Мир Королевы Барбары

[moscow_guest]

Постараюсь изобрести. Пока что думаю о положении дел в экономике и культуре Цесарства. Кое-какие наметки выложу (тьфу-тьфу-тьфу) ещё на этой неделе.

С картой, увы, не всё так просто. По причинам чисто техническим - на новом компе у меня ещё нет человеческого графического редактора.

В основном дела обстоят так: граница Цесарства и СРИ - примерно граница РИ Речи Посполитой и СРИ, Южная Прибалтика - целиком цесарская, но Ингрия с устьем Невы и РИ-Петербургом - шведская (здесь Ингрия и Финляндия, в отличие от РИ, вообще не интересовали никого, так что войны там практически не было).

Бранденбург - западнее Одера. Его часть восточнее Одера (Ноймарк) - независимое графство. Западная Померания (Штеттин, Штральзунд) - по-прежнему шведская. Саксония Августа Сильного - как в РИ.

На западе Европы - без изменений по сравнению с РИ.

[moscow_guest]

После бури

Война заставила государство напрячь все свои силы. Особенно тяжело пришлось жителям многочисленных сёл и деревень, с которых их "Светлейший Пан" собирал высокий "налог кровью", раз за разом забирая в своё войско крестьянских парней, далеко не всем из которых было суждено снова увидеть родные стороны. Зачастую вернувшиеся солдаты потеряли на войне руки или ноги и были теперь сданы на милость своих оставшихся родственников и соседей. В любом случае, похвалиться тем, что вышли из цесарской службы с прибылью, могли очень и очень немногие.

В общем, постоянные рекрутские наборы вытягивали из крестьянства (составлявшего 90 процентов населения Цесарства) все соки, подрывая производительные силы деревни и вызывая сокращение сельскохозяйственного производства. Это, в свою очередь, приводило к росту цен на сельскохозяйственную продукцию – за время войны цены на хлеб выросли в два раза.

К слову сказать, за это время упала ценность денег, как таковых – стремясь получить дополнительные средства, необходимые для ведения войны, цесарское правительство (увы, обычная практика в период тяжёлых войн) регулярно "обрезало" гривны, так что монеты времён битвы при Митаве были заметно легче монет аналогичных номиналов, выбитых во времена битвы при Прейгеле. Торговцы знали об этом и поэтому часто отказывались принимать "новые" монеты по номиналу наравне со "старыми". Чтобы избежать этого, цесарская скарбница приказала выбивать на монетах последних выпусков "старые" даты (до 1705 г.). Это помогало не всегда – иногда наслышанные о подобных "уловках" купцы требовали от своих контрагентов перевешивать монеты "старой даты", выглядевшие, по их мнению, чересчур новыми.

Впрочем, промышленники Цесарства не могли жаловаться на войну (хоть зачастую это и делали) – многие из них сделали состояние на военных поставках. Особенно "повезло" оружейникам и металлургам – спрос на их "разнокалиберную" продукцию рос независимо ни от каких поражений. Демидовы, Слодкие и некоторые другие предприниматели меньшего масштаба регулярно расширяли своё производство, открывая на Урале, в Сибири и в москворусской Туле один завод за другим, превращаясь фактически в промышленных магнатов, не уступая по силе и влиянию магнатам "традиционным" – землевладельческим. Их сближало с ними также и количество находившихся в их владении крепостных. Свободной рабочей силы в условиях сильного крепостного права практически не было, поэтому если предприниматель желал открыть новый завод, он должен был заранее позаботиться и о покупке рабочих к нему (как уже говорилось выше, Сейм ещё в 1692 г. распространил право владения крепостными и на купечество). Таким образом складывались, зачастую, целые города, юридически приписанные к стоящим в их центре заводам (точнее, выросшие вокруг этих заводов) и являвшиеся, вместе со всеми их жителями, собственностью хозяев этих заводов. Это нашло отражение в топонимике Уральского края – так, до настоящего времени остались "Демидов Городок", "Място-Слодке" и изрядное число других населённых пунктов подобного же происхождения.

В стороне от связанного с Первой Мировой Войной промышленного бума не осталось и Поволжье – там (но, разумеется, не только там) появлялись одна за другой шерстяные мануфактуры, производившие сукно и шившие мундиры для цесарских солдат. Так было в Тверском воеводстве, но также и в Костромской земле, чему не мешала даже традиционная неприязнь местных жителей к "ляхам". Разумеется, далеко не всё ткацкое (а также кожевенное, кузнечное и др.) производство базировалось на мануфактурах (хотя их число и регулярно росло) – в нём принимали в большой (а даже – и в большей) степени обычные ремесленники. Так в том же Поволжье существовали регионы, где селяне получали основную часть своего дохода не от земледелия, а от ремесленных промыслов. Разумеется, не отставали от Москворуссии и окрестности столицы – в Великом Княжестве Русском была хорошо известна продукция ткачей из Житомира или кузнецов из Конотопа.

Окончание войны и открытие Балтийского моря для торговли способствовали возвращению Цесарства на внешние рынки, бывшие из-за военных действий закрытыми для него. Следует отметить, что даже война не могла полностью перекрыть товарообмен между Цесарством и заинтересованными в его продуктах странами Западной Европы. Так, английское Адмиралтейство продолжало закупки в Архангельске (а позже – в Ревеле) пеньки и хлеба. То, что формально Великобритания была в состоянии войны с Цесарством Многих Народов, союзником его заклятого врага короля Франции, не мешало предприимчивым коммерсантам, выстроившим сложную систему посредников из числа подданных нейтральных (или, по крайней мере, не воюющих) государств.

Для этого использовался флот такой "морской державы", как Ганновер. То, что там никогда ранее не было ни военного, ни гражданского флота, а также не имелось никаких морских (только речные) портов, не имело значения. Корабли под нейтральным ганноверским флагом (принадлежащие, опять-таки, через подставных лиц, английским купцам) свободно проходили через датские проливы в Балтийское море. В Ревеле они закупали хлеб с Руси, Короны или Литвы, после чего отправлялись в один из ганноверских "портов". В Дании они, однако, обнаруживали срочную нужду в ремонте и были вынуждены распродать свой товар местным купцам, каковые и отвозили его на своих кораблях в порты Соединённого Королевства, избегавшего, таким образом, необходимости самому вступать в сношения с врагом. При закупе необходимой для британского королевского флота пеньки датские купцы огибали Скандинавский полуостров и заключали сделки в цесарском Архангельске под своим собственным флагом – а из Дании их товар вывозили уже непосредственно англичане.

Французские послы в Киеве (пока Франция и Цесарство ещё были союзниками) неоднократно заявляли протесты цесарскому канцлеру, но тот обычно спускал дело "на тормозах", зная, сколь крупные деньги участвуют в этой процедуре и интересы сколь значительных особ (не исключая и его самого) замешаны в этом деле. Цесарские послы в Копенгагене старались только принять меры, чтобы товары из Цесарства не попадали прямо во враждебную Швецию, но даже это удавалось им далеко не всегда. Иными словами, такелаж шведского флота был в некоторой своей части сделан из москворусской пеньки, а шведские солдаты зачастую ели хлеб из муки, намолотой из русского или литовского зерна. Разумеется, после заключения Утрехтского мира и официального выхода Великобритании из войны, когда британские купцы получили возможность заходить в цесарские порты (теперь к ним добавились Гданьск, Крулевец и, наконец, Рига) непосредственно, легализованный англо-цесарский товарооборот вырос в несколько раз (в конце войны к ним добавилось железо), хотя доходы датских и ганноверских посредников несколько сократились.

Выше уже приводились сведения о новгородских купцах, помогавших Цесарству вести войну против короля, подданными которого они являлись по рождению. Что ж, это стало ещё одним подтверждением старой латинской максимы "деньги не пахнут".

[moscow_guest]

После бури (окончание)

На Урале и в Сибири, кроме частных заводов, существовали также заводы государственные ("скарбовые"). Поначалу они уступали в производительности заводам частным. Путь к увеличению их производительности был найден в укрупнении производства. Так, ещё во время войны, в 1712 г. был построен крупный медеплавильный завод у впадения р.Егоржихи в Каму. Чуть позже, в 1714 г. был запущен железоделательный завод на р.Исеть. Его производственные мощности включали в себя 2 домны, 14 кричных молотов, медеплавильную фабрику, стальную и якорную фабрики, машины для сверления пушек и другое. На тот момент это было крупнейшее предприятие такого рода не только в Цесарстве, но и в мире. Вокруг "Скарбовых Железных Заводов" ("Skarbowe Zak?ady ?elazne") возник крупный город Исецк, с течением времени ставший промышленной столицей Урала. По окончании войны там же была открыта Исецкая Менница – львиная доля медной монеты Цесарства чеканилась именно там. Справедливости ради следует отметить, что по окончании войны и в условиях роста государственных доходов (в том числе и от новых "скарбовых" заводов) практика "облегчения" золотых и серебряных монет была прекращена, так что финансовая система Цесарства вполне восстановилась.

