Мир Королевы Барбары

5 Jul 2011

Сумеют ли вожди договориться и выбрать себе главу, которому потом будут реально подчиняться - вот в чём вопрос? Это не в их традиции, у Ирокезкой лиги единоличного главы не было. А вот, если французские власти назначат авторитетного среди индейцев человека, у него будут реальные шансы контролировать своих сородичей

6 Jul 2011

С индейцами - это хорошо получается, но всё же плюс к тому ещё бы и малость простимулировать эмиграцию из собственно Франции. Уж больно велико численное превосходство будущих янки...

6 Jul 2011

Сумеют ли вожди договориться и выбрать себе главу, которому потом будут реально подчиняться - вот в чём вопрос? Это не в их традиции, у Ирокезкой лиги единоличного главы не было. А вот, если французские власти назначат авторитетного среди индейцев человека, у него будут реальные шансы контролировать своих сородичей

<{POST_SNAPBACK}>

На текущий момент такой авторитетный вождь уже есть - Понтиак. А на будущее у французов есть хороший "пряник" - поставки оружия, которые, естественно, только для "своих". "Кнут" же есть у англичан, которые никуда не делись и которым по-прежнему нужны новые земли за счёт индейцев.

Изменено 6 Jul 2011 пользователем moscow_guest

6 Jul 2011

Солидарен с мнением Коллеги Тень Дуба...

Если не стимулировать эмиграцию из Франции, то подавляющее коренное этническое индейское большинство, переняв полезные навыки и знания у французов, могу пойти по пути расширения прав, льгот и автономий...

До полной независимости.

А в случае, если в Вашей Реалии начнётся война за независимость США то максимум лет через 15-20 под влиянием освободившихся бывших английских колоний и крамольных веяний из Европы отложатся и Новая Франция, и Луизиана...

Максимум, кем они станут для Франции - это очень "себе на уме" доминионами .

И тут хочу поделится мыслью : может быть отсылать в колонии не проституток, каторжиков, вельмож - вышедших из милости и авантюристов, а....сирот и подкидышей???

Организовать по всей Франции приюты " королевских воспитанников" и , разумеется "воспитанниц", и переправлять их в Канаду...Это лучше, чем детишки будут выростать ворами, потаскухами и прочими висельниками. Можно также отправлять в колонии и "нагулявших" детей девушек, которых отвергли дюже щепетильные редственники - под эгидой "Канада смывает позор" давать этим девушкам немного образования и полезных навыков - и пусть едут за океан становится примерными жёнами фермеров, трапперов и лесорубов, так скучающих без женского тепла и ласки.

Туда же отправлять и девушек без приданного. Только сперва курсы "молодой поселенки" с ними провести - тысячи женщин ежегодно в колонии обеспеченны.

Неплохо отсылать в Канаду ветеранов европейских войн Франции... Пусть получают земельные наделы. В Канаде даже калеке найдётся применение, а во Франции у многих из них выбор маловат - или работать за гроши или миску супа, или побиратся...

Таким образом Франция не только насытит этническими французами свои новые земли, но и конкретно уменьшит число потенциальных будущих преступников и правонарушителей - нищих, проституток и малолетних бродяжек, которые потом станут отпетыми уголовниками.

Изменено 6 Jul 2011 пользователем EvekVonZushek

7 Jul 2011

>Туда же отправлять и девушек без приданного. Только сперва курсы "молодой поселенки" с ними провести smile.gif - тысячи женщин ежегодно в колонии обеспеченны.

Это реал, и очень успешный. Я на днях постил в теме про Эсперанцу о программе "Дочерей короля".

Жаль, что в РИ программа быстро кончилась (деньги и интерес короля, прежде всего). Приехало всего около 1000 "дочерей" - но это дало такой подъём плодовитости квебекцев, что и до сих пор не вполне затух (рекордный результат, уникальный для белой расы за всю историю наблюдений).

Если бы программа продолжалась не год-другой, а хотя бы лет 10, и осталось в Канаде не 700 человек, а на порядок больше - сейчас имели бы ~ 70-100 млн. населения не считая вклада индейцев (как минимум не меньшего)

Так или иначе, рождаемость, стимулируемая католической церковью, возросла многократно, и к 1750-м годам в Канаде проживало около 60 000 франкоканадцев. Франкоканадцы стали, вероятно, самым плодовитым европеоидным этносом, который когда-либо существовал на Земле. Согласно статистике, их численность за два с половиной столетия увеличилась с 60 тыс. до 7 млн (а считая эмигрантов в США и их потомков — до 12 млн) только за счёт естественного прироста.

>Неплохо отсылать в Канаду ветеранов европейских войн Франции... Пусть получают земельные наделы. В Канаде даже калеке найдётся применение, ...

... и индейская жена. Благо у французов расистских заморочек если и было, то на порядок меньше, дети-метисы воспринимались как свои, с вытекающей поддержкой, обучением, интеграцией... Тот же Дюма, кстати - квартерон (как и Пушкин )- Какой-нибудь отставной сержант будет одновременно и инструктором, обучающим индейцев военному делу и современному оружию, и учителем французского (как минимум для своих детей) - в общем, прогрессором :D.

Вот, кстати. очень любопытная биография и карьера в армии папаши Дюма-отца (мулата с Гаити, сына даже чернокожей рабыни, а не вольного индейского федерата...)

7 Jul 2011

Вот, кстати. очень любопытная биография и карьера в армии папаши Дюма-отца (мулата с Гаити, сына даже чернокожей рабыни, а не вольного индейского федерата...)

<{POST_SNAPBACK}>

Негры и мулаты здесь тоже впишут свой значительный след в историю. Но позже.

Если не стимулировать эмиграцию из Франции, то подавляющее коренное этническое индейское большинство, переняв полезные навыки и знания у французов, могу пойти по пути расширения прав, льгот и автономий...
До полной независимости.

<{POST_SNAPBACK}>

Стимулировать будут, конечно. Но довести количество французов до количества "будущих янки" до начала Революции, увы - полный нереал, для этого надо бы парочку провинций вывезти в полном составе.

Изменено 7 Jul 2011 пользователем moscow_guest

21 Jul 2011

Новое время для Нового Света (продолжение)

На поле с золотыми лилиями распластался в полёте коронованный белоголовый орлан, держащий в лапах индейский метательный топорик – "томагавк". Индейцы в совершенстве владели этим оружием и не собирались расставаться с ним и теперь, перейдя в "новое состояние". Томагавки оставались основным холодным оружием "стражей", не дав вытеснить себя шпагам и саблям. Исключение составляли офицеры, носившие полагавшиеся им "по положению" шпаги. Европейские мемуаристы, побывавшие на Границе, отмечали, впрочем, что для большинства "индейских" офицеров шпага осталась более символом статуса, чем реальным оружием – в настоящем бою, а также на дуэлях они предпочитали использовать именно томагавки, ставшие, своеобразным символом "Пограничного Края". Королевские офицеры, учившие новых подданных короля основам европейской линейной тактики, сами учились от своих "учеников" владению этим непривычным для уроженца Европы оружием.

Жизнь индейцев лавинообразно менялась. Стремясь превратить своих союзников в полноценных подданных короля, Водрейль активно и последовательно проводил на Границе свой, утверждённый королём, план "насаждения цивилизации в Америке" ("plantation de la civilisation en Am?rique"), известный в историографии, как "план Водрейля". Главными направлениями "приобщения индейцев к цивилизации" было распространение среди них оседлого образа жизни и занятия сельским хозяйством, а также обращения их в христианскую веру.

В этом последнем пункте французы достигли заметных успехов ещё до окончания Войны за Отвоевание. Ряд плёмён под влиянием французских миссионеров (в особенности иезуитов) приняли католицизм. Теперь, после официального признания индейцев полноправными королевскими подданными (и что немаловажно – признания самими индейцами суверенитета короля над "Пограничным Краем"), их деятельность вступила в новую стадию. "Обращение" шло быстро – индейцы гордились своим новым званием "стражей границы" и стремились "соответствовать" своему новому достоинству так, как понимали его они, и как объясняли им их новые духовные пастыри, по мере успехов "цивилизации" превращавшиеся в обычных сельских "кюре", и старые племенные вожди, волей судьбы и "доброго короля Луи" ставшие французскими дворянами.

Последние были особенно заинтересованы в успехе христианизации своих соплеменников. Они быстро поняли, что исповедание христианской религии относится к неотъемлемым обязанностям французского дворянина, соответственно, если они хотят, чтобы их "принимали всерьёз", они должны принять "новую веру" и, более того, стать её самыми горячими проповедниками и распространителями. При такой поддержке и сверху и снизу число "новых рьяных католиков" (как называл их в своих полных восторга письмах в Ватикан епископ Канады Жан-Оливье Бриан) росло в геометрической прогрессии. Это не осталось незамеченным в Ватикане – уже в 1771 г. папа Климент XIV выделил из епархии Новой Франции отдельную епархию Луизианы (термин "Граница" там не употреблялся по политическим соображениям – чтобы не "дразнить" Британию). Одновременно статус Новой Франции был поднесён до архиепархии, так что организационное единство французских владений в Северной Америке сохранилось. Первым епископом Луизианы стал Пьер-Филипп Потье – миссионер-иезуит и учёный-лингвист, автор словаря канадского разговорного языка.

Стратегическое значение для развития Луизианы вообще и Границы в частности имело развитие торговли вдоль Миссисипи и её притоков. Устье реки контролировал порт Новый Орлеан, но теперь торговые интересы требовали создания крупного центра выше по реке. В 1765 г. купец Пьер Лаклед и его пасынок Рене-Огюст Шуто основали у слияния Миссисипи и Миссури посёлок Сен-Луи. Посёлок быстро приобрёл большое значение, как перевалочный пункт торговли между Канадой и Луизианой и стал быстро расти. Уже к концу 1760-х гг. Сен-Луи превратился, фактически (а через некоторое время и формально) в столицу Пограничного Края. Туда перенесли свои резиденции интендант и епископ (то, что "епископ Луизианы" выбрал для своего постоянного местожительства не формальный её центр Новый Орлеан, а Границу, говорило о многом).

При всех успехах "цивилизации" власть короля (и его интенданта) в Пограничном Крае была весьма неустойчивой. Многие племена воспринимали его по-прежнему исключительно как военный союз против англичан, прикрывающий их от врагов, но ни к чему особенно не обязывающий. Власть интенданта базировалась, в основном, на его собственном авторитете среди вождей, а также на авторитете короля, от имени которого тот осуществлял свою власть. Неофициальным "посредником" между интендантом и племенами стал нерегулярно собирающееся (после 1765 г. в основном в Сен-Луи) совет вождей племён, получивший неофициальное название "Пограничного Собрания" ("Assembl?e de Fronti?re"). Интендант созывал это Собрание тогда, когда нуждался в одобрении своих решений, касавшихся интересов одновременно нескольких племён.

Решения Собрания не были обязательны к исполнению отдельными племенами, но, тем не менее, обычно ими выполнялись. В обеспечении согласия между пограничными племенами значительная роль принадлежала торгующим в бассейне Миссисипи купцам, в частности упомянутому выше Лакледу. В их руках находился важный инструмент влияния на племена – торговые санкции. Не раз после того, как купцы из Сен-Луи и Нового Орлеана в течение продолжительного времени переставали закупать у них меха (и соответственно, доставлять им оружие и порох), "строптивые" племена меняли свою позицию в отношении интенданта на более "лояльную". Понятно, что при таком положении дел Лаклед, имевший монопольное право торговли по Верхней Миссисипи, стал "правой рукой" сьера де Понтиака и вторым человеком в Пограничном Крае.

Такая система управления ("система Понтиака") сохранялась на Границе до 1770 г. Конец ей положила "Война Чероки".

Изменено 22 Jul 2011 пользователем moscow_guest

22 Jul 2011

Новое время для Нового Света (продолжение)

В апреле дошло до пограничного спора между чероки и соседним племенем чикасо из-за некоторых земель в долине реки Теннеси ("Tennessi"). Для решения территориальных споров Собрание созывалось интендантом в по возможности полном составе, чтобы иметь возможность сослаться на общее решение всех племён и не позволить обвинениям в самоуправстве разрушить общее согласие племён Границы. На этот раз эта предосторожность не помогла. Хотя все присутствовавшие вожди и поддержали решение Понтиака (решившего спор в пользу чикасо), представлявший чероки вождь Луи-Жозеф де Чота (при крещении вождь, носивший изначально имя "Аттакуллакулла" стал "Луи-Жозефом" в честь носившего эти "счастливые" имена маркиза де Монкальма, победителя англичан в недавней войне, а "де Чота" – "de Tchota" – по названию своей "столицы" Чота-Танаси) отказался подчиниться Собранию и покинул Сен-Луи.

Собрание заволновалось – неподчинение одного из племён общему решению грозило разрушить мир между племенами Границы. Недопустимой ошибкой стало бы также и попустительство самовольству чероки – это открыло бы "ящик Пандоры" взаимных претензий и также, в конечном итоге, разожгло бы гражданскую войну. Поэтому интендант Понтиак принял единственно разумное решение – заставив оставшихся вождей поклясться в нерушимости принятого решения, он лично с небольшим эскортом отправился в погоню за уехавшим де Чота, чтобы убедить его подчиниться воле большинства племён.

Интенданту удалось догнать вождя чероки только на следующий день (Собрание закончилось поздно вечером). Неизвестно, что именно произошло между Понтиаком и Аттакуллакуллой-де Чото, но 16 мая 1770 г. сьер де Понтиак был убит. Во время этого инцидента погибли также и все сопровождавшие его люди, так что единственным источником информации о последних минутах жизни первого Интенданта Пограничного Края служат слова его убийц – людей де Чото. Гонец вождя чероки, прибывший 18 мая в Сен-Луи, от имени своего хозяина переложил всю вину за трагическое столкновение на Понтиака. По версии де Чото ссору начали телохранители интенданта, напавшие на чероки. Сам де Чото пробовал утихомирить скандалистов, но те напали и на него самого. Чероки были вынуждены защищаться, и в результате этого и погиб интендант, действовавший вместе со своими людьми.

