Волк и конь

[Каминский]

Продолжение романа "Ворон и медведь". По мотивам вот этого таймлайна коллеги Незнайки.

Взошедшее солнце озарило пологий склон невысокой горы, с поросшей лесом вершиной. Чуть ниже, вплоть до берега блестевшей на солнце реки, тянулись виноградники и  хозяйственные постройки, тогда как за рекой  вздымались крепостные стены и крыши домов большого города. Среди  множества строений  выделялись оставшаяся еще с римских времен арка Марса, вставшая на месте городских ворот, и  церковь Святого Ремигия - главной святыни Реймса, столицы королей Австразии.

 

Город видел множество битв - под его стенами бились легионеры Цезаря, его предавали огню  гунны Атиллы, здесь сражались франки и авары, вандалы и алеманы. В этот день Реймс собирался вписать очередную страницу в кровавую летопись своей истории. 

 

Едва солнце озарило Реймскую гору, как городские ворота со скрипом отворились и из них вышли рослые воины, со светлыми или русыми волосами, вооруженные мечами, топорами-францисками и короткими копьями-ангонами, с зубцами на длинном  наконечнике. Перед ними шествовали лучники, несущие в  колчанах стрелы с пропитанными ядом наконечниками. Лишь немногие  воины имели полноценный доспех - большинство прикрывали тела куртками вареной кожи или одеждой из стеганой шерсти. Еще меньше имели щиты и шлемы. Однако шествующие чуть особняком от остальных всадники, оседлавшие могучих  жеребцов фризской породы, носили полный доспех, говоривший о немалой зажиточности конников. Во главе их ехал высокий  муж, в панцире с изображением львиной головы и синем  плаще поверх широких плеч. С пояса мужчины свисал широкий меч, а к седлу крепилась большая секира с хищно изогнутым лезвием. Из-под высокого шлема выбивались светлые кудри, светлая борода  обрамляла и широкое, почти квадратное лицо. Рядом с всадником ехал рослый воин, державший зеленое знамя с изображениями розы и креста - личных символов Хлодомира, короля Нейстрии и Австразии. Впрочем, амбиции короля простирались куда  дальше - несколько лет назад Хлодомир уже носил звание владыки всех франков, правя всеми землями от  Рейна до Атлантики и от Пиренеев до Пролива. Однако, во время неудачного похода на восток, Хлодомир был разбит и стал пленником Крута, молодого короля Тюрингии.  Но затем  Крут погиб, а сбежавший из плена Хлодомир был полон решимости, наконец, воссоединить былые владения под своей властью.

 

Голубые глаза короля  настороженно смотрели на покрывший склоны горы лес, откуда, навстречу Хлодомиру, уже  выходило второе войско. Оно выглядело почти также как и армия короля  - разве что конницы у этой армии имелось куда больше. И тонконогие арабские скакуны и могучие фризы и мохнатые лошадки степняков, несли закованных в тяжелую броню всадников по флангам франкской пехоты. Чуть же позади основного войска двигалась еще одна группа всадников, во главе с дородным чернобородым мужчиной, облаченным в ромейские доспехи и алый плащ, усеянный золотыми пчелами. Такое же знамя -  красное с золотым пчелами, - развевалось и над головой предводителя. Этот стяг держал молодой знаменосец со смуглым хищным лицом, выдающим примесь ромейской, а то и сарацинской крови.

 

Хлодомир скрипнул зубами,  в его глазах полыхнула неприкрытая ненависть.

 

-Все такой же трус, - сплюнул он, - как всегда боится честного боя. Ничего, сегодня я, наконец, доберусь до твоей глотки, братец.

 

У Хлодомира имелись все поводы для ненависти: Сигизмунд, герцог Бургундии и его единокровный брат, не только бросил своего короля в Тюрингии, в решающий момент отведя свои войска, но и отказался выкупать брата у Крута. Вместо этого Сигизмунд объявил себя королем франков, предоставив Хлодомиру гнить в подвалах Скитинга, цитадели королей Тюрингии. Впрочем, править у Сигизмунда получилось еще хуже, чем у брата: в стране начались шатания, майордом Руана, Вильгельм готовился сам провозгласить себя королем, а герцог Аквитании Луп и вовсе вошел в сговор с сарацинами, желая отложиться в своих немалых владениях от Пиренеев до Луары. Сигизмунд попытался договориться с арабами, чтобы они не поддерживали мятежного герцога и, достигнув, как ему казалось, соглашения, двинулся в поход на Аквитанию. Однако его обманули  - объединенное сарацино-аквитанское войско разбило Сигизмунда на берегах Луары,  так, что он едва унес ноги. Уже в Лионе его постиг новый удар -  вероломные сарацины, пока король воевал в Аквитании, обманом заняли и разграбили его столицу, Женеву. В ту же ночь, пока  оставшиеся в городе франки бились с сарацинами, в Бургундию вторгся новый враг - король Тюрингии, Крут, что разбил и франков и арабов, устроив страшную резню в Женеве. Вместе с Крутом вернулся и Хлодомир, - владыка Тюрингии, затеяв великий набег на франков, решил, что неплохо иметь при себе "законного короля". Однако Круту пришлось вернуться домой, чтобы противостоять своему брату-бастарду Редвальду, от руки которого и пал молодой король. Хлодомир же, сбежав от Крута, собрал вокруг себя присягнувших ему на верность франков и двинулся в свои родовые земли - Нейстрию и Австразию. Узнав, что законный король жив, эти земли сдались ему без боя - зато Бургундия, обозленная на Хлодомира, явившегося «в обозе» язычников, разграбивших Женеву, вновь  присягнула Сигизмунду, простив ему сговор с сарацинами.

 

На время установилось зыбкое равновесие - ни у одного из королей не  оказалось достаточно сил, чтобы  покончить с соперником одним ударом. При посредничестве епископа Реймса, по франкскому  обычаю  Хлодомир и Сигизмунд  разделили страну между собой. Почти два года продолжалось перемирие - и все это время оба короля искали сторонников: Сигизмунд заключил союз с лангобардами, тогда как его брат вел переговоры с вождями Бретани и принимал в свое войско христиан-саксов, бежавших из Британии от победивших языческих собратьев. Оба также искали союза  и с Аквитанией, однако герцог Луп, ведя с посланниками обоих королей долгие переговоры, неизменно уклонялся от прямого ответа.

 

Гром грянул несколько недель назад: когда Теодорих, сын Сигизмунда, направился в Реймс, чтобы поклониться мощам святого Ремигия. На обратной дороге он столкнулся с сыном и наследником Хлодомира, Сигибертом, охотившимся в окрестных лесах. Оба юноши, никогда не любившие друг друга, сильно повздорили и, хотя очевидцы рассказывали разное, о том кто первым схватился за меч, большинство сходилось на том, что зачинщиком ссоры был Теодорих. Заблестели мечи, послышалась злая брань - и в жестокой сече, более старший и опытный сын Сигизмунда убил Сигиберта, после чего воротился в Бургундию. Узнав о смерти сына, Хлодомир разорвал перемирие с братом, обвинив его в том, что Теодорих действовал по наущению отца. Никто не знал точно, но все отметили, что Сигизмунд словно ждал этого: уже собранное войско,  усиленное лангобардскими отрядами, тут же вторглось на север королевства. Хлодомир же  смог собрать  войско только когда Сигизмунд уже подошел к Реймсу - и тут же выступил навстречу брату, не желая отсиживаться за стенами собственной столицы. 

 

Теперь один-единственный бой мог решить судьбу Королевства Франков.

 

Сигизмунд командовал резервом, а во главе войска, на горячем арабском жеребце гарцевал Теодорих:  широкоплечий молодой человек в полном доспехе. Черные волосы выбивались из-под шлема и темно-синие глаза возбужденно сверкали при виде врагов. Он командовал левым флангом, тогда как на правом, где собрались лангобарды,  командовал герцог Ландульф. На его воинов Сигизмунд возлагал особые надежды: приученные отражать набеги авар и сарацинов, много лет жившие бок о бок с кочевниками-болгарами, лангобарды и сами стали отменными лучниками и всадниками. К тому же они, как и все войско Бургундии, занимали удобную позицию для конной атаки. 

 

Протрубил рог и тучи стрел сорвались с обоих войск, обрушившись на врага. Хлодомир, едва успел подставить щит, в который тут же вонзилось сразу шесть стрел. Еще несколько стрел отразили стоявшие рядом воины. Другим  повезло меньше - тут и там слышались пронзительные вопли и хрип умиравших, сраженных вражескими лучниками. Побагровев, Хлодомир отдал команду - и ответный залп обрушился на врага. Теодорих, в свою очередь, не менее ловко подставив щит, поймав ими сразу несколько стрел и, обернувшись, поискал взглядом отца. Тот одобрительно кивнул и Теодорих, пришпорив коня, устремился вперед с диким криком.

 

-Вперед! За Бургундию и короля Сигизмунда!

 

В ответ послышались воинственные крики и мерный гул от топота множество копыт, когда конные фланги обрушились на войско Хлодомира. Натиск всадников казался неодолимым: с хриплым ржанием вставали на дыбы кони, кусая и лягая франков, пока их наездники ожесточенно рубили врагов, пытаясь пробить стену щитов. Однако воины Хлодомира, быстро построившись в боевой квадрат, упорно отбивали конный натиск - на место каждого из павших тут же вставали его товарищи, закрывая щитами образовавшийся проход.

 

-Проклятые трусы!- выругался Теодорих, - или мой отец заплатил вам кучу золота, чтобы вы зря топтались вокруг этих собак?! 

 

С яростным криком он обрушился на врага, нанося удары направо и налево, так что франки невольно попятились, нарушая строй. Теодорих сходу ворвался в образовавшийся пролом,  увлекая за собой и остальных всадников. Раздался новый рык рога - и уже пешее войско Бургундии, перейдя на бег, устремилось вниз по склону, готовясь вцепиться в рукопашную. Сын же Сигизмунда, словно и не видя подмоги, продолжал рубиться одновременно мечом и топором, вгрызаясь все глубже во вражеское войско

 

-Где же ты, дядя!? - кричал залитый кровью молодой воин, - или ты не хочешь отомстить за Сигеберта?  Я сразил его этой самой рукой - отрубил ему голову и бросил собакам! Ты скучаешь, по нему, дорогой дядюшка?! Выходи и я устрою вам встречу!

 

-Я здесь, щенок! - вдруг прогремел голос и ряды пехотинцев расступились, открывая дорогу Хлодомиру.  На черном коне он вырвался к ошеломленному Теодориху,  почти поверившему, что король Нейстрии не желает с ним встречи. Привстав  в седле, Хлодомир обрушил на племянника град сокрушительных ударов, столь сильных, что Теодорих уже не думал об атаке - только о защите. Оглушительно ржавшие  кони, капая пеной из ртов, лягали и кусали друг друга крепкими зубами, пока Хлодомир скрещивал свой клинок с мечом племянника.  Казалось в Хлодомире внезапно ожил дух языческих предков-берсерков, неудержимых в своем кровавом безумии. Один особенно сильный ударов расколол щит Теодориха, второй - сорвал с его головы шлем и  наследник Бургундии,  объятый внезапным страхом, развернул коня, пытаясь прорваться меж вновь сомкнувшихся вокруг него вражеских воинов. Все его спутники  пали  и он, внезапно осознав, что оказался один в гуще врагов, решил спасаться бегством. Он уже почти вырвался из окружения, когда Хлодомир, сорвав с пояса франциску, метнул ее в ненавистного племянника. Теодорих покачнулся, почувствовав сильный удар в бок и, бросив взгляд вниз, с ужасом увидел острие секиры, пробившее кольчугу и ребра, погрузившееся в его тело по самый обух. Хлодомир расхохотался, обнажив крепкие желтые зубы и с силой дернул конец веревки, зажатый в его руке. Топор, к рукояти которого крепился другой конец, дернулся следом, открывая хлынувший кровью разрез с вывороченными внутренностями. Теодорих, обмяк, едва удерживаясь в седле и пытаясь  запихнуть назад вывалившиеся кишки. Свирепо рыча Хлодомир, не различая своих и чужих, прорубился к племяннику и могучим взмахом меча снес  ему голову.

