"Ответ большевику Дыбенко"

[Пулеметчик]

Деникину от успехов так икнется, что до Перегоновки икота не пройдет.Под Киевом не только мирные селяне живут. И, опять же- а куда делась Никифорова? :D А развилка тут есть, с Гоголем только.Насчет Паши подумаю, но ничего не обещаю. И спасибо еще раз, помогли ляп выловить.

[Пулеметчик]

Ну прапорщик как прапорщик, бывший юнкер, успел повоевать против красных. И хорошо воевал, если ему верить - атаковал села с маленьким отрядом против превосходящих сил противника, и после его ухода живых большевиков в селе не оставалось. И форма на нем новая, недавно полученная, и солдаты у него сытые, наглые. Разговаривает, правда, с малороссийским акцентом, но ведь он же носит погоны, а не другие знаки различия. Но все же, все же. Кадет выплюнул гнилую вишню, глянул на хату Свириденко - нет, его не пригласили на ту попойку, которую штабс-капитан Тимерзяев именовал «военный совет». А говорят, что у штабс-капитана есть целая бутылка шустовского, еще довоенного коньяка. Хотелось бы попробовать, что это такое. А прапорщика – позвали! Нет на свете справедливости! И опять гнилая вишня попалась!

Прапорщик в это время взял жестяную кружку с самогоном, чуть подкрашенным чаем, в правую руку, левую опустил под стол. Штабс-капитан и поручик Штейнбок, из российских немцев, ждали тоста.

- Смерть Деникину! – и из-под стола два раза грохнул кольт.

Поручик плюхнулся в миску с квашеной капустой, добавив туда чуть-чуть мозгов с кровью. Штабс-капитан дернул рукой, пытаясь выхватить наган из кобуры, но вторая пуля разнесла голову и ему.

[Пулеметчик]

Гуртовой армии Украинской Народной Республики Шульга сорвал погоны, глянул в окошко, выскочил на улицу, свистнул в два пальца. С околицы отозвался льюис, срезав денщика штабс-капитана и еще двух солдат в погонах.

- Слава! – заорал мордатый солдат в плохо сидящей на нем форме. Клич подхватили!

Кадет поглубже забился под крыльцо, хоть это и недостойно офицера. Петлюровцы! Переоделись в форму и убивают наших солдат! Грохотали винтовки, орали люди, и дико визжала бродившая по улочке свинья, которую зацепило шальной пулей. И, кажется, мазепинское отродье побеждало.

Стрельба утихла, и насколько кадет мог судить, начался дождь. Улочка пустовала. Кадет осторожненько вылез из-под крыльца, счистил грязь с брюк, и задумался. Стреляли недолго, орали дружно - значит, солдаты тоже предали. И что делать?

[Пулеметчик]

Конечно, можно застрелить их главаря, но это вряд ли склонит чашу весов на сторону добровольцев, петлюровцам нового атамана выбрать – как вшивому почесаться. Да и интересно на этого предателя и убийцу посмотреть, как он с пленниками будет обращаться.

Надо втереться к ним в доверие и нанести сокрушительный удар в нужный миг, словно персонаж из Майн Рида.

[Пулеметчик]

В ближайшей хате квартировало два петлюровца – лже-прапорщик, уже переодевшийся в свою форменную гимнастерку и какой-то парень, ровесник кадета, в латанных штанах и вышитой сорочке, с пулеметными лентами поверх нее.

- Шо надо? – лже-прапорщик ел что-то похожее на темное тесто, и глядел недобро. – До нас захотел, вышкварок? Жить приспичило?

Парень рассмеялся, чуть не подавившись этим тестом. И смех кадету не понравился.

- С кем я имею честь вести беседу? Я не знаю ваших чинов.

- Гуртовой Шульга, - лже-прапорщик облизнул ложку.

- А применительно к царским званиям?

- Сынку, ты тут царя бачыв? – встрял парень.

- Ефрейтор,- Шульга еще раз посмотрел в миску. Увы, содержимое закончилось.

[Пулеметчик]

- А это кто? – парень доверия не внушал, ни обмундирования, ни уважения к старшим по званию.

