Орел и грифон

[Neznaika1975]

испытывал множество эмоций, но явно не грусть 

я когда в 13 лет поросенка резал, которого сам 9 месяцев растил, именно грусть ощущал

Крум, сын Омуртага, 

а что за Черная Крепость, в которой он прятался?

[Каминский]

а что за Черная Крепость, в которой он прятался?

https://ru.wikipedia.org/wiki/Белгород-Днестровский#Античность

Позже византийцы переименовали город, восстановленный после варварских нашествий, назвав его новым именем: Maurokastron (что означает «Чёрная Крепость»).

[daichimaru]

я когда в 13 лет поросенка резал, которого сам 9 месяцев растил, именно грусть ощущал

Ну, барана я не растил, так грусть не испытывал. Вот страх, да. Правда( если быть честным) потом страх ушел навсегда( именно крови). Сори  ща офтоп

Изменено 20 Dec 2023 пользователем daichimaru

[Magnum]

Вена в то время - жалкие деревянные поселения на обломках римского каструма что то нормальное (каменный замок и церковь) там построил Шарлемань после разгрома авар

зачем кагану территоия Вены?

Детерминизм. 

 

Через 300 (?) лет после развилки там могли и замок построить, и рынок, и торговые ларьки... 

 

 

[Neznaika1975]

Детерминизм

Ну а что там сильно помпняется потсравнению с РеИ? 

[Каминский]

Через 300 (?) лет после развилки там могли и замок построить, и рынок, и торговые ларьки..

Собственно, насчет замка не скажу, а торговля там вполне себе цвела и в РИ.

[Каминский]

Перевал смерти

 

Лучи восходящего солнца отразились множеством отблесков от доспехов и оружия огромного войска, идущего широким ущельем. В лесистых горах, что болгары именовали Балканскими, славяне — Старой Планиной, а византийцы- Гемимонтом, под черными стягами с золотым грифоном, шла Орда. Монотонно цокали копытами аварские кони, несущие на себе узкоглазых скуластых всадников. Среди них выделялась знать каганата — тарханы, тудуны, беки, — щеголявшие полным доспехом: даже их коней покрывала бронированная попона, на манер ромейских катафрактариев. Каждый наездник нес длинное копье, притороченное к седлу; тяжелую булаву; длинный меч или слегка изогнутую саблю, которой аварин с разбегу перерубал врага от плеча до поясницы. Впереди же тяжелой конницы скакали всадники полегче, облеченные в доспехи из вареной кожи, вооруженные длинными луками, с колчаном полным стрел, саблями и легкими пиками. Ну, а позади двигалась пехота: германцы, волохи и славяне, вооруженные мечами, копьями и боевыми топорами, а кто и просто дубинами или рогатинами. Знать и дружинники носили кольчуги, а то и полный доспех, с панцирем, наколенниками и шлемом, тогда как рядовые воины обходились нехитрым облачением из вареной кожи, а то и просто стеганками. Слегка наособицу шло сербское войско, под знаменем с белым волком на черном фоне, развевавшимся над головой князя Просигоя.

 

Каган Эрнак ехал во главе войска на могучем черном жеребце, с роскошной, похожей на львиную, гривой. Каган носил черный панцирь, с золотым грифоном на нагрудных пластинах, и высокий шлем, также увенчанный золотой фигуркой грифона. С пояса свисал длинный меч, к седлу крепились метательный топорик и длинное копье. Каган выглядел мрачным — еще пару седьмиц назад он вовсе не собирался переходить эти горы, оставляя за спиной толком не усмиренную Болгарию, нет-нет, да и вспыхивавшую пожарищем отчаянных восстаний, которые приходилось топить в крови. Не раз он корил себя за то, что послал в Царьград Гелемунда — отчаянно смелый вояка и неплохой полководец, гепид оказался никудышным переговорщиком. После того, что ответил его послу Михаил, Эрнаку уже ничего не оставалось как ввязываться в новую войну с коварным и сильным врагом, толком не переварив уже захваченных земель. Да еще и этот выскочка, Ярополк — Эрнак поморщился как от зубной боли, вспомнив напряженное ожидание посольств, направленных в днепровские степи и обескураживающий ответ, что Ярополк-де ушел в северные дебри, со всем воинством. Мало того, что Эрнак потерял время, дав врагу лучше подготовиться, так еще и непонятно, чем обернется это своеволие для каганата. Как бы не пришлось после похода на ромеев, разбираться еще и с мадьярами, учить уму-разуму невесть что о себе возомнившего мальчишку.

 

Рядом с Эрнаком, на палевой кобыле, ехала Неда, в шаманском облачении и с жабой из черного янтаря на груди. По ее непроницаемому, покрытому маской белил лицу, никак не угадывались ее мысли — также как и по холодным, серо-стальным глазам, скользившим взглядом по лесистым склонам. Многие авары со страхом и, одновременно, с надеждой косились на нее — в этом походе не лишней оказалась бы любая подмога, даже колдовство.

 

Громкий топот и гортанные крики оторвали кагана от невеселых раздумий — возвращались посланные на разведку всадники.

 

— Стена, впереди стена! — разобрал отдельные крики Эрнак и от души выругался — ну вот, началось! Бросил раздраженный взгляд на жену — а ведь во многом из-за ее советов он зашел так далеко. Неда безмятежно улыбнулась крашенными в черное губами.