 

-Ты видишь это, Сигизмунд?!  - рев короля на миг перекрыл даже шум битвы, - теперь мы квиты. Осталось только отдать последний долг.

 

С удвоенной силой, Хлодомир устремился вперед, раздавая удары топором и мечом. Франки Бургундии, также как и лангобарды, оказались застигнуты врасплох конной дружиной, что скрывалась за стеной щитов - и внезапный удар заставил их дрогнуть. Как нож сквозь масло королевское воинство прошло сквозь устремившихся в бегство франков - и столкнулось с другой королевской дружиной: Сигизмунд, обезумевший от горя, ринулся на подмогу своему войску, желая сам сразить ненавистного брата.  Тот  желал этого с не меньшей страстью: смуглого знаменосца, сдуру вставшего у него на пути, король Нейстрии походя срезал, как косарь срубает высокий стебель. Перерубленное пополам тело, брызжа кровью, повалилось под ноги коня, после чего  воины обоих армий  шарахнулись в стороны, освобождая место для королевского поединка. 

 

- Забирай свое, братец!  - Хлодомир швырнул в лицо брату голову его сына и тот, машинально отмахнулся мечом, рассекая пополам жуткий снаряд. Когда же до него дошло, что именно он  разрубил, лицо Сигизмунда исказила гримаса лютого бешенства. С истошным воплем он кинулся на Хлодомира, рубясь с такой яростью, что король  невольно попятился от такого натиска обычно не особо воинственного брата. Со звоном скрещивались мечи, хрипели кони, кусая и лягая друг друга, пока их всадники, обмениваясь проклятиями, отчаянно пытались дотянуться друг до друга.

 

- Предатель, сарацинская подстилка! - надрывал глотку Хлодомир, - сколько тебе заплатили за то, что ты предал Христа, жирный боров!?

 

-Тебе ли вспоминать Христа, убийца родичей, - хрипел в ответ  Сигизмунд, - ты, кто вел на брата орды язычников! Да примет тебя ад, отродье Сатаны!

 

Он наотмашь рубанул мечом, но Хлодомир вовремя увернулся, и Сигизмунд чуть не вывалился из седла, спасшись лишь тем, что выпустил из рук меч и отшатнулся на спину, пытаясь восстановить равновесие. Хлодомир с торжествующим воем вскинул меч  - его первый же удар оказался столь силен, что расколол деревянный щит. Следующий удар должен быть рассечь Сигизмунду голову и Хлодомир снова занес меч,  торжествуя победу, но вдруг покачнулся, застыв на месте. Синие глаза вскинулись вверх, пытаясь разглядеть  длинную стрелу, вошедшую в его переносицу по самое оперение. Меч выпал из руки Хлодомира и  Сигизмунд, сорвав с пояса топор, обрушил его на  череп брата.

 

-Узурпатор мертв! - взревел герцог Бургундии и множество голосов разнеслось по  полю брани, подхватывая этот вопль, - Хлодомир мертв! Слава королю Сигизмунду!

 

Франко-лангобардское войско с удвоенной силой ринулось на оробевших воинов Хлодомира: лишенные предводителя, те  обратились в бегство, тогда как торжествующие победители настигали и ожесточенно убивали их. Загнанные в протекавшую перед Реймсом реку Весле, франки Хлодомира вязли в густой грязи и падали в мутную  воду, пока их рубили мечами и кололи копьями  воины Сигизмунда. Лишь немногие из разбитого воинства Хлодомира достигли ворот Реймса, но закрыть их уже не успели - на плечах отступавших в город ворвались победители и весь город заполыхал в  кровавой вакханалии резни, грабежей и пожарищ.

 

 

- Именем Господа нашего...... король Сигизмунд...да правит он долго

 

Немолодой  мужчина, чье щуплое телосложение не могли скрыть богатые одежды епископа, дрожащими руками возложил  корону на голову герцога Бургундии и его приближенные, собравшиеся в церкви, ответили приветственными возгласами.

 

Лишь к вечеру Сигизмунд прекратил бесчинства своих воинов: войдя в город под аркой Марса, он проехался к Реймскому собору, где укрылись дрожавшие от страха священники и объявил, что берет их под свою защиту. Тогда же было принято решение и о коронации, которая прошла в тот же день в том самом соборе, где со времен Хлодвига  всходили на трон владыки франков. После этого Сигизмунд пригласил франкскую знать и своих лангобардских союзников на пир в королевском дворце.

 

 

-Долгие годы королю Сигизмунду! - очередное славословие потонуло в гуле одобрительных криков и звоне кубков, разносившихся со всех сторон. Сам король криво усмехнулся, залпом опрокинул кубок с бледно-розовым вином, прославленным  за пределами и самого Реймса и всей Шампани. Приятно щиплющий горло напиток хлынул в королевскую глотку, однако Сигизмунд почти не почувствовал вкуса - также как  и зажаренных целиком молочных поросят и нежнейшей оленины и иных яств королевского стола. Радость  победы  омрачалась двумя событиями - во-первых, смертью самого Хлодомира. Сигизмунд понимал, что был бы уже мертв, если бы не прилетевшая со стороны леса стрела, решившая исход битвы. Король точно знал, что он не отдавал  приказа убивать брата  - однако слишком многие могли  решить иначе. Сигизмунд приказал устроить великолепные похороны единокровному брату, он же приказал разыскать и казнить его убийцу, пообещав пятьдесят золотых солидов за голову. Однако Сигизмунд  знал, что этого все равно недостаточно, чтобы отвести от него подозрения. Тем более, что одним из первых его действий  в городе стало убийство двух  сыновей короля - и это тоже заметили слишком многие. Однако иначе поступить король не мог - и причиной этому стало второе событие, из-за которого  вкус сегодняшней победы был отравлен невероятной горечью.

 

Теодорих - старший и, с некоторых пор, единственный сын короля Сигизмунда, его   наследник. Средний сын  владыки франков погиб во время резни в Женеве, а младший сгорел от лихорадки пять лет назад.  Все свои надежды Сигизмунд связывал со старшим сыном - тот уцелел во время поражения в Аквитании, чтобы погибнуть перед величайшим триумфом его отца. Король франков наклонил голову и пьяная слеза упала в золотой кубок.

 

Но на стол подносили все новые яства, вина лились рекой, все громче раздавались здравицы  королю, - и Сигизмунд, вливавший в себя кубок за кубком, в конце концов, притупил эти тягостные мысли. Да, Теодориха жалко, но и сам Сигизмунд еще не дряхлый старик - он еще может жениться и снова зачать наследника. В отличие от Хлодомира, который мертв, как и его сыновья. Где-то  в Руане, правда, живет его дочь, но кто из франков пойдет за женщиной? Здесь вам не Британия с их королевой-ведьмой.

 

- Да будет царствование ваше подобно правлению царя Давида и всей кротости его, - раздалась очередная льстивая здравица и в уши ударили новые одобрительные возгласы. Чья-то рука услужливо подсунула королю полный кубок, - он уже давно перестал замечать, кто их подает, - и Сигизмунд, встав, залпом осушил  украшенный золотом сосуд. Напиток показался неожиданно крепким - горло словно опалило огнем, его сдавил спазм и король, пошатываясь,  почти упал обратно на стул. Он хотел  приказать, чтобы вина больше не подавали, но внезапно онемевший язык  не слушался его. Перед глазами поплыли алые круги, в нутре  разгорался пожар и король, согнувшись в три погибели, вырвал на стол кроваво-красным потоком. Отовсюду послышались испуганные возгласы, но король уже не слышал их: покачнувшись, он рухнул прямо на стол, сшибая на пол супницы и тарелки с поджаристыми куропатками. Когда же приближенные, опомнившись от первого шока, кинулись к своему владыке, помощь ему уже была не нужна - с остекленевшими глазами и вывалившимся языком, Сигизмунд лежал мертвее мертвого, не прожив королем франков и одного дня.

Изменено 5 Dec 2023 пользователем Каминский

[Crusader]

 ...а где-то в предгорьях Каменного Пояса предки неслучившихся в этом мире манси, венгров и мордвы - готовят большой шухер.

[Neznaika1975]

Почему мадьяры не случились?

в период романа они как раз начиют переселяться к Херсону и Одессе

 

если, конечно, автор что то не поменял

Изменено 30 Oct 2023 пользователем Neznaika1975

[Каминский]

если, конечно, автор что то не поменял

Мадьяры, конечно, случились, но влиять на события романа пока могут лишь крайне опосредованно)

[Каминский]

Упавший с коня

 

 

То, что он опоздал, Утред мак Альпин понял еще до того, как они подъехали к Ангусу: за милю виднелись столпы черного дыма, поднимавшегося к небу. Когда же королевское войско вышло на берег Ферт-оф-Фей,  перед ним предстала картина всеобщего разорения:  сожженные дома, разбросанный крестьянский скарб, покрытые смрадной копотью мертвые тела  средь погорелых развалин каменной церкви, в которой жители деревни тщетно пытались найти убежище. Настоятель этой церкви разделил участь своих прихожан - перед развалинами храма высился крест, грубо сколоченный из брусков  дерева. На кресте, пустив струи крови на жидкую черную бороду, висел распятый священник в изорванной хламиде. При виде короля в мутных глазах мелькнуло узнавание, священник даже приподнял голову, пытаясь что-то сказать, но новый поток крови выплеснулся из его рта и священник снова уронил голову на грудь -  мертвый окончательно и бесповоротно. Утред передернул плечами и перекрестил несчастного, пробормотав молитву. Сам король был коренастым  невысоким мужчиной, с грубыми, будто рубленными, чертами лица. Под черным плащом из овечьей шерсти, угадывалась добротная кольчуга, а рыжие волосы охватывал  серебряный обруч.

 

-Которое это уже нападение? - не оборачиваясь, спросил король.

 

-Шестое, ваше величество, - с поклоном произнес худощавый  мужчина в облачении священника, - если считать за этот месяц.

 

- А если считать за год, - в тон ему ответила  черноволосая женщина в мужском наряде, восседавшая на коне позади короля, - то...я наверное уже сбилась со счета.

 

Утред  недовольно посмотрел на  женщину и та ответила ему дерзким взглядом: Бранвен инген Бели  Утред взял в жены, после того как  убил ее отца, Бели ап Киноха, последнего  короля Альт-Клута. Королева, весьма тяготившаяся своим насильственным браком, никогда не упускала случая поддеть нелюбимого мужа.

 

- Сейчас не время для склок, жена, - угрюмо сказал Утред и, обернувшись к своим воинам, приказал, - найдите кого-нибудь живого.

 

Сказать это оказалось проще, чем сделать: местные жители разбежались  кто куда и воинам пришлось проехать с пяток деревень, средь пожарищ и мертвецов, прежде чем они выловили двух человек, из тех, кто осторожно возвращался на пепелища.

 

-Так все и было, ваше величество, - худощавый юнец, с усыпанным веснушками лицом и в грязном, изорванном платье стоял навытяжку перед королем, испуганно косясь на окруживших его вооруженных людей. К нему жалась заплаканная девчонка, лет десяти, такая же чумазая и оборванная.