Строительство Исецка, задумывавшегося не только, как промышленный центр, но и как крепость против живущих неподалёку и периодически поднимавших бунты башкир, не обошлось без козней и интриг промышленных магнатов, видевших (и справедливо) в новом городе конкурента для себя. Так, Никита Демидов и Игнатий Слодкий (сын Тадеуша) вместе писали многочисленные письма в Горную Комиссию и в Цесарскую Канцелярию, обвиняя в злоупотреблениях и некомпетентности присланного для исследования вопроса о строительстве завода делегата Ежи (Георга) де Геннина, голландца по происхождению. Учитывая их упрямое соперничество во всех остальных вопросах, такое "сердечное согласие" выглядело чем-то чрезвычайным. Впрочем, горный комиссар Алексей Лихачёв, человек обстоятельный и добросовестный, разобравшись в этом вопросе, оставил де Геннина на своём месте и довёл реализацию его проекта до успешного конца.

Первое, что бросается в глаза при знакомстве со списком лиц, руководивших горными делами Цесарства, от мастеров до некоторых горных комиссаров – это непропорционально большое количество иностранных (непольских и немоскворусских) фамилий. Причина этого была проста – основой экономики Цесарства было в первую очередь сельское хозяйство, добывающая промышленность на конец XVII-начало XVIII века находилась в зачаточном состоянии. Собственных специалистов в столь специфическом деле не хватало и приходилось выписывать их из-за рубежа: из австрийской Силезии, из Саксонии, из Голландии, из княжеств Центральной и Западной Германии. Прибыв в Цесарство, они активно и с энтузиазмом втягивались в работу и, в большинстве своём, женились на местных уроженках, оседали здесь и принимали подданство Цесаря. Уже их дети, не говоря о внуках, продолжавшие "инженерную" традицию своих отцов и дедов, чувствовали себя "вполне поляками", хотя и продолжали носить "чисто немецкие" фамилии: Блюхеры, Циммерманы, Шмайдены и другие.

Вообще, "импорт специалистов" был очень распространённой практикой в те времена (и не только). Кроме горной промышленности, "засилье" иностранцев наблюдалось и в культуре. Главным "поставщиком" художников, скульпторов и архитекторов в города Цесарства была раздробленная Италия: творения таких мастеров, как уже упомянутый выше Доменико Трезини, а также Помпео Феррари, Аугустино Лоччи и многих других заложили основу архитектурного облика многих городов Цесарства: от Киева до Варшавы, Вильна, Москвы и даже Новгорода. Вообще Новгород после присоединения к Цесарству сразу же превратился в один из его центров. Старался не уступать в этом своему "старшему брату" и Псков – тамошнее купечество ничуть не пострадало от смены суверена и теперь вовсю пользовалось успехами своей "рижской" партии – более половины всех строившихся на рижских верфях торговых кораблей принадлежало купцам Новгородчины.

Разумеется, их хозяева всячески старались подчеркнуть перед другими своё богатство, возводя всё более и более богатые особняки, жертвуя всё большие и большие деньги на строительство католических соборов и общественных зданий. Для строительства, разумеется, приглашались самые дорогие (ни один купец не позволил бы себе "ударить лицом в грязь" перед соседями и конкурентами) итальянские и французские архитекторы. Иностранные путешественники (в 20-х гг. XVIII в.) отмечали, что не уверены, чей дворец богаче: цесаря в Киеве или его комиссара в Новгороде.

Неизвестно, дошли ли эти слова до ушей Якуба Первого, но он тоже приступил к строительству своей новой резиденции. Для разработки проекта он вызвал из Варшавы лучшего зодчего Цесарства – старого "Пана Доминика". Трезини был недоволен, что его отвлекли от реализации грандиозных планов перестройки города. Его ворчанию не было конца, но когда он узнал, что именно хочет поручить ему государь, он был восхищён. Цесарский дворец над днепровским обрывом обещал ему ничуть не меньшую славу, чем запланированный им второй мост через Вислу (в связи с ростом значения Праги одного моста для города на двух берегах было уже мало). В память о своей скончавшейся в начале 1716 г. в Коломенском матери, "цесареве Марысеньке", цесарь решил дать своему новому дворцу имя "Мариинского" ("Pa?ac Mariacki").

Завершив работу над проектом дворца (классический пример так называемого "варшавского барокко" - в отличие от барокко "новгородского", характеризовавшемся чуть большей "скромностью" и меньшей склонностью к украшательству) Трезини немедленно уехал в свою обожаемую Варшаву, поручив надзор за строительством одному из своих польских учеников и отказавшись от массы выгодных заказов столичных аристократов. Дворец был закончен в 1727 году, став одной из "жемчужин" цесарского Киева. В следующем, 1728 г., "Пан Доминик" довёл до конца строительство второго варшавского моста. Название "мост Трезини" стало общепринятым практически сразу же (первый мост Трезини имел официальное название "пражский"). Посетивший в том же году Варшаву цесарь повелел высечь имя архитектора на камнях первых быков с его "варшавской" и "пражской" сторон. Доменико Трезини стал первым кавалером Ордена Святого Франциска – учреждённой Якубом высшей награды за гражданские заслуги.

После того, как Варшава была успешно восстановлена после пожара 1701 г., встал вопрос о возвращении ей прав комиссариальной столицы. Однако большинство членов Цесарского Совета высказалось против этого – все уже привыкли к тому, что главным городом Короны является Краков. Самое интересное, что против "реставрации" политического статуса своего города высказался и присутствовавший на Совете президент Варшавы – вероятно, он просто не желал делиться властью в своём основательно перестроенном и благоустроенном городе. И вот таким-то образом Краков закрепил за собой титул столицы "старой Польши" навсегда.

Если в архитектуре итальянцы "царили" безраздельно, то в театральном искусстве им пришлось потесниться перед французами. Французские пьесы были весьма популярны в Цесарстве. Многие аристократы организовывали в своих поместьях временные театры, куда приглашали многочисленные французские (а, впрочем, и итальянские) труппы. В своё время особенно славился этим князь Цесарства Александр Бенедикт Собесский. Болезненный и не склонный к военному ремеслу и политической активности, он организовал в своём поместье в Ярославе (на востоке Коронной комиссарии) такой театр, действовавший на практически постоянной основе. Особенно он любил итальянские оперы, однако не был врагом и французских комедий (в его театре впервые в Цесарстве были поставлены пьесы Мольера). Князь Цесарства был сам неплохим поэтом и часто декламировал свои собственные латинские стихи, а также неоднократно выступал на собственной сцене. Его имя по праву носит несколько театров в различных комиссариях. К сожалению, Александру Бенедикту не было суждено прожить долго – он скончался ещё в конце 1714 г.

Популярность французской культуры и близкие политические связи с Францией ("традиционным" союзником по "горизонтальной" коалиции) вели к тому, что французский язык перестал быть для шляхты (и, отчасти, купечества) "чужим". Многие представители "высших" классов свободно говорили и читали по-французски. Вообще, французский язык (во многом благодаря позиции покойного "короля-солнца" и легендарному "блеску Версаля") стал в XVIII в. языком европейской дипломатии, фактическим "lingua franca" высшего света. Сама Франция, однако, тоже высоко ценила свои связи с "Императором Востока" – так, в 1724 г. послы Франции начали переговоры о замужестве дочери цесаря, княжны Цесарства Марии-Клементины Собесской за младшим на 9 лет королём Людовиком XV. В следующем, 1725 г. этот брак был заключён. Бурбоны и Собесские теперь могли с полным правом говорить о европейской политике, как о "своём семейном деле".

[Урус-хай]

Очень хорошо и интересно!

А вы можете написать рассказ про Саладина, ставшего крестоносцем?

[Telcontar]

Речка называлась и называется Егошихой.

А так всё прекрасно)

[Тень Дуба]

>Речка называлась и называется Егошихой.

В РИ, коллега.

В этой АИ же везде должон быть польский акцент. :P

(Egorziha, наверное?).

