцов и солдат. Один из кораблей даже, временно потеряв управление, прошелся слишком близко с соседом, ломая весла и давя отчаянно вопивших людей. В ответ на палубы ромейских кораблей посыпались глиняные горшки, что, разбиваясь, выпускали наружу полчища ядовитых змей и скорпионов, жестоко жаливших всех, кто окажется поблизости

 

— Вперед! Убейте мальчишку! — крикнул Яхья и капитан, послушно выкрикнул команду, тут же разнесенную по всему судну. Словно чудовищный Левиафан, корабль-башня устремился на куда как меньший дромон осененный имперским орлом. За ним последовали и остальные корабли, словно и не замечая, что идут прямо в ловушку между двумя «рогами полумесяца». Со всех сторон на них обрушился дождь снарядов, несущих смерть во множестве обличий, однако халиф, положившись на свое численное превосходство, не счел это опасным. И, на первый взгляд, это преимущество себя оправдывало — как бы не старались ромеи нарушить боевой порядок арабского флота, тот неуклонно продолжал идти вперед. Сам Яхья, презрев всякую опасность, стоял на носу своего корабля — настолько огромного, что даже неоднократные попадания вражеских снарядов, сотрясавшие судно от носа до кормы, не могли замедлить его хода. Место погибших гребцов тут же занимали другие, также как и убитые стрелки тут же сменялись своими товарищами, не прекращавшими стрелять по врагу. Надменно взирал халиф на свои и вражеские корабли — охваченные пламенем, окутанные черным дымом и белыми облаками извести. Сине-золотое одеяние потомка Пророка развевалось на ветру, словно огромные крылья, тогда как сам халиф уже видел распахивавшиеся в небесной синеве иные крыла — застившие весь горизонт, усеянные множеством глаз, ртов и зубов, пережевывающих тела грешников. Замерев от восторга, Яхья созерцал возносящуюся над ним колоссальную фигуру, казалось, закрывающую все небо, и сердце его преисполнялось дерзкой гордыни. Кто смеет отныне усомниться в его божественном достоинстве, коль один из мукаррабунов снизошел на поле битвы дабы служить ему, как Пророку и Аллаху? Халиф уже наяву слышал сквозь шум боя, как звучит огромный рог, приветствующий Карающего и Умерщвляющего.*

 

* Два из так называемых «99 имен Аллаха»

 

— Открой загон! — не оборачиваясь, крикнул Яхья и сразу несколько человек, сломя голову, кинулись к уродливому сооружению посреди корабля, напоминавшему клетку или большой сарай, накрытый сверху попоной. Оттуда уже доносился трубный рев — и халиф сойдя с носа, довольно улыбнулся, когда распахнулись грубые, но крепко сработанные ворота и из большой камеры, размещенной под верхней палубой, вышел белый слон. Даже разверзшийся вокруг них огненный ад так не пугал арабов, как ярко-красные глаза огромного зверя. Халиф же спокойно подошел к слону и тот послушно опустился на колени, давая Яхье взобраться на него. После этого зверь вновь поднялся на ноги и халиф, вскинув над головой меч, в экстазе выкрикнул:

 

— Не вы убили их, а Аллах убил их! Не ты бросил горсть песку, а Аллах бросил, дабы подвергнуть верующих испытанию! Воистину, Аллах — Слышащий, Знающий!

 

— Иншалла!!! — раздался отовсюду многоголосый крик, тут же подхваченный на других кораблях и огромный слон затрубил, направляясь к носу судна. Имперский и халифатский флагманы отделяла лишь узкая полоска воды, стремительно сокращавшаяся и Яхья уже готовился верхом на слоне ворваться на палубу вражеского корабля, растоптав в кровавый блин всех, кто осмелится стать против него. Перед этим броском он бросил взгляд вверх, чтобы еще раз увидеть своего духовного прародителя. Однако огромные крылья, усеянные ртами и зубами, уже не трепетали в небе — вместо них Яхья, с неожиданной робостью увидел над сходившимся флотами величественного воина, с белоснежными крыльями и огненным мечом. Видение продолжалось всего миг и тут же исчезло, уступив место палящему солнцу, на миг ослепившему халифа.

 

— Давай!- крикнул Михаил, глядя как приближается чудо-корабль, на носу которого стоял огромный зверь. В следующий миг громоздкое сооружение на носу, стоявшее меж двух катапульт и прикрытое большими железными щитами, вдруг раскрылось, обнажив причудливую металлическую скульптуру, похожую на золотого льва. Оглушительный рев вырвался из его пасти, и скрытые в ней множество трубок плюнули огненной смесью, сразу объявшей нос корабля и огромного зверя, уже готового шагнуть на палубу. С жалобным ревом, вставший на дыбы, слон рухнул в море, подняв тучу брызг, в то время как арабское судно, охваченное греческим огнем, с треском врезалось в ромейский корабль, ломая снасти и рассыпая множество искр. В тот же миг взорвались еще две мины с греческим огнем, заложенные на нижней палубе, прямо под носом дромона.