 

- Там  это... четыре, нет, пять таких лодок пришло - запинаясь, говорил юнец, - с головами чудовищ на носу. Не успели причалить, как оттуда выскочили проклятые язычники. Жгли, грабили, убивали...демоны, а не люди, отродья Сатаны! Отца убили сразу,  брат схватился за топор, но рыжий язычник разрубил его своим мечом....одним ударом. Мать и  жену брата, насиловали пока они не умерли, а мы с  сестрой успели укрыться в холмах - и больше ничего не видели.

 

Утред хмуро смотрел на дрожащего юнца и  плачущую девочку. Меж тем воины привели еще нескольких селян, в общих чертах подтвердивших рассказ парня.

 

- А что ваш мормэр? -  сквозь зубы спросил король, - чего он ждал?

 

-Он не ждал, ваше величество, - возразил  пожилой крестьянин, - мормэр Бриде вышел со своими воинами, когда язычники подошли к воротам его замка. Но не больно помогла ему его храбрость - главный из тех нечестивцев, сошелся  с ним бою и самолично отрубил голову, а замок приказал разграбить и сжечь. Воон там его и оставили, ваша милость, прямо на той горе.

 

В правдивости этих слов Утред  мог убедиться самолично - когда, поднявшись на вершину скалы, где стоял замок, увидел на его месте лишь обгорелые стены и торчащую перед входом пику, на которой торчала голова мормэра Бриде.

 

-Тебе не кажется, муж мой, что нам не выдержать в одиночку? - негромко произнесла Бранвен, - если бы ты отправил гонца на юг.

 

-Никогда!- зло бросил Утред, - договориться с ведьмой, язычницей, блудницей!? Я лучше собственными руками предам смерти каждого в моем королевстве, чем позволю им загубить свои души соглашением с Сатаной.

 

- Возможно этого и не понадобиться, - вмешался в разговор священник, - если король согласится принять помощь из Эйре.

 

- Согласен, Дункан, - кивнул Утред, - с этого дня я назначаю тебя посланником к Дуналлу мак Конгалу, королю Улстера. Нам же придется укрепить береговую оборону и, возможно, снять часть воинов с южной границы, чтобы быть готовыми отразить новое нападение, ибо только Богу известно,  где нанесут новый удар проклятые язычники!

 

За много миль к югу от земель скоттов, вверх по течению большой реки шли три корабля. Гордо раздувались красные и синие паруса, украшенными изображениями разных чудовищ, хищно скалились драконы на носах судов. Могучие светлобородые воины налегали на весла, с каждым их взмахом приближая судно к  большому городу, окруженному кольцом из каменных стен. 

 

У врат Люнденбурга стояло с пару десятков воинов, один из которых держал стяг с изображением странного существа, напоминающего одновременно дракона и  ворону. Другие вороны, - на этот раз живые, - восседали на плечах молодой  женщины с золотисто-рыжими волосами и синими глазами.  Добротная кольчуга, переливавшаяся будто змеиная чешуя, ладно облегала изящную фигурку. Из украшений девушка носила лишь круглые золотые серьги, инкрустированные гранатами и сине-зеленым стеклом. Длинные ноги уверенно сжимали бока свирепого черного жеребца, неприязненно косившегося на пришельцев с моря.

 

-Не мало ли воинов, королева? - обратился к женщине  седобородый старик с широким шрамом через все лицо, - эти люди опасны.

 

-Не опаснее меня, - девушка улыбнулась, но улыбка эта напоминала хищный оскал, - не хочу, чтобы норманны думали, что я их боюсь.

 

- Похоже, они не настроены на драку, - сказал другой воин, заметив, что два драккара остановились посреди реки, тогда как третий направился к берегу. На его носу, обняв за шею оскаленного дракона, стоял высокий  воин в кольчуге,  подпоясанный длинным мечом. Ветер развевал светлые кудри и взметал густую бороду, играл синим плащом за плечами вожака. Едва корабль ткнулся носом в речной песок, как норманн спрыгнул на берег и широким шагом направился к подавшимися ему навстречу воинам.

 

-Мое почтение кюнне!  -  на ходу крикнул он, - я, Харальд Кровавый Волк, ярл Рогаланда, пришел засвидетельствовать свое почтение бретвальде Энгрифледе.

 

- Дорог очаг тому, кто с дороги, - ответила королева, - если ты пришел с миром, то будь моим гостем, ярл Харальд.

Бывший дворец  прокуратора Лондиниума  полнился народом - сатиры и нимфы с частично сохранившейся мозаики на стенах триклиния, уже не первый раз созерцали бородатых варваров, пировавших за широким столом. Стол ломился от зажаренных целиком свиней и оленей, блюд с копченой и соленой рыбой, кровяных колбас из конины и запеченных в яблоках уток. Огромными ножами гости отрезали куски сочного мяса и чавкая, пожирали их, запивая  элем, пивом и сладкими южными винами.

 

-Это вино мне прислал Фреймунд, жрец Фрейра и Фрейи, владыка Виртеберга, - Энгрифледа подняла рог, окованный золотыми пластинками с изображенными на них переплетающимися звериными  телами, - у меня пять бочонков, которые я приберегаю только для самых дорогих гостей. И да одарят  Близнецы своей милостью всех, кто выпьет  со мной за процветание королевства. Пусть Фрейр наполнит их сумы золотом и бросит  благосклонный взгляд на их нивы, а Фрейя наполнит желанием чресла их жен и заронит в их утробы крепких сыновей и прекрасных дочерей!

 

Последнюю фразу она произнесла, встав из-за стола - и разнесшийся отовсюду дружный гул подтвердил всяческое одобрение слов Энгрифледы. Громче всех кричал здравицы ярл Харальд, не сводивший восхищенного взгляда с молодой королевы. Кроме него в зале сидело еще несколько херсиров, тогда как основные силы норманнов встало лагерем за стенами города.

 

- Воистину только сама Фрейя может сравниться с бретвальдой Энгрифледой, - в свою очередь поднял кубок ярл, - слухи о ее красоте и отваге достигли и до холодных скал Рогаланда. И пусть я явился в Люнденбург с пустыми руками - ибо ничего из взятой  мной  добычи недостойно столь славной королевы, - все же я не оставил ее без подарка. Незадолго до этого визита, я посетил владения Утреда мак Альпина, - он на миг замолчал, почувствовав вмиг возникшее вокруг напряжение, - и множество жен пиктов и скоттов  будут рыдать над телами своих мужей, а христианские овцы - причитать у разоренных жилищ своего Мертвого Бога!  Я упоил их земли своим собственным вином - красным, как сок раздавленных ягод, - и похмелье их будет таково, что не скоро они посмеют бросить алчный взгляд на земли моей королевы!

 

Возникшее отчуждение сменилось бурным ликованием, когда до англосаксов  дошел смысл слов ярла - Утред мак Альпин считался единственным оставшимся соперником Энгрифледы в Британии, а значит и личным врагом каждого кто сидел за столом. Королева ослепительно улыбнулась гостю, снимая с запястья золотой браслет, украшенный драгоценными камнями и протягивая его ярлу. Однако, присев рядом с ним, она негромко произнесла.

 

-Разве Рогаланд уже вошел в нашу империю? 

 

-Что? - недоумевающе посмотрел на нее норманн.

 

- Я ведь не только королева Британии, - пояснила  Энгрифледа, - но и жена Редвальда, императора Тюрингии и правлю здесь от его имени. Раз ты назвал меня своей королевой - значит, ты собрался присягнуть мне, а значит и моему мужу. Если так, то я рада видеть в наших рядах столь отважного воина.

 

-Увы, моя королева, - понизил голос Харальд, - Тюрингия слишком далека, чтобы хоть чем-то внушить мне почтение к ее владыке. Нет, я готов назвать своей королевой только ту, кого я готов видеть на троне рядом с собой.

 

-Смелые слова, ярл, - покачала головой Энгрифледа, - не боитесь, если они донесутся до ушей Редвальда?

 

-Не боюсь, - рассмеялся Харальд, - как я и говорил - Тюрингия слишком далеко от нас, чтобы мне ее бояться. Но она далеко и от Британии - и ее король вечно занят войнами: с франками, сарацинами, лангобардами, славянами, аварами...Где ему найти время еще и на то, чтобы защитить этот далекий остров?  Кто спасет вас, моя королева, если сюда явится кто-то вроде меня - и уже не с тремя кораблями, а с тридцатью? Только такой же муж, одинаково умелый в бою  на суше и на море, сможет вас защитить.

 

- Ум надобен тем, кто далеко забрел, - сказала Энгрифледа, - гость осторожный,  безмолвно внимает — чутко слушать и зорко смотреть мудрый стремится.

 

 Ярл Рогаланда  снисходительно усмехнулся  про себя:  строки из "Речей Высокого" были бы уместны из уст умудренного опытом воина, но никак не от столь молодой девушки, что по чистой случайности носит столь высокий титул.

 

-  Мудрость не помогла бы мне примерно наказать Утреда мак Альпина за непочтение к моей королеве, - сказал он, коснувшись серебряного молота Тора на груди, - и не мудростью, но храбростью и делами, достойными конунга, собираюсь я достичь места трона рядом с бретвальдой.

 

 Энгрифледа готовилась ответить какой-то дерзостью, но  все же пересилила себя, мило  улыбнувшись гостю.

 

- Я знаю, что морские короли  называют свои драккары "конями моря" - сказала она, - но в Британии надо быть обученными не только морскому, но и конному бою. Мой муж это умеет, что не раз доказал в войнах. Сможешь ли ты превзойти его в этом - оседлав хотя бы моего жеребца? Если тебе это удастся - что же, мы вернемся к этому разговору.

 

Харальд  залпом осушил свой кубок и с громким стуком поставил его на стол.

 

-Если дело только в этом, - сказал он, - считай, что твоя лошадь уже у меня под седлом.

 

Несколько дней спустя Энгрифледа отправилась объезжать свои владения перед зимой. Первым она посетила Кент - как вдова и наследница старого короля Этельвульфа она  уделяла этому королевству особое внимание. Она накрыла пир в старинном замке, основанном еще римлянами, как маяк, и перестроенным под укрепление уже при Энгрифледе. Здесь же, у подножия белых, как мел скал, и состоялось испытание.

 

Харальд стоял посреди зеленого луга, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Он уже сбросил кольчугу, одевшись в короткую тунику до середины бедер, шерстяные штаны и кожаные башмаки. Лишь длинный меч по-прежнему свисал с его пояса, хотя он сейчас и не собирался ни с кем сражаться - разве что с женской неприступностью. Время от времени он бросал насмешливые взгляды и на Энгрифледу, что с каменным лицом подводила  могучего черного жеребца с похожей на львиную гривой. Ни седла, ни стремян, ни уздечки на нем не было - еще одно условие, что поставила молодая бретвальда перед норманном. Кроме этих двоих за поединком следили десять самых верных приближенных молодой королевы и трое херсиров с Рогаланда.

 

- Держи, - она хлопнула коня по крупу и тот сделал несколько шагов, подходя к ярлу, - если ты сумеешь укротить Шака, мы вернемся к этому разговору.

 

- Уж, наверное, твой жеребец не строптивее моего "морского коня" в шторм, - усмехнулся Харальд и, подойдя к животному, ухватился за его гриву, запрыгивая на лоснящийся круп, покрытый короткой  шерстью. Харальд и вправду не был опытным наездником, но не собирался показывать это королеве: дернув коня за гриву,  ярл ударил его пятками по бокам, заставляя тронуться с места.