[moscow_guest]

А вы можете написать рассказ про Саладина, ставшего крестоносцем?

<{POST_SNAPBACK}>

Увы, на текущий момент мне явно не хватит времени сразу и на то и на другое. :P

В РИ, коллега.

В этой АИ же везде должон быть польский акцент. smile.gif

(Egorziha, наверное?).

<{POST_SNAPBACK}>

Вы отлично уловили мою мысль, коллега!

По-польски в данной АИ название будет "Jegorzycha".

[moscow_guest]

Дела семейные и не только

В Цесарстве царил мир и покой – следующие поколения будут вспоминать эту эпоху, как "старые добрые времена". Единственным "тёмным облачком" на горизонте могучей империи была бездетность её повелителя. Вернее, дети у него были, но исключительно дочери: Мария-Каролина и Мария-Клементина. Обе были выданы замуж "по-королевски": младшая, как уже говорилось, стала королевой Франции, старшая, Мария-Каролина, за год до этого вышла замуж за овдовевшего наследника Сардинского трона Карла-Эммануила (это был успешный политический ход, направленный на втягивание Сардинского королевства в польско-французскую "горизонталь"). Но все цесаревичи, носившие в честь его отца имя "Ян", умерли в младенчестве. После смерти своей жены цесарь, казалось, потерял всякий интерес к противоположному полу.

Это не могло не вызывать беспокойство у сословий Цесарства, опасавшихся, что в случае смерти монарха, не оставившего наследников, государство погрузится в пучину смуты. Обсуждение этого вопроса, столь же важного, сколь и деликатного, начавшись в приватных гостиных, постепенно перенеслось на страницы многочисленных памфлетов, пока, наконец, не началось официально обсуждаться на скамьях Сейма. Киевские газеты, поначалу обходившие этот "скользкий" вопрос стороной, включились в его обсуждение после того, как официальный "Сеймовый Дневник" ("Diariusz Sejmowy") 18 июля 1727 г. опубликовал протоколы заседания Цесарского Сейма "О наследовании трона цесарского".

Вообще, газет в Цесарстве, особенно его столице, было достаточно. Первое регулярно выходящее печатное издание появилось на территории Цесарства в царствование Казимира Ягеллона – им был "Меркурий Польский Ординарный" ("Merkuriusz Polski Ordynaryjny"), издаваемый в столице тогдашнего Королевства Трёх Народов Варшаве в 1661 г. тиражом в несколько сотен экземпляров. Издатель той первой газеты в истории будущего Цесарства закрыл своё предприятие через полгода. В 1669 г. в Москве вышло несколько номеров газеты "Ведомости". Во время и после "потопа" в издании газет наступил перерыв. Настоящим "грибным" (точнее, "газетным") дождём стало для польской печати царствование Яна II. Тогда в Киеве начал выходить "Дневник Деяний, Законов и Конституций Сейма и Сената Цесарского", вскоре сокративший своё название до "Сеймового Дневника".

Начинавшийся в качестве издания чисто информационного, содержащего исключительно протоколы заседаний Сейма, а также (как следовало из его названия) тексты принимаемых им правовых актов, он быстро превратился в издание информационно-публицистическое, где к чисто официальным документам и информационным заметкам добавились публицистические материалы, полемические статьи, комментарии к текущим событиям. Политическая направленность "Дневника" определялась, в основном, позицией избранного маршала Сейма, которую, в свою очередь, определяла позиция сеймового большинства. Вслед за "Дневником" в Киеве появились и другие газеты: "Курьер Киевский", "Столичная Сорока", "Письма отечественные и заграничные" и т.д.

Особенно "урожайным" была для польских газет война Священной Лиги – спрос на информацию о военных событиях был велик, и тиражи газет выросли в разы. Их читали сеймовые послы, шляхтичи, купцы, киевские горожане. Почта доставляла отпечатанные экземпляры столичных газет в окрестные воеводства и там их до дыр зачитывали жители провинции. Мировая Война только усилила информационный голод общества, и популярность печатного слова ещё более возросла.

Каждое издание (в том числе каждый номер любой газеты) должен был получить "разрешение на печать" от уполномоченного президентом города чиновника. В Киеве, где число изданий было особенно велико, в 1702 г. был создана специальная "Комиссия Нравов" ("Komisja Obyczajowa"), на которой лежала обязанность предварительной цензуры. Прецедентом в развитии печати Цесарства стал год 1725-ый, когда Комиссия Нравов запретила "Сеймовому Дневнику" публикацию речи одного из послов, найдя её "подрывающей публичную нравственность". Редактор "Дневника" оспорил решение Комиссии в городском суде, сославшись на выданную газете в 1682 г. цесарскую привилегию, позволявшую "печатать слова послов сеймовых и господ сенаторов, в Палате Сеймовой а также Сенатской произносимых без всякого изъятия". Суд подтвердил, что Комиссия, запрещая "безнравственную" речь, действовала в согласии с правом, в соответствии с универсалом "О Комиссии Нравов", также подписанным цесарем. На сторону газеты встал, однако, маршал Сейма Стефан Потоцкий. Дело "о речах посольских" дошло до самого цесаря, который в сентябре 1725 г. своим универсалом подтвердил право "Сеймового Дневника" и иных газет на публикацию речей послов и сенаторов без всяких ограничений. Этот универсал стал первым шагом в движении к свободе печати в её современной форме.

Итак, послы и сенаторы на совместном заседании обеих Палат обсуждали (разумеется, со всей учтивостью и куртуазностью в отношении своего монарха) вопрос о наследовании трона после (да ниспошлёт Господь долгие лета Его Цесарскому Величеству) смерти 60-летнего Якуба Собесского. Обсуждение, как и следовало ожидать, закончилось ничем – решение явно превышало компетенции как Сейма, так и Сената. Было решено единственно направить депутацию к цесарю с тем, чтобы просить его назначить себе наследника vivente rege. Послы с трепетом ожидали ответа своего государя.

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (продолжение)

Цесарь принял депутацию ласково (даже предложил сесть за столом), внимательно выслушал взволнованную речь маршала Сейма и вежливо ответил послам и сенаторам, что он в полной мере осознаёт серьёзность положения, отдаёт себе отчёт, что жизнь каждого из людей, не исключая и монархов, находится в руце Божией, и он, Якуб Собесский, готов предстать перед Его Светлым Обличьем в любой момент, и на этот случай написал завещание (цесарь продемонстрировал депутации конверт, запечатанный его личной печатью), в котором указал имя своего наследника. Представители сословий затаили дыхание, но так и не услышали ИМЕНИ. Вместо этого цесарь широким жестом пригласил депутацию на обед, во время которого он говорил о чём угодно, но не о наследовании трона. При этом он просто излучал спокойствие и уверенность – настолько, что депутаты поверили в то, что цесарь действительно написал в завещании то самое ИМЯ, что спасёт Цесарство после его ухода.

До сих пор неизвестно, кого именно прочил себе в наследники Якуб Первый в июле 1727 г. – после смерти последнего из своих братьев, знаменитого полководца Константина-Владислава. Тот вариант завещания не сохранился, а никто из приближённых никогда не упомянул в своих воспоминаниях, что присутствовал при написании завещания, а даже хотя бы знал, когда именно оно было написано. В обществе роилось от слухов и сплетен на этот счёт, правда, газеты давали информацию исключительно самого общего характера.

Первым в списке "претендентов" упоминался, разумеется, пьемонтец Карл-Эммануил, точнее его недавно родившийся сын Виктор-Амадей. Предполагалось, что сын прибудет в Киев, где будет воспитываться в качестве будущего цесаря под присмотром Регентского Совета, с тем, чтобы в дальнейшем унаследовать также трон Турина.

Серьёзными претендентами считались племянники цесаря, дети его сестры, герцогини баварской Тересы Кунигунды, принцы Фердинанд-Мария-Иннокентий, Климент-Август и Иоганн-Теодор Виттельсбахи. Их позицию осложняла, однако, их вера (Климент-Август и Иоганн-Теодор были, ко всему прочему, духовными особами – католическими епископами в различных городах Германии) и СЛИШКОМ близкие связи с домом Габсбургов (Фердинанд-Мария был генералом австрийской службы), что вызывало естественное беспокойство о позиции Цесарства в Европе.

Не исключались из рассмотрения и "отечественные" кандидатуры – все внимательно присматривались, с кем именно из польских вельмож цесарь встречается чаще всего. Обращали внимание, между прочими, на старого венгерского князя Петера, окончательно "ополячившегося" и называвшегося теперь "князем Петром Чекельским" – он был как бы "природным монархом" и уже поэтому (теоретически) имел некое преимущество перед иными "кандидатами".