- Дорошенко. И он вашего брата не любит,- Шульга, как бы невзначай, вытащил из кобуры кольт, прицелился в кадета.

- Хорошие штаны, снимай,- Дорошенко смотрел куда-то ввысь, и взгляд у него был нехороший, рассеянный. Но вот маузер у него в руке указывал точнехонько на ширинку кадета.

Петлюровец не вмешивался, просто сыто посапывал. С кухни донеслось хихиканье. Дорошенко дернулся, случайно нажал на спусковой крючок. Шульга поспешно добил несчастного.

- Девяносто шесть,- выдохнул Дорошенко.

- Та не мучайся, мы максима отбили - будет тебе в следующем бою сотня,- гуртовой вынул из-под стола штоф самогона, налил себе - на донышко кружки, а Дорошенко - почти полную.

- Не, мне видеть надо, як добровольцы трусятся, як в штаны гадят от страха,- Дорошенко глотнул из своей кружки, закашлялся.

[krolik]

ух як злобно :scare2:

[sv19]

Та шо там злобно, так их, в хвост и в гриву! Це ж надо додуматься - вместо того, чтоб идтить на Москву или на выручку Колчаку - припереть на Украину!

[Пулеметчик]

Крысюк задумчиво поглядел на вошь. И вроде ж все удачно вышло - не обманул солдат, дай боже ему здоровья, действительно вывел из тюрьмы, даже оружие дал. Два нагана – то не пулемет, но тоже сгодятся. И не гнался вроде бы никто, и даже ж договорились идти на Ногайск, там Бердянск рядышком, Каретник город держит, как клещ. Так теперь – Крысюк осторожно, почти нежно, поймал вошь на товарище и пустил на левую руку, возле своей вши. У Палия вошь была круглозадая и не металась туда-сюда, а слепо ползла, еле перебирая лапками. Тифозная. Палий даже не пошевелился, как лег, так и лежит. Крысюк, на всякий случай, быстро, чавкая и давясь, сгрыз все четыре сухаря, которые еще оставались, нельзя тифозным хлеб, кишки порвет.

[Пулеметчик]

А бросать человека, без еды, без оружия, в балке – якось не по людски. А волочить тифозного кому-нибудь в хату - так это все помереть могут. И села тут нехорошие, немецкие колонии, оттуда только до кадетов и идут. Крысюк слышал от более образованных людей, как давно, ще за царя и до того, як придумали пулеметы, в осажденные города закидывали издохших от чумы коров, чтоб осажденные заразились и повымирали, но Палий, хоть и дурной, но еще не дохлый. Крысюк почесал в затылке, припомнил свои тифозные подвиги – дверь в лазарете, сорвана с петель, сестра милосердия Пантелеймонова – жива, здорова, только очень обиделась за попытку удушения косой, и попытался забрать у Палия оружие. Вдруг ему тоже мертвец привидится? Такой, немножко раздувшийся, с распоротым животом, с оторванными ногами, и прям к тебе ползет. Тут не только дверь высадишь, тут и в Мексику от такого дружочка драпанешь за милую душу.

[Пулеметчик]

Палий зашевелился, поднял голову.

- Шо треба?

Крысюк не ответил.

- Вот когда сдохну, тогда и заберешь наган.

Крысюк снова промолчал, зашуршал кисетом, вытряхивая оттуда последние крошечки махорки. Опять переть по степи, в жару, без курева.

- Ты ж моим скажешь?

Крысюк дернулся, чуть не уронил самокрутку. Може, до утра легче товарищу станет, а може и нет. Его еще два дня назад трусить начало, сейчас совсем скрутило.

[Пулеметчик]

Или рискнуть? Вдруг помогут? Колонисты разные бывают, Кляйн - тоже немец-колонист, а наш, пехотой махновской командует. Да и умирать приятней под крышей, а не в степи, где тебя грызет разная летающая гадость и мурахи за задницу кусают. Крысюк тихо выругался, лег чуть в стороне от слегка порушенного муравейника. Вот утром и побачим ситуацию.