 

Конь вдруг оглушительно заржал  и  сорвался с места, пустившись бешеным галопом вверх по склону белой скалы. Харальд пинками и криками пытался остановить животное: бесполезно - конь мчался стрелой, даже не думая сбавлять скорости. Харальд глянул вперед и похолодел - взбесившийся скакун нес его прямо к обрыву, явно намереваясь, разбежавшись, спрыгнуть со скалы. Норманн хотел  спрыгнуть, но вдруг осознал, что не может этого сделать - он словно прирос или прилип к могучему  телу, внезапно оказавшемуся не гладким и сухим, каким оно  было вначале, а липким и скользким, словно тело огромной улитки, покрытым на редкость клейкой слизью. Харальд пытался сорвать с пояса меч, чтобы изрубить на куски  "ведьминого коня", но  конская грива вдруг обернулась клубком шипящих черных змей. Покрытые мелкими чешуйками кольца намертво оплели его руки, приковав его к жуткому зверю. Конь издевательски заржал, поворачивая голову к незадачливому наезднику и Харальд, будучи далеко не робкого десятка, невольно содрогнулся, ибо чудовище, уставившееся на него алыми, словно пламя Муспельхейма глазами, было кем угодно, но не обычной лошадью. В оскаленной пасти блестели острые, похожие на акульи зубы, меж которых плясал раздвоенный язык, а изо лба торчали два острых прямых рога.

 

Чудовище меж тем достигло края обрыва и, издав жуткий вой, сделало исполинский прыжок. На миг конь словно завис в воздухе – жуткий черный силуэт на фоне усыпанного звездами неба, потом  рухнул в разбушевавшееся море. Харальд уже вручал свою душу Одину, готовясь разбиться об острые скалы, но в следующий момент он с громким плеском погрузился в волны. Вокруг взметнулись пузыри и белая пена, над головой норманна сомкнулась черная вода и он уже снова попрощался с жизнью, когда тварь вдруг вынырнула. Чудовище мчалось вперед так же резво, как и скакало по скалам: то ныряя под воду, то взмывая над волнами, оглашая воздух торжествующим ржанием. Харальд едва успевал задерживать дыхание, прежде чем погрузиться в зелено-черную глубину, но когда его легкие  начинали разрываться, конь вновь устремлялся к поверхности, даруя  всаднику  пару спасительных глотков воздуха.

 

Харальд не знал, сколько времени продолжалась эта безумная скачка, не видел, как чудовище повернуло к берегу - просто в какой-то миг он осознал, что проклятый конь стоит на той же поляне, откуда он начал свой бег. В тот же миг исчезла неведомая сила, приклеивавшая норманна к чудовищу, оплетшие его руки змеи расплелись прядями обычной гривы и, чувствующий себя почти утопленником, ярл мешком повалился на землю, выплевывая воду и слизь из ноздрей. С трудом разлепив глаза, он увидел, как перед ним  прошлись стройные ноги в изящных сапожках. Внезапно они  оторвались от земли и, подняв голову, Харальд увидел Энгрифледу, запрыгнувшую на проклятое отродье, - выглядевшее сейчас как  обычная лошадь, - поудобнее устраиваясь на нем. Послышался шум крыльев и на плечи королевы с громким карканьем опустились вороны.

 

- Знаешь, почему Утред мак Альпин ненавидит меня? - негромко сказала Энгрифледа, - потому что он хотел этого коня себе. Когда Серебрянка, моя любимая кобыла, погибла во время битвы с Крутом, я решила найти  особенную лошадь. Такую как Морварх, морской конь Мальгвенн, королевы Севера и ее дочери Дахут, королевы погибшего Иса. Атла, колдунья, что воспитывала меня в детстве, рассказала, что и король Утред хочет подобного коня - и ради этого он выбрал лучшую кобылу из своего табуна, чтобы свести ее с келпи - водяным конем из пиктавских озер. Чтобы  пленить келпи он  призвал Атлу, известную своим умением обращаться с водяными духами. И она сделала это, однако жеребенка, что появился на свет от этого союза, она отдала мне, а не Утреду - впрочем, по ее словам, он бы все равно не  удержался на этом звере. А я смогла - и теперь у меня лучший скакун по обе стороны Пролива и самый могущественный король со времен Хлодвига  в мужьях. Тебе ли ставить мне условия, бродяга с Севера? За то, что ты осмелился свататься ко мне, я могла вырвать твое сердце и отдать его Богине-Вороне, но ты мой гость и  оказал мне услугу - так что я просто изгоняю тебя из Британии.

 

Она сделала повелительный жест  и ее люди, обступившие трех викингов, которым позволили прийти на испытание, дали им пройти к своему ярлу. Подхватив под руки вымотанного, едва держащегося на ногах Харальда норманны увели его  с поля. Лишь один взгляд, полный жгучей ненависти, он бросил на молодую королеву, но та, упоенная своим торжеством даже не заметила этого.

 

-И даже не думай в отместку разорять наши побережья! - крикнула она вслед, - моя золовка - жена датского конунга, побратима Редвальда. Множество данов переселилось в Британию, обязавшись охранять нас с моря. Так что  тебя ждет лишь позорная смерть, если ты посмеешь вернуться сюда снова!

 

Харальд не обернулся, вообще никак не дал понять, что услышал молодую королеву.

 

-Может не стоило так унижать его, моя королева? - негромко сказал Этельстан, седобородый советник  бретвальды, - или тогда уже не оставлять его в живых. Он ведь не забудет этого, а его народ очень злопамятен.

 

-Я не боюсь этого норманна, - передернула плечами Энгрифледа, - ты же знаешь, что я не врала насчет датчан. Если Харальд захочет мстить - что же,  в следующий раз он не отделается  всего лишь поездкой на Шаке.

 

Этельстан с сомнением покачал головой и хотел сказать что-то еще, когда  послышался топот копыт и на поляну, на взмыленном гнедом жеребце, вынесся молодой воин.

 

-Бретвальда!- задыхаясь, выкрикнул он, - добрые вести из земли франков!

 

-Что там еще? - повернулась к нему Энгрифледа.

 

-Король франков...Хлодомир...пал на поле брани! А  Сигизмунда отравили на пиру. 

 

-И впрямь добрая весть, - рассмеялась Энгрифледа, -  надеюсь, Редвальд уже знает?

[Neznaika1975]

Дома в картинке с Харадьдом явно не из 9 века )

[Каминский]

Дома в картинке с Харадьдом явно не из 9 века )

Нейросеть на слова "устье Темзы" только такой рефлекс выдает. Зато тут викинг хоть на викинга похож.

Изменено 31 Oct 2023 пользователем Каминский

[Каминский]

Нежданный претендент

 

- И пусть Один и  Ньерд и все боги никогда не перестанут даровать победы нашим воинам. Воистину, когда мы едины - мы непобедимы.

 

Владыка Тюрингии тоже принимал гостей: в королевской усадьбе, в Дорестаде, столице Фризии, огромный стол ломился от всевозможных яств и напитков, в то время как запыхавшиеся слуги подносили все новые угощения. Сам король восседал во главе стола: высокий молодой человек со светлыми волосами и коротко стриженной бородкой. Поверх расшитой золотом блузы  был накинут темно-синий плащ, отороченный  волчьим мехом - даже в королевских покоях, Редвальд не забывал, что свой путь к трону он начинал с "волчьих стай" саксов-"ножевиков", приносивших кровавые жертвы Одину на вершине священной горы Брокенберг. Об этом же напоминал и серебряный валькнут на широкой груди, а также выполненный разноцветными красками, раскинувшийся на всю стену, рисунок над королевским креслом - Всеотец, в сопровождении двух волков и с воронами на плечах. Раньше этого изображения тут не было, однако Редвальд став правителем Фризии, многое изменил в Дорестаде  - и королевский дом  за эти два года неоднократно перестраивался, весьма расширившись со времен прежнего короля Аудульфа. Имелись на стенах и иные божественные изображения: Идунн-Нехаленния, с корзиной яблок в руках и большим псом в ногах; Владыка Морей, Ньерд, в окружении китов и касаток простирал руки над волнами; его дети, златовласые близнецы Фрейр и Фрейя, бесстыдно обнимались на золотящемся колосьями поле;  морской великан Эгир принимал асов на пиру в своем чертоге под водой, а рыжебородый здоровяк Тор удил на приманку из бычьей головы самого Мирового Змея - Йормунганда.

На Громовержца походил и восседавший рядом с Редвальдом  рослый мужчина в алом плаще, отороченным золотом. В его рыжей бороде уже мелькали седые пряди, но кроме них, да несколько погрузневшей талии ничто  не выдавало, что годы потихоньку берут свое над Сигфредом, конунгом данов. В этом могли недавно убедиться полабские славяне, восставшие против Тюрингии и Редвальд  позвал побратима в восточный поход, кончившийся разгромом мятежников. Завоеванные земли поделили  - князья ободритов присягнули Сигфреду, тогда как велеты вновь подтвердили свою присягу императору Тюрингии, Фризии и Британии. Границы его империи раздвинулись до Одера, кроме того Редвальд добился права преимущественного покровительства святилищам Арконы - в чем его поддержали местные жрецы, которым он отдал некоторые земли на материке. Верховный жрец Свентовита Велегость в ответ благословил Редвальда на княжение. Сейчас жрец присутствовал на королевском пиру, сидя по правую руку от Редвальда - все еще крепкий старик, в белых одеяниях, с золотым изображением четырехликого бога на груди. Рядом  восседал  иной священнослужитель, в сине-зеленых одеждах и ожерельем из ракушек - Сивард, верховный жрец бога Ньерда. Были здесь и иные гости - герцоги саксов и фризов, славянские князья и датские ярлы. На отдельной скамье восседали знатные женщины, среди которых особенно выделялись красотой и роскошью одеяний две королевы - Теодезинда, вторая жена Редвальда, принесшая ему власть над Фризией и Эрменгильда, жена Сигфреда и сестра короля Тюрингии. Во многом благодаря ей хранился мир между империей и Данией - подарившая мужу уже двоих сыновей, Эрменгильда пользовалась немалым благоволением конунга, чем и пользовалась, настраивая супруга против тех ярлов, кто был не прочь, как в старые времена устроить набег на  Фризию или Британию. 

 

Впрочем, Сигфред не оставался внакладе: в набегах на земли франков Регвальд ему не препятствовал, а напротив  оказывал всяческое содействие. Кроме того, в союзе с Тюрингией дан мог не опасаться за свой тыл, когда он вмешивался в распри гаутских и свейских конунгов или же отправлялся в походы в земли куршей, ливов или пруссов,  а также в далекую Альдогу на востоке. Это направление также нередко  советовала Эрменигильда - впрочем, злые языки поговаривали, что эти советы в ее уста вкладывает Редвальд во время не столь уж и редких встреч кюнны с братом.

 

Вот и сейчас, улучшив момент, Эрменгильда  подсела к Редвальду.

 

-Жаль, что Энгрифледы нет здесь, - сказала она, - мы так редко видимся.

 

-Жаль, - откликнулся Редвальд, - но  у нее слишком много дел в Британии. После того как я закончу здесь - обязательно навещу ее там.

 

- Твои подданные еще не ворчат, что ты много времени проводишь в Дорестаде и Люнденбурге?- спросила Эрменгильда, - а не в Скитинге, как  предыдущие короли.

 

-Меняются времена, возможно, изменится и столица, - пожал плечами Редвальд, - этот город мне нравится, куда больше чем отцовский замок. Сюда стекаются все богатства из Франкии и Британии, Дании и восточных земель, здесь частые гости сарацинские и ромейские купцы. Не ранее, чем сегодня утром я продал купцу из Сарагосы сотню молодых пленников для гвардии халифа в Кордове. Да,  иные герцоги и князья ворчат, зато другие  радуются, что весь торговый путь по Рейну теперь в наших руках и что мы можем спокойно торговать с данами и англосаксами. Если бы еще не франки…Так, что там еще?!

 

На входе в усадьбу слышался  шум:  крики "мне нужно к королю" и рык хускарлов, ограждавших покой  императора от случайных гостей.