 

Выход из ущелья, которым следовало аварское войско, закрывало громоздкое сооружение из бревен и колючих кустов, вперемешку с каменными глыбами. Из-за этой стены, высотой в два человеческих роста, выглядывали головы в ромейских шлемах, кто-то поднимал лук — и уже с десяток стрел вонзилось в землю перед ногами аварских коней.

 

— Провались они к Эрлику! — выругался каган и повернулся к жене, — что скажешь теперь?

 

Неда ничего не ответила — лишь вскинула руку, проводя открытой ладонью перед лицом кагана и стрела, предназначавшаяся владыке аваров, ушла в сторону, вонзившись в землю под копытами жеребца. Конь, испуганно всхрапнув, попятился, а каган, подняв голову, зарычал от бессильной злобы: на склонах гор, с обеих сторон появилось множество вооруженных людей, одетых на болгарский манер. В руках они держали луки, с наложенными на них стрелы, другие же вскидывали пики или раскручивали над головой пращи, а то и вовсе стояли, готовясь, у груд больших камней.

 

— Обложили, паскуды, — Эрнак криво усмехнулся, чувствуя, как напряжение последних дней вдруг покидает его, оборачиваясь знакомым предвкушением кровавой потехи. Судя по движению за стеной, собралась там немалая сила — а значит, все решится прямо здесь и сейчас. Он рассмеялся коротким, отрывистым смехом, похожим на волчий рык — и в тот же миг Неда, обернувшись к войск, вскинула сжатую в кулак руку.

 

— На небе Сварги-хан, в пекле Эрлик-хан, а на земле — каган!!! — крикнула она и войско, только что замершее в напряженном ожидании, ответило ей слаженным откликом, завывая и потрясая над головой саблями.

 

— На небе Сварги-хан, в пекле Эрлик-хан, а на земле — каган!!!

 

Эрнак рассмеялся и, вынув из ножен саблю, вскинул ее над головой и махнул:

 

— Давай!

 

В тот же миг все остальные звуки заглушил оглушительный свист — и небо над ущельем почернело от стрел. Стреляли, метали дротики и копья в авар, как из-за стены, так и с гор. Одновременно послышался и оглушительный грохот — целые каменные лавины катились по склонам, поднимая облака пыли. Увесистые глыбы врезались прямо в аварское воинство, давя людей и лошадей. Однако многие воины, выставив щиты сумели сдержать каменный шквал, в то время как конные лучники, уворачиваясь от катящихся на них глыб, направили своих скакунов вверх по склонам, стреляя на ходу. Другие же, устремляли своих коней прямо на стену, даже в не особо широком ущелье ухитряясь слаженно разворачивать коней, выпустив стрелы в засевшего в засаде врага. Смертоносный рой стрел раз за разом обрушивался на любого, кто осмеливался высунуться из укрытия — и из-за стены то и дело слышались предсмертные вопли, также как и с гор падали болгарские лучники, утыканные стрелами и копьями. Но жестокую дань отдавали и авары — и груды мертвых тел под склонами гор становились все выше и небольшой ручеек, текший по дну ущелья, уже струился кровью.

 

Расстреляв все стрелы, всадники кинулись прочь от стены, устремившись вверх по склонам, и тут же вперед вышли пешцы. Подбадривая себя воинственным криками, призывая на помощь Велеса и Перуна, славяне и волохи устремились прямо на преграду, не обращая внимания на падавших рядом товарищей, утыканных вражескими стрелами. Однако другие воины уже карабкались на стены, схлестнувшись со стоявшими там скутатами. Лязг стали, воинственные крики и предсмертные вопли смешались в одну ликующую кровавую песнь и призывы к жестоким богам войны перемежались с истовыми воззваниями к Христу и Архангелу Михаилу.

 

— Ты можешь что-то сделать? — Эрнак, едва сдерживавший в себе желание ринуться в бой, обернулся к жене-колдунье. Та, окинула взглядом лесистые склоны и кивнула.

 

— Могу поискать дорогу в обход, через ущелья. — сказала она, — прямо им в тыл.

 

— Ну хоть что-то, — рассмеялся Эрнак, — и я уже знаю, кто пойдет. Эй, Гелемунд!

 

Светлобородый варвар, с трудом сдерживавшийся от желания немедленно ворваться в бой, подошел к кагану и его сестре, внимательно выслушав обоих. Вскоре он, во главе еще пятисот воинов, уже шел сырым узким ущельем, вход в которое начинался много севернее того места, где встало аварское войско. Впереди же, указывая гепидам путь, скакала большая черная жаба с выпученными красными глазами.

 

— Просигой, — крикнул Эрнак и князь сербов, пришпорив коня, подъехал к кагану. Тот указал ему глазами на стену и славянин, хоть и бросил угрюмый взгляд на владыку авар, все же кивнул и, спешившись, вскинул меч, оборачиваясь на своих людей.

 

— За Сербию и сам род наш! — крикнул он, — лучше нам всем тут пасть, чем лечь под болгар и рабов Распятого! Слава Перуну!

 

— Слава!- грянул многоголосый рев и сербы тоже ринулись к стене, где продолжался жестокий бой. Рыча не хуже волка на их знамени, славяне ворвались в драку, разом прорвавшись на стену. Одновременно ряды скутатов смешались, позади них послышались воинственные крики, а в ответ — испуганные вопли на греческом: это гепиды, прошедшие тайным проходом, указанным прислужником колдуньи, ударили в тыл ромеям. Те, не выдержав двойного удара откатились назад. В следующий миг сербы и прочие славяне ворвались за стену, нещадно истребляя беспорядочно бегущего противника. В считанные мгновения пешцы растащили преграду, открывая путь. Аварский каган, оскалившись в довольной улыбке, махнул рукой тяжелой коннице.