Другим часто упоминавшимся именем было имя молодого князя Михала Радзивилла, сына бывшего литовского комиссара и шведского пленника Кароля Радзивилла (гораздо чаще князя Михала называли просто "Рыбонька", из-за его манеры именно так обращаться к своим собеседникам при разговоре). В качестве обоснования прав "Рыбоньки" приводилось его давнее сватовство к Марии-Каролине Собесской (разумеется, неудачное, поскольку царственный отец выбрал своей дочери другого, более выгодного мужа) и чувство к княжне Цесарства, которое, как утверждалось, было взаимным. Если старый Чекельский, по прежнему опыту отлично зная разницу между планами и реальностью, постарался сразу же пресечь все слухи о своём наследстве, то молодой "Рыбонька" начал собирать партию своих сторонников. Приличий он, впрочем, тоже не нарушал, никогда не говоря о своих планах напрямую, ограничиваясь во время приёмов в своём Несвиже общими похвалами "Светлейшему Пану" и добродетелям его дочерей. Сторонники Радзивилла распространяли слухи о том, что Якуб I, хоть и отказал "Рыбоньке" в руке своей дочери, тем не менее, очень высоко его ценил. Цесарь же, по-прежнему, вёл себя так, как будто все эти толки его ничуть не касались.

На некоторое время всё успокоилось. Послы вернулись к обсуждению налогов, а газеты – к публикации заграничных новостей, отчётов о приёмах при цесарском дворе и фельетонам о прогрессирующем упадке нравов. Государь по-прежнему удерживал Цесарство в стороне от военных конфликтов и покровительствовал наукам и искусствам – в 1729 г. в Киеве была создана Цесарская Академия Наук (Якуб решил применить на своей земле шведский опыт) и открыт Горный Факультет при Киевском Цесарском Университете, а также по проекту Помпео Феррари построено здание Польского Театра – первого постоянного театра в Киеве. Идущий на седьмой десяток цесарь блистал здоровьем и явно не спешил покидать этот свет.

Очередное доказательство своего великолепного здоровья он показал 28 декабря 1731 г. на балу в своём Мариинском дворце. На приёме, в числе прочих вельмож, присутствовал москворусский комиссар Александр Меншиков. В цесарской столице он бывал нечасто, будучи занятым делами своей комиссарии, но личностью был весьма и весьма известной.

Ещё много лет тому назад, когда его ещё не знали в Киеве так хорошо, церемониймейстер, объявляя имена прибывших гостей, произнёс: "Hetman hrabia Aleksander M??yk!" ("Гетман граф Александр Менжик" – сполонизировав его фамилию). Гетман, вспоминали свидетели, в ответ сначала залепил церемониймейстеру звонкую оплеуху, чуть не сбив его с ног, а потом громогласно объявил на всю залу: "Nie jestem wam ?aden w??yk! Mam na imi? hrabia Aleksander Mienszykow!". "Я вам никакая не змейка! Моё имя – граф Александр Меншиков!" ("M??yk" – фамилия отца комиссара, литовского шляхтича Даниэля Менжика, и "w??yk" – "змейка", по-польски рифмуются). После этого он поклонился присутствовавшему в зале цесарю и попросил у него прощения за весть этот инцидент. Якуб Собесский его простил. И в дальнейшем делал это неоднократно, так что никто не рисковал более забывать о москворусском "ов" на конце его фамилии, а также вообще вступать в спор с московским гостем, к которому питает слабость сам цесарь. Зато за глаза называли его исключительно "граф Олек" ("Олек" – уменьшительно от "Александр").

Итак, на цесарский бал "Олек" явился вместе со своей семьёй: женой Дарьей, сыном Александром и дочерью Александрой, "главной невестой Москворуссии". И вот на последнюю-то и обратил внимание цесарь. Никто бы не подумал, что старик, которого все вокруг уже собрались хоронить, способен танцевать несколько часов подряд. И, разумеется, всё время с прелестной Александрой, которая успела ещё до конца приёма возбудить зависть всех киевских дам и получить прозвище "Ola od Olka" ("Оля от Олека"). Якуб не остановился на танцах – уже на следующий день он лично прибыл в киевскую резиденцию Меншикова и попросил у Меншикова руки его младшей дочери.

После вчерашнего бала высочайшее предложение не стало для "графа Олека" и его домашних неожиданностью. Комиссар, естественно, не возражал, сама невеста во всём была послушна воле отца, да и само сознание того, что к ней пылает страстью сам цесарь, действовало на девушку возбуждающе. В общем, в апреле следующего, 1732 г. примас Теодор Потоцкий возложил корону на голову коленопреклонённой Александры Меншиковой. "Оля от Олека" стала отныне законной супругой Якуба Яна Собесского и цесаревой Многих Народов.

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (продолжение)

Через непродолжительное время оказалось, что "Светлейшему Пану" не стоит жаловаться на здоровье – внешний вид его молодой супруги не оставлял в этом никаких сомнений. В январе 1733 г. в цесарской семье появилось прибавление – цесарева Александра произвела на свет девочку – княжну Цесарства Анну-Кристину. Поздравления, приветственные письма и многочисленные подарки не могли скрыть разочарования – рождение девочки ничуть не помогало в решении проблемы престолонаследия, а только ещё более всё запутывало. Сам же цесарь, однако, не показывал и тени сомнения в том, что единственным чувством, которое он испытывает от рождения дочери, является бесконечное и всеобъемлющее счастье. Все разговоры о "неспособности" Александры родить мальчика Якуб пресекал, что называется, "на корню", свидетели рассказывали, как он накричал и выгнал из своего кабинета заикнувшегося на эту тему "Рыбоньку".

Этот инцидент имел важное значение в дальнейших отношениях Якуба Первого и "Рыбоньки": когда в апреле того же 1733 г. открылась вакансия комиссара Литвы, цесарь назначил туда не Радзивилла, а князя Павла-Кароля Сангушко, что тут же поссорило их между собой. Князь Михал начал немедленно интриговать против своего дяди (его мать была сестрой Павла-Кароля) и настраивать послов на комиссариальных сеймах и воеводских сеймиках против нового комиссара. Сангушко, в свою очередь, начал расследование злоупотреблений и махинаций, которые, как говорили некоторые, допустил Радзивилл при перестройке своего несвижского замка. И та и другая сторона выставляла друг против друга многочисленных свидетелей, и та и другая направляла многочисленные прошения и петиции, и та и другая имела своих сторонников в столице: как в многочисленных комиссиях, так и в цесарской канцелярии. В общем, "дело Сангушко против Радзивилла" разрослось до уровня основного фактора, определяющего политическую жизнь Великого Княжества Литовского.

Как бы ни обстояли дела с грядущим наследованием цесарского трона, события на южных рубежах требовали вмешательства уже сейчас. Уже больше века Цесарство и его южный сосед – Молдавия, находились в отношениях "суверен-вассал". Протекторат Цесарства стабилизировал политическое положение Молдавии, не позволяя внешним силам (в первую очередь Османской Империи) вмешиваться в её дела. В то же время само Цесарство тоже старалось избегать "мелочного" вмешательства в управление Молдавией, ограничиваясь общим надзором за тем, чтобы внутренние проблемы молдаван не перерастали во внешнеполитические проблемы для киевского правительства. "Бычья" война и "Война Священной Лиги" показали, что Цесарство ни в коем случае не допустит выхода княжества из своей "сферы влияния", что надолго "отбило" у потенциальных узурпаторов желание меряться силами с державой Собесских.

Особенно позитивными стали для Молдавии годы Первой Мировой Войны – той самой, в которой княжество не принимало участия. Вместе с тем Цесарство имело достаточный вес на мировой арене, чтобы оградить Молдавию от вторжения турок или татар, опасавшихся очередной раз испытать на себе силу польского оружия. Соответственно, Молдавия имело все возможности заработать на войне, поставляя хлеб и вино обеим враждующим сторонам, не понося при этом никаких расходов на ведение войны. Такой выгодный режим привёл к массовому обогащению молдавского боярства (которое контролировало сельскохозяйственное производство и в значительной степени – торговлю). Рост экономического значения боярства привёл к росту его значения политического – в ущерб значению власти господаря.