-Пропустить, - махнул рукой Редвальд, разобравший кое-что любопытное в доносившихся до него криках. Гостя подвели к королю и тот увидел  молодого человека, немногим младше его самого, с темно-русыми волосами и синими глазами. Особое внимание короля привлекла  богатая, хоть и несколько потрепанная, одежда незваного гостя  - так одевалась знать по ту сторону Рейна.

 

- Ты франк?  - не ответив на приветствие гостя, спросил Редвальд.

 

-Да! - кивнул гость, - Амальгар из Тоскандрии.

 

-И что же тебе нужно, Амальгар во Фризии? - спросил Редвальд, - или ты не знаешь, что в моих владениях не жалуют христиан?

 

-А я и не христианин, - Амальгар пошарил за пазухой, - хускарлы напряглись, хватаясь за мечи, однако молодой человек достал всего лишь бронзовый Молот Тора. Амулет выглядел старым, покрытым зеленой патиной, что с равным успехом могло быть как старинной, тщательно сберегаемой реликвией, так и обманкой, которую напялил франкский шпион, чтобы подобраться ближе к Редвальду.

 

-Я из Токсандрии, - еще раз напомнил франк, пряча амулет за пазуху, - в наших землях еще не все забыли старую веру.

 

Редвальд знал, что в этой малолюдной  провинции  и впрямь еще хранились островки  традиций и нравов времен чуть ли не Меровея  и Хлодиона, давно забытые в других областях франкского королевства. Иногда местные правители пытались изжить  остатки старой веры, вынуждая последних франкских язычников бежать за Рейн. Но до сих пор ни один из этих беглецов не пытался встретиться с королем.

 

- Если ты ищешь помощи, то можешь поселиться в моих владениях, как и любой гонимый за наших богов, - сказал Редвальд, - или даже вступить в войско, если достойно владеешь мечом. Но если  ты шпион, что  рискнул ложно прикрыться именем Тора...

 

-Я не беглец и не шпион, - гордо выпрямился Амальгар, - и пришел сюда как равный к равному: как священный король к верховному жрецу саксов. Я Амальгар, сын Хильперика, брата короля Дагоберта и я пришел просить короля Тюрингии о помощи в моих притязаниях на франкский престол.

 

 

Трое сыновей было у старого короля Дагоберта, владыки всех франков: Сигизмунд, от первой жены из знатного бургундского рода,  Хлодомир и Хильперик, от второй жены из Австразии. Перед смертью Дагоберт разделил королевство между тремя сыновьями  отдав Сигизмунду его родовое гнездо - Бургундию, а Хлодомиру - Нейстрию и Аквитанию. Младший же сын, Хильперик получил Австразию. Из всех троих  братьев он меньше всего интересовался государственными делами, предпочитая им вино и охоту, а обществу королевских советников и  надоедливых в своих поучениях священников - компанию веселых собутыльников и красивых женщин.

 

Среди них и оказалась Фредегунда Альфхаймская - дворянка из родовитого, но захудавшего франкского семейства, чуть ли не последняя из знатных франков, кто тайком поклонялся Асам и Ванам. Говорили, что ее боги - не только франкские, что в здешних лесах сохранились  почитатели Старых Богов, которых чтили еще кельты, а после них римляне, дав им имена собственных небожителей. Пришедшие на их место франки продолжили это почитание как часть собственной веры  - возможно именно эта гремучая смесь германских, кельтских и римских культов обеспечила ее необычайную живучесть.  Христиане, испуганно крестясь, шептались о тайных обрядах средь густых лесов, о заклинаниях, обращенных в усыпанное звездами небо, о жутких обрядах  перед статуей древней богини верхом на свирепом вепре. Саму же Фредегунду многие называли Ведьмой Токсандрии.

 

Однако Хильперик не верил в эти сплетни - или делал вид, что не верил.  Фредегунда была красива и он, с первого взгляда возжелал ее, хотя иные шептались, что она своим колдовством приворожила  одного из Меровингов. Как бы то ни было, она возлегла с Хильпериком, а потом снова и снова, пока не понесла двойню – мальчика и девочку. Своих детей она воспитывала сама, хотя Хильперик, втайне от законной жены и бдительного ока Церкви помогал детям и их матери. Когда же Амальгару исполнилось восемь лет Хильперик поехал на охоту с Хлодомиром и свирепый зубр вскинул его на рога. Разное говорили о той смерти, но мало кто осмеливался сказать это в  голос, а уж тем более - в лицо скорому на расправу владыке Нейстрии. Как бы то ни было, Хлодомир объединил под своей властью Нейстрию, Австразию и Аквитанию, а вскоре и Сигизмунд присягнул на верность брату, как королю всех франков. О бастардах же Хильперика почти все забыли - и  детей воспитывала  Фредегунда и немногие оставшиеся верными Старому Закону слуги. Но Амальгар всегда знал о том, чей он сын и сейчас, когда погибли Сигизмунд и Хлодомир, со всеми их наследниками, сын Ведьмы Токсандрии возмечтал о том, чтобы взойти на престол всех франков.

 

- И ты ждешь, чтобы я пошел воевать за Рейн, - спросил Редвальд, - ради тебя?

 

-Не ради меня!- воскликнул Амальгар, - но ради наших Богов. Клянусь, если ты поможешь мне - я верну франков к вере праотцов!

 

-Ты в своем уме? - Редвальд изумленно рассматривал странного гостя.

 

-А что? - не обиделся Амальгар, - разве те франки, что остались за Рейном, не приняли в конце концов Всеотца, не отреклись от Распятого?

 

Редвальд даже не сразу нашелся, что ответить . Да, с тех пор как тюринги с аварской помощью вытеснили франков за Рейн, иные австразийцы не решились покинуть свои вотчины и, со временем вернулись к вере отцов. Но таких было мало, - большинство все же предпочло уйти, а те что остались, перемешались с язычниками - тюрингами и алеманнами, да и сами зарейнские франки хранили куда больше старых обычаев, чем их более цивилизованные родичи, осевшие в Галлии. Там же - и Редвальд прекрасно осознавал это, - Христос был почти всесилен и франки, завоевав Галлию, приняли и веру этой земли - пусть и не всегда оказывались крепки в ней. И не только они - даже в самой Тюрингии до сих пор хватало тех, кто молился Распятому. Империя Редвальда  держалась Старого Закона лишь строгой иерархией славянских жрецов, которую постепенно перенимали и германцы,  авторитетом пророчиц-вельв и крепостью связей между мужскими братствами, вроде "ножевиков", которых  возглавлял сам король. И все равно, нет-нет, то один, то другой герцог или князь обращались к Христу. Если Редвальд не мог полностью искоренить эту веру в собственном королевстве, также как и его предшественник  Крут и его коварная мать  - что говорить о земле, крещенной Тор ведает в каком поколении, где давно уже нет ни жрецов, ни пророчиц?

 

Имелись у короля и иные сомнения. Он уже знал, что Сигизмунда отравили на пиру, доносились до него и смутные слухи о странной смерти Хлодомира. Насколько он знал, ни отравителя, ни лесного лучника еще не нашли, - да и некому было искать. Странные дела творились в державе франков и Редвальд  понимал, что  Амальгар и сам мог быть вольным или невольным орудием в руках тех, кто затеял все это. Кого-то, кто хотел втравить молодую империю в кровавую грызню на развалинах королевства франков - и вряд ли участие в этой интриге пошло бы на пользу Тюрингии.

 

Здравый смысл  и немалый, несмотря на молодой возраст, жизненный опыт, подсказывали королю отказать бастарду. Однако, кроме доводов рассудка,  им владели еще и  молодой кураж, жажда сражений, славы и богатства, наконец, свирепый языческий фанатизм жреца Одина. Сам Всеотец дает Редвальду шанс отомстить франкам за их отступничество - неужели священный король тюрингов отступится от своего долга? Даже если ему и не удастся вернуть  франков к священным алтарям и заповедным рощам - сама попытка станет деянием с  которым не стыдно будет войти в Валхаллу! Редвальд бросил взгляд на Сигфреда - если тот  и не думал то же, что и побратим, перед взором датского конунга без сомнения уже представала богатая добыча, которую можно взять в землях франков. Король вновь посмотрел на Амальгара, что, затаив дыхание, ждал ответа.

 

-Ты говоришь о великой войне, - медленно сказал он, - с могущественным, пусть и обезглавленным ныне противником. Не скрою, мне приятно было бы видеть посрамление Распятого - но могу ли я верить человеку, которого я вижу впервые? 

 

-Есть решение король, - сказал вдруг Сивард и все взоры обратились к жрецу, - завтра праздник Ньерда, где мы приносим Ему  ежегодную жертву, чтобы он хранил  моряков. Если этот франк и вправду чтит наших богов, он почтит хозяина Ноатуна, а если христианин - то скорей умрет, чем переступит через заповеди  Христа.

 

-Мудрое решение, - Редвальд пристально посмотрел на Амальгара, -  ты согласен?

 

- Впервые за многие годы я могу открыто почтить своих богов, - нетерпеливо сказал франк, - как думаешь, буду ли я колебаться?

 

Обряд вершился в святилище, огражденном девятью высокими столбами, раскрашенными в синие и зеленые цвета, покрытых резьбой в виде рыбьей чешуи. Между столбами были натянуты рыбацкие сети, в которых висели водоросли и высушенные морские звезды. В центре же святилища, на  каменном возвышении стоял большой корабль, а в нем - высокий идол, украшенный ракушками и жемчугом, весь изрезанный "морскими" рунами. В воздухе разливался  соленый запах близкого моря, чьи волны с шипением набегали на берег прямо за святилищем.

 

Сивард, стоя перед идолом и простерев к нему руки, величаво произносил:

 

-Да пошлет Ньерд ветер попутный ветер в паруса наших кораблей, да дарует он им спокойное море, да усмирит он великанов глубин...

 

Послышалось негромкое ржание и двое помощников жреца вывели к идолу палевого коня, с гривой, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Сивард достал из складок одежды большой  нож с рукояткой из кости нарвала, покрытый искусной резьбой, изображавшей рыб, морских дев и морских чудовищ. С поклоном жрец вручил нож вышедшему к идолу королю, а тот  передал клинок Амальгару.

 

-Если ты хочешь стать священным королем, - сказал он, - ты должен привыкнуть.

 

Помощники жреца заставили коня опуститься на передние ноги и  Амальгар, с бледным, но решительным лицом, подошел к нему.

 

-Тебе, о Хозяин Морей!- выкрикнул он

 

 Блеснула сталь,  раздалось оглушительно ржание, когда Амальгар  вонзил нож в горло животному. Алая струя плеснула ему в лицо,  пока франк пилил горло бьющемуся в предсмертных судорогах коню. Наконец, предсмертный хрип  стих и Амальгар, с ног до головы залитый кровью, повернулся к остальным. Сивард, зачерпнув крови, щедро помазал ею лицо  короля  - для Амальгара подобное крещение уже было излишним. Младшие жрецы меж тем разделывали коня, готовясь к ритуальному пиршеству, что следовало после жертвоприношения. Это будет еще одним испытанием - ни один христианин не станет есть идоложертвенное мясо. Впрочем, сам Редвальд уже не сомневался - с залитого кровью лица на него смотрели глаза, в которых пылал все тот же огонь, что он видел в очах Крута и Энгрифледы, что, он был уверен, полыхал и в его глазах, как и у всех, кто загорелся идеей пройти по Дороге Королей.

 

-На днях мы с тобой проведем еще одно жертвоприношение, - сказал император, - на этот раз Одину, на священной горе Брокенберг.  Будем просить Всеотца, чтобы он даровал Тюрингии победу, а тебе - корону франков.