Разумеется, Лаклед, оставшийся после смерти Понтиака в Сен-Луи за главного, не поверил в объяснения чероки. Однако, разумный и взвешенный, он понимал, что немедленные открытые обвинения в адрес де Чото не приведут ни к чему, кроме немедленной войны. Поэтому он сделал вид, что принимает на веру объяснения де Чото, после чего выслал делегацию стражей за телом покойного интенданта. Одновременно он разослал гонцов к разъехавшимся вождям, сообщая им о произошедших трагических событиях и призывая немедленно вернуться в Сен-Луи на новое Собрание для выборов нового главы Пограничного Края.

Прибывшие в столицу Границы вожди были возмущены убийством своего главы. Многие, особенно оттава (откуда происходил покойный Понтиак), пеория (настроенные наиболее "лоялистски" и "профранцузски" ещё с довоенных времён) и чикасо ("виновники" пограничного спора, приведшего к трагедии, опасавшиеся чрезмерного усиления конкурентов), требовали немедленной войны с чероки. Вместе с тем, некоторые иные племена (особенно соседи чероки чокто и шауни, не желавшие подвергать риску войны "свои" земли), были столь же решительно настроены против разрыва с де Чото. Лакледу удалось удержать присутствующих вождей от опрометчивых шагов, перенеся принятие решения на время после похорон интенданта, тело которого как раз прибыло несколько дней назад.

Погребальная церемония в кафедральном соборе Святого Людовика, проведённая самим почтенным епископом Потье, успокоила горячие головы и настроила вождей на более конструктивный лад. Прежде чем начинать войну, следовало избрать нового интенданта. Среди племенных вождей не было никого, столь авторитетного, как покойный сьер де Понтиак. Кроме того, вожди опасались выбрать кого-то из "своей" среды, чтобы "его" племя не возвысилось за счёт других. Поэтому идеальной компромиссной фигурой оказался для всех сам основатель Сен-Луи – известный всем (и потому влиятельный) посредник в запутанных делах, не принадлежавший, вместе с тем, ни к одной группе индейцев. 1 июня Пограничное Собрание избрало Пьера Лакледа новым Интендантом и вручило ему все полномочия по разрешению возникшего кризиса.

Тем временем положение продолжало обостряться. Узнав об избрании Лакледа, де Чото написал письмо (разумеется не лично – сам он был неграмотен, а через посредство секретаря) Водрейлю, где оспаривал законность избрания Интенданта, поскольку он сам на Собрании не присутствовал. Добился он и некоторых дипломатических успехов – вожди чокто и шауни, по-прежнему опасаясь войны с чероки, отказались от поддержки Лакледа и выступили перед Водрейлем с предложением провести новые выборы, на этот раз с участием всех вождей племён без исключения. Имелся у них и собственный кандидат – сам де Чото. Пока что же, не признавая интенданта, чероки отказывались подчиняться каким бы то ни было его распоряжениям – между чероки и чикасо начались военные действия.

Лаклед ответил на эти самоуправные действия, как обычно, торговой блокадой, но чероки парировали его удар, заключив соглашение с губернатором Северной Каролины, согласно которому губернатор обязывался помогать чероки оружием и порохом в обмен на передачу колонии некоторых территорий на юго-востоке владений чероки. Де Чото рассчитывал "скомпенсировать" эту потерю за счёт земель чикасо.

А интендант продолжал изображать из себя миротворца. Он знал, что, выступи он против де Чото напрямую, многие вожди его не поддержат, а, возможно и наоборот – выступят против него вместе с чероки, чокто и шауни. И что хуже всего – будут иметь реальную возможность представить виновником всей "смуты" именно его, Пьера Лакледа, узурпировавшего должность интенданта. Поэтому он действовал исключительно осторожно, стремясь спровоцировать своего противника на открытое выступление против королевской власти. Поэтому он ещё раз созвал Собрание (учитывая более чем напряжённые отношения между его участниками, вожди собрались в соборе Святого Людовика – чтобы в "доме Божьем" ни у кого не возникло "соблазна" убить конкурента).

Там он предложил присутствующим (на этот раз здесь были представлены все племена) отложить споры и "отдаться на волю короля". Королевское имя пользовалось среди американских индейцев великим уважением. По воспоминаниям европейцев, "стражи границы" исключительно серьёзно трактовали слова "королевская власть исходит от Бога", так что отказаться от королевского арбитража никто из вождей (даже таких непримиримых противников Лакледа, как де Чото) никак не мог. 23 августа 1770 г. Пограничное Собрание обратилось к королю Людовику XV с просьбой разрешить их спор – выбрать одного из двух кандидатов на должность Интенданта Границы.

Это было хитростью со стороны Лакледа – так он собирался гарантировать себя от "неожиданностей" как со стороны вождей, так и со стороны двора. В этой интриге его полностью поддерживал губернатор. Водрейль, кроме официального письма, пересказывающего решение Собрания, направил личное послание морскому министру Морепа, где без обиняков просил убедить короля утвердить интендантом именно "своего верного слугу" Лакледа, а не "скрытого мятежника" де Чото. Он знал, что к мнению Морепа прислушивается "мама Генриетта", а король сделает так, как скажет она. И действительно, в октябре 1770 г. на очередном Собрании Лаклед зачитал текст королевского ордонанса, официально утверждавшего его в должности интенданта.

Изменено 23 Jul 2011 пользователем moscow_guest

24 Jul 2011

Новое время для Нового Света (окончание)

Де Чото понял, что его провели, и в бешенстве покинул Сен-Луи. Прочие вожди были вынуждены "склониться перед королевской волей". Это был "момент истины" – теперь никто, даже старые союзники де Чото, не мог оспаривать власти Лакледа. Собрание объявило де Чото мятежником. Все племена Границы обязались выставить контингенты для войны с чероки.

Предпринял Лаклед и наступление на дипломатическом фронте – согласно его плану оно имело ничуть не меньшее значение, чем чисто военные акции. Британские колонисты в то время массово стремились переселиться на "Запад", за Аппалачи. В этом движении они встречали сопротивление местных индейских племён. Обычной процедурой была покупка земель у индейских племён властями колоний. Зачастую, предметом таких сделок были земли, являвшиеся предметом спора между различными племенами, так что одно племя могло не признать договорённости с другим. Тогда доходило до вооружённых столкновений между переселенцами и индейцами, в которых первых обычно поддерживала армия, так что индейцы по большей части терпели в подобных войнах поражение и бывали вынуждены примириться с продолжением наплыва "бледнолицых".

С окончанием войны и созданием Границы положение дел изменилось. Теперь появление подданных британской короны на "французских" землях рассматривалось, как вторжение на территорию Новой Франции. "Сепаратные" сделки с отдельными племенами становились теперь невозможными – любые территориальные изменения требовали согласия Пограничного Собрания, а оно обычно говорило в таких случаях "нет". Чтобы избежать конфликтов, которые могли бы спровоцировать новую войну с французами, в 1763 г. была оглашена Королевская декларация, запрещавшая жителям Тринадцати колоний селиться и покупать земли к западу от Аппалачей. Декларация вызвала острое недовольство колонистов и обострила их отношения с британскими колониальными властями. Понятно, что возможность сепаратного договора с вышедшими из-под французского протектората чероки с возможностью приобрести земли на "Западе", стала для губернатора Уильяма Трайона подарком судьбы. А чероки, имея за спиной такого союзника, могли не беспокоиться за свой тыл.

Но интендант намеревался подложить чероки изрядную ложку дёгтя. Британские колонисты готовы на всё, чтобы получить земли для переселения – так дадим им эти земли! Какие именно земли? Разумеется, земли тех же самых чероки. Те же, которые они были готовы отдать, и те, которые они собирались оставить для себя. Щадить мятежников нет смысла – расправа с чероки должна быть показательной!

Исходя из этого, Лаклед тайно направил в Северную Каролину своего пасынка (и ближайшего помощника) Огюста Шуто для встречи с Трайоном с предложением союза против чероки в обмен за передачу колонистам восточной части земель племени. Губернатор вначале был настроен скептически по отношению к предложениям Шуто. "Одна птица в руках лучше, чем две в лесу", – ответил он. Действительно, с английской точки зрения, получить некоторые земли и союз с сильным племенем было лучше, чем получить даже и в два раза больше земель, но получить против себя объединённый фронт французской Границы. Но всё это понимал и Шуто, поэтому он встретился не только с губернатором, но и с некоторыми другими влиятельными в колонии людьми, в частности с судьёй Верховного суда Ричардом Хендерсоном.

Хендерсон, в отличие от губернатора, сразу же "загорелся" идеей соглашения с французами. Его поддержали такие известные в колонии люди, как Даниель Бун и Джозеф Мартин. Идея "французской сделки" быстро распространилась не только в Северной Каролине, но и в соседней Виргинии, также испытывавшей "земельный голод". Под давлением общественного мнения Северной Каролины Трайон был вынужден в январе 1771 г. санкционировать сделку с Шуто.

С формальной точки зрения "французская сделка" была покупкой земель, принадлежавших Границе, одновременно двумя колониями – Виргинией и Северной Каролиной, причём на весьма льготных условиях – деньги должны были быть внесены не немедленно, а в нескольких взносах в течение нескольких лет. Уже весной 1771 г. во владения чероки хлынул поток переселенцев, которые, естественно, столкнулись с не ожидавшими этого индейцами. Не стоит и говорить, что, подписав соглашение с Шуто, губернатор прекратил поставки вооружения для мятежного племени. Дефицит пороха привёл к тому, что чероки потерпели ряд поражений от объединённого ополчения стражей. К неудачам на западе добавились неудачи на востоке – 26 апреля 1771 г. милиция Северной Каролины захватила "столицу" племени Чота-Танаси, а 9 мая – разбила индейцев при Платановых Мелях на р.Ватауга (Wataоuga). Дальше-больше – колонисты заняли долину р.Кентукки и разрушили Чота-Танаси до основания.

Де Чото оказался в безвыходном положении. Его войска были разбиты, все без исключения союзники предали, собственные люди обвиняли во всех свалившихся на племя несчастьях. Именно они и нанесли своему вождю последний "coup de gr?ce" – 20 мая его люди взбунтовались против своего вождя и убили его в собственной ставке. После смерти Луи-Жозефа де Чото новым вождём чероки стал его тесть Луи-Анри (в честь короля Людовика XV и его великого предка Генриха IV) де Ватауга (также известный под индейским именем Оконостота – "Крадущийся Индюк").

Новый вождь сразу же направил послов в Сен-Луи с предложением немедленно заключить мир. Он соглашался уступить всем территориальным требованиям чикасо и впредь безоговорочно подчиняться решениям Собрания. Взамен он просил прогнать захватчиков из своих земель на востоке. Лаклед понял, что одержал победу, и его противники наконец-то "ползают у его ног". Но ему мало было просто принять капитуляцию чероки. Для упрочения своей власти он должен был их уничтожить, раздавить, стереть в порошок, чтобы никто и никогда в будущем не посмел восстать против французской короны и её представителя – Интенданта Пограничного Края.

Поэтому на заседании Собрания 10 июля интендант был суров. "Мятеж чероки", – объявил он, – "был не только преступлением против законов и установлений Границы, но и прямым вызовом Его Величеству Королю". "Мятежное племя", – продолжал, – "отринуло ясно выраженную волю Его Величества и, более того, заключило союз с его врагами". "А посему верные подданные доброго короля Луи", – обвёл он взглядом собравшихся вождей, – "не могут питать доверия к этим мятежникам", – теперь его взгляд был направлен на мрачного де Ватауга, сидевшего обособленно от прочих вождей. После такого грозного вступления пришло время на ещё более суровое решение.

Лаклед предложил Собранию изгнать чероки с их земель, которые должны были быть разделены между их соседями – чикасо, чокто и шауни. Восточная же их часть, т.е. долина реки Кентукки и верхнее течение реки Шованон ("Shauvanon", но британские колонисты использовали название "Камберленд" – в честь знаменитого двукратного победителя якобитов герцога Камберленда), а также земли на юг от Шованнона вплоть до озера Чикамога, по условиям "французской сделки" отходили Британии, и интендант не собирался отступать от уже подписанного договора. Чероки же должны были покинуть свои "старые" земли и переселиться на территорию на запад от Миссисипи, на берега реки Де-Муан (Des Moines).

Никто из присутствовавших вождей не высказался "против". Решение о выселении чероки было принято единогласно, о чём Лаклед с гордостью сообщил в своём отчёте губернатору. Соседи несчастных чероки были заинтересованы в их депортации, чтобы принять участие в разделе их земель, а все прочие вожди, видя, какая катастрофа постигла на их глазах некогда могучее племя, не решались возражать, боясь такой же судьбы и для себя.

Де Ватауга выслушал приговор с каменным лицом и немедленно выехал сообщить своему народу о его несчастной судьбе. Переселение чероки на берега Де-Муан осталось в истории, как "Дорога слёз" ("Le chemin des larmes") – одна из трагических страниц в истории Новой Франции. Несколько тысяч чероки погибло, не выдержав тягот переселения без крыши над головой, болезней и голода.

Не закончились проблемы переселенцев и на месте – немедленно по их прибытии у них начались столкновения с местными племенами сок и мескваки. Не принадлежа к Границе, они не изъявляли желания подчиняться губернатору, будучи постоянной "головной болью" как Водрейля, так и Лакледа. Последнего даже в большей степени – сопротивление сок-мескваков сокращало его доходы от торговли по Миссисипи, поэтому его интересы, как интенданта, совпадали с интересами его же, как коммерсанта. Поэтому депортация чероки преследовала скрытую цель – оказать давление на несговорчивых "местных". У чероки не было выбора – полностью завися от поставок извне, контролировавшихся по-прежнему Лакледом, они согласились воевать за его интересы. Сок-мескваки были вынуждены пойти на уступки.

При дворе высоко оценили успехи политики Интенданта Границы. В 1772 г. король даровал сьеру де Лакледу (в дворянское достоинство тот был возведён тем же самым ордонансом, который утвердил его в должности интенданта) титул виконта де Сен-Луи.

Ведь короли всегда награждают своих верных слуг.