 

— Вперед!

 

Загрохотали копыта, лязгнули, словно зубы огромного чудовища вынимаемые из ножен клинки и неудержимая конная лава, под стягом с черным грифоном, устремилась в проем. Эрнак уже хотел последовать за ней, когда на его плечо легла тонкая, но сильная длань и, обернувшись, аварский владыка встретился с серыми глазами Неды.

 

«Не спеши», — прочел он по губам. Послушав супругу, каган придержал коня, пропуская неудержимую лаву. Пешцы едва успели кинуться по сторонам — те же, кто оказался недостаточно расторопным растоптали конские копыта. Эрнак оглянулся — но Неды уже не было рядом и тогда каган, пришпорив коня, устремился вдогонку за остальными.

Меча копья в спины удиравших скутатов, жестоко рубя отстающих аварская конница, прорвалась сквозь ущелье — и уткнулась в выстроившуюся на перевале стену щитов. Рослые воины, со светлыми волосами и голубыми глазами, стояли, выставив перед собой копья и авары, не долго думая, устремились прямо на них — слишком уж жалкой казалась эта кучка храбрецов, перед катящимися на нее аварскими полчищами. Но, когда аварской коннице осталось не более двух десятков шагов, этерия вдруг расступилась — и вперед шагнуло с полусотни человек, держащих в руках некие причудливые устройства . Послышалось громкое шипение и из бронзовых трубок вырвалась струя жидкого огня, опалившего и самих воинов и их коней. Послышалось отчаянное ржание и вопли заживо сгоравших людей, в то время как враг посылал все новые огненные потоки. Мерзкий запах горелого мяса наполнил воздух, весь строй всадников сломался — авары, поджаривавшиеся заживо в своих доспехах, метались из стороны в сторону, тогда как следовавшие за ними степняки поворачивали коней, не желая сталкиваться с огненной смертью. Ручные метатели греческого огня, хейросифоны, одно из последних изобретений мастеров Константинополя, перенесли страшное ромейское оружие с моря на сушу — и столкновение с ними стало для авар полной и ужасной неожиданностью. Одновременно послышался конский топот — и из ущелий, по обе стороны перевала, вырвалась тяжелая конница — несокрушимые ромейские катафрактарии. Впереди под стягом с черным орлом мчался, оскалив рот в воинственном крике, сам император Михаил. Авары, спешившие удрать от смертельного оружия, уже не успели перестроиться — и удар с обеих флангов, окончательно смешал их ряды. Метатели огня, исчерпав все свои запасы, отступили — и германская этерия, выставив копья и мечи двинулась вперед, топчась прямо по обугленным трупам.

 

Эрнак, едва не затоптанный собственной конницей, с трудом сумел остановить ее бегство и развернуть вновь на врага. Хотя по правде сказать, от немедленного краха аварское воинство спасли пешцы- славяне и германцы, вставшие стеной щитов на перевале, встретили такую же стену германской этерии шедшей им навстречу. Закипел кровавый бой: с лязгом скрещивались мечи, вздымались и опускались топоры, разрубая пополам тела врагов, шипастые булавы безжалостно мозжили черепа. То тут то там повисший на копьях сакс или серб хрипел в бессильной злобе, пуская кровавую пену, пытаясь дотянуться до глотки врага. На помощь германской этерии подоспели и скутаты, уже опомнившиеся от удара гепидов и, перестроившись, снова перешедшие в наступление.

 

Аварская конница, остановив бегство, вновь ринулась в бой — и под ее ударом левое крыло, состоявшее из болгар Крума, не выдержало и побежало. Авары, презрительно улюлюкая, кинулись в погоню, причем одним из первых мчался, уже пересевший на коня, сербский князь Просигой. В азарте погони он слишком поздно услышал стук копыт — это сидевший в засаде лангобардский отряд конских копейщиков ударил с тыла. Одновременно болгары, оставив притворное отступление, развернулись и тоже устремились на врага. Сам Крум, — со спатой наголо, в ромейском панцире и шлеме,- столкнулся с Просигоем, только что зарубившего сразу двух болгарских конников. Лицо молодого хана исказилось от ярости, когда он узнал убийцу Омуртага.

 

— Проклятый предатель, — выплюнул Крум, — наконец-то я с тобой посчитаюсь.

 

— Отправляйся в пекло, щенок, — рявкнул Просигой, — вслед за своим папашей!

 

Привстав в седле он обрушил меч на Крума, но тот подставил щит и ударил в ответ так, что серб едва уклонился. Обмениваясь ударами, князь и хан гарцевали друг против друга, словно не замечая кипевшего вокруг них боя. Просигой, изловчившись, выбил клинок из рук Крума, но прежде чем он успел порадоваться, молодой князь метнул топор — и торжествующий крик захлебнулся клокочущей кровью в глотке серба. Просигой упал с коня и был тут же затоптан копытами мечущихся вокруг скакунов, в то время как Крум, не в силах сдержаться, издал победный клич. Сербы, увидев гибель князя, кинулись в бегство, за ними побежали и авары, пока Крум, вместе с болгарами, ромеями и лангобардами, преследовал и беспощадно истреблял удирающих врагов.

 

Удирая, авары и сербы вломились во все еще державших строй гепидов и славян, за ними ворвались болгары и лангобарды и все сражение окончательно смешалось, потеряв всякое подобие организованности. Бой кипел уже не только на перевале, но и в окружившем его лесу: лязг стали доносился и со склонов гор и со дна глубоких ущелий, где шумели, падая водопадами, стремительные горные реки.