[Каминский]

Редвальд, король Тюрингии; император Германии, Фризии и Британии; священный князь Руяна и хранитель святынь Арконы; верховный жрец Одина; глава братства ножевиков.

Его жена Энгрифледа ( одна из версий), бретвальда англосаксов.

Его вторая жена Теодезинда, королева фризов.

[Neznaika1975]

Почему, кстати, Редвальд - император?

это же христианский термин

[Каминский]

Почему, кстати, Редвальд - император? это же христианский термин

Не христиане же его придумали.

Столько лет рядом друг с другом живут, обмениваются какими-то идеями,  разными представлениями в том числе о государственном устройстве, об истории Европы. Со стороны Редвальда это своего рода "троллинг" христианских владык. 

[Каминский]

Закон стаи

 

Он мчался по вечернему лесу,  сминая лапами прелую листву и молодую поросль. Раздувавшиеся ноздри жадно  впитывали  доносившиеся отовсюду запахи: сока  раздавленных ягод, едкой кислоты от разворошенного кем-то муравейника, слабого, едва уловимого запаха притаившейся под камнем гадюки. Ненадолго зверь остановился,  лакая воду из небольшого ручья, когда услышал под кустом слабый шорох. Ветер донес  запах мокрой шерсти, а еще страха, исходящего от некоего  существа, удиравшего со всех ног. Прыжок, жалобный писк и добыча уже трепещет у него на зубах, а в рот стекает такая вкусная кровь. Свирепо рыча, он рвал на части зайца, глотая мясо вместе со шкуркой, размалывая  челюстями мелкие кости и наслаждаясь каждым куском. Насытившись, он  побежал дальше, чувствуя приятную тяжесть в желудке.

 

Внезапно волк насторожился: ветер донес до него запах большой реки, а вместе с ней - и чего-то нового, не похожего на привычные запахи леса. Это был запах чего-то чуждого, но в то же время знакомого - и очень опасного. Осторожно раздвигая ветки, он вышел на берег - и замер, припав к земле и вскинув уши. Желтые глаза  впились в  идущие одна за другой  большие лодки под зелеными парусами, украшенными странными закорючками. Чернобородые люди в диковинных нарядах  сновали по палубам,  гортанными фразами отдавая приказы сидевшим на веслах рабам. Вот из роскошного шатра на корме головного судна вышел человек, при виде которого волк невольно вскинулся.  Это был смуглый мужчина, с гордым "орлиным" лицом и  иссиня-черной бородой. Под его халатом  угадывалась кольчуга, а к расшитому золотом поясу крепилась кривая сабля с рукоятью украшенной драгоценными камнями. К ногам мужчины ластился  черный зверь, напоминавший огромную кошку,  в золотом ошейнике, крепившемуся к золотой же цепочке, другой конец которой удерживал бородач. Остальной экипаж с опаской косился на скалившего острые клыки зверя,  стараясь не приближаться  к нему. Хозяин кошки, насмешливо глядя на остальных,  что-то крикнул и нос корабля повернул к берегу. В тот же миг волка пронзила крупная дрожь, шерсть на  загривке вздыбилась и земля вдруг рванулась у него из-под ног, уходя куда-то вниз.

 

 - Все  в порядке? -  красивая черноволосая женщина в фиолетовом платье, встревоженно склонилась над кроватью, устланной покрывалами из алого шелка. На нем неподвижно лежал обнаженный мужчина, средних лет,  с черной бородой и такими же черными волосами, покрывавшими широкую грудь и сильные ноги. Широко распахнутые  глаза незряче уставились в потолок. Но вот человек моргнул - раз, потом другой, и сел на кровати. При виде замершей у кровати женщины  на его лице блеснула  тень узнавания.

 

-Все в порядке, Отсанда, - он улыбнулся, оскалив крепкие зубы,-  немного загулялся.

 

-Я же говорила, что это может быть опасно, - женщина потянулась, чтобы открыть окно. Свежий воздух  развеял едкий дым, шедший с установленной рядом с ложем бронзовой курильницы, где тлели разные травы, испуская резкий запах. Там же воняла и паленая волчья шерсть. Мед тем мужчина, усевшись на кровати, голыми руками разрывал и ел дымящееся на большом блюде полупрожаренное, сочащееся кровью мясо, запивая его красным вином из стоявшего на столе золотого кубка.

 

-Это было так..., - мужчина запнулся, - я словно все это время был слеп и глух, а только сейчас прозрел. А это чувство, когда живое существо бьется в твоих зубах...даже жаль, что я не могу наяву наесться своей добычей, как это делает волк.

 

- Всему свое время, муж мой, - сказала Отсанда, кладя тонкую руку на мускулистую длань, - ты быстро учишься и все же будь осторожен. Ты ведь еще никогда не забирался так далеко....и так надолго

 

-Это стоило того, - усмехнулся мужчина, - я видел их.

 

-Сарацины? - спросила Отсанда, - они уже в Бордо?

 

-Будут, наверное,  к полудню, - пожал плечами мужчина, -  идут от самой Тулузы. 

 

-Может, - блеснула белыми зубами женщина, - пока мы коротаем время в ожидании, король Аквитании найдет время  для своей королевы?

 

Она медленно принялась распускать завязки  платья, не сводя с мужа лукавого, немного бесстыдного взгляда. Вот фиолетовое одеяние упало к ее ногам и глазам мужчины предстали  округлые груди. Гибким движением Останда опустилась на кровать  и супруг, наскоро ополоснувший руки в пиале с лимонной водой, сразу же заключил ее в  объятья. Сильные пальцы властно гладили изящный изгиб спины и пышные округлости ягодиц, наслаждаясь бархатной гладкостью кожи, пока мужские губы лобзали набухшие алые соски. Сама женщина впивалась в него похлеще пиявки, вгрызалась в плечо мелкими, но острыми зубами, оставляя синие пятна, и до крови царапала его спину острыми ногтями. Вот ее  король опустил руку и Отсанда  с готовностью раздвинула ноги, пропуская пальцы супруга  в теплую влажную расщелину меж курчавых завитков. Мужчина умело ласкал ее нежные лепестки, потом вынул руку и поднес  пальцы к своему  носу,  с наслаждением вдыхая терпкий женский запах. Внезапно он  пожалел о том, что уже расстался с телом волка - каким, наверное, чудесным, был   аромат его королевы, уловленный чутким звериным носом. Он взглянул в лицо жены - и на миг ему показалось, что ее лицо, с затуманенными от страсти глазами и искусанными в кровь губами  превратилось в оскаленную волчью морду. Видение держалось всего миг и не спугнуло, а только распалило мужскую страсть. Нежные женские руки обхватили сильную шею и мужчина, навалившись сверху, с глухим рыком вошел  в истекавшую влагой пещеру. Два сладострастных крика слились в один протяжный вой, пока  обнаженные тела извивались на кровати в древнем, как мир танце звериной похоти.

 

 

- То есть, вы не поддержите меня?

 

Луп,  самозваный король Аквитании вопрошающе уставился на сидевшего напротив него высокого араба, в усыпанном драгоценными камнями наряде. Тот пожал плечами и, как бы невзначай, погладил сидевшего у него в ногах черного леопарда: вали Тулузы Хакам аль-Мансур любил экзотических животных и держал даже небольшой зверинец, питомцев для которого присылал его дальний родственник,  халиф Кордовы.

 

- Халифу сейчас не до распрей франков, - сказал вали, -  сам Аллах выразил свою милость, когда посеял меж них раздоры в столь тяжкий для нас час. В Ифрикии, нечестивец Яхья ибн Йакуб  провозгласил себя эмиром всего Магриба и уже готовится напасть на владения моего повелителя в Аль-Андалусе. Воспряли и неверные  - лангобарды теснят эмира Марселя, а проклятые астурийцы вылезли из своего угла на северо-западе и сейчас осаждают Саламанку. Мне же поручено наказать их - вот почему я вышел с войском из Тулузы. Халиф сказал, что тебе пора отплатить нам за помощь против королей франков. Если ты дашь нам флот и людей, мы пройдем по морю и ударим  по Астурии с севера. Зажатая в клещи она не выдержит двойного удара. Уверен, что и васконы присоединяться к нам, хоть они и неверные, а иные вовсе язычники.

 

Луп посмотрел на сидевшую у него в ногах Отсанду, но та сидела,  потупив взор, как и подобает примерной жене, несмотря на то, что данный разговор затрагивал и ее. Она была дочерью владыки васконов - и, взяв ее в жены, Луп Аквитанский, раздвинул южные границы своих владений вглубь Пиренейских гор. Знал это и Хакам, почему, скрепя сердце, и согласился на присутствие женщины при разговоре мужчин. Чего не знал не только вали, но и большая часть населения Аквитании, - особенно бережно этот секрет сберегался от церкви, - что Отсанда, хоть и венчалась в соборе святого Северина, втайне поклонялась древним богам васконов, которые в глубине своих гор еще чтили Орци и Илларгию, Мари и Сугаара.

 

-Я всегда готов платить по счетам, - сказал Луп, - но, разве ты не видишь, что твой Аллах дарует нам шанс, какого не было со времен, когда мавры явились в Испанию. Сейчас нет ни одного законного претендента в королевстве франков - и я, чья бабка была принцессой из Меровингов, дочерью старого короля Хлотаря, могу взойти на трон не хуже кого иного. Разве халифу не лучше иметь у франков дружественного  короля?

 

-  Мы не можем сейчас воевать  на юге и на севере одновременно, - сказал аль-Мансур -  пусть лучше франки и дальше продолжат рвать друг другу глотки. Аллах карает гордыню, как и твой Иса - усмири ее и повелитель правоверных в Кордобе всегда будет рад видеть в своих друзьях короля Аквитании. Впрочем, - он сощурился, - если ты примешь истинную веру, то халиф может и изменить решение насчет помощи. Но это произойдет лишь после того как мы сокрушим Астурию.

 

Луп натянуто улыбнулся, пытаясь скрыть досаду, и потянулся к вазочке с засахаренными фруктами, которые привез с собой гость. Тот же насмешливо улыбался в густую бороду, прихлебывая сладкий щербет из серебряного кувшина. Улыбалась и Останда, рассеяно гладя пантеру, как бы невзначай вычесывая  и пряча меж пальцев черные волоски.

 

А спустя несколько дней поздней ночью, в своей комнате, обнаженная королева Аквитании сжигала звериную шерсть вместе с колдовскими травами в бронзовой курильнице, одновременно шепча тайные заклинания басконских ведьм  - соргинак . Вот ее глаза закатились, из горла вырвалось глухое рычание и она  рухнула на кровати, забившись в судорогах. Потом она замерла, уставившись в потолок остекленевшими глазами, что медленно окрашивались желтым.

 

Вали Тулузы,  крепко спавший в отведенных ему покоях, оказался вырван из сна громкими воплями, доносившимися с улиц города. Сонную дрему стряхнуло как рукой, когда он осознал, что крики боли и гнева звучат на арабском.

 

-Бисмилляхи! Аллаху Акбар! Да будут прокляты неверные псы!

 

Хакам поспешил к окну и, выглянув, похолодел от ужаса и гнева. Там где стояли шатры его воинов, полыхало исполинское пожарище, на фоне которого метались темные фигуры. Лязг стали, предсмертные вопли на арабском и торжествующие крики неверных - франков и васконов, ясно говорили,  кто побеждает в этом  сражении.

 

Глухое рычание послышалось позади и, обернувшись, вали увидел  черную пантеру - прирученная  еще котенком, она с давних пор спала в одной комнате с хозяином, охраняя его сон. Однако сейчас араб не узнавал  свою любимицу -  глаза  большой кошки мерцали злым блеском, острые зубы недобро скалились. 

 

-Узза, - прошептал Хакам аль-Мансур, - девочка, что ты...