Изменено 24 Jul 2011 пользователем moscow_guest

17 Aug 2011

Сад ненависти и его садовники

После военных потрясений жизнь Цесарства вернулась в накатанную колею. "Большая комиссия" успешно завершила свою работу - в 1768 г. она представила на утверждение Сейма "Юридический кодекс Цесарства Многих Народов" ("Kodeks prawa Cesarstwa Wielu Narod?w"), получивший название "конституции Александра". В те времена в Цесарстве слова "закон" и "конституция" были синонимами, поэтому такое название (кодекс был, с формальной точки зрения, одной из принятых Сеймом "конституций") было вполне правомерно. Но в дальнейшей историографии (когда слово "конституция" стало означать именно "основной закон государства") это вызвало многочисленные споры и разногласия: где именно была принята первая в истории конституция в современном смысле. Некоторые "чересчур патриотичные" польские историки XIX и XX вв. рисковали утверждать, что первой в мире конституцией была именно "Конституция Александра". Подобные мнения, впрочем, следует однозначно отнести к разряду исторических недоразумений. Первой конституцией (в смысле "основного закона") в мире была провозглашённая в 1755 г. конституция "почти независимой" Корсики. Средиземноморский остров (к тому же в 1769 г. перешедший во владение короля Франции) не был столь активным в отстаивании своего приоритета, как великая империя.

"Конституция Александра" упорядочивала жизнь Многих Народов с учётом требований Нового Времени. Тем не менее, она оставляла в неизменности основу общественной системы монархии Собесских – крепостное право. Оно уже давно стало основой не только сельского хозяйство, но и промышленности. Строя завод, промышленник должен был думать не только о доставке сырья, производстве и сбыте готовой продукции, но и "заготовке" рабочей силы. Достаточного количества людей для их свободного найма не было – по причине крепостной зависимости крестьян от своего помещика. Соответственно, если владелец завода желал обеспечить своё предприятие достаточным количеством рабочих, он должен был предварительно этих рабочих (т.е. бывших крестьян) где-то купить, хоть бы целую деревню и потом переселить поближе к своему заводу. Крепостное право постепенно эволюционировало в сторону прямого "рабовладения".

Крестьяне часто убегали от своего хозяина на "вольные земли. Выше уже говорилось о беглых молдаванах, поднимавших крымское виноделие, но в Крым бежали не только они – крестьяне Великого Княжества Русского также искали лучшей жизни на берегах Чёрного моря. Жители Москворуссии "искали воли" большей частью на Украине, где "с Дона выдачи нет" и в Сибири, на просторах которой было, по москворусским понятиям, легко затеряться. Это, разумеется, было не так – как комиссары, так и воеводы прекрасно знали основные пути подобной "нелегальной миграции" и высылали туда воинские команды, хватавшие беглецов и после порки кнутом отсылавшие их обратно хозяевам. То есть, они должны были так поступать в идеале.

В реальности же, "беглые" вызывали живой интерес местных промышленников, терзаемых, как отмечалось, дефицитом рабочей силы. Поэтому они предпочитали договариваться с командирами этих команд "приватно" – за некоторую "квоту" те отправляли пойманных не "по команде", а на принадлежащие им заводы. Зачастую заинтересованный заводчик контролировал всю цепочку – от какой-нибудь москворусской деревни, где его агенты расписывали местным жителям сытую жизнь "под протекцией пана Слодкого/Демицкого/кого-либо ещё" по всей дороге из москворусской деревни вплоть до ворот завода, ожидавшего новых работников. Практиковалось также банальное сманивание хороших работников от конкурентов – само собой, они тоже проходили, как "беглые" ("uciekinierzy").

Подобная "двойная бухгалтерия" порождала огромную и практически бесконтрольную коррупцию. Все эти манипуляции с "беглыми" были бы невозможны, если бы на неё не прикрывали глаза должностные лица, от сельских войтов до воевод. Каждый хоть раз слышал слова: "у нас только рыба не берёт". Комиссары же, как москворусский – Иван Салтыков, так и сибирский – Михал-Казимир Огинский (особенно последний), отнюдь не стояли в стороне от этих махинаций. Единственное, за чем они следили на самом деле – это за тем, чтобы локальные "уклады" не привели бы к усилению кого-либо из уральских магнатов до степени реальной угрозы центральной власти, как это было во времена "золотой вольности". То же, что местные "большие люди", чиновники и офицеры были замешаны в "воровские дела", было им даже на руку – в случае необходимости имелись основания арестовать и отдать под суд любого, кто осмелился бы всерьёз им противодействовать.

Ничем не могли "оздоровить положение" и комиссариальные сеймы. Выборы послов от разделённого между Москвой и Тобольском (столицей Сибирской комиссарии) уральского региона имели мало общего с реальным волеизъявлением тамошних сословий, представляя собой результат предварительных договорённостей местных магнатов. Исключение составляли местные ("яицкие") казаки, старавшиеся, впрочем, не вмешиваться в дела промышленного Урала. Но у них были свои причины не любить локальную администрацию и местные порядки. Уже не первое десятилетие центральная власть вела наступление на казацкие "вольности".

Началось всё ещё с 1720-х гг. Тогда, будучи вынужденным уступить казакам на Донской Украине, правительство решило "взять своё" на казаках волжских и яицких, опасаясь, что они последуют примеру своих собратьев из Черкасска. Тогда на Волге и Яике были отменены выборы старшин и атаманов, а оба казацкие "войска" напрямую подчинены Военной Комиссии в Киеве (после ввода в силу "Конституции Александра" преобразованной в Министерство Войны). Воспользовавшись "золотой вольностью" и ослаблением влияния центра, казаки восстановили его "явочным порядком". Так продолжалось и некоторое время после "стальной революции" (молодой цесарь действовал крайне осторожно), но в 1757 г. граф Воронцов арестовал избранного яицкого атамана и с помощью военной силы "ввёл в должность" присланного из Киева генерала, подавив "в зародыше" возникший было бунт и повесив его зачинщиков.

Новый атаман был больше связан с Киевом, чем с Яиком, державшаяся с ним старшина также ни во что не ставила интересы "войска". Как следствие, яицкое казачество разделилось на "старшинских" и "войсковых", чем дальше, тем больше не доверявших друг другу. В том же году была введена "скарбовая соляная монополия" (цесарь нуждался в средствах на ведение войны за Бранденбургское Наследство), и сбор соляного налога ("podatek solny") был отдан на откуп старшине из окружения нового атамана-"киянина". Разумеется, при его сборе не обходилось без многочисленных злоупотреблений. Казаки возмущались, но сделать ничего не могли – как уже говорилось, цесарские комиссары не особенно стремились "расчищать авгиевы конюшни".

Понятно, что в этих обстоятельствах, а ко всему добавлялись ещё периодические бунты башкир, казахов и калмыков, подавлять которые было одной из обязанностей казаков, Яик представлял собой "гремучую смесь", готовую взорваться от первой же искры. Такой "искрой" оказался предвыборный инцидент августа 1770 г., когда на сеймике в Гродеке-Яицком произошла ссора между "войсковыми" и "старшинскими" казаками. Первые хотели выбрать послом некоего Ивана Зарубу, чтобы через него "рассказать светлейшему цесарю о творимых ворами-воеводами беззакониях", а вторые, естественно горой стояли за кандидата, указанного "киевским" атаманом. Спорщики схватились за сабли, и собрание в один момент превратилось в кровавую схватку. Заруба был убит.

Известие о смерти своего "заступника" послужило сигналом к восстанию "войсковых". Все приближённые атамана, не успевшие убежать из города, были убиты на месте. Гродек-Яицкий перешёл в руки восставших. Восстание стихийно распространялось по краю. Казацкие полки присоединялись к нему один за другим. Комиссар Огинский выслал войска для его подавления, но командиры действовали нерешительно, не будучи уверенными в спокойствии собственных тылов. В свою очередь, казаки, одержав первую победу и перебив ненавистных "старшинских", не знали, что делать дальше. Гродек-Яицкий, нежданно-негаданно ставший столицей "вольного края", пребывал в состоянии "революционного хаоса".

Так продолжалось до 17 сентября 1770 г., когда на площади перед собором Михаила-Архангела (где собирался воссозданный после запрета 1757 г. Войсковой Круг) появился богато одетый шляхтич лет тридцати. В руках он держал свиток, запечатанный тяжёлой печатью красного лака. Сломав печать и медленно развернув свиток, он хорошо поставленным голосом зачитал казакам текст цесарского универсала, полностью одобряющего действия "верных слуг Цесаря, каковыми издавна являются храбрые яицкие казаки" против "изменников, воров и злодеев, узурпировавших власть в Области Войска Яицкого". Одобрительный рёв толпы притих, когда он прочитал: "Настоящим повелеваем нашему верному слуге графу Мареку-Антонию Огродницкому немедленно по оглашении сего универсала приступить к исполнению обязанностей Чрезвычайного и Полномочного Комиссара Нашего". И по площади снова разнеслись восторженные крики, когда Огродницкий продемонстрировал собравшимся размашистую подпись внизу своего документа. "На сём собственной рукой Его Цесарской Милости начертано: Александр!". Теперь восстание получило своего вождя.

Изменено 18 Aug 2011 пользователем moscow_guest

19 Aug 2011

Сад ненависти и его садовники (продолжение)

Огродницкий сразу "взял быка за рога", начав превращать разрозненные отряды повстанцев в единую армию. Встреченное сопротивление он карал беспощадно. Как-то раз на одном из приёмов (по казацкому обычаю превратившимся в попойку) некий Фёдор Чумак, один из предводителей казацких отрядов, будучи пьяным, провозгласил: "Мы на Яике сами с усами – и без залётных киян обойдёмся!". Под "залётными киянами" он, несомненно, подразумевал именно Огродницкого. После того, как Чумак отказался принести хозяину извинения, а, наоборот, схватился за саблю, "киянин" приказал его повесить, что и было немедленно исполнено. Такая суровость Чрезвычайного и Полномочного Комиссара Его Цесарского Величества пришлась по душе казакам – хотя они никогда не потерпели бы ничего подобного от своего собрата, именно таким они и воображали себе сурового, но справедливого наместника цесаря.

Получив "цесарское благословение" и организованное командование, восстание начало одерживать успех за успехом. Ещё в сентябре восставшие захватили ряд крепостей, причём оборонявшие их "правительственные" казаки в большинстве своём сразу же переходили на их сторону. С офицерами было по-разному – в некоторых случаях они защищались до последнего, в некоторых других – присоединялись к "садовникам" (так стали называть яицких повстанцев от фамилии их предводителя: "ogrodnicy" – "садовники"). Так происходило обычно тогда, когда войска возглавлял лично Огродницкий – после разговора со спокойно и уверенно держащимся вельможей офицеры в большинстве своём предпочитали переход на его службу жестокой смерти из рук взбунтовавшихся казаков.

5 октября 1770 г. главные силы восставших подошли к стенам Орска. Взятие не просто деревянной "фортеции", но хорошо укреплённого города, столицы воеводства, стало бы для них триумфом как с моральной, так и с материальной точки зрения – в городе находились склады вооружения. "Садовникам" с самого начала сопутствовал успех – по пути им удалось перехватить направлявшийся на усиление гарнизона отряд казаков с сохранившим верность правительству войсковым старшиной во главе. Старшина был казнён, как "изменник Светлейшему Пану". Всё это происходило на виду осаждённых, которые даже не успели сделать вылазку, чтобы оказать помощь "своим".

Ещё более способствовала упадку духа правительственных войск их собственная неудачная вылазка против осаждавших 12 октября. Предпринявший её полуторатысячный отряд потерял в ходе четырёхчасового боя с "садовниками" более ста человек, а что хуже всего – солдаты сражались "в робости и страхе". Более того, слух о том, что Огродницкий уполномочен в своих действиях цесарем, вызывал смятение даже в среде офицеров – версия о том, что он прислан на Яик для "наведения порядка" не казалась столь уж невероятной, особенно учитывая размах царивших здесь (и известных всем) беззаконий. Поэтому в Орске возник заговор против коменданта крепости. На военном совете группа офицеров, предводимая ротмистром Казимиром Пуласким, потребовала от коменданта сдачи города "законной власти". Колеблющийся комендант не нашёл в себе решимости сопротивляться и уступил.

Условия Огродницкого были лёгкими – после передачи города никаких репрессий против осаждённых, а также грабежа местных жителей не допускалось. Занявшие город казаки были недовольны, но удовлетворились деньгами из захваченной воеводской казны. Офицеры, желающие продолжить службу, вступали в войско "садовников" с сохранением чина. Тем, кто не желал больше воевать, предлагалось "выйти в отставку", о чём они получали бумагу за подписью "комиссара". Несколько офицеров (вместе с комендантом) воспользовались этой возможностью и покинули Орск. Увы, по дороге на них напали казаки и всех убили. "Чрезвычайный и Полномочный Комиссар Его Величества" был здесь, разумеется, ни при чём.

Когда в Киеве цесарь Александр узнал о появлении на Яике "назначенного им комиссара", он испытал большое удивление. Ранее он уже получил донесения о возмущении казаков, но считал, что имеющихся в руках москворусского и сибирского комиссаров военных сил более чем достаточно для "восстановления порядка в яицком крае". Теперь ситуация значительно усложнилась – Александр отдавал себе отчёт, что повстанцы отвергнут любой его универсал, как "поддельный". Понимал он и то, что претензии "садовников" к властям во многом обоснованы – и именно поэтому выступление казаков следует подавить со всей жестокостью, чтобы ни у кого в дальнейшем не было соблазна использовать в отношениях с государством "аргумент силы".

На этой почве у Александра возник крупный спор со своим давним другом Каролем Радзивиллом "Пане Коханку". Тот, как масон и сторонник Просвещения, считал необходимым договориться с яицкими казаками и наказать виновных в многочисленных злоупотреблениях, после чего восстание, по его мнению, должно было стихнуть само собой. "Друг мой", – ответил ему монарх, – "тогда мне следовало бы просто утвердить этого так называемого графа в его так называемой должности".

Падение Орска стало в Киеве громом среди ясного неба. Теперь "садовники", мало того, что контролировали территорию, большую, чем иные европейские государства, но и имели в своём распоряжении первоклассную крепость, способную выдержать многомесячную осаду. Опираясь на Орск и имея в распоряжении достаточное количество офицеров и пушек с уральских заводов, "комиссар" мог бы стать господином всего Урала. Поэтому меры следовало принимать немедленно. По приказу Александра от 26 октября на Урал с чрезвычайными полномочиями по подавлению мятежа был направлен генерал от кавалерии Ксаверий Браницкий. Герой войны за Бранденбургское наследство получил хоть и не такую престижную, как война с внешним врагом, но всё-таки важную миссию.