 

На берегу одной из таких рек и оказался Михаил — вместе с верным Асмундом и еще несколькими воинами, он схлестнулся с самим Эрнаком. Под каганом уже убили коня, мертвыми лежали и трое его воинов, а сам он отчаянно бился посреди реки, против наседавших на него двух варваров из этерии.

 

— В сторону! — крикнул басилевс, сбрасывая руку Асмунда, — этот пес — мой!

 

В тот же миг Эрнак ударом сабли развалил от плеча до пояса одного из германцев и, крутанувшись на месте, лихим взмахом снес голову второму. Тяжело дыша и истекая кровью из множества мелких ран, — свой шлем он давно потерял, а доспех зиял прорехами сразу в нескольких местах, — каган ощерился, словно рысь, поманив к себе басилевса.

 

— Иди сюда, гречишка, — он сплюнул в воду, — сейчас я устрою тебе встречу с твоим Распятым Богом.

 

— Кто же встретит тебя после смерти? — оскалился в ответ Михаил, — сейчас узнаешь!

 

Он шагнул вперед, когда в шум воды и лязг стали, доносящийся отовсюду, вмешался новый звук — оглушительный квакающий рев. Из воды вынырнула мерзкая тварь — вроде огромной черной жабы, с перепончатыми крыльями, змеиным хвостом и почти человеческим лицом, в котором Эрнак тут же узнал знакомые черты. Вместо волос голову твари окружали извивающиеся змеи, а в открывшемся рту блеснули длинные острые зубы. Двое ромейских воинов, оказавшихся на пути чудовища были растерзаны похожими на серпы когтями, после чего тварь повернулась к Михаилу и тот, уже вскинувший меч, вдруг застыл на месте, словно парализованный взглядом маслянисто-черных глаз. Смертельный холод сковал его тело, лютый мороз, постепенно подползавший к его сердцу, лишил всякого движения. Молодой император даже не пытался сопротивляться, когда длинный язык стрельнул, словно арканом оплетая тело басилевса и подтаскивая его к исполинской пасти.

 

— Оставь его!!! — грозный рык словно пробудил Михаила от оцепенения, когда мимо него метнулся Асмунд, одним ударом перерубая раздвоенный язык. Тварь зашипела, как змея, кнутом хлестнул чешуйчатый хвост, но Асмунд, покачнувшись, удержался на ногах и вогнал меч по рукоять между глаз чудовища. Хлынула черно-красная, будто гной, кровь и тварь повалилась в воду, превратившись в молодую женщину с разрубленной головой. Залитый нечистой кровью, Асмунд повернулся к Михаилу, что восхищенно смотрел на своего воспитателя. Тот, подмигнув императору, пошарил за пазухой — и по пластинам панциря застучал образок: Святой Сисиний закалывающий копьем демоницу.

 

— Я же говорил, — усмехнулся руг, — ваши змееборцы защищают луч...

 

Он запнулся на полуслове, словно прислушиваясь к чему-то внутри. Внезапно его лицо исказилось от боли, по нему поползли красно-черные пятна, точь в точь как кровь убитой ведьмы. Асмунд покачнулся, выронив меч и с гневным криком повалился в реку. Михаил поднял глаза — перед ним стоял Эрнак, со странным выражением смотревшего на мертвого руга. Затем он перевел взгляд на басилевса и криво усмехнулся.

 

— А я и не знал, что в моей жене столько яда, — сказал он, — молодец Неда, все же смогла утащить старика за собой. Ну что, ромей, теперь мы остались один на од...

 

С диким воплем Михаил рванулся к Эрнаку, едва успевшего вскинуть саблю. Ярость придала сил молодому басилевсу — он с такой яростью обрушил град ударов на кагана, что тот едва успел защищаться. Вот его нога подвернулась на скользком камне, аварин взмахнул руками, пытаясь удержаться и тут Михаил по рукоять вогнал клинок в его шею. Хлеща кровью из глубокой раны, аварин упал в воду, рядом с мертвой женой. Бурный поток подхватил их трупы, унося вниз по течению.

 

Михаил оглянулся — на берегу реки, где погиб старый воин, лежали одни лишь трупы. Однако из соседних ущелий, также как и из нависшего над ними леса все еще доносился шум битвы, причем, судя по торжествующим крикам на греческом, ромеи и болгары побеждали. Басилевс с трудом вытащил на берег тело своего наставника, избегая прикасаться к покрывшим его лицом пятнам, и, прикрыв Асмунду глаза, сложил руки мертвеца на груди. Невольно глянул на клонящееся к закату солнце — оказывается уже прошел целый день. Перехватив рукоять меча поудобнее, басилевс направился к выходу из ущелья, чтобы закончить, наконец, победой сегодняшний бой.

[Magnum]

Перевал смерти

Каминский подыгрывает Сфере! И даже хуже - ФАЛЬШИВОМУ Риму!   Кто вы такой и что сделали с настоящим коллегой Каминским?! 

 

И вообще, это нечестно. Авары и в реале проиграли, за что им такое снова?  Разве они не заслуживают ИСТИННОГО ВЕЛИЧИЯ хотя бы в альтернативных мирах? 

[Каминский]

И даже хуже - ФАЛЬШИВОМУ Риму!

Наступил на горло собственной песне, да(

Авары и в реале проиграли, за что им такое снова?