 

Его рука  рылась в ворохе одежды, ища саблю, но пантера оказалась быстрее - с грозным рыком она прыгнула вперед, сшибая вали с ног. Он истошно кричал, барахтаясь под придавившим его хищником, чувствуя как под ним хлюпает кровь, пропитавшая шелковые покрывала, пока острые когти рвали людскую плоть. Хакам замолчал лишь когда хищные челюсти вгрызлись в его лицо, разом лишая вали Тулузы носа, глаз и языка.

 

В своей комнате Отсанда, не открывая глаз,  блаженно потянулась - словно большая кошка, - улыбаясь довольной хищной улыбкой.

 

 

Извечный как мир закон стаи - добить раненого, загрызть захворавшего, пожрать слабого. Луп и Отсанда замыслили предательство, как только поняли, что  могущественные соседи - сарацины и Меровинги - ослаблены как никогда. Тогда же король Аквитании решил, что будущему королю франков стоит избавиться от позорного клейма "прислужника сарацинов". Сделав вид, что он согласен на поход на юг, Луп созвал своих вассалов - франков и васконов, якобы на помощь арабам. Однако вместо этого он приказал им напасть на ничего не подозревавших союзников. Самого же вали убила  жена-ведьма, вселившись в его пантеру. Сарацинов вырезали подчистую - кроме нескольких пленников, которых Отсанда тайно принесла в жертву своим богам. В следующие дни войско Лупа, совершив марш-бросок  по долине Гаронны, ворвалось в оставленную  сарацинами Тулузу, безжалостно вырезав немногочисленный гарнизон.

 

Всю Тулузу оглашал звон колоколов, - впервые за почти полвека сарацинских запретов христиане могли без страха, открыто и громко напомнить  о своей вере.  Толпы народа, высыпали на улицы, встречая цветами и восторженными криками аквитанских солдат, важно шествующих через  город. Впереди, на белом коне, в начищенных до блеска доспехах и позолоченным остроконечном шлеме, ехал король Луп, над головой которого реяли знамена с ликом Христа. Рядом с владыкой Аквитании, на вороной кобыле,  скакала Отсанда -  черные волосы украшала алая роза,  на губах играла счастливая улыбка, когда королева махала ликующим подданным. 

 

Так под звон колоколов и  крики толпы, процессия остановилась у церкви Святого Сатурнина, покровителя Тулузы, где монарха уже встречал местный архиепископ вместе с прочими священниками. После прошедшей в церкви святой мессы, Луп преклонил колени перед алтарем и архиепископ торжественно возложил на голову короля роскошную корону,  усыпанную драгоценными камнями и жемчугом. Пластины чеканного золота украшали резные сцены из Ветхого и Нового Заветов, а над лбом возвышался  массивный крест с крупным рубином посредине. 

 

-Бог коронует тебя венцом славы и праведности…владыкой франков...защитником веры..

 

-Перед лицом Господа Нашего, - обернувшись к народу, воскликнул  владыка Аквитании, - я, Луп, Первый его имени, провозглашаю себя королем франков и готов мечом и огнем сокрушить каждого, кто посмеет оспорить мое право на трон.

 

Очередной восторженный крик раздавался отовсюду - и громче всех кричала королева Отсанда. Черные волосы разметались по ее плечам, щеки раскраснелись, но улыбка напоминала хищный оскал загнавшей  жертву волчицы.

[Q-silver]

это же христианский термин

вот сейчас множеству достойных усопших, начиная с Публия Корнелия Сципиона и заканчивая Квинтом Юлием Блезом стало обидно

[Neznaika1975]

@Q-silver

я в курсе про военный империй и просто империй

но в 9 веке термин однозначно христианский

[Каминский]

Луп, король Аквитании:

Его жена Отсанда:

[Каминский]

[sanitareugen]

я в курсе про военный империй и просто империй но в 9 веке термин однозначно христианский

"Культурная аппроприация", тык-скыть. В IX веке вполне помнили про императоров Рима - язычников.

[de_Trachant]

разбежавшись, спрыгнуть со скалы

...вот он был, и вот его не стало...

[Каминский]

..вот он был, и вот его не стало..

Я тоже пропел, пока писал

[Каминский]

Владычица Кёльна

 

....и будут уповать на Тебя знающие имя Твое, потому что Ты не оставляешь ищущих Тебя, Господи....Да обратятся нечестивые в ад,- все народы, забывающие Бога.

 

Склонив голову перед алтарем, Виллехад,  архиепископ Кёльна, молился, сжав руки перед собой  и истово шепча строки псалма. Лишь несколько тонких свечей освещали пресвитерий, -  за время войны воск подорожал, как и многое другое, - однако священнослужителю не нужно было много света, чтобы видеть барельеф над алтарем, изображавший воздевшую руки молодую женщину с нимбом вокруг растрепавшихся волос. Скульптор, чье имя  потерялось в веках, без всякого почтения к величию мученичества, изобразил святую до кощунства схожей с обычной женщиной - вплоть до того, что сползшая с плеча накидка обнажала  левую грудь с четко обозначенным соском. Иному нестойкому в вере мирянину подобное могло  и внушить греховные мысли - если бы не столь же четко изображенный меч, по рукоять вонзившийся в эту грудь. В других местах тело пронзали стрелы - сразу две торчали из горла мученицы, другие  поразили плечи, живот и бедра. Но, несмотря на это, женское лицо оставалось спокойным, преисполненным осознания всего величия гибели за Христа. За спиной девы угадывались силуэты других женщин,  также пронзенных стрелами и теперь корчившихся в предсмертных судорогах - девы-мученицы, спутницы Урсулы, святой покровительницы Кёльна. Она приняла смерть от стрел язычников-гуннов - и где как не у ног ее читать псалом об избавлении города от нашествия новых идолополконников?

 

- Восстань, Господи, Боже , вознеси руку Твою, не забудь угнетенных твоих до конца. Сокруши мышцу нечестивому и злому, так чтобы искать и не найти его нечестия.

 

Снаружи церкви доносились испуганные крики и детский плач, слышались отрывистые команды и свист стрел, однако епископ продолжал читать.

 

- Господь - царь на веки, навсегда; исчезнут язычники с земли Его.

 

 

Всего час назад Виллехад стоял на крепостной стене, рядом с Пипином - командующим франкским гарнизоном. Лицо военачальника было мрачнее тучи - и Виллехад вполне разделял его чувства: он знал, что Хлодомир, готовясь к битве с братом, вывел из Кёльна большую часть войск, оставив на защите всего пятьсот воинов. В более мирные времена этого оказалось бы и достаточно - но не сейчас, когда в ночи за Рейном вспыхивали все новые костры и лодки, одна за другой, причаливали к правому берегу, на который выскакивали вооруженные до зубов язычники.  Воинство идущее под зеленым знаменем с черным медведем казалось неисчислимым - а ведь были еще и проклятые отступники, что выходили из лесов, отсекая все пути к отступлению. Иные из них волокли за собой грубо сколоченные лестницы, другие крутили в руках веревки с трехлапыми крюками на конце. Также Виллехад увидел и несколько больших бревен, что несли на своих плечах сразу по десять язычников. Над головами их развевались нечестивые знамена: на синем фоне  - три золотых жабы.

 

-Город не устоит, -  сплюнул Пипин, - и помощи ждать неоткуда.

 

- Уповай на Господа, сын мой, - произнес Виллехад, - Он один сильнее, чем все языческие полчища. Как ангельские полки поразили тех нечестивцев, что убили дев-мучениц, так и этих язычников ждет лишь жалкая смерть и бесчестие.

 

- Самим девам ангелы-то не сильно помогли, - криво усмехнулся Пипин, - только отомстили за них. А я, признаюсь, никогда не спешил в мученики. Ладно, что  много рассуждать - будем воевать пока сможем, а там, глядишь, о чем-то и договоримся с язычниками. Вы бы спустились со стены, святой отец - здесь скоро будет  жарко, а вы, насколько я знаю, не привычны к бою.

 

-У каждого из нас свой бой, сын мой, - величаво сказал епископ, - я буду молиться в церкви о нашей победе и, если понадобиться, приму мученическую смерть перед ликом Урсулы. Ты же верь Господу нашему и ничего не бойся.

 

С этими словами епископ развернулся, чтобы спуститься со стены, когда  протрубил звук рога и язычники двинулись к городу. Одновременно Пипин увидел, как в глубине леса полыхнул большой костер.

 

-Почему не я веду войско! - недовольно воскликнул Амальгар, - или не я король франков?

 

Бастард короля Хильперика сейчас выглядел куда внушительнее, чем когда он являлся просителем в Дорестад: в  начищенной до блеска гибкой кольчуге, похожей на змеиную чешую,  и в шлеме, увенчанным фигуркой золотого вепря. С пояса его свисал  меч, в украшенных золотом ножнах, но сам Амальгар куда лучше обращался с большим луком у него за спиной: годы, проведенные в лесах, приучили его  к этому оружию. Кроме Амальгара на большой поляне в глубине леса находилось с пару десятков язычников-франков, вооруженных и с зажженными факелами в руках. Впереди них стояла  статная и все еще красивая, несмотря на возраст, матрона с золотисто-каштановыми волосами и зелеными глазами. Пышную фигуру  подчеркивало зеленое платье, с откинутым на  спину капюшоном. Все еще тонкую талию охватывал пояс из посеребренной свиной кожи, с крепившимися к нему бронзовыми фигурками вепрей и ножом с насечкой рун на лезвии. Голову женщины  украшал венок из дубовых листьев.

 

-Твоя жизнь слишком важна, сын мой, чтобы утратить ее из-за пустяков, - низким грудным голосом сказала Фредегунда, - сейчас есть кому проливать свою кровь.

 

-Но Редвальд идет впереди своих воинов!- воскликнул Амальгар.

 

-Редвальд опытный воин и он - король-жрец Одина, - напомнила женщина, - его дело принимать первый удар. На твою долю хватит битв - если сейчас Редвальд погибнет, взяв Кёльн -  в следующий раз объединенное войско поведешь уже ты.

 

-И все же я не могу отсиживаться в лесу, пока мои воины гибнут, - упорствовал Амальгар.

 

-Боги дадут нам знак, - ответила жрица, - сама Богиня подскажет, будет ли счастливым для тебя исход этой битвы.

 

Под кронами деревьев что-то зашевелилось и из ночного леса вышло еще несколько франков, с  натугой волокущих большую повозку. На ней стояла бронзовая статуя, изображавшая молодую женщину в короткой тунике и с ножом у пояса, восседавшую на огромном вепре. Между передних ног зверя виднелась бронзовая табличка с надписью «deae Ardbinnae». Следом  понуро шли два франкских крестьянина со связанными руками, которых вели на веревках  подручные  Ведьмы Токсандрии. Рядом с ними шла стройная девушка, очень похожая лицом на Амальгара - Брунхильда, его сестра-близнец. Она носила похожее на материнское одеяние, разве что венок в золотистых волосах был из листьев омелы, а на поясе, увешанном хрустальными шариками в бронзовой оправе, крепился не нож, а серебряный серп.

 

- Поставьте их там, - Фредегунда указала на большой дуб у края поляны. Сюда подтащили  повозку, затем подвели и пленников, заставив их встать на специально заготовленные пни и продеть голову в свисавшие с ветвей  веревочные петли. Подручные ведьмы накидали перед деревом кучу хвороста и швырнули в нее факелы,  от которых  занялось яркое пламя. Оно осветило лица пленников - Амальгар только сейчас заметил, насколько они разные: один уже немолодой, черноволосый, с карими глазами и смуглым лицом, второй - юноша, почти мальчик с огненно-рыжими волосами, серыми глазами и белоснежной кожей, усыпанной веснушками. Слугам Фредегунды пришлось постараться, чтобы выбрать из местных крестьян двух столь непохожих мужчин.