Изменено 19 Aug 2011 пользователем moscow_guest

27 Aug 2011

Сад ненависти и его садовники (продолжение)

В начале ноября 1770 г. Браницкий прибыл в Казань и во главе своего корпуса направился на восток, намереваясь отбить из рук мятежников Орск. 19 ноября авангард Браницкого встретился с казаками примерно в 100 километрах к западу от Орска. В результате трёхдневного боя с повстанцами авангард был вынужден отступить. Эта неудача была "скомпенсирована" успехом 25 ноября под самим Орском, когда полковник Суворов разбил превосходящие силы казаков атамана Максима Шигая и подступил к стенам города с намерением осадить его. От этого ему пришлось, однако, отказаться, после получения приказа Браницкого следовать вместе с главными силами на помощь Исецку, известие о начале осады которого войсками "садовников" во главе с самим Огродницким заставило того отказаться от своих прежних планов.

Положение осаждённого города было тяжёлым. Захватив ряд уральских заводов (в некоторых случаях тамошние рабочие сами поднимали локальные восстания) самозванный "комиссар" обзавёлся значительным артиллерийским парком, в т.ч. несколькими мортирами, позволявшими вести навесной огонь через крепостные стены, а также гаубицами, способными стрелять гранатами. Общее число "садовников", окруживших Исецк, составляло около 30 тысяч человек. Городу следовало оказать немедленную помощь, в противном случае весь Урал оказался бы под полным контролем "комиссара" и превратился в его "безопасный тыл", способный обеспечить дальнейшие наступательные действия.

Таким образом, снятие осады с Исецка становилось важнейшей задачей в борьбе с "садовниками". Вместе с тем силы Браницкого (ок.10 тыс.чел) были явно недостаточны для этой задачи (изначально генерал рассчитывал только осадить мятежный Орск и по мере прибытия подкреплений осуществлять карательные рейды по окрестностям) даже с учётом лучшего качества правительственных войск. Поэтому он ограничился тем, что послал в Исецк подкрепления и обоз с продовольствием. С этой задачей великолепно справился полковник Суворов, разбив преграждавший ему дорогу казацкий заслон и проведший обоз через исецкие ворота. Долго он, впрочем, в городе не остался и покинул Исецк, приступив к карательным рейдам по мятежным областям.

Так прошла зима 1770-71 г. Суворов со своим "летучим корпусом" (неофициальное название со временем укоренилось в документах) атаковал мятежников на юг от Исецка и наносил им поражение за поражением. Крупным успехом стало взятие в феврале 1771 г. Челябинска. Не бездействовал и командующий карательной экспедицией, не давая "садовникам" покоя на восток от Уфы. Огродницкий искал союзников, вступив в сношения с казахами, в частности с Малым Жузом и его правителем Нурали-ханом. Хан, однако, не хотел брать на себя каких-либо конкретных обязательств, не будучи уверенным в победе "садовников". К Огродницкому перешли только несколько казахских отрядов, причём их предводители действовали на собственный страх и риск, не получив согласия хана.

Зато усиленно распространявшийся "комиссаром" слух его поддержке "киргизскими ордами" вызвал энтузиазм среди давно недовольных своим положением башкир. К войску "садовников" присоединились отряды Юлая Азнала и Кинзи Аслана. Давление на Браницкого усилилось, в конце зимы-начале весны он потерпел ряд поражений от повстанцев. Тем не менее, к нему регулярно подходили подкрепления и он не терял надежды перейти, наконец-то, в наступление на Исецк.

Поэтому в начале марта он выступил из своего лагеря близ Уфы к осаждённому городу. С юга, от Челябинска, туда же двигался Суворов (усиленный войсками из Сибирской комиссарии). 22 марта 1771 г., узнав о приближении к Исецку правительственных сил и опасаясь, вследствие этого, быть отрезанным от своей "столицы", Огродницкий снял осаду и отошёл к Орску. Браницкий и Суворов, соединив свои силы, продолжали двигаться за ним. Пытаясь остановить наступление Браницкого, "комиссар" дал ему сражение под стенами Стерлитамакской крепости, намереваясь использовать своё значительное численное преимущество (к нему подошла башкирская конница). Предводитель восстания недооценил, однако, своего противника.

Упрямая натура генерала Браницкого не желала, чтобы его имя связывали с позорным поражением от "взбунтовавшегося мужичья". Не менее решительно был настроен и Суворов. Получив заблаговременно сведения о том, что "садовники" намерены обороняться в крепости, оба генерала (Суворов получил цесарский универсал о его производстве в генералы бригады ещё под Исецком) решили взять её с ходу. Рассчитывавшие на задержку (хотя бы для перестроения правительственных войск в боевые порядки) "садовники" позволили вышедшим из леса колоннам Суворова подойти слишком близко к окружавшим крепость валам. Артиллерийский огонь был открыт слишком поздно и не помешал солдатам взобраться на валы. Несмотря на упорное сопротивление некоторых повстанческих отрядов, крепость была взята. Огродницкий, только чудом избежавший пленения, был вынужден спасаться бегством. Не оправдала себя и надежда на башкир – они также были захвачены врасплох и их атака была остановлена картечью из пушек Браницкого, причём одним из первых погиб сам Кинзя Аслан.

Тяжёлое поражение "садовников" позволило Браницкому в начале апреля выйти, наконец-то, к стенам Орска и осадить столицу восстания. Сам Огродницкий, однако, в городе не остался. Опасаясь потерять связь с остальными войсками "садовников", он оставил оборону на произведённого им в полковники Пулаского, а сам ушёл в Бузулукскую крепость.

Пока на востоке продолжались попытки потушить огонь мятежа, в Киеве прилагались усилия по выяснению личности его предводителя. Марек-Антоний Огродницкий (графский титул он присвоил, точно так же, как и комиссарское достоинство) оказался шляхтичем Могилёвского воеводства Великого Княжества Литовского. Его прежнюю, "обычную", жизнь нельзя было назвать успешной. Вначале он ничем не выделялся из среды локальной шляхты. После смерти своей жены начал много пить. Пьянство, впрочем, быстро прошло, когда пан Огродницкий решил "посвятить себя общему благу" и выставил свою кандидатуру на выборах в Сейм. Выборы, увы, оказались для Марека-Антония неудачными – послом он так и не стал. В довершение своих неудач разорился и его поместье было продано за долги с аукциона. По словам его родственников и знакомых (следствие записало подробные показания почти что всех, кто знал будущего мятежника, чуть ли не с пятилетнего возраста), покидая Литву, он объявил им: "Вы, ваши милости, ещё обо мне услышите!". Никто из слышавших его, само собой, не придал этим словам какого-то особого значения. Тайный смысл сказанного дошёл до них только много позже.

Изменено 27 Aug 2011 пользователем moscow_guest

29 Aug 2011

Сад ненависти и его садовники (продолжение)

Итак, получивший свой шанс могилёвский шляхтич не собирался его упускать. Несмотря на ряд поражений, восстание ширилось. Орск пока что был неприступен (осаждавших, наоборот, беспокоили появлявшиеся то там, то здесь отряды "садовников"), а слухи об "истинной воле" вызывали волнения то в одном, то в другом смежном с Яиком регионе. Сам Огродницкий делал всё, чтобы разжечь огонь мятежа в других областях, всюду рассылая с этой целью специальных тайных эмиссаров.

Надеялся он, между прочим, на бунт "истинно православных" (или в сокращении просто "истинных") в великорусских областях. В донесениях Министерства Полиции того времени, действительно, встречаются упоминания о ряде "возмутительных проповедей, с которыми обращались к своей пастве некоторые священники ИПЦ, а также отмечается некоторое количество великорусов среди яицких "садовников", но в целом в Костроме задавали тон отнюдь не "противящиеся Сатане", а наоборот – лояльные властям "кесарейцы". Воевода князь Александр Вяземский бдительно следил за тем, чтобы вверенная ему область не примкнула к мятежу, назначив награду за голову любого, произносящего "прельстительные речи" или распространяющего "прелестные письма". В значительной степени способствовала поддержанию лояльности Костромы позиция бывшего воеводы князя Щербатова, пользовавшегося большим, хоть и неофициальным, авторитетом среди образованной слоёв великорусской шляхты (она предпочитала называть себя "дворянством") и купечества.

Будучи убеждённым патриотом Великоруссии, Щербатов, тем не менее, крайне скептически относился к идее вооружённого выступления против цесаря. Напротив, помня о той ужасной роли, которую сыграло в истории русского народа Смутное Время, он призывал решать все свои разногласия с Киевом исключительно миром и всячески воздерживаться от "пагубного пути внутренней рати". Следствием этого подхода было осуждение им восстания "садовников" (в котором он видел только "преступный бунт, бессмысленный и беспощадный") и, тем более, всякое участие в нём великорусов. Его многочисленные письма сильно помогли Вяземскому удержать Великоруссию от выступления в поддержку Огродницкого. Большая часть посланных "комиссаром" возмутителей спокойствия была арестована и, после недолгого следствия, приговорена к битью кнутом с последующей ссылкой или даже смертной казни.

Но не только в направлении Великоруссии планировал свою экспансию предводитель мятежа. Кострома, как ни крути, была далеко, ситуация же требовала как можно быстрее найти союзника вблизи – чтобы перетянуть чашу всё ещё колеблющихся весов на свою сторону. Логичным казалось привлечь на свою сторону казаков с Волги (тех самых, среди которых укрывались мать и приёмный отец будущего канцлера и героя битвы при Конотопе – Ивана Заруцкого), издавна находившихся в близком контакте с Яиком (собственно, само Яицкое казачье войско основали в конце XVI в. как раз выходцы с Волги). Поэтому многочисленные эмиссары Огродницкого были частыми гостями на волжских берегах.

Но со времён Степана Разина, когда восстание волжских казаков потрясло старое Московское Царство, многое изменилось. С тех пор волжские казаки участвовали во всех войнах Цесарства и не могли пожаловаться на неблагодарность Киева. Отношения Киева и Волги были значительно лучше, чем отношения Киева и Яика, а возможно, волжане просто не были так решительно настроены, как их соседи. В "умиротворении" волжских казаков сыграло свою роль и увеличение жалования, которое регулярно выплачивалось казакам киевским правительством. Цесарь Александр, не желая получить "неприятный сюрприз" с Волги, готов был пойти навстречу ещё невысказанным требованиям своих подданных – особенно тех из них, в помощи которых он нуждался.

Эта уступка принесла плоды – собравшийся Волжский Круг (цесарь "молчаливо одобрил" его проведение) подтвердил верность казаков "светлейшей монаршей особе". Назначенный Министерством Войны атаман (ему удалось добиться того, что казаки не подняли на Круге вопрос о его смещении) счёл такую декларацию чересчур двусмысленной – в конце концов, "садовники" и их "комиссар" также утверждали, что действуют от имени цесаря. Поэтому он добился от Круга прямого обязательства "стоять насмерть противу вора, комиссаром цесарским себя именующего". В качестве подтверждения верности Александру волжские казаки отослали в Киев нескольких закованных в цепи посланников Огродницкого, агитировавших за своего предводителя.

Неудача на Волге не обескуражила "графа Марека-Антония". Он рассчитывал на большее – всю весну и лето 1771 г. его эмиссары вели успешную агитацию на Украине. Тысячи молодцов с Дона, Кубани и Кавказа, готовых биться против "ляхов", уже влились в войско "садовников". Но Огродницкий не собирался ограничиваться простой вербовкой сторонников – он замахивался на большее. Правда, на Украине не особо верили в чрезвычайные полномочия яицкого "якобы комиссара". Зато там было очень много недовольных послереволюционным усилением Цесарства, по всеобщему мнению "точащего зубы" на украинские вольности. Ходили слухи, что в цесарской канцелярии ждёт своей подписи универсал, ликвидирующий выборность гетманов и превращающий Украину в обычную комиссарию, глава которой назначается в Киеве.

Неудивительно, что при таких настроениях украинцы относились к борьбе "садовников" по крайней мере, сочувственно. В Черкасске составилась сильная партия "самостийников" – сторонников независимости Украины от киевских властей. Они не имели конкретной программы, их требования колебались от возвращения к положению дел времён "золотой вольности" до полного разрыва с Цесарством. Все они, однако, были едины в том, что следует использовать "садовников" для давления на Киев. Во главе её стоял сын бывшего гетмана полковник Максим Миронович Перебийнос. Пятидесятилетний Мартин Чекельский, однако, твёрдо держал все нити правления Украиной в своих крепких руках и не намеревался их выпускать. Самые шумные из "самостийников" поплатились жизнью за свою неосмотрительность, Перебийноса же гетман пока что не трогал – тот был слишком значительной в масштабах Украины фигурой, чтобы его можно было просто повесить, как обычного бунтовщика, без открытого суда.

На Яике же дела повстанцев шли всё хуже. Лето и осень 1771 г. приносили им поражение за поражением. Цесарские войска захватили несколько важных крепостей, в том числе Гродек-Яицкий к западу от Орска и Гродек-Орский к востоку. При взятии последнего снова проявил свой военный талант Суворов. Успех сопутствовал и самому Браницкому – в августе он разбил крупные силы башкир под Уфой, где был убит сам Юлай Азнал. Это не означало, однако, полного разгрома башкир – они продолжили борьбу под командой популярного 17-летнего "молодого батыра" Салавата, сына Юлая.

При подавлении восстания правительственные войска проявляли исключительную жестокость. Нередки были случаи, когда каратели вешали всех захваченных ими пленных "садовников" на деревьях. Для устрашения они также сооружали "плавучие виселицы", медленно спускавшиеся по течению Яика в Каспийское море. Попавших в плен командиров повстанческих отрядов обычно отправляли в Симбирск на следствие. Видя, что на победу рассчитывать не стоит, многие "садовники", особенно неосмотрительно перешедшие на сторону "чрезвычайного и полномочного комиссара" бывшие цесарские офицеры, стали искать способы "сменить сторону". При всём ожесточении гражданской войны для некоторых из них такая возможность нашлась.