Для них еще не все потеряно

[Каминский]

Новые расклады

 

...Во имя Отца и Сына и Святого духа...божьей милостью Амальгар...христианнейший король франков, готов и лангобардов...

 

Церковь Святого Петра полнилась народом: в главном храме столицы собралась как франкская, так и лангобардская знать, наблюдая как Амвросий, архиепископ Павии и Милана, коронует молодого владыку франков. Король Амальгар, облаченный в алую мантию, расписанную золотыми пчелами, преклонил колени и Амвросий возложил на его голову Железную Корону. В следующий миг вся церковь взорвалась приветственными криками.

 

— Да здравствует король!

 

Далеко не все герцоги лангобардов признали басилевса Михаила своим сюзереном: даже после того как ромейские войска вошли в Рим и Равенну, бывшие сподвижники Ульфара колебались, опасаясь наказания за поддержку «изменника». Единственным серьезным защитником казался король франков и после того как войска Амальгара заняли Марсель, в городе появилась делегация из видных представителей знати и духовенства, обратившихся к королю франков с просьбой принять корону. После некоторых колебаний Амальгар согласился — и уже через пару седьмиц под звон колоколов франки торжественно вступили в Павию, Милан и Турин. Гневные письма из Константинополя Амальгар оставил без внимания, понимая, что сейчас ромеи не станут затевать войны.

 

Хвалу новому королю выкрикивали и стоявшие чуть особняком знатные дамы, среди которых выделялась королева Отсанда, облаченная в роскошное платье из темно-синего бархата, расшитого золотом и с золотой же застежкой, украшенной крупным изумрудом. Черные волосы венчала золотая диадема с синими сапфирами, а на груди красовалось роскошное ожерелье, также усыпанное драгоценными камнями. Выкрикивая хвалу Амальгару одновременно она, как бы невзначай, отходила вглубь церкви. Когда же Отсанда скрылась за спинами знатных дам из-за ближайшей колонны к ней осторожно подошла некая фигура в темно-зеленом одеянии с капюшоном.

 

— Моя королева, — куртизанка Валерия почтительно склонила голову, — так приятно видеть вас снова.

 

— Я довольна, — кивнула Отсанда, — мне говорили правду, ты действительно знаешь свое дело. Держи, заслужила.

 

Она стянула с руки золотой браслет, украшенный рубинами и опалами, и протянула его куртизанке, тут же спрятавшей драгоценность под одеждой.

 

— Ее Величество так добры, — сказала женщина.

 

— А теперь иди, — бросила Отсанда, — не нужно, чтобы нас видели вместе. Я дам знать когда ты мне понадобишься снова.

 

— Буду рада услужить моей королеве, — Валерия вновь согнулась в поклоне, отходя к двери.

 

— Конечно будешь, — усмехнулась Отсанда и, выйдя из-за колонны, ослепительно улыбнулась, раскрывая объятья подошедшему к ней королю.

 

 

— Отрекаешься ли ты от идолов, от Тангры, Эрлика, Сварога, Перуна и всех демонов, признаешь ли Господа нашего, Иисуса Христа, Истинным Богом, единым во трех лицах.

 

— Отрекаюсь и признаю...

 

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крестится раб божий...

 

Стоя на берегу Дуная, басилевс Михаил наблюдал как бородатый епископ одного за другим окунает в воду знатных болгар и славян — всех, кто пожелал принять святое крещение вслед за молодым Крумом. Сам же хан уже выходил из воды, натягивая белую рубаху, скрывшую золотой крестик на груди. Крум держал свое слово — в обмен на спасение своего народа и новые земли на западе, он преподнес Империи дружественное христианское царство, надежный заслон от хищных язычников с севера.

 

Впрочем, от одних врагов ромеи и болгары и так уже избавились — подтверждением чему вдоль Дуная тянулись кресты, с распятыми на них аварами, сербами и прочими варварами. Над ними с карканьем кружились вороны и канюки, отяжелевшие от мертвечины. Сотни пленников были преданы жестокой казни — но это лишь малая часть тех язычников, что легли костьми в ущелье, получившем название Кровавый Котел. Вся слава аваров погибла в том великом сражении — и император Михаил Аваробойца по праву мог гордиться деянием, что уже сделало его одним из лучших кесарей в истории Рима. Пару сотен авар кесарь отобрал для проведения на ипподроме во время очередного триумфа, еще несколько сотен повисло на крестах или было казнено иным способом и лишь немногим беглецам удалось оторваться от погони и уйти на запад.

 

И все же кое-что омрачало торжество Михаила — и причина его скорби осталась там же, в Балканских горах, возле огромного кургана, насыпанного над телом Асмунда. Соратники похоронили старого воина по обычаю предков — сожгли тело и погребли останки под высокой насыпью из камней. Согласно тем же обычаям на кургане закололи коня и двух пленников — как жертву Святому Илие и Архангелу Михаилу. Да, сколь не крести вчерашних язычников, от иных привычек им бывает трудно избавляться.

 

Император поморщился, щупая шею — на ней багровел жуткого вида шрам, оставшийся от языка мерзкой твари. Метка аварской ведьмы, похоже, останется с ним на всю жизнь. Что же, в сравнении с его отцом и самим Асмундом, басилевс очень легко отделался. И достойно отомстил за обоих — где бы сейчас не были его отец и наставник, Михаил надеялся, что оба радуются крушению авар.