Утро началось сильным, но коротким дождем. Палий заматерился, злобно и как для умирающего, довольно громко.

- Давай, подымайся, в хате отлежишься. Пошли до немцев в гости, в Риттердорф. Спалить бы их к такой матери! - Крысюк был зол, голоден и не курил с прошлого вечера.

Уже и видно хаты белые, колодец с воротом, только всадники наперерез едут, человек сорок. И на всех патронов не хватит.

[Пулеметчик]

Лось уныло глядел в немытое окошко, с видом на хлев. И в бой не берут, и гармошки не дают – мельников сын на ней играть не умеет, а хочет. Так дал бы тому, кто умеет! А то вчера просто замогильные завывания из хаты доносились, все девушки с вечорниц разбежались. А теперь еще и новость, перестрелка в отряде произошла, с убитым. И не спьяну по фуражке стреляли. Василенко квартировал с бывшим поручиком Феоктистовым в одной хате. День квартировал, два квартировал, а на третий день – хозяйка вышла гнать корову в стадо, а Василенко, причем совершенно трезвый, тогда взял браунинг и всадил в поручика три пули. И теперь непонятно, что с ним делать – и расстрел за убийство товарища полагается, и поручика было грех не убить - Василенко своего односельчанина встретил, тот и рассказал, как господчики Змеевку палили и совет там порешили. Феоктистов тогда активистов лично усмирял - кто постарше, тот после шомполов и помер, а Василенко живучий, вычухался. Только ему и хату спалили, и жинку застрелили, она очередному кадету глаз выцарапала. А у Феоктистова тогда усы были, а сейчас – не было, вот обвиняемый и не узнал сразу контру проклятущую.

И что делать? Ставить хорошего бойца к стенке? Лось повернулся, глянул на мирно сопящего на хозяйской кровати обвиняемого. Ну и нервы у человека! В соседней хате командир решает, жить бойцу или не жить, а Василенко себе сапоги снял и дрыхнет безмятежно. Нет, уже в дверь стучат.

Вот и наш высокий суд – Шульга, односельчанин, который заступался за подсудимого, мельник, как уважаемый в селе человек и Очерет, с бумажкой в руках и огрызком карандаша за ухом.

[Пулеметчик]

Обвиняемый сел, провел пятерней по лохмам, стал медленно натягивать правый сапог на босу ногу. Шульга стоял, рассматривал занавеску. Василенко наконец обул и второй сапог, неспешно встал.

- Та пошли уже. Там, за хатой и стрельнете.

- На первый раз - прощаем,- Шульга развернулся, вытащил из кармана портсигар, - но второго раза не будет.

Прогрессор облегченно выдохнул. Еще не хватало своих расстреливать, и так никаких новобранцев не видать – тут места нехорошие, села сытые, колонисты всякие в них живут: немцы, сербы, хорваты – с ними каши не сваришь. Греки - другое дело, чуть ли не первыми к Махно побежали, точно б кто-то пришел.

[Пулеметчик]

На улице было жарко, пыльно, безлюдно, даже собака спряталась от жары в будку. На колодезном вороте висело раскаленное летним солнышком жестяное ведро. В белесом, как застиранная бедняцкая рубаха, небе потихонечку собирались тучи.

- Пропала рыбалка!

Лось подскочил. Ну конечно же, командир в постолы обутый, ходит тихо, а дверь в хате не скрипучая. Жаль, что Паша всегда сторонился Шульги, у них бы нашлось много общих тем для разговора.

[Пулеметчик]

Большая часть отряда осталась с Черноусом, меньшая, человек десять, лениво двигалась по направлению к хуторку. Среди бойцов ходили слухи, что кадеты уже по всей Украине хозяйничают, что красные пытались прорваться к Умани, но их там всех положили рожей в грязь, а командира этих красных не то повесили, не то расстреляли. Тут тебе не Бессарабия, домнуле Якир! С одной стороны, чем меньше их, тем лучше нам, а вот с другой стороны – если красных нема, то кого кадеты возьмут за жабры? Правильно, петлюровцев и махновцев.