1 Sep 2011

Сад ненависти и его садовники (окончание)

Волжские казаки действовали против "садовников" на стороне карателей Браницкого, но при этом сохраняли свою собственную структуру и иерархию. Нуждаясь в их помощи, цесарь официально разрешил им собирать Круг для обсуждения своих внутренних дел. Вместе с тем во главе их по-прежнему оставался атаман Якуб-Алексий Хадзевич, назначенный "киянами". Положение его было крайне неустойчивым – с одной стороны он должен был проводить на Волге линию Министерства Войны, а с другой – не входить в конфликт со своими товарищами из опасения их перехода на сторону Огродницкого. Он крайне нуждался в "своих" людях среди казаков – людях, которые в случае конфликта внутри Волжского Войска поддержали бы именно его.

Решение оказалось простым, как и всё гениальное. Разуверившиеся в успехе восстания "садовники" были готовы перейти на сторону правительства, чтобы спасти свою голову. Но у Браницкого им было нечего искать, кроме петли на свою шею – генерал был безжалостен к "изменникам цесаря". Зато Хадзевич был готов принять к себе любого – не задавая лишних вопросов о прошлом. "Новые" волжские казаки бились со своими бывшими собратьями с Яика отчаянно – если не за совесть, то, по крайней мере, за страх быть выданным цесарскому правосудию. Естественно, что они отчаянно нуждались в "шапке-невидимке" со стороны атамана и поэтому были преданы ему до мозга костей. Из таких перебежчиков Хадзевич сформировал Ставропольский полк, отличавшийся отвагой в бою и беспощадностью к захваченным мятежникам. На такую гвардию атаман мог вполне положиться – его благосклонность была для них единственным залогом спасения.

Армия же "комиссара" таяла, как снег на весеннем солнце. Небольшие крепости захватывались цесарскими войсками столь же быстро, как год назад – самими "садовниками". Центр тяжести военных действий перенёсся к осаждённому Орску. Его комендант Казимир Пулаский защищал город со всей решительностью, отбивая приступ за приступом. Тем не менее, городские запасы близились к концу, и коменданту уже несколько раз приходилось сокращать рацион составлявших гарнизон казаков. Кроме голода, казаки были недовольны и самим комендантом – они, что называется, "не сошлись характерами". Пулаский, привыкший к строгой дисциплине цесарского войска, старался ввести в Орском гарнизоне такие же порядки. Казаки же, привыкшие к "вольнице", встречали все подобные попытки "в штыки". Все внутренние противоречия сглаживались, однако, внешней угрозой, а отбитые приступы и успешные вылазки пока что поддерживали авторитет коменданта.

Всё изменилось в середине октября 1771 г., когда под Орском появился Александр Суворов. Бои с "садовниками" принесли ему немалую славу – за всё время своего командования здесь он одерживал во всех своих столкновениях с повстанцами только победы, даже когда находился в меньшинстве (это было замечено в Киеве – в июле он был награждён орденом Св.Станислава). Собственно, главной причиной того, что Браницкий так долго не подпускал того к осаде Орска, была именно его ревность к успехам своего подчинённого – сам Ксаверий Браницкий не мог похвастаться таким количеством побед. Тем не менее, неудовольствие монарха (Александр в своих письмах уже несколько раз осведомлялся о причинах столь долгой осады "цитадели мятежников") заставило генерала обуздать свою гордость и приступить к "аварийному плану".

Слух о появлении столь знаменитого противника поверг орских казаков в уныние. Уже и раньше от случая к случаю получаемые ними известия не наполняли их сердца верой в успех, а сейчас они и подавно были уверены в поражении. Желая смягчить свою участь, они решили сдать город, не дожидаясь штурма, а самого Пулаского выдать цесарским людям, связанного по рукам и ногам. Полковнику, однако, удалось скрыться от взбунтовавшихся казаков, переодевшись в женское платье и спрятавшись. Город был сдан Браницкому 20 октября 1771 г. на условии сохранения жизни его защитников. О сохранении их свободы, естественно, речь даже не шла, так что большинство пленных орских казаков были отправлены в ссылку в различные отдалённые районы северной Москворуссии и Сибири. Суворов прибыл под стены города на следующий день после его падения, так что вся слава победителя досталась Браницкому. Суворов же, ничуть не обидевшись, отправился преследовать самого Огродницкого.

"Комиссар" же был занят осадой Гродека-Яицкого, в чём ему сопутствовал успех. Он снова захватил крепость в тот же самый день 20 октября. Цесарский гарнизон, а также все ранее присягнувшие цесарю жители, были безжалостно вырезаны – предводитель "садовников" желал устрашить возможных предателей. Через несколько дней пришло известие о падении Орска. Его принёс ни кто иной, как сам полковник Пулаский, всё в том же женском платье скрывшийся от внимания людей Браницкого, а ночью укравшим коня и немедленно направившимся к своему начальнику (переодеться обратно он всё-таки успел). Известие о падении его главной крепости заставило Огродницкого оставить Гродек-Яицкий (предварительно спалив там все постройки) и двинуться в окрестности Царицына, где он намеревался переправиться через Волгу и ждать известий от своих людей с Дона.

На Украине тем временем происходили важные события. 3 октября скончался гетман-комиссар князь Мартин Чекельский. Это произошло на одном из устроенных ним приёмов после того, как он съел куриное крылышко. Смерть гетмана породила, естественно, слухи об отравлении, но, всего вернее, князь просто подавился костью. В любом случае, смерть своего главного противника стала подарком судьбы для партии "самостийников". Практически сразу они провозгласили новым гетманом Максима Перебийноса, уже на следующий день прибывшим в Черкасск из Донецка. Естественно, для официального утверждения гетмана требовался созыв Генеральной Рады, но за этим дело не стало. 15 октября Рада провозгласила новым гетманом "вiльной Украины" именно Перебийноса, прочим кандидатам даже не дали голоса.

После официального избрания гетмана в Киев к цесарскому двору был отправлен посол. Но не для того, чтобы попросить монарха о формальном утверждении Перебийноса в должности комиссара, а для того, чтобы заявить, казалось бы, давно забытые претензии на левобережье Днепра. По мнению "самостийников", теперь, когда на востоке полыхало зарево полноценной гражданской войны, цесарь был готов к тому, чтобы купить мир любой ценой. Старый лозунг "по Днiпро наше" возрождался на глазах.

Цесарь Александр, однако, не поддался на шантаж. Посол, осмелившийся доставить "Светлейшему Пану" столь наглое послание, был арестован, как обычный мятежный подданный. На границах Украины начались столкновения между цесарскими и украинскими войсками.

Именно таких известий ждал и именно на них надеялся кочевавший со своими людьми в степях в Волго-Донском междуречье Огродницкий. Теперь Цесарство получило новый фронт и давление на "садовников" должно было ослабнуть. Чтобы договориться с Перебийносом о совместных действиях против "ляхов", в ноябре 1771 г. он вместе с полковником Пуласким выехал в Черкасск, рассчитывая позже вместе с отрядом союзных украинцев вернуться обратно на Волгу и Яик.

Изменено 3 Sep 2011 пользователем moscow_guest

2 Sep 2011

Призрак победы

Огродницкий со своими людьми прибыл в Черкасск в конце ноября и был сразу же принят гетманом (который теперь уже не только не считал себя "комиссаром", но даже обижался, когда его так называл кто-то другой). Во время переговоров между сторонами сразу же возникла напряжённость. Украинцы трактовали главу "садовников" именно как главу восстания против киевской власти, в то время как он сам уже вполне вошёл в роль законного правителя, именем цесаря восстанавливающего порядок на территории империи и, соответственно, требующего от других соответствующих знаков уважения своего достоинства "комиссара". Для Перебийноса, знавшего о результатах цесарского следствия по установлению личности разорившегося могилёвского шляхтича, эти претензии выглядели, как минимум, комичными.

Общий интерес, однако, заставил стороны договориться, несмотря на подобные "процедурные разногласия". Огродницкий "от имени Светлейшего Цесаря" признавал независимость Украины, а Перебийнос направлял ему на помощь два своих полка. Достигнув соглашения, предводители с облегчением расстались, и "комиссар" покинул земли своего вынужденного союзника.

Целью совместной "украинско-садовнической" экспедиции был Царицын. Огродницкий, взяв его, рассчитывал устрашить "волжан" и склонить их таки к выступлению на своей стороне. Перебийнос намеревался расширить таким образом территорию Украины на восток до Волги и, в крайнем случае, связать там крупные силы Цесарства. Город был взят 1 января 1772 г. – в новогоднюю ночь защищавшие его волжские казаки поначалу не заметили, что к их выстрелам в воздух примешиваются ещё выстрелы со стороны степи, а когда заметили – было уже поздно. Взятию города сопутствовала ставшая уже традиционной резня – Огродницкий не щадил "изменников".

Падение Царицына вызвало реакцию, диаметрально противоположную той, которой ожидал самозванный "комиссар" – "волжане" возмутились жестоким убийством их товарищей и вместе с цесарским войском выступили на Царицын, чтобы за них отомстить. Командование походом принял на себя всё тот же незаменимый Суворов – вопреки приказам Браницкого, требовавшего от него уничтожать отряды "садовников" на Яике.

Лазутчики "садовников" не смогли собрать сведений о точном составе ответной экспедиции, так что Огродницкий был уверен, что ему предстоит сражаться только с казаками Хадзевича. Будучи уверен в победе над ними, он намеревался дать им сражение в степи, недалеко от города, планируя прижать их к Волге и заставить сдаться, выдав атамана и перейдя на его сторону.

Но Суворов решил по-другому. Разведка у него была поставлена лучше, чем у мятежников – он располагал точными данными о составе вражеского войска. Поэтому сражение 14 января развернулось совсем не так, как планировали повстанцы – наоборот, это они оказались окружёнными и прижатыми к волжскому берегу. Украинские полки покинули "садовников" и ушли в степь в самом начале – когда стало ясно, что против них идут гораздо большие силы, чем ожидалось. Оставшиеся в живых пытались перейти Волгу по льду, но Суворов приказал стрелять по нему ядрами. Ядра проламывали лёд, многие беглецы потонули, войско Огродницкого было наголову разгромлено. Сам он, однако, вместе с Пуласким оказался среди тех немногих, кому удалось перейти реку.

Преследуемые патрулями "волжан", поклявшимися "отомстить за Царицын", и цесарскими войсками, беглецы старались уйти в земли казахов. По дороге против Огродницкого составился заговор – его бывшие товарищи хотели спасти свои головы, выдав предводителя правительственным войскам. Это им не удалось – горстка "верных" ускакала вместе с "комиссаром" в степь и поиски были безуспешными. Для всех – ни предавшим его товарищам, ни цесарской разведке не удалось разыскать его следов.

Позже неоднократно появлялись слухи о появлении Марека-Антония Огродницкого то там, то здесь. Восстание не прекратилось сразу после его разгрома и бегства, но продолжалось ещё некоторое время. Именем "чрезвычайного и полномочного комиссара" неоднократно пользовались мятежные атаманы, стараясь поднять против цесарской власти очередные сёла. Но следствие всегда выявляло, что и на этот раз это был всего лишь очередной самозванец. Всего таких "лже-Огродницких" ("niby-Ogrodnickich"), отмеченных в документах Министерства Полиции, насчитывалось более десяти.

Неоднократно в Киев приходили донесения из-за границы, что "мятежника №1" видели то в одном, то в другом государстве. Последнее из них, сообщавшее о появлении человека, по всем приметам похожего на сбежавшего "комиссара", при венском дворе, пришло в цесарское Министерство Иностранных Дел уже в 1779 г.

Самоуправство Суворова не осталось незамеченным. Взбешенный неисполнением своих приказов, Браницкий объявил ему за несубординацию строгий выговор. Впрочем, последнее слово по этому вопросу принадлежало цесарю Александру, который наградил генерала Цесарским Крестом за разгром бунтовщиков.

Многие хотели получить назначенную за голову Огродницкого награду в семь тысяч гривен золотом (со временем эта сумма выросла до 12 тысяч), но этим деньгам было суждено так и остаться лежать в цесарской скарбнице.

Изменено 3 Sep 2011 пользователем moscow_guest

1 Oct 2011

Гроза над Днепром

Бегство Огродницкого и Пулаского не означало ещё окончательной победы над "садовниками". Карательные операции на Яике продолжались. Повстанцы (которых возглавил теперь некий Хлопуша) оказывали ожесточённое сопротивление Браницкому, иногда даже нанося поражения небольшим отрядам правительственных войск. Браницкий докладывал в Киев, что он "всяческие прикладывает силы, дабы окончательно злодейских бунтовщиков раздавить". Пока что это ему, впрочем, не удавалось.

Тем временем не сидел на месте гетман Перебийнос. Воспользовавшись относительной безопасностью восточных регионов Украины, он нанёс удар на западе. Главные силы украинской армии вторглись в Великое Княжество Русское и разбили на реке Гайчур близ села Гуляйполе пытавшиеся остановить их цесарские полки под командой старого генерала Вацлава-Петра Ржевуского, 13 апреля 1772 г. они вышли на берег Днепра в районе острова Хортица, где река "выгибается" на восток, сближаясь к украинской границе. Украинцы помнили, что в своё время (в XVI в.) именно здесь находилась теперь уже почти что легендарная Запорожская Сечь. Выход к "старому Днiпру" именно в этом месте имел для Украины огромное моральное значение – они как бы "возвращались к истокам". Лозунг "по Днiпро наше" обретал плоть и кровь. Гетман (лично командовавший войском в этом походе) приказал заложить здесь (не на острове, а на восточном берегу) крепость Хортица. Вернувшись на "старое место", украинцы собирались остаться здесь уже навсегда.

Это, ясное дело, никак не отвечало планам цесаря Александра. Вторжение мятежников в ВКР – "сердце" Цесарства, представляло собой смертельную угрозу целостности государства. Тем более недопустимым было бездействие, когда украинцы могли в любой момент перерезать главную водную артерию державы, связывающую столицу с Квириновом и, вообще, с Черноморской комиссарией. Старик Ржевуский был отозван в Киев, остатки его армии (разумеется, усиленные присланными подкреплениями) получили нового командующего. Им стал не кто иной, как сам "Пане Коханку" – Кароль Радзивилл. Любящий почести друг цесаря упросил своего государя назначить именно его в надежде на то, что победа над Перебийносом принесёт ему чин польного гетмана.