 

— Покинуть судно!- крикнул Михаил и заранее подготовленные шлюпки, переполненные людьми, быстро отчалили от гибнущего судна. Последним его покинул басилевс, быстро перебравшись на соседний корабль, где тут же взвилось знамя с черным орлом. В следующий миг множество огненных снарядов, обрушившихся на сцепившиеся флагманы обеих флотов, превратили их в один огромный костер.

 

Солнце упавшее в море средь бела дня не вызвало бы такого потрясения у сарацин, как падение Воплощенного Бога — и жалобные вопли, раздавшиеся отовсюду, не могли заглушить воинственные крики ромеев, когда они поняли, что их-то император остался жив. Имперские дромоны, продолжая осыпать врага множеством снарядов, неуклонно шли вперед — и многие суда оказались уже настолько близко, что ромеи начали перепрыгивать на палубу противника, схлестываясь с сарацинами в жестокой схватке. Первым на вражескую палубе спрыгнул Асмунд, облачившийся в черный клибанион и высокий шлем с султаном из конского волоса, выкрашенного алым. На скользкой от крови палубе, руг рубился одновременно мечом и топором, осыпая врагов проклятиями, смешивая при этом христианских бесов и языческих злых духов.

 

— Блевота Сатаны, женовидное отродье Локи, смердящие ублюдки Вельзевула! Да пожрет вас Ад, да поглотит ваши души Хель, вы, нечестивое отребье Антихриста! Смерть вам, отребье бесов и троллей, смерть, смерть!!! За Господа Христа и архангела Михаила!

 

— За Христа и Михаила!!! — вопили сражавшиеся рядом с ним варвары, сами сейчас толком не способные объяснить, кого сейчас поминают — басилевса или архангела. Другие же и вовсе в горячке битвы взывали к Перуну и Тору, Одину и Свентовиту — и каждое имя сопровождалось взмахом меча или топора, сносившего головы, выпускавшего кишки, разрубая тела от плеча до поясницы. Следом за воинами этерии в рукопашную устремлялись и ромеи — один за другим вражеские корабли превращались в арену жесточайшей резни. Арабы тоже свирепо сопротивлялись — и кое-где им даже удалось сбросить в море абордажные команды и самим ворваться на вражеские корабли, вмиг забурливших в кровавой круговерти взаимного уничтожения. Однако с арабами сыграла злую шутку уверенность их предводителя в собственной непобедимости — из-за чего сарацинский флот и оказался в окружении, позволившей ромеям обстреливать их со всех сторон. Арабы стреляли в ответ, но, после того как корабли сблизились, их катапульты теряли в эффективности, тогда как сифоны с греческим огнем, — новое оружие, пока еще не знакомое арабам, — могли жечь вражеские суда и с близкого расстояния. Арабы пытались отвечать тем, что некоторые из них, вроде как в панике бросавшиеся за борт, подплывали к вражеским кораблям, швыряя на палубы горшки с зажигательной смесью. Однако и ромеи, после того как потеряли пару кораблей, все же наловчились отслеживать и убивать таких водолазов. К тому же в море стали появляться акулы, атаковавшие арабских боевых пловцов, прежде чем они успевали приблизиться к ромейскому судну на расстояние броска. Крики несчастных, терзаемых на части свирепыми хищниками, стали последней каплей — и многие сарацины, не выдержав этого уже поворачивали корабли, стремясь скрыться в недалекой Мессине. Однако мало кому это удалось — и к вечеру ромеи уже могли праздновать победу над самым грозным флотом, когда-либо собиравшимся в этой части моря.

 

— Архангел Михаил, Водитель Воинств даровал нам победу, — с носа дромона, ставшего новым флагманом ромейского флота, громко говорил басилевс, пытаясь перекричать вопли торжества, — а Бог отныне и навсегда вернул нам Италию!

 

Немногие же сарацины, сумевшие добраться до Мессины, смогли утешиться новым чудом: когда они подплывали к берегу, то увидели как в воде к ним приближается нечто огромное и белое. Вскоре пораженные арабы признали в неведомом существе плывущего в воде слона. На выступавшей из воды спине восседал халиф в мокром и рваном одеянии. Впрочем Яхья, все же выглядел не так плачевно, как его слон: тело зверя покрывали ожоги и кровоточащие шрамы, уши повисли кровавой бахромой, а несколько акул кружили вокруг животного, стараясь атаковать. Одна из акул даже выпрыгнула, чтобы стащить в воду халифа, но тот ударил морскую хищницу открытой ладонью — и рыба, корчась в предсмертных судорогах, пошла ко дну. На нее тут же кинулись ее собратья, дав слону доплыть до ближайшего корабля. Множество рук протянулось и на палубу взошел Яхья ибн Йакуб, несмотря ни на что, не утративший горделивого вида.

 

— Аллах не дал нам победы, — сходу заявил он, — но Он же не дал и мне сгореть — и тем самым подтвердил, что суть Его все еще пребывает во мне. Мы потерпели поражение когда начали войну с неверными, оставляя правоверных в том заблуждении, что может быть иной халиф кроме Яхьи ибн Йакуба. Мы еще продолжим свой джихад — но не раньше, чем весь Дар-аль-Ислам сплотится вокруг потомка Пророка!