 

Фредегунда встала перед изваянием богини, широко раскинув руки.

 

-Взываю к тебе, Охотница,  владычица леса и всех, кто живет и плодится в нем. О, всемогущая, милостивая и безжалостная, пошли слугу своего из лесной чащобы и дай нам знак своего благоволения.

 

Она дала знак и франки выбили пни из под ног пленников. Сорвав с пояса нож, Фредегунда с неженской силой, одним за другим вспорола им животы крест-накрест. В тот же миг послышался громкий топот - и из леса  выбежал огромный вепрь с острыми клыками. На миг он застыл на краю поляну, сощурив подслеповатые глазки  и ворочая головой. Все собравшиеся затаили дыхание, следя за кабаном, когда тот, словно решившись, направился к все еще  дергавшимся в петлях жертвам. Подбежав к рыжему юноше, вепрь поставил передние ноги на пень и погрузил рыло в окровавленный разрез, с чавканьем и громким хрюканьем, пожирая вываливавшиеся внутренности. Фредегунда торжествующе посмотрела на Амальгара.

 

-Боги дали свой знак, сын мой, - сказала она, - иди в бой и не страшись ничего!

 

 

-Стреляй! - рявкнул Пипин и  туча стрел, взвившись над стенами Кельна, смертоносным дождем обрушилась на язычников. Многие из них остались на поле, пронзенные стрелами, однако остальные упрямо рвались  к городу. Лишь немногие тюринги стреляли в ответ - большинство стремилось как можно скорее сойтись в рукопашной.

 

Франкские лучники успели дать еще один залп, прежде чем враги приблизились к стенам. В следующий миг городские ворота затрещали от ударов таранов. Защитники города лили на них  кипяток и собранные наспех скудные запасы смолы, однако тюринги, саксы и франки-изменники пусть и ошпаренные, обожженные, покалеченные не выпускали из рук бревен, вновь и вновь обрушивая их на жалобно трещавшие створки. Другие же, приставляли осадные лестницы, забрасывали на стены веревки с крюками. Пипин, свирепо рыча, метался от одной башни к другой, самолично перерубая тросы, однако врагов оказалось слишком много и вскоре на стенах закипел жестокий бой. Лязг стали, проклятия и стоны умирающих слились в один протяжный вопль и крикам "За Господа нашего!" вторило яростное "Слава Одину" и "Тор с нами"! Кровь обильно стекала по древним стенам и сам Рейн стал красным в эту ночь.

 

Редвальд одним из первых вскарабкался на стену,  удачно забросив "кошку" и вовремя перерубив руку, уже занесшую меч, чтобы рассечь веревку. Взметнувшись на стену, словно  лесная рысь, он одним ударом снес голову франку, схватившемуся за обрубок руки и, оскалив зубы, ринулся  в гущу битвы, с каждым ударом снося кому-то голову или выпуская кишки. Как молния сверкал окровавленный меч с лезвием усеянным рунами и со змеем с волчьей головой, кусающим собственный хвост на перекрестье рукояти. Меч этот, закаленный в крови водяного дракона, обладал невероятной крепостью - и не один воин франков не верящим взглядом смотрел на собственный клинок, разлетевшийся на куски от удара. Впрочем, удивлялся он недолго  - следующим ударом Редвальд сносил врагу голову или разрубал его одним ударом от плеча до поясницы. Рядом с ним, столь же свирепо дрались и  воины из его собственной саксонской дружины, воспитанники братства "ножевиков". При виде того, как отчаянно сражается их король, из их уст то и дело рвался торжествующий вопль.

 

-За Редвальда! За Тюрингию! Слава Империи! Слава императору!

 

-Один и Ругивит! - взревел Редвальд, перекрывая общий вопль, - отправьте этих собак в Хель! Больше крови нашим богам!

 

Неожиданно ряды оборонявшихся смешались и перед Редвальдом вынырнул немолодой уже воин, в покореженной кольчуге и сбитом набок шлеме. Голубые глаза горели, как у безумца, руки сжимали огромную секиру.

 

- Пусть Сатана заберет тебя в ад, проклятый язычник, - прокричал он, - клянусь Господом нашим, даже если Кельн падет, я Пипин, граф Бонненбургский, не дам тебе восторжествовать проклятое отродье!

 

Он кричал все это, одновременно обрушивая удар за ударом на Редвальда и взмах его секиры оказался столь силен, что на миг Редвальд был вынужден отскочить для лучшего замаха. Его нога скользнула на окровавленном камне  и король тюрингов, опасно закачался, чуть не потеряв равновесие и стараясь не выронить меч. Пипин, с безумной улыбкой кинулся на него, занося секиру, но вдруг замер, покачнувшись. Изо рта его выплеснулась кровь, секира выпала из  рук, а следом и сам граф  рухнул со стены. Редвальд поднял голову и увидел Амальгара, опускавшего лук, из которого он выпустил стрелу.  До сих пор Редвальд  не видел молодого франка на поле боя, однако сейчас было явно не время о том вспоминать.

 

-Я твой должник, - он хлопнул франка по плечу, - и будь уверен, что наверстаю свой долг - когда отдам этот город в твои руки. Идем делать тебя королем!

 

Он оглянулся по сторонам - стена уже полностью находилась в руках тюрингов и все больше воинов устремлялись  за отступавшими франками, отчаянно рубясь прямо на  улицах Кёльна. Редвальд усмехнулся и, сделав Амальгару знак следовать за ним, словно в воду нырнул в кипящую под стенами битву.

 

 

- Заступница Кельна, защитница города, снизойди до нас всех! Не дай умереть тому, кто хранит саму душу нашего города!

 

Архиепископ Виллехад уже слышал, как за стенами церкви раздаются вопли язычников, выкрикивающие славления своим кровожадным богам, видел отблески  пожарищ  и понимал, что Кёльн  обречен. Что ждало его самого, гадать не приходится - все восточные области королевства уже полнили жуткие слухи о том, как жестоко обращаются язычники с попавшими к ним в руки священниками. Оставалось надеяться лишь на чудо - и епископ, отринув все тексты из Библии, уже своими словами обращался к неподвижному каменному барельефу.

 

-Ты душа Кельна, его надежда и опора, без тебя он не имеет смысла и тобой же только он живет. Ты, умершая до срока, не сделала еще всего, что предназначила тебе судьба - так сверши же это  сейчас! Хранительница, заступница, императрица - встань из пепла веков и огради град свой!

 

Он поднял взгляд на барельеф - и замер пораженный.

 

Изваяние мерцало зловещим алым светом, озарявшим темное помещение куда сильнее, чем жалкий огарок свечи, почти погасший. Сияние становилось все ярче - и  в этом свете было видно, как на стенах вдруг проступают капли, а потом и потеки темной жидкости, скоплявшейся лужицами у ног епископа. Робко он коснулся пальцем тех струй и тут же отдернул, когда  пальцы окрасились красным. Но не успел Виллехад испугаться, как от барельефа отделилась фигура молодой женщины невероятной красоты. Скорбное лицо обратило свой взор на епископа и тот задрожал одновременно от благоговения и  страха,  увидев меч и стрелы, пронзившие женское тело, кровоточившее во множестве мест. Женщина, не издав не звука, отстранилась - и Виллехад увидел, как за ее спиной дрогнула, словно расплываясь стена, как  открывается проход, ведущий куда-то в темноту. Слезы потоком хлынули из глаз епископа, когда он понял, что все это значит.

 

-Чудо, - дрожащим голосом сказал он, - мне, недостойному явилось чудо.

 

Он бросил взгляд на святую и та кивком указала ему на открывшийся туннель. На миг Виллехад заколебался – уместно ли пастырю бросать свою паству на произвол судьбы, - однако он тут же отбросил эти мысли. Если уж великомученица  решила открыть путь ему  - значит именно его Господь предопределил к спасению, значит, на него у Бога есть особый план. "Не искушай Господа нашего" - мелькнуло в голове и Виллехад, бросив последний благодарный взгляд на святую Урсулу, ринулся  в открывшийся ему ход. Он уже не видел, как фигура призрака вдруг заколебалась, как лицо великомученицы сменяется совсем иным ликом - принадлежащим уже зрелой женщине, с надменным взглядом и презрительно поджатым маленьким ртом, из которого выглядывал острый клык. Изменилась и одежда - богато украшенная туника могла принадлежать  знатной даме, но родом из давно исчезнувшего прошлого, также как и сандалии, украшенные жемчугом и расшитые золотом. Рыжевато-каштановые волосы были уложены в изысканную прическу, с гребнем из черепахового панциря. Сгинули и все стрелы - и лишь меч остался на месте, пронзая уже не грудь, но чрево. Видение держалось всего миг, после призрак скользнул к стене и слился с ней. В следующий миг исчез и сам проход.

 

Карл, селянин из  небольшой деревушки, к юго-востоку от Кельна, вместе с несколькими односельчанами пробирался через густой лес. Хотя до них еще и не добрались язычники, все же  крестьяне, наслышанные о бесчинствах захватчиков, как можно скорее стремились уйти в безопасное место. Они преодолели уже половину пути, когда  кусты перед ними вдруг зашевелились и на лесную тропу вышел  человек, явно из благородных, в потрепанной, но богатой одежде, выдающей его духовное звание - и немалое.

 

-Я Виллехад, архиепископ Кельнский, - голос выдавал человека привыкшего повелевать, - мне нужна лошадь - и как можно скорее.

 

- У нас нет лошадей, святой отец, - Карл, ни на миг не усомнившийся в словах епископа, говорил извиняющимся тоном, - но мы идем в Аахен - может там вы найдете, то что хотите. Если епископ снизойдет до нас, недостойных - мы можем проводить…

 

-Хорошо, - надменно кивнул священник, - я пойду с кем угодно, кто поможет мне, как можно скорее добраться до короля.

 

-Какого короля? - осмелился спросить Карл, но епископ, казалось, даже не заметил сколь неуместно прозвучал этот вопрос.

 

-Любого, кто станет сражаться за Христа, - отрезал Виллехад.

 

Фредегунда вошла в церковь, по-хозяйски оглядываясь по сторонам. Презрительно хмыкнула, посмотрев на барельеф святой Урсулы, и подала знак воинам-франкам, что на руках внесли  изваяние богини верхом на вепре. Следом за ними, осторожно, словно ступая по тонкому льду, вошла и Брунхильда.

 

-Ты что-то видишь здесь?  - обратилась к ней Фредегунда: от нее не укрылось то, с какой тревогой ее дочь, с детства облеченная пророческим даром  вельвы,  осматривает церковь. В ответ Брунхильда зябко поежилась, как от холода.

 

-Зло, древнее зло, - пробормотала она, - кто-то по глупости или по умыслу призвал его сюда. Кто-то, кто появился здесь на свет, но умер далеко....очень, очень далеко, смог вернуться к месту рождения...и я никак не могу понять, что ему нужно.

 

-Это ничего, - пожала плечами Фредугунда, -  силой  Богини теперь это место ограждено от любого зла. Перед Ее ликом  твой брат примет корону франков.

 

Она кивнула своим подручным и те, согнувшись в три погибели, поставили на алтарь перед барельефом бронзовую богиню.

[Каминский]

Изменено 3 Nov 2023 пользователем Каминский

[Magnum]

Луп и Отсанда замыслили предательство

Все правильно сделали. 

 

Давно пора сделать Предательство четвертым столпом и китом АИ. 

 

[Каминский]

Давно пора сделать Предательство четвертым столпом и китом АИ.

Первым, я считаю!

[John D. Long]

ПСИГ. 

[Crusader]

ПСИГ. 

 ГИПС же.