Но времени думать уже не оставалось, уже можно было пересчитать все строения хутора – хлев, хата, большая такая хата, с пристройкой – летней кухней, еще три сарая, колодец с журавлем и вещи на веревке сохнут. Эге, да тут не одни плахты да сорочки - кальсоны висят. Кто ж тут живет? Заскрипела в пристройке дверь, выглянула на улицу женщина в платке да платье, до белизны застиранном, лицо от загара черное, руки жилистые – много таких сейчас живет, вдов молодых.

- Ничего нет, корову не отдам, у меня трое детей.

Из-за пристройки выглянул парень с обрезом в руках.

- Здрасьте!

Лось окаменел. Прогрессор плохо запоминал лица, но хорошо – голоса, и голос этот был определенно знакомый. Малой Ременюк, который еще весной их встречал на дороге. А вот визуально малолетнего анархиста узнать было сложновато – вся левая половина лица – месиво из шрамов, пустая глазница заросла мясом. Чем это его так, гранатой?

- Хтось из наших остался?

- Крысюк остался, - прогрессор старательно смотрел на холку своей лошади, и не менее старательно вспоминал всякие фильмы ужасов.

Ременюк сдернул с веревки кальсоны, зашел в хату.

[Пулеметчик]

Шульга спешился, пошел к колодцу, навалился на журавль. Женщина так и стояла в дверях кухни, сцепив руки под грудью. Запахло чем-то горелым. Лось держал за повод командирского Гнедка.

- То когда выступаем?- Ременюк стоял в дверях, с тощим вещмешком за плечами и старым наганом на поясе.

- Куда? - женщина выскочила из кухни, вцепилась ему в рукав.

Шульга поставил ведро на землю.

- Проше пани, у вас борщ горит.

-Мамо, не плачьте, - встрял Ременюк, - я до красных идти не стану, белые меня повесят, як увидят. Только повстанцы и остались. Така сейчас жизнь настала, шо мне дома отсидеться не выйдет! - малолетний анархист и сам шмыгнул носом.

[Пулеметчик]

- Что хочешь до нас, то вижу. А сможешь? – Шульга развернулся, оглядел собеседника, как корову на базаре.

Ременюк оскалился в ответ.

- Он тот камень бачиш?

Прогрессор диким усилием воли подавил смешок, ситуация очень напоминала один фильм.

- Отам белый такой шмат известняка лежит, кутки на нем посчитать?

Прогрессор прищурился – вдалеке действительно что-то белело. Может, и камень.

- Коня дадим, сапоги тоже найдешь.

- А шо в нас горит? – Ременюк высвободился из материнской хватки, глянул в задымленную кухню.

- Смалец сгорел,- вдова утерла слезы, подошла к печке.

- То я пойду? – Ременюк подергал наган в кобуре, покрутил тощей шеей, медленно вышел за ворота.

Шульга медленно влез в седло, придержал застоявшегося коня.

- Садись сзади меня, вам обоим польза будет.

Вдова выглянула из кухни, провела взглядом дорожную пыль.

[Пулеметчик]

Риттердорф раскинулся на горизонте сытой сонной открыткой, и даже виселица пейзажа не портила. Зато на веревках сохли защитные гимнастерки. Прокопенко подкрутил бинокль – да, хорошую оптику раздобыл, - на веревке офицерский китель под закатным солнышком сохнет, а на том кителе – золотые погоны.

- От бы с трехдюймовочки жахнуть!- Костенко мечтательно присвистнул.

- Тише на полвареника! И не маячь, а то побачат! – Шульга тоже был не прочь подсмалить господчикам зад, но людей отчаянно не хватало.

План операции «Шкварочки» был таков- тихо и быстро отступить к основным силам, взять Бойчука и вот тогда уже и нажарить белогвардейских шкварок от пуза.

[Пулеметчик]

Солнце сползало вниз, как желток из разбитого яйца. Солдаты мирно варили кашу, кони жевали фураж, горбатый сапожник Макаренко тихо пил самогон, озираясь по сторонам – жена по воду долго идет, пока со всеми соседками поговорит - это полчаса пройдет, но осторожность еще никому не вредила. И, в крайнем случае, можно все свалить на того хлопца с наганом, который спрятался на чердаке с прошлого вечера.