 

От этих мыслей императора отвлек Крум — хан болгар уже одевшийся в свое обычное одеяние, подходил к басилевсу. За ним следовало несколько германских дружинников: даже в этих, вроде бы, дружественных краях они старались держаться близ Михаила. Возглавлял их саксонец Конрад, после смерти Асмунда взявший начальство над варварской этерией.

 

— Приветствую брата во Христе, — сказал Михаил, — Крум или как ты сейчас зовешься?

 

— Симеон, — усмехнулся болгарин, — такое имя мне дал ваш жрец.

 

— Симеон, архонт болгарам, — кивнул император, — неплохо звучит. Надеюсь, ты посетишь столицу, чтобы разделить со мной триумф на ипподроме?

 

— Почту за честь, — склонил голову новоявленный царь, — хотя не знаю, стоит ли оставлять новые земли надолго без присмотра. В Трансильвании еще сидят назначенные Эрнаком наместники — и не все они уразумели, что у них теперь новый владыка.

 

— Поймут, — махнул рукой Михаил, — и очень скоро. Время авар прошло — здесь и где бы то ни было, а их держава больше не возродится никогда.

 

 

В тронном зале Скитинга было необычайно людно — не каждый день король-император Редвальд, посещал стольный град королей Тюрингии. Вместе с молодым владыкой прибыли и его жены — королева Британии Энгрифледа и пророчица франков Брунхильда из рода Меровингов. Третья же его супруга, Теодезинда из Фризии, находилась на сносях в Дорестаде. Девушки восседали по обе стороны от Редвальда, смотря на толпившихся перед ними герцогов и князей, собравшихся, казалось, ото всех народов, подвластных молодому императору: саксы, сорбы, бавары, франки, велеты. Особняком находилась группа людей в причудливых нарядах — одни, такие же германцы и славяне, как и подданные Тюрингской империи, другие — смуглые и скуластые, с раскосыми темными глазами и завитыми в косы черными волосами. От имени всех аварских беженцев сейчас говорил гепид Гелемунд, стоя перед Редвальдом.

 

— Нам не к кому больше идти, — говорил он, — никто, кроме короля Тюрингии не может нас защитить от ромеев и болгар. От лица лучших людей каганата, во имя дружбы, что издавна скрепляла наши народы, я прошу принять нас в подданство империи...

 

Редвальд переглянулся с Энгрифледой, а та, усмехнувшись, хлопнула в ладони:

 

— Дорогу королеве Аварии!!!

 

Толпа перед троном расступилась — и в зал, в сопровождении нескольких стражников, а также пожилой няньки из фризов, вошла темноволосая девочка, лет пяти, настороженно смотря на толпу взрослых. Одетая в слишком большое для нее черное платье, расшитое золотыми грифонами, она ступала мелкими шажочками, чтобы не запутаться в подоле. В виде грифонов были сработаны и сережки оттягивавшие уши ребенка. Девочку подвели к трону и Редвальд приказал поднести ей небольшое кресло.

 

— Моя племянница, Власта, — сказал он, — дочь моего брата Крута и двоюродная сестра кагана Эрнака — кому как не ей править сейчас аварами? Разумеется, под присмотром достойного регента и до того, как мы подберем ей достойного мужа.

 

— И кто будет этим регентом? -напряженно спросил Гелемунд.

 

— Это я еще не решил, — пожал плечами Редвальд, — посмотрю на тех из вас, кто отличится в грядущем походе.

 

— Каком еще походе?

 

— На днях Айстульф, герцог Тридента, выразил желание перейти под мою руку. Он христианин, но не особо крепок в вере, а уж его подданные и вовсе верят кто во что горазд. В общем, я хочу взять Тридент, а заодно прибрать к рукам все земли что с ним рядом, вплоть до моря. Аварские владения там были рядышком — может, среди вас есть кто знакомый с тамошними краями?

 

— Ваше Величество, — Гелемунд рванулся навстречу поднявшемуся с трона Редвальду, за ним последовали и остальные, наперебой стремясь доказать королю свою полезность. За этими спорами все забыли об одиноко сидевшей Власте, растерянной и несчастной.

 

— Власта, — громким шепотом позвала ее Энгрифледа, — иди ко мне!

 

Она похлопала по трону возле себя и девочка, опасливо покосившись по сторонам, нерешительно подошла к королеве.

 

— Садись рядом, — сказала бретвальда, — и не слушай их — она пренебрежительно махнула в сторону спорящих мужчин, — сейчас они будут так орать до утра. Лучше, хочешь, я расскажу тебе одну историю? Об одной девочке, что была немногим старше тебя, когда ей впервые сказали, что скоро она станет королевой.

 

С расширенными глазами Власта слушала, словно завороженная, впитывая как губка все, что говорила рыжеволосая королева.

 

 

Хмурое серое небо, то и дело проливалось моросящим дождем и сильный ветер пригибал к земле высокие травы, однако Ярополку, даже обнаженному по пояс, совсем не было холодно. Сейчас он стоял на коленях, поверх расстеленной по траве бычьей коже, привязанный за руки сыромятными ремнями к вбитым колышкам. Над его головой слышался свист: двое мускулистых, также голых по пояс воинов, — славянин и мадьяр, — раз за разом с оттягом хлестали его плетью, с каждым ударом оставляя на коже красный след. Били, впрочем, вполсилы, едва-едва до крови, хотя в умелых руках такая плетка могла рассечь мясо до кости, а то и вовсе вышибить дух. Вокруг же, внимательно наблюдая за истязанием, стояли мадьярские дьюлы и славянские князья, а также самые уважаемые люди иудейской общины — богатые торговцы и менялы. По их обычаю Ярополк уже подвергся не совсем пристойной, но весьма необходимой церемонии — и Саломея лично совершила кровавое действо собственным, прокаленным на огне, ножом. Сейчас же молодого человека посвящали по обычаям других его будущих подданных, впервые в истории выбиравших великого князя Трех Народов.