Битва между Радзивиллом и Перебийносом состоялась 23 мая 1772 г. Гетман Украины знал о передвижениях Радзивилла от своих многочисленных шпионов, поэтому он ожидал своего противника здесь же, на берегу Днепра. В ходе битвы сказалось превосходство украинцев в артиллерии – генерал-полковник Радзивилл гнал свои войска в бой, не обращая внимания на отстающие тяжёлые пушки. Результат этой небрежности оказался плачевным – цесарская армия потерпела поражение. Гетману, правда, не удалось разбить её наголову – но понесённые потери вынудили Радзивилла отступать вдоль Днепра на север. По пути отступления на правом берегу была видна старая крепость Кодак. Бывшая цитадель была полуразрушена – этот край уже давно не испытывал нужды в крепостях для защиты от внешнего врага. Перебийнос шёл по пятам, так что войско "Пане Коханку" почувствовало себя в безопасности, только переправившись через реку Самара.

Радзивилл был подавлен. Это было не первое его поражение (взять хотя бы битву со шведами под Зегевольдом), но именно в нём он увидел знак свыше. Всю дорогу он был спокоен, отдавал приказы, посылал курьеров, выслушивал донесения разведчиков, проверял караулы, но для себя он уже решил – гетманом ему не быть, военная карьера не для него. Убедившись, что его войско в безопасности в лагере в излучине Самары и Днепра, он передал командование своему заместителю Лавру (Вавржинцу) Потоцкому, а сам вернулся в Киев с намерением подать цесарю прошение о своей отставке с военной службы.

Следует отдать должное тогдашнему столичному обществу – известие о тяжёлом поражении правительственных войск на территории "самого ВКР" не вызвало там ни паники, ни беспорядков. 25 мая маршал Сейма (в это время тот как раз собрался на заседания) прочитал перед палатой депешу генерала Радзивилла о событиях на берегу Днепра, после чего предложил отложить текущие дела для обсуждения мер, необходимых к принятию для "исправления сложившегося прискорбного дел положения".

Пока шло восстание "садовников", цесарь покрывал "экстраординарные" расходы из собственных (и весьма немалых) средств, не обращаясь к Сейму. Он получал их от многочисленных земель, принадлежавших лично ему, так называемых "крулевщин" (слово "kr?lewszczyzna" возникло ещё в эпоху Королевства и в дальнейшем распространилось на государственные земли и на территории Царства). Цесарь тщательно следил за назначением старост – управляющих этими землями, так что доходы с них были весьма и весьма значительны. Достаточно сказать, что войско Браницкого, а также войско Ржевуского и Радзивилла были сформированы целиком за счёт доходов с "крулевщин", без повышения налогов.

Тем не менее, карман цесаря не был бездонным, что прекрасно понимали сеймовые послы. Военные успехи продолжали чередоваться с неудачами, и было совсем неясно, сколько времени это будет продолжаться. Войну (как с украинцами, так и с "садовниками") нужно было заканчивать как можно скорее, невзирая на расходы. Все сословия должны были принести свои жертвы на алтарь Отечества. В таком ключе были выдержаны речи послов на заседаниях 25 и 26-го мая 1772 г. Наконец, 26-го Сейм принял закон об установлении чрезвычайного "военного налога", предназначенного для финансирования набора новых войск для борьбы с "неприятелем внутренним и внешним". Цесарь был избавлен от необходимости просить об этом избранных представителей своих подданных – интересы Цесарства в целом оказались столь же близки им, как и ему. В своей речи на закрытии Сейма монарх поблагодарил послов за проявленную государственную мудрость.

Во второй половине июня в столицу прибыл проигравший битву "Пане Коханку". В его честь (отставку своего друга Александр всё-таки принял) был устроен грандиозный приём в Мариинском дворце. "Бог судит о том, кто победит, а кто проиграет", – произнёс цесарь. "Но тот, кто до конца выполнил свой долг, достоин всяческого уважения, невзирая на то, закончились ли его труды победой или поражением по воле Божьей", – сказал он в своей, обильно сдобренной латинскими афоризмами речи. Газеты сравнивали приём, оказанный в Киеве Каролю-Станиславу Радзивиллу после поражения при Хортице с приёмом, оказанным в Риме Гаю Теренцию Варрону после поражения при Каннах. "Римские" аналогии должны были внушить киянам спокойствие и уверенность в грядущем успехе и избавлении от военных напастей.

Теперь дело было за малым – цесарскому войску осталось только одержать решительную победу над распоясавшимся вассалом.

2 Oct 2011

Круги по воде

Поражение при Хортице было воспринято спокойно в Киеве, но не в других мировых столицах. Как круги по воде, во все стороны расходилась весть о "катастрофе, постигшей цесарскую армию на подступах к столице", о "смелых украинских казаках в виду цесарского дворца", даже о том, что "падение Киева есть только вопрос времени". Действительно, уже давно противник не оказывался в такой близости от центра Цесарства – и это производило впечатление, тем большее, чем меньше знал слушатель о реальном положении дел в "восточной империи". Разумеется, значительный вклад в преувеличение угрозы для цесаря Александра вносили многочисленные посланники украинского гетмана при европейских (и не только) дворах.

Большие надежды возлагало окружение Перебийноса на Швецию – "старого доброго врага", просто обязанного воспользоваться смутой в стане главного конкурента. Тайный украинский эмиссар подполковник Яков Пшибенко при встрече с главой военной коллегии фельдмаршалом Эренсвердом (король Фредрик уклонился от прямых контактов с представителем гетмана) всячески расписывал успехи, которых достигнет шведская армия, пока основные силы будут заняты войной с Украиной. По словам подполковника, Цесарство в такой ситуации будет неспособно перебросить войска в Прибалтику, поскольку все лучшие полки будут задействованы на Дону, Кубани и Днепре.

Шведский фельдмаршал не разделял, однако, оптимизма своего собеседника. Внимательно его выслушав, он обещал передать его слова своему королю и своё обещание выполнил, по своему обыкновению обстоятельно и подробно изложив Фредрику II всю свою беседу с Пшибенко. Изложил он ему также и свои комментарии к словам украинского эмиссара. По мнению военного министра, тот выдавал желаемое за действительное. Уже сейчас, полагал Эренсверд, Украина задействовала для "днепровского наступления" все имеющиеся в её распоряжении силы.

Соответственно, гетманские войска не имеют шансов на продолжительный успех, ибо ни людские, ни финансовые ресурсы Украинской комиссарии не позволят Перебийносу на ведение успешной войны с неизмеримо более сильным и богатым Цесарством без сильных союзников. Именно в качестве такого союзника и должна была выступить (в планах украинцев) Швеция. Иными словами, не Украина оттянула бы своим восстанием польские силы из Прибалтики, а, наоборот, Швеция, ввязавшись в войну за Ригу, "вытянула" бы Украину из того щекотливого положения, в котором та оказалась, восстав в наименее подходящий момент.

По завершении своего анализа ситуации фельдмаршал сделал вывод: со стороны Швеции было бы опрометчиво вступать в войну с Цесарством, рассчитывая на союз с "украинскими ребелиантами". Более того, Эренсверд рекомендовал своему королю воздержаться и от каких бы то ни было обещаний гетману или его представителям, могущих быть истолкованными, как прямые обязательства помощи. Фредрик Гогенцоллерн принял рекомендации своего заслуженного фельдмаршала, отправив Пшибенко с выражениями сочувствия и всяческой поддержки "справедливому украинскому делу", а также некоторой суммой в золоте. В качестве "задела на будущее" подполковник услышал обещание получения дальнейших субсидий. Рациональный Фредрик считал, что скрытое финансирование восстания способствует его продолжению, но никак не означает прямого участия его государства в войне.

Было и другое обстоятельство, удержавшее шведского короля от вмешательства в войну – "более чем натянутые" отношения с Данией. Соседка Швеции никак не желала примиряться с потерей Норвегии во время Войны за Бранденбургское наследство. Убедившись, что цесарь Александр не настроен помогать своей сестре, королева Анна-Кристина обратила свой взор в другую сторону. В ноябре 1766-ого г. её пасынок принц Кристиан (ставший после смерти своего отца Фредерика V королём Кристианом VII Ольденбургским) взял в жёны Каролину-Матильду, сестру британского короля Георга III. "Английский брак" короля должен был стать средством склонить Великобританию к нейтралитету во время планируемой войны со Швецией – "норвежского реванша".

Война началась в следующем, 1767 г. – 18 мая произошло первое сражение между датским и шведским флотами у о.Утсира. Датскому флоту сопутствовала удача – шведы во главе с адмиралом Эриком-Акселем Спарре потерпели неудачу и укрылись в гавани г.Ставангер (Норвегия). Прочие сражения не были уже так удачны для датчан – в апреле 1768 г. уже датский флот адмирала Даннескольд-Лаурвига был разбит при о.Лесё (близ восточного побережья Северной Ютландии). Вообще война шла с переменным успехом, и ни одной из сторон не удавалось захватить инициативу и сломить противника. Продолжение войны было признано бесперспективным, и стороны заключили 17 июня 1768 г. Гётеборгский мир на основе довоенного статус-кво. Но, с учётом того, что именно Дания была здесь нападающей стороной, "ничья" означала для неё поражение, а для Швеции – победу.

Осознав, что состояние страны не позволяет даже думать об отвоевании Норвегии, вдовствующая королева Анна-Кристина (а она по-прежнему твёрдо держала в руках бразды правления Северным Королевством) пришла к выводу, что страна нуждается в первую очередь во внутренних реформах. Эти реформы утверждали свободу печати, упорядочению работы высших государственных органов, финансов, судопроизводства и т.д. Под руководством "старой королевы" Государственный Совет проводил реформы в жизнь. Король Кристиан не был препятствием – он вообще не интересовался государственными делами, тем более что с течением времени проявлял всё более и более явные признаки психического расстройства. Противники же реформ не решались открыто выступить против "матери Отечества", даже используя объявленную ей свободу печати.

В лагере "реформаторов", правда, также не было единства. В 1770 г. во главе Государственного Совета встал некий Иоганн-Фридрих Струэнзе, бывший врач королевской семьи. Король (и особенно королева) доверяли ему во всём, и бывший доктор взлетел по служебной лестнице, как комета. Король предоставил ему чрезвычайные полномочия, включая право распоряжаться королевской печатью. Вначале он и Анна-Кристина были политическими союзниками (Струэнзе поддерживал программу реформ), но со временем невыносимый характер фаворита "развели" их по разные стороны баррикад.

Кроме несносного характера Струэнзе, "старую королеву" раздражала его откровенная, почти не скрываемая связь фаворита с "молодой королевой" Каролиной-Матильдой, от которой в 1771 г. появилась на свет принцесса Луиза (так, во всяком случае, были уверены все при дворе). Вместе с тем, "немецкий доктор" (как пренебрежительно называли Струэнзе его противники) сослужил хорошую службу королеве. Противники реформ активно использовали в своей антиправительственной кампании введённую недавно свободу печати. Но даже тогда они не решались атаковать Анну-Кристину и сосредоточили всю свою активность на председателе Государственного Совета. Пресса была полна гневных нападок на Струэнзе.

В таких условиях организованный Анной-Кристиной переворот 17 января 1772 г. прошёл без сучка без задоринки. Поднятый с постели король Кристиан без возражений подписал приказ об аресте Струэнзе, и через короткое время тот был заключён в крепость сторонниками "старой королевы". После суда (где бывший министр признался, между прочим, в своей связи с королевой Каролиной-Матильдой) он был приговорён к смерти и казнён. Казнь Струэнзе и отмена некоторых его непопулярных указов (как, например, о введении немецкого языка в качестве единственного официального) обеспечили "старой королеве" непререкаемый авторитет в среде всех датских сословий.

Реформы Анны-Кристины успешно продолжались и начали приносить первые результаты – к 1772 г. государственные доходы заметно выросли по сравнению с "довоенными" годами. Внутреннее положение Датского Королевства заметно укрепилось, теперь шведам не стоило к ним "поворачиваться спиной". И это было ещё одной причиной, почему Фредрик II не принял предложения гетмана Украины.

Но Перебийнос направил своих посланников не только в Швецию. И там, на другом краю континента, они услышали положительный ответ.

Изменено 2 Oct 2011 пользователем moscow_guest

2 Oct 2011

Может все таки не Блистательная Порта(предсказуемо, ахтунг! детерминизм ), а Венская монархия(типа, война за саксонское наследство и/или "пора пересмотреть Преслау и вернуть Силезию")? А то как то противоестественно, все в потЕ рубятся, а австрияки даже турку не туркают уж четвертое десятилетие отсиживаются - они там вообще воевать не разучились?

напомните какова в этом мире, на альтсемилетку и после, стратегическая конструкция АИ-дипломатической революции(более сильная восточная империя, роль Пруссии частично замещает Швеция). И почему здесь не работает мэмнеизбывное "англичанка гадит" :lol:

3 Oct 2011

Может все таки не Блистательная Порта(предсказуемо, ахтунг! детерминизм angry.gif ), а Венская монархия(типа, война за саксонское наследство и/или "пора пересмотреть Преслау и вернуть Силезию")?

<{POST_SNAPBACK}>

Думал над этим. Но Австрию пристегнуть при всём желании (а оно у меня было, ох, было) не удастся - им и без войны хорошо (все рубятся, а они радуются). Силезия, кстати, до сих пор у них - Цесарству не удалось её удержать во время Войны за Австрийское наследство.

Да и заметного повода для вмешательства у Австрии нет (просто поддержать украинцев - так император мыслит так же, как и шведский король, что их дело безнадёжно). В отличии от Турции - там всё ещё надеются заполучить Молдавию, тем более, что в этом княжестве как раз началась очередная смута - теперь во имя Просвещения и Прогресса.

И дойдёт до "противоестественного" союза - Австрия будет дипломатически поддерживать Турцию.

они там вообще воевать не разучились?