Со времён "бычьей войны" на троне в Яссах заседали потомки Стефана Лупула (к концу его правления его уже не называли "камышовым князем"). Здесь, впрочем, всё не было так гладко: после смерти Стефана в 1695 г. выросшие в силе бояре воспротивились вступлению на престол его юного сына Константина (1680-1619). До гражданской войны, однако, не дошло – своевольных бояр испугало гневное письмо гетмана Яблоновского, в котором тот угрожал объявить поднявших оружие "врагами Цесаря и Цесарства". Между "волками" (сторонниками Лупулов) и боярской оппозицией был достигнут компромисс – отныне Молдавия превращалась в выборную монархию, во главе которой стоял князь ("Domnitorul"), что было выше, чем прежний титул правителя "господарь" ("Domnul"), соответствовавший польскому понятию "воевода". За "повышение в титуле" владетель Молдавии был, однако, вынужден заплатить значительным урезанием его реальных властных прерогатив. Князь становился чисто номинальной фигурой, вся реальная власть переходило к Собранию ("Adunarea") – регулярному съезду бояр. На время между Собраниями власть принадлежала Великому Совету ("Sfatul Mare"), состоявшего из наиболее влиятельных бояр. Решения князя, не утверждённые Великим Советом, считались недействительными. Князь имел право апеллировать к Собранию, которое имело право распустить Совет и отменить любое из его решений.

Всё это выглядело относительно логичным – бояре взяли за образец систему учреждений Цесарства (Цесарский Совет и Сейм). Но взаимное недоверие бояр привело к парадоксальным результатам – опасаясь, что князь, опираясь на одних бояр в противостоянии с другими, сможет создать в Собрании большинство из своих сторонников и вернуть себе власть в государстве, они добавили в молдавское законодательство небольшое, но ключевое положение: Собрание должно было принимать свои решения единогласно, то есть любой посланник имел возможность блокировать любое решение высшего органа власти. Фактически в Молдавии наступила официально провозглашённая анархия – принятие каких-либо серьёзных решений стало невозможным.

Позитивным моментом такого положения дел оказалась, как ни странно, внутренняя стабильность молдавского княжества. Поскольку князь ничего не решал, недовольным боярам не имело ни малейшего смысла свергать его, а даже и бороться за то, чтобы занять его место после смерти предыдущего. Так, на удивление спокойно Собрание выбрало наследника скончавшемуся в 1719 г. от воспаления лёгких князю Константину – им стал его старший сын Стефан (1700-1728). Трагически погибшему князю Стефану (неудачно упал с коня на охоте) наследовал его родившийся в 1702 г. брат Станислав (среди боярства вообще и княжеской семьи в частности были исключительно популярны польский язык и польские имена). А вот смерть самого Станислава Лупула в январе 1734 г. (опять простуда с тяжёлыми осложнениями) вызвала крупные проблемы.

Ожидалось, что на княжеский трон в Яссах вступит 12-летний старший сын покойного князя Игнатий Лупул. Неожиданностью стало выдвижение рядом посланников Собрания кандидатуры брата князя Станислава – Марека Лупула, младшего сына Константина. Поскольку Собрание не пришло к единогласному решению, трон остался вакантным. Таким образом, решение по кандидатуре князя пришлось принимать суверену Молдавии – цесарю Якубу Первому. Он, логично, выбрал прямого наследника. Следующие выборы состоялись в сентябре 1734 г. под польским "присмотром" – Собрание было окружено войсками, а посол цесаря лично предупредил посланников о том, что их строптивость не окупится – земли каждого посланника, объявившего своё "вето", будут конфискованы. Посланники махнули рукой и проголосовали по воле цесаря – малолетний Игнатий стал молдавским князем.

Но недовольный Марек бежал в турецкую Валахию, а правительство султана Махмуда I решило воспользоваться им в своих целях. К тому времени оно уже оправилось от поражения в войне Священной Лиги и чувствовало себя в силах взять реванш у Цесарства. В этом намерении султана поддерживал австрийский посол Корфиц Улльфельд, собиравшийся использовать "молдавский вопрос" для ослабления чужими руками Цесарства и Турции. Французский посол в Константинополе маркиз де Вильнёв, как мог, противодействовал австрийским интригам. Верх, тем не менее, одержала "партия войны". Ключевую роль в принятии султаном этого решения сыграли обострившиеся отношения Крыма и Цесарства, а также окончание в 1735 г. войны с Ираном, позволившее освободить войска для переброски на европейский театр.

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (продолжение)

Может показаться странным, что Крымское ханство, сохраняя нейтралитет в течение всего периода Первой Мировой Войны (фактически именно осторожная позиция Крыма заставила Высокую Порту отказаться от союза с "вертикалью"), решилось выступить против цесаря именно теперь, когда Цесарство Многих Народов находилось на вершине своего могущества. Тому, однако, были свои причины. Во-первых, во время европейской войны в Крыму была ещё свежа память о разорительных походах Яблоновского. Во-вторых, вследствие тех же походов Крым пришёл в состояние крайнего упадка, и восстановление разрушенного шло крайне медленно и тяжело. К середине же 30-х гг. XVIII в. выросло новое поколение татар, знавшее о "нашествии белого гетмана" только по рассказам стариков. Теперь они горели желанием отомстить "неверным" за поражение их отцов и дедов.

"Casus belli" не заставил себя ждать. Поводом к войне послужил поход войск хана против не желавших подчиняться ему черкесов. Черкесы (адыги) и татары давно жили между собой, "как кошка с собакой". Крымские ханы считали черкесов своими вассалами, а их земли – своими. Древняя религия адыгов представляла собой стройную монотеистическую систему с поклонением Единому Творцу Законов Вселенной – "Великому ТХА", с развитым культом духов предков. А крымские ханы проводили, между прочим, политику насильственной исламизации подвластных им народов, всячески борясь с языческим культом ТХА и местным течением христианства – культом "Иисуса Греческого" (долгое время мирно сосуществовавших на принципах "двоебожия"), что не могло не вызывать у адыгов сопротивления.

В своей борьбе с крымским гнётом они искали помощь – и неожиданно для себя нашли её на украинской "Гетманщине". Украинские казаки так же, как адыги, были заядлыми врагами крымских ханов. Точно так же, как адыги, они считали ислам "религией врага". Точно так же, как адыги, они превыше всего ценили храбрость и доблесть в бою. И главное, украинцы никоим образом не претендовали на земли в горах, считая своей "родной стихией" степи (что естественным образом исключало их конкуренцию с адыгами из-за земли). Поэтому украинцы и адыги очень быстро стали ближайшими союзниками.

Нельзя подобрать лучшего слова для описания отношений украинского и черкесского народа в первой половине XVIII века, чем "симбиоз". Оба народа, как оказалось, могли многое перенять друг от друга. Очень быстро на Украине распространилась черкесская одежда – казаки почти поголовно стали одеваться в черкески и бурки, а также носить на головах высокие папахи, черкесам же пришлось по душе то, чего никогда им не хватало – организации, превращавшей украинских казаков во время войны в единый боевой механизм. Особенно союз с казаками пришёлся по душе молодым адыгским "джигитам" – для них появилась прекрасная возможность получить славу и признание на гораздо более широком поприще, чем окрестности родного аула. Записавшись в казаки, молодой адыг получал возможность практически неограниченной карьеры – вплоть до комиссарской (гетманской) должности, которая была выборной согласно Черкасским Статьям 1715 года. Естественно, непременным условием приёма в казацкое звание было христианское вероисповедание. Но и здесь украинцы никогда не были сторонниками "византийских" формальностей – их вполне устраивало, когда новичок троеперстно крестился и читал "Отче Наш". На то, что у себя в горах адыги продолжали чтить Великого ТХА и приносить ему жертвы около священных дубов, власти Гетманщины (в том числе и церковные) прикрывали глаза – сами украинцы тоже были народом весьма и весьма суеверным, так что относились к чужим "забобонам" с пониманием. И таким вот образом христианская религия снова начала проникать в ряды горцев.

Разумеется, крымским ханам такой союз был никоим образом не на руку. Они по-прежнему считали, что черкесы – просто их мятежные подданные, со всеми вытекающими из этого последствиями. Поэтому в 1735 г. хан Каплан-Гирей отправил в поход против черкесов крупное войско. Причём направил его из Перекопа по суше, что представляло прямой вызов Цесарству, ибо оно должно было обойти с севера цесарскую крепость Азов по территории цесарских же владений. Это было вопиющим нарушением условий Карловацкого мира 1699 г. Азов (согласно Черкасским Статьям) относился к Украинской комиссарии, поэтому уже в сентябре 1735 г. в приазовских степях начались столкновения между крымцами и войсками Гетманщины. В первом сражении на р.Темерник татарскому авангарду удалось заставить отступить украинцев полковника Мирона Павловича Перебийноса, но на следующий день к нему подошло подкрепление – крупный отряд черкесов Казия Масаусенко (в документах фигурирует украинская версия фамилии полковника-адыга) и теперь уже татарам пришлось повернуть назад. Тем временем подтянулись главные силы обеих сторон. Сражение длилось до вечера, но никому не удалось одержать окончательной победы.