Выстрелы и слитный грохот копыт со всех сторон превратили жаркий вечер в жаркий бой.

Махновцы налетели со всех сторон, американскими жуками на картофельное поле.

[Пулеметчик]

И откуда их столько взялось? Были ведь крестьяне, верные слуги царя-батюшки, ни о чем таком и не помышляли. Или? Неужели они всегда были такими, а мы просто этого не видели, убаюканные сладкими великодержавными сказками? И на этом знаменательном выводе мышление прапорщика Назарова, мальчика из хорошей семьи, внезапно прекратилось, а в его черепе уютно угнездилась пуля из махновского нагана.

Стемнело. Махновцы деловито устраивались в колонии, дожевывали трофейную кашу, щупали девок и перины, шарили по сундукам. Лось лениво ковырялся в зубах и вспоминал тушеную нутрию добрыми словами. И потерь никаких, и отдохнем с комфортом, и Крысюк в углу ребрышко с оранжевым мясом грызет. Прямо каннибал какой-то!

[Пулеметчик]

Только слишком легким бой был, будто в начале войны, когда офицерье на Дон драпало. Хорошо, здесь стояла почти рота, в ней десяток тифозных. Тифозные большей частью умерли, меньшей частью под присмотром толстомясой фрау Йохансен. Куда делись все остальные беляки? Вот и вскидываются часовые от каждого шороха, вот и спят повстанцы в полглаза. Прогрессор дернулся от жутчайшего вопля откуда-то из-за хозяйского сортира.

- Коты!- завистливо вздохнул Ременюк.

Лось хмыкнул. Кому – война, а кому и любовь.

[Пулеметчик]

По улице, натыкаясь на все тыны строго по левой стороне, прошел кто-то в белой рубашке. Хорошо погулял! Соседский пес Жучок для порядка гавкнул разок и продолжал спать. Прогрессор зевнул, все-таки у Шульги случаются заскоки – зачем ставить на пост ночью людей, у которых три глаза на двоих? И еще неизвестно, насколько хорошо видит Ременюк.

Камень-то у него возле дома лежал, конечно, он на нем каждый скол и угол на память знает.

И, тем более, неизвестно, что у него творится в голове после того боя.

И теперь главное – молчать, а то командиру уже сказал про нутрию, тот после скривился и ужинал сухпайком.

[Пулеметчик]

Утро началось с такого раската грома над селом, что даже тифозные оживились. За громом последовали молния, шарахнувшая куда-то в овраг и град, переполошивший кур и подсвинка. Подсвинок заверещал и понесся в родной хлев с немалой скоростью. Хозяин хаты немедленно побежал проверять замки на клетках – хоть бы не разбежались его усатые красоточки по степи.

Шульга медленно вошел в хату, волоча за шиворот кого-то незнакомого, в цивильной поношенной одежде. За типом шествовал Василенко и грыз морковку.

- Это кто? – Лось отложил в сторону книгу по рыбной ловле, без обложки и трех первых страниц. Но книга была довольно интересной.

[Пулеметчик]

Ременюк выглянул из кухни, с ножом наперевес, слизнул с лезвия кусочек капусты, попробовал острие пальцем.

- Кадет, у соседей прятался на чердаке. Чхнул неудачно.

Кадет благовоспитаннейшим образом извлек из кармана носовой платок с красной каемочкой и чихнул туда три раза подряд.

- Я же не знал, что там кошки! И я вообще-то юнкер Пташников, а не кадет.

- Тут деревья такие, что и не повесить как следует,- Ременюк так и торчал в дверном проеме, время от времени моргая.

Юнкер Пташников глянул в сторону кухни, передернулся.

- Приятно видеть, что вашей братии уже не набрать нормальных людей.

- Оно и видно! Вместо того, чтоб ночью кинуть гранату в хату, где вражеский командир, или хоть спалить село – их благородие тягает штаны с веревок.