<{POST_SNAPBACK}>

Практика покажет, что именно что разучились. :drinks:

И почему здесь не работает мэмнеизбывное "англичанка гадит"

<{POST_SNAPBACK}>

Англичанку сейчас больше волнуют дела в Индии и нарастающая напряжённость в американских колониях. Раз уж даже Корсику от Франции не защитили (РИ, кстати), куда ж им в польско-турецкие дела лезть?

Изменено 3 Oct 2011 пользователем moscow_guest

3 Oct 2011

Понятно, почему Фредрик не решается на новую войну с Цесарством. Но попробовать получить плату за "дружественный нейтралитет" он может.

И интересные перспективы открываются у Иосифа Австрийского. В РИ он лелеял амбициозные планы по изменению ситуации в Германии : аннексию Баварии и восстановление реальной гегемонии Венской короны в СРИ. В реале этому помешал Фридрих прусский. Здесь Фредрик далеко, и Киеву тоже стало не до Германии. Что-то будет в этом направлении?

3 Oct 2011

В Германии больше всех выиграют герцог Бранденбургский и его ушлая супруга. Освобождение Бранденбурга из-под влияния "киян" как раз и станет "платой за нейтралитет" как Австрии, так и Швеции.

9 Oct 2011

Благие намерения

Украинская делегация прибыла в Константинополь в июне 1772 г. Здесь она встретила гораздо более тёплый приём, чем на Севере. Украинцы во главе с полковником Антоном Головатым были официально приняты великим визирем, который выслушал их обвинения в адрес цесаря и обещал обдумать, как помочь Украине. Обнадёженные казаки остались ожидать ответа. Посол Цесарства заявил решительный протест, но турецкие власти его отклонили, мотивировав тем, что "Его Императорское Величество Султан имеет право принимать при Своём дворе тех, кого сочтёт нужным". В Киеве, разумеется, остались крайне недовольны таким развитием событий – столь откровенно враждебный ответ свидетельствовал о приближении войны с Османской Империей.

Решительность османского двора имела под собой свои основания. Со времён Хаджибейского мира 1736 г. в Турции многое изменилось. Султан Мустафа III, занимавший трон с 1757 г., с первого дня своего правления отдавал себе отчёт в том, что между уровнем развития Османской Империи и соседних европейских держав (в первую очередь Австрии и Цесарства) существует большой разрыв. Султан намеревался преодолеть это отставание, проведя в государстве глубокие реформы армии и государственного аппарата. Он приглашал иностранных (в первую очередь французских) военных советников и заботился о воспитании собственных кадров, основав, в частности, Академию Математики, Мореплавания и Науки.

Реформы Мустафы встречали яростное сопротивление среди янычар и имамов, вполне довольных своим существующим положением и не желавших связанных с риском перемен. Для укрепления своего авторитета султанское правительство отчаянно нуждалось во впечатляющем успехе, способном склонить общественное мнение в Константинополе на свою сторону. Лучшим из всех возможных успехов стал бы, естественно, успех на поле боя, причём с серьёзным противником. Таким образом, рассматривались два варианта: война с Австрией и война с Цесарством.

Война с австрийцами представлялась, глядя из Константинополя, предприятием более рискованным: традиционные союзники Османов – французы (в лице своего посла графа Франсуа-Эммануэля Гиньяра де Сен-При) не проявляли энтузиазма в отношении участия Франции в антиавстрийской коалиции. Это было логично – французы наблюдали за развитием обстановки в британских колониях Северной Америки и намеревались "протянуть к ним руку", не отвлекаясь на второстепенные (с их точки зрения) направления. Вообще, нынешнее положение Франции склоняло её к занятию в турецких (и вообще восточноевропейских) делах строгого нейтралитета. Цесарство же могло (в случае гипотетической австро-турецкой войны) выступить против Турции, взяв её "в два огня".

Война же с Цесарством представлялось султану и его Дивану оптимальным вариантом – австрийский посол в конфиденциальных беседах обещал дружественный нейтралитет императора Иосифа II и императрицы Марии-Терезии (мать и сын считались соправителями). Его обещаниям можно было верить – всем было известно, что в Вене недовольны возросшим польским влиянием в Восточной Германии и всячески стараются "освободить" от присутствия цесарских войск Бранденбург. Наличие же "внутренних союзников" – гетмана Перебийноса и (в меньшей степени) "комиссара" Хлопуши ещё более облегчало дело Турции.

Притом, не на одних только украинцах и "садовниках" строили свои расчёты в Константинополе. Высокая Порта собиралась использовать в своих целях давно назревавший взрыв в Молдавском Княжестве.

Как уже говорилось, Молдавия находилась в состоянии перманентной анархии. Князь существовал исключительно, как чисто номинальная фигура и не имел никакой реальной власти за пределами своего дворца и принадлежавших ему лично поместий, будучи связанным по рукам и ногам решениями Великого Совета. Бояре-члены Великого Совета вели между собой постоянную закулисную борьбу, так что политика Совета была непоследовательной и неопределённой. Теоретически, над Великим Советом стояло Собрание, но "единогласный" принцип принятия им решений делал их принятие практически невозможным – всегда находился, по крайней мере, один депутат, не согласный с мнением остальных и (зачастую будучи подкуплен) срывал сессию Собрания. Так были сорваны сессии 1763, 1766 и 1771 г.

Сменявшие друг друга польские послы в Яссах действовали в княжестве по принципу "divide et impera", используя в своих интересах одни боярские роды против других. Цесарство даже не нуждалось в присутствии в Молдавии крупных воинских контингентов – после подавления восстания Леонида-Андроника нескольких размещённых в Яссах, Сучаве и Васлуе пехотных и кавалерийских полков считалось достаточным для подавления любого организованного выступления молдаван. Польское влияние было велико и в неполитических сферах – к 60-м гг. XVIII столетия польский язык практически полностью вытеснил молдавский из жизни боярских семей. К концу 60-х польский возобладал и на сессиях Собрания, которое теперь называли уже не столько по-молдавски "Adunarea", сколько по-польски "Zgromadzenie". Молдавский к тому времени остался в употреблении только как "мужицкое наречие", так что сколько-нибудь образованные слои княжества старались избегать его употребления.

Среди многих образованных молдаван – как из числа боярства, так и из числа зарождающейся буржуазии, постепенно распространялись идеи Просвещения. Многие из местных "вольнодумцев" бывали в Европе, вели корреспонденцию с французскими просветителями, и никак не могли удовлетвориться идеей "сидеть сложа руки". Кружок молдавских патриотов (прозванных "французами" за их приверженность "французским идеям") активно искал выход из сложившегося тупика. К началу 1770-х гг. "французы" приобрели в Молдавии сильное влияние – так, канцлером Молдавии стал масон и многолетний корреспондент Вольтера Антоний Жора, а главой Великого Совета – сторонник идей Монтескье Зенон Корнеску.

Вначале молдавские патриоты надеялись на помощь их официального "протектора" – польского цесаря. Но в Киеве отвечали депутациям из Молдавии уклончиво, не обещая ничего конкретного. Александра, его канцлера и всё цесарское правительство полностью устраивало состояние молдавской "управляемой анархии", позволявшей удерживать контроль над княжеством, не опасаясь его выхода из альянса с Цесарством, и одновременно не предпринимать никаких усилий по упорядочению внутренних дел Молдавии.

Не получив конкретного ответа из Киева, "французы" обратили свой взор на Вену. Австрийский двор был, разумеется, заинтересован в выходе Молдавии из-под цесарского скипетра, но, привыкнув к мирной жизни, не желали начинать военные действия против Цесарства. Но хитроумный канцлер Кауниц подсказал "французам" идею, которая, в случае удачи, позволила бы Австрии утвердить своё влияние в Молдавии если не "в белых перчатках", то, по крайней мере, "малой кровью".

Суть "плана Кауница" заключалась во втягивании в молдавские дела Османской Империи. Порта должна была послужить главной "ударной силой" против Цесарства, в то время как Австрия продолжала бы хранить нейтралитет, впрочем, в отношении турок вполне дружественный. А затем, когда Турция вытеснила бы из княжества поляков, вступила бы в действие австрийская дипломатия. Кауниц не сомневался, что просвещённые "французы" предпочли бы иметь своим "протектором" Австрию, а не Турцию. Последняя, таким образом, должна была бы "вытащить каштаны из огня" для Австрии – и, сделав своё дело, уйти.

В самой Турции, понятно, догадывались, что Австрия, обещая дипломатическую поддержку, действует далеко не бескорыстно. Но дело казалось "стоящим свеч" – успех в Молдавии выбил бы почву из-под ног противников реформ. Поэтому Мустафа III решил воспользоваться первым же поводом для вмешательства в дела Молдавии.

Составился странный международный заговор, направленный против "просвещённого цесаря", в который вошли как такие же "просвещённые" молдаване и австрийцы, так и "дикие" турки. Политические интересы, как всегда, оказались сильнее культурных и религиозных привязанностей.

Изменено 9 Oct 2011 пользователем moscow_guest

13 Nov 2011

Благие намерения (окончание)

Молдавские "французы", тем не менее, считали такую "конфигурацию" оптимальной для дела реформ в княжестве. Даже более – они гордились своим хитроумием, позволившим (по их мнению) в равной степени использовать в интересах Молдавии "коня и трепетную лань" в одной упряжке. После получения тайного известия из Вены о положительном отношении австрийского двора к "делу Просвещения на Дунае" патриоты решили перейти от слов к делу. 9 мая 1772 г. канцлер Жора поставил на голосование Собрания проект "Статута государственных институций Княжества Молдавского", фактически превращавший Молдавию в наследственную конституционную монархию со значительным расширением прав "низших" сословий.

К слову сказать, основные положения Статута были скопированы из законодательства "старшего брата" – Цесарства Многих Народов. Согласно замыслов "французов" Молдавия должна была стать "Цесарством в миниатюре". Такое "приближение" Княжества к Цесарству должно было (по замыслу Корнеску, Жоры и др.) примирить цесаря Александра с независимостью его дунайского вассала.

Гладко было, однако, только на бумаге. В реальности Александр Собесский отнюдь не обрадовался такому "прогрессу политической мысли" в Яссах. Разумеется, он относил себя к "просвещённым монархам" и относил со всеми основаниями. Проблема в польско-молдавских отношениях заключалась, однако, отнюдь не во враждебности цесаря к успехам молдавского Просвещения. Она заключалась в выборе союзников для распространения этого самого Просвещения. Усиление австрийского, а тем более – турецкого влияния в Яссах, было для Цесарства совершенно неприемлемым.

Вплоть до последнего момента цесарский посол уверял Киев в том, "французы" разобщены и не способны к конкретным действиям. Майские события в ясском Собрании оказалась для дипломатии Многих Народов полной неожиданностью. Корнеску и Жора посвятили в свои планы только узкий круг реформаторов, так что информация о готовящемся событии (редкость для тогдашней молдавской политики) не успела "выйти в свет" вплоть до самого последнего момента. Это, впрочем, давало возможность противникам "Статута" (а таких было среди боярства достаточное количество) обвинить "французов" в "заговоре" и "революции", подрывающей государственные устои.

Так и случилось. Ряд недовольных бояр, собравшись в августе 1772 г. в г.Ботошаны (на север от Ясс) объявили "Статут" незаконным и отказались ему подчиняться. Имевшиеся в их распоряжении силы позволили им установить контроль над Северной Молдавией (вдоль границы с Цесарством) и начать поход на Яссы. Правительство Корнеску не имело в своём распоряжении регулярной армии (княжеская гвардия была, скорее, репрезентационной, чем боевой единицей) и покинуло Яссы, забрав с собой князя Мауриция Лупула, причём тот непрерывно рыдал и причитал: "Всё пропало, и я пропал тоже!".

Заняв столицу, мятежные бояре провозгласили отмену "Статута" и возвращение к "старым порядкам". При этом они жестоко мстили всем "французам", не успевшим покинуть город вместе с князем (который, впрочем, по-прежнему считался главой государства). В Яссах были казнены десятки приверженцев "революции". Канцлер Жора же, между тем, не поддавался унынию, будучи уверен в своём плане. Он разослал письма в Вену и в Константинополь, где призывал "просвещённые дворы" (двор турецкий также "по умолчанию" включался в их число) к помощи Молдавии. Кауниц ответил ему посылкой небольшой "субсидии" в золоте и письмом, полным восхищения "мужественными молдаванами", но не обещавшем никаких конкретных военных шагов.

Вместе с тем, Турция решилась направить против "мятежных бояр" свою армию. Теперь это имело совершенно законный вид, поскольку турок официально пригласили как князь Мауриций, так и избранные "представители народа" (та часть депутатов Собрания, которая ушла вместе с ним). Турецкая армия вступила в Молдавию. 30 сентября 1772 г. силы ясского правительства были наголову разбиты турками под Фокшанами.

26 Nov 2011

Человек предполагает, а Бог располагает

Турецкая армия вошла в Яссы 15 октября 1772 г. Мятежники бежали из столицы, "французы" ликовали. Праздник торжества прогресса портили только приходящие с занятых турками территорий жалобы на весьма вольное обращение "освободителей" с имуществом "освобождённых". Это, впрочем, виделось совершеннейшей мелочью по сравнению с возвращением Молдавии на путь просвещения. На всякий случай, однако, канцлер Жора обратился к австрийскому послу с просьбой склонить своего партнёра к "большей умеренности". Австрийцы могли чувствовать себя довольными – план Кауница по привлечению Молдавии на свою (а не турецкую) сторону начал давать свои плоды.

Одновременно в Киеве нарастали настроения тревоги. "Садовники", украинцы, теперь молдаване – всё это представлялось в Мариинском дворце звеньями одной цепи, одним единым заговором, направленным против Цесарства. Даже то, что "традиционный враг" на Севере не подавал признаков враждебности, казалось подозрительным. Выше уже объяснялись причины, склонившие Фредрика (по-прежнему) Молодого к невмешательству в дела Цесарства, но "кияне" отнюдь не были уверены в том, что такое миролюбие будет продолжаться долго. Поэтому, несмотря на угрозу на Юге, гарнизоны в Прибалтике и Новгороде не ослаблялись. Александр предпочитал "дуть на воду".