Тем не менее, положение украинцев было предпочтительнее – в их распоряжении были запасы как Азова, так и москворусского Воронежа, куда был послан гонец с просьбой о помощи. Узнав о движении с севера крупной армии цесарских войск, татары предпочли отступить обратно к Перекопу. Цесарские войска встали на границе владений хана, пока не переходя её без специального приказа цесаря. Тем временем свой ход сделали в Константинополе – обвинив Цесарство в вероломстве, арестовали и посадили в Семибашенный Замок цесарского посла. Пограничный инцидент перерос в полноценную цесарско-турецкую войну.

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (продолжение)

Несмотря на то, что к войне стремились именно мусульмане, это христианская сторона оказалась лучше к ней подготовленной. Во-первых, лучше сработала цесарская дипломатия: посольство цесаря в Персии успешно склонило регента Надир-шаха к затягиванию мирных переговоров с турками. Регент мастерски использовал отвлечение турецких сил на Запад, отбив у Османов Армению и Грузию, лишив её, таким образом, плодов побед над Персией, одержанных в предыдущие годы.

Во-вторых, не оправдались и надежды Порты на отвлечение части польских сил на подавление восстания мусульман у себя в тылу. Восстание татар и башкир на Волге и Каме не приняло таких масштабов, чтобы цесарю пришлось снимать войска с южного направления. Военные действия против повстанцев (сопровождавшиеся многочисленными жестокостями против мирного населения) успешно вели войска одной только москворусской комиссарии. Часть татарской и башкирской верхушки не поддержала своих соплеменников, а, наоборот – помогала властям подавлять их выступление. На стороне цесаря выступил также казахский хан Абулхаир, ещё в 1731 г. признавший себя и своих подданных из Малого Жуза вассалами Цесарства (в обмен за присоединение к Цесарству казахи Малого и Среднего Жузов получили дипломатическую и военную поддержку против своих смертельных врагов – монголов-ойратов). В результате цесарь Якуб мог позволить себе заняться "крымским вопросом", не отвлекаясь на второстепенные направления.

Получив известие об объявлении Турцией войны, цесарь не стал откладывать дело "в долгий ящик", а немедленно перешёл в наступление на Крым. С востока, со стороны Азова, наступали войска гетмана Александра Меншикова (цесарского шурина по прозвищу "Младший Олек"), усиленные украинцами Перебийноса. В центр, к Перекопу, направлялась армия гетмана Мартина Чекельского (сына бывшего князя Венгерского). Возможную помощь со стороны буджацких татар блокировали силы гетмана Юзефа Потоцкого. Для усиления обороны Молдавии от турецкого вторжения на юг княжества, к Васлую, был направлен генерал пехоты Ян Клеменс Браницкий.

Последнему не пришлось отдыхать на новом месте службы. Ещё до формального начала войны, в августе 1735 г., в Молдавию вторглись войска претендента на ясский трон Марек Лупул, а точнее – турецкие войска с претендентом в своём обозе. Турки осадили южную столицу Молдавии, намереваясь после её взятия короновать "своего" претендента и перетянуть на свою сторону молдавских бояр с их отрядами. Немногочисленная молдавская армия отступила к Яссам, переложив "честь" ведения войны на поляков. "Протектор" выполнил свои обязанности – под Васлуем турки были разбиты наголову, претендент попал в плен, а Браницкий двинулся вперёд, в Валахию, где вскорости занял Бухарест. Марек был отправлен в Яссы, где над ним состоялся суд. Хотя вина Марека была очевидна, процесс затянулся – у княжеского дяди было много скрытых сторонников. Наконец (уже после окончания войны) Марек Лупул был вывезен цесарскими войсками в Сибирь и заключён в крепости Тобольск, откуда после нескольких лет заключения ему, однако, было позволено вернуться обратно в Молдавию.

Потоцкий успешно бился с буджацкими татарами, победил их и подошёл к крепости Ачи-Кале (Очаков), которую осадил и в октябре взял штурмом. Гетман Чекельский взял Перекоп и ворвался в Крым. Каплан-Гирей со своим двором покинул Бахчисарай и ушёл в горы, где намеревался вести партизанскую войну, опираясь на по-прежнему контролируемые им крепости на западе полуострова. Но на этот раз дела ханства обстояли куда хуже, чем во времена "лехистанского шайтана" Яблоновского.

Используя сосредоточенный в Азове галерный флот, Меншиков переправил свои войска на Керченский полуостров. Перебийнос со своими казаками успешно разорил окрестности Керчи, полностью блокировав с суши расположенную неподалёку от Керчи крепость Ени-Кале (Новая Крепость), контролировавшую пролив. Ени-Кале имела мощную артиллерию, но её ахиллесовой пятой был недостаток питьевой воды – её получали из расположенного далеко за пределами крепости источника по подземному водоводу, но об этом осаждавшие, к счастью, не знали.

Гетман успешно вёл её осаду. Крепость подвергалась непрерывной бомбардировке многочисленной цесарской артиллерией. К гетману непрерывно прибывали по морю подкрепления и припасы. После падения Бахчисарая армии Меншикова и Чекельского установили между собой связь, полностью отрезав осаждённую Новую Крепость от остального Крыма. Попытка турок помочь осаждённым, высадив войска в Кафе и оттянув часть гетманских войск на себя, провалилась – адыгские казаки полковника Масаусенко вовремя обнаружили передвижение войск из Кафы, и Меншиков успел перекрыть им дорогу у озера Кучук-Ащиголь. Вернее, вначале узкую дорогу между побережьем и озером перекрыли черкесы Масаусенко и обороняли проход вплоть до того момента, когда с севера подошла кавалерия во главе с самим гетманом. В этом положении янычарам, оказавшимся зажатыми между Кучук-Ащиголем и болотами, не оставалось ничего, кроме отступления обратно в Кафу.

После того, как командовавший гарнизоном Ени-Кале визирь получил сообщение о поражении янычар, он решился сдать крепость полякам в обмен за беспрепятственную эвакуацию морем. 18 октября 1735 г. цесарские войска вступили в крепость через Джанкойские ворота. Оставив в крепости 500 человек гарнизона, Меншиков двинулся на Кафу.

Последним днём Кафы стал день 1 ноября 1735 г. Тогда татары захватили в плен есаула Арслана Муцаленко и забрали его в крепость, где подвергли пыткам и затем умертвили. Вечером они повесили его тело на зубце крепостной стены в знак своей решимости стоять до последнего. Это довело украинско-черкесских казаков до крайней степени возмущения. Гетмана Меншикова буквально вытащили из его шатра и в ультимативной форме потребовали от него немедленно начать штурм города. В противном случае они угрожали выйти из его подчинения и отомстить за своего товарища сами. Уже успев близко познакомиться с буйным нравом уроженцев Украинской комиссарии, гетман не стал возражать. Утром 2 ноября начался штурм Кафы. Атаку пехоты поддерживала артиллерия, а в самый разгар боёв за город в порту с цесарских галер (которые теперь после установления контроля над Керченским проливом могли свободно проходить из Азовского моря в Чёрное) был высажен десант. К вечеру сопротивление было окончательно подавлено.

Ожесточённые украинцы не щадили никого, и гетман даже не пытался остановить волну разрушения. Наоборот, он уже планировал, как может использовать "кафинскую резню" для дальнейшего завоевания Крыма. И действительно – падение Кафы повергло татар в ужас. Эмиссары Порты по-прежнему обещали Крыму помощь, но теперь, когда весь Восточный Крым уже твёрдо попал под польский контроль, и войска вторжения могли беспрепятственно снабжаться как по суше, так и по морю, всё выглядело безнадёжно. Среди крымской знати произошёл раскол. Калга Менгли-Гирей сверг Каплан-Гирея и объявил ханом себя (прежнему хану, было позволено, однако, покинуть Крым и отплыть в Турцию, где он и умер в 1738 г.), после чего вступил в переговоры с Меншиковым, назначенным в ноябре командующим всех войск в Крыму (как утверждали недруги – исключительно по протекции своего отца).