 

Ярополк уже знал о смерти Эрнака и сестры — о том, что в походе на юг их не ждет ничего хорошего говорили все видения и гадания, что славянских волхвов, что мадьярских талтошей, что иудейских мудрецов. Поэтому Ярополк так и не перешел Дунай — и даже Кувер, вместе с остальными аварами, не стал ему возражать. Знал молодой человек и то, что оставшиеся между Дунаем и Тисой авары уже кинулись на поклон к Редвальду. Последняя призрачная надежда когда-нибудь занять трон Тюрингии растаяла как рассветный туман — оставалось только удержать в руках то, что само шло в руки, пусть даже и разделив власть с пронырливой парочкой — иудейской колдуньей и древлянской волхвиней, упорно проталкивавших его в князья. Ярополк уже обручился с Саломеей по обычаям ее народа, обменявшись серебряными кольцами, покрытыми черными закорючками чужого письма, и распив кубок вина под семь благословений. Чуть позже и Мустислава, которой будущий князь отдал жабий амулет сестры, устроила его свадьбу с княжной Преславой. Оставался самый последний обряд,.

 

Последний раз оба кнута ударили одновременно, — куда сильнее, чем прежде, так что Ярополк, стиснув зубы, едва сдержал стон боли. Мустислава, скользнув вперед, смазала его раны щиплющим травяным настоем и, набрав полные руки сырой земли, посыпала им волосы юноши, а затем брызнула ему в лицо водой, набранной в Славутиче.

 

— Вверху Перун-Громовержец, внизу Велес-Земледержец, — произнесла она, — а посреди — сама Сыра-Земля, Мать-Мати наша. Именем же ее во славу Леса и Степи, володей же нами, Ярополк, Черный Княже Как Трехликий-Темный все три мира обнимает, так и ты Господарь, да сплотишь три племени в одно — славное, грозное, непобедимое.

 

Ярополк наклонил голову и волвхиня повесила на нее серебряный обруч в виде змея, с волчьей головой, кусающего себя за хвост. Одновременно Ниско с поклоном подал ему меч Чернобога и молодой князь, вскинул его над головой, наслаждаясь прогремевшими со всех сторон многогласным кличем.

 

— Слава князю Черному, Господарю Трех Народов!!!

 

[Magnum]

Саломея лично совершила кровавое действо

Так, сразу за этим должен следовать эпилог.   

 

[Каминский]

Так, сразу за этим должен следовать эпилог.

Откуда такой пессимизм?

[Magnum]

Откуда такой пессимизм?

Так это самое лучшее, что произошло с героями этой истории! 

[Neznaika1975]

Неправда ваша товарищ Магнум - у авар было величие

и даже Константинополь осаждали

 

 

если заклепкам: авары 9 века - это в основм оседлые земледельцы, как их наследники моравы, сербы, хорваты

описанные в романе авары - это авары 6 века 

[Каминский]

Эпилог

 

некоторое время спустя

 

Фустат горел.

 

Огни пожарищ отражались в черных водах Нила, над берегом которого, с хохотом и воплями, носились всадники пустыни — убивая, грабя, насилуя. Свирепая лихость арабов и берберов уступала лишь дикарской жажде крови чернокожих зинджей, творивших невообразимое с каждой женщиной и ребенком, попавшим им в руки. Мольбы и жалобные крики разносились по гибнущему городу, но в ответ им слышался только гортанный хохот победителей. И над всем этим, как зловещий символ грядущего, реяло черное знамя с четырьмя белыми крылами.

 

Пророк и Бог, Яхья ибн Йакуб, в белоснежном бурнусе, неспешно прошел меж рядов стражников выстроившихся у входа во дворец эмира Мисра. Позади него шел подросток, лет двенадцати, одетый на манер берберов, но со светлыми глазами и волосами уроженца куда более северных краев. Оба поднялись по узорчатым ступеням и оказались в большом зале, облицованным зеленым мрамором с куфическим надписями. На полу перед вошедшими стоял испуганный толстяк с жидкой черной бородкой и в разорванном шелковом наряде, усыпанном золотом и драгоценными камнями. Над ними возвышались два могучих негра, с занесенными мечами над жирной шеей. Слезящиеся темные глаза с мольбой уставились на халифа, но тот лишь презрительно усмехнулся в ответ.

 

— Такова кара для тех, кто не принял истинного Халифа, — сказал он, — ты мог бы спастись, если бы преклонил колени перед потомком Пророка и не препятствовал воле Аллаха. Но не бойся — тебя не коснется крыло Исрафила. На путь в Ад тебя направит отрок, познавший величайшую из истин.

 

Яхья снял с пояса слегка изогнутый кинжал, с рукоятью украшенной драгоценными камнями и вложил его в руку мальчика.

 

— Не бойся, мой мальчик, — сказал он, — сделай то, что должно.

 

Обернувшись на Пророка, мальчик, некогда носивший имя Титмар и Иаков, а ныне звавшийся Йакубом, нерешительно шагнул вперед. Рослый зиндж ухватил за волосы эмира, задирая его голову, и мальчик, представив, что он режет горло барану, что есть силы полоснул ножом. Алая кровь брызнула ему на лицо и руки и в тот же миг позади послышался довольный смех Пророка.