К счастью, к концу 1772 года пламя мятежа Огродницкого удалось, в основном, потушить. Кровавые методы Ксаверия Браницкого принесли свои результаты. Хлопуша был схвачен и отправлен в столицу в цепях, а остатки отрядов "садовников" были изведены под корень, превратившись не более чем в разрозненные шайки лесных разбойников, не требовавших для борьбы с собой целых армий. Теперь способности цесарского генерала могли быть успешно использованы на другом фронте против других мятежников. Против украинцев Перебийноса.

Браницкий оценивал свои силы, как недостаточные для наступления на Черкасск. Тем не менее, он рассчитывал, что ему удастся успешно сдерживать мятежников в границах "их" комиссарии, пока главные силы цесарского войска будут заняты войной с Турцией. Гетман Перебийнос же, в свою очередь, понимал, что если он хочет уцелеть, он должен перейти в наступление немедленно. Украинские войска начали вторжение в "чужие" земли одновременно с турками – того же самого 30 сентября, когда турки громили войско молдавских бояр под Фокшанами, украинцы предприняли штурм стоящего на берегу Дона Воронежа, относящегося к Москворуссии.

Ни для кого не было секретом, что в Москворуссии на конфликт между Киевом и Черкасском смотрели, как на ещё один спор о полномочиях между различными ветвями власти. Будучи лояльными подданными цесаря, они, тем не менее, не особенно стремились поддержать своего суверена в его конфликте с черкасским гетманом. Впрочем, и сам Перебийнос не мог рассчитывать на какую бы то ни было поддержку ни у комиссара Салтыкова, ни у москворусских послов как центрального, так и комиссариального Сейма. Москва, фактически, самоустранилась от участия в разрешении "украинского кризиса", не встав ни на ту, ни на другую сторону. Конец этому "безразличию" как раз и положило вторжение украинцев на земли Москвы.

Перебийнос, лично возглавлявший поход на Воронеж, планировал захватить город внезапно. Воронеж был крупным торговым центром, так что к его набережным причаливали торговые суда как из Москворуссии, так и с Украины, а рынок был всегда полон самых разных торговцев, в том числе и из Гетманщины. Поэтому проникновение в город не представляло для украинцев проблемы. Затем Перебийнос рассчитывал, что его люди, заранее предупреждённые о приближении гетманского войска (его авангард плыл по Дону под видом купцов), захватят городские ворота и набережные и будут их удерживать, пока главные силы будут входить в город. Но гетмана подвели вспыльчивые черкесы – на одной из стоянок между одним из украинских "купцов" и остановившимися по соседству на ночлег москворусами произошла ссора, и черкесы схватились за сабли, которых у них оказалось слишком много для мирных купцов. Большую часть москворусских купцов украинцы перебили, но в ночной темноте одному из них удалось уйти.

Добравшись до Воронежа, он рассказал местному воеводе, что к городу приближается враждебно настроенное украинское войско. Воевода, также опасавшийся украинцев (правда, его беспокоили в основном участившиеся беспорядки в черте города) решил принять меры безопасности. По его приказу украинским торговцам было предписано немедленно покинуть город "по причине военного положения". Люди гетмана, узнав об этом, решили напасть на него немедленно. На улицах Воронежа начались вооружённые схватки между городской стражей и солдатами гарнизона с одной стороны и заговорщиками с другой. Но поскольку последние так и не дождались гетмана, перевес оказался на стороне "москалей" – восстание в Воронеже было подавлено.

Поэтому, когда Перебийнос подошёл к Воронежу, ему никто не открыл ворот, а даже напротив – его встретил орудийный огонь со стен. Однако гетман не отступил, а повёл своих людей на штурм. Москворусы были готовы к его отражению, и около тысячи украинцев осталось лежать под стенами. Не удалась и атака с реки – у воронежских артиллеристов было время хорошо пристреляться, и теперь они одно за другим топили суда гетмана. После провала штурма гетман взял город в осаду. Но перелом в войне уже произошёл: теперь Москворуссия помимо своей воли стала одной из сторон конфликта – и не по стороне Украины.

Изменено 26 Nov 2011 пользователем moscow_guest

10 Dec 2011

Человек предполагает, а Бог располагает (продолжение)

Нападение на Воронеж как бы пробудило Москворусскую комиссарию ото сна, в котором она пребывала после окончания Войны за Бранденбургское Наследство. Москворуссия целиком и полностью переключилась на решение повседневных вопросов собственного хозяйства, оставив "высокую политику" на попечение киевского двора. Восстание "садовников", хоть и происходило на землях, по части относящихся к Москворуссии, было далеко и не могло вытянуть местных жителей "из четырёх стен". Не так было с Воронежем, через который шёл основной поток торговли Москворуссии (и Новгорода) с той же Украиной и далее – с Турцией. Военные действия вокруг этого важного города (и вынужденная ими блокада пути через Украину) грозили сильно "ударить по карману" москворусских купцов.

Под давлением общественного мнения комиссариальный Сейм в Москве принял решение о выделении дополнительных средств на формирование сверхсметных полков, призванных направиться на Украину. В Киев была направлена верноподданическая декларация на имя цесаря, где выражались заявления "истинной верности Светлейшему Пану Многих Народов, каковую издавна хранят его москворусские подданные". Это было чистейшей правдой – престиж династии Собесских был в Москве традиционно высок.

На этот раз вместе с "москалями" поддержали эти декларацию и представители Костромы. Властителем дум тамошнего образованного общества по-прежнему был князь Щербатов, занимавший (ещё со времени восстания Огродницкого) максимально "лоялистскую" позицию. Спокойствие Костромы даже позволило вывести из поволжского воеводства три полка (традиционно в Костроме размещались дополнительные силы на случай мятежа) и направить их на помощь гарнизону Воронежа.

Подкрепления подошли к городу по реке. Перебийнос пытался заблокировать Дон выше по течению своими чайками, но превосходство в артиллерии у его противников расстроило его планы. В конце октября осаждённые получили припасы и подкрепления. Видя, что его шансы удержать осаду города стремятся к нулю, гетман в начале ноября снял осаду и отошёл на юг. Прибывшие из Москворуссии под Воронеж войска присоединились к силам Браницкого, весьма улучшив его положение и, соответственно, усложнив положение мятежных украинцев.

Тем временем не стояли на месте дела в Молдавии. Командующим "молдавской армией" (в смысле, "армией для операций в Молдавии", а не "армией княжества Молдавского") был назначен герой войны со шведами Пётр Румянцев, ставший к тому времени уже гетманом. В Военной Комиссии понимали, что турки будут иметь в Молдавии численное превосходство, поэтому "ставили на качество" – в Молдавскую армию были направлены лучшие военачальники Цесарства, в т.ч. великолепно показавший себя против мятежников Александр Суворов.

Однако начало войны с Турцией поставило Цесарство перед рядом внешнеполитических проблем, требующих немедленного решения. При европейских дворах начали говорить о "бранденбургском вопросе". После войны со Швецией Герцогство Бранденбургские находилось под фактическим протекторатом Цесарства. Польский вельможа Станислав-Антоний Понятовский, ставший герцогом Бранденбургским под именем Станислава-Августа I гарантировал, казалось, вечную верность Берлина Киеву. Тем более что количество польских войск, размещённых в герцогстве, превышало количество войск бранденбургских.

Польская доминация усугублялась ещё и тем, что среди бранденбургских вельмож не было согласия между собой. Среди бранденбургских "партий" особенно выделялось две: партия "придворная" или "берлинская", поддерживавшая политику двора, и партия "генеральская", державшаяся с могучим фельдмаршалом фон Зейдлицем.

Фельдмаршал сыграл важную роль при переходе Бранденбурга на польскую сторону двенадцать лет тому назад, в 1760 г. С тех пор он удержал и даже упрочил свою позицию. Его бывший протектор, генерал фон Цитен, по-прежнему жил в своём поместье, не проявляя никаких политических амбиций, зато громко объявляя о намерении "насладиться плодами мира". "Свято место" тут же занял горячий и решительный Зейдлиц, твёрдо решивший оставаться "на коне" и во время мира. В этом ему помогли его близкие отношения с герцогиней Софией (ей, кстати, союз с бароном оказался полезен в ещё большей степени). Поговаривали даже, что настоящим отцом курпринца Евгения-Августа Понятовского (Kurprinz Eugen-August Poniatowski), родившегося в 1764 г. был на самом деле именно военный министр фон Зейдлиц. Серьёзные историки, впрочем, отвергают эту версию, как досужий вымысел – известно, что в первые годы их брака августейшая чета вела достаточно активную совместную жизнь.

Зейдлицу, разумеется, не нравилось, что ему приходится делить свою любовницу с "ничтожным фигляром" Станиславом-Августом, отличавшимся слабым характером и большей склонностью до поэзии, чем до политики. В реальности тот стал герцогом более благодаря интригам своей "Софи", чем благодаря собственным заслугам (его успехи в качестве цесарского дипломата были, как известно, делом рук его будущей жены). Теперь он также был известен, не столько, как "сильный человек", сколько как покровитель наук и искусств, а также организатор знаменитых "обедов по четвергам" у себя во дворце, на которых присутствовал цвет тогдашней немецкой литературы. Многим обязана Станиславу-Августу также и архитектура Бранденбурга – так по его приказу в Потсдаме в 1764 г. было начато (в 1767 г. завершено) строительство дворцового ансамбля Сан-Суси (фр. "sans soussi" - "без забот"), куда герцог и перенёс свою резиденцию в 1768 г. (эскизы своей будущей резиденции герцог-меценат нарисовал сам). Потсдам, таким образом, превратился в "немецкие Афины", оставив "грязную политику" Берлину, то есть герцогине Софии-Фридерике-Августе Понятовской и её любовнику-сопернику Фридриху-Вильгельму фон Зейдлицу. Герцог писал меланхолические и философские стихи, а его супруга вела государственный корабль Бранденбурга в направлении полной независимости от цесаря.

В этом отношении Софию полностью поддерживал и фон Зейдлиц – он надеялся, что вывод польского войска из герцогства сделает его, военного министра, истинным хозяином Бранденбурга. Вместе с тем и герцогиня и её всесильный министр понимали, что прямое военное столкновение Цесарства и Герцогства чревато для последнего катастрофой. Поэтому герцогиня воспользовалась своим дипломатическими талантами. В первую очередь, она сделала всё, чтобы укрепить отношения с бывшим протектором Бранденбурга – Фредриком II Шведским. Естественно, сделать это таким образом, чтобы её семья осталась в выигрыше. Для этого она разыграла "гольштейнскую карту".

Её (и покойного Карла-Ульриха) сын Пауль-Фридрих по-прежнему оставался герцогом Гольштейна. Все усилия его датских воспитателей, стремившихся выставить его мать в "чёрном свете" не достигли успеха – чувства ставшего совершеннолетним в 1768 г. (по достижении 14 лет) молодого герцога к по-прежнему считавшейся в Гольштейне "persona non grata" Софии-Фридерике-Августе не изменились – она оставалась для него "любимой матушкой". Он сразу же отменил запрет на её пребывание на территории Гольштейна, так что в декабре того же 1768 г. они смогли, наконец-то, встретиться. Датской королеве Анне-Кристине, ясное дело, такие родственные чувства в таком "скользком" контексте не нравились.

Но Пауль-Фридрих был, как ни крути, законным герцогом Гольштейна, так что любая вооружённая акция против него дала бы окружающим державам (в первую очередь Швеции) формальный повод к вмешательству. Сведя вничью недавно закончившуюся (июнь 1768 г. – Гётеборгский мир) войну на море, Дания имела все возможности проиграть гипотетическую войну на суше – сухопутная армия Фредрика Молодого считалась одной из лучших в мире. Как бы в качестве "тонкого намёка" команду над шведскими войсками в Померании принял фельдмаршал де Карналль, имевший репутацию "непобедимого". Цесарство же заявило своё полное "d?sinteressement" в гольштейнском вопросе, поэтому Анна-Кристина сочла за лучшее согласиться на вежливое предложение герцогини Софии.

Заботливая мать предложила обменять владение её милого сына в обладающем непонятным статусом Гольштейне на власть в принадлежавшем Дании западногерманском Ольденбурге. Позитив для копенгагенского двора был в том, что Гольштейн превратился бы в обычную датскую провинцию. Позитив для Пауля-Фридриха был в том, что в качестве герцога Ольденбургского он стал бы, наконец, полностью суверенным государем и мог бы править, не оглядываясь на Данию. Позитивом же для Софии Понятовской и Фредрика II стало бы заключение шведско-бранденбургского союза, направленного против позиций цесаря Александра в восточной Германии.

"Ольденбургская сделка" вошла в жизнь в мае 1770 г. Пауль-Фридрих стал независимым герцогом Ольденбургским. Цесарь не имел возможности "поставить на своём" в Бранденбурге – в его собственном тылу к тому времени восстали "садовники". Наконец, после известия о турецком вторжении в Молдавию неутомимая герцогиня решила наконец-то избавить свою землю от иностранного военного присутствия. В своих многочисленных письмах в Киев она всё чаще и чаще стала вставлять всё более ясные намёки на то, что размещённые а Бранденбурге войска цесарь мог бы с большей пользой использовать против турок.

В этом была доля истины – как уже упоминалось, турецкие силы в несколько раз превосходили направленные против них войска гетмана Румянцева. Когда тексты подобного содержания стали появляться в письмах из Стокгольма, а затем и из Вены, в Киеве поняли намёк. Цесарство должно было вывести Бранденбург из своей "сферы влияния" под угрозой возобновления большой антипольской коалиции. При том, что "традиционный" французский союзник явно не собирался выступить на стороне цесаря, сила была не на стороне польского монарха.

30 апреля 1773 г. цесарь Александр сделал "хорошую мину при плохой игре" и отдал приказ своим войскам покинуть территорию герцогства Бранденбургского, чтобы "идти с сикурсом для Наших войск, противу Турок действующих". Гетман Румянцев получил заметное подкрепление, а женская логика хитроумной "Софи" очередной раз одолела грубую мужскую силу.

Изменено 11 Dec 2011 пользователем moscow_guest

Мир Королевы Барбары

1136 сообщений в этой теме

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Создать учётную запись

Войти