Условия были тяжёлыми – хан был обязан сдать все ещё имевшиеся в его распоряжении крепости, где должны были разместиться цесарские гарнизоны. Он был обязан отказаться от суверенитета над буджацкими татарами (начавшими переговоры о переходе на сторону Многих Народов сразу же после падения Ачи-Кале) и черкесами. Он был обязан разорвать союз с Турцией и признать себя вассалом цесаря. Он был обязан выплатить Цесарству высокую контрибуцию, а также взять на себя все расходы по содержанию оккупационных войск. Взамен ему сохранялась власть над татарами на территории Крымского полуострова. Но альтернатива была ещё более страшной – "кафинская резня" показала, что в стремлении подчинить себе мусульман поляки не остановятся ни перед чем, в том числе и перед физическим уничтожением татарского народа.

10 января в своём бахчисарайском дворце хан Крыма Менгли II Гирей подписал договор, согласно которому Крымское ханство отдавало себя на вечные времена "под высокий скипетр Его Величества Цесаря Многих Народов". Когда через два дня до смерти уставший гонец на взмыленном коне упал перед воротами Мариинского дворца, сжимая в руке пакет с донесением Меншикова об этом событии, в столице начался продолжавшийся целую неделю праздник с балами, фейерверками, цесарскими подарками и народными гуляниями. Многовековой крымский "дамоклов меч" перестал, наконец-то, висеть над землями Великого Княжества Русского. С независимостью Крыма было покончено.

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (продолжение)

Известие о падении Крыма стало для Европы неожиданностью. Разумеется, при европейских дворах располагали информацией о соотношении сил между Крымом и Цесарством. Само собой, там отдавали себе отчёт, что цесарь сильнее хана. Естественно, там были люди, хорошо представляющие намерение цесаря "окончательно решить крымский вопрос". Но тем не менее, большинство считало, что всё останется, как было – такова сила привычки. Самым сильным ударом это стало, понятно, для Порты, которая внезапно потеряла своего самого верного и, как казалось, вечного и непотопляемого вассала, а вместе с ним – и всё своё влияние в Северном Причерноморье. Это был шок, землетрясение, ураган, обвал. Махмуд I серьёзно опасался за свой трон, боясь восстания, подобного восстанию Патрона-Халила несколько лет тому назад, свергнувшего его дядю Ахмеда III. К счастью, теперь на его стороне был важный союзник.

В Османской империи были традиционно сильны как экономические, так и политические позиции Франции. Французам принадлежали богатые торговые фактории в Леванте (Восточном Средиземноморье). В портах Бейрута или Измира французская речь звучала чаще, чем турецкая. Турецко-французские торговые обороты превышали обороты всех прочих европейских держав, вместе взятых. Франция традиционно поддерживала султанов на Балканах, находя их власть там более выгодной для себя, чем власть иной державы, особенно ненавистной Австрии.

Союз с Турцией был одним из краеугольных камней французской политики, так же, как и союз с Цесарством. Поэтому французы делали всё от себя зависящее, чтобы урегулировать противоречия между двумя своими главными союзниками. Французские дипломаты сориентировались в принципиальном изменении расклада сил на востоке гораздо быстрее, чем все прочие и начали действовать в интересах своего короля ещё до того, как из Версаля пришли какие бы то ни было новые инструкции. Французские послы: де Вильнёв в Константинополе и де Шетарди в Киеве, фактически, по собственной инициативе выступили посредниками между Цесарством Многих Народов и Высокой Портой. Уже в марте 1736 г. была достигнута договорённость о перемирии. Между Цесарством и Портой начались переговоры о заключении мира.

Вместе с тем, очнулась от первого шока Австрия. Изначально император Карл VI и его гофкригсрат (во главе с принцем Евгением) рассчитывали на затяжную польско-турецкую войну, во время которой они собирались, помогая слабейшему, вынудить его пойти на политические уступки в пользу Австрии. Падение Крыма меняло положение дел коренным образом. Турция оказалась слишком слабой, чтобы действовать с ней в союзе. Наоборот, следовало выступить против неё – и как можно скорее, не ожидая, пока цесарь и султан договорятся о мире "на развалинах Бахчисарая". Совет немедленно выступить против Османской Империи, стал последним советом, который дал императору его верный генералиссимус. 21 апреля 1736 г. принц Евгений Савойский скончался.

Его преемник, фельдмаршал граф Бурхард Кристоф фон Мюнних (в некоторых транскрипциях – фон Миних), был полностью согласен с мнением своего бывшего шефа. Его вполне можно было бы назвать учеником покойного принца. В своё время он (будучи ещё капитаном) сражался под его началом при Мальплаке и в других сражениях Западной войны. Когда он служил в армии герцога Саксонского (уже в качестве генерала), участвовал в ряде важных переговоров между своим господином и принцем. После того, как он был вынужден покинуть Саксонию (из-за скандала, вызванном его дуэлью с одним из саксонских офицеров, закончившейся смертью последнего), генерал фон Мюнних поступил в австрийскую службу, где был приближен принцем Евгением, оценившим организационные, военные и инженерные (под его руководством в Венгрии был сооружён и перестроен ряд важных крепостей) таланты своего генерала. Он же склонил императора к возведению фон Мюнниха в графское достоинство. И вот теперь в австрийской армии пришло время смены поколений.

Граф фон Мюнних решил использовать в своих целях успех Цесарства в Валахии. Согласно его плану австрийская армия должна была атаковать турецкие войска в Валахии, деморализованные прошлогодним поражением. Одновременно осуществлялось наступление с линии Дуная на юг, к Белграду и, в случае успеха, далее вглубь Сербии. В Киев к цесарю Якубу был направлен специальный посол для переговоров о совместном продолжении военных действий. Оба австрийских наступления были успешными – фельдмаршал фон Секендорф (тот самый, что в своё время бился с Цесарством под Люблином и Ченстоховой) практически без боя занял Олтению (Западную Валахию), а главные силы во главе с самим фон Мюннихом – Срем. Австрийцы заняли селение Земун на стрелке Савы и Дуная и теперь могли невооружённым взглядом осматривать прекрасно видимую с противоположного берега Белградскую крепость.

Но дальше дела императора уже не были так успешны. Французская дипломатия добилась успеха, склонив Цесарство к прекращению войны с османами. Предложение Карла IV об антитурецком союзе были отвергнуты. Наоборот, в июле 1736 г. Цесарство и Порта подписали между собой мирный договор. Согласно условиям границей между Цесарством Многих Народов и Блистательной Портой становилась река Днестр. Селение Хаджибей (в устье Днестра), где этот договор был подписан, становилось, таким образом, самым восточным турецким форпостом на северном берегу Чёрного моря. Главным успехом Цесарства стало признание султаном суверенитета цесаря над Крымом. В знак своей "доброй воли" цесарь передавал Восточную Валахию назад султану.

Триумф цесаря Якуба был двойным: политическим и личным. Первый принесли ему успехи его оружия – теперь он имел полное право на присвоенное ему авторами многочисленных "Од на покорение Крыма" наименование "Победоносный". Второй принесла ему его молодая супруга – теперь он мог с чистой совестью называться "отцом наследника трона". Ходит легенда, что однажды, будучи беременной, цесарева увидела во сне своего отца с младенцем на руках. Наутро она спросила свою старую служанку, что может означать этот сон. Старушка ответила ей, подумав: "Бог послал тебе этот сон, барышня, чтобы ты знала: ты должна назвать своего сына именем своего отца. Если ты сделаешь так – твой сын выживет, если нет – умрёт в младенчестве".

Александра рассказала об этом своему супругу, и тот, хоть всю жизнь хотел, чтобы его сыном стал новый Ян Собесский, уступил "воле неба". Рождённый 12 октября 1736 г. цесаревич получил имя Александр – "младенец Олек". Его мать успела увидеть и поцеловать своего сына. А на следующий день триумф цесаря обратился в трагедию – "цесарева Оля", последняя любовь его жизни, выполнив своё предназначение, скончалась.

[MGouchkov]

..Обострение интриги сюжета.. Первая мысль,- ой какое будет Регентство, а дальше вспомнил что дедушка Наследника- Меньшиков (в РИ- местночтимый святой над газом во Берёзове). При АИ биографии не под РИ Петром Великим, но сам- из Москворуссии, у Меньшикова с того периода должна с его сочетанием талантов и "народности" быть "команда" значимо толковее чем в РИ. С такой "позицией" всех в двойную спираль согнёт, казну- приватизирует, но оплачивать работу станет.