 

— Все правильно, отрок, — сказал он, — но тебя ждет еще одно испытание.

 

Исполинской горой посреди пустыни высилась пирамида — наследие незапамятно древних времен, о которых забыли и самые знающие из мудрецов. Песок и известковая крошка осыпались под ногами, холодный ветер пустыни стегал будто бичом и сердце Титмара-Йакуба замирало от страха, когда он представлял какая бездна осталась позади и что от него останется, если он оступится. Но, несмотря на это, он упорно карабкался, упершись взглядом в спину Яхьи. Сам же Пророк спокойно поднимался, как по огромной лестнице, уверенно ставя ногу на каменные блоки и ни разу не оглянувшись.

 

Вот, наконец, и вершина. Отсюда видно, что она вовсе не остроконечная, какой видится с земли, а с небольшой платформой. Из последних сил Йакуб перевалился через нее и упал на холодный камень, пытаясь перевести дух. Стайка летучих мышей выпорхнула из щели между блоками и, промахав крыльями перед лицом мальчика, растворилась в ночи.

Яхья не пытался помочь своему воспитаннику, даже не смотрел в его сторону — вместо этого он, застыв словно черная статуя, смотрел на стоявший на берегу Нила огромный город, видевшийся с вышины как на ладони.

 

— Древнейшее из всех царств земных, — задумчиво сказал он, — и величайшее из строений, когда-либо возведенных руками человеческими. Вот я, Пророк и Бог, говорю тебе, мальчик мой — отсюда видны все царства земные и все они падут предо мной, как предначертано в великом Коране. Ибо нет Бога кроме Аллаха и нет человека в Яхье ибн Йакубе, но лишь Бог един во всем...

 

Он обернулся — как раз затем, чтобы увидеть слепую ненависть в голубых глазах мальчика, подошедшего совсем близко. В его руке блеснула сталь — и кинжал по рукоять вонзился в живот Яхьи. Необыкновенное изумление отразилось в лице Пророка, когда он переводил неверящий взгляд со своего воспитанника на кинжал.

 

— Это тебе за мать! — сказал подросток.

 

Яхья хотел еще что-то сказать, но вместо слов из его рта выплеснулась алая кровь. Титмар дернул клинок — и поток крови хлынул и на него, залив руки и весь наряд. Яхья вцепился в его запястье, но окровавленные пальцы соскользнули — и пророк, покачнувшись, рухнул с вершины пирамиды.

 

— Никакой ты не Бог, — сказал мальчик, сплюнув вслед канувшему в ночи телу. Он хотел еще что-то сказать, когда вдруг почувствовал нарастающее жжение на ладони, там, где перед смертью ее стиснул Яхья. Титмар поднес руку к глазам и невольно вскрикнул от страха и изумления.

 

Кровь, залившая его руки, исчезла без следа — вместо нее на ладони чернел, словно въевшись в кожу, зловещий символ в виде четырех распахнутых крыльев.

[Neznaika1975]

Афигеть 

[Neznaika1975]

Так, а кто у нас остался то?

Михаил, редвальд, ктото в Милане, Ярополк на днепре и король франков. И хазары с с халифом в багдаде

 

Чо то все меньше и меньше

 

В следующей книге останется кто то один?

 

[Magnum]

Так, сразу за этим должен следовать эпилог. 

Эпилог

Можно было спорить на любую сумму!    

— Это тебе за мать! — сказал подросток.

Все правильно сделал. 

 

В следующей книге останется кто то один?

Откуда такой пессимизм? (С) 

 

а вдруг с востока еще кто-то набежит для поддержания разговора. 

[Каминский]

Так, а кто у нас остался то?

Да дофига кто остался. 

Чо то все меньше и меньше

Произошло обновление элит, так сказать, их омоложение. 

В следующей книге останется кто то один?

О следующей книге я пока не думал, мне это казалось более-менее законченной трилогией.

Но кто-то один в любом случае не останется.

Появятся какие-то новые лидеры, подрастут те, кто сейчас совсем мелкий, у нынешних молодых лидеров тоже появятся дети и так далее. Продолжить всегда есть куда.

а вдруг с востока еще кто-то набежит для поддержания разговора.

Да там и на западе далеко не все оставлены

Михаил, редвальд, ктото в Милане, Ярополк на днепре и король франков. И хазары с с халифом в багдаде

Михаил, Крум-Симеон, Редвальд с Энгрифледой, Амальгар, Ярополк, Харальд в Альбе, Сигфред в Дании, халиф с визирем в Багдаде

Титмар, опять же, куда-то его придется развивать...

Ну и множество пока еще нераскрытых лидеров  в разных уголках Европы и Азии

  

Изменено 23 Dec 2023 пользователем Каминский

[Каминский]

Исполинской горой посреди пустыни высилась пирамида

[Magnum]

высилась пирамида

это масонская какая-то 

[Каминский]

это масонская какая-то

Стигийская!

ну и смонастыренная совсем на скорую руку карта

[Curioz]

смонастыренная совсем на скорую руку карта

Кутаиси как вторая столица Византии - это любопытно  

[Каминский]

Кутаиси как вторая столица Византии

Третья. Там ведь еще Рим есть

[Омич]

и пророк, покачнувшись, рухнул с вершины пирамиды.

Даже малость жаль бедолагу... Выжил, поднявшись чуть ли не со дна моря, что бы так нелепо погибнуть после триумфального покорения Египта.