[Тень Дуба]

>а дальше вспомнил что дедушка Наследника- Меньшиков

Так то-то и оно-то, что дедушка: кой ему годик-то уже? В РИ так уж десяток лет как помре... Разве что автор дарует ему настоящие "сто лят" - так с тем же успехом их можно даровать и самому цесарю: благо товарищ вполне бодр и показывает все задатки долгожителя.

===========

"Барон здоров.

Ещё лет десять - двадцать,...

И двадцать пять, и тридцать проживёт!"

©

[moscow_guest]

Увы, от Меншикова останется только сын Александр Александрович, герой Керчи и Кафы (нельзя же Данилыча делать совсем уж бессмертным). :cray:

Так что Регентство со всей вытекающей демократией тоже грядёт .

Ну почему здесь опция "спойлер" не работает... :)

[MGouchkov]

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B5%...%B2%D0%B8%D1%87

Меньшиков- 1673- 1729 в РИ в жестокой ссылке

В 1736ом АИ без ссылки, но цесарским зятем, как не сложно посчитать 63года Меньшикову, но вовсе не "100" было бы.

[moscow_guest]

Без ссылки он здесь и прожил дольше.

А вот смерть дочери будет для него тяжёлым ударом. В РИ у него ещё до опалы был инсульт, на несколько месяцев выбивший его "из колеи". Пережить второй шансов очень мало.

[moscow_guest]

Опечатка: в имени австрийского императора вместо Карл IV следует читать Карл VI.

И как тут не пожалеть о невозможности внесения исправлений...

[Тень Дуба]

И как тут не пожалеть о невозможности внесения исправлений...

+1

Хорошо ещё что не Карп VI :D

[moscow_guest]

Дела семейные и не только (окончание)

Фельдмаршал Мюнних уверял императора, что он в силах быстро выбить османские войска из Сербии и Боснии. Тот, однако, считал иначе. После Хаджибейского мира Австрия оказывалась, фактически, в окружении троих врагов: Цесарства, Турции и своего вечного оппонента – Франции. В этой ситуации Карл предпочёл "синицу в руках" – и вместо продолжения наступления тоже начал переговоры с турками. После окончания польско-турецкой войны в Стамбуле почувствовали себя более уверенно и отказались поначалу подписывать мир на условиях "статус-кво". Однако их попытки отбить обратно Олтению и форсировать Саву закончились неудачей – герцог Сремский (такой титул получил фон Мюнних после успешной оккупации Земуна) подготовился к осенней кампании. Поняв, что "плетью обуха не перешибёшь", османы уступили. В ноябре 1736 г. в Земуне они признали присоединение Срема и Олтении к Австрии.

В Киеве же царили противоречивые настроения. С одной стороны, рождение наследника избавляло Цесарство от связанной с неопределённостью престолонаследия смуты, что было поводом для радости. С другой стороны, смерть молодой цесаревы стала, наоборот, поводом для печали. Печаль царила не только в Киеве – когда весть о смерти Александры дошла до Москвы, комиссар Меншиков не выдержал удара судьбы. Когда он вскрыл доставленный ему пакет, он потерял сознание. Привести его в сознание докторам не удалось – через несколько часов Москворуссия узнала, что её комиссар умер от кровоизлияния в мозг. В церквях по всему Цесарству священники всех конфессий молились за упокой души цесаревы и за здравие цесаревича – одновременно.

Сам Якуб воспринял смерть любимой супруги, как предзнаменование своего собственного конца. "Что ж, приходит теперь и мой час", – сказал он после глубокого раздумья. К своей грядущей кончине он отнёсся, однако, по-цесарски отстранённо, в полном спокойствии. Через несколько дней после похорон, когда стало ясно, что со здоровьем наследника на этот раз всё в порядке, он появился на генеральной аудиенции в Тронном Зале, величественный и спокойный, с маленьким сыном на руках. "Всемогущему Господу Нашему было угодно", – объявил он, – "даровать Нам сына", – цесарь поднял на руках и продемонстрировал собравшимся закутанного в пелёнки младенца. "Се ваш будущий государь! Склонитесь же перед Александром Первым, Цесарем Многих Народов!". Присутствующие на церемонии вельможи опустились на колени и присягнули на верность младенцу. Многочисленные мемуаристы писали потом, что так волновались, что слёзы застилали им глаза – и при этом не только женщины!

Вслед за официальным представлением наследника во дворце Якуб Собесский объявил о созыве чрезвычайного Сейма для представления сословиям Цесарства назначенного им Регентского Совета на время до вступления Александра в совершеннолетие. Как и следовало ожидать, в число регентов вошли ближайшие родственники юного цесаревича: гетман Александр Меншиков (незадолго до этого занявший по своим отце должность москворусского комиссара) и князь Пётр-Павел Сапега (муж его тётки Марии Меншиковой). Регентами стали также такие видные вельможи Цесарства, как князь Мартин Чекельский, граф Ян-Клеменс Браницкий, граф Станислав Лещинский и князь Станислав Понятовский. Кроме четверых гетманов, в Регентский Совет вошёл также канцлер Цесарства Август-Александр Чарторыйский.

Регенты были представлены Сейму цесарем 23 марта 1737 г., тогда же Якуб принял клятву верности своему сыну от послов и сенаторов. Особенно запомнился присутствующим поступок князя Радзивилла (того самого "Рыбоньки", литовского сенатора). Когда монарх, стоя перед креслом маршала, поднял на руках сына, все послы и сенаторы опустились на одно колено. Только сенатор Радзивилл выбежал вперёд и распростёрся крестом на ступенях лестницы, ведущей на трибуну, прямо под ногами цесаря. Растерявшийся маршал Сейма не знал, что ему делать – такое выражение верноподданнических чувств не было предусмотрено регламентом. Цесарь, впрочем, остался невозмутим, как скала. Так и запомнили эту сцену её участники: старый цесарь с младенцем на руках, коленопреклонённый зал, лежащий крестом сенатор Радзивилл и вскочивший со своего кресла растерянный маршал.

"Сенатор пал пред ним крестом, как пред родившимся Христом" – так описывал этот эпизод автор одной из од в честь рождения цесаревича. Имя сенатора Радзивилла, "смиренного слуги Цесаря" получило благодаря этому его поступку не меньшую известность, чем имя самого "младенца Олека". Это прозвище сразу же пристало к новорождённому цесаревичу. "Наш Олек", – произносили все с умилением.

Цесарь же по-прежнему сохранял спокойствие, продолжая вести заседания своего Совета, выслушивая донесения послов и отчёты комиссаров и воевод. У него даже сохранилось чувство юмора – когда канцлер докладывал об очередных матримониальных планах Людовика XV (предыдущая королева Мария-Клементина, дочь цесаря, скончалась в 1735 г.), Якуб громко смеялся над пикантными историями князя Чарторыйского о любовных похождениях своего бывшего зятя.

В октябре состояние здоровья Якуба Собесского ухудшилось. Он больше не мог вставать, а усилия врачей не приносили результата. Ясность сознания его, тем не менее, не опускала – даже лёжа в кровати, он продолжал выслушивать доклады своих министров. В декабре 1737 г. к нему его приехала из Италии старшая дочь, королева Пьемонта Мария-Каролина. Она оставалась с отцом до самого конца, вплоть до дня 19 декабря 1737 г., когда Якуб Ян Собесский испустил свой последний вздох. Теперь судьба Цесарства Многих Народов зависела от годовалого ребёнка и согласия среди высших сановников государства. Наступила эпоха Регентства.

Изменено 17 Nov 2010 пользователем moscow_guest

[krolik]

Наступила эпоха Регентства.

<{POST_SNAPBACK}>

надеюсь, тама буде кровишшша!

[moscow_guest]

надеюсь, тама буде кровишшша!

<{POST_SNAPBACK}>

А як же! :(

[moscow_guest]

Пока что маленькая порция наглядности:

P.S. В ближайшее время последует карта Европы на начало эпохи Регентства.

Изменено 12 Nov 2010 пользователем moscow_guest

[MGouchkov]

..Не успел Данилыч приватизировать казну в Резервную Систему. :P Но после него из москворуссии должна была "команда" остаться, и талантливый сын (дядя Императора- младенца).

..Желается их победы..

А "Рыбонька"- д-да,. .."..признал диктат тирана, но присяги чести- коленоприклонённой не давал".. :D